«Продавец пуговиц»

Продавец пуговиц (fb2) - Продавец пуговиц [Publisher: Издательские решения] 958K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Николаевна Андросова

Марина Андросова ПРОДАВЕЦ ПУГОВИЦ

На книжной полке расположился в удобном для обзора месте забавный сувенир, привезенный из-за границы. Диковинную вещицу при продаже окрестили шкатулкой для пуговиц, но положить в нее что-либо было крайне затруднительно. Да и на шкатулку сувенир едва ли походил: невзрачная деревянная бочка, словно для пива или засолки огурцов. Крышка бочки чуть сдвинута в сторону, а на ней маленький, довольно милый, искусно сделанный рукой мастера человечек с густой бородой и в красных башмачках. Гном, да и только. Стоило коснуться его, он сразу проваливался внутрь бочки. Стоило попытаться положить в шкатулку пуговицы — тот же результат. Схватить человечка или успеть поймать (увы!) не удавалось. Как пятидесяти копеечная монетка, брошенная в копилку, он издавал характерный звук и скрывался в темном и непроглядном омуте. Достать человечка или вернуть свою пуговицу не особо получалось, как не тряси бочку или не пытайся выломать крышку ножом.

Делать это было бесполезно, да и не нужно — через несколько месяцев или пару лет, может быть, завершив путешествие по далекой сказочной стране, закончив какие то важные дела, он сам возвращался на место. Так человечек и жил на книжной полке, исчезая и снова появляясь.

К стеллажу с книгами подошла маленькая девочка. Ее оставили в кабинете продавца пуговиц на пару часов, чтобы оградить от присутствия на похоронах отца. Секретарь, которая отвечала за трехлетнюю дочку учредителя магазина Полину Егоровну, не отрывалась от компьютера, а малышка грустила о забытой где-то любимой веревочной прыгалке и пыталась найти новое занятие. Наконец, она увидела заинтересовавшую ее игрушку. Детская ручка еле дотянулась до человечка, и он тут же скрылся в бочке. Крышка закрылась.

Глава 1. Алексей

— Да говорю же тебе — выставка самая выставочная выставка из всех выставок! Никаких причин у тебя быть не может! Не хочу ничего слушать! Хватит уже врать! Про голодную собаку уже было! Я все твои отговорки наизусть выучила. — Аня демонстративно нажала на красную закорючку, отдаленно напоминающую телефонную трубку. Сотовый спешно нырнул с руки в чехол. Завязав шелковую ленточку, молодая женщина убрала его во внутренний карман большой оранжевой сумки и резко застегнула молнию, как-будто говоря: «Что-что а уж телефон мне точно сегодня не понадобится», но понимая, совсем скоро она совершит те же действия в обратном порядке. Обычно с таким видом школьник прячет в портфель дневник, который придется показывать родителям.

Аня хотела спиной прислониться к колонне, но та, как ей показалось, отодвинулась — не закружилась, не отошла, а протанцевала, и сделав изящное па, встала чуть дальше, чем была, дальше примерно на шаг. Молодая женщина медленно оглянулась — глаза расширились, а лицо повторило мимику Барнабаса Коллинза, случайно выпущенного из склепа, где провел два века, и оказавшегося в очень изменившемся мире. Витая колонна в стиле барокко не выглядела пугающе, но спиральные полосы, идущие вверх тремя рядами, подразумевали какое-то вращательное, ввинчивающееся, неприятное движение.

Анюте не на кого было опереться в жизни, рассчитывать приходилось только на себя. Требования к супругу выдвигались несколько нереальные — получай много, обеспечивай так, чтобы я могла наслаждаться роскошью, но при этом не следует добиваться вершин: быть на высоте — привилегия женщины. Анна не понимала, что жить по таким указаниям вряд ли кто-то сможет и надежда снова спрятаться за мужское плечо еще дышала, дышала довольно робко. Аня поежилась и отошла к стене: надеяться на приход Алексея лучше в месте более безопасном и спокойном.

«Вряд ли появится раньше семи, — решила она, посмотрев на часы. Сейчас все ее мысли занимала так похожая на свидание, но отнюдь не являвшееся им, встреча. — Почему всегда я жду мужчин, а не они меня? Ведь договаривались. А если он опять не придет?»

Мимо проходили люди, много людей, толпа, огромная толпа. От каждого человека, проплывающего перед глазами, начинала кружиться голова и подташнивало. В числе многих — молодой парень в темном пиджаке с девицей в красном платье, две пожилые дамы с буклетами выставки в руках, семья с ноющим от раздраженных слов матери: «Зачем мы только тебя взяли с собой? Тут явно детям не место» ребенком, снова парень с девицей, нарушающей громким смехом созданную заметным усилием каждого посетителя музейную тишину.

«По всей вероятности человек никогда не попадет в Красную книгу, — думала, зевая, Анюта, — Люди плодятся и плодятся, размножаются и размножаются, делают детей, следуя благословению. Что бы там не говорили о демографическом кризисе, о снижении рождаемости — нас много; иногда или местами слишком много. Нужно будет взять выходной. От людей».

Пожилой мужчина с тростью и сопровождающая его молодая особа. Молодая особа и сопровождающий ее мужчина с тростью…

«С другой стороны, было бы странно заносить человека в Красную книгу, даже если бы он как вид вымирал. Что бы это дало? Кто будет оберегать нас, если мы окажемся на грани истребления с лица Земли? Интересно, а могут ли „Красную книгу“ занести в „Красную книгу“, если ее перестанут издавать?»

Ане показалась забавной эта мысль и она улыбнулась.

«Да, что ж это такое!» Из сумки послышались первые приглушенные звуки «Somebody That I Used To Know». Аня сделала вид, что беспокоить ее вроде бы и некому, а отвечать на звонок просто лень.

На строчках «And then change your number, I guess that I don't need that though» она зашипела, втягивая в себя воздух, и, раскрыв сумку, начала искать телефон. Найти недосягаемый тайник было сложно. С левой внутренней стороны его просто не оказалось. Там располагался карман с цветочной вышивкой гладью, непонятно за что наказанный и спрятанный от людских глаз. Чтобы перебраться на другую сторону, необходимо было освободиться от зацепившегося за кольцо с топазом шарфика-снуда, подвинуть нестандартно крупный кошелек с головой бретонского гриффона и, желательно, встряхнуть все содержимое интенсивным движением. Теперь Анюта выбирала из двух найденных одинаковых на ощупь карманов. Сколько бы раз руки не проделывали весь этот путь, заучив когда-то ошибку, они сначала расстегивали не ту молнию, потом почти автоматически застегивали ее обратно, нащупывали другую собачку и, проникнув двумя пальцами в святое-святых, не без усилий вытаскивали дребезжащий и все громче и громче орущий чаще всего песни Готье телефон. Телефон как-будто радовался, что его нашли и, как правило, замолкал. Почти всегда, но не теперь: «I used to know, that I used to know…»

Единственное, что всегда удавалось очень быстро сделать — извлечь сотовый из чехла. Как ни странно, тонкая ленточка каждый раз легко скользила между пальцами с аккуратным маникюром, не путаясь и стараясь не гневить хозяйку, послушно развязывалась.

Взглянуть на имя звонящего или попытаться угадать его, Анне даже в голову не пришло. Алые губы недовольно поджались, а глаза устремились вверх.

— Я больше слышать ничего не желаю! — сказала она, выдерживая паузы между словами. — Ты просто должен быть здесь! Леш, я не шучу!

— Нюра, я тут! Успокойся! Ты чего? Я просто хотел спросить, где тебя найти? — приятный, очень знакомый и очень родной баритон звучал ласково и смиренно. Нюра надула щеки, глаза забегали: «Он рядом!»

В телефоне стукнуло, загрохотало: — Да что тут происходит? Смотреть надо под… э-э-э! Что за…? Ань, я не тебе! Где ты? А всё — вижу тебя!

Телефон убежал снова в сумку и улегся рядом с головой гриффона. Толпа людей расступилась или вовсе пропала куда-то вместе с колоннами. Во всяком случае, Аня не замечала никого рядом, во всем вестибюле в одно мгновение оказалось пусто.

Молодая женщина с оранжевой сумкой начала проявляться из стены: постепенно стало видно белоснежное лицо, открылись большие глаза цвета лесного ореха, черные локоны выбились из прически, и вся хрупкая фигурка подалась навстречу родному голосу. Анна машинально поправила волосы. На щеках выступил ровный румянец. Кокетливая улыбка появилась без всякого предупреждения, как-то самостоятельно.

Отражая ее мимику и умноженное в несколько десятков раз движение вперед, тоже убирая волосы с лица, к ней спешил мужчина, лет под тридцать, не высокий, коренастый, с мягкими чертами лица «милый мой зайчик» и жесткой короткой щетиной «третий день небритости».

— Привет, привет! Я не сильно опоздал? Не мог решить, стоит ли мне смотреть, чего добились другие люди или лучше самому что-то успеть!

— Ты опять? — Аня поцеловала возмущающегося Алексея в колючую щеку. — Пойдем, у нас не так много времени. Что теперь говорить? Ты здесь и это самое главное.

Обходя людей, снова опустившихся откуда-то сверху с потолка, на котором висели две огромные восковые люстры-близнецы в стиле японского дизайнера Такеши Миякава — ими можно любоваться часами, не отводя глаз — или вознесшимися снизу из пола, покрытого стеклом, под которым виднелась странная масса, напоминающая съеденную еду, заинтересованная пара свернула на лестницу.

Идти по ступенькам было затруднительно в силу их размера, но тем не менее лестница всем своим видом — традиционным ковровым покрытием Дома культуры и самыми обычными театральными бра на стенах, обещала без каких-либо творческих ухищрений вывести на основную территорию галереи. Она никак не выдавала свою принадлежность к названию всего мероприятия «Одрадек: о высоком и низком», хотя даже определение лестницы в толковом словаре компрометировало ее в развитии темы — подъем и спуск.

Алексей косился на блузку подруги, считая пуговицы и с интересом рассматривая их овальную форму и рисунок оливковой веточки. Эта профессиональная привычка, «визуальная филобутонистика», как он ее назвал, прочно вошла в его жизнь года три назад, а может и значительно раньше. Аня и тогда воспринимала этот взгляд как долгожданный комплимент и обычно, чуть разворачиваясь, выпячивала и без того привлекательную грудь, чтобы она казалась больше и выше. Думать в такие минуты, что его интересуют пуговицы, самолюбивая жена категорически отказывалась.

Поднимаясь по ступенькам, пара сумела быстро избавиться от ощущения — прекрасного и мерзкого, которое художники так старательно создавали на подходе к павильонам, и отвлечься от атмосферы страшной загадки и необычной реальности.

— Ну, как ты? Все путем? — Алексей, решил, что нужно о чем-то спросить, завязать разговор. Все-таки они договорились быть друзьями, а друзья иногда общаются, задают всякие вопросы этого типа. Сегодня ему не хотелось тратить время на посещение очередной выставки и разговоры с Аней. Но часто легче повиноваться, чем объяснить упрямой барышне свою четкую позицию. В споре получишь несравнимо меньше удовольствия, чем вреда для психики.

— Как я? Да ты лучше о себе расскажи. Так и мечтаешь попасть на стену возле моря? Не слышала, чтобы ты там уже отметился. Газеты ничего не писали, — Аня почувствовала фальшь в дежурном вопросе друга, поняла, что Алексей на самом деле не интересуется ее жизнью, и совсем не желая ничего плохого, уколола его в больное место.

Он поморщился, но промолчал.

— Извини, — спохватилась она. — Я не хотела!

Аня отметила про себя, что даже если человек решает не в коем случае не говорить фраз, которые когда-то разрушили что-то важное для него, однажды слова произносятся, складываясь в те самые предложения, а он почему то чувствует всего лишь неудобство, которое испытываешь, если посередине спектакля в кармане зазвонил телефон. Всего лишь неудобство и ничего более.

— Забудь, Нюр, — вяло отмахнулся Алексей. — Давай не будем об этом, хорошо?

Нюра не понимала его и раньше, с чего он должен был решить, что произошли хотя бы и мало-мальские изменения? Что такое с ней могло приключиться?

Почему они остались друзьями? Последний вопрос не находил ответа — именно друзьями они как-раз не смогли стать в браке, но в плане близости всегда все было отлично, ну или почти всегда. «Почему они не могли остаться любовниками? — иногда думал Алексей, глядя на стройную фигурку подруги. — Это было бы гораздо логичнее». Аня чуть ли не единственная на всем белом свете имела представления о целях мужа. Она смеялась над его стремлениями, желаниями, не разделяла интересов. Алексей не мог заниматься важным для него делом, не выслушав недовольство жены и не поругавшись в пух и прах. Мирились они вечером в постели. Так почему они остались друзьями?

Длинная лестница заканчивалась примитивной площадкой, практически разрушающей в хлам первое впечатление, полученное в холле и заставляющей окончательно поверить — это самая обычная лестница. Однако дальнейшие варианты движения предполагали скудный, но очень неожиданный выбор — вернуться назад или спуститься вниз по другой второй части лестницы, которая располагалась слева и казалось имела гораздо меньше ступенек, чем первая. Сразу представлялось недовольство полных, пожилых или страдающих сердечными заболеваниями людей, которые решили посвятить день жизни высокому искусству и, поднявшись с одышкой по неудобным, несоответствующим СНиПам ступенькам, увидели остроумный креативный розыгрыш. Непонятно, почему думалось именно об этом, а не о том, что художник представил вниманию зрителей неординарную лестницу с глубоким смыслом. Рассуждения о глубоком смысле, можно сказать, интерактивного экспоната, приходили чуть позже, но главное, что приходили.

— Хм, занятно! — Алексей повеселел, и на широком добродушном лице засияла улыбка. Ни чудесные люстры-свечи, ни противный пол, ни даже скользящая колонна, на которую он наткнулся до встречи с Нюрой, не произвели такого действия. Алексей любил размышлять об авторских идеях. Его мысли, как правило, укладывались в одну емкую фразу, все остальные новорожденные соображения терялись в чехарде, устроенной Нусом:

— Всякий поднявшийся должен спуститься.

— Да, это точно. Но мне кажется, что тогда и подниматься нет смысла! Тащишься по этим ступенькам, смутно понимая «зачем?», а они крошатся, отбрасывая мелкие камушки. Сокровища, как правило, лежат под землей! А рядом с вершиной всегда пропасть, — отозвалась Аня.

— Ну, конечно… — усмехнулся Алексей, — Так и жить все время у подножья горы, или, вообще, в той самой пропасти, да? Существительное «пропасть» слишком уж похоже на глагол «пропасть». Это же не случайно! Да лучше, приложив усилия, массу стараний, использовав максимум возможностей, пережив кучу бессонных ночей, принеся в жертву что-то дорогое для тебя, но все же подняться и побыть на высоте хотя бы чуть-чуть, хотя бы недолго, чем так и не взобраться, а смотреть, как другие добиваются своего, как оказываются у цели, у твоей цели! Нет уж. Мое место не внизу! И сама эта дорога вверх — она, может быть, даже важнее, чем вершина. Я буду лезть пока не отнимут лестницу. Я готов на все ради этого. Ты знаешь.

К начинающей спорить паре приблизились два странных существа, нижние части которых — стройные, хрупкие юные идеальные разнополые тела, — находились в ужасающей дисгармонии с верхними — уродливыми, усыпанными язвами, нарывами и гноящимися ранами, измученные старостью, или скорее смертью, страшной и далеко не скоропостижной. Алексей умолк и напрочь забыл, о чем он размышлял так эмоционально и пафосно, Аня вскрикнула, уткнулась лицом в плечо бывшего мужа, но любопытство победило страх и отвращение — она снова повернулась к существам.

Голова — судя по нижней части — девушки, была обмотана бинтом и источала запах медикаментов. Бинт скрывал отвратительные волосы, пробивавшиеся местами между крошащимися на нитки кусками марли, и рассказывал о невиданных инфекциях, заразиться которыми, думалось, не составляло труда.

У юноши даже таких редких пучков не было, уже не было: корка отшелушившийся кожи розово-красными буграми покрывала место, где могли бы находиться, скажем, прекрасные, вьющиеся светлые волосы до мочек ушей, как у Алексея. Глаза, как-бы закрепленные внутри лица, у обоих были подобны стеклянным шарикам с бусиной цвета гранатовых зерен в нем.

Рот зашит, как у героев фильмов ужасов, большими стежками черных шерстяных ниток. На шеях — толстая веревка, завязанная петлей. Одним словом — жутко, двумя — жутко и мерзко. Взгляд удерживала именно голова — она хватала за невидимые металлические канаты, которые тянулись от зрачков, напрягала до звука струн и держала, так что было удивительно трудно оторваться или опустить глаза чуть ниже, но если это все-таки удавалось, мурашки по телу мелкой дрожью тут же сменялись на прохладный ветерок и разливающееся тепло внизу живота. Нагота существ была изумительной — казалось людей с такими правильными, изящными телами нельзя встретить в природе.

Существа синхронно показали руками, один — левой, другой — правой на табличку «Начало просмотра» и отошли радовать своим видом вновь приходящих.

— Это экскурсоводы-указатели! Но у нас есть и рассказывающие экзэмпляры! — пояснил оторопелым посетителям сильно надушенный одеколоном с отчетливой нотой терпкой лакрицы тучный мужчина с короткими ручками и блестящей лысиной. На свитере с оленем красовался большой бейджик «Семен Мелихов. Администратор».

— А, тогда нет вопросов, — отозвался Алексей. Он выглядел деловым и понимающим тонкость данной задумки, но дымчатые глаза лукаво улыбались. Двумя пальцами от обнял подбородок, ущипнул нижнюю губу.

— Вы зря смеетесь — это творческий проэкт некое подражание британскому фотографу Бэну Хоппэру, — уловив смех-невидимку, продолжал мужчина тонким, визгливым голоском, — но надо отметить, маски у нас представлены куда более жуткие и омерзительные (эти два слова, и правда, всегда угадывались), а вот сами модели гораздо, гораздо привлекательнее! Чудесное агентство «Мilk». Агентство предоставляет моделей, домашний персонал и гувернанток высшего уровня. Вы только полюбуйтесь! Очень рекомендую. Да. Красивое тело человека притягивает, но помыслы иной раз ужасны! В голове может быть то, что вам и не снилось! Ну! Не буду вас отвлекать. Прошу, проходите!

Алексей осторожно украдкой посмотрел на Анну: «Ты всегда мешала мне! Из-за тебя я ничего не добился! Ярмо на шее. Но такое красивое ярмо!»

Из глубины зала слышалась речь экскурсовода, а точнее отдельные обрывки фраз, оканчивающиеся прожеванными, сплюснутыми словами: «У чукчей и эскимосов с-щ-щщ поверье, ш-ш-ш на том сссте бессмертная старуха селила в хшшш яранге, только тх, у кого были дети, а у квнелооо топила в бездонном оз-рее. В хшшшей яранге…» Очень хотелось узнать, что или кто находился в хорошей яранге, но как не прислушивайся — ничего разобрать не получалось. Нюра, взяв Алексея за руку, уже собралась оказаться поближе к чукчам и эскимосам, но заметила огромную, нет, гигантскую девочку, которая сидела на полу, и при этом была гораздо выше человеческого роста. Малышка сосала кубик, точнее замерла с кубиком, поднесенным ко рту.

Вдруг откуда то снова возник лысый мужчина, и тонкий голосок засвистел над ухом, как комар в летнюю ночь в палатке на берегу реки:

— Экскурсовод хорошо рассказывает об этой крошке. Вот есть свободная девушка похожая на Майкла Майериса! Позвать?

— Нет! — хором ответили гости выставки.

Алексей покашлял в кулак:

— Я своей спутнице сам все расскажу!

Он посчитал про себя пуговицы на пиджаке и видневшемся кусочке рубашки администратора Семена Мелихова, оценив их внешний вид, количество дырочек, способ пришивания и рассказал все сам:

— Мы видим фигуру ребенка. Гиперреализм. Девочка выполнена из, эээээ… пожалуй, это не силикон. Его, с другой стороны, часто используют для изготовления масок в киноиндустрии, чтобы, скажем, убить какого-то героя, не убивая беднягу на самом деле! Скорее из винила. А может все-таки из силиконовой кожи? Это кукла реборн. Похоже. Конечно, размер… Кубик цвета хурмы. Этот цвет помогает человеку освободиться от страхов и побуждает к действию.

— Тихими стопами-с, тихими стопами-с… — пропев приторным голоском, подражая Лебедеву из романа «Идиот», мужчина удалился и унес с собой все пуговицы, включая так и не отпоротую запасную, пришитую на изнанке пиджака, которую Алексей тоже посчитал.

— Да! И вот еще, что важно! На самом деле девочка точно соответствует среднему росту своего возраста, просто люди подходящие к ней уменьшаются раза в четыре! — весело продолжил Алексей, и выдержав паузу, очень серьезно добавил ту самую емкую фразу: — Кто-то может быть велик, лишь потому что другой незначителен.

Ставшие по капризной воле судьбы друзьями долго рассматривали «Девочку с кубиком», наслаждались залом Роз и картинами «разного неба». Не меньше порадовали их и мини комнаты сюрреалистических интерьеров и романтичные инсталляции вещих снов. Анна и Алексей, взявшись за руки, прошли по коридору судебной канцелярии, где почти нечем было дышать, все-таки услышали предание о хорошей яранге, рассказанную экскурсоводом с очень милой головой аргонавта, и в очередной раз поспорили на тему гениальности и бездарности.

Они не обошли и половины выставки и, устав, подумывали уже уходить, но наткнулись на эту, самую впечатляющую инсталляцию, тут же оказавшись внутри ее, став ее участниками, а, может быть, и главными героями. Во всяком случае Алексей почувствовал это всем естеством, дышащим и живым — эмоции не имели ничего общего со страхом, были похожи на те, что испытываешь при невозможности чего-либо, абсолютном неприятии и физическом несоответствии. Будто оказываешься там, где тебя точно нет, оказываешься в царстве Маны, подземном мраке «не похищенный болезнью, не убитый грозной смертью и ничем не умерщвленный», но ты тут, такой как есть. Тут. Внутри какой-то шкатулки или емкости, деревянной, а может обитой темным бархатом… Да, обитой темным дорогим бархатом.

Трудно понять, как именно создавалось такое ощущение, может быть холодом, как-то влияющим на восприятие, может запахом ладана или звуками оркестра, перемешенными со стонами и тихим шепотом разговоров, а может всего лишь визуальными образами — фотографиями жизни людей от рождения до положения во гроб, проплывающими у тебя перед глазами, и тем самым бездонным озером под ногами, в котором топили мертвых бездетных эскимосов и чукчей, или всем вместе взятым, но здесь происходило нечто непонятное, душащее и важное.

Время позднее, а завтра пятница — рабочий день, требующий отдать последние силы. На выходные Аня рассчитывала снова встретиться с Алексеем и все-таки попытаться вернуть мужа. У нее катастрофически быстро заканчивались деньги и, несмотря на то, что Алексей получал не так много, лучших вариантов пока не находилось. Аня отошла от инсталляции и ждала, когда и ее «теперь только друг» будет готов поехать домой.

Но Алексей не мог сейчас уйти. Ему стало не по себе: скверно и паршиво. Скорее даже он стал не в себе, а точнее, кто-то будто возник рядом, вырос, оказался слишком близко. Алексей не видел, но чувствовал, что появилось ледяное серо-черное пятно. Опять оно. Неизвестно откуда и когда появляющееся и куда исчезающее. Он не мог поспеть за пятном — оно всегда находилось чуть-чуть вне поля его зрения, но оно было, существовало, жило.

Алексей закрывал глаза и видел себя лежащим на металлической кровати с сеткой, поднимающим с большим усилием тело и резко наклоняющимся к металлическому тазу, который, уже и без того грязный, принимал новую порцию рвоты. Пространство наполнялось отвратительным запахом. Он не чувствовал себя больным, но хотел избавится от того, что прилипло к нему, внутри или снаружи неважно — нужно отогнать это «…или наотмашь, что ли, ударами, или словом заветным каким» как можно дальше. Он открывал глаза и ощущал рядом с затылком холодное крутящееся веретено с нитями человеческих жизней, с нитью его жизни.

— Ну, ты идешь? — голос откуда то издалека звал его, но Алексей не различал слов.

Аня заглянула в большие серые глаза:

— Леш, с тобой все нормально? Домой собираешься?

Она коснулась холодными ладонями побледневшего лица. Алексей встряхнул головой, русые с карамельным оттенком волосы рассыпались облаком и снова послушно улеглись кудрявыми прядями:

— Да, конечно, пойдем! Я устал, да и эта инсталляция…

— Брось ты! Ничего особенного. Выход там!

— Ну да. Выход! Ты знаешь, где выход, — как в бреду шептал Алексей.

— Я же обещала, что выставка будет очень впечатляющая, но не надо так все воспринимать. Придешь домой — ложись спать! На тебе лица нет! Ты не заболел? Давай номерок! Может зря я тебя позвала, дорогой? Заканчивай со своим творчеством! Встретимся на выходные? Пусть не на эти. Через недельку. Я главного то и не сказала тебе, — Аня говорила и говорила очень быстро, Алексей не разбирал звуков и не улавливал смысла, у него в голове плодились свои слова, фразы, предложения, тексты:

«Все, что я делаю, к чему стремлюсь — чушь. Куда я собрался? На море? Семь лет работ и нулевой результат. Я просто ничтожество. Опять. Опять это начинается! Может кто-то и добивается чего-то в жизни, но не я. Мое место у под — ножь — я! Бог, раздавая таланты, закончил прямо передо мной, и я ушел ни с чем. Сколько людей простояло в этой очереди? Я оказался последним!»

И эти размышления снаружи вкладывались в мозг, нашептывались, напевались, вкручивались.

Слова Нюры так и не добрались до уха ее друга. Он оделся, попрощался и уже шел пешком, петляя по переулкам и заходя в темные дворы. Листья под ногами не хотели шуршать и хрустеть: они хлюпали, чавкали и цеплялись к подошвам. Порывы ветра то и дело трепали кудри Алексея, и он поднял повыше воротник пальто, прижимая волосы, пряча локоны за уши и втягивая от холода шею.

Деревья еще не смогли полностью избавиться от надоевшего наряда. Пышные ошметки зелени и желтые лохмотья мотались, таская за собой усталые ветви. Не видно ни одной звезды — тучи, затянувшие небо с раннего утра, упрямо висели в осеннем воздухе. Не повинуясь взбешенному ветру и нарушая законы природы, они укрылись темнотой и спрятались от людских глаз.

Алексею не удавалось избавиться от навязчивого голоса, который разрушал все его планы, надежды, цели. Зайдя между домов, стоящих неожиданно близко друг к другу он присел на корточки и закрыл уши руками. Пронзительно громкий, истошный крик разбудил задремавшую старуху с первого этажа. Она вскочила, подбежала к окну. Заклеенное к зиме липкой лентой, окно не поддалось встряскам старухи, и та стала ругаться через стекло, грозя кулаком. Теперь сухая фигура скрылась в комнате. Старуха похоже была бессмертна, потому что даже подумать о том, сколько ей приблизительно на вид можно дать лет, было страшно. На втором этаже мужская рука поплотнее задернула штору, на третьем закрылась балконная дверь.

«Я много возомнил о себе. Я неудачник. Посвятить себя такой ерунде! Ладно бы руки из того места росли. А при моих способностях жил бы спокойно со своей Нюрой и не трепыхался! Куда я полез? Ради чего? — крик не помог, и Алексей слышал мерзкий голос. — Пуговицы! Какая глупость!»

Старуха вернулась с миской и залезла на подоконник. Открылась форточка, оставленная для проветривания свободной от стягивающих все окно клейких полосок. Пахнуло сыростью и перекипяченным борщом с чесноком. Час назад старуха прогнала орущих котов, выплеснув на них воду, и сейчас она была готова испробовать свой метод на человеке, мешающим спать.

«Пуговицы, — думал теперь сам Алексей. — Может весь этот бардак в голове из-за того, что я пропустил одну пуговицу, застегивая рубашку? Неужели это правда? Нужно было перестегнуть весь ряд! Да! В этом все дело! Конечно! В этой нелепице все дело? Именно нелепице — не слепилось, пошло не так».

Алексей сделал несколько шагов и снова остановился. В свете фонарей, дежурящих у одного и второго дома, он увидел свою тень, преломленную стеной. Шли минуты. Сморщенное, как сушеное яблоко, лицо снова появилось перед Алексеем в следующем окне. Старуха стучала по стеклу рукой. Алексей отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, и снова посмотрел на тень — самая обычная тень, которая получается, когда проходишь мимо фонарей — раздвоенная. Старуха снова взбиралась на подоконник, пытаясь ухватиться корявой рукой за откос, изрядно покусанный временем.

Сегодня обычная тень выглядела как-то иначе, ненормально: ты сам, хоть и сломанный пополам, а рядом черный человек, целый и невредимый.

Пройдя еще пару кварталов, Алексей оказался у старой пятиэтажки.

Вот и подъезд с кованным козырьком. Детская коляска, оставленная под лестницей. Ступеньки. Обитая дверь с рисунком из гвоздей. Квартира. Он открыл замок. Хлопнула дверь. Связка ключей повисла в скважине. Тяжелый брелок застучал по двери в месте, где уже остался ряд мелких вмятин. Алексей скинул верхнюю одежду, ботинки стукнувшись о стену, неуклюже развалились на половике.

Переодевшись в пижаму, он тщательно застегнул пуговицы в особом, нужном, как ему казалось, именно сейчас порядке и лег на кровать. Постель не перестилалась несколько дней. Громкое тиканье часов нарушало тишину дома.

Алексей долго не мог заснуть. Простыни съезжали от ворочающихся движений, сминались, комкались и сползали с кровати. Подушка стала неприятно теплой. Он так и не увидел то существо, но ясно представлял его по внутренним ощущениям и знаниям. Представлял его и уже далеко не впервые. Серо-черное пятно каждый раз принимало совершенно определенную форму, что-то типа детской юлы. В движение эта штука приводилась не винтообразным осевым стержнем (он протыкал игрушку насквозь), а именно обмотанными вокруг нитками или тонкими веревками, как при раскручивании латиноамериканского тромпо. «Нитки. Они держат все и не дают оторваться, и они же душат тебя, когда ты это осознаешь», — шептала игрушка.

Около часа ночи Алексей схватил с тумбочки домашний телефон. Пальцы спешно набрали в темноте случайный номер. Дождавшись, когда возьмут трубку, он сказал то, что должен был хоть кто-то слышать, во что должен был хоть кто-то поверить:

— Пуговицы — не какая-то ерунда! А человек, приложив усилия, может осуществить свою мечту! Слово «невозможно» придумали слабаки!

Сказал и сразу, дернув за шнур, отключил телефон. Ему немного полегчало, и вскоре он уснул. В окно светила полная луна, тень от кровати на противоположной стене украшалась, пристроенной на изголовье штуковиной, по форме напоминающей трёхмерные проекции гиперкубов в любых измерениях.

Глава 2. Ульяна

Пошатываясь и чуть дрожа при каждом шаге, он вяло брел по улице и присматривался к прохожим, щуря мутные гноящиеся глаза: он точно знал — людей следует опасаться. Он хотел быть крошечным, ужаться до размера серой мыши и залезть в самую узкую щель, но был от природы не таким уж маленьким, хотя сейчас и очень худым. Он бы зашел в какой-нибудь закуток, спрятался от всех и тихо умер, но и этого сделать ему не давали. Кто-то обязательно появлялся рядом с плохим убежищем и прогонял бродягу. Голодный, измученный, больной он просто пытался идти. Куда? Куда само «брелось».

Люди с отвращением шарахались от него, сторонились. И, конечно, дети, которых он так любил, ни разу не сказали и доброго слова. А если он пытался приблизиться, его обязательно прогоняли с криками, а иногда камнями или палкой. Он постоянно следил, чтобы случайно не оказаться рядом с кем-то живым, потому что такие встречи всегда заканчивалось болью. Он хорошо усвоил, что никому не нужен: за всю сознательную жизнь, его ни разу ни обняли, ни погладили, ни приласкали. Да что говорить? К нему лишь один раз подошли близко. Он то хорошо помнил, как с ним приключилась эта беда, но очень хотел забыть. Тогда появилась призрачная надежда, которая так жестоко обманулась.

Сейчас он не думал ни о том ужасном дне, ни об одиночестве, ни о тоске, заставляющей волком выть ночами, он перестал думать о еде, потому что не мог есть. Иногда добрый человек кидал ему издалека кусок хлеба или даже ошметок мяса, но он лишь обнюхивал подаяние, испытывая благодарность. Пить было тоже почти невозможно. И если бы ни пара случайностей, ни найденные «водопои», расположенные необходимым ему образом, уже не пришлось бы ждать смерти. Бедный, бездомный, больной, ужасно истощенный, битый бродящий пес думал лишь о том, как переставлять лапы и двигаться вперед.

Он почти добрался до перекрестка Садовой улицы и Аптечной, но последний шаг оказался таким трудным, что сделать его пес не смог. Он остановился недалеко от паба «Гринвич» и рухнул от изнеможения, голода и усталости прямо возле баннера с социальной рекламой «Чистота вокруг — наш общий труд!», на котором терлись клювами два воркующих голубя, пачкая стекло пометом. Малыш, любовавшийся нежностью птиц, увидев собаку, заплакал и бросился к матери. Собака не хотела пугать маленького мальчика. Она не могла отойти или исчезнуть, замерцать и испариться. У нее больше не осталось сил даже встать.

Пинать ее или гнать тоже не было смысла: на сером асфальте лежал собачий скелет с иссохшими мышцами, обтянутый кожей с торчащей кусками пыльной шерстью. Морда пса опустилась между длинными лапами, уши разложились по тротуару и казались гораздо больше, глаза медленно закрылись и слиплись.

Мимо проходили люди, много людей.

На город начала спускаться тьма, но ее тут же развеяли вспыхнувшие фонари и сверкающие вывески. Из паба вышла молодая, хорошенькая женщина в мягком, немного бесформенном пальто-коконе розового цвета и серых ботильонах, смотрящихся чересчур массивно на тонких ровных ножках. Уля подошла к припаркованному рядом Форду Фиесте. После нажатия на брелок раздался характерный звук-писк, напоминающий крик: «По-ра!» Уля хотела сесть в машину, но заметила собаку или скорее то, что от нее осталось. Казалось, что такая леди, источающая запах не самых дешевых духов, в жизни не решится приблизиться ни к чему похожему на груду костей в лохмотьях, безжизненно развалившейся на тротуаре, но она не только подошла, но и присела рядом на корточки, чуть собрав пальто, и провела рукой по собачьей морде. Нос пса был теплым и сухим. Голова его чуть приподнялась, то ли испугавшись прикосновения, то ли удивившись ему, и снова опустилась на холодный асфальт. Глаза не открылись, шкура над ними все же натянулась и собралась в небольшие складки — попытка разомкнуть гноящиеся щелочки несомненно была.

— Что же с тобой случилось, бедное создание? Ты же меня не цапнешь, да? О, Боже мой! Боже! — Ульяна заметила, что морда собаки затянута прочной ниткой, веревкой или леской, местами вросшей в кожу животного, — Какой ужас! Несчастный пес! Кто же так с тобой? Бедняжка. Бедняжка! Что же мне делать? Держись, друг!

Собака никогда не слышала такой доброй интонации, такого мягкого, взволнованного голоса рядом, голоса, обращенного к ней. Она заскулила. Это получилось само собой. Пес почувствовал, что снова забилось сердце, которое, как он думал, замерло навсегда. Передняя лапа непроизвольно дернулась. Он хотел завилять приветливо хвостом, но боялся почти бессознательно, боялся, что не сможет пошевельнуться и боялся, что доверчивость, как и в тот страшный для него день, причинит боль.

Ульяна встала, прикусила губу, решая, как поступить и к кому обратиться за помощью. Она была готова сделать все возможное и невозможное для пса, но сейчас думала, что донести его до машины — не такая и простая задача — собака не маленькая, крупная, но по всей вероятности и не слишком тяжелая. Так часто обещание «сделаю во чтобы то ни стало и несмотря ни на что» обессиливает при первой же трудности. В такие минуты просто необходимо укрепить решение почти безрассудным поступком, движением резким и необдуманным. Ульяна, подсунув руки под тело животного, подняла его и прижала к себе.

Если бы не лапа собаки, застрявшая между пуговиц на полах пальто, отличить пса от пустой шкуры или вытащенной из бабушкиного сундука старой шубы, поеденной молью и изношенной годами, было бы непросто.

То, как чистенькая, гламурная незнакомка обнимает облезлого пса, увидел мужчина довольно преклонного возраста, проходящий мимо. За спиной старика на ремне висела небольшая деревянная шарманка. Старик удивленно разинул рот, точно так же, как обычно делают те, кто видит катаринку за плечами пожилого человека, но спохватившись, предложил помощь:

— Милая, давай подсоблю! Ты его куда? Тяжесть то, небось какая! Неужто сдохла псина? Вон, надо дворникам сказать, они уберут! Все мы там будем, доченька!

Он достал из кармана платок и торопливо вытер лицо. Фетровая шляпа приподнялась, и чуть скосившись на бок, снова уселась на убеленные сединой редкие волосы.

— Живой. Живой! Спасибо, но видимо я справлюсь! Он совсем не тяжелый, мне бы его до машины! Помогите дверцу открыть!

— Какой страшный. Как черт! Дочка, не выходить тебе псину то. Он же поди одной лапой на том свете! Видит себя, наверное, со стороны. Отмучился почти, — старик открыл заднюю дверь. Ульяна поставила колено на сиденье и переложила пса на мягкий бежевый велюр…

Шарманщик смотрел вслед уезжающей машины, перекрещивая воздух и что-то нашептывая.

В теплом салоне пес согрелся и немного ожил. Он уже вернул лапу с того света, но кончик хвоста все еще цеплялся за небо. Пес открыл глаза, и в них отчетливо виделась вера. Даже не надежда, а именно вера. Вера очевидно в то, что жизнь изменится, что теперь все будет по-другому. Ульяна всю дорогу говорила, что позаботится о новом друге, никогда не оставит его в беде и много всяких приятных, успокаивающих ласковых слов, от которых трепетно билось сердце у бедного, бродящего пса.

Форд цвета Frozen White сопровождали несчастные оголившиеся деревья, оплакивающие роскошный наряд. На лобовое стекло падали умирающие листья, потерявшие родной дом и связь с матерью. Ветер поднимал их вверх, жестоко смешивая с бумагой и полиэтиленовыми пакетами. Тучи, нависшие над контуром дороги, готовились разрыдаться в самое ближайшее время.

Дотащив животное к дверям квартиры, Ульяна пыталась открыть замок, нащупывая скважину той рукой, которой придерживала собаку за живот, потерявшийся где-то глубоко внутри. Желтый кругляшок на двери соседской квартиры, свет, сочащийся через глазок, исчез — любопытству одиноких людей можно найти оправдание.

Положив собаку на диван, Уля сняла пальто, и оно полетело прямо на пол, сбив с тумбочки пульт от телевизора.

Щелкнул выключатель ванной комнаты, зашумела вода — Уля помыла тщательно руки и поспешила на кухню. За исключением одной тарелки в мойке тут все было идеально чисто, чисто как в операционной — белая скатерть на столе, ни одной лишней вещи — все убрано и простерилизовано средством с цитрусовым ароматом. Уля одна из тех женщин, которые лепят все котлеты заново, если последняя получилась меньше остальных, и ополаскивают ванну вскипяченной водой. Открыв шкафчик, она достала коричневую аптечку с красным крестом. В ней отыскала спирт, зеленку, ватные тампоны, средство для заживления ран. В ее руках оказались и ножницы и банка с чистой водой. Недовольно взглянув на грязную тарелку, оставленную после завтрака, и пересилив желание помыть ее, Уля вернулась в комнату:

— Все сейчас поправим! Не бойся, я нежно!

Ульяна протерла руки спиртом, обработала ножницы. Капроновая леска (а это оказалась леска) там, где было возможно, разрезалась и аккуратно убиралась. Думается, работники немецкой компании IG Farben вполне могли представить себе, как будут использовать их изобретение пятидесятых годов.

«Все-таки леска предназначена для рыбаков, а не для догхантеров. Рыбаки действуют гораздо гуманнее живодеров. Они, по-крайнем мере, добывают еду! Хотя, кто знает, что чувствует болтающаяся на крючке рыба? И потом. Как ужасно, когда блюдо из рыбы пропадает и его выбрасывают. Это совсем не то же самое, что просроченный творог, например!» — Ульяна сейчас жалела и пса, и рыбу, болтающуюся на крючке и почему-то самих рыбаков, которые ищут себе пропитание, и даже творог, который теперь обязательно полетит в мусорное ведро.

Уля без особых усилий освободила пасть собаки, но всю леску так просто снять не получилось, часть почти заросла кожей и шерстью, и нужно было удалять ее, обрабатывая вновь открывающиеся раны.

Пес разинул пасть так широко, как мог и высунул язык — сухой и бледный.

Прежде чем продолжить операцию, Уля все-таки вымыла ту тарелку. «Я сейчас приду! Одну секунды!» — донесся с кухни ее приятный голос, приглушенные шумом труб и газовой колонки. Захватив молока и воды, она дала псу вдоволь напиться — поддерживала лохматую морду и он пил, пил и пил, жадно глотая и как-будто разлепляя ссохшееся горло.

— Пей, дружище! Пей! Бедный мой друг! Молодец. Водичка вкусная! Пить надо. В жизни у тебя много всего хорошего теперь будет! Пойдем с тобой на море! Встретим там одного хорошего человека. Он будет обнимать меня и шептать нежные слова, а ты бегать по мелководью, пугая чаек, и приносить синий мячик. А потом мы втроем будем купаться и плавать в теплой, прозрачной морской воде или слушать шум волн на берегу и выбирать из песка красивые камушки. Рядом малыш будет строить замок. Увидев его, мой мужчина скажет мне тихо: Я хочу, чтобы ты родила мне сына! А я отвечу, что обязательно рожу от него ребенка. Потом мы достанем из сумки бутерброды и отдадим тебе всю колбасу, а сами поедим хлеб с сыром и свежим огурцом.

Закончив с леской, Уля промазала ранки марлевыми тампонами со специальным заживляющим гелем. После промывки глаз свежезаваренным чаем, пес смотрел как-то веселее и выглядел немного лучше. Уля налила молока:

— Надо бы и поесть! Много, мой милый, нельзя! Мученик, зачем же с тобой так?

Пес сделал четыре глотка и сам отказался пить дальше. Собака как-то интуитивно понимала, съешь много и конец. Спешить тут ни к чему. Пес очень устал и растянулся на мягком диване.

— Поспи, дорогой мой! Я в аптеку сбегаю. Надо тебя как-то начинать кормить! Это не дело, конечно, — Ульяна укрыла пса теплым клетчатым пледом. Хотелось, чтобы собака почувствовала себя уютно и спокойно.

Уля схватила пальто и накинула на себя. В подъезде она попыталась отряхнуть грязь и прилипшую на розовый кашемир серо-рыжую шерсть, но удавалось это плохо. Она махнула рукой и только тогда начала осознавать, что с ней приключилось, даже не с ней, а с псом. Слезы хлынули из подкрашенных глаз. Она зарыдала и, утирая лицо руками, пахнущими спиртом, вошла в аптеку:

— Дайте глюкозу для инъекций, два, нет лучше три пузырька, физраствор, шприцов десяток по двадцать миллилитров, вон те витамины тоже!

Продавец, пожилая дама, бурча что-то про внешний вид женщины и шприцы, выложила просимое на прилавок и назвала цену.

Ульяна взяла пакет с медикаментами и расплатившись, побежала домой, всхлипывая и прокручивая происшедшее в голове, как кинопленку.

Она приготовила шприц, набрала первые двадцать миллилитров разведенной глюкозы. Вытащенная иголка осталась торчать в пузырьке. Другая послушно заняла ее место, струйка лекарства прогнала попавший в шприц воздух. Уля протерла кожицу на бедре пса и, собрав складку, уколола. Лапа дернулась, глюкоза начала медленно поступать в организм собаки. Ульяна отсоединила шприц от иголки, и снова раствор пополз по шкале от нуля до двадцати миллилитров. Еще раз ввела глюкозу.

От уколов надулась большая шишка, но Уля знала — постепенно шишка рассосется, и собаке обязательно станет лучше.

— Как бы тебя назвать, дружище? — Ульяна села в кресло напротив дивана и подперла голову руками. — Тайсон? Пока до Тайсона далековато. У соседского мальчика в детстве жила овчарка Крайд, но, если честно, ты на нее совсем не похож! Слушай, может тебе подойдет Султан? Нееет! Не то! Слишком уж просто для твоей судьбы, — она покачала головой и, оглянувшись на репродукцию картины Пикасо «Женщина в сорочке, сидящая в кресле», добавила:

— А знаешь, что людям иногда дают очень много имен при рождении? Вот, например, полное имя Пабло Пикассо на самом деле звучит гораздо длиннее. Если не ошибаюсь примерно так Пабло, Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено…

Пес заскулил во сне и повернул голову. Ульяна отметила реакцию собаки в уме галочкой, и, уже размышляя над ней, продолжила перечень имен великого художника, которые она когда-то специально заучила, чтобы блеснуть умом при удобном случае:

— Хм,… Мария де лос Ремедис Сиприаноде ла Сантисима Тринилал Мартир Патрисио… Слушай, конечно же, Непомусен! Мой новый друг Непомусен! Тебе очень подходит! Кстати, когда Пабло родился, его посчитали мертвым, но родной дядюшка пустил вроде как случайно табачный дым ему в лицо и, тогда младенец сморщился, кашлянул и дал знать, что все-таки жив. Считай, что я тот дым, а уж кто меня пустил, сам решай! Интересно, как у вас там у собак об этом говорят? Ну, ладно спи, Непомусен! Я загляну к тебе! Воду и молоко оставляю!

«Какое странное ощущение… Будто я пропустила что-то значимое — момент в книге, главный момент раскрывающий всю суть. Словно нужную страничку вырвало сильным ветром и унесло далеко-далеко за высокую гору. Кажется, что я забыла самую важную вещь, — думала Уля, сидя за кухонным столом. — С другой стороны, такое же ощущение появляется, когда даже какая-то глупость мелкая стерлась из памяти, а сам факт, что хотел что-то сделать или сказать, остался. Может я просто вымоталась сегодня? Так! Обычно, когда мысль вылетает из головы, нужно вернуться туда, откуда ее нес! И главное, пройти через дверной проем! Мне все же кажется, что моя мысль потерялась давным давно, и дверей я прошла достаточно, но попробовать надо!»

Этим вечером Уля и ее подруга Юна, сидя в пабе, обсуждали тему похищающих мысли дверей. Обе читали новые исследования ученых, и находя подтверждение необычной теории в жизни, делились опытом, который привел их к неким заключениям. Когда человек ходит, например, по комнатам, каждый дверной проем является для мозга переходом к новому событию и часто решения или мысли, связанные «с прошлым», просто стираются, точнее относятся маленькими человечками, состоящих на службе, в архив. Именно так они представляли себе процесс забывания. Но стоит лишь вернуться, и будто попав на недавно закрытую вкладку в интернете, снова получаешь доступ к нужной тебе информации — человечки с папками бегут обратно. Дверь таким образом четко делит эпизоды жизни на до и после. Комнаты или любое ограниченное пространство — временные ячейки, хранящие кусочки наших переживаний, идей, открытий, очень напоминают каталог в библиотеке, которым нужно научиться пользоваться.

Юна считала, что похищать мысли могут не только двери, но и проходящие мимо люди и, вообще, просто все то, что отвлекает внимание. Уля, конечно, соглашалась, но идея коварных дверей нравилась ей гораздо больше. «Люди — это понятно, — говорила она, — они просто перебивают тебя или ты сосредотачиваясь на них, теряешь мысль. А двери украдкой незаметно опустошают твою голову, когда ты этого не ждешь! Это круто!»

Общение Ули и Юны сегодня на этом и закончилось. Подруге пришлось срочно вернуться на работу.

Уля знала, что голова опустела еще до возвращения домой: она зашла в квартиру, потом опять миновала дверной проем, чтобы сходить в аптеку, снова вернулась, и не вспомнила ничего важного. По всей вероятности нужно дойти до машины и добраться до пересечения двух улиц, Садовой и Аптечной, но Ульяна решила сначала походить по квартире. Покидать дом, несмотря на вопрос, мучающий ее, не хотелось. Человек, как правило, пытается достичь цели, приложив, как можно меньше усилий, иногда прием срабатывает, но чаще в конечном итоге приходится, сделать и то, чего избегал. С другой стороны, наедаемся мы не последней рисинкой супа харчо — для сытости важна и первая ложка.

Ульяна подошла к входной двери, повторила движения, которые совершала, придя домой — воображаемые ключи повисли в замочной скважине, невидимое, но грязное пальто полетело на пол, вымышленные ботильоны встали на полку для обуви, чуть толкнув настоящие. Ульяна зашла в гостиную, где посапывал под теплым пледом Непомусен, но вылетевшее из головы не вернулось. Она огляделась в комнате — параллельно лежащие шприцы, лекарства, аккуратный пакетик с ватными дисками и тампонами, ножницы, рядом вода и молоко — ничего не прояснилось. Диван. Разложенный неделю назад, он не хотел больше собираться — маленькая штучка, вылетевшая из-под него, видимо отвечала за весь механизм. Телевизор, включаемый, чтобы нарушить одинокую тишину квартиры. Кресло. Маленький круглый столик, оставшийся в память о бабушке. Ковер, вобравший все цвета комнаты в себя — персиковый он позаимствовал у дивана, нежно зеленый узор впитал от комнатных растений и занавесок, благородно-коричневую канву отразил от деревянного стола и подлокотников кресла, оливковый ему щедро подарили стены и подушки. Удивительно, но рыжий пес очень гармонично вписался в интерьер Улиной гостиной. Он оказался таким необходимым дополнением, которое сделало комнату более земной и уютной. А на ковре появились рыжие лилии, незамеченные раньше.

«Что же такое важное я упустила?»

Ульяна думала, что когда-то видела сон, в котором точно так же в комнате лежала собака, а она делала ей уколы. Но и во сне мелькала важная вещь, которую трудно припомнить. Или вещь казалось важной. Ведь бывает, что снится сделанное тобой великое открытие, явно претендующее на Нобелевскую премию, а когда просыпаешься понимаешь — о том, что банан не круглый, знает каждый. Ульяна посмотрела на женщину в сорочке, сидящую в кресле, опять вышла в коридор. Дверной проем не хотел помогать. Может она просто чувствовала, что вот-вот произойдет событие, способное изменить ход жизни, и вовсе не позабыла мелкую глупость?

— Ну, все хватит! Это просто невыносимо! — сказала она вслух. — Раз так, я поеду к Гринвичу!

Ульяна решительно схватила куртку — пальто следовало отнести утром в химчистку — но тут зазвонил телефон. Она подбежала и схватила трубку. Ночные звонки, а было достаточно поздно, всегда пугали ее. Точно так же звонил телефон, когда ей сообщили о смерти бабушки. Тогда она услышала молоденький голос медсестры, сейчас — незнакомый баритон:

— Пуговицы — не какая-то ерунда! А человек, приложив усилия, может осуществить свою мечту! Слово «невозможно» придумали слабаки!

Уля не поняла, кто ей звонил и зачем. Скорее всего, и не могла понять, но она, наконец, вспомнила, что ее тревожило и расхохоталась в полный голос, практически разразилась истерическим смехом. Наверно, психологи назвали бы такой гогот эмоциональной разгрузкой и, наверное, они не ошиблись бы.

«Непомусена перекладывала и забыла! Оторванная пуговица! Это какой-то бред, — смеялась она. — Просто пуговица. Я хотела ее поднять! Ну, это же, и правда, такая ерунда! Совсем все стерлось, осталось только многоточие, которое, наконец, превратилась в громкий восклицательный знак! Ого-го!»

Возмущаясь глупыми переживаниями, Ульяна прилегла рядом с Непомусеном на диван.

Глава 3. Марк

— Это колонна в фойе, — объяснил Алик появление небольшой гематомы на лбу. — Пустяки, конечно, но и она причинила мне боль.

Час, отведенный на Холодова, уже подходил к концу, но Марку никак не удавалось заставить мужчину как-то озвучить причину его депрессии. Алик говорил о чем угодно: о магазине за углом, о донорстве, о сэре Джоне Фальстафе, о трехдырочных пуговицах, но только не о себе. Все попытки перевести общение в русло взаимоотношений психотерапевт-пациент заканчивались полным провалом. Он сразу менял тему на другую. В последней же фразе появилось местоимение «мне», конечно, еще не «я», но уже что-то.

— Стукнуться лбом о колонну должно быть больно! Но вы же не станете ее обвинять? — аккуратно поинтересовался Марк, выразительно щуря глаза.

— О, конечно, стану! Только глупец считает, что сам врезается в дерево или бьется о косяки! Это тоже самое, что сказать, «я потерял какую-то вещь». Боже упаси! Я не властен, что-то сделать потерянным. Я просто не знаю, где она сейчас находится. Я, скорее, потерялся сам! Вот и все. Ведь вещица лежит себе преспокойно на месте и, пожалуй, смеется надо мной. Ведь так, доктор?

Марк растерянно вздохнул и незаметно взглянул на часы. «В десять придет Соня!» Стрелка двигалась очень медленно. Марк немного запутался в рассуждениях Алика и пытался собрать нужные мысли в кучу. Сосредоточиться на работе не удавалось.

— Какую вещь вы имеете ввиду?

— Мою жену, конечно! Разве я потерял ее? Она просто взяла и ушла! Неужели не понятно? — Алик явно нервничал. — Я не черта не мог изменить! И только глупец будет утверждать обратное. Если бы я знал, что виноват в том, что произошло, я бы нашел способы все исправить! Но, пардон, я ничего плохого ей не сделал. Просто так должно было случиться. И если я должен был стукнуться о колонну, то как бы я не старался быть аккуратным — колонна всыпала бы мне по первое число! А если мне суждено заблудиться в магазине пуговиц, то так оно и будет.

Мужчина погладил синяк и осмотрелся вокруг. Привстав, оглянулся. За диваном, на котором он сидел, была лишь стена, обклеенная безобидными обоями в розовый цветочек.

Марк хотел спросить, почему Алик думает, что вынужденно врезается в колонну, а колонна заслуженно получает удар, но желание закончить работу и, конечно, профессиональная этика пересиливала ехидство. Он и так начинал понимать, что речь идет об уходе от ответственности, проецировании ее на кого или даже на что угодно. К тому же беспокойство Алика трудно было не заметить. Марк решил узнать, как можно потеряться в магазине, но вдруг спросил:

— Здесь в этой комнате сейчас вы чувствуете какую-то опасность?

— Да! — Алик опустил голову и с усилием потер лоб ладонью, но, задев больное место, отдернул щуплую руку. — Меня пугает ситуация. Страшно, когда будущее предопределено, и все решают за меня! Даже сами эти мысли меня пугают!

Он пристально посмотрел на доктора:

— Вам знаком страх? Чего боитесь вы?

Марк вздрогнул, пот мгновенно выступил на лице. Он чувствовал, что задает правильные вопросы, и, наконец, разбив стену, подбирается к самой сути дела. Но то, что спросил его Алик касалось голого тела раскаленным железом. Когда пациенты интересовались его жизнью, он делился многим и использовал эти моменты в терапевтических целях. Фобия воды, которую испытывал Марк, почетно заняла место и его главного комплекса, и преграды к выстраиванию серьезных отношений, и тормоза профессионального роста. Фобия воды для Марка — была не только страхом, но и большим краснощеким стыдом, стыдом за прошлое и настоящее. Вопросы Алика было проще оставить без ответов.

— Ну, все решать за вас никто не будет. Если есть варианты выбора, то и способность выбирать остается за вами. Даже в самых безвыходных ситуациях, есть выбор, как относиться к тому, что происходит или произошло, — с успехом избежал ответа на вопрос Марк. — И может не ситуация пугает вас, а вы боитесь ситуации? Вы чувствуете разницу?

— Выбор, наверное, есть, но сделать его непросто, да и от моего решения ничего не зависит. Я не могу выбрать, стоит ли пытаться вернуть жену или все-таки искать новые знакомства? Может вы скажите мне, доктор?

«Вот где собака зарыта! — подумал Марк. — Буриданов осёл! Так и будет стоять и ждать кирпича!»

— Вряд ли я могу изменить ее отношение ко мне! — продолжал Алик, не делая пауз. — Но и найти женщину, которая бы любила меня, я не могу. И что я должен сделать, если моя жизнь рушится? Я не могу отойти, когда мне на голову уже летит кирпич с крыши! Это же ясно, как Божий день!

Минутная стрелка, наконец, добралась до двенадцати. И доктор с облегчением прервал пациента:

— Мы поговорим об этом в следующий раз, хорошо? А думаю, сегодня мы заметно продвинулись вперед! Снова буду ждать вас в четверг в то же время. И еще. Я дам вам домашнее задание, если вы не против. Найдите свободное время. Но ни сегодня, ни завтра…. Пусть пройдет неделька. Сделайте это перед самой нашей встречей. Сядьте поудобнее в креслице или на мягкий диванчик и напишите на листке, начиная со слов «Я не могу» то, что вы не способны сделать в данный период жизни, а потом перепишите все еще раз, заменив первые слова на «я не буду».

— Попробую, доктор! — Алик неохотно встал и пошел к выходу.

Марк проводил его и сел на диван для пациентов:

«Это не может так продолжаться. Я как сапожник без сапог. Больше всего я хочу избавиться от страха и стыда. Итак, трусливый лев идет к Гудвину! Но Гудвин — это я и есть! Можно сколько угодно обвинять в моем случае всех и каждого, но главная причина по которой, я не могу изменить жизнь — мое бездействие. Вторая причина — мое бездействие, а третья и последняя причина — это, увы, мое бездействие. Мне и самому не повредит то упражнение: Я не могу изменить свою жизнь! — Я не буду менять свою жизнь! Черт возьми! Это мой выбор и только мой. Буду или не буду — решать мне! Или просто стоять и ждать?».

Марк пересел за стол и, открыв папку, принялся записывать итоги последнего сеанса. «Алик — довольно противный тип, — размышлял доктор, — скрытный, эгоистичный и беспомощный. И он еще хочет, найти женщину, которая бы его любила! Он не готов ни в чем и не за кого брать на себя ответственность. Надо же так испортить настроение! Я пытался выбить из него хоть какие-то сведения и если бы не колонна, так бы и не понял, в чем проблема. А эта его манера, всех называть глупцами? Или ввинчивать фразеологизмы в речь. Колонна всыпала ему по первое число, глупец! А ведь чем-то он похож на меня. Как две капли воды».

Марку каким-то образом всегда удавалось думать одно, а записывать совсем другое. Строчки под выделенной красной ручкой датой заполнились аккуратными узкими, частично связанными между собой, угловатыми буквами, выделяющимися из текста ползущими «н» и резкими «б».

Марк вышел на улицу. Пасмурное небо не поднимало настроение, а ветер хоть и прочищал мысли, отсеивая лишние, нагружал голову тяжестью. Чтобы найти позитивные моменты в такую погоду, нужно крепко задуматься.

«Дома тепло и уютно, а пряный запах вечера пробуждает желание выпить горячего имбирного чая из любимой фарфоровой чашки сервиза „Кобальтовая сетка“ и растаять в поцелуях и объятиях страстной женщины!» Марку казалось, что несмотря на усталость и опустошение, которые он испытывал обычно после трудного рабочего дня, в его душе играла музыка — скрипучая, рыдающая, но нежная и сказочная. Ритмичная, но медленная. Там-там, тарам тарааааарам! «Сегодня придет Соооня! И будет чудная ночь! И получу все-всеее я, а то и жить невмочь!» — словно мантру хорошего настроения вполголоса пропел Марк. Настроение заметно улучшалось с каждым шагом! Чем дальше он шел, тем отчетливее становились звуки: Пам паам пам паам пам паааам пам! Теперь Марк понимал, музыка не галлюцинация, она, действительно, звучит. Приятная мелодия лилась из шарманки, ручку который крутил старичок в коротком сюртуке. В этой музыкальной коробочке было еще много всего спрятано: и детская сказка, и лучшие воспоминания, и нежность маминых рук и отцовская любовь. Люди, чьи сердца мгновенно таяли, щедро бросали в серую фетровую шляпу подаяние. Каждый из них считал, что шарманок на земле больше не существует и радовался, что ошибся.

«… И Золушка забыыыла, что надо уезжать, что скоро уже пооолночь и волшебству конец, — старик мурлыкал слова особым сказочным голосом, который моментально погружал прохожих в детство, в теплую кроватку, в комнату, где папа напевал колыбельные истории, — но бой часов напооомнил все крестной наставленья. И Золушка помчааалась из замка со всех ног. А принц не унывааая, за нею побежал, но девушка растаааяла, как сон по пробужденью. Лишь туфелька остааалась на лестнице лежать.»

Марк вспомнил отца и единственный вечер, когда тот рассказывал сказку на ночь, другую сказку, гораздо более жизненную и очень печальную. Марк вздохнул и пошел дальше: времени, да и желания слушать шарманщика у него, взрослого человека, не нашлось. Сегодня к нему должна прийти Соня. Нужно успеть приготовиться к последнему рабочему дню недели, сообразить приличный ужин и чуть утихомирить себя.

От ботинка что-то отлетело в сторону. Он пригляделся — пуговица, очень симпатичная пуговица. «Маленький Егорка в петельке удавился!» — Марк засмеялся, вспомнив детскую загадку. Но тут же нахмурился, словно огретый по голове, испуганный другой, которую даже не стал проговаривать. Марк удивился, что вторая загадка уступила место первой. Он поднял пуговицу и зажал в крупной ладони. Говорят, что именно так появляются настоящие талисманы и амулеты — под звуки шарманки, детские сказки и загадки.

«Принц расспросил приврааатников — что видели они, — продолжал старик, — но те, пожав плечааами, ничем не помогли!»

Холодный ветер гнал прохожих с улицы точно так же, как в парке раздувал желтые листья к бордюрам, оградам и ножкам скамеек. Люди спешили в тихие уголки, гнездышки, куда мог просочиться лишь сквознячок и то при условии открытых форточек.

Марк зашел в теплую берлогу. Дома он ощущал себя большим бурым медведем в дремучем лесу. Крупный, тяжелый он заполнил собой зеркало в прихожей, и бросив кучку рекламных листков и бесплатных газет, поставил на калошницу красно-коричневый портфель с бирюзовой отделкой. Отразившись в стеклянной тонированной двери ванной, он заслонил свет, еще проникающий из окна кухни в дом. Рука мелькнула в темном окошке микроволновки и потянулась к хромированному чайнику.

Квартиру Марка можно было бы описать подробно и длинно, восхищаясь изысканным интерьером и дорогой мебелью. Коротко же, стоит отметить лишь следующее — в его доме не было и не могло быть магнитов на холодильнике, наклеек на кафеле или картинок с писающим и купающимся утенком на дверях туалета и ванной. Это было исключено.

Когда запахло имбирем, Марк сидел за столом в надетом после контрастного душа махровом халате и курил. Он, не торопясь, затушил сигарету и отхлебнул чая: «Вот оно счастье! Скорее бы пришла Соня! Я соскучился по женскому телу! А на безрыбье и рак рыба!»

Прочитав листы с записями о всех пациентах, которые придут завтра, и пометив нужные моменты, Марк открыл холодильник и осмотрел содержимое с точки зрения годности и подбора ингредиентов для ужина. Сразу же в мусорное ведро полетел просроченный творог и жаренная дня четыре назад последняя форель. Доктор понюхал куриное филе, лежащее в керамической миске — в ту же секунду ей был вынесен оправдательный вердикт.

«О! Сегодня может получиться отличный ужин. Есть мидии и креветки! — воскликнул Марк. — Пожарю яичницу! Хотя думаю, что если я приготовлю паэльо, то и ночь окажется более горячей, и яйца останутся целы. Хороший ужин может сделать из любой женщины страстную львицу. А это то, что мне сегодня нужно!».

Марк достал продукты, которые вполне можно было использовать для приготовления блюда, напоминающего настоящее валенсийское, в общих чертах.

«Филе курицы! Есть. Оставшаяся половинка болгарского перца — пригодится. Луковица — само собой. Ну, а рис всегда есть в моем доме!»

Марк быстро порезал филе, а на оливковом масле уже шипели мидии и креветки.

Когда морепродукты заполнили кухню чудесным ароматом, они уступили место курице и измученному в блендере луку с раздавленным зубчиком чеснока. «Немного чесночка не помешает. Он такой же афродизиак, как креветки или мидии. Хорошо, что для возбуждения желания теперь не нужно измельчать рог носорога или испепелять лоскутки черной кожи, взятого со лба жеребенка! Что только не сделает мужчина ради обладания женским телом! Паприку туда же! И ломтики сладкого перца. М-м-м-м! Это будет чудная ночь!»

«Шафрана нет и не будет в ближайшие часы. Обойдемся, скрепя сердце, без него!» Марк залил аппетитное содержимое сковородки водой из чайника и растворил в ней кубик Юлиуса: «Просто не значит плохо!» Рис сорта Байя покрыл ярко желтые палочки болгарского перца и румяные кусочки курицы с золотым луком. «Осталось только вернуть в сковороду креветки и мидии!»

Стрелки часов приближались к заветным цифрам, готовясь занять ровное положение на десяти и двенадцати.

«Сейчас придет уж Соооня! И будет чудная ночь! И получу все-всеее я, а то и жить невмочь!» — радостно напевал Марк, накрывая на стол и прожевывая одну мидию.

«Принц расспросил приврааатников…», — почему то продолжил он и пошел в прихожую. Вытащив пуговицу из кармана куртки, он рассмотрел ее ближе и потом на свет — красивая, среднего диаметра, напоминающая кольцо с крупной светло-розовой жемчужиной. Явно с одежды женщины, имеющей недурной вкус, утонченной, романтичной, скорее всего, доброй и обязательно несчастной.

— Чувствую пробуждается во мне компенсаторная установка, — расправив плечи и потянувшись, сказал Марк. Рука задела плафон, и тот угрожающе закачался. — Я гнию, жалея себя и обвиняя в этом других, а девушка может быть одинокая, беззащитная и печальная. И только я могу стать ее принцем, единственным и неповторимым, если только, наконец, решусь взять ответственность на себя.

 Марк попробовал себе нарисовать портрет прекрасной незнакомки. У него почти получилось, но тут в дверь позвонили. Марк бережно положил пуговицу в карман халата. «Но девушка растаяла, как сон по пробуждению». Трель соловья, призванная по идее создавать романтику, разрушила все сказочные хрустальные замки — осколки с дребезгом разлетелись по квартире, зацепив и сердце Кая.

— Здравствуй, Северин, дорогой! — Соня перешагнула через порог и, почувствовав аппетитный запах, втянула в себя воздух: Ты ждал меня! По-настоящему ждал! Соскучился?

— Еще бы, Сонечка! Месяц не виделись. Заходи, ужин готов! Паэльо специально для тебя! До девятнадцатого марта, когда традиционно подается это блюдо есть еще куча времени, но я люблю идти впереди планеты всей! Ты же знаешь! Да и боюсь за пять месяцев оно, как минимум, остынет!

— А я такая голодная! — Соня сняла стеганную куртку и аккуратно поставила высокие сапоги рядом с желтыми ботинками сорок пятого размера, привезенными из США, но сделанными в Китае. Сонина обувь по сравнению с «дядистепиной» казалась просто игрушечной. Да и сама Соня была миниатюрной женщиной. Единственное, что могло называться в ее внешности крупным или, по крайней мере, не маленьким — это нос. Марк давно не считал, что нос портит ее. Для него он казался даже особой изюминкой, которая придавала Соне особый шарм. Нос не был длинным, крючковатым или горбатым, и ее фотографии в фас не меняли ситуацию. Он был просто большим. Такой нос можно назвать даже красивым и если бы его обладательница значительно выросла и значительно окрепла, то несомненно никто бы и не подумал обращать на него особое внимание. Марк привык к носу этой женщины, не сразу, постепенно, но теперь, как психотерапевт, обходил его вниманием и часто делал комплименты, касающиеся кукольных глаз, пухленьких губок, стройных ножек или аккуратных грудей Сони. Все поговорки касающиеся носа, которые Марк мог бы легко употребить в общении, сразу же запирались на три замка. К ним относились «не суй свой носик» (эту фразу сдерживать сложнее всего), «не води меня за нос», «весна на носу» и еще про любопытную Варвару, комара и близорукость.

— Давай, мой руки и проходи! Я еще чайник поставлю! Тебе понравится! Голод лучший повар, но это только еды касается!

— Северин! Какой ты все-таки пройдоха! Но знай, я приготовленное тобой блюдо и на сытый желудок за милую душу!

— Сонечка! Какое платье! Ты меня не перестаешь радовать, бусинка моя! Белого вина?

Во время ужина Марк не сводил глаз с декольте молодой женщины. В глубоком разрезе платья то и дело мелькали черные кружева очерчивающие небольшую, но плотную грудь. Соня нахваливала паэльо, открыто флиртовала, сама погружаясь в интимную атмосферу, и не сдерживала чувств. Она, разгорячившись от вина и желания (а может и афродизиаки сделали свое дело), позволяла себе пошлости, которые особо цепляли Марка. Марк не спешил, ожидание нравилось ему:

— Соня, хочешь чаю?

— Хочу, хочу, Северин! Но не чаю! Я тебя хочу! Хочу тебя вместо чая! Давай поторопимся! Я не смогу остаться на ночь, мой мишка! Давай поторопимся! Я сгораю от нетерпения!

Соня приходила к Марку раз или два в месяц. Они обычно проводили бурную ночь и снова прощались до следующего удобного случая. Чаще она оставалась до утра, но иногда Марк провожал ее домой поздним вечером. Ради оправдания мужской силы Марка надо сказать, что Соня — далеко не единственная его женщина. Когда не могла она, приезжала заботливая Тася. Занята Тася — приходила Алина. Если уж Алина надолго уезжала в командировку, то следовало звонить Ане. Однодневные же встречи с приезжими девушками были настолько многочисленны, что даже не брались в расчет. Для отдыхающих барышень это были яркие курортные романы, для Марка — развлечения. Имена этих туристок не запоминались, а сами отношения в большинстве случаев стирались из памяти сразу после закрытия входной двери.

Соня не была самой желанной и привлекательной из всех, но по большому счету это и не так важно. Все женщины доктора знали, что такие отношения не имеют ничего общего с любовью или серьезными намерениями, но тем не менее с удовольствием бывали у Марка и не отказывали себе провести ночь с привлекательным медведем, к тому же умным, умеющим общаться с хрупкой половиной человечества и дарящим ощутимые подарки. Марк умел произвести впечатление, а все недостатки убрать далеко в темную кладовую и закрыть на железный засов.

У Марка было лишь одно строгое табу, ну или почти строгое — его пациентки. Он знал, что допускать привязанность к женщине, пришедшей получить профессиональную помощь, нельзя, просто нельзя и все, и, возможно, именно из-за этого никак не ограничивал себя в общении с другими дамами. Не ограничивал, но чаще у него просто не хватало времени и энергии организовывать маленькие праздники.

Марка хотелось назвать заядлым холостяком, прожив тридцать пять лет он ни разу не женился, но заядлым холостяком он не был. Марк хотел, наконец, создать семью, завести детей и быть верным и любящим супругом. Все же имелись обстоятельства, которые мешали ему позаботиться об этом. Непобежденная фобия и глубокое чувство стыда постоянно внушали Марку, что он не достоин нормальной жизни, что слаб и беспомощен, и он верил в это, откладывая на потом и любовь, и жену и семью. Все терапевтические приемы на нем не срабатывали и даже пройдя сеансы у коллег, он понял только одно — с фобией надо сразиться. «Прежде чем брать ответственность за семью, нужно победить страх, победить себя», — говорил он. Его фобия несомненно мешала ему и в работе, но отказываться от практики он не хотел и, надеясь как можно быстрее решить проблему, принимал пациентов, может и не особо успешно, уже почти десять лет. Он привык плыть по течению, но даже само это выражение вызывало тахикардию.

В спальне играла песня из альбома «Brothers in Arms», заглушающая все другие понятные звуки. Тезка хозяина дома исполнял «Money for Nothing», Нопфлер пел, проговаривая слова: «Get your Money for nothing аnd your chicks for free».

В аквариуме в гостиной бесшумно плавали две рыбки, синодонтисы-перевертыши. Ту, что побольше звали Мора, второй Марк дал имя Мир. Самка Мора, женское начало, олицетворяла смерть, а самец Мир — жизнь. Их покупка — смелый и первый шаг на пути к борьбе с водобоязнью. Рыбки плавали вверх брюхом, но не потому что сдохли, а по каким-то неразгаданным до конца человеком причинам. Ну да, рот у них располагается довольно низко и чтобы брать пищу с поверхности воды, им приходилось переворачиваться. Но за что Бог наказал их таким строением?

Марк обычно вечерами смотрел на Мира и Мору и думал, что вода не так страшна, как кажется на первый взгляд.

Рыбки ждали, когда о них вспомнят и на поверхности водоема появится живой или, по крайней мере, растительный корм, и надеялись, что сегодня не тот разгрузочный день, который им, склонным к ожирению, устраивали один-два раза в неделю.

Марк вернулся из спальни довольный и, бросив почти машинально в аквариум сухих дафний из прикрытой марлей банки, пошел в душ. Рыбки все так же вверх брюхом принялись с благодарностью, как хотелось думать Марку, заглатывать корм. Показалась неодетая еще Соня. Она тоже подошла к аквариуму и постучала по стеклу. «Привет, синодонтисы!» — сказала она и, не дождавшись ответа от занятых ужином рыб, уплыла следом за Марком.

Одевшись, Марк и Соня вышли на улицу. Несмотря на противную погоду, Соня настояла на прогулке пешком — садиться одной в такси она не хотела, а машина Марка стояла в гараже, до которого идти было почти столько же, сколько до ее дома.

Какое-то время они шли молча. Каждый думал о своем. Марк крутил в кармане пуговицу, которую, сам не понимая зачем, взял с собой и мечтал о прекрасной Золушке, как-то очутившейся в крепости, охраняемой большим синим драконом. Соня читала рекламные слоганы и придумывала им антиподы: «Быстро худеем ночью — Долго толстеем днем», «Два купи, один получи в подарок! — Один продай, два отдай!», «Чистота вокруг — наш общий труд! — Грязь внутри — ваша индивидуальная лень!»

Марк с Соней прошли мимо Гринвича. К дракону подъехал рыцарь на осле. Осел завопил: «Иа, иаааааа!»

— Соня, ты никогда не встречала человека, который очень похож на тебя? — спросил Марк. — Ну, не в смысле внешнего сходства.

— Северин, что с тобой? Ты жениться собрался? Вторую половину, наконец то, отыскал? Забудешь теперь свою бусинку?

— Нет, Соня, я не об этом. Просто думаю, что есть души с одинаковыми светлыми и темными пятнами. И когда в ком-то видишь себя, становится так противно — просто наизнанку выворачивает. Ты замечаешь в человеке все червоточины, которые есть и в тебе, как не сложно это признавать.

— Пока не видишь себя в зеркале, думаешь, что морщин не существует? Северин, у меня есть морщины?

— Обаятельные, милые морщинки вокруг добрых глаз, когда ты смеешься, и только!

— И все-таки ты пройдоха! Марк Николаевич! Дальше я сама, а то сын может тебя в окно увидеть. Он поздно ложится: когда с дедом остается — сидит за компьютером. Я то вроде как подруге помогаю обои клеить, — Соня приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Марка. Тот сложился пополам и нежно коснулся ее губ:

— Ну, счастливо тебе и спасибо! Звони, заходи, я буду рад!

Глава 4. Алексей

На стене у кровати висела картина, работа местного живописца, одна из многих изюминок интерьера «творческой конуры». Купил ее Алексей на развале, блошином рынке на Удельной площади, пять лет назад, потому что заметил несоответствие, скорее всего, специально допущенное художником. Тогда он узнал на холсте одно из любимых местечек города — пересечение Садовой и Аптечной улицы, вид со стороны кофейни на Шимякинском проезде. Летний день, все детали вроде бы совпадают, но солнца, где оно изображено на картине, никогда не было и быть не могло. Алексей всегда комментировал редким своим гостям присутствие этого произведения в комнате словами: «Солнце он забыл, но потом вспомнил о нем, и все-таки пририсовал! Я дал художнику денег на лекарство, улучшающее память. О солнце надо помнить!».

Нет, нельзя сказать, что Алексей не ценил искусство, а видел лишь веселое в картинах — ценил, знал, разбирался лучше многих и ощущал другую скрытую сторону замысла. Он считал, что творческие люди обладают немыслимым чувством юмора и умеют смеяться и смешить даже самыми талантливыми произведениями. Малевич ведь изобразил в обществе элегантных господ в цилиндрах джентльмена, который решил облегчиться прямо на глазах дамочек. Разве не провоцировал мастер людей, которые внимательно рассмотрели его работу, пошутить или просто улыбнуться? Так почему же Алексей не мог иногда поискать чего-то веселого в произведениях совсем неизвестных живописцев?

«Солнце он забыл, но потом вспомнил о нем и все-таки пририсовал!».

Эта картина всегда поднимала настроение. Но отнюдь не по той причине, которую Алексей обязательно называл знакомым. Он смотрел на солнце и думал о том, что Земля вдруг сделала нечто особенное, то, чего никто не ожидал! Ведь сколько не разглядывай картину — ни одной неправильной тени не найдешь, и сколько не сравнивай с действительностью, других отличий не отыщешь. Алексей хотел верить — картина написана с натуры.

Послышались первые звучные нотки La Découverte: Ян Тьерсен сегодня будил продавца пуговиц и наполнял новый день смыслом. Музыка маленьких, игрушечных детских пианино прервала туманный сон, и Алексей отрыл глаза. Он сразу же посмотрел на картину и просиял: «Земля смогла!» Пробуждение сегодня наконец оказалось невероятно легким и даже приятным. Алексей, не торопясь, встал и, на всякий случай встряхнув головой, прислушался к собственным ощущениям, но ничего кроме замедляющейся уже композиции не прозвучало — гнусного шепота, надоедливого голоса, преследовавшего его уже несколько дней, не появилось.

Опасаясь разбудить серое тромпо и снова оказаться во власти разрушающих слов, Алексей спешно собирался на пробежку, подготавливал плеер. Бег всегда помогал ему привести мысли в порядок, освободиться от обид или дурного настроения, успокоиться, когда кипишь от злости, в конце концов просто начать утро в хорошем расположении духа. Но последние дни выдались такими трудными, что мысли о пробежке не приходили ему в голову всю прошлую неделю.

До парка, где располагалась удобная трехкилометровая тропа, Алексей обычно шел быстрым шагом, иногда, чтобы разогреть мышцы и окончательно разбудить организм, переходил на спокойный бег. Выйдя из дома, он включил айпод. В плейлисте музыки для тренировок толпились в очереди перемешанные песни из альбомов Red Hot Chili Peppers, Guns N'Roses, Aerosmith и AC/DC. Сейчас в наушниках звучала одна из любимых композиций — «You Could Be Mine».

Небо было чистое и как будто прозрачное, облака проплывали необычно быстро для безветренной погоды — день обещал выдаться удачным. Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая улицы и выключая фонари. В парке пахло увядающей прелой листвой, влажной землей и ушедшим многослойным летом.

Алексей выбрал в приложении тренировку на время и установил таймер на сорок пять минут — обычная норма для буднего утра — и побежал.

Волосы, собранные в маленький хвостик, выбивались из резинки, не хотели сидеть за ушами: подпрыгивать при каждом шаге и падать на глаза — считалось их главной обязанностью. Алексей не ограничивал кудри спортивной шапочкой или кепкой. Вся голова должна дышать чудным свежим воздухом, наполненным осенним переполохом — суетой птиц, листьев, легкого ветра и чехардой белок, солнечных лучей и ночных дождевых капель, слетающих с деревьев.

От кроссовок при беге отбрасывались мелкие камушки гравия, которыми еще ранней весной засыпали дорожку, и тихо отбивали барабанную дробь, приветствуя спортсмена. Но аплодисментов Алексей не слышал, не слышал он и слов песни «Ву the way». Он просто бежал и почти ни о чем не думал. В этом и виделось главное преимущество тренировок — чувство бегущего по лесу волка, которому нет дела до поиска смысла существования или переживании о безрезультатно проведенных двадцати восьми годах. Есть только сегодня, сейчас — волк живет настоящим, и пока лапы сильные и быстрые, а зубы острые, он хозяин судьбы.

Пробежав девять километров, Алексей перешел на ходьбу. Тут же мужской голос в плеере, последний раз прервав музыку, подвел итоги тренировки.

«Как всегда! — мелькнуло в голове Алексея, и он по привычке озвучил вывод: Постоянный результат — тоже неплохо! Три круга при среднем темпе пять минут километр. Во время уложился!».

Алексей привел дыхание в порядок и спокойным шагом пошел домой. До начала рабочего дня в магазине «Knopf» можно, не торопясь, прийти в творческую конуру, выпить сока, принять душ и собраться без суеты.

Город проснулся и зажил обычной будничной жизнью. На улице появилось много машин. Люди, спешащие на работу, двигались по заданной когда-то привычной до противного траектории. Школьники с портфелями брели на учебу, помахивая сумками со сменной обувью. Беспечный велосипедист проезжал пешеходный переход, оседлав железного коня. Дворники все мели опавшие листья. А листья опадали и опадали с тихих, замерших в одной позе деревьев.

После пробежки Алексей чувствовал, что полностью пришел в норму и готов снова вершить великие дела. Он шел, а улыбка сама касалась его губ. Стая голубей взметнулась в небо, обдав его ветерком крыльев. Проехали поливомоечные машины.

Он не видел, как из окна дома вылетел клетчатый бумажный самолетик и вместе с пилотом, не справившимся с управлением, волчком угодил прямо в капюшон тренировочной куртки. Алексей вздрогнул и медленно оглянулся. Сердце забилось громче и сильнее, дыхание сбилось. Не обнаружив ничего странного, он провел рукой по волосам. Самолетик доверчиво зашуршал. Алексей схватил его и отбросил на дорогу так, будто поймал за шиворотом ядовитого паука или скорпиона. Сердце стучало все громче. Казалось, что даже прохожие на другой стороне улицы слышали каждый удар. Напевающий веселую мелодию парень в желтой куртке даже остановился и тут же превратился в одного из тех зевак, что не могут пройти мимо, когда видят аварию или чрезвычайное происшествие. Такие, как говорят, в замочную скважину смотрят безразличным взглядом.

Самолетик, измятый и покалеченный, лежал на дороге, прямо перед Алексеем, и молил о пощаде. На клетчатой тетрадной бумаге виднелись какие-то слова и вроде даже имелся некоторый рисунок. Поднимая разбившееся о землю оригами, Алексей взглянул на окна многоэтажки, но определить откуда совершался рискованный полет не удалось. Пульс замедлялся, кровь возвращалась от сердца к мозгу, руки и ноги отходили от ватного состояния.

Алексей развернул самолетик. На листке начерчена таблица из двух колонок. Вторая колонка пустая, в первой синей ручкой написано четыре фразы, каждая из которых проникала в самое подсознание Алексея, вызывая теперь не страх — когда знаешь чего боишься, уже не страшно — а злость, агрессию: «Я не могу добиться своего. Я не могу изменить ничтожную судьбу. Я не могу честно поговорить с бывшей женой. Я не могу сделать ничего важного». На полях зло ухмылялась противная морда тролля или беззубого вампира, а может злого гнома.

Разорвав несчастный самолетик в клочья, Алексей помчался домой, натыкаясь на прохожих и не дожидаясь зеленого сигнала светофора. Вслед ему летели недовольные реплики ворчливых людей, сопровождающиеся протяжными гудками нервных испугавшихся автомобилей.

В творческой конуре, квартире Алексея, насчитывалось две комнаты, но про вторую почти никто не знал. В нее вела «всегда закрытая для посторонних» дверь, а посторонними считались не только соседи, знакомые и коллеги, но и близкие друзья и родственники продавца пуговиц. Секретная комната была гораздо больше жилой и, покрытая таинственностью и загадкой, вечерами прятала хозяина от суеты будней и бытовых неурядиц. Всегда закрытая для посторонних дверь, конечно, неизменно вызывала вопрос людей, впервые оказавшихся в конуре. Наряду с картиной на стене, старинной шкатулкой, которая переехала жить в кабинет и спряталась там от любопытных глаз и неосторожных рук, и авторскими напольными часами, подаренными другом и соучредителем магазина Егором, она интересовала практически каждого. Алексей объяснял, что эта дверь ведет в лифтерную, что раньше за ней располагалось проходное служебное и одновременно жилое помещение для консьержа, дворников и уборщиц. Но времена изменились, и после продажи квартиры, дверь не стали замуровывать, а просто забили. В лифтерную теперь можно попасть только из соседнего подъезда. И на самом деле, все было почти так, как он говорил, за одним исключением: Алексей купил двухкомнатную квартиру.

Руки не слушались, и ключ никак не хотел открывать замок. Казалось, он специально упрямился, чтобы позлить хозяина. Ворвавшись в квартиру, Алексей отодвинул ногой высокую драцену в деревянной кадке и резко дернул за ручку двери тайной комнаты. Растение закачалось, но выкинув горсть земли, устояло. Яркий свет люминесцентных ламп не успел озарить темное помещение — Алексей скрылся во мраке. Дверь захлопнулась. Творческая конура снова превратилась в однокомнатную квартиру. Почему только дверные проемы не похищают мысли тогда, когда это нужно? Если бы сейчас Алексей остановился и вдруг подумал: «А что я собственно хотел?», то соседский кот не поцарапал бы грудь хозяйки, перепугавшись нарастающего грохота обрушивающихся скал за стеной, и не заорал, как десяток грудных детей, добивающихся кормления. После разразившегося грома, по всему полу закрытой комнаты разлетались, утраиваясь эхом полупустого помещения и перекатываясь, тысячи, как казалось, гладких камней. Пару нецензурных выкриков завершили пронесшийся смерч, и Алексей вышел из комнаты. Он сполз по закрытой снова двери и стал ниже комнатного растения и тише его длинных листьев. Резинка упала с волос, и светло-карамельные локоны прикрыли лицо.

«Ну, что ты на меня уставилась? — Алексей обратился к драцене, торчащей из горшка. Покрасневшие глаза смотрели сосредоточенно и упрямо. — Все хорошо! Я спокоен и абсолютно нормален! Пора на работу!»

Авторские часы Егора показывали восемьсот пятьдесят три — именно так Алексей всегда называл время. Всякие «без семи» или «почти девять», а уж тем более «без четверти», «половина» и «ровно» его раздражали, так же как название цветов: «красный», «синий», «зеленый». «Это так плоско и деревянно, — говорил он. — Куда приятнее звучат числа с их единицами, десятками, сотнями и тысячами. И насколько точнее сказать „цвет мякоти почти спелой вишни“, чем ограничить его безликим и коротким „красным“».

Тем не менее, как не называй часы и минуты и не подбирай ярких метафор, красный циферблат часов показывал без семи девять. А это означало — если не хочешь опоздать на работу, то через пятнадцать минут выходи из дома.

Отмыв стакан от мякоти апельсина, развесив мокрые полотенца после душа, Алексей аккуратно и даже нежно подвинул драцену к двери и полил ее из стоящего рядом кувшина. Комнатное растение чуть заметно кивнуло. Землю, высыпавшую из горшка, продавец пуговиц тщательно собрал и вернул на прежнее место. В голове включился поиск плохих примет от стряхивания крошек со стола руками до сбора мусора с пола и просыпания чего-либо, который завершился фразой: «По вашему запросу ничего не найдено». Алексею все же подумалось, что выброшенная горсть земли не сулит ничего хорошего. Она перенесла продавца пуговиц на городское кладбище, где он несколько секунд поприсутствовал на чьих-то похоронах…

Торопливо застегнув на все пуговицы черное пальто, он поехал на работу.

— Опять опаздываешь? Как можно быть таким растыкой? — поприветствовал Алексея Егор, лениво растягивая гласные звуки. Слово «растыка» он узнал совсем недавно от родственника из Саратова и наслаждался его звучанием. — Я здесь минут пятнадцать буду. Потом домой.

Алексей пожал руку Егора. Он совсем забыл, что договорился о встречи с другом, соучредителем магазина. Такое начало разговора передернуло его, но после прикосновения негативный сгусток, собранный за последние дни и подкормленный этой секундой, покинул сознание. Егор же мгновенно оказался в состоянии, которое наблюдается при отравлении, морской болезни, потере крови. Он вяло продолжил:

— Ты знаешь, что ждать хуже всего? Ожидание смерти подобно! Хотя смерть — это не всегда плохо.

— Знаю, знаю! Прости! В последний раз, в последний раз! — Алексей поднял руки и покачал виновато головой. — И, между прочим, смерти подобно промедление, а не ожидание. Это царь персов говорил. Прости! Пойдем обсудим дела незамедлительно, и будешь свободен до следующего месяца!

— Я собираюсь освободиться на более продолжительный срок. Покинуть это душное и сдерживающее все великие порывы помещение! — Егор прищурил глаза и посмотрел на друга пронзительно и пытливо, как будто тот с минуты на минуту должен разгадать главную загадку тысячелетия.

— Егор, ты что выходишь из бизнеса?

— Нет. Это я так. В философском смысле. Не бери в голову, — взгляд быстро изменился на безмятежный и равнодушный. Длинный, вытянутый вверх, как росток ищущий солнца в дремучем лесу, Егор похлопал Алексея по плечу. Манжет полосатого кардигана приподнялся и застрял, крепко обняв руку гораздо выше запястья. Егор не спешил поправлять одежду.

— Как скажешь. Кроме обычных отчетов, у меня есть к тебе предложение! Доброе утро! Ну пока хоть расскажи, как твои дела? Как часы? Сделал что-нибудь интересное? Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Есть прогресс? Поделись успехом! Доброе утро! До одной тысячи ста нас не беспокоить! Здравствуйте, — Алексей не успевал отвечать на приветствие персонала.

— Часы. Часы идут и не замедляют хода: тик-так, тик-так! — Егор, увлеченный разговором, лишь кивал продавцам головой. — Последние — из разбитой шарманки — продал за четыре тысячи долларов. Хорошо. Да только какой в этом смысл? Стрелки бегут, накручивая время и пропуская мою жизнь через мясорубку: тик-так, тик-так! Хочется просто перестать заводить отсчитывающие минуты механизмы и выкинуть ключи к чертовой матери! Создать часы, способные замедлить и тем более вовсе остановить ход времени у меня вряд ли получится. Что это еще за «вряд ли»? Все это несбыточные мечты семилетнего мальчика! Ты знаешь, что любые изменения в нас или вокруг нас могут происходить лишь там, где существует категория времени? Изменения связанны именно с временной последовательностью. Я не хотел меняться дошкольником и не хочу меняться сейчас! Кстати, время, вообще, не существует. То, что мы называем временем…

— Да, брось ты! — Алексей не особо хотел говорить о творческих муках и великих свершениях и смыслах существования. Ему самому нужно было суметь как-то победить надоедливую юлу или самолетик, которые преследовали его не первый год в разных образах и звуках. Он даже старался не слушать Егора и со слов «Какой в этом смысл?» пытался думать о работе, сохраняя достигнутое равновесие и опасаясь снова оказаться на грани нервного срыва. Алексей не особо удачно перевел разговор:

— Солнечная погода сегодня и не так холодно. Вот двадцатого с Нюрой на выставке были. Обратно шел — ветер и, можно сказать, морозец. А последние дни…

— Ладно. Я тебя понял. Давай по делу. Что с «ебитдой» в этом месяце?

— Небольшой сезонный скачок. В рамках прогнозируемых показателей, — в кабинете Алексея включился компьютер, зашумел принтер. — Держи отчет по продажам, вот по затратам.

Егор взял пахнущие расплавленным порошком листы и пробежался глазами снизу вверх. Буквы и цифры запрыгали в тумане, пытаясь все-таки привлечь внимание и выдать хоть какую-нибудь информацию. Егор отложил листки. Буквы успокоились, цифры обиженно заняли места в таблице.

Алексей проверял почту, удобно развалившись в кресле. Кабинет сильно отличался от творческой конуры и даже от самого магазина. Тут не встречалось интересных вещей, притягивающих внимание или призывающих остаться хотя бы ненадолго, если конечно, не считать мягкого уютного, но неприветливо черного офисного кресла на крупных колесах. Да и еще одной безделушки, которая стояла внизу, на книжной полке — бочонок с гномом. Попадая в кабинет, хотелось снова вернуться в магазин, что чаще всего и делал Алексей, и заняться рассматриванием причудливых витрин, практически уникального интерьера и, конечно, богатого пуговичного ассортимента. По поводу того, почему кабинет оказался таким изгоем, даже ходили нешуточные легенды.

Одни говорили, что кабинет находится в зоне повышенной сухости и жесткости, в том смысле этих слов, в котором используют их при описании характера человека. В таких зонах не могут выжить вещи, пробуждающие фантазию, предметы относящиеся к водной стихии и плоды искусства и творчества. Они выбегают сами, погибают или выносятся кем-то почти сразу после новоселья. Эта версия закреплялась несколькими реальными примерами: удивительным исчезновением из кабинета большой закупоренной стеклянной бутыли с традесканцией; подтвержденным письменным свидетельством очевидцев вылетом из окна дырокола, предсказывающего погоду; и, естественно, выносом напольных часов с зловещим красным циферблатом самим директором.

Другие, чаще местные старожилы, рассказывали, что кабинет был когда-то уникальным и захватывающим. Но каждая его деталь приносила неприятность, после чего сжигалась на костре самим Алексеем Павловичем, благодаря чему магазин смог не только устоять под сильнейшим давлением конкуренции, но и прилично развиться и приносить хороший доход.

Наконец, третьи обладали еще кое-какими секретными знаниями, которыми не спешили делиться. Эти сведения передавались перешептыванием и только, прикрыв рот руками, чтобы случайный глухонемой покупатель, умеющий читать по губам, не разболтал на весь мир их тайну. Все же кое-что из этих совершенно секретных поверий просачивалось и фиксировалось в книге жалоб и предложений. Например, фраза «Третий день не могу попасть в кабинет директора, чтобы озвучить претензию по поводу малого ассортимента трехдырочных пуговиц» явно выдавала теорию «похода до кабинета», которая подпитывалась легендой потерявшегося в магазине молодого человека по имени Алик.

— Ясно с отчетами. Листочки, таблички. Ирина сказала, что новые пуговицы дизайнерские пришли. Что там?

— О! Классные такие. Ты бы посмотрел лучше. Пуговицы на прокол у них богатой палитры. Есть, знаешь, цвета скошенной два дня назад травы, снега перед самым заходом солнца. Даже вот представь, цвета старых образцов стекла, которые долго пролежали в земле. Они бы лучше подошли к твоему кардигану, кстати! Я тебе говорил, что одежда твоя всегда с неподходящими пуговицами?

— По-моему, сотню раз. Ладно, я понял. Давай без промедления об этом предложении. Или я могу сразу на все согласиться?

— Да ты послушай! Интересная идея! Мы хотим сделать флеш-моб «Мир без пуговиц»! По городу будут ходить люди в одежде с оторванными пуговицами. В смысле, вообще, без пуговиц! И, конечно, все они будут стекаться к нам в магазин, увлекая зевак. Но это еще не все! В магазине проведем особую акцию — дизайнерский подбор новых пуговиц для старой одежды. Это будет здорово! У нас почти все готово. Что думаешь?

— Хорошо. Делай все, что считаешь нужным. Звучит интересно, но мне уже пора! Сам знаешь, стрелки бегут, а часы ходят!

— Ну, что тут сделаешь, Егор? Доброго дня!

Алексей вышел из кабинета, чтобы проводить друга, и остался до самого вечера в салоне магазина. Перешагнув порог «Knopf'а», даже покупатели пропадали здесь на несколько часов. Алексею столько раз предлагали брать деньги за вход, но он категорически отказывался, хотя ему здорово льстила музейная перспектива магазина. Дизайн, который создавался годами впечатлял и создавал ощущение путешествия в особую сказочную страну, где хозяева и жители — пуговицы. Приобретение пуговиц в этот магазине напоминало покупку домашнего питомца на Птичьем рынке. «Давай купим этих! Они такие милые, и прямо смотрят на нас! Скажите, а как лучше ухаживать за ними? И будет ли уютно им на этой кофте?»

Алексей любил сам общаться с покупателями и, усевшись на один из стульчиков, скопировавших форму старых деревянных катушек ниток, приветствовать вновь приходящих.

Каждый день он осматривал весь ассортимент в поисках нужной ему по форме и цвету, по фактуре и материалу пуговицы — на это уходила добрая половина рабочего дня.

Сегодня же он занимался другим не менее своеобразным делом — прощупывал пуговицы, постукивая ими, перебирая в руках, перекладывая и пересыпая из одной емкости в другую. Алексей хотел впитать в себя чудодейственное свойство каждой из них, призвать птиц и зверей, как былинный герой Дюк Степанович, чтобы защитить себя от действия и влияния того самого бумажного самолетика. И только после этого он почувствовал, что не обманул драцену, торчащую из деревянной кадки. Теперь продавца пуговиц можно было назвать и спокойным и нормальным, и даже подумать, что у него все хорошо, если не считать последствий разрушений в тайной комнате; горсть земли, сумевшую перенести его на похороны, ну и конечно, предстоящего честного разговора с бывшей женой и такого безразличного отношения Алексея к проблемам и странному поведению близкого друга. Может лучше, вообще, ничего не считать?

Алексей успокоился и чувствовал себя уже не болтающейся на соплях пуговицей, а пуговицей, аккуратно пришитой к дорогому костюму.

Ровно в пять, а лучше сказать, когда на электронных часах образовалось число тысяча семьсот, Алексей собрался домой. Он быстро забрал из кабинета вещи и предупредил продавцов, что его не будет на выходные, честно назвав причину в свойственной ему манере:

— Злая мачеха, вселившаяся в меня с утра, рассыпала не только горох и чечевицу, просо и мак, но и похоже соль с манкой, гречку с рисом и овсянку с пшеном! Я бы даже сказал, что вчера и сегодня, завтра и неделю спустя перемешалось, не взбалтываясь. Скорее всего, Золушке скучать не пришлось. Но я, как джентльмен, не могу так это оставить! Спешу на помощь! В конце концов это мои пуговицы и я должен их разобрать. Надеюсь, бедняжка еще сможет сегодня встретиться с принцем, но я не волшебник, я только учусь. Могу и напортачить.

Глава 5. Ульяна

Кухню наполнял аппетитный запах курицы, свежей петрушки, укропа и овощной поджарки. Ульяна варила рисовый суп на обед и ласково поглядывала на Непомусена. После уколов и крепкого долгого сна пес начал вставать и понемногу лаять, а, побывав у ветеринара, вилять хвостом и сравнительно прилично питаться. Ульяна чувствовала себя почти счастливой, хотя именно этим утром произошло несколько странных событий, которые так и норовили вывести ее из равновесия, раскачивая, как на качелях, вперед и назад. Началось все с газеты, которую ей сунули в окошко машины. На первой полосе разместилась статья с огромной фотографией матери Ульяны «О любви по ту сторону решетки», в которой описывалось продолжение нашумевшей много лет назад истории. Отца Ульяны, опытного ветеринара, тогда посадили за кетамин. Мама очень тяжело переживала случившееся. Ее жизнь проходила между больницами, домом и тюрьмой. Несмотря на все трудности, она ждала любимого мужа, каждый день писала письма, говорила, что ездит навещать его. Так продолжалось уже двадцать четыре года.

— Да сколько же можно! — воскликнула Ульяна. — Мама этого не переживет. Она не должна увидеть эту статью! Слышишь, Непомусен!

Уля сделала круг и вернулась к парню, неуклюже бегающему с охапкой бесплатных изданий, между страниц которых пытался проникнуть заинтересованный очень легкий осенний ветерок. Желтая куртка молодого человека ярким пятном выделялась на фоне серого городского пейзажа: белых и черных машин, стоящих на светофоре, словно шахматные фигуры, мышиных одежд прохожих и невзрачной облицовки офисных зданий, при этом очень даже гармонируя с несколькими деревцами, переодетыми к самому главному действу осеннего маскарада.

— Пожалуйста, отдайте мне все газеты! Быстрее закончите, быстрее домой пойдете!

— Извините, не могу. Это моя работа. Только по одному экземпляру в руки! Ну, хотите еще одну возьмите!

Из окошка показалась морда собаки с потрепанной бородой и неровными усами. Эффект грустных, умоляющих черный глаз усилился поднятой лапой и тихим скулением. Но парень, испугавшись пса, только отошел подальше, помахивая той самой «еще одной» газетой. Звонкий лай проводил его до следующей машины. Непомусену очень нравилось снова демонтировать сильный голос.

Опустив на секунду голову на руки, крестом сложенные на руле, Ульяна прикусила губу. Она быстро развязала длинный, медового цвета шарф и бросила его на заднее сидение, к Непомусену. Поднимающееся солнце проникло лучами внутрь машины, начертив тенью решетку на развернутой газете.

В голове Ульяны навязчиво звучала старая детская загадка:

Посадил на привязь Сережку, Привел в порядок одежку.

Она прилипла к сознанию совсем еще маленькой девочки в день первого заседания суда. Прилипла загадка так неаккуратно и необтесано, что покарябала душу и каждый раз при ее появлении в голове вытаскивала неприятное ощущение, которое приходит, когда скажем, во время страшного репортажа о чрезвычайных ситуациях, вдруг накрывает неудержимый смех.

Ульяна решительно достала из кошелька тысячу рублей и вышла из Форда. Молодой парень фыркнул, но все «Вести района» отдал. По дороге в лучшую ветеринарную клинику города расточительная брюнетка лишилась еще четырех бумажек и нагрузила машину бесплатными газетами, которые башней раскачивались на переднем сидении и толпились на резиновом коврике. Ульяне считала, что от количества собранных пачек зависит будущее самого близкого человека. Она понимала, что уничтожить весь тираж не получится, но следовала одному из жизненных девизов: «Сделай то, что в твоих силах, Бог сделает то, что в Его».

«Только подумать! „Жена ветеринара еще ждет его и любит. Но вернется ли Сергей Андреевич из тюрьмы — большой вопрос! Ведь давно известно, что …“ — на глазах наливались слезы, а губу дрожали.

„Выдержка из письма в тюрьму. Вот и наступила осень. А помнишь, как мы с тобой познакомились? Знаешь, когда я увидела тебя первый раз, поняла, что мы будем вместе. Ты кормил голубей в парке. Птицы садились тебе на руки и летали над самой головой…“

Ожидая очереди, Ульяна гладила пса и вчитывалась в статью, — „Ольга Викторовна пишет мужу, что их младшая дочь, Ульяна, пошла по стопам отца, подобрала бездомную собаку и лечит ее от анорексии“. Откуда? Откуда они могли знать? Я даже маме еще не звонила! И анорексия?»

Сердце Ульяны чуть не выпрыгнуло наружу, Непомусен лизнул ей руку.

— Мои хороший! Я очень рада, что тебе лучше! Сейчас доктор тебя посмотрит и поедем домой!

Сидевшая рядом девушка с йорком, не переставая, болтала по телефону: «Я приглашена на открытие паба „Гринвич“ на следующие выходные. Там почти все готово! Пойдешь со мной, дорогой?» Терьера заинтересовал рыжий пес и он пытался дотянуться носом до лохматой морды, за что розовая сумка была немедленно перенесена на другую сторону дивана и задвинута к самой «грядушке». «Я купила новое платье! И даже комбинезон для Бьянки. Ты будешь в реальном восторге от своих девочек!»

Ульяна внимательно посмотрела на девочек: «Открытие паба „Гринвич“? Что за ерунда? Я же неделю назад там была!»

Симпатичный доктор пригласил Непомусена с хозяйкой в кабинет. Ульяна отвлеклась от мыслей, которые кружились роем в голове и натыкались на твердое стекло часов, не способных показать правильное время и тем более разделить прошлое, настоящее и будущее. Поговорив со специалистом, она убедилась, что пса можно вылечить, и взяла листок с назначениями. На прощание врач кинул как бы невзначай фразу:

— Кто ж такую редкую собаку выбросил?!

Ульяна надулась и хотела выпустить всю взрывную волну обиды и негодования на ветеринара, но он продолжал:

— Только не говорите, что не знали! Это рыжий бретонский гриффон! Он уже отоспался и за эти дни немного пришел в себя. Искупаете, расчешите его, откормите витаминизированной пищей и вид будет совсем другой! Собака соответствует стандарту породы.

Ульяна не верила своим ушам. Подозрительно посмотрев на врача, она, наконец, улыбнулась:

— Вот как! Я знала, что Непомусен особенный во всем! Спасибо вам! Всего доброго!

После приема Ульяна докупила необходимые лекарства, выбрала шампунь и средство от блох и клещей для купания пса.

Бретонский гриффон переехал на новое, более подходящее собаке место — в конуру, переделанную прежними хозяевами квартиры для лабрадора из широкого стенного шкафа. Развалившись на мягкой подстилке, чистенький, но не досушенный после ванной, ужасно худой, он ждал куриного бульона с мелко рубленной зеленью, который Ульяна наливала в миску, и поглядывал на настенные деревянные часы. Кукушка, неожиданно показавшаяся оттуда всего несколько минут назад, настораживала пса и пробуждала охотничий инстинкт.

Собака, именно эта, рыжая, с очень жесткой шерстью, была частью самой заветной мечты Ульяны, кусочком огромной мозаики, собрать которую она хотела больше всего на свете. Можно сказать, что там у паба «Гринвич» нашелся один из потерянных пазлов, без которого картинка получалась дырявой и нелепой.

В четыре часа позвонила мама. Сегодня необходимость выяснить, как дела и что нового, выросла в несколько раз, только потому что Ульяна вчера, да и позавчера не давала о себе знать. Она больше недели не звонила матери.

— Привет, доченька! Ты почему не звонишь? Сильно занята? Мы с отцом за тебя переживаем.

— Да, мам. Привет! Сегодня не работаю, так что занята только домашними делами. Но, мам, я собаку подобрала. В клинику возила, — слова складывались в предложения сами собой, будто Ульяна выучила все фразы заранее, и сейчас настало время их произнести.

— Собаку? Делать тебе нечего! Ты вся в отца. Но хорошо, что хоть работаешь не ветеринаром! Уль, я зайду к тебе ненадолго и поговорим тогда. Пирог испекла папин любимый, хочу принести!

— Мам, ну что ты будешь мотаться туда-сюда! — снова как-будто домашняя заготовка.

— Да хоть пройдусь, свежем воздухом подышу! Утром в магазин ходила, но этого мало. Врач говорил, надо гулять, двигаться. Я бы с отцом пришла, но и так есть кому меня сегодня проводить.

— Ну, хорошо-хорошо. Мам, представляешь, на обед отрезала себе сыра, а у него дата изготовления сегодняшняя, — Ульяна из-за ощущения предсказуемости слов, сделала небольшую паузу. — Но купила то я его в среду.

— Напутала, наверное! Или, знаешь, они специально так делают, чтобы дольше можно было продавать. Я скоро приду. Лучше пирога моего поешь! От папы тебе привет! Ну, целую.

— Я тебя тоже!

Ульяна положила телефон, и, облегченно вздохнув: «Ничего мама не знает, слава Богу!», перечитала письмо, которое написала после обеда, не соблюдая расчерченных строк.

«Любимый и самый дорогой на свете человек! Ты должен знать, моя жизнь тесно связана с твоей, и не может продолжаться сама по себе. Когда-нибудь, скоро, мы встретимся с тобой совершенно случайно, и ты это поймешь. Все произойдет в свое время, тогда, когда вся картинка станет целостной и полной.

Я пишу, потому что очень люблю тебя и скучаю. Сегодня странный день, мне трудно разобрать, где прошлое, где настоящее, а где будущее, сложно уловить последовательность событий. Все как-будто смешалось и запуталось. Наверное, пришло время для отправки писем. Ведь письма рассказывают о прошлом, читаются в настоящем и переносят нас в будущее. Отнесись к этому как к детской сказке, но к самой серьезной и правдивой сказке на свете. Если верить, чудо произойдет!»

Когда Ульяна выводила буквы любимой перьевой ручкой, из глаз капали слезы, размывая строчки, приходилось переписывать заново. Она не знала, отправит ли письмо на этот раз или опять уберет в шкатулку-фолиант, но продолжала писать. Сегодня, казалось, пришло время. Она верила, что сон, который ей снится почти каждую ночь обязательно сбудется. И многие бы поверили на ее месте, ведь она однажды уже встретила на улице мужчину, который во сне гулял с ней у моря, взяла собаку, точно такую же, как та, что бегала за мячом по мелководью.

Многие бы поверили, но человек склонен сомневаться и каждому необычному событию все же находить здравые толкование. Когда необъяснимое получает объяснение, становится легче и почва под ногами твердеет. Люди стремятся избегать сыпучих песков и вязких болот. Быть может, образ встретившегося ей когда-то незнакомого мужчины подсознательно запечатлелся в мозге, а после сновидения она узнала его на улице. Очень логично. Да и собака. Найти того самого пса не так и сложно. Даже рыжего бретонского гриффона. В конце концов, это не розовый слон и не синяя птица.

Будущее, которое во сне становилось настоящим, а утром превращалось в прошлое, притягивало и манило, становилось целью, заветной мечтой.

Ульяна, словно Золушка, отделяющая мак от проса, перебирала все события последних дней, сопоставляла их с ночными видениями и пыталась понять в каком отрезке времени находится она сама.

Помешивая суп, хрупкая женщина с призрачными крыльями витала где-то в облаках, и только выскочившая из часов кукушка вернула ее на кухню, опустив сначала с небес на сосновую ветку в лесу. Ульяна поднесла ложечку ароматного бульона ко рту и подула, заставляя жидкость всколыхнуться и улечься плавной волной. Непомусен приподнял морду и навострил ушки, аппетит вернулся к нему и он дожидался обеда. Ульяна почувствовала во рту нежный вкус готового рисового супа с овощами и зеленью и выключила конфорку.

Вдруг ей показалось, что все это было уже сегодня. Что суп она давно сварила и даже сытно пообедала. Ульяна знала, что ее новый друг, бретонский гриффон, доест весь перелитый и остуженный для него куриный бульон с зеленью, чем очень и порадует ее.

Она открыла холодильник и достала Камамбер.

Ощущение нормального хода времени, линейного и одномерного, вернулось только тогда, когда в квартиру позвонили. Ульяна убрала письмо, которое почти закончила, в шкатулку и поспешила открыть дверь. Непомусен гавкнул пару раз, но хозяйка пригрозила ему, и тот послушно замолк.

— Доченька, здравствуй! Знакомьтесь! — еще с порога начала Ольга Викторовна. Пожилая, ухоженная дама сняла маленькую аккуратную шляпу цвета советского школьного платья, и продолжила: — Эдуард, сын моей хорошей подруги тети Светы! Он проводил меня. Ты же не против напоить нас чаем? Вот пирог. Вкуснейший! Эдик, а это моя Ульяна!

— Здравствуйте! Проходите, конечно. Сейчас чайник поставлю!

— Добрый вечер! Очень приятно! Благодарю за приглашение! — Эдуард поправил зачесанные на сторону волосы и протянул большой букет роз Ульяне. Молодой парень с бородой был похож на мальчика из сказки о потерянном времени. — Это вам. Я рад знакомству!

Сняв пальто и одернув полы дорогого пиджака, он, не разуваясь, прошел к раковине помыть руки. Ульяна вздохнула и растерянно посмотрела на маму. Она много раз пыталась объяснить, что сама обустроит личную жизнь, но ее слова не имели никакого действия и Ольга Викторовна все еще пыталась найти дочери жениха. Оставшись без супруга, мама решила, направить свои довольно незначительные силы на счастье любимого дитя.

— Что такое? — Ольга Викторовна приподняла брови. — Он помог мне пирог донести. Вот еще, смотри! Захватила твои вещи детские. Там диапроектор, твой любимый медведь, который тебе отец привез. Все таки память. Пусть все это у тебя хранится. Я бы сама это не донесла. Ты же знаешь!

Мама поцеловала дочку в щеку и шепотом добавила:

— И переоденься, дорогая! Не хорошо в таком виде гостей встречать.

Ульяна привыкала относиться ко всем поступкам матери спокойно и терпеливо. И ей это почти удавалось. Она знала, что маму нельзя тревожить и расстраивать, и старалась потакать ей и не спорить. Но характер Ульяны, взрывной женщины, давно сбежавшей из под родительской опеки, не всегда позволял следовать гуманному решению. Поэтому их взаимная любовь крепла на расстоянии, но при общении иной раз давала значимые трещины. Ссориться же при посторонних людях ни одна женщина, ни вторая никогда себе не позволяли. Ульяна, записывая в голове все, что могла бы высказать маме, молча пошла сменить домашние почти пижамные голубенькие штаны и растянутое, удобное и очень мягкое поло на полюбившееся маме черное платье с белым воротничком.

— О! Вы просто восхитительны! Настоящая леди! А какая у вас замечательная собака! Первый раз такую вижу! — Эдик заметил рыжего бретонского гриффона и переключил внимание на собаку. — Ее можно погладить?

— Не думаю, что это хорошая идея. Сначала надо бы, как минимум, познакомиться, — раздражение смиренной дочери пыталось вылиться на приторно любезного Эдика. Но увидев упрек в глазах мамы, Ульяна сменила тон: — Это Непомусен! Такое имя он получил при втором рождении. Я нашла его умирающим на улице. — Непомусен, это Эдуард!

— Вот как? Непомусен. Интересная кличка! А вы знаете, что в Древнем Египте матери давали детям два имени? Одно настоящее, тайное, а второе, так сказать, общественное, известное всем. Это была попытка защититься от злых духов.

— Как интересно! И что же? Никто не знал настоящего имени человека? — мама поддержала беседу, и показала дочке кивком головы, чтобы она не держала гостя в коридоре, а проводила в комнату.

— Садитесь к столу. Я сейчас принесу чай и угощение, — смиренно, чересчур покорно сказала Ульяна.

Эдик, поблагодарив снова за приглашение, сел на край дивана:

— Имя знали только мать ребеночка и богиня Исида. Все остальные пользовались, так сказать, ложным именем. Не знаю, говорила вам Светлана Михайловна или нет, но и я практически до школы был не Эдиком, а Русланом. В свидетельстве то я, конечно, Эдуард. При поступлении в первый класс учительница потребовала, чтобы меня звали так, как в документах, а не каким-то вторым именем.

— И как же ваши друзья отреагировали на такое изменение? Им, наверное, непривычно было звать вас Эдиком. Зачем же мама поставила вас в такое неловкое положение? Как вы пережили смену имени? — это Ульяна принесла поднос и задала вопросы гостю, выставляя на стол чайную посуду, нарезанный на ровные кусочки вишневый пирог, раскладывая кружевные белые салфетки и серебряные ложечки.

— Друзья привыкли. Но, конечно, не сразу. Я сам то еще долго отзывался на имя Руслан, но мама очень переживала за мое здоровье, опасалась сглаза и не добрых слов. Она очень меня любит, я единственный ребенок. У нас очень теплые отношения.

— Ульяна, пока у тебе не будет детей, ты не поймешь сердце матери. Так что и не пытайся! — поддержала Ольга Викторовна сына подруги, заметив удивленные глаза дочери, и опасаясь, чтобы она не сказала чего-нибудь лишнего.

Ульяна промолчала. Розовые чашечки наполнились ароматным чаем Dammann. Запах бергамота и лепестков полевого василька быстро распространился в комнате. Повисла неловкая тишина. Хозяйка дома, опустив глаза, раскладывала на блюдца пирог.

— Хотите я расскажу одну занятную историю о муже Исиды, Осирисе? Если вы, конечно, не слышали ее… — Эдик прервал затянувшуюся паузу первой мыслью, которая пришла в голову.

— Конечно, Эдик! Мы будем благодарными слушателями! Ты так много всего знаешь интересного. Умница! Как же тете Свете повезло, да доченька?

Ульяна, размешав сахар, громко стукнула ложечкой о чашку. Возможно, если бы она познакомилась с этим молодым, элегантным человеком при других обстоятельствах, у Эдика и появился бы шанс поухаживать за ней. И маму она очень любила, но все происходящее ее выводило из себя. Уля глянула на шкатулку с письмами возлюбленному из ночных снов, из придуманной ей сказки, и чуть смягчилась:

— И что такого случилось с ее мужем? — улыбнулась она. — Почему бы не послушать занятную историю об Осирисе.

— Сет, его брат, из-за дикой зависти, придумывает злой план, чтобы, так сказать, погубить Осириса. Пока тот спал, Сет измеряет его вдоль и поперек, снимает все необходимые мерки. И затем изготавливает саркофаг с точными пропорциями тела Осириса. На одном из пиров он объявляет награду тому, чье тело будет полностью соответствовать выемкам и размерам этого богато украшенного деревянного ящика. Ну и каждый гость, так сказать… ааам … каждый гость… ааам. Ну..

— Пробует идеально поместиться в этот ящик, — подсказала Ольга Викторовна, заметив, что Эдик, засмотрелся на обнажившуюся ножку Ульяны и сбился в рассказе.

— Дааа! Но у одних тело больше, у других меньше. Вписаться в нужные размеры никому пока не удается. Все это напоминает примерку туфельки в сказке «Золушка».

Ольга Викторовна кивала головой на каждое слово Эдика и иногда поддерживала его коротким: «Так» При этом она успевала следить за реакцией на рассказ и поведением дочери.

— В этой легенде никто не отрубает себе части тела, чтобы стать нужного размера? — Ульяна получив незамеченный Эдиком тычок от матери, поправила подол платья. — В сказке Братьев Гримм одна сестра укорачивает себе ногу на палец, вторая отрезает пятку, чтобы туфелька пришлась в пору. До этого на пиру не дошло? Обошлось без расчленения?

— На пиру обошлось, но не торопитесь с выводами! Итак, наконец, пробует Осирис и, конечно, все размеры точно совпадают, — неспешно продолжал Эдик, поднеся чашку с блюдцем ближе ко рту и чуть глотнув чая. — Сет закрывает ящик, забивает его и, так сказать, отправляет по Нилу.

Молодой человек рукой показал, как один бог бросает саркофаг со вторым в реку, но получился жест, больше напоминающий стряхивание скрученной в шарик засохшей сопли.

В комнату медленно вошел Непомусен и уставился на хозяйку. Ульяна хлопнула рукой по ноге, и собака легла рядом с ее стулом.

— Ну, к чему это? Мы же кушаем! — воскликнула Ольга Викторовна. — Ульяна — это копия отца, точная копия. Ну, Эдик, прости! Продолжай, очень интересно. Что же стало с этим, как его, Осирисом? Запиши, дочка, его имя!

Ульяна незаметно погладила пса. Эдик внимательно и серьезно продолжал:

— Он в общем-то умер.

— Как это умер? Он не мог умереть! Он же бог. Эдик, ты что-то, наверное, напутал. Это что и вся история? — разочарованно пробормотала Ольга Викторовна. Ульяна хихикнула, за что снова удостоилась укоризненного взгляда матери.

— Ну, нет, не вся еще! Нил течет на север, если вы знаете. Нил — единственная такая река-наоборот. И этот в общем-то гроб с трупом прибивается к острову Библос, к современному Ливану. Саркофаг во время шторма выбрасывает на ветки дерева. Представляете себе картину, да? Так вот. Дерево начинает расти до невероятных размеров, сам же ящик становится частью ствола. Но в жизни вечно случаются какие-то совпадения. Это отдельная тема для разговора. Можем к ней вернуться потом. Есть такие человечки, создатели снов и создатели связей, которые забавляются с людьми.

Ульяна хотела, что-то сказать, но Эдик не дал перебить себя:

— Так вот. Царь Библоса строит дворец, и ему для столбов позарез нужен именно ливанский кедр, ну тот самый! Дерево срубается и оно облагораживается в столб, колонну во дворце!

— Эдуард, — воспользовавшись небольшой паузой, вставила слово Ульяна. — А как все-таки эти человечки действуют? Кто такие создатели снов и создатели связей?

— Ульяночка, я расскажу позже. А то, Осирису еще долго придется торчать внутри колонны. А у него жена (его родная сестра) волнуется, переживает. Она, конечно, уже отправилась на поиски мужа. И поговорив с царицей, в конечном счете выясняет, где искать бедного супруга. Практически он внутри большой матрешки, как иголка в яйце, так сказать, Кощея Бессмертного, — Эдик попробовал пирога.

— Так что получается, — спросила Ольга Викторовна. — Осирис внутри ящика, ящик внутри ствола дерева, а дерево в колонне? Ульян, надо записать. Я забуду!

— Да, — аккуратно пережевывая пирог, кивнул молодой человек. Он вытер губы салфеткой, стряхнул крошки с бороды и продолжил. — Столб срубают, достают Осириса и привозят его обратно в Египет для захоронения. Но Сет находит все-таки тело и, Ульян, вот тут и начинается расчлененка, разрубает его на тринадцать частей.

— Ох, батюшки! — мать Ульяны, прикрыла рот ладонью. — Он же бедный и так мертв. Страсти какие!

— Все части он разбрасывает по Нилу. Пирог очень вкусный, Ольга Викторовна. Дайте моей маме рецепт! Изумительный пирог! Исида и сестра Нефрида находят только двенадцать частей и собирают из этих кусочков Осириса. Не хватает только его фаллоса, тринадцатой части!

Ульяна на секунду зажмурила глаза и опять незаметно погладила Непомусена. Она знала, что Эдик совершил непростительную ошибку. Ее мама даже слово «яйца» произносила, краснея. Эдик терял главного сообщника, но с другой стороны начинал нравиться Ульяне. Ольга Викторовна, закашлялась:

— Обязательно дам рецепт. Он простой. Надо масло растереть с сахаром, добавить ээээ, яйца и сметану, муку, соду. И главное вишню просыпать крахмалом!.

— Фаллос Осириса съела в реке рыба, — как ни в чем не бывало продолжал Эдик, увлеченный легендой. — Известно даже ее название. Это была пресноводная костная рыба слонорыл, из семейства мормировых.

Глава 6. Марк

Продав оставшиеся газеты «Вести района» красотке со страшным псом, парень в ярко-желтой куртке зашагал по направлению к своему дому. Напевая привязавшуюся с утра мелодию, он размахивал руками в такт. Из-за врожденной неловкости, некоторой скованности движений молодой человек походил на заводного зайца, который выстукивает палочками барабанную дробь и при этом с усилием переставляет ноги, скорее тонкие лапки, идя, словно по начерченной линии, вперед.

Было тихо и солнечно, а хотелось, чтобы ветер толкнул парня в спину, взлохматил ему волосы, придав естественный вид фигуре и прилизанной прическе. Улицу поливали машины и пахло утром. Желтые ЗИЛы шумели, и брызгали водой. Они цветом и неуклюжестью роднились с заводным парнем и приходились на вид ему чуть ли не родными братьями или сестрами.

Молодой человек увидел, как из окна дома вылетел бумажный самолетик и спикировал прямо в капюшон мужчины со светлыми волнистыми волосами. Заводной заяц, навострив ушки, вытянул шею и замедлил ход. Окинув «психа» равнодушным взглядом, скрывающим сильное любопытство, он отметил, что «лучше держаться подальше от испугавшегося оригами, а затем рвущего бумажку, идиота» и перешел на другую сторону улицы. Навязчивая мелодия вновь зазвучала у него в голове.

Следующей встречи раздатчик газет обрадовался больше. Уже подходя к дому, он издалека увидел знакомого мужчину, друга семьи родителей, спортсмена и на редкость доброго и отзывчивого человека.

— Марк! Марк! — закричал парень в желтой куртке. — Какими судьбами? Вы разве не на соревнованиях?

Марк оглянулся и напряженно прищурился. Вспомнить человека обратившегося к нему не получалось: нескладный юнец в яркой одежде; возможно, кто-то из пациентов или один из многочисленных друзей, с которыми часто знакомили Марка его многочисленные женщины. Белоснежное лицо с угольно-черными глазами казалось узнаваемым, но ровно на столько, на сколько близкими кажутся жители родного поселка или города после долгой заграничной поездки. Марк решил выиграть время для раздумий и улыбнувшись, поздоровался:

— Привет! Как поживаешь?

— Марк, мне так много нужно вам рассказать. Мои родители… Мои родители будут рады увидеться с вами. Как ваши аквариумные рыбки? О! У вас есть полчаса времени? Давайте выпьем кофе и поедим чего-нибудь! Я угощаю, — парень в желтой куртке нащупал в кармане помятую тысячу.

Марк посмотрел на часы и растеряно произнес:

— В общем, да. Время есть. Работа не волк, в лес не убежит. Собственно, я и шел завтракать.

В голове крутились образы и лица, события разных периодов жизни — идентификации не происходило. «Итак, он знает о моих синодонтисах. Кто ему мог сказать, что я завел рыбок?»

— О! Супер! Вон там, через дорогу, кофейня. Пойдемте, пойдемте. Как я рад вас видеть!

Заняв столик у окна, совершено незнакомые между собой люди заказали кофе, роллы, маффины и чизкейки. Марка волновало лишь то, что ему даже неизвестно имя собеседника, а парня в желтой куртке — хватит ли денег, чтобы оплатить счет и за себя и за уважаемого им человека.

Ближайшие столики были пусты, и лишь чуть дальше, в курящей зоне, разместились две девушки, компания молодых людей в строгих костюмах и напротив них одинокая женщина средних лет, допивающая капучино. Свойственный только кофейням, уютный, пробуждающий аппетит и бодрящий запах молотых зерен и выпечки окутал всех посетителей одним общим теплым облаком. Официант быстро принес весь заказ и аккуратно, можно сказать нежно, сервировал стол, накрытый скатертью в синюю клетку.

— Мне мама так и говорила: «Дима, если увидишь Марка обязательно пообщайся с ним, расспроси, что случилось и куда он пропал!» Папа тоже за вас переживал.

Марк облегченно вздохнул — имя он узнал. Но тут же напрягся снова. «Дима, Дима. Митя. Димон. Диман. Дмитрий. Да, кто он такой, черт возьми?» Сейчас Марк жалел, что сразу не спросил, с кем имеет дело и переживал, что теперь такая фраза будет не только нелепой, но и обидной.

Он смотрел в глаза собеседника и ел все подряд, собирая мысли в кучу.

— Почему вы так давно у нас не были? Мои родители два года назад попали в аварию, и это было ужасно. О! Не беспокойтесь, сейчас уже все хорошо. Просто тогда мы пытались разыскать вас. Мы решили, что вы опять на марафон куда-нибудь уехали.

Марк все больше запутывался в паутине слов Дмитрия и лабиринтах памяти. Он решил попытаться сам что-нибудь прояснить. Проведя еле заметно языком по внутренней поверхности щеки и проглотив остатки маффина, он сказал:

— Авария! Ох, как тяжело это все. Надо же! Дим, а чем сейчас занимаются родители? Ты учишься? И что за марафон ты имеешь ввиду?

— Ну, как что за марафон? Я не знаю, какой именно. Просто решили, что вы опять на каком-нибудь другом море или океане. Вы же не бросили плавать?

Марк ощутил, что в голову прилила кровь, коснувшись даже кончиков ушей, а потом растеклась вниз по телу, бросая в пот. Марк довольно глупо кивнул. Дима продолжал:

— Я не поступил в универ, работаю. А родители все так же занимаются экскурсиями и организацией досуга. Папа мой — администратор выставок, мама чаще на туристических автобусах.

— Дим, я не понял, что значит — не бросил плавать? Ты ничего не путаешь?

— Марк, я просто не знаю. Конечно, я считаю, что вы как профессиональный спортсмен, пловец на длинные дистанции, с этим уже не завяжите, но в жизни всякое бывает. Да и, честно говоря, вы поправились… Так значит, слава Богу, вы еще бороздите моря и океаны?

— Дим, я никогда не плавал, ты о чем? Тут какая-то нелепая ошибка, какая-то странная ошибка, — Марк покачал головой и уставился в чашку, поворачивая ее в руке, словно гадая на кофейной гуще.

— Вы шутите? Какая ошибка? Вы что меня не узнаете? Я Дима Мелихов! А вы Марк? Марк Приютов?

— Марк я, конечно. Но не Приютов, а Северин. Федот, да не тот! Понимаешь? Ты ошибся.

— Нет, не понимаю, я не мог ошибиться. О! Вы в точности Марк Приютов — и лицо и фигура. Да он даже точно так же платок повязывает на шею! И любит вещи такого же цвета, бордового! — затараторил Дима. И после паузы продолжил спокойным тоном с разочарованным понижением интонации вниз: — Вы не пловец. Почему сразу не сказали?

— Нет, Дим! Не пловец. Сразу, да, не сказал, извини. Мне ты показался знакомым, я решил, что вот-вот вспомню тебя. Прости! Убери деньги! Давай я заплачу! Мне было приятно с тобой пообщаться. Я то чаще один завтракаю.

Марк положил деньги в папку с пречеком. Дима вздохнул.

Оба помолчали с минуту. За соседним столиком незаметно появился пожилой человек. Он постучал чашкой о блюдце и к нему тут же подошел официант. Мужчина попросил принести счет.

— Говоришь, тот парень пловец? Это уж точно не я, поверь. Ну, мне пора.

— Жить на море и не плавать довольно странно.

— Ну, давай! Счастливо тебе, Дима! И в следующий раз будь повнимательнее. Не стоит приглашать на завтрак незнакомых людей.

Марк встал и, пожав руку, попрощался с молодым человеком. Оба вышли из кофейни. Марк пошел налево, на работу. Дмитрий направо, домой. Но каждый думал о случившемся. Дмитрий просто недоумевал, как человек, похожий как две капли воды на его знакомого, оказался чужим. Он не мог поверить, что обознался. Марк рассуждал не стал ли он жертвой обмана и тоже удивлялся странной ошибке парня в желтой куртке. Выходило, что где-то живет мужчина, который выглядит абсолютно так же как и он, с точно таким же не очень то распространенным именем, но не только не боящийся воды, но и посвятивший жизнь марафонскому плаванию на морях и океанах, на открытой воде! Это просто не вмещалось в голову психотерапевта, который опаздывал на работу. Он достал из кармана сигареты и закурил.

Даша, секретарь Марка, наливала чай для первой пациентки, которая ожидала психотерапевта в кабинете. Пожилая женщина с очень короткой стрижкой сидела на диванчике и робко поглядывала на часы.

— Не беспокойтесь. Марк Николаевич сейчас подойдет. Время вашего приема не сократится, чуть позже начнете, позже закончите! Выпейте чаю. Может все-таки принести печенье или сухофрукты?

— Ничего страшного, мне торопиться некуда. Хорошо, хорошо. Большое спасибо. Нет, спасибо! Только чай, — слова пациентки и Дашины фразы произносились почти одновременно. Казалось, что женщина знала наперед все, что ей скажут. После синхронного диалога обе замолчали.

Даша поставила на столик тонкую чашечку ароматного чая и направилась к двери.

— Большое спасибо! — снова повторила женщина. — А вы не могли бы посидеть со мной?

В кабинет, наконец, зашел Марк. Даша поздоровалась и тихонько удалилась.

— Доброе утро! Прошу прощения за опоздание! Психотерапевты тоже люди. Надеюсь, вам оказали должное внимание? — Марк повесил пальто на вешалку и сел в кресло.

— Здравствуйте, Марк Николаевич. Понимаю, что вам я не буду интересна, как пациентка и тем более как женщина, и вы без особого удовольствия отработаете деньги, но я просто не знаю к кому мне обратиться.

— Давайте допьем чай и тогда потихоньку начнем. Время делу… Что вас привело ко мне? Что вас беспокоит? По телефону вы совсем ничего не сказали, поэтому трудно оценить насколько вы будете неинтересны для меня, — Марк мягко улыбнулся. Его голос звучал очень ласково и нежно. Он был готов начать сеанс, но только не в эту минуту. Больше всего ему хотелось разобраться с двойниками, которые преследовали его. Если объединить характер и поведение Алика и по всей вероятности внешность Марка Приютова, получится он сам. Странное ощущение отражения, ожившего, зеркального, не покидало его.

Марк часто просил Дашу найти необходимый ему материал. Сейчас он только и думал о том, чтобы поручить ей собрать хоть какие-то сведения на тему двойников, но не мог оставить пациентку одну в ее состоянии «ненужности никому». Она как раз допила чай и решилась рассказать все, что было у нее на душе. Марку даже показалось странным, что эта женщина так быстро разоткровенничалась и выкладывала о себе все подряд. Она вдруг превратилась в открытую книгу, странички которой быстро переворачиваются ветерком, повествуя о всех печалях и разочарованиях последних лет. Книга эта была не просто дешевым детективом в мягкой обложке, и не каким-нибудь любовным романом с закрученным сюжетом. Она как минимум тянула на увесистый том собрания сочинений в добротном кожаном переплете.

Женщина, укутавшись в уютную шаль, связанную крючком, говорила об одиночестве, о том, что ей не с кем поделиться переживаниями и радостями. Марк часто кивал головой и произносил слова, которые доказывали, прежде всего, ему самому, что он слушает пациента — «так, так», «да», «продолжайте», «понимаю» и тому подобные. Он написал Даше записку, в которой просил найти, систематизировать нужные статьи, сделать выжимку. Не выходя из кабинета и все чаще поддакивая, Марк приоткрыл дверь и отдал листок с заданием особой важности, с нотой бене в уголке, Дарье Михайловне.

Теперь он уже мог внимательно читать рассказ из открытой книги. Марк даже увлекся повествованием. Пожилая дама объясняла причину короткой стрижки:

— Я ходила стричься в колледж. Там студенты делали это абсолютно бесплатно. Понимаете, им нужна практика! Мой парикмахер так приятно говорил со мной, слушал меня, сопереживал, что я не могла не приходить к нему вновь и вновь. У меня были длинные волосы. Вот такая коса, — женщина показала длину прежних волос. — И я укладывала ее в красивую высокую прическу. В первое посещение я попросила лишь подрезать кончики. Но с каждым новым приходом волосы мои, конечно же, становились все короче и короче. Нет, я не жалею. Этот месяц был самым приятным для меня за последние несколько лет. Но я поняла, что дальше так жить нельзя. Надо было что-то делать! И я позвонила вам.

Женщина еще долго рассуждала об одиночестве и необходимости связей между людьми. Она говорила, Марк же не считая нужным ее перебивать, давал ей возможность высказаться, привести мысли в порядок.

Эту даму, как и многих, одиночество довело до полной потери всякого смысла жизни. «Человек существует только, находясь во взаимосвязи с окружающими его людьми, с природой и Богом,» — говорила она. Выходило, что навсегда оставаясь наедине с самим собой, он попадает в ад, где нет движения по лабиринтам, созданным этим окружением, а лишь одна ровная, скучная и монотонная, замкнутая линия. Та самая линия, которую бояться после смерти — линия отчуждения и забвения. Не случайно до появления человека на земле Бог создал природу. Человек, нуждающийся в насыщении чувственной и интеллектуальной сферы, не стал первым творением, потому что и тогда не мог бы существовать в пустоте. И чем больше на земле становилось людей, тем больше возникало троп и дорожек, запутанных связей между ними. «Ведь от поступка одного человека так или иначе изменяется мир, а это не может в конечном итоге не влиять и на меня и на вас, — говорила она. — Это влияние часто невозможно полностью отследить, но все же оно имеет место быть. Конечно, есть люди отшельники, но живя вдали от социума, они взаимодействуют с природой, которая будучи изменчивой и разнообразной так же оказывает влияние на жизнь, преломляя ее и изгибая в причудливые формы. Отшельники стремятся проникнуть и в духовный мир, отыскать связи там.

Если представить себя без всякого соприкосновения с миром, а потом постепенно добавлять к этой пустоте окружение, видно, как рождается, расширяется и обогащается жизнь. Человек не может существовать в одиночестве, мы нужны друг другу».

Марк слушал пожилую женщину и, делая пометки в блокноте, готовился показать ей те связи и возможности общения в жизни, которые она пропускает, не замечает, от которых сама же отгораживается. В конечном счете и к одиночеству надо привыкать. То, что человек находится среди других людей — это иллюзия. В любой момент он может остаться один. Марк вспомнил другого пациента, аутиста, и думал, что аутизм является альтернативным состоянием человека, который стремится к общению.

Марк слушал, слушал, слушал. Выводы делались сами собой. Один из них, почти неожиданный — чтобы не висеть в чужой паутине, надо быть разборчивым в связях, контролировать их и выстраивать осознанно, отрезая те, что могут разрушать и убивать. Иной раз психотерапевт берет от пациента больше, чем можно предположить. И эти разы последнее время стали появляться в практике Марка все чаще. С каждым новым пациентом он все серьезнее решался измениться — победить фобию, завести семью, избежать тем самым и одиночества и постоянных страхов, стыда и комплексов. Он решил, что сегодня вечером или, на худой конец, в субботу утром наберет полную ванну воды, сложит из бумаги кораблики для смелости и погрузится вместе с ними в пугающую его до физического недомогания стихию. Синодонтисы — это, конечно, было сильно, но как-то не достаточно. Надо с чего-то начинать самому. И это «что-то» для него было серьезным, решительным шагом вперед. Марк не подходил к полной ванне уже много лет. Даже видеть такой объем воды в ванной было чудовищно страшно.

После сеанса он проводил женщину до двери и обратился к Дарье:

— Выкладывай все, что удалось отыскать! Это очень важно для меня.

Даша открыла файл и принялась пересказывать весь отобранный материал. Марк воспринимал информацию именно в устной форме и предпочитал самостоятельному чтению готовую выжимку, лекцию, которую Даша уже приноровилась выстраивать в нужном ему порядке. Они работали вместе четыре года. Даша была привлекательной, стройной, молодой, замужней женщиной. Марк любовался ею, хотел ее. Часто его фантазии были тесно связанны с этой красоткой. Он думал о ней даже вчера вечером, когда был с разгоряченной Соней. Нередко Марк пытался флиртовать с Дашей, но пока без особого успеха.

Сейчас он сидел в кресле и внимательно следил за шевелением пухлых мягких губ Даши, которые она иногда поджимала и смачивала кончиком языка. Невольно Марк отвлекся от ее рассказа.

Ему представилось, что эта милашка встает из-за стола и демонстрирует отсутствие юбки. В буйном воображении Марка Даша подмигнула ему и снова облизала губы. В его голове рождались все новые и новые образы, и вот уже секретарша просит наказать ее за недочитанные до конца статьи.

Марку стало неудобно сидеть, он заерзал на кресле. В эту же минуту почему-то его посетила мысль о пуговице и о той Золушке, которая ждет в крепости. На удивление второй раз Марку стало не по себе от вожделения женщины, которая не может принадлежать ему полностью или которой он сам не может посвятить себя. Что-то менялось в Марке и он это четко осознавал. На редкость много в последние дни он думал о женщинах, но это только удручало его. К тридцати пяти годам он устал от неразборчивых связей и, наконец, начал искать настоящее чувство, которое было погребено под тоннами неудачного опыта, юношеских ошибок, стереотипов, современных нравов и чего-то еще.

Даша продолжала говорить. Она сразу заметила кисельный взгляд Марка, но давно привыкла никак не реагировать на него.

— Таким образом, двойники — это люди, которые не являются родственниками в нашем понимании, но очень похожи между собой. Например, известно, что точный облик древнеегипетского правителя Монтуэмхета каким-то образом передался китайцу Мао Цзэдуну. Люди, все или многие, все же дальние родственники и через десятки поколений их потомки превысили своим числом миллион. Генетический материал, конечно, при этом сильно разбавился, но по теории вероятности должны были обнаружиться и очень сходные комбинации генов. Про трансплантологию рассказывать?

Марк покачал головой и налил немного воды в стакан. Даша пролистала пару страниц.

— Интересно, что по той же теории вероятности где-то во Вселенной, если считать, что она бесконечна, отыщется такая же галактика и планета, и даже точно такая же Даша, которая говорит эти слова вашей точной копии. И есть Марк, который только что сделал глоток воды. Но есть и скажем, планета, где Марк, вообще, не слушает Дашу, а считает вон тех ворон в окне. Или собирается, например, пообедать. Найдутся любые комбинации, о которых можно только помыслить. Ведь набор видов элементов нашего мира конечен.

Чтобы было понятнее, представьте себе, что писатель решил поделить книгу на части, в каждой из которых трое людей оказывают своими поступками влияние друг на друга. Назовем героев книги буквами А У и М. Итак, в первой части А влияет на У, У на М, а М на А. Во второй А на У, У на М, М на У, в третьей А на М, У на М, М на У… Так он легко добивается восьми разных частей книги, даже не меняя последовательности героев — всегда первым идет А, вторым У, а третьем М. Но если он пожелает написать девятую, то повторений не избежать. Снова человек А, например, неким поступком изменит жизнь человека У, а У в свою очередь как-то коснется линии жизни М, и опять М повлияет на А. Теперь подумайте, что даже если героев будет не три, а тысяча, при бесконечном количестве частей книги влияние их друг на друга так же повторится.

— Это называется «чтобы было понятнее»? — Марк усмехнулся и потер правой рукой лоб, точно так же как гладил шишку Алик.

— Ну, можно привести и другие примеры. Просто бесконечное число событий при конечном числе сочетаний всегда приведет к бесконечному повторению раскладов. Пусть это будет детская игра «Составь невиданное животное из двух половинок» — сколько бы не было карточек при бесконечном их соединении все животные когда-то повторятся. Или взять лотерею «Спортлото». Если бесконечно…

— Да, я понял. Со Вселенной ясно, а на Земле есть полные двойники?

— Ученые, считают, что полного совпадения геномов на Земле быть не может. Вероятность практически нулевая. Но наблюдается повторяемость психики и морфологии, состава крови.

— Спасибо, дорогая! Это очень интересно все.

— Марк Николаевич, у вас следующий пациент через пятнадцать минут. И вот полное расписание на сегодня. Вы меня не отпустите? Моя инфанта заболела, некому с ней сегодня сидеть.

— Даша, отпущу. Больной, сам не свой. Дети, дети… Найми уже инфанте хорошую няню. Сколько можно у меня отпрашиваться? Пообещай, что это в последний раз! Мне тут без тебя скучно.

— Обещаю, Марк Николаевич. Сегодня же позвоню в агентство!

Глава 7. Алексей

То, что происходило с ним в эту ночь почти неизвестно. Чаще всего свидетелей таких событий не найти. Человек остался один на один с мыслями и рассуждениями. В комнате громко тикали часы, пытаясь привести в норму пульс и показать, что настоящее не вечно, что скоро ему придется остаться в прошлом вместе с болью и страданиями, а свободное место займет будущее. Он не мог уснуть, не мог думать ни о чем другом. Он бродил по квартире, мучаясь бессонницей. Мысли монотонно крутились вокруг одной темы, зацикливаясь и не имея возможности выйти за пределы узкого восприятия, оценить ситуацию со стороны. Все жизненные трудности его были тысячи раз с легкостью пережиты другими, чуть более сильными людьми, все поиски смысла существования обдуманны тысячами других людей, устоявших на ногах и продолжающих жить. Он был уверен, что никто не сталкивался ни с чем подобным за всю историю человечества, а если и сталкивался, не выдерживал удара и исчезал в небытии. А люди тем временем продолжали жить, спать ночами и бодрствовать с восходом солнца, покорно проходя весь отведенный им отрезок времени и находя удовольствие в самом знании того, что живут.

Он взял прыгалку дочери (девочка забыла ее в прошлые выходные, когда гостила у отца) и проверил ее на прочность. Принес небольшую табуретку из кухни. Егор не думал ни о детях, ни о бывшей жене, ни о пожилой матери, ни о друзьях. Его волновала лишь собственная теория.

Уже светало.

Егор остановил все часы в квартире и, присев за стол, спешно и с улыбкой, словно играя или шутя, написал предсмертную записку. Покончив с жизнью, он хотел жить вечно. Для него в этом не было ни малейшего намека на парадокс. Он связал судьбу с часами, а значит со временем. Время, как он давно решил, придумал сам человек, чтобы объяснить свое путешествие в пространстве жизни, бесконечном множестве статичных трехмерных картинок, по которым душа вынуждена перемещаться в одном векторе и доступных в полном количестве только Создателю. Огромный комикс, на одних страницах которого ты еще есть, а на других уже нет. Егор не хотел быть запечатленным в вечности больным и старым. Его целью стояло исчезновение, стирание из пространства всех возможных незнакомых еще рисунков с ним самим. «Пусть последние картинки будут ужасны, но их число значительно сократиться, — думал он. — Прекратив продвижение по этому чертову вектору, возможно, я смогу существовать по каким-то другим правилам, без изменения и старения. Пусть я стану чем-то что не умирает, пусть солнцем…. Хоть пуговицей. И это будет моей победой! И пусть веревочная женщина, богиня петли племени Майя, поможет мне довести дело до конца».

Он хотел остановить то, что люди назвали временем, хотя бы только для себя. Сейчас же слайды с изображенным на них Егором все еще продолжали меняться. Вот на этом он стоит на табуретке, а веревка цепляется за крючок для люстры. А на том, что идет спустя множество других, накидывает петлю себе не шею. Пролистав еще миллиарды картинок, желаешь этого или нет, натыкаешься на новую — безжизненное длинное тело, висящее на детской прыгалке, выпученные глаза и торчащий из открытого рта язык. Эту практически неподвижную уже картинку оживляла только летающая муха и дребезжащий, напевающий веселую песенку «Есть часы во всех домах. Тик-так!» телефон Егора.

В предсмертной записке бывшего соучредителя «Кnopf» а было сказано будто с улыбкой следующее: «В моем исчезновении Ватару Цуруми прошу не винить. Его книгу я все-таки не стал читать. Не ломайте голову над загадкой „Маленький Егорка в петельке удавился“.

Я всего лишь решил остаться здесь, вы же предпочитаете двигаться дальше. Вот и все. Прошу Алексея провести задуманный им флеш-моб именно во вторник, в день похорон моего тленного тела. И, пожалуйста, избавьте меня от слез, пуговиц и часов!»

После долгой уборки в тайной комнате, Алексей лег в кровать и заснул младенческим, беззаботным сном. Неслучайно говорят, что работа сделала из обезьяны человека. Причем именно физический труд, требующий, конечно, и определенного вклада в дело интеллектуальной составляющей. Если бы Алексей не придумал наиболее эффективный способ уборки, то возился бы с этими мелкими предметами как минимум до субботнего вечера и возможно процесс перерождения тоже несколько бы затянулся. А в чем отличие человека от обезьяны? Наряду с другим более важным, в том, что человек кроме первой сигнальной системы имеет вторую, позволяющую создавать образы, строить планы на будущее и впоследствии их воплощать. Именно эта способность была, как считал Алексей, временно утеряна и теперь успешно восстановлена.

Утром в комнату проникли солнечные лучи и наполнили ее теплом и светом детских воспоминаний. Сегодня Алексей чувствовал себя по-настоящему свободным — можно вставать, когда сам пожелаешь. Будильник с музыкой игрушечных пианино был предусмотрительно выключен. Только спать почему-то больше не хотелось. Алексей поднялся и босиком пошел в ванную комнату. Проделав обычные для любого человека утренние процедуры, торговец пуговицами надел ободок, чтобы волосы не лезли в глаза, и закрылся до обеда в секретной комнате. Сегодня хотелось творить и наслаждаться жизнью. Такое настроение нельзя было пропустить. Он даже побоялся выйти на улицу для привычной ему пробежки.

Доступная для всех часть конуры Алексея опустела, лишь драцена подслушивала у двери, пытаясь дотянуться до замочной скважины и удовлетворить врожденное любопытство.

Иногда дверь открывалась и появлялся озадаченный и задумчивый Алексей. Он смотрел куда-то вдаль, сквозь стены и предметы, был далек от места, где находился. Глаза казались остекленели, а уши ничего не слышат. Он улыбался и даже говорил вслух: «Неплохо! Неплохо. Совсем неплохо!» или хмурился, щипая себя за подбородок, и восклицал: «Чего-то не хватает!»

Когда зазвонил мобильный телефон, Алексей вышел из комнаты довольный и уже не такой потерянный и бессознательный. Он взял трубку:

— Да, Нюра! Я слушаю тебя.

— Леш, мне нужно с тобой поговорить. Я могу приехать? Ты не беспокойся. Я ненадолго.

— Нюрочка, может не сегодня? Я занят, — пробормотал Алексей, но вспомнив, что тоже хотел поставить точки над «i» в их отношениях, спохватился: — Хорошо! Приезжай ближе к вечеру. Давай поговорим и все обсудим. Ближе к вечеру!

— Жди, — в трубке послушались гудки.

Алексей выпил стакан воды и снова ушел в комнату, но спустя всего-то минут пять или десять, выскочил оттуда и раздраженный лег на кровать. Мысли о предстоящем разговоре поглотили его и не давали покоя. Он снова поднялся и заходил по комнате: «Ну, что я должен ей сказать? Неужели она не понимает, что не дает мне никакой возможности заниматься любимым делом? Анюта — она же привлекательная женщина! Но с ней я только теряю время. Все мое время. Если бы она родила мне ребенка. Если бы захотела родить сына… Были бы у нее хоть какие-то интересы, тогда может быть она смогла меня понять и мы бы жили долго и счастливо».

В дверь позвонили. «Ну разве это „ближе к вечеру“? Когда-нибудь она будет считаться с моим мнением?»

На пороге стояла Нюра. Она выглядела еще более привлекательной, чем неделю назад. Волосы были забраны в тугой пучок, глаза ярко накрашены, а губы почти незаметны. Защитного цвета парка, леггинсы, оранжевый (цвет, без которого Аня, вообще, себя не представляла) шарф, удобные кеды с травяным принтом и большой солнечный зонт.

Что такого привлекательно сегодня было в ней? Ощущение готовности слушать, молчать, не спорить, не говорить. Рот практически стерся с лица, и это давало надежду Алексею быть понятым. И именно этого молчаливого понимания не хватало раньше Ане, чтобы притянуть к себе мужа раз и навсегда. Природные цвета ее одежды, цвет весенней зелени и мягкого заходящего солнца сглаживал обычный требовательный и надменный характер этой женщины и пусть и обманом, но располагал к себе. А когда она расстегнула и сняла парку, избавляясь от пуговиц, которые, как всегда, отвлекали Алексея от ее персоны, бывший муж, поймав себя на вожделенной мысли и соответствующем взгляде, наконец, произнес:

— Проходи! Наверное, нам пора поговорить. Давно пора.

Аня молча зашла в комнату и села на стул. Женские духи с приятной свежей нотой березовой коры разбавили мужской тяжелый интерьер легкостью и кажущейся беззаботностью. Аня не произнесла не слова.

Алексей покачал недоверчиво головой. Он ведь знал, что инициатором разговора была именно его бывшая жена. Но подумав немного, решил воспользоваться моментом:

— Знаешь, одна женщина, писатель, рассказывала мне о том, как она угадывала то, что должно произойти с героями ее книг, не придумывала, а именно угадывала. Она говорила, что ей всегда казалось, что либо книга такая уже где-то существует и надо только понять и узнать, что там было написано, либо герои эти когда то жили или будут жить, и их судьбы открываются перед ней, как перед следователем картина преступления. Иногда ей ночью приходила мысль, которая объясняла еще непонятные места текста и делала их логичными. Она вдруг догадывалась, что же было на самом деле и тогда просто записывала все на бумагу. Но для такого проникновения в суть событий нужна сосредоточенность и внимание, ничто не должно отвлекать от «считывания» событий той книги, которая уже где-то написана. Понимаешь? Я не писатель, но мне очень близки эти слова, мне тоже нужно сосредоточиться и проникнуть в какой-то другой мир, чтобы сделать то, к чему я стремлюсь. Анюта, пока ты не поймешь меня, мы не сможем жить вместе. Я должен тебе честно сказать — Мы расстались не потому что, я тебя больше не люблю, не потому что я не хочу тебя, а лишь по одной причине — ты мешаешь мне делать мое дело! А это дело очень важно для меня!

Аня внимательно посмотрела на бывшего мужа, но ничего не сказала.

— Нет, ты пойми, я не выгнал тебя! Я не хотел… Ты… ты… Что ты молчишь?

— Ты меня любишь? Хочешь меня? Я правильно тебя поняла?

— Аня! Аня, — Алексей схватился за голову. — Я говорил это тогда и повторю сейчас — нам нужно расстаться! Мы не должны так часто видится. Мы не можем быть друзьями.

— Так. Давай перекусим? Я с утра толком ничего не ела. Можно я пойду на кухню и все приготовлю? Я принесла кое-что для салата, купила блинчики.

Алексей беспомощно развел руками. Он сел на кровать, взял с тумбочки книгу и стал читать, точнее водить глазами по буквам, постоянно возвращаясь к началу абзаца:

Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз».

На четвертый раз Алексею удалось потеснить навязчивые мысли и, наконец, увидеть содержание текста. Он немедленно захлопнул книгу. На кухне запищала микроволновка, а равномерный стук ножа и запах свежих огурцов монотонно рассказывал об ингредиентах салата. Алексей поднялся и начал почти бессознательно и необычно тихо для себя одеваться. Он открыл шкаф и дверка, всегда скрипучая, как неподмазанное колесо, не издала ни звука. Алексей еще раз специально закрыл и открыл шкаф — тишина. Он не понимал, куда собирается, но знал, что лучше всего будет куда-нибудь уйти. Тишина снова прервалась шумом из кухни. Что-то с грохотом свалилось на пол, и голос Анны, приглушенный расстоянием, но разносящийся по всей квартире, поддержал этот раскат грома.

— Ну, нет. Ты меня тоже пойми! Ты всегда не со мной. Я тебя практически не видела. Ты всегда был занят, я только и делала, что ждала, ждала, ждала. Ждала, что ты вспомнишь, что у тебя есть жена, что ей нужно твое внимание, не полчаса в день, а двадцать четыре часа в сутки! Ты говорил, роди ребенка и будет, чем заняться. Но это чепуха ведь. Я всегда чувствовала себя рядом с тобой одинокой, несчастной, не любимой. Ты меня слышишь?

Алексей молча кивнул, будто Аня стояла рядом и видела его.

— Да, у меня были другие мужчины. А что ты хотел? Я встречалась и после развода, пыталась выстроить серьезные отношения, но, видимо, люблю я только тебя!

Алексей хмыкнул.

— Я хотела куда-то выходить с тобой. Есть клубы, кино, рестораны! — продолжала Анна. — Я хотела получать подарки, цветы. Может ты все-таки способен понять и меня? Легко так взял в жены, потом отдал. На что я должна жить?

Алексей вошел в кухню. Он уже надел лучший костюм и выглядел, как бы это сказала Нюра, «сногсшибательно». Конечно, Алексей не мог позволить себе, скажем, костюм итальянской марки «Brioni», но он мог называть именно так любимую, пусть и не очень дорогую вещь. Итак, в «Brioni» Алексей выглядел «сногсшибательно».

— Тебе деньги нужны? Я дам. Но и ты постарайся найти работу. Оставь меня в покое, пожалуйста. Я ничего тебе не должен. Мы разведены. Я много внимания уделял тебе. И куда только мы не ходили вместе… Не один мужик столько не носится со своей женой! В кого ты меня превратила?

— Леш, ну прости. Какой ты, красавчик, — Аня уже жалела, что снова не выдержала и снова необдуманно облекла все мысли, приходящие в голову, в слова. — Прости! Прости. Мы куда-то пойдем? Куда мы собираемся? Ободок только сними!

— Ты меня просто не слышишь! Хорошо. Все, — Алексей поднял руки, развернув их ладонями к Анне, немного помолчал и спокойно продолжил: — Мне, кажется, что-то с Егором не то, он не отвечает на звонки с утра. Мне надо с ним поговорить. Как дозвонюсь, поеду к нему. Извини!

Анна заправляла оливковым маслом салат из огурцов, помидоров и зелени. Услышав ответ Алексея, она вдруг вспыхнула и выпалила свое обычное: «До меня тебе нет никакого дела! Все время куда-то тебе надо. Егор. Егор. Работа. Работа. Море. Море. Сколько можно?» Алексей сел за стол и спокойно посмотрел снизу в большие и красивые глаза бывшей жены: «Дорогая, нам не о чем больше разговаривать. Я все сказал. Я решил, что мы не можем быть вместе. Отпусти меня. Уходи и больше не звони. Твой вариант — быть друзьями явно не прокатывает, понимаешь?».

— Ты решил? Да как ты можешь решать за нас обоих? — Аня в бешенстве махнула рукой. Бутылка с оливковым маслом тут же опрокинулась и покрыла всего Алексея и, главное, самый лучшей его пиджак жирными пятнами.

«Аннушка масло уже купила, причем не только купила, но и пролила», — мелькнуло в голове Алексея. Он медленно закрыл глаза и не спешил их открывать. По переносице так же не торопливо стекала плотная, набитая капля. Он тяжело вздохнул и опустил голову. Тишина удивляла каким-то полным поглощением всех звуков. Не было даже характерного звона, который появляется, когда по каким-то причинам закладывает уши. Тишина особая, упирающаяся в тупик, в толстую стену, белую, гладкую противную стену. Аня стояла с приоткрытым ртом, распахнув давно закрытые глаза. Она видела только то, что видела — Алексея, сидящего за столом, и разлитое оливковое масло, запах которого тут же наполнил кухню, оттеснив огуречный, возбуждающий аппетит, свежий аромат. Она видела испачканный пиджак, но не могла разглядеть испорченные ей самой отношения, умершую из-за ее требовательного, непокорного характера семью. Не видела, как мучается ее бывший муж от вечного метания от нее к творчеству, к цели, к работе. Весы, которые силами Алексея удерживались в нейтральном положении, окончательно наклонились в сторону его увлечения, а ее персона повисла высоко в прозрачном воздухе.

— Так, снимай пиджак. Я все исправлю. Леша, я неспециально! Я все исправлю, ни следа не останется!

— Нюр, ты никогда вещи-то не стирала. Откуда ты знаешь, как пятна выводить?

— Ничего разберусь. Давай сюда его. Солью засыплю или мелом, утюгом проглажу. Что-нибудь придумаю!

Алексей неохотно снял пиджак. Обозрев пятна со стороны, он мысленно попрощался с «Brioni» и отдал его Анне.

Продавец пуговиц молча вернулся в комнату и, надев теплый свитер ручной вязки, вышел из дома. Салата ему не хотелось, продолжать общение с бывшей женой тем более. Он спешил навестить друга.

Глава 8. Ульяна

Ульяне хотелось отправить письма человеку, который ей снился и которого она любила. Любила так, как можно любить летать птицей, летая только во сне. Но мысль о том, что ее избранник даже не знаком с ней, раздражала и вызывала сомнения, погружала в грусть. «Что если все это мои выдумки? Что если я пропущу мужчину, с котором буду счастлива, из-за своей, как говорит мама, бурной фантазии и веры в чудеса. Ведь Эдик не такой и плохой. Он первый, кто даже не задумывался, какое впечатление произведет на мою мать. Все остальные женихи мои старались угодить Ольге Викторовне, лицемерно подбирая каждое слово и контролируя беседу. Фу!».

— Фу, Фу! Непомусен! — Ульяна напрягла поводок и оттянула собаку от смелого полосатого кота, провоцирующего пса прямо с форточки первого этажа. Кот запрыгнул туда с низкого карниза и не собирался уходить с безопасного места, несмотря на разрывающийся лай Непомусена. — Ты как дворняжка! Зачем тебе этот кот? Давай сначала долечимся, а потом будешь зверей гонять.

Непомусен оставил кота в покое и принялся забавляться с большой палкой, найденной в траве. Кот снова спустился на карниз и забил хвостом по алюминиевой поверхности.

Солнце, выстилая лучами теплые дорожки с раннего утра, зашло за тучки, набежавшие из-за небоскреба на южной стороне города, и притихло там, не обещая хорошей погоды. Как только тучи поглотили солнце, они, довольные приобретением, остановились, и небесная картинка замерла. Тучи больше не повиновались ветру. Ветер же теперь, озлобившись на них, дул еще сильнее. В осеннем воздухе запахло дождем. Ульяна поморщилась от пыли, поднимающейся с земли, и захлопала длинными ресницами. «Почему погода так быстро меняется? Только что солнышко было и тихо, и вот приближается буря и ливень. Когда умерла моя бабушка сразу пошел дождь, природа оплакивала ее смерть. Сейчас отношение к смерти у нас, конечно, боязливое — смерти бояться все, начиная лет с пяти. А между тем во многих культурах смерть — это простое и обыденное явление, как смена погоды. Пошел дождь — открой зонтик, умер человек — похорони, — размышляла Ульяна. — Может быть погода резко портится, когда к кому-то поблизости приходит смерть? Погода меняется, а человек нет. Он старается измениться, но чаще всего этого сделать самому не удается до самой смерти. По-моему, у китайцев даже есть поговорка такая: Погода меняется — идет дождь, человек меняется — умирает. Но вот самоубийцы не успевают измениться. Это уж точно. Так и остаются не измененными».

Первые капли дождя опустились на землю и звали за собой остальные настойчиво и громко. Так громко, что даже человек чувствовал эти крики — возникала томящаяся в голове взрывчатая карамель, к горлу подступал комок, одолевала необычно сильная тоска и кратковременная паника. А те, другие, пока невидимые водяные капельки, застыли чуть выше роста человека и готовились проявиться резко и главное одновременно. Этим обычно достигался эффект — «обрушился с неба». Будто большую невидимую завесу прорывает сильнейший напор. Словно мальчишки наливали воду в полиэтиленовый пакет, готовясь бросить его с балкона, а он вдруг не выдержал, и все содержимое вылилось им на ноги. И это чувство нависшего потока, ощущение, что пакет порвется было более, чем явным.

Ульяна позвала Непомусена и пошла домой.

Непомусен второй раз загнал кота на форточку, и Ульяна второй раз резко дернула поводок. Таскать статичную палку оказалось скучнее, чем пугать динамичного интерактивного кота, которому тоже явно веселее жилось рядом с рыжим бретонским гриффоном.

Уля подумала о Юне. Подруга всегда поддерживала, искренне и без каких-то злых помыслов, мечтание бывшей одноклассницы. Юна и сама верила в корабль с алыми парусами, но уже нашла своего Грея или, скорее, принца на белом коне. Она часто говорила, что отыскать вторую половинку непросто и торопиться тут ни к чему. Важно сохранять сердце для того, кто будет с тобой всю жизнь и не размениваться на неразборчивые связи, чтобы не запутать нити судьбы и не терять потом годы на развязывание узлов. Эта нить не рвется в отличии от той, сделанной из ручонок играющих во дворе детей, но, как и в уличной забаве, бывает долго не может быть распутана и с каждой новой попыткой усложняет ситуацию, даже причиняя ее участникам боль.

Юна любила рассказывать древний китайский миф о Красной Нити судьбы и загадочным голосом добавляла: «У тебя тоже есть нитка на щиколотке, и старик Юэрао совсем скоро сократит ее длину, как хозяин собаки, которая потянулась за кошкой, уменьшает длину поводка! Любовь однажды придет, когда ты и ждать ее не будешь, как гром среди ясного дня».

Юна говорила, что все происходящее с Ульяной неслучайно, и когда та рассказала ей о Непомусене по телефону, подтвердила правильность своих же слов: «А я что говорила? Вот увидишь, это твоя судьба!»

Сейчас же Ульяна думала, что эта самая нить, на щиколотке она или на мизинце, соединяет ее не с человеком из сна, а именно с Эдиком. Она думала так, но боялась ошибиться.

Ульяна достала письма из сумки, которые она собиралась опустить в почтовый ящик мечты, и тяжело вздохнула: «Проверяет ли вообще мой принц почтовый ящик? Эх, вряд ли… И его ли это ящик или чей-то еще? Откуда только этот Эдик появился? И кто и какими нитями привязал его ко мне?»

Минуты спустя, она набрала номер подруги и поднесла телефон к уху:

— Бери же трубку! Бери, Юна!

— Привет, Уля! — спокойный заспанный голос настолько был противоположен чувствам Ульяны, что, казалось, исходил с другой планеты.

— Юночка, мне срочно нужно с тобой поговорить! Давай встретимся, а?

— Очень срочно? Я только проснулась, дорогая.

— Я разбудила. В выходной. Прости. Юн, может я зря зациклилась на сне? Есть ли смысл ждать чего-то? Я познакомилась с довольно милым человеком. Может с ним я и должна быть? Понимаешь, он про фаллос рассказал. Ну, то есть легенду. И при маме… Мне нужен твой совет, — Ульяна пыталась быстро рассказать обо всем, что ее волновало.

— Ну, если очень нужен, я проснусь сейчас, дела сделаю и подъеду. У тебя все нормально? Или что-то уже случилось? Какая-то то ты не такая.

— Страшного вроде ничего не произошло. Но понимаешь…

— Пока ничего не понимаю. Какой фаллос? Чей?

— Осириса!

— Я перезвоню тебе! Не соображаю ничего. Приду в себя и перезвоню. Ты меня из сна вырвала, я была Поночкой! Мультиков с детьми пересмотрела.

Ульяна отвела собаку домой. Непомусен чуть-чуть потосковал по коту и принялся грызть тапочки Ульяны. Переждав ливень, Ульяна поехала в химчистку. Розовое пальто было одним из ее любимых одеяний и надолго исключить его из гардероба молодая женщина не могла. Оно и так провалялось грязным не один день. Пятна теперь непросто будет вывести. По дороге в химчистку Ульяна выбросила в мусорный ящик всю кипу газет. Нужно было еще заехать проведать маму. Она звала вместе попить чайку. Стопка прессы в машине могла заинтересовать Ольгу Викторовну, когда она по своему обычаю выйдет провожать дочь. Это было уж совсем ни к чему.

В химчистке организовалась очередь, но не слишком большая. Ульяна отдала испачканное грязью и шерстью собаки пальто неразговорчивой женщине с морщинистым лицом, на котором застыло выражение брезгливости и недовольства. Женщина была неразговорчивой именно тогда, когда ее о чем-то спрашивали клиенты или нужно было вежливо обслужить людей. Зато разговорчивой сегодня оказалась особа, стоящая за Ульяной. Она была недовольна чем-то, возмущалась и оскорбляла всех, кто был рядом. Но Уля так увлеклась своими мыслями, что просто не слушала громких реплик. Приемщица молча взяла пальто и сунула квитанцию в руки. Ульяна подумала, что одна из этих женщин вполне могла бы изготовить по точным меркам Осириса саркофаг. Да, мысли об Эдике совсем перестали покидать ее.

Телефон Ульяны разрывался от звонков подруги, лежа дома, рядом с поводком бретонского гриффона.

Ольга Викторовна позвала дочь к себе не только попробовать пирога, но и чтобы снова и снова, опять и опять поговорить о необходимости создания семьи. Увы, не с Эдиком, который разочаровал ее своей историей, а с Геной, который «хоть и значительно старше, но вполне хороший вариант для создания семьи». Ульяна не слушала и ее, она знала наперед все, что скажет ей мать. Ульяна просто жевала пирог и размышляла об Эдике и немного о зубной пасте, которой она обязательно тихонько почистит зубы после полдника в ванной комнате матери.

Когда Ульяна и ее телефон снова оказались рядом, Юна уехала с детьми в аквапарк. Встречу пришлось перенести на воскресенье и только на вечер. За сутки надобность общения с Юной не отпала. Ульяна все еще пыталась сделать выбор и хотела, чтобы подруга вернула ее с земли на небеса или наоборот, чтобы обнадежила, поддержала и придала сил ждать, когда увеличительно-оскорбительный суффикс поменяется на уменьшительно-ласкательный: красная нитище станет маленькой ниточкой, короткой, но прочной и свяжет ее с давней мечтой.

Вечером в дверь позвонили, и Ульяна, прикрикнув на Непомусена, шурша тапочками поспешила открыть Юне дверь, но на пороге стоял Эдик. В руках он держал новый букет роз и большую кость из магазина «Для друга». Волосы молодого человека были все также прилизаны на одну сторону, а лохматая борода пострижена и уложена. На нем был другой костюм, но не менее хороший, чем первый. Какая-то больше женская воспитанность и манерность выделяла этого человека из всех знакомых Ули и вызывала невольную улыбку.

— Добрый вечер, моя Дульсинея! Могу ли я осмелиться пригласить вас в ресторан, о прекрасная Ульяна? — Эдик наклонил голову, и челка прикрыла ему глаза в почтенном смятении.

— Здравствуйте, — растеряно произнесла Ульяна. — Я жду подругу, она должна была удостоить меня своим присутствием минут десять назад.

Из-за нерешительности она говорила спешно и все, что приходило в голову и без всякого перехода от того, то сказала раньше. Сам же стиль речи поддерживал стиль обращенной к ней фразы.

— Я пожалуй, позвоню и поинтересуюсь, смогу ли я лицезреть ее сегодня, и только после этого дам вам ответ на ваше приглашение. Спасибо за цветы, нужно найти вторую вазу. Те розы тоже свежи и прекрасны. Косточку отдайте сами, пусть малыш знает, кого благодарить за подарок. По сути, думаю, это первый подарок в его жизни, если не считать ошейника с поводком и кучей лекарств, которые мне пришлось ему преподнести. Вы можете пройти и подождать меня в гостиной, если изволите. Только что по телевизору шла реклама зубной пасты, которую я хотела купить. Вы знаете, мне очень нравится вкус пасты, которой пользуется моя мама. Я иногда специально чищу зубы у нее. Можно было бы, конечно, запомнить название и давно купить точно такую же, но вы не поверите, каждый раз я так и делала, но когда снова приезжала к ней в гости и тайком выдавливала на свою щетку ее пасту, она снова оказывалась вкуснее предыдущей.

Ульяна не понимала, зачем она говорит то, что говорит, но боялась допустить паузы в речи. Эдик заметил это и спокойно прошел в гостиную, обещая ждать столько, столько потребуется. Ульяна ушла в другую комнату и раскрасневшись от стыда за свои слова, набрала номер Юны.

— Милая Ульяночка! Прости, извини. Я тебя сегодня подведу. Не смогу никак. В моем агентстве срочный заказ, я еду на работу. Пришла одна барышня и никто не может ей няню для дочки подобрать. А ей уже в прошлый понедельник было нужно, чтобы кто-нибудь посидел с ребенком. Она называет дочку инфантой и хочет самую лучшую няню и только с поручительством директора фирмы. Уль, это деньги, понимаешь? Да и есть одна у меня на примете хорошая няня, которая раньше с моей старшей сидела. Но если тебе очень нужно, я все сейчас брошу и приеду.

— Нет, Юн, ничего страшного. Поезжай на работу. Просто хотела поболтать, не беспокойся. Позвони, как сможешь!

— Спасибо, тебе, Ульяночка, дорогая! Девчонка там походу капризная, как и мать. Я позвоню. Все решу и позвоню.

«Судьба есть судьба, — подумала Ульяна. — И что с ней сделаешь? Как ее изменить? Пастернак или кто-то другой утверждал, что судьба человека определяется его характером, характер привычками, привычки поступками. Поступки рождаются от наших слов. Слова же появляются от мыслей. Чтобы изменить судьбу нужно следить за своими мыслями, но это так сложно! В голову так и лезут…. Целый день думаю и думаю».

Ульяна вернулась в комнату. Эдик сидел на диване и листал Арт-альбом:

— Ульяна, вы не находите, что мир деградирует. Вот посмотрите: искусство начиналось с написания икон. Иконы обращаются к разуму человека. Потом в живописи появился классицизм. Он затрагивает чувственную сферу людей, и позже модернизм, влияющий лишь на подсознание. От разума к подсознанию! От человека к обезьяне. При всем уважении к Пикассо и его картине, которая украшает ваше ложе…. Ну, — он захлопнул книгу, — есть у вас ответ на мое предложение?

— Я пойду с вами, но не уверенна что хочу в ресторан! — довольно смело ответила Уля. — Давайте придумаем что-то особенное и необычное. Есть идеи?

— Хм, особенное? — Эдик задумался. — Что для нас может быть особенным?

— Ну, надо пойти туда, куда ни ты (она вдруг перешла на ты), ни я никогда не ходили и никогда бы и не пошли, если бы не сегодняшний странный день.

В глазах Ульяны появилась искорка, она уже предчувствовала и предвкушала чудачество этого воскресного вечера.

— Так. Ну, хорошо. Я никогда не ходил и не пошел бы на футбол, в азартный клуб и скажем в … вегетарианский «Нептуп», где салат с рукколой стоит около полутора тысяч рублей. Пожалуй, именно этим я отличаюсь от Достоевского, который был игроком, от Лучано Паваротти, болельщика «старой синьоры» и, скажем, от Ильи Репина, писавшего когда-то: «Бульон из сена, из кореньев, из трав — вот эликсир жизни. Фрукты, красное вино, сушеные плоды, маслины, чернослив… орехи — энергия!»

В остальном мы очень похожи!

Ульяна хихикнула.

— Ну, азартные игры — это перебор, к вегетарианству как аскетизму я отношусь хорошо, но какой-то дорогой аскетизм получается! А вот футбол — интересный вариант! Хотелось бы что-то страньше, страннее, странноватее или чудесатее. У нас не играют в крокет? — Ульяна опять хихикнула. — Поехали на стадион! И что будет — то будет.

— Я не уверен, что сегодня будет футбол, но с тобой (он вдруг тоже перешел на ты) готов идти куда угодно! — Эдик тоже захихикал и покраснел, как подросток, который добился долгожданного первого поцелуя у одноклассницы. — Крокет! Насмешила.

— Отлично. Через пять минут выходим! Мне нужно переодеться. Хочу выглядеть, как истинная болельщица нашей команды! Они точно сегодня играют, я прямо чувствую, как футболисты настраиваются взорвать стадион. Ну, в хорошим смысле, конечно. Какие цвета у нашей команды?

После сильного ливня поле выглядело не очень нарядно. Тем не менее игра была запланирована, и ее не отменили. Футболисты, и правда, хотели взорвать стадион и уже вышли на разминку именно с этой целью. Опасаясь, что матч не состоится, и находясь какое-то время в таком подвешенном состоянии, они слегка растеряли боевой настрой и теперь тщательно находили его в каждом движении и привычных упражнениях с мячом.

Ульяна, одетая под цвет команды, с детским любопытством крутила головой. Люди, незаметно пронесшие спиртное на стадион, готовились к взрыву, заливая в себя горячительные смеси. Выкрики болельщиков резали уши утонченной пары прямолинейностью и грубостью. Но и Эдик и Ульяна радовались новым ощущениям и пытались преодолеть сенсорную депривацию прошлых однообразных дней, заполненных одними и теми же ресторанами, единственным местным драматическим театром. Во время матча они кричали вместе со всеми, подпрыгивали и поднимали руки, хлопали в ладоши и обнимались, когда мяч залетал в ворота противника.

— Эдик, я не вынесу если наша команда проиграет! Они должны победить! Нам же не забьют? Эдик, точно не забьют? — кричала возбужденная Ульяна. И когда судья остановил матч, она кинулась на шею нового знакомого и поцеловала его в губы.

Эдик не растерялся и, обняв Ульяну, продлил поцелуй. На экране стадиона и телевизорах во многих домах города крупным планам показали победный поцелуй смешного мужчины с бородой мальчика из сказки о потерянном времени и яркой болельщицы, пришедшей на стадион в одежде цвета выигравшей команды. Синие маленькие мячики, которые подкидывали всю игру на трибуне фанатов клуба запрыгали по стадиону, радуясь победе и размножаясь делением, как морские звезды. Эдик поймал один такой мяч и протянул его Ульяне. Ульяна все еще перевозбужденная игрой, схватила мяч и вдруг замерла. Мячик был мягкий и шершавый — и ощущение это в руке было очень знакомо ей. Как ни странно, она видела или скорее чувствовала, а может мысленно представляла точно такой же мячик во время сна, который так часто повторялся. Всегда, беря в руку синий маленький мячик, она ощущала его необычную мягкость и шершавую поверхность, и всегда после этого синий мячик летел в море, увлекая за собой большую рыжую собаку.

Глава 9. Марк

Полдня Марк искал пробку от ванной. Сначала он осмотрел все ящички «мойдодыра», заглянул во все коробочки, которые хранили невостребованную, давно подаренную кем-то морскую соль, а еще зубочистки, фигурное мыло в виде ракушек в полиэтиленовом пакете, одноразовые щетки и крошечные тюбики пасты из дорожного набора РЖД, салфетки, лезвия для бритвы и много всяких подобных вещиц. Пробки там не было. «Будто корова языком слизала». При открытии каждая коробочка источала парфюмерный аромат. В одной из них как-то пролился шампунь, в другой остались крошки от мыла ручной работы, в третьей пахло мятой и ментолом, четвертая благоухала приоткрытым пробником туалетной воды из мужского журнала. В носу перемешались все запахи. Даже специально натренированная собака ни за что бы не нашла пробку в этой суете благовоний. Марк открывал один ящик за другим, одну коробочку за другой, уже не осознавая, что он ищет, а наслаждаясь самим фактом вдыхания различных запахов. Отойдя от цели, он заглядывал в упаковку стирального порошка и откручивал пробку от геля для душа. Подержав в руке пробку от флакона с шоколадным ароматом, он вдруг вспомнил первоначальную задачу.

Подумав, Марк решил, что пробка могла упасть и несмотря на то, что это событие, скорее всего, произошло много лет назад, согнулся в три погибели, чтобы внимательно изучить пол возле раковины и всю прилегающую территорию. Говорят, что вещи обычно теряются в радиусе полуметра от места, где им стоило бы находиться, но случай с пробкой был не обычен. Ее нигде не было. Марк сел на край ванны и решил вычислить местонахождение «этой дряни», логически и по возможности спокойно: пробкой он не пользовался слишком давно, а это означает, что она может быть ровным счетом, где угодно. «Ищи на орле, на правом крыле». Марк вздохнул. Потом еле заметно улыбнулся и уже решил оставить эту затею. Ну, а как еще? Набрать ванную без пробки не получится и, главное, он то хотел побороть страх и даже сделал все от него зависящее!

Марк вышел на кухню, закурил, но почти сразу сигарета затушилась о край пепельницы, и он снова отправился на поиски. Под ванной обнаружились цветочные горшки, вложенные один в другой, давно потерянная пемза, кусочек мыла и небольшой клочок фольги от упаковки презерватива, который, как припоминалось имел какое-то смутное отношение к Алине. Все это аккуратно отправилось обратно под ванную. Пробки там не было.

Марк снова открыл все ящички «мойдодыра» и теперь заглядывал во все коробочки со словами «я ищу проклятую пробку от ванной», чтобы больше не отвлекаться от цели поиска и не проглядеть такую важную для него сейчас вещицу. К каким бы уловкам Марк не прибегал, отыскать пробку не получалось. «А ведь она где-то лежит и смеется!» — приговаривал озадаченный медведь, периодически вытирая пыльные или мыльные руки о свою шкуру.

Марк перевернул контейнер для грязного белья, но кроме чьих-то кружевных розовых трусиков и силиконовой листообразной вкладки в бюстгальтер, которая тоже напомнил Алину, ничего нового там не обнаружил.

После обследования ванной комнаты, Марк прочесал кухню, сам не понимая, чем может заниматься пробка в ящике с вилками и ложками или на сушке с тарелками. Но мало ли что ей могло прийти в голову? Покусывая большой палец, хозяин берлоги перерыл все ее содержимое, устроив приличный беспорядок и даже напугав рыб, которые спрятались в грот от шарящей по дну руки. Синодонтисы не хранили у себя пробку от ванной, это было, увы, более, чем очевидно!

Вторую половину дня Марк провел под ливнем и в магазинах, где пытался купить нужную пробку. Все варианты не подходили либо по диаметру, либо по толщине. Продавщица отдела «Все для дома» посоветовала купить детскую универсальную пробку-лепешку в магазине игрушек. Марк недовольно открыл брызнувший водой зонт, и не обращая внимания на промокший низ брюк и сырую обувь, двинулся со свойственным ему упрямством дальше.

Ветер был не сильный, но юркий и пронырливый. Ему всякий раз удавалось залезть под зонт и, дунув туда, вывернуть его наизнанку. Зонт трепыхался в сильной руке, пытаясь вырваться и улететь с надеждой не оказаться в ту же минуту в ближайшей луже. Прохожие тоже включились в эту игру, борьбу с шустрыми зонтами и противным ветром. Марку же казалось, что его зонт — это жар-птица, которую он схватил голыми руками и всячески пытается удержать несмотря на огненные капли холодного дождя. «Жар-птицы, как известно, умирают осенью и быть может это последняя живая, которую надо удержать именно сегодня — думал Марк, — до весны ждать нельзя, никак нельзя. Жар-птица у каждого своя, и упустив эту, можно никогда ее больше не встретить».

На крыльце магазина прятались от дождя две дамы — одна Фрекен Бок из мультфильма о Карлсоне, другая женщина, попробовавшая на вкус дохлую мышь и старающаяся скрыть свои ощущения от окружающих не слишком удачно. Та, что откусила часть грызуна трещала без остановки, задыхаясь посередине длинных предложений:

— Это девка завтра точно устроит нам большой скандал несмотря на то, что все знают, пуговицы надо срезать перед химчисткой. Почему мы должны за этим следить? Нужно говорить это каждому, кто поставил пятно, перепив алкоголя, или выльет на пиждак, как в ее случае видимо и было, полстакана подсолнечного масла? Да их столько за день приходит, что язык будет заплетаться от общения с каждым таким аккуратным посетителем. Свиньи они. Сви-ньи! Ты же знаешь, я не люблю лишних слов… А срезали бы сами, опять недовольны были бы. Сколько уж было криков по поводу мешочков с пуговицами?

Марк, наигравшись с зонтом, наконец, сложил его и зашел в магазин. Но любопытство, которое было ему так же не свойственно, как бегемоту кокетство, заставило его остановиться за стеклянными дверьми и дослушать монолог стервятника.

— Кроме того, эта особа сама не дала мне ничего сказать, она нападала на даму, стоящую в очереди перед ней, тоже порядочную грязнулю, красивую порядочную грязнулю. Та принесла ужасно испачканное пальто, да к тому же без одной пуговицы вовсе… Той с маслом не понравилось, что та без пуговицы задела ее краем «своих обносок», а та даже, по-моему, не слышала ее, стояла и о чем-то думала напряженно. Она ничего не ответила на все оскорбления, которые лились ручьем от той, что принесла костюм, облитый маслом. А пальто то, как будто по земле волочили. Может быть ее изнасиловали?

Фрекен Бок только открыла рот, чтобы поддержать домыслы подруги, как из магазина выскочил Марк и на одном дыхании выпалил:

— Прошу прощения, вы бы не могли сказать, где та химчистка и можно ли как-то найти ту женщину, которая сдала то пальто без пуговицы? — заразное «та», «ту» и «то» быстро прилипло к речи Марка.

— О, много вас таких быстрых, — начала было приемщица, но присмотревшись к обаятельному Марку, кокетливо сменила тон. — Химчистка то тут за углом, а женщина то вам зачем? Уж адресов мы не спрашиваем. Пальто ее будет готово где-то в среду. Уж она то вряд ли жалобу напишет, что той пуговицы нет. А от первой особы только и жди неприятностей….

Марк вытащил из кармана пуговицу:

— Такая?

Женщина хмыкнула. Ее лицо изменилось и побледнело. Испуганно открыв зонт, она за руку потащила спутницу под ливень. Марк стоял под козырьком магазина с пуговицей в ладони и провожал глазами двух женщин, удалявшихся от него неимоверно торопливо.

Домой Марк вернулся усталый и не очень то довольный. Он по своему обыкновению кинул вынутые из ящика газеты в прихожей и захлопнул дверь. «Вести района» свалились на пол и раскинулись на первой странице, всей силой пытаясь привлечь внимание Марка к статье о каком-то ветеринаре, угодившим за решетку, и его бедной жене. Марк недовольно нагнулся, поднял газету и снова бросил ее на тумбу.

Не разуваясь, он побрел в ванную. Кораблик, сжимаемый большой рукой, пискнул и отбросил якорь на длинной цепочке. Якорь плотно закрыл отверстие ванной. Пустить воду сегодня не представлялась никакой возможности, дело было перенесено на утро.

В холодной ванной лежал кораблик, источающий довольно резкий резиновый запах. Голубой кораблик с большой трубой и красными иллюминаторами, в одном из которых виднелась голова капитана. От кораблика тянулась пластмассовая белая цепочка, оканчивающаяся прилипшим к дырке мягким диском. Капитана ждало дальнее плавание, но все это утром, утром. Прежде чем мокнуть в ванной Марку нужно было немного обсохнуть, согреться и выспаться, а главное понять, что же происходит с его жизнью.

Утром медведь проснулся от звонка заботливой Таси, которая просто жаждала вроде как давно назначенного свидания и хотела сообщить, что уже выходит из дома. Марк не успевший прийти в себя, не успел и обрадоваться, как вдруг увидел на прикроватной тумбочке не понятно откуда взявшуюся в этом беспорядке пуговицу. Он что-то пробурчал, потом прорычал и, наконец, закашлялся. Подступивший к горлу кашель спас его и подсказал, о чем можно наврать.

— Тасенька, я вчера сильно простыл. Попал под сильный дождь. Горло сильно болит, кашель сильный. Давай перенесем наше свидание?

— Простыл? Сильно? Так я тебе лекарства принесу, мед, чай горячий налью, молочка принесу. Я тебя быстро вылечу.

— Постой. Я точно заразный. Больной лечись, а здоровый болезни берегись! Я по-моему даже рыбок в аквариуме заразил, они вверх брюхом теперь плавают. Честно! Тебе не надо приходить, я поспать хочу! Чай с медом уже выпил и таблетки все нужные от температуры. У меня же и температура поднялась. — Марк схватил найденный вчера в раскопках градусник и для уверенности взял его в руки.

— Как жаль. А высокая?

— Кто высокая?

— Ну, температура высокая?

— А да, конечно. Вчера 39 и… «Очень высокую называть опасно, еще скорую вызовет!», — подумал Марк и продолжил: — 39 и 1, но утром уже лучше: всего то 37 и 5.

— Врешь, ты все, Марк. У тебя и градусника то никогда не было!

Марк вскочил и достал из-под кресла футляр с градусником. Он обнаружил его там, когда искал пробку.

— Таисия, ты что такое говоришь? Вот градусник у меня в руках, тут еще бумажка такая есть. Вот сейчас тебе прочту, раз не веришь — «Заметки по эксплуатации и хранению. Взять термометр за высокий конец и встряхивать рукой термометр так, чтобы мениск столбика ртути оказался ниже цифровой отметки 35 градусов С по шкале… Гарантийный срок эксплуатации 12 месяцев со дня ввода в эксплуатацию…» Ну?

— Ты надо мной издеваешься, Марк? У тебя другая женщина?

Марк посмотрел на пуговицу, тяжело вздохнул и сказал спокойным и немного дрогнувшим голосом:

— Нет, Тая. Я просто заболел. Причем реально заболел! У меня, по-моему, даже галлюцинации от температуры. Я тебе позже перезвоню, не сердись! А дождь все еще льет. Я не вру!

Тасю Марк знал почти с детства, и она все время кружилась вокруг него. О Тасе можно было бы сказать словами кентервильского приведения «Он была дурна собой и совершенно не умела готовить». Что касается второго замечания, тут не могло быть другого мнения. Курица зажарила бы сама себя лучше, чем это сделала бы Тая. А вот что касается ее внешности, тут не все так однозначно. В детстве и юные годы про нее часто говорили, «она будет красивой женщиной, очень привлекательной, у нее для этого есть все задатки», но как только Таю стали называть женщиной, о ней отзывались за глаза так — «в детстве и юности, по всей вероятности, она была красавицей, но ничто не вечно под Луной».

Марк машинально засунул градусник под мышку и взял в руки ту самую пуговицу. Рассматривая эту утонченную женскую штучку, Марк думал о химчистке и странном разговоре в магазине, о пациенте Алике, с его нерешительностью и безответственностью, о Марке Приютове, пловце и покорителе волны, об одиночестве той пожилой дамы и о бессмысленной жизни, которую ему больше всего захотелось наполнить какими-то значимыми вещами. А начинать все нужно было с победы над водной стихией, при мысли о которой, температура тела Марка опускалась ниже положенной нормы.

Марк убрал градусник и пошел готовиться к дальнему плаванию.

Сухой кораблик беспомощно лежал на дне ванной. Марк много раз думал и решал, когда лучше наполнить ванную и когда в нее погрузиться. Проще было набрать ее полностью, а потом (уж будет что будет) попытаться залезть в воду. Сложнее, но надежнее — залезть сразу в ванную и наполнять ее постепенно. Решить, какой вариант выбрать, было трудно. В каждом крылась какая-та явная и серьезная опасность. Марк вернулся в комнату и взял бумагу для принтера, вытащил несколько листков и принялся складывать кораблики — чтобы как-то успокоиться и расслабиться. Первый кораблик получился самолетиком. Так уж вышло, что руки сами его сложили. Самолетик полетел по комнате и чуть не упал в аквариум. После нескольких попыток, наконец, появилась первая лодочка, ближе к обеду сделался и пароходик с трубой.

После обеда Марк разложил в ванной все свои творения и пустил воду. Бумажные кораблики чуть не погибли под сильным напором и кран пришлось закрыть. Марк уже стоял голый, но никак не мог сделать окончательный выбор, хотя и четко понимал, что в полную ванную он не за какие коврижки не полезет. Он, вообще, не любил коврижки.

Согрев холодный чугун кипятком, медведь все таки опустился в ванную и открыл воду. Пока было не страшно, а тревожно. Марк всегда принимал душ — это его не пугало, но вода начинающая покрывать стопы ног и притапливать ягодицы настораживала не на шутку. Сердце застучало громче, дыхание становилось прерывистым и неровным, в глазах потемнело. Марк отвлекся на кораблики, снова разложив их на поверхности воды, практически еще на самом донышке. Он охранял их от попадания под бьющую струю и старался не думать о том, что уровень воды с каждым мгновением поднимается все выше.

Вместе с бумажными лодочками и пароходиком, с резиновым корабликом и капитаном на борту, в ванне было тесновато, но как-то уютнее и должно быть спокойнее. Но Марку такое спокойствие давалось нелегко. Пот стекал по лицу и становился все интенсивнее. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Его удары отдавались в ушах и эхом разносились по всей берлоге. Он слышал смех ребенка, и тут же всплески воды, монотонный гул, снова смех и еще более громкий однородный шум, который нарастал и становился невыносим. Марк бледнел, его начинало трясти. Он чувствовал это всем организмом.

Марк не вытерпел и закрыл воду. Из крана выскочила последняя капля и с грохотом опустилась на поверхность воды. Медведь схватил полотенце, не вставая из ванной, и тщательно вытер все части тела, еще не касающиеся воды, которая уже успела погрузить в себя низ живота. Марк повторял про себя, что не встанет из ванной, пока не наберется ее половина, но не мог снова открыть кран. Время шло. Вода постепенно остывала и Марк начал мерзнуть. Расслабиться не получалось. Но к уже набранному количеству воды он постепенно привыкал. «Ну, вот же, Он. Кран. С горячей, согревающей водичкой. Марк, что тебе стоит? Открой его!» — говорил он уже вслух, но руки не слушались. Они делали то, что сами считали нужным — вытащили все лодочки, пароходик и, наконец, кораблик, следом за которым потянулась цепочка и лепешка, закрывающая воде путь к отступлению. Вода начала спускаться, образовав маленький смерч над зияющим отверстием. Марк вылез из ванной и укутавшись в халат, побитый и несчастный пошел в комнату. Включив телевизор, он повалился на кровать и тут же уснул. Все силы его бессовестно забрала вода, страх перед которой победить пока не удавалось.

Когда Марк спросонок открыл глаза, по телевизору заканчивалась трансляция футбольного матча. Зеленый, но довольно не приглядный газон все же успокаивал, а равномерные крики болельщиков и взволнованный голос комментатора уводил от всех проблем и переживаний. Марк поправил халат, одетый на голое тело и погладил себя по животу.

Раздался свисток судьи, оповещающий об окончании матча и на экране показали молодую женщину и мужчину, которые радовались победе нашей команды, обнимаясь и страстно целуясь на глазах всего стадиона. У Марка екнуло сердца. Женщина, которую он видел на экране всего несколько секунд, возбудила его. И это возбуждение, в отличии от всех последних его вожделений и похотей, было особенное, ничем не испорченное, какое-то чистое и оправданное. Словно возбуждение во сне. Мужчина, с котором целовалась девушка, вдруг повернулся. Это был сам Марк.

Марк схватил пуговицу и посмеиваясь над самим собой, прижал ее к губам.

Он уже лежал в ванной и, несмотря на сильный напор воды, чувствовал себя прекрасно. В руке сильный медведь сжимал маленькую заветную пуговицу и думал, о той, которая терпеливо ждет в темнице его самого, надеется на избавление от синего дракона, жаждет яркого света пера жар-птицы, терпеливо ждет его помощи и настоящей любви.

И перо жар-птицы и синий дракон и принцесса — все были тут же рядом, в ванной комнате. А пуговица вдруг растаяла в мокрой руке, словно сахарная.

Глава 10. Алексей

«Что я наделал? Как так вышло? Что же это? Прости меня, прости, друг! — Алексей сидел за столом своего кабинета, подперев голову руками. — Я не знал, не знал. Егор! Я даже ничего не заметил. Так. Все. Без слез. Без слеееез».

Алексей замолчал, потом успокоился или задумался о чем-то важном. Он взглянул на полку с книгами и документами. За папкой с бумагами была не очень удачно спрятана шкатулка для пуговиц в виде бочонка. Небольшая на вид, но довольно тяжелая. Алексей достал ее и взвыл:

— Как ты туда залез? Когда? Дурацкая детская игрушка. Я тебя на трогал!

Алексей пробормотал хриплым голосом, покачивая головой: «Маленький Егорка в петельке удавился…, маленький Егорка… удавился» и сильно ударил бочкой об стол. Потом еще раз и еще, и еще, и еще.

В кабинет постучали: — Алексей Павлович, у вас все хорошо?

— К чертям! К чертям «все хорошо»! Как у меня может быть все хорошо? Сегодня похороны моему друга!

— Извините, — промяукал кто-то за дверью и нечленораздельно замычал, пытаясь объясниться.

— Иди, работай уже.

Алексей бросил шкатулку в дверь. Послышались тихие шаги. Шкатулка не открылась, не сломалась. Тонкие досочки, маленькие гвоздики — она была прочнее, чем казалась.

— В петельке удавился, — снова повторил Алексей.

В дверь постучали более настойчиво, чем первый раз:

— Алексей Павлович, к вам пришли модели! Они уже два часа ждут, грозятся уйти.

— Пусть заходят. Ничего без меня сделать не можете!

В кабинет директора магазина «Кnoрf» осторожно зашли два молодых парня и три девушки. Высокие, стройные. Один из юношей, откашлялся и сказал:

— Здравствуйте, мы из агентства «Milk». В общем-то все готово, все одеты, как вы говорили. Можете оценить и сделать какие-то замечания. Все тридцать пять человек уже на улице. Ну, и нас пятеро. Сорок, как заказывали.

— Хорошо! Пора начинать. Катафалк то приехал?

— Мы отвечаем только за моделей. Извините, — ответил парень с бакенбардами. — Вроде какая-то машина стояла.

— Идиоты! Не могут отличить катафалк от обычной машины, — Алексей сказал это тихо, себе под нос, но молодые люди услышали его и, переглянувшись, молча пожали плечами. У каждого второго, точнее у первого, третьего и пятой брови поднялись вверх, а губы поджались, затем лица быстро приняли обычное состояние.

Молодые люди стояли у двери и неловко переминались с ноги на ногу. Они привыкли быть в центре внимания, позировать под вспышками фотоаппаратов и пристальные взгляды зрителей и критиков, но на похоронах каждый из них был первый раз в жизни, тем более на таких. Стоять необычно привлекательными от природы, разодетыми в яркие, стильные, возбуждающие и цепляющие взгляд любого наряды, во всей красе перед жалким сегодня, несчастным, скорбящим и убитым горем директором знаменитого магазина было нелегко. Черный свитер Алексея противостоял светлым нарядам молодых людей, оттеняя их и разделяя кабинет на два лагеря, на два коржа одного торта — белый ванильный и темный шоколадный. Запахло свежим молоком, какао и печеньем и чуть позже — творогом. С изюмом.

Парень, который говорил первым, задел ногой шкатулку и сразу нагнулся, чтобы поднять диковинную вещицу. Алексей не позволил дотрагиваться до нее и закричал: «Пусть валяется!» так, что все пятеро вздрогнули, а четвертый даже начал икать. Шкатулка неожиданно приоткрылась, но не успел кто-либо взглянуть на нее, как крышка захлопнулась, прищемив красный кусочек ткани, который поспешно втянулся обратно.

Алексей смог отогнать давящие на его сознание мысли и как-то настроиться на работу:

— Ребят, а вы что все такие молодые? Я же просил разных возрастов! С маленькой собачкой там, даму и с ребенком. Старичок в фетровой шляпе! Я же все говорил! Это дело не должно быть похоже на показ мод. Все должно быть естественно. Вы что?

— Нуууу, мы пойдем? — открыла рот самая смелая девушка в аккуратном пальто, конечно, с оторванными небрежно пуговицами и на высоких каблуках, увеличивающих рост и без того длинной модели.

— Не переживайте, Алексей Павлович, — быстро перебил ее парень с бакенбардами, тот что говорил в начале. — Все, как вы просили! Мы только пятеро модели, все остальные из гувернанток, садовников, из домашнего персонала.

— Дайте-ка я сам все посмотрю, — наконец, в глазах Алексея сверкнула искорка. Он резко встал. Кресло отъехало к самой стене и чуть ударилось о тумбу сбоку. Уверенными шагами Алексей рванул к двери. Теперь уже нельзя было сказать: «Сегодня директора не узнать, на нем лица нет, он такой понурый». Нет, Алексей Павлович Волков стал обычным — увлеченным, таинственным и творческим продавцом пуговиц. Молодые люди расступились, и Алексей, пройдя по короткому живому коридору, вышел из кабинета. Промаршировав по магазину, он, так же придирчиво, как командир роты вглядывается в лица призывников перед присягой, начал осмотр участников парада. Все выстроились в ряд, вытянувшись как шпалы, и ждали указаний. Одежда участников флеш-моба была тщательно продумана и выглядела так, что нехватка пуговиц была заметна и очевидна — большие петли, торчащие нитки, штаны подвязанные ремнями, расстегнутые рубашки под распахнутыми куртками и пиджаками, болтающиеся манжеты. Красивые силуэты, модные принты, цвета сезона — все во вкусом, перечеркнутым простым отсутствием пуговиц. Алексей смягчился, потом немного растерялся. Ему показалось, что он уже встречал всех этих людей, в этих же одеждах, так же объединенных в пары и семьи. Он подходил к одному человеку и мог точно описать того, кто стоял рядом с ним. Алексей закрывал глаза и стараясь не подглядывать, воссоздавал образы, которые явно видел раньше, видел мельком, не обратив особого внимания, но видел! Его профессиональная память не подводила его, хотя от пуговиц, любимых пуговиц, остались лишь следы ниток. Призрачные дырявые кружки рисовали в его воображении ткань, на которую они когда то все же были пришиты, фасон пиджака или пальто, а потом и всего человека в целом. Он открывал глаза и все больше и больше убеждался в правильности своих опасений. Молодая особа и сопровождающий ее мужчина с тростью, семья с ноющим ребенком, две пожилые дамы и даже девушка в красном платье и парень в желтой куртке…

В магазина было душно, как в полуподвальной школьной раздевалке. Свет с утра приглушили, занавески закрыли, и отделы погрузились в интимный дымок. Вазы с большими букетами цветов наполняли все помещения слишком сильным ароматом, от которого сдавливалось горло и немного затруднялось дыхание. От особо пахучих лилий начиналось легкое головокружение.

Алексей отошел в сторонку и присел на катушечный стул. К нему тут же подлетела говорливая девушка и стала с напором выяснять, как он себя чувствует, почему побледнел и не нужна ли ему «помощь скорой помощи». Она торопила его принять какое-то решение, потому что подготовка «к мероприятию» сильно затянулась.

Ирина Сергеевна, администратор магазина, отвела девушку в сторону, а босу пообещала все вопросы дорешать самостоятельно. Алексей заметил даму с очень короткой стрижкой и молодого нескладного худющего мужчину, который своей робостью непременно вызывал сожаление. Они обсуждали прием у доктора и тихо делились впечатлениями. Женщина поправила шаль, мужчина потер рукой местами желтеющий на лбу синяк. Этих людей Алексей не мог вспомнить. Новые лица успокоили его. Он замотал головой, разбрасывая волосы светлым нимбом вокруг головы, и вскочил.

— Нет, нет! Все в порядке! Простите меня, — сказал он таким бодрым голосом, каким собирался изъясняться пять минут назад. — Что-то померещилось! Итак, народ меня устраивает. Все хороши. Их одежда тоже. Что с ролями? Все знают, что им нужно делать?

— Конечно, конечно! — я лично всех проверяла. Даже детей и стариков. Все просто молодцы. Алексей Павлович, там уже тру… эээ тело привезли. Самое время начинать! — Ирина Сергеевна коснулась предплечья Алексея, на руке ее сверкнули никелированные часы, оцифрованные только шестеркой и двенадцатью.

— Ирина Сергеевна! Почему часы? Откуда часы? — возмущенный голос разносился по всему магазину, напоминая каждому присутствующему главное условие похорон. Старичок с шарманкой за плечами вынул карманные часы на длинной толстой цепочке и подыскивал место, куда бы их спрятать до окончания «мероприятия». Еще шесть человек виновато расстегивали ремешки наручных часов и убирали их в сумки, рюкзаки или в потайные карманы.

— Алексей Павлович, — спокойным голосом начала вещать та же девушка. — Мы пытались принять во внимание вашу просьбу, но у нас модельное агентство…

Голос Алексея эхом стукнул во все стены и секунду спустя застучал в каждых часах громко и равномерно: «Тик-так, тик-так, тик-так!»

— Отнесите все часы ко мне в кабинет, ничего с ними не случится, не беспокойтесь. Я уберу их в сейф. В кабинете побудет дочь Егора, Полинка, с нашим секретарем. И телефоны тоже оставьте здесь. Все будет в сейфе. На похоронах не должно быть никаких часов! Вернетесь в магазин, все отдам! Под мою ответственность.

Вереница разодетых людей двинулась к самому скучному месту всего здания. Часы в том или ином виде были у каждого, несмотря на строжайший запрет приносить их сегодня в магазин. «Люди не могут не следить за временем, — думал Алексей. — Время — это их проклятие и благословение одновременно. Благословение лишь в том, что время дает возможность измениться. Проклятие во всем остальном, ровным счетом, во всем. Человек так привыкает жить во времени, что не может себе и представить существование вне этой категории. А между тем, все могло быть гораздо проще — нет настоящего и будущего, а точнее и то и другое существовало бы постоянно. Невозможно представить, как расширилось бы наше сознание — наверное, мы стали бы богами. Человек же оставляя прошлое прошлому, и ожидая будущее в будущем, выстраивает последовательность, которую не может нарушить. Жизнь, бывает, смешивает или, скорее, спутывает то, что было и то, что будет так, как малыш нарушает игру в шахматы, грызет короля и прячет под столом „лошадку“, а потом опять выставляет их на доску. Тогда, когда время сдвигается, возникает эффект дежавю или вовсе ощущение сна. Еще чаще рождается некое предсказание. Вот вчера показалось тебе, что кошелек украли, когда он просто залез поглубже в сумку, а уже сегодня его вытащили в трамвае. Или едешь в том же трамвае и возле дверей — три подростка, инвалиды, напоминающие тебе героев одной книги, которую недавно читал. И ты сидишь и вспоминаешь, как они были описаны в романе и что делали. И вроде бы все логично: мальчики — причина этих мыслей. Но тут входит женщина с толстой книгой и садится справа от тебя. С той самой книгой! И что же было причиной? Мальчики или сама книга? Вопрос лишь в банальной путанице со временем и не в чем больше, а ребята те уже совсем другая история, история существующих героев книг…». Размышление продавца пуговиц прервал свежий воздух, который он вдохнул, как только перешагнул порог магазина.

Возле выхода стояла примерочная в виде гроба с большим зеркалом, который не был похож на обычные пеналы для людей, украшенные тканью, это был настоящий саркофаг, готовый съесть человеческие останки. Над примерочной висел аккуратный плакат «Столкнись с ней лицом к лицу!», украшенный довольно милыми картиночками. Любой желающий мог почувствовать себя внутри гроба и самое интересное, что желающими были все кроме ребенка, единственного ребенка, который доставал родителей постоянным нытьем. Даже случайные прохожие, не особо понимающие, что происходит вблизи знаменитого магазина, фотографировались возле или внутри гроба со вспышкой и без. Одним гроб казался явно велик, другим чуть маловат, и ни один не признал, что мерки совпали.

Совсем рядом стоял катафалк, из которого уже вынесли гроб с телом Егора, водрузив его на табуретки, чтобы все желающие могли попрощаться со вторым учредителем магазина и проводить его в последний путь. Осиновый гроб окружили плачущие немногочисленные родственники и друзья. Под строгим контролем Ирины Сергеевны, сорок человек прошли мимо, низко наклонив голову, изображая сочувствие и выражая соболезнование близким. Все они тут же распределились вдоль главной улицы города до здания Банка и принялись исполнять заученные роли, сетуя на отсутствие часов и мобильных телефонов, и специально не думая о похоронах и загробной жизни.

Алексей Павлович проверил, все ли готово в магазине для встречи новых покупателей — правильно ли расставлены емкости с пуговицами и новые стенды, вынесены ли подарки, все ли консультанты доброжелательны и учтивы, знает ли каждый, что ему делать — проверил общую подготовку и личный настрой. Велел проветрить магазин и вынести вазы на крыльцо. Затем он вышел на улицу и, проводив процессию «безпуговичных» людей глазами, тихонько подкрался к гробу. Возле тела рыдала, нарушая просьбу покойного, бывшая жена Егора, виня себя во всем случившимся. Рядом два парня держали под руки его мать, старую, болезненную женщину. Она будто вдохнула и прикрыла рот платком, будто не дышала больше. Другие родственники были озадаченны самой формой и местом проведения похорон гораздо серьезнее, чем неожиданной кончиной молодого мужчины. Его смерть уже была обсуждена дома на кухне каждого пришедшего и знавшего Егора, а украшенный цветами и гробом-декорацией магазин давал возможность обновить темы разговоров. Жалеть, брезговать и презирать за два дня уже поднадоело, рассказ же о том, как нашли бедного повешенного узнали все, несмотря на деликатное умалчивание самых близких. Сейчас гроб-декорацию примерял на себя лысый толстый мужчина, кривляющийся на камеру и изображающий смерть от удушения. Его полная жена смеялась, но махала рукой и кокетливо просила перестать дурачится. Толстяк загоготал в ответ громче приличного. Минуту спустя смех мужчины перешел в хриплое всхлипывание и он отвернулся, жалея себя и провожая бесполезную жизнь.

Егор выглядел довольным и язвительным. Его лицо разгладилось и припухло снизу. Филигранная работа гримера морга отражалась в каждой мертвой клетке лица. Но как бы не старался Иван Дмитриевич придать красоту трупу, ему это не удавалось. Радовало уже то, что получилось убрать распухший язык в рот. Выбранный способ самоубийства доставил не мало хлопот гримеру. Иван Дмитриевич больше всего ненавидел повешенных и утопленников, покончивших с жизнью по собственному желанию. Последние напрягали его распуханием и наличием мальков и пиявок даже во рту. Он ненавидел их скромно и тихо так, как могут ненавидеть врачи гинекологи женщин, готовящихся к аборту. Склонность к гламуру работника морга № 22 и его любовь к жизни подавляли довольно жестко и выпустившие кровь из вены, их чаще всего так и приходилось хоронить с ужасной судорожной маской, которую не удавалось изменить даже такому профессионалу, как он. Молодая девица, оказавшаяся на столе морга до Егора, приложила напрасные усилия, чтобы выглядит в гробу «на все сто». Ее нашли в светлой ванной с лепестками роз и французской пеной, со свежим маникюром и педикюром, тщательно уложенными волосами, в новой совсем не дешевой одежде и изысканном белье. Эту гламурную красотку близкие предпочли бы хоронить в закрытом гробу — судорожное лицо вызывало неподдельный страх у каждого, приближающегося к ней для прощания.

Похороны Егора пришлось отложить на день. Вместо завещанного вторника, они состоялись в среду и получились двуслойные: один слой был белый, а второй черный, один слой — даже красивый, другой отвратительный. Ближе к погребению расслоение стало более очевидным. Вся красота его творческой жизни оставалась тут. Даже великолепные часы, которые он успел сделать, были не допущены до похорон. Его тело и плачущие родственники в черных одеяниях начали движение на кладбище. Веселый и красивый народ в модных одеждах, с которых были содраны пуговицы лишь на время флеш-моба, зашагали гордо по улице, привлекая внимание людей.

Солнце то скрывалось за тучами, то светило так ярко, что невольно вспоминалось лето и руки сами тянулись к воображаемый защитным очкам, но тут же осекались, ощущая на себе кожаные перчатки. Лужи после дождливых дней не успели высохнуть, и к ним приставали воробьи, обманчиво обещая теплые дни и выпивая за это под громкие чирикающие тосты. Шуршание метел, убирающих листья с асфальта, казалось оглушительно громким. Удивительно теплый для конца октября день. Последний вздох природы перед спячкой, тяжелое, но теплое дыхание смертельно больного.

Гроб пронесли по длинной улице, разводя прохожих на две стороны, как Моисей воды моря, и погрузили в отъехавшую машину. Черные люди по одному пропадали в ее дверях. Море сомкнуло воды. Алексей занял место в изголовье, чтобы успеть поговорить с другом в последний раз. Сейчас он смотрел в окно катафалка — дорожка цветов среди листьев отъезжала от него все дальше и дальше.

— Я не спрашиваю, зачем ты это сделал. Я знаю. Я знаю, что у тебя просто не было сил бороться. Эта штука сильная. Смешная, брат, но сильная. Когда ничего не знаешь, сопротивляться невозможно, наверное. Я то кое-что понял, поэтому и пуговицы, поэтому и магазин…. Но если бы я и рассказал тебе — ты бы не поверил, так же как и мои родители. Я даже не думаю, что ты самоубийца. Тебя убили! Твоя жизнь — это не только твоя жизнь. Она часть всей жизни человечества. А вот смерть — это только твоя смерть. Но и смерть — это только начало. До свидания, мой друг! Я не прощаюсь. Прости меня, но я завершу начатое. Я не отступлю. Я буду карабкаться по лестнице! Большей потери, чем эта, я и представить себе не мог. Друг ты мой самый дорогой.

Алексей замолчал и повернулся к Егору. Ему так хотелось увидеть его живым, что внутри все сдавливалось, и комок подступал к горлу.

Машина подпрыгнула на кочке, и Алексей чуть не стукнулся головой. Егор тоже метнулся вверх, трясущаяся женская рука легла на его лоб и выравняла профиль параллельно краю гроба. В этот момент продавец пуговиц вдруг понял, что не только перетасовывал в голове мысли, но и обращался к покойнику вслух. Он вышел из того состояния, когда кажется, что ты один и никто не слышит тебя и не видит, несмотря на тесное соседство, когда просто не замечаешь никого рядом, а этот кто-то как будто бы притаился и в самый неподходящий момент обязательно даст о себе знать.

Старая женщина, несчастная мать, сидевшая рядом, заинтересованно и встревоженно смотрела в глаза лучшего друга сына. Как она дышит по-прежнему не было заметно.

— Он был хорошим человеком, но у творческих людей, понимаете, очень тонкая кожа! Вот и все. Нет никаких секретов и тайн, — поспешил успокоить ее Алексей.

Старушка кивнула.

— Может и правильно сделали, что положили его, — она посмотрела на Егора. — в одежде без пуговиц. Что же он наделал то? Еще моя бабка говорила, что хоронить надо в рубахе без узелков и пуговиц, чтобы ничего не мешало. Но по мне, так это суеверие какое-то. Вымаливать его надо, а не пуговицы резать! Самоубийц то в рай не берут…

Теперь кивнул Алексей.

Катафалк еще раз качнулся и остановился. Приехали на кладбище. К привычному осеннему воздуху добавился сладкий, даже приторный запах плодородной земли. Алексей попросил сигарету и закурил, с непривычки откашливаясь после каждой затяжки. Тучки прикрыли солнце, и их тень отразилась на памятниках и могилах. Прохладный ветерок взъерошил волосы и напомнил о приближающейся зиме. Тишина кладбища поглощала одинокие фразы, гул мотора и лай тех собак, что находились как будто по ту сторону жизни. Водитель катафалка хлопнул дверью — она бесшумно закрылась.

Когда опустили забитый гроб, Алексей взял горсть земли и по традиции бросил ее в яму, потом еще и еще раз. Три. В ту же секунду он оказался дома, возле горшка с драценой, собрал сухие длинные листья и на счет «четыре» вернулся назад. Листья в ладонях с хрустом превратились в порошок и снегом опустились на сырую землю.

Глава 11. Ульяна

— Ты понимаешь? Мячик! Это какое-то наваждение! — закончила рассказ Ульяна и посмотрела на Юну. — И что ты думаешь по этому поводу? Может ли Эдик все же быть тем, на другом конце нити? — спросила она, торопя подругу с ответом.

Под ногами шуршали листья, переговариваясь шепотом с птицами, которые, словно перепутав время года, радостно щебетали о весне. Их веселое настроение поддерживали дети, рисующие мелками на сухих берегах асфальта, отбрасывая листья, огибая лужи и следы мокрых ботинок прохожих. Солнечный день подходил к концу, забирая с собой тепло лучей и удлиняя тени. В воздухе стоял невероятный аромат сорной травы с привкусом ягоды — сочной ежевики или сухой малины.

Ночью были заморозки и листья с деревьев попадали необычно густым снегом. Дворники еле успевали расчищать асфальт, кто метлами, кто граблями, а кто садовым пылесосом или воздуходувом. Собранные листья грузили на брезентовые полотна и волокли эту золотую кучу под стволы деревьев.

Вся картина осени в этот день настолько восхищала прохожих, что они чувствовали невероятный прилив сил и облегчение, словно пробыли целый день в пустыне, изнемогая от жары и жажды, а потом, уже пошатываясь, вышли к оазису. Только Ульяна почти не замечала этой красоты и собой заслоняла всю прелесть этого дня от Юны.

Две подруги гуляли по скверу и собирали листья: резные — клена, похожие на медвежонка Барни — дубовые, зубчатые — осины и березы. Если бы они подумали о том, чем занимаются, то, наверняка, оставили бы это тривиальное дело. В нем не было ни малейшей фантазии, ни капли необычности. Листья сами прыгали в руки. Ульяна машинально складывала из них букет, бессознательно приглядываясь и сочетая оттенки, формы и размеры. Юна поднимала понравившиеся листочки и передавала их подруге вместе с наставлениями, бесконечными советами и поучениями:

— Тебе нужен другой мужчина. Творческий, увлеченный, какой-то особенный, немного скрытный, в меру спортивный, бесстрашный и главное, уверенный в себе и стремящийся к цели, к высотам, к достижениям. Вот тогда тебе будет по настоящему интересно с ним. Это я тебе, как профессионал говорю!

— Наверное, ты права, Юночка, — Ульяна взяла, протянутый ей каштановый, растопыренный лист. — И может быть мой мужчина из сна и есть такой особенный?

— Сколько можно тебе говорить — пока не попробуешь на вкус, не узнаешь! Дождись встречи с ним, ну или сама подойди. Что ты как маленькая девочка?

— Что я должна сказать незнакомому человеку? Что он мне снится? — Ульяна засмеялась, так же грустно, как смеются женщины, когда после недельной голодовки весы показывают прежние цифры.

— А что ты потеряешь, если так скажешь? Он тебя съест? Расскажи, как он выглядит хоть? Блондин, среднего роста? Как ты любишь, да? Я представляю его рядом с тобой…

— Не съест, но ты сама говорила, что встреча произойдет в нужное время случайно. Он должен меня найти, ведь так? — Ульяна не хотела отвлекаться от важного для нее вопроса, интерес к которому она чувствовала на кончике языка и на всей поверхности нёба. С ней часто такое бывало — от любопытства и увлеченности дыхание становилось теплым и во рту приятно подсыхало. Попытка подруги сменить тему не увенчалась успехом.

— По хорошему — да! Но ты ведь об Эдике каком-то бубнишь, сама ждать не можешь, так? И это твой сон, а не мой. Мало ли, что я говорила.

— Я совсем запуталась! Что мне делать? Жизнь то идет, а я одна.

— Ну, вот смотри! — Юна остановилась, заметив мелок, забытый малышом у скамейки. Рядом улыбалось солнышко и приглашали попрыгать по ровным клеткам «классики». Рассматривая рисунки, всегда можно узнать и увидеть больше, чем на них изображено. Солнышко, например, рисовал, скорее всего, мальчик — девчонка бы обязательно придала глазкам симпатичное кокетство, а тут нет — солнце улыбается, но смотрим упрямо и грозно. Несколько дней назад бабушка или няня ребенка показала ему как легко создать приятную картинку и вот он уже натренированный вышел на прогулку с мелком в руке. Да, да — точно! Совсем рядом еще два таких же рисунка.

А классики? Классики чертила уверенная взрослая рука. Мама хотела передать ребенку то прекрасное, что было в ее детстве, но по всей вероятности, ребенок не захотел долго прыгать и ушел давно домой мыть руки и есть борщ.

Юна присела на корточки и смахнула с плеча упавший с березы листик. Узкая юбка приподнялась, и на полной ноге показалась кружевная резинка чулков. Пухлые пальцы подцепили ноготками мелок.

— Вот ты! — Юна хотела нарисовать Ульяну, но подумав, написала «ТЫ». Рисовать людей она не умела. «Ты» получилось хорошо и вдохновило на изображение человека.

— Это он!

Рядом с буквами появился схематический «он».

— Принца своего ты знаешь. Судьба соединяет вас. Синий мячик сам к тебе прискакал. Вот.

Юна нарисовала большую точку и тщательно закрасила ее, не оставляя шансов серому асфальту. За контур вылезла небольшая закорючка, но в целом мячик получился почти идеально.

— Вы обязательно встретитесь на море! — Юна изобразила волну. Вышла небольшая линия «S», слишком короткая, чтобы стать морем. — Ты, кстати, нашла Непомусена. — Юна принялась рисовать собаку. — Пес из сна!

Ульяна расхохоталась:

— Ну и пес! Зачем зубы то такие ему нарисовала?

Юна обиженно затараторила:

— Да не в этом суть. Я пытаюсь тебе наглядно показать, что нить укорачивается! Сон сбывается! Не хватает только теплого моря! Но настанет твое лето!

Собака хвостом почти зацепила солнце малыша, овладевшего техникой его рисования практически в совершенстве. Солнце улыбнулось чуть шире и почти слышно хмыкнуло. Ульяна хмыкнула вместе с рисунком ребенка:

— Допустим. Но до лета еще дожить надо.

— Доживешь! — Юна уже выводила большой восклицательный знак, точка которого вышла аккурат, как мяч, только чуть меньшего размера. Закончив, она бросила мелок на асфальт и отряхнула руки.

Подруги молча побрели по аллее сквера. Ульяна думала, как сказать Эдику, что тот поцелуй был ошибкой, а Юна — о собаке, на ее взгляд очень удачно получившейся, и о человечке, который больше походил почему-то на силуэт убитого, обведенного мелом.

Мысли — это не слова, их ход трудно описать на бумаге, они летят быстро, толкаясь и притесняя друг друга, прыгают и скачут, как дети, играющие в чехарду. Такое спешное движение и стремление вперед удобны для человека. Когда же мысль зацикливается и замусоливает одну тему, облизывая ее, как леденец на палочке, не смея сделать и шаг в сторону и найти хоть какое-то развитие или продолжение, становится сложно жить и трудно дышать. Ульяна, думала о Эдике, потом, наконец, чуть продвинулась вперед и появилась новая мысль о том, что не нужно больше встречаться с ним. Она сразу жалела себя и беспокоилась, что никто больше не обратит на нее внимания, а сон не сбудется или, еще хуже, мужчине из сна она не понравится, и придется ей так и жить одной. Тут же Ульяна думала о своем внешнем виде, о появляющихся морщинках, о том, что стареет. (Ей уже скоро, страшно подумать, тридцать два года). И, наконец, о том, что она станет дряхлой старухой и стиль ее одежды нужно будет менять, а ее любимое розовое пальто…

— Ой, я совсем забыла! Мне надо пальто из химчистки сегодня забрать! Сходишь со мной?

— Конечно. Прости, что не смогла встретиться с тобой в выходные!

— За что ты извиняешься? Ты всегда поддерживала меня, помогала. Я думаю, что обратилась бы к психотерапевту, если бы у меня не было такой подруги.

— Ульяна, а как там твоя мама? Ей не лучше? Что-то ты давно о ней не говоришь.

— Да, и с этим моим горем ты всегда меня спасала. Если бы не ты, я не знаю, как бы я справилась. Юна, мы с тобой знакомы целую вечность, и ты извиняешься за то, что не смогла один раз встретиться со мной?

— Перестань уже. Так что с мамой?

— Да, также все. Ни лучше, ни хуже. Ждет отца, все время говорит о нем. Я забыть не могу, как его арестовали. Что говорить о ней? Его как преступника вели и он понимал, что его ожидает — это было видно по его лицу, походке, движениям. Ужасно! А мама так, вообще…

— Вот так о других думать. Нужен ему был этот кот? Глупый котяра! Это надо ж было пуговицу проглотить!

— Юна, ты опять за свое. Дело не в коте было.

— Да, да. Он любил людей! Я уже знаю, что ты скажешь. Наизусть. Ты добрая Ульяночка. Но в итоге кому от этого хорошо стало? Только бабуленции, которая раскидывает пуговицы где-попало…

— Юна, прекращай! Ничего она не раскидывала…

— Столько горя из-за ….

— Я не хочу больше об этом говорить! Дело было не только в коте. Наркотики — это деньги, а ведь перед искушением богатством мало кто может устоять. Ну, и не только в этом дело. Я раньше тебе не рассказывала, никому не рассказывала, но во всей этой истории есть одна странность. Это мой секрет. — Ульяна замолчала и посмотрела детскими глазами на Юну.

— Мы с тобой столько лет вместе, ты мне не доверяешь?

— Доверяю! — твердый тон показал желание поделиться секретом с подругой. — Заберем пальто, и я тебе расскажу весь этот бред. Ты же не назовешь меня сумасшедшей?

— А кто же ты еще? Сумасшедшая на все сто!

— Юна! Ты меня сегодня выведешь из себя!

Ульяна выбросила букет листьев и подруги зашли в химчистку.

За столом сидела женщина. Описывать ее больше, чем в трех словах нет смысла. Три слова дают читателю полную картину ее образа, поскольку девять из десяти людей только по этой краткой характеристике угадывали не только примерный возраст этой особы и тип телосложения, но и ее прическу и стиль одежды. «Съевшая дохлую мышь» приемщица оторвала глаза от стопки квитанций, которые она перебирала и, увидев Ульяну с подругой, вскочила со стула. Стул зашатался, но устоял. Сбивчивая от волнения речь, разделяемая, словно метрономом, ударами ножек об пол, полилась без всяких там «здравствуйте» или «извините, что лезу не в свое дело»:

— Вами очень интересовался один ужасный мужчина. (Стул уже принял свое новое положение и затих). Я думаю, вы поймете, кто он. Это страшный человек. Вам нельзя тут долго быть. Забирайте пальто и уходите по-быстрее. Хотите я полицию вызову?

— Ужасный мужчина? — растерялась Ульяна и побледнела. — Полицию?

— Я понимаю, что вы боитесь огласки. Тогда просто бегите домой. Вы далеко живете? Не приходите больше сюда. Он точно будет вас здесь искать.

— Да о чем вы говорите? Я не понимаю. В чем дело? Кто меня будет искать?

— Кто? Кто? Маньяк. Всего доброго. До свидания! Идите! Подпишите здесь и уходите. Не хватало еще, чтобы тут…

Юна посмотрела в глаза подруги и прищурилась:

— Это и есть твой секрет? Что случилось?

— Девушки, идите! Идите! Дома разберетесь. Не нужно тут стоять. Или я вызываю полицию!

Ульяна невнятно оправдывалась, пытаясь разобраться в ситуации, но тут же встречала непреодолимую стену все за нее решивших женщин.

Подруги забрали пальто и вышли на улицу. Юна с любопытством смотрела на Ульяну. Ульяна же все еще пыталась доказать, что ничего не понимает и не знает, кто это, зачем, почему и с какой целью. Как бы Юне не хотелось, чтобы нападение и преследование маньяком оказалась правдой, как бы она не желала услышать, что-то шокирующее и страшное, разгоняющее скуку и однообразие их бесед, после еще нескольких минут разговора, пришлось поверить Ульяне и успокоиться.

Но как тут успокоиться?

— Ты что? За тобой маньяк какой-то следит, а тебе все равно? Это же опасно. Вот ходишь в клуб вечно разодетая вся. Доигралась? Ты на себя посмотри даже сейчас? Находка для насильника.

Ульяна опустила глаза. На ее фигуре даже мешок от картошки смотрелся сексуально и соблазнительно. Описывая ее внешний вид и одежду, невозможно передать то обаяние, которое источала эта молодая женщина. Сегодня она была в короткой кожаной куртке бардового цвета, впитавшей в себе краски осеннего дикого винограда, и юбке-карандаше того же оттенка, но на пару тонов темнее. Сапоги, нежно облегающие ножки…, на голове — платок, поверх него солнечные очки в широкой оправе. Легкий макияж освежал лицо и удлинял разрез глаз..

Одежда Юны скорее бы привлекла к себе маньяка — мини юбка с разрезом, чулки, глубокое декольте на блузке под расстегнутой курткой леопардового принта и с коротким мехом на воротнике. Привлекла бы скорее, если бы была надета на Ульяну.

— Пообещай мне, что без собаки ближайшее время из дома не выйдешь! И на работу только под охраной! Обещаешь?

— Ну под какой охраной? Не потащу же я пса на работу? Какая у меня охрана еще? Мама что ли?

— Ульяночка, ты забыла, кто твоя подруга. С завтрашнего дня я бесплатно предоставлю тебе охранника. Телохранителя! На неделю точно. Моему агентству он денег должен, пусть отрабатывает. Хороший парень, надежный. И не надо ничего говорить! Молчи! Все. Просто молчи. И давай я тебя до дома провожу.

Ульяна вздохнула, но сил спорить у нее уже не осталось, а рассказывать свой секрет, почему то перехотелось. Перехотелось, но в голове снова и снова крутились слова детской загадки:

Посадил на привязь Сережку, Привел в порядок одежку.

Стишок жил в голове Ульяны своей жизнью. Другие мысли, вложенные словами приемщицы химчистки, ложились поверх загадки, но не закрывали ее, а как бы просвечивали насквозь, даже чуть увеличивая эффектом лупы каждую букву рифмованных строк.

Глава 12 Марк

Марк решил, что спит. Это было самое логичное объяснение пропажи пуговицы. Но подтверждение очевидной версии психотерапевт найти не смог. Все вокруг было вполне реально и ощутимо. Он даже чувствовал прохладу воды, но пуговицы не было в руке. Марк принялся искать свое сокровище. Перевесился через край ванны — на полу только коврик из разноцветных ниток и старая сухая мочалка, скукоженная от времени. Марк решил, то пуговица упала в воду. Что делать? Марк зажал нос двумя пальцами и нырнул следом за ней. Под водой ничего не разберешь — рыбки, осьминоги, водоросли. Видимость не важная — дно словно прикрыто тусклым стеклом или масляной пленкой. Что там валяется не разглядеть. Марк ощупал дно рукой — столько всякой мелочи! Приятное и мягкое, склизкое и шершавое, колючее и вязкое. Пробки от ванной не было. Куда она делась? Сейчас настоящим сокровищем стала именно пробка и ей ни с того ни с сего стал так дорожить Марк. Пробки нигде не было. Воздух, набранный в легкие, заканчивался. Пришло время вернуться на поверхность. Марк оттолкнулся от дна, поплыл наверх. И тут он увидел, что находится подо льдом. Сплошной лед. Везде лед. Ничего кроме льда над головой.

Через лед просвечивают детские ладошки, приложенные с другой стороны. Много ладошек. Точно таких же, как на репродукции картины, которую Марк однажды распечатал для себя и положил в тумбочку с любимыми журналами и письмами. Картина написанная Биллом Стоунхемом — «Руки сопротивляются ему». На картине мальчик пяти — семи лет и девочка помладше, стоящие возле двери. Детей художник писал с фотографии, на которой был запечатлен он сам и его сестренка. Но на картине девочка эта не совсем девочка, даже совсем не девочка. Кукла. На дверном стекле просвечивают детские ладошки. Одиннадцать.

Картина заинтересовала Марка не только как психотерапевта. Но и с этой точки зрения безусловно тоже. О холсте ходило немало слухов, утверждающих, что картина приносит несчастье, источает зло. Ее не рекомендуют рассматривать людям с чувствительной нервной системой. Ее боятся. Да. Этот холст выворачивает наизнанку.

По сути, у каждого человека есть своя картина. Знает он об этом или нет. И эта картина, за неимением другой, более подходящей, была картиной Марка. До времени.

«Это конец!» — Марк понял, что выбраться не удастся. Вот и пришла к концу его никчемная жизнь. Сейчас он начнет захлебываться, вода заполнит легкие…. Это конец! Только теперь Марк осознал, что смертен и он. Только теперь понял, это случается не только с другими людьми. Пришла и его очередь.

На поверхности льда показался маленький, совсем голый ребенок. Девочка. Ей нет и года. Она прижалась ко льду лицом и всматривается в глубь воды. В руке девочки деревянный кубик, она начинает бить им по льду. Громкие удары заставляют Марка открыть нос и зажать уши. Он уже не может не дышать. Вместо воздуха глотает воду. На льду нет и следов от ударов кубиком — лед толстый, прочный. Марк уменьшается, сжимается, скукоживается как сухая мочалка. Он ребенок. Щуплый, маленького роста, с непропорционально длинными руками и ногами. Девочка становится все больше и больше.

Марк превращается в розовую пуговицу и просыпается. Проснулся.

К среде Марк точно знал, что должен, обязан быть в этот день в химчистке и встретить таинственную незнакомку, которая обронила пуговицу. Он чувствовал, что найдет свою судьбу, что все сложится и, наконец, его жизнь приобретет смысл. Такая вера в чудеса или даже в некую магическую силу пуговицы была у Марка с детства. Страшная история, которая могла бы сделать Марка уникальным со знаком минус, редким больным, одним из семидесяти пяти тысяч людей, повлияла на него иначе. Он не стал бояться пуговиц или избегать их. Наоборот пуговица, на которую так и не обратила внимания его мать, как-будто помогла отвлечься от сильной психологической травмы, которая, конечно, имела место. Он, как бы не трудно было теперь это вспоминать, в самый ужасный момент своей жизни где-то внутри радовался тому, что все-таки удалось утаить от всех ее, оторванную пуговицу. Несколько месяцев он почти не выпускал ее из рук — прятал и всегда знал, что никто не найдет, брал с собой, когда нужно было отойти дальше, чем на пять метров от тайника. Роковая пуговица, которая, скорее всего, могла стать самой страшной пуговицей во всем мире необъяснимо как, взобралась на почетный для бездушной вещи пьедестал оберега или талисмана. Любой отвел бы ей место в самом сыром и черном подвале. Куда она и провалилась в один из дождливых дачных дней.

Марк освободился только после обеда. Все сеансы удалось провести к трем часам дня. Марк вышел вместе с последним на сегодня пациентом и попрощавшись с ним, неуклюжей походной побрел по переулку, который всегда выводил к той улице, где расположилась заветная химчистка. Прохожих почти не было, и Марка ничего не отвлекало от размышлений и фантазий. День выдался прекрасный — солнце, листопад. В такую погоду хороший хозяин выгонит свою собаку на улицу и будет совершенно прав. Все равно не получится оставаться дома, когда природа бросает последнюю теплую подачку, приманку. Хотя понятно, проглотишь ее и все — вот уже мерзнешь и качаешь головой, поглядывая на термометр.

«Я увижу ее и узнаю сразу, — думал Марк. — У меня все получится. И пусть сейчас я и не могу преодолеть свои страхи, пусть я слаб. Но я знаю, все у меня получится. Я не отступлю. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца — я буду плавать в море, я буду мыться в полной ванне. Если выживу, — Марк хмыкнул, — будет у меня нормальная семья!»

Марк достал из кармана пуговицу, взглянул на нее и снова убрал: «Говорят, люди не взрослеют. Говорят, что все остаются такими же мальчиками и девочками, что меняются только внешне. Не правда это. Все, кто так считает, просто глупцы. Мальчик во мне давно умер. Только иногда, крайне редко, воскресает и словно уносит меня в то далекое, пожалуй, время. Я иду, как взрослый человек. Я сижу, как взрослый. Даже лежу, когда отдыхаю, как взрослый. И сравнение „как“ говорит не о моем отдаленном сходстве с какими-то несуществующими взрослыми, оно прямо указывает, что я, увы, не ребенок. Дети все делают по-другому. Если лечь на кровать как обычно это делаешь, а потом представить, что ты еще малыш, и отец еще не бросил маму, и мама еще добрая и заботливая, и сестренка не родилась пока и не купалась в этой злосчастной ванной…. Будешь лежать уже совсем не так. Тело расслабится, займет нормальное, удобное положение. Оно станет маленьким, не будет никому мешать, никого раздражать, никому и в голову не придет судить, насколько красиво ты разлегся, и как это смотрится со стороны».

Марк вышел на широкую улицу. Пустота переулка сменилась наплывом людей. У магазина стояла женщина, которая ругала дочку за оторванную пуговицу. Марк вздрогнул. По коже рассыпались мурашки. Мальчик хотел воскреснуть, но это было совсем не вовремя. Марк пошел быстрее, не оборачиваясь и стараясь отвлечься на поедающих хлеб голубей. «И как ты теперь будешь ходить без пуговицы? У тебя, посмотри, и тут нет! Да что же это такое! — доносилось до Марка. — Ты думаешь мне больше делать нечего, как пришивать тебе пуговицы?» Марк обходил людей, которые шли навстречу ему и невольно стал замечать, что почти у всех нет пуговиц. Психотерапевт боялся делать какие-либо выводы о том, что видел. Если бы он имел дело с пациентом, а не с самим собой, все было бы гораздо очевиднее.

Сам факт, что именно Марк слышит и видит людей, у которых оторваны все пуговицы — казался полным безумием. Вдаваться в интерпретации было лишним.

«Запонки и пуговицы и спереди и сзади. Теряются и отрываются раз десять на день.»

— каждый шаг отстукивал каблуком слова в голове Марка. В этот ясный, солнечный день психотерапевт словно блуждал в тумане, сам становясь потенциальным пациентом групповых сеансов.

Двое мужчин, в куртках с оторванными пуговицами и виднеющимися под ними рубашками, тоже без пуговиц, различались только вблизи. Даже на небольшом расстоянии они походили на близнецов в одинаковой одежде. Джинсы с отсутствующими пуговицами на ширинке. Куда же они идут в таком виде?

Поровнявшись с Марком, молодые люди начали громко обсуждать необходимость зайти в магазин пуговиц. Девушки, которые шли чуть левее раздраженного происходящим медведя, засмеялись и спустя минуту, перекинувшись несколькими фразами с мужчинами, пошли вместе с ними. Под ручки.

Снова люди без пуговиц. На этот раз навесные петли на детском пальто пытались найти то, за что можно было бы зацепиться, а лохматые нитки на мужском пиджаке горевали о вырванных с корнем подружках. Отец с голубоглазым сыном вели беседу о том, как на первый взгляд маленькие незначительные детали важны в жизни. Мужчина громко процитировал Ремарка: «Ты можешь превратиться в архангела, шута, преступника — и никто этого не заметит. Но если у тебя оторвалась пуговица — это сразу заметит каждый».

Мальчик кивал головой, поддакивая словам. Оба остановились вскоре поговорить с пожилой парой. Мужчина лет шестидесяти и его спутница только что вышли из булочной и удивленно разглядывали беспуговичную процессию.

Марка окликали, его останавливали третий раз, но безрезультатно. Марк упрямо шел в химчистку и будто бы не замечал никого. Как маленький лохматый мамонтенок, не страшась волн и ветра, плыл к своей маме, единственной на свете, так и Марк тяжелым шагом преодолевал расстояние, которое, казалось, увеличивалось.

Девушка, на такую трудно не обратить внимания. Блондинка с длинными волосами. Статная, высокая. Открытое декольте. Расстегнутое, скорее не застегнутое, серое пальто, приталенное и только прихваченное поясом. Туфли на высоком каблуке. В разрезе мини юбки, мелькающей под пальто, длинные ровные ножки в тонких ажурных чулках. Шла высоко подняв подбородок, словно в темечко ей вставили железный стержень, и он нанизал на себя все тело. Сегодня Марк прошел бы и мимо этой красотки. Он сжимал в руке пуговицу с жемчужиной посередине… Но вот он заметил, что на сером пальто нет пуговицы. Нет его пуговицы. Она и только она должна была быть в петельке, отстроченной белыми нитками. Девушка оценив взгляд крупного, немного неуклюжего и от этого милого мужчины, приубавила шаг и приветливо улыбнулась. Ей пришлось выждать около минуты, пока Марк собирался с мыслями, которые проносились у него в голове со скоростью хорошо заученной скороговорки, семьдесят восемь оборотов для пластинки тридцать три: «Неужели эта красота и есть моя судьба! Моя золушка! Разве ее нужно спасать от дракона? Не лучше было бы пройти мимо? Почему она так смотрит на меня? Что за странный день сегодня? Я должен уже что-то сказать! Будет, что будет! Каша в голове!»

— Эту пуговицу не вы потеряли? — Марк протянул девушке крупную ладонь. На ней беспомощно и тихо лежала ажурная пуговка с бусиной посередине.

— О, да! Похоже это моя пуговица! Как здорово, что вы нашли ее! Давайте примерим! Согласитесь — эта пуговица сюда очень подходит, — пуговица небрежно шмякнулась в кармане о губную помаду и провалилась в дырку подкладки. — А вы не могли бы прогуляться со мной до одного магазинчика. Мне было бы очень приятно пройтись с вами!

Сердце Марка стучало, как сердце подростка. Он чувствовал, что ныряет с головой в воду, но ничего не может с собой поделать:

— Да, с большим удовольствием.

Химчистка была совсем рядом. Две девушки, бросив красивый букет из листьев прямо на асфальт, зашли внутрь. Но Марк не видел их — он не думал головой, как не думал бы любой мужчина, заговоривший с известной в городе моделью Юлей Мироновой.

«В моде в каждой так положено, что нельзя без пуговицы, а без головы можно»,

— эти строки отчетливо прозвучали в мыслях Марка, но не обратили на себя не малейшего внимания хозяина. Марк не любил пустых женщин, никогда не интересовался даже теми, кто внешне мог быть отнесен к категории «красивая, но дура». Женщины Марка, все женщины Марка содержали в своем рецепте приготовления изюминку или перчинку. Каждая могла похвастаться остротой ума и житейской мудростью, но ни одна не обладала столь безупречным внешним видом. Юля была стандартом красоты. Марк же поверив судьбоносной пуговице, решил, что эта девушка не только умна, но и подарена ему свыше, другими словами, что она идеальна для него, подходит ему от кончиков пальцев на ногах до макушки. Марк таял, как сахарная пуговица в его сне.

Юля выполняла свою работу. Она продолжала приветливо улыбаться и щебетать как птичка в начале весны:

— Тут не далеко. Это магазин пуговиц. Может быть вы слышали о нем? Это очень известный и уникальный магазин! В нем вы можете купить любые пуговицы. Любого оттенка, любой формы, любой эпохи и любого стиля, из любого материала, — Девушка не смогла выучить розданный всем рекламный текст и импровизировала в силу возможности. Ирина Сергеевна не всегда говорила правду Волкову. — Есть авторские пуговицы. Есть пуговицы в виде зверей или домашней утвари. Я видела в этом магазине, представьте, пуговицы-ежики и пуговицы-утюги. Но их не очень то удобно застегивать. Вы понимаете.

Марк не очень вслушивался в смысл речи молодой красотки. Он наблюдал за ее пухлыми, влажными губами. Одно Марк все-таки усвоил — они идут в магазин пуговиц. До Марка только теперь начинало доходить — сумасшествие и безумное наваждение — всего лишь рекламный трюк. Он так часто попадался на всевозможные разводы и обманы мошенников, так часто, задумавшись о пациентах и личных проблемах, оказывался в нелепых ситуациях, что каждый раз, выходя из дома, специально настраивался быть внимательным на улице. «Марк, соберись, — говорил он себе, подходя к лифту. — Не разговаривай с незнакомыми, не верь всем просящим денег и не бери рекламные листовки. Смотри по сторонам, прежде чем перейти улицу! Что еще? Следи за ценными вещами. Просто будь внимательнее!» И на этом месте Марк обычно замечал, что вышел в подъезд в тапочках или жмет в лифте кнопку своего этажа. Марк по всей вероятности был единственным психотерапевтом, которого так легко обманывали все, кому не лень. Он был единственным, кто легко верил продавцам и смотрел рекламу по телевизору точно так же как новостные программы. И это, несмотря на то, что он мог без каких-либо дополнительных усилий научить пограничника выявлять незаконные действия по поведению человека, рассказать, как найти террориста в толпе людей или написать статью с заголовком «Как избежать мошенничества?» или «Как не стать жертвой обмана!» Но теория этих вопросов далека от практики, точно так же, как педагоги теоретики далеки от педагогов-практиков. Последнее объясняет, кстати, продолжительность жизни тех и других. Мастера педагогики, которые предпочли ограничится теорией и не вели постоянных занятий с детьми жили гораздо дольше тех, кто непосредственно помогал грызть гранит науки подрастающему поколению.

— Вы прекрасно выглядите, но возможно, вам будет интересно обновить свой костюм полностью, сменив на нем лишь пуговицы, — продолжала Юля. — Мы подберем идеальную пуговицу для моего пальто, а наши специалисты, лучшие модельеры, проконсультируют вас и подскажут, как правильно выбрать пуговицы для вашей одежды. Наши швеи быстро заменят все пуговицы на новые.

— Да, хорошо, — мямлил психотерапевт, — новые пуговицы мне не помешают. Это внесет новое дыхание в мою жизнь. Но на ваше пальто пуговица найдена, так ведь? Вы не дадите мне номер своего телефона?

— Хм! — девушка только пожала плечами.

Марк, конечно, уже понял, что приветливая улыбка и ласковый тон речи вызван не любовью с первого взгляда, как он ожидал, а работой маркетолога и рекламщиков. И без того низкая самооценка начала падать, но настрой и вера в чудеса, именно сегодняшний небывалый оптимизм толчками в спину пинали его вперед, к магазину. Ведь пуговица и правду подходила!

Марк ни разу не был в магазине пуговиц и пуговицу то пришивал сам последний, он же и первый раз, еще в детстве. Ну как пришивал? Безуспешно пытался. Тогда и нитка долго не попадала в иголку и узелок не вышел.

Магазин поразил психотерапевта. Примерочный гроб к тому времени убрали, от похорон остались только цветы. Внутри же царила все та же атмосфера оживших волшебных существ и музейная красота.

Прошло более часа, но ни Юля, ни консультанты магазина, ни французский модельер, не смогли убедить Марка, что для пальто его спутнице можно было подобрать пуговицу в этом магазине. Марк наотрез отказывался от любого предложения. Он упорно твердил, что уже отдал Юле единственную пуговицу, которую можно пришить на место оторванной. Дело закончилось тем, что Марку бесплатно поменяли все пуговицы его одежды на авторские из уникальной коллекции итальянского дизайнера. Марк был единственный психотерапевт, которому сегодня так повезло.

Глава 13. Алексей

Услышав от старушек у подъезда, что незастеленная постель может стать причиной серьезного заболевания ее обладателя, Алексей перестал выходить из дома, не приведя в порядок кровать. Он боялся всех болезней, которые принято было называть серьезными и верил каждой примете, о которой когда-либо узнавал. В диссонанс его привела сегодняшняя статья в газете о новом открытии британских ученых. Они, словно издеваясь над Алексеем, доказали, что под покрывалом застеленной кровати создается благоприятная среда для размножения клещей размером до одного миллиметра, и что именно они вызывают серьезное заболевание — астму.

Британских ученых Алексей не очень уважал после исследования, касающегося ангелов на известных картинах. Они потратили кучу времени и, конечно, денег, чтобы доказать — крылья, изображенные художниками, не поднимут в небо. Уважать не уважал, но с наукой не спорил. Ему, творческому человеку, научные изыскания казались априори истиной. Но и приметам он верил безоговорочно. Проблема оказалась тупиковой. Он чувствовал себя точно также, как пару лет спустя, когда его сын плакал, не желая надевать варежки на крошечные ручки, и кричал, когда ладошки замерзали на морозе.

Алексей мог оказаться в замешательстве и застрять в норе, как Винни Пух, если бы уже не сидел там почти двадцать дней. Топтание на одном месте громадного лабиринта продолжалось без особых изменений. Только спать Алексей решил на диване, без всяких простыней и наволочек.

Три недели назад, после похорон Егора, Алексей вернулся с кладбища в магазин. Его тут же окружили взволнованные работники «Кnopfа» и агентства «Мilk». Вместо того, чтобы произнести положенные в этой ситуации очередные слова соболезнования или тактично помолчать, они жаловались на плохо подобранные варианты пуговиц для серого женского пальто, которым занимался сам Волков. Наперебой два консультанта, девушка из агентства и французский модельер говорили, что гость не одобрил ни один из заверенных Алексей Павловичем вариантов. Подобные мелочи всегда наносили мучительные раны на кожу продавца пуговиц, и он долго зализывал их, пытаясь не показывать обиды.

По утрам одинокий холостяк стал выходить на пробежку значительно раньше и заканчивал ее позже, регулярно опаздывая на работу. Плеер он брать перестал — тишина и никаких спортивных целей. Он загонял тело до изнеможения. Смерть друга сильно подкосила и без того шаткое положение Алексея. Забракованные пуговицы запустили механизм фрустрации, который работал точно, как часы. Уставая физически, Алексей пытался забыться, но выходило все иначе. Не хватало энергии, чтобы регулировать приходящие в голову тяжелые мысли. Он отдавался им и дома? и по дороге? и на работе.

Пробежки не достигали цели, но оказались и небесполезны.

Именно во время одной из таких тренировок получилось отвлечься от размышлений о нелепой потери друга и отодвинуть на задний план привычные раздумья о никчемности и глупости попыток сотворить шедевр, не имея для этого ни таланта, ни способностей. По-крайней мере, голова занялась другими мыслями, которые как мясорубка измельчала все остальное, залезающее извне. Алексей увидел двух школьников, которые тщетно пытались разгадать ребус возле скамейки в парке. Дети изучали нарисованные мелом знаки: буквы «Т» и «Ы», человечка, жирную точку или скорее запятую, линию напоминающую латинскую «S» или волну, собаку с большими зубами точно, как они «видели в театре теней», и восклицательный знак рядом с веселым солнцем. Алексей, не противясь приходящим в голову мыслям, проглотил загадку и не мог думать ни о чем другом. Это и спасло продавца пуговиц и, скорее всего, ему стало бы легче, если бы ответ нашелся, скажем, через день или два, но увы! Гуманитарный склад ума творческого мужчины не помог ему справиться с этой задачей. Шли дни, а ребус не решался и занимал все свободное время Алексея. Тайная комната оставалась закрытой. Продавец пуговиц не находил в себе сил заниматься важным для него делом.

Приковыляв на середину высокой лестницы, на которую Алексей дал себе слово подняться, он сел на ступеньку, взял листок и карандаш. Все, что ему оставалось — разгадать ребус.

Почти три недели все идеи не приводили к решению, почти три недели в голове навязчивая нерешенная задача. Штука похожая на юлу или веретено на небольших скоростях вгрызалась в плоть, как сверло старой бормашины в молочный зубик бедного октябренка. Но обезболивающий ребус давал облегчение, от которого не возможно было отказаться. Думать о ребусе было куда приятнее, чем рассуждать о самоубийстве.

«Что означают эти символы? — спустя три недели снова и снова говорил себе Алексей. — Собака — в древности ассоциировалась с загробной жизнью, со смертью. Она была проводником и стражем другого мира. Существуют легенды, рассказывающие о потери человеком бессмертия из-за оплошности собаки. Что все это может значить? Собака — верность, друг… На Востоке в древности собаки воспринимались в тесном контакте с душами умерших. Эх, Егор, Егор! В Азии и Персии мертвецов скармливали собакам. Ох! Допустим, и что дальше?»

Алексей собирал всю информацию о каждой части ребуса, пытался логически увязать их вместе, но ничего не выходило. В итоге он уже сомневался, что собака — это собака, а не волк или гиена, а две буквы постепенно перестали образовывать местоимение и развалились на отдельные знаки. «Т» может быть треба? Славянская руна. Треба означала, кажется, принесения в жертву самого себя, без которого невозможно достичь цели на пути. «Ы» — буква русского алфавита, которая никогда не встречается в начале слова. А может это другие два символа. Нет, конечно же, это именно буква «Ы», так похожая на самого Алексея. Она никогда не будет первой. Одно Алексей знал точно — восклицательный знак в программировании означает логическое отрицание. Отсутствие солнца в том месте, где оно должно было быть. Такой восклицательный знак часто дорисовывала Аня на его записках. Алексей оставлял их жене на кухонном столе, когда уходил на работу. Его часто захлестывала волна чувств к жене и он рисовал смайлик и писал что-то типа: «В моем сердце горит любовь к тебе, дорогая!» Анне же всегда было этого мало. Ей хотелось большего, поэтому она отказывалась от подобного внимания, рисуя перед словом «любовь» тот самый знак логического отрицания. «В твоем сердце горит ко мне нелюбовь, все что угодно, но не любовь!»

Время было позднее, все работники магазина, забрав из вестибюля высушенные за день зонты, разбрелись по домам. Ливень зарядивший с утра, сделал значительный перерыв, и снова к вечеру вышел на улицы города. Влажный осенний воздух проникал в открытые «на проветривание» окна и вытягивал директора на улицу, чтобы промочить ему ноги или немного простудить. Директор сопротивлялся.

Сегодня был необычный день. Все продавцы шли домой, неся своим близким рассказ об одном прохожем. Он решил переждать дождь в магазине пуговиц. Ему стало плохо. Он потерял ориентацию в пространстве и не мог найти выход. С ужасающим криком и стонами, пятясь, врезался в стекло и разбил его. Кровоточащие ранки. Потом скорая, приезд стекольщиков и даже полицейских, которых вызвал кто-то из покупателей. Вся эта кутерьма развеяла скуку сегодняшнего буднего дня. Последнее время работа угнетала однообразием и повисшим в воздухе всеобщим безразличием к общему делу. Ожидать чего-то другого, когда один учредитель магазина просто повесился, а второй опаздывал каждый день на час, а то и два, не приходилось. Происшествие в магазине взбодрило и немного развеселило каждого работника. Появилось, что обсудить и о чем поговорить.

Суматоха с кровяными пятнами на полу все же не отвлекла продавца пуговиц от затеи найти отгадку тошнотворному ребусу. Алексей как будто решил, что лишь от его упорства и результата всех рассуждений зависит вся дальнейшая жизнь. Он тогда в парке за несколько минут попытался упростить себе задачу достичь важной цели в жизни, незаметно упростив саму цель. Трудностей на этом пути он никак не ждал.

Алексей, ломая голову над рисунками, отметил про себя, что в две тысячи сто тридцать (пол десятого) и ему пора покинуть кабинет и подчиниться упрямому дождю.

«А что если отрицание солнца, его закат, тьма, отсутствие означает выключение? — подумал он, оставляя дежурный свет в отделах магазина. — Выключение в ребусе? ОFF! Сложно, но что-то в этом есть!»

Дождь обрадовался Алексею и припустил чуть сильнее.

Обычная погода для середины ноября.

«Возможно, этот ребус, как чернильное пятно, для каждого будет означать что-то свое, — думал Алексей. — Ну, есть же общие правила разгадывания ребусов. Например, запятая после картинки убирает последнюю букву. Волнистая линия — может это „тильда“? Может быть именно от тильды нужно убрать первую букву, а не отрезать ее от человечка? Ильда? Или да? Вот и гадай!»

Всю дорогу Алексей придумывал новые и новые варианты трактования отдельных символов, но связать все в одну реплику не получалось. Он был так увлечен, что даже не заметил у подъезда машину бывшей жены. Хотя это все равно ничего бы не изменило. Алексей также поднялся бы по лестнице и открыл дверь ключом.

— Привет, дорогой! Не пугайся! Прости, что не предупредила. Я пиджак принесла. Ключи ты в кармане оставил. Вот я и воспользовалась, — Анна стояла перед Алексеем в атласной рубашке цвета напитка крем-брюле с множеством прекрасно сочетающихся друг с другом разных пуговиц по всей длине и улыбалась. — Заходи у меня для тебя сюрприз.

— Вижу, — тихо сказал Алексей. Ребус начал медленно выходить из головы. «Ты» превратилось в «она». Контур человечка заполнился самим продавцом пуговиц, запятая развалилась на многоточие, а собака обрела пол и убежала ни то сукой, ни то кобелем. Остался только большой восклицательный знак, который сейчас означал — «Да!». И чуть дальше, в перспективе маячило довольное солнышко.

Алексей снял верхнюю одежду, разложил сушиться зонт. Он поглядывал на Анну и представлял, как расстегнет все пуговицы по очереди, почувствует кончиками пальцев их фактуру и размер и доберется до тела бывшей жены. Он любил пуговицы, они возбуждали его. Он знал за собой эту слабость и давно учился контролировать себя. Делать это было неприятно, поэтому ничего и не получалось. Он мог начать читать стихи или отвлечься разговорами, подумать о чем-то противном или, наоборот, переключиться на другие удовольствия — полистать книги с картинами великих художников, например. Срабатывали эти приемы только тогда, когда не было никаких перспектив завершить начатое, и то в редких случаях. Конечно, он не бросался на каждую женщину, которая надела рубашку или блузу с пуговицами. До маньяка ему было не то, чтобы далеко, но и не близко. Тут немного другое. Все сложнее. Алексей знал, как были застегнуты пуговицы, сразу определял, собиралась ли хозяйка спасти каждую из душной петли сама или ожидала помощника. Его интересовал только второй вариант.

Анна по-прежнему ревновала к пуговицам. Ей хотелось, чтоб Алексей был без ума исключительно от ее тела. Но женщина знала, что теперь это единственный способ соблазнить бывшего мужа.

Грудь Нюры приподнималась от частого дыхания, пуговицы переливались, играя блестками на свету. Анна схватила пальцами верхнюю из них и сильно сжала, как бы желая избавиться, но не сразу. Алексей застыл в нерешительности. Он хотел эту женщину, даже часто ждал ночного звонка, но боялся возобновить старые разрушающие его планы отношения. Сегодня же, как впрочем, и вчера и позавчера, особые планы растворялись в кислотах самоуничижения и жалости. Терять время было даже выгодно. Оно все равно ни для чего не было нужно. Просто тянулось, как длинные ленты из шляпы фокусника — не понятно откуда взявшиеся и куда исчезающие.

Анна расстегнула первую пуговицу. Допустить дальнейших действий Алексей не мог. Он уже был готов наброситься на жену. Ее движения приравнивались Алексеем к пытке: перед человеком, который не ел две недели, начинают медленно откусывать сочный, обжаренный до золотистой корочки жирненький кусок стейка.

Сейчас обезболивающий ребус был не нужен, и мысль о нем выветрилась, как неприятный запах из комнаты с открытой форточкой. Обезболивающего и без него хватало. Анестезия. Вот она. Перед тобой!

Коренастый блондин с вьющимися волосами взял Анну за руку и повел в комнату. Тут под картиной неизвестного художника, уже была приготовлена кровать, застеленная новым постельным бельем, накрыт шампанским и конфетами столик. Горели свечи. В углу комнаты на стуле лежал пиджак Алексея, без каких либо следов масляных пятен. Все пуговицы на нем были целы и невредимы, тщательно пришиты и даже завернуты в тонкую бумагу, кальку. Это позволяло самому пиджаку оставаться невидимым и не замеченным, словно белому медведю, прикрывшему черный нос лапой, в снегу.

Анна гладила себя рукой, проводя изящными пальчиками по каждому упругому бугорку на тонкой ножке. Пуговицы были дорогие, не только как трусики выпускницы для влюбленного юноши, но и так изысканные вещицы ручной работы. Пуговицы впитали все томящиеся желание молодой женщины, которое накопилось за несколько месяцев ночных мечтаний и фантазий. Каждая была выбрана с учетом гармонии с другими и куплена за довольно высокую цену.

На скользкой простыне цвета блестящего горячего молочного шоколада Алексей ласкал отвергнутую им женщину. Ласкал больше пуговицы, чем ее. При этом чувствовал себя самым счастливым человеком. Ему было не до пиджака. Только утром, он сначала обрадуется ему, потом заметит, что пуговицы, спрятанные в душные мешки, отличаются от родных. Будет кричать и требовать поклясться, что Анна не перешивала их. И она поклянется, что не делала этого, чем окончательно сведет Алексея с ума. Он выгонит ее из дома и следом выбросит в мусорный бак на улице любимый «Brioni».

Третью пуговицу Волков расстегивал зубами, угадывая ее вкус и впитывая запах. Она расположилась на уровне плотных сосков Нюры, и Алексей, освободив от атласной рубашки упругую грудь молодой женщины, поцелуями прокладывал дорожки к ним от мокрой пуговицы.

Соскам досталось немного внимания. Анна застонала от нетерпения и жажды продолжения ласки. И снова пуговица.

Небольшая, с горошину, такая гладкая, что шершавый язык становится отполированным при соприкосновении с ней. Пуговица, словно бусинка, обсыпанная как-то изнутри блестками. Следом такая же, но с небольшим соленым привкусом и запахом новой клеенки, которую стелят на кухонный стол хозяйки, заботящиеся об уюте и чистоте дома.

Было бы здорово, если бы одна из пуговиц была пришита к петельной стороне рубашки и не отдавалась рукам Алексея сразу, не разрешала ему с легкостью высвободить ее из плена. Пусть бы она сопротивлялась, вредничала и была наказана за это — вырвана резким движением руки с куском ткани.

Алексей не торопился. Каждая пуговица — начало новых ласк, новой страсти. С каждой пуговицей и ласк и страсти становилось все больше. Будто передвигая фишки на поле настольной игры, Алексей и Анна не спеша подходили к финишу. Последняя пуговица. Алексей не выпускал ее из напряженной руки. Пуговица как живая — теплая и дрожит. Проворные, но сильно скованные движения, судороги …. Ничья. Обе фишки дошли до финиша с криками победы и свалились от усталости.

Посредине ночи Алексей встал и позвонил Ван Гогу. Тот ответил почти мгновенно, но сразу предупредил, что оплачивать междугородние переговоры не будет. Алексей кивнул. Ван Гог раздраженно попросил представится. Алексей назвал фамилию и попытался объяснить причину своего звонка: «Я в восторге от ваших картин! Возьмите меня в ученики. Я хочу создавать шедевры, как вы!» Ван Гог усмехнулся и ответил с пренебрежением: «Волков? Ты не художник! Я ненавижу надоедливых фанатов!» и положил трубку. Алексей покрылся потом, он снова и снова набирал тот же номер. Дозвониться второй раз не получалось. Цифры путались, телефон выскальзывал из рук, а когда вдруг каким-то необычайным образом получилось снова нажать все кнопки в нужном порядке — к телефону подошла девочка и сказала, что Ван Гог здесь не живет и вероятно произошла ошибка. Сон как реальность. Пока спишь, не отличишь одно от другого.

Алексей знал, что должен объяснить Ван Гогу, что он не фанат, что он коллега, что тоже художник и что тоже при жизни вряд ли удостоится славы и признания. Алексей не фанат, который сторожит мастера у его дома с листком для автографа. Он не тот, кто готов выкрасть у Ван Гога кисть или тюбик краски на память. Хотя было бы неплохо получить от него подобный невероятно дорогой подарок, но речь не об этом. Алексей так рассчитывал на поддержку. Он был уверен, что услышит вместо «Ты не художник!» разумный совет, который мог дать только этот великой человек:

«Когда что-то в тебе говорит: „Ты не художник“, тотчас же начинай писать, мой мальчик, — только таким путем ты принудишь к молчанию этот внутренний голос!»

Глава 14. Ульяна

Охранник, присланный Ульяне подругой, оказался привлекательным и довольно умным. Вот уже недели три они встречались утром у нее дома и ехали вместе на работу. Андрей, убедившись, что Ульяна находится в безопасности, оставлял ее одну и снова приезжал к двум часам дня, чтобы сопроводить ее в кафе и заодно пообщаться за обедом. Третий раз он часто появлялся ближе к вечеру. И если первую неделю около двери квартиры Ульяны Андрей заканчивал свою работу и, прощаясь, удалялся, то две последние — оставался. Иногда они ходили погонять разноцветные шары на бильярде, и Ульяна всегда особенно внимательно наблюдала за синим шаром — не воплотился ли он из ночных ведений? И не окажется ли другим, настоящим мячиком, взамен того, который остался у нее после посещения футбола с Эдиком? Иногда они шли в какой-нибудь тихий ресторанчик или играли в боулинг, но чаще дышали свежим воздухом, прогуливаясь по вечерней набережной. Ульяна брала к морю Непомусена, и выходило, что дополнительная охрана не требуется, но Андрей не спешил домой. У них с Ульяной быстро завязались непрофессиональные отношения.

Ульяне между тем стало казаться, что снился ей именно Андрей, а не тот незнакомый мужчина, которого она однажды увидела на улице. Та мимолетная встреча, сильно поразившая молодую женщину, начала стираться из памяти и представлялась вымыслом, или скорее домыслом. Тогда она, возвращалась с работы и, зайдя за угол дома, наткнулась на мужчину средних лет. Тот не обратил особого внимания на нее, и видно был очень увлечен своими размышлениями или какими-то переживаниями. Ульяна же не смогла проронить и слова — этот человек был родным и близким до боли в сердце. Ульяна прекрасно представляла себе, как он смеется, как разговаривает, как обнимается и как приподнимает кончики бровей, когда смотрит ей в глаза. Наверное, похожее чувство будет испытывать домохозяйка, которая случайно встретит по дороге в продуктовый магазин главного героя любимого сериала. Она сочтет, что они знакомы целую вечность, а ему и в голову не придет даже поздороваться. Ульяна писала письма этому «мужчине с угла дома» и часто планировала отправить их, написав адрес, где произошла встреча, не указывая номер квартиры, который она естественно не знала. Судьба ведь и есть судьба — все должно было произойти само собой. Не только планировала, но и оправляла пару раз в строжайшем секрете даже от любимой подруги и в какой-то мере даже от себя. Если бы ей задали на детекторе лжи вопрос: «Отправляла ли ты письма адресованные мужчине из сна?», она ответила бы не задумываясь «нет!» и умный аппарат подтвердил бы, что это правда.

Сейчас же Ульяна как будто прозрела и все детские, сказочные идеи и ожидания сосредоточились на реальности. Нет, она не оставила сон в покое, как ей советовала мама, она просто находила черты его «сбываемости» в том, что ее окружало, закрывая глаза на расхождения и несоответствия.

Ульяну тянуло к Андрею и это было взаимно. Их прогулки возле моря с собакой даже пахли так, как со сне. Он был холост и мог стать для нее верным мужем и отцом ее детей.

Ульяна брала с собой синий мячик и даже бутерброды с колбасой и сыром, но сон не сбывался до конца, как она не старалась.

Бывали дни, когда она тверда убеждалась, что Андрей не тот человек, что она не сможет прожить с ним бок о бок и месяц. Тогда Ульяна звонила Эдику и они ходили на концерты или в театр и она вдруг видела в Эдике своего ночного принца. Все это метание между двух, а может и между трех, мужчин вызывало у нее не то чтобы депрессию, но соматические болезни точно. Все недомогания не были вызваны простудой и переохлаждением, они с минимальной вероятностью могли быть следствием путаницы с приметами. Хотя такое бывает: свистит один, а денег нет у второго или кто-то решил не застилать свою постель, а слег с болезнью третий.

Уля то кашляла, то жаловалась на больное горло, то еле успевала поднести платок к носу, сильно и громко чихая. У нее болел живот, сердце и то место, где как теперь утверждают врачи, находится душа — в грудной клетке, справа, между пятым и шестым ребром.

«Аддрей — это тот человек из сда. Да. Это од! — говорила сегодня Ульяна Юнею — Осталось только подождать и все произойдет так, как бде сдится. Од так заботится обо бде! Подогрел воду, добавил эвкалиптового басла и посадил бедя парить доги. Да, у бедя опять дасборк. Ясдо, что слышдо, у бедя дос забит. Я у дего доба. Да, загородоб. Я потоб перезводю!»

Ульяна сидела на табуретке, обитой мягкой тканью и парила в тазике ноги. Вернулся Андрея с глинтвейном. Комнату наполнил аромат корицы с шоколадной ноткой и почти заглушил запах эвкалипта, придав ему молочный оттенок. Послевкусие красного вина осталось во рту, удивляя напоминанием о кунжутных зернах и тмине. Ульяна же не чувствовала толком ни запах, ни вкус приготовленного с любовью напитка.

Андрей сел рядом на пол и попробовал не остыла ли вода в тазу. Полуобнаженное тело молодого мужчины: его широкие плечи и крепкие руки, небольшой животик и слегка волосатая грудь, нравилось Ульяне, и она с удовольствием разглядывала его. Лицо же Андрей выглядело недовольным и он плохо это скрывал:

— Кому ты звонила, любимая? Меня смущают твои частые разговоры по телефону. Как только я захожу, ты прекращаешь разговор. Почему? С кем ты общаешься? У тебя есть кто-то еще?

Ульяна почувствовала что внутри нее собрался большой темный комок, который приподнял грудь, набрав теплого воздуха, но спокойно ответила:

— Я зводила подруге. Ты же здаешь… Бы подруги с детства. Бде часто дужед ее совет.

— И по какому поводу он тебе так часто нужен? У меня такое ощущение, что Юна, знает о каждом нашем совместном проведенном часе во всех подробностях. Мне бы не хотелось, что бы ты рассказывала ей о …

— Аддрей, давай я саба буду решать, что рассказывать, а что дет и сколько и когда, я буду разговаривать с подругами.

Нос постепенно начинал нормально дышать, а речь Ульяны становилась все более грубой и немного дерзкой.

— Но, ты же не только о себе рассказываешь. Мне было бы неприятно узнать, что Юна получает отчет о каждой нашей встрече…

— Я не говорю ей ничего такого… Мы просто общаемся. Что ты от меня хочешь?

— Ты сказала, что нуждаешься в ее советах.

— Я помню, что я сказала. Давай не будем об этом. Глинтвейн — замечательный. Вода с эвкалиптом прекрасная. Ты полчаса назад был превосходным….

— Хорошо, но пообещай мне…

Еще пятнадцать минут спора не дало результата, и Андрей решил поменять тему на еще более неудачную:

— Твоя собака, Ульяна. Она успела погрызть ручку зонта в прихожей. Она готова накинутся на любого, кто приближается к тебе. Она меня готова сожрать, но боится просто. Ее надо как-то воспитывать, дрессировать. Как ты, вообще, решила взять такого взрослого пса с улицы домой? Может он покусал кого-то, вот ему пасть и перевязали. Может загрыз даже. Я слышал, что из-за ревности собаки грудного ребенка могут…

— Да, что ты такое говоришь! Непомусен? Загрызть?

Ульяна почувствовала, что уже не вода согревает ее ноги, а она закипая от злости, отдает тепло воде. Вода в тазике не заметно забулькала.

Ульяна резко вскочила и перешагнула стенки глубокого таза. Вода брызнула и небольшой волной выплеснулась прямо на Андрея. Тот от неожиданности выругался и рукой стукнул по краю тазика, который тут же остался почти пустым.

Чтобы окончательно перечеркнуть приятно проведенные до телефонного звонка часы, недоставало еще одного небольшого хода конем. Но Андрей был не глуп и умел, когда это жизненно необходимо, сдерживать эмоции и быстро менять тему разговора. На этот раз выбор был правильным.

— Тебе нельзя ходить босиком, давай я надену тебе носочки и отнесу в кровать. Не злись на меня. Я просто очень тебя люблю. Непомусен — хорошая собака, но я стараюсь защитить тебя не только от маньяков, но и от всех опасностей, которые окружают тебя. Видимо я перебдил.

Ульяна мысленно выключила телефон, по которому пересказывала Юне все происходящие за последние полчаса события. Она успела назвать в голове все причины, по которым Андрей оказывался не тем человеком, которого она видела во сне. Но слова ее верного охранника перебили ход размышлений, и ей ничего не оставалась, как отказаться от самого звонка.

Ульяна позволила поухаживать за собой. В спальне, где они провели весь вечер и ночь, еще играла музыка и пахло близостью. Дебютный альбом Хью Лори «Let Them Talk» снова зазвучал с первой песни. Андрей прижал Юну к себе и, словно маленькой девочке, начал рассказывал сказку. Блюз плохо сочетался с ее содержанием, точно так же как плохо сочетается Новый Орлеан с Новой Гвинеей.

— Тебе нездоровится. Закрой глаза и слушай! В Папуа, есть такая сказка про Нарато, который захотел жениться.

— Ну, ну!

— Да. Он услышал разговор друзей, которые решили поменяться сестрами, и захотел, чтобы и у него была женщина. Сестер у Нарато не было, поэтому его маме пришлось искать ему жену самой. Согласись, неплохой вариант — просто обменяться сестрами?

— Андрей?!

— Ну, да. Сами сестры плакали и не хотели, чтобы ими менялись. Они говорили, что не хотят тех мужчин, а хотят Нарато. Но их особо никто не спрашивал, видимо. Ладно, слушай дальше. Мать Нарато, Биби, сняла с руки сына два браслета, которые тот носил выше локтя, и перевязав их красной нитью, повесила себе на шею. Она села в лодку и оправилась в путь по реке Ориому. Биби приплыла в Старую Мавару, потом в Гурахи, еще куда-то и еще куда-то, на Мибу и в Изу, вроде. Каждый раз мать Нарато привязывала лодку к веслу, вставленному в дно, и шла примерять браслеты всем девушкам, которых встречала на берегу. Но и в Старой Мавару и в Гурахи, везде у всех красоток руки были слишком худые. Биби возмущалась и говорила: «Надо есть больше, что ж это такое? Кости и кожа». А вот в Дибири, она нашла девушку, которой браслет был впору….

— Андрей, а у тебе есть брат? — Ульяна вспомнила рассказ Эдика о том, как Осириус примерял саркофаг.

— Есть, но он сводный. Ты можешь молча слушать? На чем я остановился? Да. Биби нашла самую красивую девушку, которая подходила Нарато идеально и сказала ей об этом. Ее родители собрали в лодку приданое, положили туда овощи и фрукты и два больших корня аухи.

— Что это еще за ауха? — Ульяна приподнялась и вопросительно посмотрела на Андрея.

— Видимо растение такое. А что?

— Вообще то, это рыба. Окунь. Китайский. Непонятно, что за корень….

— Итак, родственники девушки все положили в лодку, — Андрей приложил палец к губам, — и призвали восточный ветер, дали наставление не ночевать нигде до самого Певе. Дальше долгий путь домой. В каждом селении по очереди жители спрашивали мать Нарато, нашла ли она ему жену или нет. Та отвечала, что нашла. Ну, ты поняла, я подсократил прилично. Потому что в Папуа принято рассказывать подробно весь путь туда и все остановки и примерки каждой девушке браслетов и путь обратно с ответами всем жителям о найденной невесте.

— Спасибо, Андрей! — Ульяна улыбнулась. — Откуда ты вообще эту сказку знаешь?

— Книжки читаю. Короче, уже около села Певе, девушка уговорила Биби переночевать на берегу. Они устали и легли спать. Причем разделились. Мать легла на песок, а девушка в лодку.

— Ну и книжки ты читаешь. Начинается фильм ужасов! Андрей, а брата твоего случайно не Эдик зовут?

— Нет. Руслан. Я его давно не видел. Мы общались только в детстве. Что это ты так моим братом интересуешься? У нас отец один, матери разные.

— Да так. Значит Руслан. Ну и после паузы: — И что же случилось ночью? Пришел маньяк и?

— Нет, ночью к девушке…. Не могу вспомнить, как ее звали. Ну, пусть будет Виовио. Ночью к Виовио подошла хивае-абере… Тсссс! Никаких вопросов! Я расскажу. Хивае-абере — такая страшная тетенька, с большой головой и кривыми ногами, короткого роста. Очень толстая и с круглым животом. Хивае-абере подошла к Виовио, надела на себя украшения Виовио и браслет Нарато, засунула девушку в корень аухи, срезав край и убрав серцевину.

— Только не говори, что этот «сакрофаг» с невестой этого Нарато страшная тетенька бросила в реку.

— Да, она закрыла край срезанной крышкой и бросила корень в реку….. Хм. А ты откуда знаешь?

— Догадалась, Андрей. И что же? Корень аухи поплыл по течению и приплыл к берегу села Певе?

— Ну, не сразу. Сама хивае-абере легка в лодку и прикрылась накидкой. А утром сказала, что заболела и ей холодно. Причем, во время всего разговора, как говорят киваи, она испускала громко дурной воздух. Так делают эти хивае-абере. Биби, возмущаясь невоспитанностью девушки, села в лодку, и они поплыли дальше.

— А ведь она на себя надела браслеты! Они ей тоже, в принципе, ведь подошли!

Из коридора раздался громкий лай Непомусена, крики мужчины и какая-то возня. Андрей вскочил узнать, в чем дело. Он выпрыгнул из спальни в коридор.

Ульяна села на кровать.

Глава 15. Марк

Марк восхищал Юлю своим романтизмом и проникновенными разговорами. Ей понравился он в постели, но создавать семью молодая модель не собиралась, тем более заводить детей, о которых уже начал заикаться медведь. Юля сообщила, что собирается переезжать жить в столицу и предложила Марку поехать с ней. Девушка рассчитывала, что на такие серьезные перемены ее новый знакомый не решится, и ей не придется рассказывать о том, что они разные люди и в их отношениях не может быть продолжения. Марк был готов жить с беззащитной принцессой, со своей Золушкой, где угодно и начал обдумывать план переезда. Мысль о полной смене декораций в жизни занимала его, и он придавался мечтаниям в любом месте и в любое время.

Сейчас доктор сидел на семинаре по сказкотерапии и радовался тому, что быстро продал рыбок через объявление в газете «Вести района». Эту газету раздавали на улицах, а те экземпляры, что не удалось никому вручить, бросали в ящики соседних подъездов. Слушая краем уха очередного докладчика, который увлеченно рассказывал о влиянии сказок разных народов на сознание людей при заключении брака и методах коррекции семейных отношений через чтение и работы со сказками, Марк вспоминал последние минуты общения со своими питомцами и ни капли не жалел, что продал их.

— Новаре не понравилась еда, которую приготовила его невеста, — продолжал человек, имя которого Марк не запомнил. — Она оказалась полусырая. И это уже третья характеристика «плохой жены» в этой сказке. Она не умеет готовить. Будет и четвертая. Когда мать Новаре услышала ночью причитания настоящей невесты, которые доносились с моря, она позвала сына, но хивае-абере нагрубила ей, сказав, что это теперь ее муж, и что он должен быть с ней и забыть о матери. Итак, четвертая характеристика — не уважение к матери мужа, то есть к свекрови. И прошу обратить ваше внимание на то, что эти негативные черты описываются у той женщины, которая подошла по определению конкретному мужчине, составила вторую его половину — браслеты подошли.

В зале было достаточно много людей, свободных мест оставалось всего два-три. Скорее всего, эти места тоже были заняты, но их временные владельцы отлучились справить нужду, покурить или ответить на телефонные звонки. Все собравшиеся делились на три группы. Одни внимательно слушали и конспектировали доклады. Это были новички. Другие — слушали, интересовались, но ничего не записывали. Эти относились к опытным профессионалам. Они не столько узнавали что-то новое, сколько вспоминали знакомые темы и оценивали говорящих. Третьи от скуки занимались своими делами и наблюдали за другими. Зачем они оплачивали семинар доподлинно неизвестно. Использовать в своей работе новые знания последние явно не собирались.

Марк поочередно переходил из одной группы в другую, бродя по кругам Эйлера, условно изображавших эти множества.

— Сказка заканчивается тем, что Новаре освобождает настоящую невесту из корня аухи и они вместе уничтожают все четыре проблемы «плохой жены» в лице мифологической женщины, которая и олицетворяет для нас сегодня эти важные аспекты семейной жизни. Я повторюсь, их четыре. Жена должна быть воспитанна, ухожена, являться хорошей хозяйкой и уважать мать мужа. Вы понимаете, что в каждое из этих понятий можно вложить гораздо больше, чем я указал. Конечно, ухоженность подразумевает внешнюю приятность для мужа выбранной женщины, ее сексуальность, притягательность, а также данные, показывающие возможность приносить потомство, рожать детей.

Марк невольно отметил, что все четыре проблемы есть в его новых отношениях. Известная модель Юлия не блистала воспитанием, не умела готовить и успела грубо отозваться о его матери. Истинный внешний вид этой девушки, как и в сказке, скрывался за циновкой, которую Марк постепенно приоткрывал — силиконовые груди, ботокс и филлер, пластика носа… Настроение испортилось. Пуговица, которая идеально подошла к пальто, перестала выглядеть таким веским аргументом «за». Марк начинал скучать по своим рыбкам. Мир и Мора плавали в его голове, переворачиваясь вверх брюхом.

— Смею отметить, — говорил человек был имени, — что во всех трех сказках, о которых я сегодня поведал вам, жених с невестой начинают жить долго и счастливо именно после того, как расправляются с олицетворением семейных проблем. Причем каждый раз инициатором жестокости убийства выступает женщина, и она добивает жертву. Расправой заканчивается и эта сказка. Девушка просит Новаре не убивать хиваи-абере сразу, а дать ей возможность размозжить ей голову палкой-копалкой. Вы можете возразить, что семья — это работа двух человек, и что проблемы могут исходить и со стороны супруга. Резонное замечание, и мы поговорим об этом на примере других трех сказок, а точнее мифов. Думаю, никто не будет спорить, что со стороны мужчин основная проблема, разрушающая семьи — это полигамность, олицетворением которой, конечно, является фалос. До решения этой проблемы, во многих сказаниях в семье не рождались дети или невеста-жена похищалась, исчезала, подвергалась серьезным опасностям. Начнем с Египта. Усир — древнее имя, которое было преобразовано в греческое Осирис, принадлежало герою, символизирующему плодородие, культ активной производящей энергии. Усир воплощает в себе либидо, как таковое. Что же происходит с ним, до беременности его жены Исиды?

Марк хорошо знал этот миф и опять погрузился в размышления. Он думал о своей жизни, о множестве женщин, которых он не «по ошибке» имел, и понимал, что добром это не закончится. Соня с большим носом — Юля с аккуратным носиком, вылепленным пластическим хирургом. Алина с маленькой, весьма скромной грудью — Юля с шикарным силиконом. Таисия постарела, не успев стать красивой женщиной в самом соку — Юля регулярно делающая уколы красоты лет с двадцати … А все те, что были с Марком раньше и что приходили реже?

Человек без имени откашлялся, чем опять привлек внимание задумавшегося психотерапевта, и продолжал:

— Исида вылепила фалос из глины. Теперь это был только ее фалос в обобщенном понимании. Не тот фалос, который Осирис уже использовал, как пишет Плутарх, «по ошибке переспав» с женой Сета и сделав ей ребенка. Проблема устранена, опять таки очень жестоким образом. И что мы видим дальше? Исида обращается в птицу Хат и, расправив крылья, совершает с новым телом Осириса половой акт. Только после всего этого происходит зачатие Гора. Обратимся к другому сказанию…

Вечером у Марка была назначена одна новая встреча. Пациент просил провести несколько сеансов до отъезда доктора в столицу, но толком не объяснил, что его беспокоит. Марк обычно еще по телефону расспрашивает человека, в чем он видит свою проблему и хотя бы частично имеет представление, о чем пойдет речь. Но нередко бывает, что пациент отмалчивается до личной встречи. Марк узнал, что речь пойдет о пуговицах и что надежда разрешить ситуацию у пациента очень небольшая. Но даже этих двух вещей было достаточно, чтобы заинтересовать психотерапевта. Одно упоминание о пуговицах приподняло брови, заставило сжать губы и покачать головой: «Чудеса в решете. Дыр много, а вылезти некуда».

— Я сразу скажу, в чем моя проблема. Я не хотел по телефону…. Мне было важно увидеть вашу реакцию на мои слова. Я боюсь пуговиц!

Марк постарался не поднимать брови и не открывать рот. У него это получилось. Улыбка, которую ожидал пациент на лице психотерапевта, даже не думала появляться. Все вопросы касающиеся фобий — не были смешны Марку. Это были самые серьезные темы для него. Он прекрасно понимал, что страх не спрашивает к кому приходить и чем именно пугать. Кроме того, Марк знал, что боязнь пуговиц, кумпунофобия, встречается крайне редко и возможность поработать с таким человеком вряд ли ему предоставится второй раз. Бывает, что родители обращаются к психологу с подобной проблемой их детей, но при ближайшем рассмотрении все оказывается гораздо проще — ребенок избегает пуговиц, потому что не умеет их застегивать и расстегивать.

— Это редкая фобия, но по сути она не отличается от любой другой.

— Да, но я предпочел бы бояться воды или высоты. Бояться пуговиц — это так нелепо.

Марк пропустил замечание мимо ушей. Он обещал себе больше никогда не показывать своих слабостей на работе, тем более, когда это не приносит никакой пользы пациенту.

— Как давно вы боитесь пуговиц?

— Мне кажется я боялся их всегда. С детства само слово «пуговица» звучало для меня как «пугалка», а «застегивать» и «расстегивать» — «отпугивать» и «запугивать». Кроме того, у меня был большой плюшевый медведь, вместо глаз у которого были пуговицы. Причем, белые, пришитые крестом черными нитками. Мне всегда казалось, что медведь мертвый. Я боялся этих его глаз. А однажды, как рассказывала мама, когда я смотрел на медведя, бабушка на кухне включила соковыжималку. И мало того, что раздался громкий звук, через несколько секунд произошло короткое замыкание и выключился весь свет в квартире. Мама говорила, что я очень долго плакал. Орал. Я совсем не помню этого, но знаю, что отказался носить одежду с пуговицами и всячески избегал их.

— Что изменилось во взрослой…?

— Практически ничего. Я так же не ношу ничего на пуговицах, также избегаю прикосновений ко мне одежды с пуговицами в транспорте, например.

— Вы пробовали обращаться к специалистам до…?

— Нет.

— Что вас заставило позвонить…?

— Недавно в сильный ливень, — пациент быстро отвечал на любой вопрос и перебивал доктора. Он не раз прокручивал этот диалог в разных вариантах и зазубрил ответы на всевозможные вопросы, — Я зашел в первый попавшийся магазин, чтобы переждать дождь. Я не знал, что это магазин пуговиц. Это был один из самый ужасных дней в моей жизни. Об этом мне даже страшно говорить.

Марк продолжал беседу с пациентом пока только с целью выяснить причины фобии и ее проявление, подобрать наиболее подходящие методы лечения. Он думал воспользоваться когнитивно-поведенческой терапией, с помощью которой и сам Марк пытался бороться с фобией воды. Это был наиболее эффективный, по его мнению, метод психотерапии при тревожно-фобических расстройствах. Даже не только по его мнению, а по рекомендациям ВОЗ. Эта методика основана на теории: то, как пациент думает и действует, влияет на то, как он себя чувствует. Вроде бы все просто, но противостоять «ложному мышлению» даже с помощью логики и анализа бывает очень трудно. Это медведь прочувствовал на собственной шкуре.

После семинара по сказкотерапии и сеанса с редким пациентом Марк, возвращаясь домой, возвращался и к той точки отсчета, с которой он так неожиданно для себя сбился. Марк оказался опять возле вымышленной теперь химчистки с целью найти настоящую принцессу и все-таки сразиться с драконом, который сейчас принял определенный образ — образ его страха. Сейчас Марк понимал, что знакомство с Юлей и отодвинутая на второй план борьба с фобией — была ошибкой. Ошибкой следствием которой стала не только потеря ниточки, за которую Марк так удачно ухватился при поиске подходящей ему женщины, но и потеря синодонтисов, с которых когда-то и началась работа над собой.

Глава 16. Алексей

Когда пилят бревно на части, случается путаница: кто-то подсчитывает количество распилов, а кто-то — сколько вышло чурбаков. Когда женщине говорят о сроке беременности происходит примерно тоже самое. Врачи считают недели, начиная с первого дня цикла, а сама женщина с дня возможного зачатия. Когда говорят, что бревно распилили пять раз — надо понимать, что чурбаков получилось шесть. Когда пишут в медицинской карте «беременность семь недель» — возраст эмбриона чуть больше месяца.

Анна знала день, а точнее вечер, после которого зачатие стало возможным. Ее занимали математические расчеты и медицинские несоответствия в определении дня родов — эмбриональный срок, акушерский…. Она вникала во все тонкости вынашивания ребенка и погрузилась в расчеты «дня икс» с головой, по ходу выясняя другие математические особенности. Она думала о девяти месяцах беременности и сорока неделях, удивляясь уравниванию этих двух величин. Девять месяцев с 13 ноября по 13 августа составляли 273 дня, сорок недель при нехитром умножении на семь превращались в 280, что, понятно, больше. Увлекшись вычислениями Анна вдруг начинала считать, сколько получится углов у стола, если один отпилить. Размышляла на тему увеличения числа при его якобы уменьшении. Угол вроде бы отнимается, но количество углов при этом только увеличивается. Потом Анна снова вспоминала о беременности — при сложении двух людей каким то неведомым образом их вдруг становится трое. В голову лезли различные задачки. Они уводили мысли молодой женщины от самого главного на сегодняшний день вопроса: «Как бывший муж отреагирует на новость о ее беременности?» И опять Анна погружалась в вычисления: пересчитывая по календарю дни с 13 ноября по 13 августа, она умножала девять на тридцать, потом прибавляла пять и отнимала два.

«Что же будет с ней? Придется теперь растить ребенка одной? Ребенок останется без отца? Будет ли она искать мужа? Захочет ли Алексей стать этим самым мужем и обрадуется ли новости?!»

Нюра открыла сумку в поисках бережно положенного туда несколько дней назад теста с двумя полосками. Она хотела еще раз посмотреть на него и пережить те чувства и эмоции, которые ощутила первый раз в жизни тем утром. В большой сумке было сложно что-то найти. Хотя, когда так говорят, имеют ввиду совсем другое. Что-то найти как раз несложно — все эти «что-то» только и попадаются в руки, трудно найти именно то, что нужно. В руку вместо теста упорно просился телефон. Хотя его обычное положение в сумке не предполагает легкого изъятия наружу.

«Позвонить и сказать, что у нас будет ребенок? Отправить смс? — спрашивала себя Анна. — Или договориться об очередной встрече и сообщить лично? Может послать ему подарок с намеком — пинетки или соску? Как он отнесется к этой новости? Захочет ли он принять этого ребенка? Это последний шанс вернуть мужа. Это судьба?»

Мысли бегали по кругу. То наворачивались слезы, то появлялась мягкая улыбка, то снова хотелось заплакать, захныкать, постонать.

Анне вдруг вспомнилась задача, придуманная, хочется верить, самим Энштейном про пять домов, курящих, пьющих и держащих животных людей разной национальности. Она показалась очень простой и совсем неинтересной, несмотря на то, что восьмилетняя Нюра была в восторге от нее и потратила несколько дней для нахождения ответа, который впрочем так самостоятельно и не нашла. Сейчас вопрос, кто был хозяином рыбки, звучал странно, но все-таки звучал и отвлекал молодую женщину от принятия решения. Раньше Анна сознательно пользовалась этим приемом, чтобы отвлечься от неприятных мыслей или забыть какую-то неловкую ситуацию, в которую ей угораздило попасть. Еще в детстве она выискивала интересные задачи и при необходимости уйти от действительности брала листок и карандаш. Сейчас же задачки сами лезли в голову.

— Стоп, — сказала Анна вслух. — Я звоню Алексею и будь, что будет!

Длинные гудки. Слишком длинные.

«Кто был хозяином рыбки? Неужели у этого человека жила одна рыбка? Как же тяжело жить одной! Одна собака или лошадь или кошка… Кто там еще был? Птица. Это еще нормально. Эти существа, как мне кажется, находят друзей среди людей. Но рыба! Надо было ему завести вторую или поставить что ли аквариум рядом с зеркалом! Я бы точно купила как минимум пару рыбок и назвала бы их как-то созвучно типа Инь и Янь или Мир и Мора, а может …»

— Да! — ответил Алексей, прервав мысли новоиспеченной будущей мамы. В этом коротком «да» слышалось и недовольство и сожаление и немного стыда. Уже по одному этому слову опытный психотерапевт смог бы понять, что Алексей давно бы позвонил сам и извинился за концерт по поводу других пуговиц на пиджаке, но гордость и нежелание возобновлять общение с бывшей женой не позволяли ему этого сделать. Он сказал это «да» так ярко, но в то же время тихо, что было понятно, он ждал звонка, но раньше, не теперь, когда прошло уже больше месяца. По одному придыханию перед ответом чувствительный к эмоциям других людей человек вычислил бы и страх, который обычно предшествует длинному разговору со взаимными обвинениями и язвительными замечаниями. Алексей не любил выяснять отношения, он не любил и ругаться. В момент каждой ссоры, его физическое сердце начинало сильно биться, а духовное ожидала удара, который мог разрушить хрупкий внутренний мир этого человека.

— Я жду от тебя ребенка! — быстро выпалила Анна. Она не подготовила фразу заранее, хотя и долго думала, как и когда лучше преподнести эту новость с меньшими потерями нервов для обоих.

Сейчас она не следовала цели, ни придерживалась какого-либо плана. Что-то изменилось внутри еще утром. Все расчеты и хитрости растаяли, как маленький снеговик, которого она принесет домой по требованию сына через четыре года.

— Ребенка?! — переспросил Алексей.

Наверное, логичнее было бы уточнить: «От меня?» или удивиться «Ждешь ребенка?». В данной ситуации вопрос, который сам соскочил с кончика языка продавца пуговиц, не встретив никакой обдумывательной преграды, был по крайней мере уместнее, чем «Ты?» и уж тем более лучше, чем вопрос «От?», который мог задать только человек, принадлежавший к достаточно незначительному по числу, ограниченному каким-то психическим заболеванием, кругу людей.

Только при наблюдении со стороны, при подслушивании чужими ушами, вопрос Алексея мог показаться странным. Ведь эти чужие уши и сторонние наблюдатели на знали, что чаще всего Анна ждала от Алексея денег или объяснений «своего неадекватного поведения».

— Ребенка. — спокойно подтвердила Анна.

— Я перезвоню! — Алексей повесил трубку.

Анна положила телефон в чехол, завязала ленточку. Убрала его во внутренний карман сумки, застегнула молнию и принялась решать задачу Энштейна, толком не зная длинного условия. Она нарисовала таблицу пять на пять, но вспомнив утверждение великого ученого о том, что лишь два процента населения Земли смогут найти ответ, не делая никаких записей, отложила ручку. Анна взяла планшет, чтобы открыть в интернете точное условие задачи и узнать про себя, что она относится к значительному большинству. Завершая всю эту тянущуюся гусеницу действий, молодая женщина погрузилась в чтение подсказок: «Англичанин живет в красном доме. Швед держит собаку…»

Алексей составил свою гусеницу следующих друг за другом глаголов-сказуемых. Он бросил телефон на стол, встал и заходил по кабинету. Закрыл дверь на замок. Снова сел, достал из ящика листочек с ребусом, который так и не был разгадан. Погрыз карандаш.

Ему не удавалось отвлечься. Лицо Алексея добрело и начинало светиться, потом пробегало хмурое выражение, и оно выглядело как вылитое из гипса — испуганным и неподвижным. Он потер руками виски и поднял листок с ребусом над головой. С листка тут же слетела фраза, наконец, соединяя все знаки и символы воедино и давая точную характеристику будущего отца на сегодняшний момент: «Ты трус, Волков!».

Да. С буквами «Т» и «Ы» не надо было колдовать и разъединять их. Они явно оставались местоимением. Человечек был контуром и, действительно, напоминал очерчивания мелом трупа. Запятая, чуть размазанный мяч, отнимала у слова последнюю букву, а латинская «S» доделывала его — трус. Собака не была собакой. С такими зубами, пастью, это мог быть только волк. Восклицательный знак перед солнцем, как и предполагал Алексей, означал отсутствие света, выключение — OFF или просто «ов». Ты трус, Волков!

«Ты трус, Волков! Ты всегда боишься. Боишься всего! Боишься, что кто-то причинит тебе неудобства, кто-то побеспокоит, нарушит внутреннюю гармонию. Боишься дополнительных проблем и хлопот. Ты закрылся бы в одной комнате и не выходил бы оттуда. Но и это тебя пугает. Страшно остаться без зрителей, страшно, когда за тобой никто не следит, никто не знает, что происходит в твоей жизни, не знает что ты успел сделать и что еще сможешь достигнуть!»

Отгадка ребуса ни удивила Алексея, ни обидела, ни огорчила. Ни то, ни другое, ни третье. Она встряхнула его и немного изменила. Когда тебя называют трусом, сразу становится не так страшно. Это давно проверено. Если кто-то осмеливается назвать тебя трусом в нелегкой и так пугающей тебя ситуации, то это означает, что, по крайней мере, один человек не побоялся быть на твоем месте. А раз для кого-то твой страх — не страх, страх этот не такой и страшный.

Алексей перезвонил Анне. Та, услышав песню «Somebody That I Used To Know», полезла рукой в сумку. Алексей нетерпеливо постучал кончиками пальцев по столу. Мизинец, безымянный, средний, указательный. Еще раз. Еще раз. Теперь тоже самое погромче и чуть быстрее. Анна достала телефон из сумки. Рука Алексея потянулась за листком, на котором были нарисованы все составляющие ребуса. Он подвинул его к себе и взял карандаш. Ленточка на чехле первый раз позволила себе запутаться. Это была плата за правильный и быстрый выбор нужного кармана. Алексей обвел карандашом ребус в рамку, нарисовал в углах двойные линии. Ленточка перестала упрямится и уступила. Алексей закрасил контур человечка.

— Да!

— Аня! Не бойся! Не нервничай. Все будет хорошо. Мы вырастим этого ребенка! Нам надо многое обсудить!

Анна не могла ответить будущему мужу. Горло сжалось, дыхание перехватило, из глаз потекли слезы.

— Аня! Слышишь меня! Я хочу, чтобы у нас был ребенок! Аня! Я рад! Приезжай, мы все обсудим! Ты плачешь?

Алексей собрался и вышел из магазина. Он весело напевал детскую песенку про снег и иногда попрыгивал от переполняющих его чувств. Мороз раскрашивал щеки Алексея в розовый цвет, аккуратно вырисовывая ровные круги. Снег скрипел под ногами сегодня именно так, как он скрипел в детстве Алеши Волкова. Такой звук он слышал, когда неуверенно переставлял валенки, узнавая насколько можно доверять этому белому покрову, пробуя, не провалится ли он под ногами, не зашатается ли, не подведет ли. Снег был притоптан прохожими и скрипел надежно, по-настоящему.

Алексей думал о том, как хорошо жить, как важно жить, как нужно! Он знал, что все у него получится, что всего он достигнет. Люди, идущие навстречу, улыбались и вовсе не тому, что он криво надел шапку и маленькая бирка торчала над лбом, как рог единорога. Они улыбались ему в ответ. Сияние лица молодого мужчины отражалось вдруг, как солнце на хмурых сугробах, на унылых уставших физиономиях, заставляя расцветать и передавать полученное счастье обратно.

Алексей часто поддавался порыву чувств, совершал необдуманные, импульсивные поступки. Потом жалел. Никто из знакомых не воспринимал всерьез его быстрые решения и обещания. Они просили не отвечать сразу на просьбы, а подумать, все взвесить, отзвониться позже. Алексей знал и эту свою слабую черту. Он давно учился не торопиться, брать паузу. Но каждый раз, он был абсолютно уверен, что ничего не может измениться в его эмоциях и мыслях. В данный момент он любил Анну той первой любовью, почти безусловной. Он хотел восстановить семью и вместе воспитывать ребенка. Ему казалось, что Анна — единственная и неповторимая, что других женщин больше не существует на свете.

Но женщины существовали, и вот как раз одна из них проходила мимо. «Одна из них» практически для всех и каждого, но не для Алексея. Для него она была особенная и неповторимая женщина. Ее Алексей искал несколько лет.

Алексей до этой встречи хорошо представлял каждую часть лица незнакомки, но не мог собрать образ воедино, и от этого молодая женщина ускользала от его воображения.

Неумение синтезировать отдельные элементы в целое бывает при редких заболеваниях головного мозга. Проще сказать, человек видит на рисунке два круга, линию горизонтальную, вертикальную подлиннее, но не видит изображенного самоката. Все эти части картинки остаются частями. Такая способность утерялась именно с образом этой женщины, не оставляя возможности получить из деталей мозаики реальную картинку. Вот что происходило с Алексеем и этим лицом в его сознании.

Пластмассовые кусочки детской мозаики не имеют названия. Они могут быть разноцветными шестигранниками или гладкими кружками или даже квадратиками и треугольничками, но дать этим штучкам правильное наименование можно только сложив узор и получив какое-то изображение. Тогда смело называй картинку мозаикой. Пока детальки врозь — они существуют без имени. Алексей же мог представить прямой носик или миндалевидные глаза или четкие брови. Он даже пытался создать фоторобот, но в итоге выходило совсем не то, что должно было получиться. В отношении этого лица мыслительная операция синтез не работала. Не работала. Не работала.

Женщина проходила мимо, но продавец пуговиц не мог допустить, чтобы она так просто удалилась от него, оставив размытые воспоминания. Алексей не отрывая глаз от очаровательной незнакомки, повернулся и пошел следом за ней. Информация о беременности жены, принесшая с собой детскую радость и особое настроение, быстро выветрилась. Алексей догонял прибавившую шага женщину. Сейчас ему было не до ребенка и уж тем более не до Анны.

Глава 17. Ульяна

Любая история, рассказ и даже анекдот составляют единое целое. И если случается услышать начало или конец, любую часть повествования, можно быть уверенным, рано или поздно прибежит, приползет или приплетется остальное. С того момента как началось прослушивание или чтение неделимого текста, сами буквы, звуки, образующие слова и предложения, прилагают все усилия, чтобы не порваться на куски, а остаться одним в воздушном, а главное мыслительном пространстве человека. Ульяна знала это и вместе с Юной не раз ставила некий эксперимент, который, как правило, завершался одним и тем же. Подруги рассказывали друг другу неполную историю и ждали, когда вторая половина сама найдет каждую из них. Иногда приходилось ждать несколько лет, но чаще самые важные моменты, так называемые развязки, приходили в течение месяца.

Сказка Андрея была прервана лаем Непомусена, но Уля знала, что когда-нибудь она узнает окончание этого редкого плода народного творчества. Первая половина ей хорошо запомнилась, а вторая витала где-то в воздухе, стараясь любыми путями присоединиться к первой.

Пес ревностно соревновался с Андреем в способности защищать Ульяну и, видимо, немного перестарался. Хотя он то добился своей цели и поссорил эту новоиспеченную сладкую парочку. Непомусен порвал овечий тулуп соседа, решившего без всякого стука зайти в дом за спичками. Андрей не смог сдержаться и высказал Ульяне все, что он думает о ее любимой собаке: «Ты должна отдать пса в приют. Этот пес покусает и тебя или загрызет. Какая безответственность брать собаку с улицы! Большую и глупую собаку. Хороший пес всех впускает в дом, но никого не выпускает. А этот? Накинулся на невинного человека! Скажи, спасибо, что я все уладил…»

Ульяна забрала гриффона и уехала домой. Что-то произошло с ней в тот день. Она больше не отвечала на звонки Андрея и избегала встреч с ним. Андрей извинялся и делал все абсолютно правильно. Он перепробовал все возможные способы примирения, но ничего не помогло. Ульяна простила его, но продолжать отношения не видела смысла. Андрей был готов пригласить маньяка и дать ему адрес Ульяны, лишь бы только она снова стала нуждаться в его охране. Проблема была только в одном: у Андрея не было ни одного знакомого маньяка.

Даже на Новый год чуда не произошло. Ульяна не хотела общаться с Андреем ни за какие коврижки, как бы сильно она не любила сладкую, ароматную медовую выпечку с корицей. Она смело выходила на улицу одна — в маньяков, преследующих ее, молодая женщина не верила, и часто возвращалась домой поздно. Новый год Ульяна встречала с Эдиком, но лишь из-за скуки и жалости к себе.

— Достопочтенная Ульяна! Я счастлив, что мы снова проведем время вместе! — Эдик продолжал общаться на языке так не свойственном современному человеку. Ему казалось, что, разговаривая так, он демонстрирует свою воспитанность и принадлежность к особому кругу людей. На деле его манеры развлекали Ульяну, как лицедейство или забавная историческая реконструкция. Огорчало ее лишь то, что Эдик не выдерживал стиля речи какой-то одной эпохи и часто нарушал иллюзию перемещения во времени словами-предателями.

На Новый год Эдик преподнес Ульяне довольно необычный подарок. Чтобы сделать достойный на его взгляд выбор, он перечитал кучу статей на тему женских желаний, но в итоге не последовал ни одному совету, изложенному в них. Он не стал покупать большого двухметрового плюшевого медведя, который должен был всколыхнуть самые нежные чувства, напомнить детство и придать уверенность в завтрашнем дне — защитить от всяких там маньяков и хулиганов. Отказался он и от золотых украшений, как от банального подарка. Совершенной глупостью счел совет, заменить автомобильные чехлы на зависть подругам и посмеялся над идеей подарить «лабутены».

Уже отчаявшись, Эдик решил придумать что-то самостоятельно. Но вместо достойных вариантов в голову полезли воспоминания. За всю жизнь Эдик выбрал сам всего навсего два или три подарка. Все остальные машинки на пульте и настольные игры для друзей, книги для одноклассников ему покупала мама, которой собственно он и сделал те два или три подарка за всю жизнь. Первый он вырезал и склеил. Это была чудесная аппликация из цветной бумаги и открыток с кошками и цветами. Причем вырезки были наклеены не на какую-то бумажную основу привычной прямоугольной формы, а практически сами на себя. Закончив изготовление подарка, маленький Руслан (как тогда звали Эдика) перебрал еще раз открытки и обнаружил более подходящего котенка. Пушистый малыш смотрел такими преданными глазами и так кардинально отличался симпатичностью от того, что уже был приклеен, что Руслан тут же решился переделать подарок. Он вырезал нового котенка, но поторопился и впопыхах обкромсал ему оба уха. Без ушей животное не потеряло своего обаяния, но все же смотрелось как-то иначе, походило больше на тюленя или одноименного морского зверя. Руслан не сдался. Выход из сложной ситуации был найден очень быстро. Уши новому котенку достались от старого. «Старый котенок. Хм, прям оксюморон!»— отметил про себя Эдик и перешел к следующему воспоминанию.

Второй подарок Руслан купил со стипендии. Букетик мимозы он приобрел заранее, седьмого марта, но преподнести цветы решил точно в Женский день. Пахучие желтые веточки Руслан поставил в вазу и убрал за книжный шкаф. Мимозу трудно спрятать — это стало понятно через час. Войдя в комнату, не ощутить запах цветов мог только человек с заложенным носом. В общем, сюрприз очевидно не удался. Хотя мать не подала и виду, что узнала о готовящемся подарке накануне праздника, Руслан смекнул, что аромат цветов выдал его.

Теперь, думая, как удивить Ульяну, Эдик решить учесть неудачный опыт и постараться не повторить прошлых ошибок. Подарок на Новый год требовал отсутствия обрезанных ушей и прочих бракованный деталей, а преподнести его нужно было, как минимум, неожиданно.

Решение пришло само собой. Так обычно бывает, когда заказ обеда ограничивается рамками меню и еще уточняется после слов официанта: «Сегодня этого блюда, к сожалению, нет! Рекомендую это!» Выбор делается быстро и не оставляет сомнений из-за резкого сужения границ самого выбора или благодаря уместной подсказке со стороны.

Эдик пил кофе, капля «экспрессо» слетела с чашки и ловко приземлилась на лежащую рядом газету. Нет, она не попала на рекламу подарков для женщин на Новый год. Это было бы слишком откровенной наводкой. Капля растеклась на статье о лечении геморроя. Но вот ободок от поставленной чашки аккурат обвел объявление, которое и привлекло внимание Эдика. Само название «синодонтисы» не могли оставить молодую женщину равнодушной. Ульяна любила всякие интересные словечки и фразочки. Эта была фактически профессиональная любовь, поскольку работа ее и заключалась в том, чтобы этакие языковые единицы умело соединять и получать тексты, удовлетворяющие заказчика. А если учитывать Ульянину любовь ко всей живой природе, то можно смело говорить о том, что стрелка указывающая на ее оценку подарка и маячащая уж точно мимо надписи «равнодушно», быстро застынет возле «нравится» или «нравится очень».

Эдик договорился о встрече и, забрав рыбок у продавца, уже спешил домой. Спешил потому что сомневался в достаточной защите рыб от мороза. Две рыбы успели перепугать Эдика, когда он приоткрыл сумку по дороге домой и заглянул в пакет. Но недоразумение разрешилось телефонным звонком бывшему хозяину. Он объяснил, что для этого рода рыб плавать вверх брюхом — норма.

Специальный пакет, в котором находились рыбки, обеспечил их доставку домой в целости и сохранности. Он был надежнее любой банки, которая могла разбиться и убить этой неуклюжестью рыбок. Да и тесновато в банке, как не плыви. Пакет же был предусмотрительно сделан округлым, без углов, и довольно большим. И хоть напомнил Эдику котенка без ушей, выполнял свое назначение без брака. В обычных пакетах при перевозке погибла не одна рыбка, — забившись в уголок она в последствии была просто раздавлена невнимательным хозяином. Раздавить синодонтисов, конечно, не так легко, но Эдик любил, чтобы все было по правилам.

Мира и Мору удалось подарить в целости и сохранности. Плавники и хвосты остались на месте и с самими рыбками ничего страшного не произошло. С ними вообще ничего не произошло. Рыбки даже не заметили переезда или не показали ввиду, что смена дома хоть что-то значит для них. Эдик внимательно осмотрел синодонтисов прямо перед дверью квартиры Ульяны. Именно тут он снова погрузился в воспоминания. Однажды его мама купила канарейку на рынке и принесла домой прямо в варежке. Когда же птичка была перемещена в клетку, стало понятно, что у нее отсутствует одна ножка. Мать Эдика так растерялась, что схватила варежку, чтобы посмотреть, не осталась ли птичкина ножка там. В общем то на этом история и закончилась. Вдоволь насмеявшись над порывом матери, Эдик отнес канарейку обратно на рынок, но, не найдя продавца, бесцеремонно выпустил Твити на свободу. Но сегодня, впервые в жизни, он переживал за какое-то живое существо, кроме себя самого.

Итак, два синодонтиса плавали в аквариуме дочери ветеринара и веселили Непомусена. Бретонский гриффон — охотничья собака, а рефлексы не пропьешь. Пес побегал бы с удовольствием за волком, кабаном или лисой, а не наблюдал за плавающими вверх брюхом рыбками, как голодный кот. Но ни волков, ни лис, рядом не обитало и приходилось довольствоваться тем, что есть.

Непомусен, пытался испугать рыбок лаем, ходил рядом с аквариумом, облизывал его, трогал лапой, до тех пор пока не опрокинул на пол. Вода медленно стала покидать емкость и впитываться длинным ворсом ковра. Непосумен испугался собственной проделки и быстро ретировался. Рыбки запрыгали в пустом аквариуме, изгибая тела и открывая рот. Их движения только отдаленно напоминали движения человека, тонущего в реке. Но если разобраться, сходства были. Во-первых, тонущий тоже открывает рот и тоже не для того, чтобы позвать на помощь. Чаще всего тонущий не может этого сделать. Рот человека важен прежде всего для дыхания, а уж потом используется для говорения. Прежде чем сказать хоть слово, надо сделать вдох. Утопающему не хватает времени вдохнуть-выдохнуть и произнести что-нибудь. Его рот снова погружается в воду. Рыбка не машет руками, ну, потому что их у нее просто нет. Плавники не в счет. Утопающий человек также вопреки устоявшемуся мнению не может помахать руками. Инстинкт заставляет его вытянуть руки и как бы опираться ими на воду. Махи руками совершаются достаточно редко, только в приступе паники. Сейчас же в панике были синодонтисы. В отличие от утопающего человека они не могли уйти под воду через двадцать или шестьдесят секунд, но это их явно не радовало.

Спасение пришло в виде Ульяны. Даже не пришло, а прибежало. Сама Ульяна, появившаяся в комнате в один миг, напоминала утопающего в приступе паники. Она размахивала руками и даже кричала о помощи. Она была уверенна, за ней гнался маньяк. На улице следом увязался какой-то блондин. И при проверке на погоню — Ульяна ускорила шаг, а затем и побежала — он выдал в себе маньяка.

Увидев рыбок, молодая особа, немного вспотевшая и запыхавшаяся, быстро пришла в себя и локализовав все свои силы, кинулась на помощь «утопающим». Рыбок удалось спасти. Аквариум снова наполнился водой и был поставлен на новое место — от собаки подальше и повыше. О почти случившейся трагедии, напоминало только мокрое внушительное пятно на ковре и громкий стук сердца хозяйки квартиры. Ульяна попила воды и вдруг подумала, что маньяк был не так и плох — симпатично-приличный. А кроме того, он похоже спас жизнь Мире и Мору. Мысль звонить Андрею и возобновлять близкие отношения выветривалась из головы вместе с идеей носить с собой газовый баллончик. Ульяна подумала, что встреча с «маньяком» могла стать довольно приятным времяпровождением. И кто знает, кем бы оказался этот «злостный насильник» — преступником или ее принцем из сна. Кто знает, кто знает….

Глава 18. Марк

«Мое детство, — Марк вздохнул и выдержал небольшую паузу, — его можно разделить на две части. Как это часто бывает — до и после. „До“ я помню ласковую маму и любящего отца. Мы ходили в парк вместе, вместе играли дома в лото. Я помню карусели, на которых мы катались с мамой, помню, название чисел в лото, которые называл отец — барабанные палочки, стульчики, Петр Петрович, сосед деда, бабка с клюкой, двадцать девок. А когда выпадал „дед“, папа спрашивал, поднимая следующий бочонок: „А сколько деду лет?“ и было смешно, когда оказывалось пять или шесть, как было мне в те годы. Поля мы закрывали пуговицами… Но вся эта радость моя тогда и закончилась. Однажды, да только один раз папа рассказывал мне на ночь сказку. Я был маленький, но и тогда многое понял. Я понял, что у папы другая женщина, и мы ему больше не нужны. Мы — это я, моя мама и новорожденная сестра. Сказка была странной и обидной, но видимо лучшего способа что-то объяснить мне отец не нашел. Сказка ложь, да в ней намек. В его истории красавица стала чудовищем, а добрый молодец встретил царевну-лебедь и улетел с ней далеко-далеко, за тридевять земель. Вскоре папа исчез и больше я его не видел. Мама. Она очень изменилась. Ее постоянные крики, истерики и снова крики пугали меня. Но этот страх был ерундой до сравнению с тем, что мне предстояло пережить».

Марк снова замолчал. Он посмотрел в зеркало и сказал измененным голосом:

— Продолжайте, вы должны рассказать мне все.

«Я хотел бы сначала, чтобы вы поняли, что я чувствовал. Стоило мне пролить чай на стол или испачкать одежду — начинался настоящий кошмар. Мать упрекала меня, что я весь в отца, что я только обуза, неряха, свинья… Она очень уставала с сестрой. Крутилась, как белка в колесе. Лене тогда было всего полгода или даже меньше. Девочка росла крикливой, видимо что-то ее все время беспокоило. Она много плакала, не давала маме спать. И тут я еще мешался. Иногда мама просила меня приглядеть за сестрой, и я, как мог, глядел. Но обычно она начинала плакать, потом орать, и ничего не помогало. Приходила мама и ругала меня.»

— Это важно. Но что же все-таки произошло и так напугало вас?

«Лена сидела в ванной и играла в игрушки. Мама была очень раздражительной и плакала. Она опять звонила отцу. Нам не хватало денег и никто не помогал ей. Мама сказала, чтобы я смотрел за сестрой. Алена сидела в большой ванне и играла в игрушки. Да. Я уже говорил об этом. Я играл с ней и смотрел, чтобы она не упала и не нахлебалась воды. Когда она пыталась встать или поползти в ванной, я вскакивал и удерживал ее. Мама опять звонила папе и кричала в трубку много ужасных вещей. Когда я вскочил очередной раз, чтобы поддержать сестру, пуговица на моих шортах отлетела в сторону. Я кинулся искать ее под ванной, я должен был найти и пришить ее сам, иначе мама опять стала бы ругать меня. Недавно мне здорово досталось за порванные во дворе штаны.

Сейчас я как будто маленький мальчик. Я чувствую себя ребенком. Пуговицу я нашел и, сжав ее в руке, побежал в комнату, чтобы взять нитки и иголку. Я очень боялся, что мама заметит оторванную пуговицу и мне влетит. Конечно, я не умел пришивать пуговицы. Да, что говорить? Я не мог вставить нитку в иголку. Про пуговицу в тот день никто не вспомнил, о ней вообще мама никогда не узнала. И я был этому, к своему стыду, рад. Меня не поругали, не побили. Произошло другое ужасное событие. Я долго не мог, как уже сказал, вставить нитку в иголку, и вспомнил, что должен следить за Аленкой. Я вернулся в ванную…»

Марка трясло, он дрожал. Пот выделялся на висках и стекал, увлекая за собой слезы. Марк приоткрывал рот, но не мог проронить ни одного слова. Словно рыба, которую выловили из воды и бросили на берег.

«Я… вернулся в ванную…»

Марк закрыл лицо руками. Потом резко встал и заходил по комнате. Он отрывал руки от лица и сжимал, наклоняясь вперед, ладони между ног. Потом опять прикрывал руками лицо. Марк набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул. Снова сел в кресло перед зеркалом. В комнате стояла наряженная елка, но пахло завтраком Марка — кофе и вареными яйцами. Елка была искусственная, и хвоя только казалась настоящей. За окном падал снег.

«Тело ребенка находилось под водой. Я бы не узнал Аленку, если бы не понимал, что несколько минут назад, она сидела в ванной, в большой ванной, и играла в игрушки. Я подошел ближе. Не было никакого движения. Она просто лежала под водой с открытыми глазами. Вода была мутной из-за пены и это выглядело ужасно. В ванной плавали игрушки. Я просто стоял рядом и смотрел на сестру. В руке я сжимал пуговицу, сжимал так, что ногти отпечатались на ладони. Я не думал, что пуговица во всем виновата. Я думал, что она поможет мне и все это окажется сном или злой шуткой сестры. Мне показалось, что я слышу крик сестры и ее лепет. Я закричал. И орал изо всех сил, пока мама не пришла в ванную. На руках она держала Аленку, упитанную, розовощекую. Девочка, завернутая в мягкое одеяльце, освободив руку, бросила в меня кубиком. Мама приказала мне замолчать и не пугать сестру. Я потерял сознание, потом очнулся и меня вырвало. Мама сказала, что это будет мне хорошим уроком. Она показала мне мокрую куклу, которую им с папой подарили на свадьбу — кукла была хорошая и большая. Она мало чем отличалась внешне от живого ребенка. Конечно, реборнов тогда не было, но в мутной воде мое воображение дорисовало все недостающие черты. Я отчетливо помню, что видел в воде именно Аленку. Я никогда не прощу маму за этот поступок. Это просто чудовищно. Мне кажется, что после ухода отца она какое-то время была не в себе. Иначе я никак не могу объяснить, как она такое со мной сделала. Пуговица помогла мне тогда. Моя сестра осталась жива. Но все не так просто. Несколько месяцев спустя, я читал книжку с загадками и встретил такую:

Толстая Аленка Прыгнула в воронку Сомкнулась воронка — Завязла Аленка.

Конечно, в скобочках под этим стишком, было курсивом и по-моему вверх ногами написано „пуговица“. Я опять оказался рядом с ванной и утонувшей сестрой. В общем, это все. Да… Именно с того ужасного урока, который преподнесла мне мама, я больше не мог купаться в наполненной ванне. Мама водила меня к врачам, но кроме совета „мыться под душем“ никто ничего сказать не мог. Но и залазить в ванную, чтобы принять душ, я смог далеко не сразу. Я никогда не говорил о причине моего страха, да и мама мне запретила рассказывать об этом. В общем то с того случая отношения мамы ко мне поменялось. Она почувствовала все-таки себя виноватой. Я все равно ее люблю. Люблю, но иногда ненавижу».

Марк хотел снова ответить что-то чужим голосом, но в данный момент это казалось глупым и неуместным.

«Сейчас я пережил все это снова, но только в своем мышлении. Это хороший шаг вперед. Теперь нельзя останавливаться. Я справлюсь! Мне нужно понять, что этой куклы нет в моей ванной. Бедная моя сестра. Из-за меня она могла не дожить и до года. Но ведь и я был еще ребенком. Почему все эти годы я виню себя, боюсь воды, боюсь ответственности?».

Первый раз Марк рассказал самому себе все, что произошло с ним в тот злосчастный день. С этого момента он как будто появился где-то еще. Появился. Проявился. Как проявляется фотография на бумаге, когда после выкладывания под увеличитель, ее опускают в первый раствор. Создалась какая-то новая страница или даже вторая книга жизни доктора — «Жизнь Марка. Том второй. Издание доработанное и исправленное».

Глава 19. Ульяна

Весенний воздух, который вчера, предвкушая тепло, с благодарностью вдыхали жители города, поднялся вверх и от земли снова тянуло холодом.

По краям дороги еще лежал снег. Но от белой зимней радости не осталось и следа — чернично-черный и какой-то засохший, он должен был уже просочиться в почву, впитаться ею, но стоял у порога и неуверенно топтался грязными ногами, не решаясь зайти и опасаясь, что его снова выгонят на мороз. А земля жаждала влаги, но не могла открыть дверь, заваленную снегом.

Начало весны, какое бы оно не было, обнадеживало Ульяну. Каждый год после окончания зимы Ульяна, словно воробьишка, с облегчением отмечала, что выжила. Она была счастлива, что ей хватило сил не впасть в депрессию, что получилось проходить три месяца в шапке и не возненавидит свое отражение в зеркале. Весна обещала Ульяне не только потепление и чистый асфальт, по которому снова можно ходить в туфлях на высоких каблуках, но и отпуск.

Работа дочери ветеринара заключалась в разработке рекламных кампаний и организации различных акций, в написании текстов. Она должна была придумывать пресс-релизы и сочинять красивые и вкусные описания продуктов для интернет магазина. До отпуска оставались считанные дни, и Ульяна торопилась, что называется, дойти до точки. До точки ей оставалось описать два продукта, закончить разработку рекламных баннеров и проверить отснятые видеоролики, проконтролировать рисование комиксов для журналов, которые она сама и придумала.

Описание продуктов Ульяна набирала в Word'e, уже особо не задумываясь: «Мягкое, белое, словно облако, кресло, стоящее на молодом еще неокрепшем сочном газоне. Впереди, всего в нескольких шагах, тихое спокойное море, сверкающее под весенними лучами теплого солнышка. Волна монотонно и равномерно лишь слегка размывает сливочный песочек на берегу. Где-то тихо играет блюз, приглушенный прибоем и тонким щебетанием каких-то неведомых лесных пташек. Перед вами белоснежная тарелка, края которой отражают голубое небо. На тарелке листья салата, свежий мелко порезанный огурчик и притомленный на масле молодой зеленый горошек.

Чего-то явно не хватает в этом сне! Вы начинаете ворочаться в кресле, отодвигая пуховые подушки в поисках самого важного составляющего. И тут слышите тихое потрескивание уже снятых с огня „Колбасок с курицей“ и сливочным маслом. Вот оно! Дуновением ветерка колбаски оказываются на вашей тарелке.

Плотные, сочные колбаски с нежным, умиротворяющим вкусом — райское наслаждения для взрослых и детей, которые умеют мечтать и любят фантазировать!»

Самой Ульяне больше хотелось посидеть у тихого моря или погулять в лесу, чем попробовать колбаски. Но в описание этого продукта она вложила желание, а этого уже было достаточно для высокого качества продающего текста. Текст получился вкусный и побуждающий к заказу именно этого продукта.

Второй текст тоже не заставил себя долго ждать. Родился быстро и без мук.

«Колбаски Гриль с сыром способны удовлетворить запросы самых капризных гурманов. Эти колбаски для жарки — сочетание высококачественного мяса и особого сыра. Это эксклюзивное угощение с неповторимым невероятным вкусом.

Чтобы добиться совершенства и безупречности во всем было предпринято не мало попыток. И только тогда, когда нашлось идеальное соотношение всех ингредиентов, когда были подобраны все необходимые специи и когда все дегустаторы остались полностью довольны, рецептура колбасок „Гриль с сыром“ была передана на производство.

Если вы знаете толк в еде, если всегда предъявляли высокие требования к блюдам, если вам трудно угодить — колбаски Гриль с сыром для вас. Они созданы для тех, кто обладает способностью различать все тончайшие нюансы вкуса и запаха. И… для тех, кто обычно крутит головой, отворачиваясь от любого продукта питания со словами: „Не хочу! Я не буду, мама!“»

А вот над баннерами пришлось попотеть. Все варианты, которые Ульяна смогла придумать, не устраивали ее саму. Практически всю зиму, она делала — переделывала и графическую часть рекламы и подписи к изображениям, она меняла концепцию и все начинала с нуля. Спешки не было — баннеры должны были быть готовы к весенней акции и разрабатывались Ульяной заранее параллельно с выполнением основной работы. Один плакат был близок к желаемому и даже распечатался на большом формате, но вскоре начал раздражать его создательницу и был отправлен к угол для несения наказания. Сегодня его пришлось вернуть, и не искоренить, а доработать, усовершенствовать.

Идея плаката была немудреной — показать, что все обожают есть продукцию мясокомбината О. И перерыв на обед оборачивается для жителей городка М. и его округа полной остановкой жизни — не работают ни парикмахерские, ни налоговые, ни полиция, ни даже столовые. Слоган был таким — «Закрыто на обед! Продукция О — когда все едят!» На баннере была изображена смешная картинка, отражающая последствие такого глобального и долгого перерыва. В черновом варианте уже были готовы еще 6 изображений с этой же идеей. Мало того, видео ряд тоже был построен на слогане «Закрыто на обед».

Ульяна села в удобное кресло, поправила пуховые подушки и прикрыла глаза. Нужно было подумать.

Ее размышления прервал телефонный звонок:

— Привет, подруга! Работа меня сегодня изъяла. Я устала, как собака! Давай сходим к морю! Прямо сейчас. Затеем какое-нибудь безумие, годиться? — без паузы высказалась Юна и замолчала в ожидании положительного ответа.

Ульяна любила проводить время с Юной. Их прогулки почти всегда были особенные, и если они не придумывали ничего странного для досуга, то наверняка, начинали какую-нибудь странную беседу, но мысли о недоделанном баннере не отпускала Ульяну.

— Юночка! Как хочется все бросить и к морю, с тобой! Но мне нужно доделать работу! Или бросить все и с тобой? Или работу доделать?

— Брось работу! Ты же знаешь, я всегда бываю права!

В итоге длинного разговора они оказались на берегу втроем: Ульяна, Юна и баннер.

Было довольно прохладно, с моря дул ветер, но шум прибоя радовал подруг, а вид не спокойного моря бодрил.

— Ну и что будем делать с этой рекламой? — спрашивала Ульяна.

— Тебе на надоело об этом думать? Давай лучше поиграем в «Тише едешь — дальше будешь»! Помнишь, как в детстве? Отойдем на три муравьиных шага и пару кастрюлек назад.

— Мне уже нельзя тихо ехать. Нужно успеть до отпуска разобраться с этим!

— Ну давай разберемся! — Юна схватила подрамник, и со всей силой треснула по нему ногой. Подрамник согнулся по середине, как мужик, которого ударили в запрещенное место.

— Верх мне нравится, а низ можно выбросить! — Юна не обращала внимание на истерические крики Ульяны и ее непрекращающиеся причитания. — Закрыто на обед — звучит хорошо! А картинка никуда не годится! Этот парень в американской футболке — не факт, что турист, а то, что его волосы длинные еще не говорит о том, что он давно ждет открытие парикмахерской! Уж лучше изобразить крутой ресторан при пятизвездочном отеле и закрыть его на обед! Это подчеркнет и особенную целевую аудиторию покупателей продукции твоего МПЗ. А потом если человек пришел в ресторан на обед, а ресторан закрыт на обед, это уже хорошо! Да хватит ныть! Я тебе все придумаю! И вообще — чем проще, тем лучше. На весь лист объявление «Закрыто на обед с 10.00 по 18.00.» и ниже подпись твоя. Ну, не твоя, а та, что у тебя на плакате. Что ты паришься? Давай пока отнесем это «Закрыто на обед» к морю. Прилепим где-нибудь рядом на променаде, хорошо?

— Хорошо, — Ульяна опустила руки и замолчала. Юна поскакала с куском баннера, который был больше ее самой, в руке. Уля побрела за ней.

Для баннера «Закрыто на обед» нашлось отличное место, рядом с лестницей, которая вела на пляж и сигнальным флагом. Баннер как бы словесно объяснял, почему нет флагов, ни красных, ни фиолетовых, ни черных, ни шахматных. Просто закрыто и все тут. Никто не купается, холодно еще — все обедают до лучших времен!

Вторую часть баннера подруги разломали на небольшие куски и засорили ими несколько мусорных баков.

Обеим полегчало.

— Ну теперь то поиграем в «Тише едешь — дальше будешь»?

Глава 20. Алексей

В творческой конуре сегодня были открыты шторы. Форточка, обычно неподвижная, стучала от порыва ветра об откос. На карнизе под окном сидели четыре голубя. На улице шел дождь и бедняги прятались от крупных капель, быстро падающих с неба. Голуби то заглядывали в окно, то, воркуя, отворачивались, цепляя стекло перьями хвоста. Сегодня дождя не ждали. Последние дни погода наладилась. Август радовал жарой и теплым морем. Пляжи заполнились людьми. Но погода преподнесла сюрприз: синоптиков и простых смертных ждал сюрприз… Даже голуби, не любящие мокнуть, смотрели из укрытия на дождь с удивлением и недоумением.

Алексей поднял с пола грузную тучную картонную коробку и водрузил ее на маленький, но высокий столик, расположенный не по феншую — чуть справа от окна. На крышке была приклеена бумажка с надписью «Женщина».

Из тучной «женщины» Алексей доставал по одному листочку и внимательно изучал каждый. В коробке были прикрепленные уголками к альбомным листам фотографии, зарисовки простым карандашом, газетные вырезки, картинки с деталями одежды и частями тела, рукописные листы, ворох бумаги разной масти и породы.

Пахло типографской краской и сырыми перьями, дезодорантом Алексея, и еще озоном или скорее, чем-то особенным не на что не похожим. Это особенное австралийские ученые еще в прошлом веке назвали петричором, составив слово из двух греческих, одно из которых обозначает «камень», другое «сукровицу», а точнее жидкость, которая течет в жилах греческих богов.

Алексей рассматривал фотографию. На фотографии молодая женщина, выходящая из подъезда. Хорошо видна фигура, но детали трудно различимы. Продавец пуговиц то подносил фотографию ближе к лицу, то отдалял на расстояние вытянутой руки. Он измерял пропорции женщины пальцами, гладил длинные волосы прекрасной незнакомки и что-то бубнил себе под нос, ворковал, как голуби за окном. На других трех фотографиях были увеличены фрагменты первой. Лицо женщины, ее правая рука, кусочек куртки с застежкой на пуговицах.

На следующем листе та же фигура, но обнаженная, совсем не прикрытая — нарисованная карандашом. На это изображение Алексей смотрел дольше, чем на другие. Он молчал и не моргал. Затем отложил листок в сторону.

В это время его жена, уже не бывшая, а самая настоящая, законная, переносила схватки в роддоме. Анна лежала на кровати и не решалась больше вставать. Схватки были болезненные и частые. Все, что она могла — это чуть подтягиваться от боли за поручень, прикрепленный к изголовью, и сдерживать крики частым дыханием. Коротких перерывов между схватками не доставало, чтобы отдохнуть или хотя бы перевести дух, расслабиться. Такой боли Анна еще никогда не чувствовала. Если бы она знала, что ей нужно будет перенести еще чуть больше и несколько дольше, чем она планировала, тут же отказалась бы от идеи рожать. Но сделать это, понятно, не удалось бы. Впрочем, все ее страдания будут сполна вознаграждены. Крик младенца сотрет из памяти матери все муки родов — нахлынувшее счастье превзойдет все ожидания.

Сейчас же Анна снова переносила схватку. Ее руки вцепились в поручень, лицо исказилось. Анна вскрикнула, но тут же замолчала и вспомнив о наставления в школе для молодых мам, глубоко задышала, сама пугаясь громких звуков вдоха и выдоха.

Алексей медленно отложил рассмотренные рисунки и фотографию в сторону.

Схватка закончилась. К Анне подошел врач проверить раскрытие. Анна застонала: «Подождите, сейчас снова схватка!» Врач выдал устойчивое для него выражение: «Смотрят на схватке! Ноги раздвинула!»

Алексей достал из коробки еще несколько листочков, скрепленных степлером. Он прочел вслух все, что когда то сам и написал: «Ее отца арестовали за хранение и использование наркотических средств в ветеринарной практике. Вина была не доказана, как считали адвокаты. Суды продолжались. Сергей Андреевич вколол коту кетамин, чтобы вытащить проглоченную им пуговицу. Продавал ли врач наркотики или хранил ли их для распространения — следствием не было установлено. Скорее всего, Сергея Андреевича оправдали бы, а если бы и нет, то выпустили по амнистии через годик другой или в ответ на бесконечные акции и митинги, организованные любителями животных и благодарными хозяевами питомцев, которых вылечил за годы работы отец Ульяны. Однако его сердце не выдержало разбирательств в суде, заключения под стражу и всего позора, которые уже начал обрушиваться на его семью. Ульяна тогда была еще совсем ребенком. Ей едва исполнилось 7 лет. Отец умер прямо в камере. Его жена, горячо любящая мужа, не смогла поверить, что ее супруга больше нет. Она не плакала, не кричала, а ходила и рассказывала всем о том, что мужа все-таки посадили и что она не бросит его и будет ждать освобождения, ходить каждый день в тюрьму и носить ему передачи. Она так и поступает по сей день. Все ее разговоры сводятся к рассуждениям на тему освобождения отца Ульяны, воспоминаний, частью придуманных, и убеждениям всех и, прежде всего, саму себя в том, что опытный врач-ветеринар, заботливый муж, отец девочки-красавицы, не умер, а находится в заключении. Кстати, кот прожил немного дольше своего спасителя, но продолжал отгрызать пуговицы с шерстяной кофты хозяйки, осмотрительно выплевывая их к ее ногам».

Алексей вздохнул: «Вырасти без отца и с одной сумасшедшей матерью! Да уж». Он перечитал весь текст еще раз, про себя. Листик отправился в стопку на столе. В руках Алексея появился другой. Страничка, как будто из детской книжки. Сверху и снизу нарядный орнамент, в середине с большой витиеватой буквы загадка:

«Посадил на привязь Сережку, Привел в порядок одежку».

Внизу в круглых скобках, перевернутое слово — пуговица. На обратной стороне листа плохим, неразборчивым почерком: «см. товарный чек». Товарный чек был аккуратно приклеен на другой лист, который еще лежал в коробке. Чек был выписан на мужской костюм. Это в нем хоронили отца Ульяны. Черный костюм купил дядя Ульяны, родной брат отца, который собственно и организовал похороны и даже поминки. Сергей Андреевич никогда не заботился о внешнем виде своей одежды и такой костюм был надет на него первый раз. Свитера, джинсы — Ольга Викторовна не могла повлиять на мужа и как-то привести в порядок его одежду.

Анне прокололи пузырь. Отошли воды. Теперь схватки стали еще больнее и чаще. Врач счел лучшим оставить роженицу одну. Когда некому жаловаться, меньше и криков. Анна терпела, дышала и молчала. Но только до тех пор, пока не начались потуги. Нюра закричала. Прибежала акушерка, сказала, что тужиться рано, что можно навредить не только себе, но и ребенку. Говорить то легко. Анна снова закричала. Весь живот тянуто вниз. Стало не так больно, но препятствовать потугам было практически невозможно. Зашел врач. Приказал готовить кресло и намекнул акушерке, что надо очень аккуратно поменять местоположение роженицы, чтобы не дай Бог…!

Алексей вернулся к просмотренным листкам, достал из стопки фрагмент с пуговицами. Добродушная улыбка расползлась на его лице. «Почти! Почти!»— подумал он вслух.

Из коробки продолжали выкладываться листы бумаги. Некоторые сразу уходили в стопку на столе, другие подолгу задерживались в руках продавца пуговиц. Квитанция из химчистки. Гербарий из осенних листьев.

Анна послушно выполняла все указания акушерки, делала все, как говорил ей врач. Еще раз на схватке потужиться, и не в себя. И еще. Только очень медленно и аккуратно. Нюре дали погладить головку малыша, который уже почти родился. Это предало ей сил и… Крик новорожденного — самый приятный звук, который когда либо слышала или будет слышать Нюра в своей жизни.

Алексей засветился изнутри. Он радостно сложил все бумаги в коробку, быстро закрыл ее и поставил под стол рядом с другими. Подписи видны были только на двух: «Собака» и «Мужчина». Третья коробка была почти пустая. А еще с десяток других запечатаны и задвинуты глубже к батарее. Продавец пуговиц задернул шторы, спугнул голубей, зажег свет. С коридора донесся телефонный звонок. Алексей выскочил из тайной комнаты и закрыл дверь.

— Да!

— Добрый день! Это акушерка. Вы Алексей Павлович?

— Да.

— У вас родился сын! 3450, 54! Все хорошо!

— Да?

— Поздравляю вас, папаша! С Аннушкой тоже все в порядке. Устала только. Скоро сама вам позвонит. До свидания!

— Да!!!

Алексей несколько раз высоко подпрыгнул. Станцевал ведомый только ему танец. Дверь тайной комнаты открылась и продавец пуговиц исчез, оставив только доносящиеся крики радости и смех, которые вскоре превратились в отдельные фразы, по котором можно только догадываться о происходящем за дверью. Драцена навострила листики.

«Хороша! Наконец, ты здесь! Вижу тебя, дорогая! Отлично! Это ты! Я знаю тебя! Получилась!»

«Немного подправлю. Потерпи! Ты мне еще спасибо скажешь!»

«Девочка моя, как ты хороша! Но работы еще много!»

«У меня сын! Сын! Я стал отцом! Мы больше не бездетные эскимосы!»

И еще:

«С мужиком бы еще разобраться! Ни жив ни мертв! Три раза уже переделывал! То один, то другой! Начну сначала! Тише едешь, дальше будешь!»

Глава 21. Марк

«Я специально перенес сеансы на другой день и отменил групповую терапию… Стоит ли говорить, чего мне это стоило? А кто-то незаметно, скорее всего, ночью или поздно вечером, после работы пробрался к самому морю, и оставив вывеску „Закрыто на обед“, исчез, — в голове Марка смятение боролось с негодованием, и они почти согласились на ничью. — Сегодня море закрыто. Как так может быть? Кто его закрыл и почему?»

Утомленный психотерапевт опустился на песок. Он сел, вытянул длинные ноги в закатанных джинсах, откинулся назад, подставив длинные руки под оголенную, розовеющую на солнце спину, но тут же вскочил: «Нельзя этого так оставлять!». Крупинки песка поспешили спрыгнуть с одежды Марка, пока он не стряхнул их сильными и грубыми ладонями в порыве гнева.

Марк принял позу оратора и вслух произнес речь, любуясь каждым подобранным к месту словом, наслаждаясь оборотами и собственной эрудицией:

«В 1492 году Колумб открыл Саргассово море, назвал его виноградным именем, и никому не пришло в голову взять его и закрыть. Еще бы! Как закрыть море, у которого нет земных границ? Не обнесешь же часть океана забором? Да и вот просто воткнуть табличку в теплый Гольфстрим не выйдет! А наше море закрыли! Как книгу, дочитанную до конца. Хлоп! И жди теперь неизвестно сколько. Ведь „сегодня“ может длится и очень долго….». На этом месте Марк сделал многозначительную паузу и погрозив пальцем тому, кто выставил табличку в паре метров от него, продолжил:

«…А судя по потрепанной ветром, съежившейся от дождя бумаге и дописанной шариковой ручкой корявой надписи — „Весна?“ прошел ни один и ни два дня!»

Марк кажется продолжал злиться, и даже вроде бы специально глаза налились краской, как у быка на корриде, и можно сказать, что он решил воспользоваться несколькими известными ему приемами, чтобы вымести из себя труху, в которую минуту назад превратились старые тетради лекционных записей по теории адаптации к потере ориентиров и практике обретения смысла во второй половине жизни или по какому-то предмету похожему на это, но носящему совсем другое название, более общее, которое было трудно сходу вспомнить.

Он сцепил руки в замок, сделал глубокий вдох, затем выдох, такой словно часть воздуха потерялась где-то и так и не сумев найти дверь, через которую можно вернуться, просочилась в окно, произнес одну из любимых дзэнских поговорок «Тот, кто торопится, так никуда и не приходит» и смирился с мыслью — всему свое время. Как говорится: «тише едешь — дальше будешь!»

Марку хотелось и дальше как можно сильнее испытывать раздражение, ненависть, злость, или даже ярость. Он хотел оскорбиться, обвинить всех и каждого, но в душе у него тихо пели птички, и даже бабочки сели на цветы и перестали щекотать фетровыми крылышками живот. И этим спокойствием Марк обязан отнюдь не релаксирующих упражнениям или мудрым восточным изречениям. Чувства, когда время осуществления твоей мечты откладывается, напоминает облегчение после слов учителя «Контрольную перенесем на следующую неделю», когда ты считаешь, что не вполне готов к ней сегодня. Но вот к любому экзамену по сопромату или высшей математике подготовиться легче, чем, не моргнув глазом, схватить мечту, замученную годами. Тем более, что ее осуществление по прежнему связано с неимоверными усилиями воли, которые надо приложить несмотря ни на что.

«Закрытое» море как ни в чем не бывало кидало на берег мягкие волны, забирало их обратно и снова отдавало — оно и не догадывалось, что, увы, не открыто и что следует в силу обстоятельств вести себя как-то по-другому. Кроме того, в море купались люди, плавали бананы и плюшки, резвились скутеры. Табличку «Закрыто на обед» никто будто не замечал. Ее видел один только Марк Северин, психотератевт, который чуть было не решился сегодня зайти в море.

— Тише едешь — дальше будешь, — прошептал он и поплелся домой.

Глава 22. Алексей

Маленький Федор Алексеевич важно сидел в коляске известной английской фирмы и сосал два пальца. Это не мешало ребенку улыбаться прохожим и показывать рукой на птиц и собак. Панамка то и дело сползала малышу на глаза, и тот протяжно давал сигнал о помощи отцу. Алексей Павлович, останавливая коляску, приводил в порядок своего сына: убирал пальцы изо рта, сажал малыша ровно, одергивал ему штанишки. Так увлекался аккуратностью, что забывал поправить панамку и снова слушал протяжный сигнал. Малыш то и дело вертел головой, отчего первая часть прогулки заполнилась частыми остановками.

В итоге Алексей Павлович не выдержал, сняв панамку с голову ребенка, засунул ее в секцию на капюшоне. Теперь важно было выбирать теневую сторону улицы. Алексей чувствовал, что Анна следит за ним с начала прогулки. Ему казалось, что она сидит в коробе за спиной, как Маша из русской народной сказки. Только если для Маши было важно, чтобы медведь не сел на пенек и не съел пирожок, дабы не обнаружил ее саму, то для Анны имело значение абсолютно все. До выхода на улицу Алексей получил столько наставлений, что последние начали выталкивать из головы первые, а те сопротивлялись, хватались руками и зубами за последних, и в итоге вместе с ними вывалились прямо на пороге квартиры.

В тени деревьев, под еще неказистой кроной тополей, Алексей все же обрел надежду, что оторвался от преследования, но по-прежнему вел себя скованно и чувствовал неловко.

В кармане задребезжал телефон. Алексей вздрогнул. Быстро надел панамку на Федора и выдохнув, самым спокойным голосом ответил:

— Да, дорогая.

— Алексей, — это была жена. — Федору нехолодно? Проверь его ручки! Нос не холодный?

— Сегодня тепло, как летом. Отличная погода. Нос и ручки теплые!

— Хорошо тогда… Вы до парка дошли?

Алексей прищурил глаза: «Типа не видит, где мы! Вот, молодец! Шпионка! Елки-палки!»

— Мы перешли дорогу. Почти у входа уже, — четно ответил Алексей, не находя никакого подвоха. Но спохватился, решив, что лучшего способа проверить продолжается ли слежка не найти, добавил:

— Так, тут все перерыто! Какие-то работы. Трубы ищут! Мы поедем к центральному входу.

— Ну что ж. Хорошо! Аккуратнее там!

— Ой, Нюра! Если что, я позвоню. Давай!

Алексей убрал телефон и облегченно вздохнул. При въезде в парк Федор Алексеевич снова включил долгий звук «э», обозначающий: «Опять эта дурацкая панамка сползла мне на глаза. Можешь ты уже быть мужиком и снять ее с меня?»

— Все, сынок! Мы на свободе! — панамка ушла в капюшон. Коляска поехала медленнее, Алексей достал из кармана листок, сложенный вчетверо и, открыв его, погрузился в чтение.

То, что было написано в письме, которое Алексей бережно хранил во внутреннем кармане льняного пиджака, слишком много значило для него, чтобы болтать об этом, слишком много, чтобы показывать кому-то, слишком много, чтобы читать шепотом вслух или просто шевелить губами. На всякий случай Алексей поднял голову и оглядел верхушки ближайших деревьев — не увидит ли кто случайно его листка? Деревья спугнули с ветвей птиц. Все чисто! Алексей снова ушел в письмо. Он задумчиво отпустил коляску и взял листок двумя руками. Глаза Алексея блуждали по строчкам и абзацем, как Тисей по лабиринту Минотавра, не боясь заблудиться, точно зная, что клубок ниток у него в руках. Опасность была только с одной стороны — Минотавр. Минотавром для Алексея уже была нечасто приходящая депрессия, и даже не низкая самооценка, которая то и дело отрывала его от работы, а отсутствие свободного времени, ведь сделать нужно было еще не так и мало. Сейчас, когда его мечта практически сбылась, она вдруг повисла на волоске. Успеет ли он до конца августа завершить свою работу, сможет ли организовать доставку эпизодов на Набережную и главное — будет ли его работа принята обычными людьми. Администрация, которая предварительно одобрила его предложение — это не его целевая аудитория. Все старания, которые он приложил и будет прикладывать, направлены на обычных прохожих, на тех, кто неспешно прогуливается по променаду или отдыхает на пляжах. Он хотел, чтобы годы его работы окупились чудом. Именно во столько он оценивал сейчас свой труд. Его труд стоял ровно одно чудо, он сам стоил ровно одно чудо и не чудом больше. Чудо, которое должно и может произойти.

Алексей остановился. Потом сделал пару шагов вперед. Федор Алексеевич подал сигнал отцу, чтобы тот не забывал про него. Алексей также задумчиво вернулся на исходную точку. Не отрывая глаз от письма, рукой потянулся к коляске. Машинально достал детскую панамку и надел на сына.

Федор не выдержал и сам стащил ее с головы, бросил на асфальт. Алексей углублялся дальше и дальше в парк, толкая коляску и не замечая ничего вокруг. Буквы прыгали на листке, складываясь не в те слова, которые были напечатаны на принтере. Они создавали другие фразы, совсем другие предложения и заставляли Алексея думать, суетиться, теряться и находиться одновременно. Даже с клубком ниток, Алексей запаниковал. Мечта — это такое дело, что стоит ей начать сбываться, голова идет кругом. Даже радость куда-то девается, и начинаются сплошные беспробудные переживания. Мечту же надо встретить, как положено: с хлебом и солью. А если что-то пойдет не так? Другого шанса не будет.

Можно сколько угодно говорить о счастье, которое накрывает с головой, как только долгожданное событие приближается вплотную. Но все это, верно, ерунда. Счастье существует только тогда, когда ждешь, надеешься, желаешь. А как только получаешь все то, что хотел, ну или спустя день-два или месяц, максимум год — счастье не то, чтобы уходит, оно исчезает, оставляя только тень воспоминаний и все. Это подтвердил и сын Алексея, когда ему станет около семи. В тот год, он собирал карточки, прилагающиеся к журналу про супергероя. Целый год отец покупал ему в киосках пачки с красочными картинками: обычными, с золотым тиснением и «переливающиеся». Мальчик менял повторные у друзей, прилагая для этого не мало смекалки и хитрости. Были собраны все карточки кроме одной, самой редкой. И вот Алексей купил Федору очередной набор. Мальчик разорвал упаковку и увидел ту самую карточку. Что же произошло с счастьем, которое уже полгода ожидало его? Никто не знает. Мальчик чуть не расплакался, как девчонка. Ужасная ситуация — все карточки собраны. Что с ними теперь делать? Как жить без цели, без мечты?

Алексей хорошо знал, что поднявшийся на гору, обречен на спуск. Но хотел как можно медленнее дойти за самой вершины, застрять там, пусть даже без питья и еды, а уж потом, как самая неторопливая черепаха, сползти вниз, останавливаясь на каждом уступе якобы для отдыха.

Он знал, что для подъема в гору нужно минимум три точки опоры. Рука и две ноги или две руки и нога. В случае потери одной из точек опоры альпинисту легче сохранить равновесие: быстро изменив положение тела и найдя другой захват. При лазании с двумя точками опоры и потери одной из них, сохранить равновесие практически невозможно. Продавец пуговиц впрочем бывало висел лишь на одной руке и только чудом не сваливался вниз, в пропасть, о которой любила говорить Анна.

Федор заерзал в коляске и захныкал. Почти сразу заплакал, а через несколько секунд заорал. Проходящие мимо мамочки и нянечки с колясками и разновозрастными детьми качали головой и возмущенно пристально смотрели на неопытного отца. Будто бы их дети и подопечные никогда не плакали и уж тем более не орали.

Алексей вышел из письма и взял Федора на руки. Тот сразу замолчал. Малыш хватал папу за волосы и весело смеялся, когда Алексей вертел головой, чтобы высвободить волнистые светлые пряди из ручек сынка. Письмо пришлось убрать, но оно продолжало греть сердце и затуманивать голову. Так и дошли до детской площадки.

Свежий весенний воздух, наполненный ароматом первых цветущих деревьев, нежного молодого газона и проснувшейся земли приправился запахом краски. Такой микс сравним с салатом из огурцов, помидоров и редиски с мелко порезанным зеленым лучком, укропом и петрушкой, заправленным ароматным горчичным маслом и выложенным на тарелку, недостаточно прополосканную от средства для мытья посуды. Родители, выгуливающие детей на площадке, то и дело принюхивались и смотрели по сторонам в поисках покрашенных объектов. А они тихо прятались от глаз за кустами сирени — на пяти скамейках, стоящих вдоль соседней аллеи, рядом с длинной клумбой, красовались таблички, предупреждающие об опасности всех, кто захочет присесть на них.

В нежном возрасте Федора самое разумное и адекватное занятие на детской площадке было катание на качелях. Качели были сделаны специально для малышей — удобное сидение хорошо защищало ребенка со всех сторон. Выпасть из него было невозможно. Матери давно оценили преимущества этого развлечения и постоянно стояли мыслями в очереди, хватая детей в охапку, всякий раз, как освобождались качели. Алексей не мог сосредоточиться на прыгающих в качели и выпрыгивающих оттуда не без помощи матерей, бабушек и нянь детей. Он быстро понял, что Федору сегодня не суждено испытать радость от одурманивания вестибулярного аппарата. Делать три дела продавцу пуговиц, как впрочем и любому нормальному мужчине, было довольно сложно. Алексей планировал свою работу, веселил, сидящего у него на руках Федора и этого было вполне достаточно. Но Федор так не считал. Алексею пришлось придумать для него другое, не менее интересное занятие. Он посадил малыша в песочницу.

Для ребенка важно общение и с мамой и с папой. Важно, кроме всех понятных причин, и потому, что самой природой продумано гармоничное развитие малыша под пристальным присмотром мамы, которая, по идеи глаз не отрывает от любимого дитятки, и под мужским прищуром, когда можно и немного упасть и залезть в грязь и слегка поесть песка. Такое оригинальное сочетание дает возможность ребенку что-то поделать самостоятельно и при этом выжить.

Федор запустил ладошки в песок и вроде бы ничего такого эдакого не замышлял. Он поднимал руки и снова зарывал их в песке. Алексей понаблюдал за однообразной игрой сына и тут же утомился. Недалеко от скамейки, на которой он сидел, стояла большая тумба на одной ножке. Тумба была со стеклянной дверкой, которая легко открывалась поворотом маленького ключа, торчавшего из скважины. Внутри лежали книги. Их приносили сюда люди, меняясь, освобождая свои полки от ненужной литературы или желая поделиться с другими радостью от чтения понравившихся им произведений.

Алексей подошел к тумбе, взял первые попавшиеся три книжки и поспешил снова наблюдать за сыном.

Игра Федора сменилась. Он ел песок. Чужие мамочки хором сообщили об этом Алексею.

— Папаша, вы что ж за сыном не смотрите? Он ел песок!

— Хм. И много песка он съел? Вы не заметили сколько килограмм примерно?

— Вам что все равно? Да это же прямой путь к кишечным инфекциям, к глистам! Да у него песок во рту! Вы что не слышите, как он скрипит?

Алексей взял ребенка на руки, достал из коляски салфетки и бутылочку с водой. Началась гигиеническая процедура очищения полости рта.

— Ну что? Понравился песок? Гадость, да? Фу, как скрипит на зубах! Гадость! Нельзя этого делать!

Мамочки продолжали возмущаться и рассуждать о мужской природе, об отцах и о сильной половине человечества в целом.

— Дорогие женщины! Без паники! Ответьте мне на один вопрос! Кто из вас не знает, какой на вкус песок? А кроме песка, какие на вкус волосы, земля, бумага и пластмасса, дерево, металл и стекло, ткани, меха, губная помада, крем для лица и лосьон для тела, смола, воск, резины, батарейки? Каким образом вы знаете вкус всех этих совсем не съедобных вещей?

Федор опять оправился в песочницу, а Алексей уже в тишине сел на скамейку, полистать книги. Тихое шуршание, с помощью которого женщины обсуждали Алексея, было почти не слышно и оно не обязывало обращать на себя внимание.

Продавец пуговиц снял тонкий пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Пиджак повис на коляске, предварительно выложив из себя листок Алексея. Рубашка села свободнее, перестала давить на горло. Так было гораздо удобнее гулять с ребенком. Хорошо еще, что правило Алексея всегда ходить в галстуках наполнилось таким большим количеством исключений, что само правило стало исключением.

На всех многочисленных рубашках Алексея было ровно десять пуговиц: (не в смысле что их могло быть девять с половиной или пять с четвертью, а в смысле, что десять — это круглое, как и большинство пуговиц, число) две на манжетах и восемь спереди. Причем восьмую он пришивал сам. На всех рубашках, как известно, традиционно их семь. Вот Алексею и приходилось, каждый раз пришивать еще одну, потайную пуговицу. Зачем он это делал, едва ли сам мог объяснить. Восьмая пуговица просто была ему нужна. Причем она должна была ничем не отличатся от остальных. Сначала Алексей находил в своем магазине близняшку, но потом понял, что восьмая пуговица все равно была, как чужая, приемная дочка. Выходило, что самая главная пуговица — не соответствует своему статусу. Пришлось изменить тактику. Алексей отпарывал седьмую пуговицу, пришивал ее на место восьмой, а седьмую заменял практически первой попавшейся на глаза. Да. Седьмая пуговица на всех рубашках была белой вороной. А почему бы и нет? Алексей любил и ее, потому что сам не сильно отличался от этой птицы-изгоя.

— Чей это ребенок? У него уже все волосы в песке! Хоть панамку ему наденьте. Голову же напечет.

— Чей-чей? Вон папаша сидит, обложившись литературой! Умный видать.

Продавец пуговиц открыл первую книгу.

Это был сборник детских загадок и ребусов. Красочное, приятно иллюстрированное в русском фольклорном стиле издание. Книга оказалась на улице только по одной причине — ее поменяли на другую. Алексей уже видел этот сборник и даже вырвал страницы с тремя загадками. На их месте торчали неаккуратные бумажные лохмотья. Он посмотрел на них, как кот на лужу, сделанную им на хозяйском ковре, и закрыл книгу. Интересное ощущение нашкодившего котенка. Каждому известно желание плюнуть вниз, когда стоишь на балконе или лучше крыше дома. Каждому хоть раз в жизни хочется сделать что-нибудь такое, что автоматически причтет его к обществу хулиганов или мошенников. Просто дописать в меню дорогого ресторана новое блюдо: «Слоновьи ножки», например. Или обмануть систему безопасности банка ради самого обмана и перевести деньги с первого попавшегося счета на второй попавшийся. Но дело было не в этом, Алексей вырвал страницы вовсе не для того, чтобы сотворить мелкую гадость. Ему они очень были нужны.

Вторая книга сегодня больше заинтересовала Алексея. С ней можно было скоротать вечерок другой и потом обсудить ее содержание с друзьями, которых собственно у Алексея и не осталось. Книга была изрядно потрепана. Видимо прошла и огонь и воду. Ее, как говорится, зачитали. На первой же странице аккуратным почерком была написана просьба не забирать книгу домой или возвращать ее в тумбу сразу после прочтения. То ли первый хозяин оставлял себе надежду еще раз увидится с книгой, то ли кто-то читал ее по главам во время прогулки и боялся, что потеряет роман, то ли сама книга чувствовала себя лучше именно в парке и не желала жить в квартире.

Третья — та, от которой хотели избавиться, но выкинуть рука не поднялась. Любая книга — это плод чьих то трудов, стараний и, возможно, бессонных ночей. Вот она и лежала в парке ожидая своего читателя, который несомненно искал ее, но где-то совсем в другом месте. Вряд ли кто-то из отдыхающих тут, кроме Алексея, взял бы полистать книгу Михайловой Л.М. «Трёхмерные проекции гиперкубов в любых измерениях».

— Как можно вообще такого ребенка в песочницу сажать? Ему же еще видимо и года нет!

— Может и есть! Он стоит хорошо на ногах. Может и ходит уже. Крепкий малыш.

— Это уже слишком! Ваш малыш кидает песком в моего, а вам и дела нет! Сидит читает! Вы будете за ребенком смотреть? Бедный, несчастный малыш!

Алексей отложил книги в сторону, письмо засунул между страничек. Почему сейчас секретность с этого секретного документа особой важности была снята? Так бывает. Одна не важная вещь вдруг становится важной, а важное перестает им быть. Важное — не важно. Неважное — важно. Все просто. Алексей встал и залез в песочницу. Федя привстал, чтобы снова подергать папу за кудри. Алексей отряхнул песок с головы, одежды и ручек малыша, прижал его к себе. Мамы, сидящие на скамейках затаили дыхание. Отец поцеловал сына. Посадил на колени.

В следующие полчаса в песочнице вырос большой замок с башнями и туннелями. По дорожкам поехали машинки, которые все это время лежали в корзине коляски. Вдоль дорог выросли деревья из веток. И все это не запрещалось топтать, ломать и рушить. Федор с отцом просеивали песок через сито, делали куличики. Малыш за ручку ходил по краю песочницы. Алексей прятал от крохи камушки в кулаках и тот со смехом находил их. Алексей пел песни, читал детские стишки, жонглировал формочками.

Он поднимал Федора вверх на вытянутых руках, потом опускал вниз и сопровождал этот аттракцион, придуманным им стихотворением:

«В гору лезут альпинисты. Вниз летят парашютисты. Вверх стремятся скалолазы. В море рвутся водолазы…»

Малыш так задорно хохотал, что очень скоро множество детей сердобольных родителей оказалось в песочнице. Даже качели освободились.

«Змей воздушный мчится ввысь, Роет норы крот всю жизнь….»

И так далее и тому подобное.

Когда стихотворение закончилось, началась новая игра. Волосы Алексея закрывали ему лицо, потом разлетались в разные стороны и обнажали смешную рожицу. Все смеялись. Федор хлопал в ладоши и демонстрировал белые первые зубки. «Бонифаций» не унимался. Его грива снова спрятала морду. Затем лев резко запрокинул голову и замяукал. Дети подхватили идею и стали изображать котят. Представление завершалось. Алексей собрал игрушки и увез Федора в сторону покрашенных скамеек, чем опять вызвал нарекание оставшихся на площадке мам, которым, пришлось встать и уже не просто присматривать за детьми, а лепить куличики, водить их по краю песочницы и даже жонглировать формочками.

Глава 23. Ульяна

Длинный стройный зонт стоял под углом тридцать градусов к стене в просторном коридоре квартиры Ульяны. Острым металлическим носиком он упирался в немного поднявшуюся, видимо от влаги, паркетную доску. И от этого не скользил и не шатался, а был непоколебимым и уверенным в себе. По внешним данным зонт никак нельзя было назвать зонтиком. Слишком длинный, слишком взрослый, очень самостоятельный и очень уж изящный для малыша. Даже учитывая то, что само слово «зонт» произошло от слова «зондек» (zondek) и стало зонтом только благодаря созвучию части корня с русским уменьшительно-ласкательным суффиксом, этот зонт никогда не был ни зондеком, ни зонтиком. Если и давать этому предмету какое-то другое имя, то абсолютно точно подошло бы «зонта». Зонта — трость. Этот зонт был точно не маленький и точно не мужской. Женская зонта картинно расположилась у самой двери в ожидании подруги, которая пригласила ее на прогулку, как только по карнизам застучали первые капли летнего дождя. Нежно голубая зонта с синим рисунком и кружевом по краю касалась ручкой белого цветка на обоях, скорее украшая собой его, чем себя им. Зонта сегодня выглядела замечательно даже в сложенном виде. И возможно в сложенном виде даже эффектнее, чем в открытом. Сложенный вид давал волю фантазии и наделял купол зонты самыми невероятными эпитетами и сравнениями. Зонта или зонт, там или иначе, был восхитительным, вдохновляющим и впечатляющим, походил на хвост павлина свободно гуляющего где-нибудь в Салониках, на небо, которое должно было по словам песни вот вот качнуться и выглядел точь в точь, как зонт Оле-Лукойе, который вращался над головами хороших и послушных спящих деток. Во всяком случае, именно такими эпитетами и сравнениями еще в начале лета описывала этот шестнадцатиспицевый зонт Юна, купившая его Ульяне в Греции в качестве подарка.

Непомусен очередной раз подошел к зонте и обнюхал ее. Рыжий бретонский гриффон нарезал круги в прихожей в ожидании хозяйки, которая сегодня хотела выглядеть не то, чтобы умопомрачительно, но не хуже восхитительной, вдохновляющей и впечатляющей зонты точно. Непоммусен звучно залаял, поторапливая Ульяну.

Собаки этой редкой породы, практически не встречающейся в России, нуждаются в постоянной физической нагрузке и в общем-то не приспособлены для жизни в квартире. Непомусен не очень это понимал, не возмущался, но свои пожелания демонстрировал охотно. Ульяна же старалась изо всех сил — гуляла с собакой все свободное время. Чтобы как-то веселить себя во время каждодневных походов в парк, она приглашала с собой… не только зонту, но и маму, Юну, иногда Эдика и однажды Андрея. Ее спутницей могла стать соседка, имеющая собаку или очень любящая животных девочка лет десяти, живущая в доме напротив.

Андрей воспринял предложение пройтись по парку, как возобновление отношений, а саму прогулку как свидание. Именно за это вольнодумие он и был снова занесен в черный список.

Сегодня с Ульяной должна была пойти мама. Расписание прогулок, как график дежурства в школе, давно было мысленно запланировано и даже составлено на все лето. Все спутники и спутницы чередовались в нем в строгом порядке. Если кто-то не мог составить компанию сегодня, Ульяна гуляла с Непомусеном одна, не пытаясь договариваться с другими. Отсутствующий оказывался в конце списка и сидел там до лучших времен.

Непомусен снова залаял. Ульяна торопилась, как могла, и пыталась застегнуть босоножки, придерживая телефон плечом:

— Да, мамочка! Я выхожу! Выхожу! Не хочешь подниматься? Хорошо, постой под навесом. Ну, под балконом. Да, да. Прости. Мам, я выйду быстрее, если ты не будешь меня отвлекать! Конечно, я не надену босоножки в дождь! Давай, давай…

Ульяна скинула босоножки и достала из калошницы туфли. Они внешне плоховато уживались с зонтой и платьем в горох, но их конфликт решал рыжий Непомусен, который на прогулках хоть и убегал всегда от хозяйки на приличное расстояние, всегда был ее главным аксессуаром. Главный аксессуар с ошейником уже обнюхивал дверь лифта.

Второй по значимости аксессуар, зонта, поспешил за подругой и повис у нее на руке. Цветок на обоях вздохнул. А поводок побежал или скорее быстро пополз догонять зонту. Если кто-то быстро ползет, про него нельзя сказать, что он бежит. Даже если кто-то очень быстро идет — это все равно не то, чтобы он бежал. Бег отличается от ползания и ходьбы наличием фазы «полета», когда обе ноги находятся в воздухе. Ползти, когда обе ноги в воздухе — довольно сложно, а когда у тебя вообще нет ног — наверное, невозможно.

Ульяна с Непомусеном выбежала из подъезда.

Женщины, которых принято называть «собачниками», обычно выглядят на прогулках очень похоже. Все в удобных джинсах, растянутых свитерах или футболках. От дождя их защищает капюшон ветровки, но никак не голубой с кружевом зонт-трость. На ногах кроссовки. Редко увидишь даму, выгуливающую собаку большого размера в парке в дождь, и одетую при этом в платье с крупных горохом и туфли на довольно внушительном каблуке.

Ульяна на просто выгуливала пса, она выгуливала себя саму. Скорее в качестве аксессуара ей больше подошла бы крохотная собачка чихуахуа или йорк. Вот с ним дамы выглядят глянцево. Но Ульяна не выбирала себе собаку. И даже выбирая, никогда не купила бы песика для красоты. Собака в ее понимании должны была быть сильной большой и надежной. А она рядом с ней слабой, хрупкой и нежной.

— Милая, нельзя так долго собираться на прогулку с собакой! Папа тебя отругает, если узнает, как ты мучаешь пса!

— Мам, я с ним гуляю по три-четыре раза в день, в любую погоду. Это уже вторая прогулка сегодня! Я не мучаю собаку. Он бы, конечно, только и носился по парку, а лучше по лесу за кабанами и лисами. Но…

— Мы в ответе за тех, кого приручили! Великий человек сказал!

— Мам, я тебя не для того позвала, чтобы ты мне нотации читала! Давай дружить! Пойдем, надо выпустить собаку. Его сложно держать на поводке.

— Вот и я говорю — поторапливайся, поторапливайся!

«Зонта» с хлопком открылась и зависла над двумя женщинами, оберегая от дождя. Мелкими шажками они, трое женщин, побрели в парк. Непомусен перемещался кругами и челночным бегом на расстоянии вытянутого поводка. Ульяна то и дело выкрикивала команду «Рядом!», но не требовала ее выполнения. Бретонские грифоны свободолюбивые, самостоятельные собаки, но при этом умные и легко обучаемые. Все. Кроме Непомусена. Его испортила жизнь.

Боковой вход в парке оказался закрыт. Там велись какие-то работы. Сегодня с обеда все было перерыто и перекопано. Пришлось двигаться под зонтом в направлении центрального входа.

Из-за дождя всегда заполненный людьми парк практически опустел. Даже собачников не было видно.

— Ульяна, я долго думала и решила сказать тебе, что так больше продолжаться не может. Тебе надо выйти замуж! Мы с папой…

Ульяна чуть не подавилась собственным смехом:

— За кого, мам?

— Столько одиноких мужчин! Давай обратимся в службу знакомств или поищем кого-нибудь в соцсетях. Ты уже не молодая девушка. Хватит вертеть носом.

— Мам, давай я сама разберусь со своей личной жизнью!

— Ты уже разбираешься лет десять. Я замуж вышла в девятнадцать лет, а тебе уже…

— Я знаю сколько мне лет. Давай не будем…

— Я вот еще думаю поменять квартиру. Двушки мне будет мало. Папа вот-вот вернется. Амнистия будет осенью. Ему нужна отдельная комната. Он жутко храпит. Кроме того, ты будешь привозить внуков. Меньше трешки никак нельзя! Я уже нашла вариант. Дом старый, но надежный. Четыре этажа. Возле парка. Один подъезд. Три маленькие комнаты на втором этаже: двенадцать квадратов, девять и восемь. Зато потолки два девяносто пять. Кухня большая. Санузел раздельный.

Ульяна вздохнула, выслушав новую идею матери, но немного обрадовалась, что тема сменилась. Ольга Викторовна часто придумывала себе различные занятия от скуки. Каждое из них умирало молодым. Ольга Викторовна записывалась в бассейн, покупала там годовой абонемент со скидкой. Но сходив на один сеанс, больше там не появлялась, сославшись на вредную уборщицу. Ольга Викторовна начинала писать роман, но, закончив первую главу, теряла где-то папку с тетрадями. Она подняла всех родственников и знакомых, чтобы те помогли ей переехать в деревню к жене папиного друга, которая осталась вдовой. Но перед самым отъездом заявила, что не сможет жить без своего родного города и вдали от дочери и мужа, который еще отбывает наказание в тюрьме. Ее идеи уже никто не воспринимал всерьез. А как можно серьезно воспринимать рассказы пожилой женщины о желании сесть на шпагат, заняться профессионально альпинизмом и (не «или», а именно «и») уйти в монастырь?

— А балкон есть?

— Нет. Дом без балконов. Но это даже очень и очень хорошо.

— Чем же?

— Ну, как же. Без балконов. Хорошо. Ой. Я забыла, чем. Вчера лежала уже в кровати и поняла, что нужен дом без балконов, а сейчас не могу вспомнить почему.

— Интересно. Почему без балконов? Может мыть не надо?

— Да что ты? Мне несложно помыть.

Гриффон намок, но это нисколько не смущало его. Он с удовольствием брал барьеры, забирался на лестницу, перепрыгивал с одной возвышенности на другую, как лев в цирке.

Женщины отошли под навес и дали возможность псу побегать самостоятельно, без команд. Зонта сложилась и снова создала своим видом интригу, которая разрешится позже, когда ее с шумом откроют рядом с книгой, и она брызнет на страницы водой, скопившейся между складками купола.

— Может быть тебе сон какой-то приснился?

— Вот и я думаю, но какой?

— Что-то страшное? Может воры по балконам лезут в квартиру? Или какие-нибудь монстры, зомби? Может гадость какая-то заводится на них, типа клещей или блох?

— Вроде нет.

— Может быть наоборот вываливаются с балконов? Дети?

— Ой, я вспомнила! Вспомнила! Вспомнила, что мне снилось.

— Что?

— Мне снилось, что ты вышла замуж и родила мне внука. Такого хорошего, такого милого!

«Ну вот, опять, — подумала Ульяна, снова глубоко вздохнув, — На суку висит мочало».

— А причем тут балконы?

— Балконы не причем! Но мальчик был таким красивым! — Ольга Викторовна попыталась изобразить лицом очарование ребенка и можно сказать, у нее это получилось.

— Ох, если бы сны сбывались! — сказала Ульяна, но тут же пожалела об этом и поспешила добавить, — Мам, почему дом то без балконов? Может обрушиваются они?

— Не поэтому! Вспомню, скажу! — рассердилась Ольга Викторовна. — А папа как был рад внуку! Когда же мой сон сбудется?

Ульяна не выдержала. Позвала Непомусена и прикрепила поводок к ошейнику:

— Все! Пора домой. Дождь перестал, но что-то я замерзла. Зябко!

— Надо беречься, тебе же еще рожать! Поддела бы под платье ретузы!

— Мам, может ты побоялась, что балкон зарастет вещами, барахлом всяким, как любая полочка или приступочек в квартире? Ты же этого не любишь, да? — отомстила Ульяна. Она начинала дымиться от упорства матери.

— Нет, нет, нет! Не боялась я ничего! Ульяна! Глупости, говоришь!

Дело чуть не дошло до ругани и ссоры. В такой ситуации, существует только один выход, чтобы не обидеть друг друга — закрыть рты.

Женщины молча пошли по дорожке к детской площадке, на которой не было видно ни одного ребенка. Через часик, если выглянет солнышко, песочница снова заполнится малышами, около качелей будет стоят мальчик и ныть, что хочет кататься, а на горке образуется пробка. Все «лазелки», «паутинки» и карусели заполнятся, как метро в час пик. А пока — никого.

Ольга Викторовна достала из сумки газету и постелила на скамейку. Ей было необходимо понять, что ее слова не только были услышаны, но и приняты, как руководство к действию. Она не соблюла до конца обет молчания и попыталась добить дочь:

— Твоя мать устала! Давай посидим чуть-чуть! А пока скажи мне, что ты делаешь для того, чтобы познакомиться с мужчиной? Работаешь ты больше дома, чем в офисе. В компаниях друзей не общаешься. Одна эта Юна у тебя и все! Эдик не по тебе! Андрей тоже…

— Мам! Ты хочешь, чтобы я на тебя накричала?

— Не надо на меня кричать! На мать нельзя кричать! Я больная старая женщина! Отец тоже не вечный. Мы дождемся внуков?

Ульяна огляделась и увидела тумбу с книгами:

— Мам, я посмотрю книги! Не обижайся на меня, меня выводят из себя твои разговоры!

— Посмотри, посмотри! Может там мужа себе найдешь! В книге! На какой-нибудь картинке!

Непомусен сделал попытку залезть на изогнутую лестницу, но с первого раза такое препятствие не возьмешь. Лапы проваливаются.

Ульяна повесила зонту на руку и открыла одну, самую потрепанную книгу. Ее заинтересовало название «Продавец пуговиц». Листая страницы, Уля заметила в самом конце книги какой-то беленький листок. Возможно он являлся частью книги. Ульяна вернулась к матери и присела на скамейку, чтобы лучше познакомится с содержанием, почитать аннотацию или вступление. Ольга Викторовна продолжала рассуждать о замужестве Ульяны, но дочка уже не слышала мать. Она ушла в книгу.

Снова стал накрапывать дождь. Ульяна раскрыла зонту. И вот в этот момент капли, собравшиеся на ее куполе, как и обещалось, рванули на книгу. Мама быстро сменила тему о муже и детях на лекцию о бережном отношении к книгам.

— Убери книгу в тумбу. Ты ее только в руки взяла, она уже намокла вся. Сейчас дождь усилится. Убери! — Ольге Викторовне хотелось продолжить беседу с Ульяной, и она как могла старалась ликвидировать все факторы, отвлекающие дочь от разговора. — Ты можешь хоть в этом мать послушать? Далась тебе эта книга! Пошли домой! Книгу потом возьмешь, когда солнышко будет!

Ульяна, не имея сил сопротивляться, отнесла книгу обратно в тумбу и убрала ее подальше, к самой стенке, во второй ряд: «Я приду за тобой завтра! Никуда не уходи!»

Тут же спешно снова достала книгу, выхватила листочек, сложенный в четверо. Карман платья сокрыл его от глаз матери. Книга вернулась на место.

Возле дома Ульяна заметила, как на балконе третьего этажа мужчина в спортивном костюме затягивается сигаретой.

«Ага! Да! Точно! Моя мама хочет, чтобы отец бросил курить! Она не переносит табачного дыма. Ей нужен дом без балконов! Логика ясна — нет места для курения, нет и курения! Она никогда не согласится с тем, что отец умер. Ну, Ольга Викторовна, что вам еще придет в голову?»

Глава 24. Марк

Почти целый год море было закрыто для Марка. Зато пробка больше не терялась и постепенно психотерапевт, боящийся воды, стал погружаться в наполненную до краев ванную. Теперь он абсолютно честно говорил: «Я могу, но не хочу!» и принимал душ, как и все предыдущие годы. Он даже не обманывал самого себя, как это казалось ему поначалу. От купания в ванной он получал массу негативных эмоций и неприятных воспоминаний. А кому это собственно было нужно?

«Если человек не любит кипяченое молоко с пенкой, или молочный коктейль или даже любое молоко, — рассуждал Марк, — есть ли какая то необходимость мучить себя и пить его? Зачем давиться нелюбимым с самого детства продуктом, доводя дело до рвоты? Зачем, если можно прекрасно есть творог, сливочное масло, пить кефир или простоквашу и получать все необходимые организму вещества? Кому это мешает? Кого это может раздражать? Кто в праве осуждать такого человека? Так вот. Если можно соблюдать гигиену, принимая душ, зачем мыться в ванной? Чем плох душ? Если можно плавать в море, зачем мучить себя погружением в холодную, противную, акриловую или того хуже чугунную посудину мертвого белого цвета?»

После многочисленных тренировок и испытаний себя на прочность Марк понял, что теперь важно только одно — научиться плавать. Тогда сам психотерапевт Северин Марк Николаевич будет готов отменить диагноз «фобия воды» и перевести его даже не в фобию купаться в ванной, а просто в нелюбовь к этому делу или, на худой конец, в неприязнь, вызванную детской психологической травмой. С этим можно будет разобраться как-нибудь потом и то, если возникнет необходимость.

С начала лета Марк приходил на пляж, но уже не торопился кидаться в «открытое море». Табличку о закрытии при приготовлении к новому сезону, наконец, выбросили, и повода уйти с берега не было никакого, как не ищи. Пару раз Марк пытался забыть плавки, но вспоминал о них и так навязчиво и мучительно, что приходилось вернуться и все-таки взять их с собой.

Спешки не было. Он привыкал к большому количеству воды постепенно. Первые дни Марк сидел на песке, наблюдая за волнами. Потом мочил ноги. После заходил по пояс. Иногда делал еще пару тройку шажков вперед, но останавливался с мыслью научиться сначала плавать.

Тренер по плаванью не заставила себя долго ждать. Им оказалась пожилая женщина, которая сама вызвалась помочь мужчине, гуляющему по пояс в воде. Она с любопытством наблюдала, как Марк плюхался в воду животом и тут же, как ошпаренный, выскакивал на берег. Затем смотрела, как снова медленно входит в воду и опять выбегает при попытке лечь на воду.

— Доброе утро, молодой человек! Научиться плавать не так сложно, как кажется. Главное отбросить все страхи и предрассудки, — поприветствовала она мужчину.

— Точно сказано! — улыбнулся Марк и сразу проникся доверием к новой знакомой. — Я совсем не знаю, с чего начать.

— Начать стоит с дыхания! Дышать нужно, совершая глубокий вдох ртом, а выдыхать воздух следует в воду. Вы же вообще об этом не думаете. Выйдите туда, где помельче, и опуститесь в воду! По шею.

— Опуститься? Вы хотите, чтобы я погрузился в воду по самую шею? А если я утону? Я же не умею плавать? Мне это не по зубам!

— Не утоните, — спокойно отвечала женщина, — упретесь руками и ногами об дно.

Эта фраза не только позабавила Марка, но немного успокоила. Он вышел на мелководье и лег в воду, опираясь на руки и пальцы ног. Совсем спокойно он себя чувствовать все же не мог:

— Дно чистое? Там никого нет?

— Посмотрите, прозрачное, как слеза! В воде и правда кто-то есть, но это всего лишь рыбы. Они не должны вас пугать!

Марк снова улыбнулся. Он набрал полные легкие воздуха и сделал выдох, чуть опустив рот в воду.

— Молодец! Все верно! Вдох через открытый рот! Есть только два замечания. Чудесно, что вы можете сделать такой глубокий вдох. Чем глубже вдох, тем лучше вас будет держать вода. Но наполнять легкие на весь объем, отпущенный вам природой, все-таки не нужно. Вы будете чувствовать от этого явный дискомфорт, что помешает движению при плавании. Это понятно? И еще. Попытайтесь опустить все лицо в воду! А лучше всю голову!

— Даже глаза?

— Ну, глаза можете оставить над водой, если сумеете. Но обычно они погружаются вместе с лицом.

Марк засмеялся. От шуток пожилой женщины, от шуток над ним, ему становилось легко и совсем не страшно.

— Хорошо. Я попробую!

— Пробуют колбасу на дегустации! Тут надо сделать и все.

Женщина поправила лямку сдельного купальника в частую клетку и пригладила рукой волосы. Марк и на нее произвел впечатление. Даже у тренера возникли к нему какие-то нежные чувства. Впрочем, больше материнские, чем иные.

— Как хоть зовут то вас, молодой человек?

— Марк!

— Меня — Людмила Леонидовна. Будем знакомы! Ну что же вы? Выполняйте задание!

— Есть выполнять! — снова засмеялся Марк и глубоко вдохнул.

На этот раз ему удалось окунуть в воду лицо, но выдохнуть воздух он не успел. Тут же закинул голову вверх, как будто море подогрели до 100 градусов, а его не предупредили. Выдох он сделал уже над водой. Сердце быстро забилось, глаза расширились. Под водой Марк увидел маленьких голых девочек, которые все уменьшались и уменьшались, тонули и тонули, долго, неимоверно долго тонули. Возможно ли за доли секунды рассмотреть детей и пронаблюдать за их движением? Мозг работал как во сне — быстро выдал все, как ему показалось, необходимое и отключился.

Когда Марк пришел в себя, Людмила Леонидовна посмотрела на него с нескрываемым любопытством и спросила:

— Вы когда-то тонули? Марк, вы боитесь воды! Почему?

— Это долгая история. Ничего страшного. То есть страшного достаточно, конечно, но я смогу!

Марк снова повторил упражнение. Теперь он знал, чего можно ждать и вооружился. Набрал в легкие воздуха, медленно опустил голову в воду и спокойно выдохнул. Все время под водой он думал о словах его первого тренера по плаванию «это всего лишь рыбы. Они не должны вас пугать!»

И, правда, девочки тут же превратились в мелких рыбешек и стаей уплыли прочь. С рыбами Марк давно подружился и скучал по ним, как скучает мать по сыну, служащему в армии, ну или чуть меньше.

Марк встал, вытирая лицо руками. Он возвышался своей огромной фигурой над маленькой хрупкой пожилой женщиной, которая никогда не боялась нырять под воду и плыть длинные дистанции на открытой воде. Он такой большой, сильный, молодой…

— Я так хочу научиться хорошо плавать, — тихо сказал Марк.

— Давайте для начала научимся не тонуть! Отдохните. Не нужно торопиться. Если пожелаете, я приду сюда в удобное для вас время и помогу вам. Я — старая кочерыжка, но кое-что я делаю лучше многих.

— Я буду очень признателен, если вы поможете мне! Вы уже помогли мне! Спасибо! Я здесь каждый день с утра. Буду рад! Буду рад. И, для старой кочерыжки, вы отлично выглядите. Не каждая молодая женщина имеет такую идеальную фигуру.

Их встречи стали регулярными и систематичными, что давало быстрые результаты. Марк вскоре, набрав воздух, лежал на воде звездочкой, легко опускал голову в воду, учил движения необходимые для плавания, а главное, радовался, как маленький, что вода перестает быть его врагом.

Вытряхнув пляжный песок из сандалий, Марк надел рюкзак на одно плечо и поднялся по лестнице на променад. Чтобы оказаться в городе, нужно было пройти вдоль длинной и высокой стены, удерживающей берег. Эта стена, серая и мрачная, портила вид всей Набережной. На ней то и дело возникали надписи разного содержания и граффити. Каждый второй вторник месяца к стене направлялись три маляра, которые каждый второй вторник месяца закрашивали все рисунки и фразы серой краской.

Три маляра с тремя разноцветными ведрами серой краски и тремя валиками на длинных разноцветных палках давно стали местной достопримечательностью. Их выход по вторникам фотографировали, снимали на камеры, будто смену караула у стен Кремля или возле Букингемского дворца. Туристы, которые приезжали отдыхать на море, старались так запланировать даты, чтобы непременно включить в отдых второй вторник месяца. Зрелище было забавным и в тоже время торжественным. Маляры исполняли под веселую песенку нехитрый танец, после которого синхронно в определенном строго установленным порядке проходились валиками по нижней части стены. Затем один из маляров делал сальто назад, поражая зрителей акробатическими умениями, а двое других приносили лестницу, покраска с высоты которой, выглядела еще более впечатляющей.

Все омрачалось лишь содержанием надписей на стене, иной раз таких, что детям показывать нельзя, да и взрослым смотреть стыдно. И, пожалуй, запахом краски. Горожане давно думали, как бы изменить ситуацию, не лишив при этом маляров работы, а туристов удовольствия. Но ничего дельного предложить не могли.

Три колоритных дядьки нравились абсолютно всем. Даже коренные жители, которые в течении уже лет десяти (а то и больше) из года в год каждый месяц наблюдали за этим шествием, приходили сюда к десяти часам утра, иногда отпрашиваясь с работы. У местных давно появился своего рода фразеологизм «отпросился во вторник к десяти» обозначающий прогул рабочего времени или весомое опоздание без уважительной причины.

До второго вторника месяца оставалось всего несколько дней, а стена уже сейчас кишела картинками и буквами, неумело собранными в слова и предложения вместе с орфографическими ошибками.

Надписи притягивают. Мало, кто из людей, умеющих читать, не обращает внимание на вывески, рекламные щиты, всевозможные баннеры и крупные объявления. Психотерапевт был тем редким человеком, который прошел вдоль всей стены и даже не взглянул на нее. Он смотрел на море. Вода была главным объектом его внимания. Вода занимала его мысли, будоражила воображение.

«Я уплыву далеко от берега. Я буду плыть и наслаждаться, как настоящий пловец. Нет я буду плыть, как плывет рыба. Так, как будто вода — моя естественная среда обитания!»

Недалеко от входа в парк Марк заметил молодую женщину. Он остановился. В этой незнакомке было что-то особенное, притягивающее. Нежно-голубое платье с цветами, босоножки на тоненьком каблучке, распущенные мягкие волосы, соломенная шляпка, изящные солнечные очки и что-то еще, манящее медведя, как сладкий с горчинкой васильковый мед. Море в одно мгновение перестало интересовать Марка. Он нашел нечто более занимательное.

— Извините! — Марк окликнул незнакомку, не успев сообразить, что же сказать.

Она обернулась, но посмотрела на него лишь вскользь.

— Хм, простите! — скомкал слова большой неуклюжий медведь. — Вы не могли бы…

— Не могли бы что? Я ничего не покупаю на улице, не беру рекламу и не даю указания, как куда пройти. Извините, — женщина по прежнему не смотрела на Марка. Она следила за собакой, которая брала апорт.

Марк подошел ближе. Нежные нотки цветочных духов дотронулись его носа и тут же — кончиков губ, медленно приподняв их.

Каждый день, выходя на улицу молодая женщина выбирала что и как одеть, долго стояла перед зеркалом и все ради встречи, роковой встречи. Хорошо выглядеть и ждать чего-то необычного вошло в привычку, затмевающую саму цель. Бывало, что она отзывалась на подобные «извините» в ожидании знакомства, радостно, приветливо, как собачка виляющая хвостом, отвечала окликнувшему ее мужчине, а оказывалось, что тот интересовался породой ее пса или узнавал, как пройти на пляж. Как-то раз симпатичный прохожий спросил ее имя, и она назвала. Да только он не представился, а пригласил ее, по имени, в стоматологическую клинику, листовки которой он и распространял. Было, конечно, и несколько случаев так называемых «курортных романов», которых женщина боялась больше всего. Общение с приезжими она всячески избегала.

— Нет. Я только хотел, — Марк совсем смутился, — познакомиться. Я — Марк.

Психотерапевт сам не понял, что сказал. В его арсенале было множество средств соблазнить особ противоположного пола. Каждой фразой он пользовался не более двух раз, но их было столько, что хватало на многие и многие непродолжительные связи. Некоторые фразы и шутки были глупые, некоторые вполне остроумные и оригинальные, но все до одной работали. Марк с легкостью заводил мимолетные знакомства и так же легко отказывался от них.

Первый раз в жизни у Марка появилась трудность в общении с женщиной. Он робел, краснел и бубнил что-то невнятное.

— Хотел познакомиться. Марк, — еще раз повторил он.

— Ульяна. Почему бы и не познакомиться с Марком? — слова сами спрыгнули с губ молодой женщины, глупая улыбка возникла на лице без приглашения.

Она не нашла, что еще можно сказать, чтобы продолжить разговор. В этот момент она ругала себя за то, что оказалась не готовой, что сразу забыла все ответы, которые не раз продумывала для этого случая. Ругала себя, что не поверила сегодня и что верила раньше и обманывалась. Она была очень занята обвинениями, выдвигаемыми себе самой. Но все же выделила мгновение и взглянула на Марка. И не смогла оторвать глаз. Это было наваждение. Обычное наваждение, которое сопровождало ее много лет. Ульяне снова показалось, что перед ней именно тот мужчина, который часто снится ей ночами.

— Я видела вас где-то раньше, — прошептала она.

— У меня тоже такое чувство. Я знал вас вечность, — ответил он.

— Я писала вам письма! — сказала она, словно находясь в бреду.

— Я читал их! — кивнул головой он.

— Но я их так и не отправила! — возразила она, пожав плечами.

— Не беспокойтесь. Они дошли, — уверил ее он.

Возникла пауза, во время которой оба успели перевести дух и приблизится друг к другу еще на пару шагов.

Молчание. Смущение.

— Это ваша собака? — Марк нарушил тишину и решил немного разрядить обстановку. Сделал он это интуитивно, по привычке, выработанной годами работы.

— Наша, — Ульяна не могла прийти в себя.

— Какая редкая порода! Я никогда не видел таких псов, — сделал еще одну попытку привести в чувства женщину Марк.

— Это гриффонский бретон! — Ульяна смотрела на Марка, не отрывая глаз.

— Хм. Гриффонский бретон. Интересное название.

Бретонский гриффон подбежал к хозяйке, чтобы проверить, не нужна ли его помощь, узнать, что за тип клеится к ней сегодня. Но Маша, девочка лет десяти, позвала его продолжить игру с палкой и тот удостоверившись, что все в порядке, побежал к ней.

— Какая у вас хорошая девочка! — сказал Марк, подразумевая «Как жаль, что вы замужем!»

— Это Маша. Она не девочка. То есть девочка, но не у меня. Это не моя дочь, — Ульяна многое отдала бы за то, чтобы все это тоже оказалось сном, и только завтра случилось бы наяву. Ей было ужасно стыдно за каждое сказанное слово.

— Ах, не ваша! Извините. Я и подумал, у вас не может быть такой взрослой дочери. Сестра?

— Нет-нет! Это соседская девочка. Маша очень любит животных. Родители не разрешают ей завести собаку. Вот она с нами и гуляет, — Ульяна понемногу отходила от шока. Всеми силами она пыталась спасти ситуацию и показать, что женщина, с которой захотел познакомиться сегодня Марк, адекватна. — А вы дома когда-нибудь держали каких-нибудь животных?

— Дааа! Конечно.

— А какие животные у вас были? — разговор завязывался и Ульяне становилось легче.

— Ну, разные! Всякие, — Марк не любил вопросы о домашних животных еще со школы. После пережитого кошмара в ванной комнате, он долго не решался взять под свою ответственность даже рыбок. Он серьезно полагал, что не сможет следить за ними, что и они могут утонуть, точнее наоборот.

— Какие, например?

В этот момент Марк, да и Ульяне вдруг показалось, что когда-то этот диалог уже был произнесен, но вспомнить когда и где, не получалось.

— Да рыбки. Рыбки у меня были!

— Сейчас нет?

— Мне пришлось их продать! Очень жалею. Хорошие рыбки были. Синодонтисы. Знаете?

Ульяна закашлялась. Непомусен снова подбежал к хозяйке, обнюхал Марка. Ульяна потрепала его за ухо и успокоила. Успокоила обоих:

— Марк, не бойтесь. Он не кусается. Непомусен, все хорошо, Марк не кусается! То есть… Свои!

— Синодонтисы живут у меня дома. Мир и Мора, — после значительной паузы ответила Ульяна.

Маша взяла поводок, чтобы пройти глубже в парк, где по обыкновению прогуливали Непомусена. Ульяна и Марк пошли по дорожке за ней.

— Мир и Мора, — тихо повторил Марк. — А вы случайно не теряли пуговицу, которую я потерял?

Ульяна вопросительно посмотрела на Марк, чуть сморщив лоб. Одна бровь приподнялась выше другой, между ними образовались ровные складочки.

— Почти два года назад, в октябре, вы не теряли пуговицу?

— Два года назад в октябре, я нашла свою собаку. В тот же вечер потеряла пуговицу с пальто. Почему вы спрашиваете? Кто вам сказал об этом? Кто вы?

Ульяна вспомнила про маньяка, о котором ее так настороженно предупреждала приемщица химчистки и испугалась.

— Не волнуйтесь! Вы же знаете меня, так? Я нашел пуговицу возле паба «Гринвич». Розовая с бусиной белой.

Ульяна снова пристально посмотрела на Марка. Это точно был человек из ее сна. Она подумала, что либо сходит с ума либо поводов для беспокойства у нее нет. Все казалось таким странным, нереальным и главное продуманным заранее.

— Это невозможно!

— Согласен!

— Мне нужно побыть одной!

— Я не отпущу вас, пока не скажете, когда и где мы снова увидимся!

— Тридцать первого августа приходите к стене утром, в десять часов.

— Тридцать первое августа еще не скоро. И это не второй вторник месяца, — Марк подмигнул Ульяне, дав понять, что он местный и знает городскую достопримечательность. — Разрешите мне увидеть вас завтра! Когда вы будете снова гулять с собакой?

— Дело не в малярах. Ну, может быть и в них тоже. Этот день будет особенным. Вот! Взгляните, — Ульяна достала из сумочки сложенный листок и протянула Марку.

Глава 25 Алексей, Ульяна, Марк

Алексей достал из нижнего ящика рабочего стола шкатулку для пуговиц и облегченно вздохнул — гном уверенно стоял на ней и не думал проваливаться внутрь. Алексей спокойно, привычным движением руки с небольшим усилием снял человечка с крышки бочки. Гном лишь немного поморщил нос. Алексей отложил его в сторону и снял крышку. Гном фыркнул. Внутри шкатулка была обита темным дорогим бархатом. Алексей надел тряпичные белые перчатки, наклонил бочонок, и оттуда на ладонь высыпались серые пуговицы с рубашки Егора, маленькая желтая пуговица, которую проглотил глупый кот, большая деревянная пуговица с детских шорт Марка, розовая с жемчужиной посередине и еще пару горстей пуговиц разных цветов и форм. Гном снова водрузился на шкатулку.

Алексей положил все пуговицы в небольшой переносной сейф, закрыл его на кодовый замок. Через пару минут к магазину подъехало такси. Телефонным звонком Алексея уведомили о предоставлении услуги. Он вышел и молча сел в серебристую Тойоту Камри. Всего через пять или шесть минут продавец пуговиц был дома. Его встретила жена:

— Привет! Я Федора укладываю. Проходи пока на кухню, поешь. И тихонько, хорошо?

— Аня, я не голоден! Мне нужно поработать. Завтра главный день в жизни! Не жди меня. Я лягу поздно, если вообще успею лечь!

— Когда же это все закончится? Это просто невыносимо! — Анна схватилась за голову двумя руками.

— Когда закончится? Все только начинается! — улыбнулся Алексей. Сегодня сложно было испортить ему настроение.

— Алексей, завтра утром тебе сидеть с Федором. Я записана к стоматологу! А главный день в жизни — это твои проблемы!

— Ты пойми, от того, что я делаю, всем будет хорошо! Поверь мне, ты будешь довольна. Мне заплатят кучу денег! Не все сразу. Но увидишь, нам хватит!

— Ах, ах! Я уже устала это слышать! В любом случае Федор на тебе!

— Хорошо, — Алексей вздохнул и поцеловал жену в щеку. — Я вас очень люблю! Прости меня! Я знаю, что мало времени уделяю тебе! Но все, что я делаю, я делаю не только для себя, но в большей степени для вас, для тебя и сына!

— Спокойной ночи! Утром я накормлю, одену ребенка и бери его с собой! И смотри глаз с нашего сына не спускай! Там море! Следи, чтобы голову не напекло! Салфетки возьми антибактериальные! Вытирай руки чаще, чтобы были чистые! Смотри, чтобы камни не ел!

— Не беспокойся! Закончишь с зубами, приходи к стене! Это важно для меня. Слышишь, Ань?

Но Анна уже ушла. Федор захныкал и позвал ее. Вскоре из комнаты уже доносились укачивающие «а-а-а-а!» и отдельные строки колыбельных песен.

Алексей пригнувшись прошел под бельевой веревкой, на которой сушились ползунки и кофточки сына, трусики жены, его носки, майка и пару носовых платков. Открыл дверь в тайную комнату, отодвинув драцену. Первый раз за несколько лет дверь в его секретную мастерскую осталась не запертой. Первый раз за несколько лет, более, чем за десять, можно было заглянуть в тайную комнату и понаблюдать за Алексеем.

Всю ночь он готовился «к самому важному дню жизни». Все фрагменты, или, как он их называл, эпизоды нужно было пронумеровать и аккуратно упаковать для транспортировки. Во многих не хватало по одной-две пуговицы, и требовалось прикрепить каждую на свое долгожданное место. Это было не просто действие, не просто последняя капля в работе, это походило на ритуал, обряд, таинство.

Алексей, снова надев перчатки, доставал из сейфа по одной пуговице, рассматривал ее под увеличительным стеклом. Находил на больших листах, сложенных в стопках на столе, ее порядковый номер. Напротив описания пуговицы были отмечены ее координаты на эпизоде, указан код самого эпизода. Нельзя было допустить даже малейшей ошибки. Эти последние пуговицы были самым важным элементом мозаики. Они не меняли по сути внешний вид уже готовой картины. Им отводилась куда более важная и существенная роль — они вдохновляли, оживляли, одушевляли бездушные подобия, мертвые копии людей.

Когда все пуговицы заняли свои места, и Алексей получил от этого особое удовольствие, начался следующий, завершающий этап работы. Алексей ничего не изменял в готовых фрагментах, ничего не доделывал. Все уже было готово. Но он все же придирчиво всматривался в каждую картинку, разглядывал их перед упаковкой через специальные отдаляющие изображения линзы, которых у Алексея было множество.

Каждый эпизод, равный примерно квадрату со сторонами пятьдесят сантиметров, Алексей оборачивал бархатом, специально купленным у одного из поставщика пуговиц для магазина.

Затем эпизоды получали порядковый номер, показывающий координаты места на общем полотне. Буква обозначала ряд по горизонтали, цифра — по вертикали. Все как в игре «Морской бой» или шахматах. Обернутые и подписанные эпизоды складывались в большие картонные коробки, заклеивались скотчем и подписывались как отдельные тома энциклопедии — от А до Г, от Д до Ж и так далее.

Когда все было готово к транспортировке, начало светать. Осталось дождаться машину и проконсультировать мастеров, которым предстояло собрать всю картину, разместив ее на серой, известной всему городу и за его пределами, стене. Ближе к десяти часам ожидалась доставка покрытия из особого стекла, ударостойкого и влагонепроницаемого. Алексей перебирал в голове весь план действия, боясь что-то упустить, забыть, не проконтролировать. Сна не было ни в одном глазу. Но есть захотелось. Обжаренные Анной готовые куриные колбаски со сливочным маслом оказались очень кстати.

Ульяна подходила к променаду. Еще издалека она увидела Марка. Он стоял, такой огромный, с маленьким, аккуратненьким букетом садовых ромашек, который так и назывался «любит-не любит», и смотрел на море. Букет полностью отражал все переживания психотерапевта. После встречи с Ульяной он думал только о ней. Все, что он делал — делалось ради нее и для нее. Марк готовился к этой встрече так, как не готовился еще никогда ни к одной встрече в своей жизни. Он постригся. Тщательно побрился. Долго выбирая новую одежду, купил светлые брюки и темно-синий батник. Приобрел новую туалетную воду, потратив около часа в парфюмерном магазине. Марк почистил ботинки, которые впрочем не нуждались в чистке. Он долго думал, какие цветы следует подарить и встал сегодня пораньше, чтобы успеть забрать заранее заказанный букет в магазине. Марк приготовил завтрак для перекуса на берегу моря. Да, пожалуй, и все. Музыкантов он позовет чуть позже, сам споет серенаду, надует сто воздушных шаров, купит дорогое кольцо в другой раз, когда осенью, в конце октября, будет делать Ульяне предложение.

Ульяна думала только об исполнении сна. Договорившись встретиться недалеко от моря, она рассчитывала проверить, тот ли Марк человек или ей ждать другого. Сама встреча, то есть ее место и время, по мнению Ульяны, да и Юны, была достаточна необычной и судьбоносной, чтобы оказаться той самой встречей. Такой, какой она и представлялась эти последние годы. Ульяна пригласила Марка на открытие картины, о которой случайно узнала из листочка, найденного в книге. Что еще более мистическое и случайное могло произойти? Зачем придумывать что-то другое? Да, Ульяна была уверенна, что Марк — ее судьба. Но она прекрасно знала, что всего год назад точно также считала любовью всей жизни Эдика, а потом и Андрея. Ей нужны были неоспоримые доказательства.

Непомусен натягивал поводок в надежде вырваться на свободу и побегать вдоволь по берегу за мячиком, который Ульяна, конечно, тоже взяла с собой. Мячик был прокусан в нескольких местах, но главное что от этого он не переставал быть синим мячиком, точно таким же, как во сне.

На пляже еще было мало людей. Прохладная погода, утренний бриз, а главное вчерашняя поздняя пятничная вечеринка — вот три причины, по которым люди не спешили к морю. Две женщины, по видимому подруги, синхронно делали утреннюю зарядку, вдыхая морской воздух. Обе наизусть знали весь комплекс упражнений и даже не смотрели друг на друга. Руки в стороны, вверх, вниз. Приседание. Руки впереди.

Мужчина с годовалым ребенком строили замок из песка. Точнее отец строил, а сын всячески мешал, стараясь разрушить все более или менее походящее на какое-либо строение.

Шесть человек, четыре юноши и женщина с девочкой-подростком, уплыли довольно далеко от берега. Еще трое, два парня и девушка, стояли на мелководье, не решаясь зайти в холодную воду. Один из молодых людей, тот, что посмелее, погрозился обрызгать всех, быстро приведя обещанное в исполнение. Поднялся визг и крики. Непомусен встревожился и залаял.

Марк услышав собаку, вернулся в реальность из мечтаний и раздумий, и, наконец, заметил Ульяну, которая молча наблюдала на ним несколько минут.

— Как я рад, что ты пришла! Ой, ничего что на ты? — Марк протянул ромашки Ульяне.

— Привет! На «ты» — это хорошо. О чем ты так задумался? — Ульяна приняла букет и понюхала его. На кончике носа осталась желтая пыльца.

Марк улыбнулся — Ульяна с поцелуем цветов на лице выглядела еще милее.

— О тебе задумался! Я очень ждал этой встречи!

— Я тоже ждала, — Ульяна опустила глаза и немного покраснела.

На серой стене заканчивали монтировать картину Алексея Павловича Волкова. Трое рабочих в разноцветных футболках уже устанавливали защитный экран, который с этого дня каждый второй вторник месяца им предстояло отмывать от пыли и дождевых капель. Город должен был принять новый вариант выступления маляров с распростертыми объятиями. Картина была необыкновенна хороша и хотя состояла из пуговиц, то есть из довольно крупных «мазков», была очень живой. О каждом человеке, изображенном на картине, (а было их больше десяти, если считать отдаленные персонажи) можно было абсолютно точно рассказать всю подноготную, понять характер, узнать историю жизни, а всмотревшись и немного подумав, догадаться о мечтах и желаниях каждого. Ничего подобного еще не видел мир. Картина была прекрасна, и в то же время ужасна. Ужасна своей откровенностью, искренностью и отсутствием какой-либо тайны. Картина как-будто сама повествовала о себе, рассказывая даже то, что следовало бы держать в секрете. Экскурсоводы были не нужны. Единственное, что они могли бы рассказать, так это историю создания этого произведения, особенности подбора пуговиц и проделки маленького гнома, но об этом абсолютно точно не знал даже сам автор картины. Все остальное любой зритель видел и распознавал самостоятельно.

Сюжет картины проще некуда — песчаный берег, пляж, люди, пришедшие утром к морю с разными целями — кто-то плавает, кто-то делает зарядку, кто-то гуляет с собакой, мужчина играет с маленьким сыном. Вот молодая женщина, очень симпатичная и стройная, стоит в полуоборот. Рыжая собака, пытаясь поймать брошенный синий мячик, забегает в воду. Чуть дальше в море плавает мужчина. Он машет женщине рукой и улыбается.

Этим утром картина была похожа на зеркало, которая точно передавала все, что происходило, происходит или будет происходить вскоре на берегу, но только в какое-то определенное мгновение. Фотография, сделанная в нужную секунду. Даже не так. Множество фотографий, сделанных в нужную секунду и совмещенных в одну единственную. Нужной секундой являлся тот момент времени, который для каждого из героев картины был чуть ли не самым важным в жизни. По разным причинам и при разных обстоятельствах. Но именно тут, на этом самом месте.

— Марк ты видел картину?

— Да.

— Как она тебе?

— Именно об этом я тоже думал, пока тебя ждал. Она очень много рассказывает о людях. Слишком много. Та женщина с собакой… Ты позировала мастеру?

— Нет! Что ты? Она совсем не похожа на меня. Собака у нее такая же и только.

— Как ты можешь не замечать сходства? Это ты!

— Марк, нет меня на этой картине. А вот ты есть!

Марк засмеялся и решил, что лучше закрыть тему и не спорить по пустякам. «Женщины есть женщины, — решил Марк. — Они всегда думают, что выглядят лучше, чем их рисуют. И согласятся признать сходство только в случае обмана на картине. В том случае, когда художник открыто польстит даме и значительно приукрасит образ».

Картина на стене обладала еще одним странным свойством. Люди, которые были изображены на ней, не узнавали себя. Возможно, художник не смог сделать образы похожими. Все же другие видели не просто сходство, а полное совпадение копии с оригиналом. Эта особенность картины впрочем легко объяснялась восприятием человеком себя. Известно, что люди слышат свой голос не таким, как он звучит на самом деле и не узнают его при записи на диктофон. Конечно, каждый человек идентифицирует себя с изображением в зеркале или на фотографии. Но и тут не все так гладко. Если смотреться в зеркало трельяжа, можно и удивиться, как странно ты выглядишь, когда не смотришь сам себе в глаза. Да и с фотографиями дело обстоит не лучше. Если дать человеку серию его разных снимков, и попросить показать наиболее правдиво отражающий его лицо, он непременно выберет не тот, что покажет самый близкий и хорошо знающий его человек. Эти особенности восприятия все же не настолько причудливы, чтобы объяснить свойство картины. Люди видели на ней не совсем то, что было изображено.

Марк обнял Ульяну, она не сопротивлялась. Прижалась сильнее и положила руки ему на плечо.

— Как хорошо, что я нашел тебя! Ты такая хорошая! Все так хорошо.

— Хорошо. Да. Хорошо!

— Ульяна, я люблю тебя!

Ульяна не была готова ответить Марку на признание. Она уже любила его. Определенно. И кажется любила не один год. Но ей нужен был лишь знак, кивок головой матери, у которой ребенок просит разрешения пойти на вечеринку, жест рукой дирижера, показывающий музыкантам начало исполнения композиции, слово «Мотор!», которое выкрикивает режиссер на съемочной площадке.

Непомусен снова принес мячик, воспользовавшись этим Ульяна высвободилась из объятий и не сказала ни слова. Мячик полетел в море. Ульяна села не песок. Марк опустился рядом.

Он выглядел счастливым несмотря на молчание Ульяны. Счастливым, но немного задумчивым. Казалось, он решает, как пройдет вся остальная его жизнь во всех подробностях и мелочах. «Где они будут вместе жить? Какую кровать лучше купить? Какое постельное белье лучше выбрать, однотонное или с рисунком? Что заказать на второй день свадьбы? Как объяснить всем его женщинам о прекращении отношений уже ни на месяц и ни на год, а навсегда?»

Марк искал в песке красивые камушки среднего размера и кидал их в воду. Ульяна присоединилась к этому занятию. Однообразие действий прерывал только Непомусен, который прибегал с просьбой в глазах снова закинуть мячик как можно дальше. И Марк и Ульяна молчали. Но это молчание не было неловким. Наоборот оба чувствовали себя естественно и спокойно. Важно, что люди могут не только поговорить на общие темы, но и вместе помолчать об одном и том же.

Море так же монотонно и однообразно играло камнями и песком.

«Что приготовить для романтического ужина на двоих? Понравится ли Ульяне моя квартира? Заинтересует ли моя работа? Захочет ли она родить ребенка? Кто это будет мальчик и девочка? Как назвать малыша?»

Ульяна не задавала вопросов, она отвечала на них. «Мне нравится этот человек. Мы уже сидим на берегу, слушаем прибой и ищем красивые камушки. Рыжая собака приносит синий мяч». И, наконец, перед ней встал вопрос: «Может я сплю?»

— Я хочу, чтоб ты родила мне сына! — тихо сказал Марк, наблюдая за мальчиком с отцом.

«Точно сплю. Мой обычный сон! Я должна ответить то, что всегда отвечаю во сне? А что если я скажу что-то другое? Может от этого я проснусь? Я не хочу просыпаться!»

— Я обязательно рожу от тебя ребенка!

Непомусен снова подбежал к Ульяне, но мяч не отдал. Лег и принялся его грызть. Разгрыз мяч на две части — другого исполнения сна не будет.

«Я забыла бутерброды! Как? Что теперь будет? Это не тот сон! Он не может вот так закончится! Все должно повториться в точности. Если этого не произойдет сегодня, это произойдет разве, что в другой Вселенной или спустя миллионы лет. Я сама все испортила. Как я могла забыть? Это просто невозможно!».

— Ульяна, что с тобой? Ты так побледнела? Тебе не хорошо? Может ты голодная? Хочешь бутербродов? Вкусные. С колбасой и сыром!

— Я очень хочу бутерброды. Ты даже себе не представляешь, как сильно я хочу поесть эти бутерброды! Огурцы тоже принес?

Марк открыл замок на сумке. Непомусен тут же вскочил просить своей доли. Марк достал бутерброды, отдал один Ульяне, второй взял себе. Протянул Ульяне свежий огурчик. Посмотрев в жалобные глаза собаки, Марк вытащил колбасу и отдал псу. Ульяна засмеялась и сделала тоже самое.

— Я тоже люблю тебя! — сказала она Марку.

К мужчине, играющему с ребенком, подошла приятной наружности молодая женщина. Она погладила мальчика по голове, и тот протянул к ней ручки.

— Анечка! Я так рад, что ты пришла! Видишь, все получилось! Я сделал это. Все готово!

— Наконец-то мы нормально будем жить. Без всего этого твоего творчества! Но ты знаешь, — женщина немного помолчала и смущенно продолжила, — то, что я вижу, удивительно. Это бесподобно. Ты — молодец! Прости меня! Я тебя люблю!

— Спасибо! Ты даже не представляешь, как для меня важны эти твои слова!

— Я думаю, теперь тебя засыпят предложениями! Ты же откажешься от них, правда?

— Посмотрим! — Алексей прижал к себе сына и поцеловал. Мальчик засмеялся. Анна не успела произнести и слова. Высвободив руку, Алексей крепко обнял жену и закрыл ей рот долгим поцелуем.

В рабочем кабинете Алексея Павловича Волкова, в ящике стола, лежала шкатулка. Сверху на ней уверенно стоял игрушечный человечек. Колпачок, красные башмачки, густая борода — милый на вид. Вдруг человечек начал шататься и тут же исчез в бездне темного бархата. Крышка закрылась.

Оглавление

Глава 1. Алексей

Глава 2. Ульяна

Глава 3. Марк

Глава 4. Алексей

Глава 5. Ульяна

Глава 6. Марк

Глава 7. Алексей

Глава 8. Ульяна

Глава 9. Марк

Глава 10. Алексей

Глава 11. Ульяна

Глава 12 Марк

Глава 13. Алексей

Глава 14. Ульяна

Глава 15. Марк

Глава 16. Алексей

Глава 17. Ульяна

Глава 18. Марк

Глава 19. Ульяна

Глава 20. Алексей

Глава 21. Марк

Глава 22. Алексей

Глава 23. Ульяна

Глава 24. Марк

Глава 25 Алексей, Ульяна, Марк Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg