«Синдром колдуньи»

Синдром колдуньи (fb2) - Синдром колдуньи (Звезда по имени Счастье - 2) 1202K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Александровна Крылатова

Книга вторая

Синдром Колдуньи

Оглавление

Вместо пролога

Часть III . Надежда

Глава первая. Стороны одной медали

Глава вторая. Прогулки по крышам

Глава третья. Ни рыба ни мясо

Глава четвертая. Знакомые незнакомцы

Глава пятая. Девочка, которой нет

Глава шестая. Секретарь и его сообщница

Глава седьмая. Операция «М», или ловушка для злодея

Глава восьмая. Fides facit fidem

Глава девятая. Аппендицит и мировое господство

Глава десятая. Королева Марго

Глава одиннадцатая. Сюрпризы на день рождения

Глава двенадцатая. Контрасты

Глава тринадцатая. «Гора имени Гайдарева»

Глава четырнадцатая. Призраки прошлого

Глава пятнадцатая. Крылья для двоих

Глава шестнадцатая. Обрученные

Глава семнадцатая. «Надо, Федя, надо…»

Час утренний - делам, любви - вечерний,

раздумьям - осень, бодрости - зима...

Весь мир устроен из ограничений,

чтобы от счастья не сойти с ума.

Б. Окуджава

Вместо пролога

- Ну и как прикажешь тебя называть? – спросила я задумчиво.

Вопрос, на самом деле, интересный. Ему-то легко: Вера – она и в Каракумах Вера, куда уж короче? Когда я родилась, мама хотела назвать дочь Вероникой, а папа – Варварой или Любовью. Компромисса достигли на Вере. И хорошо!

- Ну, так как?

Воропаев снимал кожуру с апельсина и с ответом не торопился. Профессионально снимал, не пачкаясь и не брызгаясь, я даже залюбовалась.

- Как нравится, - наконец, предложил он, отдавая мне очищенный цитрус. – Вариантов масса.

- Мне нравится всё, - робко улыбнулась я и принялась за расчленение апельсина. – Ай!

Бывший когда-то рыжим плод метко стрельнул в глаз.

- Держи, - обидчик сам собой распался на дольки. – Витамин С.

Когда они уже закончатся, вещества эти?! Артемий кормил меня по определенной системе: сначала белки, потом жиры, за ними – углеводы с кислотами, а последними – эти самые витамины. Сначала А, затем В…

- Лопну ведь, - предупредила я и кинула в рот первую дольку.

- Заклеим. Питаться надо нормально, чтобы потом не страдать. Это даже не суточная норма, так, четвертинка. Давай-давай, не отлынивай!

- Ну не могу я больше, Ар... Вот опять!

- Да-а, - протянул он, конфискуя у меня половину цитруса, - вопрос, как говорится, ребром. Какие будут предложения?

- Артемий Петрович? – коварно предложила я.

- Прибью веником!

- Просто Артемий?

- Уже лучше, но всё равно слишком… ммм… официально.

- Артем?

- Лучше не надо.

- Тёма?

На этом я зависла. То ли недоставало фантазии, то ли просто не хотелось коверкать его имя. За идеями полезла в Интернет, уж там-то с фантазией всё в порядке…

Не ошиблась. Когда на Воропаева хлынули варианты типа Артоша, Артюня, Артёмчик и (барабанная дробь) Артэмино, он выдрал из моих рук телефон, вынул аккумулятор и спрятал под подушку. Да-да, Интернет – вселенское зло.

- Тёма, - мрачно заключил Артемий Петрович. – Пускай лучше будет Тёма.

Часть I II . Надежда

Глава первая

Стороны одной медали

- Почему все люди не могут просто быть счастливы, Рудольф? — шепчет она.

- Этого я не знаю. Может быть, потому, что тогда Господу Богу было бы скучно.

Эрих Мария Ремарк.

Доктор Наумова с постным лицом заглянула в мою палату.

- Вера, к вам тут посетители, - сообщила она. - Впускать?

- Конечно, Лизавета Григорьевна, - обрадовалась я, пряча книгу под подушку. Саморазвлечение порядком наскучило, хотелось общаться, но доктор Лиза настаивала на «полном покое». Как по мне, от подобного «покоя» до «упокоения» один шаг.

- Только недолго, - сказала Наумова и посторонилась.

В узкие двери палаты протиснулись Толян, Славка, Жанна, Сева, Оксана и Натка с Кириллом. Сразу стало тесно, «одиночка» не рассчитана на такое количество людей.

- Чур, вести себя прилично, - предупредила мой лечащий врач. - Вам и так послабление: больше шести человек не положено. Я бы не пустила, Вер, но они рвались.

- Большое спасибо, Елизавета Григорьевна! - хором ответили мы.

- Что с вами делать? – устало отмахнулась Наумова. - Двадцать минут!

Уже третий день она ходила как в воду опущенная. Отвечала невпопад, хмурилась, на хорошеньком лице - следы недавних слез. Стоило зазвонить моему телефону, как Лизавета хваталась за карман и бессильно опускала руку. Я не спрашивала, но, похоже, неприятный разговор с Печориным всё-таки состоялся. Лиза держится молодцом, а вот Бенедиктович заметно переживает. Кто рассказал бы – не поверила.

- Не могу так больше! - поделился он во время своего последнего визита. - Она ведь мне верит, ждет следующего шага, а я… упыряка старая! И принуждение на нее уже не действует! Вот как мне быть?

- Мы в ответе за тех, кого приручили, - невесело улыбнулся Артемий. - Не будь скотом, Печорин, пригласи ее куда-нибудь. Посидите, поговорите по-человечески…

- Тебе это очень помогло! – не остался в долгу стоматолог, глядя почему-то на меня. - Всё началось именно с разговора. Может, само собой рассосется?

В итоге решили, что поговорить он всё равно обязан, а вот как и в какой обстановке будет протекать разговор, пускай решает сам. Чай, не маленький, сорок лет дитятке.

- Верка, мы соску-у-учились! – Оксана плюхнулась рядом и стиснула меня в объятиях. – Похудела, бедненькая, одни косточки остались…

- Будешь усердствовать, Ксюх, и косточек не останется, - пробасил Малышев, оккупируя свободный стул на секунду раньше Сологуба, - переломаешь.

- Ребята, я так рада вас видеть! Ну, рассказывайте, как у вас дела, как работа? Что новенького?

- Работа в лес не убежит, ибо не волк, - важно поведал Ярослав и протянул два набитых пакета. - Витамины, минералы и всякие полезные кислоты. Как говорит мой дед, наедай шею!

- Опять?! – ужаснулась я. - Помилуйте, я же лопну!

- Тогда зови нас, придем и поможем, - подмигнул Сева, подвигая возмущенно шипящую Оксану. - О, да ты и впрямь не бедствуешь. Целый склад!

- А я что говорю? Мне тут чуть ли не режимы питания составляют. Такими темпами скоро в бегемота превращусь. Бананы из ушей торчат, и яблочный сок в желудке булькает, - пожаловалась я.

- Нет, Вер, так дело не пойдет. Нужно кушать, - Жанна окинула меня критическим взглядом, забросила на плечо тяжелую косу. - Следуй доброму совету Славкиного деда и наедай шею, заморенной тебя замуж не возьмут…

Сообразив, что сболтнула лишнего, медсестра быстро прикрыла рот ладошкой.

- А ну, тетя Жанна, колись давай, кого это ты нашей Варваре сватаешь? – по-братски ткнул ее кулаком Толян.

- Да больно же! – она подозрительно долго терла плечо. - Никого я не сватаю, просто к слову пришлось. К Тайчук сходи, она давным-давно всех переженила. Ты у нас, кстати, самый перспективный холостяк, одному Антонычу пальму первенства уступаешь!

- Кстати, а где Карина? – спохватился Ярослав. – Она к тебе больше всех рвалась…

Но выяснить, куда пропала Кара, не успели. Мой мобильник слабо пискнул и пополз по тумбочке на виброзвонке. Схватила его, опередив помощников, и взглянула на дисплей. Любимый номер. Пробормотав что-то вроде: «извиняюсь, я быстро», ответила.

- Алло!

- Привет. Не разбудил?

- Здравствуй. Нет, что ты, я с семи утра на ногах... то есть в кровати. Не встаю, ты не думай! – затараторила я. – Я жить хочу!

Он засмеялся. Судя по фоновым звукам, в пути-дороге: кто-то кому-то сигналит, щелкает «повортник», играет музыка, но еле-еле.

- Дай угадаю: ты в пробке?

- Экстрасенс, однако. Гололед жуткий, за малым в «Хаммер» не влетел, - со вздохом поделился Артемий. - Теперь стоим у проспекта, здесь тоже ДТП.

- Ты там аккуратней, не геройствуй, - тихо попросила я. – Всё точно в порядке? Голос какой-то… не такой.

- Голос? – переспросил он. - Да нормальный голос, просто не выспался. Не всё коту масленица, случаются и постные дни. Лег поздно, встал рано, вот и маюсь теперь. Сама-то как спала?

- Хорошо. Представляешь, ко мне ребята пришли, с витаминами! Наверное, вы все сговорились. Других голодом морят, а меня – переизбытком питательных веществ!

Жанна поймала мой взгляд и понимающе хмыкнула. Чересчур понимающе.

- Молодец, что напомнила, - обрадовался Воропаев. - Ты завтракала?

- Это что, шутка юмора такая? Завтракала, обедала и ужинала на неделю вперед. Ну нельзя столько есть!

- Можно, Вера, и даже нужно. Лизавета меня поддерживает, твоя мама вообще горой стоит, так что ты в меньшинстве, смирись.

- Тиран ты всё-таки, - с улыбкой выдохнула я.

- Тиран и сумасброд. Ладно, не буду вас отвлекать, общайтесь. Заеду, как только выберусь отсюда. Тебе что-нибудь нужно?

- Приезжай скорее. Я тебя очень… жду.

- Жду и надеюсь, - вой встречного автомобиля заглушил окончание фразы, - … встречи!

- Оленьке привет передавай, – хихикнула я.

Кому надо, тот поймет. Артемий, дабы не рисковать почем зря нашими добрыми именами, навещал меня в обличии тщедушной черноволосой девушки – «подруги Оленьки». Хрупкая фигурка, неприметная внешность и скромная одежда Оленьки были призваны отвести глаза и пока неплохо справлялись со своей задачей. Правда, не обошлось без конфуза: надо было видеть лицо Елизаветы Григорьевны, когда эта самая Оленька указала ей на досадную оплошность. Так ладно бы просто указала – еще и отчитала по полной программе в духе: «Какого хрена вы здесь забыли, Наумова? Идите, проветритесь для начала!» К счастью, всё обошлось, и с тех пор Оленька больше помалкивает.

Стоило мне вернуть телефон в тумбочку, как коллеги незаметно засобирались.

- Мы еще зайдем, Верунь, - чмокнула меня в щеку Оксана. - Не скучай.

- Она и не станет, - ответил Кирилл, которого никто не спрашивал, - не до того будет.

- А ты, никак, ревнуешь? – дернула его за ухо Натка, сама ревнивая, как граф де Монсоро.

- Как можно, зай?! – притворно ужаснулся тот, потирая ухо. – Мое бедное сердце принадлежит тебе одной. Без обид, Верусик?

- Без, Кирюсик, - заверила я. - Вы приходите, одной скучно тут. На волю не выпускают, садисты!

- Эх, Соболева, странный ты человек, - почесал в затылке Толик. Когда-то полностью сбритые волосы заметно отросли и торчали коротким ежиком. - Болеть надо медленно и со вкусом, а ты в бой рвешься. Скучно ей, типа! Мне б твои проблемы.

- Завидуйте молча, Анатолий Геннадьевич. Свободных коек еще полно, - поддел его Сологуб и, не дожидаясь возмездия, выскочил в коридор.

Со мной осталась только Жанна.

- Ой, Вер, я так рада за вас, не могу просто! – она вдруг крепко обняла меня. – Ты смотри, береги его. И крепись: с такими характерами вам ох как весело будет. Но ничего, ничего. Воропаев слов на ветер не бросает. Если сказал, что любит, значит, всё, ты попала.

Моя отвисшая челюсть стоила тысячи слов.

- Молчу-молчу, – приложила палец к губам медсестра. - Ты же знаешь, я могила. Буду держать за вас кулаки! Только, Вер, - она внезапно посерьезнела, - я тебя предупредить должна. Будьте повнимательнее, ладно? То есть, никакого криминала в этом нет, но чтобы не стало неожиданностью... В общем, знаю не только я. Нет, она, конечно, поклялась, что будет молчать, но, понимаешь, для нее это физически невозможно...

У меня в прямом смысле упало сердце. Ухнуло куда-то в желудок и там осталось.

- Только не говори...

Жанна виновато опустила подбородок.

- Это Карина вломилась тогда в палату.

***

Стать свидетелем грандиозного события и не раззвонить на всю округу оказалось выше хлипких Карининых сил. В первый день она ходила гордая, точно Курочка Ряба, случайно снесшая яйцо Фаберже. Второй день обернулся пыткой: Кара открывала рот и тут же его закрывала. Совесть – слабенькая, чахлая, – пищала, что это подлость. Да и Романова – человек дела, угрозами не разбрасывается. Медсестра вздыхала, скрипела зубами, однако ушла с работы, так никому и не рассказав.

Чужая тайна жгла нутро всю ночь, а утром измученную бессонницей Карину прорвало. Подозвав подружку-сплетницу Ниночку Монахову, медсестра непрозрачно намекнула ей, что есть важная новость. Буквально международная. Ниночка повела себя как настоящий товарищ: сообразив, что подруге требуется как можно больше слушателей, кликнула всех охотниц до сенсации. В холле собрался целый консилиум из дюжины представительниц, всем им хотелось услышать сплетню из первых уст.

- Ой, девочки, у нас тут тако-о-ое! Просто жесть!

После многообещающего начала толпа девиц со всех уголков больницы в предвкушении облизнулась. Вездесущая регистратура навострила уши.

- Я ваще в шоке! Ну как так можно?! Слов нет!

Карину трясло крупной дрожью, но Ниночка неласково ее перебила:

- Ты, Кар, дело говори, а восторги мы как-нибудь сами выразим.

- В общем, послали нас с Романовой к Верке в палату…

- Верка – это которая? Та, что интернатура? – уточнила санитарка Таня.

На нее хором зашикали, а Ниночка даже кулаком погрозила.

- Да-да, у нее еще вроде как сердечный приступ. Ну, идем мы такие, идем, никого не трогаем, я впереди, Жаннка сзади, - горячо шептала Кара. - Открываю я, значит, дверь, а там, та-а-ам…

- Что-о-о? – завыли слушательницы, кусая маникюрные ногти.

- Только вы никому, лады? – спохватилась Карина.

- Да говори ты уже, нам доверять можно! Что «там»?

- А там Воропаев с Веркой целуется, да еще страстно так!

Девицы синхронно прижали ладони ко ртам. Некоторые побледнели, тоже синхронно.

- Обалдеть!

- Просто crazy!

- Ты гонишь?!

- Жесть!

- Во-ро-па-ев?

- Но ведь он же…

В глазах Карины плескалось облегчение пополам с экстазом. Как легко на душе, как хорошо и свободно! Знают только свои, а они верняк никому не расскажут.

- Этого просто не может быть! – последней выдохнула Ниночка.

Со стороны могло показаться, что миру стал известен рецепт вечной молодости.

- А ты не врешь? – догадалась спросить Таня.

Кара негодующе приложила руку к груди.

- Я? Вру?! Да за кого вы меня принимаете?!!

- А что было дальше? – спросил кто-то.

- Да-да, долго ты там стояла?

- Нет, - с грустью призналась медсестра, - вылетела, как ошпаренная, Жанну чуть не сшибла. Показываю ей: молчи, мол, не спугни, и тащу в сторону. Рассказала как на духу, руки ходуном ходят, ноги подгибаются... Нет, это ж надо, чтобы сам Воропаев, с Веркой!..

- Ага-ага, - поддакнула Вероника, ординатура прошлого года, - весь из себя моралист, слово поперек сказать боишься, а на самом деле... тьфу!

- Не плюйся, я здесь только шо помыла, - пропыхтела тетя Зина. - Шо обсуждаете хоть, балаболки?

- Мне тоже интересно, что такого интересного можно обсуждать в рабочее время?

Главврач, раскрасневшаяся с мороза, отдохнувшая от подчиненных и довольно-таки благодушно настроенная, подкралась незаметно. Темы разговора она не уловила и потому решила полюбопытствовать перед разносом.

- Здрасьте, Мария Васильевна, - бормотали, лепетали и шептали девушки.

- Доброе утро, ленивицы! Значит, приличные люди трудятся, а они байки травят. Своих дел нет? – хитро усмехнулась Крамолова. - Так о чем вы тут щебечете, пташки?

- Мы…мы-мы… м-мы просто…

- Что же вы заикаетесь, Тайчук? Я не требую невозможного: честно говорите, кого и почему обсуждали, и уходите по местам безо всяких санкций, - расщедрилась ведьма.

Сотрудницы переглянулись и все как одна уставились на Карину. Та сглотнула – перед глазами до сих пор стоял кулак Жанны вместе обещанием долгих мук в случае трепа, – но выбор между Романовой и главврачом был очевидным. Под испытующим взглядом Крамоловой она рассказала всё, что знала, и даже больше.

«Да быть этого не может!!!»

Лампочки моргнули и погасли, холл погрузился в полумрак. Девушки задрали головы.

- Спасибо, Тайчук, - кивнула Мария Васильевна, в душе которой поднимались с колен демоны. - Вы и представить не можете, какую неоценимую услугу мне только что оказали.

***

Была у этой истории и третья сторона.

Когда пятый лист на подпись шефу оказался не таким, каким требовалось, Галина швырнула его в урну и отключила компьютер. Пускай ее увольняют к чертовой матери, сосредоточиться всё равно не удастся!

- Галина Николаевна, документы готовы? – донесся из-за приоткрытой двери голос Василия Витальевича.

- Нет, - раздраженно ответила женщина.

- Что вы сказали?

- Я сказала: нет, не готовы.

- Тогда подготовьте, или предлагаете дождаться конца света? Недолго ждать осталось, как предсказывают, - плоско и совершенно не смешно пошутил начальник. - Я жду! И сделайте мне чай, этот кофе никуда не годится.

«Чтоб тебе подавиться своим кофе!» - мстительно подумала Галина.

Шеф в кабинете булькнул и поперхнулся. Кофе вдруг попал ему не в то горло.

Черт бы побрал этот офис, этого идиота, этот договор! Черт бы побрал этого Воропаева!

Наплевав и на шефа, и на документы, и на заказанный чай, женщина взяла из чистый лист и каллиграфическим почерком написала заявление об уходе. Хорошенького понемножку, хватит с нее. Наплевать, что ли, на уязвленную гордость и вернуться в родное издательство? Ручка порхала над бумагой, а дотошная память снова и снова пролистывала Галинину жизнь, начиная с раннего детства и заканчивая минувшей неделей.

То, что она не такая как все, Галя Фильчагина осознала, еще будучи ребенком. Тихая, застенчивая девчушка жила в своем собственном мире, где не было места склочной недалекой матери, квартире-однушке с видом на вечную стройку, болтливым одноклассницам и драчливым мальчишкам. Маленькая Галя терпеть не могла школу, училась из рук вон плохо, перебираясь с двойку на тройку, а после ненавистных уроков подолгу бродила по кривым улочкам родного микрорайона и подкармливала бездомных кошек. Собаки сторонились ее так же, как она сторонилась собак. Школьница знала, что может понимать язык животных, может бросать вниз камни, и те не будут падать, сделает человеку больно, если очень того захочет. Вода примет любую форму безо всякого стакана, а случайно пойманная рукавом снежинка не растает даже в самой теплой комнате. Разве не здорово?

Мать, правда, совсем так не считала и за каждое проявление «ненормальности», «неполноценности», «уродства» запирала дочь в ванной, часто хваталась за ремень или мокрое полотенце.

- Мой ребенок не будет заниматься этим, поняла?! – в сердцах кричала Елена Аркадьевна, поминая добрым словом какое-то таинственное Мимопробегалло – Галиного отца.

Будь она верующей, непременно заперла бы дочь в храме до полного очищения, но сама боялась церквей, как огня. Гордая в своей нормальности и полноценности, Елена Фильчагина считала за труд поинтересоваться: а что, собственно, является причиной странностей. Ребенок есть личность? Увольте, дети должны беспрекословно подчиняться и быть благодарными уже за то, что появились на свет!

Вот почему Галина, едва дождавшись совершеннолетия, без сожалений покинула родное гнездо. Потратив доставшуюся от бабушки часть наследства на более-менее приличные вещи и билет до первого попавшегося города, она решила начать жизнь с чистого листа. Переступила балльный порог в пединституте, получила комнату в общежитии, устроилась подрабатывать – можно сказать, вошла в новую жизнь с гордо поднятой головой. Побочно Галина посещала различные курсы и ходила вольнослушателем на некоторые лекции. Учить детей она не стремилась, гораздо проще было бы наспех выучиться в техникуме и иметь профессию на руках, однако Гале Фильчагиной стало жизненно необходимо доказать, и в первую очередь самой себе, что она нормальный человек, а не говорящая зверушка со странностями.

Всё бы хорошо, но забытая меж делом магия не собиралась забывать о своей владелице. Прорывы способностей с годами не прекратились, а, наоборот, только усилились. Галину преследовали кошмары, мерещилось то, чего на самом деле не существовало. На четвертом курсе ей пришлось взять академический отпуск, а потом и вовсе уйти из института. Организм просто не выдержал моральных и физических нагрузок.

Шесть лет пролетели как в тумане. Всеми правдами и неправдами оставив за собой комнату, Галина металась с одной работы на другую в стремлении прокормиться и одновременно маниакальном желании «жить как все». Ни родственников, ни друзей в чужом городе у нее не было, были знакомые, но те приходили и уходили. После ее ухода мать ни разу не дала о себе знать, лишь однажды пришла короткая телеграмма от соседки: Елена Аркадьевна умерла от инфаркта, тихо и внезапно. Оставшись совершенно одна, Галина не испытала ни горечи, ни сожаления. Выжить любой ценой, только бы выжить…

Ведьмы не болеют, но в один прекрасный день, вымотанная до предела, она слегла с гриппом, провела в постели больше двух недель и была вынуждена обратиться к врачам. В областной больнице Галя Фильчагина и познакомилась с молодым доктором Воропаевым. Рыбак рыбака видит издалека, познакомились – разговорились. Он лечил ее от запущенного гриппа, а она всем своим существом тянулась к тому, кому хотя бы на время стала небезразлична. Артемий сумел подобрать к колючей, неуживчивой Галине тот самый ключик, что способен вернуть к жизни даже вконец отчаявшегося человека.

После ее выздоровления они не разбежались. Знакомство переросло в приятельство, затем – в близкую дружбу. Артемий уговорил двадцативосьмилетнюю женщину окончить институт заочно. Именно тогда в ее комнате поселился черный кот, пока еще не говорящий, но пребывавший в состоянии шока. Расколдовать профессора не удалось даже совместными усилиями, и тот был вынужден доживать свой век в кошачьей шкуре.

Воропаев постепенно учил Галину контролировать способности, эмоции, вспышки. Только это и позволяло ей продолжить образование.

- Если бы не ты, я бы, наверное, повесилась, - однажды признается она. – Никогда б не подумала, что с этим можно спокойно жить.

Оба мечтали о спокойной жизни, но каждый по-своему. Галине требовалась опора и крыша над головой, чтобы не висела угроза оказаться на улице без гроша в кармане; Артемий же всегда хотел иметь семью: детей и понимающую женщину рядом.

Это нельзя было назвать сделкой, скорее, взаимовыгодным соглашением. О любви речи не заходило, ее должны были заменить понимание, взаимоуважение и поддержка.

Вскоре они поженились, в положенный срок появился на свет Пашка. Каждый получил то, чего просил: она – «обычную жизнь», дом, стабильный доход и человека, на которого всегда можно переложить часть забот; он – жену и сына, которого любил сильнее кого бы то ни было.

Жизнь не идеальна, испытывали превратности судьбы и Воропаевы. Ссорились, мирились, выясняли отношения, но никогда не задумывались о разрыве. Жили, как живут любые другие люди. Всё изменилось, когда Артемию предложили работу в другом городе. Появилась возможность сменить крохотную квартиру на просторную, а скромную зарплату на, по тогдашним меркам, вполне достойную. Посомневались, посоветовались и решили ехать.

Немало времени и сил потребовалось, чтобы освоиться на новом месте, привыкнуть, завести нужные знакомства. К величайшему неудовольствию Галины, практически одновременно с ними место жительства сменил закадычный дружок супруга – вампир с кучей заскоков и горсткой высокопоставленных родственников. В этом вопросе она совершенно не понимала Евгения: человек (ну хорошо, почти человек) рожден, чтобы как сыр в масле кататься, а этот нос воротит, сбегает неизвестно ради чего, благополучно упускает шанс на участие в семейном деле. Не странный ли? Артемий, правда, друга всячески поддерживал и терпеливо объяснял жене, почему вышло так, а не иначе. Галина не всегда понимала и чаще отмахивалась – не до Печорина, других дел по горло.

Неизвестно, почему их крепкий брак вдруг дал трещину. Галина стала замечать за собой, что ревнует мужа к каждому столбу, придирается по любому поводу, пытается как можно крепче привязать к себе. Опомнилась слишком поздно: маленькая трещинка расползлась во все углы, и вернуть былое понимание было уже нельзя. Галина бесилась, Галина страдала, Галина напрасно ждала, пока всё само собой наладится. Суровая жизненная закалка уступила место саможалению, а отсидевшиеся в уголке приступы бесконтрольной магии постепенно возвращались на круги своя.

Во время бурных семейных ссор бурлила в основном Галина. Артемий же предпочитал доводы грубой силе и ни разу не поднял руки на жену, а если ситуация заходила слишком далеко, молча разворачивался и уходил. Галина принимала это за слабость и не сомневалась: муж всё стерпит и никуда не денется, слишком любит сына. Ради Пашки он готов терпеть многое, даже ее истерики и самодурство...

Ведьма вернулась в настоящее и мысленно взвыла, впившись ногтями в ладонь. Всё заканчивается, приходит конец и самому ангельскому терпению. Воропаев заявляется в невменяемом состоянии, перед этим нагло соврав про командировку, беспробудно спит пять суток подряд, утром шестых спокойно встает и молчком уезжает, а сегодня, стоило ей рот открыть, ставит жену в известность, что подает документы на развод! Он уходит из семьи! Каково?

На законный вопрос: «Какого хрена?!» без тени раскаяния в бесстыжих глазах отвечает:

- Пора заканчивать с этим бесплатным цирком, Галка. Я устал от истерик, улыбок сквозь зубы. Устал от твоих бухгалтерских замашек, устал от вранья. Мы с тобой чужие друг другу люди, как бы нам ни хотелось верить в обратное. Нужно найти в себе силы поставить эту точку. Давно пора.

Галина на секунду оцепенела. В ее голове роились тучи вопросов, ответов, ругательств и упреков, но она только хлопала глазами и разевала рот, как голодная лягушка.

Воропаев понял всё без слов, улыбнулся своими кошачьими глазами и поднялся с места.

- Вечером мы всё подробно обсудим, а сейчас извини, мне нужно ехать.

Он знал, конечно, он знал, что до вечера она ничего не сумеет сделать – просто не успеет переварить, а вечером, собрав все треклятые силы, злость и изрядно подмокшую гордость, ринется в бой, но так и не сумеет ничего изменить.

Глава вторая

Прогулки по крышам

По крышам не гуляют в одиночку.

Н. Колесова.

Никогда бы не подумала, что покинуть больничную койку стоит такого каторжного труда!

Заветную выписку удалось добыть лишь путем дипломатических ухищрений – в этом мне очень помог Артемий, – и умеренного шантажа – здесь уж сама постаралась. Так или иначе, завожу будильник на полседьмого, хватит с меня тунеядства!

Измерение температуры и давления, медикаменты, периодические кардиограммы, УЗИ и прочие обещали сопровождать еще долго, но я не жаловалась.

- Следует исключить повторение приступа и по возможности его предотвратить, - без особой надобности поясняла Лизавета, выписывая очередное направление.

- Вернее, проверить наличие остаточных явлений, а заодно отвести подозрения, - уточнял Воропаев.

А остаточные явления были: до жути реалистичные кошмары и головокружения, катастрофическая слабость во всем теле, ни с того ни с сего начинали неметь ноги или терять чувствительность пальцы. Я могла целый день пролежать бревном, не имея возможности подняться.

Когда это случилось в первый раз, мы сидели в моей палате и говорили. Обо всем, что считали важным, стремясь поделиться каждой мелочью, боясь что-либо упустить. Долгим, неспешным разговорам, которые то и дело прерывались жадными поцелуями, мешали только плановые процедуры и редкие, «чтобы не нарушать отчетности», визиты лечащего врача. Ощутив, что спина начинает затекать, я приподнялась на локтях, усаживаясь поудобнее, и вдруг поняла, что не чувствую ног ниже колена. Выражение неконтролируемой паники выдало с головой.

- Что такое? – Артемий сразу подскочил ко мне, готовый отразить любое нападение.

- Ноги, - пролепетала я, тщетно пытаясь успокоиться, - не чувствую…

Ручка двери вспыхнула под дополнительным заклинанием, такое и стадо слонов удержит. Воропаев помог принять сидячее положение, стянул с меня шерстяные носки, колготки (мерзла я постоянно) и велел задрать ночнушку до бедер. Осторожно и тщательно начал ощупывать правую ногу, начиная от ступни. Не чувствую, совсем! В голове билась паническая мысль: «А вдруг я навсегда останусь калекой? Кому я такая буду нужна?»

- Отставить панику! – велели мне. – Скажешь, когда что-нибудь почувствуешь.

Честно прислушалась к ощущениям, унимая трусливую дрожь. Врач я, в конце концов, или безмозглая девица из института благородных?!

- Здесь!

Прикосновение было слабым, почти не ощутимым, но оно было.

- Точно здесь? – Воропаев чуть сильнее постучал пальцами по моему колену.

Повторив процедуру с другой ногой – та реагировала несколько лучше, – он разрешил поправить ночную рубашку и принялся за массаж. Так странно было глядеть на ритмично двигающиеся руки, видеть растирание, но совсем не чувствовать. Странно и страшно.

- Раньше надо было думать! – без тени жалости припечатал Артемий. – Зато теперь тридцать раз подумаешь, прежде чем всякую дрянь в рот совать.

Массаж сопровождался неразборчивым бормотанием, и постепенно чувствительность вернулась. В ногу впились тысячи иголок, будто я ее просто отсидела, но эта боль показалась спасением. От пальцев к бедру побежало живительное тепло. Закончив с правой ногой, Воропаев приступил к левой, а затем вернулся к правой, чередуя их до тех пор, пока я не сумела пошевелить пальцами и согнуть ногу в колене.

- Ложись обратно.

На меня надели носки и укутали одеялом. Я с ужасом ждала вердикта. Что сейчас произошло?

- Остаточные явления, - спокойно ответил Артемий. Самообладание не подвело его и на этот раз. - Нервные окончания чудят, импульсы потихоньку возвращаются в норму, но иногда происходят сбои. Могло быть и хуже.

Я вцепилась в его руку.

- Значит, инвалидность не грозит?

- Не должна, но на массаж с пару недель походишь, я договорюсь. Если не хватит, продлим до месяца, до двух – пока не минует опасность, - Воропаев ободряюще сжал мои холодные пальцы. - Как только прихватит, сразу – сразу! – говоришь мне, хорошо?

Мама и «Оленька» сменяли друг друга, рядом со мной неизменно кто-то находился. Были рекомендованы прогулки на свежем воздухе, поэтому нам приходилось выбираться в маленький больничный парк. Нам – это мне, «Оленьке» или маме, и инвалидной коляске: первые два-три дня ходить было тяжеловато. Меня утешали, что всё это временно, а вернуться практически с того света без последствий не смог бы никто.

Но теперь я дома, коляска забыта, ноги – тьфу-тьфу-тьфу! – слушаются, и всё относительно нормально. Сашка неизменно звонит по вечерам, Элла забегает каждое утро перед работой, мама нет-нет да заглянет в комнату. Анька обиделась и не разговаривала со мной больше недели.

- Надо было, прежде чем валиться, мне позвонить! – заявила сестрица в первый же день. – Я чуть ласты со страху не склеила. И эта эгоистка – моя родная сестра!

Цитируя ту же Анютку: логика, умри!

***

Я сидела на подоконнике, завернувшись в плед, и пила горячий чай с лимоном. За окном в венском вальсе кружились снежинки, грустно мигал подслеповатым глазом старый фонарь. Его тусклого света едва хватало на единственную скамейку, занесенную снегом. А ведь было время, когда старикан горел нестерпимо ярко, и Элька приглашала своих кавалеров целоваться под ним.

- Символично же! – отвечала она, если спрашивали о цели подобных мероприятий. - Поцелуи под фонарем – в этом что-то есть, вам не кажется?

И хотя со временем свет фонаря потускнел, да и кавалеров заметно поубавилось, этот самый символизм остался.

На столе зажужжал мобильник, оповещая о приходе сообщения.

Одевайся потеплее и выходи во двор. Жду, - сообщала смс-ка.

Вернувшись к окну, я вгляделась в вечернюю темноту. Трижды мигнули фары.

Хорошо, что сигналить не стал, – расплываясь в улыбке, напечатала я. – Выйду, только скажи, куда поедем?

Телефон подумал с полминуты и выдал:

Ничего сверхъестественного, погуляем немного. Верну домой в целости и сохранности.

Я оделась со всей тщательностью, предупредила родных, что скоро вернусь, и, прыгая через три ступеньки, выскочила во двор. Любопытство подгоняло, да и соскучилась за полдня.

- За что тебя ценю, так это за гиперответственность, - улыбнулся Артемий.

Намекает на шапку с помпоном, шарф до кончика носа и остальные приметные детали моего облика? Сам ведь просил потеплее.

- В следующий раз конкретизируй: шапка-ушанка – одна штука, валенки – по усмотрению, шарф не обязателен, - я смахнула с его плеч приставучие снежинки. Пока ждал меня у подъезда, те успели налипнуть. Выходит, машина мигала сама?

***

Покружив по городу, мы свернули на пересечении двух центральных улиц. Повороты-повороты, объезды, какие-то дворы… Я начала смутно беспокоиться.

- Куда ты везешь нас, Сусанин-герой?

- Спокойно, ребята, я сам здесь впервой, - последовал закономерный ответ. - Да шучу я, шучу, почти приехали. Трудно так сразу сориентироваться. Летать-то я сюда летал, а ездить – ни разу не ездил.

Машину оставили у подъезда незнакомого дома. Я задрала голову повыше и, наконец, поняла, где мы находимся: самый густонаселенный район, пять домов здесь в десять, а один даже в пятнадцать этажей. Многие в шутку обзывали это место «Сити», по аналогии с Москвой. На мой взгляд, очень далекое от истины сравнение, но среди местных прижилось.

- Это такой оригинальный способ пригласить в гости?

- Ты прекрасно знаешь, где я живу, - не поддался на провокацию Воропаев. - Нам на пятнадцатый. Пешком или на лифте?

- На пятнадцатый? Конечно, на лифте!

Выйдя из лифта, мы отыскали ведущую на чердак дверь. Замок одиночно щелкнул и свалился на пол, Артемий спрятал его в карман, сотворив взамен слабенький морок. Будем возвращаться, запрем по-человечески. Мы поднялись на чердак, а оттуда, через люк, с которым управились столь же ловко, выбрались на крышу. В безветренный морозный вечер здесь было гораздо холоднее, чем во дворе.

- Как красиво…

С крыши самого высокого здания города открывался потрясающий вид. Россыпь цветных огней, дома как большие коробки. Ползущие по узким полоскам дорог автомобили отсюда казались букашками. Приглядевшись, я смогла различить парк. Где-то рядом должна быть наша больница. Небо удивительно чистое, без единого облачка – завтра опять будет холодно, – напоминало разлитые чернила. Вроде бы давно стемнело, но еще нет той глубокой ночной черноты. Звезды… никогда не умела подбирать к ним достойного сравнения. «Бриллианты», «мириады парящих светлячков», «мерцающие искры» и прочие не сумеют отразить красоту и величие это чуда-бесконечности. Целая вселенная над нашими головами. У каждой звезды свой облик и своя жизнь – совсем как у людей: одна большая и яркая, другая крошечная и почти не видна. Кто-то живет в созвездии, кто-то предпочитает одиночество. Сияние большинства скрадывается огнями города, но те, кому удалось пробиться, ничуть не тусклее этих самых огней.

- Не замерзла? – Артемий подстраховывал меня сзади, не подпуская слишком близко к краю.

- Нет… Спасибо. У меня слов не хватает… так красиво… потрясающе…

- Я приходил сюда, когда становилось совсем туго, - признался он, - или когда выпадало свободное время. Встречал рассвет, думал… о разном… Точно не холодно?

- Вашими стараниями, нет, - вспомнила я давний разговор. Хотя какой там давний? После зимних каникул дискутировали, а словно в другой жизни.

Не знаю, сколько мы простояли так, обнявшись и любуясь вечерним городом. Просто быть вместе, неважно, где и когда. Молчать, потому что не требуются слова.

Опустив голову на плечо Артемия, я взглянула на звездное небо.

- Когда мы с Анькой были маленькие, то часто ездили к маминой двоюродной сестре, тете Вале, она тогда жила в деревне под Тверью. Гостили летом в основном, на каникулах. Днем носились, как угорелые, а по вечерам, когда темнело, выбегали во двор и ждали, пока загорятся звезды. Комары грызут, мы чешемся, но стоим и ждем первой звезды.

- Зачем?

- Такая игра: кто первый увидел эту самую звезду, мог загадать желание, и оно сбудется, - рассмеялась я, пряча в шарфе кончик носа. - Маленькие были, глупые. Кто знает, какая первой вылезла? Тетя Валя рассказывала о… местном поверье, что ли? «Единственная видная звезда мечту заветную исполнит да путь верный укажет». Есть ведь такое выражение «счастливая звезда», вот люди и придумали себе поверье. Уже потом я наткнулась на короткую притчу, но скорее назидательного, чем мистического плана. Она так и называлась: «Звезда Счастья».

- Расскажешь по дороге домой? – попросил он.

- Да я и сейчас могу.

Однажды все человеческие чувства собрались вместе. Горе и Радость, Страх, Злоба, Удивление и Восторг, Сомнение и Уверенность. Скука, Ревность, Безумие, Равнодушие, Зависть, Любовь и Ненависть – всех не перечесть. Собрались они и стали спорить: кто главнее? Чья власть на Земле сильнее? Кто больше места в человечьем сердце занимает?

- Я - самое сильное чувство! - заявила Зависть. - Не родилось еще на свете человека, который никому и никогда не позавидовал!

- Нет уж, сестра, я сильнее тебя! – скрипнула зубами Злоба. - И часа рода людского без меня не прошло!

Сестрицы вцепились друг другу в глотки, насилу Смелость и Терпение растащили их.

Слово взяла Ненависть.

- Если и есть на свете сильные чувства, то я среди них первая! - прорычала она, сверкая совиными глазищами. - Даже самый добрый и отзывчивый способен ненавидеть. Никто и ничто не сможет пресечь мою власть!

Страх скорчился в углу, не произнеся ни слова, хотя он вполне мог претендовать на победу. Скука зевала во весь рот, Презрение только фыркало и кривилось. Горе плакало, Скромность не знала, куда деть глаза, Равнодушие сидело, бесцельно глядя в небо.

- С вами каши не сваришь, - улыбнулась Снисходительность.

Тогда вперед вышла Любовь.

- Обо мне слагают стихи и песни. Я поддерживаю в трудную минуту, согреваю в холода, освещаю путь. Мое имя давно стало пословицей! Я многолика, могу исцелять, но могу и больно ранить, свожу людей друг с другом и так же легко развожу. Я заставляю плакать и вытираю слезы. Из-за меня разгораются войны, и воцаряется мир. Я созидаю и разрушаю, спасаю и гублю. Только Любовь имеет право побуждать! С Любовью нельзя не считаться!

Безумие, этот верный спутник Любви, захлопало в ладоши. Эгоизм, часто их сопровождавший, одобрительно закричал. Все чувства, впечатленные речью Любви, умолкли, признавая ее первенство. Только Злоба, Зависть и Ревность, постоянная соперница, рычали, грозя кулаками.

Услышав крики, пожаловали Качества: Мудрость, Глупость, Доброта, Милосердие, Отвага, Преданность и многие другие. В особой иерархии они стояли выше Чувств и часто разрешали их споры.

- Почему ты кричишь? - тихо спросила у визжащей Зависти Мудрость.

- Это несправедливо - признать Любовь самым сильным Чувством! Рассуди нас! Рассуди!

- Рассуди! - завыли Ненависть и Злоба, к ним присоединились Алчность и Корысть.

Мудрость только покачала головой и повернулась в сторону Любви. Та держалась достойно и ни с кем не спорила, уверенная в своей правоте.

- Не мне судить вас, Чувства. Пусть это сделает тот, кого мечтает отыскать любой человек: и злой, и скромный и ревнивый. Покажись, Счастье!

Но никто не откликнулся на призыв Мудрости. Чувства в растерянности смотрели друг на друга, перешептывались:

- Счастье?

- Где же оно?

Но Счастья нигде не было.

- Вечно это Счастье опаздывает! - надула пухлые губки Красота.

- Я здесь! Здесь!

Перед остальными предстало Счастье - запыхавшееся, красное, большеротое и улыбчивое.

- Какое из присутствующих здесь Чувств ты считаешь самым сильным и значимым? - спросила у него Мудрость.

Счастье задумалось, но его детское личико оставалось безмятежным.

- Я думаю, что все Чувства одинаково нужны, - честно ответило оно и улыбнулось, - ведь люди разные, и в каждом из них Чувства проявляются по-разному.

Казалось, что откуда не возьмись прилетел рой диких пчел: Чувства шептали, шипели, гудели и ругались.

- Неправда! Неправда!

- Какое право ты имеешь судить?!

Даже лидирующая Любовь не смогла удержаться от комментария:

- В отличие от других, я всегда приношу радость.

- А многого ли стоит Любовь без Счастья? - вдруг прошептала Скромность.

Любовь покраснела, потом побледнела и бесследно исчезла в водовороте ярких красок. Спор потерял смысл. Качества вернулись в свои чертоги, вскоре и Чувства последовали их примеру. Только Счастье, беззаботное, всепоглощающее и немного беспечное, осталось на месте. Ему было совестно и за свое опоздание, и за вызванный переполох, но Счастье совсем не умело лгать и всегда озвучивало свои мысли.

Что касается Ревности, Зависти и Злобы, то они были очень недовольны таким исходом.

- Пускай Любовь и унижена, мы все равно проиграли! - проскрипела Злоба. В сопровождении Мстительности, одного из самых жестоких Качеств, они подкараулили Счастье и потребовали изменить свое решение.

- Ты же Счастье, ну чего тебе стоит? - просюсюкала Зависть. - Просто объяви меня самым сильным Чувством, и Мудрость тебя послушает!

Давно смирившиеся Злоба и Ревность согласно закивали.

- Я не умею лгать, - честно призналось Счастье и попыталось незаметно уйти, но Чувства взяли его в кольцо. Счастью удалось убежать, однако Зависть очень скоро нагнала его. Чтобы спастись и не исчезнуть из жизни людей навсегда, Счастье превратилось в звезду. Там, в бескрайних просторах неба, неотличимое от остальных, оно могло ничего не бояться. Другие звезды с радостью приняли Счастье в свою семью и упросили его появляться в первую очередь.

Чувства и Качества долго искали Счастье, но так и не смогли отыскать. Только Мудрость, взглянув на небо, сумела различить там звездочку, непохожую на всех остальных. Но даже она не могла ничего изменить.

С тех пор Счастье живет на небосклоне. Днем оно тихо спускается на Землю и практически незаметно, однако с наступлением темноты появляется самым первым и указывает путь. Если вам удастся увидеть первую загоревшуюся звезду, то знайте: вам улыбается Звезда по имени Счастье.

- Занятно, - похвалил труды рассказчика Артемий, - но в чем назидание?

- Каждый видит своё. Может, весь смысл в том, что любовь не так совершенна, как принято считать? Грош ей цена, если рядом не идет счастье. Или другое: в мире нет места тому, кто высказывает свое мнение и при этом не лжет, - я пожала плечами и повторила: - Каждый видит своё.

Мы ничуть не замерзли, но настало время возвращаться. На предложение сделать визиты сюда доброй традицией мне ответили расплывчато: «Посмотрим».

Путь домой показался мне слишком коротким. Минута, и «Ниссан» свернул в знакомые с детства дворы. Прекратившаяся было снегопляска началась по новой.

- Ты не торопишься?

- Нет, - Воропаев явно хотел что-то добавить, но промолчал.

Я догадывалась, о чем он мог думать. В родном доме его ждет очередная канитель с применением подручных средств убеждения.

После обещанного разговора Галина разнесла стекла в гостиной заодно со всеми хрупкими предметами. Потом, правда, опомнилась и кинулась восстанавливать разрушенное, но согласия на развод так и не дала.

«Охота по судам таскаться – ничего не имею против. Из тебя там все соки выпьют, прежде чем дело сдвинется. А если вдруг сдвинется, такие алименты потребую, что жизнь станет не мила. Квартира-то до сих пор на тебя оформлена. Не догадалась я, дура, вовремя подсуетиться! Кто ж знал, что припечет?»

В порыве злости она много чего наговорила: и с сыном видеться не даст, и заявление напишет. Трудно ли ведьме в наше время сфабриковать доказательства вины? Все эпитеты в адрес любимого супруга не пропустила бы никакая цензура. Когда Артемий, окончательно потеряв терпение, прервал поток брани заклятьем немоты, Галина стала объясняться жестами. Высказавшись, в сердцах плюнула, разбив чудом уцелевшее стекло, заперлась в спальне и завыла, как раненый зверь. Пашка с бабушкой, которая выписалась совсем некстати, сидели в детской и ждали, пока стихнет буря. Ребенок привык к бурным ссорам, поэтому заткнул уши и спрятался под одеяло. Марина Константиновна беззвучно плакала.

Артемий не хотел рассказывать мне всё это, пришлось настоять. Нечестно будет, если ему придется воевать в одиночку. В конце концов, меня это тоже касается, напрямую и непосредственно. Может, есть какой-то способ... обезболить? Галина не производила впечатления полной дуры, не могла не понимать, что таким макаром мужа не удержишь – только окончательно испортишь отношения. Значит, решила нервы помочалить. Из вредности.

- Не переживай, - шепнул Воропаев, возвращая к реальности, - не мы первые, не мы последние. Рано или поздно всё это закончится. Расходятся ведь люди, и мы с Галкой как-нибудь разойдемся.

- Опять на лбу написано, да?

- Не совсем. Ты как атомный реактор, излучаешь эмоции в пространство, а я воспринимаю. Раньше – тоже, но не так сильно.

Он чувствует меня, как никто другой. Почему я так не могу?

- Выпить чаю, понятное дело, не пригласишь… - протянул Воропаев.

- Чаепитие в десятом часу вечера поймут превратно, - грустно хмыкнула я, - а жаль.

- Тогда увидимся завтра. Заехать за тобой?

- Не надо, лучше поспи подольше. Маршрутки ходят по расписанию, не опоздаю.

- Думаешь, меня волнует только это? – притворно нахмурился он. Делает вид, что смертельно обижен, а в глазах – милые сердцу чертики.

Прощались мы долго. Сначала искали по всей машине шапку, снятую по случаю включенной печки, потом куда-то внезапно пропал шарфик. Всё остальное время я тренировалась в умении целоваться. Тренер мне, надо сказать, попался умудренный опытом, одно удовольствие учиться. Ни зажатости, ни былой неуверенности не испытывала – я доверяла безоговорочно. Наверное, именно с этим чувством на край света идут. Не узнаю себя.

Коса безнадежно растрепалась, пришлось спешно переплетать. Пальцы дрожали, и получилось еще хуже, чем было.

- Иди, коварный искуситель, - Артемий еще раз поцеловал меня. - Подожду, пока поднимешься. Не забудь смс-ку сбросить.

- Пренепременно. Спокойной ночи! - не удержавшись, я крепко его обняла.

***

Эх, родная работа, как же тебя недоставало! Считайте меня конченной «трудоголкой», но бессмысленное времяпровождение ведет к деградации.

Бледная от недосыпа Карина уже тащила куда-то поставленные друг на друга коробки с бахилами. Вечно их не хватает, Авдотья Игоревна ругается.

- Карина, привет!

Она испуганно стрельнула глазами в мою сторону и поспешила ретироваться, верхняя коробка при этом едва не свалилась. Некстати вспомнилось признание Жанны и основательно подпортило настроение. Надо будет отловить Кару в сестринской, поговорить. Не век же нам друг от друга шарахаться.

- Возвращение блудного попугая, - резюмировал Толик, стоило войти в ординаторскую. - Ну и как на Таити?

- Я тоже соскучилась, Анатолий Геннадьевич. А Славка где?

- Да зуб у него разболелся. Стонет, хныкает… короче, ты сама знаешь, аж пристрелить хочется. Пошел к Бенедиктовичу записываться, - поведал Малышев с простодушной ухмылкой.

- Бедный, - я села за стол, ожидая привычного визита «злобного повелителя».

Толян, чьи больные проходили процедуры, составил компанию.

- Меньше жрать надо, - озвучил он свою точку зрения. - Аукнулись благодарные шоколадки, не делится ведь ни с кем, сволочь!

- Утро доброе, мигрени мои, - поприветствовал нас Воропаев. - Так, считать до трех я пока не разучился. Где юное дарование, столь озабоченное карьерным ростом?

- Зубы делает, Артемий Петрович, - доложил Малышев. - Полянская в курсе.

- Рад за них обоих. Что, доктор Толик, разнежила Наталья Николаевна ваши наглые организмы? Будем исправлять. Халява, увы и ах, закончилась. К кому вы сейчас?

- К Исаевой А.Т., слизистый отек, и Дудкину К.К., воспаление хитрости. Симулирует Дудкин, - пояснил Толян в ответ на вопросительный взгляд, - чисто у него всё, здоровый как бык, а жалуется. Неохота мужику пахать, вот и добывает больничный.

- Дудкин, Дудкин… А, вспомнил! Это же наш любимый симулянт, профессиональный, так сказать, больной. Не повезло, Малышев: он у себя раз в полминуты кожные покровы проверяет и реакцию зрачков на свет, миндалины измеряет. С ним надо жестче, пускай в очередях помается, анализы посдает. Выгнать его всё равно не имеем права.

- А вдруг человек действительно болен? – спросила я.

- Вот на шее таких как вы, доктор Вера, и любят сидеть такие, как Дудкин, - саркастически усмехнулся Артемий. - Свесят ножки и сидят себе. Крови из него выкачали – на донорский пункт хватит, я уж про другие анализы молчу. Нечего там исследовать, впору присваивать лейкоцитам инвентарные номера. Так что вперед и с песней, Анатолий Геннадьевич. Передайте Дудкину, что навещу его ближе к вечеру, потолкую со старым знакомым... Хотя постойте, возьмите-ка с собой Соболеву. Новых больных я ей сегодня не дам, а врага надо знать в лицо. Вспомню старые добрые времена и поставлю вас в дуэт. Отчет, так и быть, можете сдать общий.

Из ординаторской вышли втроем. Воропаев направлялся в свой кабинет, а я с Толяном – в палату симулянта. Тут-то, в коридоре, и нашла коса на камень.

На нас косились. Не все, но многие встречные начинали шептаться или усиленно отворачивались.

- Толик, - тихо спросила я, - ты, случайно, не в курсе, почему они так смотрят?

- Смотрят? Да не, тебе показалось, - отмахнулся Малышев. – Не обращай внимания.

Вот уж нет уж! Бывшая практикантка Вероника, с которой у нас с сентября-месяца необъявленная война, стояла совсем близко, придерживая щекой телефон. Она даже не потрудилась понизить голос и протянула, глядя мне прямо в глаза:

- А я говорю, Светка, что правда. Думаешь, чего их столько времени не было? Тариф поменялся, путь к славе теперь постель. Я, наивная, в свое время из кожи вон лезла, а джентльмены, оказывается, предпочитают блондинок! Приступ у нее, видите ли!..

- Не дрейфь, Верк, щас разберемся, - оценил угрозу Толян.

- Не лезь, пожалуйста. Вероника Антоновна, вас мама не учила, что нести пургу нехорошо? – вкрадчиво спросила я, подходя вплотную.

- Я тебе перезвоню, зай... Ой, гляньте на нее, прям оскорбленная невинность! – прошипела Вероника. - Мы такие нежные, мы такого не знаем! Да ты вообще в курсе, что полбольницы ставки делает: трахнулись вы уже или нет?

Понятно, Карину можно не искать. Общественность в курсе.

- С кем? – поразительный по своей несвоевременности и наивности вопрос Малышева.

- И каковы ставки? – я натянула улыбку. Урегулировать бы всё мирно, но, боюсь, не выйдет. Не то место, не те люди.

- Раз не спрашиваешь, с кем, значит, уже, - подвела итог эта ненормальная. - Ну и как он? Мне лично узнать не довелось, хоть ты расскажи. Вмещаешь широту души?

- Вероника Антоновна, - я уже рычала, - будь человеком. Заткнись, а?

Вероника Антоновна быть человеком не захотела.

- Какой был резонанс, офигеть просто! Никто сначала не поверил, что Воропаев на тебя польстился…

Я чувствовала, что способна на убийство. Клизму ей в… глотку! А Ника заливалась соловьем, расписывая в подробностях: что, где, сколько и каким образом.

- Да чтоб у тебя язык отсох! – в сердцах пожелала я.

Бывшая практикантка вдруг поперхнулась, схватилась за горло. Попыталась что-то сказать – не вышло. Она смотрела на меня оловянными глазами и беззвучно открывала рот, как гуппи в аквариуме Печорина.

- Вдохни поглубже, снабди мозг кислородом, - бросила я и зашагала прочь.

Ничего не понимающий Толян плелся следом и вопросов не задавал. Скорее всего, он решил, что у склочной девицы внезапно проснулась совесть.

Телефонный звонок застал меня в палате у Исаевой.

- Вера, - голос Артемия был спокоен и холоден, точно скальпель в руках опытного хирурга, - будь добра, выйди на минутку.

- Что-то срочное?

- Очень срочное.

Извинившись перед Анной Тимофеевной, вышла в коридор. Зав. терапией уже ждал меня.

- Что случилось? На тебе лица нет…

- Скажи мне, только честно, что ты сделала с Ермаковой Вероникой Антоновной?

При упоминании этой гадюки кулаки непроизвольно сжались.

- Только пожелала, чтоб у нее язык отсох. Она говорила о нас с тобой, всякие гадости и пошлости. Стоило молча пройти мимо?

- Стоило, Вер. Пройти мимо и не давать лишнего повода для сплетен. У них сейчас и так информационный экстаз, - поморщился Воропаев.

- Так ты знал?! – не поверила я.

- Вчера узнал, но дело вовсе не в этом, - он прислонился к стене, взгляд пытливый и одновременно недоверчивый. – Ермакова сейчас сидит в кабинете Крамоловой и не может ни слова сказать, только мычит и плачет.

- ?!

- Ты сумела наложить на Веронику абсолютную немоту, снять которую не в силах ни я, ни Крамолова, - мое лицо вытянулось, рука сама собой потянулась к горлу. - Она требует к себе, немедленно.

Когда мы вошли в кабинет главврача – Артемий меня не бросил, побоявшись оставить наедине с главной ведьмой, – Мария Васильевна рубанула ладонью в воздухе. Съежившаяся на стуле Вероника обмякла.

- Твоих рук дело? – заклокотала колдунья. - Ее язык больше похож на сушеную воблу, чем на орган! Куча свидетелей! Ты… ты хоть понимаешь?!

- Не ори, - Воропаев не выпускал мою взмокшую руку из своей руки. – Свидетели… что они смогут сказать? Ничего не было. Мы найдем способ расколдовать Ермакову. Интуитивная магия не…

- Нет-нет-нет, с меня хватит, хватит! - главврач хрипло хохотнула, взъерошила волосы и нашла на столе чистый лист. - Если бы я раньше знала, что ты ведьма... Троих ущербных для этого заведения и так больше, чем достаточно. Только стихийных прорывов нам не хватало! Сама я не уйду, Воропаева терять тоже не сподручно, Печорина не отпустит народ, поэтому... – она сделала мстительную паузу, – ты уволена.

Глава третья

Ни рыба ни мясо

- Да что ж за жизнь такая?! Мечты сбываются, а переварить ты их не можешь…

«Смешарики».

- Давай не будем торопиться и спокойно всё обсудим, - вкрадчиво предложил Артемий.

- Нечего тут обсуждать! Соболева мне и так поперек горла… Что? Что ты делаешь?! Прекрати! Не смей принуждать меня! – Мария Васильевна отпрянула, закрывая глаза рукой. Она пыталась одновременно прикрыть уши, вот только третья передняя конечность в анатомии млекопитающих не предусмотрена.

- Я и не собираюсь принуждать вас, Марья Батьковна, просто предлагаю поговорить спокойно.

Кольцо с гравировкой на пальце Крамоловой изменило цвет, задымилось. Ведьма ойкнула, отняла ладонь от лица, чтобы снять украшение, и… попала.

- Чего ты хочешь от меня? – главврач облизнула пересохшие губы. Каждое слово давалось ей с трудом, словно бы воля Крамоловой вступила в борьбу с чужой волей и проиграла.

- Произошло недоразумение: с Ермаковой всё в порядке, она уже уходит. Вера не ведьма, тебе это просто показалось, и увольнять ее не за что. Никто ни в чем не виноват, - раздельно сказал Воропаев. Всё это время он удерживал зрительный контакт, не позволяя Марии отвести глаза и освободиться.

Я вспомнила «Теорию магии»: данная манипуляция больше известна как принуждение, используется она, в связи со сложностью процесса и большими затратами энергии, крайне редко. Если человек попадает под влияние принудителя – отдельной категории магов-интуитивщиков, – он поверит во что угодно и сделает всё, что ему прикажут. Принудить человеческое существо, не имея особого дара, крайне сложно, а если принуждаемый объект сам владеет зачатками магии, то практически невозможно. Но, похоже, что «невозможно» - понятие относительное.

- Ты… ты… хорошо, - сдалась Мария Васильевна, - уходите. Произошло недоразумение… да, недоразумение.

- Через двадцать минут у тебя совещание. Оставь ключ, мы закончим с делами и закроем кабинет. Иди.

- Иду, я уже иду, - как зомби, повторила главврач, достала связку ключей и сунула мне, - закроете.

Она вышла с гордо поднятой головой, прикрикнула на Сонечку, хлопнула дверью. Воропаев коротко выдохнул и провел рукой по взмокшему лбу.

- Гадость какая! Чужое сознание как черная дыра: пока вычищаешь лишнее, засасывает вглубь, - поделился он. – Память-то я чистил, и не раз, а вот чтобы зомбировать – впервые.

Я неприязненно разглядывала «отключенную» Нику. Голова красотки была опущена на грудь, длинные черные космы полностью закрывают лицо. Выходит, надо править воспоминания и ей, и Карине, и половине местных сплетниц? Да мы же с ума сойдем!

- И что с ней делать? – я ткнула пальцем в плечо бывшей практикантки.

- Для начала поможешь снять немоту, потом подлатаю ей память. Поможешь ведь?

- Разумеется, только скажи, что надо делать.

Никто из нас так и не произнес слова «ведьма». Будем решать проблемы по мере их поступления. Это ошибка, наверняка ошибка…

- Слушай внимательно. Наговор накладывала ты, поэтому снимать его предстоит тоже тебе. Я помогу, направлю в нужное русло. Ч-черт, нет времени начинать с азов, тебе придется тупо следовать инструкции. Готова?

Я сделала глубокий вдох, выдохнула.

- Готова.

- Тогда чуть приподними голову Ермаковой, коснись ее висков, большие пальцы не участвуют. Вот так, умница. Теперь закрой глаза и постарайся ни о чем не думать.

Легко сказать «не думай»! Внутри меня вертелась карусель эмоций; в голову, как назло, лезли паникерские мысли. Не смогу, я же не колдунья!

На плечи легли твердые теплые ладони.

«Не переживай, ты справишься, - Артемий успел подключиться к моему сознанию и поэтому мог передавать-ловить мысли. – Сейчас – основная часть: следуй за мной и попытайся повторить то, что я покажу, как можно точнее».

В голове послушно возник мыслеобраз. Я внимательно следила, запоминая последовательность: открыть, проскользнуть, вычистить постороннее и осторожно выбраться, не нарушив целостности. На словах всё просто.

Давно известно, что для человеческой ауры, как и для всего организма в целом, характерен гомеостаз, а чужая магия действует на него подобно инородному телу. Реакция соответствующая – избавиться, однако здесь всё зависит от силы воли и способности к сопротивлению. Тот же иммунитет, только ментального плана.

Ауру Вероники накрыла темная ячеистая сетка – мой стихийный наговор. Задача ясна: снять «сетку» до того, как она станет неотъемлемой частью Ермаковой. Аккуратно снять, не задевая ауру.

Мучилась долго. Собственное колдовство измывалось, как могло. Оно меняло форму и размер, ускользало, не давая ухватиться. От непривычного морального напряжения меня колотило, но пальцы на плечах ободряюще сжались: держись, мол. Умела нагадить – сумей и убрать за собой.

«Не спеши. Сосредоточься. Представь, что ловишь… ммм… кошку. Загони ее в угол, осторожно, не торопясь, и хватай».

Не сразу, но удалось схватить краешек. Тогда магия попыталась ненавязчиво оставить пойманный «хвост» в моей «ладони». Вот уж нет уж, голубушка! Осторожным (по крайней мере, мне хотелось так думать) движением убрала «сетку». Связь разорвалась, и я в изнеможении опустилась на пол. Ноги после такого подвига отказались держать.

Наградой мне стала нескрываемая гордость в любимых глазах.

- Снимаю шляпу, гражданка Соболева. Для первого раза, да еще без элементарной теории, вы справились блестяще. Вставай, пол холодный. Лучше подожди в кресле, пока я закончу.

Я доползла до кресла и прикрыла глаза. В висках стучали маленькие отбойные молоточки, каждая клеточка моего тела равномерно наполнялась усталостью.

- Эй-эй-эй, а вот спать не надо! - предупредил Артемий, приводя в чувство Ермакову.

После своего пробуждения Вероника ничего не вспомнит, знания об интимных подробностях нашей жизни ей ни к чему. Теперь предстояло провернуть то же самое со всеми посвященными в тайну. И как прикажете это сделать?

***

- В голове не укладывается, - Воропаев потер переносицу. Он часто делал так, когда размышлял или волновался. - Каким мистическим образом? Не бурду же бабы Клавину в этом винить!

Мы провели вместе остаток дня, чему поспособствовало наличие бумажной работы. Артемию гораздо тяжелее, чем мне: за время его отсутствия отделение не пало в руинах, но забот да хлопот накопилось достаточно. Ему то и дело кто-то звонил. Приходилось совмещать реальное и нереальное, отвечать на звонки и пытаться найти разгадку.

- Увы и ах, вопросов пока больше чем ответов. Вопрос первый: как Тайчук проникла в палату? Не должна была, по всем законам магии и логики, но проникла. Вопрос второй, не связанный с первым: Снежинка до сих пор у тебя, так?

- Так, - кивнула я, умудряясь одновременно делать выписки из документов и размышлять.

- Желание до этого не загадывалось, верно?

- Верно, - не совсем ясно, к чему он клонит.

- Склерозом и провалами в памяти ты не страдаешь. Как я раньше об этом не подумал?! Вот скажи, что заставило тебя, находящуюся в здравом уме и твердой памяти, искать подмоги у какой-то левой знахарки, когда ключ к мечте находился прямо под носом, а?

До меня, наконец, дошел весь идиотизм ситуации. Действительно, что помешало загадать желание? На тот момент – самое-самое заветное. Думала ли я вообще об амулете? Думала, но уже во время судьбоносного визита к гражданке Лукоморьиной.

- Ну и кого будем винить, состояние аффекта или мистические силы? – Артемий ласково взглянул на меня и украдкой зевнул в кулак. Вымотался он за сегодня, пускай и делает вид, что море по колено.

- Мистические силы как-то больше по душе, - нехотя призналась я. – Не слишком приятно, знаешь ли, грешить на собственную блондинистость и провалы в памяти.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Почему во мне вдруг проснулась магия? Почему сейчас, когда мы уже нашли выход?!

- Неохота быть ведьмой, да? – понимающе усмехнулся любимый. Только не смешно ему было, совершенно не смешно.

- А я и не хотела становиться ведьмой только ради того, чтобы быть ею! – путанно объяснила я. – Я хотела быть с тобой…

- Не грусти, что-нибудь придумаем. Для этого, собственно, мы и сидим здесь, зарывшись в бумажки. Всему есть логическое объяснение, даже твоему… стихийному прорыву.

- А у тебя уже есть теория, - расшифровала я задумчивый взгляд, - как и на любой другой случай, по поводу и без него.

- Верно, есть. Если не учитывать, что магия и логика, по сути своей, противоположные понятия, логическое объяснение может быть только одно. Оч-чень бредовое.

- Давай учитывать, что наша жизнь в последнее время не подчиняется законам логики, - слабо улыбнулась я и взяла новую бесполезную бумагу. - Что за объяснение?

- Помнишь, я передал тебе несколько лет, когда пытался тянуть время?

С преувеличенным вниманием уставилась на ровные строчки. Помню, конечно, и никак не могу себя простить. Вернуть года законному владельцу оказалось невозможно, и какая-то частичка его продолжает жить во мне.

- После того, как мы с Печориным грохнули банку бабы Клавы, вернулась вся твоя жизнь до последней минуты, однако тебе по-прежнему неполных двадцать пять, а не двадцать два. Вопрос на миллион: куда пропали те лишние три года, если развеяться в пространстве они просто-напросто не могли?

- Думаешь, это они повлияли?..

- Я лишь предполагаю. Вскрытие, как говорится, покажет. Лист из пачки не подашь? Будем записывать, пока не забыли, - Воропаев нахмурился, припоминая детали, и черкнул пару строк. - Терпеть не могу неопределенность, но здесь мы можем только предполагать. Допустим, моя теория недалека от истины. Тогда возникают новые вопросы: обращение полное или частичное? Возможен ли обратный переход? Какой источник силы тебе нужен? Мама дорогая, дурдом на выезде! – он снова потер переносицу. - Есть вариант сделать анализ крови, я его расшифрую, и будем знать наверняка... Перейдем к внешним признакам: температура тела изменилась?

- Выше тридцать шесть и пять не поднимается, - доложила я.

- Давление?

- В норме.

- Кардиограмма? – а это уже смахивает на допрос.

- В норме.

- Пройдешь еще раз, - строго велел Артемий.

Пройду, конечно, кто ж спорит? В моих интересах, чтобы предварительный диагноз не подтвердился. Не хочу быть ведьмой! Всё только-только начало налаживаться…

- Что такое? Голова болит? Это бывает, перетрудилась немного. Давай полечу.

- Тёма? – позвала я, не позволяя голосу дать свечку.

- Я слушаю.

- Если это правда, и я действительно ведьма, настоящая ведьма, то нам с тобой... придется расстаться?

- Нет! – твердо сказал он. – Нет, нет и нет! Не накручивай себя, Вер, это всего лишь теория, предположение, не больше. Пыль! Пчхи, и всё. Нет такого способа обратиться, запомни, и магии в тебе ни грамма. Не знаю, что уж там произошло с Ермаковой, похоже на некий отзвук... Ладно, проехали! Не думай об этом пока.

- Мы подумаем об этом завтра, - протянула я.

За окном давно стемнело. Махнув рукой на бумажную волокиту и отключив телефоны, мы сели на мини-диван – тот самый, где меня приводили в чувство после инцидента с Денисом. Первый рабочий день после двухнедельного перерыва, не считая магической комы, выдался тяжелее некуда.

Зевнули мы синхронно, жутко клонило в сон. Тогда я вплотную придвинулась к диванному подлокотнику и опустила голову на удобную спинку.

- Ложись, как раз поместимся.

Ответом мне стала скептически поднятая бровь, однако Артемий послушался. Забросив ноги на другой подлокотник – короток диванчик, что ни говори, – он лег так, чтобы голова оказалась на моих коленях.

- Наглеть так наглеть, - пробормотал Воропаев, закрывая глаза. - Застукают – будет большой скандал.

Я фыркнула, устраиваясь поудобнее.

- Готова поспорить, у тебя стоит какой-нибудь оповещальник о непрошенных гостях. Разве нет?

- Какой я предсказуемый, - он приоткрыл один глаз. - А ты проспорила: нет здесь ничего, только замок на двери. Обещаю, что поставлю, но не сегодня.

Я провела рукой по темным волосам, дотронулась до виска. Волосы здесь, неожиданно мягкие, слегка вились. Не стригись он так часто, наверняка был бы кудрявым.

- Не усыпляй меня, - попросил Артемий, переворачиваясь на бок, - не встану потом, пинками поднимать придется. Эх, Вера, Вера…

Вскоре он задремал. Я слушала тихое ровное дыхание, гладила кончиками пальцев его шею, затылок, коснулась губами виска. Такой мирный, когда спит, кому рассказать – не поверят. И не храпит совсем, только изредка посапывает. На ум сразу пришли громогласные рулады папы (сколько дверь не закрывай, всё равно слышно; маме приходилось вставать и переворачивать мужа на другой бок), мелодичные всхрапы Сашки (того будила уже я, правда, не так нежно). В моем субъективном представлении все мужчины храпят. Приятно в этом разубедиться.

«Не переживай, у меня куча других вредных привычек» - прилетела ехидная мысль.

«Никто и не сомневался» - я подула ему в ухо, заставив поежиться.

Секрет фокуса с телекинезом мне объяснили недавно. Суть в том, чтобы резко открыть канал передачи сообщений, тогда ты машинально ловишь последнюю мысль человека. Всё гениальное просто. Другое дело, что люди редко думают связными предложениями. Мысли перескакивают с одного на другое, вздумаешь читать – голова кругом пойдет. Поэтому маги и придумали «мыслеречь». Тот же разговор, но молча.

- Я ведь просил не усыплять, - с укоризной сказал Воропаев и попытался слезть с дивана.

- Можно подумать, кое-кто сильно сопротивлялся, - парировала я. - Молчу про то, что вы мне ногу отлежали.

- Сама предложила, грех было отказаться, - он покрутил затекшей шеей. - Который час?

- Время разбредаться по домам. Не хочется…

- Придется. Тебе нужно как следует выспаться, иначе завтра не миновать крышеходства.

- Да не хочу я спать…

***

Она уснула в его машине. Села, откинула голову на подголовник, и до свидания. Воропаев приглушил радио, включил печку: Вера как-то странно съежилась, будто ей холодно.

Конечно, он не верил в то, что ей наплел. «Магии ни грамма», «отзвук» - как же! Артемий вообще редко ошибался в подобных вещах. Девочка сумела снять наложенный заговор. Сама! Це-ле-на-прав-лен-но! Прекрасно понимая, чего хочет. Какой тут, к черту, стихийный прорыв?! Заговор – да, снятие – нет. И что теперь делать?

Судьба будто нарочно издевалась над ними. Ирония, какая ирония! Вера, и ведьма. Нонсенс! Чепуха! Чушь собачья, собачья-пресобачья чушь!

Ладно, магия – еще куда не шло. Метеориты людям на головы падают, способности возникают – пример тупой, за неимением лучших. А как прикажете быть со строением? С внутренними органами, кровью? Они уже изменились… или им это только предстоит?

Кровь сдали из вены, чтобы наверняка. Результаты будут завтра, вместе с кардиограммой. Сначала надо узнать, а уж потом думать, как поступить. Магия в Вере есть – что, он не видит, что ли? Светлая или Темная – говорить пока не приходится, но заряжаться ей сейчас нельзя. Ни в коем случае.

Знакомый двор, его «Ниссан» успел здесь примелькаться. Хотя не важно, пускай мелькает. Плевать он хотел на чужое мнение, вчера, сегодня и завтра. Всегда. Есть семь человек, мнение которых что-то для него значит. Скоро их станет шесть, но не потому что человек исчезнет, отнюдь. Просто мнение конкретно этого человека перестанет быть важным.

Двигатель негромко урчал под капотом. Артемий остановил машину и переключил «дальний» свет на «ближний». Вера по-прежнему крепко спала, даже жаль было будить.

- Доктор Соболева, подъем!

- Ммм, - она недовольно поморщилась и отвернулась.

- Вставай, летаргик! Ве-ра, - он качал ее за плечо, сдерживая смех.

Она тоже смеялась. Беззвучно.

- Хорошо, подремай еще чуток. Я ненадолго.

- Ку-дааа? – зевнула Вера. Или вздохнула?

Это ее «дааа» вызвало в душе нездоровые ассоциации. Напрасно думал, что переболел.

- В магазин. Я быстро.

Растянуть зарплату до аванса – целое искусство, а уж зарплату врача... Впрочем, Воропаев не жаловался и растягивать умел. Заначка у него была всегда. Молоко, хлеб, сыр, масло, сметана для Профессора, селедка ему же. Из незапланированного – сухофрукты и орехи для Веры. Смесей того и другого почему-то не было в наличии.

- Зачем это? – удивилась девушка. – Я орехи как-то не очень.

- Знаю, но сейчас они тебе полезны.

- Спасибо, - она взяла пакет, случайно задев его руку. Трудно было удержаться от соблазна...

Из машины выбрались нескоро. Артемий проводил Веру до двери, отмахнувшись от слабых возражений. Вера крутила головой, оглядывалась и втягивала эту самую голову в плечи. Ни дать ни взять шпионка.

- Расслабься, на лестнице никого нет.

- В смысле? – натянуто улыбнулась она.

- Свидетелей нашего аморального поведения, - охотно пояснил Воропаев.

Покраснела, как девочка. Только Вера умеет вот так краснеть: не жеманно, пятнышками, а вспыхивать до кончиков ушей. Хотя не факт, уши под шапкой не видно.

Не его она стеснялась, совсем нет. Она стеснялась делать свою личную жизнь достоянием общественности. Глупая. Ей еще предстоит понять, что бесполезно этого бояться. А вот слухи, что прошли по отделению, игнорировать не стоит. Тут уже об их душевном спокойствии речь, его и Веры. Переживает девочка, перемалывает. Если бы не эти долбанные россказни…

- Ну, пока? – неуверенно сказала девушка.

- Это ты у меня спрашиваешь?

- Ага, - улыбка от уха до уха. Ангел-вредитель. – Мы ведь можем на крышу пойти…

- Я-те дам крышу! Ты идешь спать. Сразу!

- Да, капитан, - фыркнула Соболева. – «Спокойных ночей малышам» мне сегодня не светит, как я поняла?

- Не утрируй.

Воропаев поцеловал ее на прощание. Не так, как обычно целуют – мельком, не целуют даже – чмокают. Он целовал ее долго, подтолкнув к стене, предварительно «заклеив» все любопытные «глазки», чтобы девочке было спокойнее.

«Не увлекайся», - посоветовала осторожность, но как тут устоять, когда каждую ее частичку хочется сделать своей? Буквально табличку повесить, чтобы даже смотреть не смели. На каждой клеточке… Идиотизм.

- Беги, - сказал он хрипло, - до завтра.

Она отпустила не сразу и руки расцепила с трудом. Обалдевшая, красная, с блестящими счастьем глазами. Лохматая: шапку Артемий с нее стащил, растрепал прическу. Тянуло его в эти волосы зарыться, до дрожи просто. Маленькая такая по сравнению с ним, каланчой. Хрупкая.

- До… до завтра! – выдохнула Вера, дергая дверь внезапно ослабевшими пальцами. В другой руке она сжимала пакет с орехами. – Я люблю тебя.

***

В результатах анализов никаких отклонений не обнаружилось. Обычная кровь здорового человека, эритроциты-лейкоциты-лимфоциты и прочие на своих местах и в нужных количествах. Получается, что внутренних изменений либо не произошло, либо они пока не проявились. Мы условились повторить исследование через пару недель.

Но магия во мне была. Своя, настоящая магия. Не чувствуя внутри ничего особенного, я повторила за Артемием бессмысленный набор слов, и подоконник пустил побеги. Не деревяшка – сувенирный брелок, что мы достали для опыта, но всё-таки… Я испугалась и одновременно испытала дикий восторг. Воропаев же чуть прикусил нижнюю губу и убрал побеги с подоконника.

- Пока не разберемся в природе твоих феноменальных способностей, колдовать не будешь! – сказал он, как отрезал.

Я буквально разрывалась. С одной стороны, мне ужасно нравилась эта неизвестно как обретенная власть над вещами, но с другой стороны, что если такая «тренировка» приведет к нарушению внутренних процессов? Резерв-то заряжать надо, рано или поздно придется выбирать источник Силы. Нет, не хочу быть ведьмой! Хватит с нас катаклизмов.

Однако ровно через две недели Артемий сделал удивительное открытие: магия не только не нарушила – она еще и улучшила мое здоровье!

- Нич-чо не понимаю! – обескураженно сказал Печорин, перестав светить мне в рот лампочкой. – Кариес на третьем нижнем не прогрессирует, а само «дупло» испарилось! Тёмыч, это ты подсуетился? Ну, признайся! Развести меня хотите. На прошлой неделе «дупло» было на месте, а сейчас его нет! Всё, братва, хорош прикалываться...

- Тём, а давай завтра у офтальмолога проверимся! – я нетерпеливо подпрыгнула на стоматологическом кресле. – Для частоты эксперимента.

Проверились. Зрение улучшилось! Из просто хорошего оно стало практически стопроцентным. Так не бывает!

- Вера, – Артемий удержал меня на месте, не дав метнуться к очередному специалисту. Гинекологу, если по секрету. – Остановись! Это ненормально!

Его слова выкачали из меня радость, как выкачивают воздух из надувного матраса. Было в этих простых словах какое-то отчаяние. И страх.

- Почему?

Он присел рядом со мной на корточки, хотя кругом было полно свободных кресел.

- Родная, я очень рад за тебя. Здоровье, конечно, не купишь, но, Вер, ты же не подопытная крыса! Не морская свинка, не хомячок, над которым можно измываться без зазрения совести. Откуда ты знаешь, что, дойдя до максимума, значение не уползет в минимум? Что эта хрень просто-напросто не прикончит тебя?

- Тём, ну перестань, – я погладила его по плечу. – Глупости какие! Это же моя магия. Твоя магия! Она не причинит мне вреда.

- Откуда. Ты. Знаешь?

- Просто знаю.

Воропаев поднялся на ноги. Видимо, решил, что с высоты роста влиять будет проще.

- Ты хочешь стать ведьмой? – в лоб спросил он.

- Нет! Нет, глупый, совсем не хочу, но раз у меня есть этот дар, нельзя зарывать его в землю. Ты же сам сказал: внутреннее строение не изменилось, анализы…

- Две недели – маленький срок, - перебил он. – Не показатель.

- Я снова сдам их через две недели, через месяц. Вот увидишь, всё будет хорошо, только научи меня, как сделать так, чтобы способности не угасли.

- Извини, но я этого делать не буду. Слишком опасно.

Артемий оставался непреклонным, его не тронули ни крики, ни мольбы. Тогда мы с ним впервые серьезно поссорились и не разговаривали три дня. Он приглядывал за мной, ёжику понятно, и обращался вежливо, но... Всё дело в этом «но»!

Свою магию я больше не трогала. Не из принципа, упрямства или чего-то подобного – не хотелось еще сильнее огорчать любимого. Бойкот-то фактически я объявила, поэтому мириться решила пойти первой. Чем раньше зароем топор войны, тем лучше, и не важно, кто первым возьмется за лопату.

Ночь внесла в мой план серьезные коррективы.

Проснулась от сильной рези в животе. Боль, от которой теряешь сознание, слегка припозднилась. Я успела на четвереньках выползти из комнаты, когда меня стошнило желчью. Дальше – как в тумане. Мама пыталась достучаться до невменяемой дочери, не достучалась и стала звонить в «Скорую». Она чуть ли не плакала, приводя меня в чувство, и не попадала по нужным кнопкам.

- Дай… телефон… - прохрипела я. Боль из желудка переползала к сердцу.

Не знаю, что бы я делала, возьми трубку Галина или Марина Константиновна!

- Помоги… - похоже, на этом я отключилась.

Артемий телепортировал прямиком на лестничную площадку. Полностью одетый, но в одном ботинке: звонок застал его на обувании. Видимо, почувствовал что-то и поспешил на помощь. Как хорошо, что на свете есть Воропаев…

Всё обошлось. Мать не хватил кондратий, Анька так и не проснулась, я выжила, не пострадав особо. Приступ он мне снял безо всякой «Скорой помощи» и остался ночевать в моей комнате. Маму отправили спать. Завтра утром она встанет поздно, не вспомнив о визите моего ангела-хранителя. Правильный магический сон обладает целебными свойствами, жаль только, что потраченные нервы так просто не восстановишь.

- Спи, горе мое луковое, - шепнул Воропаев, переодев меня во всё чистое, умыв и уложив в постель. – Больно больше не будет.

- Тё-ом, - захныкала я, чувствуя себя висящим в невесомости куском протоплазмы, - это всё из-за магии, да-а?

- Завтра, всё завтра. Спи.

Он лег рядом, чтобы я могла обнимать его, а он меня – греть. Смутно помню, как Артемий бормотал непонятные слова, массировал мои липкие от пота руки, и по дрожащим пальцам струился жар... Нет, не так: жар шел из моих пальцев. Сны снились какие-то нелепые, пятнистые и зубастые, и я точно заехала Воропаеву коленом в живот.

Как ни крути, ночь выдалась нелегкая. Мы проснулись еще до рассвета и молча лежали, слушая дыхание друг друга. Анька неестественно громко храпела в своей «берлоге», школа сегодня ей явно не светила.

- Ты была права, - заявил Артемий во время завтрака, предварительно осмотрев меня и ощупав. – Тебе всё-таки придется использовать эти паранормальные способности.

- Придется? – я оправила растянутую футболку, в которой обычно спала зимой. – У меня что, выбора не будет?

- Выбор есть всегда, - он выуживал из кармана штанов телефон.

Тот уполз в дырку и теперь обретался где-то в районе щиколотки. Наверное, дырявые спортивные штаны должны быть в гардеробе каждого нормального мужчины, и Воропаев не исключение.

- Кому звонишь?

- Хочу познакомить тебя со своей второй матерью.

- Разве это удобно? – засомневалась я. – Сейчас только семь утра.

- Неудобно спать на потолке: одеяло падает. Доброе утро, Елена Михайловна!

В полдевятого Петрова сидела на кухне, пила чай с бергамотом и рассматривала меня с интересом потомственного биолога.

- Имей в виду, - погрозила ведьма худым пальцем, - если успел забросить удочки, не посоветовавшись со мной, не посмотрю, что тебе тридцать пять, и выдеру, как мальчишку!

Артемий заметно смутился, даже уши покраснели.

- Да к кому мне обращаться, Елена Михайловна?

- Например, в РИИЦМ. Леонид ведь оставил тебе телефон, вдруг передумаешь насчет статьи?

- Какой статьи? – нахмурилась я.

- Естественнонаучной. «Новое слово в магии: лечение летаргиса возможно» или «Летаргис и жизнь: любовь побеждает всё», - Елена взглянула на нас темными глазками-бусинками. Толщина линз в ее очках была просто чудовищной. – Надеюсь, ума всё-таки хватило. Или нет?

- Да не обращался я никуда! – возмутился Воропаев. – А этот ваш Леонид... Не до того мы спелись, чтобы шептать друг другу в ушки!

- Не убедил. Зная твою деятельную натуру…

Петрова выслушала историю вчерашних похождений, покивала и попросила еще чаю. Очень понравился ей мамин английский чай, она даже сунула нос в кружку и с удовольствием понюхала.

- И что вы скажете? – нетерпеливо спросил Артемий. Его можно понять: наставница пять минут смаковала ароматный напиток, вздыхала и всерьез озабоченной моей судьбой точно не выглядела.

- «Два» тебе по «Магическим формам и свойствам», без права пересдачи. И хотя случай довольно редкий, не узнать его – просто кощунство! Преступление против стольких лет работы! Ужас! Позор! Не знать «Магические формы…»!

- Елена Михайловна…

- Да, я слегка увлеклась, но, Артемий… Ты инициировал «полукровку» и сам не понял, что сотворил! По-твоему, это нормально?

Не слишком приятное словечко. Я нашла руку Воропаева и чуть сжала ее под столом, но ответное пожатие было ободряющим и радостным.

- Вы шутите?

- А я похожа на шутницу? Понимаю твою радость, но объясни, наконец, девочке, какую свинью ей подсунул. Она вон извелась вся, – Петрова вернулась к бергамоту.

- Вер, «полукровки» - это люди, которые получили доступ к Силе, но сами магами не стали. «Магия без мага», большая редкость. Я не знал, что они вообще существуют. Думал, что это просто легенда, миф…

- Сам ты миф! – вмешалась Елена. – «Полукровки» так же реальны, как мы с тобой. Экстрасенсы. Гадалки из честных. Примеров много, но такая инициация – нонсенс.

Артемий не выпускал моей руки, а я, кажется, вконец перестала что-либо понимать.

- Так кто же я: человек… или не-человек?

Ведьма сняла очки, протерла их специальной тряпочкой, дрогнула губами и вынесла вердикт:

- Человек. Но не обычный. В любом случае, природной ведьмой тебе не стать, это исключено. Думаешь, чего этот обормот ухмыляется? Знала бы, что он года собирается передавать – заперла бы в предбаннике с Йориком! Затейник!

Петрова прочла нам краткий курс о «полукровках» и их особенностях. Сведений о таких недо-магах катастрофически мало: фактов – крупицы, всё остальное – гипотезы. Возникают «полукровки» двумя способами, и оба способа случайны. Получить «существо из пробирки» нельзя; опыты, проводимые исследователями магических феноменов, провалились. Тут уж либо природа подсуетится, либо ничего не подозревающий благодетель, как и вышло со мной. Не имея поначалу собственного источника Силы, организм выбирает его сам, и только потом происходит зарождение резерва.

- Твой резерв сейчас размером с банку консервированного горошка. Ну, или кукурузы, смотря, что больше любишь, - подмигнула Елена Михайловна. – Виной всему эта ума палата, - она постучала по Воропаевскому лбу, когда тот послушно наклонился. – Изобретатель… кривой!

- А приступ?

- Адаптация к новой жизни. Вчера вечером возник твой личный магрезерв, а это сравнимо с рождением ребенка: у кого-то протекает легко, у кого-то – с осложнениями. Что, испугались, братцы-кролики?

- Есть маленько, - признался Артемий. – В меня как из дробовика пульнули.

- А всё потому, что кто-то, - слишком много ест? - ее посаженый отец!

- Че-е-его?!

- Забегали, тараканы, забегали! – несерьезно хихикнула Белая ведьма. – Вторая «двойка», в этот раз по генетике. Как волшебные узы могут быть кровными, э? Они же волшебные!

Всё, смена караула! Мой не выспавшийся мозг отказался продолжать прием информации, сыто икнул и включил «спящий режим». Остаток наставлений я выслушивала уже в объятиях любимого, уронив голову ему на плечо и непроизвольно вздрагивая, когда его подбородок упирался в макушку.

***

- Неужели уснула?

- Спит, восстанавливает силы. Повезло еще, что сегодня суббота.

- Мне пора, сынок. Вкусный у вас чай, - мечтательно вздохнула Петрова. – Улучшай, не улучшай, а всё равно от сорта зависит. Где брали?

- Надо спросить у Вериной мамы.

Ее улыбка пропадала постепенно: сначала опустился один угол сухих губ, затем второй.

- Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу этого одобрить.

- Знакомства с Вериной мамой?

- Не корчь из себя дурака! Ваших отнюдь не деловых отношений с этой юной особой.

- Потому что она человек? – кисло спросил Артемий. – Всегда подозревал вас в расизме.

«Если больно мне, пускай другим будет еще больнее» - обычная для него защитная реакция. В таких ситуациях ведьма предпочитала промолчать. Зная упрямство Воропаева, невозможно предугадать, кто кого переспорит.

- Елена Михайловна, я понимаю, что вы имеете в виду. Что маги, как волки, с одним или одной на всю оставшуюся жизнь, но это не моя история. Так будет лучше.

- Лучше для кого? – холодно осведомилась биологичка. – Думаешь, я слепая и не вижу, кто она? Вспомни, чем всё закончилось в прошлый раз. После Лики Ландышевой тебя пришлось буквально по кусочкам собирать.

- Не сравнивайте божий дар с яичницей, - поморщился Воропаев. – Мы были детьми. Теперь всё иначе. Вера не Лика, она любит меня.

- Ты не хуже меня знаешь, что такое любовь юной изнеженной эгоистки, которая и жизни-то не нюхала. Сегодня одно, завтра другое. Натешится, заскучает и упорхнет обратно в столицу, карьеру строить, а ты опять будешь локти кусать. Выдержишь ли – второй раз в ту же речку?

- Вера не Лика, - упрямо повторил Артемий.

Давненько у него не было такого чувства, точно кто-то водит лобзиком по оголенным нервам. Танец над пропастью – вот что такое их отношения. Петрова ни за что на свете не подняла бы столь щекотливой темы, не будь эта тема ее любимой мозолью. Лику вон вспомнила...

- Предлагаете бросить ее? После всего, что было?

- Нет, не предлагаю. Забрать ее сейчас – всё равно что выдрать игрушку из рук детдомовца, не дав ни наиграться, ни рассмотреть толком. Своего ты не отдаешь, Артемий, я это помню. Но хотя бы выслушай совет человека, который повидал в этой жизни гораздо больше, чем ты.

- Когда оппонент старше тридцати, указывать на возраст несколько бестактно, Елена Михайловна, - с веселой грустью заметил «детдомовец». – Но я обещаю принять к сведению ваш совет, каким бы он ни был.

- Позаботься о своей жене, не рви всё сразу. Это меньшее, что ты обязан для нее сделать.

Она, конечно, догадывается о его дальнейших планах, на то и магистр Елена Петрова. Вот только он, Воропаев, не сможет сохранить теплых отношений с женой, если Галина сама того не захочет! Никто не вправе попрекать его этим вопросом, а уж тем более вертеть пальцем в ране, которая и без того болит!

- Не злись на меня, - попросила Елена Михайловна, - перед тобой всего лишь старая брюзга, погрязшая в своих мелких заботках. Куда ей жизни учить? Свою бы свалку разгрести. И возрастом попрекнула не со зла: взыграла старушечья бестактность.

- Никакая вы не старая, - пробормотал он, не сомневаясь, что «сварливая брюзга» нагло жмет на эмоциональные кнопки. Природа-матушка не создает ведьм белыми и пушистыми, ей это неинтересно.

- Старая, старая. Мой Гена умрет в следующем году, восьмого марта, представляешь? – ни с того ни с сего поделилась Петрова.

- Геннадий Родионович? С чего вы взяли?

- Все мы рано или поздно видим дату ухода любимого человека. Как календарь, только не отрывной, а внутренний. Если ты прожил с кем-то всю жизнь, это неизбежно.

Что он должен сказать? Посочувствовать? Спросить что-то бессмысленное, переведя разговор с темы смерти на более жизнерадостную? Или увидеть в этом намек, предупреждение? Елена не бросает слов на ветер.

- Пойду я, Тёмушка. Вчера одиннадцатые мои срез писали, будем проверять в УО. Заранее пустырником запаслась, ох, мама моя ненаглядная! А про Гену тебе сказала, потому что больше некому. Ты да Гена – вот и вся моя семья. Не мужу же про мужа рассказывать!

Она потрепала его по щеке, немного манерно, как стопудовая тетушка своего глистоподобного троюродного племянника, но не снисходительно. По-доброму. Единственная ласка, которую можно ждать от Елены Михайловны. Нерадивых учеников она шлепала по пальцам тетрадями или тыкала в бок полутораметровой указкой. Всё относительно.

***

На самом деле, мало просто обрести резерв магии: для долголетия, цепкой памяти и прочих приятных бонусов источник требуется раз-ви-вать. Чем мы и занялись, начиная с сегодняшнего дня.

Артемий объяснил, что, раз он теперь мой наставник, то нужно соблюсти все приличествующие церемонии, принести особую клятву и обменяться vice versa (наоборот, в обратном порядке – лат., прим. автора) – предметами, хранящими отпечаток личности каждого из нас. Думали долго, не халатами же обмениваться или, того хуже, черновиками отчетов! В итоге нашим общим vice versa стал Печорин. Печориным звали лохматого медведя с белым бантом и умными пластмассовыми глазами, которого я обнимала, засыпая. Подарок Воропаева ко Дню Всех Влюбленных, ага.

Обучение начали, как и положено, с азов. Простейшие упражнения на тренировку резерва давались с переменным успехом: книга взлетела с первой попытки, фокус с расстегиванием пуговиц также шел на ура (спросите авторитетный источник), а вот спичка не соизволила зажечься, сколько бы я над ней не билась.

Времени не хватало ни на что. Мужественно выдержав рабочий день, в течение которого мы успевали переброситься парой-тройкой слов, разъезжались по домам. Найти бы силы добрести до кровати, какая уж тут романтика? Спасали совместные дежурства, редкие, чтобы не усугублять подозрения.

Мерзкие слухи о нас гуляли по больнице на тонких шпильках. Кто-то охотно верил им, кто-то посылал сплетников по проторенному русским народом пути, кто-то колебался. Мы же старались всячески опровергнуть эти слухи. Общались друг с другом подчеркнуто холодно, Артемий не скупился на подколы в мой адрес, а я продолжала делать вид, что смертельно оскорбляюсь и ненавижу его до зубного скрипа. Друзья вставали в защиту, Жанна украдкой поднимала вверх большой палец. Карина не игнорировала меня, но постоянно смотрела в пол и в один прекрасный день просто перестала со мной общаться.

Крамолова затаилась и наблюдала со стороны. В больнице она теперь практически не появлялась, разъезжая по городским совещаниям в составе комиссий, участвуя в районных конференциях и съездах. Делами местного масштаба занимался ее зам по лечебной части, Илья Алексеевич Мельников, приятный неконфликтный человек, способный в случае чего войти в положение.

На выходных в наше распоряжение предоставлялась квартира Печорина. Сам работник зубодробильного фронта отправлялся бродить по улицам, размышлять о бренности бытия, а мы с Артемием занимались магией. Вампир понимающе косился, хмыкал и вопросов не задавал. Догадываюсь, о чем думал Евгений Бенедиктович, но все домыслы он неизменно держал при себе.

Только однажды, прежде чем уйти, стоматолог буркнул:

- На крестины хоть пригласите, в качестве главного благотворителя, э?

Оказывается, прицельно брошенная подушка в совокупности с неслабой магической добавкой может быть включена в список оружия дальнего действия.

Занятия волшебством требовали многих душевных и физических сил. Внушение, трансфигурация, большинство атакующих заклинаний оставались для меня тайной за семью печатями, зато в телекинезе (в основном, в управлении мелкими предметами) я порой превосходила своего учителя.

- Еще раз так сделаешь – получишь! – шипел он, распутывая шнурки на кроссовках. Те вырывались и исполняли танец кобры, будто ненароком оплетая пальцы.

Я скромно опустила глаза. Шнурки дрогнули, изобразили сердечко и сами собой завязались в «бантик».

- Ну и как на тебя сердиться? – вздыхал Артемий.

Одним из наиболее существенных плюсов было то, что как существо волшебное я потеряла восприимчивость к принуждению и проклятиям. Проклинать не решились, а вот подавление воли действовало с перебоями. Послушно, точно марионетка, шагнув в сторону кухни, я резко становилась и спросила:

- А зачем тебе соль? – послали меня почему-то за ней.

В тот день мы запланировали отпраздновать успех ничегонеделанием и по-человечески отдохнуть. Вернувшись раньше обычного, Бенедиктович нашел нас в спальне, спящих мертвым сном в объятиях друг друга и полностью одетых. Вампир тяжко вздохнул, покрутил пальцем у виска и достал одеяло: в доме были перебои с отоплением, поэтому комнатная температура приближалась к уличной. Дохни, и изо рта вылетит пар. Печорин дышать не стал, только пробормотал что-то себе под нос и поплотнее прикрыл дверь в спальню.

Глава четвертая

Знакомые незнакомцы

Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем…

А.С. Пушкин

Необычайно долгая и морозная зима уходила со скандалом, прихватив с собой в качестве компенсации большую часть марта. Снег таял неспешно, островками, оставляя на мокром асфальте гигантские лужи, которые за ночь успевали покрыться ледяной корочкой. Весеннее настроение создавали пока в основном коты, репетировавшие под окнами свои дикие первобытные песни. Наш Боня, далекий от каких-либо инстинктов, спал на подоконнике, свесив хвост. Умопомрачения сородичей трогали его мало.

Миновала пора плановых субботников, отметился на приеме последний местный аллергик. Подуставший от беспорядочного труда народ просил пощады, кое-кто даже выклянчил досрочный отпуск. Те, кому повезло меньше, держались на голом энтузиазме.

- Сил моих больше нет! - хлюпала носом Оксана. Она ухитрилась подхватить простуду, ходила злая, раздраженная и обстреливала всех желающих мелкими чихами.

Толян в порыве щедрости преподнес ей связку чеснока и банку красного перца. Эта связка теперь украшала сестринскую, а перцем закусывали санитары. Евгений Бенедиктович, на свою беду заглянув к нам за ватой, выскочил из сестринской с утробным воем, слезящимися глазами и трехэтажным матом.

- Аллергия на чеснок – это стр-рашная сила! – констатировал Сологуб, натирая чесночной долькой хлебную корочку.

Мое обучение магии шло полным ходом. Осваивались только элементарные навыки, часто применяемые в быту и одновременно тренирующие личный резерв. Меня хватало на десяток простых или три-четыре средних заклинания в день. Приходилось довольствоваться малым, дабы не вычерпать силы без остатка.

- Кондуктор, не спеши, - то и дело напоминал Артемий. – Большинству требуются годы тренировок, чтобы просто колдовать по желанию, а ты получила полный доступ за каких-то два месяца. Не беги впереди паровоза – догонит.

- Ну а ты, например, сколько тренировался, чтобы получить этот самый доступ? Только честно, пожалуйста.

- Месяц, - нехотя признался он, - но у меня был немного другой диагноз.

Какой именно диагноз, не уточнялось. Воропаев вообще не любил говорить о себе, больше отшучивался: «Детство? Да обычное, бестолковое – друзья-приятели, дворы, гаражи, партизаны в подвалах, снеговики зимой и прочие радости».

О семье рассказывал, но очень скупо. Отец погиб в Афганистане через месяц после призыва, мать какое-то время держалась, но потом снова вышла замуж. Отчим дядя Жора Лавицкий, однажды ушел из дома и не вернулся. Младшая сестра Маргарита живет в Питере с четвертым по счету мужем. Весь рассказ занял ровно пять предложений.

Я видела, что эта тема не слишком-то ему приятна, и не решилась настаивать, но если Артемий интересовался мною и моим прошлым, ответы давала максимально исчерпывающие. Скрывать было особо нечего. Чью-чью, а мою жизнь в «добольничный» период трудно назвать интересной. Родилась, жила, училась, окончила школу, поступила в универ, закончила универ, приехала сюда. Классического уличного детства с догонялками и коммунами кукол Барби удалось избежать: дворовые компании, как и Барби, мне были неинтересны. В свободное время училась, читала, пять лет отдала художественной школе. Взялась, было, осваивать фортепиано, но блестящая карьера пианистки закончилась там же, где и началась, когда я своим писклявым голосом попыталась воспроизвести простенькую песенку о метелице. После первого же куплета мне громко зааплодировали и вежливо попросили заткнуться. Учительница шепотом призналась моей маме, что такого музыкально бездарного ребенка она видит впервые.

Институт – отдельная страница биографии, о нем можно написать целую книгу, не имея ни капли писательского таланта. Истории из жизни студентов не зря становятся анекдотами... На этом месте я замялась и быстренько перескочила на госы, диплом. Сашка, наша дружба, решение создать семью, приезд в родной город, практика…

- Ну а дальше ты и сам знаешь, - закончила я рассказ.

- Получается, петь ты не умеешь? – спросил тогда, помнится, Воропаев.

- Совсем, - грустно кивнула я. - Медведь не просто на ухо наступил – он, садюга, еще и потоптался.

***

Наша новая интерница, обещанная вышестоящими еще в январе-месяце, появилась в больнице погожим весенним утром. Толик и Славка успели бросить жребий, кем окажется новоиспеченная коллега: блондинкой или брюнеткой?

- Терпеть не могу блондинок! У меня от них чесотка и стригущий лишай: сразу кого-нибудь обстричь хочется, – заявил Сологуб. - Вер, не в обиду сказано. Но ты ведь у нас крашенная, нет?

- Во-первых, натуральная, - отрезала я, - во-вторых, не блондинка, а русая. И в-третьих, это дискриминация! Интеллект от цвета волос не зависит. Уж вы-то, Ярослав Витальевич, должны это знать.

- Не суть. По статистике, блондинки интеллектом не блещут…

- Зато брюнетки – стервы, - припечатал Малышев. – Вспомни Сам-Знаешь-Кого!

- Так он же вроде лысый был, - засомневался молодой и перспективный.

- Балда! Я про Ту-Чье-Имя-Нельзя-Называть, про нашу, местную. И Ермакову. Всем стервам стерва, скажи, Верк?

Новоприбывшая разочаровала обоих: она оказалась шатенкой. Сидящая к нам спиной девушка мило беседовала с Воропаевым, то и дело откидывая назад тяжелую копну волос.

Клацнула дверь за Толяном, и интерница обернулась. На нас в упор глядели вишневые глаза Ули Сушкиной. Знакомые всё лица! Не ожидала вновь встретиться с бывшей одноклассницей и давним врагом по совместительству.

- Ваши товарищи по несчастью, Ульяна Дмитриевна. Слева направо: Ярослав Витальевич Сологуб, Анатолий Геннадьевич Малышев и Вера Сергеевна Соболева, - представил Артемий. – Прошу любить и по возможности не жаловаться.

- Приятно познакомиться, - она всё так же противно тянула слова. - Рада встрече, Вера.

- Взаимно, Уля, - не поддаваться на провокацию, не поддаваться…

«Вы знакомы?» - Воропаев оставался бесстрастным, даже брови не поднялись.

«Было дело. Потом расскажу, это целая драма в истории отечества. “Борьба за власть, дуракам везет, или по блату без мыла пролезу”»

- На этом церемонии окончены, разрешаю приступить к непосредственным обязанностям. Малышев, мсье Дудкин от вас в восторге. Если и дальше так пойдет, он здесь пропишется. Напрягите серое вещество и гоните его в шею, весело и активно. Ярослав, который Сологуб, вам предстоит борьба с гражданкой Мейлер Л.В. из двадцать седьмой палаты. Поступила к нам вчера, аллергия со всеми вытекающими. Соболева - в педиатрию, Елена Юрьевна просила одолжить лишние рабочие руки. Лично я рекомендовал Анатолия Геннадьевича, но она почему-то отказалась. Наш молодой боец берет курс на сестринскую и дальше по списку. Будут вопросы – обращайтесь, наш девиз: «один за всех». Повторять не требуется? Вот и ладненько, ценю понятливых.

***

- Вера! Вер, подожди!

Я обернулась. Надо же, сама Ульяна Великая мчится по коридору, пытаясь меня догнать. Приятно, честное пионерское!

- Слушаю вас, Ульяна Дмитриевна.

- Ты сейчас куда? Может, выпьем кофе, поболтаем? – выпалила она. – Всё-таки, со школы не виделись. Расскажешь мне, что тут у вас да как...

- Извини, но с «выпьем кофе» у меня неприятные ассоциации, да и дела пока есть. Пригласи кого-нибудь другого, - вежливо посоветовала я.

Уля не обиделась. Она всегда была выше эмоций.

- Просто… ммм, понимаешь, я здесь никого не знаю, и…

- Вот видишь, какая чудная возможность познакомиться! Мне, правда, некогда чаи гонять, а тот же Малышев до пятницы совершенно свободен, - я давно не испытываю к ней былой неприязни, но менять планы ради болтовни с Улей – увольте.

- Ну ладно. Как там в педиатрии? – Ульяна семенила следом, точно собачка на поводке.

- Замечательно, - бросила я и прибавила шагу.

- Лучше, чем здесь?

- Не думаю.

- А я вот, представляешь, хотела в педиатры пойти, но тетя Кира отговорила. Вроде бы с детьми мороки больше, - тараторила приставучая коллега. Раньше слыла молчуньей, слова не вытянешь, а тут, пожалуйста, целые водопады!

- Рада за тебя, - и за детей. - Как здоровье Киры Денисовны?

Тетя Кира... Эх, тетя Кира, попортила ты мне крови в свое время!

Двоюродная тетка Сушкиной преподавала в нашей школе биологию с химией. Поначалу я даже сочувствовала Ульянке: вместо сказки на ночь – теория Дарвина, настольная книга – «Биология для поступающих в вузы», любимый фильм – «Экология на грани чего-то там» или что-то в этом роде. Подобный подход, сами понимаете, имеет свою специфику, и чувство юмора у юного дарования отсутствовало напрочь.

Казалось бы, из-за чего сыр-бор? Добрая Кира Денисовна, подгоняя наследницу под параметры, нещадно «валила» всех остальных. Новый конкурс для гениев – ждите снижения отметок. Не знаю, где тут логика и была ли она вообще, но по условиям успеваемость Ульки была обязана превышать среднюю класса. Чем ниже общая планка, тем легче выйти на финиш.

Но самое обидное не это. Если разобраться, всё это даже ерунда. Не хочу вдаваться в подробности, только после одной жестокой подставы мои отношения с классом резко ухудшились. Мои, Эллы и Наташи Кирсановой. Причиной послужило участие, под протекцией директрисы, в городской олимпиаде по химии. Мы с Наташей потом ездили на районную, а великая Сушкина осталась не у дел. Ульяна и ее банда подхалимов нам этого так и не простили. Уля – что ее обошли, класс – «попранной чести», никак с олимпиадой не связанной. А еще говорят, что отличники – самые безобидные люди!

- Вер, ты что, до сих пор дуешься? Перестань, столько лет прошло. Подумаешь, пошутили слегка! Зато есть, что вспомнить, - выдала активистка, теребя пушистый локон. Знает, собака, чье мясо съела.

- Конечно, Ульяна Дмитриевна, - согласилась я, - воспоминания о выпотрошенных мышах в портфеле и суперклее в кроссовках – одни из ярчайших моментов моей юности. Вряд ли Ванька Жмот сейчас вспомнит, из-за чего был весь сыр-бор, а ведь мышей потрошил именно он.

«Невинная шутка», как выразилась Сушкина, привела к тому, что Наташа слегла с нервным срывом, а я встала с места прямо посреди урока геометрии и влепила ученой гадине пощечину, чтобы она подавилась своим хихиканьем. Ух, что потом было! Одни родительские разборки чего стоили. В итоге Улька перевелась в другую школу, Кира Денисовна вскоре подала в отставку, и справедливость восторжествовала. Одноклассники потом еще долго извинялись, однако неприятный осадок остался. История, достойная мыльной оперы, «Санта-Барбара: школьные годы». Это сейчас понимаешь, насколько глупо и по-детски, а тогда…

Наверное, всё же не стоит собачиться с Ульяной, нам ведь вместе работать. Будем взрослым адекватным человеком, а, значит, соблюдаем нейтралитет и проявляем великодушие.

- Хорошо, пошли, выпьем, поговорим, - мрачно согласилась я. – Только быстро и в порядке ознакомления. Не бросать же тебя одну в этом дурдоме.

Р-р-р, вот и верь после этого в случайные встречи!

***

Нет, сегодня определенно не мой день! Стоило лишь однажды не проверить замок, и наш совместный обед в кабинете Воропаева был внаглую прерван появлением Сологуба. Доблестный интерн с бледным от ярости лицом тряс кулаками и издавал нечленораздельные звуки. Яростный Ярослав – это сильно.

- Артемий Петрович, беда!.. Там, эта… эта М-мейлер… караул! Вообще! Беда! SOS!

- Давайте без намеков, доктор Сологуб. Что опять случилось?

- Перевожу, - из-за спины Славки выглянула Оксана. - Леокадия Виленовна Мейлер…

- Как вы сказали? – Воропаев от удивления уронил салфетку.

- Леокадия Виленовна Мейлер, - охотно повторила Оксана. - Мне самой понравилось. В общем, Леокадия Виленовна недовольна лечением доктора Сологуба и желает видеть начальство. Наглость с ее стороны. Конец сообщения.

- Леокадия Виленовна, - задумчиво протянул Артемий. – Передайте, что подойду. Хм, Мейлер, значит… Мейлер. Идите, Щербакова, мерси за перевод. Доктор Слава, разрешаю поставить на место гражданку Виленовну. Сумеете – отмечу в личном деле исключительный профессионализм.

- А вы меня не обманываете? – недоверчиво переспросил тот, пятясь.

- Вы меня с кем-то спутали, Сологуб. Я не вру, я художественно приукрашаю. Дерзайте, только дверь за собой закройте. Приехали, - сообщил Артемий, обращаясь ко мне, - хоть встречу выпускников назначай. Ты приглашаешь Ульяну, я – Лику.

- Лику? Вы с ней знакомы?

- Разве что на свете есть еще одна Леокадия Виленовна теперь-уже-Мейлер, в чем я лично сомневаюсь.

- Твоя одноклассница? Первая любовь? Соседка? – терялась в догадках я.

- Фронтовая подруга, - ухмыльнулся он, - почти что товарищ по оружию. В садик вместе ходили, сидели за одной партой. И каким только ветром ее сюда занесло?

Эпитет «фронтовая подруга» как нельзя лучше подходил Леокадии Мейлер. Было в ней что-то дерзкое, боевое, дай в руки автомат – пойдет врагов косить, поправляя на ходу блестящую каску.

- Доктор, я женщина ранимая, нервная, - втолковывала мадам Сологубу, - и подхода требую чуткого, ответственного, понимаете? Да ни черта вы не понимаете! Вот взять, к примеру, эти шприцы. Они соответствуют общепринятым стандартам, санитарным нормам?

- Да обычные шприцы, обычные! – повысил голос Славка. - Стандартные, других нет…

- Я безумно рада, о, эскулап! – воскликнула дама, положа руку на сердце. - Экстаз! Нирвана! Небо в алмазах! Но без сертификата качества, не обессудь, колоть не дам. О, я хочу безумно жить, но смерть грозит во цвете лет, коль вы, мой милый-милый доктор, не предъявите документ!

На Славку было больно смотреть. Бедняга весь побелел, губы дрожали, а рука со шприцом ходила ходуном, грозя «милому эскулапу» серьезными травмами.

- И не стыдно тебе, Ландышева, над дитятей неразумным измываться?

Пациентка обернулась. Со спины она казалась гораздо младше. Льняные волосы, схваченные на затылке заколкой - «крабом», темные с блеском (потому что слезятся) глаза, красный нос и неслабенькие габариты – Элка на ее фоне потеряется. Такие женщины не будут скромно сидеть в сторонке, они всегда в самой гуще событий.

Тоненько, по-девчоночьи взвизгнув, Леокадия Виленовна совершила могучий прыжок и повисла на Артемии. Я пожалела, что не захватила фотоаппарат: пышнотелая мадам, едва не сшибленный ею хохочущий Воропаев, а в уголке дрожит Сологуб на грани помешательства. Немая сцена.

- Какие люди, и без охраны! – пациентка растеряла всю свою чванливость. - Тёмка, ты-то как здесь оказался?

- Звала начальство – вот он я, - Артемий, наконец, отцепил от себя Виленовну, и я вздохнула спокойно. Слишком уж откровенно она к нему прижималась. - Слазь давай, пока вместе не грохнулись! Ярослав Витальич, можете быть свободны, мы вас позовем.

- Х-хорошо, - клацнул зубами коллега, - к-как скажете.

Удирая от Лики, как Дафна от Аполлона, он не сразу попал в дверной проем и нечаянно задел меня. Заряд бодрости и хорошего настроения получен.

- Скоро придется валерьянку выдавать за вредность, - укоризненно сказал Воропаев, - а интерны, между прочим, на дороге не валяются. Тем более, такие одаренные, как доктор Сологуб.

- Так это твои оболтусы? То-то, гляжу, выправка знакомая. Я в шоке! Карету мне, карету «Скорой помощи»! О, кто это с тобой? – Лика ткнула пальцем в мою скромную фигурку у двери. – Пришли учить подрастающее поколение на туше мамонта?

- Вера – Лика, Лика – Вера. Иди сюда, она не кусается.

- Только в полнолуние и когда на диете сижу, - уточнила Леокадия. – А это со мной случается редко. Будь мужиком, дай лапу!

Пальцы хрустнули в неожиданно крепкой ладони.

- Еще одна начальница? – широкая улыбка женщины преобразила полное лицо.

- Пока что скромная подчиненная…

- … но мы на правильном пути, – подмигнула она. – Сколько там до конца перерыва?

- Минут двадцать.

- Прекрасно. Так какими судьбами? Не ожидала встретить тебя в этом захолустье.

- Аналогично, - Артемий дружелюбно, но как-то настороженно рассматривал госпожу Мейлер. – С какой луны ты к нам свалилась?

- Мою тетю Феню помнишь? Да помнишь, помнишь, она всегда летом приезжала, сарафан мне еще гороховый привезла. Ну, тот самый, в котором я на мешок с картошкой смахивала. Так вот, тетя Феня здесь сто лет как живет, а я проездом в Нижнем. Дай, думаю, заскочу, - тарахтела Лика. - И тут – бац! – весеннее обострение, нанюхалась прекрасного. Теперь лежу у вас, сопли на кулак мотаю. Это сейчас почти ничего не видно, а вчера – вообще кошмар. Ну, ты помнишь.

- Помню, помню. Так ты же вроде клялась, что из Рязани ни ногой, - насмешливо напомнил Воропаев.

- Жизнь, Тёмка, это сплошные взлеты-падения. Как прославился наш погорелый театр, так и мотаемся по всей России-матушке, народ развлекаем, - вздохнула она, забавно шевеля губами. - А я слышала, что ты в глубинку подался, вроде как и воздух чище, и платят больше. Корыстный ты человек, Воропаев, но корыстный изысканно, ни чета моим цирковым. Те за полбуханки горы свернут и родину толкнут на рынке по дешевке. До сих пор копишь, э?

- Лика, солнце, остановись на одной мысли. Значит, ты до сих пор балуешься театром?

- Точнее, это он балуется мной. По ниточке, по ниточке ходить я не желаю, но приходится. Счас мы, например… О-о-о! Нет слов, одни эмоции! В общем, ставим «Графиню де Монсоро», совместно с драмтеатром. Такая экспрессия, спятить можно! Режиссер бездарен, актеры – сплошь и рядом недоумки, на каждого алкаша три нарика, но суть не в этом. Вся фишка в том, что всё наоборот: Диана де Мародёр, развратница с темным прошлым, соблазняет разбойника с большой дороги. Граф де Монсоро – чуть ли не монах, увлекается философией и икебаной. Герцог Анжуйский – я рыдала! – вовсе не гад последний, а ранимая няшка с богатым внутренним миром…

- Ландышева, ты где всего этого нахваталась? Тебе ведь не пятнадцать и даже не двадцать пять, - Воропаев любовался мой слегка обалдевшей физиономией.

- В апреле стукнет тридцать шесть, но это не важно. Главное, ребята, сердцем не стареть... Ха-ха, попробуй угадать, кого я играю!

- Брата Горанфло? – предположил Артемий, за что тут же получил подушкой.

- По-твоему, я толстая? Я?! Да во мне живого весу пятьдесят кило, всё остальное – шарм, сексуальность и харизма!

Они расхохотались. Я почувствовала себя третьей лишней.

«Я лучше пойду. Вам явно есть о чем поговорить», - мысленный канал работал с помехами. Всегда так, если открываю его сама.

«Лика играет на публику - связь стала гораздо четче, - обычно она не такая наглая. Зато теперь ты понимаешь, что чувствовал бедняга Сологуб».

«Расскажешь потом, что за сарафан такой?»

«Обязательно, а заодно проведу воспитательную беседу о тонкостях работы с кадрами вроде Лики. Сологубу – ценный урок на будущее. Отпущу его сегодня на час раньше, заслужил».

- Приятно было пообщаться, но мне пора.

- Что поделать, служба. Счастливо, подчиненная, - мадам поглядела на меня с жалостью и сделала ручкой.

- Счастливо оставаться, Леокадия Виленовна.

- Тьфу ты, терпеть не могу своё полное имя! – поморщилась та. - Лучше бы Тракториной назвали…

***

Лика терпеливо ждала, пока за Верой закроется дверь, с минуту помолчала для надежности и совсем другим тоном спросила:

- И кто этот воробушек, твоя любовница?

- Не любовница, а любимая женщина.

- Оно и видно. Хотя разница тут невелика, - госпожа Мейлер порылась в тумбочке, достала пару бананов, кулек ирисок и плитку темного шоколада. - Хочешь?

- Только что обедал. А ты, как вижу, ни в чем себе не отказываешь.

- Угу, - Лика развернула шоколадку, понюхала, но есть не стала, - после родов разнесло, никак в себя прийти не могу, вот и жую всё подряд. Еще театр этот, будь он неладен! Дочке девять лет, сыну второй идет, а в последний раз виделись в октябре. Даже на праздники не отпустили, сволочи! Моя карьера, считай, в муках дохнет, но этим всё мало. В сорок лет Диану играть – придумают же!

Она обиженно шмыгнула носом, становясь похожей на ту взбалмошную особу, какой была когда-то. Самая красивая девчонка в школе, натуральная блондинка с черными, как яшма, глазами. Лику любили, Ликой восхищались или открыто ненавидели. Ей пели серенады, подбрасывали записки, за ней табунами ходили старшеклассники. Лику нельзя было не заметить, впрочем, как и сейчас.

- Когда мы последний раз пересекались, лет десять назад? – спросил Воропаев, отвлекаясь от ностальгических дум.

- Где-то так. В тот год я как раз уехала, вернулась – нет тебя. Все говорят, что женился, спилил дерево, родил сына и умотал подальше. Классика жанра.

- Ты раскаялась, разрыдалась и вышла замуж? – подсказал он

- Хе-хе, - уныло выдала она, - если куда и вышла, то в большую жо… ты понял. Какой замуж на пике славы, умоляю! Моя Кончита Аргуэльо отравилась просроченным «Даниссимо». Жила в свое удовольствие, ни в чем, как ты говоришь, не отказывала и залетела. Глупо так, по пьяни, самой стыдно. Мать в крик: «Никаких абортов, рожай!» Родила я Ляльку, Елену. Это потом уже с Максом сошлась. Расписались, квартиру купили, Артемом обзавелись. Макс – это наш помреж, - пояснила Леокадия, - странный типус, но верный. Как Бобик.

- Сына в честь деда назвала?

- Дед у меня Артур Лукич, - она сделала рожицу. - В честь тебя назвала и собственной тупости. Вот опять сижу и думаю: какая дура была, что не согласилась. Любовь ей подавай, чтоб сердце трепетало и мозги плавились. А то разве не любовь была? Ни дня ведь не прошло, чтобы не вспомнила, не пожалела. Сколько думано-передумано, сколько плешей проедено, а то самое, настоящее, ушло... Эх, опять вошла в образ, привычка. Трагические героини не для меня, я больше разгильдяек играю.

Лика вздохнула, почесала нос и развернула конфету, совершенно испортив этим серьезность своих последних слов.

- Ушло, - согласился Воропаев. – Хотя, какая там любовь? Детская влюбленность глупого мальчика в красивую девочку.

Она кокетливо хихикнула и подавилась ириской.

- Эй, а то, чем мы занимались, пока мои предки толклись у нотариуса, – тоже невинные радости детства?

- «Радости»! – передразнил он. – Я краснел как девчонка, а тебе было интересно, как устроены мальчики.

- Ничего подобного! Я вообще была жуткой трусихой и… ладно, признаю: мне действительно было интересно.

Они рассмеялись, не испытывая ни малейшей неловкости друг перед другом.

- А вообще, - добавила Лика, - если серьезно, то «влюбленность» - слово не то. Ты был... глубже, что ли? Серьезнее, чем они все. Я это только теперь поняла. Эх, знала бы, что встречу здесь тебя, продумала бы речь. Расскажи хоть о себе, что ли? Как живешь? Как мать? Спиногрызами в комплект не обзавелся?

- Нормально всё, не жалуемся. Сын до сих пор один, больше пока не планируем.

- А Вера?

- Что «Вера»? – обсуждать девушку с кем бы то ни было не хотелось, тем более с Ликой Ландышевой, в замужестве Мейлер.

- Откуда она взялась? Совсем не твой типаж: девчонка еще, ревнует. Улыбается вроде, а глазки узенькие-узенькие, бровки хмурятся. Пришлось строить Дуньку-тонкопряху, чтоб ненароком не спугнуть.

- Ревнует?! – удивился Воропаев. – Вера?

- А разве не видно? – закатила очи черные Лика. - Мужики, с вами каши не сваришь! Я за ней три минуты наблюдала, но это ясно как день: не надышатся на тебя, веко подними – и она в огонь бросится, потому что ты так захотел. Беззаветная собачья преданность, совсем как у моего Максимки. Играешь, пользуешься, а она любит. Понимает, что пользуешься, но любит от этого не меньше.

- С чего ты вообще взяла?..

- С того самого. Я тебя с четырех лет знаю, Тёмка, лучше только мать родная знает. Ты изменился, Воропаев. Цену себе узнал, наверное. Вон, какой мачомэн вымахал, посмотреть приятно. Отыгрываешься за мою холодность на других бабах? Зря. Апчхи! Апчхи! - Лика с чувством чихнула в платок, размазав помаду. – Вот и правда. Ненавижу о печальном говорить, просто жалко девчонку, пропадет ведь. Пчхи-кхи!

- Будь здорова. Не пропадет, обещаю. Ты ошибаешься насчет меня. И насчет Веры – тоже.

- Надеюсь, что это так, - вздохнула Лика. – Слушай, Тём, можно одну просьбу?

- Хоть две.

- У тебя фотографий не сохранилось, со школы или просто, где мы есть?

- Должны быть, - неуверенно сказал Воропаев, - надо в шкафах порыться.

- Поройся, а? У меня ни одной нет, все порастерялись. Хочется детство вспомнить, посмотреть, какими были…

- Честное слово, должны быть дома, мать их еще вечно в альбомы собирала. Надо поискать, - повторил он. - Я найду.

- Спасибо.

«А ты повзрослела, Ландышева. И поумнела, и погрустнела. Чутье женское появилось, интуиция, раньше-то в основном другим местом думала. Хотя и я был не лучше. Как молоды мы были, как молоды…»

Он прислушался к ощущениям. Где-то в глубине души подняла свою пыльную голову старая любовь к Лике Ландышевой. Его первое потрясение, первая привязанность, бессонные ночи и отнюдь не детские желания. После школы их пути разошлись, но любовь никуда не делась. За время учебы он так ни с кем и не сошелся. Образ белокурой кокетки, «своей в доску» девчонки, его Лики преследовал Воропаева до самой свадьбы с Галиной. Он считал себя однолюбом, пока Елена Михайловна не раскрыла ему глаза. Не любовь то была вовсе, а обычная магия. Это при том, что сама Ландышева даже валенок через ворота не бросала – не верила.

С Верой всё иначе, совсем-совсем по-другому, он чувствует. Лика ошибается.

- Тебе спасибо.

- За что? – спросила Леокадия уже без тени кокетства.

- За то, что ты есть.

Прощание вышло скомканным – оба совершенно не умели прощаться. Артемий взял с Лики слово не третировать интернов и остальной медперсонал, как можно меньше цитировать классику и вести себя прилично. Госпожа Мейлер надулась, но пообещала. Чего не сделаешь ради старой дружбы?

Воропаев покинул двадцать седьмую палату с двойственным чувством. У ординаторской его дожидалась Вера. Перерыв давно кончился, все спешили поскорей добраться до рабочих мест, отстреляться и уйти домой, а Соболева ждала. Беззаветная собачья преданность... Не заботясь о том, что здесь их могут увидеть, он заключил ее в объятия и поцеловал со всей нежностью, на какую был способен.

- Тебя давно ждут в педиатрии.

- Ждут, - эхом отозвалась она.

- Но здесь ты нужнее. Пойдем, нам надо поговорить.

***

Печорин лежал на кровати, смотрел в потолок и курил, стряхивая пепел на ковер. С тех пор как ушла Инесса его мучила бессонница. Зачем любить, зачем страдать? Бери друзей, пойдем… Э-э-э, вернее, зачем страдать, если прошлого всё равно не вернешь? Евгений понимал это рассудком, но душа, приколоченная гвоздями вампирская душа противилась, надеялась на лучшее. Сердце – не тот орган, которому следует доверять, поэтому он перекладывал ответственность на душу, вроде как с нее спросить не стыдно. А, может, всё дело в том, что Печорина нередко одолевали сомнения: есть ли оно у него, сердце? Не тот насос для перекачки крови, который винят во всех грехах, но чувства…

«А не взять ли мне снова отпуск? Повидать Рейчел, детей? Единственные на этой земле родные лю… вампиры. Почему нет?! Надо развеяться, прийти в себя, - Печорин вновь стряхнул пепел и потушил сигарету. - Возьму, иначе труба: чокнусь или обращусь. Говорят, что мертвые чувствуют иначе. Не выход, нет, не выход…»

Размышления прервал звонок в дверь. Кому он мог понадобиться в первом часу ночи? Оставив окурок на тумбочке, Печорин поплелся открывать, попутно вспоминая, во что он одет и одет ли вообще.

На пороге стояла бледная молодая женщина в толстовке с чужого плеча, верхнюю часть лица прятал капюшон. Знакомый подбородочек…

- Что за маскарад? – зевнул Евгений. Как нежить он мог не бояться сектантов, аферистов и домушников. Это им следовало его бояться.

Женщина откинула капюшон. Она дрожала. Светло-голубые, почти прозрачные глаза Алены Рейган смотрели умоляюще, с долей потрясения и ужасом. Бескровные губы шевельнулись и прошептали два коротких слова:

- Борис убит.

Глава пятая

Девочка, которой нет

Единственный способ определить границы возможного - выйти за эти границы.

А. Кларк.

На грани между сном и бодрствованием меня настиг странный звук. «Вз-вз-вз, вз-вз-вз, вз-вз-вз…» Лишь после десятого «вз-вз-вза» я догадалась, что звонит телефон на беззвучном. И кто это у нас такой ранний?

- Алло, - спросонья далеко не ангельский голосок напоминал несмазанные дверные петли.

- Привет. Прости, что разбудил.

- Ничего страшного, - я подавила зевок. - Что-нибудь случилось?

- Пока нет. К Печорину сегодня не поедем: к нему тетя из Москвы приехала.

К Печорину? Ах да, сегодня же воскресенье, любимый день недели.

- Тетя – это серьезно, - о родственниках Бенедиктовича мне было известно немного. Помимо строптивой Рейчел и тройняшек в Москве обитал его дядя с женой, у которого свой бизнес – вот, в принципе, и всё. - Тогда меняем планы. Как смотришь на визит в мои владения?

- Положительно, - рассмеялся Воропаев. - Во сколько мне быть?

- Во сколько сможешь. Анька с подругами в кино, у мамы в девять бассейн – раньше двух точно не вернутся.

- Значит, с мамой знакомить не хочешь? – коварно уточнил он.

- Вы вроде знакомы, - неуверенно напомнила я, - как и с Анькой. Но если ты настаиваешь, соображу семейный ужин, мне не трудно.

Артемий промолчал. В каждой шутке есть доля правды, только не пришло еще время для семейных ужинов – мы оба это понимали.

В конечном счете, договорились на пол-одиннадцатого. Ему требовалось разобраться с делами, мне – окончательно проснуться и подготовиться. Пригласить пригласила, а чем кормить буду, во что оденусь и прочее как-то не продумала. Ладно, где наша не пропадала! Выкручусь.

Мама давно поднялась и уже вовсю колдовала на кухне.

- Доброе утро, - я привычным движением спихнула кота.

- Доброе. Дочь, можешь разбудить Анютку? – ей приходилось перекрикивать шипящую сковороду. Там что-то прыгало, щелкало и брызгало маслом. - Она просила.

Нехорошее слово в мой адрес, три тычка, пинок голой пяткой, и свежеразбуженная сестрица хмуро плещется в ванной. Сова – это семейное, наследуется независимо от пола.

- Мам, тебе в бассейн к девяти?

- Да-да, сегодня в девять. Потом на рынок хочу заглянуть, завтра папа приезжает, - она выложила на тарелку три упитанных гренка с сыром и протянула мне. - Будем стряпать торжественный ужин.

Пока я уплетала гренки, а мокрая сестра – вчерашнюю пиццу, мама, мелодично напевая, собирала сумку. Плавать она любила не меньше, чем готовить.

- Щас будет «Миленький», - шепнула Анька.

Из родительской спальни донеслось: «Миленький ты мо-о-ой, возьми меня с собо-о-о-ой, там, в краю далеком, буду тебе жено-о-о-ой». Я фыркнула в чашку.

- Она предсказуема, - закатила глаза Анютка, - сначала поет про «Миленького», потом – про «Аврору», а в конце – про челны какие-то. Ты, кстати, не знаешь, с чем едят эти самые челны и кто такой Стелька Разин?

- Не «Стелька», а Стенька, тундра. Степан Разин. А челны – это лодки.

- А-а. А я-то думала, при чем тут стелька? – хихикнула сестрица и нарочито фальшиво пропела: - Милая моя-а-а, взял бы он тебя-а-а-а, да там, в краю далеком, есть у него жена-а-а. Вот она, судьба-проститутка: живешь с одним, а тянет к другому, у которого «жена-а-а».

Я уткнулась в свою тарелку. И хорошо всё у нас, и спокойно, и жена – практически не жена, но на душе почему-то тоскливо. «Виновата ли я, виновата ли я?..» Виновата, еще как виновата! Влезла свинячьим рылом…

- Про тебя, Верка, и ухажеров твоих вообще куча песен, - рассуждала Аня, дирижируя куском пиццы, - от «Пять причин» до «Как ты не крути, но мы не пара, не пара…». Есть еще «Мама, ну не виноватая я…», только у нас дочерей поменьше.

Предпочла не объяснять ей, что мой репертуар сменился в рекордные сроки. Чего я только не переслушала за последние полгода, начиная от попсы и заканчивая Моцартом. Попса лила бальзам на раны (не у одной меня проблемы!), а классика успокаивала нервы. Сейчас, правда, ограничиваюсь Моцартом – песенки про «кровь-морковь-любовь» за километр отдают фальшью. Одна форма и никакого содержания.

После ухода любимых родственниц я провела ревизию холодильника. Не так уж и плохо, можно пирог с капустой испечь. Муки после пицц осталось предостаточно, на целый батальон хватит. Замесила тесто, покормила кота, попутно расставила по местам вещи и протерла пыль. Вопрос: «что надеть?» поставил в тупик. За эстетическими думами я чуть не проворонила пирог, и проблема решилась сама собой: оденусь по-домашнему, не по подиуму ходить. Да и меня уже видели во всех возможных образах и ракурсах, разве что не голой. Хотя… Чувствуя, как покраснели уши, слегка дала себе по лбу за крамольные мысли.

Провозившись с волосами, я плюнула и заплела их в косу. Давно хочу подстричься, но всё руки не доходят. Коса до пояса. Надень сарафан, кокошник, нарумянь щеки до помидорного оттенка, и впору на учебник «Родная речь». В чем-в чем, а в здоровом румянце природа мне отказала. Уши до сих пор пунцовеют, а щеки бледные. Сыграем на контрасте?

В десять-двадцать пять в дверь позвонили. Привыкнув к тому, что звонок сломан, не сразу сообразила, что звонят к нам.

- Я уж подумал, что ты сбежала с мамой, - сказал Воропаев вместо приветствия. – Вполне себе жизнеспособная версия.

- Просто к нам не звонят, к нам тарабанят и топают, - смущенно пояснила я. - Проходи, пожалуйста. Куртку лучше на вешалку.

В прихожую выскочил кот. Завыл, метнулся было обратно в комнаты (чужих он как огня боялся), но, принюхавшись, подошел ближе.

- Знатный зверь! - присвистнул Артемий, потрепав Наполеона по макушке. - Наш Профессор раза в два меньше. Чем вы его кормите?

- Всем, вообще всем. В гастрономическом плане Бон-Бон всеяден. Странно, он тебя совсем не боится. Обычно в диван прячется, а к тебе вышел.

- Повезло, что он не собака: те меня терпеть не могут.

- Почему?

- А кто их разберет? Пойду руки помою.

Я отнесла в кухню презентованный пакет, не слишком объемный, скорее, наоборот. С немалым удивлением достала оттуда коробку моих любимых конфет, кулек «Кураги в шоколаде», крупные апельсины – такими убить можно, – зеленые яблоки и три знакомых мне тетради, завернутые в отдельный кулек. Интересно, и как всё это туда влезло?!

- Слабенький расширяющий заговор, - объяснил Артемий. - Хватает часов на двенадцать, поэтому главное – не забыть вытащить.

- А если не вытащить?..

- ..То не вытащишь уже никогда, а какой-нибудь пингвин среди бескрайних льдин будет благодарен за игрушку. Ну, или дикарь в лесных дебрях, здесь не угадаешь.

Заманчивые перспективы, однако! Никаких тяжелых сумок, всё в одном пакете умещается. С моей любовью к масштабным сборам – незаменимая вещь. Жаль, что срок действия маленький, чемодан в дорогу не соберешь.

- Есть заговор на сутки, на неделю и на двадцать один день, но они сложнее. Опять же, подпитывать их приходится… Хм, с дикарями, пингвинами и пакетами чуть не забыл.

Воропаев сжал и сразу разжал ладонь, появившийся лепесток обернулся букетом. Неизвестные мне цветы, светло-сиреневые с розоватыми краями лепестков, напоминали лилии, но было в них что-то и от тюльпанов. Квартиру наполнил изумительный весенний аромат.

- С-спасибо, - я не знала, что обычно говорят в таких случаях. Цветов мне не дарили, принимать букеты не умею. - В нашем мире можно найти такое чудо?

- Если знаешь, где искать, - моя удивленная физиономия заставила его улыбнуться. - Распускаются в марте и цветут довольно долго. Поставишь их на солнечную сторону – простоят до июля.

Поразительно! Ммм, а пахнут-то как! Пресловутым розам далеко. Подходящая ваза нашлась не сразу, пришлось позаимствовать мамину, с нимфами. Поставлю-ка я ее на окне в гостиной, там достаточно света.

- Придумать бы, как объяснить их родным, - вздохнула я.

- А зачем вообще что-то объяснять? Цветы и цветы, семья плохого не подумает.

- Ты, наверное, прав, - я расправила лист и недоверчиво взглянула на свой палец. Влажный. - Только не говори, что это роса.

- Это роса. По утрам, знаешь ли, сыро, - привычка иронизировать должна стоять в одном ряду с пьянством, избавиться от нее отнюдь не легче.

- Когда-нибудь я перестану удивляться, честное пионерское.

- Не переставай, мне нравится тебя удивлять.

Он прижался щекой к моим волосам, вздохнул глубоко. Не курил сегодня: я слишком хорошо знала запах табака. Привычный – всю мою сознательную (да и бессознательную тоже) жизнь папа курит трубку. Решил бросить?..

- Пойдем лучше чай пить, - прошептала я и зачем-то добавила: - Пирог остывает.

***

- Ко всем твоим неоспоримым достоинствам официально добавляю умение готовить. В личное дело занести?

- Ох уж этот удивленный тон! - довольно хмыкнула я и развернула «Курагу в шоколаде». - Крестиком вышивать не умею, а готовить тетя Люда научила. Мама нас и близко не подпускает к плите, после того как Анька едва не спалила квартиру. Они на технологии блины пекли, там печка доисторическая и донельзя примитивная.

- Весело живете…

К Воропаеву на колени вспрыгнул кот. Потерся, замурлыкал и уставился на стол голодным взглядом. Раб низменных желаний.

- Поздно, приятель. Пирог мы уже съели, а шоколад тебе нельзя.

- Он сладкое любит, особенно карамель и сгущенку, - я взяла из вазочки печенье и протянула Бонапарту. Тот спустился под стол и довольно захрустел. - Ест целыми днями, пробовали на диету сажать – начинает мстить, гадит где попало и на кого попало. Попадает обычно на папу: он у нас за здоровое питание, наивный. Тут важно не терять бдительности и прятать туфли в шкаф, ибо чревато.

- Весело живете, - повторил Артемий, смеясь. Люблю его смех, очень заразительный, когда искренний. Умеет быть обаятельным, если захочет, этого не отнимешь и не продашь.

- Как там дела у Печорина? Ты ведь был у него?

- Был, - Воропаев перестал улыбаться, - познакомился с московской тётей. Такой дробовик не нужен: она сама как дробовик. Взглянул разок, и ты потерян для общества.

- Настолько страшная? – наивно спросила я.

- Безумно. Сказала мне ровно пять слов: «Я вас представляла совсем другим» и умолкла, Женька после за двоих болтал. Алёне Рейган не позавидуешь, пускай большинство и утверждает обратное.

После чаепития расположились в моей комнате. Книга и тетради перекочевали на стол – новый урок магии всё-таки состоится.

- Так что там с тетей Печорина? – я обняла подушку и приготовилась внимать.

- Алёне в Москву путь заказан: два дня назад ее мужа Бориса нашли в собственном кабинете с отрубленной правой кистью и серебряной пулей в сердце. Гораздо надежнее, чем осиновый кол. Теперь приближенные делят наследство и место под лампочкой, а законным наследникам, то бишь мадам Рейган и Женьке, лучше не приближаться к столице и вообще сидеть дома, завесив все окна.

- С отрубленной кистью и пулей в сердце? – я сглотнула. - Но какой в этом смысл? Если хотели убить, то зачем отрубать руку?

- В том-то и дело, что убивать, скорее всего, не планировали. По словам Алёны, из резиденции Рейганов пропал перстень с печаткой, которому без малого триста лет. Другие вещи не тронуты, хотя артефактов у них пруд пруди. За полгода до этого взломали личный сейф Рейгана и сперли медальон того же периода. Похоже, Борис сам всё испортил: вынул перстень из тайника и носил его, не снимая. Понадеялся на бессмертие и свойство колечка. Снять может тот, кто надел, а отрубить руку решатся немногие, - вздохнул Артемий. - Алёну ищут, но лишь для виду. Рискни она явиться… финал предсказуем. Вот такие вот пироги.

- Перстень, которому без малого триста лет, - пробормотала я, наморщив лоб. - Кому он принадлежал до вампиров, не знаешь?

- Точный хозяин неизвестен. На печатке стоит дворянский герб якобы одного из приближенных Анны Иоанновны, но это ни о чем не говорит. Алена знать не знает, откуда у Рейгана странные побрякушки, но появились они одновременно. Стиль исполнения, опять же: один металл - серебро, схожая форма. Герба на медальоне не было, зато стояли инициалы. Не спрашивай, какие именно, – без понятия.

Интересно, очень даже интересно. И странно.

- Значит, комплект. Готова поспорить, что и хранились они недалеко друг от друга, - во мне проснулась Агата Кристи. - Тебе не кажется странным, что перерыв в похищениях - полгода?

- Иными словами, что помешало взять сразу? Мысль хорошая, надо обмозговать. Но, Вер, культурной ценности в них – кот наплакал, разве что дороги кому-то как память. В похожих медальонах хранили портреты, миниатюры, записки. Ну, знаешь, «Моей дражайшей супруге Танечке Ивановой на годовщину свадьбы. Семнадцатого августа сего года, граф Николай Николаевич Иванов».

- Чей портрет там спрятан, конечно, неизвестно, - полувопросительно-полуутвердительно сказала я.

- Вещичка с характером, не открывалась. И в кого ты такая догадливая?

Не договаривает что-то друг сердечный, и вся эта история с вампирскими регалиями… Убрать видного бизнесмена из-за дешевого кольца? Убийца либо идиот, либо хочет показаться таковым, либо совершает отвлекающий маневр. Конкуренты были, есть и будут, а последующая кутерьма с наследством только подтверждает этот вариант. Предлог для крупной аферы…

- На твоем месте я бы не стал вдаваться в подробности. Мало ли кому мог понадобиться древний перстень? Да и Рейган далеко не ангел… был. Пища для размышлений Печорина, не наша, - Артемий делал вид, что любуется картиной маслом. Ранняя Соболева, «Вид из окна» - яркие пятна и никакой логики.

- Но тебя это беспокоит.

Ироническое хмыканье в ответ.

- Сейчас гораздо важнее решить, куда денем Женькину тетю. Оставлять ее здесь опасно. Нагрянут «ищейки» - нам всем каюк, а они обязательно нагрянут. После тогдашней встречи как-то не тянет возобновлять знакомство.

По спине пробежали мурашки. То январское утро я буду помнить долго. Закрой глаза, и перед мысленным взором снова стены, заляпанные кровью, гостиная как после бомбежки, спальня…Мда, повторять и вправду не тянет. Мы все могли погибнуть, а некоторые лишь чудом остались живы.

Он перестал созерцать пейзаж и взглянул мне в глаза.

- Эй, я вовсе не хотел пугать тебя. Минимальное знание лучше никакого, помнишь? Чтобы не обернулось сюрпризом.

- Понимаю, просто… зачем рисковать? Евгений Бенедиктович – понятно, по долгу родственника, но ты…зачем?

Едва уловимый вздох. Было глупо надеяться на внятный ответ.

- Иди сюда.

Оказавшись в кольце сильных рук, я ощутила, как тревоги покидают меня, их вытесняют тепло и умиротворение. Что это, гипноз? Особый вид внушения?

- Люблю обнимать тебя. На душе сразу легче становится, уходят дурные мысли.

Устыдилась своих нелепых подозрений. Скоро начну видеть магию там, где ее нет и быть не может. Привороты здесь бессильны: никуда деваться не собираюсь, и он прекрасно об этом знает.

- Ёрзаешь. Неудобно?

- Удобно. Век бы так сидела, - призналась я, касаясь уха. Опять горячее.

- Совместим приятное с полезным? Смотри внимательно.

Куда смотреть? Дверь вдруг сама собой приоткрылась, явив миру ушастую абиссинскую кошку. За ней шмыгнула вторая, дымчатая британка. Обе кошки уселись в центре комнаты, уставились немигающе. Абиссинская быстро потеряла к нам интерес и принялась вылизываться. Британка призывно мяукнула, и в ту же секунду моя обитель стала наполняться разномастными кошками: черными, белыми, рыжими, тощими и лоснящимися, красивыми и не очень, аккуратными и не слишком. У одного из представителей семейства отсутствовало ухо, а задняя лапа была сломана. Я сбилась со счету на тридцать восьмой кошке.

- Ты ограбил приют для животных?

- Взгляни другим зрением, - посоветовал Артемий.

Магическое зрение – вещь полезная, но слишком уж дискомфортная, потом перед глазами всё плывет. Со второго раза удалось перестроиться, мир полыхнул красками, точно «Вид из окна». Удивленно моргнула: комната пуста, один Боня в состоянии шока. В пестрой кошачьей стае я его потеряла. Стоило переключиться обратно, как кошки вернулись. Смотрят на нас, мяукают.

- Иллюзия?

- Она, родимая. Затрат силы не требует, важно наличие фантазии. Видны, но неосязаемы: их на самом деле нет. Позови любую.

Я поманила британку, но отозвался почему-то рыжий курносый перс. Впрочем, «кис-кис-кис» могло относиться к любому.

- Попробуй погладить.

Попробовала и в испуге отдернула руку. Пальцы прошли насквозь, их неприятно покалывало.

- Простейший вид иллюзии – нематериальная. Из плюсов данной: легкая в исполнении, нетрудоёмкая, воплощает любую фантазию или воспоминание творца. Из минусов: быстро бледнеет и исчезает совсем. Видишь сфинкса у двери? Лапы прозрачные. Потрогать нельзя, опытный маг раскусит в два счета, не прибегая к зрению.

Желтоглазый перс в строгом ошейнике внимательно слушал Воропаева и уходить не спешил. Удивительно натуральный, не просвечивает, а потрогать нельзя. То-то наш кот дурным голосом воет.

- Выбирай того, кто больше нравится, - велел Артемий. - Желательно поменьше и поспокойнее.

Не задумываясь, указала на перса. Он сам меня выбрал.

- Замечательно. Товарищи, попрошу вас выйти вон!

Короткое слово из одной гласной и десятка согласных, и все кошки, кроме избранного, канули в небытие. Наполеон плюхнулся на пятую точку и тоненько пискнул. Изнеженная психика не выдержала.

- Будем делать материальную, - объяснил Воропаев, высвобождая руки. - Сиди-сиди, не мешаешь. Принцип прост, как табуретка: максимально точно воспроизвести анатомию, начиная с опорно-двигательного аппарата. Физиология и прочие характеристики заданы по умолчанию и обычно приходят сами. На практике, конечно, сложнее. Эх, тряхну стариной!

Повинуясь плавному движению пальцев, перс выцвел и теперь больше походил на привидение из старых фильмов. Дальше следовало заклинание, слов этак на двадцать пять-тридцать. Ох, слишком перечисление костей напоминает! Наш подопытный кот тем временем обрел скелет и мышцы. Сотворение внутренних органов осталось за кадром, потому что перс сразу стал настоящим, только застыл неподвижно.

- Уф, если нигде не напутал, сейчас оживет.

Длинный хвост дернулся, кот мигнул левым глазом и мурлыкнул.

- Можно погладить, - разрешил Артемий.

Теплый, пушистый зверь. Неужели живой?

- Ух ты! – перс ткнулся мне в ладонь влажным носом, запел.

- Не забывай, что это иллюзия, ее на самом деле нет, - спустил с небес на землю Воропаев. - Материальна, срок хранения дольше, обнаружить подделку сложнее – да, но по-настоящему живой она никогда не станет. Более энергоемка, требует научного подхода. Существ неизвестной анатомии не воспроизведешь. Заклинание выучить можно, хоть оно и немаленькое, но попутно нужно представлять строение. Само собой, проще создать рыбу, чем кошку, однако с практикой перестаешь замечать разницу и колдуешь на автомате. Не знаю, минус это или плюс, но заговор один и тот же. Кузнечик тебе нужен или слон – язык ломаешь одинаково.

Вот она, зоология, где вылезла! Крыша не поедет, нет?

- А неживые предметы? Кружка там или стол? – полюбопытствовала я.

- Здесь в сотни раз легче. Раз твоя цель – создать стол, а не подделывать деньги, достаточно основного составляющего. В нашем случае, дерева. Поняла, в чем плюс? Материал не требуется, дуб или орех стоит на месте, однако стол есть.

- Но на самом деле его нет?

- На самом деле нет, но вроде как бы есть, - весело фыркнул Артемий. - Парадокс материальной иллюзии. Есть еще двойники, но они за скобками, там своя закавыка. Предлагаю начать с простенькой, без углубления.

- Погоди, а с персом что делать? Возьмешь и просто так развеешь?

- Хороший вопрос. Здесь от моральной гибкости зависит: разберешь по кирпичикам «живого» кота – дерзай, не разберешь – отпусти, со временем он сам исчезнет. Иллюзия не пропадет, пища ей для виду. Отпускаем?

- Если не пропадет, - вздохнула я и погладила мохнатую макушку. Жаль отпускать, но живности у нас и так хватает.

- Привязываться к иллюзии себе дороже, слишком больно потом расставаться. Многие люди ухитряются с ними жить, но когда иллюзию разрушаешь… - его правая ладонь легла мне на живот, левая заправила за ухо выбившуюся и косы прядь. – Иногда мне кажется, что магия есть не что иное, как отдельная жизненная ветвь. Те же законы, те же принципы, только вывернутые наизнанку… Так кого представлять будем?

- М-можно это будет фея?

- Да хоть зеленый гоблин. Главное, представь поярче, небольшого размера, с покладистым характером, желательно немую и без волшебной палочки.

- Тогда уж лучше кошку, - пробормотала я.

- Создать можно всё, что угодно, вреда оно не причинит. В случае чего развеем. Придумала?

- Да, - ограничимся старым сном из поезда. Недавно я видела похожий сон, с той самой девочкой, но уже без ребят с битами. Ребенок лет шести-семи от роду грустно смотрел на меня и убегал в пустоту. Пыталась бежать следом, остановить, но что-то мешало. Я даже имя запомнила – Ксюша.

- Сосредоточься на мысленном образе, представь хорошенько. Открываешь источник и его доступ к образу, ты это умеешь. Заклинаний здесь не нужно, убираешь тоже мысленно. Если иллюзий много, существуют слова на полное и выборочное рассеивание, но они нам пока не требуются. Давай попробуем?

Источник открылся легко: за короткий срок мы свыклись друг с другом и наладили связь. «Банка с горошком» подросла до семисотки. Пускай мой магический потенциал пока оставлял желать лучшего – я быстро уставала, – но прогресс на лицо. За новичками требуется глаз да глаз: увлекаясь, они не замечают, как доходят до точки и вычерпывают Силу без остатка. Мой «глаз» следил за мной постоянно и очень строго, чтобы даже искушения не возникло испытать судьбу. Я была благодарна ему, ведь соблазн велик и день ото дня становится всё больше и больше.

Дело делается быстрее, если ты мысленно повторяешь инструкцию. Открыться, доступ к образу, направить силу в нужное русло. Теперь нельзя упустить момент, когда хлынет магия – мне нужна тонкая струйка, а не водопад Виктория. Частенько этим грешу, вкладываю больше, чем требуется…Получилось? Я открыла глаза и невольно вздрогнула: у стола стояла та самая девочка из сна, неизвестная Ксюша. Она немного просвечивала (первая попытка, да и сон это тебе не реальные кошки), но была удивительно похожа. Русые кудряшки, нежная светлая кожа; зеленые глаза в обрамлении длинных ресниц смотрели не по-детски задумчиво и печально. Ксюша была босиком, в простом летнем сарафане с заметным пятном на груди. Будто не раз застирывали, но оно осталось. Измазалась, бедная. Варенье? Шоколад?

Девочка вдруг улыбнулась, помахала рукой и исчезла. Сама, без посторонней помощи.

- Ты отлично справилась, - Воропаев кашлянул, прочищая горло. - Кто это, сестра? Дальняя родственница?

- Не знаю. Она мне снилась вчера…

- Очень на тебя похожа. И теперь ясно, почему просвечивала.

Похожа на меня? Разве что цветом волос или пятном на платье. Совсем иные черты, иной взгляд, иная улыбка. У нас никогда не было такой родственницы.

- Хочу попробовать создать кошку!

Зверь вышел каким-то странным: кособоким, разноглазым и к тому же в красную полоску. Я с сожалением развеяла беднягу и поначалу не решилась повторить эксперимент. Перед глазами до сих пор стояла Ксюша, а простая кошка не желала представляться как следует. Вот и результат.

Артемий посоветовал не переживать: фантазия – штука нравная, можно думать о белой кошке, но выйдет зеленая в крапинку. Или желтая в квадратик. Достаточно отвлечься на секунду, и пожалуйста.

- Потренируешься на досуге, и всё получится. Только убирать не забывай. Тетради…

- Ты разрешаешь мне колдовать без присмотра?!

Ладонь на животе шевельнулась, занимая удобное положение.

- По-хорошему, еще рановато, но да. Мне придется ненадолго уехать, а случай может быть всякий.

- Уехать? – тусклым голосом переспросила я. Более-менее приличный зверек укоризненно мигнул и исчез.

- Ненадолго. Отвезу мать в Рязань, разберусь с квартирантами, найду одного полезного человечка. Неделя, если повезет – меньше, но съездить надо. Мать останется там: здесь ей делать нечего, нервотрепка одна.

Верное слово – нервотрепка. Галина упорно не желала разводиться, и судебное разбирательство отложили на три месяца. «Суд вправе принять меры по примирению супругов» или что-то в этом роде. Форменное издевательство, а не примирение! Умный опытный адвокат по семейным делам, к которому обратился Артемий, стремился минимизировать срок и заодно вести дело к завершению, но из-за наличия несовершеннолетнего ребенка, проблем с разделом имущества и канителью с квартирой процесс развода мог затянуться на годы.

«Она с вашей шеи не слезет, - вздыхал адвокат, сам трижды разведенный и четырежды женатый. - Чуть двинемся вперед, и сразу что-то новое всплывает! Упорная баба. Другие сразу сдаются, а этой море по колено. Разобраться разберемся, однако точного срока не назову. Прессовать вы не согласились, справки липовые отвергли, вот и канителимся теперь!» - с сарказмом добавил он.

Пока длилась судебная тяжба, Воропаев искал покупателя на квартиру и практически нашел, оставалось лишь согласовать сумму. Проблем с куплей-продажей и сопутствующими формальностями возникнуть вроде не должно.

Другое дело, что страдали стороны невиновные - Марина Константиновна и Павлик. Бабушка настаивала на том, чтобы забрать внука к себе, пока всё не уляжется. Галина скрипнула зубами, но согласилась: ребенок-то здесь совершенно не при чем.

- Когда уезжаете?

- Послезавтра. Туда и назад, оглянуться не успеешь, как вернусь.

- Вместо тебя останется Полянская?

- Да, замещает обычно она.

Разговор не клеился. Неприятные новости сообщены, приятных пока не предвидится…

- О чем ты думаешь? – вдруг спросил он.

- О тебе, о нас, о том, что будет. Об этих перстнях дурацких, о магии, о кошках и почему-то об Ульяне, - еще о Ксюше, но о ней я умолчала. - А ты?

- О том, что ты чудесно рисуешь, - кивок в сторону «Вида из окна».

- Издеваешься?!

- Даже не думал.

- Картине сто лет в обед, со школьных времен осталась. Теперь я почти не рисую. Так, балуюсь иногда, - призналась я.

- Покажешь?

Пожала плечами. Не люблю демонстрировать «шЫдевры», но если просит…

- Выпустишь – покажу.

Альбом с рисунками лежал в ящике стола, с недавних пор я перестала его прятать. Новые работы появлялись всё реже и реже: не было вдохновения, а последние и вовсе напоминали шаржи. Вернувшись на законное место, я не без смущения протянула альбом. Чувствую себя голой в толпе.

- Ничего себе баловство! – Артемий с неподдельным интересом разглядывал рисунки.

В основном портреты, лишь три или четыре панорамы улиц, один кот и вход в нашу больницу. Попадались этюды акварелью, но большая часть работ – карандашные зарисовки наспех, без проработки деталей. Однокурсники, случайные прохожие, отец с трубкой, мама в цыганской шали, Анька, интерны и медсестры, взъерошенный Сева. Крамолова совсем не похожа, здесь она слишком добрая, а вот тут – прямо вылитая. Сонечка с бумагами, Авдотья Игоревна на посту… Воропаев, шесть разных портретов, по одному в месяц.

- Рембрандт отдыхает. Или он пейзажи писал?

- Почему, портреты. Но до Рембрандта далеко, уж поверь, - рассмеялась я. - Что ты об этом думаешь?

- Если отбросить субъективность и мой совершенный дилетантизм в искусстве, ты талант. Умеешь чувствовать людей.

- Скажешь тоже, талант, - щеки предательски вспыхнули. Но приятно.

- Не прибедняйся. Это не комплимент, а признание достоинств, помимо готовки и вышивания крестиком.

Надо же, запомнил. Потом обязательно ввернет в самый подходящий момент, с него станется. Держу пари, в идеально организованном мозгу Артемия имеются особые папочки, куда он старательно собирает компромат на каждого знакомого. Как иначе объяснить тот факт, что он не забывает ни единой мелочи, лицеприятной для человека или не очень?

Мы прекрасно уместились на моей кровати, осталось даже место для кота, чья недовольная морда высунулась из-под одеяла. Придавили пару раз, но он не ушел. Иллюзорный перс свернулся на воропаевском свитере, моя кофта укрывала его на манер пледа.

Косу мне безжалостно расплели, не обратив на возмущенный писк: «Куды?! Я с ней полчаса вошкалась!» никакого внимания. Ах вот вы как, сударь! Я не злопамятная, но на память не жалуюсь. Проверила, боится ли Воропаев щекотки. Оказалось, что боится, но не так сильно, как хотелось бы.

- Вер, перестань! – взмолился он, утирая слезы. - Хватит с меня!

- Сдаешься?

- Сдаюсь! Сдаюсь!

Раздувшись от гордости, как лягушка, на мгновение потеряла бдительность. Ох, зря!

Не церемонясь особо, меня подмяли под себя и защекотали до икоты. Я сердилась, перемежала ругательства истеричным хихиканьем, но не слишком сопротивлялась. Увернуться и…

- Размечталась, – он от души наслаждался моментом, созерцая красную лохматую меня.

- Так не честно!

- Зато эффективно.

- Слезь с меня!

- Отсюда вид лучше.

- Пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – заскулила я.

- Ммм... нет.

- Слезь сейчас же!

- А то что?

Нет, ну точно издевается! Впрочем, в мире всегда есть место сюрпризу. Я перестала дергаться, улыбнулась как можно невиннее... Такой подлости, как поцелуй, тиран и сумасброд точно не ожидал. Теплые, чуть солоноватые губы ответили моим, заставляя приподнять голову. Приятно, но шея затекает.

- Согласен, это аргумент…

На боку было гораздо удобнее, больше простора для творчества. Он играл с моими губами, чуть прикусывая, но не стремился полностью подчинить, сломить волю. Легкие начало сдавливать от недостатка кислорода так, что голова закружилась. Поцелуи сместились к виску, позволяя вдохнуть, а затем по скуле, к подбородку и ниже – к шее. Пульс зашкаливал до легкой боли, меня бросало то в жар, то в холод.

- Тш-ш, успокойся немного. Так до разрыва сердца недалеко, - спокойный – практически спокойный, – шепот. Рука Артемия слегка приподняла мою футболку и погладила влажную спину, заставляя выгибаться навстречу. Власть над телом вернулась вместе с возможностью дышать.

- Мой… только мой, - выдохнула я, - больше ничей…

- Вера…

Он нежно целовал мою шею, исследовал вырез футболки, любое мимолетное касание отзывалось пульсацией внизу живота. Мне тоже хотелось гладить его, попробовать на вкус кожу. Расстегивание рубашки было встречено радостным вздохом. Улыбаясь, я потерлась щекой, вдохнула его запах, коснулась приоткрытыми губами, лизнула…

Полурык-полустон, и я больше не принадлежу себе, а нежность сменяется бесконтрольной страстью. Часть меня захлебывается восторгом, ей безумно нравится происходящее, но другая часть, больная и озлобленная на весь мир, кричит не своим голосом и в панике вырывается.

По венам ударил электрический ток, и мы замерли. От боли. Что произошло? Воропаев понял это гораздо раньше меня.

- Прости…прости, - неестественно хриплый, напряженный шепот царапал ставший удивительно чутким слух. - Еще чуть-чуть, и я бы не удержался.

Необычайно осторожный поцелуй в плечо. Опасливый. Он боялся вновь испугать меня… или по-прежнему чувствовал боль?

- Ч-что это было?

- Сигнал SOS от твоего подсознания, - Артемий сел на кровати и застегнул рубашку. Дышал он по-прежнему прерывисто, но с каждым новым вдохом приходил в норму. - Вправил мне мозги.

- Тём, я… - должна тебе кое-что рассказать, но не могу подобрать слов. Внутренности начинает скручивать, а слезы сами собой наворачиваются на глаза, - я не хотела тебя останавливать, даже наоборот, просто…

Я пыталась рассказать ему. Правда, пыталась, только правильные слова не шли с языка. Ничего, кроме этого трусливого «просто».

- Сложно. Иди сюда, укрою.

Мне на плечи набросили беглое одеяло, укутали, чтобы один нос торчал. Не согласилась, и в итоге под одеяло забрались вдвоем, вместе гораздо уютнее. Недовольно фырчащие коты спрятались за занавеской. Такого буйства и последующего примирения они не понимали.

***

Анька вернулась нежданно-негаданно, почти за час до условленного срока. То ли фильм попался неинтересный, то ли прогулка с подружками наскучила. Дверь в комнату мы закрыли, поэтому шкрябанье ключа в замке услышали не сразу.

- Сдаваться сразу, или пускай найдет? – безмятежно спросил Воропаев, не меняя положения тела.

- Кто? – без задней мысли поинтересовалась я. Каюсь, успела задремать.

- Соболева Анна Сергеевна, год рождения высчитывать лень.

- Анька вернулась?! – рванулась было, но меня удержали на месте.

- Лежи. Не войдет она сюда, по легенде дома никого нет, дверь-то была закрыта.

- А твоя куртка? Ботинки?

- У твоих родных есть привычка пересчитывать куртки и инвентаризировать ботинки? – вопросом на вопрос ответил Артемий. - Не найдет, лежи спокойно.

- И конфеты не найдет? – хитро уточнила я. Верила ему безоговорочно, просто интересно.

- Конфеты в холодильнике. Мало ли, откуда они взялись? Может, мама купила и не сказала?

- Великий отмазчик, - буркнула я и забралась обратно под одеяло.

Глава шестая

Секретарь и его сообщница

В тихом омуте черти водятся.

Пословица.

Снотворное кончилось – Галина поняла это прежде, чем открыла коробку. Перспектива бессонной ночи не испугала, но и не обрадовала. Достаточно времени, чтобы подумать, даже если совсем не хочется. Ни думать, ни чувствовать - ничего.

Галина присела за туалетный столик, провела щеткой по медно-рыжим волосам, собрала их наверх. Из зеркала на нее устало глядела женщина, довольно молодая и всё еще красивая. Ночная рубашка с длинными рукавами на средневековый манер пожелтела от многочисленных стирок и истрепалась, но Галина дорожила ею. Сейчас сильно широка в талии, а когда-то была как раз. Три совершенно новых ночнушки без дела пылились в шкафу, ведьма покупала их в порыве вдохновения и убирала с глаз долой.

- Не спится? – в зеркале отразился Воропаев.

- Тебе-то какое дело? Лично мне всё равно: дома ты или не дома, спишь или… не спишь, - она дернула выбившуюся прядь. - Чего здесь забыл?

- Хотел поговорить.

- По ругани соскучился, - с усмешкой расшифровала Галина, - или по лестным характеристикам в свой мерзкий адрес, уж не знаю точно. Впрочем, тут одно плавно вытекает из другого.

- Перестань.

- А я, милый, и не начинала. Зря ты пришел, нового не услышишь: нет, нет и нет, только через мой труп. Кокнешь жену в темном переулке или кишка тонка?

Она была настроена мирно, даже язвила без удовольствия – из чувства долга.

- Никуда не денешься, любовь моя. В крайнем случае, объявим тебя пропавшей без вести, - невесело усмехнулся он. - Ты ведь понимаешь, что это глупо?

- Понимаю, - Галина чуть наклонила голову, скрывая ответную усмешку, - вот только не привыкла отдавать кровно нажитое. Принципы, знаешь ли. Сам подумай: у тебя всё ясно – седина в бороду, бес в ребро, а мне что делать? Мы в ответе за тех, кого приручили. Раньше надо было думать, любимый мой!

- Кому-то всё равно придется уступить, не сегодня так завтра.

- Павлик не хочет уезжать, - резко сменила тему женщина, - и я его понимаю. Твоя мать настояла на этом, потому что считает меня истеричкой, а ты не стал ее разубеждать.

- Не хочешь выглядеть истеричкой – перестань истерить, - Артемий с заметным удовольствием разлегся на кровати. - Как же я по ней соскучился!

- Сволочь ты, Воропаев, без чести и совести, - вздохнула Галина.

- Приятно познакомиться, мадам Очевидность.

- Можешь ради разнообразия остаться здесь, а я пойду на диван. Всё равно не усну.

- Не сыпь мне соль на рану.

- Я серьезно, - она потянулась было к торшеру, но гасить свет не стала, - хоть выспишься, завтра с утра ехать…

- Твоя заботливость пугает, начинаешь невольно искать подтекст, - признался Воропаев. - Под кроватью ждет какая-нибудь гадость, или меня задушит подушка?

- Козел! Вечно портишь мне настроение, - Галина демонстративно легла на другой край. - Кыш тогда отсюда, надоел до смерти! Не могу понять, зачем ты вообще явился, на что рассчитываешь? На то, что сейчас глубокая ночь, и я не стану буянить, чтобы не перебудить весь дом?

- План был примерно такой.

- Тогда смирись и иди спать, уступать тебе я не собираюсь. Тоже мне!

Женщина отвернулась, и какое-то время они молчали. Галина ждала праведного негодования и искала в уме доводы. Ей нравилось спорить, играть на нервах, выбивать почву из-под ног, пересекать дозволенные границы и цеплять за самое дорогое. Но муж почему-то не стремился начать спор, с пеной у рта доказывая свою правоту.

- И долго мы будем играть в молчанку? Тебе ведь есть что сказать. Озвучивай!

- Я здесь не для того, чтобы спорить, Галка, - Артемий говорил спокойно, стремясь быть услышанным. - Я лишь хочу воззвать к твоей коматозной совести, попытаться вернуть ее к жизни.

- Попытка не пытка.

- Целиком и полностью согласен с тобой, дорогая. Как думаешь, почему мы разводимся?

- Пока не разводимся, - уточнила Галина.

- Не суть. Почему собираемся развестись?

- Потому что ты кобель, – она считала сей факт очевидным. - И перестань, наконец, задавать риторические вопросы! Нервирует.

- Из твоих уст это почти комплимент, - с сомнением фыркнул Воропаев. - Причина – не мои ужасные наклонности, не другая женщина и даже не наши постоянные «концерты» без оркестра.

Она не собиралась признаваться, но была благодарна ему за это «наши». Не «твои концерты», а именно «наши».

- Тогда почему?

- Мы устали друг от друга. Не кривись! Цель контракта достигнута, а кроме него нас больше ничего не связывает. И не надо говорить про Пашку, он тут как раз-таки не при чем.

- Да что ты?! – прошипела Галина. - Семи лет, по-твоему, тоже не было? Они исчезли, испарились? Если ты сможешь забыть, то я никогда не забуду. С какой стати я должна уступать безмозглой курице, которая палец о палец не ударила, а просто подвернулась под руку?! «Всколыхнула светлые чувства»! Тьфу!

- Не оскорбляй человека, о котором не имеешь ни малейшего понятия. Во-первых, я не твоя собственность, как это не прискорбно, и раз кое-кто думает иначе, виноватых нет. Кто обо что ударил, а кто куда подвернулся – это уже доктор скажет, - Артемий чувствовал, что начинает злиться. - Во-вторых, зацикливаться вредно, навязчивая идея – это диагноз. В-третьих, на память я не жалуюсь. Полжизни так просто не выдернешь. Мы не чужие друг другу люди, но…

- …но, несмотря на столь нежную привязанность, - перебила Галина, - ты бросаешь меня на произвол судьбы. Это не жестоко, нет?

- Если бы хотел бросить «на произвол», то выставил бы за дверь. Но ты почему-то до сих пор здесь, - резонно заметил Воропаев. – Тебе нужен не я, а стабильность…

- Ты не знаешь, каково это, - зашептала она, яростно комкая простыню, - без гроша в кармане, мокрой и голодной бродить по улицам в надежде спрятаться…

- Прекрасно знаю, и знаю также, каково идти домой, когда для тебя это смертельно опасно, вот только не пойти ты не можешь. Знаю, Галка, знаю, но не пора ли прекратить цепляться за старые комплексы? – устало спросил он. - Мы давно не те, что прежде. С чего тебе бояться нищеты? Квартиру продадим, на двушку в приличном районе вам хватит с головой, а я буду снимать…

- Какая жертвенность! И твоя принцесса согласиться? – саркастически ухмыльнулась ведьма, стремясь уколоть побольнее. – Привыкла, небось, к икре да небу в алмазах, и через недельку «рая» в коммуналке домой убежит, к папкиным кредиткам. Кому ты нужен будешь, Воропаев?

- Тебя это не касается.

- Да чхать мне на твою… - она грязно ругнулась в подушку, - …принцессу! Когда я разрешила завести любовницу, подразумевалось, что я не буду о ней знать! Квартиру он нам купит, алименты выплатит! А о сыне ты подумал?

- Помнится, ты не слишком заботилась о нем, когда материлась на весь этаж, - парировал Артемий с ледяным спокойствием. Появилось навязчивое желание постучаться головой об стенку. Или приложить Галину для профилактики.

- Тьфу ты, пропасть! С тобой невозможно разговаривать. Всё по-прежнему: развода не дам, делай что хочешь. Знаю я, что рано или поздно разойдемся, но нервы на прощание помотаю. Может, подустанешь и образумишься. Спокойной ночи!

Дверь приглашающе приоткрылась. Артемий сел на кровати и взглянул на жену. Он улыбался, в душе тоже был полный штиль. Как не надейся на победу, никто не отменял готовность к поражению. Еще месяц, три, год, но они разведутся. Не проще ли отступить и молча ждать, не нервируя ни себя, ни других? Или всё же стоит прибегнуть к угрозам, грубой силе, шантажу, как ему советовал адвокат? Галину и топором не пристукнешь, ничего ей не сделается. Внешность обманчива, испуганную голодную женщину давно сменила склочная баба, не уступавшая в хитрости и уме.

- Вечная битва между хотением и благородством? – догадалась Галина. - На одном плече чертик сидит, на другом – ангелочек с арфой, и оба тянут за уши. Тебе б родиться в Средние века, Воропаев, истинный рыцарь без страха и упрека! Не поднимешь руки на женщину, ты их только защищаешь, иногда оскорбляешь и совсем редко…

-А ты испытала на себе все три грани моего «рыцарства». Всё-таки женская логика – это страшная вещь, похуже атомной бомбы. От бомбы ты хотя бы знаешь, чего ждать. Жаль, что мы не поняли друг друга. Доброй ночи!

- Когда-нибудь – когда-нибудь, – ты скажешь мне спасибо. Дело здесь не просто в моем эгоизме и стремлении навредить, - Галина смерила мужа долгим взглядом и уже мягче добавила: - Я всегда желала тебе счастья, вот только ради твоего не хочу жертвовать собственным.

***

Я взбежала на нужный этаж, миновала кучу поворотов, едва не сбила с ног нашу старшую медсестру и, здорово запыхавшись, дернула за ручку дверь ординаторской.

- Наталья Николаевна, можно?

- Проходите, Соболева, - разрешила Полянская, не отрываясь от просмотра историй. - При всём уважении к доктору Воропаеву и лично к вам, должна заметить, что дисциплина хромает на обе ноги.

- Прошу прощения, - я пригладила взлохмаченную шевелюру, - этого больше не повторится.

- Охотно верю. Не будем терять оставшееся время и перейдем к распределению задач, - она сверилась с документами и ловким движением вернула на место очки. - Итак, ваши планы на сегодня: интерн Сологуб продолжает лечение Осеевой из девятой. Анализы готовы, предварительный диагноз подтверждаю. Интерн Малышев, вам новый набор: Свирский Константин Семенович, третья палата. Будьте осторожны, его постоянно рвет. Соболева и Юдинова, вам на выбор: Костромская и Титарев, шестнадцатая и тринадцатая палаты. Девушки взрослые, разберетесь…Ах да, помимо этого найдите время, чтобы заглянуть в лабораторию. Плановый медосмотр переносится на ближайшие три дня. Вопросы есть?

- Есть. Можно ж послезавтра кровь сдать? – жалобно хрипнул Толян. Выглядел он, мягко говоря, неважно: помятая, отекшая физиономия, в мешках под глазами впору картошку хранить.

Полянская цокнула языком.

- Нужно. В таком виде вас не то лаборанты – санитары испугаются. Постарайтесь лишний раз на глаза не попадаться. Вопросов больше нет? Тогда до вечера. График дежурств вы знаете и без меня, поэтому остается тот, кто по плану. Наказывать не буду, радуйтесь.

Она кивнула нам на прощание и отправилась к своему больному.

- Девчонки, сможете прикрыть на полчасика, а? Мне вот так надо, - Малышев провел ребром ладони по крепкой шее.

- Не вопрос. Ты к Печорину наведайся, он кучу способов борьбы с похмельем знает, - посоветовала я, - будешь как огурчик.

- А не стукнет?

- Не стукнет, он за свободу выбора. Лети уже, птичка «перепил», и помни про полчаса.

- Спасибо, Верк! – обрадовался Толян. - В десять буду, как штык, чесслово.

- Ну и нравы у вас тут, - презрительно фыркнула Уля. Это по мужу она Юдинова, а на самом деле как была Сушкиной, так и осталась. - Пьют, курят, приходят и уходят, когда вздумается.

- До тебя, знаешь ли, никто не жаловался. Не нравится – попутный ветер в спину, удерживать не станем, - буркнула я и после недолгих колебаний взяла себе историю Титарева.

- Всё равно беспредел, - Ульяна дернула подбородком.

- Спорить не буду. Держи Костромскую.

- А почему не Титарева? – нахмурилась она, справедливо ожидая подвоха.

- По кочану, Ульяна Батьковна, единственный возможный ответ на «Почему?» - вспомнила я дни минувшие. Настроение сразу поднялась. - Вариант на «Что делать?» вам вряд ли понравится, так что разрешите откланяться.

Оставив в ординаторской прилипчивую коллегу, я отправилась в тринадцатую палату. Туда обычно клали язвенников или диабетиков, поэтому гадать над диагнозом не придется. По дороге заглянула в сестринскую за новым халатом. Мой напоминал тряпку линялую, а пользоваться магией без особой необходимости не хотелось.

- Ухайдокала его совсем! – сокрушалась Авдотья Игоревна, разглядывая пострадавшую «униформу». - Везет тебе, как утопленнице: то стошнит кого-нибудь, то еще хуже…

- Просто она людей лечит, теть Дунь, - хихикнула Таня-санитарка. - Вспомните Нику Ермакову. Хоть в рекламу порошка сдавай, ни единого пятнышка. Она его вообще надевает?

- Я-те дам тетю Дуню! Бери свои перчатки и шуруй работать, - шутливо замахнулась на нее старшая медсестра. - В четвертой вазу крякнули, как раз по твою душу. Там местная певичка лежит, в букетах тонет, вот они и падают. Шуруй, шуруй!

Халат мне выдали вместе с просьбой беречься и пригласить Карину на разбор полетов, если вдруг встречу. Тайчук на пути не попалась, а вот пища для размышлений…

По коридору третьего этажа семенила девчонка лет пяти-шести с торчащими в разные стороны косичками и светло-розовой пижаме в полоску. Спешащие по своим делам сотрудники не обращали на нее внимания. Мало ли, куда послали, на процедуры там или на флюорографию?.. Хм, пятилетнего ребенка с хитрющими-прехитрющими глазками?

Я нагнала ее у лифта.

- Куда бежим?

Девчонка пискнула, вывернулась и шмыгнула за угол.

- Там тупик, - крикнула я вдогонку и осталась дожидаться беглянку у лестницы.

Долго ждать не пришлось: девчурка подергала запертую дверь кладовки, попыхтела и вернулась. Насупив светлые бровки, она хмуро глядела на меня и пинала батарею.

- Обратно поведешь, да? А я не пойду! Там скучно и воняет таблетками! И в попе дырки делают, - подумав, уточнила она.

- Во-первых, таблетки ничем не пахнут. Во-вторых, я даже не знаю, откуда ты удрала.

- Из больницы, - девочка уставилась на меня, как на ненормальную.

- Ясно, дитя педиатрии. Ну-ка пойдем…

- Тетя, - перебила хитроглазая, - не ругайся, ругаться нехорошо. Это папа ругается, ему можно.

- Как тебя зовут, такую шуструю?

- Вика Банько, - она вытащила руку из кармана пижамы и протянула мне для рукопожатия. - А тебя?

- Вера Сергеевна. Пойдем-ка со мной, Вика Банько.

- Не пойду, - заупрямилась находка, - мама говорит, что с незнакомыми тетями ходить нельзя.

- Мы вроде познакомились, - с улыбкой напомнила я, - и тебя наверняка ищут.

- Ну и что? Мама вечером придет, а тетку с иголками я боюсь: она дырки делает.

Напомнив себе о несчастном Титареве, который битый час дожидается лечащего врача, я собиралась позвать медсестру – надо же отвести ребенка, – но Вика вцепилась в рукав нового халата.

- Тетя Вера Сергеевна, не зови! Я ее боюсь, лучше с тобой пойду! Можно?

- В твою палату – можно.

- Тетки с иголками не будет? – деловито уточнила девочка.

- Не узнаем, если не пойдем. Давай руку.

- Я сама пойду.

- Как знаешь. Кстати, педиатрия – это не ругательство, так называют отделение, где лечат детей.

- А-а-а, - протянула Вика, семеня рядом, - тогда ладно.

Самое интересное, что отсюда до детского отделения минут шесть пешком. Сколько вприпрыжку, не знаю – не засекала. Шустрый ребенок, и сообразительностью природа не обделила.

Поравнявшись с лифтом, Вика вновь дернула меня за рукав.

- Давай на лифте, а? Ну давай! Пожа-а-алуйста!

Пришлось ехать на первый этаж, подняться на последний и только потом выйти на третьем. Девочка с обидой поджала губы.

- Я думала, будет быстрее…

- Это не скоростной лифт, - с деланной серьезностью объяснила я, - он всегда ездит медленно.

- Почему?

Каждый мой ответ сопровождался этим «Почему?». Вика болтала без умолку, тыкала пальцем в незнакомые предметы и спрашивала-спрашивала-спрашивала…

- Тетя Вера Сергеевна, а у тебя дети есть? – поинтересовалась девчурка, когда мы пропускали каталку.

- Нет.

- А почему? Ты не хочешь их иметь?

- Очень хочу, просто у меня пока нет мужа. У детей ведь должен быть папа.

- Ага, - подтвердила собеседница, ковыряя в носу указательным пальцем, - без мужа они не получатся.

- Ты знаешь, откуда берутся дети?

- Конечно, – важно кивнула Вика. - Их делают!

Стоит ли упрекать меня в том, что я поперхнулась?

- Только не знаю, где именно, - призналась девочка после секундной паузы. - Наверно, есть какая-то фабрика. Папа платит деньги, и ему выдают ребенка. Для этого он и нужен, потому что у мам денег нет.

Странная трактовка, верно? Пообщаться бы с ее родителями.

- Ты любишь детей, даже если они балываются? – продолжила допрос находка.

- Все дети балуются, но родители их любят. И я буду любить своих.

- Тогда можешь купить и мальчика, и девочку, но девочки лучше: они не балываются и не ломают игрушки. Когда найдешь себе мужа, скажи ему, чтоб купил девочку.

- Обязательно.

- Мама говорит, что без детей нельзя. Она говорит, можно жить без мужа, но не без детей, - Викины глазенки вновь заблестели: сквозь приоткрытую дверь она увидела УЗИ-аппарат, - Ой, а это что?

Беглянку я сдала из рук в руки доктору Матвеевой. Немолодая женщина рассыпалась в извинениях и благодарностях, строго зыркала на девочку, но та равнодушно ковыряла линолеум носком тапочка.

- Обыскались ее, всё отделение на уши подняли, а Вика к вам убежала! И как только додумалась?!

- Ребенок устал от уколов, - пояснила я, пряча улыбку.

- Так разве ж это уколы? – вздохнула Матвеева. - Комариные укусы. Вот у Маруси Яшниченко из соседней палаты действительно уколы. Полночи потом дитё плачет, стонет во сне…Ладно, Вера Сергеевна, у вас и без нас проблем хватает. Спасибо еще раз.

Вику увели, чтобы снова запереть в палате и «дырявить попу». Девочка поникла, грустно махнула в знак прощания и отвернулась. Из-за подобных моментов я не рискнула в свое время стать педиатром. Любой врач – в первую очередь ответственность и железные нервы, но у детского врача эти свойства должны быть развиты в разы сильнее. Ввести лекарство здоровому бугаю или маленькому заплаканному ребенку – разница есть.

Я поспешила вернуться в родное отделение. Титарев не будет ждать вечно, а лишний отказ пациента, жалоба или выговор мне ни к чему. Но у судьбы, как известно, нервы хирурга и отвратное чувство юмора. Из-за угла выскочил секретарь и налетел на меня со всего размаху. Коробка, которую он держал под мышкой, с глухим стуком упала на пол, часть вещей раскатилась по углам.

- Прошу прощения, - пробубнил секретарь, не выпуская ручки старого портфеля. Имени его я не помнила, только фамилию: Громов.

- Всё в порядке, давайте помогу.

Он с кряхтением поднял коробку, а я собрала канцелярские мелочи.

- Проверьте, ничего не потеряли?

- Вроде бы ничего, - Громов заглянул в коробку, поворошил ее содержимое. - О нет, медальон! Нет медальона!

Он бухнулся на колени и с портфелем в левой руке пополз в дальний угол.

- Где же он, где же он?! – с неприкрытым ужасом квакал секретарь.

Я догадалась заглянуть под линолеум. Как он мог сюда закатиться? Толстая цепочка, холодная как лед, овал тусклого металла. Напоминает серебро, только темнее. Взгляд упал на узор на крышке: странное переплетение четырех букв. Четко видны «Б» и «В», остальные слишком мудреные, с завитушками. «А» или «Л»?..

- Не трогайте! – взвизгнул Громов, заставив меня выронить находку.

Мгновение, и странный медальон уже завален другими вещами. Секретарь, испуганно сопя, бросился прочь. Ни «спасибо», ни даже «до свидания». Так нервничать из-за дурацкой побрякушки?..

…За полгода до этого взломали личный сейф Рейгана и сперли медальон того же периода… Она не знает, откуда… странные побрякушки… появились одновременно…стиль исполнения похож: один металл - серебро, схожая форма… Герба на медальоне не было, зато стояли инициалы…

Совпадение, и на свете куча медальонов с инициалами? Например, наследство от какой-нибудь пра-пра-пра-пра, дорогое как память. Глупость, конечно, но если я не ошиблась, и медальон действительно тот самый… нам всем несдобровать. Вооружившись кистями и красками, воображение рисовало армию «мертвых» вампиров, осаждающих больницу, идущих на таран растрепанных ведьм и прочих, хоть немного заинтересованных во всей этой истории. Перспектива, однако!

Как врач я обязана идти к Титареву, но как маг - «полукровка»… Эх, терпеть не могу распутья! Скрепя сердце, решила «проводить» Громова. Если он и вправду честный обыватель, пулей к своему пациенту за заслуженным наказанием. Если же нет…Об этом «если же» я старалась не думать.

Далеко секретарь уйти не мог, мешались тяжеловатая коробка и портфель. Миновав коридор и спустившись этажом ниже, я уловила знакомый квакающий голос:

- С ума сошла? Нас здесь подслушают!

- Не трясись, мы болтаем о природе-погоде. Принес?

Они стояли совсем рядом, руку протяни и коснешься. Дабы не быть замеченной, отступила назад и напрягла слух. Вот блин! Хлопнув себя по лбу, набросила полог невидимости. Слабенький, вблизи меня легко заметить, но этот полог еще и маскирует присутствие. Чувствую себя героиней дешевого детектива с мистическим уклоном.

- Супер, горжусь тобой! – похвалила громовская собеседница. Странный голос, будто цифровая запись паршивого качества. - Давай сюда!

- Она убьет тебя, если узнает…

- Не узнает, - беспечно отозвалась женщина. Маленькая пауза и яростный визг: - Ой придурок! Дебил! Не могу!

Казалось, что приступ истерического хохота слышит весь этаж.

- Тише ты!

- Ой, не могу! Ладно, ладно, прости меня, ум за разум заходит от этой таинственности, - икнула собеседница. - У тебя голова есть, а? Зачем мне копия? Надо было незаметно подменить оригинал, а ты-ы…Не хватилась?

- Нет, конечно, раз я еще жив, - обиженно ответил секретарь. - В следующий раз говори, что и зачем. В отличие от вас, прохиндеев, я не экстрасенс.

- А кто экстрасенс, я что ли? У меня, Моргарт, всего один диплом, шаманизмом я только балуюсь. Не переживай, прорвемся. Услуга за услугу: ты достал штучку – я отдаю ключ. Старуха говорила, сигналок там нет. («Угу, - вставил он, - я помню») Заглянешь тихонько, возьмешь, что нужно, и ключик мне вернешь. Чур, не громить и не переставлять, иначе сразу догадается, - напутствовала женщина с измененным голосом. - Понятия не имею, что ты там забыл, но раз обещала...

- Спасибо.

- «Спасибо» в карман не положишь. Следующий этап сделки: ты помогаешь мне вытащить Дэна, а я влияю на старуху в плане вашего освобождения.

Сюрреализм какой-то: люди идут по коридорам, даже не подозревая, что прямо под носом зреет… заговор? Оппозиция? Куда хочет проникнуть Моргарт, который вроде бы Громов? Кто такая Старуха? Звучит как криминальная кличка.

- Ты до сих пор надеешься, девочка? Я давно не питаю иллюзий. Мы рабы от рождения, а твой муж – всего лишь рычаг давления. На тебя. Не помнит, кто он есть на самом деле, забыл даже свою настоящую фамилию, думает, что не знаком с тобой. Окстись! Уцелеть бы после ритуала…

- Ритуала не будет. Время не в ее пользу, чудо должно случиться не позже мая, плюс-минус неделя. Шесть с половиной лет, помнишь? Прибавь неполный год.

- Понимаю, - задумчиво протянул секретарь, - «случится чудо» - красивая метафора…

- Не метафора, глупый. Откуда ты вообще знаешь это слово?

- Поживешь с вами – еще не тому научишься, а моя покойная бабушка уважала поэзию.

- Не такие уж вы и отсталые, оказывается. Дэна я вытяну, Мор, и тебя освобожу. Я решила: дождусь, выложу всё без утайки и помощи попрошу. Расскажу про бабку, про зеркало, про Niveus. Надоело бояться! И потом, столько крови на руках будет. Тебе не гадко?

- Я не могу никого убить, забыла?

- Не можешь – научит, не хочешь – заставит, - горько хохотнула неизвестная. - Помимо нас с тобой у нее куча таких, плюс Тени, поэтому вампиры и суетятся. Я слышала, что старуха нашла еще кого-то, типа фанатика. Он вообще за людской геноцид и возвращение магии в массовое употребление. Каково?

Тихо шифером шурша… Я прикрыла рот ладонью. Природой-погодой здесь и не пахнет.

- Дай хоть на портрет взгляну. Интересно, правда ли это?..

- Правда. Смотри сам.

Короткое слово, сухой щелчок – открылся медальон, – и Громов тихо ахнул.

- Дедушка мой Инкрыткарн, бабушка моя Дапртенлья! Спустя столько лет… Поразительно!

- Только глаза иные, от какой-нибудь прабабки-крестьянки достались, - хмыкнула женщина. - Не верила, пока не увидела близи.

- Теперь понятно, почему… Как думаешь, совпадение?

- Какое там?! Не бывает совпадений в таком чистом виде. Выйду на пенсию – составлю родословную, отслежу, с какого колена ведьмы вмешались.

- Всё шутишь! Я вот чуть со страху не помер, - он понизил голос, и окончание фразы я не разобрала. - …насмарку!

- Ситуация, - присвистнула незнакомка, - Еще чуть-чуть…хм…и прямо в рай. Череда совпадений какая-то! Ниточка за ниточку, крючочек за крючок.

Она помолчала.

- Ладно, Мор, пойду я, хватятся – втык будет. Лезть лезь, но осторожно, попадешься – спасать не буду. Нам не горит, так что подождем. И, да, встреч со мной не ищи: пелена со стекла в полдень спадет, вновь следить за нами будет.

- Скажи напоследок: я правильно понял, и бессмертие для старухи – не основная цель?

- Правильно, - выдохнула женщина, - полезная, но не основная. Она хочет открыть врата в Потусторонний мир.

Глава седьмая

Операция «М», или ловушка для злодея

- Засада, - сказала Сова,- это вроде сюрприза.

А. Милн.

Титарев смиренно ждал меня в тринадцатой палате. Никуда не бежал, никому не жаловался, не требовал другого врача – в общем, вел себя как образцовый пациент. Такое миролюбие требовало банальной благодарности с моей стороны. Приветствие, знакомство, вопросы о самочувствии и симптомах, осмотр, необходимые уточнения по ходу дела – всё на автомате.

- Вот тут больно? А тут? Уже хорошо. Проблемы с пищеварением давно начались?

Руки заняты привычной работой, а в голове стучит: «Нужно куда-то бежать, кому-то звонить…». Выписывая направление на гастроскопию, я мысленно крутила головоломку. Подруга-логика услужливо шептала, что мест с охранками или без оных может быть только два, по количеству магов нашего отделения, исключая меня. Обитель Крамоловой? Наличие там какой-либо колдовской пакости, необходимой Громову, более чем вероятно. Но ведь главврач не появлялась очень давно, а всё ценное наверняка взяла с собой. Ценное или опасное. Остается кабинет Артемия, уж там-то охранок точно нет. Вопросы цепляются один за другой: откуда Громов мог об этом узнать, подслушивал? Ухитрился поставить «жучка» или камеру? Сомнительно. В духе агента 007, но никак не нашего робкого секретаря. Хотя теперь научно доказано, что в тихом омуте черти водятся… Хорошо, сейчас мне важна не причина, а следствие. Допустим, целью является кабинет Воропаева, но что могло понадобиться - как она его назвала? - Моргарту?

- Гастроскопию можно будет сделать в одиннадцать. Пока рано что-либо говорить, но следует исключить язву двенадцатиперстной кишки, - я еще раз заглянула в карточку.

- Так может я лучше, это, на УЗИ? – робко спросил Титарев.

- Николай Николаевич, ультразвук, конечно, вещь хорошая, но в вашем случае его недостаточно. Процедура неприятная, зато пройдете, и мы будем точно знать, что никакой язвы у вас нет.

Пациент глядел мне в рот, ловя каждое слово. В любой другой день я бы порадовалась (расту!), но сегодня хотелось поскорее отсюда смыться. Это, впрочем, не помешало честно исполнить свой врачебный долг.

Обещав заглянуть после перерыва, я вышла из палаты и набрала номер Печорина.

- Хозяин занят, автоответчик в отпуске, с вами говорит кухонный комбайн! – ответила трубка.

В прошлый раз я нарвалась на «Крематорий, шестая печь слушает!»

- Евгений Бенедиктович, доброе утро! Не отвлекаю?

- Отвлекаешь, конечно, - проворчал стоматолог. - У меня тут нерв гибнет, а ты – «доброе утро!» Что случилось, дама в «биде»?

- Я знаю, кто украл медальон вашего дяди.

Отдать вампиру должное, соображал он быстро.

- Не по телефону. Ноги в руки и бегом ко мне! Жду, - на том конце заплакали гудки.

Печорин впустил меня, повертел головой и, не обнаружив ничего подозрительного, закрыл дверь изнутри. Женщина в кресле, пышнотелая блондинка, уставилась на меня и замычала: говорить внятно ей мешала двойная порция ваты. Нервы Евгений глушил по старинке, мышьяком, так что мычание через раз прерывал скулеж.

- Баю-бай, засыпай, а то серенький волчок тебя схватит за… бочок, - он помахал перед носом пациентки раскрытой ладонью. - На самом деле, вариантов тьма тьмущая, всё зависит от степени испорченности волчка.

- Вы ее усыпили? – я наивно полагала, что вампиры не владеют магией.

- Старый добрый фокус. На случай, если жертва сопротивляется, - подмигнул Печорин. - Не всем по нраву истошные вопли, кто-то предпочитает кушать в тишине. Полезней для пищеварения.

Насвистывая, он достал из шкафчика бутыль и шоколадку. Стоит мне прийти, как его сразу мучит сушняк. Или просто пользуется моментом?

- Не тяни кота за хвост, она не будет спать вечно, - вампир отхлебнул с горла. - Что там про Борискины цацки?

Я воспроизвела подслушанный разговор и заодно поделилась своими догадками. Игривое настроение коллеги как рукой сняло.

- Ты ничего не путаешь? Да не шипи, я для верности! Слишком уж мылооперно: желая вызволить мужа, она согласна на любую подлость, но одновременно участвует в сопротивлении. Долой гнет тиранши, да здравствует справедливость! Громов этот вообще не к месту. Рабыня Изаура, блин! – он разломал шоколад и бросил в рот кусочек. - Угощайся, думать помогает.

- И коньяк тоже?

- Коньяк, милая моя, помогает во всем, от раздумий до семейной жизни. Поэтому я до сих пор холост. Эх, шутки шутками, а наше дело – труба. Ты даже не представляешь, в какую каку случайно ткнула палкой.

- Вы знаете, о ком они говорили.

- Уверен на девяносто девять процентов. Своему благоверному сообщила? Камнем преткновения-то стало его имущество.

- Отсюда до Рязани шестьсот километров, - напомнила я. - При всём желании…

- Дурёха, если надо, то он примчится через минуту, - Печорин искал по карманам мобильник. – Хотя-а, знаешь, пускай человек доберется до места. Расположится, обустроится, насладится эфемерной свободой. План по поимке гномика мы и сами составим.

- Гномика?

- Тролльфа, если быть совсем точным. Слыхала про таких?

Еще бы! Те самые существа из регистра Особо опасных.

- Поймаем Моргарта – найдем таинственную подругу, расколем подругу – узнаем, где скрывается Ирен. Всё гениальное просто, - вампир даже повеселел. - Догадываешься, что меня смущает?

- Всё слишком просто?

- Нет, это как раз-таки закономерно. Объяснимы все разрозненные факты, кроме одного: что они имели в виду под «чудом»? Определений здесь как котят нетопленных, от прямых до переносных. Если не магия, что тогда?

Меня больше интересовало, кто такая Ирен.

- История долгая, а я не рассказчик. Если вкратце, - Печорин набросал на листке бумаги жуткую рожу с оскаленной пастью и рогами, - Ирина Бестужева, спятившая на старости лет ведьма (ей без малого три столетия) и по совместительству мать нашей любимой Марии Васильевны.

- Крамоловой?!

- Другой не знаю. Бестужева в розыске, пару раз на нее выходили, но след обрывался. Без посторонней помощи она скончается лет через семь-восемь, только вот Ирен это совсем не выгодно. Жить, видите ли, хочет, и не просто жить, а вечно. Так ладно бы вечно, полбеды: солила б себе грибочки в Брянских лесах, никого не трогала – мы только за! Но жить спокойно ей мешает пунктик и склонность к массовым убийствам. Благодаря твоим донесениям всё стало на свои места: Ирен окончательно спятила.

- Потому что хочет открыть какие-то там врата?

- Соображаешь. Но не «какие-то там», а врата в Мир Иной. Вывод напрашивается сам собой: чтобы выпустить оттуда… кого? – он испытующе взглянул на меня.

- Того, кто давно умер, - блондинка она и есть.

- Мы копались в прошлом Бестужевой. В истории она особо не засветилась, да и срок немалый. Зачем ей так выделываться? Вер, ты ведь женщина, думай!

- Когда, говорите, она родилась? – будем плясать отсюда.

- Тысяча семьсот двадцатые, Рейган вскользь упоминал дату. Тебе это что-то дало?

- Представлю себя на ее месте…

Спящая Печоринская пациентка жалобно застонала.

- Ой, я, кавыфа, задвемала… тьфу!

- Да вы молодец, Снежана Альбертовна, - вампир мигом подлетел к ней, - вашему нерву это пошло только на пользу. Увидимся за обедом, - это уже мне. - Настраивайся на ночное дежурство: будем ставить капкан.

- Капкан? – удивилась Снежана Альбертовна. - Какой капкан?

- На медведя, - серьезно пояснил стоматолог. - Мы с товарищем Соболевой – любители экстремальной охоты…

***

До обеденного перерыва я успела навестить Титарева, подчистить хвосты по бумажной волоките и уговорить Наталью Николаевну оставить меня на дежурство. Полянская инициативу приветствовала и на радостях отправила к Игоревне.

- Напомните ей про отчет по наркотикам, Мельников требует. Вчера якобы кодеина не досчитались. Дело пустяшное, а неприятно. Пускай проверит и внесет поправки, хорошо?

О Титареве она спросила мельком, похвалила за усердие и отослала восвояси.

Ульяна, с которой мы пересеклись в ординаторской, попросила помочь с диагнозом. Принцесса Греза снизошла до простых смертных! Просит, а у самой желваки гуляют: в беспомощности мало приятного.

- Что тебя смущает? Здесь не нужно учитывать… - мой взгляд упал на цепочку кулона. Толстую, серебряную цепочку на шее Ульяны.

- Нравится? – невинно улыбнулась Сушкина. - От бабушки досталась.

Она вытянула из-за воротника подвеску. Ничего общего с Громовским: птица на ветке, но готова поспорить, что еще утром ее не было! Значит, Уля – и есть таинственная подружка? Запинаясь, я указала ей на ошибку.

- Спасибо, поняла, - еще одна странная улыбочка. - Нужна будет помощь – только скажи.

Я едва дождалась Печорина.

- Бледна, как Алена после солярия, - констатировал вампир, покупая чай и булочки. - Ешь, а то Тёмыч меня со свету сживет. Скажет, что не уследил.

- Нас здесь подслушают, - аппетита не было и в помине, поэтому я отпила чаю.

- Ты ведьма или кто? Колдуй неслышимость!

Полог тишины удался с горем пополам: большую часть звуков он заглушал, но некоторые всё равно просачивались. Я только училась его ставить.

- А нехай слушают, целее будут, - ободряюще сказал Бенедиктович. - Новые подробности всплыли?

- Думаю, что сообщница Громова – Ульяна Юдинова. Цепочка, очень похожая на нашу, висит сейчас на ее шее, только кулон другой, с птицей.

- Ульяна – это ваша новенькая?

- Она самая, - вздохнула я.

- Сиду тут, я быстро.

Евгений вернулся минут через пять, я даже не успела допить чай.

- Отбой, мисс Марпл: чиста и непорочна твоя Юдинова, как платье невесты. Авторитетный источник сообщает, что в указанный промежуток времени она находилась у своей пациентки Костромской. Никто не входил и не выходил. Конец сообщения.

- Ничего не понимаю! По всем приметам сходится…

- Слышал, вы недолюбливаете друг друга, вот и вешаешь на нее всех собак, - озвучил точку зрения вампир. - С дежурством хоть заметано?

- Заметано. Вы уверены, что он полезет ночью? Кабинет пустует весь день…

- Зная психологию гномиков, более чем уверен. Днем такие дела не делаются, кишка тонка.

В простоте исполнения наш план мог соперничать с вражьим: засада в «горячих» точках. При самой ничтожной вероятности обитель Крамоловой исключать нельзя. Запрем двери, как ни в чем не бывало, а сами спрячемся внутри. Тролльфы не владеют магией, только пользуются чужой, поэтому засечь нас Моргарт не сможет.

- На твоем месте я бы не спешил радоваться, - спустил на грешную землю стоматолог. - Повезет, если тебя не отошлют домой и позволят наблюдать со стороны.

- Почему это?!

- У кое-кого, не буду называть имен, паранойя насчет твоей безопасности. Шаг влево, шаг вправо считается побегом, а рассказать всё равно придется. Тренируйся делать милые глаза, авось прокатит.

Сообщили мы за час до операции «М», практически поставили перед фактом. Переговоры вел Бенедиктович, однако к телефону меня на пару ласковых позвали. Наудачу скрестила пальцы: допустит, не допустит?

Воропаев допустил. Ругаясь сквозь зубы – «вечно ты во что-нибудь вляпаешься! Ни на день оставить нельзя!» – клянясь надрать уши, но допустил. Чую, припомнит еще, не сегодня, так завтра. Поймав мой виноватый взгляд, вампир улыбнулся и поднял вверх большой палец. Нормально, мол, перезимуем. Не дрейфь.

Едва я положила дымящуюся трубку, как Артемий возник в ординаторской, всем своим видом давая понять, что он думает о нашей затее.

- Как там, в Рязани, погодка? Не дождит? – поприветствовал его Евгений.

- Молчал бы, бесстыжая твоя морда! Привет, Вер. Уж от кого, от кого…

- Да просто все знали, что ты будешь брюзжать!

- Так получилось, - мне захотелось стать как можно меньше и незаметнее, - умею выбрать время и место. Извини.

- Девочка – просто кладезь информации, а подслушивает вообще мастерски. Присуждаю ей орден Сутулова с правом ношения между лопатками!

- Давай ближе к делу, - Артемий пересадил меня к себе, поцеловал тыльную сторону ладони. Значит, уже не сердится. Почти не сердится.

Стоматолог расписал положение в красках, не скупясь на эпитеты вроде «красна девица», «чудище поганое» и «супостат недобрый».

- А теперь поведай-ка нам, добрый молодец, что прячешь ты в палатах белокаменных?

- Ничего, что могло бы понадобиться тролльфу. Спрашивай с Машки.

- Машка-Дашка – не тот человек, с кем хочется болтать за просто так. И, если разобраться, возможностей влезть к ней было сколько угодно. Зачем тогда ждать твоего отъезда?

- Совпадение, - пожал плечами Воропаев. - У меня нет ничего.

- Бардак в вашем отделении, Артемий Петрович, стыд и позор на седую голову! – цокнул вампир. - Эльфа проглядели, какая-то левая ведьма хозяйничает…

- Она не ведьма. Во всяком случае, не рождена ведьмой и даже не инициирована, поэтому и не видно. А тролльф… хмм, тролльф носит оч-чень качественную личину. Полагаю, решение насущных проблем моего отделения можно временно отложить и заняться поимкой, раз уж ты выдернул меня с ужина. Организуем засаду?

- Вот вам, пожалуйста, типичный пример того, что у дураков мысли сходятся. Разделимся: я караулю у Крамоловой, ты с дамой – у тебя. Никуда наш голубчик не денется, - Печорин в предвкушении потер руки. - Сегодня ночью раскроются все тайны. Спутаем им карты!

- Не спеши, а то успеешь. Лично меня терзают смутные сомнения.

- Меня тоже, - поддакнула я. – Таинственная мадам говорила о стекле, через которое Старуха следит за ними. Кто знает, может, она следит и за нами? Прямо сейчас?

- Волшебное зеркало? – заинтересовался мой начальник. - А вот это действительно паршиво.

- Не исключено, что весь разговор у кладовой - не более чем приманка, и настоящие жертвы – мы, - озвучила я беспокоящую мысль.

- Но какой шанс, сами подумайте! – втолковывал Печорин двум неразумным детям. - Сдадим Бестужеву ребятам и можем спать спокойно. Машунька нам спасибо скажет!

- Видал я Машунькино «спасибо» в гробу в белых тапочках, - проворчал Воропаев.

- Сплюнь!

- Просто к слову пришлось. Организовать засаду - не проблема, но как бы это боком не вышло. Печёнкой чую, неспроста всё так удачно складывается.

- Фигня вопрос! Мы ничего не теряем, - когда Евгений уверен в своей правоте, спорить с ним бесполезно. - Ладно, братва, полдевятого уже. Давайте по местам!

- Раскомандовался. Иди, сами как-нибудь доберемся.

- Всё с вами ясно, голуби, - хмыкнул вампир, - воркуйте, лишь бы не проспали. Упустим по глупости – загрызу! – предупредил он напоследок и прикрыл за собой дверь.

- Сто лет не видел Печорина таким воодушевленным, - задумчиво сказал Артемий.

- Хочет отомстить, – предположила я, обнимая его, - за дядю и тетю.

- За Рейганов-то? Женька никогда не питал к ним особых родственных чувств. Тут, скорее, дело принципа: хвост за хвост, глаз за глаз, клык за клык, и кирдык. Что касается вашего «гениального плана»… Чистой воды авантюра. Колобки хреновы!

- Ты сердишься, - тяжко вздохнула я.

- Ну что ты, я умираю от радости! Сдался вам этот Громов…

- Прочтешь мне лекцию о вреде гражданской сознательности в наши дни?

- Ограничусь народной мудростью, - он сделал вескую паузу. – Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Но, знаешь, что самое интересное?

- Что?

- Что сейчас я поднимусь, потянусь и с улыбкой на лице засяду ждать с моря погоды после дождичка в четверг. И, хоть убей, не пойму, зачем я это сделаю.

Придерживая меня левой рукой, чтобы не улизнула, Воропаев расплел правой мою многострадальную косу. Волосы рассыпались по плечам. Не «шелковистый водопад» и уж тем более не «львиная грива», но довольно густые. Он с нежностью пропустил их сквозь пальцы, заставив поежиться.

- Очень красивые. Не крути хвосты, ходи так.

- Мне не нравится. Как лохудра какая-то, - буркнула я, заправляя за ухо особо непоседливый локон. Ну да, они еще и вьются. Двадцать четыре года были прямыми, а на двадцать пятый закудрявились.

- Давай заплету обратно, - миролюбиво предложил Артемий.

- А ты умеешь?!

- Только не говори никому – засмеют: Марго в садик причесывал я. Впрочем, кормил, поил и одевал тоже я.

- Это было частью братских обязанностей?

- Скорее, братской сознательности. Мать уходила рано, поэтому собирались мы сами. От дяди Жоры, понятное дело, помощи как от козла молока: он специализировался несколько в иной области, а водить в сад голую, голодную и непричесанную сестру как-то непрестижно.

Косу мне заплели, и не какую-нибудь, а «французскую», попутно обращая канцелярские резинки в подходящие к случаю. Потрогала шедевр на голове и осталась довольна.

- Спасибо.

- После отблагодаришь, Печорин уже издергался… Хотя подожди.

Повинуясь, как он потом объяснил, двадцать восьмому чувству, Артемий создал мой фантом. Возвращение Электроника! Дублерша была точной копией, имелась даже крохотная родинка на левой щеке. Различием служило лишь дурацкое хихиканье двойника и самая простая коса.

- Кончай зубы показывать, - раздраженно посоветовала я. - Пломбы – вещь интимная.

- Зануда! – сориентировалась подделка и приторно улыбнулась Воропаеву. - Как ты только ее терпишь, любимый?

Любимый не подкачал:

- Твоя задача - отдежурить, пока не придет Вера, вести себя прилично и не удерживать тактильный контакт дольше семи секунд. Поняла?

- Разумеется, - дублерша встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Ниша хронических тормозов занята моим наивным оригиналом.

От эмоций воздержалась: выдирать ей волосы бесполезно, шизофренией попахивает.

Артемий созвонился с Бенедиктовичем. Тот находился в боевой готовности и предложил заняться тем же.

- Удачи! – фантом кокетливо пошевелил пальчиками. – Можете не торопиться.

До кабинета мы добрались без приключений, открыли своим ключом и, не зажигая свет, вошли. Дверь пришлось запереть изнутри и включить карманный фонарик вместо удобного «светляка». Чары выдают близкое присутствие мага, а этого сейчас не требовалось. Воропаев набросил на нас обоих невидимость. Глаза тролльфов прекрасно видят в темноте, сказывается жизнь под землей.

- Встать ближе к косяку и ни к чему не притрагивайся. Как только войдет, закрывай дверь. Они, гады, шустрые, бегают быстро. И отчаянные: такой с Эмпайр билдинг сиганет – не разобьется. Окно я проверил, остается только ждать.

Фонарик погасили (какой в нем толк, если друг друга всё равно не видать?) и переговаривались тихим шепотом. Чтобы отвлечь меня от грустных дум, Артемий рассказывал о поездке. Точно не вспомню, кажется, что-то смешное. Мысли то и дело возвращались к поимке секретаря. Я упорно считала его человеком, а никак не нежитью из старой тетради…

- Идет. Приготовься.

Я уловила старушечье пыхтение, в замке заворочался ключ. Он даже не помышляет о засаде! Сопение стало громче, и дверь бесшумно открылась. Успевшие привыкнуть к темноте глаза различили кособокую фигурку Моргарта. Тот воровато огляделся, принюхался и шмыгнул к столу. Ящики находились в свободном доступе: Артемий отпер все замки, предусмотрительно сунув в тайник все важные бумаги.

«Не спеши, - мысленно сказал мой начальник, - постарайся встать так, чтобы закрыть ему путь к отступлению, но дверь пока не трогай. Надо узнать, что здесь забыл Марк Олегович. Вдруг не расколется?»

«Есть, капитан!»

«До чего же качественная личина! Аккуратная, ненавязчивая – игрушечка, а не личина! Я далек от профессиональной зависти, однако…»

Дело решил случай: не найдя в столе, Громов додумался открыть шкаф в полуметре от меня. Ой, там же!.. Кипы документов рухнули с жутким грохотом, вместе с ними – забытая бутыль с настоем Красного корня. Звякнуло стекло, и ледяная жидкость щедро плеснула мне на ногу. Рефлекторно отшатнувшись, я задела локтем стену и стала видимой. Моргарт по-девчоночьи взвизгнул, кинулся к двери, но по пути его накрыло мерцающей сетью. Финальным аккордом прозвучал вой сигнализации, не магической, а самой обыкновенной.

Если не весь этаж, то коридор наверняка стал свидетелем ночной облавы. Вспыхнул свет. Не успей Артемий обновить невидимость и укрыть ею корчащегося Громова, дежурная медсестра и ее спутник застали бы нас в весьма пикантной ситуации.

- Бумажки грохнулись. Стоило тревогу поднимать? – зевнул рослый парень в форме охранника. - Пошли, теть Зина завтра уберет.

- Странно, дверь открыта. Забыли запереть, что ли?

Медсестра уставилась на пугающе-алое пятно, расползающееся по полу. Не всё мне на брюки угодило, скляночка немаленькая.

- Смотри, Вась, на кровь похоже…

- Да какая кровь, Надька? Вон бутылка валяется, разлилось просто, - он для верности ткнул в лужицу пальцем и осторожно лизнул. - Вроде микстура, на вкус хрен разберешь.

- Ты, Вась, тут постой, а я за ключом схожу. Надо закрыть, не то влетит потом.

Она вернулась подозрительно быстро.

- Беда, Васька! Нет ключа. Остальные на месте, а этого нету-у-у!

- Чертовщина прям! – сплюнул охранник. - Не голоси, лучше сбегай до теть Шуры. Может, это она взяла, а ты не в курсе. Не голоси, слышь!

Медсестра убежала. Искомый ключ преспокойно лежал на столе, обернись и увидишь, однако доблестный Вася оборачиваться не стал. Он прошелся по кабинету, чуть не споткнувшись о Моргарта, потрогал кобуру, с любопытством взглянул на измазанные красным документы.

- Не знал бы, что микстура, точно б решил, что кого-то прирезали, - бубнил он.

Пару раз охранник проходил в опасной близости от меня. Затаила дыхание.

- Вот… вот он, ключ! У теть Шуры был.

- Не ори, и так всех перебудили. Пошли отсюда, Надька.

Ночные стражи погасили свет и тщательно заперли дверь. Убедившись, что шаги стихли, я клацнула выключателем. От стены отделился Воропаев, стал виден съежившийся на полу секретарь. Тот вновь принялся извиваться, стремясь во что бы то ни стало выбраться из ловушки, но в итоге запутался еще больше.

- Добрый вечер, Марк Олегович! Не знал, что вы страдаете лунатизмом, - ласково улыбнулся Артемий. – Сеточка как, не мешает?

- З-здесь какая-то ошибка, - пропыхтел Громов. - Я просто шел мимо.

- Вы нам сказки-то не рассказывайте. Руку с амулетом, живо!

Марк поспешно, насколько позволила сеть, вытянул руку. Круглый плоский камушек со странным знаком в центре перекочевал в карман Воропаева.

- Он нам еще пригодится, сообщницу вашу ловить.

- Вы не понимаете! - заскулил Моргарт. - Мы не желаем вам зла, мы друзья…

- Конечно, друзья, и чисто по-дружески заглянули в гости… Алло, Женька! Дуй сюда, птичка в клетке. На дежурных не наткнись.

- Забыли про полог неслышимости? – услужливо подсказал пленник.

- Не забыл. Ночная шумиха даже к месту: будет объяснением вашей таинственной пропажи, если вы не перестанете валять дурака.

Моргарта била крупная дрожь, я ясно слышала стук зубов.

- Тём, не надо так. Вдруг он не врет?

- Не врет, говоришь?

Вылинявший пиджак Громова бесследно исчез, а портфель осыпался кучкой праха. Теперь вместо щуплого мужичонки на полу лежал тот самый Тролльф Обыкновенный и заламывал ручки-веточки. В огромных, как блюдца, глазах блестели слезы.

- Уверен, что это безумно приятно, таскать за хвост отлично освежеванную и тщательно просушенную сиамскую кошку. Представить боюсь, из чего изготовлен пиджак…

В дверь постучали. Артемий сухо щелкнул пальцами, впуская Печорина.

- Фух… вот ты где, гад ползучий! Допрыгался?!

- Не ори, а то опять «Ночной дозор» нагрянет. Тишину я наводить не буду.

Вампир не скрывал торжествующей улыбки. Чему он так радуется?

- Чай? Кофе? Потанцуем? Или сразу к делу?

- Отпустите меня, милостивые государи, - квакнул тролльф, которому удалось принять сидячее положение. Сеть связывала его по рукам и ногам, делая похожим на Ихтиандра-недоростка.

- Разумеется, отпустим, дорогой! Сначала как следует допросим, а затем отпустим… из окна головой вниз, - Евгений уселся в хозяйское кресло. - Говори, где скрывается Ирен, презренный, и, возможно, я сохраню тебе жизнь!

- Усмири-ка свои восторги. Марк Олегович, - Артемий присел на корточки рядом с ним, - не тратьте время на клятвы в вечной дружбе, а отвечайте кратко и предельно честно. Убивать вас не входит в наши планы.

- Она сама меня убьет, господин, как только узнает, - он выкручивал себе острые уши, но дрожать перестал. - Всех убьет! Для нее нет ничего святого. Я не хотел ей служить, мой господин, и девочка тоже не хотела. Нас заставили! - его детское хныканье било по нервам.

- Постарайтесь успокоиться и перестаньте звать меня господином. Начнем с начала: что вам понадобилось в моем кабинете?

- Не спрашивайте, мой госпо… Артемий Петрович, умоляю, не спрашивайте! Это не мой секрет, он принадлежит моему народу!

- Вот те на! Это хотя бы вещь?

К нашему удивлению, Моргарт замотал головой, а потом согласно кивнул, чередуя кивки и мотания. Голова на тонкой и гибкой, как пружина, шее моталась из стороны в сторону.

- И вещь, и не вещь, и вещь, и не вещь, и вещь, и не вещь…

- Странные дела творятся. Но ваша хозяйка здесь не при чем?

Усиленное кивание, грозящее оторванной пружиной.

- Я ведь всё равно узнаю. Идем дальше: кто такая «девочка»? Имя, фамилия, желательно настоящие. Отчество, если оно вам известно.

- Она просила не говорить.

- Ну, знаете, это уже детский сад! – разозлился Воропаев. - «Она» - хозяйка или «она» - сообщница?

- На кол его! – вынес вердикт Печорин, взмахивая карандашом.

- Заткнись лучше! Слушаю вас, Громов.

- Сообщница, - пискнул тот. - Она не хотела, честное слово, не хотела. Ее шантажируют.

- Кто и чем?

- Хозяйка, - едва слышным шепотом сказал тролльф. - Держит у себя ее мужа, делает страшные вещи. Девочка лишь хочет спасти молодого господина, но хозяйке с каждым днем нужно всё больше.

- Скажите мне имя доблестной супруги.

- Не скажу, не скажу, не скажу!

- Слушай, остроухий, к чему упорствовать? – вмешался вампир. - Девчонка зареклась, что ты ей даром не нужен и что вытягивать тебя она не станет. Отплатишь услугой за услугу, и все дела.

- Вы подслушали, - замигали слезящиеся глазки. - Ты, - плевок в мою сторону, - подслушала. А ведь мы сами хотели рассказать, просить помощи. Ты всё испортила: теперь хозяйка знает, что вы знаете. Глупые лю-у-уди…

- Не трясись, Марик, ничего нам не сделает твоя Иришка.

- Ошибаетесь, она уже сделала. Случайности не случайны.

- Не нагнетай, Громик, - поморщился вампир. - Кто изображен в побрякушке?

- Печорин, как друга прошу, не лезь! О каком ритуале вы говорили с «девочкой»?

- Вечной Жизни и Возвращения из Мертвых, один есть продолжение другого, - затараторил Моргарт, точно за ним гнались. - Хозяйка нашла семь составляющих, надо только собрать их вместе, но осталась восьмая. Она зовет их элементами.

- Черная магия, - Артемий помрачнел. - Можете назвать эти элементы?

- Постараюсь. Она часто твердила:

Жизнь и Смерть - в клубок сплету…

Тролльф схватился за горло, захрипел. На шее-пружинке резко обозначились следы удавки.

- Хе-ахе-ахе… кха-кха…

- Стой!

Ударил яркий свет. Нечто приковало нас к месту, давая Громову спокойно задохнуться. Он то синел, то багровел, огромные глаза вылезли из орбит. Кабинет наполнили жуткие звуки, но мы не могли даже заткнуть уши, утратив возможность двигаться. Душили беднягу ответственно: спустя несколько секунд Моргарт хрипнул в последний раз и затих. В его широко раскрытых глазах застыл густой панический ужас.

- Вы в порядке? – спросил Печорин. Вампира отпустило быстрее, чем нас.

- Женька, бери Веру и бегом отсюда. Я отправлю…

- Смотрите!

Тело эльфа как-то странно дернулось и затихло. Потом еще раз, и еще, будто некто периодически пропускал через него слабый электрический разряд. Вдоволь надергавшись, труп шевельнул плешивой головой и… сел. Тяжелые веки опустились, вновь поднялись. Опустились. Поднялись. Выражение глаз оставалось таким же застывшим.

- Что, допрыгались? – спросил незнакомый голос. Двойственное чувство: голосовые связки Моргарта, а совершенно чужая интонация. - Это только начало. Девчонка думает, что самая умная? Счастливы неведающие! Ее ждет то же самое. До вас я всё равно доберусь, но пока живите. Старайтесь хорошенько, не халтурьте! Лично проверю.

Мертвые губы изогнулись в улыбке.

- Интересно вам, чей портрет в моем медальоне? Попробуйте догадаться! Ответ лежит на поверхности. Больше ничего спросить не хотите?

- Рейган прекрасно знал о твоем плане, ведь так? Знал, что именно тебе нужно, - подал голос Воропаев, - и имел с этого какую-то выгоду, поэтому ты его и убила.

- Вампиры тщеславны, - труп вздрогнул, будто хотел пожать плечами. - Борис не просто знал: он едва не поймал меня в убежище. Здесь, ко всему прочему, примешиваются старые счеты. В свое время я желала ему мучительной смерти и добилась желаемого при первом же удобном случае. Было за что, и мир вздохнул свободно. Не веришь? Как знаешь. Мое время на исходе. Приятно было повидаться. За эту падаль не беспокойтесь, труп нужен мне самой. До скорой встречи!

Моргарт перестал дергаться, завалился на бок.

- Ах да, подарочек на память!

Противный звук, больше похожий на «вызь-вжик», и нас забрызгало чем-то липким, темно-зеленым. Кровь нежити. Изуродованное тело махнуло кистью в знак прощания и пропало.

Глава восьмая

Fides facit fidem (доверие рождает доверие)

А ведь Волк остался бы в живых, не заговори он в темном лесу с незнакомой девочкой в красной шапочке!

Неизвестный автор.

- Стирайте ее с тела, быстро! Чем угодно, хоть занавесками!

Печорин стянул с себя рубашку и тщательно протер ею лицо и руки. Подтеки ушли легко, словно жидкая грязь. Нам с Воропаевым повезло меньше: кровь нежити намертво въелась в кожу. Мое лицо практически не пострадало, а вот руки…

- Ч-черт, - убито вздохнул Артемий. В момент атаки он находился ближе всех к трупу и теперь напоминал скорее лешего, чем человека. – Tabula rasa!

Кровь на полу, шкафах и прочих поверхностях исчезла без следа, но пятна на коже и одежде остались неизменными. Я старалась не морщиться от резкого запаха тины, болота, гниющей плоти и много чего еще, столь же мерзкого. Свежий воздух его не выветрил, а, наоборот, усилил.

Воропаев прошелся по кабинету, закрыл окно, не заботясь о тишине (кому надо, тот всё равно услышал), уничтожил красные следы настойки, которые мы невольно оставили. Он попробовал также приглушить трупную вонь, но плюнул и оставил, как есть.

- Пусть думают, что у меня тут рыбки сдохли. Хватит на сегодня приключений. Руки давайте.

Странное ощущение, будто тебя проталкивают через игольное ушко. Незримая рука сдавила легкие, я задыхалась… Вновь получив доступ к кислороду, жадно заглатывала его, точно никогда раньше не дышала.

- Фу-уф, терпеть не могу трансгрессию! - Печорин рухнул там, где стоял.

К горлу подкатила тошнота. Всё то, что до поры до времени хранилось в желудке, теперь настойчиво просилось на волю. Боюсь, открой я глаза, кровь нежити покажется всем детской шалостью.

- Тьма меня поглоти, откуда вы взялись?! – зазвенел мелодичный голосок-колокольчик.

- Лучше не спрашивай, Алёна, - слабо отозвался Бенедиктович, - всё равно не поверишь.

Я рискнула приоткрыть один глаз. Зря, ох зря: меня вырвало на шикарный бежевый ковер, постеленный меньше месяца назад. Подарок ко дню рождения Печорина, ага.

- Вера? – Артемий мигом оказался рядом, поддерживая за плечи.

- Всё в порядке, - прохрипела я. - Ох, нет…

Для полноты картины меня стошнило еще раз.

- Пойдем-ка в ванную.

Перед глазами мерцали цветные сполохи, но до ванной, опираясь на Воропаева, я всё-таки добрела.

- До сих пор тошнит?

Мотнула головой и включила воду. Оказывается, в мире нет ничего вкуснее холодной воды из-под крана. Горло всё еще першило, но стало гораздо легче. Из зеркала таращилось чумазое существо нежно-салатового оттенка. Пара-тройка пятнышек на щеках добавляли мне шарма.

- После переноса такое случается, - виновато сказал Артемий.

- Я в порядке, - с тоской взглянула на белоснежную эмалированную ванну. - Искупаться бы…

- Так в чем проблема? Раздевайся, а я пока за полотенцем схожу.

Напор воды был шикарный. Хватило слабого заклинания, чтобы ванна за полминуты набралась до краев. Вручив мне банные полотенца, большое и маленькое, Воропаев тактично удалился.

- Одежду за дверь кинешь, посмотрим, что с ней можно сделать. Алёна обещала одолжить тебе что-нибудь, - сказал он напоследок. - Почувствуешь себя плохо – кричи.

Раздевшись до нижнего белья, я сделала так, как велели. Сомневаюсь, что здесь можно помочь: от одного запаха впору лезть на стену. Наскоро застирав белье, со стоном блаженства погрузилась в теплую воду. «Ощущения приятнее доселе были ей неведомы…»

Хорош-шо, только вот я тут не одна. Вымыв волосы, принялась с силой тереть пятна на руках и лице, но мочалка лишь царапала кожу. Мыло, гель для душа, скраб на основе минералов Мертвого моря (надеюсь, тетя Печорина не обидится) давали одинаковый эффект: ни-ка-кой. Смирившись со своей участью, я выбралась из ванной.

Релаксация помогла ненадолго отвлечься от минувших событий, но стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором возникал бьющийся в агонии Моргарт. За что его так? Он ведь ни в чем не виноват, в конце концов, кража не убийство. Из-за тех проклятых элементов? Теперь понятно, в кого пошла Крамолова: яблоко от яблони…Вспомнив, кто я и где я, потянулась выпустить воду.

- Мы уж думали, ты там утонула, - зевнул Евгений Бенедиктович.

Красавица-блондинка отложила книгу и подала мне махровый халат. Даже в простом домашнем платье и тапочках-зайчиках она так и просилась на обложку глянцевого издания, а заодно половину разворотов. Рядом с ней невольно чувствуешь себя мышью, будь ты хоть трижды Мисс Вселенная.

Где тут можно переодеться, помнила с прошлого раза. Суша волосы полотенцем (фен попросить постеснялась), я оглядела спальню. Чувствуется женская рука: нет пыли на мебели, другие шторы, милые мелочи вроде думочек на кровати. Уютно так, по-домашнему. Совсем иначе представлялся быт жены… вернее, вдовы олигарха.

В гостиной мои руки подверглись критическому осмотру.

- Кровь нежити – злейший враг косметолога, - пошутила госпожа Рейган. - Я слышала, что хуже только драконья. Мылом тут не отделаешься, нужно специальное средство.

- У вас есть? – в душе затеплилась надежда.

- Дома всегда было, только не для кожи – для одежды. Кажется, что-то на основе уксуса и «детского» мыла. Не интересовалась такими вещами, - призналась вампирша, - считала себя выше этого.

- Уксус на кухне, мыло в шкафу. Дерзайте, девочки, - пробубнил Евгений, обнимая подушку.

- Как ты можешь дрыхнуть, Йевен?!

- Спокойно могу, тетушка, спокойно. И я просил не звать меня этим противным именем. Что сложного в слове «Женя», а? Повторяй за мной: Же-ня.

- Горбатого могила исправит, - фыркнула Алёна.

- Я всё слышу!

Артемий вышел из ванной полностью одетым. Штаны Печорина были ему коротки, а майка – широка в талии. Как и в моем случае, зеленые пятна никуда не делись. Масштабная эпидемия ветрянки.

- Мы тут обсуждаем, как от них избавиться, - я почесала предплечье. Эта гадость начинала зудеть.

- Есть одно старое заклинание, оно безболезненно убирает кровь, но имеет неприятное побочное действие: оставляет следы. Смотри.

Он ткнул пальцем в мое предплечье. Крупный подтек выцвел и сменился коричневатым пигментным пятном. Не столь бросающимся в глаза, как ядовито-зеленое, но при ближайшем рассмотрении заметным.

- Вот вам и подарочек на память, - огорчилась я. - Ох, у тебя вообще всё лицо зеленое!

- Может, объясните мне, наконец, кто облил вас кровью нежити? – вмешалась вампирша.

Тишину нарушал только раскатистый храп стоматолога.

- Долгая история. Благодарить стоит убийцу вашего мужа.

- Вы видели Бестужеву?!

- Она использовала «рупор», но мы успели оценить милый характер. Ну так что, Вер, убираем? Пигмент всё же не яд…

- Убираем, - тяжко вздохнула я. - Как-никак лучше зеленых.

- Завтра постараюсь стереть их полностью. Вспомнить бы рецепт мази. Если не вспомню, придется возвращаться за конспектами, а с такой рожей… Хотя в аптеку надо – кровь из носу, хоть с рожей, хоть без… - пробормотал Воропаев. – Секир-башка, и никаких забот! Что же там всё-таки было?..

Я взяла его за руку. Тонкие изящные пальцы – любой пианист застрелится от зависти.

- Не мучайся, завтра вспомнишь. Ты и так столько для нас сделал…

- Да ничего я не сделал! Вел себя, как последний кретин. Тоже мне, Великий и Ужасный! Ты ведь рассказала о зеркале, а я…

- Тише. Думаю, Моргарт был закодирован на те самые элементы. Возможно, не только на них, но это неважно. Большая часть вины всё равно лежит на мне: раскудахталась, подняла панику. Кинулась воплощать наспех придуманный план. Мы ничего не теряли, могли поймать его в любое время, а теперь… - собственная глупость предстала во всей красе. «Ритуал, массовый геноцид!» Очень умно, просто верх гениальности!

- Всегда советовал тебе включить мозги. Интересно, где в тот момент находились мои?

- Вас послушать, так сразу вспоминается басня Вани Крылова, - мурлыкнула Алёна, - только вы не хвалите друг друга, а оправдываете. Мой Борис любил повторять: «Былого не вернешь, минувшего не изменишь». Наверняка плагиатил кого-то известного, но смысл… Взгляните под другим углом: теперь вы не понаслышке знаете, на что способна Бестужева. На ошибках учатся.

- Вы абсолютно правы, Алёна, - Воропаев сел вполоборота ко мне. - Кроме тех, что на руках и лице, следы имеются?

- На шее и… нет, только на шее, - о тех, что на животе, предпочла умолчать до завтра. Не забыла еще, что под халатом совершенно голая.

Госпожа Рейган с интересом наблюдала за манипуляциями. Время приближалось к двенадцати, но вампирша выглядела на удивление бодрой. «Мертвым» не требуется сон. Непрошеная мысль: а как она здесь питается? Такие, как Алёна, не приемлют человеческой пищи, лишь немногие напитки.

- Я наняла домработницу, - пояснила та, когда я осмелилась спросить, - на оставшиеся от прошлой жизни деньги. Не хочу стеснять племянника.

Что я там говорила о женской руке? Вспомнив, насколько могут быть убедительны вампиры, поленилась удивляться.

- Вид вполне приличный, - подвел итог Воропаев, закончив колдовать. - Не на экран, но люди не испугаются. Может быть.

- Ха-ха-ха! – грустно сказала я, рассматривая себя в круглом настенном зеркале. – Да ладно, ерунда всё это. Могло быть гораздо хуже…

Артемий вдруг покачнулся и был вынужден опереться о стенку, чтобы не упасть.

- Эй, ты чего? Плохо?! – теперь я по-настоящему испугалась.

- Нормально. Просто устал…

- Да уж! Вон бледный весь, в зеленую крапинку. Открывай доступ!

Он снисходительно улыбнулся, но источник открыл. «Вливая» туда порцию свежих сил, попутно вспоминала, сколько их Воропаев сегодня потратил. Телепорт сюда из Рязани, долговечная дублерша, магия во время облавы, тройной груз, мой «косметический ремонт», и это не считая сотни различных мелочей!

- Спасибо.

- Что «спасибо»? Ты на нуле, дурака кусок! О чем ты только думал?

«Спасибо, что так обо мне заботишься».

Родимые пятна его не красили, зато уменьшилось сходство с лешаком.

- Ну что, спать?

- Немедленно!

«Любовь моя, выйди из образа»

«Да ну тебя!»

- Я вам постелю, - засуетилась Алёна и бесцеремонно растолкала Печорина. - Вставай, «Же-ня»! Гостей кто укладывать будет?

- В квартире еще полно места, - пробормотал тот, не выпуская подушку из объятий.

- Йевен Бенедикт Теодор Абраам Рейган, или ты немедленно встаешь и отправляешься спать на кухню, или я тебя покусаю!

- У тебя совесть есть? – Евгений сонно косил карим глазом, второй глаз был закрыт. - Всегда терпеть их не могла, а теперь, видите ли, раскаялась!

Молодая женщина побледнела, если это словосочетание применимо к вампирам.

- Кого терпеть, гостей? – серьезно спросил Воропаев, который уже начинал спать стоя.

- Их самых! Ладно-ладно, не нудите. Белье и матрасы в шкафу, подушки вроде там же. Премерзкой ночи!

Взывая к нашей совести, вампир проковылял к шкафу, достал матрас и, волоча его по полу, медленно-медленно побрел на кухню. Ни дать ни взять обиженный Кристофер Робин со своим верным другом Винни-Пухом. Пантомима не впечатлила тетушку.

- Вам где удобнее: здесь или в спальне? – деловито уточнила она.

- В спальне ночуете вы, чтобы не нарушать отчетности. Скажите только, у вас есть еще один матрас?

- Зачем? – не поняла вампирша. - О, прошу прощения, просто я думала…

- Всё в порядке.

- Матрас есть в шкафу.

Не терпя возражений, она помогла нам разложить диван и застелить. Моё первичное представление об Алёне Рейган осыпалось, как карточный домик. Неужели несчастье способно так изменить челове… вампира?

- Удачной ночи! Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь: я не сплю, - Алёна лучезарно улыбнулась и закрыла дверь в спальню.

- Мне всегда казалось, что стандартное вампирское: «Удачной ночи!» звучит с намеком, - признался Артемий, располагаясь на матрасе. - Приспичит встать – не споткнись.

Я погасила свет и нырнула под одеяло. Сна ни в одном глазу. В ушах вновь и вновь звучал сдавленный голос: «До вас я всё равно доберусь, но пока живите!.. В свое время я желала ему смерти и добилась своего при первой же возможности…». Корчащийся на полу эльф, его предсмертные хрипы, режущий свет… «Что, допрыгались?» Из-за меня сегодня убили человека…

- Вер, у тебя там что, тараканы? – устало спросил Воропаев. - Если нетрудно, перестань скрипеть. Печорина разбудишь.

- Извини.

Я лежала тихо, как мышка, боясь пошевелиться.

«За эту падаль не беспокойтесь, труп нужен мне самой… Подарочек на память…»

Диван скрипнул на самой высоко ноте. Молясь, чтобы меня не было слышно, всхлипнула в подушку.

Услышал. Отчаянный вздох, и Артемий сел рядом.

- Пускай ты терпеть меня не можешь, но всему есть предел! Что случилось?

- Тём, ты только не ругайся… Можно я лягу к тебе?

- А теперь спокойно, в подробностях, безо всяких там «вы только не смейтесь» или «вы только не ругайтесь», рассказываешь, что тебя тревожит. Лежать неудобно? Кошмары? Дурные мысли?

В последних словах не было ни сарказма, ни раздражения. Наоборот, в них звучала обеспокоенность, будто бы мой нелепый страх имел какое-то значение.

- Мысли, - убито призналась я. - Вспоминаю сегодняшний вечер, каждое ее слово как эхом отдается. Вот спроси сейчас, все до единого повторю. Громов умирает, ты весь в его крови… Страшно. Это ведь не шутки, дальше – хуже…

Мое ложе приняло на себя дополнительную тяжесть. Воропаев обнял меня одной рукой, позволяя свернуться калачиком у себя под боком.

- Термин «некромантия», в некоторых источниках «некромагия», на слуху даже у тех, кто не имеет прямого отношения к волшебству. По сути, это всё, что касается мертвой материи и взаимодействия с нею. В этой самой некромантии нет ничего плохого, иногда без нее не обойтись. Однако то, как ее использовала Ирен, не просто ужасно – это извращение в чистом виде. Такое оставляет след в душе, если вовремя не закрыться.

- Не знаю, почему оно так действует на меня. Будто сама его убила.

Уткнувшись в родной бок, почувствовала, что страх отступает.

- Нельзя винить себя в том, чего не совершала. Случилось и случилось, не вешаться же теперь? В наших силах сделать так, чтобы этого не повторилось вновь. Спи и ни о чем не волнуйся, я буду рядом.

Он говорил что-то еще, но я не слышала, нырнув в короткий сон. Пробуждение досталось не из приятных: кожа на животе чесалась так, что хотелось просто содрать ее и не мучиться. Странно, для комаров рановато, март-месяц на дворе.… Только не говорите, что это те злополучные пятна! Нестерпимый зуд лишь подтверждал догадку. Прислушиваясь к спокойному дыханию Артемия, я почесывала живот и лихорадочно искала выход. Охлаждающие чары не подействовали, а воспаленная кожа тем временем начинала болеть. Сунула под несчастный живот подушку – не помогло.

- Знаешь, у меня уже слов нет, одни эмоции!

От убиения с особой жестокостью спасла темнота и невозможность хорошенько прицелиться.

- Дай угадаю: те самые пятна? – нарочито доброжелательное шипение не обмануло. Некстати разбуженный Светлый маг пострашнее легиона Темных. - Ты смерти моей хочешь?

Молчание было воспринято оппонентом как знак согласия.

- Включай свет, - с ласковой угрозой велел он.

- Что?

- Свет. Чтобы впредь не вздумала дурить! Включай, или я сделаю это сам.

Кое-как найдя во тьме выключатель, с обреченным писком юркнула под одеяло. Бастион пал после второй попытки штурма - меня безжалостно выволокли оттуда и пригвоздили к дивану. Для верности Воропаев нараспашку открыл дверь; из кухни долетал сочный храп Евгения Бенедиктовича.

- Не смотри, что храпит. Шум услышит – пулей примчится и захватит камеру.

- З-зачем ты так? - поначалу я даже испугалась.

Способность двигаться он мне не вернул, но был в этом и своеобразный плюс: жжение отошло на второй план и казалось вполне терпимым.

- Преподам урок хорошего тона. Боишься? Я мог убрать их и в темноте, но теперь не стану. В следующий раз будешь умнее.

Артемий лег рядом и взглянул прямо в глаза. Измученный, уставший, с воспаленными веками, но со злодейской ухмылкой.

- Завтра меня будут терзать муки совести, обещаю.

- Не пугай меня. Ты же не…

- Я садист, самодур и бесчувственная сволочь, помни об этом.

Он развязал пояс одолженного халата, предварительно укрыв до талии («Смерть от стыда, с точки зрения медицины, представляет определенный интерес, однако опытный образец я подыщу где-нибудь в другом месте»). Расчесанные до крови отметины вызвали новую порцию исследовательского любопытства.

- Молись, чтобы до аллергии не дошло. «Эльфийский лишай» мне еще видеть не доводилось.

Сжавшись в комочек, я не знала куда деваться. Лицо и шея пылали как факелы, а когда удалось разглядеть изуродованный живот... Сжалившись надо мной, Воропаев осторожно подул на ранки, и они затянулись, буро-зеленые пятна сменились пигментными.

- И стоило так трястись? – укоризненно шепнул он, отпуская с «поводка». - Было больно и очень страшно? Или, может быть, жутко унизительно?

- Нет, - созналась я, – совсем не было.

- Тогда почему ты не сказала сразу?

Единственно существующее объяснение было настолько нелепым и нелогичным, что я ограничилась типичным женским:

- Не знаю.

- А кто знает?

- Не знаю… - я неловко потянулась к полам халата, чтобы запахнуться, но Воропаев остановил мои руки.

- Почему? Я понимаю, тема безумно своевременная, но всё же… Почему? Тебе неприятны мои прикосновения? Тебе противен я?

- Нет, - я закрыла глаза, сделав отчаянный выдох. Так жарко и одновременно так холодно. И свет, этот ужасный яркий свет… - Выключи свет. Пожалуйста!

Свет приглушили, хотя в квартире Печорина не предусмотрены реостаты. В этой вкрадчивой полутьме мы могли видеть друг друга. Легче, уже легче.

- Не молчи. Скажи хоть что-нибудь!

Что сказать? Как объяснить? Не могу я прямым текстом, не могу! Сравнимо с тем, чтобы повторно пройти через тогдашние унижения и боль, которая будет преследовать меня до самой смерти. Боль от прикосновений.

Это крест, господа, жирный крест на наших отношениях. Мне не преодолеть барьера, страх парализует сознание. Да, мы не дети, и не нужно быть семи пядей во лбу, дабы знать, что требуется мужчине от женщины, пускай и искренне любимой. Не только это, да, но требуется. «Все мужики – кобели, - вздыхала Элла, - и самый интеллигентный из них – всего лишь интеллигентный кобель». Далекое от истины высказывание, но… Я хочу быть с ним, быть и любить, только вот сама всё порчу… Если любит, то дождется, говорила та же Элька, но вся беда в том, что заветный миг может не наступить… В таком сумбуре мыслей, страхов, эмоций я нашла руку любимого человека и притянула к себе на грудь. Зачем? Всё равно что арахнофобу взять на ручки тарантула и приголубить страшненькую животинку.

- Погладь меня, - и просьба, и приказ, и мольба.

Затылок ломило от дурацких мыслей, злости на собственную никчемность и усиленной душевной борьбы. Тема безумно своевременная…

Погладила другая рука. Висок, скулу, щеку, подбородок. И поцелуй был в зажмуренные веки, а не куда-то там еще. «Если любит, то дождется…» Несколько хрипловатых «гхымов» и хорошо слышных вдохов: он собирался что-то сказать… спросить… но нет. Рука на груди шевельнулась, не сжимая, туда-сюда. Без алчности, без страсти – нежно. Я напряглась, не решаясь открыть глаза и взглянуть на Воропаева, но не остановила. Тепло руки на чувствительной коже было приятным… и одновременно болезненным.

Уже смелее, но по-прежнему бережно, кончиками пальцев. Я превратилась в ощущения: жарко, мягко, странно и щекотно, будто шелковая ткань по голому телу. Глубокий вдох, и ослабели тиски страха. По щекам струилось что-то теплое. Пот с висков? Слезы?

Халат покинул временную владелицу, обнажая плечи, но покрывало никто не тронул. Артемий поцеловал меня и завернул в пушистый кокон с узором из кленовых листьев.

- Когда это случилось?

Понял. Наверняка догадывался, но всегда оставлял право рассказать самой.

- На третьем курсе, - я нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. – Возвращалась поздно: задержали в универе. Проводить было некому, с Сашкой тогда еще не повстречались. Зимой в пять вечера уже темно. В переулке по балде заехали и в машину. Большая такая машина, м-микроавтобус. Едва очнулась – «поприветствовали» и… по очереди, - горло сдавил спазм, однако я упрямо продолжала говорить. - Их там трое или четверо было, хотя, может, и больше. Плохо помню, только яркий свет, гогот и маты. Второй раз очнулась в больнице. Закрытый перелом, три ребра, вывих, сотрясение, куча ссадин и гематом плюс обморожение. Оказалось, что избили, на улице выбросили и п-привет…

Артемий обнял кокон из одеяла со мной в центре, коснулся губами макушки.

- Не надо, не продолжай.

- Почему же? Дальше самое интересное: я валяюсь кучей больше месяца. Состояние средней поганости, шок, кость после перелома срослась неправильно и другие радости. Папа дергает за ниточки – переводят в частную. В универе я на грани отчисления, приходится заплатить, чтобы оставили. Отец тогда впервые влез в долги. Еще два месяца взаперти. Ближайшие анализы – новые «радости»: выясняется, что я одиннадцать недель как беременна. Вопроса не стояло – аборт, и точка. Меня особо не спрашивали, а если и спросили разок, то я вряд ли ответила. Из-за всех лекарств, процедур и психотерапий мало что соображала. Родственники рассудили так: деньги отданы, будь добра – учись, зачем тебе какой-то там ублюдок? Да и потом, неизвестно, каким он родится после интенсивной терапии. Я согласилась…

На словах всё легко, а потребовались долгие годы борьбы, бессонные ночи, полные криков и кошмаров, постоянные психотерапевтические сеансы и тренинги, чтобы просто перестать шугаться лиц мужского пола. Решиться на замужество оказалось в сотни раз труднее, но мне хотелось нормальной человеческой жизни, детей хотелось. Кстати, то, что я состояла на учете у психиатра, не подкреплено ни одним официальным документом. Последние проверки отмели всякие сомнения в моей профессиональной пригодности: я боялась только тех мужчин, что нагло нарушали личное пространство, а пациентов воспринимала как бесполых существ, нуждающихся в моей помощи.

- Знал ли Сашка? Конечно, знал, поэтому и обещал не трогать до свадьбы. Мы с ним даже не целовались по-настоящему; решили, что наверстаем, когда поженимся. Пока мы учились, всё выглядело определенным и ясным. А потом… потом я вернулась сюда, потом появился ты…

Воропаев ничего не сказал, лишь потеплее укутал покрывалом. Отыскав халат, протянул мне. Он не стал спрашивать, не стал утешать. Не взглянул, как на уродливое от природы животное – со смесью жалости и брезгливости, не отругал за припозднившиеся откровения. Постыдная тайна была воспринята как должное, как дело в порядке вещей. А я чуть не зарыдала от чего-то, смутно похожего на чувство благодарности.

- Поздно уже, давай спать, - предложил Артемий своим обычным тоном.

Свет, «уставший» от нетипичного полу-включенного состояния, сам собой погас. Печорина ждет сюрприз. Магии на тусклый «светильник» не наскребли даже совместными усилиями, и чтобы отыскать сбежавшие подушки, нам пришлось вслепую ползать по полу. Пару раз столкнулись лбами. Алёна наверняка сидит в спальне и крутит пальцем у прекрасного виска. Любой бы на ее месте усомнился в нашей нормальности.

***

В блеклом свете мартовского утра проблемы и терзания, зевая, разбредались по своим постам. Я потянулась, разгоняя кровь, и оправила задравшийся халат. На другом конце дивана спиной ко мне спал Артемий. Майки на нем не было, между лопатками белел старый шрам. Вдруг захотелось коснуться этого шрама, но я отдернула руку.

После внезапных откровений мы долго ворочались и отключились почти одновременно, держась за руки и укрывшись одним покрывалом. Воропаев спал беспокойно, то и дело вздрагивал, проверял, рядом ли я, и, успокаиваясь, забывался тревожным сном, чтобы подскочить вновь. Такими темпами он мог не восстановиться, а это чревато упадком сил или, того хуже, нервным срывом. Взвесив все «за» и «против», я навела перед рассветом слабенькие Сонные чары - часа на три-четыре. К девяти должен проснуться, так будет лучше

Еще раз взглянув на него, я поправила одеяло и ушла на кухню. Уже готовый к труду и обороне Печорин рылся в холодильнике, Алёна Рейган пила кофе с коньяком.

- Доброе утро! – пропела она. - А мы как раз собирались вас будить. Как спалось на новом месте?

- Благодарю вас, прекрасно, - безмятежно ответила я.

Вампирская ехидна сделала маленький аккуратный глоток. Наверняка ведь всё слышала, а интересуется из природной вредности.

- Неловко просить об этом, Вера Сергеевна, - начал стоматолог с той же чопорно-английской интонацией, - но не сочли бы вы за труд взять на себя приготовление завтрака? Я, право, не слишком консервативен в этой жизненной области, а моя дражайшая тетушка до сих пор уверена, что бутерброды растут на деревьях.

Алёна проигнорировала подначку и вновь обратилась ко мне:

- Хотите кофе? Я сварила на целую армию.

Пришлось отказаться – терпеть не могу кофе, – и посвятить себя искусству приготовления пищи. Выбирать было особо не из чего, поэтому ограничилась омлетом с сыром.

- Блаходафю покофно, - сказал Евгений с набитым ртом, - вы профто волфепница.

Опустошив свою тарелку, он пожелал нам «прекрасного аппетита и незабываемого дня» и отправился в больницу. Вампир пообещал разведать, что там, как и ходят ли слухи о кабинете Артемия. Медики суеверны, хоть что-нибудь, да скажут об этом. Такой грохот сложно не заметить, свидетелей наверняка больше чем двое.

- Я подыскала вам одежду, - без перехода сообщила госпожа Рейган. - Та, в которой вы были вчера, безнадежно испорчена.

- Спасибо.

В голубых глазах вампирши читалось любопытство.

- У вас интересная аура, Вера.

- Давайте перейдем на «ты»? – пускай ей и двести двадцать шесть лет, но выглядит немногим старше меня.

- Давайте, - согласилась она.

- Чем тебя так заинтересовала моя аура?

- Слишком много оттенков. У большинства людей преобладают три, максимум четыре цвета, а твоя полыхает радугой. Очень красивая.

Вампиры обладают способностью видеть ауры, однако пользуется этим редким умением меньшинство: не хотят приближаться к магии или зависеть от нее. Принципиально считают себя «выше этого», зато охотно пользуются услугами волшебников.

- Ты влюблена, - вынесла вердикт Алёна, - но влюбленность постепенно переходит в любовь. Цвета становятся глубже, насыщеннее. Хотя, на мой взгляд, твоей ауре недостает красного.

- Почему именно красного? Что он означает?

- Спроси, - она постучала ногтем по стене, разделявшей кухню и гостиную. - Это жутко бестактно с моей стороны, но всё же…

- Спрашивай, - улыбнулась я, наливая себе чаю. - Отвечу, если смогу.

- На своем веку я повидала немало влюбленных всех возрастов и социальных слоев, но вы не вписываетесь в общую схему. Не целуетесь почем зря, не держитесь за руки украдкой, не стреляете глазами, думая, что никто не видит, и не делаете прочих глупостей. Почему? Может быть, раньше делали, а теперь перестали? О, Тьма Непроглядная, как неловко…

- Всё нормально. Понимаешь, я всегда была против игры на публику вроде: «Смотрите все, это мой парень!» Да и наше служебное положение… обязывает соблюдать предосторожности. Лавину сплетен, к счастью, пережили, новость перестала быть новостью, и нас оставили в покое. Многие сразу не поверили, но так даже проще.

Ни к чему ей знать, как я к этому отношусь. Сказать можно всё что угодно, можно похихикать за чашечкой кофе, но смириться с гадостями нельзя.

- А он как реагирует?

- Бурно, - не удержавшись, я фыркнула в чашку, - поначалу вся больница тряслась. Рты затыкались насильно, и хоть бы кто-нибудь возразил. Изображать взаимную неприязнь – не моя идея, только осуществляли вместе, но иногда настолько входишь в роль, что забываешь, где любовь, а где…

- Сплетничаете? – в кухне нарисовался Артемий.

- Обмениваемся опытом, - подмигнула вампирша. - Доброе утро!

- Утро добрым не бывает, – он зевнул, прикрыв рот ладонью, - лучше здравствуйте. Привет, Вер.

- Привет. Выспался?

- Не напоминай! Этот бы диван да в нашу ординаторскую, - Воропаев с надеждой заглянул в сковородку. - Женька умудрился не слопать всё? Не иначе, как в лесу что-то сдохло.

Завтрак прошел в спокойной дружеской обстановке, мы обсуждали планы на сегодняшний день. Алёне удалось найти большую часть компонентов для мази. Череду и настойку боярышника купим в аптеке, а вот со слезами домового вышла неувязочка. У Воропаевых есть свой домовой, однако как заставить его плакать?

- Подарю ему ящик водки, - со смехом сказал мой начальник, - и Никанорыч разрыдается от умиления. Если серьезно, то это не проблема. Скажите лучше, где нам взять «подкожный жир тюленя-альбиноса, случайно убитого гарпунером китобойного промысла»? В каждом зелье есть свой бредовый компонент, который обычно заменяется аналогом. Тюлень-альбинос – пока самый бредовый компонент в моей практике. Ваши варианты?

- Рыбий жир? – предложила я.

- Не пойдет: не та консистенция.

Алёна подала неплохую идею:

- Смешайте сливочное масло с рыбьим жиром.

- Молоко – млекопитающее, рыбий жир – водная среда обитания. Добавим пару капель крови, и замечательно будет.

Решили, что за моей одеждой отправимся вдвоем, после чего меня отконвоируют на работу. Буквально за минуту до выхода Воропаев поинтересовался у вампирши, как та переносит вид чужой крови.

- Не бросаетесь? Не звереете?

- Я умею держать себя в руках и за более чем долгую жизнь никого не убила, - обиделась Алёна. - Борис – да, косил направо и налево. До обращения он и вовсе был палачом, поэтому…

- Простите, что вы сказали?

- Я сказала, что держу себя в руках…

- Нет, про Бориса, - уточнил Артемий, просчитывая что-то в уме.

- Об этой странице его биографии знали только самые близкие, - женщина сглотнула, но продолжила: - Племянник в их число не входил. Дело в том, что Борис состоял на службе государыни и казнил преступников. А почему, собственно, вас это интересует?

- Бестужева случайно (или неслучайно) обмолвилась о личных счетах. Я думал, она имела в виду розыск или любую другую подлянку в недавнем времени, но теперь сомневаюсь. Говорите, муж был старше вас?

- Да, если не ошибаюсь, в сентябре ему должно было исполниться триста семнадцать. Мы редко считаем года и выбираем тот возраст, на который выглядим, - сухо пояснила Алёна. - Вы сбили меня с толку. К чему этот вопрос о крови?

- Да это проклятое зеркало покоя не дает! Я человек застенчивый, с кучей скрытых комплексов и фобий, - с серьезной миной заявил Воропаев, - и мысль, что за мной может подглядывать озабоченная трехсотлетняя ведьма, мягко говоря, напрягает.

- Сейчас проведешь, или когда вернемся? – я читала о заговорах против поиска в тетради по «Практической магии».

- Когда соберу слезы Никанорыча. Надо домой заскочить, моя голова – не дом советов. Всех заклинаний не перезаклинаешь, не перезаклинавыниваешь, не перезаклинишь и, главное, не запомнишь. Спасибо за пищу для раздумий, Алёна Игоревна. Собирайся, дорогая, нас ждут великие дела.

Глава девятая

Аппендицит и мировое господство

Возможности медицины поистине безграничны, ограничены возможности пациента.

Народная мудрость.

Ирина Бестужева мерила шагами гостиную, поправляла сползавшую с плеч шаль и время от времени позволяла себе крепкое словцо. Зачарованное зеркало, отзываясь на раздражение хозяйки, шло помехами и уныло гудело.

- Не понимаю, или это я настолько отстала от жизни, или... Убери, надоело!

Стекло заволок туман, оно стало обычным зеркалом. Отшвырнув расшитую золотом шаль, – прощальный подарок графа Орлова, – женщина опустилась в кресло и смежила веки.

- Это безнадежно, совершенно безнадежно, - бормотала она. - Еще немного, и я соглашусь с предложением Семёна. Впрочем, время терпит, пока терпит…

- Моя госпожа скучает? – в комнату вошел вышеупомянутый Семён.

- Сгинь, нечистый! Не до тебя сейчас, - отмахнулась ведьма. - Возвращайся к своим делишкам, а меня оставь в покое.

- Я пришел поговорить об оплате, - раздраженно сказал мужчина. - Когда вы, наконец, приступите к выполнению обязательств?

- Как только ты выполнишь свои! – прошипела она, роняя хрустальную люстру в полуметре от головы наглеца.

- Я предоставил вам жилье, транспорт, круглосуточную защиту от вампиров, - собеседник загибал пальцы, - мои люди целиком и полностью в вашем распоряжении. Что еще?!

Ведьма не соизволила взглянуть на него, однако в комнате вдруг резко похолодало.

- Значит, это ты сделал мне одолжение? «Предоставил жилье» и отогнал кровопийц? – насмешливо уточнила она. - Похоже, ты забыл, кто здесь кому подчиняется.

Каждое слово Ирен сопровождалось плавным движением пальца. Она рисовала в воздухе причудливые изгибы, краем глаза наблюдая, как падает на колени её противник.

- Прекрати! - прохрипел мужчина, схватившись за сердце. То, словно обезумев, неслось галопом и собиралось разорвать грудную клетку. Он не мог вдохнуть, только постанывал от острой боли.

- В моей власти убить или пощадить тебя, щенок. Не забывай об этом.

«Сука! - подумал Семён, едва ему вернули способность дышать. - Лживая старая сука».

Мысли напыщенного индюка, красного от злости и прилившей к голове крови, были для нее открытой детской книжкой, но Бестужева сделала вид, что ничего не слышит.

- Убирайся! Я позову, когда понадобишься.

- Как прикажете, госпожа, - поклонился морально раздавленный мужчина и хлопнул дверью.

«Какие они глупцы, что люди, что нелюди, - думала колдунья. - Великий волшебник Семён Уютов так надеялся на блестящее будущее, что сам же его погубил, связавшись со мной».

Медальон, когда-то присвоенный Борисом, лежал в маленькой невзрачной шкатулке, защищенной помимо обычного сглаза тройным проклятием. Об этом не знали ни Ульяна, ни Моргарт. Бестужева не «кодировала» тролльфа: тот просто открыл шкатулку, остальное довершили чары. Приятная случайность, не более. Моргарт исчерпал себя, и его смерть была лишь делом времени.

- Маленький благородный эльф решил нас выдать, - сказала она вслух, - возмездие было заслуженным. Будь он чуточку сообразительнее, прожил бы дольше.

Украшение неясно поблескивало в свете торшеров. Ледяные глаза ведьмы затуманились грустью и на долю секунды перестали быть безжалостными.

- Все как один уверены, что я мечтаю захватить мир, - поделилась она с медальоном. - А смысл? Кому он нужен, этот вертеп, это скопление пропащего человечества? Семён заблуждается: власть над миром счастливей не сделает. Я всего лишь хочу вернуть то, что отняли много лет назад. Ты помнишь, ты прошел со мной огонь, воду и медные трубы… Я давно перестала бояться, потому что мне больше нечего терять…

Колдунья не говорила – она грезила наяву. Когда-то давным-давно Ирина поклялась отмстить, пусть даже ценою собственной жизни. Долго, очень долго искала она по деревням достаточно сильную ведьму и, найдя таковую, попросилась в услужение. Обучившись ведовству, Ирина без колебаний убила наставницу и забрала себе ее сущность, обернулась настоящей ведьмой. Главные виновники к тому времени давно лежали в могилах. Убиенные – это утешало Бестужеву. Кто-то свершил суд за нее. На поиски оставшихся ушли многие годы. Ирина не просто мстила: она выжигала под корень, не жалея ни сил, ни времени. И тем, и другим щедро делились люди, оставаясь в неведении, что именно они отдают.

«Признали» колдунью не сразу. Вампиры забегали после привлечения Теней, объявили ее международной преступницей, сажали в тюрьмы, из которых она с легкостью сбегала. Тогда и прозвище прилипло, «Леди Ирен», изысканная и смертоносная.

Подошло к концу второе столетие, минула середина третьего. Появилась на свет Дашенька, единственная кровиночка. Ирина не знала имени отца девчонки, поэтому отчество дала своё собственное. Дарья Порфирьевна Бестужева не питала к матери ни любви, ни привязанности. Видела, что всего лишь инструмент для передачи знаний. Дар Темной ведьмы не тяготил ее, вот только устаревшие истины были ни к чему. Одержимость Бестужевой-старшей к тому времени перешла границы: Ирен стала всерьез задумываться о бессмертии.

Улучив момент, Дарья сбежала. Сменила имя, фамилию, примерила новую жизнь без драгоценной родительницы, как примеряют туфли в магазине, и осталась довольна покупкой. Даша Бестужева исчезла с лица Земли, на смену ей пришла Мария Васильевна Крамолова. Это в какой-то степени сближало ее с Печориным: чужое имя, чужой город, чужая судьба.

Ирина искала дочь, но не слишком усердствовала в поисках, пока Дарья не стала ей действительно необходимой. Дело всей жизни или упрямая, эгоистичная, нелюбимая дочь? Провидение избавило от мучительного выбора…

Колдунья вздрогнула и дернула подбородком, отгоняя воспоминания. Какая теперь разница? Всё решил случай, забытые надежды вернулись. Никто не виноват, одна природа, её нелепые игры. Отвечать будут те, кто не имеет отношения к минувшему – насмешка судьбы. Без вины виноватые, Волынский и княжна Лелемико наших дней.

Размышления плавно вернулись к Уютову. Человек рубил сук, на котором сидел, и получил по заслугам. Собственная фирма, деньги, женщины, влияние, магия – о чем еще можно мечтать? Увы, бедняга Семён грезил о мировом господстве.

Две недели ранее

- Ну и райончик! – проворчал начальник охраны «Steady&Reliable». - Ты уверен, что она живет именно здесь?

- Стопроцентно, Егорыч, - Уютов натянуто засмеялся и проверил наличие пистолета. - Потенциальная клиентка, я бы сказал, клиентка на миллион. Если повезет, то и деловой партнер.

- Партнер? – не поверил Роман Егорович. - И ради этого «партнера» ты отменяешь три встречи и едешь к ней в сопровождении двух дюжин моих ребят, да еще рассадив по крышам десяток снайперов? – он ставил ударение на «о».

- Зришь в корень. Ты даже не представляешь, что будет, если эта карга согласится сотрудничать.

- Как знаешь, Сёма, - начальник охраны вынул из пачки сигарету и без обычного удовольствия закурил. - Неспокойно что-то на душе.

- Ой, перестань! – Уютов похлопал его по плечу. – Кряхтишь, как бабка старая, а всё нормалёк будет. Разве я когда-нибудь ошибался, Егорыч?

Тот покачал головой, но отнюдь не признавая «безошибочность» Уютова. За двадцать лет работы в органах и почти столько же у частников он привык доверять интуиции. Улучив момент, когда бизнесмен любовался чахлыми видами, Роман Егорович шепнул близ сидящему молодцу Гришке:

- От хозяина ни на шаг, это приказ.

Гришка деловито кивнул. К чему дважды повторять приказы?

Группа до зубов вооруженных мужчин, привлекая внимание тех немногих, что покинули в ранний час свои жилища, ворвалась в шестьдесят шестой дом. Роман Егорович, не принимавший участия в операции, в последний момент выбрался из машины и держался поближе к Семёну. Тревога подчиненного невольно передалась его начальнику.

«Брось, дядя Сеня, что может случиться? На тебе бронежилет и куча примочек, за спиной толпа охраны, на крыше – снайперы в боевой готовности» - убеждал он себя. Было нелепо бояться трехсотлетней старухи, однако Семён начинал бояться.

Дверь открыла симпатичная кареглазая шатенка. Ничуть не удивившись, она посторонилась и впустила их внутрь. Часть команды осталась в подъезде, другая – большая часть, – рассредоточилась по квартире.

Ирен поджидала гостей, расположившись в кресле с чашечкой чая.

- Чем обязана столь раннему визиту, – она сделала культурный глоточек, - и такому поистине вавилонскому столпотворению?

Охранники за спиной Уютова переглянулись. Они немного иначе представляли себе «выгодного делового партнера». Кто-то от греха подальше взял странную бабу на прицел, его примеру последовали остальные.

- Не обращайте внимания, - растянул губы в улыбке бизнесмен, - они не поймут, о чем мы говорим. Мое имя Семён Станиславович Уютов, и у меня к вам выгодное предложение.

- Забавно, - уронила Бестужева. - Что ж, послушаем, только пусть ваши верные псы перестанут тыкать в меня ружьями!

Мужчина хохотнул, ребята в форме весело ухмыльнулись.

«Чего я ожидал от трехсотлетней тетки? Бедняжка ни разу в жизни не видела автомата», - снисходительно подумал он. Впрочем, интуиция нашептывала, что эта бедняжка далеко не так проста.

- Опустить оружие, - приказал Уютов.

Не подчинился один начальник охраны.

- Егорыч, тебе особое приглашение нужно? – поморщился Семён. - Опусти пистолет.

- Я ей не доверяю и тебе не советую, - прямым текстом ответил Роман Егорович. - Так надежнее.

- Пугать безоружную женщину? – мурлыкнула ведьма. - Очень благородно и достойно мужчины.

- Егорыч, опусти пистолет, - угрожающе повторил бизнесмен.

Тот взглянул на него как на умалишенного, но подчинился.

- Присаживайтесь, Семён Станиславович. Я с радостью выслушаю вашу идею, но в следующий раз будьте добры сообщать о визите заранее. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

- Кофе, пожалуйста.

- Ульяна, принеси гостю кофе, - щелкнула пальцами Бестужева. - Итак, я вас слушаю.

Казалось, что куча охраны за спиной посетителя совсем не смущала хозяйку.

- Благодарю, - принимая кружку из рук девушки, Уютов пробормотал заклинание, нейтрализующее простые яды.

Ведьма демонстративно смотрела в окно, уподобляясь трем знаменитым обезьянкам.

- Уважаемая Ирина… э-э-э…

- Можно просто Ирина.

- Уважаемая Ирина, на данный момент вы являетесь самой древней ведьмой в мире. Не сочтите за грубость…

- Ну что вы, - ухмыльнулась та, - для меня это комплимент.

- Так вот, вы – самая древняя и опытная ведьма, я – владелец приносящей стабильный доход компании и сети магазинов электроники по всей стране, а, главное, неплохой по нынешним меркам маг. Мы могли бы объединиться.

- Для чего?

- Разве не ясно? Чтобы править миром!

- Вы, наверное, шутите, - кокетливо прищурилась самая древняя ведьма.

- Ничуть. Подумайте, Ирина: вы знаете и умеете больше любого современного мага, у меня есть деньги и потенциал для реализации наших идей. Вы сами понимаете, что волшебство этого мира в упадке. Чародеи просто-напросто прячутся, они боятся своих способностей. Мы могли бы изменить ход вещей и выпустить чудеса из подполья, - Семён говорил убежденно, горячо, проглатывая окончания слов. - В наших силах создать совершенно новое государство, где опорно-движущей силой станет магия!

- И себя вы, конечно, видите на посту президента? – хмыкнула колдунья.

«Да он просто фанатик! Вбил себе в голову, что можно организовать собственный волшебный мир. Забавно, забавно».

- Почему бы и нет? - не смутился бизнесмен. - У меня куча разработок на десятки лет вперед…

- А люди? Обычные, не обладающие силами люди, что с ними делать? – она помешала ложечкой чай. - Поработить? Оставить на опыты? Уничтожить?

Судьба человечества была ей малоинтересна, однако любопытно узнать точку зрения фанатика.

- Если понадобится, я готов пойти на крайние меры.

«Окстись, помешанный! У тебя ведь жена, дочь, прочей родни выше головы, а ты… - в очерствевшей душе Ирины шевельнулось давно забытое чувство, но было безжалостно подавлено. - Впрочем, если ты готов на всё…»

- Приятно слышать, Семён Станиславович. Однако зачем вам я, старая больная женщина?

- Одному не справиться, а ваше слово имеет определенный вес…

- Слово серийной убийцы, - с кривой улыбкой перебила она. - Объявление в людской уголовный розыск не за горами, а в местной волшебной тюрьме я постоянный клиент. Вас это не смущает?

- Ваше прошлое может сыграть в нашу пользу, - пояснил Семён. - Не буду вдаваться в идеологические подробности, но для управления людскими массами требуется не так уж и много. Важно подать всё под правильным соусом.

- Не могу отказаться от столь лестного предложения. Пожалуй, тряхну стариной и приму участие в вашей безумной затее. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

- По рукам?

- По рукам, - она протянула ему ухоженную ладонь.

Семён только того и ждал. Одним ловким движением он застегнул на запястье ведьмы железный браслет наручника. Та зашипела, позволив ему проделать то же самое со второй рукой.

- Что вы творите?!

- Мне нужна гарантия, - жестко ответил мужчина, - что не надуете или не сделаете чего похуже. Я много слышал о вас, Ирина, и вы та еще штучка. Что поделать, бизнес есть бизнес.

Мысленно заливаясь визгливым смехом – встал ведь на пути такой дурак! – Бестужева позволила себе немного побыть жертвой, а Уютову – насладиться безграничной властью.

Вскочив с кресла, она попыталась вышмыгнуть из комнаты, но охрана вновь взяла ее на прицел.

- Я в ловушке, - смиренно сказала колдунья, возвращаясь в кресло, - «хладное железо» препятствует любому колдовству…

- То-то же. Надеюсь, мы с вами подружимся.

…Однако, - продолжила женщина, загадочно улыбаясь, - оно не мешает отдавать приказы.

В ту самую секунду все как один охранники коротко мыкнули и попадали на пол. Последним рухнул Роман Егорович. Около каждого появился темный силуэт, держащий на весу пропитанную чем-то тряпку.

- Что за?..

- Не дергайтесь, Семён Станиславович, - потрепала его по щеке Бестужева. Театральность жеста слегка портили наручники. - Ваши снайперы так же крепко спят, а когда проснутся, не будут ничего помнить. Если проснутся.

- Что это? – пролепетал Уютов. - К-кто они?

- Моррий, магический эфир. Стирает память и в больших дозах приводит к летальному исходу. А эти милые юноши – Тени… Вам нехорошо, Семён Станиславович? Может, окошко открыть? – откровенно издевалась Ирен.

Посеревший мужчина таращился на груды безжизненных тел. Он, наконец, понял, что натворил, явившись «с мечом» к древней ведьме.

- Вы заявили, что людские потери – ерунда, - она освободилась от наручников и кликнула Ульяну. - Еще чаю... Так вот, мой милый властелин, это только начало.

Семён замер на месте, просчитывая варианты. Выход есть всегда, и не родилась еще та баба, что способна его обдурить!

- Не в моих правилах менять решение, поэтому сделку мы с вами заключим. Как положено, с договором и оплатой, только… на моих условиях.

- Я вас слушаю, - внешне невозмутимый бизнесмен пытался вскрыть защиту Ирины. Тщетно – ведьма будто сидела в сейфе.

Условия Бестужевой заставили ахнуть ко всему привычного дельца. Согласиться на них означало фактически продать себя в рабство. Причем, деньги ее интересовали в последнюю очередь.

- Мне нужен слуга, - пояснила колдунья. - Ловкий, сообразительный, расторопный и, главное, верный. Вы являетесь идеальной кандидатурой.

- А спинку медом не намазать? – с отвращением спросила «идеальная кандидатура». - Или я, по-вашему, круглый идиот?

- Решать вам. Пути всего два: уйти самому или вперед ногами. Хотя прежним вы отсюда всё равно не выберетесь.

- Думаешь? – прошипел он.

Попытки сбежать были встречены доброжелательно, почти восторженно. Ирина с любопытством наблюдала за мечущимся по квартире мужчиной. И пистолет, и магия, и угрозы с убеждениями оказались бесполезны.

- Ульяна, закрой окно, - велела Бестужева. - У меня слабое здоровье, а Семён Станиславович пока не отрастил крылышки.

- Маги не имеют крыльев, - уныло буркнул страдалец, возвращаясь на своё место.

- Почему же, властитель мой? Крылья – прерогатива Светлых, нам с вами остается довольствоваться помелом.

Ирина говорила долго, терпеливо разъясняла детали, порой благосклонно, но чаще всего сухо и деловито. Иногда она снисходила до вопросов, пару раз улыбнулась и приказала подать шампанского. Бизнесмен, сам того не замечая, запутывался в сладких речах, как муха в паутине, всё сильнее и сильнее. Затея подмять под себя древнюю ведьму была заранее обречена на провал, то есть на тотальное подчинение, однако маг не может целиком поработить другого мага, и чайную ложку собственной воли Уютов сохранил. Этой ложки едва хватало на редкие вспышки бунтарства, но в остальном Ирен приобрела толкового состоятельного слугу, одну из шестеренок в отлаженном механизме плана.

Из охраны владельца фирмы «Steady&Reliable» в живых остался лишь Роман Егорович: он напомнил Ирен давно почившего дедушку и показался «забавным».

***

- Ты ездишь на этом каждый день? – ужаснулся Артемий, не досчитавшись трех пуговиц.

- Ведь кое-кто предлагал пойти пешком, - невинным тоном напомнила я. - «На машине быстрее, на машине быстрее!» Это на твоей машине быстрее, а здесь еще выжить надо.

В общественном транспорте нас основательно потрепали. Рейс на девять-тридцать – по умолчанию час пик. Наученная горьким опытом, я стоически терпела тычки и на оскорбления отвечала гордым молчанием. Воропаев поначалу держался, но потом в общую лодку забрался один о-очень скандальный мужик…

- Ну зачем ты к нему полез? Ни разу в маршрутке не ездил? Этот еще нормально выражался, - я приводила наш внешний вид в подобие культурного. Продублировав потерянные пуговицы, ловко приладила их на место.

- В том-то и дело, что «выражался»! Когда тебя внаглую мешают с грязью, не до приличий, знаешь ли.

- Как маленький, честное пионерское! Предлагаешь со всеми тетками на рынке, в магазинах и прочих очередях ругаться? А они поживописней выражаются, – я покачала головой. - Проще мимо пройти, здоровее будешь.

За этот ласково-снисходительный взгляд типа «яйца курицу не учат» была готова прибить на месте. Со свидетелями как-нибудь разберусь.

- Хорошо, дитя мегаполиса, спорить не буду, - слукавил Артемий. - Куда нам, провинциалам…

Жаркий спор был прерван появлением дозора нашего двора. На той самой скамеечке, где я когда-то кормила Бубликова, грелись на весеннем солнышке местные бабули. Они не появились из ниоткуда, просто я вспомнила о них в последний момент и предупредить не успела.

- Становиться Оленькой уже поздно? – прочел мои мысли Воропаев.

- Да ладно, - обреченно махнула рукой. - Забодала эта конспирация, пускай шепчутся.

- Всегда удивляла твоя зависимость от чужого мнения. Открою страшную тайну: всем наплевать. Ты не суперзвезда и не королева Англии, чем твоя жизнь интереснее?

- Одно дело «общественное мнение», - изобразила пальцами кавычки, - а совсем другое – они. Вот увидишь, тебе придумают имя-фамилию, припишут должность в правительстве и торговлю наркотиками. У нас другие не ходят.

Он рассмеялся и демонстративно взял меня за руку.

- Улыбнись и наплюй.

- Здрасьте, - буркнула я, покорно натягивая улыбку.

- Здравствуйте! – нестройным хором отозвались бабульки.

Забегали, забегали хитрые глазки. Объект замечен, идет сканирование…

Удар был нанесен предательски, в спину.

- Верка-а, стоять бояться!

- Блин-блин-блин-блин, - тихонько заскулила я.

К нам бодрой трусцой приближалась Элла. От позорного бегства меня удержала стальная хватка любимого. Наивный, не понимает, чем это грозит!

- Соболева, мать-перемать!

Не утруждая себя приветствием – соседки негодующе заклокотали, – Элька остановилась и открыла рот для очередной тирады.… Челюсть подруги некрасиво отвисла. Старушки перестали шипеть и прислушались.

- Здрасьте, - вот где сканер, всем сканерам сканер!

Я буквально видела, как в ее голове крутятся колесики, скрежещут винтики и шестеренки.

- Привет. Извини, но мы спешим…

- И не представишь? – с каких это пор она разучилась понимать намеки?!

Представила. Бабульки даже дышать перестали. Убью Элку, совсем мозгов нет!

- А я как раз к тебе. Сегодня во вторую, дай, думаю, загляну, - тараторила она, пожирая глазами Воропаева. - Хочу пирог по теть Светиному рецепту забацать…

Да что ж за день-то такой?!

- Постой-ка, - насторожилась подруга, - у тебя вроде работа…

- Я как раз туда собираюсь, только кое-что возьму.

Артемий мысленно закатил глаза. Привычка оправдываться въелась мне в плоть и кровь.

- Тогда пойдемте вместе! Тетя Света обрадуется.

«Ага, обрадуется!»

«Мне вмешаться? Хуже будет»

- Ой, совсем забыла, - хлопнула себя по лбу. - Подарок Маше приготовила, а открытка? Что делать, опоздаем ведь!

- Давай я схожу, - включился в игру мой начальник.

- Да-да, здесь как раз неподалеку канцтовары…

Элла недоверчиво глядела на нас, но помалкивала. Повод отослать ухажера законный, не придраться. Я вдохновенно расписывала, какая именно открытка нужна для Маши. Воропаев ушел, соседки поскучнели.

«Встретимся на остановке. Она не отвяжется»

«Всё будет хорошо, только сделай лицо попроще: губы дрожат. Какой же ты еще ребенок»

Эля силком затащила в подъезд и прижала к почтовым ящикам.

- Это тот самый, да?!

- С чего ты взяла? – мой голос звучал на удивление спокойно, слишком задело сравнение с ребенком.

- Ну, как с чего? Взрослый, солидный такой весь, - она приосанилась. - Не будь ты подругой, увела бы и глазом не моргнула. Он качается?

- Ага, с обезьянами на пальме, - проворчала я и высвободилась. Переодеться как можно скорее да уходить, пока еще кого-нибудь не встретили.

- Вер, ну расскажи-ы-ы, - канючила Элла, пока поднимались на седьмой. Лифт, понятное дело, ремонтировался. - Вы вместе работаете?

- Да.

- Он женатый?

- Разведен.

- И давно у вас с ним?..

- Давно, - отрезала я.

- Как твоя лучшая подруга я хочу знать подробности! Вы вместе идете на днюху?

- На день рождения нашей общей знакомой. Зовут Маша, живет в Центре, пригласила к шести, а у нас проверка, и за открытками потом бегать некогда. Допрос окончен?

Решившись повторить фокус с чтением мыслей, пришла в ужас. Элка почему-то уверилась, что я беременна, поэтому рычу на нее, а визит к «Маше» - всего лишь предлог, чтобы… Я спешно закрыла канал.

Объясняться еще и с матерью не было ни сил, ни желания. Пока ее отвлекала Эля, я быстро переоделась и побросала вещи Алёны в первый попавшийся пакет. Постираю и завтра отдам.

Артемий курил у остановки, но при виде меня швырнул окурок в урну. Пытается бросить курить, только не очень-то получается. День-два держится неплохо, однажды больше недели протянул, но стоит чему-нибудь приключиться, как его руки сами тянутся к пачке.

- Открытку ты не купил, - я прислонилась к столбу.

- Для начала познакомь меня с Машей, - парировал он. - Ты ведь не нашу Машу имела в виду?

- А хоть бы и ее.

Подошла маршрутка, но любитель быстрой езды заявил, что идем пешком.

- Хватит с меня этой газовой камеры. Даешь здоровый образ жизни!

Я подчинилась: на тот момент было всё равно. Так или иначе, но мы доберемся до больницы и расстанемся. Раньше ли, позже ли?..

- Вера, посмотри на меня.

Упрямо втянула голову в плечи и поддела носком туфли подвернувшийся камушек. Кусочек щебенки весело скакал по асфальту, пока не провалился за решетку канализации.

- Выбери любой день, и я официально попрошу твоей руки. При всём честном народе, включая сводную сестру третьей жены троюродного брата твоей бабушки. Если хочешь, вернемся и сделаем это прямо сейчас, - Воропаев по-своему истолковал мои терзания. - Ты права, у самого эта конспирация в печенках…

- Давай решать проблемы по мере их поступления, – без улыбки предложила я, - ты еще успеешь порадовать сводную сестру кого-то там, никуда она не денется. Спешка важна только при ловле блох.

- То есть, тебя расстроило не это?

- Я не расстроена, просто мне жаль с тобой расставаться, даже на несколько часов. А официальное предложение было сделано еще в январе, не помнишь?

Он недоуменно поднял бровь.

- По-моему, девочка (и не одна), мальчик, дом и собака говорят о более чем серьезных намерениях, - пояснила я. – Или я неправа?

Поравнявшись с «Анной-Луизой» мы, не сговариваясь, ускорили шаг. Отправной пункт всей истории, день неприятных сюрпризов. Узнать, что твой единственный человек балуется колдовскими силами, и за малым не потерять его… Правду о Бенедиктовиче и Марии Васильевне я приняла относительно спокойно, но Воропаев…

- Ностальгируешь?

- Ага. Сколько времени прошло, два месяца?

- Больше.

А кажется, что целая жизнь

Неподалеку от больницы мы расстались.

- До вечера?

- До вечера. О фантоме не волнуйся: когда ты войдешь в отделение, он развеется сам. На дежурство не нарывайся. Если не спросят, не лезь, будут сплетничать и нести чушь – не разуверяй. Вымысел гораздо вкуснее правды. Встретишь Печорина – передавай привет. После работы прямиком в вампирятник, пятна сведем и домой доставим. Кажется, всё, - он не спешил отпускать. - Я тебя люблю, и пусть подавятся все ведьмы и соседки на свете!

Эта мальчишеская выходка заставила рассмеяться ему в куртку.

- Я тоже тебя люблю, и очень рада, что в мире до сих пор нет «антивлюблина».

- А я буду любить тебя еще больше, если ты перестанешь вспоминать об этом бреде сумасшедшего в письменной форме.

- Почему? Хорошее такое письмо…

- Тогда ты второй раз застала меня врасплох.

«Что означает красный цвет в ауре?»

Не дав ему опомниться, перебежала дорогу и потянула на себя кованую калитку. Воропаева на миг скрыла машина, а когда она пронеслась мимо, он бесследно исчез.

Ответ прилетел с задержкой:

«Красный цвет в ауре означает детей».

***

- Вера Сергеевна, где результаты ЭКГ Жаровой из двадцать первой?

- Что, простите?

Наталья Николаевна вернула на место очки и раздельно повторила:

- Результаты. ЭКГ. Жаровой. Где они?

- Не могу знать, мой пациент – Титарев из тринадцатой.

- Значит, по-вашему, я сошла с ума, - начала злиться Полянская, - и меньше двух часов назад пациента в нагрузку выклянчивали не вы? Можете не отвечать: это наверняка был ваш злобный двойник!

Из сестринской выглянула дублерша и сделала неприличный жест. Наталья стояла к ней спиной, зато мне всё было прекрасно видно. Похоже, магия дала сбой, и разбираться с ней придется самостоятельно.

- Извините, Наталья Николаевна, - заставила себя отвести взгляд от ухмыляющейся девчонки. У меня настолько противная улыбка? – Результаты будут через час.

- Даю сорок минут. Свободны, - сталь в голосе не предвещала ничего хорошего.

Так, зараза, иди сюда! Пригвоздив фантом к стенке, я выдрала из цепких лапок историю болезни.

- Ты что себе позволяешь, а?! Совсем страх потеряла?

Та лишь по-дурацки хихикала и тыкала пальцем куда-то в сторону. Дождавшись, пока дублерша исчезнет, я повернулась, чтобы встретиться глазами с ошарашенной Жанной и бинтуемым ею лопоухим подростком.

- Вер, у тебя всё в порядке?.. – с головой.

Стирать память я пока не научилось, поэтому пришлось радостно кивать и закрыть за собой двери. Жанна третьи сутки на ногах, спишет глюк на переутомление. Стало стыдно: вот уже страдает работа и ни в чем не повинные коллеги. Артемий ухитрялся совмещать службу и дружбу, а у меня что ни день, то косяк. Совсем завралась, запуталась…

Чтобы искупить свою вину, вплотную занялась Жаровой. Отдала ЭКГ начальнице, проведала Титарева, благо, «Вера-два» не успела тут напортачить. Вместо обеда я замещала отпросившуюся Оксану, приводила в порядок процедурную и учила Игоревну пользоваться компьютером. Для индейцев в технике продвигались семимильными шагами.

Открылось второе дыхание. Я носилась по отделению, точно ужаленная, успевая всё и сразу. Полянская сменила гнев на милость, ребята недоуменно глядели вслед, а мне было хорошо. Как здорово вернуться в свою стихию!

- Выслуживается, - процедила Ульяна сквозь зубы, чтобы я услышала.

- Плохое настроение - еще не повод портить его другим. Съешь мармеладку, больно личико кислое. С парнем поссорилась? А муж знает? – представила себя Кариной.

- Да пошла ты! – Уля отшвырнула папку, которую держала в руках, и что есть силы хлопнула дверью.

- Что это с ней?

- У нее, это, дядя умер, - шепотом сказал Толян, - вчера нашли с веревкой на шее. Мужик ей заместо отца был. Улька сама не своя с утра, ревела в процедурке, пока Танюха ее спиртом отпаивала. Запах чуешь?

В помещении действительно пахло спиртом, но запах был привычным, поэтому я не обратила внимания. Дела-а… Бедная Тузикова!

- Наталья в курсе?

- Конечно, - Славик развел руками, - а толку-то? Домой ее отправляла, но Ульяна ни в какую. Мне, говорит, работать надо, так пережить легче…Ты разве не знала?

Откуда? Задушевными подругами мы никогда не были, да и Уля не из тех, кто станет делиться горем…

- Соболева, - на нас без восторга взирала крамоловская секретарша Сонечка. Держу пари, одним из ключевых критериев приема на работу к Марье Васильевне являлось умение подкрадываться беззвучно, - тебя Мельников зовет по важному вопросу. Тьфу ты, полбольницы из-за тебя оббежала! Будто других дел нет.

- Иду. Мальчики, не в службу, а в дружбу: занесете Авдотье карточки? Зашиваюсь.

- Да иди уже, Верка, занесем. Ты, слышь, поаккуратней там, Алексеич из-за фигни не зовет, - добрый заботливый Толик, несокрушимая скала шаткой конструкции жизни. Надо ему шоколадку подарить.

До кабинета главврача я не добралась: навстречу мне плыла Ника Ермакова в сопровождении худенькой решительной женщины. Красотка постоянно оборачивалась, шипела на спутницу и пыталась оторвать ее от себя. Персонал в коридоре навострил уши, но вмешиваться не спешил.

- Ты что о себе возомнила?! А ну отцепилась! Внизу жди, с первого раза не дошло?

- Я не уйду, пока гражданке Могутовой не окажут необходимую помощь, - прорычала незнакомка. - Там человек умирает, не понимаете?!

- Сама и оказывай, раз умная такая! «Умирает»! Траванулась, вот и «умирает». Смотреть надо, что в рот пихаешь, и документы с собой брать! Принесет полис – тогда, пожалуйста, хоть клизму, хоть канкан.

- Сволочи вы все, сволочи! – женщина почти рыдала. - Без бумажки поганой…

- Ты на кого батон крошишь, бешеная? Не у себя дома. Вон принцесса местная чапает, на нее и ори!

- Девушка, - несчастная кинулась ко мне, - там человеку плохо, а мегера эта…

- Сама мегера!

- Не кричите. Пройдемте. Софья Геннадьевна, я попозже подойду!

Оставив позади Сонечку, мы бегом спустились в приемное отделение. Гражданка Могутова, сливаясь с выбеленной стенкой, кряхтела и похныкивала от боли. Какие тут документы, я вас спрашиваю?! Неужели никому дела нет? Больные с полюсами и пенсионными сочувствующе шептались, одна из них пыталась считать пульс страдалицы.

- Отойдите, - та подчинилась, увидев белый халат. - Не знаю, как вас зовут, - обратилась я к скандальной незнакомке.

- Ольга.

- Ольга, подниметесь на третий этаж, по коридору налево и еще раз налево, увидите кабинет с табличкой «Полянская Наталья Николаевна». Если там закрыто, возвращаетесь к лестнице и идете в сестринскую. Вы ее сразу найдете. Спросите Жанну Романову, если не будет – любую сестру. Объясните, что к чему, но про документы молчите.

- П-поняла. Полис Танина дочка принесет, он в этом, как его…

- Неважно, идите скорее.

Пульс частый, под сто ударов в минуту. Руки ледяные, но влажные. Проверила температуру: если и есть, то невысокая.

- Где болит, Могутова?

- Живот, - сдавленно всхлипнула та, не открывая глаз.

- Встать сможете? Молодой человек, помогите поднять ее!

Пока парень поддерживал женщину, я прощупала живот. Медленно и осторожно надавив на переднюю брюшную стенку, выждала секунд пять и быстро отняла руку. Могутова вскрикнула. Мышцы напряжены. Неужели аппендицит? Просить выпятить живот, а затем резко его втянуть не стала, она и так еле на ногах держится.

- Тошнота? Рвота?

- Д-да...

- Как давно началась?

- С ночи…

В любом случае, прошло больше шести часов. Плохо, но не смертельно.

Вернулась Ольга с Полянской. Терапевт мигом оценила ситуацию и спокойно спросила:

- Аппендицит?

- Флегмонозная стадия. Надо удалять.

Наталья набрала заведующему хирургией, и дальнейшая судьба Могутовой решалась уже без моего участия. Женщину – она мало что соображала от боли, – увезли на предоперационную подготовку. Вовремя спохватились: каждая лишняя минута снижает шансы на выздоровление. Если бы не коллега по работе, Ольга Ивановна Фельдман, дело могло кончиться плачевно.

Примчалась дочка с документами. Сама белее мела, но от помощи отказалась. Проследив, чтобы больную оформили как полагается, я продолжила прерванный путь. О халатности Ники сообщить не успела, а жаль. От увольнения мадам отделяло полшага, сегодняшний случай - далеко не первый и не второй. Зачем ее только здесь держат, из жалости? Ермакова терпеть не может свою работу, презирает всех и вся. Вампирша Инесса по сравнению с Никой – Белоснежка.

- Что, Соболева, спасла человека? – не к ночи помянуть, а ко дню. - Дали тебе медаль?

- Завидуешь? По твоей милости она чуть не осталась инвалидом.

- Пусть документы с собой носит, - выпалила горе-доктор. - Я что, за каждой бабкой должна бегать и в одно место ей дуть? Мне за это не доплачивают!

- Дура ты, Вероника Антоновна. Это наша работа.

- Сама дура, коврик половой! – взвилась стервозная личность. - Выскочка! Подстилка!

- Что, до сих пор зудит? – невозмутимо спросила я. - Успокоиться не можешь? Надоели вы все хуже горькой редьки, но это не повод срываться на людях. Ты смешна со своим ядом, Ника. Лично мне всё равно, что думаешь.

- Выскочка, - уже увереннее повторила она. - Да что с тобой, ущербной, разговаривать?

- Действительно. Всего хорошего!

И не надейся, милая моя, с рук тебе это не сойдет.

- Врач, превозносящий личные дрязги над жизнью больного, это не врач – это амёба с дипломом. Кусок протоплазмы с претензиями, глиста, застрявшая в прямой кишке медицины, - любил повторять наш декан, славящийся своей категоричностью, прямотой, старой закалкой и вздорным характером. - Вы обмельчали, продаетесь, как шлюхи в борделе, слюните каждую копейку. Домой, скорей домой! Лишней минуты не задержитесь. Ухватить бы кусок пожирнее, выдрать его из чужой глотки! Да, пациенты не ангелы. Да, им плевать, что вы устали и тоже хотите жрать. Но раз уж избрали эту профессию, то будьте добры работать. И лечите так, как лечили бы свою мать, отца, сестру, сына. Для вас все люди равны и все люди братья – зарубите себе на носу, кишечнополостные.

***

Я постучала и, не дождавшись ответа, вошла. Судя по мимике секретарши, изобразившей висельника, доктор Мельников всё-таки там.

- Илья Алексеевич, вызыва-а…

На своем рабочем месте сидела Крамолова.

- «Вызыва-а-а», заходи, - рассеянно велела она, - садись.

- Чем обязана? Изобрели новый вид проклятья, а опробовать не на ком? – терялась в догадках я. – Закончились подопытные хомячки?

Наглела скорее по привычке: угрозы главная ведьма не излучала. Снежинка на шее оставалась прохладной, а невидимые защитки молчали.

Вместо ответа Марья Васильевна помахала тонкой палочкой, обмотанной марлей.

- Это белый флаг, - на всякий случай пояснила главврач. – Капитулирую я, надоело воевать с вами.

- Разрешите усомниться.

- Разрешаю. Я удивилась бы, поверь ты сразу и на слово. Клянусь, что не причиню вам вреда. Клянусь помочь всеми возможными силами. Клянусь быть на вашей стороне, что бы не случилось. Эйгерем беполорну ичидвена концс. Эйгерем итаро, йомра тен долисто.

«Да будет моя клятва нерушимой. Да будет так, отныне и навеки» - Смертельная клятва, несоблюдение которой влечет за собой мгновенную смерть. Клятва, единая для всех магов и нелюдей. Она хоть соображает?!

- Как видишь, я не сделала оговорок, захочу – не нарушу. Твоя недоверчивость поугасла?

Одно короткое заклинание позволяло проверить точность клятвы. Ошибиться невозможно, мы приобрели новую союзницу. Однако я настолько не доверяла ей, что продолжала терзаться сомнением.

- Теперь вижу, что ты настоящая ведьма, - грустно хмыкнула Крамолова. - Мы не верим друг другу даже после Смертельной клятвы, всё ищем подвох. Может, оно и правильно…

- Что заставило вас изменить решение?

- Невозможность справиться в одиночку. Она судорожно ищет союзников, и я в свою очередь вербую своих. Не переживай, хомячок, тиранствовать не буду, наигралась. Нам лучше сотрудничать. Вы знаете то, чего не знаю я; мне известно то, о чем гадаете вы.

- Что, например?

Колдунья подперла голову руками и задорно глянула на меня.

- Например, что спрятано в медальоне моей мамочки.

***

- Ты шутишь?

Она приняла из рук Алёны чашку крепчайшего кофе, откусила с ползефирины и выхватила из-под носа Печорина последний кусок пиццы.

- Делать мне больше нечего! Дай, думаю, загляну кофе попить, а заодно расскажу сказку. Вдруг поверят?

Ведьма притворилась, что смертельно оскорблена, и принялась за пиццу.

- Не поняла, а где плановый обморок? Где охи-ахи из разряда: «При чем тут мы?!» Или дар речи пропал?

Крамолова – она и в Африке Крамолова, плевать ей, что все смотрят как на врага народа. Вот только новость эффекта бомбы не произвела, скорее, ощущение наигранности. Ну не бывает таких совпадений!

- Мелкий народ пошел, без полета, - огорчилась Марья Васильевна.

- Представь себя на нашем месте, тетя Маша. Уже не говоря о том, что мы теперь по одну сторону баррикад, - выразительный взгляд в мою сторону. - Так что давай четко, с расстановочкой, излагай предысторию.

К визиту пиковой дамы подготовились основательно: от охранок на каждом квадратном миллиметре до тотального анти-колдовского блока. Не собираясь наступать на те же грабли, я заблаговременно предупредила Воропаева. «Добро» было получено, главврач – условно принята в команду и приглашена на кофе. Артемий не доверял ей, зато безоговорочно верил мне. Не последнюю роль сыграла и Смертельная клятва.

- Начну с того, что в глубине души (где-то очень глубоко) я люблю свою маму и желаю ей добра, пускай она не может ответить тем же. Эта женщина вырастила меня, воспитала, научила всему, что знает сама. Да, в конце концов, если бы не она, меня бы на свете не было! Но, отбросив сантименты, ее нужно остановить.

- Мы это как-то поняли, - кисло сказал Печорин. - По-хорошему, место Ирен не в тюрьме, а в дурдоме. И как только следствие проглядело?

- Должна огорчить, Скалозуб Зубоскалович, - главврач доела зефирину и потянулась за новой. - Моя мамулька абсолютно адекватна и за свои поступки отвечает, просто она одинокая пожилая женщина. Очень несчастная одинокая женщина.

- Щас истеку соплями умиления!

- Йевен, заткнись! – опередила всех госпожа Рейган. - Вы продолжайте, продолжайте.

- Шерше ля фам, мерси боку или что там отвечают французы. Если совсем кратко, мать не представляла жизни своей без некого молодого вельможи и, когда его казнили за измену, поклялась отмстить любой ценой.

- Эва оно как, - Воропаев.

- Вы серьезно? – я.

- Во бл...! – Евгений.

- Еще кофе? – Алёна.

- Да, пожалуйста. На мысли наводит, гражданин Вэ?

- Ты говоришь о… - начал Артемий.

- Рада, что не ошиблась вашей светлости, однако нет, не о нем. Виновник торжества в истории не упоминался, но пакостил наравне со всеми. Виктор Лаврентьев имя ему. Ожившая женская мечта: высок, строен, черноглаз, за словом в карман не лезет, дарит дамам цветочки и имеет кучу крестьян за душой. Правда, был у нашего красавчика и серьезный изъян: сварливая жена на сносях, но когда это останавливало пылко влюбленных?

Крамолова откровенно забавлялась и приглашала разделить радость.

«Это ведь совсем другое, верно?»

«Ничего такого, я бы знал. Совпадение»

- Можете не верить. Какие буквы были на медальоне, Соболева?

- «Б», «В» – точно, насчет оставшихся сомневаюсь. То ли «А», то ли «Л».

- «И.Б.» и «В.Л.» – «Ирина Бестужева и Виктор Лаврентьев», - расшифровала главврач. - Прощальный подарок ловеласа обманутой любовнице, мамашке их впору коллекционировать.

- Но зачем оживлять этого хмыря, в глаза бесстыжие посмотреть? – недоумевал вампир.

- Любовь всей жизни, зубастый мой, не забывается, а мама Ира – непроходимая идеалистка. Свято верит, что быть вместе им помешал злой рок в лице официальной власти. Насколько же поняла я, Лаврентьев сам бы рано или поздно ее бросил, слишком уж любил риск. Но в одном ему не откажешь: страну освободить желал вполне искренне и казнокрадством, в отличие от некоторых, не занимался. Вот и гадайте теперь, ребятки, а я домой пошла.

Как всё, оказывается, просто. Вечная тема на все времена. Шагать по трупам ради «любви» к давно умершему человеку? Я даже пожалела древнюю ведьму.

- Стой, Маша-офигеваша. Допустим, мы поверили и слегка прослезились. Дальше что? Какой ритуал она, черт подери, собирается провернуть? – раздраженно спросил Печорин.

- А вот тут я знаю не больше вашего, - Крамолова скорчила гримасу, - даже, наверное, меньше. Ну, так как, организуем план действий? Придумаем девиз типа: «Мы с тобой одной крови»? Всегда об этом мечтала!

План не план, но один полезный ритуал провели. Укрыть противоподглядными чарами все помещения, где нам придется бывать, нереально, зато можно защитить отдельно каждого. Пять капель крови, три волоса с корнем, спалить всё это на огне с сопутствующими словами, и отныне ты невидим для волшебного поиска. Обновлять надо раз в месяц, но мы как-нибудь переживем.

После дружного сжигания волос над конфоркой пришлось экстренно проветривать квартиру. Мазь против пигментных пятен к тому времени настоялась. Рискуем и пробуем? Отметина на руке выцвела секунд через десять, но полностью исчезнет лишь через сутки-двое.

По домам расходились уже за полночь, Артемию светило вновь остаться у Печорина. Вот и съездил человек по делам. Навестил, называется, историческую родину!

Глава десятая

Королева Марго

- Мадам, - отрицательно покачал головой Рене, - ваше величество хорошо знает, что обстоятельства не могут изменить судьбы, наоборот, судьба направляет обстоятельства.

А. Дюма

Время бежало без оглядки, словно за ним кто-то гнался. Остаток марта и апрель совершенно не запомнились, слившись в памяти в один длинный месяц. Быть может, причиной стала бедность на события: никто никого не убивал, не пытался захватить мир и, что наиболее ценно, не вспоминал о нас.

Граница меж двумя крайностями моей жизни – медицинской и магической, – с каждым днем становилась всё призрачнее. Спасением оказался принцип: «Разделяй и властвуй», иначе: «Конфеты отдельно, обертки отдельно». По будням я врач-интерн, по выходным – ведьма - «полукровка», главное, не перепутать. Вот что я называю игрой на два фронта.

Попытка вычислить сообщницу Громова обернулась полным провалом. Не помог и конфискованный амулет: после смерти владельца он начал чудить и показывал на совершенно разных людей. Когда напротив фамилии последнего подозреваемого была поставлена галочка «чисто», мы бросили это дело.

Ульяна Юдинова проверялась вдоль и поперек. Крамолова искала по своим каналам, однако ничего толкового не обнаружила. Копали под усопшего дядю – придраться не к чему, типичный законопослушный обыватель. Даже муж Ульки – основная зацепка, – обнаружился в Германии на стажировке у довольно известного хирурга. Благоверный Юдиновой не бедствует, но больше ему нечего предъявить. Ложный след.

Взять и просто поговорить с Сушкиной? Пробовали, подъезжали с разных сторон на кривой козе и хромой кобыле. Уля невинно хлопала глазами и намеков не понимала.

- Мы что-то упустили, - взял за привычку повторять Воропаев. - Что-то небольшое, но очень значительное.

- Может, под тетю Киру копнем? – серьезно предлагала я. - Не удивлюсь, если она криминальный авторитет под прикрытием.

Но шутки шутками, а Бестужевская шпионка умела играть в прятки. Предсмертные слова Моргарта о несчастных жертвах не раз и не два подвергались сомнению. А был ли мальчик… тьфу ты, девочка? Дело закрыли за недостатком улик и, если разобраться, отсутствием состава преступления. Решили следовать давно забытой истине, то есть жить и радоваться.

***

Судебное разбирательство, которого все так ждали и одновременно боялись, должно было состояться двадцать девятого апреля в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени.

- Да не переживай ты! - в …дцатый раз посоветовал Артемий. Сам он был невозмутим и спокоен, как сытый удав. - Простая формальность. Считай, что я уже разведен.

Честно пыталась успокоиться, но всё валилось из рук. Одна пациентка даже спросила: «Вера Сергеевна, что-нибудь не в порядке? У вас руки дрожат. Скажите правду: это воспаление?! » Дабы не пугать женщину, собрала волю в кулак и расшифровала результаты анализов. На редкость крепкий организм, здоровья на троих, а над каждым лишним лейкоцитом трясется.

Когда Воропаев ушел, Дуняша отловила меня в ординаторской и накапала валерьянки.

- Синющая вся, как курица! – клокотала старшая медсестра, считая пульс. - Давление померь, сердце вон ходуном ходит. Второго приступа захотела?!

- Я в порядке, Авдотья Игоревна.

- В порядке она! И дежуришь, небось, сегодня? Надька подменит, а ты, как только отпустят, домой. Поняла?

Спорить не стала, домой так домой. Сейчас без двух минут три. Уже началось? Он обещал позвонить, когда закончит…

- Совсем с ума девка сошла! Полежи тут пока, ругаться на тебя не будут.

Продолжая ворчать, Игоревна оставила меня одну. В ординаторскую больше никто не входил, и я задремала. Растолкали товарищи-интерны.

- Верка, хорош спать! Домой пора, - Толян примостился на краешке дивана. - Или ты дежуришь?

Сологуб тем временем любовно, листок к листку, оформлял текущий отчет. Еще бы ленточкой перевязал! Где находилась Сушкина, науке неизвестно.

- Надя подменит, - я зевнула. - Который час?

- Мать, ты не заболела? – на лоб легла ковшеобразная лапища. - Вон часы висят.

Половина седьмого… Седьмого! Сунула руку за телефоном. Пять непринятых. Экран мобильного издевательски сообщил: «Батарея разряжена».

- Слав, позвонить есть? – у Малышева просить бесполезно, сам вечно клянчит.

- Держи, - расщедрилось юное дарование.

На том конце трубку не взяли. Зная дотошность Сологуба, неудивительно: он названивал руководителю постоянно, консультировался по малейшему поводу и спрашивал любого, даже пустячного совета. Лимит звонков с этого номера на сегодня исчерпан.

- Спасибо.

Сдернув с вешалки куртку и попрощавшись с коллегами, я спустилась в холл. Не забыть отыскать Игоревну и поблагодарить за заботу: ее валерьянка оказала поистине чудесное воздействие, стресс как рукой сняло.

На такси с грехом пополам наскреблось. Держу пари, Артемий уже дома, вернее, на квартире, снятой незадолго до развода. Старую продадут в ближайшее несколько недель, и Пашка с матерью будут жить в отдельной двухкомнатной.

Новое жилище находилось в трех минутах ходьбы от предыдущего. Поплутав по дворам, похожим друг на друга, как близнецы-братья, я выбралась к знакомому подъезду. Место, надо сказать, неплохое; лучшее из того, что удалось подыскать. Когда осматривали жилье, Артемий оценил по-мужски невыразительно: «Жить можно». Можно-то можно, но при первом же удобном случае приобретем собственное.

Дверь оказалась незапертой. Маленькая прихожая по-прежнему пахла чужими людьми: до Воропаева здесь квартировала одинокая польская эмигрантка, а после нее – молодая семья из города Ставрополя. Хозяйка тут никогда не жила, только сдавала. Впрочем, изображения мопсов (панно, плакаты, подушки и многое другое) на всех свободных поверхностях вряд ли были собственностью квартирантов.

- Кто не спрятался, я не виновата! – крикнула погромче. - Ау!

- Я в шкафу, только никому не говори, - отозвались с балкона.

Сила привычки не позволяла ему курить в квартире.

- Прости, что не взяла трубку. Батарейка села.

- Бывает, - Воропаев метко запустил окурок в банку на козырьке подъезда.

- Не слышу радости в голосе. Ты теперь свободный человек, Печорин по этому поводу свой лучший коньяк откупорил! Весь день праздновал, пришлось его в кабинете закрыть…

- Пойдем в комнату. Холодно тут, - перебил Артемий.

- Всё в порядке?

- Лучше не бывает. Пошли.

На кухне провела ревизию холодильника. Результаты, мягко говоря, не утешили.

- Одевайся, свободный человек, идем грабить супермаркет. Я есть хочу!

Интуиция шептала, что не всё ладно в датском королевстве, но докапываться до него не стала. Созреет – сам расскажет, а вот на голодный желудок никакие дела не делаются.

Оказавшись меж молотом-голодом и жадностью-наковальней, я отдала дань первому и закупилась на две недели вперед. В холодильнике – батон колбасы, суп неизвестной даты изготовления и банка бычков в томате. Такими темпами он скоро загнется.

Мой начальник с редкостным пофигизмом взирал на рецидив супермаркета и катил тележку.

- Хочется чего-нибудь? – спросила я, вертя в руках банку консервированного горошка.

- Из твоих рук – хоть яду, - флегматично отозвался Воропаев.

- О, спасибо, что напомнил: у тебя соль закончилась. И перец. И сахар. И лавровый лист, кажется, тоже.

Вернувшись в квартиру, я вымыла руки и взялась за приготовление ужина. Сделаем в духовке картошку с куриными грудками, сварим борщ на завтра и потушим мясо в овощах. На десерт кучу всего нагребла, не удержалась. Что-то тянет меня в последнее время на сладенькое.

В кухню заглянул Артемий.

- Помощь нужна?

- Если не трудно, почисти свеклу, морковь и натри на тёрке. Здесь часы имеются? Тогда засеки сорок минут. Зверь, а не духовка!

Мы едва не проморгали ужин, картошка даже слегка подгорела, зато борщ булькал часа полтора на самом сильном огне. Теперь ясно, почему хозяйка тут не живет!

- Что бы я без тебя делал?

- Умер бы с голоду, - ответила я без ложной скромности. - Нельзя сразу сказать, что есть нечего? На одной колбасе далеко не уедешь.

Едва с картошкой было покончено, я заварила свежий чай и проковыряла дырку в пакете с глазированными пряниками. Весь день о них мечтала, честное пионерское!

- Не лопнешь? – Воропаев сладкого не любил, разве что мороженым не брезговал.

- В каждой женщине спрятана черная дыра, а вкусного много не бывает.

- Но у нас, похоже, не в коня корм.

Пользуясь более-менее благодушным настроем, начала зондировать почву.

- Как всё прошло? – будто невзначай спросила я, изображая поглощение пряника.

- Мокро.

- ?!

- До сегодняшнего дня я и не подозревал, что Галка умеет плакать, да еще натурально так, с воем и хныканьем. Солидная тетя адвокатша рыдала с ней пару. Узнал о себе много интересного: и сволочь я, и напиваюсь по выходным, и сына бью, и над женой измываюсь, и, и, и... К обвинениям прилагалась письменная фиксация телесных повреждений, а гражданка пострадавшая была ходячим подтверждением своих слов.

- О, - только и сумела выдавить я.

- Развлекалась, как могла. Навела простейшую иллюзию, синяки нарисовала, руку – представь! – на перевязь подвесила. Суд всерьез задумывался о лишении меня родительских прав, - он горько рассмеялся. - Не сказать, чтобы сделала сюрприз, но приятного мало. К счастью, всё обошлось, Евгеньич выручил.

- И каково решение суда?

- Если в общих чертах, алименты и возможность забирать сына на выходные. После Галкиного театра одного актера – вообще мечта. Официально развод вступает в силу через месяц, но, как ты сказала, свободный человек я с сегодняшнего дня. Даже не верится!

Я достаточно хорошо изучила его, чтобы понять: что-то не так, умалчивает о чем-то важном. Не исключено, что мне не следует знать об этом.

- Почему же, следует. Она позволила Пашке присутствовать на слушании.

- Но… как?! Он ведь сейчас в Рязани… Да, в конце концов, это противозаконно!

- В зале Пашки, конечно, не было. Всё дело в амулете: пока он на сыне, Галка видит, где тот находится и чем занят. Есть и обратная схема, о существовании которой я понятия не имел.

- Но это подло! – возмутилась я. - Тем более, по отношению к ребенку.

- А ты скажи ей об этом. Моя экс-супруга раскается, разрыдается и уйдет в монастырь!

С обидой звякнула тарелка в раковине, ей печально вторили вилки.

- Ты… ты говорил с Павликом? – в горле стал ком. - После суда.

- Он не захотел со мной разговаривать. Спасибо за ужин, Вер, всё было очень вкусно. Посуду не трогай: я потом сам помою.

Воропаев ушел, оставив меня наедине с тарелками. Потери в их рядах были не так уж велики: маленькая продольная трещинка и отколотый край, да еще вилка завязана морским узлом. Поступок Галины не укладывался в голове. Насколько нужно не любить человека, чтобы сделать такое! И ведь не случайного человека, не с улицы… Чудом уцелевший столовый прибор осыпался осколками. Охнув, я бросилась подбирать их и порезала палец. Боль отрезвила: ты вновь потеряла контроль над магией, Соболева. Нельзя срываться! Наскоро смела осколки в совок, выбросила их в ведро. Раненный палец саднил, но тратить время на лечение не стала. Само собой затянется.

Артемий шумел водой в ванной. Правильно, кто-то топит горе в вине, а кто-то – в душе. Пользуясь его отсутствием, я разложила диван и огляделась в поисках подушек. Те вместе с одеялом и старыми матрасами лежали в шкафу, безнаволочные и нетронутые. На верхних полках горными вершинами высились стопки постельного белья, а сам диван, судя по унылому скрежету, последний раз раскладывали годика так с два назад. Интересное кино!

- Что ты делаешь?

От неожиданности чуть не уронила тяжеленный матрас и не свалилась сама. Нас с матрасом вовремя подхватили и оторвали друг от друга.

- Разве не видно? Спать тебя укладываю.

- Вер, я сплю без матраса, - полосатого монстра вернули на законное место.

- А я – с ним!

Понял и не стал возражать. Совместными усилиями затащили полосатого на диван и синхронно чихнули. Пыльный, зараза! Но дело житейское, пыль можно и пингвинам подарить. Тем, что среди «льдин бескрайних».

- Да здравствует армянский комсомол, - буркнул себе под нос Воропаев.

- Мы горы не обходим, мы в них дырки делаем!

Раз смеется избитой шутке, жить будет. Только бы в меланхолию не подался, а всё остальное вылечим.

Диван любительницы мопсов гораздо удобнее вампирского, это плюс. И не скрипит – плюс вдвойне. Я уселась поближе к стене, расправив юбку и обняв руками колени. Артемий полулежал на подушках, не сводя с меня настороженного взгляда. Хотел казаться спокойным – на лице не дрогнул ни один мускул, – но в зеленых глазах плескалось море.

Захотелось сразу прояснить ситуацию.

- Остаюсь у тебя. Все предупреждены, искать не будут.

В тускловатом свете настенной лампы (слава предусмотрительной бабуле) замечалась любая перемена. Удивление обернулось недоверием. Еще немного, и я смогу прочесть его мысли безо всякой магии – настолько сильна была в ту минуту наша духовная связь.

- Я подумала, что сегодня гораздо нужнее здесь, чем дома. Вдруг чего-нибудь учудишь?

Он открыл было рот, но уступил молчаливой просьбе.

- Дослушай до конца, хорошо? В том, что случилось, нет и не может быть твоей вины. Никто не всесилен и тем более не всеведущ. Поверь, если женщина задумала сделать гадость, то она в лепешку расшибется, но обязательно ее сделает…

Господи, что я несу?! Однако Артемий внимательно слушал, даже дышать перестал, словно бы от того, что я сейчас скажу, зависит его дальнейшая судьба. Это придавало уверенности в собственных силах и одновременно заставляло тщательнее подбирать слова.

- Галина думает, что она хитрее. Нет, она всего лишь оказалась подлее: сделала то, чего ты не сотворил бы и в мыслях… Я не стремлюсь убаюкать твою совесть, просто хочу объяснить. Тебя тревожит, что Пашка не поймет, будет ненавидеть или, хуже того, откажется совсем. А он обязательно поймет, поймет просто потому, что он твой сын. Другой отец ему не нужен. Вряд ли ребенок до конца разобрался, что именно происходило в зале, и ты еще можешь всё исправить. Главное, не сдавайся.

«Дожили, - съехидничал внутренний голос, - раньше Воропаев успокаивал тебя, а теперь ты успокаиваешь Воропаева. Куда катится мир?»

- Сейчас ты наверняка винишь себя во всех смертных грехах. Зря, каждый имеет право на ошибку… Хотя какая тут ошибка?! Мой папа, - уже и про папу вспомнили, - часто повторяет, что любая ситуация делится на две части: то, что зависит от нас, и то, что от нас не зависит. Ты сделал всё, что от тебя зависело. И, честно говоря, далеко не каждый сумел бы достойно выйти из такого положения. Но, знаешь, в чем проблема?

- В чем?

- Ты стремишься во всём быть идеальным. Идеальный муж, образцовый отец, безукоризненный сын. Идеальный руководитель и… вообще идеальный. Так не бывает, да этого и не нужно. Ты хочешь всегда поступать правильно и, если вдруг совершаешь ошибку, то костьми ложишься, но исправляешь ее, чтобы потом опять поступать правильно. Иногда надо дать себе право на эту самую ошибку. Не держать в голове, перекатывая с места на место, а простить себя, потому что остальные давно простили. Вот…

Я нашла его руку, осторожно погладила большим пальцем тыльную сторону ладони. Даже очень сильные люди не могут быть сильными семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Им тоже необходима поддержка.

- Ты и вправду так думаешь?

- А я тебя когда-нибудь обманывала?

- Преувеличивала, недоговаривала, лукавила, уходила от ответа, фантазировала, но обманывать – никогда!

- Вот умеешь ты всё испортить!

Очутиться в родных объятиях, вдохнуть знакомый запах… Милый мой, любимый, единственный, как не хочется, чтобы ты страдал! Ты терпишь свою боль, всегда терпишь. Не надо, хороший, не сегодня…

- Я тебя люблю и буду любить, что бы ни случилось. Всегда.

Снежинка на цепочке зажглась голубоватым огоньком. Ох, магия, умеешь влезть, когда тебя совсем не ждешь… Я дотронулась до его лица, обвела дуги бровей, скулы, очертила линию губ и накрыла их поцелуем. Так долго и так сладко. Руки путешествовали по плечам и ключицам, перебираясь на спину. Поцелуй с каждой секундой становился глубже, откровеннее.

- Ты, правда,… хочешь… этого?

- Тшш, - я приложила палец к его губам, - всё хорошо. Я знаю, что творю. Не сбегу. Ты только мой и ничей больше, помнишь?

Страх отступает, когда совершенно ясно осознаешь, зачем и для чего ты это делаешь. Мне не причинят боли. Щеки привычно вспыхнули, но я забросила стеснительность куда подальше и вернулась к прерванному занятию. Нет предела совершенству: поцелуи Воропаева всегда будут сводить меня с ума. К ним нельзя привыкнуть, потому что они - нечто большее, чем простые касания губ. Гораздо большее…

Не помню, как забралась к нему на колени, как обхватила ногами его талию. Юбка задрана до самых бедер, и пусть. Блузку мы расстегивали вместе, встретившись на третьей пуговице. Угадайте, кто победил? Я завела руки за спину, повела плечами – одежда упала на диван. Юбку стянула через голову, чуть не запутавшись в складках ткани. Артемий целовал мою шею, подбородок, зажмуренные веки; я отвечала, довольно неумело, компенсируя рвением недостаток опыта. Хотелось быть для него всем: самой лучшей, самой желанной… Самой-самой. Единственной. Как он для меня.

«Ты и так единственная, самая-самая, и всегда ею будешь. Не думай об этом».

Сменился угол обзора – я вдруг поняла, что лежу на трех подушках, как Шамаханская царица, Воропаев – рядом. Простыня холодила голую спину, но кожа пылала под его прикосновениями, будь то поцелуи или мимолетные касания кончиками пальцев.

Момент, когда меня окончательно раздели, был безвозвратно упущен. Еще немного, и нас больше не разделяет одежда. Щелкнул выключатель.

- Вера… Верочка… любимая моя, маленькая… - сипловатый шепот отзывался во мне тихими стонами.

Теперь я жила не рассудком, а каждой новой лаской. Казалось, прекратятся они, и я исчезну, перестану существовать. Но неизвестная доселе часть меня умоляла о большем, напряжение нарастало – еще чуть-чуть, и разорвет изнутри.

- Пожалуйста… - отчаянно всхлипнула я, - пожалуйста! Я прошу…

Всё кончилось слишком быстро. По его телу прошла сильная судорога, я услышала хриплый, какой-то надсадный стон. Застонала сама, но от жгучего чувства неудовлетворенности. Черт, дура-а… Внутренние мышцы продолжало скручивать, а в голове бурлила гремучая смесь эмоций, львиная доля которых никак не могла принадлежать мне самой. Во всяком случае, дикий стыд… Что?!

«Прости…»

Рука, бессознательно потянувшаяся к проводу лампы, шлепнулась на диван,

«Эй, ты за что извиняешься?»

Воропаев перекатился на бок, увлекая меня за собой. Весь мокрый, но и я не лучше.

«За то, что я всё запорол. Так про…квакать свой единственный шанс» - последняя мысль не предназначалась для трансляции, но вся беда в том, что теперь у нас не было разобщенных мыслей.

«С чего ты взял, что шанс единственный? По состоянию здоровья? - я шутливо толкнула его на спину. Обрывки эмоций по-доброму рассмешили и одновременно растрогали. И кто-то еще обзывал меня ребенком! – Ты как мальчишка, честное пионерское»

«Что смешного-то?»

Вместо ответа спрятала лицо у него на груди. В голове – разброд и шатание, но столь ненавидимый мною страх забрался куда-то на задворки и помалкивал в тряпочку. Меня переполняла бесконтрольная, на грани умопомрачения, нежность к человеку, который призывал на свою голову все самые жуткие муки преисподней только за то, что не сумел доставить удовольствия любимой женщине.

«Перестань, - я поцеловала напряженное тело, - всё просто замечательно, только…»

«Что “только”?»

«Мало…»

«Чью гордость ты пытаешься убаюкать?»

Мой поцелуй вызвал новую судорогу. Наслаждаясь этой внезапно обретенной властью, я покрывала легкими скользящими поцелуями каждый квадратный сантиметр его кожи.

«При чем тут гордость, Артемий Петрович? Тьфу на гордость! Меня возмущает другое»

Возмущение – последнее чувство, о котором стоило говорить, но требовалось вернуть любимого на путь истинный, с которого собственноручно же столкнула. Гордиться тут нечем, разве что своей трусливой глупостью. Я не лгала: так хорошо, как сейчас, мне еще никогда не было.

Тело приятно покалывало в ожидании новых ласк, и я приглушенно ахнула, когда поглаживания возобновились.

«Что же тебя возмущает?» - Артемий будто соединял плавными линиями чувствительные точки. Все честолюбивые планы улетели в молоко: он прекрасно видел причину «праведного негодования».

«Уже ничего-о-о…»

Он ловил мои жалобные стоны – самоконтроль махал лапкой из окна электрички, прощаясь на неопределенный срок, – возвращал поцелуи, жадные, пылкие. Совсем не похоже на обычно сдержанного Воропаева, но никто и не требовал от него сдержанности.

После очередного крышесрывающего поцелуя я стиснула зубы, борясь с рвущимся наружу собачьим поскуливанием. Артемий, словно издеваясь, повторил поцелуй, не прекращая ласкать чувствительную кожу живота.

«Не стесняйся, родная, никто нас не услышит. Я слишком жадный, чтобы с кем-то делиться»

Когда собственной воли во мне оставалось не больше пары капель, он вдруг умерил пыл, позволяя принять бразды правления. Именно об этом я мечтала долю секунды назад, не успев даже толком оформить мысль. Это чудо какое-то, ведь я совершенно утратила способность связно мыслить.

- Боже…

Любовные романы, которые рано или поздно попадают в руки каждой дочери Евы, не идут ни в какое сравнение с реальностью. Невозможно облечь в слова чувства, испытываемые тобой рядом с любимым человеком, и дело вовсе не в будоражащих низменные инстинкты подробностях. Да, за свою жизнь я много чего прочла, полезного и вредного, краснея, как институтка, и не понимая главного: облеченное в слова сокровенное становится пошлостью.

Мы точно заново знакомились друг с другом, изучали, порой нерешительно и робко. Просто вместе. Рядом. Так хорошо и так правильно. Совершенно. Дура, какая же я была дура!..

… - Ты жива?

Прекрасный вопрос! Но не праздный: я так и не сумела определиться, на каком свете нахожусь. Придвинулась как можно ближе и, обняв его руками и ногами, затихла.

- Ага-ах… - такой безмерной усталости и всепоглощающего счастья не доводилось испытывать никогда прежде. Влажные от пота простыни и бегающие по коже «мурашки» казались дорогим подарком.

Не отпуская меня от себя, он переместился на более-менее сухой участок и укрыл нас обоих одеялом. Сонная апрельская ночь была довольно прохладной.

«Ночь? – рука Артемия лениво погладила мое плечо и спустилась к груди. – Сейчас полчетвертого утра».

Я удивленно дернулась, заставив его рассмеяться.

«Счастливые часов не наблюдают…»

- Не впадай больше в меланхолию, - попросила заплетающимся языком, - еще одного такого сеанса психотерапии я просто не выдержу.

***

Разбудило меня отнюдь не пение птиц, не кофе в постель и далеко не нежный поцелуй вкупе с шаблонным: «Доброе утро, солнышко!» В заспанный мозг вгрызалось пронзительное дребезжание и поедало его без масла и хлеба. Я попыталась спрятать голову под подушку, но ужасный звук стих так же неожиданно, как и возник.

- Извини, совсем забыл. Будильник, будь он неладен!

Меня хватило на неразборчивое «угу». Службу никто не отменял, а сегодня, к сожалению, не воскресенье. Как же хочется спать…

- Еще пять минуточек…

- Да хоть десять.

Морфеево царство звало и манило, мы были только «за»…

Во второй раз я проснулась без чьей-либо помощи. Было приятно убедиться, что минувшая ночь – не фантастический сон. Доказательство крепко спало рядом, умудрившись прихватизировать большую часть одеяла. Я умиленно вздохнула и сладко потянулась. Вот сейчас встану, заварю кофейку, соображу нам что-нибудь на завтрак, а потом соберу мысли в кучу. Дорогая Скарлетт, я по достоинству оценила твою мудрую методику…

Предметы моего гардероба обнаружились в различных, порой неожиданных местах. Юбка дохлой медузой повисла на двери, а бюстгальтер – на той самой настенной лампе.

Одеваясь, я зацепила взглядом часы. Спешат, наверное. На них уже десять минут девя… Проспали!!! Позабыв о блузке, кинулась будить Воропаева.

- Тёма, вставай. Тём, мы проспали! Ну вставай же!

- Сильно проспали? – сонно уточнил он, не открывая глаз.

- Сильно! Начало девятого.

- Наивная моя, будь добра, поставь чайник.

Понимая, что спорить бесполезно, я пошлепала исполнять просьбу, на ходу застегивая блузку. Раз повода для паники нет, не будем ее создавать.

Из дома вышли без четверти девять, наскоро хлебнув кофе и сжевав по бутерброду. Действительность в очередной раз вступила в схватку с мечтой и запинала ее солдатскими ботинками. Ни тебе неторопливых утренних разговоров, ни завтрака в постель. И как только киношные героини находят для всего этого время?

***

У поста старшей медсестры мы столкнулись с доктором Полянской. Не сочтя нужным заметить меня, она сразу обратилась к Воропаеву:

- Артемий Петрович, вашим неандертальцам, как и просили, задание дала. Все готовы к труду и обороне, кроме Малышева: он просит больничный.

- С какой это радости? – рассеянно спросил Артемий, расписываясь в поданных Дуняшей документах.

«Подождешь минутку? Поможешь мне сегодня с Куприяновым»

- Руку сломал, представляете?!

- Вот ведь жук! Когда только успел?

- Упал с лестницы во время обхода, - криво усмехнулась Наталья, - гипс выглядит донельзя натурально. Не знаем что делать, решили вас дождаться.

- Разберемся. Спасибо за помощь, Наталья Николаевна. Меня кто-нибудь спрашивал?

Полянская округлила глаза и покосилась на сидящую у входа в отделение женщину. Незнакомка щебетала по мобильному телефону, попутно отшивая подсевших к ней с двух сторон мальчиков постарше. Она находилась достаточно близко, чтобы я могла ее как следует рассмотреть. Замшевый плащик цвета сгущённого молока, сумочка на коленях, идеально уложенные светло-каштановые волосы, чересчур яркая помада – незнакомка напомнила Элиз из фильма «Турист». Беззастенчиво закинув ногу на ногу, она демонстрировала голубую мечту Эльки: невероятно роскошные и баснословно дорогие полусапожки от любимого дизайнера подруги. Элла буквально молилась на каждое его творение, но чтобы приобрести заветную обувку, ей придется питаться манной небесной в течение ближайших десяти лет. Это с учетом нынешней заработной платы и переезда на вокзал.

Сидящая же у входа мадам не жаловалась на недостаток средств. Я не фанат модных трендов, но сумочка и плащик тоже выглядели недешевыми. Именно так моему воображению рисовалась жена олигарха. На крайний случай, его единственная сестра или любовница.

- Очень интересовалась, - шепотом пояснила Полянская, - сказала, что дождется здесь, охрану отослала. Уж не родственница ли Льва Иннокентьевича?

Львом Иннокентьевичем величали нашего спонсора.

- Родственница, но не Льва, - загадочно уронил Воропаев и достал из кармана телефон.

Незнакомка вдруг прервала разговор, взглянула на дисплей и что-то нажала.

- Повернись вправо на девяносто градусов.

Она послушно повернулась. Мальчики постарше были забыты; мадам изящно поднялась с места и направилась к нам, покачивая бедрами. Вблизи ее сходство с Элиз стало не таким очевидным: волосы темнее, губы поменьше и выражение лица попроще.

- Маргарита Георгиевна, чем обязан?

Так это его сестра! Я прикинулась мебелью, тактичная Наталья Николаевна удалилась по своим делам. Поймав ее последнюю мысль, скрыла улыбку за зевком: Полянская надеялась выведать подробности у Дуняши. Старшая медсестра изображала кипучую деятельность, ловя каждое слово. Обеих можно понять, нечасто наше скромное отделение навещают подобные барышни.

- Мне необходима ваша консультация, - серьезно ответила Маргарита и шепнула одними губами: - по жилищным вопросам.

- Раз необходима, пройдемте.

«Вер, история Куприянова в верхнем ящике, как найдешь - иди к нему в палату. Я скоро подойду, только Марго ключи отдам».

Роскошная мадама собирается поселиться на съемной квартире? Гостиницы нынче не по карману? А спать она где будет, на коврике? А охрана?

Уловила мысленный смешок. Надеюсь, потом мне всё объяснят.

***

- Ну, привет, королева Наваррская. Какими судьбами?

Она театрально закатила глаза.

- Ты совершенно не меняешься! В гости приехала, брата навестить. Дорогого и единственного, между прочим!

- И в какой валюте я, по-твоему, дорогой? – Воропаев отпер дверь и посторонился, пропуская нежданную гостью.

- В долларах, конечно, мы с Котиком с другими не работаем. Еле отпустил меня, только представь! В Москве недавно одного бизнеса шлепнули, а в марте – еще двоих, так что теперь мы просто помешаны на безопасности.

Пока сестра осматривала кабинет («Тесно, душно, шкафы на психику давят! Окна, считай, нет. А это что за ужас на полу?! На твоем месте я бы возмутилась»), Артемий открыл тайник и достал оттуда связку ключей.

- Если помнишь, большой ключ от ворот, тот, что поменьше – от гаража. Охранку я снял, только не забудь…

- Знаю-знаю, «не подходи к дому, пока на брелоке не загорится красная кнопочка. В пристройку не суйся, а то я опять забыл, чего туда навертел» - передразнила она, умело копируя интонацию.

- Совершенно верно, - не обиделся Воропаев. – Уже не припомню, когда ездил туда в последний раз.

- А я контролирую, - похвасталась Маргарита, пряча ключи в сумочку. – Садовника нового наняла, так что к лету будут груши. Малина и смородина – само собой.

- И охота тебе возиться? Такую махину отгрохала, зачем-то передарила мне и, когда я вернул подарок, превратила ее в дачу. Там ведь можно полгорода поселить, одной прислуги полсотни, и всем надо платить.

- Скупердяй ты, братец. Сам денег не берешь и другим не даешь, - Марго убрала с его плеча невидимую соринку. Несмотря на более чем теплую погоду, ее руки обтягивали перчатки в тон плащику. Мадам привыкла к суровому климату Питера и, путешествуя, частенько промахивалась с нарядами. - В гости приедешь?

- Постараюсь вырваться на выходных.

- Что, не вовремя я? – понимающе спросила женщина.

- Не то чтобы совсем… Ладно, торжественно клянусь, что приеду в субботу.

- Я была у матери, - вдруг поделилась Маргарита, - недели с три тому назад. Она рассказала про вас… с Галиной. Всё-таки развелись?

- Вчера, - холодно ответил он.

- Ясно, - Рита слишком уж увлеченно играла замком сумочки. - Она никогда мне не нравилась. Впрочем, как и я – ей.

- Марго, давай не будем. Потом. Пашке сказать, что ты приехала?

- Лучше с собой его возьми, сделаем ребенку сюрприз.

На том и договорились. Воропаев проводил гостью до машины. Озабоченный безопасностью Котик и тут подсуетился: на больничной стоянке поджидал свирепого вида бронированный внедорожник. Скорчив рожицу, женщина обняла брата и села на заднее сиденье. Воропаев догадывался, что из окон за ними наблюдает полбольницы. За свой короткий визит мадам успела мимоходом разбить парочку неискушенных сердец и вселить зависть в гораздо более искушенные сердца местных модниц.

«Если Вера потребует такие сапоги, пиши “пропало”»

Нет, о Вере думать нельзя, иначе до конца дня не стереть с лица довольной ухмылки. Вера, Вера… Сегодня ночью всё повернулось по-твоему, но награду получил я. Огромный шаг вперед, просто грандиозный. Прорыв. Мои прогнозы не сбылись: это лечится гораздо проще, чем предполагалось. Наверное, потому что ты сама искренне хочешь выздороветь. Я помогу тебе.

Артемий улыбнулся, вспомнив тонкие руки, овившиеся вокруг его шеи; нежные чуткие пальцы, исследующие его тело; мягкие неопытные губы, припухшие от поцелуев, но отвечающие с таким пылом, что он потерял голову и тут же забыл о пропаже. Она вздрагивала всем телом, извивалась от удовольствия, шептала его имя, заведя до такой степени, что они заснули только под утро. Вера всегда стеснялась своих чувств, но при этом совершенно не умела их скрывать.

Она идеально умещалась у него под боком. Маленькое, теплое, мирно сопящее чудо. Его чудо. Женщина. Такая хрупкая и такая мужественная. Несмотря на показную браваду, игра на публику чрезвычайно выматывала ее. Волна непристойных слухов давно схлынула, но перешептывания, косые взгляды и прочие «радости» преследовали Соболеву на каждом шагу. Вроде бы ах какое событие! Очередная сплетня из разряда «кто с кем спит», однако этот общественный резонанс начинал здорово бесить. К Воропаеву не цеплялись – себе дороже, но к Вере…

« Et si tu n ' existais pas …»

- Я слушаю, - он удерживал телефон плечом, одновременно здороваясь за руку с Олеговичем и открывая тяжелую дверь.

- Ты не мог бы заглянуть в ординаторскую? – тихо попросила Вера.

- Теоретически, мог бы. Когда мне прибыть?

- Сейчас, - ее голос едва заметно дрогнул. Неужели что-то случилось?

- Иду.

***

У Жанны Романовой неожиданно выдалось свободное утро, поэтому она решила поскучать в ординаторской и выпить чашечку чая.

- Севыч?

- Да-да?

- Ты не в курсе, кто сожрал весь сахар? – она похлопала по донышку сахарницы, вытрясая последние крупинки.

- Не могу знать, дорогая, - флегматично отозвался Сева, растянувшись на диване с еженедельным изданием «Медицина сегодня». – Съешь конфетку.

- «Конфетку»! – передразнила Жанна. – Конфетки тоже слопали. Карлсоны атакуют, Малыши ведут огонь на поражение! Сахару жажду!

Когда мсье Романов начал всерьез подумывать о походе в буфет, просить сахара на пропитание, в ординаторскую под локоток, как две кумушки, вплыли Малышев и Сологуб. На левой лапище Толяна красовался внушительный гипс.

- Вот как вы считаете, - с места в карьер начал Ярослав, - можно ли принять не нахождение начальства в рабочее время на рабочем месте за уважительную причину невыполнения нами профессиональных обязанностей ввиду текущего отсутствия таковых?

- А теперь то же самое, только по-русски, – велела Жанна, хлопая по дну сахарницы с энтузиазмом шамана, вызывающего дождь во время засухи.

- Он говорит… эта… как ты сказал? Уж полночь близится, а Бормана всё нет? – уточнил Толян.

- Германа, милый мой прокариот, Германа нет, - Сологуб ненавязчиво сбросил с локтя его руку. – Уж девять близится, а Герман всё в пути. Не похоже на Германа.

- То-то, я гляжу, довольные такие! Прямо Шерочка с Машерочкой.

- Положительные эмоции, Жанна Вадимовна, продлевают жизнь и улучшают пищеварение.

- Слушайте, молодежь, - заискивающе начал Всеволод, выглядывая из-за «Медицины сегодня», - раз вы у нас свободны, как птицы, сгоняйте в буфет за сахарком…

- Привет честной компании, - в помещении появилась Карина. Сологуб несолидно покраснел, но медсестра не обратила на него внимания. – Жан, а Жан, у тебя, случайно, лака бесцветного нет? Я колготки порвала, вот такенная «стрелка»! Верка с Воропаевым не приехали? Немудрено. Ох, а вы знаете, что…

- Нет у меня лака, ни случайно, ни специально. К Тане сходи, у нее вроде был. Или к Нике, - ехидно добавила Жанна, - вы же с ней подружки, всё пополам. И смешинки, и слезинки пополам-лам-лам!

- Ты чего, Жан? Гормоны бушуют?

- А ты к моим гормонам не лезь! Отлично знаешь, о чем я говорю! Если не можешь вовремя рот закрыть…

Парни недоуменно переглянулись.

- Жанночка, солнышко, ну ты чего? – пролепетала Карина, отступая к окну. – Тебе волноваться нельзя…

- Февраль, март, апрель, завтра будет май, - загибала пальцы мадам Романова. Пустая сахарница была забыта. – Четвертый месяц! Давно пора успокоиться и перестать мыть людям кости.

- Ха, я только щас заметил, - поделился радостью Анатолий, - что Верки тоже на работе нет. И де, интересно, шарится наша Варвара Черноус?

- Там же, где и доктор Быков, - Карина оперлась локтями на подоконник. – Полюбуйтесь!

Из окна ординаторской открывался чудесный вид на невинные весенние деревца, задний двор и больничную стоянку. Стопроцентное зрение медсестры позволяло различить даже номер черного «Ниссана», а уж выбравшихся из машины людей она узнала бы при любой погоде.

- И чо? – зевнул Малышев, потеряв всякий интерес к пейзажу. Раз Воропаев здесь, надо ловить быка за рога и клянчить больничный. – Он ее часто сюда подбрасывает, вроде как в одном районе живут…

- Ага-ага! Воропаев на Гагарина, Соболева – по Свободе. Два шага буквально, - хрюкнула Кара, опасливо косясь на разъяренную Жанну. – Вы что, до сих пор не поняли?

- Не всё ли равно? – мудро заметил Сева. – Ну, подвез он Веру, что в этом такого?

- Вы точно больные, народ! Они приехали вместе, а сейчас без пяти минут девять!

- Что тут у вас стряслось?

Все резко обернулись к задавшей вопрос Оксане. Медсестра приветливо улыбалась, теребя в руках нераспечатанную упаковку одноразовых перчаток.

- Тебя Игоревна обыскалась, Тайчук.

- Не трамвай, подождет. Присоединяйся!

- К чему? – не поняла Оксана.

- К клубу любителей экзотики. Потерпите десять минут, и я докажу, как жестоко вы ошибались, считая меня болтушкой! – Кара сердито подбоченилась. – Не знаю, явится ли он, но она-то точно сюда зайдет.

- Вы, ребята, как хотите, а я работать пошел, - Сева закрыл свою «Медицину…» и направился к двери, приглашая жену последовать доброму примеру, однако Жанна не сдвинулась с места. – Ты не со мной?

- Всем скопом налетите, да? Ты бы еще Ермакову пригласила, Каркуша! И Монахову. И Лебедеву! Баста, суслики, - обратилась она к интернам, - прячьтесь где-нибудь в другой норке.

- Ну почему же? – приторно улыбнулась Карина, сгорая от непреодолимого желания сделать гадость. – Мальчики нам не помешают.

С тех пор, как «милая тайна» стала известна далеко за пределами отделения, Артемий Петрович устроил ей сладкую жизнь. Всё началось со случайной беседы на отвлеченные темы, а закончилось ненавязчивым советом поберечь любопытный носишко и раздвоенный язычок. В надежде урвать кусок пожирнее медсестра потеряла бдительность.

- А что мне будет, если я опровергну слухи?- спросила она, готовая перечислять пункты.

- Вопрос задан малость некорректно, Карина Валерьевна. Спросите лучше, что будет, если вы их не опровергнете. И хотя я от природы реалист и понимаю, что прошу слишком многого, на вашем месте, я бы приложил все усилия, чтобы выполнить эту просьбу.

- Вы что, мне угрожаете? – удивилась Карина. Воропаевы не угрожают – они сразу переходят от слов к действию, не давая «жертве» времени сообразить: а в чем я, собственно, провинилась?

- Ну, разумеется, нет. Я прошу вас как человек человека: перестаньте выдумывать подробности, им давно уже никто не верит, а, по крайней мере, четверо наших сотрудников день ото дня попадают в глупое положение. Подумайте.

Он мстил косвенно и изящно – на кривой кобыле не подъедешь. Пойди, докажи! Но сейчас ей выпал превосходный шанс отыграться, пускай не на Артемии Петровиче (упаси Боже!), но на Верке. При всей своей беспомощности и мягкотелости, эта подхалимка жаловаться не станет, не с ее характером. Идеальная боксерская груша.

Жанна твердо решила остаться и не дать Веру в обиду. Не волочь же ей весь скоп из ординаторской! Сева остался, потому что осталась Жанна. Оксана – потому что ей велели без Карины не возвращаться. «Мальчики» остались… потому что остались. Карина осталась по умолчанию.

Долго ждать им не пришлось: буквально через пять минут вошла Вера. Она и не заметила вавилонского столпотворения, погруженная в себя и мягко улыбающаяся каким-то своим мыслям. Наметанный глаз Кары Тайчук отметил синеватые тени под глазами. Соболева не потрудилась замазать их тональником. Или не успела?

- Мы превратились в невидимок, или нас просто-напросто игнорируют? – поинтересовалась медсестра. – Нос до потолка задрала…

- Ой, привет, ребята, - обезоруживающе улыбнулась Вера. – Я задумалась. Извините.

Она не замечала ни подозрительных взглядов коллег-интернов, ни откровенного торжества бывшей подруги, будто бы существовала сейчас в другом мире, где нет места подлости.

«Беги отсюда! – мысленно взмолилась Жанна. – Беги, пока не поздно»

Пока Вера искала что-то в письменном столе, Карина как бы невзначай встала к двери.

- Опаздываем, гражданка Соболева. Нехорошо.

Та только сейчас заметила болтливую медсестру и перестала улыбаться.

- Доброе утро, Карина Батьковна. Осмелюсь напомнить, что причина моего опоздания никоим образом Вас не касается, - она подавила зевок.

- Не выспалась, рыбонька? – жалостливо вздохнула Карина. – Да какая же бяка-закаляка тебе, бедненькой, всю ночь спать-то не давала?..

- Всё, Каринка, хорош ломать комедию, - вмешался Малышев, у которого от елейного голоска зачесалось под гипсом.

- Нет, ты скажи нам: это правда? – напирала она.

- Что «правда»?

- Что ты спишь с Воропаевым, - ляпнул Толян. Он называл вещи своими именами и был весьма далек от девичьего смущения.

Зато Вера вспыхнула, как маков цвет, но не от стыда – от обиды. Она не знала, что ответить тем, кого еще вчера считала своими друзьями, поняла Жанна.

- И вы тоже? – прошептала она. – Вам тоже интересно? Я ведь говорила…

- … и нагло врала! – подняла вверх палец Карина. – Лучшим друзьям врала, а они тебе верили! Продалась за…

- Заткнись, дура! Нам пофиг, что у них там и как. Это их личное дело, едрён батон! Прости, Соболь, что спросил. Я, это, не подумал. Вырвалось, вот!

Вера благодарно взглянула на Толяна, но в ее глазах зажглись колючие огоньки.

- Не знаю, чего ты добиваешься, Карина…

- Верунь, у нее просто крыша поехала, - заметила Оксана. – Никто не хотел тебя обижать. Если вы любите друг друга, то это прекрасно…

- Прекрасно?! – пилорамой взвизгнула Кара. – Прекрасно?!! Он ведь женат!

- Уже нет, - спокойно сообщила девушка. – Дай мне пройти.

Воцарилась гробовая тишина. Такая гробовая и такая тишина, что стало слышно, как жужжит над головой у Сологуба нахальная черная муха.

- К-как нет?

- Вам же, вроде как, всё равно? – ядовито напомнила Вера.

- Вер, да мы рады за вас! – воскликнул Сева. – Ксюха права: это классно, а уж если вы поженитесь… Нет, не в те дебри лезу, не в те! Мы…

Она знаком попросила его замолчать и достала из кармана телефон.

- Кому это ты звонить собралась? – прошипела Карина, маскируя смертельный испуг за наглостью.

- Предлагаю расставить все точки над ё, раз и навсегда. Что бы я ни сказала, вас это не убедит, а обсуждать человека за его спиной – не только низко, но и подло.

- Неужели вызовешь его сюда, исповедаться перед простыми смертными?

- А почему бы и нет?

Медсестра подорвалась к двери, но та по счастливой случайности заклинила.

- Что за фигня?!

- Замок сломался, - охотно пояснила Соболева, - но, уверена, с той стороны он прекрасно открывается. Будет повод побездельничать, верно?

Она позвонила, передав просьбу зайти, и невозмутимо встала у спинки кресла.

- Да ты спишь, – съехидничала Кара, перестав дергать дверь. Бывают же такие мерзкие совпадения! Мысленно она примеряла белые тапочки.

- Люди, Карина Батьковна, имеют странное свойство не высыпаться.

Воропаев явился практически мгновенно. Спокойный, собранный, деловитый, как и всегда, но предательские следы бурной ночи заставили Карину почувствовать что-то вроде нелепого удовлетворения. Конечно, она права! Этим двоим позволительно всё, в том числе часовые опоздания.

- По какому поводу собрались, господа? – спросил он, встретившись глазами с Верой. – Плановое заседание боярской думы? Тогда почему в рабочее время?

- В отличие от некоторых, мы явились на работу вовремя.

- Если я правильно понял намек, Карина Валерьевна, то причина опоздания банальна: меня закрыла в ванной собака. И всё-таки, какова повестка дня?

- Аутодафе, - мрачно уточнила Вера, - быстрое и безотлагательное.

Он весело фыркнул, остальные не уловили соли шутки.

- Чем же я так провинился, Вера Сергеевна?

- Они всё знают и требуют объяснений, - притворно нахмурилась девушка, - а в глазах блюстительницы чести Карины Батьковны мы с вами и вовсе развратные чудовища.

- И с какой это стати я должен отчитываться, Всеволод Иванович?

Сева пристыженно молчал.

- Ярослав Витальевич? Анатолий Геннадьевич? – Воропаев не поленился обратиться по имени-отчеству ко всем присутствующим, но никто из них так и не решился ответить.

- Тогда заседание закрыто. Отряд смерти, вас давно ждут больные. Полянская истории не отдала?

- Нет, - пискнул Сологуб.

- Жаль. Они лежат за вашей спиной. Вопросов больше нет?

- Есть.

- Я весь внимание, Жанна Вадимовна.

- Артемий Петрович, простите нас, пожалуйста! – медсестра смахивала бегущие слезы. – Мы нич-чего… это ваше л-личное… мы п-просто…

Зрелище плачущей Жанны Романовой потрясло даже озлобленную на весь мир Карину. Все сразу позабыли и о Вере, и о Воропаеве и кинулись утешать.

- Да отстаньте вы от меня! – всхлипнула она. – Я поступила ужасно, Вер… с-стояла и молчала…

- Жан, ну перестань, - Сева обнял ревущую жену, - не плачь, а?

- Карина Валерьевна, дверь целиком и полностью в вашем распоряжении, - напомнил Артемий. – Будьте добры выйти вон и не расстраивать хороших людей своим присутствием.

Но Карина не ушла. Со смесью злости и потрясения она разглядывала чету Романовых, всегда готовую помочь Веру Соболеву, Шерочку с Машерочкой, Оксану и беспристрастного, как айсберг в Северном Ледовитом, Воропаева.

- Что ж, оставайтесь. Взывать к отсутствующей совести – всё равно что реанимировать недельного покойника: экстрим для любителей экзотики, - он подчеркнул последнее слово. – Эта история не стоит ваших слез, Жанна Вадимовна.

Та лишь тихонько всхлипнула в объятьях мужа. Ее настроение менялось с поразительной скоростью, но в этом не было ничего удивительного. Чрезвычайно трудный и одновременно восхитительный период в жизни любой женщины…

- Артемий Петрович?

- Мы с вами, кажется, решили, что заседание закрыто. Или вы ждете от меня хлеба и зрелищ?

Воропаев лукавил: он догадывался, чего они ожидали, и эти догадки не могли быть слишком далеки от истины. Откровенность, от него ждали откровенности. Курам на смех! Но, что наиболее интересно, Вера бы поощрила эту откровенность. Она считала всех здесь присутствующих, за редким исключением, своими друзьями; у него же расклад был совершенно иной.

Зав. терапией сел в кресло, в то самое, за которым стояла Соболева.

- Присаживайтесь, дамы и господа. В моем присутствии необязательно стоять.

- Да не, мы постоим, - ответил за всех Толян.

- Присаживайтесь, - мягко повторил Артемий.

Он понятия не имел, что собирается сказать им, но не особо тревожился по этому поводу. Репутации любимой женщины ничто не угрожает, а собственная репутация давно подмочена. Престиж не человека – начальника, а сейчас он самолично выльет на эту хлипкую конструкцию ведро ледяной воды.

- Вам всем, конечно, не терпится услышать, - начал Воропаев, когда последний слушатель примостился на узком диванчике, - подтверждение или опровержение тех недвусмысленных слухов, что гуляют по нашему отделению, начиная с февраля-месяца. «Прылестных» баек касательно меня и товарища Соболевой. Так вот, это правда, дамы и господа.

Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Рука любимой женщины на спинке кресла недоверчиво сжала обивку. Терпи, Вера, терпи, всё будет хорошо.

- Я не имею в виду, как вы могли бы подумать, - продолжил Артемий всё тем же безукоризненно-вежливым тоном, - те жуткие подробности и всевозможные сексуальные извращения, которым я ее якобы подвергаю каждую вторую среду месяца, - он усмехнулся, глядя на побагровевшую Карину. – Нелепо, согласитесь? Как и принуждение Веры Сергеевны к сожительству под предлогом «продвижения по карьерной лестнице». Увы и ах, я приверженец более чем традиционных взглядов.

- Мы не верили этим гнусностям, Артемий Петрович, - сказала Оксана, комкая перчатки, - и не поверим никогда.

- Что же тогда правда? – дерзко спросила Кара. – Тайные свидания в ординаторской? Секс на рабочем столе?

Заявление о переводе в травматологию со вчерашнего вечера лежало на столе Крамоловой, и главврач успела его подписать. Кому об этом знать, как не ее, Карины, непосредственному начальнику, поставившему свою драгоценную подпись за час сорок восемь минут до ухода?

- Постыдились бы, Карина Валерьевна, - насмешливо пожурил Воропаев. – Впрочем, все мы люди взрослые. Секс на рабочем столе – крайне непродуктивное занятие.

- Пробовали?

- Не довелось, но у меня богатое воображение. Возвращаясь к главной теме нашей дискуссии, хочу сказать, что правда во всей навозной куче только одна. Я действительно люблю Веру Соболеву.

Заявить, что такое откровенное признание выбило почву из-под ног народа, значило бы скромно промолчать и постирать тряпочку. Догадки догадками, но услышать его собственными ушами… Одна Жанна Романова ободряюще улыбнулась смущенной Вере.

- Да, люблю и не вижу в этом ничего мерзкого или постыдного. Одобрение «высшего общества» - к чему оно? Я довольно лоялен относительно мнений о собственной персоне, а здесь не Петербург девятнадцатого столетия, где за единственный вольный танец клеймили позором. Отношения между женщиной и мужчиной касаются только двоих, и если кто-то считает иначе, то это его проблемы.

- Значит, вам откровенно наплевать, что о вас подумают? – удивился Сологуб.

- Абсолютно, - кивнул он. – Что я, красна девица, не вздохнуть и не чихнуть – женихи разбегутся? Говорят, что истина многолика. Чушь собачья! По отношению к грязным сплетням истина существует в единственном экземпляре.

В таком случае, зачем я тут распинаюсь, спросите вы. Элементарно, дамы и господа: Вере далеко не всё равно, что подумают о нас. О ней, обо мне… Извини, что в третьем лице.

- Всё нормально, - отозвалась девушка. – Продолжайте, Артемий Петрович.

Ее рука на спинке кресла лежала предательски близко. Воропаев подавил отчаянное желание взять эту руку в свою и никогда не отпускать.

- А это, собственно, и всё. Ваше дело, верить мне или не верить. Не будет душещипательных историй, горючих слез и содранных коленей. Я не требую от вас опровержения слухов, потому что это невозможно; не призываю сочувствовать и сострадать; менять свое отношение лично ко мне тоже не заставляю. Я прошу лишь не заострять на этом внимания. Подумайте хотя бы об элементарной человеческой этике.

- Вы говорите так, будто мы прямо сейчас встанем и побежим трезвонить на всю округу, - укорил Сева. – Я тоже не понимаю такого резонанса, но на нашем отношении к Вере и к вам это ничуть не отразилось, верно, Жан?

Та кивнула, улыбаясь сквозь слезы. Чисто по-женски она завидовала Соболевой, но никогда бы в этом не призналась. Такие чувства, такая любовь! Чем запретнее, тем острее и одновременно слаще. Их с Севой взаимоотношения никак нельзя было назвать волнующими, разве что свадьба в студенческом общежитии и сайра в консервах вместо закуски сойдут за экстрим.

«Спасибо, - Вера слегка пожала ладонь Воропаева. – Звать тебя сюда было верхом трусости с моей стороны»

«Вовсе нет, ставить точки над ё иногда полезно. Подобная пресс-конференция перед толпой досужих сплетников – предмет из области фантастики, но эти люди – твои друзья, их мнение для тебя важно»

«А для тебя?»

«Во всяком случае, я не могу с ним не считаться».

- Вер?

- Что? – тонкие пальчики испуганно рванулись из его ладони.

- Мы не знаем, как загладить свою вину, - смиренно сказала Жанна. – По поводу твоего дня рождения… ты, наверное, откажешься праздновать с нами?..

- Нет, не откажусь, - она явно хотела добавить что-то еще, но промолчала.

Артемий почувствовал себя лишним. Дружеские междусобойчики – мероприятия отнюдь не по его душу. Он бывал только на тех, от которых не имел права уклониться.

- А вы, Артемий Петрович? – робко спросила медсестра.

- А я откажусь. Не в обиду сказано, Жанна Вадимовна.

- Да, вы правы: я не подумала. Извините…

Больше всего на свете ему хотелось очутиться на необитаемом острове с Верой, чтобы ни одной живой души кругом. Целиком и полностью в его распоряжении, не отвлекаясь на досадные недоразумения вроде сегодняшнего, не отвлекаясь ни на кого и ни на что… Эврика!

- Я откажусь, но не потому что не хочу, - спокойно продолжил Воропаев, - а потому что не могу праздновать с вами. Представьте себя на моем месте, и вы поймете.

- Понимаю, - пролепетала Жанна. Но она не понимала.

Видит Бог, он не собирался выворачивать перед ними душу, однако всей этой истории жизненно необходимы изящный финал и жирная точка.

- Возможно, то, что я сейчас скажу, совершенно лишнее, вот только время дружеских посиделок еще не пришло. Уверен, что рано или поздно это время настанет, но не хочу подвергать любимого человека дополнительным пересудам. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Стремление, объединяющее нас, верно? Такая резкая перемена непременно бросится в глаза и потребует хотя бы элементарного объяснения. Не получив объяснения, люди обычно придумывают его сами. Так возникает новый слух и в дальнейшем – предубеждение. «Одна-единственная посиделка погоды не сделает», - скажете вы, и будете правы. Да, погоды не сделает, но ветерок вызовет. Кариес начинается с крохотной дырочки, а кто, если не вы, знает, что происходит с сильно запущенным зубом. Этот уже пошатнувшийся зуб дорог мне как память, хотелось бы его сохранить. Глупо есть конфеты через минуту после пломбирования, требуется это самое время. Дайте нам время, чтобы всё устаканить, и я обещаю оставить в стороне гордость и перестану мнить себя не пойми кем.

- Короче, у вас к Верке самые серьезные… как их там… о, намерения? – влез Толян.

- Конечно, нет, Анатолий Геннадьевич, я по природе своей ужасно легкомыслен, - парировал Артемий.

Это кажущееся простодушным признание если не тронуло всех собравшихся в ординаторской, то заставило призадуматься: а так ли страшен Воропаев, как его малюют?

«Я тобой горжусь», - ласково подумала Вера и зевнула в ладонь. Бедняжка едва держалась на ногах.

- Теперь, Карина Валерьевна, вы можете с чистой совестью достать ваш замечательный диктофон, попросить у Авдотьи Игоревны громкоговоритель и сделать мою маленькую исповедь достоянием всего отделения, - закончил он.

Но Карины в помещении уже не было. Оставленный на произвол судьбы диктофон грустно мигал красным огоньком записи.

Глава одиннадцатая

Сюрпризы на день рождения

Сюрпризы не делятся на «приятные» и «неприятные», ибо они всегда приятны. То, что мы привыкли называть «неприятным сюрпризом», есть не что иное, как неожиданная гадость.

NN .

Проснувшись по звонку будильника, я спихнула с кровати кота и отправилась кормить вечно голодного обормота. С недавних пор его миску переселили на лоджию, дабы не разбрасывал еду по всей кухне. Старость, как говорится, не радость, а зверь редкой породы появился в нашем доме одновременно с Анькой.

Попутно заглянула в ванную, чередуя водные процедуры с оценкой ущерба. Так и есть, краснота никуда не делась. Только я могу страдать аллергией на дорогущую ресничную тушь и до вчерашнего дня жить в счастливом неведении. Элка, эту самую тушь рекомендовавшая, заметно расстроилась. Было из-за чего: вампиры из ужастиков в сравнении со мной выглядели закомплексованными недомерками.

Низ живота противно тянул. Женские недомогания закончились еще вчера, но пару «приятных» деньков на память оставили. Чтобы не расслаблялась и не пихала в рот что попало, ага. Тот ничтожный кусочек пиццы до сих пор стоит в желудке.

Мама хозяйничала на кухне. По моим прикидкам, довольно давно и надолго. Всё-таки домохозяйка – это хроническое. Наверняка встала пораньше, чтобы приготовить что-то особенное… ох, совсем из головы вон! Сегодня ведь знаменательный день, товарищи. Опухшие глаза и ноющий живот отошли на второй план. Я, наконец, узнаю, что мне подарят!

Без всякой задней мысли потянула за ручку двери и вошла в свою комнату. В ту же секунду меня подхватили, закружили, одарили поцелуем в макушку и осторожно опустили на кровать. Сердце скакало где-то в горле.

- Поздравляю с днем рожденья, желаю счастья в личной жизни. Пух!

- Скорее, Фух! С ума сошел, так пугать?!

- Чего не сделаешь ради возможности поздравить тебя самым первым, - он сел рядом. - С днем рождения, родная!

Мне вручили аккуратный букет столь полюбившихся когда-то тюльпановых лилий (так и не запомнила их зубодробильного названия). Ради интереса пересчитала цветы: двенадцать бледно-лиловых и тринадцать лимонно-оранжевых. Ну и как после этого сердиться?

- Спасибо. Осталось придумать, как понезаметнее пронести сюда вазу с нимфами.

- Уже, - точная копия маминой вазы красовалась на столе.

Как Артемий попал сюда, спрашивать бессмысленно: край шторы задернут немного иначе. Только в окна еще не лазили! Где же вы, взрослые адекватные люди?

- Что у тебя с глазами?

- Неудавшийся косметический эксперимент, - вздохнула я. - Вам, мужикам, проще: краситься необязательно, только по велению души.

- Можно подумать, вам обязательно. Бесстрашный Красноглазый Орел, Падающий с Небес, приветствую тебя!

Покраснение мне сняли вместе со спазмами. Причем, последние – без помощи магии, просто накрыв низ живота ладонью.

- Замечательная пижама, оставляет простор фантазии.

Инстинкт самовозгорания по поводу и без со временем значительно притупился, но ушам всё равно стало жарко. «Замечательная» – другого слова не подобрать. Топик на лямочках плюс коротенькие, длиной чуть больше ладони шортики, и всё это жизнеутверждающего канареечного цвета в мелкий горошек. Майские ночи душные, вот я и не ломала голову.

- И чего я там, спрашивается, не видел? – пробормотал Артемий, опуская вниз одну лямочку.

Да правда что! Я поцеловала его в подбородок и резво вывернулась. Если поддамся порыву, раньше полудня нам отсюда точно не выбраться. Знаем, плавали.

- Я туда и назад. Кстати, ты завтракал?

- А надо было?

Понятно, берем двойную порцию.

В кухне уже поджидала моя семья в полном составе.

- По-здрав-ля-ем!

Анютка хмуро дунула в праздничную свистульку. Мысленно она досматривала сон.

Меня обняли, расцеловали, вручили конверт (просила же ничего не дарить! Только зря воздух сотрясала) и усадили за стол. Выслушать кучу незаслуженных комплиментов и вещаний на тему: «какая я умница» предстоит вечером. И не отвертишься, как-никак, пережившая пятилетний застой семейная традиция!

Щедро нагрузив обе тарелки яичницей с помидорами, а пару блюдец – блинчиками со сметаной, я установила всё это на широкий поднос. В одну кружку чай, в другую – кофе, сюда кладем сахар, сюда – не надо. Только бы не перепутать…

- Верк, куда тебе столько? – удивилась сестрица. Родители продолжали завтракать, как ни в чем не бывало. Причуды именинницы не казались им причудами. - Не лопнешь?

- А фто? Я говодная, - говорить внятно мне мешал еще один, «бонусный», блинчик.

- Ну-ну.

- Спасибо, мам, я у себя поем.

Вернулась в комнату, чудом не уронив по дороге тяжелый поднос, и на всякий случай заперла за собой дверь. С Аньки станется прийти и проверить, всё ли я съела.

- Твоя мама – молодец, - похвалил Воропаев, когда с завтраком было покончено. - Теперь понятно, в кого ты такая кулинарно-подкованная.

Мне великодушно позволили допить и доесть, после чего будничным тоном велели собирать вещи. Мы уезжаем. На неделю!

- К-как? Куда?!

Признаюсь, ничего столь экстремального я не ожидала, и в мыслях не было. Да кто нас отпустит в середине недели?! Последний вопрос задала вслух.

- Уже отпустили. Меня – лично Крамолова, тебя – я. Надо ж догулять свой законный отпуск.

- А раньше ты сказать не мог?! – меня душил смех. - Как прикажешь собираться?

- До вечера у тебя еще куча времени, - флегматично отозвался он. Такой деловой с виду, а у самого чертики в глазах, - много не набирай, только самое необходимое. На твоем месте, я бы захватил купальник, но это сугубо по желанию.

- Бассейн? Термальный источник? О-очень маленькое озеро? – я терялась в догадках. Ну не море же, холодно пока для моря.

- Увидишь, - и больше ни звука. Садист! Заинтриговал и радуется.

- Только у меня… как бы объяснить?..

- Как есть.

Пришлось рассказать о семейной традиции.

- ..В общем, раньше восьми мне из дома не вырваться, и это еще в лучшем случае. Обидятся ведь.

- Этот фактор я как-то не учитывал. Ладно, придумаем что-нибудь. С вещами всё равно не затягивай и учти, что больше одной сумки на душу не повезем.

Ясно, рассчитывает, что я не буду мучиться с выбором и возьму лишь самое необходимое. Вот только на деле выйдет чуточку иначе: я понапихаю всякого барахла, а всё нужное, наоборот, забуду. Типичный пример полярности мужской и женской логик.

Оставшееся время (маршрутка нынче отменяется) я потратила на прикидку необходимого. Неделя – понятие растяжимое. Знать бы точно, куда едем, и были бы развязаны руки. Умывальные принадлежности, всякие мелочи-полезности – само собой разумеется. Несколько смен белья, две пары обуви - шлепанцы и кроссовки, - пара-тройка маек, юбка, джинсы, шорты, домашний халат. Насчет торжественного особо не волновалась: есть у меня одна идейка, не зря позавчера полдня в Сети просидела. Посоветованный купальник. Косметичка. Что еще?

- Полис и паспорт брать? – на полном серьезе спросила я. - У меня и «загран» есть.

- «Загран» брать необязательно.

Значит, не заграница. И то хлеб.

После недолгого раздумья я добавила к общей куче электронную книгу. Сомневаюсь, что пригодится, но пускай будет. Спряталась за дверцу шкафа и достала Элькин подарок к Женскому дню, не надеванный мною ни разу и даже не распакованный. Подруга ценит знаменитый афоризм, что «хорошее белье для женщины как атомное оружие для страны: может и не понадобиться, но с ним как-то спокойнее». Комплектик, конечно, красивый, но слишком уж… откровенный. В здравом уме и трезвой памяти я бы ни за что такое не надела. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Примерю вечером и, если будет прилично, возьму.

***

Мы специально пришли притык-впритык, но ребята всё равно подкараулили у входа, и под всеобщий одобрительный гомон Жанна оттаскала меня за уши. Совершить сей магический обряд очень рвался Толян, однако его не допустили: набор ушей дается один и на всю жизнь. Междусобойчик наметили на полшестого, но я сразу предупредила: сидим до семи, и баста. Обиженный народный вой не умолил, а угроза внеочередных ночных дежурств мигом склонила чаши весов в мою сторону.

- И чтобы без алкоголя, - припечатал Воропаев, - приду и лично проверю. В доступе к спирту вам, доктор Толик, на сегодня отказано. Авдотью Игоревну я предупредил.

Толян разочарованно вздохнул, но шибко расстроенным не выглядел.

«Не переживай, у него заначка в диване. Вино, две водки и шампань, а Печорин обещал ему на коньяк расщедриться. Об одном прошу: на шампань не налегай. Ты нужна мне вменяемой и по возможности адекватной»

«Боишься повторения “Письма Татьяны…”?»

«Скорее, его продолжения…»

Наши переглядывания украдкой не остались незамеченными.

- Не знал бы, что телепатии нет, точно бы решил, что они обмениваются мыслями, - шепнул Славик на ухо Романову.

Я закашлялась, смаргивая выступившие слезы. Люди и не догадываются, как порой бывают близки к истине.

Рабочий день не порадовал разнообразием событий, разве что у пациентки Сологуба во время первичного осмотра начались преждевременные роды. Коллега, как истинный врач, в экстренном порядке обратился куда нужно и лишь после этого шлепнулся в обморок. Малыша назвали Ярославом: молодой матери вдруг как-то разонравился выбранный ранее Вениамин. В итоге полбутылки юбилейной «шампани» достались доблестному медику. Он, кажется, даже не вспомнил, что именно мы празднуем.

Отметили весело, как в свое время день рождения Жанны. Мне сказали много хороших искренних слов, понадарили кучу полезных мелочей. Единогласно избранный тамадой Сева организовал конкурсы (хохотали все так, что потом говорить не могли – только икали). Незадолго до шести вечера заглянула Ульяна и пожелала счастья в личной жизни. Подвыпивший народ не заметил, а мне сразу бросилось в глаза, что Юдинова чем-то подавлена. Ближе к концу празднества явился Евгений с обещанным коньяком. Поздравил, вручил Толяну заветную бутыль, а мне – красиво упакованную коробку. Внутри оказались подарочное издание «Энциклопедии молодых родителей» и ожерелье ручной работы: зубчики чеснока перемежаются пулями с серебряной насечкой. Прекрасный подарок, только не совсем понятно, как он нанизывал на нитку чеснок с пулями. «Энциклопедию» оставлю без комментариев.

Обещание своё я сдержала, и за весь вечер выпила от силы бокал вина. Анатолий получил-таки заслуженное дежурство: бутылка ядреной перцовой настойки в культурную программу не входила. Вроде как совесть надо иметь.

Перед торжественным семейным ужином я отвела в сторонку маму и коротко изложила просьбу. Она поняла и скрепя сердце приняла, поэтому в половину восьмого я вышла из дома. Можно сказать, мы с матерью заключили бартер: она берет на себя сообщение об отъезде, а я, в свою очередь, (цитирую) как можно скорее знакомлю ее с будущим зятем. Срок знакомства был определен весьма и весьма расплывчато, но, думаю, будущий зять сам не откажется быть представленным.

А Элькин комплектик всё же надела, смотрелся он на мне очень даже ничего.

***

- Хорошо, давай так: можешь не говорить, куда мы направляемся, но честно ответишь на любой другой вопрос. По рукам?

«Молчание было ей ответом». Девяносто девять из ста, что он беззвучно смеется. Нет, это ж надо было додуматься! Не успели мы выехать из города, как Артемий свернул к обочине, достал из дорожной сумки шелковый шарф и завязал мне глаза. Несмотря на обманчивую прозрачность, увидеть что-либо было нереально, как и сдвинуть сам шарф. Вещичку специально заговорили таким образом, чтобы она не позволяла применять магическое зрение. Ассортименту методов моего любимого можно только позавидовать.

Пауза затягивалась.

- Ну, так как? – спросила я как можно жалостливее.

- Пожалуй, один вопрос погоды не сделает. Я весь внимание.

- Долго нам ехать?

- Меньше часа. Минут сорок, от силы пятьдесят, если поворот не пропустил. Тут знак недавно снесли.

- А что?..

- Мы условились об одном вопросе… - нагло напомнили мне, - …но в качестве дополнения могу расщедриться на второй.

- Сделайте одолжение, войдите в положение! Солнце уже село? – любопытство, на самом деле, не праздное: для меня была глубокая ночь.

- Село. Сейчас без десяти девять.

Мы свернули направо, мимо с характерным звуком прошла грузовая машина. Защелкали «поворотники». Какое-то время спустя я задремала, удобно откинувшись на спинку сиденья. Ремень безопасности нисколько не помешал. Сквозь сон услышала, как тренькнула смс-ка. Артемий едва различимо хмыкнул, набрал кому-то.

- И все пятьдесят с тобой? Распустила? Хорошо. Я твой вечный должник. Где? Найдем. Да, есть. Спасибо. На связи… Да найдем мы ее, найдем! Всё, спокойной ночи! Тебе того же.

Я проснулась от резкого толчка: что-то сильно ударило по днищу машины.

- Всё в порядке?

- В полном, обычная яма… Усадебная, Усадебная, вот она, вроде бы. Нет, это Зеленая… Точно, сюда. Понастроили дворцов, умники!

Под шинами мерно похрустывал гравий. Не похоже не автотрассу, скорее, на проселочную дорогу. Теперь я окончательно уверилась в последнем предположении.

- Приехали.

Он свернул еще раз, гравий сменился бетонным съездом. С меня, наконец, сняли повязку. Так и есть, стоим перед воротами. Свет фар отражался от металлической поверхности, я с непривычки прижмурилась.

- Прошу, - Воропаев открыл дверь машины и подал руку. Прямо как в старых фильмах о важных особах, когда женщины и шагу не могли ступить без ручки.

- Благодарю, - чопорно кивнула в ответ.

Калитку он открыл без ключей, одним движением руки, после чего подхватил наши сумки и первым проник во двор. Темно, хоть глаз выколи! Я заслушалась ночным пением цикад, им нестройным хором подпевали лягушки. В воздухе тоненько звенели комары, но можно было не беспокоиться на их счет: облетали стороной и не задерживались.

Из-за тучи выглянул лунный серп, осветив силуэт двухэтажного дома. Как по команде зажглись фонари. Первый, второй, третий – с десяток, бросая длинные тени на отделанную плиткой дорожку. Другие, посыпанные гравием, дорожки вели в сад. Сельскохозяйственные угодья находились за собственной оградой.

Напротив жилища располагалась не менее роскошная пристройка, какие обычно зовут времянками. Хотя в такой времянке и жить не стыдно! Вспомнился наш крохотный участок, примечательный разве что километрами грядок да зарослями сорняков, и домик-развалюшка. Загородный отдых всегда был для меня адом…

- Нравится?

- Это потрясающе!

Я подошла к ближайшему фонарю и погладила прохладную поверхность. Настоящий питерский фонарь – видела похожие, когда гуляла по набережной Северной столицы.

- Изготовлены вручную и под заказ в количестве десяти экземпляров. Кстати, ты единственная, кто, впервые увидев это место, кинулся обниматься с фонарем. Пренепременно расскажу Марго, пускай порадуется.

Без сожаления отпустив питерское чудо, я обняла Артемия, чтобы не ревновал почем зря. К фонарю, ага. Сумки мягко шлепнулись на плитку. Мы немного постояли так, любуясь домом. Вокруг злобно пищали комары.

- Не верится, что мы одни. На целую неделю…

Я бы согласилась и на шалаш, и на амазонские дебри, и на пещеру мезозойских времен, только бы быть рядом с ним. Вот сейчас, например, у меня жуткая каша в голове, но я счастлива. До легкой боли в висках, до пресловутых бабочек в животе. Не хочу, чтобы это кончалось!

- Иди в дом, я загоню машину.

- Давай помогу с вещами.

- Иди.

Я стояла на веранде и смотрела, как он по старинке (читай: вручную, без магии) открывает ворота, и, не удержавшись, поманила сумки. Те вальяжно, как раскормленные несушки, совершили короткий перелет и приземлились рядом.

«Светляк» помог отыскать выключатель в прихожей. Тут меня ждал очередной сюрприз: внутри дом Марго значительно больше, чем выглядит снаружи. «Видишь одно, а на самом деле – другое». Четырехметровые потолки, громадная прихожая, ведущая на второй этаж лестница красного дерева… Мы, часом, адресом не ошиблись?

- Скромные эксперименты с пространственной магией, - пояснил вошедший следом Воропаев, - на большее силенок не хватило. Видела бы ты, что творят маги-дизайнеры! У Женьки вон как-нибудь спроси.

Девять комнат, ванная, отдельный туалет на первом этаже, столовая и кухня. Во времянке баня и бассейн, плюс маленькая комната отдыха. К дому примыкает гараж на три автомобиля, есть чердак и подвал. Если это «скромные эксперименты», то я испанская летчица!

Чем дольше мы гуляли по хоромам, тем сильнее терзали сомнения.

- Тём, а как же Маргарита? Она ведь тут живет. Неудобно…

- Неудобно спать на потолке: одеяло падает, - ответил он в своей обычной манере. - Между прочим, это была идея Марго, я только согласился. Не волнуйся, не пропадет она. Дачная жизнь и моя сестрица несовместимы, потребность в птичках и свежем воздухе проходит, как осенний грипп.

- А служащие? – помню, он говорил о целом штабе прислуги.

- Получили недельный оплачиваемый отпуск. Закрыли тему.

Артемий показал мне владения, попутно поведав их историю. Муж Маргариты, Константин Константинович Григориадис, выкупил участок около пяти лет тому назад по слезной просьбе жены. Дом строили согласно утвержденному госпожой Лавицкой-Григориадис проекту. Мадам лично контролировала процесс строительства, выбирала посадки и заказывала фонари. Кучу времени и средств вложила, не у всякой задушевной подружки в мехах и бриллиантах имелось такое жилище, однако старалась Рита не для себя, ей вполне хватало заграничных курортов.

- Представь себе моё удивление, когда на тридцатый день рождения меня привозят сюда со словами: «Дарю! И не надо благодарности, всё от чистого сердца!» Марго, видимо, ожидала, что я сей момент поселюсь здесь с семьей и со слезами умиления. Не сомневаюсь, что от чистого сердца и без всякой задней мысли, но… гхм… это было всё равно что получить в собственность государство. Я не мог принять такой подарок. Ох, как она меня материла! «Скотина неблагодарная, это не только тебе, но и матери! Жене твоей!! Моему племяннику!!!» Однако мать была со мной солидарна: это уже чересчур. Дом домом, но вилла… В общем, мы здорово разругались. Сестра дулась больше года, первой зарыла топор войны, но поставила условие: приезжать сюда каждое лето, семью привозить. На том и порешили. С тех пор дача принадлежит ей, а я выполнил уговор только однажды.

- Почему?

- Больше трех лет в отпуск не ходил вовсе. Добросовестно наведывался раз в полгода, обновлял защиту, сделал дачу Марго не такой приметной со стороны. Вереницу горничных-садовников уже сестра наняла.

Описание шикарных интерьеров займет не час и не два, но они ухитрялись совмещать в себе красоту, роскошь без вычурности и практичность. У обидчивой жены олигарха прекрасный вкус. Сразу видно, что демонстрация собственного богатства не цель.

Спать совсем не хотелось, поэтому мы обосновались в гостиной. Сооруженные к нашему приезду блюда так и остались в холодильнике. Не пропадут, успеем оценить.

- Да тут еды на целую армию! – я в легком шоке созерцала содержимое трехкамерного холодильника. Все три объемных камеры были сверху донизу забиты различной снедью.

- Любовь моя, вторая слева бутылка на дверце, - с улыбкой напомнили мне. - А это всё съестся за милую душу, потом готовить придется.

Заставила себя поверить на слово и переключиться на бутылки. Представленный тут алкогольный набор мог удовлетворить запросы самого придирчивого гурмана. Печорин бы наверняка оценил. Интересно, он тут когда-нибудь бывал?

- Ездили однажды на рыбалку и переночевали тут, - ответил Воропаев, когда я спросила. - До погреба с винами не добрался, ограничившись коньяком. Всю ночь холодильником хлопал, пока не высосал последнюю порцию. «Думали, бездомный, а на практике бездонный».

В нужной бутылке оказалось белое вино. Правда, я как-то слышала, что его не хранят в холодильнике. Присмотревшись, различила ненавязчивое заклинание, охлаждающее вино без переохлаждения, как и остальные напитки.

- С днем рождения!

Коротко звякнули бокалы.

- Вкусное, - призналась я, отпив глоток, - но я совершенно в них не разбираюсь.

- Как и я. Шампанское, если вдруг что, первое справа.

Не удержавшись, запустила в него виноградом. Неужели нельзя просто взять и забыть о моем тогдашнем казусе? Виноградина «заботливо» вернулась, поближе познакомившись с моим лбом. Прицел у Воропаева всё-таки получше будет.

Мы прихватили с собой начатую бутылку и уютно устроились на диване. Камин (куда уж без него?) покорил с первого взгляда: настоящий, а не жалкая электрическая подделка, выполнен «под старину». Красная кирпичная труба наводила на мысль о застрявшем там Санта-Клаусе. Нет, мне определенно нельзя пить!

- Еще будешь? – предложила я, дабы уравнять силы.

- Нет, - бутылку сразу закупорили и отставили в сторону. – Между прочим, закусывать вино виноградом – всё равно, что заедать торт хлебом и макаронами.

- Предлагаешь не закусывать?

- Предлагаю просто поесть винограда.

Бутыль опустела едва ли наполовину. Выходит, он выпил даже меньше моего?

- Не расстраивайся, ты не пьяная. Это я пьяных не видел, - негромко рассмеялся Артемий и занялся любимым делом: разорением моей прически.

Косы было не жаль, коса – дело наживное. Его пальцы зарывались в волосы, скользили по всей длине, будто расчесывая, играли с вьющимися прядями. Я немного изменила положение тела и закрыла глаза. Костяшки пальцев тем временем массировали затылок, потирали позвонки шеи.

- Спасибо, - пробормотала я, чувствуя, как расслабляется каждая клеточка, - огромное тебе спасибо за подарок.

- Разве ж это подарок? Это пока упаковка, а за подарком поедем завтра. Я договорился на три часа дня.

Всё чудесатее и чудесатее! Ума не приложу, что еще он мог придумать, хотя недостатком воображения никто из нас не страдает… Мой взгляд упал на музыкальный центр.

- Ты позволишь?

Артемий кивнул, с интересом наблюдая за моими манипуляциями. Я подошла к центру, рассмотрела повнимательнее. Так и есть, в Элькиной квартире точь-в-точь такой же. Ее брат работает на радио и увлекается музыкой, поэтому денег на мечту не пожалел. Управиться с агрегатом сумею, подруга научила. А что у нас с музыкальным набором? Диски тут на любой вкус и цвет, тумба буквально трещит по швам.

Поколдовав над центром, я отыскала композицию. Так-с, возвращаем ее в начало и ставим на «паузу».

- Скоро вернусь.

Заинтриговала, заинтриговала – по глазам вижу. И догадываюсь, о чем думает.

- С жанром слегка не угадали, но направление ваших мыслей мне начинает нравиться.

Скорчив рожицу, поднялась в комнату для гостей. Выбор объяснялся легко: только здесь имелось зеркало во весь рост. Я разделась до нижнего белья и встала так, чтобы отражаться в нем полностью. Теперь главное не перепутать и не сломать язык в нагромождении согласных. Вспоминаем, как оно выглядело… Сначала полупрозрачная невесомая ткань – своеобразный «каркас», – а затем она обрела материальность и стала платьем. Самое сложное - изменить отделку и закрепить иллюзию. Есть! Провела рукой по длинной юбке. Настоящая, рука насквозь не проходит.

В зеркале отражалась я, облаченная в небесно-голубое выпускное платье. Немного его подкорректировала: изменила крой лифа, сделала юбку не такой пышной, а рукава – полупрозрачными. Подумав, я убрала большую часть украшений, заменила лямки бюстгальтера бесцветными, вернула выпускные туфли (они всегда мне нравились), но пришлось изрядно повозиться. Прическу повторять не стала, лишь расчесала волосы и заколола их покрасивше. А во мне погиб великий стилист!

С видом наследной принцессы вернулась в гостиную. Наградой моим стараниям были изумленно-восхищенный взгляд и чуть ли не первая со дня знакомства невозможность подобрать слова.

Отбросив тщетную попытку выразить эмоции, Артемий выдал:

- Я лучше промолчу. Но… откуда? С собой везла?

Покачала головой, пытаясь согнать с лица улыбку счастливой дурочки.

- Иллюзия? – недоверчиво спросил он, касаясь рукава. Тот не исчез.

Я подошла к другу-центру и нажала на нужную кнопочку. Зазвучало вступление к наиболее любимому мною венскому вальсу.

- Объявляю белый танец, дамы приглашают кавалеров. Потанцуешь со мной?

Что-то подсказывает, что коровами на льду не будем.

- С превеликим удовольствием, - легкий ироничный поклон.

Мы стали в позицию. Что-что, а танцевать вальс я умела. Сложно представить, однако московская тетя Люда в молодости неплохо танцевала и даже преподавала в школе танцев. По стечению обстоятельств вид деятельности пришлось сменить, но пятнадцатилетний отрезок из жизни не выкинешь. Я же научилась совершенно случайно: тетушка натаскивала соседа сверху за неделю до выпускного бала и, дабы не тратить время на поиски партнерши, предложила мне отвлечься от учебников. Знала бы я, на что подписываюсь…

- Раз-два-три! Раз-два-три! – хлопала тетя Люда в ритме солдатского марша. – Выше головы! Спинки держим прямо! Раз-два-три! На ножки не наступаем! Анатоль, куда вас постоянно уносит? Ведите в танце! Плавно! С чувством! Вера, куда ты тащишь Анатоля?! Раз-два-три!

Воропаев довольно уверенно вел меня в танце. Основные движения он знал, да и не выглядел человеком, мучительно отсчитывающим такт.

- Для жертвы медведя-садиста ты неплохо танцуешь, - заметил Артемий, из озорства закружив меня. - Если попрошу спеть, то наверняка выяснится, что всё это время кое-кто нагло прибеднялся.

Пришлось признаться, что я умею только вальс, и то по блату. Когда битый час повторяешь один и тот же поворот, а нескладный балбес с грацией медведя-шатуна оттаптывает тебе ноги, волей-неволей начинаешь попадать в мелодию.

- А кто научил тебя?

- Добровольно-принудительная школьная система, с жеребьевкой я пролетел. Учился-учился, но за неделю до дня «х» растянул ногу.

- Случайно, конечно, - подсказала я.

- Совершенно случайно! Потом были свадьбы Марго, юбилеи Печорина… Когда все кругом бухие, только и остается, что вальсировать. Не свалился на полпути – уже герой.

Удивительно, что его хватало на столь длинные фразы. Танец был быстрый, стремительный, ближе к концу начала кружиться голова. Как я ухитрилась не запутаться в юбке – тайна, покрытая мраком.

Вальс кончился, центр глухо щелкнул и вернулся к началу диска, а мы продолжали стоять в стандартной позиции. Несмотря на приятную прохладу гостиной, мне было жарко, шея и плечи горели настоящим огнем.

- Благодарю за танец, мадемуазель, - шепнул Артемий по-французски, заправив мне за ухо выбившийся из прически локон.

- Pas du tout, monsieur (не стоит благодарности, мсье), - ответила я, не до конца уверенная в своем французском.

- Не сомневайтесь, ma chère mademoiselle. Весь мой французский сводится к словам приветствия и нескольким крылатым фразам.

- Тебя хлебом не корми, дай только выпендриться, - укорила я, пряча улыбку.

- Что за годы чудесные налипло, то и осталось. Разве вы не учили французский?

- Мы пытались учить английский.

Он хитро прищурился.

- Excellent. Can I have this dance? (Превосходно. Могу ли я пригласить вас на танец? – англ.)

- Of course, you can. I would be honored. (Разумеется. Почту за честь)

Новый танец показался гораздо легче предыдущего. Возможно, причиной тому послужил медленный темп, однако ноги не заплетались в кренделя, а голова оставалось ясной. Невероятно, но я в кои-то веки наслаждалась движениями под музыку.

- I don’t know what to tell you, my lady, because, it seems, I have forgotten how to look up words (Я не знаю, что сказать вам, миледи, потому что разучился подбирать слова).

- I understand your feelings, sir, because you turn my head too (я понимаю ваши чувства, сударь, потому что вы тоже вскружили мне голову), - шутливо призналась я. – Всё, заканчиваем с языковой практикой! Ох…

- А я только вошел во вкус. Как жестоко с вашей стороны, сударыня!

Воропаев поймал меня, не дав растянуться во весь рост. Голова действительно куда-то ехала.

- Да, пора заканчивать, - вынужден был признать он. - Я не хочу лишиться вашего общества самым наиглупейшим образом. Ты в порядке?

Сердце трепыхалось в груди, ударяя по ребрам. От усталости ли, от душевной неразберихи или виной всему безграничная любовь в зеленых глазах?

- Да…

Наши губы встретились. Я почему-то жутко испугалась, что в самый неподходящий момент подогнутся усталые ноги, и мы рухнем на ковер.

«Нашла, о чем думать!» - он небольно потянул пряди волос, предлагая чуть запрокинуть голову. На смену мимолетному поцелую пришел другой: глубокий, долгий, требовательный, выбивающий из головы всё мысли, как кегли, одним ударом. Еще совсем недавно я могла только принимать поцелуи, следовать руководству его губ, позволяя делать с моими всё, что заблагорассудится. Но учиться никогда не поздно, и я училась. Очень повезло с учителем…

«А как мне повезло с ученицей», - Артемий целовал мои щеки, виски, держа лицо в ладонях. Я счастливо жмурилась, перебирая волосы на его затылке.

«Прекрати копаться в моих мыслях!»

«Это уже не твои мысли – это наши мысли»

«Тогда почему я не слышу твоих?»

«Может, потому, что их нет?»

Неожиданно забили часы на каминной полке. После пятого удара исчезли туфли, после седьмого – капроновые чулки, после девятого – серьги, после одиннадцатого – заколки, а двенадцатый забрал с собой платье. Я осталась в объятиях любимого, но теперь в одном нижнем белье. Белье…

- О Боже! – я попыталась высвободиться, хоть как-то прикрыться.

- Не надо, не бойся, - он тихонько покачивал меня, успокаивая, и я замерла, уткнувшись в его плечо. – Не бойся…

- Зачем ты?..

- Не я – полночь, она развеивает любую иллюзорную одежду. Эффект Золушки.

- Так ты знал и ничего не сказал мне.

- Непреднамеренно: я совершенно забыл о времени. Всё хорошо, я не смотрю. Честно, не смотрю, - буркнул он, заставив меня судорожно хихикнуть.

- Это ты себя уговариваешь?

- Понятия не имею. Хотя, если честно, - не удержался Воропаев, - с моей стороны как минимум глупо отводить глаза, после того как мы…

Закончите предложение, подобрав подходящее по смыслу слово и (или) словосочетание.

- Называй вещи своими именами, - я сделала глубокий вдох, словно пловец перед нырком, и отстранилась от спасительного плеча. – В общем-то, ты прав, это глупо.

Элка не зря была моей лучшей подругой с детских лет: выбранное ею белье сидело идеально, я могла бы полдня проторчать в магазине и не подобрать настолько удачного комплекта. Но, Боже мой, какое оно было открытое! Вещь чисто символического назначения.

Пунцовая от стыда, я уткнулась взглядом в пол и сцепила за спиной руки, дабы не прикрыться ненароком.

- Н-ну как?

- Второй раз за день ты лишаешь меня дара речи, - Воропаев отступил к дивану, стянул со спинки молочно-кофейный плед, набросил мне на плечи и гораздо тише добавил: - вместе с остатками самообладания.

- Извини, - ворс ковра щекотал босые ступни, и я пошевелила пальцами, по-прежнему не поднимая глаз. – Я знаю, что это ненормально – мои страхи и всё такое, но…

- Иди-ка сюда.

Артемий присел на осиротевший диван и усадил меня (как была, закутанной в плед) рядом, слева от себя. Расстановка сил, давно ставшая привычной. Сидишь и знаешь, что ничего плохого с тобой не случится: он этого не допустит.

- Во-первых, тебе пора оставить привычку извиняться почем зря, вредная она очень. Это как раз-таки тот случай, когда лучше недоизвиниться, чем «пере». Во-вторых, ты сама врач и прекрасно понимаешь, что любая запущенная болезнь лечится долго и упорно, терпеливо и с пониманием. Постоянно. Спешить ни в коем случае нельзя, и мы не станем. Не знаю, как долго оно еще будет выскакивать в удобный для себя момент (а оно будет), но отношусь к этому спокойно и тебе советую.

- Значит, ты не сердишься?

Некоторые мои заскоки в нашем совместном прошлом выглядели форменным издевательством. Да, я врач, и знаю анатомию-физиологию, а постоянные подколы от мсье Печорина отнюдь не добавляли оптимизма, только душу травили.

- Вер, я не ангел милосердия, но умею трезво оценивать эксцессы. Винят виноватых, и то не всегда. А твоя вина в чем? Ты сама говорила о двух сторонах: одна зависит от нас, другая – нет. Не вешаться же теперь?

Воропаев помолчал с полминуты и сердито добавил:

- И прекрати, наконец, цепляться за выражение, что «врач – существо бесполое»! Не о том оно, совсем не о том. Ты ведь пациентов лечишь? Уколы ставишь во все места, осмотры проводишь – и спокойно. На Сологуба нашего взгляни: тот до сих пор краснеет, как девушка, стоит больному снять штаны, но, зуб даю, в личной жизни у него всё в порядке, потому что это никак не связано. Ну никак!

- Не в порядке, - буркнула я, - его Карина динамит, а на остальных…

- Ладно, Вера Сергеевна, остальные аспекты интимной жизни Ярослава Витальича мы с вами обсудим в другой раз. Направление мыслей понятно? Будем распутывать помаленьку, вместе.

Я теребила мягкую ткань пледа, потирая пальцами декоративную кромку. Сегодняшний день, вечер – всё было совершенно нереально и настолько чудесно, что ни в сказке сказать. Будто и не со мной вовсе, а кем-то другим. Чем я заслужила такое счастье?

- Таких, как ты, не бывает…

- Что, прости? – не понял Артемий.

- Не бывает таких, как ты. Ты слишком хороший, добрый, умный… Ты знаешь всё на свете и… ты самый лучший.

- А ты вгоняешь меня в краску, - без тени иронии заметил он. – Смотри, я ведь и возгордиться могу, а нет порока хуже мужской самовлюбленности, ибо она плодит все остальные пороки. К чему эти дифирамбы, любовь моя? За незаслуженными комплиментами обычно следует довольно коварная женская просьба…

- Денег не прошу, - спешно сказала я, не сразу заметив, что плед сполз с плеча. – Я очень боюсь проснуться и узнать, что ничего не было.

- Тебе нужны доказательства?

Он схватил меня в охапку и закружил по комнате в каком-то диком первобытном танце.

- Верни на место! – вскрикнула я, заливаясь хохотом. – Верни-и-и!

Мы кружились и смеялись до тех пор, пока не упали на диван, дыша как загнанные лошади. Пол и потолок менялись местами, камин танцевал в окружении золотистых кругов, а в груди больно кололо, но я улыбалась, без сил распластавшись на диване.

- Теперь я знаю, как с тобой бороться. Вера моя…

Не успела я глазом моргнуть, как снова оказалась в «подвешенном» состоянии.

- Куда-а-а?!

- Возвращаю на место, сударыня. Уж поверьте, там нам будет гораздо удобнее, чем здесь.

Глава двенадцатая

Контрасты

Я за тобою следую тенью,

Я привыкаю к несовпаденью.

…

Счастье – такая трудная штука:

То дальнозорко, то близоруко.

Часто простое кажется вздорным,

Черное – белым, белое – черным.

М. Танич.

Мерзкий вечер. Ужасное утро. Дебильная кровать, настолько жесткая, что теперь спины не разогнешь. Гадское пойло, непонятно из чего и неизвестно кем приготовленное. Идиотская жизнь!

Мария Васильевна попробовала принять более удобную позу, но перед глазами ехидно вертелись черные мушки, а в поясницу вонзилась цыганская игла. Голова была тяжелым гулким котлом, до краев наполненным болью. Да чтоб она еще хоть раз так напивалась!

Скрипнув зубами, главврач забормотала заклинание от похмелья, но язык увязал в нагромождении свистяще-рычащих звуков. Вот интересно, какой садист от магии додумался изобрести средство, которое с бодуна без ста грамм не выговоришь?

«Что разлеглась, каракатица? Жалко себя? Конечно, жалко: давно так хреново тебе не было. На мужика вон ни в чем не повинного набросилась, к нему зачем-то приперлась… хотя «зачем», как раз-таки, понятно, - мысленно ухмыльнулась ведьма. - Вопрос в другом: ты поприличнее выбрать не могла?»

Вышеупомянутый мужик раскатисто храпел на своей половине кровати и святой наивностью ну никак не выглядел. В трезвом виде она на такого и не взглянула бы, а в пьяном угаре было всё равно: хоть звезда Голливуда, хоть замурзанный бомж с парковой лавочки. Стало противно и одновременно досадно на саму себя. Перепих по пьяни, практически вслепую! Вот к чему приводит нехватка пресловутого витамина.

Со злости заклинание удалось. Попрощавшись с головной болью и стреляющей поясницей, Крамолова приняла вертикальное положение и запустила пальцы в волосы. Знатные колтуны, не расчешешь. Ее макушкой от души поелозили по подушке, а она не сопротивлялась, потому что было плевать, а желания сопротивляться не было. Хотя бы на одну ночь побыть безвольной пьяной женщиной. Что ж, мечты сбываются.

«Любви ей захотелось, большой и чистой! Рассиропилась, размякла. Поэтому-то слабые долго и не живут, Дашенька, их съедают первыми. Ладно, Крамолова, хорош ныть, на работу пора».

- Уже уходишь? – поинтересовалась случайная жертва перепившей ведьмы.

- Нет, знаешь, я здесь пропишусь, - буркнула та, без восторга обнаружив на теле пяток синяков и десяток царапин. Знатно ее потрепали, обычно выходило наоборот.

- Чо, и пожрать на прощанье не приготовишь? – уточнил темноволосый индивид мужеска полу с ласкающим слух именем Варфоломей. То, что в неверном блеске барных огней было принято за остроумие и брутальную внешность, при свете дня оказалось банальным обломком жизни. Не самым удачным обломком, надо заметить.

- Кто «пожрать»? Я «пожрать»?! – искренно оскорбилась Марья Васильевна. - А канкан в перьях тебе не сплясать?

- Так канкан вродь без перьев танцуют, - продемонстрировал крупицы эрудиции брюнет. - В перьях танцуют эту, как ее там? Бразильскую… О, самбу!

- И как я раньше жила без этой информации? Уму непостижимо, - ворчала колдунья, втискиваясь в узкие брюки. Одевалась она всегда по-мужски, снизу вверх.

- Так ты, что ль, совсем готовить не умеешь?

- Я, Варфоня, много чего умеешь. С богатенькими буратино собачиться, например, или рожу мимоходом расцарапать. Клизму поставить могу, - подумав, уточнила она. - Вряд ли эти прикладные умения тебя заинтересуют, так что бывай, Вася, мне пора. Спасибо за поддержку.

- Телефон хоть оставь! – запоздало крикнул Варфоломей.

- Звони «03», не ошибешься! – ответили ему из коридора.

Хлопнула дверь, и вместе с ночной компаньонкой пропали забытые в спальне мобильник и сумочка. Просто растворились в пространстве, заставив брюнета протереть глаза и в темпе самбы отправиться за кофе. Мечта удава, красотка Маша навсегда исчезла из его жизни, предусмотрительно стерев все воспоминания о себе.

Уже на лестничной клетке она достала зеркальце, подправила макияж и состарила неприлично молодое лицо. Переборщила вчера не только не со спиртом, но и с годами: выглядела главврач городской клинической больницы лет на двадцать с хвостиком, могли и не узнать. Попутно она привела в порядок одежду и прическу. Теперь из захолустного дома выходила не юная любительница вечеринок, а деловая женщина средних лет, подуставшая от монотонной жизни, но относительно бодрая.

Свой любимый «Шевроле» последней модели Крамолова оставила у входа в бар, и требовалось пройти пешком полгорода, чтобы за ним вернуться. «Да ну его в баню», - решила ведьма, ловя попутную. Водителю пришлось значительно подкорректировать маршрут, но у больницы Марию высадили, не взяв при этом ни копейки.

- Доброе утро, Мария Васильевна! Доброе утро! – слышалось со всех сторон.

Королевство одной-единственной королевы и десятка министров приветствует свою повелительницу. Ждут какой-нибудь подлянки с ее стороны, вот и кланяются. Да ну их в баню! Всех в баню!

Добравшись до кабинета, Крамолова велела Сонечке созвониться с городской администрацией, а заодно принести кофе покрепче. Проведение планерки главврач спихнула на Мельникова, совещание перенесла на три часа и уселась ругаться со спонсором. Это она называла «прийти к консенсусу». Обещанные еще в марте машины им так и не доставили, а оборудование в рентген-кабинете впору в музей сдавать – уже больше года как в эксплуатации. Стыд и позор! Лев Иннокентьевич клятвенно обещал исправиться и в качестве возмещения ущерба (у него как раз выдался свободный вечер) пригласил Крамолову в ресторан. Если и этого окажется недостаточно, готов снабдить все вип-палаты сплит-системами и плазменными TV. В общем, спора не получилось.

Расстроенная Марья Васильевна собралась набрать человеку, способному развеселить и зимой, и летом (в крайнем случае, с ним всегда можно всласть наругаться), но вспомнила, что его нет на месте. Негатив настойчиво требовал выхода. Сонечка и прочие инфузории боятся ее до дрожи в коленных чашечках, какой прок орать на них? Мельников спокоен как слон и отвечает односложно – с ним не поспоришь. Единственный человек, готовый бросить ей вызов, прохлаждается неизвестно где. Лично отпустила, дура. Печорина, что ли, пригласить? Тот пускай и не ругается, зато загрузить может. Опять же, коньяк с ним идет на ура. Хоть опохмелиться по-человечески.

- Мария Васильевна, к вам Евгений Бенедиктович.

На ловца и зверь бежит. Ведьма сочла это добрым знаком.

- Пусть войдет.

Печорин хмуро поздоровался с начальницей и, не утруждая себя предисловиями, передал ей исписанный убористым почерком лист бумаги.

- Стихи мне посветил? «Твои глаза на звезды не похожи…» и прочая шекспировщина?

Она наскоро пробежала листок глазами.

- То есть как это «по собственному желанию»?! С чего это ты вдруг увольняться собрался?

- Если многоуважаемая Мария Васильевна соблаговолит дочитать до конца, то причину там найдет. Положенные две недели я отработаю, - бесстрастно ответил вампир.

Крамолова смерила его уничтожающим взглядом, но заявление об уходе пересмотрела.

- Да какие, к чертям, «семейные обстоятельства»?! Я этого не подпишу, - разорванная в клочья бумага полетела в корзину. – Где ты предлагаешь искать нового стоматолога? Они, то есть, вы, на дорогах не валяются. Вот приведешь мне подходящую кандидатуру, тогда и посмотрим, а сейчас иди работай. Вы со своими «обстоятельствами» у меня уже вот где, - она провела ладонью по горлу.

Печорин молчал. Написать новое заявление он успеет, а главной ведьме сейчас нужен хороший скандал. Разрядиться за чужой счет и спокойно вернуться к труду и обороне. Чудесный план, вот только ругаться с Крамоловой не намерен.

- Слушай, доктор Дракула, может, тебе карьерного роста не хватает? – с надеждой спросила Мария. - Так давай мы тебе повышение организуем. Я всегда «за»!

- Да на кой хрен мне повышение, сама подумай!

Действительно, когда работаешь сразу в двух местах, причем, один заработок почти втрое превышает другой, карьерный рост и личностное ориентирование как-то без надобности.

- А что тогда? Пациенты достали? Поцапался с кем-то? График не устраивает – что?!

- Зря ты заявление порвала, баба Маша. Там все было очень живописно, с подробностями.

- Все дороги ведут в Рязань? Вторая родина, как-никак. Сколько лет ты там прожил? – поинтересовалась ведьма.

- Чуть больше двадцати лет, но возвращаюсь я на первую родину.

- Продался конкурентам, - шутливо расшифровала Мария Васильевна. - Хорошо, ковбой, сделаем так: филькину грамоту я, так уж и быть, подпишу, но у тебя есть шанс остаться. За две недели не передумаешь – скатертью дорога… Что смотришь, как Малышев на справочник по акушерству? Думал, уговаривать тебя буду? Больно надо! Переписывай свою бурду, пока я не передумала.

Тишина нарушалась лишь шуршанием бумаги, тиканьем часов и постукиванием по столу кончиков ногтей главврача. Когда копия заявления была готова, ведьма поставила размашистую подпись, клацнула печатью и убрала документ в ящик.

- За это надо выпить, - заявила она, открывая верхнюю полку шкафа с отдельной дверцей. - У меня есть вискарь, коньяк, вишневая наливка, сухое вино и немного водки. Ты чего будешь?

- Я нынче не пью.

- ?! – Крамолова едва не выронила бутыль. - То есть как?!

- А вот так.

- Ну-ка, ну-ка, - вернув на место выпивку, она подкатила свое кресло поближе и уселась, подперев голову руками, готовая внимать, - рассказывай, что такого в лесу скончалось…

В итоге напились в хлам. Крамолова узнала о тяжкой вампирской доле, прониклась и в свою очередь поведала о том, какая она несчастная. Что все мужики козлы, кроме одного: тот олень. Что ведет она себя как ненормальная девочка, которой нафиг сдалась кукольная фабрика, а нужна та единственная кукла, что не продается, сколько за нее не предлагай. Что и умного, и красивого нынче не найдешь, проще объединить Дом моделей с библиотекой. Что она уже на людей бросается, хоть отдаленно похожих…

Встревоженную шумом секретаршу послали туда, куда Макар телят не гонял и еще дальше. Софья Геннадьевна на цыпочках подкралась к двери и заперла кабинет снаружи. Больница впервые за эти месяцы вздохнула спокойно.

***

«Угадай, кто?!». Далее следовали очень знакомый смех и характерный стук по дереву, а затем всё повторялось снова. «Угадая» с пятого-шестого до меня дошло, что звонит телефон Артемия и, судя по мелодии контакта, не спится кому-то из нашей фантастической четверки. Абонент вызываемого аппарата брать трубку не спешил. С сожалением оторвав голову от подушки, я огляделась. Так и есть, спит на животе, уткнувшись лицом в подушку и обняв оную руками. Научно доказано: когда Воропаев спит в такой позе, можно репетировать майский парад – не проснется.

Брать или не брать – вот в чем вопрос. Абоненту-то всё равно, а вот мне начинает действовать на нервы. Учитывая упорство звонящего, на том конце провода наверняка Слава Сологуб…

Сдалась. Неповторимый смех дятла Вуди доносился откуда-то справа: телефон случайно выскользнул из поясной сумки и уполз под кровать на виброзвонке. Что и требовалось доказать, Сологуб.

- Алло! – прошипела я, не решаясь зарычать во весь голос.

- Артемий Петрович, здрасьте! Простите, если отвлекаю…

Чтобы перепутать меня с Воропаевым, нужно родиться либо глухим, либо Сологубом Ярославом Витальевичем.

- Ярослав Витальевич, бриллиант души моей, вы на часы смотрите?!

- Изз-вините, - заикнулась трубка, - просто я п-подумал, что в полпервого уже культурно.

- Как полпервого?! – я осеклась. - Говорите, что там у вас, и идите, трудитесь.

Трезвонил доблестный интерн из-за сущей ерунды, однако с этой ерундой он собирался сунуться к Крамоловой, если вдруг не дозвонится. Благо, главврача сегодня «ни для кого нет», и дотошный коллега избежал страшных мук.

- …Ну, всё понятно? Вот и отлично, люблю понятливых. Не за что. До четверга забудьте этот номер. Всего наилучшего! – я с наслаждением нажала «отбой» и выключила телефон.

Предварительно взглянув на дисплей, убедилась, что Славка не соврал: 12.38. Последний раз я просыпалась так поздно после успешной сдачи госов, но тогда организм был на пределе, исчерпав все мыслимые и немыслимые ресурсы. Хотя, не спорю, легли мы под утро и ресурсов потратили предостаточно. Прыснула, узрев бюстгальтер на торшере близ кровати. Тянет его к теплу и свету, хоть ты тресни!

После долгой поездки, выпитого вина, «плясок под тамтамы», задушевных разговоров и прочих видов экстремального досуга побаливала голова, и слегка пощипывало в уголках глаз, но в остальном я чувствовала себя прекрасно. Всё хорошо, что хорошо кончается, а вчера всё кончилось о-очень хорошо. Кровь прилила к щекам, и я забралась под теплый бок Артемия. Тот, не прекращая спать, обнял меня одной рукой. Почему бы не последовать доброму примеру?..

Пробуждение можно было смело назвать пробуждением моей мечты. Медленное поглаживание по спине, вдоль чувствительной линии позвоночника. Простыня, в которую я закуталась во время беседы с Сологубом, поползла вниз. Недовольно бурча, удержала ее на положенном месте. Одеяло убежало, улетела простыня…

- Левую лопатку почеши, будь любезен.

Тихий смех, и пальцы на моей спине сменили траекторию движения. Этого показалось мало: маршрут пальцев повторили поцелуи. Дрожь удовольствия заставила повести плечами. Ммрм. Не открывая глаз, я повернулась и покрепче прижалась к любимому. Всё-таки не все рекламы врут, и рай на земле существует.

- Вер, пора просыпаться.

- Зачем? – прошептала я ему в грудь. - Мне так хорошо...

- Мне тоже, родная, но уже половина второго. Опоздаем за подарком.

Я подскочила, как пружиной подброшенная, вызвав тем самым новый приступ смеха. Подруга-простыня перекрутилась, обнажая грудь. Ой! Прикрылась неловкими руками, кое-как натянув край простыни, и с упреком взглянула на Артемия.

- Ты специально, да?

- А ты, как всегда, не дослушала, - не смутился он. – Сейчас половина второго, но у нас есть законные пятнадцать минут на пробудку. Эх, Вера ты моя…

Я оттаяла и перестала мучить «подругу». Лохматый сонный Воропаев поднял подушки повыше, улегся, приглашая разделить приятное пробуждение на двоих.

- Учти, завтра просплю до вечера, и никакая сила не поднимет меня с кровати!

- Я в этом сомневаюсь, - он погладил мое плечо, поцеловал в макушку.

Та четверть часа, что мы пролежали, обнявшись, говоря о всяких пустяках, вряд ли длилась дольше пары минут. Артемий шепнул: «Пора», и я юркнула в комнату для гостей, где мы вчера оставили сумки с вещами. С подбором одежды проблем не возникло, но когда я вернулась в спальню, Воропаева там уже не было, а из ванной доносился плеск воды. Дабы не тратить попусту драгоценные минуты, привела себя в порядок на первом этаже и занялась организацией очень позднего завтрака.

- Пешком или на машине?

- А разве тут недалеко? – удивилась я, доедая холодную отбивную. Лень было разогревать.

- Полчаса ходьбы. Время позволяет, можем прогуляться.

Идти нужно было в соседний поселок. Имение Маргариты находилось в наиболее элитном, здесь в основном преобладали дорогие коттеджи и периодические бизнесмены-огородники. Основная часть домов пустовала, снабженные фонарями улицы поражали тишиной. Только птицы чирикают, да лес вдалеке шумит.

В соседнем поселке жизнь, наоборот, била ключом. Настоящая деревня с поросятами, курами, деревянными избами и колодцами вместо водопровода. Вернее, водопровод тут был, но подавляющее большинство населения, как объяснил Артемий, ходило к колодцам. Мимо нас прошествовала полная женщина в цветастом платке и коромыслом за плечами, за ней семенил мальчонка лет трех с пластмассовым ведерком. Кудахтали куры, брехали собаки, стучали топорами и звенели косилками мужики. То и дело попадались мальчишки на велосипедах и девчонки с цветами в волосах. Три девушки в топах, еле-еле достающих до пупа, и мини-юбках дымили на крыльце почтового отделения. Одна из них свистнула нам вслед и подавилась дымом. Выпендреж до добра не доводит.

Искомый дом встретил вкусным запахом свежей выпечки и заливистым лаем. Меж куцыми досками забора выглядывали умильные собачьи моськи с широкими носами и плотно прилегающими к голове ушами. Лабрадоры-ретриверы!

- Тот, что палевый, Чарли Чаплин, а дама в шоколаде – Маркиза.

Воропаев позвонил. На крыльцо выскочила женщина в солидном возрасте, отогнала собак и открыла мудреную калитку.

- День добрый, Марфа Ильинична.

- Добрый, добрый. Ну и точность у вас, минута в минуту, - похвалила старушка, вытирая руки полотенцем. – Вы проходите, не стесняйтесь, я как раз пирожков настряпала. Марина! Марыся!!! Ма-ры-ы-ся!

- Ну чего-о-о? – протянула валявшаяся в шезлонге девица, ровесница Аньки.

- Того-о-о! Вынь из ушей свои штуковины и проводи гостей, у меня вода закипает!

Девица штуковины вынула, из шезлонга вылезла и поманила нас в дом. Чарли Чаплин и Маркиза трусили следом. Лабрадорица настороженно ворчала, а ее супруг вилял толстым, как у выдры, хвостом в ожидании ласки. Он любил гостей и отнюдь не в жареном виде.

По комнате носились щенки. Я насчитала три шоколадных и три палевых, но Марыся вытянула из-за занавески седьмого, предварительно отобрав погрызенный тапочек. Щенок обиженно тявкнул и в отместку сделал лужицу. Девица застонала.

- Ба-а, где у нас тряпки?

- Что, опять?! Вот засранец! В ведре возьми, только не размажь!

- Вот так и живем, - фыркнула Марина, елозя тряпкой по ковру. - А вам кого надо, мальчика или девочку?

- Мальчика, - решила я.

- Ну, пацаны у нас вот эти, - она отловила шоколадного и двух палевых, - и Инспектор Гаджет.

«Вер, я пойду покурю. Выбирай любого: все привитые, здоровые, даже глистов нет».

- Позовете, когда выберешь.

Я присела на софу, Чаплин устроился в ногах, а Маркиза, успокоившись после ухода Воропаева, положила голову на колени. Щенята на руках Марыси скулили и рвались на волю, Инспектор Гаджет высунул нос из-под занавески.

- Сколько им?

- Седьмого марта родились. Они не чистокровные, - сразу пояснила девчонка, - это у Маркизы родословная, а Чарли наполовину прямошерстный. Мой папка охотой увлекается, но разводить их не планировал. Отдаем задаром, лишь бы сбагрить куда-нибудь. Тут такого добра в каждом третьем дворе.

Будь моя воля, взяла бы всех! Красивые такие, пузатые, ходят вразвалочку. Но придется выбирать. Сосредоточившись, я позвала магически. Если здесь есть мой щенок, он отзовется.

Отозвался тот самый Инспектор: бросил облюбованный тапок и вылез. Сидит, смотрит карими глазенками, хвостом виляет.

В комнату тем временем вплыла Марфа Ильинична с кульком пирожков.

- Выбрали, красавица?

- Его возьмем, - указала на маленькую вредину.

На меня разом уставились две пары человечьих глаз и девять пар собачьих.

- Гаджета?! – уточнила Марыся.

Дождавшись моего кивка, девчонка ловко сцапала Инспектора и скрылась с ним в соседней комнате. Когда они вернулись, на шее щенка красовался алый бант.

- Держите, но, предупреждаю: он гадит на всё, что видит… Да не снимай ты, дундук, красиво же! – она дунула ему в морду.

Артемий вернулся, стоило мне встать с софы. Маркиза негромко зарычала.

- Сколько мы вам должны?

- Да нисколько, безродный он, - отмахнулась хозяйка и протянула кулек с пирожками. - Не завязывайте только: горячие, задохнутся.

Она упорно отказывалась от платы, но я видела, что деньги Воропаев украдкой сунул Марине. Подождал, пока спрячет, сказал несколько слов (лицо внучки Марфы Ильиничны недоуменно вытянулось) и зашагал к калитке.

- Что ты ей сказал?

- Кому?

- Марине, - уточнила я, прижимая к себе довольно тяжелого Гаджета. Тот сидел тихо, лишь изредка покусывая кончик банта.

- А, велел за бабушкой присматривать да родителям намекнуть, чтобы Ильиничну на обследование свозили. Створчатый клапан барахлит, а сердце не железное.

Дома стали знакомиться с нашим новым приобретением. Щенок поначалу дичился, таращил глазенки, но потом стал ласкаться и лизать руки, а Артемия от избытка чувств тяпнул за палец.

- Спасибо большое! – я посадила Гаджета на колени, но тот скатился на пол с недовольным кряхтением. - Как ты узнал?

- Догадался, - уклончиво ответил Воропаев, улыбаясь в ответ.

- И с породой угадал? – не поверила я.

- Веришь, угадал. Целиком и полностью твоя собака, только с ним нужно долго гулять.

- Ага, чем чаще, тем лучше, им требуется постоянная физическая нагрузка. Воду любят, много едят… Очень много едят.

- А как назовешь? Оставишь «Гаджета»? Ему, кстати, подходит.

Я потрепала щенка по светлому загривку.

- Хотела назвать Арчибальдом, но теперь сомневаюсь.

- Попробуй позвать, - дал дельный совет мой начальник, - вдруг он действительно отзывается на Гаджета? Если нет, то будет Арчибальд.

Питомец выбрал золотую середину: и на «Гаджета», и на «Арчи» зевнул во всю розовую пасть. Ту же реакцию вызвали традиционные лабрадорьи клички вроде Лаки, Роки, Ронни и другие.

- Похоже, ему всё равно: хоть Бетховен, хоть Чапаев, хоть собака Павлова.

- Пускай будет Арчи, не пропадать же мечте?

Обустроили мы его на кухне. Отыскали в кладовой коробку из-под телевизора, создали дубль, подкорректировали его магией. Здесь же нашлись прошлогодние газеты, ими мы щедро выстелили дно коробки и свободный угол у посудомойки.

Из продуктов, которые теоретически сгодятся для двухмесячного щенка, были только нежирный творог, кефир и вареная курятина. Тогда Воропаев открыл кухонный шкаф и жестом фокусника извлек оттуда трехкилограммовый пакет сухого собачьего корма и две жестяные миски.

- Да вы, как я вижу, славно подготовились, сударь - похвалила я, наливая в кружку кефир и ставя в микроволновую печь, чтобы добавить в корм теплым. – Спасибо вам.

Изъявления благодарности прервал протестующий писк микроволновки.

Слопав свой ужин, Арчи принялся изучать коробку. Не понравилась: опрокинул, выволок газеты и попытался прогрызть дыру. Спать там он не собирался.

- ОМП (оружие массового поражение – прим. автора), - прокомментировал Артемий. – Одного оставлять нельзя. Пойдемте, что ли, во дворе погуляем?

Захватив с собой плед и кулек с пирожками, мы расположились в тени раскидистой яблони. Жарковато, даже несмотря на майку и шорты. Судя по радостным визгам, Арчибальду вполне неплохо, а Воропаеву что снег, что зной, что дождик проливной – по барабану. С меня течет в три ручья, а он будто под сплитом сидит. В чем тут соль?

- Соль в двуслойных щитах. Хочешь, научу?

Конечно, хочу! Перебралась поближе к нему, чтобы он мог обнять меня за талию. Чем теснее контакт, тем легче учиться: чужая сила как бы проходит сквозь тебя, укореняя навык.

- Всё просто, как мозг динозавра. Заговор состоит из двух частей, на первый и второй слои соответственно. Внешний щит защищает от вредного излучения, внутренний – поддерживает постоянную температуру. Теплообмен при этом не страдает: воздухопроницаемость у них прекрасная, как у второй кожи. Срок действия три с половиной часа, энергоемкость средняя, твоего резерва с головой хватит. Основа заклинания латинская. Я говорю, ты запоминаешь, идет?

- Идет, - и руки у него чуть прохладные. Ну, точно сплит-система.

Я твердо уяснила, что от основы заклинания зависит скорость его усвоения. Ладно там латинская, ее я с горем пополам пойму и быстро выучу. А как быть с миквототанрнгской, ныне «мертвым» языком древних магов и нежити, гремучей смесью итальянского, греческого, финского и неизвестно какого? Тарабарской основой, другими словами. Большинство заклятий, к счастью, имеют латинскую подоплеку, но все универсальные высшего уровня – только на дурацком миквототанрнге! На зазубривание пяти строчек и верное произношение без запинки уходило столько же дней, и то нужно было задаться целью не есть, не пить, а упорно пялиться в тетрадь дни напролет. Таких заклинаний в моем запасе насчитывалось два: защита от всех ядов животного, растительного и искусственного происхождения сроком до трех месяцев и экстренная телепортация в безопасное место. Смертельная клятва не в счет, ее запомнить просто.

Неоспоримый плюс «миквоты»: выучи его в совершенстве, и тебя поймет любой упырь из трансильванской глубинки, ирландская баньши и скандинавские тролли. Когда надумаю путешествовать, усядусь за разговорник. К слову, Елена Петрова на миквототанрнгском языке, включая два полярных наречия, говорит без акцента. На то она и маг-универсал.

Но я отвлеклась. Вслушиваясь в плавную латинскую речь (как песню поет, даже не запинается), различала отдельные слова и выражения.

- Это первый слой, теперь второй.

Едва он закончил заговор, кожа стала приятно-прохладной. Я ощущала тепло солнечных лучей, дуновение ветра, но сама при этом не перегревалась.

- Спасибо.

Трижды щелкнула пальцами. Из окна комнаты для гостей, как голубь и маленький истребитель, вылетели общая тетрадь и ручка. Я старательно занесла «двуслойные щиты» в свой личный магический справочник, том второй. Всё наиболее полезное и важное предпочитала записывать. Те слова, которые были незнакомы, Воропаев проговаривал по буквам, а после лично проверял мои пометки. Ошибешься, и вместо прохлады призовешь абсолютный минимум. Оно нам надо?

- Как всё сложно! – я провела пальцем по кривоватым строчкам.

- А кому сейчас легко? Когда будешь готова, научу пропускать иероглифы. Редко кто выговаривает всю эту бурду полностью, наиболее ходовые и вовсе сокращают до слова-двух. Причем, слово может быть любым, хоть «абракадабра», главное, вложить Силу и смысл.

- Вот почему ты колдуешь так быстро, - догадалась я. – А слово и вправду может быть любым?

- Абсолютно, хоть «электроэнцефалограмма», но желательно не забыть его в подходящий момент. Высший пилотаж – привязать к одной-единственной фразе или щелчку пальцев весь свой арсенал и просто захотеть, чтобы произошло то или это, - мечтательно вздохнул Артемий, отдирая повисшего на кроссовках «Гаджета». - Я так не могу.

Мы здорово повеселились, выматывая Арчи до потери сознания. Если не потратить эту неуемную энергию, спокойной ночи нам не видать. Играли в догонялки, в прятки, в «кучу-малу», просто дурачились. Кончилось тем, что лабрадорчик до крови прокусил палец Воропаева, причем сделал это намеренно.

- Арчи! – я несильно, но обидно шлепнула щенка по морде. Тот заскулил и полез прятаться.

- Всё нормально, - он залечил ранку, глазом не моргнув - сам виноват.

- Как это «сам»?!

- Собаки нас изначально терпеть не могут, и их вины в этом нет. Выйдешь на улицу без охранки – пиши пропало, покусают верняк. Исключение составляют собаки спасенные или прожившие с тобой под одной крышей больше года. На маленьких действие щита не распространяется, вот и тяпают.

- Но почему? Собаки ведь чувствуют людей…

- Ценная поправка: людей. Мы для них пахнем иначе… Да не баюкай ты мой палец, дело житейское! – хмыкнул Артемий. - Эрих однажды чуть полруки не отхрумкал, и ничего. Овчар наш немецкий, Жорик зимой притащил, умник сра… гхм… умник! Хороший был пес.

- Расскажи, - попросила я.

- Рассказывать, в сущности, нечего. Насколько я понял, отчим шел по парку и споткнулся об Эриха. Тот уже практически дохлый был, снегом заносило. Жорик не поленился, раскопал и отнес домой. Здоровенную псину! Ледышка, кожа да кости, не дышит, считай. Мы с матерью его у батареи грели и молоком с пипетки отпаивали.

Эрих болел долго, хрипел ночами, мог неделями валяться под батареей: не было сил даже морду повернуть. Мать ему столовой ложкой пасть разжимала, чтобы хоть водички попил. Думали, не жилец, но нет, оклемался. Хвостом бил, когда шаги слышал, матери руки лизал. Это она его, кстати, Эрихом назвала, в честь писателя. Эрих Марина Ремарк и где-то в середине – Георгий.

Я рассмеялась, понимая, что на этом семейное предание не заканчивается.

- Мне тогда было… дай Бог памяти… лет девять или десять, и житейская мудрость «не все собаки добрые» не успела угнездиться в моей голове. Первое, что сделал Рик, когда окреп – кинулся. В то утро мать водила Марго в поликлинику, и мы с болящим развлекали друг друга. Укус был глубоким, - лицо Воропаева оставалось таким же идиллически-безмятежным. – Я жутко испугался, но не боли – вида собственной крови. Не разожми Эрих пасть, я так и просидел бы истуканчиком до возвращения матери. Он выплюнул мою руку и вернулся под батарею, а на следующее утро принес мне тапочки. Безразмерные клетчатые тапки Жорика, но сам факт! Я потом еще долго пытался понять: зачем? Почему укусил, а потом пошел на попятную? Возможно, что это была проверка. Закричу ли, ударю ли в ответ? На спине Ремарка было несколько старых шрамов. Крепко ему доставалось от старых хозяев.

Своим я, конечно, не рассказал. Кровь-то остановилась почти сразу, укус затянулся, температура только вечером подскочила. Проболел две недели, а Эрих подпирал мою дверь и рычал, не пуская никого кроме матери. Никогда не забуду, как он просил прощения: запрыгнул на кровать и положил лапы на плечи. Сколько ни орал Жорик, ни стучала миской по полу мать – Рик не ушел. Так и лежали, как два дурака, обнявшись. Я почему-то совсем его не боялся, морщился только от острой собачьей вони.

Артемий сорвал какую-то травинку, покрутил ее в пальцах и отбросил.

- Эрих прожил у нас чуть больше восьми лет. Мог бы и дольше, но произошло кровоизлияние в головной мозг, вроде как была к этому предрасположен. Был пес, и нет пса. Я сдуру поклялся, что никогда не заведу собаку: тяжело, когда они умирают.

- Эрих Марина Ремарк, - повторила я. – Жаль…

Арчибальд на время рассказа поутих, дослушал до конца, высунув розовый язык, и полез мириться. Услышав веселое: «Да прощаю я тебя, прощаю», забрался под плед и засопел. Миссия выполнена, клиент готов.

Уложив щенка в коробку (спит как убитый, только лапка во сне дергается), выпили по стакану сока и поднялись наверх. Разумнее было бы поселить его к нам поближе, а то вдруг проснется посреди ночи и начнет чудить. Воропаев мигом вправил мне мозги: собаке в постели не место. Дело даже не в том, что случайно придавим. Если хочу воспитать послушного адекватного пса, то не стоит приучать его к вседозволенности с младых когтей. Дружба дружбой, а наглость по отдельному тарифу. Но на всякий случай решили держать дверь приоткрытой, заскулит – услышим.

Душ мы принимали вместе. В одежде. Как-то само собой получилось: шли-шли… и пришли. Оглянуться не успела, как меня затянули в душевую кабину и обрызгали с головы до ног сначала прохладной водой, а затем теплой. Кабина маленькая, пространства для маневров – кот наплакал. Температурные щиты с меня предусмотрительно убрали.

- Знаешь, в мокром виде ты еще красивее, - с хитрой усмешкой заявил мой начальник.

Ну, еще бы: всё к телу прилипло, простора для фантазии никакого! В долгу я не осталась, и вскоре «красивыми» стали оба. Мокрую майку с себя стянула сама, с остальным мне любезно помогли… Не-не-не, я так не играю и в душ отныне хожу поодиночке. Непотребство какое-то выходит, а не мытье! Хотя, должна признаться, мне понравилось. И свет неяркий, совсем не страшно…

- …Господи, я и не мечтал...

Я легонько поцеловала его в висок, перебирая волосы. Заметно отросли, кучерявятся и до сих пор влажные после водной баталии. Лежать так, чувствуя расслабленность и сытость во всем теле, казалось пределом мечтаний, а впереди у нас еще целая неделя…

Глава тринадцатая

«Гора имени Гайдарева»

В будни будут думать о будущем, в выходные - о прошлом, и только в отпуске - о настоящем.

В. Борисов

Арчи не придерживался правила, что «дружба дружбой, а постель постелью», потому как следующим утром мы обнаружили его на моей подушке. Мирно свистящим, кверху лапками и с донельзя счастливой мордой, да-да.

- Что ты там говорил о вседозволенности? – я оперлась на согнутую в локте руку, другой рукой пощекотала светлый щенячий живот. - Этот товарищ нас обыграл.

Артемий хмыкнул, но промолчал. Чувствую, битвы титанов а-ля «кто кого переупрямит» не избежать. Вчера я бы с уверенностью поставила на Воропаева, теперь сомневаюсь. Арчибальд – тот еще фрукт, так просто пальмы первенства не уступит.

- Подвигайся, - велели мне сиплым ото сна голосом, - как раз помещаемся.

На одной подушке легко расположиться вдвоем, если лечь совсем близко. Моя голова устроилась на его плече, а ладонь нашла область сердца. Ровный ритм, ни намека на тахикардию. Закрыв глаза, прислушалась к своему. Никогда бы не подумала, что такое возможно: наши сердца бились в унисон.

- Ты находишь это странным?

- Нет, - прижалась чуть теснее, - мне это нравится.

В спальню влетела муха, покружилась, пожужжала, прошествовала по потолку и спикировала на нос спящему лабрадору. Арчи чихнул и продолжил спать. Я занялась инвентаризацией ребер; те хоть и не выпирали, но прощупывались. Раз, два, три, четыре…

- Ребра мне пересчитываешь? – поинтересовался Воропаев. – С утра вроде были на месте.

- Да нет, я… Ох!

- Что, не хватает?

Недоверчиво потрогала старый шрам. Как я его раньше не заметила? Готова поклясться, что ножевое. Били в печень, со знанием дела и наверняка.

- Кто тебя так?!

- Забыли представиться. Повезло, что Женька оказался рядом, а то добавилось бы хлопот небесной канцелярии, - сказал Артемий таким тоном, каким обычно обсуждают скверную погоду. – Давняя история бурной юности.

История из числа тех, что предпочтешь забыть и не вспоминать. Происхождение второй отметины, с левой стороны и на пол-ладони ниже, известно мне не понаслышке: здесь постаралась парочка ненормальных вампиров.

- И за что все тебя так «любят»? – я коснулась губами шрама, жалея, что не могу стереть его вкупе с неприятными воспоминаниями.

- Вопрос риторический, но интересный. Умею оказаться в нужное время в нужном месте.

- А расскажи, как вы с Печориным познакомились? – вдруг попросила я.

- С Печориным? Совершенно случайно. Дело было так…

Погожим апрельским днем в школу, где учились Артемий и незабвенная Лика Ландышева, ветром перемен занесло важную столичную птицу. На отсутствие родителей или, на худой конец, опекунов глаза почему-то закрыли, документы приняли и зачислили московского гостя в выпускной класс. Сразу, почти что с улицы. Хотя почему «почти»? С улицы. Тем фактом, что новый ученик нигде не прописан и недавно сменил паспорт, либо пренебрегли, либо не сочли нужным заметить. Вампиры города берут, а класть палец в рот Бенедиктовичу можно только при наличии лишних пальцев.

Воропаев тогда худо-бедно оканчивал восьмой класс. Елена Михайловна оставила его на седьмой урок, перерешивать заваленный зачет по нервной системе, дабы неповадно было отлынивать. Звенит звонок, начинается сорокапятиминутная пытка. Одиннадцатый «Б» с зубным скрипом внимает эволюционному учению, а Артемий на задней парте пытается вспомнить строение спинного мозга. Петрова нет-нет да поглядывает на заморскую птицу, вальяжно развалившуюся на первой парте и всем своим видом демонстрирующую: ему что Дарвин, что Тургенев – одно лицо, оба бородатые и оба с умным видом чушь несли.

После урока Штирлица попросили остаться. Воропаев незаметно шмыгнул в смежную с кабинетом комнатку - «предбанник», где Михайловна хранила допотопный микроскоп, наглядные пособия, старые учебники, непроверенные тетради и скрипучий скелет по прозвищу Йорик. Шмыгнул без всякой задней мысли, работу в шкаф убрать, ну и услышал…

- Не понимаю, о чем вы.

- Всё ты прекрасно понимаешь, - начала сердиться Петрова. – О чем они только думали?! Здесь же люди находятся, дети…

- А я, по-вашему, нелюдь? Впрочем, вы биолог, вам виднее.

- Прекрати паясничать! На дух не переношу вашего брата.

- О, вам и мой брат насолил? И когда только успел, чертяка? – бесшабашно фыркнул новенький. - Если память не спит с другим, его шлепнули лет семьдесят назад. Правда, это был не совсем мой брат – так, племянник второй жены батяни…

В воздухе запахло озоном. Елена редко выходила из себя, но, если такое случалось, возвращалась поздно.

- Это совсем не смешно! Страх потеряли! Ладно, Москва – большая помойка, в ней только горных троллей нет. Живите себе в столице, никто не против, но тут вам делать нечего!

- Слушайте, как вас там?.. Елена Михайловна, мне некуда идти, понимаете?- голос «заморской птицы» стал жалобным. - Хоть в парке на лавочке, только не в Москве. Я не буйный, клык даю! Отсижусь в вашем заведении, доступ к счетам получу и arrivederci …

- Раз тебя ищут, то обязательно найдут, – констатировала биологичка. – По-хорошему, выдать своим же и не мучиться, иначе хлопот не оберешься. Пригреем гадюку на груди!

- За что вы нас так ненавидите?- резко спросил парень.

- А за что мне вас любить? – вопросом на вопрос ответила она. – Что живые, что мертвые – дела не меняет. Нежить, она и в Африке нежить.

- Сама такая, - буркнул себе под нос «нелюдь», - расистка! Хорошо, пускай мы нежить. А вы тогда кто? Сим-селябим, блин! Шарлатаны!

- Кровопийцы! Дожили, ругаюсь с мальчишкой, - вздохнула Петрова и крикнула: – Да выходи ты, у Йорика скоро рука отвалится!

- Кому это вы? – удивился вампир.

- Эх, зеленый ты еще. Есть тут у нас одно юное дарование…

- Так и познакомились, - закончил Воропаев. - Я впервые воочию увидел вампира, а на следующий день подбил ему глаз.

- За что?

- За разжигание межрасовых конфликтов. Еле растащили нас. Драться Женька не умел, пришлось помиловать и ограничиться фингалом. С недельку друг на друга рычали, где-то столько же плевались, а в начале мая он перебрался ко мне…

- Ну и ну! Вот как, значит, живет простой рабочий люд, - Печорин покосился на подставку для обуви, из которой торчал одинокий мужской ботинок сорок четвёртого размера. – Твоя туфелька?

- Разувайся, умник, мать с утра полы помыла. Хотя постой-ка, щас мы тебе проверку на вшивость устроим…

Артемий прошел на кухню и открыл балконную дверь. Удержав за ошейник рванувшегося пса немецкой породы, доверительно сказал тому:

- Рик, оцени гостя. Только, чур, на зуб не пробовать!

- ТЫ СООБРАЖА-А…?! – заорали из прихожей.

Эрих клацнул зубами, и вопль оборвался. Вампир быстрее кошки взлетел на шкаф и шипел оттуда на мирно урчащую овчарку. Пес улёгся рядом с подставкой, опустил морду на лапы и глянул на хозяина. Мол, как я его? Угодил?

- Молодец, Рик! Слезай, Дракула, проверку ты прошел.

- Сначала убери этого!!!

- Да ты, никак, собак боишься?! Кому расскажу – не поверят. Место, Рик! Иди, пожуй чего-нибудь.

Дождавшись, пока враг скроется в логове, Печорин изящно спрыгнул вниз.

- Тебе вообще никто не поверит, - огрызнулся он, брезгливо отряхиваясь.

- Поживем – увидим. Ты есть хочешь?

Позавчерашний суп шел на ура, только ложка звенела.

- Но-но, не увлекайся! Не один здесь, - Воропаев оседлал трехногий табурет и, подперев голову рукой, смотрел, как гость уписывает лапшу. – Ты когда в последний раз обедал, Дракула?

- На той неделе, - булькнул компотом тот. – Не боись, хавчик мне любой пойдет, на икру с шампанским не претендую. Раза два в недельку поем, и ништяк.

- А кровь?

Печорин откусил от бутерброда.

- Что «кровь»? Раз в десять дней – стандарт, но минимум нужен, иначе подохну. А ты и рад будешь… Серьезно, - хмыкнул он в ответ на поднятую бровь, - вот скажи, на кой черт ты мне помогаешь?

- Говорила мама, что глупость не лечится, а я не верил. Надо было тебя, придурка, в том клоповнике оставить? Не вопрос, можем вернуться, - любезно предложил Артемий.

- Сам ты придурок! В чем я прокололся? – неохотно спросил вампир. – Там ведь кроме меня кучу народа было.

- Ты себя в зеркало видел, звезда Голливуда? Одна курточка на три средние зарплаты потянет. Попроще одеться не судьба?

- Куда уж проще?- нахохлился гость, доедая бутерброд. – И так бомжа бомжой.

- Кстати о бомжах. Надумал?

- А куда деваться? С тобой хоть нескучно, малявка…

Хлеб внезапно встал комом в горле. Вампир закашлялся, замахал руками.

- Кх… кх…кхе… хва…ит!

- На будущее, малявки отличаются злопамятностью, - Воропаев великодушно оставил его в покое.

- Буду знать. Получается, мне можно остаться?

- Можно, только осторожно. И, разумеется, не задаром.

- Я на мели, - развел руками Печорин, - давай под честное слово?

- Неплохо бы, конечно, тебя как липку ободрать, но тариф нынче другой.

- И чего тебе надобно, старче?

- Улыбнешься, когда я скажу. Хорошо так улыбнешься, качественно, во все тридцать два… или сколько там у вас?

- Напугать кого-то решил, - догадался вампир, - своими силами никак?

- Своими силами неинтересно.

- Ладно, согласен.

- Не беги впереди паровоза, - хмуро осадил его Артемий. – Условия проживания узнать не хочешь?

- Ну, излагай. И компотику плесни, будь другом!

- А нигде не треснет? Всё просто, как дважды два: тебя нет, не видно и не слышно. Спишь в моей комнате. Когда кто-нибудь дома, сидишь там и не высовываешься. Марго я лапши на уши еще навешаю, а матери врать не стану. Узнаю, что приближался к ним, тебе не жить.

- Да я и так «нежИть», - грустно рассмеялся Евгений. – Не трону, будь спок! Шкура дороже. Переть у вас всё равно нечего… Можно тупой вопрос?

- Валяй.

- Вот ты зовешь сестру «Марго». Почему? «Ритка» ей как-то больше к лицу, на королеву не тянет, не обижайся.

- Мне не нравится имя «Ритка». Скоро сам всё поймешь.

Вампир кивнул и больше не приставал. В ближайшее время можно не беспокоиться, до лета он как-нибудь протянет, а там видно будет.

«Чувствую, аукнется мне это упыролюбие, - невесело подумал Воропаев. - Цаца московская! На словах всё легко… Одна проблема с провиантом чего стоит! Доучится, и гнать его в шею… А Петрова меня точно убьет»

***

- Чем займемся сегодня? – поинтересовалась я. – Ну…ммм… кроме очевидного.

- Ох уж это «кроме очевидного». Есть идеи?

Завтрак протекал в тихой, почти семейной атмосфере, нарушаемой лишь поскуливанием Арчибальда. Щенка накормили согласно положенной норме, но он упорно требовал добавки. Нельзя, глупый, плохо потом будет! В отместку меня небольно куснули за ногу.

- Давай погуляем. Здесь так красиво, а мы половины не видели! За поселком вроде лес есть…

- Встречное предложение: я улажу один горячий вопрос, ты подучишь наложение щитов и после обеда узнаешь, зачем надо было брать купальник.

- В баню пойдем или опробуем бассейн? – иные варианты на ум не шли. – Но зачем тогда щиты?

- Узнаешь.

Наспех покончив с едой, мы вышли во двор. Погода была прекрасная, принцесса была… принцесса просто была. Ночью прошел дождь, и всё вокруг блестело росой, точно умытое. Свежо, если не прохладно: солнце нежилось где-то на другом конце поселка. Арчи гавкнул, нарушая тишину. В ветвях яблони чирикнула птица, встрепенулась, стряхнув на землю капли росы, и порхнула на другое дерево.

Артемий показывал мне пристройки и все смежные территории, в том числе сад и огражденные угодья. С ума сойти, тут же целая плантация! Куда девать такие огороды?

Времянка, поразившая великолепием убранств. Комната отдыха с кожаной мебелью, кондиционером, хрустальной посудой и пейзажами на стенах.

- В. Романычев-Злободневный, - прочла я в углу полотна, где был изображен летящий по волнам алый фрегат. – Это тот самый, да?

- Ага. Авторская серия, название банально до тошноты: «Морские легенды». Подарок от мсье Злободневного, тайно влюбленного в нашу Марго, - мельком пояснил Воропаев. – Говорят, как художник он небезнадежен, иначе бы Котик в него не вкладывал.

Комната с бассейном облицована плиткой цвета весеннего неба на стенах и морской волны на полу. Приглядевшись, можно было различить силуэты чаек и яхты, вблизи походивших на причудливые разводы. Сам бассейн имел глубину два с половиной метра и подсвечивался снизу. Предусматривались встроенные в потолок лампы, но при желании никто не запретит зажечь свечи. Примыкающая «парилка» была уютно-небольшой и умопомрачительно пахла деревом. Кедром или сосной – я не разобрала.

- Неплохое приданное, верно? – усмехнулся мой начальник, отрывая от обнюхивания панелей. Ничего не могла с собой поделать. Наверное, я древесный токсикоман.

- Не боитесь, что в один прекрасный день вас обворуют?

- Хотел бы я взглянуть на этого вора. Марго дотошная: всё, включая последнюю пепельницу, строго учтено и зачаровано от кражи мной лично. Ее работнички не идиоты, знают, что клептомания – болезнь опасная. Хотя с таким контрактом… Видела «домики» по соседству? Те, кому трудно добираться до службы, живут там. Умеренно, но неплохо живут. Впечатляет неискушенного зрителя.

- Но тебе здесь неуютно, - поняла я.

- Есть такое дело. Слишком уж всё… богато, как в европейской гостинице. Давит на психику. Красиво – да, удобно – да, но давит. Стихия Марго, не моя. Приехать в гости, пожить недельку – не проблема, вот только обосноваться здесь я бы не смог.

Возможность по достоинству оценить и бассейн, и баню мне пообещали на днях, а пока усадили разучивать заклинание. Артемий вернулся в дом и долго общался с кем-то по телефону. Стоит чуть-чуть напрячься, и я услышу, что он говорит собеседнику, но какой смысл? Я ему верю, невзирая на жгучее любопытство. Интуиция подсказывала: «горячим» вопрос назван не просто так и касается нас обоих.

Когда с теорией было покончено, я приступила к практике. Определить, сработало или нет, можно выйдя на улицу или взглянув магическим зрением. Правильно выполненные чары имеют определенную «ауру». «Аура» присутствует, но какая-то неправильная, с прорехами. Ошиблась где-нибудь в середине или упустила момент контакта с источником. Так и есть, стоило мне повнимательнее «открыться», как прорехи ушли. Окрыленная успехом, я потеряла нити, которые нельзя терять, и щиты растаяли. Тьфу ты ну ты! По вискам и шее ползли капли пота, несмотря на климат-контроль. Эта песня хороша, начинай сначала. Поехали! Per aspera ad astra…

Воропаев выслушал заговор в моем исполнении, подправил неверное ударение (последняя упрямая «дырка» исчезла) и велел «собирать манатки».

- Еду с собой возьмем, чтобы не бегать, как в копчик укушенные. Твоего троглодита придется брать тоже.

- Троглодита я в любом случае не оставлю. Это ведь не опасно?

- Ты мне веришь?

- Веришь, - эхом откликнулась я.

- Абсолютно безопасно. Собирайся.

***

С групповой телепортацией у меня самые что ни на есть неприятные ассоциации: тело будто насильно уменьшают в размерах, не хватает воздуха, накатывает тошнота и паника, но сегодня всё прошло без сучка и без задоринки. Корзина – мы предварительно закрепили ее магией, а на притихшего Арчибальда натянули тройную защиту, – осталась на месте, щенок внутри испуганно скребся.

- Маленький мой, с тобой всё в порядке?

Ответом послужил отпечаток зубов на пальце. Раз кусается, цел и невредим.

- Где это мы? – пока я вижу только деревья, лавочки и кованую ограду. Вдалеке белеет какое-то здание.

- Санаторий. Нам не сюда, идем.

Куда ты ведешь нас, Сусанин-герой? Но, судя по всему, проводник отлично знал дорогу: вскоре мы вышли за ограду. А вот и табличка! «Оздоровительный центр “Ко…” Нечестно, я хочу дочитать!

- Идем, идем.

Дорожки с плиточкой, клумбы, вывески кафе. «Одиссей», «Ямайка», «Тайфун»… Силуэт Колеса обозрения, «тарзанка». Люди навстречу практически не попадаются, человека два-три. Поднимаемся по ступенькам… Набережная!

- Ты привез меня на море?!

- Точнее сказать, принес. Нравится?

- Обалдеть!

Я повисла у него на шее, но помешала корзинка. Пришлось возвращаться в амплуа «взрослого адекватного человека».

Над входом в Центральный пляж располагалось электронное табло: «13.05.201* ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА: 27 °С. ТЕМПЕРАТУРА ВОДЫ: 20 °С» Если сейчас такой май, то что же будет в июле?

- Брехливый у них градусник, вода прохладнее.

- Мы собираемся купаться? – я думала, просто на берегу посидим, морем полюбуемся…

- А что тебя смущает?

- Холодно.

- Интересно, зачем тогда ты битый час возилась со щитами?

Вас поняла, вопросов больше нет. Хотя нет, есть: а как на психов смотреть не будут? На улице теплынь, не спорю, но в такую погоду хозя… и местные в воду не полезут.

- Вера-а-а, - картинно застонал Воропаев, - всем…

- Знаю-знаю, всем плевать. Я не королева Шотландии, и моя личная жизнь посторонних не интересует. От санитаров «дурки» всё равно вместе отбиваться…

За наглость пригрозили окунуть с головой и оставить без обеда. Резон есть, буду бояться!

Заплывать на Центральном пляже мы всё-таки не рискнули, лишь погуляли немного. Солнце освещало поросшую зеленью гору.

- Гора имени Гайдарева, - прокомментировал Артемий.

Ха, и вправду похоже на ёжика! Зеленый Ёжик с песчаной мордой.

Не уверена, но, возможно, я уже здесь бывала. Пирс, разделяющий пляж на две неравные части, выглядит смутно знакомым, как и нестройные ряды деревянных топчанов. Спросила, в какой именно курорт нас занесло. Название поселка царапнуло память и прояснило сомнения: была!

Купальный сезон в этом году наступил гораздо раньше (еще бы, давненько такой жарюки не было), и отдыхающие на пляже имелись, в основном, пожилые пары и одиночные отпускники. В воду пока никто особо не стремился, разве что самые отчаянные моржи.

- Последний раз я отдыхал здесь лет двадцать семь назад, с матерью. Марго на соседку оставили, а сами смотались к морю на недельку.

- А как же твой отчим?

- Жорик с утра до ночи… работал, присматривать не мог, да и мать хотела отдохнуть по-человечески. О, это сладкое слово «свобода»…

По ту сторону пирса народу не было вообще, только ходили по камням крупные чайки, и носилась от топчана к топчану курчавая большеголовая дворняга. Арчибальд, почуяв собрата, высунулся из корзины. Открывать крышку он научился в два счета.

- Здесь посидим?

Для начала я выпустила Арчи. Щенок маленький, да ушлый: не потеряется. Оказавшись на свободе, Инспектор Гаджет помчался к воде и с визгом отскочил, поджав хвост. Инстинкты породы пока дремали, мокрота ему не понравилась.

Когда не боишься обгореть, солнечные ванны – бесконечное удовольствие. Растянуться на полотенце, лишь изредка переворачиваясь на спину, слушать музыку волн и сварливые крики чаек, дышать солоноватым морским воздухом. Вот оно, море, протяни руку – дотронешься. Солнце приятно ласкает кожу, хотя сейчас, как говорят, самый пик: с двенадцати до четырех дня. Купаться? Я вас умоляю! Костьми лягу, но с места не сдвинусь.

- Так и будешь вертеться, аки кура гриль? - Артемий успел окунуться и теперь сох на солнышке. – Пошли купаться!

- Не-не-не, товарищ, - я перевернулась на спину, прикрыв лицо до носа его майкой. – Мне и тут непло... Ай!

Ледяной руку по животу – это садизм! Куда смотрят мои щиты?!

- Я прошел сквозь них. Пойдешь купаться – научу.

Заманчиво. Показали сороке бусики… Но сейчас моя сорока в прострации, не до того ей. Подождут бусики!

Если кто-то наивно полагал, что меня оставят в покое, то он жестоко ошибался: схватили в охапку и потащили к воде, бормоча что-то вроде: «Еж – птица гордая…» Мои негодующие вопли стали достоянием всего пляжа.

- А-а-а!!! – взвизгнула я, едва холодная вода обожгла тело. Те, кто лезут в море после долгой солнечной обсушки, поймут и посочувствуют. – Ты! ТЫ-Ы!!!

- Сволочь? – ласково подсказал Воропаев, улепетывая куда подальше.

- ЕСЛИ БЫ! ЗАРРРАЗА! – щит постепенно начинал действовать. Чем сильнее «нагревалась» вода, тем быстрее остывала я. – Наглая, бесстыжая… выхухоль!..

- А слово-то какое страшное!

- …и жутко самодовольная!

- Но ты всё равно меня любишь?

- Да! – я всхлипнула и упрямо повторила: - Выхухоль!

Заплывать под заклинанием и вправду здорово, будто окунаешься в лето, в самый бархатный сезон. Что-что, а плавала я неплохо, и по-собачьи, и по-лягушачьи, и по-человечьи. На море с семьей до семнадцати лет ездила, ходила в бассейн, отдыхала у теток и бабушек. Если не речка, то озеро обязательно входило в каникулярный комплект. А вот Артемий в водных процедурах не так уж и силен, неизменно держался там, где мог достать до дна.

- Давай плавать научу, – предложила я, совершив рейд до буйка и обратно.

Он повторил мой маршрут, не останавливаясь на отдых. Всё ясно: плыть плывет, но лечь на воду в случае чего не сумеет. Случай может быть всякий…

Поступила хитро. Затеяла игру в догонялки, слегка измотала и ближе к берегу помогла принять правильное положение.

- Вер, отстань!

- Ну почему сразу «отстань»? Тут главное правильно дышать, и не утонешь.

- А как?

Пускай не с первой попытки, но удалось. Постигая морскую науку, нанырялись мы всласть и, несмотря на защиту, продрогли. Картина неизвестного художника «Две мокрые выхухоли».

Арчибальда никто не бросал: постоянно проверяли, как он там, по очереди выбирались на берег и развлекали. Команду «место» умный пес усвоил без тренировок. Изредка бегал к «косе», разминая лапы, но возвращался. К чайкам не приставал: одна задиристая птица метко клюнула его в нос.

***

- Что там, не знаешь? – я махнула туда, где в море впадала небольшая речка. На другом берегу речушки привязаны лодки, поднималась дорога в гору. Кто-то умудрился построить коттедж на крутом склоне, обманчиво-безобидном из-за густой зелени. И не боятся ведь! Но меня интересовало, что находится там, где вода огибает гору.

- Мелководье. Идешь себе в море, идешь, а воды всё по щиколотку. Еще с десяток метров – по колено, потом начинается глубина. Там хорошо, только камни острые. Если хочешь, поедим и посмотрим. Через речку на лодке перевезут, дальше пешком.

- Завтра, - решила я, отщипывая кусок вареной курицы для Арчи. – Сил нету!

- Сам такой. Лечь и уснуть! Хотя чего мы хотели, три часа бултыхаться? Завтра будем болеть…

- Ну и пусть, зато хорошо.

Мы немного погрелись на вечернем солнышке, собрали вещи и решили побродить по набережной. Удобно, когда в твоих силах высушить купальник, волосы и полотенце несколькими словами, чтобы не искать кабинку для переодевания, а попутно – кучу места под мокрое. Сплошная экономия времени.

- Напомни завтра, покажу тебе занятный магазинчик. Они всевозможные травы, сборы и экстракты продают, вагон и маленькая тележка видов. Всё что угодно достать можно, любой каприз за ваши деньги. Кстати, цены вполне человеческие, кусаются слабо.

Обязательно напомню. Зельеварением мы еще не занимались!

Месяц май – это не разгар отпусков, но близко к тому. Многочисленные палатки и киоски с мороженым, коктейлями, игрушками – светящимися приманками для ребятни, – и сувенирами; беспроигрышные лотереи, аттракционы и тиры притягивали своих клиентов. Местные жители равнодушно проходили мимо, останавливаясь только купить пива или воды, зато туристы толпились у палаток с сувенирами, наперебой спрашивая продавца, что лучше презентовать теще: футболку с надписью, магнитик или разделочную доску с дельфином. Дельфины на досках больше смахивали на акул, а магнитики хвастались однообразными видами на Гайдаревскую гору.

Был тут и дельфинарий, и крокодиловый питомник, и аквапарк – поселочек жил довольно-таки насыщенной курортной жизнью. Те, у кого не хватало смелости купаться, выбирались из норок ближе к вечеру и отправлялись на поиски приключений. Отовсюду доносился визг «Тарзанов», радостный смех детей на прокатных машинках и зазывные торговцев. То и дело взмывали ввысь управляемые вертолеты и светящиеся фонарики, гремела музыка, звенели тарелки в кафе. Ленивая, я бы даже сказала, меланхоличная атмосфера в мгновение ока сменилась бурной жаждой жизни. Кто-то стремится отдохнуть подешевле, кто-то - нажиться посильнее. Диаметрально противоположные стремления.

- Мама, я хочу вертушку! – ныла краснощекая девчурка с короткими, как у пони, ножками и розовыми бантиками в косицах. – Купи! Ну купи, ма-ам! Верту-у-ушку хочу-у!

Мамаша розовых бантиков усиленно притворялась глухой и буксировала дочь в сторону столовой.

- Ты блинчик не хочешь? Или ватрушку? А рыбку жареную будешь? – вопрошала она, пытаясь заглушить вопли бантиков своими. Этакая иллюзия родительской заботы, если бы не заоблачная цена игрушки. Мои симпатии остались на стороне мамаши.

- Верту-у-ушку!

Дети нам попадались самые разные, но их можно легко разделить на три категории: «карусельную», «поедательную» и «мама-что-нибудь-покупальную». Преобладали первые и последние, вторые попадались столь же редко, как «покупальные» мамы и «карусельные» папы. Проще всего было мамам совсем маленьких деток: такие мамы мирно беседовали со своими мужьями или знакомыми, пока намаявшиеся за день чада дремали в колясках. Сколько же здесь грудных младенцев! Вон та малышка на руках длинного, как подъемный кран, парня едва ли старше двух месяцев. Зато четырех тире шестилетние бутузы отрывалась по полной программе. Их родителям оставалось лишь покорно рысить следом и совать деньги продавцам привлекательных лотков. Продавцы умиленно скалились, как дельфины с разделочных досок, прятали бумажки в поясные сумки и дарили бедным родителям минуты долгожданного покоя в виде сверкающей музыкальной палочки или полета на карусели. Поистине волшебный обмен, если так подумать, и обычное вымогательство, если разобраться.

Встречались и подвыпившие компании, нарочито-развязные и гогочущие, как молодые гуси или как Толя Малышев в первую нашу с ним встречу. Они вскидывали на плечо винтовки в тире, промахивались, ругались и двигались дальше, «забывая» по пути пустые банки из-под пива. Одна банка, не вытерпев такой несправедливости, долго летела за своим обладателем, невидимая для непосвященных, и огревала того по затылку под дружный хохот приятелей. Хохотали они недолго: жестяная «пташка» приласкала всех по очереди. Парни постепенно трезвели. Поймав мой взгляд, Артемий развел руками и отправил банку в урну.

Вместе с сумерками пришла прохлада. Я поежилась, сунув руки в карманы трикотажной кофты – не лето всё-таки. Воропаев набросил мне на плечи свою олимпийку и потянул в ближайшее кафе: греться. После чашки горячего шоколада стало гораздо уютнее.

- Ты голодная?

Пришлось сознаться, что скорее да, чем нет. Арчи заинтересованно ворчал в корзинке: съеденную на пляже курицу и кружок вареной колбасы он за еду не считал. Так, разминка, а здесь еще много чего вкусного…

В извечном диалоге мозга и желудка последнее слово осталось за ненасытной трехлитровой емкостью. Мы плотно поужинали, накормили собаку и присели на лавочку напротив кафе. В двух метрах к югу располагался Центральный пляж, шумело вечернее море. Мигали неоновым светом вывески, перекрикивали друг друга забегаловки. Каждый включал свою музыку, намереваясь переорать соседа. Вокруг начали собираться люди, все они чего-то упорно ждали.

- Петь будут, - указал Артемий на двух парней и двух девушек-сотрудниц, снимающих тент с громоздкой установки.

Мне запомнились даже не песни, хотя ребята старались и пели очень душевно. Едва лишь заиграла музыка, и похожий на цыгана жгучий брюнет запел о любви, как на площадку перед установкой выбежали дети. Они прыгали, держались за руки, кружились, танцуя каждый в своем ритме, нисколько не стесняясь взрослых. Малыши прибегали и убегали, хватали за руки родителей, тянули на «танцпол» и обижались, когда явно смущенная мама или массивный папа, потоптавшись для виду, возвращались на место зрителя. Кто-то хлопал, кто-то снимал на видео, а ребятня веселилась.

«Всё еще жалеешь, что не увидела леса?»

Я только счастливо вздохнула и опустила голову ему на плечо. Не хотелось ни отвечать, ни доказывать – слишком хорошо было. Давненько я так не отдыхала. Наверное, с детства.

Выпущенный на волю щенок вместе с рыжим шпицем гонял по набережной жужжащую радиоуправляемую машинку. Он тоже получал удовольствие от жизни и отдыха…

После обратной телепортации слегка мутило. Арчибальд сопел в своей корзинке и на переселение в коробку не отреагировал. Время детское – полдевятого (ничего себе «немного побродили»), успею обмыться. И спать-спать-спать-спать…

- Я в душ!

- Угу.

Я только успела сходить в гостевую и вернуться за шлепанцами, а Воропаев уже преспокойно спал поперек кровати, как был в одежде. Счастливый, выключается где угодно и когда угодно. Осторожно, чтобы не разбудить, стянула с него майку и летние шорты. Подумав, погасила свет и легла рядом. Да ну его, душ этот! Завтра схожу.

***

Мелководье мы посетили и провели там полдня. Плавали, загорали, купали упрямого Арчи, любовались видом на гору имени Гайдарева и отыскали две совершенно целые ракушки крупных размеров. Удачно! Сумеешь с толком зачаровать морскую раковину – получишь прекрасный долговечный амулет необходимых свойств. Магию они хранят не хуже металлов и драгоценных камней.

В магазин трав я буквально влюбилась. Чего здесь только не было! Помимо сборов в пакетиках и мешочках в ассортимент входили различные полезные ягоды, свежие и сушеные, со всех концов страны, кора деревьев, орехи всевозможных сортов, экстракты и спиртовые настойки. Пока Артемий беседовал с сухонькой продавщицей, я бродила по немаленькому магазину и приценивалась. Витавшие в воздухе запахи напомнили о тете Вале и ее повальном (какой каламбур) увлечении фитотерапией. Она вечно что-то сушила, вымачивала, измельчала, настаивала и лечила этим любые хвори. Цветы и плоды боярышника, валериана, мята, девясил, зверобой, календула, калина, липа, малина, мать-и-мачеха, череда, чабрец, чистотел… К наименованиям прилагалось краткое описание целебных свойств и возможного применения.

Ого, тут еще один отдел есть! Повернув ручку в форме медвежьей головы, я вошла в полутемное помещение, освещаемое керосиновыми лампами. Шторы на окнах были плотно задернуты, не пропуская ни единого луча. Машинально попятилась и налетела на что-то спиной. Это «что-то» оказалось чучелом гризли, здоровенным и до жути живым. Даже пластмассовые глазищи от испуга сошли за настоящие. Ма-ма! Подавив крик, я отшатнулась, чтобы сбить с ног подкравшуюся ведьму.

- Ах ты, килька пучеглазая! Змея подколодная! Собака приблудная! Ты какого лешего здесь забыла?! – верещала та, потрясая тыквообразными кулаками на непропорционально тонких руках.

В ответ на извинения и предложенную помощь меня нарекли «куцехвостой пираньей» и «глупой гусыней» и взашей вытолкали из каморки. Чудесный сервис! Что такого я ей сделала? Повесили бы табличку: «Не влезай – убьет!»…

- Брунгильда, мать-перемать! Ты, кажись, совсем белены объелась! – подоспела сухонькая из человеческого отдела. – Открывай, шельма! Ща я тебе уши пооткручиваю! От-кры-вай! – каждый слог сопровождался ударом ноги в дверь.

Воропаев стоял рядом и терпеливо ждал, чем дело кончится.

- Тём, пойдем-ка отсюда, - потянула его за рукав. – Ненормальные какие-то! Медведя зачем-то убили…

- Ты что, там как раз самое интересное, - подмигнул Артемий. – Не хочешь взглянуть на цветок папоротника и Малахитовую шкатулку?

Нет, не хочу, потому что папоротник не цветет… Ага, и коты не говорят, и ведьмы не колдуют! Но эту Брунгильду с ее гризли я всё равно боюсь!

- Чего надо, Варвара Ромуальдовна? – прокартавила склочная продавщица. – Занята я!

- Открывай, крокодилье отродье! Покупателей тебе, дуре старой, привела!

Дверь с резким хлопком ударилась о стену, чуть не отбив Варваре ногу. С рябоватой физиономии Брунгильды не сходило скептическое выражение.

- Ну и де они?

- В Караганде! Тьфу ты.

- Эти, что ль?! – продавщица крякнула, принюхалась и сложилась в три погибели. – Ой, и вправду! Бат-тюшки! Проходите, проходите, не стойте в дверях-с! Я вас чаем напою-с…

- Не стоит утруждаться, - Воропаев вошел вслед за ней и поманил меня, - мы только посмотрим.

Керосиновые лампы зажглись ярче, мохнатый черный гризли молодцевато отдал честь.

Помните «Косой переулок», где покупал всякий волшебный скарб Гарри Поттер? Логово Брунгильды напоминало один из таких колдовских магазинчиков. Котлы любых форм и размеров, в наличии и под заказ, стеклянные и хрустальные колбы, алхимическое оборудование. Яды, от пресловутого мышьяка и цикуты до «Поцелуя Смерти»; плащи, мантии и устойчивые к возгоранию балахоны; шкатулки и подсвечники, посуда ручной работы, сервиз китайского фарфора с изображенными на нем драконами.

- Чашечки нейтрализуют любую отраву, - пролебезила Брунгильда, закончив рассыпаться в извинениях и почуяв мой интерес. – Не бьются, не теряются. И цена пустяковая: девяносто семь тысяч-с, за девяносто пять отдам-с.

Я поспешила высвободиться из змеиных объятий колдунья и держалась поближе к Воропаеву. Не пляши над душой противная старуха, не преминула бы всё тут осмотреть и пощупать, а так хотелось поскорее выбраться отсюда и не возвращаться как можно дольше. Еще медведь этот у двери… Брр!

- Шкатулку Малахитовую продали?

- Неделю назад забрали-с, - огорчилась Брунгильда, - из Академии, ректору на двухсотый юбилей. За бесценок-с, плуты, выторговали, Грамоту показали. Как не продать-с? Представляете, хотели и наш папоротник цветущий забрать-с, а он, горемыка, засох! Ох, горе-горе, убыток-то какой!

- Жаль. А лунные камни почем?

- Зависит от веса и огранки. Они у нас как семечки-с расходятся, чуть ли не по сотне рубликов-с штука. Есть измельченные, порошком-с и крошкой.

«Зачем тебе лунные камни?» - удивилась я.

Ящик с сероватыми кусками породы, пыльными и неказистыми на вид, был наполовину пуст. Обычные камни, хоть простым зрением гляди, хоть магическим. Пускай их на луне наковыряли, но какая практическая польза?

«Дома расскажу. Ты лучше на ограненные погляди»

На черный жемчуг похожи, только каждая «жемчужина» размером со среднее яблоко. И стоят они как бриллианты императорской короны!

- Взвесьте нам тогда грамм триста лунной крошки и четыре необработанных камня.

- Сей момент-с, - старуха заскрипела ржавыми весами. – Успокой-траву брать будете-с?

- Нет, благодарю.

- Как знаете-с. Вы обычно по два кило брали-с, - противно хихикнула Брунгильда. - У нас нынче скидка на осиновые колья и пули с серебреными наконечниками-с. Не интересуетесь?

Артемий отрицательно покачал головой, качая за цепочку тусклый серебряный медальон.

- Взгляни, Вер, похож на бестужевский?

- Есть немного.

- Восемнадцатый век-с, - пояснила продавщица, упаковывая камни. - Серебро с примесями, работа неизвестного мастера-с. В магическом плане он бесполезен, глупая игрушка.

- И почем?

- Дарю-с. Своим бездельем мне всю ауру портит!

«Бесплатный сыр в мышеловке, э?»

От щедрого подарка отказались, хватит с нас и лунных камней. Ведьма разочарованно нахохлилась (навар желаемый не соответствовал действительному), но до дверей проводила.

Зато у добродушной Варвары Ромуальдовны отоварились всласть: купили сборов за бесценок, дубовой коры для Никанорыча, черники и три кило лесных орехов. Обошлось нам всё это даже дешевле камней. Ромуальдовна, знавшая Воропаева не один год, поинтересовалась делами общих знакомых и вручила мне расписную шкатулку.

«Бери, Варвара кого попало не одаривает. В таких шкатулках раньше травы хранили, чтобы не отсырели. Полезная в хозяйстве вещь»

- Ну и как тебе барахолка?

Мы брели по направлению к набережной, подыскивая место, откуда можно безбоязненно телепортировать. Арчибальд, тише воды ниже травы в магической лавочке, открыл крышку корзинки и тихонько урчал.

Я неопределенно пошевелила пальцами и выудила из пестрого вороха характеристик наиболее удачную:

- Мрачновато.

- Я так и думал. Посещение логова Брунгильды не входило в наш план, ничего стоящего там всё равно нет. Разве что иногда можно откопать что-нибудь по-настоящему интересное…

- А цветок папоротника и вправду исполняет желания?

- На Ивана Купалу, - подтвердил Артемий, - но не все, только мелкие. Игра не стоит свеч, Вер. Рискнула бы ради музыкального слуха всю ночь от русалок отбиваться? Зеленые, как лягушки, рыбой закусят, тиной для маскировки обвесятся и ждут. Петь для тебя не будут, а вот на дно утащат, как пить дать. Так русалочьи ряды и пополняются.

В борьбе мечты и реальности ставьте на реальность – не прогадаете.

Глава четырнадцатая

Призраки прошлого

Мы все стремимся сделать так, чтобы наше настоящее как можно дольше пребывало в неведении о прошлом, а прошлое – непременно узнало о настоящем.

NN .

Нежное прикосновение к волосам, челка отведена со лба. Сквозь сон чувствую, как меня гладят по щеке, подбородку, обводят скулы, контур губ, но глаза не открываю – спугну.

- Я знаю, что ты не спишь, - голос низкий, тягучий и невероятно соблазнительный. – Доброе утро.

Я удерживаю его руку у щеки. Глаза по-прежнему закрыты.

- Еще минутка, и будет доброе утро…

- Надо было чихнуть на совесть и завести будильник, - в игру вступает другая рука, повторяя маршрут первой, и спускается ниже. – Просыпайся, красавица моя летаргическая.

Отточенным за время отпуска движением вернула простыню на законное место и нехотя села. Воропаев устроился рядом, полностью одетый. Куда это он?.. Ах да, сегодня же воскресенье.

- Доброе утро, - я запустила пальцы в спутанную шевелюру, попыталась пригладить творящееся на голове безобразие.

- Не хотел будить, но сама попросила.

И это верно. Сонный взгляд уперся в парящий над кроватью поднос. Завтрак в постель?!

- Завтрак в постель, - мое удивление его позабавило, - не отступать же от традиции.

Опираясь на высокие подушки, я поманила поднос. Приборов на одну персону, только чашки две: кофе и чай. Судя по расцветке, позаимствованы из закромов Маргариты.

- Спасибо большое, - с удовольствием глотнула ароматного чая. – А ты разве не будешь?

- На меня не оглядывайся. Кофе выпью, а всё остальное – тебе.

Омлет, тосты с апельсиновым вареньем (я такие лишь в кино видела), моя любимая пастила… Вкусновато, но многовато. В одиночку не справлюсь.

- Ты на машине или?..

- Возьму машину.

- Когда вернешься?

- Ближе к вечеру, - Артемий нерешительно взглянул на меня. - Если хочешь, поедем вместе.

- Нет, - прозвучало чересчур резко, поэтому я поспешила исправить оплошность: - Буду совсем не к месту, только день вам испорчу.

- Чушь собачья!

- Не скажи. Разве я предусмотрена в культурной программе?

- Как знаешь, - сдался он. - Не обиделась?

На что, глупый? Мы еще вчера обо всем договорились, и недовольства я не выказала. Ревность? Откуда ей взяться? Ревновать можно к бабам, но никак не к детям. По части баб у нас всё в порядке, причин для паники нет. Эту мысль и передала Воропаеву.

Он хмыкнул, возвращая на поднос пустую чашку. Удивлен, но удивлен приятно.

«За что мне такой подарок? За какие заслуги? И не отнимут ли его в один прекрасный день? Так не бывает. Слишком хорошо, чтобы быть правдой»

Осмысление данного факта мучит меня больше четырех месяцев. За что? Почему мне? Не заслужила… Ох, нельзя думать о белом медведе, иначе следом выплывут тюлени комплексов. Поставила «заслонку» на нежелательные думы. Теперь он увидит лишь то, что сочту нужным показать. Сеансы психотерапии проходят бурно, ни к чему они сейчас.

- Омлет обалденный! Ничего вкуснее не ела, - и это чистая правда. – По-моему, подарок здесь вовсе не я. На свете вообще есть что-нибудь, чего ты не умеешь делать?

Попыталась поймать мысли… и наткнулась на «заслонку», аналогичную собственной, только уровнем повыше. Интересно, интересно!

***

Проводив Воропаева, я привела себя в порядок и взялась за дела. Искушение понежиться в ванной велико, но делу время – потехе час. Питаться воздухом мы пока не научились, а готовая провизия кончилась, да и Арчи надо накормить.

В домашнем халате, с двумя девчачьими косичками и без грамма декоративной косметики, я совершенно выпадала из гармонии здешнего интерьера. Этакое инородное тело. Наудачу заглянула в морозильную камеру. Мясо, мясо… То, что доктор прописал! Суп можно сварить практически из ничего, а на ужин сделаем мясо «По-царски». Где-то здесь я вроде видела грецкие орехи… Специи и красное вино на месте, основные ингредиенты – тоже, осталось только припомнить: что, как и в каком порядке идет. Самое сложное – это свернуть мясную громадину в рулет и закрепить. Ну, где наша не пропадала?

Начищенные до блеска поверхности, к которым и прикоснуться-то страшно, вскоре перестали быть чуждыми. Неряхой на кухне я никогда не была, стерильность не пострадает.

Голые ноги быстро замерзли, пришлось отыскать в сумке тапочки. Смешок вышел немного нервным. Босая, на кухне… не хватает последней, так сказать, ключевой составляющей. Хотя чисто гипотетически всё возможно: мер безопасности мы не предпринимали. Кровь горячей волной ударила в голову. Об этом я как-то не думала. Вернее, думала, представляла, желала, только… в будущем. При мысли, что я, возможно, беременна, едва не выронила бутыль с вином. Это было бы пределом мечтаний – родить ребенка. Нашего ребенка. Но…

«Он сказал, что ему всё равно, кем родится малыш, - напомнила я себе, - что любого будет любить. Глупо сомневаться. Да, не ведьма, да, вероятность не в нашу пользу. И что с того? Что с того?! Дворня, садик, школа – всё это потом. Примут, обязательно примут, ведь мы знаем, что к чему. Лишь бы здоровым родился… Дурацкие мысли, дурацкие! Всё будет хорошо: и родим, и воспитаем так, что никто даже не догадается о… Боже!»

Выходит, это мне не всё равно, раз я так долго и упорно делю шкуру неубитого медведя?!

Заправила суп, с горем пополам завернула и закрепила мясо, сунула в духовку, шлепнула по морде попытавшегося стянуть лишний кусок Арчибальда, взялась за уборку – на автомате. Вычистила и вытерла всё, к чему прикасалась; не решилась воспользоваться новомодной посудомойкой и вымыла посуду по старинке. Лилось с меня в три ручья: медитации у плиты и пируэты с тряпкой свежести не добавляют. Идем купаться… и топить «белых медведей».

Не успели мы с Арчи подняться на второй этаж, как снаружи донеслись выстрелы. Сначала далекие, но потом всё ближе, ближе. Непрерывная череда громких хлопков играючи преодолела стеклопакеты. Погоня? Бандиты? Террористы? Позабыв, что на этот случай советовали телевизор и учебник ОБЖ, я подбежала к ближайшему окну.

К счастью, двор пустовал. Если и лезут, то не к нам. Дорога отсюда просматривалась плохо – забор высоковат, – однако какое-то движение я уловила. Что это вообще такое?

Трескотню неожиданно разнообразил отчаянный, миновавший звуковые барьеры вопль: «АААААА!!!» и визг. Щенок скулил и путался под ногами. Времени на раздумье катастрофически не хватило; я сначала сделала, потом подумала. Накинув на себя все щиты, кроме терморегулирующих, выскочила во двор, а затем – за калитку. Блондинка, она и есть! Впрочем, интуиция сохраняла поистине воропаевское спокойствие. Насчет выстрелов она сомневалась.

По дороге на бешеной скорости носился черный мотоцикл. Туда-сюда-обратно, туда-сюда-обратно. Именно его глушитель (вернее, отсутствие оного) я приняла за выстрелы. Человек в седле выглядел расплывчатым пятном.

- АААААА!!!

На кочках его трясло, и получалось «А-А-А-А-А!! Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!!» Стоявший грохот мог поднять и мертвого. Тормоза, что ли, заклинило? И, судя по рваным рывкам мотоцикла, управлению тоже кирдык. Память услужливо подсказала заклинание. От синяков не спасет, но посадку смягчит, на такой-то скорости, а останавливать на ходу коней – хоть живых, хоть железных, – нам сам Некрасов велел.

Мотоцикл резко (не удалось снизить скорость, как я не старалась) встал, его незадачливый пассажир практически удержался, но действие законов физики буквально вырвало его из седла.

- АААА! БУХ!

Кинулась к пострадавшему. Байкер при ближайшем рассмотрении превратился в байкершу, жутко встрепанную, трясущуюся, но знакомую на вид… Маргарита Георгиевна?!

- Быыылиин! – завыла жена олигарха. – Твою ж!.. Что стоишь, дура?! Помоги! – крикнула она застывшей соляным столпом мне. – Да быстрее, нехай твою налево! – дальше следовала непереводимая игра слов.

- Успокойтесь. Где-нибудь болит? – по логике вещей не должно, но раз скулит…

- Нет, блин, чешется! – огрызнулась она. – Ногу вывернула, лоходром! Не видно?! Да не трогай ты! Сходи в том дом, позови хозяев! Толку с тебя…

Нет, я понимаю, что у человека шок и всё такое… Лодыжку ушибла, а вопит, точно оторвало. - Добрый день, Маргарита Георгиевна! – жизнерадостно сказала я, не спеша исполнять барскую волю.

Мадам умолкла и во все глаза уставилась на меня, на открытую настежь калитку «того дома», снова на меня. Заморгала.

- Ёпть! – поделилась она.

- Полностью вас поддерживаю. Будьте добры, вашу ногу.

Протянула. Молча. Глядит, а в голове колесики крутятся.

- Так ты Вера?

- Вера, Вера, - я ощупала пострадавшую конечность. Вздохнув, залечила небольшую трещинку. Чтобы выразить благодарность Артемию, заставившему затвердить как алфавит все изучаемые заклинания и не переходившему к новому, пока старое не будет отскакивать от зубов, не хватит всей моей оставшейся жизни. – Давайте помогу встать.

Попутно выяснилось, что ушиблена еще и поясница. Неприятно, но не смертельно. Маргарита висла на мне, мешая идти, ее трясло и качало. Дотащив женщину до гостиной, осторожно уложила на диван. На всякий случай проверила на наличие внутреннего кровотечения. Цела и невредима, ничего не угрожает.

- «Кавасаки» хана, - задумчиво протянула сестра Воропаева. – Ну и хрен с ним! Ох…

Она с заметным удовольствием скинула черную кожаную куртку, перчатки и тяжелые ботинки, пошевелила пальцами ног. Поясница продолжала болеть, однако исцелить отбитое место мадам не разрешила.

- Останется в назидание, - поморщилась она. - Вот ведь хрень! Вчера всё проверила - в порядке. Тормоза полетели, а за ними и руль. Котик меня прибьет.

Тряхнув пышной светло-каштановой гривой – со времен последней встречи Маргарита успела осветлить волосы, – она вытянула ногу и вздохнула. Ясно, гнев Котика переживем, а вот «Кавасаки» искренне жаль. Светлая ему память.

Я принесла чай и вазочку с конфетами. Рита дрожащими пальцами вцепилась в свою чашку.

- В холодильнике должна быть водка, принеси… пожалуйста.

После четвертой рюмки ее пальцы перестали дрожать. Женщина криво усмехнулась, комкая конфетную бумажку. В глаза бросился гладкий ободок кольца на безымянном пальце.

- Это ведь ты меня остановила, - полувопросительно сказала Маргарита.

Кивнула, убирая со столика водку. Значит, о магии ей известно. Уже легче.

- Вы всегда ездите без глушителя?

- Только ради прикола. Едешь, а от тебя все шарахаются. Повышает самооценку… Да шучу я, шучу, - видимо, мое лицо вытянулось само собой. – Считай это неудавшимся экспериментом.

- Удавшимся, - буркнула я, - если б не он, вы бы до сих пор носились по поселку.

- Спасибо за то, что спасла мою шею. И прости за грубость: ум за разум заходит от этой скачки, - мадам Григориадис протянула влажную ладонь со следом байкерской перчатки. – Мое имя ты наверняка знаешь, можно просто Марго. И на «ты», не такая уж я и старая.

- Вера.

Пожатие изящной тонкокостной руки вышло неожиданно крепким.

- Слушай, неловко просить, но не могла бы ты набрать ванну? Воняю, как стадо слонов, - смущенно сказала она пару минут спустя.

- Есть такое. Наберу. Тебе с пеной?

- Всё равно, лишь бы горячая.

Марго повернулась набок и закрыла глаза, а я отправилась выполнять просьбу и заодно искать щенка. Арчи нашелся на втором этаже: забился под ванну, сидел там тише мыши. Прижав к себе дрожащий комочек, открыла кран и щедро плеснула пены. Запахло миндалем, ванилью и дорогим парфюмом. Я удосужилась взглянуть на этикетку: ни одного знакомого слова, всё по-французски. Позолота с крышечки почему-то не счищается. «Пилите, Шура, она золотая…» Ну и ну!

Пока набирается ванна, можно зайти в спальню и привести себя в человеческий вид. Не ждали мы сегодня гостей, верно, Арчи? Артемий наверняка не в курсе, иначе предупредил бы. Зачем она здесь? Решила нанести визит экспромтом? Или провести разведку боем? Без охраны, на неисправном мотоцикле… Образы холеной леди и отчаянной байкерши не состыковывались, как ни крути. Отмокнет – спрошу.

- Марго, ванна готова. Тебе помочь?

Она помотала головой и стала медленно подниматься по лестнице, держась за перилла. Не любит выглядеть слабой? Семейная черта. На всякий случай осталась в спальне. Вдруг ей станет плохо? Арчибальд придирчиво обнюхал мои руки и чихнул. Чужой запах ему не понравился.

***

- Хорош-шо! – простонала Маргарита, шумно отхлебывая из чашки.

В пушистом махровом халате и тюрбане из полотенца она имела вид уютный и домашний. Грязная одежда тем временем прокручивалась в стиралке, а тяжелые ботинки убрали от греха подальше: щенок обнюхивал их ну очень недвусмысленно.

- Чем это так вкусно пахнет?

- На плите – суп, в духовке – мясо. Не знаю, что именно ты учуяла. Скоро будем обедать.

- Это правильно. Я готова слопать мамонта! – рассмеялась Марго. – Или двух.

- Немудрено. После такого кросса… Как насчет саблезубого тигра в качестве закуски? – в холодильнике осталось еще немного нарезки и красной рыбы.

Она не отказалась.

- Знаешь, а ты мне нравишься, - заявила женщина, уплетая рыбу и запивая ее английским чаем. – Я представляла себе нечто розовое, в оборочках, с кудряшками. Глазки долу, через каждое пятое слово вставляет «премного благодарна». Цитирует классику, хихикает невпопад. Лезет целоваться и повторяет, как она рада познакомиться. В рот заглядывает и в ж… эээ… одно место дует.

- С чего бы это? – я сделала вид, что обиделась. На самом деле было смешно.

- Ну, как? Исходя из логических умозаключений. Твоей фотки мне никто не показал, словесного описания не дали. Много ли выудишь из «Она прекрасная, добрая девушка»? И про сообразительность что-то. Птица Говорун, ни больше, ни меньше. Мой братец не слишком-то распространялся, пришлось додумывать самой. Что, не попала?

Смеялась она очень заразительно, командирских замашек не проявляла. Ела руками, заливисто хохотала, не заботясь о том, как выглядит со стороны. Постепенно я перестала следить за прямотой собственной спины и расслабилась.

- Вер, я должна кое в чем сознаться, - серьезно, даже слишком серьезно начала Марго. – Дело в том, что я явилась по твою душу.

Сама того не желая, поежилась. Жизнь доказала, что воспринимать этот фразеологизм порой следует буквально.

- Смотрины устраивать?

- Вроде того. Как понимаешь, брат у меня один, и отдавать его первой попавшейся… Ничего личного, - серо-зеленые глаза знакомого разреза ехидно блеснули. – Однажды уже проморгала. Терпеть ее не могу! Кстати, мама тоже была против, но разве нас убедишь? Мы гордые, поступаем по-своему. Назло народу городим мы огороды.

И вовсе не назло… С чего она так решила?

- Назло, назло, - усиленно закивала Маргарита, - и прежде всего себе, потому что мы сначала делаем, а потом думаем. То, что ты вывалился из окна и чудом не разбился, вовсе не значит, что требуется повторять подвиг. Лучше предотвратить попытку, тебе не кажется? Или хотя бы снабдить героя парашютом.

- Возможно, это не мое дело, но разве твой единственный брат не взрослый самостоятельный человек? - и если этот человек узнает о «благих намерениях», благодетельнице мало не покажется.

- А взрослым падать мягче? Или, может быть, у них кости крепче? – хладнокровно уточнила она. - Не пойми меня неправильно, о’кей? Никто тебя не гонит, не пробивает по базам данных и уж тем более не собирается следить за каждым шагом. Я должна была убедиться, что ты нормальная, не обессудь. В противном случае, служба зачистки бдит без выходных.

Милый добрый юмор. Я понимала ее и одновременно не понимала. Можно подумать, не одобри Марго мою кандидатуру, реки повернулись бы вспять!

- В любой шутке есть доля правды, сестренка. Внешность обманчива, и перчику в тебе с лихвой. Разобьешь сердце моему брату – вытяну спинной мозг через глотку, а кишки намотаю на люстру и подарю Котику. Я всё сказала.

Маргарита невозмутимо допила чай, кинула в рот последний кусочек колбаски, покачала загорелой ногой. Отскоблила со стола невидимое пятнышко, подняла на меня глаза и расхохоталась.

- Да расслабься ты, я пошутила! – покатилась со смеху она, едва не облившись остатками заварки.

- Очень смешно! Хотелось бы взглянуть, как ты попробуешь, - я смеялась вместе с ней, несмотря на угрозу убийства с особой жестокостью. В любой шутке есть доля правды, не могу не согласиться с тобой, Марго.

- А ты не сомневайся. Сейчас вернусь.

Покачивая бедрами, мадам удалилась наверх. Что она там забыла – покрытая мраком тайна. Я слышала хлопанье дверей, странное клацанье, скрип и щелчки. Трудно быть ведьмой, но интересно.

Рита вернулась минут через десять, накручивая сползший «тюрбан» и поминая писца. Поравнявшись со мной, особо не церемонясь, потыкала пальцем в левую щеку, похлопала по плечу. Обнюхала со всех сторон.

- Странно, на привидение ты не похожа…

- ?!

- …и до гостя с Марса определенно не дотягиваешь. Тогда вариантов два: ты либо блаженная, либо патологически, просто до неприличия честная. Писец!

Она плюхнулась обратно на стул.

- Марго, не хочу показаться дурой, но…

- В моем шкафу, - простонала та, обхватив голову руками, - куча дизайнерских шмоток, половина – с этикетками, не надевались мною ни разу. Ты ни одну не примерила! Косметику не трогала, духи даже не нюхала. Признавайся, ты вообще женщина?!

Если скажу, что чужое брать нехорошо, независимо от пола и стоимости чужого, за блаженную не сойду?

- Всё, перегруз! – она подняла ладони. – Заверни мои слова в пакетик, беру их назад. Не знаю, откуда ты такая взялась, но, похоже, в этот раз Тёмке повезло. Проси чего хочешь, сестренка, заслужила. Даю слово, что исполню мечту в пределах разумного.

- Ты серьезно?

- А то! Во-первых, имеешь на это, а отныне и мою вечную дружбу, полное право. Во-вторых, мне интересно, что ты потребуешь. Третью причину не назову, но будь уверена, что она есть.

Хочу поработать Золотой рыбкой. Загадывай!

Думала я недолго.

- Расскажи мне о своем брате. Всё, что знаешь.

Пришел черед Маргариты округлять глаза и недоверчиво вскидывать бровь. Не знаю, чего ожидала Золотая рыбка, но явно не этого. Впрочем, удивление прошло быстро.

«Еще монетка в ее копилочку. Если нетронутую одежду можно было списать на короткую извилину, то здесь против фактов не попрешь. Что она хочет знать? И как много знает?»

- Странная просьба. Вы ведь давно знакомы, – Рита облизнула нижнюю губу.

- Давно – понятие растяжимое. Есть вещи, о которых он мне никогда не скажет.

- Если не говорит, то зачем пытать? Захотел бы поделиться – сказал бы.

«Ясен пень, какие это вещи, точно не любимый цвет, размер ноги и заветное желание. К чему ей? Меньше знаешь – крепче спишь. И кто тебя за язык тянул, Лавицкая? Понадеялась на ожерелье с бриллиантами и квартиру в Питере. Или лимон зелеными, тоже вариант»

- Ладно, спрашивай, - сдалась Марго, - раз я слово дала. Хотя примерно догадываюсь, что тебя интересует. И, да, в комплекте с этой просьбой идет встречная: обещай мне конфиденциальность. Узнает – кишки на люстре покажутся нам обеим детской выходкой.

- Обещаю. Скажи…

- Притормози, подруга. Такие разговоры на сухую не разговаривают. Возьми в холодильнике то, что на тебя смотрит. Бокалы в третьем шкафчике слева.

В импровизации я не сильна, поэтому вытащила знакомое белое вино. Мадам цокнула языком.

- Не пойдет. Мне красное достань… пожалуйста.

Помни, Соболева: пить, но не напиваться. В противном случае, объектом расспросов станешь ты сама, а лишняя утечка информации сыграет против тебя.

В качестве закуски предложила белый шоколад, конфеты и фрукты.

- Зелень, кто ж такое вино этим закусывает? – хмыкнула собеседница. - Ну, пожуем – увидим.

Я вся внимание.

- Почему он не рассказывает о своем детстве? – выпалила я.

- Что и требовалось доказать, - она едва слышно вздохнула. - Мне капут. Как там в мультике? Низзя обещать брату, что будешь врать родителям. Интересно, можно ли рассказать пассии брата то, что обещала тому самому брату не говорить ни при каких условиях? Учитывая, что предварительно наобещала пассии брата рассказать всё… Логический тупик! И как мне выкручиваться?

Лично мне интересно другое: склонность к витиеватым запутанным фразам – это у них семейное?

- Эх, прощайте, кишки! Начну с того, что говорить о себе Воропаев в принципе не любит, только если припекло, а детство… Дай угадаю: рассказывать-то он рассказывал, но коротко, обрывочно так, особо не поймешь? Вроде бы ничего не узнала, но пойди докажи, что разговора не было. Я права? Вижу, что права. Но, знаешь, в этом плане я не могу его осуждать. Суть не в песок, а в одном пафосном предложении: у меня детство было, у Тёмки – нет.

Маргарита водила пальцем по кромке бокала, издававшего слабый звон. Ее настроение менялось, как ртуть в термометре гриппозника.

- Давай так: что тебе известно?

- Отец погиб в Афганистане, мать вышла замуж за твоего отца, Георгия Лавицкого. У вас с Тёмой шесть лет разницы, - на этом мои куцые знания обрывались, не считая четырех мужей Марго. – Учился в школе, брал уроки у Елены Петровой, подрабатывал. С Печориным дружил. Поступил в институт, закончил, начал работать, познакомился с Галиной, женился…

- Стоп-стоп-стоп. Всё с тобой ясно. Наводящий вопрос о Петровой: как думаешь, почему она увидела в моем братце талант? Не сидела же Еля и не сканировала каждого оболтуса. Повезет, не повезет? Есть дар, нету дара? Или, может быть, устраивала задушевные беседы после уроков? – женщина сделала большой глоток, глубоко вдохнула, как перед прыжком с вышки. – Да ничего подобного! Застукала его, когда Воропаев на пару с Яшкой Холмским Ленкину зарплату пер. Яшка на шухере, брат ковыряется в столе. Неслабо?

Ох… Я чувствовала, как холодеет затылок. Растерянность. Какое-то детское изумление. Недоверие. Этого не может быть, слышите?! Он никогда…

- Не смотри ты так на меня! – взвилась Рита, внезапно побелев. Пальцы стискивали бокал, лицо напряженное, между бровей появилась складочка. – Денег не было. Совсем. Найн! Ноу! Хочешь жить – умей вертеться, а мы хотели!

Она налила себе вина, залпом осушила бокал, снова налила и снова выпила.

- Курить можно?

- Конечно…

Пока Рита закуривала, я выключила подоспевший суп, проверила мясо. Аппетитный запах вдруг перестал привлекать, мышцы скрутило спазмом.

- В том, что ты знаешь, нет ни слова неправды, - сказала Марго, нарушая затянувшееся молчание. – Мать родила Тёмку в семнадцать лет, его отец к тому времени заканчивал институт, что-то по части инженерии, я не вникала. Они с мамой любили друг друга, крепко любили. Поженились, мыкались по коммуналкам. Ромео и Джульетта: у нее-то куча всякой видной родни, а он детдомовский. Несложно догадаться, что многочисленная родня была не в восторге. Его на зону хотели упечь за растление малолетних, ее – из Москвы куда подальше, к троюродной тетке, хех. Мама не далась, сбежала с мужем в Рязань.

Потом был Афган. Спустя месяц пришла бумажка: так, мол, и так, погиб смертью храбрых, сочувствуем и соболезнуем. Маме только-только двадцать исполнилось, денег нет, работы нет, зато ребенок на руках и восемь классов за плечами. Родня, считай, испарилась. Так и жила она два года, где и на что – не говорила. Ну а потом подвернулся мой папаша…

Скурив сигарету до фильтра, Марго бросила остаток в пепельницу и взяла следующую.

- Жорику тогда перевалило за тридцатник. Молодой, холостой, по тем меркам обеспеченный. Не спрашивай, как, но мама за него вышла. Ей было всё равно, лишь бы не помереть с голодухи, а он казался идеальным вариантом. Страшный, как смертный грех, но с квартирой и возможностью кормить семью.

Через год родилась я… и понеслось по накатанной, - она вздохнула. – То, что Жорик бил маму еще до моего рождения, узнала не так давно. Ограничивался пощечинами, вместо «здрасьте», «до свидания» и «спасибо». Мог головой об стенку приложить, если в дверях замешкалась или борщ перегрела. Тёмку не трогал: тот старался ему на глаза не попадаться, да и Жорик торчал на своем заводе с утра до ночи.

После моего рождения маму избивали уже регулярно. Роды прошли неудачно, она больше не могла иметь детей, и у Жорика были развязаны руки. Я знаю, - Рита взглянула мне в глаза, - что должна быть, по крайней мере, благодарна ему за то, что существую, но назвать этого гада отцом не смогу никогда. Потому что ненавижу. Доктор Славина, мой психиатр, советовала сбросить камень с души и простить его. Не прощу.

Она вдруг с отвращением уставилась на бутылку и одним резким движением толкнула вино со стола. Звякнуло стекло, по светлой плитке растеклась бордовая клякса. Капли вина оросили мебель, мой халат, длинные ноги Маргариты. На миг мне показалось, что женщина пьяна, но зеленоватые глаза глядели абсолютно трезво.

- В один прекрасный день, - быстро заговорила она, - Жорика поперли с завода. Никто не знает, почему, даже мама, а я знаю, - хриплый смешок, - он случайно проболтался. Любил сыграть по-крупному… и доигрался. Влез в долги, отдавать нечем, вот и наложил лапу на государственное бабло. Ментов звать не стали, решили всё на месте, но приличная должность отныне и во веки веков помахала п-папаше ручкой. Из огня да в полымя: денег снова нет, а в нагрузку – куча долгов, которые надо выплачивать. Жорик запил… Причем, не просто выпивал – он бухал, бухал по-черному. С благородного коньяка перешел на паленую водку. Тут уж досталось всем: и маме, и брату, и мне. Стоило Жорику выпить, как он слетал с катушек. Мое первое яркое воспоминание: мне три года, Тёмке восемь. Зима. Вечер. Темно и очень холодно. Мы сидим на балконе, в самом дальнем углу. Хлопает форточка, жутко дует. Воропаев обнимает меня, потом снимает кофту и укутывает ею поверх пижамы. Его колотит. Он в одних штанах, но продолжает меня греть. А в квартире Жорик избивает маму. Мама кричит и просит его остановиться. Жорик пьяно ржет. Потом крики замолкают, резко так, словно выключили звук. Он пытается открыть балконную дверь, выбивает ее. Входит на балкон… - Марго втянула воздух и тоненько всхлипнула, - хочет оторвать нас друг от друга, ругается. Его бьет током. Жорик визжит, как хряк недорезанный, и начинает бить брата ногами, сам при этом орет и дергается. Тёма не двигается. Папаша хватает меня за шкирку, баюкает; от него несет перегаром и потом. Я кричу, получаю затрещину. Закрыв за собой дверь, он тащит меня в квартиру. Последнее, что помню: мама на полу в луже крови. И темнота…

Воображение щедро кладет мазки, меня пробирает холод. Маленькая девочка и худенький мальчик, обезумевшее пьяное чудовище… Я беззвучно плачу, потому что болит сердце. Болит и сжимается от жалости. Маргарита сидит прямо, как палка, красивые губы дрожат и кривятся. Она не позволяет себе плакать, лишь втягивает воздух крохотными порциями.

- Марго, - я обняла ее, погладила по сырой макушке, - хорошая моя, бедная…

- Уйди! – она грубо отпихнула меня. – Уйди! Не смей меня жалеть! Засунь себе свою жалость… Ненавижу, всех ненавижу!

- Тш-ш-ш, всё хорошо. Всё будет хорошо. Ты здесь, не там…

- Я не там, - повторила она. Не сразу, но подвижному лицу вернулась осмысленность, мышцы расслабились. – Я не там…

Зубы женщины клацнули о поданную кружку. Не распускай нюни, Соболева! Ей сейчас гораздо хуже, чем тебе. Бедные, бедные, что с вами сделали? Чем вы так провинились?

- Дальше слушать будешь? – хрипло спросила Маргарита. Зубы продолжали стучать, но голос звучал спокойно.

- Нет, Марго, не надо, - шепнула я как можно мягче, - ты сказала достаточно. Обещание выполнено, спасибо…

- А я всё-таки расскажу. Наверное, в глубине души Жорик меня немного любил. Когда он выпивал (просто выпивал, не напивался), то становился очень добрым и разговорчивым. Ласковым. Звал Ритой, Риточкой, Ритулей, что-то рассказывал, смеялся. Это сейчас я ненавижу имя «Рита», а тогда готова была об стенку убиться, только бы папаня прекратил пить и называл так как можно чаще. Обнимал меня, дарил игрушки. Во время запоя он редко набрасывался на меня – мама с Тёмкой не давали, прятали, отправляли к соседке. Брату приходилось хреновее: отчим его люто ненавидел, считал уродом, выродком. Он и маму нашу ненавидел, но не так, потому что мама молча терпела. Умоляла не трогать Жорика, в спорах всегда вставала на сторону муженька. Тёма же терпеть не стал.

В свои тринадцать он мог кого угодно уложить на лопатки, без зазрения совести ударить и, наверное, даже… убить. Ни с кем не общался, кроме той белобрысой девчонки… Лики, кажется. Пока Жорик пропивал наши деньги, брат искал, где можно заработать. Он… он покупал мне подарки, книжки… чтобы я была не хуже других, не нуждалась. Если денег совсем не хватало – вернее, если папаша находил заначку, – воровал. Когда мать окончила какие-то курсы и ночевала на работе, Тёма кормил меня, заплетал, водил в садик, потом в школу… Читал сказки на ночь, успокаивал, если снились кошмары. Он, а не пропащий отец, стал моим образцом настоящего мужчины. Помню, однажды Жорик напился в хлам и уснул на диване, предварительно прожрав последние в этом месяце наличные. Мама сама ему их отдавала, когда брата не было дома. Я встала посреди ночи, взяла на кухне ножик и прокралась в гостиную. Совсем в голове помутилось: радовалась, что сейчас одним махом нас всех освобожу. Подошла поближе, закрыла глаза, замахнулась… но Тёмка остановил мою руку. Неудачно – я случайно порезала его. Брат даже не охнул, молча обнял за плечи и увел в комнату. Никогда не забуду его слова: «Марго, не бери грех на душу. Отнять жизнь легко, но потом от этого не избавишься, не смоешь. Если кто-то и должен убить его, то не ты»

Рита смахнула со щеки слезинку.

- Знаешь, откуда у него шрам под ребрами?

Я помотала головой. Не знаю и не хочу знать!

- Папаша подговорил кого-то из своих дружков-собутыльников. Возвращался человек домой, а тут – бац! – вооруженное ограбление, не прицепишься. Кто станет нариков искать? В лихие девяностые это было привычнее, чем дождь осенью. Одного не учли: Тёма возвращался с другом. Проткнуть проткнули, а добить не смогли. Не по зубам он оказался «нарикам».

Жорик исчез незадолго до моего восьмого дня рождения. Может, печень отказала, а, может, прирезали в темном переулке, или утоп по пьяни. Мы втроем словно второй раз родились. Мама, правда, ревела, но Тёма тогда впервые за весь год улыбнулся. Он ведь школу хотел бросить, чтобы работать целый день. Как видишь, не пришлось. Елена тоже помогла: вправила мозги, заставила доучиться, в универ поступить, хоть и годом позже. Деньги одалживала, если приходилось совсем туго. Часто в гости нас звала, кормила…

Я поклялась, что никогда не буду голодать. Лучше умру, но заработаю. Деньги для меня – опора, я без них не смогу. Первые полгода после свадьбы с Игорем объедалась как ненормальная, до тошноты. Сметала с вешалок все шмотки, которые видела, клала под подушку всю имевшуюся дома наличность, нюхала ее и улыбалась как придурочная. С Тимуром мы прожили полгода, ничего интересного. Брак с Лешей был фиктивным, ему требовалось уехать в Америку, а к моменту встречи с Костей я поостыла, окрепла, отъелась и сумела разделить бразды правления. Да, мы супруги, но прежде всего – деловые партнеры. В случае чего на мели я не останусь, Котик гарантирует. Вот, в принципе, и всё. Теперь понимаешь, что дороже брата у меня никого нет? Надо будет умереть за него – умру, убить – убью. Я знаю, что Тёма тебя любит, сама убедилась: светится весь, когда о тебе говорит, юмор сразу не такой циничный. Не делай ему больно… пожалуйста.

В кармане пиликнул телефон. Не к ночи помянуть… Соберись, ты сильная!

- Алло!

- Привет.

- Привет, - сердце болезненно екнуло. Единственный мой, сегодня я увидела тебя в совсем ином свете. И люблю еще больше, хотя, наверное, это невозможно.

- Как ты там?

- Соскучилась. Мы тут с… - Рита отчаянно замотала головой и сложила руки крестиком, как на знаке «Стоянка запрещена», - …Арчи обед готовим, а заодно и ужин.

- Что готовите?

- Это секрет!

- Большой секрет для маленькой компании, - рассмеялся Воропаев. – А мы с Пашкой в цирк ходили, теперь вот в парке гуляем. Он на батуте прыгает.

- Передавай привет.

- Обязательно. Вер, я приеду ближе к одиннадцати, планы немного изменились… Ничего серьезного, но Крамолова попросила явиться. Это насчет нашего нового коллеги.

К нам переводится подающий надежды специалист под протекцией Льва Иннокентьевича. Персона доселе не мелькавшая, чего ждать – неизвестно, свободных вакансий считай нет, но, сами понимаете, не принять мы его не можем.

- Разве это не простая формальность? – нахмурилась я. – Ты же в отъезде. У нее совесть есть?

- Научно доказано: нет, - хмыкнул он, – а вот обязанности, от исполнения которых не уклониться, имеются и у нее, и у меня. Не злись.

- Не злюсь, просто соскучилась очень.

За те несколько дней, что мы здесь, я успела привыкнуть, что он всегда рядом, в крайнем случае, в соседней комнате. Как будем возвращаться в рутинную колею?

«Ого, Соболева, прогресс, - поднимает большой палец вверх внутренний голос, - раньше колея была родной и привычной, а теперь, пожалуйста, – рутинная! Кое-кто плохо на тебя влияет. Отношения двух трудоголиков неизменно превращают одного из них в тунеядца»

- Мне тебя тоже не хватает, будто отрубили руку или ногу. Или ухо. Потеря ощущается.

- Как там, в Нижнем, погода? – я сменила тему, но согнать непрошенную улыбку не так-то просто.

- Как и у нас: жарко.

- В этом году просто шут знает что такое, жара поистине африканская, - пробормотала я. – Никак сместились климатические пояса…

- Ладно, пояса, я понял, что тебе некогда. Готовь свой большой секрет.

- Я тебя… дождусь.

- Хорошо. Постараюсь освободиться пораньше. Увидимся.

- Увидимся.

Я нажала «отбой». Откуда взялось это дурацкое чувство вины? Будто нарочно обманула или того хуже…

Марго подлила масла в огонь:

- Зная моего брата, гарантирую вечерний допрос с пристрастием. Мда, конспиратор из тебя…

- Не лей мне спирт на рану, а? Лучше скажи, ты суп будешь?

- Давай! Требую своих мамонтов!

Серьезность момента безнадежно испорчена. Я подумаю об этом потом, а сейчас пора свежевать мамонта. Два «белых медведя» за утро – это чересчур.

Нормально поесть нам не дали: айфон Маргариты заиграл «Крестного отца».

- Черт, Валера, - она выразительно закатила глаза и ответила: - Да, Валерий Иванович! Да. Как здесь?! Стоите под окнами?!! Нет! Слушайте, с Константином Константинычем я как-нибудь сама разберусь. Да! Нет! Да, понимаю. Нет! Не ваше дело, как я буду разбираться. И вообще, я плачу вам не за это. Какого, извиняюсь, хрена, вы торчите под моими окнами?! Да, собираюсь. Хорошо, уже выхожу. Ждите! – мадам бросила трубку. – Вот ведь ежики пушистые…

- Начальник личной службы безопасности?

- Можно сказать и так. Мой Телохранитель Номер Три.

- А куда делись номера Один и Два?

- С Номером Один я по понедельникам и средам, с Номером Два – по вторникам и четвергам, ну а пятница и выходные традиционно принадлежат Валере. Я его боюсь, Котику и в страшных снах не приснится, - кокетливо хихикнула сестра Воропаева, - он драчливый. И злопамятный. Не представляешь, чего мне стоило сбежать.

- Муж знает? – беззаботно спросила я, обмакивая мякиш в суп и отдавая Арчи.

- Знает, - тяжкий вздох без следа раскаяния. - Ты не думай, мой Костя – тоже далеко не ангел. В Питере у него Люся по четвергам и Анжела по субботам, а в Москве Виолетта по вторникам и воскресеньям. Иногда ее сменяет Афродита. Я же говорила, что у нас на первом месте бизнес, ради него и платиновых кредиток готова мириться с существованием Афродиты.

Марго облизнула ложку, поблагодарила за вкусный обед, отбросила назад подсохшую гриву и прошла на второй этаж, чтобы вернуться спустя четверть часа в черно-белом атласном платье до колен и летних сандалиях на манер римских.

- Ты фен не видела?

- Зачем фен? – удивилась я, высушивая шевелюру заклинанием.

- Ух ты! Спасибо, - Рита подлетела ко мне и крепко, до реберного хруста, обняла. Рядом с ней, дорого и модно одетой, аккуратно накрашенной (когда только успела?) и благоухающей французским парфюмом чувствовала себя бледной молью. – Серьезно, спасибо за всё. Ты замечательная, и я всегда буду у тебя в долгу. Как подумаю, что шею могла свернуть… Брр! В общем, почту за честь стать твоей золовкой. Еще увидимся, - она расцеловала меня в обе щеки, омыв изысканным ароматом, - береги Тёмку!

- Марго, подожди…

- Ах да, - Маргарита нахмурила брови, - если не трудно, шмотки байкерские высушишь? Они еще пригодятся. Насчет «Кавасаки» не беспокойся: я пришлю за ним завтра. Ты его вроде чем-то прикрыла, чтоб в глаза не бросался?

Ага, невидимостью. Мадам Григориадис неисправима, но она мне нравится.

- Удачи тебе.

Через окно я видела, как будущая золовка в позе скандальной женщины ругается с мужчиной в деловом костюме, потом садится в машину, и процессия из четырех одинаковых автомобилей скрывается за поворотом. Мы втроем – я, Арчи и укрытый невидимостью «Кавасаки» - остались одни. В духовке вкусно пахло мясо «По-царски».

***

Последствия попойки ликвидированы, ужин дожидается на плите – осталось придумать, как скоротать сегодняшний день. Толстая стрелка часов прилипла к цифре «один», минутная ползла еле-еле. Арчи помогал скрасить одиночество, свернувшись на коленях, словно большой котенок, но просто сидеть и ждать не по мне. Пробовала отрабатывать заклинания, но когда вместо «ключевой воды» получила стакан «голубой бурды», бросила это дело. Ненадолго отвлечь сумели мои любимые нематериальные иллюзии, легкие, как дыхание. Коты и кошки всевозможных пород и расцветок (Арчибальд, попытавшийся было цапнуть за хвост толстоногого «шотландца», отнесся к ним со здоровым равнодушием), клыкастая немецкая овчарка, золотистый ретривер, огромные тропические бабочки. Седовласый волшебник в изумрудно-зеленой мантии поклонился мне и взмахнул дирижёрской палочкой. Комнату заволок разноцветный дым с запахом застаревшей пыли. Пришлось спешно проветривать комнату, но вместе с дымом почему-то исчезли остальные иллюзии.

У камина возникла Ксюша. Я сразу ее узнала, хотя в последний раз «виделась» с ней довольно давно. Возникла сама, без каких-либо подсказок, погладила кирпичную трубу, тряхнула взъерошенной головой. Волосы девочки торчали в разные стороны, жутко хотелось причесать их или хотя бы пригладить.

Ксюша угадала мой парикмахерский порыв и скрутила из пальцев «фигу». Озорная улыбка от уха до уха осветила и без того хорошенькое детское личико, совершенно преображая его.

- Привет, фантазия, - сказала я, зная, что не буду услышана.

Она помахала ладошкой и плюхнулась на диван рядом со мной, поджав босые ноги с заживающими болячками на коленках.

- Упала?

Девчонка кивнула и беспечно махнула рукой. Пустяки, мол, дело житейское.

- Посиди со мной.

Она знакомо усмехнулась, ткнув пальцев пальцем в свои ноги. Вроде «я и так сижу, разве не видно?» Странно, иллюзорные люди не облают разумом в прямом значении этого слова, им наделены лишь двойники.

Ксюша подвинулась ближе, неловко коснулась моего локтя. Пальцы прошли насквозь, но ее это не смутило. Нахмурив светлые брови, девочка водила пальцем по тыльной стороне руки, вычерчивая странные линии. Кожу приятно покалывало.

- Ксюш, я не знаю, что делать дальше, - вырвалось помимо воли. – Теперь всё окончательно запуталось. Правду говорят: меньше знаешь – крепче спишь. Я… я понятия не имею, чего ждать, как себя вести. И злюсь на себя за это.

Тонкая бровка взлетела вверх. Иллюзия захлопала зелеными глазами, фыркнула и вернулась к начертанию линий. Что-то пишет…

- Может, тебе бумагу дать?

Она покрутила пальцем у виска, потом вздохнула и принялась писать сначала, медленно. М, А, снова М… Мама? Одно и то же слово, повторяемое бессчетное количество раз.

- Это и есть твой совет?

Она мотнула головой и от греха подальше отпустила мою руку. Подняла свою раскрытую ладонь, показала мне, затем подняла другую ладонь и сблизила руки так, чтобы они соприкоснулись, палец к пальцу. Покосилась на меня – вижу?

- Вижу. Понимаю.

Ксюша улыбнулась своей неповторимой улыбкой, будто зажглось маленькое солнышко, поймала мою руку, погладила, сжала в своих ладошках. Мы проходили сквозь друг друга, но она упрямо продолжала держать. Намек поняла…

- Спасибо тебе.

Прощальное «мама», и девочка исчезла. Арчибальд, негодующе тявкавший всё это время и успевший схлопотать по носу, удивленно взвизгнул и замолк. А ведь Ксюша права: как бы не развернулись события, ключ ко всему – терпение, забота и любовь. Я не стала относиться к нему иначе, просто растеряна… и совершенно сбита с толку. Непреодолимое желание спрятать, защитить, уберечь боролось с не менее жгучим желанием повернуть время вспять и лично стереть с лица Земли ненавистного Жорика. Я кляла его последними словами. Кем нужно быть, чтобы вот так взять и искалечить человеческие жизни?! Жизнь несчастной, отчаявшейся женщины, жизни ни в чем не повинных детей… Чудовище! Мерзкое ненасытное чудовище! И плевать, что о мертвых либо хорошо, либо никак – я рада, что ты получил по заслугам! Смерть – слишком мягкое наказание.

Артемий, Маргарита… Как вы всё это пережили?! Пережили и не сломались, не сошли с ума, не потеряли способность жить и чувствовать? Я знаю, что после такого людская психика нередко ломается, изменения обычно необратимы. Человек становится жестоким, стремится отомстить за свою боль, вымещая ее на окружающих. Любит причинять боль, выходит из-под контроля. Дети алкоголиков чаще всего спиваются или имеют значительную тягу к пьянству. Дело здесь не столько в наследственности, сколько в «добром» примере.

Марина Константиновна, а где же были вы?! Судить или осуждать вас я не в праве, но всё же? Почему «умоляли не трогать и вставали на сторону мужа», почему не защитили? Теперь ясно, какой долг вы имели в виду. Да уж, чтобы заплатить сполна не хватит и всей жизни. Хотели спасти себя и сына от нищеты, а вышло…

Рассказ Маргариты пролил свет на многие, казалось бы, необъяснимые доселе странности… нет, не так… необъяснимые особенности характера Воропаева: категорическое неприятие алкоголя, презрение к пьяным, невозможность поднять руку на женщину, что бы та ни натворила. Он не зовет сестру Ритой, потому что так ее называл отчим, а перспектива быть похожим на него хоть в чем-то для Тёмы наверняка отвратительна. Отзывается на любую, даже мимолетную ласку, любит, когда я дотрагиваюсь до него, обнимаю, стремится быть как можно ближе. Просыпаясь по утрам раньше Артемия, я обнаруживала его под боком, овившимся вокруг меня или уткнувшимся лицом в мой живот. Значит, прикосновения для него – вовсе не прихоть, а болезненная потребность? Никаких похабных ухмылок, пошловатых комплиментов, намеков – всего того, что, как я считала, является неотъемлемой частью «близкого общения» между мужчиной и женщиной. Он не пытался подавить меня, унизить или доказать «мужское превосходство» – он хотел, чтобы мы были равны. Во всем. То, что я наивно принимала за желание быть идеальным, оказалось совсем иной гранью: Артемий надеялся подарить близким всё, чего сам был лишен.

Он удивительный человек, удивительно прекрасный и непохожий на других. А ты, Соболева, дура! Инфузорная «туфелька» с одной-единственной пищеварительной вакуолью и полным отсутствием мозгов! Нагородила такой огород, что тете Вале в ее деревне и не снился! Понимание хрупкости нашего счастья, даже без щедрого вклада древних ведьм и прочих потусторонних факторов, ударило по темени сильнее любой дубины. Не делай ему больно… А я только и делаю, что делаю. Своими нелепыми подозрениями, подростковыми комплексами. Жизнь-то мудра: раз вышло так, а не иначе, значит, надо, а мы, глупые люди, стенаем и ропщем на судьбу. Каждый получает по заслугам, и если ты не знаешь, за какие заслуги тебя одарили, виноват тут вовсе не даритель. Значит, это кому-нибудь нужно. Значит, рано или поздно ты заслужишь.

- Арчи! - я счастливо рассмеялась. - Арчи, – чмокнула щенячью морду, желая поделиться своей радостью с единственным находящимся вблизи живым существом, - я люблю тебя, люблю Тёмку, люблю всех-всех-всех, даже Крамолову, Ульяну и Ирину Бестужеву… немножко. Потому что это ужасно, когда тебя совсем-совсем никто не любит!

В меня будто влили порцию свежих сил, влили с избытком, и теперь эти силы плескали через край. На радостях вытерла пыль во всем доме, вымыла полы и поставила в духовку пирог. Резкая смена собственного настроения немножко испугала, но я уже набившим оскомину жестом выбросила подозрения из головы. Здесь они и вправду лишние.

День пролетел незаметно. За всеми этими заботами ухайдокалась так, что бесстыже заснула в начале девятого. Разбудил ябеднический лай лабрадора. Книжка шлепнулась на пол, я подскочила с кресла и непременно свалилась бы, не подхвати меня опытные руки.

- Ты вернулся, вернулся…

- А что, мог и не вернуться? Интересно девки пляшут! Не ожидал столь бурной встречи с риском для здоровья встречающих. Арчибальд Батькович, тебя это тоже касается.

- Как всё прошло? Как погуляли? У Пашки всё в порядке? Расскажешь потом… А у Крамоловой был? Нового коллегу видел? Ой, ты же, наверное, голодный! Прости-прости, я сейчас разогрею. Хотела ведь дождаться, так нет, уснула…

- Вер, - меня удержали на месте, не дав улизнуть на кухню, - сбавь скорость. Не знаю, на какой вопрос отвечать, раньше не замечал за тобой такого. Что-нибудь случилось?

- Нет-нет, просто набегалась… Пойдем скорее, ты должен это попробовать!

Мясо было оценено по достоинству, пирог признали «шедевриальным» и даже потребовали супу на дегустацию. Держу пари, сегодня он так ни разу и не поел толком, мороженое в парке – не в счет.

- Я виделся с Печориным, - ну, кто бы сомневался. - Похоже, что делать ноги он собрался всерьез.

- Всё-таки увольняется? – грустно спросила я, наливая нам чай и кофе.

- Надо смотреть правде в глаза: из москвича провинциала не сделаешь. Плохо ему здесь, а в Москве дети, родные души. Оптимальный вариант.

- А как же грызня за наследство Рейганов? Как же Алёна?

- Вот тут да, сложновато. Формально, срок появления законных наследников не истек, и всё добро пока принадлежит им. Женька может официально отказаться от наследства в пользу какого-нибудь левого кузена Барри, думаю, он так и поступит. А Алёна смирилась, поедет с ним. Там всё куда сложнее, чем кажется, но они детки взрослые, разберутся. Надеюсь. Квартиру Печорин не продает, оставляет на всякий случай. Куркуль!

- Ты будешь скучать, - улыбнулась я, - ну признайся!

- Делать мне больше нечего, - проворчал Воропаев. – Ладно, признаюсь: буду скучать. Привык к нему за двадцать лет бок о бок. С другой стороны, отсюда до столицы полдня пути, для бешеной собаки – не расстояние, будет прибегать в гости.

Я украдкой рассматривала его. Темные волосы, посеребренные виски, высокий лоб пересекают едва заметные морщинки. Тонкий нос, мои любимые изумрудно-зеленые глаза, маленькая родинка на правой щеке. У меня на левой, а у него на правой. На щеках и упрямом подбородке тень, брился в последний раз вчера утром. И ведь не скажешь, что писаный красавец, но красив по-своему, когда улыбается - особенно. Не зря столько сердец в нашем отделении разбил…

- Ты прекрасна в любом виде, - хмыкнул «писаный красавец», нагло копавшийся в обрывках моих мыслей, - и не один я так считаю. Жертв твоего обаяния называть не буду, дабы сохранить за людьми право на конфиденциальность.

Слово «конфиденциальность» невольно напомнило о визите мотоциклетной дамы. Я резко поставила «заслонку», продолжая думать о разбитых сердцах отделениях.

- Вер, - Артемий собрал грязную посуду и сложил в мойку, - что случилось?

- С чего ты взял, что что-то случилось? – ответила я вопросом на вопрос. Он часто поступал так, сам того не замечая, а чужие привычки заразительны.

- С того, что я колдую не год и не два и о мысленных импульсах знаю гораздо больше твоего, без обид. Психически здоровый, спокойный человек не может сосредоточиться на одной-единственной мысли – это подтвержденный наукой факт. Остальные мысли всё равно идут побочным фоном. Если же это не так, вариантов только два: а) человек упорно пытается сосредоточиться на чем-то для себя важном, вызубрить стихотворение, формулу или экзаменационный билет; б) желает что-то скрыть за определенной мыслью. Как считаешь, к какому из двух вариантов, зная тебя, я склоняюсь?

Хлопнула дверца мышеловки. Я надулась и буркнула:

- То есть, возможность наличия у меня личных, если хочешь, интимных мыслей ты даже не рассматриваешь? Ну-ну.

- Просто я знаю, к чему может привести обилие «интимных» необоснованных мыслей, - прошептал он, - и не хочу, чтобы это приключилось с нами. Потому что боюсь.

- Если я скажу, обещаешь ни на кого не покуситься?

- Разве что дело дойдет до крайности. Обещаю.

- Пока тебя не было, приезжала Маргарита. Она хотела устроить мне проверку на прочность.

Глава пятнадцатая

Крылья для двоих

Любовь – это когда ничего не стыдно, ничего не страшно, понимаете? Когда тебя не подведут, не предадут. Когда верят.

М. Рощин

Воропаев не изменился в лице, словно новость о незапланированном визите сестры ничуть его не удивила.

- И как проверка, удалась?

- Понятия не имею, - проворчала я в его обычной манере, - именно это меня и беспокоит.

- Разве Марго не озвучила результаты?

- В том-то и дело, что озвучила. Назвала блаженной и гостем с Марса, потому что, якобы, одни блаженные да зеленые человечки не польстятся на фирменные шмотки!

Он заметно расслабился.

- В духе моей сестрицы.

- Так ты знал, что она приедет?!

- Разумеется, нет, - обиделся Артемий, - иначе бы не рискнул оставить вас наедине. Марго ценит экспромт и вдохновение, не сердись на нее за это.

- Так кто ж сердится? – забормотала я, в душе радуясь такому повороту беседы. - Извини, что не сказала сразу: она попросила не говорить, но раз это важно…

- Мне надо отучаться от привычки лезть в душу почем зря, - вздохнул Воропаев. - Пускай я всегда знаю, чего ожидать, это нечестно по отношению к тебе.

- Я не против твоего присутствия в моей голове, - накрыла его руку своей, как это делала сегодня Ксюша, - только прошу оставить за мной право на маленькие женские тайны.

- При условии, что эти маленькие тайны не обернуться большой проблемой.

- Разумеется, - чопорно кивнула я. – Где поставить подпись?

- Достаточно твоего «честного пионерского».

- Честное пионерское! По рукам?

- По рукам.

Мы пожали друг другу руки. Перевести всё в шутку – лучший выход. Тайны Марго я так и не выдала, названая сестренка гордилась бы мною.

- Знаешь, а она мне понравилась, несмотря на экспромт.

- Марго умеет быть обаятельной, когда захочет, но характер оставляет желать лучшего.

- Как и твой, - поддела я.

- Спорить не буду: иногда сам себе противен, хотя…

- …в большинстве случаев с тобой можно иметь дело.

- Безусловно.

- Безусловно.

Разногласия забыты, все довольны и счастливы, лишь Арчи носится по кухне со скоростью крошечного истребителя. Как буду укладывать его – ума не приложу. Сам точно не уснет.

- Ладно, я в душ. День был насыщенный, - Артемий провел рукой по моей макушке.

- Я скоро подойду, только вот угомоню твой подарок…

- Хм, есть неплохая идея, чем можно заняться завтра.

Я выгнула бровь (результат долгих и мучительных тренировок) и перехватила щенка в полете. Палец уже перестал реагировать на укусы.

- Научим тебя успокаивать обормота, а заодно исправим ошибку медведя-садиста, - подмигнул Воропаев.

Это возможно? На полном серьезе, возможно? Уткнулась лбом в его плечо. Кажется, мы на собственном примере убедились, что в мире нет ничего невозможного.

- Обормот, не дуркуй, имей совесть! Дай хозяйке право на личную жизнь.

Арчибальд презрительно чихнул и щелкнул зубами.

- Он говорит, что право на личную жизнь – это единственное право, которым пользуется хозяйка. И вообще, надо делиться, вот так, - перевела я.

Улегся Инспектор Гаджет очень быстро, и десяти минут не прошло. Погасив свет на кухне, я проверила, заперта ли входная дверь. Эхо душной майской ночи долетало сквозь приоткрытое окно, но внутри «усадьбы» было неизменно прохладно. Через два дня мы уезжаем, а жаль. Я буду скучать по этому месту.

Дом погрузился во мрак, лишь горел на втором этаже одинокий светильник да пробивалась из-под двери ванной тонкая светлая полоска. Я ненадолго заглянула в спальню, чтобы расстелить постель, и, подумав, не стала по обыкновению выключать свет, только приглушила. Лицемерие и ханжество - такие же грехи, как зависть и чревоугодие, Вера Сергеевна. Ты стала ханжой, как это не прискорбно. Собираешься и дальше заворачиваться в простынку, э? Если закрыть глаза, мышь не исчезнет, а продолжит есть твой кактус, поэтому пора оставить в прошлом старые комплексы. Хуже в любом случае не станет, только лучше…

Решившись на перемены, я вошла в ванную и закрыла за собой дверь. Удобно всё-таки: просторное помещение в теплых тонах с отдельной душевой кабиной и ванной-джакузи, последняя отгорожена шторкой. Хочу – под душем мокну, хочу – в ванной плаваю. Нет, на данный момент мне хочется другого. Сняв халат, кинула его на шкафчик для полотенец, следом отправились домашняя туника, трикотажные шорты, белье и резинка для волос. Светло-русое богатство рассыпалось по плечам. Подстричься бы… В зеркале отражалось всё то же ходячее недоразумение средней степени костлявости с глазищами на пол-лица. Красных ушей вместо румянца, правда, не наблюдалось, и кожа не выглядела такой бледной. Наверное, причиной тому послужило грамотное освещение.

Я скользнула в душевую кабину. Волосы тут же намокли.

- Привет, - легонько поцеловала влажную кожу плеча, прижалась сзади.

- Привет, - он будто бы удивлен, но целует в ответ. Не верил, что явлюсь добровольцем?

Стоять так, обнявшись, под чуть теплыми щекочущими струями безумно приятно, но сегодня у меня другие планы. Почему бы не совместить приятное с полезным?

- Ты не против? – потянулась к мочалке и гелю для душа.

- Конечно, нет, - пробормотал Артемий и отстранился, насколько возможно, давая мне пространство для маневров.

Теперь мы стояли лицом к лицу. Улыбнувшись, выдавила на мочалку немного геля, вспенила, но вместо того чтобы начать водные процедуры я провела мочалкой по его левой руке, от предплечья к кисти, потом проделала то же самое с правой рукой. Взглядом испросила разрешения: дальше продолжать? Статуя Адониса, кажется, от изумления разучившаяся дышать, кивнула. Затаился, ждет подвоха или очередного кульбита. Мои пальцы чуть-чуть подрагивали, когда я начала мыть его шею, грудь, ребра, живот, поднимаясь то выше, то ниже, и постепенно входя во вкус… Нежно поцеловала шрамик под ребрами и тот, что на животе.

- Повернись-ка.

Воропаев послушно повернулся. Спина красивая, как и всё остальное, одно удовольствие намыливать. Проложила дорожку поцелуев от шеи к пояснице, не обращая внимания на мыльный вкус на губах. Надеюсь, ему так же приятно, как и мне. Рискнув открыть канал, наткнулась на такой мысле-блок, что едва не рухнула лицом вниз.

«Если увидишь, о чем я думаю, мы оба перестанем меня уважать»

Всё настолько плохо? Смешок внезапно застрял в горле: я услышала скрип зубов. Так и есть, глаза зажмурены, пытается стоять спокойно, но мышцы ходят ходуном. Он держит себя в узде… из-за меня держит. Час от часу не легче!

Повесив мочалку в воздухе, смыла с него ароматную пену.

«Артемий Петрович, посмотрите на меня осмысленно! Ладно, просто посмотрите»

Дождавшись, пока он откроет глаза, приникла к губам поцелуем, пытаясь разжать стиснутые зубы. Воропаев уступил; несмело, даже робко, но поддался. Привык к тому, что со мной он ходит по минному полю: никогда не знаешь, где подорвешься на этот раз.

«Быть может, я садистка, каких мало, и наглость – второе счастье, но не будете ли вы так любезны поменяться со мной ролями? Можно без мочалки, не настаиваю. И перестань, наконец, сдерживаться: не трухлявая – не рассыплюсь! Меня не переклинит, правда…»

- Вера… - в одном коротком имени и благодарность, и отчаяние, и мольба. Я слишком хорошо понимала это чувство.

- Пожалуйста, прошу тебя…

Меня притиснули к стене, запустили пальцы в мокрые волосы, срывая с губ короткие жадные поцелуи. Он будто вышел из транса, в который был погружен моим внезапным появлением.

- Хочешь, чтобы я помыл тебя? – едва слышный шепот пробился сквозь плеск воды и застилающий всё вокруг пар.

- Да, - всхлипнула я, отдаваясь во власть искусных пальцев.

Прикосновение мочалки к влажной коже, волна ванильного аромата вызвали новый поток восхитительных импульсов. Я потерялась, не зная где небо, где земля, только прикрыла глаза, дабы не упустить пьянящие ощущения. Кружилась голова и немного щемило затылок, но это казалось пустяком…

- Ах! – слишком неожиданно, слишком остро.

Он спешно убрал руку.

- Нет-нет, не останавливайся! - блаженство ускользало, как вода сквозь пальцы.

- Вы ненасытны, Вера Сергеевна, - Воропаев вновь смеялся надо мной, успев полностью вернуть самоконтроль, но смеялся по-доброму. – Пойдем в спальню.

Протестующе замычала. Не хочу в спальню! Я здесь хочу!

- Пойдем, экстрималка ты моя, - меня аккуратно обмыли и вытащили из душа. – Какая же ты красивая…

Пыл сопротивления угас, я обмякла в его руках. Под любящим восхищенным взглядом захотелось провалиться сквозь землю. Сердце пустилось вскачь, с влажных волос стекала вода и шлепалась на кафельный пол. Мокрая выхухоль! А ему нравится. Любуется, точно ласкает глазами.

Меня усадили на шкафчик, предварительно завернув в полотенце и высушив волосы. Белое, пушистое полотенце пахло свежестью и кондиционером для белья. У Воропаева такое же, только волосы до сих пор мокрые. Я попыталась слезть с рук, но тщетно: до постели он меня донес.

- Не выключай!

Новый транс. Мы никогда не занимались любовью при свете. Послушался, но на лице – полный скепсис а-ля «не иначе, как в лесу что-то сдохло». Не могу винить его в этом.

- Сделай лицо попроще. Можно подумать, первый раз замужем!

Моя лихая бравада Воропаева не провела.

- Эх, Вера-Вера, ты потрясающая женщина, но иногда я совершенно не понимаю твоих мотивов, - неподражаемая усмешка, но в голосе слышен целый спектр эмоций.

- И не надо. Иди сюда.

***

Будильники не ошибаются – эту нехитрую истину он усвоил еще со школьных времен, когда просыпался по утрам от безжалостного жестяного дребезжания, готовый продать душу дьяволу ради лишних десяти минут сна.

Телефон долго гудел под подушкой, прежде чем Артемий открыл глаза. Он перестал доверять биологическим часам после того как проспал положенное время. Оставалось надеяться, что всё-таки пронесло, и исправно принимать отвар.

Вера заворочалась во сне, протяжно вздохнула. Так и есть, разбудил!

- Что там у тебя? – сонно спросила она.

- Ошиблись номером, - сказал он первое, что пришло в голову.

- Выключи.

- Уже. Спи.

Воропаев поглаживал Веру по спине, пока она не расслабилась и не задышала спокойно. Убедившись, что девушка крепко спит, он отстранился и сел на постели. Паскудное чувство, будто собираешься лезть в форточку. Будто шаришь по карманам. Снова крадешь, но уже далеко не ради благих целей. Знакомое чувство, щедро сдобренное горечью.

«Это не ложь, - убеждал себя Артемий, накидывая халат. – Не ложь, - мысленно повторил он, спускаясь на кухню, - а если и ложь, то во спасение. До осени, только до осени подождать! Придраться не к чему, комар носа не подточит. Не догадается»

Арчи храпел, лежа на спине кверху пузом и вытянув лапы. Слабый «светляк» не потревожил обормота, бульканье воды в стакане не заставило и ухом повести. Хорош охранничек!

Залив щепотку трав кипятком, Воропаев крадучись подобрался к окну и зачем-то поправил штору. Кухню постепенно наполнял сладковатый запах валерианы, мяты и той незамысловатой травки, столь редко используемой по назначению.

- Побочные действия щадящие, - обнадежила Ромуальдовна, - голова покружится и перестанет. Вкус, конечно, гадкий, но, говорят, к нему быстро привыкаешь. Осечек не дает, если час в час принимать.

Старушка-травница сразу предупредила о последствиях передозировки и длительного применения.

- Трижды подумайте: оно вам надо? Ум-то человечий далеко зашел, понапридумывал всяких штуковин…

- Надо, Варвара Ромуальдовна, надо.

- Ну, берите, раз надо. Когда надумаете прекращать курс, воду кефиром разбавляйте, чтобы желудок не посадить, - посоветовала она.

Про «гадкий вкус» было сказано не в бровь, а в глаз. В первый раз Артемия чуть не стошнило от едкой горечи, потом он свыкся, выпивая отвар залпом на выдохе. Голова кружилась обычно по утрам, иногда мутило. Ерунда на постном масле: Воропаев знал, что риска для здоровья никакого. Не он первый, не он последний. До осени, только до осени подождать!..

- Гусь ты, Артемий Петрович, - шипел он, уничтожая следы своего пребывания. – Мерин сивый. Не расскажешь ведь, пока не припечет, трусливая ты скотина!

Но как рассказать ей? Как?! Просто взять и вывалить, как ушат помоев на голову? Оч-чень умно, а, главное, «бла-ародно»!

- С чего ты вообще взял, что там говорится о вас с Верой? – недоумевала Елена Михайловна.

- С того, что я не верю в совпадения.

- А что интуиция?

- Орет благим матом.

Петрова отложила в стопку очередной листок, испещренный таинственными письменами, и взяла следующий. Руны, пентаграммы, непонятные значки и закорючки быстро бежали вслед за стержнем карандаша, но ведьма осталась недовольна.

- Не складывается рисунок, - раздраженно фыркнула она. – В этих троих я уверена, насчет остальных могу только предполагать. Terra incognito, как сказали бы древние римляне.

- Земля неизвестная?

- «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей», - подтвердила Елена Михайловна цитатой из Пушкина. – Для того чтобы всё звери встали на свои дорожки, нужно быть воистину гениальным стратегом! Нужно вершить судьбы, в конце концов!

Артемий еще раз взглянул на латинские названия предполагаемых элементов. Семь. Какой же тогда восьмой? В умозаключениях Елены он не сомневался, такая цепочка была бы наиболее последовательной и логичной. Но что же тогда Ключ к Вратам?

- Я поищу в книгах, - обещала Петрова, - а ты подумай на досуге. Ответ всегда лежит на поверхности, нужно только его разглядеть.

Разглядел. Легче не стало. Ответ действительно лежал на поверхности: на мысль натолкнуло присутствие Пашки в зале суда. Навалилось тогда всё и сразу, вот и встал на «дорожку» недостающий «зверь». Таинственная подруга покойного Громова, сама того не ведая, дала бесценную подсказку. Любительница метафор, блин! Чтоб тебя!

- Интересное решение, - протянула биологичка, словно речь шла о необычной дизайнерской находке. – Возможно, вполне возможно. Ты должен рассказать…

- Я не могу.

- Прекрасно сможешь! Она взрослая женщина…

- Не могу, - упрямо повторил Воропаев. – Потом – возможно, но не сейчас.

- Женский организм коварен, - без иронии напомнила Елена Михайловна, - гораздо коварнее мужского. Решай сам, но не забудь: вареный корень полигимнии – лекарство, сушеный – смертельный яд.

Он вернулся в постель, к Вере. Та безмятежно спала, свернувшись калачиком, и чему-то улыбалась во сне. Требовать от нее полной откровенности, одновременно умалчивая о самом главном – на это способен только ты, Воропаев!

Быть может, я садистка, каких мало, и наглость – второе счастье, но не будете ли вы так любезны поменяться со мной ролями?

«Скажу, - поклялся он, - осенью, когда минует опасность, и мы вместе посмеемся над моей паранойей. Так будет лучше, родная, так будет лучше для всех. Я расскажу тебе всё без утайки, и ты сама для себя решишь: хочешь ли ты этого? Готова ли? А я приму любое твое решение»

***

Самая чудесная неделя моей жизни, как и всё хорошее, слишком быстро подошла к концу. Сегодня мы возвращаемся домой, чтобы нормально выспаться и к утру успеть на работу.

- Не хочу уезжать.

Плоский камень заскакал по морской глади, оставляя круги. За ним с небольшим опозданием прыгал второй, поменьше. Первый замер, дождался, пока с ним поравняется отстающий, и теперь они шлепали вместе.

- Я тоже не хочу, но есть такое замечательное слово «надо».

- А кому оно надо, «надо» это? – вздохнула я.

Камушек, потеряв связь со взглядом, прыгнул пару раз по инерции и пошел ко дну.

- Не хандри! - вместо восклицательного знака – поцелуй в макушку.

- Не хандрю.

- Хандришь. Обычный послеотпускной депресняк, это нормально. Пройдет.

Мы стояли у кромки воды и смотрели, как прячется за горизонт апельсиновое солнце, окрашивая небо и землю в теплые рыжеватые тона. Блики отражались в зеркальной поверхности моря, гладкой и безмятежной, лишь изредка шаловливый морской бриз пускал по воде рябь. Темные точки чаек прочерчивали вечернее небо, а наиболее ленивые расхаживали по берегу. Кругом ни души, только бескрайние морские просторы. Прекрасная и одновременно печальная картина. Я хандрю? Возможно. До отъезда меньше двух часов, как тут не грустить?

Из раздумий вытянул тихий голос Воропаева:

- Момент самый что ни на есть подходящий…

- Для чего?

- Для того, что я должен был сделать уже давно. На горе имени Гайдарева было бы гораздо торжественнее, но забраться туда мы не успеваем. Ладно, оно и к лучшему.

Интригующее начало. Артемий обнял меня за талию, наклонился и шепнул на ухо:

- Ты выйдешь за меня?

Ох! Мысли заметались, как вспугнутые птицы, сердце сладко екнуло. Выйду ли я за него? Конечно, конечно да! Разве тут могут быть альтернативные варианты?

- Да, - пролепетала я, по давней традиции краснея пятнами. Уши горели так, будто вот-вот займутся настоящим пламенем.

- Да?

- Да! – пламя переползло на шею.

- Вера Сергеевна, - его дыхание щекотало висок, поцелуй обжег чувствительную ямочку за ухом, - вы жутко неприличны.

- Почему это?! – мой голос сорвался на фальцет.

- Приличные девушки никогда не соглашаются сразу: они долго раздумывают, мучая себя и предлагающего, чтобы лет через тридцать одарить его своим царским «да». За время ожидания «предлагатель» успевает либо состариться, либо жениться, поэтому шибко приличных девушек обычно сразу по башке, в мешок и в багажник. Как тебе такая перспектива?

Торжественность момента канула в Лету. Впрочем, глупо ожидать «канонического» предложения: во фраке, на одном колене, с вялой розочкой в зубах и бриллиантовым кольцом в шампанском. Которым все постоянно давятся, ага.

- Увы и ах, твоя избранница ж-ж-жутко неприличная девушка.

- Неужели я мог польститься на другую? – Воропаев ловко поймал мою правую руку, коснулся губами тыльной стороны и надел на безымянный палец неизвестно откуда взявшееся кольцо. – Теперь не сбежишь.

Дважды ох! Кольцо сидело так, точно его изготавливали специально для меня. Узкий серебряный ободок – переплетение двух полос драгоценного металла, с тремя небольшими синими сапфирами, центральный камень значительно крупнее остальных. Какое красивое!

- Мамино, - внес ясность Артемий, - фамильная драгоценность, принадлежало еще моей прапрабабке, но как обручальное используется впервые.

- Значит, твоя мама знает… про нас с тобой?

- Знает и жаждет с тобой познакомиться.

- Но ведь она… - я запнулась, - уже знакома со мной.

- Не в качестве моей невесты.

Трижды ох! Марина Константиновна ждет кого угодно, но только не меня. Новость, что случайная спасительница домашнего любимца и практикантка терапевтического отделения претендует на место законного члена семьи, наверняка станет для нее шоком.

- Не станет. Ты ей нравишься.

Надеюсь, это «нравительство» сохранится и в дальнейшем. Я слышала, многие свекрови терпеть не могут своих невесток, особенно если предыдущий брак обожаемого чада сложился не совсем удачно…

- Вер, - он вздохнул мне в волосы, - я люблю тебя. Люблю, слышишь? Впервые в жизни, до поросячьего визга и стрельбы в коленках. И мысли вроде «понравлюсь ли я его маме» тут совершенно неуместны. Понравишься, обязательно понравишься. Если уж ты сумела умаслить Марго, то с матерью проблем вообще не возникнет. Вопрос в другом: понравлюсь ли я твоей маме? Мое положение даже более шаткое, чем твое, так что расслабься. Carpe diem (лови момент – лат., прим. автора) и дыши носом, пока воздух морской.

В этом самом носу и внезапно пересохшем горле предательски защекотало. Жених и невеста – непривычно и дико. И хотя раньше наш статус был менее определенным (ладно, совсем не определенным), принять его было почему-то проще. Мы словно поднялись на новую ступень; страшно и в то же время отрадно. Хорошо так, что пробирает до костей

- Я тебя люблю, - прошептала я сухими губами. Набрала в грудь побольше воздуха и крикнула: - Люблю! ЛЮБЛЮ!!!

«Люблю… люблю…люблю…» - дразнился далекий отзвук. Переполошившиеся чайки с руганью взмыли в небо.

- Ну чего ты орешь?!

Меня резко потянули вниз. Не удержав равновесия, грохнулась прямо на Воропаева. Ах так! Возмутиться (впрочем, как и попытаться взять реванш) мне не позволили, заткнув рот поцелуем. Убойный аргумент ближнего действия, и неважно, что в общественных местах «приличные девушки» себя так не ведут. Мы как-то сошлись во мнениях насчет моей принадлежности к данному подвиду.

- Камни холодные.

- Ну и пусть.

- Не «пусть». Простынешь.

- Я не простужаюсь, помнишь?

- Да?

- Да.

- Вылетело из головы.

- Бывает…

- Давай останемся? Хотя бы до завтра.

- Нельзя, ты же знаешь. Завтра уже четверг, Сологуб ждет и надеется.

- Знаю, но надо было попытаться…

- Не хандри.

- Не хандрю!

- Ну-ну. Вставай.

- Зачем?

- Неужели сложно просто встать, а?

Нет, просто встать мне не сложно. Ох уж этот дух противоречий: сам уложил, а теперь «вставай». Но на душе было так легко и радостно, что вопрос «зачем?» я задала скорее автоматически, нежели из желания получить ответ. Отряхнула светлые летние брюки от налипших песчинок, оправила блузку.

- Закрой глаза.

Послушно зажмурилась и почувствовала, как меня развернули лицом к морю.

- Хорошо. Теперь чуть приподними волосы.

Я поежилась: на шею легло что-то прохладное. Цепочка? Хотела потрогать, но получила невесомый шлепок по руке.

- Трогать не надо. Глаза не открывай.

За спиной скрипнула галька – Артемий отступил на пару шагов назад, затем еще шага на три. Не зная, чего ожидать, я переминалась с ноги на ногу.

- Можно открыть?

- Нет-нет, пока нет. Contra spem spero, de jure in perpetuum!

Эту формулу – магия состояний, – я знала, только не до конца разобралась, в каких именно целях она применяется. Цепочка на шее вдруг потяжелела.

- Судя по экстерьеру, получилось. Чувствуешь что-нибудь?

Жуткий зуд между лопатками и желание почесаться.

- На спину не давит? Голова не кружится?

- Нет. А должна?

- Нет. Потерпи, сейчас будет немного больно.

Я закусила губу, но всё равно айкнула. Ощущение сродни тому, когда накручиваешь на палец прядь волос и от души дергаешь.

- Прости, - он по-прежнему оставался на расстоянии, - иначе никак. Зато теперь ты их чувствуешь.

Кого это «их»? Не удержавшись, открыла глаза и обернулась. Шок похлеще, чем у Марины Константиновны после теоретической встречи с «невесткой». Крылья! Огромные, широко распахнутые белоснежные крылья за моей спиной! От неожиданности подкосились ноги, и я рухнула на колени, уподобляясь падшим ангелам, как их обычно изображают на картинках. За спиной - крылья, в голове – винегрет. Романтика-а!

- Вер? – Воропаев опустился рядом со мной, держа в руке средних размеров белое перо. – Ты как? Сильно испугал, да? Хорошо, что мы на гору не полезли…

Расхохоталась. «А, знаете, я работаю на заводе по производству клея. Мне тут нравится: у нас шоколадные стены, гномики помогают нам расфасовывать товар, на досуге можно кататься на радуге и вообще я — одуванчик…»

- Ok, I am fine. Call nine-one-one, ple-e-ease! – жалобно протянула я, борясь со смехом.

С ума сойти, я смогу летать! На пробу взмахнула правым крылом. Совсем чуть-чуть взмахнула, однако Артемия отшвырнуло потоком воздуха, за малым в море не нырнул.

- Ой, прости-прости-прости!

- Ничего, - Воропаев высушил подмокшую одежду и залечил царапину. – Здесь, конечно, требуется практика. Долгая практика.

- Спасибо! – мне захотелось обнять его, но крылья не позволяли сдвинуться с места. Каждая попытка подняться оборачивалась отбитыми коленями и мощными воздушными потоками.

- Будь добра, сожми в кулаке птичку.

Новая подвеска в мою коллекцию была серебряной чайкой. Стоило сжать птичку, как крылья исчезли с негромким хлопком. Спина перестала зудеть. Артемий успел вылечить мои пострадавшие колени.

- Ты подарил мне крылья, - всё равно что луну с неба. Так не бывает.

- У меня они есть, у тебя их нет – такой расклад нельзя назвать честным. На идею о магии состояний уже давно навела Елена, остальное – дело техники. Взгляни-ка повнимательнее.

Солнце практически село, пришлось сотворить «светляк» на скорую руку. Я повертела в пальцах чайку, стараясь случайно ее не сжать. На первый взгляд, обычное серебро, но если приглядеться, заметны темноватые вкрапления. Примеси?

- Сплав серебра и лунной крошки. Весь запас извел, пока не подобрал температуру.

- А из чего глаз? – аспидно-черная точка с крохотным бликом.

- Ограненный лунный камень. Увы, от полетов недельки две-три лучше воздержаться: крылья должны привыкнуть, хотя формально они уже часть тебя, не отымешь.

- Совсем-совсем?

- Пока ты веришь в меня, любишь и не теряешь надежды. Магия состояний с потолка не берется, - смущенно пробормотал Воропаев. – Я перестраховался.

Неизвестно еще, кто тут перестраховался. Всю гамму моих чувств не описать словами. Подарки не просто дорогие – бесценные, но я буду любить и без них. Не сильнее – сильнее просто невозможно, – но всегда. Навсегда.

- Это твое, - он протянул мне перышко, - нельзя выбрасывать. Маховое перо. Видишь, наружное опахало узкое, а внутренне – широкое? При подъеме крыла во время полета воздух проходит легче. Перья слегка поворачиваются, образуя щели, и создают летательную поверхность. Правда, магическая аэродинамика существенно отличается от птичьей: хвоста-то у нас нет, следовательно, рулевых перьев тоже. Размах крыльев соотносится с размерами тела.

- А какая я птица? Чайка?

- Лебедь. Просто выплавить нормального лебедя куда сложнее, чем чайку.

- А ты?

- Беркут. Ну, орел.

Ясно, «птыца хыщная», парит высоко и клюет метко, питается мелкой живностью.

Его крылья материализовались без кулона или заклинания, одной силой мысли. Размах значительно превышает мой. Темно-коричневые перья переходят в шоколадные, по краям - с золотистым отливом и практически черные у основания крыльев. Красивая птица беркут.

Оказывается, крылом, если знаешь, как им пользоваться, можно обнимать или накрыться от непогоды. Можно складывать, чтобы не мешались и не представляли опасности для окружающих. Но для того чтобы воспарить в небо необходимо долго тренироваться. Нужно уметь, как правильно взлетать, как приземляться, какой брать разбег, как поворачивать и менять высоту. Пилотаж – вообще целая наука, верхней планки нет. Обязательная дисциплина в Академиях: способности Светлого мага с неокрепшими или недоразвитыми крыльями рано или поздно угасают.

- Так что будем летать, - подытожил Артемий, разрешая мне потрогать крыло, - в свободное от работы время… Эй-эй-эй, только не за основание!

- Прости.

- Однажды чуть не остался бескрылым. Щит-то у меня имелся, но крыло сломал. Кости там тонкие, думал, не срастется, однако обошлось.

Я собиралась попросить взлететь, но осеклась: темно, да и пора нам. Завтра рано вставать, а еще доехать нужно. Воропаев вернул свой обычный облик, я подхватила пляжную сумку. Море шумело, прощаясь до новой встречи.

- Готова?

Мы шагнули сквозь пространство во двор «усадьбы». Зажглись питерские фонари, освещая готовый к выезду «Ниссан». Вещи собраны и упакованы, осталось забрать из дома спящего Арчи, и можно отправляться в путь.

«Спящий Арчи» - два ласкающих душу слова. И не просто спящий, а убаюканный лично мною. Обещание Артемий сдержал: научил усыплять щенка с помощью колыбельных и помог исправить музыкальный слух. В последней части он обошелся практически без магии, одной силой убеждения и собственным примером. Большинство волшебников воспринимают звуки и музыку как должное, легко обучаются игре на музыкальных инструментах и неплохо поют от природы. Своеобразный бонус, наравне с цепкой памятью.

Для начала мы просто пели. Всё подряд, от «Ягоды-малины» до «Лесного оленя». Методом проб и ошибок выяснили, что со мной не всё потеряно, и плавно перешли на колыбельные, со словами и без слов. Ну а вложить Силу в музыкальный мотив – дело техники.

- Кофе будешь?

- Не откажусь.

Пока Воропаев пил кофе, я еще раз проверила, всё ли перекрыто и выключено, не забыли ли мы какие-нибудь вещи. Убрав после себя посуду, мы отнесли в машину Арчибальда, заперли двери и обновили охранное заклинание. Оно работало исправно, поэтому лишь подлатали внешний контур. Завтра сюда возвращается Маргарита и ее штат прислуги.

Я бросила прощальный взгляд на дом, на времянку. Сауна с бассейном – непередаваемо, хочется остаться там навсегда! Не зря я лебедь, водоплавающая птица. Век бы из воды не вылезала! Лучшая неделя в моей жизни, ожившая сказка. Надеюсь, мы сюда еще вернемся.

Позвонившая вчера Марго заговорческим шепотом разрешила приезжать в любое время и «вытягивать на природу этого обалдуя», ибо работа в лес не убежит, а от терапии до дурдома один шаг. Я не стала ничего обещать (неудобно ведь), но решила иметь в виду. На всякий случай.

Присели на дорожку, в плетеные кресла на веранде. Время приближалось к девяти, стрекот сверчков и комариный писк прорезали вечернюю тишину. Умопомрачительно пахли цветущие деревья. Май, май! Меньше чем через две недели наступит лето.

- Ты не передумала?

- Насчет твоего предложения или переезда?

На руку приземлился комар. Прошелся по коже, позудел и улетел с недовольным писком.

- И того, и другого.

Неужели сомневается?

- Нет, не передумала. Я ведь ж-ж-жутко неприличная девушка!

Глава шестнадцатая

Обрученные

Вот мы с тобой

обречены -

трава, что ждет удара косой.

Вот мы с тобой

обручены

кольцом разлук и бед полосой.

И. Богушевская

- Дети мои, я собрал вас здесь, чтобы огласить свою последнюю волю, ибо чувствую неизбежное приближение…

- Печорин, хорош нудить! Прощались уже.

Вампир перестал выть и коротко хмыкнул, сунув большие пальцы в карманы линялых джинсов. За его плечами болтался неизменный рюкзачок, остальной багаж давно погружен во чрево поезда «Киров-Москва». Алёна Рейган отчалила неделю назад, и вот теперь пришла очередь Бенедиктовича.

- Обобщая всю эту галиматью, хочу сказать: я не прощаюсь, и вообще, слово «прощай» какое-то тухлое. До свидания, короче. Приезжайте в гости, мы с Рейчел будем рады. С детьми познакомлю.

- И ты заглядывай, наглая морда. Не пропадай, - Воропаев пожал ему руку. – Эх, и кого мне теперь из попоек вытаскивать? Жизнь – боль…

- Фигня вопрос, найдешь кого-нибудь. На худой конец, жену свою споишь, - легкомысленно отозвался стоматолог. – А вот где искать того, кто согласится вытаскивать меня…

Они обнялись, но целоваться не стали. Нано-технологичный, ближе к среднему росту Печорин и высокий, под два метра Воропаев забавно смотрелись рядом. Контрастно, можно сказать. Случайно притянувшиеся противоположности, которые будут сильно скучать друг без друга.

По платформе сновали люди с сумками, рюкзаками и чемоданами, то и дело входя в вагоны и выходя из них. Заплакал ребенок, девочка лет четырех: она боялась огромного пыхтящего поезда. Молодая мамаша, надушенная и химически завитая, пыталась урезонить дочь. Долго и по видимости тщетно, но тут куривший неподалеку тучный мужчина в панамке выругался столь оригинально, что детский плач сменился удивлением. Малышка явно хотела запомнить незнакомое слово, чтобы при случае блеснуть познаниями в песочнице. Завитая мамаша зарделась и утянула ребенка в вагон.

- Заметки для диссертации? – лукаво спросил вампир, обращаясь ко мне. – «Социум как он есть, и с чем есть его». Неплохое название для моей новой книги.

- Вы написали книгу?!

- Планирую написать. Секрет успеха прост – подай приевшиеся мысли под грамотным майонезом, и толпа фанатов верняк порвет тебя на ленточки и сувениры.

Артемий из поля зрения исчез. Растерянно оглянулась, ища его в толпе.

- Отбой, миссис Марпл, на стоянке он. Пакет в машине забыли.

- Ага, - согласилась я, украдкой взглянув на Печорина.

Уезжает. Через десять минут. Насовсем. Как мы без него? Больница осиротеет. Не станет шумных посиделок по выходным, к которым я успела привыкнуть; не к кому заглянуть на обед, когда Воропаев занят или в отъезде. Будет не хватать его шуточек и неиссякаемого оптимизма…

- Не раскисай, - Бенедиктович стиснул меня в объятиях, ободряюще похлопал по плечу. - Думаешь, мне легко вас, непутевых, оставлять? Зато есть стимул приехать в гости, тетку свою московскую навестишь… Ну не реви ты! – пробурчал он с грубоватой заботой. – Не реви, кому говорят! Реветь, друг мой Вера, можно в трех случаях: на свадьбе, после родов и на похоронах. Через первое ты уже прошла, а второе и третье, надеюсь, еще не скоро.

- П-простите, - я шмыгнула носом.

- На твоем месте я бы проверился, - серьезно шепнул он, - слезы без повода наводят на определенные мысли.

- Да проверялась я, проверялась, - с губ сорвался тяжкий вздох, - глухо, как в танке.

- Раз глухо, значит, рано пока. Будет, всё будет, не переживай. Выше нос! – он щелкнул меня по носу. – Вы сначала квартирный вопрос решите, остальное успеется…

- Так, что я пропустил? – из толпы ловко вынырнул Артемий. – Забирай свой пакет. Повезло, что вспомнили. Лучше б ты коньяк забыл!

- Коньяк, Тёмыч, не забывается, как родная мама и весенний призыв. Забирай свою Кончиту Аргуэльо, всю рубашку вон мне обревела.

- Вера?..

- Я в порядке, в порядке, честно. Просто не люблю прощаться…

- И что мне с тобой делать, а? – он привлек меня к себе, игнорируя ехидную вампирскую ухмылку. – Нам ведь еще Марго провожать. Чувствую, там слезы будут обоюдными.

- Блин, братва, хватит канючить! – вмешался стоматолог. – Айда мыслить позитивно и думать о приятном. Тем более, когда есть о чем. Жизнь-то налаживается!

От избытка чувств он обнял нас обоих и зарыдал, весьма натурально. На нашу троицу вся платформа таращилась. Быть может, некоторые даже умилялись – не знаю. Но оставшиеся минуты непозволительно быстро кончились.

Вампир вскочил в вагон в последний миг, не взглянув на прощание, не махнув из окна набиравшего ход поезда. Мы проводили его со спокойной душой, не подозревая, что расстаемся не на месяц и не на год, и что встреча состоится при обстоятельствах отнюдь не дружеских…

- Вот увидишь, через неделю он прискачет обратно. Три маленьких гиперактивных вампирчика с милым характером папеньки и буйным темпераментом маменьки – это тебе не хухры-мухры, - сказал Воропаев, когда мы выбрались на стоянку. – При первой же возможности смоется в гости, и соскучиться не успеем.

Я опустила стекло машины и улыбнулась мужу. Хотелось бы верить…

Три недели ранее

- Мама, папа, познакомьтесь, это Артемий, мой будущий муж. С Ань… Аней они уже знакомы, так что… - я замялась, мечтая поскорей отсюда исчезнуть. – Как-то так…

Тишина в гостиной повисла такая, что впору включать киношную запись сверчков – она звучала бы невероятно уместно. Вытянувшееся лицо мамы не шло ни в какое сравнение с упавшей челюстью Анютки. С языка сестрицы так и рвался пресловутый «писец» в своей исконно-русской форме. Один папа не потерял благодушного настроя и искренне недоумевал, с чего это все вдруг разом замолчали.

- Приятно познакомиться, - Воропаев, что не потерял своего фирменного хладнокровия.

- Взаимно, - отец, что смутно подозревает подвох. Не зря жена молчит, ох не зря.

- Я-а-а… очень приятно! Так вот оно что, - мама. В растерянности, но улыбается вполне естественно. Понимание проступает медленно, идет состыковка разрозненных фактов.

- Писец! То есть, здрасьте, Артемий Петрович! – сестренка в своем репертуаре, но на лицо явный культурный шок. Вот тебе и «молдаванская княжна»!

Я в панике теребила презентованный букет бледно-розовых роз. Мысли в голове прыгали, руки тряслись, а ноги грозили вот-вот подкоситься. В своем репертуаре, да-да.

«Сделай глубокий вдох. Сейчас они отойдут от шока, Светлана Борисовна просветит Сергея Александровича, Анна Сергеевна поднимет с пола челюсть, и всё будет нормально. Не мучай цветы».

- У меня же там котлеты! – мама проворно улизнула на кухню, осмысливать.

Я пристроилась на краешке дивана, Воропаев – рядом со мной. Папа и Анютка остались на своих местах. Сестра поймала мой затравленный взгляд, округлила глаза и одними губами шепнула: «Охренеть!». На большее ее не хватило.

Должна сказать, «маленький семейный ужин» прошел неплохо. Сестрица помалкивала, ковырялась в тарелке, лишь изредка стреляя глазами в нашу сторону. Папа и мама атаковали поочередно, словно играли в пинг-понг. Отец интересовался мягко и ненавязчиво, вопросы задавал из разряда классических. Мать же напирала, как танк Т-34, желая знать абсолютно всё: от первой встречи до планов на ближайшее будущее. Драматическое знакомство в больнице оставило неизгладимый след, о чем она также не преминула вспомнить.

- …Именно тогда я поняла, насколько вы добрый и порядочный человек! – вещала матушка, подкладывая нам всевозможные салаты, два вида курицы, котлеты, рыбу и много-много чего еще. Битком набитый холодильник Риты на этом фоне как-то терялся.

Артемий, слегка ошалевший от такого количества еды, выдал нечто среднее между «гм» и «угу».

Монолог матери плавно перетек к перечислению моих достоинств. Захотелось спрятаться под стол или упасть лицом в салат, дабы скрыть пунцовую физиономию. Анька оживилась и метко пнула меня под столом, папа отдавал должное кулинарным изыскам, а Воропаев внимательно слушал. Слишком внимательно. И, разумеется, не подколоть меня он не мог.

- Сергей Александрович, Светлана Борисовна, я восхищаюсь вами. Воспитать такую замечательную, целеустремленную дочь – это талант.

- Ну что вы, дорогой мой, - приятно смутилась мама, - нашей заслуги в этом практически нет: Верочка сама ищет свою дорогу в жизни, как и любая другая девушка, методом проб и ошибок.

От высокопарных выражений сводило зубы. Мама и Воропаев мило улыбались друг другу, как две сытые гиены. Анька прыснула в стакан с компотом, извинилась и выскочила из-за стола. Прислушавшись, уловила хихиканье в ванной. Смешно ей, видите ли! Зато теперь я могла пинаться, не боясь ненароком задеть сестрицыну ногу.

«Перестань выделываться, а?»

«Извини, не сдержался. Больше не буду»

Как же, не будет он! Вздохнув, я отодвинула в сторону нетронутую тарелку: каждый новый кусок застревал в горле. А завтра… О завтрашнем дне лучше вообще не думать! Боюсь, нам предстоит то же самое, только в роли подопытного кролика придется выступать уже мне.

«Не волнуйся, - он незаметно пожал мою ледяную ладонь, - всё будет хорошо. Разве встреча с моей мамой для тебя страшнее вампиров?»

«По крайней мере, мне не требовалось их одобрение»

«Думай о приятном: после ужина мы едем домой, а завтра суббота»

Как он может быть таким спокойным?! Приятные мысли сделали свое дело: я расслабилась и отпила компота. Чего бояться, неизвестности? Допустим, но встреча всё равно состоится, и в глубине души я даже рада, что она предстоит.

Когда восторги родительницы капельку поугасли, бразды правления принял папа. Ему, как и маме, был интересен гость, и отец будто бы невзначай затрагивал одну тему за другой. Искал, на какую откликнется мой жених. А Воропаев откликался на любую. Начали, как принято, с политики, повышения цен и экономических катаклизмов, затем перешли на медицину, ее состояние и перспективы. Сделали крюк в сторону рыбалки и вернулись к медицине. Я больше слушала, лишь иногда вставляя слово; мама и вернувшая Анютка спали сидя. Зато папа был приятно удивлен и в конце довольно-таки жаркого спора пожал Воропаеву руку.

В который раз подивилась способности Артемия повернуть разговор так, чтобы, говоря о себе, не соврать ни разу и при этом ничего не сказать толком. Признался, что был женат, но развелся. Что сын есть. В конце он официально попросил моей руки, хотя ровно через неделю мы идем в загс. Без церемонии, белого платья и толпы гостей – просто распишемся.

- А где же вы будете жить? – задал ожидаемый вопрос отец. Мама согласно кивнула. Наше упорное желание отказаться от общепринятой свадьбы стало для обоих неприятной неожиданностью.

- Вопрос с жильем практически решен, - Воропаев обаятельно улыбнулся, - на улице не останемся.

- Это не ответ, - настаивала мама, - нам нужно знать точно…

«…Раз уж вы, неизвестно по какой причине, не хотите нормальную свадьбу» - поймала я обрывок мысли.

- Светлана Борисовна, в ближайшее время у нас будет собственное жилье. Квартира уже приобретена, осталось уладить небольшие формальности.

Чистая правда. С недавних пор нам принадлежит крохотная квартирка в Центре, почему-то сразу запавшая мне в душу. Хозяин стремился продать поскорее и потребовал, по сравнению с остальными вариантами, сущие гроши.

- Ну что ж, не в девятнадцатом веке живем, - вздохнула мама, - и наше с тобой одобрение, Сережа, особой роли не играет.

- По-моему, они вполне взрослые люди, Света, - добродушно усмехнулся отец. – Скажи спасибо, что отметились до свадьбы, могли ведь и не сказать.

Мамуля поджала губы. Было видно, что будущий зять ей понравился, одобряет, но подлянки с нашей стороны не ожидалось. Этакая ложка дегтя в бочке меда. Сашка-то обо всех грядущих планах за полгода сообщал – привыкли, разнежились. Добро пожаловать в мой мир!

Остаток вечера вышел несколько скомканным. К счастью, обошлось без демонстрации детских фотографий, караоке и прочих сомнительных удовольствий. Миссия выполнена, приличия соблюдены – пора и честь знать. Родители провожали с непритворным сожалением, приглашали в гости, когда выдастся свободный вечер. После загса, само собой, посидим в «узком семейном кругу». Анька украдкой показала язык. Держу пари, мои старшесестринские акции резко взмыли ввысь: такого финта она не ожидала. Если не зауважала, то во внимание приняла.

- Фууух! – напряжение отпустило как-то разом, по телу растеклась приятная слабость. – Не верится, что мы это сделали!

- Камень с души, верно?

- Не то слово… - я оступилась и за малым не полетела с лестницы. Лифт не работал, поэтому спускались на своих двоих. Или правильнее было бы сказать «четверых»?

- Осторожнее. Давай понесу.

- На руках?

- Могу на шее, хочешь? Или на плечо закинуть.

- Не-не-не, - включила я заднюю передачу, - лучше пешком, а то люди не поймут.

- Какие люди?! Двенадцатый час.

В результате недолгих разборок до машины я «доехала» на закорках. «Усталые, но счастливые, возвращались они домой». До квартиры меня донесли в том же положении, опустив лишь перед порогом. Чинно вошли, разулись, и началось… Не сразу: голодный Арчи требовал внимания. Он, в отличие от некоторых, по званым ужинам не расхаживал. На покрывале в качестве «компенсации» красовались мой растерзанный кроссовок и подсохшая лужица. Добро пожаловать домой, милые хозяева!

***

Марина Константиновна ждала не какую-то там случайную девицу, а именно меня, поэтому удивлена не была. Телепортация в Рязань прошла отлично, и очутились мы аккурат в центре маленькой гостиной. Константиновна отложила вязание, сняла очки и крепко обняла нас.

- Привет, ма.

- Здравствуйте, - тихо сказала я.

- Здравствуй, сыночек. Здравствуй, Верочка. Вы проходите, я сейчас чайник поставлю: остыл.

- Вам помочь?

- Нет-нет, Верочка, я сама. Располагайтесь пока, - она вышла на кухню. Мне показалось, или со времен нашей последней встречи седины в волосах вдовы заметно прибавилось?

Осмотрелась. Тесновато, но очень уютно. Вязанные накидки на креслах, подушки, много фотографий на полках, львиная их доля – черно-белые.

- Это ты?

- Я. Просил ведь убрать.

- Смешной такой! - на вид года два с половиной. Плюшевый медведь тут больше самого Воропаева.

- Тетка из Польши прислала, тогда ведь дефицит был. Потапыча жалко: потеряли при переезде.

Артемий и Маргарита, Марго с мамой, они втроем; детский сад, первый класс. А тут Марго совсем маленькая, один нос из пеленок торчит! Воропаев сидит рядом, лицо кислое, точно лимон жует. Рита-первоклассница, банты – с полголовы размером, букет астр и пионов на манер веника. На цветных фотографиях запечатлены в основном Пашка и Марго, только на одной все вместе: Марина Константиновна, едва начинающая седеть, коротко стриженная загорелая Маргарита и Артемий с сыном на руках.

- Это незадолго до моего отъезда.

Я взяла в руки карточку, которую не заметила поначалу. Старая, сильно выцветшая, с обтрепанными уголками. Парень и девушка на фоне городского парка. Он одет довольно просто, на ней дорогое по тем временам «заморское» платье, у мамы когда-то было похожее. Молодые, много моложе меня сейчас, счастливые. В углу стояла размашистая подпись: «Моей любимой девочке. 25 августа 197* г.»

- Это твой папа, да? – зачем-то спросила я. Будто неясно. – Вы похожи.

- Дату видишь? Ирония судьбы: ровно через год, день-в-день, родился я.

Разве ж это ирония? Я смотрела на беззаботных ребят с фотографии, и в животе скручивался тугой узел. Они не побоялись быть счастливыми, но были вместе совсем недолго. Жизнь редко играет справедливо: сводит тех, кто совсем этого не ценит, и разлучает искренне любящих. Если бы он остался жив, кто знает, как сложилась бы их судьба. Его, ее, их сына… Вполне возможно, что мы бы никогда не встретились…

- Мне, правда, очень-очень жаль твоего папу…

- Мне тоже. Я ведь его почти не помню, по фотографиям только. Или всплывет порой что-нибудь такое, из раннего детства, - он мягко, но настойчиво забрал у меня карточку и вернул на место. – Помню, как ждал его с работы; как гуляли все вместе. Мать рассказывала, что он мне книжки по вечерам читал. Знаешь, когда Елена объяснила, что я… в общем, не такой как все, и предложила свою помощь, я долго просил научить поворачивать время вспять. Хотел вернуть его, как-то изменить прошлое. Не знал, что это невозможно, и думал, что она специально отказывает мне. Потому что ленюсь, не уделяю должного внимания учебе. Тогда и начал учиться…

Повернуть время вспять… Снежинка! …способен изменить Прошлое, властен над Настоящим, лишь одно ему не ведомо – Будущее.… Вот оно! Вот для чего!..

- Тём, я ведь могу. Могу изменить прошлое…

Это же так просто, взять и загадать желание! Тогда не будет в его жизни ужасного дяди Жоры, не будет нищеты и голода, побоев и унижения. Всё будет хорошо!

Сообразив, что я собираюсь сделать, Воропаев побледнел, как смерть, даже посерел немного.

Снежинка на цепочке вспыхнула странным серебристо-опаловым светом.

- Не смей!

Подвеска погасла так же быстро, как и зажглась, ее сковал лед.

- Почему? – прошептала я, вздрагивая от холода.

- Вера, Вера… - меня прижали к себе, заставляя закрыть глаза. Его губы отыскали мою макушку, - добрая моя, наивная девочка. Кто ж знал, что ты воспримешь это так… Прости. Нельзя менять прошлое, Вер, нельзя, даже если очень хочется. Только хуже будет.

- Извини, я не хотела… вернее, хотела…

- Всё, всё, не плачь.

Марина Константиновна на кухне будто бы притихла и не спешила показываться.

- Ма, выходи, не съедим.

- Только понадкусываем, - пробормотала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Она с опаской заглянула в комнату. Всплеснула руками.

- Верочка, что с тобой?

- Всё нормально, - я глубоко вдохнула. - Не справилась… с эмоциями.

Они вдвоем усадили меня в кресло (лед на цепочке успел исчезнуть без следа, вместе с холодом). Марина Константиновна принесла плед, укутала потеплее.

- Ты хорошо себя чувствуешь? – подозрительный, даже слегка гневный взгляд на сына.

- Да. Перенервничала немного.

- Давай пустырника накапаю…

- Мать, не надо. Без успокоительных обойдемся.

- А ты молчи! – прикрикнула будущая свекровь, впервые на моей памяти повышая голос. – Довел девочку, аж губы синие. Сейчас я чаю принесу.

Задушевного разговора не вышло. Это они говорили, а я пыталась не терять сути. Стыдно-то как! Со стороны, наверное, кажусь дурой припадочной. Плохая тенденция, ох плохая. К психологу, что ли, записаться? Или лучше сразу к психиатру?

Марина Константиновна и не пыталась меня разговорить: видела, что бесполезно. Только чаю подливала и уговаривала попробовать ватрушки. Ватрушки оказались вкусными, но для того чтобы справиться хотя бы с одной понадобилось полчаса.

- Извините…

- Да за что, Верочка? Всякое бывает.

Решив что-то в уме, она сходила в комнату и принесла тонометр. Сунула сыну.

- На, померь лучше. Не нравится мне ее бледность.

Давление не зашкаливало, но норму превышало. Воропаев помрачнел еще больше. Чувствую, сканируют меня со всех возможных сторон и ничего понять не могут.

- Не на погоду, нет? – обеспокоенно уточнила Константиновна.

- Метеозависимостью не страдаю, - улыбнулась я, стремясь ободрить их обоих, - устала просто. Тяжелая выдалась неделя.

- А я говорила, заморите вы себя своей работой! С утра до ночи, с утра до ночи! Ничего себе, всё для других…

Марина времени зря не теряла: отправила сына за продуктами, чтобы не бежать завтра самой, и подсела ко мне. Налила нам еще чаю, протянула ватрушку.

- Кушай, кушай, а то худенькая такая, бледная.

- Спасибо.

- И всё-таки, что стряслось? Просто ведь только кошки плодятся, должна быть причина.

- А вы разве не слышали? – ляпнула я и прикусила язык.

- У меня, Верочка, слух хороший, но не уникальный. Да и подслушивать не люблю. Вы поссорились?

- Нет, - односложные ответы – признак ума и сообразительности.

- Вот ты говорила, что перенервничала. Не из-за меня, надеюсь?

Опустила глаза. Что тут ответишь?

- Боже ж ты мой! – ахнула вдова. – Думала, что не пойму? Не приму? Неужели я зверь такой? Она вздохнула, погладила по голове. Будто сняли камень с души: не прогонит, не отвернется… Когда Марина Константиновна заговорила, ее голос звучал необычайно мягко:

- Артемушка мне всё рассказал, от начала и до самого конца. Вижу, что любит тебя, крепко любит, можешь поверить мне как матери и как женщине. Разве рука поднимется счастье ваше ломать? Ты не подумай, я и против Галочки ничего не имела, потому что это был выбор сына, сознательный выбор. Раз не по любви, то хоть по нраву. Но вздорная она, Галочка, очень вздорная. С тобой ему гораздо лучше будет, только вот… Павлушку жаль, меж двух огней ребенок оказался. Боюсь, придется вам и дальше так мыкаться, пока не подрастет да не определится. А если с отцом остаться захочет, примешь ли ты его? К тому времени-то свои наверняка будут.

Она, наверное, шутит. Могу ли я не принять? Его ребенок как родной мне… Нет, без «как» родной, не может быть чужим.

- Ну дай Бог. С моей стороны возражений не встретите, лишь бы счастливы были.

Она обняла меня крепко-крепко, от всего сердца. Марина Константиновна пахла свежей выпечкой, корицей и совсем немного – лекарствами. Говорят, что плохая свекровь теряет сына, а хорошая – приобретает дочь. Очень надеюсь, что моя свекровь будет хорошей.

Вернулся Артемий. Посмотрел на нас, ничего не сказал. Понял без слов.

Визит к матери удался.

Однако дома меня ждал... разговор. Упоминание ложки дегтя оказалось пророческим: жизнь всё-таки не сказка, сколько шоколада под подушку не клади – шоколадно не будет.

- Сядь, пожалуйста, - негромко попросил Воропаев, закрывая за нами дверь.

Пожав плечами, опустилась на ложе любительницы мопсов. Вряд ли меня станут ругать за сальто со снежинкой. Но что тогда? Где я опять отличилась?

Артемий уселся было рядом, но потом развернул меня к себе, взял мои руки в свои, не зная как начать. Подобные приготовления обычно не сулят легкой непринужденной беседы.

- Вер, я должен тебя спросить…

В дверь заскребся Арчи. Как же так: закрылись, а его не взяли?! Непорядок! Вот и скулит теперь, выражает протест.

Впустили. Щенок взобрался на диван, занимая законное место рядом со мной. Воропаева удостоили привычного снисходительного тявка. Мол, знай свое место, клизма. Если царь тебя до сих пор терпит, твоей заслуги в том нет.

- Скажи мне, только честно: ты беременна? – едва слышно спросил мой будущий муж.

Не двигайся его губы, я не дала бы никаких гарантий, что вопрос был – настолько тихо его задали. Голос обманчиво-спокойный, а в глазах ужас.

- Нет, - горло словно потерли мелкой наждачкой, - не беременна.

- Уверена?

- Уверена. Тебе справку показать?

За неприкрытое облегчение была готова его убить. Он… радуется?!

- Не надо никакой справки… Не отворачивайся. Пожалуйста, посмотри на меня.

- А если бы была, - просипела я, - ты бы меня на…

- Нет! – надо же, обиделся. – Как ты вообще могла подумать…

- Тогда почему? Почему смотришь так, будто тебе премию выдали или Новый год наступил раньше срока? – жалкое кошачье мяуканье. Он просил не скрывать, вот и не скрываю! – И с чего это ты вдруг заинтересовался? Я ведь ходила к гинекологу, неужели не в курсе? Ни слова, ни полслова…

- Вер, прошу тебя, успокойся, - бесцеремонно спихнув Арчи, Воропаев перехватил мою руку, стиснул в своих. – Это совсем не то, о чем ты подумала. Выслушай меня, просто выслушай!

Хорошо. Принцип «меньше знаешь – крепче спишь» придумали клинические идиоты, пускай совсем недавно я была искренне убеждена в обратном.

- Скорее всего, я толку воду в ступе, но необходимо понять причину твоих перепадов настроения. Давление пока в расчет не беру - может, действительно переволновалась, - но перепады с неба не падают, слишком уж резко начались… Не перебивай! Если надо, пройдем обследование.

- Ты думаешь, я больна? – только этого не хватало!

- Не исключаю такой возможности. Магией я проверял – чисто, следовательно, это не сглаз и не проклятие, что-то другое. А вот что именно – нам предстоит выяснить. Беременной ты быть никак не можешь, поэтому…

- Что значит «никак не можешь»?

Осекся. Представляю, какими нехорошими словами он сейчас себя костерит.

- Что значит «никак не можешь»? – раздельно повторила я.

- Пойми, всё не так просто, - он сглотнул. - Я не знаю, чего следует ожидать, и…

- Дай угадаю: шанса нет и не будет, пока Ваше Величество не соблаговолит разрешить? – прошипела я. – Ты сделал так, чтобы я не могла забеременеть, пока мы не узнаем, «чего ожидать», да?!

Его взгляд подсказал, что выстрел если не в «десятку», то близко к ней. Вот как, оказывается, всё просто! Можно было и не переживать, не фантазировать!.. Ладно, ладно, пускай так, и сейчас мы неизвестно за каким хреном «не можем», потому что «не знаем», но, черт возьми, почему он ничего не сказал?! Внаглую, молчком! Управился, называется! Я что, не человек, не пойму?! Вся на эмоциях, еще с крыши прыгну! Сам ведь умолял об откровенности…

Ух, как мне хотелось высказаться! Но это дебильное желание «не быть истеричкой» удерживало на месте, заставляя молча бурлить от ярости и обиды. Я пыталась рассуждать здраво. Честно, пыталась. Искала ему оправдания и не находила ни одного, кроме самых смехотворных. Неведение порождает неведение. Чего еще я о нем не знаю?

- Кричи, если хочется, - убито разрешил Воропаев. - Не держи в себе.

- Ну уж нет, - уронила я с поистине королевским величием, - раз просил «выслушать и не перебивать», излагай. Я слушаю.

- Не знаю, с чего начать. Наверное, с того что я врал, я с самого начала врал тебе. Пускай не напрямую, но умалчивал. Рано или поздно пришлось бы сказать, но я трусливо тянул до последнего. Думал, что всё обойдется, решится само собой…

Мне стало жаль Артемия, по-человечески жаль. Всю злость сняло как рукой; я буквально кожей чувствовала чужую боль, отвращение к себе, разъедавшее похуже щелочи. Что же такого непоправимого ты сделал? Через силу улыбнувшись, дотронулась до его щеки.

- Конечно, ты простишь, всегда прощаешь. Все совершенно незаслуженные гадости…

- Если ты скажешь, что недостоин такого ангела как я, прибью веником, - серьезно предупредила я.

Хриплый смешок в ответ.

- Расскажи, что тебя тревожит. Ты ведь знаешь, какая я дотошная, не отстану.

- Ты действительно хочешь услышать всё?

- Воропаев, веник на кухне. Сбегать за ним – трехсекундное дело, - я успела взять себя в руки. Легче всего причинить боль тому, кто тебя любит. Разве он мог желать мне зла? Нет, значит, причина кроется в другом.

Артемий безошибочно уловил эту перемену и начал говорить:

- Однажды ты прочла мое письмо, ту глупую и неизвестно как попавшую к тебе писанину, но тогда я и понятия не имел, каким козырем оно станет. Письмо фактически сыграло роль приворота, усилив те крупицы влечения, что были в тебе изначально. Иначе что могло заставить такую рассудительную и сдержанную тебя порвать с московским женихом и упорно добиваться моего расположения? А я влюбился как пацан, ходил-бродил, изображая пластическое страдание, и прекрасно понимал, что шансов нет. Любить безответно гораздо легче, никаких обязательств. Само слово «безответно» ведь двусмысленно: тут не только буквальное «без ответа», но плюс еще и «без ответственности». Как знаменитую актрису, певицу или книжную героиню – ни к чему не обязывает, понимаешь? Но в один прекрасный день всё изменилось: актриса перестала быть недосягаемой, а я понял, что хочу быть с тобой. Не в мечтах – по-настоящему. Любви без расчета не бывает, Вера, он присутствует в самой чистой и непорочной. Пока ты мучилась, я обсасывал схему, продумывал варианты, как миновать и Сциллу, и Харибду. Но даже при самом благоприятном раскладе у Харибды имелся немаленький хвост: рано или поздно вопрос о детях встанет ребром. Девочки, мальчики – красивая сказка, которую я придумал и в которую сам же поверил!

Воропаев перевел дух. Руки я не отнимала, и он вцепился в мое запястье, как утопающий в спасительную соломинку. Пальцы холодные, пульс бьется так, словно вот-вот разорвет сосуды.

- Не волнуйся, всё будет хорошо, - наша излюбленная мантра, что всегда действует.

- При всей своей подлости, - гораздо спокойнее, но в том же темпе продолжил он, - я не мог подвергнуть тебя такому, не мог и не хотел. Дети, дети, всё вертится вокруг них! Ты уже знаешь, что шанс довольно высок, но знаешь ли ты, какой ценой он достается? Разумеется, нет, потому что я промолчал, прикрывшись красивой картинкой, а узнать откуда бы то ни было ты не могла: в конспектах об этом не пишется. Ты не ведьма, да, и вероятность забеременеть, если считать в тех же детях, процентов восемьдесят пять. Мне абсолютно всё равно, кем он родится, лишь бы здоровый. Потому что твой. И мой. Но… теория Раскольникова уже сыграла со мной злую шутку. Молодой, глупый, самонадеянный эгоист на поверхности плавает, а в тонкости вникнуть недосуг. Сын как папаша не будет? Ой, как замечательно! Похлопаем в ладоши! Да Галке Пашка чуть жизни не стоил, еле спасли обоих.

Я понимаю, я всё понимаю, но при чем здесь мы? Организмы-то абсолютно разные, и родила она в довольно-таки солидном возрасте…

- Да нет же, нет! – Артемий вдруг обхватил мои ноги руками и уткнулся головой мне в колени. Заговорил быстрее, хрипло, отчаянно, то и дело срываясь на мысле-речь:

- Я ждал не пойми чего, Ишачьей пасхи или свиста рака на горе. Этот разговор должен был состояться намного раньше, хотя после него ты бы наверняка отказалась иметь со мной что-либо общее. Я осквернил тебя, разрушил твою жизнь, из-за меня ушел тот, с кем ты могла бы быть счастлива…

- Замолчи, пожалуйста! Не надо так говорить! Ты не понимаешь, что несешь! Перестань!

- Я хуже, чем убийца, Вера. Если б не сегодняшний день, ты бы так и продолжала жить в неведении, но при мысли, что ты беременна… из-за моей халатности… Это неправильно!

- Тише, тише…

- Ты права, поздно заниматься самобичеванием. Тогда никаких эмоций, сухие факты: кем бы ты ни была, теоретическая беременность будет длиться не девять месяцев, а одиннадцать. При любом раскладе организмы матери и ребенка биологически несовместимы. Природа хитра, но магия хитрее, и два лишних месяца – ее штучки. В течение этого срока эмбриона как бы не существует. Вроде он есть, но вроде бы и нет – защитный механизм по принципу материальной иллюзии. Ни УЗИ, ни анализы, ни сама магия его не покажут, лишь косвенные признаки, которые часто врут: тошнота, рвота, давление, перепады настроения. Зародыш точно замирает, приспосабливаясь к матери. Дальше всё идет своим чередом, вплоть до самых родов. А потом – бац! – и дилемма. Если мать – человек, а ребенок – нет, в случае возможных осложнений помощь окажут ей, но не ему. Ни переливание крови, ни анестезия без риска невозможны. Допустим, кровь сгодится моя, но тебе придется терпеть, что бы ни случилось. А легко в любом случае не будет. Готова ли ты к этому?

- Да.

- Не исключен и другой вариант: может погибнуть ребенок…

- Почему, ну почему ты всегда думаешь о плохом?! – захотелось встряхнуть его, хорошенько приложить обо что-нибудь. – Всё будет хорошо, не может быть по-другому – пойми же ты это, наконец!

Он вздрогнул, хотел что-то сказать, но не смог. Это присказка, не сказка, и самую чудовищную новость, как и положено, приберегли на десерт. С трудом высвободив свои ноги, опустилась на колени рядом с ним, притянула к себе на грудь. Страшно подумать, что все эти полубезумные откровения могли так и не выплыть. Чего ты ждешь? Чего так боишься? Не молчи!

«Я не просто испугался: в случае заблуждения ты бы никогда меня не простила. Но теперь… хуже быть не может, верно? В общем, история с ведьмой Ирен никак не шла у меня из головы. Вертел и так, и этак, предсмертные слова Громова и вовсе на бумажку записал, посоветовался с Еленой. Вместе мы разгадали эту загадку. Бестужевой нужны элементы для черномагического обряда. Семь составляющих найдены, осталась восьмая. Девяносто девять и девять десятых, что один из элементов – твоя разнесчастная снежинка. Если так, то многие связанные с ней странности обретают смысл. Идем дальше: «Жизнь и Смерть в клубок сплету» - единственная зацепка. Переводя в контекст Черной магии, это либо артефакты, либо два вида вампиров. Не забывай, что речь идет о жертвоприношении. Три элемента, считай, есть. Теперь тупо предполагаем: Бестужевой необходима наша Маша, то бишь, Черная ведьма с ее, Ирины, кровью. Вторую половинку найти сумеешь?»

- Белый маг с кровью Лаврентьева?

«Он самый. Еще плюс два. Ни один подобный обряд не обходится без крови человеческой. Исходя из предыдущих догадок, ей требуются мужчина и женщина. Итого семь. Собрала и затаилась, следовательно, с потолка последний элемент не свалится, необходимо время. Ты сама слышала про шесть с половиной лет плюс почти год. На мысли наводит? А теперь вспомни, как часто у меня сносило крышу, за малым дело не доходило. Причем, время выбиралось такое, когда мы были наиболее уязвимы…»

Безоблачное июньское небо вдруг рухнуло на многоквартирный дом, погребло под собой, и выбраться из-под этой тяжести нет никакой возможности. Я поняла…

Из мира ушли все краски, оставив вместо себя черно-белую реальность. Пустую, беззвучную. Жестокую. Мы всего лишь пешки в чьей-то чужой игре, расходный материал. Наши чувства и желания не имеют никакого значения. Вот это действительно неправильно.

- Почему ты молчал? Почему не рассказал мне сразу?

- Я думал, что сумею нас защитить, а ребенок… ребенок мог появиться и через год, и через два...

- Ты хотел протянуть время, не дать Бестужевой возродиться такой ценой, - успокаивающе бормотала я, чувствуя себя ослепшей и оглохшей. – Нам ведь некуда спешить, можем и подождать. Какая разница, год или два? Роли не играет.

- Прости меня, Вер, давно нужно было рассказать... Не хотел пугать тебя, ты была так счастлива…

- И ты меня прости: накинулась, не дослушав толком. Ты… твоей вины в этом нет, хотя сейчас я злюсь на тебя. Да, это нелегко, но никто не давал тебе права тащить всё на своем горбу! Заварили кашу вместе, и расхлебывать ее будем вместе. Если надо ждать, будем ждать, но от нас она ничего не получит. Кукиш с маслом, а не элемент! Я обещала, что никогда не усомнюсь в тебе, а я привыкла держать свои обещания. Не умалчивай больше, хорошо? Лимит доверия велик, но не безграничен. Ты же мне веришь?

- Верю, конечно, - глухо шепнул он.

- И я тебе верю, потому что люблю. Нет ничего такого, что я не смогла бы вынести.

Обида никуда не делась, но я задвинула ее под кровать, где когда-то прятался рационализм. На обиженных водку возят, а Воропаев-то не желал ничего плохого. К глубокому сожалению, мужчины устроены иначе, есть у них один серьезный производственный дефект: слишком много на себя берут. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

Такой сильный, невозмутимый, порой циничный и «пуленепробиваемый», сейчас он вцепился в мою юбку, боясь отпустить. В кои-то веки на горизонте появилась проблема, с которой мой идеальный не сумел справиться в одиночку. А вместе сумеем, обязательно.

- Давай отдыхать, а? Я как лимон выжатый, - и плевать, что на часах двадцать минут второго, а послеобеденный сон не входит в наши привычки.

Артемий благодарно кивнул, выпустил меня и принялся раскладывать диван. Затихший во время выяснений Арчи терзал мои древние тапочки. Да пес с ними, с тапками! Пускай грызет.

Воропаев заснул быстро, как на кнопку нажали. Я же долго ворочалась, меняла положение тела, откидывала одеяло, высовывала то руку, то ногу. Арчибальд удовлетворенно чавкал под диваном, в комнате душило по-летнему. Помучившись с полчаса, я осторожно выбралась из постели и взялась за домашние дела: перегладила белье, перемыла посуду, замочила грязные вещи в ванной. Среди недели на всё это не будет времени. Щенок таскался за мной, как приклеенный, роняя из пасти кусочки ваты, бывшие когда-то тапками-собачками.

Погрузиться в рутину я никогда не боялась. Если проводить аналогии с литературой, вспоминалась Мэгги Клири: «Я самая обыкновенная женщина, вы же знаете, я не честолюбивая, и не такая уж умная, и не очень-то образованная. И мне не так много надо: мужа, детей и свой дом. И чтобы меня немножко любили — хоть кто-нибудь!» (К. Маккалоу «Поющие в терновнике» - прим. автора). Раньше я совсем не понимала Мэгги, уподобляясь более деловой и целеустремленной Скарлетт О’Хара. Но в жизни каждого человека рано или поздно наступает момент переоценки ценностей, этакий перелом, жизненное распутье. Всё то, что когда-то казалось важным и нужным, оборачивается шелухой. Ну зачем мне собственная клиника или дом на берегу моря? То, чего я хочу, рядом, только руку протяни. Но теперь именно за это приходится бороться. И я буду бороться, пока жива, потому что другого мне не надо. Потому что в другом месте мне этого не обрести.

Глава семнадцатая

«Надо, Федя, надо…»

На чужой каравай рот не разевай.

Пословица.

Оказывается, для регистрации брака без торжественной церемонии много ума не требуется: пришли в заранее оговоренный день, написали заявления, предъявили необходимые документы, расписались где покажут, и гуляйте, господа молодожены! Проблем не возникло никаких: и расписали срок-в-срок (благодаря доброй знакомой Артемия, в этом самом загсе заправляющей), и управились быстро. Я еще долго разглядывала Свидетельство о заключении брака, в котором официально значилась гражданкой Воропаевой.

- Ну что, народ, по домам? – потер руки вечно жаждущий свидетель со стороны жениха. – Или намечается торжественный обед?..

Смывшаяся куда-то Маргарита вернулась с бутылкой шампанского и бокалами.

- Не станем отступать от традиции, - велела она, мастерски открывая бутылку. – Разливайте!

Мы с мужем, не сговариваясь, хихикнули. Сей чудный напиток будет преследовать нас до самой смерти.

- Вы чего?

- Да так, вспомнилось…

- Не обращай внимания, Марго, - посоветовал Печорин, отпивая с горла, - они уже пьяные – от счастья.

- Не знаю, не знаю, - бутылку у стоматолога отняли и разлили, как положено. – Совет да любовь, в общем!

По той же традиции все молодожены нашего города направляют свои стопы к мосту, но мы вчетвером погрузились в «Ниссан» и отправились ко мне домой.

- Неправильные вы всё-таки люди, - рассуждала мадам Григориадис, попивая вместе с вампиром «шампань» на заднем сиденье. – Зачем, спрашивается, тянуть кота за хвост и ждать осени? Хотите, я вам прям щас организую платье, смокинг, фотографа… что там еще надо для счастья, букет невесты? А то не по-человечески как-то, не по-русски! То ли дело моя четвертая свадьба…

- Марго-о-о!

Дома нас уже ждали родители, Анька, Элла и Марина Константиновна. Стол накрыт, гости в сборе – можно праздновать. Ага, не тут-то было! Элькина вожжа под хвостом настойчиво требовала конкурсов, «хотя бы пародии на выкуп невесты» (после свадьбы, да-да) и судьбоносного букета. Букет мы ей соорудили (с задачей «ободрать соседскую клумбу» сестрица справилась на пять баллов), а со всем остальным попросили повременить. Подруга надулась, как мышь на овсянку, но тут зазвонил телефон…

- Вам телеграфирует Москва. Верка, по-здрав-ля-ем! По-здрав-ля-ем!

Отняв трубку от уха, я прочистила последнее пальцем. В вопящей девице на том конце провода угадывалась моя однокурсница Катька Симакова. А ей-то кто сказал?!

Дальше звонки сыпались, как из мешка: тетя Люда, баба Таня, тетя Валя, все-все-все многочисленные мамины-папины братья-сестры, половину которых я даже в лицо не помнила. Хмурый Сашка пожелал счастья в личной жизни и передавал привет. Не дожидаясь какой-либо ответной реакции, повесил трубку.

Народ настойчиво требовал невесту, а я отбивалась от кучи свалившихся поздравлений. Из приемного отделения позвонила Жанна, вылила ведро пожеланий и пригрозила очередным «междусобойчиком». На заднем фоне звучал бодрый глас Севы – он рвал у жены трубку, дабы выразить восторги лично. Жанна плевалась. Теть Зинино: «А у нас шо, кто-то женится?» сразило контрольным выстрелом. Пролепетав что-то неразборчивое, я поспешила дать «отбой». Телефон из розетки выдернула, сотовый выключила. Дурдом «Ромашка»!

Гости времени зря не теряли. Те, кто не были знакомы, перезнакомились; Печорин успел выпить на брудершафт с папой, и теперь они рьяно спорили, где лучше ловить: на Дону или в Москве-реке. Вампир с серьезной миной утверждал, что «таких экземпляров, как у них в речке, ни в каком Дону не найдешь». Папа, с утра душевно принявший на грудь, не верил и пытался аргументировать.

Мама и Марина Константиновна нашли друг друга. Они не спорили, только делились рецептами. На будущее усвоила: пюре лучше блендером не взбивать – оно клейкое получается, и сахар в компот стоит класть ближе к концу варки.

Элла пускала слюни на сумочку Марго, несчастные глаза подруги конкурировали с тем знаменитым рыжим котиком из мультика. Золовка упоенно расписывала достоинства той или иной модели, ругала дизайнера. Вроде как он, гад ползучий, тянет с выпуском последней коллекции. А чего, спрашивается, тянуть? Маргарита эскизы видела, целиком и полностью одобрила. Практичность – это наше всё, товарищи. Никаких искусственных вставок!

Анька болтала с Артемием. Спокойно так, без фанатизма и массовых истерик. Понятия не имею, о чем они говорили, потому что взгляды всех присутствующих мгновенно обратились ко мне.

- Матушка, ты ничего не хочешь сказать? – ласково спросила я, помахивая трубкой радиотелефона.

Поняла, глазки спрятала. Я ведь просила никому не говорить до осени, так нет! Одно дело выслушивать поздравления, а совсем другое – невысказанные укоры о том, что не позвали. Или высказанные: теть Валя вообще обиделась, пока ей не объяснили, что свадьба не сегодня. Только роспись, пьянка потом. Подозреваю, в этом заключалась маленькая месть лично мне. Мама искренне убеждена, что ее мнение обязаны учитывать в первую очередь.

Выпили, выслушали речь из уст Печорина, снова выпили. Потом слово взял папа… Все дружно изобразили внимание, но фактически упустили смысл на минуте четвертой-пятой.

Я перебралась поближе к мужу, опустила голову ему на плечо. Ничего не вижу, ничего не слышу. Безымянный палец холодил ободок кольца. Классического обручального кольца, каких миллионы. Серебряное с сапфирами теперь висело на одной цепочке со снежинкой, рядом покачивалась чайка-крылья. Всё свое ношу с собой.

«Устала?»

«Да нет, просто хочется тишины, - я перебирала его пальцы, чуть потирая костяшки. – Не думала, что выходить замуж так утомительно»

«Потерпи, скоро поедем домой. Надо только мягко намекнуть, что нам пора… Не убирай руку. Пожалуйста»

Не уберу. Она и так твоя, вместе с сердцем и прочими органами – у нас документы есть. Подумалось: является ли Свидетельство о браке имущественным документом? Вроде как он теперь мой, со всеми подписями и печатями. Глупо, конечно. Нельзя оформить закладную на человека. Ни закладную, ни доверенность, ни квитанцию.

«Могу оформить, если тебе так спокойней», - мысленно хмыкнул Воропаев.

«Моя квитанция при мне», - взяла его руку в свою, чтобы соприкасались безымянные пальцы. Смешно, но я так и не вспомнила, носил он раньше кольцо или нет. Как-то выпало из памяти.

«До твоего появления не носил, в шкатулке лежало. Неудобное. Нашел и надел в качестве напоминания, кто я есть. Только оно и удерживало от… опрометчивых поступков»

«Каких, например?»

«Опрометчивых»

Со стороны мы казались беззаботной счастливой парой. Шутили, смеялись, слушали залихватские тосты и всевозможные поздравления-пожелания, но никто из присутствующих и не догадывался, чем нам стоило пережить минувшую неделю.

Тот разговор о моей… теоретической беременности стал не просто потрясением: он открыл мне глаза. Исписанный непонятными символами листок, на который я случайно наткнулась, – «игры разума»; травы из магазина Варвары Ромуальдовны – «для лечебных целей». Назначение всех остальных Артемий мне подробно расписал, а эти, остро пахнущие, - «для лечебных». Он много читал в последнее время – «для роздыха мозгов», что-то писал, искал в Интернете – «учиться никогда не поздно». Ну конечно, «Кровь нежити и ее применение в магических обрядах» – стопроцентная беллетристика, занимательное чтиво! Но я предпочла поверить на слово, за что и поплатилась.

Хочешь узнать, чем руководствовался человек – поставь себя на его место. Умом я всё прекрасно понимала, однако в душе поселилась обида. Чудовищный клубок жутких вестей не способствовал взаимопониманию, а для того чтобы хоть как-то всё осмыслить, требуется время. Время, время… «Выиграть время»…

На сцене Большого театра всё оставалось по-прежнему. Артемий успешно держался в установленных рамках, а я волей-неволей научилась себя контролировать. Наше общение, прохладное или дружелюбно-нейтральное, сводилось к банальным жилищно-бытовым («Будь добр(а), передай соль», «Ты не помнишь, дома хлеб есть?») или производственным фразам, без которых нельзя обойтись.

Он принял всё это как должное: не пытался растормошить меня, не вымаливал прощение, ни на чем не настаивал, не вздыхал украдкой – просто жил. И ждал, молча, без показательного страдания и собачьей тоски во взгляде. Предлагал даже отложить регистрацию на любой срок и чрезвычайно удивился отказу. Тактично оставлял наедине с собой, когда мне больше всего на свете требовалось уединение, и появлялся по первому зову – вербальному ли, мысленному ли. Обнимал или просто сидел рядом, но непременно уходил в конце. Я бросалась из крайности в крайность и недоумевала, как Воропаев умудряется. И почему? Пресловутое «мужское эго» никогда не было ему свойственно, а то, что я по ошибке принимала за это самое «пресловутое», оказалось совершенно иной гранью. Это сейчас я вижу всю наигранность и фальшь той давней обиды, а тогда не замечала. Шла неизвестно на чьем поводу да лелеяла какую-то странную уродливую гордость, где-то на уровне душевной Мариинской впадины радуясь своей стойкости. Не «сиропюсь», не бросаюсь на шею, а мученически терплю. Презирать меня или нет – дело ваше, но никто и никогда не сможет презреть меня сильнее, чем я сама себя презираю. Ложь, притворство, нелепый фарс – с чем боролась, на то и напоролась. Рыла яму «на всякий пожарный» и сама же в нее угодила.

Так или иначе, мы возвращались домой, перебрасывались парой бессмысленных фраз, ужинали и ложились спать, повернувшись спиной друг к другу. Ни намека, ни вздоха. Лишь однажды проснулась от того, что Артемий обнял меня во сне. Неосознанно, прижимаясь колкой щекой к животу и шепча мое имя. Утром он лежал на своей половине дивана. Не спал (я слышала по чересчур старательному дыханию), но упорно притворялся спящим. Пришлось включиться в игру – что еще оставалось?

Сегодня же Берлинская стена обиды дала трещину: какая-никакая, но свадьба. Воропаев замер, словно впитывая прикосновения, а я вновь очутилась меж молотом и наковальней. Убрать руку, не убрать? Последнее означало мою безоговорочную капитуляцию…

Не убрала. Пальцы привычно обводили каждый изгиб, гладили крохотную родинку у костяшки мизинца. Повернув его руку ладонью вверх, провела подушечкой указательного по переплетениям линий, слегка кольнула ногтем чувствительное место в центре. Погладила и снова кольнула.

«Поехали домой, - заглянула ему в глаза, даже не пытаясь скрыть нахлынувшего чувства, - прошу…»

Анютка больно пнула меня под столом, чуть не угодив по ноге Воропаева.

- Вы идите, я прикрою, - прошептала она. – Не хватятся, они уже готовые.

- С чего ты?..

- Да ладно вам, – театрально закатила глаза сестра. Переняла этот жест у новоявленного родственника. – Я не слепая и интеллектуально подкованная. Идите, а то взглядом друг друга уплетаете – мамулькиным котлетам далеко. Аж неприлично!

Соблюдая конспирацию, я отлучилась в «дамскую комнату»; Артемий вышел следом с интервалом в полторы минуты. Спешно зашнуровав-застегнув обувь, прошмыгнули на лестничную площадку. То, что меня потянули в лифт, не насторожило ни разу. Зря, наивность сгубила больше женщин, чем любопытство – кошек. Едва хлопнули покореженные двери, меня приперли к стенке и впились в губы крышесносящим поцелуем. Возмущенное «уканье» во внимание не приняли, да и возмущалась я скорее из чувства долга.

- Тём, я… мы… это трудно…

- Я понимаю. Жизнь нас ничему не учит, любовь моя. Наступаем на те же грабли.

- Всё снова запуталось, и мы… И я…

- Пусть лучше останется «мы», - поцелуй в плечо, и он с неохотой отстранился. - Идем домой.

Каша в животе, ветер в голове… Тьфу ты, наоборот! Одно ясно точно: не хочу терять его. Что бы ни случилось, я буду возвращаться. Как у пещерных людей: отдельно – плохо, вместе – хорошо. Просто вместе. Очень хорошо.

Бросив машину в родительском дворе, пошли пешком. Не сговариваясь. Идти через полгорода, но это – хорошо. Держаться за руки, переплетя пальцы и чуть помахивая в такт шагам, словно влюбленные подростки. Накрапывал теплый июньский дождь, постепенно перерастая в ливень. Пахло мокрым асфальтом, листвой, а еще летом. У лета свой, особенный запах. Запах счастья.

Мы промокли до нитки и в последний миг успели вскочить в автобус. Народу битком, несмотря на выходной день. Все вокруг шипели, ворчали и плевались, две бабули напротив нас обсуждали какую-то Таньку, «кошку блудливую». Автобус качало на поворотах, и словоохотливых старушек толкало друг на друга. Воропаев держался за поручень, а я – за Воропаева, обхватив его обеими руками поперек живота. На меня то и дело швыряло худощавого парня с торчавшими из ушей проводками наушников. Парень чересчур громко возмущался, рассыпался в извинениях, но особо недовольным не выглядел. Когда он в n-ный раз как бы невзначай коснулся моей руки, муж так же ненавязчиво повернулся боком, оказавшись между нами. Полеты во сне и наяву прекратились. Наверное, мы на хорошую дорогу выбрались.

«Ревнуешь?»

«Да, - серьезно ответил он, - безумно ревную»

«Ну и зря…»

Знал бы ты, как я ревновала в свое время. Да и сейчас ревную, к длинноногим блондинкам и брюнеткам с глубоким декольте, обитающим во всевозможных учреждениях и инстанциях, куда мы волей-неволей попадаем вместе или поодиночке. Прекрасно вижу, как все эти блондинки-брюнетки-шатенки-рыжие и даже лысые пялятся на тебя.

«И много лысых, пялящихся на меня, ты видела?»

Пришлось признаться, что не очень. Автобус ритмично покачивало, я крепче прижалась к мужу, закрыла глаза. До нашей остановки еще долго…

Дома поставили чайник и забрались под плед, даром что лето. Хмурая погода дарила долгожданную прохладу, но нам обоим хотелось чего-то именно «уютно-зимнего», с горячим чаем и пледом. Расположившись на диване, включили мой пылящийся ноутбук и стали смотреть… нет, не мелодрамы – комедии, любимые с детства и совсем новые. Потом плавно перешли к мультфильмам. Я отогревалась душой. У многих ли семейная жизнь начиналась с просмотра детских мультиков? Моя началась именно так. И, знаете, сразу стало легче. Обошлось без банальных: «Прости меня!» - «Прощаю!» - «Я исправлюсь, клянусь!» - «Мне было так плохо без тебя»... Простила. Было плохо. Конец фильма. «Что же из этого следует? – Следует жить!»

Ни к селу ни к городу вспомнился случай почти двухнедельной давности. «Специалист под протекцией», Федор Валерьевич Никифоров, приступил к своим обязанностям за три дня до нашего возвращения из отпуска. Не спорю, сотрудником он прослыл хорошим, добросовестным, ответственным, и начальство в лице Крамоловой его хвалило. Но – ох уж это но! – подавал надежды Федор Валерьевич не только в области здравоохранения.

Когда Карина вдруг пожаловалась, что новый коллега к ней приставал, ей, конечно, никто не поверил. О способности Кары Тайчук раздувать из мухи слона и выдумывать немыслимые подробности ходили легенды. Однако на следующий вечер жалобу написала Таня-санитарка, а Нина, Таша и Камилла заявлять побоялись, только поделились со своими. Обращение Тани почему-то не рассмотрели: дальше отдела кадров оно не пошло, Марья Васильевна хранила молчание.

Одна Жанна Романова после аналогичного инцидента не постеснялась, схватила в охапку своего благоверного и вместе с ним явилась на ковер к Воропаеву. Хотели еще Федю прихватить, но тот не дался. Артемий чету Романовых очень уважал – и как работников, и как людей, – поэтому выслушал, пообещал принять меры, подшил в папку заявление гражданки Романовой Ж.В. и сразу после этого позвонил мне, цэ у давать.

К Никифорову у меня с самого начала сложилось неоднозначное отношение. Когда отдохнувшая, немного загорелая и безумно счастливая я в летнем сарафане ввалилась в ординаторскую, светловолосый молодой мужчина с породистым лицом и широкими плечами одарил меня голливудской улыбкой.

- Доброе утро, - бархатистый, хорошо поставленный голос. Как в кино.

- Доброе утро! – весело поздоровалась я, снимая с вешалки отглаженный сестрой-хозяйкой халат.

- Привет, Верка, - Толян по-свойски хлопнул по плечу. Обычное для него приветствие.

- Да ты, я вижу, неплохо отдохнула, - показал мелкие зубки Сологуб. – Пигмента меланина прибавилось. В круиз ездила?

- Потом, ребят, всё потом, - отмахнулась я, застегивая пуговицы. – Опаздываю!

Пока искала по шкафам подаренный отцом фонендоскоп (вот вечно суну куда-нибудь, а потом ищи), за спиной происходил очень интересный разговор. Все наивно полагали, что я глухая.

- Что-то я ее раньше здесь не видел. Кто она, Анатолий Геннадьевич? – прошептал блондин.

- Верка, что ль? – уточнил Малышев, не умевший говорить шепотом. – А, это наша Верка, одногруппница типа. Не видели ее, потому что в отпуск ездила. Теперь вернулась вот.

- А ничего девчонка, у вас тут вообще целый цветник. Может, тряхнуть стариной и приударить? Как думаете?

Товарищи-интерны зловеще рассмеялись. Синхронно, в ритме похоронного марша. Толик брал низкие ноты, а Славка – высокие. Наслаждаясь эффектом, они еще и переглянулись с намеком.

- Не советую, - уронил Сологуб и куснул дужку очков, - разве что, у вас имеются лишние конечности…

- …или печень, - хохотнул Малышев. – Короче, чо-нибудь шибко лишнее. Почки тоже сгодятся, донорские органы всегда нужны.

- А что такого-то?

- Наивный раб, - вздохнуло рыжеволосое дарование с неожиданной для него фамильярностью, - остановись пока не поздно, ибо в противном случае земля будет тебе пухом.

- Аминь!

Я напевала себе под нос и упорно притворялась глухой. Захватив фонендоскоп, покинула ординаторскую и ненавязчиво встала напротив. Вроде как просматриваю документы, а сама слушаю, чем дело кончится.

- Короче, Федот-стрелец, если тебе дорога печень, Верку лучше не трогай. Целее будешь.

- Неужели замужем? – огорчился Федя.

- Хуже.

- В смысле?!

- В прямом, - припечатал Толян, как отрезал.

- Ну ладно, мужики, хорош бочку катить! Что может быть хуже замужа? Я тут со всеми знаком...

- Знаком-то знаком, но встречаться с ним без веских причин Минздрав не рекомендует. Идем, Анатолий, у нас еще куча дел. Карась до сих пор уверен, что полностью здоров.

Вот такие вот пироги, как говорит Артемий. Ситуация требует тщательного контроля, расслабляться нельзя. Лучше перестраховаться, чем недо-.

И вот, спустя некоторое время, звонок.

- Зайди, пожалуйста, ко мне.

Кардинально меняю маршрут и захожу. В кабинете Воропаева уже сидели разъяренный Сева, Жанна, плачущая Таня и сам хозяин обители. Поприветствовав меня быстрым кивком, зав. терапией изложил суть дела.

- Что делать будем, россияне? – вздохнул он, наливая Тане очередной стакан воды. – Выгнать его я, конечно, могу, но для этого нужно время. Кучу бумажек подготовить, подписи собрать, еще кого-то в поддержку взять и штурмовать Крамолову. А у Марьи Васильевны губа не дура, невыгодно ей Федю терять. Не престижно.

- Артемий Петрович, - прорычал Сева, - если этого гада не накажут, я ему лично морду набью! Меня посадят, но совесть будет чиста. Да какого х…

- Смирите страсти, Романов, - поморщился Артемий, - и не ругайтесь при дамах. Кто сказал, что он останется безнаказанным?

- Предлагае…те устроить самосуд? – скептически хмыкнула я.

- Правильное слово, доктор Вера. Пусть сам и себя и судит, мы только слегка подтолкнем.

«У тебя есть план?»

«Естественно»

Сами понимаете: прижимать Федю к стенке в стиле «Мужик, чо за базар? Зарвался ты, фраер!» в нашем случае не только безрезультативно, но и опасно. Тащить «на ковер» - неразумно. Вызовет для разговора Воропаев – ничего не добьется, только хуже сделает. Да и нам для закрепления воспитательных мер требовалось как можно больше свидетелей…

Как в старые добрые времена, уселись разрабатывать план мести с кодовым названием «Чтобы впредь неповадно было». Ловим на «горячем» с помощью живца. Угадайте, на кого пал выбор?

- Если ты против, можем использовать план «Ф», - безмозглый фантом, ага. – Человек взрослый, решай сама. Лично я бы так и поступил.

- План «Ф» тут вряд ли сработает. На живца так на живца, - заранее противно, но я ведь не для себя стараюсь.

- Давайте живцом буду я, - предложила Жанна. – Хуже, чем в прошлый раз, не будет, а ему всё равно: что Вера, что я, что тетя Зина со шваброй. Севыч, да не смотри ты так! Думаешь, мне понравилось?

- Слышь, народ, а чо мешает ему тупо харю начистить?

- ТОЛИК!

«Я солидарен с Малышевым, Вер. Дурацкий план, одна ты к нему не пойдешь, а ждать, пока этот Дон Жуан сам на тебя…»

«Предлагаешь проклясть? – воспользовавшись суматохой, ласково пожала его руку. Ревнует. Просто вне себя. – Обещаю, Федя меня и пальцем не коснется. Что он может сделать, сам посуди? Зато людям поможем»

«Ладно, но только учти: выгорит или не выгорит, а после Мерлезонского балета обернусь гопником, возьму с собой Малышева, и укатаем гада в темном переулке»

Не знаю, серьезно он или шутит, но лучше бы плану удастся. После такого «балета» охоту до прекрасного пола должно отбить напрочь.

И вот, день «х» настал. По всем расчетам, именно сегодня Федя клюнет. Роли выучены, актеры на местах, Воропаев дает последние указания привлеченной со стороны подруге Жанны. Девушка новая, больницы не знает, а ее роль – одна из ключевых. Мадам Романова напутствует « случайных свидетелей», мсье Романов изображает наивного, ни сном ни духом мужа. Как известно, мужьям в состоянии аффекта импульсивные поступки простительны.

Камера! Мотор! Дубль первый! Мой выход. Никогда не умела флиртовать, но, оказалось, это совсем не сложно: представить себя милашкой Никой Ермаковой или Эллочкой на охоте. Всё бы ничего, вот только собственный облик немало смущал.

«Боевой раскраской» с утра занимались девчонки. С миру по нитке – голому рубаха. Оксана принесла экстремально короткую юбку (это вообще юбка или ремень?!), Жанна ради такого дела пожертвовала прозрачной блузкой с декольте до пупа, Таша поделилась туфлями на шпильках. «Штукатурили» меня всем миром, из-за косметики чуть не передрались.

- Устроили мне тут салон красоты! – ворчал Артемий.

- Последний штрих… - Жанна высунула кончик языка и мазнула щеточкой по моим сверхдлинным ресницам, а Оксана щедро окатила лаком для волос. – Вер, покажись народу.

- По-моему, идеально.

- Мне тоже нравится.

- Умереть не встать!

- То, что надо.

- Да-а…

- НЕТ!

Все обернулись к Воропаеву. Не имея возможности взглянуть на себя в зеркало, смущенно потупилась. Представляю, что они там наделали…

- Уволю всех к чертовой бабушке! Вы что, совсем с ума посходили?! КУДА ОНА В ЭТОМ ПОЙДЕТ?!!

Неужели всё так плохо? Возмущенный начальник посторонился, пропуская меня к шкафу с зеркалом. Батюшки! Кто это там отражается? Кто угодно, но не я. Поставь рядом Нику, и она покажется вам образцом целомудрия и девичьей добродетели! Одна взлохмаченная лакированная шевелюра а-ля «Здравствуй, шабаш, я пришла!» чего стоит…

- Девочки, перебор, - пролепетала я, чуть не падая с каблуков.

- СМЫВАЙТЕ ЭТУ ГАДОСТЬ, ЖИВО! – было видно, что он едва удерживается от рукоприкладства. – От вас, Жанна Вадимовна, я такого не ожидал!

- Ну вот, - надулась мадам Романова, кусая губы от смеха, - а мы так старались!

Макияж мне подправили, каблуки сняли, юбку-блузку одернули поприличнее, и все остались довольны. Хорошо, практически все. Выпроводив воодушевленных коллег, Артемий начал колдовать. Руки подрагивали: буквально вне себя, но помимо ярости примешивалось нечто иное. Моя довольная улыбка разъярила его еще больше.

- Что смешного, девочка-пулемет?

«Мечта пьяного педофила» - не успел спрятаться обрывок мысли. Спорить почему-то не хочется, аргументы на ум не идут.

Все нехорошие слова я оставляю за кадром. Ругается Воропаев редко, но метко.

- Этот ужас увидит только Никифоров, и то в приглушенном варианте, - попыталась я его хоть как-то утешить.

- Вера, в таком виде не просто по улицам не ходят… Они тебе что, еще и накладки засунули?!

Да-да, чтоб до хорошего третьего размера. Идея Тани-санитарки, между прочим! Не связывайтесь с женщинами, склонность к изощренной мести мы впитываем с молоком матери.

На чем я остановилась? Ах да, на выходе. Поначалу игра меня забавляла: хвост за хвост, куда Федя – туда и я. Как бы случайно попадаюсь на его пути. Коллега в отдел кадров, и я в отдел кадров. Улыбаюсь, хлопаю ресницами, время от времени наклоняюсь. Самой противно, но ради дела… Одно утешает: для всех остальных я выгляжу той Верой Соболевой, что мама с папой ярко краситься не разрешают.

Федя, и раньше стремившийся оказаться как можно ближе, воспрянул духом. Наживка проглочена. Рассчитывает на очередную «галочку» в списке мужских побед? Как бы эта «галочка» не обернулась жирным «крестиком».

В заранее оговоренный час я дефилировала по пустынному коридору в сторону перевязочных. Подлецы предсказуемы: из-за поворота вынырнул Федор Валерьевич. Не зная правды о нем, никогда не подумаешь дурного – настолько благонадежный, искренний и кристально честный вид.

- Верочка! – по-акульи оскалился Федя. – Какой приятный сюрприз! А я вас везде ищу…

С предыдущими «пассиями» всё шло по тому же сценарию. Этот парень не ценитель разнообразия. Нельзя быть таким самоуверенным.

- Здравствуйте, Федор Валерьевич, – я захлопала ресницами: за день наловчилась. Спокойно, Вера, друзья рядом, и возглавляет их твой в меру ревнивый жених. Бояться нечего. – Что-нибудь случилось?

- О да, - в нос ударил приторный запах одеколона. – Всё дело в том, Вера Сергеевна, что я давно и безнадежно влюблен в вас. Будьте моей навсегда!

А вот это уже что-то новенькое, но всё равно, какая пошлость! И ведь некоторые, без имен, ухитрялись поддаться подобным чарам.

- Право, не знаю, - картинно попятилась. – Это так неожиданно, - куда уж неожиданнее.

- Я сделаю всё, что вы захотите, только не говорите «нет». Скажите «я подумаю»!

- Я подумаю, - сложно, что ли?

«Все бабы – дуры, их только пальцем помани. Замужние, не замужние – дуры. С Романовой, правда, облажался, шибко нравственная оказалась. Зато эта… Если женщина – бэ, то медицина тут бессильна. Бэ – это хроническое»

Ах ты, баран недостриженный!.. Момент атаки всё-таки пропустила, хотя инструктировали не раз. Меня не просто прижали – буквально пригвоздили к стене. Грубый, какой-то животный поцелуй – я почувствовала, как взбунтовался желудок. Федя действовал профессионально: правая рука крепко держала на одном месте (силушка у него богатырская, не с моей дистрофией возражать), а левая полезла под юбку. Нельзя бить его магией, Соболева! Нельзя! А коленом? Коленом можно!

- Уй! – Никифоров взвыл и согнулся в три погибели. Удар коленом я в последний миг усилила магически. – Ах ты!..

Захотелось сплюнуть и как следует вытереть губы, но я твердой рукой набрала номер. Не забыть бы сценарий.

- Алё, мииилый? – респект гламурным блондинкам. – Слууушай, зай, а я от тебя ухожу! Как куда?! К Феде! Он такой классный…

Всё, моя часть миссии выполнена. Можно со спокойной совестью переложить ее остаток на остальных. Откуда не возьмись появился Воропаев, а за ним и Жанна с немаленькой делегацией… Мама дорогая, да тут каждый второй если не зам, то заведующий! И все видят меня в… хотя нет, не видят. Камень с души!

- Ой! – пискнула Жанна. – Здрасьте, Федор Валерьевич! Да вы, как вижу, вполне смирились с моим отказом. Не такая уж и «неземная любовь» была.

- Минуточку, - «не понял» Сева, - какая-такая любовь?! Жанна?..

- А что я?! Я ничего! Он первый ко мне полез!

Глаза замов и завов напоминали плошки. Разогнувшийся Федя попытался было смыться под шумок, но Артемий неласково удержал его за шкирку.

- Останьтесь, Штирлиц. Мы еще не закончили.

- По какому праву вы меня тут держите?! Немедленно уберите руки!

- А то что? – Воропаев глядел на него с плохо скрываемым отвращением. На скульптурных губах любителя женской ласки обретались кроваво-красные следы моей помады.

- А то… а то… Вы хоть знаете, кто я?!

- Знаю. Мразь ты, Федя, вот кто, - громко подсказал зав. терапией.

Наш сценарий свернул не в ту степь. Романовы затихли, перестав изображать бурную семейную ссору. Все остальные как-то сразу позабыли о своих теоретических делах и ждали развязки. Наталья Николаевна сняла очки, спрятала их в карман халата. Вперед вышли Таша, Камилла, Карина, Таня и еще несколько потерпевших.

- Правильно сказали, Артемий Петрович. Еще какая мразь, - процедила Таша. – Думаете, это первый случай? Далеко не первый. Я готова подтвердить, что за малым не стала жертвой сексуального насилия со стороны этого человека.

- Что ты говоришь?! Ужас-то какой, - запричитал Федор, дернувшись. От былой благопристойности не осталось и следа: сейчас он выглядел озлобленным, затравленным и жалким. Аж перекосило всего от злости. – А кто весь день передо мной задом крутил, Папа Карло? А эта, - он дернул головой в мою сторону, - вообще сама на меня запрыгнула. Вы посмотрите на нее, шалаву такую…

Удар в челюсть, и Федя полетел кувырком. Шмякнулся о дверь процедурки, рванулся на обидчика и улетел куда дальше. Толпа ахнула, кто-то вскрикнул. Поняли, что шутки кончились.

- Ты не просто мразь, Федя, - Воропаев встряхнул рукой, сжал и разжал пальцы. Ухитрился ударить так, что ни одной костяшки не стесал, - ты у нас еще и гнида.

- Да пошел ты!

Если Федя считал себя черепашкой ниндзя, то он глубоко ошибался. Артемий ловко ушел в сторону и хорошенько наподдал ему сзади. Не больно, но наверняка обидно. Коллега взвыл и вновь кинулся на врага.

- Артемий Петрович!

- Федор Валерьевич!

Никифорова на месте держали двое, к Воропаеву не посмел приблизиться никто. Вот оно, общественное мнение. Знают, что себе дороже.

- Я, конечно, не до конца понимаю, что здесь происходит, - подал голос Илья Алексеевич, - но давайте пройдем в конференц-зал. Там и разберемся.

- Уберите вы руки! – зашипел Федя на Дмитрия Олеговича. – Сам дойду.

- Вам, товарищ, деваться некуда.

Картинно сплюнув, Никифоров вырвался и зашагал следом за остальными.

Мы плелись в самом хвосте.

«Ты как?»

«В норме, противно только. А ты?»

«Предупреди Малышева, чтобы после работы задержался»

«Не надо! Вы же его убьете!»

«Надо, Вера, надо. Ловко ты придумала, с помадой. Долго не сотрется?»

«С неделю. Может, с полторы, - я нашла в себе силы улыбнуться. – Зря ты его ударил. Репутация Рэмбо – опасная вещь»

«Не сдержался. Он назвал тебя… Виной всему твой долбанный наряд!»

На самом деле, именно мой «наряд» послужил краеугольным камнем всего плана. Уволят Федю или нет, но уважать точно перестанут. Когда тебе мерещатся «ночные бабочки» вместо приличных девушек – это уже диагноз. Эффект Голого короля.

В конференц-зале собрались все свидетели происшествия, лишних и любопытных попросили выйти вон, однако стульев всё равно не хватило. Явилась Крамолова, только-только разобравшаяся с проверяющими из наркоконтроля. Повезло, что они были в соседнем корпусе, а то не миновать бы нам беды. Скандал местного масштаба – не чета скандалу районному.

Федя отчаянно тер губы, но лишь перемазал руки помадой. Сходить с кожи она не желала, въедаясь еще глубже. Среди коллег проносились смешки и шепотки.

Главная ведьма велела разъяснить ей причину столь многолюдного сборища во внеурочное время. Слово взял Воропаев. Совершенно бесстрастно, даже холодно рассказал о поступке подающего надежды. Упомянул аналогичные случаи, прокомментировал оставленные без внимания жалобы. Об оскорблении и несостоявшейся драке он счел нужным умолчать, но слегка припухшая физиономия Казановы с разбитой и испачканной помадой губой была красноречивей всяких слов.

Федя пытался отнекиваться, уповая на мой пресловутый «безнравственный» наряд. В ответ ему вежливо посоветовали купить очки, а заодно провериться у психиатра. Все видят одно, а ты - кардинально, даже диаметрально противоположное. Должно навести на мысли.

Битву мы выиграли, даже подруга Жанны не понадобилась (ей была уготована роль законной жены). Не думаю, что Марья Васильевна надолго оставит здесь спонсорского любимчика, ибо никакие теплые отношения не стоят психа в коридорах. Но поживем – увидим. В любом случае, свой урок Федя получил, всерьез его больше не воспримут, а любая особь женского пола за километр будет обходить.

- Бабы – далеко не дуры, Федор Валерьевич, - сказала я ему на прощание. – Прежде чем ублажать свою похоть, убедитесь, что не идете на поводу у выбранной вами «дуры». А слово «бэ-э-э» как нельзя лучше отражает вашу истинную сущность.

- Ты что, мысли мои читала, Вера Сергеевна? – хмыкнул он, уже смирившись с неизбежным.

- Ну что вы, к чему? Они у вас на мор… на лице написаны.

Баланс мировой справедливости был в очередной раз восстановлен.

***

- Федю вспомнила?

- Его, - я лениво потянулась, разминая затекшее тело. – Дурачок, до последнего ходил с помадой. Позавчера только оттер.

- Да? Признаюсь, не видел.

- Зря. Счастливей нет на свете человека, чем Федя, что отныне без помад…

- Наверное, теперь безумно рад, - подхватил Воропаев, - что больше не похож на…

Мой ноутбук чуть не полетел на пол. Нужная рифма пришла как-то сама и сразу.

- А, знаешь, я готова ждать и год, и два, и… столько, сколько потребуется. Это ведь не важно, правда? Если всё будет хорошо…

Он выключил компьютер, нарочито медленно отложил в сторону, затем взял мои руки в свои и поцеловал каждый пальчик, заставляя вздрогнуть от теплого, щемящего чувства в груди. Отныне мы муж и жена, а я никак не могу привыкнуть.

- Прости меня, прости… Я был неправ. Да что там неправ?! Я поступил как свинья. Думал, что сам разберусь со всем этим. Прости.

- Простила, потому что не умею на тебя злиться. Это совершенно невозможно.

- Невозможно?

- Невозможно. На кого угодно, но не на тебя, - я склонила голову набок, наблюдая за его реакцией.

Улыбается – хорошо. Но робко – не столь хорошо. Не поймет, чего ждать и стоит ли воспринимать буквально. Стоит, родной, стоит.

- Я никогда всерьез на тебя не злилась, что бы ты ни натворил. Слушала колкости в свой адрес, дежурила семь раз на неделе, мыла туалеты – и не злилась. Обижалась – да, было дело, когда ты поступал не по-честному. Мечтала в один прекрасный день отомстить. Но сегодня самый прекрасный день моей жизни, и поэтому… - развела руками, пытаясь выразить то, что сейчас чувствую. – В общем, не могу я так больше, обижаться. Нехорошо это, не по-людски, а я человек. Как-то так.

- Я боялся, что всё и останется так, - едва слышно сказал Воропаев.

- Как?

- Что вроде бы рядом, но не вместе. Свои и одновременно чужие. Ты говорила со мной, а в глазах – холод, пустота. Кирпичная стенка: ты по одну сторону, я по другую, и выхода нет. Узнав правду, ты могла бы со спокойной совестью уйти, но осталась…

- Не из жалости, - мягко перебила я его. - О времени, необходимом женщине для раскладывания по полочкам, слышал? Мне хватило недели. Положение вещей прежнее, нам нечего менять, просто надо быть немного… осторожнее. Не забыться. И заметь, я не прошу рассказать о том, что именно ты предпринял для… гхм… для того чтобы не получилось. Но поклянись, поклянись мне, что ничем себе не навредил.

- Клянусь, - серьезно сказал Артемий.

- Поклянись самым дорогим, что никогда не будешь использовать это без особой необходимости.

- Клянусь.

- И пообещай, что не станешь ничего скрывать от меня. Просто пообещай.

- Я обещаю…

Остаток дня мы провели в объятиях друг друга, не отодвигаясь ни на миллиметр. Нужно готовиться к рабочим будням, гладить мужу рубашку и брюки, определить, в чем пойду сама. Полы в прихожей неплохо бы помыть, натащили с улицы песку. Погулять с Арчибальдом, в конце концов: он скулил и таскал из угла в угол свой поводок. Но я лежала, то засыпая, то просыпаясь, и комкала во сне мягкую ткань пледа.

Проснувшись вечером, ближе к семи, Артемия рядом не обнаружила. Скулеж щенка тоже прекратился. Звенело в голове, и канючили все косточки – всё-таки спать в это время не самая блестящая идея, – но я была счастлива. Вешалка с отглаженной рубашкой висела на верхнем шпингалете по соседству с брюками. В коридоре нерезко, но заметно пахло средством для мытья полов.

***

Новая квартира, пустая, гулкая. Предыдущий хозяин выволок отсюда всё, что можно было унести, но оставил сплит-систему (очень кстати, июнь подходит к концу) и собственное отопление. Не однушка даже – полуторка: перегородка делила комнату на две. Цена, что уплачена за такие апартаменты, да еще в Центре, поистине божеская. Подвох искали, но не нашли, всё абсолютно честно и законно. Теперь это наш дом, целиком и полностью наш первый дом.

«Тук-тук-тук» - отдавались эхом шаги по ламинату. В таком маленьком помещении просто не должно быть настолько громкого эха, однако оно было. Рядом, цокая когтями, семенил Арчи.

- Вещи перевезем послезавтра, а пока придется обойтись матрасом.

Я обернулась к стоящему в дверном проеме Воропаеву. Матрас – это замечательно, да хоть вообще на полу! Я уже люблю эту квартиру, этот ламинат, каждую полосочку на обоях, трещинку на потолке и каждый краник в ванной.

- Обои придется переклеить, - загибал пальцы Артемий, - ванну заменим душевой кабиной, поставим нормальные окна, двери. Не сразу, конечно, по мере сил и средств.

По поводу мебели пришлось серьезно поторговаться с любимой родней. Узнав, что мы купили квартиру, Рита без обиняков заявила:

- Я оборудую спальню, и это не обсуждается!

- А мы – кухню, - подхватила мама. То, что возражения не принимаются, уже заявлял ее решительно-упертый взгляд. – В качестве свадебного подарка.

Нет, я понимаю, что всё наше совместное движимое и недвижимое имущество пока составляют пустая квартира, машина, гладильная доска, утюг и электрический чайник, но возражать всё равно пыталась. Мы хотели сами. И обои клеить, и гарнитуры покупать, и всё-всё-всё. Не сразу, но будет. Одна мамина знакомая говорила, что замуж нужно выходить без ничего, и чтобы муж был гол как сокол. Есть вместе пуды соли нелегкого бытия и имущество наживать вместе, это сплачивает людей. Счастливая семья не делится на тебя, меня, детей, собаку, двух котов и хомячка; счастливая семья – это «мы», единое целое. Наши победы и наши поражения, наши невзгоды и наши радости. В этом вопросе муж был со мной солидарен, однако наши теперь уже общие родственники, шедшие в комплекте с победами и поражениями, считали иначе.

- Слушайте, ребят, ну детский сад какой-то! – снова и снова доказывала Марго. – Зачем вам гнуть спины, когда я могу сделать один звонок и пригласить рабочих? Быстро – раз, недорого – два, и на долгие года – три. Вер, ты хоть раз сама обои клеила? Про этого я вообще молчу.

- Между прочим, этот «этот» - твой любимый и единственный брат, - напомнила я. – А обои клеила. Давно, правда, лет с десять назад. У бабушки.

- Вот и я о чем! Не спорю, «сим-селябим» - это сила, но применима ли она к ремонту?

Переупрямить мою золовку оказалось сложнее, чем остановить на полном ходу скорый поезд. Мама, успевшая оценить «умницу Риточку», в споры не лезла, но довольно улыбалась. Знала, что рано или поздно Марго нас переубедит.

Не переубедила, но опоры сопротивления покорежила. Ну и фиг с ней, со спальней! Пускай делает, только предварительно согласовывая с нами. Позиции кухни тоже сдались как-то незаметно. Я не знала, смеяться мне или плакать. Таким макаром будут в свое время нам пенсию распределять: тута, деточки, на продукты, тута на лекарства, а тута – на коммунальные. Смех и грех.

Обои мы поклеили. Сами, без квалифицированных рабочих Марго и прочей посторонней помощи. Пришлось изрядно попотеть, но оно того стоило. Магию использовали только для закрепления результата, а счищали старый слой, штукатурили, размечали, мазали и клеили самостоятельно, вручную.

Кульминацией ремонта стал мой полет со стремянки: влезла, чтобы разгладить шпателем незамеченную складку. Голова вдруг пошла кругом, перед глазами кляксы запрыгали. Повезло, что у Воропаева реакция как у мангуста, поймал, сама-то сориентироваться не успела. Умевший быть въедливым, когда требуется, муж отправил меня на несколько дней к родным, чтобы «не дышала больше всякой гадостью», а ремонт доделывал уже в одиночку. Еще два дня ждал, пока выветрятся запахи, и только потом разрешил вернуться.

Прелесть ночей на матрасе под незанавешенным окном неоценима, но я с нетерпением дожидалась мебели. На гостиную родные не посягали, зато кровать и прочие прибамбасы для спальни доставили точно в срок. На такой кровати точно не будешь страдать от бессонницы, она даже лучше той, дачной. При ненавязчивом вопросе о стоимости данного чуда Марго замялась и буркнула что-то вроде «она себя оправдает».

Кухня прибыла позже. Мне удалось пойти на компромисс с мамой, и гарнитур мы купили вскладчину, но родители обрели право на инвестиции в технику. Понимали же прекрасно: при нормальной, по нынешним меркам, средней зарплате Артемия и моем практически условном заработке практикантки потянем мы сейчас только на самое необходимое. Без стиралки и микроволновки перебьемся, а вот холодильник нужен кровь из носу. Краны в ванной ощутимо подтекают – замена «горит», а ведь мы еще должны чем-то питаться, во что-то одеваться, оплачивать коммунальные услуги и хорошие такие алименты. Про материальную помощь родителям речи пока не шло: не встали на ноги; это они нам помогают, а не мы им.

Рита хотела погостить хотя бы до июля, но ей пришлось спешно вылететь в Санкт-Петербург, решать уже мужнины проблемы с бизнесом. Перед самым отъездом Марго отозвала меня в сторону, сунула в руки банковскую карточку и тихо (Воропаев чем-то шуршал на кухне) сказала:

- Дослушай до конца, лады? Здесь сто пятьдесят тысяч, на непредвиденные нужды. Случай, как известно, может быть всякий, а оставлять вас без плана «Б» я не хочу. Не отказывайся, Вер, лишними они не будут. Не придется у кого попало занимать, если вдруг что-нибудь срочно понадобится.

Карточку я взяла, но мужу о ней рассказала. Артемий пожал плечами: ладно, мол, пускай будет. Охота Марго транжирить – ее дело. Зная, как он не любит брать деньги у близких, я спрятала карточку в загашнике. Исключительно на «черный» день, и точка.

Провожали мадам втроем: я, Тёма и Марина Константиновна. Регистрация и возня с багажом не входит в число проблем при путешествии на частном самолете, поэтому у нас оставалось достаточно времени на прощание.

Маргарита не стала рыдать, как предсказывал когда-то Артемий, однако подозрительно шмыгала носом. Обняла всех по очереди, расцеловала, пригласила в гости и… пошла по второму кругу.

- Так, ничего не знаю, - заявила она, перекрикивая самолет, - но чтоб к следующему приезду организовали мне племяшку. Хочу покупать платьица и бантики!

- Лучше ты нам племяшку организуй, - предложил Воропаев, обнимая меня за плечи. – Намекни своему Котику.

- Дохлое дело, - отмахнулась золовка с натянутой улыбкой, - у него уже и так куча любимых детищ. Пеленки и подгузники – фи, мон ами! Мы для этого слишком нежные.

И вот Марго улетела навстречу Питеру, пришел черед Марины Константиновны. Дабы не мучить мать телепортацией, Артемий сам отвез ее в Рязань. Торжественные встречи-проводы кончились, впереди у нас была целая жизнь.

- Вопрос с освобождением от физ-ры, надеюсь, решен? – угрожающе спросила Анютка, занося очередной пакет гостинцев от мамы. – У него-то хоть печать имеется?

- Имеется, имеется, - заверила я сестру, убирая гостинцы в холодильник, - только ты в начале читай, чем болеешь, а то ведь может написать что-то вроде: «освобождена в связи с воспалением хитрости», «аденомой простаты» или «последним триместром беременности».

- Да ну вас!

Вот так мы и жили, потихоньку да помаленьку. Денег не клянчили, в случае чего подтягивая пояса потуже. Если расходы необходимы, от них не убежать, поэтому не пытались. Планировал бюджет больше Артемий, я попутно училась это делать. Раньше было просто: живя с родителями, вносишь свои средства в семейную казну и ходишь оплачивать счета, уже записанные и подсчитанные. Откладываешь заначку на редкое баловство себе любимой. Теперь же многое кардинальное изменилось, и новая мне роль жены имела свои ожидаемые сложности. Хотя неоспоримые плюсы застилали собой минусы.

Всё бы хорошо, но в начале июля Воропаеву пришлось спешно взять аванс: у меня неожиданно открылось кровотечение. Справиться своими силами не удалось, и после короткого предварительного обследования меня положили на сохранение.

Конец второй книги

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg