«Поцелуй василиска»

Поцелуй василиска (fb2) - Поцелуй василиска 973K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Александровна Ершова

Полина Флер Поцелуй василиска

Посвящается Елене В. и ее дочери Карине, без которых не случилось бы сказки

Глава 1 Студентка, попаданка, наследница

Бежала, на ходу натягивая курточку. Проспала, проспала, проспала! Не надо было вчера до половины второго ночи болтать по скайпу с Артемом, да еще накануне зачета по немецкому. Вот и доболталась, что утром из пушки не разбудишь, прощай, тщательный утренний макияж. Рыжую гриву стянула в хвост, надела джинсы, новую васильковую блузку и ботильоны на каблуке, из сумочки, как назло, вываливались конспекты и шпаргалки, по телефону визжала суматошная Юлька:

— Маш, ты где? Я тебя на остановке уже пятнадцать минут жду!

— Бегу, Юль. Бегу и падаю, — ответила я, запнувшись о ступеньку и действительно едва не упав носом в лужу.

— Не будет через пять минут — я еду, — сказала Юлька и сбросила вызов.

— Смотри, куда прешь! — заверещала противная тетка с мелкой собачкой на поводке.

Я притормозила, пытаясь сделать сразу два дела: не выронить телефон и разминуться и с теткой, и с собачкой: мелкий той‑терьер в синем комбинезончике облаивал меня, прилежно роя задними ногами газон.

— Простите, — буркнула я.

Тетка прощать не собиралась и продолжала на пару с собакой облаивать меня в спину:

— Прет, понимаешь, глаза вылупив! Куда с утра пораньше? Развелось проституток, приличным людям не пройти! Ишь, вырядилась! Змеища!

Я отмахнулась, пытаясь до ушей натянуть воротник. Моросил противный весенний дождик, а зонтик я конечно же не взяла. Да тут до остановки недалеко: обогнуть панельную «свечку» можно напрямик, через газоны, лавируя между бесконечными иномарками, там и сям припаркованными вдоль бордюров.

Снова затрезвонил телефон. Ну неужели нельзя подождать лишних пять минут?! Юль, да бегу я! Вон уже и остановку вижу. Телефон не унимался, действуя на нервы, как и мелкая морось, капающая за воротник. Хотела удачный день? Получи, Маша, и распишись.

Не сбавляя шага, я принялась расстегивать сумку. Телефон, завалившись под конспекты, раздражающе звенел и звенел. А вдруг это Артем? Я заулыбалась, вспоминая вчерашний разговор. Скорее бы выходные, сходили бы с ним в кино, а потом… В груди потеплело, когда я подумала, что будет потом. Наконец нащупала телефон и увидела, как от остановки Юлька машет мне рукой.

— Иду! — крикнула я и шагнула на дорогу.

Летящую «Приору» я заметила в последний момент, но сделать ничего не успела и почувствовала удар. Такой сильный, что все внутри сжалось и оборвалось. Сознание я потеряла еще до того, как ударилась о землю…

Я очнулась от влажных прикосновений ко лбу, щекам, подбородку. Почему так темно и холодно? Я уже умерла или еще нет? Уберите это!

— Уберите, — простонала я, отводя чью‑то руку.

Веки тяжело открывались, тусклый свет лился от изголовья, неприятный и желтый, в нем плавали пылинки, и очень хотелось чихнуть. Я сморщилась.

— Герр доктор, она очнулась.

Голос похож на Юлькин. Я снова застонала и попыталась пошевелиться, но тело слишком слабое, голова дурная, боль тупо засела в затылке.

— Нюхательную соль, скорее.

Я что‑то замычала, пытаясь позвать Юльку. В желтом свете расплывались силуэты, пахло лавандой и накрахмаленным бельем. Под нос сунули какую‑то склянку. Резкий запах заставил меня откинуть голову, и я все‑таки чихнула.

Голова отозвалась звоном и гулом, зато силуэты обрели четкость, и я увидела склонившееся над собой лицо мужчины с пушистыми бакенбардами.

— Сколько пальцев видите, фройлен? Сколько пальцев? — Его рука тряслась перед глазами, пальцы двоились.

— Три? — наобум предположила я и испугалась своего голоса, слабого и больного.

— Верно, — с удивлением ответил мужчина и выпрямился. — Жюли, душечка, не стойте столбом. Поменяйте розовую воду и принесите чистое полотенце. И скажите фрау, что фройлен Мэрион очнулась.

— Слушаюсь, господин доктор. — Девушка в простом коричневом платье и белом фартуке изящно присела, склонила темноволосую головку и выпорхнула из комнаты.

— Что со мной? — спросила я, едва ворочая языком.

Где я вообще? В больнице? У кого‑то дома? Наверное, все‑таки дома, и дом этот очень богат, на потолке лепнина с крылатыми херувимами, на окнах слегка раздвинутые шторы, тяжелые и лиловые, в тон нежно‑лавандовых обоев, лампы не горят, кроме одной, той, что над моей кроватью. Мужчина с бакенбардами присел на краешек, погладил мое колено через шелковое, тоже лавандовое одеяло.

— Успокойтесь, фройлен Мэрион, вам нельзя волноваться после такой тяжелой болезни.

— Какой болезни? — Я выпростала из одеяла руку и вздрогнула — такая она худая и анемичная, венки просвечивают сквозь фарфоровую кожу, а на пальце — золотое колечко.

Но я не носила золото!

— Вашей болезни после того, как вы упали с лошади и ударились головой, — терпеливо пояснил доктор.

У него был мягкий голос и полноватые руки, костюм какой‑то старомодный, коричневая в полоску тройка и золотая цепочка часов, тянущаяся через живот.

— Разве меня не сбила машина? — спросила я.

Доктор грустно улыбнулся, заглядывая мне в лицо.

— Бедное дитя. Вы заговариваетесь, вы в бреду, но я обещал его сиятельству, что к свадьбе вы полностью поправитесь. А вот и Жюли.

Уже знакомая мне девушка торопливо вбежала, неся на подносе кувшин и кипенно‑белое, сложенное вчетверо полотенце. Доктор принял из ее рук поднос, поставил на стол, потом смочил полотенце и принялся обтирать мое лицо. По коже сразу пошли мурашки, я попыталась оттолкнуть его руки:

— Не надо… пожалуйста.

В голове крутились услышанные слова. Его сиятельство? Свадьба? О чем говорит этот человек?

Я попыталась приподняться на локтях, но голова закружилась, и перед глазами заплясали оранжевые мушки.

— Рано вставать, рано! — прикрикнул доктор и погрозил толстым пальцем. — Ох и егоза! Ох и ящерка! Убьетесь, а герр доктор отвечай перед фрау и генералом.

Он поцокал языком и насильно надавил на плечи, возвращая меня в кровать. Я протестующе замычала, но доктор быстро накапал что‑то янтарное и густое на деревянную ложку и ловко сунул мне в рот, тут же прикрыв мои губы влажными пальцами:

— Пейте‑пейте, фройлен! Не капризничайте! Глотайте же!

Густая жидкость была сладкой, с мятным привкусом. Я покорно проглотила и улеглась, натянув одеяло до подбородка. Это ободрило доктора, и он похлопал меня по щеке:

— Умница, фройлен. Вот так, будете слушаться, и к вечеру я разрешу вам подняться. Хорошо?

Я кивнула, глядя в потолок и считая нагло рассевшихся херувимов. У младенцев почему‑то были кожистые крылья и хитрые мордочки ящериц.

«Так и сходят с ума, — подумала я, закрывая отяжелевшие веки. — Может, лежу сейчас в коме, и все это мне снится…»

И провалилась в сон без сновидений.

Когда я проснулась, головная боль прошла, и в глазах ничего не двоилось. Комната не пропала и не изменилась, все так же тускло светила ночная лампа, в кресле дремала Жюли, уронив подбородок на грудь. Странный сон, с продолжением. Или я умерла и попала в чистилище. Вон у крайнего херувима торчит острый хвост, не ангелок, а натуральный демоненок. Осторожно, чтобы не разбудить девушку, я поднялась на подушках, их было очень много, больших и маленьких, обкладывающих меня со всех сторон. Одеяло соскользнуло в ноги, и сквозняк захолодил кожу. Я зябко повела плечами и спустила ноги с кровати.

Пол устилал белый ковер с густым и очень мягким ворсом. Подтянула сползающую лямку ночной рубашки, длинной, до самого пола, и такой же белой, как простыня.

«И как мое лицо», — хмуро добавила про себя, разглядывая отражение в трюмо.

Что авария была, я ни на минуту не усомнилась, вон и синяк на лбу, и царапина на подбородке. Лицо мое и не мое: тот же вздернутый нос в веснушках, но щеки впалые, под глазами тени, губы обветренные и бледные, как после затяжной болезни. Зато волосы куда гуще и длиннее моих, каскадом покрывают плечи и падают за спину густой рыжей волной.

Я задумчиво намотала локон на палец и слегка потянула. Проснусь или нет? Вот бы проснуться в своей спальне, а потом рассказать странный сон Юльке. Ох и посмеемся мы с ней! Хоть роман пиши под названием «Вот я попала!»

На трюмо склянки, маленькие и большие, пузатые и граненые, не то духи, не то лекарства. Взяла одну, покрутила, вынула пробку и понюхала. Все тот же лавандовый запах! Кажется, им пропиталось все вокруг, начиная от моей собственной рубашки и заканчивая шторами.

Заткнула склянку пробкой и вернула на место. С краю стояла картонная рамка с двумя рисованными портретами: который слева — мой собственный. Круглое, еще не тронутое болезнью лицо с нежнейшим румянцем, рыжие волосы собраны в сложную прическу, надо лбом бисерная нить жемчуга, плечи открыты, острые ключицы обнажены, и в яремной ямке удобно лежит белая капелька лунного камня. Справа — портрет мужчины.

Я вздрогнула, едва не выпустив картонку из рук, сердце взволнованно заколотилось.

Про таких говорят: лицо с обложки. Твердый подбородок, красиво очерченные губы, прямой римский нос и иссиня‑черные волосы, постриженные коротко, по‑военному, над левым ухом седая прядка. Вот только глаз не разглядеть за черными очками, так плотно пригнанными к лицу, словно мужчина родился в них. Именно эти очки почему‑то приковали мой взгляд, я вглядывалась в них, холодея от мучительного предчувствия, сердце колотилось все быстрее, в ушах шумела кровь. Наконец ноги мои подкосились, я ахнула и выронила портрет.

— Ах, боже мой! — вскрикнула за спиной Жюли, просыпаясь и подскакивая с кресла, а я в полуобмороке осела в ее подставленные руки.

— Не надо, я сама, — запротестовала я, понемногу приходя в сознание.

Колени еще подгибались от слабости, тело налилось тяжестью, губы дрожат. Я дотронулась до них пальцами и отняла — на подушечках алела капелька крови. Прикусила, должно быть. Жюли усадила меня на кровать и, охая, принялась отирать лоб полотенцем, смоченным в душистой воде. Я отпихивала ее руки, бормотала:

— Не надо, я уже в порядке, все хорошо.

— Что же вы встали? — причитала девушка. — Герр доктор не велел, придет фрау Кёне, ох и заругается! Помилуйте, фройлен…

— Кто это, Жюли? — спросила я, медленно моргая и пытаясь сфокусировать взгляд.

Комната снова расплывалась и прыгала, ангелочки‑ящерки подмигивали, дразнясь острыми язычками.

— Мачеха ваша, — ответила Жюли, отбегая от меня и поднимая с пола картонку. Подула на оба портрета, обтерла фартуком и водрузила на место. — Неужто позабыли?

— Нет, я про портрет. Кто рядом… со мной?

Было непривычно говорить это. Болезненная девушка на портрете — не я, хотя и похожая на меня, как зеркальный двойник. Жюли опасливо покосилась на картонку, по‑детски шмыгнула носом и ответила, глядя в сторону:

— Ах… неужели не узнали? Жених это ваш, генерал фессалийский, его сиятельство Дитер фон Мейердорф.

Жених? Вот как…

Я длинно выдохнула и покрутила колечко на пальце. Тонкое, очень изящное, гладкое. Явно обручальное.

«Проснись, Маша! — строго сказала себе. — Даю тебе последний шанс! На раз, два, три ты проснешься и поедешь на зачет в любимый институт, будет моросить дождик, а тетка у подъезда назовет тебя проституткой. Итак, на «три» просыпаешься. Запомнила? Раз. Два. Три!»

Я ущипнула себя за запястье, но ничего не произошло. Вместо этого двери распахнулись, и в комнату вплыла высокая женщина, ее юбки шуршали по полу, как крылья мотыльков.

— Жюли, почему душно? — спросила она, поджимая узкие губы.

Девушка присела и пролепетала:

— Доктор не велел устраивать сквозняков, фрау Кёне.

— Пустяки! — Женщина властно взмахнула рукой, затянутой в шелк перчатки. — Фройлен Мэрион нужен свежий воздух! Только оденьтесь, ради бога, неприлично девушке на выданье сидеть в одной сорочке, когда в комнату могут войти мужчины.

Во второй раз мне пеняют на одежду и моральный облик. Я закатила глаза и завертела головой. Конечно, нет ни джинсов, ни блузки. Шурша оборками, фрау Кёне проследовала к окну и широким жестом раздернула шторы. Комнату затопил свет, пылинки закружились веселее, и я зажмурилась.

— Вот так, вот так! — приговаривала фрау Кёне, словно гвозди забивала. — Вот так надо!

Она провела пальцем по рядом стоящей статуэтке, брезгливо сморщила нос:

— Лентяйка! За что жалованье плачу? Немудрено, что фройлен Мэрион никак не поправится и выглядит бледной молью. Загубишь мне товар!

Товар?!

Я чуть не подскочила и скомкала одеяло, пылая от возмущения. Но фрау Кёне, не глядя на меня, подошла к побелевшей Жюли и отвесила ей пощечину. Бедная девушка даже не пикнула, закрылась рукой и опустила голову, продолжая бормотать:

— Простите, фрау Кёне. Простите… больше не повторится…

Женщина погрозила скрюченным пальцем и сощурила водянистые, немного навыкате, глаза.

— К ужину чтобы все сияло! А вы, моя дорогая, — наконец она обратила на меня внимание, — будьте добры выполнять указания герра доктора, и к вечеру вы должны цвести, как пион. Я сообщила о вашем выздоровлении, и по такому случаю его сиятельство пожелал нанести нам личный визит.

Я вздрогнула вторично. Взгляд сам собой пополз к портрету, но между ним и мной встала фрау Кёне и, наклонившись ко мне, подцепила жесткими пальцами подбородок. От нее удушливо пахло розами, напомаженные губы растягивались в жуткую улыбку.

— И повторите правила хорошего тона, дорогая Мэрион, — грудным голосом тихо произнесла фрау Кёне, все ниже и ниже наклоняясь к моему уху, пока не прислонилась своей сухой нарумяненной щекой. — Только попробуйте не понравиться жениху и опозорить наш дом и род своего покойного отца… — Она вцепилась в мое ухо и дернула так, что я едва удержалась от вскрика, а из глаз помимо воли брызнули слезы. — Все космы повыдергаю, тонкие пальчики ваши переломаю и скормлю королевским вивернам. Все поняли, дорогая моя падчерица? Наследница дома Адлер‑Кёне, проклятое семя, чертовка?

Отпустив мое ухо, фрау Кёне выпрямилась и мило улыбнулась все еще бледной служанке.

— Приготовьте госпоже платье, Жюли. Доктор разрешил прогуляться по саду, пусть наша невеста освежится. Нет сил терпеть в доме эту бледную немочь, а свежий воздух пойдет на пользу и придаст щечкам здоровый румянец. Только за пределы поместья не выходите, слышали, Жюли? За фройлен Мэрион отвечаете головой передо мной, его сиятельством и самим королем!

Глава 2 Беседа в беседке

Ухо горело, щеки горели и горели рыжие волосы в солнечном свете, пробивающемся сквозь невесомый тюль. Жюли пыхтела над прической, закалывала шпильками непослушные локоны, но они, пружиня, снова падали то на висок, то на лоб. Я сдувала их, выпячивая губы и внутренне пылая.

Товар, значит? Жених, значит? Да что себе позволяет эта старая карга?

Я закусывала губы, понимая, что в этом доме фрау Кёне позволяет себе многое. Найти бы телефон, позвонить в полицию. Да и есть ли тут телефоны? Все выглядят и ведут себя так, будто снимаются в историческом сериале.

— Не вертитесь, госпожа, я должна затянуть корсет.

От пыточного инструмента под названием «корсет» глаза на лоб полезли.

— Не так сильно! Все ребра переломаешь! — Я шлепнула ее по руке.

— Ах, простите! — Жюли ослабила шнуровку, дышать стало легче, зато грудь соблазнительно приподнялась, и лунная подвеска красиво легла в декольте. — Ну какая же вы красавица!

Я невольно зарделась и залюбовалась собственным отражением, что случалось редко. Настоящая юная леди из высшего света: в ушах изящные серьги в комплект к подвеске из лунного камня, нежно‑бирюзовое платье с открытыми плечами. Лицо, конечно, бледновато, но Жюли надеялась, что прогулка на свежем воздухе это исправит.

— И так похожи на свою маму… — со вздохом добавила девушка, но тут же испуганно глянула на меня и поспешно добавила: — Ох, простите!

— Ничего, — улыбнулась я. — Мне часто об этом говорят.

— Представляю, — ответно улыбнулась Жюли. — Наверное, вы очень тоскуете по ней.

— Немного, — осторожно подыграла я. — А какая она была?

— Разве вы не помните? — удивленно приподняла брови служанка.

Я вздохнула. Когда не знаешь, что сказать, приходится выворачиваться.

— После болезни все как в тумане.

— Понимаю. — В голосе Жюли послышалось сочувствие. — Фрау Адлер была очень красива, мне так жаль, что она умерла в столь молодом возрасте. Ее портрет до сих пор висит в кабинете вашего покойного отца, хотя фрау Кёне давно завесила его портьерой. Когда вы были моложе, то часто бегали туда без спроса, и вам сильно доставалось от фрау. Но пока был жив герр Адлер‑Кёне, он защищал вас.

— Папа тоже умер?

— Всего два года назад, — вздохнула Жюли. — Вы и это не помните?

— Немного, — туманно ответила я и заработала полный жалости взгляд.

— Ах, бедная госпожа! — Жюли всплеснула руками. — Если бы добрый хозяин был жив, он никогда не сосватал бы вас за его сиятельство! — Тут она опомнилась и потянула меня за локоть. — Но пойдемте же в сад! К ужину вы должны цвести!

Кому должна? Уж точно не фрау Кёне, пообещавшей переломать мне пальцы, если я не понравлюсь жениху. Я снова покрутила тугое колечко, оно оказалось по размеру и совершенно не мешало, но для меня было подобно кандалам. Я не готова замуж! Я не хочу! Тем более за неведомого мужчину, которого и в глаза никогда не видела.

Я позволила Жюли увлечь себя из комнаты, и мы спустились по широкой лестнице с перилами из красного дерева, также украшенными не то ангелочками, не то ящерками. Натертый паркет скользил под каблуками новых туфелек, подобранных в тон платью. С непривычки я ощущала себя коровой на льду и шла, придерживая подол и ловя на себе тревожные взгляды служанки. Она семенила рядом, как верная болонка, и я поняла, что девушка никогда не оставит меня одну, значит, и мысли о возможном побеге лучше отложить до поры до времени. Да и куда бежать? Это всего лишь странный сон. Скорее бы он закончился!

Широкий холл украшала резьба: цветы и стебли переплетались в удивительно изящном узоре, над головой позвякивали хрустальные подвески на люстре, и я остановилась, невольно приоткрыв рот, — во всю стену мозаикой было выложено панно, изображающее дракона. Каждая чешуйка сверкала белизной, клыки в ощеренной пасти отливали перламутром, а в глаза были вставлены топазы.

— Как красиво, Жюли! — восхищенно выдохнула я.

Девушка поклонилась, сложив на груди ладони, и ответила:

— Белый Дракон, хранитель вашего рода, моя госпожа. Я счастлива служить дому Кёне и вам.

Потом на ее лицо набежала тень. Не глядя на меня, Жюли поджимала губы, теребила фартук и все порывалась о чем‑то спросить, но никак не решалась. Наконец мне стало жаль девушку, я взяла ее под руку и проговорила:

— Не бойся, Жюли. Если ты хочешь что‑то мне сказать, самое время сделать это.

Она испуганно кивнула и вся зарделась, а потом тихонько ответила:

— Я бы хотела просить вас, госпожа Мэрион… когда вы выйдете замуж и уедете во дворец его сиятельства, вы могли бы взять с собой свою верную наперсницу Жюли? — она подняла на меня умоляющий взгляд.

Опять эти разговоры про замужество. Ну сколько можно! Я нахмурилась, а девушка неправильно поняла меня, распахнула от испуга глаза и залепетала быстро‑быстро, путаясь в словах:

— Простите меня за дерзость, госпожа! Но я так волнуюсь… так волнуюсь за вас. Я росла рядом с вами и не мыслю жизни без вас. Может, со мной вы не будете чувствовать себя одиноко… там, на чужбине. Я знаю, вам будет страшно в этом проклятом логове василисков… а я здесь умру, умру… фрау Кёне забьет меня плетьми или отдаст молодому господину, и он… Нет‑нет! Я лучше брошусь в пруд с камнем на шее, чем останусь здесь одна, без вас!

Тут ее голос дрогнул, со стороны потянуло сквозняком, и я поежилась и дернула плечами:

— Да что ты такое говоришь.

Девушка, всхлипывая, схватила меня за руки и продолжила, сбиваясь:

— Если вам суждено покинуть отчий дом, я покину его с вами! И если суждено… суждено погибнуть на чужбине, — теперь слезы ручьями полились из ее глаз, — я склоню свою голову рядом с вами и вместе с вами отправлюсь на погребальный костер!

Вот теперь мне стало по‑настоящему жутко. Я вспомнила портрет мужчины в темных очках, угрозу фрау Кёне скормить меня… кому? Вивернам, это я хорошо запомнила. А лучше бы не запоминала, потому что поселившийся в животе страх приподнял свою змеиную голову и приоткрыл зубастую пасть, из которой закапал яд сомнений, разъедающий изнутри. В холле потемнело, золотой дракон притаился в тени, и я в панике потянула девушку за собой:

— Пойдем, Жюли. Конечно, я возьму тебя.

Она бросилась на колени, осыпая поцелуями мою руку и повторяя слова благодарности. У меня внутри все дрожало от плохого предчувствия, корсет нещадно давил на ребра, и в глазах помутилось. Очевидно, чуткая Жюли уловила мое состояние — она тут же поднялась с колен и распахнула двери:

— Выйдем в сад, моя госпожа. На воздухе вам будет лучше.

Такие сады я видела только на картинках. Изумрудные аллеи лучами разбегались от крыльца, у лестницы высились вазоны с нежными розами и гибискусами, белоголовая акация клонила к тропинке кудряшки. Садовник, подравнивающий кусты, остановил работу и замер в поклоне, прижимая к комбинезону большие ножницы. Я неловко помахала ему рукой и заработала встревоженный взгляд служанки. Наверное, не пристало наследнице рода Белого Дракона махать слугам, да?

— Красиво, Жюли, — улыбнулась я.

Девушка расцвела и потянула меня вдоль аллеи.

— До болезни вы здесь любили проводить время. — Она указала на увитую глицинией беседку. — Хотите, я принесу вам незаконченное рукоделие?

Рукоделие? Я вскинула брови. Да я и пуговицу пришиваю, исколов все пальцы в кровь, но теперь получила новый мир, новую семью и новые увлечения. Ничего, со временем во всем разберусь. Узнать бы, что действительно меня ожидает.

Я едва не рассмеялась: да брось, Маш! Это ведь сон, так? Расслабься и получай удовольствие, завтра посмеешься над этим с Юлькой и Артемом.

— Жюли, расскажи мне о его сиятельстве, — осторожно попросила я.

Кажется, девушка уже привыкла к моим бестолковым расспросам, поэтому почти не удивилась, только пугливо обернулась вправо, влево — никого. Она длинно выдохнула, обеими ладонями пригладила темные локоны и робко ответила, глядя в сторону:

— Что же вы хотите узнать, моя госпожа?

Действительно, что? Кто он такой? Почему меня выдают за него? Что здесь вообще происходит? Не годился ни один из этих вопросов, поэтому я задала совершенно новый, первым прыгнувший на язык:

— Почему на портрете он в темных очках?

Видимо, тут я не угадала, потому что Жюли вздрогнула, испуганно стрельнула на меня взглядом и только тогда совсем тихо проговорила:

— Потому что он василиск, моя госпожа. Разве вы не помните?

— Конечно, помню, — соврала я.

Любопытный получается мир: драконы, василиски, виверны. Немудрено, что здешние херувимы напоминают ящерок. Я вдруг вспомнила, как вслед мне злобно шипела тетка возле подъезда: «Змеища!» Что, если она меня прокляла?!

Я застыла как вкопанная, бездумно глядя перед собой. Снова как наяву почувствовала удар, затылок заныл от тупой боли, и я дотронулась дрожащими пальцами до прически.

— Вам опять плохо? — всполошилась Жюли и, подхватив меня под локоть, увела в беседку.

Здесь сновали вертлявые тени — солнце сочилось сквозь заросли глицинии, как сквозь золотое ситечко. Я прикрыла глаза ладонью и слабым голосом спросила:

— А почему… почему он… такой?

Жюли присела рядом, погладила меня по руке:

— Ах, бедная моя госпожа! В голове у вас действительно все перепуталось от удара. Зачем фрау Кёне затеяла званый ужин, вам еще нужен отдых.

— И все же?

Служанка вздохнула и опустила глаза.

— Генерал фон Мейердорф — бастард, незаконнорожденный сын герцога Мейердорфского, — пояснила она. — Только мне непозволительно судачить об этом.

— Я буду нема как могила, — поклялась я, но Жюли почему‑то испугалась.

— Не говорите такие вещи, умоляю! — воскликнула она и суеверно сплюнула через плечо. — Я не перенесу, если с вами что‑то случится. Ах, если бы был жив добрый герр Кёне! Он бы ни за что не благословил этот брак! О!

Жюли явно разнервничалась, ее личико раскраснелось, она подпрыгивала на лавке, как испуганный воробышек.

— Но почему, моя хорошая? — Я взяла ее мокрые ладони в свои, несильно сжала, заглядывая в глаза, снова наполнившиеся слезами.

— Потому что фон Мейердорф проклят с рождения! — выдохнула Жюли. — Об этом знают все в Фессалии, от Теплых островов до снежного Тиррса. Он страшный человек, правда‑правда! — Она снова начала задыхаться, сглатывая слова. — Не погрешу против истины и бога, добрая госпожа, но, чтобы принять титул, он откусил голову собственному брату, истинному наследнику рода фон Мейердорф!

— То есть как… — начала я и умолкла, не в силах продолжить.

Перед глазами встала картинка: зубастая пасть, перекусывающая сухожилия, как щепки. Фонтаном брызнувшая кровь окатила портрет и потекла по холеному лицу. Я икнула и замотала головой, прогоняя наваждение.

— Ему никто не смеет перечить, — не унималась Жюли. — Все, на кого упадет его взгляд, обращаются в камень. Вы видели его портрет? Художник, что рисовал его, теперь выставлен на аллее перед дворцом его сиятельства. А еще генерал в одиночку разгромил отряд степных кочевников и первым приручил двенадцатиголовых болотных гидр. Теперь эти чудовища наравне с вивернами обитают в королевском зверинце.

Я никогда не видели ни гидр, ни виверн. Если это действительно сон, было бы интересно поглядеть на тех и на других.

— А как попасть в королевский зверинец? — спросила я с нескрываемым любопытством.

Жюли открыла рот, чтобы ответить, как вдруг подскочила и присела в почтительном реверансе:

— Ах, герр Кёне! Простите, не заметила вас, молодой хозяин!

Я выпрямилась и обернулась. У входа, небрежно привалившись плечом к выбеленным резным перильцам, стоял худощавый парень в сюртуке горчичного цвета. Он неприятно ухмылялся, не сводя с меня взгляда водянистых глаз, под которым стало крайне неуютно.

— Где еще я мог встретить любезную сестренку, как не в ее любимой беседке? — вкрадчиво проговорил молодой человек и лениво отлепился от перилец.

— Герр доктор велел… — начала Жюли, но парень взмахнул рукой, приказывая ей замолчать.

— Герр доктор велел то, герр доктор велел се, — передразнил он. — А я велю убираться сейчас же! Ну? Чего уставилась, дрянь! — Молодой человек хлопнул в ладоши, и Жюли подпрыгнула, стреляя глазами то в меня, то в него. — Пошла, пошла!

— Жюли… — Я протянула руку, поднимаясь.

— Я приказал оставить нас! — взревел незваный визитер, хватаясь за кнут, висевший на его поясе. — Считаю до одного! Раз!

Жюли беспомощно глянула на меня, словно прощаясь, и метнулась вон из беседки. Я возмущенно вскинула голову:

— По какому праву…

Молодой человек вошел внутрь и сжал ладонями мои обнаженные плечи. Его руки были влажными и грубыми. Я задохнулась от конского пота, смешанного с резким запахом туалетной воды.

— По такому, что я твой сводный брат Якоб, моя дорогая, — щерясь в неприятной ухмылке, ответил он. — Как же я соскучился!

Тут Якоб притянул меня к себе и впился слюнявым поцелуем в шею. Я вскрикнула и ударила его кулачками в грудь. Якоб хохотнул и прикусил зубами мою нежную кожу.

— Не спрячешься, малышка! — промурчал он, облизывая ключицу языком. — Ух, какая сладкая! Погоди‑ка, дай поцеловать, пока твой бутон не смяли когти этого фессалийского чудовища!

И впился мокрыми губами в мой рот, пытаясь просунуть язык и по‑собачьи жарко дыша в лицо. Я задохнулась от омерзения, забилась в его объятиях, мотая головой и приказывая себе: «Проснись, проснись, проснись!» Но мерзавец все продолжал слюнявить мои губы, бесстыдно шаря ладонями по спине, приподнимая платье и лапая ягодицы. Подонок! Не ты герой моего романа!

Кровь прилила к голове, щеки вспыхнули от гнева. Я улучила момент, когда Якоб ослабил объятия, пытаясь распустить мой корсет, и со всей силы вдавила каблук в его ступню. Братец ахнул и дернулся, я подхватила юбки и ударила коленом в пах.

Получай!

Якоб взвыл и сложился вдвое. Я отскочила, тяжело дыша и поправляя платье. Сердце колотилось как сумасшедшее, голова гудела. Толкнув подонка плечом, прошмыгнула мимо и припустила по аллее, щипая себя за руку и повторяя как заклинание:

— Маша, просыпайся… Маша, просыпайся!

А в спину летело лающее:

— Тварь! Чертовка! Беги‑беги! Все равно не скроешься! Сдохнешь! Как и все жены Дитера! Га‑а!

Я вылетела к клумбе с цветущими ирисами и едва не толкнула лакея. Он подхватил меня, встревоженно выспрашивая:

— Что случилось, фройлен? Нужна помощь, да? Может, позвать герра доктора?

— Позовите лучше полицию, — зло выпалила я, отдуваясь и тыча пальцем назад. — Эта скотина… он…

Я не договорила: где‑то далеко‑далеко за воротами протяжно и жутко взвыли трубы.

Глава 3 Ужин с василиском

Из дома выбежала мачеха и всплеснула руками:

— Фройлен Мэрион! Вот вы где прохлаждаетесь! Скорее, скорее!

Жесткими пальцами, напоминающими когти хищной птицы, она схватила меня за руку и потащила за собой, обратно в холл. Я едва успевала, платье путалось в ногах.

— Приведите себя в божеский вид! — срывающимся от волнения голосом прокаркала фрау Кёне, подтянула мне шнуровку корсета, отряхнула запыленную юбку, ладонями пригладила локоны, убирая их за уши, потом ущипнула за щеку.

— Ай! — вскрикнула я и закрылась ладонью.

Щека зарделась, но я почему‑то все равно не просыпалась. В чем дело? Давай же, Маша! Я больше не хочу находиться здесь!

— Терпи, дрянь! — прошипела мачеха, сужая в щелки черные глаза, и ущипнула за другую щеку. — Ужас какая вы бледная! Его сиятельство любит порумянее, посочнее. Еще не хватало, чтобы вы загнулись до первой брачной ночи!

— Я в невесты не набивалась, — пробормотала вслух.

Тонкие, выщипанные в нитку брови фрау Кёне поползли вверх, как живые змейки.

— Что‑что‑что? — задыхаясь от гнева, завопила она. — Огрызаться? Ах вы неблагодарная мерзавка!

Она подняла руку, чтобы отвесить мне оплеуху, как трубы взревели снова. Фрау Кёне побелела, заюлила глазами и закричала в глубину дома:

— Жюли! Жюли! Где ты бегаешь, несносная девчонка?

Служанка вынырнула из‑под лестницы, дрожа как осиновый лист.

— Приготовь фройлен Мэрион к встрече с женихом! Ах нет, не успеем, придется в таком виде… — Фрау Кёне дернула меня за мочку уха, погрозила пальцем. — Ведите себя прилично, как подобает невесте, молодая особа! Что с ужином, Жюли? Все ли готово?

— Не совсем, фрау Кёне, — почтительно присела служанка. — Его сиятельство слишком рано.

— Рано… Не твоего ума дело! Где Якоб?

— Только что я видела герра Кёне в беседке, — ответила Жюли.

Я хотела добавить, что там же герр Кёне пытался облапить меня, пока не поставила его на место, но массивные двери на противоположной стороне холла раскрылись, и пожилой дворецкий, облаченный в черный длиннополый сюртук, торжественно, на одном дыхании возвестил:

— Его сиятельство герцог Мейердорфский, верховный главнокомандующий Фессалии генерал Дитер фон Мейердорф прибыли!

— Ах! — воскликнула фрау Кёне.

— Ах! — повторила служанка.

Я прижала ладонь к груди, успокаивая несущееся в галопе сердце. Фрау Кёне потащила меня к выходу, Жюли тенью метнулась следом, и все вместе мы шагнули на широкую мраморную лестницу, опускающуюся с другой стороны сада в широкий двор, со всех сторон окруженный витой оградой.

Только не лестница и не ограда приковали мой взгляд.

Виверны!

Теперь и мне захотелось ахнуть, но я только прижала ладонь к губам и едва слышно выдохнула через ноздри.

Два огромных ящера с массивными лапами тянули вверх змеиные шеи. Чудовища, переминаясь, нешироко раскрывали рты, стянутые уздой, пытались перекусить удила, и я видела, как поблескивают в пастях игольчатые зубы — такими запросто можно перекусить запястье. На всякий случай я спрятала руки за спиной. Кожистые крылья были сложены вдоль хребта и перетянуты ремнями. Пытаясь освободиться, виверны дергали ими и в ярости взбивали гравий тугими, свернутыми кольцами хвостами. От чудовищ несло тяжелым звериным духом, солнце жарило с высоты, постепенно опускаясь к западу, и чешуя виверн отливала то в медь, то в золото. Одна из них вытянула шею, приоткрыла пасть и издала тоскливый, скрежещущий вой. Я прижала ладони к ушам и вот теперь поняла окончательно, что это не сон.

Не сон, не сон!

Мне стало душно, в глазах замельтешили темные мушки. Я махнула рукой перед лицом и задела как из‑под земли вынырнувшего Якоба. Он осклабился и, улучив момент, щипнул меня за шею:

— Попалась!

Фрау Кёне тут же обернулась через плечо и нахмурилась:

— Якоб, дорогой. Вот и вы наконец. Выразите почтение его сиятельству и распорядитесь насчет виверн.

— Как скажете, матушка, — с готовностью ответил мерзавец, нахально подмигнул мне и причмокнул губами, изображая поцелуй.

Я брезгливо покривилась и отступила. Фрау Кёне сжала мой локоть и зашипела сквозь растянутые в улыбке губы:

— Не дергайтесь, молодая кобылка. Вспомните о приличиях.

Я оглянулась, отчаянно ища лазейку. Но путь к отступлению перекрывал дворецкий, справа меня держала фрау Кёне, слева — Жюли. А впереди ревели и мотали змеиными башками чудовища. Ничуть не пугаясь, Якоб бежал к ним, на ходу разматывая хлыст. Кто‑то оглушительно, по‑разбойничьи свистнул, и одна из виверн как по команде склонилась к земле. На спине у нее, между шеей и основанием крыльев, оказалось приторочено седло. Сидящий в нем человек привстал на стременах, снова залихватски свистнул, завертел хлыстом, взбивая гравий под лапами чудовища, и, лихо перемахнув через седло, спрыгнул на дорожку. Подоспевший Якоб поклонился, прижимая ладони к груди, и заголосил:

— Мое почтение, ваше сиятельство! Это честь, большая честь видеть вас…

— Довольно, — перебил холодный и властный голос. — Виверн в стойло. Не кормить, они хорошо поохотились на маралов. Мне бокал вина, моему адъютанту воды. Да пошевеливайся.

Рукояткой кнута мужчина хлопнул Якоба по щеке. Хозяйский сынок вздрогнул, пролепетал:

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — и принялся ловить поводья.

Я замерла, как завороженная глядя на приближавшегося мужчину в белоснежном военном мундире.

Это был он, человек с портрета. Генерал из Фессалии и мой жених.

Он шел расслабленно, на ходу лениво сворачивая кнут. Из‑под начищенных сапог выкатывался гравий, закатное солнце горело на эполетах и отражалось от темных очков. Мне почему‑то очень хотелось разглядеть его глаза. Какими они будут, человеческими или змеиными? Я всматривалась в бледное точеное лицо, в брезгливо кривящиеся губы, и шум в ушах нарастал, все сильнее мельтешили перед лицом мушки, сознание плыло, мир вращался каруселью, пожирая стоящих рядом людей, ограду, сад, виверн и оставляя только эти черные стекла, за которыми таилось… что?

— Смерть, — шепнула на ухо Жюли. — Не смотрите на него так долго, моя фройлен. Его сиятельство опасен даже в очках.

Я послушно опустила глаза, и верчение карусели замедлилось, пятна растаяли и пропали, но дыхание не выровнялось — корсет все так же сжимал грудь, и сердце бухало в такт шагам приближающегося генерала. Я видела, как черные сапоги чеканно отбили мраморные ступени, услышала не то вздох, не то стон стоявшей рядом мачехи. Будто во сне она протянула длань, и генерал почтительно взял ее ладонь своими пальцами, затянутыми в лайковую перчатку.

— Ваше сиятельство, — задыхаясь, проговорила фрау Кёне. — Я польщена…

Он наклонился, касаясь губами ее руки, и женщина вскрикнула, но тут же опомнилась и прижала ко рту ладонь:

— Простите…

— Я тоже польщен и рад приглашению, — пропуская извинение мимо ушей, ответил генерал без тени радости в голосе. — А это, надо думать, наша прелестница?

Сапоги качнулись и повернули ко мне блестящие носы. Я все еще не поднимала глаз, борясь со страхом и дурнотой, и только почувствовала, как жесткие пальцы сжали мою взмокшую ладонь.

— Счастлив познакомиться с вами, — все так же бесстрастно сказал генерал. — Да что же вы не смотрите на меня?

— Не смею… ваше сиятельство, — упавшим голосом выдавила я.

Генерал неодобрительно хмыкнул и поддел меня за подбородок, заставляя поднять лицо. Я уперлась взглядом в золотое шитье мундира, пересчитала пуговицы, остановилась на тугом стоячем воротнике, плотно охватывающем шею, мельком глянула на гладко выбритый подбородок и выше…

Тут в голове все смешалось, завертелось, поплыло, и я очнулась на руках у Жюли. Она дула мне на лоб, обмахивая платочком. Рядом, покачиваясь с пятки на носок, как кобра на хвосте, стоял генерал. Я покосилась на его лицо, на котором отражалось нескрываемое недовольство, и снова отвела взгляд.

— Очнулись? — донесся ледяной голос генерала. — Прекрасно. Но где же мое вино?

Грубо оттолкнув плечом дворецкого, он прошел в дом.

Колени все еще подкашивались от слабости, Жюли поддерживала меня как могла.

— Что со мной? — выдавила я. — Почему…

— Я предупреждала, чтобы вы не смотрели на его сиятельство слишком долго, — шепнула Жюли. — Вы едва не упали в обморок, а могли бы и умереть.

Я стиснула зубы и, преодолевая слабость, прошла через холл. Ладно, разберемся позже, куда я попала и что со всем этим делать, живой бы остаться. Еще и с кухни доносились чудесные ароматы, и я вспомнила, что не ела с утра.

В столовой приглушенно горели свечи, воткнутые в латунные рожки. Их дрожащий свет отражался в полированной поверхности стола, занимавшего пространство от одной стены до другой, — такие я видела только в кино, и сервировка была тоже киношная, царская. Фарфоровые тарелки, блюда, бокалы на длинных изогнутых ножках, целая куча ложек и вилок… глаза разбежались, и я сразу вспомнила, как фрау Кёне наказала мне повторить правила этикета.

Фессалийский генерал и мой будущий супруг — вернее, супруг несчастной Мэрион, в теле которой так некстати оказалась я, — расположился на дальнем конце стола. На противоположном в бархатное кресло опустилась я, и Жюли тут же укрыла мое платье накрахмаленной салфеткой, а сама встала за плечом. Мачеха села от меня по правую руку, подошедший Якоб — по левую. А больше в доме господ не было, только слуги, тут же выбежавшие из кухни с закусками: вяленым мясом, салатом в хрустальных вазочках, оленьими языками, почками и запеканкой. За кресло генерала встал адъютант — молодой парень, ровесник Якоба. Он был одет в мундир попроще, по темно‑синей курточке вилось серебряное шитье, светлые волосы были заплетены в маленькую косичку, и очков никаких не было, отчего я с облегчением вздохнула. Адъютант передал генералу пузатый бокал с вином, и тот вскинул руку в тосте:

— За дом Адлер‑Кёне, столь радушно принявший меня сегодня. За фройлен Мэрион, мою будущую супругу.

И, не дожидаясь ответа, опрокинул бокал в глотку.

Мачеха с сынком переглянулись, но ничего не сказали. Якоб сделал пару глотков, фрау Кёне лишь смочила губы, а я и вовсе не притронулась. Не то от переживаний, не то от недомогания, но есть хотелось безумно. Я растерянно хлопала ресницами, соображая, какую из вилок взять, и вздрогнула, когда к уху наклонилась Жюли и тихонько шепнула:

— Берите эту.

Я с благодарностью похлопала ее по руке.

Тем временем внесли суп. Передо мной поставили маленькую миску и открыли крышечку. Я с блаженством вдохнула острый аромат приправ и принялась уписывать за обе щеки, не обращая внимания ни на кислую физиономию мачехи, ни на вытянувшееся лицо Якоба. Жюли хихикнула в кулачок. Генерал оторвался от еды и поднял голову. В меня точно раскаленные спицы воткнули, я вздрогнула и уронила ложку.

— Фройлен Мэрион! — возмущенно выпрямилась мачеха. — Вы…

— Нет‑нет, — перебил ее генерал. — Все в порядке. Фройлен оправляется от долгой болезни, ей нужно набираться сил.

Он продолжил пялиться на меня сквозь очки, и я не могла понять, смеется он или говорит серьезно, зато от его взгляда снова заломило в висках, и я невольно вцепилась в края скатерти.

— Ганс, плесни‑ка еще вина! — быстро приказал генерал и отвел взгляд.

Раскаленные спицы, шурупами вворачивающиеся в виски, исчезли, я выдохнула и отпустила скатерть. Надо бежать. Улучить момент и бежать! Вот только куда?

— Смею спросить, ваше сиятельство, — подал голос Якоб, — как дела у нашей армии на западном фронте?

— Без перемен, — флегматично отозвался генерал, принимая у адъютанта второй бокал. — Границу укрепили, так что канторские свиньи не сунутся в Фессалию.

— А все ли благополучно в альтарской колонии? — не отставал Якоб, не обращая внимания на знаки, которые подавала ему фрау Кёне.

— По‑прежнему. Тут обворовывают, там режут. Три дня назад мои солдаты повесили мятежников у главных ворот. Пусть знают шелудивые псы, как связываться с фессалийскими драконами.

Генерал сухо рассмеялся и в несколько глотков осушил бокал. Потом, отставив в сторону, наклонился над столом, и я снова ощутила, как по коже побежали колючие мурашки, но теперь генерал смотрел не на меня.

— А вы, герр Кёне, — низким голосом проговорил он, — почему не приняли военную присягу в день вашего совершеннолетия? Вы ведь знаете, что за отступничество полагается…

Он недвусмысленно и совершенно без улыбки провел ногтем под подбородком.

Якоб отшатнулся и выронил ложку. Она звякнула о фарфор, и рядом стоящая солонка опрокинулась.

— Юный господин! — подскочила в своем кресле мачеха.

Жюли бросилась к ней и, на ходу вынимая салфетку, запричитала:

— Я уберу, уберу. Не извольте беспокоиться, фрау Кёне.

И принялась ловко смахивать со стола. Я смотрела на Якоба и внутренне торжествовала: мерзавец, только и умеющий, что задирать девушкам платья, сидел ни жив ни мертв, вся краска в одночасье сошла с его лица, губы шлепали, как у выброшенной на берег рыбы.

— Я… я… — заикался он и не мог ничего сказать толком.

На помощь ему пришла фрау Кёне.

— Простите, ваше сиятельство, — сказала она. — Это все мой недогляд. Якоб рос крайне болезненным ребенком, немудрено, что я так долго опекала его. Но теперь, когда наши дома породнятся, он будет счастлив поступить к вам на службу в качестве адъютанта или…

— Конюха, — перебил ее генерал. — Этот дохляк годен только для службы конюхом, но не адъютантом. Как думаешь, Ганс?

Парень за его плечом шевельнулся и отрапортовал четко, по‑военному:

— Так точно, ваше сиятельство! Конюхи нам нужны!

— Почту за честь, — просипел Якоб, зеленея от злости.

Фрау Кёне поджала губы и велела подавать вторые блюда.

Принесли утку с яблоками, молочного поросенка на вертеле, рыбное филе под соусом и котлеты из рябчиков. Мне с фрау Кёне отрезали всего по кусочку, мужчины налегли на мясное, и каждое блюдо генерал запивал доброй порцией вина прямо из кувшина, который в конце концов забрал из рук адъютанта Ганса. Пил и не пьянел, держал осанку, но с каждой минутой становился все угрюмее. Рядом с ним каждый чувствовал себя не в своей тарелке, кусок не лез в горло, и фрау Кёне все порывалась что‑то спросить, но робела. Когда половина тарелок опустела, она все‑таки решилась:

— Как насчет того, чтобы обговорить дату свадьбы, ваше сиятельство?

Я замерла, забыв дышать. Снова вернулось ощущение нереальности происходящего. Я сидела в богато убранной столовой, стилизованной под старину, я — студентка из двадцать первого века. Что я тут делаю, среди драконов, виверн, господ и слуг? Бежать бы… вот только куда?

Генерал молча прожевал кусок, отхлебнул из кувшина, промокнул губы и ответил:

— Согласен. Среда вам подходит?

— Вполне, — улыбнулась фрау Кёне и повернулась к служанке: — Запиши, Жюли! Первая среда следующего месяца!

— Этого, — поправил генерал.

Мачеха дернулась, точно через нее пропустили электрический ток, высоко вскинула брови:

— Но ведь это…

— Послезавтра.

Теперь дернулась уже я. Не может быть! Я не согласна! Почему никто не спрашивает меня, хочу ли я выходить замуж?

— Ну, знаете… — начала я и получила обжигающий взгляд от мачехи.

— Ваше сиятельство, — елейным голоском заговорила она, — не кажется ли вам, что это как‑то быстро…

— Не кажется, — отрезал генерал. — Мы тянули достаточно.

— Но фройлен Мэрион еще слаба, она еще не совсем поправилась…

— Фройлен вполне хорошо себя чувствует, — жестко проговорил генерал и, растянув губы в холодную усмешку, добавил: — Судя по ее аппетиту.

Я вспыхнула и в возмущении отложила салфетку. Нахал!

— А как же приготовления? — растерянно проговорила фрау Кёне, не ожидавшая от генерала такой прыти. — Мы должны выбрать церковь, договориться со святым отцом…

— Неподалеку отсюда я видел церквушку, — перебил генерал. — За десять золотых священник обвенчает меня хоть с чертом.

— Украсить ее к торжеству…

— Я человек военный и пышности не люблю.

— Разослать приглашения…

— Предпочитаю свадьбу в семейном кругу.

— Выбрать подвенечное платье, наконец!

— Мне нравится это. — Он ткнул пальцем в мой нежно‑голубой наряд.

Фрау Кёне расстроенно всплеснула руками и простонала:

— Но как же приданое? Я должна приготовить приданое моей девочке, моей любимой падчерице…

— У вас было время заняться этим, фрау Кёне, — в раздражении ответил генерал. — Свадьба будет послезавтра, и ни днем позже!

В подтверждении своих слов он стукнул кулаком по столу. Приборы жалобно звякнули, солонка опрокинулась вторично.

«Рассыпать соль — к несчастью», — прокрутилось в голове, и я рывком поднялась с места.

— Да вы что? — задыхаясь, возмущенно начала я. — Как можно… по какому праву вы обсуждаете меня за моей спиной, распоряжаетесь мной, как мебелью? — Я вскинула подбородок и ткнула пальцем в фрау Кёне. — Вы и ваш отвратительный невоспитанный сынок! Слабак, только и умеющий, что избивать служанок плетьми и зажимать юных девушек! Трус! — выплюнула я в лицо Якобу. — И я вовсе не собираюсь замуж! Ни за вас, — я указала на генерала, — ни за кого‑то еще! Я вообще не должна тут находиться! Не хочу быть здесь! Идите к черту!

Возмущение захлестнуло меня с головой, щеки вспыхнули, и, круто развернувшись, я опрометью бросилась из столовой.

— Вернитесь немедля, фройлен! — донесся в спину насыщенный яростью оклик фрау Кёне.

— К черту! — повторила я, подхватила мешающие юбки и вылетела в холл.

Теперь куда? Наверх, в спальню? Или в сад? Из сада проще сбежать, но там, во дворе, виверны. Я содрогнулась, вспомнив их хищные пасти. И даже если смогу пробежать мимо них, куда идти потом? Этот мир чужд мне, и я чужачка в нем. Тогда в спальню? Оттуда нет выходов, но как‑то ведь я оказалась в кровати, очнувшись после аварии. Возможно, в спальне находится какой‑то портал. Знать бы, где именно.

Поразмыслить мне толком не дали, сзади зазвучали тяжелые шаги. Ну конечно, кто‑то обязательно должен броситься в погоню за строптивой невестой! Кто бы это мог быть? Жюли? Походка явно мужская, шаг четкий. Якоб со своим кнутом? Дворецкий? Адъютант Ганс?

В панике метнулась под лестницу и притаилась в густой тени, задержав дыхание, слушая только удары собственного сердца и стук каблуков по паркету. Остановился? Кажется, да. Я зажала лот ладонью, умоляя, чтобы не заметил, прошел мимо. Шаги возобновились и вскоре застучали над головой, человек поднимался по лестнице. Я с облегчением вздохнула и опустила руку. Как хорошо, что не стала подниматься в спальню! Теперь у меня есть время, чтобы метнуться во двор, а там…

Привстав на цыпочки, я высунулась из тени, повертела головой вправо‑влево. Никого! Я подобрала юбки, вздохнула и метнулась прочь.

И тут же влетела в объятия генерала.

— Попались, — тихо шепнул он и, выкрутив мне руку, прижал к себе спиной. — Куда собрались, пичужка?

Жаркое дыхание обжигало щеку. Я набрала воздуха в грудь, пискнула:

— На пом…

Жесткая ладонь зажала рот. Я замычала, тряся головой. Сердце выпрыгивало из груди, в ушах шумело. Я попыталась ударить его каблуком в ступню, как уже делала с Якобом, но лишь нелепо взбрыкнула ногами. Генерал отрывисто рассмеялся и втолкнул меня под лестницу.

— А вы строптивая, фройлен, — проговорил он, дохнув на меня вином. — Не кричите, будет хуже.

Я снова замычала и попыталась укусить его пальцы. Он стиснул меня сильнее, прижал к груди, едва не выламывая руку. Из груди вырвался стон, в глазах помутилось, и как сквозь пелену я услышала спокойное:

— Предпочитаю, чтобы фройлен стонала от страсти, а не от боли. Но если будете кричать, мне придется сломать вам руку. Вы ведь не будете кричать, правда?

Он сжал мое запястье до хруста. Я едва не взвыла, слезы брызнули из глаз, и я затрясла головой.

— Послушная пичужка. Мне нравится, — шепнул на ухо генерал и отпустил руку.

— Прошу, — простонала я. — Мне больно…

Он развернул меня к себе. Я скользнула взглядом по его лицу, увидела собственное отражение в очках: они крепились на тонком кожаном ремешке, обернутом вокруг головы, и я удивилась, как не заметила этого раньше. Вблизи лицо генерала выглядело не таким холеным, скорее уставшим, на щеках была заметна пробивающаяся щетина, между бровями залегла глубокая складка, сжатые губы выражали крайнюю сосредоточенность.

— Вы так юны и прелестны, фройлен, — сказал генерал и провел ладонью по моему лицу. — И совсем не бледная моль, как поговаривают при дворе.

Кто бы так ни говорил, но мне стало обидно за Мэрион.

— Они ошибаются, ваше сиятельство, — ответила я.

— Вот как?

Он не улыбнулся, придвинулся ближе. Мое испуганное лицо скользнуло в отражении его очков, и в них заклубилась золотистая мгла. Я нервно вздохнула, облизав сразу пересохшие губы, и сказала срывающимся голосом:

— Да‑да! И вы тоже ошибаетесь! И вы, и фрау Кёне! Я не смогу выйти за вас замуж, никогда!

На лице генерала не дрогнул ни один мускул, я с ужасом почувствовала, как его горячая ладонь погладила меня по спине, ласково, почти нежно.

— Потому что… потому что я не Мэрион! — наконец выпалила я. — Вернее, не та Мэрион, что была раньше…

— Вот как, — негромко произнес генерал. — Я понимаю, фройлен. Ведь и я не тот Дитер, каким был раньше. — Он обвел мои губы указательным пальцем, жаркое сияние в глубине его очков нарастало, а моя голова отяжелела и сознание поплыло, наполняясь грохочущим гулом, сквозь который пробивался тяжелый голос генерала: — Я проклят, фройлен. Во мне сидит голодный, страшный зверь. Он с каждым днем становится сильнее. Его не укротит ни вино, ни опиум, ни самая развратная альтарская шлюха. Ни даже вы, моя пичужка. — Я вздрогнула, когда властная ладонь легла на ягодицы и сжала, в животе поднялась щемящая волна. — Вы не избавите меня от проклятия, фройлен, как не избавили мои предыдущие шесть жен. Вы знаете это. И ваша мачеха тоже знает, иначе бы не согласилась на нашу помолвку. После вашей смерти она получит поместье Адлер‑Кёне, ваш сводный брат — титул. А что получите вы? — Сквозь темную пелену генерал улыбнулся холодно и жутко и выдохнул прямо мне в губы: — Одну ночь с чудовищем. И смерть.

Он поцеловал меня тягуче и долго. Я забилась в его объятиях, потом обмякла и позволила бесстыдно ласкать себя, до дрожи в ослабевших коленях, до тянущей сладости внутри. Ему хотелось подчиняться, хотелось плавиться в руках, подобно маслу. Но генерал прервал поцелуй и прошептал:

— Хотите, все завершится прямо сейчас, моя фройлен? К чему эти глупые церемонии? К чему этот фарс? Одно ваше слово — и я сниму очки прямо здесь. Ваша смерть будет легкой и быстрой.

Я заморозилась. Жаркая истома, охватившая тело, мгновенно испарилась, и на смену ей пришел жгучий холод, такой, что застучали зубы. Следом за холодом пришел страх.

— Нет‑нет, — прохныкала я и уперлась ладонями в его твердую грудь. — Пожалуйста, нет…

— Боитесь, — не спрашивая, а скорее утверждая, сказал генерал, и голос из вкрадчивого стал неприятно сухим, трескучим. — Разве вас не привлекает возможность оставить мачеху без поместья?

Он снова попытался меня поцеловать, но я отвернула лицо и крепко зажмурилась, борясь с подступающей дурнотой. Ладони генерала показались мне отвратительными лапами чудовища, от жаркого дыхания горели щеки, меня трясло, как в лихорадке.

— Я не хочу, не надо, нет…

— Смотрите на меня, — услышала я приказ.

— Нет.

— Смотрите же! — Он встряхнул меня за плечи.

— Нет!

Собрав все силы, я оттолкнула его. Генерал зарычал, схватил меня за руку снова, тогда, почти не думая, но повинуясь инстинкту, я размахнулась и отвесила ему пощечину:

— Пусти! Чудовище!

Он замер, как пораженный громом. Почуяв свободу, я рванулась и выскользнула из его объятий. Страх гнал меня, подхлестывал в спину, холодом обдавал обнаженные плечи, и мне казалось, что он несется за мной — монстр в человеческом облике, василиск из старых сказок. Но это только мои торопливые шаги по паркету отдавались эхом. Взлетев на лестницу, я приостановилась и увидела, как генерал, пошатываясь, словно оглушенный, выходит в холл. На его щеке алел отпечаток моей пощечины.

— Заприте фройлен Мэрион в комнате, — услышала я его голос, в котором сквозила едва сдерживаемая ярость. — И не выпускайте под страхом казни. Иначе…

Я зажала ладонями уши и в несколько прыжков пересекла пролет, там меня и поймал дворецкий. Отныне я стала пленницей в доме Белого Дракона.

Глава 4 Побег из‑под венца

Он снился мне, генерал Дитер фон Мейердорф. Покрывая поцелуями мою шею, умело расшнуровывает корсет, и весенний воздух остужает разгоряченную кожу.

— Смотрите на меня, фройлен! — Голос требовательный, немного хриплый.

Я всхлипываю, не смея поднять глаза. Поцелуи тянутся, как патока, прикосновения обжигают. Сухие, немного шершавые ладони оглаживают обнаженную грудь, играют с сосками. Я запрокидываю голову и сдерживаю стон, ощущая сладкую пульсацию между бедер.

— Смотрите на меня…

Пена юбок взлетает, сквозняк холодит бедра. Я задыхаюсь, трепещу в мужских объятиях, жар ходит во мне волной, щеки горят не то от стыда, не то от сладости.

— …ди‑и‑и… — шепчу я, сама не понимая, хочу ли сказать «уходи» или выстонать имя «Дитер».

Он раздвигает мои бедра, гладит там, внизу. Кружево трусиков промокло почти насквозь. Я сама подаюсь навстречу, задыхаясь от желания.

— Смотрите же!

Распахиваю глаза. Лавандовая спальня растекается туманом, предметы качаются, и лицо генерала нечеткое, расплывчатое. Четко различимы только глаза — полыхающие золотые монеты.

Одна ночь с чудовищем — и смерть… но как же она сладка!

Я вскрикиваю, когда он с напором вторгается в меня, и вспыхиваю, как спичка.

И просыпаюсь.

Простыня подо мной мокрая, хоть выжимай. Волосы разметаны по подушкам, внизу живота разлилась ноющая тяжесть. Всего лишь сон… но такой реальный!

Я провела дрожащими пальцами по бедрам, расправила задравшуюся сорочку. В комнате никого не было, сквозь задернутые шторы сочился утренний свет. Я выдохнула, пытаясь выровнять дыхание. Какая чепуха! Отдаться этому нахалу? Да никогда! Это не мой сон, а бедной Мэрион, в теле которой я очутилась. Она наверняка не успела познать ни одного мужчины и была столь же невинна, сколь и юна. Вчерашние события просто распалили богатое воображение, вот и все.

— Вот и все! И нечего об этом думать, — сказала я вслух и поднялась с кровати.

Вскоре мои мысли потекли в привычном русле, и надежда на побег вспыхнула в сердце с новой силой.

Я подергала дверь — заперто. Конечно, приказ генерала, тут все ему заглядывают в рот, да и мачехе нет резона выпускать меня на волю. Завладеть поместьем и породниться со знатным родом Мейердорф — неплохая награда за возможность избавиться от нелюбимой падчерицы.

Завтрак принесла совершенно незнакомая пожилая женщина в сопровождении лакея, который почтительно отвернулся, чтобы не смущать юную леди в моем лице, но в то же время заслонил дверь, отрезав путь к бегству.

— Где Жюли? — требовательно спросила я.

— Хлопочет по хозяйству, фройлен Кёне, — уклончиво ответила женщина, и я заволновалась.

— С ней ведь все в порядке?

Тут же вспомнились ее слова о молодом хозяине, который мог бы забить ее плетьми, и властные прикосновения генерала. Я сглотнула и тряхнула головой, выбрасывая из памяти ночные видения.

— О, не беспокойтесь, фройлен, — чуть мягче ответила женщина. — Она всего лишь помогает фрау Кёне подготовить вас к свадьбе. Не беспокойтесь, скоро она навестит вас.

Я кивнула, вполне удовлетворившись этим ответом.

Женщина и лакей подождали, пока я наскоро проглочу завтрак — поджаренные тосты и маленькую кружку чая, убрали поднос и, пожелав мне хорошего дня, скрылись, дважды провернув ключ в замке.

Я тут же метнулась к окну и подергала рамы.

Заперты не наглухо, но до земли слишком далеко, я убьюсь насмерть, если попробую спрыгнуть. Под окнами беспечно стриг лужайку садовник, насвистывая что‑то под нос. Где‑то далеко, на едва слышимой ноте, тоскливо ревели виверны.

Что, если скрутить веревочную лестницу из простыни, улучить минуту, когда в саду никого не будет, а потом спуститься и затеряться в густой зелени? На уроках физкультуры я была довольно выносливой девчонкой и за канат получала твердую «пять».

Воодушевившись идеей, я сдернула с постели одеяла и простыню. Усевшись по‑турецки, принялась вертеть материю в тугие жгуты, но это оказалось довольно кропотливым делом. Ладони быстро взмокли, волосы то и дело лезли в лицо, и я постоянно сдувала их со лба. Я торопилась, ведь если в спальню войдет мачеха и увидит, чем занимается строптивая невеста, мне не поздоровится.

Словно отзываясь на мои мысли, в замке дважды провернулся ключ. Я едва успела швырнуть готовый жгут под кровать, наспех набросила одеяло и улеглась, натянув его до самого подбородка.

В комнату действительно вошла фрау Кёне и сморщилась, точно съела кислый фрукт, увидев меня в кровати.

— Как! — вскричала она. — Вы еще прохлаждаетесь в постели, моя дорогая?

— Мне нездоровится, — промычала я, старательно делая больное лицо.

Мачеха замешкалась, в ее глазах на миг отразился испуг, но вскоре складка между бровям разгладилась, губы дрогнули, складываясь в ухмылку.

— Поздно, моя дорогая, дата уже назначена, — прокаркала она и щелкнула пальцами. На ее зов в комнату тут же впорхнула миниатюрная, но уже немолодая особа с портняжным сантиметром в руках. — Придется потерпеть, сейчас мы снимем мерки, а после я пошлю за герром доктором, и к завтрашнему дню вы снова будете порхать, как птичка.

«Пичужка, — вспомнился насмешливый голос генерала. — Попалась…»

Я неохотно вылезла из кровати и встала посреди комнаты, позволив обмерить себя со всех сторон.

— Сюда бы подошли розы, — ворковала швея, описывая руками круги возле моих бедер. — А тут кружева, кружева… Ах, будет натуральная нимфа! Богиня из морской пены!

— Делайте что хотите, — отмахнулась фрау Кёне. — Но чтобы к завтрашнему дню все было готово.

Швея поклонилась и помогла мне надеть простое, горчичного цвета платье с закрытыми плечами, после чего убежала. Мачеха немного помедлила, но лишь для того, чтобы больно дернуть меня за волосы.

— Ваше счастье, неблагодарная дрянь, что его сиятельство просил за вас вчера! — прошипела она. — Благодарите его милость, иначе я бы отходила вас кнутом за недостойное поведение за ужином.

— Отходите своего сыночка, — огрызнулась я, отпрыгивая от фрау Кёне. — Он давно напрашивается на хорошую порку.

— Что‑что‑что? — Мачеха задохнулась от ярости, шагнула ко мне, и я зажмурилась, подобралась, как тигрица.

Но ничего не произошло. Постояв немного, фрау Кёне смерила меня презрительным взглядом и выцедила сквозь зубы:

— Пусть эти слова умрут на вашем грязном языке, маленькая шлюха. Болезнь сильно испортила вас, но недолго вам осталось сквернословить. Его сиятельство выбьет из вас всю дурь.

Дернув подбородком, она вышла из комнаты, нарочито громко хлопнув дверью. Я тут же достала сплетенный из простыней жгут и подбежала к окну, волоча его за собой.

К моей радости, садовник прекратил работу и перешел на другую аллею, по крайней мере, из моего окна его не было видно. Я отодвинула засовы и распахнула рамы, весенний ветер вздыбил тюль, и я с наслаждением откинула со лба волосы, подставив лицо свежести и свободе. Осторожно перегнувшись через маленький балкончик, осмотрелась — никого! В этот момент пожалела, что не увлекалась скалолазанием, как Артем. Сил не хватало, чтобы как следует затянуть узел на ажурных перильцах, хотя и старалась как могла. Осталось только надеяться, что самодельный канат выдержит вес хрупкой Мэрион. Я вздохнула и нерешительно потеребила лунный кулон на шее, оглядела спальню и усмехнулась.

Была не была!

Балкончик совсем маленький, никак не повернуться. Подобрав юбку, я осторожно перелезла через перила и уцепилась за простыню. Скосив глаза, увидела растущие под окном заросли акации. Может, если отклониться немного в сторону, сумею уцепиться за ветки и спрыгнуть на мягкий газон? Не зря садовник его подравнивал, будто специально для меня.

Ух, а все же страшно!

Я пискнула, сползая по простыне. Жгут натянулся, узел задрожал. Выдержит или нет? Теперь немного качнуться… вот так! Ветки махнули перед носом белыми цветами. Я сползла еще ниже, качнулась снова, и в этот момент — хлоп! — оборвался узел.

Не успев ахнуть, я рухнула вниз.

И повалилась в чьи‑то подставленные руки.

— Опля‑ля! — раздался молодой голос. — Вот так сюрприз!

Я забарахталась, пытаясь справиться с непослушными оборками. Волосы растрепались и завесили лицо, я фыркнула и откинула их ладонью. И увидела перед собой улыбающегося адъютанта Ганса.

— Не зря его сиятельство называет вас птичкой, фройлен, — радостно проговорил он. — Вы и правда умеете летать!

— Пусти! — Я с возмущением толкнула его в грудь, совершенно позабыв, что в этом мире обращаются друг к другу на «вы».

Ганс разжал объятия, и я плюхнулась прямо в клумбу.

— Дурак! — возмутилась я, сердито глядя на парня снизу вверх. — Что за обращение с девушками!

— Отпустил, как вы и приказали, фройлен. — Он сверкнул белыми зубами беззлобно, но все равно обидно. Потом протянул руку: — Не обижайтесь. Позвольте помочь вам подняться.

Я поджала губы, уже набрав в легкие воздуха, чтобы гордо отклонить помощь, а потом подумала и ухватилась за протянутую ладонь.

— Ладно, — важно сказала я. — Но что вы здесь делаете?

— То же, что и вы, фройлен, — ответил Ганс, легко поднимая меня на ноги и почтительно отряхивая мое платье. — Упражняюсь на свежем воздухе.

— Где же ваш господин?

— С утра, не сказав никому ни слова, уехал на охоту.

Он наклонился и подобрал самодельный канат.

— Кажется, вы обронили. И в следующий раз советую завязывать морским узлом.

— Следующего раза не будет, — фыркнула я, отбирая простыню и зашвыривая ее в заросли акации. — А теперь как насчет того, чтобы всем разойтись по своим делам?

— Боюсь, я не могу этого допустить, — продолжая улыбаться, проговорил Ганс. — Клянусь, прелестная фройлен, я впечатлен вашим выступлением за ужином, но его сиятельство все еще мой господин, а он велел не спускать с вас глаз.

— И что вы сделаете? — спросила я. — Если я прямо сейчас побегу вот туда? — наугад ткнула на залитую солнцем аллею. — Вы броситесь за мной в погоню?

— Нет, — качнул головой адъютант. — Но я пущу по вашему следу виверн. Конечно, я очень огорчусь, если от вашей прелести не останется ни кусочка, — я поежилась, вспомнив зубастые пасти, — но мой господин не будет в претензии. Как‑никак вы станете его седьмой женой.

— Седьмой! — Я не удержалась от возгласа и округлила глаза. — Ваш господин многоженец?

— Отнюдь, фройлен. Мой господин шестикратно вдовец. Мне грустно осознавать, что вы станете седьмой.

По спине потянуло холодком. Я сжала пальцами воротник и насупилась:

— Считаете, я тоже погибну?

— Почти уверен в этом, — с сожалением вздохнул Ганс. — И его сиятельство тоже так считает, поэтому не хочет тратиться на очередную бесполезную свадьбу.

— Так и не женился бы!

— К сожалению, это невозможно, фройлен. Генерал Фессалии должен быть женат, того требует занимаемый им пост. Или, по крайней мере, должен носить траур не менее года. Ко всему прочему ему предсказали, что проклятие снимет ночь, проведенная с последней наследницей знатного, но обедневшего рода, которая полюбит его всем сердцем.

— Как романтично, — пробормотала я, хотя восторгаться совершенно не хотелось. — И что же случилось с предыдущими женами? Они погибли?

— Не совсем так, — мягко возразил Ганс и взял меня под локоть, словно предупреждая попытку к бегству. — Они окаменели в течение суток после первой брачной ночи. С кем‑то это случается раньше, с кем‑то позже. Но никто не избежал ужасной участи. — Адъютант вздохнул и задумчиво добавил: — Возможно, по сравнению с этим быть проглоченной виверной не так уж плохо? Правда, в случае вашей гибели до свадьбы мачеха не получит поместье.

— Почему так? — спросила я.

— Фрау Кёне — ваша опекунша, — терпеливо пояснил Ганс. — Она отвечает за ваше здоровье и жизнь, и в случае вашей гибели, а именно: падение с лошади, отравление, пожирание вивернами и так далее — ее арестуют по подозрению в убийстве из корысти, а поместье отойдет короне и государству. В случае же заключения брачного контракта с его сиятельством с вашей мачехи снимается ответственность, и она становится управляющей поместья, а после вашей смерти — полноправной владелицей.

— А как же генерал? Разве его не арестуют по обвинению в умышленном убийстве?

Ганс снова улыбнулся очаровывающей улыбкой и мягко ответил:

— Нет. Потому что родовые проклятия не подпадают под юрисдикцию.

Он заглянул мне в глаза, будто ища поддержки, но отвечать не хотелось. Я вспомнила холодный голос генерала, вспомнила его сильные руки, тяжелый взгляд, пронизывающий даже через очки. Такой не отступится, не даст ни малейшего шанса. Что тогда остается мне?

— Что остается? — проговорила я, в отчаянии закусив губу.

— Пройти в свою комнату, фройлен, — вежливо отозвался Ганс и настойчиво подтолкнул меня к дому. — Ждать свадьбы и молиться богу.

Вот уж чего я не собиралась делать, так это ждать и молиться. С другой стороны, побег мне не удался, но, возможно, повезет в следующий раз?

В доме мы наткнулись на Якоба, глянувшего на меня волком. Я вскинула голову и окатила его презрительным взглядом. Почтительно пропустив меня в спальню, адъютант Ганс собственноручно заколотил окно, чтобы у меня не осталось шанса повторить трюк, снял с постели все белье и, взяв под козырек, пожелал хорошего дня и вышел, тщательно заперев комнату. Я нашарила на трюмо пузырек с духами и швырнула в дверь, он разбился, хрустнув стеклянным боком. В комнате отчетливо запахло ненавистной лавандой.

Время до ночи тянулось невыносимо медленно. Я слонялась из угла в угол, и лишь изредка меня посещала швея, развлекая примеркой: платье получалось, каким и задумывалось, — легким, воздушным, сотканным из тончайшей материи и кружев.

— Настоящая фея! Богиня! — делано восхищалась швея.

Я отвечала кислой улыбкой и угрюмо косилась на дверь, за которой, как я прекрасно знала, стоит лакей и охраняет покой будущей супруги фон Мейердорфа.

Ночь прошла беспокойно, сновидения были обрывочны и бессвязны. То я видела Якоба, замахивающегося кнутом, то фрау Кёне, грозящую мне скрюченным сухим пальцем, то виверну с разинутой пастью, а потом с виверны спрыгивал генерал и направлялся ко мне, сверля тяжелым взглядом из‑под очков. Я вскрикивала и просыпалась с колотящимся сердцем, хваталась за кулон, нагревшийся от моего тела и тускло поблескивающий во тьме, как кусочек настоящей луны.

Заснула только под утро, разметавшись по кровати в позе звезды, и очнулась, когда в замке дважды повернулся ключ.

Это была фрау Кёне, разряженная и напомаженная более обыкновенного.

— Просыпайтесь, фройлен, — проскрежетала она своим неприятным вороньим голосом. — Живей, живей! Его сиятельство не любит ждать!

За ней вбежали женщины: одну я видела вчера, она приносила завтрак, обед и ужин, другой была Жюли, а третьей — швея с платьем в руках.

— Ах, фрау, я шила его всю ночь, — причитала она, подлетая ко мне и прикладывая фату к щеке. — Поглядите, как прекрасно оттеняет эта снежная белизна чудесные глаза фройлен!

— И подчеркивает мертвенную бледность, — поджала губы мачеха.

— Позвольте заметить, фрау: прелестную аристократичность, — робко вставила из‑за спины Жюли.

Фрау Кёне метнула недовольный взгляд, но ничего не сказала.

Жюли помогла мне умыться и вымыла волосы, умастив их розовым маслом. Пока они сохли, мне растерли тело сухим тальком с добавлением цветочной отдушки, потом сполоснули и насухо вытерли полотенцем. Кружевные панталоны, несмотря на их изящество, вызвали у меня неосознанное хихиканье, но я позволила натянуть и их, и белоснежные полупрозрачные чулки, и расшитые серебром подвязки. Затягивание свадебного корсета с вырезом сердечком снова превратилось в пытку, швея сопела, колдуя над шнуровкой, а фрау Кёне раздраженно морщила нос:

— Бог знает, почему все приличные девицы после болезни худеют, а эта цветет и пахнет.

— Вы ведь сами велели фройлен цвести, как пион, — радостно откликалась Жюли.

Рядом со мной служанка чувствовала себя гораздо смелее.

Мои волосы она заплела в косички и уложила на голове красивой корзинкой, выпустив несколько завитых локонов. К ним шпильками прикрепили фату, то тут, то там украсив мелкими белыми цветами. Легчайшая органза падала на обнаженные плечи и струилась вниз, за спину с глубоким вырезом, по шелку пышной юбки, подчеркивающему изысканность силуэта.

— Принцесса, — выдохнула Жюли, прижав к груди кулачки и восхищенно глядя на меня во все глаза.

— Берите выше, — важно сказала швея и подняла пухлый указательный палец. — Как есть королевна. А теперь примерим это колье…

Она потянулась к моему лунному кулону, желая заменить его на массивное украшение с сапфировыми вставками, но я, повинуясь какому‑то внутреннему чутью, решительно сжала камень и мотнула головой:

— Нет. Я не сниму его.

Швея в нерешительности остановилась, вопросительно глядя то на меня, то на мачеху. Я вся дрожала от невыразимого волнения, не понимая, что происходит со мной, но зная, что никогда не сниму этот кулон. Никогда!

— Разрешите, фрау Кёне, — тихо подала голос Жюли. — Все‑таки родительская память…

Мачеха раздула ноздри, пустила надменный взгляд из‑под густо подкрашенных ресниц и процедила сквозь зубы:

— Пускай. Желание невесты — закон.

Я всхлипнула и нехотя выпустила кулон. Он закачался, пуская по корсету солнечные зайчики, и волнение постепенно сошло на нет. В довершение наряда мне примерили изящные туфельки, расшитые стразами.

«В таких не побегаешь», — мрачно подумала я и позволила увести себя из дома.

У ворот поджидала голубая карета, убранная искусственными цветами и лентами. В упряжке мотали головами белоснежные кони с аккуратно подстриженными хвостами и расчесанными гривами, также украшенными лентами. На одну скамеечку сели мачеха и сводный братец, по случаю умытый и расчесавший сальные волосы. На другой примостилась я с Жюли.

— А где же его сиятельство? — спросила я.

Якоб осклабился и подмигнул:

— Не терпится поскорее упасть в объятия женишка, мм?

Мне захотелось показать ему средний палец, но жест в этом мире не оценят. Зато мачеха ударила его по плечу перчаткой и сдержанно ответила:

— Его сиятельство будет ждать у алтаря. Видеть невесту в подвенечном платье до свадьбы — плохая примета.

«Да уж не хуже, чем лапать ее под лестницей», — снова подумала про себя.

Кучер залихватски свистнул, хлестнул лошадей кнутом, и карета, покачиваясь и подпрыгивая на брусчатке, выехала со двора.

Отодвинув пальчиком атласную шторку, я с любопытством выглянула в окошко. Поместье с его белыми кирпичными стенами, с башенками, украшенными флюгерами, стремительно убегало назад, напоследок подмигнул синим глазом дракон, украшающий герб на воротах. Мир, в который я попала, прежде ограничивался стенами моей спальни и садом, но теперь раскинулся во всей полноте. Дорога пролегала через холмы, поросшие виноградниками, разбитые на квадраты пахотных земель. Земля тут была красноватая, богатая железом. По склонам ютились белые крестьянские домики с крышами, крытыми черепицей. У горизонта темнели леса, и солнце, как золотая монета, беспечно катилось по голубому бархату неба.

Хороший день для свадьбы. Хороший день, чтобы умереть.

Я вздрогнула от скакнувшей в голову мрачной мысли, и Жюли, отзываясь на всколыхнувшееся во мне волнение, взяла мою ладонь и ободряюще сжала.

Мы миновали ажурный мостик, перекинутый через узкую горную речку, весело журчащую внизу и поблескивающую на солнце рыбьими чешуйками. Из зелени вынырнули двуглавые пики собора с красными наконечниками, и кучер свернул к ним.

Церквушка притаилась в живописнейшем месте. Речка здесь становилась резвее и шире, блестящие воды крутили жернова маленькой мельницы, над головой переплетались побеги дикого винограда, солнце разноцветно сияло в кружевных витражах. Спрыгнув с козел, кучер помог выбраться мачехе и мне, юркая Жюли тут же расправила шлейф и подхватила фату, а я только зыркнула по сторонам, высматривая, куда можно скрыться. По правую руку раскинулась небольшая рощица и скатывалась в долину, пестревшую черепичными крышами. Если и бежать, то только туда. Словно прочитав мои мысли, Якоб подхватил меня под правую руку, мачеха — под левую, и так в сопровождении дражайших родственников, по совместительству конвоиров, я взошла по каменным ступеням. И грянул хор.

Мне тут же захотелось зажать ладонями уши. От звуков органа и тяжелого запаха ладана перед глазами потемнело, корсет снова надавил на ребра, и я задышала ртом, пытаясь справиться с головокружением.

— Что с вами, госпожа? — шепнула Жюли. — Вы так побледнели…

— Все хорошо, хорошо, — пробормотала я и уцепилась за ее услужливо подставленное плечо.

Но хорошего ничего не было.

У алтаря, прямой, точно проглотивший шпагу, стоял генерал в своем ослепительно‑белом кителе. В его смоляных волосах, блестящих и гладко зачесанных назад, плясало солнце и серебрило седую прядку над ухом, по эполетам рассыпались искры, вспыхивая на пуговицах и золотом шитье, а солнечные зайчики отскакивали от эфеса шпаги.

— Вот и вы, дорогая невеста, — сухо сказал он, протягивая мне руку. — И почти не опоздали.

— Юной фройлен нужно на сборы чуть больше времени, чем молодому господину, — льстиво отозвалась мачеха и захихикала противно, в нос.

Генерал не улыбнулся, но я почувствовала, как полоснул по мне заинтересованный взгляд, от него мурашками покрылись нагие плечи, тепло было только в ложбинке между ключицами, где лежал лунный кулон.

— Вы сегодня особенно прелестны, — шепнул на ухо возникший точно из‑под земли адъютант Ганс.

Он был все в той же темно‑синей курточке, но светлая косичка аккуратно переплетена и стянута белой лентой. Несмотря на то что комплимент предназначался мне, я заметила, как зарделась стоявшая рядом Жюли и скромно потупила взор.

Хор пел что‑то на латыни, к алтарю вышел священник, неся на бархатной подушечке венчальные кольца. Я подумала, что об этом, наверное, мечтает каждая девушка, вот только радости никакой не было. Да и будущий муж стоял с таким угрюмым выражением на лице, будто пришел на похороны, а не на свадьбу. От него все еще тянуло вином и чем‑то приторно‑сладким, восточным и удушливым. Вместе с запахом ладана и моими розовыми духами это создавало тяжелый аромат, от которого голова кружилась все больше, и мне захотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

— Не тяните, святой отец, — будто считав мои мысли, глухо произнес генерал. — Начинайте церемонию и покончим.

— А разве мы не подождем его величество? — робко спросила мачеха.

Генерал дернул уголком рта и пожал плечами.

— Я не высылал приглашения. С его королевским величеством мы встретимся на весеннем балу в конце недели. Может быть, я приглашу и вас, фрау, как новую владелицу поместья.

— Да что же вы меня хороните! — возмутилась я, но мне не дали продолжить.

Генерал нетерпеливо взмахнул рукой и велел священнику:

— Начинайте же, начинайте. Что там по сценарию? Согласны ли вы, герцог фон Мейердорф, взять в жены…

— Позвольте, но это мои слова, — дребезжащим голосом перебил священник. — Сначала я должен спросить, есть ли что‑то, что может воспрепятствовать этому брачному союзу.

— Есть, — сообщила я. — Нежелание невесты считается?

— Совершенно нет, — отрезал генерал и покрутил ладонью. — Дальше, святой отец, дальше!

— Гхм… э‑э‑э… так если нет… — Священник пожевал губами, собрал высокий лоб в морщины, подглядывая в раскрытый молитвенник. — Да, так вот! Поскольку ни на что не было указано, что могло бы воспрепятствовать этому брачному союзу, я спрашиваю вас, ваше сиятельство, герцог Дитер фон Мейердорф, согласны ли вы взять в жены юную фройлен, баронессу Мэрион Адлер‑Кёне? Будете ли любить, уважать и нежно заботиться о ней? Обещаете ли хранить брачные узы в святости и нерушимости…

— Да‑да, пока смерть не разлучит, — скучающим тоном перебил генерал. — Обещаю. Дальше.

Священник закатил глаза и повернулся ко мне, затянув гнусаво все то же:

— Согласны ли вы, баронесса Мэрион Адлер‑Кёне, взять в мужья его сиятельство герцога Дитера фон Мейердорфа? Будете ли любить, уважать и нежно заботиться о нем…

— Нет, — выдохнула я. — Не хочу и не буду.

Рядом по‑змеиному зашипела мачеха:

— Не позорьтесь, скажите «да».

— Нет, — заупрямилась я.

Священник таращил глаза, открывая и закрывая рот. Генерал шагнул ко мне и положил ладони на плечи.

— Непослушная ослица, — выцедил он. — Не усложняйте церемонию, вы все равно обещаны мне, и будет так, как я скажу.

— Вот еще! — Я сбросила его ладони и смело взглянула в его лицо.

И это была моя ошибка. В очках генерала заклубилась золотая мгла, свечи у алтаря вздрогнули и вытянули огненные языки, тени заскользили вокруг, как голодные виверны, набросили на шею тугие кольца тьмы, принялись сжимать, давить, душить. Страх зародился в желудке и вихрем пробежал по телу, рождая противную дрожь. Я вскинула руку, пытаясь уцепиться за лунный кулон, будто в нем было мое спасение, но не успела и повалилась в заботливые руки Жюли.

— Врача, врача! — в страхе закричала та.

Я приоткрыла веки и вздохнула, слабо прошептав:

— Не нужно врача… только… на воздух… прошу…

— На воздух, скорее! — подхватила меня служанка. — Да помогите же!

Я оперлась на ее плечо и с трудом поднялась на ватные ноги.

— Не нужно никого… Жюли, проводи меня в дамскую комнату… мы скоро вернемся…

— Дурной знак, — прошипела в спину мачеха.

Я снова едва удержалась, чтобы не показать ей язык.

Жюли вывела меня на улицу, поддерживая под локоть. Слабость постепенно проходила, в голове прояснялась, и, прижав девушку к себе, я шепнула ей на ухо:

— А теперь помоги мне, скорее!

— Что надо делать, моя госпожа? — с готовностью отозвалась Жюли.

— Ровно через три минуты начинай кричать, что невеста хотела освежиться у реки и сорвалась в воду. Переполох собьет их со следа, а я тем временем успею добежать до деревушки.

Я махнула рукой в сторону рощицы. Жюли вскрикнула, прижала ладони ко рту, потом в ее глазах отразилось понимание. Она пылко обняла меня, прижалась сухими губами к щеке и прошептала:

— Бегите, моя госпожа. Я их задержу. Бегите и помните свою верную Жюли!

— Всегда, — поклялась я, тоже приобнимая ее за плечи.

Потом сорвала фату, сунула ее в руки служанки и, подобрав юбки, метнулась в сторону подлеска.

Я бежала так быстро, насколько позволяли туфли, цепляясь подолом за шиповник и проклиная неудобное платье. В таком только стоять перед алтарем, подобно разряженной кукле, но бегать по лесу гораздо удобнее в кроссовках и джинсах. Сердце колотилось, как угорелое, в мозгу пульсировала мысль: «Успеть, успеть!» Потом ветер донес полный ужаса вопль Жюли:

— Скорей!.. Фройлен… в реке! Утону‑ула‑а!

Я поднажала, перепрыгивая через трухлявый пень не хуже олимпийской чемпионки. На счастье каблуки у туфелек оказались не слишком высокими и вполне удобными, чтобы я не поломала ноги на первом же буреломе. В лесу оказалось куда прохладнее, чем в залитой солнцем уютной долине, меня начало ощутимо прихватывать ознобом, и вскоре я довольно быстро потерялась среди однообразных дубов и зарослей папоротника и медуницы. Сухой хвощ будто нарочно тянул за кружева, и я со злостью выдирала несчастное платье из прочного захвата. Прическа растрепалась, локоны снова лезли в глаза, прилипая к взмокшему лбу. В хорошеньком же виде я появлюсь в деревне. Ну и плевать. Главное, подальше отсюда. Главное, чтобы его сиятельство поверил в мою мнимую смерть. Главное, чтобы не догнал…

И тут же стоялый воздух разрезал трубный звук горна.

Я на мгновение замерла, оглядываясь по сторонам, сердце колотилось, едва не выпрыгивая из корсета. Откуда звук? Слева или справа? Эхо перекатывалось по холмам, мешая сориентироваться. Я стиснула зубы и решилась, уклонившись вправо.

Здесь лес становился гуще, а трава выше. Кружево поистрепалось, и подол платья потемнел от травяного сока, на оборки налипли сухие листья осин.

Горн снова протрубил. Теперь отчетливо слева, а значит, я взяла верное направление. Стиснув зубы, я побежала с новой силой. По моим подсчетам лес должен был давно поредеть, а деревенька — вынырнуть из долины, как городок из табакерки. Но этого почему‑то не происходило. Я перебралась через овраг, пыхтя, как паровоз, дважды упала, вонзаясь наманикюренными пальцами в перегной и собирая на себя весь лесной сор. Впереди плеснула синяя даль, и я едва не расплакалась, когда поняла — лес действительно редеет, вот скоро я выбегу на опушку, и тогда…

Горн протрубил совсем близко, на этот раз где‑то прямо передо мной. И, отзываясь на его рев, послышался скрежещущий звук, словно ножом водили по фарфоровой тарелке. От него сразу бросило в жар и пот. Я затормозила, ухватившись за ближайшую рябину, и вовремя, потому что прямо передо мной из густого подлеска вынырнула хищная треугольная морда.

Разинув пасть, виверна прикрыла складчатые веки и дохнула на меня сырым мясом и гарью. Я зажмурилась, давя в горле крик. На щеки брызнула слюна. Господи боже, пусть она будет не ядовита!

— Тубо, Грета! Нельзя! — услышала я грозный оклик.

Защелкал кнут, и виверна жалобно рыкнула, словно обидевшись.

Я приоткрыла глаза и увидела, как по высокой траве размеренно и спокойно идет генерал. Не доходя до меня пары шагов, он поднял руку, и к его ладони тут же прильнула исполинская морда, потерлась, скрипуче мурлыча. Генерал улыбнулся.

— Хорошая девочка, — сказал он, потрепав бородавчатую голову чудовища. — Учуяла, умница.

Наконец шагнул ко мне и стиснул мое плечо, как клещами. Я скорчилась, стараясь не глядеть в его лицо. От генерала веяло силой и злобой, его взгляд давил, как могильная плита.

— Хорошая попытка, пичужка, — сдерживая ярость, проговорил он. — Вторая по счету, насколько мне известно. И обе неудачные. Третьей не будет.

Я сжала губы, борясь с внутренним гневом. Значит, чертов адъютант все‑таки заложил меня. Скотина! Мерзкий прихлебатель!

— Я все равно никогда не соглашусь, — сказала я, глядя себе под ноги.

— Конечно, — холодно парировал генерал, обведя ладонью мое лицо. — Но мне плевать на ваше согласие. Эй, Ганс! — крикнул он через плечо.

Из подлеска вынырнул вездесущий адъютант. За ним, пыхтя, пробирался священник, высоко задирая колени и поддерживая рясу.

— Кольца готовы?

— Так точно, ваше сиятельство! — сверкнул улыбкой Ганс и протянул подушечку с кольцами.

— Заканчивайте, святой отец, — процедил генерал, не оборачиваясь и все так же прожигая меня взглядом.

Я даже сквозь очки чувствовала этот полыхающий огонь, эту яростную бурю. Будь его воля, генерал растерзал бы меня прямо здесь. Но он лишь протянул руку, и адъютант передал ему кольца.

— Фройлен Мэрион, примите это кольцо как символ и обещание моей любви и верности, — заученно проговорил генерал и, сжав мою ладонь так сильно, что я невольно вскрикнула, снял помолвочное кольцо и ловко надел венчальное на безымянный палец. — Теперь вы.

Я мотнула головой, скорее из упрямства, сил не осталось, голова снова кружилась, невыносимая тяжесть давила на плечи.

— Этим кольцом я обещаю хранить любовь и верность, — подсказал священник.

— Никогда, — выдохнула я.

— Плевать, — в раздражении перебил генерал и сам надел кольцо, потом подхватил меня поперек талии, я завизжала, замолотила кулачками по его широкой спине, чувствуя, как под моими руками перекатываются могучие мускулы.

— Благословляйте, святой отец! — крикнул генерал.

Священник подпрыгнул, выставляя крест, как щит, перекрестил нас трижды и пролепетал:

— Властью, данной мне, объявляю вас мужем и женой!

— Аминь, — сквозь зубы сплюнул генерал, шлепнул меня по заду и широкими шагами пошел к виверне.

Я билась в его руках, как пойманная птица, визжала, звала на помощь, но генерал заломил мне за спину руки, скрутил их атласными лентами и так, словно беспомощную куклу, перекинул через седло.

— В замок Мейердорфский, Ганс, — услышала я голос генерала. Он привычно вскочил в стремя и, наклонившись, холодно поцеловал меня в лоб. — Сидите спокойно, моя дорогая жена, — шепнул он, сделав акцент на слове «жена». — Грета ревнива и при любом движении сбросит вас на скалы.

Я замерла, холодея от страха. Генерал расхохотался, свистнул, похлопал виверну по чешуйчатой шее, прокричав:

— Алле! Алле! Вперед!

Я завизжала, чувствуя ветер от взмахов кожистых крыльев. Потом земля ушла из‑под ног, и последнее, что я увидела, это бледное лицо священника, поднятое к небу. Его губы шевелились, повторяя молитву.

Глава 5 Замок Черного Дракона

Мы летели в горы. Постепенно лесистые холмы заостряли свои вершины и щерились внизу голым частоколом. Я почти привыкла и лежала в седле смирно, лишь изредка прикрывая глаза, когда виверну заносило на особенно крутых виражах. Генерал сидел прямой и сосредоточенный, резкими окриками и свистом направляя чудовище по одному ему известному маршруту. А я лежала и думала: «Что со мной будет теперь?» Кольцо на пальце жгло, в ушах свистел ветер, и от холода сводило зубы. Наконец вдалеке показались острые башни замка, притулившегося на склоне скалы, с одной стороны зияла пропасть, с другой вилась узкая тропа, убегающая вниз, в долину, по которой несся бурный горный поток.

Пришпорив зверя, генерал повернул к замку.

«Твой новый дом, герцогиня фон Мейердорф», — язвительно подумала я и зажмурилась от ударившего в лицо ветра. Виверна пошла на снижение.

Если бы меня спросила Юлька, на что похож замок фессалийского генерала, я бы назвала его замком киношного Дракулы. Каменные стены почернели от времени и влаги, две защитные башни, крытые черепицей, торчали, как окровавленные клыки, мост через пропасть был поднят, и я едва не завизжала, когда виверна ухнула вниз, брюхом на острые зубцы крепости. Но ничего страшного не произошло. Я почувствовала жесткий толчок и задержала дыхание, слушая только стук собственного сердца и оглушающее хлопанье кожистых крыльев. Потом воздух рассек кнут и гулко ударил о каменную плитку.

— Довольно прохлаждаться, моя дорогая, — донесся язвительный голос генерала, и грубая ладонь похлопала меня пониже спины.

Я возмущенно распахнула глаза:

— Что вы позволяете!

— В чем дело? — хмыкнул его сиятельство. — Я ваш законный супруг и могу хлопать жену по тем местам, по каким посчитаю нужным.

Не слушая моих возмущений, он стащил меня с виверны. Я только теперь осознала, как неприлично задралось мое платье. Подбежавший горбун ростом с генерала, но вдвое шире его в плечах, ловил поводья, одним глазом косясь на виверну, другим ощупывая меня. Я встряхнулась и гордо вскинула подбородок:

— Что? Цирк приехал?

Пытаясь вывернуться из туго связавших меня лент, я дергала плечами и извивалась всем телом, производя, должно быть, приятное впечатление для мужских глаз. Зрачки горбуна заблестели, и он ухмыльнулся одним уголком губ, но кнут свистнул снова и перепоясал нахала прямо по горбу.

— Куда пялишься, скотина? — процедил генерал. — Я тебя на кол посажу, собаку! Распоясались, твари! Живей высказал почтение ее сиятельству герцогине Мейердорфской!

Горбун надсадно задышал, кривясь от боли и держась за пострадавшую спину, согнулся в поклоне, промычав что-то невразумительное.

— А теперь пшел вон, свинья! — Генерал пнул горбуна под зад и, сжав мне руку выше локтя своими жесткими пальцами, потащил по аллее.

— Вы так обращаетесь со всеми женщинами? — спросила я, когда горбун с рычащей виверной остались позади.

Каменный двор, почти полностью лишенный растительности, со стенами, увитыми сухим плющом, походил на колодец и навевал жуть.

— Со всеми, — сквозь зубы ответил генерал.

— Почему?

— Слишком много болтают.

— Но вы еще меня не знаете!

— Знаю достаточно, чтобы уже захотеть отрезать ваш язык.

Я вспыхнула, но промолчала. Мы свернули на боковую аллею, и тут я увидела первую статую. Сделанная из грубого ноздреватого камня, она изображала молодую женщину со стертыми чертами лица, ладони крепко прижаты к груди, голова слегка откинута назад, нагое тело до пояса обвил плющ. Я остановилась, холодея от странного предчувствия, и не могла оторвать взгляд. Мне показалось, что выемка в нижней части ее лица раньше была распахнутым в крике ртом.

— Любуетесь? — раздался тихий голос генерала. Он встал рядом, нагнув голову и нервно постукивая по бедру рукоятью хлыста. — Это Жоржетта, моя первая жена.

— А… — только и смогла выдавить я.

Его губы изогнула жуткая усмешка.

— Я еще был молод и неопытен и убивал быстро, слишком быстро. Поначалу это было очень неприятно. Теперь… теперь даже немного скучно.

— За что? — шепотом спросила я.

Жуткая фигура с изъеденными коррозией очертаниями вызывала во мне страх.

— Ни за что, — равнодушно отозвался генерал. — Идемте, фройлен, я устал и хочу принять ванну.

Он потянул меня по аллее, выложенной темной брусчаткой и усаженной шиповником. Через несколько шагов мне попалась вторая фигура — она сохранилась лучше первой и тоже была обнаженной, одной ладонью девушка прикрывалась внизу, вторую тянула к высокой груди, окаменевшие глаза смотрели с тоской, пышный водопад волос катился за спину и тоже окаменел. За второй девушкой стояла третья — в пеньюаре, за ней — четвертая, пятая…

— Эту зовут Агата, — буднично говорил генерал, чеканно отбивая по брусчатке шаг, и его слова были такими же четкими и ледяными. — Бедняжка боялась мышей, но василиск страшнее любого мышонка, не так ли, фройлен? А это маленькая Гретхен, слышали бы вы, как она кричала. — Генерал поморщился и потащил меня быстрее, словно желая поскорее миновать это жуткое место. — Там стоят Катерина и Луиза. Они даже чем-то неуловимо похожи. Обе румяные и живые… были. А вот эта прелестница — Тереза. Видите, как она нахмурена? О, это не девица, а сущее наказание! Дочь громовержца, не иначе! По темпераменту вы с ней похожи, моя дорогая Мэрион. Вот только Тереза бесновалась, лишь оказавшись в моем замке, вы же устроили представление прилюдно, да еще сумели сбежать… — Он покачал головой. — Глупо, моя фройлен. Вернее, уже фрау Кёне-Мейердорф. Вы ведь понимаете, насколько это глупо?

Он не дал мне возможности ответить и махнул рукой при виде пожилого господина в комбинезоне садовника. Мужчина рыхлил землю, очищая ее от сорняков, но часто останавливался и протирал лысину широким клетчатым платком.

— Как дела, Бруно? Все ли готово? — крикнул генерал.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, — дребезжащим голосом проговорил садовник. — Хвораю маленько, ревматизм замучил, едрить его в корень. Но к сроку будет готово. — Он щербато улыбнулся, и морщины лучиками разбежались от его маленьких выцветших глаз. — Прелестница какая, позвольте мне заметить, ваше сиятельство. Будет истинное украшение для вашей коллекции.

— Коллекции? — возмутилась я, но генерал увлек меня дальше, к каменной лестнице, упирающейся в массивные резные двери.

— Вы будете седьмой, моя дорогая жена, — серьезно пояснил генерал. — Бруно готовит место для вас.

Я оглянулась, и садовник снова вытерся платком и помахал рукой. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз, я сглотнула ком и тяжело задышала, страх и гнев разрывали меня на части.

— Зачем вы это делаете? — повторила я, вырывая руку. — Почему убиваете своих жен?

— Думаете, мне нравится делать это, фрау Кёне-Мейердорф? — с неприязнью проговорил генерал.

— А разве нет?

— Отнюдь, — возразил он. — Проклятие тяготеет надо мной с отрочества, я не властен над ним и не в силах ничего изменить.

— Вы могли бы не жениться, пока не проверите свои чувства!

— Это невозможно, дорогая. Я военный, генерал, а на войне промедление подобно смерти.

— Но здесь не война.

— Пока еще нет, пичужка. Пока нет. Но попробуйте дать слабину и увидите, как эти псы вцепятся в ваше горло, под угрозой мой титул и моя должность.

— Неужели титул и должность ценнее чужой жизни?

— Намного. Я родился сыном герцога, но все детство провел на мельнице, потому что моей матерью была дочь мельника. Мне пришлось через многое переступить, чтобы подняться на ту вершину, где я сейчас нахожусь.

Вспомнились слова Жюли о том, что генерал откусил голову старшему брату, и я облизала пересохшие губы, но все-таки не сдавалась.

— Вы могли бы не снимать очки во время брачной ночи.

— Мог бы, но как иначе узнаю, снялось проклятие или нет?

— В таком случае устройте фиктивный брак. Дайте, наконец, девушкам время, чтобы они полюбили вас! Добивайтесь этой любви! Вы…

Он остановился и крепко сжал мои руки, повернувшись лицом и нависнув надо мной, как скала.

— Думаете, я не делал этого? — сдерживая ярость, тихо заговорил он, сверкая золотыми точками в глубине бездонных очков. — Думаете, мы не пытались? Первую жену я задаривал подарками, покупал лучшие драгоценности и платья, носил на руках, закатывал балы, я клялся ей в вечной любви. Искренне и пылко. Но разве она полюбила меня? О, нет! Она любила только мой титул и мои деньги, вернее, деньги моего отца, будь он проклят. — Генерал заскрежетал зубами и сильнее сжал мои запястья. — Она клялась в вечной любви, но не смогла снять проклятия. Потом была Агата, руки которой я добивался не меньше полугода, и она тоже водила меня за нос, распространяя грязные сплетни за моей спиной. Как они все. И Гретхен, и Катерина, и Луиза, и Тереза. И теперь вы, моя дорогая Мэрион.

— Я не…

— Молчите! — Он прижал палец к моим губам. — Молчите, ради бога, или я прикажу высечь вас прямо здесь, на глазах у слуг и конюхов. Вы думаете, я снова поведусь на прелестное личико? На юное тело? На пылкие клятвы и фальшивые слезы? Как бы не так. — На губах генерала зазмеилась кривая усмешка. — Вам не удастся завладеть ни моим имуществом, ни моим титулом, ни моим сердцем. Вы, все вы, моя дорогая, весь ваш лживый женский род, начиная со сводных сестер, которые тянут с меня на благотворительность, и заканчивая последними альтарскими шлюхами, которые мать родную продадут за бриллиантовое колечко. Вы просите милосердия, но сами готовы вонзить в спину нож. О, я хорошо вас изучил! — Он больно сжал мой подбородок, заставляя смотреть в лицо. Золотое сияние его глаз клубилось в зеркальной глубине, и я снова почувствовала уже знакомое головокружение. — Довольно глупостей и пустых надежд. Милосердия не будет, моя пичужка, оно умерло в моем окаменевшем сердце, а теперь умрете и вы. Но знаете, — тут генерал вздохнул и погладил меня по щеке, придав своему лицу задумчивость, — мне даже будет вас немного жаль. Немного! — Он сложил большой и указательный пальцы в щепотку. — Совсем чуть-чуть. Ну а сейчас вы можете сполна насладиться богатством замка Мейердорфского, замка Черного Дракона!

Перед нами распахнулись массивные двери, и дворецкий в черном строгом облачении низко поклонился старому хозяину и новой госпоже. Галантно, будто и не было никаких угроз, генерал взял меня за руку и ввел в огромный холл, выложенный черным мрамором. Напротив входа во всю стену мозаикой был выложен черный дракон — гребень острый, как зубья пилы, пасть оскалена, янтарные глаза полыхают злобой.

— Кристоф, проводите фрау Кёне-Мейердорф в ее комнаты, — холодно приказал генерал. — Весь верхний этаж в ее полном распоряжении, пусть ходит куда хочет и делает что хочет. За исключением одного… да вы знаете! О правилах замка сообщите сами, меня сильно утомили эти бессмысленные приготовления.

Хлопнув дворецкого по плечу, генерал вложил мою руку в его.

— А вы, дорогая пичужка, — обратился он ко мне, — если вновь вздумаете улететь, помните, что мост поднят, обрывы круты, а виверны голодны. И слуги отвечают за вас головой.

Дворецкий поклонился сначала генералу, потом его супруге и со словами: «Прошу вас следовать за мной, фрау», — повел через холл к витой лестнице наверх.

Я шла и считала ступени, шаги гулко отзывались в голове. Пичужка попала в золотую клетку, что ждет ее теперь? Я кусала губы и не особенно вслушивалась в бурчание старого дворецкого Кристофа:

— Внизу у нас столовая, госпожа. Там же кухня и комнаты прислуги. На втором этаже библиотека и приемная, но обе комнаты закрыты на ключ, и вам лучше не ходить туда.

— Почему? — машинально спросила я.

— В библиотеке много умных книг, которые не пристало читать юной госпоже, чтобы не засорять прелестную головку, — пояснил Кристоф.

Я тотчас возмутилась:

— Не думайте, что я дура!

— Вовсе нет. — Дворецкий слегка поклонился. — И все же лучше не раздражайте хозяина, он бывает вспыльчив. А в приемной уже давно никого не принимают. С тех пор как умерли его сиятельство герцог Готтлиб фон Мейердорф и его несчастный сын герр Мартин.

Видимо, старший брат генерала, тот самый, которому…

— Это правда, что ему откусили голову? — шепотом спросила я, на всякий случай обернувшись, но внизу в холле никого не было, двери закрыты, а по бокам, как темные статуи, стоят часовые. Я вздрогнула и тронула лунную подвеску, с ней почему-то было теплее и спокойнее.

— Отрезали, госпожа, — меж тем поведал дворецкий. — Всего лишь отрезали.

— И генерала не привлекли за убийство? — Я вскинула бровь.

— Это было не убийство, а поединок, моя госпожа, — возразил Кристоф. — Его сиятельство бросил вызов его сиятельству, и его сиятельство этот вызов принял, но проиграл.

— Какой из сиятельств проиграл? — иронично хмыкнула я, хотя и так было понятно.

Проиграл Мартин, истинный наследник замка Черного Дракона, а победил Дитер, бастард, сын мельничихи. Законы в этой стране не уставали меня поражать.

— В западное крыло вам тоже ходить нельзя, — продолжал экскурсию Кристоф, зажигая лампу и поводя ею из стороны в сторону. Тени разбегались, прятались по углам, как неуспокоенные призраки. Было прохладно, жутко и тихо, как в склепе. Правда, чисто, убирались тут на совесть, нигде ни паутинки, ни сора. Стерильная, каменная красота. Мертвая. — Там покои его сиятельства и его рабочий кабинет. Здесь ходите с осторожностью, господин не любит, когда нарушают его уединение.

— Скажите, какие мы нежные! — пробормотала я, но Кристоф меня не слушал и повел лампой вправо:

— А вот в восточное крыло господин строго-настрого ходить запрещает. Видите? Двери заперты на ключ.

Действительно, я увидела узкие двустворчатые двери, украшенные резьбой с изображением драконов и языков пламени.

— Там тоже покои его сиятельства? — спросила я, но Кристоф качнул головой и поджал губы.

— Нет.

— Еще одна библиотека? Кабинет? Спальня? Пыточная?

— Нет и нет.

— Что же тогда?

— Этого я сказать не могу. Просто запомните, что каждый, кто без спроса посмеет заглянуть в эту комнату, поплатится жизнью.

— Как интересно, — уныло ответила я и покосилась на двери.

Драконы с них подмигивали и дразнились раздвоенными языками, точно кричали мне: «Видишь? Тут есть какая-то тайна! Хочешь узнать ее?»

— Совершенно нет, — буркнула я под нос.

— Простите? — удивился Кристоф, но я мотнула головой:

— Ничего. Скажите, а есть в этом замке места, где ходить можно, не опасаясь гнева хозяина?

— Например, в ваших покоях, — угодливо пояснил дворецкий и повел меня на третий этаж. — Здесь есть все, что так необходимо юной фрау. Господин позаботился о вашей безопасности и забрал окна решетками. Видите? — Он поднял лампу повыше.

— Чтобы жены не сбежали? — спросила я, мрачно осматривая витые прутья.

— Чтобы не выпали из окна, — улыбнулся Кристоф. — Там отвесная скала, а внизу острые камни и бурный поток. Но пройдемте же в спальню.

Он повел меня через анфилады комнат, украшенные гобеленами с изображениями драконов и рыцарских поединков, прекрасных дам и диких зверей, склонивших головы на обнаженные колени дев. Маленькие фонтанчики в нишах журчали, истекая чистой родниковой водой.

— Ее можно пить, — будто прочитав мои мысли, сказал Кристоф. — Здешние воды богаты минералами, способствуют здоровью и долголетию, улучшают цвет лица, избавляют от мигреней и быстро заживляют раны.

— Но окаменевшим девушкам не возвращают жизнь, не так ли?

— Увы, — вздохнул дворецкий. — Зато его сиятельство позаботился о гардеробе и украшениях для своих жен. Вы можете найти себе платья на любой фасон и вкус, подобрать диадемы, ожерелья, кольца, браслеты и серьги с бриллиантами, жемчугами, сапфирами, изумрудами, гранатами, рубинами, из золота, серебра и платины.

— Какая щедрость. И все это носили мертвые дамы до меня?

— Что-то носили, а что-то не успели.

— И спали в этой кровати? — Я покосилась на огромное ложе под балдахином.

Комната здесь была украшена так же богато, как и предыдущие, но что-то тревожило меня, что-то казалось неправильным.

— Не волнуйтесь, госпожа, белье меняют каждый день, но, если вам не нравится именно эта кровать, в вашем распоряжении еще три. Хотите взглянуть?

— Не хочу. — Я со вздохом опустилась на ближайшую софу. — Я тоже устала, Кристоф. И хотела бы отдохнуть и принять ванну.

— В таком случае вы можете дернуть за этот колокольчик и позвать служанку.

— А я могу позвать Жюли? — встрепенулась я, вспомнив про верную подружку.

Бедняжка так просила забрать ее с собой, а теперь осталась наедине с отвратительной мачехой и ее недалеким сынком.

— Я доложу о вашем желании его сиятельству, — поклонился дворецкий и собрался уходить.

Я опять вздохнула, вытянула ноги и повернулась к трюмо, чтобы поправить прическу. Но наткнулась на пустые фанерные вставки и вдруг поняла, что было неправильным в каждой комнате, через которую меня проводил Кристоф.

— Эй! — окликнула я его. — А где же зеркало?

Он остановился на пороге, выкатив на меня бесцветные старческие глаза, и ответил как само собой разумеющееся:

— Их нет, моя госпожа. В замке Черного Дракона нет ни одного зеркала с тех пор, как его сиятельство принял титул.

— Но почему? — растерялась я и снова сжала спасительный кулон.

— Потому что наш хозяин василиск, — пояснил дворецкий. — Я думал, вы знаете.

Он снова поклонился и вышел из комнаты.

Я сразу же скинула неудобные туфли. Как только не потеряла их, пока путешествовала на спине виверны? Потерла гудящие и не очень чистые ноги. Чулок на большом пальце прохудился, оборки платья представляли жалкое зрелище. Я отцепила от юбки пару репьев и подумала, что вот бы сейчас в ванну! И черт с ним, с василиском. Как говорила Скарлетт О’Хара, об этом подумаю завтра. Зеркала… Интересная деталь, которая могла бы мне пригодиться. Только где их найти? У меня нет даже завалящего карманного зеркальца.

Я потянула за шелковый шнурок, где-то в недрах дома прозвенел колокольчик, и вскоре я услышала торопливые шаги. Вошла служанка, совсем не похожая на Жюли, полноватая и пожилая, с волосами мышиного цвета, забранными в пучок. Она поклонилась и спросила низким грудным голосом:

— Чего фрау пожелает?

— Желаю купаться! — важно сказала я и содрала с ноги рваный чулок.

— Сейчас сделаю ванну, госпожа, — покладисто ответила служанка и поманила пухлой рукой: — Пожалуйста, пройдемте за мной.

Я оставила туфли у софы и пошла следом, на этот раз основательно глазея по сторонам. Вдруг мне снова удастся сбежать, несмотря на все предостережения генерала и его прихлебателей.

Ванная комната походила на другие. Те же гобелены на стенах, один из них изображал стайку женщин в восточных нарядах, они гуляли в цветущем саду и кокетливо прикрывались веерами. Под восточной картиной — камин с чем-то, напоминающим сушилку. Видимо, это она и есть: на рогатине висели махровые, в несколько раз сложенные полотенца. Пол был выложен кафелем, а сама ванна пряталась в деревянном футляре. Пышнотелая служанка, выставив круглый зад, разводила в воде какое-то эфирное масло, пахнущее чем-то сладким и успокаивающим. Я не очень любила ориентальные запахи, предпочитая свежие морские и изредка цветочные, но сейчас мое уставшее тело обволокла нега, я увидела теплые струйки пара, поднимающиеся от воды, и, поборов стеснение, позволила служанке раздеть себя и усадить в ванну.

Это ни с чем не сравнимое наслаждение — после долгого дня расслабиться и предаться неге среди мыльной пены и обволакивающих запахов. Служанка растирала мое тело мочалкой, а я едва не мурлыкала от удовольствия, подставляя ей спину и плечи. Надоевшие шпильки безжалостно выдернула из остатков прически и долго полоскала волосы, натирая бальзамом, который служанка лила мне на ладони. Потом, посвежевшая, разрумянившаяся и горячая после пара, я долго обтиралась огромным полотенцем, а служанка принесла мне платье, не такое пышное, как свадебное, но и не простое домашнее, в каком я щеголяла в доме фрау Кёне. Оливкового цвета, с удобным корсажем, оно село как влитое.

— Скажите… — Я замялась, поняв, что не знаю, как обращаться к служанке. — Скажите, милая, носил ли кто-то это платье до меня?

— Нет-нет! — замахала пышечка руками. — Это платье из последнего модного показа, его сиятельство купил его по случаю аукциона специально для вас, госпожа. Глядите, как оно прекрасно подходит к вашим волосам!

— Поглядела бы, да зеркал нет, — посетовала я, расчесывая рыжую гриву.

— Они вам и не нужны, — с легкостью ответила служанка. — Нарядить вас и я могу, а видеть вам себя незачем, женская красота предназначена, чтобы услаждать взгляды мужчин.

— Например, в виде статуй в герцогском саду? — не удержалась я от подколки.

Служанка вздохнула и закатила глаза:

— Ах, фрау! Если бы вы хотя бы попробовали!

— Попробовала что?

— Влюбиться в его сиятельство…

Я фыркнула, и служанка вздохнула опять:

— Не стоит огульно осуждать нашего хозяина и верить слухам, молодая госпожа. Вы ведь знаете только то, что о молодом герцоге говорят злые языки. А ведь в Фессалии слишком много желающих очернить деяния его рук.

— Скажите пожалуйста! — возмутилась я, даже прекратив расчесываться. — Выходит, все очерняют вашего доброго господина? В чем проявлялась его доброта? Наверное, в том, что он погубил шесть невинных девушек? Или в том, что мое нежелание выходить за него замуж совершенно не играло для него никакой роли? Он привез меня сюда как пленницу, как жертву, как приговоренную к смерти! И наговорил такого… такого!

— Это правда, его сиятельство бывает несдержан, — согласилась служанка. — Зато хороший хозяйственник. Герр Мартин фон Мейердорф был отъявленным картежником и едва не спустил наследство с молотка. Наш новый господин сумел расплатиться с кредиторами и восстановить замок, вы наверняка видели, на северной стороне все еще ведутся реставрационные работы.

— Откуда же генерал взял столько денег, если герр Мартин почти разорился?

— Он выиграл две военные кампании, — с улыбкой пояснила служанка. — Одну в Кентарии, другую в Альтаре. Теперь Альтарская империя — колония нашего королевства, а его сиятельство стал королевским послом. А еще, моя госпожа, у нас самые знаменитые конюшни. Его сиятельство привез из Альтара невиданные породы лошадей и занялся этой… как его? Селекцией! Теперь только у нас самые выносливые, красивые и быстрые лошади породы мейердорфская черногривая.

— А еще виверны, — пробормотала я.

— Именно так. Его сиятельство одним из первых приручил диких виверн и гидр, и это оказало большое влияние на исход войны с Альтаром.

— А еще я видела, как ваш добрый хозяин избил кнутом горбуна.

— Ах, фрау! — всплеснула руками служанка. — Если побил, так было за что. Горбун Игор мелочный, завистливый и озлобленный человек, сплетник и подхалим. Опасайтесь его, моя госпожа.

— Буду, — рассеянно пообещала я.

Часы пробили три пополудни, когда позвали на обед.

— Спасибо, но скажите его сиятельству, что я наелась на всю оставшуюся жизнь вперед, — передала я Кристофу.

Он как ни в чем не бывало поклонился и исчез в глубине замка. А я начала кружить по комнатам и думать, что делать теперь? Решетки на окнах прочные, обрывы действительно глубокие, я выглянула в окно и ощутила головокружение: скала отвесно обрывалась вниз, а внизу тонкой серебристой лентой текла река. Где-то в небесной голубизне кружили горные орлы, и совсем далеко, за холмами, видимая только с южной стороны замка, лежала долина с уютными красными крышами и церквушкой, чья маковка золотисто отсвечивала на солнце.

Я глубоко вздохнула и в изнеможении опустилась посреди комнаты, бездумно таращась в пустоту, как вдруг послышались шаги.

Это снова был Кристоф. Остановившись на пороге, но не переступив его, он почтительно склонил седую голову:

— Госпожа, его сиятельство изволит повторить, что ожидает вас на праздничный обед в честь вашей свадьбы.

— Пусть ожидает, — равнодушно откликнулась я. — Передайте генералу, что я утомилась и желаю отдохнуть.

— Его сиятельство изволил передать, что в случае вашего отказа он самолично явится к вам.

— К чему такие сложности? — насмешливо хмыкнула я. — Разве его сиятельство не говорил, что все эти обеды, свадьбы, подвенечные платья и обмен кольцами — раздражающая чепуха? — Я покачала головой. — Скажите генералу, что я не приду. Обед можете принести сюда, Кристоф. Впрочем, я обещаю подумать, если сегодня ко мне приедет моя Жюли.

Поклонившись, дворецкий удалился, но ненадолго.

— Что такое? — недовольно сдвинула я брови. — Где мой обед?

— Его сиятельство велел передать, что гневается. — Дворецкий привычно поклонился, а у меня от его бесконечных поклонов голова пошла кругом.

— А что насчет Жюли?

— Его сиятельство велел передать, что правила в своем замке устанавливает только он сам.

— Неужто? — холодно отозвалась я. — Пусть его хоть на части порвет, я не пойду. И если! — Я выпрямилась и вскинула руку в предупреждающем жесте. — Если ты еще раз поклонишься, Кристоф, клянусь, я тоже разгневаюсь!

— Как вам будет угодно, госпожа, — ответил дворецкий и на этот раз от поклона воздержался.

Я поднялась с пуфика и прошлась по паркету, отстукивая шаги новыми туфлями в цвет платья.

— Поразительно, — вслух возмущалась я. — Какой мерзавец. Думает, все ему можно? Думает, здесь самый главный? Посмотрим, кто тут главный. Не пойду, и все! — Я притопнула каблуком. — Забастовка. Голодная забастовка! Пока не привезет Жюли и не поклянется, что отпустит меня!

Воодушевленная решением, я заперла двери и принялась подтаскивать к ним кресла, комод и трюмо. Да уж, это не наша мебель из спрессованных опилок, здесь еще умели делать вещи на совесть. Резные ножки из лакированного дуба елозили по паркету, пол скрипел на все голоса, а я обливалась потом. Вот так! Результат меня вполне удовлетворил: у дверей красовалась баррикада из мебели, которую я только смогла сдвинуть с места. Я торжествующе улыбнулась и вытерла лоб рукавом, когда заслышала шаги.

На этот раз шел явно не Кристоф. Лестница стонала под сапогами, а я привалилась спиной к баррикаде и ждала.

Вот сапоги протопали по этажу. Вот крепкий кулак заколотил в дверь, и ледяной, ненавистный мне голос прогрохотал:

— Фрау Мэрион! Что за самоуправство?

— Какое? — невинно поинтересовалась я из-за двери и для убедительности похлопала глазками. Конечно, генерал меня не видел, но я надеялась, что мой тон сумел его достаточно взбесить.

— Я трижды велел спуститься к обеду! — глухим от гнева голосом ответил генерал. — Почему вы ослушались приказа?

— Приказывать солдатам будете, — нагло ответила я. — А даму нужно просить.

Мне показалось, что генерал зарычал.

— К тому же, — продолжила я, — вы тоже не слушали меня, когда я говорила, что не собираюсь выходить за вас. Не слушали ведь?

— Открывайте! — В дверь стукнули, и баррикада дрогнула.

Я стиснула зубы и выдохнула:

— Ни за что!

— Откройте, Мэрион, пока я прошу по-хорошему!

— А что мне за это будет? — Я сощурилась, разглядывая подпиленные служанкой ноготки.

— Лучше спросите, что за это не будет, — глухо ответили за дверью. — Я вас не убью. Сегодня. Может быть.

— Вы меня разочаровываете, ваше сиятельство, — вздохнула я. — Придумайте что-нибудь пооригинальнее. Например, вы могли бы пообещать мне новое ожерелье или хрустальные туфельки, как у Золушки. Или полцарства и виверну в придачу. Или на крайний случай привезти Жюли и заставить мачеху прилюдно извиниться передо мной за то, что оттаскала меня за ухо.

— Мало она вас таскала, — прорычал генерал и саданул по двери снова. — Открывайте, упрямица!

— Иначе что?

— Иначе…

За дверью молчали. Я навострила уши и различила тяжелый вздох.

— Ладно, непослушная ослица, — глухо донеслось до меня. — На этот раз победа за вами.

— Неужели? — насторожилась я, но с удивлением действительно уловила удаляющиеся шаги и голос, полный усталости:

— Да-да. Я вынужден ретироваться, но знайте, что еще вернусь.

— Всегда пожалуйста, — пробормотала я, с легкой улыбкой вслушиваясь в шаги, а сердце пело: «Победа! Победа! Хоть маленькая, но моя!»

Потом на некоторое время установилась тишина, которая была совершенно недолгой. С ужасом я услышала, что шаги возобновились, но теперь шли из глубины моих собственных покоев!

Черт!

Я подпрыгнула, с ужасом осознав, что позабыла о второй двери. Метнулась через комнату и едва успела повернуть в замке ключ, как створки содрогнулись от мощного удара.

— Осторожно! — закричала я. — Сломаете двери! А ваши слуги только что расписывали мне, как тщательно вы проводите реставрацию!

— Плевать! — зарычал генерал. — Генерал Фессалии никогда не отступает! Считаю до трех! Раз!

Я метнулась к баррикаде и принялась лихорадочно оттаскивать столик, как назло, путаясь в пышной юбке. Столик упрямился, но я была упрямее. За столиком по паркету поехало трюмо.

— Два!

Удар!

На этот раз задрожали пол и стены, люстра под потолком закачалась, с громким хрустом одна из дверных створок надломилась, и я увидела, как в проеме мелькнул каблук и со всей силы пнул в створки.

— Три!

Дверь разлетелась в щепки. Я вскрикнула и рванула ручку на себя.

Поздно.

Генерал в два прыжка пересек комнату и перехватил меня за талию железной рукой. Я закричала, пытаясь вывернуться.

— На помощь! На помощь!

Он накрыл мне ладонью рот и прижал к стене, дыша яростно и хрипло.

— Пичужка, — просипел он. — Куда же ты снова собралась?

Я пыхтела, выворачиваясь из железных объятий, но это было все равно что выворачиваться из медвежьих лап.

— Не трепыхайтесь, моя прелестница, — прошептал генерал, горячо дыша на ухо. — Вам же хуже будет.

Я попыталась укусить его, но генерал вовремя отдернул ладонь и снова, как тогда под лестницей, заломил мою руку до черных мушек перед глазами. Я всхлипнула и замерла.

— Умница, — хрипло произнес он. — Вот так, не дергайтесь. И не кричите. Здесь давно все привыкли к женским крикам, никто не поможет.

— Чудовище, — прошептала я. — Ненавижу!

Он хрипло вздохнул и немного ослабил захват.

— Хотите что-то сказать, пичужка? Так говорите сейчас. Выплесните обиду.

— Ненавижу, — повторила я и продолжила, повышая голос: — Убийца! Проклятое чудовище! Монстр! Катись к черту и ты, и…

Продолжая держать за талию, другой рукой он вдруг повернул мою голову к себе и впился поцелуем. Я пискнула и забилась, пытаясь сжать губы, но генерал властно раздвинул их языком. Жар волной прокатился по телу, все напряглось во мне, задрожало, я попыталась его оттолкнуть, как вдруг генерал сам прервал поцелуй и зашептал в мои приоткрытые губы:

— Говорите, Мэрион. Говорите. Вы теперь моя жена, дорогая. А у жены не должно быть секретов от мужа.

— Я вам… не жена! — простонала я и с ужасом почувствовала, как его ладони скользят по моему телу, оглаживая приподнятую корсажем грудь и живот. — Вам не удастся… — задыхаясь, произнесла я, — не удастся снова подчинить меня!

— Посмотрим, — улыбнулся генерал и обвел пальцами мои воспаленные от поцелуя губы. — Поднимите глаза, дорогая.

Я затрясла головой, плотно зажмурившись и ощущая, как на ресницах набухают злые слезы.

— Посмотрите, — сказал генерал тихо, почти ласково, и взял меня за подбородок. — Прошу…

Не знаю, что подтолкнуло меня, но я против воли медленно распахнула глаза. Лицо генерала было совсем близко, щека прижалась к моей щеке, губы оказались напротив моих губ. И глаза… нет, я не видела их, генерал щадил меня, не снимал очки, но золотое верчение в глубине темных стекол обожгло огнем. В ушах зашумело, сердце затрепыхалось, и я обмякла в его руках.

— Хорошая пичужка, — промурлыкал генерал на ухо и поцеловал меня в шею, щекочуще и жарко.

По коже пробежали мурашки, я выдохнула и жалобно захныкала, когда услышала шорох взметнувшихся юбок и ощутила, как пальцы терзают шнуровку на платье.

— Что вы… собираетесь сделать? — прошептала я, вся дрожа от неясного предчувствия.

— Я собираюсь доставить удовольствие своей законной жене, — выдохнул мне в шею генерал и накрыл ладонью высвобожденную из выреза грудь.

Платье на мне вспыхнуло, гобелены вспыхнули, комната завертелась в пьянящем водовороте. Жаркие ладони ласкали умело и медленно. Голова кружилась, томительно и сладко пульсировало в животе.

— Пожалуйста… не надо, — вслух просила я, а тело плавилось от сладости и умоляло: «Пожалуйста, еще…»

Я закусила губу, едва сдерживая стон, когда рука генерала скользнула под юбки.

— Вы так прекрасны, моя пичужка, — шепнул он. — Прекрасны и… невинны.

Я мгновенно вспыхнула и откинулась на его плечо, млея от возбуждения и постыдной ласки. Мои бедра трепетали, перед глазами расходилось жаркое марево, жар тек по венам, вспенивая кровь.

— Нет-нет, моя дорогая, — задыхаясь от страсти, шептал генерал. — Еще слишком рано… еще не время… я не хочу так быстро…

Из моего горла вырывались всхлипы, я бредила, тая в ощущениях, и чувствовала, что это произойдет сейчас, вот-вот… Горячая дрожь, прокатившаяся по телу, оборвалась вдруг ослепляющей вспышкой. Я закричала, растворяясь в сладостной пульсации, теряясь во времени и пространстве, и очнулась на полу, дрожащая от невообразимого томления.

— Прелестно, — сквозь обложившую уши вату донесся насмешливый голос генерала. — Вы страстная особа, Мэрион. Вижу, вам понравилось.

Я снова всхлипнула и стиснула зубы. Генерал холодно улыбнулся и повернулся спиной, скрывая свое возбуждение.

— Но за все приходится платить, — бросил он через плечо. — За вашу глупую выходку вы останетесь без обеда. И без ужина, разумеется. А за доставленное удовольствие — о, не сомневайтесь, пичужка! Мне понравилось не меньше вашего! — я снизойду до ваших просьб и не только прикажу привезти сюда вашу горничную, но и дарую еще один день жизни. Не благодарите.

Я подняла мокрое лицо, откинула со лба налипшие волосы и процедила:

— И не… собираюсь. Если вы смогли получить… мое тело, не значит, что вы властны над моим сердцем. Я не полюблю вас. Никогда. Никогда!

Генерал полоснул по мне огненным взглядом, сверкнувшим в глубине темных очков, и я замерла, но он промолчал. Отпихнув сапогом баррикады, герцог фон Мейердорф вышел из комнаты, оставив меня раскрасневшейся и опустошенной.

Глава 6 Проклятие рода Мейердорф

К вечеру жутко захотелось есть. Сказывались и переживания, и пылкие ласки законного муженька. При одном воспоминании о них щеки вспыхивали, а в груди поднималась злость. Как он мог? Мерзавец! Чудовище! Как можно так поступить с честной девицей? Я останавливалась и вздыхала, прижимая ладони к полыхающему лицу. Нет, это не мое тело, а тело невинной Мэрион. Тело, еще не познавшее мужской ласки и слишком легко отзывающееся на нее. Хотя есть в генерале что-то гипнотическое, какая-то магия, от которой честная девушка теряет волю и позволяет творить с собой такое… такое! Но если тело чужое, то разум — мой собственный. И меня настоящую это чудовище не получит!

Я встряхивала головой, садилась на софу, вскакивала и продолжала кружить по комнате, как голодная виверна.

— Пожалуйста, милая Марта, — канючила я у полной служанки. — Принесите мне хотя бы булочку. Или конфетку. Ну что вам стоит?

— Нельзя, — пугливо косилась по сторонам служанка. — Его сиятельство не велел.

— А я тебя поцелую. — Я льнула к ее рукам и смотрела круглыми щенячьими глазами.

Марта вздыхала, но сдалась, и вскоре я уминала плюшку с ароматным чаем.

— Никому ни слова, — пригрозила Марта.

— Вот те крест, — перекрестилась я плюшкой.

Не щи с котлеткой, конечно, но на голодный желудок и это счастье.

Генерал сдержал свое слово и в покои не явился. Я засыпала, нервничая и скручивая в руках простыню, ворочалась с боку на бок, взбивала подушки и подскакивала от каждого скрипа. Приставленная ко мне Марта спала на софе, откинув голову на мягкий валик спинки, и тревожно всхрапывала.

«Нет, это совершенно невозможно», — наконец подумала я, сбросила одеяло и опустила ноги в мягкие пушистые тапочки. Теплая сорочка упала до щиколоток, потянулась за мной шлейфом. Я одернула складки и крадучись прошла по комнате. В приоткрытые шторы лился мягкий лунный свет, месяц улыбался, как Чеширский Кот.

— Смейся, — проворчала я. — Тебе там хорошо, не голодно и не страшно. А я одна в этом жутком месте, всеми оставленная и обреченная на голодную смерть, как узник замка Иф.

Мне вдруг стало себя жалко, я даже шмыгнула носом и закусила губу, чтобы не разбудить служанку. Бедная Маша, бедная Мэрион, в теле которой я оказалась! Умерла ли она от болезни или тихо угасла после того, как я переселилась в ее тело? Или, может, ее сознание тоже перебросилось в другой мир? И теперь она вместо меня очнулась в незнакомом городе перед остановившейся «Приорой» и перепуганной Юлькой? Радует одно: если фройлен Мэрион попала в мой мир, то завалить зачет по немецкому не сможет при всем желании.

Я привычно собрала волосы в хвост, взяла со стола керосиновую лампу и двинулась к выходу.

Фитиль горел ровно, разгоняя сумрак, а в коридоре было безлюдно и жутко. Наверное, в таких замках водятся привидения. Может, даже неупокоенные души мертвых жен. Я зябко поджала ногу, подол ночной сорочки колыхался от сквозняка, и я замерла, размышляя, идти ли мне дальше или вернуться в постель и дожидаться утра.

«Ну уж дудки!» — подумала я, упрямо сдвинула брови и скользнула к лестнице. Мысль о побеге снова затрепетала в мозгу, спуститься бы вниз, оттуда в холл и на выход, мимо часовых, мимо аллеи со статуями, опустить мост…

Я вздохнула и потеребила кулон. Размечталась, Маша! Если и бежать отсюда, то продуманно и хитро. Склонить кого-нибудь на свою сторону и сделать это до того, как генерал придет исполнять супружеский долг. Вот только как, как?

В раздумьях спустилась по лестнице на второй этаж и остановилась. Помнится, Кристоф говорил, что где-то здесь покои самого генерала. Надеюсь, он не выйдет посреди ночи в уборную, где бы она ни находилась. Представляю, какой будет сюрприз: пичужка упорхнула в третий раз, да еще из его собственной клетки. Пусть злится сколько угодно! Он не получит меня! Никогда! Хотела перегнуться через перила и посмотреть, стоят ли на страже часовые, но испугалась, что огонек моей лампы будет хорошо виден снизу.

Черт, черт, черт!

Я едва не застонала от бессилия и тут услышала шаркающие шаги. Замерла, вытянувшись в струнку, лампа в руках задрожала, фитиль затрепетал, бросая на стены пугливые тени. Надо потушить лампу и спрятаться в нише! Да хотя бы вон в той, где когда-то стояла скульптура, а теперь нет ничего, лишь голый постамент. Бросилась туда, взобралась, поддерживая длинную сорочку.

Шарк-шарк по коридору.

Кто-то шел неверной походкой, подволакивая ноги. Может, генерал напился и возвращается в постель? С него станется. Вот бы проходил мимо, тогда огреть его по макушке этим самым фонарем. Я подобралась, как дикая кошка, готовясь к прыжку. Вот подходит ближе… сейчас!

— Ах ты, мразь! Получай! — завизжала я и махнула фонарем.

Огонь плеснул внутри стеклянной колбы, свет волной окатил перепуганное лицо, на стену прыгнула горбатая тень.

— Чур меня, чур, нечисть! — заорал конюх, падая ничком и закрывая голову руками. — Спаси мою душу, Пресвятая Дева! Сгинь!

Я замерла с поднятым фонарем, тяжело дыша и глядя круглыми глазами на вопящего горбуна:

— Тьфу, черт. Игор, ты?

— Я, госпожа! — пискнул горбун, украдкой глядя сквозь распяленные пальцы. — А вы что здесь? В смысле не в своих покоях?

— А ты чего?

— А я к герру Гансу ходил. На эту… как ее… а-у-ди-енцию! — Он протянул волосатую лапу и осторожно пощупал мою сорочку.

Я отпрыгнула, а горбун глупо улыбнулся, оскалив кривые желтые зубы, и прохрипел:

— Не привидение вы, точно. Не гневайтесь, госпожа. Не признал сразу.

Он пополз ко мне, хватаясь за подол и пытаясь его поцеловать. Я брезгливо дернула ногой:

— Не нужно, ладно? Брысь, Игор, брысь! Поднимись, пожалуйста.

Кряхтя, горбун поднялся на кривые ноги и встал передо мной, подобострастно скалясь и поблескивая глазками.

— Вы не скажете хозяину, что видели меня тут? — жалостливо спросил он. — Узнает — побьет. Больно.

Он весь сморщился, почесывая горб, и я вспомнила, как кнут генерала гулял по спине конюха.

— Но ведь ты пришел сюда по приказу адъютанта Ганса, — осторожно заметила я. — Разве он не оправдает тебя перед хозяином?

— И герра Ганса прибьет, — совсем скукожился Игор. — И вас, добрая госпожа, если узнает, что вы здесь были в неурочное время.

— Но ты ведь не скажешь, правда? — забеспокоилась я, прислушиваясь, не раздадутся ли тяжелые шаги по коридорам.

Горбун затряс головой, прижал руки к груди и зачастил, задыхаясь и пуская слюну на подбородок:

— Ни за что! Не скажу! Под плетьми не скажу! Пусть кожу крючьями дерут — не скажу! Пусть ногти рвет — не скажу! Только и вы меня не выдавайте, добрая фрау! Не выдавайте!

— Да что ты, я и не собиралась. — Я попыталась улыбнуться, но от слов конюха по спине пополз холодок.

Горбун снова кинулся целовать мне подол, повторяя:

— Добрая фрау! Добрая фрау! — Поднял уродливое лицо и скривился в улыбке: — Красивая вы. Ах, как красивы. Жалко… бежать бы вам.

Мое сердце сразу же заколотилось. Я огляделась по сторонам, прижала ладонь к груди.

— Бежать, — громким шепотом повторила я. — Как, Игор? Ты знаешь?

Он тоже огляделся и прижал палец к губам:

— Тсс, моя добрая фрау. Не надо так громко, услышат часовые. Вот, доверьтесь конюху Игору. Вы одна добры ко мне, идемте.

Схватив за рукав, горбун потянул меня в сторону, умоляюще глядя своими маленькими слезящимися глазами.

— Куда? — испуганно спросила я.

Свет в лампе качался, освещая анфиладу, уходящую во мрак.

— Поверьте мне, поверьте, — умоляюще повторил Игор и дернул за сорочку. — Скорее!

Я колебалась. Инстинкт самосохранения сомневался и шептал: «Не ходи никуда, возвращайся в постель, тебе обещан еще один день, а там увидим…» Но там, куда тянул меня Игор, была свобода, была надежда выбраться из этого драконьего гнезда, надежда вернуться домой… Да и чем опасен этот забитый уродец? Он сам ненавидит генерала, а я не сделала ему ничего плохого, он обязательно поможет, что бы ни наговаривала на него Марта.

И я рискнула и шагнула во тьму коридора.

— Куда мы идем? — шепнула я, наклоняясь к горбуну.

— Потайной ход, — ответил он и засеменил, нелепо переваливаясь с боку на бок. — Идемте, госпожа, идемте!

— Но кругом обрывы и скалы, как же…

— Ход прорублен в скале еще при жизни его сиятельства Готтлиба Мейердорфского.

— А генерал о нем знает?

— Мне известно лишь, что он ни разу им не пользовался. Вот сюда, пожалуйста. Ход через библиотеку…

Ту самую, куда женщинам входить нельзя? Я мстительно усмехнулась и плечом отодвинула массивную дверь. Лампа выхватила очертания стеллажей с книгами, горбун метнулся между ними, махнул рукой:

— Сюда, сюда!

Я бросилась за ним, он юркнул влево, и я туда. Свет прыгал, мельтешил по старинным книгам, пыль плясала и лезла в ноздри. Я чихнула раз, другой. Окликнула Игора:

— Подожди!

Топоток ног в глухой тишине, далекий смешок. Я растерянно крутанулась на месте — да где же он?

— Игор!

Повернула влево, потом еще. Стеллажи кончились слишком быстро. И я влетела в ворох каких-то полотен, свернутых в рулоны. Старый мольберт не удержался на подставке и грохнулся на пол, обдав меня пылью. Я громко чихнула и услышала, как за дверью со скрежетом задвигается засов.

— Игор! — вскричала я, обернувшись на звук.

Снова смешок, на этот раз издевательский, и голос издалека:

— Не волнуйтесь, добрая фрау. Отдыхайте тут, наслаждайтесь вашими последними часами жизни. А я пока позову хозяина, хе-хе!

— Оставь эти шутки! — Я бросилась назад, к массивным дубовым дверям, задергала ручки, замолотила кулаками.

— Не трепыхайтесь, пичужка, — прохрипел горбун. — Из вас получится прекрасная статуя для коллекции, хе-хе!

Издевательский хохот, удаляющиеся шаги.

— Обманщик! — прокричала я вслед и из всех сил ударила кулаком в дверь. — Предатель!

На глаза навернулись слезы. Я в бессилии опустилась у стены и закрыла лицо руками.

Обманул, обманул! Сердце пугливо колотилось, от возмущения слезы текли не переставая, прожигая на моих щеках дорожки. Да как я могла так глупо поверить? Ведь говорила же Марта…

— Предатель! — в сердцах снова выругалась я и пнула подкатившийся рулон холста. — А я дура, дура! Курица!

Но кто бы мог подумать? Зачем это горбуну? Выслужиться перед хозяином?

В волнении я затеребила кулон, его приятная гладкость и теплота успокаивали, свет лампы блестел в его глубине, и лунные блики плясали по пыльным книгам и тугим рулонам, сваленным там и сям в хаотическом беспорядке. Я в растерянности подтянула один, развернула.

Это был пейзаж, нарисованный маслом: зеленая долина, водопад, притаившаяся на склоне деревенька и уходящая ввысь скала, на которой трезубцем высился замок Черного Дракона. Правда, совсем не мрачный. Восходящее солнце золотило крыши, окна горели, как звезды, и прозрачные облака текли в вышине, как молочная река.

Может, так замок выглядел раньше, при первом хозяине?

Я хмыкнула и отложила картину. Василиск разрушает все, к чему прикасается. Красивое становится уродливым, живое — мертвым. Слуги — забитые им предатели. Как противно!

Я вскочила на ноги и закружила по комнате. Может, где-то здесь есть другой выход? Ведь должен быть! Лампа прыгала в руках, прыгало в груди сердце.

— Успокойся, Маша, — сказала я себе. — Сначала надо понять, куда ты попала. Горбун сказал, это библиотека…

Вдохнула, выдохнула, отерла со щек слезы и уже медленнее пошла мимо стеллажей.

Четыре слева, четыре справа, между ними широкий проход, упирающийся в письменный стол с наваленными на нем рулонами, письменными принадлежностями и красками. Вообще, для библиотеки не так уж и много книг. Больше напоминает чей-то рабочий кабинет. Может, комната генерала?

В некоторых местах полки пустовали, я вытащила книгу наугад, пролистала — какая-то рыцарская поэма с черно-белыми иллюстрациями и старинными готическими буквами. Взяла другую — похоже на Библию. Третью — какие-то чертежи, формулы, иллюстрации усадьб и замков. К четвертой рука потянулась сама: книга стояла на видном месте на уровне глаз, переплет был украшен рубинами и жемчугом, золотые буквы кричали: «Фантастические твари и магические чудеса».

Я поставила лампу на стол, случайно задев лежащие на краю рисунки, и они посыпались на пол: карандашные наброски и акварельные пейзажи, дома и сады, прелестные женские головки и ощерившие пасти виверны. Упала и рассыпалась коробка с карандашами, я едва успела подхватить кисти, испачканные краской и давно засохшие, и положила их рядом с резной деревянной шкатулкой.

Странные книги, странные вещи, странная комната. Точно ли это библиотека?

Книга распахнулась на страницах, заложенных атласной лентой.

«Василиск — царь змей, — бросились в глаза крупные красные буквы. — Люди, завидев его, бегут, спасая свою жизнь, ибо, даже взглянув на человека, он убивает…»

Ниже я увидела изображение змееподобного существа с острым хвостом и драконьими крыльями. Из пасти вырывался раздвоенный язык, когти скребли растрескавшуюся землю.

«На голове василиска белое пятно, напоминающее диадему…»

Вспомнилась седая прядь в волосах генерала. Может, это своеобразная метка?

«Василиск обладает удивительной способностью, — читала я дальше. — Кто видит его, тот каменеет. Другими словами, высвобождается магия, которая при визуальном контакте попадает на живую материю, при этом тут же идет замена углерода на кремний, и все живое обращается в камень».

Как наяву перед глазами встали статуи окаменевших девушек на аллеях и садовник, копающий не то яму под новую статую, не то мою собственную могилу. Я переступила на холодном полу и судорожно вздохнула, но взгляд уже дальше бежал по строчкам:

«Кровь василиска ядовита, и он сам устойчив к любым ядам. Зубы, когти, язык и сердце можно использовать в магических обрядах. Если ненавидите кого-то всей душой и желаете ему зла, измельчите в порошок язык или сердце василиска и на убывающей луне добавьте этому человеку в пищу. Тогда постигнут его страшные мучения, и умрет он лютой смертью, обратившись в камень. Но есть и способы одолеть василиска. В первую очередь надо…»

Тут лист обрывался, и следующие несколько страниц тоже оказались вырваны. Я пролистала дальше, до конца, перетрясла весь том, пытаясь отыскать потерянные страницы, но бесполезно! Секрет, как победить василиска, уничтожен! Какое невезение…

Книга выпала из ослабевших рук и стукнулась о стол, хлопнув обложкой, как капканом.

Конечно, это никакая не библиотека. Это тайная комната, куда строго-настрого запрещал входить Кристоф. В старой сказке Синяя Борода держал в ней тела убитых жен, в моей реальности василиск запер тайны, напоминающие о его сути, о том, кем он стал и, возможно, кем был когда-то. Я вскинула голову и в отчаянии огляделась, взгляд зацепился за позолоченную раму, завешенную черным атласом. Догадка пронзила подобно молнии: ведь в книге говорилось, что победить василиска можно с помощью зеркала! Конечно, став хозяином замка, генерал приказал убрать все зеркала и спрятать их здесь!

Воодушевившись, я дернула атлас, и он соскользнул на пол с легким шелестом. Вот только зеркала не обнаружила.

Передо мной была картина.

Сначала показалось, что я вижу портрет самого генерала: то же мужественное лицо с правильными чертами, те же смоляные волосы, уложенные красивыми волнами, широкие плечи и упрямо сжатые губы. Однако мужчина выглядел немного старше, может, благодаря аккуратной черной бородке или морщинам на аристократичном лбу. А еще на нем не было очков. Я увидела глаза, серые и холодные, поблескивающие, как речные камни. Лицо крест-накрест пересекал черный шрам. И я сглотнула комок, когда поняла, что шрам этот не нарисован, а прорезан по холсту ножом. Иссечена была и грудь, затянутая в камзол, лохмотья и нитки торчали бахромой, слева, словно черный орден, зияла глубокая дыра. Кто мог сделать такое?!

Рядом со мной колыхнулась черная тень. Я вздрогнула и обернулась влево, но это просто сквозняк тронул еще одно черное покрывало. Я сорвала его и замерла, глядя на портрет молодой женщины, одетой простенько и незатейливо. Он написан менее искусно, чем первый, но довольно старательно. Художник подловил и мягкий овал лица, и большие грустные глаза, и тронувшую губы полуулыбку, и смиренно сложенные руки, немного грубоватые для такого милого личика и почему-то присыпанные пудрой. За спиной женщины расстилался пасторальный пейзаж: зеленые холмы с пасущимися стадами, речка и мельница на фоне прозрачно-голубого неба.

Сорванный мной атлас смахнул на пол и сухие розы, лежащие на краю стола. Кто их сюда положил? Хотела поднять одну, но зацепилась взглядом за резную шкатулку. В таких могут хранить ценные бумаги, и я вообразила, что здесь-то и найду вырванные страницы из книги, но снова ошиблась. В шкатулке лежали письма.

Пожелтевшие от времени, хрустящие под пальцами, как пергамент, с расплывающимися чернилами, они пахли тленом и пылью. Я поднесла их поближе к лампе и зашевелила губами, по слогам разбирая невнятные строчки:

«Ваше Сиятельство герцог Мейердорфский и мой отец, — так начиналось одно из них, — хотя Вы и не считаете меня своим сыном, а я никогда ничего не просил у Вас, теперь с болью в сердце вынужден обратиться за Вашей помощью. Моя добрая матушка, Ивонна Мюллер, тяжело больна. Оспа не щадит ни женщин, ни мужчин, ни стариков, ни детей. Моих сбережений, заработанных на мельнице, хватило, чтобы продержаться пару месяцев, но теперь они подходят к концу. Сиятельный отец, я прошу Вашей помощи не безвозмездно. У меня крепкие руки, острый ум и большая выносливость. Я могу чистить конюшни, убирать выгребные ямы, валить лес. Нет такой работы, которую я не смог бы выполнить. Я прошу лишь о небольшом одолжении. Прошу Вас, умоляю, спасите мою матушку! Во имя человеколюбия и следуя заповедям Божиим!

Кланяюсь низко, Ваш любящий сын и покорный слуга Дитер».

И ниже приписано другой рукой:

«Не тебе говорить о Боге, гнусный выродок! Ты должен был сдохнуть во чреве, породившем тебя. Забудь мое имя и никогда не вспоминай или я прикажу выпотрошить тебя, как грязную свинью!

Его Сиятельство Готтлиб, герцог Мейердорфский».

Я вскинула голову и с необъяснимым трепетом поглядела на портреты: мужской, изрезанный ножом, и женский, убранный сухими розами. Герцог и мельничиха. Отец и мать.

— Но почему они завешены полотном? — вполголоса произнесла я. — И почему у нее так напудрены руки?

— Это не пудра, — раздалось за спиной. — Это мука.

Вскрикнув от неожиданности, я обернулась и оказалась лицом к лицу с хозяином замка.

В темном парчовом халате, расшитом серебряными драконами, генерал возвышался надо мной, подобно статуе из черного мрамора.

— Вам запретили входить в эту комнату, — сухо проговорил он. — Почему вы ослушались?

— Я не…

Он хлопнул дверью так, что задрожали стены. Ярость разливалась в воздухе, текла от хозяина замка вместе с восточным, приторно-сладким запахом. Хотелось бежать, вот только куда? Хотелось провалиться сквозь землю, но такими талантами я не обладала.

— Мне надоело терпеть ваши глупости, Мэрион, — медленно сказал генерал, держась одной рукой за стену и перегораживая проход. — Я стерпел ваш побег через окно и выходку во время венчания. Но вы вторглись туда, куда строжайше запретили входить.

— Я не собиралась… — тихо ответила я, уже понимая, что мои слова звучат как глупое оправдание.

Письмо жгло руки, в висках стучало.

— Конечно, не собирались, — желчно усмехнулся генерал.

Он слегка покачивался, как раздувшая капюшон кобра, голос звучал приглушенно и невнятно. Наверное, пьян, но от этого не менее опасен.

— Я вышла по… попить. И заблудилась. Один из ваших слуг пообещал показать мне дорогу, но запер здесь и…

— Довольно! — Генерал качнулся и приблизился на шаг. — Я не желаю слушать ваших оправданий. Наверное, я дал вам слишком много свободы? Наверное, вы подумали, что можете издеваться надо мной? Рыться в моих вещах? Читать мою личную переписку?

— Никто не собирался издеваться, ваше сиятельство, — с достоинством возразила я. — Вот, видите? Кладу письмо на место. — Я медленно и аккуратно свернула листок и положила в шкатулку, показав пустые ладони. — Мне жаль… действительно жаль, что так вышло. Я вовсе не собиралась совать нос в историю вашей семьи.

— Ах, вам жаль! — Губы генерала искривились в ядовитой усмешке. — И много ли вы успели узнать, моя дорогая?

— Немного, — честно призналась я. — Но достаточно, чтобы понять — отец не любил вас. Так стоит ли бередить душу и хранить эти письма и эти портреты?

— Стоит! — зарычал генерал и саданул по стеллажу кулаком. Полки закачались, книги повалились на пол и застучали о паркет, как крупные градины. — Не вам указывать мне, дорогая Мэрион! Это из-за него! — Генерал вытянул палец и ткнул в порезанный портрет. — Из-за него я стал таким, какой есть. История стара как мир и столь же скучна. — Он желчно усмехнулся, и в глубине очков сверкнули золотые искры. — Молодой и капризный богач заинтересовался дочерью мельника и овладел ею помимо ее воли и воли ее отца. Бедняжка забеременела, и тогда богач приказал избавиться от ребенка. Но дочь мельника была очень горда и богобоязненна и отказалась брать на душу грех. И тогда… — Генерал наклонился, вглядываясь в мое лицо. Я застыла, загипнотизированная его пронизывающим взглядом. — Тогда он решил отомстить страшной и изощренной местью. За большие деньги мой отец, герцог Мейердорфский, купил у заезжего мага сердце василиска, измельчил в порошок и поднес моей матери в питье. А дальше… Вы знаете, дорогая Мэрион, что случилось дальше?

Я мотнула головой, слабея под тяжелым взглядом супруга.

— Случилось непредвиденное, моя пичужка, — продолжил он, понизив голос до свистящего шепота. — Какие-то невидимые силы, может, бог, может, дьявол, вмешались и сделали так, что весь яд, предназначавшийся матери, впитал в себя плод, который она носила. Дочь мельника, Ивонна Мюллер, выжила. И родила чудовище. Меня.

— Мне… мне жаль, Дитер… — Сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча.

Жестокие слова, только что прочитанные в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.

— Да, моему отцу тоже было жаль, — отозвался генерал, откачнувшись от моей руки. — Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам при рождении убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было вполне обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа. — Он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. — Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.

— Я не товар, — сквозь зубы выдавила я.

— Конечно, — без улыбки ответил генерал. — Конечно да. Вы — товар, я — проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?

— Стоит! — выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. — Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната — в склеп! — Я обвела рукой помещение. — Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану? Дайте ей зажить!

— Это решать не вам, — злобно ответил генерал.

— Мне, — заупрямилась я.

— На каком основании?

— На том, что я ваша жена. — Я отважно глянула в бледное лицо генерала. — Дитер, да откройте окна. Впустите свежий воздух. Позвольте жить себе и другим. Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души.

Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась, и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.

— Как вы смеете, — зарычал генерал и схватил меня за плечи. — Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!

— Потому что это больше не ваша жизнь.

— Да что вы понимаете! — Генерал встряхнул меня за плечи. — Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!

— А в вашей — война и смерть?

Он заревел и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажав меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка его повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе.

— Куда! — Генерал дернул меня за подол.

Я споткнулась и полетела на пол. Успела выставить руки, но все равно ободрала колени и застонала сквозь зубы. Рыча от злости, генерал навалился следом. Я снова отпихнула его, проехалась по полу, зашарила вокруг себя и ухватила что-то тяжелое, удачно подвернувшееся под руку.

— Не нужно трепыхаться, — прохрипел генерал, нависая надо мной. — За все ошибки приходится платить, и вы…

— Заплати за свои! — выкрикнула я и ударила его по голове подсвечником в виде дракона.

Удар пришелся вскользь, зато витой медный хвост зацепился за ремешок, обернутый вокруг головы генерала.

— Осторожно! — запоздало предупредил василиск, кренясь набок. — Что вы де…

Застежка лопнула и отлетела. Я не успела увидеть, когда упал генерал, зато заметила, как очки соскользнули с переносицы. Под ними полыхнуло расплавленное золото, и тотчас же в мои глаза словно воткнули раскаленные спицы. Завизжав, я вскинула руки. Жаркая волна разломила голову надвое, кровь вскипела, понеслась черным валом. Я почувствовала, как что-то на уровне груди вдруг лопнуло и окутало меня не то паром, не то облаком. Ноздри защекотала мятная прохлада, потом все заволокло темнотой, и я потеряла сознание.

Глава 7 Все пропало, Августин!

— Держи-держи.

— Да держу я, вашбродие.

— Как держишь, болван? Куда вперед ногами тянешь? Не видишь, фрау еще жива!

Голоса прорезались через боль и оцепенение. Я почти ничего не чувствовала, только понимала, что кто-то поднимает мое обмякшее тело, тащит по лестнице, укладывает на кровать. Я попыталась приоткрыть веки, но сквозь щелки видела лишь неясные силуэты.

— Клади, вот так. Аккуратнее! Его сиятельство голову снимет.

— Его сиятельство думает, померла госпожа-то…

— Не твое дело, идиот. Если бы думал, что померла, не приказал бы ее в покои отнести.

— Будто он понимает. Который день без продыху пьет, ему что мертвая, что живая — все едино.

— Но-но! За языком следи. Высеку.

Мне все же удалось сфокусировать взгляд. Я узнала синюю адъютантскую курточку и безобразный горб конюха.

— Игор… опять ты? — простонала я, едва ворочая языком. — Ты зачем… зачем меня… запер?

Горбун сразу скуксился, лицо покрылось потом, маленькие глазки забегали.

— Ась? Что такое? Фрау, вам лучше? Может, принести чего?

— Заманил… запер, — как в бреду стонала я, дрожа всем телом и стискивая пальцами простыню. — Жарко мне… Воды!

Синяя куртка метнулась и принесла стакан, который сразу же приложила к моим пересохшим губам. Поддерживая мой затылок, адъютант ждал, пока я напьюсь, а я глотала жадно и торопливо, половину проливая на себя. Но все равно стало куда легче, противная дрожь постепенно стихала, и окружающие предметы обрели четкость.

— Вот так, — проговорил Ганс, отставляя стакан в сторону. — Теперь вам лучше?

— Гораздо, — призналась я. — Только не понимаю, зачем…

Адъютант стрельнул недовольным взглядом и сухо велел горбуну:

— Ступай теперь, свободен. Марту позови, а с тобой позже потолкуем.

— Как пожелаете, вашбродие, — елейно отозвался Игор и бочком-бочком, как краб, выскочил из комнаты.

Я вздохнула и уставилась в беленый потолок.

— Так вы говорите, это Игор вас в комнату заманил? — спросил Ганс и присел рядом на маленький складной стульчик.

Я рассеянно кивнула, продолжая блуждать взглядом по потолку и стенам. Во рту стоял странный мятный привкус.

— Почему вы не сказали его сиятельству?

— Я пыталась…

Ганс нахмурился и некоторое время молчал, пощипывая верхнюю губу.

— Вы помните, что произошло? — наконец спросил он.

Кивнув снова, ответила:

— Да… мы спорили… я попыталась убежать… генерал… он хотел остановить… тогда я ударила его…

— Ударили его сиятельство? — удивленно перебил адъютант, и его глаза округлились.

Я слабо улыбнулась:

— Не сильно… подсвечником по голове…

Ганс потеребил губу и понимающе кивнул:

— Тогда ясно, почему его сиятельство лежал без сознания, когда мы вас нашли. Он сам снял очки?

— Не помню. — Я вздохнула и наморщила лоб. — Кажется, нет… не сам… так вышло. Ремешок лопнул и…

Голова закружилась, вспомнилась резкая боль, разрывающая на части. Я прижала ладонь к глазам и всхлипнула. Ганс наклонился и погладил меня по волосам.

— Успокойтесь, госпожа. Все хорошо. Скажите, не чувствуете ли вы странного привкуса во рту?

— Чувствую, — призналась я. — Мятный…

— Хм… вы уверены? Может быть, металлический?

— Нет-нет.

— И нет ощущения, что песок на зубах скрипит?

— Ничего такого.

— Тогда попробуйте пошевелить пальцами.

Я послушно отняла ладонь от лица и пошевелила.

— Так, хорошо. Сожмите в кулак. — Я повторила. — Теперь согните ноги в коленях… Высуньте язык… смелее, смелее! Так. Улыбнитесь… Отлично! — Ганс откинулся на стуле и поскреб в затылке. — Вижу, все суставы и мышцы в норме.

— Я не каменею? — спросила с надеждой.

Ганс развел руками:

— Как видите, нет. И ничего подобного не предвидится. И это… это поразительно!

Я поежилась, привычно тронула кулон и вскрикнула — он показался мне обжигающе горячим. Опустив взгляд, увидела лунное мерцание, а когда отняла руку, от пальцев почувствовала слабый мятный аромат. Как странно!

Ганс ничего не заметил, только задумчиво дергал ленту, вплетенную в косичку, на лице было серьезное выражение.

— Это странно, фрау, — подытожил он. — То, что на вас не подействовала сила василиска, может значить только одно: проклятие снято.

— А это так? — осторожно уточнила я и поднялась на подушках.

Слабость отступала, мышцы постепенно наливались силой, и перед глазами больше ничего не плыло.

— Не знаю, — покачал головой Ганс. — Все в этом замке в курсе, что проклятие может снять лишь та, кто полюбит его сиятельство всем сердцем. Но вы ведь не любите его?

— Я? Нет! — Сдув со лба лезущие в глаза волосы, я свесила ноги с постели. — Еще чего! Просто я… пожалела его, наверное.

— Пожалели? — Ганс слегка приподнял брови.

Я вздохнула и принялась смущенно разглаживать оборки.

— Пожалуй, да. Там, в комнате с портретами…

— Вы видели его родителей?

— Видела. Мать… и отца. — При воспоминании о разрезанном ножом портрете стало не по себе. — Поэтому его сиятельство запрещает входить в эту комнату, Ганс? Чтобы никто не узнал, как он любит свою покойную мать и ненавидит отца?

— Его сиятельство не привык проявлять слабость, — пояснил адъютант. — И на войне, и при королевском дворе никого не волнует, насколько серьезны твои раны. Покажешь уязвимость — порвут на клочки.

— А картины? — вспомнила я. — Пейзажи, наброски… это тоже принадлежало его матери? Или брату?

— Ему самому, — печально улыбнулся Ганс. — Еще будучи лейтенантом в кадетском корпусе его величества, его сиятельство обнаружил в себе склонность к изобразительному искусству. Проходя службу в Альтарской империи, он выучился живописи у лучших мастеров. После принятия титула у его сиятельства оставалось все меньше времени на искусство, да и проклятие выдерживать с каждым годом все труднее. А после того как окаменела третья герцогиня Мейердорфская, Гретхен, его сиятельство окончательно отказался от прошлого и запер его под замок, чтобы никто не видел, каким он когда-то был и каким больше никогда не станет.

От этих слов по коже снова пополз холодок. Я зябко передернула плечами.

— Как глупо… просто глупо заживо хоронить себя. Ненавидеть всех вокруг за ошибки прошлого. И если я не умерла, если проклятие снято… возможно…

— Это может достоверно подтвердить только его сиятельство, — перебил адъютант. — Но герцог не желает никого видеть. Придя в себя, он сразу заперся в покоях.

— Что за ребячество, — закатила глаза я.

— Ох, фрау, — вздохнул Ганс. — Его сиятельство очень убивался, когда понял, что волей случая едва не убил и вас. Я знаю его достаточно, чтобы гарантировать это.

— Тогда мы должны проверить, снято ли проклятие. — Я вскочила на ноги и подалась к дверям. — Немедленно. Сказать ему, что я жива.

— Но ваше здоровье… — попытался остановить меня Ганс, поднимаясь со стула.

Я отмахнулась:

— Со мной все в порядке. Недаром любезная мачеха говорила, что вместо того чтобы зачахнуть, я цвету, как пион. Что, если все ошибались? Что, если есть и другие условия для снятия проклятия? Вашему герцогу не нужно будет больше таиться и хоронить собственное прошлое, и никто из девушек не умрет. Идемте же, Ганс. — Я потянула его за рукав. — Идемте.

Я выбежала из комнаты, адъютант за мной.

Было немного не по себе. Как отреагирует генерал, когда увидит меня, живую и невредимую? Почему проклятие не подействовало? Я вспомнила, как что-то лопнуло в тот момент, когда василиск поглядел смертоносным взглядом, и снова рассеянно тронула кулон. Он больше не обжигал, но был теплым и приятным на ощупь. Жюли сказала, что это память о моих родителях. Возможно, в нем кроется какая-то тайна? Или дело в моем иномирном происхождении? Все это только предстояло выяснить, а пока мы шли по коридорам, пульс колотился в такт шагам, и я не думала, что скажу генералу, когда увижу его, а думала о девушках, которые навсегда застыли каменными изваяниями. А еще о том, что едва не стала одной из них.

Мы еще не дошли до дверей, как с улицы донеслись выстрелы. Ганс остановился столбом, а потом рванул к лестнице.

— Куда? — ахнула я.

— Возвращайтесь в комнату, — вместо ответа крикнул адъютант. — Это может быть опасно.

— Вот уж нет.

Я подобрала платье и бросилась следом. За первым выстрелом прозвучал второй, потом послышался звон разбитых бутылок и свист.

Мы пронеслись мимо часовых, и Ганс погрозил одному из них кулаком, прошипев на бегу:

— Куда смотрел, морда? Почему его сиятельство упустил?

— Приказал, вашбродие! — промычал часовой. — Застрелить грозился!

— Я тебя самого застрелю, сукин ты сын! — в запальчивости пообещал адъютант, схватился было за пистолет, но передумал и, взяв меня под локоть, вытащил в сад.

Снова выстрел и звон бутылки. Потом во все горло, невпопад, песня:

Денег нет, счастья нет! Все прошло, Августин! Ах, мой милый Августин…

— Однако как он убивается по своей жене, — делано восхитилась я, взметая юбками гравий и опасливо поглядывая по сторонам, боясь, что увижу склонившиеся у дороги статуи, но бежали мы, к моей радости, через другую аллею. — Может, не будем мешать его счастью?

— Напротив, — отдуваясь, возразил Ганс. — Мы должны. Если его сиятельство уйдет в загул, это надолго.

— Так что из того? — хмыкнула я.

Рассвет едва золотил небо, утренний ветерок приятно обдувал лицо.

— Я понимаю ваше негодование, фрау, — бросил Ганс через плечо. — Вы только что по счастливой случайности избежали смерти. Но представьте, что на краю пропасти может стоять целая страна.

— Ваша?

— Наша, — с нажимом ответил адъютант. — Через пару дней на королевском балу состоится встреча послов Кентарии и Альтара, и его сиятельство — гарант нашей безопасности. Если он не явится на эту встречу, некому будет вести переговоры и представлять интересы Фессалии.

Я хотела что-то сказать, но за зеленой стеной из плюща раздался плаксивый и уже узнаваемый мной голос Игора:

— Ваше сиятельство, позвольте пойти? Виверн накормить надобно…

— Без тебя накормят, — пьяно проговорил генерал. — Пой, говорю!

— Голосом не владею…

— Застрелю, скотина! Пой! Денег нет, счастья нет!

— Все прошло, Августин! — скрипуче подхватил Игор.

— Ах, мой милый Августин, все прошло, все! Кидай!

Кряхтенье, свист, выстрел и звон стекла.

— Попал! — закричал генерал и загорланил во всю мощь:

Где же вы, праздники? Дни нашей радости?

Мы завернули за живую изгородь и очутились на небольшой полянке, окаймленной розовыми кустами, на газоне лежал поливочный шланг. Под ноги мне подвернулось бутылочное стекло, я вскрикнула и взмахнула руками, чтобы не потерять равновесие. Оба — генерал и конюх — повернулись ко мне. У Игора выпала из рук пустая бутылка и покатилась по постриженной, блестящей от росы траве. Генерал пошатнулся, переступил сапогами, в руках дернулось дуло охотничьего ружья, и я испуганно остановилась.

— В гроб ложись, смерти жди, — прохрипел генерал не то слова из песни, не то приказ, икнул и взвел курок. — Не боюсь никого! Ни дьявола, ни призраков! Все прошло, все!

Его лицо исказилось, уголок рта ритмично подергивался, как в нервном припадке, растрепанные волосы липли ко лбу, и порванный ремешок от очков был завязан вокруг головы на тугой узел.

— Ваше сиятельство! — прокричал вставший рядом со мной Ганс. — Жива она. Видите? Жива.

— Я жива! — закричала тоже. — Вот я стою, говорю с вами. Проклятие не сработало.

— Врешь, — зарычал генерал, и дуло ружья описало полукруг. — Никто не выживает под взглядом василиска. Мой ненавистный отец… и Мартин… и Тереза… и Гретхен… все прошло, все! Теперь осталось и мне…

Он повернул ружье и, вскинув голову, ткнул дулом в подбородок. Я вскрикнула, Игор повалился на траву, и только Ганс быстро сориентировался. Метнувшись в сторону, он подхватил лежащий на земле шланг, обернулся ко мне:

— Фрау, вентиль, пожалуйста!

Я сразу поняла и крутанула торчавшее из земли колесико. Из резиновой кишки ударила струя, которая сшибла генерала с ног. Ружье выстрелило, я снова завизжала и зажала уши ладонями. От отдачи генерал не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Ружье откатилось в сторону, Ганс бросил шланг, метнулся к господину и пинком отшвырнул ружье подальше, в кусты.

— Довольно, — задыхаясь, проговорил он. — Ваше сиятельство! Фрау Мэрион не призрак и не покойница. Проклятие не сработало.

— Как… — начал генерал и умолк.

С халата ручьями стекала вода, черные брови над очками прыгали, нервный тик по-прежнему дергал щеку, а я стояла, растерянная и немного испуганная, не зная, что делать теперь.

— Как, — повторил генерал, все еще сидя на траве и покачиваясь не то от изумления, не то от хмеля. — Этого не может быть… Жива?!

— А вы, конечно, уже приготовили живописное место для моей статуи, — хмыкнула я. — Веселитесь, палите по бутылкам, распеваете песни с конюхами. Празднуете, одним словом.

— Праздную? — переспросил генерал, недоуменно оглядываясь по сторонам.

Игор скулил, лежа на траве и не поднимая головы. Ганс закрутил вентиль, потом уверенным шагом подошел к господину и встряхнул его за ворот халата.

— Ваше сиятельство, — твердо сказал он. — Поднимайтесь, пожалуйста. Покутили — пора и честь знать, надо на боковую, а там…

— Не верю, — прохрипел генерал. — Ничему не верю. Подойдите!

Он протянул руку, подержал ее на весу. Я видела, как дрожат его пальцы. Страх снова кольнул в сердце, но я вспомнила, как впервые увидела василиска, как рухнула в объятия Жюли, вспомнила, с каким подобострастием смотрела на герцога моя мачеха, как бледнел Якоб. Все, что видел вокруг себя генерал, — это страх, страх и ненависть. Сначала от своего отца, потом от брата, потом от всех остальных людей. Я глубоко вздохнула, тряхнула головой и шагнула вперед.

— Вот, потрогайте.

Наши пальцы соприкоснулись.

Генерал медленно сжал мою руку, погладил ладонь, будто лаская.

— Удивительно, — выдохнул он. — Вы удивительная.

Он замер, и я пожалела, что в этот момент не вижу его глаз, но очень хорошо чувствовала эмоциональную бурю: неверие, смятение, восторг. Мне вдруг самой захотелось, чтобы проклятие пало, захотелось увидеть его глаза… не золотую дьявольскую бурю, не сияние смерти, нет. Человеческий взгляд, теплый и настоящий.

— Неужели свободен? — прошептал Дитер и принялся подниматься, опираясь на плечо Ганса. — Свободен! Свободен!

Я впервые увидела, как генерал улыбается, немного нерешительно, словно боясь спугнуть свалившееся на него счастье.

— Осторожно, ваше сиятельство, — предупреждающе шепнул Ганс. — Это нужно проверить.

— Да-да. — Дитер продолжил улыбаться во весь рот. — Да-да, надо проверить. Но я чувствую, как проясняется голова, как уходит боль… Мэрион! Вы моя спасительница. Вы… — Тут он посерьезнел, сморщился и, приложив пальцы ко лбу, к налитой шишке, с ребяческим удивлением и обидой проговорил: — Вы ударили меня по голове.

— Простите, ваше сиятельство, — слегка улыбнулась я, — но вы наорали на меня и едва не превратили в камень. Надеюсь, теперь квиты?

— Ничего не случилось бы, не войди вы в комнату, — ворчливо заметил генерал и ладонями пригладил мокрые волосы.

Он трезвел на глазах и постепенно превращался в того заносчивого индюка, каким я его увидела впервые.

— Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, — перебил адъютант, продолжая поддерживать господина под локоть, — что в запретную комнату фрау Мэрион попала не по своей воле. Ее втолкнул туда Игор.

Теперь все мы смотрели на конюха. Тот заскулил и пополз по земле, обтирая пузо о траву.

— Это клевета, — закряхтел он, пуская слюну и злобно косясь на меня маленькими глазками. — Добрый господин, эта женщина клевещет на меня.

— То есть как? — возмутилась я, едва не подпрыгнув на месте, в горле заклокотала обида. — Игор, как ты можешь? Я ведь ни словом не обмолвилась…

— Обмолвились, когда приходили в себя, — заметил адъютант Ганс, брезгливо глядя на конюха сверху вниз.

Тот заверещал, захрипел, как рвущийся с цепи пес, и принялся визгливо кричать:

— Ложь, ложь! Эта женщина безумна! О мой господин! Я всегда был верен вам! Накажите ее! Накажите! Убейте! Обратите в камень! Лживая дрянь! Она…

— Заткнись, — приказал генерал так холодно и властно, что горбун сразу же умолк и только трясся всем телом да пускал слюну.

Я глубоко дышала, усмиряя рвущееся из груди негодование. На лице Ганса отражалось крайнее презрение.

— Мэрион, это действительно так? — спросил генерал, не глядя на меня. — Вас втолкнул в запретную комнату Игор?

Я облизала губы, немного подумала и ответила негромко:

— Да, ваше сиятельство.

— Хорошо, — кивнул генерал и снова улыбнулся, на этот раз жутко, как хищник. — Я должен проверить, действительно ли проклятие снято. Прошу вас, дорогая жена, отвернитесь. И ты, Ганс.

— Нет-нет-нет! — завизжал горбун.

Я прижала ладони к груди, чувствуя, как едва не выпрыгивает сердце, но не могла сдвинуться с места. Тогда адъютант шагнул ко мне и положил ладонь на мое лицо.

— Не смотрите, — шепнул он.

Я послушно зажмурилась, холодея от страха.

— Нет, господин, нет! — кричал горбун. — Она лжет! Все они лгут! Она такая же, как Тереза! Как Катерина! Как Гретхен! Все они, все-все! Недостойные лживые твари! Я защищал вашу тайну, хозяин! Хранил ее и вас! Я…

— Игор, — позвал василиск. — Посмотри на меня.

Горбун завыл. Мне снова захотелось зажать уши, но я лишь уткнулась носом в грудь адъютанта. К горлу подкатила тошнота, голова загудела, будто рядом из всей силы ударили в гонг. Я покачнулась, но Ганс не дал мне упасть. Сквозь обложивший уши звон я слышала сухой шорох и скрежет, с каким, должно быть, осыпаются камни. Ганс тяжело дышал, его куртка медленно пропитывалась потом. Наверное, взмокла и я сама, но не ощущала этого. Потом услышала голос:

— Все.

И долгий свистящий выдох, закончившийся странным вздохом.

Я отняла лицо от груди адъютанта и прижала ладони к губам. В траве, там, где недавно лежал Игор, валялся булыжник, отдаленно напоминающий человека: колени подтянуты к подбородку, голова запрокинута, рот широко распахнут, и из него на траву сыплется каменная пыль. Над камнем стоял генерал и поправлял очки.

— Проклятие не исчезло, — тихо проговорил он. — Не исчезло… Идите домой, Мэрион. Куда хотите.

Его плечи опустились, он весь сгорбился и постарел. Я сглотнула вставший в горле комок и прошептала еле слышно:

— Дитер, но…

— Уходите! — повторил он, отшатываясь. — Если желаете, я верну вас в поместье Адлер-Кёне завтра же. Вы ведь этого хотите, да? Ступайте. И не смотрите на меня. Никогда, слышите? Никогда больше! — Он закрыл лицо руками, пошатнулся и повторил на выдохе: — Все пропало, Августин… Все прошло, все…

Глава 8 Незваные гости

Следующий день принес сразу три события: одно хорошее и два не очень.

Хорошее — ко мне приехала Жюли. Лишь увидев меня, девочка бросилась в мои объятия, и я крепко прижала ее к груди и поцеловала в щеку.

— Госпожа! — всхлипнула служанка. — Я думала, вы оставили меня…

— Как можно, милая? — Я улыбнулась и приподняла ее за подбородок. — Не зря давала обещание.

— Но я думала… вы… — Она запнулась и с испугом ощупала взглядом мою фигуру.

— Не окаменела, как видишь, — ответила я на ее невысказанный вопрос.

Жюли выдохнула с облегчением и улыбнулась:

— Все не так плохо, да?

— Не так, моя дорогая, — согласилась я. — Но все-таки не очень хорошо.

Поморщилась, вспомнив, как сразу после нашего разговора Ганс велел запрягать виверн, чтобы отвезти меня в поместье Адлер-Кёне, и очень удивился, когда я ответила, что ни за что не вернусь к мачехе.

— Мне некуда возвращаться, — сказала я тогда. — Мачеха ненавидит меня и желает моей смерти, чтобы завладеть поместьем. У меня никого нет, ни родных, ни дома. Я чужая в этом мире.

Если мои слова и удивили Ганса, виду он не подал, ответил вежливо:

— Как пожелаете, фрау.

И отменил приказ.

Первым неприятным событием стал приезд в замок моего сводного братца Якоба. Окаменевшего Игора убрали с глаз долой, и место конюха освободилось, поэтому генерал исполнил обещание и взял Якоба на службу, чему тот оказался не очень рад. Встретив меня, мерзавец полоснул ядовитым взглядом, и, если бы он обладал силой его сиятельства, я бы давно застыла каменным идолом посреди клумбы. Но, к его досаде, я осталась жива, срезала букет тюльпанов и, приняв королевскую осанку, гордо продефилировала мимо, краем глаза заметив, как побелело его лицо.

Жюли щебетала без умолку. Рассказывала, что после моего отъезда мачеха отхлестала ее по щекам, но вскоре успокоилась и начала готовиться к трауру.

— Она уже вывесила черные занавески, представляете? — с ужасом рассказывала служанка. — А герр Якоб ходил напыщенным гусем, и каждый день они с матушкой подсчитывали наследство и мечтали, куда его потратят. Фрау Кёне уже распорядилась перепланировать восточное крыло, где были ваши покои, а себе заказала наряд к королевскому балу. Хочет показаться его величеству в образе новой богатой наследницы старинного родового поместья.

— Ощипанную курицу хоть в павлиньи перья наряди, — хмыкнула я, а Жюли рассмеялась.

— Вспомни, дорогая, — попросила я, — вот этот кулон — ты обмолвилась, что он остался на память от родителей?

— Вы говорили так, госпожа, — подтвердила Жюли. — Еще до болезни. Этот кулон подарил ваш батюшка, а до того он принадлежал вашей покойной матушке.

— После болезни и этих событий все в голове перемешалось, — вздохнула я. — Ты не вспомнишь, Жюли, говорила ли я еще что-нибудь?

— Это нетрудно, госпожа, — улыбнулась девушка. — Лунный камень — счастливый камень рода Адлер-Кёне. Есть поверье, что в нем заключен дух Белого Дракона, хранителя вашей семьи.

— Вот как, — пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.

Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.

— Вы представляете, госпожа, — широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, — поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил его сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.

— Какая низость! — отвечала я, дрожа от возмущения, и, если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. — Но зачем ему это было надо?

— Ах, госпожа, слуги говорят, он всегда отличался скверным нравом и был охоч до молоденьких фройлен! Вот только кто на такого урода посмотрит? Слуги рассказывали, что Игор не раз с ненавистью отзывался о герцоге и говорил… — Жюли пугливо обернулась, приникла к моему уху и прошептала: — Говорил, что они с хозяином оба уроды и оба выходцы из низшего сословия. Только герцогу перепадают лакомые кусочки, а Игору не достается и объедков.

— Какая гадость, — отшатнулась я. — Не удивлюсь, если он ненавидел не только жен его сиятельства, но и его самого.

— Адъютант Ганс давно подозревал его и грозился высечь, — кивнула Жюли.

— Как и его сиятельство, — вспомнилось мне.

— Он такой непреклонный! — улыбнулась Жюли.

— И упрямый.

— Сразу видно, человек военный.

— И, несмотря на это, уязвим.

— Он просто молод.

— Но уже при чине.

— Однажды он станет генералом.

— Так ведь уже, — удивилась я и приподняла брови. — Постой-постой… Я говорю о его сиятельстве, а ты о ком?

— Ах! — Жюли вспыхнула румянцем. — А я о молодом адъютанте…

И отвела лукавые глаза.

Следующую пару дней адъютант был единственной ниточкой, связывающей всех обитателей замка с его мрачным хозяином, и вторая неприятная новость состояла в том, что его сиятельство загулял.

Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила молодого человека у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, подсознательно ощущая вину за нынешнее состояние его сиятельства. Завтракала и ужинала в полном одиночестве, но к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.

Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы — заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.

В глубокой задумчивости генерал затягивался дымом из длинной бамбуковой трубки с маленькой расписной чашечкой наверху, тягучий и сладкий туман клубился вокруг, в ажурной лампе то и дело вспыхивал огонек, его отражение мерцало в очках генерала, словно василиск зловеще подмигивал. Но я знала, что он не видит меня. Дитер думал о чем-то своем. Может, вспоминал каждую из окаменевших жен, может, думал о матери, умершей от оспы, или о ненавистном отце.

— Дитер… — прошептала я и умолкла, выжидая.

Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и встретилась с осунувшимся лицом Ганса.

— Уйдите, — устало попросил адъютант, прижимая к груди наполненное водой ведро. — Фрау, пожалуйста.

— Но…

— Он все равно не узнает вас, — перебил адъютант. — Когда его сиятельство курит опиум, с ним бесполезно разговаривать.

— Как же так? — выдохнула я. — Это недопустимо… так нельзя. Надо что-то делать.

— Вы сделали все, что могли, — мрачно отозвался Ганс. — Позвольте мне самому разобраться, это не в первый раз.

Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из ведра, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И это произошло в ближайший вечер.

На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься черной работой, но я капризничала и упрашивала:

— Пожалуйста, миленький Бруно. Мне так скучно… Я совершенно не привыкла сидеть без дела, в замке нет ни Интернета, ни телевизора. Кроме Жюли, и поговорить не с кем.

Садовник непонимающе выпучил глаза, но позволил помочь ему. Я нацепила фартук поверх простенького платья с удобным корсажем, почти не сковывающим движения, и, негромко по-русски мурлыкая песенку, занялась розами.

На закате замок преображался.

Черепичные крыши отсвечивали медью, угрюмые башни наливались спелым золотом, окна посверкивали рыбьими чешуйками, только одно из них оставалось темным и будто поглощало свет — заколоченное наглухо окно запретной комнаты.

В отдалении протрубил рог. Я вскинула голову и сощурилась на палящее солнце.

— Что это может быть, Бруно?

Садовник нехотя оторвался от кустов и пояснил:

— Охота, фрау.

— Когда же его сиятельство успел улизнуть из замка? — удивилась я, и кольнула обида.

С одной стороны, адъютанту нужно во что бы то ни стало вытащить хозяина на свежий воздух, отвлечь от черных мыслей и разрушающего порока, с другой — мог бы поставить в известность и новую хозяйку, то бишь меня.

Рог протрубил вновь, на этот раз куда ближе. Мелодичный глубокий звук эхом прокатился по горам, ему вторил переливчатый лай собак.

— Это не его сиятельство, а его величество, — сказал Бруно и принялся нервно обтирать о фартук испачканные землей руки. — В земли Мейрдорфские пожаловала королевская охота.

Я вздохнула и, тоже обтерев руки, стащила фартук через голову. Хотелось пить, и я побрела к фонтанчику, журчавшему в тенистом уголке сада. Перегнувшись через мраморную чашу, набрала полную горсть родниковой воды, но едва успела донести до рта, как живая изгородь покачнулась, и что-то перемахнуло через нее, обдав меня запахом взмыленного тела. Вода, конечно, вся выплеснулась на платье, а я сама откачнулась и повалилась спиной на изгородь. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь прилила к щекам, и я привычно ухватилась за кулон, но он был безмятежно теплым, будто успокаивал и говорил, что опасность не грозит. Это и вправду было так. Напугавшее меня существо жалось к плющу, дрожа на тонких ножках-прутиках.

Молоденькая косуля!

Я опустила руки и как можно мягче произнесла:

— Не бойся…

Голос сорвался, косуля прянула ушами. Ее ноздри раздувались, бока ходили ходуном от быстрого бега. Я попробовала снова:

— Не бойся, маленькая. Вот, пить хочешь?

Протянула влажную ладонь. Темные, налитые страхом глаза смотрели недоверчиво, косуля отступила и задрожала как осиновый лист.

— Я не трону, — проговорила я и присела на корточки. — Вот так, шш… Пить хочешь? Иди-иди…

Боком, посматривая на меня, косуля подошла к фонтанчику, окунула морду в чашу и стала пить, подрагивая шкурой и навострив круглые уши. Я придвинулась на полшага. Потом еще на шаг. Задержала дыхание и дотронулась пальцами до короткой шерстки. Косуля замерла, но не отпрыгнула. Тогда я погладила ее по ноге и улыбнулась:

— Видишь, маленькая? Я не причиню тебе вреда.

Звук рога прокатился прямо за изгородью. Я вскинула голову, косуля напряглась, как пружина, я обняла ее за шею и прижалась к подрагивающему телу.

— Не бойся, — прошептала на ухо. — Я спасу тебя, никто не найдет. Пойдем со мной, пойдем!

И потянула ее по дорожке. Не знаю, почему, но косуля доверилась мне. Вздохнув почти по-человечески, она робко последовала за мной, едва слышно переступая копытцами по гравию. Мы дошли до маленькой чистой конюшни для жеребят, я погладила косулю по голове и велела ей:

— Жди здесь, поняла? И не высовывайся, пока охотники не проедут мимо.

Затолкала ее в конюшню и закрыла ворота.

Вовремя.

Не успела выбежать на аллею, как в ворота ворвался взмыленный конь. К нему тотчас подбежал незнакомый мне пожилой конюх и схватил за поводья.

— Добыча побежала сюда! — крикнул всадник и привстал на стременах. — Ты видел косулю, милейший?

— Не видел никого, вашбродие, — ответил конюх, подслеповато щурясь на гостя.

Тот соскочил с седла, одернул зеленый охотничий камзол и, сняв шляпу с пером, откинул с высокого лба длинные светлые кудри.

— Прелестная фройлен! — воскликнул он, увидев меня. — Я искал добычу, а встретил волшебную фею. Может, вы видели косулю, о прекрасная звезда, королева садовых лужаек?

— Я ничего не видела, — быстро проговорила я, стараясь не оборачиваться в сторону конюшен.

— Странно, фройлен. — Незнакомец пощипал аккуратно подстриженную светлую бородку. — Я совершенно точно помню, что косуля изящно перепрыгнула эту живую изгородь и скрылась с глаз, подобно ветреной нимфе. Правда, менее прекрасной, чем вы…

Подойдя ко мне, он мягко взял за руку и коснулся ладони губами.

— Позвольте представиться, егерь его королевского величества. — Он поднял на меня сияющие голубые глаза. — С кем имею честь?

— Фрау Мэрион, герцогиня Мейердорфская, — заученно ответила я. — Боюсь, вы напрасно теряете время. Если бы косуля скрывалась тут, ее бы давно учуяли виверны…

Как назло, из глубины сада послышалось скрипучее рычание. Я вздрогнула и выдернула руку со словами:

— Нет-нет, здесь никого не было.

— Поверить не могу, — хмыкнул егерь и, откинув голову, оглядел меня с головы до ног. — Вы — герцогиня?!

— Что вас удивляет? — сухо отозвалась я. На всякий случай осмотрела руки, обтерла ладони о платье и добавила: — Ну да, я помогала садовнику выбрать букет к ужину и немного поранилась о колючки.

— У вас прелестные маленькие ручки, фарфоровые и нежные, пусть и чуть-чуть исцарапанные, — улыбнулся егерь. — Меня ошеломило, что мой милейший кузен Дитер снова женился и вы…

— И я не стала статуей, — энергично кивнула я. — Да, это ошеломляет многих.

— И давно вы замужем, фройлен… вернее, фрау фон Мейердорф?

— Уже несколько дней.

— Ошеломительно, — повторил егерь, и его красивое породистое лицо с прямым носом и чувственными губами просияло от удовольствия. — Кажется, припоминаю. Вы из рода Белого Дракона, баронесса Адлер-Кёне?

— Совершенно так, герр…

— Макс, — представился егерь. — Зовите меня так.

— Тогда меня — Мэрион, — ответно улыбнулась я.

— Я должен обругать моего кузена за то, что скрывал такую майскую розу. Такую богиню, чистую, как утренняя звезда. — Он снова поцеловал мою руку и слегка пожал.

— О, ваша ругань будет кстати.

— Что такое? Кузен посмел обидеть вас?

— Он обижает больше себя, чем других. Его сиятельство не просыхает который день, и это уже переходит все разумные границы.

В глазах егеря отразилось сочувствие, и он сердито тряхнул головой:

— Что за дикий, совершенно невыносимый человек. Жена превращается в камень — пьет. Не превращается — тоже пьет. Есть ли предел терпению?

— Вот вы ему и скажите.

— Прямо сейчас. — Егерь решительно расправил плечи. — Я пойду к нему прямо сейчас и выскажу все, что думаю. О мой бог!

Величаво и неспешно, держа горделивую осанку, егерь прошествовал к замку.

Я подалась следом. Любопытство жгло, от незнакомца веяло непоколебимой уверенностью и силой, и мне почему-то подумалось, что именно ему удастся вытряхнуть герцога из забытья.

— Попрошу вас подождать за дверью, прелестная роза. — Егерь снова поцеловал мое запястье и, погладив, отпустил. — И не извольте волноваться, меня он послушает.

Я сунулась было следом, но закашлялась от проникающего в легкие сладковатого дыма, потом дверь закрылась перед моим носом и егерь произнес:

— Святая Дева! Здесь невыносимый смрад. Можно повесить шпагу, и она останется висеть в воздухе.

Сапоги простучали по паркету. Я приникла ухом к двери. Скрипнули ножки кресла, потом безжизненный голос произнес:

— А-а… Макс, какими судьбами… Садись рядом. Пей.

— Изрядная наглость, — прогрохотал возмущенный голос егеря, потом послышался звон разбитого стекла. — Милейший, вы принялись за старое?

— Вашими стараниями, дорогой кузен, — приглушенно отозвался генерал. — Я всего лишь служу короне и исполняю фессалийские законы, не щадя живота своего.

— Горло вы свое не щадите. — Снова послышались шаги, потом донесся вздох. — Сколько тут бутылок? Дюжина? Вы сошли с ума. А это? Опиум? Мерзость, мерзость! Не комната, а настоящий альтарский притон!

— Вы не были в Альтаре…

— А вы слишком часто бывали. И, как я вижу, переняли немало гадких привычек от этих узкоглазых ящериц.

Снова скрежет ножек по паркету, будто двигали еще одно кресло.

— Вы не сказали, Макс, что вы делаете в моем замке? — заплетающимся языком проговорил генерал.

— Охотился в ваших краях. Заодно приехал напомнить, что вот-вот состоится весенний бал Роз.

— Знаю. В следующую субботу.

— В эту, милейший. Завтра.

Я затаила дыхание.

— Вы помните, милейший, что к празднику Майской Розы приурочена встреча послов Фессалии, Кентарии и Альтара?

Последовала пауза, потом раздался полный желчи голос егеря:

— Не помните. Куда вам? В вашей голове не осталось ничего, кроме туманных видений и порочных мыслей, столь же грязных, как вы сами.

Я ждала, что генерал вспылит, но он почему-то молчал.

— Помните, почему получили этот титул и это звание? — продолжал егерь. — Нет? Так я напомню. Вы поклялись служить королю и государству, милейший. Поклялись на священной книге и шпаге вашего отца.

Снова пугающая тишина, генерал не отвечал и не двигался, я только слышала, как шумела в ушах кровь и тикали ходики в глубине коридоров.

— Я скорбел о смерти дорогого дяди Готтлиба и бедного кузена Мартина, — все говорил егерь, язвительно и колко, будто втыкая в мозг длинные, пропитанные ядом иглы. — Но вы поклялись доказать свою преданность короне, и мое доброе сердце смягчилось. Дитер, я позволил вам принести воинскую присягу. Сейчас вы — да-да, именно вы, милейший кузен, — гарант государственной безопасности. Что сказал бы альтарский император, если бы увидел смертоносного генерала, грозу и ужас врагов, в столь непотребном виде? Что сказал бы кентарийский вождь? О мой бог! Моя бедная страна!

— Я выиграл две военные кампании для нашей страны, — подал наконец голос генерал, сделав ударение на слове «нашей», и говорил холодно и четко, словно и не был пьян. — Я фессалийский подданный и люблю свою страну всем сердцем. Хотите обвинить меня в некомпетентности?

— Разве что в развратности и пороках. И не обвинить, а пожалеть, как пастырь жалеет заблудших овец.

— Мои пороки не имеют ничего общего с моим умом, силой и опытом.

— О, я не сомневаюсь. Но эти альтарские замашки… Я не обвиняю вас, милейший кузен, но министры шепчутся за вашей спиной, осуждают симпатию к Альтару и…

— И обвиняют в предательстве? — Генерал издал короткий смешок. — Бросьте, Макс. Я могу сколько угодно симпатизировать империи Солнца, но моя душа навечно отдана Фессалии, я умру на поле брани за нее.

— Умрете гораздо раньше, дорогой Дитер. Ваше состояние печалит меня.

— Завтра же буду на ногах.

— Могу я быть в этом уверен?

— Совершенно. Мой организм крайне устойчив к любым ядам. Вы видите? Уже встаю.

— Прелестно, прелестно, — удовлетворенно проговорил егерь. — Значит, завтра? И не забудьте явиться с женой.

— С той, которую вы мне навязали?

— Того требуют фессалийские законы. И потом, нельзя держать взаперти такое сокровище.

Я снова поежилась и замерла, забыв дышать.

— Буду… с герцогиней, — скрипуче пообещал генерал.

Снова шаги, на этот раз за спиной.

— Фрау! Что вы опять делаете здесь? — Пылая праведным гневом, ко мне приближался адъютант Ганс.

Я заметалась, выискивая пути к отступлению, но бежать было некуда. Я привалилась спиной к дверям.

— Отойдите, — велел Ганс. — Дайте пройти.

— У его сиятельства гости, — попыталась возразить я.

— Гости? Что за чушь! Герцог никого не приглашал.

— Они явились без приглашения.

— Какая наглость!

Шаги прогрохотали за дверью. Я не успела отпрянуть, и распахнувшаяся створка толкнула меня в плечо. От удара я ахнула и выставила руки, пытаясь удержать равновесие, но меня сейчас же подхватили за талию.

— Осторожно, цветочек, — тихонько засмеялись на ухо. — Подслушивали разговор? Нехорошо.

Я уперлась в широкую грудь ладонями и вывернулась из объятий егеря:

— Простите…

Он поймал мою руку и тронул губами, в глазах зажглись лукавые огоньки:

— Прелестница! Фея! Богиня! Вы ведь почтите своим присутствием королевский бал, не правда ли?

— Обязательно, — пробормотала я.

— Вот и чудесно.

Полоснув холодным взглядом по адъютанту, вытянувшемуся истуканом возле стены, егерь гордо прошествовал мимо. Следом из комнаты вывалился изрядно помятый генерал, бледный как смерть, пропахший вином и дымом.

— Мэрион, — не глядя на меня, сквозь зубы выцедил он, — вы все слышали, не так ли?

— Вы имеете в виду упоминание о королевском бале? — с вызовом проговорила я, решив, что, отнекиваясь, только разозлю василиска.

— Именно, — сухо ответил генерал. — Пусть Марта приготовит наряд. Завтра вы должны блистать.

Пошатнувшись, он оперся о стену, но удержался на ногах и, отпихнув адъютанта, прошел мимо.

— А этот егерь действительно встряхнул его сиятельство, — с удивлением отметила я. — Вот так диво.

— Кто? — переспросил Ганс, переводя на меня шальной взгляд.

— Егерь Макс, кузен нашего герцога. Не знаю его полное имя. — Я пожала плечами, и по лицу адъютанта разлилась язвительная улыбка.

— С удовольствием вас просвещу. Полное имя кузена нашего герцога — Максимилиан Четвертый Сарториус, король Фессалии и сопредельных земель. — Он картинно поклонился и, поймав выражение моего лица, добавил: — Вам оказана честь быть приглашенной на королевский бал лично его величеством. Оправдайте доверие, госпожа.

Глава 9 Накануне бала

Косулю я выпустила тем же вечером перед ужином. Погладив по спине, шепнула на ушко:

— Беги, малышка! Ты свободна! И больше не попадайся, ладно?

Она качнула головой, словно поняла, и, легко перемахнув изгородь, скрылась в густых мейердорфских лесах. Вернувшись в замок, с досадой обнаружила, что ужинать мне снова предстоит в полном одиночестве.

— А ведь если бы я принесла еду в спальню, его надутое сиятельство вытащил бы меня оттуда за волосы, — бурчала я, угрюмо жуя жаркое. — Невоспитанный мужлан. Пьянь. И адъютант у него такой же, два сапога пара.

Я злилась, но это сказывалось волнение перед завтрашним днем. И надо же было так опростоволоситься! Еще и перед самим королем.

— Но я ведь могла ошибиться, правда, Жюли? — жаловалась служанке. — Без свиты и без короны поди пойми, кто перед тобой, король или егерь.

— Совершенно с вами согласна, — хихикала та в кулачок. — Его величество любит быть ближе к народу и часто разъезжает по стране инкогнито.

— И он действительно кузен Дитера?

— По отцу, герцогу Мейердорфскому. Так говорит Ганс.

Я приподняла брови:

— И много ты общаешься с Гансом?

Жюли зарумянилась и отвела взгляд.

— Не так много, как хотелось бы, фрау, — быстро проговорила она и, распахнув платяной шкаф, вытащила изумрудное платье. — Ах, смотрите! Вам не кажется, что этот наряд идеально подойдет для бальных танцев?

— Слишком вызывающе, дорогая, — поморщилась я, критически осмотрев глубокое декольте и открытую спину. — Попробуем найти что-то более приличное? В конце концов, я замужняя фрау.

— Тогда, может, это? — Жюли показала золотое, расшитое кружевом и жемчугом.

— Теплее, — улыбнулась я. — Но предпочла бы спокойный оливковый.

— Разве вы не хотите блеснуть на балу Роз? — приподняла брови девушка.

Я вздохнула:

— Сказать по правде, я бы предпочла спрятаться за колонной, ведь я совсем не умею танцевать…

— Как?! — воскликнула Жюли, будто ей признались в чем-то постыдном.

Ее возмущение было настолько искренним, что я тоже покраснела до корней волос и с ходу придумала оправдание:

— Это после болезни… Время от времени все путается в моей голове, и я боюсь, что не вспомню ни одного танцевального па. Все-таки королевский бал — это не сельская дискотека.

Жюли дико вытаращила глаза, но потом понимающе кивнула:

— Ах, бедная госпожа. Мне хотелось бы, чтобы на балу Роз вы затмили всех своей красотой. Поэтому позвольте вам помочь?

— Но как? — Я в растерянности опустилась на пуфик и взлохматила распущенные волосы. — Разве ты умеешь?

— Я, конечно, не благородная фройлен, — сдержанно проговорила Жюли, — но тоже женщина и кое-что понимаю в танцах. Может, вы не помните, но я помню очень хорошо: когда мы были совсем детьми и ваши родители были живы, барон Адлер часто устраивал балы, а ваша матушка учила танцевать вас, заодно училась и я…

Служанка вздохнула и закручинилась. Я тоже ощутила тоску по минувшему, наверное, это отзывалась память настоящей Мэрион.

— Но осталась всего одна ночь, — простонала я.

— Этого достаточно, чтобы разучить хотя бы один танец.

Я радостно подскочила и схватила Жюли за руку:

— Ты моя спасительница! Идем же. Прямо сейчас.

Служанка засмеялась и слегка пожала мою ладонь:

— Сделаю все, что в моих силах, госпожа.

Мы прошли в просторную залу с отделкой из красного дерева, с изразцов скалились черные драконы, зажженные лампы искрились мягким золотом, и блики веером ложились на паркет.

— Вы помните, госпожа, с чего начинается бал? — спросила Жюли, поворачиваясь ко мне лицом.

Ее глаза сияли, словно она сама была Золушкой, которая вот-вот сменит платье горничной на бальное и укатит во дворец в карете из тыквы.

— С вальса? — наугад ляпнула я.

Жюли всплеснула руками:

— Как можно! Бал начинается с полонеза. Возглавлять его будут его величество с ее величеством, а ходить нужно вот так…

Жюли принялась отсчитывать размеренный такт и, выпрямив спину, стала вышагивать по кругу:

— Видите? Это называется променад. Присоединяйтесь, госпожа.

Я несмело тронулась следом за Жюли и совершенно смутилась, увидев, как она прыскает со смеху.

— Фрау, вы должны держать осанку и не делать таких больших шагов. Вы ведь дама и должны порхать, как птичка, а не вышагивать, как солдат по плацу.

— Что ты знаешь о солдатах, — пыхтя, пробурчала я.

Дойдя до конца залы, Жюли повернула налево:

— Сейчас все пары выстроятся в две колонны, а потом пойдут навстречу друг другу. Когда пары встречаются, то кавалеры левой линии пропускают между собой и своими дамами дам другой линии, а кавалеры правой линии пропускают между собой и своими дамами дам левой линии.

— Какая линия каких дам пропускает? — не поняла я. — Жюли, я совсем запуталась.

— Ничего, госпожа, вы привыкнете, — пообещала служанка. — Вот так, шаг на носок и снова на носок, теперь на стопу. Раз-два-три! А теперь кавалер предлагает даме руку… Танцуйте же, фрау! Танцуйте!

Жюли рассмеялась и, забыв про меня, закружилась по комнате, порхая, как бабочка, и красиво покачивая юбкой. Я подхватила ее смех и бросилась за ней, забыв и о показанных шагах, и о танцевальных фигурах.

— Расступитесь, дамы и господа! — кричала Жюли. — На бал Майской Розы прибыла прекраснейшая из герцогинь!

— И мрачнейший из герцогов! — подхватила я, представляя, как явлюсь на бал с генералом.

— Нежнейший оранжерейный цветок!

— И опаснейший из василисков!

— Светлая нимфа!

— И угрюмый сыч!

Мы смеялись и кружились, взявшись за руки, Жюли в строгом платье горничной и я в ночной сорочке и с распущенными волосами. Лампы сияли, как солнца, ноги легко скользили по натертому паркету, я не замечала усталости.

— Да здравствует герцог Мейердорфский! — кричала я. — Генерал грубиянов и предводитель палачей!

— И его прекрасная жена фрау Мэрион! Королева бала и…

Внезапно ойкнув, Жюли запнулась на полуслове и отпрянула. Я повернулась к дверям и застыла. На пороге стоял генерал.

— Продолжайте, — замогильным голосом проговорил он.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — пискнула служанка, подобрала юбки и опрометью бросилась к выходу.

Генерал не стал ее задерживать, но, едва я попыталась последовать за ней, запер двери и перегородил проход.

— Пустите, — с возмущением велела я и остановилась перед герцогом, без страха глядя в черную бездну его очков.

— Уже хотите покинуть бальную залу, фрау? — приподнял он бровь. — Так скоро? Но мы даже не перешли к вальсу.

— Не желаю танцевать с вами, — сказала я и сложила руки на груди.

— Но желаю я.

Генерал шагнул навстречу, я отступила и зашарила взглядом по комнате.

— Нет свободных канделябров? — с едва уловимой усмешкой осведомился генерал. — Какая жалость.

— Я найду чем запустить в вас, — пообещала я и сбросила домашнюю туфлю.

Генерал снова усмехнулся, и в глубине очков зажглись золотистые искры. Подойдя ближе, он наклонился и, подняв туфельку, небрежно помахал ею.

— Этим вы никого не сразите, — сказал он. — Особенно на балу Майской Розы.

— Не очень-то и хотелось. — Я протянула руку: — Отдайте туфлю.

— Нет-нет. — Генерал покачал головой и спрятал обувку за спину. — Только в обмен на обещание танцевать со мной.

— С вами? — Я всплеснула руками. — Сначала проспитесь.

— Уже, — совершенно серьезно ответил генерал. — Большой плюс проклятия в том, что меня не берут никакие известные яды.

— Да ну? А сегодня утром вы не могли связать и двух слов.

— Я и без того немногословен.

— И упали с кресла.

— Искал закатившуюся запонку.

— Дважды.

— У меня два рукава. — Генерал поднял руки и демонстративно покрутил ими.

— Но вы в халате, — возразила я.

— А вы в ночной сорочке. Это не повод отказывать супругу. К тому же накануне королевского бала. А вы, как я успел заметить, не слишком искусны в танцах. Не хотелось бы краснеть из-за вас перед его величеством и послами.

Я вспыхнула и, выхватив туфлю, поспешно надела на ногу.

— Вы несносны, — вздохнула и сдалась. — Хорошо. Но только один круг.

Генерал подошел и взял меня за руку. Я вздрогнула, но его пальцы лишь слегка пожали мою ладонь.

— Где вы успели поцарапаться? — спросил он.

— Помогала садовнику обрезать розы, — ответила я и попыталась выдернуть руку, но генерал не позволил и сжал мои пальцы чуть сильнее.

— Бруно настолько стар, что не справляется со своими обязанностями?

— Он справляется прекрасно, — возразила я, глядя, как двигаются красиво очерченные губы, стараясь не поднимать взгляд выше, к очкам. — Но мне отчаянно скучно в вашем замке. Меня заперли, как канарейку в клетке.

— Разве вы не жили точно так же в своем поместье? — Губы слегка изогнулись в ироничной улыбке. — Баронесса Кёне ни разу не вывела вас в свет. Чем вы занимались, Мэрион?

Действительно, чем? Не ходила же по ночным клубам и не болтала с друзьями по скайпу. Если Мэрион не кружилась на балах, то ей только и оставалось, что гулять по саду с Жюли и…

— Я читала, ваша светлость, — с ходу нашелся ответ.

— Вот как. — Изгиб губ остался в том же насмешливом положении, ладонь генерала обжигала, от него еще слегка пахло опиумным дымом. — О чем же, пичужка?

— Главным образом стихи и сказки. — И процитировала наизусть несколько строк.

— Никогда не слыхал, — произнес генерал. — Что за баллада?

— «Лорелея», ваша светлость. В ней рассказывается о речной деве, которая своими песнями заманивает мореплавателей на скалы.

— Коварное чудовище.

— Скорее одинокое и несчастное существо, которому не хватает человеческого тепла.

Показалось или рука генерала дрогнула? Я опасливо взглянула в его лицо, но увидела лишь собственное отражение в черных стеклах.

— Ваши познания в поэзии впечатляют, — сухо проговорил он, поправляя новенький, обернутый вокруг головы ремешок. — Но вам не дали воспитания, положенного придворной даме. На балу нужно танцевать и вести светские беседы, а не упражняться в декламации.

Я хотела возмутиться, но самое обидное заключалось в том, что его сиятельство прав, и опустила пылающее лицо.

— Вы приняли правильное решение, когда пожелали научиться танцевальным па перед таким важным событием, — продолжил генерал. — Но ошиблись, обратившись к служанке. Впрочем, покажите, что вы запомнили.

К моему ужасу, все, чему учила Жюли, вылетело из головы. Захотелось провалиться сквозь землю, и я ожидала чего угодно: насмешки, язвительного замечания. Но генерал вдруг совершенно серьезно и спокойно попросил:

— Успокойтесь, Мэрион. Я не собираюсь кусать вас за каждую ошибку. Знаете, вы не первая, кто выходит в свет совершенным профаном.

— Вот как, — хмыкнула я. — И кто это был? Какая по счету жена?

— Это был я сам, — ответил генерал. — А теперь не бойтесь и покажите. На счет «три». И! Раз, два…

Он повел меня по комнате. Поначалу я робела, сбиваясь с шага, но постепенно тело само вспомнило, как нужно двигаться, позвоночник выпрямился в струнку, плечи расправились, и я даже гордо подняла голову, но генерал подловил меня и похлопал по животу:

— Не выгибайтесь так, пичужка. Меня учили ходить господа офицеры и за неподобающую осанку лупили розгами. Подберите живот!

— Это немыслимо, — фыркала я. — Не получится подобрать и тут, и там.

— Вы ведь хотели научиться, не так ли? — строго вопросил генерал. — Не забывайте, что завтра вас впервые представят двору его величества.

— Позвольте спросить, — любопытство давно жгло меня, — как же его величество простил вам убийство герцога Мартина?

Сначала ляпнула, потом подумала и съежилась, приготовившись отразить гнев, но генерал сквозь зубы ответил:

— Стране и короне василиск Дитер оказался куда полезней картежника Мартина. Не отвлекайтесь, Мэрион. Для весеннего бала нескольких фигур полонеза недостаточно. Вам нужно научиться танцевать вальс.

— Вальс! — горестно вскрикнула я и, вырвав руку, остановилась посреди залы. — Я не смогу за одну ночь.

— Надо, — упрямо произнес генерал.

— Но если я не желаю? — Я вытянулась в струнку и спрятала руки за спину.

— Тогда вы не поедете на бал, — ответил он. — И я вместе с вами. Если встреча послов не состоится, его величество очень расстроится. А когда его величество расстроен, он может отдать приказ казнить нас обоих. Однако какую чудесную осанку вы приняли! — восхитился он, приподняв черные брови над непроницаемыми очками, и бледное лицо отразило неподдельное удовольствие. — Пожалуйста, держите спину вот так. Теперь руку мне на плечо…

Воспользовавшись замешательством, он сжал мою ладонь и обнял за талию. Я вздрогнула, но не отстранилась. Перспектива быть обезглавленной бодрила ничуть не больше, чем шанс стать каменным изваянием. В ложбинке дрогнул кулон, я ощутила теплое покалывание на коже и быстро опустила глаза до того, как в очках генерала заклубилась золотая мгла. Его губы дрогнули в неудовольствии и сжались.

— Теперь запомните, — процедил генерал. — Основной шаг в вальсе — приставной. На раз — правой ногой вперед, потом приставляем левую и снова правой. И, пошли!

Мы тронулись с места осторожно, генерал поддерживал за талию и считал шаги. Сначала медленно, потому чуть быстрее.

— Вы ведете, пичужка! — строго направлял он. — Это недопустимо. В вальсе ведет мужчина. Не отбивайте пятки! Шаг скользящий и легкий! Раз, два, три!

— Я никогда не научусь, — жаловалась я, считая про себя шаги и постоянно путаясь в подоле сорочки, ткань липла к ногам, и я постоянно одергивала ее.

— Не волнуйтесь, — снисходительно отвечал генерал, — я тоже научился практически за ночь.

— И кто вас учил? Какая-нибудь придворная дама?

— Куртизанка.

Я сбилась с ритма и тут же наступила генералу на ногу.

— Ой! Простите…

— Пустое, моя пичужка. — Губы генерала снова изогнулись в улыбке, острой, как сабля. — К вашим услугам моя вторая нога. И! Раз, два, три…

Я чуть не прыснула со смеху, но тут же посерьезнела, сделала возмущенное лицо и заметила:

— Однако какой вы!

— Какой?

— Порочный.

— А еще бастард, грубиян и… напомните, пичужка?

— О, с удовольствием. Угрюмый сыч!

— Совершенно правильно. — Генерал резко повернул, я пискнула и отклонилась назад, но он поймал меня и улыбнулся: — Слушая ваши откровения, можно подумать, вы влюблены в меня.

— Я?! В вас? — Задохнувшись от возмущения, я стрельнула взглядом по очкам, в них плясали лукавые огоньки. — Ни за что! Скорее уж вы в меня, ваше сиятельство.

— Вы не правы, пичужка. Я старый солдат, и любовь мне незнакома. И — раз, два… Не вертитесь, пичужка! Ровнее спину!

— Вот раскомандовались! — пыхтела я. — То встаньте, то не вертитесь. И почему вы все время зовете меня пичужкой?

— Потому что вы пичуга и есть, — ухмыльнулся генерал, плавно ведя меня по кругу. — Когда я впервые увидел вас, вы трепетали, что та птичка, попавшая в силок.

— Под вашим взглядом все трепещут, — возразила я и поспешно опустила глаза.

— Иногда это раздражает, — хмыкнул он и, перестав улыбаться, добавил тихо: — А иногда огорчает. — Выдержав паузу, продолжил, слегка замедлив шаг: — Вы знаете, Мэрион, я долго думал над вашими словами. Опиум позволяет заглянуть внутрь себя, остаться наедине со своими мыслями. Я оборачивался назад и видел только тьму и смерть. — Ладонь на моей талии дрогнула. — По законам Фессалии верховный главнокомандующий должен быть женат, но я устал и больше не хочу играть в эти придворные игры. Я оставлю вас в живых.

— Вот как! — Я едва не всплеснула руками. — Какая щедрость. Долго же вы думали, ваше сиятельство?

— Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что сохраню вам жизнь.

— А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?

— Ровным счетом ничего, — твердо ответил генерал. — Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.

— Почему же, ваше сиятельство? — Мне захотелось заглянуть ему в глаза.

Теперь мы едва топтались на месте, рука супруга слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женщину. Говорят, глаза — зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней. Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.

— Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, — медленно проговорил он и остановился. — Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка. — Я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. — Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.

— Поэтому вы приказали прогнать меня? — Я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.

— Не прогнать, — мягко поправил Дитер. — Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?

— А вы?

Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как между бровями генерала пролегает складка.

— Дитер, — тихо позвала я, и он вздрогнул от звука собственного имени. — Вы хотите, чтобы я осталась?

Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.

— Подумайте над ответом сами, Мэрион.

— И все-таки?

Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание длилось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.

— А так? — шепотом спросила я.

Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.

— Да, — хрипло между поцелуями повторял он. — Тысячу раз да!

Я затрепетала, чувствуя, как его ладони гладят меня поверх сорочки, и тонкая ткань была теперь ненужной и лишней. Скользя вниз, к моим напряженным бедрам, Дитер ласкал умело и нежно, так пианист касается клавиш любимого рояля, и тот отзывается музыкой, а я отзывалась стоном.

— Нам нужно остановиться, Мэрион, — вдруг выдохнул Дитер и с усилием оторвался от моих губ. — Еще не время… не сейчас…

— Но почему? — с обидой спросила я, еще покачиваясь на волнах наслаждения и не желая расставаться с негой. — Почему, Дитер?

Я распахнула глаза и увидела болезненную гримасу на его лице.

— Потому что не хочу больше смертей и траура, — в отчаянии проговорил Дитер. — На кону ваша безопасность и безопасность всей страны. И если… если вдруг вы погибнете…

Голос сорвался и упал до хрипа, золотое свечение в стеклах вспыхнуло и погасло, теперь очки темнели, как два колодца. Я ощущала его желание и его отчаяние, Дитер хотел любить меня, но боялся причинить боль, это сводило с ума, раздирало его надвое. Я почувствовала, как напряглись его мышцы, еще немного — и он развернется и быстро выйдет из комнаты, всегда отвергаемый людьми, умеющий приносить только боль и разрушение.

Медленно выдохнув, я опустила руки и спрятала лицо у Дитера на груди. Некоторое время он стоял, как статуя, только перекатывались под халатом мускулы. Потом осторожно обнял. Мы молчали, вжимаясь друг в друга и слушая, как в едином ритме колотятся сердца.

— Хорошо, — прошептала наконец я. — Вы правы. Завтра бал и встреча послов… так не будем спешить…

Золотистые огоньки снова вспыхнули и закружились в очках, генерал наклонился и шепнул на ухо:

— Признайтесь, дорогая Мэрион… все-таки вы полюбили меня?

Я дернула подбородком и лукаво ответила:

— И кто из нас спешит, дорогой Дитер? Подумайте над ответом сами. Только на этот раз без опиума, хорошо?

Глава 10 Бал Майской Розы

Хлопотнее предсвадебной подготовки только подготовка к королевскому балу.

С утра мне не дали поспать. Деятельная Марта и полусонная Жюли принесли легкий завтрак, а потом умывали меня, натирали тело, расчесывали волосы, словом, вертели, как фарфоровую куклу. Кудри зачесали вверх, украсили жемчужными нитями, а на спину спустили крупно завитые локоны. Глубоко декольтированное бальное платье ничуть не уступало свадебному и было украшено кружевами и жемчугом. Досаду вызывало лишь одно…

— И почему нельзя увидеть себя в зеркале? — пожаловалась я Жюли. — Вдруг я выгляжу как кикимора?

— Отнюдь, фрау, — весело улыбнулась та, уже не удивляясь, услышав непонятные слова и, видимо, считая это очередной блажью юной хозяйки. — Вы прекрасны.

— И как это проверить?

— Посмотритесь в очки его сиятельства, — все с той же улыбкой ответила хитрая служанка. — В них наверняка отразится любовь.

— Вот глупости, — покраснела я и, поднявшись со стульчика, прошлась по комнате.

Шлейф веером ложился вокруг туфель, к корсету я почти привыкла, и, убедившись, что двигаюсь по-прежнему легко и свободно, на память выполнила несколько танцевальных па.

— У вас хорошо получается, госпожа, — радостно прокомментировала Жюли.

— Есть еще порох в пороховницах, — не менее радостно ответила я и отвела руку Марты, которая подносила мне колье. — Не нужно, я останусь в этой подвеске. Память о родителях.

Мы переглянулись со служанкой, и та подмигнула.

С того случая в запретной комнате кулон никак не проявлял себя. Лишь иногда нагревался и покалывал жгучими иголочками, словно предупреждая об опасности. Например, вчера, когда я слишком долго смотрела в очки Дитера, но сразу же успокоился и остался приятно-теплым после того, как мы с генералом начали целоваться…

От приятных воспоминаний я покраснела и слегка прикусила нижнюю губу.

Чем ближе стрелки часов подкрадывались к означенному часу, тем тревожнее мне становилось. Я было принялась повторять разученные движения, но слишком быстро поняла, что это все равно что повторять накануне экзамена весь пропущенный курс.

— Перед смертью не надышишься, — повторила я сама себе студенческую мудрость.

Стрелки еле-еле ползли к трем пополудни, и я даже подпрыгнула, когда в покои постучал дворецкий и попросил спуститься вниз.

Я взвилась с софы, подхватив пышные юбки. Жюли едва поспевала за мной, пытаясь помочь со шлейфом, но куда там! Я сбежала с лестницы с резвостью косули, прошла в холл, и тут в глубине дома часы пробили три.

— Вы чудесно выглядите, Мэрион. — Генерал в два шага приблизился ко мне, взял расслабленную руку и поцеловал в ладонь.

А я смотрела на него во все глаза и не могла оторваться.

Ничего общего с тем разбитым и уставшим человеком, который стрелял по бутылкам и два дня пил, не просыхая, отгородившись от всего мира. Подтянутый, стройный, с хорошо развитыми плечами, украшенными теперь золотыми эполетами, затянутый в белоснежный военный мундир, Дитер держался уверенно и прямо. Черные волосы поблескивали от бриолина, в очках мерцали приглушенные золотые искры, и я никак не решалась убрать руку, а Дитер не отпускал. Так и стояли, жадно вглядываясь друг в друга, словно хотели запомнить до мельчайших деталей.

— Карета готова, — крикнули с улицы.

Я вздрогнула и вздохнула, шутливо хлопнув генерала по груди:

— Что за несносный человек! Вы опять используете свою магическую силу.

— Я ничего не делаю, пичужка. — Дитер слегка улыбнулся, все еще не отпуская меня.

— Значит, делали вчера. Когда…

— Когда что?

Я покраснела и опустила глаза. Тело сладко заныло, губы вспыхнули, стоило вспомнить обжигающие поцелуи.

— Ничего, — ответила я и потянула генерала к выходу. — Идемте же. Держу пари, его величество не терпит опозданий.

Мы вместе вышли на парадную лестницу, за нами Ганс и Жюли с походным саквояжем.

— Это еще зачем? — удивилась я.

— Королевский бал продолжается два дня, — сообщил Дитер. — В мое отсутствие за главного остается Кристоф, а вы, маленькая пичужка, надеюсь, не откажете мне в удовольствии разделить приготовленные нам покои?

Открыв рот, я уставилась на генерала, а он усмехнулся и, наклонившись к уху, прошептал:

— Клянусь, я не прикоснусь к вам, если вы не захотите сами.

— А я и не захочу, — фыркнула в ответ.

— Спорим? — вкрадчиво проговорил Дитер, и следом за тем, как зажглись огоньки в его очках, во мне зажегся азарт.

— Спорим, — согласилась я. — На что?

— На желание.

— Пойдет, — кивнула я и, гордо вскинув голову, спустилась с парадной лестницы.

Безоблачное небо было восхитительно голубым и акварельно-глубоким, солнце драгоценной монетой катилось по бесконечному полотну, щедро поливая золотом высокие шпили замка. Не знаю, почему сначала замок показался мне мрачным? Наверное, такое впечатление создавала крепостная стена, внизу поросшая мхом и потемневшая от влаги: когда с гор несется талый поток, он омывает стены и подъемный мост. Сам замок оказался выложен из светлого камня, лишь кое-где темнели проплешины сажи. Я вспомнила пейзаж, найденный в запретной комнате, и вслух произнесла:

— Мейердорфский замок очень красив. Только нужно немного почистить от копоти.

— Черные камни, которые вы видите, — это память о покойном Мартине, — отозвался Дитер. — Братец сделал все, чтобы ненавистный василиск так и остался нищим оборванцем. Когда я предъявил права на Мейердорфский замок, Мартин самолично поджег западное крыло. Не обращая внимания на то, что в это время там находились слуги. В результате пожара погибло пять человек.

— Какой ужас! — Я округлила глаза. — Простите, Дитер…

— Пустое, — хмыкнул генерал. — В обмен на чужие жизни я забрал у братца его собственную. Мы квиты, пичужка, не стоит огорчаться из-за этого. Что до реставрационных работ, то они продолжаются, но мои возможности небезграничны, а доходы напрямую зависят от успеха военных кампаний. А вот и карета.

Я замерла на дороге, с силой сжав пальцы Дитера. Виверны, которых я уже видела раньше, гнули к земле змеиные головы и нервно облизывались раздвоенными языками.

— Не бойтесь, Мэрион, — успокаивающе произнес генерал. — Дорога по воздуху вдвое короче, чем по земле. Вам придется привыкать к такому путешествию.

Только теперь я заметила, что виверны крепко соединены парной упряжкой, а между ними на уровне груди прикручена черно-золотая, похожая на желудь, карета.

— Прошу вас, познакомьтесь. — Генерал несильно, но настойчиво потянул меня к вивернам.

Я приблизилась мелкими шажками и спряталась за его спину, наблюдая, как под вытянутую ладонь Дитера поднырнула треугольная голова и заурчала, раздувая круглые ноздри. К глазам виверны были прикреплены шоры, и Дитер, приподняв их аккуратно отстранился, выводя меня из-за спины в поле зрения чудовища.

— Это Грета, моя любимица, — представил он, улыбаясь, будто перед ним был игривый щенок, а не монстр с бородавчатой мордой и острыми игольчатыми зубами. — Поздоровайтесь с ней, Мэрион.

— Как? — пискнула я, со страхом глядя, как подергивается складчатое веко.

— Словами, дорогая. Гладить пока не нужно, Грета может перекусить вашу нежную руку, как прутик.

Я тут же отдернула пальцы и снова испытала желание спрятаться за генерала. Сзади на безопасном расстоянии топталась Жюли и тоже не смела подойти.

— Она должна к вам привыкнуть, — спокойно продолжил супруг и снова потрепал чудовище по морде, отчего виверна закрыла глаза и выдохнула нежный скрипучий стон. — Хорошая девочка, умница. Поздоровайся с новой хозяйкой.

— Привет… Грета, — выдавила я.

Упрямое животное чуть скосило глаза, но голову из-под руки хозяина не убрало.

— Ничего, притретесь постепенно, — усмехнулся Дитер. — А это, — он подошел ко второму чудовищу и тоже погладил по чешуйчатой шее, — детеныш Греты, его зовут Крошка Цахес.

— По прозванию Циннобер? — Я слегка выгнула бровь и с опаской глянула на Крошку. Внешне он мало отличался от Греты, только чешуя была чуть светлее, а зубы — острее.

— Что? — не понял намека Дитер и пощекотал монстра под мордой. — Нет, просто Цахес. Его вы можете погладить, он приручен с самого детства и хорошо ладит с людьми.

— Нет, спасибо. — Я мотнула головой. — Пусть тоже привыкнет, не хочу, чтобы его величество спрашивал, куда делась моя вторая рука.

Дитер рассмеялся и распахнул дверцу кареты:

— Тогда прошу, пичужка. Присаживайтесь тут и пристегните ремни.

Изнутри стены кареты были мягкими, обитыми ворсистым бархатом. Четыре места, по два расположенные друг напротив друга, напоминали кресла самолета, разве что без откидных столиков, да и ремни застегивались на обычную пряжку. Дитер сам застегнул ее на моей талии, нежно, будто случайно провел по обнаженным плечам, я поймала его руку, но генерал только усмехнулся:

— Не прыгайте, пичужка. Лучше крепче держитесь за эти кожаные петли. — Он указал на крепления. — Взлет и приземление с непривычки могут показаться довольно жесткими, но я буду рядом.

Погладил меня по щеке и, подождав, пока сядет Жюли, крепко запер дверь на щеколду и сел в кресло напротив.

— Ганс! — крикнул он. — Готовность к взлету?

— Готов, ваше сиятельство, — отозвался адъютант.

Карета качнулась. Наверное, это Ганс вскарабкался на козлы. Дитер привычно защелкнул пряжку и, махнув рукой, скомандовал:

— Поехали!

Карета затряслась, я взвизгнула и вцепилась в ремни. Колеса, подпрыгивая, прошуршали по гравию, быстрее, еще быстрее! Я ахнула, когда сила притяжения вжала меня в кресло. Жюли рядом со мной вцепилась в саквояж и совершенно побелела. Зато Дитер сидел прямой и сосредоточенный, только искры скакали в очках вверх и вниз.

— Зажмурьте глаза, если хотите, — предложил он.

Пытаясь побороть тошноту, я последовала его совету. Ветер свистел в ушах, что-то хлопало совсем рядом, точно бурей рвало паруса, и я не сразу поняла, что это кожистые крылья.

— Вам страшно, пичужка? — услышала я голос Дитера.

Он почти кричал, перекрывая ветер.

— Нет, — ответно выкрикнула я. — Ну разве… совсем немножко…

И открыла один глаз. Дитер наклонился над небольшим окном и отодвинул плотную шторку.

— Если не боитесь, взгляните вниз, — прокричал он. — Теперь это все ваше, Мэрион.

Я с опаской открыла второй глаз и глянула через окно. Сидящая рядом молчаливая Жюли тоже покосилась через мое плечо.

Под нами проплывали острые скалы и зеленые луга. Игрушечные домики и ступенчатые каскады виноградников лепились по склонам долин, вспаханная земля темнела насыщенной медью, река серебрилась и весело бежала по ущелью.

— А ведь эти земли могли раздать за долги, — продолжал Дитер. — Плодородные, богатые минералами и полезными ископаемыми. Братец был негодным хозяйственником. Но ни в какую не желал уступать титул незаконнорожденному монстру.

— Поэтому вы вызвали его на дуэль? — поинтересовалась я, старательно проигнорировав «незаконнорожденного» и «монстра».

— Именно, пичужка. Когда я вернулся на родину из Альтара, где проходил службу, герцогство представляло печальное зрелище.

— А ваш отец? — сначала спросила и только потом подумала, что вопрос мог быть неприятен Дитеру, и прикусила язык.

Как бы там ни было, на лице генерала не дрогнул и мускул.

— Его сиятельство Готтлиб фон Мейердорф умер, едва мне исполнилось шестнадцать, — пояснил он. — Замок перешел во владение Мартина.

— Вы… — Я начала и задохнулась — виверны нырнули в воздушную яму, и я ощутила, как внутренности сворачиваются в узел.

Жюли взвизгнула и едва не уронила с колен саквояж. Дитер усмехнулся, и в его очках закрутились золотые водовороты.

— Нет, его убил не я, — качнул он головой. — Герцог умер от несварения желудка. Собаке собачья смерть.

Я поежилась, уж слишком буднично Дитер говорил о смерти, и снова уставилась в окно, чтобы не видеть зловеще мерцающих огоньков в его очках.

— А что за встреча послов? И почему она так важна для вас и его величества?

— Потому что Фессалия стоит на пороге новой войны, — ответил генерал. — Кентария предъявляет права на княжество, завоеванное еще прадедом нынешнего короля Максимилиана. А империя Солнца, Альтар, просит о суверенитете нескольких колоний, которые некогда были их собственными землями, а сейчас полностью контролируются Фессалией. Его величество считает, что, приурочив встречу к балу Роз, он предотвратит возможность вооруженного конфликта. Кроме того, есть вероятность покушения…

— Покушения?! — воскликнула я.

— Шш! — Дитер прижал палец к губам. — Это конфиденциальная информация, Мэрион. Кентарийский посол не играет по правилам, поэтому будьте начеку и… берегите себя.

Виверны снова заложили вираж. Я откинулась на спинку и задышала носом, пытаясь справиться с головокружением.

— Уже скоро, — сообщил Дитер. — Приготовьтесь.

Карета затряслась, меня замотало из стороны в сторону, и я изо всех сил вцепилась в кожаные петли, жалея, что не предусмотрены такие же для ног. Ниже. Еще ниже! С каждым разом я будто проваливалась в глубокую яму и не открывала глаза до тех пор, пока не почувствовала резкий толчок, который подбросил меня на сиденье, я не удержалась и вскрикнула, распахнув глаза.

— Все, уже все, — улыбаясь, проговорил Дитер, вынул руки из петель и, наклонившись, похлопал меня по щеке. — Приходите в себя, Мэрион. Вас ждет королевский дворец!

Он отщелкнул пряжку и помог расстегнуть ремень мне. Я с благодарностью оперлась на его руку, чувствуя, как подкашиваются ноги. Из парка доносилось благоухание цветов, где-то играла приятная музыка, и я почти повалилась в объятия Дитера, едва коснулась туфелькой земли.

— Ничего-ничего, это с непривычки, — ободряюще произнес он. — Ганс! Воды.

— Не нужно. — Я выпрямилась и провела дрожащей рукой по лбу. — Все хорошо…

За мной вывалилась Жюли, она качалась, как пьяная, и тоже с благодарностью схватилась за вовремя подставленную калачиком руку Ганса. Моргнув, я скользнула изумленным взглядом по ухоженным дорожкам, расходящимся концентрическими кругами, по фонтанам, в которых плавали кувшинки и резвились золотые рыбки, по парадной лестнице из белого мрамора. Запрокинула голову вверх, любуясь стенами из светлого камня, уходящими ввысь, стрельчатыми окнами с витражами, лепниной в стиле барокко, острыми башенками с флюгерами в виде драконов. И над главными дверями — королевский герб, изображающий золотого двухголового дракона на лазоревом фоне в окружении семи звезд. В одной лапе дракон держал скипетр, в другой меч, и одна голова его смотрела вправо, другая влево, над ними сияла красно-золотая корона.

— Прошу вас, Мэрион. — Дитер вложил в мою ладонь ажурный веер. — Пройдемте во дворец.

Оставив Ганса и Жюли распрягать виверн, мы взошли рука об руку по мраморной лестнице. Сейчас же грянули трубы, им вторили скрипки, и дворецкий хорошо поставленным баритоном возвестил:

— Верховный главнокомандующий Фессалии, его сиятельство герцог Дитер фон Мейердорф с супругой, герцогиней Мэрион фон Мейердорф, прибыли!

Пожалуй, я не видела в жизни ничего подобного, и сравнить не с чем. Разве что с костюмированными фильмами, наполненными светом и великолепием, смехом и музыкой, праздничной сутолокой.

В огромных вазонах, установленных по периметру приемной залы, росли живые цветы, тюльпаны и гиацинты, розы и камелии, воздух полнился цветочным запахом вперемешку с ароматом духов. Слуги в темно-зеленых ливреях изящно лавировали между дамами в пышных нарядах и мужчинами во фраках. Нежно пели скрипки, звенели бокалы, у столика с закусками пенился небольшой фонтанчик в виде золотого дракона, запрокинувшего голову. Из его раскрытой пасти била серебристая струя.

— Присядьте в реверансе, Мэрион, — шепнул на ухо Дитер. — Нас встречает королева…

В реверансе? Конечно! После такой-то поездочки — да кто бы меня учил! Реверансы я помнила опять же только по фильмам, но, возможно, этому училась настоящая Мэрион. Поэтому я выдохнула и послушно, но не очень изящно присела на трясущихся ногах, мысленно проклиная собственную неуклюжесть, но надеясь все списать на диковатость наследницы поместья Адлер-Кёне, ведь мачеха постоянно держала бедную девочку взаперти и не выводила в свет.

Сквозь расступающуюся толпу навстречу плыла высокая статная блондинка в богатейшем платье, украшенном золотым шитьем и драгоценными камнями.

— Ваше величество, — произнес Дитер и, поклонившись, коснулся губами руки, затянутой в белую полупрозрачную перчатку.

— Дитер, мой мальчик! Я в восхищении! — хорошо поставленным грудным голосом ответила королева, улыбаясь, как мне показалось, немного надменно. Из-под полуприкрытых век с густыми черными ресницами поблескивали умные карие глаза. Редкое сочетание: светлые, почти скандинавской белизны волосы и темные глаза. — Давно вы не баловали нас своим присутствием! Все в делах государственных, все в заботах.

— Примите мои искренние извинения, — быстро и без тени смущения отозвался Дитер.

— Принимаю, — все с той же улыбкой продолжила королева. — Но только ради нашей прелестной гостьи.

— Анна Луиза, королева Фессалийская, — тихонько представил ее мой супруг, а королева засмеялась:

— Вы настолько одичали в своих поместьях, что забываете имена собственных монархов?

— Простите, ваше величество, — вежливо ответила я. — Моя мачеха, фрау Кёне, не слишком занималась моим образованием.

— Вот как, — снисходительно кивнула Анна Луиза. — Надеюсь, ваш муж займется пробелами в ваших знаниях. Напомните, как ваше имя, дитя?

— Мэрион, ваше величество. Мэрион фон…

— Обойдемся без титулов, — с улыбкой оборвала Анна Луиза и оглядела меня с головы до ног, словно окатила водой. — В нашей маленькой королевской семье мы ценим простоту и открытость. Не правда ли?

Она повернулась к Дитеру и приподняла подведенные брови.

— Вы совершенно правы, ваше величество, — сдержанно согласился генерал. — Но простота бывает хуже воровства.

— За это я вас и люблю, мой мальчик, — продолжила королева, словно окончательно потеряв ко мне интерес. — Вы не боитесь говорить правду в глаза.

— Я вижу людей насквозь, ваше величество.

— Но сами прячетесь за очками.

— Это ради вашей же безопасности.

— Иная опасность притягивает как магнит…

— И ранит, как ядовитые стрелы.

Теперь Анна Луиза встала почти между мной и Дитером. Ее фразы, колкие и полные неясного смысла, летели в открытую грудь генерала, но отчего-то задевали и меня. Остро кольнула обида, дыхание перехватило, и я раскрыла веер, обмахиваясь им и отчаянно шаря глазами по сторонам в надежде переключить внимание королевы. Неподалеку щебетала стайка миловидных девиц, шушукаясь между собой и постреливая взглядами в нашу сторону. Мужчины у столика, потягивающие вино, тоже смотрели на меня и не отвели взглядов, а один из них даже подкрутил напомаженный ус и фривольно подмигнул, отчего по моей спине пробежали мурашки. Я тут же отвернулась и встретилась с глазами, уже знакомыми мне, — водянистыми, немного навыкате, когда-то надменными, а теперь наполненными недоумением.

Выпрямив спину, я опустила веер и громко поприветствовала мачеху:

— Доброго вам дня, фрау Кёне.

Водянистые глаза распахнулись и выкатились еще больше, я даже испугалась, что они сейчас выпадут из орбит, как шарики для пинг-понга. Нижняя губа мачехи отвисла и задрожала, затряслась дряблая шея, забрякало безвкусное колье, и я заметила, как в нашу сторону повернулись генерал и королева. Но тут же валторны грянули вновь, двери распахнулись, и дворецкий возвестил о новом госте:

— Посол княжества Кентарийского, Тураон Эл’Мирт!

Дитер снова учтиво склонился к руке королевы, и я сморщилась, но с облегчением увидела, как Анна Луиза плывет к высокому длинноволосому мужчине, разодетому в меха, поэтому я отвернулась и смело глянула в лицо мачехе.

— Ты! — выдохнула фрау Кёне, вытянув в трубочку густо напомаженные губы.

— Вы, — поправила я. — Герцогиня Мейердорфская к вашим услугам.

— Чертовка, — зашипела мачеха, постепенно наливаясь злобой. — Драконье отродье! Да как ты посмела явиться в королевский дворец…

— По личному приглашению его величества, — с натянутой улыбкой сообщила я. — А вы почему одна, фрау Кёне? Где же герр Якоб? — Тут я сощурила глаза, делая вид, что ищу в толпе сводного братца, потом пожала плечами. — Ах да. Он же остался в Мейердорфском замке чистить конюшни. — И легонько хлопнула веером себя по лбу. — Какая незадача.

— Но ты… ты… ты должна была стать камнем, — продолжала шипеть фрау Кёне, надвигаясь на меня и покачиваясь, словно гадюка. Слюна пенилась в уголках ее рта, как настоящий яд, и я даже отступила на шаг, брезгливо сморщив нос.

— Если кому и должна, то не вам, — с достоинством ответила я и обернулась, с удовольствием отметив, что ко мне быстрым шагом приближается Дитер. — А вот и мой муж, герцог Мейердорфский.

Когда генерал подошел, я поймала его под локоть, привстала на цыпочки и чмокнула в твердую скулу.

— Дорогой, — проворковала я, с наслаждением наблюдая, как багровеет лицо фрау Кёне. — Поздоровайся с моей мачехой.

Дитер ответно сжал мою руку, и хотя я не видела его глаз, но впервые с удивлением почувствовала, что взгляд василиска может не только опалять огнем, но и обдавать холодом. Мои обнаженные плечи тут же покрылись гусиной кожей, а выпученные глаза мачехи посерели.

— По правилам придворного этикета, — выцеживая слова, словно бросая под ноги ледяные сосульки, произнес Дитер, — первым выказывает почтение тот, чей титул ниже. — Холодная волна загустела, обдала морозом, я выдохнула, с удивлением отметив, что из моего рта вылетело облачко пара. — Мэрион — моя жена, — продолжил генерал. — Следовательно, герцогиня. — Тут Дитер выдержал короткую паузу, но лишь только фрау Кёне открыла рот, не дал ей ответить и резюмировал сам: — А вы, кажется, баронесса?

— Я… я… я… — зашлепала губами мачеха, краска отхлынула от лица, глаза закатились, и мне показалось, она вот-вот хлопнется в обморок. Наконец она собралась и промямлила: — Я думала, брачное соглашение еще не вступило в законную силу.

— Вам, баронесса Кёне, не по титулу думать, — парировал Дитер, поглаживая меня по плечу.

От его прикосновения я немного согрелась и едва сдерживала улыбку, глядя на мачеху, которую бросало то в холод, то в жар, и ее щеки то наливались лихорадочным румянцем, то снова серели.

— Но я тоже приглашена на королевский бал, — проблеяла фрау Кёне. — И вами, и его величеством. Как наследница поместья…

— Вы наследуете поместье и право распоряжаться сопредельными землями лишь в случае смерти падчерицы, — возразил Дитер. — Как видите, моя дорогая жена в добром здравии.

Он поднес мою руку к губам и поцеловал. Лицо мачехи из серого стало зеленым, она огляделась туда-сюда, но увидела лишь флиртующую парочку, которой ни до кого не было дела, да небольшую группку пожилых фрау, которые делали вид, что тоже заняты разговором, но нет-нет да и бросали в нашу сторону любопытные взгляды. Наверное, к вечеру о чудом ожившей наследнице рода Белого Дракона будут знать все.

— Дитер, дорогой, — проворковала я, не сводя взгляда с фрау Кёне. — Но что остается моей дражайшей мачехе в случае, если я не умру?

— Титул баронессы, — ответил генерал, — и право распоряжаться одной третьей частью имущества с твоего согласия, дорогая.

— А если я не дам этого согласия? — продолжила представление я.

— Тогда фрау Кёне может выкупить свою долю либо…

— Что? — прошептала мачеха, почти теряя сознание.

— Либо отправится на паперть просить подаяние, — отчеканил Дитер.

— Ах! — Фрау Кёне вскинула к лицу раскрытый веер и медленно осела в руки вовремя подоспевшего пожилого господина с седыми бакенбардами.

— Что такое? Что случилось? — скрипучим голосом встревоженно вопрошал он, обмахивая бледный лоб фрау Кёне и растерянно глядя то на меня, то на Дитера.

— Разволновалась, — пояснила я, вытянув шею и убедившись, что с мачехой все в порядке. — Виданное ли дело — королевский бал.

— Ох, несчастье, — зацокал языком господин. — Надеюсь, фрау придет в себя хотя бы к вальсу?

Я хотела ответить, но тут музыка грянула громче, двери распахнулись, и дворецкий громким голосом возвестил:

— Его величество Максимилиан Сарториус Четвертый приглашает гостей пройти в бальную залу! Да начнутся танцы!

Кавалеры подхватили дам под руки: пожилые господа — своих жен, почтенные матроны — юных дочерей, и вся толпа хлынула в распахнутые двери. Мое сердце затрепетало, дыхание перехватило от детской радости. Я впорхнула в бальную залу, светясь от счастья. Искры света веером разлетелись по натертому паркету, отразились в тысячах зеркал — в них повторялись и множились колонны, обрамляющие залу, и приглашенные, так что казалось, здесь собрались все жители Фессалии. Но вместе с восторгом царапнул страх.

— Дитер, — прошептала я, уцепившись за руку мужа. — Вдруг я не справлюсь?

— Успокойтесь, дорогая, — тихим, спокойным тоном ответил генерал. — Вспомните, чему вас учили.

— Все вылетело из головы, — пожаловалась я. — Как перед экзаменом.

— Это и есть ваш экзамен на право носить герцогский титул, — усмехнулся Дитер.

— Нечего сказать, успокоили, — укоризненно покосилась я.

— Если голова отказывает, — произнес генерал, — положитесь на память тела. К тому же я рядом.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я и сжала его пальцы.

Полностью погрузившись в свои переживания, я не сразу заметила, как напряжен Дитер. Он все еще держал горделивую осанку, голос не дрожал, но движения стали более скованными.

«Почему?» — хотела спросить я, но не успела.

Вперед вышел его величество, облаченный в приталенный алый френч военного кроя, с синей перевязью через плечо и золотыми эполетами, еще более богатыми, чем у Дитера. Теперь Максимилиан Четвертый вовсе не походил на того охотника, который прибыл в замок генерала: прежде растрепанные волосы были уложены красивыми волнами и свободно спадали на плечи, корона поблескивала, отражая свет хрустальной люстры, выполненной в виде фантастического цветка. Король приветственно поднял руки, и музыканты остановились, едва коснувшись смычками струн, а гомон толпы мгновенно умолк.

— Высокочтимые гости! — заговорил Максимилиан. — Я и моя прекрасная супруга, — тут он взял за руку вставшую рядом королеву, — счастливы видеть вас во дворце. Сегодня, в весенний праздник Майской Розы, мы пригласили весь цвет благословенной Фессалии. Сей праздник корнями уходит в обычаи нашей страны. Вы все помните, как была создана Фессалия. — Король возвел глаза к потолку и вдохнул полной грудью. — Господь, создавший земную твердь и океан, повелел своему слуге, Небесному Дракону, засеять твердь семенами. И там, где упали семена камелии, образовалась страна Ниэль. Там, где упали семена лотоса, выросло государство Афада. Там, где упали семена пиона, раскинулась империя Альтар. Там, где упали семена чертополоха, выросли пустынные земли Канто. Там, где упали семена ромашки, теперь суровая Тарья. Там, где упали семена багульника, — всем известная Кентария. А там, где упали семена розы, расцвела Фессалия!

Максимилиан сделал паузу, и зал разразился аплодисментами. Признаться, меня тоже очаровала эта волшебная легенда, и я восторженно похлопала, жадно вглядываясь в лепнину на стенах, в позолоту и перламутр, в одухотворенные лица девушек и подтянутые фигуры мужчин. Хотя в осанке никто не сравнился бы с Дитером, даже сам король.

— Сегодня, — продолжил Максимилиан Четвертый, — мы собрались в этой зале, чтобы забыть про горе и обиды, про распри и непонимание. Мы говорим здесь на едином языке, и этот язык — музыка! Ведь недаром в нашей памяти живет наставление прадедов-основателей: «Как встретишь рождение Майской Розы, таким и будет год». Так сделаем всё, чтобы этот год принес нам только радость и процветание! Сим объявляю бал Майской Розы открытым!

Грянула музыка. Гости засуетились, выстраиваясь в танцевальные фигуры. Я поискала в толпе мачеху, не нашла и вздохнула с облегчением, а Дитер подхватил меня под локоть и шепнул:

— Помните? Первый — полонез.

— Я буду стараться, — кивнула я и поймала на себе заинтересованный взгляд стоявшего рядом господина.

Мы двинулись по кругу под торжественную музыку, возглавляли шествие король с королевой. Я пыталась попадать в такт, в руке ощущала горячую ладонь Дитера, и первый круг дался почти легко.

— У вас получается, Мэрион, — прокомментировал генерал. — Вы уверены, что провели детство в чулане?

— В каком еще чулане? — вспыхнула я, сердито поглядывая на Дитера, но уже понимая, что он шутит. — Я жила на чердаке, питалась солнечной пылью и играла с голубями, пока вы, ваше сиятельство, не ворвались в мою жизнь и не спасли меня, как Рапунцель из башни.

— Не знаю, кто такая Рапунцель, но можете считать, что я вас действительно спас, — усмехнулся Дитер, придерживая меня теперь за талию, хотя этого не требовалось по правилам танца. — Мачеха бы сгноила вас заживо.

— А вы бы спились, даже несмотря на попытки вашего адъютанта, — вернула я шпильку и, отступив, поклонилась.

— Значит, мы в какой-то степени квиты.

Дитер тоже поклонился, и мы двинулись навстречу друг другу, попеременно меняясь партнерами. Меня подхватил сначала моложавый господин с гладко зачесанными волосами и сальной улыбочкой, потом ему на смену пришел пожилой майор, поцеловавший мне руку и явно не желающий передавать меня следующему танцующему. Краем глаза я видела, как вышагивает Дитер, высокий и статный, как и положено военному. Я уловила, с каким обожанием девицы глядят в его лицо, краснеют и быстро отводят глаза, словно накалываются на острый, как шпага, взгляд, и тоже ощутила укол в груди. Ревную?

— Вот еще, — фыркнула вслух и с радостной улыбкой вложила ладонь в руку следующего кавалера.

— Что вы изволили сказать? — растерянно переспросил совсем молоденький юноша.

— Пустое, — засмеялась я. — Зачем слова, когда лучше слов расскажет танец?

Потом мы окончательно рассеялись по зале, и я потеряла генерала из виду.

Сознание немного плыло, оркестр гремел, юбки кружились, как лепестки цветов, и тело наполнялось легкостью, да такой, что я сразу забывала о том, что нужно считать размер, и о том, как выполнять следующее движение. Я просто танцевала, легко и свободно, как, наверное, не танцевала никогда. И взгляды, которые бросали на меня мужчины, горели на коже, как ожоги, а из объятий я выскальзывала, как юркая птичка, смеясь над неуклюжестью кавалеров.

— Вы прекрасны, — выдохнул господин с живой хризантемой в петлице. — Скажите, вы ведь та самая наследница Белого Дракона?

— Та самая, герр…

— Фейгенбаум, — представился господин. — Но вы зовите меня Клаус.

— А меня Мэрион, — шутливо раскланялась я и тут же поменялась местами с дородной фрау в платье, похожем на кремовый торт.

Мы протанцевали все немудреные фигуры и вернулись на исходные позиции. Раскрасневшаяся и радостная, я со смехом упала в объятия Дитера, а тот качнул головой и сквозь зубы процедил:

— Жена моя, вы танцуете с кем только хотите, но не со мной.

— Так и вы, ваше сиятельство, пользуетесь успехом у дам, — ответила я, вглядываясь в лицо генерала, почему-то ничуть не раскрасневшееся от танца, а еще более бледное, чем раньше.

— Это ничего не значит, — парировал он. — Вальс вы будете танцевать со мной.

— Ревнуете? — лукаво спросила я, но Дитер не успел ответить.

Оркестранты смолкли, и вперед снова вышел король.

— Прежде чем начнется вальс, — проговорил он, — позвольте по традиции выбрать почетных гостей нашего празднества.

Гомон прекратился. Девушки замерли, раскрыв веера, особенно юные тянули шеи, сверкая широко распахнутыми глазами, почтенные дамы поджимали губы и горделиво поглядывали свысока на соперниц.

— Эта весна оказалась щедра на подарки, — продолжил Максимилиан Четвертый. — Как король и хозяин бала хочу представить вашему вниманию почетную гостью. Это прелестная роза, едва распустившаяся в наших садах. Богиня утренней зари, сошедшая на землю. Звезда, скромно скрывающая лик за горизонтом и только теперь взошедшая на небосклон во всем блеске своей красоты!

Я услышала, как рядом ахнула и побледнела молоденькая барышня. Дитер, на лице которого по-прежнему плотно сидела непроницаемая маска надменности, а из-за очков было совершенно неясно, куда он смотрит и о чем думает, несильно сжал мою руку, и я вздрогнула.

— Мне приятно и радостно приветствовать в этой бальной зале, — все говорил король, — очаровательную герцогиню Мэрион фон Мейердорф!

Ударили в литавры, скрипки подхватили и заиграли приятную мелодию. А я стояла, как пораженная громом, и только видела, как король, протягивая ко мне руки, улыбается и повторяет:

— Мэрион, что же вы! Подойдите, прошу.

— Я?! — Наконец голос вернулся ко мне, и я завертела головой, точно рядом могла стоять какая-то другая герцогиня Мэрион фон Мейердорф.

Моргнула, подняв лицо и ища у генерала поддержки, но лишь увидела, как привычно вспыхнули в очках золотистые огоньки. Дитер стоял, словно статуя, будто увидел собственное отражение в зеркале и окаменел…

Ну конечно!

Я едва не хлопнула себя по лбу. Как я не догадалась раньше? Стала понятна и напряженность генерала, и его пустой взгляд в никуда, и скованный танец. Как только он выдержал это? В Мейердорфском замке не было ни одного зеркала, потому что василиск, посмотрев в него, мог сам обратиться в камень. А в бальной зале королевского дворца их были тысячи!

— Дитер, — холодея, прошептала я.

Он шевельнулся и выдохнул, погладил мою ладонь пальцем:

— Летите, пичужка. Я буду рядом…

И отпустил мою руку. Я тут же почувствовала себя маленькой и беззащитной под тысячами вонзившихся в меня взглядов, завистливых и восхищенных. Мужчины почтительно расступались, освобождая дорогу, пожирали меня недвусмысленными взглядами, словно я была экспонатом на выставке искусства, а они коллекционерами. Женщины кусали губы — наверное, в этот самый миг, когда я шла по паркету на дрожащих ногах, пытаясь не споткнуться, каждая из них прощалась с несбывшейся мечтой. Но его величество выбрал меня. Меня! От этого приятно кружилась голова, и таяло что-то в груди, как пломбир на солнце, в душе стало тепло и хорошо.

— Ваше величество, — смущенно проговорила я, — это большая честь…

— Для меня, герцогиня, — ответил король и поцеловал мою руку.

— В таком случае, — донесся приятный голос королевы, — мне как хозяйке бала тоже полагается выбрать почетного гостя.

Я моргнула и снова очутилась в реальности. Королева сверлила меня взглядом и улыбалась, но ее улыбка была ледяной.

— Я тоже выбираю гостя, — повторила Анна Луиза. — Пусть это будет тот, на чьих плечах держится безопасность нашей страны. Герцог фон Мейердорф! Вы составите мне пару?

Теперь я почти подпрыгнула и обернулась, локоны рассыпались по плечам. Дитер, прямой и бледный, почтительно поклонился, прижимая ладонь к груди, и быстрым четким шагом, как по плацу, прошелся по паркету.

— Вы играете не по правилам, ваше величество, — тихо проговорил король. — Вы танцевали с кузеном на позапрошлом балу.

— Придворный этикет запрещает выбирать почетного гостя в течение двух балов подряд, ваше величество, — на одном дыхании выпалила королева. — В прошлый раз я танцевала с графом Краузе.

Максимилиан Четвертый полоснул по жене недобрым взглядом, Анна Луиза ответила таким же, и мне почудилось, будто я слышу звон скрещенных клинков. Потом Дитер приблизился и взял королеву за руку, произнеся дежурное:

— Для меня это большая честь.

— Конечно, мой мальчик, — снисходительно заулыбалась ее величество и махнула музыкантам рукой: — А теперь вальс, вальс!

Оркестр заиграл вновь. Король подхватил меня за талию, и мы заскользили по паркету. Максимилиан не сводил с меня взгляда, а я смотрела на Дитера, который кружил в объятиях королеву.

— Вы неплохо танцуете для девушки, которая на балу впервые, — заметил король.

— Меня учили танцевать в детстве, — рассеянно ответила я, подмечая, как изящно рука Анны Луизы обвивает шею генерала.

О чем они говорят? Я видела, как шевелятся губы королевы, как всегда, чуть растянутые в улыбке, а Дитер цедит слова сквозь зубы и хмурит брови. Кажется, он не рад этому танцу? Или это я ревную?

Ревную? Генерала? Я вздохнула и попыталась выровнять дыхание, считая шаги.

— А в юности прятали от посторонних глаз, — прицокнул языком Максимилиан. — Я сделаю выговор вашей опекунше, с ее стороны это преступление.

Я вспомнила выпученные глаза фрау Кёне, посеревшее лицо, и в какой-то момент стало ее жаль.

— Не нужно, ваше величество. Она достаточно наказана одиночеством. Может быть, однажды и ее черствое сердце растопит какой-нибудь вдовец, и оно смягчится.

— Вы благородны, герцогиня, — с нескрываемым восхищением проговорил король и крепче прижал к себе. — Меня недаром называют знатоком душ, я сразу распознал в вас доброе сердце, которое столь же велико, сколь ярка ваша красота! Но куда вы все время смотрите?

Вздрогнув, я отвела взгляд от танцующей пары и скользнула по улыбчивому лицу короля.

— Простите, ваше величество… Мой муж…

— Что с ним?

— Вы знаете о его силе, не так ли?

— Конечно, именно потому я и взял его на государственную службу.

Я вздохнула и облизала губы.

— Мне неспокойно оттого, что Дитер находится здесь, в бальной зале, в окружении стольких зеркал…

— Но герцогиня, — возразил король, — ведь это и наша безопасность тоже. Не думаете ли вы, моя утренняя звезда, что я позволил бы чудовищу беспрепятственно разгуливать по королевскому дворцу?

Чудовище? Так называть собственного кузена? Меня это покоробило, я попыталась отстраниться и немного сбилась с шага.

— Простите, ваше величество…

Король замедлил движение и сжал мою руку:

— Не извиняйтесь, прелестная фея. Я готов пожертвовать отдавленной ногой за возможность танцевать с вами.

Он тихо засмеялся, но я лишь вежливо улыбнулась и снова обернулась, но в разноцветье фраков и бальных платьев не заметила ни белого кителя Дитера, ни короны Анны Луизы.

— А как же ее величество, Анна Луиза? — с опаской осведомилась я.

Король сразу сдвинул густые русые брови:

— Что вы имеете в виду?

— Она вальсирует с моим мужем.

— На балу Майской Розы короли всегда танцуют с почетными гостями, моя прелесть, — сухо отозвался Максимилиан. — Дитер — друг нашей семьи. Я не могу отказать супруге, хотя и удивлен ее выбором.

Замешкавшись, я не заметила, как король из центра залы оттеснил меня к колоннам.

— Признаться, я всегда немного завидовал кузену, — тихо продолжил Максимилиан, ненавязчиво лаская пальцами мою талию. — Бастард, чудовище, опиумщик, а как разбирается в женщинах! А ведь я сам предложил ему «бледную моль баронессу Адлер-Кёне»… — Хмыкнув в ответ на мое изменившееся лицо, Максимилиан быстро добавил: — Нет-нет, не обижайтесь, моя лесная волшебница! Кто же знал, что вы такой свежий бутон. Ваше появление освежило этот бал, как дуновение океанского бриза.

Он остановился окончательно, все еще сжимая мою ладонь и с легкой улыбкой глядя сверху вниз своими ясными голубыми глазами. Сердце заколотилось от смятения, я обернулась, но танцующим не было дела до двух людей, скрывшихся за колонной.

— С того момента как я впервые увидел вас на охоте, я не могу думать ни о ком, кроме вас, — понизив тон, заговорил король, пожирая меня недвусмысленным раздевающим взглядом. — О мой бог! Эти ночи прошли для меня в душных терзаниях, я думал о вас и о кузене, проливая слезы в подушку, стоило представить, как он, а не я, целует вас. И скулил от бессилия, представляя, что вы уже стали каменной статуей, бессловесной и холодной к объятиям…

— Зачем же вы отдали меня генералу? — задыхаясь, спросила я.

Голова гудела, ноги подкашивались, и я напряглась, готовая вырваться из объятий короля в любой момент, но он держал крепко.

— О, сколько я кусал локти за свою ошибку! — наигранно воскликнул Максимилиан. — Прошу вас, прекраснейшая из женщин, хоть королю и не пристало просить, простите меня. И позвольте быть вашим другом…

— Другом? — нахмурилась я.

— Покровителем, моя дорогая. Покровителем и любовником.

Он склонился надо мной и коснулся полными губами моих губ. Я дернулась, уперлась ладонями в его грудь.

— Нет! — И замотала головой, повторяя: — Нет-нет-нет! А как же королева?

Король отстранился, глядя на меня с болью и непониманием.

— Монархи женятся по расчету, а не по любви, — брюзгливо возразил он. — Согласитесь стать моей фавориткой, Мэрион. Будьте моей если не душой, то телом, и я осыплю вас почетом и драгоценностями.

Он снова прикрыл глаза и потянулся губами. Мой кулон нагрелся и кольнул жаром, я изо всей силы оттолкнула короля. Максимилиан охнул от неожиданности, а я, выскользнув из его объятий, тут же отскочила на пару шагов.

— Простите, — пробормотала я. — Ваше величество, простите, но… я замужняя женщина… я не могу… И вообще! Куда подевался Дитер?

Подхватив юбки, я развернулась и бросилась вон.

Мне казалось, сзади раздаются торопливые шаги. Что делают разгневанные монархи с теми, кто поступает против их воли? Мое сердце колотилось, по вискам катился пот. Кулон горел и пульсировал, сверкая, как путеводная звезда, словно тянул за собой. Я выбежала из залы, хлопнув дверями, но, как оказалось, совсем не с той стороны, откуда вошла. Здесь не было ни накрытых столов, ни фонтанчика, зато по стенам тускло горели канделябры, и анфилада уходила в густой полумрак, куда не долетали ни музыка, ни смех гостей.

Нырнув в нишу, я прижалась к стене спиной и тяжело задышала, пытаясь усмирить пустившееся в галоп сердце. Меня охватило чувство тревожного ожидания. Позовет ли король стражу? Пойдет ли искать меня? И куда, в конце концов, запропастились Дитер с королевой? Я вспомнила, как Анна Луиза флиртовала с генералом, как улыбалась, называя его снисходительно и нежно «мой мальчик», и в груди зажгло, кровь прилила к лицу, и пальцы сами собой сжались в кулаки.

— Дрянь, — прошептала я. — Коронованная дрянь, вот кто она.

В этот самый момент в коридоре послышались шаги, и грудной женский голос произнес:

— Нет-нет, Тураон! Здесь никто не увидит, разве что собеседники хватятся вас.

— Ни один не хватит, мой госпожа, — с сильным акцентом произнес другой голос, принадлежащий мужчине. — Только ваш генерайль.

— Мой генерал накачивается вином со своим узкоглазым другом, ему не до вас, — ответила женщина, и в тусклом свете блеснула корона.

Анна Луиза! Я затаила дыхание и вжалась в нишу, зажимая ладонью рот. Кулон на шее слегка пульсировал, словно говоря: «Так и надо, Мэрион. Жди и слушай…»

— О, альтарский петух и фессалийский волк хорош друга для друга! — ответно усмехнулся мужчина.

Пробренчали по камню кованые сапоги, мазнула по воздуху меховая накидка. Кентарийский посол?

— Оставим их, — продолжила Анна Луиза. — Что передает ясноглазый ярл, мой светлый Элдор?

— Он передать, госпожа, что очшен скучать. Очшен любить! — Посол поймал руку королевы и прижался губами.

Вдвоем они выглядели как медведь и рысь: оба опасные хищники, оба хитры и коварны. Неужели за спиной короля плетутся какие-то интриги? И не об этом ли предупреждал меня Дитер?

Я навострила уши.

— Ярл Элдор передать, — продолжил Тураон, — если не стать договора отдать нам земли Саадва, наш вождь идти войной.

— Ах! — выдохнула королева.

— Не бояться, госпожа! — быстро утешил ее посол. — Ярл увозить вас в Кентарию! О да! Фессалия быть земля Кентарии, а вы — вождь два страны! Очшен много! Очшен богато!

— Жду не дождусь, когда это случится, — взволнованно проговорила Анна Луиза. — Мой муж дурак, а Дитер… Дитер сам упустил свой шанс. Он крайне опасен, он чудовище, но и чудовище можно приручить. Вот этим… — В руках королевы блеснул пузырек. — Две капли в вино, и завтра мы не узнаем нашего врага. Вы поняли, друг мой?

— О да! Я понимай! — Тураон перехватил пузырек и спрятал в многочисленных складках меховой накидки. — Я сделать, госпожа. Вы быть довольна!

Теперь я закрыла рот обеими руками, но все равно казалось, что стук сердца выдает меня. Бальное королевское платье и накидка прошуршали мимо, двери распахнулись, выпустив полоску света, и захлопнулись вновь. И лишь тогда я вышагнула из ниши и согнулась пополам, насколько позволял корсет, упираясь ладонями в колени и тяжело дыша.

Дитер говорил о покушении. Вот только был ли достаточно информирован? Что, если покушение планируется не на короля, а на его сиятельство? Между ним и королевой в прошлом явно было что-то, о чем генерал не рассказывал мне и о чем, возможно, не подозревает король. А теперь к тому же открывается, что королева связана с правителем другой страны…

Боже мой!

Я должна найти Дитера!

Судорожно вздохнув, я откинула волосы со лба и бросилась обратно в бальную залу.

Глава 11 Вкус победы, вкус поражения

Я остановилась, в отчаянии шаря взглядом по танцующим парам, но не заметила ни алого френча короля, ни шитого золотом платья королевы, ни белого мундира Дитера. Зато один из кавалеров подскочил ко мне и предложил руку:

— Позвольте пригласить на танец, герцогиня.

— Ах, простите, — расстроенно ответила я. — Я сильно натерла ногу и пропущу этот танец. Но обещаю, следующий будет вашим.

Оставив господина в воодушевленном ожидании, я пролавировала через всю залу, стараясь не столкнуться с танцующими, и наконец вышла в приемную.

Белый китель с золотыми эполетами я выделила сразу, он ярко выделялся на фоне разноцветных и темных фраков отдыхающих. Дитер стоял, опершись о низкий столик, и что-то негромко говорил уже знакомому мне послу в меховой накидке, кожаном камзоле и подкованных сапогах. Рядом с ними стоял еще один, ростом ниже обоих, повернувшийся ко мне спиной, и я видела только черно-красное одеяние, напоминающее кимоно, и волосы, гладко зачесанные назад и собранные в маленький пучок на затылке.

— Ваше сиятельство, — негромко позвала я, но Дитер сразу услышал.

Обернувшись, он улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.

— Господа, — произнес он. — А вот и моя жена, герцогиня Мэрион фон Мейердорф.

Оба мужчины сразу повернулись в мою сторону, и сердце дрогнуло, когда я увидела в руках Тураона два наполненных вином бокала — один из них посол уже протягивал Дитеру.

— Познакомьтесь, дорогая, посол Кентарийского княжества Тураон Эл’Мирт, — представил генерал, другой рукой указав на мужчину в черно-красном кимоно: — И посол Альтарской империи господин Ю Шэн-Ли.

Мужчина прикрыл темные миндалевидные раскосые глаза и, слегка поклонившись, проговорил нараспев приятным баритоном:

— Сердечно рад, госпожа.

— Я тоже, — чересчур быстро ответила я. — Дитер, нужно поговорить.

— Подожди немного, пичужка, — беспечно отозвался генерал, принимая из рук Тураона бокал. — Мы решаем важные вопросы.

— О да! — подхватил кентарийский посол. — Очшен важный. Земля Саада наш.

— Был ваш, а стал наш, — холодно отрезал Дитер. — Земли Саада выполняют функцию буфера между Фессалией, Кентарией и Тарьей. Вы готовы дать нам достаточные гарантии, что в случае необходимости оградите фессалийский розарий от тарийских ос?

— Какой гарант? — злобно сверкнул глазами Тураон. — Никаких гарант! Ваш король обещал земли Саада. Воевали — так подайте.

Он стукнул кулаком по столу, и вазочки с фруктами подпрыгнули.

— Не надо торопиться, — поднял ладони Ю Шэн-Ли, он говорил по-фессалийски почти без акцента. — Альтарская мудрость гласит: «Оставь мутную воду в покое, и она станет чистой и прозрачной». Взвешенные решения принимаются с холодной головой и открытым сердцем.

— Вы красиво изъясняться, — фыркнул Тураон. — А сами ждать суверенитет. О да! Я знать.

— Империя Солнца была бы счастлива, — спокойно ответил Ю Шэн-Ли. — Но я полагаюсь на честность короля Фессалии и мудрость моего друга. — Он поклонился в сторону генерала и тоже взял бокал. — Не будем спешить. Иногда сдержаться в течение минуты — значит, избежать раскаяния в течение ста дней.

Генерал чинно поклонился в ответ и поднял бокал.

— Мне всегда импонировали ваши взвешенные решения, друг мой, — заметил он. — Для того мы и собрались здесь, чтобы в приятной обстановке за глотком вина взвесить все «за» и «против».

— Позвольте присоединиться и мне. — Я тоже схватила пустой бокал.

— Вы понимай в политике? — неприязненно спросил Тураон. — Вы женьщин!

— Как и фессалийская королева, — с вызовом бросила я, буравя взглядом его лицо.

Показалось или щека посла дернулась?

— Анна Луиза тут нет, — продолжил посол. — А вы да. О чем говорить с женьщин? О лентах и шпильках?

Он пожал плечами и демонстративно рассмеялся, но тут же вздрогнул, напоровшись на колкий взгляд генерала. Золотые искры сияли в его очках, как острия шпаг.

— Не смейте оскорблять мою жену, герр Тураон, — четко проговорил Дитер. — В ином случае я подаю прошение его величеству о том, чтобы выслать вас из Фессалии и назначить на ваше место другого посла. Как вам такой вариант?

Судя по выражению лица, генерал подразумевал гораздо более неприятные вещи, чем назначение на место Тураона другого посла. Ну разве что посмертно. И от внимания Тураона это не ускользнуло, он сглотнул, покачал в руке наполненный бокал и ответил:

— Нет. Моя вина.

Вздохнул и, взяв мою руку, коснулся сухими губами:

— Простить мою несдержанность, госпожа?

— Прощаю, — холодно ответила я и быстро убрала руку, как только посол выпустил ее.

— Вы крайне благородны, дорогая, — похвалил Дитер.

— Вы выбрали супругу, достойную себя, мой друг, — подхватил Ю Шэн-Ли, улыбнувшись мне и поклонившись ниже обычного.

— Ах, не стоит, — мотнула я головой, соображая, как же предупредить генерала об опасности. — Возможно, я не так хорошо понимаю в политике, как мужчины, но прекрасно знаю, что значит создать доверительную атмосферу, столь необходимую для принятия взвешенных решений. Пусть эта встреча будет началом долгого и плодотворного сотрудничества между нашими странами.

— Я в этом не сомневаюсь, госпожа, — сказал Ю Шэн-Ли и плеснул мне немного вина. — Достаточно?

— Спасибо, — улыбнулась я, но смотрела не на него, а на Дитера.

Тот выжидал, покачивая в руке бокал, и я глядела, как темно-алая жидкость омывает его стенки. Успел Тураон отравить вино или нет? Я не знала, какой знак подать генералу, чтобы не заподозрил и посол. Не бросаться же к Тураону с требованием: «Отведай сперва ты из моего кубка!»

Решение пришло неожиданно. Я звонко рассмеялась, привлекая внимание мужчин, и в ответ на удивленные взгляды пояснила:

— Я вспомнила одну игру, в которую играла в детстве на своем дне рождения. Она называется «Колечко». Служанка разлила приглашенным виноградный сок и в один из бокалов положила маленькое кольцо, а потом перемешала бокалы. Кому попадался бокал с кольцом, тот загадывал желание.

— Как странно, — подхватил Дитер, — в кадетском королевском корпусе мы тоже играли в такую игру, только условия были немного другими. Кто из парней вытаскивал кольцо, того целовала самая красивая девушка.

— Какой глюпий идей! — фыркнул Тураон.

— Отчего же? — возразил Ю Шэн-Ли. — Дружеский поцелуй в щеку от госпожи Мэрион будет лучшей наградой на этом балу.

— Я согласна, — громко произнесла я и, перехватив помрачневший взгляд Дитера, наконец-то улучила момент незаметно подмигнуть.

Понял генерал или нет, но протеста не выказал, только молча протянул руку за бутылкой и долил вина в наши бокалы.

— Очшен глюп! — все еще фыркал кентарийский посол. — Я не играть!

— Боитесь? — вскинул бровь Дитер. — Вы, мужчина?

Тураон пыхтел, прожигая меня взглядом. На мое счастье он не умел обращать людей в камни.

— Не нужно трусить, господин посол, — пропела я и, сорвав прозрачную сережку, бросила в свой бокал. — Если вы и проиграете в этом заходе, то обязательно выиграете в следующем.

— Нет, не трусить! — Тураон хлопнул ладонью по столу. — Я играть!

— Говорят, судьба — это женщина с завязанными глазами, одной рукой она раздает счастье, другой беды, — проговорила я, забирая бокалы и выставляя их в кучку на столе. — Но мои глаза и мое сердце открыты перед вами, поэтому каждый получит то, что ему причитается. Теперь следите внимательно. Ловкость рук и никакого мошенничества! Кручу, верчу, запутать хочу!

Я принялась ловко переставлять бокалы, вспоминая студенческое умение вытаскивать шпаргалки под чутким взглядом преподавателя и ни разу не попасться.

— Кто целует, тот и раздает, — лукаво произнесла я и протянула первый бокал Тураону, тот самый, который посол прежде передал Дитеру.

Второй, с простым вином, передала Ю Шэн-Ли, третий забрала себе и, наконец, бокал с серьгой протянула генералу.

— За мою прекрасную жену, — провозгласил Дитер. — До дна!

Он опрокинул бокал. Его примеру последовали послы, и мое сердце взволнованно заколотилось. Что случится теперь? Что?

— Оп! — радостно воскликнул Дитер и продемонстрировал всем сережку. — Я выиграл, господа.

— Это… нечестен! — прохрипел Тураон и вдруг закашлялся.

Кровь прилила к его лицу, на глазах показались слезы. Я вся затрепетала, ожидая, что посол вот-вот рухнет на пол. Ю Шэн-Ли непонимающе хмурился, помаргивая редкими ресницами.

— Простить, — откашлявшись, просипел кентарийский посол. — Не в то горло попасть.

Вздохнул и обтер щеки ладонью. Я с беспокойством вглядывалась в его черты, но красные пятна постепенно бледнели, Тураон глубоко вздохнул, сглотнул слюну и погрозил мне пальцем:

— Вино хорош! А вы… вы маленький лиса. О да! Хитро подыграть муж!

— Я никому не подыгрывала, герр Тураон, — гордо ответила я и подплыла к генералу. — Но обязательства надо выполнять. — Приподнявшись на цыпочки, мягко поцеловала Дитера в щеку. Он слегка притянул меня к себе, и тогда я шепнула ему на ухо: — Надо уйти. Вопрос жизни и смерти.

У него не дрогнул ни один мускул. Отпустив меня, генерал поставил бокал на стол и прижал ладонь к груди:

— Прощу прощения, господа. Я вынужден вас покинуть на время. Мы продолжим нашу беседу, но позже.

— Конечно, мой друг, — улыбнулся Ю Шэн-Ли. — В одном часе любви между супругами — целая жизнь.

Мы вежливо распрощались и отошли на безопасное расстояние, только тогда Дитер стиснул мне плечо и тихо спросил:

— И что это было, Мэрион?

— Что? — моргнула я.

Он нависал надо мной и был так близок, что я ощущала его дыхание, сладковатое после вина.

— Это представление с сережкой и поцелуем.

— А что за разговор был у вас с королевой?

— Вот оно как, — усмехнулся Дитер. — Банальная ревность.

— Ничуть нет, ваше сиятельство, — возразила я. — Вы ведь давно знакомы с ее величеством? Если так, то хорошо бы знать причину, по которой Анна Луиза захотела вас отравить.

— Что? — в свою очередь спросил Дитер.

Он застыл, хмуря брови и играя желваками. Я смотрела на него без страха, следя, как золотистые искры скачут в его очках.

— Я слышала, как королева разговаривает с кентарийским послом, — тихо, подбирая слова, поведала я. — Они говорили о войне и о вас. А потом ее величество передала послу…

— Идемте! — Генерал решительно взял меня за руку и потянул к выходу. — Здесь не место для разговоров, слишком много ушей.

Мы вышли в сад. Солнце клонилось к западу и золотило белые кудряшки акаций. Изумрудно-зеленые аллеи, подстриженные аккуратно и ровно, сплетались в один большой лабиринт. Дитер потянул меня к фонтанчику в виде мраморной рыбы, танцующей на хвосте, и, убедившись, что рядом никого, усмехнулся:

— Значит, вы подслушивали, пичужка?

— Ради вашего блага и блага страны, — поклялась я.

— Конечно, — продолжая улыбаться, проговорил Дитер, и золотой огонек его в очках мигнул. — Вы всегда появляетесь в нужном месте в нужное время. Потрясающий дар!

— Если будете язвить, ваше сиятельство, я ничего не расскажу, — надулась я.

— Отчего же, — Дитер погладил меня по спине, и от его прикосновения по коже мелким бисером рассыпались мурашки, — мне интересно знать, что еще придумала эта змея.

— Так я была права? Вы с ней знакомы?

— Я знаком со всей королевской семьей, Мэрион.

— Так, может, были ее фаворитом? — спросила я с вызовом и отважно заглянула в его очки.

Искры вертелись, как крохотные чертенята, и по лицу не поймешь, смеется Дитер или говорит серьезно.

— Анна Луиза предлагала мне стать им, — пояснил генерал. — Но я отверг ее предложение.

— Почему? Побоялись превратить ее величество в статую? — съязвила я.

— Если не снимать очки или крепко зажмуриться, проклятие не подействует.

— Откуда вы знаете?

— Я ведь не жил все это время монахом, — усмехнулся Дитер. — В альтарских веселых домах у меня было немало возможностей проверить это на практике.

— Ах вы, развратник! — Я отодвинулась и сбросила его руку. — А как же ваши жены?

— Проклятие может снять только законная супруга. И как проверить, сработало или нет, если не снимать очков?

— Вы еще и циник!

— Так точно, моя пичужка. А еще чудовище, не забывайте об этом.

— Ее величество так и сказала. — Я поджала губы и тряхнула волосами. — А жаль, ей бы пошли гордая осанка и застывший взгляд. Прекрасное украшение для королевского сада.

— Я так и думал, вы ревнуете, — кивнул Дитер и, перегнувшись через мрамор, брызнул на меня водой.

— Ай! — Я подскочила. — Что вы себе позволяете?

— Пытаюсь немного отрезвить.

— Сначала протрезвейте сами!

— Я чист как стекло. Помните, яды не действуют на василиска.

— Тогда как… — растерялась я и замерла, хмуря брови и раздумывая над его словами.

Действительно, если Дитер имеет иммунитет к ядам, то королева не могла не знать этого. Но что было в пузырьке?

— Она передала послу какой-то флакончик, — произнесла я. — «Чудовище можно приручить», — так она сказала.

— Это могло быть магическое зелье, — раздумывая, вслух сказал Дитер.

— Возможно, приворотное?

— А вы все об одном.

Я фыркнула и сложила руки на груди.

— Вот и нет. Приручить можно не только любовью, хотя любовь — сильнейшая из привязок.

— Вы правы, — согласился Дитер. — Жаль, что не сказали раньше. Я бы приказал обыскать посла и…

— Боюсь, к тому времени он уже использовал содержимое флакона, — мрачно ответила я. — И, признаться, сильно испугалась, когда посол Тураон закашлялся.

— Так вы полагаете, зелье добавили в вино? — подскочил и Дитер.

— Разумеется! Вы думаете, я просто так придумала игру с подменой бокалов?

— Вы сумасшедшая! — Дитер забросил руки за голову и обхватил ладонями затылок. — Ведь это вино мог выпить мой друг Шэн или вы сами.

— О, не беспокойтесь, — рассмеялась я. — Вино выпил сам Тураон. Как видите, с ним ничего не случилось.

— Будем надеяться на это, — пробормотал Дитер и покачал головой. — И все же будьте начеку, когда вернетесь на бал.

— Как? — воскликнула я с огорчением. — Разве мы не поедем домой?

— Сейчас? — вскинул бровь Дитер.

Я кивнула, но генерал только вздохнул и погладил мое плечо.

— Польщен, что мой замок вы теперь называете своим домом, — сказал он. — Но переговоры еще не закончились, я не имею права покидать бал. И вы тоже, дорогая.

— Мне совершенно не хочется туда возвращаться, — расстроенно произнесла я и прижалась к Дитеру, точно ища у него защиты. — Мне не нравится королева, не нравится король, к тому же он…

Я закусила губу и замолкла.

— Что же? — спросил Дитер.

— Он попытался меня поцеловать, — зажмурившись, на одном дыхании выпалила я и испуганно замерла.

— И что вы сделали? — сухо осведомился генерал.

— Оттолкнула его и сбежала, — пролепетала я и кротко покосилась на Дитера. — И, кажется, наступила на ногу…

Сдвинутые брови разгладились, и генерал вдруг расхохотался.

— Мэрион! — Он аккуратно вытер щеки под нижним краем очков. — Вы не перестаете меня удивлять. Но Макс… — Он покачал головой. — Какая прыть. Признаться, я ожидал от него чего-то подобного, но не так быстро. Не волнуйтесь, моя птичка. Я прикажу Гансу присмотреть за вами, а Жюли покажет вашу, вернее, нашу комнату.

Вздохнув с облегчением, я улыбнулась:

— Хорошо. Но и вы будьте осторожны, ладно?

— Конечно, — кивнул генерал. — К тому же впереди меня ждет еще одна победа.

— Какая?

— Над вами, дорогая, — ослепительно улыбнулся Дитер и обвел мои губы указательным пальцем. — Вы ведь еще не забыли о нашем маленьком пари?

К моему облегчению, на балу я не встретила больше ни короля, ни королевы. Наверное, оба удалились исполнять государственные дела, зализывать раны от поражения или плести очередные интриги, но наслаждаться танцами я больше не могла. Время от времени меня пытались пригласить кавалеры, но я вежливо улыбалась и удалялась бродить по гостиной, ела фрукты и запивала минеральной водой, иногда подслушивала разговоры придворных дам, но все они вращались вокруг нарядов и обсуждений, кого и сколько раз пригласили на танец. Пару раз я услышала имя Дитера и навострила уши, но дамы тут же прекратили сплетни, едва увидели меня рядом, и провожали недобрыми взглядами, точно я отняла у них лакомый кусок. В конце концов мне это наскучило, и я вышла в сад.

Темнело быстро. Солнце провалилось за горизонт, и в бледно-сливовом небе одна за другой начали зажигаться звездочки. Окна королевского дворца вспыхнули искусственным золотом, в них мельтешили тени приглашенных гостей, и я жалела, что так и не успела станцевать с Дитером вальс. Я представляла, как он сидит рядом с послами и смакует рубиновое вино из хрустального бокала, и надеялась, что теперь он будет предельно осторожен, и если Тураону не удалось отравить вино в первый раз, то теперь не получится и подавно.

Стало прохладно, и я вернулась во дворец. Слуги готовили праздничный салют, и все приглашенные высыпали на балкон. Я искала глазами знакомый белый китель, но так и не могла найти. Показалось, что мимо бледной тенью пронеслась фрау Кёне, но, завидев меня, растворилась в толпе.

Кто-то почтительно коснулся моей руки, я обернулась и встретилась с добрыми глазами Ю Шэн-Ли.

— Мой друг ищет вас, госпожа, — мягко произнес он.

— А вы разве не с ним? — Я обвела толпу встревоженным взглядом, но генерала не было.

— Дитера попросил на разговор король.

— Король! — воскликнула я, ощутив, как заколотилось сердце.

— Вы взволнованы, госпожа? — На лице альтарца отразилась тревога.

Я вздохнула и обеими руками пригладила волосы. Не рассказывать же ему о вальсе с королем и подслушанном разговоре?

— Нет-нет, — быстро проговорила я. — Я просто чувствую себя одиноко без мужа. Так о чем они беседовали?

— Фессалийские разговоры не для ушей альтарца, госпожа. — Ю Шэн-Ли привычно поклонился.

— Конечно. — Я расстроенно прикусила губу.

— А я пообещал найти вас, — продолжил посол, — и охранять до возвращения Ди.

— Это совершенно излишне, — бледно улыбнулась я. — Ведь я не ребенок.

— Вы его супруга, и этого достаточно, — серьезно ответил Ю Шэн-Ли.

— Так вы дружны? — рассеянно спросила я, накручивая локон на палец.

— Это давняя история, — с охотой подхватил Ю Шэн-Ли. — Дитер служил в фессалийской колонии, в некогда имперских землях Фенг, откуда я родом. Мы познакомились на службе и юность провели вместе.

— Так это с вами он приучился к опиуму? — хмыкнула я.

Ю Шэн-Ли развел руки ладонями вверх и закатил глаза.

— К стыду моему, — горько произнес он. — Империя Солнца — великая страна, неисчислимы ее дары и соблазны. То, что у нас считается уделом мудрецов, в Фессалии воспринимают как пороки, а неокрепшие умы впитывают все новое, как губка впитывает воду. Вы могли бы изменить это, госпожа.

— Вы так считаете? — задумчиво спросила я.

— В Альтаре говорят, что мудрая женщина — подарок судьбы. Она добавляет сахар во все, что дает мужчине, и убирает соль из всего, что мужчина дает ей. Вот, — Ю Шэн-Ли снял с левого запястья один из браслетов, сплетенных из разноцветных нитей, — в Фессалии вы празднуете день Майской Розы, а мы в империи Солнца празднуем день Тысячи Драконьих Лодок. В этот день принято дарить друг другу обереги от злых духов, примите один от меня. — Он взял меня за руку и аккуратно надел на запястье браслет, затянув его на ленточки, свисающие, как драконьи усы. — Вы видите? Эта черная нить — цвет дракона-хранителя вашего мужа. Белая — это вы сами, не так ли? А красная нить — символ Великого Луна, отца-дракона, основавшего империю Солнца. Я хочу, чтобы отныне он охранял и вас, госпожа.

— Спасибо, Шэн, — растроганно поблагодарила я, не заметив, что назвала его так же, как недавно назвал Дитер. — Я буду хранить ваш подарок. Но мне совершенно нечего дать взамен.

— Вашей дружбы будет достаточно, — поклонился Ю Шэн-Ли, и в этот самый момент знакомый голос вкрадчиво произнес над ухом:

— Любезничаем?

Я вихрем обернулась и возмутилась:

— Разве можно так пугать фрау?

— Никак нет, — бодро ответил генерал и обратился к альтарцу: — Шэн, друг мой, позвольте украсть у вас эту красавицу?

— Пусть солнце освещает ваш путь, — поклонился Ю Шэн-Ли.

Дитер поклонился в ответ, прижав ладони к груди, взял меня под локоть и потянул в сторону.

— Как прошел разговор с королем? — спросила я. — Или, лучше сказать, с королевой?

Генерал сдвинул брови, отчего над переносицей пролегла вертикальная складка.

— Не знаю, что передавала ее величество послу Тураону, — тихонько ответил он, — но кентариец жив и здоров, разве что надрался сверх меры.

— Не без вашей помощи, я так думаю? — подколола я.

— Меня еще не перепил ни один гвардеец и ни один матрос, — хвастливо сказал генерал. — Слуги отнесли его в отдельные покои, а его величество передвинул совещание на завтрашний день.

— Еще один день! — воскликнула я огорченно. — Как мне пережить?

— Как обычно, пичужка, насвистывая песенки и порхая по бальной зале. Только не прыгайте в клумбы, у здешних роз острые шипы.

— Какой вы злой. — Я сердито поджала губы.

— Ну-ну! Не сердитесь, — миролюбиво отозвался Дитер. — Когда вы сердитесь, то напоминаете капризную девчонку, и я не знаю, чего мне хочется больше, отшлепать вас или поцеловать.

Я вскинула подбородок, заливаясь краской возмущения и намереваясь ответить, но звучный голос дворецкого вдруг оповестил:

— Господа и дамы! Пожалуйте на балконы, сейчас будет салют!

Неподалеку стоящие девицы завизжали от восторга, и я зажала ладонями уши. Потом меня толкнула престарелая фрау, ковыляющая под ручку с мужем, мимо пронеслась парочка влюбленных, вскоре гости спрессовались в один сплошной пестрый поток, и Дитер вовремя подхватил меня под руку и потянул с прохода.

— Вот так лавина, — сердито проговорил он. — На поле боя и то не случается такого столпотворения.

— Люди всегда охочи до зрелищ, — заметила я.

— А вы нет? — В очках сверкнули и закружились лукавые огоньки.

— Внимание приятно лишь поначалу, — буркнула я. — Потом начинает раздражать.

— И в этом наши вкусы совпадают, — кивнул Дитер и потянул меня за руку: — Идемте.

— Куда? — растерялась я, заметив, что генерал идет совершенно в другую сторону, навстречу толпе.

— Смотреть салют.

— Но мы идем в обратном направлении…

— Вы проницательны, Мэрион. Я знаю одно место, откуда откроется потрясающий вид.

— И что же это за место? — спросила я.

— Крыша королевского дворца, — совершенно серьезно ответил Дитер.

Сначала, правда, мне показалось, что генерал шутит, и я шла за ним из чистого любопытства. Винтовые лестницы вели нас наверх, и казалось, что Дитер знает здесь каждый закоулок. Лакеи почтительно распахивали перед ним двери, словно это был Мейердорфский замок, а не дворец короля, и постепенно азарт захватывал и меня. На самых крутых лестницах Дитер брал меня за руку и вел медленно и осторожно, подшучивая в своем стиле и называя пичужкой, к чему я уже привыкла. А потом вдруг остановился и потребовал:

— Теперь закройте глаза.

— Снова шуточки? — с подозрением нахмурилась я.

— Никаких шуток, — качнул он головой. — Закройте же.

Я послушно зажмурилась, и он прикрыл мне лицо ладонью. Я взволнованно задышала, чувствуя лишь стук сердца и шорох платья по мрамору. Потом заскрипела дверь.

— Тут осторожно, — шепнул генерал мне на ухо, и его дыхание оказалось горячим и щекочущим. — Пригните голову, Мэрион. Вот так. А теперь смотрите!

Ладонь скользнула по лицу, будто лаская. И я увидела небо.

Оно обрело насыщенный темно-синий цвет, бисерные звезды рассыпались по небесному бархату, и прямо над головой, зацепившись за дворцовый шпиль, висел двурогий серп. От него отходило полупрозрачное свечение, точно в небе зажгли серебристый прожектор, и в этом белесом свете тонули королевские сады и фонтаны.

— Не глядите вниз, — прошептал Дитер, придерживая меня за талию. — Может закружиться голова.

Я все-таки не послушалась и глянула. Серебряный свет хлынул потоком, расплескался о мостовую, разлетелся брызгами фонтанов, выбелил свернувшуюся змею лабиринта, я ахнула и вцепилась в китель мужа.

— Давайте присядем, пичужка, — успокаивающе сказал он. — Вот тут.

Дитер сбросил китель, оставшись в белой рубашке, постелил его прямо на крыше и сел первым, увлекая меня за собой. Я плюхнулась рядом, с удовольствием вытянув гудящие после танцев ноги.

— Смотрите, — сказал Дитер, указывая в небо. — Видите эту извилистую белую полосу?

— Похожую на Млечный Путь? — уточнила я, запрокидывая лицо.

— Да, белую, как молоко, — согласился генерал. — Моя матушка говорила, что это и есть Небесный Дракон, создавший землю и весь род людской. У него тысяча глаз, поэтому Небесный Дракон видит все, что происходит внизу, все хорошее и дурное. Иногда он отмечает избранных, но дары Небесного Дракона не всегда приносят счастье. — Дитер мельком пригладил седую прядку и вздохнул. — А вон там, — он переместил руку правее, — распускается Звездная Роза. Это за ней движется Небесный Дракон, его влечет запах и красота розы, но она каждый раз ускользает, как только дракон приблизится к ее лепесткам.

— И они никогда не встретятся? — спросила я, разглядывая влекущую бриллиантовую россыпь.

— Возможно, когда-нибудь, — ответил генерал. — Ведь чудеса случаются.

Внизу грохнуло. Я вздрогнула и инстинктивно приникла к Дитеру.

Небесный бархат вспыхнул и озарился огнем, золотые и алые звезды полыхнули в полнеба, а потом потоком искр осыпались вниз. Снизу донеслись восторженные возгласы и свист. Бахнуло снова и косым штрихом перечеркнуло Небесного Дракона, оставив на его бледном теле рваную рану. Один за другим загорались огни, сад и крыши озарялись разноцветными сполохами. Вот новый залп — и прямо над головой из бутона начала распускаться гигантская алая роза. На ее лепестках дрожали капли росы, стекали вниз и таяли во тьме. С новыми залпами вокруг нее запорхали ярко-голубые и белые бабочки, одна из них порхнула прямо надо мной, волоча следом раздвоенный огненный хвост, я ахнула и уцепилась за Дитера. Он приобнял меня за плечи и подтянул к себе.

— Что вы, пичужка! Испугались?

— Вовсе нет, — с восторгом ответила я, провожая взглядом стайку бабочек, постепенно тающих в ночи. — Красиво, Дитер.

— Красиво, — с улыбкой кивнул он, даже не взглянув на салют.

Его ладонь лежала на моем плече, пальцы ласкали ненавязчиво, нежно, в очках переливались отражения огней.

— Но вы смотрите не на салют, а на меня, — возразила я. — Может, вам мешают очки?

— Нет, я василиск и отлично вижу ночью, как днем.

— И что же видите сейчас? — Я заглянула в его лицо, теперь спокойное и открытое, озаренное легкой улыбкой.

Суровые морщинки разгладились, грудь ровно вздымалась, и мне захотелось прижаться к нему, спрятаться от всех бед этого мира.

— Небесную розу, которая наконец спустилась на землю, чтобы дождаться своего дракона, — ответил Дитер и обвел пальцем мой подбородок.

— А что случится, когда они встретятся? — прошептала я и поймала его руку. Сердце застучало часто-часто. — Дракон не обидит розу?

— Никогда, — хрипло ответил Дитер. — Ведь он ждал этого всю свою жизнь.

Его щека оказалась возле моей, а губы — возле моих губ. Я ощутила его дыхание, услышала, как колотится сердце. Ветер трепал наши волосы, сплетал мои рыжие локоны с его черными, натягивал на его груди тонкий шелк рубашки, щекотал мне шею, и, прикрыв глаза, я подалась вперед. Наши губы соприкоснулись.

В этом поцелуе были весенняя свежесть и привкус вина, он тянулся, как карамельная патока, неспешно, долго. Дитер пил мое дыхание, его ладонь гладила плечи, лаская обнаженную кожу, пальцы обводили ключицы, и каждый раз, когда он задевал кулон, тот отзывался приятным покалыванием, от которого по телу пробегали электрические импульсы.

Я не сдержала стона, когда Дитер подхватил языком мочку уха и прошептал:

— А ведь я выиграл пари, пичужка, не так ли?

— Нет, — выдохнула я, пряча улыбку. — Не надейтесь.

— А как же поцелуй? — В голосе Дитера слышалась легкая хрипотца, от которой по коже рассыпались мурашки.

— Не считается, — упрямо ответила я, дрожа от удовольствия и подставляя шею под его жаркие губы. — К тому же вы сами поцеловали меня.

— Неужели? А если я сделаю так?

Я со стоном откинула голову, позволяя Дитеру ласкать языком шею, и сама гладила его по груди и плечам, с восторгом ощущая, как перекатываются тугие мускулы.

— Признайтесь… Мэрион, — срываясь на хрип, прошептал генерал в мои горящие от поцелуев губы. — Вы ведь хотите?..

— Что? — проговорила я, распахивая глаза.

В очках генерала искрилось золото, закручивалось в спираль, и невинное тело Мэрион трепетало под взглядом василиска. Он мог бы сломать меня, как едва распускающийся бутон. Такой сильный, опасный и… нежный.

— Хотите стать… моей? — донесся влекущий голос генерала. — Сегодня… сейчас… навсегда?

Я зажмурилась, но перед глазами все еще кружился огненный водоворот. Это был чистый восторг и страсть. Так чувствуешь себя на краю обрыва, когда ветер подталкивает в спину и до падения только шаг.

— Да, — выдохнула я, и мой ответ потонул в грохоте салюта.

В очках Дитера расцвел огненный дракон. Он вскочил и подхватил меня на руки, легко, как пушинку. Невесомым облаком взметнулись юбки, ветер взъерошил Дитеру волосы, скользнул по моей щеке, остужая разгоряченную кожу. Так чувствуешь себя, когда все-таки делаешь шаг за край и осознаешь, что не падаешь, а летишь.

— И я хочу тебя, Мэрион, — задыхаясь, произнес Дитер. — Больше всего на свете… с первого дня, как увидел… сегодня и всегда…

Он отступил обратно к лестнице. Я обвила его шею руками и улыбалась, глядя в цветущую ночь. Я знала, что она будет нашей. Что бы ни случилось потом, мы расцветем сегодня друг для друга.

Мы спускались долго, то и дело останавливаясь в пролетах и целуясь до стона, до дрожи в коленях. Мое тело, натянутое как струна, отзывалось на каждое прикосновение, и я не знаю, что сказали бы слуги, попадись мы им на глаза. Но в коридорах никого не было, все смотрели салют, и мы добрались до нашей комнаты, изнемогая от желания.

У двери Дитер снова подхватил меня на руки и прошептал, осыпая поцелуями лицо:

— Это наша комната только на одну ночь, но позволь внести тебя в спальню… как жену…

Он перенес меня через порог, и мы упали на кровать, огромную и мягкую, перестеленную к нашему прибытию. Мне было душно и тесно в корсете, кожа горела, и я хотела большего. Дитер уперся руками в матрас и навис надо мной, в глубине его темных очков клубилось горячее золото.

— Возможно, мы торопимся? — спросил он.

— Возможно, — согласилась я и обвела его губы указательным пальцем. — Но ты мой муж, а я твоя жена. Я больше не хочу ждать…

— И не боишься?

— Нет, — мотнула я головой, оставшиеся шпильки выпали, и волосы рассыпались по подушкам. — Ну разве… совсем немножко.

Дитер стащил рубашку через голову, и я увидела, что мускулистый торс опоясывает татуировка.

— Небесный Дракон. — Я протянула ладонь и погладила рисунок.

— Черный Дракон Мейердорфа, — поправил генерал. — А ты — прекрасный цветок из розария Адлер-Кёне.

Мы снова слились в поцелуе, я запустила пальцы в его волосы и с наслаждением перебирала их, дрожа от мучительно сладкого томления.

— Тебе не обидно проиграть пари? — В очках Дитера мелькали хитрые огоньки.

— Проигрывать надо уметь, — улыбнулась я. — К тому же за каждым поражением следует победа. Какое желание ты загадал, Дитер?

— Оно у меня одно, — сообщил генерал. — Быть с тобой…

Треснули застежки корсета, зашуршала шнуровка, и я выгнулась, освобождаясь от ненужной одежды. Дитер восторженно выдохнул и коснулся губами моей обнаженной груди. Я вспыхнула не то от смущения, не то от удовольствия, закрывая глаза и целиком отдаваясь ласке.

Дитер ласкал меня по-другому, не так, как под лестницей в поместье Адлер-Кёне, и не так, как в спальне Мейердорфского замка. Тогда его прикосновения были сильными и грубыми, на грани отчаяния и ненависти. Теперь он исследовал меня осторожно, с любовью, настраивая, как инструмент, и я отзывалась на его прикосновения дрожью и стоном, и жар прокатывался по телу, тая внизу живота.

Я вздрогнула, почувствовав прикосновение шелка к своему лицу, но Дитер погладил меня по щеке:

— Не бойся, моя пичужка. Закрой глаза.

Я сразу поняла, что хочет сделать генерал, и послушно зажмурилась, позволив ему завязать мне глаза сложенным вдвое шелковым шарфом. Все сразу погрузилось во мрак, и в нем все еще кружились и вспыхивали магические золотые искры. Ощущения стали острее, прикосновения Дитера — сильнее и жарче, и я ахнула, когда почувствовала, как платье с легким шелестом окончательно упало на пол. Теперь я осталась перед ним абсолютно беззащитной и обнаженной, какой и должна оставаться женщина наедине с мужчиной.

— Ты прекрасна, — прошептал Дитер и скользнул ладонью между моих бедер.

Жар накатил лавиной. Я всхлипнула и подалась навстречу, стискивая пальцами уже взмокшее покрывало и разводя колени, раскрываясь перед ним еще больше и еще бесстыднее. В ушах грохотала кровь, внизу живота пульсировало сладостно и больно, и когда уже стало казаться, что нельзя больше выдержать эту сладкую пытку, я почувствовала, как что-то горячее и твердое уперлось в меня.

— Потерпи немного, — простонал Дитер. — Пожалуйста…

И подался навстречу.

Мое тело прострелило жгучей болью. Я закричала, дернувшись, кулон вспыхнул и ожег меня, словно к коже прижали раскаленную шпагу. Дитер упал сверху, накрыв мои губы поцелуем и шепча что-то успокаивающее и нежное. Я вся дрожала и горела, не зная, оттолкнуть его или прижать сильнее, но боль постепенно уходила, оставляя место сладостной дрожи и странному ощущению наполненности. Тогда, дав мне привыкнуть к себе, Дитер начал двигаться. Сначала осторожно, боясь причинить боль, потом все сильнее, глубже, наращивая темп. Огненная лавина снова потекла по моему телу, собираясь в один пульсирующий сгусток где-то в глубине, известной только женщине. Я подавалась ему навстречу, задыхаясь от болезненного возбуждения, подстраиваясь под ритм, и с каждым движением томление становилось сильней, слаще. Уже не стесняясь, я стонала и шептала его имя:

— Дитер…

Он тоже отвечал, но я уже не понимала, что именно. Дитер задвигался быстрее, приближая меня к чему-то нереальному, болезненно-сладкому. Пульсирующий сгусток внизу вдруг взорвался и окатил меня жидким огнем. Выгнувшись в руках Дитера, я закричала, и мир затопило сладкой волной. Оглушенная и вздрагивающая, я чувствовала только, как что-то горячее выплеснулось на мой живот, и Дитер упал рядом. Он стиснул меня так, что я издала стон, уткнувшись лицом в его взмокшую грудь. Мы долго лежали в обнимку, не говоря ничего, только гладили тела друг друга, наслаждаясь долгожданным покоем и слушая удары наших сердец. Потом Дитер вздохнул и поцеловал меня в висок:

— Спасибо.

— За что? — тихонько спросила я, все еще не видя его, но ощущая волнующий запах и нежась в его руках.

— За то, что расцвела для меня, — ответил генерал. — За то, что показала мне любовь…

Меня разбудил солнечный свет, проникающий через неплотно задернутые шторы. Тонкая полоска золотилась, в ней дрожали и падали пылинки, и мягкий блик отражался в оправе очков Дитера. Он спал, повернув ко мне умиротворенное лицо, и улыбался во сне. Темные стекла были спокойны, как озерные омуты, мне было легко и не страшно. Я легонько дотронулась пальчиком до его лба, теперь гладкого, не изрезанного страдальческими морщинами, провела по прямому носу, погладила припухшие от ласк губы и подбородок с уже пробивающейся утренней щетиной.

Мой муж и самый близкий человек в этом мире. Кто знал, что кошмар обернется сказкой? Я улыбнулась и, наклонившись, прикоснулась губами к губам Дитера. Он вздохнул и схватил меня за руку.

— Ай! — взвилась я. — Испугал!

В темных стеклах зажглись золотые огоньки — это Дитер открыл глаза.

— С добрым утром, пичужка, — произнес он и притянул меня к себе, ответно целуя. — Как спалось? Что видела во сне?

— Спалось замечательно, — заулыбалась я, ложась на его свернутую руку и обводя пальцами татуировку на груди. В некоторых местах черную драконью чешую пересекали белые росчерки шрамов. — Что снилось, не помню. А тебе?

— Мне снилась ты, — ответил Дитер, лаская мою обнаженную спину. — Ты пригласила меня на белый танец, и мы танцевали вальс среди приглашенных гостей.

— Сон в руку, — обрадовалась я. — Повторим сегодня же?

— Ты уверена? — Брови над очками слегка приподнялись. — Во сне мы танцевали голыми.

— Вот бесстыдник! — Я шутливо пихнула его в грудь, а Дитер засмеялся, привлек меня к себе, и некоторое время мы целовались, нежась в кровати и наслаждаясь.

— Вот бы так было всегда, — прошептала я, вздохнув и уткнувшись носом в его шею. — Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою…

— О чем печалишься, пичужка? — заботливо спросил Дитер.

— О том, что тебе нужно будет когда-нибудь снять очки и проверить, снято ли проклятие…

— Придется, — эхом откликнулся генерал, и я поежилась в его руках. — Но не сейчас. И не с тобой.

— Почему?

— Не хочу разрушать волшебство и не хочу терять тебя.

Я снова вздохнула и погладила его по животу.

— У тебя шрамы…

— Это следы от плетей, — ответил Дитер, беря меня за руку и обводя косые штрихи на своей коже. — У маленьких мальчиков с мельницы не бывает детства, и я работал наравне со взрослыми. А это, — он обвел круглую отметину возле плеча, — след пули. Однажды меня подстрелили во время боя…

— И наверняка выхаживала прелестная куртизанка? — подхватила я, насупившись.

— Не очень прелестная и совсем не куртизанка, — засмеялся Дитер. — Это был Шэн.

— Твой друг альтарец? — Я вспомнила о подаренном браслете и тронула запястье.

Сплетенные нити плотно обхватывали мою руку, были невесомы и приятны на ощупь.

— Да, он, — подтвердил Дитер. — Я только получил капитанское звание и рвался в бой, вот и подставился под пули.

— Мужчины, — улыбнулась я. — Всегда как мальчишки. Все только в солдатиков играть, не понимая, что их тоже кто-то ждет дома живыми…

— А ты бы ждала меня? — тихо спросил Дитер.

— А разве это не очевидно? — хмыкнула я. — Только не в таком ужасном месте, как Мейердорфский замок.

Дитер отодвинулся и сдержанно спросил:

— Чем же он не угодил?

Я приподнялась и всплеснула руками:

— Да как же! Он же нуждается в хорошей хозяйке. Да весь второй этаж — это просто какой-то склеп. Нужно перекрасить стены, расширить окна, впустить в комнаты свежий воздух.

— И выкинуть портрет моей матери? — холодно спросил Дитер.

Он тоже приподнялся на подушке, и я ощутила, как кольнули в его очках золотые огни.

— Нет, — примирительно отозвалась я. — Ни в коем случае. Портреты надо отреставрировать и украсить ими холл. Вот письма лучше сжечь, а статуи перенести в тенистое и безлюдное место. Посуди сам, кому из твоих гостей понравится прогуливаться по кладбищу?

Дитер молчал, раздумывая и хмуря брови.

— А еще, — продолжала я, — мне было бы приятно, если бы ты снова вернулся к живописи. У тебя несомненный талант, Дитер. Ты мог бы заниматься любимым делом в промежутках между королевскими интригами и дипломатическими переговорами.

— Я почти потерял навыки, — буркнул генерал, прореживая пальцами волосы.

— Нужно только вернуться, — воодушевилась я. — Ты мог бы начать с набросков, нарисовать сад или замок. Или… меня.

Огоньки в очках Дитера блеснули интересом, и я с удовольствием увидела, как губы изогнулись в улыбке, а генерал наконец-то снова расслабился.

— Готова рискнуть, пичужка?

— Хоть сейчас! — Я игриво задрапировала себя покрывалом и томно глянула на супруга.

— Осторожней, Мэрион. — В очках Дитера зажглись хищные огоньки. — Когда ты так смотришь на меня, мне хочется не рисовать тебя, а целовать.

— Ну так попробуй!

Дитер с потешным рычанием бросился на меня, я запищала, барахтаясь в покрывале, и так, целуя и обнимая друг друга, мы не услышали, как хлопнула дверь.

— Ой!

Вместе с женским вскриком послышался звон разбитой посуды. Я подскочила, подскочил и Дитер, и мы оба обернулись, во все глаза глядя на застывшую в дверном проеме Жюли.

— О-о… — протянула она дрожащим голосом, все еще держа поднос, уже накренившийся в ее руках. На нем, удерживаясь каким-то чудом, лежала серебряная ложка, а от чашки остались только фарфоровые осколки, усеивающие пол.

— Поразительная наглость! — сказал Дитер и отпустил меня. — Разве фрау звала вас, Жюли?

— Нет, ваше сиятельство, — пискнула бедная служанка. — Но я думала… думала… время завтрака…

— Вы врываетесь в спальню без стука, — сердито нахмурился генерал и выпрямился во весь свой внушительный рост. Покрывало скользнуло вниз, Жюли ахнула и вскинула ладони к лицу, окончательно роняя и поднос, и ложку, а Дитер как ни в чем не бывало продолжал, подбоченясь и вовсе не смущаясь своей наготы: — В супружескую спальню, надо заметить. Вы, наверное, позабыли, что у вашей госпожи теперь есть муж? И он тоже имеет право находиться со своей супругой, заботиться о ней и даже приносить завтрак?

— Простите, ваше сиятельство! Простите! — стонала Жюли, то покрываясь красными пятнами стыда, то белея, как мрамор.

Я давилась от смеха и тянула Дитера за руку, шепча:

— Ну хватит, Ди! Хватит! Отпусти девушку, а?

— Отпускаю, — важно сказал генерал, поймав мою руку и погладив ладонь пальцами. — Но впредь, дорогая Жюли, научитесь стучаться!

— Простите, ваше сиятельство! — как заведенная повторила служанка, все еще охая и не разлепляя глаз, нашарила на полу поднос и спиной выпала из комнаты.

Я услышала, как из-за двери зашипел знакомый мужской голос:

— Я же говорил, бестолочь! Его благородие с женой, а ты: «Не может быть, не может быть…»

— Да кто же знал! — вздыхала Жюли. — О, мои глаза, мои глаза…

Я прыснула со смеху и бросила в Дитера подушкой:

— Развратник! Разве можно так пугать приличную девушку?

— Не такая уж приличная, если спелась с Гансом, — ухмыльнулся генерал и прицельно вернул мне подушку.

— Ну, знаешь! — возмутилась я. — Не нужно судить по себе о других людях.

— Знаю я таких людей, — продолжая ухмыляться, возразил Дитер. — Видел, как они обжимались на кухне в промежутках между тем, как подавали фрукты и мороженое.

Я закусила губу и отвела взгляд. Дитер подошел ко мне, обнял и поцеловал в макушку.

— Надо собираться, дорогая, — с сожалением сказал он. — Скоро мне опять придется покинуть тебя и заняться государственной безопасностью.

— Но ты ведь будешь танцевать со мной сегодня? — спросила я, поднимая глаза и вглядываясь в ровное золотистое сияние за стеклами.

— Конечно, — пообещал Дитер. — Клянусь, теперь никто не отнимет тебя у меня.

В коридоре послышались шаги, дверь хлопнула снова.

— Что такое? — рассердился генерал, с неохотой отпуская меня. — Жюли? Ганс? Я ведь велел не беспокоить нас!

И обернулся.

А я застыла, натянув покрывало до подбородка и чувствуя, как холодеет живот.

В дверях стояла дворцовая стража.

— Ваше сиятельство, — поклонился в мою сторону усатый стражник, облаченный в темный военный мундир. — Прошу прощения за вторжение. И вы, ваше сиятельство. — На этот раз он глянул на Дитера и прикоснулся двумя пальцами к козырьку фуражки. — Вы должны сейчас же одеться и пройти с нами.

— Куда? — нахмурился Дитер, все же потрудившись обернуться простыней. — В чем дело, господа?

— На кентарийского посла, ярла Тураона Эл’Мирта, сегодня ночью совершено покушение, — отчеканил стражник, и я застыла столбом.

Вспомнился разговор с королевой, странная жидкость в пузырьке, выпитое вино…

— Кто посмел?! — вскричал Дитер и шагнул вперед.

Стоявшие по бокам стражники схватились за пистолеты, а усатый качнул головой и сурово произнес:

— Это сделали вы.

— Я? — Дитер замер.

— Вы, — повторил усатый стражник. — Ярл Тураон обнаружен в своей постели мертвым. И совершенно окаменевшим. Вы обвиняетесь в убийстве кентарийского посла, ваше сиятельство, и мы вынуждены вас арестовать по приказу королевы.

Я вскрикнула и осела в кровати, ощущая, как что-то в груди, может, сердце, а может, вся моя жизнь, обрывается, стремительно летит вниз и раскалывается на части, как недавно разбилась выроненная Жюли чашка.

Глава 12 В ловушке

Праздничные ленты сменились на траурные, гости потихоньку разъезжались, и в воздухе чувствовалось предгрозовое напряжение.

Я вся дрожала, как натянутая тетива, и томилась в ожидании аудиенции у короля, а перед глазами стоял Дитер. Спокойный, уверенный в своей правоте, подтянутый и строгий, будто собирался на войну, а не в тюрьму.

— Все будет хорошо, Мэрион, — сказал он. — За поражением всегда следует победа, ты же знаешь.

Он поцеловал меня в лоб, а потом его увела стража.

И вот теперь я мерила шагами приемную, не зная, примет ли меня его величество или отомстит за вчерашний отказ, и сердце выстукивало тревожные ритмы: что будет, что будет?

Хлопнули двери, расписанные червонным золотом, и из кабинета в приемную вплыла королева. Я застыла, с внутренней дрожью глядя в надменное лицо. Анна Луиза усмехнулась.

— Ах вот кто добивается приема у моего Максимилиана! — пропела она, посматривая на меня сверху вниз. — Чего вы хотите, дорогуша?

— Справедливости, — выдохнула я, сдерживая рвущееся наружу презрение.

— Мы обе хотим одного и того же, — снисходительно ответила королева.

— Неужели? — Я не удержалась и всплеснула руками. — Арестовать невиновного? Это вы называете справедливостью?

— Арестовать опасного убийцу, — поправила Анна Луиза. — Вы не хуже меня знаете, кто такой василиск.

— А вы не хуже меня знаете, что он не убийца! — парировала я.

Показалось или глаза королевы недобро блеснули? Знает ли она, что я подслушала их разговор с послом?

— Выходит, все его шесть жен покончили жизнь самоубийством, выпив отравленное зелье, не так ли? — вкрадчиво спросила Анна Луиза, и меня точно окатило холодным душем.

Я впилась ногтями в ладони, упрямо мотнула головой и ответила в отчаянии:

— Это проклятие. Он сожалеет!

— Милочка, — повысила голос королева, — Дитер сожалеет только о том, что войны не случаются так часто, как ему хотелось бы, а местные девки не так искусны в ласках, как альтарские шлюхи.

— Что вы себе позволяете! — задохнулась я.

— О, лишь открываю вам глаза, — фыркнула королева. — Могу представить, какие сладкие речи он лил в ваши маленькие ушки, но василиск красиво поет, а за спиной прячет отравленный кинжал.

— Вы не знаете моего мужа! — выкрикнула я ей в лицо, желая тут же вцепиться в него ногтями, располосовать эту гладкую мраморную кожу, стереть усмешку с подкрашенных помадой губ.

— А вы не знаете фессалийского генерала, — холодно ответила Анна Луиза. — Я знакома с ним куда дольше вашего. Это страшное чудовище, убийца, развратник и опиумщик.

— Вы лжете! — закричала я. — Это вы подставили его! Подсыпали яд в его вино, а посол лишь выпил его по неосторожности!

Анна Луиза откинула голову и расхохоталась.

— Маленькая глупая герцогиня, — с сожалением произнесла она. — Если бы вы знали вашего мужа так хорошо, как хотите показать, то понимали бы, что яды на василиска не действуют. Посудите сами, дорогуша, какой резон мне травить генерала, если я знаю о его неуязвимости? — Она усмехнулась рубиновым ртом, и я покачнулась, схватившись за спинку кресла. — Или, может, вы думаете, что я хотела отравить кентарийского посла? Зная, что это повлечет за собой войну?

Сохраняя на губах змеиную усмешку, королева качнула гордой головой. Из прически выбился светлый локон, и Анна Луиза заправила его за ухо.

— Он… любит меня, — прошептала я, тяжело дыша.

Все мои слова и эмоции разбивались об эту каменную статую. Она двигалась, подобно человеку, дышала и говорила, ее руки были теплыми и мягкими, но сердце давно превратилось в мрамор. Я знала, что это так, и королева была куда страшнее всех прочих чудовищ.

— Он никого не любит, и вас в том числе, — холодно сказала Анна Луиза. — Вам совершенно вскружили голову, и вы готовы поверить во что угодно. Если бы он вас любил… если бы вы любили его… проклятие было бы снято.

— А оно? — Я подняла на королеву умоляющий взгляд.

Сердце заныло при воспоминании о прошлой ночи, надежда вспыхнула и запульсировала в груди.

— Спросите об этом Максимилиана. — Королева поджала губы и заносчиво вскинула подбородок. — И дважды подумайте, прежде чем вымаливать пощаду убийце, чья вина доказана лишь одним его существованием.

Она прошелестела мимо, волоча за собой пурпурный шлейф. Меня окутало облаком терпких духов, по коже рассыпались мурашки, точно мимо прошла не женщина, а сгусток льда. Я застонала и опустила горячий лоб на скрещенные руки. Пропало проклятие или нет? Что будет, что будет?

Дверь распахнулась снова, и из кабинета выглянул лакей.

— Ваше сиятельство! — отчеканил он. — Его величество готов вас принять. Прошу вас незамедлительно пройти в кабинет.

Я всхлипнула, подобрала подол платья и, придав осанке достойный вид, переступила порог.

Король сидел за письменным столом, черкая золотым пером на разложенных бумагах. Справа от него — пресс-папье в виде свернувшегося клубком дракона, слева — стопка папок в алых обложках с золотым тиснением. И весь кабинет выполнен в красно-золотых тонах. Я вздохнула и затеребила лунный кулон, его тепло дарило спокойствие.

— Ваше величество, — начала я, неловко присев по этикету, но король не дал мне продолжать.

Отложив перо, он вышагнул из-за стола мне навстречу и, взяв за руку, коснулся губами.

— Счастлив встретиться с вами снова, моя майская роза. Жаль, в столь печальное для нас обоих время.

— Вы знаете, зачем я пришла, — срывающимся голосом заговорила я. — Это касается моего мужа Дитера…

— Конечно-конечно, — завздыхал король, покрывая поцелуями мою ладонь, потом запястье. — Я мог бы догадаться.

— Вы арестовали невиновного, ваше величество, — продолжила я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вырвать руку. — Дитер — не убийца.

— Приказ отдавал не я, а супруга, — возразил Максимилиан, все еще не выпуская мою ладонь. — Прискорбно, но мне пришлось подтвердить его, когда обнаружилось, что все факты налицо.

— Какие факты? — спросила я, холодея.

— Посол Тураон Эл’Мирт за ночь стал каменной статуей, — морщась, ответил король. — О, это чудовищное зрелище! Меня бросило в холодный пот, лишь только я увидел эту жуткую статую! Этот распахнутый в безмолвном крике рот! О, бог мой! — Моя ладонь наконец-то выскользнула из его хватки, и Максимилиан тихо застонал, прижав руку ко лбу. — Такое не подобает видеть благочестивому фессалийцу, а тем более юной фрау. Вы бы упали в обморок, дорогая.

— Не упала бы, — жестко парировала я. — Мне уже приходилось видеть статуи в саду Мейердорфского замка.

— Ах вот что, — хмыкнул король и покосился на меня с неодобрением. — Но все равно это было чудовищное зрелище.

— Почему вы уверены, что виноват Дитер? — спросила я. — Разве в Фессалии нет других василисков?

— Что вы! — замахал руками Максимилиан. — Мой бог, помилуй Святая Дева! Последнее чудовище убито в каменных пустынях Канто, а его глаза, язык, сердце, печень и прочие внутренности пущены на яды и магические зелья.

— Значит, — подхватила я, — чисто теоретически возможно убить по методу василиска без применения самого василиска?

— Тео-ре… — повторил король, запнулся и вытер кружевным платочком вспотевший лоб. — Уф, вы столь же умны, сколь и прекрасны, и жонглируете словами не хуже наших мудрецов. Вы правы, убить можно и с помощью магии, вот только кому придет такая идея?

— Например, королеве? — рискнула и забросила удочку я.

Ожидала увидеть возмущение и получила его. Король откинул голову так, что корона съехала на затылок и чудом удержалась на густых, тщательно уложенных кудрях, на щеках вспыхнули красные пятна.

— Говорите да не заговаривайтесь, моя дорогая, — сухо отчеканил Максимилиан, даже отступая от меня на шаг. — Ваши слова могут быть расценены как клевета и лжесвидетельство против короны. И я вправе арестовать вас прямо сейчас, если вы не отступите от лжесвидетельства и не попросите прощения.

— Прошу, — испуганно пробормотала я, и сердце заколотилось быстро-быстро. — Простите, ваше величество. Простите за необдуманные слова.

У меня никого не было, кроме Дитера, и никто не защитит Дитера, кроме меня. Если я сейчас оступлюсь, если пройду по краю и сорвусь в пропасть, кто вызволит его? Наше счастье висело на волоске, и король уже поднес к нему нож. Ощутив жар, я схватила его величество за руки и заговорила:

— Я всего лишь влюбленная женщина, ваше величество! И я в отчаянии! Простите мою дерзость!

Максимилиан расслабился, и улыбка снова тронула его чувственные губы.

— Прощаю вас, моя весенняя фея, — снисходительно сказал он и слегка пожал мои взмокшие ладони. — Да что ж вы так перепугались?

— Я боюсь не за себя, а за Дитера, ваше величество…

— Настолько, что готовы очернить всех и каждого?

Я опустила голову и нахмурилась.

— Мне показалось… между моим мужем и ее величеством натянутые отношения. Я не права?

— Возможно, моя милая, — вздохнул Максимилиан. — Многие боятся василиска, а моя супруга до сих пор убивается по безвременно ушедшему герцогу Мейердорфскому и моему кузену Мартину.

«Убивается настолько, что готова повиснуть на шее чужого мужа», — зло подумала я, а вслух сказала:

— Но ведь вы не станете мстить Дитеру за давнюю дуэль, ведь правда? И за… — тут я запнулась, — вчерашний отказ…

— О, нет-нет! — рассмеялся король, снова пожав мои руки. — Добродетельность заключается в отказе от мщения, а я придерживаюсь заветов священной книги, моя дорогая Мэрион. И уверяю вас, Анна Луиза тоже придерживается их. — Он закатил глаза. — Ах, эта святая женщина! Ее доброта столь же велика, сколь велики ее дела и цепкий ум!

«А сердце полно яда», — подумалось мне, я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть.

— О, знали бы вы, мой благоухающий цветок, — продолжил Максимилиан, — как дорожу я ее мнением. Сколько раз она выручала меня советом, которого не могли дать и лучшие умы королевства.

«Один из них явно касался убийства кентарийского посла», — подумалось снова, и я выпрямилась, с достоинством глядя в глаза его величеству.

— Если это так, — заговорила я, — вы должны понимать, что и Дитеру нет никакого резона убивать посла. Он ваш подданный и верно служит стране и короне. У него нет и не может быть никакого мотива.

— Это будет решать следствие, — заметил король. — Поверьте, мне тоже не хочется верить в причастность моего кузена к этому неблаговидному поступку. Но другого василиска в стране нет, а зелье… его не так уж легко достать. К тому же вы понимаете, Мэрион, из-за убийства посла Фессалия оказалась в уязвимом положении. Мы и так находились с Кентарией в натянутых отношениях из-за спорных территорий, и бал Майской Розы, призванный положить начало дипломатическим отношениям между нашими странами, обернулся угрозой войны. — Я вздрогнула, страшное слово «война» эхом отозвалось в душе. — Все, что я могу сейчас, — продолжил король, — это принести глубочайшие соболезнования кентарийскому вождю, Элдору Эл’Варуку, и пообещать найти и наказать убийцу, чего бы мне это ни стоило. И клянусь вам своим драконом-покровителем, если Дитер замешан в этом убийстве, он будет казнен.

Я ощутила слабость в коленях, золото и алый бархат слились в одну сплошную серую пелену, уши наполнились звоном, и я опомнилась сидящей в заботливо подставленном кресле, а Максимилиан обмахивал меня бумагами и настойчиво совал в руки наполненный водой стакан.

— Выпейте, Мэрион. Давайте же. Может, врача?

— Не нужно, — слабо отозвалась я и пригубила теплой воды. — Я уже в порядке.

Отставив стакан на край стола, попыталась встать. В голове еще звенело, перед лицом скакали золотые искры, будто я слишком долго смотрела в глаза Дитера, проваливаясь в эти омуты и тая в его объятиях. Как давно это было!

Стиснув зубы, я оперлась о подлокотники и поднялась, оглаживая кружева и оборки на платье.

— Я хочу просить об одном, — стараясь придать голосу твердость, сказала я. — Провести следствие со всей тщательностью и отсрочить казнь насколько возможно. Вы ведь не откажете мне в этом?

— Не откажу, моя утренняя звезда, — немного расстроенно ответил Максимилиан. — О, если бы я мог помочь моему кузену!

— Но ведь раньше Дитера не привлекали к ответственности из-за проклятия, — вспомнила я некогда сказанные Гансом слова. — Хотя это не первый окаменевший человек.

— Одно дело — сражение на поле боя, — мягко возразил король. — Или дела семейные, где окаменение — не более чем досадное недоразумение, попытка избавиться от проклятия. И совсем другое — преднамеренное убийство посла соседней страны. О, несчастный, несчастный Дитер! О моя бедная страна!

— Я дам показания, — продолжила я, не слушая стенаний. — В ночь убийства посла Дитер был со мной.

— Всю ночь? — приподнял брови король.

— Всю ночь. — Я закусила губу и зарделась, отведя взгляд. — Мы были… вместе. Как муж и жена.

— Ах вот оно что! — озадаченно произнес Максимилиан и запнулся.

Мы молчали. Время текло. Я сжимала кулон и теребила подаренный плетеный браслет.

— Насколько сильно вы хотите помочь своему мужу? — наконец спросил король.

— Насколько? — Я не поняла вопроса и уставилась на короля ничего не выражающим взглядом.

Смотрела на него, а видела Дитера. Его красивое лицо, гладко зачесанные волосы, ироническую полуулыбку и широкие плечи, его руки, в сплетении которых я проснулась этим утром. Что осталось у меня теперь? Только щемящая пустота.

— Я мог бы помочь вам, — вкрадчиво продолжил Максимилиан и встал сбоку, ненавязчиво поглаживая мое обнаженное плечо. — Мне и самому жаль терять кузена и такого хорошего стратега, но закон есть закон. Я очень боюсь за свою страну и не хочу войны. Дело осложняется тем, что сила василиска напрямую зависит от степени его злобы. Проклятие может сработать сразу, а может — спустя целые сутки. Но я мог бы смягчить наказание, если…

— Если что? — Я задержала дыхание, лишь слушая, как трепещет в груди сердце.

— Если вы примете мое предложение, дорогая, — тихо проговорил король и коснулся губами плеча. — Это будет трудно… сложно… почти невозможно! Но я обещаю… — Он коснулся шеи, опалив кожу горячим дыханием, шепнул на ухо: — Обещаю сделать все, что в моих силах. Если хотите — выкрасть Дитера из тюрьмы и выслать из страны, подальше от любопытных глаз, в безопасное место, только согласитесь стать моей…

— Нет! — выкрикнула я, резко обернувшись и гневно глядя в покрытое красными пятнами лицо короля.

Он пожевал губами, глядя на меня оценивающе и сально, покачал головой:

— Подумайте, ваше сиятельство. Я дам вам время.

— Нет, — повторила я, но уже тише.

Стиснув зубы, зажмурилась, прогоняя злые мысли, сдерживая слезы и рвущийся из груди отчаянный плач. Король шагнул ко мне, я отступила, уперлась руками в стол, зашарила по нему, нащупала пресс-папье. Максимилиан покосился на него, и попытки приблизиться не сделал, вместо этого повторил:

— Подумайте, Мэрион. Хорошенько подумайте. И не цепляйтесь так за Дитера, он этого недостоин.

— Мне лучше знать, ваше величество, — ответила я, тяжело дыша и без страха глядя в породистое лицо. — Я его жена.

— Седьмая жена, смею заметить.

— Может, я полюбила его тоже за семерых?

— Что странно, учитывая условия для снятия проклятия.

— Что же странного? — растерянно спросила я, а король нехорошо усмехнулся и процитировал:

— «Проклятие снимет наследница знатного, но обедневшего рода, которая полюбит василиска всем сердцем». — Он покачал головой, поправил инкрустированную драгоценными камнями корону. — Оно не снято, дорогая.

— Проклятие не снято? — повторила я и застыла, все еще держась за пресс-папье. — Откуда вы знаете?

— Мы сразу же проверили, — охотно пояснил король. — Стража предприняла все меры предосторожности и сняла с Дитера очки. Подопытными выступили тюремные крысы.

— И? — Я затаила дыхание.

— И все крысы окаменели. Все без исключения!

— Этого не может быть, — пролепетала я, уже чувствуя, как в груди разливается боль.

Я прижала ладонь к корсету, стало трудно дышать. Максимилиан смотрел с сочувствием, на губах все еще играла улыбка.

— Вы не любите его, прекрасная роза, — донесся до меня его голос словно издалека. — Возможно, думали, что любите. Но это был самообман, иллюзия. Так стоит ли цепляться за иллюзию? Забудьте, Мэрион, станьте моей, и я дам вам то, чего вы не получите рядом с государственным преступником. Все будет вашим: положение, драгоценности, даже новый муж, куда лучше нынешнего.

— Нет, — выдохнула я и замотала головой так, что локоны рассыпались по плечам. — Я не могу… Дитер! Мне нужно увидеть его… поговорить с ним! Я должна!

Максимилиан глубоко вздохнул и поморщился:

— Ну что ж, упрямая птичка. Если так желаете, я дам возможность увидеться с мужем. Возможно, тогда вы все поймете сами.

— Час, — оживилась я. — Хотя бы час, прошу!

— Полчаса, — безапелляционно оборвал меня король и хлопнул по кнопке звонка.

Дверь открылась, в кабинет заглянул стражник. Максимилиан махнул рукой и велел:

— Капитан, отведите герцогиню фон Мейердорф в тюремное подземелье. Да не арестована, болван! — прикрикнул он, видя, как оживленно стражник вытаскивает из кобуры пистолет. — Всего лишь повидаться с его сиятельством. За ее безопасность отвечаешь головой.

Королевская темница оказалась мрачной башней с острыми зубцами и железными воротами, с узкими проемами бойниц. Мы шли довольно долго сквозь темные коридоры, по выщербленным ступеням. Чем ниже спускались, тем умже становились каменные лабиринты, светильники горели едва-едва, и в неверном свете по стенам прыгали наши тени, живые и причудливые, точно привидения погибших здесь узников. Пару раз мы напугали крыс, которые при виде нас прыснули из-под ног и зашуршали когтистыми лапками по камню. Я стиснула зубы, подавляя рвущийся крик, и стала ступать осторожнее, приподнимая подол платья, чтобы ненароком не наступить на мерзких животных.

Нас пропустили через обитые железом двери, и я с замиранием сердца шагнула в полутемный коридор, по бокам которого тянулись решетки. Где-то капала вода, издалека доносились стоны, пахло прелой соломой, нечистым телом и кровью.

— Где мой муж, Дитер фон Мейердорф? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Пожалуйте, сюда, ваше сиятельство, не споткнитесь. — Стражник поднял повыше керосиновую лампу и повел дальше по коридору.

Я с беспокойством поглядывала по сторонам, боясь увидеть дыбу или дорожки крови, текущие из-под решеток, но полумрак скрадывал очертания предметов, и я видела только дрожащие тени.

— Не волнуйтесь, ваше сиятельство, — словно читая мои мысли, продолжил стражник. — Камера пыток дальше, а у палача… то есть, знамо дело, у господина дознавателя, не бледнейте так, сейчас обеденный перерыв.

Он говорил об этом так буднично, словно речь шла о каком-нибудь менеджере среднего звена или о государственном служащем. Впрочем, палач и есть человек на службе у короля, даже должность носит звучную — «дознаватель»!

— А Дитера… — Мой голос дрогнул, и я поправилась: — То есть его сиятельство — уже допрашивали?

— Допрашивали, фрау, — хмыкнул стражник, и я вздрогнула, увидев разлившееся по его лицу самодовольство, но стражник тут же стер улыбку и поспешно добавил: — В пределах допустимого, как полагается по чину и титулу. Вы уж в обмороки тут не падайте, очень долго шли, а у меня поясницу с утра прихватило, вы хоть и тростиночка, а как понесу? Надорвусь и до пенсии не выслужусь. Вы лучше носик свой надушенным платочком закройте, — посоветовал он, — чтобы, значит, неблагородное амбре вас не смутило, хе-хе. А вот и пришли.

Я замерла, прижимая кулак к взволнованно вздымающейся груди. Камера ничем не отличалась от прочих, и внутри царила та же темень и тишина, разбавляемая только тихими шорохами.

— Дитер? — позвала я, не узнавая собственного охрипшего голоса.

Шорохи стихли. Тишина звенела, забивая уши плотной ватой. Рядом тяжело дышал стражник, свет от лампы плясал на осклизлых камнях.

— Дитер! — попробовала я снова.

На этот раз в полумраке промелькнуло отчетливое движение, и знакомый голос осторожно спросил:

— Мэрион?

Показалось, что мое бедное сердце сейчас оторвется и вылетит из груди, настолько оно затрепетало, будто птичка билась о прутья клетки. Полуобернувшись к стражнику, я попросила срывающимся голосом:

— Вы можете оставить нас одних?

— Сожалею, ваше сиятельство, — кашлянул тот в кулак. — Этого никак не велено.

— Да как же! — вспыхнула я. — Это ведь муж мой!

— А еще подозреваемый в убийстве его благородия посла кентарийского, чтоб его псы разорвали, — хмыкнул стражник и поправился: — Это я про покойного осла… то есть посла, ваше сиятельство, не подумайте чего. По мне пусть его сиятельство хоть весь кентарийский род переведет, и горя мало.

— Думай, что говоришь, болван! — За решеткой по стене поднялась черная тень, и голос Дитера окреп. — Не то и на тебя покушение повесят!

— Упаси Пречистая Дева! — Стражник отступил и суеверно поплевал через плечо. — Вы бы так не шутили, ваше сиятельство. Вот я вам и супругу привел, за что ж на меня напраслину возводить?

— Привел — так и ступай!

— А этого не можно, — упрямо качнул головой стражник. — Вдруг вы, не в обиду будет сказано, на их величеств сговор замыслите или еще чего похуже? Велено проследить.

— Отойди тогда хоть в сторону, — в сердцах проговорил Дитер, приближаясь к решетке. — Не бойся, не сбегу.

— Куда вам бежать, — проворчал стражник, потоптался, но отошел.

— Еще дальше, — попросила и я, махнув рукой в сторону.

Стражник раздул ноздри, ругнулся через губу, но отошел еще. Теперь помещение озарял только дрожащий отблеск лампы, но этого было достаточно, чтобы я увидела, как из темноты вынырнуло любимое лицо. Приникнув лбом к решетке, Дитер прошептал:

— Мэрион…

— Дитер! — Я бросилась к нему. — Жив!

И остановилась, задохнувшись от накатившей боли, глаза защипало от слез. На лице Дитера, закрывая глаза, чернела плотная повязка, сквозь хлопковую рубашку на плечах и спине проступали темные полосы подсохшей крови.

— Господи, — простонала я, — что они с тобой сделали…

И закусила губу, ощутив, как щеки обожгло слезами. Генерал повернул лицо, звякнули кандалы на руках, и он хрипло попросил:

— Подойди, пичужка… не вижу…

Я робко приблизилась, протянула дрожащие пальцы и погладила генерала по колючей щеке, едва задевая тугую повязку. Дитер выдохнул, и суровые складки возле рта и между бровями разгладились.

— Это ты, — сказал он. — Наконец-то. Я так беспокоился о тебе…

— Почему? — глотая слезы, спросила я.

— Не для ушей этого болвана будет сказано, но их величества способны если не на все, то на многое. — Он дернул головой, склонив ее немного набок, точно умный пес, и сказал куда-то в пустоту: — Все вижу! Отвернулся, зараза!

Я вздрогнула и тоже обернулась через плечо. Стражник что-то бурчал, переминаясь с ноги на ногу, и неодобрительно косился на нас.

— Ты правда видишь? — робко спросила я.

— Нет, — усмехнулся Дитер. — Слишком плотная повязка, еще и поверх очков. И, как видишь, сковали руки. Всего лишь меры предосторожности.

Он дернул плечом, и кандалы забрякали. Я тронула пальцами рубашку, ощутив ссохшуюся кровавую корку.

— Они тебя били…

— Допрашивали, Мэрион… Ерунда!

— Какая же ерунда! — Я задохнулась от жалости и злости на этих мучителей. — У тебя вся спина в крови!

— Я мальчик с мельницы. Это не первые мои плети.

— Они пытают невиновного!

— Моего происхождения вполне достаточно, чтобы обвинять в убийстве посла, — сухо ответил Дитер, и мое сердце снова сжалось от боли.

Сколько пришлось пережить ему? Тяжелое детство, ненависть отца, смерть матери, презрение окружающих только потому, что он отличался от всех остальных. Страх, вечный страх и неприятие. Даже от меня…

Я покраснела, и в этот момент порадовалась, что Дитер не видит моего лица.

— Посол действительно окаменел?

— Действительно, — с горечью подтвердил Дитер. — Сомнений быть не может. Окаменение проходило достаточно медленно, и под каменной оболочкой нашли еще целые внутренности. Мне рассказал палач, все-таки в какой-то степени мы были сослуживцами.

Дитер нервно усмехнулся, и я закусила губу.

— Но как? — прошептала я. — Это ведь не ты. Ты не мог.

— Конечно, пичужка. — Дитер выпрямился и гордо приподнял подбородок. — Я солдат, а не убийца и поражаю врага на поле боя, глядя в глаза, а не подло из-за спины. К тому же я слишком хорошо знаю, чем грозит это Фессалии.

— Войной, — слабо проговорила я.

— Да, — просто и коротко ответил Дитер, и мои колени снова задрожали от слабости. — Война сейчас не нужна ни мне, ни Максу. Мы еще не отошли от последних кампаний в пустынях Канто. Провоцировать соседей — это идти на верные потери, а то и на смерть…

— Тогда кому это может быть выгодно? — шепнула я и умолкла.

В памяти всплыло услышанное недавно: «Фессалия быть земля Кентарии, а вы — вождь два страны! Очшен много! Очшен богато!»

— Молчи! — прошипел Дитер и дернулся, кандалы тревожно зазвенели. — Любое слово может сыграть против тебя, Мэрион. Не хочу, чтобы ты сидела в соседней камере, среди пауков и крыс. И еще. — Тут он нервно усмехнулся и понизил голос: — Я думал все время, пока дознаватель писал протокол допроса. Я бы обязательно догадался про вино, — он качнул головой, — и никогда бы не стал его пить… Я бы вернул его тому, кто подал, Мэрион. Я бы вернул бокал.

Я зажмурилась и закусила губу, привычно затеребив кулон, который теперь тревожно пульсировал и колол жаром. Отчаяние рвалось из груди, а выхода не было. Конечно, все подстроила королева. Хотела ли она отравить самого Дитера? Или ее план был гораздо тоньше, гораздо коварнее? Что, если и Дитер, и я, да и сам несчастный посол были только разменными монетами в умелых руках интриганки? Если она знала, что ее подслушивают? Если она знала, что Дитер столь же хитер, как она сама, и ни за что не возьмет бокал из рук посла враждебной страны, подозревая, что вино может быть отравлено? Что он сделает тогда? Конечно, вернет бокал тому, кто его подал!

О, как же хотелось поговорить об этом с мужем! Но рядом стоял стражник, посматривая в нашу сторону и явно грея уши.

— Лучше скажи, — Дитер прервал мои размышления, — Макс разговаривал с тобой?

— Да. — Я опустила голову, и хотя Дитер не видел меня, было тяжело смотреть в его разом осунувшееся и посеревшее лицо. — Я сказала ему… сказала, что всю ночь ты был со мной. Разве они могут, Дитер? — всхлипнула я. — Ты невиновен. А тебя допрашивают под плетями. Посадили на цепь, как пса!

— Я и есть пес, — глухо ответил Дитер. — Цепной пес его величества. Чудовище, которое надо держать на коротком поводке и не забывать показывать, кто в доме хозяин. Разве ты не понимаешь? — Он качнул головой и трескуче рассмеялся. — Когда я хочу добиться послушания от виверн, я надеваю на них ошейник и всаживаю в бока шпоры. Теперь пришла очередь Максимилиана надеть ошейник на меня. Когда-то я принес военную присягу моему королю, а теперь должен сделать все, чтобы доказать свою преданность стране и непричастность к убийству.

— Поэтому ты дал себя арестовать?

Слова Дитера звучали жутко, вворачивались в виски, точно острые шурупы, и от каждого признания мое сердце стонало от боли и обливалось кровью, кулон горел, пощипывал, как горчичник.

— А что мне оставалось, Мэрион? — Дитер снова чуть приблизился, раздувая ноздри, точно хотел если не увидеть, то хотя бы учуять меня, запах цветочных духов, запах моей кожи и волос. — Я мог бы убить разом всю королевскую стражу, но тогда бы сразу стал государственным преступником, которого стоило только расстрелять на месте. Или, — тут он запнулся и облизнул губы, — или мог бы убить и тебя, моя маленькая птичка. Я бы не вынес этого. — Тут Дитер свесил голову, и его голос упал до шепота: — Особенно если бы думал, что проклятие снято и я могу смотреть на тебя без очков…

Меня бросило в дрожь. Я сжала плечо мужа, заглядывая в его бледное лицо, и спросила, задыхаясь:

— Скажи, тебя правда проверяли… на крысах? Проверяли, снято ли проклятие?

— Да, — едва слышно проговорил генерал, даже не поморщившись от прикосновения, хотя мои пальцы, наверное, причинили ему боль. — Макс приказал проверить сразу же. Проклятие не снято, Мэрион.

— Как же так? — Я умолкла, не зная, что сказать, моя рука упала плетью, сердце стукнуло и замерло, застывая от горя и безысходности.

— Не уходи. — Дитер качнулся в сторону решетки, снова приник к прутьям вспотевшим лбом. — Подожди, пожалуйста. Я не могу… не могу взять тебя за руку. — Его плечо дернулось, заведенные назад руки выгнулись, точно он хотел разорвать оковы. — Прошу, Мэрион!

— Я здесь, я здесь! — испуганно сказала я и снова положила ладонь на его щеку. — Я никуда не ухожу, Дитер.

— Я все понимаю, — сбивчиво заговорил он. — Ты чудо, посланное мне свыше… и я не могу… не имею права удерживать тебя силой. И если ты не любишь, то пусть! — Я порывалась перебить его, но Дитер мне не дал, упрямо мотнув головой и сжав зубы. — Нет, молчи. Знаю, как сложно полюбить такого монстра, как я. Просто хочу, чтобы ты знала… Мэрион. Ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Пусть проклятие не снято… пусть мне суждено умереть… я умру с твоим именем на устах и любовью в сердце. Знай это. Знай!

— Дитер! — Слезы наконец хлынули по щекам.

Боль захлестнула с головой, все поплыло вокруг, не стало ни решетки, ни стен, а был только он, только мой Дитер, бледный и измученный, единственный дорогой мне человек в этом враждебном и насквозь прогнившем мире.

— Время! — закричал стражник, и по каменному полу загрохотали шаги. — Ваше сиятельство, время вышло.

— Нет-нет, — умоляла я, вцепившись в решетку. — Еще пять минут! Две! Минуту!

— Не можно, фрау. Его величество сердиться изволит. — Стражник грубовато дернул меня за плечо.

— Но я люблю, — выкрикнула я. — Я полюбила тебя, Дитер! Полюбила всем сердцем, как сказано в пророчестве!

Мои пальцы скользнули по его щеке, краем глаза увидела, как по подаренному альтарцем браслету рассыпались красные искры, точно вспыхнула новогодняя гирлянда.

— Полюбили, так и хорошо, — бубнил стражник, настойчиво оттаскивая меня в сторону. — Дай бог вам долгих лет жизни и деток славных. Ну, полноте вам плакать!

— Люблю, — повторяла я и не могла поверить, что между нами пролегает пропасть и вырастает решетчатая стена, которую ни перепрыгнуть, ни обойти. — Поверь мне!

— Я верю, — отвечал из-за решетки мой генерал. — Я верю, моя пичужка. Только не плачь, все будет хорошо. Мы справимся, вот увидишь. Только береги себя. И поклянись! — Он вжался в решетку так, что на щеках отпечатались красные полосы. — Что бы ни предлагал тебе Макс… не соглашайся. Не соглашайся, Мэрион. Уезжай из дворца. Уезжай к Шэну, он поможет. И передай Гансу! — продолжил он, и теперь я слышала только голос, эхом прокатывающийся под сводами. — Пусть возвращается в замок и передаст Кристофу управление в мое отсутствие! Пусть продолжают работы! Пусть не бросают на самотек посевные и лесозаготовки! Пусть перевесят портреты из запертой комнаты в холл! Слышишь? Мэрион!

— Я слышу! — крикнула я уже от самого порога. — Я люблю тебя, Дитер!

— Я люблю тебя, птичка… — отозвалось эхо.

Дверь лязгнула железным засовом, отрезав нас друг от друга на долгие дни. Я надеялась, что не навсегда.

Глава 13 Заговорщики

Совершенно не хотелось возвращаться во дворец, даже несмотря на то что надо было собрать вещи, забрать Жюли и Ганса и постараться не попасться на глаза королевской чете. А потом… что потом? Мейердорфский замок пуст без Дитера, да и не могла я уехать, бросив мужа на произвол судьбы. Поместье Адлер-Кёне, хотя юридически все еще принадлежало мне, по сути никогда моим не было. А Ю Шэн-Ли… где его искать?

Пока я раздумывала, застыв перед воротами королевской тюрьмы, по мостовой зацокали копыта, и я увидела, как приближается карета, запряженная парой вороных. Ярко-алый дракон, змеей изогнувшийся на гербе, сиял издалека, как и покрытая позолотой выгнутая крыша кареты, напоминающая буддийскую пагоду. Приблизившись к воротам, карета остановилась. С козел свесился кучер с уже знакомой мне альтарской внешностью, раскосыми глазами и редкими усиками над верхней губой, отвесил поклон и проговорил с сильным акцентом:

— Сян-Шэн ждать! Господин ждать, ой! Скорей-скорей!

Он смешно зацокал языком, покачивая головой, как гипсовый болванчик. Однако я не спешила бежать к карете. После свидания с Дитером голова казалась чугунной и совершенно пустой, а я была словно на перепутье. Направо пойдешь — Дитера потеряешь, налево пойдешь — себя потеряешь. Позади — решетка королевской тюрьмы, а что впереди? Только туман и неопределенность.

Дверца кареты приоткрылась, полыхнув на солнце золоченой отделкой, точно дракон облизнулся хищным языком, и, к моей радости, я увидела самого Ю Шэн-Ли.

— Госпожа Мэрион, — позвал он. — Не бойтесь, я приехал за вами! Скорее забирайтесь сюда!

И крикнул что-то на своем прерывистом цокающем наречии. Кучер заволновался, соскочил с козел и метнулся ко мне, смешно приседая, хватая меня за руки и повторяя что-то вроде:

— Тай-тай! Скорей-скорей! Ой, господинка!

Я позволила ему подсадить себя на высокий порожек кареты, кони фыркнули, мотнули хвостами, и я в испуге схватилась за деревянные лакированные поручни, совсем как в родных маршрутках. На вивернах, впрочем, путешествовать было куда страшнее, так что я справилась с равновесием и с помощью кучера и Ю Шэн-Ли забралась на обшитое бархатом сиденье.

— Вы тоже приехали навестить Дитера? — спросила я первое, что пришло в голову, метнув тоскующий взгляд в маленькое окно, но у тюрьмы были высокие стены и неприступные казематы, я не могла увидеть Дитера сквозь слои земли и камня, не могла докричаться до него, дотянуться, погладить по небритой щеке, пообещать, что все будет хорошо…

Слезы снова подступили к горлу, и я опустила голову, давя приглушенные рыдания.

— Успокойтесь, госпожа Мэрион, — услышала я ласковый голос альтарца. — Иногда над лесом проносится буря и вырывает с корнем старые и гнилые деревья, а молодые, напитанные соком, гнутся, но не ломаются. Вы напитаны любовью, госпожа. Вас не сломить никакой бурей, потому как вы мудры, а основа всякой мудрости есть спокойствие и терпение.

— Спасибо, Шэн, — поблагодарила я сквозь слезы. — Я не ожидала, что бал закончится… так трагично… так…

— Никто не ожидал, госпожа, — ответил Ю Шэн-Ли. — Но буря однажды минует, помните об этом. К сожалению, увидеться с другом мне не дали. Я приехал за вами.

— За мной? — всхлипнула я, украдкой вытирая воспаленные уголки глаз.

— Да. — Альтарец слегка поклонился.

Я почувствовала, что карета тронулась с места, и услышала цокот копыт и окрики кучера.

— Как же вы узнали, что я здесь?

— Ваш браслет, — улыбнулся Ю Шэн-Ли, взял мою руку и провел пальцем по плетеным нитям. — Хороший подарок, хороший маяк.

— Маяк! — воскликнула я, сразу вспомнив странное свечение, когда меня уводили от Дитера. — Выходит, вы следили за мной?

— Ваша мудрость сопоставима лишь с вашей красотой, — лукаво ответил Ю Шэн-Ли. — Простите мою дерзость, я следил не по зломыслию, а по дружескому поручению.

— Вас попросил Дитер? — догадалась я, и на сердце стало тепло.

— Всего лишь маленькая предосторожность, чтобы знать, где находится его хозяйка. К тому же магия браслета отзывается на эмоции. Должно быть, вы испытали сильное потрясение, раз мне поступил тревожный сигнал.

— Да, Шэн, — грустно ответила я. — Мне разрешили увидеть Дитера…

И я рассказала о своем разговоре и о том, в каком состоянии нашла своего мужа. Ю Шэн-Ли слушал, не перебивая, лишь изредка понимающе кивал, и когда я закончила рассказ, сказал:

— Вам нельзя возвращаться во дворец, госпожа.

— Но там остались Жюли и Ганс, — возразила я.

— Не волнуйтесь, я все устрою. Жюли переедет в мою резиденцию, а Ганса по распоряжению Ди отправлю в Мейердорфский замок. Конечно же я буду счастлив, если и вы окажете честь быть моей гостьей.

— Спасибо, Шэн, — искренне поблагодарила я. — Мне действительно некуда ехать. Мейердорфский замок слишком далеко, а я должна быть рядом с мужем, должна обязательно доказать его невиновность, чего бы мне это ни стоило. Клянусь, он не убивал посла!

— Я знаю, госпожа, — мягко отозвался Ю Шэн-Ли. — Мой друг Ди убивает только в бою. Уверен, его подставили. Вот только кто?

Он покачал головой, а я закусила губу, ведь самого главного, про подслушанный разговор королевы и кентарийского посла, я не рассказала.

— Осмелюсь предположить, госпожа, — продолжил альтарец, слегка понизив голос, — вы неспроста затеяли игру с бокалами, не так ли?

Вопрос застал меня врасплох, и я слегка покраснела, метнув встревоженный взгляд в окно, за которым проносились зеленые аллеи. Мы ехали по городской окраине, навстречу время от времени попадались запряженные экипажи и даже автомобили, пузатые, переваливающиеся по брусчатке, точно сошедшие с ретрооткрытки. Тревожно взвизгивали клаксоны, где-то гомонил рынок, по тротуарам прогуливались горожане, и я бы с удовольствием окунулась в эту новую для меня жизнь фессалийской столицы, если бы не тяжесть на сердце.

— Вы можете довериться мне, — все тем же мягким голосом проговорил Ю Шэн-Ли. — Я еще ни разу не подводил моего друга и вас не подведу. Расскажите, почему вы затеяли игру, госпожа. Можете не называть имен, я чту чужие тайны.

— Подслушала разговор, — наконец решилась я. — Говорил… некто говорил с послом Тураоном, чтобы тот добавил яд или зелье в бокал Дитера.

— Этот некто знает Ди?

Я утвердительно кивнула, должно быть, слишком резко, потому что и без того потерявшая форму прическа тут же лишилась последних шпилек и я едва поймала их ладонью.

— Да, знает, — подтвердила я вслух, крутя шпильки в руках.

— Яд на Ди не подействовал бы, — задумчиво ответил Ю Шэн-Ли, откинувшись на спинку сиденья и поглаживая складки своего черно-алого одеяния. — А вот магическое зелье… возможно. Если только оно, конечно, предназначалось моему другу.

— Как? — Я подняла непонимающий взгляд, и альтарец усмехнулся, отчего его узкие глаза превратились в щелки и блеснули, как два темных уголька.

— Давайте поразмыслим, госпожа, — сказал он. — Ди сказал вам, что, так или иначе, заподозрил бы посла Тураона и вернул бокал, полученный из враждебных рук. Ди умен и хорошо знает уловки придворных интриганов, а придворные интриганы знают его. Что, если этот некто собирался отравить вовсе не моего друга, а кого-то другого? Например, меня?

— Вас? — Я моргнула и нахмурилась. — Какой в этом смысл?

— Смысл убрать с дороги фессалийского генерала, — пояснил Ю Шэн-Ли. — И, возможно, развязать войну. Некто знал про встречу послов, некто хотел подставить Дитера, и некто передал послу Тураону зелье окаменения. При этом не важно, кто выпил бы зелье. Я или кентарийский посол. Или даже вы, госпожа.

Я выпрямилась и ошарашенно глянула на Ю Шэн-Ли. Тот покачал головой:

— О, нет-нет! Не хотел вас пугать. Но посудите сами: кто бы ни выпил зелье, наш недруг остался бы в выигрыше. Убьют меня — Альтар объявит войну. Убьют Тураона — объявит войну Кентария. А если бы убили вас…

Он снова покачал головой и не стал продолжать, но я и так знала. Если бы умерла я, Дитер не пережил бы этого, снедаемый чувством вины за то, что не догадался, не защитил.

— Я стала бы седьмой статуей в его саду, — прошептала я. — Очередной неудавшейся женой проклятого генерала. Зачем короне василиск без его смертоносного взгляда? Он — живое оружие короля. Всегда озлобленный, всегда несчастный, всегда на войне…

— Таким и нужен королю, — подхватил Ю Шэн-Ли. — Или не нужен вовсе. Но тогда наш недруг играет за чужих, не находите?

Я задумчиво кивнула. Если я правильно поняла подслушанный разговор, королева метила сразу на два трона, Фессалии и Кентарии. Могла ли она ради этого убить собственного союзника, а заодно воспользоваться моментом, чтобы отомстить несговорчивому фавориту и поставить его на место? Я горько усмехнулась, решив для себя: могла.

— Вот мы и приехали, госпожа, — сказал Ю Шэн-Ли, и я увидела, что за окном потянулся резной заборчик с повторяющимся орнаментом дракона и звезд и замелькали цветущие сливовые деревья. — Добро пожаловать в мою резиденцию.

Мне выделили роскошные покои в приятной персиковой гамме. Пышная кровать под балдахином, гобелены ручной работы, бумажные цветы в высоких вазах и запах сандала создавали атмосферу расслабленности и уюта. Служанка в пестром наряде, украшенном причудливыми цветами, принесла мне зеленого чая и на плохом фессалийском предложила сделать массаж стоп. Я было отказалась, но увидела игривую улыбку на губах Ю Шэн-Ли.

— Только в здоровом теле может родиться здоровый дух, — вежливо проговорил он. — Не отказывайтесь от удовольствия, госпожа. Вам нужно снять… как это? — Он пожевал губами, вспоминая подходящее слово. — Да, снять стресс. Не думайте сегодня ни о чем более, позвольте мне подумать за вас.

— Спасибо, дорогой Шэн, — грустно улыбнулась я. — Я тронута вашей помощью.

— Мой дом — ваш дом, госпожа, — поклонился Ю Шэн-Ли и вышел.

Я позволила служанке снять с себя чулки и откинулась в кресле, прикрыв глаза ладонью. Ножные ванночки и масла благоухали свежестью, прикосновения массажистки были нежными и успокаивающими, и вскоре я совершенно расслабилась, плывя по волнам блаженства. Все страхи и тревоги отступили, наваливалась дремота, и я не заметила, как уснула, подложив под голову шелковую подушку.

Проснулась я от тихоньких мелодичных напевов на фессалийском о маленьких гусятах, у которых нет башмачков. Приоткрыв глаза, я увидела Жюли, порхающую по комнате и обмахивающую метелкой пыль с гипсовых статуэток, точно она никогда и не уезжала из поместья.

— Жюли! — радостно позвала я, приподнимаясь в кресле.

— Госпожа! — Девушка обернулась и присела в реверансе, ее глаза заблестели. — Рада снова служить вам. Спасибо, что не забываете свою верную Жюли.

— Разве можно было оставить тебя в этом ужасном месте? — всплеснула я руками. — Ты одна из немногих, на кого можно положиться. Ты приехала одна?

— Да, госпожа, — вздохнула девушка. — Гансу пришлось уехать в Мейердорфский замок по распоряжению его сиятельства.

Значит, пока я дремала, Ю Шэн-Ли обо всем распорядился. Мне стало радостно и немного неловко за то, что я отдыхаю вместо того, чтобы вести дела, как это сделала бы полноправная хозяйка герцогства.

— Я рада, что вы отдохнули, госпожа, — мягко сказала Жюли, точно прочитав мои мысли, но они и так были написаны на моем погрустневшем лице. — Поверьте, я разделяю вашу боль. Мы с Гансом много говорили об этом перед его отъездом, он уверен, что его сиятельство — не убийца.

— Я тоже уверена, Жюли, — произнесла я. — Вот только как доказать?

— Ганс говорил, за большие деньги можно достать зелье из языка или сердца василиска, и в зависимости от пропорции жертва окаменеет сразу или в течение суток.

— Так и произошло!

— Ганс говорил, его сиятельство подставили самым грязным и подлым образом. Это понятно каждому, кто знает герцога.

— Но не королю, — поморщилась я.

— Если мне будет позволено заметить, Ганс говорил, его величество не видит дальше собственного носа.

Я приподняла бровь и с любопытством глянула на служанку.

— Вот как? А что еще говорил Ганс?

— Что ее величество предлагала его сиятельству стать ее фаворитом…

— Я гляжу, слуги многое обсуждают за спинами их господ, — усмехнулась я, и Жюли вспыхнула:

— Ах, что вы, госпожа! Не подумайте! Мы с Гансом были слишком возмущены. Простите необдуманные слова, я…

— Не нужно оправдываться, Жюли. — Я устало потерла лоб. — Мне просто очень тоскливо сейчас, и я в совершенной растерянности.

— Понимаю. — Жюли подошла и присела рядышком, заглядывая в глаза и робко гладя меня по запястью. — Когда уехал Ганс, мне тоже стало одиноко и грустно. Я даже всплакнула, представляете? А ведь он уехал всего на день-другой. Представляю, как нехорошо вам, когда его сиятельство в тюрьме, и неизвестно, когда его выпустят. Ганс говорил, что король может быть очень упрямым…

— Ты любишь его? — грустно улыбнулась я.

— Его величество? — испуганно переспросила Жюли. — Или его сиятельство?

— Да нет же, молодого адъютанта.

— Ах! — Жюли зарделась и опустила ресницы, по ее губам расплылась мечтательная улыбка. — Он такой смелый и сильный. Такой умный! Он побывал во многих странах. Он знает несколько языков и так смешно говорит по-альтарски. Совсем как его сиятельство! С ним спокойно и хорошо, особенно когда он обнимет сильно-сильно и поцелует так…

— Жюли! — Догадка пронзила меня, я сжала ее пальцы, и девушка от неожиданности вздрогнула, подняв на меня круглые, как у олененка, глаза. — Ты что… ты была с ним? Была как… с мужчиной?

— Госпожа, — залепетала она и часто-часто заморгала, а по щекам поползли алые пятна. — Я, право, не понимаю…

— Ну что ты! — поспешила успокоить я ее, поглаживая дрожащие пальцы. — Я вовсе не собираюсь тебя бранить. Близость с любимым мужчиной — лучший подарок, который может сделать себе женщина.

Я провела ладонью по ее темным волосам, и девушка зарделась и растаяла.

— Да, — прошептала она. — Вы… не сердитесь, госпожа?

— Ничуть, — рассмеялась я и поцеловала ее в макушку. — Он был ласков с тобой?

— Очень, — с жаром ответила Жюли, и ее глаза снова заблестели. — Как он целует, госпожа! От его поцелуев в груди все тает, и кажется, что умираешь от удовольствия! А как жарко обнимает… О, я и думать не смела, что в наше время еще остались такие мужчины. Он нежный и добрый, очень ласковый. И с вашего благословения, — тут девушка зарделась еще сильнее, — мы бы хотели пожениться, госпожа… не сейчас… когда все закончится… когда его сиятельство выпустят…

— Я бы очень хотела этого, — улыбнулась я, не зная, чего желаю больше, свадьбы верной подруги или свободы для любимого.

Слова Жюли затронули натянутую струну в моей душе, и она завибрировала, отозвалась болью. Ведь и у меня была волшебная ночь, и были сладкие поцелуи и жаркие объятия, и был полет… а утром нам обоим подрезали крылья.

Слезы навернулись на глаза, и я прижала ладони к векам, стараясь сдержать рыдания. Жюли подскочила и принялась целовать меня в щеки, в ладони, в лоб, приговаривая:

— Все будет хорошо, госпожа. Вот увидите! Вы ведь любите его тоже, да? Любите?

— Люблю, — сквозь слезы ответила я. — Мне кажется… нет, совершенно точно, Жюли. Если его казнят, я умру!

— Никого не казнят и вы не умрете! — Девушка обняла меня, погладила по распущенным волосам.

Я качнула головой и высморкалась в кружевной надушенный платок.

— Не знаю… мне больно даже подумать об этом. Я просто не знаю, как доказать невиновность Дитера!

— Разве это так трудно, госпожа? — наивно спросила служанка. — Ведь вы полюбили его, вы были с ним как жена с мужем. Проклятие должно быть снято!

— Но оно не снято, — простонала я, и Жюли замерла с приоткрытым ртом, недоверчиво глядя в мое лицо.

— Как? Вы шутите! Вы ведь сказали…

— Вовсе не шучу. — Я упрямо и зло тряхнула волосами. — Проклятие не снято, Дитера проверили на крысах, они все окаменели, и теперь моего мужа держат в кандалах и с повязкой на глазах, а он сам думает… думает, — я снова всхлипнула, — что я его не…

— Ах, госпожа, нет! — перебила Жюли. — Как можно сомневаться в вас? Я ведь вижу, что вы страдаете, плачете. Ваше сердце полно жалости и любви. Тут что-то не так…

— Что? — умоляюще заломила я руки. — Где найти ту книгу, в которой написано, как снять это проклятие? Может, в комнате его сиятельства? Той, запертой, где висят портреты его родителей?

— Ганс говорит, оно не записано нигде, — покачала головой Жюли. — А передалось устно от проезжего мага. Может, он что-то напутал?

— Или наврал, — мрачно произнесла я и привычно затеребила кулон. — С этих шарлатанов станется.

Я вдруг замолчала, сжав камень в кулаке. Он отозвался пульсацией, и озарение вспыхнуло в голове, как зажегшийся во тьме фонарик.

Проклятие снимет наследница знатного, но обедневшего рода, которая полюбит василиска всем сердцем…

Я полюбила Дитера, провела с ним ночь, вот только я — Маша, не Мэрион. И, разумеется, не наследница знатного рода.

— Я не баронесса Адлер-Кёне, — проговорила я вслух, продолжая сжимать кулон.

— Конечно, — осторожно ответила Жюли. — Вы теперь герцогиня фон Мейердорф.

— Нет-нет. Ты не понимаешь. Я вовсе не Мэрион. Вернее, не та Мэрион, за которую меня все принимают.

На этот раз Жюли отстранилась и поглядела на меня с тревогой.

— Госпожа, — начала она, — если вам дурно, я принесу зеленый чай и мокрое полотенце, и тогда…

— Тебе это покажется смешным, — перебила я, — но это действительно так. Заметь, я многого не помню из своей прошлой жизни, из детства! Не помню родителей, не умею танцевать, да ты и сама говорила, что я изменилась после болезни.

— И правда, — признала служанка. — Но кулон Белого Дракона признал вас, госпожа. Он оберегает вас как хозяйку и наследницу рода. Смотрите, как сияет.

Я опустила взгляд вниз и с удивлением обнаружила, что лунный кулон мерцает ровным белым светом.

— Он защитил меня и в первый раз, — произнесла я. — Когда с Дитера случайно упали очки… Может, он служит телу Мэрион, а не ее духу?

— Или знает, что и ваш дух — это дух настоящей хозяйки рода, госпожа, — улыбнулась Жюли. — Кем бы вы ни оказались, хоть спустились со звезд, теперь вы наша любимая Мэрион фон Мейердорф-Кёне, и Белый Дракон защищает вас. Может быть, у проклятия действительно есть какие-то оговорки, о которых не сказал проезжий маг. Или снятие проклятия — всего лишь дело времени. Мы не узнаем, пока его сиятельство в тюрьме. Но я знаю одно: мы ни в коем случае не должны опускать руки. Слышите? — Она снова сжала мои ладони. — Ни за что. Вы не одна, и вместе мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Спасибо, милая, милая Жюли! — с улыбкой ответила я, слезы высохли, и на сердце потеплело от этих слов.

Вся жизнь в один миг пролетела перед глазами: вот я студентка, опаздывающая на экзамен, вот болезненная баронесса, отданная на откуп чудовищу. Где мой настоящий дом?

«Он там, где сердце», — шепнул кто-то в уши, кулон нагрелся и обдал меня теплой волной. Я вздохнула, откинувшись на подголовник. Кем бы я ни была раньше, та жизнь ушла, и мое сердце по-настоящему забилось здесь, в Фессалии. Лишь рядом с Дитером я расцвела, а значит, мой дом здесь. Я буду бороться за свою любовь и счастье.

— Я обещаю, Дитер, — прошептала я в пустоту и, встряхнувшись, уже спокойнее сказала служанке: — Ты права, нам повезло уже в том, что удалось уехать из этого змеиного гнезда, который все называют королевским дворцом.

— Совершенно с вами согласна, — хихикнула Жюли. — Гретхен тоже так говорит.

— Гретхен? — переспросила я. — Кто это?

— Горничная ее королевского величества. Мы с Гансом познакомились со многими слугами, а Гретхен наиболее близка к королеве Анне Луизе.

— Вот как, — протянула я, и мысли замелькали, как в калейдоскопе. — Жюли, ты могла бы время от времени видеться с ней? Ненавязчиво выспрашивать последние сплетни, а заодно узнавать, чем занимается, куда ходит, с кем общается и кому пишет Анна Луиза.

— О госпожа! — Жюли сразу поняла, куда я клоню. — Вы хотите установить за королевой слежку?

— Хочу, — холодно усмехнулась я. — Пусть мы уехали из королевского дворца, но оставили там глаза и уши. Его величество желает, чтобы виновный в убийстве посла понес наказание? Что ж, я предоставлю ему эту возможность.

А про себя подумала: «Вот только вы вряд ли обрадуетесь, ваше величество, когда узнаете, что собственная жена наставляет вам рога с кентарийским вождем и провоцирует войну. Хотите поиграть в кошки-мышки? Я принимаю ваш вызов!»

Ужинала вместе с Ю Шэн-Ли. Подавали лапшу, рыбу в кисло-сладком соусе и овощи. Блюда оказались острыми на мой вкус, но все равно вкусными, и я поблагодарила гостеприимного хозяина и повара.

— С завтрашнего дня мы разнообразим меню фессалийской кухней, — пообещал альтарец. — Еще я попробую попасть к королю, уже подал прошение принять меня, но пока не получил ответа.

— Он и не встретится с вами, я уверена, — в возмущении проговорила я. — Вы ведь станете просить его помиловать Дитера.

— Король и сам понимает, что без генерала его армия развалится, а страну просто разорвут на части завоеватели, — возразил Ю Шэн-Ли. — Империи Солнца это было бы на руку.

Я отложила вилку и выпрямилась, но поймала печальную улыбку альтарца.

— О нет-нет, госпожа! Я служу императору, но также являюсь другом Ди. Его жизнь — слишком большая цена за освобождение колоний, и я клянусь вам сделать все, чтобы вытащить его.

— Но если король понимает, что без Дитера стране может грозить крах, почему не снимет обвинения? — Я закусила губу и качнула головой, снова вспомнив исполосованные плечи генерала.

— Должно быть, он преследует свои цели, — предположил Ю Шэн-Ли. — Дитер слишком опасен, и у него слишком крутой нрав, чтобы позволять ему разгуливать на свободе. Некоторые считают, что василиска нужно посадить на цепь и в случае малейшего неповиновения пороть кнутом. Только тогда, госпожа, дикий зверь будет послушным, как ручной котенок. — Тут альтарец задумчиво постучал вилкой о тарелку, накручивая на нее длинную лапшу, и заметил: — Но вот появились вы, Мэрион. И вы приручили зверя без кнута.

Мы оба знали, что эти слова были правдой. И хуже всего то, что об этом знала королевская чета.

На новом месте я долго не могла уснуть, ворочалась в постели, взбивая мягкие подушки, и думала о Дитере. О его сильных руках, о сладких поцелуях, о нежных словах, которые он говорил мне в ту ночь, когда мы стали единым целым, когда я отдала себя всю, растворилась в нем. Теперь же было пусто и зябко, и мысль о том, что я лежу в мягкой постели, а мой муж — в подземелье на соломе, сводила с ума.

— Дитер, — шептала я, сжимая в кулаке лунный кулон. — Я люблю тебя…

Кулон пульсировал теплом, и мне казалось, что генерал тоже отвечает мне, шепча на ухо:

— И я люблю тебя, птичка…

Потом провалилась в сон.

Утро одарило меня новыми силами, ароматом зеленого чая и возвращением Ганса. Я было обрадовалась, но адъютант оказался угрюм и немногословен.

— Все ли в порядке с замком? — заволновалась я, глядя в его молодое, но слишком серьезное лицо.

— В замке да, — отрывисто сообщил Ганс. — С конюхом нет.

— Это с каким? — удивилась я, вспомнив окаменевшего Игора, и вздрогнула, когда адъютант ответил:

— Якоб покинул замок незадолго до моего прибытия.

— Покинул? Почему?

— Слуги говорят, он поехал во дворец. — Ганс совсем помрачнел и глянул исподлобья. — А до этого болтал, что якобы подслушал разговор его сиятельства со мной, где герцог нелестно отзывался о короне, высмеивал его величество и грозился показать подлым кентарийским свиньям… — тут адъютант запнулся и наморщил лоб, — грозился показать раков.

— Показать, где раки зимуют, — машинально поправила я и затеребила подаренный браслет. — Но это наглая ложь!

— Отчасти правда, — уныло вздохнул Ганс. — Его сиятельство не всегда сдержан в словах, особенно под опиумом, и тогда у него на языке то же, что и на уме.

— Но ведь Дитер никогда не грозился убить посла, — нахмурилась я. — Это несусветная глупость.

— Глупость, — угрюмо кивнул Ганс. — Но эти лживые показания могут сыграть против его сиятельства. Зато Якоб хвалился перед всеми слугами, что, как только с его сиятельством будет покончено, он сам получит титул герцога и будет верно служить королеве.

Опять королева! Конечно, с Анны Луизы станется подкупить Якоба красивыми обещаниями в обмен на клевету.

— Поехали во дворец, Ганс! — лихорадочно вскричала я. — Надо перехватить его, рассказать его величеству, он должен…

Я запнулась, тяжело дыша и прижимая ладонь к ходящей ходуном груди. Что изменят слова какого-то баронета, что изменят мои слова? Его величество властен казнить и миловать, и если он заинтересован в Дитере как в своем генерале, то помучает и отпустит. Если же нет, если поддастся на уговоры Анны Луизы, то я ничем не смогу помочь своему мужу, разве что… Замотав головой, я зажмурилась. Мысль о том, чтобы отдаться королю, вызывала в душе волну протеста. Но под бушующими волнами возмущения проклевывалась шальная мысль: «А если это будет последний шанс освободить Дитера? Ты сделаешь это?»

Я со стоном опустилась в кресло, почувствовав, как ослабли колени.

— Не знаю, — прошептала я. — Не знаю, Дитер.

— О чем изволит говорить госпожа? — послышался напевный голос Ю Шэн-Ли.

Он подкрался, как всегда, незаметно, наверное, так ходят альтарские воины, ступая бесшумно, как кошки.

— Ни о чем, Шэн, — рассеянно отозвалась я, накручивая локон на палец. — Тебе удалось встретиться с его величеством?

Альтарец вздохнул:

— Увы, госпожа. Фессалийский король непреклонен, как могучий дуб в бурю, хотя я и чувствовал его страх, чувствовал, как гниют его корни. Он осознаёт, как важен для страны василиск, и осознаёт, что под угрозой войны может рухнуть в любой момент, но все равно цепляется за почву, чего-то ждет… Знать бы, чего.

«Моего решения, — мелькнуло в голове. — Максимилиан ждет моего решения, он воспользуется ситуацией, чтобы заполучить новую фаворитку».

— Со мной он будет говорить, — медленно произнесла я, подбирая слова. — Я уверена. Если бы я могла каким-то образом повлиять на него… Убеждением ли, магией… чем угодно, Шэн. Только не так, как он действительно жаждет.

Я поняла, что сболтнула лишнего, и прикусила язык, побелев. Ю Шэн-Ли внимательно глянул на меня, блеснув глазами-маслинами, но ничего не сказал. Быть может, все понял по моему лицу. Он только пощипал себя за подбородок и ответил:

— В моей стране, госпожа, в величественных горах, макушкой подпирающих небо, там, куда раз в сезон спускается Небесный Дракон и отдыхает на облаках, растет священное дерево гиш. Оно зацветает лишь раз в десять лет, и пыльца его цветов заставляет забыть о земных горестях. Во время цветения эту пыльцу собирают монахи-отшельники, они растирают ее со смолой, травами и молоком горных коз, прячут в маленькие бочонки, где отвар настаивается еще десять лет. После чего его можно употреблять…

— Почему вы рассказываете это мне? — спросила я, подняв вопросительный взгляд.

— Потому что этот отвар способен изменять сознание человека, — серьезно пояснил Ю Шэн-Ли. — Одна капля способна придать нечеловеческих сил, две капли — погрузить в сладостные грезы, три — в неизбывное горе, а четыре сделают сознание податливым, как влажная глина. Такому человеку можно приказывать что угодно, и он исполнит.

Мое сердце заколотилось быстрее, я вскочила с кресла и бросилась к альтарцу, сжала его плечо:

— Зелье подчинения? О Шэн! Это рискованная затея, но…

— Но если вы сможете подлить его королю в напиток, он будет выполнять все, что вы ему скажете, в течение двадцати минут, не более и не менее.

— Мне хватит, чтобы подписать помилование Дитера! Где это зелье, Шэн? У тебя есть оно?

Ю Шэн-Ли покачал головой, к моему разочарованию.

— Его трудно достать, госпожа. Альтарские монахи пуще глаза хранят секрет изготовления зелья из дерева гиш, и его использование жестко… как это? — Он наморщил лоб. — Регла… мен?

— Регламентировано, — подсказала я.

— Именно, — подтвердил Ю Шэн-Ли. — Монахи считают, что его нужно использовать лишь в крайнем случае, когда вопрос касается жизни и смерти.

— Но вопрос касается жизни и смерти, Шэн! — Я схватила его за руки. — Умоляю, как можно его достать? Я поеду сама! Оседлаю виверну и…

— Похвальное рвение, госпожа Мэрион, — одобрительно произнес альтарец и пожал мои ладони. — Но вы не знаете дороги, не знаете альтарского языка, и вы будете полезнее здесь. Я полечу сам, Грета слушается меня, я достану вам зелье. Три дня. Вы дадите мне три дня?

— Дам, — с готовностью согласилась я. — Но чем мне расплатиться, Шэн? Что я могу дать монахам-отшельникам? Наверняка они не примут ни золота, ни драгоценных камней.

— Вы правы, госпожа, — поклонился Ю Шэн-Ли. — Монахи отличаются крайним аскетизмом и давно отказались от земной жизни, обитая вдали от людей и питаясь лишь молитвами и солнечным светом. Вы можете дать им только то, что принадлежит вам лично, что является вашей частью. Исследуя ее энергетику, они узнают, сколь сильна ваша любовь и сколь необходима вам помощь.

— Я дам им, — решительно заявила я. Взгляд упал на столик, где стояли ароматические палочки, лежали засушенные цветы, зеркало и маникюрные ножнички. Мысль мелькнула, как молния. Бросившись к столику, я оттянула локон и затаив дыхание отхватила его у самого виска. — Вот, Шэн. Достаточно ли будет этого?

Я протянула прядь альтарцу. Он принял ее с поклоном и спрятал в маленький стеклянный медальон.

— Этого будет достаточно, госпожа, — эхом откликнулся он. — Ваша задача теперь тянуть время и постараться отсрочить наказание.

— Мы справимся, — кивнула я. — Я, Жюли и Ганс. Сделаем все возможное. Торопись, Шэн! И пусть твоя дорога будет гладкой, как скатерть!

В порыве благодарности я бросилась альтарцу на шею и обняла его. Он осторожно погладил меня по спине, потом поцеловал в лоб.

— Моего друга благословил сам Небесный Дракон, — промолвил альтарец. — Вы посланы ему небом, госпожа.

Глава 14 Новая служанка королевы

Шэн улетел, а новостей никаких. Я не привыкла сидеть сложа руки, ожидание сводило с ума, но еще больше нервировала неопределенность. Что там с Дитером? Жив ли он?

«Жив», — подмигивал лунный кулон, и я гладила его, точно через камень до меня доносилась частичка тепла моего генерала.

Через Ганса я подала прошение о свидании, но адъютант вернулся мрачнее тучи и протянул мне ответ, подписанный рукой Максимилиана:

«Жду вас, герцогиня. Вопрос решится тет-а-тет».

Размашистая витиеватая подпись и королевская печать.

Я в сердцах скомкала бумагу и швырнула в камин.

От скуки я просила Ганса научить меня запрягать Крошку Цахеса. Без своей зубастой мамочки маленький виверн вел себя гораздо спокойнее, давался гладить и кормить себя с ладони.

— Женщине не пристало ездить верхом, — сквозь зубы возражал Ганс.

— Но я только хочу его приручить, — улыбалась я, отчасти развлекаясь, поддразнивая этого не по возрасту серьезного и немного заносчивого паренька. — В конце концов, я теперь тоже его хозяйка.

Виверн закрывал складчатые веки и скрипуче мурлыкал, тыкаясь влажной мордой в мое плечо. В итоге Ганс пообещал научить меня верховой езде, но прежде взялся переоборудовать седло специально для меня, сделав дополнительные крепления и поручни.

От Гретхен, горничной королевы, тоже новостей негусто. Все, что я успела узнать, это режим дня ее величества: подъем, туалет и прогулка, завтрак, обед и ужин, работа с бумагами и заседание придворного совета. При достаточно плотном графике трудно крутить шашни за спиной супруга, но Анна Луиза умудрялась. По словам Гретхен, в ее будуаре хранилась шкатулка с драгоценностями, которую ее величество всегда запирала на ключик, а ключ носила с собой.

— И самое важное! — Тут Жюли округлила глаза и придвинулась ближе. — Гретхен говорит, что недавно среди драгоценностей в шкатулке ее величества появился перстень с гранатом.

— А что в этом удивительного? — спросила я.

— Гранаты добывают в Кентарии, — шепотом пояснила Жюли и прикрыла рот ладошкой. — А еще на перстне выгравированы какие-то знаки, и ее величество еще ни разу его не надела.

— Да ну! — заинтересовалась я. — Гранат — камень влюбленных. Неужели это подарок ярла Эндора?

— Ах, фрау! — воскликнула Жюли. — Не думаете ли вы, что королева…

— Тсс! — Я прижала пальцы к губам, и девушка теперь прикрылась обеими руками, глядя на меня увлажнившимися глазами.

— Об этом молчи, — попросила я служанку. — Ни слова больше, поняла?

Жюли закивала, все еще не опуская рук. Я задумчиво потрогала остриженный локон, вздохнула.

— Если бы можно было посмотреть на этот перстень вблизи, — вслух размышляла я. — Узнать, что на нем написано…

— Но госпожа, — сквозь пальцы с придыханием произнесла Жюли. — Это будет воровством. Гретхен ни за что не пойдет на такое преступление!

— Я не предлагала украсть перстень, — хмуро возразила я.

— А что тогда? — заинтригованно спросила служанка, но я не знала, что ответить.

День быстро клонился к вечеру, закат загустел и погас, небо выцвело, над садом зажглись тусклые звезды. Вот та, кажется, в созвездии Розы? Я улыбнулась, глядя на маленькую искорку. Она так же далека и одинока в безбрежной пустыне, и она тоже ждет своего дракона. Дождется ли?

«Обязательно», — теплом отвечал кулон.

Я верила, что Дитер в своем заточении тоже думает обо мне, поднимая к каменному потолку незрячее лицо, и повторяет мое имя обветренными губами. Мой сильный, мой несломленный, просто мой…

Как доказать его невиновность? Как раскрыть королю глаза на предательство жены? Маленькая зацепка, шкатулка с секретом, не давала мне покоя. Конечно, Гретхен ни за что не пойдет против своей госпожи, даже если та будет трижды предательница, да и мне не хотелось подставлять девушку, которая и так делала для нас слишком много, рискуя собственной головой. Тогда как?

Взгляд упал на стопку белья, которое Жюли приготовила для стирки, да в спешке забыла корзину в комнате. Там были простыни и наволочки, ночные сорочки и ее собственные платья с фартуками, испачканные во время работы в саду.

Идея зажглась в моей голове подобно факелу.

Я выхватила из корзины платье Жюли, приложила к себе. Комплекции мы были одинаковой, обе худенькие и невысокие, и, сбросив сорочку, я тут же натянула на себя наряд горничной. В рукавах оно было немного тесновато, а в талии чуть велико, но я потуже затянула пояс и подбежала к зеркалу. О, этих вещей так не хватало мне в Мейердорфском замке! Я с восторгом осмотрела себя, закрутила волосы в пучок и заколола шпильками. Так! В детстве я неплохо играла в школьных постановках и тут же скорчила подобострастную гримасу и присела в реверансе.

— Что пожелает фрау? — жеманным, не похожим на собственный, голосом пропищала я и рассмеялась.

Конечно, рыжие волосы и слишком чистое лицо выдают меня с головой. Тогда я подбежала к остывшему очагу, вымазала ладони в саже и нанесла на щеки несколько полос, потом провела по волосам.

— У нашей дуры ни лица ни фигуры, — сказала я своему отражению, уперев руки в бока. — Ах ты, замарашка! Настоящая Золушка!

Высунув язык, скорчила отражению рожицу. В это время распахнулась дверь.

— Госпожа! — послышался голос Жюли. — Я оставила тут корзину с бельем, позвольте…

Я резко повернулась.

Бедная девушка заверещала и отступила к двери. На ее лице отразился неподдельный ужас, она подняла ладони к глазам и смотрела на меня сквозь пальцы, покачиваясь и дрожа всем телом, готовая вот-вот дать стрекача.

— Бу! — сказала я, как в детстве, и подалась навстречу.

Жюли заорала и замолотила в дверь, точно забыла, что она отперта.

— Помогите! — визжала она. — Воры! А-а!

Я испугалась, как бы сюда не сбежалась вся королевская рать, поэтому сразу же прекратила представление и позвала успокаивающе:

— Жюли, милая! Это же я! Мэрион!

— Грабят! — не прекращала голосить девушка, молотя кулачками в дверь. — Га-анс!

— Да это я! — Решительно подойдя к ней, я взяла ее за плечи.

Жюли брыкнулась, и я едва увернулась от удара.

— Посмотри на меня, — приказала я. — Давай, ну!

Жюли всхлипнула и замотала головой. Потом в ее глазах отразилось непонимание, потом узнавание.

— Госпожа? — прошептала она и открыла рот.

Я выхватила из корзины первую попавшуюся тряпку — ею оказался садовый фартук — и обтерла лицо. Девушка задержала дыхание, глядя на меня во все глаза, потом медленно качнула головой.

— Что-то мне нехорошо, — пролепетала она. — Госпожа, на миг мне показалось, что на вашем месте, не к ночи будет помянут, стоит нечистый, с мордочкой, как у арапчонка, и в моем собственном платье!

— Так это я и есть, — улыбаясь во весь рот, пояснила я. — Ты правда не узнала?

— Теперь узнала, — проворчала Жюли, вздохнула и обеими руками пригладила волосы. — Фух! Вы шутница, госпожа. Глядите, как вымазались! Теперь придется готовить вам ванну…

Она горестно всплеснула руками и с тоской поглядела на настенные часы. Стрелки двигались к десяти вечера, и Жюли, должно быть, уже распрощалась с планами провести время в объятиях Ганса, но я поспешила ее успокоить:

— Что ты, я не собираюсь сейчас мыться. Даже чем грязнее буду, тем лучше.

— Зачем же? — расстроенно спросила Жюли. — Вам нездоровится? Ах! — Она прикусила ноготь, пораженная догадкой. — Должно быть, у вас помутился разум от горя! Бедная госпожа Мэрион. Я сейчас же позову герра доктора.

И взялась за дверную ручку, но я настойчиво захлопнула дверь и сказала как можно серьезнее:

— Послушай, Жюли. Я не собираюсь сидеть сложа руки все время, пока отсутствует господин Ю Шэн-Ли. И не буду полагаться только на его помощь. Я знаю, что мне нужно сделать, но для этого понадобится твоя помощь и помощь твоей подружки Гретхен.

— Что вы задумали? — с опаской спросила служанка.

— Я задумала пойти завтра во дворец, — твердо сказала я, — и попроситься на службу к ее величеству горничной.

— Ой! — проговорила девушка, и ее глаза забегали. — Ой-ой… Молодая госпожа точно тронулась умом и говорит странные вещи… что же делать?

— Познакомить меня с Гретхен, дорогая, — холодно перебила я и сжала ее прохладную ладошку. — Я представлюсь ее кузиной или племянницей… не важно. Деревенской дурочкой, годной только на то, чтобы вытирать пыль или чистить камины. Ее задача — упросить распорядителя, чтобы он взял меня на временную службу. Это, — я сняла свои серьги с драгоценными камнями, — мой задаток. Если дело выгорит, обе получите еще.

Глаза Жюли вспыхнули, но она серьги не взяла и качнула головой:

— Я помогу вам просто так, молодая фрау. Потому что я не только ваша прислуга, но и ваша подруга. Но вы же будете постоянно на виду, это так рискованно! Вас могут узнать.

— В этом и состоит твоя задача, — подмигнула я девушке. — Создать мне такой образ, чтобы не узнала королева.

— И все равно это слишком опасно.

— Не опаснее, чем полагаться на милость божью, — возразила я. — Знаешь, Жюли, когда я была ребенком, мы с бабушкой часто играли в игру «спрячу — найду». Бабушка прятала какой-то предмет в комнате, а я должна была его отыскать. Однажды она спрятала шпильки для волос… Я долго искала, искала и не могла найти. И когда уже готова была сдаться, знаешь, где я их нашла?

Жюли непонимающе качнула головой, а я усмехнулась и ответила:

— В бабушкиной прическе. Иногда самое трудное место оказывается самым легким, а самое дерзкое решение — наиболее выполнимым. Так ты поможешь?

Девушка вздохнула и наконец одарила меня знакомой лукавой улыбкой.

— Вы немного сумасшедшая, госпожа, вы знаете? Но поэтому я вас и люблю.

Мы рассмеялись, и я обняла ее и поцеловала в лоб.

— Только, — задумчиво проговорила Жюли, — ваша бабушка умерла, когда вам не исполнилось и трех лет. Когда вы успели сыграть с ней в эту игру?

— В другой жизни, дорогая, — загадочно хмыкнула я. — Может, и в другом мире.

Первое, что сделала Жюли, — это перекрасила мои рыжие волосы. После смывки кашицеобразной травяной дряни локоны приобрели неприметный темный оттенок. Я нарядилась в старое платье Жюли, испачкала руки и лицо пылью, скорее чтобы придать коже сухой и тусклый вид. Я вовсе не хотела превращаться в бродягу, с которой грязь кусками отваливается, мне требовалось всего лишь стать недалекой деревенской простушкой, которую по большой протекции попросили пристроить к двоюродной сестре.

Такой я и предстала перед дворцовым распорядителем герром Овербеком.

Морща длинный нос и картинно прикрываясь надушенным платком, он осмотрел меня с головы до ног и скорчил брезгливую гримасу.

— В королевский дворец! — негромко воскликнул распорядитель. — О бог мой!

Где-то я уже слышала подобное восклицание. Кажется, слуги, занимающие во дворце достаточно высокие посты, не стеснялись перенимать повадки своих господ. На мое счастье Гретхен была не такой. Милая и покладистая девушка, она вполне достоверно изобразила слезы, промокнула уголки глаз и попросила умоляющим тоном:

— Пожалуйста, герр Овербек! Всего на несколько дней, пока тетя не оформит опеку над этой бедной сироткой. Вы видите, какая она тихая и покорная, а все оттого, что в четыре годика едва не утонула в Гремящей речке, потом долго болела воспалением, да так и не смогла оправиться. Она почти не говорит, но все понимает, правда, Ханна? — Тут она выразительно посмотрела на меня. Я сделала придурковатое лицо и осторожно помычала. Гретхен вздохнула и развела руками: — Видите? Клянусь Создателем, я буду присматривать за кузиной и ни за что не оставлю ее в одиночестве. Для искусной работы глупышка не годна, но ей вполне по силам мытье полов и чистка камина. К тому же жалованье ей совсем не нужно платить…

— Не нужно, говоришь? — оживился герр Овербек. — Может, и на питание ее не ставить?

— Ханна малоежка, — тут же нашлась Гретхен. — Я поделюсь с ней своим ужином.

Какое-то время герр Овербек раздумывал, пощипывая редкую бородку, потом сдался:

— Ну хорошо. Но только на три дня, Гретхен. И не дай Небесный Дракон этой замухрышке попасться на глаза ее величеству! В этом случае будет отвечать твоя спина.

Девушка побледнела, но послушно присела в реверансе. А после повела меня в крыло, где живет прислуга.

— Будете спать со мной, госпожа, — говорила она, показывая небольшую комнатку с одной кроватью, платяным шкафчиком и комодом. — Без меня лучше вам по дворцу не передвигаться, чтобы не встретиться с ее величеством.

— Как тогда я смогу за ней проследить? — возразила я, горя желанием прямо сейчас пойти в покои Анны Луизы. — Что ты, Гретхен, это невозможно! Я должна своими глазами увидеть этот перстень.

— Тогда, госпожа, вам действительно лучше всего поручить уборку камина, — предложила Гретхен. — Правда, вы испачкаете свои нежные ручки… — Она поглядела на мои ладони, выпачканные в пыли, и добавила: — Еще сильнее.

— Танки грязи не боятся! — весело ответила я и подмигнула обескураженной девушке. — И не называй меня госпожой. Забыла? Я Ханна, деревенская дурочка и золушка. Давай показывай ваши камины!

В этом-то недостатка в королевском дворце не было. За ближайший час я познакомилась с каминами разнообразных форм и оформлений. Но, конечно, самые богатые и украшенные лепниной были в королевских покоях.

— А здесь будуар ее величества, — сказала Гретхен, открыв дверь в кричаще-алую комнату с множеством статуэток, искусственных цветов и канделябров.

На огромном портрете, занимающем половину стены, была изображена сама Анна Луиза — в горностаевой мантии, в бриллиантовой короне и с таким высокомерным выражением лица, что мне тут же захотелось плюнуть, чтобы стереть с губ эту наглую ухмылку.

— Почистите здесь, госпожа, — показала Гретхен на остывший камин, ойкнула и тут же поправилась: — То есть Ханна, простите. Ее величество сейчас на совете, но она скоро вернется, и, если понадобится ваша помощь, я крикну. Надеюсь, королева будет в хорошем настроении сегодня. — Девушка повела плечами и опустила глаза, и я подумала, что если ее и не лупят кнутами, как наверняка сделала бы фрау Кёне, то уж пощечины отвешивают за милую душу.

— Я сделаю, Гретхен, не беспокойся, — покладисто ответила я и приступила к чистке.

Конечно, никаких резиновых перчаток и чистящих средств не было и в помине, в моем распоряжении оказались мыло, уксус, щетка и тряпки. И выяснилось, что проще пообещать, чем сделать. Ну кто в двадцать первом веке учил меня чистить средневековые камины? Разумеется, никто! Уже через несколько минут я окончательно перемазалась сажей, взопрела и стала выглядеть еще более неприглядно, чем прежде. Интересно, что сказал бы Дитер, если бы увидел меня на четвереньках, взлохмаченную и чумазую, как трубочист?

— Моя пичужка превратилась в ворону! — подражая ироничному голосу генерала, проговорила я. — Аккуратнее, дорогая, не подпали крылышки!

— Скорее, ваше сиятельство, — уже своим голосом ответила я, — мне предстоит сгореть в ваших объятиях, нежели в огне камина.

И улыбнулась. На сердце стало тепло, точно я и в самом деле перекинулась с Дитером парой слов. Но затем очень быстро вернулась тоска, я вздохнула и с головой погрузилась в работу, изгоняя печальные мысли.

Не знаю, сколько времени прошло. Я успела несколько раз устать и заново собраться с силами, как вдруг послышались торопливые шаги и голоса.

— Ваше величество! — слышала я сбивчивый голос Гретхен. — В вашем будуаре сейчас уборка…

— Уборка подождет, — звенел ненавистный мне голос Анны Луизы. — Я устала, Гретхен, и хочу ванну. Почему еще не приготовлена?

— Я не знала, что вы вернетесь раньше…

Послышался звонкий шлепок, я вздрогнула и уронила тряпку. Кажется, я была права насчет методов воспитания слуг в королевской семье.

— Дрянь! — визгливо пролаяла Анна Луиза. — Да как ты смеешь указывать, когда ее величеству надлежит возвращаться с совета? Кто ты такая?

— Простите, ваше величество, — всхлипывала бедная Гретхен. — Простите… я сейчас приготовлю…

Дверь распахнулась так неожиданно, что я едва не нырнула головой в камин. Анна Луиза, в пышном бирюзовом платье, так хорошо гармонирующем с ее колкими глазами ледяной королевы, воткнула в меня холодный взгляд и требовательно спросила:

— Это кто еще такая?

— Новая горничная, ваше величество, — испуганно из-за спины ответила Гретхен. — Она чистит камин, но уже скоро закончит. Правда, Ханна?

Вспомнив о своей роли, я скосила глаза к переносице и замычала. Анна Луиза покачнулась, взявшись рукой за наличник, и презрительно вздернула губу.

— Что за безмозглая курица! И как таких берут в слуги? — Она фыркнула, и я почувствовала едва уловимый запах вина. Кажется, королева неплохо провела день, и теперь в ее голове шумел хмель. — Ты не умеешь говорить, что ли? Кланяйся королеве, дура!

Я затрясла головой, и с волос посыпались пепел и сажа.

— Она слабоумная, ваше величество, — поспешила пояснить Гретхен. — И почти не разговаривает. Дозвольте я сейчас ее уведу…

— Не стоит. — Анна Луиза скривила физиономию и развернулась в дверях. — Пусть лучше натаскает воды, я хочу ванну.

Она капризно притопнула туфелькой и исчезла в соседней комнате. Я бросила тряпки и кинулась за Гретхен, но думала вовсе не о незаконченной работе и не о ванне. Кажется, у меня получилось! В такой перемазанной замарашке вряд ли признают герцогиню Мейердорфскую, и мне это как нельзя на руку.

Гретхен показала, где можно набрать воды и подогреть ее на огне, и пока я пыхтела, носясь с полными ведрами, она раздевала свою госпожу, а та все бубнила под нос:

— Какой же тупица мой дражайший супруг! Он должен слушать меня с открытым ртом, а вместо этого смеет перечить. Кто предсказал бунт у узкоглазых ящериц? Ты помнишь, Гретхен?

— Конечно, вы, ваше величество! — с готовностью отвечала служанка.

— Конечно! — фыркнула Анна Луиза и гордо распрямилась, хотя от хмеля ее малость заносило, но она все еще держалась молодцом. — Без меня он так и остался бы безвольным тюфяком, только и способным, что скакать по горам за какой-нибудь лесной тварью, отъедать пузо и щипать за задницы фавориток! Я бы умерла со скуки, Гретхен, если бы не милейший герцог фон Баттенберг.

С этими словами она опустилась в воду, смягченную розовым маслом, и блаженно прикрыла глаза. Несмотря на возраст, королева выглядела прекрасно и держала себя в форме, на бедрах ни малейшего намека на целлюлит, груди налитые и тяжелые, живот плоский. Интересно, был ли с ней близок Дитер? Я нахмурилась и прикусила губу, почувствовав укол ревности.

— Этот молодой выскочка целовал мне руку, не отрываясь, — продолжала королева, нежась в пене, пока Гретхен намыливала ее плечи. — Он недурен собой. Может, предложить ему стать фаворитом?

Тут Анна Луиза рассмеялась трескучим смехом, и ненависть снова вспыхнула в моем сердце. Королева была кошкой, для которой все прочие люди значили не больше, чем мыши. Выпустит когти, придушит и ждет, решишься ли удрать снова?

— Каждый мужчина посчитает за честь стать вашим фаворитом, ваше величество, — поддакнула Гретхен, намыливая грудь и шею, и я увидела, как блеснул ключик, висящий на тонкой золотой цепочке.

Мое сердце замерло, наверняка это ключ от той самой шкатулки, где хранится перстень с кентарийским гранатом! Но как его взять?

— Каждый, — тяжело уронила голову Анна Луиза. — Но не это проклятое чудовище! — Она дернула плечом. — Ай, криворукая! Как трешь? Скоро всю кожу с меня снимешь!

Гретхен с готовностью пробормотала извинения, и Анна Луиза снова расслабилась.

— Все равно, — пробормотала она, задремывая. — Я найду способ… прижму к ногтю… Он будет моим… моим… или… ничьим…

Я вспыхнула, едва поняла, что речь идет о Дитере. О моем Дитере! Моем муже!

Меня затрясло от злости, я уже взяла было ведро, готовая плеснуть кипяток на белые колени ее величества, торчащие из мыльной пены, но удержалась и только смотрела, как ловко порхают руки Гретхен, разминая нежную кожу, а королева расслабляется все больше, погружаясь в приятную дремоту и сон. Я даже не сразу поняла, когда Гретхен ловко сняла с шеи своей госпожи золотую цепочку и бросила ее мне. Ключик блеснул латунной головкой и упал прямо в мои подставленные ладони. Я тут же сжала его в кулаке, а сердце понеслось вскачь. Гретхен приложила палец к губам и кивком указала на дверь — беги, мол, скорее!

И я побежала, молнией бросилась в алый будуар, стараясь ступать как можно неслышнее в своих мягких стоптанных башмачках. Времени было отпущено не так много. Успею ли?

Удручало, что Гретхен рассказала про шкатулку, но не рассказала, где ее найти. Неужели придется перерыть будуар вверх дном?

Первым делом, конечно, я обшарила трюмо. На столике ничего не было, кроме склянок с духами, небрежно скомканного умывального полотенца, разнообразных шпилек и искусственных цветов для волос. Тройное зеркало отразило мое перепачканное лицо и лихорадочно блестящие глаза.

— Ищи, ищи, ищи! — бормотала я себе.

Открыла платяной шкаф, и на меня чуть не выпал ворох разноцветных платьев, украшенных лентами, кружевами, самоцветами, пайетками и бисером, декольтированные и закрытые, бальные платья и платья для прогулки. Я в отчаянии попыталась разгрести их отмытыми горячей водой руками, но быстро поняла, что на это, должно быть, уйдет целая жизнь. И остановилась, кусая губы.

— Где же? — в отчаянии прошептала я и привычно сжала лунный кулон, с которым не смогла расстаться, даже переодевшись в простушку. — Дракон-хранитель, помоги!

Слова вырвались у меня помимо воли. Я вздрогнула и ощутила, как кулон кольнул мою ладонь, отяжелел и повел в сторону. Я повернулась вслед за ним. Кулон нагрелся, запульсировал теплом, и сквозь пальцы я заметила тусклое свечение.

— Ты знаешь, где? — обрадовалась я. — Помоги, помоги!

Цепочка в моей руке натянулась и отклонилась снова. Я шагнула влево, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Если взять правее — сияние пропадало, а камень остывал, а если идти сначала влево, потом все прямо, то свечение становилось интенсивнее, ладонь жгло, и я чувствовала ликование. Магия! Конечно, ведь в этом мире существует магия, и я стала владелицей родового артефакта, который принял меня как свою хозяйку, оберегает и помогает в трудную минуту.

Я не сразу поняла, куда ведет лунный камень. Обогнув кресло и комод, я предстала перед совершенно чистой стеной, украшенной лишь портретом ее величества. Но свечение не только не угасало, но становилось ярче, и я даже испугалась, что если кто-то зайдет, то обязательно увидит сияние, исходящее из моей руки. Где тут может спрятаться шкатулка? Не за портретом же…

Догадка кольнула меня в висок. Я вскинула голову и с колотящимся сердцем провела ладонью по золоченой раме. А почему бы и нет? Ведь в старинных замках обязательно есть потайные ходы и скрытые ниши, надо только знать, как их открыть.

Я поддела раму пальцами, провела снизу, но ничего не нащупала, кроме гладко отшлифованного дерева. Должен быть какой-то секретный рычажок, углубление, кнопка, что угодно! Прощупав раму внизу, я начала ощупывать ее справа и чуть не вскрикнула, когда мои пальцы коснулись чего-то металлического и острого. Раздался щелчок.

— Вот что животворящий дух-хранитель делает! — с усмешкой произнесла я и отодвинула раму.

Портрет качнулся на петлях, точно дверь, приоткрывающая чужую тайну. Собственно говоря, ниша, представшая моим глазам, таковой и была.

Моему взору предстали пять или шесть полок, заваленных книгами и свитками, заставленных пузырьками, наполненными то густой маслянистой жидкостью, то сухим порошком. Я сняла с полки ближайший и увидела, что пузырек заткнут плотной пробкой с вырезанным на ней символом — причудливой мешаниной кругов и черточек. На другом, с янтарной жидкостью, были изображены треугольники и круги. На третьем, с сухой пылью, одни черточки. На четвертом, совершенно черном, будто внутри была смола, красовались треугольники и квадраты. Я не имела понятия, что это значило, но мой лунный кулон встревоженно пульсировал на груди и даже немного гудел, как трансформаторная подстанция. Возможно, так отзывался на концентрацию магии, да я и сама чувствовала ее: магией тут было пропитано все, от книг до пузырьков, от нее в мареве дрожал воздух, и я ощущала неприятное покалывание, а волосы приподнимались на висках, будто от статического электричества.

— Вот так так! — прошептала я. — Да вы, ваше величество, настоящая ведьма!

Вернув пузырьки на место, я увидела то, что искала: резную деревянную шкатулку. Дрожа от волнения и прислушиваясь к звукам за спиной, я осторожно придвинула ее к себе и вложила ключик в замочную скважину. Он легко повернулся, и крышка откинулась.

Наверное, здесь королева держала свои самые красивые украшения. Я с удивлением вытащила сверкающую диадему, браслет, инкрустированный изумрудами и жемчугом, броши, серьги, подвески и перстни. Но мне нужен был только один — перстень с кентарийским гранатом.

Лунный камень вспыхнул снова, обдав меня теплом. Блики заиграли на алых гранях, точно на меня из шкатулки брызнуло кровью. Я едва не выронила ее, в ушах зашумело, и я осторожно вытащила изящный перстень с гранатом, ограненным в виде сердцевины крохотного цветка. Внутри по ободку колечка вилась непонятная надпись, отдаленно напоминающая скандинавские руны.

— То, что нужно, или нет? — шепнула я.

Лунный камень подмигнул молочным светом, успокаивая: «Оно…»

Поспешно сунув перстень за пазуху, я заперла шкатулку, поставила на место и аккуратно прикрыла раму. Снова раздался щелчок, это крепления входили в невидимые пазы. Королева высокомерно глянула на меня с портрета, а я показала ей кукиш.

Выглянув из будуара, я первым делом увидела, что королева все так же нежится в ванне, а Гретхен порхает над ней, умасливая кожу благовониями. Сколько меня здесь не было? Не так уж долго, минутная стрелка едва переползла вторую треть часа. Заметив меня, Гретхен приподняла брови, а я ответно кивнула и кинула ей ключик. Наверное, от волнения или моей неловкости, но девушка не сумела его поймать, и, издав негромкое «бульк!», ключик упал на дно ванны.

— Ах! — встрепенулась королева и открыла глаза. — Что это было?

— Простите, ваше величество! — пробормотала Гретхен. — Мыло уронила…

Она наклонилась и зашарила рукой в ванне, делая вид, что ловит обмылок. Королева поджала губы и подтянула колени, из-под полуприкрытых ресниц наблюдая за служанкой. Потянулась, повела круглыми плечами, провела ладонью по груди и вдруг выпрямилась.

— Цепочка! — вскрикнула она. — Где она?!

У меня от страха скрутило живот. Украденный перстень ожег кожу даже сквозь одежду, и я прижала ладони к груди, усмиряя понесшееся вскачь сердце.

— Высеку! — бушевала королева. — Сгною в темнице! Скормлю крысам! Голову с плеч!

Ее крик перешел в режущий слух визг. Взметнулась рука, отвешивая Гретхен подзатыльник, отчего девушка едва не нырнула головой в пену, но сейчас же выпрямилась и заговорила:

— Виновата, ваше величество! Оборвалась цепочка, я слишком усердно терла… Вот!

Она протянула ладонь, дрожа всем телом и ожидая очередной оплеухи. Та не заставила себя ждать, но Гретхен стоически выдержала подзатыльник, только сжала бледные губы.

— Криворукая дрянь! — брюзгливо провизжала королева, забирая цепочку с драгоценным ключиком. — Ничего доверить нельзя! Поручи веник — переломишь, поручи кастрюлю — расплещешь. Не удивлюсь, если ты и мужское достоинство не удержишь, ни на что не годная бестолочь!

Фыркнув, Анна Луиза вылезла из ванны, и Гретхен, бормоча извинения, тут же принялась растирать ее махровым полотенцем. Королева сладко зевнула во весь рот и прикрыла его ладошкой.

— Я устала, — томно произнесла она. — Уложи меня и приберись тут хорошенько, вытри пол, загаси свечи и не забудь приготовить мне на завтра оливковое платье. Я видела, как чудесно этот цвет гармонировал с неброскими украшениями той рыжей потаскушки, на которой женился мой упрямец. Простенько, но со вкусом. Завтра я хочу предстать в таком же виде, пусть знают, что королева близка к своему народу. — Анна Луиза переливчато рассмеялась. — И смотри, ни под каким предлогом не пускай фон Баттенберга! Слышишь? Мальчишка, конечно, будет пылким любовником, но я слишком устала сегодня и хочу его помучить, пусть, если пожелает, сидит под дверьми и ждет, как подобает хорошенькому ручному песику. — Она снова рассмеялась, потом поймала мой взгляд и нахмурилась. — И еще. Чтобы твоей замарашки духу здесь не было! Еще раз увижу — высеку.

— Я поняла вас, ваше величество! — покладисто ответила Гретхен и сделала реверанс.

Вернувшись в спальню Гретхен, я первым делом бросилась к ней с извинениями за то, что втянула ее в столь рискованную затею. Та кротко улыбалась и отнекивалась, постелила себе на полу, а мне уступила кровать, и теперь уже отнекиваться пришлось мне. Так бы мы и препирались, соревнуясь в обоюдной вежливости, пока нас не прервал стук в окно.

— Вы что-нибудь слышали? — насторожилась Гретхен.

Я навострила ухо и задумчиво ответила:

— Кажется…

Стук повторился. На этот раз мы обе как по команде повернулись к окну, и я увидела, как за стеклом мелькнул камешек. Кто-то явно привлекал наше внимание, поэтому я осторожно приблизилась к подоконнику и глянула.

Комната прислуги выходила на темные заросли, в которых явно кто-то прятался. Ночь была тихая, лунная. Небесный Дракон сворачивал над парком белые кольца, созвездие Розы горело прямо над головой, и в нем, как бабочка в бутоне, сияла полная луна. Ее свет серебрил акации, из зарослей которых выдвинулась тень, уплотнилась, запрокинула лицо, и я с удивлением и радостью узнала Ганса.

Заметив меня, он поманил рукой и снова скрылся в кустарнике. Я поспешно засобиралась.

— Вы бросаете меня, госпожа? — грустно спросила Гретхен. — Вы ведь достали то, что хотели…

Сердце защемило. Я погладила девушку по руке:

— Ну что ты, дорогая. У Ганса наверняка для меня новости, а к тебе я еще вернусь и обязательно отблагодарю за помощь. Я, конечно, не королева, а герцогиня, но была бы счастлива, если бы ты стала работать у меня…

— У вас? — В глазах девушки вспыхнул огонек надежды.

Я радостно кивнула:

— Конечно. Я бы никогда не позволила себе бить слуг и постараюсь сделать все возможное, чтобы тебе жилось хорошо.

— Ах, госпожа, — просияла Гретхен. — Я уж наслушалась рассказов Жюли и с радостью приму ваше предложение. Вы уж не забывайте меня, ладно?

— Ни за что на свете, — пообещала я. — Вот только освободить бы генерала…

— Я верю, у вас обязательно получится, — с жаром проговорила Гретхен. — Такая любовь и самопожертвование не могут остаться без награды.

С этими словами мы поцеловали друг друга в щечки, и Гретхен проводила меня в сад, идя первой и неся керосиновую лампу, следя, чтобы никто не заметил, как деревенская дурочка идет на свидание с адъютантом опального генерала.

— Вы нашли что искали, фрау? — без лишних вступлений и по старой солдатской привычке спросил Ганс.

— Да, — ответила я. — У тебя есть для меня новости?

— И еще какие, — вполголоса сказал адъютант, пощипав коротенькую косичку. — Его сиятельство передает вам поцелуй…

— Как?! — воскликнула я и едва не бросилась Гансу на шею. — Ты видел Дитера? Разговаривал с ним? Как он?!

— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответил тот, и в груди у меня все оборвалось.

— Умоляю, не тяни! — Я схватила его за руки, крепко сжала. — Его пытают?

— Уже нет, но его сиятельство все равно слаб от недоедания и отсутствия солнечного света. Он просил передать вам…

— Что?

— Чтобы вы были осторожны, фрау.

— Умоляю! — быстро проговорила я. — Ганс, дорогой! Устрой мне свидание с Дитером! Запланируем побег!

— Фрау, это невозможно, — с сожалением качнул Ганс головой. — Его сиятельство хорошо охраняют, да и велено вас не пускать в темницу ни под каким предлогом. Вы знаете, к его сиятельству приходил его величество, они долго говорили. Его величество хочет освобождения моего командира, но почему-то медлит.

— Знаю почему, — фыркнула я и отвела взгляд.

— Его сиятельство передал, чтобы вы не шли ни на какие сделки. Даже ради его спасения.

— Он требует невозможного, — простонала я и тряхнула волосами. — Скажи, Ганс, как поступил бы ты? Если бы знал, что есть только один способ освободить господина… только один!

— Не знаю, фрау, — серьезно сказал он, и мне показалось, он все понимает. — Наверное, я бы согласился для отвода глаз. Но в последний момент обманул бы. Или…

— Или что? — Я с надеждой заглянула в его лицо.

— Или убил, — мрачно ответил адъютант.

Сердце сжалось. Нет, убийство не выход. Но не выход и поддаться предложению короля. В нагрудном кармашке у меня был перстень с кентарийским гранатом, на шее — волшебный кулон, и скоро Ю Шэн-Ли привезет зелье подчинения. Быть может, тогда мне удастся получить желаемое хитростью?

— Что-то еще, Ганс? — спросила я, заметив, что адъютант переминается с ноги на ногу и явно хочет, но не решается продолжить разговор. — Не бойся, скажи. Я должна знать все.

— Сомневаюсь, что это вам будет приятно знать, — проворчал Ганс. — В тюрьму к его сиятельству приходил не только король, но и…

— Королева, — закончила я и зажала рот ладонью, боясь, что нас услышат.

— Совершенно верно, — угрюмо ответил адъютант. — Его сиятельство сказал, что она предлагала ему признаться в том, чего он не совершал, и тогда она его помилует и как преступника сошлет на Теплые острова, куда сможет тайно приезжать и…

— Дрянь! — Я сжала кулаки, кулон вспыхнул на груди, будто тоже возмутившись рассказом Ганса. — При живой жене пытаться окрутить чужого мужа!

— И не только, — поджал губы Ганс. — Если его сиятельство откажется, ее величество поклялась подписать смертный приговор.

Я выдохнула и некоторое время молчала, пытаясь справиться с ревущей внутри бурей.

— Нет, — медленно протянула я. — Ее величество не дрянь. Это самая настоящая беспринципная сволочь.

— Именно поэтому я должен сейчас же увезти вас из дворца, — сообщил адъютант. — Здесь небезопасно, даже учитывая ваши выдающиеся актерские способности.

— Меня видела королева, но не узнала, — возразила я.

— Не узнала сегодня, так узнает завтра, фрау, — безапелляционно заявил Ганс. — Я получил приказ от командира увезти вас в безопасное место и сделаю это, даже если вы будете кусаться, как дикая кошка, и царапаться, как чертополох!

Я печально рассмеялась:

— И ты, и твой командир — оба известные упрямцы. Когда же поедем в резиденцию Шэна? Завтра с утра?

— Прямо сейчас, — серьезно ответил Ганс и потянул меня за живую изгородь.

Я нырнула следом и испуганно вздрогнула, когда в темноте кто-то сердито засопел. Черная громада заслонила свет луны, я пискнула и спряталась за спину Ганса.

— Не бойтесь, фрау, это Крошка Цахес, — успокоил адъютант.

Блеснули змеиные глаза, и я увидела прямо перед собой довольно ухмыляющуюся морду виверны.

— Привет, — робко поздоровалась я, протягивая руку.

Пасть облизнулась длинным языком и горячо дохнула на мою ладонь.

— Пожалуйте сюда, фрау, — предложил Ганс и подсадил меня, помогая забраться в седло. — И держитесь крепче.

Я села боком и сунула обе ноги в стремена, а руки просунула в специальные петли и уцепилась за поручни. Ганс уселся за мной, залихватски присвистнул и натянул поводья.

Это был мой третий полет, и первый раз я летела ночью. Едва я успела спросить:

— А видит ли Крошка Цахес в темноте? — как ветер ворвался в мои легкие, перехватил дыхание, и я зажмурилась, пригнув голову к могучей шее виверны.

Земля накренилась и ухнула вниз, а вместе с ней провалился и королевский дворец, и парк, подсвеченный огнями. Небо раскинулось над головой, вспыхнуло новыми созвездиями, луна покатилась за спину, вместе с ней задвигался, свернулся кольцами Небесный Дракон, и я запрокинула голову, с восторгом ловя свежие порывы ветра.

— Как красиво, Ганс! — закричала я, наблюдая, как лунный свет серебрит перепончатые крылья виверны. — Вот это созвездие Розы, я знаю. А что там за странный овал?

Я указала на черное пятно, окаймленное россыпью звезд, словно рамой.

— Это Зеркало, госпожа! — прокричал на ухо Ганс. — Говорят, раз в несколько тысяч лет оно показывает миры, лежащие по ту сторону.

— По ту сторону? — переспросила я и даже обернулась на адъютанта. Его лицо было по-прежнему серьезным, как и взгляд. — А что, есть и другие?

— Конечно, есть! — кивнул адъютант. — Однажды Небесный Дракон сделал зеркало, которое собрался подарить Розе. Но не смог донести его с одного края света на другой. Зеркало разбилось и разлетелось на миллион осколков. И каждый осколок отразил еще миллион осколков, и те отразили великое множество. Мудрецы говорят, так возникла целая сеть миров, похожих друг на друга, как две капли воды. Где-то за границей нашего мира лежит другая Фессалия. И другая Кентария. И пустынная Канто. И холодная Тарья. И раз в тысячу лет открывается проход из зазеркалья, и духи чужих миров могут заглядывать в наш мир, а духи из нашего — посещать чужие.

«Так вот как я здесь оказалась, — подумала я и зачарованно глянула на пустой овал, в котором клубилась беспросветная мгла. — И вот почему наши миры так похожи».

Крошка Цахес заложил вираж и понесся над городом, едва не задевая крыльями жестяные флюгеры. Они поворачивались, будто указывая правильную дорогу. Я схватилась за поводья и потянула.

— Правильно, — одобрил Ганс. — Возьмите здесь левее.

Я послушно потянула за левый ремешок, и виверна повернула влево, хлестнув хвостом по черепичной крыше, гулко прогрохотало эхо и покатилось следом, затихая в отдалении.

— Теперь чуть ниже, на себя, — направлял Ганс. — Так, хорошо. Идем на снижение.

Внизу вскипала пена сливовых садов, высеребренная луной. Изогнутые драконы на крышах разинули пасти, встречая долгожданных постояльцев. Сделав круг над садом, вместе с Гансом мы направили Крошку Цахеса на выстриженную лужайку. Земля ударила снизу, подбросила меня на седле, и в последний момент я потеряла управление, но Ганс с готовностью перехватил поводья и крикнул:

— Отлично, фрау! У вас несомненный талант.

Он помог мне соскочить с виверны, и я, пьянея от восторга, обняла Крошку Цахеса за толстую шею.

— Будь с нами его сиятельство, — подал голос Ганс, — то наверняка заметил бы, что это второе чудовище, которое вы смогли приручить без кнута.

Глава 15 Спасти генерала Дитера!

День, когда вернулся Ю Шэн-Ли, был окрашен солнечным золотом, пах цветущими сливами и обещал скорую встречу с Дитером, а значит, стал самым счастливым.

Альтарец тоже выглядел довольным, хотя имел уставший вид, его одежда взмокла и запылилась, волосы выбивались из гладкой прически.

— Зелье из пыльцы дерева гиш, госпожа, — с поклоном протянул он мне маленький пузырек из зеленого стекла.

Я приняла его с осторожностью, схватилась за тугую пробку, но Ю Шэн-Ли цокнул языком и предупреждающе выставил ладонь:

— Ни в коем случае! Не так быстро. Даже запах может вызвать кратковременные галлюцинации или слабость. Лучше на время задержать дыхание, но не теперь, не теперь. Магия зелья к тому же быстро выветривается.

Я послушно остановила руку и замерла, рассматривая орнамент на пробке: причудливое сочетание кругов, треугольников и квадратов.

— Шэн! — срывающимся голосом проговорила я. — Что это за знаки?

— Это древние письмена, госпожа. — Глаза Ю Шэн-Ли превратились в темные прорези. — Язык наших прародителей-драконов, он един и для Альтара, и для Фессалии, и для Кентарии, и для других стран. Но пользоваться древним языком могут только мудрецы или маги.

— Маги, — повторила я и вспомнила потайной шкафчик в будуаре ее величества. Там воздух был наэлектризован магией, от колбочек и склянок шел едва ощутимый, но дурманящий аромат. — Я видела уже подобные знаки. Точно такие же, Шэн.

— Где же?

— В королевском дворце, — сказала я и пытливо заглянула в лицу Ю Шэн-Ли.

Альтарец выдержал взгляд, ничем не показывая свое удивление, пощипал подбородок и наконец ответил:

— В жилах королей течет кровь потомков Небесного Дракона, кто-то из них вполне может обладать тайными знаниями. Вы уверены, что видели именно эти знаки, госпожа?

— Совершенно, — кивнула я. — Я заметила их на прозрачной колбочке с темным смолистым веществом. — Я взболтнула пузырек и, сощурившись, глянула на свет. За плотным зеленым стеклом плескалось что-то густое, темное. — Зелье подчинения, значит…

Возможно, Анна Луиза подливает это и супругу? А если она воспользуется им и подольет Дитеру? Меня бросило в жар. Я спрятала колбочку.

— Странно, что вы не знаете древнего языка, госпожа, — нараспев протянул Ю Шэн-Ли. — Когда я передал монахам ваши волосы, они долго рассматривали их, жгли на жертвенном огне и вдыхали запах. Они спросили, откуда вы пришли в наш мир. Что это значит, госпожа?

Теперь по телу побежали мурашки. Я отвела взгляд и растерянно передернула плечами:

— Не понимаю…

— Ваше тело родилось в Фессалии, — продолжил Ю Шэн-Ли. — Но ваша душа пришла издалека. В этом уверены монахи-отшельники, а они никогда не ошибаются. Возможно, вы посланы нам Небесным Драконом.

— Я не знаю, — прошептала я и, чтобы перевести разговор в другое русло, достала перстень. — Шэн, ты знаешь, что написано здесь?

Альтарец взял украшение, повертел перед глазами, шепча незнакомые слова, потом медленно произнес:

— Это кентарийские иероглифы. Здесь написано:

«Возлюбленная А.Л., да будут едины сердца и королевства. Навеки ваш слуга и господин, Э.».

— Слуга и господин, значит! — вспыхнула я праведным гневом.

— Откуда у вас этот перстень? — спросил Ю Шэн-Ли.

— Это совершенно не важно, — фыркнула я, забирая трофей. — Зато я знаю, как спасти моего Дитера.

Ю Шэн-Ли вопросительно поднял брови, но я, отвечая на невысказанный вопрос, лишь замотала головой:

— Это моя война, Шэн. Ты очень мне помог, но дальше я все сделаю сама. Пусть птицелов расставляет силки, он не знает, что в его ловушку попадется не трепетная канарейка, а орлица.

В этот же вечер я написала его величеству послание.

«Я к Вам пишу… Чего же боле? Это письмо — как знак моего расположения к Вам, как смирение перед судьбой и робкая надежда, что Ваше предложение еще в силе. Поэтому если Вы храните ко мне хоть каплю жалости, не оставьте меня… Ваша подданная, герцогиня М. фон М.».

В конце размашисто подписала листок, хорошенько надушила и приложилось напомаженными губами. Конверт запечатала и вручила Гансу, упросив его полететь поскорее.

Но я и не думала, что ответ придет настолько быстро. Через каких-то полчаса адъютант вручил мне ответное послание, запечатанное королевским перстнем, которое состояло всего из двух слов: «В полночь жду!»

— Однако, — озадаченно сказала я себе, спрятала конверт в корсет и позвала Жюли.

— Дорогая, — сказала я ей. — Изобрази-ка из меня что-нибудь романтичное и глупое. И давай попробуем смыть эту краску, она почти облезла, но волосы все еще выглядят тусклыми, а я должна сиять.

— Куда вы собрались на ночь глядя, фрау? — заворчала служанка. — Не надейтесь, в темницу вас не пустят. А Гретхен передает, что ее величество пока не заметила пропажу, так что можно не волноваться…

— Я не волнуюсь, но и ждать не собираюсь, — твердо заявила я. — Сегодня все наконец решится. Я должна быть прекрасна, как Афродита, мудра, как Афина, и смертоносна, как Геката!

— Не знаю, кто эти добрые фрау, — прощебетала Жюли, у которой уже загорелись глазки в ожидании очередной авантюры, — но если вам так угодно, то я в лепешку расшибусь, а сделаю из вас конфетку!

И мы расшиблись. В короткие сроки меня хорошенько отчистили, умастили благовониями, обрядили в лучшее белье и самое открытое платье, какое только нашлось в гардеробе, — зеленое, с глубоким вырезом, отлично подходящее к моим отмытым от красителя волосам, усыпанным золотыми блестками. На левую руку я надела браслет Ю Шэн-Ли, спрятав его под многократно перевитой нитью жемчуга, на правую — тончайшую золотую цепочку с подвеской в виде лунной капли, она хорошо гармонировала с лунным кулоном, спокойно лежащим между ключиц и выгодно подчеркивающим шею и линию плеч. Я подкрасила ресницы, ярче обычного подвела губы и в целом выглядела как…

— Богиня! — всплеснула руками Жюли.

— Содержанка, — кивнула я, едва удерживаясь, чтобы не сказать словечко похлеще.

Жюли немного обиделась, но я осталась довольна: только такая расфуфыренная девица и подходит сластолюбивому королю. Какая я настоящая, знает только Дитер и больше никто.

— Будьте осторожны, госпожа, — напоследок напутствовала девушка.

— Я всегда осторожна, моя дорогая, — улыбнулась я, поцеловала ее в лоб, оставив на коже отпечаток помады, и выдвинулась в путь.

У ворот меня уже ждала карета с кучером.

Ехать через город — совсем не то что лететь над ним, поэтому и путешествие оказалось столь же скучным, сколь и долгим. Кучер угрюмо молчал, молчала и я, укрывшись за темной вуалью. Мои нервы были напряжены, чувства обострены до предела, сердце тосковало по Дитеру. Если все получится, сегодня же он будет со мной! Король подпишет помилование, и мы вернемся в Мейердорфский замок. Если же не получится… тогда Ю Шэн-Ли получит сигнал с моего браслета и вместе с Гансом прилетит на вивернах, мы умчимся далеко-далеко, где нас не найдет ни король, ни королева, ни противная мачеха с предателем-сынком. Я буду цвести только для Дитера, а Дитер будет оберегать только меня, и никто не нужен нам больше, а потом… Кто знает, что случится потом? Небесный Дракон двигался по своему бесконечному пути, звездная Роза цвела, в черном Зеркале клубилась непроглядная темень, пряча бесконечные осколки бесконечных миров, а я держала в корсете склянку с зельем и кольцо с кентарийским гранатом, надеясь, что этой улики будет вполне достаточно. «Анне Луизе от Элдора» — вот что скрывалось за скромными инициалами.

Меня подвезли не к парадному, а к черному входу. Там же я встречалась с Гансом, и там же встретил меня статный кавалер в маске, целиком закрывающей лицо.

— Прошу вас, фрау, — глухим измененным голосом проговорил незнакомец.

Я робко подала руку, он помог мне выйти из кареты и галантно поклонился. Из-под широкополой шляпы выбилась вьющаяся прядь, лунный свет блеснул на многочисленных перстнях, и я наконец поняла, кто ведет меня по лестнице в королевские покои. Конечно же сам Максимилиан Сарториус Четвертый! Большой любитель переодеваний и глупых игр.

Сдерживая смех, я тем не менее поддержала его маскарад и позволила провести себя по извилистым коридорам в покои, обставленные довольно скромно, совсем не по-королевски, но, видимо, это была гостевая комната, предназначенная для подобных свиданий. Усадив меня в кресло, его величество запер дверь на два оборота, положил ключ в карман камзола и только тогда упал передо мной на одно колено и таинственно произнес:

— О прекрасная госпожа! Вы, верно, не на шутку оробели, когда увидели, что вас подвозят не к главному входу и встречает вовсе не тот, кого вы ожидали увидеть!

— И впрямь, — пробормотала я. — Это так… неожиданно… и странно!

— И, наверное, жутко. — В голосе Максимилиана послышалось удовлетворение. — Однако не бойтесь! Вы сами понимаете, что от вас требуется инкогнито.

— Я понимаю, — согласилась я. — Но где же его величество?

— Он сейчас прибудет, — задыхаясь от восторга, проговорил король. — Нежнейшая роза райских садов! Посланница неба! Богиня! Приготовьтесь же удивиться!

С этими словами он выдержал паузу, и я замерла, словно бы испугавшись. Сердце действительно заколотилось от волнения, мысли снова завертелись по кругу: «Получится ли?..»

— Вуаля! — с апломбом заправского фокусника воскликнул король и сорвал маску, явив самодовольное и сразу узнаваемое лицо.

Я делано вскрикнула и приложила ладони ко рту. Максимилиан довольно засмеялся, сорвал и шляпу и встряхнул своей густой гривой.

— Вы удивлены, не так ли? — промурлыкал он.

— Весьма, — с жаром поддакнула я, а про себя подумала: «Напыщенный павиан!» — Кто бы мог подумать? Ах! Ваше величество!

И попыталась вскочить с кресла, чтобы воздать все дворцовые почести, которым научилась за последние дни, но король со смехом удержал меня за плечи, погладил широкими ладонями, нежно лаская, и покачал головой:

— Сегодня вы моя гостья, и я буду прислуживать вам. Поэтому расслабьтесь, моя роза, и наконец снимите эту траурную вуаль. Ваш муж, — тут он поморщился, — еще жив, а я хочу любоваться вами каждую секунду этой ночи. И пусть она длится и длится нескончаемо, как путь Небесного Дракона.

Я осторожно отвела от лица вуаль, и тут же Максимилиан вскочил, припал к моей руке и, осыпая ее поцелуями, зачастил:

— Как вы прекрасны! Точно сама луна спустилась с небосклона в мою обитель! Вы действительно румяны, как роза! Волосы — словно огонь! А губы — как гранат!

Я едва стерпела его лобызания, опасаясь, что король сейчас же полезет пробовать «гранат» на вкус, но, на мое счастье, сластолюбец решил смаковать каждую минуту.

— С тех пор, — продолжал он, — как я увидел вас в саду Мейердорфского замка, мои мысли были только о вас! Сейчас я действительно испытываю большое облегчение, что вы больше не в лапах этого чудовища!

— Вы имеете в виду своего кузена и моего мужа? — холодно произнесла я, на сей раз не сумев и не пожелав подыграть его величеству. — Вы ведь понимаете, что я здесь ради него?

— Вполне понимаю, — бодро ответил король, совсем не смущенный моими словами. — И также понимаю, насколько был прозорлив, когда сосватал вас Дитеру в жены.

Он улыбнулся, уловив мое недовольство, и добавил:

— Сколь бледна и безвольна была баронесса Адлер-Кёне, столь прекрасна и ярка оказалась герцогиня Мейердорфская. Пусть я не стану первым мужчиной, который сорвал ваш бутон, — тут я возмущенно вскинула голову, — зато королю куда более пристало выводить в фаворитки герцогиню, нежели баронессу.

— А вы уже все распланировали, не так ли? — ровным тоном спросила я, хотя внутри так и клокотало негодование.

— Отнюдь, — возразил Максимилиан. — Я преследую интересы только своей страны и короны.

— И мы с Дитером входим в них?

— Вы входите в круг моих личных интересов, дорогая. — Король снова с улыбкой поцеловал мою ладонь. — А Дитер… — Тут он вздохнул. — Боюсь, все не так просто, в деле появились новые осложняющие обстоятельства.

— В виде чего, например?

— В виде показаний вашего сводного брата, барона Кёне.

Ах вот как! Якоб все-таки наклеветал на генерала, как и предупреждал Ганс. Я задохнулась от злости, жалея, что в свое время не вдарила ему хорошенько промеж ног, чтобы выбить у мерзавца любое желание пакостить мне и мужу. Да лучше бы Дитер превратил в камень его вместо Игора!

— Да, свидетельства не в пользу кузена, — печально повторил Максимилиан. — Не думайте, моя прелестная герцогиня, что я назло держу Дитера взаперти. — Я вздрогнула, потому что именно так и думала. — Ну что вы! — Король тряхнул волосами. — На самом деле я нахожусь меж двух огней. С одной стороны мне грозит войной кентарийский вождь, с другой — я не хочу потерять лучшего генерала в истории Фессалии.

— Так выпустите его, — предложила я. — И он выиграет войну.

— Не все так просто, — вздохнул Максимилан и снова приложился к моей руке. Скоро на ней живого места не останется. — А как же моя репутация? Я должен как можно тщательнее разобраться в этом деле.

— Даже если Якоб лжет?

— Сейчас его показания проверяются, — поморщился король. — И если мы узнаем, что барон Кёне действительно лжесвидетельствует, им займется палач. Но довольно об этом! — Максимилиан поднял на меня блестящий взгляд. — Клянусь в одном, я сделаю все возможное, чтобы следствие поскорее закончилось. И я отпущу вашего мужа и моего генерала, но время, время… ах, это проклятое время! — Теперь король поцеловал запястье и принялся подниматься поцелуями выше, касаясь кожи слегка, хотя меня воротило от одного прикосновения. — Богиня… одно могу… обещать… вы будете… под моей… защитой!

Теперь он поцеловал меня в открытое плечо и приобнял за талию. Я напряглась и впервые порадовалась, что на мне жесткий корсет, так не особенно чувствовались касания короля.

— Да что же вы так напряжены? — промурлыкал Максимилиан прямо в ухо, щекоча дыханием. — Расслабьтесь, фея! Вы ведь для этого приехали сюда.

Я попробовала улыбнуться, вдохнула, выдохнула.

«Спокойно, Маша, — сказала себе. — У тебя есть магическое зелье, все получится. Надо только поймать нужный момент, усыпить бдительность».

— Конечно, ваше величество, — пролепетала я, снова прикидываясь наивной дурочкой. — Но мне хотелось бы иметь гарантии…

— Они будут, — томно шепнул король и тронул губами шею. — Но будет ли гарантия у меня, что ваша едва распустившаяся роза расцветет сегодня для меня?

— Я ведь здесь, — просто ответила ему. — И я ваша.

— Роза! — восторженно выдохнул король и заключил меня в объятия.

Я едва могла дышать, во-первых, из-за корсета, во-вторых, из-за медвежьей хватки короля. Из такой не вырваться, сколько ни пытайся. А он елозил губами по моей шее, оставляя влажные дорожки, сопел на ухо и пытался ухватить мои губы своими.

— Не бойтесь, — срывающимся голосом говорил Максимилиан, пока его ладони шарили по моим плечам и пытались развязать ленты корсета, хвала создателю, пока безуспешно. — Я очень нежный и умелый любовник.

— Я верю, ваше величество, — едва могла отвечать я, уворачиваясь от поцелуев, но все-таки не успела, и чувственные губы поймали мои.

Я уперлась ладонями в его грудь, пискнула, но король держал крепко, его язык проник в мой рот и начал свой мерзкий танец. На глаза навернулись слезы, грудь тяжело вздымалась, чем еще больше распаляла сластолюбца. Застонав, он навалился на меня, почти вжав в кресло. Я почувствовала, как напряглось его мужское естество, которым он прижимался к моему боку, ладони скользили по открытой спине и все еще прикрытой груди, но я понимала: еще немного, и бастион падет под натиском врага. От одной мысли меня бросило в пот, и будто в подтверждение самых страшных кошмаров послышался шорох распускаемых лент. Корсет начал медленно съезжать, грозя обнажить мою грудь, а вместе с ними и спрятанную склянку. Я вскрикнула и толкнула короля ладонями.

— Что такое? — задыхаясь, проговорил Максимилиан. Его губы раскраснелись, глаза подернулись пеленой похоти, но брови уже ползли к переносице от недовольства. — Вы передумали, моя крошка? Предупреждаю, если вы вздумали играть со мной, то…

— Ах нет! — тяжело дыша, помотала головой я, судорожно соображая, как повернуть ситуацию в свою пользу. — Но вы так… так напористы! И… пылки! — Я улыбнулась настолько развратно, насколько могла. — Меня так и бросило в жар! — Откинувшись на спинку кресла, я соблазнительно выгнулась и застонала, закрыв глаза и обтирая лоб кружевным платочком. — Воды бы…

— Моя прелестница, — сразу же просиял король. — Что же вы сразу не сказали? Я приказал доставить нам лучшее вино из своих погребов.

Отстранившись, он прошел к столику и зазвенел бокалами. Я воспользовалась моментом, чтобы подтянуть корсет на положенное место и ловко вытащила пузырек, зажав в кулачке.

— Вот. — Его величество вернулся с двумя бокалами. — Один вам, другой мне.

Он вручил мне бокал, и я приняла его, лихорадочно прикидывая, что делать дальше. Король коснулся моего бокала своим, и хрусталь снова издал мелодичный звон.

— За самую прекрасную розу в моем розарии! — провозгласил он тост.

— За единение сердец! — ответила я и коснулась губами края, деля вид, что пью.

Потом мои глаза расширились, я подпрыгнула, опрокинув бокал на короля, и завизжала, указывая в угол комнаты:

— Мышь! Смотрите, там мышь!

— Где? — подскочил Максимилиан.

— Я видела, видела! — стенала я, лихорадочно откупоривая пузырек. — Убейте же ее! Ну?!

Король метнулся к комоду, обшарил угол, даже заглянул под кровать. Тем временем я успела плеснуть немного густой жидкости в его бокал и снова спрятала пузырек.

— Она там точно была, — уверяла я. — Почему вы не верите?

— Я верю, верю, — успокаивающе говорил король, поспешно скидывая испачканный вином камзол и оставаясь в одной рубашке. — Слуги паршивцы. Давно говорил положить отраву для крыс и поставить мышеловки. Лентяи! Олухи! Что за досада! Мое лучшее выходное платье… Нет-нет! — спохватился он, поймав мой недовольный взгляд. — Вы не виноваты, фея, нимфа! — Подхватив бокал, он снова плеснул нам обоим вина. — Не принимайте близко к сердцу! Вот, выпьем за наше сближение! Как сплетаются стебли цветов, пусть так сплетутся сегодня наши тела!

Мы переплели наши руки, и я не сводила взгляда с короля, пока он пил, что Максимилиан, верно, принял за высший знак моего расположения. Допив, он потянулся с поцелуем, но я ловко нагнула голову, и король чмокнул меня в висок.

— Ах, попрыгунья! Плутовка! — хихикнул его величество и потерся носом о мою щеку. — Все-таки играете со мной, да?

— Да, — выдохнула я, про себя гадая, как скоро подействует зелье.

Достаточно ли я плеснула в вино? Как говорил Ю Шэн-Ли: «Одна капля способна придать нечеловеческих сил, две капли — погрузить в сладостные грезы, три — в неизбывное горе, а четыре сделают сознание податливым, как влажная глина». Той дозы, что я вбухала в бокал, хватит, чтобы приказывать стаду бизонов.

Максимилиан все еще елозил губами по моему плечу, но как-то лениво. Эрекция ослабла, дыхание его стало хриплым. Я осторожно отодвинулась, и король не сопротивлялся. Его полуприкрытые веки дрожали, по красному лицу катился пот.

— Ваше величество? — позвала я. — Вы в порядке?

Вид Максимилиана встревожил меня. Как бы не откинул копыта прямо тут, мне вовсе не улыбалась перспектива становиться отравительницей короля, и я осторожно похлопала его по мокрым щекам:

— Ваше величество?

— Да… — прохрипел он. — Что за… крепкое вино! — Король распахнул глаза и посмотрел на меня мутным пьяным взглядом. — Уф, так и бросило в жар!

— Возьмите платочек, ваше величество, — осторожно предложила я.

Максимилиан растерянно закивал, зашарил по карманам, но ничего не находил и скривился, как маленький ребенок.

— Нету, — пожаловался он.

— Возьмите мой. — Я протянула кружевной, король с благодарностью принял его и принялся обтирать лицо, фыркая и обмахиваясь платком, как веером.

— Вы хотите прилечь? — спросила я.

Максимилиан прекратил обмахиваться и поглядел на меня все тем же растерянным взглядом.

— Не знаю, — задумчиво ответил он. — Вроде хочу. А вроде…

— Вы хотите прилечь, — с нажимом сказала я, поднимаясь.

— Конечно, — пробормотал король и тоже поднялся. Его пошатывало, волосы липли к вискам. — Я хочу прилечь. Очень хочу.

Доковыляв до кровати, он улегся, невидяще глядя прямо перед собой в потолок. Подействовало зелье или нет? Я поспешно зашнуровала платье как могла, чтобы оно не свалилось от неловкого движения, склонилась над его величеством, вглядываясь в лицо.

— Поднимите правую руку, — попросила я.

— Когда просит такая красавица, как ей отказать? — вяло улыбнулся король и поднял руку.

— А теперь ногу.

— Правую или левую?

— Левую.

Максимилиан повиновался снова.

— А теперь спойте песню про Августина, — рискнула я.

Король засмеялся в нос и принялся наигрывать на невидимой губной гармошке, насвистывая уже знакомые мне слова:

— Ах, мой милый Августин! Все прошло, все…

Я едва не рассмеялась от счастья. Зелье действует, действует! Альтарец не обманул! Дорогой, дорогой Шэн! Хотелось кружиться по комнате и петь, но я взяла себя в руки и строго сказала:

— Нет, ваше величество. Еще не все. Вы не сделали самого важного!

Продолжая насвистывать песенку, Максимилиан глядел на меня круглыми глазами, как телок.

— Можно прекратить петь, — сказала я, и он сразу замолк. — Сейчас вы встанете, найдете свою лучшую гербовую бумагу и напишете приказ. Вам все понятно?

— Понятно, прекрасная роза, — глуповато хихикнул король, с кряхтеньем поднялся с кровати, загребая ногами.

Прошел через комнату к секретеру, достал гербовый лист. Я подвинула кресло, предложив королю сесть.

— А теперь пишите…

Максимилиан замер над бумагой, внимательно слушая мой приказ. Я сглотнула, пригладила встрепанные волосы и продиктовала:

— Пишите так. «Я, король Фессалии Максимилиан Сарториус Четвертый, приказываю немедленно освободить его сиятельство герцога Дитера фон Мейердорфа. Сим удостоверяю, что вышеозначенный герцог невиновен в смерти кентарийского посла Тураона Эл’Мирта, о чем свидетельствуют показания очевидцев и данная бумага. — Подумала немного, потом добавила: — Барона Якоба Кёне привлечь к суду за лжесвидетельство против государства и короны, назначить ему наказание в виде тридцати плетей и выслать из страны как предателя и труса. Число, подпись, печать».

Дождавшись, пока Максимилиан допишет последнее слово, я выхватила из-под его пера еще не просохшую бумагу, подула на нее и прижала к груди, как самое драгоценное сокровище.

— Теперь, — строго сказала я, — вы останетесь здесь еще на час и не будете преследовать ни меня, ни Дитера. Повторите!

— Я останусь здесь и не буду преследовать ни вас, моя прекрасная роза, ни Дитера, — послушно повторил король, улыбаясь и с восхищением разглядывая меня, но не делая попытки ни встать, ни приблизиться, ни как-то помешать мне.

— И сразу же по прошествии часа ляжете спать, потому что устали.

— Я устал, — закивал головой Максимилиан, потер глаза кулаком и зевнул.

— А когда очнетесь, — тут я наклонилась к королю, достала перстень с кентарийским гранатом и покрутила перед его носом, — то предъявите Анне Луизе этот перстень. «Возлюбленная, да будут едины сердца и королевства. Навеки ваш слуга и господин…» Подарок от кентарийского вождя вашей супруге, ваше величество. — С этими словами я опустила перстень в его карман. — Она предательница короля и страны. Подумайте над этим.

Хлопнув по карману, я улыбнулась его величеству самой очаровательной улыбкой и, прижимая к груди бумагу, выпорхнула из комнаты. Теперь нужно было спешить.

Я молила Создателя, Небесного Дракона и всех известных богов, чтобы король не бросился в погоню. Ночь перевалила за середину, дорогу устилали тени, луна качалась над головой, как круглый газовый фонарь, и громада тюремной крепости выступала на фоне звездного неба, как утыканный иглами зубов рот глубоководного хищника. Ночная прохлада остужала спину, но я почти не чувствовала этого, от волнения кидало в жар, но на первом же посту стражник пропустил меня без вопросов, едва завидел гербовую печать короля.

— Проезжайте, — простуженно прохрипел он, и ворот заскрипел, распахивая обитые железом створки.

На проходной ко мне привязался дежурный.

— Почему ночью? — с подозрением спрашивал он, крутя бумагу и так и сяк. — Почему, так сказать, без подписи начальника тюрьмы? Надо чтобы тут, — он тыкал пальцем в нижний угол, — было написано «принято к исполнению». Число и подпись начальника и входящий номер, так сказать.

— Что за бюрократия? — возмутилась я. — Рука его величества Максимилиана Четвертого! Вот тут его подпись! Тут королевская печать!

— А все же мне документ зарегистрировать надо, так сказать, — не сдавался стражник. — Вот тут, — он хлопнул ладонью по пыльной стопке журналов, — все записано. Вызовет меня начальство, спросит, по какому такому праву отпустил государственного преступника? А я ему что покажу?

— Королевский приказ, болван! — Я выхватила из его рук драгоценную бумагу. — Ты что, препятствия чинить? Против королевской воли идти? Ах ты, крыса канцелярская! Да я!

И погрозила ему свернутым листом. Стражник отступил, почесал в затылке, сдвинув фуражку.

— А все-таки, — проворчал он, — дайте хоть время запишу… так сказать, когда прийти изволили да от какого числа.

Я закатила глаза, но спорить с чинушей оказалось бесполезно. Пришлось ждать, пока стражник, пыхтя и сопя, возил перьевой ручкой по разлинованным листам.

— Распишитесь, пожалуйста, тут и тут. — Он сунул мне обгрызенную ручку и ткнул грязным пальцем в нужные клетки. — Ага, вот так. Пожалте! Сейчас я вам ордер на освобождение выпишу, да и…

— Какой ордер! — завопила я. — Отпустить генерала немедля! Сию минуту! Прямо сейчас!

— И незачем так кричать, — насупился стражник и, высунув нос в коридор, закричал сам: — Эй, Рольф! Отведи ее сиятельство в казематы! Там ейный муж сидит, отпустить велено!

— Сделаем! — зевая во всю пасть, ответил плечистый и небритый Рольф, прикрыл рот ладонью, махнул мне, приглашая проследовать за ним: — Идемте, фрау.

Снова те же мрачные коридоры, бесконечные и извилистые, как пустая требуха, снова дрожащие отблески лампы и запахи пота, сырости и прелой соломы. Дитер, бедный Дитер! Как ты выдержал все эти дни? Кого я увижу перед собой сейчас?

Скрипнула очередная дверь, поворачиваясь на петлях. Рольф поднял лампу повыше и проворчал:

— И пристало вам, фрау, в такое место тащиться. Подождали бы наверху, я бы вам супруга и вывел как миленького.

— Что ты, — испуганно ответила я, напряженно вглядываясь в полумрак. — Мне совсем не трудно… я хочу поскорее увидеть его…

— Тогда сюда пожалуйте, да не споткнитесь.

Затхлый воздух густел в легких, затрудняя дыхание, на обнаженные плечи с потолка капала вода, и я каждый раз вздрагивала, точно меня кто-то трогал мокрой призрачной ладонью.

— Дитер! — позвала я негромко, как в первый раз своего пребывания здесь, и каменные стены поглотили мой голос, исказили до неузнаваемости, и я еще крепче сжала бумагу, в которой было наше спасение и наше счастье.

— Дитер! — повторила я громче.

Где-то кашлянули, завозились, забряцали кандалами, и я услышала слабый, полный неверия шепот:

— Мэрион?

Я бросилась на голос, сердце зашлось в галопе, в ушах застучало, но, не добежав до решетки, остановилась, дрожа от волнения, слабости и злости.

— Дитер, — простонала я. — Бедный Дитер, что они с тобой сделали?

Генерал, гроза и ужас врагов, василиск, убивающий взглядом, зарос щетиной и качался, как голая осинка на ветру. От его белой рубахи остались лохмотья, вытатуированного дракона покрывали засохшие кровоподтеки.

— Мэрион, — хрипло проговорил генерал, вжимаясь серым лицом в решетку. — Это правда ты? Или очередная галлюцинация? Игра воспаленного сознания? О Мэрион…

— Это правда я, — ответила, сдерживая слезы, потом повернулась к стражнику. — Ну что стоишь? Открывай эту вонючую клетку! Я не желаю оставаться тут ни одной лишней минуты!

Рольф бросился к решетке.

— Прошу отойти, ваше сиятельство, — бубнил он, брякая ключом в замке.

Я насилу дождалась, когда решетка откроется, и, подобрав юбки, бросилась к моему Дитеру:

— Любимый!

Я уткнулась в его грудь, всхлипывая и вдыхая запах пота, ни на секунду не морщась, не думая о крови на коже, царапая щеку о небритый подбородок. А Дитер осторожно целовал меня в висок, в лоб, в макушку, повторяя:

— Ну что ты, пичужка. Не нужно плакать. Главное, ты жива. Да и я пока жив.

— И останешься живым, — сказала я. — Потому что я пришла тебя освободить.

Зажав бумагу под мышкой, я принялась развязывать ткань, закрывающую его глаза. Дитер терпел, немного морщился, слипшиеся от грязи и крови волосы присохли к куску материи, и я кусала губы, стараясь не причинить мужу еще большую боль. Когда повязка упала на пол, я протянула пальцы к его очкам, но Дитер сказал:

— Стой.

Я замерла, жадно вглядываясь в его изможденное лицо. Какое-то время в стеклах клубилась непроглядная тьма, но наконец в глубине вспыхнули золотистые искры, и Дитер произнес:

— Теперь я вижу… Как же ты прекрасна, моя Мэрион.

— Твоя, — с жаром ответила я. — Целиком и полностью твоя.

— Я так тосковал по тебе. — Тут генерал впервые улыбнулся. — Иногда мне казалось, я слышу твой голос на грани реальности и сна. Ты звала меня по имени, и я откликался, но не получал ответа. Только крысы шуршали в соломе, а иногда приходила…

Он сглотнул, повернул голову, и золото в его очках засияло жарче.

— Не говори. — Я приложила палец к его губами. — Я знаю, кто приходил к тебе.

— Знаешь? — переспросил он. — Откуда?

— Это нетрудно, — поморщилась я. — К тому же Ганс передал мне вчера твое послание.

— Верный Ганс, — улыбнулся Дитер. — А Шэна ты нашла?

— Нашла, — заулыбалась и я, вертя на запястье браслет альтарца. — Это он помог получить приказ о твоем освобождении.

— У Макса случилось просветление? — ухмыльнулся генерал и сразу стал тем Дитером, которого я знала всегда.

Он оживал на глазах, плечи развернулись, голос окреп, осанка приобрела прежнюю стройность.

— Скорее сработала привычная доза, — ответно усмехнулась я. — Мне кажется, его поят магическим зельем.

— Тем же, которым опоили кентарийского посла?

— Гораздо хуже. Зельем подчинения.

— Подумать только. — Дитер иронично изогнул бровь. — Макс и прежде не был семи пядей во лбу, можно только представить, какая каша у него теперь в голове. И как же тебе удалось?

— О, это долгая история, — рассмеялась я. — Для этого мне пришлось сбежать из дворца, побыть служанкой королевы и прикинуться влюбленной в короля… Нет, не думай, — быстро подхватила я, глядя, как между бровями генерала пролегает тревожная складка, а мышцы каменеют. — Я никогда не предавала тебя, не предам и теперь. Я все расскажу, только, пожалуйста, уйдем отсюда.

— Я верю тебе, пичужка, — ответил генерал и, уставившись поверх моего плеча, сказал холодным тоном:

— Что медлишь, лейтенант? Приказ имеется?

— Так точно, ваше сиятельство! — отчеканил за спиной Рольф, о существовании которого я уже позабыла.

— Так выполняй! — рявкнул генерал. — Долго мне в кандалах сидеть? Я хочу наконец обнять свою жену!

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — ответно рявкнул Рольф и бросился к нам с ключами от кандалов, приговаривая: — Вы уж не сердитесь, работа у нас такая. Думаете, мне радостно вас к герру дознавателю водить? Вот и нет!

— Знаю, — коротко ответил генерал, выпрямляя спину и вскидывая подбородок. — Я тебя не виню. Каждый служит короне как умеет.

— И ты послужил ей достаточно, — сердито заметила я. — Как видишь, их величества не торопятся вознаграждать тебя за службу.

— И я оценил это в полной мере, — сухо ответил генерал и с наслаждением растер освобожденные руки. — Если бы ты знала, как я мечтал об этом.

— Оказаться на свободе? — спросила я, поднимая на Дитера взгляд.

— Оказаться рядом с тобой, — сказал он и заключил меня в объятия.

Я замерла, и время остановилось, застыло между нами, заключило нас в хрупкий кокон, в котором я видела только Дитера, слышала биение наших сердец, дышала нашими запахами и уже не замечала смрада подземной тюрьмы. Ничего лишнего, ничего ненужного. Мне бы хотелось, чтобы так было всегда…

Поэтому я не заметила, когда в подземелье раздались чужие шаги и резкий голос коротко велел:

— Взять обоих!

Я вскрикнула. Что-то со свистом пронеслось над моей головой, потом послышался глухой стук, и Дитер выскользнул из моих рук, повалившись на грязный каменный пол. Обернувшись, я увидела словно в дурном сне, как Рольф опускает алебарду, древком которой ударил Дитера по голове, а в дрожащем свете ламп вырастает высокая женская фигура, облаченная в темное платье. Искры рассыпались по королевскому венцу, и слова покатились, колючие и холодные, как ледяные бусины:

— Новый приказ короля! Схватить обоих преступников! — Ее величество высоко подняла руку с зажатой в ней бумагой. — Связать и доставить на дворцовую площадь. Герцогиню — для наказания в десять плетей, генерала — для показательной казни. И к исполнению приступить немедленно.

Я зарычала, группируясь для прыжка. Я бы вцепилась стерве в ее светлые волосы, располосовала кожу ногтями, я бы плюнула в ее бесстыжие глаза, но сзади навалился стражник и заломил мне руки за спину, позволив только извиваться от отчаяния и, глотая слезы, кричать:

— Будь ты проклята, ведьма! У меня королевский приказ! Ты не можешь!

— Могу, — ехидно улыбнулась Анна Луиза. — И сделаю. На каждого хитреца найдется свой хитрец. Признай, что в этот раз ты проиграла, птичка.

Глава 16 Поцелуй василиска

Нас с Дитером везли порознь: его в клетке, связанного, с повязкой на глазах, все еще в полубессознательном состоянии, меня же в крытой повозке, тоже со связанными руками, как преступницу. Поддев мой подбородок наманикюренным ногтем, королева наслаждалась моим отчаянием и болью, а я кусала губы, изо всех сил сдерживая слезы. Я не могла доставить ей такого удовольствия! Ни за что!

— Решила, что слишком умна для соперничества с фессалийской королевой? — вкрадчиво спрашивала Анна Луиза, и меня перекручивало от ее насмешливого голоса. — Думала, можешь забавляться с его величеством, как с куклой? Бедная девочка. Ты так и не выросла из детского платья, а пытаешься играть во взрослые игры. Здесь главный кукловод — я. — Улыбка королевы превратилась в хищный оскал. — И только мне решать, казнить или миловать, развязывать войну или прекращать ее.

— Вы предаете собственную страну, — сказала я и тут же заработала шлепок по щеке.

— Не заговаривайся, малышка! — Глаза Анны Луизы сверкнули ледяным блеском. — Иначе вместо спины пострадает твоя шейка.

Она недвусмысленно провела ногтем под подбородком.

— Вы следили за его величеством, не так ли? — спросила я.

— А что в этом плохого? — изогнула бровь королева. — Я его жена, мое место рядом с мужем.

— Но только не в супружеском ложе.

Вторая пощечина была сильнее предыдущей. Я всхлипнула и опустила голову. Слезы все-таки полились из глаз, капая на пылающую щеку.

— Дерзкая курица! — злобно выплюнула королева. — За такие слова пострадает еще и твой язык. Я сначала вдоволь позабавлюсь, глядя на твое унижение, а потом вырежу язык. Своими собственными руками. О, этому я хорошо научилась в Кентарии…

Тут она замолчала, сообразив, что ляпнула лишнее. Я устало рассмеялась, качнув головой:

— Если слишком долго играть с огнем, рано или поздно обожжешься. Вы, должно быть, воспользовались состоянием вашего супруга, чтобы отменить его приказ.

Анна Луиза промолчала, но по ее вспыхнувшему взгляду и поджатым губам я поняла, что угадала, и снова едва не заревела от отчаяния, но стерпела, только искусала губы в кровь.

Как нелепо! И как обидно…

Я отвернулась, вздрагивая от предутренней свежести. Ночь таяла, горизонт серел, тускнели городские фонари. Я слышала, как в отдалении тоскливо ревут трубы, созывая горожан на показательную казнь. Колеса грохотали по брусчатке, хлопали ставни и двери. Сонные взгляды провожали меня, как невиданного зверя, привезенного на потеху публике. И я могла только гадать, где сейчас находится его величество. Нашел ли он перстень? Поверил ли в предательство супруги? И если поверил, почему не спешит?

На площади уже собрались немногочисленные зеваки, ежась от ветра. Меня вытолкали без церемоний и повели к деревянному постаменту, установленному посреди площади. Я вздрогнула, увидев высокий столб с горизонтальной перекладиной. Виселица? Пот покатился по спине. Неужели это конец? Неужели моего Дитера казнят вот так, по-простому, тихо, без громких слов? И все это на моих глазах?!

Я застонала, стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони. Под пальцами шершаво натянулась веревка и что-то еще… браслет Шэна? На мгновение забрезжила надежда. Альтарский браслет — передатчик, он обязательно среагирует на мое эмоциональное состояние и пошлет Ю Шэн-Ли сигнал тревоги! Он обязательно прилетит! Но время шло, близился рассвет, а помощь не шла…

Надежда погасла, едва я увидела, как клетку с Дитером на специальном подъемнике водружают на постамент.

— Вира! Майна! — меланхолично покрикивал палач, облаченный в алую робу.

В прорезях черной маски зияла тьма. Не человек, орудие в чужих руках, исполнение королевской воли.

— Кого казнят-то? — услышала я вопрос какого-то горожанина.

— Дракон его знает! — пожал плечами другой, я обернулась и увидела, как тот позевывает и чешет спину, с любопытством поглядывая на меня. — Не то предателя, не то самого генерала.

— Как же, генерала! — хохотнул первый, сбивая на затылок островерхую шляпу. — Наше величество шпагу у левой руки держит, а генерала у правой. Нельзя казнить-то.

— Так он с ума спятил и какую-то важную шишку закаменил, — вмешалась старуха в нарядном чепце, видимо, нарочно достала из сундуков в честь такого события.

— Ну закаменил, и что? — присвистнул первый горожанин. — На то и василиск, чтобы каменить. А фройлен-то за что?

Он кивнул в мою сторону и на всякий случай сдернул с головы шапку и поклонился. За ним повторили прочие зеваки.

— А фройлен за компанию, — уже за спиной услышала я заговорщический шепот. — Говорят, ведьма эта и на наше величество покушалась.

Я выпрямила спину и возмутилась вслух:

— Какая отвратительная ложь! Я никого…

Стражник ткнул между лопаток, заставляя молчать. Я снова опустила голову и медленно поднялась по деревянным ступенькам. Тем временем клетку распахнули, и Дитера вывезли на середину постамента. Он был прикован к деревянной доске, установленной вертикально на подъемнике причудливой конструкции. Я рванулась к нему:

— Дитер!

— Мэрион! — рванулся и он. Мускулы напряглись, вздулись темные вены, генерал оскалился, завертев головой. — Отпустите ее! Можете делать со мной что хотите, но только отпустите ее!

— Не надо! Не говори так! — закричала я.

Меня потащили к столбу, пока палач громким и хорошо поставленным голосом зачитывал приказ. Я упиралась и изворачивалась в руках стражников, один из них пыхтел, приговаривая время от времени:

— Да что вы… ваше сиятельство… уж потерпите… накажут да и отпустят… делов-то!

— Вы не можете казнить его! — не слушала я. — Это же ваш командир! Без генерала Фессалию разорвут на части! Эта хищная стерва растерзает вашу страну на клочки!

— Довольно! — послышался за спиной высокий голос королевы. — Я не желаю больше слышать этих лживых оскорблений! Приступайте к наказанию!

Мне завели руки вверх и прикрутили к столбу. Я пыталась выкрутиться и посмотреть через плечо, но видела только мельтешащие потные фигуры стражников, и откуда-то со стороны доносился хриплый голос Дитера:

— Отпустите ее! Я готов служить вам, я сделаю, что вы просите…

— Нет-нет-нет! — кричала я, мотая головой, и вздрогнула, когда на спине разошлось платье.

— Поздно, — злорадно проговорила королева. — Теперь смотри, чего стоит твое непослушание!

Деревянный настил зашатался от тяжести шагов, это подходил палач. Я прижалась щекой к гладкой поверхности столба и прикрыла глаза.

«Только не закричать, — мысленно взмолилась я. — Пожалуйста, только не…»

И выдохнула сквозь зубы, когда кожу взрезал первый удар.

— Прекратите! — зарычал генерал. Я приоткрыла глаза и сквозь слезы видела, как он пытается освободиться. В его очках полыхали и скручивались безумные золотые спирали. — Я убью вас! Убью за каждый взмах… за каждый упавший с ее головы волос!

Кнут снова просвистел над ухом. От удара я задрожала, колени стали ватными, в ушах загудело. Опершись лбом о столб, я стиснула зубы до боли в челюсти. Я выдержу это! Ради Дитера. Ради всех нас… О Шэн! Где же ты?!

— Три! — выдохнула толпа.

Протяжный крик все-таки прорвался из моего горла, и я обмякла на сдерживающих меня веревках. Спина горела, по коже растекалось жидкое пламя, и я знала, что это струится кровь.

— Дитер, — прохрипела я, по щекам потекли горячие слезы.

— Не надо, моя маленькая пичужка, — негромко, но отчетливо ответил он. — Не плачь. Не доставляй им такой радости…

— Я сделаю это ради тебя, — прошептала я и снова зажмурилась, но нового удара не последовало, вместо этого я услышала гневный окрик королевы:

— Герр палач! Вы еще не проснулись или умышленно работаете не в полную силу? Такие удары не повредят и котенку!

— Ваше величество! — пробасил палач, шумно прочищая горло. — Да ведь по закону разве можно господ плетьми стегать? Не простолюдины ведь!

— Не тебе решать, мерзавец! — вспыхнула королева. — Тут я закон! И у меня королевский приказ! Извольте выполнять!

— Помилуйте! Так совсем тростиночка же! В чем душа держится…

— Тогда вместо нее сам подставишь спину под плети! — закричала королева. — Ты отстранен!

Палач отшвырнул хлыст, плюнул под ноги и с достоинством сошел с постамента.

— Теперь, — холодно сказала королева, — кто хочет тоже получить плетей, пусть выходит.

Она выдержала паузу, и я почти почувствовала, как по коже холодом стегнул ненавидящий взгляд. Толпа молчала, лишь дышала в унисон, став на время единым живым организмом, завороженным зрелищем чужих страданий.

— Нет таких, — удовлетворенно сказала Анна Луиза. — Что ж, лжесвидетельница свое получила. Мы продолжим, но позже. А теперь приступим к казни убийцы и государственного преступника. Стража!

Должно быть, она подала какой-то знак. Подъемник заскрипел несмазанными шестеренками, словно в дурном сне я увидела, как доска с прикованным Дитером начала медленно опускаться в горизонтальное положение.

— Нет, — прошептала я и задергалась, как насаженная на булавку бабочка. — Не надо, нет!

Я еще не понимала, что должно произойти, но дурное предчувствие вымораживало изнутри.

— Все будет хорошо, — услышала я ровный голос Дитера. Теперь он лежал навзничь, как жертва на алтаре. Лицо, поднятое к небу, было напряженным и строгим, в очках золотился свет зачинающейся зари. — Еще никто не смог убить василиска. Ни человек, ни сталь, ни яд… Нет такого оружия, птичка.

Его слова прервал издевательский хохот королевы.

— Есть, — услышала я ненавистный голос. — Если отразить взгляд василиска зеркалом, тот умрет, увидев себя самого…

Крик заклокотал в горле, но так и не вырвался наружу. Застыв ледяной статуей, я только могла следить, как первые лучи солнца играют на гранях круглого, как блюдце, опускающегося на тросах зеркала.

— Не бойтесь, мои подданные! — тем временем продолжила королева. — Конструкция создана таким образом, что смертоносный взгляд василиска сейчас направлен в небо, и в данном случае опасен не для вас, а только для одного себя.

Зацокали каблучки, прошуршало по булыжнику платье. Видимо, королева подошла совсем близко, и я услышала, как она произнесла тихо-тихо:

— Давно хотела проверить, правду ли пишут древние гримуары?

Издав злобный смешок, королева велела:

— А теперь снимите с генерала очки!

Я с трудом повернула голову, сквозь пелену слез видя, как высоко вздымается грудь моего супруга. Вены на его лбу вздувались, скулы ходили ходуном. И тут же стоящий рядом стражник одним резким движением перерезал ремешок, на котором крепились очки Дитера. Они глухо стукнулись о деревянные мостки, и вслед за ними оборвалось и покатилось во тьму мое сердце.

— Не… смотри! — простонала я.

— Не буду, — шепнул Дитер.

Потом между его лицом и зеркалом протянулась тонкая золотая нить, и меня ослепило вспышкой. Я вскрикнула и зажмурилась, ударившись лбом о деревянный столб. Вторя моему крику, по толпе прокатился многоголосый вздох. Показалось, что небо заволокло тучами, меня накрыла исполинская тень, волосы взметнуло налетевшим ветром, и с вышины зазвучал грозный окрик:

— Сто-ойте! Остановитесь немедленно! Приказ короля!

— Виверны! Господи, виверны! — заверещали в толпе.

Послышался топот ног по брусчатке, тень наклонилась вбок, хлопнуло крыло, точно натянутый ветром парус. Я услышала знакомый скрипучий рев и заплаканными глазами проследила, как, сделав над нами круг, Крошка Цахес полоснул когтями по зеркалу. Оно лопнуло и обдало нас фонтаном колючих брызг. Я вскрикнула, выворачиваясь на путах:

— Дитер! Ди…

Мой крик потонул в новом реве чудовища и надменном вопле королевы:

— Что за самоуправство? Стража! Палач! Немедленно вернуться! Это приказ!

— Замолчи! — Краем глаза я увидела, как из седла приземлившегося Цахеса выпрыгивает сам Максимилиан Сарториус Четвертый.

Однако же в каком виде! Грива волос встрепанна, как солома, лицо мертвенно-бледное, губы синюшные, под глазами тени, а плохо заправленная в брюки рубаха треплется на ветру, будто лохмотья бедняка.

Следом за королем на постамент спрыгнул Ю Шэн-Ли, и мое сердце заныло от волнения и радости.

— Пришел! — выдохнула я и обмякла на веревках.

Альтарец подхватил меня за талию, заглянул в лицо:

— Вы живы, госпожа?

— Почему… так долго? — прохрипела я.

Мир отчего-то размазался, посерел. Такие важные, такие необходимые слова: «Дитер! Спаси Дитера!» — рвались из горла, но выходили только хрипы. Я только услышала, как лезвие клинка лязгнуло о ножны, почувствовала, как веревки натянулись и лопнули, и ответ Ю Шэн-Ли прозвучал издалека:

— Браслет сработал, госпожа. Но в королевском дворце случился невероятный всплеск магической силы… в браслете произошел сбой, и я потерял ваш след. Пришлось срочно вылетать во дворец…

Я приоткрыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Одежда Шэна расплывалась красным пятном, виверна сопела, порыкивая на зевак, рядом продолжала грозно кричать королева:

— Ты сам подписал приказ, Максимилиан! Своей собственной рукой! Ты…

— Я был невменяем! — в ярости заорал король. — Ты травила меня, ведьма!

Опираясь на плечо Ю Шэн-Ли, я поднялась, покачиваясь на слабых ногах и придерживая разорванное платье. Руки дрожали, по щекам текли слезы, в голове колотилась только одна мысль: «Дитер!»

— Что с Дитером? — наконец проговорила я вслух, едва ворочая тяжелым языком.

Оттолкнув альтарца, я ухватилась рукой за столб, с которого все еще свисали обрывки веревки. Сделала шаг, другой. Ю Шэн-Ли оказался быстрее меня. Бросившись к генералу, он снова взмахнул своим отточенным ножом и взрезал веревки — раз, два! Дитер кулем скатился со своего импровизированного эшафота и остался лежать, неподвижный и молчаливый.

— Дитер, — позвала я, холодея от нехорошего предчувствия.

За спиной притопнула ногой королева:

— Стража! Вы должны исполнять приказ! Слышите?! Немедленно!

— Приказ недействителен, дорогая, — холодно ответил король.

А я, пошатываясь, подбежала к мужу. Он лежал на спине с плотно закрытыми глазами и мелко дрожал, точно в ознобе.

— Мэрион, — сорвалось с посеревших губ. — Не вижу… ты тут?

— Я тут, любимый, — едва не плача, ответила я, падая перед ним на колени. — Не умирай, слышишь? Ты не можешь!

Он захрипел, царапая пальцами помост, а слух резал ненавистный голос королевы:

— На каком основании?

— На таком, что ты предательница и ведьма! — отвечал Максимилиан.

— Ложь! — расхохоталась Анна Луиза. — Наглая, отвратительная ложь! Я никогда…

— А как ты объяснишь это?! «Да будут едины сердца и королевства»! Вот доказательство! Кольцо твоего любовника!

— Ах ты! Слюнтяй! — не сдержалась Анна Луиза, и следом за ее словами послышался звонкий хлопок пощечины.

Я всхлипнула и погладила Дитера по щеке. Его кожа была холодна как лед и столь же тверда. Она серела на глазах, черные волосы выцветали до пепла, на щеках выступали капилляры, скрюченные пальцы, царапающие доски, застыли.

— Нет, — прошептала я и замотала головой, не в силах поверить в происходящее. — О Дитер! Нет!

— Стража! — продолжал король. — Возьмите ее величество под конвой! Она обвиняется в убийстве кентарийского посла и покушении на мое величество и корону! И освободите пленников! Я отменяю все предыдущие приказы! Живо! Немедленно! Сию минуту!

— Поздно, — горестно проговорил Ю Шэн-Ли. — О горе, добрая госпожа! О горе, друг мой! Все кончено… Василиск посмотрел в зеркало…

— Этого не может быть! — закричала я, хватая Дитера за плечи. — Проклятие должно быть разрушено! Оно спадет, когда василиска полюбят всем сердцем! А я люблю тебя, слышишь?! Люблю, люблю!

— И… я, — шевельнулись каменеющие губы. — Всегда буду… любить тебя… пичужка…

Дитер выдохнул, изо рта вылетело облачко пыли, потом грудь замерла и больше не поднималась. Я в панике схватила его за руку, но ощутила камень.

— Люблю! — повторила я и, застонав, упала на гранитное тело.

Знакомо обожгло шею, наверное, это проснулась магия кулона, но был ли в этом смысл теперь? Мир раскололся и умер.

Я больше ничего не видела и не чувствовала. Наверное, где-то надо мной по-прежнему летел Небесный Дракон, убегая от круглого, оранжевого, как апельсин, солнца, и звездная Роза по-прежнему цвела в недосягаемой вышине. Не для нас с Дитером. Ни для кого больше. И я рыдала безутешно, отдавая камню всю нерастраченную любовь, всю тоску и боль, прощаясь с надеждой на счастье. А мертвый камень молчал, и я не знала, как дальше жить одной…

— Как жить? — простонала я вслух. — Прости, что поздно поняла, как ты мне дорог, любимый! Прости, что не смогла спасти…

Дрожа от горя, я снова коснулась холодных губ Дитера. Слезы покатились по щекам и капнули на каменный лоб, и по нему ползла паутинка трещин. Кулон ожег меня снова, да так, что я вскрикнула и откачнулась, схватившись за шею ладонью. Теперь треснула щека Дитера, с его окаменелых волос полетела пыль. Застывшая рука задрожала, пальцы согнулись и разогнулись, посыпалась сухая каменная крошка. Я вскрикнула от неожиданности, почувствовав, как они сомкнулись вокруг моего запястья.

— Проклятие снимет… — проскрипел утробный голос, и похожий на голос Дитера, и одновременно чужой, — наследница знатного… рода… которая полюбит… всем сердцем…

И камень открыл глаза.

Полыхнула золотая молния. Я вскрикнула, инстинктивно пытаясь закрыться рукой, но Дитер держал крепко. Кулон накалился и гудел от напряжения, вокруг нас копилась магическая энергия, воздух трещал, кружились и вспыхивали золотые искры. Потом что-то толкнуло в грудь. Я дернулась и закричала, чувствуя, как сквозь меня проходит многократно усиленный магический разряд. Кулон обуглился, как прогоревшая головешка.

— Но ты… другая, — договорил чужой голос.

Меня тряхнуло в последний раз, и я в изнеможении упала рядом с Дитером, одной рукой все еще держась за него, другой — за раскаленный кулон. Кожу жгло, но я почти не ощущала боли.

— Ты… другая, — повторил голос, скрипучие нотки из него пропали, и я вдруг поняла, что слышу тихий и немного усталый голос генерала. — И все-таки моя…

Не веря своим ушам, я приподнялась на локтях и в ступоре смотрела, как идет трещинами, лопается и осыпается камень. Сердце зашлось в бешеном танце, я села рядом с Дитером, пытаясь отряхнуть с его лица пыль. Она лезла в нос, я чихала, кашляла и размазывала по щекам грязь и слезы.

— Дитер! — звала я. — Дитер…

— Мэрион! — откликнулся он и, весь дрожа, чуть привстал.

И я замерла, увидев его глаза: серьезные, серые, словно с портрета его отца. Умные и совсем человеческие. Вот только где-то в глубине зрачков мелькнули и сразу же погасли золотистые искры.

— Мне так приятно смотреть на тебя без очков, — сказал Дитер и улыбнулся. — Ты очень красива в лучах рассвета.

Я рассмеялась сквозь слезы:

— Дурачок! Я вся в крови и грязи…

— Зато живая. Как тебе это удалось, пичужка?

— Сама не знаю, — призналась я и, опустив взгляд, умолкла, заметив кулон.

Лунный камень стал черным, как уголек, и постепенно остывал, становясь гладким и матовым, как агат.

— Ди! Мэрион! — услышала я голос альтарца. — Нужно уходить! Скорее!

Он помог мне подняться. Дитер кашлянул, отплевываясь от пыли, и поднялся сам. Волосы, брови и ресницы генерала все еще были пепельно-серыми, и при каждом шаге от его фигуры поднималось пылевое облачко.

— А как же их величества… — начала я, но Ю Шэн-Ли указал рукой в толпу.

Я обернулась и увидела, как люди расступаются, пропуская бегущую женскую фигуру в темном платье. За ней огромными прыжками несся сам Максимилиан, выкрикивая что-то нечленораздельное. Стража бежала ненамного быстрее его, распихивала зевак, которые не слишком-то обращали внимание на беглянку, зато тысячи любопытных глаз смотрели на нас.

— Это все она, — сообщила я Дитеру. — Королева — настоящая ведьма. У нее перстень, подаренный кентарийским вождем. И куча колдовских зелий, которыми она опаивала короля.

Мне не нужно было продолжать. Дитер лихо вскочил на Крошку Цахеса, Ю Шэн-Ли помог подняться мне и уселся сзади, ухватившись рукой за поручни.

— Вперед, вперед! Пошел! — закричал Дитер, присвистнул, пришпорил виверну.

Крошка прыгнул, хлопнув по деревянному помосту гигантскими крыльями, трухлявые доски разлетелись в щепы. Я крепче вцепилась в генерала, глядя, как земля уходит из-под ног. Остались внизу и позорный столб, и осколки зеркала, и люди, задирающие вверх бледные лица. Поднятый крыльями виверны вихрь срывал с голов чепцы и шляпы, завивал пыльные вьюны.

— Стой, ведьма! — закричал Дитер, на бреющем полете проносясь над площадью. — Смотри на меня!

Королева завизжала, путаясь в платье, рухнула на брусчатку.

— Будь ты проклят! — выкрикнула она. — Чудовище! Будь проклят!

— Уже давно, — расхохотался Дитер, привставая на стременах. — И буду рад разделить проклятие с тобой!

Его глаза вспыхнули золотом. Королева отвернулась, закрываясь ладонью, но не успела. По ее гладкой мраморной коже побежали черные трещины, правый глаз выкатился и остекленел, шея стремительно покрылась каменной коркой, и один палец хрустнул и отломился, рассыпавшись в пыль.

— Довольно! — выдохнул Дитер, и золотое сияние погасло.

Крошка Цахес заревел, хлестнул по мостовой хвостом, сбил с волос Анны Луизы корону, и она покатилась по булыжнику, как никому не нужная блестяшка.

— Ты не убьешь ее, Ди? — спокойно спросил Ю Шэн-Ли.

— С нее хватит и этого, — сквозь зубы ответил мой генерал, пришпоривая Крошку. — Жить наполовину чудовищем и знать, что тебя все презирают и ненавидят… что может быть хуже? Уж мне-то известно!

Свесившись с седла, я видела, как к лежащей королеве подбежала стража, стянула за спиной запястья. Король что-то говорил, махал руками, словно звал нас вернуться.

— Он… — начала я, указывая вниз.

— Разберется сам, — холодно отозвался Дитер. — Макс изо всех сил пытался показать мне, кто из нас важней. Что ж, теперь у него появился хороший шанс узнать это на практике.

— Из вас двоих важнее тот, — подхватил Ю Шэн-Ли, — кто без другого проживет!

Дитер рассмеялся и потерся о мою щеку своей.

— А мне придется выяснить, почему проклятие снялось лишь наполовину. Кажется, из нас двоих я не единственный бастард, хм?

— Боюсь, все намного сложнее, чем ты думаешь, — хмыкнула я, размышляя, как рассказать любимому, кто я такая и откуда пришла. — Ты не поверишь…

— О, у нас будет много времени для разговоров! — заверил супруг. — И после всего, что произошло, я готов поверить во что угодно.

— Мы отправимся в Мейердорфский замок? — задыхаясь от бьющего в лицо ветра, спросила я.

— Лучше на время скрыться в надежном месте, госпожа, — возразил Ю Шэн-Ли. — Предлагаю вам убежище на моей родине, пока все не утрясется. И вам, и вашим верным слугам.

— Спасибо, друг мой, — поблагодарил Дитер. — Что скажешь, пичужка?

— Я не оставлю тебя, — ответила я, прижимаясь к мужу. — Ведь я полюбила всем сердцем…

— А я тебя. — Дитер поцеловал меня в висок, присвистнул, и Крошка Цахес рванул в рассветное небо.

А навстречу нам, выныривая из прозрачных облаков, покатилось новорожденное солнце.

Эпилог

Небо над Альтаром такое же звездное, как над Фессалией, и воздух такой же свежий, напоенный ароматами цветущих садов. Лепестки с ветвей уже облетали, кружились, как белоснежные мотыльки, мягко ложились в траву.

Я сидела, облокотившись о мраморные перила балкончика, пока Дитер смазывал мою спину целебной мазью, аккуратно и нежно разминая плечи. От мази пахло мятой, от Дитера крепким чаем, и все произошедшее — убийство посла, темница, публичная казнь — казалось дурным сном.

— Ты не жалеешь? — спросила я, нежась под мягкими прикосновениями сильных рук супруга.

— О чем? — спросил он.

— Что проклятие не снялось окончательно…

— Осознанно управлять силой куда лучше, чем обладать ею бесконтрольно или не обладать вовсе, — усмехнулся Дитер. — Недруги все еще боятся меня, зато на собственную жену я могу смотреть без очков. А ты? Жалеешь?

— О чем? — в свою очередь спросила я.

— Что вышла замуж за фессалийского монстра и уехала с ним в чужую страну?

— В какой-то степени и Фессалия мне чужая, — задумчиво проговорила я, вспоминая свою прошлую и такую далекую жизнь.

Была ли она или только приснилась? В конце концов, мое место теперь рядом с Дитером.

— Как же я мог забыть, ведь ты прилетела к нам издалека, пичужка. Из Осси?

— Из России, — поправила я.

— Когда-нибудь расскажешь эту историю снова, — сказал Дитер и, прекратив массировать плечи, обнял меня и поцеловал в висок. — Я хочу знать о тебе все… пусть даже твои рассказы порой похожи на сказку.

— Этот мир тоже очень похож на сказку, — улыбнулась я и поцеловала генерала в щеку. — Но ты веришь мне?

— Есть многое на свете, моя пичужка, что и альтарским мудрецам не снилось, — многозначительно заметил Дитер. — Одно я знаю точно — ты действительно спустилась с небес и многое изменила. Я говорю не только о себе.

— О да! — фыркнула я. — Его величество Максимилиан еще долго будет помнить и перстень, и зелье из пыльцы дерева гиш.

— А еще королеву.

— Да уж, — закатила я глаза. — Эта стерва получила по заслугам! Надеюсь, его величество изгнал предательницу из страны, а кентарийский вождь не принял такое чудовище. Кому нужна любовница с наполовину окаменевшим лицом?

— Не думай об этом, — сказал Дитер и поцеловал мою ладонь.

Я обняла его и приникла к его горячим губам. Время замедлилось, потекло густой патокой, я прижалась к Дитеру крепче, желая раствориться в нем, стать с ним единым целым, и разочарованно вздохнула, когда он вдруг отстранился и сказал:

— Подожди.

Пошарив в кармане кителя, он зажал что-то в кулаке и, заглянув мне в лицо, сказал:

— Помнишь день нашего венчания? Тогда на вопрос, станешь ли ты моей женой, ты ответила «нет».

— Это было так давно, — засмеялась я. — И я совсем тебя не знала. Была уверена, что ты грубый и неотесанный солдафон.

— А я был уверен, что баронесса Адлер-Кёне бледная моль, — поддразнил Дитер и подмигнул. — И как же ошибался.

— Я тоже ошибалась, Дитер. Но к чему ты клонишь? — улыбнулась я, заглядывая в его серые глаза с пляшущими золотистыми искорками.

Верно говорят, что глаза — зеркало души. Душа Дитера была прекрасна и чиста, душа настоящего мужчины, защитника и воина. Мое случайно обретенное счастье.

— Я хочу исправить эту ошибку, — сказал Дитер и разжал ладонь. На ней лежало колечко, от бриллиантовых граней отскакивали лунные блики. — Мэрион! — серьезно проговорил Дитер. — Ты согласна стать моей женой? Сегодня и навсегда?

— Да, — выдохнула я и подняла на него полный любви взгляд. — Я буду твоей женой, Дитер. А ты… ты хочешь быть моим мужем? Сегодня и навсегда?

— Да, — просто ответил генерал и надел на мой палец бриллиантовое кольцо, наклонился и поцеловал. — И обещаю любить и заботиться о тебе, пока не погаснут звезды…

Мы обнялись и сидели тихо-тихо, прижавшись друг к другу и глядя в ночное небо. Облетал сливовый цвет, катились по темному бархату звезды, и Небесный Дракон, скручивая змеиные кольца, все летел и летел через космическую пустоту.

— Тебе не кажется, — сказал наконец Дитер, — что Дракон стал куда ближе к звездной Розе, чем был раньше? Однажды они тоже соединятся, как соединились и мы…

— Уверена в этом, — ответила я, — ведь для любви нет ничего невозможного.

Оглавление

Глава 1 Студентка, попаданка, наследница

Глава 2 Беседа в беседке

Глава 3 Ужин с василиском

Глава 4 Побег из‑под венца

Глава 5 Замок Черного Дракона

Глава 6 Проклятие рода Мейердорф

Глава 7 Все пропало, Августин!

Глава 8 Незваные гости

Глава 9 Накануне бала

Глава 10 Бал Майской Розы

Глава 11 Вкус победы, вкус поражения

Глава 12 В ловушке

Глава 13 Заговорщики

Глава 14 Новая служанка королевы

Глава 15 Спасти генерала Дитера!

Глава 16 Поцелуй василиска

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg