«Ты мне не пара»

Пролог

                                                                                             Ты мне не пара, ты мне не пара

                                                                                             Нет, нет, нет, нет, нет.

                                                                                             Ты мне не пара, ты мне не пара

                                                                                             Как мне дальше жить,

                                                                                             Я готов завыть

                                                                                        (Алексей Страйк — Ты мне не пара)

        - Сережа, нам надо расстаться. Извини, но ты мне не пара.

     Я стоял растерянно перед Кирой, лишь смотрел на ее побледневшее от волнения, но с решительным выражением лицо, вглядывался в огромные бирюзовые глаза и не верил своим ушам. Мы виделись почти каждый вечер уже месяц, девушка благосклонно принимала мои ухаживания. Приходила на свидания, радовалась букетам ее любимых хризантем, которые я вручал при каждой встрече. Ходила со мной в кино и на концерты заезжих знаменитостей, пару раз наведывались в предложенный ею ночной клуб. По-видимому, Кира догадывалась о моих стесненных финансовых возможностях – сразу оговорила, что за себя платит сама. А может быть, сказалась ее независимость – не хотела быть обязанной хоть в чем-то кому-то ни было.

   Мы познакомились при драматичных обстоятельствах. Как-то теплым майским вечером я возвращался домой после дежурства в городской больнице. Подрабатывал здесь санитаром, после занятий в своем мединституте каждый день бежал в клинику. Еще не стемнело, зашедшее за горизонт солнце освещало небо ярким багрянцем. Уставший после суматошной смены – в нашем, ожоговом, отделении начался ремонт, шел расслаблено к автобусной остановке. Народу на улице было мало – район вокруг больницы тихий, хотя почти в центре города. Уже подходил к проспекту, когда в небольшом скверике перед ним услышал громкое гоготание шпаны и возмущенные девичьи голоса.

     Больше из любопытства, чем желания вступиться за кого-то, свернул с дороги на аллею, вскоре увидел сидящих на лавочке двух девушек и парня. Напротив стояли трое, внешний вид и одежда которых - короткая стрижка, адидасовские трико и кроссовки, черные кожанки - не давали сомнения о принадлежности к одной из хулиганских банд. Их в последние годы развелось немерено, после развала Союза в стране пошел бандитский беспредел - с рэкетом, наездами, разборками. Появляться на улицах ночью стало не безопасным - попавшаяся навстречу шпана могла придраться по всякому поводу или без него. Ограбления, избиения невинных людей стали обычным явлением, а милиция не справлялась с валом преступности - в ней начались свои неурядицы и трудности, перетряска и сокращение штатов.

Встал на удалении за густым кустарником, наблюдая, чем закончится стычка. Вступать в чужую свару не видел нужды, разве только при особой необходимости - когда будет прямая угроза жизни или насилия. Мне не раз приходилось драться, еще с детства, хотя задиристым себя никак не считал. Просто в нашем районе на окраине города без драк невозможно было обойтись - если дашь слабинку, то потеряешь уважение окружающих. Придерживались принятых у нас правил - драться по-честному, лежачего не бить, ножи и другое оружие не применять, только голыми руками. У братков же из банд и связавшейся с ними шпаны повелось иначе - жестокость стала нормой, подлый удар исподтишка, забивание жертв кастетами, битами, не говоря уже о ножах, считались вполне допустимыми, даже нужными. Не раз приходилось сталкиваться с ними, пришлось самим вооружаться подручными средствами и давать отпор уголовникам.

Вот и сейчас снял поясной ремень с массивной пряжкой, обмотал свободный конец вокруг кисти. Он не раз выручал меня в подобных схватках, так что лишним не будет - судя по развитию событий, происходящему на моих глазах, без драки не обойтись. Шпана перешла от слов к делу. Тот, что постарше, вынул из кармана кожанки нож-бабочку, несколько раз эффектно покрутил его перед глазами замолчавших в испуге зрителей, а потом потребовал выложить на лавку все ценности. Девушки не стали пререкаться с бандитом, выложили из сумок деньги, сняли с пальцев кольца, а потом по красноречивому жесту грабителя сняли с мочек ушей сережки. Парень же из их компании сидел неподвижно как в оцепенении.  Когда же главарь шпаны ткнул его ножом в руку, соскочил и, как ошпаренный, бросился наутек. Бандиты в первый момент опешили - не ожидали такой реакции от впавшего в ступор юноши, а потом заулюлюкали тому вслед, не пытаясь догнать.

Наверное, побег спутника девушек поменял планы главаря, он велел им идти к машине, стоявшей на дороге у начала аллеи. Одна, из подруг, с каштановыми волосами, попыталась уговорить бандита оставить их в покое, пусть же забирает все ценные вещи. На что тот объявил - они поедут с хорошими парнями ублажать их души и тела. Будут сопротивляться - заставят насильно. Тут же приказал своим подручным вести вторую девушку к машине. Сам же схватил за руку просительницу, приставив нож к ее груди. Так и повел по аллее к выходу, за ним подельники с подружкой под руки. Как только они поравнялись со мной, выскочил из-за куста, с оттягом ударил ремнем главаря. Пряжка попала точно туда, куда я метил - в висок, тот рухнул как подкошенный. Тут же подскочил ко второму, ближнему ко мне, бандиту, повторным взмахом угодил ему в глаза. Он закричал от боли, упал на асфальтовую дорожку и завыл, схватившись обеими руками за пострадавшее место. Третий не стал испытывать судьбу, развернулся и что есть мочи побежал через сквер в сторону соседней улицы.

 Все произошло в считанные секунды. Внезапность нападения дала мне шанс быстрой победы, я же не упустил его. Технику работы с ремнем отработал многими тренировками, а потом в нередких драках с чужими, так что получилось у меня сейчас четко. Осмотрелся вокруг, кроме нас, никого сквере не заметил. Главарь лежал на асфальте неподвижно, без сознания, но за его жизнь не переживал - удар не смертельный. Подельник его немного отошел от первой боли, присел на дорожке, все еще держась за глаза, тихо стонал. Девушки же стояли на месте как завороженные, переводя испуганные глаза от обезвреженных бандитов на меня. Попытался успокоить их, проговорил, не приближаясь к ним:

- Все хорошо, девушки, никто вас не обидит! Можете идти куда хотите. Хотя подождите немного, я верну ваши вещи.

Наклонился над вожаком шпаны и обыскал его. Нашел искомое во внутреннем кармане куртки, собрал все в горсть и протянул девушке, говорившей с бандитом. Впервые всмотрелся в ее глаза и утонул в их зелени как в омуте .... Забыл обо всем вокруг, видел только умопомрачительно красивое лицо - чуть худощавое с выдающимися немного скулами. Все черты на нем гармонировали идеально - высокий лоб, тонко очерченные брови и густые ресницы, аккуратный носик, алые сочные губы. Но, главное - широко раскрытые изумительные глаза. Их чарующая сила поглотила меня, не осталось ни воли, ни мыслей противиться ей. Неизвестно, как долго я пробыл в забвении, очнулся от мягкого голоса девушки, говорившей мне что-то. С немалым напряжением заставил себя взять в руки и прислушался к словам, больше любуясь приятным тембром, чем вдумываясь в смысл произносимого.

- ...еще раз большое спасибо, молодой человек! Вы спасли нас, мы бесконечно благодарны за вашу доброту и смелость. Ах, да, мы же не назвались. Я Кира, а моя подруга Лера. А как вас зовут? Надо же знать имя своего спасителя.

- Сергей ... Сережа Максимов - сбиваясь, пробормотал я. А потом, набравшись духу, выговорил: - Можно, я провожу вас?

Ясно понимал, что они сейчас попрощаются и уйдут. И я потеряю девушку в большом городе. От этой мысли пришел страх, чувствовал - без нее мне невозможно жить. Такое у меня случилось впервые, прежние отношения с бывшими одноклассницами, да и с сокурсницами, не вызывали особой душевной сумятицы. Легкий флирт, приятное времяпровождение, не более. Какими-то серьезными обязательствами с кем-либо себя не связывал, да и постоянной подружки у меня не было - сегодня с одной, через неделю с другой. То, что происходило теперь со мной, мог назвать определенно - ко мне негаданно пришла любовь. О которой много говорят и пишут, слагают песни и легенды, но не каждый в своей жизни хотя бы раз ее испытывает. Не знаю, что она принесет мне - счастье или мучение, но без девушки, только что, с первого взгляда, вошедшей в мое сердце, не мыслю будущего.

Девушки переглянулись между собой, после Кира, ненадолго призадумавшись, ответила согласием:

 - Хорошо, Сережа, проводи нас. Мы живем неподалеку отсюда, в двух кварталах.

Наверное, мой облегченный вздох не представил тайны, заметил лукавую улыбку на лице Леры. Только сейчас обратил на нее взор - высокая, выше Киры, почти с меня ростом, довольно стройная и миловидная. Наверное, пользуется успехом у ребят. Но для меня милее зазнобы никого нет, так что окинул Леру только мимолетным взглядом, все внимание отдал любимой девушке. В чем-то, возможно, она уступала своей подруге - худенькая фигурка Киры выглядела девчоночьей, но в нужных местах природа не обделила. В каждом ее движении чувствовалась порывистая грация, по-видимому, занималась гимнастикой или танцами. Обе подруги одеты изысканно, в таком наряде я видел наших институтских модниц - кожаные лосины и куртка, футболка с красочным рисунком на всю грудь, обувь на массивной платформе. Да и по всему виду заметно, что девушки не из простых семей - выглядят как на обложках модных журналов.

Когда уходили из сквера, Кира беспокойно оглянулась на оставшихся бандитов:

- Сережа, с ними все в порядке?

- Ничего страшного, живы, но не совсем здоровы. Скоро встанут, только неделю походят с синяками.

На том оставили речь о шпане, занялись разговорами обо всем помаленьку. Я рассказал в двух словах о себе - учусь на втором курсе мединститута, параллельно работаю санитаром в больнице. Девушки тоже поделились сведениями: учатся на четвертом курсе - Кира в нархозе, будущий экономист, Лера же в архитектурном. Живут в одном доме на нашем Арбате - улице Горького. Затронули интересы - обе заядлые меломанки, сами на досуге занимаются музыкой - Кира на скрипке, Лера на рояле. Я же сказал, что подобных талантов у меня нет, но люблю слушать отечественный рок, популярные зарубежные группы и исполнителей. Общение между нами шло оживленно, обсуждаемые темы увлекли каждого из нас. В первые минуты я еще терялся, не находил нужных слов, но от доброжелательного участия девушек как-то успокоился, уже наравне с ними вел беседу.

Шли не спеша, девушки по обе стороны от меня, взяв под руки. Прошли по проспекту до Арбата, свернули на него. Несмотря на поздний час - уже стало темнеть, народу здесь оказалось предостаточно. Кто-то сидел на лавочках, другие, как и мы, прогуливались по мостовой, разглядывали выставленные на продажу картины доморощенных художников, стоявших тут же, рядом со своими работами.. Не стали задерживаться у них, завернули в один из дворов к старому четырехэтажному дому. Его фасад украшала лепнина над арками окон и входом, да и весь вид с особой отделкой внушал почтение к добротному зданию послевоенной постройки. Насколько мне известно, дома в этом районе занимают министерские бонзы, высокопоставленные чины прежнего ЦК, сейчас администрации Президента.

С кем же меня свела судьба и куда поведет дальше - эти мысли заняли на какое-то время, но потом мысленно махнул рукой - будь что будет, но я не отступлюсь! У подъезда девушки уже собрались прощаться со мной, когда набрался смелости и сказал, обращаясь к Кире:

- В Целинном идет хороший фильм, Вспомнить все, с Шварценеггером. Если вы согласны, то возьму билеты на завтрашний вечер. Пойдете?

Та посмотрела на подругу, после ее кивка ответила с улыбкой:

- Хорошо, Сережа, мы придем. Запиши мой номер, позвонишь - на какой сеанс билеты. После пяти я буду дома.

Не помню, как добрался домой. Есть в одной популярной песне слова: Я пьян от любви... Именно таким можно назвать мое состояние - все окружающее расплывалось тенями. Перед глазами неотступно стояла Кира, в ушах все еще слышался ее милый голос. Вот оно какое - счастье! Сердце рвалось из груди от переполняющейся радости, душа пела песни о любви. Дома я на автомате поел что-то, приготовленное мамой, отвечал на какие-то ее вопросы. Потом в своей комнате лежал на койке и вспоминал каждый жест и слово любимой. Не заметил, как провалился в глубокий сон и вновь увидел девушку, как наяву. Она улыбалась мне, протягивала навстречу руки, а я не мог сдвинуться с места, ноги не слушались. С большим трудом сделал первый шаг, второй. С ужасом вижу, как любимая удаляется, тает вдали. Зову ее в отчаянии ... и просыпаюсь от собственного крика.

Глава 1

Прошел месяц как мы расстались с Кирой, а боль в разорванном надвое сердце не уходила. Старался забыть, не думать о ней, но все напрасно. Никогда не считал себя слабаком, но сейчас моя воля не могла преодолеть случившуюся напасть. Я еще жил привычным образом — ходил на занятия, как-то сдавал экзамены, работал в больнице, — но словно кто-то другой все это делал за меня. Душа же моя кричала и плакала от безысходности. Вспоминал каждый миг недолгого счастья и никак не мог принять мысль, что оно прошло и никогда не вернется. Снова и снова перед глазами вставал тот вещий сон после первой встречи. Казалось, сама судьба предупреждала меня, что моя любовь бесплодна, ни к чему доброму не приведет. Иной раз проклинал тот день и миг, когда девушка одним взглядом околдовала меня, но ни словом, ни в думах и муках не попрекнул чаровницу — она оставалась божественным созданием, на которую можно только молиться.

Только знал, что даже если бы случилось чудо и судьба дала возможность избежать той встречи в злосчастный день — я бы отказался. Каждый день упоительного счастья стоил постигших меня мучений. Опять вижу наши встречи-свидания, от самого первого. Мы договорились, что я приеду к ее дому, отсюда вместе пойдем в кино. Как-то случилось, что Лера не пошла с нами. Наверное, девушки сговорились о том между собой. Билеты взял на последний сеанс, к условленному часу стоял у подъезда. Кира почти не задержалась, вскоре поехали на такси к Целинному, самому большому кинотеатру города. Здесь в ожидании начала сеанса разговорились более откровенно и подробно, чем при первой встрече в компании Леры. Кира рассказала о своей семье — родителях и двух старших братьях. Вскользь упомянула, что отец ее работает в городской администрации, не уточняя — кем, мать тоже госслужащая в одном из департаментов. Братья живут отдельно своими семьями, оба занялись бизнесом.

У меня с семьей обстояло гораздо скромнее. Отца у меня нет, вернее, он бросил нас, когда мне было три года, ушел к другой женщине. Мама поднимала меня одна. Она учительница, ведет в нашей школе биологию. Живем вдвоем в небольшом частном доме в районе Татарки на восточной окраине города. Два года назад закончил школу и поступил в мединститут, выдержав немалый конкурс. Много времени мой рассказ не занял, Кира принялась сама расспрашивать об институтских и домашних делах, работе в больнице. Время пролетело незаметно, прозвенел звонок, зовущий в зал. Специально взял билеты на места подальше, чтобы нам не помешали. Едва погас свет, взял в руку ее теплую ладонь, затаив дыхание в ожидании реакции. Девушка не стала убирать, напротив, поощрила легким пожатием. Я осмелел, обнял свободной рукой за плечо, так мы и сидели, прижавшись друг к другу и держась за руки.

Почти не замечал, что происходило на экране, слышал только легкое дыхание любимой, прислонившей голову к моему плечу, стук ее сердца. Душа моя таяла от нежности к подруге, хотелось передать свою теплоту и ласку, и я сильней прижимал ее к себе. После фильма мы прогулялись по Арбату у ее дома, сидели на лавочке. Я впервые поцеловал, Кира ответила. Вкус ее мягких губ сводил меня с ума, целовал и не мог насладиться. Потерял счет времени, забывшись в страстном объятии. Очнулся, когда девушка оторвалась от моих губ и сказала: — Сережа, уже поздно. Мне надо идти, мама будет беспокоиться.

Не стал удерживать, проводил до подъезда. Условились встретиться завтра. Я заеду за ней и мы отправимся в камерный зал филармонии на скрипичный концерт. Так предложила Кира, а я с готовностью согласился — с ней куда угодно! С того вечера инициативу вела подруга, выбирала, куда нам идти. Единственно, я предложил в выходной день поехать на горное озеро — изумительное по красоте место и, что немаловажно, довольно уединенное. Не у каждого хватит сил идти в столь трудную дорогу. Честно предупредил девушку, но она не побоялась, напротив, загорелась желанием преодолеть эти трудности, да и слышала много хорошего об озере от побывавших там. В воскресенье я приехал к дому Киры ранним утром, принял от нее рюкзак с припасами, а потом на рейсовом автобусе отправились в горы.

От конечной остановки до начала подъема к озеру километров пять, да и сам подъем занимает около километра. Мы их прошли за два часа, с остановками и недолгим отдыхом. К моему удивлению, Кира перенесла нелегкий путь без особых проблем. Правда, шла она налегке — я нес оба рюкзака, но все равно, идти по крутой тропинке к озеру трудно, особенно новичкам. Надо выбрать посильный темп, да и дышать правильно. Иначе можно загнать себя до изнеможения — какая же радость от такого отдыха?! На очередном привале похвалил подругу за хорошую подготовку:

— Молодец, Кира, держишься отлично! Мало кто из девушек выдерживает этот путь, задыхаются. В ногах силы тоже не хватает.

Та улыбнулась довольно, а потом ответила:

— Я занималась спортом, Сережа. Сначала фигурным катанием, а потом конькобежным. Особых успехов не достигла, но сил и здоровья набралась. Да и сейчас поддерживаю тонус, по утрам бегаю, занимаюсь в фитнес-зале.

Прибавил от себя: — У меня со спортом хуже, особо им не увлекался. Как и все мальчишки, играл в футбол и хоккей. А так нагрузку получал от домашних работ — пока перекопаешь огород или натаскаешь воды от колонки, семь ног отобьешь!

Солнце уже поднялось высоко, когда мы добрались до озера. Еще раньше, с высоты окружающего его хребта, мы любовались открывшейся картиной. Внизу чаша голубой воды, а вокруг крутые склоны, поросшие разноцветными деревьями и кустарниками. При ярком солнечном свете они отражались от водной поверхности как в зеркале. Открывшаяся перед нами палитра цветов — от лазурного неба и белоснежных облаков до ярко-красного наряда алычи и барбариса, — захватывала дух, стояли, замерев от охватившего восторга. Даже меня, не первый раз бывавшего здесь, расцветшая природа не оставляла равнодушным, а что уж говорить о Кире, городской девчонке, видевшей первозданную красоту больше на картинах!

Повел девушку к излюбленному месту на берегу озера — свободной от камней небольшой заводи в тени деревьев. Купаться здесь, конечно, нельзя — вода почти ледяная, но половить сазана или карася, а потом приготовить уху в чистейшей озерной воде — одно удовольствие! А дышится здесь легко, прозрачный воздух пропитан запахами хвои и трав. Кажется, от него даже силы прибавляются. После жары наступившего лета сразу чувствуется идущая от воды прохлада. С облегчением скинул рюкзаки — груз все же немалый, чувствительный даже для меня, хотя силушкой природа не обделила. Расстелил походный коврик, Кира принялась выкладывать на него припасы из рюкзака и готовить полдник. Я же взялся за рыболовные снасти — отобрал подходящие для удилища ветки, снарядил две удочки, после накопал червей под елью.

Полдник выдался знатным — Кира расстаралась. Что-то приготовила сама, взяла еще из кулинарии. Я тоже добавил к столу, мама напекла блинов с творогом и пирожков. Поели вдоволь — аппетит на свежем воздухе придал пище особый смак. Ел и нахваливал подругу, стряпня у нее удалась превосходно. Мои слова пришлись Кире по нраву, старалась подкладывать лучшие кусочки. Убрались вместе, а потом занялись рыбалкой. Дал девушке удочку, показал как наживлять червяка, подсекать клюнувшую рыбу, снимать с крючка. Первый пойманный окунь вызвал в ней массу эмоций, как у ребенка, не ожидал даже такой непосредственности. После бурной радости первого успеха немного угомонилась, следующий улов приняла спокойнее. За час мы наловили пару карасей, сазана, еще одного окуня, остановились на том — вполне достаточно для ухи, даже с запасом, можно пожарить на костре.

Оставил пойманную рыбу на кукане, пошли с Кирой прогуляться по берегу вокруг озера. Оно небольшое, не спеша за час с небольшим обошли его и вернулись на свое место. Прилегли отдохнуть на коврик и здесь между нами произошло то, что должно было случиться. О чем я тайно мечтал едва ли не с первого свидания, но сдерживал себя, боясь обидеть любимую девушку. Привстал над ней, стал целовать — губы, маленькие ушки, прикрытые глаза, а потом ниже — шею в открытом вороте блузки. В нахлынувшей страсти не стал более сдерживаться, дрожащими от возбуждения пальцами расстегнул пуговицы, высвободил из бюстгальтера два небольших полушария. Кира не сопротивлялась, только застонала, когда я бережно тронул губами вишенки набухших сосков.

Остальное произошло как в сладком сне — ласкал ее тело до самых кончиков пальцев, наслаждался прикосновением к сокровенным местам, а потом вошел в тугое лоно. Девушка со сладостным стоном приняла меня и прижала к себе в страстном объятии. Отзывалась на каждое мое движение, как морская волна, поддавалась навстречу и отступала. Мы слились в полной гармонии, никогда прежде я не чувствовал такого блаженства. Близость продолжалась вечно, ни я, ни Кира не могли насытиться. Подруга билась в оргазме, ненадолго останавливалась, не размыкая объятий, а после вновь прижималась ко мне. Казалось, ее упругое и сильное тело не знало устали, а женская страсть каких-либо границ. Только после многих соитий Кира выпустила меня из своего плена и бессильно откинулась на нашем ложе, прошептав: — Сережа, я больше не могу ...

Утомленные любовными играми, мы почти сразу заснули, накрывшись взятым Кирой пледом. Я проснулся первым. Соблазнительный вид обнаженной подруги, все еще спящей рядом, вызвал нестерпимое вожделение. Мои поцелуи пробудили девушку и мы вновь отдались всепоглощающей страсти. Пришли в себя раньше — Кира вспомнила о пойманной рыбе. Соскочили с коврика, оделись, я занялся валежником и приготовлением очага. Подруга взялась за рыбу, выпотрошила и почистила, а потом принялась варить на костре уху из окуней. Сазана и карасей зажарили на углях, обмазав глиной. Жаркое получилось на славу, съели все приготовленное, как и уху. Мы еще поразились своему аппетиту — как же смогли все одолеть! Кира даже обмолвилась, смеясь:

— Никогда раньше столько не ела, хотя никакой диеты не придерживалась. Вот что сделали со мной свежий воздух на природе и один молодой человек!

Солнце уже клонилось к закату, когда стали собираться, чтобы успеть к последнему автобусу. Правда, все же не удержались, еще раз сошлись в близости. Пришлось потом спешно собирать вещи и едва ли не бегом отправляться в обратный путь, но все же успели.

После отдыха на озере наши отношения стали ближе и откровеннее. Мы познали друг друга с новой стороны и, думаю, не разочаровали. До этой поры Кира вела со мной в какой-то степени сдержанно, хотя и не противилась моим объятиям и поцелуям. Теперь же, когда мы оставались наедине, она ласкалась ко мне, касалась грудью или бедром, заводя меня до исступления. От моих пылких объятий и поцелуев сама загоралась, безоглядно отдавалась неистовой страсти. Каждый вечер встречались на квартире ее старшего брата — он уехал в отпуск с семьей и оставил Кире ключи присматривать за домашними питомцами — котом и попугайчиком. Так что у нас имелось гнездышко для утоления любовного жара. После мы отправлялись на концерты и представления или просто гуляли по улицам.

Не все между нами проходило гладко — случались размолвки или обиды. Чаще у Киры, хотя я старался во всем угодить подруге. Не совсем удачная фраза, какая-нибудь заминка в исполнении ее воли, случайный взгляд на проходящих девушек — все, у Киры портится настроение, дует губки. Приходилось прикладывать немало усилий, каяться во всех грехах, пока простит и позволит обнять себя.

Но и у мены происходили срывы, едва не устраивал сцены ревности, замечая ее вольное, можно сказать, фривольное отношение с молодыми людьми из ее прежнего круга. Особенно болезненным для меня стал вечер в модном ночном клубе. Здесь тусовалась компания золотой молодежи — Кириных знакомых. Они пригласили девушку, а с ней и меня за свой стол. С одного взгляда оценили меня по своей шкале — я понял это по пренебрежительной реакции на мой скромный прикид. Чувствовал себя лишним среди них, после первого приветствия просто игнорировали меня, несмотря на попытки Киры как-то вовлечь в общий круг. После она отдалась развлечениям с подружками и друзьями, иногда чересчур свободным — с поцелуями и раздеванием. Выдержал вечер с трудом — сердце ныло от горечи и ревности, но ни словом не попрекнул подругу. Она, наверное, почувствовала мое состояние, постаралась по возвращении в наше гнездышко утешить ласками.

Ничто тогда не предвещало случившегося разрыва. Кира вела со мной как обычно, не давала намека, что ее тяготят наши отношения. И прозвучавшие при очередной встрече слова стали полной неожиданностью, как гром среди ясного неба. Почему мы не можем быть вместе? Что случилось, чем я ее расстроил? Ведь нам же хорошо вместе? Эти вопросы я задал Кире, когда до моего сознания дошло, что она прощается со мной. Сердце же никак не могло поверить сказанному любимой, надеялось на лучшее — все образуется, девушка просто обиделась на что-то, как было не раз. В ответ на свои вопросы услышал только короткое: — Прости, но так будет лучше. Прощай.

Теперь, когда прошло время, смог понять и как-то оправдать Киру. Я для нее очередной воздыхатель, с которым можно приятно провести время, получить какое-то удовольствие. Но не тот, с которым она может связать судьбу, создать семью. Ей нужен надежный мужчина, за которым она будет как за каменной стеной, и который сможет обеспечить достойную жизнь. А что могу дать я, будущий заурядный врач? Жалкое существование без привычной ей роскоши и удобств! Да и не чувствовала она во мне мужской крепости — потакал ей во всем, подстраивался под ее желание, на своем мнении не настаивал. Женщина — существо противоречивое. Хочет, чтобы ее мужчина делал все так, как ей хочется, но тянется к тому, кто сильнее. Так что своей мягкостью и уступчивостью я навредил себе, Кира не посчитала меня сильной личностью.

Ясно понимал — надо забыть Киру, ее уже не вернуть. Никакие мольбы и заверения не поменяют решения волевой девушки, только доставлю себе унижения и лишнюю боль израненному сердцу. Но ничего не мог поделать с собой, душа рвалась к любимой. Однажды не выдержал, поехал к ее дому и простоял до ночи. Увидел, как из подъехавшей иномарки вышла Кира, вставший из-за руля мужчина проводил ее до подъезда и поцеловал, та упорхнула к себе. Едва сдержал желание выйти из-за своего укрытия — растущего во дворе дуба, и надавать ухажеру по ушам. Развернулся и заставил себя идти домой, мучаясь от нестерпимой боли в груди.

От моих метаний и сердечных мук страдала и мама. Она знала, что я полюбил девушку, радовалась моему счастью. Правда, узнав от меня, что Кира не из простой семьи, забеспокоилась:

— Сережа, а по себе ли рубишь сук? Ведь она тебе не пара! У нее могут быть свои запросы, воспитание, ты просто не придешься ко двору.

Материнское сердце чувствовало будущую беду. Я же самоуверенно ответил:

— Мама, не беспокойся. Мы с Кирой любим друг друга. Все остальное для нас не имеет значения.

Конечно, мое заверение вовсе не сняло материнскую тревогу, но не стала отваживать меня, только промолвила: — Дай бог, сынок. Дай бог.

А теперь не знала, как помочь мне, плакала украдкой — я видел по утрам ее опухшие от слез глаза. Но именно она предложила пойти на прием к молодому, но уже известному среди медиков и больных психотерапевту. О нем пошла слава чародея, снимающего душевные боли, сложные психические расстройства. Я тоже слышал о нем, но даже и мысли не было обратиться к нему из-за несчастной любви. Полагал, что такие проблемы надо преодолевать самому, физически же я здоров. Но все же, немного подумав, согласился с мамой. Коль самому не получается справиться с бедой, надо обращаться за помощью к знающим людям.

В назначенный день отпросился с дежурства в больнице и поехал в институт психологии и психотерапии. К Мельнику, нужному мне психотерапевту, выстроилась очередь. Я настроился на долгое ожидание, но прием шел на удивление быстро, уже через час вошел в кабинет. За врачебным столом сидел лысоватый мужчина лет тридцати пяти. Внимание привлекли его глаза — пронзительные, как будто просвечивал ими насквозь. Мягким баритоном пригласил меня присесть на стул рядом с ним, а потом принялся расспрашивать о моем недуге. Сразу сказал, что не болен, только мучаюсь от отверженной любви. Ожидал от врача снисходительной улыбки, но он тем же располагающим к откровенности тоном стал выяснять симптомы недомогания, степень их выражения и влияния на мое поведение и состояние. Протестировал каким-то прибором, подключив датчики на голову и грудь. А после дал заключение, что заметных отклонений он не обнаружил. Немного подумав, добавил:

— Сергей, я сейчас занимаюсь исследованием тонкой психической материи, ее воздействием на психику и интеллект. Основная методология процесса проработана, сейчас веду эксперименты по практическому применению. Первые опыты с живыми объектами дали положительный результат. Налицо стимуляция мыслительных и эмоциональных центров головного мозга. Теперь стало дело с проведением эксперимента на человеке. Если готов принять участие в нем, то, возможно, решится и твоя проблема — сможешь управлять своими чувствами. Да и психические и умственные способности могут возрасти существенно. Но, предупреждаю, работа новая, до конца еще не изученная. Есть риск каких-то побочных реакций. Ну, что, согласен? Или тебе дать время подумать?

Каких-то сомнений — соглашаться или нет, я не испытывал. Если есть шанс избавиться от мук, не дающих уже месяц покоя, то непременно воспользуюсь. Кроме того, сказанное Мельником о лучших возможностях своего мозга и психики пробудили робкую надежду, что с ними я добьюсь в жизни чего-то более и заслужу внимания Киры. Не тешил себя иллюзией, что даже с помощью психотерапевта избавлюсь от ненужной любви к отвергнувшей меня девушке. Она вросла в мое сердце намертво, пока я жив — будет со мной. Можно только как-то уменьшить боль от сердечных мук, но полностью не избавиться. В этом я был убежден несомненно, не унимающаяся за месяц боль лишний раз доказала такую нерадостную для меня перспективу. А бояться какого-то риска — хуже уже не будет, скорее сойду с ума от своей безысходности. Не стал задерживаться с ответом, сказал врачу:

— Илья Николаевич, я согласен. Чем скорее, тем для меня лучше.

— Вот и хорошо, — обрадовался Мельник. По-видимому, с добровольцами, согласными стать подопытными кроликами, у него не густо — кто же без особой нужды захочет рисковать своей психикой и разумом! А потом продолжил: — Затягивать с экспериментом не будем, приступим через два дня. Сейчас оформим с тобой бумаги, после предупредишь на работе и дома, что неделю тебя не будет — будешь наблюдаться в нашей клинике.

Эти два дня прошли в волнении — Мельник дал мне тоненькую ниточку надежды, которая бы помогла выбраться из омута отчаяния. Старался не строить заранее утешительных прогнозов и каких-то планов на будущее — может быть, у ученого со мной ничего путного не выйдет, если вообще не стану идиотом. Но все равно, посеянные им семена веры в лучшее прорастали в отчаявшейся душе, целительным бальзамом снимали ее страдания. Мне даже стало легче, хоть немножко почувствовал вкус жизни, позабытый за этот месяц. Мама заметила перемену во мне, стала расспрашивать — что со мной предпринял врач. Не стал скрывать, рассказал ей о принятом предложении, о прогнозируемом эффекте и возможном риске. Мама выслушала меня, не перебивая, а потом поддержала: — Сережа, делай, как считаешь нужным. Но чтобы ни случилось, я буду рядом и помогу всем, чем смогу. Верю, что у тебя наладится и ты найдешь свое счастье.

В институте меня принял в своем кабинете Мельник. Он заведует лабораторией клинической психологии и психотерапии, кандидат медицинских наук. Начал разговор со вступления, о предмете своих исследований:

— Сергей, тебе, как будущему врачу, будет полезным знать, чем мы с тобой будем заниматься. На четвертом курсе в своем институте пройдешь подробнее по предмету психиатрии, а сейчас постараюсь объяснить кратко, для сведения. Психическая материя как особый вид психической энергии пока еще слабо изучена, да и отношение у многих ученых скептическое. Считают теорию о ней едва ли не псевдонаукой, эзотеризмом. Хотя с ее помощью сделаны открытия, переворачивающие обычные представления о психике человека. Как раз одним из аспектов этой прорывной теории — влиянии пси-поля на эмоциональные и логические центры головного мозга, — я занимаюсь.

Дальше ученый с увлечением стал рассказывать о собственных открытиях и результатах своей работы. Старался слушать внимательно и понять, о чем же он ведет речь, но большая часть из сказанного осталась для меня китайской грамотой. Главное, на мой взгляд, я усвоил — за счет перестройки структуры особых центров мозга можно оперировать этой пресловутой материей, а через нее — и своими способностями и чувствами. Что мне и нужно. А остальную науку можно освоить со временем, она пригодится для лучшего применения на практике. Так и сказал Мельнику, когда он закончил свою речь и спросил, что я понял из нее. В этом выводе мы нашли согласие, ученый обмолвился, что поможет с изучением нужных мне сведений из его теории.

Прошли в его лабораторию, здесь застали молодого парня, возившегося с приборами. Мельник познакомил нас, назвал его Юрой, научным сотрудником. Он и будет в основном заниматься со мной, за собой руководитель оставил общий контроль и обработку данных эксперимента. Юра велел мне пройти в кабинку и лечь на кушетку. Как только устроился поудобнее на ней, тот принялся ставить на мою голову датчики, а после вышел и закрыл дверь. Вскоре небольшой светильник надо мной погас, я остался в полной темноте. Через минуту включилась иллюминация — перед глазами загорались и гасли разноцветные огоньки. Вначале медленно, а затем все чаще, пока не слились в сплошной поток проблесков. В какой-то момент я впал в прострацию — свет огоньков поглотил мое сознание, не мог пошевелиться, даже закрыть глаза. Потерял счет времени, даже примерно не представлял, как долго идет сеанс.

Когда же все это светопреставление закончилась, не сразу пришел в себя. В глазах все еще мелькали огоньки, а после постепенно вернулись какие-то чувства, мог уже думать о чем-то. Пришла слабость во всем теле, кружилась голова, но боли не было. Через минуту включили свет в кабинке, чуть позже появился Мельник, за ним увидел Юру. Оба смотрели на меня с понятным любопытством — как тут наш подопытный?

На вопрос завлаба: — Как себя чувствуешь, что беспокоит? — прислушался, но ничего необычного не обнаружил. Так и ответил: — Вроде все в порядке, только слабость.

После Юра подключил тестовые приборы, проверил мое состояние. Выдал заключение: — Данные в пределах нормы, только давление немного упало.

Мельник проговорил успокаивающе: — Все хорошо, Сергей, на сегодня все. Сейчас переведем тебя в палату, завтра проведем полное обследование твоих характеристик.

Вдвоем с Юрой переложили меня на каталку, дальше тот доставил в клинику. Она размещалась в этом же здании, только ниже этажом. В палате Юра помог перейти на свободную больничную кровать, предупредил, что зайдет проведать вечером и ушел. Кроме меня здесь еще находились двое пациентов пожилого возраста, они с нескрываемым любопытством следили за мной. Поздоровался с ними, они ответили, а затем тот, что лежал на кровати у окна, спросил: — Как тебя зовут, парень?

После моего ответа продолжил: — С чем ты сюда попал, Сергей?

Отделался неопределенным: — Душа болит.

На что тот заявил: — У нас также. Но ты нас не бойся, мы не психи!

Подыграл им: — А вы ночью меня душить не станете?

Оба засмеялись, второй после добавил: — Это в психушке надо бояться. Можешь называть меня дядей Борей, а его — ткнул пальцем в сторону напарника — дядей Васей.

Перед обедом пришел дежурный врач, осмотрел меня, дал назначение — общеукрепляющие таблетки. Дальше день прошел в обычном больничном режиме. Я уже встал — чувствовал себя вполне здоровым, только еще немного кружилась голова. Вечером в приемный час меня проведала мама, принесла куриного бульона и фруктов. На обеспокоенный вопрос о моем состоянии постарался унять ее тревогу, заверил, что со мной все нормально. Спал мертвым сном, без кошмаров, которые преследовали меня каждую ночь. Казалось, только заснул, а уже пора вставать — наступило время завтрака и утреннего обхода. Позже за мной пришел Юра, с волнением и интересом — что же со мной случилось, какой результат эксперимента, — проследовал за ним в лабораторию.

Колдовали со мной долго — несколько часов. Провели кучу замеров, провели разные тесты — на логику, память, внимательность. Проверили реакцию на раздражители — разряд импульсом тока, слуховые и зрительные сигналы, давали нагрузки — поднимал тяжести, крутил педали на велотренажере. К концу обследования устал, не столько физически, сколько эмоционально — до опустошения всех чувств. Мне дали время отдохнуть — Мельник с Юрой занялись обработкой полученных данных. Приговор же их оказался не столь оптимистичным, как рассчитывали. Илья Николаевич выразился осторожно:

— Сергей, эксперимент прошел в целом удовлетворительно, без осложнений. Мы еще понаблюдаем за тобой в течении недели, будешь каждый день проходить тесты. А пока скажу, что по сегодняшним данным заметных сдвигов в психических и интеллектуальных характеристиках не нашли. Возможно, что пока идет адаптация к проведенной перестройке центров, реакция последует позже. Так что подождем, все мы надеемся на лучший исход.

Всю неделю меня нагружали новыми заданиями, ученые ломали голову над разнообразными опытами. Я послушно выполнял все их указания, терпеливо отвечал на казалось бы абсурдные вопросы вроде такого: что тяжелее — килограмм ваты или килограмм железа? Приходилось изображать заданную фигуру или образ, кричать дурным голосом: — Я великий и всемогущий! Я олух царя небесного! Нес белиберду, а мои мучители все регистрировали, заставляли повторять раз за разом, изощрялись в новых издевательствах надо мной и моими чувствами. Но всему приходит конец, экспериментаторы удовлетворились в своих опытах. Их вывод стал более обнадеживающим, чем в первый день — есть некоторые подвижки, началась стимуляция важных центров.

Глава 2

Перед выпиской из клиники Мельник посоветовал мне заняться аутотренингом, развивать психологическими упражнениями зарождающиеся способности. Подсказал, как входить в нужное состояние, подобное трансу, внушать себе какие-то установки; что делать, если проявятся осложнения или необычные симптомы. Порекомендовал еще учебники по психологии и психотерапии, дал брошюрку со своей статьей о пси-энергии и поле. Расстались мы, можно сказать, дружелюбно, довольные друг другом. За минувшую неделю я как-то успокоился, душа немного оттаяла от постоянного напряжения, даже сердце ныло намного меньше. Надеялся, что улучшение не временное, смогу своими упражнениями и внушениями справляться с собой уже сам.

Уже дома каждый вечер отводил по часу на психологические упражнения — Мельник советовал именно столько времени, предостерег от слишком долгих занятий. Сначала учился полностью расслабляться, чувствовать идущее изнутри тепло, биение сердца, дыхание. Первая проба не удалась. Даже не мог в достаточной степени снять зажатость тела — настолько сказалось внутреннее напряжение. В следующий вечер вновь неудача, так продолжалось почти неделю. Невольно возникли панические мысли — все напрасно, ничего у меня не получится! А потом, когда я, не особо надеясь, повторил очередную попытку, произошел прорыв — почувствовал свое тело, идущее от него тепло. От неожиданности сбился с настроя — возникшее ощущение пропало. Уже более спокойно — коль раз получилось, то должно снова, — продолжил поиск нужного состояния. И нашел — на грани полного отрешения.

После первого успеха перешел к следующему заданию — самовнушению. Учился вызывать чувство покоя или сосредоточенности, управлять своими эмоциями. Каждый шаг давался с трудом, после многих проб. Медленное продвижение по сути в рядовых задачах вызвало беспокойство — первая эйфория прошла, надежда, что дальше пойдет быстрее, не сбылась. Взял себя в руки, заставил продолжать работать над собой. Пусть и уйдет больше времени и усилий, но сдаваться нельзя — такую установку дал себе. Результаты постоянных занятий — не пропускал ни одного вечера, как бы не был занят другими делами, — постепенно стали сказываться. Все реальнее и ближе становилась основная цель всех моих трудов — найти душевный покой, унять боль от потери любимой. Забыть ее не мог, как и предполагал, но мысли о ней, воспоминания о наших встречах уже не вызывали таких мук, как прежде.

Пока еще смутно, только едва заметными наметками, стали проявляться изменения в моем интеллекте и психике, о которых говорил ученый. Не скажу, что я вдруг поумнел или встал каким-то чудодеем с сверхъестественными способностями. Немного улучшилась память, легче давалось усвоение трудного материала — днем, в свободное время, я читал предложенные Мельником книги и статьи. Но не настолько, чтобы делать далеко идущие выводы. Иногда чувствовал эмоциональный фон от окружающих — радость или гнев, симпатию или неприязнь. Но происходило это спонтанно, само по себе. Когда же целенаправленно пытался прислушаться к их чувствам, ничего подобного не замечал. Возможно, что я ошибся — судил о поведении людей через свое восприятие, а оно трансформировало как их эмоции.

Время шло своим чередом. Незаметно минуло лето, а с ним и каникулы, у меня начались занятия на третьем курсе. Не без удовольствия встретился со своими одногруппниками. С большинством из них у меня сложились приятельские отношения еще с первого курса. Особо близко сдружился с Ваней Ковалевым, серьезным и отзывчивым парнем, старше меня на три года. Он поступал в институт после службы в армии, до вступительных экзаменов проходил подготовительные курсы. Я тоже занимался на них — вечером, после школьных уроков. Тогда мы и познакомились, а потом и сблизились, приглянулись друг к другу. Ване учеба давалось тяжелее, чем тем, кто поступил после школы. Но он старался не отставать от других, выдержал самый трудный первый курс — не бросил институт, как другие двое ребят из отслуживших. Я помогал ему, нередко занимался с ним — разбирал сложные темы, мы вместе выполняли контрольные и лабораторные работы, готовились к зачетам и экзаменам.

Вот и сейчас, крепко пожали друг другу руки при встрече, а потом стали рассказывать о произошедшем на каникулах. Мне особо и нечего было поведать — все лето провел в городе, работал в больнице. Ваня же объездил пол-страны — отец устроил его экспедитором в транспортную компанию, как и в прошлогоднее лето. Рассказал истории — как собственные, так и от бывалых напарников, о курьезными случаях, разборках на дороге, необычных происшествиях. Поделился впечатлением об интересных местах, где ему довелось побывать. А потом спросил:

— Как ты, Серега, разобрался со своей проблемой? Вроде с виду выглядишь лучше, чем раньше.

Ваня знал о моем разрыве с Кирой, пытался как-то отвлечь от охватившей меня тоски. После помогал справиться с учебными и другими делами, почти водил за руку, а я шел за ним как сомнамбула, погруженный в свои беды. Сейчас смотрел беспокойно в мои глаза, наверное, искал в них прежние отчаяние и боль.

— Знаешь, Ваня, я обратился к психотерапевту, Мельнику. Слышал о нем? — задал свой вопрос другу. Тот призадумался, а потом ответил: — Нет, не помню.

— Хороший врач, заведует лабораторией в институте психологии и психотерапии, — пояснил я. После продолжил: — Он сейчас работает над новой теорией о пси-поле, предложил мне пройти эксперимент на головном мозге с перестройкой эмоциональных и интеллектуальных центров. Я согласился, хотя был риск побочных, возможно даже — опасных, последствий. Но мне в том состоянии терять стало нечего, так что пошел на этот эксперимент. Прошел уже месяц после него, вроде все обошлось. Каждый день занимаюсь по предложенной Мельником методике, результаты неплохие — да ты сам заметил.

Наверное, произошедшая со мной перемена стала заметна не только Ване. Сокурсники смотрели на меня с любопытством, подходили, спрашивали о разном, но не касались моих чувств. Девчата, а их в моей группе большинство, перешептывались между о чем-то, бросая исподволь на меня взгляды. Похоже, что обсуждали мою драму с отвергнутой любовью — о ней им стало известно неизвестно откуда, хотя я ни словом не обмолвился с кем-то, кроме Вани. В нем же был уверен полностью — он умел держать доверенные ему тайны. Думаю, сами насочиняли романтичную историю, когда видели меня в том подавленном состоянии.

Особенно пристально смотрела Наташа Вавилова, ее не скрываемый интерес привлек мое внимание. Еще на первом курсе у меня с ней завязались некие отношения, которые я посчитал обычной интрижкой. Они длились недолго, прервал их, когда потеряли для меня привлекательность. Наташа же еще какое-то время пыталась продолжить связь, отвадил ее без обиняков — между нами все кончено. Казалось, она смирилась с моей отповедью, не приставала больше со своими нежностями. А теперь неизвестно от чего у нее вновь пробудился интерес. Но ни она, ни кто-либо другой мне не нужны, мое сердце, пусть и разбитое, заполнено только Кирой. При мысли о ней вернулась боль, привычным уже внушением унял ее до терпимого уровня.

Потянулись учебные будни — лекции, семинары, лабораторные работы. Как-то незаметно пришло ощущение, что новый материал дается легче — запоминал если не с первого, то со второго чтения. Та же фармакология, где надо заучивать от корки до корки, ложилась в мою память без особых трудностей. Да и лучше понимал суть преподносимых сведений, можно сказать, схватывал на лету. Прежде не отличался особыми успехами в учебе — реально оценивал свой уровень как средний, оценки в зачетке тоже соответствовали — в основном четверки. Теперь же от занятия к занятию успехи росли, стал выбиваться в число отличников. Однокурсники, прекрасно знавшие возможности друг друга, поражались мною — откуда такие таланты?!

Ваня, единственный из группы, кому я сказал об эксперименте, как-то полушутя-полувсерьез заметил: — Мне тоже, что-ли, подставить свою голову твоему колдуну?

Но, немного погодя, добавил: — Нет уж, рисковать не буду, а то встанут мозги набекрень! Лучше лишний раз заучивать, чем тронуться умом.

Кроме учебных тем успевал штудировать материалы, относящиеся к изучению. психики. Теперь более отчетливо понимал то, о чем мне говорил Мельник — о природе психоэнергетики, характеристиках пси-поля, влиянии на личностные качества. Изучал и пробовал применять практические методики психологического тренинга. У меня уже скорее стало получаться с усвоением новых упражнений, выработался свой подход к ним — осмысление их сути, детальная проработка всех этапов, а не механическое повторение рекомендаций специалистов, как проводил раньше. Эффект от подобных занятий не заставил ждать, к концу осени решилась главная моя проблема — воспоминания о Кире не вызывали боль, только легкую грусть. Хотя из сердца она никуда не ушла, мечтал когда-нибудь, пусть даже через годы, вернуть ее любовь.

Каждый месяц проходил тестирование в лаборатории Мельника, так мы условились с ним еще до выписки из клиники. Между нами сложились отношения партнерства, общности интересов в совместном проекте, а не только те, что связывают пациента и врача. Вместе обсуждали новые опыты, я предлагал свои эксперименты и точки зрения по различным аспектам с их обоснованием. Наверное, Мельник посчитал мои доводы стоящими внимания, принимал их благодушно. Как-то после очередного обследования он пригласил в свой кабинет и предложил то, на что я в тайне души надеялся:

— Сергей, хочешь работать у нас? Постоянно, а не только на тестировании.

— Хочу, Илья Николаевич. Но Вы знаете, я еще учусь. Могу после занятий.

— Да, конечно. Оформим тебя инженером-исследователем. Наряду с участием в опытах, которыми мы сейчас занимаемся с тобой, будешь еще работать по другим темам нашей лаборатории. Хватка у тебя есть, голова на плечах также, так что должен быть толк. Подучишься еще тому, что надо знать и приступишь. В зарплате не прогадаешь, будет существенно больше, чем сейчас получаешь санитаром в больнице. Так что, согласен?

Долго не раздумывал, тут же согласился — меня самого привлекала научная работа в перспективной области. Да и руководитель настроен ко мне доброжелательно, что тоже посчитал важным. А о заработке речи нет, идет приятным довеском. Обсудили детали моей будущей работы и я помчался домой поделиться радостью с мамой. Такого воодушевления не испытывал давно, предчувствовал, что передо мной открывается новый путь к жизненным вершинам. Очевидно, что от меня потребуется много трудов, впереди ожидают не только успехи, но неудачи. Но они не страшили меня, видел в розовом цвете свое будущее. Даже представил такую картину — я маститый ученый, увенчанный степенями и государственными наградами. Мои открытия спасут жизнь многим страждущим, благодарные люди воздвигнут меня на пьедестал славы. А еще видел в этих мечтаниях вернувшуюся ко мне Киру, она поймет, что я достоин ее любви.

После минуты таких фантазий одернул себя — какая слава, какие награды, когда еще неизвестно, как у меня сложится! Но приятное чувство от них осталось, ожидание чего-то доброго. Дома рассказал маме о предложении Мельника, она порадовалась за меня. Думаю, ее больше тронула моя восторженность предстоящей работой, открывшаяся радости душа после многих месяцев терзаний. Я не сдерживал своего ликования, шутил и смеялся, а мама оттаивала сердцем, с лица ушли тревога и печаль. Этот вечер стал праздником, не столь частым в нашем доме, как мне хотелось бы. Мама приготовила мои любимые пельмени и накрыла стол с разными снедями. Дала мне открыть марочное вино, которое она хранила для особого случая. Мы выпили по бокалу за успех в моей новой работе и будущие достижения. Мама так и сказала, как будто знала о моих фантазиях: — За будущего академика! Я верю, когда-нибудь ты обязательно станешь им...

Месяц отработал в больнице, меня не отпустили сразу — санитаров не хватало. В первый день на новой работе Мельник представил меня сотрудникам лаборатории. Их вместе с руководителем насчитал ровно десяток. Сам я, получается, одиннадцатый, как раз футбольная команда — откуда-то пришло такое сравнение, улыбнулся невольно этой мысли. Насколько сплоченная и сыгранная — видно будет, я же не против стать одним из ее игроков, надеюсь, полезным. С большинством уже был знаком, видел их, когда приходил на обследование, только не имел с ними какого-либо дела. Не считая, конечно, Юры и еще Леночки — лаборантки, помогавшей ему. Коллектив молодой — самый старший заведующий, остальным не больше тридцати. Приняли меня приветливо — улыбались, говорили добрые слова. Называли себя просто, только по имени. Я еще раньше заметил, что коллеги обращались между собой без какой-либо официальности, на ты, несмотря на разницу в возрасте и положении — от лаборантов до руководителей групп.

Как и предполагал, меня включили в группу Кузнецова Юры, за полгода совместной работы над нашим проектом сработался с ним. Сейчас он готовился к защите своей кандидатской диссертации о влиянии пси-поля на психоинтеллектуальные центры головного мозга. Эксперименты с подопытными объектами и пациентами, данные о проявившихся свойствах составили важную часть диссертационной работы. Кроме меня в проекте задействовали еще троих добровольцев. Об обстоятельствах их участия в эксперименте Юра не рассказывал — врачебная тайна, только вкратце сообщил об итогах. У всех обошлось без осложнений, а результаты отличались. Двое показали заметное улучшение психосенсорных характеристик, у третьего, вернее, третьей участницы — девушки моих лет, сдвигов пока нет.

Вот именно с ней Юра дал мне первое задание — наладить психологический контакт, помочь пройти реабилитационный курс, после найти возможность активизации перестроившихся центров. Сейчас у нее сложности с психическим расстройством — хуже, чем когда-то у меня. После эксперимента в лаборатории уже две недели проходит лечебный курс в нашей клинике, но улучшения нет — все еще в глубокой депрессии. Сеансы штатного психотерапевта результата не дали, Мельник тоже попытался вывести ее из психического криза, но безуспешно. Тогда и предложил привлечь меня к лечению девушки. Главным условием успеха он видел налаживание доверительных отношений с пациенткой, только затем аккуратно провести реабилитацию расстроенной психики.

Перед встречей с первой своей пациенткой еще раз проштудировал учебники и другие материалы о неврозах и психических расстройствах, обсудил с Юрой и Мельником, как же мне наладить с больной нужный контакт. Они оба посоветовали вести себя с ней естественно, так же как и с другими ровесницами. При том надо сохранять выдержку и деликатность, не касаться болезненных тем. И не торопить события, спешка может только ухудшить отношения с девушкой и ее состояние. Получив такие указания от своих руководителей, отправился в клинику к Оле, своей подопечной. Волновался, боясь неудачи в первой нашей встрече. Прекрасно понимал, что от нее во многом зависит, какое чувство вызову у девушки — доверие и приязнь или , напротив, отторжение, выполню ли я свое первое задание или бесславно провалю.

Интерлюдия

Оля Ковалева выросла в семье военнослужащего. Ее отец после срочной остался в армии. За два с лишним десятка лет дослужился до прапорщика, командовал взводом в артиллерийской части. Женился на своей однокласснице, у них родились трое детей — Оля среди них старшая. Жили они в военном городке вдали от больших городов, можно сказать, в самой глуши. Девочка росла послушной, нянчилась с сестренками, выполняла вся домашнюю работу. Успевала еще читать — запоем глотала исторические книги, фантастику, интересовалась литературой об искусстве, живой природе. Училась в поселковой школе, каждый день приходилось идти не близким путем — от школы до городка было верных пять километров. Предметы ей давались легко, да и нравилось учиться, с первого класса получала на уроках только отличные оценки. На выпускном вечере единственная из всей школы получила золотую медаль.

Поступать решила в столичный иняз, хотя родители советовали в пединститут областного центра — недалеко от дома, смогут навещать ее. Да и под контролем будет — предостерегут невинную девушку от городских соблазнов. Оля, обычно послушно следовавшая воле родителей, на этот раз заупрямилась, настояла на своем. Посчитала, что в большом городе получит лучшее образование, желание выйти из-под опеки старших также сыграло немалую роль. Когда подавала документы в институт, оробела — конкурс превышал десять кандидатов на место. Даже пожалела, что не послушалась родных. Но все обошлось, сдала экзамен по профилирующему предмету — английскому языку, на отлично и ее зачислили без остальных экзаменов.

Училась без особых сложностей, аккуратно ходила на лекции и семинары, вовремя выполняла контрольные работы, сдавала зачеты. Сессия за первый курс прошла успешно, все экзамены сдала отлично. Летние каникулы провела дома, порадовала родителей своими успехами. Второй курс начался уже привычно, но случилось особое — девушка впервые в жизни влюбилась, встретила на институтской дискотеке парня — курсанта погранучилища. Коля ухаживал за ней красиво — дарил цветы, приглашал на концерты и гастроли заезжих знаменитостей, был внимателен и ласков. В один из вечеров потеряла невинность, потеряла голову от поцелуев и объятий возлюбленного. Но нисколько не жалела о случившемся — Коля разбудил в ней женщину, отдавалась ему всей страстью любящего сердца.

Только счастье оказалось недолгим, в один недобрый октябрьский вечер пришла беда. Средь бела дня трое юных поддонков на дорогой иномарке схватили ее на улице,когда она возвращалась в общежитие после занятий, силой затолкали в машину. Она сопротивлялась, звала на помощь, но никто из прохожих не отозвался, только отворачивались, в упор не замечая преступления. Ее увезли за город в какой-то закрытый поселок, два дня держали здесь в одном из особняков. Не раз насиловали, сменяя друг друга, издевались невообразимыми нормальным человеком извращениями. После вывезли к окраине города и высадили. Предупредили, чтобы не вздумала обращаться с заявлением в милицию — ничего не добьется, их родители среди влиятельных чинов. Только ей будет хуже — останется опозоренной на весь город.

Почти в беспамятстве добралась в свое общежитие, несколько дней отлеживалась в постели — приходила в себя от надругательства. Страдала от душевных и телесных ран, приходила даже мысль покончить с собой — для скромной девушки случившееся стало непереносимой трагедией. Добавил мук ее возлюбленный — узнав от кого-то о происшедшем насилии, отказался от нее. Прислал через подругу записку с оскорблениями, назвал ее развратной девицей, готовой лечь под любого жеребца. Этого удара девушка не выдержала, приняла горсть снотворных таблеток, мечтая уснуть вечным сном. Подруги едва успели спасти ее, вызвали скорую помощь, обнаружив лежащей на полу в беспамятстве. Уже в больнице едва пришедшую в себя Олю "обрадовали" вестью, что она беременна, да еще заразилась гонореей.

Вот в таком отчаянном положении нашел девушку Юра — он приехал в больницу после звонка знакомого врача о подходящем пациенте. Предложил Оле пройти у нас эксперимент над своей психикой — она согласилась. Наверное, девушка даже и не поняла, что сказал Юра — ей уже было все равно, что с ней собираются предпринять, лишь бы скорее все закончилось. Безучастно собралась, отправилась с моим руководителем в нашу клинику. Ее поселили в отдельной палате, лечили от всех хворей, только с душевным недугом встали трудности. Теперь мне предстояло помочь бедной девушке вернуть покой, унять боль от настигших ее напастей. С такой мыслью прошел в клинику, дождался лечащего врача. Он рассказал о состоянии Оли — никаких изменений нет, все по-прежнему. После разрешил увидеться и поговорить с больной.

У двери в палату остановился, перевел дыхание, собираясь с духом, и постучался. Услышал слабое: — Войдите, — сделал шаг и застыл — я увидел Киру!

На больничной кровати лежала девушка, до боли похожая на мою любимую. Форма лица, общие черты, волосы, а главное глаза, такие же большие, с зеленью — все напоминало Киру. Стоял, замерев, казалось, даже сердце остановилось, вместе с дыханием. Все мои установки, долгие тренировки психики не выдержали испытания — позабыл обо всем и смотрел в бесконечно дорогие глаза. Через долгие секунды очнулся, до моего сознания дошло, что это не она. Отдельные детали отличали приставшую при моем появлении девушку — брови с другой линией, нос с чуть приподнятым кончиком, менее припухшие губы. Мой обескураженный вид, по-видимому, вызвал недоумение у Оли — уже понял, что передо мной именно она. В ее глазах видел нескрываемый вопрос — кто я такой и почему так бесцеремонно смотрю на нее?

Поспешил прервать затянувшееся молчание, начал говорить не совсем верным голосом, дрожащим от только что перенесенного потрясения:

— Здравствуйте, Оля. Меня зовут Сергеем. Я работаю в лаборатории клинической психологии и психотерапии. Мне поручили помочь вам пройти реабилитацию.

Мое не совсем обычное поведение в первую минуту в какой-то мере помогло начать общение — вызвало у безучастной до сих пор девушки хоть какой-то интерес ко мне. Она ответила негромким голосом, опять же отличающимся тоном от Кириного, более глухим:

— Здравствуйте. Что вы хотите от меня?

— Знаете, Оля, вам провели специальный сеанс, который должен помочь справиться с выпавшими трудностями. Я сам не так давно прошел его, теперь мне гораздо легче с прежними своими проблемами. Только и от вас немало зависит, никто вам не поможет, если сами не захотите. Вот когда решитесь, тогда мы вместе справимся — я буду рядом с вами, поддержу.

После моих слов девушка долго молчала, на лице отражались охватившие ее чувства — отчаяние, сомнение и робкая надежда. Они меняли друг друга и вновь возвращались — видно, что Оля в смятение, не знает, что же ей делать. В конце же концов сдалась своему горю, обреченно проговорила: — Я ничего не хочу. Только забыть все!

В ее голосе прозвучала смертная тоска и безнадежность. Глаза оставались сухими, по-видимому, выплакала все слезы за прошедшие недели. Но и без них было понятно, что девушке плохо. Я не выдержал, неожиданно для себя, в каком-то порыве, шагнул к ней и обнял, проговаривая рвущиеся из груди слова: — Маленькая моя! Кто же тебя так обидел? Все, больше никто не тронет, я не дам тебя в обиду!

В первый момент Оля дернулась, пытаясь вырваться из объятия, после застыла. Еще через минуту прижалась лицом к моей груди, чуть слышно заплакала. Чувствовал как под моими руками дрожали ее плечи. Сострадание и жалость пронзили мое сердце, я все крепче прижимал к себе девушку, сам едва не плача. Уже потом, когда она немного оттаяла и смотрела на меня мокрыми глазами, сказал:

— Оля, считай — ты моя сестренка! У меня никогда ее не было, теперь есть ты. Согласна?

Слова мои шли из души, чувствовал, так будет правильно — и для Оли, и для меня. А мама обязательно согласится, она всегда отличалась отзывчивостью. Девушка минуту смотрела в мои глаза, наверное, увидела в них искреннее желание помочь ей. А потом ответила, с несмелой улыбкой:

— Хорошо, Сережа, я согласна. У меня тоже нет брата, только сестренки.

— Знай, Оля, я теперь всегда буду рядом. И с твоими бедами разберусь. Ты мне веришь?

— Да, Сережа, верю — уже не сомневаясь, ответила девушка.

Так в моей жизни нежданно-негаданно появилась близкая душа, доверившаяся моей заботе. Каждый день после занятий приходил к ней, приносил передачи от мамы — я рассказал ей об Оле, она согласилась принять бедную девушку. Под моим присмотром начала заниматься с упражнениями — подобрал ей начальный курс из своего опыта, разъяснял каждый этап, сам показывал. Так постепенно прошли весь комплекс, а потом Оля, уже более спокойная и внимательная, приступила к тестам по тематике лаборатории. К этому времени, в начале декабря, она выписалась из больницы и перешла жить к нам, в наш небольшой домик. Решили сообща, что так для Оли будет лучше, посчитали, что в общежитии с ней может повториться срыв — психика еще недостаточно окрепла. А под нашей крышей будет лучше защищена, да и получит больше внимания и заботы — в ее положении особенно нужными.

Оля не решилась прерывать беременность — срок уже большой, третий месяц. Об отце будущего ребенка — Николае, не захотела говорить. Когда я предложил встретиться с ним и сказать о предстоящем отцовстве, девушка решительно возразила — он ей не нужен, бросил в самую трудную минуту. Показала мне ту записку, а потом сожгла, бросила в печь с другими письмами от него. В своем инязе она взяла академический отпуск по состоянию здоровья, теперь сидела дома, занималась переводами. Помогала и мне, я ей приносил журналы с нужными мне статьями на английском и немецком языках. Работала быстро — языками она владела довольно уверенно, трудности иногда вызывали специальные термины. С мамой у Оли сложились очень хорошие отношения, пришлась ей к сердцу. Всю домашнюю работу приняла на себя, хлопотала споро, любо было смотреть, как у нее все выходит аккуратно и красиво. А готовила преотменно, мама не могла нахвалиться, да и я с удовольствием принимал ее стряпню.

Глава 3

У меня открылось новое зрение — видел людей насквозь! Произошло случайно, во время одного из опытов с пси-полем Оли. Я ассистировал Юре — готовил сестренку к тестированию. Проинструктировал ее, поставил датчики и уже собрался выходить из кабинки, когда заметил искрение в разъеме питания контрольной аппаратуры. По-видимому, Юра включил ее для настройки, а контакты дали сбой. Не стал прерывать работу напарника, взялся сам устранять неполадку. Едва коснулся монтажной колодки, как почувствовал покалывание в пальцах — через меня прошел небольшой разряд, хотя я взялся за изолированную часть. Больше никаких последствий не последовало — аппаратура не отключилась, ничто не замкнуло, так что вставил колодку в свое гнездо. Контакт восстановился, казалось бы, теперь все в порядке.

Бросил взгляд на Олю и вздрогнул — она вся светилась золотистым огнем! А сквозь него увидел контуры внутренних органов. Каждый из них тоже излучал свой свет, различаясь оттенками — от ярко-оранжевого до светло-лимонного. На некоторых участках — вокруг головного мозга, брюшной полости, малого таза, — заметил темные пятна. Стал всматриваться в эти участки и они проступили во всех деталях. Видел ткани, сосуды вплоть до мельчайших капилляров, нервные волокна и проходящие по ним импульсы. Открывшаяся картина ошеломила меня. Я читал статьи о феноменальных людях с подобной способностью, комментарии специалистов, связывающих ее с видением биополя-ауры. Но принимал их как нечто из области вымысла, сверхъестественного. Теперь же у меня самого проявился такой дар, если не считать его наваждением.

Отвел на секунду взгляд от Оли, а когда вернул — видение пропало. Увидел обычную картину — девушка лежит на кушетке, опутанная проводами и датчиками, никакого излучающегося света от нее нет. Попытался вновь вызвать чудное явление, самому инициировать видение — сначала в состоянии транса, после прямым волевым напряжением, но безуспешно. Вернул меня к реальности недоуменный голос сестренки: — Сережа, ты что так на меня уставился? Что-то не в порядке?

— Нет, Оля, все в порядке, — поспешил ответить встревоженной девушке. После добавил: — Я тут кое-что решил проверить, дома расскажу подробнее. А сейчас надо приступать к работе. Расслабься, скоро начнем, — улыбнулся ей успокаивающе и вышел из кабинки.

Уже позже, после того, как закончили с тестами и отпустили Олю, рассказал Юре о случившемся со мной. Он задумался, через минуту высказался:

— Да, поразительно. Никогда раньше с подобным не сталкивался. Давай-ка, Сережа, повторим с тобой эксперимент. Попробуй еще раз сделать все так, как тогда.

— Это, что, мне снова под напряжение руку сунуть? — сымитировал испуг.

— Нет, обойдемся без таких жертв, — с улыбкой ответил Юра. — Я подам управляющий сигнал, который может вызвать подобную реакцию. Все, иди в кабинку, переодевайся, сейчас подойду.

Мы провели кучу проб — варьировали с уровнем и продолжительностью сигнала, различным моим состоянием вплоть до полной отрешенности, когда, наконец, смогли добиться нужного эффекта. От неожиданности — после многих попыток уже отчаялся, что у нас что-то получится, — даже вскрикнул: — Юра, я вижу!

Для закрепления успеха мы еще несколько раз повторили эксперимент по зафиксированным параметрам. Проверка прошла успешно — почти стабильно достигался нужный результат, только раз произошел сбой. После того, как успокоились от радости такой удачи, Юра загорелся желанием проверить себя — вдруг у него тоже получится. Уже я за аппаратурой подавал на него заряд за зарядом, он же весь взмок от натуги — но все напрасно. В конце концов мой руководитель сдался, объясняя мне и себе: — Наверное, все дело в твоем мозге. После перестройки центров он получил новые способности, у других он просто невозможен.

Примерно также повторилось с Мельником. Повторили ему наш эксперимент, он сам вызвался стать объектом наблюдения. Я вслух описывал светящееся поле его организма, по сравнению с подобным у Оли и Юры оно отличалось большей насыщенностью и другой расцветкой — от голубого до изумрудного. Когда же сказал о потемнении в подложечной области и заметной опухоли в поджелудочной железе, обычно невозмутимый завлаб воскликнул:

— Феноменально! Уже то, что ты видишь энергетическое поле без всяких приборов — уму непостижимо. Различать же клинику органов — настоящее чудо! Не ересь какого-то экстрасенса, расплодившегося во множестве, а максимально достоверный факт, проверенный в научной лаборатории.

Немного отойдя от первого впечатления, продолжил:

— И ведь верно сказал — у меня с недавних пор именно здесь появились боли. Прошел томографию — обнаружили воспаление железы. А ты с первого взгляда нашел больное место и конкретный характер заболевания. Надо подумать, как лучше обследовать такую способность у тебя, возможно — и у других участников эксперимента. Но без афиширования — нам шумиха не нужна. Переговорю еще с руководством института — проект теперь может представить особую важность, включая и государственную.

С того памятного дня наша группа занялась только этим проектом, все другие темы передали коллегам по лаборатории. Проводили специально проработанные тесты для инициации пси-опсии, так мы условно стали называть способность видения, с прошедшими начальный эксперимент людьми. Но такого явного, как у меня, эффекта не добились. Только у Оли появилось слабое видение поля и то общим фоном, без различия отдельных органов. Для большего охвата привлекли новых добровольцев. Юра тоже рискнул и прошел операцию с пси-полем. У него и еще у двоих все же проявилась искомая способность, правда, уступающая моей. Меня же Юра назвал феноменом — мое поле едва ли не на порядок превышало по насыщенности и интенсивности излучения, чем у других участников проекта.

Со временем научился вызывать видение в особом состоянии транса, без дополнительной стимуляции от внешнего источника, как было в первых опытах. После изучения всевозможных характеристик моего поля привлекли к реальной практике — обследованию окружающих людей. Вначале осматривал сотрудников лаборатории, составлял подробную карту их биополя, давал заключение о состоянии и выявленных отклонениях от нормы. После перешел к пациентам клиники, сравнивал свои выводы с историей их заболеваний. Чем больше получал информацию, тем яснее представлял видимую картину поля, мог уже уверенно ставить по ней диагноз. Не раз случалось, что именно по моему заключению у подконтрольных объектов выявлялись недомогания, о которых они не знали. Последующие проверки на диагностическом оборудовании, как правило, подтверждали выводы из моих наблюдений.

Наша работа шла под надзором первого отдела института. Всех причастных к ней сотрудников лаборатории вызвали к секретчику. Он заявил об особом режиме проекта, неразглашении сведений, могущих составлять государственную тайну, зачитал еще статью из закона об ответственности. После подписались у него в журнале. Теперь все свои записи, отчеты и протоколы отдавали на контроль в спецотдел. Там их прошнуровывали, ставили печать и только потом возвращали. В лаборатории в каждом помещении поставили камеры, мы подозревали — что и микрофоны. В первое время чувствовали себя неуютно. Казалось, камеры следили за каждым из нас — лишний раз не расслабишься. После привыкли, не обращали на них особого внимания. Раз к нам в сопровождения секретчика зашел сотрудник компетентного органа, прошелся по лаборатории, переговорил о чем-то с Мельником и ушел. Нас, рядовых исполнителей, не побеспокоили, работали как обычно.

Я уже настолько втянулся в видение ауры подконтрольных объектов, что невольно продолжал такие наблюдения вне работы. На улице, в автобусе, в институте — разглядывал поле окружающих, по различным оттенкам делал свои предположения о характере людей, каких-то их свойствах. Видел недуги, ставил диагноз, обдумывал возможную схему лечения. Но свои умозаключения держал при себе, ни к кому с какими-то вопросами или предложениями не подходил. Не только из-за подписки о неразглашении, но и простого здравомыслия — не хватало вызывать у людей толки, лишние разговоры. Но все же однажды пришлось вмешаться, нарушить это правило. Случилось перед Новым годом, когда поздним вечером возвращался домой после работы. На автобусной остановке увидел совсем еще юную девушку. Несмотря на довольно сильный мороз, она сидела на лавочке совсем легко одетая — в курточке, короткой юбке и осенних сапожках, с непокрытой головой. Съежилась от холода, но не вставала — мне даже показалась, что она замерзла и потеряла всякую чувствительность.

Пригляделся — ее аура едва светилась, почти потеряла краски — какой-то серый оттенок. Подобную картину я наблюдал у больных клиники, находившихся в глубокой депрессии, с различными фобиями. Явных признаков физического недомогания не обнаружил, но в таком состоянии, да еще на морозе, дело могло закончиться бедой. К остановке уже подходил мой автобус, но оставить ее и уехать не мог. Попытался привести девушку в чувство — тряс за плечи, тер уши и щеки, звал ее, но никакой реакции не дождался, — сидела безучастно, открытые глаза смотрели в никуда. Подумал, а потом решился — остановил такси, поднял на руки и посадил на заднее сиденье страдалицу, уселся рядом. Она никак не прореагировала на мои действия, только изредка опускающиеся веки и слабое дыхание выдавали в ней хоть какие-то признаки жизни.

Так на руках занес незнакомку в дом. Мне навстречу из кухни вышла мама, увидела нас и вскрикнула: — Сережа, что случилось? Кто эта девушка?

На мамин встревоженный голос вышла из своей комнаты Оля, обе смотрели то на меня, то на мою ношу. Проговорил на ходу: — Сейчас объясню, только ее надо положить на диван, — сам пошел дальше, в зал.

Пристроил девушку на диване, Оля принесла ей подушку, сняла сапожки и куртку, накрыла пледом. А та, как живая кукла, никак не отвечала, лежала неподвижно, уставившись невидящими глазами в потолок. Принялся рассказывать о случившемся на остановке, мама и Оля только ахали, представляя ту картину, а потом принялись строить догадки — кто эта найденыш и что с ней могло произойти. После мама принялась хлопотать на кухне, готовя для замерзшей девушки горячий чай с медом. Дальше женщины сами, без моего участия, взялись обихаживать гостью. Я же после ужина ушел в свою комнату готовиться к завтрашнему семинару по общей хирургии. Утром за завтраком расспросил маму, что с нашей подопечной. Она, пожав плечами, ответила недоуменным голосом:

— Знаешь, Сережа, за весь вечер не сказала ни слова. Хорошо еще, что немного покушала, а после уснула, там же, на диване. Недавно смотрела ее — все еще спит. Что делать с ней — не представляю! Ты же почти специалист по такому состоянию, тебе лучше знать. Вот Олю же выходил!

А после добавила: —

— Надо бы узнать, чья она, откуда? Наверное, родители ищут ее, беспокоятся. Документов у нее при себе нет. Ладно, попытаюсь ее разговорить, вызнать что-нибудь о ней.

— Мама, только, пожалуйста, аккуратнее, — попросил родительницу, зная о ее упорстве, даже упрямстве. — Не захочет говорить — не заставляй. Я сегодня приду пораньше, отпрошусь с работы. Тогда и решим с ней — что делать. Может быть, в нашу клинику отвезу.

Мысли о девушке занимали весь день — на занятиях, в лаборатории. Рассказал о ней Юре, тот предложил поехать вместе и осмотреть — возможно, она подойдет нам для контрольной группы, сразу заберем в клинику. Не стали откладывать, предупредили Мельника и поехали на машине Юры ко мне. Дома нас встретила Оля, мамы не было — у нее во вторую смену уроки. Сестренка отчиталась, когда я спросил о девушке:

— Лежит на диване. Разговаривать не хочет, Евгения Михайловна пыталась расспросить — не отвечает. Только заплакала, когда твоя мама задала вопрос о родителях.

Слава богу, хоть какая-то реакция. Прошли с Юрой зал, там застали больную, лежащую под одеялом. Она не спала, ее глаза все также безучастно смотрели на потолок. На наше появление не обратила никакого внимания, даже не пошевелилась. Юра взял стул, присел рядом с ней. Осмотрел ее — проверил пульс, давление, водил ручкой перед глазами. Задал несколько вопросов, на которые девушка не отреагировала. Вставая, проговорил мне:

— Депрессивный психоз . Собирай ее, везем в клинику. Надо сначала вывести из криза, после переговорим об участии в эксперименте.

Вместе с Олей одел нашу будущую пациентку, вынес на руках к машине — она так и лежала кулем. В клинике по нашей просьбе ее поместили в отдельном боксе. После осмотра психотерапевтом, подтвердившим диагноз Юры, приступили к интенсивной терапии. Я каждый день проведывал ее — садился рядом, рассказывал о разных историях, прочитанных книгах, фильмах. Налаживал с ней душевный контакт, на подсознательном уровне — так мне посоветовал Мельник. Мне он поручил заняться девушкой, подготовить для участия в нашем проекте. Но и без того чувствовал свою ответственность за подопечную, ее судьбу.

Только через неделю она как-то стала приходить в себя — уже смотрела меня, хотя и не вступала в разговор. Первое недоумение в ее глазах сменилось какими-то проблесками памяти — видел в них боль, отчаяние. Постарался мягким голосом успокоить девушку, говорил утешающие слова. И она немного оттаяла, на мокром от слез лице появилась слабая улыбка. Первыми ее словами, которые я услышал на следующий день, стал вопрос, даже два: — Где я? Что со мной?

Ответил успокаивающе: — Не бойся, все будет хорошо. Ты сейчас в клинике психотерапии. У тебя депрессия, расстройство психики. Но это не страшно, скоро ты поправишься. Если тебе не трудно, то сможешь ответить на мои вопросы?

Девушка минуту молчала, наверное, осмысливала сказанное мною, потом кивнула и сказала: — Хорошо. Только я плохо помню.

Из последовавшего разговора узнал ее имя — Катя Семенова, что она ученица десятого класса одной из школ нашего города. Назвала свой адрес, добавила, что живет с мамой и младшим братом. А потом, что-то вспомнив, заплакала горькими слезами. Немало мне пришлось успокаивать ее, пока как-то пришла в себя и смогла продолжить беседу. Правда, я хотел уже прервать ее, дать возможность Кате отойти от неприятных воспоминаний. Но она уже сама, не дожидаясь моих вопросов, стала рассказывать о случившемся в ее семье — по-видимому, ей нужно было выговориться.

Год назад мама вышла замуж за мужчину намного моложе себя. Он из приезжих, без своего жилья, поселился у них. В первое время старался угождать всем — относился обходительно, много шутил, делал подарки, брал билеты в кино, цирк . С недавних пор отчим резко переменился — раздражался по любому поводу, стал кричать на маму и детей, а потом поднял руку — видела синяки на мамином лице, при ней несколько раз ударил младшего брата.. Катя не раз рассказывала маме о выходках отчима, но та все твердила — он хороший!

А в последний день, который помнила девушка, тот пришел домой пьяный. Еще в прихожке стал материться — споткнулся о кота, лежавшего у трюмо. Потом потребовал накрыть ему стол. стоило ей на минуту задержаться — она учила уроки в своей комнате, как ввалился к ней, ударил по лицу. Катя упала на пол, отчим навалился сверху, стал рвать одежду, больно мять ее тело, а потом вошел в нее. Дальше девушка не помнила, от ужаса и боли потеряла сознание. Очнулась только здесь, в клинике. Что случилось до этого дня — не осталось ни одной зацепочки, даже смутной.

Подобные истории в нашей клинике не редкость. Бытовые неурядицы, насилие часто приводили к нервным срывам, психическим расстройствам. Но у Кати сложилось намного хуже. Возможно, ее неокрепшая психика не выдержала насилия над ней, стрессовое расстройство перешло в психоз, вызвало еще психогенную амнезию — временную потерю памяти. С ней придется не только помочь пережить душевную травму, но и развивать защитные функции столь уязвимой личности. Рассказал Кате о возможности самой справиться с выпавшими на ее долю бедами, комплексе психологических упражнений. После предложил пройти специальный курс реабилитации в нашей лаборатории.

Девушка согласилась как с проведением упражнений под моим контролем, так и участием в проекте. Заметил, что она с доверием относится ко мне, моим словам. По-видимому, сказались те часы, что я сидел рядом с ней, мой голос доходил сквозь туманное сознание. У меня нет другого объяснения, почему именно ко мне тянется девушка — улыбалась, когда я заходил к ней, охотно отвечала, сама делилась своими мыслями и заботами. При других же замыкалась, вся напрягалась и ждала, пока не уйдут. Как-то назвал ее сестренкой, она заулыбалась, а потом призналась:

— Сережа, я всегда мечтала о старшем брате, таком, как ты — ласковым, заботливым. Чтобы защищал меня, никому не давал в обиду. Вот как сейчас, рядом с тобой я чувствую себя спокойно — знаю, что ты поможешь, никто мне не причинит зла. А без тебя мне страшно! Знаешь, когда вчера ко мне пришла мама, даже с ней мне стало плохо. Она еще сказала, что заберет меня домой, а я не хочу, боюсь.

Как совсем недавно, на остановке, не мог оставить Катю и теперь. Ясно понимал, что домой ей сейчас нельзя — слишком большая вероятность повторного шока с гораздо худшими последствиями. Тем более, что отчим остался у них — мать и сейчас не решилась расстаться с ним, хотя дочь сказала ей о насилии с его стороны. Очевидно, что с такой безрассудной матерью никакой защиты девушки от нового посягательства не будет. Не видел иного выхода, как взять ее в наш дом. Только надо с мамой согласовать, но, думаю — уж если она раз согласилась принять чужого человека, должна принять и другого. Сказал ободряюще Кате: — Не бойся, мы что-нибудь придумаем, в обиду тебя не дам.

Вечером дома мы провели семейный совет. Я рассказал о состоянии Кати, ситуации у нее дома и предложил взять ее к нам. На удивление, мои слова восприняли спокойно, как должное. Наверное, и мама и Оля были уже готовы к такому исходу, заметив, как я переживаю за бедную девушку, забочусь о ней. Мама только высказалась, улыбаясь: — И в кого ты такой добрый? В детстве беспризорных щенков и котят приносил, а теперь на девушек перешел!

В тон ей ответил: — В тебя, мама, в тебя. Помнишь, как ты сама учила жалеть — даже букашку!

На следующий день сказал Кате: — Ты согласна жить в нашем доме? Он, правда, небольшой, но не беда — поместимся. Мама и сестренка не против, ждут тебя.

У девушки из глаз потекли слезы, только молча кивнула головой. После, когда успокоилась и смогла говорить разборчиво, без всхлипываний, принялась расспрашивать о маме, Оле, нашем доме. Отвечал подробно обо всем, что интересовало девушку. Еще через день, когда ее выписали из клиники, отвез домой. Правда, Кате пришлось выдержать трудный разговор со своей мамой, когда сказала ей, что домой она не поедет, а будет жить у своих друзей. Та просила дочь одуматься, заверяла, что теперь у них все будет хорошо. Павел (так звали отчима) просил прощения и обещал, что такое не повторится. И брат скучает по ней, ждет-не дождется. Но девушка выдержала мольбы и слезы матери, решительно отказалась вернуться.

Дома свободной комнаты для Кати не осталось. Мы отгородили в зале шкафами и ширмой уголок для нее, поставили там кровать, стол и другие принадлежности, нужные для девушки. Оля предлагала разместить Катю в ее комнате, но не стали теснить ее — для беременной лишнее беспокойство ни к чему. Женщины помогли новоселице разложить вещи и одежду — их привезла в больницу ее мать, после за столом отметили приезд и выздоровление. Еще обсудили приготовления к Новому году — от елки до праздничного стола, после я оставил маму с девушками одних — у них свой разговор, без лишних ушей. Оставшиеся дни до праздника прошли в домашних хлопотах, все подготовили вовремя.

В последний день старого года я с девушками побывал на городской площади. Здесь, у высокой елки, устроили праздничное выступление артисты, скоморохи и сказочные герои развлекали собравшихся горожан. Открыли еще ярмарку — с подарками, сладостями и горячим чаем. Девушкам здесь понравилось, оживились — смеялись, хлопали артистам, пили чай с пирожными, фотографировались с дедом Морозом и Снегурочкой. Вечером дома накрыли стол с приготовленными к празднику блюдами, я разлил по бокалам игристое вино, а потом, как глава семьи, произнес тост с поздравлениями и пожеланиями:

— Дорогие мои! Мы провожаем старый год. Он принес нам немало доброго, были и трудности у каждого из нас. Запомним же все хорошее, поблагодарим судьбу за то, что мы вместе. А к Новому году есть хорошие слова:

С Новым годом всех вокруг!

Пусть будут встречи без разлук,

Пускай не будет бурь и вьюг,

А рядом будет верный друг!

Больших удач и свежих сил!

Чтоб каждый в чем-то победил!

Дел добрых много совершил!

И двери в чудеса открыл!

После добавил: — А чудеса у нас обязательно будут! Уже в этом, наступающем году, я чувствую. Выпьем же за всех нас, наше счастье. С Новым годом!

Под бой курантов и звон бокалов к нам пришел Новый год. Потом, когда каждый высказал добрые слова и пожелания, отведали приготовленные женщинами кушанья и отправились из-за стола на улицу. Грохот петард, всполохи фейерверка, крики высыпавших, как мы, празднующих вызывали чувство общего торжества. Совершенно незнакомые люди поздравляли нас, мы отвечали, сами кричали: — С Новым годом! Ура!

В праздничные дни много гуляли — ходили по украшенным улицам, катались на тройках, смотрели новогодние представления в цирке и на площадях. В один из таких дней встретил у Дворца Республики Киру. Мы вышли из такси и уже направились к его главному входу на праздничный концерт, когда рядом с нами остановился роскошный автомобиль. Оттуда вышел высокий молодой человек, следом Кира в шиншилловой шубе. Она взяла под руку своего попутчика, сделала несколько шагов к входу и остановилась, увидев меня. Я же стоял как вкопанный, не отрывал глаз от бесконечно дорого лица. Позабыл обо всем вокруг — о сестренках, концерте, даже не обращал внимания на кавалера любимой девушки. Видел только ее, утонул в бездонной глубине зеленых глаз.

За те полгода, что прошли после расставания с Кирой, боль по ней стихла, приходила редкими приступами, когда что-то напоминало о нашем коротком счастье. Подавлял ее привычным напряжением воли и так продолжалось до следующего случая. Сейчас же она заполнила меня без остатка, первая радость от встречи с любимой перешла в жгущую сердце горечь. Через долгое время до меня как-будто издали — едва слышно, донесся рвущий душу голос:

— Здравствуй, Сергей.

Хотел ответить и не мог произнести ни слова — застряли комом в горле. Судорожно сглотнул, а потом все же произнес, с заминкой от натуги: — Здравствуй ..., Кира.

Краешком сознания прошла мысль — могла ведь вообще пройти мимо, как бы не узнав, или просто кивнуть головой, следом догадка — наверное, что-то ей от меня нужно.

Мы стояли напротив друг друга, глядя в глаза. Мне показалось, что в них грусть, отголосок прежнего чувства. Но сразу отмел как о невозможном — кто я для нее, здравомыслящей девушки, знающей себе цену! Между нами застыло молчание. Я уже какой-то мере пришел в себя, но не стал о чем-то еще говорить — мои слова для нее ничего не значат. Предполагал, что сейчас Кира попрощается и уйдет, но она почему-то продолжила разговор — представила своего попутчика: — Познакомься, Сережа, — мой брат Костя, я тебе говорила о нем.

Как же не знать о нем, если мы в его квартире устраивали свои свидания! Постарался вежливо улыбнуться Константину, а потом назвал себя: — Сергей Максимов.

Тот оценивающе оглядел меня, после с такой же формальной улыбкой ответил, небрежно подавая руку: — Лукьянов Константин.

Назвал Лукьяновым своих барышень: — Мои сестренки — Оля и Катя.

Кира переспросила: — Сережа, ты же говорил, что вы с мамой одни! Или я ошибаюсь?

— Да, правильно. Теперь есть, — не стал разъяснять ей подобное обстоятельство.

— Рада познакомиться с вами, девушки, — после взаимных представлений сказала Кира. — Нам пора идти — скоро начнется концерт. Звони, Сережа, если будет время.

Заставил себя выдержать секунду, а потом спокойно ответить, хотя сердце кричало от радости и новой надежды: — Хорошо, позвоню.

Умом понимал, что слова Киры просто каприз — в какой-то степени рада видеть после долгой разлуки, но не больше. Между нами ведь ничего серьезного не поменялось — каждый из нас живет в своем мире, мы действительно не пара. А в ее любовь я уже не верил — нет у нее у такого сильного чувства, которое смогло бы преодолеть пропасть между нами. В лучшем случае, возобновит прежнюю интрижку, пока не найдет более подходящую кандидатуру. Но душа не слушалась разума, рвалась к любимой девушке по первому ее зову. И мне пришлось бороться с самим собой, в трудном испытании воля победила.

Глава 4

Мои спутницы стойко терпели любопытство, ни во Дворце, ни на обратном пути в такси не терзали меня вопросами о Кире. Наверное, видели, что мне не до них — я все еще переживал негаданную встречу с любимой, но далекой от меня девушкой. Дома же, едва мы сели за стол чаевничать, в полной мере возместили свое страдание от мучающих их вопросов: — кто она, какие отношения между нами, как встретились, почему расстались. Не стал скрывать, рассказал как есть, только без подробностей о своих переживаниях. Но о них девушки тактично не стали выпытывать, а в остальном не знали удержу — коснулись даже интимной стороны. Особенно разошлась Катя, все ей интересно — даже как я целовал, при каких обстоятельствах у нас произошла первая близость. Иной раз ее одергивала Оля, но сама же нетерпеливо ожидала, что же я расскажу.

Потом, когда уняли свое любопытство, Катя заметила: — Оля, а ты ведь похожа на Киру! Конечно, если присмотреться, то у вас во многом различие. А так, по первому впечатлению, вы как близнецы.

Та задумалась, будто что-то вспоминая, а потом высказала свое открытие: — Сережа, помнишь, когда ты в первый раз зашел ко мне в палату, встал у порога и все смотрел на меня во все глаза. Вид тебя был — как будто мешком по голове ударили! Примерно как сегодня, когда мы встретили Киру у Дворца. Может быть, именно из-за нашей похожести ты взялся помогать мне. Так, Сережа?

В ее тоне чувствовалась ревность, даже обида. Поспешил снять возникшее у нее недоразумение: — Нет, конечно. Вначале действительно я заметил, что ты похожа на Киру. Но после лучше узнал тебя, о твоем состоянии и мне захотелось помочь такой замечательной девушке, попавшей в беду. Так что не переживай, ты мне близка сама по себе. Веришь мне?

Девушка заулыбалась, погладила благодарно мою руку, а потом ойкнула и схватилась за живот. Катя соскочила со стула и подбежала к старшей подруге: — Что, Оля, малыш беспокоит? — а потом предложила: — Пойдем к тебе, полежи, отдохни.

После, когда девушки ушли в комнату Оли, вновь вернулся к мыслям о Кире. Вспоминал каждый миг сегодняшней встречи, обдумывал, что теперь мне делать, как вести с ней. Я ведь уже согласился позвонить и видеться снова. Только сказал себе, что у нас все будет по иному. А как именно — надо еще хорошо продумать, а потом держаться принятого решения, во что бы то ни стало. К ночи вернулась из гостей мама. Не стал скрывать, рассказал ей о Кире. Да и все равно узнает от девушек, а они такого наговорят! Она выслушала меня с виду спокойно, а потом спросила: — Ты будешь с ней встречаться, Сережа?

— Да, мама. Отказаться от нее я не могу, хотя знаю, что ничего серьезного между нами не сложится. Постараюсь держать себя в руках и не допустить прошлых ошибок. Не хочу новых переживаний — ни себе, ни тебе.

Мама горько вздохнула, а потом обреченно сказала: — Понимаю, Сережа. Такая у тебя выпала судьба — встретил не ту девушку.

Через два дня позвонил Кире. Сколько же воли мне понадобилось приложить, чтобы выдержать их! Считал каждый час до установленного самим же срока. Иной раз, как сомнамбула, подходил к телефону, рука тянулась к трубке — тут приходил в себя, одергивал непослушную душу и так до следующего раза. После нескольких гудков услышал голос Киры: — Алло, я слушаю.

Глубоко вдохнул, а после сказал: — Здравствуй Кира, это Сергей.

— Здравствуй, Сережа, — в ее голосе чувствовалась непритворная радость. — А я все ждала, когда же ты позвонишь!

— Извини, Кира, но посчитал, что не стоит лишний раз докучать тебе.

— Что ты, Сережа, я всегда рада слышать тебя! Думаю, нам надо встретиться и многое обсудить. Ты согласен?

— Хорошо. Когда?

— Вот и ладно. Давай сегодня вечером, после восьми.

— Извини, Кира, но сегодня я занят — иду с сестренками в кино. Могу завтра.

— Можно и завтра, — с едва заметным огорчением ответила девушка. — Тогда в это время на Арбате, у нашего дома. Придешь?

— Приду. До завтра, — решил не затягивать разговор, после ответного: — До завтра, — положил трубку.

Разговором я остался доволен — смог выдержать в нужном тоне, да и переборол желание немедленно бежать на свидание. Для Киры подобный ответ, думаю, стал неожиданным — раньше я старался исполнить любую ее прихоть. В какой-то мере рисковал — девушка могла и передумать возобновлять нашу связь, встретив такую мою реакцию. Но она должна понять — не все будет так, как ей хочется, что у меня есть своя жизнь. С которой придется считаться, если надумает вернуть прежние отношения.

На следующий день ушел с работы на час раньше. Купил на цветочном базаре букет свежих хризантем, к восьми часам уже сидел на скамейке у ее дома — обычном месте наших встреч. Кира опоздала ненадолго, подошла ко мне с улыбкой на лице. Обрадовалась цветам, прижала букет к своей груди, так и держа его, начала свой разговор:

— Знаешь, Сережа, после разрыва не раз думала о тебе, наших отношениях. Тогда мне казалось, что я права, между нами нет будущего. Но со временем мне стало не хватать тебя, твои объятия и поцелуи даже стали сниться мне. Старалась прогнать из памяти — развлекалась в своей компании, летом ездила в круиз, пыталась погрузиться в учебу, но напрасно. Только стало хуже, теперь понимаю слова — свет не мил без тебя. Жила как обычно, а радости уже нет. Когда же увидела тебя, мне стало ясно — мы должны быть вместе. И прости меня, что разбила нашу любовь, принесла тебе и себе лишь огорчение и тоску.

Слушал Киру и не верил. Чувствовал какую-то неестественность в ее голосе, как-будто она играла роль несчастной жертвы собственной ошибки. Еще недавно я принял бы ее слова на веру, но не теперь. За эти полгода мне пришлось пережить больше, чем за всю прошлую жизнь. Не только свои беды, но и других людей, с кем меня свела судьба. Посмотрел на ауру девушки — она ярко светила ровным светом, нисколько не похожим на то, что я видел у страдающих людей. А уж их за время работы с проектом насмотрелся предостаточно. Вздохнул про себя — как же раньше не замечал фальшь в избраннице своего сердца, может быть, тогда все повернулось по другому. Но тут же признался себе — нет, я все равно не отказался бы от нее, даже зная всю правду о ее чувствах. Как и сейчас, уйти уже не могу. Как сказала мама, она — моя судьбы, и никуда от нее мне не деться.

Постарался ответить на ее исповедь мягко, как при разговоре с пациентами, не высказывая свои истинные мысли и чувства:

— Кира, я тоже о многом передумал за это время. Ты права, мы — не пара, слишком многое разделяет нас. Но, как-бы то ни было, ты нужна мне — я люблю тебя. Пока мы вместе — день или месяц, или даже годы, — постараюсь приносить тебе радость, заботиться и оберегать. Но только пойми, пожалуйста, что у каждого из нас своя жизнь, общей она вряд ли когда станет. Так что не обижайся, если у меня не всегда будет время и возможность быть с тобой. Со своей стороны приму как должное, что у тебя есть свои интересы, которые могут не совпасть с моими. Если ты согласна, то попробуем вернуть то, что было между нами прежде.

По-видимому, Кира услышала не то, на что рассчитывала — минуту между нами стояла тишина, пока она раздумывала над моими словами. Я не прерывал ее, терпеливо ожидал ответа девушки, важного для меня. Не совсем понимал, зачем ей все это нужно — снова встречаться, играть в любовь, когда вовсе ее не испытывает. Может быть, что-то во мне привлекает, но я не переоценивал свои таланты — самый обычный парень из простой семьи, не чета молодым людям ее круга. Разве что лаской и покорностью, которыми не каждый из них ее баловал. Кира наконец-то решилась, ответила с заметным вздохом: — Хорошо, Сережа, я согласна.

Мы еще долго сидели на лавочке, рассказывали о прожитом каждым из нас. Вот так, говоря друг с другом, восстанавливали порванные нити, связывавшие нас, прежнее единение душ. Сидели рядом, но не близко — я не пытался даже обнять девушку, а она не торопила. Так и вели беседу, как старые друзья после долгой разлуки. Только когда стали прощаться, сделал шаг навстречу — обнял и поцеловал ее, а она прижалась ко мне всем телом и не отпускала долгую минуту. А потом оторвалась от моих губ и, не оглядываясь, ушла к себе. Смотрел ей вслед, все еще чувствую сладкий вкус поцелуя, в душе перемешались радость и просыпающаяся страсть с холодным голосом рассудка — нельзя терять голову!

На следующий вечер Кира повела меня на свою собственную квартиру — родители купили ей осенью, когда она перешла на последний курс института. Правда, больше времени проводила в родительском доме, не привыкла еще самой заботиться о себе — готовить, убираться, принимать гостей. Дом Киры оказался неподалеку, на том же Арбате, такой же основательный и отделанный лепниной. Поднялись на четвертый — последний, этаж, молодая хозяйка открыла замок в солидной дубовой двери, а потом с улыбкой проговорила: — Проходи, мой рыцарь, дама приглашает в свои пенаты.

Квартира оказалась подстать дому — крепкие стены, высокие потолки, просторные кухня и комнаты. В одной из них, поменьше — спальня с громадной кроватью, в другой — зал со старинной мебелью, тщательно отреставрированной. Здесь мы уселись за стол, уже накрытый, Кира принялась кормить меня. Я приехал к ней сразу после работы, так что проголодался и с удовольствием сметал одно блюдо за другим. Когда же закончил с ужином, девушка без долгих предисловий взяла за руку и повела в спальню. Сама принялась раздевать меня, а после, когда я лег на краешек постели, стала ласкать и целовать. Долго не утерпел, раздел и набросился на сводящее с ума нежное тело, забыв от страсти все помыслы и доводы разума.

Такого пыла у нас не было ни разу, даже в первый — на озере. Буря чувственных эмоций поглотила нас обоих, забылись в безумном обладании друг другом. Кира кричала, билась в судороге экстаза и вновь прижимала к себе. Я же не давал ей ни мгновения покоя, терзал и мял ее податливое и сильное тело. Так продолжалось бесконечно, а мы не знали удержу, сливались в объятиях раз за разом. В редкую минуту, когда мы без сил лежали, обнявшись, Кира призналась: — Я все это время мечтала о близости с тобой, чувствовать твое тело, твои сильные и ласковые руки! Вот так, как сейчас. Может быть, я бесстыдница, но не могла думать о другом. Как же я хочу тебя!

Пусть между нами только плотская любовь, но и за нее могу отдать все, что угодно, даже жизнь! Я разделял слова-признание Киры — такого единения душ и тел, абсолютной чувственной гармонии у меня ни с кем из девушек не было. Скорее всего — и не будет. Наверное, такая пара, как наша — одна на миллион. Оба сильные, горящие неутолимой страстью, с полной физической и эмоциональной совместимостью. Крепче прижал к себе Киру, впился в ее губы и мы слились в восставшем вожделении...

С того вечера мы встречались почти каждый день. Ехал к ней после работы, горя от желания и предвкушения наслаждения. Кира уже ждала, накрыв стол. Удивляла меня новыми блюдами, нередко экзотическими — теми же устрицами, цыпленком с кокосом или суши. Не ленился хвалить хозяйку за вкусные деликатесы, а она расцветала в улыбке, таяла от моих слов. Приятное чувство от божественной пищи естественно переходило в упоение слияния тел, восхитительное блаженство от удовлетворенной страсти. Часами не вставали с постели, вновь и вновь сходясь в любовных схватках, до полного изнеможения. Только иногда выходили из дома — в филармонию или Дворец, театры на особо интересные спектакли и концерты. Как-то Кира предложила пойти в ночной клуб — там заезжая знаменитость устраивала эксклюзивный вечер для избранных. Я отказался, прямо сказал:

— Знаешь, Кира, меня компания твоих друзей нисколько не привлекает. Уверен, что и им я совершенно не нужен. Если хочешь, можешь идти, но без меня.

Она сделала выбор — без меня. Эта размолвка во многом изменила наши складывающиеся отношения. С того вечера Кира все реже приглашала на выходы в свет. Да и встречи между нами стали не столь частыми, свелись к плотским наслаждениям. Я страдал, сердце вновь рвала тоска и ревность. Но такой исход был ожидаем — у нее своя жизнь, чуждая мне. Надо жить своей, нельзя замыкаться на своенравной возлюбленной. Пришлось вытерпеть немалую борьбу с собой, терзающейся душой, но заставил отойти от первого угара возродившихся чувств и надежды. Происшедшие важные события и новая способность помогли мне справиться с любовным наваждением.

Однажды вечером, когда я с сестренками возвращался из кино, нам навстречу вышла группа юнцов — лет шестнадцати-семнадцати. Подступила к нам, перекрывая путь, а потом один из них возбужденным, наверное, от принятого наркотика, голосом выкрикнул: — О, какие телки! Я хочу трахнуть их. Чур, эта моя! — показал пальцем на Олю.

Девушки в испуге прижались ко мне, крепко удерживая руки — даже при желании не мог освободить их, чтобы дать отпор. Особенно напугалась Оля, через толстую куртку чувствовал крупную дрожь ее тела. Расклад сил явно складывался не в мою пользу — я один, с занятыми руками, а их пятеро, обкурившихся, не чувствующих в таком состоянии ни жалости, ни какого-либо страха и боли. Их надо выбивать наверняка, мне уже приходилось сталкиваться с такими. Не боялся за себя — выкручусь, как не раз бывало, но страх за девушек вызвал во мне какую-то звериную ярость — я готов был разорвать эту мразь на части.

В таком исступлении от меня пошла волна ненависти, видел ее в энергетическом поле как ярко светящийся поток, изливающийся из моей ауры. Он поплыл в сторону подонков, набирая силу из окружающего поля, а потом накрыл их. В его свете стали таять энергетические оболочки попавших в него, пока не растворились бесследно. В тот же момент схлынула ярость, увидел перед собой лежащие тут и там тела. Сам напугался — что же я натворил! С трудом освободился из захвата девушек, успокаивая их: — Все хорошо, сестренки, никто вас не обидит, — принялся проверять пульс у пораженных моей таинственной энергией.

Слава богу, все живы! Только у меня создалось впечатление, что у них полный упадок сил, даже сердце билось с перебоями. А ауры отсвечивались едва заметным темным цветом — от бордово-красного до коричневого. Похоже, что мой непроизвольный выплеск ненависти привел почти к полному рассеиванию их жизненной энергии. Интересно, что это за волна, которую я увидел в своем пси-поле, какова ее природа и что она еще может натворить? Но все это потом, проверю позже в нашей лаборатории. А пока надо увести скорее девушек, а то они все еще в шоке от случившегося — смотрят на лежащие тела, не шелохнувшись! Приговаривая: — Все в порядке, сестренки, идемте домой, — взял их под руки и повел как на буксире, пока они в какой-то мере пришли в себя и смогли идти уже сами.

Дома провел с ними небольшой тренинг, снял стресс, а потом подставил свою грудь, дав им выплакаться на ней. После еще долго выслушивал бессвязные речи девушек, отходящих от пережитого ужаса. Когда же они успокоились, посыпались вопросы от них — что же случилось там, как я справился со шпаной, не будут ли нам неприятности из-за них — если вдруг помрут или попадут в больницу? Отвечал им спокойно, с уверенностью, хотя какие-то сомнения оставались: — Я повлиял на их энергетику... Как — не знаю, на работе выясню.... Нет, они все живы и относительно здоровы. Полежат, наберутся сил и пойдут...

После этого случая девушки, и без того принимавшие меня за уважаемого старшего брата, стали едва ли не боготворить, я в их глазах поднялся до самых небес. По любому мало-мальски важному по их мнению вопросу обращались ко мне, начиная с одежды — какую им одевать, до домашних забот — кому что делать. Пришлось даже выговорить им, пусть со всей мягкостью: — Подобные дела решайте сами, вы уже взрослые девушки!

В лаборатории мы проводили эксперименты с моей новой способностью, вызвавшей у всех наших исследователей удивление, граничащее с неверием — такое просто невозможно! Всеми мыслимыми способами пытались инициировать ту неведомую волну пси-поля, которой я вывел из строя шпану. Юра менял настройки управляющего сигнала, я сам пытался вызвать в себе то чувство ярости, но все попытки заканчивались неудачей. Даже близко не подошли к объяснению того явления, хотя гипотез о его природе у нас хватало — от особого поля, аналогичной излучению черной дыры, до продуцирования моей энергетикой особой субстанции, подобной пресловутому эфиру.

Единственно, что нам удалось обнаружить — качественно новые свойства эмоционального центра. Он заметно активизировался, его характеристики существенно изменились за последний месяц. Выявилось, что я могу ретранслировать эмоциональный импульс, пусть и слабый и на небольшое расстояние. То есть в перспективе, при достаточном развитии, возможна передача своих чувств и желаний во вне, внушать их кому-то. Мои руководители посчитали, что и такое открытие весьма полезно науке. Что послужило его причиной — строили догадки. Сам же я связывал с Кирой, возобновившейся близостью между нами. То, что я испытывал с ней, можно назвать чувственным взрывом, так что такая версия вполне вероятна. Естественно, вслух ее не стал высказывать, но взял себе на заметку — от наших любовных занятий есть прямая польза!

Незаметно прошла зима, из-под растаявшего снега появились первые ростки. Вместе с пробуждающейся природой расцветали и чувства окружающих, иногда вопреки здравому смыслу. Подобная участь не обошла Катю, весеннее томление захватило ее. И надо же тому было случиться, объектом своих воздыханий она выбрала меня! Девушке только недавно исполнись семнадцать лет, вступала в пору женской зрелости. Наверное, чувственные гормоны возобладали верх — обычно сдержанная и достаточно рассудительная, теперь же стала оказывать мне внимание отнюдь не сестринское. То посмотрит особым взглядом, можно назвать манящим, то вздохнет с грустным видом, призывая мое сочувствие. И говорить стала по другому — с придыханием, как будто в волнении.

Мне ее наивные уловки не составляли тайны, никак не реагировал ни них. Держался с ней привычным образом, как заботливый брат, но не больше. Правда, я просчитался, такое сдержанное отношение не остудило пыл девичьего сердца. Катя перешла к более активной демонстрации своего женского обаяния. Как бы случайно касалась меня грудью или бедром. Прохаживалась передо мной в тонком халате, без бюстгальтера — он нисколько не скрывал выступающие соски и очертания довольно больших для ее возраста грудей. Да и ножки свои не боялась показывать, впрочем, вполне привлекательных. Надо признать, девушка за то время, что жила с нами, как-то раскрылась внешне, из пуганого воробышка превратилась в очаровательную горлинку — стройную, грациозную, с красивой осанкой и походкой.

Не скажу, что мне были неприятны демонстрируемые прелести. Но я уже привык считать ее младшей сестренкой, старался беречь от лишних волнений и забот. Да и знал, что ни одна из девушек, кроме, разумеется, Киры, мне не нужна. А ломать судьбу юной Кати считал невозможным — у нее все впереди, еще встретит свою половинку на всю жизнь. В один из вечеров, когда вернулся с работы и застал ее одну в доме, завел нелегкий разговор:

— Катя, ты дорога мне. Хочу, чтобы в жизни своей нашла счастье — встретила хорошего парня, вместе вы растили бы детей. Прямо скажу — со мной его у тебя не будет. Ты же знаешь о Кире, я не смогу оставить ее. Пусть у нас есть свои трудности и проблемы, но она — моя судьба, мне не уйти от нее. Так что, пожалуйста, не ищи близости со мной — я не хочу ломать твою жизнь.

Катя слушала меня внимательно, не перебивая. Ясно читал на ее лице смятение чувств — от ожидания лучшего до боли и тоски. Прекрасно понимал ее — сам пережил такое с Кирой, но должен был остановить девушку в опрометчивом поступке. После, когда я закончил свою речь, ответила с решимостью:

— Сережа, я люблю тебя. Может быть также, как ты Киру. Вот ты говоришь, что она твоя судьба. Так вот, ты для меня также. Не знаю, на счастье или горе встретила тебя, но я уже не могу жить иначе, только с тобой. Пусть даже ты будешь с другой. Позволь мне, пожалуйста, быть рядом, не прогоняй!

— Да кто гонит тебя, моя девочка! — я даже всплеснул руками от такого предположения. — Живи с нами, сколько тебе надо. Я только забочусь о тебе. Если хочешь любить — пожалуйста, но знай — ответить тебе не могу.

— Я буду ждать, может быть, всю жизнь. И надеяться, что когда-нибудь ты примешь меня, уделишь мне хоть толику счастья.

Слушал взволнованную девичью речь, как считал, излишне категоричную — время может многое поменять. Да и не ожидал от Кати серьезного чувства, предполагал легкое увлечение, которое скоро пройдет. Как у нас сложится — видно будет, пока же оставил так, как есть. После того разговора Катя умерила свои атаки на мою чувственность, но старалась больше времени быть рядом со мной. Старалась услужить во всем, тихо сидела возле меня, пока я занимался за столом. Сам старался уделить больше внимания ей и Оле, даже в ущерб свиданиям с Кирой — гулял с ними в городском парке, водил на представления, дважды сходили в горы по несложному маршруту.

В мае за Олей приехали ее родители. Через месяц ей уже рожать, вот и решили забрать в свой городок. С ними оказалось не так просто. Еще осенью, когда Оля написала им о своей беременности, родители восприняли такую новость неодобрительно, вернее сказать — с возмущением на свою непутевую дочь. Отец в ответном письме после гневной отповеди известил, что впредь не хочет ни видеть, ни слышать ее, пусть забудет о родительском доме. Девушка тяжело перенесла обиду от тех, кого почитала с малых лет. Неделю находилась в подавленном состоянии, пока не утихла горечь жестоких слов. Мы утешали ее, окружили заботой, мама же высказалась: — Не бойся, Оля, рожай спокойно. Мы поможем выходить твоего малыша, ни в чем у тебя нужды не будет.

После Нового года отношение родителей к своей дочери постепенно стало меняться к лучшему. Сначала приехала мама, погостила у нас несколько дней. Посмотрела как живется Оле у нас, разговаривала с моей мамой. Позже отписалась, что отец уже не сердится, как прежде, хотя своего решения не поменял. Наверное, мама Оли все же уломала мужа, сообщила дочери, что заберет ее домой. И вот теперь оба родителя приехали к нам, а дочь маялась в раздумьях — ехать с ними или остаться. Ясно осознавала, что в маленьком городке будет у всех кумушек на языках, перемоют ей все кости. Да и у других вызовет осуждение — девка нагуляла в городе! Мама же на ее сомнения отвечала — надо терпеть, рано или поздно уймутся. Все таки уговорила, повезла ее домой. Мы же не вмешивались в их дела. На вопрос Оли — как же ей поступить, — моя мама сказала:

— Решай сама, девочка, тебе жить. Захочешь остаться — пожалуйста, угол у тебя есть. Или если потом надумаешь вернуться к нам с малышом — примем как родную.

После отъезда Оли Катя перешла в ее комнату, сделала перестановку по своему вкусу, навесила свои картины — их у нее набралось на всю стену. Рисовала она неплохо, на мой любительский взгляд — даже отлично. Делала наброски и рисунки карандашом, а потом переносила акварелью на бумагу. Интересно было смотреть, как девушка быстрым размашистым росчерком за минуту-другую прорисовывает картину — лица людей, различные предметы. Нередко брала на природу свою папку для набросков и рисовала пейзажи с натуры. Она еще успевала после обычной школы заниматься по два-три часа в художественной. Там она считалась не среди худших, несколько ее картин взяли на школьную выставку. Видел их среди других работ, когда Катя позвала меня с Олей на открытый показ для гостей школы.

В конце мая, в выходной день после последнего звонка, мы с Катей отправились в Бутаковское ущелье к здешней достопримечательности — водопаду на небольшой, но бурной речке Бутаковка. Доехали на автобусе до поворота к ущелью, дальше добирались пешком. Путь к водопаду не очень длинный — около двух километров, так что меньше, чем через час, стояли у подножья скалы и любовались низвергающимся с ее вершины водным потоком. Катя принялась раскладывать свои принадлежности для рисования, я же стал расчищать место для нашего бивака, а потом отправился собирать хворост. Уже возвращался обратно, когда услышал громкий испуганный крик Кати. Бросил ношу, что есть мочи побежал к нашему месту, но здесь ее не обнаружил. И только по стону нашел девушку — она лежала на камнях под двухметровым обрывом.

Бутаковский водопад

Глава 5

Бросился вниз, от страха за Катю не думал об опасности самому сорваться с кручи. Через секунду оказался рядом, склонился, пытаясь разглядеть — что с ней. От охватившего меня ужаса в глазах расплывалось, видел девушку как в тумане. Прикрикнул на себя: — Соберись! Нельзя раскисать, как пугливая баба!

Сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сорвавшиеся с нарезки нервы. Как только стал различать предметы перед собой, вновь склонился над Катей. Она лежала на спине неподвижно, только руками судорожно хваталась за камни, пытаясь встать. Ее лицо исказила гримаса острой боли, стонала, закрыв глаза. Кровь шла из-под головы, в других местах кровотечения не увидел. Похоже, что она отступилась и упала с обрыва на спину неожиданно для себя, не успела хоть как-то собраться, смягчить удар. Самое страшное при такой травме — повреждение позвоночника, компрессионный ушиб или перелом позвоночного столба. Не стал беспокоить девушку для осмотра спины, проверил в аурном поле.

Перелома позвонков, хрящевых дисков не нашел, но в поясничной части столба увидел потемнение в канале спинномозгового нерва — все же компрессионный ушиб произошел. Такая травма обычно приводит к нарушению нервной проводимости и обездвиживанию нижней части тела. Чаще к длительному, на несколько лет, в сложных случаях — на всю жизнь. Обнаружил и другие травмы — трещины в ребрах, ушиб головы, гематомы мягких тканей, но они не столь опасны. Сейчас первая задача — доставить Катю в больницу. Трогать ее, а тем более нести самому на руках никак нельзя, иначе можно еще больше повредить позвоночник. Придется оставить ее здесь, на камнях, и вызывать скорую помощь.

Только прежде мне надо как-то снять боль, не доводить Катю до шока. Нужных для этого лекарств с собой не было, только бинт и упаковка санипласта. Аккуратно приподнял голову, наложил кровоостанавливающий тампон на рану. Катя открыла глаза, в ее глазах видел страдание от боли. Она смотрела на меня с какой-то детской надеждой, что я справлюсь с ее бедой и у нее все пройдет. Постарался не показывать свою тревогу, улыбнулся через силу и сказал успокаивающим тоном: — Держись, Катя, у тебя все будет хорошо. Только потерпи, пожалуйста. Я пойду вызывать скорую, а ты полежи, не двигайся. Закрывай глаза, сейчас тебе станет легче.

Катя моргнула в знак согласия, а потом закрыла глаза. У меня появился небольшой опыт передачи своего внушения — с Кирой, а потом с пациентами клиники, теперь применил его к пострадавшей девушке. Несколько секунд настраивался на волну эмоционального напряжения, после передал импульс-разряд в чувствительную зону Кати. Как только почувствовал с ней связь, стал наводить на нее состояние покоя, отключения от всех чувств. Через несколько секунд последовала реакция — с лица Кати ушли боль и страх, оно разгладилось в безмятежном выражении. Насколько хватит моего внушения — я не знал, поторопился с вызовом скорой.

Бросился со всех ног к дому лесника на входе в ущелье. Бежал по тропинке, не разбирая пути. Падал, запнувшись о сухие ветки и камни, вставал и мчался дальше. Весь двухкилометровый путь пронесся без остановки, изо всех сил. Задыхался, ноги уже не слушались, но заставлял себя бежать дальше. Так, бегом, влетел во двор лесника, застучал по закрытой двери. Мне повезло, хозяин оказался дома. Задыхающимся голосом попросил его срочно вызвать скорую к пострадавшей у водопада, сам опять же бегом отправился обратно. Успел вовремя, Катя уже отошла от моего внушения и вновь стонала от боли. Повторил свой сеанс, так и сидел неотлучно рядом с ней до приезда врачей.

Катю осторожно переложили на носилки, а потом повезли в городскую больницу. Разместился рядом с девушкой, снова снимал ей боль от тряски машины. В больнице ее немедленно забрали в хирургическое отделение, остался ждать у входа. Состояние Кати за время, прошедшее с момента получения травмы, заметно не ухудшилось. Но все же тревога за нее не уходила — не мог усидеть на месте, ходил по коридорам и вновь возвращался в приемную. Через три часа ко мне вышел хирург, сказал, что операция прошла успешно, больная сейчас под наркозом. После высказал то, что я уже знал — у нее пострадал позвоночник, нижняя часть тела не работает. Потребуется долгое лечение и то без какой-либо гарантии на успех. Поблагодарил врача и ушел домой, поведать маме о случившейся с Катей беде.

Каждое утро перед занятиями забегал в больницу проведывать Катю. Ее на второй день перевели из реанимации в палату для лежачих больных, мне разрешили свидание с ней. Застал девушку в подавленном состоянии. На мой вопрос — как она себя чувствует, расплакалась, а после, утерев слезы, высказалась: — Как же жить мне такой, обезноженной, Сережа? Кому нужна теперь? Только всем в тягость!

Ответил искренне, от всего сердца: — Ты нужна мне, Катя! Не думай, что говорю лишь для успокоения. Знай, что ты для меня близкий человек — как мама! И я не оставлю тебя, как бы не сложилось дальше. Но знаю, что с тобой все наладится — будешь ходить и бегать, как прежде. Веришь мне, Катя?

Я нисколько не лукавил Кате. За дни после случившегося несчастья ясно осознал, что она вошла в мою душу. Чувствовал себя неприкаянно без ее внимания и заботы, тихого присутствия. Заходил в ее комнату, трогал вещи, смотрел на картины, а перед глазами стояла она — лежащая на камнях. Слезы сами наворачивались на глаза, я их спешно вытирал, как будто кто-то мог увидеть их. Вместе с грустью и тоской приходило чувство, что Катя мне больше, чем названная сестра — как-то незаметно заняла кусочек моего сердца, потеснив Киру.

После моих слов девушка минуту молчала, вглядываясь в мои глаза — как будто искала в них ответ на свой вопрос, а потом кивнула и сказала: — Верю, Сережа. Скорее бы встать на ноги! Я люблю тебя и хочу быть рядом, стать нужной и полезной, а не тяжким бременем!

Без слов погладил ее руку, лежащую поверх одеяла, после принялся кормить куриным бульоном, еще теплым, приготовленным мамой. В последующие дни видел Катю уже намного бодрей — радовалась моему приходу, не подавала вида, что ее беспокоят боли в пострадавших местах. Рассказывала о случившемся за прошедший день, о прочитанных книгах, которые приносил я, расспрашивала о домашних делах. Не прятала свои чувства от соседки по палате — молодой женщины, тоже с пострадавшим позвоночником. У нее после дорожной аварии сместились шейные позвонки — лежала с корсетом, но руки-ноги двигались. Она с любопытством прислушивалась к нашему разговору, не скрывала свой интерес. Наверное, после моего ухода выпытывала у юной Кати о наших отношениях или давала женские советы из своего жизненного опыта.

Через две недели Катю выписали из больницы, но врачи предписали ей еще месяц постельного режима дома. Она уже могла сидеть в постели, поворачивать голову, наклоняться вперед или в стороны. Боли почти прошли, беспокоили ее только после нагрузки от движений. Много читала, принялась готовиться к выпускным экзаменам. Ухаживала за ней больше мама — стеснялась показывать мне свою немощь. Но иногда ей приходилось смирять свою стыдливости, когда нужно было купать — маме просто не под силу поднимать ее на руки и нести в ванну. Так что видел ее во всей наготе, довольно соблазнительной. Тело еще не потеряла стройности и налитости — мышцы бедер не успели атрофироваться от бездействия. Да и я их массировал каждый вечер, не давая застаиваться. Нередко приходилось бороться с искушением — а Катя все замечала и лукаво улыбалась.

Ломал голову — как же помочь Кате в ее беде? Имеющимися у меня способностями пока такая задача оставалась неразрешимой. Но предполагал — мне еще многое о них неизвестно, как так и оставшаяся тайной поразительная в буквальном смысле волна, справившаяся с обкуренной шпаной. Может быть, в моей перестроившейся психике есть и нужное для лечения Кати средство, но как найти его — так и не смог придумать. Пока же обходился обычным путем — назначенными врачом препаратами, лечебной физкультурой и массажем, приглашал иглотерапевта. В какой-то мере лечение помогло, частично вернулась чувствительность — болевые ощущения, холода или жара. Но никакого улучшения в двигательной функции ног не произошло — Катя не могла даже пальцем шевельнуть.

Тем временем моя жизнь текла обычным ходом. Сдал успешно сессию — в основном на отлично. Правда, сказались на моей учебе возобновившиеся отношения с Кирой, а после несчастье с Катей — меньше времени оставалось на нее. На работе также складывалось неплохо — вместе с группой добились почти стопроцентного результата в инициации видения пси-поля у подопечных за счет проработанной методики отбора кандидатов и самой процедуры. Появились первые успехи в передаче эмоционального воздействия не только у меня, но и еще у нескольких участников проекта.

Так получилось, что именно я оказался инициатором и главным генератором новых способностей. Так что руководство в лице Мельника и Юры обхаживало меня как курицу, несущую золотые яйца. Дали мне постоянного ассистента, предоставили отдельный кабинет с нужным для экспериментов оборудованием. Мои заявки на материалы и другие средства в большинстве исполняли без задержки, а не как у других — с мытарством и долгими проволочками. Да и зарплату существенно подняли — почти вдвое, на уровне научных сотрудников, причем с учеными степенями. Пришлось Мельнику из-за нее идти к руководству института, пробивать для меня особую ставку.

Не обошлось без ложки дегтя. То ли из-за зависти, то ли своего понятия справедливости — без году неделя, а уже такие преференции, но двое сотрудников лаборатории из числа ведущих невзлюбили меня. Со всеми, с ними также, старался поддерживать нормальные отношения. А в ответ видел пренебрежительные кивки, когда здоровался с ними, полное игнорирование моих вопросов и просьб. Хуже, что от них неприязнь передалась большей части коллег. Можно сказать, только в своей группе и еще от Мельника встречал какое-то понимание и содействие. Жаловаться на такую нездоровую ситуации руководителю не стал, хотя она сказывалась на работе.

Да и он сам прекрасно о ней знал, переговорил с зачинщиками бойкота. Они немного умерили недружелюбный тон, сквозь зубы отвечали мне, но атмосфера в лаборатории оставалась тягостной. У меня уже появилась желание уволиться и заниматься самому — посчитал, что полученных знаний и навыков в принципе мне достаточно. Удерживала от этого шага интересная работа — увлекся исследованиями и экспериментами по нашему проекту, получал удовольствие от решения сложных задач. Не хотелось еще подводить руководителей, ломать их надежды, связанные со мной. Да и такую зарплату мне вряд ли предложили бы в другом месте.

В отношениях с Кирой произошел душевный разлад. Она теперь встречалась со мной только из-за своей неуемной женской природы. Не предлагала идти куда-то, наше общение сводилось к самому минимуму. Страдал от ее холодности, но поменять хоть что-то между нами не мог. Пользоваться тем влиянием на ее психику, что у меня непроизвольно происходило во время близости, в других условиях не стал. Да и не имело смысла искусственно вызывать у Киры привязанность, если она этого не хотела. Даже случайная, несмотря на предпринятые ею меры предохранения, беременность не сблизила нас. Кира пошла на аборт, а потом две недели обходилась без свиданий со мной. Сам я ей не звонил, все встречи происходили по инициативе девушки.

В июне Кира защитила диплом. Нарушил свое правило не навязываться к ней, в день защиты пришел в ее институт. Предполагал, что мой приход не обрадует девушку, но все же решился на такой поступок — слишком значимое для нее событие, надо разделить ее праздник. Опасение не оправдалось, встретила меня Кира благодарной улыбкой. После защиты, прошедшей успешно, мы вдвоем зашли в студенческое кафе, устроил ей небольшой праздничный обед, перешедший в оргию на ее квартире. От счастья она вытворяла в постели немыслимое вплоть до акробатических трюков и самых замысловатых поз. Мне пришлось изрядно потрудиться, пока смог довести разошедшуюся девушку до исчерпавшего все силы блаженства.

В конце лета Кира сообщила сногсшибательную новость: — Сережа, я выхожу замуж, — и тут же поспешила добавить: — но между нами все останется по-прежнему. Своему будущему мужу сказала о тебе и что отказываться от встреч с тобой не собираюсь. Он согласился — ему нужна не столько я, как влияние и связи моего отца.

Задал ей вопрос, даже два, когда отошел от оторопи: — Почему же ты выходишь за него, если не нужна? А он тебе самой зачем?

Кира пожала плечами: — Ну надо же когда-то выходить замуж. А Вадим не худшая кандидатура. Богат, умен, не урод, да и дает мне полную свободу в своих желаниях. А о чувствах между нами речи нет . Хорошо еще, что не противен.

Поразился себе, но принял слова Киры о замужестве почти спокойно, как будто речь идет о ком-то другом, постороннем мне человеке. Наверное, сердце уже переболело, да и свыкся с тем, что у Киры своя жизнь, где мне нет места. Только слабым отголоском в глубине души прозвучала тоска о несбывшейся надежде — Кира потеряна для меня навсегда. То, что она намерена и дальше сохранять между нами близость, задело больше. Как-будто предложила нечто противное, отвратительное — меня даже передернуло. Я и раньше предполагал, что у нее есть еще кто-то, с кем имеет связь. Но воспринимал подобную мысль отвлеченно, как не касающуюся меня. А теперь девушка прямо, без обиняков, выразила готовность делить постель с двумя мужчинами.

В эту минуту моя любовь умирала, чистое чувство уходило из сердца. Рвалась последняя ниточка, не отпускавшая меня от любимой. Между нами оставалась только похоть, желание плотских наслаждений. А она не могла удержать меня. Чувствовал с каким-то облегчением, что я теперь свободен, волен порвать со ставшей чужой девушкой. Нет, не радость, но что-то схожее все больше заполняло мою душу, вытесняя остатки прежней привязанности. Наверное, подобную эмоцию испытывают бывшие супруги после тягостного развода. Рвать сейчас же с Кирой не стал, пожалел ее. В немалой мере я сам виноват в том, что она не могла обойтись без близости со мной. Но продолжать ее бесконечно не собирался, надо мне скорей избавить девушку от такого пристрастия. С этой мыслью предался постельным утехам и позабыл о ней, сам захваченный страстью.

В последующем повторялось не раз — давал зарок держать себя в руках, а потом забывался во всепоглощающем наслаждении. Кира также неистовствовала, мы терзали друг друга и отдавались без остатка. А после я сдался, наши встречи продолжались почти каждый вечер до самой свадьбы Киры. После молодожены уехали в путешествие на две недели. У меня оказалось достаточно времени осмыслить наши нынешние и будущие отношения. Честно признался себе, что не только Кира, но и сам не могу обойтись без сумасшедшей близости. Считал каждый день до возвращения партнерши — любимой уже не называл. А когда она позвонила, поехал к ней, не откладывая и часа. Остался на всю ночь — не могли оторваться, много раз утопая в море блаженства, возместили с лихвой упущенное в разлуке.

Освободившееся от любви к Кире сердце заняла Катя. С каждым днем она становилась дороже и ближе. Нежность и боль захватывали меня при виде лежащей в постели или сидящей в инвалидной коляске девушки. Она старалась не унывать, не подавала вида, что ее тревожит неблагоприятная ситуация с диагнозом. Прошло больше трех месяцев со дня несчастья, а в ее состоянии улучшение не наступало. Оправдывался худший прогноз, что останется на всю жизнь инвалидом. Только иногда замечал в карих глазах Кати недоумение и вопрос: — Ведь ты обещал, что я обязательно встану на ноги. Так когда же?

Не мог сказать ничего определенного, но верил сам и старался передать ей свою уверенность, что выход должен найтись. Перепробовал всевозможные варианты, ни один из них не дал ниточки к нужному решению. Надежды не терял, продолжал в тысячный раз очередной опыт с пси-полем и своей энергетикой. Она заметно выросла за последние полгода и продолжала расти. Именно с ней рассчитывал добиться успеха. Мой нынешний потенциал позволил гораздо эффективнее работать с известными способностями, особенно с внушением, а также приоткрыл возможность новых. В сложных экспериментах максимальным напряжением своего поля удалось синтезировать энергетическую волну, пусть и слабую, едва регистрируемую нашей аппаратурой.

По своему воздействию на лабораторные объекты она напоминала ту, что когда-то получилась у меня в стрессовой ситуации. Мыши, попавшие в ее поле, сначала проявляли беспокойство, а потом затихали и замирали. Последующие исследования этой волны дали интересный результат. Ее электромагнитные и гравитационные характеристики, внутриядерные воздействия, другие известные в фундаментальной физике параметры, на первый взгляд, ничем особым не отличались. Объяснение моего излучения, совершенно нового его свойства, нашли в его биофизической природе — неизвестном науке синтезе физической и пси-материи.

Открытие нового явления стало результатом общей работы. Первым его идею высказал Юра, а Мельник дал научное обоснование. Программу экспериментальных исследований создавали всей группой, я тоже дал свои предложения. После всесторонней и тщательной апробации подали заявку на регистрацию в Государственный комитет по изобретениям и открытиям. Так в моем научном капитале появилось первое серьезное достижение, а лаборатория получила от руководства института немалые почести и карт-бланш на исследовательскую работу в открытом нами направлении. Группа разрослась вдвое, ей придали статус научного подразделения особой важности и секретности. Мне дали еще двоих помощников в собственную группу, разрешили самостоятельные исследования в прорывных проектах

Именно восстановлением нервной проводимости позвоночника и реабилитацией парализованных больных я занялся целенаправленно, вместе со своей группой. Да и Мельник, которому рассказал о своем намерении, пообещал любую помощь — тема заинтересовала его. Он же подсказал возможный путь: — Попробуй, Сережа, свое излучение. Только поменяй, не общей волной, а направленным потоком на поврежденный участок. И еще, используй внутреннее поле пострадавшего органа. Думаю, через него ты скорее добьешься эффекта.

Предложение руководителя посчитал резонным, такой способ я еще не испытывал в прежних опытах — пытался напрямую влиять силой своей энергетики. Незамедлительно принялся отрабатывать его. Много времени и моих сил ушло на локализацию волны в узком секторе — никак не хотела удерживаться в заданном направлении, вырывалась за его пределы, да и вообще вела себя нестабильно, спонтанно. Потребовались десятки экспериментов, продумывание новой методики работы с пси-полем, пока стало получаться так, как нужно. Для работы с полем больного привлек Катю. Она каждый день ездила со мной в наш институт — Мельник предоставил для ее перевозки служебный микроавтобус. Приняла мое предложение охотно — ее надежда на выздоровление стала воплощаться во что-то реальное.

Два месяца, изо дня в день шли опыты. Надежда сменялась разочарованием, проблески удачи чередовались с безуспешными попытками. Казалось, вот-вот должен пойти прорыв, но он не наступал, нередко выбранные методы заканчивался тупиком. У меня уже произошел контакт с полем Кати, оно отзывалось на мои манипуляции, но все усилия повлиять на физическую структуру поврежденного участка не давали успеха. Девушка уже устала надеяться, лежала на кушетке безучастно, а я не сдавался. В сотый раз менял характеристики пси-воздействия, параметры микроволны, согласовывал с данными нервного канала, вновь запускал инициирующий импульс, а потом с тайной надеждой искал хоть какие-то признаки моего влияния. И однажды мое упорство дало первый реальный результат — увидел едва заметное изменение поля позвоночного столба.

Перестал дышать, боясь вспугнуть удачу, еще раз убедился, что не ошибся. Подпитал своей энергетикой исследуемое поле, а потом внешне спокойным голосом попросил Катю: — Попробуй пошевелить любым пальцем на ноге.

Катя недоуменно посмотрела на меня, а потом ответила: — Ты же знаешь, Сережа — они не слушаются!

Повторил еще раз: — Катя, прошу тебя. Постарайся напрячься и пошевели любым пальцем, на твой выбор.

Наверное, на моем лице она заметила какую-то особую уверенность, побледнела от волнения и сама уже, с заметным напряжением, попыталась двинуть пальцем. Целую минуту у нее ничего не выходило, я, вновь затаив дыхание, следил за ней. Наконец, большой палец на левой ноге чуть-чуть дрогнул, а потом вновь замер. Катя бессильно откинулась на кушетку, из ее глаз потекли слезы, а после она заплакала взахлеб. У нас получилось!

Мы еще несколько дней повторяли успешный сеанс — с каждым разом Кате становилось легче управлять своим телом. Уже могла сгибать ноги в коленях, шевелить ступней, но поднимать и держать на весу сил еще не хватало. Но уже то, что они стали слушаться — принесло ей счастье, лицо светилось от радости и возбуждения. Меня поздравляли коллеги, даже те, кто не признавал за мной каких-то особых достоинств — доказал им, что стою чего-то. Но главной наградой посчитал то, что я сдержал слово, данное Кате, она на пути к выздоровлению.

После мы в лаборатории проводили клинические испытания моего метода с больными, имеющими повреждения позвоночника различной степени. Сравнительно небольшие, как у Кати, мне удавалось исправлять. Более серьезные — с переломом позвонков и хрящевых дисков, разрывом спинного мозга, пока еще были не под силу. Но предполагал, с ростом энергетики и практики операций смогу справиться и с ними. Кроме меня, никому из контрольной группы не удавалось даже близко подойти к такой способности — уровень их энергии и пси-поля оказался совершенно недостаточным. Вариант решения такой проблемы предложил Юра — создать прибор, усиливающий энергетическое воздействие, и уже с его помощью лечить пациентов. Сам же взялся за проработку технического задания на его создание.

Катя каждый день по несколько часов, лежа или сидя, тренировали свои ноги — сгибала их, поднимала поочередно и вместе, 'крутила велосипед', Через неделю попыталась встать — продержалась несколько секунд, дальше ослабшие мышцы не выдержали. Еще через неделю сделала первый шаг. Я поддерживал девушку под руку, она, опираясь на меня, прошла до середины своей комнаты, постояла на месте, а потом вернулась обратно к кровати. По ее покрасневшему лицу тек пот, дышала громко, как после подъема на высокую гору. Но по довольному виду Кати понятно без слов — радость от сделанного перевесила усталость. После ходила с тростью — сначала по дому, потом вышла во двор. К Новому году уже могла уверенно двигаться, почти как прежде, до падения с обрыва.

По утрам вместе со мной пробегала километр-другой, занималась в фитнес-зале и плавательном бассейне — всеми силами старалась скорее прийти в хорошую физическую форму. Я вначале поражался усердию Кати — до того несчастья она не увлекалась какими-то спортивными занятиями. Можно сказать, больше вела малоподвижный образ жизни — учила уроки, много читала, рисовала. А теперь девушку не узнать — энергия из нее била ключом, а тело стало упругим и ловким. По-видимому, после нескольких месяцев беспомощности почувствовала вкус к движениям, ощущению силы в себе. Она уже не могла долго сидеть на месте — ей надо что-то делать, куда-то бежать. Даже рисованию уделяла меньше времени — час-другой, не более.

Осенью, когда еще передвигалась в инвалидной коляске, сдала выпускные экзамены в своей школе и получила аттестат. Оценки в нем большей частью из четверок, не обошлось без троек — по той же математике и химии. Зато по литературе и языкам отличные отметки. Катя мечтала поступить в филологический факультет нашего университета, но травма перечеркнула ее планы. Теперь, когда беда осталась позади, вернулась к ним, принялась готовиться к вступительным экзаменам уже следующего года. Собиралась еще записаться на подготовительные курсы университета, там занятия начнутся в феврале. С недавних пор начала писать стихи, как-то показала их мне. Искренние и наивные, они выражали пережитые ею чувства — тоску, надежду на лучшее, счастье новой жизни.

На Новый год я признался Кате в любви. Прежде не рассказывал ей о перемене отношений с Кирой, да и связь у нас все еще продолжалась. В Новогоднюю ночь мы гуляли вдвоем по улицам, вместе с другими радовались приходу праздника. Катя открылась всей душой — смеялась и веселилась, лепила снеговика, бросалась в меня снежками, а потом в каком-то порыве прижалась к моей груди. Ее голос дрожал, когда она проговорила, смотря мне в глаза: — Сережа, если бы ты знал, как я счастлива с тобой! Люблю тебя больше всего на свете! Пусть ты любишь другую.

Ее слова перевернули мою душу, нежность к Кате прорвала мою сдержанность в чувствах. Прежде совесть не позволяла открыто выражать их, когда поддерживаешь отношения с другой девушкой. Обнял Катю и, не скрывая больше, сказал ей: — Я люблю тебя, Катя.

В ее глазах видел неверие, когда она произнесла: — А как же с Кирой, ты же любишь ее? Ведь вы встречаетесь, я знаю.

— К Кире у меня больше любви нет. Можешь поверить мне. Между нами то, что связывает мужчину и женщину, не больше. А люблю я только тебя.

Катя смотрела мне в глаза еще долго, потом согласно кивнула и проговорила: — Я верю тебе, Сережа., — немного помолчав, продолжила: — А ты не можешь без нее, если уже не любишь? Я постараюсь дать тебе все, что ты хочешь.

— Не знаю, Катя. У меня с Кирой не так просто. Думаю, со временем образуется и я буду только с тобой.

— Хорошо, Сережа. И все равно я счастлива — ты мой! — с этими словами Катя вновь прижалась к моей груди, а я обнял ее. Так и стояли, без слов делясь нежностью и радостью.

Глава 6

Мы еще долго гуляли по улицам. Они уже опустели, только редкие пары попадались нам навстречу. Шли обнявшись, больше времени молча — общее чувство, испытываемое нами, не требовало слов. Вернулись домой уже под утро. Тихо, стараясь не разбудить маму нечаянным шумом, прошли в комнату Кати. Поднял на руки девушку, уложил в ее постель, а после стал целовать. Она отвечала неумело, подставляя свои чуть приоткрытые мягкие губы моим поцелуям. Закрыла глаза, когда расстегнул платье и приник к груди. По ее телу прошла дрожь, со стоном прижала мою голову. А едва я прикоснулся к ее лону, выгнулась навстречу, вся горя от желания. В какой-то мере поразился такой страсти неопытной девушки, а потом уже стало не до размышлений — наши тела слились в единое целое.

Катя старалась — с готовностью выполняла мои пожелания, интуитивно подстраивалась под меня, вносила что-то свое, довольно необычное. Нехватку умения щедро возмещала пылом, идущим из самой глубины любящего сердца. Невольно вспоминал Киру — в ее страстности не было и намека на душевные порывы. Она просто брала из нашей близости плотское наслаждение, даже не пытаясь внести в нее частицу своего сердца. Впрочем, теперь и я с ней вел также, процесс между нами приносил чисто физиологическое удовлетворение. С Катей же сейчас происходило совсем иначе — она старалась передать мне свою любовь, в нежных ласках девушки чувствовалось желание дать мне все возможное от ее души и тела. Я отвечал тем же, обходился с ней мягко и бережно, а не терзал, как Киру.

Мы заснули в объятиях — не стал уходить в свою комнату, как предложила Катя. Она все таки побаивалась мою маму, ее строгого взгляда, так и сказала: — Ой, Сережа, а вдруг твоя мама меня заругает? Скажет — потеряла стыд, ее не стесняюсь!

— Не бойся, не заругает. Мы же любим друг друга. Ничего зазорного нет, если теперь будем вместе. Мама поймет и даже будет рада, что мы нашли свое счастье. Вот увидишь сама.

Само собой разумеется, что я знаю свою маму лучше. Утром она не стала будить нас, хотя,конечно, заметила, что мы с Катей спим вместе. Уже ближе к обеду, когда мы проснулись и встали, пригласила за стол поесть. Не высказала и слова в укор ни мне, ни покрасневшей от смущения девушке. Когда же я сам сказал, что мы с Катей любим друг друга и будем жить вместе, ответила:

— Я рада за вас. Хочу, чтобы вы были счастливы. Только, Сережа, наверное, будет правильным, по-людски, если мы засватаем Катю и вы поженитесь. Кате скоро восемнадцать, так что сложностей не должно быть. Или вы собираетесь жить без регистрации?

Переглянулся с Катей, она пожала плечами, после я ответил за нас обоих: — Знаешь, мама, о регистрации мы еще не думали. Полагаю, время у нас еще есть, до дня рождения Кати. Тогда и решим.

Мы не расставались друг с другом в праздничные дни — побывали на новогодних представлениях в театре и цирке, на городских площадях, просто ходили по улицам. Мне было приятно смотреть на Катю, когда она с детской непосредственностью следила за спектаклем, смеялась репризам клоунов, замирала от страха во время рисковых номеров. В ней еще оставалось много детского, вызывавшего у меня щемящую сердце нежность. Обещал себе оберегать девушку от жизненных невзгод — ей и так уже досталось, с лихвой. Но как защитить ее от самого себя — встал вопрос, когда мне позвонила Кира и назначила встречу.

Первой мыслью после того, как услышал предложение Киры, стало отказать ей. Тут же отмел — встретиться все равно нужно, хотя бы для того, чтобы объяснить молодой женщине причину разрыва наших отношений. Уже после телефонного разговора пришло сомнение — а выдержу ли я прямое свидание между нами, устою ли в намерении расстаться с ней. Прежде, когда понял, что любовь к Кире ушла из моего сердца, также предпринимал попытки свернуть нашу связь, но они закончились провалом — так и не смог оставить ее. Теперь ситуация поменялась — у меня есть Катя, любящая и преданная. Да и в сексуальном плане она удовлетворяет меня, так что искать добра от добра нет смысла. Но сомнение не уходило — я не мог забыть то неистовое, самозабвенное соединение наших тел, сводящее с ума наслаждение, которое давала мне близость с Кирой. С Катей подобного чувства, вернее, состояния, нет — честно признался себе.

Сразу, как только вошел в квартиру Киры, высказал ей: — Мне надо обсудить с тобой наши отношения. Давай присядем и поговорим.

Молодая женщина, уже направившаяся в спальню, остановилась и с недоумением спросила: — Что-то случилось, Сережа?

— Да, Кира. Давай все же присядем, — стоя в коридоре, проговорил я.

— Хорошо. Пройдем на кухню — в зале у меня не прибрано.

Мы уселись за стол. Не стал медлить, начал трудный разговор:

— У меня есть девушка, мы собираемся с ней вместе жить. Продолжать теперь наши встречи считаю невозможным. Нам надо расстаться.

Кира молчала, смотрела на меня широко раскрытыми, неверящими, глазами. Потом все же до нее дошло, что я оставляю ее, воскликнула: — А как же я? Ты же прекрасно знаешь, что без тебя не смогу жить! Я же сойду с ума или брошусь в воду!

Теперь я молчал — ничего другого предложить мне нечего. Но и продолжать, как прежде, тоже нельзя. Кира прервала затянувшуюся паузу: — Если хочешь, то я разведусь с мужем и будем жить вместе!

Когда-то такое предложение не вызвало бы у меня и тени сомнения, с восторгом и благодарностью принял бы его. Теперь, когда узнал ближе Киру, а нежные чувства к ней ушли безвозвратно, ничего приемлемого для себя в нем не видел. Покачал головой, а потом ответил: — Нет, Кира, ничего хорошего у нас не выйдет. Мы совершенно разные, чужие друг другу.

— Но как нам быть, Сережа? Ты же не можешь бросить меня, зная, что я умру!

Понимал, что Кира играет на моем сострадании — я не могу оставить ее в беде, но немалая доля правды в ее словах имелась. На себе, пусть и в меньшей, чем у нее, степени чувствовал зависимость от нашей близости. Единственное, что приходило в голову — воспользоваться своей способностью к внушению. Но для более или менее долгого эффекта надо, чтобы Кира сама захотела перебороть свою нездоровую привязанность. Постарался максимально убедительно высказать такую возможность:

— Кира, думаю, есть выход из нашей ситуации. Но надо, чтобы ты сама, по своему желанию, предприняла все, что зависит от тебя. Предлагаю пройти в нашей лаборатории перестройку твоего эмоционального центра. После мы проведем специальный курс психологических тестов. Есть большая вероятность, что снимем твою зависимость от наших отношений.

— Но я не хочу — снимать эту зависимость! Нам же хорошо вдвоем — признайся, ведь так? — никак не поддавалась Кира. — Пусть у тебя будет девушка, но ей же не убудет! Как сейчас, с моим мужем — нам он не помеха. Я могу пойти к твоей невесте и упрошу, даже готова на колени встать перед ней, чтобы согласилась с нашей связью.

— Нет, — со всей возможной твердостью в голосе сказал ей, — я не стану ломать нашу с Катей жизнь отношениями с тобой. Выбор за тобой — или я просто ухожу, дальше сама разберешься со своей проблемой, или помогу тебе справиться с ней, но только по твоему желанию. Я тебя не тороплю. Как надумаешь — позвонишь мне.

С этими словами встал из-за стола и направился к выходу. Кира соскочила и встала передо мной: — Не уходи, Сережа, умоляю! Я так ждала тебя, твоей ласки. Ты видишь — вся горю! Прошу, возьми меня — прямо сейчас!

Одним движением скинула с себя халат, уже нагая, подступила ко мне и попыталась снять куртку. Видел перед собой ее манящее тело, изученное мною от ногтей до кончиков волос. Все мое естество взбунтовалось против воли, вожделение затуманило разум. Руки уже сами потянулись ласкать ее небольшие упругие груди, коснуться возбужденно торчащих сосков. Из последних сил тающей на глазах воли унял похоть, прояснившийся рассудок помог мне справиться с наваждением. Остановил ее руки и, глядя в безумные от страсти глаза, приступил к глубокому внушению — обычным сеансом разгоряченную женщину уже не успокоить.

Уже потом, когда оставил в постели уснувшую женщину и отправился к себе, с дрожью в душе вспоминал происшедшее. Понимал, что оказался на грани срыва, но все же сдержался. Повторить такое испытание я бы не решился — слишком трудно оно мне далось. Вернувшись домой, я не сказал Кате о разговоре с Кирой, а она не расспрашивала — наверное, поняла по моему отрешенному виду, что дался он непросто. Зато ночью я неистовствовал — не жалел девушку, как обычно, а брал ее грубо, всей силой. Она кричала, стонала и плакала, а я продолжал, не мог остановиться. Все, что вытворял с Кирой, перенес на юную девушку, снимал разбуженное вожделение. После, когда опустошенный до дна, приходил в себя, слушал с раскаянием плач Кати. Обнял ее, виновато проговорил: — Прости, Катя, я сорвался. Постараюсь больше такого не допускать.

Она прижалась к моей груди и пожаловалась: — У меня там все болит, Сережа, — а потом высказала догадку: — Ты так с Кирой обращался?

Кивнул в темноте, как будто-то она могла видеть, потом уже вслух ответил: — Да, Катя, — и добавил: — Я сегодня расстался с ней.

После небольшого молчания девушка отозвалась: — Ты не пожалеешь, Сережа. Я научусь, не хуже, чем она.

Обнял ее покрепче, так в объятиях мы заснули. В последующем все же берег Катю, но иногда она сама просила не жалеть ее — и я вновь отдавался безудержанному вожделению. А она терпела, старалась сама не отставать, но все же ее сил не хватало продержаться до конца. Да и физически, по своему сложению, не полностью подходила мне, особо глубокие проникновения доставляли ей боль. Я утешал словами и ласками расстраивающуюся девушку и она успокаивалась. Но все же какое-то чувство вины в ней оставалось, как-то проговорилась после нашей бурной близости с не совсем удовлетворенным финалом: — Сережа, если тебе нужно — верни Киру. Не переживай за меня — я выдержу, что ты будешь и с ней.

Кира продержалась долго, почти месяц. Не звонила мне — я уже подумал, что она сама справилась со своей бедой. В глубине души беспокоился за нее, от прежней любви все же осталась жалость. И когда она позвонила мне на работу и попросила приехать, отправился немедленно, не стал откладывать до конца дня. В голосе Киры услышал не наигранную грусть, даже отчаяние — понял, что ей плохо. Вид молодой женщины, открывшей дверь, подтвердил мое опасение — изможденная, запавшие глаза с нездоровым блеском. Пригласила в зал, здесь мы сели за стол напротив друг друга. Кира заговорила тихо, останавливаясь после каждого предложения, как-будто ей не хватало сил выговорить:

— Не могу без тебя, Сережа. Старалась забыть, пила таблетки от депрессии, но ничто не помогло. С каждым днем мне становилось только хуже. Уже хотела наглотаться таблеток и заснуть — у меня нет сил жить. Отказаться от тебя, как ты предлагал, не смогу, не вижу смысла — это будет не жизнь, а просто существование, без радости и надежды. Позвала сказать о своем решении и попрощаться — больше меня ты не увидишь.

В словах Киры чувствовал ее решимость, я поверил, что она готова уйти из жизни. На сердце вернулась давно забытая боль по ней — не стал сдерживаться, встал и подошел к ней, а после прижал к своей груди.

— Что же ты надумала, девочка моя! Разве можно губить себя!

Кира заплакала, уткнувшись лицом в мою грудь. А потом, всхлипывая, проговорила, смотря мне в глаза: — Знал бы ты, Сережа, как я мучаюсь, когда вспоминаю — сама поломала свою жизнь, отказалась от твоей любви. Как бы хотела вернуть то время, когда мы любили друг друга! Только теперь, когда потеряла тебя, поняла, что люблю и не переставала любить. Как же мне отказаться от тебя? Лучше не жить!

Я молчал, слушая запоздавшую исповедь прежней возлюбленной. Жалел ее, сердце отзывалось болью переживания, но волнующей до дрожи любви уже нет — другая девушка заняла его без остатка. И именно жалость толкнула меня утешить бедную женщину, приласкать ее. Я поцеловал ее мокрые глаза, а потом перешел к губам и пропал. Нежность и страсть захватили меня, поднял Киру на руки и понес в постель Целовал ее мягко, как когда-то, в начале нашей любви. Бережно касался ее тела, ласкал легкими касаниями губ. Кира лежала с закрытыми глазами, из них продолжали течь слезы — наверное, тоже вспоминала наши первые ласки. Этот вечер мы провели как в первую нашу близость, без обычных между нами терзаний. Я отдавал юной женщине долг памяти о нашей первой любви, а она с благодарностью принимала.

Вот так и случилось, что жил теперь с двумя девушками, знающими друг о друге. Коллизии в нашем любовном треугольнике решились сами. С молчаливого согласия подруг делил вечера между ними — сегодня с одной, завтра с другой. Открыто они не выражали мне своего недовольства, хотя и без слов понятно — ни одну из них такие отношения не устраивали — каждая хотела обладать мною полностью, а не делить с кем бы то ни было. Но коль обстоятельства сложились таким образом, то пришлось им смириться. Удивила Кира — где-то через месяц после возобновления нашей связи сказала о разводе с мужем. Она уже не могла жить с ним под одной крышей, вернулась в свою квартиру. Объяснила мне:

— Знаешь, Сережа, мне противно, когда он дотрагивается до меня. Не хочу даже разговорить с ним, а тем более поддерживать какие-то супружеские отношения. То, что терпела еще не давно — сейчас стало для меня невыносимо.

Тем временем в институте произошли события, едва не закончившиеся моим отчислением. Началось с небольшого спора между мною и доцентом кафедры неврологии и психиатрии Исаевым. Он вел у нас на четвертом курсе неврологию и нейрохирургию. Я усомнился в его утверждении о причине неврологических расстройств дегенеративного характера в наследственном механизме. В нашей лаборатории проводили исследования больных, пораженных синдромом Альцгеймера и Паркинсона. На участках нервной ткани, подвергшихся атрофии, обнаружили особый токсин, неизвестный науке. Насколько мне стало известно от коллег, занятых этой темой, именно он провоцировал разрушение нервной системы. Они опубликовали статью в солидном медицинском журнале, я и воспользовался ею — показал Исаеву после лекции.

После не раз пожалел о своем опрометчивом поступке. Но тогда и не предполагал от рассудительного и неглупого преподавателя такой реакции на мой вопрос. Он побагровел, а после принялся отчитывать как несмышленыша, вздумавшего поучать ученого мужа: — Как твоя фамилия, молодой человек? Так вот, Максимов, прежде чем говорить всякие бредни, выучи азы. Если твоя пустая голова разберется с ними — в чем сильно сомневаюсь, тогда и подойдешь. А я проверю на зачете — что же ты понял.

Пренебрежительный тон и обидные слова Исаева завели меня, не стал оставлять их без ответа:

— Михаил Ильич, но ведь это не бредни, а серьезная работа ученых, доказанная экспериментами и в клинических условиях. Вот здесь рецензия профессора Архипова, подтверждающая ее ценность.

— Все, иди, Максимов. Я не собираюсь спорить с сопляком, нахватавшимся всякой чуши!

Позже мне рассказали о злопамятности Исаева. Один из старшекурсников, с которым у меня сложились неплохие отношения, с сочувствием высказался: — Да, Сергей, нашел ты на свою голову приключения! Исаев будет тебя валить, как бы ты ни готовился к его экзамену или зачету. Иди к завкафедрой — он вроде мужик нормальный, попроси прийти на экзамен. При нем препод не так зверствует.

Советом старшего товарища не воспользовался — решил обойтись своими силами. К зачету проштудировал конспекты от корки до корки. С уверенностью, что должен сдать, зашел в аудиторию, где Исаев принимал студентов. Здесь сидели еще пятеро, усердно писали по своим билетам. Взял со стола преподавателя листочек с заданием, прошел за свободный стол и тоже принялся готовиться по вопросам. Ничего сложного или незнакомого в них не нашел, быстро набросал ответы. Идти к Исаеву не торопился, дождался, пока последний из студентов не вышел из аудитории. Подсел к столу, зачитал вопрос, а потом без запинки, по-писанному, отчеканил свой ответ. Исаев выслушал меня, нахмурившись, а потом стал задавать такие вопросы, о которых даже не слышал — их не было в учебных материалах. Понятно, что не мог ответить того, чего не знаю.

С заметным злорадством вынес свой приговор — не сдал, уже собрался писать его в ведомости, когда я всей силой своей энергетики подал на него управляющий импульс. То, что случилось, с преподавателем, никак не ожидал — у него начался припадок, как при эпилепсии. Задергался всем телом, у него закатились глаза, а после упал со стула на пол. Едва успел подхватить, уложил на бок. Конвульсии продолжали сотрясать его грузное тело, дышал трудно, с хрипом. Удерживал его на боку несколько минут, пока приступ не закончился. Еще через какое-то время Исаев стал приходить в себя — открыл глаза, непонимающе стал озираться вокруг. Когда же увидел меня, его лицо перекосилось от злобы, прохрипел с натугой: — Сволочь! Это ты довел меня! Вызывай скорую, у меня может быть инсульт.

После, когда мой недоброжелатель выписался из больницы и вышел на работу, он предпринял все, чтобы выжить меня из института. Обращался к декану и ректору, даже с заявлением в милицию, обвинял в оскорблении, умышленном доведении до опасного для жизни приступа. Я отрицал, клялся и божился, что ничего подобного не совершал. Но все же ясно понимал, что, пусть и не преднамеренно, но действительно довел преподавателя до криза — в состоянии злости переборщил с ударом по нервной системе и эмоциональному центру. В конце концов меня оставили в покое — прямого доказательства моей вины у недруга не оказалось, только его слова. Но отношение преподавателей ко мне испортилось надолго, придирались по любому поводу. Правда, я старался не давать его — занимался со всей тщательностью, вовремя сдавал задания и зачеты, на экзаменах был среди лучших.

Происшедший с Исаевым инцидент подтолкнул меня проверить свой потенциал. Прежде, занятый переживаниями с подругами, не удосуживался его контролем. Когда же в лаборатории замерили напряженность моего энергетического поля, то все — и я тоже, поразились — она за последние два месяца выросла кратно. И без того не маленькая, она теперь стала почти в сотню раз превышать уровень других участников проекта. Неудивительно, что такая мощь пробила защитные барьеры моей жертвы. Как еще не разрушил психику — с запоздалым страхом подумал я, надо как-то научиться точно дозировать силу. Чем и занялся в своих поисках и экспериментах. Возможное решение нашел по принципу автотрансформатора — с заданной энергией на выходе. После уже спокойнее брался за эксперименты со своими подопечными — пациентами клиники и теми, кто проходил у меня реабилитацию.

Первый успех в излечении травм позвоночника стимулировал руководство института, да и нас самих, опробовать мой метод реабилитации на больных с другой клиникой. Начали с болезней и травм, сопровождаемых частичным или полным параличом. Все они связаны с поражением центральной нервной системы — невропатией. Поэтому искали универсальный способ, который бы позволил влиять непосредственно на нервную ткань в очаге поражения — независимо от места, характера и степени невропатии. Через нашу лабораторию прошли больные вирусным энцефалитом, полиомиелитом, детским церебральным параличом, параличом Эрба, с различными травмами. Их всех предупреждали о экспериментальном характере нового метода — что успех не гарантирован, возможны побочные последствия.

Добровольцы находились, прежде всего из числа отчаявшихся, как когда-то и я, готовых на все ради призрачной надежды на излечение. Проводил лечебные сеансы сам — у Юры еще не готов усилитель энергетического поля, чтобы им могли воспользоваться другие экспериментаторы. У всех клиентов видел заметный темный сгусток в месте разрыва или деформации нервных волокон. Сращивать разорванные концы у меня не получалось, хотя провел сотни опытов со своей волной пси-материи. Они не дали нужного эффекта, но все же оказались полезны — наработал на них практику исправления деформаций. Так что части больных помог — они смогли полностью или частично восстановить подвижность. Их радость разделял как свою — я воспринимал чувства подопечных и транслировал в собственный эмоциональный фон, наполняя его новой силой. Такое свойство перестроившей психики заметил недавно, оно помогало аккумулировать нужную для пси-воздействий энергию.

Как-то заинтересовался — от чего растет мой потенциал, что служит его генератором. Провел эксперименты с возможными источниками — от солнечной до биоорганизмов. Выявил, что основным фактором стала эмоциональная составляющая биоэнергетики — как собственной, так и окружающих людей. Сильные чувства — с интенсивным их излучением, принимались моим полем, а после через собственные эмоции трансформировались в рост потенциала. Причем именно позитивные — радость, благодарность или любовь. От злобы, ненависти, тоски я чувствовал подавленность, мне труднее становилось работать со своей энергетикой. Со временем научился различать по ауре окружающих их нравственные качества, ставить эмоциональный щит от волны негатива.

С такими недобрыми людьми из власть имущих столкнулся в начале весны, они доставили мне немало проблем. Можно сказать, что я оказался не в том месте, в не то время. Возвращался поздним вечером после работы и увидел на улице, как двое молодых мужчин избивают старика. Тот упал на землю, напавшие продолжали бить его уже ногами. Не мог остаться безучастным наблюдателем и пройти мимо, как другие прохожие, заступился за старика — вырубил обоих драчунов. Доброе дело не осталось безнаказанным, через день меня прямо с занятий забрали в милицию, а потом закрыли в следственном изоляторе по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений. Позже выяснилось, что один из побитых мною молодчиков сын заместителя начальника городской милиции, у второго отец тоже из влиятельных людей в силовых органах.

На первом допросе следователь — худощавый мужчина лет сорока в милицейской форме капитана, ознакомил с обвинением , после стал наезжать на меня, обращался как с закоренелым преступником, требуя признания вины. По злому выражению лица и характерной — ярко-красному оттенку ауры, ясно понимал, что от него нельзя ожидать какого-либо объективного расследования — он уже принял решение подвести меня под заключение любым путем. Так и сказал: — Вина твоя , Максимов, несомненна. Тебе грозит лишение свободы от трех до пяти лет. Можешь облегчить себе участь и уменьшить срок до минимума чистосердечным признанием. Вот ручка, бумага — бери и пиши, я продиктую.

Никакого признания я и не собирался писать, но ручку и лист бумаги принял от следователя. Пока капитан диктовал текст признания, я писал совершенно иное — переносил на бумагу свою версию о случившемся в тот вечер и предъявленном мне обвинении. Когда же следователь закончил с диктовкой, подал управляющий импульс на его эмоциональный центр. Силу не жалел — мне надо было действовать наверняка, неизвестно, будет ли у меня еще возможность. Потом, уже держа сознание под своим контролем, ввел программу гипноза на последующие действия. Мельник как-то научил меня такой технике, я позже отрабатывал его в ходе своих экспериментов — не ограничивался только эмоциональным внушением. Тихим ровным голосом, четко проговаривая каждое слово и смотря в глаза капитана, произнес:

— Мою бумагу в деле не оставляйте. Сегодня же передадите в институт психологии завлабу Мельнику и забудьте о ней. А сейчас заканчивайте допрос и отправьте обратно в камеру. Все понятно? Приступайте.

Следователь молча кивнул, вложил лист в папку, после дал мне подписать протокол и вызвал конвоира. В ходе гипноза у меня на секунду возникла мысль внушить ему, что я не виноват и отпустить на свободу. Но тут же отказался — интуиция подсказывала, что дело так просто не закроют, только вызову на себя лишние сложности. Казалось бы — обычный случай с небольшой потасовкой, все живы-здоровы. Такие происходят каждый день и не по разу — из-за них даже не вызывают милицию. А тут оперативно нашли меня, даже без допроса в отделении милиции посадили в изолятор как опасного преступника. Так что, чувствовал — меня ожидают большие неприятности. Единственно, на что рассчитывал — я занят в важном государственном проекте под контролем комитета национальной безопасности. Полагал не без основания — если я нужен такому авторитетному органу, то меня должны вытащить из заключения, закрыть дело.

Глава 7

Никогда раньше у меня и мысли не было, что окажусь за решеткой. Пока везли в сером "воронке" с зарешеченными окнами, а потом вели под конвоем по темным коридорам, переживал далеко не лучшие эмоции. Вся атмосфера мрачного заведения, неопределенность положения давили на меня, наводили тревогу и беспокойство. Да и слышал от бывалых людей, читал в книгах о криминальном мире — их в последние годы расплодилось множество, о суровых отношениях в застенках, царящем там беспределе. Так что не ожидал ничего хорошего для себя в подобном учреждении. Всеми силами старался держать себя невозмутимо, но внутри все дрожало от неприятного волнения. В таком состоянии шел впереди надзирателя с заведенными за спину руками, пока конвоир не приказал остановиться и встать лицом к стене.

Слышал скрежет отпираемого замка, лязг запоров, скрип открываемой двери. Все эти звуки рвали и без того натянутые нервы, но терпел, знал — только самообладание поможет мне в обращении как с заключенными, так и персоналом СИЗО. По команде надзирателя — здесь его называют контролером, оторвался от стены и вошел в камеру, услышал, как сразу за мной захлопнулась дверь. Увидел стоящие вдоль стен в два яруса металлические кровати, на них сидели по двое, даже по трое — как в плацкартном вагоне. Только у окна вольно расположилась несколько человек — по-видимому, "блатные". В переполненной камере стояли вонь и духота, в носу даже засвербило от здешних ароматов.

В камере СИЗО

Стоя у двери, поздоровался со всеми. Проходить дальше не стал, ожидал приглашения смотрящего — авторитетного заключенного, следящего за порядком в камере — "хате". Лежащего на полу полотенца или других "подлянок", о которых слышал еще пацаном от побывавших в подобных местах, не увидел. Но держался настороже, меня сейчас будут "прощупывать" — проверять, чего я стою. Против ожидания, никаких провокаций не последовало, один из блатных позвал меня к смотрящему — пожилому мужчине самой обычной внешности. Такого на улице примешь за почтенного врача или учителя. Да и говорил он нормальным языком, без уголовной "фени". Стал расспрашивать — кто такой, по какой статье иду, сидел ли раньше. Спросил еще — проходил ли по какому-нибудь делу свидетелем или потерпевшим.

Отвечал ему не спеша, продумывая каждое слово. Наверное, мои ответы показались ему достаточно убедительными и исчерпывающими, он благосклонно произнес свой вывод: — Хлопец ты, я вижу, неплохой. Держишься уважительно. Да и за стоящее дело сел. Можешь занимать вот ту шконку. Чтобы не было у тебя косяков, переговори с людьми о наших порядках и следуй им. Тогда все у тебя будет нормально. Все, иди.

Как ни странно, именно с заключенными у меня сложились в целом терпимые отношения — я не влезал в чужие дела, ко мне также не приставали с какими-то предъявами. Может быть, мне повезло, что смотрящий установил здесь жесткий порядок, конечно, по своим — воровским, понятиям. Но беспредела в камере не допускал. Ни драк, ни подстав не было, хотя конфликты среди сидельцев происходили — кто-то кого-то нечаянно задел или уронил чью-то вещь, сказал лишнее. Но они решались быстро — подручные смотрящего тут же гасили возникшие страсти, мир и порядок на хате восстанавливались. Так что, если ведешь себя нормально — выполняешь вполне разумные правила, никого не оскорбляешь — словом или поступком, то и к тебе относятся также.

А вот со стороны администрации СИЗО встретил прессование — давление на меня всякими способами, чтобы вынудить признать свою вину. На следующий день после первого допроса вновь вызвали к следователю. Только увидел за столом не прежнего, капитана, а помоложе — лет около тридцати, с погонами старшего лейтенанта. После первых формальностей он почти сразу перешел к угрозам:

— Так, подследственный Максимов, скажу прямо — долго возиться с тобой я не собираюсь. Сейчас же напишешь признание. И не упирайся, все доказательства твоего преступления есть — заявления потерпевших, медицинское заключение о нанесенных их травмах, показания свидетелей. Если откажешься, то сильно пожалеешь. Уж можешь поверить — легко от меня не отделаешься!

И без этих слов видел, что передо мной садист — его аура носила серый оттенок, такой я видел у пациентов клиники именно с подобными отклонениями психики. Меня внутри передернуло — попасть в руки живодера не пожелаешь и врагу своему! Переборол охвативший на секунду ужас, лихорадочно стал искать выход из непростой ситуации. Применять свое внушение мог раз, другой, но рассчитывать только на него не видел смысла — сложившаяся система правосудия не остановится, пока не раздавит меня. Надеялся на Мельника, что он подключит соответствующие органы. Но еще неизвестно, когда это произойдет, да и полагаться полностью на помощь кого-либо нельзя — обстоятельства могут сложиться непредсказуемо. Надо думать, что можно предпринять самому для собственного спасения.

Времени на размышление следователь не оставил — снял с себя китель, повесил на спинку стула и направился вокруг стола ко мне. "Будет бить" — эта очевидная мысль заставила напрячься, но оказывать какого-либо сопротивления не стал, только собственным внушением заблокировал боль. Бил он изощренно, по болевым точкам — солнечному сплетению, паху, почкам, не оставляя заметных следов. Я кричал, падал на пол, мучитель вновь поднимал и продолжал избиение. Так продолжалось долго, потерял уже счет минутам, пока тот не угомонился. Сказал напоследок: — Это тебе задаток, Максимов. Завтра переломаю всего, — после вызвал конвой и отправил в камеру.

Чувствовал себя терпимо, только отбитые места ныли тупой болью, когда я снял блокировку. Лежал на своей кровати — шконке и ломал голову — как мне быть дальше. Прекращать избиения и пытки не в моих силах, но как-то повлиять на палачей вполне реально. Так и решил, буду корректировать их действия, чтобы обойтись минимальными повреждениями и страданиями. Но то, что вытворяли со мной нелюди в форме в последующие дни, вышло за грань моих возможностей. Меня пытали вдвоем — к старшему лейтенанту присоединился еще один, ему подстать. Избивали, подключали электроды, надевали наручники на заведенные за спину руки, а потом душили в пережатом противогазе. Держали сутками в холодном карцере, не давали спать, есть и пить.

Не знаю, как я выдержал все, что мне выпало в этом аду. Пока еще мог как-то контролировать извергов, было легче. А потом просто отключался, не чувствовал, как ломают мое тело. Уже ничего не понимал, что делают со мной, жила только одна мысль — скорее бы все закончилось. Но даже в полубреду не сдавался, не признавал вину. Такая установка намертво закрепилась в мое подсознание, не позволила палачам выбить из меня нужное им показание, пока я в невменяемом состоянии. Но, как нарыв гноя, однажды произошел выброс накопившейся негативной пси-материи. В какой-то момент сознание само прояснилось, увидел наклонившихся над собой нелюдей, готовящих очередную пытку. Ненависть затопила меня, с одной мыслью: — Чтобы вы сдохли! — из последних сил выбросил на них все, что у меня наболело в душе, в то же мгновение ушел в небытие.

Очнулся в лазарете. Вначале, когда открыл глаза и немного осмотрелся, не понял — где я. Последнее, что осталось в памяти — цементный пол камеры пыток и лица мучителей, а потом провал. А здесь белые стены, кровати в один ярус, на двух из них лежат люди под одеялами. Только увидев капельницу с идущими ко мне трубками, стал догадываться, где же оказался. Сразу почувствовал боль во всем теле. Не было места, которое бы не болело — где-то сильнее, в другом не так остро. Кружилась голова, от слабости и тошноты меня мутило. Не хотелось двигаться, моя измучившаяся душа просила покоя. Лежал, закрыв глаза, так незаметно уснул.

Разбудил меня санитар — принес покушать. С трудом привстал — все тело ныло, но уже тупой болью. Поел с неожиданным аппетитом, по-видимому, изможденный организм требовал свое. Вскоре подошел врач, осмотрел меня, но ничего не сказал. Для него, наверное, привычное дело — видеть заключенных в таком состояние после допросов с "пристрастием". Еще немногим позже пришел очередной следователь, но стал спрашивать не о моем основном деле, а о происшедшем на допросе. Прямо сказал, что меня пытали и я потерял сознание, больше ничего не помню. На этом допрос закончился, больше меня не беспокоили. Попробовал осмотреть себя своим видением, но ничего не получилось — даже не видел свое поле. Да это и неудивительно — вся энергия ушла на поддержание жизни после пыток.

Поправлялся быстро — уже на второй день встал с кровати. Да и сам чувствовал, как прибывают силы. По-видимому, мои способности повлияли на регенерацию организма. Наконец-то, увидел свою ауру — она приняла обычный — золотистый, оттенок, только в отбитых участках оставались темные пятна. Как-то со временем разговорился с врачом, Иваном Степановичем. Мы, как будущие коллеги, нашли общие темы, да и заметил его сочувствие ко мне. Он рассказал, что меня нашли на полу допросной камеры без сознания, а рядом лежали два оперработника — оба без чувств. Их увезли в госпиталь, но там не смогли помочь — они сейчас в коме с обширным инсультом, шансы выжить ничтожные. Что могло произойти с двумя крепкими и молодыми офицерами, никогда не жаловавшимся на свое здоровье — никто не понимал, врачи тоже.

Вспомнил, что в последние секунды перед тем, как потерять сознание, послал им импульс своей ненависти. Картина напоминала ту, что случилась больше года назад, когда я обездвижил шпану. Но тогда своей волной просто лишил их энергии, здесь же совершенно иная клиника — прямое воздействие на кровеносную систему с разрывом сосудов. Подобной способности у меня и близко не было, если, конечно, именно мое участие привело к такому исходу с извергами в погонах. Но другой причины не оставалось, так что сделал себе заметку — надо хорошо поработать с таким даром, перспективы для меня многообещающие. Получается, что я могу вмешиваться в структуру поврежденных органов, проводить с ними какие-то оперативные действия. Да, неспроста говорят — нет худа без добра. Не напрасно терпел истязания и мучения, теперь обзавелся весьма полезным свойством.

На пятый день меня выписали из лазарета. Иван Степанович продержал у себя лишний день, хотя к нему уже приходил опер, торопил с продолжением следствия по моему делу. В камере встретили уважительно, смотрящий, он разрешил называть себя Палычем, а не по погонялу — Чиж, выделил место ближе к себе. То, что я выдержал пресс костоломов, не представляло для него секрета — прикормленные контролеры делились с ним новостями. Похвалил при всех:

— Молодец, студент! Я сразу почувствовал в тебе крепкую закваску. Так и держись, не колись. Нет у оперов доков, дело шито белыми нитками. Хотя, если на тебя есть заказ, а оно, похоже, так и есть, будут давить до упора, пока не сломают или навесят еще что-нибудь. Смотри в оба — следаки могут устроить любую подляну.

Так и случилось, на первом после перерыва допросе новый следователь без обиняков заявил мне: — Решай, Максимов: или признаешь вину по своей статье, или пойдешь по другой, с гораздо большим сроком. Можем, к примеру, в твоем доме провести обыск и найти наркотики. Или будет на тебя заявление об изнасиловании несовершеннолетней. Подумай хорошенько — я подожду до завтра, после пеняй на себя.

Уже в камере обдумывал слова следователя. В том, что он и его подручные способны на любое злодейство — сомнений не вызывало. Как и в том, что от меня не отстанут, пока не добьются своего. Не понимал, кому я мог так сильно насолить, но дело это не меняло — мне сейчас надо найти наилучшее решение в казалось бы безвыходной ситуации. Брать на себя вину, а потом "мотать срок" — считал для себя неприемлемым. Не столько из-за справедливости, а больше из предположения, даже уверенности, что тем самым погублю всю последующую жизнь. С клеймом уголовника невозможно и мечтать о достойном образовании, работе и карьере. А планы на будущее я строил немалые, особенно связывал их со своими все растущими способностями.

Обращаться за советом к смотрящему не стал — у старого уголовника свои понятия и представление об отношениях с администрацией. Он не относился к тем авторитетам, что принципиально отказывались иметь дело с официальными службами, умудрялся как-то находить с ними компромисс. Так что полной веры к Палычу у меня не было — ради своей выгоды может продать или подставить. Придерживался известного правила: не верь, не бойся, не проси. Нужно самому найти разумный выход, не полагаясь на помощь от кого-либо. До сих пор надеялся на Мельника и комитетчиков, всеми силами старался продержаться до их вмешательства. Но пошла уже третья неделя, как я здесь, а никаких подвижек нет, машина правосудия все также продолжала давить на меня.

В голову приходили разные мысли: симулировать какую-то серьезную болезнь — с последней способностью такое вполне реально и правдоподобно; сбежать из изолятора, взяв по гипноз следователя и охрану; передать через того же следователя в СМИ записи о творящемся беззаконии. Но отмел их как не эффективные и не решающие в принципе мою проблему. Только одна идея привлекла большее внимание — выйти на заказчика. Того, по чьему указанию на меня завели дело, а потом прессовали. Как это выполнить и что с ним делать — об этом думал весь вечер до самого отбоя. Постепенно, сначала в общих наметках, а потом детально, стал прорисовываться план спасения.

На следующее утро меня провели в камеру для допросов, здесь уже дожидался вчерашний следователь — лысоватый майор лет за сорок. Едва конвоир вышел за порог, он задал вопрос: — Ну, что, Максимов, готов дать чистосердечные признания?

— Да, гражданин следователь, готов. У меня есть важное сообщение для вашего руководства. Вам могу сказать, что оно связано с недавним убийством следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Здесь замешаны важные люди из министерства внутренних дел. Так что лучше, если о подробностях сообщу вашему начальству.

Видел в глазах майора недоверие. Продолжал плести всякую чушь и одновременно брал его сознание под свой контроль. Уже под гипнозом он записывал мои показания, для убедительности назвал ему некоторые факты и фамилии, о которых писалось в газетах или шли слухи. Это событие произошло два месяца назад в нашем городе, о нем много говорили, строили разные предположения. Убийцу и причастных так и не нашли, хотя руководители следственных органов обещали предпринять все возможное для расследования нашумевшего убийства. А теперь какой-то подозреваемый по мелкому делу, а мое можно считать именно таким, делает неожиданное заявление. Так что недоверие следователя вполне понятно. Как и то, что его руководство должно заинтересоваться моими показаниями. Под впечатлением услышанного майор даже позабыл провести допрос по моему делу, поторопился вызвать конвой и отправил меня в камеру.

Городское начальство клюнуло на мою приманку. После обеда меня повезли на воронке в следственное управление. Во дворе серого пятиэтажного здания нас ждал помощник начальника, он провел меня с конвоем в приемную на втором этаже. Ждали недолго, через пару минут завели в просторный кабинет. Здесь увидел за длинным столом двоих полковников и еще одного в прокурорской форме. Чуть в сторонке сидел знакомый мне майор. Конечно, никто не собирался мне представляться, сразу начали допрос. Первым заговорил хозяин кабинета, сидевший во главе стола.

— Так, Максимов, рассказывай, что тебе известно по делу. Говори подробно, по существу.

Начал свою речь, которую продумал вчера до мелочей: — Мне случайно удалось подслушать разговор двух мужчин в парке. Там есть укромный уголок на дальней аллее, я забрел туда вечером после работы посидеть в тишине....

Мою фантазию слушали внимательно, не перебивая. Я же разошелся, начальное волнение прошло, как только сам увлекся рассказом о воображаемом происшедшем. Упомянул, что лица встретившихся подельников видел смутно — уже стало темнеть, но голоса запомнил, так что, возможно, смогу их узнать. По смыслу разговора понял, что один из них из городского УВД, второй из столичного ведомства. Друг друга по имени они не называли — какие-то меры предосторожности все же предпринимали, но по тону их беседы понял, что между ними непринужденные отношения. По существу же дела они обсуждали вопрос о нанятом киллере — тот стал шантажировать своих заказчиков, требуя с них дополнительную сумму, причем немалую, за какие-то сложности, не оговоренные заказом.

Назвал ведомство заказчика убийства не наобум — именно о нем сказал майор, когда я под гипнозом стал расспрашивать — по чьему принуждению открыли мое дело. Имени его следователь не знал, только то, что из городской милиции, так обмолвился его начальник. Я планировал найти своего недруга, заставить закрыть мое дело, а потом подставить его как соучастника громкого убийства — пусть дальше свои разбираются с ним. Рассказ мой получился убедительным — судил по тому вниманию, с которым слушали меня важные чины. На их лицах заметил глубокую задумчивость после моей речи — наверное, мысль о причастности кого-то из своих приходила им уже ранее. Как же объяснить иначе, что по горячим следам не смогли обнаружить никаких улик, изобличающих убийцу. Ясно, что кто-то помог скрыть их, но кто — не смогли найти.

Глава управления принял решение начать новое расследование по моим показаниям, дал задание своему заму — второму полковнику, привлечь меня к розыску. Тут зашла речь обо мне — за что попал под следствие? Не преминул такой возможностью, рассказал все, как было. Назвал им адрес старика, избитого двумя молодчиками — он может подтвердить, что я заступился за него. Начальник выслушал меня терпеливо, дал указание заму: — Разберитесь! — а после обратился ко мне: — Твоя помощь следствию важна, так что постарайся, сынок. А мы учтем, за наградой не постоим.

На секунду испытал угрызение, что обманываю важных людей, но тут же подавил его — именно по их вине, или их подчиненных, встал вопрос моей жизни и будущего, да и пообещал себе, что постараюсь помочь в раскрытии убийства. Так и ответил: — Сделаю все, что в моих силах, гражданин полковник. Награды не прошу, для меня сейчас главное — разобрались в моем деле, что я не преступник, закона не нарушал.

В этот день меня больше не беспокоили, а на следующий, ближе к вечеру, контролер вызвал меня из камеры долгожданными словами: — Максимов, с вещами на выход!

Попрощался с Палычем и другими сокамерниками, с пакетом в руках отправился к следователю. Меня встретил тот же майор, на этот раз гораздо приветливей, чем вчера, пытался даже улыбнуться. Пригласил присесть, а потом объявил:

— Максимов, принято решение закрыть твое дело в связи с отсутствием состава преступления. Вот постановление об освобождении из под стражи — прочитай и распишись, что ознакомлен. А потом вместе со мной поедешь в управление — будем прорабатывать план оперативно-розыскных мероприятий.

Слова следователя легли в мою душу как бальзам на больное месте — я почти не верил, что вчерашний разговор у начальника даст благоприятный для меня результат, да еще так скоро. При желании те, кто не заинтересован в моем освобождении, могли придумать столько заморочек, что указание начальства так и осталось бы на словах. По-видимому, руководитель держал мое дело под своим прямым контролем, не дал возможности тянуть с ним. Без лишних слов расписался, а потом, уже без конвоя, отправился вслед за майором на выход. Шел, не чуя ног, как во сне. Мне все еще не верилось, что я свободен, пережитый кошмар позади и не повторится снова. Старался не показывать вида, что сейчас переживаю, так молча и держался за своим сопровождающим.

На служебной машине — майор сам сидел за рулем, доехали к зданию управления. Зашли в него через центральный вход, а не со двора. Поднялись на третий этаж и прошли в один из кабинетов. За столом сидел зам начальника и еще двое сотрудников в форме. По приглашающему жесту зама мы с майором тоже присели и включились в разговор — как раз обсуждались детали следственных действий. При мне не стали распространяться по другим вопросам, сразу перешли к той части, где планировалось мое участие. Меня известили, что буду работать в паре с майором Никитиным — своим прежним следователем, а теперь непосредственным руководителем. Совместно со службой собственной безопасности просмотрим личные дела всего руководящего состава городской милиции. Если никого из них не признаю тем таинственным заказчиком убийства, то придется отрабатывать каждого — искать по голосу. Уговорились, что Никитин заедет за мной завтра утром, после меня наконец-то отпустили.

Не помнил, как добрался до дома. От захлестывающего чувства полной свободы и радости предстоящей встречи с родными все окружающее воспринималось как в тумане. Вел себя, как на автомате, не осознавая, что я делаю. Как-то пришел в себя на крыльце родного дома. Постоял минуту, унимая разошедшееся биение сердца, после постучал в дверь. На мамин отклик: — Кто там? — невольно задрожавшим голосом ответил: — Это я, мама!

Объятия и поцелуи мамы и выскочившей Кати продолжались долго. Они что-то говорили, плакали, я отвечал невпопад, стараясь не заплакать самому. Позже, немного отойдя от первой радости, прошли из прихожей на кухню. Меня усадили за стол, а они вдвоем принялись хлопотать — греть ужин и накрывать стол. Дали спокойно покушать, хотя у меня кусок в горло не шел — заставлял себя принимать все, что наготовили. После ужина отвечал на бесконечные вопросы — что произошло, почему меня держали в тюрьме, как я там выдержал все эти дни. Не стал рассказывать о пытках, просто отговорился, что шло следствие и меня оправдали. Показал им постановление о прекращении дела и освобождении, постарался успокоить плачущих женщин заверением — теперь у меня все в порядке.

Сами они рассказывали, что узнав от участкового о моем аресте, тут же помчались в тюрьму — не стал поправлять, для них СИЗО та же тюрьма. Но им дали отворот — на время следствия свидания запрещены, даже передачу не приняли. Ходили еще несколько раз к тому мрачному заведению — с таким же результатом. Не знали, что и делать — то ли искать адвоката, то ли кого-то подкупать, как подсказывали не очень сведущие доброжелатели. В юридической консультации объяснили, что до вынесения обвинения бесполезно какое-либо вмешательство, так что надо ждать завершения следствия. Пришлось им смириться, надеялись, что все обойдется и меня выпустят. В мою вину не верили, знали, что сам я в драку первым не влезу. За эти дни выплакали столько слез, столько напереживались, что сил уже не осталось, даже думать о чем-то другом.

Объясним родным, что помогаю следствию в одном деле, завтра заедут за мной. Буду занят, наверное, несколько дней, потом выйду на работу и учебу. О подробностях этого дела не стал распространяться, только обмолвился, что оно важное, нужное правоохранительным ведомствам. Мама сразу догадалась: — Сережа, тебя из-за него отпустили?

Согласно кивнул головой, а потом добавил: — В основном, да, мама. Да и разобрались с моим делом — тот старик, за которого я заступился, подтвердил мои показания.

Спать лег пораньше — завтра день ожидается трудный. Но уснуть удалось не скоро — утешал в постели настрадавшуюся Катю, не один раз, к обоюдному удовлетворению. Сам соскучился по ней, ее нежному телу, так что мы не сдерживали себя — Катя кричала и вновь подступала ко мне, несмотря на боль. Наверное, мы не давали маме спать, но не думали ни о ком и ни о чем — брали и дарили друг другу бесконечное наслаждение. Подруга выдержала, дала мне испытать блаженство в полной мере. А потом мы уснули в объятиях, исчерпав силы без остатка.

На следующее утро вместе с Никитиным поехали в управление собственной безопасности. Здесь нам уже подготовили папки с личными делами. Сел за стол, стал смотреть фотографии. Больше для видимости — все равно не знаю своего недоброжелателя. Но почему-то одна из них привлекла мое внимание, показалась в чем-то знакомой. Майор сразу обратил внимание на мой интерес, спросил: — Похож?

Пожал плечами и сказал: — Не уверен, но может быть. Мне надо поближе с ним встретиться, послушать, тогда станет яснее.

Никитин повернулся к безопаснику — такому же майору, спросил: — Максим, можешь организовать?

Тот подумал немного, а потом кивнул: — Можно. Он сегодня подъедет в УВД к двум часам на совещание. Приглашу его к себе, а вы будете в соседней комнате, послушаете наш разговор.

Так и решили, будем у него к этому часу. Просмотрел для верности остальные фотографии, но больше ни одна из них не заинтересовала меня. Мы поехали в свое управление — даже улыбнулся про себя: считаю следователей своими. Там отчитались заму, Никитин сказал ему о милицейском чине, привлекшем мое внимание. Они стали просчитывать варианты последующих действий, если подполковник на фотографии окажется искомым заказчиком. Нам дали подкрепление — двоих оперативников, вместе с ними поехали к безопаснику, время уже подходило к двум часам.

Ждали в смежной комнате долго, пока не завершится совещание. Услышали, как открыли замок, а потом голоса двоих. Через скрытую щель увидел полного человека лет пятидесяти, он сел за стол лицом к нам. Его аура светилась багровым цветом с характерным серым оттенком, какой я видел не раз у злых людей с самыми негативными пристрастиями — у тех же садистов. Он задержался недолго, уже встал из-за стола. Я послал в его сознание максимальный импульс, взял его под свой контроль. По моему мысленному приказу он вновь сел и замер. Пояснил недоумевающему Никитину, также следившим за нашим объектом: — Я ввел его в гипноз. Сейчас проведу тест, задам контрольные вопросы, после можете сами допрашивать его.

Майор смотрел на меня испытывающим взглядом — я выдержал, не отвел глаза. После он молча кивнул, и мы вдвоем вышли к подозреваемому. Сел напротив него и, глядя в темные зрачки, спросил: — Севрюгин, вы слышите меня?

Тот смотрел невидящими глазами прямо перед собой, но ответил глухим басовитым голосом без какой-либо эмоции, как робот: — Да, слышу.

Не стал тянуть с нужным вопросом, задал его: — Вы заказали киллеру убийство следователя Генеральной прокуратуры?

Спросил и замер, ведь я действовал наобум, только по своей догадке. Моя интуиция подсказывала, что этот человек способен на любое преступление, считая и убийство. Есть большая вероятность, что он замешан в расследуемом деле, тем или иным образом.

Можно понять мое расстройство, когда услышал тот же бесстрастный голос: — Нет, не я.

Первым отреагировал Никитин, пока я думал, как же мне дальше поступить. Наверное, заметил что-то в интонации отвечающего, задал свой вопрос: — Кто же заказал?

— Полковник Новодельцев, начальник управления по борьбе с организованной преступностью.

Сработало! Попал прямо в десятку!

Глава 8

Допрос продолжался больше часа. Под запись на камеру Севрюгин подробно рассказывал о группе руководящих сотрудников органов внутренних дел, организовавших преступный бизнес, конкретных сделках, сумме взяток и откатов. Под сферу влияния подельщиков попали все крупные предприниматели города, также взяли под контроль криминальные структуры. Нередко те действовали под диктовку оборотней в форме, выполняли их заказы — облагали данью, расправлялись со строптивыми. Со своей стороны "крышевали" банды уголовников, брали их под свою покровительство. Если и доходило до заведения дел, то разваливали их — уничтожали улики, обрабатывали свидетелей и потерпевших, тянули со сроками.

Вел допрос Никитин, я же следил за состоянием допрашиваемого. Дважды пришлось восстанавливать контроль над ним. Замечал, что в глазах Севрюгина появлялось какое-то осмысленное выражение, отвечал на вопросы с задержкой, как будто пытался понять их. Раз даже сам спросил, оглядывая нас с недоумением: — Что здесь происходит? Кто эти люди?

Когда следователь закончил со своими вопросами, я с его разрешения спросил у подполковника: — Вам известен Максимов Сергей?

Тот почти сразу ответил: — Нет, не помню.

Опять же следуя своей интуиции, продолжил: — Он обвиняется в избиении двух молодых людей с нанесением телесных повреждений. Вам это о чем-то подсказывает?

Через несколько секунд заметил на лице Севрюгина тень понимания, после он ответил:

— Да, вспомнил. Этот негодяй избил моего сына и его друга.

— Что вы предприняли по этому факту?

— Попросил своего хорошего знакомого из следственного управления наказать виновного.

— Кто этот знакомый?

— Подполковник Невзоров, начальник второго отдела.

Все, выяснил для себя главное — по чьей вине меня заперли в СИЗО, а потом пытали. Я еще не решил, что предприму с зачинщиками и исполнителями выпавших на мою долю истязаний, но еще тогда, в камере, пообещал себе — без наказания они не останутся. Наверное, Никитин заметил на моем лице отзвуки этих мыслей, нахмурился и проговорил: — Максимов, мы с тобой еще поговорим.

Севрюгина после допроса оперативники увезли в изолятор для арестованных сотрудников правоохранительных органов. Мы же с Никитиным задержались у его машины. Он торопился в свое управление, но все же нашел несколько минут для разговора со мной.

— Спасибо, Сергей, за твою помощь, — начал он. А потом спросил: — Откуда у тебя способности к гипнозу?

— Это у меня по работе в институте психологии, — ответил внимательно смотревшему на меня следователю. — Я занят в особом проекте. Работа секретная, больше о ней сказать не имею права.

— Понятно, — в раздумьях произнес Никитин. И тут же: — Ты меня тоже гипнотизировал?

— Отчасти, — признался я, — только для того, чтобы вы передали мое сообщение своему руководству.

После сам задал вопрос: — Второй отдел — это ваш?

Никитин насторожился, вместо ответа высказался со скрытой угрозой: — Парень, забудь о том, что было. Это мой тебе совет. Будешь лезть к нам, тебе же станет хуже. Уж поверь.

Больше на эту тему не стали вести речь, на прощание майор предупредил: — Из дома пока никуда не уходи — в любой момент понадобишься. С твоей способностью ты нам еще немало поможешь. Все понятно, Сергей?

Я согласно кивнул, после майор пожал мне руку и сел в машину. Смотрел вслед уехавшему следователю и решал для себя задачу, даже две. О дальнейшем сотрудничестве с органами — нужно ли оно мне и что даст. И о плане мести — слова Никитина нисколько не поменяли моего намерения. Только оставил его на потом, торопиться с ним незачем. Пошел на ближайшую остановку, а оттуда уехал домой. Всю дорогу меня не покидала радость — от удачи, исполненного обязательства перед теми, кому обещал. Даже позабыл о недавних страданиях, вернее, перестал о них думать — такое вовек не забудешь! Но нет худа без добра — я узнал жизнь с изнанки, в буквальном смысле на своей шкуре. Такого и врагу не пожелаешь! Хорошо еще, что нашел приемлемый выход, да и повезло мне со своей догадкой. Страшно представить, что случилось бы со мной, если остался в этом аду дальше.

Дома меня встретила Катя, с порога спросила с беспокойством: — Сережа, у тебя все в порядке?

Обнял ее, а потом ответил, не скрывая радости: — Все хорошо, Катенька! Получилось даже лучше, чем я ожидал.

Мое радостное возбуждение передалось девушке, она вся заулыбалась, прижалась к моей груди, а после призналась: — Знаешь, Сережа, тебя нет, а мне тревожно — не нахожу места. Казалось бы, все плохое позади, но нет — сердце болит, боюсь за тебя.

Утешал ее словами, а после безотказным способом, к общему нашему удовольствию. Позже, когда мы сели за стол ужинать, позвонил телефон. Трубку взяла Катя, послушала, что-то ответила, а потом позвала меня: — Сережа, это Кира.

Услышал, как на том конце провода плачет родная душа, поспешил успокоить ее: — Кира, со мной все в порядке. Не плачь, я сейчас приеду к тебе.

Она только ответила, всхлипывая: — Хорошо, Сережа, жду тебя. Я так настрадалась от беды с тобой, уже нет мочи жить.

Катя помогала мне собираться. Не заметил в ней и тени ревности, напротив, с сочувствием сказала: — Кира переживала с нами, почти каждый вечер звонила, спрашивала о тебе, плакала. Поезжай, надо успокоить ее.

Доехал на такси быстро, уже через полчаса звонил в знакомую до щербинки дверь. Кира тут же открыла, как будто стояла здесь, в прихожей. Обняла меня с плачем, так, держа ее в объятиях, закрыл входную дверь, а потом понес в спальню — успокаивать отчаявшуюся женщину решил кардинальным образом. Прошло не менее часа, пока она не отошла от слез и горьких воспоминаний, зато потом уже могли более-менее спокойно обсудить прошедшие события. Рассказал ей тоже, что и маме с Катей, только добавил немного о сегодняшнем дне. Кира в свою очередь поведала о том, что она пережила. Сказала, что обращалась к отцу за помощью, но он отказал, когда узнал от следствия подробности моего дела. Попрекнул дочь, что она связалась с уголовником, посоветовал, даже настаивал, чтобы прервала порочащую ее и всю семью связь. Кира же ни на секунду не сомневалась в моей невиновности, так и сказала отцу. Разругалась с ним, отказавшись порвать со мной.

Остался у Киры на всю ночь. Мы почти не спали — занимались любовью, потом сидели за столом, пили чай, обсуждали наши отношения и будущее. Девушка призналась, что последние события ясно показали ей — без меня жить она не сможет. Если бы меня засудили, то не выдержала бы разлуки и умерла — в таком исходе у нее не оставалось никаких сомнений. Не могла ни спать, ни есть, перестала ходить на работу в компанию, куда ее устроил отец. Целыми сутками лежала в постели или бродила бездумно по улицам. Несколько раз подходила к месту моего заключения, но ей, также как и маме с Катей, не разрешили свидание. Жила только надеждой, что меня выпустят, звонила к нам домой узнавать хоть что-то обо мне. А когда услышала от Кати, что я дома, сердце едва не разорвалось от нахлынувших чувств.

Позже, когда мы лежали, обнявшись, в постели, а я уже стал засыпать, Кира сказала такое, от чего сон пропал напрочь: — Сережа, прошу тебя, возьми меня замуж. Я буду самой верной и любящей женой, сделаю все для твоего счастья. А Катя, если она дорога тебе, пусть живет с нами, даже спит с тобой — будем с ней как-то делить тебя между собой. Думаю, мы уживемся втроем. Сама я все предприму для этого.

До сих пор не задумывался всерьез о женитьбе. Мне еще три года учиться, спешить вроде некуда. Финансово я в принципе мог уже сейчас содержать семью. Но не видел себя мужем и отцом, пока не встал на ноги, не состоялся, как квалифицированный врач. Да и своей будущей женой считал Катю, с которой нас связывают самые нежные чувства, а вовсе не Киру. С ней все лучшее остались позади, осталась только бледная тень прежней любви. Расстраивать ее отказом не хотелось, ответил половинчато:

— Кира, мы можем попробовать жить вместе без регистрации. Я поговорю с Катей — если она согласится, то подумаем, как это сделать лучшим образом.

— Знаешь, Сережа, я хочу родить детей — двоих, а может быть и больше. Мне нужно чувствовать их маленькие тельца, давать им грудь, ласкать и заботиться о них. И мне хотелось бы, чтобы они имели папу и маму, росли в нормальной семье, не чувствовали себя ущербными. Не бойся, они тебе в обузу не станут — сама позабочусь о них. Я многое передумала за последнее время — о нас, как мы будем жить дальше. И поняла, что без семьи не будет у нас полного счастья. Сейчас мы рядом ради себя, но этого мне мало. Пожалуйста, пойми меня.

Слушал Киру, в какой-то мере сочувствовал ей. Как любая женщина, она хотела своего счастья — семью, детей, любящего мужа. Но сомневался в себе, не чувствовал готовым принять на себя такую ответственность. Да и как тогда быть с Катей — со временем и она захочет того же. Молчал, думал над этими мыслями. Кира, видя мои сомнения, не торопила, только смотрела просительно своими огромными глазами. Они смутили мою душу, в каком-то отчаянном порыве жалости или иного чувства к бывшей подруге ответил согласием: — Хорошо, Кира, пусть будет так. Только мне надо обсудить с Катей, как мы будем жить втроем.

Ранним утром вернулся домой. Мама уже собиралась в свою школу, встретил ее у порога. Она только глянула на меня осуждающе, но вслух своего мнения не высказала. Я знал, что ей не нравится наша связь с Кирой — болела за Катю, считала ее своей будущей невесткой. Недавно, за несколько дней до моего заключения в СИЗО, вновь подступила ко мне с разговором о сватовстве к девушке — ей уже исполнилось восемнадцать лет. Отговорился, что нам жениться еще рано, будем жить, как сейчас — без регистрации. Мама не стала настаивать на своем, только стала с большей лаской относиться к Кате, а та старалась во всем угодить будущей свекрови. После ухода мамы мы с Катей позавтракали, а потом завели разговор о Кире. На вопрос девушки, что с ней, ответил прямо, со всей откровенностью:

— Ей нужен я, без меня не может жить. Попросила взять ее в жены — хочет родить детей, чтобы у нас была своя семья. Я согласился.

Катя вздрогнула, смотрела на меня растерянно, а потом подавленным голосом проговорила: — Сережа, а как же я? Мы же любим друг друга!

— Катя, тебя я не оставлю. Кира согласна, что ты будешь с нами. У нас все останется по-прежнему, только жить станем вместе, в одном доме. Со временем, когда ты закончишь университет и захочешь свою семью, я разведусь с Кирой и мы поженимся. Но детей и Киру не оставлю, они останутся с нами. Теперь подумай и скажи, согласна ли ты с таким предложением? Я тебя не тороплю, решение за тобой.

По обескураженному виду девушки заметно, что новость огорошила ее. Минуту молчала, после со вздохом ответила: — Сережа, у меня нет выбора. Уйти от тебя не могу, а ты своего слова не поменяешь. Хорошо, пусть будет так, я согласна.

Катя тихо, едва слышно, заплакала, по ее обиженному, как у ребенка, лицу потекли слезы. Обнял, прижал крепко к себе, а потом сказал ей виновато: — Извини, пожалуйста меня, но я не могу иначе. Вы обе дороги мне, бросать никого из вас не хочу. Давай постараемся жить вместе, коль так сложилось у нас. Хорошо, Катя?

Девушка молча кивнула и уткнулась лицом в мою грудь, продолжая плакать. Когда же она отошла от слез, предложил встретиться втроем и обсудить все вопросы по нашей совместной жизни. После ее утвердительного ответа не стал откладывать в долгий ящик, позвонил Кире и попросил ее приехать в наш дом. Она не задержалась, через час мы уже сидели за столом. До этого дня девушки не встречались между собой, хотя не раз общались по телефону. Первые минуты прошли в понятном напряжении — они оглядывали друг друга оценивающим взглядом, говорили ничего не значащие слова. Я после представления каждой не вмешивался в их начальную притирку, даже оставил наедине, сославшись, что мне надо в магазин. Когда вернулся, понял по удовлетворенному виду обеих, что они нашли между собой понимание.

Как и предполагал, вела в их дуэте более старшая и решительная Кира, а Катя слушала ее, иногда высказывала свое мнение. Когда мы приступили к обсуждению насущных вопросов, Кира первая предложила жить у нее — места всем хватит. Со временем, с прибавлением семейства, купим дом побольше. Посчитали сказанною ею резонным, а потом стали разбирать все последующие вопросы — по переезду, будущей нашей с Кирой свадьбой, даже с кем, в какой очередности, я буду проводить ночи. Разговор между нами проходил без особых трений. Только иногда случались разногласия, но находили приемлемый для всех выход. Так было при обсуждении общего семейного фонда, свадебной церемонии, предстоящих затрат. Все таки чувствовалась расточительность Киры — привыкла жить на широкую ногу. По моему настоянию и молчаливому согласию Кати урезали аппетиты будущей невесты, да Кира и не настаивала, шла нам навстречу.

Утром следующего дня за мной заехал Никитин — понадобился мой гипноз. По пути к СИЗО (не к тому, где я "чалился", а для бывших "ментов*) майор в двух словах поведал о задержании основных фигурантов открывшегося дела. От них ниточка пошла наверх, но там следствие взяла на себя Генеральная прокуратура. Ее представитель у нас в городе, мы вдвоем прикреплены к нему — будем помогать в допросах главарей преступной группы. Часть из них сами раскололись, поняв, что следствие в курсе их махинаций и сговора с криминальным миром. Другие все еще упорствуют, отрицают все предъявленные им обвинения. Вот с ними мы и будем разбираться — начальство вспомнило о моих способностях.

Никитин назвал двоих — заправил нелегального бизнеса, с которыми нам сегодня предстоит работать. Кроме известного мне по первому допросу полковника Новодельцева, также еще подполковника Ковалева, замначальника управления экономической безопасности. По полученным в ходе допросов сведениям, именно он планировал и координировал преступные операции и аферы, держал в руках связь как с криминальными группами, так и подельниками в министерстве. По сути, самый настоящий серый кардинал — вдохновитель и мозговой центр, стоящий за спиной номинального лидера — Новодельцева. Сейчас он юлит, старается выдать себя едва ли не жертвой обмана. Мол, по доброте души согласился помочь хорошим знакомым, а они подставили, вовлекли в преступные деяния.

СИЗО оказался за городом, ехали к нему почти час. Размещался он в двухэтажном неприметном здании, которое можно принять за контору какого-нибудь предприятия. Только высокий забор с колючей проволокой поверху, да еще решетки на окнах выдавали его назначение. Оставили машину на стоянке снаружи, прошли к воротам. Здесь майор показал охране свои документы, нас пропустили. Майор шел впереди быстрым шагом, я старался не отставать, идя чуть позади. Проследовали по коридору первого этажа, потом по крутой лестнице поднялись на второй, там опять по коридору, пока не дошли к стальной двери, не отличающейся от соседних. После стука и ответного: — Войдите, — прошли в камеру.

За столом увидел пожилого мужчину в штатском самой обычной внешности, ничем не похожего на востроглазых следователей городского управления. Никитин представился ему, потом назвал меня как психолога-гипнозитера. По приглашающему жесту столичного гостя сели за стулья, стоящие в стороне у стены, стали ждать, пока конвой не доставит нашего подопечного. Сидели молча, не мешали старшему изучать дело. Минут через десять в дверь постучали, по разрешению следователя ввели арестованного — крепкого мужчину лет сорока или немного постарше в спортивной одежде. Тот назвал себя по принятой форме: — Гражданин следователь, заключенный Новодельцев, статья 210 Уголовного кодекса.

Жестким голосом, даже не ожидал такого от добродушного с виду дяденьки, тот обратился к допрашиваемому: — Новодельцев, у вас было достаточно времени на обдумывание своего положения. Вы готовы дать чистосердечное признание своей вины?

— Никак нет, гражданин следователь. Все ваши обвинения — оговор. Может быть, есть какие-то упущения, служебные проступки, но они не криминального характера.

Следователь посмотрел в нашу сторону и кивнул, тут же Никитин продублировал его указание: — Сергей, приступай.

Как обычно, подал подчиняющий волю импульс своей энергии, а потом попытался взять под контроль сознание Новодельцева. Почувствовал, что нет связи с ним. Всмотрелся в ауру объекта — она не побледнела, как обычно, а продолжала гореть ярко-алым светом. Еще раз повторил воздействие, результат тот же. Такой сбой произошел у меня впервые, в недоумении всмотрелся в поле подопытного — что же в нем особого. При более внимательном взгляде заметил в поле мозга сгусток, плотно окутывающий его как в коконе. Подобную картину я видел у Юры и еще у нескольких участников нашего проекта с сильной эмпатией. У них, как правило, высокий порог эмоциональной устойчивости. Так, получается, передо мной уникум с природным даром, его уровень не ниже, чем после наших сеансов по перестройке эмоционального центра.

За такого подопечного мои руководители отдали бы многое, ведь его потенциал после наших операций достиг бы самого высшего уровня, возможно, даже большего, чем у меня. А сейчас этот самородок мой враг. Новодельцев, по-видимому, почувствовал давление на свое сознание, понял, от кого оно исходит. Он смотрел на меня пронизывающим взглядом, сам пытался повлиять на меня. Я не отводил глаза, принял его вызов, так мы и боролись, у кого воля крепче. Его сила давила на меня вязкой массой, казалось, что я погружаюсь в бездонную трясину его глаз. Напряг все силы, а потом нанес сконцентрированный удар по защитному кокону, почти сразу повторил его в ту же точку — сгусток рассеялся. Проник своим полем в ауру противника и захватил управляющие центры его мозга. Тут же давление на мою волю пропало, дальше уже полностью держал сознание под своим контролем, ни на секунду не оставляя его без внимание — враг сумел внушить мне уважение.

Несколько раз Новодельцев пытался освободиться из-под моего влияния. В первый раз это ему почти удалось — я просто не ожидал атаки от казалось бы усмиренной воли допрашиваемого. Он бесстрастно отвечал на вопросы следователя, никаких признаков, что сознание просыпается в нем, не показывал. Я немного расслабился, вполуха слушал участников допроса. Внезапно в голове зазвучал .сигнал тревоги: — Берегись! — и почти сразу почувствовал вырывающееся из-под моего поля аурное тело подопечного. Оно с такой силой давило на опутывающие его энергетические нити, что они стали рваться, давая тем самым больше ему свободы. Почти потерял контроль над жизненными центрами Новодельцева, они стремительно восстанавливали исходную связь с собственным сознанием.

Долгие мгновения шла борьба на энергетическом фоне — сила против силы, воля против воли. Почти при равном потенциале мне помогли взять вверх лучшая техника владения своим аурным полем и знание наиболее уязвимых зон в чужом . Вложил весь имеющийся резерв энергетики в удар по критическим точкам, разорвал монолитную пси-оболочку на разрозненные фрагменты. Только после такого поражения своей ауры враг прекратил атаку, попытался уйти в глухую оборону. Стягивал остатки энергетики на защиту ключевых центров, уплотняя ее всеми мерами. На долю секунды пришла мысль направить на них свою деструктивную волну, но отмел ее — мне надо подавить сознание противника, а не лишать последних сил — допрос еще не закончен. Нашел другой путь, просто блокировал их, отключая от других органов, связанных с ними. А потом, когда эти центры без подпитки стали задыхаться и раскрылись, уже спокойно взял под свое управление.

С этого момента до самого окончания допроса был начеку, не отвлекался от контроля ауры подопечного. Заметил, она становилась более насыщеннее, когда он набирал силы для новой атаки. Так что подавлял попытки противника освободиться на корню, больше уже не допускал критической ситуации. Но сил и запаса своей энергии потратил слишком много. После того, как закончился допрос и конвой увел главаря преступной группы, долго сидел с закрытыми глазами, отходил от перенапряжения. Никогда ранее я не сталкивался с таким сильным сопротивлением подконтрольного объекта, хотя пациентов у меня перебывало достаточно, в том числе с серьезными клиническими отклонениями психики. Мне попался уникальный индивидуум с выдающимися психоэмоциональными данными. Не удивительно, что он смог подчинить подельников, заставить их выполнять свои преступные приказы.

Следователь и Никитин, по-видимому, заметили мое состояние, не тревожили расспросами. Только когда я открыл глаза и посмотрел на них, майор задал мне с беспокойством вопрос: — Сергей, с тобой все в порядке?

Чуть кивнул головой — от усталости не то что отвечать, даже лишний раз шевелиться не хотелось. Старшие товарищи переглянулись между собой, а потом Никитин высказался: — Вот что, Сергей, на сегодня достаточно. На тебе лица нет! Отвезу сейчас тебя домой — отдохнешь, наберешься сил, а завтра продолжим. Согласен?

В машине заснул — просто отключился, стоило мне расслабленно откинуться на сиденье и закрыть глаза. Разбудил меня Никитин уже у дома, подождал, пока отойду от сна и выйду. Сразу не уехал, смотрел на меня, пока я шел к воротам, покачиваясь — голова все еще кружилась. Дома на расспросы Кати: — Что случилось? — ответил коротко: — Ничего страшного, просто устал. Мне надо отдохнуть.

Отказался от обеда, разделся и лег в постель. Проспал до самого вечера, проснулся уже в нормальном состоянии. Опыт с Новодельцевым дал мне хороший урок — относиться к своим подопечным с полным вниманием, вылечил от зародившегося во мне чувства превосходства над другими. Сам не заметил, как стал относиться к сеансам с некоторым пренебрежением — слишком легко они мне давались. Теперь на живом примере, едва ли не с критическими для себя последствиями, убедился, что могут быть и превосходящие меня по каким-то данным субъекты. Следующие два дня работал с самыми важными по мнению следствия арестованными, но они не представили таких сложностей, как лидер. После не стали меня беспокоить, справлялись обычными средствами. Еще через неделю, когда завершили с основными следственными процедурами, меня вызвали в управление. Начальник поблагодарил за неоценимую помощь — именно так он выразился, вручил мне почетную грамоту и ключи от машины с документами.

Вот так, нежданно-негаданно, после нелегких для меня испытаний, обзавелся собственными колесами. Машина оказалась не новой — трехлетняя Нива в довольно сносном состоянии. Похоже, что начальник передал мне свой служебный внедорожник, а не хозяйственный или оперативный — пробег совсем небольшой, весь ухоженный, даже заводской запах в салоне сохранился. Теперь у меня прибавилась забота — срочно обзавестись водительским удостоверением, да и надо научиться ездить. Раньше и не думал о том, что у меня будет машина, да и особо не горел желанием приобрести ее. Но коль она есть, то придется заняться водительской наукой. Пошел в ближайшую автошколу, записался на курсы. В последующем выучился нормально ездить, сдал экзамены в ГАИ, а после набирался практики в поездках на учебу и работу, выездах с подругами на природу.

Тем временем настала пора решать с семейными своими делами и в первую очередь — с будущей свадьбой. Сразу после разговора с подругами я сказал маме, что перееду к Кире и женюсь на ней. Она не показала виду, что огорчена, но по ее глазам видел, как она расстроена — разрушил ее надежды поженить нас с Катей. Только спросила о девушке, как я поступлю с ней. На мой ответ, что они обе будут со мной, с недоумением переспросила: — Как вместе? Это что, ты будешь сожительствовать сразу с двумя девушками?

Объяснил маме, как прежде Кате: — Кира попросила меня взять ее в жены. Она хочет детей, причем в законном браке, чтобы не ущемлять их в будущем. Я пожалел ее, да и нужна она мне, дал согласие. Кате я сказал об этом и предложил жить с нами. Потом, когда она выучится, оформим с ней брак, а с Кирой я разведусь. Но и она останется с нами. Обе девушки приняли такое предложение, постараемся жить вместе без обиды. Там видно будет.

Мама покачала осуждающе головой, после высказалась: — Вы все уже взрослые, живите, как хотите. Но подумайте прежде всего о будущих детях — что они скажут вам, когда вырастут.

Мы с Катей переехали к Кире — она уговорила нас скорее поселиться вместе, не ждать до свадьбы. Заняли вдвоем большую комнату, Кира осталась в своей. Я сразу оговорил, что младшая подруга останется под моим присмотром, уделю ей больше внимания. Не скажу, что Киру такое отношение обрадовало, но она стерпела — выбора ей не осталось, если хочет быть рядом с нами. Катю наделили обязанностями хозяйки — она весь день дома, только по вечерам занималась на подготовительных курсах университета. Кира вышла на работу, там ее оформили экономистом на правах молодого специалиста. Зарплата у нее сравнительно небольшая — меньше, чем у меня почти вдвое, но пообещали со временем поднять, если она покажет себя с лучшей стороны.

Я же снова приступил к учебе и работе. В обоих институтах не задавали лишних вопросов — почему меня не было почти месяц. Показал руководству справку от следственного управления, что меня привлекли по важному заданию. О том, что сидел под заключением в СИЗО, в ней не упоминалось — так решили обоюдно, чтобы не было кривотолков. О моих злоключениях знал только Мельник, но о них он никому не говорил, даже Юре. Чувствовал себя виноватым передо мной, хотя от него зависело мало — только передал комитетчикам мою записку. Почему же они не предприняли мер для моего освобождения — завлаб не знал. Только в первом разговоре после моего выхода на работу предположил, что в этом ведомстве сейчас не все ладно — идет чехарда с руководителями, да и потеряли прежнее влияние. Больше о происшедшем со мной не вспоминали, я продолжил работу с прежним проектом.

Глава 9

В июне, сразу после сессии, мы с Кирой подали заявление в ЗАГС. Накануне познакомился с родителями невесты. Она как-то уговорила своих родичей принять меня, постараться наладить терпимые отношения с будущим зятем. Не рассказывала мне, но и без слов я догадывался, каких усилий ей стоило поменять сложившееся у них мнение обо мне, далеко не лестное. Пошли на компромисс только ради дочери, сохнущей от любви к этому уголовнику, пусть и оправданному следствием. Если и ошибался в таком заключении, то ненамного. Встретили меня довольно прохладно, даже не пытались делать вид, что я им приятен. Большее недружелюбие проявил отец Киры — Всеволод Александрович. На холеном лице видел явное пренебрежение ко мне и недоумение — почему же любимая дочь увлеклась недостойным ее субъектом? За время нашей встречи только пару раз вступил в разговор и то после обращения к нему жены.

Мать Киры — Валерия Сергеевна, внешне дочь очень похожа на нее, а глаза точно такие же, — оказалась более внимательной ко мне. , оказалась более внимательной ко мне. Расспрашивала о моей семье, учебе и работе, планах на будущее. Отвечал ей обстоятельно, но без лишних подробностей — только по существу. Мои ответы в какой-то мере устроили ее, стала обращаться чуть приветливей, чем в первую минуту знакомства. А потом перешла к расспросам о нашей совместной жизни — где будем жить, как собираюсь обеспечить свою семью. Не упустила упомянуть о долге главы семейства — заботиться о жене и детях, чтобы они ни в чем не нуждались. Особо завела разговор о свадьбе — где и как ее проведем. На мои слова, что она будет скромной, назидательным тоном высказалась:

— Позволь в этом решать родителям, Сергей. Краснеть перед людьми мы не собираемся, проведем, как считаем нужным. Пригласи, пожалуйста, к нам свою маму, с ней и обсудим, заодно и познакомимся.

Согласился, не стал противиться ей, с самого начала обострять складывающиеся отношения. Но когда она сделала замечание по моему виду и стала диктовать, как следует одеться, вести себя на людях, не выдержал. Стараясь как-то смягчить слова, но не мямлить нерешительно, сказал зарвавшейся теще:

— Прошу извинить меня, Валерия Сергеевна, но такие вопросы я решу сам. Думаю, краснеть вам за меня не придется.

Первым ее порывом, судя по оскорбленному виду, было отчитать меня, но все же сдержалась. Наверное, поняла, что лучше не настаивать, иначе сейчас может дойти до конфликта — по-сути, на пустом место, из-за чьих-то амбиций. Переглянулась с Кирой — понятно, что будет через нее, тихим сапом, давить на меня, чтобы выглядел приличней. Но последнее слово оставила за собой: — Очень надеюсь, Сергей. Мы пригласим уважаемых людей — не хотелось бы перед ними оконфузиться.

На следующий день после работы заехал к маме. Рассказал ей о встрече с родителями Киры, состоявшемся между нами разговоре. Передал приглашение будущей тещи приехать к ним для знакомства и обсуждения свадебной церемонии. О сватовстве речи не было — Кира не невинная девушка, побывала уже замужем. Мама вздохнула, а потом сказала:

— Хорошо, Сережа, поедем. Только сколько бы мы не старались не ударить в грязь лицом, все равно будем выглядеть рядом с ними бедными родственниками. Отец — большой начальник в администрации города, мать тоже не из рядовых. А мы самые обычные люди, богатством похвалиться также не можем.

Родители при встрече решили за нас со свадьбой. Будут заказывать банкет в одном из лучших ресторанов города. Организацию вечера и расходы на него приняли на себя родичи невесты. За нами только приглашаемые со своей стороны гости и, разумеется, собственные расходы, полагающиеся жениху. С тем и разошлись, забот с предстоящим торжеством хватит всем. Мне тоже пришлось побегать, начиная с заказа свадебного костюма. Кира уговорила обратиться к известному модельеру, обшивающему весь цвет города. Когда он озвучил стоимость заказа, потерял дар речи — за такие деньги можно купить едва ли не десяток приличных костюмов! Посмотрел на Киру — она только улыбнулась понимающе, а потом кивнула головой — все, мол, нормально, не тушуйся! С трудом подавил жабу в душе, обреченно ответил согласием невозмутимому портному.

Пришлось еще пройтись по дорогим бутикам, покупать обувь, сорочки, всякие аксессуары. Везде меня сопровождала Кира, помогала выбирать самое лучшее. Потратил почти половину своих сбережений на все жениховские принадлежности, но когда надел их на себя, не узнал в зеркале — настоящий денди! А Кира в своем невестином убранстве выглядела изумительно. Не верилось, что это очарование в белоснежном наряде — та самая девушка, которую вижу каждый день. Даже прикоснуться к ней стало боязно — как будто она растает, как сводящий с ума мираж в пустыне. Кира на мой обескураженный вид улыбнулась, а потом, довольная произведенным впечатлением, произнесла: — Признайся, Сережа, красивая у тебя жена? — в ответ только молча кивнул и обнял ее осторожно.

За то время, что прошло после согласия жениться, незаметно изменилось мое отношение к предстоящей семейной жизни. То ли я свыкся с мыслью о ней, то ли совместные с Кирой заботы как-то поменяли связывающие нас чувства, но воспринимал уже не как обязанность или даже обузу. Все больше приходило ощущение, что мы нужны друг другу. Мне интересно и важно, о чем думает Кира, что ее заботит и чем я могу помочь, делить с ней радости и утешать в грусти-печали. Прежняя отстраненность от ее собственной жизни сменялась участием и переживанием за нее. Чувствовал, что и Кира испытывает подобное, наши души сливались в общем притяжении. Больше времени старались проводить вместе, и не только дома.

Вечерами прогуливались по Арбату — я посередине, а девушки по обе стороны, взяв меня за руки. Также втроем бывали на концертах и спектаклях, выезжали в горы или на озеро. Девушки между собой сблизились. Нельзя сказать, что стали закадычными подругами — разница в возрасте и интересах сказывалась, но напряженности в их отношениях не замечал. Вместе вели домашние дела, занимались в фитнес-зале, часами общались между собой непринужденно. Я старался не обделять вниманием обеих, все свободное время отдавал им. В выходные дни почти не сидели дома, особенно после того, как сел за руль. Навещали родителей, выезжали на природу, просто катались по городу. У нас появились любимые места, где чувствовали себя уютно, отдыхали душой — в городском сквере, у фонтана возле драматического театра, небольшом кафе на Пролетарской улице.

В какой-то мере портила отношения в нашем треугольнике ревность Кати. Она старалась не подавать вида, но мы — и я, и Кира, — замечали, что ей неприятно, когда при ней целовались, ласкали друг друга. После же бурных наших с Кирой ночей видел ее заплаканные глаза, она еще долго оставалась в подавленном состоянии. Постарался как-то успокоить девушку, унять надрывающее ее сердце чувство. Говорил слова любви, был особенно нежен и ласков с ней, но не помогло. Даже напротив — после такого бережного с ней обращения она больнее воспринимала нашу с Кирой близость. В одну из ночей расплакалась, когда не смогла выдержать любовный марафон и мне пришлось прерваться, чтобы не мучить ее.

Не показывал свою неудовлетворенность, но Катя сама чувствовала, что не справилась. С ней случилась истерика — плакала навзрыд, мои ласки и слова не принесли ей утешения. По-видимому, сказалась накопившаяся обида, прежде всего, на саму себя. Что она не такая, какой ей хотелось бы, считала себя ущербной. Завидовала Кире, с которой у меня не было каких-то сложностей ни в постели, ни в других отношениях. Об этих переживаниях призналась мне, когда я привел ее в чувство прямым вмешательством в эмоциональный центр. Старался не применять без необходимости свои оперативные способности к кому-то ни было, тем более, близким людям, но вот сейчас пришлось — Катя никак не унималась.

Все еще всхлипывая, девушка открывала мне свою душу:

— Знаешь, Сережа, вы с Кирой идеальная пара! Понимаете с полуслова, вам интересно друг с другом. Оба многое знаете, говорите о самых разных вещах. А я рядом с вами как наивная дурочка — только слушаю, ничего толкового сказать не могу. И как женщина не стою даже мизинца Киры — она такая красивая и изысканная, настоящая светская дама! В постели тоже даст мне сто очков — я же понимаю, как вам вдвоем хорошо. Закрываю уши, накрываюсь с головой — и все равно слышу ваши стоны, как вы вместе сходите с ума. А уж как Кира кричит в оргазме — наверное, каждая женщина мечтает о таком! Я же не могу дать тебе того, что ты хочешь.

Да, настрадалась Катя. Каждый день видеть перед собой совершенство, сравнивать с собой — испытание немалое, особенно для юной девушки с комплексами в голове. С сочувствием ответил:

— Особой проблемы в твоих переживаниях не вижу. Всему надо время — будут и знания, и внешний лоск. Главного у тебя не отнять — доброе и любящее сердце, светлая голова. Возможно, есть сложности с нашим сексом, но, думаю, и здесь можно найти выход. У тебя свои особенности со строением женского органа, из-за которых тебе приходится терпеть боль. Так вот, недавно у меня открылась новая способность — напрямую вмешиваться в состояние организма, а не только через поле. Сейчас работаю с ней, кое-что начало получаться. Не знаю, сколько времени уйдет у меня, пока научусь проводить реальные операции без риска, но, уверен, это обязательно сбудется. Тогда постараюсь помочь и с твоей закавыкой. А пока не печалься, только себе сделаешь хуже. Договорились?

Видел в лунном свете, как Катя согласно кивнула, а потом сказала: — Хорошо, Сережа, я постараюсь, — и прижалась лицом к моей груди. В последующем она не так болезненно воспринимала наши с Кирой интимные отношения, да и мы старались меньше тревожить девушку своими постельными утехами. Хотя и не всегда удавалось — забывались в страстных слияниях. А в близости с Катей подобрали с ней лучшие положения, в которых получали максимальное удовлетворение без болей и неприятных ощущений. Так что и ей довелось испытать свою долю высшего блаженства, может быть, не такого яркого, как у Киры. Да и с приходящим опытом она раскрывала в себе новые тайны и умения дарить и получать наслаждение.

Оставались считанные дни до назначенной даты свадьбы. Все вокруг, считая и Киру, суетились с последними приготовлениями, переживали. А я оставался спокойным, сам себе поражался. Без особой спешки занимался своей частью предсвадебных забот — выбрал для себя и невесты обручальные кольца, пригласил друзей и коллег, заручился согласием Юры стать моим дружкой. За неделю до торжества по настоянию Киры сделал себе прическу у модного стилиста. Обычно не заморачивался подобной мелочью, главное — аккуратно, вот и ладно. Ради подруги вытерпел долгий творческий процесс мастера, но результат того стоил. Даже своим неискушенным взглядом видел разницу от прежних ухищрений парикмахеров — на ум приходило сравнение маляра и художника. Важнее, чем собственное удовольствие от хорошей работы, для меня стала радость Киры — мой вид ее полностью устроил.

Нанятый родителями невесты устроитель свадьбы ознакомил нас с Кирой со своим сценарием торжества. Сразу оговорился, что заказчик, то есть мама моей суженой, одобрил его, нам остается только послушно исполнять предписанные им церемонии — от регистрации брака до финала свадебного вечера. Особых сложностей для нас не предусматривал, но первое, что мне не понравилось, — чрезмерная помпезность всего действа. Прямо театральное представление, а мы там артисты. К тому же диктовалось все — вплоть до текста нашей речи или когда можно целовать невесту, как нести ее по ковру кланяться родителям и еще многое другое. На мои слова, что нужно все же упростить процедуру, без явных излишеств и столь детальной регламентации, устроитель с обидой ответил:

— Молодой человек, наша фирма славится на весь город великолепной организацией торжеств. Заказчики оставались довольны, никто еще не предъявлял претензии. Если хотите что-то поменять, решайте с Валерией Сергеевной. Мы работали строго по предписанным в договоре обязательствам. Вот он, можете прочитать.

Вмешалась Кира, обратилась к устроителю с просьбой: — Позвольте, пожалуйста, переговорить нам наедине, — когда же тот отошел в сторону, высказалась мне: — Сережа, прошу тебя, не надо ссориться с моей мамой. Давай сделаем так, как она хочет. Мне тоже не все нравится, но все же соглашусь. С мамой иногда лучше не спорить — если она упрется в своем, то не отступит. Даже папа ее побаивается.

Подумал немного и кивнул головой — вопрос, действительно, не столь принципиальный, что бы вступать из-за него в конфликт, испортить только зарождающееся между нами согласие. Так и объяснил подруге: — Хорошо, Кира, оставим как есть. Но хочу предупредить тебя — я не потерплю в дальнейшем какого-либо вмешательства в нашу жизнь кого бы то ни было, даже твоей мамы.

Судя по обеспокоенному виду Киры после моих слов, она не сомневалась, что мать не удержится, наверняка влезет. Не так много узнал о будущей теще, но ее слабость заметил едва ли не с первого дня — любила поучать других, давать указания. Может быть, из благих побуждений, но ее наставления — когда по делу, а чаще нет, — ставили окружающих в неудобное положение. Откажешься следовать им — обижалась, соглашаешься — садилась на голову, учила каждому шагу. Так было и у меня в первое время, когда мы с Кирой приходили к родителям в гости. Отец больше отмалчивался, редко когда обращался ко мне. А мать говорила за двоих — рассказывала свои истории, высказывала категоричные суждения по разным темам, даже малознакомым — как со мной по медицине. Не обходилось без наставлений — как нам строить семейную жизнь, добиваться успеха, своего места в приличном обществе.

Вначале слушал внимательно — кое что из ее советов посчитал полезным для себя, а потом приелось — повторяла раз за разом, перешла грань занудства. Да и не все пришлись по душе, особенно с меркантильной подоплекой — с кем заводить нужные отношения, а кого обходить стороной, как держать себя с людьми. Упаси боже снисходить до равного тона с тем, кто рангом тебя ниже — сразу снизишь планку собственной значимости. В спор не вступал, пропускал мимо ушей подобные сентенции. Теща же замечала мою невнимательность, сердилась, принималась отчитывать за нежелание учиться ее науке. Как-то спросил у Киры — допекала ли мать ее и братьев своими нравоучениями, на что та ответила:

— Еще как! Пока не выросли, после немного умерила свой пыл. А тебя, похоже, посчитала подходящим подопечным, вот и взялась ретиво. Но ты, пожалуйста, на маму не обижайся — она так желает лучшего, да и отходчивая, не таит зла.

Настал день свадьбы. Утром отвез Киру в родительский дом, сам с Катей поехал в свой. Ближе к полудню у меня собрались друзья — сокурсники и двое с работы, стал вместе с ними собираться к выходу. В своем изысканном свадебном наряде чувствовал особую торжественность — красивый, идеально подогнанный, он давал ощущение необыкновенной легкости, праздничного настроения. Да и друзья похвалили — выгляжу на все сто! В назначенный час к дому подъехали три белоснежных лимузина в свадебном убранстве. Места в них хватило с лихвой — расселись свободно по машинам и поехали за невестой. Вместе с мамой отправилась Катя — она сначала сомневалась, стоит ли ей быть на регистрации и свадьбе. Посчитала, что может нам с Кирой как-то помешать, даже своим присутствием. Наш довод, что она невесте не соперница, а подруга, мы только рады будем видеть ее рядом, — снял ее сомнения, но решила держаться не возле нас, а с моей мамой.

Церемонию выкупа невесты разыграли точно по сценарию — с каверзными вопросами жениху и дружкам, подарками, песнями по заданию. Уже в квартире получили благословение родителей на иконе богоматери, с хлебом-солью. После большая часть родных и друзей семьи Лукьяновых отправилась с нами в ЗАГС. К кортежу присоединился почти десяток машин и еще одна с нанятым оператором — он снимал на камеру происходящее торжество. Кира сидела рядом со мной, бледная от волнения — я взял ее руку и пожал мягко, стараясь как-то успокоить. Сам чувствовал вполне свободно, без дрожи в теле, как Кира. Видел вокруг и понимал ясно, голова не кружилась в ожидании счастливой минуты. Может быть потому, что женюсь с трезвым умом, а не по велению переполненного любовью сердца. Испытывал радость, приятное ощущение близости родной души, но не умопомрачительное состояние влюбленного, потерявшего голову от счастья.

В ЗАГСе нас долго не задержали в очереди, почти сразу вызвали из комнаты ожидания в зал. Пожилая женщина в строгом костюме пригласила меня и Киру выйти в центр, после произнесла недолгую речь-напутствие и приступила к обряду бракосочетания. Мы послушно ответили на ее вопрос о согласии взять в жены или мужья, надели друг другу обручальные кольца. Здесь чуть не произошел конфуз — Кира уронила из дрожащих рук мое кольцо. Успел вовремя подхватить его, вернул невесте, шепотом ей проговорил: — Кира, не волнуйся, все нормально. Сам невольно подумал: — Не в первый раз замужем, а переживает, как юная девица.

Дальше все прошло без заминки — расписались в журнале, за нами свидетели. Выслушали торжественное объявление нас мужем и женой, после я принял от сотрудницы свидетельство о нашем браке. Она разрешила родным и друзьям поздравить новобрачных, те не заставили ждать — пошли объятия и поцелуи. Даже тесть соизволил пожать мне руку с поздравлением, а теща произнесла монолог о новой жизни, любви и заботе друг к другу. Моя мама обняла Киру, а мне сказала только два слова: — Поздравляю, Сережа.

Из ЗАГСа мы отправились в свадебную поездку по городу. Родители и старшие гости с нами не поехали, вернулись домой. Ближе к вечеру встретят нас в ресторане, вместе со всеми приглашенными гостями. Маршрут нам установили заранее, так что покорно проследовали по нему с остановками в самых эффектных местах. Только чуть подправили — попросили водителей свернуть немного в сторону к нашему фонтану. Времени нам хватило — уложились в график, даже простояли на маленькой улочке у ресторана, чтобы подъехать к нему в назначенный час. Тут нас ждало представление — проход по коридору гостей, забрасывающих нас лепестками роз, дети, встречающие нас корзинками цветов и небольшими плакатами с поздравлениями в нашу честь, живые куклы, танцевальное шоу. Умудрились еще устроить небольшой фейерверк из разноцветных огоньков.

В красиво украшенном банкетном зале последовало продолжение. По красной дорожке прошли в центр, поклонились стоящим здесь родителям Киры и моей маме. Они еще раз поздравили нас, благословили на долгую семейную жизнь. А потом пошло застолье — с тостами, поздравлениями, подарками от гостей, криками 'Горько'. Перемежалось с развлекательными номерами — в их разнообразии устроитель и ведущий вечера проявили немалую фантазию. Особенно впечатлило гостей выступления трио из кордебалета и фокусника, вытворяющего чудеса на смельчаках из их числа. А в конкурсах и шуточных состязаниях отвели душу на полную — со смехом, песнями, своими выдумками. Танцевальную часть открыли мы с Кирой, закружились в свадебном вальсе. Наверное, смотрелись вместе красиво — гости стали вокруг по залу и аплодировали, после сами присоединись к нам.

Праздник удался — вечер проходил непринужденно, никто не скучал. Нам с Кирой понравилось, все вышло замечательно — начиная от богатого стола и увлекательной праздничной программы до заводных гостей, принявших самое живое участие в развлечениях. Даже не ожидал такого от солидных дам и их кавалеров, составивших большую часть гостей со стороны невесты. С моей в основном пришла молодежь — пригласил всю группу и нашу лабораторию, старших представили коллеги мамы, а также несколько дальних родственников. Ближних у нас нет, у мамы был только один брат, живший в другом городе, погиб несколько лет назад. С его семьей почти не общались — мама еще в молодости, после моего рождения, рассорилась с братом. Я видел раз своего дядю, и то в детстве, а его детей и вовсе нет.

Завершили празднество заполночь. Гости уходили довольные, благодарили родителей за превосходный вечер. Уже после того, как они разошлись, отпустили нас. На прощании теща предупредила, что ждет завтра к обеду, намекнула о сюрпризе для нас. Уехали к себе усталые — быть в центре внимания весь вечер занятие утомительное, но счастливые и умиротворенные. Радовался за Киру — она близко к сердцу принимала произошедшее сегодня торжество, все время после объявления нас мужем и женой ее лицо буквально светилось счастливой улыбкой. Вот и сейчас, по пути домой, прижалась к моему плечу и тихо, неслышно для водителя, призналась : — Знал бы ты, Сережа, как я мечтала об этом дне! Мне даже не верится, что моя мечта сбылась, чувствую себя как в прекрасном сне!

Дома не сразу легли спать, посидели еще на кухне вдвоем — Катя не стала мешать, оставила нас наедине. Вспоминали происшедшие сегодня примечательные случаи — смешные и не очень, сошлись во мнении, что наша свадьба удалась на зависть всем. Брачную ночь провели особо нежно и мягко, больше в ласках, чем в неистовой страсти. Проснулись поздно, время уже походило к полудню. Почти сразу встали, после завтрака и недолгих сборов отправились к родителям Киры. В пути моя новоиспеченная жена все гадала, о какой же сюрпризе вчера упоминала ее мама. Высказывала разные предположения — от свадебного путешествия до каких-то ценных вещей, фантазировала, куда бы мы поехали или как распорядились с подарком. Я не останавливал, поддакивал, иногда поправлял, когда ее разыгравшееся воображение выходило за грань реального.

Дома у родителей застали братьев Киры с их женами. С обоими познакомился еще раньше, когда заезжал с подругой в гости. Общались между собой мало — они также придерживались мнения, что я Кире не пара. Но, в отличии от отца, открыто свое неприятие не показывали — держались нейтрально, с холодной вежливостью. Для меня не представляло тайны их рассуждение, пусть и не высказанное вслух: — коль сумасбродная сестренка решила выйти замуж за невесть кого — противиться не станем, но и не ждите от нас какой-либо обходительности к чужаку. Нас пригласили за накрытый стол — можно считать, продолжили празднование в семейном кругу. Родные Киры выразили нам свои пожелания, после поделились впечатлением о вчерашнем торжестве. Первой, конечно, высказалась теща:

— Я рада за нас — свадьбу провели превосходно. Уважаемые гости остались довольны, достойно оценили наши усилия. И молодожены показали себя хорошо — все хвалили такую прекрасную пару. Хотелось бы, чтобы и дальше в вашей семье было также красиво и ладно.

Тесть также ввернул свое слово:

— Что ж, первый шаг в своей новой жизни вы сделали. Отнеслись ответственно и со старанием. Я, как и мама, доволен вами. Мы здесь, в семейном кругу, решили сделать общий подарок. Кира, как-то ты сказала, что вы хотите в будущем купить приличный дом. Решили помочь, не откладывать столь нужное дело на будущее. Присмотрели неплохой особняк в престижном поселке за городом. Возьмите у мамы его адрес, а также телефон маклера. Договоритесь о встрече, съездите туда. Если он вам подойдет, то оформим — будете жить там.

Да, щедрый подарок! Понятно, что он ради дочери, но, думаю, показывает и отношение родных Киры ко мне. Наверное, в какой-то мере они признали своим, дом ведь и для меня тоже. Кира бросилась обнимать отца, а он, довольный произведенным на нас впечатлением и радостью дочери, все же поспешил добавить: — Дар наш общий, братья твои тоже вложились.

Уже после, когда жена расцеловала родных, я тоже поблагодарил их за столь ценный подарок. Они благосклонно приняли мои слова — улыбались не столь формально, как прежде. Отец же высказался: — Для нас главное, чтобы вы жили дружно, берегли и заботились друг о друге. Особенно тебе, Сергей, надо постараться как главе семьи, мир и порядок в первую очередь зависят от тебя.

Заверил, что сделаю все возможное ради нашего общего счастья, после мы еще поговорили о ближайших планах и заботах в связи с переездом и налаживаем жизни в новом месте. Не стали откладывать с особняком в долгий ящик, тут же, от родителей, позвонили маклеру. Он назначил время на завтра, разъяснил, как проехать в тот поселок. Еще раз поблагодарив родных за заботу о нас, отправились к себе. Кира таяла от счастья, ее смех и веселье заражали нас с Катей. Весь вечер прошел в приподнятом настроении, разделили радость на всех. Утром все вместе на нашей Ниве отправились за город, меньше, чем через час, въезжали в небольшой аккуратный поселок. Дорога к нему шла по асфальту, да и в самом поселке пути обустроенные. Так что с комфортом добрались до нашего будущего дома.

Он понравился с первого взгляда — двухэтажный, с высокой металлочерепичной крышей, стены приятного бежевого цвета, облицованные ракушечником. Да и участок немаленький — соток десять, не меньше. Не в пример больше, чем в старом мамином доме с тремя сотками. Окружал усадьбу ажурный забор из легкого профиля. Мне самому такие больше нравятся, чем глухие — остается ощущение простора, а не замкнутого пространства. Маклер уже ждал нас у ворот. Он открыл своим ключом калитку, мы прошли во двор, осмотрелись. Перед домом аккуратная площадка, мощенная плиткой, сбоку хозяйственные постройки, гараж. За домом виден сад и огород. Так что все нужное для нормальной жизни на земле есть — это не в четырех стенах квартиры на пятом этаже, как у Киры. Мне, привыкшему жить в частном доме, больше по душе чувствовать под ногами живую землю, чем холодный бетон.

Глава 10

Неделя ушла на переезд и обустройство в новом доме. Каждый из нас занял по комнате на втором этаже. Внизу у нас большая кухня и гостиная, подсобные помещения. Дом просторный, в нем почти десяток комнат с высокими потолками и окнами. Так что места всем хватило, еще оставили детскую — Кира сразу заняла ее рядом со своей. Что немаловажно, нужные бытовые удобства в доме, не надо бегать во двор. Отопление газовое, вода подведена, канализация тоже — живи и радуйся! Не то что в старом нашем доме — все на улице. Единственно, что может составить проблему — транспорт. Маршрутный автобус в поселок не заезжает, надо идти к трассе, а до него больше километра. Да и ходит он нерегулярно — можно прождать и час, и два. В поселке живут люди состоятельные, обходятся своими колесами — почти в каждой усадьбе по две-три машины, в основном иномарки.

Мы — редкое исключение со своей Нивой, но не заморачивались такой скромностью — какие наши годы! Да и старший брат Киры — Михаил, пообещал ей взять машину. Сейчас она, как когда-то я, занималась на водительских курсах, уже села за руль учебной машины. Страхов натерпелась — на весь вечер хватило ее рассказа о первом уроке. Пока же супруга добиралась в город со мной, приходилось ей из-за этого выходить на час раньше. Приезжала на работу самая первая, вечером же уходила последней — дожидалась, пока я не заеду за ней. Как-то проговорилась — скорей бы самой сесть за руль своей машины, отоспалась бы. У Кати начались вступительные экзамены в университет, так что утром ехала с нами, обратно добиралась когда как — на автобусе или такси. О том, чтобы самой сесть за руль — и не помышляла, боялась. Отказалась учиться с Кирой на курсах вместе, не поддалась на ее уговоры.

Катя поступила в университет, выдержала экзамены. Не напрасно почти четыре месяца занималась на подготовительных курсах. Да и днем готовилась в свободное от домашних забот время. Ей обязательно нужно было сдавать все экзамены на отлично — конкурс в университет огромный. В прошлом году на ее специальность он составил свыше десяти человек на место. Именно с таким настроем шла Катя к своей цели, учила не только школьную программу, но и дополнительные материалы, которые ей посоветовали преподаватели на курсах. Когда же начались экзамены, шла на них как в последний бой — вся сосредоточенная, не отвлекаясь на посторонние дела. Даже не слышала, когда обращались к ней. А после шумно радовалась каждой пятерке, с порога встречала нас торжествующим возгласом: У меня — отлично!

Когда же объявили результаты, восторгу Кати не было предела. Глаза горели счастливым огнем, а эмоции переливались через край — то плакала от пережитых волнений, то смеялась, радуясь исполненной мечте. В ближайший выходной день устроили ей праздник — заказали столик в том же ресторане, где проходила наша свадьба. Катя сама захотела именно там — ей понравилось, как там обслуживал персонал. Говорили ей поздравления, произносили тосты, а когда начались танцы и зазвучал вальс — Катя попросила меня вести ее так, как на своем свадебном вальсе. Не знаю, о чем думала девушка, но мне показалось, что она представляет себя новобрачной — кружилась в танце, закрыв глаза, а на лице светилась мечтательная улыбка. Мы пробыли почти до самого закрытия, не пропускали ни одного танца. Вел по очереди обеих, но чаще Кира уступала свою виновнице праздника.

Через два месяца после свадьбы жена объявила мне радостно, что она беременна. При первых признаках сходила в консультацию, ей подтвердили долгожданную весть. У нее были некоторые сложности по-женски, в том числе из-за аборта, опасалась, что могут быть трудности с зачатием. Прошла полное обследование, но никаких патологий врачи не нашли. Все же сомнения у нее оставались, со всем старанием — с моей помощью, проверила, что материнская доля не обошла ее. Теперь же, когда сам факт зарождения в ней новой жизни, подтвердил ее чаяния, она просто блаженствовала на вершине женского счастья. Я радовался за нее, в самом же себе не нашел даже отзвука отцовского чувства — наверное, оно еще не созрело, чтобы стало заметно.

С этого дня Кира стала беречься — ходила плавно, без обычной порывистости, старалась выдерживать рекомендованный врачами режим. Каждый вечер выходили на прогулку, вместе с нами и Катя. Так и ходили, дышали перед сном чистым воздухом — здесь он особенный, поселок выстроили на краю соснового бора. Осторожность Киры перешла на интимную жизнь, пришлось с ней удерживаться от прежней страсти. Просила все делать мягко и бережно, без глубоких проникновений, тем более резких. Конечно, исполнял ее просьбу, а потом отыгрывался на Кате — девушка вовсе не противилась моему возросшему вожделению, мы уже приспособились друг к другу. Так постепенно мои подруги поменялись ролями — берег одну, терзал другую, но только уже наоборот.

Начавшийся учебный год — для меня уже на пятом курсе, ничем особым от прошлого не отличался. Большая часть занятий также проходила в базовой клинике, только поменялись предметы — вместо общей хирургии, внутренних болезней и неврологии ввели оперативную хирургию и хирургические болезни, психиатрию, акушерство и гинекологию. Слушали обзорный курс, наблюдали за практикующими врачами, после на семинаре вместе с преподавателями проводили разбор клиники и курса лечения. Опрашивали в палатах больных и писали на каждого медицинскую историю. К реальному лечебному процессу нас все еще не допускали, не учили хотя бы ставить системы или ассистировать врачу.

Для меня такие занятия стали рутиной, считал их малоэффективными, но приходилось выполнять все предписанные задания. Да даже ими не загружали — два-три часа и надо уходить — освобождать учебный кабинет или палату для следующей группы. Старался извлечь из них больше пользы — изучал аурную картину больных, искал в ней характерные для каждой болезни отклонения. Постепенно у меня набиралось что-то вроде диагностического каталога — уже более точно мог составить свое заключение о состоянии пациентов, клинике недуга и возможных путях лечения. Так я готовил базу для своих будущих операций. С недавних пор многократные пробы и эксперименты с прямым вмешательством в структуру живых объектов принесли первые ростки возможного успеха.

Я не рассказывал Мельнику, тем более Юре, о следователе-садисте, которого непроизвольно довел до комы. Просто упомянул о случайном факте подобного влияния без подробностей. Они живо заинтересовались им, предложили от себя любую нужную помощь в его исследовании и возможном использовании. Вместе строили предположения о природе такой способности, способах осознанной инициации, продумали экспериментальную программу. Взялся за нее с увлечением — новая способность обещала в случае успеха грандиозные перспективы, даже мысль о них кружила голову. Проходили день за днем, за ними месяц, другой, провел сотни экспериментов, а результат все тот же — нулевой. Иногда приходило сомнение — может быть, я ошибся, напридумал себе невесть что. Не было ни следователя-изверга, ни моей кары. Опять вспоминал те страшные недели, что пережил в застенках СИЗО. Нет уж, такого не забудешь и не перепутаешь ни с чем.

И вот только теперь, спустя почти полгода, произошел прорыв в цепи неудач. Пусть скромный, едва заметный, но он стал для меня очень важным, наградой за настойчивость и терпение. Когда уже руки стали опускаться, приходил в отчаяние, но продолжал, собрав волю в кулак. Коллеги уже через месяц потеряли интерес к моей работе, даже Мельник. Единственный, кто верил мне до конца — Юра. Подбадривал, защищал от попыток закрыть мою тему, помогал делом и советом. Именно одна из его подсказок дала ключ к первому успеху. Он предложил работать с простейшими организмами, в случае их реакции выявить спектр моего воздействия, давший нужный эффект. Но и тогда мне пришлось провести кучу исследований, варьировать объектами, пока одна из колоний бактерий не отреагировала на мое поле. Ускорился процесс деления, буквально через считанные минуты она удвоилась.

Боялся поверить своим глазам — после бесконечных неудач и вдруг такое чудо! Повторил еще раз и, — слава богу, — вновь та же картина, деление клеток продолжало расти. Радовался, как мальчишка, разве что не прыгал. Побежал за Юрой, рассказал, а потом при нем продублировал эксперимент. После — Мельнику, со счастливой улыбкой принимал поздравления своих руководителей. Дальше работал с большим воодушевлением и уверенностью — начало положено, я на правильном пути. Выявил характеристики поля, повлиявшего на амитоз, отработал на других простейших, а потом перешел к более сложным организмам. Пришлось самому глубже вникать в биофизические процессы, происходящие с подопытными объектами на внутриклеточном уровне. Мне помогли получить консультацию у специалистов подобного профиля, с их помощью определил связь структурных изменений от конкретных параметров моего воздействия.

В последующем планировал отработать данные как влияния на весь организм, так и оперативного вмешательства на заданных участках. Ясно осознавал, что путь долгий, потребуется не один год экспериментов и исследований, пока научусь точно, а главное — безопасно, проводить свои операции на реальных людях с их конкретными отклонениями и патологией. Но страха и сомнения не было — за такую возможность лечить людей не жаль отдать и всю жизнь. Подобных примеров в науке и практической медицине сколько угодно — Кох, Эрлих, Мечников и еще десятки врачей и ученых, не щадивших себя. Для меня они стали святыми, считал идеалом для себя. Еще в детстве зачитывался книгами о их жизни и подвиге, во многом решение стать врачом пришло с того времени.

В начале ноября Мельник рассказал мне о приезде в наш город филиппинского хилера, или, как еще называют таких специалистов, делающих операции голыми руками, — экстрасенсорного хирурга. О них одно время писали много — кто-то восхищался их поразительным даром, другие обвиняли в мошенничестве. На глазах у всех без какого-либо инструмента они проникали руками во внутренности больного, лечили пострадавшие органы, удаляли опухоли или гнойники. У меня самого сложилось мнение о хилерах, как хороших гипнотизерах, внушающих больным и зрителям нужное представление. Не стал упускать возможность своими глазами увидеть "чудо", с готовностью принял предложение завлаба сходить на сеанс к заезжему мастеру. Тот собирался пробыть в нашем городе неделю и пригласил всех желающих присутствовать на первой операции.

В назначенный час приехал в одну из гостиниц — здесь гость снял номер и готовился поразить зрителей своим загадочным искусством. В холле на втором этаже уже собралось два десятка людей. Среди них заметил репортеров и операторов с камерами, микрофонами. Понятно, что сюжет о чуде, да еще происходящим на их глазах, представил несомненный интерес работникам пера и голубого, вернее — трехцветного, экрана. Ждали недолго, вскоре молоденькая филиппинка на почти чистом русском языке пригласила пройти в номер. Посередине большой комнаты на высокой кушетке лежал мужчина средних лет, обнаженный по пояс. Возле него стоял сам мастер — уже пожилой, но еще достаточно энергичный, судя по его быстрым движениям. Одет он был в белую пару из хлопка, волосы коротко пострижены, сухие жилистые руки обнажены по локоть. Когда все гости вошли в комнату, мастер начал говорить, а девушка переводила:

— Доктор Виргилио приветствует присутствующих и желает всем здравия и долголетия. Он пригласил вас посмотреть своими глазами, как будет проходить операция. Перед вами пациент с раком кишечника. В своей клинике он прошел обследование, врачи не стали браться — сослались, что болезнь запущена, нет никакой гарантии излечения. Тогда он обратился к нашему представителю, доктор Виргилио согласился приехать и провести операцию. Она пройдет сейчас, в вашем присутствии. Прошу не шуметь, на все вопросы доктор ответит после завершения процедуры.

После, когда девушка закончила перевод, мастер повернулся к больному и замер, закрыв глаза. Так он стоял минуту, по-видимому, настраиваясь на операцию. Я видел его ауру — ярко светящуюся, переливающуюся золотистой и оранжевой оттенками. Поле у него мощное, может быть, посильнее моего — насыщенность энергетического света, идущего от замершей фигуры, превосходила все виденное мною раньше. После паузы доктор стал водить руками над брюшной полостью больного, а потом как-то резко, броском, погрузил их в подбрюшье. Нам было видно, как он манипулировал в полностью обнажившемся кишечнике, через несколько минут удалил пораженный опухолью участок. Я следил за каждым движением мастера. Видел, как вокруг кончиков пальцев сосредотачивается сгусток пси-энергии, при касании с кожей и нижними тканями пациента он просто раздвинул их, освобождая доступ к оперируемому участку.

Операция хилера

Верил и не верил своим глазам. То, над чем я бился долгие месяцы, теряя надежду, а сейчас получил первые ростки, — прямое вмешательство в живую ткань, — демонстрировал заезжий мастер. Без особого напряжения, по-видимому, отработал в десятках или сотнях подобных операциях. Из его рук текла жизненная энергия — прана, подпитывая пострадавший орган. Хилер пользовался своей энергетикой как скальпелем — расчищал от миазмов пораженный участок, вырезал очаг опухоли, а потом уже праной сращивал ткани и нервные окончания, восстанавливал на месте шва исходную структуру. Не мог поразиться ювелирной работой мастера, такого совершенства я мечтал достичь через многие годы с неизбежными трудностями и рисками. Закончил Виргилио операцию мгновенным соединением тканей и кожи в месте проникновения. Никаких видимых следов только что проведенного вмешательства не осталось, если не считать окровавленный комочек склизкой плоти в лотке.

Перевел дыхание — не заметил, как почти не дышал, наблюдая за происходившим чудом. Забыл обо всем — своих сомнениях, даже намерении проверить, что же использует хилер — гипноз или ловкость рук и обман, как какой-нибудь талантливый фокусник. Сейчас, когда все закончилось и вернулась способность здраво мыслить — попытался понять, разобраться в самом себе, что же я видел. Если гипноз, то вот ведь объект вмешательства, передо мной. Четко видна ровная аура в оперированном органе, никаких признаков недуга, известных мне, нет. Но принять, что доктор владеет выдающейся способностью, не объяснимой современной наукой, тоже было не просто. Хотя казалось, кому, как не мне, уже несколько лет занимающемуся пси-энергией и достигшему каких-то успехов в работе с ней, понять, что же произошло на самом деле.

Не стал задавать вопросы, как другие зрители, о проведенной операции, только спросил через переводчицу: — Может ли уважаемый доктор уделить мне время для личной встречи? — Добавил, что я будущий врач, сам занимаюсь исследованиями тонкой материи для лечения людей.

Виргилио, когда помощница перевела ему мою просьбу, посмотрел на меня с заметным интересом, кивнул, а потом ответил. Девушка сказала мне:

— Доктор согласен принять вас, молодой человек. Приходите сюда же завтра к вечеру.

Весь день размышлял об увиденном. Строил догадки о примененном хилером механизме оперирования, просчитывал, что мне можно использовать из полученного урока. В лаборатории на вопрос Мельника: — Ну что, Сергей, разобрался с этим чудодеем? — покачал головой, после ответил: — Не все так просто, Илья Николаевич, надо мне хорошо подумать.

Рассказал, как есть — о своих предположениях перед сеансом, о том, что видел и согласии Виргилио встретиться со мной. Мельник высказал то, в чем я сам сомневался:

— Все же отбрасывать вероятность гипноза не стоит. Сужу из твоих слов, что хилер раздвинул кожу и ткани концентрированным полем. Он что, дематериализовал их, разорвал молекулярные связи? А потом таким же невообразимым образом восстановил, как было? Более достоверным вижу объяснение, что он загипнотизировал всех, тебя также. То, что аура больного не показала признаков патологии, не говорит однозначно о вмешательстве хилера. Или тот же морок, наведенный на энергетическом уровне, или хилер своим полем подпитал больной орган. Я уже не говорю о том, что пациент мог быть подставным, без серьезной онкологии.

Видел в словах ученого немалую долю истины, но интуиция подсказывала мне — хилер не манипулировал внушением, действительно провел оперативное вмешательство с устранением ракового образования. Так и высказался Мельнику — он обычно доверял моему подсознательному чувству. Помолчав в задумчивости минуту, ответил все же с сомнением: — Хорошо, Сергей, встреться с доктором. Может быть, что переймешь у него полезного для себя. Тем более, по твоим словам, он сильный эмпат с солидной энергетикой.

Доктор Виргилио Гутиеррес встретил меня приветливой улыбкой. Еще вчера обратил внимание на удивительное тепло, казалось, идущее из самого сердца великого мастера. Мне еще не встречались люди с такой доброй харизмой. Он располагал к себе с первого взгляда, невольно вызывал приязнь и доверие. Возможно, что такое обращение выработалось у него годами профессиональной практики, но действовало безотказно, во всяком случае, — на меня. Пригласил сесть за небольшой столик, а потом, когда я расположился поудобнее в низком кресле, предложил чашку кофе. Не стал отказываться, через минуту помощница доктора подала нам горячий напиток, сама присела между нами. Мастер не торопился начинать разговор — с наслаждением смаковал каждый глоток. Я — по его примеру, также, хотя особого вкуса, кроме горечи, от кофе не испытывал. Но голову он прояснял заметно — уже после нескольких глотков почувствовал, как уходит усталость, а мысли становятся более глубокими и четкими.

— Сергей, о чем ты хотел поговорить со мной? — задал вопрос Виргилио, когда мы закончили с кофе, а помощница освободила столик.

— Уважаемый доктор, — приступил к продуманной еще вчера речи. Останавливался после каждого предложения, давая возможность девушке перевести его. — Кроме учебы в мединституте, я параллельно работаю в институте психологии. Тема, которой сейчас занимаюсь, связана с применением пси-энергии в лечебных целях. То, чем вы пользовались во время операции, напрямую связана с целью моих исследований. Я только в начале пути, ищу способы прямого вмешательства своей энергетикой в физическую структуру биологического объекта. Так что вы можете представить мои чувства, когда увидел вчера его реальное исполнение. Причем не на простейших организмах, с которыми я сейчас работаю, а на живом человеке, с изумительной точностью и эффективностью. Правда, у меня несколько иная направленность — дистанционное влияние, без прямого контакта с оперируемым органом.

— Твой интерес к операции понятен, — с явным вниманием оглядев меня, отозвался Виргилио. — Расскажи подробнее, что ты заметил, с самого начала.

— Вы стояли минуту неподвижно — в вашей ауре заметно стал выделяться оранжевый оттенок на желтом фоне. По-видимому, формировали волну пси-энергии нужного диапазона. Потом стали водить руками над больным органом — видел, как их стала окутывать, как в коконе, пелена сгустившегося поля. Когда же стали погружать в тело пациента, кожа и ткани как будто разошлись под пальцами. Вы касались ими кишечника, а через них текла и впитывалась в пострадавший орган жизненная энергия. Она имела свой оттенок — ярко-золотистый, а не оранжевый. Через минуту пси-энергия вновь сменилась и вы стали вычищать раковые образования, вырезать зараженный опухолью участок. Сращивание и восстановление тканей, нервных и кровеносных каналов шло уже энергией третьего вида — с горчичным оттенком. Завершили операцию общим укрепляющим полем жизненной энергии.

— Хорошее наблюдение, — после непродолжительного молчания подытожил доктор, — У тебя, Сергей, развитое внимание — заметил действительно важные моменты операции. А теперь спрашивай, что тебя интересует?

Я задал несколько вопросов — среди них и те, о которых говорил Мельник. Доктор Виргилио отвечал охотно и подробно, насколько он понимал суть своих воздействий. У меня стало складываться впечатление, что он сам не знал природу оперируемой им пси-энергии — почему она действует именно так, а не иначе, по какой причине одна энергия заживляет ткани, а другая разрушает. Представлял собой чистого практика — применял сложнейшую материю, не понимая ее законов и принципов. Но даже и в таком качестве его знания и умения имели для меня уникальное значение — давали ясную картину невообразимых пока, но реальных в будущем возможностей, если я смогу перенять приемы доктора. А дать научное обоснование можно со временем, используя имеющиеся в нашей лаборатории наработки и методики.

Он рассказывал о некоей Сущности, дающей ему силы лечить людей. Именно она ведет его руками, заживляет раны, позволяет почти бескровно и без боли проводить операции. Надо только чувствовать ее, принять с полной верой, без тени сомнения или страха, иначе она просто не раскроется целителю. Перед операцией хилеры настраиваются на волну божественной благодати — в большинстве они долго молятся, положив руки на Библию. Сам же Вергилио обходится без нее и намного скорее — открывает сердце Сущности, а она наполняет его своей энергией. Технику же лечения он усвоил от великого хилера Элеутерио Терте, положившего начало новому искусству врачевания. Ему понадобился не один год учения, пока учитель дозволил самому проводить лечение. Так же учились и другие практикующие сейчас хилеры — под руководством опытного мастера. Возможности у них разные — кто-то берется только за несложные операции, другие, как Вергилио, за такие опасные, как запущенный рак.

В завершении беседы, длившейся больше часа, доктор сделал мне предложение, от которого не мог отказаться:

— Сергей, вижу в тебе большие способности, а главное — доброе сердце. Уверен, что ты сможешь достигнуть многого в богоданном деле. Через два месяца у себя дома я провожу недельный семинар для таких, как ты — готовых постигнуть великое искусство врачевания. Платы не беру — ваш труд на здоровье людей станет мне достойным вознаграждением. Если согласен приехать на мою родину, то я вышлю тебе официальное приглашение от нашего министерства здравоохранения — хилеры работают под его ведомством. С решением не тороплю, у тебя есть несколько дней до моего отъезда.

Принял предложение с признательностью: — Благодарю за высокую оценку моих скромных возможностей и приглашение. Я переговорю в институте со своим руководством, в случае согласия — думаю, что получу его, — непременно приеду к вам.

На том и расстались, доктор еще вручил мне свою визитку с телефонами и адресом со словами: — Можешь звонить мне в любой день — рад буду помочь советом.

Как и предполагал, Мельник пошел мне навстречу, сумел уговорить руководство института отправить меня в командировку в далекие Филиппины после получения официального приглашения. В тот же день позвонил помощнице доктора и передал ей о своем согласии. Через две недели по факсу в адрес института пришло извещение об отправке приглашения, а еще через неделю позвонили из заморского посольства и вызвали получить официальную бумагу. После началась суматоха с оформление визы и других документов, покупкой билетов, получением нужных прививок. В конце ноября, распрощавшись с подругами и родными, получив от них напутствия и некоторые заказы, впервые в своей жизни вылетел в другую страну.

Сидел в кресле самолета, а самому не верилось, что лечу в далекую страну на другой край света. Эта сторона казалась какой-то диковинкой, неизвестной мне экзотикой. По книгам, журналам в какой-то мере узнал о здешней природе, людях, местных обычаях. Но понимал — то, что видишь своими глазами, не описать ни в одной книге. В предвкушение будущих впечатлений, эмоций сердце захватывала особая волна волнения — будто там, далеко за горизонтом, меня ожидал новый мир, полный чудес и волшебства. Как в детстве, когда после сна ко мне иногда приходило чувство — сегодня случится что-то необычное, сказочное, — весь день ждал и надеялся.

Час проходил за часом, а самолет наш летел все дальше. Только раз садились в промежуточном аэропорту, а через два часа вновь отправились в путь. Внизу суша сменилась морем, на бескрайней его глади видел видел корабли, изредка попадались острова — большие и малые. Полет проходил спокойно, против ожидания, без воздушных ям и колдобин. Даже незаметно уснул — утром встал рано, не выспался. Усталости не чувствовал, только иногда закладывало уши, а ровный шум моторов слился фоном, не раздражающим слух. Скрашивал время чтением журналов и проспектов, которые раздала пассажирам бортпроводница, смотрел в иллюминатор, вступал в разговор с соседом, пока по радио не объявили, что приближаемся к главному городу Филиппин — Маниле.

Все прильнули к стеклу, я тоже, вглядываясь в приближающуюся землю. Под крылом видел россыпь островов, вытянутую с севера на юг. Столица разместилась на самом крупном из них в устье реки у южного побережья. Мы уже пролетали над островом, позади в горной долине остался город Багио, в котором живет и работает Вергилио. Горы сменились равнинами, сплошь занятыми поселениями, городами, рисовыми полями. Этот район самый густонаселенный, используется каждый клочок земли. Видны еще кокосовые рощи вокруг большого озера в центре острова и вдоль вытекающей из него реки. Самолет пролетел по краю большого города, а потом, взревев моторами, пошел на посадку — мы прибыли в столицу Филиппин.

Глава 11

В аэропорту не стал долго задерживаться, ничего примечательного в нем не увидел — все так, как и в других крупных портах. Быстро прошел досмотр — таможенники придирчивостью не отличались, проверяли почти формально. Уже выйдя из здания терминала на прилегающую к нему площадь, полюбовался открывавшимся отсюда видом на море. Все точно, как на фотографиях — голубая вода, песчаный берег с растущими группами пальм, вдали видны яхты и лодки, — только все вживую, красивее. Можно сравнить, как для футбольного болельщика — видеть матч по телевизору и на стадионе, — эмоции совершенно разные! После отправился к автобусной площадке по соседству с портом.

Можно было и дальше лететь самолетом — из Манилы в Багио есть прямой авиарейс. Но решил все же добираться на машине — коль есть возможность посмотреть страну, грех ее упускать. Да и путь не очень долгий — около шести часов. Подождал на остановке автобус, идущий в нужную мне сторону. Вскоре он подошел — небольшой, на базе джипа, его так и называют — джипни. Весь разрисованный в яркие цвета, с причудливыми картинками и надписями — наверное, его владелец приложил в украшении своего чуда всю фантазию. Вход в машину сзади, сиденья расположены в два ряда по бортам, вместо окон и дверей — одни проемы, ехать придется с ветерком. Народу в нем оказалось немного, выбрал место впереди, поудобнее.

Джипни

В обращении с местными — персоналом аэропорта, водителем автобуса, попутчиками, — у меня особой проблемы с языком не возникало. Английский здесь распространенный, так что они понимали даже в моем произношении, далеким от идеального. Я их тоже, может быть, через слово, но смысл улавливал. Приятно поразила приветливость тех, с кем довелось встретиться — улыбались без фальши, с готовностью отвечали на вопросы, старались услужить даже в мелочах. Причем не только по отношению ко мне, иноземному гостю — с туристами местные особенно обходительны, — но и между собой. Хотя меня предупреждали знающие люди, что в стране неспокойно из-за распрей между основным населением — католиками и мусульманами, на юге дошло до вооруженных столкновений.

Ехали не быстро, останавливались в каждой деревне или по просьбе пассажиров. Один раз увидел, как водитель, не заморачиваясь стеснительностью, встал на обочине и тут же, не отходя от машины, справил малую нужду. Дорога выпала неплохая, не беспокоила колдобинами или неровностями — автобус шел мягко и ровно, только на виражах кренился Все в окрестностях, мимо которых проезжали, привлекало интерес — от природного ландшафта до домов, придорожных сооружений. Только недавно закончился сезон дождей — воздух и почва еще пропитаны влагой, но солнце уже грело довольно сильно. Самая жара здесь в мае-июне, в разгар туристического сезона, но и сейчас неплохо — приятное тепло без изнурительного зноя.

По невзрачному виду многих жилищ в городах и деревнях, через которые мы проезжали, видел, что основная масса населения живет скудно. Убогие домики из фанеры, бамбука, отходов строительных материалов, занимавшие целые кварталы даже в деловом центре, рядом с небоскребами, оставляли тягостное впечатление, вызвали недоумение — как же можно в этом благодатном краю прозябать в такой нужде? Те же Сингапур, Малайзия или Индонезия со сходными природными условиями ушли вперед в своем развитии, а народ их живет гораздо лучше. Правда, в соседнем Таиланде, насколько мне известно, обстоит примерно также. Оставил мысли о глобальных вопросах — Восток так просто не понять, не мне судить о нем. Осталось принять его таким, какой он есть.

Трущобы среди многоэтажек

Где то через два часа пути начались горы. Широкая поначалу дорога сузилась до двухполосной ленты, запетляла серпантином между скалами. С подъемом стало заметнее прохладно, да и наступал уже вечер, пришлось надеть куртку. Горы здесь не очень высокие, их склоны покрыты густым сосновым лесом. Местами видел террасы рисовых полей, на них местные крестьяне готовили почву для посева — месили грязь голыми ногами. Дважды пересекали по мостам горные речки с бурным потоком после выпавших дождей. В Багио приехали уже ночью. Водитель джипни довез до самой гостиницы, в которой я забронировал номер, не пришлось искать ее на такси. Портье принял меня со всем радушием, как важного гостя, не задержал с оформлением, уже через пару минут передал ключ и проводил до лифта.

В номере, как и в самом трехзвездочном отеле, все выглядело аккуратно и уютно, пусть и без роскоши, для меня излишней. Все нужное есть — приличная мебель, свежее белье, холодильник, телевизор с кабельными каналами, отдельная ванна с душем, даже чайник электрический. А я взял с собой небольшой кипятильник со стаканом, хотя меня предупреждали — он для администрации любой гостиницы как красная тряпка для быка — пожароопасный! Разложил вещи в шкафу и тумбочке, принял душ, а потом чаевничал, глядя на цветной экран — расслаблялся после суточной дороги. Акклиматизации из-за многочасовой разницы не потребовалось — уснул почти сразу, как лег в постель, все таки в пути вымотался.

Утром позвонил Вергилио, на своем корявом английском сказал ему о своем приезде. Доктор подтвердил, что семинар начнется завтра, уточнил мне время и место его проведения. Пожелал хорошо отдохнуть сегодня, осмотреть город — потом работы предстоит много, программа насыщенная. Я сам так намеревался, не теряя времени, собрался и отправился гулять. Определенной цели у меня не было — шел куда глаза глядят. Гостиница расположилась почти в самом центре города, так что далеко идти не пришлось — главные достопримечательности оказались поблизости. Обошел на своих ногах одно за другим Кафедральный собор, летний Дворец президента, Военную академию. Каждое из них представляло величественное сооружение, зевак вроде меня хватало. Хотя иностранцев, во всяком случае, из Европы, видел редко — горная столица не так популярна среди них, как известное на весь мир побережье с пляжами и развлекательными центрами.

Больше времени — почти до самого вечера, провел в городском парке или, как его здесь называют, Бёрнхэм-парке — излюбленном месте отдыха местных жителей и гостей. Поднимался на гору Кабуяо, с которой оглядывал окрестности — она самая высокая из находящихся в черте города. Зрелище впечатляющее — красивые здания на склонах, фонтаны на площадях и скверах, много зелени. Все продумано, гармонично сливается с окружающими горами. Посидел еще на лавочке возле искусственного озера в центре парка, по нему катались на лодках отдыхающие. Самому не хотелось, лень было напрягаться лишний раз. Пообедал здесь же — в одном из небольших ресторанчиков. Местную кухню — с морепродуктами и рисом, фруктами, — перенес сносно, хотя и с опаской — вид некоторых блюд внушал сомнения, съедобны ли они. Так и не решился попробовать здешний деликатес, балут — протухшее утиное яйцо с мертвым птенцом внутри.

Город Багио в горной долине

Семинар проходил в небольшой клинике доктора. В ней практиковали он сам и его сын, Виргилио-младший, с двумя ассистентами. Приехал сюда ранним утром, загодя. До начала еще оставался час, но доктор и его помощники уже хлопотали здесь — готовили операционный кабинет, комнату для ожидающих. Не стал им мешать, сел на лавочку во дворе под раскидистой пальмой. Один за другим подходили люди — пациенты или слушатели семинара, не стал гадать по их виду. В назначенное время к нам вышла девушка и пригласила пройти на занятие. В комнате скромных размеров — наверное, для отдыха персонала, — нас встречал сам доктор. После приветствий и представления друг другу расселись по плотно расставленным стульям, занявшим всю свободную площадь.

Слушателей оказалось больше двух десятков, приехали со всех сторон света. Среди них три моих соотечественника — молодая женщина, лет около тридцати, и двое мужчин постарше. И вообще, большую часть составили люди зрелого возраста, я, по-видимому, самый молодой. Первое занятие доктор начал с вступления о священном предначертании целителей, вере в Высшую сущность — о которой мне высказывался еще при первой беседе. Долго не стал распространяться, рассказал, чем будем заниматься в течении недели:

— Каждый день, начиная с сегодняшнего, я буду проводить с вами тренировки вашего духа. Постараюсь научить чувствовать Сущность, без нее мастер лечить не может. Уверен, что у вас получится, задатки есть у каждого. А потом будете наблюдать за операциями — моими и сына. Я, по-возможности, буду по ходу сеанса разъяснять свои действия. Хотя во время операции не желательно отвлекать мастера, так что вопросы задавайте после ее окончания. Если кто-то из вас решит позаботиться не только о собственном здоровье с помощью моих уроков, но и заняться лечением других, то можете пройти стажировку у меня — сначала ассистировать, а затем проводить сеансы под моим наблюдением. Но только учтите, она займет долгий срок — несколько лет.

Дальше началась наша учеба — мастер объяснял и показывал, а мы повторяли за ним поэтапно комплекс упражнений. Входили в нужное состояние, учились видеть свечение пресловутой Сущности, чувствовать ее в себе. У меня, в отличие от большинства слушателей, не было слепой веры в мифическую, даже божественную природу сверхъестественной способности. Понимал отчетливо, имею дело с особой, еще неизвестной мне структурой тонкой материи. Пси-энергия еще никем до конца не изучена, вероятно, одним из неизвестных науке ее проявлений пользуются в своих операциях хилеры. На уроках Виргилио работал над ней с полной отдачей — анализировал указания мастера, старался выяснить суть его манипуляций с энергетикой. Постепенно приходила ясность — в чем же особое отличие новой способности от известных мне ранее.

Здесь совершенно иной уровень — не столько физический, даже с примесью биофизики, которым я оперировал в своих экспериментах, А тот, который мы чувствуем интуитивно, подсознательно, как божественное провидение. Его не замерить и не взвесить, как когда-то было с квантовой физикой и корпускулярной теорией в частности, но от того он не становится менее материальным. Только надо научиться работать с ним, а какие возможности откроют человечеству знания о новой энергии — трудно переоценить. Хотя и делались попытки изучить феномен хилеров известными биофизиками — английским ученым Гарольдом Шерманом или японцем Мотояма, но они пока еще не привели к разгадке великой тайны человеческой природы. Официальная наука пошла более легким путем — объявила операции хилеров мошенничеством, не пытаясь разобраться в слишком сложных для нее фактах.

Конечно, говорить о том, что мне открылся хотя бы самый краешек подобных знаний, было бы преувеличением, но понимание их существования уже стоило затраченных сил и средств. Осмысленное восприятие уроков мастера дало свои плоды — на третий день я научился видеть особую ауру новой энергетики, а потом впитывать ее в себя. Уже различал ее вариации у мастера, когда он проводил при нас операции. К концу учебного курса у меня получилось приходить в нужное состояние скорее, чем всем остальным, считая и самого Виргилио. Мне не требовалась долгая медитация, в считанные секунды набирался упоительной энергии, позволявшей чувствовать себя если не равным Созидателю, то близким к нему. Приходилось даже сдерживать наваждение от эйфории, опускать себя на землю после волшебного парения в небесных высях.

Виргилио заметил мои успехи, похвалил, но большего от него не дождался. Допускать к какому-то вмешательству, практике оперирования энергией он не стал, только спросил:

— Сергей, что решил с дальнейшим обучением? Способности в Сущности у тебя огромные, можешь достигнуть самого высокого уровня. Советую хорошо подумать — ведь ты можешь принести многим страдающим людям здоровье, избавить их от мучений. Я же готов принять тебя ассистентом в любое время. Условия работы и обучения, думаю, будут тебе вполне приемлемые.

Поблагодарил доктора за доброе слово, пообещал серьезно обдумать его предложение и обязательно сообщить о своем решении. Сам я сомневался с выбором — получить еще многие знания и реальную лечебную практику от выдающегося мастера стоило многого, но и оставлять на годы родину, своих близких также не хотелось. Оставил этот вопрос на будущее — жизнь покажет. В ближайших же планах собирался на собственной практике применить те знания и навыки, что получил от уроков доктора. Чувствовал, что с их помощью смогу гораздо скорее достичь прежней цели, причем собственным путем. Методы работы хилеров с их кровавыми операциями, физическим проникновением в организм больного меня не привлекали. После них еще больше утвердился в выбранном уже ранее бесконтактном направлении — работать своим полем, а не руками.

В заключительный день семинара после непродолжительных занятий мастер организовал нам экскурсию по городу и окрестным горам. Правда, сам с нами не поехал — направил сына и одного из ассистентов, — и еще добавил, что вечером приглашает всех на праздничный ужин в ресторан. Нас уже ждали два заказанных джипни, расселись в них свободно и отправились по достопримечательным местам. Кроме тех, где я побывал в первый день после приезда, мы еще осмотрели монастырь с примечательным названием Good Shepherd Convent (Добрый монастырь Пастыря), грот со скульптурой Леди Лурды — Пресвятой Девы Марии, этнографический музей под открытым небом Tam-Awan Village (Деревня Там-Аван). Проездили до самого вечера, находились по ступенькам тоже изрядно, но остались довольны — чуть лучше узнали страну, ее историю и культуру.

Праздник для души сменился праздником бренного тела — нас привезли в небольшой ресторан неподалеку от клиники. Столы с холодными закусками уже были накрыты, а мастер ждал за центральным из них. Проголодавшиеся, да еще с разгулявшимся аппетитом от нелегких подъемов по крутым склонам, едва выдержали напутственную речь Вергилио-старшего, набросились на приготовленные деликатесы.

После салатов перешли на черепаший суп, а потом, утолив первый голод, более взыскательно оценили другие блюда — акульи плавники, ролы, печеную молочную рыбу. На десерт подали фирменное блюдо хало-хало — из мякоти разных фруктов и кокосового молока. Ели уже через силу, но не могли отказаться от выставленного на стол великолепия — хотя бы ложечку или кусочек! Сам мастер только смотрел на нас довольно, отпивая глоточками свое кофе.

Поблагодарили его от всей души за все заботы и отправились по гостиницам — завтра большинство из нас возвращаются на родину. Ранним утром на такси выехал в аэропорт, обратный путь до Манилы совершал самолетом. Здесь прогулялся по побережью, купаться не рискнул — вода в море еще холодная. Время до рейса в Пекин еще оставалось, прошелся по магазинам, набрал сувениров и подарков — небольшие статуэтки и брелки ручной работы, фигурки животных и рыб на магнитиках, картины из ракушек и дерева, кулоны с жемчугом, женские сумки, легкие сорочки из ананасовой ткани для себя и подруг, декоративную посуду.

Набил ими баул до отказа, но зато никого не обделил. Взял еще фруктов — свежих и сушенных, конфеты из них. Чуть было не взял экзотический плод — дуриан, мякоть у него превкусная, распробовал на вчерашнем застолье. Но с ним нужно особая осторожность из-за острых шипов, да и запах — не каждому понравится. Так что отказался от него, набрал более привычных кокосов, манго и папайя.

В обратный путь летел тем же самолетом, что и сюда, даже экипаж оказался прежним. Вылетели без задержки, впрочем, и весь полет проходил спокойно. Через три с небольшим часа приземлились в китайской столице. Пока самолет стоял на обслуживании и заправке, прошелся по лавкам в здании аэропорта, накупил еще сувениров и кое-что из вещей. Того времени, что пробыл здесь, конечно, недостаточно, чтобы судить о местных порядках или нравах. Только у меня сложилось впечатление, что китайцы более закрытые люди, чем филиппинцы.

Во всяком случае, не видел того внимания, иногда даже навязчивого, с которым часто сталкивался в островной стране. Здесь же никто не подходил ко мне с какими-то вопросами или предложениями. На мои обращения отвечали с формальной вежливостью, без той готовности помочь или услужить, как у южного народа. Обобщил свое мнение таким сравнением — филиппинцы более отзывчивые, в то же время безалаберные, а китайцы — целеустремленные и активные.

Почти сутки у меня ушло на дорогу, самолет прилетел в мой город под самое утро. Первое, что почувствовал, выйдя на трап — сильный холод. Попасть из теплого края, где круглый год лето, в нашу стужу — для отвыкшего организма оказалось чувствительным. Да и одет я не по зимнему — в легкой куртке и туфлях, так что быстрым шагом, почти бегом, направился по хрустящему снегу в здание аэропорта. Получил свои баулы, а потом на первом же такси поехал в родной дом, предвкушая радость встречи с любимыми девушками.

Вроде меня не было дома всего ничего — меньше двух недель, а встречали подруги, как после долгого расставания, даже всплакнули от нахлынувших чувств. Я обнимал их обеих, у самого в душе переворачивалось от бесконечной нежности и сладкого до боли блаженства чувствовать их в своих объятиях. Чуть позже, отойдя от первых эмоций, девушки захлопотали с завтраком, пока переодевался, они уже накрыли стол. Выложил из сумок заморские деликатесы, смотрел с удовольствием, как подруги ели их и ахали — раньше не доводилось пробовать.

После настал черед подарков — они заняли весь стол и еще на диване немало места. Своей экзотикой и необычной красотой поразили девушек, каждая вещь вызывала восторг и вопросы — что это такое, для чего, как им пользоваться. Потом принялись разбирать на кучки — это нам, это родителям, родственникам. Часть отложили для моих коллег — хотя бы по одной безделушке, но каждому. Я в их процесс не вмешивался, хотя они в своем раскладе отходили от моего, с которым брал вещи. Подумал — женщинам лучше знать, что подходит им и другим.

В этот день подруги остались дома, со мной. Рассказывал им о происшедшем, о тамошних людях, природе и еще о многом другом, отвечал на бесчисленные вопросы. Показывал открытки с местными достопримечательностями, фотографии доктора и персонала клиники, слушателей семинара. Прошел час, пока они угомонились, дали мне поспать с дороги. Правда, не удержались, юркнули ко мне под одеяло, причем обе сразу — Кира со своим заметным уже животиком тоже захотела плотской радости. Со всей бережностью и лаской занялся ею первой, а потом, когда жена отпустила меня из своих объятий, перешел к Кате.

Прежде мы не занимались любовью втроем — проводил ночи с подругами по установленной ими очереди. Сейчас же у обеих не хватило терпения дожидаться своей череды, пришлось мне напрячь фантазию и услаждать их одновременно. Кире многого не понадобилось, да и сдерживала себя, а потом смотрела, как мы с Катей на ее глазах отдаемся всепоглощающей страсти. По-видимому, такая картина ее возбудила, вновь подступила ко мне. Так я чередовал девушек — ублажал одну, а вторая заводилась на новую близость, пока обе не улеглись подле меня без сил, и я заснул наконец-то.

Вечером поехали к моей маме с подарками для нее. Она больше обрадовалась нашему приезду, а не им — в последние месяцы, как начались занятия в институте, заезжали к ней не часто. Повторил свой рассказ о поездке в дальнюю страну, о своих впечатлениях. Не только мама, но и подруги, слушали меня внимательно, как будто впервые. Задавали новые вопросы, мои ответы вызывали следующие. После мама спохватилась, наскоро приготовила ужин и накрыла стол. Мы еще добавили привезенных мною продуктов, так что стол вышел праздничным — с русскими пельменями и заморскими блюдами и фруктами. После ужина не стали долго задерживаться — всем завтра на работу и учебу, вернулись домой. К родителям Киры в этот вечер не поехали, отложили поездку на ближайшие выходные — без спешки, да и жене надо время переговорить с мамой по своим делам.

В институте в перерывах между занятиями ко мне подступали с расспросами, особенно девушки — о тамошней природе, погоде, кухне, как живут местные, во что одеваются, о их вере и обычаях. Отвечал по возможности подробно, интерес моих одногруппников понятен — многие, как и я прежде, никогда не выезжали в другую страну. А уж тем более — в такую далекую и экзотическую. Так что они как бы сами побывали там — слушали меня во все уши, а я старался рассказывать в красках, показывал им картинки на открытках. К вящему их удовольствию вручил каждому по брелку с восточным рисунком.

В лаборатории первый день моего выхода на работу больше прошел в подобных разговорах. Мельник даже устроил собрание коллег с моим отчетом о поездке. Среди прочих задавали вопросы, напрямую связанные с основной целью командировки, — об операциях хилеров. Первый же из них — действительно ли они совершают оперативное вмешательство или обманывают людей, внушая им подобное впечатление. Ответил прямо, без осторожных околичностей:

— Да, операции их настоящие, с хирургическим вмешательством. Главное свойство хилеров в том, что они умеют пользоваться особым видом пси-энергии, позволяющим им творить чудеса. Доктор Виргилио научил нас, слушателей семинара, видеть эту энергию, впитывать в себя. Пользоваться же ею показал только для собственного здоровья, поддержания активного тонуса. О вмешательства в состояние других людей речи не было, такое допускается только под контролем опытного мастера. Виргилио предложил мне пройти у него стажировку, но она может занять несколько лет. Пока ответа ему не дал, со временем будет ясно — принять предложение или нет.

Разумеется, нашлись сомневающиеся. Один из ведущих ученых лаборатории высказал их мнение:

— Но ведь, Сергей, неспроста в ведущих западных странах официально запретили деятельность хилеров. Американское противораковое общество после специальных исследований не нашло доказательств какого бы то ни было положительного влияния операций хилеров на ход болезни. Да и наши ученые разделяют подобное мнение, считают таких целителей мошенниками, приносящим больным только вред из-за упущенного на реальное лечение времени.

— Виталий Леонидович, я не могу судить о подобном отношении к хилерам. Возможно, что истинных экстрасенсорных хирургов единицы, зато желающих погреть руки на их славе гораздо больше. Во всяком случае, с Виргилио Гутиерресом у меня сомнений нет.

Следующий вопрос также был ожидаемым — что планирую делать дальше. О нем я задумывался еще там, в Багио. Проработал варианты исследований как самого поля, так и его применения, подготовил подробную программу экспериментов. Сейчас же ответил общей фразой — буду работать с новым свойством энергетического поля, ожидаю от него самых превосходных перспектив. Больше тему хилеров не затрагивали, коллеги расспрашивали о стране, ее людях, природе, моих впечатлениях. Уже который раз повторял свой рассказ, добавляя какие-то детали, интересные именно этим слушателям.

Когда поток вопросов иссяк и все разошлись по рабочим местам, вместе с Мельником и Юрой сели разбирать мою программу исследований новой энергетики. Для большей ясности назвал ее менто-энергией — она в какой-то мере носит неосязаемый, ментальный характер, в отличие от известной нам пси-энергии с биофизической природой. Особых замечаний план не вызвал, единственно, что добавил руководитель лаборатории — обучение самых сильных эмпатов из нашей контрольной группы. Вероятно, что кто-то из них освоит эту новую энергию, можно тогда будет говорить о тиражировании нужной способности, не ограничиваясь только мной.

Юра сам загорелся подобной мыслью, попросил меня продемонстрировать работу с загадочным полем. Провел ему, да и Мельнику, внимательно слушавшему мои объяснения, первый урок — как входить в состояние абсолютной отрешенности от внешнего мира. Они оба тут же попытались повторить за мной, пользуясь наработанными приемами транса. Остановил их, еще раз повторил, что здесь надо совершенно иное состояние — нужно подготовить сознание и душу к слиянию с тем, что мой наставник назвал Сущностью. Я бы охарактеризовал ту силу или природу как целую Вселенную, пока почти неведомую людям. Ее не увидеть или ощутить обычными чувствами, но она реальна не менее, чем привычный нам мир — надо только познать ее. А уж какие возможности откроет — трудно представить, они мне сейчас казались безграничными.

Глава 12

В последующих экспериментах никак не удавалось зарегистрировать материальное проявление менто-энергии — ни прямыми измерениями самыми чувствительными приборами, ни по косвенным признакам. Я ожидал подобного результата, ведь и другие ученые, работавшие с хилерами, не могли похвалиться лучшим. Но пример маститых коллег, так и не сумевших найти научное обоснование феномену, не обескураживал, надежда не оставляла меня — ведь эта энергия существует! На собственных опытах с биологическими объектами убеждался в том, причем в заметно большем ее влиянии, чем привычным мне полем в прежних экспериментах.

В ментальном поле повторил на простейших организмах опыты с амитозом, отработал технику оперирования с заданными произвольно параметрами, а потом перешел к лабораторным мышам. Провел исследования структурных изменений в тканях на клеточном уровне, после решился на прямую вивисекцию подопытного объекта. Я никогда раньше не проводил хирургические операции — ни медицинским инструментом, ни своим полем. Так что первый опыт вскрытия пусть и неразумного, но живого существа проводил с нервной дрожью. Пришлось даже прерваться, приводить себя в более-менее отрешенное состояние, о котором нам говорили как преподаватели, так и врачи-хирурги. Его еще называют "профессиональной черствостью" — операцию надо проводить с холодным разумом, отставив переживания за пациента.

Обездвижил мышь парализующим импульсом, а потом сконцентрированным в узкий луч полем провел надрез небольшого участка кожи. Не пользовался рукой, как хилеры, для направления энергии в нужную точку, только мысленным ее представлением. И у меня получилось — под моим лучом кожа расступилась, обнажив живую, мелко дрожащую ткань. Убрал свой "скальпель", заменил его восстанавливающим полем — кожа полностью приняла начальный вид, даже волоски сохранились. От удачи, да еще в первом опыте, едва не закричал, с трудом унял переливающийся через край восторг. Еще на первом сеансе Виргилио, наблюдая за его удивительной операцией, мечтал о такой способности, верил, что и мне когда-то удастся совершить подобное. И вот теперь эта мечта начала сбываться, сделан первый шаг.

Мне еще многому придется учиться, провести множество экспериментов, чтобы самому, без помощи наставника, суметь проводить реальные операции на людях. Конечно, такой мастер, как Виргилио, научил бы лечебному искусству гораздо скорее. Но хотелось дойти до понимания сложной науки самому, без чьих-либо подсказок, да и не было желания оставлять на годы привычное окружение, не говоря уже о родных мне людях. Так что с новой решимостью, получившей прекрасный стимул от первого успеха, продолжил опыт. Вслед за вскрытием мышечной ткани перешел на внутренние органы — разрезал и вновь соединял их ткань, кровеносные сосуда, нервные каналы.

Не обошлось без потерь — первая мышь умерла от кровотечения, я не сумел вовремя закрыть его. Также произошло и со второй-третьей-десятой, пока не научился точно и вовремя проводить простейшие операции на небольшом участке. Много времени ушло на полное восстановление нервной системы, устранял нарушения в ней из-за моих ошибок. Первые мыши, оставшиеся в живых после операции, теряли двигательные и рефлексные реакции, или меняли поведенческий характер — лежали безучастно либо в возбуждении не находили места. На последующих объектах старался сохранить прежнюю структуру вплоть до мельчайшей детали, но все равно что-то упускал. Только с практикой многочисленных опытов пришли навыки безошибочного оперирования, и то на несложных участках.

Параллельно проводил обучение способности видеть и воспринимать менто-энергию. Отобрали из контрольной группы пятерых кандидатов, среди них и Юра, с самым сильным пси-полем. К ним я предложил добавить Катю, хотя особым талантом в пси-энергетике она не отличалась. Но что-то мне подсказывало, наверное, из подсознания, что с ней может и получиться. Так и вышло, после двухнедельных занятий и тестов смогли показать хотя бы в минимуме нужный уровень менто-восприимчивости только двое, одной из них стала Катя. Юра же не прошел, к заметному его огорчению — он следил за моими опытами, сам хотел проводить подобное. По-видимому, ментальные способности не однозначно связаны с общим энергетическим потенциалом, надо еще определиться — отчего же они зависят.

Протестировали остальных участников проекта, в конечном результате нашли четырех учеников для моих уроков. Занимался с ними по собственной методике, примерно таким же образом, как учился сам. Не требовал строгой последовательности каких-то действий при оперировании с энергией. Главное — оператору самому надо почувствовать, в каком состоянии она наиболее чувствительная, отзывается на его управляющие сигналы. Учил находить во внешнем поле и принимать эту энергию, преобразовывать в различные формы с заданными свойствами. Показал на биологическом образце, как трансформировать исходную структуру для конкретных целей — вскрытия ткани, вырезания фрагментов, сращивания и восстановления оперируемого участка.

Первый показ реальной моей операции на лабораторной мыши произвел на учеников сильное впечатление. Представляю, как видеть такое — бегающая по клетке мышь вдруг падает на бок и замирает, а потом с ней происходит невообразимое. Сама по себе вскрывается кожа на каком-то участке, оголяя живую ткань под ней. Она также расступается и уже перед глазами внутренности зверька. Зрелище непростое даже для врачей и тех, кто привычен видеть кровь, а что уж говорить о других! Хотя я перед операцией предупреждал подопечных о подобном процессе и никто из них не стал отказываться от наглядного урока. Сейчас же, когда они своими глазами увидели такую картину, отреагировали заметным волнением и страхом — кто-то побледнел, другой отвернулся, а третьему стало плохо.

Пришлось прервать урок и оказывать помощь самому чувствительному ученику, выводить его из прострации. Только после импульса в эмоциональный центр заметил в остекленевших глазах проблеск какого-то понимания. Взял себе на заметку — нужно с ним поработать над психической устойчивостью, иначе в какой-нибудь критической ситуации нанесет вред себе и окружающим, пусть и непроизвольно. Ментальную энергию можно применить во благо — для лечения людей, а можно ею творить зло. Так что владеющий ею несет особую ответственность как перед собой, так и другими. Эту мысль я выразил ученикам вслух после завершения прерванного урока:

— Знания о новой энергии небезопасны. Вы только что видели, как с ее помощью можно влиять на живой объект. Разумеется, проводить такие операции на людях могут врачи с соответствующей подготовкой. Но и имеющихся у вас способностей достаточно для влияния на состояние других, вы можете по незнанию или неосторожности причинить им вред. Каждому из вас надо осознать свое особое моральное обязательство и не применять такое сильное средство в ущерб окружающим. Иначе не может быть и речи о продолжении наших занятий. На сегодня вам достаточно, подумайте над моими словами.

Ни Мельник, ни другие ответственные за новый проект руководители не подумали о морально-психологической стороне при отборе кандидатов. Всех интересовало только одно — есть ли потенциальная способность или нет, а что дальше — мол, видно будет. Теперь мне выпало что-то предпринять, но учить кого угодно, лишь бы он мог справляться с менто-энергией — посчитал неразумным и неосторожным. Степень ее влияния на живые организмы гораздо большая, чем обычной пси-энергии — такое убеждение у меня сложилось за месяцы экспериментов над ней . Даже та малая доля возможности, что мне открылась в новой невидимой материи, позволила совершать невообразимые прежде операции. А уж что еще можно было ожидать от нее — не мог сейчас и гадать, но далеко за пределами постижимого обычным разумом.

Высказал Мельнику мнение об отборе учеников, он после минутного размышления задал свой вопрос:

— Кто из них внушает тебе сомнение? Ты уже месяц занимаешься с ними, за это время, наверное, разобрался — от кого следует избавиться?

Я назвал одного из четырех, к которому едва ли не с первого дня чувствовал недоверие — какой-то скользкий, неискренний. Вторым, после некоторых колебаний, назвал того самого чувствительного ученика, потерявшего самообладание при виде оперируемого зверька. Видя мои сомнения со вторым, Мельник спросил, что не так с ним. Так и объяснил:

— У него недостаточно крепкая психика. При любой стрессовой ситуации или под давлением кого-либо может совершить опасную ошибку или пойти на проступок, даже преступление. Такой вывод я делаю не только из-за сегодняшнего случая, но и по другим фактам за время работы с ним.

— Хорошо, пусть будет так, как ты предлагаешь. Продолжай заниматься с оставшимися, а мы решим с отбором еще учеников для твоей группы, учитывая и твое пожелание.

Так из четверых моих подопечных остались двое — Катя и Алексей, студент второго курса мединститута. Его еще год назад заприметил Юра, когда отбирал среди студентов-медиков группу для первого нашего проекта. Прошел сеанс перестройки психоинтеллектуальных центров, а потом занимался в последующих проектах, в том числе и моих, получая скромную зарплату лаборанта. Мне он понравился очень серьезным отношением к делу, хотя, как и Катя, особым потенциалом энергетики не обладал. В мою группу он попал во второй очереди, после того, как из первой пятерки самых сильных кандидатов остался только один, не считая Кати. С менто-энергией у него также складывалось не лучше других, отчисленные могли похвалиться гораздо лучшими способностями. Не отставал же от них Алексей за счет своей старательности, много времени занимался самостоятельно по моим дополнительным заданиям.

С Катей же произошла удивительная история. Вначале не проявила особого интереса к моему предложению пройти начальный курс и тестирование на ментальную способность. Не считала себя одаренной хоть какими-то талантами, в особенности — в такой сложной, даже заумной — как она выразилась, области, как психика. Согласилась только по моему настоянию — убедил ее, что у нее, вероятно, есть нужные данные. Когда же сама почувствовала ту неведомую многим энергию, привнесенную ею эйфорию от необычайной легкости и внутренней силы, то загорелась желанием познать тайны открывшегося ей мира, насколько хватит возможностей. Занималась весьма старательно, не только с группой, но и дома.

Кате уже удавалось довольно быстро входить в поле ментала, видела потоки энергии и буквально купалась в них, впитывая в себя до предела. Он же рос с каждым сеансом, через месяц занятий увеличился едва ли не на порядок. По своему потенциалу Катя вначале заметно уступала другим ученикам — тому же Алексею, сейчас же стала лидером. Ей гораздо легче стали даваться упражнения с оперированием и трансформацией энергией, за ее счет поддерживала у себя довольно высокий тонус. Даже в физическом плане намного окрепла, легко выдерживала серьезные нагрузки, поражая других на тренировке в фитнес-зале. А уж что вытворяла со мной в постели — не сравнить с тем, что было еще совсем недавно. Выдерживала без устали до полного своего и моего удовлетворения. Единственно, что сдерживало — ограниченность положений в близости. Стоило ей забыть о них и отдаваться самозабвенно страсти, как боль внутри приводила в чувство.

Тем временем в нашей семье произошли важные события. Вскоре после Нового года Кира легла в больницу на сохранение — врач-гинеколог при очередном обследовании нашла у нее угрозу выкидыша. Пока еще без серьезной патологии — есть небольшие отклонения от нормальной анатомии матки, но посоветовала лечь в стационар и наблюдаться там. О причине такой угрозы врач определенно не сказала, на вопрос жены — может ли она быть из-за первого аборта, — допустила, как возможную. Вечером, когда я вернулся домой после работы, рассказала мне о приеме гинекологом и ее заключении. По заплаканному лицу Киры видел, как ее встревожила и огорчила новость — она уже не чаяла души в будущем ребенке, у нее и мысли не было, что может потерять его.

Постарался скорее успокоить взволнованную жену — все переживания ей только во вред:

— Кира, пожалуйста, возьми себя в руки. Уверен, все образуется. Давай я тебя сам осмотрю, а там решим — что будем делать.

Кира согласно кивнула головой, а потом послушно легла на диван. Внимательно осмотрел ее и плод — никаких явных нарушений в их состоянии не заметил. Идет шестой месяц беременности, ребенок в основном уже сформировался, так что видел, как бьется маленькое сердечко, течет по сосудам кровь, двигаются ручки и ножки. В матке также все в порядке — как и должно быть. Что же нашла врач, какую аномалию — мне не понятно. Но решил еще раз проверить — может быть, что-то упустил. Только при повторном, самом тщательном, осмотре увидел небольшое пятнышко в шейке матки. Что оно может значить — точного предположения у меня не было. Как-то раньше с гинекологической патологией я не сталкивался, так что с диагнозом вышло затруднение.

Стал искать объяснение в учебнике по акушерству и гинекологии. Хотя мы будем проходить этот предмет во втором семестре пятого курса и еще на шестом, но из-за беременности Киры взял его заранее — вот он сейчас и пригодился. Нашел подобную картину, похоже у Киры — небольшая миома. Особую опасность для плода она не представляла, в редких случаях могла привести к выкидышу — вернее, преждевременным родам. На таком сроке беременности, как у Киры, плод можно было уже спасти, но это в худшем случае — лучше все же сохранить ребенка до естественных родов. Так и объяснил жене:

— Ничего страшного у тебя нет, Кира, только небольшая опухоль в шейке матки. Очень редко, и то в запущенном состоянии, она может привести к выкидышу. В принципе, лечение сложности не представляет, можно и дома. Твоя врач перестраховалась с направлением тебя в стационар. Но если тебе будет так спокойнее — ложись и лечись там.

После моего объяснения Кира заметно оттаяла, ушло напряжение в глазах, с которым она следила за мной. Облегченно вздохнув, проговорила:

— Рисковать ребенком не хочу, Сережа. Коль врач дала направление — завтра же поеду в больницу. Но мне теперь намного спокойнее — спасибо тебе.

— Не за что, Кира, это же наш сын. Я тоже хочу, чтобы он родился нормально, здоровым и крепким.

Жена пролежала в роддоме месяц. В гинекологию, куда ее направила участковая, не приняли — в приемном отделении врачи после первичного осмотра переправили в роддом. Мы с Катей навещали Киру каждый вечер, когда возвращались вместе домой после работы. Скучала по дому, но не торопилась выписываться. Ей врачи подтвердили мое предположение о неопасном характере клиники, но, как и участковый гинеколог, перестраховались, провели весь курс лечения, затянувшийся на месяц. Выписали, когда даже минимальной угрозы преждевременных родов не осталось. На работу Кира так и не вышла — подошел срок дородового отпуска. Сидела дома и берегла ребенка пуще прежнего — выполняла все предписания врачей больницы до последней буквы.

Все работы по дому взяли мы с Катей, да и старались всячески угождать будущей роженице. Все просьбы, даже капризы, исполняли тотчас, я носил ее буквально на руках, поднимая наверх. Радовалась нашему вниманию и не обижалась, что мы с Катей стали жили как муж и жена — в одной спальне, с ней общались за обеденным столом или в зале в свободное время. Больше времени Кира была занята собой — читала, много спала, научилась вязать спицами и готовила для малыша носочки, шапочку и другие вязанные вещи. Даже перестала выезжать с нами в гости — правда ее мать сама приезжала к нам, наведывалась в каждое воскресенье. Конечно, обратила внимание на мои с Катей близкие отношения, но не стала выговаривать — наверное, дочь объяснила о нашем тройственном семейном союзе. Только смотрела на нас неодобрительно, а отводила душу, по-видимому, дома, пересказывая мужу.

Ближе к концу зимы перешел на операции с более крупными животными — кошками, собаками, позже коровами и лошадьми. Сначала с лабораторными, а после, отработав с ними технику оперирования, приступил к реальным процедурам над животными в ветеринарных клиниках. Пришлось срочно изучать основы ветеринарии и патологии животных, практику проходил в процессе вскрытия и хирургического вмешательства. Ассистентом со мной работал Алексей — он отучился на лабораторных мышах, мог уже сам проводить самые простые операции. Так вместе мы прооперировали десятки животных, иногда с жертвами, когда в сложных случаях наших знаний и навыков не хватало. С опытом действовали более уверенно, брались за всех предлагаемых в клиниках больных животных.

Работали мы с Алексеем полуофициально — ни у меня, тем более у него, нет диплома ветеринара. Свое лечение проводили под ответственность штатных специалистов клиник — с ними как-то договорился Мельник. Соответственно не получали за эту работу зарплату, только ставки у себя в лаборатории. Но такая ситуация нас не беспокоила, главное сейчас — опыт и знания, которые помогут в будущем, уже в лечении людей. Разумеется, в патологии животных свои особенности — нам больше довелось лечить отравления, заражения от блох и лишаем, панкреатит, рахит, разные инфекции. Но во многом болезни те же, что и у людей, как и травмы, так что практику мы прошли достаточную, особенно с наступлением весны и сезонным обострением.

Мне добавили подопечных — еще троих, у кого обнаружили ментальные способности. Первые занятия с ними провела Катя — у нее довольно неплохо получилось объяснять и показывать начальную технику. Подключился сам, когда дело подошло к урокам с трансформацией энергии. Лучше всего удавалось управляться с заданиями Лене Васильевой, тоже студентке мединститута, только четвертого курса. Как ее упустили раньше при отборе — непонятно, хотя у нее потенциал энергетики оказался большим, чем у других новичков.. Ученицей она оказалась способной — с первого занятия шла с заметным опережением в группе. Катя сразу обратила мое внимание на перспективную девушку — кроме хороших задатков она отличалась своей целеустремленностью, занималась упорно и увлеченно. Когда же стал работать с ней, сам убедился в правоте Кати.

Но меня насторожила ее душевная черствость — не замечал переживаний или сомнений, когда показывал ей, как и другим ученикам, операции с живыми объектами. Нельзя сказать, что такое бездушие выработалось в ней за годы обучения в институте — о профессиональном хладнокровии еще рано говорить. По-видимому, эта черта присуща ее характеру, как и плохая коммуникабельность и немногословность — почти ни с кем из нас не общалась. С Катей, единственной, кроме нее, девушкой в группе — также, только по делу. Серьезным препятствием в нашем деле подобное отношение не считал, но и учить Лену, вкладывая свою душу, также не хотелось, Такая дилемма встала передо мной — как же быть с одаренной, но не совсем подходящей нравственно высокому искусству врачевания. А ведь именно к нему она готовилась — не скрывала, что хотела бы применять открывшиеся способности в лечении больных.

Высказал свои сомнения Мельнику, он же не посчитал их настоль важными:

— Мне порекомендовали Васильеву, как очень ответственную и трудолюбивую студентку. Ты же прекрасно знаешь, Сергей, что идеальных людей не может быть, у каждого из нас есть свои заморочки. Если грех не очень большой, то можно с ним смириться. Давай оставим ее, а там видно будет. Ты сам признаешь, что в будущем она перспективный специалист.

Так что пришлось заниматься с Леной дальше, привлекая к своим операциям вместе с Алексеем. С другими учениками у меня подобных проблем не возникло. Постепенно, со временем, мои ученики, кроме Кати — она единственная из них не медик, стали сами проводить простые операции под моим контролем. У кого-то получалось лучше, как у Лены, у других заметно хуже — с ошибками, потерями подопытных животных. Так мы вместе работали и учились, получали редкую возможность реальной практики с живыми организмами. Уже не только я, но и ученики, проводили операции в клиниках, только самые сложные выполнял сам. Мой руководитель несколько раз проведывал нас, видел воочию нашу работу. Как-то высказался:

— Хотя нам не удалось совершить прорыв в биофизике человека с твоей ментальной энергией, но результаты ее применения впечатляющие. Ты со своей группой практически подтвердил материальность новой энергии и превосходные ее перспективы. Надо теперь вернуться к научному обоснованию — проработке гипотез, новым исследованиям как с изучением природы, так и моделирования новой материи. Подумай хорошо над этой задачей. Дальнейшие операции с животными прекращаем, будем готовиться к конечной цели — вмешательству в организм человека.

В апреле пришло время рожать Кире. Доносила ребенка благополучно, больше тревог с беременностью не возникло. При первых схватках позвонила мне на работу — не откладывая ни минуты, выехал к ней. Повез жену в тот же роддом, в котором она лежала на сохранении. Пока добирались на своей машине — скорую не стали вызывать, — у нее отошли воды, а схватки усилились. У меня даже возникло опасения, что придется прямо сейчас принимать роды. Но обошлось — довез до больницы. В приемном покое сразу после осмотра Киру повезли на каталке в родильное отделение. Не стал уезжать, остался ждать на улице. А через два часа медсестра передала мне, что жена родила сына, с ними все в порядке. Беспокойство в душе сразу улеглось — все-таки перенервничал, пока собирал Киру и вез ее в роддом.

На следующее утро увидел Киру — она улыбалась мне, стоя у окна, а потом, скрывшись на секунду, уже с сыном на руках. Даже отсюда — с улицы, — чувствовал эмоции жены, переливающееся через край материнское счастье. Махал ей рукой, а у самого наворачивались слезы от радости за нее. О сыне переживал меньше, да и думал о нем как-то отстранено, не воспринимал еще как близкую мне душу. К концу дня навестить роженицу поехала Катя с домашней снедью, дальше мы с ней так и чередовались — утром я, вечером она. Выписали Киру через три дня, тогда впервые взял на руки сына, запеленатого в плотном свертке комплекта. Видел крохотное личико — красное, сморщенное. Наверное, все новорожденные похожи друг на друга, в первые дни и не разобрать, как будут выглядеть совсем уже скоро. Смотрел на спящего младенца, не столько сердцем, а умом, понимал, что это маленькое существо вошло в мою жизнь, станет центром забот и переживаний нашей семьи.

Пока Кира с сыном находились в роддоме, мы с Катей приготовили все нужное ребенку — от пеленок до коляски. Когда же привез домой маму с дитем, принялись хлопотать с ними. Сменили пеленку с подгузниками, пока Кира кормила грудью малыша, Катя состряпала ей самой полдник, а потом взялась за стирку. В последующем она приняла на себя все выпавшие заботы, я по вечерам после работы помогал ей с частью из них — гладил пеленки, купал сына в ванночке, нянчился с ним. Дали возможность Кире набраться сил после родов, потом она уже сама занималась Севой, так назвала сына — в честь своего отца. Выходила с ним из дома — сначала во дворе, а после в коляске уже на улице. В выходные дни гуляли с малышом вместе, но в гости ни кому не отправлялись — Кира посчитала, что в первые месяцы ребенка никому показывать нельзя. Кроме нас, разрешила только бабушкам посмотреть внука, а те старались почаще навещать нас и повозиться с дитем.

Материнская любовь приняла у Киры болезненный характер — избыточный, на мой взгляд, даже для первенца. Не сводила глаз с сына, никак не могла налюбоваться им, раз за разом целовала от макушки до пяток. Стоило малышу заплакать или закряхтеть — тут же бросала все и неслась к нему, а любой чих воспринимала как повод для тревоги, даже паники. Ревновала нас к ребенку, особенно Катю. Не успевала та взять Севу на руки, как под любым предлогом забирала его — давала грудь или сама нянчилась. Да и с бабушками также, долго не выдерживала их возню с малышом, отнимала едва ли не силой. Я как-то завел с женой разговор о ее чрезмерной опеке сына:

— Кира, извини, но мне кажется, что ты перебарщиваешь с заботой о Севе. Боюсь, что можешь избаловать сына, твоя любовь к нему становится просто неразумной, слепой.

Наверное, мои слова обидели жену — она вскинулась, увидел на ее лице недовольство, даже злость, как будто оскорбил ее материнские чувства:

— Я люблю сына, как хочу! Это ты, Сережа, не любишь Севу. Я же вижу, как ты относишься к нему — лишний раз не улыбнешься, не поиграешься с ним. Даже на руки редко берешь!

Молчал, слова Киры рвали мою душу обидой — ведь это неправда, что я не люблю сына! Не так самозабвенно, как она сама, но тем не менее — малыш вошел в мое сердце, вызывал нежность и радость, желание приласкать его, заботиться о нем. То, что не часто показывал другим, жене тоже, свои чувства к сыну, она поняла превратно, теперь высказала свое обвинение. Доказывать ей обратное не стал — словами ведь ее не переубедить, только сказал три слова: — Кира, ты ошибаешься ...

Случившаяся между нами размолвка не прошла бесследно — Кира отдалилась от меня, перестала разговаривать. Только с большей неистовостью обратила любовь на сына — тормошила его своими ласками, держала на руках и прижимала к себе, даже когда ребенок спал. Когда же тот просыпался с плачем — давала грудь, и так раз за разом. Малыш стал беспокойным, ночами не давал спать, а от него и Кира потеряла покой и совсем еще недавнее счастье — слышал, как она у себя в спальне тихо плакала. На мои попытки переговорить, поддержать ее не отвечала, просто отворачивалась.

Глава 13

На втором месяце сын перенес острую диарею — жидкий стул после каждого кормления, поднялась температура. Вечером, когда я вернулся с работы, Кира сама подошла ко мне, с заметным беспокойством попросила:

— Сережа, посмотри, пожалуйста, Севу. У него понос — сегодня уже третий раз пачкает пеленки. И весь горячий, все время плачет.

Не стал откладывать ни минуты, помыл руки и поднялся к малышу. Он спал, беспокойно ворочаясь. Не стал будить, только коснулся губами лобика — явно почувствовал идущий от него жар. Сказал стоящей рядом жене, следившей с волнением за мной: — Кира, распеленай Севу — надо сбить температуру.

Когда сын остался в одной распашонке, посмотрел в первую очередь кишечный тракт. Патологии в нем, чего особо опасался, не обнаружил, только дисбактериоз. После более детально стал искать его причину, сравнивал состояние с известными мне из курса педиатрии нарушениями. По всем признакам выходило, что у сына синдром раздраженного кишечника. Заболевание само по себе не опасное, но все же требует серьезного лечения в условиях клиники из-за обезвоживания организма. Своей энергетикой подпитал больной орган, чуть улучшив его работу, а также общий тонус. На более серьезное вмешательство не решился, хотя чувствовал, что оно мне по силам. Рисковать сыном, даже в самом минимуме, не видел необходимости — можно справиться обычным лечением в стационаре.

Высказал свое мнение жене, стараясь как-то успокоить ее:

— У Севы дисбактериоз кишечника. Не волнуйся, он не опасен, но все же лучше лечить в больнице. Собери сына, да и сама тоже, повезу вас в детскую клинику.

Выгнал из гаража свою Ниву, после помог жене упаковать вещи — набрала их на две большие сумки. В приемном покое нас продержали больше часа, пока провели все анализы, подтвердившие мой диагноз. Подождал еще, пока Кира с сыном устроились в палате, забрал у нее лишние вещи и одежду. Отправился домой, оставив жену в более-менее спокойном состоянии — все же у нее доверие к врачам большее, чем ко мне, студенту-недоучке, пусть и с какими-то способностями, не совсем ей понятными. Та же Катя ценила мои таланты намного выше, да и на себе испытала их, так что с ней у меня складывались вполне доверительные отношения во всем, что нельзя было сказать о нас с Кирой.

Жена с сыном пробыли в грудничковом отделении две недели. Все это время малыша продержали под капельницей, пока не нормализовалась работа кишечника. Как и прежде в роддоме, я навещал их каждое утро — приносил передачу, выслушивал от Киры новости за минувший день, о состоянии сына. За эти дни она как-то смягчилась ко мне — раскрывала изболевшую душу, выговариваясь о своих страхах и переживаниях. Успокаивал ее, объяснял проводимые сыну процедуры, предстоящий ход лечения. Беспокойство за малыша сблизило нас, но я видел, что, кроме как о нем, общих интересов у нас нет — Кира даже не спрашивала о моих делах, о доме, Кате. Понимал, что сейчас для нее главное — лечение Севы, все другое ее нисколько не заботило. Но и прежде, еще до болезни ребенка, круг интересов жены замыкался на нем, она просто выключилась из остальной жизни.

Наверное, врачи объяснили Кире, а может быть, она сама поняла, что чрезмерной опекой спровоцировала болезнь — ребенку нужен нормальный режим кормления и сна, а жена в своей прихоти его нарушила. После выписки из больницы вела более сдержанно, лишний раз не тормошила сына. Я уже не заводил с ней какие-то разговоры об уходе за малышом — все равно поступит по-своему, останутся только лишние обиды и недовольство. Надеялся, что со временем ее безрассудная любовь к сыну остынет, станет более вменяемой.

Сам же каждый вечер осматривал Севу — случившееся с ним послужило мне уроком, больше не стал полагаться на Киру, что она проследит. Хотя никаких рецидивов не наблюдал, но для профилактики добавлял ему сил, подправлял общее состояние и эмоциональный фон. Так что сын стал гораздо спокойнее, крепче спал, ел также с большим аппетитом.

Подошло время летней сессии. Началась она как обычно — подготовился к первому экзамену по инфекционным болезням, проштудировал еще раз конспекты и спокойно отправился сдавать его. А уже в аудитории преподаватель огорошил меня новостью, заявил, что я в списке недопущенных. Почему, за что — неизвестно. Посоветовал обратиться в деканат — список ему передали оттуда. Услышанное стало для меня, как гром среди ясного неба — за пять лет учебы такое случилось в первый раз.

Никогда, даже в самое трудное время на третьем курсе, когда меня оставила Кира, я не пропускал занятия, во всяком случае, настолько, чтобы из-за пропусков не допустили к экзаменам. Конечно, если не считать мое пребывание в клинике института психологии, СИЗО или командировку на Филиппины, но на них у меня были нужные справки. Вовремя сдавал контрольные и курсовые работы, зачеты, так что об академической задолженности также не могло быть и речи. В недоумении гадал, пока шел в деканат — что же случилось?

На мой вопрос секретарь декана ответила: — У тебя, Максимов, задолженность по онкологии — не сдал зачет.

Как же так, ведь преподавательница по этому предмету мне сказала, что выставит зачет автоматом за статью к межвузовскому конкурсу студенческих работ! Еще зимой я написал ее на тему ранней диагностики раковых образований и передал Коноваловой, старшему преподавателю кафедры онкологии. Она, кстати, сама предложила мне написать статью, когда на одном из ее семинаров привел некоторые сведения по данной теме из своей практики. Мою работу одобрила, только сказала, что нужна небольшая редакция, но она сама ею займется. Пообещала принять как зачетную, оформление и отправку на конкурс также приняла на себя. Что случилось дальше со статьей — мне не рассказывала, да я ею особо не интересовался, меня больше занимала работа в лаборатории и клиниках.

Не стал объяснять эти подробности секретарю, отправился на кафедру к Коноваловой. Там ее не застал, мне сказали, что она будет завтра. На следующее утро прождал преподавательницу у кафедры, пришла почти перед самым обедом. Приняла меня с видимым недовольством, не совсем понятным — ко мне она вроде благоволила, шел среди лучших студентов. Объяснил, что меня не допустили к экзаменам из-за зачета по ее предмету, напомнил о данном ею обещании. Подумав немного, как будто вспоминая, ответила:

— Твою статью, Максимов, ученый совет не принял, посчитал псевдонаучной — биополе, аура, какие-то ее оттенки, связанные с различными формами патологий. Зачесть ее я не могу, так что подготовься — через неделю придешь сдавать зачет.

Почему же она раньше мне сказала, даже если так? — этот вопрос я не стал задавать, только попросил принять раньше — готов сдавать хоть сейчас.

— Мне некогда, — услышал ответ, — не раньше, чем во вторник.

— Ираида Петровна, но у меня к тому времени пройдут уже два экзамена! Разрешите хотя бы послезавтра.

— Хорошо, пойду тебе навстречу — придешь к пяти часам.

— Извините, Ираида Петровна, в это время я должен быть на работе. Можно с утра?

— Не собираюсь подстраиваться под твои условия, Максимов. Придешь, как я сказала.

Пришлось согласиться, с тем и отправился на работу. Сдал зачет в назначенный день, но немалым трудом — задавала вопросы битый час, по всему курсу. У меня сложило впечатление, что Коновалова пыталась меня завалить, но в конце концов сдалась — я отвечал на все вопросы как по писанному, без каких-либо сомнений и мямливания. С видимой неохотой подписала направление в деканат о сдаче задолженности. Я же рад был и тому, поспешил к секретарю за допуском к экзаменам. Так что сессия для меня продлилась на неделю — сдавал пропущенный экзамен.

Позже, где-то через месяц, увидел в одном из научно-популярных журналов в рубрике нетрадиционного лечения статью 'Диагностика рака — новые реальности' за авторством Коноваловой. Она почти слово в слово повторяла мою статью, разве что под другим названием. Вначале даже не поверил глазам — не мог представить, что солидная дама, кандидат медицинских наук, уважаемая среди коллег и внушающая студентам почтение, могла пойти на прямое воровство чужой работы. И было бы из-за чего — я сам не придавал особого значения своему труду, считал его рядовым на фоне гораздо более важных исследований ментальной энергии и операций с ее помощью.

Для меня не составляла тайны частая практика примазывания маститых ученых соавторами к работам менее известных, но плодовитых на открытия коллег. Далеко ходить бы не пришлось — в нашем институте, где я работал, такая картина не являлась редкостью. Но чтобы подобным образом, беззастенчиво обманывая, полностью присвоить себе чужой труд — с таким еще не сталкивался. Да, выходит, я плохо представлял меру человеческой низости от респектабельной с виду дамы, так что получил еще один урок от жизни — не стоит доверять внешнему антуражу кого-либо, надо научиться видеть суть каждого.

Так нужно подходить и к тем, кого называют сливками общества и с кем мне приходилось сталкиваться — в окружении родителей и братьев Киры, в институте, других местах. Кто же из них действительно заслуживает уважения — не мог ответить определенно. Очень возможно, что мизер, сам я наверняка никого не мог назвать таким. Хотя и знакомство с высшим кругом у меня складывалось шапочное, ни с кем близко не сошелся. Не лебезил перед ними, но сохранял в общении с ними видимость учтивости или почтительности. Впрочем, так я держался и с другими, старше меня по возрасту или положению, включая преподавателей. До недавних пор считал подобное отношение разумным, теперь же стал более осторожным в оценке их достоинства.

С наступлением лета каждый выходной день выезжал с семьей за город. Сева уже различал обстановку вокруг, сам просился на улицу — это видел по его довольному личику и агуканью, когда выходил с ним из дома. Да и Кире требовалась смена окружения, сидеть все время в четырех стенах ей стало в тягость. Не выручали прогулки с малышом по улице — не обычные вначале, вскоре встали рутиной. Вслух не высказывала тоску, напротив, своим видом показывала, что у нее все хорошо, главное — сын здоров и развивается нормально. Но после первой же поездки в горное урочище заметно оживилась, как будто набралась там новой силы и бодрости.

После мы выезжали на озеро в лесу, впервые там искупались, только Севу не стали — вода еще прохладная. Побывали у памятного нам с Катей Бутаковского водопада, на Первомайских прудах, в форелевом хозяйстве. Сын уже понимал, когда с ним садились в машину, что едем куда-то гулять — лепетал что-то, как будто высказывал свою радость, крутил головой по сторонам, а когда приезжали на место отдыха — пытался ползти куда-то, тянулся к листочкам и ярким ягодам. Так что поездки приносили удовольствие всем нам, только выбирали — куда поехать в следующий раз. За лето объездили все красивые места в округе, куда дорога не представляла трудности для Севы. Наверное, больше, чем за все предыдущие три года наших с Кирой отношений.

Только однажды выезд за город доставил нам немалое беспокойство — едва не попали под сель. Погода стояла жаркая — в горах стал таять снег, прошли еще ливни, так что моренные озера переполнились и с них пошел поток грязи вдоль русла речек. Мы уже возвращались домой с одного из озер неподалеку от города и подъезжали к небольшой речке Весновка, как услышали идущий от нее гул. Он внушал своим низким тоном тревогу, так что остановились поодаль от речки. Подъехали еще несколько машин, они встали рядом с нами — их водители тоже побоялись ехать дальше. Кто-то из них решил съездить на разведку и вскоре вернулся с тревожной новостью — по реке идет поток воды с грязью, он уже перевалил за берег, началось наводнение. Вода уже приближается к нам, надо искать место повыше.

Так и поступили — развернулись и поехали обратно. Остановились на холме в паре километров от реки и остались здесь ждать, когда схлынет поток и откроется дорога в город. Вода не дошла до нас, видели ее на месте первой остановки. Прождали несколько часов, уже наступил вечер, когда она ушла обратно и освободила проезжую часть. Ехали осторожно, на небольшой скорости — в некоторых местах дорогу размыло, можно было угодить в промоину, да и вся она покрылась грязью. Хорошо еще, что мост через реку выдержал удар селя, так что миновали Весновку по нему благополучно. Видели, как в тихой и мелкой речке все еще с шумом несся грязный поток, наполнивший ее почти до края берегов. Сила стихии подавляла нас, невольно вызывала ужас от одной мысли, что могли оказаться на ее пути. Но все обошлось, проехали потихоньку затопленный участок — в некоторых местах на дороге вода еще оставалась, к ночи вернулись в город.

Перенесенные страхи не отвратили нас от загородных поездок — и Кира, и Катя согласились поехать в следующий выходной, только в более безопасное место. Со временем снова стали выезжать в горы — все же самые красивые места именно там, да и воздух особый, можно сказать, жизнетворный, прохлада после городского пекла также привлекала в них. А когда мне дали отпуск, то взял путевки в горный пансионат. Каждый день с утра до вечера проводили на воздухе — в лесу, у озера, вместе с сопровождающим ходили на экскурсию к водопадам и роднику с целебной водой. За эти десять дней как будто возродились, казалось, жизнь наполнилась в нас до края, радовались каждому поводу — утреннему щебетанию птичек, тихому плеску воды в горной речке, шелесту листьев. Сама природа баловала погожей погодой и своей прелестью, дарила мир и покой душе.

В конце лета, когда вышел на работу после отпуска, у меня произошел прорыв в исследованиях ментальной энергии. Несколько предыдущих месяцев безрезультатно бился с поиском способа ее физической регистрации и искусственного моделирования. Видел эту энергию, оперировал ею, но отразить на приборах никак не удавалось. Наверное, сказалось просветление души и разума после отдыха в горах, но однажды по наитию стал варьировать частотной характеристикой менто-поля и в какой-то момент заметил едва видимую реакцию регистрирующих приборов. Дальнейшими экспериментами выявил диапазон и амплитуду волновых колебаний, в которых проявление поля становилось особенно выраженным. Они выходили за пределы частот, воспринимаемых обычными чувствами, в зону сверхдлинных волн с определенной модуляцией импульсов. Еще раз проверил настройку сигналов, для собственного успокоения повторил опыт — все получилось, приборы четко зафиксировали излучаемую мной энергию.

Минуту сидел за лабораторным столом, замерев от удачи и не веря себе. Я совершил то, что никому еще не удавалось — доказал физическую природу призрачной материи! После неторопливо, сдерживая переливающуюся через край радость, отправился к Мельнику. Он переговаривал с кем-то по телефону, в ожидании конца его разговора привел свои разбежавшиеся мысли в относительный порядок. Когда же руководитель обратился ко мне: — Что у тебя, Сергей? — ответил коротко, стараясь выдержать спокойствие: — Получилось, Илья Николаевич. Я зарегистрировал ментальное поле.

Мельник сразу не понял, о чем я веду речь, переспросил: — Что получилось? Как зарегистрировал?

Не стал вдаваться в разъяснение, предложил пройти ко мне. Здесь продемонстрировал ему свое поле — он уже видел его, хотя оперировать еще не мог, — а затем, трансформировав в нужную форму, подал энергию на измерительную аппаратуру. На глазах изумленного ученого стрелка прибора пошла вверх, а на экране осциллографа появилась ломанная линия, отражая параметры моего сигнала. Дал ему время немного прийти в себя, а потом убрал поле — приборы показали это. По ясному жесту Мельника: — Давай еще! — повторил опыт несколько раз, пока он не махнул рукой: — Довольно!

По озадаченному выражению на лице руководителя видел, что он никак не может осознать — на его глазах произошло открытие совершенно нового для официальной науки явления. То, о чем ведущие ученые умы утверждали, как о псевдонауке, получило реальное подтверждение. Мы может повторить опыт перед кем угодно, продемонстрировать воочию непризнанную прежде энергию. Наверное, подобные мысли пришли и Мельнику, высказался:

— Молодец, Сергей, добился своего. Сейчас надо всесторонне изучить характеристики поля, его закономерности, проработать теоретическую базу. Но главное сделано — доказал, что ментальная материя существует, так же, как и пси-поле. Его тоже вначале приняли в штыки, а сейчас признан всем научным миром. Так что продумай дальнейшие исследования, после вместе проработаем план. Прежде, чем объявлять о своем открытии, надо нам хорошо подготовиться. Представляю, какой крик поднимут наши оппоненты! Так что у нас должно все продуманно, с неопровержимыми аргументами.

Доводы Мельника были мне очевидны — наше открытие ожидает трудный путь, все новое дается непросто, особенно в такой консервативной среде, как наука. Ну что же, будем работать дальше, а особо — над применением новой энергии в лечении людей. Только вначале нужно доказать, что она имеет законное право на признание официальной науки и медицины. Иначе нас просто не допустят к клинической работе над реальными больными. Именно этой первоочередной задачей я занялся, взялся за нее сразу, не почивая на лаврах первого успеха.

Шестой курс начался привычным образом — семинарами и практическими занятиями в базовых клиниках. Разве что по новому предмету — судебная медицина, они нередко проходили в морге. И еще разбили нас на потоки по будущей специализации. Она пройдет на следующий год — в интернатуре и ординатуре, но уже сейчас провели предварительный отбор. Учитывали как наши пожелания, так и средний балл — на некоторые специальности соискателей оказалось больше, чем вакансий. Самыми популярными оказались акушеры-гинекологи, за ними хирурги, а потом терапевты. Сам я встал перед выбором хирургии или невропатологии, остановился все же на первой. Хотя нынешняя работа в институте связана больше со второй специальностью, но перевесили планы с применением своих способностей в оперативном вмешательстве.

Кроме общего для всех студентов курса проводили дополнительные занятия по выбранной специальности. Они считались факультативными, необязательными, но все понимали — от отношения к ним немало зависит, примут ли тебя в ординатуру по данной специальности или пойдешь на терапевта в интернатуру — туда брали всех. Пришлось и мне задерживаться на таких занятиях, хотя особого толка от них не видел — просто смотрел, как проводят прием больных хирурги, готовят и проводят операции. О каком-то участии в них речи не было, могли только привлечь к уборке операционной, иногда поручали сестринские обязанности — готовили больных, перевязывали, обрабатывали инструмент.

Но однажды я вмешался, правда, никто о том не заподозрил. У оперируемого больного остановилось сердце, усилия хирургической бригады не смогли заставить его вновь работать. Когда врачи уже сдались, в буквальном смысле опустили руки, принялся сам бороться за жизнь умирающего. Видел, что его организм просто не имел сил поддерживать работу важного органа — аура поблекла в характерном для такого состояния сером оттенке. В самом скором темпе настроился на поток менто-энергии, а потом направил ее узким лучом в отказавший мотор. От первого импульса сердце вздрогнуло — я еще помог ему чередующимся сдавливанием ткани миокарда, а потом заработало само, подпитываемое идущей от меня энергией. Так и поддерживал его, пока изумленные врачи не принялись за продолжении операции.

После ее завершении до предела накачал весь организм больного идущей из ментала энергетикой — она поможет выжить в самый трудный послеоперационный период. Не знаю, о чем говорили врачи, уйдя в ассистентскую комнату, но, думаю, произошедшее озадачило их в немалой мере, стало загадкой — как остановившееся сердце вдруг само заработало, без их вмешательства? Наверное, сошлются на чудо, которое иногда встречается во врачебной практике. Сам я не показывал никому вида, сдерживал радость от первого успешного применения своих знаний и навыков на человеке в такой экстремальной ситуации. Мысль о том, что помог больному выжить, будоражила меня. От нее приходило чувство, если так можно выразиться, профессионального удовлетворения, которое, наверное, испытывает каждый врач после удачной операции.

После того случая внимательнее следил за действиями хирургов, особенно за состоянием оперируемых больных. При тревожных симптомах запускал свою энергетику, подпитывал их организм или корректировал работу оперируемого органа. Фактически, пусть и негласно, приступил к хирургической практике, пока в качестве ассистента, но был готов и к прямому оперативному вмешательству. Конечно, не всегда удавалось спасти жизнь, особенно тех, кого считали безнадежными, но все же не раз именно с моей помощью обходились без осложнений, как в первой операции. У меня сложилось впечатление, что кто-то из хирургов стал догадываться о моем участии в их операциях, выделили из массы всех студентов. Во всяком случае, заметил их внимание к себе, они даже специально приглашали на самые сложные процедуры.

В ноябре Мельник оформил и отправил материалы выполненных нами исследований менто-энергии в Госкомитет на регистрацию открытия. Мне же он поручил подготовить статьи по этой теме в межведомственный научный сборник и журнал американского биофизического общества, признанного мирового авторитета в нашей области науки. В число соавторов открытия и статей с моего согласия добавил курирующего нас замдиректора — так принято у нас в институте по серьезным работам, быстрее и успешнее пройдут все инстанции. Я шел основным автором, моим именем Мельник назвал открытый мной способ трансформации менто-поля по заданным параметрам. Даже странно, одновременно и приятно, было читать, а потом слышать от других — эффект Максимова!

Через три месяца, уже после Нового года, Госкомитет выдал нам свидетельство о регистрации открытия. Немногим позже вышла статья в научном сборнике. Американцы опубликовали нашу работу только через полгода после отправки им материалов. Странно, но после первой публикации статьи почти никакой реакции не последовало. Только однажды прочитали в одном из не очень популярных журналов упоминание о ней. Автор той заметки, ничтожно сумняшийся, обозвал нас фальсификаторами, подтасовывающими какими-то данными. И только когда статья вышла в солидном американском издании, отозвались отечественные столпы науки. Их заключение не отличались особо от первого отклика, разве что более осторожной формулировкой. Но суть от того не менялась — подвергли сомнению наши доводы и выводы. Никто из них не пытался связаться с нами и проверить опубликованные сведения.

Изменил ситуацию предпринятый руководством нашего института окольный ход — пригласили журналистов из популярных изданий и телеканалов ознакомиться с нашим открытием. Для большей убедительности нам поручили продемонстрировать какие-то особо эффектные трюки со своим полем, что мы с удовольствием исполнили. К этому времени и я, и мои помощники научились совершать с помощью ментальной энергии самые невероятные для несведущего человека действия, принимаемые за волшебство или ловкий фокус — от телекинеза до всевозможных операций на физических объектах. Так что встретили работников пера и трехцветного экрана во всеоружии.

Каждый наш опыт регистрировали записывающей и измерительной аппаратурой, так что ни у кого не оставалось сомнений в достоверности происходящего. По просьбе журналистов повторяли особо заинтересовавшие их эксперименты, среди них нашелся смельчак, решившийся на себе проверить действие поля. Наша тихоня Лена отвязалась на нем — заставляла маршировать и танцевать, а потом левитировать к самому потолку. Надо отдать должное журналисту — выдержал без заметного страха выпавшие ему испытания. Не обиделся на девушку за ее проказы, напротив, после эксперимента предложил встретиться в более подходящей обстановке. Только всерьез или в шутку — мы не поняли, но Лена не отказала бойкому репортеру, согласилась на свидание с ним.

Интерес широкой публики после вышедших передач и печатных изданий о волшебниках из научного учреждения побудил официальных представителей Академии наук, видных ученых дать уже более аргументированные комментарии — что же открыли молодые ученые, действительно ли они совершили переворот в науке об особых способностях человеческого разума? Поступили запросы о передаче им материалов, приехали эксперты, наверное, проинструктированные своим руководством — изобличить нас в обмане и вернуть покой серьезным научным кругам. Искали какие-то противоречия в теоретической основе, подвергали сомнению чистоту и воспроизводимость наших экспериментов. Пробовали сами повторить их, если что-то у них не получалось — тут же предъявляли нам претензии, пытаясь любым путем принизить, а то и вовсе снять ценность нашего открытия.

Какие-то замечания специалистов имели резон — что-то мы упустили в своей работе над полем, но они носили больше методический характер, чем принципиальный, не затрагивали главное — реальность ментального поля. Вместе с гостями проводили дополнительные эксперименты, теоретические расчеты, которые в конечном итоге шли только на пользу нового явления — давали более полное его обоснование. Большинство экспертов, отнесшихся к нам вначале предвзято, после тщательного разбора все же меняли свою позиция на более доброжелательную и терпимую. Но оставались и упертые в своем единственно правильном мнении — никакие доводы на них не повлияли, так и уехали с прежним предубеждением. Еще долго в научной среде шли обсуждения нашего открытия с критикой или поддержкой, но постепенно стали принимать если не как бесспорную истину, то все же заслуживающую серьезного внимания гипотезу.

Глава 14

Шестой курс, а с ним и основная программа института неспешно подходили к завершению. Зимней сессии, по сути, и не было — только по части предметов сдали зачеты, по другим же будут госэкзамены, но они пройдут в июне. Последний семестр проходил в расслабляющей обстановке — и без того не очень загруженные занятиями и заданиями, мы просто отбывали положенное время в клиниках и аудиториях. Кто-то уже начал готовиться к госам, другие откровенно скучали на занятиях или занимались своими делами, пользуясь послаблением преподавателей. Я также — писал отчеты, ответы на запросы и критические заметки, составлял планы и программы работ. Никто из одногруппников особо не интересовался, чем же я занят — каждый по своему убивал время.

Больший интерес для меня представляли дополнительные занятия в хирургии. Практически стал внештатным ассистентом врачей — вместе с ними проводил обходы больных, мне даже поручали писать историю их болезни, на операциях включали в свою бригаду. Первым на такое нарушение общего порядка — студенты могли присутствовать на них только в качестве наблюдателей, — пошел один из самых опытных хирургов клинической больницы Ярославцев. Он еще с первого семестра приметил меня, отличал от других студентов. Не раз обращался ко мне с какими-то вопросами, давал свои пояснения или советы. Я тоже старался попасть именно на его операции, во многом для меня поучительные. Оперировал он мастерски — аккуратно и точно, с минимальным вмешательством в организм больного. Ему чаще других хирургов поручали сложных пациентов, а он не отказывал, брался даже за тех, кого считали обреченными.

Ярославцев первым из врачей заметил, что при мне операции проходят с меньшими осложнениями и чаще заканчиваются благополучно. Как-то пригласил меня в ординаторскую и прямо спросил: — Сергей, ответь — ты вмешиваешься в мою операцию?

Не стал юлить или делать непонимающее лицо, также открыто высказал: — Да, Юрий Степанович.

— Интересно, — внимательно вглядываясь в мои глаза, продолжил Ярославцев, — и как это у тебя получается?

— Я сейчас работаю с техникой применения особой энергии, многим еще неизвестной. Вы, наверное, в курсе операций филиппинских хилеров?

Хирург на короткое время призадумался, а потом ответил: — Да, слышал. Но, насколько мне известно, их считают что-то вроде фокусников, реально же никакого толку от них нет.

— Я проходил семинар доктора Вергилио Гутиереса, одного из лучших хилеров. Он при нас проводил операции с применением той энергии, о которой вам сказал. Дал нам несколько уроков, именно из них я научился в какой-то мере, пока еще малой, пользоваться ею при оперативном вмешательстве. Результат вы сами заметили.

— Да, парень, ты, оказывается, факир! Но все же с твоей стороны слишком опрометчиво, даже опасно было пользоваться такими способностями, да еще без ведома хирурга.

Рассказал Ярославцеву о первом своем опыте вмешательства, когда у пациента на операционном столе уже остановилось сердце. Он вспомнил тот случай, воскликнул от догадки: — Это, значит, ты помог?! А мы гадали, что за чудо случилось с тем больным — считали, что потеряли его, а он вдруг ожил!

Теперь уже с согласия врача помогал и страховал ему, он распорядился принять меня в его бригаду вторым ассистентом — конечно, без официального оформления. По его примеру другие хирурги привлекли меня в помощь — по-видимому, Ярославцев рассказал им о моем участии в той памятной операции. Иногда мне приходилось задерживаться в больнице допоздна, когда проводились особо сложные оперативные процедуры.

На работе я предупредил Мельника о своей практике с реальными больными, так что сложностей из-за опозданий не возникло. Да и главная работа уже была выполнена, сейчас шла отработка техники манипулирования ментальным полем в учебной группе — она расширилась до дюжины учеников. Меня подменяли с уроками начинающим менталистам первые выпускники моих курсов — Саша и Лена, они вполне успешно справлялись с этим заданием.

В мае прошел двухнедельную преддипломная практику в одной из поликлиник города — сидел в кабинете хирурга, помогал ему вести прием больных. Заполнял карточки, следил за осмотром, сам обрабатывал и перевязывал травмированные участки. После тех операций, в которых я участвовал, подобные процедуры не представляли особой сложности, но все равно выполнял их со всем тщанием. За все старания мне написали похвальный отзыв в дневнике, выставили отличную оценку.

А потом начались госэкзамены по пяти предметам. Они проходили также, как и другие, только принимала комиссия в составе нескольких преподавателей. Сдал их неплохо, почти все на отлично. Единственную четверку выставили по внутренним болезням. Причем, думаю, не столько за знания, сколько из-за возникшего между мной и преподавателем недоразумения — я подверг сомнению некоторые, едва ли не основополагающие тезисы из его лекций. Привел свои доводы, взятые из последних исследовательских работ по спорной теме, но их комиссия проигнорировала с таким итогом.

В июне нам выдали долгожданные дипломы врача, но они не давали права лечебной практики. Нужно еще пройти годичную интернатуру с квалификацией врача общего профиля или двухлетнюю ординатуру по узким специальностям. Мне с моим выбором будущей профессии предстояли два года стажировки врачом-ординатором. Хорошо еще, что с приемом в ординатуру решилось заранее — руководство базовой больницы похлопотало о том, обратилось в институт с просьбой направить меня в их хирургическое отделение.

Пришлось решать с двумя местами работы — или увольняться из института психологии, или как-то совмещать с моими дежурствами в больнице. Обсудил этот вопрос с Мельником, он согласился на свободный график работы — буду приходить по возможности, в свободное от дежурств время. Еще предложил поступить в аспирантуру при институте — мой диплом, пусть и не полноценный, все же дает на это право. Согласился не раздумывая — научная работа продолжала привлекать меня, а ученая степень в ней будет совсем не лишней. Тут же написал заявление, Мельник дал программу вступительного экзамена, правда, заявил что он для меня будет больше формальностью — с моим открытием примут непременно.

В начале июля, через две недели после вручения диплома, вышел в свою первую смену в больнице. Режим работы врачей в хирургическом отделении скользящий — смены по двенадцать часов, чередуются в дневное и ночное время, с двумя выходными днями после ночного дежурства. Как и предполагал, меня взял в свою бригаду Ярославцев, в прежнем качестве — вторым ассистентом, только теперь официально. Но уже через две смены доверил обязанности основного ассистента, когда штатный врач ушел в отпуск. Мой наставник опять нарушил писанные и неписанные правила — я ведь по сути практикант, а ответственность большая. Не дай боже, конечно, но в случае провала операции все шишки достанутся руководителю бригады. Но такой вариант не пугал Ярославцева, да и, по-видимому, был уверен во мне, что не подведу.

Я работал с полным вниманием, старался не допустить какого-либо промаха — в первые смены выматывался из-за напряжения, а потом, с появившимся опытом, стало легче. Следил за каждым движением наставника, даже стал предугадывать его действия, какая помощь может понадобиться. Стоило ему только только поднять глаза на меня, без слов понимал — что ему нужно, без промедления исполнял. Через месяц мы настолько сработались, что Ярославцев признал во время отдыха между операциями:

— Сергей, с тобой у меня как будто появилась еще пара рук — делаешь все нужное мне, даже сказать не успеваю. Ты, что, читаешь мои мысли?

— Нет, Юрий Степанович, но знаю, что вы хотите предпринять.

— Это как понять, Сергей, ты — совсем еще зеленый врач, а знаешь, как проводить сложные операции?

— Не совсем так, Юрий Степанович. Когда вы работаете с больным, то именно в данный момент понимаю, что будете делать. А о всей операции точно не знаю.

— Понятно, — задумчиво ответил Ярославцев, — но все равно интересно. Никто из прежних моих напарников таким похвалиться не мог. Ну, что же, будешь работать со мной ассистентом и дальше, уже постоянно.

Первую самостоятельную операцию провел к концу второго месяца стажировки. Она не представляла особой сложности — удаление липомы в паховой области, проходила как плановая. Предложил мне ее сам Ярославцев после изучения истории болезни, анализов и снимка пораженного участка. Устроил мне небольшой экзамен — о состоянии больного, подготовительных процедурах, самом оперативном вмешательстве. Наставник и раньше не раз проводил разбор моих вариантов предстоящих операций, давал замечания, советы. Я понимал, что он готовит меня к будущей оперативной работе, тщательно изучал имеющиеся материалы, дополнительную литературу, продумывал каждый шаг от начала до конца процедур. Так и сейчас, выслушав мой подробный отчет о резекции опухоли, сделал пару небольших замечаний, а потом заявил:

— Ну, что же, продумал ты неплохо. Вот что, Сергей, проведешь удаление сам — считаю, что ты готов. Не волнуйся, сложностей не должно быть. Я буду ассистировать, подстрахую, но уверен, что ты прекрасно справишься без моего вмешательства.

— Хорошо, Юрий Степанович, и спасибо за доверие, — в замешательстве ответил наставнику. Хотя мысленно давно настроился, что когда-то наступит такой момент, но все равно решение Ярославцева стало для меня неожиданным — полагал еще не скорым.

Волнение, захватившее меня с этой минуты, отпустило, когда вместе с бригадой подступил к операционному столу с лежащим на нем больным. Мысль о первых действиях отодвинула все переживания, уже твердой рукой приступил к операции. Она проводилась под местным наркозом, так что видел напряженный взгляд подопечного. Кивнул ему успокоительно, а потом позабыл о нем, больше не отвлекался. Надрез ткани провел очень аккуратно, медленно и вышел он так, как нужно, а потом уже более уверено вскрыл капсулу липомы. Тщательно вычистил ее, не оставляя ни частички жировой ткани — липобластомы, иначе возможно повторное развитие опухоли. Обработал смежные участки, добавил им для восстановления своей энергии, а после закрыл рану аккуратным швом, стежок за стежком.

Отошел от напряжения уже в ассистентской комнате, когда меня поздравили с первой самостоятельной операцией Ярославцев и анестизиолог Васильев — тоже опытный врач, ровесник руководителю бригады. Наставник еще похвалил меня — работал четко и аккуратно, без каких-либо огрехов. Сам еще некоторое время приходил в себя — физически усталости я не чувствовал, но нервная нагрузка давала о себе знать, воспринимал окружающее как-то отстранено. Радость и удовлетворение от собственной работы наполняли душу особым теплом, как после очень важных для меня побед и успехов. Ясно осознавал, что выдержал серьезный экзамен не только как врач, но и личность, дал право уважать себя в выбранной самим жизни.

Теперь в каждую смену Ярославцев поручал мне вести операции — вначале самые простые, а потом все более сложные. Уже оперировал не только плановых больных, но и в экстренных случаях — травмах и переломах, ножевых ранах, аппендиците, перитоните, внутренних кровотечениях. Иногда даже подменял наставника в ходе таких операций — он давал мне возможность подобной практики. Работал традиционными в хирургии приемами, только немного корректировал состояние оперируемых органов своей энергетикой. Идти на бесконтактные операции, которые я прежде отрабатывал в ветеринарных клиниках на их подопечных, считал преждевременным. Нужно вначале научиться справляться обычными средствами, получить достаточную квалификацию и опыт хирургических вмешательств. Да и вряд ли мой наставник разрешил бы проводить сомнительные на его взгляд процедуры.

В семье у нас шло своим чередом. Сын рос крепким и здоровым бутузом, частые для грудничков детские болезни миновали его — считал не без основания, что во многом из-за моего постоянного контроля. Разве что перенес небольшое недомогание, когда прорезались зубки, да еще пару раз простывал. Развивался нормально, не отставал, но и не опережал по своему возрасту — вовремя стал говорить первые слова, пошел своими ножками. Нравом сын вышел мягким, ласковым, охотно шел на руки к родным и не дичился с незнакомыми людьми. Мои опасения, что Кира избалует Севу своей заботой, не оправдались, малыш не капризничал без повода. На первую годовщину пригласили самых близких — наших родителей, еще старших братьев Киры с их женами и детьми. С семейным праздником сложилось неплохо, прошел, можно сказать, в более теплой обстановке, чем прежде. А подарков сыну надавали — целую гору.

Наши отношения с Кирой постепенно восстановились, хотя и без особой привязанности друг к другу. Любовь к сыну, заботы о нем перевесили прежнюю ее тягу ко мне — мы почти полгода обходились без близости. Да и потом происходила не так часто и самозабвенно, как прежде. При любом беспокойстве Севы оставляла меня и бежала к нему, даже в самый разгар любовных игр. Не раз тогда приходилось снимать напряжение с Катей, безотказной, как и всегда. Уже летом Кира заговорила о втором ребенке — одного ей оказалось мало, так что вскоре вновь носила дите под сердцем. Я не отказал жене в ее желании и заботе о ней, потакал ее капризам и слабостям, если они не шли во вред ни ей, ни другим. Больше времени занимался сыном, давая возможность Кире отдохнуть от забот о малыше — играл с ним, кормил и поил, укладывал спать. Да и он как-то больше стал тянуться ко мне, почти все время крутился рядом, когда я находился дома.

Катя устроилась корректором в издательство — там проходила практику, ей и предложили работать на полставки в свободное от занятий время. Задерживалась с работой допоздна — ее было невпроворот, авторы заваливали своими рукописями. Иногда приносила их домой и продолжала корректуру до поздней ночи, когда сроки поджимали. Самые интересные опусы пересказывала нам, пополняла нашу домашнюю библиотеку отпечатанными в типографии издательства книгами. Некоторые из них я читал в свободное время, брал с собой на дежурство, но таких набиралось немного — в большей части Катя, да и Кира, увлекались женскими романами с любовными историями. Специально для меня Катя брала фантастику и фэнтези, исторические книги. Находил среди них довольно интересные для себя, иной раз зачитывался ночь напролет — не мог оторваться.

Как и в прошлом году, всей семьей выезжали за город по выходным, когда они совпадали у меня и Кати. Много хлопот на природе доставлял Сева — обычно спокойный и послушный дома, здесь он отрывался по полной, не мог усидеть на месте. Ножки еще не очень слушались ему, не раз падал, разбивал себе коленки и локти. Мы одевали на них мягкие накладки, но все равно ссадин и ушибов хватало. Однажды чуть не скатился со склона, успел поймать, когда он уже падал спиной вниз. Пришлось даже надеть на сына пояс со шнуром, второй его конец привязал к себе, так и ходил с ним по горам. На озере или реке также хватало с ним забот — все рвался к воде. Почувствовал вкус к купанию, мог долго бултыхаться у берега, пока не покрывался пупырышками от прохладной еще воды. Иногда заходил с ним поглубже, а он барахтался руками и ногами, поднимая кучу брызг и смеясь от удовольствия.

В конце лета у Ярославцева, у меня также, возникли проблемы из-за летального исхода одной из операций. Еще до нее врачи в приемном покое посчитали состояние больного как крайне тяжелое, практически безнадежное — рак поджелудочной железы практически разрушил ее, она вся разъелась метастазами. Пациент, не старый еще мужчина, попал в больницу в нашу ночную смену. Все данные обследований подтвердили самый худший прогноз, давали право хирургу отказаться от практически бессмысленной операции. Так обычно и поступали другие, Ярославцев же рискнул, решился проводить ее. Вся бригада старалась спасти жизнь оперируемого, но успеха не добилась. Я тоже, хотя и применил все известные мне возможности своего поля. Хуже того, от обширного абцесса больной скончался прямо на операционном столе, предпринятые реанимационные усилия не помогли.

Через два дня Ярославцева, Васильева и меня вызвали срочно в больницу. Оказалось, по заявлению одного из близких родственников умершего пациента открылось уголовное дело с обвинением хирургической бригады в некомпетентности и халатности, приведшим к смерти оперируемого. По-видимому, обратившийся в прокуратуру заявитель имел немалое на нее влияние, коль обычному в медицинской практике происшествию дали ход, причем, так скоро. Следователь дотошно допрашивал нас, назначенная из городского департамента комиссия также тщательно расследовала ход операции. Конечно, реальных фактов, подтверждающих обвинение, не оказалось — все анализы, снимки, УЗИ прямо говорили, что у больного не было шансов выжить. Да и по самой операции комиссия не нашла каких-либо нарушений.

Единственно, к чему придралось следствие — привлечение к операции не сертифицированного врача в качестве основного ассистента, а не его дублером. Хотя и признало, что я не допускал каких-то ошибок, но формально не имел права на такую ответственную должность. Закончилось дело дисциплинарным взысканием — объявили Ярославцеву выговор, а меня перевели вторым ассистентом. Но оно не повлияло на наши с наставником отношения — он и в дальнейшем привлекал меня к самостоятельным операциям, а во время его оперативных процедур помогал ему. Правда, уже не столь явно, как прежде основным ассистентом, больше подстраховывал невидимым другим полем. Сам Ярославцев долго не выдержал подобной практики — все же такого взаимопонимания, как со мной, с новым ассистентом у него не сложилось.

Обратился к главному врачу с просьбой допустить меня основным помощником под его ответственность. Сумел как-то убедить начальство, несмотря на недавнее происшествие и вынесенное взыскание, так что вскоре я вновь работал с Ярославцевым слаженным тандемом. Набирался реального опыта самостоятельных операций все большей сложности, постепенно их доля дошла до трети от всех проводимых бригадой. Однажды все же рискнул проводить оперативное вмешательство без хирургических инструментов — только своим полем. В конце одной из смен обратился к Ярославцеву со своим намерением:

— Юрий Степанович, у меня есть просьба к вам. Пожалуйста, разрешите мне провести какую-либо несложную операцию своим способом. Мы в институте психологии — я вам говорил, что работаю там по совместительству, — провели исследования особого энергетического поля. Им еще пользовался хилер Вергилио, у которого я проходил семинар. Доказали реальное существование ментальной энергии — на нее у меня и других наших ученых есть свидетельство о регистрации открытия, перепроверили с биофизиками из других серьезных научных учреждений. Мы отработали процедуру операций с ее применением на животных в клиниках, думаю, что и сейчас не должно возникнуть каких-либо сложностей.

Продумал свою речь заранее, высказал ее вроде довольно внятно. Во всяком случае Ярославцев не стал с ходу отвергать мое предложение, чего я опасался. Раздумывал он недолго, с присущей ему решительностью ответил:

— Хорошо, Сергей, проводи. Только будь внимателен — если что-то пойдет не так, то немедленно прекращай. Поправим вместе, чтобы не наломал дров. Мне самому интересно, как же все это пройдет — голыми руками, как у этих хилеров?

— Нет, Юрий Степанович, иначе. Без рук и вообще без всякого физического контакта — я буду оперировать полем дистанционно. Если не возражаете, снимем всю операцию на камеру — видеофильм будет интересен и нашим специалистам. Снимать будет мой помощник — он студент четвертого курса нашего института, в курсе моих прежних процедур в ветклинике. Так что нам он не помешает, а работа пройдет как исследовательская.

Так нами было принято решение о проведении первой в нашей стране, полагаю, и в мире, бесконтактной операции на человеке с помощью ментальной энергии. Ни я, ни Ярославцев особо не задумывались об эпохальном значении предстоящего события, нас больше влек профессиональный интерес к необычной процедуре. Провели ее через неделю нашего разговора. Получили не без труда разрешение больничного руководства, согласовал с Мельником, подготовили необходимую видеоаппаратуру и будущих операторов — Сашу и Лену. Мельник перестраховался, посоветовал вести съемку двумя камерами.

Выбрали с Ярославцем для экспериментальной операции планового больного с инородным предметом в мягких тканях бедра. Посчитали, что удаление этого предмета не должно вызвать каких-то трудностей или опасности даже при неблагоприятном течении хирургического вмешательства. Чтобы не смущать больного — операция проводилась под местным наркозом, так что он видел происходящее, поставили камеры вне его поля зрения, а операторов облачили в хирургическую одежду с закрывающими лицо масками. Начали как обычно — Васильев провел анестезирующую блокаду оперируемого участка, после ее обработки я приступил к вскрытию раны.

Не водя руками, даже не приближаясь вплотную к столу, мысленным напряжением создал режущий луч ментальной энергии на нужном месте. Под его давлением кожа, а затем ткани под ней разошлись без разрыва кровеносных сосудов — не пришлось их пережимать, как при обычных операциях. Постепенно углубился до искомого предмета — четко видел его контуры сквозь слой ткани, охватил отсекающим полем, после понемногу начал двигать наружу. На глазах всех окруживших стол врачей и медсестер бригады из раны появился краешек окровавленного предмета, вскоре он вышел весь. Его тут же подхватил пинцетом ассистирующий мне Ярославцев, осторожно положил в подставленный медсестрой поднос. Я же взялся за восстановление поврежденных тканей, а потом закрыл рану регенерирующим полем.

Увиденное поразило всех — от Ярославцева до операционной сестры. Хотя они с моих слов представляли, как будет проходить операция, но все равно — их изумление было как явлению чуда. Профессиональная дисциплина сдерживала их эмоции в ходе оперативного вмешательства, но когда оно закончилось, а пациента увезли в палату, выплеснули свои чувства. Кто-то более открыто, во всеуслышание выражая свое пораженное воображение, другие менее, но все соглашались в одном — мой опыт удался, операция проведена безукоризненно. Прошла аккуратно, почти бескровно, заняла считанные минуты — в несколько раз скорее, чем обычными средствами. Наши операторы прокрутили еще снятый фильм — вся бригада наблюдала за ним, не отрывая глаз, только изредка обменивалась короткими восклицаниями.

На следующую мою операцию пришла целая делегация — больничное руководство, врачи с других бригад, ведущий персонал отделений. Она также записывалась камерами — после первого фильма, показанного начальству, нашим операторам разрешили снимать все мои процедуры с ментальным полем. На этот раз оперировал мениск — предполагалось его удаление из-за разрушения хрящевой ткани, я же предложил восстановление. Так и приняли, работал по продуманному с Ярославцевым плану. Осторожно, стараясь не задеть капсулу сустава, вскрыл мениск, сшил разрывы тканей, а потом взялся за разрушенный хрящ. Регенерировал его по долькам до исходной структуры, работал с полным вниманием — подобная процедура мной еще не проводилась. В завершение операции проверил состояние всего сустава — каких-либо отклонений от нормы больше не заметил.

Рентген коленного сустава, результат которого с нетерпением ожидали собравшиеся в операционной зрители, подтвердил планируемый результат — полное восстановление мениска. Многие коллеги до начала операции просто не верили в такую возможность — в обычной практике при подобной патологии шла речь только об удалении этого органа. По-видимому, судя по высказанным ими эмоциональным суждениям и недоумению — их поразил больше не феномен бесконтактной операции, а ее исход. Но как бы то ни было, никто не усомнился в успехе выполненной работы, поздравляли нас — кто-то искренне, а кто-то и кривя душой. После этой операции руководство дало нам добро на подобные процедуры, могли проводить их на свое усмотрение.

Теперь те оперативные работы, которые поручал мне наставник, вел именно таким образом, почти без использования хирургического инструмента. Только изредка, когда считал более рациональным, брался за скальпель или пинцет, но и тогда перемеживал с манипуляцией полем. Начальное любопытство у коллег сменилось более сдержанным наблюдением — так что излишнее внимание не отвлекало нас от своей работы. Правда, нагрузки на других врачей бригады выпало гораздо меньше, чем при обычных наших операциях, но они не расслаблялись, оставались наготове. У меня редко, но все же случались неудачи — как было с выправлением паховой грыжи и заворотом кишок, мне на помощь приходил Ярославцев. С опытом их становилось все меньше, как правило, справлялся сам, даже в сложных операциях.

Ни в больнице, ни в институте не афишировали мои операции — посчитали их экспериментальными, наработкой клинической практики. Но слух о них постепенно пошел среди медицинского персонала других клиник — время от времени к нам наведывались гости, чтобы своими глазами увидеть невероятные вещи. Да и среди больных они вызывали прямой интерес, кое-кто из них вызвался сам пройти оперативную процедуру у меня. И таких становилось все больше — наверное, наслушались небылиц, приукрашенных историй от моих прежних пациентов. Сам я к большинству недугов не был готов — практика у меня все же небольшая, но с помощью Ярославцева их круг расширялся. Тому способствовало больничное руководство — шло навстречу важным людям, пожелавшим оперировать своих близких именно у меня. Так постепенно росла моя слава, я уже становился в городе известным врачом, пользующимся спросом если не в элитных кругах, то приближенных к ним.

Глава 15

В сентябре поступил в аспирантуру нашего института. Вступительные испытания, как и предполагал Мельник, стали больше формальностью. Приемная комиссия по основной специальности — в ее состав вошел и мой руководитель, — задала пару несложных вопросов и этим ограничилась. Экзамены по предметам кандидатского минимума — иностранному языку, истории и философии — также прошли без затруднений, к ним я подготовился более основательно. Дальнейшая учеба шла по подготовленной Мельником и утвержденной ученым советом программе. Тему будущей кандидатской диссертации мы выбрали связанную с моей нынешней работой — ментальными процедурами хирургического характера, научное руководство принял на себя Мельник.

После каждой операции я составлял подробный отчет со всеми деталями — от описания начального состояния пациентов, их патологии до характеристики применяемой модификации поля. Постепенно набиралась база данных с демонстрационными видеоматериалами. Ее разбор и анализ помогали мне самому систематизировать накопленный опыт, лучше подготовиться и проводить аналогичные операции. По моим записям учились и другие менталисты — кроме Саши и Лены способности к оперированию ментальным полем выявились еще у троих из моей учебной группы. С разрешения Ярославцева, допустившего их в операционную, они наблюдали за ходом моей работы. После в ординаторской проводил им подробный разбор своих действий по снятому фильму, показывал в ментальном плане манипуляции с полем.

До самостоятельных операций учеников дело не дошло — ни мой наставник, ни я на такое пойти не могли, не столько из-за инструкций, а больше их неготовности, прежде всего психологической. Один из моих учеников также, как и я, проходил ординатуру, правда, по другой специальности — кардиологии, к хирургии же особой тяги не испытывал. Планировал применять свои способности именно по своему профилю. Более серьезное намерение заняться ментальными операциями выразила Лена, на следующий год — после окончания института и поступления в ординатуру на хирурга, собиралась приступить к такой практике. Заручилась согласием Ярославцева принять ее в нашу бригаду вторым ассистентом, а сейчас при каждой возможности приходила в нашу смену на операции.

Первую статью о работе ментальным полем в хирургической практике подготовил в конце года. В ней дал анализ проведенных к тому времени операций, привел самые важные на мой взгляд исходные материалы и наблюдения, дал свои выводы. Работа получилась объемная, с детальным разбором и иллюстрациями. Мельник не стал сокращать ее, в таком виде и отправили в различные издания нашего профиля, среди них и американского биофизического общества. Вскоре, после ее первой публикации в межведомственном сборнике, пошли отзывы как от научных учреждений, так и медицинских институтов и клиник. Их реакция оказалась намного живее, чем на статью о нашем открытии. Сомнений в существование ментальной энергии в них не высказывалось — по-видимому, уже свыклись с этим нововведением в современную биофизическую науку.

Больший же спор вызвал сам факт наших операции над больными — как же можно на живых людях испытывать еще не изученное достаточно явление, без долгих исследований на лабораторных объектах? Высказывались обвинения в бесчеловечности, даже преступности подобных вмешательств. Но и находились выступления в нашу защиту — ведь когда-то все равно надо начинать работать с больными. Нет ничего плохого, если с достаточными мерами предосторожности помогли людям, причем с таким обнадеживающими результатами, превосходящими традиционные операции. Для проверки выраженных в открытой печати суждений и установления правомерности наших действий Минздрав направил к нам представительную комиссию с привлечением ученых-медиков.

Она работала в больнице почти две недели — ее сотрудники наблюдали за операциями, изучали документацию — как мои отчеты, так и отделения, расспрашивали врачей и больных, проследили состояние наших прежних пациентов. Итогом инспекции стало пространное заключение на нескольких листах, с которым ознакомили руководство больницы и нас — непосредственных исполнителей нашумевших операций. Мы опасались разгромного приговора комиссии, вплоть до прямого запрета, но обошлось. Хотя и отметили в выводах несколько замечаний с порядком допуска посторонних, проведения с ними инструктажа о мерах безопасности и стерильности, другие незначительные нарушения, но в целом они подтвердили эффективность и надлежащую организацию самих операций.

Признание официальной медицины привлекло к ментальной практике новых сторонников и последователей, пожелавших изучить и перенять наш опыт. К нам приезжали учиться ученые и врачи из других городов, представители научных и лечебных учреждений. Для них руководство больницы и института психологии организовали специальный учебный центр. Вели занятия вместе со мной мои первые ученики — демонстрировали на семинарах обучающие видеофильмы с комментариями каждого действия, проводили тренировки по развитию нужных способностей, видению и манипулированию ментальной энергией. На моих операциях слушатели курсов проходили реальную практику ее применения, пока только наблюдая за моей работой. Но уже продумывались варианты с прямым их участием в оперативном вмешательстве.

В начале мая стал дважды отцом — Кира родила кроху-дочку. Перенесла вторую беременность гораздо легче и спокойнее, чем с Севой. Не переживала так сильно, занималась домашними и своими делами без излишнего страха, что они могут навредить будущему ребенку. Да и с первенцем как-то угомонилась, не тряслась над ним по любому поводу. В положенный срок у жены начались схватки. Я в этот день отдыхал дома после ночной смены, так что без промедления отвез ее в роддом. Не стал дожидаться, пока Кира разродится, вернулся домой присматривать за сыном. Только поздним вечером, когда вернулась с работы Катя, оставил ей Севу и отправился караулить жену. Не успел войти в приемный покой, как мне выдали новость — Кира только что родила. Роды прошли без осложнений, мама и дочь сейчас в порядке.

Сам я так и думал, что у жены не должно возникнуть трудностей. Но все равно, беспокойство оставалось, не находил себе места, пока дожидался Катю. Теперь же, услышав от дежурной медсестры добрую весть, обрадовался за Киру и вздохнул с облегчением. Написал записку для супруги, передал медсестре с приготовленными Катей гостинцами и уже со спокойной душой отправился домой. Последующие дни прошли в хлопотах к встрече Киры с ребенком. Мне помогала Катя, она отпросилась на эти дни, пока жена находилась в больнице. Смотрела за Севой, когда я навещал роженицу, отрабатывал смену, сама ездила за нужными принадлежностями для новорожденной. Что-то осталось от старшего сына, взяли еще пеленок, подгузников и других мелочей, еще то, что заказала нам Кира.

На выписке держал на руках дочь и млел от нежности к этому крохотному созданию. Сам не ожидал от себя такой душевной слабости, расчувствовался, глядя на спящую малышку. Уже дома, когда перепеленали ее, а жена покормила грудью, принял на руки дочь и ходил с ней по комнате, пока она не заснула. С сыном прежде подобного душевного размягчения я не испытывал. Наверное, тогда еще у меня не проснулась отцовская привязанность, она пришла позже, когда сын немного подрос и я больше стал с ним проводить времени. А сейчас, когда держал на руках пахнущую молоком и каким-то особо родным духом малышку, проявилась в самом нежном виде. Кира заметила своим материнским сердцем мои чувства к крохе, не преминула высказаться: — Сережа, ты прямо таешь от дочи! Смотри, не избалуй ее, а то подрастет немного и будет вертеть тобой. А ты не сможешь отказать ей ни в чем!

Конечно, жена говорила не всерьез, в ее довольном тоне не чувствовалось какого-либо осуждения. Напротив, она радовалась такому чувству, сродному тому, что она сама испытывала к ребенку. Маша, такое имя дала дочери еще в роддоме, связала нас общим переживанием и заботой, как и Сева. Дети объединили нас в одну семью, даже если в остальном у нас с Кирой общих интересов и взглядов почти и не осталось. Теперь, когда меня дома ждали два маленьких родных сердца, тянулся душой к ним, в свободную минуту вспоминал о них и все заботы отступали в сторону. Больше внимания и заботы отдавал дочери, но старался не обделять ими сына. Сева сам тянулся к сестренке, по-видимому, ему нравилось ухаживать за малышкой.

Казалось, откуда мог бы знать двухлетний карапуз, что нужно крохе. Но он как-то чувствовал — стоило Маше закряхтеть или ворочаться, как тут же подходил к ней, подавал игрушки или соску, разговаривал, а она в ответ радостно угукала. Дочь росла, уже стала различать нас и как-то особенно потянулась именно к Севе. Мне казалось — больше, чем ко мне или матери. Иной раз Кира оставляла детей одних ненадолго, поручая сыну присматривать за сестренкой. Тот же не отходил от нее, играясь и забавляясь. Настолько увлекались общей игрой, что не замечали возвращения матери. А когда летом стали выезжать на отдых за город, то забав им добавилось — вместе перебирали листочки, возились с букашками и жучками или барахтались в прибрежной воде на озере.

Настал срок, когда мне пришлось решать в своей семье с данным более четырех лет назад обещанием. Катя перешла на последний курс университета и напомнила о нем и нашем намерении пожениться. Откладывать больше с ним она не захотела — ей уже пошел двадцать третий год, пожелала своего женского счастья. Видел, как она иной раз глядела с тоской на наших с Кирой детей — наверное, представляла вместо них своих, еще не родившихся. Баловала малышей новыми игрушками, игралась ими со старшим, возилась с младшей, изливая на них будущую материнскую любовь. Кира же ревновала ее, правда, не столь явно, как после рождения Севы. То, что ей не совсем приятно, как дети тянутся к Кате, отзываются на ее ласки и подарки, не составляло для меня тайны, но вида она не подавала.

Разговор с Кирой о разводе, пусть и формальном, вышел трудным. Она вначале застыла от моих слов, как будто не могла поверить им — ведь между нами нет разлада, почему же надо разводиться? На упоминание прежней договоренности расплакалась, после заявила, что развода не даст, прежде всего, из-за наших детей:

— Как же так, Сережа, ты же любишь их! Почему же ты должен уйти от нас, оставив детей без отца? Пусть она уходит, эта разлучница!

Мои увещевания, что никуда я от них не ухожу, все останется по прежнему, только формально перестанем быть мужем и женой — Киру не успокоили. Она как-будто забыла, на каких условиях мы поженились, предъявила мне ультиматум, шантажируя детьми:

— Катя с нами больше жить не будет, пусть уходит. Если ты без нее не можешь, то уходи с ней. Но учти, детей тебе не дам, не разрешу даже видеться с ними. Так что забудь, что они у тебя есть. Выбирай — или останешься с нами, или уйдешь со своей ненаглядной босячкой!

То, что после такого разговора жить с Кирой невозможно — для меня не составляло вопроса, но я терял детей и эта мысль рвала сердце острой болью. Минуту сидел молча, закрыв глаза, пока не переборол немалым усилием воли эту боль, заставил себя забыть о ней. После высказал свое решение спокойным тоном, насколько он мне дался:

— С тобой я не останусь, даже ради детей. Забыть их также не хочу — буду навещать, насколько это будет возможно. Добром или злом — но я настою на том. От тебя же зависит, чтобы наши раздоры не навредили детям.

На следующий день утром мы с Катей покинули особняк, не один год бывший нам родным домом. Теперь же он давил на нас, заставлял не задерживаться лишней минуты. На прощание поцеловал сына и дочь, прижал к своей груди и ушел, не оглядываясь. Мама ждала нас дома — накануне вечером я предупредил ее о нашем возвращении. На ее расспросы — что случилось, почему, — не стал распространяться, ответил кратко: — Объясню дома.

Встретила мама в тревоге, едва мы переступили порог, как принялась расспрашивать о происшедшем. Объяснял недолго:

— Я развожусь с Кирой. Она не захотела, чтобы Катя жила с нами дальше. Дети остаются с ней, будем решать, чтобы я смог навещать их. Пока же Кира против — придется, по-видимому, разбираться с ней через суд.

Мама от расстройства даже взмахнула руками: — Как же так, Сережа, ведь у тебя с ней все было нормально! Что же случилось? И как теперь будут жить малыши, без родного отца? Особенно Маша — она ведь совсем еще кроха!

— Мама, когда-то, еще перед свадьбой с Кирой, говорил тебе, что брак с ней временный, пока Катя учится в университете. Мы еще с Кирой условились, что будем жить вместе и после развода. Теперь же она отказалась разводиться, даже формально, и потребовала, чтобы Катя ушла от нас. А насчет детей мне трудно сейчас сказать, как с ними сложится. Но я их не оставлю, позабочусь о них.

Видно по недовольному лицу мамы, что мои слова ее нисколько не успокоили, но не стала дальше терзать меня и без того мучительными вопросами. Приготовила с Катей завтрак — наверное, наедине с ней на кухне с пристрастием выпытывала какие-то подробности, судя по смущенному виду подруги. Немногим позже ушла в школу, оставив нас с Катей наедине. Та снова завела речь о том, что мы обсуждали еще вчера: — Сережа, может быть, лучше все же остаться тебе с Кирой? Обо мне не переживай — я вытерплю, ради твоих детей.

Не стал повторять высказанные прежде слова, только ответил: — Нет, Катя. Менять свое решение не стану. Надо теперь обдумать, что нам предстоит сделать в ближайшее время. Скоро мне нужно ехать в институт, а потом на смену, завтра же займусь разводом.

Мы обсудили с Катей наши дела и планы, после собрались и поехали на работу. Отвез ее к издательству, а затем отправился в институт заниматься с учебной группой. Отставил в сторону мысли и переживания о произошедшем, с полной отдачей взялся за текущие работы. В последующем много времени и нервного напряжения потребовал от меня бракоразводный процесс. Он занял два месяца — Кира так и не дала согласия на развод и свидания с детьми. Наши разногласия разбирались судом и он вынес постановление ограничить мое общение с детьми до минимума — один раз в месяц и то на несколько часов. По-видимому, не обошлось без влияния отца Киры. Со стороны бывшей жены даже выставили иск о лишении меня родительских прав, но на такое явное нарушение законного порядка судья не пошел.

Я обжаловал постановления суда в высших инстанциях, пока не добился более приемлемого решения — разрешили свидания с детьми уже раз в неделю, причем на весь день. Подключил все возможные каналы и связи, среди них и влиятельных лиц из числа своих пациентов, они и помогли мне. Как только получил на руки новое постановление суда, в ближайший выходной поехал в прежний свой дом забрать детей. За месяцы судебных тяжб, когда Кира наотрез отказала мне видеться с ними, соскучился по сыну и дочери до боли в сердце. Во сне они приходили ко мне — видел улыбающиеся лица, тянущиеся ко мне руки, — а потом таяли, как в тумане, и я не мог их удержать. Просыпался от таких снов, долго лежал, стараясь забыться, а сердце все ныло от не дающих покоя мыслей

Началась уже зима, снег накрыл землю свежей порошей, а легкий морозец не давал ему растаять. Подъехал в условленный с бывшей женой час к воротам особняка и позвонил. От волнения дрожал палец, нажимающий на кнопку. Встряхнул себя — возьми себя в руки, нечего раскисать! Помогло от собственного внушения, как-то успокоился, хотя бы внешне. Открывшая калитку Кира нехотя ответила на мое приветствие, но все же позвала в дом, коротко бросив: — Дети уже собраны.

Сева бросился ко мне, едва я вступил в детскую комнату: — Папа пришел!

Поднял сына на руки, прижал к сердцу, слезы сами подступили к глазам. В горле встало комом, не мог сказать и слова. Сева продолжал торопливо выговаривать: — Папа, я так сильно тебя ждал, а ты не приходил. Теперь ты же будешь со мной и Машей, да, папа?

Сглотнул, только потом ответил сыну, с надеждой смотревшему мне в глаза: — Я буду к вам приходить часто, Сева. И я тоже соскучился по тебе и Маше.

Дочь же дичилась в первые минуты — отвыкла от меня, а потом все же признала и пошла на руки. Держал обоих на руках и не мог насмотреться на них. А они прижались к моей груди, пока Кира не поторопила нас: — Сева, одевайся, пойдешь с папой гулять, — потом ко мне: — Сережа, отпусти Машу, надо ее одеть.

Дома детей встретила мама, обняла и поцеловала их, а потом принялась снимать с них теплую одежду. Накормила наготовленными с утра пирожками, а потом смотрела, вытирая незаметно слезы, как я играю с ними, рисую, читаю книжки. Катя присоединилась к нам, рассказывала детям сказки, пела им песенки. После мы вместе собрались на улицу, покатали малышей на санках, лепили с ними снеговика. После обеда они поспали, а потом до вечера я занимался с ними познавательными и подвижными играми. Отвез Кире уставших от впечатлений и беготни детей, они даже заснули в машине. С тех пор по выходным ждали моего приезда — даже малышка Маша, только вставшая на ноги, а потом весь день, с перерывом на послеобеденный сон, игрались со мной и Катей, бегали, прыгали, возились во дворе, а я отводил душу с ними.

В марте мы с Катей поженились. Свадьбу провели скромно — пригласили самых близких нам людей и друзей, коллег. Прежде с родственниками Кати мы почти не общались, даже с ее мамой — жена не простила происшедшее с ее попустительства насилие. Но на свадьбу все же позвала, вместе с братом. Особой церемонии не придерживались, обошлись даже без выкупа невесты. Наши мамы благословили нас, после сразу из дома отправились небольшим кортежем в ЗАГС. Катя заметно волновалась — лицо покрылось румянцем, да и вела себя беспокойно. Сам я почти не переживал за предстоящую процедуру, только старался поддержать невесту, сохранить в ее памяти этот день лучшим праздником. Не оставлял без нужды ни на минуту, так вместе под руку провели весь день. Слушали торжественную речь сотрудницы ЗАГСа, обменивались кольцами, нас поздравляли — а мы радовались друг другу, необычное, какое-то светлое чувство новой жизни, связало нас еще крепче.

Вскоре после свадьбы провел Кате операцию — устранил небольшой, но доставивший ей немало неприятностей, дефект шейки матки. С подобными гинекологическими отклонениями и патологиями я уже сталкивался, меня привлекли к оперативным вмешательствам не только нашего отделения, но и других — онкологии, торакальной хирургии, а также гинекологии. Сложностей с Катей не возникло, выправил шейку и немного ее удлинил — по размеру своего детородного органа. Результат моей работы оценили уже через день — испробовали близость во всевозможных позах, причинявших прежде Кате боль. Наверное, мужчинам трудно представить глубину женского счастья, но то, что я видел и чувствовал от Кати, иначе назвать невозможно. Она плакала, вновь сливалась со мной в объятиях, и так раз за разом до полного изнеможения.

Еще через месяц Катя поведала мне о своей беременности — она уже сходила в женскую консультацию, там подтвердили ее предположение и поставили на учет. Разделил испытываемый ею восторг, даже ликование, сказал нужные, как считал слова: — Я рад за тебя, любимая. Уверен, что наш малыш, сын или дочь — все равно, вырастет красивым и умным, будет счастлив. А мы дадим ему свою любовь и заботу.

По счастливой улыбке Кати видел радость новой жизни, зародившейся под ее сердцем, исполнению давней мечты, сдерживаемой не один год. Теперь, когда она носила свое дитя, отдалась без остатка счастью материнства. А я берег ее и будущего ребенка от лишних тревог, позаботился о предстоящих хлопотах. Мы с Катей уже думали о своем доме — большом и уютном, где могла жить без тесноты наша растущая семья. Катя хотела много детей, а я поддержал ее — заботиться и возиться с малышами мне самому нравилось. С такой перспективой искали лучший вариант среди возможных предложений. Нашли в нашем же районе — просторный крепкий дом с большим участком. По цене он нам подходил — укладывались с моими и мамиными накоплениями. Единственно, что требовалось — его благоустройство.

После покупки дома взял ссуду в банке, нанял бригаду мастеров, закупил нужные материалы и оборудование. Прошел еще месяц, пока рабочие провели от центральной сети газ, отопление, водопровод и канализацию, поставили ванну с санузлом, провели небольшой ремонт по всему дома. В июне, вскоре после успешной защиты и получения диплома Катей, мы переселились в свой новый дом. В первый день жена ходила по комнатам и не могла нарадоваться — все выглядело красиво и аккуратно, еще пахло свежей краской. После ездили по магазинам, закупали мебель, посуду и другие нужные вещи, а потом обставляли наше гнездышко. И у меня, и у Кати возникло особое чувство своего места: никогда прежде у нас не было собственного дома, а теперь он есть — красивый и уютный, со всеми нужными удобствами и обстановкой.

Катя осталась работать в своем издательстве, только уже в основном штате. Сама начала писать — стихи, небольшие рассказы. Несколько из них издательство опубликовало в альманахе с произведениями начинающих авторов. Мне они понравились — читались легко, на одном дыхании, да и написаны живым языком. Сюжет, правда, в них незамысловатый, без особой интриги — списал такую слабость на первый опыт. Похвалил сочинительницу, аккуратно высказал свои замечания. Приняла их благожелательно, без пренебрежения к моему дилетантскому мнению, которое можно было ожидать от профессионального филолога. Следующие свои работы тоже показывала мне, после мы разбирали их вместе. Я даже вносил свои варианты развития событий, закручивал сюжет возможными драмами и коллизиями.

Так у нас в совместном обсуждении родился первый проект фэнтезийного романа — я давал идеи, а жена их обдумывала, какие-то принимала и развивала в литературном виде. Проработала план всей книги, а потом приступила к ее творению. Показывала мне черновик каждой главы, после разбора что-то переделывала или полностью переписывала. Работа над романом шла неспешно, за лето и часть осени — до своего дородового отпуска, — написала только четверть от запланированного объема. Потом, когда у Кати стало больше времени, дело пошло быстрее — за два месяца выдала еще столько же. После застопорилось по понятной причине, отложила с книгой на будущее.

В декабре, перед самым Новым годом, у нас с Катей родился первенец. Рожала трудно — ребенок выдался крупным, но обошлось без особых травм роженицы и плода. Мне пришлось ждать в приемном покое всю ночь, только под утро меня успокоили — Катя родила сына, с ними в порядке. Из роддома отправился в свою больницу на смену, так без сна провел сутки. К концу смены едва не засыпал, но все же продержался. На следующее утро навестил жену — она уже отчасти оправилась после родов, встала на ноги. Передала мне через медсестру записку, написала в ней, что ребенка еще не приносили, да и молока в груди нет. Уже начала беспокоиться — а будет ли оно у нее, хотя ее успокаивали соседки по палате: ничего страшного, у кого-то молоко появилось только на второй или даже третий день после родов.

К вечеру, когда заехал к ней перед ночной сменой, сообщила, что теперь все хорошо — покормила сына первым молоком. Выписали Катю на пятый день, уже после Нового года, когда она окрепла достаточно. Встретил счастливую роженицу букетом роз, принял от нее сына, особенно дорогим моему сердцу от любимой жены. Дома я уже приготовил все нужное для малыша, сам перепеленал его, поменял и постирал использованное белье. И в последующие дни, пока находился дома, взял на себя выпавшие хлопоты, берег жену от лишних трудов. Нам еще помогала моя мама, даже осталась жить в нашем доме, пока Катя не набралась сил и сама стала справляться с домашними делами.

В минуты покоя жена прижималась к моей груди, я обнимал ее. Так мы сидели замерев, без слов понимая друг друга. На душе царила тихая радость, а нежность и любовь к самому близкому человеку наполняла ее особой теплотой, которая передавалась ее душе — я ясно чувствовал это, как и ответное тепло от нее. Нам довелось многое пережить, приходили беды, но мы справлялись с ними, не теряли надежды на лучшее. Не роптали на судьбу, сведшую нас много лет назад, а теперь она дала нам общее счастье, тем более ценимое после перенесенных невзгод. Возможно, в будущем нам предстоит выдержать еще немало испытаний, но мы с Катей знали и верили — вместе мы преодолеем все трудности и пройдем по жизни рука об руку до последнего вздоха.

Вместо послесловия

Многие годы спустя я иногда вспоминал свою юность, как начинался путь к нынешней судьбе. Пусть он тогда принес мне много боли и переживаний, но я не жалел о том. Первая любовь — сейчас о ней думаю с теплой грустью, а в то далекое время она ранила мое сердце непереносимой болью и едва не свела с ума. Но именно она повела меня к той вершине, к которой шел все эти годы. Из-за нее согласился на эксперимент, поменявший меня, а потом учился и рос в новой тогда психофизической науке. Со временем та несчастная любовь ушла, я же шел дальше — уже ради всех, кого мог спасти открывшимися во мне способностями. Сейчас достиг многого, но путь еще не завершен, он закончится с моей жизнью на бренной земле. Так что мне трудиться и трудиться, нести людям мир и исцеление.

Конец

Примечания

Оглавление