«Фея с островов»

Фея с островов (fb2) - Фея с островов (Майсгрейв - 1) 1119K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Симона Вилар

Симона Вилар Фея с островов

   Пролог

Май 1506 года. Остров Хой[1]

Книга, рукописная, древняя, с пожелтевшими страницами и выцветшими миниатюрами, все равно была роскошью. Особенно на окраине христианского мира, какой считались затерянные в морях Оркнейские острова. Этим сокровищем владел приходской священник отец Годвин — у него было еще три книги, привезенные сюда, на далекий остров Хой, когда десять лет назад аббат Сент-Эндрюсского аббатства отправил Годвина на этот край света проповедовать Слово Божье. И добрый Годвин преуспел: живя в глухом мирке, где так сильны предрассудки и вера в колдовство, он все же расположил к себе местных жителей. Они приходили по звуку колокола в его часовню, где он совершал церковные таинства, венчал, крестил их детей, но главным своим достижением тем не менее считал то, что местные рыбаки стали позволять ему обучать грамоте своих детей. Правда, учеников у него было совсем немного. Но именно эта девочка — Мойра, дочь Норы Гордячки, — стала его лучшей ученицей.

Сейчас Мойра сидела за выступом маленькой часовни, подле священника, и на прекрасной латыни читала вслух притчи царя Соломона. Некогда пришедшая к отцу Годвину еще ребенком, она за годы обучения постигла все, что он мог предложить — латынь, арифметику, грамматику, — и ей все давалось легко. Отец Годвин старательно обучал Мойру, уповая, что однажды дочь Норы Гордячки сможет стать монахиней в обители Святого Магнуса на острове Мейнленд[2]. Это был бы лучший удел для столь одаренной девочки из бедной семьи. Но оказалось, что теперь планы переменились: Мойра выросла невероятно красивой, и месяц назад ее заметил прибывший на острова вождь клана горцев — воинственный Гектор Рой Маккензи.

По сути сегодняшняя встреча была их прощанием. Священник сожалел, что его ученица вступает не на заботливо уготованную им стезю благочестивой монахини, а станет блудницей, игрушкой возжелавшего ее шотландца. Годвин, будучи духовником девушки, неоднократно пытался отговорить свою любимицу от столь пагубного шага. Но с такой, как Мойра — своенравной, решительной, упорной, — это было непросто. И если она приняла решение…

Сейчас отцу Годвину на какой-то миг показалось, что у него еще есть шанс повлиять на ученицу. Он видел, как она запнулась и замолчала, прочитав в одной из притч: «Dirige semitam pedibus tuis et omnes viae tuae stabilientur»[3].

— Тебя смутила эта фраза, дитя мое? Не правда ли, тут есть над чем поразмыслить?

Священник смотрел на Мойру с мягкой улыбкой, но в глазах его была печаль.

— Бесспорно, все мы стремимся улучшить свою жизнь. Но не слишком ли высока плата за мирские радости, если при этом ты погубишь душу? Ты ведь так чиста и невинна. И ты совсем дитя…

Да, в его глазах Мойра еще дитя. Тот же, кто возжелал ее, видел в ней соблазнительную юную женщину, какой он страстно хотел обладать.

Еще год назад Мойра казалась этаким худосочным жеребенком с длинными ногами, острыми коленками и вечно спутанной копной светлых пепельных волос. Но этой зимой она резко похорошела, стала женственной: ее фигура округлилась и приобрела плавные изгибы, гребень стал чаще касаться волос, и они серебрились, ниспадая пышными локонами до середины спины, а осанка… Мойра всегда имела горделивую стать, какую не согнула каждодневная работа, когда она трудилась по дому, копала торф, доила коз или помогала матери возиться с младшими детьми. Она всегда была прелестной и выделялась среди детей островитян. Немудрено, что неотесанные и грубоватые жители острова Хой считали ее подменышем — ребенком феи. Фейри, как они называли ее. Но эта фейри была практичной и хотела лучшей доли. Поэтому и уступила так быстро, когда родные согласились отдать ее этому старому, но очень важному и богатому человеку — Гектору Рою Маккензи.

Девушка повернулась к священнику. Они сидели под стеной часовни, укрывшись от дувшего с моря ветра, и все же седые, коротко стриженные волосы отца Годвина растрепались, а солнечные лучи безжалостно высветили его испещренное морщинами лицо, распухшие от ревматизма суставы, заскорузлую грязь под ногтями, старую обтрепанную сутану.

— А вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь, отче? — несколько резко спросила Мойра. — Вы умный, старательный и богобоязненный человек, а живете в бедности, не рассчитывая на лучшую долю.

— Я вверил себя Богу и не ропщу на судьбу, — кротко ответил священник. — Возможно, в молодости мне и мечталось о чем-то. Но главное, что я имею, вот здесь, — он приложил к груди ладонь и добавил: — Благодаря душевному покою я не испытываю терзаний. Жить со спокойной душой — это так много, дитя мое.

В широко распахнутых серо-голубых глазах Мойры читалось сомнение. Но сам взгляд был далеко не простодушным, скорее изучающим и оценивающим.

— Спокойная душа не накормит, когда нечего есть, и не согреет в холодную ночь. Я это знаю, поэтому вы не переубедите меня, отче. Да и моя матушка предупреждала, что вы снова попытаетесь отговорить меня от союза с вождем шотландцев. Она даже не хотела отпускать меня попрощаться с вами. И все же я пришла. Так что не стоит укорять меня в нашу последнюю встречу.

Отец Годвин промолчал. Отсюда, из-за каменной стены часовни, которая находилась за высоким холмом Уорд Хилл, не был виден океан, омывавший остров. Однако его дыхание ощущалось повсюду — влажное, чуть солоноватое, наполненное прохладой. Привычны были и всегда дующий ветер, и гомон чаек. От громады Уорд Хилла, возвышавшейся над ними, к дому Мойры вела тропа, которая сегодня, в столь ясный день, была отчетливо видна. Глядя на тропу, отец Годвин подумал, что скоро девушка уйдет по ней, уйдет навсегда, а он не может найти слов, чтобы отговорить ее.

И все же он решился:

— Послушай, дитя, Нора, твоя мать, — странная женщина. Она однажды прибыла на Хой с маленькой дочерью на руках, осталась тут жить, став женой рыбака Эрика. Однако даже спустя столько лет в ней по-прежнему видят чужачку — надменную, необщительную, с презрением относящуюся к местным жителям. К тому же Нора позволила мне обучать тебя, считая, что монашеский удел будет лучшим для ее дочери. Но теперь… После того, как эта гордая женщина просто продала тебя шотландцу Маккензи, я не понимаю ее.

— Не понимаете, потому что ничего не знаете о ней! — неожиданно рассердилась Мойра.

Она резко встала. Личико такое юное… и такое волевое, решительное. При этом ангельски красивое — нежная кожа, сочные губы, точеный нос, выразительные, осененные темными ресницами глаза. Удивительно красивое личико фейри. Но фейри с соблазнительной гибкой фигуркой и высокой грудью. Неудивительно, что заезжий вождь клана Маккензи, увидев ее, совсем потерял голову и предложил за нее такую цену.

Годвин так и сказал девушке: они ее продали, как улов сельди в базарный день. Только гораздо дороже.

— Пусть это и так, — бурно дыша, ответила Мойра. — Однако матушка считает, что, отдав меня Маккензи, она избавит меня от участи повторить ее судьбу и познать те беды и лишения, какие выпали на ее долю. Нора говорит, что в обмен на свою молодость и красоту я получу мирские блага и высокое положение в землях, где правит Гектор Рой. Он будет оберегать и защищать меня… Даже если я буду просто его шлюхой и наложницей.

— Но ты погубишь свою душу, живя во грехе! — не сдержался священник. — Церковь не приветствует такое сожительство. Ведь освященный перед алтарем брак — это законное установление, а также указанный Небом путь к продлению рода человеческого. В Священном Писании я не встречал ничего, что подтверждало бы превосходство сожительства в безбрачии. Но ты молчишь, дитя. В таком случае я осмелюсь напомнить, что ты только расцвела для плотских отношений, а твой избранник… Да ведь этот Гектор Рой Маккензи просто старик!

Годвин надеялся поколебать решимость девушки, но на ее губах неожиданно появилась странная циничная усмешка, на мгновение сделавшая Мойру удивительно похожей на ее мать Нору.

— Да, он старик. Однако участвовавший в сражениях, завоевавший славу и титул. К тому же Маккензи выглядит куда крепче вас, отец Годвин.

При этом она выразительно покосилась на скрученные ревматизмом руки священника.

Годвин невольно спрятал кисти в широкие рукава сутаны. Что он мог ответить? О, Гектор Рой и впрямь стал значительной фигурой в Шотландии! Вождь набирающего силу клана Маккензи прибыл на Оркнеи после своего пребывания при дворе Якова IV Стюарта, где получил баронский титул в благодарность за то, что вовремя встал на сторону короля, не поддержав других восставших против монарха вождей горных кланов. И вот, облагодетельствованный, он отправился в свои владения, однако не через земли преданных им вождей, а морем, минуя Оркнейские острова. Весна не самое подходящее время для мореплавания, и в проливе Пентленд-Ферт[4] корабль Маккензи попал в шторм, так что он был вынужден искать убежище на острове Мейнленд. Местный епископ так хорошо принял вождя, что тот с охотой оставался на Оркнеях почти месяц. И когда на мелководье у острова Хой прибило большого кита, Гектор Рой с удовольствием принял участие в гарпунной охоте на это чудовище. Довольный полученной забавой, он решил прогуляться по Хою и неожиданно повстречал Мойру, собиравшую на скалах яйца чаек. Этого оказалось достаточно, чтобы вождь Маккензи потерял голову. Он выяснил у местного епископа, кем является встреченная красавица, потом стал часто навещать ее семью и в итоге предложил ее родным значительную сумму, чтобы увезти девушку с собой.

Когда отец Годвин узнал, на что согласилась любимая ученица, он очень сокрушался. Даже ездил на соседний Мейнленд, чтобы переговорить с епископом и указать на преступность подобного поступка. Но кто стал бы слушать приходского священника, когда епископ во всем старался угодить могущественному вождю сильного шотландского клана! Оркнеи были диким, обособленным миром, где, несмотря на то что христианство давно пустило корни, бытовало немало старых языческих обычаев. И продажа женщин не считалась здесь чем-то предосудительным, если сама женщина не проявляла непокорство и была не прочь принадлежать купившему ее человеку. А Мойра была не прочь.

— Мне будет очень не хватать тебя, малышка, — негромко произнес отец Годвин, понимая всю бесцельность своих увещеваний.

Мойра быстро заморгала и отвернулась. Она лишь изредка открыто проявляла свои чувства. В этом она была вся в свою мать Нору.

— Я тоже буду скучать по вас, отче, — произнесла она через миг срывающимся голосом. — Но если вы желаете мне добра… то поймете, что уехать с Гектором Роем на большую землю для меня благо. Моя мать говорит, что, когда женщина находится под защитой сильного и могущественного мужчины, она может чувствовать себя спокойной и счастливой, даже не испытывая к нему любви. Ведь любовь переменчива и обманчива. Вы венчали тут многих, но вряд ли можете сказать, что все, кто выбирал себе пару по зову сердца, счастливы. И если я останусь… Разве будет лучше, если меня завалит на верещатнике грубый юдаллер[5] Рольф или я стану женой самовлюбленного вертопраха Бранда и проживу с ним жизнь в такой же бедности, как и моя мать с рыбаком Эриком?

— Но ведь Нора ранее хотела, чтобы ты ушла в монастырь…

— А кем я буду в обители? Служанкой-послушницей? Сколько лет, учитывая мою бедность и низкое положение, мне предстоит мыть полы и выносить бадью с нечистотами за монахинями, прежде чем они удосужатся допустить меня к постригу? А вот Гектор Рой сразу богато одарил нас. Видели бы вы, какой невод он привез моему отчиму Эрику! Из настоящей веревки, а не тот, что был у нас из стеблей вереска и кусков выброшенных морем канатов. А подаренное им одеяло из крашеной шерсти! Настоящий алый цвет! В нашем скио[6] сразу будто стало светлее, когда его развернули. А какую пелерину из шкурок морских котиков преподнес мне Гектор Рой! Мягкую, пятнистую, с длинным ворсом. Вы ведь знаете, что такие шкурки простолюдинам не позволено иметь и их носят только юдаллеры или люди епископа. А теперь и я могу! И Нора уверяет, что Гектор Рой подарит мне еще немало таких, что у меня будут и прекрасные одеяния и даже украшения. О, я хочу поехать с ним! Хочу выбраться из нищеты и повидать большой мир!

Что мог на это ответить бедный священник с забытого острова? Только одно:

— Мойра, но ведь ты совсем не любишь этого толстого старого шотландца…

Девушка сердито топнула ногой.

— Что такое любить? Мать говорила, что любовь делает женщин глупыми и зависимыми. Они становятся бесправными рабынями тех, кого полюбили. Да она и сама…

Но тут девушка осеклась, словно испугалась сболтнуть лишнее.

Она бережно отложила большую книгу, которую читала, поднялась и, закинув руки за голову, сладко потянулась. Ее стан выгнулся, маленькие округлые груди поднялись, широкие рукава дерюжного платья сползли, обнажая локотки. И столько потаенной чувственности было в этом движении, что отец Годвин смутился и отвел глаза. Пожалуй, он понимал вождя Маккензи, потерявшего голову от фейри острова Хой. Дай Бог, чтобы он и впрямь был добр и покладист с этой своевольной девушкой.

Священник медленно поднялся и направился к входу в часовню.

— Отче Годвин! — окликнула его Мойра. — Разве вы не благословите меня напоследок?

Не поворачиваясь, он покачал головой.

— Нет. На подобное я не стану тебя благословлять.

Он скрылся за углом, и девушка осталась одна. На какой-то миг ей стало страшно. Она уезжает без напутствия человека, такого доброго и чистого, столько сделавшего для нее. Но потом Мойра решительно вздернула подбородок и выпрямилась. Ну и пусть!

Скоро отец Годвин ударит в колокол, призывая на службу своих прихожан. Если они придут. Ибо в такой ясный майский день мало кто думает о грехах. Хочется мечтать о будущем, строить планы или же, довольствуясь тем, что океан ныне тих и спокоен, уйти на промысел сельди. Отчим Мойры Эрик тоже ушел этим утром в море, и девушка гадала, удастся ли ей попрощаться с ним до того, как за ней приедет Гектор Рой. А священник… Что ж, она устроит свою жизнь и без его благословения!

Она развернулась и побежала по тропе домой. Ее ноги мелькали в прорехах обтрепанного подола, ветер играл длинными распущенными волосами. И она была фейри! Фейри этого острова, но и женщиной, согласившейся отдать свою юность и красоту в обмен на достойные условия жизни. Она ни о чем не пожалеет!

Подбегая к своему жилищу, Мойра увидела одного из братьев, десятилетнего Магнуса. Мальчишка копал торф в болотистой низине за пустошью, а когда Мойра приблизилась, поглядел на нее отнюдь не приветливо:

— Эй, шлюха, скоро за тобой приедет твой голоногий горец. Иди подмойся.

Магнус злился, что теперь его заставляют выполнять работу, которой ранее занималась Мойра. Из-за этого он не смог уйти с отцом и старшими братьями в море. Да и здешние мальчишки постоянно твердили, что его сестра — блудница. Однако самой Мойре и дела не было до обид Магнуса. У нее редко ладились отношения с братьями.

Свою мать девушка увидела, когда подходила к скио — жалкому рыбацкому жилищу на склоне над морем. Скио было построено из плоских камней, которых так много на острове, но без единой деревянной подпоры — деревья здесь не росли. Щели в стенках замазывали илом, который то и дело вымывали дожди и бури, и их приходилось замазывать вновь, отчего жилище при приближении казалось коробом из грязи, покрытым сверху вязанками вереска, придавленными камнями. В скио не было окон, и дым выбивался наружу из-под заменявшей дверь тюленьей кожи, настолько задубевшей от соли и непогоды, что она стала твердой, как доска. Рядом с входом на веревках сушились выпотрошенная рыба и тушки бакланов, в загоне стояли две козы, а в стороне виднелись несколько чахлых кустов смородины. Семья по местным меркам считалась не самой бедной.

Когда Мойра приблизилась, полог отодвинулся и вышла ее мать, Нора. Это была высокая худая женщина, голова ее была повязана побуревшим от времени платком, а одеяние состояло из мешковины и овчинной безрукавки, которую она носила и зимой, и летом, — жители островов не любили сменять одежду, и вечно дующие с моря ветра позволяли им это. Но ни овчина, ни широкое бесформенное одеяние не скрывали того, что женщина на последнем месяце беременности. Двигалась она тяжело, а за ее подол цеплялся ребенок — маленькая девочка, почти лысая, со взглядом настолько бессмысленным, что не оставалось никаких сомнений насчет ее слабоумия.

Завидев Мойру, Нора только и сказала:

— Что, я оказалась права и этот святоша изводил тебя наставлениями?

Она мрачно смотрела на свою красавицу дочь из-под обтрепанного края платка. Глаза у нее были такие же серо-голубые, как и у Мойры, но сам облик женщины мало указывал на то, как хороша она была когда-то: запавшие щеки, хмурый взгляд, бескровные губы. Только в ее осанке еще чувствовалось некоторое величие, отчего местные жители прозвали ее Нора Гордячка.

Когда Мойра ответила, что отец Годвин даже не благословил ее, Нора лишь усмехнулась.

— Ну и глупец. Да и где ему понять, что для тебя лечь под этого борова Маккензи будет удачей. Однако ты никогда не должна забывать, какого ты рода. В тебе течет благородная кровь, так что держись с этим шотландцем соответственно.

Женщина направилась к печурке во дворе, при этом довольно грубо оттолкнув цеплявшегося за нее ребенка. Мойра хотела было взять на руки младшую сестру, но мать воспротивилась:

— Не марайся об нее. Лучше иди вымойся и принарядись к приезду шотландца. Когда увидишь, что он тебе прислал, у тебя пропадут всякие сомнения.

— У меня и нет сомнений, матушка. Разве что… Отец Годвин сказал, что моя жизнь с Гектором Роем будет греховной. Он переживает за мою душу.

Уже склонившаяся было над печкой Нора тяжело выпрямилась и, упершись руками в ноющую поясницу, воскликнула:

— Лицемер! Не он ли поучает всех, что тот, кто согрешил, имеет возможность и покаяться. Хотя… Я вот прожила всю жизнь, так и не раскаявшись, что отрубила голову твоему отцу. Это даже придает мне силы. И когда Эрик бывает слишком надоедлив, я говорю ему, что мне уже ничего не страшно, и он отстает от меня. Если бы я так же повела себя с твоим отцом, вместо того чтобы млеть от одного его взгляда и позволять ему…

— Довольно, матушка! — протестуя, подняла руку Мойра.

Мойра не совсем понимала, что имеет в виду мать, говоря, что рыбак Эрик ей докучает. Обычно отчим был хоть и угрюм, но вполне покладист с Норой. Разве что покрывал ее всякую ночь, когда оставался дома, и она из года в год рожала ему детей. Нора уверяла, что вынуждена повиноваться. Когда она беглянкой прибыла на острова, то была тут никому не нужна и могла бы погибнуть, если бы рыбак Эрик не позвал ее с собой, обещая кров и поддержку. И она стала его женой из чувства благодарности. За тринадцать проведенных на острове лет Нора родила рыбаку около десяти детей, из которых выжили лишь четверо. Трое сыновей, которых Нора родила в первые годы проживания на Хое, да эта полоумная малышка Улла. Но ее любимицей, безусловно, была Мойра. Именно ей, уже подросшей, Нора поведала, что вынудило ее скрываться на островах. И повторяла свой рассказ настолько часто, что Мойре эта история порядком надоела и стала казаться чем-то обыденным.

Оставив мать возиться у печки, девушка вошла в свое убогое жилище с очагом посередине, в котором слабо тлел торф. Здесь было полутемно, все было пропитано запахом рыбы и бакланьего сала, которым заправляли лампу и от которого першило в горле. Но Мойра привыкла ко всему этому, а вот к чему она не привыкла, так это к такой роскоши, какую увидела перед собой. На каменной полке, где она обычно спала на мешке с сухим папоротником, сейчас лежали длинное, украшенное вышивкой платье и тонкая полотняная рубаха. Девушка с восторгом глядела на все это и даже не решалась дотронуться. Какое тонкое сукно! Какой сочный синий цвет! А ведь синяя крашенина такая дорогая! А как красиво расходятся складки там, где юбка пришита к лифу. Такой крой Мойра видела только у жен богатых юдаллеров, когда те посещали праздничную службу в соборе Святого Магнуса на острове Мейнленд. Но теперь у нее будет такое же платье! Да еще с красиво вышитой алыми нитями каймой по подолу. И как это все надеть? Как справиться с этой шнуровкой на спине? А на рукавах? Зачем вообще шнуровка на рукавах?

От вида платья привычная хижина вдруг показалась Мойре особенно убогой и закопченной. И она не посмела коснуться наряда, пока тщательно не вымылась нагретой на очаге водой, да и потом переминалась с ноги на ногу, пока наконец не решилась облачиться в полотняную рубаху. Даже обхватила себя за плечи, словно обнимая, — так приятна была мягкая ткань для привыкшего к грубой мешковине тела. Потом она выгнала из скио пару забредших сюда несушек, требовательно кудахтавших под ногами, вымела навоз и сор на земляном полу, чтобы не испачкать подол, и только после этого попробовала облачиться в дивное одеяние.

Тут в скио вошла Нора, неся маленькую Уллу на руках.

— Святые угодники! Давай я помогу тебе справиться со шнурками.

Она действовала с некоторой неловкостью, но было заметно, что Нора знает, как облачаться в подобные одежды. Из груди ее порой вырывались горькие вздохи. Когда же она наконец оглядела свою нарядную дочь, ее покрасневшие от долгой работы возле чадящего торфяного очага глаза расширились, а губы тронула легкая улыбка.

— О, Мойра моя, сейчас ты выглядишь как настоящая леди!

Когда мать и дочь общались наедине, они переходили на английский язык.

Мойра осмелилась спросить:

— Вы поведали, матушка, что происходите из знатного рода. Но вы никогда не говорили, что это за род. И лишь однажды назвали имя моего родителя — Уолтер.

— И этого хватит! — отрезала Нора. — Поверь, даже это имя может погубить и тебя, и меня, если ты обмолвишься о том, что я тебе рассказывала. Ибо сколько бы лет ни прошло с тех пор, как я отрубила голову Уолтеру, в тех местах, откуда я бежала, кровная месть свята, как ничто другое. И она может настигнуть тебя, если станет известно, чье ты дитя.

В этот момент из-за полога показался Магнус, который даже открыл рот, глядя, как преобразилась сестра.

— А потрогать можно? — спросил он, протянув испачканные торфом руки к вышивке на подоле платья.

Но мать отвесила ему довольно сильную оплеуху.

— Убирайся вон! Иди собирать водоросли на побережье, а к Мойре не смей приближаться, если не хочешь, чтобы я лишила тебя вечерней похлебки. Скоро за Мойрой приедет шотландец, и надо, чтобы он просто обомлел от вида нашей фейри.

— Нашей продажной шлюхи, — ехидно бросил мальчишка, выбегая из скио.

— Не обращай на него внимания, — пожала плечами Нора. — Что с него взять… рыбацкое отродье. Магнус попросту завидует тебе. Ну а теперь послушай…

Придерживая свой огромный живот, она села на каменную приступку. Снаружи доносилось хныканье ее маленькой дочери, однако Нора не обращала на него никакого внимания.

— Послушай, что я скажу, моя девочка. Скоро ты станешь леди… что бы там ни говорил этот глупый отец Годвин. Не важно, что ты будешь жить с Гектором Роем невенчанной, главное, чтобы ты смогла приручить его и заставить слушать тебя. Но Гектор стар, и однажды ты можешь обратить свой взгляд на кого-то другого. И тогда ты пропадешь! Ибо нет ничего ужаснее, чем полюбить и довериться кому-то. Некогда я совершила подобную глупость, и с тех пор моя жизнь превратилась в руины. Так что помни: заставь свое сердце заледенеть, живи разумно и уважай того, кто даст тебе защиту. И еще: чем дольше ты сумеешь не забеременеть, тем дольше будешь оставаться привлекательной и желанной. Будь осторожной, ибо дети — это такое бремя!.. Они с молоком высасывают жизненные соки из матерей. Ты сама видишь, во что они меня превратили… — И Нора с отвращением посмотрела на свой выступающий живот.

Когда мать и дочь вышли из хижины, девушка вновь потянулась к сестре, однако Нора резко остановила ее. Мойра слишком нарядна, чтобы оставаться близ скио, где наверняка испачкает свое нарядное платье. И лучшее, что она может сделать, это сразу отправиться на берег, куда за ней приедет вождь Маккензи.

— Неужели мы вот так и простимся, матушка? — произнесла Мойра, и на глазах ее появились слезы.

В суровом лице Норы что-то дрогнуло. Но она быстро взяла себя в руки.

— Не люблю прощаний. А если мы тебе дороги, то прояви это. Пусть Гектор Рой улучшит нашу убогую жизнь своими благодеяниями. Маккензи ныне в почете и славе, богатства их растут, и этот горец вряд ли поскупится, если ты будешь угождать ему. Учти, мужчина, особенно такой, как твой вождь, и нужен женщине вроде тебя, чтобы брать от него все, что требуется. Как тебе самой, так и твоей родне. А теперь иди. Мне еще коз надо доить.

Но Мойра медлила. Почему-то даже радость от столь чудесной обновки уже не веселила ее.

— Может, я все-таки дождусь отчима с братьями?

— Зачем? Они отправились на хааф[7] и будут отсутствовать, пока держится погода.

Мойре показалось, что мать специально подстроила так, чтобы отчима не было дома, когда за ней приедет Гектор Рой, — рыбаку Эрику, в отличие от Норы, не очень нравилась вся эта история с продажей его падчерицы. И все же в море он ушел на новой лодке, с новым неводом, да и благодеяния, какие оказал им вождь Маккензи, были ему по душе.

Девушка отправилась к берегу. Она шла по склону, поросшему чахлой травой, которую местные козы объели до короткого дерна, но, как оказалось, даже по нему в платье со шлейфом передвигаться было неудобно — ранее девушка никогда не носила столь длинных одеяний.

У самой кромки воды она уселась на покрытую мхом каменную плиту, откуда открывался вид на залив между островами. Море накатывало на берег сливочной пеной, каменистый пляж внизу пестрел розовыми губчатыми водорослями, среди которых с гвалтом возились чайки. Со своего места Мойра видела выступавший в залив маленький остров Грэмсей, а далее виднелся Мейнленд с его деревушками и гаванями, в которых можно было рассмотреть множество лодок и судов. Мойра порой бывала там с семьей, когда ездила на ярмарку или церковные праздники, она вообще любила выходить в море. Когда отчим брал ее с собой порыбачить, для девочки это была не только добыча пропитания, но и возможность увидеть мир дальше своего острова. Она и раньше мечтала уехать… Теперь ее мечта сбудется.

Но Гектор Рой! Мойра старалась не думать, что он грузный и немолодой, что у него пахнет изо рта, и вообще не вспоминать его запах зверя. А вот улыбка у него хорошая. По крайней мере, когда он улыбается ей. Что до его подчиненных, то они явно напрягаются, когда он смотрит на них своими блеклыми серыми глазами, суровыми и полными давящей силы. Даже епископ из Святого Магнуса держался с ним подобострастно, а местные юдаллеры просто заискивали. Да, с таким человеком она будет защищена от всего… кроме него самого. Мойра понимала, что отдаст шотландцу свое девичество и будет вынуждена принадлежать ему всякий раз, как только он пожелает. Когда она смущенно сказала об этом матери, та лишь отмахнулась: пожилой и покладистый мужчина не будет сильно утомлять ее, заверила Нора.

Мойра так глубоко задумалась, что не заметила, как солнце скрылось за пеленой тумана, соседние острова исчезли в серой дымке, а от воды потянуло свежестью — начинался прилив. Гектор Рой обещал, что приедет за ней с вечерним приливом. Значит, скоро.

С туманом пришел и мелкий дождь, стал усиливаться ветер, надсадно ухал прибой — прилив был в верхней точке. Мойра стала зябнуть в своем нарядном платье из тонкого сукна. Она мелко дрожала, и, возможно, не только от сырости и холода. Мойра говорила себе, что она ко всему готова, что поступает правильно, но в глубине души была испуганной девочкой, которую страшило грядущее. А когда сквозь окутавшую ее дымку девушка расслышала скрип уключин и громкие голоса мужчин, разговаривавших на гэльском, у нее даже возникло паническое желание убежать и спрятаться.

Но это был лишь миг. Она поднялась и, стараясь привести в порядок растрепанные ветром волосы, стала ждать.

Гектор Рой, вождь Маккензи, показался первым в группе подходивших людей. Они все были тут чужаками, дикими… и величественными. Рослые, с длинными волосами и гордой осанкой, с рукоятями клейморов[8], выглядывавшими из-за плеча. Но вождя среди них сразу можно было выделить. Гектор Рой был крупным мужчиной, широкоплечим и мощным, с выступающим животом и надменно вскинутой головой. Плед в темно-малиновую клетку был обернут вокруг его мощного торса, образуя килт, а другой его конец, накинутый на широкую грудь, был застегнут фибулой с алым камнем. Плечи вождя покрывали меха, отчего он казался еще шире и в тумане выглядел этаким огромным зверем. Это сходство с животным еще больше усиливалось от густой гривы падающих на плечи волос, которые имели бледно-рыжий цвет из-за пробивавшейся в них частой седины. Когда-то они, должно быть, были просто огненными, недаром же Гектор Маккензи носил прозвище Рой, что означало «рыжий».

Он подходил к застывшей девушке, и она видела его широкое лицо с перебитым носом, густую рыжую бороду и твердые, как зимний лед, глаза. Однако, встретившись с ней взглядом, Гектор Рой выдавил некое подобие улыбки. Вождь поднял руку, и следовавшие за ним клансмены отстали. Шотландец приближался медленно и немного вразвалку. Огромный, как кит. Мойра невольно сжалась.

«Помни, что он шотландский дикарь, а ты потомок благородного рода», — повторила она про себя слова матери. И хотя Мойра так и не узнала, какого она роду-племени, это напоминание придало ей сил. Она встретила вождя Маккензи, надменно вскинув голову и глядя ему прямо в глаза.

— Ты уже ждешь меня, маленькая фейри? — пророкотал Гектор Рой.

Он сказал это на гэльском языке горной Шотландии, и, хотя этот язык сильно отличался от диалекта местных жителей[9], Мойра его поняла.

— Я тут давно и замерзла, — произнесла она, капризно надув губы.

Но ей это только шло, и улыбка очарованного вождя стала еще шире.

— Итак, наша сделка состоялась и отныне ты моя?

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. При этом шотландец поплевал на свою широкую ладонь и протянул ей руку.

— Ударим же по рукам, Мойра с острова Хой!

Она сделала то, о чем он просил, но, когда попыталась отдернуть руку, Гектор Рой не позволил ей этого сделать. Он громко захохотал и притянул девушку к себе. Миг — и она оказалась в его объятиях, он тискал ее, зарывался лицом в ее волосы, щупал бока и ягодицы. Помимо воли Мойра стала отбиваться. Но Гектор Рой не обращал внимания на ее сопротивление. А потом вдруг резко поднял ее и перекинул через плечо.

— Добыча! Отныне она моя добыча!

Его клансмены разразились хохотом и стали стучать оружием, выражая одобрение. Мойра билась, пытаясь вырваться, лупила его кулачками по широкой спине, пока он нес ее к берегу. Там он поставил ее на ноги и, удерживая за плечи на расстоянии вытянутых рук, стал рассматривать.

— Ах вот ты какая, маленькая фейри! Ты боишься старого Маккензи и выпускаешь коготки? Но, клянусь спасением души, скоро ты будешь мурлыкать, как котенок, когда я научу тебя ласкам, которые так любят девушки в наших краях. А теперь идем.

Он увлек ее к сходням большого корабля, где уже слышался гвалт наблюдавших за ними матросов. Мойра никогда ранее не бывала на такой большой ладье, ей никогда прежде не доводилось быть окруженной вниманием такого множества незнакомых мужчин. И все они хохотали и шумели, разглядывая ее.

— А она действительно красавица, Гектор, — произнес кто-то. — Теперь понимаю, отчего мы так долго торчали тут, на самом краю света.

Еще кто-то сказал:

— Уверен ли ты, вождь, что она и впрямь не из маленького народца[10] и не околдовала тебя?

Гектор Рой запрокинул голову и громко расхохотался:

— О да! Видит бог, я околдован. Околдован настолько, что старая кровь звенит в моих жилах, как у юнца, а мой член так восстал, что поднимает спорран[11].

Новый взрыв смеха показался Мойре оглушающим. Она зло озиралась и уже готова была броситься назад по сходням, но Гектор Рой упредил ее порыв.

— Не гневайся на них, фейри с островов. Мои клансмены — шумные парни, но отныне они будут так же преданы тебе, как и мне. А сейчас успокойся. Ты в безопасности, и с тобой ничего дурного не случится.

Мойра видела, как сильные клансмены стали толкать корабль, а потом начали заскакивать на его борта. Они должны были уйти по высокой воде, поскольку им предстояло преодолеть коварные воды пролива Пентленд-Ферт, а затем вдоль побережья плыть дальше, на юг, в те далекие земли, где ей теперь предстоит жить.

Девушка оглянулась на смутно различимую в тумане громаду острова Хой, его склоны и скалистые берега. И вдруг наверху, на скалах, заметила силуэты островитян. Даже угадала в одном из них своего брата Магнуса. Противный мальчишка, однако сейчас у Мойры возникло желание помахать ему напоследок рукой. Но она этого не сделала. Она поняла, что ее братишка, который привел с собой ватагу парней и ребятишек, прибыл не попрощаться. В одном рослом островитянине Мойра узнала своего местного ухажера, задиристого Бранда. У него, как и у остальных, в руках были камни, и они стали швырять их в сторону отплывающего корабля. Расстояние было таково, что вряд ли они смогли бы нанести урон, но сами их действия были проявлением неприязни и презрения. Не к шотландцам, нет, а к ней, Мойре, которая предпочла им чужака.

Гектор Рой тоже заметил швыряющих камни парней с Хоя. Он что-то сказал своим клансменам, и один из них наложил стрелу на тетиву. Но Мойра схватила его за руки, посмотрела умоляюще и отрицательно помотала головой. Нет, не надо стрелять. Не надо причинять зло тем, кто не может навредить им. И не может навредить ей. Ибо она уже не фейри с острова Хой. Отныне она с шотландцами Маккензи.

Гектор Рой отдал приказ своему человеку отложить лук. Мойра повернулась к вождю и послала ему лукавый взгляд из-под длинных ресниц. Несмотря на свою юность и кажущуюся невинность, она знала, как действует на мужчин такая уловка — они замирали, словно у них перехватывало дыхание. Замер и шотландец Маккензи. А девушка взяла его большую руку и поднесла к губам.

— Отныне я ваша, Гектор Рой. И вы не пожалеете, что наши судьбы пересеклись. Клянусь вам всеми духами этих мест!

Его серые ледяные глаза увлажнились от нахлынувших чувств. Он скинул с себя меховую накидку и укутал ею плечи своей фейри. Обнял ее властно и бережно. Они уплывали.

   Глава 1   Почти брат

В первый день 1513 года от Рождества Христова все семейство графа Нортумберленда собралось на праздничный обед в великолепном замке Варкворт.

Как и полагается в рождественские дни, стены пиршественного зала были богато украшены гирляндами темного остролиста с ярко-алыми ягодами, под аркой входа висела традиционная омела, а по центру под сводом красовалась огромная золоченая звезда — она будет мерцать там всю неделю до Крещения. Чудесно! И сам новогодний воздух так дивно пахнет корицей и можжевельником и лишь слегка дымом от огня в каминах. А тяга в каминах зала Варкворт великолепная — ни следов копоти, ни дымных завитков над головами пирующих.

Сам граф Нортумберленд, Генри Элджернон Перси, восседал во главе высокого пиршественного стола и почти с удовольствием наблюдал, как целая вереница слуг в ливреях со знаками его дома вносит все новые и новые изысканные блюда, расставляя их перед гостями. Положенную круговую чашу уже выпили с пожеланиями всяческого добра друг другу в новом году, и теперь домочадцы и гости милорда Перси вкушали яства, приготовленные поварами Варкворта. На длинных блюдах покоились украшенные перьями зажаренные фазаны, начиненные сладкими каштанами, ягненок под имбирным соусом, зарумяненные цыплята, нежная парная оленина в подливе — милорд Перси сам охотился на этого оленя в преддверии новогоднего пира. И никакой рыбы, слава тебе Господи! Рыба всем надоела еще в дни предрождественского поста, и из рыбных блюд на столах было только нежнейшее пюре из трески, какое так любит супруга графа, леди Кэтрин.

Граф глянул на сидевшую рядом супругу, урожденную леди Спенсер. Она всегда не прочь вкусно поесть, однако полнота ей идет. А еще леди Кэтрин слывет известной модницей. Правда, сейчас, глядя на огромный пунцово-алый берет, который водрузила на голову графиня, Генри Элджернон слегка насупился. Его супруга пытается ввести в обиход на Севере нидерландскую моду на ношение дамами берета — традиционного мужского головного убора. Но в этих патриархальных краях такое нововведение шокирует и вызывает недоумение. К тому же берет леди Перси просто не идет: будучи крупной дамой, в этом широком головном уборе со множеством завитых перьев она отчего-то напоминает флагманский корабль с раздутыми парусами. Ну, если бы паруса могли шить из такого огненно-алого бархата. Вон молодые племянники графа в дальнем конце стола даже довольно громко напевают: «Парус, парус!». А графиня даже не догадывается, что сорванцы посмеиваются над ней.

Граф бросил суровый взгляд на парней, но те только усмехнулись. А леди Кэтрин, ощутив на себе взгляд супруга, лукаво улыбнулась ему. Однако Генри Элджернон никак не отреагировал на это. Он вообще редко улыбался, и его продолговатое породистое лицо даже на веселом пиру оставалось лишенным какого бы то ни было выражения, словно свежепобеленная стена. Таким же застывшим оно осталось, когда мать графа, престарелая Мод Перси, недовольным тоном заявила, что ее сын поскупился, не велев зажарить для гостей крупного быка, как обычно поступали в семье Перси в прежние годы.

— Ваш батюшка, сын мой, всегда приказывал забивать в первый день нового года самого крупного быка в своих стадах, и все подходили и отрезали себе такую порцию, какую пожелают. А теперь скажут, что Перси пренебрег старыми добрыми обычаями. Или пожадничал, — язвительно добавила старая леди, недовольно поджимая губы.

Ну вот бы и оставалась графиня-мать в их старой резиденции Олнвике, где всегда следовали старым обычаям. Но нет, она пожелала приехать сюда, в более уютный и комфортабельный Варкворт, и теперь ворчит, что тут все не так, как надо.

Вообще граф любил матушку, на которую был так похож внешне — та же тонкая кость, удлиненное лицо, карие, глубоко посаженные глаза. Но сейчас он лишь с раздражением подумал о том, насколько старшие любят поучать, словно они одни хранят непреложную истину и отвечают за хороший тон. А ведь некогда и сама леди Мод вела себя так, что вызывала пересуды: рассказывали, будто в молодости графиня разъезжала по округе в платье с откровенным декольте и созывала так называемые «суды любви»[12], даря пылкий поцелуй тому, кто на них особо отличился. И ее муж, отец Генри Элджернона, это терпел. Ибо любил и баловал супругу. Но после гибели мужа леди Мод словно подменили — она посуровела и вечно ворчала, ратуя за старину.

Перси вдруг поймал себя на мысли, что он по сути такой же ворчун, как и его матушка, — все критикует, всем недоволен. А вот его отец был шумным и веселым человеком, старого графа любили в округе, он был истинным королем Севера Англии. Ведь что значат для северян все эти новые короли Тюдоры? Они где-то на юге, за много миль отсюда. А здесь, в краю войн и набегов, холодных ветров и грубых нравов, всем заправляют и распоряжаются нортумберлендские Перси, и власть их на Севере бесспорна. Однако старый король Генрих Тюдор[13] все же смог подставить подножку своевольным Перси: он вынудил владыку Севера собирать новый, непосильный для населения налог, в результате чего вспыхнул бунт, во время которого отчаянный и шумный Генри Перси был просто растерзан толпой.

Самого Генри Элджернона тогда не было в Нортумберлендском графстве. Как и полагалось юному отпрыску дома Перси, он проходил обучение при королевском дворе Тюдоров. Ему было всего лишь тринадцать, когда доставили весть о гибели его родителя и Генри объявил, что отныне он граф Нортумберленд и смотритель англо-шотландской границы. Тринадцать лет — и такой груз! И все же он справлялся. Из года в год он увеличивал свои войска, щедро платил всем, кто вступал под его знамена. К тому же он научился находить компромиссы и договариваться с северными соседями — шотландцами.

Перси сделал знак прислуживающему пажу, чтобы тот подлил вина. И чего это мальчишка спит с открытыми глазами, а не следит за нуждами повелителя? Ах, он засмотрелся, как сыновья графа, уже оставившие долгое застолье, затеяли возню с огромным мастифом у окна, дразнят собаку покрывалом, сорванным с приоконной скамьи.

— Миледи, — обратился граф к супруге, — угомоните ваших сыновей.

Но леди Кэтрин только с улыбкой смотрела на играющих мальчишек. Она никогда их не наказывала, понимая, что вскоре и девятилетнего Генри, и семилетнего Томаса отправят ко двору короля и там юных отпрысков Перси уже никто не будет баловать.

Перси заметил, что его старший сын Генри забрался на подоконник и наблюдает за чем-то во дворе. В зале играла музыка, слышались гул голосов, смех, и все же сквозь этот шум граф различил, как извне долетел тягучий звук рога. Один раз. Значит, прибыл кто-то из своих. Два или три сигнала обычно оповещали об опасности. На Севере даже во время Божьего перемирия рождественских празднеств набеги не диво. Особенно учитывая, что Варкворт не так уж далеко от шотландской границы. И, несмотря на все мирные соглашения с королем Яковом, ситуация ныне не такова, чтобы…

От мыслей графа отвлек звонкий голос сына Генри:

— Это Майсгрейв! Взгляните все сюда! Сэр Дэвид Майсгрейв вернулся!

Присутствующие в зале оживились. Кто-то тоже подошел к окну, другие встали из-за столов и поспешили к выходу. Рыцаря Дэвида Майсгрейва, крестника и воспитанника прежнего графа Нортумберленда, на Севере любили.

Граф остался сидеть на месте, только лицо его побледнело, а сам он словно ушел в себя. Итак, Дэвид Майсгрейв, его посланник ко двору короля, уже вернулся. И вернулся слишком скоро — еще и месяца не миновало, как он отправил Майсгрейва с пышной свитой в Лондон. Перси поручил своему рыцарю важную дипломатическую миссию, рассчитывая, что Дэвид, умевший найти подход к такому тщеславному юноше, как их король Генрих VIII, сумеет объяснить тому, что происходит ныне в Шотландии. Справился ли он? Хотя чего гадать… Майсгрейв здесь, и вон уже он стоит, подбоченившись, под аркой входа в окружении домочадцев и слуг Перси. И даже, следуя традиции, поцеловал под омелой хорошенькую младшую сестру графа, резвушку Элизабет.

Поцелуй под омелой — старинный неписаный закон. Да и Элизабет вроде как не против оказаться в объятиях пригожего рыцаря, не спешит убирать руки с его плеч. Это вызвало всеобщий смех. И только граф продолжал методично поедать цыпленка, словно ничего не замечая. Но замечал все. И как улыбающийся Майсгрейв раскланивается с обступившими его дамами и вельможами северного двора, и как он скинул на руки лакеев свой подбитый мехами плащ, представ в прекрасном придворном костюме и позволив любоваться собой. Выглядел сэр Дэвид и впрямь великолепно, хотя, как на взгляд здешних северян, чересчур вызывающе. В этих краях никогда не носили облегающие одеяния со множеством блестящих шнуров, шевронов и вставок, да еще с таким количеством прорезей, сквозь которые было выпущено пышное нижнее белье, — изысканный придворный стиль в соответствии с веяниями нидерландской моды Габсбургов. Можно было бы и высмеять расфуфыренного щеголя Майсгрейва, если бы это нелепое, по мнению Перси, одеяние так не шло Дэвиду: одежда в обтяжку словно бы подчеркивала его атлетическое сложение, стройные ноги, длинные узкие бедра, мощный торс и широкие плечи. Причем даже огромный нидерландский берет, надетый с небрежной грацией слегка набекрень, смотрелся на нем весьма элегантно.

Дэвид все же прорвался сквозь спешивших пожать ему руку придворных Нортумберленда и щебетавших вокруг дам и поспешил к своему сеньору Генри Перси.

— Милорд! — Он обнажил голову и склонился, помахав беретом перед собой. — Слава Иисусу Христу, господин мой. И да будет Он милостив к вам и вашим родным и в этот день нового года, и во все последующие времена.

Затем он галантно склонился перед графиней-матерью:

— Госпожа, с веселым Рождеством вас и наступлением Нового года!

Он учтиво поцеловал протянутую ему через столешницу руку старой дамы. Но при этом лукаво взглянул на нее из-под темных бровей своими зелеными кошачьими глазами, и она невольно просияла нежной улыбкой. Этот рыцарь так умел смотреть на дам, что они не могли оставаться равнодушными к его обаянию, будь то леди в возрасте или юная скромница. Леди Мод даже ласково потрепала рыцаря по волосам.

— Они все больше начинают виться, — заметила она. — О Дэвид, мальчик мой, с возрастом ты все больше становишься похож на своего отца, упокой Господи его душу.

Почему-то это упоминание об отце Дэвида заставило графа вспомнить старые слухи, что якобы леди Мод Перси некогда была не на шутку увлечена рыцарем Филиппом Майсгрейвом. Но это всего лишь слухи, а вот то, что его матушка всегда была расположена к самому Дэвиду, Генри Элджернон знал наверняка.

А Дэвид уже отвесил поклон графине Кэтрин, при этом поспешив сообщить местной моднице, что привез для нее и других дам семейства Перси несколько образцов новомодного головного убора под названием «гейбл», представлявшего собой этакий пятиугольный чепец, какой ввела в моду королева Катерина. Вот только распакуют прибывшие сундуки, вот только поднимут в замок многочисленные подарки…

Сообщение о подарках вызвало оживление в зале. А графиня Кэтрин любезно осведомилась у Майсгрейва:

— Друг мой, удалось ли вам побывать у вашей очаровательной сестрицы?

Все знали, что сестра Дэвида Майсгрейва заключила на редкость выгодный брак, став супругой графа Герберта, и проживала с семьей в далеком Уэльсе. Дэвид порой навещал ее, но это происходило крайне редко.

Вот и сейчас он ответил со вздохом:

— Увы, миледи, я так спешил на Север, дабы доложить вашему супругу о результатах моей поездки, что не стал делать крюк в сторону Уэльса.

При этом он опять поглядел на графа. И тот заметил в зеленых глазах посланца печаль и сожаление.

Генри Перси подавил вздох. Итак, его надеждам повлиять на молодого короля Генриха VIII не суждено сбыться. Но все ли сделал Майсгрейв как должно? Был ли он убедителен и красноречив? Крест честной, да и удалось ли ему вообще добиться встречи с его величеством?

И все же граф чтил обычаи северного гостеприимства, поэтому, отложив на время доклад, велел оказать честь и предоставить место Дэвиду Майсгрейву.

Прибывшего усадили за одним из боковых столов, стали расспрашивать о новостях с Юга и прежде всего о самом монархе. Ранее преданные прежней династии Йорков, жители Севера еще не так давно с некоторым недоверием относились к Тюдорам. Однако время шло, все смирились, что за Генрихом VII Тюдором на престол взошел его сын Генрих VIII, красивый молодой король, полный амбиций. И теперь нортумберлендцы желали услышать, каков двор молодого короля, как он правит, строит флот, устраивает турниры, а главное, что слышно о предстоящей войне с Францией.

— Уже точно известно, что молодой Хэл[14] нападет на французов в этом году? — спрашивали у посланца.

Он отвечал утвердительно. Да, его величество только и говорит, что о предстоящем походе. Женатый на испанской принцессе Катерине Арагонской, он вместе с ее родственниками вступил в так называемую Священную лигу — папский альянс против Франции — и намерен вскоре отправиться с войсками на континент, где в союзе с Габсбургами будет воевать против Людовика XII Валуа.

Это сообщение вызвало у собравшихся восторг. Стали вспоминать, что некогда Англия почти завоевала Францию, ей подчинялись обширные французские земли, и англичане — даже столь далекие от европейской политики северяне Нортумберленда — считали, что было бы неплохо вновь пощипать французского петуха, а уклоняться от подобной миссии — позор и трусость.

Но тут неожиданно подала голос графиня-мать:

— Хорошо же Генриху строить завоевательные планы. Ему от старого прижимистого отца досталась полная казна и усмиренная страна, и он не понимает, как легко можно лишиться и того и другого. Но мы, живущие на Севере, ведаем, что такое война, не понаслышке. Это разорение, убийства и сиротство. В итоге — нищета. Нет, вижу, что мудрые советники молодого Генриха не слишком умны, если не в силах повлиять на него.

Граф с уважением посмотрел на мать: хоть одна разумная мысль среди всеобщего безотчетного ликования. Но, с другой стороны, не стоило старой графине столь дерзко высказываться: такие речи ныне равносильны измене. Особенно в доме Перси. Тюдоры не доверяют старой знати, хотя и вынуждены с ними считаться. Впрочем, если Генрих не прислушался к донесению, которое отвез ко двору Майсгрейв, то не больно-то и считаются.

Но вскоре леди Мод присоединилась к остальным дамам, которые куда больше были заинтересованы вестями о личной жизни монарха. Дамы расспрашивали о молодом короле, любопытствуя, так ли он красив, как и прежде, когда они ездили к нему на коронацию, — высокий, златовласый, статный. В этом он весь в свою матушку Элизабет Йоркскую, а точнее, в своего деда Эдуарда IV, уверяли они. А как его королева Катерина? Два года назад она родила Генриху сына, его так и называли — «новогодний принц», и вся страна ликовала. Однако ребенок прожил всего пятьдесят дней и умер, к вящей печали родителей. С тех пор у ее величества случилось несколько выкидышей, и теперь подданных интересовало, нет ли вестей о том, что Катерина Арагонская снова в положении. Увы, развел руками Майсгрейв, ничто пока не говорит об этом. Что ж, прискорбно. Особенно учитывая, что у шотландской королевской четы есть наследник, здоровый, крепкий ребенок, а вот Тюдоры пока не могут этим похвалиться. Зато, продолжал Дэвид, двор будоражат слухи о любовной интрижке короля с сестрой герцога Бэкингема, леди Анной Стаффорд, женой графа Гастингса. Говорят, сия леди была более чем благосклонна к молодому красивому монарху, об этом пошли слухи, и вмешался сам герцог Бэкингем, заявивший Генриху, что женщины из рода Стаффордов не игрушки для Тюдоров. Между герцогом и Генрихом Тюдором произошла ссора, королевскую любовницу сослали в монастырь для покаяния, а Бэкингем надолго был лишен милости его величества.

Граф, глядя на окруженного дамами Майсгрейва, решил, что с него хватит этих придворных сплетен, и, незаметно встав из-за стола, вышел. Уже у дверей Генри Элджернон оглянулся. Он видел, как его младшая сестра Элизабет, почти повиснув на руке Майсгрейва, говорила:

— Сэр Дэвид, вы будете танцевать со мной сегодня?

Ну что же, женщины всегда млели от Дэвида. Подумать только, Майсгрейву через пару лет с небольшим исполнится сорок, но для собравшихся он словно все тот же привлекательный юноша, всегда слывший любимчиком северного двора. Но Дэвид и выглядит очень недурно для своего возраста, и красота, какой он славился в молодости, все еще при нем: взор светел, кровь играет, движения легки и грациозны. И эти кошачьи зеленые глаза, чуть раскосые и словно немного оттянутые к вискам. В сочетании с пышными темно-каштановыми волосами, в которых нет и малейшего намека на седину, эти светлые, как виноградины, глаза кажутся особенно яркими. Хорош! О самом Генри Элджерноне такое уже никто не скажет. Будучи почти на год младше Дэвида, он выглядит старше своего возраста — уже и сутулиться начал, и волосы редеют, да и проклятая подагра донимает. Что ж, кому что воздал Всевышний. По сути, своей живостью и привлекательностью Майсгрейв мог бы даже раздражать графа, если бы тот не испытывал к нему глубокую, родившуюся еще в их детстве привязанность. Ведь Дэвид Майсгрейв был ему почти как брат…

Генри Элджернон любил свой замок Варкворт. По его повелению в толстых стенах Варкворта прорубили высокие окна, и весь прошлый год тут трудилась целая бригада голландских стекольщиков, вставляя в частые оконные переплеты дорогие прозрачные стекла. От этого даже в старых переходах замка стало светлее и не так дуло, как в те времена, когда их просто прикрывали деревянными ставнями.

Но особенно роскошно граф велел обустроить один из внутренних покоев, где был его личный кабинет. И сейчас, устроившись в обитом бархатом кресле у камина, Генри Элджернон с удовольствием оглядывал панели полированного дерева на стенах, над которыми висели яркие гобелены с вышитыми охотничьими сценами. В большом камине с вытяжкой горел жаркий огонь — дымоход недавно починили, и тяга была отличная, а от горящих поленьев сладко пахло сосновым лапником. Полы выложили голландской изразцовой плиткой, само же кресло милорда стояло на расстеленной светлой шкуре северного волка. Роскошно. Но сейчас, наслаждаясь своим уютом и покоем, Генри Элджернон вспомнил, что некогда именно здесь располагалась детская. Тогда вдоль стен стояли ряды кроватей, где почивали сыновья прежнего графа Нортумберленда, а с ними эту комнату делили и отпрыски отданных Перси в обучение детей северных вельмож. Тесновато было, мальчишки порой устраивали потасовки, и среди них одним из заводил всегда был Дэвид Майсгрейв, крестник отца Генри Элджернона.

Граф вспомнил, как к ним впервые привели этого паренька. Дэвид тогда осиротел, жил у приемной матери где-то в Йоркшире, так как замок Майсгрейвов Нейуорт пострадал во время набега шотландцев. Но старый Перси решил проявить в судьбе крестника участие и привез его сюда, в Варкворт.

— Генри, — обратился вельможный граф к своему десятилетнему сыну, — познакомься, это юный Майсгрейв. Он мой крестник, а тебе почти брат. Будь с ним великодушен.

Дэвид тогда был темноволосым замкнутым подростком, дичившимся остальных отпрысков Перси. А они поначалу сильно донимали новичка, хотя он старался дать отпор и никогда не смирялся. Но именно это его умение постоять за себя постепенно расположило к нему Генри Элджернона.

Юный Майсгрейв всегда оказывался среди лучших в обучении. Впору было позавидовать, особенно Элджернону, не отличавшемуся ни сноровкой на плацу, ни успехами в учебе. И все же они крепко сдружились. Кот — так прозвал зеленоглазого Дэвида Генри Элджернон, Львенок — дал ему в ответ прозвище крестник графа, исходя из того, что на гербе дома Перси был изображен лев. И при этом Дэвид уверял, что однажды его приятель станет настоящим львом Севера.

Но теперь, вспоминая все это, Генри Элджернон подумал, что чувствовал себя несколько ущемленным возле такого способного подростка. Замечал он и то, как отец следит за успехами своего крестника. Старый граф никогда не пропускал занятий Дэвида на плацу или в оружейном зале и улыбался, когда тот делал особенно удачный выпад либо ловко уходил из-под удара.

— Мальчик мой, — обнимая Дэвида за плечи, говорил граф, — я уже понял, что однажды из тебя получится такой же великолепный воин, каким был твой отец. А он был лучшим во всем Мидл-Марчез[15], если не во всем Пограничном крае!

Своему сыну он обычно ничего подобного не говорил, и Генри втайне злился. И, пожалуй, он даже возликовал в душе, когда узнал, каковы планы родителя относительно юного Майсгрейва.

Перси были не только негласными правителями Севера Англии, но и стражами против набегов шотландцев. И, чтобы знать все, что происходит у северных соседей, исстари использовалась сеть лазутчиков и шпионов в разных областях Шотландского королевства. Имелись у них таковые и среди шотландских горных кланов. И вот однажды граф Перси сообщил Дэвиду, что отправляет его жить и обучаться в шотландском клане Маклейнов, воины которых считались лучшими бойцами на мечах. Но для Дэвида это означало не только обучение — Перси готовил его стать одним из своих шпионов. Отныне Дэвид будет жить среди горцев, пока не достигнет совершеннолетия, чтобы вступить во владение своими землями, каковыми пока распоряжался его опекун — граф Перси. За это время он должен выучить обычаи шотландских горцев, их язык, войти к ним в доверие. А там… Там он сам выберет — оставаться лазутчиком своего крестного или же вернуться и нести службу на границе.

Племя Маклейнов было давним союзником Перси. Впрочем, слово «союзник» тут не совсем уместно: Маклейны служили тому, кто им больше заплатит. Они были известны на всю Шотландию благодаря своим умелым наемникам. Их нанимали даже англичане, ценившие отвагу и мастерство. Маклейнам принадлежали несколько владений на Внутренних Гебридах[16], они никогда особо не занимались ни хозяйством, ни торговлей, зато их мечи славились повсюду. Как и их умение договариваться с тем, с кем было для них выгодно, кто больше платил. А Перси никогда не скупились. Поэтому Маклейны согласились принять в свой клан некоего подростка Дэвида. Их даже не интересовало, откуда он, если за его обучение так щедро заплатили.

У Генри Элджернона отлегло от сердца, и он уже не опасался, что любимчик отца потеснит его в глазах родителя. Своего же сына и наследника граф отправил на обучение к королевскому двору. Какая огромная разница с положением Дэвида!

И все же, когда они, два подростка, прощались, оба не смогли сдержать слез. Они были еще детьми — Генри Элджернону одиннадцать, Дэвиду двенадцать. А через пару лет они вновь встретились в Йорке по печальному поводу: во время мятежа там был растерзан восставшими старый граф.

Юный Элджернон был подавлен и напуган. Дэвид же выглядел заметно повзрослевшим, в отличие от худенького болезненного Генри, которого он утешал. И именно Майсгрейв был среди тех, кто нес на плече гроб в собор, где надлежало упокоиться защитнику северной границы.

— Ты вернешься к Маклейнам или останешься при моем дворе? — спросил его Генри после похорон. — Я хотел бы, чтобы ты остался. Но если долг тебе приказывает… Отец ведь не зря готовил тебя для подобного служения нам.

Тогда Дэвид решил вернуться на остров Малл, к Маклейнам. Он много рассказывал о них, об их странных обычаях и вождях, даже сыграл для Перси на волынке. И у Генри сложилось впечатление, что Дэвиду понравилось жить среди горцев.

А со временем стало известно, что у Майсгрейва в клане Маклейнов есть жена. Он сообщил об этом во время одного из своих редких приездов. Генри Элджернону это не понравилось. Его вассал не имел права заключать брак, не поставив своего сеньора в известность.

— Ну ты и выдумал, Львенок, — расхохотался Дэвид. — Ты хочешь, чтобы я оставался своим среди клана, но не породнился с ними? Твой отец меня бы понял. Надеюсь, что и ты сообразишь, что иначе я поступить не мог.

— Но, связав себя браком, ты можешь открыться своей жене, кто ты и откуда! К тому же настало время выбирать, где ты будешь нести службу нашему дому. По-прежнему среди твоих дикарей или же вернешься в свой Нейуорт.

На лице Дэвида появилась нежная мечтательная улыбка.

— Она любит меня, Генри. И заверяю, что если я и вернусь на Малл, то моя Тилли никогда не дознается, кто я и откуда.

И все же Перси был возмущен. А еще больше недоумевал. Чтобы благородный английский рыцарь и землевладелец отказался от своего положения ради каких-то своевольных горцев… ради какой-то дикарки с острова Малл? Но он не стал давить на Дэвида. Ведь Кот жил с кланом Маклейнов по решению его отца, которого тот не отменял. И если Дэвид женился на шотландке, значит, так было суждено.

— Я буду служить тебе и дальше, Львенок, — заверил его Дэвид перед уходом. — Я тебе еще пригожусь в Шотландии. Мои же земли под твоим присмотром, и я спокоен за них. Так что будем помогать друг другу, как и всегда.

Всегда… Генри понимал, что отсутствие Дэвида налагает на него свои обязанности в Пограничье. Он должен следить за состоянием цитаделей и укреплять их. Навещал он и вотчину Майсгрейва в Мидл-Марчез Нейуорт. Или, как называли замок местные жители, Гнездо Орла. При этом обитатели замка просто не давали графу проходу, вопрошая, когда же вернется их господин. В неспокойном Пограничном крае, где люди держатся кланами, лорд и его люди обычно воспринимаются как одна семья. А тут молодой хозяин лишь несколько раз появлялся в своей вотчине, однако потом снова уезжал. И хотя его люди оберегали имущество и скот хозяина, объезжали сильным отрядом его владения, долгое отсутствие самого господина могло и расслабить их. Да, Гнездо Орла явно нуждалось в надзоре хозяина. Или хозяйки. Но вряд ли Дэвид решился бы привезти сюда свою дикарку жену с Гебридских островов.

И не привез. Вернулся сам, когда его шотландка умерла родами. Видимо, ее кончина сильно потрясла Дэвида. Он нанес лишь краткий визит графу, но тот как раз только женился, был счастлив с супругой, и это словно сыпало соль на кровоточащее от потери сердце Дэвида. В итоге он уехал в Нейуорт. А потом в свое йоркширское поместье, доставшееся ему после смерти приемной матери. Землевладелец обязан следить за всеми своими манорами, но Перси больше устроило бы, чтобы Дэвид оставался на границе, — ему нужен был смотритель владений в Мидл-Марчез. Он рассчитывал на Майсгрейва, а того толком и застать нигде было невозможно. Одно время он даже примкнул к приграничным риверам[17], совершал с ними рейды к соседям шотландцам. Обычное дело на границе. Чтобы получить популярность в этих краях, надо было совершить несколько удачных набегов, угнать побольше голов крупного скота, похитить владельца замка и получить за него выкуп. И уж Дэвид подобной популярности добился быстро. Он вообще был склонен к рискованным авантюрам, и разбойная жизнь в Пограничье пришлась ему по душе. Но во время одной из встреч с новоявленным ривером Майсгрейвом Перси неожиданно понял, что его Почти брат подобными отчаянными выходками просто желает отвлечься от горя после смерти супруги.

— Мы с моей Тилли прожили девять лет, Львенок, — как-то рассказал Перси подвыпивший Дэвид. — Это были хорошие годы. Детей у нас долго не было, а когда она наконец понесла… не смогла разродиться, и я ее потерял. С тех пор жизнь утратила для меня свои краски и смысл. И отныне мне все равно, где я сложу голову.

Граф тогда заметил Майсгрейву, что так может рассуждать лишь одичавший среди горцев бродяга. А ведь по происхождению Дэвид не был бродягой. И он должен был дать Нейуорту наследника — будущего защитника края. Вот тогда Генри решился: он предложил другу обвенчаться с его сестрой Грейс Перси.

Грейс не была его законнорожденной сестрой. Одно время старый Гарри Перси подгулял в Йорке, завел себе там любовницу, но, когда та умерла, забрал маленькую дочь в Олнвик. Леди Мод Перси была не очень довольна таким положением, но, будучи добронравной супругой, смирилась, что этот ребенок будет расти и воспитываться в ее доме. Так что Грейс выросла в семье графа Нортумберленда, и хотя она не считалась столь завидной невестой, как законнорожденные Перси, все же ее статус был достаточно высок, чтобы Дэвид Майсгрейв смог его оценить.

Он только и сказал:

— Конечно, это великая честь для меня. Но я еще не забыл свою Тилли Маклейн.

— Но твоя Тилли умерла, Дэвид, а ты все еще глава рода. Грейс же сможет родить тебе сына. Мы даем за ней неплохое приданое, а главное, если ты породнишься с нашим домом, я смогу похлопотать, чтобы Майсгрейвам вернули титул барона.

Отец Дэвида и впрямь одно время был титулованным бароном. Но это было при прежней династии Йорков. Когда же Дэвид подрос, старый Гарри Перси узнал, что баронство Майсгрейвам более не принадлежит: лишать титулов верных сторонников Йорков было обычной практикой новых Тюдоров. Но если Дэвид войдет в семью Перси, титул, возможно, будет восстановлен.

Этим браком Генри Элджернон также рассчитывал немного угомонить своего Почти брата, привязать его к земле, внести в его жизнь упорядоченность. И когда пятнадцатилетняя Грейс стала женой Дэвида, первое время казалось, что так и произошло. Через год у четы Майсгрейвов родилась дочь Анна, еще через год — сын Филипп. Однако мальчик вскоре умер. Смерть ребенка обычно сближает супругов, но на этот раз вышло иначе. Что-то разладилось в их семье, Дэвид опять стал общаться с риверами, и, чтобы помешать ему окончательно уйти в разбой, Перси дал ему новое поручение. Ведь Дэвида обучали быть лазутчиком, и граф Нортумберленд отправил Почти брата в Горную Шотландию. Надо было поддержать восставший против Якова Шотландского клан Макдональдов во главе с их вождем Дональдом Дуфом. Перси традиционно считали, что чем больше смут и непорядков в Шотландии, тем меньше угрозы для Англии. Однако в этот раз мятеж Дональда Дуфа долго не продлился, и Гебриды навсегда потеряли свою независимость от короны[18]. Майсгрейв вскоре осознал это и оставил мятежников до того, как до них дошли руки эмиссаров Якова IV. Зато он побывал при дворе, где вызнал, что признанная любовница и предполагаемая невеста короля Якова Стюарта леди Маргарет Драммонд умерла и шотландский король подыскивает себе новую партию. С этой вестью он явился к графу Нортумберленду, и тот подсуетился: заплатив своим поверенным при шотландском дворе, дабы те посоветовали Стюарту подумать о дочери английского короля, он одновременно послал весть ко двору Тюдоров, чтобы и там рассмотрели вероятность подобного брака.

Так было положено начало союза двух враждующих государств. Майсгрейв как посол Нортумберленда ездил в Лондон, участвовал в переговорах, а когда договор о браке короля и английской принцессы состоялся, он был одним из спутников юной Маргариты Тюдор к шотландскому двору. Причем однажды даже спас ее высочество: уже в Шотландии, в замке Далкит, где после дневного переезда ночевала будущая королева, случился пожар. Охранявший покои ее высочества Дэвид сразу сообразил, что происходит, растолкал дам принцессы, а саму сонную Маргариту вынес на руках из загоревшихся покоев. На принцессу это произвело сильное впечатление. Она и до этого происшествия заметно отличала в свите красивого зеленоглазого воина, а тут вообще не отпускала его от себя, называла своим спасителем и верным рыцарем. Однако такое поведение Маргариты не понравилось ее жениху Якову Стюарту, и он потребовал, чтобы Майсгрейв покинул кортеж его невесты.

В Пограничье тогда немало подшучивали над этим происшествием, однако леди Грейс это совсем не понравилось, она стала ревновать супруга, в семье начались ссоры. В итоге Майсгрейв снова оставил ее, перебравшись в свое йоркширское поместье, правда, несмотря на размолвку с женой, вскоре вернулся, ибо узнал, что она вновь в тягости. У них родилась вторая дочь, и казалось, что в семью наконец-то пришло согласие. Увы, именно тогда и случилось несчастье. Леди Грейс упала с лошади и повредила спину. После этого она стала калекой, прикованной к креслу. Муж был с ней внимателен и ласков и дважды отказывался от поручений Перси, ссылаясь на то, что его присутствие необходимо супруге. Но поговаривали, что леди Грейс все больше впадала в меланхолию, стала раздражительной и сварливой. И когда граф Нортумберленд, отправляясь на коронацию Генриха VIII, призвал Дэвида в свою свиту, тот согласился почти с облегчением. Однако, похоже, отношения с супругой после этого только ухудшились. Жена Дэвида злилась, что остается неподвижной, в то время как ее муж принимает участие в увеселениях двора.

Дэвид действительно сумел отличиться на празднествах в Лондоне, обратив на себя внимание молодого короля. Генрих Тюдор, сильный турнирный боец, пару раз преломлял с ним копья на ристалище и остался доволен. Может, это и было одной из причин, почему и на этот раз граф Нортумберленд оправил Майсгрейва с особой миссией на юг. Да и кто, кроме Дэвида, смог бы лучше объяснить его величеству, насколько опасно ныне начинать войну на континенте, когда англо-шотландский союз находится под угрозой.

Брак Якова Шотландского и англичанки Маргариты Тюдор состоялся одиннадцать лет назад. Тогда же был заключен и мирный договор между островными королевствами — первый за двести лет. Но в прошлом году, посещая по заданию Перси Эдинбург, Дэвид отметил небывалое число французских вельмож при дворе Якова Стюарта. Обычно союз между Францией и Шотландией возобновлялся всякий раз, когда англичане угрожали Франции. В таких случаях французы сразу обращались к северному соседу Англии, рассчитывая, что те начнут военные действия и отвратят англичан от выступления на континент.

Вот и на этот раз Дэвид привез вести о том, что, похоже, французы сейчас особенно заинтересованы в шотландцах. Что за всеми праздничными турнирами и увеселениями, какие так любит король Яков, можно усмотреть нечто большее. Отметил Дэвид и присутствие в Эдинбурге французского графа д`Асси, известного мастера полевых сражений. И в период, когда Франция ждет нападения Священной лиги, в которую входила и Англия, его присутствие среди войск Стюарта не могло не вызвать подозрений. Все это встревожило Перси, они обсудили ситуацию с Дэвидом, и тот, несмотря на зимнее ненастье и ужасающие дороги, отправился в Лондон с донесением.

Некогда Дэвид понравился королю Генриху, к тому же он был в курсе происходящего, поэтому должен был приложить все усилия, чтобы убедить двор Тюдора, что шотландцы готовятся к вторжению. Причем не исключено, что как раз тогда, когда английский король выступит с войсками на континент. И что в таком случае произойдет на северной границе королевства? Обычное дело. Север всегда принимал удар шотландцев. Те доходили даже до Йорка и опустошали все окрестности. Однако… Однако Север так далеко от благоустроенных английских графств, а жители юга так привыкли, что северяне обычно сами справляются с набегами… Да и в глазах Дэвида была такая грусть, когда он смотрел на своего лорда…

Раздумывая и оставаясь какое-то время в неподвижности, Генри Элджернон не заметил, как озяб. Дрова в камине уже прогорели, и граф, поднявшись, выбрал пару поленьев и подбросил их в жерло камина. Через пару минут огонь вновь разгорелся, в покое сразу стало светлее, а вот небо за переплетом окна стало казаться совсем темным. Зимние дни коротки, ночь наступает, едва минует полдень. Но ведь прошло уже столько времени и где, черт возьми, носит Майсгрейва? Этот Почти брат должен понимать, что никакая любезность с милыми родственницами Нортумберленда не освобождает его от обязанности отчитаться перед своим господином.

В дверь поскреблись, из-за створки выглянуло унылое овечье лицо дежурного пажа:

— Принести свечи, милорд?

— Давно уже следовало, ленивец.

Понятное дело, даже этому мальчишке интереснее находиться в зале, где пируют, а не в полутьме графской прихожей. Когда паж вносил шандал со свечами, сквозь приоткрытую дверь донеслись звуки музыки и взрывы хохота из зала. Генри поморщился и уже хотел было отправить пажа за Майсгрейвом, как вдруг заметил его самого. Причем не в прихожей, а за аркой уводившей от графских покоев галереи, в одном из оконных проемов. Майсгрейв словно таился в нише окна или же просто хотел побыть один. Не будь он в своем великолепном джеркине[19] с прорезями и вышивкой, граф не узнал бы его во мраке.

— Давно он там стоит? — осведомился Перси у пажа.

— Давно, милорд. Я хотел было доложить, но сэр Дэвид не велел вас беспокоить.

Беспокоить? Да ведь он ждет отчет о поездке!

— Майсгрейв! — окликнул Перси рыцаря. — Я думал, ты все еще тешишь дам придворными сплетнями. Ты должен был последовать за мной, едва только освободился от моих племянниц, сестер и матушки!

В полутьме Дэвид шагнул по направлению к открытой двери, ведущей в графские покои. При этом быстро провел ладонью по лицу, словно сгоняя сонливость или же… вытирая слезы? Странно. Но именно следы от слез увидел Перси, когда ровный свет от свечей упал на красивое лицо его Почти брата.

— Что-то случилось, Кот?

Майсгрейв лишь улыбнулся своей обычной, немного лукавой улыбкой. И вмиг его суровое лицо изменилось — появились легкие морщинки в уголках глаз, какой-то внутренний свет, выражение мягкости и веселья в каждой черточке.

Граф жестом предложил ему сесть, и он опустился на установленный напротив кресла стул, почти копию графского седалища, но без резных ажурных подлокотников. Сидеть вместе с графом Нортумберлендом в его кабинете — особая милость. Но Дэвид, тот, кого граф называл Котом, спокойно отнесся к такому благоволению — привык, что тут он свой. И он невозмутимо наблюдал, как паж разливает им по бокалам вино, пододвигает ближе к огню низенький столик на изогнутых резных ножках — предмет изящной работы фламандских мастеров, какой и во дворце Тюдоров смотрелся бы соответственно. Но ведь Перси так любит роскошь и словно хочет доказать, что пренебрежение южан к суровому нраву северян — всего лишь выдумка придворных ничтожеств.

— Так что же случилось, Кот? — снова полюбопытствовал граф, когда паж удалился.

Дэвид отпил из кубка и вздохнул.

— Просто немного подустал. Спешный путь на юг, потом шумный, суетливый двор, потом труды, чтобы получить аудиенцию.

— И ты добился встречи? По крайней мере, по одной твоей унылой роже я понял, что ты не привез добрых вестей.

— Да, мне удалось переговорить с его величеством, он выслушал меня, однако не воспринял сообщение всерьез. Оказывается, Генрих и без моих донесений был в курсе, что в Эдинбурге сейчас множество французских гостей, но он не видит в этом ничего дурного. Их присутствие король связывает с тем, что Яков IV, как ни один шотландский монарх до него, стремится сделать свой двор привлекательным для подданных, так что приезд иностранцев — просто дань придворным увеселениям его зятя.

Дэвид уточнил, что убежденность короля в необходимости мира с Шотландией зиждется на том, что как раз перед этим Рождеством он получил послание от своей сестры, королевы Шотландской, в котором она уверяет, что ее супруг как никогда расположен к своему английскому родственнику Тюдору и желает мира между двумя королевствами Британии.

— Безмозглая курица эта Маргарита! — сжал кулак Перси. — Я никогда не был высокого мнения о ее уме, но теперь, когда она не желает замечать… или так послушна тому, в чем ее уверяют шотландцы… Да это же просто предательство своей родины!

Дэвид промолчал. Граф Нортумберленд не должен был так отзываться о монаршей особе в его присутствии. Высшая знать — сословие, представители которого не имеют права порочить равных себе при подданных, дабы самим не унизиться в их глазах. И то, что обычно сдержанный и блюдущий традиции Перси позволил грубость в отношении королевы, указывало, что он просто вне себя.

Но Перси уже взял себя в руки. Его тонкие губы сложились в жесткую складку.

— Выходит, что в случае нападения с севера мы должны будем рассчитывать только на себя. И, видит Бог, я не поручусь, что у меня хватит сил противостоять…

— Позвольте сказать, милорд, — подался вперед Дэвид. Его лицо было печальным, в зеленых глазах таилось сожаление. — Милорд, мой Лев Перси, вы не сможете на этот раз охранять границу. Ибо я привез приказ от его величества: Генрих VIII повелевает вам собрать отряды и по его зову спешным маршем отбыть на юг Англии, дабы примкнуть к его завоевательной кампании во Франции. И уж поверьте, я был весьма красноречив, стараясь доказать, что Перси необходим на границе. Но мое красноречие разбилось об упорство короля.

Граф судорожно стянул меховой ворот у горла. Казалось, он озяб, однако на его лбу под коротко подрезанной челкой выступила испарина. Не от холода — от страха.

— Кот, ты понимаешь, что это означает? — глухо произнес он. — Граница останется беззащитной!

— Не совсем так, милорд.

Дэвид встал и подал графу бокал с вином. Тот машинально пригубил и посмотрел снизу вверх на Майсгрейва.

— Милорд, я должен сообщить вам, что отныне Хранителем границы назначен барон западных марок сэр Томас Дакр. Вас же, как я уже сообщил, государь призывает к участию в кампании. С ним во Францию отправляются все пэры Англии — Стаффорд, Куртэне, Гастингс — и вы в том числе, милорд. Это приказ.

Перси вновь отхлебнул из бокала, потом опорожнил почти наполовину — словно его мучила жажда. При этом рука графа чуть дрожала. Лорд Дакр был соперником Перси за влияние в Северной Англии. Ранее Дакру было поручено отвечать за положение на границе только на ее западных рубежах, теперь же… теперь под рукой Дакра окажется весь Север!

— Он не справится, — удрученно произнес Перси. — Он не знает Север так, как я, у Дакров нет такого авторитета, как у рода Перси. Его даже риверы не берут в расчет, когда начинают свои набеги. И у него нет столько связных и лазутчиков в Шотландии, чтобы следить за положением дел и быть готовыми… О небо! Говорю же, он не справится!

— Я сказал нечто подобное королю, — заметил Дэвид. — Но, похоже, Генрих более благоволит к Дакру, который чаще бывает при дворе и имеет там сторонников и покровителей. Пока вы заняты на Севере… О милорд, да король просто опасается вашего влияния здесь! И тут уже ничего не поделаешь.

Надолго воцарилась тишина. Свечи оплывали мягким воском, отсветы пламени ложились перламутровыми бликами на отделанные деревянными панелями стены, выше проступали вышитые на гобеленах фигуры загоняющих лань охотников. Граф Нортумберленд содержал свой дом с блеском истинного правителя, слухи об этом вполне могли дойти до двора, а Генриху не нужен сильный вельможа там, где королевская власть не имеет достаточного влияния. И, отбывая из страны, он хотел иметь сильных представителей старой знати подле себя. Это могло выглядеть как оказанная честь, так и как недоверие и стремление контролировать.

— Кот, ты поэтому не шел ко мне и плакал в нише окна? — со вздохом произнес Перси. — Не хотел меня огорчать?

— Не только поэтому, милорд, — отвел взгляд Майсгрейв. — Буду честен, у меня самого неприятности. Но это только мое дело.

— Ну да, конечно, у каждого свои проблемы. Однако можешь поведать, что тебя гнетет.

По сути, графу не было дел до горестей Дэвида. Но когда тебе плохо, лучшее лекарство — это отвлечься на беды других. Это как-то мобилизует. К тому же Дэвид ему не чужой. Лорд может интересоваться делами своего подданного. Почти брата.

Майсгрейв поведал, что, возвращаясь на Север, он решил сделать остановку в Йоркшире, в своем имении Тонвиль.Там после смерти приемной матери Дэвида всем заправляла расторопная экономка, некая Нелл Бирни, бывшая к тому же давнишней любовницей Дэвида, от которого имела сына Томаса. Мальчику в это Рождество должно было исполниться семь лет, вот Дэвид и рассчитывал побывать в Тонвильском замке, чтобы поздравить своего бастарда. Ну и отметить Рождество, раз уж светлый праздник застал его в пути. Однако оказалось, что в Тонвиле случилась трагедия: за несколько дней до Рождества в замок прибыл бродячий торговец, крупный рыжий мужчина, принесший целый короб мелких недорогих товаров. Его приняли, и Нелл даже усадила гостя за стол, довольная тем, как ловко удалось сторговаться с ним о цене. Сразу после ужина торговец заявил, что хочет посетить еще несколько соседних ферм, и отбыл, благо что была светлая лунная ночь и лишь слегка подмораживало.

Но об этом все вспомнили позже — той ночью обитателям Тонвильского замка было не до рассуждений о странном торговце. Ибо к полуночи всем, кто вкушал трапезу за ужином, стало плохо. Несколько человек даже скончались, причем у всех были признаки отравления. Умерла и Нелл, и ее сын Томас. Приехавший к Рождеству Майсгрейв попал как раз на их похороны.

— И ты после этого еще так весело развлекал моих гостей в зале! — поразился граф.

— Кому какое дело до моих терзаний? — склонил голову Дэвид.

Поставив ногу в широконосом модном башмаке на ступеньку камина и упершись одной рукой в колено, он стоял у огня и смотрел на языки пламени. Красивый, молодо выглядевший мужчина с ниспадавшими на плечи темными волосами и четким профилем, освещенным огнем. Женщины всегда млели от него, он же не отказывал себе в удовольствии отвечать на их внимание. Особенно с тех пор, как его супруга леди Грейс стала калекой и больше не могла выполнять супружеский долг.

Перси спросил после некоторого раздумья:

— Понятно, Кот, что дело тут нечисто. И хотя я не могу одобрять твои связи на стороне и измены моей сестре, обещаю, что отправлю коронера[20], дабы он занялся расследованием.

— Я сам займусь этим! — достаточно резко произнес Майсгрейв. — Я любил этого ребенка, я был привязан к Нелл… Это только мое дело.

Перси не спешил отвечать, размышляя о чем-то своем. Потом спросил, когда Дэвид собирается начать расследование. Узнал, что сразу после того, как побывает дома в Нейуорте, отдохнет от поездки и проверит, как обстоят дела в его владениях.

— В Нейуорте все в порядке, — заверил его Перси. — Я присматриваю за этой крепостью, да и сестру Грейс не обделяю вниманием. На это Рождество я послал ей в подарок бочку отменного оливкового масла. Она в ответ прислала к моему столу пару жирных каплунов. Но я слышал, что она все время пребывает в печали. И, как и ранее, прошу тебя, Дэвид, быть помягче с Грейс… Особенно теперь, когда она так несчастна.

— Разве я когда-нибудь проявлял непочтение к ней или был груб?

— Нет, но ты привлекательный мужчина, а эти твои связи на стороне…

— Я знаю, что Грейс ревнива, и делаю все, чтобы она ничего не узнала. Однако я и не давал обет целомудрия после того, что с ней случилось. Впрочем, довольно об этом.

— Да, довольно. Я понимаю, что ты уже завтра поедешь в Нейуорт. Но я бы не хотел, чтобы ты долго там задерживался. Ибо у меня для тебя есть важное поручение.

В голосе графа прозвучали стальные нотки. Дэвид резко повернулся к нему. Когда Перси так разговаривал с ним, это уже был не львенок, с которым они росли, — это был правитель и сюзерен. Это был лев.

— Я ведь сказал, что намерен заняться тонвильским делом…

— А я уже ответил, что сам отправлю в Тонвиль коронера! — отрезал Генри Элджернон. — Опытный служащий разберется в случившемся куда лучше, чем ты. Да и не твое это дело, учитывая, что ты прежде всего супруг моей сестры, а эта твоя Нелл всего лишь любовница, порочащая ее честь. Но я понимаю твое горе и лично прослежу за тем, как ведется следствие. Тебе же должно помнить, что ты — рыцарь границы, мой человек и мой представитель, как в Англии, так и в Шотландии, куда бы я ни отправил тебя по заданию!

Теперь это говорил уже истинный Перси, не терпящий возражений и привыкший повелевать. И все же Дэвид хмыкнул, пожимая плечами.

— Львенок, ты забыл, что твой отец никогда не заставлял своих людей действовать по принуждению. Сначала ты должен убедить меня, что твое дело стоит того, чтобы я за него взялся. Иначе… Видит Бог, у Перси немало лазутчиков простого звания, чтобы ты мог полагаться на своих слуг, а не на меня.

Граф вздохнул.

— В этом деле я рассчитываю именно на тебя, Кот. Это очень непростое дело. Как раз тебе под стать. Я затеваю интригу во владениях короля Якова и не могу доверить это никому, кроме тебя.

Дэвид стоял, сложив руки на груди. Какой придворный смел так держаться с Перси? Этот смел. Люди на Севере слишком свободолюбивы и горды по сравнению с южанами, поэтому даже Перси приходилось с этим считаться. И ему нужно было убедить Дэвида, а не приказывать ему.

— Ты хорошо знаешь жителей шотландского Хайленда[21], Кот. Знаешь их язык и обычаи. И что ты скажешь, узнав, что Яков собирается вооружить их для своего похода? Это уже доподлинно известно.

Дэвид убрал упавшую на глаза прядь. Задумчиво посмотрел на графа.

— Львенок, я бы не очень верил в эту затею. Горцы вольнолюбивы и дерзки. Они недисциплинированны, и для них существует один закон — приказы их вождей. А вожди испокон веков враждовали друг с другом. Нам ли не знать об их постоянной грызне за земли, скот, замки, о вечных спорах, чей род более древний или славный.

— Однако все знают, как быстро горцы забывают взаимные претензии, когда им это выгодно, — заметил Перси.

Дэвид пожал плечами.

— Что с того? В некоторых кланах всего по три сотни воинов. Правда, есть и такие, где могут набрать тысячу. Но разве это подспорье для короля? Я еще поверю, если к Якову Стюарту примкнут люди Мак-Дугалов и Фиц-Аланов, родичи Стюартов из Баденоха. Остальные же…

— Примкнут все! — резко прервал его граф.

Он жестом велел Дэвиду сесть на прежнее место и принялся объяснять.

Несколько лет назад Яков поставил над полудикими племенами шотландского Нагорья некоего Александра Гордона, графа Хантли. И, как Дэвиду известно, Хантли сумел подчинить непримиримых горцев и заставить их уважать себя. Ныне же его люди разъезжают по Горной Шотландии и договариваются с клановыми вождями. И довод у них всегда один и тот же — деньги. Шотландские кланы в большинстве своем бедны, клансмены не занимаются хозяйством, а все больше промышляют разбойными набегами друг на друга и на своих южных соседей — жителей Низинной Шотландии, которых они называют сассенах, то есть саксы. Такая традиция сложилась много веков назад, когда из Англии уходили в соседнее Северное королевство теснимые норманнами саксонские таны. Там они поступали на службу к шотландским правителям, за что получали земли в плодородной Низинной Шотландии. Обосновавшись, они, в свою очередь, потеснили исконное шотландское население на север, в горы. И сколько бы столетий ни прошло с тех пор, горцы знали — они истинные шотландцы, а все, кто живет на низинных землях, всего лишь чужаки, сассенах, на которых не грех пойти в набег, и в этом, по их мнению, есть даже своя закономерность и справедливость.

Конечно, жители Хайленда и шотландцы Низины за прошедшие века научились уживаться, торговать и заключать союзы. Научились горцы и хранить верность шотландским королям. Но сражаться в одном войске рядом с сассенах, да еще где-то в чужих краях — такого никогда не бывало. Однако король Яков сделал то, что ранее казалось невероятным, — призвал под свои знамена все кланы горцев!

Дэвид так и сказал: «Невероятно!».

Однако Перси придерживался иного мнения:

— Французское золото, Дэвид, французское золото в кои-то веки заставило всех катеранов[22] объединиться с сассенах! Вести я получил не так давно, причем проверенные вести. И теперь я не знаю, как поступить: снова ли отправить тебя ко двору Генриха Тюдора, дабы ты поведал об этом его величеству, либо… попытаться справиться самому.

— Надо действовать самим, — произнес Дэвид, вспомнив, с какой насмешкой выслушивали при дворе его сообщения о возможном нападении шотландцев.

Он машинально отпил из бокала и задумался. Да, он действительно знал горцев и понимал, что их вожди не смогут не соблазниться золотом. Каждый вождь мечтает однажды стать таким же вельможей, как лорды Южной Шотландии, да и сама идея пограбить англичан для нищих клансменов будет привлекательной. Горцы уверены, что англичане едят на серебре и спят на бархате, и рассказывают об их несметных богатствах забавные истории… Но если алчущие славы и богатства дикари придут на эту землю… Забавно не будет никому.

— Вы что-то задумали, милорд? — спросил Майсгрейв, видя, как внимательно следит за ним Перси.

Граф слегка улыбнулся.

— Я задумал рассорить племена горцев. Если они учинят между собой резню, дражайшему Стюарту придется не на юг двигаться, а поспешить на север. Не говоря уже о том, что он будет вынужден распроститься с надеждой объединить катеранов под своей рукой.

Дэвид выпрямился. План неплох. Особенно учитывая вечные войны между кланами. Знать бы только, как заставить горцев отказаться от золота и верности монарху и стравить их между собой. Он так и спросил: есть ли способ разжечь войну между кланами там, где уже проявил свою волю и способности граф Хантли?

Генри Элджернон встал и, прихрамывая (проклятая подагра!), прошелся по комнате.

— Ты знаешь о клане Маккензи?

Дэвид лишь негромко произнес что-то по-гэльски. Граф не раз замечал, что его рыцарю нравится язык горцев, и то, как он произносит фразы на нем — с легким придыханием, негромко, словно нашептывает признание на ушко любимой, — обычно раздражало Перси. Но сейчас он выказал явную заинтересованность:

— И что это значит?

— Я произнес девиз Маккензи: «Сияю, а не горю». Не считайте их дикарями, милорд. У кланов свои традиции, легенды и девизы — как и у многих наших английских родовитых семейств.

Граф пропустил последние слова мимо ушей — то, что его Кот симпатизирует горцам, Перси давно не удивляло. Зато он понял, что Дэвид не в курсе последних новостей о нужном ему клане, и стал рассказывать.

— Маккензи исстари имели земли в горном районе Кинтайл, но в последнее время их владения расширились, а сила значительно возросла. Они имеют дарения от короля и земли, какие захватили силой оружия, а также благодаря удачным брачным союзам. Поэтому ныне Маккензи на особом счету у короля. Однако тут есть некая заминка. Дело в том, что у клана сейчас два вождя. Один — старый и популярный Гектор Рой, второй — его молодой племянник Джон из Киллина.

— Про Гектора Роя я слышал, — заметил Дэвид. — Он очень почитаем в Горной Шотландии. Разве кто-то сможет оспаривать его права?

Перси протянул руки к огню. На его лице появилась скупая блеклая улыбка.

— Оспаривает. Его племянник Джон. Именно этого Джона взялись поддержать в Эдинбурге. Сядь, я поведаю о тех, к кому рассчитываю отправить тебя.

Дэвид вздохнул и опустился на стул у камина. Он понемногу попивал вино и слушал. О том, что Гектор Рой был братом прежнего, всеми признанного вождя клана Александра Маккензи, сыном которого и является Джон из Киллина. Что в кланах есть своя путаница с передачей власти и что матерью Джона была некая Агнесса Фрейзер, причем брак этот был не до конца оформлен, то есть она жила с Александром Маккензи не как его венчанная супруга, а просто как сожительница вождя, по обоюдному согласию сторон. И хотя многие считали их семейной парой, тем не менее когда Джон вырос и заявил о своих правах на главенство, Гектор Рой лишь рассмеялся ему в лицо, напомнив, что тот всего-навсего бастард и не имеет наследственных прав на звание вождя. Однако и у Джона есть сторонники среди клансменов. Более того, Джон добился, чтобы его приняли и поддержали при дворе.

— И как это касается нас? — спросил Дэвид со скучающим видом.

— Дело в том, что Гектор Рой по сути отстоял свое положение главы Маккензи, хотя его и принудили признать наследственные права Джона. Вот и вышло, что сейчас правят оба, хотя между ними то и дело происходят споры. Когда что-то решает Гектор Рой, Джон тут же находит сторонников, чтобы ему противостоять.

— И вы хотите, чтобы Джон отговорил своих клансменов, и те отказались бы от выступления вопреки воле старого вождя?

— Ну, Джон, как я понял, сам желает поучаствовать в походе. А вот унизить непримиримого дядюшку совсем не против. И для этого он даже готов пойти на сделку с врагами — кланом Манро. Оба клана лишь недавно удалось примирить усилиями Хантли, но есть замечательный способ вновь вбить клин между ними, и тогда Гектору придется воевать не со Стюартами, а объявить войну Манро.

— Что-то я совсем запутался.

— А ты послушай.

Перси встал и, выдвинув один из ящиков резного бюро, вынул оттуда кожаный рулон, который раскатал на столе, — это была карта с обозначениями земель, принадлежащих кланам горцев.

— Посмотри сюда, Кот. Видишь, владения Манро и Маккензи находятся как раз посередине Горной Шотландии. Если стравить их, то расположенные севернее кланы вообще окажутся отрезаны от юга Шотландии и вряд ли пожелают пробираться через землю, охваченную войной двух крупных кланов. Ну а южные соседи Маккензи и Манро не откажутся поучаствовать в этой войне, а заодно пограбить оба клана.

— Понятно. Война под боком отвлечет горячие головы клансменов от марша куда-то на юг. Но как теперь, когда граф Хантли примирил всех, вновь стравить кланы?

— О, тут начинается самое интересное. Видишь ли, Кот, ныне вождем клана Манро стал совсем мальчишка, тоже Гектор… или, как он себя называет на гэльский лад, Эхин Манро. И этот Эхин Манро все время нарывается на противостояние с Гектором Роем из-за Мойры.

— Мойры? А это еще кто?

— Любовница и, по сути, повелительница старого Гектора Маккензи. Никто не знает, откуда она взялась и как попала к Гектору, но он полностью у нее в подчинении. Говорят, она удивительно красива, но главное — очень хитра и коварна. А еще ее влияние объясняют колдовством, поскольку многие считают, что она не человек, а фея. Ибо чем, как не чарами, объяснить такое воздействие на старого вождя? Известно также, что именно по ее наущению старый вождь не пожелал признать права Джона. И хотя ныне эта вражда в прошлом, Джон недолюбливает ее и побаивается. Он не прочь избавиться от нее. Например, он готов похитить Мойру и передать ее юнцу Манро.

— А Манро знает об этом?

— О, мальчишка Эхин просто без ума от Мойры. Он даже намекал Гектору, чтобы тот уступил ему свою красавицу за целое стадо лохматых горных коров, однако старый вождь только расхохотался ему в лицо.

— Погоди, — поднял руку Дэвид. — Как я понял, ты желаешь, чтобы Джон похитил и отдал юному Эхину волшебницу Мойру и между Маккензи и Манро из-за этого началась война… Какого черта ты мне все это рассказывал? Пусть эти трое сами разбираются со своей красавицей. И если Джон похитит Мойру…

— Он не осмелится. Джон только вернул свое положение и не желает им рисковать. А Эхин Манро слишком юн и неопытен, чтобы решиться на подобное. Нужно, чтобы ему кто-то помог.

Дэвид откинулся на спинку стула и, заложив руки за голову, уставился на графа.

— Львенок, — произнес он через минуту-другую, — как я понимаю, ты считаешь, что именно я должен похитить Мойру у Гектора Роя и передать ее влюбленному юноше Манро, тем самым вбив клин между двумя кланами.

— Все верно, Дэвид. Дело в том, что пока эти двое — Джон из Киллина и Эхин Манро — никак не решатся разозлить старого Гектора Роя, пройдет время и Хантли успеет объединить кланы для выступления на юг. Скажу больше, я уже вышел на Джона из Киллина и пообещал помочь в этом деле. Конечно, Джону неизвестно, кто предлагает ему помощь, но он очень вдохновлен этим предложением и готов всячески содействовать. Ему нужно избавиться от опасной соперницы, дабы приобрести прежнее влияние на дядюшку Роя, и он сделает все от него зависящее. Но для Джона важно одно: похитителем должен быть человек не из его клана, чтобы на него самого не пало подозрение. Вот для этого и нужен мне ты, Кот.

Перси перевел дыхание и закончил уже спокойно:

— Если мы посеем бурю в Нагорье, я буду куда спокойнее за наши границы, отбывая по приказу короля на континент. Я буду знать, что у Якова свои проблемы, а с остальным… Что ж, уповаю, что новый Хранитель границы Дакр справится со своей задачей.

Теперь Дэвид смотрел на лорда едва ли не с восхищением. Он знал, что Генри Элджернон не был таким прекрасным воином, как его отец, но он был достойным стражем границы. Его знание происходящего за много миль от Англии и умение вести свою интригу даже на расстоянии заслуживали уважения. Конечно, эти его действия далеко не всегда соответствовали тому, что принято называть рыцарской честью, — то есть это не был прямой и храбрый удар, заставляющий восхищаться отвагой и удалью храбреца, но выгода от предложенного плана была существенная. Вот только вся эта интрига с похищением какой-то желанной для вождей двух кланов девицы выглядела несколько… несколько надуманной. И наверняка ее выполнение будет куда сложнее, чем это представляется Перси сейчас, когда он сидит у камина в своем роскошном покое.

Поднявшись, Дэвид прошелся по кабинету милорда, машинально провел рукой по резьбе панелей на стене.

— Львенок, ведь когда-то именно эта комната была нашей детской? И именно тут капеллан отец Евстафий читал нам историю Трои, из которой мы узнали о похищении прекрасной Елены и развязавшейся из-за этого войны. Но та история — всего лишь легенда. Неужели ты думаешь, что ныне возможно что-то подобное? Подумай, некая странная и властная красавица, трое мужчин, один из которых хочет от нее избавиться, второй — сохранить, а третий — заполучить. Запутанный клубок. И все это происходит в землях, где обитают горцы, которые вовсе не так глупы и простодушны, как ты себе представляешь. Поэтому хочу сказать, милорд, что вы хоть и хитры, как сотня аспидов, но это дело кажется мне невыполнимым. Все основано только на предположениях. А человек, как говорится, лишь предполагает. Но располагает всем Господь.

— Аминь, — перекрестился Перси, и Дэвид последовал его примеру.

— И все же, Кот, — не сдавался граф, — ты сам неоднократно рассказывал, как часто у горцев принято похищать их женщин.

— Но не женщин вождей!

Перси развел руками.

— Разве знатную леди похитить сложнее, чем любовницу горца? А ведь даже твою дочь Анну увезли люди шотландца Армстронга, и, несмотря на все наши усилия, мы не смогли вернуть девочку… О, прости, прости!.. — поднял руку граф, увидев, как вздрогнул и побледнел Майсгрейв.

Старшая дочь Дэвида, двенадцатилетняя Анна, действительно была похищена пару лет назад людьми из клана шотландских Армстронгов. И ни старания Дэвида вернуть свое дитя, ни даже вмешательство Перси не изменили ситуацию. Более того, глава могущественного и дерзкого клана Армстронгов, оставив у себя Анну, заявил, что желает, чтобы девочка росла в его замке Ленгхольм, а со временем стала женой его наследника. И хотя браки между семействами, живущими по разные стороны границы, осуждались правителями обоих государств, тут даже Перси решил, что это лучший выход из положения. Майсгрейву пришлось смириться, и это изрядно подпортило его отношения с женой, не принявшей разлуку с дочерью. Но Перси не было до этого дела. И сейчас, упомянув об этой истории, граф явно совершил ошибку. Дэвид сразу помрачнел и стал собираться.

Перси все же решил задержать его, когда тот был уже у дверей.

— Ты так и не ответил, возьмешься ли за мое поручение? Кот, только ты сможешь устроить эту неожиданную войну за спиной у Якова Стюарта. Пойми, я мог бы и приказать… Но ты мне друг и родственник. Почти брат.

— Я подумаю, милорд. Однако сейчас мой ответ скорее нет, чем да.

— Еще одно слово, Кот. Говорят, в твоих владениях видели Бастарда Герона. Он преступник и враг короны. Его надо схватить, и я очень рассчитываю на тебя. Учти, поимка бастарда — дело моей чести. Дело чести всех рыцарей Пограничья!

Дэвид уже взялся за дверное кольцо, но рука его замерла.

— Львенок… Лев мой, вспомни, что в детстве Джонни Герон был нашим приятелем. Он тоже жил с нами в этой детской, будучи одним из воспитанников твоего отца. Мы вместе ели и спали, играли и участвовали в проделках, мы вместе взрослели. Неужели ты хочешь, чтобы его схватили и в цепях отправили на казнь в Эдинбург?

Лицо графа словно окаменело. Голос стал холодным и колким:

— Бастард Герон убил знатного вельможу. Сподвижника самого Якова Стюарта — милорда Роберта Керра, Хранителя Шотландского Пограничья. Из-за этого едва не случилась ссора между Тюдором и Яковом Шотландским. Дело еле удалось замять, но Тюдор пообещал, что Бастарда схватят и в цепях доставят в Эдинбург для суда и наказания. А слово короля — закон! Поэтому для меня бывший воспитанник моего отца отныне преступник и убийца. И я поклялся славным именем Перси, что сделаю все возможное, чтобы убийца был пойман. Надеюсь, и ты, мой верный рыцарь, тоже приложишь усилия, дабы Джона Герона, прозванного Бастардом из Пограничья, доставили в кандалах на плаху! Иначе в моих глазах ты станешь его приспешником, а этого я тебе не смогу простить! Ты слышишь? Я надеюсь на твою помощь в поимке этого негодяя!

— Если только встречу его, — глухо ответил Дэвид, закрывая за собой створку дверей.

   Глава 2    Дом

Отряд Дэвида Майсгрейва выехал из замка Варкворт еще до того, как в местной капелле закончилась утренняя месса. Дэвид ни с кем не попрощался, но в окружении графа Нортумберленда давно свыклись с тем, что он приезжает или отбывает, никого не ставя в известность. Считалось, что Майсгрейв поступает так с соизволения самого графа.

По дороге Дэвид размышлял о том, что на этот раз принесет встреча с супругой. Думал ли он некогда, беря в жены юную Грейс, что из-за нее будет избегать жить в собственной вотчине? Он убеждал себя, что она не виновата в том, что они не ладят, что в их непростых отношениях есть и его вина, но все же испытывал напряжение при мысли о предстоящей встрече. «Будь с ней помягче», — просил его Перси. Ну что же, он сделает все, что в его силах. Ведь Грейс его супруга перед Богом и людьми, и многие считают, что ему очень повезло стать родичем самого Нортумберленда.

У леди Грейс Майсгрейв был весьма своеобразный характер. И ей никогда не приходило в голову, что в том, что их Анна попала к Армстронгам, есть и ее вина. Дэвид был в отъезде, когда его супруга отправила девочку погостить у ее крестной, леди Ависии Герон, в замок Форд-Касл. Но довольно скоро Грейс пожелала, чтобы дочь вернули: увечная леди скучала по дочери, которая была ее любимицей и внешне походила на нее. Леди Ависия Герон заметила тогда, что отряд, присланный за Анной, недостаточно велик, но в тот момент на границе царило относительное затишье, к тому же крестная девочки не сочла разумным перечить родной матери Анны, сестре самого Нортумберленда. Но когда Анна со спутниками уже были в пределах Мидл-Марчез, на них напали люди Армстронгов. Они разделались с охраной и похитили ребенка. По возвращении домой Дэвид сразу же стал искать способ вернуть свое дитя. Но завершилось все отказом вождя клана и согласием между Армстронгами и Перси, а Дэвиду пришлось просто подчиниться. Именно это Грейс и не могла простить мужу. Она настаивала на том, чтобы супруг объявил войну всему клану Армстронгов, и, когда он не последовал ее мольбам и приказам, сочла это предательством.

Кроме тревожащих мыслей о встрече с женой Дэвида удручал приказ Перси охотиться за Бастардом Героном. Этот парень был прижит от наложницы лордом из замка Форд, но здесь, на Севере, не так строго следят за законным родством, и бастарды могут занимать достойное положение. Поэтому Джонни Бастард был дружен с женой и детьми своего отца, часто и подолгу жил в замке Форд, однако было в его характере нечто бунтарское, из-за чего он оставил родительский кров и ушел в риверы. И что бы ни говорили жители южных областей Англии, в землях Пограничья это ремесло не считалось столь предосудительным, а угон скота и стычки с соседями-шотландцами казались куда более достойным занятием, чем работа на земле. Однако потом случилось то, что поставило Джонни вне закона по обе стороны границы и о чем упоминал Перси: Бастард со своими приятелями убил лорда Роберта Керра, вельможу из окружения шотландского короля.

Вообще между Геронами и Керрами давно существовала вражда, но она усилилась, когда один из Керров похитил сестру Джонни, прекрасную Элен Герон, которая вскоре погибла. Это взывало к мести, и месть эту совершил именно Бастард Джон, убив главу клана Керров. Теперь же его ловили все, даже вчерашний покровитель Перси. Но Дэвиду было неприятно сознавать, что и его хотят принудить травить друга детства.

Дэвид отвлекся от мрачных мыслей, окидывая взглядом представшую перед ним картину. Пограничье. Дикий северный край, где так редко бывали представители королевской власти и где каждый считал, что имеет право следовать лишь тем законам, которые сам сумеет отстоять. Может, все это — дикость, простор, свои особые неповторимые краски — и наложило особый отпечаток на эти места.

Под бесконечным небом, насколько хватало глаз, простирались древние Чевиотские горы[23] — череда лесистых возвышенностей, одна за одной, пока не растворялись в сероватой дымке ненастного зимнего дня. Воздух был стылым, пропитанным сыростью подтаявшего на склонах снега. Вверху медленно плыли нагромождения темных зимних облаков, обещая, что снегопад может начаться в любую минуту. В зимние месяцы эти края считались совершенно отрезанными от остального королевства, а тропы и проходы между болотами и скалами знали только местные жители.

Дэвид расслышал, как ехавший за ним оруженосец Эрик с придыханием воскликнул:

— Господи, сэр, как же хорошо дома!

Эрик, пожалуй, был староват для оруженосца — тридцать пять не тот возраст, когда полагается носить за своим рыцарем оружие. Но на эти мелочи уже давно никто не обращал внимания. К тому же Дэвид всегда мог положиться на этого курносого чернявого парня, шутника и балагура, не очень смекалистого, но преданного и ловкого в схватке. Как мог он положиться и на громадного рыжего Орсона, лохматая шевелюра которого странно смотрелась в сочетании с длинной холеной медно-рыжей бородой, за которой он столь тщательно ухаживал, что даже во время их поездки на юг она привлекла к себе внимание придворных в Гринвиче. И Орсон с важным видом поучал их, как часто надо чесать бороду, чтобы она сверкала, словно начищенная медь.

С Дэвидом ехали еще трое: щербатый крепыш Дикон, красавчик Эдвин, Тони Пустое Брюхо, прозванный так за свое постоянное обжорство, хотя люди и удивлялись, куда все девается в этом длинном худом верзиле. Это были нейуортцы, те, на кого Дэвид Майсгрейв всегда мог положиться как на самого себя.

— Как думаете, парни, вьюга разразится до того, как мы достигнем долины Бурого Орла или еще в пути? — спросил Дэвид.

Рыжий Орсон, пошевелив кустистыми бровями, взглянул на небо.

— Обойдется. Да и ехать нам осталось уже меньше часа. Главное, чтобы этот вертопрах повар Леонард не отдал всю похлебку вернувшимся с дозора объездчикам и оставил нам горячее хлебалово из перловки с бараниной. Так я говорю, Тони? Что твоя вечно голодная утроба говорит на этот счет?

Они смеялись и обменивались шутками, но при этом то и дело зорко поглядывали по сторонам. Ибо даже тогда, когда между двумя королевствами был мир, напряженность на границе не ослабевала. По традиции в дни рождественских празднеств военные действия прекращались, но никто никогда не забывал, что это Пограничье, Спорная земля и здесь можно ожидать чего угодно. Мало ли кто мог вдруг возникнуть за той скалой или выехать из-за терновых зарослей в болотистой низине между холмов. Поэтому все воины Майсгрейва были в доспехах, да и сам он уже распрощался со щегольским придворным нарядом, облачившись в сталь и кожу и надев на голову стальной салад с поднятым забралом. Лорд Нейуорта выглядел сейчас как обычный ривер из Мидл-Марчез, только сбруя его коня, украшенная бляхами с позолотой, указывала на то, что этот всадник — господин.

В пути ратники держались с Майсгрейвом довольно просто, и, как часто бывает в дороге, их общение было непринужденным. Но едва они миновали болотистую низину и впереди открылась раскинувшаяся между холмами долина с замком на скале в ее центре, спутники рыцаря выстроились за ним шеренгой, а оруженосец Эрик вскинул на копье вымпел своего господина — расправившего крылья орла на голубом фоне.

У Дэвида при виде вотчины защемило сердце. Его дом, его замок, которым несколько поколений владели Майсгрейвы… и который однажды достанется кому-то другому, ибо его сын умер, а жена стала калекой и не сможет больше подарить ему сына. Со временем владения Дэвида будут разделены между его дочерьми — уж Армстронги через Анну Майсгрейв явно получат часть владений, а остальное наследство достанется тому, кто станет мужем его младшей дочери Матильды, или Тилли, как нежно называл малышку Дэвид. Но родовое имя Майсгрейв уже никогда не будет звучать тут… и постепенно его забудут.

Для главы рода это были грустные перспективы. Но сейчас, возвращаясь домой, Дэвид гнал от себя подобные мысли. Он узнавал подъем на скалу, ведущий к воротам, у которых всегда дежурила стража, смотрел на селение в долине и мохнатые дерновые шапки кровель. Местные жители, живя в постоянной опасности, строили себе эти каменно-дерновые жилища с расчетом, что их разрушение в случае набега не будет большой потерей. И все же под надежной охраной замка Нейуортская местность уже несколько лет не знала набегов, и Дэвиду было приятно видеть, что его люди даже возвели пару каменных строений в низине у ручья — одно неподалеку от мельницы, а второе, сторожевую вышку, в дальнем конце долины. А вот сам замок после нескольких лет набегов так и не удалось восстановить в его прежнем великолепии. Только в верхней части расположенного на скале плато стéны венчались двумя четырехугольными башнями, да внутри самой цитадели поднималась мощная башня-донжон с красивыми навесными башенками для дозорных по углам. Зубчатые стены тоже имели следы недавней свежей кладки, но в нижнем дворе хозяйские строения уже явно нуждались в ремонте, да и сам двор стал занимать меньшую площадь. Зато средств Дэвида хватило, чтобы восстановить крепкие ворота с барбаканом, украшенным гербом владельца — каменным орлом, распростершим широкие крылья.

При приближении оруженосец Эрик затрубил в рог, и ему ответили таким же звуком рога с вершины Нейуортских укреплений. Люди в селении выходили из домов и махали руками, приветствуя господина.

— Бурый Орел вернулся в Гнездо! — радостно кричали они.

Отчего-то это вызвало у Дэвида раздражение. Бурым Орлом называли его отца, барона Филиппа Майсгрейва. И это было достойное прозвище для столь прославленного воина. Он же был скорее Кот, как называл его Перси. Приезжал, уезжал, редко бывал дома, все больше пропадал в отлучках, отчего и чувствовал себя разгуливающим невесть где котом, а не орлом, под сильным крылом которого надежно чувствуют себя те, кто ищет у него покровительства. Громкое же прозвище, как и эмблема раскинувшего крылья орла, достались ему от отца… которого он едва помнил.

И все же видеть приветливые лица своих людей вернувшемуся домой рыцарю было приятно. Он въехал в арку ворот под шум громыхавшей оружием стражи, как исстари было принято встречать господина. Слуги выходили из внутренних построек, женщины улыбались и благословляли его, а выбежавшие ему навстречу дети челядинцев, веселые и чумазые, шумели больше всех. Нейуорт, замок на скале над долиной, являлся житницей, где люди обитали единым кланом, заключали браки и работали на своего господина и его дом.

Дэвид поднял руку в знак приветствия. Во дворе ощущался запах торфяного дыма, курившегося над кровлями, и рабочий дух хлевов. Земля на хозяйственном подворье была раскисшей, но там, где были открыты створки внутренних ворот в верхнее жилище замка, копыта коней зацокали уже по брусчатке. Стражи у вторых ворот были в начищенных касках, выбритые, как и положено ратникам рыцаря. За порядком замка строго следил капитан замковой стражи и одновременно смотритель Нейуорта — старый Оливер Симмел. У Дэвида потеплело на душе, когда он увидел неспешно вышедшего навстречу воина. Этот безземельный рыцарь верой и правдой служил еще родителям Дэвида, и пока он тут, Дэвид был спокоен за Гнездо Орла.

— Доброго дня, старина! — спрыгивая с седла и заключая служилого рыцаря в объятия, произнес Майсгрейв. — Со светлым Рождеством тебя, друг мой. Ну что, опять начнешь упрекать меня за долгое отсутствие? Хотя, видит Бог, я справился с поручением графа Нортумберленда куда скорее, чем сам рассчитывал. Вернее, не справился… но хотя бы попробовал.

Сэр Оливер, изогнув светлую бровь, взглянул на него.

— Выходит, нам стоит ожидать большой войны?

И, не получив ответа, махнул рукой.

— Ну и ладно. Умереть от стрелы или меча мне будет предпочтительнее, чем стонать от болей в печени или ломоты в костях.

Он заковылял вперед — рослый, но уже сутулый; шел, поводя плечами и по привычке засунув оканчивающуюся стальным крюком руку за пояс, с которого свешивался меч.

— Идем переговорим, мальчик мой, — произнес сэр Оливер, начав подъем по лестнице, ведущей в донжон.

Для него Дэвид всегда будет мальчиком, как и он для Дэвида всегда будет образцом достоинства и верности. И хотя было известно, что Оливер рожден простолюдином, мало кто из опоясанных рыцарей в Пограничье не знал капитана Нейуорта как смелого воина, достойного всяческого уважения.

Они вошли в большой зал — узнаваемо выступили из полумрака развешанные по стенам охотничьи трофеи и ряды начищенного оружия. Здесь уже зажгли факелы в настенных стойках, служанка маленьким мехом спешно раздувала угли в камине, один из слуг предупредительно пододвинул к огню два тяжелых кресла. Оруженосец Эрик принял от господина салад, перевязь с мечом и теперь расстегивал застежки его стальных наплечников.

Оливер, опустившись в кресло, ожидал, пока он управится, и в нетерпении постукивал ногой в тяжелом башмаке по расстеленной перед огнем медвежьей шкуре, уже изрядно потертой.

— Эрик, долго будешь возиться? — проворчал он наконец. — Клянусь святыми угодниками, когда я был оруженосцем у сэра Филиппа, то справлялся куда ловчее. Вижу, пора подыскивать тебе замену, парень, если ты стал так неповоротлив и больше перемигиваешься с горничной Дженни, нежели стараешься услужить своему рыцарю.

— Одно другому не мешает, — весело отозвался Эрик, принимая у рыцаря нагрудный панцирь. — А насчет сноровки… Так не вы ли меня некогда и обучали всему, сэр Оливер? Еще и похваливали.

Старый капитан в ответ лишь буркнул что-то. При свете вспыхнувшего в камине огня стало заметно, что его лицо покрывают глубокие морщины, а светлые волосы — белые или седые? — Оливер всегда был светловолосым, — ниспадая вдоль острых скул почти до кольчужного ворота, резко контрастируют с темной задубелой кожей. Глаза в запавших глазницах тоже были светлыми и с возрастом стали казаться выцветшими. Глядя на него, Дэвид вдруг подумал, что Оливер Симмел уже глубокий старик и что он возлагает на него слишком большую ношу, оставляя в должности смотрителя крепости Нейуорт. Тем не менее Дэвид понимал, что не осмелится отстранить его: для Оливера Симмела этот замок был всей его жизнью и судьбой. И заявить ему, что его время прошло, означало смертельно оскорбить старика.

— А теперь убирайтесь все, — махнул рукой со стальным крюком в сторону собравшихся Оливер. — Дальше отойдите, дальше, — топнул он ногой. — Мне надо с глазу на глаз переговорить с милордом.

— Может, лучше перейдем в сокольничью или маленькую караульную на башне? — предложил Дэвид.

Оливер замотал головой. Оглянулся, словно опасался, что за ним наблюдают.

— Если я хочу говорить с вами о важном, мне надо видеть, на каком расстоянии находятся те, кто может нас подслушать.

Дэвид вздохнул. Старый Оливер был убежден, что леди Грейс посылает своих поверенных шпионить за ним. Верный рыцарь Нейуорта так и не сжился с женой Дэвида и откровенно ее недолюбливал. Дэвид понимал: так сложилось потому, что Оливер считал леди Грейс не такой хозяйкой для его обожаемого замка, какой была мать Дэвида, леди Анна. Но справедливости ради надо отметить, что и Грейс едва выносила старого капитана. Она даже требовала одно время, чтобы супруг сместил Оливера или услал его из замка. Когда Дэвид отказался, это стало поводом для их очередной ссоры. Но, увы, ссорились они всегда легко.

— Сперва ты расскажешь новости, Дэвид. Думаю, от них и зависит, что мы предпримем тут, в Гнезде Орла.

Они долго разговаривали, склонившись друг к другу, и Оливер совсем загрустил, узнав, что король отзывает Нортумберленда с войсками на юг.

— Без Перси тут будет совсем плохо, мальчик мой. И хотя я не всех из этого семейства жалую, — тут он покосился в сторону лестницы, уводившей вдоль стены зала наверх, словно намекая на обосновавшуюся в верхних покоях Грейс Майсгрейв, — однако Перси все же Перси.

— Как моя жена? — спросил через время Дэвид. — По-прежнему держится обособленно?

— Угу, — кивнул старый рыцарь. — Но я не духовник миледи, да и люди уже давно свыклись, что она считает их чернью и держится особняком. Однако вот что я хотел тебе сказать…

Он не договорил, заметив приближающегося капеллана Дерика, поверенного леди Грейс.

После того как жена Дэвида потеряла способность передвигаться самостоятельно, она вдруг заявила, что не позволит сносить себя в большой зал, и потребовала, чтобы супруг и дети, а также ее ближайшие поверенные собирались у нее в верхнем покое. Дэвид считал, что это неправильно: на Севере исстари придерживались обычая, когда господа и слуги трапезничали вместе, — подобное в этом краю непрестанных войн указывало, что они едины и так же, как и живут, смогут сообща противостоять опасностям. Но леди Грейс не желала с этим считаться, даже после того, как по приказу Дэвида местный плотник смастерил для его увечной жены особое кресло, в котором ее можно было сносить в большой зал, где собирались обитатели замка. Супруга Дэвида возомнила, что это будет умалять ее достоинство. Будучи гордой и непримиримой, она создала наверху нечто вроде своей маленькой империи, куда поднимались домочадцы замка, когда ей угодно было отдать распоряжения. Дэвид смирился с ее прихотями, как и с тем, что приказы жены передавали двое ее поверенных слуг — оба прибыли с ней, когда она еще невестой приехала в Нейуорт. Один из них, сухощавый и властный Дерик Пойтон, был ученым клириком из Йорка, а второй, Клемент, или же просто Клем Молчун, как его тут называли, служил ее стражем и личным телохранителем. Причем Клем обычно изъяснялся с нейуортцами жестами, редко подавая голос, за что и получил свое прозвище. Другое дело Дерик, взявшийся исполнять в замке должность капеллана. Властный клирик всех донимал, поэтому неудивительно, что большинство обитателей замка предпочитали ходить на службу в церковь Святого Кутберта в селение, хотя ученость Дерика все уважали.

Некогда с леди Грейс в Гнездо Орла прибыл и ее личный повар, толстяк Леонард, или просто Лео. Причем Лео вскоре понял, что в Нейуорте все живут единой семьей, а потому стал готовить не только специальные изысканные блюда для миледи, но и следить за приготовлением блюд для общего стола, с чем прекрасно справлялся. А поскольку он был добродушен и общителен, то в итоге вполне тут прижился. После того как Лео женился на местной уроженке и наплодил детей, его в Нейуорте считали своим, в отличие от молчуна Клема и вечно капризного и въедливого капеллана Дерика.

Сейчас Дерик быстрым шагом подошел к господину и, произнеся обычное приветствие, сообщил, что госпожа справляется, когда сэр Дэвид изволит навестить ее. Дэвид не спешил с ответом, так как видел, что к нему приближается толстяк Лео с подогретым вином, приправленным пряностями. После долгой зимней дороги это было так кстати! И пока рыцарь неторопливо попивал ароматный напиток, капеллан стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, и даже слегка покашливал в кулак, словно желая привлечь к себе внимание. Согласно своему положению, он был в длиннополом одеянии, голову его покрывала облегающая шапочка со свисающими вдоль шеи завязками, которые то и дело колыхались, когда Дерик нервно подергивал головой. Сухонький и невзрачный, он всем своим видом выражал неудовольствие, что господин заставляет его ждать, пока Дэвид довольно сурово не заметил:

— Держитесь спокойнее, святой отец. А то у меня сложится впечатление, что вы принесли мне не приветствие от супруги, а ее приказ и теперь недоумеваете, как это я смею медлить.

Лицо капеллана вытянулось, он вновь дернул головой и сказал, что ему, видимо, следует прийти попозже. И пока он поднимался по лестнице, Дэвид заметил и второго из верных людей своей жены. Огромный Клем Молчун стоял на верхней площадке лестницы, опираясь на свою секиру, и мрачно поглядывал на вернувшегося рыцаря. Но иначе этот детина с резким грубым лицом и жесткой светлой шевелюрой и не умел смотреть. И хотя его взгляд вряд ли можно было назвать дружелюбным, тем не менее Дэвид знал, что Клем неплохой воин, и даже Оливер отмечал, что, когда он отправляет Клема в дозор вдоль владений Майсгрейвов или поручает ему охранять стада, тот справляется отменно. Другое дело, что всегда требовалось, чтобы леди Грейс подтвердила приказ капитана. Иначе Клем будет по-прежнему полировать свою секиру, сидя в приемной у госпожи, словно ее цепной пес.

— А вон и Клем топчется со своей секирой, — тоже заметил Оливер сурового великана наверху. — Иди, поздоровайся с хозяином, парень. Ничего, не измажешь его своими соплями.

О соплях он сказал с насмешкой, добавив, что Клем сильно простудился, когда недавно ездил по приказу госпожи в Йорк. Видите ли, леди Грейс пожелала украсить к Рождеству свои покои новым гобеленом. Старик говорил это ворчливо, но сам Дэвид не имел ничего против, чтобы его жена обустраивала свое жилище так, как ей хотелось. Она была его супругой, хозяйкой замка, и он никогда не отказывал Грейс в ее прихотях. Сейчас же он лишь смотрел, как Клем, не сходя с лестницы, отвесил ему поклон, а затем удалился во внутренние покои.

Повар Лео, наоборот, не спешил уходить. Он сообщил, что кухарки уже разогрели похлебку с бараниной и спутники милорда успели отдать ей должное. И теперь Лео желает выяснить, подать ли милорду горячее варево сюда, в зал донжона, или господин пройдет в кухню, чтобы присоединиться к своим ратникам. Кухня располагалась в отдельном доме, в стороне от других строений, как и полагалось во избежание пожаров, и к ней надо было идти через двор, а на улице завывал ветер и стало припорашивать.

— Я поем позже, старина Лео, — сказал рыцарь, похлопав кухаря по плечу.

— Позвольте спросить, милорд, — не отступал Леонард. — Могу ли я отнести пару горячих булочек нашей малышке Матильде? Госпожа наказала ее, лишив завтрака, но малышка могла проголодаться, сидя в холодном помещении, и пара горячих булочек ей не повредит.

Дэвид сначала ничего не понял, но тут и Оливер сказал, что Тилли по приказу хозяйки заперли в холодном чулане возле сокольничьей…

Дэвид резко поднялся и кинулся вверх по лестнице. Запереть его младшую дочь в холодном чулане! Да еще голодной! Он почувствовал, как в нем нарастает гнев. Столь строгое отношение леди Грейс к их младшей девятилетней дочери всегда вызывало у него недоумение. Конечно, Матильда, или Тилли, как он ее называл, нуждается в строгости, будучи своевольной девочкой, да еще и избалованной дворней, которая обожала ее. Но надо же кому-то баловать малышку, если родная мать так сурова с ней!

— Тилли! — Он резко отбросил засов и открыл дверь.

Матильда тут же прыгнула ему в объятия, обхватив руками и ногами. Она была холодная как ледышка, растрепанные темные пряди падали на такие же зеленые, как у Дэвида, чуть раскосые глаза.

— Как хорошо, что ты приехал, отец! Не уезжай больше! Обещаю, что стану послушной и не буду больше бросаться комьями грязи со стены в отца Дерика, если ты пообещаешь остаться в Нейуорте.

Она заплакала. Дэвиду казалось, что и он сейчас растрогается до слез. Его Тилли! Маленький, вечно что-то вытворяющий сорванец! Грейс считала, что он излишне мягок с их младшей дочерью, дикой и необузданной. На его же взгляд, именно она, мать, была излишне сурова с ней. Ведь с Тилли, по сути, так легко было поладить! Что он и продемонстрировал во время вечерней трапезы, доверив дочери роль хозяйки за столом в зале. Раз уж сама леди Грейс не может — или не желает — выполнять эту обязанность.

А уж Тилли старалась вовсю. Нарядившись в свое лучшее платье с меховой опушкой, заплетя косички и водрузив на голову кружевную шапочку, она с важным видом восседала по правую руку от отца и следила за подачей блюд, стараясь, чтобы за столом было все, что полагается, — достаточно нарезано хлеба, возле каждой из групп трапезничающих стояли супница и солонка, чтобы бочонки с домашним элем открывали у входа, а уже затем разливали по кувшинам и обносили всех.

Дэвид шепнул дочери, чтобы она спросила у сидевшего подле нее капеллана Дерика, не желает ли он еще кусок мяса. Девочка замялась лишь на миг, потому что недолюбливала капеллана с его вечно хмурым и недовольным лицом.

— Преподобный Дерик, вам подложить еще мяса? — осведомилась она с застенчивой любезностью.

Тот лишь отрицательно покачал головой.

— Нет, я сыт. Позволительно ли мне будет вернуться к моей леди?

Дерик смотрел через голову Матильды на ее отца. Но тот посоветовал спросить разрешения у дамы.

Дерик промолчал, сурово поджав тонкие губы, и остался на месте, всем видом выражая неудовольствие. Ему было отчего ворчать: еще час назад он пришел к сэру Дэвиду сообщить, что леди Грейс велела накрыть ужин в своих покоях и ждет, чтобы супруг присоединился к ней. Это было любезно с ее стороны, но рыцарь ответил, что, как и обычно, предпочитает трапезничать вместе со своими людьми. На самом деле Дэвид не хотел встречаться с супругой, пока не остынет его гнев за Тилли. Но когда капеллан стал настаивать, даже укорять Дэвида, что тот поступает не по-христиански, не выказав почтения супруге, рыцарь велел и ему оставаться в зале с домочадцами. Дерик не посмел ослушаться, но за все время ужина едва притронулся к еде.

Сидевшего за высоким столом рядом с господами Оливера вся эта ситуация только веселила.

— Матильда, дитя, ты прекрасно справилась, — заверил он девочку. — Думаю, когда ты станешь взрослой леди и будешь заправлять хозяйством, ты не вызовешь ни у кого нареканий.

Тилли просияла и велела кравчему еще добавить эля в кружку капитана. Оливер поднял ее в знак приветствия, и девочка тоже подняла свой кубок.

Дэвид улыбался. Сейчас, когда за стенами замка сыпал снег, в каминах пылал жаркий огонь и в зале стоял веселый гомон, он наконец-то расслабился и ощутил, как хорошо дома. И ничего, что без присмотра увечной хозяйки тут не так часто меняли тростник на полах, а ставни на окнах давно не натирали воском и они были в сырых потеках. Все равно это был его замок, его люди, которые всегда ждали и встречали своего сеньора. И Дэвиду было горько оттого, что у его жены не сложились такие же отношения с обитателями Нейуорта, хотя он и ожидал этого.

Однако то, что Грейс стала калекой, извиняло ей многое. Поэтому едва трапеза стала подходить к концу, он сделал знак Эрику взять ларь с привезенными подарками и следовать за ним в покои миледи.

Капеллан Дерик сам вызвался посветить милорду факелом, когда они поднимались по винтовой лестнице, проходя мимо подрагивавших от разразившейся снежной бури деревянных ставен. Зато в покое Грейс было тепло и уютно. В камине горел огонь, половицы покрывали светлые овечьи шкуры, напротив двери Дэвид увидел новый яркий гобелен с изображением нимф среди листвы и кавалеров с лютнями в руках. Роскошный ковер. Дэвид вспомнил, что Оливер говорил, будто леди Грейс посылала Клема за рождественским подарком для себя в далекий Йорк. И Дэвид сказал, входя в покой:

— Прекрасное приобретение, миледи. Даже не спрашиваю, во что оно нам обошлось, но рад, если этот гобелен нравится вам и создает для вас уют.

Его жена сидела в удобном кресле на колесиках, откинувшись на высокую прямую спинку. Ее увечные ноги были укрыты меховой полостью, в руках она держала небольшой молитвенник, который прикрыла, когда супруг вошел. Передав его одной из стоявших за ее креслом служанок, леди Грейс учтиво склонила голову.

— Со светлым Рождеством вас, Дэвид, супруг мой. Я не садилась ужинать, пока вы не придете.

При этом леди Грейс улыбнулась, но в ее улыбке было больше сарказма, нежели приветливости — она прекрасно знала, что он уже оттрапезничал в зале донжона, и теперь своим приглашением как бы намекала: я, ваша увечная жена, оставалась все это время голодной и в ожидании, пока вы пренебрегали мной. Но Дэвид уже научился не испытывать вины по каждому ее намеку, как было вначале, когда он горячо жалел ее. Теперь он знал, что это один из способов вызывать в нем чувство вины и смущение, чтобы пользоваться им в своих целях.

Приблизившись, он просто поцеловал ей руку, а потом коснулся губами чела. В этот момент, когда она сидела так прямо и гордо, можно было и не догадаться, что нижняя часть ее туловища неподвижна. Одета она была роскошно, в темно-бордовый бархат по последней моде — Дэвид всегда держал ее в курсе последних модных новшеств, и Грейс с удовольствием ему внимала, заставляя портних шить свои одежды в соответствии с рекомендациями супруга. Сейчас ее голову над расчесанными на прямой пробор волосами венчал округлый бархатный валик, обвитый серебристой сеткой, а рукава платья от локтей были широкими и ниспадающими, насколько это было возможно.

«Наверное, с таким кроем ей будет неудобно есть, — подумал Дэвид. — Но бедняжка специально облачилась в парадное одеяние, чтобы понравиться мне».

Он мягко улыбнулся Грейс, заявив, что она выглядит цветущей и привлекательной. Наивный обман. Его супруга была такой худой и хрупкой! Однако если подобная хрупкость Грейс ранее умиляла Дэвида, то со временем, осознав, насколько непреклонен ее характер, он стал понимать, что эта тонкая внешность эльфа всего лишь обман.

Она стала его женой в пятнадцать лет, сейчас ей было двадцать восемь. Восемь лет назад с ней случилось несчастье, и, возможно, поэтому она еще больше истаяла и выглядела старше своего возраста. Ее скуластое личико в форме сердечка было обтянуто бледной кожей, светло-серые глаза глубоко сидели под едва обозначенными белесыми бровями, а нос был истинным носом Перси — тонким, удлиненным, с легкой горбинкой, но для столь маленького лица казался несколько великоватым. Грейс была по-своему очаровательна, но теперь, когда она так усохла, этот длинный выступающий нос даже портил ее, придавая некое сходство с грызуном — лаской или хорьком. А может, Дэвиду так стало казаться, когда он понял, какой хитрый и упорный характер у его малышки Грейс Перси.

«Я не должен относиться к ней плохо, — напомнил он себе. — Моя жена не виновата в том, что с ней случилось несчастье».

Дэвид подкатил кресло супруги к сервированному столу, услужливо откинул за локти ее длинные рукава и придвинул прибор.

— Я уже поел в зале, как вам известно, миледи. Но я с удовольствием посижу с вами, пока вы будете вкушать вечернюю трапезу, и отвечу на все ваши вопросы. Вам ведь хочется узнать новости о дворе?

Он сел напротив и стал рассказывать.

Повар Леонард уже был тут и услужливо накладывал леди кушанья: парную телятину под мятным соусом, гороховое пюре, мелко нарезанное куриное филе с хрустящей корочкой, свежеиспеченные круглые булочки, посыпанные тмином. И вино — сладкую красную мальвазию. Леди Грейс считала эль пойлом простонародья, а она, женщина рода Перси, никогда не опустится, чтобы поглощать этот напиток, даже несмотря на то, что пивоварня в Нейуорте слывет одной из лучших в округе и продает бочонки с элем для окрестных монастырей и даже поставляет ко двору ее брата, графа Нортумберленда.

Грейс ела красиво, брала еду самыми кончиками пальцев, постоянно промокала бледные губы салфеткой. При этом лицо женщины оставалось невозмутимым, как будто ее не волновало, что ее брат Генри Элджернон лишился звания Хранителя границы.

В какой-то момент, не дослушав фразу супруга, она обратилась к своей камеристке Одри, справившись, нагрета ли уже постель грелкой с углями? Леди Грейс решила сегодня лечь пораньше и не желает зябнуть.

— Миледи, если вас утомляют мои рассказы, я готов оставить вас, — произнес Дэвид как можно мягче, хотя ее равнодушие к его сообщениям показалось несколько неучтивым.

Жена посмотрела на него своими широко раскрытыми светло-серыми глазами.

— Нет, я слушаю вас. И я поняла, что дела Перси сейчас не очень хороши. Но какое мне дело до моих родичей, когда они сами не проявляют интереса ко мне? Им поистине все едино, как я тут живу. Ну а ваши новости о возможных военных столкновениях, которые заинтересовали бы какого-нибудь местного лорда или даже ривера, меня мало заботят. И я бы скорее хотела услышать от вас некое чистосердечное признание в том, как и с какими девками вы предавались увеселениям при дворе. Такой пылкий мужчина, как вы, супруг мой, вряд ли не воспользовался поводом, чтобы задрать подол какой-нибудь из придворных шлюх.

Опять эта ее ревность! По случаю и без.

Дэвид ощутил привычное раздражение. Бесспорно, он не безгрешен, но супругам не следует обсуждать подобные темы в присутствии слуг. А за столом сидели две приближенные леди камеристки, капеллан Дерик, а также молча налегавший на оленину здоровяк Клем Молчун. Клем никак не отреагировал на язвительный вопрос госпожи, а вот ее женщины и Дерик даже замерли, перестав жевать.

— У вас нет повода обвинять меня в прелюбодеянии, Грейс, — медленно произнес Дэвид. — Если даже я не записывался в монахи и не давал обет целомудрия, то ничто из моих плотских увлечений никогда не опорочит вас, миледи.

— Какая беспощадная откровенность! — всплеснула руками Грейс.

Она стала пить вино, глядя на него поверх бокала. А когда допила, забыла даже утереть губы и спешно облизала их языком, невольно вызвав у Дэвида мысль о кровожадности. Но сейчас Грейс и была кровожадной: ей хотелось привычно развлечь себя ссорой.

— Уже восемь лет вы не возлежали со мной, супруг мой. Но до меня доходят слухи о ваших похождениях. Плоть — вот ваша слабость…

— Выйдите все! — резко приказал присутствующим рыцарь. — Нам с женой надо побыть наедине.

— Я приказываю всем остаться! Если моему супругу будет в чем покаяться, то я желаю, чтобы это слышали все!

И опять один только Клем продолжал невозмутимо жевать мясо, остальные просто переглядывались или опускали глаза. Стоявший у дверей Эрик, не приглашенный к столу, даже хмыкнул: в этом была насмешка над ссорой господ, но он явно был на стороне господина, поэтому даже попытался подать голос:

— Миледи, наше пребывание при дворе было столь кратким, что…

— Вам кто-то позволял говорить? — резко спросила Грейс, в светлых глазах которой полыхнули молнии. Для столь бледной и худенькой женщины у нее был на редкость зычный и сильный голос. — Тебя ведь, кажется, зовут Эрик, если не ошибаюсь? Так вот, Эрик, может, ты скажешь, что мой муж удержался от того, чтобы посетить свою любовницу и ублюдка в имении Тонвиль? Уж эта женщина с готовностью примет его у себя на ложе, зная, что законная жена не в состоянии исполнять свой супружеский долг.

— Они умерли, миледи, — негромко отозвался Эрик. — Те, о ком вы упомянули — и женщина, и ребенок, — мертвы.

Светлые брови леди Грейс изумленно приподнялись. Она какое-то время молчала, потом опять отпила из бокала.

— Надо же. Не скажу, что меня это огорчает, но если в Тонвильском округе было какое-то поветрие…

— Госпожа, их убили, — ответил Эрик.

Дэвид поднял руку, заставляя его умолкнуть. Это было только его горе, Грейс до этого не было никакого дела. А еще он заставил себя думать, что его жена имеет все права злиться на него, учитывая, что он и впрямь не безгрешен и имел связи на стороне.

— Думаю, нам все же стоит поговорить с глазу на глаз, — мягко заметил он. — Мы давно не виделись, Грейс, и, как бы ни складывалась наша судьба, мы — супружеская пара. И только нам двоим решать все проблемы, что разделяют нас.

— Может, ты и это сумеешь исправить? — Грейс резко оттолкнулась от стола, так что ее кресло откатилось и она, сбросив с колен меховую полость, стала поднимать юбки, желая продемонстрировать ему свои тощие неподвижные ноги. — Может, ты в состоянии заставить меня снова ходить?

Дэвид лишь отметил, что ее ноги в нарядных шелковых чулках ярко-алого цвета. Некогда, до того, как она пострадала, он сам преподнес их ей, но Грейс решила, что они выглядят слишком вызывающе. Сейчас же нашла, что они сгодятся, чтобы показывать всем.

Давид резко шагнул к жене и одернул подол ее платья.

— Вы слишком много выпили вина за ужином, миледи. И не позорьте имя Перси, если уж имя Майсгрейв для вас ничего не значит.

И опять повернулся к присутствующим, сделав знак удалиться.

Грейс начала всхлипывать, когда они выходили. Когда же супруги остались одни, тихо произнесла:

— Я так несчастна, Дэвид, так несчастна!.. А ты… Все твои шашни с женщинами…

— Тсс! — Он обнял ее, опустившись рядом на колени. Приголубил, поцеловал залитое слезами лицо. — Что поделаешь, Грейс? Случившееся с тобой — большое испытание для нас обоих. Но ты моя жена, и я всегда буду рядом.

— Рядом? — Она уперла руки ему в плечи, отталкивая. — Да ты только и пользуешься случаем, чтобы уехать.

— Ты знаешь, почему так происходит. Я служу твоему брату…

— Которому нет до меня никакого дела!

— Не думай так. При встрече он просил меня быть помягче с тобой.

— Это ничего не значит. Для Перси я всего лишь незаконнорожденный ребенок. Отец навязал меня им, поэтому они поскорее избавились от меня, отправив сюда, в глушь Мидл-Марчез, считая, что тут я не буду мозолить им глаза.

«Начинается!» — горько подумал Дэвид. Из-за ущемленной гордости Грейс Перси стала донимать его, едва он привез ее в Нейуорт. Но тогда она была здорова, могла выполнять обязанности супруги, и у него была возможность доказать, что ей не так уж не повезло стать женой такого, как он. Теперь же она постоянно злилась. Это могло утомить кого угодно. Но как бы порой ни сердился Дэвид, он еще больше жалел ее.

— Во время отлучки я не забывал о тебе, моя дорогая. И я привез тебе подарок. Вот, взгляни на это. — Он взял ларец, оставленный Эриком на скамье у входа. — Видишь, какое чудо, — улыбнулся Дэвид, раскрывая его и вынимая гейбл. — Это самый модный убор при дворе, и я желал бы, чтобы моя супруга, хозяйка Нейуорта, выглядела блестящей леди, под стать дамам королевского двора.

В первый миг, казалось, Грейс успокоилась. Ей понравился нарядный гейбл: темно-золотистая парча красиво натянута на пятиугольном каркасе и обшита рядами мелкого жемчуга, сзади ниспадает кусок превосходной черной вуали. А надевать все это полагается на золотистую простеганную шапочку.

— Позволь поухаживать за тобой, моя Грейс, — с улыбкой предложил Дэвид.

Она была не против и даже улыбалась, когда он снимал с ее головы округлый валик. Ее гладкие русые волосы были уложены низким узлом, и Дэвид легко надел сначала шапочку, потом водрузил гейбл и стал расправлять складки вуали. После этого он взял стоявшее на комоде округлое полированное зеркало и поставил перед супругой.

— Теперь вас не стыдно представить и ко двору, госпожа моя.

Она еще миг назад улыбалась, но вот улыбка стала гаснуть, и он узнал привычное злое выражение на лице Грейс.

— И как я окажусь при дворе, куда вас постоянно призывают? То вы сопровождаете эту вертихвостку принцессу Маргариту Тюдор, которая вас особо отличает, то вы на коронации, то на турнирах… И вот вы снова отбываете ко двору, а я… я… Вы оставляете меня, ни капли не сожалея, что отделались от калеки-жены, и учитесь женским ухищрениям в кругу этих кокеток фрейлин. О, как легко вы смогли справиться с головным убором! — Она потрясла головой, как будто хотела скинуть гейбл. — Признайтесь, Дэвид, скольких из них вы раздевали, пока приобрели подобную ловкость?

Это становилось невыносимо. И было очень грустно. Но он уже знал, как усмирить жену. Она ведь тоже была не безгрешна.

— Я признáюсь во всем, Грейс. Но только после того, как вы объясните, за что так не любите нашу дочь Матильду. Ребенок вечно заброшен, вы то и дело наказываете ее. Подумать только, в такое холодное время приказали запереть девочку в неотапливаемой каморке, в темноте. Вы ведь знаете, что Тилли с детства боится темноты!

Грейс сердито взглянула на мужа.

— Вы заметили, как вы называете нашу дочь? Тилли. Не Матильда, не Мод или Тильда, а именно Тилли. Когда вы предложили дать нашей младшей девочке это имя, я думала, что это в честь вашей благодетельницы графини Мод Перси, Матильды Перси, как полностью звучит ее имя. А вы… Тилли. И я узнала, что так звали вашу шлюху из Маклейнов, с которой вы жили в блуде до брака со мной. И которую вы по-прежнему не можете забыть!

— Тилли Маклейн была моей супругой, миледи, — негромко произнес Дэвид. — И, выходя за меня замуж, вы знали, что стали моей второй женой. Так что не смейте дурно отзываться о покойной!

— Я говорю только правду! Вы не получали разрешения от своего покровителя на брак с вашей дикаркой! Поэтому то, что вы называете супружеством с какой-то Тилли, по сути является блудом. И вы еще осмеливаетесь называть мою дочь Матильду, как и вашу шотландскую девку! А после этого спрашиваете, почему я ее не люблю? Как я могу любить ее, если, отдав Армстронгам мою старшую Анну, вы и второе мое дитя превратили в подобие дикарки с островов! Ах!

Она слабо вскрикнула, когда муж резко ударил кулаком по столу, отчего попáдали кубки, а одна из свечей вывалилась из шандала, и Дэвиду пришлось спешно тушить ее. Потом он подошел к окну, в мелкие стекла переплета которого ударяли несомые ветром снежинки. От окна дуло, так что даже портьеры слегка колыхались, но Дэвиду стало легче от этого холода — ему надо было как-то погасить свой гнев. Ревность Грейс к давно умершей Тилли Маклейн больно задевала его, и супруга это знала, но словно получала удовольствие, вновь и вновь распаляя его гнев.

Через минуту-другую Дэвид немного успокоился и, будто не замечая тихих всхлипываний жены, заговорил о другом. Все еще не поворачиваясь к Грейс, он поведал, что узнавал, как живется Анне, ее любимице, в клане Армстронгов. Девочке в этом году исполнится тринадцать, и ему будет позволено навестить ее. Он отправится в замок клана Армстронгов Ленгхольм, едва сойдут снега и откроются проезды в горах. Там он обсудит размер ее приданого, к которому даже пожелал приложить руку Генри Элджернон, учитывая, что Анна все-таки его племянница. Поэтому девочка станет невестой не как какая-то похищенная пленница, а как достойно сговоренная леди. Но пока Анна останется у Армстронгов. Такое бывает, и Грейс в курсе, как часто дочери покидают свою вотчину, чтобы пожить в семействе будущего мужа, дабы научиться принятым там обычаям и местному ведению хозяйства. Их Анну ждет такая же судьба.

— О да, судьбу моей Анны ты уже определил. Ты отдашь мое дитя твоим дорогим шотландцам!

Она смотрела не него — маленькая, бледная, злая. Тонкие пальцы сжаты, глаза сверкают. Но Дэвид взял себя в руки и заговорил спокойно:

— Думаю, за время, проведенное у Армстронгов, Анна уже свыклась с ними. Это сильный и уважаемый в Шотландии клан. К тому же то, что наша девочка живет там, позволяет надеяться, что войны с Армстронгами у нас не будет. Мир на границе — наш долг.

— Итак, ты пожертвовал моей дочерью ради твоего хваленого мира в Пограничье!

— Нашей дочерью, Грейс, нашей. И сам Перси проследит, чтобы все прошло как должно. Он тоже печется о судьбе Анны, ибо она Майсгрейв. А Перси всегда благоволили к Майсгрейвам.

— Что-то Перси не слишком помогали твоим родителям, когда они нуждались в поддержке, — съязвила Грейс. — Мне рассказывали, что тут творилось, когда ты был еще ребенком. Может, именно поэтому ты так часто стремишься уехать из Гнезда Орла? Но, Дэвид, я настаиваю, я просто требую, чтобы ты не уезжал и не оставлял меня!

Она вдруг подалась вперед и обвила его шею руками. Маленькая несчастная калека Грейс. На глаза Дэвида навернулись слезы. Она была ему не чужая, и он вполне смог бы жить с ней, если бы не ее извечное желание проявлять свой властный нрав.

— Давай я отнесу тебя в опочивальню, Грейс.

Он легко поднял ее, и она прильнула к нему подвижной частью своего тела. Ему показалось, что даже ее увечные ноги колыхнулись, словно она стремилась и их прижать к нему.

Дэвид бережно уложил жену в постель, с осторожностью обнажил ее голову, освободив от гейбла, и стал расчесывать длинные гладкие волосы жены. Грейс лежала замерев, но когда на какой-то миг их взгляды встретились, Дэвид узнал голодный призыв в ее глазах. О, некогда он сам обучал жену, бывшую тогда совсем юной и неопытной, тайнам супружеских отношений. Она оказалась податливой ученицей, и они жили хорошо… Достаточно хорошо, даже учитывая, что и прежде Грейс считала, что муж должен выполнять все ее прихоти, и бесконечно ревновала его. Но зачем вспоминать об этом сейчас?

— Не уходи, Дэвид! — попросила Грейс, когда он стал подниматься.

Он увидел, как вздымается ее грудь, но тут же вспомнил, как мыл и переворачивал ее, когда она стала калекой, пока Грейс сама не стала прогонять его. И что она хочет сейчас? Чудо невозможно.

— Дорогая, нам придется как-то уживаться с тем, что случилось. Ты моя жена и всегда останешься ею. И всегда будешь под моей защитой и покровительством.

Она прикрыла глаза, а когда вновь взглянула на мужа, они светились лютой злобой.

— Ты никогда не любил меня. Ты все еще любишь свою шотландскую девку… как и любишь своих шлюх и их отпрысков. Наш сын умер, а ты возжелал наплодить себе бастардов в обход наших девочек, от которых хочешь избавиться. Анну ты уже продал Армстронгам, так же поступишь и с Матильдой… хотя уверяешь, что любишь ее.

Дэвид больше не мог это слушать. Он вышел и приказал камеристкам миледи приготовить ее ко сну. Сам же спустился по лестнице, и чем дальше отходил от покоев супруги, тем быстрее становился его шаг. Ему хотелось тут же приказать седлать коня и уехать из дому. Как он допустил, что в собственном замке чувствует себя ненавидимым и предающим? Да, он уже не мог любить эту женщину, свою жену, а на все его старания быть ей просто другом и близким человеком она отвечала вспышками раздражительности и злобы. Перси просил его быть помягче с его сестрой. О Пречистая Дева, разве он не старался?!

За стенами замка бушевала метель. Казалось, весь дом ходит ходуном — ветер в кровле, ветер в дымоходе, из-под каждой двери тянет сквозняком. Дэвид спустился в главный зал, где уже укладывались спать слуги, но, вместо того чтобы идти к себе в опочивальню, где спал с тех пор, как перестал делить ложе с Грейс, он просто вышел наружу, миновал темный, обдуваемый ветром двор и остановился у арки внутренних ворот. Здесь в подвешенном под сводом фонаре метался за железной решеткой огонь факела, бросая отблески на кружившиеся в бешеном ритме снежинки. Может, и в самом деле уехать?

Но мгновением позже он повернул к стоявшей в стороне от других построек кухне. Идти пришлось по глубокому снегу, глядя на который, оставалось только гадать, как замело всю округу. Так что лучшее, что он может сделать, чтобы успокоиться, это подняться на стены и совершить обход, проверяя, как несут дозор стражи замка. Когда Дэвид оставался в Нейуорте, он старался снять эту обязанность со старика Оливера.

Он уже стоял у кухни, когда заметил, что дверь ее не заперта и створка постукивает под ударами ветра. Вместо того чтобы просто закрыть ее, он почему-то вошел внутрь. В полумраке он различил, что тут все в порядке — вертела вычищены, котлы отдраены и поставлены один в другой, пахнет гвоздикой и корицей. Но в глубине помещения был заметен отблеск пламени, чего в эту пору тут быть не должно. Дэвид шагнул вперед и увидел, что под колпаком вытяжки, где находились печи, в отсветах огня маячат чьи-то тени и слышится потрескивание жира. Наверно, ничего особенного, просто кто-то из припозднившихся замерзших стражей разогревает себе ужин. И все же ночью разводить огонь на кухне не полагалось — во избежание пожаров. Поэтому Дэвид уже хотел было сделать выволочку поздним трапезникам, когда неожиданно узнал силуэт старого капитана, рядом с которым был и еще кто-то, кого не удалось рассмотреть во мраке.

— Я искал тебя, старина, — сказал Дэвид, направившись к Оливеру Симмелу и при этом не обратив особого внимания на того, кто был подле него, — мужчину в меховом плаще и саладе, который закрывал голову, но оставлял открытым лицо. Правда, черты ратника он не разглядел: тот оставил жарившиеся на решетке сосиски и поспешно отступил в тень.

— Я хотел предупредить, что сам обойду дозорных на стенах, — продолжал Дэвид. — Ты же иди почивать. Но, Оливер, разве наша Тилли плохо справилась с ролью хозяйки за ужином и ты остался голодным, если пришел сюда?

Старый рыцарь отвел взгляд и, переминаясь с ноги на ногу, что было странно для него, ответил:

— Да, оно так. То есть я просто решил тут подкормить кое-кого… Он недавно прибыл в замок. Ох, черт! Дэвид, не стану притворяться, давно хотел сказать тебе, да все как-то не выходило… И не знал, как ты к этому отнесешься. Ты ведь служишь Перси, и все такое… А у нас тут…

— Что с тобой, Оливер? Ты блеешь, словно овца. Если есть что сообщить, говори!

— Он хотел сообщить обо мне, — вышел вперед до этого таившийся в темноте воин в шлеме. — Но не уверен, не выдашь ли ты меня властям.

Дэвид смотрел на этого человека, своего друга детства и соратника по набегам на маноры в Спорной Земле, а ныне преступника, за которого назначена немалая награда. Это был Джон Герон, прославленный как в хорошем, так и в плохом смысле Бастард из Форда. Именно его и приказал схватить граф Нортумберленд. Но вот Джонни Бастард тут, в его доме.

— Герон? — только и вымолвил Дэвид.

— Да, приятель, это я. Ищейки нашего друга Перси гоняли меня, как лису во время охоты, и я сколько мог таился на заболоченных пустошах. Но тут такое ненастье… Вот, нашел приют у старины Оливера. Не ругай его за меня. Если прикажешь, я сейчас же уеду.

Дэвид лишь молча смотрел на него. Узнавал это широкое наглое лицо с перебитым носом и голубыми глазами. Длинные светлые волосы ниспадали вдоль грязных щек, выбившись из-под шлема — хорошего шлема, с воронением и гравировкой, какой под стать состоятельному рыцарю. В остальном же он был исхудалый, грязный, от него исходил тот запах, какой бывает у нищих. Джонни, из-за которого у двух королей сопредельных держав едва не случилась война.

Дэвид спросил:

— В своем ли ты был уме, парень, если решился убить Роберта Керра? За такое никто в благородном сословии тебя не простит, и ты останешься изгоем, пока тебя не возведут на плаху… или даже повесят, как ничтожество. Ведь кто был лорд Керр, а кто ты?

Джонни начал улыбаться своей нагловатой, вызывающей улыбкой. Он всегда был бешеным, этот бастард из почтенного рода Геронов. В семействе от него никогда не отказывались, но прозвище Бастард так и осталось за ним. Старый Перси надеялся сделать из этого сорвиголовы своего человека, но потом просто прогнал его. Уж слишком Джонни был неуправляем и дерзок. В нем говорила дурная кровь бастарда. Джонни стал ривером на границе. Его образ жизни, разумеется, осуждали, его общества чурались, и тем не менее он не пользовался славой человека окончательно отпетого, как это было бы в обществе, где почитают законы. Пока он не убил шотландского лорда и Яков Стюарт не потребовал от англичан голову преступника.

— Спрашиваешь, зачем я убил Керра? — отозвался наконец Бастард, убирая сосиски с огня и подцепив ножом одну из них. — Клянусь Вифлеемской Богородицей, ты и сам должен это понимать, Дэвид. Разве Керры не были извечными врагами Геронов? И ты, столько времени живший у шотландцев, должен понимать, что такое кровная месть.

Он откусил от сосиски и стал жевать с таким невозмутимым видом, словно уже все объяснил. А Дэвид еле сдерживался, чтобы не схватить этого нахала за грудки.

— Ты ополоумел, Джон, если считаешь, что давнишняя кровавая вражда — повод, чтобы зарезать лорда шотландского правительства.

Бастард едва не подавился куском мяса.

— Давнишняя? Или ты забыл, Майсгрейв, что брат этого Керра убил мою сестру! Сперва похитил, обесчестил, а потом убил. Ее тело так и не нашли. Даже когда моя мачеха, леди Ависия, умоляла вернуть дочь, чтобы похоронить ее останки в фамильном склепе Геронов, ее посланца выгнали взашей.

Дэвид помнил ту историю с сестрой Джека, своевольной красавицей Элеонорой, или Элен, как ее прозывали за красоту[24]. И Дэвид очень сомневался, что Элен была похищена Уолтером Керром, а не пошла с ним по доброй воле. Уолтер был весьма хорош собой, нравился женщинам, и люди поговаривали, что нередко видели его с прекрасной Элен на пустошах. Но сбежала ли она с возлюбленным или была похищена, обвенчаны они так и не были. Элен Герон сожительствовала с Уолтером в так называемом браке рукобития, когда женщина, начиная жить в качестве супруги с мужчиной, знала, что если за год она не родит ему сына, то этот брак может быть завершен. Это был дикий, почти языческий обычай, но в Шотландии он все еще имел место. За истекший год Элен смогла забеременеть и родить ребенка. Но он вскоре умер, и Элен отправили назад, в семью. Родные ждали ее, однако она так и не появилась. И Героны догадались, что от Элен попросту избавились. Старая кровавая вражда вспыхнула с новой силой, и даже весть о том, что и сам Уолтер убит, не приостановила эти столкновения.

Сейчас Дэвид просто сказал:

— Смерть Уолтера должна была успокоить вас. Но тебе непременно надо было разделаться с самим Хранителем границы — Робертом.

— И что с того? — ухмыльнулся Джек. — Ах, скажите на милость, милорд Хранитель Шотландской границы! Разве у него не две руки и ноги, как и у меня? Разве он красивее или добрее меня? Да, я бастард, но даже моя семья никогда не считала меня чужаком… до этого случая. Хотя и они сперва ликовали, узнав, чью кровь я пролил. Да будет тебе известно, Майсгрейв, что этот Роберт Керр был тем еще негодником. Ты знаешь, как мы его убили? Я и славные парни Лилбурн и Стархед. Мы явились на указанную Робертом встречу, чтобы обменять попавших к Керру людей на его лазутчиков, пойманных у нас. И вдруг оказалось, что это ловушка! Никаких наших ребят он не привез, а с ним самим явилось предостаточно стражников. Но, видимо, не настолько, чтобы защитить своего господина. Когда Стархед, отчаянная голова, первым ударил лорда Керра копьем в спину, я нанес ему второй, окончательно пробивший его удар. Ну и Лилбурн не отставал, тоже резанул тесаком трепыхавшегося лорда. И уже другая история, как мы успели вскочить на коней и скрыться, пока эти лизоблюды в свите Керра только охали и ахали.

Он засмеялся и положил в рот очередной кусок горячей сосиски.

Но Дэвиду было не смешно. Упомянутые приятели Джека Герона уже были мертвы — одного из них вскоре схватили и казнили в Эдинбурге, а второго, Стархеда, того, кто нанес первый удар, спустя несколько лет нашел и убил в собственном доме сын Роберта Керра. Причем тогда вообще началась нешуточная резня и Перси еле удалось навести порядок на Границе. К тому же, пока Бастард продолжал скрываться, Перси по приказу короля Генриха VII пришлось отправить в Эдинбург в цепях родного брата Джонни, Уильяма, законного наследника рода Герон. Он и поныне томился в узилище и, по слухам, останется там до тех пор, пока сам Бастард не явится с повинной или не будет схвачен.

— Тебе не жаль брата? — глухо спросил Дэвид.

Джек Бастард стал жевать медленнее, глаза его колко блеснули.

— Уильям всегда был размазней, однако, разрази меня гром, если я не сожалею о его участи. Но все же не настолько, чтобы из-за него подставить свою голову под топор палача!

И он с удовольствием отправил в рот последний кусок сосиски.

Дэвиду стало грустно. На самом деле Джонни много для него значил — общее детство, совместные вылазки на границе, а когда в графство Нортумберленд с шотландским войском вторгся самозванец Перкен Уорбек, Бастард отважно сражался против него рядом с Майсгрейвом. По сути Дэвид даже был обязан ему жизнью, если вспомнить те схватки. Но теперь он должен был выдать его. Так считал Генри Элджернон Перси, который недвусмысленно дал понять это Дэвиду.

— Зачем ты приехал в Нейуорт, Бастард? — как-то устало спросил Дэвид.

Джонни пожал плечами.

— Ну, во-первых, хотел просто погреться. В сырых низинах сейчас совсем скверно, да и устал я ночевать на снегу. А Оливер Симмел никогда не отказывал мне в крове и пище.

Дэвид бросил взгляд через плечо, сурово посмотрев на седого рыцаря. Тот, отвернувшись, стоял ближе к входу, словно не решаясь смотреть господину в глаза. Но Дэвид понимал — люди Пограничья никогда не отказывают друг другу в помощи.

— А во-вторых, Дэвид, мне есть что тебе сообщить, — добавил Герон.

Он порылся под плащом и вытащил из кошеля на поясе какой-то предмет.

— Вот, хотел тебе показать. Узнаешь?

Огонь в жерле печи почти догорел, отсвет был слабый, и Дэвиду пришлось наклониться, чтобы рассмотреть то, что показывал Джонни. Он почти отшатнулся, так сильно вздрогнув, что его волнение стало видно даже в темноте.

— Дай сюда! Откуда у тебя это?

Теперь он держал в руках серебряную брошь в виде раскрывшего крылья орла с красными бусинками глаз. Когда-то он подарил эту вещицу одному ребенку… своему сыну, рожденному от некой Пат с Болот, как ее называли. Но этот мальчик и его мать исчезли уже давно, и он ничего не знал о них.

Пат… Патриция. Она носила красивое имя, хотя люди считали ее едва ли не ведьмой. Но в Пограничном краю, где еще сильны старые языческие верования, ведьм не столько опасались, сколько уважали. Поэтому местные жители то и дело ходили к Пат с Болот со своими нуждами — попросить травяной настой от кашля или мазь от ломоты в суставах, а то и погадать о будущем. О, Патриция умела ворожить как никто другой. Она вообще была необыкновенной. Дэвид познакомился с ней, когда подростком вернулся в Нейуорт от своей приемной матери из Тонвиля. Многое тогда было ему тут чуждо, а вот со странной Пат он подружился быстро. Она рассказывала ему местные предания, страшные сказки, а также поведала о его родителях, Филиппе и Анне, которых хорошо знала.

Желтоволосая Патриция была намного старше его, лет на десять-двенадцать, но была стройной и по-своему красивой. Поэтому, когда спустя годы, уже будучи взрослым, Дэвид как-то навестил ее и в горести поведал о своей умершей жене Тилли Маклейн, Пат пожалела его, приголубила, приласкала, и в итоге он оказался с ней на ложе. И это было так сладко…

Их связь ни к чему его не обязывала — он часто уезжал, совершал набеги на границе, редко бывал дома. Но когда однажды все же приехал к ней, Патриция встретила его, держа на руках ребенка.

— У него твои зеленые глаза, Дэвид, — просто сказала она. — Оливер говорит, что он очень похож на тебя. Твой капитан всегда привозит мне провизию и что-нибудь для маленького Гарольда, как я назвала сына.

С того дня Дэвид стал чаще бывать у нее. И порой опять искал ласки и утешения в ее объятиях. Даже когда он женился на Грейс, эта связь не прервалась. К тому же Дэвид был очень привязан к ребенку. Говорил, что однажды заберет его в Нейуорт, однако Патриция твердо воспротивилась этому. Сказала, что мальчик с возрастом все больше становится похожим на своего отца, а супруга Дэвида и так слывет в округе ревнивицей и, скорее всего, невзлюбит Гарольда.

А потом они неожиданно исчезли — и Пат, и малыш Гарольд, которому Дэвид как-то подарил этот значок своего рода, чтобы тот знал, что он тоже Майсгрейв.

— Так откуда это у тебя, Джонни? — снова спросил Дэвид.

В полутьме лицо Бастарда казалось каким-то застывшим. Он не мигая смотрел на Дэвида своими голубыми глазами, его широкие губы были плотно сжаты. Но Дэвид ждал ответа, и тот наконец решился:

— Конец лета в этом году выдался на редкость жарким для здешних мест, многие заболоченные места обмелели. Вот среди подсохших торфяников я и нашел их обоих. От них уже ничего не осталось, но я понял, что обоим проломили головы.

Дэвид судорожно сглотнул. Да, в разбойных землях Пограничья смерть настигала человека легко. Однако ведьму Пат уважали даже риверы с обеих сторон Границы. Да и взять у них толком было нечего. И по сей день Дэвид уверял себя в том, что Пат просто ушла. Она была непредсказуемой и никогда никого не ставила в известность о своих планах. А выходит…

— Гарольду в этом году исполнилось бы шестнадцать. У меня был бы совсем взрослый сын. А так…

Он не договорил, но подумал, что все его сыновья — и законный Филипп от Грейс, и дети от любовниц — умерли один за другим. Может, он проклят? Может, ему на роду написано стать последним по мужской линии в роду Майсгрейвов? Уж, по крайней мере, сына ему Грейс точно не родит, а значит, род его прервется.

— Как ты поступишь со мной, Дэвид? — спросил после паузы Бастард. — Велишь схватить и передать людям Перси?

— Нет, я так не поступлю. Но тебе придется уехать, причем как можно скорее. Пойми, пока я покрываю человека, находящегося вне закона, я сам могу оказаться в опале.

— Понимаю. Хочешь, чтобы я уехал прямо сейчас? А что, брошь я тебе передал, старина Оливер накормил меня.

— В такое ненастье я не выставлю тебя за ворота, Джонни. Но как только немного распогодится, тебе дадут лошадь и провиант, так что ищи укрытия где-то в другом месте. А пока Оливер пусть устроит тебя на хозяйственном дворе, на конюшне или в овчарне, где ты сможешь выспаться на сене…

Тут он умолк, заметив, что Оливер взмахнул рукой. Старый рыцарь сделал им какой-то знак в темноте, а потом стал осторожно приближаться к двери. Резко распахнул ее.

— Тут кто-то был, — сказал он мгновение спустя. — Ускользнул, едва вы замолчали. Сообразительный, дьявол. Видите следы на снегу?

Дэвид разжег от угольев факел и осветил пространство за дверью. Под навесом кухни, у дверей, куда почти не попадал снег, отметин не было, но дальше по наметенному снегу явственно отпечатались следы, как будто кто-то спешно убегал.

— Пойду посмотрю. Может, удастся выяснить, кто бы это мог быть, — произнес Дэвид и шагнул в темноту. Правда, уже уходя, он на миг задержался и велел Оливеру позаботиться о Бастарде. Пока такая погода, из замка никто не сможет выбраться, кто бы за ними ни следил.

И все же мысль, что за лордом в его собственном замке шпионят, была неприятна. Дэвид осмотрел следы — обычные башмаки с подбитыми гвоздями подошвами, довольно большие, значит, это мужчина. Он прошел в зал, где слабо тлел огонь в очагах, вокруг которых, ближе к теплу, спали многие домочадцы. Обычно это были замковые слуги, солдаты же с семьями располагались в отдельной казарме. Еще несколько привилегированных, ближайших к лорду слуг имели собственные комнатки в верхних этажах донжона. И определить, кто сейчас мог выходить и следить… Казалось, все спали, накрывшись овчинами, и Дэвид понял, что будет выглядеть глупо, если начнет их расталкивать и рассматривать их ноги.

Ладно, завтра он расспросит всех и понаблюдает, как они будут себя вести.

Но следующий день прошел спокойно. Подморозило, снег лежал сугробами, и слуги расчищали двор и даже, дурачась, толкали друг друга в снег. Детвора затеяла игру в снежки, и Тилли была одной из заводил в игре. В кухне рано затопили, никто и словом не обмолвился, что ночью тут кто-то мог быть.

Так прошел день, другой. Дэвид просматривал с капелланом Дериком счета, проверял траты и доходы по хозяйству, прибыль или убыток от продажи скота. При этом он приглядывался к Дерику, хотя уже понял, что навряд ли этот мелкий желчный святоша (неплохо помогавший ему, кстати, в подсчетах) мог быть ночью на кухне. Да и нога у мелкого Дерика не та, чтобы оставить столь крупные следы на снегу. Правда, днем Дэвид решил выяснить у Грейс, где мог быть ночью ее страж Клем Молчун, чем вызвал удивление супруги. Конечно, у себя в каморке. Клем все еще не оправился от простуды, порой он так кашляет и чихает по ночам, что она даже подумывает отправить его ночевать в большой зал, чтобы не мешал ей почивать.

Грейс по-своему была добра с теми, кто ей верно служил, дарила приближенным камеристкам свои богатые, но поднадоевшие одеяния, выдавала щедрое жалованье. Могла ли она настроить кого-то из них против господина? Оливер уверял, что Грейс вносит раскол в ту общность, какой ранее жили люди в Нейуорте, но старик всегда ворчал, говоря о миледи. Со стороны же все выглядело вполне мирно; рыжий Орсон игриво задевал одну из камеристок миледи, беленькую, как сметанка, Одри, и та выкраивала время от службы у миледи, чтобы поболтать на переходе лестницы с рыжебородым красавцем ратником.

— Если все будет спокойно, не посвататься ли мне этой весной к малышке Одри, сэр? — даже спрашивал у Дэвида Орсон.

— Если будет спокойно, — отвечал рыцарь.

Позже он сказал Орсону, чтобы тот не сильно рассчитывал на брак с камеристкой госпожи:

— Ты ведь наполовину шотландец, парень, а они для Грейс в одной цене с чумой. К тому же Одри как-никак ее любимица. И если она даст за девушкой хорошее приданое, то только в том случае, если сама подберет ей жениха. И сдается мне, что это будешь отнюдь не ты.

Орсон какое-то время размышлял, поглаживая свою роскошную медно-красную бороду, а затем сказал:

— А ваше слово будет что-нибудь значить, если вы похлопочете за своего воина?

— Я попрошу за тебя, приятель. Однако не жди, что стану перечить жене. Грейс и так несчастна, чтобы я расстраивал ее и спорил по каждому поводу.

При этом он сделал вид, что не заметил взгляда Орсона. Этот рожденный от шотландца и англичанки нортумберлендец, как и другие в Нейуорте, считал, что их лорд слишком уж потакает супруге. Конечно, к калекам надо быть снисходительным, однако людям казалось, что увечье миледи стало тем копьем, против которого у их лорда не было щита. Грейс сначала просила, потом настаивала и, наконец, требовала — и он уступал. Но Дэвид не мог иначе. Для прикованной к месту Грейс весь мир состоял из челяди и ее власти над ними. Отправляйтесь туда, принесите это. И если ей не угождали, она урезáла жалованье, а то и велела Клему наказать неугодного. Клема спасало от общей неприязни лишь то, что он с явной неохотой выполнял подобные поручения. Хозяин же в этих случаях никогда не вмешивался и не отменял распоряжения супруги. А если в чем-то выступал против, то это приводило к ссорам между ними, истерикам Грейс, ее крикам и плачу. И Дэвид не выдерживал. Он считал, что ему, сильному и здоровому мужчине, постыдно и мелочно вмешиваться в дела жены. Еще и увечной. Поэтому он просто игнорировал ее. Когда из сердца мужчины исчезает любовь, она уже не может вернуться.

Но пока Дэвид оставался в Нейуорте, он каждый день посещал Грейс. По утрам беседовал с женой о делах, даже порой завтракал с ней, терпеливо выслушивая ее жалобы и требования. Одним из таких было ее желание, чтобы Дэвид уделял ей больше внимания, а не проводил столько времени со слугами.

— Ты же бывал на юге, Дэвид, и знаешь, что там знать и слуги держатся отдельно друг от друга. Это не позволяет челяди чувствовать себя наравне с господами, а еще…

Дэвид поднимал руку, требуя, чтобы она замолчала, и с непреклонным спокойствием пояснял:

— На юге нет постоянной опасности, там властвуют совсем иные законы. И довольно об этом, Грейс! Я соглашаюсь уединяться с тобой и даже не настаиваю, чтобы ты спускалась вниз, хотя это вносило бы хоть какое-то разнообразие в твое одинокое существование. Но не требуй, чтобы из-за твоих капризов я отдалился от своих людей!

Нелепые ссоры. Причем возникающие по любому поводу. То Грейс, вдруг ставшая на редкость внимательной к Матильде, заставляла дочь все время проводить за вышиванием, хотя девочка ничего так не могла терпеть, как часами сидеть с ниткой и иголкой. К тому же ей приходилось слышать постоянные упреки матери, что, дескать, и шьет она неважно, и стежки ее никуда не годятся. А когда Дэвид пожалел дочь и взял ее с собой на смотр стрелков во дворе, жена заявила, что он сам отдаляет от нее Матильду, а потом укоряет ее, что она не любит их дитя. То они начинали спорить насчет трат. Грейс всегда помнила, что она из рода правителей Перси, поэтому настаивала на новых дорогих украшениях и нарядах, пропуская мимо ушей слова супруга о том, что часть прибыли следует потратить на строительство и ремонт замковых укреплений.

Грейс тут же взвивалась:

— Не стены и башни должны быть мне защитой, а присутствие супруга-защитника! Но я знаю тебя и вижу по твоим глазам, что ты только и думаешь, как бы поскорее уехать от меня. И от своих хваленых людей, о которых ты так печешься!

Это становилось невыносимо, и Дэвид все чаще думал о задании Перси, о том, чтобы заняться им вплотную, несмотря на то что оно казалось ему нелепым и опасным. Уж лучше приступить к выполнению поставленной перед ним задачи, чем постоянно ощущать, что тебе не мило в собственном доме.

Когда через неделю началась оттепель и снег стал понемногу сходить, Дэвид решил проехать со своими людьми по перевалам и проверить границы владений. Выводя лошадей из конюшни, Дэвид заметил, что и верный его жене Клем Молчун тоже седлает своего мерина.

— Ты уже полностью выздоровел, чтобы отправляться в путь, Клем? — осведомился рыцарь. И добавил: — Вроде я не приглашал тебя с нами в поездку.

Тот лишь сумрачно поглядел на него из-под надвинутого на глаза капюшона и молча повел коня к выходу. Это означало, что господин без лишних слов должен понимать, что распоряжения Клему отдает только миледи.

Однако на этот раз Майсгрейв окликнул его и спросил, куда это он намерен ехать. Клем вынужден был задержаться. Он порылся в суме и достал кожаный футляр, в каких обычно возили свернутые в рулон письма.

— К брату миледи еду, — все же удосужился ответить он.

Вернулся он на другой день. А вскоре Дэвид понял, куда и зачем отправляла Клема Молчуна его супруга. Ибо уже к полудню в Нейуорт от графа Нортумберленда прискакал довольно большой вооруженный отряд.

Возглавлял его дальний родственник Перси по имени Найджел, носивший прозвище Гусь — его прозвали так из-за слишком длинной и худой шеи, казавшейся какой-то несуразной при достаточно мощном развороте плеч. Найджел тоже носил фамилию Перси, но держался просто, без их фамильной гордости. Более того, он чувствовал себя несколько смущенным при встрече с Майсгрейвом.

— Сэр Дэвид, прошу прощения, но у меня приказ обыскать ваш замок. Нам стало известно, что вы укрываете у себя злостного преступника Джона Герона, называемого Бастардом.

Дэвид лишь пожал плечами и отошел в сторону. При этом он поглядел на окна покоев Грейс. Так вот оно что… Слежка в собственном замке, и его жене известно, что он принимал объявленного вне закона Бастарда.

Странное это ощущение — узнать, что жена готова отдать мужа под суд, только бы чувствовать свою власть над ним. Понял Дэвид и то, что если он просто разлюбил супругу, то она, оказывается, люто ненавидит его. Ведь Грейс прекрасно понимала, что ждет Дэвида за укрывательство объявленного вне закона человека. И хотя Бастарда уже давно не было в замке, Дэвид не сомневался, что ему самому эта история так просто не сойдет с рук. Как того и хотелось Грейс.

Так и вышло. Люди Перси не нашли означенного преступника, но Найджел Гусь все же приказал Дэвиду собираться и ехать с ними.

— Пусть лучше меня заберут, Дэвид, — шагнул к рыцарю Оливер Симмел. — Я старик, что с меня возьмешь? К тому же именно я впустил в крепость Бастарда. А ты нужен здесь, ты лорд Нейуорта.

Но Дэвид уже набросил плащ.

— Успокойся, старина, все в порядке. И хотя Перси точно знает, что Джонни Герон был моим гостем, он ничего мне не сделает. Я ему нужен, — добавил он с улыбкой.

Ибо у него было что сказать графу, дабы умерить его гнев. К тому времени Дэвид уже решил для себя, что Перси вряд ли сообщит властям о связи Майсгрейва с разыскиваемым разбойником, если он даст согласие выполнить его поручение в Хайленде.

Итак, он попытается развязать войну между кланами. А Грейс пусть остается одна в Нейуорте. По крайней мере, его люди не позволят ей сильно своевольничать. Тот же Оливер не позволит. Тот же Эрик или Тони Пустое Брюхо. И все другие. На своих людей он всегда мог положиться. А вот веры Грейс у него больше не было. Женщина, готовая подставить под топор голову собственного мужа, больше ничего не значила в его глазах.

   Глава 3    Манро и Маккензи

— Я не припомню такого холодного мая!

Это произнес вождь клана Манро, Эхин, по прозвищу Баллох, и при этом тряхнул своими длинными кудрями так, что с них, как с шерсти отряхивающегося пса, полетели брызги дождя. А Эхин повторил:

— Клянусь Пречистой Девой, сколько живу, но такого мая еще не бывало!

Оба спутника, ехавшие по обе стороны от вождя, один — лысый, рослый священник в черной сутане, а второй — важного вида бородатый горец в берете с соколиным пером, одновременно отвернулись, чтобы скрыть невольные улыбки. Ибо юному предводителю клана Манро лишь недавно исполнилось семнадцать лет.

Через минуту священник первым обратился к вождю:

— Эхин, вы все же еще слишком молоды, чтобы делать такие замечания. И должен сказать, что каково бы ни было ненастье этих дней, в праздник Воскресения Христова непременно распогодится и выглянет солнце. Так всегда бывало — так случится и в этот раз.

Юноша поднял голову, посмотрел на небо, затянутое низкими тучами, откуда вот уже который час лил непрекращающийся дождь, и, прикрыв лицо от постоянно дующего ветра, пробурчал что-то под нос.

Они находились в пути третий день — и все время никакого просветления. Такая погода держалась уже давно, не спеша порадовать жителей горного Хайленда солнцем и теплом. И все же Эхин принял предложение вождя соседнего клана Маккензи, пригласившего его отметить Светлое Пасхальное Воскресение в замке Эйлен-Донан. Ранее Маккензи никогда не были в добрых отношениях с кланом Манро, но ныне, когда прежние враги должны были заключить перемирие и выступить в поход по зову короля, такое приглашение служило подтверждением добрых намерений. А для юного Эхина Баллоха эта поездка еще и обещала встречу с прекрасной Мойрой — женщиной, которой он бредил уже второй год. Его строгие наставники и старейшины клана Манро были уверены, что тут не обошлось без колдовства, и то, что прославленный Гектор Рой Маккензи уже столько лет сходил по Мойре с ума, приписывали ее чарам. Однако самого Эхина это ворчание стариков только раздражало: разве достойный мужчина не может воспылать чувством к женщине, прекрасной, как сама королева фей? При этом он еще заявлял, что негоже, что такая красавица живет в блуде со стариком Маккензи и что было бы куда предпочтительнее, если бы она стала подругой, а то и законной женой молодого и горячего парня. Такого, как он сам, например.

Эхин стал вождем, будучи очень юным, — его отец погиб восемь лет назад, когда он был еще ребенком. И старейшины клана Манро правили от его имени, пока он не повзрослеет. Ему дали надлежащее прозвище — Баллох, что на гэльском означает «исток реки» или «тот, кто начнет род», так как после гибели прежнего вождя и его родичей в сражении при Экнашелохе Эхин остался последним, кто мог продлить род вождей Манро в клане. И юноша считал, что это время уже пришло. Однако старейшины поставили условие — он будет поднят на щитах и провозглашен взрослым лишь тогда, когда сочетается браком. Эхин с готовностью согласился, и, казалось, все было улажено, как вдруг он сообщил, кого решил назвать своей будущей супругой. Все опешили, когда выяснилось, что Эхин выбрал эту странную женщину, любовницу Гектора Роя Мойру, которую все считали то ли фейри, то ли чародейкой…

— Я выкраду Мойру у старика Маккензи и обвенчаюсь с ней перед алтарем, — заявил Эхин. — С Гектором она живет невенчанной, так что нет препятствий, чтобы она стала моей законной супругой.

Бесспорно, горцы похищали женщин так же часто, как и угоняли скот. Но украсть возвеличенную и оберегаемую самим Гектором Роем женщину… Эхину объяснили, что это может привести к возобновлению вражды между кланами. Но он лишь отмахнулся. Войны между кланами Манро и Маккензи были привычным делом, и немало его клансменов согласятся пощипать зарвавшихся соседей, чтобы добыть себе богатства и славу. И разве не гласит закон горцев: «Мир или война — все едино!»

Старейшины клана не пожелали считаться с его доводами. А он не желал слушать их. Но постепенно дерзкие высказывания молодого Манро дошли до Гектора Роя, который только посмеялся над самонадеянностью мальчишки Эхина. И уже то, что он пригласил юного вождя гостем на эту Пасху, указывало, как мало значат для него слова Эхина. А может, это приглашение было просто учтивостью и желанием заключить союз. Особенно теперь, когда все вокруг только и говорили о большой войне. Советники Эхина и впрямь надеялись, что речь пойдет как раз о союзе. Именно об этом заговорил с юношей его родственник Ремси Манро по прозвищу Хром (Хромой), которого старейшины отправили с парнем, чтобы он присматривал за самонадеянным юнцом.

Ремси Хром серьезно отнесся к своим обязанностям. Вот и сейчас, смахнув с усов капли влаги и поправив на голове берет, он важно произнес:

— Если вы не просто горячитесь и обладаете хоть крупицей ума, Эхин Баллох, то во время нашего пребывания у Маккензи обратите внимание на малышку Кэт Маккензи, племянницу Гектора Роя и сестру его соправителя Джона Киллина. Она уже расцвела и могла бы стать для вас неплохой женой. К тому же именно это и советовал вам граф Хантли, ваш покровитель.

— Хватит, дядя Ремси! — опять замотал головой Эхин, еще больше растрепав свои намокшие под дождем волосы. — Вы что же, думаете, что я раньше не видел эту крольчиху Кэт?

И он, обнажив передние зубы, шумно задышал, изображая сопение животного.

— Нет, клянусь знаком беркута на гербе Манро, я не желаю, чтобы мои дети имели торчащие изо рта зубы, как у Кэт Маккензи.

Строгий Ремси Хром только покачал головой. Зато ехавший с ними священник опять отвернулся, скрывая улыбку. Вернее, усмешку. Лицо у святого отца было грубое, жесткое, голова абсолютно лысой, отчего казалось, что плоская черная шапочка держится на ней, лишь прилепленная струями дождя. Его все называли отец Тутило, он много лет странствовал по горным приходам, совершая христианские богослужения, но внешность имел скорее воина, нежели священника, ибо был высоким, жилистым, с широкими плечами. Впрочем, Тутило вряд ли можно было считать обычным священником. Он действительно был рукоположен в сан и исправно исполнял свои обязанности, посещая самые дальние приходы Горной Шотландии, но при этом за плату также служил Перси Нортумберленду. И был одним из тех, кому надлежало принять участие в похищении красавицы Мойры. Поэтому ему и понравился резкий отзыв Эхина на предложение дяди посвататься к Кэт Маккензи. В тот момент он ничего не сказал, но, когда на крутом подъеме в гору Ремси Хром отстал, а они с Эхином выдвинулись вперед, Тутило не преминул шепнуть юноше:

— У нас все сладится, молодой господин. Пока же еще раз советую вам переговорить с торговцем Дэвидом. Я знаю, что этот человек уже воровал женщин, и если он нам поможет… Думаю, вам не стоит скупиться, а уж свое дело он знает как никто другой.

Эхин оглянулся, посмотрел в конец двигавшейся за ним вереницы спутников. Как и положено вождю клана, его сопровождала свита из двадцати сильных горцев Манро, но верховых было лишь несколько человек: возглавлявшие кавалькаду сам Эхин, его дядя и священник Тутило, а также завершающие кавалькаду трое торговцев из Инвернесса. Они выделялись среди горцев своей городской одеждой, штанами и куртками, в то время как остальные клансмены были одеты, как и полагалось жителям Хайленда, в туники до колен и обернутые вокруг бедер или переброшенные через плечо пледы. Обутые в грубые броги[25], эти крепкие молодцы, проделавшие весь путь пешком, пробегали немалые расстояния быстрой размеренной рысцой, иногда переходя на размашистый шаг. Причем так скоро, что ехавшие за ними в конце кавалькады торговцы порой даже пришпоривали своих лохматых горских пони, чтобы не отстать.

Одним из торговцев был закутанный в плед Дэвид Майсгрейв, которого сопровождали двое его спутников — рыжий Орсон из Нейуорта, приглашенный Майсгрейвом для задания, так как неплохо знал гэльский выговор, и примкнувший к ним еще один лазутчик Перси, скромный и неприметный жестянщик из города Инвернесса, некто Роб. Они были представлены Эхину Балоху еще перед выездом. Обычно такие торговцы-коробейники старались пристать для путешествия к какому-нибудь вооруженному отряду. Но Тутило представил Дэвида как члена клана Маклейнов, намекнув, что этот зеленоглазый парень уже прославился умением умыкать девиц. Остальное сделало присущее Дэвиду обаяние, его умение располагать к себе людей, а также то, что он с пониманием отнесся к влюбленности юного вождя. И это давало Эхину надежду, что дело с похищением фейри Мойры выгорит. «А почему бы и нет? — размышлял он. — Этот Дэвид Маклейн не из моего клана, он справится, а на меня и моих людей никто ничего и не подумает».

К вечеру отряд Манро разбил лагерь в долине между холмов, на берегу узкого безымянного озера. Дождь, слава богу, уже перешел в мелкую морось, и, хотя было сыро и прохладно, клансмены не стали разжигать огонь, а вытащили куль с мукой и принялись готовить в железной плошке драммак — обычную еду в горах при таких переходах, а попросту хлебалово из овсяной муки, разведенной холодной водой. Без особых изысков, но вполне достаточно, чтобы насытить желудок. Ремси Хром еще и выдал каждому по чарке асквибо[26], что было очень кстати, учитывая сырую погоду. После этого горцы и их спутники улеглись среди кустов вереска, закутались в пледы и приготовились почивать.

Дэвид устроился под кустом, подстелив под себя кусок пледа, а другим накрывшись почти до подбородка. Для него такая ночевка была привычной, а вот Орсон начал бурчать, дескать, эти дикари живут, как их скот, прямо под открытым небом, и ни харчевен у них нет, ни даже какого-либо жилища, где можно было бы обсохнуть у огня. Дэвид посмеивался над рыжим: это в Пограничье Орсону частенько напоминали, что он шотландец, а тут все кличут его англичанином. Раз в штанах, значит, он всего лишь сассенах — сакс, как называли горцы жителей низин. То есть чужак. Орсона это сердило, и он продолжал ворчать, пока на него не шикнул жестянщик Роб. Этот уже устроился, подложив под голову свой короб с поделками, и теперь болтовня Орсона мешала ему спать.

Дэвид лежал, прикрыв глаза, но все не мог уснуть. Ему не нравилось, что у них нет четкого плана и приходится рассчитывать на случай. Какой может и не подвернуться. Они уже месяц прожили в клане Манро, часто расспрашивали Эхина о Мойре, но тот толком не мог объяснить, насколько строго оберегают любовницу Гектора Роя. То он рассказывал, что красавица бывает везде, где ей вздумается, и часто остается одна, то уверял, что она так сжилась с кланом Маккензи, что ее считают там своей и готовы оберегать как самую настоящую супругу вождя. Куда более точные сведения о Мойре сообщил священник Тутило: фейри Мойра обычно проживает только в замках вождя, редко куда выезжает, но порой любит побродить в одиночестве по склонам неподалеку от укреплений, что он и сам не раз видел.

Ворочаясь и кутаясь в плед, Дэвид постарался отвлечься от надоедливых мыслей и сомнений и стал вспоминать, как перед отбытием в Хайленд побывал у Армстронгов, навестив дочь. Причем даже не сообщил об этой поездке Грейс — покидая Нейуорт, он не зашел к ней проститься.

Сама встреча с Анной растрогала Дэвида. Его девочка так выросла за два года, проведенные у Армстронгов! Она не была особенно хорошенькой, но держалась так живо и приветливо, что это придавало ей определенное очарование. Армстронги, похоже, к ней хорошо относились. Еще отца порадовало то, что у Анны установились приятельские отношения с будущим супругом. Дочь Майсгрейва пока не вошла в пору зрелости, но Дэвид, наблюдая, как она играет в шашки с юным Арчибальдом Армстронгом, как возится вместе с ним с собаками или соколами, как по просьбе вождя они вместе поют под аккомпанемент лютни, готов был поверить, что однажды из этих детей получится славная пара. Если, разумеется, между Майсгрейвом и Армстронгами будет царить мир.

— Наши дочери и рождаются для того, чтобы крепить связи между семьями, — сказал ему глава клана Томас Армстронг. — И я сразу понял, какую выгоду получу, когда мои люди привезли малышку к нам в Линдхольм.

От воспоминаний Дэвида отвлек какой-то шорох сбоку.

— Эй, Дэви Маклейн, это я, Эхин.

Оказалось, молодой вождь Манро пробрался к нему и теперь в полумраке делал знаки, предлагая следовать за ним.

Они отползли немного в сторону, где не было похрапывающих под пледами клансменов Манро, и тут Эхин опять спросил:

— Дэви, ты уже решил, как выкрадешь для меня Мойру? Учти, я щедро награжу тебя за помощь в этом деле.

Дэвид улыбнулся в темноте. Эти горцы так щедры на обещания, хотя любой городской купец куда богаче, чем самые надменные предводители горских кланов. Но он не стал говорить об этом Эхину, а просто сказал:

— Конечно, я справлюсь. Но для этого надо, чтобы ты слушался меня во всем.

Эхин недовольно засопел. От него все требовали послушания: граф Хантли, старейшины Манро, отец Тутило, а теперь еще и бродячий коробейник из Маклейнов. Но он слушал, что говорит этот парень, и вынужден был принять его предложение.

— Ты столько раз при всех клялся, что похитишь женщину Гектора Роя, Эхин, что за тобой у Маккензи будут следить все от мала до велика. Так что постарайся в этот раз показать, что ваша пылкая страсть в прошлом. Держись от красотки подальше, а вот я, пришлый торговец, постараюсь сблизиться с ней и что-нибудь придумать.

— Что ты придумаешь, когда вокруг будет столько клансменов Маккензи? Как ты сможешь ее выкрасть?

Как? Этого Дэвид еще не знал. Но у него был план, как действовать, если женщину все же удастся вывести из-под надзора людей вождя. И он предупредил Эхина, чтобы тот не рассчитывал, что красавицу тут же доставят в замок Манро Фоулис, так как дорога туда пролегает через обширные владения Маккензи, где Мойру все знают и могут сразу навести на след беглецов. Поэтому Дэвид отвезет Мойру на запад, к морскому побережью, и морем переправит ее на остров Малл, где властвуют Маклейны. А уж Эхин, состоящий с Маклейнами в родстве через свою матушку, Анну Маклейн, изыщет способ вернуть себе возлюбленную. Однако только после того, как суматоха с ее исчезновением немного уляжется.

Эхин слушал, время от времени кивая в знак согласия. Этот коренастый крепыш, не больно рослый, но ладный, румяный, с вьющимися волосами, был довольно привлекателен. Дэвид вдруг понял, что достаточно хорошо видит Эхина во мраке, и, подняв голову, заметил, что тучи стали расходиться, появились звезды, а там выплыл и ясный полумесяц.

— Дэви, ты даже не представляешь, какая она, — мечтательно вздохнул вождь. — Она идет, словно танцует, и кажется, что там, где она прошла, расцветают цветы. На ее личико можно смотреть неотрывно, забыв обо всем на свете. Она действительно фейри, ибо никто из смертных не может быть столь прекрасен. А когда она смеется… О, добиться ее смеха непросто, но если это случается, то никакая музыка не может сравниться с ее мягким грудным смехом.

Эхин Баллох говорил о Мойре с придыханием, голос его становился сладким, как мед. Горцы вообще очень поэтичны, и сейчас юный Манро был готов сочинить балладу о своей возлюбленной. Однако Дэвид его прервал:

— Отправляйся отдыхать, вождь Эхин. Ты же видишь, что распогоживается, тени становятся четче, а значит, тебя могут заметить тут со мной. И хотя побеседовать ночью с заезжим торговцем не великий грех, но будет лучше, если никто из твоих людей, а тем более твой родич Хром, не заподозрит, что у нас какие-то дела. Ибо в таком случае придется тебе получить не прекрасную Мойру, а эту зубастенькую Кэт Маккензи, как хотят ваши родичи. Кстати, тебе следует быть приветливым с этой девушкой, дабы сам Гектор Рой решил, что ты смирился и подумываешь породниться с ним, а не мечтаешь о его чаровнице Мойре.

Эхин лишь что-то буркнул недовольно, однако послушно пополз туда, где он оставил свой плед. Дэвид еще слышал, как сменялись стоявшие в дозоре клансмены Манро, потом наконец-то погрузился в сон.

Утро после холодной мглистой ночи выдалось на редкость ясное и пригожее: легкий ветерок колыхал веточки желтых соцветий дрока по берегам озера, по небу плыли облака, а под ними по земле и водам озера тянулись длинные тени. Настал день Светлого Воскресения, и отец Тутило провел богослужение, едва все поднялись. Горцы стояли коленопреклоненными и истово молились, а потом стали обниматься и поздравлять друг друга с праздником. Довольно мнительные, верившие в гномов и всяких водяных духов, не придерживающиеся постов и редко посещавшие церковь, они тем не менее искренне почитали Иисуса Христа и Его Пречистую Матерь. Ну а после службы и причастия все стали собираться, причем постарались привести себя в порядок: расчесывались, заплетали длинные волосы в косы, доставали яркие пледы — хотели показать, что они не какие-то дикари из горных ущелий, а достойные клансмены Манро.

Эхин Балох оделся особенно нарядно. На нем была туника из замши песочного цвета, клетчатый плед яркой красно-зеленой расцветки, который был обернут вокруг его талии, образуя килт, а другой конец закинут наискосок через грудь и закреплен на плече застежкой со знаком клана Манро — раскрывшим крылья беркутом. Ради праздника (а может, и перед встречей с возлюбленной) он тоже расчесал свои кудрявые длинные волосы и водрузил на голову берет с пером: перо на шляпе горца указывало, что он знатного рода.

Наблюдая все эти сборы, Орсон даже осведомился у Дэвида, а не принарядиться ли и им тоже? Но Майсгрейв лишь отмахнулся. Они простые торговцы, чужаки тут, и им не стоит привлекать к себе особого внимания. Пусть лучше Орсон проверит, насколько хорошо связаны тюки с товарами, которыми были навьючены пони.

Орсон лениво принялся выполнять поручение, но был так неуклюж, что в итоге Майсгрейв сам взялся за дело, тщательно проверяя все ремешки и узлы, стягивающие поклажу. По меркам шотландского Нагорья тут было целое богатство — и перчатки из мягкой кожи, и ремни с пряжками, а главное — подарки для Мойры: мешок с ароматным кастильским мылом, узел с лимонами, а также несколько кожаных фляг с вином. На вине Эхин настаивал особо, уверяя, что его красавица очень любит хорошие дорогие напитки из виноградной лозы. Дэвида это позабавило: она еще и пьяница, эта девка, какую тут считают едва ли не королевой маленького народца.

Отдельно Дэвид упаковал особый подарок для Джона Киллина. Это был редкой красоты стилет и одновременно знак, по которому племянник Гектора Роя поймет, что пора выполнять обещание и помочь похитить властную любовницу дядюшки.

Когда со сборами было покончено, Манро тронулись в дорогу, но проехали совсем немного, когда услышали отдаленный звук волынок. В тихом безветренном воздухе все четче стали слышны звуки древнего горского пиброха[27] «Мир или война».

— Это Маккензи выслали нас встречать! — довольно просиял Эхин.

Его дядя Ремси подтвердил это:

— Мы ведь уже в землях Маккензи, мы их гости, и было бы странно, если бы они не проявили к нам учтивость.

Вскоре они увидели на холме играющих на волынках горцев, а также несколько всадников с гербом Маккензи на скреплявших складки клетчатых тартанов значках — головой оленя с ветвистыми рогами. Ехавший теперь подле Дэвида отец Тутило сообщил, что возглавляет встречающих некий Кристофер Мак Рэ, констебль клана.

— Он возвысился не так давно. И хотя воины Мак Рэ всегда были в почете у Маккензи, раньше этот пост занимал другой из Мак Рэ, некий Малкольм. Тебе что-то говорит это имя?

Дэвид кивнул. Он знал, что тот, о ком только что упомянул священник, оказался в немилости у Гектора Роя как раз из-за своей верности. Почти два года, пока шла война между дядей и племянником Маккензи за звание вождя, верный Гектору Рою Малкольм удерживал для своего вождя его замок Эйлен-Донан. Даже когда Джон Киллин вырезал весь его скот — а для горца это огромная потеря, — Малкольм держал оборону и не открывал ворота. Но потом Джон Киллин и Гектор Рой помирились, замок по приказу последнего был сдан, однако ни молодой, ни старый вождь не стали возмещать убытки прежнему констеблю Малкольму Мак Рэ. А когда он выставил требования, его просто сместили, отдав этот пост другому человеку. Как раз этому напыщенному Кристоферу, встречавшему гостей. Но прежний констебль Малкольм затаил на них обиду, и, как было известно Дэвиду, именно на его помощь они теперь могли рассчитывать.

Эти мысли вихрем пронеслись в голове Дэвида, пока новый констебль Кристофер приветствовал вождя клана Манро. Простота гэльского языка и обычаев отбрасывает все почетные титулы, и к вождю можно обращаться по имени. Орсон, наблюдавший со стороны, как запросто общаются Эхин и человек от Маккензи, даже охнул от неожиданности:

— Клянусь бородой, милорд, они так просты… Ох!

В следующий момент Орсон вскрикнул, ибо Дэвид локтем дал ему под дых.

— Еще раз обратишься ко мне как к господину… лишишься своей прославленной бороды.

Тут он заметил, что Кристофер Мак Рэ смотрит в их сторону, и поспешил улыбнуться и помахать рукой, выражая приветствие, как и полагалось заезжим торговцам, желающим расположить к себе членов клана. Опешивший Орсон только моргал, наблюдая, как его рыцарь и господин добивается милости какого-то голоногого горца, обернутого в плед.

Но Кристофер Мак Рэ довольно милостиво кивнул в ответ торговцам. К таким заезжим в горы Хайленда купцам тут относились весьма доброжелательно. И не только потому, что они привозили редкие в горной стране товары, но и потому, что считалось, что в эти воинственные края, где властвовали кланы, могли отправиться только смелые люди, умевшие за себя постоять.

К самому замку Эйлен-Донан они добрались, когда солнце уже перевалило за полдень. Дэвид даже застыл в первый миг, восхищенный открывшейся перед ним картиной. Они находились на склоне поросшего лесом холма, откуда открывался вид на слияние трех лохов — так местные жители называли длинные заливы между холмами. И там, где их воды соединялись, на небольшом островке высился, словно суровый, но прекрасный мираж, замок вождей Маккензи Эйлен-Донан.

Место для возведения замка было выбрано на редкость удачно. Тот, кто владел замком, мог контролировать и все длинные заливы — Лох-Дьюк, Лох-Лонг и Лох-Элш. К замку на острове вел арочный мост, одна секция которого в случае опасности поднималась, а само строение представляло собой большой солидный дом со всеми признаками крепости — зубчатыми парапетами, узкими окнами в толще стен, высокой башней, победно возвышавшейся над окрестностями. Эйлен-Донан словно царствовал над зеркальными водами, а берега вокруг были покрыты множеством белых нарциссов, напоминавших россыпи звезд. Холодный май не помешал им взрасти, и теперь они удивительно гармонично смотрелись на фоне окрестных гор, поросших темными хвойными лесами, которые красиво отражались в спокойной глади озер.

Однако Дэвид недолго любовался удивительной красотой окрестностей. Вскоре его внимание привлекло столпотворение на берегу перед мостом к замку. Судя по дыму от костров, запаху жареного мяса и веселому гомону, близ замка Маккензи собрались люди клана и там полным ходом шла подготовка к веселому пиру.

Когда отряд Манро стал приближаться, клансмены Маккензи и их женщины приветствовали гостей радостными возгласами. Те в свою очередь весело откликались, так что, если не знать, как долго между Манро и Маккензи существовала вражда, можно было поверить, что это едва ли не встреча родственников. Но горцы обычно легко сближались, когда не было причин для схваток, словно подтверждая старинную поговорку: «Мир или война — все едино». К тому же все они были верующими людьми, отмечали Пасхальное Воскресение, и чем это не повод, чтобы отложить оружие и повеселиться? Когда Эхину Баллоху и его спутникам сообщили, что сам Гектор Рой с супругой и детьми еще не вернулись с праздничной службы из соседнего аббатства, никто не расстроился — они непременно скоро прибудут, и тогда начнется веселый пир. Пока же клансмены Манро беспечно влились в толпу и стали помогать с приготовлениями, а вождя и прибывших с ним торговцев по арочному мосту препроводили в Эйлен-Донан.

Когда они спешились перед входом в замок, их пони тут же приняли подбежавшие гилли[28]. Дэвид внимательно осмотрелся по сторонам и заметил на каменной галерее над входом закутанную в плед женщину. Она какое-то время наблюдала сверху за приезжими, потом отступила внутрь замка. И все же в этот краткий миг Дэвид успел разглядеть ее весьма миловидное личико, на котором выделялись большие глаза, темные брови и яркий рот. Прежде чем она скрылась, он понял, что это и есть прославленная красавица Гектора Роя. По крайней мере, то, как смотрел ей вслед Эхин Баллох, подтверждало его догадку.

Но еще один человек не сводил глаз с галереи. Это был рослый пожилой горец с пышной седой шевелюрой и широкой бородой. Причем взгляд его был исполнен такой ненависти, что, обладай он смертоносной силой, от промелькнувшей на галерее красавицы не осталось бы и тени.

К Дэвиду осторожно приблизился священник Тутило.

— Смотри, парень, это и есть опальный Малкольм Мак Рэ, на которого мы можем рассчитывать.

Дэвид, оглянувшись, встретился взглядом с Малкольмом. Горец смотрел на торговца безо всякого выражения, а отец Тутило, проходя мимо, даже осенил его крестным знамением, однако этот крепкий старик никак не отреагировал на благословение.

Расположенные на островке строения замка группировались довольно тесно, но Дэвид отметил, что здесь имелся даже небольшой садик, огражденный каменным парапетом, за которым открывался вид на сверкающие воды лохов и лесистые склоны по берегам. Потом их провели между мощных стен крепости по каменной лестнице в верхний покой. Дневной свет проникал сюда через открытые узкие окна, и можно было рассмотреть развешанные по стенам охотничьи трофеи — клыкастые головы кабанов, шкуры рысей, рогатые головки серн, а по центру висела мастерски выполненная голова крупного оленя с огромными ветвистыми рогами. Под ней в резном кресле сидел молодой темноволосый парень, которого окружала группа рослых крепких охранников-лейхтахов[29].

Эхин и его родственник Ремси Хром стали перед ним, приветственно прижав руки к груди.

— Мир тебе, Джон Маккензи из Киллина! Слава Иисусу Христу в светлый день Пасхи!

— Во веки веков, — отозвался племянник и соправитель Гектора Манро.

Дэвид внимательно посмотрел на того, кто согласился поспособствовать в похищении мешавшей ему любовницы Гектора Роя. Особо ничем не примечательный молодой человек, длинноволосый и худощавый, только его роскошная одежда обращала на себя внимание: богатый рыжий бархат его дублета был украшен золотой вышивкой, складки переброшенного через плечо пледа скреплены брошью с крупным самоцветом, а спорран, поясная сумка, сшитая из блестящей шкуры морской выдры, отделана серебром. Всем своим видом Джон из Киллина словно пытался подчеркнуть высокое положение в клане, но был достаточно учтив, чтобы подняться навстречу гостям.

— Я рад приветствовать вас в Эйлен-Донане, храбрые мужи. Мир вам и привет под этим кровом.

Он сделал жест, и Дэвид заметил, как от ниши окна отделилась фигурка худенькой светловолосой девушки, несшей в руках рог с положенным приветственным напитком. Подавая его Эхину, она несмело взглянула на юношу и улыбнулась. При этом стало заметно, что у нее сильно выступающие вперед крупные верхние зубы. Крольчиха Кэт, догадался Дэвид. Предполагаемая невеста Эхина, о которой он так пренебрежительно отзывался.

Однако сейчас вождь Манро держался с девушкой любезно. Подождав, когда она первая пригубит напиток, демонстрируя по обычаю, что он не отравлен, Эхин принял у нее окованный кольцами рог, сделал из него несколько глотков, после чего передал дяде. Тот еще не закончил пить, как Эхин сообщил, что с ним прибыли торговцы из Инвернесса, дабы любезные Маккензи смогли выбрать из их товаров подарки себе по душе. А он, Эхин Баллох, вождь славного клана Манро, берется оплатить все, что они пожелают.

Повинуясь его знаку, Дэвид стал выкладывать содержимое своего мешка: пряжки, чеканные фибулы[30], несколько отрезов ткани, бляхи для наборных поясов.

— Прошу особо взглянуть на этот кинжал, благородный тан[31], — обратился он к Джону, выкладывая заранее заготовленный стилет, украшенный вырезанной из янтаря головой волка.

Казалось бы, Джон был готов к тому, что получит знак. Но этот спокойный парень неожиданно вздрогнул и словно отшатнулся, побледнел и стал лихорадочно озираться. Это вызвало некоторое замешательство, и Дэвид мысленно обозвал Джона Маккензи глупцом. Неужели этот олух не понимает, что не стоит выказывать свои чувства? Но тот уже оправился, несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем решился взять в руки знак сговора с похитителями.

И все же он заметно нервничал, когда выбирал следующие подарки, при этом то и дело поглядывая на Дэвида. Майсгрейв улыбался ему самой светлой улыбкой, советовал то обтянутые кожей ножны с металлической отделкой, то перчатки с кожаными раструбами. А длинную расшитую тесьму тан может приобрести в дар для этой милой леди, что стоит у окна.

Но прежде чем младший вождь что-то ответил, раздался мелодичный женский голос:

— А разве ты не позовешь меня, Джон, чтобы я тоже посмотрела товары?

Теперь она была без пледа, в богатом платье красного бархата, которое, на взгляд Дэвида, было столь модным, что он и не ожидал увидеть такое у женщин Хайленда. Роскошный струящийся бархат с золотистой вышивкой по лифу, узкие рукава с прорезанными на локтях «окнами» по австрийский моде, сквозь которые выступало тонкое белье нижней рубахи, широкая складчатая юбка — все это необыкновенно шло ей, хотя такой, как она, любое одеяние пришлось бы к лицу. Ибо прославленная красавица Мойра и впрямь была очаровательна. Достаточно высокая, чтобы выглядеть величавой, изящная в талии, статная, длинноногая, с высокой грудью и покатыми плечами, она была прекрасно сложена. Ее свободно распущенные волосы, лишь немногим темнее того, что принято называть льняными, вились пышными локонами, свободно ниспадая на плечи и обрамляя ее красивое и исполненное достоинства личико. Вот это первое и заметил в ней Дэвид — достоинство. А еще смелость. Она казалась смелой, когда решительно прошла между расступившимися клансменами и стала небрежно перебирать разложенные товары. Левой рукой, как отметил Дэвид. Похоже, фейри была левшой — люди считают, что так и бывает в большинстве случаев у представителей маленького народца. Но он не особо придавал этому значение. Видел, что ничто ее не заинтересовало и она, мило выпятив в недовольной гримасе губку, уже хотела уйти. Однако Эхин поймал ее за руку и сказал:

— У этих людей есть товары, которые я велел отложить для вас, фейри Мойра. Эй, Дэвид, Орсон, покажите, что вы приберегли для самой красивой девушки в Хайленде.

Пожалуй, их товары были несколько просты для явно избалованной и требовательной возлюбленной вождя Маккензи. Однако Дэвид знал, что ей предложить, и, как бы ни баловал красавицу Мойру Гектор Рой, она не могла остаться равнодушной к ароматному кастильскому мылу, а столь редкие в этих краях лимоны вызвали у нее улыбку. Мойра взяла их почти все, заметив Джону, чтобы он расплатился с лоточником, на что тот лишь проворчал, что скоро вернется Гектор Рой, пусть он и раскошеливается для своей красотки.

— Ты всегда был сквалыгой, Джон, — изящно пожала плечами Мойра. — За это тебя никогда не будут так любить в клане, как Гектора Роя. Ну что ж, я ухожу. Может, только позже…

Но Эхин не позволил ей уйти, схватив за руку.

— Я не возьму с вас ни пенни, дорогая Мойра. Это все в дар от меня. Я вождь клана Манро и могу себе это позволить. Мне стыдно было бы брать с вас деньги… учитывая, что сегодня такой праздник, — спешно добавил он, встретившись с суровым взглядом Ремси.

— Ах, как ты мил, Эхин, — ласково погладила юношу по щеке Мойра. Но тут же отдернула руку, когда вождь попытался поймать ее кисть. — Нет, нет, друг мой, я не желаю, чтобы ты так тратился… или же заставлял этих людей, привезших товары, думать, что Маккензи не смогут рассчитаться с ними сполна.

При этом она наконец посмотрела на Орсона и Дэвида. На Дэвиде Мойра задержала взгляд немного дольше. Он невольно напрягся. Конечно, она красотка, но ее взгляд был таким изучающим и пристальным, что ему стало не по себе. У него даже создалось впечатление, что Мойра сделала на его счет какой-то вывод. Хитрая девка. Хитрая и умная. Он даже перевел дыхание, когда она отвернулась.

Подхватив свои пышные юбки, Мойра уже хотела выйти, когда заметила понуро стоявшую в стороне Кэт. Она тут же подошла к девушке и, взяв ее за руку, увлекла за собой.

— Идем, милая, нам надо еще отдать распоряжения к пиру. Да и нечего нам торчать среди воинов, когда везде нужен хозяйский глаз.

Позже Дэвид и впрямь увидел Мойру на берегу, где шли приготовления к пиру. Она расхаживала в своем нарядном алом платье среди костров, смотрела, как жарятся на вертелах бараньи и козьи туши, подходила к выложенным раскаленными камнями ямам, где тушились в огромных количествах говядина и дичь, приказывала щедро поливать жиром уложенные на решетках ломти свинины. Наряженная как придворная дама, она странно выглядела среди толпы голоногих горцев и укутанных в пледы женщин. И хотя ее волосы с каким-то дикарским великолепием струились по спине, а наряд был прикрыт широким передником, все же она и впрямь казалась тут существом из другого мира — фея, дух, королева… некая райская птичка, попавшая в стаю воробьев. А еще Дэвид отметил, что люди Маккензи относятся к ней по-разному: одни приветливо с ней заговаривали, другие, наоборот, смотрели хмуро и украдкой делали старинный охранительный знак от темных сил. Но то, что Мойра была тут особа известная, нельзя было не учитывать. Как тайно увезти женщину, которую знает каждый человек в клане? У него сложилось впечатление, что Мойра словно наслаждается вниманием толпы. Эти снующие вокруг нее люди, казалось, удваивали ее уверенность в себе.

От Дэвида не укрылось, что местные женщины порой поглядывают на эту нарядную красавицу настороженно, а одна даже одернула своего широко улыбавшегося Мойре супруга и стала выговаривать ему:

— Не пялься на нее. Или не знаешь, что она может наложить заклятие? Припомни-ка лучше, что произошло с Малкольмом Мак Рэ, когда она наслала на него свои чары. И где он теперь? Вся жизнь пошла прахом.

Упомянутый женщиной бывший констебль сидел в стороне от собратьев по клану, устроившись на камне, там, где отступившие воды залива обнажили круглые валуны. Седовласый великан выглядел одиноким, его как будто избегали. Только священник Тутило приблизился к нему и о чем-то долго разговаривал. Со стороны казалось, что священник увещевает Малкольма, но Дэвид в этом сомневался, зная, как умеет обрабатывать людей хитрый Тутило.

Дэвид немного понаблюдал за ними, а потом смешался с толпой готовящихся к празднику горцев, переговаривался с ними, обменивался шутками, испытывая привычное удовольствие от общения с этими простыми детьми гор. Но при этом он незаметно оглядывал окрестности, смотрел, куда ведут тропы, где склоны пологие, а где круто уходят вверх. Отметил, сколько лодок в заливах, а сколько лежат на берегу. И хотя в основном это были простенькие куррахи[32], их было довольно много, из чего Дэвид сделал вывод, что увезти Мойру по водам заливов будет непросто.

Плана у него пока не складывалось, и он решил просто войти в доверие к клансменам Маккензи, а там… как пойдет. Ведь недаром Тутило столько времени болтает с Малкольмом, а Джон, выйдя из замка к месту проведения пира, то и дело выразительно поглядывает на мнимого торговца.

Хорошо еще, что молодой вождь как будто уже успокоился. Сейчас соправитель Гектора Роя отдавал распоряжения, где расставить козлы для столов, как укладывать на них длинные доски столешниц. Молодой вождь держался властно, но приказы его были точными. По его знаку из замка по мосту на место пиршества выкатывали все новые бочки с напитками, несли связки колбас, корзины с яйцами. Немало хлопот, но, учитывая, что Эйлен-Донан не так уж велик для празднования, а людей Маккензи собралось на берегу немало, провести пир под открытым небом было разумным решением. Да и вождь должен быть со своими людьми. Клан — это семья, где все говорят друг другу «ты» и все называются одним именем — именем клана.

Дэвид обратил внимание, что, хотя собрание клана было посвящено празднованию Пасхи, никто особенно не вспоминал о Светлом Воскресении и было похоже, что для собравшихся предстоящий пир был просто поводом повеселиться и поесть от души. Обычно горцы питались весьма скромно, теперь же многие из них пришли за много миль из дальних хуторов и деревушек, чтобы вкусить свою долю от щедрот вождей.

Дэвид принял из рук какой-то доброй женщины чашу с блендом[33] и стоял, неспешно прихлебывая, когда чуть не поперхнулся, заметив, как Эхин пытается обнять Мойру, которая от него равнодушно отбивалась. Проклятье, он ведь сказал мальчишке, чтобы тот не таскался за женщиной, которую похвалялся похитить!

Дэвид слышал, как молодой Манро говорил Мойре:

— Почему твое красивое личико так серьезно, когда все улыбаются?

— Просто я озабочена тем, хватит ли припасов на такую толпу, — мягко отстраняясь от наступавшего на нее юноши, ответила Мойра. — Не хочу, чтобы меня упрекнули в скупости.

— И это все, что тебя интересует, красавица моя?

Она засмеялась.

— О, еще меня интересует, смогу ли я в это полнолуние уйти поплясать на томнахурих[34].

Эхин перестал улыбаться и невольно перекрестился. Заметив это, Мойра только громче рассмеялась.

— Ты не опасаешься, что я совсем зачарую тебя, Эхин Баллох? И ты пропадешь на многие годы, если пойдешь со мной плясать в лунную ночь?[35]

Юноша гордо вскинул голову.

— А ты попробуй позвать меня — и узнаешь. Но учти, красавица, я умею не только плясать, но и жарко целовать. И едва ты узнаешь, как я целуюсь, сразу забудешь своего старика Гектора. Это так же верно, как и то, что гора Бен-Невис незыблемо стоит на земле тысячи лет![36]

Мойра перестала смеяться:

— Я не могу стать твоей женой, Эхин. Я уже жена Гектора Роя. И клятва, произнесенная им о нашем браке перед всем кланом, нерушима… как та же гора Бен.

— Ты забываешь, что старина Гектор обвенчан с другой. Неужели ты хочешь, чтобы у вождя Маккензи были неприятности с церковниками из-за тебя? Чтобы его обвинили в многоженстве или блуде?

Дэвид, стоявший к ним спиной, невольно усмехнулся — Эхин знал, чем уколоть Мойру: разговоры о том, что Маккензи двоеженец, сильно портили репутацию вождя, да и проблемы с Церковью у него были. Однако женщина ответила вполне спокойно:

— Пока мой Гектор будет нужен королю, отцы Церкви не посмеют навредить вождю столь большого клана, как Маккензи.

— А если он станет не нужен? Что тогда ожидает тебя, красавица Мойра?

Она откинула за спину волну своих пышных волос.

— Ну, тогда я вернусь к маленькому народцу в полые холмы.

И пошла прочь, игриво покачивая бедрами. Было ясно, что она не прочь подразнить юного вождя Манро. А тот даже застонал, глядя ей вслед.

И тут же рядом оказался его дядя Ремси Хром.

— Отстань от этой женщины, Эхин Баллох!

Юноша с обиженным видом отошел. Но, заметив стоявшего неподалеку Дэвида, сказал:

— Ну что, видел, какова она? Может, она и впрямь фейри и я просто околдован?

Дэвид приобнял его за плечи:

— Послушай меня, парень, когда ты возляжешь с ней и узнаешь, насколько горячо ее лоно, ты перестанешь верить, что она не совсем человек. И когда она понесет от тебя дитя…

— Маккензи она не подарила ребенка, — задумчиво отозвался Эхин.

— Маккензи уже стар. А ты молод и горяч. Ты истинный жеребец. Тебе всего семнадцать, но я слышал, что у тебя уже есть пара крепких сынишек.

— Это так, — тряхнул кудрявой головой юноша. — И уж когда она станет моей… Но когда, Дэви? Когда?

— Надеюсь, что скоро. Если ты хотя бы на время оставишь ее в покое, как я тебя и просил.

Эхин насупился и пошел прочь. А Дэвид заметил, что совсем неподалеку от него находится жестянщик Роб. Этот парень все время околачивался в толпе на берегу, успел уже распродать и обменять на выделанные шкуры и кожу часть своего товара и теперь паковал остатки в короб.

— Может, вы зря морочите голову мальчишке? — негромко сказал Роб Дэвиду. — И зря надеетесь, что Гектор Рой так легко смирится с потерей женщины, околдовавшей его. Но помяните мое слово: когда он узнает, что она похищена, всего вереска Шотландии не хватит, чтобы укрыть самоуверенного Эхина от его мести.

— Разве не этого мы добиваемся, Роб? Чтобы Маккензи бросились мстить за обиду, причиненную их вожаку?

— Да, из-за нее они и впрямь будут драться, — согласился Роб, потирая свою плешивую бороденку. — Но ведь эта Мойра… Вот уж ведьма, истинно ведьма. Бывая тут, я и раньше не раз замечал, как она использует свои чары. И глаза ее — главное оружие! Сперва просто посмотрит на тебя, словно случайно, и тут же растерянно отведет взгляд. Затем медленно, будто против воли, вновь смотрит на мужчину, но так, как если бы он был единственным в мире. О, любой от такого голову потеряет.

— Ты так говоришь, Роб, словно она и тебя очаровывала.

Роб чуть скривился.

— Эта Мойра никого не пропускает. Я видел, видел. Они тут все в нее влюблены — и Гектор Рой, и бывший констебль Мак Рэ, и нынешний. Я уже про Джона Киллина не упоминаю, но и он в сетях этой чародейки.

— Почему же тогда он согласился помочь похитить ее? — усмехнулся Дэвид.

— Просто он желает освободиться от нее. Ибо для него мýка смотреть, как каждый вечер Гектор Рой уходит в свои покои, обнимая Мойру.

В этот миг Дэвида отвлек какой-то шум в стороне. Клансмены громко приветствовали приближавшегося Гектора Роя.

Старый вождь появился во главе внушительной свиты, в окружении своих детей, жены и лейхтахов. На берегу сразу заиграли волынки, люди стали шуметь, а воины принялись стучать оружием. В этом выражались их любовь и почтение признанному вождю клана.

Дэвид посмотрел в сторону Джона. У того лицо стало белее мела, хотя держался он спокойно. И хотя ему наверняка было неприятно такое ликование в честь его соперника, он все же заставил себя улыбнуться и пошел навстречу дяде.

Дэвид внимательно разглядывал прославленного Гектора Роя. Вождь был уже в летах, и первое, что бросалось в глаза при взгляде на него, это пышная седая грива волос, ниспадавшая на плечи и спину подобно накидке. Когда-то она и впрямь была рыжей, но сейчас из-за обилия седины казалась скорее розовой. Широкое мясистое лицо Гектора было обильно усыпано веснушками, брови совсем выцвели, а вот борода и пышные рыжие усы еще были яркими, куда рыжее поседевшей гривы.

Гектору Рою уже давно было за пятьдесят, но до сих пор это был крепкий крупный мужчина, с гордой царственной осанкой, истинный воин и вождь. Стоило только увидеть, с каким величием он сошел с лошади, несмотря на свою внушительную комплекцию, как поднял руку, приветствуя собравшихся воинов. Он был в клетчатой накидке и килте, его крепкие ноги обвивали крест-накрест ремни башмаков, а у плеча, где длинные волосы соприкасались с перекинутым через плечо пледом, сверкала позолоченная голова оленя — знак клана. И вообще он выглядел значимо и надменно, и Дэвид понял, почему старый вождь так почитаем здесь — Гектор Рой полностью затмевал своего невзрачного, ничем не примечательного племянника.

Однако сейчас Гектор держался с младшим вождем вполне миролюбиво. Когда тот подошел, старший Маккензи просто положил ему руки на плечи и они облобызались, поздравляя друг друга со Светлым Воскресением, — надо же было напомнить остальным клансменам и их женам, ради чего устроен сегодняшний пир. А потом Гектор шагнул к стоявшей неподалеку Мойре и с юношеской страстью впился в ее губы. Вокруг раздались веселые возгласы и добродушный смех. И что бы ни думали остальные Маккензи о любовнице своего вождя, сейчас они просто радовались, что он все еще сильный муж, все еще силен и пылок.

В стороне сходила с лошади законная жена Гектора Роя — тучная, обряженная в желтое платье и голубой клетчатый плащ женщина с бледным оплывшим лицом. Если когда-то она и была хорошенькой, то теперь ничто не напоминало об этом. Но Дэвид знал, что, выходя за Гектора, эта женщина, Анна из клана Макранольд, или просто леди Нан, как называли ее у Маккензи, была старше его и уже успела ранее побывать замужем. Правда, ее первое супружество было недолгим, а с Гектором она прожила больше тридцати лет, родив ему восемнадцать детей, из которых выжили только шестеро — три сына и три дочери. Сыновья вождя уже обзавелись своими семьями, дочери тоже были замужем, так что никого из них особо не возмутило, что их отец завел себе молоденькую любовницу. И даже было забавно наблюдать, как приветливо они держались с Мойрой, которая, в свою очередь, тоже вела себя с ними как с родней. Когда же уставшая после конного переезда леди Нан отправилась взглянуть, все ли готово к пиршеству, Мойра сопровождала ее и они болтали, как самые закадычные подружки. Похоже, пожилую леди Нан вполне устраивало, что эта молодая расторопная женщина взяла на себя хлопоты по хозяйству, и она даже хвалила ее за усердие.

Позже, когда все расселись за столами и стали пускать по кругу заздравные чаши, Мойра по-прежнему следила за проведением пира, тогда как леди Нан просто расположилась по правую руку от мужа, улыбающаяся и всем довольная. Дэвид подумал, что, наверное, хорошо жить с такой приветливой и благодушной женой, пусть она далеко не красавица. Но госпожа Маккензи и не стремилась хорошо выглядеть. Может, это объяснялось возрастом, а может, она всегда была такая. Тутило как-то рассказывал Дэвиду, что до появления Мойры она вела хозяйство кое-как, главной ее заботой всегда были их с Гектором дети, а еще она слыла большой любительницей поесть. Ну, это и сейчас было заметно: леди Нан внимательно следила, какие блюда подают к столу, а жареную куропатку принялась есть еще до того, как гости закончили пускать по кругу чаши и говорить здравицы. Правда, леди Нан пришлось отставить еду, когда поднялся суровый Тутило и принялся громко читать молитву. Шум тут же стих, все молитвенно сложили руки и усердно шептали, повторяя заученные изречения, пока священник не сказал свое последнее «Аминь!».

Горцы славятся гостеприимством, а уже то, что в гостях у них, кроме Манро, были еще несколько мелких вождей, заставило их постараться на славу, и теперь столы ломились от обильного угощения. Больше всего тут было мяса — свинина, оленина, говядина, кровяные колбасы, а также так называемый брот — мясной сок, считавшийся отменным лакомством. Было на столах и множество рыбы, тушеной, вяленой и жареной. Немало подавалось молочных блюд, брусков сливочного масла и всевозможных сыров, которым также отдавали должное. Скуднее всего было с хлебом. Горцы не были пахарями, считая копание в земле недостойным занятием, поэтому небольшое количество мучных изделий, припасенное для пира, выставляли лишь перед самыми прославленными воинами клана и гостями.

Дэвид, как и его спутники Орсон и Роб, были усажены за столами как почетные гости. Они сидели неподалеку от Манро. Дэвид заметил, что Эхин и его дядя Ремси Хром от подобного изобилия на пиру даже приуныли — их клан был куда беднее обласканных властями Маккензи. И все же они держались горделиво и с достоинством, неспешно ели, часто отказывались от того или иного лакомства. Зато их клансмены особо не чинились: дали поесть — надо есть, — и старательно налегали на еду. Тем более что приглашенный на празднество бард вовсю декламировал стихи о еде:

Без пищи, изо дня в день вкушаемой,

Меч воина становится тяжелым для его руки;

Наше тело — раб наш, но раба нужно кормить,

Если хочешь, чтобы он служил исправно.

Такие чтения в начале пиршества служили у горцев признаком хорошего тона, как и уважения пирующих к самим бардам и чтецам. Один из них встал между столами и торжественно прочел родословную Маккензи, которая возводилась к самому Конаху Макконаху, ставшему родоначальником клана триста лет назад. При этом много говорилось об оленьих рогах — знаке клана. Бард красиво и нараспев поведал легенду о том, как один из Маккензи спас от раненого оленя короля Александра III. Тогда им и были дарованы земли в местности, называемой Кинтайл, ну а в дальнейшем мощь клана росла за счет других кланов. Бард громко вещал о победах Маккензи, и это вызвало бурное ликование членов клана. Вновь стали наполняться кубки и рога, все пили за вождей клана, за именитых предков, а также желали здравствовать друзьям и соратникам славных Маккензи.

После этого гостям следовало одарить радушных хозяев. И хотя часть даров Эхин уже преподнес в замке, сейчас он сделал знак Дэвиду и Орсону передать подарки Гектору Рою и его супруге. Законной супруге, но при этом Эхин напомнил, чтобы Дэвид одарил и Мойру.

Гектору был подарен фламандский сундук с резными цветами, а его супруге — рулон добротного лилового сукна, на который леди Нан, с равнодушием относившаяся к своему внешнему виду, только смотрела и бормотала что-то насчет того, что она слишком стара, а вот ее дочерям эта яркая ткань подошла бы. Но у Дэвида были отрезы и для дочерей Гектора Роя, а также дары его сыновьям. Мойре, как и было оговорено ранее, преподнесли сладкое французское вино в красивом кувшине. Дэвид по очереди подносил подарки, а Эхин Манро так расхваливал их, словно поразить одариваемых было для него делом чести.

Гектор Рой довольно сдержанно принял подношение, а вот на Дэвида поглядел с интересом.

— Смотрю, Эхин, ты не поленился привезти с собой в наши края этих парней в штанах. Они сассенах?

— Какая разница, Гектор? Я могу поручиться за них, и этого должно быть довольно.

Но тут Мойра склонилась к Гектору Рою и стала что-то негромко шептать, не сводя глаз с Дэвида. Вождь хмыкнул.

— А вот Мойра уверяет, что этот парень с хитрыми кошачьими глазами скорее воин, нежели торгаш. Каждому известно, что женщины гор откровенны и не стесняются высказывать свое мнение, а моя Мойра к тому же мудра и наблюдательна. Поэтому я спрашиваю — не чужак ли привезенный тобой торговец? Не лазутчик ли с низин? Но ты поручился за него, Эхин Баллох. И еще спрошу — вы, случаем, не в дружбе с ним?

В устах горца это означало — не в родстве ли. И Эхин ответил, подбоченившись:

— Я бы не привез к тебе чужака, Гектор Рой. Но прекрасная Мойра права: это Дэвид Маклейн. И он в родстве со мной, как и все Маклейны, ибо моя мать была из их клана.

— Маклейн? Слышал, что нет воинов лучше, чем воины из этого клана. И они обычно продают свое оружие, а не торгуют безделушками. Чем же ты так пришелся своему клану, парень, если снизошел до подобного?

— Ты зря считаешь, что я занимаюсь пустым делом, тан, — шагнул вперед Майсгрейв. — Много ли ты знаешь торговцев, какие осмеливаются заезжать в эти горы? А я вот готов оберегать свое добро с оружием, и пусть кто попробует встать у меня на пути.

— Значит, моя Мойра правильно определила, что ты не купеческого сословия. Но как вышло, что ты отказался от привычного ремесла Маклейнов? Ты совершил что-то неблаговидное?

— Ты хочешь опозорить меня перед всем собранием, вождь? — Дэвид смотрел то на Гектора, то на пристально разглядывавшую его Мойру. Хитрая, проницательная девка, ее так просто не проведешь. И Дэвид вынужден был сказать: — Да, я ушел от Маклейнов. Я нарушил один из законов своего клана. И стал изгоем.

— И ты столь смело говоришь об этом? Для клансмена самое страшное наказание — лишиться поддержки клана.

— Пусть скажет, что он совершил, — прижавшись к плечу Гектора, почти игриво произнесла Мойра.

Дэвид почувствовал, как в нем закипает злость. У него не было заготовленного ответа на подобный вопрос, и следовало побыстрее что-то придумать. А пока он соображал, вперед вышел священник Тутило, стал говорить, что в подобный светлый праздник негоже вспоминать дурное, ибо в такой день это по сути грех, а госпожа Мойра и так несет на себе немало грехов, чтобы добавлять к ним еще один.

Тутило хотел помочь шпиону Перси, даже рискуя разгневать Гектора Роя. Майсгрейв был ему благодарен, хотя уже собрался с мыслями и нашел ответ, вспомнив застывшее лицо своей Тилли на смертном ложе.

— Я убил женщину Маклейнов!

На самом деле в том, что его красавица Тилли умерла родами, была и его вина. И он почти не лгал, говоря, что повинен в ее смерти.

Однако его ответ вызвал оторопь у собравшихся. Для горца, воина и защитника клана считалось грубейшим нарушением всех законов погубить женщину, которую обязан защищать. Но сам Гектор Рой, казалось, был удовлетворен. А вот Мойра все еще в чем-то подозревала его и опять стала нашептывать на ухо Маккензи. И опять вождь пошел на ее уговоры.

— Значит, так, — сказал он, поднимаясь. — Сейчас мы проверим, насколько ты Маклейн. Эй, Кристофер, Конах, Майлс! Где вы там? Пусть кто-нибудь принесет клейморы, и мы поглядим, остался ли Маклейн Маклейном или забыл всю свою выучку, когда сменил килт горца на штаны низинных сассенах.

Вокруг все оживленно загалдели. Пиршество длилось уже достаточно, пора было переходить к увеселениям и играм, так почему бы не начать их с поединка на клейморах, длинных двуручных мечах? К тому же против чужака взялся выступить сам констебль клана Кристофер Мак Рэ.

Когда принесли оружие и выдали его поединщикам, все отправились на открытую ровную площадку. Столпившиеся вокруг нее зрители, разумеется, собирались болеть за своего клансмена, а не за этого чужака в штанах. Вокруг раздавались выкрики:

— Заставь его поскакать, Крис, да так, чтобы штаны треснули у него на заднице!

— Покажи ему, что такое клеймор в руках одного из Маккензи!

Дэвид мало обращал внимания на эти речи. Он тщательно оглядел свой пятифутовый, прекрасной закалки клинок — кузнецы горцев были неплохими мастерами. Рукоять клеймора была длинная, крестовина немного изогнута к клинку, чтобы защищать руки державшего меч, а также упреждать удар противника. Итак, все очень просто и привычно. Таким оружием Дэвид владел весьма неплохо, хотя и не упражнялся с ним вот уже несколько лет.

Теперь Дэвид сосредоточил внимание на противнике. По внешнему виду горца сложно было сказать, сколько ему лет, но все же Майсгрейв видел, что Кристофер Мак Рэ моложе его, выше ростом и более гибок. Значит, дольше будет выдыхаться. И наверняка решит этим воспользоваться.

Кристофер начал поединок первым, да так рьяно, что Дэвид лишь отводил его клинок, а потом несколько раз просто уклонялся, ощущая, как длинный стальной меч проносится рядом, с гудением разрезая воздух. Дэвид отступал с умыслом, ибо уже по первым выпадам понял, что он более умел, чем констебль Мак Рэ, однако не спешил это показать. Пусть противник думает, что чужак не решается идти в атаку, и потеряет бдительность. Но Кристофер был внимателен, и, когда пришло время Дэвида нанести удар, он сперва принял клинок на крестовину меча, оттолкнул, а от второго быстрого удара ушел, гибко изогнувшись.

Шум собравшихся стал усиливаться. И когда Дэвид, уворачиваясь от очередного выпада Мак Рэ, отступил вместе со своим противником, они быстро попятились, давая бойцам место для простора. Понятно, что гостя никто не собирался калечить, однако сильный удар клеймора мог привести к достаточно серьезной травме. Пусть уж крутится перед их Кристофером. Мак Рэ — парень не злой, ему надо просто вышибить меч у гостя, а уж потом…

Дэвид стал оступаться, шумно дышал, но ни разу не позволил Кристоферу задеть себя, каждый раз уводя его клинок по дуге в сторону. Другое дело, что противник достаточно быстро восстанавливал равновесие и вновь шел в атаку, не позволяя чужаку передохнуть.

Но этого потребовал кто-то в толпе:

— Дай ему перевести дух, Кристоф! Иначе твоя победа над усталым соперником не будет столь достойной.

Констебль Мак Рэ, улыбнувшись, отступил. В какой-то миг даже поднял клеймор вверх и обернулся к зрителям, которые разразились радостными криками. Наносить удар в спину считалось трусостью, поэтому Дэвид просто устало облокотился на меч, наблюдая за Кристофером сквозь упавшие на глаза пряди. А затем он уловил момент, когда противник стал быстро поворачиваться для решающей атаки. Дэвид поднял меч в ожидании удара констебля, который стремительно замахнулся, намереваясь разить его сбоку. Когда клинки скрестились, Дэвид отвел свой немного вниз, скользя клинком по клинку Мак Рэ. Все произошло молниеносно. Едва крестовины клейморов сцепились, Дэвид сильно дернул оружие противника на себя. Кристофер этого не ожидал, и, когда меч был вырван у него из рук, Дэвид с размаху рубанул его по горлу… остановив свой меч в каком-то дюйме от незащищенной шеи соперника.

Все, он победил. После чего опустил меч и стал негромко насвистывать, не сводя с Мак Рэ слегка прищуренных зеленых глаз. И никакой одышки, никакой усталости, словно он не рубился с ним все это время.

Стало тихо. Взглянув на зрителей, Дэвид увидел на их лицах разочарование и растерянность, пока не столкнулся взглядом с еще одним Мак Рэ. С седым Малкольмом, который довольно улыбнулся ему и чуть кивнул.

Всего лишь мгновение, но глазастая Мойра каким-то чудом это заметила.

— Старина Малкольм доволен, что его преемника победили, — раздался ее голос.

Улыбка вмиг сошла с лица Малкольма, он хмуро поглядел на молодую женщину, сплюнул и пошел прочь.

А вот Гектор Рой приблизился и вполне дружелюбно похлопал победителя по плечу.

— Ты доказал, что наш. И уже сегодня можешь сменить свои штаны на килт, чтобы ловчее было плясать крака-мол над мечами. А еще скажу, что буду рад, если ты погостишь у нас столько, сколько пожелаешь. Ибо я всегда уважаю того, чья рука может защитить собственную голову.

Упоминание о старинном танце над скрещенными мечами, какой пляшут только мужчины и признанные воины, воодушевило Дэвида. Если сам вождь клана дал ему такое позволение, значит, его будут уважать и ценить тут.

Из толпы отделился улыбающийся во весь рот Орсон, подал Дэвиду кубок с брагой. Но кто-то из клансменов уже звал гостя выпить с ним чарку асквибо.

— Ты не так и запыхался, парень, чтобы заливать глотку слабыми напитками. Но каким же вымотанным ты выглядел всего миг назад! Вот это хитрец! Эй, Кристофер Мак Рэ, иди пожми руку парню, который обвел тебя, как лиса обводит охотника вокруг своего логова среди пустошей.

Констебль тоже пожал Дэвиду руку. У этих простых парней имелось свое понятие о чести, и Дэвиду было хорошо в их компании.

А еще он заметил, что Мойра тоже смотрит на него с улыбкой. И мысли его приняли совсем иное направление. Она уже не видит в нем врага. Хорошо. Надо будет с ней подружиться.

Он шагнул к ней. Безупречная кожа, нежная и светлая, пунцовый рот, темные, значительно темнее светлых волос брови. Этот контраст придавал молодой женщине особую яркость. Красотка, что ни говори. А Дэвиду никогда не составляло труда быть любезным с красавицами.

— Я польщен, что вы проявили ко мне такое внимание, мистрис. Я польщен.

— Да, так и было изначально, — ответила она, горделиво вскинув голову. — Однако теперь ты кажешься мне самым обыкновенным, Дэйв Маклейн. Я уже тебя не подозреваю.

Мойра отошла от него, и Дэвид видел, как она нежно прильнула к своему мощному толстому покровителю. Словно хотела продемонстрировать, что она только с ним и принадлежит только ему. Майсгрейву показалось, что в этом было что-то нарочито демонстративное.

   Глава 4    Охота на белую лань

В тот день пиршество, игры и состязания продолжались до глубокой ночи. Дэвид старался принимать во всем участие, а вечером, облачившись в клетчатый килт и броги, весело отплясывал при свете костров крака-мол над поблескивающими стальными клинками. В итоге, усталый и хмельной, он рухнул на подстилку из вереска под натянутым тентом подле уже похрапывающего Орсона и почти сразу же провалился в сон.

Тент над головой был особой милостью для прибывших в Эйлен-Донан гостей. И когда ночью зашумел долгий проливной дождь, это оказалось весьма кстати. По крайней мере, Дэвид выспался от души, а когда встал на рассвете с гудящей головой и пересохшей после возлияний глоткой, то увидел, что солнечная погода пасхального дня миновала, вокруг было серо, уныло и дымно от костров, над которыми уже хлопотали женщины, готовившие угощение на этот день.

Обычно пир у горцев длился по нескольку дней. Такое щедрое угощение и гостеприимство были обязательны для вождей — они указывали на их богатство и могущество клана. Даже испортившаяся погода не могла ничего изменить.

Окунувшись пару раз в воды залива и немного придя в себя с похмелья, Дэвид отправился к столу. Но если еще вчера он был здесь чужаком, находящимся под покровительством Эхина Баллоха, то теперь уже считался своим, его окликали, затрагивали, с ним шутили и переговаривались. Однако сегодня Дэвид был куда более сдержан. Накануне он пытался выяснить у людей Маккензи, что они думают о предстоящем выступлении на юг в войске короля, но лишь убедился в том, что знал ранее: главным законом для клансменов был приказ вождя. Правда, тут имелись и свои тонкости, учитывая, что вождей Маккензи ныне было двое: признанный и прославленный Гектор Рой и назначенный по указу короля Джон Киллин. И, как оказалось, их взгляды различались.

Вскоре случился и первый спор по этому поводу. Когда Гектор Рой поднял чашу за удаль своих молодцов и их удачу в предстоящей войне, молодой Джон демонстративно отказался пить, и его примеру последовали собиравшиеся вокруг него соратники.

Лицо Гектора Роя побагровело от гнева.

— Ты намного моложе меня, Джон, но, как погляжу, уже готов отсиживаться в углу, как старуха за своей прялкой.

Джон вызывающе взглянул на Гектора.

— Ты зря пытаешься задеть меня, дядя. Я не хочу срываться с места, чтобы нестись невесть куда в чужой войне, ибо забочусь о нашем клане. У нас был хороший год, и Маккензи ныне в силе как никогда. Сколько голов скота мы угнали у врагов, сколько приплода принесли коровы в наших стадах! Наши люди ездили на юг с товарами и вернулись с прибылью. А сколько рыбы выловили наши сети! Монахи в аббатстве на острове Айла все время покупали наш товар, платя Маккензи полновесным серебром. И все это мы могли бы пустить на нужды клана. Ведь деньги приятно тратить на улучшения, а не на войну.

— Ты рассуждаешь, как торгаш с Низин, а не воин Хайленда, — осклабился Гектор Рой. — Но я могу заверить тебя, что деньги на войне не тратят, а добывают. Кем бы были Маккензи, если бы не их отвага и острые клинки?

Последние слова были встречены громким гулом одобрения. А Гектор закончил, презрительно глядя на племянника:

— Ты просто слишком мало бывал в походах, если не считать того раскола, который ты устроил в клане. И только чтобы прекратить его, я дал тебе власть наравне с моей.

— Я получил звание вождя благодаря королю, а не тебе! — огрызнулся Джон.

Дэвид заметил, что сидевшая подле Гектора Мойра смотрела на Джона с мрачной злобой. Она словно находила удовольствие в том, что ее любовник и его родич все больше распаляются, того и гляди, дойдет до стычки.

«Она кровожадна, — отметил Дэвид, видя, как остро блестят глаза молодой женщины. — Но если она еще больше рассорит дядю и племянника, я буду признателен ей. По крайней мере, если в клане Маккензи произойдет раскол, им будет не до выступления на юг».

Но тут неожиданно вмешалась до этого спокойно сидевшая леди Нэн Маккензи. Эта тучная женщина вышла на свободное место между столами, где уже шумели и толкались клансмены, и стала громко кричать, что им должно быть стыдно показывать, насколько разобщен клан, что своими ссорами они доведут Маккензи до беды, и, обратившись к женщинам, потребовала, чтобы те утихомирили своих мужей.

Эхин Манро, сидевший неподалеку от Дэвида, забавлялся ситуацией.

— Клянусь святым Эндрю, все дело в том, что призыв на войну изначально исходил от Гектора, а не от Джона. Парень же просто злится, что его опередили, и, как обычно, пытается перечить дядюшке.

— Но в его словах есть здравый смысл, — заметил Дэвид. — А ты, Эхин Баллох, готов послать своих людей умирать ради прихоти короля?

Эхин удивленно взглянул на торговца.

— У королей не бывает прихотей, Дэви. У королей только приказы. И если Яков Стюарт обратится ко мне должным образом, так и быть, я зажгу и разошлю огненные кресты[37] всем клансменам Манро!

— Но тогда ты не сможешь послать своих людей за Мойрой, чтобы они привезли ее с острова Мэнн, где она будет спрятана.

Юноша поглядел на него из-под упавших на глаза прядей.

— Я пока не вижу, чтобы ты что-то делал, пытаясь добыть для меня прекрасную Мойру, — мрачно изрек он.

Тем временем леди Нэн все же удалось угомонить собравшихся. Она приказала музыкантам играть плясовую, и вскоре шум спорщиков уже перекрывали звуки волынок, флейт и бубна. Мужчин вовлекли в танец, в котором они вводили в шеренгу сразу двух женщин, и Эхин тут же поспешил пригласить Мойру. Ну и Кэт Маккензи, так как она сидела подле любовницы Гектора.

Пляски горцев обычно живые и темпераментные, но, когда выводят сразу двух партнерш, танец напоминает что-то вроде торжественного шествия. Смотрелось это красиво, и собравшиеся с удовольствием взирали, как танцоры-мужчины обводили вокруг себя своих избранниц, как касались их ладоней, притопывая и выкрикивая радостные кличи, а девушки то и дело менялись местами и били ладонями о поднятые руки партнеров.

Дэвид стал приглядываться к Кэт Маккензи. Девушка просто сияла, когда Эхин поворачивался к ней, и хотя тот больше смотрел на Мойру, все же сестре Джона доставалось немало внимания. Еще Дэвид отметил, что Кэт почти одного роста с Мойрой, такая же стройная, светловолосая, а ее стекающие по спине волосы, в отличие от пышных кудрей Мойры, были гладкими, как струи дождя. И если девушек одинаково одеть, то их вполне можно перепутать. Так у Дэвида понемногу стал складываться план.

Танец завершился, мужчины замерли подле своих партнерш. Стоявший рядом с Дэвидом Ремси Хром чему-то довольно рассмеялся, а когда Эхин подошел, даже хлопнул того по плечу.

— Ты молодец, что не обделил вниманием Кэт Маккензи. Но знаешь, что я тебе скажу? Кэт — твоя суженая! Ведь известно же, что если девушка в танце будет стоять подле мужчины по правую руку, то она станет его невестой. По левую — не станет.

— Отвяжись, дядя, — рассердился молодой Манро. — Такие старики, как ты, все время вспоминают какие-то небылицы и приметы. Скажи ему, Дэви! Что он пристает ко мне?

— Я бы, как и ранее, советовал тебе, Эхин, уделять больше внимания Кэт.

Юноша насупился. Стоял в стороне и грыз ногти. Но в какой-то миг отвлекся, наблюдая, как Мойра танцевала теперь с Джоном из Киллина. Они весело скакали, положив руки на плечи друг другу, причем Мойра явно кокетничала, ласково улыбаясь Джону и лукаво на него поглядывая.

— На что ей Джон! — не удержавшись, в ярости воскликнул Эхин.

Но потом, поразмыслив, все же вывел в круг танцующих Кэт. Девушка вспыхнула и просияла, когда Манро положил ей руки на плечи.

Дэвид тоже примкнул к танцорам, пригласив поплясать одну из девушек клана. В какой-то миг она сказала:

— Смотри, как Мойра соблазняет Джона Киллина! Парень просто вне себя от счастья. А Гектор Рой только смотрит на них, и ему хоть бы что.

И действительно, старший Маккензи не сводил глаз с танцующей пары, он даже прищелкивал пальцами в такт мелодии, притоптывал и улыбался, хотя видел, как во время пляски его племянник жарко обнимает Мойру. При этом с лица Джона сошло его обычное капризное выражение, он просто светился от радости, а Мойра, подняв разрумянившееся личико, смотрела на него так, как только может смотреть влюбленная женщина.

И все же, когда уставшие музыканты прервали мелодию и развеселившиеся танцоры остановились, она мягко убрала обнимавшие ее руки и хотела уйти. Но Джон стал удерживать ее, что-то говорил. И тут Мойра рассмеялась ему прямо в лицо. Да так презрительно и зло, что Джон отшатнулся. Она же направилась к Гектору Рою плавной соблазнительной походкой, пристроилась возле своего покровителя на подлокотнике его кресла, обняла. Гектор ласково приголубил ее, смотрел с любовью, а когда глянул на племянника, в его глазах читалась откровенная насмешка. И не только у него. Хихикали женщины, посмеивались старики, а суровые воины, поддерживающие Джона, стояли, опустив глаза, словно им было стыдно за поведение своего лидера. Те же, кто поддерживал Гектора, веселились вовсю.

— Не путай танец со свиданием у ручья, Джон. Дева позвала тебя поплясать, но это не повод, чтобы приставать к избраннице вождя.

Джон Киллин буквально кинулся прочь, он почти бежал в сторону замка, расталкивая всех, кто попадался на пути. Гектор же только смеялся, а потом по его знаку музыканты вновь заиграли плясовую.

Дэвид услышал за собой скрипучий голос жестянщика Роба:

— Говорил же я вам, что она всем тут голову морочит. И наверняка по приказу старика Маккензи. Вот ему она предана как собака. Так что зря вы думаете, что Мойра позарится на молодого Эхина Манро. Эта девка слишком умна и хитра, чтобы поменять защиту и влияние, которые имеет при Гекторе Рое, на обещания петушка Манро, которым все еще управляют его родственники.

— Но нам-то и дела нет, что она считает, не так ли, Роб? — засмеялся Дэвид.

Роб еще что-то говорил о Мойре, но Дэвид уже не слушал, потому что в этот момент мимо них прошла Кэт Маккензи. Светловолосая, стройная, вполне милая, если бы не эти торчавшие из полуоткрытого рта крупные зубы.

Дэвид решился догнать девушку и стал говорить, что у него в мешке имеется штука ярко-красного фламандского сукна и что он мог бы предложить ей его и даже посоветовать, как пошить, чтобы она смотрелась в нем как знатная дама.

— Вы даже станете похожей на фейри Мойру, если облачитесь в алое. А я получу удовольствие, угодив столь привлекательной девушке.

Кэт слушала его с восхищенной улыбкой. Простенькое доверчивое дитя.

— Я правда стану такой же яркой, как она? — только и спросила она.

Ну уж точно не такой серой мышкой, как сейчас, подумал Дэвид. И заверил девушку, что уже этим вечером передаст ей отрез ткани… если, конечно, Джон не откажется заплатить за обновку сестры, добавил он, до конца играя роль рачительного купца.

В этот миг к ним подошел один из сторонников Джона Киллина.

— Мой господин желает переговорить с тобой, Маклейн. Он хочет заказать еще парочку кинжалов с изображением волка на рукояти и готов сделать заказ прямо сейчас.

Упоминание о голове волка обнадежило Дэвида. Похоже, Джон на что-то решился. Однако теперь было непросто отделаться от Кэт, которая отправилась следом, постоянно повторяя, что уговорит брата купить для нее алый отрез. Но Джон только кивнул, выслушав сестру, и велел ей возвращаться к пирующим. Дэвида же провел в свои покои, где они довольно долго говорили наедине.

Когда же Дэвид, покинув замок, снова показался на мосту, его остановил отец Тутило.

— Ты слишком долго оставался наедине с Джоном Киллином, Дэйв. Кое-кому это может показаться подозрительным. Я даже слышал, как Мойра спрашивала у твоего приятеля Орсона, какие дела заставили Маклейна надолго уединиться с младшим вождем.

— О, малышка Мойра по-прежнему не упускает меня из виду? И что, интересно, ответил ей Орсон? Надеюсь, сообразил сказать, что мы беседуем о товарах?

Но суровое лицо священника-шпиона словно окаменело.

— Он-то сообразил, но она, похоже, не очень была удовлетворена его ответом. И ты зря считаешь ее пустышкой, парень. Видел, как она очаровала Джона во время танцев, а потом попросту опозорила, выставив посмешищем? Тот, над кем смеются, уже не пользуется таким уважением, как прежде. Кажется, именно этого она и добивалась. И уж наверняка она поинтересуется, о чем ты так долго говорил с Джоном.

Дэвид провел ладонями по намокшим под дождем волосам. Прищурив свои раскосые зеленые глаза, он произнес с беспечным видом:

— Пусть расспрашивает, если ей больше нечем заняться. Поверь, и я, и Джон ответим, что мы торговались за кусок алого сукна на нарядное платье для Кэт Маккензи.

Лицо священника оставалось суровым, только складки на лбу задвигались, подтверждая работу мысли.

— Ты ведь сейчас просто морочишь мне голову, не так ли, Дэйв?

Тот продолжал улыбаться.

— Мне незачем обманывать тебя, святой отец. Но я действительно постараюсь, чтобы у сестры Джона был почти такой же яркий наряд, как и у Мойры.

Священник, разволновавшись, бурно задышал.

— Во имя всего святого!.. Дэйв, что вы с Джоном задумали?

Тот перестал улыбаться и, подождав, пока мимо пройдут идущие от замка к берегу несколько гилли с бочонками непочатого эля, заговорил уже серьезно.

Да, они с Джоном обговорили план, как похитить любовницу его дяди.

Оказывается, через несколько дней вожди клана намереваются устроить тинчайл[38]. Егеря младшего вождя уже рыскают по округе, выслеживая замеченную ранее в этих краях белую лань. Такое животное горцы называют посланцем маленького народца, с ним связывают всякие предания, однако наивысшей удачей и добрым знаком считается добыть белую лань на охоте. И Джон говорит, что через три, может, пять дней его люди определят, где пасется или приходит на водопой дивное животное, — вот тогда и будет объявлен сбор на тинчайл. Завершить пиры и игры большой охотой считается весьма славным, так что все собравшиеся непременно примут в ней участие. Женщины вождей тоже поедут на лов, наверняка и Мойра вместе со всеми покинет Эйлен-Донан. Гектор Рой никогда не оставляет девушку в замке, когда может положить к ее ногам дичь. И это несмотря на то, что обычно его любовница лично не участвует в гоне, а ожидает в каком-нибудь месте, куда со временем съедутся загонщики. Мойра — неважная наездница и не любит верховой езды, в отличие от той же Кэт. Сестра Джона отлично ездит верхом… вот и надо, чтобы во время лова ее увез Эхин Баллох. Им же нужно втолковать юноше, что похищение Кэт Маккензи будет сделано для отвода глаз, чтобы отвлечь возможных преследователей от самих похитителей Мойры. Во время тинчайла на Кэт уже будет алое платье, наподобие того, которое так нравится любовнице вождя, вот и создастся впечатление, что именно Мойра ускакала с давно обещавшим похитить ее Эхином.

— И ты думаешь, нам удастся уговорить Эхина взять крольчиху Кэт вместо Мойры? — засомневался священник.

Дэвид вздохнул и вновь стал пояснять: если они уговорят саму Кэт, влюбленную в молодого Манро, она не будет сильно противиться. А после охоты, когда исчезновение Мойры заметят, люди Гектора наверняка отправятся за Эхином и его облаченной в алое платье спутницей. Ну а они сами тем временем…

Тут Дэвид умолк, словно что-то обдумывая, и священник терпеливо ждал, что он скажет.

— У вас еще с собой тот порошок, отче? — спросил наконец Дэвид.

— Да, он у меня. От него человек надолго впадает в забытье, и я понимаю, к чему ты клонишь, англичанин. Но как умудриться дать его Мойре? Она подозрительна и хитра.

— Думаю, от вас, рукоположенного священника, она примет напиток. Я ведь заметил, с каким почтением Мойра относится к вам, отче. А у меня как раз осталось то сладкое красное вино, которое она так любит. Вот вы и уговорите ее выпить его, хоть немного. А когда зелье подействует и Мойра уже не сможет сопротивляться, мы увезем ее. Джон сообщил, что нам собирается помочь сам бывший констебль Малкольм, обозленный на Мойру. Этот Мак Рэ спит и видит, как бы отомстить женщине за то, что по ее навету Гектор лишил его должности. Именно Малкольм проводит нас через свои земли в Герлохе на побережье. Малкольм знает там каждую пядь и уверяет, что сможет замести следы. А на берегу нас будет ждать судно, на котором мы отбудем вместе с одурманенной сонным зельем женщиной. В остальном положимся на волю Божью.

— Или милость дьявола, — произнес отец Тутило. — Слишком уж все сложно в твоем плане.

— Когда мы брались за это дело, то знали, что оно будет непростым. Но если у нас такие помощники, как вождь Джон из Киллина и Малкольм Мак Рэ, думаю, все получится. Так что помолитесь, отче, дабы охота настолько увлекла Гектора Роя и его клансменов, чтобы они на несколько часов забыли о прекрасной Мойре. И помолитесь именно Господу, святой отец, а то с дьяволом я как-то не привык заключать сделки.

После разговора Дэвид оставил озабоченного священника и направился на берег, где члены клана и их гости собрались вокруг декламировавшего под перезвон струн арфы барда.

Барды у горцев считались едва ли не провидцами. Их очень почитали, а истории, рассказанные ими, вызывали у простых жителей Хайленда восхищение и трепет. Они зачарованно внимали барду, повествующему о деяниях героев былых времен, о волшебных феях, вмешивающихся в дела смертных, о злобных коварных карликах из горных недр и о том, как Святая Дева защищала людей от их проделок. Дэвид тоже с удовольствием слушал все эти дивные рассказы, но помимо воли нет-нет да поглядывал в сторону сидевшей неподалеку Мойры.

Смотреть на нее было приятно, как всегда приятно лицезреть красоту. Бесспорно, среди Маккензи он увидел немало пригожих девиц, но в Мойре было нечто, что выделяло ее среди прочих: достоинство, горделивые манеры, некая одухотворенность и возвышенность. И это у обычной шлюхи, напомнил себе Дэвид. Однако была ли Мойра обычной?

Было и еще кое-что, смущавшее Дэвида. Он не мог отделаться от ощущения, что уже видел ее где-то ранее. Или она кого-то сильно напоминала ему. Но вот кого?

В последующие дни Дэвид украдкой наблюдал за этой женщиной. Теперь, когда он запросто мог входить к замок Эйлен-Донан, чтобы объяснить местным портнихам, какой фасон платья кроить для юной Кэт, и одновременно очаровывать их своими рассказами и присущими заезжему купцу любезностями, у него появилась возможность наблюдать за любовницей вождя. Она не переставала удивлять его. Так, один раз, спустившись в небольшой садик, он с удивлением увидел лежавшую на маленьком столике книгу. Это был роман «Смерть Артура» сэра Томаса Мэлори, английского писателя. Дэвид осторожно открыл книгу и прочитал: «Здесь начинается первая история, повествующая о достославном и благородном владыке короле Артуре, некогда правившем великой Британией».

Обнаружить роман у горцев — почти чудо. Но явившаяся в этот момент Кэт Маккензи пояснила, что Гектор Рой приобрел «Смерть Артура» для своей Мойры, которая читает ее, причем уверяет, что в книге есть истории не менее интересные, чем те, какие рассказывают заезжие барды.

— А мне вот просто нравятся картинки в книге, — доверчиво призналась Кэт, указывая на рисунок, на котором были запечатлены всадник на гарцующем жеребце и стоявшая рядом женщина в платье со шлейфом. — Однако лучше не будем трогать книгу, — поспешила добавить девушка. — Мойра этого не любит и может устроить нам взбучку.

Однако Дэвид уже убедился, что Мойра, которая якобы жила в каком-то горном диком клане, получила довольно неплохое образование. Откуда же привез ее Гектор Рой? Учитывая, что горцы любят похищать женщин, Дэвид вполне допускал, что прекрасная возлюбленная вождя могла быть увезена им из монастыря. А может, принадлежа к знатному роду в Низинной Шотландии, она была похищена во время одного из набегов горцев.

Он попытался вызнать это у доверчивой Кэт, но девушка стала уверять, что Мойра не совсем человек, что она любит гулять при луне по стенам замка, а многие убеждены, что она и вовсе чародейка или горная фея. Фейри, как называют ее. Однако то, что Мойра умела читать и весьма почтительно держалась с отцом Тутило, в большей степени свидетельствовало о том, что она где-то получила хорошее образование и была скорее истиной христианкой, нежели принадлежала к миру духов, в который так верят в Хайленде.

Хотя, как заметил Майсгрейв, самой Мойре нравилось, что окружающие наделяют ее некими сверхъестественными способностями. Она старалась не опровергать это мнение — оно лишь усиливало ее влияние на суеверных людей клана и льстило ее самолюбию. Работавшие над пошивом платья для Кэт женщины рассказывали обаятельному торговцу, что Мойра любит гулять в безлюдных местах, где, как все знали, порой появляются духи. Дорого бы дал Дэвид, чтобы узнать, где эти места и как часто любит уединяться Мойра. Но, похоже, сейчас, когда близ Эйлен-Донана собралось такое количество клансменов и их женщин, она на время оставила свои странные привычки. По крайней мере, ей нравилось находиться в окружении людей, она словно наслаждалась их вниманием. Пугала ли она их? Скорее просто умела найти к каждому свой подход.

Однажды Дэвид видел, как Мойра, перегнувшись через каменный парапет в садике, подозвала одного из проплывавших мимо рыбаков и тот прямо с лодки угостил ее свежими устрицами. Парень промыл устрицы и стал вскрывать раковины ножом, а Мойра, выдавив в них немного лимонного сока, с удовольствием ела их, почти блаженно прикрывая глаза. Устрицы обычно считались пищей бедняков, знать просто брезговала ими, а эта женщина получала от них такое удовольствие. И Дэвид стал догадываться, что, несмотря на умение великолепно держаться и будучи обученной грамоте, Мойра некогда познала нужду и, видимо, устрицы были ей привычны, если она находила их столь вкусными.

Замечал Дэвид и то, что эта красотка порой бывает в подпитии. Смеющаяся и живая, она казалась даже прелестной во хмелю и мило льнула к Гектору Рою, с охотой подставляя ему губы для поцелуев. А вождь однажды даже спросил, не осталось ли у торговцев еще сладкого напитка из виноградной лозы, за который он готов щедро заплатить. Но сделка не состоялась. Гектор забыл о своей просьбе, когда между ним и Эхином случилась крупная ссора.

Все началось с того, что Эхин, как и полагалось учтивому гостю, похвалил хозяев за то обильное угощение, каким их потчевали. Наверное, немало бычков пришлось зарезать Маккензи, чтобы не ударить в грязь лицом перед приглашенными Манро.

— Да, скотины было забито немало, — с некоторой хитринкой в глазах признался Гектор Рой. — Но мы особо не сокрушались по этому поводу. Особенно учитывая, что на пиру подавалось мясо угнанных из твоего клана животных, Эхин Баллох. И ты смаковал своих же бычков, — засмеялся вождь, откидываясь на спинку кресла.

По рядам пирующих Маккензи тоже прокатился смех. Эхин стоял белее мела, даже его обычно яркий румянец сошел на нет. Тут и Ремси Хром изменился в лице — он знал о совершенном недавно угоне рогатого скота, что нанесло заметный убыток небогатому клану Манро. И вот теперь Маккензи, ничуть не стыдясь, дают понять, что удачливыми угонщиками были именно они.

Ремси Хром поднялся:

— Тебе легко так похваляться, Гектор, когда мы у тебя на пиру и, будучи твоими гостями, обязаны соблюдать учтивость. Но сказал бы ты подобное, если бы мы встретились в горах на неезженой тропе?

— Успокойся, дядя, — положил ему руку на локоть Эхин. — Гектор Рой похвалился тем, что кое-что похитил у Манро. Я запомню это. И посмеюсь над ним, когда сам украду у него нечто ценное.

При этом он так выразительно поглядел на Мойру, что Гектор Рой вспылил и запустил в юношу кубком. Клансмены Манро восприняли это как оскорбление, нанесенное их вождю, и так резко подскочили, что едва не опрокинули стол. Их тут же стали усмирять, причем Дэвид был одним из тех, кто растаскивал возбужденных мужчин обоих кланов, в то время как Эхин продолжал кричать Гектору, что недолго Мойра будет греть ему постель и уж он постарается, чтобы она не просто отдавала свое тело, но и родила для него как можно больше маленьких Манро…

— Да угомонись ты, щенок, — зажал ему рот Дэвид, успев при этом подставить ножку одному из клансменов Манро, который кинулся к столу, из-за которого уже встал побагровевший от гнева Гектор Рой.

Это уже позже Дэвид недоумевал, с чего он так старался предотвратить кровопролитие. Ведь если бы на пиру случилась резня, между Манро и Маккензи наверняка началась бы война и ему не пришлось бы выполнять свой опасный план с похищением. Но он подумал об этом позже, когда Гектор Рой самолично поблагодарил торговца, что тот вовремя вмешался, не позволив ему уронить себя настолько, чтобы убивать гостей. В знак особой милости он даже пригласил Дэвида со спутниками провести ночь под кровом Эйлен-Донана, что считалось великой милостью. В то время как сами Манро должны были расположиться на берегу, невзирая на то, что к ночи пошел проливной дождь. И всем было ясно, что ни о каком приглашении Манро на тинчайл уже не может быть и речи. А ведь охота была назначена как раз на следующий день.

Дэвид был напряжен этим вечером. Зато его беспечный Орсон, зная, что им предстоит, по обыкновению оставался весел и лишь ворчал насчет того, что даже в замковых покоях их уложили спать на охапках вереска. Неужто у этих дикарей и мебели достойной для гостей не нашлось? А ведь Маккензи не бедны — замок у них вон какой, бархат носят и факелы на стенах в посеребренных стойках.

— Они не очень заботятся о своем уюте, Орсон, — взбивая в изголовье вереск, заметил Дэвид. — А вот показать свое могущество — это обязательно. Многие в клане по сути скотоложцы, но манеры у них, их клановая гордость — как у лучших представителей нашего дворянства.

Орсон какое-то время размышлял.

— Я подметил, что девки у них что надо. Одна эта Мойра чего стоит — прекрасна, как ангел, клянусь своей бородой. Но ты сейчас назвал их скотоложцами. Неужели они и впрямь спариваются с овцами?

Дэвид негромко засмеялся:

— Говорят, это не грех, если не без удовольствия.

Орсон так и грохнул, запрокидываясь от смеха. А вот жестянщик Роб к их веселью не присоединился. Сказал уныло:

— Мы получили хороший навар в клане Маккензи — целых три шиллинга и шестнадцать пенсов. Может, этим и обойдемся? Ну ее, эту Мойру с ее Гектором?

Ему никто не ответил. Дэвид старался казаться веселым, но в душе ощущал тревожное напряжение. Его спутники уже спали, а он все ворочался. И сразу услышал, как в дверь негромко постучали.

Это оказался человек Джона. Младший вождь ожидал мнимого торговца, стоя под дождем и кутаясь в широкий плед.

— Завтра все решится, — сказал он, и Дэвид заметил, что голос его слегка дрожит. — Белую лань выследили у истока речки Гленнан, это достаточно далеко, места там холмистые и неровные, так что не особо умелая наездница Мойра вряд ли туда отправится. Скорей всего, эта неженка останется в небольшом селении на берегу Лох-Лонга. Уж я прослежу за этим, как и постараюсь, чтобы ее охраняло как можно меньше людей. Жаль только, что Эхин уезжает со своими Манро и не примет участия в охоте. Будь он с нами, исчезновение Мойры сразу бы приписали ему.

— На него первого и падет подозрение, — улыбнулся Дэвид.

Он не посвящал Джона в детали своего плана, но тот и не интересовался. В остальном же Джон прекрасно все продумал. Однако в следующее мгновение он вдруг схватил торговца за грудки и притянул к себе:

— Слушай меня внимательно, мастер Дэйв. Если у вас что-то не сладится, то знай — я сам приму участие в погоне за вами. И мои люди зарубят вас еще до того, как Гектор Рой своими пытками сумеет вызнать у вас, кто был вашим союзником в клане и помогал похитить эту чертову девку.

Даже в полумраке можно было различить, какое злое у него в этот миг лицо. Но Дэвид лишь разжал удерживавшие его руки и, прежде чем уйти, поклонился Джону Киллину и насмешливо произнес:

— И тебе желаю удачи, благородный тан.

В день большой охоты на белую лань все поднялись, едва забрезжил рассвет. Шедший всю ночь дождь прекратился, утро выдалось сырое, вокруг плотным слоем висел туман. Однако псари уверяли, что по такой погоде гончие только скорее возьмут след.

Торговцев никто не думал приглашать на тинчайл, и это был день их отъезда. Предполагалось, что они отбудут на лодке, но пока не начался отлив, Дэвид отправился проститься с отбывающими Манро. Не было ничего странного в том, что он выказывает почтение людям, с которыми приехал в Эйлен-Донан. И сейчас он лишь негромко поинтересовался, помнит ли Эхин, где должен ожидать свою спутницу.

— И зачем мне эта крольчиха Кэт? — в который раз уныло спросил Манро.

Дэвид пропустил его нытье мимо ушей и напомнил, что они должны сделать остановку у скалы, на которой стоит расщепленная молнией сосна.

— Там вас оставят провожающие клансмены Маккензи, — пояснял он. — Им ведь тоже хочется поскорее вернуться к охотничьему гону, так что долго сопровождать вас они не намерены. Ну а девушка появится там через некоторое время. Она знает это место и непременно приедет, едва ей удастся отделиться от охотников. Вон, взгляни, она уже вышла и смотрит на тебя, — указал Дэвид на стену замка, где сквозь наплывы тумана виднелась девичья фигурка в красном платье, со светлыми, переброшенными на грудь волосами. Издали ее вполне можно было принять за Мойру, но все трое знали, что это Кэт из Киллина.

Ремси Хром незаметно улыбнулся в усы. Он был доволен тем, что по наущению этого хитрого торговца Эхин Монро решил похитить не шлюху Гектора Роя, а его племянницу. Вот он и покажет, на что способен, а заодно добудет себе достойную невесту. И Ремси даже хлопнул Дэвида по плечу, когда тот напомнил, что, как только появится Кэт, им надо будет нестись во весь опор.

— Эх, парень, да не есть мне хлеба, если все у нас не получится как надо. Наши клансмены разбредутся по высокогорью, чтобы еще пуще запутать следы, ну а мы уж… Все говорят, что малышка Кэт — отличная наездница, а ради Эхина она будет скакать так быстро, как только сможет. Но я все недоумеваю, как тебе удалось уговорить нашего упрямца? Раньше мой племянник лишь дразнил Кэт, а тут вдруг…

— Просто желаю поквитаться с Маккензи! — зло прошипел Эхин.

Но когда его дядя отошел, вождь сильно сжал Дэвиду предплечье.

— Послушай… Ты точно уверен, что нам необходима эта крольчиха? Мне ведь нужна не она — мне нужна Мойра! И только ее я хочу назвать своей женой.

— Как сказал твой дядюшка, не есть мне хлеба, если так и будет. Кэт нужна нам для отвода глаз. Ну сам подумай, парень, на кого падет подозрение, когда заметят пропажу твоей прекрасной фейри? Правильно, на Манро. И уж поверь, все кинутся за вами, как свора гончих. Можешь сколько угодно плутать, увозя Кэт, но, когда вас догонят, попросту верни девушку преследователям. Ты ведь обещал Гектору отомстить за угон ваших бычков? Вот и получится, что ты сдержал свое слово. А теперь иди, иди. И не сомневайся, я свое дело сделаю.

Он отошел от Эхина, заметив, что за ними с зубчатой стены наблюдают уже две женщины — рядом с Кэт стояла Мойра. Дэвид знал, насколько она подозрительна, и ему не хотелось привлекать ее внимание.

Однако, похоже, хитрая фейри на этот раз ничего не заподозрила. Об этом сказал Тутило, встретившийся с Дэвидом на мосту. И сообщил, что только что исповедовал Мойру и она вполне спокойна.

Дэвид невольно передернул плечами:

— Как легко вы делитесь тайной исповеди, отче.

— Да вот легко, — скривил губы в подобии улыбки Тутило. — Особенно учитывая, что Гектор Рой всегда сидит подле нас с Мойрой, когда она желает исповедоваться. Мойра очень религиозна, но старый Маккензи требует, чтобы она исповедовалась при нем, дабы между ними не было секретов. Такое вот у них полное доверие, ха-ха. Что же касается моей службы как священника, то в этих горах она мало походит на то, к чему вы привыкли в Англии. К тому же, надеюсь, это мое последнее задание в Хайленде, слава тебе Господи. Я устал от постоянного притворства и жду, когда лорд Перси вознаградит меня за службу и я смогу спокойно жить где-нибудь в маленьком домике, в тех краях, где набеги не бывают столь частыми, как эти чертовы туманы в шотландском Нагорье.

Туман и впрямь был мутный и тяжелый. Уже не было видно уехавших Манро, да и замок то и дело скрывался за пеленой. Дэвид прошел по мосту на островок и увидел, что Орсон и Роб уже укладывают тюки с остатками товаров в лодку. Лодка была обычной куррахой, и Роб, как всегда, ныл, что, дескать, лодчонка-то тьфу, а он переживает за свои товары, ибо не верит, что они смогут далеко уплыть на столь утлом суденышке.

— Нам не придется долго плыть на куррахе, — заметил Дэвид, пересчитывая деньги, которые намеревался упаковать в пояс.

При этом он незаметно поглядывал по сторонам, отмечая все происходящее, что только можно было различить в густом тумане. Итак, большинство принимающих участие в выезде на охоту уже разделись и плескались в холодных водах озера. Обычно дело — вымыться перед ловом, а потом намазаться всяким дерьмом, дабы чуткие лани не уловили запах охотников. Мимо лодки с торговцами как раз пронесли котелок с такой гадостью — даже глаза резало от вони. Но для преследователей лани как раз то, что надо. А вон стали выводить лошадей для охотников. Всадников на охоте будет не так уж много, большинство отправится на своих двоих, однако для сильного горца пробежаться по склонам — сущий пустяк. От псарен уже долетал лай собак, которых выводили на сворках. А еще слышались скабрезные шутки и хихиканье женщин, подглядывавших за купающимися клансменами, их замечания по поводу того или иного раздетого охотника, причем столь откровенные, что впору было покраснеть матерому мужу. Женщины горцев, как известно, не скрывают своих чувств, да и в манерах куда свободнее, чем жительницы Низинной Шотландии. А еще Дэвид в какой-то миг расслышал голос Мойры, настаивавшей на том, что ей лучше остаться в замке, — какая разница, где ждать охотников, тут или в холодном тумане на берегу. Дэвид даже замер — этого еще не хватало! Ведь если упрямица Мойра останется под защитой стен Эйлен-Донана, все их планы пойдут прахом.

Но, слава Пречистой Деве, Гектор Рой не внял ее просьбам.

— Ты едешь, Мойра, — и все! — донесся его решительный голос. — Ну-ну, не дуйся. Мне всегда спокойнее, когда ты рядом. К тому же всем известно, что твое присутствие сулит Маккензи удачу. Иди лучше к Кэт, моя нежная фейри. Видишь, девушка только и ждет, когда будет дан сигнал к выезду.

Кэт действительно уже сидела в седле, сияющая и нарядная в своем алом одеянии. Мойра тоже надела красное платье, не столь роскошное, как обычно, хотя и красиво опушенное светлым мехом северной лисы. Дэвид наблюдал, как она прошла к оседланной лошади, как констебль Кристофер Мак Рэ встал перед ней на одно колено, сложив руки лодочкой, и, когда молодая женщина поставила ногу на его ладони, легко поднял ее в седло.

После этого констебль подошел проститься с торговцами. В его обращении это выглядело как намек, что они что-то сильно задержались.

— Уже отбываем, славный Мак Рэ. Не будем вас отвлекать, — произнес Дэвид, отталкиваясь веслом от берега.

Для всех в клане они отбывали по водам залива, чтобы легче было добраться до соседних с Маккензи Макдонелам Гленгарри. Ныне с Гленгарри Маккензи были в мирных отношениях, поэтому никто не мешал торговцам навестить соседний клан. Вообще у горцев не было в обычае препятствовать торговым гостям, редко бывавшим в этих местах. К тому же все были увлечены предстоящей охотой. Какой-то миг Дэвид сквозь слои тумана еще видел темную сутану отца Тутило, который должен был оставаться при Мойре, ну а потом все поглотила плотная пелена. Отчаливая, они услышали, как окрестности огласились привычным криком: «Удача, ступай за нами!» — так охотники призывали везение на время лова, когда уже выступали. Ну, всех благ, парни. Пусть вам повезет добыть белую лань. А уж Дэвид и его спутники не упустят свою добычу.

Они плыли в густом белесом мареве. Туман глушил звуки и скрывал оживление на берегу. Орсон и Роб налегали на весла, а Дэвид сидел на корме, откинувшись на борт и даже прикрыв глаза, будто задремал.

— Как вы можете быть таким спокойным? — удивлялся Роб.

Спокойным? О, Дэвид был напряжен, как тетива. Он плохо спал этой ночью, долго молился, а теперь, зная, что им предстоит, просто копил силы.

Пока же лодка тихо плыла в тумане в сторону моря. Слышен был плеск опускаемых в воду весел, порой в стороне раздавался более громкий вплеск — это рыба выскакивала из воды и плюхалась обратно. И снова все стихало, лишь на блестящей маслянистой поверхности оставался крошечный водоворот. Туман был густой, плотный и влажный, и, чтобы ориентироваться в нем, Орсон направил обтянутый кожей нос куррахи ближе к берегу, дабы двигаться вдоль его кромки. Они миновали один береговой выступ, потом другой. Дэвид, казалось, все еще подремывал, но, когда до них долетел двойной пронзительный крик сойки, вмиг выпрямился.

— Знак. Причаливаем.

Заросли тут подходили к самой воде лоха. Орсон завел лодку под нависающие ветви боярышника и бузины, когда из лесу вышли трое горцев. Головы их были накрыты полами пледов, как капюшонами, но они сразу узнали Малкольма Мак Рэ.

— Это мои люди, — указал он на своих спутников. — Они будут ждать нас на тропе через горы, пока я проведу одного из вас к месту стоянки охотников.

Едва они вышли, как один из горцев вспорол кожаный борт куррахи, и лодка стала погружаться под грузом тюков. Роб даже застонал, но Дэвид хлопнул его по плечу, напомнив, что их ждет награда, которая восполнит все утерянное.

Малкольм передал торговцам пледы и туники горцев — теперь в Майсгрейве и его спутниках никто не должен был распознать чужаков. Орсон лишь хихикнул, облачившись в тунику горца, достигавшую колен, и даже игриво помотал ногой, но остальным было не до шуток. Малкольм вывел из зарослей нескольких лохматых горных пони, и Дэвид, взобравшись на одного из них, сказал:

— Орсон и ты, Роб, вы поедете с человеком Малкольма к морю. А я с Мак Рэ вернусь назад, к месту охоты. Ждите нас и молитесь, чтобы все прошло благополучно.

Отъезжая, он оглянулся и увидел, что Роб по-прежнему возится со своими пожитками, какие успел вытащить из лодки, а вот Орсон застыл и, глядя ему вслед, делает крестное знамение. Можно было умилиться, видя, как волнуется за своего господина этот обычно беспечный, буйный парень. Но, возвращаясь за Мойрой, Дэвид и впрямь очень рисковал, поэтому его самого не покидала тревога.

«Мне просто интересно», — напомнил себе Майсгрейв любимую присказку, какой всегда подбадривал себя, отправляясь на опасное задание.

Горные пони, гривастые, с крупными копытами, были обучены пробираться сквозь любую чащу и подниматься по кручам. На двоих ехали они с Малкольмом, еще двоих вели в поводу. За плечом Дэвида был мешок с объемистой кожаной флягой с вином. Гектор Рой хотел прикупить у него еще вина для своей фейри? Что ж, он не забыл желание вождя. И если что-то у них не сладится или их встретят и что-то заподозрят, он всегда может сослаться, что обнаружил среди товаров такую желанную для красавицы флягу и решил продать напоследок.

В пути они сделали небольшую остановку, и, пока Малкольм с его клансменом вслушивались в звуки и пытались что-то разглядеть в тумане, Дэвид достал переданный ему ранее Тутило мешочек с белым порошком, высыпал его в горлышко фляги и несколько раз хорошенько взболтнул содержимое. Малкольм заметил это и довольно осклабился:

— Давай, давай, приятель. Если ты избавишь клан от этой девки, я даже поставлю за тебя свечку Господу. Ну, когда попаду в церковь.

Они продвигались медленно, порой попадали в такой плотный туман, что были вынуждены останавливаться и пережидать, пока он не поредеет. Дэвид только удивлялся, как Малкольм определяет направление. И все же где-то через час с небольшим отставной констебль вывел его по крутому спуску к водам залива Лох-Лонг, узкого и длинного, залегшего среди поросших лесом холмов.

— Там впереди есть мост, — указал он куда-то сквозь слои наплывающего тумана. — Мне дальше ехать нельзя. Для Мойры я в одной цене с проказой. Как и она для меня. И встречаться нам — только испортить дело. Поэтому я с лошадьми останусь тут и буду ждать, чем все закончится. Надеюсь, сладится.

«Мне просто интересно», — опять напомнил себе Дэвид, когда направил лошадку по низким, осклизлым доскам мостка через лох.

Они все правильно рассчитали, и отец Тутило вышел ему навстречу, едва Майсгрейв появился на мосту из тумана.

— Такая погода нам только на руку, не так ли? — негромко произнес священник, беря его лошадь под уздцы. — Да и наша красотка озябла, опять ворчит, что лучше бы оставалась в Эйлен-Донан.

Туман и впрямь был сырой и холодный. От него на волосах оседали капли влаги, и волосы Дэвида, обычно лежавшие плавной волной, сейчас начали завиваться, падая на глаза мокрыми прядями. Тутило вывел его к небольшой площадке среди зарослей, где лежали какие-то тюки и слабо дымил костерок, у которого сидели, греясь, трое горцев в пледах. Сама Мойра устроилась в стороне на расстеленной овчине.

— Ого, кого это вы привели, отче? — сразу поднялась она, едва Дэвид спешился. — Святые угодники мне порукой, если мастер Дэйв в это время не должен быть уже за много миль отсюда. Что заставило тебя вернуться, лоточник? — обратилась она к мнимому торговцу.

Ее пышные волосы тоже вились от сырости и красиво обрамляли тонкое личико. Взгляд был настороженным и колючим.

— Вот это. — Дэвид протянул ей объемную флягу с вином, для видимости колыхнув ею, чтобы было слышно, как булькает содержимое. — Сладкая и густая мальвазия, мистрис. Мой напарник Орсон хотел приберечь ее для вождя клана Малеодов. Но ведь я обещал Гектору Рою, что вы получите свою мальвазию. Шестнадцать шиллингов с вас, госпожа.

Кажется, она была удовлетворена ответом, но тут же начала торговаться. Шестнадцать шиллингов? Да не ополоумел ли он? И с чего он взял, что она берет такую сумму с собой на охоту?

— Хорошо, назовите вашу цену. Но учтите, я проделал обратный путь в тумане и потому особо уступать не намерен.

Какое-то время они смотрели друг на друга, не обращая внимания на охранников, которые отошли от костра и теперь с улыбками наблюдали за ними. Похоже, возвращение торговца, с коим горцы недавно пировали и выпили не одну чарку асквибо, не сильно их обеспокоило. Дэвид отметил, что они были еще совсем мальчишки. Наверняка более опытные клансмены Маккензи не согласились торчать с любовницей вождя, предпочтя получить и свою долю удачи в охоте на белую лань. Дэвиду стало немного грустно. Жалко будет убивать этих парней. Но, скорее всего, придется. Или же…

— Вы даже не представляете, что это за напиток, мистрис Мойра. Но если вы будете так скупиться… Клянусь Святым Макгридером, я попросту отдам вино этим славным ребятам. И сам выпью его с ними. По крайней мере, настроение сразу улучшится, да и сырость не так будет донимать. Ну, что скажете?

Он раскупорил флягу, опять потряс и повел ею, так что в сыром воздухе почувствовался густой аромат сладкого душистого вина.

— Вы странный купец, — задумчиво произнесла Мойра.

— Возможно. Но я рассчитывал на барыш и не намерен портить себе настроение из-за вашей скупости. Эй, парни, у вас с собой есть чаши?

Во всяком случае, если эти юные клансмены выпьют пойла и заснут, их не придется резать. А уж с капризной красавицей он как-нибудь справится.

Парни пили вино и улыбались. Мойра смотрела гневно, ее темные брови были нахмурены. Она зябла, кутаясь в меховую пелерину, вино сейчас было бы для нее в самый раз. Но она лишь отвернулась, когда Дэвид налил охранникам по второй порции и сам сделал вид, что пьет.

— Сладкое как мед, — улыбаясь, произнес один из юных клансменов. — Привкус немного странный, но я бы не сказал, что дерьмо.

— Ну ты скажешь — дерьмо! — отозвался другой, слизывая с едва пробивавшихся усиков сладкие янтарно-желтые капли. — Сроду такого не пил.

— А вы будете пить, отче? — повернулся Дэвид к Тутило.

Взгляд его при этом был острый и выразительный — он надеялся, что священник, до этого хмуро державшийся в стороне, поймет его знак. Дэвид ранее намекал, что почитающая священнослужителя Мойра не откажется принять напиток из рук священника.

Тутило не зря столько лет был шпионом и умел быстро соображать. Достав свою деревянную чашку, он сделал вид, что пьет вино, причем так умело, что Дэвид даже подумал, не решил ли хитрый святоша и впрямь попробовать дивного напитка? Но Тутило лишь облизнул губы и направился к Мойре.

— Выпейте немного, дитя мое. Если уж этот парень готов раздавать направо и налево столь замечательный напиток, почему бы и вам не попробовать?

— Вот я и думаю, с какой радости он раздает свой ценный товар?

Священник продолжал стоять перед ней с протянутой чашей.

— Не стоит быть такой подозрительной, мистрис Мойра. Позвольте напомнить вам пословицу: зла боится тот, кто сам чинит зло.

Молодая женщина лишь передернула плечами, но взяла чашу и пригубила. Она пила со знанием дела, смаковала напиток, держа во рту, прежде чем глотнуть.

— И впрямь отдает чем-то странным, — заметила она.

— Но ведь стоит запрошенных денег? — подошел к ней Дэвид. — Я так и знал: стоит вам попробовать дивную мальвазию, и вы уже не станете торговаться.

Она наконец улыбнулась.

— Ты хитрый плут, Дэви Маклейн. А теперь довольно раздавать такое добро. Парни, — повернулась она к обступившим ее с чашами юношам, — идите к своему костру. Вино больше не раздается — я покупаю его. А ты, Дэйв, можешь ехать в Эйлен-Донан. Скажешь, чтобы Кристофер Мак Рэ выдал тебе полагающуюся сумму. Он не будет сомневаться, что это я тебя послала.

— Так уж и не будет? Может, я захвачу с собой кого-то из ваших охранников, чтобы подтвердили ваши слова?

Она только пожала плечами, отходя и при этом вновь делая глоток вина.

Теперь Дэвиду нужно было как-то потянуть время, дожидаясь действия одурманивающего порошка, и он не нашел лучшего способа, как отозвать священника и сделать вид, будто хочет переговорить с ним.

Они стояли в стороне, и Дэвид даже словно посмеивался чему-то, а вот Тутило был суров и едва сдерживался, скрывая тревогу.

— Я не могу твердо знать, когда начнет действовать зелье. Смотря кто и сколько выпил. Парни хлебнули много и залпом, а вот Мойра, большая любительница смаковать вино, пьет понемногу. Но она женщина, она слабее. Силы небесные, смотрите, юный Ирахт уже клюет носом, а она еще расхаживает с чашей, словно ее и не берет. Будем надеяться, что, если парни начнут засыпать, она не сразу это заметит и не поднимет шум. Пойду отвлеку ее. Ты же отойди, Дэйв, но будь начеку, если что.

Дэвид сделал несколько шагов в сторону берега и, опустившись, стал перетягивать кожаные ремешки на своем броге. Сам же украдкой наблюдал за происходящим. Заметил, что один из парней и впрямь склонил голову на руки, второй стал зевать. Но самый крупный из них сидел как ни в чем не бывало и продолжал подкидывать сучья в костер. Со стороны, где беседовали Мойра и священник, даже долетел ее смех. Туман глушил звуки, но Дэвид все же расслышал одну из фраз Мойры:

— Вы очень добры ко мне, отче, однако леди Нэн до самой смерти останется законной женой Гектора Роя. И все эти разговоры о разводе… Это даже грешно, особенно в устах священника.

Ого! Тутило завел речи о разводе Гектора Роя и его супруги. Ай да хитрец! Дэвид различил, как тот довольно громко сказал:

— В моих словах не больше греха, чем в той жизни, какую вы ведете с вождем Маккензи, будучи невенчанной. И как служитель Церкви я с удовольствием выпью этого чудесного вина за то, чтобы однажды узнать, что вы стали законной супругой честного горца, пусть это будет даже не Гектор Рой. Или же…

Он еще что-то говорил, но было не разобрать. Главное, что он заставил выпить Мойру целую чашу вина.

Двое клансменов у костра уже спали. Третий поднялся, стал трясти головой. Дэвид незаметно сунул руку под мышку, где на ремне висел нож. Если этот парень что-то заподозрил, надо свалить его до того, как он поднимет шум.

Напряжение нарастало. А тут еще Мойра после выпитой чаши стала оседать на руки священника, а тот ее поддерживал.

От костра, где стоял горец, раздался отчетливый голос:

— Какое крепкое вино у тебя, купец. Меня и пинта виски так не пьянила, как ваш напиток. О небо, что это с госпожой?

Он шагнул было в сторону Тутило и девушки, но споткнулся прямо на ровном месте и рухнул на землю. И уже не встал, а Дэвид услышал его громкий храп.

Священник уже тащил к Майсгрейву обеспамятевшую Мойру.

— Скорей, Дэйв, скорей, ради самого неба! Мы и так долго провозились.

Дэвид сорвал перевешенный через круп его лошади темный плед и быстро укутал женщину с головы до ног. Для пущей безопасности он связал ей руки и ноги и засунул кляп в рот.

— Тщетная предосторожность, — торопил священник. — Теперь они проспят до самого заката, если не до полуночи.

Дэвид положил неподвижную Мойру на круп своего конька и стал увлекать его в сторону моста через Лох-Лонг. Священник широким шагом шел за ним, все время озираясь и осторожно, как ребенка, неся в руках кожаную флягу с вином, чтобы не оставить никаких следов. В какой-то миг Дэвид оглянулся на него и подмигнул:

— Святой отец, уж не знаю, что это за зелье, но оно сделало свое дело. Обещаю, когда все закончится, я угощу вас самым лучшим вином, какое только смогу приобрести.

На грубом лице хитреца священника промелькнуло некое подобие улыбки.

— Обещаю, что с радостью выпью с вами, Дэйв. Вот только бы знать… когда все закончится. И как.

   Глава 5    Стихия

Мойра приходила в себя тяжело. О том, как долго ее везли, у нее не было ни малейшего представления, осталось лишь смутное воспоминание, как она неожиданно упала, ушиблась, но ее тут же подхватили и положили поперек седла. Ужасная тряская дорога все не кончалась.

Кажется, она стала постанывать, потому что в какой-то миг услышала голос священника Тутило:

— Не жестоко ли вы с ней обращаетесь? Она все же нежная женщина, а такая дорога измучит кого угодно.

Добрый святой отец!.. Внешне он суров и даже безобразен, как горный уриск[39], но с Мойрой всегда был мягок и предупредителен. Хотя порой и корил молодую женщину, что та живет в незаконной связи с вождем Маккензи.

Она еще расслышала, как кто-то другой зло ответил:

— Это она-то неженка? Да она крепка, как кованый клинок. И душа у нее каменная.

Мойра узнала и этот голос: Малкольм Мак Рэ. Ее враг и мучитель. Она смогла отомстить этому человеку за свои унижения, лишив всего, чем он дорожил, однако не сомневалась, что Малкольм — недруг и ей опасно находиться рядом с ним. Особенно когда она так слаба. Но с чего бы это она ослабла?

Мойра попыталась заставить себя очнуться, но ее усилия были тщетны, и она вновь начала стонать. И тогда ее подхватили сильные руки, устроили поудобнее и удерживали, пока продолжалась скачка.

— Мне кажется, она приходит в себя, — произнес кто-то совсем рядом, чей голос тоже показался знакомым. — Отец Тутило, может, стоит влить ей в глотку еще немного вашего зелья?

— Нет, нет, — отозвался откуда-то со стороны священник. — Мойра не скоро очнется. А если будем злоупотреблять зельем, она может и умереть. Или вы хотите привезти Эхину Манро весть о ее смерти, а не саму невесту?

Они говорили о невесте мальчишки вождя. Но сама Мойра тут при чем?

Ей было удобно в удерживающих ее руках. Она ощущала капли дождя на лице, холодные и освежающие. Но очнуться Мойра не могла и вновь уплывала в забытье. Звуки появлялись урывками и исчезали.

Со временем она опять стала слышать голоса и различать фразы. Кто-то визгливо ругался, жаловался на ненастье, при этом уверяя, что ни за что не решится отправиться по морю в такую погоду. И ему в ответ звучал грубый голос Малкольма:

— Как угодно, господин жестянщик. Но тогда вам придется остаться здесь, в землях Аплкросс. Но учтите, эти края недавно перешли к Маккензи, и если кто-то обнаружит вас тут… Нет, лучше я сам вспорю вам брюхо прямо сейчас, пока палачи Гектора Роя не успели выяснить, кто вам помогал в похищении его девки.

Мойра даже в полубессознательном состоянии почувствовала страх. Они говорили о похищении… И она уже стала догадываться, что похитили именно ее…

Ей хотелось кричать, но сил не было, и из ее горла вырвался лишь слабый стон. Ее положили на землю, стали переговариваться в стороне. Потом раздался топот копыт — было слышно, как подковы бьют по камням. Когда этот звук удалился, она различила шум дождя и негромкие голоса стоявших неподалеку людей.

— Сэр, но вы поглядите, какая волна! — снова жалобно заныл кто-то. — Разве можно отправляться в плавание, когда такой ветер?

— Успокойся, Роб. Смею заверить тебя, что местные жители смело ходят с острова на остров на утлых плоскодонках в любую погоду и даже ночью. А Малкольм заверил, что парни, которые придут за нами, умелые мореходы.

— Однако море и впрямь слишком неспокойно, Дэвид, — узнала Мойра голос Тутило. — И если волны так пенятся в заливе Лох-Торридон, то каково нам придется, когда мы окажемся в открытом море?

Они собираются уплыть? Вместе с ней? Теперь Мойра различала каждое слово, но оставалась неподвижной и не открывала глаз. А еще она заметила, что после отъезда Мак Рэ похитители заговорили как-то иначе. В ее полусонном состоянии трудно было сообразить, что именно изменилось, но главное заключалось в том, что она их понимала. Так, она догадалась, что одним из увезших ее был торговец Дэвид Маклейн. Она даже уловила некую злую усталость в его голосе, когда он сказал:

— Отче, вы разве не понимаете, что для нас теперь главное — поскорее покинуть эти земли. Вот-вот начнет светать, а мы все еще во владениях Маккензи. И если нас тут заметят… Что мы скажем клансменам Гектора Роя, как объясним, почему очутились здесь, да еще и с женщиной их вождя?

Голос священника звучал напряженно:

— Если все дело в том, что с нами Мойра… О, послушай меня, Дэвид, задание Перси мы уже выполнили. Все Маккензи будут уверены, что тут не обошлось без дерзкого Эхина и Ангуса Хрома, и теперь оба клана не скоро выяснят отношения. Значит, то, что хотел Нортумберленд, свершится и они начнут резать друг друга. Зачем же тогда нам Мойра? Давай попросту перережем ей горло, пока она ничего не понимает, а потом забросаем тело камнями. Поверь, на нас никто и не подумает ничего дурного. Мы гости клана, а меня к тому же многие знают в этих краях.

— Знали, отче. С того момента как вы исчезли одновременно с Мойрой, вас так же подозревают, как и Манро. И учтите, что Гектор Рой, глава всех Маккензи и барон Кинтайла, имеет большую власть во всем Нагорье и длинные руки — он простирает их всюду, куда может достать, а слышит он на любом расстоянии. Так что лучше нам уйти морем и не испытывать судьбу.

Священник что-то пробормотал и отошел. Мойра слышала его шаги, несмотря на завывание ветра. Она все же смогла чуть приподнять веки и различить смутные силуэты своих похитителей. Ближе всего к ней сидел рыжебородый спутник торговца. И он вдруг тоже поддержал предложение отца Тутило:

— Святоша прав, сэр. Пока девушка с нами, мы с ней как с факелом на пустоши — привлечем внимание любого Маккензи. Если же избавимся от нее, мы, почитай, свободны от всяких подозрений.

Мойра почувствовала, как ее начала бить мелкая дрожь. И не от холода и мокрой одежды — ей стало страшно. К тому же она чувствовала себя такой беспомощной… А этот Дэвид, бывший, видимо, у них за главаря, так странно молчит. Если он согласится…

Но он сказал другое:

— Мы не станем убивать ее. Вон уже приближается лодка, о которой говорил Малкольм. Давайте перебираться в нее. На ней мы будем в безопасности.

— Попасть в такую стихию и не быть в опасности… О Дэвид, похоже, что вы больше всех нас верите в свою удачу и милость Провидения, — ворчливо отозвался жестянщик Роб.

— Аминь, — только и ответил Дэвид. После чего он подошел к лежавшей под кустом вереска Мойре и взял ее на руки.

Было еще слишком темно, и он не заметил, что пленница наблюдает за ними. Однако когда они ступили на борт судна, он все же различил в сероватом свете хмурого утра блеск ее глаз. Дэвид видел, как она озирается по сторонам, когда стал прикручивать ее связанные руки к обрывку такелажа у борта.

— Что, удивлена, красотка? Ничего, при таком ветре остатки дурмана скоро выветрятся из твоей головки. И если ты не страдаешь от качки, то начнешь соображать так же здраво, как до того, как напилась мальвазии.

Он отошел, а Мойра, вцепившись связанными кистями в борт лодки, приподнялась и стала оглядываться.

Как только лодка отошла от песчаной отмели между скал, сразу началась болтанка. Постепенно развиднелось, и сквозь косые струи дождя Мойра увидела впереди длинную гряду острова. Женщина поняла, где находится: не раз, бывая на побережье, она видела очертания острова Раззей в проливе Иннер-Саунд. Море вокруг было темным и бурным, ветер срывал с гребешков волн клочья пены. И все же лодка была еще совсем недалеко от побережья. Мойра подумала, что, если бы ей удалось освободиться, она бы попыталась вплавь вернуться обратно. Ведь эти берега принадлежат клану Маккензи, где каждый встречный сможет оказать ей поддержку и доставить к Гектору Рою!

Однако как освободиться? Мойра посмотрела на снующих по длинной ладье мужчин. Они были заняты снастями, до пленницы никому не было дела, и если они за все это время не догадались, что у нее за голенищем сапога нож, то наверняка и сейчас не заметят, когда она его достанет. Другое дело, что ее руки, связанные в течение многих часов, жгло как огнем, а этот пес Дэвид еще и привязал ее к борту.

Мойра сидела, сжавшись в комочек, и ее сотрясала дрожь. На воде было холодно, к тому же дождь и ледяные брызги время от времени окатывали судно. Но постепенно светало, и женщина видела, что люди в лодке по-прежнему не обращают на нее никакого внимания. Они уже прошли вдоль побережья длинного гористого острова Раззей, миновали следующий остров Рону и теперь огибали его северную оконечность, когда на них буквально обрушился шквал. Ветер загудел снастями, судно содрогнулось и заскрипело, волны стали значительно выше и то и дело орошали брызгами борта. Впереди было открытое море, и Мойра не понимала, куда ее везут. Да еще когда так штормит. Она сама выросла на островах и знала, как может быть опасна стихия.

Корабелам с превеликим трудом удалось развернуть судно по ветру. Лодка будто порхнула вперед и теперь неслась, перескакивая с одной водной гряды на другую. Сквозь слабый рассвет Мойра увидела впереди зеленые склоны и гористую поверхность гигантского острова Скай. Но, как оказалось, ее спутники не намерены были приставать к берегу и попытались вывести судно в открытое море. Не всем, похоже, это пришлось по нраву. Она видела, как правившие лодкой люди Мак Рэ и торговец Дэвид ругаются у рулевого весла, а затем к ним присоединился Тутило, тоже вступивший в спор. Священника явно пугало небо впереди, он размахивал руками и в своем черном одеянии походил на попавшую в бурю ворону.

Потом Дэвид и священник отошли от рулевого весла. Дэвид приблизился к пленнице, взглянул на нее, даже как будто улыбнулся, однако, держась за снасти и пошатываясь под креном, прошел мимо. Именно в этот миг послышались крики и все столпились по левому борту. Люди похватали багры, всматривались во что-то. Мойра приподнялась, чтобы увидеть, что их встревожило, и внутренне похолодела. Она видела, как несшиеся мимо судна волны взрывались брызгами взлетающей вверх пены — ладья проходила подводные рифы, и они могли потерпеть крушение, если под напором ветра ее нанесет на них.

Мужчины стояли, удерживая багры, и в какой-то момент с яростным криком выставили их вперед. Кормчий изо всех сил налег на рулевое весло, и все же они едва не поплатились за свою смелость, ибо толчок, каким корабль отбросило в сторону, показал, что лишь упор сильных рук, сумевших оттолкнуть баграми судно от рифа, избавил их от неминуемого удара. Трое из мужчин попадали на палубу, корабль накренило, потом он вознесся на следующую волну, резко опал, и их снова окатило тучами брызг. Однако же им удалось миновать опасное место.

«Сейчас им все равно не до меня», — решила Мойра и связанными руками стала вытаскивать нож из-за голенища сапога.

На нее не смотрели. Женщина еле могла держать его, потом как-то умудрилась взять рукоять в зубы и принялась пилить веревку, которой были стянуты запястья. При этом озиралась и даже глухо рычала от натуги. Нож порой задевал кожу, ей было больно, потекла кровь, но она не сдавалась.

Корабль вновь возносился и падал. Мойра заметила, что людей начало тошнить. В какой-то миг из рыжего Орсона фонтаном изверглось содержимое желудка, а налетевшая волна окатила его, словно желая умыть. Потом склонился над бортом Дэвид. Поднявшийся вал едва не подхватил его, чтобы унести за собой, но он каким-то чудом удержался, вцепившись в такелаж. Кормчий по-прежнему налегал на весло руля, и корабль, врезаясь носом в волны, стал делать крен. Но при этом он оказался под налетающим ветром, и волны захлестнули палубу.

Мойру окатило с головы до ног, и она выронила нож, который тут же унесло куда-то в сторону. Пока она озиралась, высматривая его, рядом с ней появился Дэвид. Он сразу понял, чем она занималась, но только согласно кивнул и сам разрезал удерживающие ее путы.

— Держись за такелаж, малышка. Веселенький денек начинается, не так ли?

И он как-то по-сумасшедшему расхохотался.

Судно развернули, палуба вновь вздыбилась, но корабль по-прежнему болтало со страшной силой.

Руки Мойры были очень слабы, а прилившая кровь вызвала страшную боль. Не в силах удержаться, она покатилась по палубе, ударилась о ноги священника Тутило. Он схватил ее, и в какой-то миг она увидела его посеревшее от ужаса лицо.

— Все из-за тебя, ведьма!

— Сами сдохнете! Пучина утащит вас!

Их вновь окатило волной. Мойра схватилась за какую-то веревку, а когда волна прошла и она смогла откашляться, то поняла, что священника рядом не было. Подтянувшись и вцепившись в борт, она увидела его барахтающимся среди пучины. Тутило что-то кричал и махал руками, но его накрыла новая волна, и он уже не появлялся.

Мойра испытала настоящий ужас. Неужели это она погубила священника своим пожеланием? Может, она и впрямь ведьма?

Остальные на гибель Тутило, казалось, не обратили внимания. Только Дэвид застыл на какое-то время, вглядываясь в ревущее море, но потом его окликнули, и он больше не отвлекался.

Теперь корабль шел по ветру, направляясь в открытое море.

«Они сошли с ума», — думала Мойра, видя впереди бушующую стихию. Где-то слева маячили возвышенности острова Скай. Земля была так близко, но люди на судне и не думали поворачивать к ней. Мойра поняла, что похитители задумали обогнуть Скай с севера. Но разве это возможно в такую бурю?

В свете наступившего утра стало видно, как впереди полыхают зарницы молний. Вдалеке гремел гром, море волновалось, темные валы накатывали и бились о борта. Вот тогда и было решено снять парус. Теперь судно болтало по воле волн, однако рулевое весло все еще направляло его, и они постепенно стали приближаться к суше, где волны казались не такими огромными. Но и маленькими их трудно было назвать.

Дэвид снова склонился через борт, и его стошнило. А когда он выпрямился, мокрый и растрепанный, кормчий крикнул ему сквозь вой ветра:

— Нам все же придется пристать. Вы же видите, что впереди?

Не заметить это было невозможно. Надвигающаяся буря была слишком сильной. Море взъярилось, завыл ветер, то и дело вспыхивали молнии. Им вторил гром.

Мойра уже не думала прыгать в море, она просто вцепилась в обшивку борта и тихо молилась. Корпус судна трещал, палуба качалась. Дождь заливал глаза. Потом рухнула мачта. Мойра не видела, как она падала, но услышала треск, а затем на нее полетели щепки. Кто-то закричал. Дэвид склонился к рыжему Орсону и вырвал острую щепку у него из щеки. До нее донесся его голос, когда он, перекрикивая шум бури, сказал:

— Пустяки! А теперь смотри за рифами. Это куда страшнее какой-то деревяшки, какой тебя оцарапало.

Корпус лодки так трещал, что оставалось удивляться, как она еще не развалилась. Мойра выглянула за борт и поняла, что кормчему каким-то чудом удалось развернуть судно носом к побережью Ская. Она не сочла это утешительным, поскольку на такой скорости ладья могла попросту разбиться о скалистое побережье. При этом девушка рассмотрела в стороне мелькавший среди волн небольшой островок, но заметила также, что слева и справа от него взрываются фонтаны брызг.

Снова рифы!

Мойра не выдержала и короткими перебежками, держась за снасти, пробралась к рулевому. Это был лохматый рыжий горец, то есть свой, а не эти похитившие ее чужаки, и она с надеждой обратилась к нему:

— Вы знаете проход между рифами в этих водах?

— Да смилуется над нами Пресвятая Дева, но каждый фонтан брызг на поверхности указывает, как их обходить.

— Но вы плавали тут?

— Во время штиля, девушка, однако никогда во время волнения и в такое ненастье.

— Чтоб вас…

Мойра осеклась, вспомнив, как сбылось ее пожелание, когда она рассердилась на священника Тутило.

Впереди по подветренному борту поднялся очередной фонтан брызг. Кормчий старался обогнуть его, но ремень его весла совсем ослаб и растянулся от влаги, и, казалось, они несутся прямо на скалу.

«Если бы они только подошли поближе к Скаю, — молила Мойра. — Я ведь хорошо плаваю, я бы смогла…»

Несмотря на то, что было очень холодно, она сорвала с себя меховую пелерину и сапожки. Если придется барахтаться в волнах, они только помешают.

Люди на корабле с ужасом смотрели на появившийся из воды темный риф, массивный, словно некое глубинное чудовище. Берег приближался, но приближался и риф. Дальше виднелся еще один, куда более крупный. А в стороне были заметны буруны, указывавшие, что опасность и слева, и справа.

Уже совсем рассвело, но от этого видеть грозящую со всех сторон опасность было еще страшнее. Прибой у побережья Ская казался сплошной белой пеной, и, когда они приближались к нему, ладью, почти не подчинявшуюся рулю, швыряло, как щепку.

На Мойру, как и прежде, никто не обращал внимания, все смотрели на воду. Ей оставалось только молиться о заступничестве небес. Выросшая на острове, она знала, как жадно море до жертв. А ведь она почти тосковала из-за того, что давно не плавала на лодке, и просила Гектора устроить ей подобное развлечение…

Вдруг кто-то закричал:

— Держитесь все, Христа ради!

На судно вдруг обрушился громадный вал, лодку подняло, а потом опрокинуло на борт. Раздался оглушительный треск; толчок был такой, что Мойра выпустила из рук обрывки вантов, за которые держалась, и полетела куда-то во мрак…

Мрак оказался холодным, плотным и тяжелым. Мойру словно поглотило огромное животное, которое не желало отпускать ее. И лишь бешеная жажда жизни заставляла ее бороться изо всех сил, работать руками и ногами и сдерживать дыхание, несмотря на то, что легкие, казалось, вот-вот разорвутся. В какой-то миг она всплыла и жадно, почти со стоном втянула спасительный воздух.

Вода была ледяной, Мойру мотало туда-сюда, то накрывая волной, то вновь вскидывая вверх. Постепенно силы ее стали иссякать, она наглоталась воды, но продолжала барахтаться, стараясь повыше поднимать голову. Оглушенная и мало что соображавшая, она вдруг увидела неподалеку островок, какой заметила ранее. О его уступы разбивались волны, но это все же была суша, и Мойра поплыла к ней.

Волна поднесла ее и сильно ударила о камни. Женщина дико закричала, совершенно измученная, но все же вцепилась в изъеденные соленой влагой выступы и удержалась, когда волна стала откатывать. Это была краткая передышка, и Мойра воспользовалась ею, чтобы взобраться повыше. Намокший подол путался у нее под ногами, она наступила на него и рванулась, услышав, как затрещала ткань. И все же она лезла дальше, и, когда очередной вал ударился о скалу, он уже не мог захватить свою добычу. Мойра стонала и плакала, продолжая карабкаться, пока не оказалась на небольшой каменистой площадке, куда не достигали волны. Тут она упала, обдаваемая множеством брызг, но волны, урча и шипя, откатывались, не доставая до беглянки.

Дыхание давалось с трудом, потом подкатила тошнота, и ее несколько долгих минут мучительно выворачивало. Исторгнув из внутренностей горькую соленую воду, Мойра потеряла сознание. Она не ведала, сколько лежала так, переводя дыхание и ничего не соображая.

Постепенно она стала различать пронзительные крики чаек. Море еще ревело, но, как заметила Мойра, волны уже были не столь крупные, как ранее. Молодая женщина приподнялась, озираясь по сторонам. По-прежнему шел дождь, ледяной, плотный, непрерывный. Сквозь его завесу она видела зеленые склоны острова Скай, россыпи камней и белую пену прибоя у его побережья. Мойра смотрела на него, понимая, что на самом деле остров находится не так близко, как ей кажется. И когда она взглянула на плещущиеся внизу волны, ей захотелось зарыдать. Провалы между волнами казались жадными ртами, готовыми проглотить ее. Мойра еще слишком хорошо помнила, с каким трудом выбралась из пучины, и вновь доверяться водной хляби у нее не было ни малейшего желания.

Распростершись на скале под проливным дождем, она тихо плакала. Ее пробирал холод, душило отчаяние. Но не такова она была, чтобы поддаться ему.

«Сейчас май месяц, в это время шторма не бывают продолжительными. Это ненастье когда-то закончится, а жители Ская часто ходят по окрестным водам на своих лодках, так что меня рано или поздно обнаружат. В конце концов, я все же в проливе Минч, а не в открытом океане».

Она стала тихо молиться. Но зубы ее так стучали, что она не понимала, что произносит. Было невероятно холодно, ее обдавало брызгами дождя и ветром. В горле стало першить, но Мойра не обращала на это внимания. Она не утонула, а значит, все остальное можно перетерпеть.

Порой Мойра оглядывалась по сторонам, замечая, что море постепенно успокаивается. Но ни следов судна, ни кого-либо из ее похитителей нигде не было видно. Вполне возможно, что тонущее судно увлекло их за собой на дно. Видимо, ладья не разлетелась в щепы, так как на воде не было видно никаких обломков, а потонула всем корпусом. В таких случаях образуется смертельная для пловцов воронка, из которой не вырваться. И они все утонули. Ну и славно. Само Небо покарало их.

Но как же она замерзла, как замерзла! Мойра встала и стала ходить туда-сюда по крошечной площадке скалы, подпрыгивать и хлопать себя руками по бокам и бедрам. Тщетно. Ее всю трясло, зуб на зуб не попадал. Ей казалось, что тут она может замерзнуть даже скорее, чем ранее опасалась утонуть.

Она вглядывалась в берег острова Скай, но не замечала на нем ни малейшего признака жизни. Скай выглядел пустынным, хотя на деле был заселен горскими кланами, да и вообще некогда был отдельным от Шотландии королевством. За него исстари шли сражения, еще викинги пытались отбить остров у местного населения, но все же были изгнаны. Там правил король Островов, столь влиятельный, что с ним вынуждены были считаться даже владыки Шотландии. Потом короли Островов стали зваться просто лордами Островов, но все равно они были едва ли не первыми вельможами, и их влияние было огромно. Сейчас все это казалось странным, особенно когда Мойра сквозь струи дождя вглядывалась в это пустынное побережье. Казалось, там все вымерли, когда последний лорд Островов уступил свои владения королю Якову Стюарту.

Постепенно светлело, и хотя дождь продолжал идти, он уже не налетал такими шквалистыми порывами. И все же Мойра была измучена и сильно зябла, ее сотрясал кашель, наплывала неутешительная слабость. Она сидела, обхватив себя руками, и дрожала. Порой ей казалось, что она не ощущает пальцев ног, но попытки растереть их и вернуть чувствительность ни к чему не привели. И при этом, то ли оттого, что она наглоталась соленой воды, то ли от трепавшей ее лихорадки, Мойру томила жажда, и женщина стала слизывать капли дождевой воды, скопившейся в расщелине скалы.

Сколько времени она пробыла на скале среди моря? Она не знала. Но отметила, что берега Ская стали видны четче, она уже хорошо различала отвесные утесы над морем, покатую вершину уходящего к дальним горам склона, стаи бакланов, носившихся у побережья. А потом вдруг увидела идущего по песчаному пляжу человека.

Как же Мойра обрадовалась! Она поднялась во весь рост и стала кричать, вернее, просто сипеть и размахивать руками. Пусть же он ее заметит! Она даже различила, как до этого шедший вдоль прибоя островитянин остановился и посмотрел в ее сторону. Но никакого желания даже помахать в ответ не последовало. Он просто стоял и смотрел. Обычный горец, длинноволосый и босой, в длинной тунике до колен.

Мойре стало не по себе. Она вспомнила, что там, где она выросла, на Оркнеях, обычно считалось дурным знаком помогать жертвам стихии, особенно чужакам. Бытовало поверье, что спасенный обязательно принесет спасшему беду. И жители Оркнейских островов зачастую просто наблюдали за погибавшими в волнах, ибо их куда больше волновало другое: прибьет ли к берегу что-нибудь ценное с потерпевшего крушение судна, но никак не сами люди. Неужели и тут, на Скае, так же? Но ведь этот островитянин не может не заметить, что она в алом платье. Алое обычно носят состоятельные люди, и этот горец должен сообразить, что перед ним не простая особа. И пусть ее платье изодрано об уступ и висит лохмотьями, но его цвет он не мог не рассмотреть на таком расстоянии.

А потом… Она протерла глаза. Ей показалось, что она его узнала. Эта осанка, разворот плеч, манера держаться гордо, словно лэрд[40], откинув голову. Неужели это торговец Дэвид? Но тогда он просто обязан выручить ее!

Она вновь замахала руками, стала звать его. И только охнула, когда он повернулся и пошел прочь. Проклятье! Гореть тебе в аду за это, негодяй!

Мойра крикнула это ему вслед во всю силу своего саднившего горла, но ветер и шум волн вряд ли позволили ему расслышать хоть слово.

Он уходил, но потом все же остановился. И Мойра увидела, что на скалах, над пляжем, где стоял Дэвид, появились еще какие-то люди. Кажется, они тоже заметили ее, начали указывать в ее сторону руками.

Дэвид стал переговариваться со вновь пришедшими. Но Мойра больше не могла ждать.

«В конце концов, тут не так далеко от берега. Я доплыву, я справлюсь!» Она набрала в грудь побольше воздуха и прыгнула в воду.

Была ли вода такой холодной или в ее простуженном состоянии так только казалось? В любом случае она лишила девушку последних сил. Всплывать было неимоверно трудно, но Мойра все же появилась на поверхности и поплыла к берегу. Она старалась как могла, но с каждым гребком ее силы таяли. Волны мотали ее тело, она погружалась в воду с головой и начинала захлебываться. И все же боролась. Пока ногу ее не свела судорога. «Ничего, — утешала себя Мойра, — я смогу… я…»

Новая волна накрыла ее, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем она вновь увидела свет. Она перевернулась на спину, пыталась грести, но руки казались мягкими и непослушными, отталкиваться от поверхности волн стало почти невыносимо. Ноги тоже не слушались, и в какой-то миг Мойра поняла, что не плывет, а просто бьет руками по воде, слабо, захлебываясь, задыхаясь и… погружаясь. И тогда она в отчаянии стала кричать, пока ее опять не накрыла тяжелая волна…

«Это конец», — поняла она, чувствуя отчаяние и одновременно странное успокоение.

И в это мгновение кто-то схватил ее за волосы, вытащив на поверхность. Мойра со стоном втянула воздух и отдалась на милость судьбы. Или на волю того, кто все же приплыл ей на помощь.

Она была так слаба, что падала, даже когда почувствовала под ногами дно. Но неумолимые жесткие руки поднимали ее, тащили, заставляли идти. Когда же ее отпустили, она рухнула на мелководье, не в силах подняться.

В этот миг он сказал:

— Я спас тебя, и отныне ты моя должница. Все мои люди погибли, а они были мне дороги… Особенно тот, которого я до последнего надеялся спасти и искал на берегу, рассчитывая, что он все же выплыл. Но вместо него я обнаружил тебя. И если ты не поклянешься, что скроешь нашу тайну… Мне лучше сейчас же утопить тебя на мелководье, пока к нам не спустились эти люди. Ты поняла? Ты будешь скрывать все, иначе…

Он говорил быстро и негромко, потом неожиданно умолк. Совсем близко она видела лицо своего спасителя и понимала, что он все еще ее враг. А она — его. И она может погубить его, если поведает, что он чужак и похититель.

Мойра не заметила, как стала улыбаться, испытывая невольное торжество. Он ее опасался! Ну что ж, поглядим…

Однако в следующий миг ей стало не до веселья, ибо он грубо намотал ее мокрые волосы на кулак и погрузил ее голову в воду. Она забилась, вырываясь, но он был так силен!.. Она стала захлебываться, и негодяй, ослабив хватку, дал ей вздохнуть.

— Я не шучу, красотка! Ты просто не оставляешь мне выбора. И когда они спустятся, ты будешь мертва. Скажу, что выволок тебя уже мертвую.

— Что ты хочешь? Что хочешь?..

Мойра тянула время, ожидая, когда же спустятся островитяне и она им все поведает. Но Дэвид понял ее замысел, и она вновь оказалась под водой. О, как он был силен! А она так слаба… Она билась, глотая мутную от песка воду.

В какой-то миг ей все же удалось поднять голову и крикнуть:

— Клянусь!

Он тут же резко рванул ее за волосы, вытаскивая из воды.

— Крест, целуй крест, что не предашь меня!

Она повиновалась.

— Пречистой Девой и Господом нашим поклянись, что подтвердишь все, что я скажу!

Она вновь подчинилась. Тогда он отпустил ее, и Мойра, кашляя и выплевывая воду, выползла на песок. Он стоял над ней, мрачный и неумолимый.

— Учти, я убью тебя сразу, едва что-то заподозрю. Поэтому помни о своей клятве, девка!

Через некоторое время на берегу наконец-то показались спустившиеся по каменным выступам жители Ская. Это были пожилой кряжистый горец в килте, а с ним юноша в тунике и немолодая худая женщина в накинутом на голову пледе.

— Кто это с тобой? — обратились они к повернувшемуся к ним Дэвиду. — Ведь ты уверял, что все твои спутники погибли.

Он отвечал, что так и думал, когда они нашли его на берегу. Но небо смилостивилось над ним и спасло его жену.

— Твою жену? — произнесла женщина, присаживаясь подле Мойры. — Тогда вы должны возблагодарить Провидение. Ох, бедняжка, ну и натерпелась же ты! — Она погладила Мойру по голове и посмотрела на Дэвида: — А теперь, голубчик, бери ее скорее и веди к нам в дом.

Жители Ская славились своим гостеприимством, и это утешало. Но добродушны к чужакам они были лишь в том случае, если не видели в них врагов. Сейчас, похоже, они просто сочувствовали этим двоим, но когда все откроется…

Мойра не знала, что за это время наплел этим славным людям ее похититель, но надеялась, что со временем прояснит им ситуацию. Если сможет… Ведь этот негодяй вырвал у нее клятву. Насколько действительна такая клятва? Мойра не могла сказать. Она сейчас вообще не способна была о чем-то думать. Она была так слаба, что не прошла и нескольких шагов, как стала падать. Дэвид подхватил ее и понес на руках. Это принесло ей облегчение. Если не думать, что он ее враг.

Взбираться по скалам с ношей Дэвиду было непросто. В конце концов старший мужчина посоветовал ему уложить жену на их плед и нести вдвоем. Как-то им все же удалось подняться, и Мойра, лежавшая в полузабытьи, так и не поняла, каким образом после подъема они спустились в некую низину, где в складке холмов располагалось целое селение — клахан на местном наречии. Зеленые склоны скрывали клахан с моря, и поэтому Мойра не заметила селение со своего островка. А ведь тут было около дюжины сложенных из камня домов, плетни, за которыми блеяли козы, в стороне паслись коровы, такие же лохматые, как и вышедшие поглядеть на спасенных гостей местные жители.

Они приблизились к одному из домов, и хозяйка отворила сплетенную из лозняка дверь. Внутри было темно и пахло торфяным дымом. Женщина зажгла лучину, осветив пространство, а затем, укрепив ее в стойке, стала раздувать потайной мох в очаге[41].

— Положи жену вот сюда, парень, — указала она на лежанку у очага. — Ей надо согреться. А еще ее нужно переодеть и растереть как следует.

Мойра, приоткрыв глаза, различила в скудном свете грубые стены и деревянные нары вдоль них, с верхних полок которых с любопытством смотрели на нее полуголые дети. В проем входа тоже заглядывали любопытные, пока хозяин не выгнал их грубым окриком.

У горцев свои понятия об этикете, поэтому гостей сперва ни о чем ни расспрашивали. Только когда хозяин налил гостю чарку и они вместе выпили, он представился.

— Мое имя Торквил. Я из Макдональдов. Она, — указал он на женщину, — Бригитт, моя супруга. Венчанная в церкви, — добавил он с гордостью. — А это наш сын Рори, — теперь он указывал на стоявшего в стороне юношу, помогавшего Дэвиду ранее нести в пледе Мойру. — А там наши младшие, — кивнул Торквил в сторону детей на верхних полках. — Ну а старшие сыновья ушли на промысел.

Теперь, следуя законам вежливости, должен был представиться Дэвид.

— Зови меня просто Хат, — сказал он. — Я торговец. Мы были на Пасху на острове Айла, где я предлагал свой товар, потом плавали между островами, торгуя понемногу. Думал, что в такое время бури в проливе не особо свирепствуют. Но в итоге наш корабль налетел на риф, и все наши спутники, похоже, погибли. Счастье, что моя жена уцелела.

— Еще какое счастье, — поддержала его островитянка Бригитт. — Спутники и сородичи — это одно, и мы разделяем вашу скорбь по ним. А жена — это одно тело и душа. Идите же теперь, обнимите супругу, а то, сдается мне, вы не очень-то и лелеете ее после всего, что бедняжке довелось перенести.

Мойра едва не зашипела, как кошка, оказавшись в объятиях своего похитителя. Даже невольно стала упираться, когда он сжал ее так, что просто косточки хрустнули, а потом быстро зажал ей рот поцелуем. Ее вырвавшийся было слабый писк был подавлен оглушающим чувством полной подчиненности этому человеку, и она перестала упираться, замерла, совершенно подавленная и от этого потерявшая способность соображать. Он целовал ее сильно и глубоко, но в какой-то миг поцелуй стал нежнее, губы его были теплыми, покоряющими. Поцелуй все продолжался, и Мойра обмякла в его руках настолько, что, когда он ее отпустил, она просто лежала и растерянно смотрела на этого мужчину, а в голове не было ни единой мысли.

Развеселившийся Торквил хлопнул гостя по плечу, заявив, что он заслужил еще одну чарку виски. Бригитт же твердила, что женщину надо переодеть в сухое, а то в мокром платье даже ласки мужа не согреют ее и она подхватит простуду.

— Снимайте ваше красное платье, голубушка моя. Ах, какое оно у вас нарядное, да еще и со шнуровкой на спине, как у настоящей леди. Вы что же, с горничной путешествовали? Слыхала я, что торговцы в наше время порой богаче даже лэрдов, а ведь только жены лэрдов могут позволить себе содержать прислугу, чтобы было кому шнуровать им одежду.

— Я сам помогу жене, как делал это всегда, — заявил Дэвид, тут же оказавшийся рядом. Лицо его было почти сердитым: проклятье, не хватало еще, чтобы по одеянию Мойры эти люди стали догадываться, какое высокое положение она занимает.

Мойра же рванулась в его руках, когда он занялся ее шнуровкой.

— Не смей прикасаться ко мне, олух! — тихо и угрожающе процедила она сквозь зубы.

Но сил для сопротивления у нее не было. Ее всю трясло, она лишь попыталась вырваться, когда он приподнял ее и стал возиться с длинной шнуровкой. В какой-то миг он просто достал нож и разрезал шнурки, а потом почти сорвал с нее платье — только ткань треснула. И пока Бригитт возилась с ларем у стены, а Торквил разливал по чаркам виски, Дэвид бросил остатки платья в очаг. Мокрая ткань стала дымиться, и Бригитт даже ахнула. Вольготно же Дэвиду сжигать такое богатство. Она бы и из обрывков этого наряда наделала лент для своих младших дочерей. А молодой Рори только хихикал да плотоядно поглядывал на полураздетую молодую женщину в прилипшей к телу мокрой рубахе.

— Со временем я куплю жене еще немало красивых нарядов, — беспечно заявил Дэвид. — Да и вас сумею отблагодарить за гостеприимство, добрые люди. — Он достал из пояса несколько монет и положил на стол. — Хватит ли этого, чтобы купить ленты вашим девочкам?

Торквил лишь усмехнулся и протянул ему стаканчик с виски.

— Это для вашей жены. Ее так трясет, что виски — это как раз то, что ей сейчас нужно, чтобы кровь быстрее побежала по жилам.

Мойра сперва отказывалась пить, но Дэвид не очень-то с ней церемонился: приговаривая ласковые слова, он зажал ее голову между плечом и локтем и просто влил ей в горло обжигающий напиток.

— Пей, милая, пей. Я не хочу, чтобы ты подхватила лихорадку после того, как так измучилась и замерзла.

Но Мойре, похоже, все же было не миновать горячки. Она слабела с каждой минутой, покорно позволила Бригитт переодеть себя в сухую рубаху, и ей было все равно, что юный Рори и его отец не спускают с нее глаз. Дэвид, стоявший в стороне, тоже смотрел на нее, но его взгляд был скорее настороженным, чем любопытным.

— А ведь она ладненькая у вас, дружище Хат, — сказал Торквил. — Ишь, какие сисечки, какая кожа. Детки-то у вас есть?

— Мы не так давно в браке, Торквил. Признаюсь, я умыкнул себе жену, и она еще не привыкла, что теперь всегда придется жить со мной. Поэтому порой и смотрит так хмуро.

— Умыкнул себе жену! Вот славно! Признаюсь, и я некогда привез на Скай мою Бригитт, да еще из клана Фрейзеров. И ничего, живем ладно. Так ли, голубушка моя?

А Бригитт только хихикала и уверяла, что самые лучшие браки и случаются, когда муж добывает себе возлюбленную в походе.

— Только я не слыхала, чтобы подобным занимались торговцы, — заметила она через время. — Добывать себе жен — дело воинов, а не барышников. Из какого же вы племени, душенька? — спросила хозяйка, подавая молодой женщине кружку с горячим молоком.

— Маккензи, — произнесла Мойра, при этом искоса взглянув на Дэвида.

— О, тогда все ясно. Маккензи ныне в чести. Они своих женщин просто так не отдадут. Видно, вашему мужу пришлось постараться, чтобы забрать вас себе.

— Вы даже не представляете, насколько правы, — усмехнулся Дэвид, потеснив женщину от распростертой Мойры и давая понять, что сам напоит ее молоком.

У Мойры раскалывалась голова и жгло глаза. Она послушно глотала молоко, стараясь не смотреть на похитителя. Понимала, что Макдональды не пожелают слушать ее объяснений, ибо горцы всегда поддерживают тех, кто проявил ловкость, сумев добыть себе женщину по любви из другого клана. Но должны же они знать о фейри Мойре из Эйлен-Донана! Они, конечно, островные жители, однако слава о чародейке, пленившей самого Гектора Роя, должна была дойти и до них. Или они ничего не знают?

Когда Дэвид отошел, чтобы поставить пустую кружку, она поймала Бригитт за руку и сказала:

— Мое имя Мойра.

— Неужто? Вот и славно. Мою младшенькую тоже зовут Моири. — Женщина произнесла это имя на местный лад. — Вон видите ту егозу с косичкам, которая улыбается вам сверху?

Мойре было плохо, она кашляла от распирающей боли в груди и дыма, поднимавшегося от очага. И еле смогла ответить на улыбку свесившейся с верхних нар девочке. Когда та подошла и стала гладить руку гостьи, Мойра едва нашла в себе силы, чтобы кивнуть ей. Или так только казалось?

Она дышала с трудом, и все звуки вокруг были странными — то далекими, то необычно громкими. Она смежила веки, когда Дэвид склонился над ней и с тревогой в глазах положил ладонь ей на чело.

— У нее начинается жар, — донесся до нее его расходящийся эхом голос.

«Я притворюсь, что мне совсем плохо, а потом все же…» — подумала Мойра. Что это «все же», она не совсем понимала.

— Что это за имя — Хат? — спросил у Дэвида Торквил. — Вас зовут котом?[42] Хотя с вашими-то кошачьими глазами, приятель… И все же, с кем вы в родстве?

Это уже было желание разузнать, кем может быть гость из моря. И Дэвид, как и ранее, сказал, что он из Маклейнов. Маклейны нынче не были во вражде с Макдональдами, и он ничем не рисковал, говоря то же, что и ранее Маккензи.

Порой в дом заходили жители селения, Торквил похвалялся перед ними гостями, даже показывал монету, которую дал ему спасенный торговец. Но Бригитт вскоре выгнала всех любопытных, даже выпроводила из дому детей, сказав, что покличет их, когда разогреет ужин.

Слово «ужин» как-то дошло до сознания Мойры. Горцы в хорошие времена питались дважды в день, значит, уже вечер. Есть ей не хотелось, но ее мучила жажда, и Дэвид несколько раз поил ее, потом растирал ей чем-то руки и груди, накрыл теплой козьей шкурой. Шкура была неважно выделана, и от нее шел запах овчарни. Мойру это раздражало. Она так привыкла пользоваться всеми привилегиями своего положения, так полюбила роскошь, какой ее окружил Гектор Рой, что сознание, что она опять оказалась в убогости, ранило ее сильнее, чем она могла представить. А ведь какая у нее была мягкая перина орлиного пуха в Эйлен-Донан! А подушка, вышитая узором из цветов и соколов! Горцы презрительно относятся к подушкам и спят прямо на снопах вереска, а вот она могла почивать как настоящая леди-принцесса! Ведь спят же принцессы на подушках?

Мойра не заметила, как стала бормотать это вслух, и островитянка Бригитт сказала Дэвиду, что его жена бредит.

— Думаю, она поспит и ей полегчает, — мрачно ответил тот. — А если вы дадите ей еще немного вашего виски и она как следует пропотеет под шкурами, то к утру не о чем будет волноваться.

Торквил захохотал и полез доставать новую бутыль.

— О, виски Макдональды умеют изготовлять как никто. К тому же у старого Торквила, — ударил он себя в грудь, — эта «вода жизни» лучшая во всей округе.[43] И уж коли она не оживит вашу красавицу — а она красавица, провалиться мне на этом же месте! — так, верно, уже ничто не поможет.

Дэвид видел, что Мойра в беспамятстве. Когда он поднес к ее губам чашу, она стала послушно глотать. И сейчас, глядя на ее пылающее жаром лицо, бессильное, покорное тело и закрытые глаза, он испытал даже жалость. Но жалость к ней он был готов испытывать только в том случае, если эта красотка не могла навредить ему. Ибо она упряма и сильна. В ее силе он невольно убедился, когда Мойре удалось справиться со стихией, которую не сумели побороть такие сильные люди, как его верный Орсон и люди Мак Рэ с корабля. Думать о гибели Орсона Майсгрейву было особенно горько.

«Завтра снова пройдусь по побережью и расспрошу людей в округе», — размышлял он, вновь укутывая тихо бормотавшую Мойру меховым покрывалом. Ее глаза были закрыты, лицо блестело от бисеринок пота, а тело дрожало, словно она никак не могла согреться. Если женщина так расхворалась, то неясно, выживет ли вообще.

Бригитт уже выставила на стол рагу из крольчатины и принесла кувшин простокваши. Дэвид сел с семейством ужинать, и ему пришлось отвечать на вопросы. Лгать он умел мастерски, ничего в его словах не вызвало у них сомнения. Торквил, изрядно захмелевший от выпитого виски, все время шутил, то и дело обнимал свою жену и шумно чмокал ее в щеку. Дэвид вдруг подумал, что они славная пара — и этот уже немолодой, но крепкий островитянин с его лысиной на темени и длинными сзади волосами, и его худая, но широкобедрая супруга, достаточно рослая, чтобы казаться статной, даже величавой. Порой она прикрикивала на мужа и совсем взъярилась, когда тот потянулся за новой бутылью виски.

— Завтра гнать коров на дальние выпасы, а ты от такого количества виски даже встать не сможешь.

— Ну и что, если не смогу? Наш Рори и без меня справится.

Рори тоже изрядно хлебнул «воды жизни», разрумянился и все время хихикал. Это был светловолосый подросток, плечистый и крепенький, гордо носивший за голенищем длинный скин-дху[44] и уверявший гостя, что он уже обагрил его кровью врагов из клана Маклаудов. Маклауды были извечными врагами Макдональдов, поэтому его отец явно гордился, что Рори успел проявить себя. Пока же парень ловко разделывал своим скин-дху мясо и, как и отец, тянулся выпить еще чарку виски. Даже младшие дети — еще один мальчик и две девочки — были не прочь выпить огненной жидкости, однако Бригитт решительно убрала бутыль, заявив, что пора спать.

Само собой предполагалось, что гость Хат проведет ночь со своей женой Мойрой, которая с закрытыми глазами тихо лежала у огня. Хозяева уже укладывались почивать, дети залезли на верхние полки нар, супруги и Рори устроились на нижних. Посередине хижины все еще горел огонь в обложенном камнями очаге, и дым из него, не находя иного выхода, кроме отверстия в крыше, скапливался у стропил и висел клубами. Лишь снизу его развеивали потоки воздуха от приоткрытой на ночь двери.

Обычно горцы спали раздетыми. Дэвид тоже обнажился, прежде чем устроиться под шкурами подле Мойры. Она действительно горела, лежала неподвижно, только слышалось ее тяжелое дыхание. Дэвид отвернулся от нее. Хорошо, что она так тиха, а то бы устроила сейчас истерику — в этом он не сомневался.

Какое-то время он лежал без сна. Думал об Орсоне, и на душе было скверно. Дэвид сам еле вынырнул из пучины, когда корабль затонул, и его носило по волнам, пока он не понял, что вокруг никого нет и надо приложить все силы, чтобы добраться до берега. К счастью, там, куда его прибило, был песчаный берег и он сразу же наткнулся на Рори. Парень сперва держался враждебно, был вооружен копьем и, не опуская оружия, привел выплывшего чужака к отцу. Но Торквил оказался более уверенным в себе и более доброжелательным, чем его юный отпрыск. Он принял Дэвида, выслушал его историю, даже сказал, куда могло прибить течением его людей. Тщетно. Дэвид полдня проходил по побережью, вглядываясь в море. Пока не увидел на скале Мойру в ее красном платье. Он тогда уже понимал, какими это может грозить неприятностями, поэтому и не рвался спасать ее, хотя видел, что женщина старается привлечь его внимание. А потом появились Торквил с Бригитт и Рори, и надежда, что они не заметят Мойру, испарилась. К тому же Дэвид тогда подумал: в конце концов, он ведь обещал Эхину доставить ее на Малл к Маклейнам. Да и не хотелось вызвать подозрение у приютивших его островитян. Поэтому он и кинулся за ней в море. Однако было еще нечто, заставившее его спасать Мойру. Дэвид понимал, что в случившемся с ней есть и его вина…

Ему было неприятно об этом думать. Лучше он вспомнит прошлое, отвлечется, вызовет в памяти образ своей Тилли. Его любовь, его радость и боль… Он лежал рядом с похищенной красавицей, а думал о той, которую все не мог забыть…

Мойра что-то пробормотала и заворочалась. Потом скинула покрывала и стала толкаться, словно желая скинуть его. Пришлось повернуться и начать успокаивать ее:

— Тише, малышка, тише. Спи, тебе надо согреться.

Но она вся пылала и даже силилась приподняться.

— Обними меня, обними!.. Мне страшно.

Она не понимала, что происходит, в ее раскрытых глазах отражались отсветы тлеющих в очаге углей. Дэвид ощутил смятение и злость. Надо как-то угомонить ее.

Но попытки укрыть или успокоить больную ни к чему не привели. Она снова скидывала покрывала и брыкалась.

— Мне жарко. Пить… Дай мне пить!..

Давиду пришлось отправиться к кадке под стеной. Он принес ей ковш воды и стал поить Мойру, как ребенка.

В какой-то миг он заметил, что Мойра смотрит на него. Вернее, не на него, а на что-то, возникшее в ее помутненном горячечном сознании. Зрачки ее были расширены, глаза казались совсем темными и лихорадочно блестели.

— Поцелуй меня! Поцелуй меня там…

Она стаскивала с себя покрывала и разводила ноги.

Этого еще не хватало! Малышке захотелось любиться.

— Ну же, доставь мне удовольствие, — молила она в бреду, обнимая его. — Поцелуй, как ты умеешь, мой медведь!.. Оближи меня… Оближи всю… И везде!

Дэвиду пришлось ее укладывать, он придавил ее своим телом, но она выгибалась под ним и бурно дышала. Еще мгновение назад такая слабая, она казалась сильной, бесстыдной и настойчивой. Рубаха ее задралась, их ноги переплелись, и, как бы Дэвид ни успокаивал ее, в какой-то момент он почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Черт побери! Она была такая соблазнительная… Подумать только, он ведь еще недавно думал о своей Тилли, а теперь… Он чувствовал под собой изгибы тела Мойры, охваченного горячечной дрожью…

— Ну, доставь же мне удовольствие, не томи!..

Она почти выкрикнула это, обнимая его и сладострастно стеная. При этом давила ему на плечи, словно заставляя сползти вниз. Ого, какие игры у нее были со стариком Маккензи! Гроза всей округи, барон Кинтайла, воинственный вождь — и доставлял своей красотке такие удовольствия? Но Мойра явно хотела именно этого и вилась в руках Дэвида, упрашивала:

— Поцелуй меня там… раскрой мой цветок… Дай сойти с ума от наслаждения. Сделай же это со мной!

И как ее угомонить? Особенно когда самого насквозь пронзает дрожь желания.

— Тише, говорю. Успокойся…

Со стороны послышались смешки.

— Эй, Хат, да доставь же красотке удовольствие! — раздался веселый голос Торквила. — Может, это ее оздоровит!

— Конечно, оздоровит, — хихикнув, поддержала мужа Бригитт.

Где-то зубоскалил Рори, сверху свешивались головы детей.

Ночка получалась веселой. А Мойра, ничего не понимая, продолжала настаивать: оближи ее, не томи, сделай это с ней!.. И раскидывалась под ним, горела, пылала, облизывала запекшиеся губы… Ее волосы разметались, лихорадочно блестевшие глаза смотрели прямо на него. Ее лоно было совсем рядом, терлось о его тело.

Дэвид тихо выругался сквозь зубы и лег на нее сверху. Если она так хочет, если ее это успокоит… О нет, в их с Маккензи игры он играть не намерен. Но вот она шевельнулась под ним… и он вошел в нее так легко, что только охнул.

Она была горячая и влажная. Она приняла его, будто поглотила. Миг — и он оказался так глубоко в ней, словно иначе и быть не могло. Дэвид стиснул зубы и шумно втянул в себя воздух. Она вся горела внутри и пульсировала. И он, перестав сомневаться, отдался тому, что происходило. О, какая же она была сладкая, жаркая… Он стал медленно двигаться, зарывшись лицом в ее волосы. Мойра лежала неподвижно, но в какой-то миг ее тело качнулось ему навстречу. По крайней мере, она больше не шумела.

Ритмичные шлепки от их ударявшихся друг о друга тел разносились по хижине. Тела сливались и разъединялись, ее раскинутые бедра подрагивали, его тело выгибалось дугой и опадало. Это длилось несколько минут… сладких минут, упоительных, полных наслаждения. Дэвид уже не мог сдерживаться и стал приглушенно стонать. Он слышал прерывистое дыхание женщины под собой, все более учащающееся. А потом… Потом была вспышка, и он содрогнулся всем телом, врезаясь в нее еще глубже.

Все, что было в нем, перешло в нее. Она его приняла. И когда через мгновение он приподнял отяжелевшую голову и взглянул на нее, то совсем близко увидел ее спокойное, безмятежное лицо. Мойра смотрела на него. В ее глазах не было лихорадочного блеска, глаза стали светлыми, а взгляд спокойным, даже мечтательным. Она смотрела на него, а может, в себя… Дэвид не был уверен, что она осознает произошедшее и видит его.

И все же ему надо быть осторожным с этой строптивой красавицей. Дэвид медленно скатился с нее, лег рядом, переводя дыхание. Мойра лежала притихшая, и он, решившись вновь поглядеть на нее, увидел, что она спит. Он надеялся, что она больше не будет донимать его. А может, ему этого даже хотелось?

Дэвид осторожно накрыл ее мехом. По скрипу настила на соседних нарах он догадался, что супруги тоже завелись и решили предаться любовным играм. В таких жилищах все происходит на глазах у всех. Никого не удивишь. Тем не менее Дэвиду было неприятно, что он так поступил с женщиной, находившейся в бессознательном состоянии. А еще он испытывал… нежность к ней? Удовлетворение? Успокоение оттого, что она так и не пришла в себя и не поняла, что произошло?

Через время он опять повернулся и легонько пощупал лоб Мойры. Ее кожа была все такой же горячей, но сухой. Дэвид прижал ее к себе и вскоре уснул.

   Глава 6    Чужак

Бурная ночь не принесла Мойре выздоровления, и утром ей было очень плохо. Она лежала слабая и притихшая, отказывалась есть, даже воду пила с трудом. Дэвид ухаживал за своей мнимой женой, порой ощущая на себе ее взгляд — колючий и в то же время словно растерянный. Что она помнила? Дэвид присматривался к ней, однако по тому, как она хмурилась и отворачивалась, когда он, пытаясь проявить хоть какую-то ласку, гладил ее лоб, целовал руку, догадался, что ее бурная ночная вспышка была лишь данью лихорадочному бреду и Мойра ничего не помнит. Пожалуй, это принесло ему облегчение. То, что случилось между ними, не нужно ни ему, ни ей. В конце концов она пойдет на поправку, Дэвид передаст ее Эхину Баллоху, и тогда будет отнюдь не славно, если эта женщина поведает Манро, что похититель овладел его будущей женой. Что же касается скабрезных намеков Торквила или шуток Бригитт о прошлой ночи, то Мойра их не понимала или просто игнорировала.

Но все же ее состояние внушало опасения. К ночи у Мойры снова начался жар. Правда, в беспамятство она больше не впадала и, когда Дэвид попытался лечь возле нее, как прошлой ночью, зашипела на него, как дикая кошка.

— Ты можешь тут объявить меня женой, но если прикоснешься, я забуду о данной клятве и даже не побоюсь погубить свою душу! Прочь, негодяй!

Хорошо, что она была слаба, а ее голос, полный злобных интонаций, еле шелестел. Дэвид решил не провоцировать женщину и сообщил хозяевам, что будет спать снаружи на вересковом склоне. Там не так донимает дым, пояснил он.

— Ну, это ты сейчас так решил, Хат, — засмеялся Торквил. — Когда же твоя красотка опять начнет стонать и молить тебя о ласке, ты не устоишь.

Дэвид покосился на Мойру, но ей, похоже, было настолько скверно, что она не прислушивалась к тому, о чем они говорили.

Трудно было определить, что так подкосило молодую здоровую женщину — долгие часы среди волн, а затем под дождем на камнях или же шок от похищения и перемен в образе жизни. Считалось, что в мае трудно сильно простудиться, но вот прошел еще один день, а Мойра словно таяла. Она была суха, горяча и большую часть времени находилась в беспамятстве. Дэвид ухаживал за ней, растирал ее руки и ноги водой с уксусом, клал в ногах горячий камень, чтобы ей было тепло, поил настоями из трав с медом, добавляя в лечебное пойло немного виски, дабы придать ей сил. Порой Мойра открывала глаза и смотрела на него, а порой что-то бормотала в полузабытьи, но так тихо, что невозможно было разобрать слов. И если Дэвид сперва волновался, что она каким-то намеком или поведением выдаст, кем на самом деле является он, то теперь его волновало только ее состояние.

Бригитт, понаблюдав за бессильной уже который день молодой женщиной, сказала:

— Надо все же послать за лекарем в Дантулм. Или обратиться к старой ведьме Иннис, чтобы она провела над твоей женой обряд тинг-эган. Но это если Иннис сама пожелает колдовать ради чужачки.

Дантулм был одним из замков Макдональдов, и Дэвид опасался, что кто-то из знати клана может узнать в оказавшейся в клахане женщине сожительницу вождя Маккензи. Поэтому он с большей охотой согласился позвать местную колдунью. Пожалуй, он понимал, что, если Мойра тихо угаснет, не поборов хвори, у него просто будет меньше проблем. Но после той полной пыла ночи он стал как-то иначе относиться к своей пленнице. Поэтому и пообещал щедрое вознаграждение некой Иннис, если та согласится лечить его мнимую супругу.

На Скае было много старинных верований, и островитяне были убеждены, что потусторонние духи всегда где-то рядом, а волшебство так же естественно, как и смена погоды. И когда от дальних скал Куиранг Рори привел в селение закутанную в кучу покрывал древнюю старуху, местные жители встретили ее с почтением и приветствиями.

Она же, глядя на них, ворчала:

— Упаси сама Скатах, если вы зря побеспокоили меня, неугомонные Макдональды!

Дэвид знал, что Скатах — это древняя богиня, покровительница острова Скай, женщина-демон, теневая колдунья, какая может подчиниться только знающим людям. И угрожать ее именем значило сильно напугать местных жителей. К тому же Иннис, узнав, что ее побеспокоили из-за женщины не их клана, разразилась бранью.

— Но ведь вы согласились взять у мужа хворой серебряные пенни, — с укоризной сказал ей Торквил.

Все верно — духи духами, а серебро Иннис взяла. Однако едва взглянула на Дэвида, как тут же велела ему убираться.

— Мне не нужны чужаки. Что им делать на Скае? Его ждет долгая дорога и много опасностей. Да еще и женщину потащит с собой. Ладно, давай я все же погляжу на нее, а там и решу, понравится ли она мне, чтобы я колдовала.

Мойра колдунье понравилась.

— Если в мир приходит такая красота, ее надо беречь, — заявила Иннис. — И я постараюсь ей помочь. Ну а теперь мне понадобится пара крепких мужей, чтобы вызвать чистый огонь. Нет, ты, чужак с кошачьими глазами, убирайся. Торквил, иди сюда. Ведь это в твоем доме нашла приют красота? Вот ты и будешь мне помогать. Ты и малыш Рори. Хотя какой он уже малыш? Не удивлюсь, Торквил, когда уже на следующий год твой сын украдет себе невесту и со временем твой дом наполнят внуки, если твои старшие сыновья такие олухи, что предпочли рисковать своими жизнями до того, как дадут клану Макдональдов новые ростки.

Она все болтала и болтала, словно вознаграждая себя за долгое одинокое существование среди скал в обществе горных духов.

Дэвид сидел в стороне, не решаясь потревожить колдунью Иннис. Он знал про этот обряд — тинг-эган — «вынужденный огонь». Обычно к нему прибегали в крайних случаях, когда был мор или падеж скота. И если Макдональды решились провести его ради чужаков… ради женщины, которая даже не являлась членом их клана…

Клан в переводе с гэльского означает «дети». И все члены клана считаются одной большой семьей, все носят одну фамилию, все являются родственниками. К чужакам на Скае относятся с подозрением, и если вдруг они решили так поступить… Признаться, Дэвид был даже растроган. Его лорд Перси считал горцев дикарями и вряд ли бы понял их общее желание помочь попавшей в беду женщине. Чужой женщине.

Тем вечером в доме Торквила погасили все огни, и двое мужчин — в данном случае выбранные Иннис Торквил и его сын Рори — должны были добыть трением огонь, а затем, как только появится искра, развести чистое пламя в очаге. Считалось, что добытый таким образом огонь обладает оздоровляющими свойствами, и, если с ним обойти вокруг хворого, говоря положенные заклинания, тот непременно поправится.

И уж неизвестно, помог ли Мойре обряд или ее организм наконец осилил болезнь, но уже на следующий день у молодой женщины спал жар, появился аппетит, и она с удовольствием стала есть бульон, каким кормил ее с ложки Дэвид. Однако теперь, когда чужачка вдруг так быстро обрела силы, у окружающих возникло подозрение: если духи столь скоро помогли ей, значит, и в ней есть что-то колдовское. А таких людей не только уважают, но и недолюбливают, ибо они кажутся странными. Как ту же Иннис, которую тут же вывезли из селения, едва она закончила обряд.

Дэвида же вполне устраивало, что к его мнимой жене стали относиться с предубеждением и сторонились ее. Заботы о ней легли только на него, и в этом никто не видел ничего странного, кроме самой Мойры. Порой она даже удивленно смотрела на Дэвида, когда он протирал ее лицо влажной тканью, расчесывал ей волосы, встряхивал покрывала или взбивал свалявшийся под шкурами вереск, чтобы ей было удобнее лежать. Спал он по-прежнему снаружи, особо не докучал, но всегда был рядом, если она в чем-то нуждалась.

«Он просто опасается, что я выдам его», — решила молодая женщина, однако в какой-то миг заметила, что ей спокойнее, когда этот опасный для нее мужчина где-то поблизости. Все же она находится среди Макдональдов, известных своим воинственным нравом.

А еще она напряженно ждала, когда же ее разыщут люди Гектора Роя. Как только Мойре стало лучше, она вышла за порог и устремила свой взгляд на склон холма, за которым шумело море. Она знала, что через пролив от Ская лежит земля Маккензи. Порой люди Маккензи торговали с Макдональдами, порой отбивали их наскоки или сами ходили в набег на них. Когда Макдональды были еще сильны и их вождь считался лордом Островов, Маккензи опасались конфликтовать с этим кланом. Но король Яков победил лорда Островов, конфисковал многие его земли в пользу короны и держал его единственного наследника в плену. Маккензи же, наоборот, набрали силу, и Макдональды теперь вынуждены были с ними считаться. И если тут, на острове, появятся люди от Гектора Роя, то по одному их слову Мойру выдадут, что бы ни плел им этот хитрый Дэвид-Хат с кошачьими глазами.

Но пока ее похититель держался с Макдональдами запросто, и было похоже, что он пользуется их уважением. И это притом, что он не отказывался ни от какой работы, будь то разбрасывание навоза на капустных грядках, помощь Торквилу в кузне или заготовка вереска для кровли, которую надо было заново перекрыть. Но чем бы ни занимался Дэвид, он вовсе не выглядел работником, держался легко и горделиво и более походил на воина или даже лэрда.

Наблюдая за ним, Мойра вспомнила, как сразу выделила его среди приезжих, почувствовав подозрение. Но хитрец сумел обвести ее вокруг пальца, так же как и ныне сумел втереться в доверие к островитянам Макдональдам, обычно подозрительным к чужакам.

А вот Мойре было трудно свыкнуться, что она вновь оказалась в убогой обстановке. Некогда она с радостью избавилась от бедности, заплатив за достойное положение своей молодостью и красотой. Зато все эти годы она жила как истинная госпожа! Теперь же… О, Мойра с трудом переносила этот клубившийся под стрехой дым от очага, едва могла терпеть вонь от кур, которые содержались тут же в закуте. Ей вновь пришлось вспомнить, каково это, когда стряхиваешь с постели насекомых или просыпаешься оттого, что на тебя капает с прохудившейся кровли. А эта духота, когда все устраиваются спать в тесном помещении, храпят, испускают газы, кашляют или когда супруги начинают спариваться и вожделенно стонут. Их дети спокойно относились к тому, что родители занимаются этим на виду у всех; к тому же младшие были очень избалованы, днем они шумели и носились по дому, а то и начинали донимать Мойру, дразня ее и кидая в нее мелкие камешки, пока Бригитт не заставляла их угомониться и не занимала каким-то делом. При этом сама хозяйка начинала ворчать по поводу того, что гостья позволяет себе слишком долго отлеживаться и не желает помогать ей по хозяйству. И самое странное было то, что женщина упрекала Мойру в пренебрежении к своему мужу Хату.

— Вечно капризничаешь, морочишь голову супругу. То любиться требуешь, то гонишь от себя. Нечего сказать, хорошую жену похитил для себя такой славный парень, как Хат. Да за него любая бы пошла, не раздумывая!

Эта болтавшая невесть что женщина страшно раздражала Мойру. Посмел бы раньше кто-нибудь так разговаривать с ней! И пленница с тоской вспоминала свое влияние в клане Маккензи, свою власть, свои роскошные покои, где меховые коврики покрывали половицы, окно было забрано настоящим стеклом, а от свеч исходил приятный аромат.

Гектор Рой во всем потакал своей возлюбленной и выполнял каждое ее требование. Но то, что и сам замок преобразился благодаря ее стараниям, не мог не отметить. Даже леди Нэн оценила ее работу и усердие и подружилась с любовницей мужа. К тому же присутствие Мойры избавило саму супругу вождя от обременительных для нее супружеских обязанностей, и она была благодарна Мойре, что Гектор уже не возлегает с ней каждую ночь. Но вождь Маккензи уже давно не возлегал и с Мойрой. Когда он только привез ее с Оркнеев и она была совсем юной, он охотно брал ее на ложе, но после ранения в пах, полученного в одной из схваток, уже не мог сходиться с ней как с женщиной. Это была их с Мойрой тайна. Они часто спали вместе, дабы никто не знал о его позорной для такого мужа слабости, и при людях Гектор с показной охотой демонстрировал свою пылкость к возлюбленной, но по ночами… О, он научился доставлять ей то наслаждение, какого она так жаждала. Не совсем так, как это было принято обычно, но порой он доводил ее ласками до криков и блаженных слез. Однако то, чем они занимались на ложе, никому не следовало знать. И вождь был уверен, что Мойра предана ему и никогда не выдаст.

Эта ее верность со временем даже усилила его привязанность, и он давал Мойре все больше власти, советовался с ней, богато одаривал. Ее же устраивали их отношения. И если порой она ощущала странную грусть или неудовлетворенность, то старалась справиться со своим норовом. Хотя порой это не удавалось, и она вдруг начинала злиться на Гектора, могла быть с ним резкой и капризной. Он никогда не обижался и молча терпел ее вспышки гнева. В такие моменты он старался угостить ее вином — прекрасным вином, лучшим, какое мог раздобыть. От выпитого Мойра вновь становилась живой, веселой, сговорчивой. Пока не начинала нести всякую ерунду, и тогда Гектор Рой уводил ее от всех и успокаивал, а она тихо засыпала. От ее пьянства никому не было вреда. Мойра особо не злоупотребляла им, но и не упускала случая напиться.

Зачем она теперь думает обо всем этом? Ее жизнь изменилась, и она не ведает, что ее ждет. Но верит, что вождь Маккензи разыщет ее. Ведь он торжественно поклялся оберегать и защищать ее. К тому же он так ее любит!

Но, несмотря на чаяния молодой женщины, Гектора все не было, и Мойре оставалось размышлять, что ее ждет и зачем похитил ее этот странный торговец… не торговец. Порой Мойре казалось, что она поймет это, если вспомнит какие-то обрывки его фраз, сказанные, когда ее еще только везли от Эйлен-Донана. Нечто, тогда смутившее и насторожившее ее. Понимала Мойра и то, что Дэвид похитил ее не потому, что был очарован ее красотой. На Скае он выдал ее за свою женщину, но держался несколько отстраненно и не сильно ей докучал. Порой она ощущала на себе его внимательный, настороженный взгляд, однако в нем не было того вожделения или восхищения, какое Мойра не раз замечала в глазах других мужчин, которым нравилась и которые желали ее. Выходит, она была ему зачем-то нужна. Это следовало обдумать и быть готовой ко всему.

В один из дней в клахан вернулись мужчины, уходившие на промысел. Среди них были сыновья Торквила, высокие светловолосые парни Феркухард и Грег. Они с легким интересом выслушали, что в их доме приютили чужаков, но куда больше рвались сами поведать, что произошло с ними.

— Мы славно прошлись по землям Маккензи и добыли добрых двенадцать коров, — говорили они, едва не перебивая друг друга. — Честно говоря, это было легко, так как клансмены Маккензи сейчас заняты сварой с Манро и можно спокойно забирать их пасущийся на выгонах скот, не опасаясь, что за нами кинутся в погоню.

Мойра, которая сидела на крыльце, закутавшись в плед, напряглась, желая услышать, что же произошло, но они уже говорили о другом.

Оказывается, удачный промысел Макдональдов по угону скота был сведен на нет разразившейся недавно бурей. Ибо когда успешные угонщики возвращались, они попали в такую болтанку на море, что коров невозможно было перевезти, а после того, как судно накренилось, пришлось просто сбросить скот в волны.

— Но не могли же мы вернуться пустыми! — ударил себя в грудь старший, рослый, длинноволосый Феркухард. — Вот мы и прошли на лодках вдоль побережья и неплохо поохотились в землях Маклаудов. И пусть не двенадцать коров, но пять отборных бычков мы все же доставили в наш клахан.

Они были довольны собой, но нападение на земли Маклаудов, старинных врагов клана Макдональд, вызвало неудовольствие старших членов общины.

— Это было неразумно, юноши. Бесспорно, Маклауды наши враги, но именно сейчас у нас с ними перемирие, поэтому не стоило злить их. Или вы забыли старую поговорку: «Если ограбили твой дом — станешь воином»? Так что теперь Маклауды наверняка уже опоясались мечами и ищут того, кто похитил их добро. А нынче, когда наш вождь Александр из Лохалша далеко и так занят, нам опасно гневить беспокойных соседей.

Однако молодежь только насмехалась над опасениями стариков. Разве добыть скот не славное дело? И разве не славно пощипать извечных врагов Маклаудов? Главное — не попасться с поличным. А они как раз не попались.

В итоге все примирились, а вечером зарезали одного из бычков, и все селение собралось на пиршество.

Мойра тоже вышла к костру, на котором жарилась туша, но не столько принимала участие в общем веселье, сколько пыталась выяснить у Бригитт, что же происходит у Маккензи с Манро. Но женщина отмахнулась.

— Если ты настолько ожила, что донимаешь меня пустыми расспросами, то начинай помогать по хозяйству, чтобы отработать свое содержание. Учти, Моири, я добра с тобой лишь потому, что у тебя такой славный муженек, с которым ты, к слову, держишься как дикая кошка.

И Бригитт отошла к другим женщинам.

Вокруг витал аппетитный запах жаркого, все члены клахана поглощали пищу и были довольны. Торквил под веселые подзадоривания достал свою пиип-вор[45] и стал наигрывать звонкие пиброхи. Кто-то забил в бубен, и вскоре насытившиеся островитяне пустились в пляс.

Мойра видела, что и Дэвид с охотой присоединился к ним.

«Вот так же он прикидывался своим, когда гулял на нашем празднике», — зло подумала она. Ей хотелось закричать, выдать его, сообщить, что он предатель и вор, что он украл ее у вождя Маккензи. И что если они вернут ее Гектору Рою, то их щедро наградят. Однако… Захотят ли Макдональды нынче иметь дело с Маккензи, если они недавно воровали их коров? Да и она сама связана клятвой. Она целовала крест!

Когда Торквил подустал играть и все расселись по местам, Дэвид расположился среди Макдональдов и позабавил собравшихся, умело насвистывая затейливые вариации пиброхов. Мужчины желали с ним выпить, женщины затрагивали его и улыбались, словно позабыв, что в стороне сидит красивая женщина, которую этот пригожий гость называет женой.

Мойра вдруг открыла для себя, что этот плут от природы наделен обаянием. Недавно мужчина сбрил бороду, и оказалось, что он выглядит куда моложе, чем ей казалось ранее. Со своего места она рассматривала его освещенное пламенем костра лицо, высокие скулы, крупный ровный нос, искрящиеся весельем светлые глаза под темными, красиво изогнутыми бровями. Сейчас, когда он улыбался, Мойра отметила, какая у него замечательная мягкая улыбка, полностью преобразившая это суровое, порой даже злое лицо. И неожиданно поняла, что получает удовольствие, разглядывая его. Она рассердилась на себя, отвернулась, но не отказалась от чарки виски, которую преподнес ей юный Рори.

— Ты сегодня выглядишь лучше, красавица из моря, — сказал юноша и даже попытался обнять ее за плечи. Но когда она отстранилась, не обиделся, а стал говорить, как он рад, что его братья участвовали в угоне скота Маклаудов.

— Это старики опасаются Маклаудов, как будто они забыли, что мы всегда ставили их на место. Макдональды и Маклауды — враги навсегда! И когда будет новый набег, я непременно приму в нем участие. Хотя… говорят, что скоро нас всех ждет большая война. Война короля против англичан! Что нам до тех англичан? Но если наши ребята пойдут на войну, то и я с ними. Даже матушка меня не удержит.

Мойре все-таки удалось избавиться от мальчишки. Она отошла и теперь стояла в тени, куда не попадал свет костров, прислушиваясь, о чем зашел разговор. И поняла, что люди в клахане говорят о том же, что и юный Рори, — о войне с англичанами.

— А ведь еще недавно говорили, что наш король и англичане всегда будут жить в мире, если уж Яков женился на английской принцессе, — заметил один из пожилых клансменов.

Его слова были встречены дружным гудением и смешками. Этого еще не хватало — мир с Англией! Макдональдов мало интересовало, где та Англия, но почему бы и не повоевать? Англичане — извечные враги, и это так же ясно, как то, что ветер нагоняет волну, а лосось водится в реке Снизарт[46].

А потом Мойра услышала голос Дэвида:

— Барды разное поют, когда посещают племена. И я не раз слышал их песни и сказания о том, что некогда лорд Островов Джон Макдональд заключил союзный договор с королем Англии. Ему это было нужно, чтобы сохранить свою власть от нападок короля Шотландии. Однако шотландский король сумел помешать этому союзу и покорил лорда Островов. И теперь этот монарх приказывает вам идти воевать по его воле. Что скажете на это, славные Макдональды?

Неожиданно наступила тишина. Наконец кто-то сказал:

— Это было так давно — война короля с лордом Островов. Только старики помнят те времена.

— И они наверняка помнят, что земли вашего клана были розданы другим кланам, которые поддержали короля против лорда Островов. И кто ныне властвует над землями Макдональдов? Маклауды, Макнейлы и даже мы, Маклейны.

Тут поднялся один старик и сказал:

— Я многое мог бы порассказать о тех временах, торговец Хат. Но сдается мне, что ты, чужак, больше путешествовал, больше слышал и знаешь. И нам даже интересно, что говорят люди о былом могуществе нашего клана.

Дэвид пожал плечами, заметив, что он не бард и не сказитель, чтобы умело вести повествование. Он и так сказал довольно.

Мойра подумала, что Дэвид зря скромничает, уверяя, что ему далеко до бардов-сказителей. Он говорил красиво, и его голос, мягкий, чуть хрипловатый, но со стальными нотками, когда надо, невольно зачаровывал слушателей. В его произношении гэльский раскатистый «р» и гортанный «х» звучали обворожительно. Но именно эта красота его гэльского вдруг заставила Мойру вспомнить, что она слышала, как он говорил на другом языке. На английском!

Она нервно стянула у горла складки накинутого на плечи пледа. Вспомнила, как Дэвид произнес, когда она приходила в себя после похищения: «Мы не станем убивать ее». И сказал это по-английски!

Возможно, тогда он спас ее своим решением. Но она еще не забыла, что Дэвид хотел оставить ее на скале среди моря, как и не забыла, что он топил ее, вынуждая поклясться молчать о том, кто она на самом деле. Этот человек был очень жесток, несмотря на все его обаяние и кажущуюся нежность, когда он выхаживал ее. И он англичанин! Враг. Лжец и предатель.

Он был противен ей. Теперь она понимала, что он пытается внушить Макдональдам. Сейчас он напомнил им, что последний представитель рода вождей клана Дональд Дуф ныне пленник короля Якова, но это не мешает Якову призывать их на войну. Но хотят ли они сражаться за такого монарха? О, такое мог измыслить только коварный англичанин. И самое ужасное, что Мойра не могла объявить Макдональдам, кто он на самом деле!

После слов Дэвида о пленении их последнего вождя клансмены надолго умолкли. Пока не поднялся Торквил:

— Твои слова чего-то стоят, зеленоглазый Хат. Но ты пожил среди нас и должен был понять, что мы уже не так богаты и влиятельны, как ранее. А как клансмены могут вернуть свою прежнюю славу и получить богатство? Только на войне. И вот что я скажу: пусть Дональд Дуф ныне и пленник, но на собрании клана мы своим главой избрали нового предводителя, славного Александра Макдональда из Лохалша. Пусть он из боковой ветви наших вождей, но, если по приказу короля Александр велит нам поднять браттах[47] и призовет на войну, мы сочтем делом чести взяться за оружие. И не ради короля Якова. А ради того, чтобы все узнали, как могут сражаться и как доныне сильны прославленные Макдональды!

Говорить призывы легко — и обычно именно они вызывают отклик, особенно у молодежи, поддающейся азарту и не особо задумывающейся. Поэтому молодые воины разразились громкими криками и стали стучать оружием. Дэвид лишь пожал плечами и, взяв из рук соседнего клансмена волынку, принялся звонко наигрывать пиброх. Это отвлекло всех от его речей, да и пора было вспомнить про пляски и веселье. Вновь ударили в бубны, а там полилась и бойкая мелодия, наигрываемая на гью[48].

Мойра пошла прочь. Ее всю трясло. Макдональды не были ее кланом, но она была довольна, что они не прислушались к словам этого коварного чужака. Англичанина. Может, стоило бросить ему в лицо, что ей известно, кто он? Нет, он слишком опасен. Но однажды…

Между тем, пока они оставались в клахане островитян, Дэвида-Хата по-прежнему считали славным мужем, а вот ее недолюбливали. Мойра это чувствовала, но не пыталась что-то изменить. И когда женщины садились чесать шерсть или прясть изо льна суровую нить и приглашали ее присоединиться к ним, она лишь молча уходила.

Ее не удерживали, и Мойра могла бродить где ей вздумается. Порой она подолгу стояла на берегу, вглядываясь в очертания Шотландии за проливом. Что, если ей удастся выкрасть лодку и сбежать, переправившись по воде? Настало лето, время штормов миновало, море было спокойным, а сама Мойра полностью оправилась и чувствовала себя вполне здоровой.

Однако те несколько плоскодонок, что лежали на берегу, обычно тщательно охранялись, в остальное же время местные рыбачили на них, выходя в море при каждом удобном случае. Имелись у Макдональдов и две более крупные лодки, бирлинн, но они были слишком потрепаны после недавних штормов и нуждались в починке. Их переоснащали, на берегу работали плотники, а рядом курились костры, на которых грели смолу. Дэвид проводил с корабелами немало времени, принимая живейшее участие в их работе.

В этих краях считалось верхом неучтивости, если хозяева взглядом или словом дадут понять гостю, что его присутствие нежелательно. Но поскольку их с Мойрой проживание затянулось, Дэвид всячески старался быть полезным. Одновременно он позаботился о том, чтобы договориться о переправе их на остров Малл.

— Я заплачу вам за нашу перевозку, да и позже вы не будете внакладе, — убеждал он.

И когда старший сын Торквила Феркухард ударил с ним по рукам, Дэвид решил, что пора собираться.

Он отправился разыскивать Мойру. Обычно она слонялась где-то по окрестностям, но на сей раз Дэвид нигде ее не обнаружил. Подойдя к дому Торквила, он увидел Бригитт. Хозяйка стояла на пороге дома и разбрасывала остатки вчерашней трапезы курам, которые, клюя и роясь в земле, квохтали у ее ног. На вопрос Дэвида, где его жена, Бригитт только пожала плечами.

— Отправилась к скалам Куиранг. Лазить по камням у нее сил хватает, а помогать по хозяйству… Ох и неженка она у тебя, Хат! Ох и ленивица! Избаловал ты свою красотку, а избалованная жена — горе для мужа. Хотя… Я ведь вижу, что ты готов терпеть ее и такой. Глаз с нее не сводишь.

«Мне надо приглядывать за этой своенравной», — только и подумал Дэвид, направляясь верх по склону за Мойрой.

Скалы Куиранг высились над селением подобно башням, и их темный камень контрастировал с нежным травянистым покровом холмов. День был безветренный, но с запада плыли темные тучи, и сейчас, уже ближе к вечеру, они словно цеплялись своим тяжелым подбрюшьем за острые вершины Куиранг. К скалам вела тропинка, по какой Дэвид неоднократно поднимался, когда ходил с местными мужчинами на охоту или перегонял на верхние выгоны скот. Поднимаясь по ней, он то и дело озирался, высматривая Мойру. Не сбежала же она, в конце концов? Куда ей деться с острова? По крайней мере, она вряд ли надумает отправиться через скалы Куиранг на другое побережье Ская. Все-таки Мойра достаточно умна, чтобы понимать — ни жившие по соседству с Макдональдами яростные Маклауды, ни Макдональды из замка Дантулм не будут к ней милостивы, если она, одинокая и беззащитная, явится к ним. По сути, ее защитником на острове был именно он, Дэвид. Это казалось даже забавным. Но разве Мойра не заслужила это, подарив ему ту бесподобную ночь? О которой ничего не помнила… Да и он старался гнать эти воспоминания.

Скалы Куиранг — очень красивое место. Макдональды гордились этими величественными возвышенностями и почитали их едва ли не священными. Острые вершины, резкие обрывы, роскошные луга и узкие лощины породили немало легенд о духах, гномах и феях, обитающих тут. Среди этих каменных стен и узких троп невольно возникало необъяснимое словами беспокойство. Поэтому, когда Дэвид увидел следы крови на камнях, он встревожился и ускорил шаг.

Но вскоре понял, что опасения были напрасны. Двигаясь по узкому карнизу, он завернул за выступ и едва не наткнулся на горного орла. Судя по куче окровавленных перьев, тот только что закончил трапезу и теперь гневно смотрел на неожиданно появившегося человека. Дэвид же нашел эту встречу добрым знаком: пусть он и назвался котом Хатом перед Макдональдами, но орел был в гербе рода Майсгрейвов, а значит, то, что он решил сделать — поговорить по душам с Мойрой, чтобы позже не возникало проблем с этой строптивицей, — было верным решением. В конце концов, Мойра не пустой короб, который можно закинуть через плечо и нести куда заблагорассудится. Она горда и умна, с ней следовало столковаться и объяснить ее положение.

Отяжелевший от пищи орел медленно разбежался и, взмахнув длинными крыльями, слетел с карниза. Дэвид миновал скалу под названием Замок, прошел мимо обширной лужайки, где местные парни пасли коров, таких же лохматых, как и сами пастухи. Среди них был Грег, один из старших сыновей Торквила. Парень помахал Хату рукой и на его вопрос, не видели ли они Мойру, сказал, что около часа назад она прошла за отдаленные скалы.

Молодую женщину Дэвид обнаружил через небольшой промежуток времени. Она сидела в низине среди скал у небольшого озерца и расчесывала влажные волосы. Дэвид замер, наблюдая за ней. Можно сколько угодно смотреть, как женщина расчесывает длинные волосы, — это прекрасная картина. Но Дэвид еще отметил, как сползла с плеча ее рубаха, как высокая грудь колышется под светлой тканью, а босые ножки, маленькие и изящные, выглядывают из-под обтрепанного подола юбки. Хозяйка Бригитт отдала гостье одну из старых полинявших юбок бурого цвета, но даже в таком убогом одеянии Мойра выглядела прелестной. В ее движениях было столько непроизвольной грации и даже чувственности… Казалось, она получает удовольствие, греясь на солнце после купания. Дэвид внезапно ощутил прилив желания. Эта женщина волновала его необыкновенно. В голову полезли всякие неподобающие мысли: они тут совсем одни, и было бы неплохо еще раз испытать те же ощущения, как той полной жара ночью. Он не забыл еще, как ее тело откликнулось на его ласку. К тому же Мойра нынче в полной зависимости от него… Но именно ее зависимость и беззащитность перед ним делали его помыслы бесчестными: Дэвид никогда не брал женщин силой и презирал тех, кто похвалялся подобными подвигами.

Тут Мойра быстро оглянулась, заметила его и стала торопливо натягивать на плечи плед.

Дэвид шагнул к ней.

— Клянусь всеми духами этого места, если бы я пришел пораньше, то мне было бы на что полюбоваться. — И он кивком указал в сторону заводи, где недавно купалась красавица.

Ничего не ответив, Мойра принялась молча укладывать волосы узлом на затылке.

Дэвид опустился подле нее на нагретом солнцем склоне.

— Думаю, пришло время серьезно поговорить, женщина. И решить, как поступать дальше.

Мойра продолжала возиться с волосами, потом просто поджала ноги, обхватив руками колени. При этом лицо ее оставалось надменным, да и в самой позе, в посадке головы было нечто величавое. Держится Мойра отнюдь не как пленница, а, скорее, как оказывающая милость госпожа. Это позабавило Дэвида.

— Скоро мы тронемся в путь, Мойра, — негромко сказал он. — Я обсудил все с Макдональдами, и уже завтра они берутся доставить нас морем на остров Малл. К тебе там будут почтительно относиться, ты не будешь ни в чем знать нужды. А потом я пошлю о тебе весточку куда надо.

— Значит, ты украл меня не для себя, — произнесла она, чуть кивнув, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями.

Дэвид засмеялся.

— Видит Бог, ты очень хороша собой, Мойра, но я не настолько потерял голову от твоих прелестей, чтобы навязывать себе такую проблему, как любовница Гектора Роя.

Она опять кивнула.

— Понимаю. Все это время ты держался со мной так отстраненно, что я тоже оставила эту мысль. Но, может, ты хочешь получить за меня выкуп от Гектора Роя? — спросила она, чуть подавшись вперед, и в голосе ее проскользнула надежда.

Дэвид отрицательно покачал головой.

— Нет. На это я не рассчитывал.

Она глубоко вздохнула.

— Что ж, выходит ты похитил меня для Эхина Манро.

Теперь Дэвид, чуть прищурив зеленые глаза, внимательно посмотрел на нее.

— Почему ты так решила?

Мойра слегка повела плечом, поправив на груди складки пледа.

— Ты приехал в Эйлен-Донан в свите Эхина Баллоха, причем, как я заметила, он явно уделял тебе больше внимания, чем обычному торговцу, и вы часто беседовали в стороне от всех. А всем известно, что молодой Манро нередко похвалялся, что выкрадет меня. Вот он и нанял для этой цели такого плута, как ты.

— Но ведь земли Манро далеко на западе, а я увез тебя к морю, на восток, — заметил Дэвид. Теперь ему было даже интересно, как Мойра разгадала их замысел.

Она забавно выпятила губку в презрительной гримасе.

— Что бы я о тебе ни думала, Дэвид… или Хат, как тебе угодно было тут назваться, но ты явно не глупец. Однако и Гектор Рой не глуп. И если бы вы везли меня по его землям в сторону владений Манро, то с такой неуемной пленницей, как я, да к тому же известной в округе, у вас бы ничего не получилось. Тайно проделать путь в тех местах невозможно — рано или поздно вы бы попались. Кто-то обязательно донес бы о вас… и обо мне. А уж тогда Гектор поднял бы всех своих людей в Хайленде, и вас бы скоро схватили.

Дэвид улыбнулся, откидываясь на склоне и упираясь локтями.

— Да, ты права, я сделал это для Эхина Баллоха. Отец Тутило привел меня к тосковавшему по тебе мальчишке, тот заплатил, и я взялся за дело.

Мойра молчала, глядя куда-то в сторону. Она вдруг вспомнила, что священник общался с Дэвидом… тоже на английском. Мойре было горько сознавать, что она ошиблась в святом отце, который был ее исповедником.

Она так и сказала:

— Он был грешником, этот отец Тутило. Я видела, как он утонул, но вряд ли стану молиться о его душе.

— А зря. Он желал тебе добра, когда хотел, чтобы ты стала уважаемой всеми женой вождя Манро, а не подстилкой Маккензи.

— Да, Тутило нередко говорил мне, что я живу во грехе. Да и другие священнослужители неоднократно требовали, чтобы вождь Маккензи отослал меня. И все-таки, несмотря на то что Церковь грозила ему покаранием, он не отрекался от меня.

— Что об этом говорить теперь? Ты не вернешься к Гектору, да и зачем тебе шаткое положение шлюхи старого вождя, когда ты сможешь стать законной супругой уважаемого и молодого главы клана Манро? Ты еще и благодарить меня будешь, что мы с отцом Тутило уладили твою судьбу.

Теперь, лежа на земле, он не видел ее лица. Поэтому и вздрогнул, когда Мойра после довольно продолжительной паузы вдруг спросила:

— Хат, тебе так необходимо поссорить кланы Манро и Маккензи?

Дэвид даже привстал. Он был поражен. Эта женщина… Люди говорили, что в ней есть что-то от маленького народца, который способен все слышать и угадывать тайные помыслы, и в какой-то миг даже был готов поверить в это.

Чтобы скрыть невольное смущение, Дэвид рассмеялся. Мойра сердито взглянула на него, и ее серо-голубые глаза полыхнули молнией.

— Я ведь не сказала ничего смешного, Хат. Ты разумный человек и не мог не понимать, что мое похищение вызовет столкновение между кланами.

— О, это не мое дело. Манро мне заплатил, и я просто выполнил свою работу для него.

Мойре неприятно было думать, что он всего лишь вор. Уж лучше считать, что он лазутчик. Однако зачем англичанину ссорить кланы, она еще не могла понять. Да и то, что он так хорошо держится среди горцев, казалось ей необъяснимым. Разве чужак англичанин может быть таким?

Она спросила:

— А ты правда из клана Маклейнов? Я знаю, что этот клан славится своими воинами и своей честью. Их слово и их мечи всегда вызывали уважение у тех, кто имел с ними дело. Ты же… Раньше ты уверял, что изгнан из клана. Но теперь собираешься везти меня к своим людям. В любом случае, я поняла, что ты отъявленный лжец. Такого не потерпит ни один клан! Тем более не станут давать ему имя одного из самых прославленных королей Шотландии!

Ее последняя фраза не столько задела его, сколько удивила. Ибо сейчас Мойра упомянула древнего правителя, короля Дэвида Первого[49], жившего несколько веков назад, при котором Шотландия стала влиятельным королевством, по сути сформировавшимся как страна. Но потом он вспомнил, что Мойра хорошо образована, и ему вновь стало интересно, кто она и откуда.

— Ты хочешь узнать обо мне, а я — о тебе, Мойра. Только не плети мне, как влюбленному Эхину, что ты пришла из недр гор и твоя родня — эльфы и феи. Ты слишком…

Он оборвал фразу, так как чуть не проболтался, что у представителей маленького народца не бывает такой жажды плотской любви, такой чувственности.

Откуда бы ни была Мойра, она не желала говорить об этом. Да и он предпочел не настаивать.

Солнце постепенно сдвигалось на запад, из-за высоких скал на Дэвида и Мойру наползала тень, а потом стало еще темнее, когда, минуя острые вершины Куиранг, появилось низкое облако и по камням, покрытым зеленым мхом, заслоились волокна тумана. Вскоре все вокруг стало тонуть в белесой холодной дымке. Мойра плотнее закуталась в плед, а Дэвид подумал, что ей после недавней хвори не стоит простужаться. Он поднялся и протянул ей руку, но она проигнорировала его жест.

Тогда он сказал:

— Да, я могу считать себя клансменом Маклейнов как их родич. И я уже говорил, что тебя там примут достойно. А потом Эхин Баллох пришлет за тобой, и ты поедешь к нему, чтобы стать его женой.

— Да неужели ты ничего не понимаешь! — ударила она по земле кулачком. — Эхин еще мальчишка, которого почитают лишь как сына его великого отца Уильяма Манро, но никакого влияния он не имеет, пока власть в клане принадлежит старшим родственникам. А уж они-то никогда не позволят своему юному главе обвенчаться по собственной воле, без соизволения совета старейшин и почтенных мужей. И они выберут Эхину жену с таким расчетом, чтобы укрепить связь Манро с кем-то из соседей. Ведь вожди — те же короли, которые вступают в союз из расчета и выгоды. И как бы ни относился ко мне Эхин Баллох, как бы ни похвалялся при всех, что заберет себе женщину Гектора Роя, ему просто не позволят вступить со мной в брак. А если меня по его наказу и привезут… О Пречистая Дева! Да клансмены Манро скорее убьют меня! Я исчезну, но Маккензи никогда не узнают об этом. Ибо мое появление в клане Эхина может привести к долгой и кровопролитной вражде, а сейчас, когда Маккензи в такой силе, для Манро это губительно и опасно. Говорю же, от меня наверняка избавятся. Тихо и незаметно. Ты хоть понимаешь это? Войны меж кланами не будет, а я погибну!

Теперь она почти кричала, на ее глазах выступили слезы, но Дэвид смотрел на нее спокойно и невозмутимо.

— Я подумаю об этом, — негромко сказал он. — А теперь давай возвращаться в клахан. Становится сыро и темно. Не стоит оставаться среди скал в такую погоду.

Он повернулся и начал спускаться, а Мойра шла за ним, всхлипывая и вытирая текущие по щекам слезы. Пару раз она оступалась, затем и вовсе упала, но этот бесчувственный человек даже не оглянулся. Все вокруг заволакивало туманом, скалы выступали из его пелены как старые каменные зубы, и, даже когда они вышли на широкое открытое пространство, которое местные жители называли просто Стол, туман был таким густым и плотным, что им пришлось останавливаться, ожидая, когда хоть немного развиднеется.

Так они едва не натолкнулись на рыжую круторогую корову, мерно жующую свою жвачку; на глаза ей падала длинная челка, и казалось, что она даже не заметила прошедших мимо людей. Зато когда они спустились ниже, туман заметно поредел и они увидели впереди огни селения. Местные жители часто зажигали по вечерам большие костры на лужайке, вокруг которых любили посидеть после дневных хлопот. Однако на этот раз огней было слишком много, и даже в сумерках можно было различить густой черный дым, тянувшийся вдоль побережья.

Дэвид остановился, ощутив нараставшую тревогу. Даже Мойра, как бы она ни была погружена в свои горести, тоже заметила, что внизу что-то происходит.

— Пожар там, что ли? — негромко спросила она.

— Или набег, — задумчиво произнес Дэвид.

Они продолжили спуск, озираясь по сторонам. Скалистые выступы закрыли от них вид на берег, а когда они миновали ущелье под острой скалой, которую тут называли Игла, Дэвид решился окликнуть пастухов, еще недавно следивших за стадом. Ему никто не ответил, сумерки заметно сгустились, и они двинулись дальше.

До селения было еще далеко, когда вдруг кто-то окликнул Дэвида его прозвищем Хат. Это могли быть только свои, и он тут же пошел на звук, увлекая за собой Мойру. И вскоре они увидели залегших в низине Грега и еще двоих парней.

— Я опасаюсь самого наихудшего, — сказал Грег. — Мы видели, как к берегу пристало несколько длинных лодок. Это были лимфады[50], а на таких судах сейчас ходят в основном Маклауды. О Хат, старейшины были правы, говоря, что эти головорезы не простят нам угона скота.

Грег даже заплакал злыми слезами. Этот плечистый рослый парень был еще очень юн и выглядел вконец растерянным. Но при появлении более старшего и опытного Хата он приободрился, и в его глазах появилась надежда. Однако Дэвид лишь спокойно поинтересовался, что тот намерен делать, чем поставил парня в тупик. Сам Дэвид не собирался вмешиваться в противостояние двух кланов, у него хватало своих проблем. Поэтому, когда второй пастух заметил, что им велели охранять скот и лучше оставаться на месте, Дэвид согласился, что это вполне разумно. В конце концов, если удастся сберечь скот, им будет чем кормить тех, кто уцелел.

И тут вмешалась Мойра:

— На ваш клахан напали, вы не ведаете, что там происходит, не знаете, живы ли ваши сородичи. Может, кому-то удалось спастись или старейшины сумели договориться, пообещав возместить убыток за набег? Я слышала, что вождь Маклаудов Алистер Кротах — благородный человек и добрый христианин, который строит церкви. Поэтому лучше незаметно пробраться на побережье и разведать, что можно сделать. Кто знает, а вдруг там понадобится наша помощь?

Она говорила твердо и решительно, прямо как госпожа из Эйлен-Донана, а не дикая, нелюдимая супруга торговца Хата. Дэвид гневно поглядел на нее — эта женщина была своевольна и опасна. А еще умна. Он не сомневался, что она что-то задумала.

Но молодые Макдональды воодушевились ее речами. И когда Мойра первой пошла вниз, они сразу последовали за ней.

Дэвиду пришлось присоединиться к ним, и так уж случилось, что в итоге он возглавил их небольшой отряд. Они пробирались между холмами, залегали в зарослях вереска, вглядываясь вперед. Еще не окончательно стемнело, и в сером сумеречном свете он обратил внимание, что внизу, в бухте, нет никаких больших лимфадов, о которых упоминал Грег.

— Но они были, были. Мы с ребятами насчитали четыре длинных судна, — уверял юноша.

А потом появился Рори. Парнишка так стремительно бежал по склону вверх, что почти налетел на них. И сразу кинулся к Грегу.

— Брат, они убили отца! Они с Феркухардом и другими мужчинами пытались дать отпор налетчикам, но тех было слишком много. И теперь наш родитель лежит на земле с разбитой головой, а его мозги растеклись лужицей.

— А где Феркухард? — угрюмо спросил Грег.

— Наш брат ранен, но уже собирает мужчин, чтобы отправиться через горы к замку Дантулм, что на западном побережье. Маклауды после набега разделились на два отряда, одни вернулись к лодкам, а другие пошли в обход скал Куиранг. Помоги нам Небо, но с их слов стало ясно, что они хотят незаметно напасть на Дантулм с суши, в то время как их суда обложат замок с моря. И Феркухард послал меня за тобой. Ему нужны все, кто может держать оружие.

— Так набег Маклаудов был направлен на захват замка, а не являлся местью за угнанный нами скот? — спросил Грег. И словно бы вздохнул с облегчением.

— Вы долго будете тут болтать? — резко спросила Мойра, заставив всех ускорить шаг.

Когда они оказались в селении, там, словно тени, бродили растерянные люди, слышались вопли женщин, рыдающих над телами убитых, горели и дымились подожженные налетчиками кровли. И хотя каменные стены строений остались нетронутыми, картина была удручающая. Оставшимся в селении коровам Маклауды подрезали сухожилия, а весь мелкий скот и птицу перебили самым варварским способом. Женщины стенали как над скотиной, так и над убитыми. Из мужчин зарубили тех, кто взялся за оружие, — и таких было немало. Несколько женщин подверглись насилию, но ни детей, ни стариков Маклауды не тронули. Уцелели и те, кто успел сбежать и до сумерек таился в зарослях вереска.

Феркухард, увидев приближающуюся группу, вышел им навстречу, его рука висела на перевязи, сам он прихрамывал и опирался на костыль.

— Хорошо, что Рори разыскал вас, брат, — сказал он подбежавшему к нему Грегу. — Грег, ты неплохо знаешь скалы Куиранг, а также местность за ними, так что сможешь провести наших людей к замку Дантулм даже ночью и в тумане. Вы должны обогнать этих псов Маклаудов, пока они, не зная наших мест, будут рыскать во мраке. К тому же они пошли в обход и наверняка заплутают в болотистой низине севернее Куиранг. И ваш долг — предупредить наших клансменов о нападении.

Похоже, Феркухард взял на себя обязанности старшего, и ему никто не перечил. Однако Дэвид все же решил вмешаться:

— А не лучше ли обратиться за помощью к главе Макдональдов? Я слышал, что вождь Александр ныне собрал подле себя немало воинов.

Феркухард бросил на него косой взгляд.

— Ты чужак среди Макдональдов, Хат, вот и не знаешь, что наш Александр из Лохалша сейчас собирает людей для войны короля и отправившиеся к нему клансмены находятся в замке Дунскат, а это на самом юге острова Скай. Мы потратим немало времени, пока доберемся туда, а месть не ждет. Мы должны поквитаться с Маклаудами и предупредить наших людей в Дантулме.

— Да, я тут чужой, но все же понимаю, что вас слишком мало, чтобы сражаться с подготовившимися к нападению Маклаудами.

Казалось, Феркухард задумался, но тут вмешалась Мойра:

— А ваши лодки уцелели, или Маклауды их подожгли?

Оказалось, что две весельные лодки Макдональдов, стоявшие в укромной бухте за скалой, остались незамеченными. Налетчики слишком торопились, чтобы начать рейд вглубь острова, и не стали обшаривать побережье.

— Тогда, может, вам обратиться за помощью к Маккензи? — не унималась Мойра. — Они враги Маклаудов и никогда не откажутся от возможности напасть на них. Особенно сейчас, когда те не ожидают опасности с этой стороны.

— Помолчи, жена, — резко одернул Мойру Дэвид и даже потеснил ее в сторону. — Ты разве не слышала, что Макдональды совсем недавно угнали скот у Маккензи? Как после этого они смогут просить их о помощи?

— А ведь твоя Моири права, Хат, — неожиданно прозвучал рядом голос подошедшей Бригитт.

Она была растрепанной, с красными от слез глазами и искаженным лицом, ее одежда была забрызгана кровью, но тем не менее жена — теперь вдова — Торквила говорила спокойно и твердо:

— Как я поняла, наше стадо осталось нетронутым среди скал Куиранг, и если мы пообещаем Маккензи отдать его часть, дыбы восполнить причиненную ранее утрату, то они выслушают нас. И клянусь всеми духами Ская, что для Маккензи не будет ничего слаще, чем напасть на Маклаудов. Так что Моири верно все сказала, и вам, парни, стоит поспешить к клану Оленьей головы. Море нынче спокойно, вон и луна выглянула сквозь тучи. И пока Грег поведет небольшую группу людей, чтобы предупредить защитников Дантулума, вы, воспользовавшись отливом, отчалите и переправитесь через залив. Я уверена, что первый же из людей Маккензи, какого вы встретите, пошлет гонца к своему вождю. Думаю, это тот случай, когда они не будут сильно пенять нам за угнанный скот. Я верно говорю, Моири? Ты ведь сама из Маккензи и знаешь их.

— О да, да! — вскричала Мойра. — Я была не последней женщиной в клане, и если вы возьмете меня с собой…

Но Дэвид одернул ее:

— Ты забыла, что ты уже моя жена? И что я украл тебя у Маккензи?

При свете горевшей неподалеку кровли лицо Мойры исказила дикая злоба, но Дэвид с такой силой сжал ей руку и так посмотрел на нее, что она вынуждена была замолчать.

И тут Феркухард сказал, что ему и дела нет до того, что считает Хат, и если он лишь на словах выражает свою благодарность приютившим его с женой Макдональдам, то пусть отсиживается в стороне. Они же и впрямь обратятся к Маккензи. Затем он выбрал пять человек, решив лично возглавить их с миссией к Маккензи.

— Все равно от меня сейчас в схватке мало толку, а за кормилом я всегда был из лучших.

Дэвид почувствовал на себе злорадный взгляд Мойры. И медленно произнес, обращаясь к Феркухарду и собравшимся с ним пятерым клансменам:

— Я тоже поеду с вами. И буду с Макдональдами сколько смогу. Но все же осмелюсь кое-что напомнить: разве не вы сами рассказывали, что Маккензи сейчас воюют с кланом Манро? Так кто же из них возьмется идти на Маклаудов, если они связаны распрей с соседями?

Феркухард какое-то время размышлял, а потом, поправив висевшую на перевязи руку, сказал, что в поход на Манро, как он знает, отправился старый Гектор Рой. А вот Джон из Киллина ныне за главу в клане.

— И еще я знаю, — продолжал он, — что этот Джон ничем пока не проявил себя, так что ему должна понравиться идея неожиданно напасть на извечных врагов своего клана и добиться славы. О, это даже здорово, что у Маккензи ныне два вождя. Нам будет к кому обратиться.

Они стали спешно собираться. Феркухард отдал приказ женщинам готовить к погребению павших, пояснил Грегу, кого взять с собой, а сам, опираясь на плечо одного из своих спутников, начал спускаться к бухте, где у берега стояли ладьи-бирлинн. К досаде Дэвида, они были в полной оснастке — он ведь сам уговорился с Макдональдами завтра на рассвете отправиться в плавание, так что бирлинн могли выйти в море без задержки.

Мойра, игнорируя Дэвида, взошла на ладью вместе со всеми. Дэвид мрачно смотрел на нее. Ибо если у него еще была надежда, что он сможет скрыться от Макдональдов в Шотландии, оставив женщину Гектора Роя на Скае на произвол судьбы, — ведь главное он сделал, и война между кланами началась, — то теперь при высадке на берег у него сразу могут возникнуть серьезные проблемы. И он только глухо сказал ей, когда их не могли слышать:

— Лучше вернись. Иначе, как только попадешь к Джону, тебя будут ждать неприятности. Ты же слышала, что сказали, и должна понимать, что твоего старого любовника не будет рядом.

Похоже, эта мысль раньше не приходила ей в голову. Но возвращаться на берег Мойра не собиралась. Упрямая сучка! Она отвернулась от Дэвида и прошла на нос судна, где устроилась у форштевня и стала вглядываться в проступавшие вдали горы Шотландии. От ночного бриза ее волосы растрепались и в свете выползшего из-за туч месяца казались особенно светлыми и пышными. Сама же она сидела, сжавшись в комочек и кутаясь в плед.

Лодка отчалила, пользуясь отливной волной. Бирлинн была рассчитана на восемь гребцов, но сейчас их было шестеро, и одна ладейная скамья оставалась свободной. У кормового архштевня у руля стоял Феркухард, уверенно направлявший судно на восток. Единственная мачта располагалась посередине, но парус пока не поднимали, ибо вечерний бриз дул поперек курса судна. Когда они удалились от берега и волны усилились, Дэвид подумал, что Макдональды вскоре поймут, что их путь к побережью Шотландии окажется не таким быстрым и легким, как им хотелось бы.

Один из гребцов, щадя раненого Феркухарда, задавал короткими выкриками ритм, в такт которым опускались весла гребцов. Макдональды, островитяне и опытные гребцы, легко попадали в такт веслами, да и проведший много времени на Малле у Маклейнов Дэвид считался неплохим мореходом и не отставал от них. Отправившийся с ними юный Рори хорошо знал море, и именно он первым уловил подходящий ветер, указав на это брату. Феркухард сказал:

— Скоро отдохнете от гребли, парни. Как только обогнем остров Рону, ветер будет попутный и мы поднимем парус.

Он говорил с легкой одышкой, его начинало лихорадить от ран, но пока что он справлялся, и лодка уверенно шла намеченным курсом.

Дэвид был напряжен. Он уже проплывал тут, когда они похитили Мойру, и теперь возвращался тем же путем, что было ему совсем некстати, поэтому лихорадочно изыскивал способ, как изменить ситуацию. Пока их лодка двигалась на восток, Дэвид, зная, что по этому курсу лежат земли еще одной ветви Маклаудов, был относительно спокоен. Но когда они обогнут северную оконечность острова Рона и повернут южнее, к водам пролива Иннер-Саунд, им легко будет добраться до полуострова Аплкросс, где в такую тихую лунную ночь их смогут заметить люди клана Маккензи. Мойра на это и рассчитывала, но Дэвид никак не мог допустить, чтобы ее надежды сбылись.

— Суши весла, — раздался голос Феркухарда.

Сам он почти висел на руле, и Дэвид считал, что с ним нетрудно будет справиться. Он сейчас не размышлял, хорошо ли то, на что он решился. Не тот случай, когда нужно думать о морали, главное — уцелеть.

— Поднимаем парус, — сказал кто-то из гребцов, видя, что Феркухарду совсем плохо.

Они уложили вдоль бортов весла, стали возиться с парусом. Дэвид же мешкал — во всяком случае, так это выглядело со стороны. На самом деле он проверил оружие: его тесак был отличной ковки, и хотя за все это время ему не пришлось им воспользоваться, Дэвид не сомневался, что проверенный клинок не подведет. За его голенищем торчала рукоять острого ножа скин-дху, который он мог выхватить в любой момент. Конечно, у него не было доспехов, а то, что он задумал, было рискованно, но Дэвид полагался на свое умение действовать быстро. Он отметил, кто из Макдональдов где стоит и постарался подвинуться так, чтобы находиться не среди них. При этом он стал вместе со всеми тянуть за шкоты, помогая поднимать парус. В конце концов, парус был нужен и ему самому… когда понадобится.

Парус взмыл вслед за реей, но при поднявшемся ветре его нижний край развевался и хлопал, заставив корабелов изрядно с ним повозиться. Полотнище еще не было закреплено и полоскалось на ветру, как бы разделив людей на две группы — трое устанавливали шкоты с одной стороны, ближе к корме, а трое, и среди них Дэвид, с другой, ближе к носу лодки. Они по сути не видели друг друга, и Дэвид понял — сейчас или никогда.

Он умел убивать быстро, знал, куда ударить, чтобы наверняка. И первого из Макдональдов он пронзил скоро и верно, а затем резким ударом скин-дху полоснул второго — крупного детину, которого особенно опасался. Лезвие скин-дху легко вспороло его шею, обрызгав Дэвида кровью, но здоровяк начал заваливаться на него, и, пока Дэвид высвобождался и отталкивал тяжелое тело, сосед пораженного Макдональда заметил, что происходит, и завопил:

— Злодей!.. Он напал на нас!

Трое других сразу же схватились за оружие, но Дэвид рывком успел послать на них тяжелый парус, и, пока они скидывали его, он опустил тесак на голову вопившего.

Через мгновение он уже стоял, заслонившись клинком от освободившихся двоих Макдональдов. Будучи ловким воином, он довольно умело выбил клинок из рук одного из напавших, и тот от неожиданности попятился, кинулся подбирать оружие. Дэвид замахнулся, собравшись добить его, но не успел, ибо на него с криком наскочил юный Рори.

Все же сыновья Торквила были хорошо обученными воинам, и Дэвид не ожидал такой ловкости от мальчишки. Он едва успел поймать его выпад и отвести удар в сторону, чтобы уйти от очередного удара, нанесенного вторым из оставшихся Макдональдов, уже поднявшего свое оружие.

На Дэвиде не было доспехов, и тесак воина больно черкнул его по руке. Дэвид невольно вскрикнул и подался в сторону. Следующий удар он упредил, выставив вперед свой скин-дху, а затем ему просто повезло — умело наседавший на него с другой стороны Рори вдруг споткнулся о ладейную скамью и упал. Дэвид воспользовался моментом, чтобы правой рукой послать свой тесак и нанести рубящий удар поперек туловища противника, ощутив при этом, как лезвие вспарывает плоть. Он резко вырвал клинок, готовясь к новому выпаду, но противник просто стоял и, схватившись за живот, пытался удержать вываливающиеся кишки. Дэвид сильно пнул его ногой, и тот перевалился через борт. Он еще всплывал и какое-то время вопил, лодка бирлинн сильно раскачивалась, и Дэвиду пришлось схватиться за хлеставший по лицу парус, чтобы увидеть, что происходит. И вдруг он заметил, как Феркухард, оставив руль и приблизившись к нему, делает замах, собираясь бросить в него свой нож.

Дэвида спас крен лодки. Он упал, и нож пролетел мимо. Но и раненый Феркухард не смог устоять и рухнул на скамьи. При этом он оказался рядом с Дэвидом, и тот не упустил момент, чтобы рубануть его тесаком сверху вниз. Он услышал, как глухо чавкнуло, и не удержал тесак: от удара рукоять выскользнула из обагренной кровью ладони.

Дэвид стремительно крутнулся и стал подниматься. У него в руках был только нож, а напротив уже стоял Рори, выставив вперед свой клинок и готовясь для удара. Но в какой-то миг мальчишка промедлил, а потом даже отступил. Сейчас у него было более длинное оружие и он имел преимущество, но, казалось, не решался напасть на столь опасного противника.

И тогда Дэвид сказал:

— Я не хочу убивать тебя, Рори, сын Торквила. Прыгай за борт. Остров Рона совсем близко, ты доплывешь. А утром тебя заметят с берега, и ты будешь спасен.

— Ты злодей! — выкрикнул Рори, едва не плача. — Ты предатель!

— Возможно. Но тебе я предлагаю спастись.

— Ты убил моего брата, моих сородичей!..

Тучи сейчас совсем разошлись, и Рори был хорошо виден — весь в крови, дрожащий и всхлипывающий.

Дэвид повторил, медленно надвигаясь на юношу:

— Прыгай за борт. Это все, что я могу предложить. И тебе еще…

Что «еще» он не успел сказать, так как на него сзади с диким визгом набросилась Мойра. Она повисла на нем, заваливая, и они вместе рухнули, накренив лодку. Дэвид опрокинулся на нее, а она, не сдаваясь, вопила и пыталась ногтями добраться до его глаз.

Рори был уже рядом, но Дэвид почувствовал его движение и смог сильным ударом ноги отбросить юношу к планширу. Вырываясь от Мойры, он несколько раз сильно ударил ее локтем под ребра и в живот. Она охнула и обмякла, но потом опять стала цепляться за него, а Рори снова сделал выпад. Он не достал всего на шаг, когда Дэвид с силой метнул в него свой скин-дху. Парень словно споткнулся, когда лезвие вошло ему в грудь, зашатался, оседая на колени. Дэвид наконец высвободился от Мойры и резко вскочил. Рори теперь был прямо перед ним. Коленопреклоненный, ошарашенный, покачивающийся. Из его груди торчала рукоять ножа, и Дэвид вырвал ее. В груди Рори хрустнуло, из его приоткрытого, будто в немом крике, рта потекла темная кровь, и он упал лицом вниз.

— Зверь! Зверь! Зверь! — кричала сзади Мойра.

Она на коленях подползла к одному из павших и подняла лежавший возле него тесак. Но Дэвид уже шагнул к ней, и она, прижавшись к планширу, просто выставила перед собой клинок, держа рукоять обеими руками. Дэвид легко отвел его ударом в сторону, а потом схватил ее за запястья. Какое-то время они боролись, пока он не ударил ее лбом в голову, и она обмякла, выпустив из рук оружие. Сейчас можно было избавиться и от нее. Но он этого не сделал, сам не зная почему. Добыча? Заложница? Обуза? Враг? Он сейчас не думал об этом. Просто ходил, пошатываясь от усталости по ладье, поднимал и скидывал в море тела убитых им Макдональдов. Думать он будет позже, когда немного отдохнет и решит, что следует предпринять дальше.

Мойра дико рыдала, закрывшись руками. Когда он прошел мимо, она сжалась и, по-прежнему заливаясь слезами, осталась сидеть. Он же принялся укреплять хлеставшее на ветру полотнище паруса. Ему пришлось повозиться с ним, пока парус не выгнулся, поймав ветер. Судно стало раскачиваться, и Дэвиду пришлось встать у руля. Как он справится с лодкой? Он старался провести бирлинн галсом и выйти в открытый пролив, где течение поможет ему удалиться от берегов Шотландии.

Мойра продолжала рыдать, и ее плач, казалось, летел далеко над морем. Дэвида раздражал ее скулеж.

— Умолкни! Я сказал — умолкни!

Она затихла, давясь нервной икотой.

Все же ему удалось направить нос бирлинн в открытое море. Лодка стала набирать ход.

Дэвид не знал, куда он плывет, однако отметил, что ветер поменялся и теперь дул с южной стороны. Его это даже устраивало: уж лучше в открытое море, чем пристать на побережье, где у него повсюду враги. Он направил лодку вдоль побережья Шотландии, на север. Еще ему надо было закрепить руль и выделить время, чтобы перевязать кровоточащую рану. Сейчас он лишь понимал, что не попал к Маккензи и освободился от Макдональдов. Остальное обдумает, когда в голове немного прояснится.

   Глава 7     Вслед за ветром

Вот теперь Дэвид не жалел, что Макдональды так основательно подготовились к плаванию. Закрепив кормило руля и пустив бирлинн следовать по ветру, он стал шарить среди тюков, уложенных посреди лодки вместе с камнями, которые служили балластом. Среди собранной поклажи он обнаружил корзину с провиантом, большой мех с водой, а также несколько фляг с виски. Последнее сейчас было как раз кстати, и, откупорив одну из фляг, Дэвид сделал несколько глубоких глотков. В груди разлилось приятное тепло. Вот уж воистину Макдональды умели делать эту «воду жизни» — uisge beatha. К тому же виски вполне годилось, чтобы промыть рану, что он и сделал, а после перевязал ее оторванным от рубахи лоскутом.

Мойра за все это время не издала ни звука. Она сидела на носу лодки и, казалось, старалась быть незаметной. Она страшилась Дэвида, особенно после того, как он убил столько человек на ее глазах. Но смирилась ли она?

Бирлинн шла на ровном киле, ветер плавно вел ее, но вскоре Дэвид стал направлять нос суденышка к западу. Ему надо было обогнуть северную оконечность Ская и попытаться провести судно на юг, против отливного течения. Дэвид понимал, что это будет непросто, однако ему надо было попасть туда, где южнее Ская находился принадлежавший Маклейнам остров Малл. Так он сможет выполнить задуманное изначально — доставить к Маклейнам похищенную для Эхина Манро невесту. Пока другого плана у него не было.

Луна освещала воды пролива, темные возвышенности островов и выступавшие из воды рифы — волны то и дело разбивались о них, взмывая вверх белыми фонтанами брызг, и Дэвиду совсем не хотелось испытать то, что случилось во время их первого плавания. Поэтому он старался отвести лодку в сторону от опасных мест, миновать рифы по дуге и тянул шкоты, упорно поворачивая нос ладьи на запад. Он уже стал огибать северную оконечность Ская, когда ночное светило скрылось за облаками. Во избежание опасности Дэвид старался быть предельно осторожным и вслушивался в шум волн. А потом…

Луна появилась как вспышка, море засияло, и тут Дэвид с ужасом увидел, что за северным мысом Ская показались длинные лимфады Маклаудов. Они пока не пристали к острову, их продолговатые тени перекрывали проход за Скаем, и казалось, что в любой миг они могут пойти ему наперерез. Но входило ли в план Маклаудов отказываться от набега ради неизвестной лодки под бурым парусом, неожиданно возникшей в море?

Дэвид резко отпустил шкот, парус заполоскался и выгнулся, ловя южный ветер. Бирлинн стало резко разворачиваться. И тут Мойра кинулась к борту и пронзительно свистнула, пытаясь привлечь к их лодке внимание корабелов на лимфадах. Она даже замахала руками в надежде, что Маклауды заметят ее.

Дэвид с силой навалился на руль, разворачивая нос своей ладьи, и их понесло прочь.

— Еще один звук, красавица, и я вышвырну тебя за борт! — угрожающе произнес он. — Или ты хочешь попасть в лапы к яростным Маклаудам?

— Пусть лучше они, чем такой убийца, как ты! — выкрикнула она.

— Ну тогда давай, прыгай за борт и плыви к ним, — посоветовал Дэвид.

Он сказал это вполне серьезно. По крайней мере, таким образом он избавится от еще одного убийства. А поскольку эта женщина хорошо плавает, то, может быть, как-то и выберется.

Но Мойра не последовала его совету. Она приникла к планширу и, ломая в отчаянии руки, наблюдала, как увеличивается расстояние между кораблями Маклаудов и их бирлинн. Похоже, Маклауды либо не заметили одинокую лодку, либо решили не менять намеченный ранее план. И теперь бирлинн удалялась от них, подталкиваемая ветром, в открытое море.

Эти лодки, бирлинн, были небольшими, хотя своими формами повторяли строение древних драккаров викингов, которые некогда хозяйничали в этих водах. Основное отличие от ладьи викингов было в кормиле руля: у викингов руль располагался у правого борта, а на бирлинн он был устроен по центру за кормой, что придавало судну большую маневренность, позволяя поворачивать под более острым углом. Но сейчас, когда Дэвид направлял бирлинн как можно дальше от Ская и возможного преследования Маклаудов, ему было удобно править, опираясь на обе рукояти руля, что давало устойчивость и даже позволяло немного передохнуть.

Рука по-прежнему кровоточила, и он видел, как сквозь повязку проступает темное пятно. Он вновь сделал глоток виски, и скорость несущейся по волнам лодки наполнила его душу неким весельем.

«Буду идти по ветру, сколько придется или сколько хватит сил, а там… да поможет мне Небо!» — решил он.

В какой-то миг он заметил приблизившуюся Мойру. Опасная штучка, с ней надо держать ухо востро. Он видел, как она остановилась неподалеку, удерживаясь за шкот, и даже ощущал в темноте ее взгляд.

— Что, красавица, так хотелось попасть в руки врагов Гектора Роя? — произнес он через время. — Что же ты не послушалась меня и не сиганула за борт?

Она заговорила после довольно продолжительной паузы:

— Да, я струсила. Сама не ведаю почему. Ведь у Маклаудов все же есть представление о чести, а у тебя… Как ты мог убить Макдональдов, с которыми жил столько времени!

— Ну нет, моя красавица, Макдональдов убила ты. Убила моими руками. Ты ведь не глупа и должна была понимать, что я не отдамся в руки Маккензи после того, что совершил. Так что твой план с поездкой к Маккензи просто не оставил мне выхода.

Она какое-то время молчала. Но потом сказала, что если бы они столкнулись с Маклаудами, то те, скорее всего, просто потребовали бы за нее выкуп с Гектора Роя.

— Что теперь говорить об этом? — хмыкнул Дэвид. — Где они, эти храбрые Маклауды? И где твой защитник Маккензи? Ты все еще у меня в руках, и только от твоего поведения зависит, как я решу поступить с тобой.

Луна вновь исчезла в тучах. Мойра все еще стояла у планшира, со своими разметавшимися волосами похожая на призрак или морскую ведьму.

«Надо будет избавиться от нее при первой же возможности», — решил Дэвид.

Хотя возможностей теперь у него было сколько угодно. Они одни в ладье, Мойра его враг, и она не простушка, поэтому еще может устроить ему неприятности. Дэвид слышал, как она нервно дышит. Или гневно. Потом ее тень стала удаляться, и стало слышно только гудение ветра в снастях и поскрипывание мачты.

Дэвид стоял у руля, намереваясь нести вахту до рассвета. Из-за присутствия кораблей Маклаудов ему не удалось обогнуть Скай, и сейчас они плыли на север. Дэвид старался припомнить карту этих проливов. Он видел ее у Перси, но, к сожалению, не очень обращал внимание на северные земли, где никогда ранее не бывал. Что ж, теперь придется. «Мне просто интересно», — решил он. Когда впереди неизвестность, надо настроиться на веселый лад — и будь что будет.

Дэвид двигался вдоль видневшейся справа береговой линии Шотландии, но не приближался к ней, опасаясь наскочить на береговые рифы. При этом старался не отклоняться влево, чтобы течение не повлекло его к Внешним Гебридам, где тоже властвовали островные Маклауды. Он рассчитывал при таком ветре удалиться как можно дальше от острова Скай и владений Маккензи. Но чьи кланы жили дальше на побережье? Наверное, сейчас лучше держаться в море. А завтра, когда взойдет солнце, он придумает, как поступить. Как и решит, что делать с Мойрой. Хотя что тут гадать? От этой женщины надо избавиться. И все же мысль, что придется убить ее, разъедала его душу, как язва. Почему? Она ведь ненавидела его и желала его гибели. При этом наверняка не особо раздумывала, что ее тогда может ожидать. Но что ее ожидало с ним? Она права, что опасается его. Чем призрачнее для него возможность видеть в ней ценный трофей, тем менее она ему нужна. И все же он медлил.

В какой-то миг Дэвид понял, что не решился сразу же избавиться от Мойры из-за той их ночи. Он был бы не против вновь испытать нечто подобное с ней. Хотя понимал, что по доброй воле Мойра никогда на это не пойдет. В ее глазах он враг и убийца, которого она презирает и ненавидит. К тому же она слишком избалована Маккензи и считает себя особенной и ценной. Да плевать он хотел на ее ценность! Ее цена сошла на нет, когда им преградили путь корабли Маклаудов. Теперь Мойра для него только обуза.

О чем еще он думал этой долгой ночью, пока вел бирлинн? Он думал о своем отце, которого почти не помнил, но о котором много слышал. О Филиппе Майсгрейве говорили как о достойном рыцаре и человеке чести. А он, его сын, стал шпионом, которому не раз приходилось действовать, забывая о благородстве, только бы выкрутиться и выжить. Одобрил бы родитель ремесло, каким занимается его сын? Почему Дэвид вообще согласился служить лазутчиком? Он был слишком юн, когда старый граф Нортумберленд Перси выбрал своему крестнику это занятие. Юный Дэвид чтил и уважал своего опекуна, а тот умно и красноречиво изложил воспитаннику, какую пользу он принесет своей стране, выполняя его поручения в стане врагов. Дэвиду никто не объяснил, что подобное ремесло имеет особенности, какие никак не согласуются с рыцарской честью. Но было и еще кое-что: в душе Дэвида жила некая безрассудная отвага, он сам рвался к опасностям и неприятностям, словно желая проверить себя, испытать собственные силы и непременно выяснить, где же их предел. И он с охотой согласился поехать к опасным кланам, ибо для осиротевшего мальчишки это был особый шанс отличиться. А потом он просто прижился в клане Маклейнов, стал по сути одним из них, научился выдавать себя за их клансмена. Это было даже забавно. Но вместе с тем Дэвид научился понимать этих людей. Они убивали, если в том была необходимость, и он тоже убивал, когда было нужно. В чем же он винит себя теперь? Уж не в том ли, что вынужден был прикончить Макдональдов, которые, как справедливо заметила Мойра, за проведенное на Скае время стали его приятелями?

А, к дьяволу! Он не будет об этом думать. Что сделано, то сделано. Но почему-то в голову лезут эти мысли об отце, который слыл образцом достоинства и чести, и о том, что он вряд ли одобрил бы его недавний поступок. Как и не одобрил бы его замыслы убить женщину, жизнь которой он сломал, лишив ее приюта и защиты, а еще воспользовался ее лихорадочной слабостью… и даже подумывает провести с ней еще одну такую же ночь.

«Клянусь верой, я в последний раз занимаюсь такими проделками по приказу Нортумберленда! Я вернусь в Нейуорт, даже если там придется вновь научиться жить с Грейс. Немало людей живет в несчастливом браке, но они не сбегают из дому, дабы выполнять поручения, несовместимые с рыцарской честью».

Он зябко передернул плечами. Ночь на воде была холодной, и это не давало Дэвиду уснуть. Он влаги перекладины покрылись ледяной росой, и, сидя на руле, он чувствовал, как его пробирает дрожь. Скорей бы настало утро, а то и виски уже не так согревает, усталость начинает сказываться да к тому же порез на руке кровоточит.

Когда совсем рассвело, он продолжал направлять свое суденышко на север, гадая, где лучше пристать и стоит ли приставать вообще.

Мойра не тревожила его. Он видел ее у планшира за дальней скамьей: женщина лежала, укутавшись в плед, и, похоже, спала.

Она и впрямь спала, а когда поднялось солнце, очнулась и огляделась. Она была удивлена, что вообще сумела заснуть после всего произошедшего. Посмотрела на Дэвида, по-прежнему находившегося у руля бирлинн, и какое-то время не сводила с него глаз. Его волосы были растрепаны ветром, сам он выглядел усталым, но в том, как спокойно он держался, как уверенно вел судно, было что-то, что вызывало у нее уважение.

А потом пришли и другие мысли. Мойра понимала, что они остались одни, их обоих занесло далеко в море и, как бы она ни относилась к этому человеку, теперь только он был ее единственной надеждой на спасение. Это казалось странным, учитывая, сколько она о нем знала. Но, будучи достаточно разумной, Мойра пришла к выводу, что ей нужно добиться его расположения. Женщины слабы, и, когда происходят непредвиденные и страшные события, им стоит заручиться поддержкой более сильных мужчин. А еще — она и это понимала — сама ее жизнь зависит от этого человека. Если они останутся врагами, он может попросту избавиться от нее. Значит… ей придется наступить на горло своей гордости и доказать, что она ему нужна.

Солнце поднималось все выше, стало тепло, а потом и вовсе жарко. Мойра захотела пить и, порывшись среди собранных в дорогу вещей, нашла мех с водой. Она с удовольствием прильнула к нему, а затем, отыскав глиняную плошку, насыпала в нее немного овсяной муки и развела ее с водой, сделав драммак. В конце концов, последний раз ей довелось перекусить прошлым утром и теперь у нее появилось ощущение, что желудок гложет сам себя. Среди тюков она обнаружила и завернутые в промасленную холстину куски солонины, но не стала ее есть. У них на лодке не так много воды, а она не знала, когда ее похититель надумает пристать. Как и не знала, что он вообще решил на ее счет.

Дэвид по-прежнему правил лодкой, порой поглядывая на нее, и Мойра, поразмыслив, решила приготовить драммак и для него. Когда она подошла и протянула ему миску, он будто бы удивился и сперва даже не решался принять подношение.

— Бери, Хат. Вспомни: «Наше тело — наш раб. Однако раба надо кормить, чтобы он исправно работал».

Эти слова цитировал бард на пиру близ Эйлен-Донана, когда эта женщина следила за угощением. Похоже, привычка кормить была у нее в крови, как и у большинства женщин. И Дэвид, приняв плошку, с удовольствием проглотил ее содержимое. Он и не замечал ранее, насколько проголодался.

Мойра уселась на скамью под парусом, облокотившись о планшир. Ей пришлось повозиться с растрепанными ветром волосами, пока она все же не уложила их в узел.

— Куда мы направляемся? — спросила она через время. — Тебе знакомы эти воды?

— Я не бывал тут, но пока справа от нас берег, думаю, мы найдем место, где пристать.

— Где? У еще одних Маклаудов? Или во владениях Гленгарри? И те и другие не любят чужаков. А может, ты надеешься искать пристанища у диких северных Маккеев?

Кажется, она лучше него была осведомлена, какой клан где обитает. Дэвид не стал ее расспрашивать, но после небольшой паузы она сама принялась пояснять. Сказала, что тут, на севере, проживают не только большие известные роды, но и немало так называемых «расщепленных» кланов, то есть таких, которые не имеют вождей и либо зависят от более сильных соседей, либо занимаются разбоем на свой страх и риск. И она не поручится, что встреча с подобными нищими головорезами обойдется без крови. Но ведь такому рубаке, как Хат из Маклейнов, на это плевать, верно? Или он все-таки желает уберечь их от подобного?

В ее голосе слышалась некая язвительность, но Дэвид по ее последней фразе понял, что она смирилась, приняв, что они волей-неволей стали командой. Пожалуй, ему даже стало легче от этого. Если эта женщина не будет ему мешать, он готов терпеть ее присутствие, не прибегая к последнему способу — отделаться от нее. Но как долго она будет такой смиренной?

Когда приливное течение в проливе Минч сменилось отливным, их бирлинн вновь ускорила ход, повинуясь воле волн, да и ветер все еще играл им на руку. Дэвид, закрепив кормило руля, позволил себе немного передохнуть и стал разминать раненую руку. Мойра неожиданно предложила перевязать его, и он согласился. Женщина умело наложила ему свежую повязку, заметив при этом, что, если Хата до сих пор не стала трепать лихорадка, значит, его рана начнет затягиваться, не причиняя ему особого вреда.

— А вот отдохнуть тебе все же придется, — заметила она спустя немного времени. — Сколько ты будешь стоять у кормила? Еще день и ночь? Однажды ты свалишься от усталости, и тогда нас понесет невесть куда. Так что, если хочешь, я могу править ладьей какое-то время. Я выросла на море, часто выходила с отчимом на лов сельди и умею вести судно.

Мойра впервые сообщила о чем-то из своего прошлого, Дэвид отметил это, но без особого интереса.

— Когда устану, пожалуюсь тебе, чтобы меня пожалела, — равнодушно произнес он, глядя на море поверх ее головы.

— Тебе не жалость моя нужна, а помощь, — буркнула она. Но потом улыбнулась, пленительно и лукаво: — Разве ты так опасаешься меня, что не решишься проверить мои навыки морехода?

Он не ответил, и Мойра, пожав плечами и сложив руки на планшире, стала глядеть на море. Слева от них за легкой дымкой можно было различить отдаленные вершины Внешних Гебридов, где властвовали Маклауды с Льюиса, большой своевольный клан, пожалуй, единственный, пока не проявивший желания подчиниться королю и выделить воинов на войну. Маклауды после падения влияния лордов Островов сами подумывали добиться власти в этих водах, но король Яков упорно поддерживал всякий клан, который мог противостоять им. Поэтому Маклауды сейчас слыли врагами его величества и были враждебны ко всем, кто, по их мнению, мог быть чужаком или лазутчиком Якова Стюарта. Поэтому Дэвид и не думал искать у них пристанища. Но то, что Мойра знала, какие кланы живут на севере Шотландии, подтолкнуло его к разговору с ней.

На расспросы Дэвида женщина отвечала охотно, словно долгое молчание надоело ей. Порой она смотрела на него с таким же интересом, как когда-то в Эйлен-Донане, словно желая угадать его мысли. И Дэвиду это нравилось. Когда на тебя смотрит такая красотка, какому мужчине подобное не придется по душе? А еще он изредка ловил себя на мысли, что она снова кого-то напоминает ему. Светлые волосы, светлые глаза, четкая линия темных бровей. На кого она похожа, черт побери?!

— Ладно, женщина, я выслушал тебя, а теперь поделюсь своими планами, — довольно миролюбиво произнес Дэвид. — Итак, думаю, мы будем идти по ветру, пока это возможно. Дойдя до северной оконечности Шотландии, мы повернем на восток и доберемся до побережья графства Кейтнесс[51], где постараемся высадиться.

— Кейтнесс? — переспросила Мойра. — Хат (похоже, она намеренно называла его этим кошачьим прозвищем), скажи мне, Хат, что ты знаешь о клане Сазерлендов, проживающих в тех краях? Это своевольные и вечно готовые к разбою люди.

— Но это люди, а мы долго не сможем общаться только с морем. К тому же я знаю их вождя, графа Синклера. И если мы сможем к нему попасть, то через него я попытаюсь переправить тебя к Эхину Манро.

Мойра какое-то время молчала. То, что этот человек мог знать могущественного Синклера, ее не удивило — в нем было слишком много странного, чтобы она задумывалась о его связях и положении. Ее встревожило другое — он все еще не отказался от своего плана отдать ее мальчишке Манро.

— Я уже объясняла тебе, Хат, что попасть к Манро для меня значит погибнуть. Зачем ты желаешь моей смерти?

— В отличие от тебя, женщина, я не думаю, что все так мрачно, — произнес Дэвид, чуть поворачивая руль, чтобы держаться поближе к побережью Шотландии. Его сейчас тревожило появление нескольких крупных кораблей, рассекавших море между их бирлинн и видневшимся на западе островом Льюис.

Мойра, посмотрев на эти суда, тоже посоветовала держаться ближе к побережью Шотландии, дабы не привлекать внимания.

— Похоже, это корабли графа Хантли, коим надлежит следить за вылазками Маклаудов, — предположила она.

— И ты бы не хотела встретиться с людьми графа Хантли, — с иронией заметил Дэвид. Он помнил, как еще недавно она была готова оказаться среди диких Маклаудов, только бы избавиться от него. А Хантли и его люди все же представляли в этих краях закон.

Ее ответ все объяснил: оказывается, граф Хантли, правитель всего Хайленда, знал ее ранее, однако был из тех, кто требовал от Гектора Роя избавиться от сожительницы. К тому же Хантли не одобрял, что именно по ее наущению Гектор не желал признавать вождем Джона из Киллина, что спровоцировало конфликт в клане Маккензи.

— Все же Джон действительно был бастардом, а Гектор имел давно заслуженную славу и положение в клане, — сказала Мойра. — Гектор и с самим Хантли держался независимо, в чем я его поддерживала. А вот Джон просто лебезил перед графом, чем и добился его покровительства. И когда началась война между дядей и племянником, я, разумеется, осталась верна моему возлюбленному Гектору. И то, что Джон даже при помощи Хантли так долго не мог захватить Эйлен-Донан, было моей заслугой. Я оставалась с Малкольмом Мак Рэ в замке и вдохновляла его оборонять эту твердыню для Гектора Роя. Признаюсь, это не добавило расположения ко мне со стороны графа Хантли. Одним из условий примирения с Джоном граф выставил требование отказаться от меня и услать в монастырь. Но мой Гектор просто послал его к черту, и граф больше не поднимал этот вопрос. Однако я все равно не считаю, что мне следует оказаться под властью Хантли. Тогда я навсегда должна буду сказать «прости» своим чаяниям вернуться к Гектору Рою и восстановить свое положение.

Ее неослабевающая надежда вернуться к старому любовнику даже позабавила Дэвида. И спустя немного времени он спросил: неужели она так любит Гектора Роя, что главным для нее стало желание снова оказаться в положении его шлюхи?

— А что тебя удивляет? — повернулась к Дэвиду Мойра, и он невольно залюбовался молодой женщиной. Ее глаза, обычно переливчатого серо-голубого оттенка, сейчас на фоне моря и ясного неба казались ярко-синими и в сочетании с темными бровями и ресницами делали лицо женщины особенно красивым.

Не ответив, он по-прежнему смотрел на нее, и Мойра с вызовом продолжила:

— Гектор Рой дал мне ту жизнь, какую я хотела, — полную роскоши, уважения и защиты. Да, он любил меня, он заботился обо мне, а это немало. При этом не важно, что я испытываю к нему. Главное, что я чувствую себя защищенной под его покровительством. Он мой господин и лорд. Я дала ему клятву, что он никогда не пожалеет, что выбрал меня. И я буду верна этой клятве… сколько смогу.

— Значит, все же есть некие сомнения, не так ли, красотка?

Дэвид спросил с насмешкой, хотя в глубине души испытал некоторое уважение к этой женщине: в ее верности клятве было что-то сродни преданности вассала своему сюзерену.

Она молчала, глядя на исчезавшие вдали корабли Хантли. Легкая бирлинн под простым бурым парусом уходила от них все дальше на север, видимо, не вызвав интереса. Скорее всего, на судах Хантли ее приняли за одно из тех рыбацких суденышек, какие нередко сновали у шотландского побережья. Они сами порой замечали такие, но Дэвид всегда уклонялся от них, иногда проходя столь близко от берега, что можно было видеть крытые дерном строения в селениях на берегу и вьющиеся над ними дымки.

Мойра ушла, оставив его одного, потом опять вернулась и устроилась поблизости на скамье. Дэвид невольно подумал, что в такой ясный солнечный день ему приятно присутствие рядом красивой молодой женщины. Через время он опять обратился к ней:

— Мойра, ты неглупая женщина и не можешь не думать, что ожидает тебя, когда Гектора Роя не станет. Он стар, да к тому же никто не знает, вернется ли он с войны короля. Что тогда тебя ждет, учитывая, что в окружении Джона из Киллина немало твоих недругов?

— Я выйду замуж, — просто ответила она. — У Гектора Роя есть незаконнорожденный сын, Гектор Кэм, спокойный и покладистый парень, хотя и слепой на один глаз. Но главное не это, а то, что ему достались замки Леод и Ахтернид. И мой Гектор взял с сына клятву, что тот сочетается со мной браком, когда он умрет. Я тоже дала на это согласие. С сыном моего Гектора я и в дальнейшем смогу жить спокойно и безбедно.

— А он нравится тебе, этот одноглазый парень?

— Какое это имеет значение? Главное для женщины — чувствовать себя защищенной. Мы можем ужиться с любым, кто не будет нас обижать. А Кэм… Я же сказала, он спокойный, покладистый и обладает определенным влиянием в клане.

Пожалуй, она рассуждала по-своему здраво, но Дэвида даже взяла грусть от ее готовности сойтись с тем, на кого укажет ее любовник.

Мойра словно почувствовала его настроение и резко заметила, что это куда лучше, чем достаться Эхину Манро, неопытному мальчишке, который не сможет ее защитить, когда от нее решат избавиться опекуны.

— Я ведь говорила тебе об этом, Хат, но ты словно глухой, когда дело не касается твоих интересов!

Она вновь стала злюкой, которая так раздражала Дэвида на Скае. По взгляду, брошенному на нее, Мойра догадалась, что он недоволен, и ушла в другой конец лодки.

Теперь ее частично заслонял выгнутый ветром парус, но он видел, как она возилась среди тюков, а потом долго стояла у форштевня. Когда же вернулась, то даже улыбнулась ему. Он заметил, что ее щеки разрумянились, волосы, уложенные недавно узлом, вновь растрепались, но это ее не портило. Хрупкая, стройная, с пышной светлой копной, она притягивала взгляд. И он опять ощутил волнение. Она его возбуждала и влекла. Он даже подумал, что если ей так нужна его помощь, то… может, они смогут договориться? Ее тело в обмен на его уступчивость. До чего же просто! Но как стыдно… Он, Дэвид Майсгрейв, еще никогда не покупал себе женщин.

— Принеси-ка мне вот ту большую флягу с виски, женщина, — дружелюбно сказал он.

Она повиновалась, но когда шла, вдруг начала чему-то смеяться. И, прежде чем подала ему флягу, сама сделала глоток. Более того, в этот момент Дэвид заподозрил, что его очаровательная спутница выглядит чересчур веселой, словно уже успела хлебнуть этой «воды жизни». Черт, он ведь совсем забыл, что она любительница выпить.

— Тебе не стоит злоупотреблять этим напитком, красотка, — заметил он. — Вот что, я лучше положу виски подле себя. Ибо оно еще может понадобиться мне, когда силы будут на исходе.

— Ах да, я и забыла, что ты достаточно вынослив и упрям, чтобы без отдыха стоять у руля до самого судного дня! Говорю же, я могла бы подменить тебя, если захочешь передохнуть.

Дэвид поглядел на скалистые выступы побережья, на голубые бухты за ними, куда можно было пристать при желании. Но вот было ли у него желание? Он не знал эти земли, да и от Мойры можно было ожидать чего угодно, поэтому он не спешил передавать ей кормило. Будет сам править, покуда сможет, а там… Все в руках Провидения.

Мойра, посмотрев на него, серьезно произнесла:

— Я не стану предавать тебя, Хат, если ты выслушаешь меня и, возможно, примешь мое условие.

Он лишь повел плечом. Какое еще, к черту, условие? Не ей, по сути пленнице, выставлять какие-то условия. Однако ему стало интересно, и он решил, что пусть выкладывает.

Мойра приблизилась и теперь стояла совсем рядом, глядя на него огромными блестящими глазами.

— Ты упомянул, что намерен добраться по воде до берегов, где сильна власть Синклера. Но для того, чтобы попасть туда, тебе предстоит провести лодку по опасным водам пролива Пентленд-Ферта, который отделяет Шотландию от Оркнейских островов. И я прошу тебя не рисковать игрой с течением этого опасного пролива, а свернуть к Оркнейским островам. Ты сможешь оставить меня там. Об этом никто не узнает, для всех в Шотландии я просто исчезну, а столь вожделенная для тебя война между Маккензи и Манро будет продолжаться. Но для меня это хороший способ, чтобы не попасть к Эхину Баллоху. Ну как, договорились?

Дэвид какое-то время соображал. Он был несколько утомлен, чтобы сразу обдумать ее предложение, хотя оно и не казалось ему таким уж невыполнимым. И вдруг ясно понял, почему Мойра рвется в этот забытый Богом уголок — Оркнейские острова.

Оркнеи не так давно стали частью Шотландского королевства, по сути, о них в самой Шотландии мало знали и они считались глухой окраиной, откуда редко доходили вести. И все же Мойра желает, чтобы он оставил ее там.

— У тебя там знакомые или родня? — спросил Дэвид.

По ее растерянному взгляду — словно у воришки, пойманного с поличным, — он понял, что угадал. И расхохотался.

— Так вот откуда прекрасная фейри Гектора Маккензи! Не из недр земли или эльфийских болот он привез свою красавицу, словно неземного духа, а попросту купил на нищих Оркнейских островах!

Она смотрела сперва исподлобья, но потом заставила себя улыбнуться.

— Все верно, Хат. Гектор не очень хотел, чтобы в его клане знали, кто я, он и со своих клансменов взял клятву молчать, где нашел меня. И, клянусь спасением души, если бы не мое стремление избежать участи оказаться в клане Манро, я бы ни за что не пожелала снова оказаться там. Однако скажи, ты доставишь меня на Оркнеи?

Ему надо было подумать. Дэвид понимал, что, оказавшись на отдаленном острове, Мойра постарается послать о себе весточку любовнику, однако, пока это случится, пройдет немало времени и он будет уже далеко. Ведь без такой обузы, как эта своенравная красавица, у него не будет особых проблем пробраться на юг. К тому же, прежде чем весть о ней дойдет до Гектора Роя, война между кланом Маккензи и Манро достигнет такого накала, что, узнав, где Мойра, они уже не смогут так просто ее прекратить. Но если это так… Почему бы ему и не выполнить ее просьбу?

Мойра внимательно наблюдала за ним и в какой-то миг уловила перемену в его лице.

— Ну что, по рукам? — произнесла она и, как заправский барышник поплевав на ладонь, протянула ему руку.

Дэвид был готов ударить ее по ладони, но… Но. Он просто смотрел на нее. Все же она была слишком привлекательна… Сейчас, по теплой поре, Мойра отложила свой плед и стояла перед ним в легкой рубахе и полощущейся на ветру юбке, и Дэвид видел, как ткань облегает ее бедро, видел, как у горловины ослабела шнуровка и сползшая на плечо рубашка обнажила ее ключицы. Она была дьявольски соблазнительна. И ей было нужно получить его согласие. Дэвида опять посетила мысль — отчего бы им не договориться на его условиях?

Мойра не была наивной девушкой и знала, что означают такие взгляды мужчин. Она вмиг отпрянула.

— И не надейся, Хат! Я не уступаю. Я буду принадлежать только тому, кого сама выберу. Остальные становятся моими врагами.

Она хотела отойти, но Дэвид сказал:

— Ты зря столь упряма. Тут решаю я. Однако учти, я никогда не обижаю своих женщин.

— Разве? — Она оглянулась, иронично вскинув бровь. — А как же та женщина, которую ты убил в клане Маклейнов?

Дэвид помрачнел. Да, он вспомнил, на что сослался тогда на пиру, но не намерен был сейчас обсуждать это. И сказал другое:

— Если ты станешь моей, Мойра с Оркнеев… Люди ведь сходятся не только ради выгоды, но и потому, что им может быть сладко вместе.

Она как-то странно на него поглядела.

— С чего ты решил, что с тобой мне будет сладко, Хат?

Это был не просто вопрос — она словно пыталась что-то выведать.

Дэвид лукаво улыбнулся:

— Подумай, красавица, ты ведь жила со стариком и не знаешь, как это, когда тебя любит настоящий мужчина.

Она выпятила губу в презрительной гримасе и отвернулась. И тогда Дэвид спросил:

— Это ведь из-за твоей неуступчивости влюбленный в тебя Малкольм Мак Рэ стал твоим врагом? Мне говорили, что ты очаровала его, а после выставила перед Гектором Роем в невыгодном свете.

Его догадка словно ударила ее. Она помрачнела, а потом потянулась за мехом с виски. Дэвид не стал ее удерживать, просто наблюдал, как она пьет. Она хлебнула достаточно, чтобы ее передернуло. Но потом, через некоторое время, разоткровенничалась. Да, констебль Малкольм возжелал ее, но она, зная его преданность Гектору Рою, была слишком наивна, чтобы сразу это понять.

— Мы тогда находились в осаде в Эйлен-Донане. Нас окружали войска Джона из Киллина, и Малкольм оборонял замок. Я видела, как он храбро и упорно удерживает твердыню своего вождя, и была милостива к нему. Возможно, он превратно понял мое расположение и стал все чаще добиваться свиданий со мной. Мы подолгу обсуждали с ним план обороны, и я даже уговорила Мак Рэ не покидать замок ради вылазки, когда люди Джона стали резать его скот. Для шотландца стадá — это все его благосостояние, и Малкольм горько переживал, наблюдая со стен Эйлен-Донана, как лишается своего богатства. Но я обещала, что попрошу за него Гектора, когда наш вождь вернется и освободит замок. Он же… Он сказал, что перенесет потерю не так тяжело, если я отдамся ему. Ну и получил пощечину. Малкольм не смел говорить такое женщине своего вождя!

Она вдруг захихикала. Похоже, на нее действовало выпитое: она слегка покачивалась, глаза ее наполнились слезами. После довольно продолжительной паузы Мойра призналась, что испугалась побоев Малкольма и уступила ему.

— Но это было только раз, только раз! — с какой-то почти детской запальчивостью произнесла Мойра. — Ибо, когда он вновь пришел ко мне, я подняла крик, и поспешившие на шум клансмены Маккензи заступились за меня. После этого Малкольм не посмел больше приставать. Более того, он начал сторониться меня, твердил всем, что я его околдовала, но до прихода Гектора Роя продолжал оборонять замок. Возможно, вождь и возместил бы Мак Рэ его добро, но я-то не простила констеблю своего унижения! А Гектор Рой на все готов ради меня! И когда я велела ему изгнать Малкольма и лишить его должности констебля, он не задумывался, несмотря на многолетнюю службу людей Мак Рэ его клану. А я… Что ж, даже когда Малкольм явился просить меня о снисхождении, я только рассмеялась ему в лицо. Никогда, о никогда я не прощу тому, кто так поступает со мной!..

Тут она резко осеклась и поглядела на Дэвида.

Он же сделал вид, будто не обратил внимания на ее последние слова, занятый правкой паруса, когда они обходили очередной мыс. Мойра даже кинулась помогать ему, причем Дэвид отметил, что она и впрямь неплохо разбирается в корабельном деле.

Понял он и другое: с этой мстительной женщиной не стоит иметь никаких дел. Отвезти ее на Оркнеи? Пусть думает, что он согласен. Ну а как именно он избавится от нее, это только его дело.

К вечеру все вокруг пламенело в свете клонившегося к горизонту закатного солнца. Его алое сияние отражалось от водной ряби, и яркие блики, казалось, превратили водную стихию в пожар. Мойре это огненное свечение нравилось, а вот Дэвиду было даже больно смотреть на него. Он не спал вторые сутки, его глаза щипало, он прикрывал их, порой погружаясь в дремоту. Но тут же вскидывал голову, опасаясь окончательно заснуть. Ему надо было следить за течениями, относящими бирлинн обратно, несмотря на попутный ветер. Из-за этих мощных течений в Минче их плавание затягивалось, и Дэвид не знал, сколько еще сможет продержаться без отдыха.

Они уже были в тех широтах, где ночь наступает гораздо позже обычного, к тому же стояли долгие летние дни, и Дэвид бодрился, пока их наконец не накрыло темнотой. Но даже тогда, при свете луны, он продолжал уверенно направлять лодку по курсу.

— Хат, а ну взгляни, что это там? — услышал он голос Мойры.

Она указывала на выдававшийся далеко в море скалистый мыс, на котором горели огни. Можно было рассмотреть несколько больших костров на возвышенностях, а там появились и поменьше, причем они скоро образовали целые светящиеся цепочки, двигавшиеся по побережью.

В мутные темные ночи местные жители так предупреждают проходящие мимо суда об опасности. Но эта ночь была удивительно ясной, от лунной дорожки на воде рябило в глазах, а выдающийся в море мыс был хорошо виден. Огни на нем могли обозначать все, что угодно, но Дэвид вдруг понял, что они значат. Завтра настанет день летнего солнцестояния, или, как объявлено Церковью, праздник святого Иоанна Крестителя. Но в далеких шотландских землях в это время было принято зажигать костры на возвышенностях, чтобы отпугнуть разгулявшуюся нечисть и духов, какие любят выходить из своих скрытных убежищ в эту самую короткую ночь в году. Ну а цепочки огней — это группы людей, отправляющиеся искать цветок папоротника в глухих отдаленных местах. И, отметив это, Дэвид с грустью подумал, как долго он провозился с заданием, если уже прошло столько времени с Пасхи. Но его задание и не было простым изначально. И еще неизвестно, чем оно закончится. Если начнутся войны в Горной Стране, то, значит, замысел Перси был верен и с помощью Дэвида удалось отвлечь горские кланы от вступления в армию короля Якова. Если же нет… Тогда ему надо сбыть с рук красавицу Мойру и постараться как можно скорее вернуться в Англию. Легко сказать, когда они все дальше уходят на север.

От раздумий его отвлек взволнованный голос Мойры:

— Хат, ради всего святого, скажи, что же там происходит?

Ого, кажется, эта разумница и не догадывается. Или в клане Маккензи не столь бурно веселились этой ночью? Или… Наверное, после болезни она потеряла счет дням и просто не знает, какое сейчас время.

И Дэвид решил, что скажет ей.

— Ты разве никогда не видела, как зажигают огненные кресты, когда собирают клансменов в поход? Такой огонь посылают из селения в селения, чтобы все мужчины брали оружие и приходили к своим вождям. И когда они соберутся, то выступят и начнется война. Я думаю, красавица, что пришло время кланам отозваться на призыв короля. Горцы только этого и ждали. И теперь… Сама видишь все.

При этом он сделал крен, отводя лодку подальше от берега, и пояснил, что в такое время чужакам лучше не попадаться на глаза воинственным парням из местных кланов.

Он сказал это намеренно. Теперь Мойра будет опасаться приближаться к берегу, и уж если она так хочет помочь ему править лодкой, то ей и в голову не придет попробовать причалить и скрыться, когда он уснет. А ему все же следует подремать, хотя бы немного.

Дэвид думал, что поспит какой-нибудь часок, не более, но тишина и мерное покачивание лодки так усыпили его, что, когда он открыл глаза, вокруг была серая предутренняя мгла. Он кинулся к борту. Бирлинн окутывал густой серый туман, берег был едва различим из-за плотной пелены — зубчатые черные кряжи побережья, словно пустынные острова, высились в молочном океане марева. Вода тихо ударяла о борт, лодка шла спокойно. Мойра, закутавшись в плед, стояла у руля, умело огибая прибрежные рифы, но при этом не удаляясь от большой земли, дабы не потеряться во мгле.

— Ты хорошо спал, — спокойно сказала она. — А я была милостива и дала тебе отдохнуть.

Дэвид смотрел на нее, словно не веря, что она не воспользовалась его сном, чтобы пристать где-то и скрыться. Он особенно оценил это, когда она невозмутимо добавила:

— Ты ошибся насчет огненных крестов, Хат. Я тут подумала и поняла, что эти огни вовсе не были знаком объявления войны. Просто местные жители праздновали Мидсаммер — древний кельтский праздник середины лета. День Святого Иоанна, — добавила она, перекрестившись.

Дэвид улыбнулся. Надо же, все поняла, но не навредила ему.

— Иди отдохни, малышка, — мягко сказал он. — Ты умница, что справилась, но дальше поведу я.

Она послушно передала ему кормило и отправилась отдыхать на другой конец лодки. Правда, сперва попросила Дэвида отвернуться, чтобы она могла справить нужду.

Так у них повелось и в предыдущий день: то Мойра требовала, чтобы он отвернулся, когда ей было нужно, то он делал ей знак отвести глаза. Ограниченные пространством небольшой лодки, они учились уживаться вместе.

Когда наконец вышло солнце, остатки тумана быстро рассеялись. Мойра спала, накрывшись пледом, но потом стало жарко, и она, сбросив его, проснулась. Они опять позавтракали овсяной мукой с водой, зажевав ее солониной. Оставалось еще полмеха виски, но солнце начало припекать, и его вовсе не хотелось. Бирлинн слегка поскрипывала, парус выгибался, улавливая ветер. Время от времени около корабля из воды выскакивали дельфины и, красиво изгибая спину, снова падали в море, с шумом поднимая брызги. Мойру они забавляли, она смеялась, как девчонка, и Дэвид смеялся вместе с ней. Пару раз ветер менялся, и они шли галсами. Мойра уверенно помогала Майсгрейву тянуть шкоты. Быстрая езда по волнам ее только веселила. Такой беспечной и веселой она особенно нравилась Дэвиду. Он начинал понимать Гектора Роя, готового ради этой женщины объявить войну кому угодно.

А еще ему нравилось рассматривать ее. Мойра, когда не злилась, представляла собой вполне ангелоподобное создание — большеглазая, с тонким одухотворенным личиком, в котором интересно сочетались гордость и некая пленительная нежность. От соленого ветра и брызг ее светлые волосы еще сильнее завились, стали жесткими и при этом казались особенно пышными и кудрявыми. Даже ее покрасневшее от ветра и солнца лицо выглядело привлекательным.

В этот день они гораздо больше разговаривали. Мойра довольно откровенно поведала ему, как жила на Оркнеях, как бежала оттуда от нищеты и неопределенности и как потом восхищалась всем, чем пытался одарить ее Гектор Рой. Дэвид узнал, что она была из очень бедной семьи, и стал понимать, отчего она так довольна, снискав покровительство могущественного вождя Маккензи.

Рассказала Мойра и о том, что ранее, до того как произошла ее встреча с Гектором Маккензи, она намеревалась стать монахиней, к чему ее тщательно готовил один святой человек, священник Годвин, обучивший ее латыни, чтению и письму. За прошедшие годы Мойра неоднократно хотела написать ему, как сложилась ее жизнь, но так и не решилась. Ведь добрый Годвин строго осуждал ученицу за то, что она ушла жить со старым Гектором Роем.

Итак, Дэвид понял, откуда у фейри вождя довольно неплохое образование. Однако откуда у нее такие манеры? Такие достоинство и грация? Вряд ли священник с Оркнеев мог обучить ее подобному.

Ее доверие расположило Майсгрейва, и он в свою очередь поведал о себе. Рассказал, как жил у Маклейнов, как учился владеть оружием. Мойра, казалось, слушала невнимательно, и он порой замечал на ее лице презрительную гримасу. Даже создалось впечатление, что она не очень-то и верит ему. Однако Дэвиду все же удалось завладеть ее вниманием, когда он поделился с ней воспоминаниями о своей жене Тилли. Возможно, Мойра сердцем почувствовала искренность, с какой Дэвид говорил о любимой женщине. Впрочем, так и было. Ибо, несмотря на прошедшие после ее смерти годы, Тилли все еще была дорога ему, и, рассказывая, как они жили, он невольно разволновался, к горлу подкатил ком.

— Почему же ты оставил ее, Хат? — мягко спросила Мойра.

Дэвид, как ни старался, не смог подавить глубокий вздох.

— Это она оставила меня. Она умерла. И я считаю, что повинен в ее смерти. Она была худенькая и подвижная, детей у нас долго не было. А когда она все же понесла… то не смогла разродиться.

— Немало женщин умирает от подобной участи, — несколько цинично заметила Мойра. — И я благодарна, что не понесла от Гектора.

Дэвид вспомнил, о чем она просила его в ту горячечную ночь, и подумал, что если это все, чем мог ублажать ее старый Маккензи, то и не диво, что у нее нет детей.

Однако после слов Мойры об умирающих в родах женщинах ему расхотелось с ней откровенничать. А она все же нашла, чем удивить его, догадавшись, что он говорил о своей жене, заявив на пиру Маккензи, что погубил женщину Маклейнов.

— Иногда ты бываешь слишком догадлива, — сухо отозвался Дэвид.

— А правильна ли моя догадка насчет того, что тебя никто не изгонял из клана?

Он предпочел не отвечать на этот вопрос, и Мойра перевела разговор на другое. Сказала, что у них осталось не так много воды и рано или поздно им придется пристать к берегу, чтобы пополнить ее запас.

Берега, мимо которых они теперь проплывали, казались на редкость пустынными. Возвышенностей стало меньше, но были заметны уходящие вглубь береговой линии заливы. Казалось, что такие заливы должны быть населены рыбаками, но сколько они ни вглядывались, не смогли заметить никаких признаков жизни. Да и встречавшиеся ранее рыбачьи лодки больше не попадались. Эти земли казались необитаемыми, и один раз они решились войти в узкую длинную бухту, где, к счастью, вскоре обнаружили ручей. А потом Мойра испугалась, едва не наступив на останки полуистлевшего трупа. Причем у погибшего не было головы. Это особенно ужаснуло молодую женщину, и она опрометью кинулась назад к лодке. Ее страх мог бы даже позабавить Дэвида, если бы он сам не спешил покинуть это недоброе пустынное место.

Обычно Дэвид правил лодкой сколько хватало сил, и, лишь когда ветер был слабее, позволял себе немного вздремнуть, доверив кормило своей спутнице. Но однажды он проснулся оттого, что его обдало брызгами. Оглядевшись, он понял, что так долго благоприятствовавшая им погода изменилась, небо закрыли тучи, волны увеличились, а парус гудел и рвался на рее.

— Почему ты не разбудила меня? — воскликнул Дэвид и бросился к рулю, но Мойра оттолкнула его, указав на риф, который обходила. Сейчас это было непросто, воды отлива увлекали их назад, в то время как ветер выгибал парус вперед, и мачта стонала под его напором. И все же бирлинн плавно прошла мимо опасной скалы, и только после этого Мойра отозвалась.

— Ты так сладко спал и был таким кротким, даже невинным во сне, — смеясь, сказала она, перекрикивая шум ветра. — Даже хотелось поцеловать тебя, настолько ты был мил. Но не могла же я оставить кормило!

Но вскоре и ей стало не до веселья. Отдав Дэвиду рулевое весло, она с тревогой всматривалась вдаль.

— В это время шторма здесь случаются редко, однако мне не нравятся вон те тучи на горизонте, — указала она за запад, где едва можно было различить отдаленные возвышенности Внешних Гебридов.

Часа три бирлинн раскачивалась, попав в переделку между водами отлива и порывами ветра. Западный небосклон все сильнее заволакивало тучами, пока все небо до самого горизонта не стало темно-серым. Тучи бурлили, словно позабытое на огне молоко, и сквозь них все чаще стали заметны вспышки молний, где-то прогрохотал гром. Он казался отдаленным и неопасным, едва различимым за шумом волн и криками носившихся над водой чаек, однако сомневаться не приходилось: гроза шла прямо на них. Ветер теперь дул с запада, насылая из-за Внешних Гебридов длинные пенные валы, и судно все сильнее сносило к побережью, где волны с шумом разбивались о рифы и скалистый берег. Маневрировать на бирлинн становилось все труднее.

— Нам надо где-то пристать, пока есть такая возможность! — прокричала Мойра сквозь шум ветра.

— Попробуем, — отозвался Дэвид, выискивая взглядом участок суши, куда бы он мог безопасно подвести лодку.

Вскоре его внимание привлек остров, отделенный проливом от большой земли. Пришлось немало побороться с волнами, прежде чем Дэвид подвел лодку к его южной оконечности, где виднелись песчаные пляжи и можно было пристать. И все же их лодка с внушительной скоростью выскочила на прибрежный песок, так что они лишь чудом устояли, схватившись за снасти. Как они будут снимать суденышко отсюда, им предстояло подумать лишь завтра, ибо сейчас на них обрушился шквал дождя — начался настоящий ливень, когда воды несутся стеной. В одно мгновение путники промокли до нитки. Небесные хляби разверзлись, потоки воды хлестали прямо в лицо, заставляя закрывать глаза. Идти по мокрому песку, взбираясь на дюны, было трудно, и Мойра не противилась, когда Дэвид подал ей руку и поддержал. Согнувшись под потоками воды, вздрагивая от грома, она шла, цепляясь за него и совсем не видя, куда движется. После столь долгого времени, проведенного на судне, у нее заметно дрожали ноги.

Однако даже в такой ситуации Дэвид успел осмотреться и стал увлекать спутницу к видневшимся за пляжем скалам, пока не увидел между ними расщелину. К счастью, тут оказался довольно вместительный грот, по сути, небольшая пещера. Воды прилива не доходили сюда, здесь было относительно тихо, вокруг каменных выступов валялся мусор — обломки нанесенных ветром сушин и водоросли. Дэвид почти весело заметил, что это пригодится для костра, ибо, похоже, им придется переждать ненастье в гроте.

У Мойры зуб на зуб не попадал, когда она сбросила намокший плед и стала тщательно выкручивать его. Даже будучи мокрой, шерстяная ткань может согреть, но не в том случае, когда она столь тяжела от влаги. Дэвид тоже стал выкручивать одежду. Он разделся донага, не обращая внимания не спутницу. Мойра невольно отступила вглубь грота и старалась не смотреть на него, но все же…

На фоне проникавшего в их укрытие тусклого света она увидела гибкое, сильное тело, совершенно лишенное жира, — сплошные мускулы и сухожилия, что придавало легкость всем его движениям. Он был худощав, но с широкими плечами, а грудь и длинные мускулистые ноги покрывала темная поросль. В паху поросль была гуще, однако Мойра отметила, что по его члену не видно, чтобы Хат сейчас возжелал ее, — куда больше он заботился о себе и, лишь когда вновь натянул на тело доходящую до колен тунику, повернулся в ее сторону.

— Нечего пялиться на меня, женщина, — скорее ворчливо, нежели с каким-то намеком произнес он. — Мы не знаем, где мы, не ведаем, что это за остров и кто тут может обитать. Если обитает вообще. В любом случае, когда ливень закончится — не думаю, что он будет продолжительным, — так вот, едва немного просветлеет, я пройдусь по острову и разведаю местность.

Мойра только кивнула. Ей не нравилось волнение, какое вызвало в ней его тело, не нравилось, что он так суров и сух с ней. А чего она хотела? Она хотела, чтобы он взял на себя ответственность за их пребывание тут. Решения должен принимать мужчина, и сейчас растерянная и усталая Мойра желала, чтобы так и было.

   Глава 8    Тени на острове

Гроза снаружи прогрохотала и стала сходить на нет. И хотя рядом продолжало бурно шуметь море, ливень вскоре перешел в мелкую морось.

— Сегодня мы вряд ли двинемся в плавание, — сказал Дэвид, ударяя кремнем о лезвие ножа и высекая искру огня.

Он собирался разжечь костер из водорослей и плавней, которые они собрали в гроте. Вскоре водоросли задымились, и Дэвид принялся раздувать слабое пламя. Наконец лицо мужчины осветили теплые блики костра.

Мойра присела рядом, протянув руки к огню.

— Ты говорил, что хочешь осмотреть остров.

— Говорил. Ты же останешься на хозяйстве и наберешь воды — вон как капает с карниза. А вот виски не смей трогать. Знаю, что ты не побоишься ополовинить наши остатки «живой воды», но я не желаю найти тебя тут пьяной вдрызг, когда вернусь. К тому же неизвестно, кто к тебе тут заглянет, пока меня не будет. На всякий случай оставлю тебе скин-дху, — добавил он, положив нож на камне у входа, чем несколько удивил женщину. Хат стал доверять ей? А еще она подумала, что он беспокоится о ней, если решил оставить оружие.

Дэвида не было долго. Мойра порой выходила из пещеры и озиралась по сторонам. После шторма и грозы небо напоминало темное олово, и женщина не смогла сразу определить, какое сейчас время суток. В этих широтах поздно начинает смеркаться, но все вокруг: песок, скалы, вереск — приобрело безрадостный сероватый оттенок, и Мойра решила, что это возвещает о приближении ночи.

Снаружи свет их костра не был виден из-за скального выступа, к морю уходил длинный песчаный пляж, и за наметенными дюнами можно было различить чуть наклоненную мачту бирлинн, с которой они спустили парус. Дальше, вглубь острова, простирались скалы, над которыми виднелись невысокие заросли вереска. В одном месте по каменным выступам можно было взобраться наверх — туда и удалился Дэвид. Мойра ждала его. Ей было не по себе, и в голову почему-то лезли всякие суеверные мысли. Она вспоминала рассказы о духах, обитающих в таких пустынных местах, о водяных конях агиски, которые выходят из вод после шторма и всегда голодны. О них она слышала в детстве, которое прошло на островах. Рассказывали, что в основном эти морские существа утаскивают скот, но если голодному агиски попадется человек, то он может разорвать и сожрать его, обглодав даже кости, и только человеческую печень они не едят — почему-то брезгуют ею. А еще Мойре вспоминались истории о людях-тюленях, которые на суше принимают человеческий облик и ищут обычных людей, так как обладают страстным желанием спариваться с ними. Таких тюленей-оборотней называли селки. Мойра знала о некоторых кланах, гордившихся тем, что их предком был вот такой сошедшийся с женщиной тюлень-селки, и даже демонстрировали перепонки между пальцами ног в доказательство, что происходят от этих обитателей моря. Однако Мойре совсем не хотелось достаться в этот вечерний час такому селки, особенно когда она стала все четче различать сквозь шум моря нарастающий вой пения тюленей. Часто моряки сравнивают его с голосом русалок, он кажется почти человеческим, но всегда неспокойный и вызывает тревогу.

Мойра передернула плечами. Ей захотелось вернуться к огню и хлебнуть виски. Но Дэвид попросил его не трогать… Попросил! С чего бы ей его слушать? И все же, пока было светло — а ночи в это время никогда тут не бывают по-настоящему темными, — Мойра бродила вокруг пещеры, подбирая мокрые куски дерева, выброшенные волной. Сейчас как раз было время прилива, море рокотало совсем рядом, на губах оседала соль, и ей захотелось пить. Она с удовольствием сделала несколько глотков и почувствовала, как голодна. Однако не стала есть, решив дождаться Дэвида.

Он появился, когда уже вышел месяц. Мойра сразу узнала его по походке, увидела, что он несет большую охапку дров.

— Уложим их у огня, чтобы просохли, — сказал он, сбрасывая свою ношу. Потом отцепил от пояса тушку кролика и, взяв с камня скин-дху, к которому она так и не притронулась, принялся свежевать его.

— О, у нас будет жаркое! — повеселела Мойра, которой за эти дни ужасно надоела жесткая солонина и пресный драммак.

Дэвид засмеялся.

— Да вот, удалось подбить камнем. Кроликов тут множество. А вообще мне никогда прежде не доводилось видеть такое безлюдное, пустынное место. Повсюду только скалы, вереск и гнездовья птиц. Но без лука и стрел нам вряд ли удастся поохотиться. Впрочем, как по мне, то и кролик неплох. Кстати, ты не желаешь прогуляться? Тут неподалеку есть озерцо, в которое впадает ручей. Возьми мех и набери воды.

Появление Дэвида и его спокойный голос избавили женщину от донимавших ее страхов, и Мойра преспокойно удалилась в указанном направлении. Воды-то она наберет, однако еще больше ей хотелось помыться. За эти дни она стала просоленной, как вобла, и даже недавний ливень не смыл с нее въевшуюся в кожу соль.

Она полезла по скалам, где ранее взбирался Дэвид, и звук журчавшей воды указал, куда следует направиться дальше. В стороне по-прежнему бормотало море, по небу плыли длинные облака, но месяц в окружении звезд освещал ей путь, и вскоре Мойра заметила углубление, в которое сбегал ручей. Крохотное озерцо в низине окружали обрывы, поросшие тростником, мхом и тимьяном, но можно было различить спуск, по которому она и сошла к воде. Мойра быстро разделась и стала плескаться. Вода оказалась ледяной, так что купание долго не продлилось. Когда Мойра выбралась из озера, ее кожа горела, но ощущение свежести было просто восхитительным. Даже не одеваясь, она подставила мех под струю и стала набирать воду. Мех почти наполнился, как вдруг она заметила, что на нее упала чья-то тень.

Мойра замерла, не решаясь поднять голову. Но когда взглянула… из ее горла вырвался сдавленный возглас.

Наверху, опираясь на клюку, высилась длинная сутулая фигура человека в островерхом капюшоне. Свет шел из-за его спины, и он казался темной тенью — не различить ни лица, на которое был наброшен капюшон, ни самой фигуры, облаченной в бесформенный балахон. Кто это — человек, дух или призрак? Под его тяжелым, как давящая плита, взглядом Мойра, будто ослабев, сжалась в комок. На женщине ничего не было, однако нагота породила в ней не стыд, а чувство полной беспомощности. Мех в руке вдруг стал неподъемным, и она, выронив его, стала отползать.

В следующее мгновение луна скрылась за тучей и фигуру наверху поглотил мрак. Мойра решила было, что ей померещилось, но уже через миг она явственно различила хриплое дыхание, перешедшее в прерывистый кашель. Почему-то эти звуки вызвали в ней такой ужас, что волосы зашевелились на голове. Словно в полубреду, Мойра спешно кинулась к своей одежде, стала одеваться. И, едва натянув длинную рубаху, крикнула:

— Кто вы? Во имя самого Создателя, кто вы?

Ей показалось, что она слышит неровные удаляющиеся шаги. Потом наступила тишина и вновь появилась луна, но наверху уже никого не было.

Исчезновение незнакомца не принесло облегчения, зубы женщины выбивали дрожь, но отнюдь не от холодной воды. Набросив на плечо плед, она все же схватила одной рукой мех, второй подобрала осколок камня и стала осторожно взбираться.

Наверху все пространство до самых отдаленных скалистых выступов заливал лунный свет, и, кто бы ни был тот, кто наблюдал за ней, он вряд ли бы успел так скоро добраться до них. Он словно растворился в лунной ночи, беззвучно и бесследно, и от этого Мойре стало еще страшнее.

Она не помнила, как добралась в свою пещеру, да и вид у нее был такой, что вращавший тушку кролика над костром Дэвид невольно отвлекся от своего занятия.

— Что с тобой?

Она только указывала назад, не в силах вымолвить ни слова.

Тогда он все же решил дать ей глоток виски, но Мойра поперхнулась и закашлялась.

— Хат, ты уверен, что остров необитаем? — произнесла она, с трудом переводя дыхание.

Он внимательно выслушал ее рассказ.

— А не показалось ли тебе? Я обошел остров по побережью, видел, что от большой земли он отделен проливом, но ни единой живой души или даже скотины не заметил.

— Там был кто-то, был! — уверяла Мойра. — Он смотрел на меня и как-то странно кашлял. Но я не видела его лица, оно было скрыто под капюшоном.

Когда Дэвид направился к выходу из пещеры, она едва не расплакалась и, схватив его за руку, умоляющим голосом произнесла:

— Прошу тебя… Там что-то недоброе.

Но Дэвид, не слушая ее, стремительно вышел и, стараясь держаться в тени скал, будто растворился в темноте. Она же, совсем ослабев от страха, упала на колени и стала молиться.

Ей казалось, что его не было очень долго. Без своего похитителя Мойра чувствовала себя такой беспомощной… А он еще и нож забрал. Она забилась в дальний конец грота, сидела, сжимая в руке камень, и, когда Дэвид возник в проеме входа, даже замахнулась, прежде чем сообразила, что это он.

— Надо было следить за кроликом, — только и сказал Дэвид и поспешил к огню.

— Никого не было?

— Я никого не видел. Но считаю, что ты и впрямь могла кого-то заметить. Знаешь, тут среди вереска есть какие-то странные норы. Я еще ранее обратил на них внимание, когда было светло, но не стал обследовать, решив, что они необитаемы. И если твой странный призрак мог куда-то исчезнуть, так только туда.

— Это человек? Это дух? Это нежить? О Хат, не молчи, ради самого Неба!

— А что я могу сказать? Будем просто ждать.

Его голос оставался спокойным, и Мойра немного приободрилась. Она подсела к Дэвиду и наблюдала, как он снял с огня подгоревшее жаркое и протянул ей кусок.

— Поешь, Мойра. Кто бы это ни был, все же стоит подкрепиться. Еда согреет наши животы и поднимет дух. А то на тебе до сих пор лица нет. Ну же! Ты ведь храбрая девушка.

Она послушалась его. Мясо, пусть и подгоревшее, было вкусным, и Мойра блаженно жевала. Жир побежал по ее подбородку, и она слизнула его. И заметила, что Дэвид внимательно смотрит на нее.

— Что?

— Мойра, если ты не ошиблась, если и впрямь слышала кашель… Боюсь, что у меня есть догадка, кого ты могла видеть.

Она едва не подавилась куском и, проглотив, спросила:

— И кого же?

Он ответил не сразу, а после того, как тщательно прожевал мясо.

— Я слышал, что на такие уединенные острова принято ссылать прокаженных. Подальше от здоровых, чтобы они не сеяли заразу.

— И мы могли пристать к подобному острову? — почти шепотом спросила Мойра.

Она помнила двух прокаженных женщин, живших в одной семье на острове Хой, где она провела детство. Они обе были безобразные, лысые и опухшие. Но их никуда не ссылали, правда, когда они приближались к жилищам островитян, их прогоняли, бросая в них камни. Обе несчастные не казались злобными, но смотреть на них было жутко.

— Завтра же мы уплывем отсюда! — почти приказала она. При мысли, что они могут встретиться тут с прокаженными, Мойра перестала есть — кусок в горло не лез.

Дэвид продолжал жевать и сказал через время:

— Все зависит от того, сколько их тут и в каком они состоянии. Проказа убивает медленно и долгое время безболезненна, пока совсем не разрушит организм несчастного. И если это был прокаженный, то, возможно, он просто поглядел на тебя, а потом удалился в свою нору. Будем надеяться, что этим все и закончится.

— А если нет? Если они придут к нам?

— Тогда я их прогоню.

Теперь Мойра смотрела на Дэвида почти с благоговением. Он казался спокойным и уверенным в себе, и она едва не возблагодарила небо за то, что у нее такой спутник.

После трапезы он велел ей лечь и отдохнуть, сказав, что подежурит до утра. Она постаралась найти место в глубине пещеры, завернулась в плед и лежала, наблюдая за Дэвидом, который сидел у огня скрестив ноги и шлифовал лезвие своего тесака точильным камнем. Этот шелестящий монотонный звук камня по стали казался успокаивающим, и Мойра даже стала подремывать, как вдруг уловила, что Дэвид перестал возиться с оружием. Теперь он сидел напряженный и словно готовый к прыжку. А там и она услышала знакомый звук — глухой мучительный кашель.

Потом появились они. Сначала Мойра заметила силуэт в островерхом капюшоне, опущенном на лицо. Следом двигались еще несколько: один держал суковатую палку, лицо его было красным и распухшим; двое других были в чудовищных лохмотьях, которыми они обвязали голову и часть лица, но то, что было заметно — смотревшие из-под нагромождения струпьев глаза и провалившиеся носы, — вызывало ужас и омерзение. За первыми прокаженными стояли какие-то фигуры, слабо видные из-за света огня, — их было много, но они словно не решались приблизиться.

Высокий в капюшоне остановился у входа и смотрел, как Дэвид, слегка поигрывая опущенным тесаком, поднимается им навстречу.

— Слава Иисусу Христу, — произнес Майсгрейв, делая шаг вперед и загораживая собой Мойру. Он стал так, чтобы прокаженные не могли зайти, но они оставались на месте и внимательно разглядывали его.

— Мы несчастные, Богом забытые прокаженные, — раздался из-под капюшона гнусавый голос высокого. — У нас слишком мало радости, чтобы славить Христа.

— Каждый по-своему заботится о своей душе, решая, молиться или просто ждать, когда попадет в чистилище, — негромко и вполне спокойно ответил Дэвид.

Они молчали, по-прежнему не приближаясь к ним. Потом их потеснил какой-то патлатый бородач, чуть присел и ощетинился, словно дикий кот. Лицо его казалось туповатым и вместе с тем свирепым, но особых примет болезни заметно не было.

— Вы попали на наш остров, вы наши.

— А вы, похоже, собираетесь нас съесть? — спросил Дэвид.

На лице бородача появилось озадаченное выражение. Но ответил высокий в капюшоне:

— Съесть вас? И в мыслях такого не было.

— Вот и я так думаю, — сказал Дэвид. — И если мы потревожили вас, то это не наша вина. Как только будет возможность, мы тут же отчалим.

При этом он наклонился и достал из-за голенища броги скин-дху. Вид у него был угрожающий, и один из прокаженных, тот, который сперва так вызывающе держал суковатую палку, попятился.

Высокий не двинулся с места и опять заговорил: он покашливал, голос его был гнусавым, но в нем звучали властные нотки. Он сказал, что они наблюдали за бродившим по их владениям мужчиной, однако не стали приближаться. Решили просто присмотреться к нему, ибо он не из тех рыбаков или монахов, что порой привозят сюда провизию и сукно. А потом они увидели женщину. И она была прекрасна, как морская сирена.

— Женщин среди нас нет, и это прискорбно, ибо мы, пока болезнь не подточит нас окончательно, испытываем те же желания, что и здоровые люди. Поэтому кто бы ты ни был, чужак, должен принять решение: либо ты отдашь нам свою спутницу и можешь спокойно переночевать тут, либо мы заберем ее силой, но тогда и тебе не поздоровится. Ты ведь знаешь, что даже одно прикосновение прокаженного несет с собой заразу. И вряд ли захочешь, чтобы мы все вместе напали на тебя.

Мойра сидела в глубине пещеры, но при этих словах почти легла на землю, словно желая слиться с камнями, исчезнуть, пропасть. Ничего более жуткого, чем то, что предлагали прокаженные, она и представить не могла. И почему-то подумалось, что если Хату желательно раз и навсегда избавиться от нее, то он вполне может принять их условие, чтобы избежать неприятностей.

Но Дэвид продолжал все так же стоять, не двигаясь с места, чуть склонив голову, словно в раздумье.

— Признаюсь, что моя спутница для меня никто, — сказал он каким-то незнакомым, похожим на тихий рык голосом. — Да и норов у нее такой, что вам, бедолаги, не позавидуешь, если она останется на острове. Но то, что она очень хороша собой и могла вызвать у вас похоть, понимаю.

«Что он говорит?!» — едва не задыхаясь от ужаса, подумала Мойра. И почувствовала удушающую ненависть к нему. Молодая женщина стала сгребать лежавшие вокруг камни, оскалилась, как зверь. Никогда она не позволит случиться подобному, никогда! Но она видела, как эти кошмарные полулюди медленно приближаются, они уже столпились в проходе и смотрят не на Хата, а стараются разглядеть в темноте за костром ее, Мойру.

И тут Дэвид воскликнул:

— Я решил! Даже такая, как она, не заслуживает столь ужасной участи, чтобы стать шлюхой прокаженных. А ну прочь, исчадия!

И Дэвид стремительно подцепил носком одно из поленьев и метнул его в толпившихся у входа в грот прокаженных. Горящая палка попала в свирепого бородача, но тот даже не попятился, а просто схватил ее и держал в руках, не ощущая жара. Однако остальные зашумели и отступили. Этого было достаточно, чтобы Дэвид сделал стремительный рывок и единым взмахом снес бородачу голову.

Его тело рухнуло, перегородив проход, голова куда-то покатилась, брызгая кровью, а лохмотья стали тлеть от огня. Следующим Дэвид попытался достать высокого в капюшоне, но тот успел уклониться, и его тесак в тесноте рубанул другого из прокаженных. Высокий в капюшоне постарался отступить и затеряться среди своих собратьев по несчастью, при этом рычал и толкал их на Дэвида. Те стали размахивать камнями и палками, двинулись вперед, пока двое из них не упали от ловких выпадов Майсгрейва. Остальные пятились и вопили, а один из прокаженных попытался было проскользнуть боком в грот, но зашатался, получив удар камнем по голове. Это уже Мойра задела его, но не сразила, и прокаженный просто свалился и ползком кинулся в ноги Дэвиду, обхватил его колено под килтом. Дэвид пошатнулся и едва не упал. Но пока он возился с вцепившимся в него прокаженным, кто-то запустил в него камнем из темноты, и он все же рухнул.

Казалось, ошалевшие от схватки прокаженные кинутся теперь в грот, но в этот миг у них на пути оказалась Мойра. Она размахивала горящей палкой и так пронзительно визжала, что они отступили, непонятно чего испугавшись — то ли своих загоревшихся одежд, то ли ее яростного тонкого крика.

Этого момента хватило, чтобы Дэвид длинным скин-дху просто распорол грудь цеплявшегося за него прокаженного и сильным пинком откатил его прочь. И когда Мойру стали теснить, он уже был рядом. Заслонив женщину, он двумя сильными выпадами смог сразить еще одного прокаженного.

— Назад, Мойра! Зайди за меня!

Она тут же повиновалась, отскочила и замерла за его спиной со своим горящим суком, готовая поспешить на помощь, если будет нужда. Но Дэвид был умелым воином, и еще одно тело в отрепьях повалилось в проходе. После этого прокаженные наконец отступили и кинулись прочь. На фоне серого при свете месяца песка можно было видеть, что одни бегут довольно резво, другие переваливаются, третьи то и дело падают, ползут.

Мойра и Дэвид переглянулись, оба тяжело дышали. Потом Мойра пинком выкатила отрубленную голову одного из них, а Дэвид, отрезав кусок от своего пледа и обмотав им руку, стал вытаскивать из грота тела убитых. Их было человек шесть, покалеченных, изуродованных, но даже их трупы несли заразу, и Дэвид тут же стал поджигать их, при этом посматривая туда, куда побежали прокаженные. Только несколько из них взобрались по проходу в скалах наверх, остальные бежали вдоль песчаных дюн к дальнему краю бухты, но поблизости не было ни одного.

Когда Дэвид вернулся, Мойра старательно обливала себя водой из меха, терла кожу, а на лице ее было выражение гадливости и непреклонности, но отнюдь не страха.

— А ты отчаянный воин, Мойра с Оркнеев, — заметил Дэвид. — Спасибо, что помогла в трудный момент.

— Спасибо, что не отдал меня им, — произнесла Мойра и тихо заплакала.

Дэвид мрачно смотрел на нее, ему хотелось обнять ее, приголубить, но после того, что только что произошло, он чувствовал себя словно оскверненным. К нему прикасались прокаженные!

Его даже передернуло, и он стал оглядывать колено, в которое вцепился один из нападавших.

Прокаженные умирают постепенно, часто даже не чувствуя, как лишаются кожного покрова, мяса, костей, пока болезнь не начинает разрушать внутренние органы. Обычно больные проказой безобидны, но от них все равно стараются избавиться, отсылают прочь, а затем из сочувствия помогают им, подкармливают. Но если в общине прокаженных есть человек, который намеренно злит их и настраивает против здоровых… Раньше Дэвид о таком и не слышал. Но на этом острове живых мертвецов пришлось столкнуться и с подобным. И теперь его брала оторопь, когда он смотрел на свое колено, которого касался заразный.

К нему подошла Мойра с флягой виски и плеснула ему на колено.

— Оботри это место как следует. О Пречистая Дева, тебя коснулись еще где-то?

Сейчас он не мог этого вспомнить. Он не был ранен, если не считать рассеченной ударом камня брови. Тогда, в схватке, он не обращал внимания, как кровь заливает глаз, но сейчас это раздражало. Хорошо было бы пойти к морю и как следует вымыться, но пока они обходились лишь виски и полностью опорожнили мех, стараясь протереть каждый участок кожи, к которому могли прикоснуться заразные больные.

— Думаю, они больше не решатся напасть, — говорил Дэвид, пока Мойра перевязывала его голову оторванным от своей юбки лоскутом. — Не будь они такими изможденными, изъеденными хворью, нам пришлось бы хуже. Они ведь не чувствуют порезов, не ощущают ожогов…

Его передернуло, и Мойра вдруг участливо погладила его по голове — как маленького успокаивала. Его это удивило, он странно взглянул на нее:

— Знаешь, девочка, а ведь это я должен успокаивать тебя. Наверное, ты не на шутку испугалась.

— Я в порядке. Только очень зла.

— От хорошей злости силы прибывают, — заметил Дэвид, выливая остатки виски на колено и опять протирая его. — А силы нам еще понадобятся. До утра будем по очереди следить за окрестностями, а едва начнется отлив, постараемся поскорее отчалить.

— Я вряд ли смогу заснуть после всего произошедшего, — прошептала Мойра.

— Значит, первой нести дозор тебе. Что же касается меня, то я постараюсь немного отдохнуть.

Дэвид давно воспитал в себе это умение моментально отключаться. Плох тот воин, который не выспится, чтобы иметь силы для предстоящего боя. Но сейчас ему показалось, что едва он провалился в сон, как его тут же стали трясти.

Просыпался он тоже мгновенно, как кошка.

— Что?

Ее лицо было совсем рядом, глаза странно расширились.

— Хат, кажется, они подожгли нашу лодку.

Дэвид почувствовал, как его словно обдало холодом, и грубо выругался.

— Дьяволово семя!

Не хватало, чтобы они лишились бирлинн!.. Тогда они окажутся заключены на этом острове с прокаженными, и еще неизвестно, когда сюда кто-то прибудет. Учитывая же настроения этих бесноватых прокаженных… Мойру можно только пожалеть. Да и себя тоже. Проказа никого не щадит.

Дэвид стремительно вышел из пещеры, Мойра бежала следом. По сырому холодному песку они стали взбираться на ближайшую дюну… Могли бы и не спешить. Отблески огня были видны и отсюда. Лодка горела. Недавно просмоленное дерево занималось все ярче, уже вспыхнул парус, огоньки пробегали по бортам. На фоне зарева можно было заметить снующие фигуры прокаженных, но едва Дэвид и Мойра показались наверху дюны, они кинулись прочь — убегали, хромали, уползали. При этом, несмотря на рокот накатывающихся волн, можно было различить их злорадный хохот и глумливые проклятия. Однако, даже понимая, что ловушка захлопнулась и опасные гости стали их пленниками, они торопились уйти.

Мойра первой подбежала к лодке, в слабой надежде стала пытаться залить огонь. Намочив свой плед, она била им по огненным змейкам, пробегающим вдоль осмоленных досок бортов, требовала, чтобы Дэвид ей помогал. Но он лишь сел на песок и молча смотрел на пламя.

— Ты сдался! — кричала Мойра. — Ты уступил!..

Потом она зарыдала и повалилась на землю. Плакала, пока оставались силы.

Когда настало утро, мужчина и женщина сидели рядом, понурые и молчаливые. Море перед ними было тихое-тихое, как оловянное озеро, на фоне которого черным силуэтом выделялись обугленные остатки их бирлинн. Ночью это пламя согревало их и одновременно вселяло в душу отчаяние. Теперь они были один на один с ожесточенными прокаженными. Осмелятся ли те снова напасть?

В какой-то миг Мойра глухо сказала:

— Лучше убей меня, чем позволишь достаться им. И поверь, — всхлипнула она, — поверь, я даже благословлю своего убийцу и прощу ему все, только бы не они… не то, что меня тут ждет.

В ее голосе было такое отчаяние, что Дэвид почувствовал щемящую жалость. А вместе с ней и собственное бессилие.

С моря на остров наплывал густой туман с запахом соли. Мир был безмолвен и тих, ни единого движения не было в нем. Но где-то в тумане могли бродить те, кто нес им угрозу, как болезнью, так и своими недобрыми намерениями. Вообще раньше Дэвид никогда не опасался прокаженных — они были слишком слабы, убоги и несчастны, чтобы думать о них не иначе как с сожалением и легкой брезгливостью.

— У них есть вожак, — произнес Дэвид негромко, и было неясно, то ли он размышляет вслух, то ли разговаривает с Мойрой. — Пусть прокаженные и извелись без женщин, но вряд ли решились бы напасть, если бы он их не подзуживал. Думаю, это тот высокий в капюшоне. Значит, мне надо его убить. Может статься, что мне придется всех их убить. Они не воины, просто нападают скопом. Они скорее ужасны, чем опасны. Говорю же, женщина, я буду их убивать. Одного за другим. Получается, я вынужден уничтожить их всех. Господи, дай мне силы, и тогда я завоюю этот остров для тебя, Мойра.

Он и впрямь собирался это сделать, так как иного выхода у них не было. Но последняя фраза показалась Дэвиду несколько напыщенной, словно он выступал на турнире перед зрителями и похвалялся совершить немыслимые подвиги ради прекрасной дамы. Дэвид даже усмехнулся, но потом заметил, как смотрит на него Мойра — с надеждой и восхищением. Она верила ему, и это неожиданно подняло Дэвиду настроение. Надо же, сидит в лохмотьях, в пропаленном истрепанном пледе, волосы спутались, как шерсть, — и все же красавица. Она его прекрасная дама, которую надо защитить.

Дэвид улыбнулся ей как можно мягче:

— Никогда не стоит отчаиваться. Жизнь — это испытание. И только от нас зависит, как мы вынесем это испытание.

Это были прекрасные слова. Но мужчине свойственно строить планы, а женщины обычно думают о насущном. И через несколько минут Мойра просто спросила, что им делать теперь. Вот сию минуту, в этот момент. Она так и спросила: что они сейчас будут делать?

— Думаю, сначала надо дождаться, когда сойдет туман, — ответил Дэвид. — Было бы глупо бродить в этой мгле по острову. Я осмотрел его вчера — сплошное нагромождение гранитных глыб, между которыми густо растут кусты вереска. Ну и норы прокаженных. Не хотел бы я в тумане провалиться в такую нору.

Мойру даже передернуло. Но потом она спросила:

— А может, сюда кто-то приплывет? Лодка вчера так ярко горела, что пламя могли увидеть с побережья. Кто-то же привозит сюда провизию этим убогим, вот и могли заметить.

Дэвид так не думал. Бухту окружали скалы, скрывая ее как от ветра, так и от побережья Шотландии. И даже если оттуда увидели свет, то скорее подумали, что прокаженные греются у огня. К тому же еще неизвестно, обитаемы ли берега за островом.

— Этот остров от большой земли отделяет узкий, но бурный пролив. Я осматривал его вчера и понял, что в этой теснине при отливе есть немало песчаных банок и кос, но когда прилив, его полностью заполняет и добраться вплавь до берега невозможно. А на острове нет средств, чтобы соорудить хоть какое-то подобие плота. Значит, надо постараться как-то продержаться, пока в водах не появится какое-то судно или рыбацкая лодка. Тогда мы попытаемся привлечь к себе внимание. Однако, если известно, что сюда свозят прокаженных, то маловероятно, что кто-то пожелает пристать. Эй, красавица, небольшой у нас выбор, но сдаваться не стоит. А сейчас давай просто дождемся, пока развиднеется. Ну и подкрепиться нам не мешало бы.

В гроте, возле которого лежали обгорелые тела прокаженных, еще оставалась какая-то провизия, но отчего-то ни Дэвиду, ни Мойре не хотелось туда возвращаться. Благо был отлив, вода отступила, и морские обитатели оставались среди камней, поэтому Дэвид какое-то время собирал их, отковыривая ножом от камней на отмели. Но когда он принес свой улов следовавшей немного позади Мойре, ее едва не стошнило от их вида. Раньше, у себя на острове Хой, да и позже, уже живя с Гектором Роем, она порой просила местных рыбаков добыть для нее устрицы и с наслаждением ела. Однако сейчас затрясла головой.

— Не могу, — произнесла она. — Я лучше немного поголодаю.

— И как долго? Сама же говорила, что тело — наш раб, а раба, чтобы он был силен и мог что-то делать, надо кормить. Ладно, вижу ты все еще не отошла от произошедшего, так что лучше отдохни, а я пока покараулю.

Мойре казалось, что она ни на миг не сомкнет глаз от страха, но когда она устроилась между песчаных дюн, закутавшись в остатки пропаленного пледа, когда убедилась, что Дэвид сидит неподалеку и охраняет ее сон, то усталость и перенапряжение сделали свое дело — женщина и не заметила, как уснула.

Дэвид сидел не шевелясь. Он вслушивался в приглушенные крики морских птиц, одновременно стараясь улавливать звуки, доносившиеся из проходов, которые вели в бухту по скалам. Но все было тихо. Мир казался безмолвным, море тихо плескалось рядом.

Сколько он так просидел, Дэвид не ведал, но стал замечать, что за пеленой тумана поднимается солнце, густая белесая дымка постепенно подернулась розовым отсветом. И вдруг он услышал легкий шорох со стороны острова. Дэвид присел за дюной и, вытащив тесак, напрягся. Так и есть — вскоре он различил покачивающийся, облаченный в лохмотья силуэт. Прокаженный приближался, сильно припадая на ногу, голова его была обмотана тряпьем, как и кисти рук. Человек двигался осторожно, и, сколько бы Дэвид ни всматривался и ни вслушивался, он не заметил, чтобы в тумане были и другие прокаженные.

«Уложу сперва одного», — решил он и резко выскочил из-за дюны.

Прокаженный тут же рухнул на землю, заслонился руками.

— Не убивай меня, не убивай! — гнусаво стонал он, закрывая разлагающимися руками уродливое, покрытое струпьями лицо. — Я думаю о душе, я не хочу в ад. И я не враг, я подскажу, как вам спастись!

— Что? — Дэвид замер над ним с оружием.

— Туда уходите, туда… Там спасение… — гундосил больной, указывая куда-то в сторону большой земли. — Уходите отсюда! Когда отступит вода. Наш аббат не будет знать, что вы разведали, как уйти. Пощади меня! Отпусти. Я все сказал.

Дэвид, немного поразмыслив, отошел в сторону. Он слышал, как уходит прокаженный, но не обернулся. Потом он сел на песок и задумался. И постепенно на его лице появилась улыбка.

Мойра спала. Ей снилось, что она опять на острове Хой, что выходит в море на утлой лодчонке своего отчима Эрика ловить сетью макрель, которую позже они с Норой будут чистить и вялить на зиму. Нора ей тоже приснилась, такая же, какой она видела ее в последний раз: худая, но с выступающим животом, суровая и недовольная.

«Зачем ты вернулась, потаскушка! — кричала ей мать. — Ты хорошо устроилась, а тут мне тебя и кормить нечем. Прочь, я сказала, прочь!»

Мойра заплакала во сне, застонала. И очнулась от прикосновения к плечу.

— Мойра, ты слышишь меня?

Она резко села, волосы упали ей на лицо, она откинула их и, дико озираясь, вмиг вспомнила, где они.

— Что? Они снова приближаются?

— Нет. Но нам надо уходить в другое место.

Дэвид улыбался. Но этот Хат всегда улыбался, по-кошачьи прищуривая свои удлиненные зеленые глаза. Сейчас он лишь сказал, что она стонала во сне и потому решил разбудить ее. Хватит им тут торчать, пора переместиться подальше от этой бухты.

Он подхватил их скудные пожитки и стал взбираться по скалам. Мойра шла за ним, все еще в страхе осматриваясь. Полуденное солнце уже разогнало туманную муть, легкий теплый ветерок подхватил клочья тумана и разнес их по окрестным верещатникам. Все сияло и светилось, но Мойра понимала, что это обманная красота, что где-то тут их может поджидать жуткая опасность, и не могла взять в толк, почему так весел ее спутник, который даже негромко посвистывал на ходу.

Они стали подниматься по восточному склону. Дорога становилась все круче и извилистее, приходилось пробираться сквозь кусты вереска, из которого то тут, то там выступали гранитные глыбы. За островом тусклым светом сиял океан, сейчас спокойный и отливающий синевой. Прогретые солнечными лучами травы благоухали, и этот аромат лета стал перекрывать запах соли и ветра, а серые, покрытые лишайниками валуны даже напоминали клумбы в поместье лорда. Но вся эта красота была лишь обрамлением страшного горя кучки прокаженных, медленно умиравших здесь, отчего в душе Мойры не нашлось места умиротворению. И поэтому она не понимала, отчего ее спутник в таком приподнятом настроении. Так бы и стукнула его!

Они прошли вдоль побережья острова туда, где он завершался обрывистым склоном, и остановились на самом его краю. Теперь у их ног круто обрывался высокий мыс, под которым волновались воды пролива, отрезавшего остров прокаженных от большой земли. Мойра смотрела на удаленные берега с грустью, понимая, что вплавь туда не добраться. Ее взгляд скользнул вниз. Мыс, на котором они стояли, состоял из мягкого песчаного сланца, постепенно разрушавшегося под воздействием воздуха и непогоды, и громадные, отвалившиеся от него плиты, выступали в воде скалистыми рифами, вокруг которых бурлили волны. В одном месте виднелся довольно крутой спуск, но какой смысл идти вниз, если вода в проливе просто кипела, проносясь со стремительной скоростью и не давая ни малейшей надежды выбраться на противоположный берег. А еще тут было очень шумно из-за огромного количества птиц. Они кружили белыми стаями и пронзительно кричали. Но сейчас их вопли только нагоняли на Мойру уныние. И зачем Дэвид привел ее сюда?

Он и впрямь сказал, что пока они останутся здесь, а на ее вопрос, как долго они тут будут и зачем, лишь поглядел на нее своими хитрыми зелеными глазами.

— А ты попробуй угадать, островитянка с Оркнеев.

Она не ответила. Хат злил ее, когда держался с таким превосходством. На что он надеялся, самодовольно ухмыляясь?

Мойра устроилась на покрытом мхом валуне и стала рассматривать противоположный берег. Порой она оглядывалась назад, опасаясь увидеть прокаженных. Но пока она их не видела, а вот в животе у нее заурчало — ей захотелось есть. Странно, еще недавно она и взглянуть не могла на моллюсков, которых предлагал ей Дэвид, а сейчас только и думала о еде.

В итоге Мойра решила, чем себя займет. Она достала из их оскудевшей сумы моток веревки, спасенный с горевшей бирлинн, обвязала себя вокруг талии и велела Дэвиду удерживать конец мотка, пока она спустится по скале вниз и раздобудет, если повезет, несколько птенцов чаек. Они к этому времени уже подросли, поясняла она наблюдавшему за ней Хату, вот им и будет чем подкрепиться на обед. И, видя недоверчивый взгляд спутника, деловито заявила, что некогда ей неоднократно приходилось заниматься подобной охотой, когда она лазила по скалистым выступам на острове Хой и собирала улов в чаячьих и бакланьих гнездах.

Дэвид был немного удивлен ее затеей, но не стал перечить. Он удерживал веревку и наблюдал, как Мойра легко и по-своему грациозно начала спускаться по каменистым выступам вниз.

Появление охотницы всполошило пернатых обитателей скал. Да и сами скалы оказались настолько крутыми, что Дэвид теперь изо всех сил натягивал веревку, чувствуя, что у Мойры почти нет опоры под ногами, и она может в любой миг сорваться. Он уже пожалел, что не остановил ее, не пояснил, что им просто надо дождаться отлива и тогда они смогут перебраться с проклятого острова на материк.

— Эй, женщина! — позвал он, стараясь перекричать поднятый птицами шум. — Ты слышишь меня? Немедленно взбирайся обратно!

Он попытался затянуть ее наверх, но веревку несколько раз сильно дернули, и Дэвид замер, понимая, что это знак, чтобы он не мешал. Тогда он устроился, прислонившись к большому валуну, и так ожидал, оглушенный гвалтом птиц. Птицы кружили и кричали над ним, ветер, поднятый их крыльями, колыхал траву на кромке утеса. С визгливыми криками взлетали все новые птицы, крупные чайки оглашали воздух злобным мяуканьем, буревестники со свистом взрезали воздух, широко расставив лапы и распростершись во всю длину широких крыльев.

Наконец веревку стали дергать, и Дэвид начал тянуть ее на себя, наматывая на локоть. Когда над краем обрыва появилась растрепанная, вся в спутанных светлых локонах головка Мойры, он сразу схватил ее за плечи и втащил наверх.

— Глупая! Зачем было так рисковать? На этих птичках еще и мяса толком нет.

Но Мойра лишь смеялась, беспечно и легко, при этом показывая ему несколько тушек птенцов у себя за поясом.

— Выходит, я не потеряла сноровку за годы жизни в замках Маккензи!

Что-то чисто ребяческое появилось на ее обычно надменном, исполненном достоинства лице, когда она так забавно храбрилась, и Дэвид тоже развеселился. Он собрал хворост и соорудил костерок, пока Мойра приготовила тушки и, обмазав их глиной, уложила на уголья. При этом она оживленно болтала, рассказывая, как часто ей приходилось заниматься подобным промыслом, хотя охота за яйцами или птенцами морских птиц никогда не была простой забавой и считалась весьма опасной. Но когда к ней привыкаешь, она даже начинает нравиться.

Дэвид слушал ее, не замечая, что любуется своей спутницей. Она была такой растрепанной, такой милой. Ее волосы пышными завитками обрамляли лицо, от ветра она разрумянилась, глаза возбужденно блестели.

— Мойра, ты сейчас такая очаровательная, — неожиданно для себя сказал он. Это шло из сердца, и он добавил: — И ты действительно похожа на прекрасную фейри.

Она вдруг стала серьезной и задумчивой, а потом призналась, что нечто подобное говорил ей Гектор Рой при первой встрече.

— Я ведь тогда точно так же лазила по скалам, собирая яйца бакланов. А потом, уже взобравшись на кромку утеса со своей корзиной, увидела вождя Маккензи. Ха! Забавно даже вспоминать, какое в тот момент у него было лицо! Он смотрел на меня как завороженный, не мог двинуться с места, только открывал и закрывал рот, словно силился что-то сказать или закричать, но ничего не получалось. А когда я улыбнулась и стала приближаться, он даже отступил, но при этом сказал, чтобы я не исчезала, ибо ему впервые довелось увидеть фейри. И только когда я расхохоталась, сообразив, за кого он меня принимает, он опомнился и подошел познакомиться. Так у нас все и началось, — добавила она с легким вздохом.

Этот ее вздох, а также легкая печаль в голосе при последних словах неожиданно рассердили Дэвида. Кажется, она и дня не может прожить, чтобы не вспоминать своего старикана. И он вдруг резко сказал:

— Знаешь, если когда-нибудь случится так, что ты окажешься в клане Маккензи или у Манро, то постарайся не просто продавать свою красоту за подарки, а стань законной супругой и роди мужу нескольких крепких сыновей. И тогда тебе нечего будет опасаться. Не цепляйся за того, кто бы тебя оберегал, — старика Гектора или его бастарда… как там его, Кэм, одноглазый. Выйди замуж за того же Эхина Баллоха, которому нужны сыновья. Родишь Эхину парня — и никакие старейшины клана не будут тебе страшны. Ибо продление своего рода — долг каждого мужчины!

Он сказал это с неожиданной горечью, и Мойра поглядела на него с интересом.

— Хат, а у тебя есть сыновья? — спросила она. — Ты ведь не юноша, и у тебя наверняка есть что передать своему сыну.

Она была внимательна и увидела, как поникли плечи ее спутника.

— У меня были сыновья, — после паузы глухо произнес он. — Но они умерли.

— Все умерли?.. О небо, да ты никак проклят, раз то, что так для тебя важно, не смогло осуществиться.

Только позже Мойра подумала, что сделала Хату больно. Он умолк, отвернулся, потом и вовсе отошел. И Мойре сразу стало не по себе. Выждав некоторое время, она подошла к нему.

— Хат, прости меня. Это был всего лишь вопрос.

Он глубоко вздохнул. Был скорее печален, чем зол.

— Возможно, я и в самом деле проклят, раз все мои сыновья уходят в мир иной. Но у меня остались дочери. И я их люблю.

Позже, когда они уже ели маленькие тушки птенцов, Мойра подумала, что раньше Дэвид говорил, что его жена из Маклейнов умерла родами. И было в тот момент что-то такое в его глазах, что она не решилась расспрашивать об этой женщине. Сейчас же ее вдруг стало разбирать любопытство: кто он, с кем его дети, женился ли он снова или просто бродит по свету, оставив своих дочерей в клане? И в клане ли? Ведь она слышала, как он говорил на английском языке. Да и зачем ей гадать, кто он на самом деле? Он ее похититель. Хотя теперь и защитник. Когда они расстанутся, она, наверное, будет вспоминать об этом человеке. Но сейчас, когда они все еще на острове прокаженных и неясно, что несет с собой следующая ночь, лучше думать о чем-нибудь другом.

Дэвид заметил, что она глубоко задумалась.

— Что-то ты стала слишком тиха, а ведь еще недавно была такой болтушкой.

О, он снова улыбался! Улыбка его была насмешливой, а в прищуренных зеленых кошачьих глазах появился блеск, как у хищного животного. Но Мойра уже поняла, что Хат на самом деле куда мягче и ранимее, чем хочет казаться. А что может больше взволновать и очаровать женщину, как не душевные раны того, кто кажется сильным?

— Я переживаю, что нам придется провести еще одну ночь на острове прокаженных, — просто сказала она.

Но он лишь рассмеялся.

— Ты разве не поняла, чего я жду у этого пролива? — махнул он рукой в сторону большой земли. — Ну же, ты ведь такая умница! Неужели не догадаешься?

— Отлив? — ахнула Мойра. И, оживившись, просияла: — О Пречистая Дева! Неужели во время отлива здесь открывается проход к материку?

И когда он утвердительно кивнул, она даже взвизгнула от радости, захлопала в ладоши, а потом, забывшись, как козочка подскочила к Дэвиду и радостно обняла. Он смеялся и тоже обнимал ее. Они даже закружились, не обращая внимания на маячившие где-то вдали за вереском редкие силуэты прокаженных.

Похоже, они смирились, поняв, что их случайные гости знают, как покинуть остров. Но надо было дождаться отлива. И Дэвиду не раз пришлось показывать заразным островитянам тесак и кидать в них камни, пока они не удалились.

Приливы и отливы с западной стороны Шотландии влияют на течения в водах местных проливов, а еще для беглецов многое зависело оттого, насколько ясной будет эта ночь. К счастью, небо оставалось безоблачным, лишь на закате поднялся ветер, и сквозь его вой стало слышно гудение устроившихся на скалах тюленей.

Мойра вслушивалась в него, вспоминая, как эти нечеловеческие звуки напугали ее прошлым вечером. Это гудение и теперь казалось странным, похожим на похоронную песнь из морских глубин. Но сейчас Мойре не было страшно. Ибо она уже верила своему странному спутнику и понимала, что он никому не позволит ее обидеть. Удивительно — еще недавно она видела в нем врага, а теперь именно на него была вся ее надежда. Мойра видела, что он весьма привлекателен, и даже рассеченная бровь и появившийся на месте удара синяк не портили его. Порой Дэвид откидывал с лица растрепанные ветром волосы, и она, наблюдая за ним, любовалась, как перекатываются на его руках сильные бугры мышц. Интересно, каково это, когда тебя обнимает столь сильный и крепкий мужчина? Она знала объятия толстого, оплывшего Гектора Роя, знала грубость немолодого и костистого Малкольма Мак Рэ, с его запахом лука и эля изо рта. А вот каков в близости этот загадочный пришелец? Когда она захворала и Дэвид ухаживал за ней в хижине Макдональдов, он был мягок и нежен, и сейчас, вспоминая это, она ощутила странный жар в груди, да и сами груди, казалось, набухли и стали очень чувствительными, даже касание полотна рубахи к соскам вызывало странный трепет. И еще… Словно из сна или полузабытого бреда в ее памяти всплывало лицо Дэвида, склоненное к ней — утомленное, блаженное, нежное, — как будто они лежали вместе и она находила в этом упоительное наслаждение. О небо, о чем это она грезит наяву? Мойра отвернулась, стараясь думать о чем-то другом, но волнение не оставляло ее, а когда Дэвид спрашивал, отчего она так тиха и молчалива, лишь сдержанно отвечала, что ее страхи возвращаются тем чаще, чем скорее начинает темнеть, и она только и думает о том, когда схлынет вода.

Дэвид тоже наблюдал за отливом. Уже наступил вечер, в светлом, будто олово, небе сверкали близкие звезды, и их было так много, как маргариток на лугу. Тюлени с наступлением темноты умолкли, зато налетела мошкара. Мойра сидела, кутаясь в свой подпаленный плед, и время от времени размахивала руками, отгоняя эти гудящие полчища насекомых. Дэвиду тоже приходилось несладко.

— Они донимают нас, потому что ветер стих. Но это даже хорошо. Слышишь, как журчит вода? Море уходит.

И все же им приходилось ждать, стоя у самой кромки воды и делая шаг за шагом, когда открывался очередной выступ каменного перешейка, уводившего к большой земле.

Призрачное свечение на небе и поверхности воды указывало, что вскоре появится луна. И когда она появилась — окруженная молочным светом и в обрамлении венчика звезд, — беглецы, держась за руки, как двое потерявшихся детей, пошли по скользким от ила и водорослей камням прочь с проклятого острова.

Мойра лишь тихо всхлипывала от счастья, когда они наконец вышли на берег. Но вдруг дорогу им загородила чья-то тень. И тут же прозвучал молодой дерзкий голос:

— А ну, возвращайтесь назад! Иначе, клянусь святым Колумбаном, я прошью вас стрелами, и даже греха на мне будет! Назад, я приказываю!

Мойра и Дэвид стояли не шевелясь. Потом Мойра удивленно увидела, как Хат опустился на колени, стал рыдать, раскачиваясь из стороны в сторону, биться о землю. И вдруг резко выпрямился и бросил подобранный камень в тень, откуда доносился голос.

Послышался сдавленный вскрик, потом настала тишина. Дэвид стремительным прыжком оказался подле поверженного тела и перевернул его.

— Надо же! Похоже, монах. А ты хоть поняла, что он говорил? Кажется, угрожал нам? Ну ничего, сейчас он очнется и мы его расспросим.

Северный говор местного жителя Дэвид разбирал с трудом. Но Мойра все поняла. И позже, когда они уже сидели у небольшого торфяного очага и Мойра прикладывала к голове юного послушника влажный лоскут ткани, она смогла расспросить его на местном северном диалекте.

— Хат, это молодой служка из обители Святого Колумбана, которая находится совсем неподалеку.

Она произнесла это несколько удивленно. В такой глуши… и монастырь?

Дэвид и Мойра посмотрели друг на друга. Оба вдруг поняли, что теперь их планы поменяются. Мойра уже не будет пленницей Дэвида, он просто не сможет удержать ее под своей властью. Даже ее клятва уже не играла особой роли. Просто слишком многое изменилось в их отношениях с тех пор.

Дэвид подумал, что очень мало знает о землях, куда их занесла судьба. Мойра могла бы быть ему тут даже полезной. Но согласится ли она? В любом случае он должен выяснить, что произошло за время их отсутствия.

Вот так они и сидели в темноте у слабо тлеющего торфяного очага, рядом стонал молодой послушник, неподалеку шумело море, отрезавшее их от того, что было вчера. А что будет завтра, они еще не знали…

Примечания

1

Остров Хой – один из островов Оркнейского архипелага. Оркнейские острова расположены в 16 километрах от северной оконечности Шотландии, на границе Северного моря и Атлантического океана.

(обратно)

2

Мейнленд – крупнейший из островов Оркнейского архипелага.

(обратно)

3

Обдумай стезю для ноги твоей, и все пути твои да будут тверды (лат.)

(обратно)

4

Пентленд-Ферт – пролив между островом Британия и Оркнейским архипелагом, соединяющий северную часть Северного моря с Атлантическим океаном. Славится сильными непредсказуемыми течениями.

(обратно)

5

Юдаллер – знать на островах.

(обратно)

6

Скио – рыбачья хижина на Оркнейских островах.

(обратно)

7

Хааф – так называли на северных островах промысел вдали от берега.

(обратно)

8

Клеймор – длинный двуручный меч шотландских горцев.

(обратно)

9

Оркнейские острова долгое время находились под властью Норвегии, отчего местный язык, в котором сохранилось немало старонорвежских слов, отличался от языка шотландцев.

(обратно)

10

Маленький народец – так в Шотландии называли духов, эльфов и фей, существ мифического мира.

(обратно)

11

Спорран – сумка горцев; ее носили спереди у пояса.

(обратно)

12

«Суды любви» – собрание придворных во главе с «королевой любви», созывалось для разбора дел любовного свойства и проходило в праздничной и шутливой атмосфере, но с соблюдением норм феодального права.

(обратно)

13

Речь идет о прежнем короле – Генрихе VII Тюдоре (1485-1509 гг.).

(обратно)

14

Хэл – уменьшительное от имени Генрих.

(обратно)

15

Мидл-Марчез – серединные земли на границе Англии и Шотландии.

(обратно)

16

Гебриды, или Гебридские острова – островной архипелаг на западе от Шотландии.

(обратно)

17

Риверы – пограничные воины-разбойники, собирающиеся в вооруженные банды и совершающие набеги по одну и другую сторону границы.

(обратно)

18

Гебридские острова почти до конца XV столетия считались полунезависимым государством со своим правителем – лордом Островов.

(обратно)

19

Джеркин – короткое верхнее одеяние, как правило, без рукавов; пышные рукава крепились к джеркину при помощи шнуров.

(обратно)

20

Коронер – должностное лицо, расследующее преступление, когда есть подозрение в насильственной смерти.

(обратно)

21

Хайленд – высокогорные районы на севере Шотландии, земли, где обитали горцы, потомки кельтов.

(обратно)

22

Катераны – горные разбойники. Банды вооруженных горцев, которые с детства учились владеть оружием и жили разбоем.

(обратно)

23

Чевиотские горы – горный кряж, служивший естественной преградой между Англией и Шотландией.

(обратно)

24

Производное от имени Элеонора – Элен, в честь Елены Прекрасной.

(обратно)

25

Броги – обувь шотландских горцев из недубленой кожи, ее шили мехом внутрь и обматывали ремнями.

(обратно)

26

Асквибо (гэльск.) – шотландская водка, изготовляемая домашним способом из солода.

(обратно)

27

Пиброх – мелодия с вариациями, исполняемая на волынке.

(обратно)

28

Гилли – мужская прислуга в Северной Шотландии.

(обратно)

29

Лейхтахи – телохранители вождя.

(обратно)

30

Фибула – металлическая застежка, скрепляющая складки одежды и одновременно служащая украшением.

(обратно)

31

Тан – древний титул знатной особы, сохранявшийся в некоторых краях достаточно долгое время.

(обратно)

32

Куррахи – лодки, сделанные из воловьих шкур, натянутых на ивовый каркас.

(обратно)

33

Бленд – шотландский напиток, смесь пахтанья с водой.

(обратно)

34

Томнахурих – холм эльфов.

(обратно)

35

По старинным преданиям, феи могли завлечь человека в свой хоровод, и тогда он попадал в их мир, а для простых смертных исчезал на многие годы, хотя сам считал, что провел с феями совсем немного времени.

(обратно)

36

Бен-Невис – гора в Шотландии; является наивысшей вершиной Британских островов. Местные жители часто называют ее просто Бен.

(обратно)

37

Огненный крест – знак войны у горцев; они делали крест из двух ветвей орешника, которые сначала поджигали, а затем окунали в кровь свежезарезанной козы и, прикрепив к концу копья, отправляли с гонцом по всем городам и весям в качестве призыва к экстренному сбору боеспособных мужчин.

(обратно)

38

Тинчайл – большая охота, обычно на оленей. В ней принимает участие множество охотников, которые берут в кольцо определенный участок, где заметили животное, и постепенно сходятся, пока оленю некуда уже будет бежать.

(обратно)

39

Уриск – один из представителей мифологии Шотландии: злобный эльф, похожий на сатира.

(обратно)

40

Лэрд – землевладелец, представитель нетитулованного дворянства в Шотландии.

(обратно)

41

Потайным мхом называют кусок торфа, в котором, не угасая, но и не потребляя топлива, теплится огонь.

(обратно)

42

Хат – по-гэльски кот.

(обратно)

43

Точное происхождение самого процесса дистилляции виски неизвестно, и никто не знает, когда он впервые был осуществлен в Шотландии. Но известно, что уже древние кельты занимались перегонкой браги и выразительно называли «огненную жидкость» – uisge beatha – «водой жизни».

(обратно)

44

Скин-дху – sgian-dubh, длинный кинжал. Им и убивали, и орудовали за столом. Традиционная часть экипировки горца.

(обратно)

45

Пиип-вор – большая шотландская волынка.

(обратно)

46

Снизарт – самая длинная река на острове Скай; в ней ловят много форели и лосося.

(обратно)

47

Браттах – знамя у горцев. Буквально – полотнище.

(обратно)

48

Гью – шотландский смычковый инструмент типа скрипки, с двумя струнами из конского волоса.

(обратно)

49

Дэвид I – король Шотландии (1084-1153 гг.).

(обратно)

50

Лимфад – в переводе с гэльского буквально означает «длинный корабль». Считается, что лимфады наследуют древние традиции скандинавского кораблестроения, хотя шотландцы несколько изменили их по своему усмотрению.

(обратно)

51

Кейтнесс – историческая область на северо-востоке Шотландии. В древности населенная пиктами, с Х века завоеванная викингами. К Шотландии отошла в XIV веке, когда здесь утвердилась власть графов Синклеров.

(обратно)

Оглавление

Симона Вилар Фея с островов

   Пролог

   Глава 1   Почти брат

   Глава 2    Дом

   Глава 3    Манро и Маккензи

   Глава 4    Охота на белую лань

   Глава 5    Стихия

   Глава 6    Чужак

   Глава 7     Вслед за ветром

   Глава 8    Тени на острове Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg