«История Бернарды и Тайры на Архане»

История Бернарды и Тайры на Архане (fb2) - История Бернарды и Тайры на Архане [litres, авторский текст] (Город [Вероника Мелан] - 11) 976K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вероника Мелан

Вероника Мелан История Бернарды и Тайры на Архане

Предисловие

Эту историю вам расскажу я – Бернарда – и расскажу ее такой, какой она была на самом деле, без прикрас. Почему, зачем, с какой целью мы пошли туда, на Архан, удалось ли нам достать книги колдуна Уду, и что с нами случилось по пути – все это ждет вас впереди.

А пока я отвлекусь и кое-что поясню.

Нет, не думайте, что я дурочка и поход в незнакомый мир, тем более, такой сложный и неприветливый (ну, неприветливый, по крайней мере, для меня) с самого начала казался мне детской забавой и чем-то вроде авантюрного приключения для того, кто засиделся на месте. Мол, а почему бы и нет?

На самом деле все не так – я же из России, помните? И я, как и вы, знаю, что арабские страны сложны: иные там не только традиции и обычаи, но и менталитет самих жителей. Даже если у вас не будет языкового барьера, на пути все равно встретится тысяча мелочей, которые вас удивят, а то и вовсе негативно повлияют на исход истории.

И, зная все это, я все равно туда собиралась.

Почему?

Может быть, потому что я действительно несколько засиделась. И опять же через расстояние слышу правомерный вопрос: «Ты живешь в Нордейле! Тебе там не бывает скучно, там же все есть!» И тут вы будете правы. Правы, да, но не совсем. Дело в том, что это общечеловеческая черта – иногда грустить и быть чем-то недовольным. Даже если ты живешь в Нордейле и способен телепортироваться. Эти два фактора сильно способствуют тому, чтобы не заскучать, но иногда так или иначе у меня, как и у вас всех, возникает ощущение, что жизнь моя зашла на круг и больше никуда не движется. А если и движется, то как-то очень медленно. Может, это врожденный моторчик в попе? Человек ко всему привыкает, ко всему. И не то что бы перестает ценить, но яркие впечатления всегда со временем гаснут. Даже если вы до слез благодарны за все, что есть в вашей жизни, вам всегда будет хотеться чего-то нового. Подобное происходит со всеми: быть может, оно зашито в наше ДНК – я имею в виду периодическая скука или неудовлетворенность, – или, быть может, это проклятье всех, кто помещен в человеческое тело и имеет мозг? Я, увы, не знаю истинных причин. Я просто пытаюсь сказать о том, что, несмотря на осознание сложности подобного предстоящего путешествия, я все равно на него решилась. Скука? Альтруизм? В общем, без разницы.

Потому что поход на Архан состоялся.

Еще хочу немного сказать о Тайре. Она удивительна: чистая, очень восприимчивая, способная, гибкая, чуть пугливая и бесконечно честная. Она не такая, как остальные, – чужая, но оттого мне еще более близкая. Странно, да? Появившись здесь, в Нордейле, она привнесла в мою жизнь много нового и нужного: всколыхнула тягу к новым знаниям угасшую после событий с этими чертовыми аномальными полями и походом в Мистерию. Нет, скорее я никогда эту тягу не теряла, но, пока длился катаклизм, я удивительно четко осознала, что иногда один человек, пусть даже он обладает какими-то превосходящими обычные возможностями, не способен повлиять на ситуацию. И тем горестнее это осознавать, чем сложнее и хуже ситуация. Пока остальные ходили в Коридор, я не то что бы приуныла, но немного выдохлась что ли. И Тайра очень помогла мне – стала новым солнышком и родниковым источником воды. Она напомнила мне о том, что даже один человек, если в нем живет настоящая вера во что-то хорошее, способен проломить этой своей верой многие препятствия. Напомнила о том, каково это – не унывать, даже если очень хочется, собственным примером показала, что идти до конца стоит даже тогда, когда под ногами уже нет дороги. И еще она подарила мне бесценную вещь – собственную дружбу. И мне такой дружбы – светлой, радостной, чистой – очень не хватало. Удивительно, но долгое время я и не подозревала, насколько сильно мне ее не хватало.

А еще я рада, что Тайре достался Стив. Наверное, «достался» неправильно слово – пусть это будет «встретился». Именно Стив, именно наш рыжий, добрый, мягкий и очень терпеливый доктор. Знаете, он боготворит ее, а она смотрит на него с такой нежностью, что я забываю все фильмы о любви, которые видела до этого. Они счастливы, действительно счастливы. По-моему, гораздо счастливее стал даже Пират, хотя, казалось бы, какая разница коту, которого и без того сыто кормили? А вот есть разница, и эта разница – воцарившаяся в их доме любовь. Любовь с большой буквы. Ведь она наполняет собой все: пространство вокруг, предметы, самих людей; меняет качество окружающей их энергии, отгоняет плохое прочь и притягивает прекрасное. Вообще, у Безусловной Любви как у странной субстанции, которую можно назвать «вселенской гармонией», огромное количество положительных свойств, и ее наличие в любом доме и вне его ведет к исключительно добрым переменам.

Я опять отвлеклась, да? Иногда мне просто хочется поговорить, бывает.

Ну что ж, история? Готовы?

А то мне уже не терпится начать.

Бернарда Дамьен-Ферно(Жаль, что в моем российском паспорте до сих пор стоит «Кочеткова» ☺)

Глава 1

(Melodality – A Fortunate Day)

Этот диалог состоялся после того самого первого памятного занятия, когда нас поругали за «шушуканье».[1]

Хотя «поругали» громко сказано, просто Дрейк, который не терпел на лекциях учеников, занимающихся чем-то, помимо обучения, не раз и не два бросал на нас неодобрительные взгляды, а «неодобрительный взгляд» Начальника – сами понимаете – испытание не для слабонервных. И посему нормально поговорить нам удалось только тогда, когда мы вышли из Реактора и отдалились от него на добрые пять кварталов. Для безопасности.

Лавочка, перекинутые через плечо сумки с записями, а на дворе осень – та самая осень: резкая, чуть прохладная, с кристально чистым воздухом, который впитал в себя запах прелой листвы, с пронзительно синим небом и летящими по нему куда-то вдаль птицами. Я ее очень люблю такую: с желтизной уже не на ветках, а под ногами, когда все газоны и тротуары усыпаны плотным охровым ковром; когда дворники безо всякой причины сметают все, что не удержалось на деревьях, из одного места в другое; когда кажется, что в городе на каждой улице зажгли свет – тот, который идет от земли.

Листья на лавочках, на крышах и капотах стоящих у дороги машин, на спине комбинезона выгуливаемой белой лохматой собачки – листья везде, и уже тянет – еще не пахнет, но уже тянет в воздухе приближением зимы. Елки, игрушки, ватрушки, свечки, мандарины, чудеса и желания… Нет, это позже, а пока – осень.

– Так что у тебя за план, поделись?

Цвет глаз Тайры удивительно хорошо гармонировал с желто-зеленым убранством города, а главное – эти глаза блестели искренним любопытством, и это прекрасно подогревало мой собственный и без того неспособный угаснуть азарт.

– Смешарик! – выпалила я так радостно, как будто одно-единственное слово должно было мгновенно все объяснить.

Не объяснило.

– Что «Смешарик»? – захлопала она ресницами. – Как он может нам помочь?

– Ну как же, – мне нравилось в этом дне все: бурлящее радостью настроение, далекий аромат булочек с корицей и запах близкого приключения, собственные замшевые ботиночки, бежевое пальто подруги, а так же заговорщицкий дух, что искрился и выгибался между нами электрической арочной дугой, – Смешарик! Именно он сможет проникнуть во дворец Правителя незамеченным, отыскать библиотеку, а после показать ее нам, чтобы мы смогли сразу же туда телепортироваться обходя все другие ненужные помещения.

– Смешарик? Фурия? Ты хочешь сказать, мы…

– Да, мы возьмем одного с собой на Архан. Так и надежнее и безопаснее. Ну, разве не прекрасная идея? Что скажешь?

Чем больше подруга размышляла над предложенным, чем тщательнее пыталась осознать только что высказанную мной вслух идею, тем более смелой становилась на ее лице робкая поначалу улыбка.

– Он ведь и правда сможет прикинуться картиной, если нужно, да? И прошмыгнуть мимо охранников.

– О чем и речь! Они же вообще ловкие; хочешь – станет вазой, хочешь – цветком в ней…

– На Архане почти нет цветов…

– Ну, это к слову. И, может, во дворце есть? Там ведь могут позволить себе то, что дорого? Но я не об этом…

– Да, он действительно мог бы попасть во дворец, и, знаешь…

– Что?

Ее улыбка вконец осмелела, а в глазах вместо страха, который я опасалась увидеть, плескался интерес.

– И правда, это хорошая идея! Вот если бы ты предложила нам самим идти туда, я бы отказалась, а так, действительно можно подумать.

– И не просто подумать. Это ведь реальный шанс попасть в библиотеку!

Кому-то со стороны может показаться, что своим безудержным напором я давила на Тайру, но правда заключается в том, что на нее невозможно надавить. Совсем. Потому что любая информация, которая просачивается в ее темноволосую голову, подвергается самому тщательному анализу и обдумыванию, и обойти этот процесс невозможно. Таким образом, если идея нравится мне, то это вовсе не значит, что Тайра тут же одобрительно кивнет, а вот если идея нравится ей самой, тогда Тайра кивнет точно.

И после нескольких секунд она действительно кивнула.

– Здорово. Действительно, это наш шанс. Вот только… – раздался вздох; на дороге напротив супермаркета остановился автобус, помигал поворотником, объехал-таки неудачно припаркованный у обочины пикап и поддал газу – в прозрачном воздухе расплылось синеватое облако, – если мы возьмем эти книги без спросу, мы их своруем.

– Мы возьмем их не насовсем.

– Я понимаю. Но ведь я еще не прочитала те, что стоят у меня дома. Каждая книга, даже каждая страница – это много умственной работы, ее невозможно проделать быстро, и пока наступит черед чужих книг, Уду не просто заметит пропажу, он будет взбешен. И это неправильно.

– Что он будет взбешен?

– Нет, неправильно то, что мы их своруем.

В этом заключалась вся Тайра: в правильности, в честности, в заботе не только о близких, но так же о тех, кто ее, по моему мнению, вообще не заслуживал. И этим же она мне нравилась.

Я предполагала такой поворот беседы и заранее обдумала его.

– Тай, мы вернем эти книги очень быстро – он не заметит.

– Как это?

– Мы снимем с них копию, а оригиналы вернем на Архан. Тем более, к тому времени мы будем знать, как выглядит библиотека, и эта задача займет всего минуту.

– Но… как же мы снимем «копии»? Перепишем страница за страницей на чистые переплетенные листы?

– Нет, потому что в этом случае мы подпишемся на это нудное занятие до конца жизни. Да и вообще, тогда проще читать их прямо там.

На мелькнувший в глазах испуг я только рассмеялась.

– Да шучу я! В самом простом случае, мы сделаем обычные ксерокопии всех страниц – наймем пару человек, чтобы ускорить процесс, и приставим их к двум или трем копировальным аппаратам. В более сложном случае – именно том, который мне нравится, – мы отдадим их в лабораторию Комиссии и попросим сотворить дубликаты. Поверь, там они смогут это сделать, там делают и не такое…

Совсем не вовремя мне вспомнилось плавающее за прозрачным стеклом тело – мое тело – клон. Нет, день не испортился и настроение тоже, просто я моментально попыталась отодрать память от подглядывания за теми событиями. Мы всегда совершаем ошибки или «едва не совершаем» ошибки. И хорошо, когда удается их избежать. Тогда мне удалось.

– А нам дадут туда доступ?

– В лабораторию?

– Да. Нам там помогут? Выслушают?

Я с любовью погладила блестящее на пальце кольцо – плавающий в полусфере символ бесконечности. Улыбнулась собственным мыслям, хмыкнула, вспоминая прошлое, и уверенно кивнула.

– Нам там помогут.

– Ну, – Тайра поерзала на лавочке, поправила сползший с плеча ремень и радостно тряхнула кудрявой гривой, – тогда я «за»!

А я в который раз позавидовала людям, которые встают с утра и не тратят по два часа на нудный и утомительный процесс, стоя у зеркала с плойкой в руках.

Вот родился кудрявым и всегда красивый.

Эх.

Вам нравится преодолевать препятствия?

Мне нравится.

Потому что любое жизненное препятствие – это вовсе не проблема, а возможность проявить собственную силу и сообразительность, а после порадоваться наличию подобных у себя качеств. Именно так я воспринимаю «препятствия».

Знаю, некоторые люди относятся к ним иначе – боятся, ужасаются даже думать о них, сразу же опускают руки, медлят или же вовсе бездействуют, и тем самым позволяют течь жизненной реке по неправильному руслу. Ведь жизнь любит тех, кто смел и задорен, а обстоятельства с удовольствием подчиняются тому, кто спокойно и уверенно объясняет им, какими им быть. Поверьте, это действительно работает. Однажды просто объявите своей жизни: «Я хочу, чтобы ты была такой!» и порадуйтесь тому, что она слышит вас. Ведь ошибаются вовсе не те, кто пробует и ищет действенные методы взаимодействия с собственной судьбой, а те, кто верит в то, что все заранее предрешено, и в то, что трепыхаться и тратить силы на борьбу – совершенно бесполезное занятие. Первым достается почувствовать на языке вкус победы, последним же – лишь глубже узнать, что представляют собой горечь, скука, уныние и постоянное разочарование.

Что ж, этим вечером нас с Тайрой ждало очередное препятствие – разговор. Ей со Стивом, а мне с Дрейком. Ведь не подашься же на Архан без спросу, не объяснив, куда и зачем пошел? Нет. Потому что если терпеливый Стив после подобной выходки – не важно, успешной или нет – похлопает арханскую принцессу по попе, то меня за такое привяжут к батарее и на месяц посадят под домашний арест без права использования встроенной функции «телепорта». Или же будут долго и нудно рассказывать, чем необдуманные затеи слишком прытких девиц могут обернуться. Ну, вы же знаете Дрейка…

Вот и я его знаю.

И потому мысли о предстоящем разговоре вызывали дрожь в моих, в общем-то, давно уже не слабых коленях.

Может, повезет хотя бы Тайре?

Нет, нам обеим должно повезти. Просто должно.

* * *

– Тай, я ничего не вижу. Их фигуры, походку, одежду, рост. Иногда улавливаю выражение лиц или внутренний возраст, но это все. Не понимаю, каким образом я могу увидеть больше?

– Но ты же умеешь чувствовать тело пациента, когда кладешь на него ладони?

– Это другое.

– Нет, то же самое. Просто когда ты находишься рядом с телом человека, касаешься его, ты так или иначе вторгаешься в его пространство, в его ауру, начинаешь считывать информацию с помощью кончиков пальцев, но все это можно делать и по-другому, на расстоянии. Нужно только «подключиться» к ауре, к астральному телу, увидеть чужое физическое тело своим внутренним взглядом.

Она напоминала себе Кима.

Сидела в кресле, наблюдала за тем, как небольшая, но уютная гостиная тонет в сумерках, как синеватыми становятся находящиеся в ней предметы, как медленно сереет льющийся из окна свет. Смотрела на широкоплечую спину мужчины, чье лицо было повернуто к окну. У этого самого окна Стив стоял уже полтора часа – вглядывался, всматривался, сосредотачивался. Новое умение не давалось ему легко, но он старался изо всех сил – силился понять, каково это – не только увидеть человека изнутри, но сделать это на расстоянии.

– Протяни от своего тела тонкую нить к шару того, на кого хочешь посмотреть. Все люди облачены в шар, где вокруг физических тел витает множество информации: мысли, эмоции, все то, что их радует или беспокоит. Коснись шара. Только коснись так, чтобы на твою протянутую руку не перешли их события или их боль – этого делать нельзя, в этом случае ты способен изменить чужую карму, что-то забрать на себя. Касайся их легко, бездумно, с одним лишь желанием почувствовать, увидеть немного больше, узнать. С намерением помочь в том случае, если на то будет позволение свыше и если будет в помощи надобность. Относись к процессу отстраненно, без эмоций и без излишней вовлеченности. Увидь человека и мысленно присядь с ним рядом. Присядь близко, помолчи, послушай, и в какой-то момент ты начнешь чувствовать то же самое, что чувствует он…

Стив старался. Продолжал разглядывать прохожих, пытался постичь то, что казалось ему почти невозможным. Мысленно трогал пешеходов, изучал их, изнемогал от желания их почувствовать.

– А это правда возможно?

– Да. И с каждым разом у тебя будет получаться все быстрее.

– Мы ведь уже не первый день работаем.

– И будем работать еще. Путь Знания – не быстрый путь. Но в этом мире у нас есть время, много времени. Ты уже многому научился, научишься и этому. И когда начнешь видеть физические тела на расстоянии, я расскажу тебе и о том, как их можно дистанционно лечить. Конечно, пройдет еще какое-то время – ты начнешь видеть не только физические, но и тонкие тела, и тогда уже мы плотно перейдем к пониманию течения энергии в канальной системе. Ты, собственно, и сейчас уже имеешь о ней представление, но делаешь это больше интуитивно, без целостного понимания деталей процесса.

– Верно.

Он стоял там, у окна, слушал ее, просто любил ее. Замечательный доктор и замечательный человек, прекрасный во всех отношениях мужчина. Как же легко с ним засыпать и просыпаться, как легко с ним жить. В какой-то момент жизнь подарила Тайре все: вторую половину, возможность быть живой, вновь обрести чувства и желания, переселиться в прекрасный мир, где по всей земле растет трава, а деревья высятся почти до неба. Жизнь награждает не тех, кто достоин, а тех, кто, несмотря на череду поражений, продолжает стараться – упирается, собирает внутренние силы, иногда глотает слезы и делает шаг вперед.

Таких шагов в жизни Тайры было много, но какой-то из них достиг рубежа, финальной черты и позволил пересечь ее. И теперь она сидит в сумрачной гостиной, нежится в кресле ощущением покоя, с мягкой улыбкой смотрит на абрис топорщащихся на макушке рыжих волос и просто знает, что дальше все будет хорошо. И если не сразу, то все равно потом будет хорошо, надо лишь подождать.

А вообще, взять с собой Фурию – отличная идея. Даже если не выйдет с книгами – Бог с ними, – ей было бы приятно вновь побывать на Архане. Где-то там живут мать и отец, где-то там работает Сари. Сухой воздух Руура пахнет солнцем, по обочинам дорог лежат не сметенные до заката ишачьи лепешки. Там пекут на раскаленных камнях плоские из одной лишь воды и муки с солью лепешки, там после заката слышатся из окон тихие хвалебные песни богине ночи – Тилайле. Мужчины ухмыляются в черные бороды и усы и думают, что правят миром, а женщины тихо укладывают маленьких детей в постель и напевают им урусс[2]. Эти женщины знают, что их счастье не продлится долго, а потому прячут слезы во тьме ночи, дарят их подушке, но пока есть время, они ласкают своих малышей, шепчут им слова любви и заботятся о них. А утром поднимаются ни свет ни заря, чтобы взяться за стирку, уборку, приготовление еды…

Это ее прежний мир. Это Архан.

Интересно, большой ли он? Тайра никогда не имела возможности путешествовать по родной земле, и именно эта мысль, эта неосуществленная мечта теперь толкала ее на то, чтобы все-таки поднять сложный разговор со Стивеном.

– Думаю, я что-то вижу…

Нет, она видела, что его энергетические попытки внедриться в чужое пространство пока не работают. Он научится, но позже.

– Стив, я хотела с тобой поговорить.

Темный силуэт шевельнулся у окна.

– О чем, любовь моя?

Это словосочетание – «любовь моя» – всегда приводило к одному и тому же эффекту: Тайра жмурилась от счастья и грелась изнутри.

– Обо мне. И Бернарде. И о том, что мы хотим посетить Архан.

– Зачем? Ведь у тебя же все есть, здесь хорошо…

Док моментально обеспокоился.

– Давай ты подойдешь ко мне, сядешь в это кресло, я заберусь к тебе на колени и все объясню – детально и по порядку. Потому что мне важно твое мнение и твое разрешение на этот поход, ладно?

– Ладно.

Стив подошел к креслу, опустился в него, и Тайра моментально забралась на теплые мужские колени, прижалась носом к шее и с наслаждением втянула аромат теплой кожи. И почему арханские мужчины никогда не пользовались ароматными жидкостями? Ведь это так сильно кружит голову…

– М-м-м, ты так здорово пахнешь…

– Тайра. Я волнуюсь. Не заговаривай мне зубы, давай, начинай свой рассказ.

– Хорошо-хорошо.

Она улыбнулась, собралась с мыслями и заговорила; на книжном шкафу старинные деревянные часы издали мягкий «бом», объявляя о наступлении нового часа.

* * *

Способность Дрейка понимать людей всегда удивляла меня – он не просто чувствовал надобности, психологию, тонкости восприятия, характер и возможные действия любого индивида, на которого направлял взгляд своих спокойных серо-голубых глаз, но он так же знал и то, к чему подобные действия могут привести. Он заранее предвидел все или почти все возможные варианты развития событий и не столько предугадывал судьбу, сколько помогал ей – как своей, так и чужой – выстраиваться.

Мистика? Загадка? Талант грамотного руководителя? Дар Творца? Или все сразу?

Так или иначе, в этот вечер Дрейк в очередной раз удивил меня. Даже когда думаешь, что он отлично понимает людей, выясняется, что на самом деле он понимает их еще лучше.

Длинного разговора не состоялось.

Я полдня готовилась махать руками, подбирала разумные доводы и верные слова, просчитывала вероятный ход беседы и вычисляла подводные камни, а он в ответ на мою фразу: «Я бы хотела с Тайрой сходить на Архан», просто пожал плечами.

– Иди. Только, пожалуйста, помни, что это опасно, и что в случае, если тебе понадобится моя помощь, мне будет сложнее ее оказать, так как мир, в который ты идешь, живет по своим законам.

– И это все? – спросила я после минутной паузы, тишины и собственного шока. Так просто? Он просто взял и согласился? Неужели знал что-то, чего не знала я – очередной виток судьбы, которому было угодно свершиться? И если так, то совершенно точно не собирался мне ничего объяснять. – Я хочу взять с собой Фурию.

– Хорошая мысль. Фурия в любой момент сможет тебя защитить.

И снова тишина.

Нет, он явно что-то знал. Знал, что я приду, что заведу эту беседу, что моя решимость настаивать на своем не знает границ?

Хитрец. Дрейк всегда был хитрецом, но исключительно в положительном смысле этого слова.

– Так ты отпускаешь меня?

– Да, отпускаю.

– Даешь официальное разрешение на перемещение меня, Тайры и Фурии в другой мир?

– Тебе бумагу выписать?

Глядя на знакомый изгиб губ, говорящий: «Если хочешь меня проверить, можешь начать настаивать на формальностях, но тогда я не гарантирую, чем именно этот вечер закончится», я явно почувствовала одну вещь – этот давно уже родной мне мужчина с лукавым прищуром далеко не всегда добрых глаз вдруг стал мне еще роднее.

Очевидное? Невероятное? Но факт.

Глава 2

Тайра вновь рисовала.

Порхал над бумагой карандаш, чиркал и шоркал грифель, то и дело сжималась в пальцах резинка.

– Нет, здесь не так, длиннее, должно быть до самого пола, – металась из стороны в сторону, помогая неверным линиям исчезнуть, ладонь. – Во-о-от… Еще должен быть ремень. Правый обрез ткани закидывается на левое плечо, левый на правое. А у мужчин наоборот…

Этим утром мы радовались, как маленькие девчонки, которых мамы впервые в жизни отпустили в самостоятельное путешествие. Разве что не прыгали и не визжали, держась за руки, а в остальном выглядели очень даже похоже.

– Тебя отпустили? Правда?! Не поверишь, меня тоже!

И теперь, сидя в моей гостиной, когда часы еще не пробили одиннадцати утра, Тайра рисовала «тулу». Ту самую местную арханскую одежду, которую, как только мы купим ткань, придется шить Клэр. Да-да, той самой Клэр, которая ушла в магазин и которая о нашем замысле пока еще совершенно ничего не подозревала.

Уверена, ворчать она будет долго. Почему?

Нет, не потому что она не умеет шить – как раз наоборот – прекрасно умеет. Клэр, в отличие от работников ателье, где сначала будут долго расспрашивать о деталях, а затем так же долго изготавливать изделие, способна скроить любую, даже самую чудную вещь в кратчайшие сроки. Дело тут в другом. Клэр не любит сюрпризы. Совсем. Знаете, есть люди, которые обожают шутки, розыгрыши, внезапные подарки, изменчивые новости, бурлящее течение жизни. Так вот, моя подруга-экономка не из их числа. Для того чтобы любой сюрприз она восприняла спокойно, ей нужно послать уведомление о нем за месяц – мол, он будет хорошим, неопасным, необременительным, недорогим, нехрупким, не проблемным и не требующим того, чтобы с него каждый вторник стирали пыль. И даже в этом случае Клэр поинтересуется, нельзя ли обойтись без него?

Нет, она вовсе не зануда, просто очень любит график предстоящего дня знать наперед – ей так спокойнее. Вот с утра она пойдет в магазин и купит «картошку, морковку и свеклу» (например), вернется в одиннадцать пятнадцать, помоет для Смешариков ягоды (процесс займет ровно две минуты) и начнет замешивать тесто для пудинга. В двенадцать тридцать позвонит Антонио, и тогда они вместе решат, чем именно будет занят вечер с шести до восьми (это единственное не просчитанное заранее время, так как их планы периодически разнятся), и Антонио всегда звонит ровно в половине двенадцатого, ибо именно так у них принято и обговорено. Примерно ясно, да? Мою Клэр можно предсказать куда лучше погоды с точностью в девяносто девять и девять десятых процента. После обеда она будет читать, потом готовить, после вышивать, затем снова готовить, а потом ровно до половины одиннадцатого она будет смотреть телевизор.

И, конечно же, ей совсем некогда будет шить непонятную «тулу», даже две «тулы».

А придется.

От этой мысли я хихикала.

– Ну так что? Кто из вас пойдет с нами на Архан? Кто тут самый смелый, а-а-а?

Сидящие на ковре тесной кучей Смешарики все, как один, смотрели на меня широко распахнутыми золотистыми глазами.

– Ар-хан? – отрывисто переспросил самый ближний.

– Он самый. И нам нужен доброволец. Если таковой, конечно, найдется.

Фурии зашушукались. Нет, от них не раздалось ни шепота, ни звука, но у меня отчего-то появилось стойкое ощущение, что они ведут неслышный диалог друг с другом. Стоит ли? Если да, то кому идти?

Нет, о чем именно шел диалог, мне уловить не удалось, и по какому принципу шел отбор, тоже осталось неясным, но уже через несколько секунд из плотной кучи выехал один, похожий на остальных пушистик. С серо-коричневой шерстью, блестящими глазами, маленький, шелковистый, круглый и симпатичный.

– Я. Ив, – с достоинством напомнил он собственное имя.

Еще, кстати, с давних пор я так и не смогла понять, «Ив» он или «Иф».

– Так, значит, это ты идешь с нами, Иф?

– Да, – это прозвучало гордо и одновременно умильно, так как в произношении Фурии утвердительный ответ превращался во что-то среднее между «да» и «дя».

– Отлично.

– Они согласились? – взволнованно прошептала Тайра, которая к этому моменту закончила творить свои «художества» и теперь выглядывала из-за моей спины.

– Да, – так же тихо прошептала я в ответ, наблюдая за тем, что происходит между Фуриями. А между ними однозначно что-то происходило. Теперь их «могучая кучка» светилась, и свет этот, плавно собирающийся в облако над пушистиками, вливался в Ива.

– Они делятся с ним силой! Смотри. Они заряжают его перед походом.

– Вот это да!

Процесс накачивания чьей-то персональной батареи мы с Тайрой наблюдали впервые, и длился этот процесс долго, не меньше минуты. Все это время счастливый Ив пыжился от гордости: жадно впитывал подаренную энергию, пушился, чмокал маленьким ртом и загадочно взирал на нас круглыми глазами. Когда все закончилось, он успокоился, незаметным движением пригладил топорщащуюся в разные стороны шкурку и серьезно произнес:

– Готов. Я. Тов.

Он готов.

Вместо того чтобы рассмеяться над его серьезностью, чего нам обеим хотелось, мы с Тайрой в ответ на его официальное заявление чинно и благородно кивнули.

В этот момент внизу хлопнула входная дверь; из магазина вернулась Клэр.

* * *

С рисунком? Без рисунка? С вышивкой, без? С тесьмой, украшенную цветами, в полоску – какую ткань выбрать?

Проводя меня между длинными рядами, увешанными разноцветными рулонами и лоскутами, Тайра терпеливо поясняла:

– Чем беднее женщина, тем бледнее и невзрачнее цвет. Чем богаче, тем ярче. Нашивки, оторочки и вышивку могут себе позволить или очень обеспеченные горожанки, или те, кто принадлежит к какому-либо дому.

– Сладкому дому?

– Необязательно. Сообществу жриц при Правителе – таких мало, и в Рууре я их никогда не видела, только слышала о них. Сообществу Наставниц из пансионов, сообществу дома Целителей или же… доступные женщины. У них на подоле всегда вышит определенный символ.

Дом проституток?

– Нет, такой нам точно не надо. Ты только его случайно или в шутку не нарисуй на той тулу, которую будет шить Клэр.

– Я же не совсем безмозглая, – поперхнулась смехом Тайра. – Тем более, нам эта тулу понадобится ровно до тех пор, пока мы не купим настоящую, местную.

На нас, бродящих в этот ранний час среди цветастых обрезов, поглядывала стоящая за прилавком продавщица. Ей, уставшей от перебора и сортировки пуговиц, учитывая, что мы были единственными на весь магазин покупательницами, все равно нечем было заняться. Чтобы лишний раз не привлекать внимание, мы спрятались за высокими стеллажами с плотной портьерной тканью.

– Значит, нам нужна простая, грубая, неяркая и однотонная ткань, так?

– Да. Темно-зеленая, темно-синяя. Бордовую я бы не стала брать – она в Рууре редка.

– Коричневая? Серая?

– Ну, это совсем для нищих.

– Угу, – кивнула я с пониманием. – Совсем нищими быть не хочется. А черная?

– Черная только для вдов.

– Может, будем вдовами?

– Типун тебе. Во что оденешься, то и накликаешь.

– Так, поняла. Значит, берем зеленую и синюю.

И мы вынырнули из-за портьер.

* * *

С того момента, как закончился поход в Криалу, прошло две недели, и жизнь вернулась в привычное русло. Проснулись и снова засновали по улицам довольные жители мира Уровней – кто на работу, кто с работы (в магазин, в ресторан, в гости). Им, проспавшим все самое напряженное и тревожное, было невдомек, что эти самые улицы то нещадно жгла солнцем, то топила холодными ливнями непогода. Они не видели, как разбушевавшиеся ветра рвали с деревьев листву, как та валялась вперемешку с мусором и поваленной оградой на тротуарах, не видели, как плавился под действием аномальных полей металл припаркованных на обочинах машин, как трескалось и дыбилось, словно пережженная вулканическая корка, дорожное покрытие.

И хорошо, что не видели, незачем. Иногда лучше спать, нежели паниковать.

Дрейк, после того, как получил на руки вожделенную формулу и установил невидимый, но очень прочный, по его словам, щит, стал прежним – немного насмешливым, чуть лукавым, хитрым и по большей части деловым и серьезным. Много работал, следил за порядком, едва успевал раздавать приказы. Преступность по какой-то причине временно стихла (может, продолжительный сон расслабил отдохнувших граждан и настроил на лучшее?), и большую часть времени Начальник посвящал проверкам поврежденных ранее участков; спецотряд расслаблялся.

Один только Стив вернулся к постоянной работе в госпитале, да Эльконто едва успевал разнимать в казармах дуреющих от скуки солдат – тех на «Уровень: Война» вернули сразу, и теперь они докучали своими синяками не столько руководителю штаба, сколько ворчащему на людской характер некоторых индивидов доктору.

Элли, по словам Рена, работала над новыми витражными эскизами – ей любые передряги дарили вдохновение; – Меган с упоением продумывала эскиз финской бани, которую загорелась желанием построить в саду за их с Дэллом домом; «магичи» вернулись на Магию, а мы с Тайрой за школьные парты.

И все бы ничего, жизнь хороша, но, как известно, стоит обстоятельствам чуть успокоиться, как тут же хочется чего-нибудь нового, и этим новым свежим ветром, будоражащим душевные струны, стал предстоящий поход на Архан.

Далекий чужой мир – прекрасный, незнакомый, жаркий, сложный, пахнущий острыми специями и новыми впечатлениями. Что там будет, хорошо ли все пройдет? Да и стоит ли загадывать?

Иногда мне казалось, что я живу не одну, а сразу несколько жизней, что постоянно подгребаю под себя разлапистой пятерней все самое интересное, что пытаюсь глотать двумя горлами, не могу и не умею пропустить мимо то, что заставляет внутренности трепетать от восторга. Жизнь одна, и она когда-нибудь закончится. Да, конечно, после ее окончания будет что-то еще, но ведь никто не знает, что именно, и посему стоит ли тратить подаренные небом дни (пусть даже у вас впереди еще осталось какое-то количество, пусть даже немалое) на однообразие и скуку? Можно просыпаться в хмуром настроении, идти на нелюбимую работу, общаться с тем, с кем не хочется общаться, лениво просиживать часы, подперев щеку ладонью, и думать о том, ну когда же, когда я сделаю что-нибудь для себя? Почему я всегда кому-то что-то должен? И ведь хитрость заключается в том, что на самом деле человек никому никогда и ничего не должен. Только себе – быть счастливым. Да, все так просто. Но ведь рамки в голове сильны, и они постоянно гудят высоковольтным электричеством: «Ты должен позвонить, сходить, сделать, сказать, договориться, позаботиться, купить, успеть, отдать, заплатить, заработать, изучить. Должен следовать своим собственным советам, выстроенным планам, достигать намеченных целей, двигаться вперед…»

Двигаться вперед – это да, но только если движение в радость, а если нет, то смотри пункт один – «человек никому ничего не должен». Только счастливый способен подарить счастье, только согретый изнутри – поделиться теплом, только гармоничный – сделать мир гармоничнее. Так было и так будет.

Стоя в собственном саду и глядя на звездное небо, я думала именно об этом.

Прошло всего два дня, и Клэр закончила шить наши «тулы». Она, конечно, ворчала, причитала и постоянно волновалась, что мы, по ее мнению, собираемся влипнуть в очередную неприятность, но нашу нехитрую просьбу выполнила на ура – Тайра шедевры кройки и шиться оценила на «отлично», и экономка расплавилась от счастья. Ворчать она, правда, не перестала и теперь все время раздумывала о том, как бы снабдить нас чемоданом, в который уместятся мясо, пирожки, хлеб, печенье, куриные куличики и лимонные дольки (в них много калорий – это вам, девочки, как раз!), которые мы непременно должны взять с собой, чтобы не умереть в чужой стране с голода, но мы с Тайрой решительно отнекивались. Даже если все это, рискуя привлечь ненужное внимание, сложить в заплечный мешок и взять с собой, все равно еда на жаре долго не продержится, а холодильников в Рууре, как я поняла, не было и нет.

Так что в нашем плане было много прорех, но это едва ли меня беспокоило. У нас было главное – начало плана, а это, как голова змеи. Если голова змеи уже имеется, значит, где-то есть и хвост, нужно лишь постепенно до него добраться.

Да, мы пока не знали, где и как брать деньги на местную одежду, обувь и еду, не знали, каким образом собираемся добираться из Руура до Оасуса, не знали, кого и что встретим по пути, но мы знали главное – у нас все как-нибудь получится. Может быть, не сразу, может, не без сложностей, но ведь дорогу осилит идущий. У нас две головы, и обе светлые, с нами будет маленький Ив (или Иф?), а моя способность телепортироваться в случае опасности обратно в Мир Уровней успокаивала всех участников похода.

Все получится, да.

Осень – прекрасное время года хотя бы потому, что осенью начинается все самое прекрасное. Да-да, именно так. Не верьте тем, кто говорит, что осенью все увядает, засыпает, сереет и тускнеет; это неверно, и это лишь убеждение тех, кто в него зачем-то продолжает верить. Осень – это когда воздух становится прозрачным, когда из-за листвы вдруг открываются далекие дали и высокие шапки гор; это когда горизонт вдруг начинает манить, а дорога звать куда-то вдаль. Осень – это чувство собранной спокойной решимости сделать что-то новое, прекрасное, еще пока неведомое и загадочное, но уже такое нужное. Осень – это не тоска по чудесам, а обутые на лавке у двери ботинки, это распахнутая на улицу дверь, это впервые одетые на руки перчатки и устремленный вдаль взгляд, затянутый дымкой предвкушения похода за мечтой. Вот такая она – осень. Именно такая.

Трава под ногами похрустывала; выпавшая роса заиндевела на листьях, стоило висящему за окном градуснику пересечь отметку «ноль», но дышалось легко, вкусно, спокойно. Мерцали над головой звезды – такие (или похожие) мерцают в каждом мире и напоминают о том, что этот самый мир бескрайний, бесконечный, неизведанный и манящий. Что горизонтов нет, а есть лишь пределы, которых хочется достичь; чувства, которые хочется испытать; неведомые дали, которые обязательно хочется увидеть.

Скоро сад укроется снегом, скоро скуются ледком лужи, скоро снова станет понятно, что время течет без остановки, и каждую минуту, каждый день видит лишь тот, кто действительно хочет его видеть.

Ночь. Из дверей тянет свежим хлебом и умиротворением. Болтает о чем-то телеведущий, взялась, наконец, за любимую вышивку Клэр, ведь ранее собственный график благодаря нашим заботам ей пришлось сдвинуть. Стынут в сумраке уже голые прутики-ветки, а нос все ненароком ожидает учуять, что в воздухе вот-вот запахнет жженым углем – так бывает холодными вечерами в русских деревнях.

Я вздрогнула, когда мне на колено что-то оперлось, но улыбнулась, когда поняла, что этим «чем-то» оказались две пушистые лапы, принадлежащие белому коту.

– И ты гуляешь по саду? Лежал бы себе на диване у камина, холодно ведь… – Михайло был согласен, что холодно, а потому просился на руки. – Ладно, забирайся, вместе посмотрим на звезды.

Я подняла его с земли, усадила на руки, аккуратно устроила собственный подбородок на мягкой макушке и принялась гладить белую шерсть.

Глава 3

Мы уходили на рассвете.

Упакованная Клэр сумка с продуктами стояла в коридоре, смешарик Ив терпеливо дожидался, пока мы с Тайрой посидим две минуты «на дорожку» в полутемной, залитой дребезжащим светом поднимающейся зари гостиной. Помолчим, подумаем, осознаем, что вновь пересекаем невидимую черту – ее всегда пересекают те, кто принял какое-либо решение, кто через секунду приготовился действовать, кто уже готов – занес стопу над мощеной кирпичом дорожкой, выщербленной ветрами. Тот, кто уходит, никогда не возвращается туда же – он возвращаются другим, пахнущим далекими запахами, наполненный новыми впечатлениями, возвращается к себе же, но уже в другое время.

Мы уходили с легким сердцем. Знали: в случае опасности всегда вернемся домой – в любой момент, в любое время, в любой миг. Мы никому ничего не должны, мы просто решились попробовать, вновь испытать себя, подарить ногам еще одну дорогу.

– Значит, в дом Кима?

– Да. Там переоденемся, осмотримся и выдвинемся в город.

План был прост: перенестись в дом старого Учителя, с помощью сшитых Клэр «тул» притвориться местными ровно до того момента, пока не отыщем магазин одежды и не купим настоящие «тулы», чтобы окончательно слиться с толпой, затем порыщем вокруг и выясним, как попасть в далекий Оасус, а как только попадем в него, отправим Ива сканировать библиотеку.

Вот так все просто. Нет, наверное, не так и далеко не просто, но зато интересно.

Вчера Тайра припомнила, что под половицами старого дома в Рууре были спрятаны не только книги – их она забрала с собой, – но и бархатный мешочек с шестью гельмами – местными монетами, некогда принадлежащими Кимайрану.

– Мы использовали их, чтобы работать с денежной энергией, изучать ее, – рассказала она, обрадовавшись нужному и своевременному воспоминанию. А через секунду пояснила: – Нет, это не очень много, но на одежду и первое время нам хватит.

– А твой Учитель точно не будет против, если мы возьмем его сбережения?

Я уже задавала этот вопрос днем ранее, но вновь задала теперь, уже перед самым выходом, пока еще странницы не покинули знакомую гостиную, пока «равновесие мира не нарушилось». В полумраке сонной комнаты глаза Тайры сверкнули уверенностью.

– Он был бы рад – я знаю, я чувствую. Мы забираем монеты, но не забираем их энергию – она принадлежит Учителю, а на деньги физического мира купим то, что нам сейчас необходимо. Учитель был бы этому рад и дал бы нам свое согласие.

– Ну, если ты так считаешь.

– К тому же вы вернем все, что не потратим. Ведь так?

– Конечно. А если будет возможность, вообще доложим назад всю сумму – пусть так и лежит, хранится под половицами, ведь дом защищен.

– Видишь? Все получается хорошо, правильно.

– Согласна. Ну что, с Богом?

– Да, с Богом.

Стоило Тайре принести из коридора сумку с едой и зажать подмышкой скрученный ком ткани, как ловкий Ив тут же запрыгнул на диван и уселся с нами рядом.

– Боишься, что мы тебя забудем?

– Будем! – радостно и ворчливо подтвердил тот.

– Будем. Я тоже так думаю. Хорошее слово, с которого стоит начинать поход. Ну что, все готовы?

* * *

К неожиданностям стоит относиться терпеливо – все верно, – но некоторые из них все же настолько неожиданны, что не перестаешь удивляться. А ведь с самого начала стоило предположить, что время в Нордейле и в Рууре течет неодинаково и что утро в мире Уровней вовсе не означает то же самое время суток на Архане.

Глупая ошибка, пионерская, а ведь давно – еще со времен прыжка в американский Нью-Йорк и собственного падения в залив[3] – стоило запомнить о существовании временных зон. Но нет, не запомнила.

На Архан мы втроем прибыли благополучно – и с едой, и со смешариком, и с нашими «тулами», вот только прибыли не на рассвете, как ожидали, а, судя по тому, что я теперь видела из окна дома старого Учителя, с началом ночи – с ее, так сказать, «зарождением». Вид из окна тянул примерно на «два ночи». Может, от силы «на три».

– Приехали.

Пока я мысленно ругала себя за совершенную ошибку – хотя, кто мог знать? – Тайра принесла из чулана две плотные подстилки, два тонких, скатанных в рулон матраса и два тонких одеяла и принялась раскладывать их на полу.

– Не переживай, ну, отдохнем еще немного, а потом пойдем. Ведь не торопимся.

Теоретически она была права – мы не торопились.

Вокруг пахло сухими досками, пылью, разбросанной по углам от грызунов травой, которую теперь с любопытством изучал Ив; свечу решили не зажигать – свет мог привлечь внимание прохожих или соседей, – и Тайра шуршала в темноте.

Я же, являясь бесполезным существом в создании нашей будущей постели ввиду того, что совершенно, в отличие от подруги, не ориентировалась вслепую в незнакомом доме, стояла у окна и разглядывала улицу. Ночь, но достаточно светло; пустынно, но застроено; без пешеходов на улице, но с явным ощущением присутствия. Незнакомый мир, незнакомые запахи и покалывающие в районе затылка от предвкушения чего-то нового мурашки.

В темном небе светила Луна – большая, не круглая и незнакомая. Точнее местный аналог Луны – зависшая над миром Архан персиковая щербатая планета, свет которой заливал единственную доступную моему взору улицу.

– Как она называется?

– Кто?

– Ваша «Луна».

– Ирса. Это светильник богини ночи.

– Ага. Ясно.

Светильник, так светильник, пусть будет местный божеский фонарь – так принято в мифологии многих народов и нашего мира. Битый глиняный горшок, низкое крыльцо, два темных оконных проема, белая неровная стена соседнего дома напротив – все. Вот, значит, какой ты, Руур, в два часа ночи. Тихий, спокойный, из-за обилия песка на дороге чем-то похожий на Шарм-Эль-Шейх, загадочный и притягательный. Я надеялась, что он останется таким и при свете дня, когда наполнится звуками, голосами, движением и проснувшейся с рассветом жизнью.

– Давай поспим, – предложила Тайра, – я постелила. Спать будет немного жестко, но здесь всегда тепло и сухо, так что, хорошо. Выбирай, где тебе нравится – слева или справа?

– Мне все равно, с какой стороны, выбирай первая.

– Ложись тут, – и она, сидя на полу, похлопала ладошкой справа от себя, – сюда не светят лучи Ирсы.

– А это хорошо?

– Ну, они иногда навевают странные сны, поэтому жители предпочитают занавешивать окна, дабы не провоцировать богиню Ночи присоединиться к твоим странствиям по другим мирам.

– Да, у нас тоже не все любят лунный свет. Говорят даже, что он провоцирует обращение в монстров некоторых существ – шутят, наверное.

Я, конечно же, имела в виду оборотней.

– А, может, и не шутят. Никогда не знаешь, – кивнула Тайра, откинулась на спину и устроила голову на скрученной в виде походного коврика «тулу».

Я присоединилась. Скрипнула половицами, подумала о том, что тонкую майку и легкие хлопковые штаны снимать не буду, сдвинула одеяло в сторону и тоже устроила голову на заботливо свернутой «туле».

– Слушай, а завтра ведь они будут мятые, как из мусорной корзины. Как будем в них ходить?

– Не будут, – послышался шепот. – Я так свернула, чтобы без складок. Если только ночью не раскрутишь случайно.

– Теперь буду спать и бояться, что раскручу.

Слева захихикали; мне под бок подкатилось что-то мягкое и теплое – Ив. Я мягко погладила его шерсть, поерзала лопатками на жестких досках и прислушалась к тихому, доносящемуся из-под деревянных досок шороху.

– А это кто там – мыши?

– Это песчанки. Маленькие такие зверьки, живут под домами. Питаются земляными пауками.

– И много их тут?

– Песчанок?

– Пауков.

– Ну… Много.

Здорово. Я постаралась об этом не думать. Все хорошо: есть крыша над головой, есть стены, есть пол, на котором спать, есть матрас – тонкий, но лучше, чем ничего, – и есть на все случаи жизни фурия.

– Ив, пусть они по нам не ползают, ладно? – по-девчачьи обеспокоенно попросила я смешарика.

– Адно, – тихо ответили мне откуда-то из-под ладони.

И стало спокойно. Чужая жаркая ночь, незнакомые за окном звезды, затылок на свернутом рулоне ткани, предназначенном служить здесь одеждой. Еще совсем недавно над ним корпела Клэр – Клэр из моего мира, из знакомого и теперь вдруг далекого. Нет, не далекого – на расстоянии прыжка. Все будет хорошо. Ведь Дрейк отпустил…

– Ты тоже думаешь про дом? – спросила Тайра. – Уже скучаешь?

– Нет, не скучаю. Просто чувствую эту тонкую грань – здесь и там. Все так зыбко, да?

– Да, – подтвердили едва слышно. – Все всегда зыбко, это и здорово. Главное – уметь быть гибким и чувствовать все, что вокруг тебя.

Что она имела в виду, я поняла лишь отчасти, но от самих слов делалось хорошо, мирно. Значит, я не одна такая, не одна думаю о таких вещах.

– Спокойной ночи, Тай.

– И тебе спокойной, Дина. Пусть сны будут легкими и благостными, пусть принесут хороший отдых и позволят телу отдохнуть. И тебе спокойных снов, Ив.

– Спасибо, – прошептала я в потолок.

– Сибо, – зевнул под пальцами мягкий комок.

Часом позже.

– Не спится?

– Нет, никак.

Я пыталась. Честно пыталась – считала овец, старалась ни о чем не думать, слушать тишину или же наоборот думать так много, чтобы утомиться, но сон все не шел: ни легкий, ни благостный – никакой. Как спать, когда вот только проспал всю ночь, а потом следом, почти без паузы, навалилась вторая? Я ворочалась, тревожила сладко посапывающего Ива, пыталась размять затекшую спину, вертелась, крутилась и время от времени неслышно вздыхала. Нет, наверное, вздыхала я слышно, потому что проснулась Тайра.

– А мне спалось, хорошо спалось. Даже снилось что-то приятное… – она зевнула, потянулась и перевернулась на бок. Несколько раз моргнула; от света Ирсы поблескивали в темноте белки глаз. – А ты разве не умеешь засыпать в любое время, когда тебе это нужно?

– Нет. А ты умеешь?

– Да, – сонная соседка тут же взбодрилась. – Хочешь, научу?

– Спрашиваешь! Если не научишь, я буду «сосиситься» тут до утра…

– «Сосиситься»?

– Ну, валяться, выгибаться и вздыхать, как вареная сосиска. А потом буду такая же вяленая ходить по улицам.

– Да это же легко, только слушай внимательно и выполняй.

– Буду выполнять все, что скажешь, спать-то надо.

– Сейчас расскажу. Вот способ первый: представь, что эссенция сна – это такая сине-зеленая спокойная, мягкая и тягучая энергия. Ей нужно заполнить тело, но не быстро. Начинать нужно со стоп – представляй, как она наполняет твои ступни, пальчики, сгущается там, растекается по каждой клеточке, как заполняет лодыжки. Потом, когда стопы полностью ей заполнятся, представляй, как эссенция начинает наполнять голени, икры, колени, как твое тело, словно сосуд, напитывается ей – густой, вязкой, мягкой. Постепенно она заполнит и расслабит тебя всю: бедра, живот, грудную клетку. Затем пальчики рук, ладони, сгибы локтей, предплечья. А уже в самом конце голову. Твое тело расслабится, и ты заснешь.

– Хорошо бы.

Я слушала шепот и выполняла все, что Тайра советует. Наполнялась сине-зеленой эссенцией – пыталась делать это медленно, но иногда то застревала в представлениях о том, как энергия держится исключительно в стопах, то вдруг наполнялась ей целиком и неравномерно. А иногда вообще срывалась и начинала думать о том, как непривычно не слышать за окном не только гул проезжающих мимо машин, но даже шелест листвы на деревьях. Ведь на Архане нет деревьев? Или почти нет… Надо бы завтра посмотреть.

– Есть второй способ, – продолжали шептать справа. – Нужно представить, что твой разум – это открытый беспокойный глаз. Просто глаз и веки. Он – разум – постоянно смотрит в разных направлениях, пытается увидеть, впитать, проанализировать – это очень мешает спать. Так вот, возьми золотое светящееся одеяло и накрой им его. Увидь, как одеяло отсекает лишнее – волнение, страхи, беспокойства, мысли – плохие и хорошие – просто не дает им просачиваться сквозь свою плотную мерцающую поверхность. Оно дарит успокоение и знание о том, что все обязательно будет прекрасно, да и не важно, будет ли, так как уже сейчас все хорошо, спокойно, мирно, сейчас хочется спать. Ты увидишь, как у твоего «глаза» начинают слипаться веки, как он закрывается, успокаивается, как перестает тревожиться о чем бы то ни было и хочет лишь одного – спать. Он засыпает, а вместе с ним засыпает и беспокойный ум.

Аналогия с глазом мне понравилась. Лежа в темной комнате, я вообразила свой беспокойный разум-глаз и накрыла его толстым светящимся одеялом. Плотным, мягким, непроницаемым. И действительно – волнения тут же отсекло, задышалось ровнее, мысли тоже погрязли в лени и перестали кружить, осели. Когда ты укрыт одеялом, тебе мирно и спокойно, как в защищенной пещере. Снаружи может быть что угодно: дождь, ветер, снег, буря, но тебе хорошо, тебя все это не коснется, с тобой все будет в порядке, ты в безопасности. Здорово…

– Если человек чем-то болеет, то он должен засыпать иначе.

– Как?

Не то, чтобы мне требовался третий метод – я уже кемарила, но пропускать такую интересную информацию было бы глупо.

– Он должен стать эмбрионом. Или зародышем. Превратиться в маленького, лежащего в утробе Вселенной ребенка – свернуться в золотом, сотканном из божественного света шаре и чувствовать, как через пуповину в его маленькое и совершенно здоровое, неподверженное болезням тело просачивается любовь Бога. Как она наполняет его, как он нежится в ней, как окружен заботой, как сильно любим. В этот момент в теле человека запускаются процессы регенерации. Потому что пока ты чувствуешь свои маленькие ручки и ножки и знаешь, что ты еще не родился, что того, что происходило с тобой после, еще не было, ты начинаешь выздоравливать, сбрасывать с себя накопленный опыт, очищаться. Время поворачивается назад и полностью исчезает, клетки обновляются.

– И что? – с меня вновь слетел весь начавший, было, подступать сон. – Так можно вылечить любую болезнь?

– Можно. Надо просто наблюдать за своими ручками, ножками, закрытыми глазками, нежной кожей и понимать, что ничего еще не было – ты еще не родился, и твои органы не подвержены болезням, старению и распаду – они совершенно здоровы, новы и прекрасно функционируют. Все, каждый из них. Купаются в абсолютном и первородном здоровье.

– Слушай, если бы ты написала об этом книгу, в моем мире она бы очень быстро разошлась и помогла многим людям.

Как ни странно, Тайра со мной не согласилась.

– Не разошлась бы. Ведь это тоже работа, пусть и приятная, а люди не очень любят трудиться. Так, к сожалению, устроено большинство. Даже в тех мирах, где время идет.

– Тут ты права. Но информация все равно ценная, я ее запомню.

– Любое знание ценно само по себе, но практическую пользу оно приносит лишь тому, кто с ним работает.

– Это да.

Наши философские разговоры медленно, но верно вновь начали погружать меня в сон. Так или иначе, а описанные Тайрой методы работали. Может, с моей помощью, а, может, сами по себе.

– Есть еще один метод – довольно простой. С ним очень быстро заснешь.

– Еще один? – промямлила я сонно.

– Да. Просто расфокусируй внутренний взгляд. Раствори его. Ведь твои глаза, даже когда закрыты, где-то сфокусированы, так? В какой-то точке.

Я попробовала мысленно проанализировать то, о чем она говорила.

– Так.

– Так вот сделай так, чтобы фокус исчез. Раствори этот взгляд.

– И все?

– И все. И побудь в этом состоянии минуту-другую.

– Хорошо, я попробую.

Мы на время затихли; комната наполнилась тишиной и нашим мирным дыханием. Через какое-то время сквозь полудрему, в которую я незаметно соскользнула, пробился шепот.

– Ну как, получается?

– А-а-а?

– Значит, получается, – довольно прошептали слева, и все снова погрузилось в тишину.

На этот раз уже до утра.

Глава 4. Руур

С восходом солнца жизнь в Рууре забурлила.

Забурлили и мы: быстро позавтракали, переоделись, извлекли из-под пола деньги Кима и выдвинулись в город – искать лавку женской одежды, а по совместительству и обувную лавку, так как пока на наших ногах сверкали летние новомодные и совершенно незнакомые местным жителям, скрытые длинными полами «тулу», спортивные кроссовки, Ив превратился в легкий ситцевый шарфик и был повязан вокруг моей шеи, еда осталась в доме – еще вернемся, деньги упрятаны во внутренний карман подола Тайры.

Готовы.

По мере восхождения солнца над горизонтом жара неумолимо нарастала.

Первые десять минут мы двигались по тихим узким и почти безлюдным улицам – кое-где дома стояли на расстоянии нескольких метров друг от друга, в других местах сливались в сплошную одно– и двухэтажную «китайскую» стену с обоймой из крашенных в синий цвет оконных ставней и дверей, – но по мере продвижения город начал напоминать один сплошной, расстелившийся на многие километры во все стороны цветастый арабский рынок.

Запестрили на подоконниках выставленные для продажи полосатые половики и ковры, все чаще попадались взгляду сидящие в окружении медной посуды – сосудов, тарелок, подносов и вытянутых стаканов – седобородые, курящие изогнутые трубки старики. Откуда-то играла музыка, из раскрытых окон галдели дети и их матери, грохотала посуда. Пахло жареной, но незнакомой едой.

– Здесь всюду что-то продают.

Для того чтобы скрыть наши экзотические внешности, мы с Тайрой накинули на лица некое подобие сетчатых вуалей, говорить из-под которых было все равно, что говорить изнутри картофельного мешка. Плотная ткань скрадывала звуки, приходилось повышать голос.

– Да, потому что продажа – основной метод заработка в Рууре. Одни изготавливают, другие торгуют.

Поначалу я очень переживала, что нас «заметят» – поймут, что мы чужие, а потому старалась молчать и сосредотачивалась на том, чтобы не очень волноваться – сердце грохотало, как сумасшедшее – но чем дальше мы уходили от дома старого Учителя, тем скорее забывалось мое волнение – ведь вокруг было столько интересного! Ближе к центру улицы расширялись, толпа уплотнялась, и Руур действительно начинал походить на большой базар. Прямо на глазах разворачивались полотняные зонты и навесы, под ними развешивались золотые и серебряные украшения, посуда, курительные принадлежности, раскладывались сушеные фрукты и незнакомые, напоминающие разноцветную шахматную доску молотые специи. Запах от них стоял вязкий, плотный, почти дурманящий. Интересно, все ли в порядке с нюхом у продавцов – после пары-то дней рядом с таким товаром? Поблескивали выставленные под солнце округлые ободы тазов и вытянутые ручки плошек, сохли мокрые (почему-то) шкуры, тут и там возвышались горы наваленных друг на друга подушек – все, как одна, искусно вышитых. Качались под жарким ветром многочисленные кисточки и плотная бахрома штор, сверкали из-под белых тюрбанов жадные и зоркие черные глаза местных зазывал, грели глиняные бока вазоны и горшки, распространяли свой манящий аромат диковинные сладости.

Все пахло, качалось, блестело, сверкало, пестрило, шуршало и даже кудахтало, как в том случае, когда в небольших клетушках продавали похожих на цыплят, но только не желтых, а белых или серых мелких птенцов.

– Это маленькие несухи, – пояснила Тайра, ловко маневрируя в толпе. Она, в отличие от меня, не обращала внимания на стоящие у стен домов телеги, с кемарящими на них продавцами, не спотыкалась о расставленные мешки и не глазела на развешенное и расставленное многочисленное пестрое барахло. – Они дорого стоят, но зато дают много яиц – их выгодно держать тем, у кого есть деньги, кому хватает на корм.

– Смотри, а тут продают обувь! Ведь нам нужна…

Я указала пальцем на соседнюю палатку, и к нам тут же засеменил продавец.

– Никогда не показывай пальцем – потом от них не отделаешься.

– Ой.

Мой палец тут же спрятался в рукаве тулу, вот только поздно.

– Благопочтенные дамы, чего изволите? – наверное, одетый в короткую белую рубаху и просторные штаны мужчина произнес не «дамы», но мой браслет перевел это слово именно так – «дамы». – Сандалии, шлепушки, вышитые туфельки, домашние шуршики? Дешево, со скидкой, поторгуемся, сойдемся в цене. Заходите, а там договоримся…

«Шуршики»? Незнакомые слова смешили. И заходить в палатку мы не собирались точно, что Тайра неприятным голосом быстро и доходчиво объяснила продавцу. А когда оттащила меня от палатки, сбивчиво пояснила:

– Здесь мы не найдем ничего качественного – такую обувь он сам шьет дома, и она развалится через три дня. Нам нужна хорошая лавка, не такая, как эта.

– Все-все, поняла, больше пальцем ни на кого не показываю.

Едва слышно захихикал мой «шарфик».

– Смешно тебе! – проворчала я и фыркнула.

Поначалу мне действительно казалось, что на нас не обращают внимания, но чем меньше я смотрела на товар, а больше на людей, тем чаще замечала недоуменные взгляды местных женщин и подозрительные мужчин.

– Тай, а почему на нас так смотрят?

– Мы ничего не покупаем, – моя спутница ускорила шаг. – Не торгуемся, у нас в руках нет корзин, а наша одежда слишком длинная. На ней нет вышивки и знаков, поэтому мужчины присматриваются к нам для того, чтобы понять, нельзя ли нас… позаимствовать.

– Что?!

– Они пока не понимают, являемся ли мы чьими-то женами или нет. Смотрят на наши пальцы, украшения, не видят принадлежности к Домам и не знают, как им с нами себя вести. А если бы знали, давно бы уже тащили по своим палаткам.

– Вот пакостники, – прошептала я и, чтобы поспевать за Тайрой, почти перешла на бег. – А далеко еще идти?

– Нет, всего восемь улиц.

Восемь? Всего?

Второе слово удивило меня куда сильнее.

Начиная с этого момента, я старалась не смотреть по сторонам, но так или иначе не могла не замечать некоторых местных особенностей. Как то: женщины действительно одевались в тулу разных цветов и фасонов, но никогда в белое. Белый цвет был основным для одежды мужчин – коротких или длинных рубах, головных уборов и широких штанов. В сочетании со смолянисто-черными волосами, усами и бородами, они являли собой резкий и довольно красивый, если бы не неприятные (по большей части) лица, контраст. Детей на улицах я почти не увидела – только изредка и самых маленьких – подростки же полностью отсутствовали – наверное, обучались в неких закрытых заведениях или же сидели по домам. Шустро сновали туда-сюда служанки, разнорабочие и подмастерья, лениво прогуливались, выбирая дорогой товар, обеспеченные жены, курили, играли в кости и прохлаждались у стен домов мужчины.

– Вот лентяи. Женщины работают, а эти сидят и ничего не делают, – бухтела я себе под нос. – Что за неравенство? Не стирают, не варят, не метут улицы, не работают…

– Некоторые работают, а некоторые держат лавки, где на них работают другие.

Дорога под ногами была покрыта песком. Кое-где, там, где дома стояли старые и обветшалые, песчаный покров уплотнялся, мягко пружинил под подошвами, в других он был заботливо сметен в сторону, и тогда у стен образовывались рукотворные барханы.

– Рядом пустыня, – пояснила Тайра, уловив ход моих мыслей. – Песок – основная беда города. Ни плодородной почвы, ни чистоты, ни влаги. Постоянная грязь в домах, борьба с пылью.

– Мда. А почему женщины не носят белую одежду? Я что-то не заметила ни одной в белом.

Моя спутница усмехнулась.

– Белый – это цвет Бога и его детей, а таковыми здесь считаются исключительно мужчины.

– Да? – мне хотелось ответить жестче и резче, но я промолчала. Не мой мир, не мои правила. Хотя прокомментировать хотелось. – Почти все провожают нас взглядами. Неужели понимают, что мы не местные?

– Конечно, понимают. Ведь здесь в домах нет телевизоров и радио, и поэтому главная забава в Рууре – это общение и сплетни. Здесь все знают всех или почти всех, а новички – повод для новых разговоров, способ рассказать кому-нибудь такие редкие в этих местах новости.

– А кто привлекает меньше всего внимания? Есть такое сословие?

Тайра задумалась. Мы как раз свернули под сводчатую арку и нырнули на безлюдную, но тесную, почти сплошь заметенную песком улицу.

– Есть. Торговцы и торговки. Они могут выглядеть иначе, одеваться по-другому и ходить по любым местам, предлагая товар. На них почти никто не обращает внимания.

– Хм.

Настал мой черед задуматься. Быть может… Если… Надо бы прокрутить в голове детали…

– Пришли. Ой, как хорошо, что лавка работает, а то я уже боялась, вдруг закрылась? – Одетая в темно-зеленую тулу, Тайра остановилась перед очередной синей дверью, взглянула на окно, рядом с которым был прилажен небольшой покрытый письменами камень и положила пальцы на латунную ручку. – Там внутри прохладнее, как раз передохнем. Идем?

Я шагнула вслед за подругой, все еще терзаемая размышлениями касательно пришедшего мне на ум минуту назад плана.

* * *

– Тай, мы берем тулы торговок!

– Но у нас ведь нет товара? Что мы будем продавать?

Мы шептались почти так же, как совсем недавно в «Тканях Нордейла», только теперь вокруг нас висели не разноцветные отрезы и плотные портьеры, а многочисленные тулы на любой вкус – бежевые, золотистые, фиолетовые и даже розовые. Темных, однако, было больше и стоили они куда дешевле ярких. Свет в лавку лился из единственного невысокого окна, а одинокий продавец в дальнем конце помещения, похоже, вообще спал.

– Если мы хотим ходить везде и не привлекать внимания, мы должны стать торговками!

– Дина, а что продавать-то?

– У меня на этот счет есть мысли. Вот скажи, товары каждый в Рууре делает сам?

– Ну-у-у… сам. Или же их привозят из далеких мест.

Мозг в моей голове работал с такой скоростью, что вместо мыслей мне слышался рев восьмицилиндрового двигателя.

– Прекрасно!

– Что прекрасно?

– Значит, существуют далекие места, о которых не каждый слышал и знает, так?

– Да.

– А карты у вас есть? Ну, все ли жители знают, откуда и что возможно привезти?

– Нет, что ты! Карты есть только у Правителя и приближенных служителей. И еще у погонщиков одногорбов, которые ходят по известным им одним маршрутам.

– Так это и замечательно! Если мы появимся в Рууре с диковинным товаром, никто не будет проверять, откуда именно он прибыл. Ведь акцизных марок тоже нет? И налогов на ввозимый товар?

– Чего?

– Да ничего, это мелочи. Видишь, все складывается, как можно лучше, – я наконец-то откинула с лица противную вуаль, втянула вместе с глубоким вдохом кучу пыли и чихнула. Настороженно огляделась и прислушалась – продавец не проснулся; его размеренный храп продолжал доноситься из угла. – Короче, сейчас мы купим две тулы торговок, только не для молодых женщин, а для старых и толстых – здесь ведь вещи делятся по размерам?

– Делятся. Есть и для совсем… объемных женщин.

– Отлично! Возьмем две для толстых бабок.

– Почему для бабок?

– Потому что так мы перестанем привлекать излишнее внимание мужчин – наши тулы слишком тесно нас облегали.

– Согласна. «Бабками» мы станем вовсе незаметными. Но ты мне так и не объяснила, чем именно мы собираемся торговать?

– Пока мы ходили по местным базарам, я кое-что заприметила, объясню по ходу. А пока давай выберем новую одежду.

Сползший с моей шеи «шарфик» уже перестал быть шарфиком и теперь красовался на ближайшей вешалке в виде ярко-зеленой, расшитой дольками апельсинов «тулу».

– Ив! – прошипела я грозно. – Ну-ка, прекрати! А то тебя кто-нибудь купит и долго будет думать, что это за диковинные фрукты такие нарисованы на подоле!

Смешарик обиженно фыркнул, сполз с вешалки и превратился в себя самого – пушистый комок с золотыми глазами. Огляделся по сторонам, радостно, совсем как я недавно, чихнул и покатился под развешенными по лавке вещами исследовать незнакомое место.

* * *

Спустя какие-то три часа мы вновь сидели в доме Кима – я крайне довольная собой, а Тайра в откровенном замешательстве; смешарик чавкал прихваченными из Нордейла свежими ягодами. К этому моменту мы многое успели: купили две новехонькие объемные и оттого еще больше напоминающие картофельные мешки «торговые» тулы с вышитыми на рукавах и подоле отличительными знаками, купили мягкие кожаные сандалии взамен кроссовок – я поначалу опасалась, что они окажутся неудобными и будут натирать лодыжки, но уже спустя десять минут к собственной радости убедилась, что ошиблась. Приобрели мы так же и две плетеные корзины, с какими здесь сновал по улице каждый второй торговец – большие и совершенно обычные, одну из которых попытался облюбовать, за что и был выдворен прочь Ив.

А уже после покупки корзин мы смотались в Нордейл и отыскали то, что теперь эти две корзины заполняло.

В первой лежали инкрустированные кристаллами маленькие зеркальца – гладкие, красивые и сияющие игрушки – мечта любой девушки, а вторую доверху наполняли мелкие стеклянные пробники мужских парфюмов.

– Вот увидишь, – вещала я с задором Санта-Клауса, который в собственный мешок вместо плющевых игрушек только что наложил айпадов, – девушки будут в восторге! Ты ведь сама говорила, что у вас нет чистых, хорошо отражающих зеркал, так? Только мутные сероватые поверхности начищенных чайников – ну что это такое? Прошлый век! А эти – посмотри на них – с камнями, красивые и блестящие – ваши дамы раскупят их в две секунды.

– С зеркальцами-то прекрасная идея, я согласна, – Тайра указала рукой на вторую, – но как быть с этим?

– Да как! – мой задор ни на секунду не прервался. – Ты ведь сама говорила, что в вашем мире пахучими настойками и эфирными маслами пользуются только девушки?

– В Сладких Домах.

– Правильно, чтобы привлечь внимание мужчин.

– Да, но просто так на улице ни одна девушка не будет пытаться привлечь мужское внимание.

– Вот именно поэтому мы купили парфюмы для мужчин. Они-то пытаются привлечь женское внимание! Я сама видела.

Моя логика базировалась на простой вещи – объясненной мне ранее Тайрой психологии арханских мужчин. Здесь, оказывается, мужей дочерям не подбирали ни родители, ни наставницы, и дамы оставались вольны выбирать спутника жизни по своему усмотрению. Конечно же, «в ход» первыми шли богатые владельцы магазинов, лавок или мастерских – с ними растить и воспитывать детей было легче. Но чем беднее жил мужчина, тем меньше шансов у него оставалось на то, что красивая барышня обратит на него внимание, ведь помимо небольших накопленных средств, иных достоинств у таких спутников жизни не находилось. И оттого парфюм (по моей логике) мог заинтересовать потенциальных покупателей мужского пола, так как личной жизни (стабильной или разовой) хотелось каждому обладателю бороды, в этом я была абсолютно уверена. А если так, то наш товар мог стать очень выгодным, а его наличие в корзинах позволило бы нам не только нажить собственные сбережения (чтобы не использовать Кимовы), но и обеспечить свободное перемещение по любым закоулкам Руура. Без лишних проблем и без подозрительных взглядов.

Именно это я и пояснила Тайре.

– Ведь тебе нравится, когда Стив приятно пахнет?

– Нравится. Но я его люблю и тогда, когда он не пахнет мужскими духами.

– Верно. Но эти мужчины будут думать, что они нашли панацею для привлечения дам пусть не к сердцу, но к собственному телу. А это выгодно и нам, и им.

– А что если они на самом деле начнут привлекать женщин к телам?

Тайра выпучила глаза и перестала жевать пирожок, который держала в руке.

– Да перестань! Чтобы по-настоящему привлечь женщину, одного запаха мало. Надо бы ведь еще и помыться перед нанесением этого запаха, а с водой у вас, как я понимаю, плохо.

Подруга хихикнула.

– То есть ты уверена, что твоя идея не обеспечит Рууру прирост населения через девять месяцев раза, эдак, в полтора?

– Уверена.

И я с любовью посмотрела на горку из маленьких пузатых флаконов с витыми крышечками. Как хорошо, что я их когда-то заприметила – стилизованные под винтажную моду, – и хорошо, что запомнила, где именно они продавались. Конечно, было нелегко убедить продавщицу в том, что нам нужны не полноценные флаконы, а именно пробники (все пробники!), но предложенная сумма оказалась слишком сладкой, чтобы нашу просьбу не удовлетворить.

Вот и славно.

Все, теперь нас ждет успех! Однозначно.

* * *

(Nicolae Guta & Sorina – Nunta) (слушать обязательно – просьба автора)

Люди не совершают многие вещи из-за страха. Не позволяют себе веселиться, проказничать, свободно воспринимать правила, с иронией относиться к этикету, громко смеяться, звонить кому-то не вовремя, просить, принимать помощь, выпускать на свободу эмоции, думать с размахом, быть самим собой. А почему? Потому что боятся. Люди боятся всего: что их не поймут, осудят, обвинят, засмеют, отругают, перестанут любить, начнут зубоскалить за спиной, перестанут приглашать в гости, общаться. Люди боятся даже тогда, тогда бояться, по сути, некого и нечего – просто потому, что так привыкли, просто потому что забыли, что так неправильно, а правильно как-то иначе.

Мы с Тайрой решили ни о чем важном не забывать.

Ну и что, что рискнем? Понравится местным жителям товар? Хорошо. Не понравится? Выбросим и сменим на другой – что мы теряем?

В густой и плотный людской поток самой запруженной улицы Руура, рассекая толпу нашими новыми габаритами и объемными корзинами, мы вплыли именно с таким веселым и решительным настроем.

Ив теперь висел на моем поясе в виде кошелька и был предупрежден о том, что, ежели кто-то попробует сунуть внутрь шаловливый палец, кусать нужно незамедлительно и без предупреждения. Незаметно, конечно. И не меня или Тайру. Кожаные сандалии хорошо продувались, ноги не потели, а свободные тулу окончательно превратили нас в объемных и переваливающихся под весом груженых корзин бабок – то, что нужно.

Если бы кто-то мне сказал, что Тайра умеет надтреснуто, но громко, задорно и призывно вещать, как старая заправская карга, я бы умерла со смеху. Теперь же я была вынуждена ей соответствовать, и, как только закончилась фраза: «Зеркальца! Чистые, блестящие, красивые, привезенные из далеких земель – диковинные и прекрасные!» тут же начинала вторить:

– Чудо-пахучая вода для мужчин! Одна капелька, и женщины облепят тебя, как мухи…

Меня в бок тут же пихнули.

– Тут пустынные мухи только трупы облепляют, чтобы обглодать до костей.

– Ой!

Хохотал так сильно, что трясся мой пояс, вредный смешарик Ив.

– Цыц! – я тут же попыталась исправиться. Прочистила горло и запричитала, как свободная от работы, а потому крайне радостная плакальщица-причитальщица. – Чудо-пахучая, заморская.

– Дин, здесь нет морей, – тут же поправили меня вполголоса.

Я едва не сматерилась.

– Блин… Чудо-пахучая мужская вода! Одна капелька, и самые красивые дамы твои! – интересно, как браслет перевел для арханцев мое слово «дамы»? Я от всей души понадеялась, что верно, а не превратно. – Привезена из далекого Дуза (есть тут такой? Да плевать!), из-за дальнего конца пустыни, ввек такой в Рууре не сыскать. Ароматы разные, все чудесные, мужчины помажутся…

«Женщины не отмажутся», – хотела закончить я, но вовремя сдержалась.

– …женщины оценят! Налетай на чудо-воду! Фляжечки красивые, фляжечек мало!

«Зеркальца диковинные и чистые», «Чудо-вода пахучая!» – стоило этим фразам прозвучать несколько раз, как покупатели зажали нас океанским приливом со всем сторон.

– Из Дуза? Это где такой? Далеко?

– За двадцать солнцезакатов не добраться, – отвечала я с видом знатока и крайне сварливо. Мол, чего глупые вопросы задаешь? Дуз – это там, куда даже твое воображение не доберется.

– Что за вода? Хочу понюхать!

– И мне дайте, и мне! А точно работает? Сколько капель нужно нанести?

– Почем? Эй, почтенная, сколько за товар?

– Хочу три! Дайте, плевать на цену!

Оказывается, искусство торговли выглядит легко лишь на словах, на деле же приходится отвечать сразу на тридцать три вопроса, следить, чтобы в корзину не лезло слишком много рук, чтобы флакончики, если не были проданы, возвращались назад, чтобы кто-нибудь ненароком не решил плеснуть чудо-воду себе на шею, не заплатив, а еще за тем, чтобы тебя попросту не задавили любопытные покупатели. И если меня окружили сплошь бородатые, пузатые и мясистые представители города Руур, то на Тайру, словно падкие на блестящее сороки, атаковали хрупкие, закутанные в разноцветные «тулу» «рурчанки», щебет которых заглушал даже зычные баритона.

– Сколько за зеркальце?

– А можно больше одного купить?

– Ой, как переливается! Я возьму вот это, с розовыми камнями. И еще с желтыми…

– Это я хотела купить!

– И я… Мне продайте – я раньше подошла!

Я искренне боялась того, что покупательницы со стороны Тайры передерутся, но волнение это занимало лишь одну двадцатую мощности моего многозадачного разума – остальные ресурсы были направлены на то, чтобы отвечать на ворох сыпавшихся вопросов.

– Так сколько за пузырек?

– Один глит![4] – орала я так громко, чтобы слышали сразу все.

– Так дорого?!

– Дорого? А какая женщина посмотрит на оборвыша? Хочешь женского внимания – купи пузырек, используй шанс, пока товар в наличии. Было бы желание, а деньги найдутся!

(В жизни не думала, что я такая ушлая и прожженная торгашка. Может, мне по возвращению в Россию на базар? Прижилась бы, поди, там)

– Запахи и правда разные.

– Конечно, разные! Под синей крышечкой с мускатным орехом, под красной с листьями сирени, под зеленой океанский бриз…

– Это что еще такое?

– Это многолетнее растение из Дуза, – не моргнув глазом, соврала я. Хорошо хоть очередной тычок в бок не получила, – обдувается исключительно холодным ветром с границы, а потому несет с собой свежесть.

– А когда ваши погонщики снова идут в Дуз?

– Не знаю, они разве скажут? У них все – тайна.

– Мне три – разных цветов.

– А мне вот этот – синий!

– Почтенная, выдай-ка зеленый…

– А что вы все тут собрались? И мне дайте посмотреть! – донесся новый голос из-за мужских спин.

От протянутых рук с зажатыми в них монетами рябило в глазах, флаконы расхватывали, как горячие пирожки, мужики напирали, плотность толпы не спадала – наоборот, увеличивалась. Кто бы думал, а? Ведь полгельма в Рууре – это действительно много – почти грабительская, если честно, цена. И я рискнула ее поставить исключительно затем, чтобы привлечь к экзотическим пробникам еще больше внимания. Надо сказать, что затея моя не просто удалась, а удалась катастрофически хорошо. Кто-то передавал флаконы по рукам и показывал другу – спрашивал совета, делился мнением, – кто-то платил за пузырьки, не нюхая «чудо-воду», кто-то задумчиво чесал волосатое пузо, жадничая, кто-то гонял по пустому кошельку мелкие монеты. Последних мне было жалко. Ну, почти.

В конце концов, чтобы привлечь женское внимание, нужны действительно не пробники, а правильные человеческие качества: манера правильно себя вести и разговаривать, нежность, умение слушать, понимать, защищать, уважать, воспринимать свою вторую половину не как служанку или рабыню, а как тонкочувствующего человека из плоти и крови. Но вокруг, в основном, стояли не ценители трепетных качеств нежной девичьей души, а любители пошуршать и покувыркаться на простынях, а посему жалость моя была, скорее, привычной (никогда не любила видеть в чужих руках пустой кошелек), нежели искренней.

Кстати, мой собственный «кошелек» с момента начала торговли укусил, видимо, не один шаловливый палец, так как с периодичностью раза в минуту из толпы со скоростью ракеты, слюнявя во рту поврежденную конечность, вылетал то один, то другой сопливый юнец. А то даже и грузный, благопристойный на вид «сеньор». Вот где стыдоба! Глядя на воров-неудачников, я лишь кряхтела и посмеивалась: не на тех напали – Бернарда и ее верная фурия – та еще сплоченная команда!

Пока Тайра бойко распродавала зеркальца, ссыпая выручку Иву, я продолжала свою многозадачную миссию по быстрому сочинению правдоподобных и убедительных ответов на бесконечные, похоже, вопросы:

– Куда мазать-то?

– На шею, волосы. Чего хочешь, чтобы целовали, на то и мажь!

– Что, и туда? А не разъест?

– Нет, но вшей точно вытравит, – на мои шутки-прибаутки никто не обращал внимания, так как про вшей здесь либо не слышали, либо это слово переводилось браслетом как-то иначе, а Тайре было не до меня.

– Сразу весь?

– Зачем же весь? По капельке. Запах стойкий, трое суток точно продержится.

– Да трое суток даже прарха не держится!

(Прарха? Что это?)

– Прарха не держится, а у тебя точно продержится!

Меня несло не туда; как сумасшедший хохотал на поясе смешарик – звонко трясся на поясе кошель с монетами.

– И прямо целовать будут?

– Да облабыжут всего!

– Вот диковина из Дуза. И что, там все этим пользуются?

– От стара до млада!

– А младу-то зачем?

– Чтобы с пеленок знал, как женщин привлекать.

– Вот кайманы! (это местные «шайтаны»?) Живут ведь в Дузе, что б я там в следующей жизни родился!

Подходили и поодиночке, и с друзьями, и даже с женами. Когда последние подносили к носу пузырек и придирчиво вдыхали незнакомый аромат, я замирала от волнения (вдруг не понравится? Женщины ведь тестируют), но у каждой жены-бета-тестера после паузы в несколько секунд расплывалась на лице довольная улыбка, и возникал тот самый «дорогой-мне-нравится» игривый взгляд, и тогда замершая, было, торговля возобновлялась с новой силой. Брали по одному, два, три, а иногда и пять сразу флаконов.

На задорные взгляды Тайры я подмигивала – видишь, подруга, все удалось! Не разбирают даже – хватают! А все потому, что не ерундой торгуем, а последние новомодные ароматы продаем: «Потардо», «АуриМели», «АзарроСпорт», «DarkXS» и «Богуми'ДоПарфюме».

Как вы думаете, как быстро опустели наши корзины?

Гораздо быстрее, чем предвещали даже самые смелые прогнозы – мы не продвинулись вдоль по улице и квартала, когда на дне моей плетеной сумы осталось всего шесть пузырьков, а зеркал у Тайры убавилось настолько, что за оставшиеся на дне две самые богатые и чванливые девицы, похоже, на полном серьезе собирались подраться.

– Ты там разберись с ними побыстрее, ладно? – шепнула я на ухо соседке. – А то попить бы чего-нибудь. И поесть. Передохнуть, в общем.

– Поняла, – раздалось слева. А следом послышалось то, отчего я уважительно крякнула. – Последние зеркальца! Кто больше даст, тот и получит. Последние десять штучек, только для отменных красавиц! Только для знатных и не жалеющих монет на себя любимых!

Ого! А я еще думала, что это мне место на рынке. Нет, однако! Выкупили бы палатку с Тайрой напополам, соорудили бы компанию «Тайра-Ив-&C°» и зажили бы припеваючи.

Вот точно зажили бы – переставший звенеть, так как от обилия металла раздулся окончательно, кусачий Ив не даст соврать.

* * *

Мы могли быть где угодно.

Я могла бы беседовать с Клэр, читать заданный Дрейком материал, вести с ним бесконечные философские беседы или же ходить по магазинам. Прибираться в доме, сооружать новую прическу, заниматься важными делами или полным же бездельем, ходить по гостям.

Что до Тайры, то она могла бы сидеть в собственной маленькой и уютной гостиной, читать умные книги, размышлять о жизни или же придумывать дизайн для оранжереи, которую мечтала возвести в саду. Просматривать эскизы, пить кофе, готовить плюшки, учить Стива работе с энергией или заниматься с ним же любовью. Да мало ли, чем могла бы сейчас заниматься Тайра?

Но вместо этого мы были здесь, с ней вместе, на Архане.

И были абсолютно счастливы.

И не потому, что мы только завершили важную и непривычную нам миссию по продаже чужеземных товаров, не потому что набрали полный кошелек местной валюты и даже не потому что получили, наконец, минуту отдыха и покоя, хотя этому мы радовались тоже. На самом деле мы были счастливы от того, что мы были там, где хотели, шли, куда хотели и делали то, что хотели. Мы были свободны. Не в этом ли заключается истинное человеческое счастье – быть свободным? Не гнуться под гнетом вечных опасений, не искать решения для несуществующих проблем, не маяться от надуманных тревог, не быть вынужденными, должными, постоянно занятыми делами, не приносящими ни удовольствия, ни удовлетворения, заставляющими нас забывать о том, кто мы и для чего родились.

Мы были здесь и сейчас. В Рууре.

Точнее, в местной забегаловке под названием «ЛуухмаТрам», что едва ли переводилось на знакомый мне язык, где в комнатке пять на пять метров ютились шесть столов и в два раза больше стульев, где за стойкой правила затянутая в черную туру полная и неулыбчивая женщина – видимо, вдова – и где густо пахло луковой похлебкой, тарелки с которой теперь стояли перед нами. Гремели на кухне объемные кастрюли, изредка мелькали в низком дверном проеме силуэты вспотевших от жары поваров, с улицы доносилось бренчание унылого струнного инструмента, который решил помучить на крыльце «Луухмы» не менее унылый, судя по всему, бродячий музыкант.

Лепота.

Помимо тарелок с похлебкой хозяйка забегаловки поставила перед нами корзинку с ароматным хлебом, две чашки с горячим напитком – местным аналогом чая, и принесла плошку с квадратными пластинками сладкого орехового лакомства.

Чтобы не афишировать наши настоящие внешности и не подвергать себя ненужному риску, мы не стали убирать с головы платки, лишь откинули с лиц ту часть ткани, которая раньше прикрывала рты и носы, волосы же оставили покрытыми. Пусть продолжают думать, что мы почтенные дамы в возрасте – в углу темно, морщин не разглядеть. Что до хозяйки, то она едва ли смотрела на нас, так как с головой ушла в процесс «чихвостинья» нерасторопной служанки-уборщицы, которая вяло возила по полу рваной тряпкой, оставляя после себя больше разводов, нежели было до того.

Ив шебаршился в стоящей на лавке пустой корзине, на дно которой мы предварительно постелили тканевую салфетку. На дольки местного пахучего и мясистого фрукта, напоминающего хурму, который мы выдали ему в качестве обеда, он посмотрел с откровенным скептицизмом, а вот залитые густой патокой орехи принялся облизывать с удовольствием. И чавкал при этом, надо заметить, довольно громко. Чудище волосатое.

Пока Тайра помешивала ложкой обжигающе-горячую похлебку, я пыталась разобрать витиеватый текст, написанный не то мелом, не то краской, на стене позади стойки – там очевидно красовалась реклама некого блюда, а так же была указана цена – очень большая цена – в два(!) гельма за тарелку.

– Это что же столько стоит? – любопытствовала я, щурясь в полумраке «столовой». – Суп с па… пау… Не могу разобрать.

– Суп с паучьей паутиной, – буднично подсказала Тайра. Ей, видимо, данная надпись попадалась не впервые. – Очень дорогой, да, но я сама никогда его не пробовала.

– С паучьей паутиной?! Ты это серьезно?

– Ага.

Мне моментально вспомнился фильм про Индиану Джонса, где тому предложили попробовать охлажденный мозг обезьянки – сомнительное, как по мне, угощение. Вот уж чем способны удивлять иные миры (да и просто страны), так это разнообразием кулинарных изысков. Кто будет в здравом уме и трезвой памяти жрать паучью паутину? Или я чего-то не понимаю? Может, она здесь изумительно вкусна?

– Два гельма за суп с паутиной? Это же… – подходящее слово все никак не шло на ум. Бред? Сумасшествие? Прихоть отупевших от луковой похлебки руурцев? – И что, это действительно едят?

– Еще бы. Если из подпола вытравить всех полевок – я тебе про них говорила, – то пауки моментально расплодятся так, что заселят весь подвал. Ведь там прохладно, хорошо. А если их еще и подкармливать пустынной солью, то они начнут вить не обычные, а очень плотные коконы, куда откладывают личинки. Так вот лоскуты этих коконов и добавляют в суп – говорят, что в слюне подкормленного солью паука содержится некий…

– Гормон счастья?

– Почти. Только здесь его называют «сок забвения».

– Я так и подумала. В общем, местный аналог наркотика. Конечно, кто бы стал платить за обычный суп такую цену? А вот за «забвение» готовы платить в любом мире, это да – травка, муравка, алкоголь…

Теперь все встало на свои места.

Тайра отломила кусочек хлеба, обмакнула его в похлебку и с видимым удовольствием откусила – наслаждалась знакомым с детства вкусом. И даже полумрак не скрывал хитрого блеска ее глаз.

– Если хочешь, можем попробовать. У нас тут столько монет, чтобы мы можем заказать чан этого варева, а не две маленькие тарелочки.

– Вот уж нет, спасибо! Мне и без «паучьего супа» прекрасно живется. Ты, конечно, если хочешь, попробуй – все-таки верно, денег мы заработали, но я – пас. Думаю, что и тебя потом откачивать буду не одни сутки – пьяную, горланящую и бегающую по улицам с корзиной голышом.

Подруга прыснула со смеху.

– Долго голышом я не пробегаю – меня тут же утащит к себе свора мужиков.

– Ну, может, после супа тебе и это будет в кайф?

Тайра грозно сверкнула глазами, но тут же снова рассмеялась.

– Нет, пробовать я не буду. Я тоже – пас. В конце концов, мы не за этим вернулись на Архан.

Вот уж истину говорит. Но вместо того, чтобы перейти к обсуждению наших будущих планов, я все еще ворошила в голове тему со съедобной паутиной – вот уж где экзотика.

– И что, многие разводят у себя в подвале пауков?

– Нет.

– Почему? Ведь это, как я понимаю, выгодно?

– Очень. Только мало кто хочет, чтобы по нему по ночам бегали толпы насекомых. Они ведь в рот лезут, в нос, кусаются.

– Кусаются?

– А ты думала!

– А если их разводить в нежилом помещении? Ну, арендовать соседний домик и там уже кормить?

– Пробовали – не работает. Пауки всегда перебираются туда, где живут люди. В пустых домах не селятся.

Все еще не рискуя попробовать стоящее передо мной варево, я крутила в руках искусно декорированную тяжелую ложку и несколько, признаться, волновалась.

– Тай, а в доме Кима много полевок?

Та поперхнулась очередным куском размоченного хлеба.

– Много. Хватит, чтобы по нам ночью не бегали пауки. Ив, в доме Кима ведь много полевок? – обратилась она к чавкающему смешарику.

– У-у, – промычал тот неразборчиво, так как его маленький рот окончательно склеился от сладкой патоки.

– Так, наш мелкий скоро вообще говорить перестанет. Не надо ему больше давать этот десерт.

– А-а-адо! – возмущенно возразили из корзины.

– Угу. Потом вообще одними фурианскими символами изъясняться начнешь, а их понимает только Дрейк. А у меня, между прочим, не так много сил прыгать туда-сюда, чтобы использовать нашего гениального Начальника в качестве переводчика.

О том, что после прыжка в Нордейл за «товаром» силы мои действительно заметно поиссякли, я рассказала Тайре еще в нашем убежище – доме Кимайрана – сразу же после того, как мы вернулись в Руур.

Та кивнула с пониманием.

– Это потому что здесь очень тяжело набирать энергию, – уверила она меня. – Я очень долго училась делать это на Архане, много практиковалась. В Нордейле гораздо проще, там все происходит само собой – наверное, Правитель позаботился об этом. А здесь на восполнение энергии требуется время, иногда очень много времени.

После этого ответа спокойней мне не стало. Ведь если ситуация станет критичной и придется прыгать обратно в Нордейл, я должна быть уверена, что смогу перенести нас всех троих обратно. А если прыжки отсюда отнимают столько сил, то совершать их часто ни в коем случае нельзя.

– Да мы и не будем часто, не волнуйся, – подруга, кажется, никогда не теряла оптимизма. – У нас еще есть еда Клэр, а если удастся что-то продать, то хватит денег на местную еду. Справимся.

Мы справились – это да. И именно по этой причине обедали теперь в «ЛуухмаТраме» в Рууре, а не в «Вишневом саду» в Нордейле – экономили мои силы. И, судя по тому, во сколько нам обошелся первый обед на двоих (троих?), заработанного нам хватит для того, что прожить на Архане до конца года, а то и дольше.

Волноваться не о чем. Да? Наверное, да.

Похлебка удивила – оказалась вкусной: наваристой, с сырной корочкой, с незнакомыми травами и баландой из мягких овощей – совсем не приторной, как я опасалась. Местный хлеб таял во рту и отличался сладковатым и одновременно соленым привкусом – необычное и приятное сочетание.

– А где вы берете муку? Ведь здесь нет чернозема, пшеница не растет, другие культуры, как я понимаю, тоже. Из чего местные пекут хлеб?

– Из муки.

С обедом мы не торопились. Смаковали еду и питье, растягивали отдых, общались. Тайра уже наелась до отвала, но все равно не могла отказать себе в удовольствии отщипнуть от свежеиспеченного ломтя кусочек-другой.

– Только это не такая мука, как у вас, – пояснила она, – это другая мука. Вы делаете ее из растений, а мы из яиц. Это сушеный порошок яиц несухи, поэтому и вкус другой. Я когда попробовала ваш хлеб, тоже сначала удивилась отличию, а потом Стив мне все объяснил. Про пшеницу, овес, кукурузу. Счастливые вы – столько всего растет.

– Счастливые «мы», – поправила я ее. – Ты теперь тоже там живешь.

– Это да…

В желто-зеленых глазах промелькнула искорка грусти, и я точно знала, с чем она связана – с читающейся по лицу мыслью: «Вот бы жителям Архана такие же поля, урожаи, воду. Насколько бы легче было здесь выживать».

Я была согласна с Тайрой, но лишь отчасти. Все миры уникальны именно тем, что в каждом из них присутствуют свои ограничения. В ее родном мире мало влаги и много песка, почти ничего не растет, и постоянно палит солнце. Но именно здесь другие животные и птицы, другой тип эволюции, развития, обучения, другие привычки, традиции и вкус блюд. В моем родном мире, как и на Архане, очень сложно работать с энергией – накапливать, – и поэтому социум Земли установился на совершенно иных понятиях, нежели взрастил тот же Мир Уровней; у нас все полагаются на умение, воспитание, полученные и переданные через поколения знания. Мы разные, потому что количество доступных ресурсов разное. К этому можно относиться с грустью и обидой, но это, увы, нормально. Выдай всем всего поровну, создай одинаковые условия, и все миры станут чем-то схожи, начнут отражать друг друга, зеркалить. А так – согласна, да, – сложно, но интересно, и везде сохраняются уникальные места и обычаи.

– И все-таки здорово ты придумала с этими зеркальцами и духами, – прервала мои вялотекущие мысли Тайра. Я еще не доела похлебку, а она уже вовсю потягивала пахнущий не то корицей, не то ее местным аналогом (не приведи мне Господи, спросить из чего он состоит, этот аналог) «чай». – По меркам Руура мы заработали очень много, я даже не ожидала. Как быстро все разошлось, да?

– Это точно.

Я бы, наверное, как и она, позволила себе полноценно радоваться, если бы одна скребущая мой затылок мысль: правильно ли я поступила, переместив вещи из одного мира в другой? А что, если мой поступок изменит нормальный ход вещей, исказит будущее, еще ненаписанную историю? Все мы слышали про «эффект бабочки» и никогда не знаем точно, в чем она – эта самая невидимая бабочка – заключается. Куда поставить ногу, чтобы ненароком не наступить на ее крыло? Казалось бы, зеркальца, флакончики – что может быть проще? Но что если эти флакончики наведут кого-то на подозрение, на те самые мысли, которые бы попросту не родились, не принеси я из Нордейла в Архан незнакомый парфюм? Не решат ли местные жители исследовать, из каких материалов состоят украшающие обод зеркал кристаллы, не придут ли к выводу, что подобных соединений в их родном мире еще не изобрели?

Мда. Что ж, это риск, на который порой приходится идти, и если я окажусь замешана в процессе «искажения» арханской истории, то мне потом это и исправлять. Если, конечно, силенок и знаний хватит.

Я выпихнула тревожные мысли из головы – все будет хорошо. Пахучая вода существует и здесь, чистые отражающие поверхности – не такая уж диковина, когда под рукой серебро, а стекло, как я уже заметила, здесь давно в ходу. Что до колпачков, венчающих заморские пробники, так они стилизованы под фальшивое золото – где такого не делают?

В общем, время покажет. Деньги теперь есть, риск продолжать не стоит, так что пора бы нам переходить ко второму шагу нашего плана – перемещению в Оасус. Осталось выяснить, каким образом это легче всего сделать.

– Тай, скажи-ка мне вот что… – я задумчиво почесала сквозь ткань свой вспотевший затылок – в помещении по сравнению с улицей царила прохлада, но ее явно не хватало для того, чтобы перестать потеть. – У вас есть сувенирные магнитики?

– Магнитики?

– Да, магнитики – мы такие крепим на холодильник, – при упоминании холодильников, о которых здесь слыхом не слыхивали, я смущенно умолкла. – Ну, может, ты их не видела. Это такие маленькие пластинки, которые крепятся задней поверхностью на металл, а на их передней поверхности напечатано изображение какого-либо места. Чаще всего их привозят как сувениры из путешествий.

– А-а-а, я такие видела у Стива, поняла, о чем ты. Нет, у нас таких нет.

Плохо.

– А календари есть?

– Нет, это ведь бумага – очень дорого. К тому же, чем на ней рисовать? Фотографии ведь тоже нет. Это не Нордейл, где в каждом киоске продается много журналов с десятком картинок на каждой странице.

– А как же вы следите за датами?

– Делаем засечки. Существуют специальные солнечные календари – с камешками и палочками.

Ух. О сложностях я, конечно, подозревала, и, кажется, мы только что столкнулись с первой из них.

К этому моменту в помещении стало тихо: хозяйка «Луухмы» поднялась по каменной лестнице наверх, где, вероятно, решила после обеда вздремнуть, унес свою «балалайку» прочь бродячий музыкант – может, наигрался, а, может, устал сидеть под лучами достигшего пика безоблачного небосвода солнца. Перестал чавкать смешарик – догрыз свой «рахат-лукум» и теперь мирно сопел в окружении сдвинутых в сторону монет и долек нетронутой хурмы.

– Видишь ли, в чем дело… – платок хотелось снять, а слежавшиеся волосы разворошить пятерней. – Для того чтобы я смогла перенести нас в Оасус, мне нужно его увидеть. Не полностью, но хотя бы какое-то место, принадлежащее этому городу. Я не могу полагаться на словесное описание – оно всегда будет содержать размытые детали, а если создам в своем воображении неточную картину, то могу очутиться в несуществующем месте, которое Вселенная попытается для меня создать – так объяснял Дрейк. Он так же говорил о том, что если сил на создание у меня не хватит – а у меня одной их никогда не хватит – не в этом и не в следующем веке точно, – то я подвергну себя риску перемещения в тонкое время и неизвестную точку пространства, откуда будет сложно или невозможно вернуться. Именно поэтому мне требуется увидеть Оасус. Хоть как-нибудь.

– А магнитов у нас нет, – подытожила Тайра, – я тебя поняла. Сейчас подумаю, как нам дальше быть, дай мне минуту.

Минута у нас была, и не одна.

Пока подруга морщила лоб, жевала губы и смотрела в несуществующую точку пространства, я гладила пузатый бок уснувшего в корзине Ива. Вот тебе и защитник, вот тебе и Фурия – наелся и дрыхнет без задних ног, которых у него отродясь не было. Кстати, было бы смешно попросить его отрастить их и посмотреть на попытки передвижения на двух конечностях – и почему я раньше не додумалась?

Кстати, спящая Фурия – вовсе не безопасная Фурия. Еще одно заблуждение, которое может возникнуть у многих при взгляде на меховой сопящий комок. У смешариков существует странное чутье на приближающуюся опасность: стоит их встроенной системе сканирования окружения ощутить угрозу, как клыки у этого существа отрастут за доли секунды – проверено.

Для того чтобы убедиться в том, что Ив не помер от избытка сахара в крови, я пощекотала его краешком ткани, пошевелила шерсть и даже аккуратно ткнула подушечкой пальца.

Через секунду послышалось короткое «уди»; палец пришлось убрать.

– Я знаю, куда можно сходить, – внезапно очнулась от дум Тайра, – в галерею. Не так далеко отсюда есть картинная галерея – там наверняка найдутся полотна с изображением мест из Оасуса. В ней я тоже раньше не была – картины могут позволить себе только зажиточные граждане, – но всегда мечтала ее увидеть. Как думаешь, это может помочь?

– Может, – кивнула я, повеселев. – Определенно может. Ведь на картинах, скорее всего, будет нарисован и замок Правителя, так?

При слове «Правитель» мне теперь неизменно представлялся ухмыляющийся Дрейк, и все благодаря Тайре с ее жаждой в формальном и вежливом обращении. Да уж, Правитель в сверхтонкой серебристой форме с белой полоской на боку и фонящий так, что ядерный стержень в кармане можно носить – общей картины он не изменит.

– Так насколько далеко от нас эта галерея?

«Всего в восьми улицах», – вспомнился мне предыдущий ответ на похожий вопрос.

– Всего в семи улицах, – ответила Тайра, чем обрадовала меня безмерно.

Что ж, семь – не восемь. Уже хлеб.

Глава 5

– Получается, люди в Оасус не путешествуют?

– Нет. А как путешествовать? Самолетов у нас нет, машин тоже, велосипеды, даже если бы их изобрели, здесь не пригодились бы – везде песок. Из тех животных, что могут подолгу обходиться без еды и питья, только одногорбы, а ты знаешь, сколько стоит один?

– Нет.

Мы вновь двигались по жарким улицам куда-то вглубь города. Людные места обходили – продавать все равно нечего, а корзины, чтобы не привлекать внимание к их содержимому, накрыли взятыми из «Луухмы» тканевыми салфетками, которые легко, после того как получила двойную оплату за обед, отдала нам с собой хозяйка в черной туле. Солнце пекло нещадно; теперь наша одежда больше спасала от жары, нежели заставляла изнывать от нее же. Между пальцами ног забился и противно скреб, натирая мозоли, песок.

– Многие семьи даже не мечтают купить одногорба – для этого им пришлось бы продать дом или ребенка.

– Ребенка?

– Да, детей здесь можно продавать с рождения. И только с согласия родителей. Но променять ребенка на одногорба мало кто решается – одного все равно не хватит, чтобы навьючить тем количеством товара, который при продаже принесет прибыль, а двух вообще никто купить не может. Только Правитель, у которого, я слышала, их целое стадо из двух сотен голов, и караванщики, которые специально откладывают для своих отпрысков деньги на молодое животное. Сын караванщика без одногорба – все равно, что мастер обувных дел без запасов кожи и клея. Где брать материал, как работать, на что жить? Поэтому одногорба ребенку дарят родители – погонщики караванов не в первом поколении.

– Ух ты, как все сложно.

– Да не сложно, – Тайра пожала плечами, перекинула корзину из одной руки в другую и обошла вылитые на землю у распахнутой двери помои. Я проследовала след в след по ее траектории. – Здесь все вымерено и работает, как часы. К тому же, как путешествовать, если даже те малочисленные карты земель, которые нарисованы художниками-мастерами, хранятся в строгой тайне? Ведь не выйдешь просто так в пустыню, не зашагаешь, куда глаза глядят, это верная смерть…

Пока подруга рассказывала про опасности и ловушки растянувшейся на многие километры вокруг города песчаной дюнной хозяйки – про обитающих в ней жуков-костогрызов, песчаных ядовитых змей, щупохвостов, дурман-кусты и многочисленные миражи, – я с накатившей вдруг тоской размышляла о другом. О том, как сильно грустила бы, зная, что не могу так просто выйти за границу города и пойти туда, куда глаза глядят.

Знаете, есть люди, которые могут спокойно прожить в одном и том же месте всю жизнь – протопчут дорожку до магазина, до работы, до соседнего бара, и счастливы. Зачем куда-то идти, на что-то смотреть, вставать с дивана, напрягаться? Ведь это деньги, приложенные силы, неизвестность впереди, затраченная энергия, в конце концов.

Мне почему-то представилась раскиданная на топких холмиках деревушка, окруженная гигантскими бурлящими речными потоками, в которой старики из поколения в поколение заявляют детям одно и то же:

– За реку ходить нельзя – вода с собой унесет. Кто ни пробовал, всех уносила. Живите, где родились, и не помышляйте о сгубивших многих походах. В нашей деревне есть все, что нужно для счастливой и сытой жизни: грибы, ягоды, яблони, урожай один за другим земля дает. Скоту пастбищ хватает, телят много родится, куры всегда обильно несутся. Коли припрет выбрать девку в жены, так сватайтесь к соседу – у него целых три незамужних. А если не по нраву придутся, так ступайте в следующий дом – там дочерей и того больше. Женитесь, детей рожайте, ходите в местный клуб, где Петька на гармошке играет (а после сын его играть будет), а внуков учите так, чтобы за реку даже глядеть не надумали…

Представляете, о чем я? Ну, хоть примерно? Так вот кого-то подобный расклад вещей устроил бы, а вот я бы – на радость или на беду – постоянно думала бы о том, как соорудить через бурлящую реку мост, чтобы перебраться на соседний берег. Ведь там интересно, там новые земли, там ВСЕ новое и неизведанное – как можно о таком не думать?

Но жители Руура, видимо, не думали. Довольствовались своими белокаменными домами, пекли на кухне пирожки, стирали и вывешивали белье во дворы, мели песок, шили кожаные башмаки, растили детей, отдавали их в Пансионы здесь же, а караванщикам радовались, как пришедшим из другого измерения НЛО'шникам – мол, они такие: ходят, где хотят, куда-то в далекие дали, ведь у них карты…

Нет, я бы так не смогла. Вот не смогла бы, и все!

– Ты чего притихла? – поинтересовалась Тайра, когда заметила, что после ее рассказа о пустыне прошла минута-другая, а я так и не произнесла ни слова.

– О том, что не смогла бы жить без путешествий.

Из-под тулы спереди хмыкнули.

– Я тоже об этом часто думала и тоже тяготилась тем, что никогда не смогу купить одногорба и увидеть соседние земли. А теперь смогу. Благодаря тебе. Я ведь никогда не признавалась в том, что это было одним из моих заветных желаний – увидеть, какой он – Архан. Там, за пределами Руура, где-то гораздо дальше. А ты взяла и предложила это путешествие. Знала бы ты, как я радовалась – мне ведь даже на книги почти плевать, честно – они все равно чужие, – да и на замок Правителя тоже, а вот воспользоваться возможностью и увидеть родные, но новые места – нет, от этого я не могла отказаться.

Жаль, что она не видела под накрывающей лицо сеткой мою улыбку. Ту самую добрую ухмылку, которая бы сказала без слов «как же я тебя понимаю».

Здорово. Здорово, когда есть еще один человек, который думает, как ты, или хотя бы примерно, как ты. Ведь тогда вместо одного и второго сумасшедшего, появляются просто два товарища, между которыми возникает молчаливое понимание, чувство единения и ветер – в два раза сильнее дующий шквал, который не просто надувает – срывает паруса с мачт. И тогда желание путешествовать становится не просто жгучим – непреодолимым, и ты, размышляя об этом, улыбаешься. Улыбаешься, потому что у тебя всегда есть к кому прийти и сказать: «А знаешь что? У меня появилась идея!»

И всегда увидишь напротив горящий любопытством взгляд и всегда услышишь слова: «Какая?! А ну, рассказывай, я уже изнываю от нетерпения!»

Этим самым другом и единомышленником для меня стала Тайра – «старая» добрая арханская принцесса, которую Стив вывел из Криалы.

Загадочная жизнь, куда ведут твои дороги? Она мне нравилась – эта жизнь. Всегда нравилась и всегда будет. Вот так вот.

– Но от книг я бы отказываться не стала. Все-таки именно они стали причиной, по который мы топчем кожаными тапками местный песок.

– А я и не отказывалась, – рассмеялась Тайра. А затем остановилась так внезапно, что я едва не налетела на ее спину. – Вот мы и пришли.

– Так быстро? – за разговором «семь улиц» пролетели незаметно.

– Ага. Вот она – галерея, про которую я говорила.

* * *

«Галереей» оказался частный дом – огромный по местным меркам, окруженный низкой каменной стеной, трехэтажный и с балконами. Стена прерывалась лишь в том месте, где находилась кованая калитка, украшенная гнутыми железными письменами.

– Это что – «Оставь надежду всяк сюда входящий»?

– Да нет, что ты, – Тайра, прежде чем постучать приделанным сбоку к ржавому кольцу молотком по воротам, тоже неуверенно потопталась на месте. – Это отпугивающие недобрую силу слова, а так же приветствие тем, кто пришел с миром.

– В общем, почти то же самое, – пробормотала я, рассматривая чьи-то частные владения.

Хозяин особняка, по-видимому, был богат: двор выложен мраморными плитами, на которые, дабы не запачкать и не погасить блеск, не залетали даже дерзкие песчинки, посреди двора журчал похожий на таз с трубой посередине фонтан – непозволительная для девяноста девяти процентов руурцев роскошь. Рядом с фонтаном играли трое детей: два одетых в белые рубашки и штаны темноволосых загорелых мальчика и одна кудрявая, закутанная в ярко-зеленую тулу девочка лет четырех. Братья выглядели старше и более поджарыми, сестра же напоминала пухлощекую куклу, чье платье насквозь вымокло от брызг. Брызги в воздухе, брызги на плитах, отражающиеся в лужах солнечные лучи; со двора слышались возня и радостные визги, на балконе второго этажа спущенными флагами колыхались простыни.

Идиллия. Пока.

– Девочку все равно заберут, – вторя моим мыслям, прошептала Тайра. – Через год. Даже ему – Абу Эль Хришу – самому богатому жильцу Руура не сделают исключения.

– Может, он заплатит, и сделают? Сама же знаешь – взятка кому следует, и дело в шляпе.

– Нет. Потому что тогда восстанет община, поднимутся на бунт оскорбленные женщины. Не сделают.

Тайра уверенно покачала головой.

– Даже если он скажет, что дочь болеет?

– Даже в этом случае.

Тему дочери купца Аба Эль Хриша пришлось оставить, так как в этот момент молоток все-таки коснулся калитки – гулко и надменно завибрировали прутья. Перестали визжать дети; в окне второго этажа мелькнуло женское лицо.

* * *

– Кто, вы говорите, заинтересован в покупке моих картин – сам Правитель? Ох, сартын-басыля, никогда не думал, что наступят настолько светлые времена! Проходите, проходите, на плитах осторожнее, они иногда скользкие.

Отец бросил короткий взгляд на детей: теплый на мальчиков и равнодушный на девочку.

Внутри меня сделалось морозно. Значит, вот он какой – заботливый папочка – внутри уже просто отказался от дочери, забыл о ней сразу после рождения. Чтобы не привязываться, чтобы после без проблем… Мое впечатление об Абе Эль Хрише испортилось всего за секунду – сразу же и бесповоротно.

Тайра, между тем, вдохновенно врала.

– Мы слышали от погонщиков, что Правитель заинтересован в тех картинах, на которых изображен его дворец – хочет украсить ими новый арочный проход, через который провожает дорогих гостей, и потому часто приглашает к себе Бу-хаба (главу общины погонщиков – перевел мой браслет), чтобы рассмотреть его товар. Говорят, он уже скупил целых семь полотен – тех, что пришлись ему по вкусу, – вот мы и подумали, если сойдемся в цене, то сможем предложить что-нибудь интересное караванщикам. И вам выгодно, и нам, и Ллах доволен.

На слове «Ллах» мой браслет спекся и выдал мне прямо в мозг какую-то ерунду, похожую на «Повелевающий распределением богатства между людьми Архана бог, одетый в широкий головной убор, состоящий из грибных нитей, что растут в дальнем конце пустыни, Чаще всего изображается голым. В одной руке всегда держит полный кубок, в другой собственные чресла, из которых, неравномерно распределяя влагу, поливает «нектаром богатства» живущих под ним людей».

Я мысленно икнула.

Мистер Аба, тем временем, цвел, как обильно политый кактус. Лучился довольством, беспрестанно крутил большим и указательным пальцем кончики густых смоляных усов, сверкал из-под широких бровей маленькими черными сытыми глазами и елейно, стараясь всячески угодить, улыбался.

Конечно, его картины захотел сам Правитель, как же. А Тайра хитра, как старая лиса, сумевшая не только самостоятельно уберечься от волка, но и защитить своих внуков – знает, что говорить. И пусть говорит, ей виднее, как строить местные диалоги.

– Вот сюда, пожалуйста. Не желаете ли отобедать с нами? Для нас будет честью разделить трапезу со столь почтенными…

– Мы торопимся, достойный. Сожалеем о нашем отказе, не принимайте его на счет собственного гостеприимства.

– Тогда, может, воды, сока мулли, травяного отвара? Свеженького, только с плиты.

– Вода в такую жару была бы кстати, спасибо, – кивнула Тайра несколько надменно, что, видимо, требовалось для поддержания манер почтенных торговок, после чего мы втроем вошли в прохладный, расположенный под каменным сводом вход.

Голый бог Ллах, вероятно, ссал… простите, писал, действительно крайне неравномерно – к такому выводу я успела прийти, пока мы шагали к тому помещению, где располагались картины. Ковры, гобелены, украшенные золотом портьеры, всюду серебро, золото, бархат. На стенах каждой комнаты красовались не только родовые портреты, но так же развешенное в хаотичном порядке инкрустированное драгоценными камнями оружие. Дорого, очень дорого, почти чванливо. Чем же занимался зажиточный житель? Растил на заднем дворе местную коноплю? Отыскал под домом алмазную жилу? Плодил маленьких дочерей и продавал их в рабство? Судя по тому, что осталась всего одна, продавал крайне успешно…

Тьфу! О чем я думаю? Ну, богат человек, и ладно. Может, он как раз разводит тех самых пауков, чью паутину кладут потом в экзотический суп?

Нет, тогда бы насекомые бегали по всему помещению – так объясняла Тайра, – а пауками в сухих и почти уютных, если бы не чрезмерное давление роскоши, комнатах не пахло.

«Может, он просто успешно скупает и перепродает картины?» – миролюбиво подсказал мой внутренний голос.

Может быть, согласилась я неохотно. Просто удачный торговец, ведь такое бывает, правда? Может, он и человек хороший, а я всего лишь по одному взгляду составила о нем неверное мнение? Эх, научиться бы, как Тайра, смотреть ауры, тогда бы я сейчас не терзалась сомнениями, а просто просканировала мистера Абу изнутри и благополучно забыла о нем.

Впрочем, забыть о хозяине дома мне представился шанс уже минутой позже; впереди показалась дверь в «галерею».

Картины здесь частично стояли, приваленные друг к другу застывшими фрагментами незнакомой жизни, частично висели на стенах, вделанные в массивные узорные рамы.

Рослый и плечистый Аба восторженно засеменил вперед.

В вытянутой и хорошо освещенной комнате, в отсутствии какой-либо мебели, его голос гулко отражался от стен; шелестела ткань легкой белой рубахи, пахло потом.

– Те, на которых изображен замок Правителя, находятся здесь, здесь и здесь.

Мясистый волосатый палец, украшенный перстнем, ежесекундно менял направление – я едва успевала поспевать за ним взглядом. Шуршали по чистому гладкому полу подошвы домашних тапочек и наших сандалий, поскрипывали при движении ручки плетеных корзин.

– Не торопитесь, рассмотрите все хорошенько – уверен, в моей коллекции найдутся достойные вашего внимания (внимания Правителя) экземпляры.

– Оценивает и выбирает, в основном, она, – Тайра легко махнула рукой в мою сторону. – Я же всего лишь ношу толстый кошелек и бью корзиной тех, кто пытается его украсть.

Когда отзвучал слившийся в унисон мужской и женский смех, моя напарница сделала то, чего я все это время от нее ждала – отвлекла хозяина дома пустым, но занимательным разговором.

– Так где вы находите столь великолепную усладу для очей? Ведь каждое полотно, что я вижу у вас, это настоящий шедевр, прекрасная и тонкая работа мастеров. Наверняка и содержать подобную коллекцию обходится вам недешево?

Вероятно, ее настоящий арханский звучал как-то иначе, не столь похоже на вежливый нордейлский (или русский?) язык, что лился мне связанной речью в мозг, но мне было не до того.

Как только Аба, который все никак не мог решить, с чего начать хвалебную в адрес самого себя речь, прочистил-таки после трехсекундной паузы горло и раскрыл пухлогубый рот, я двинулась к первой картине.

А в полное замешательство пришла уже у второй.

Поясню, о чем речь.

Первое полотно изображало стоящий почти у самого горизонта белокаменный замок с остроконечными шпилями, в башнях которого запутались лучи уходящего солнца. Вытянутые окна, мелкие, вылепленные двумя мазками кисти, флаги, прорисованные на переднем плане густые зеленые сады. Ого, значит, в Оасусе, в отличие от Руура, полно воды – хватает на зелень.

Пока я тщательно запоминала детали, маленький Ив незаметно выбрался из моей корзины, быстро и проворно вскарабкался по плотной ткани тулу к платку, нырнул за его отворот и вделся в мое ухо прохладной сережкой – приятное и неприятное ощущение одновременно. Приятное, потому что сережка чувствовалась настоящей, плотной, металлической, а неприятное от осознания того, что я ношу в своем ухе «чужого». Мда. Стараясь не концентрироваться на отвлекающих мыслях, я лишь отметила, что позицию смешарик и впрямь выбрал удобную – отсюда ему было все видно, а мне его, в свою очередь, хорошо слышно.

– Смотри на картины, – шепнула я одними губами.

– Мотлю.

– И запоминай. Вдруг я что-то пропущу.

– Угу.

Из угла, где стояли Аба и Тайра, до меня долетали обрывки разговора о том, часто ли ходит караван, какую берет пошлину, много ли наценивает при перепродаже? Нет, что вы, сам он, дескать, накручивает совсем немного, лишь бы хватало на еду семье. «Сами ведь понимаете, жадность – великий грех…»

«Вранье тоже», – меланхолично подумала я.

– Запомнил? – прошептала я.

– Дя, – отозвалась «серьга».

– Тогда пошли ко второй.

И как раз вот там я пришла в замешательство. А почему? Да просто потому, что второе полотно изображало замок Правителя совершенно иным, нежели первое. Как такое возможно? Не спрашивайте, не знаю. Но если на первом стояло белокаменное сооружение с башнями, то на втором отчетливо высилось нечто, похожее на минарет с серыми стенами, золотыми куполами и округлыми, словно полумесяц, окнами. И ни тебе садов, ни растительности на переднем плане, ни трепещущих наверху флагов – вокруг одна желто-бурая пустыня.

– Как такое возможно?

Ив молчал – думал.

– Может, это не замок Правителя?

– Он, – тихо ответили мне в ухо. – Азница во-сприя.

– Что? – возмутилась я чуть громче, чем намеревалась. – Разница восприятия? Я, конечно, понимаю, личное видение художника и все такое, но чтобы разница восприятия оказалась настолько великой? Ив, не смеши.

Занятый рассказом о том, сколько дорогого раствора приходится мазать на окна, чтобы солнечные лучи не выжигали краски, Абу совершенно не замечал того, что я застыла у второго полотна столбом.

«Быстрее-быстрее» показал мимолетный жест Тайры. «Поторопись, я не смогу его долго забалтывать».

Мы с Ивом поспешили к третьей картине, и возле нее из моей груди вырвался возмущенный и разочарованный вздох.

– Здесь замок черный, вообще без окон. Тут наверху не башни, а бойницы, вокруг высоченная стена. Бред какой-то.

– Ред, – подтвердил смешарик.

– А на четвертой? Может, хоть две из них сойдутся?

Нет, не сошлись – ни четвертая с третьей, не пятая с первой, ни вторая с какой бы то ни было – все разные, все! На четвертой картине замок походил на полуразрушенную, но величественную крепость без единого отблеска позолоты на серых выщербленных стенах, на пятой же наоборот – весь замысловатый декор дворца до неба блестел так, что слезились глаза. Ну, слезились бы у тех, кто попробовал бы посмотреть на сие дивное сооружение в реальной жизни.

Слово «бред» в нашем с Ивом обиходе с этой минуты, похоже, стойко закрепилось.

– Ты видишь хоть одну схожую между всеми ними деталь?

– Неть.

– Вот и я «неть». Бред.

– Дя.

– Так сколько, вы говорите, стоит каждая из них? – ворковала Тайра, прогуливаясь с начавшим уставать от пустых разговоров Абой мимо живописного ряда, состоящего не только из пейзажей, но так же портретов, натюрмортов и полуабстрактной мазни.

– Совсем недорого. Вот эта, например, сорок гельмов. Та, что справа от нее, пятьдесят пять, – я специально не поворачивалась, чтобы не склабиться при виде того, на что указывает его рука. – А те, что с замками – вы же понимаете, что они уникальны…

Это точно. Лучшего слова не найти.

– … те по двести гельмов. Каждая.

Ну ты загнул! Двести гельмов? Теперь понятно, почему ты так хорошо живешь…

– Динайра, ты уже посмотрела на полотна? Оценила их красоту?

О том, что Тайра обратилась ко мне, я догадалась сразу. Повернулась к хозяину дома с улыбкой (которую успешно скрыла вуаль) и в тон подруге проворковала.

– Ваша коллекция изумительна! Все полотна невероятно красивы, разнообразны и мастерски исполнены. Скажите, уважаемый Аба, а не найдутся ли среди прочих картин те, на которых изображен не замок Правителя, а просто Оасус? Улицы, дома, площади, фонтаны, неповторимые и уникальные места этого далекого и дивного города? Думаю, Правителю будет интересно взглянуть и на них в том числе.

– Конечно, конечно! – Аба, словно сговорчивая собачонка – собачонка, которая чует запах больших денег, – поспешил к приваленным друг к другу у стены рамам. – Сейчас все отыщу.

Как только он отошел достаточно далеко, Тайра осторожно дернула меня за рукав.

– Зачем?

Вопрос прозвучал так тихо, что я едва разобрала его.

– Потом, – ответила я коротко и, изобразив крайнюю степень восторженности, направилась к шуршащему и грохочущему рамами владельцу галереи.

* * *

– Они все разные, Тай, все! Ты же сама видела. Как можно было изобразить замок Правителя настолько по-разному?

– Аба же сказал, что никто из художников никогда не был в столице – каждый написал его так, как представлял в своих собственных мечтах.

– Нам-то от этого не легче. А эти улицы? Они все выглядят точно так же, как улицы Руура: те же белые дома, те же синие окна, те же арки, проходы, рынки. Если я попытаюсь прыгнуть на такой рынок, то окажусь в лучшем случае здесь же, а в худшем случае за тридевять земель, где-нибудь по сторону пустыни. Бред. Полный бред. И ни одной отличительной детали! Хоть бы какой уникальный фонтан, строение, парк, площадь, магазин – хоть что-то, что отличает Оасус от Руура!

Этот диалог состоялся сразу после того, как мы покинули богатый трехэтажный дом и двинулись по огибающей город дороге.

Солнце уже перевалило зенит и теперь устало, но все еще жарко клонилось к противоположному краю горизонта, над головой безмятежно синело небо, трепал подол тулу горячий сухой ветер. После блаженной прохлады помещения, улица казалась раскаленным адом; под плотным платком снова начал потеть затылок.

Я, признаться, негодовала. Наш поход не принес ровным счетом никаких полезных результатов. Доволен остался только мистер Аба, которого Тайра на прощанье облила таким количеством комплиментов, что я всерьез опасалась, как бы зажиточный горожанин не решил возвести рядом с фонтаном во дворе дополнительный монумент – памятник сладкоречивой Тайре. Хотя, может, здесь так принято? Мы пообещали хозяину галереи, что вернемся к нему сразу же после того, как только примем окончательное решение насчет покупок, а он, в свою очередь, заверил нас, что таким искушенным ценителям искусства, коими мы ему показались, он обязательно сделает внушительную скидку.

Да-да. Почему бы и нет. Прекрасное, если бы не бесполезное, завершение диалога и встречи в целом.

– Как нам быть, если никто в Рууре не видел, как выглядит Оасус? Может, этого Оасуса вообще не существует?

Вдалеке справа, насколько хватало глаз, тянулась ограждающая город от песчаных бурь и злых кусачих ветров высокая, кое-где обвалившаяся стена. В это время, когда день чуть смягчился, а лучи из вертикальных сделались косыми, утоптанная дорога выглядела пустой и необжитой. Ни редких прохожих, ни запряженных муланами телег, ни резвящихся у обочины детей. Хотя, какие дети, если дома в этом районе сплошь пустые и брошенные. Стоило удалиться от особняка Абы и свернуть налево, как богатый до того пейзаж резко оскудел, превратился в обычный бедный и совершенно безлюдный пустырь.

– Оасус существует. Но я ведь говорила, что люди здесь не путешествуют.

Наши сандалии оставляли на мягком песке следы; ветер уже замел те, что были оставлены до нас. Если были. Покачивались у края заметенного пути чахлые и полностью иссушенные низкорослые кусты; на их ветках гирляндами висели колючки.

– Да. Только нам час от часу не легче.

Мое негодование спало, перешло в обычное расстройство. Да, никто не говорил, что будет легко, но кто бы думал, что отыскать одно-единственное достоверное изображение далекой столицы окажется так сложно?

Ничего, еще не вечер. Что-нибудь придумаем – всегда придумывали.

– Слушай, Тай, а где-нибудь здесь можно принять душ? У меня от этого песка все ступни зудят, а как представлю, что с такой головой придется ложиться спать, так вообще «не айс».

– Так вообще не «что»?

– Ну, не здорово.

– А, поняла. Да, душ можно будет принять на заднем дворе в доме Кимайрана. Он когда-то сам подвел туда воду. Она может оказаться чуть теплой и течь не с таким… сильным напором, как в Нордейле, но помыться можно.

– Хвала твоему учителю! – совершенно искренне обрадовалась я. – Значит, этот день не настолько плох, как мне уже, было, малодушно показалось.

– Да, что ты, он вообще не плох, – Тайра улыбалась. Я не видела этого, но слышала в ее голосе. – Мы очень многое успели сделать: переместились в Нордейл, перенесли товар, продали его, хорошо пообедали и прогулялись, выяснили, что местные картины в этом путешествии нам не помогут, значит, нам просто придется придумать что-то еще. Так ведь всегда – иногда то, чего хочешь добиться, приходит не сразу, но оно приходит, если продолжать идти.

Она, как всегда, была мудра. И она была права.

Руур, жара, пустые по обочинам дома, дрожащий над дорогой раскаленный и густой воздух.

– Значит, будем идти, – кивнула я и посмотрела на расстелившуюся впереди до самого горизонта улицу.

Наши тулу заметали подолами оставленные двумя парами сандалий неглубокие и совершенно недолговечные под местным ветром следы.

* * *

Над головой проржавевший огрызок трубы, за спиной щербатая стена, сбоку мятая и пожелтевшая от времени клеенка-занавеска, под ногами похожая на ил мазня. Счастье есть. А все потому, что как только мы добрались домой, я тут же скинула с себя пыльную и душную одежду, вооружилась выданным Тайрой куском мыла – природного минерала, который, по словам подруги, подходил для мытья не только тела, но и головы, – и тут же забралась в некое подобие находящейся на открытом воздухе душевой кабины.

Вода текла слабо. Иногда напор усиливался, иногда почти спадал на нет, и душ принимался капать, как прохудившийся кухонный кран, но я искренне и от души наслаждалась процессом. Терла жестким минералом ступни и бока, соскребала с шеи скатавшуюся грязь, щедро ополаскивала лицо и затылок. Не сетовала даже на тот факт, что для того, чтобы набрать в ладони воды, иногда приходилось ждать по целой минуте – не беда, я никуда не торопилась.

Синее небо к этому часу порозовело и теперь цвело над крышами алыми всполохами, наливалось густотой, золотые лучи сделались червонными; горел закат. Покачивалась под ласковым и все еще жарким ветром занавеска, поскрипывали, не отдавая воздушному потоку свою добычу, зубастые, держащие клеенку защипки; потрескавшаяся глина окончательно размякла под ступнями, сделалась скользкой.

Хороший душ, немного душноватый, но очаровательный. Теплый ветер, теплый вечер, исключительно красивый вид простирающегося до самого горизонта небосвода – такого не увидеть даже в Нордейле – все скроют высотные строения. А здесь ширь, гладь, глубина и прекрасная первозданная бесконечность.

Когда процесс омовения был завершен, я вытерла волосы старым и протертым почти до дыр полотенцем, натянула на себя домашнюю хлопковую майку и штаны, обулась в вычищенные от песка сандалии и отправилась к крыльцу, на котором, потягивая купленный нами по пути домой сок мулли, сидела Тайра. Ив грелся на ступенях рядом, отдыхал.

– Хочешь? – в мою сторону протянулась вторая чашка, доверху наполненная ярко-желтой прозрачной жидкостью. – Я тебе уже налила, попробуй – очень хорошо утоляет жажду и голод одновременно.

– Еще один местный «похудин»? Его бы в наших аптеках продавать – отбоя от клиентов бы не было, – апатично заметила я, но чашку все-таки взяла. Осторожно принюхалась к содержимому, долго смотрела на него, не решаясь попробовать. – Не уверена, что мне понравится.

– Ты сначала попробуй. Очень вкусный, между прочим.

– И не из паутины?

– Из местных фруктов.

– А разве здесь растут фрукты? Ведь они растут на деревьях, а деревьям нужна влага.

– Так и есть, – рассеянная Тайра задумчиво смотрела куда-то вдаль; ее черные волнистые волосы, теперь разбросанные по плечам, трепал ветер, – плоды мулли растут на деревьях. Только эти деревья очень уродливы: с кривыми ветками и узловатым стволом – тебе навряд ли понравится их вид, – а корневая система уходит так глубоко в землю, что эти растения почти не требуют влаги извне. Но плоды очень вкусные.

И очень дорогие – об этом она сказала мне еще тогда, когда мы выбирали их на рынке. Сок мулли – напиток богатых людей. Питает организм множеством витаминов и минералов, не слишком сладкий и помогает не только утолять жажду, но и сохранить женщинам стройность. Панацея от ожирения, в общем. Повезло местным. А ведь кому-то для того, чтобы сбросить лишние килограммы, приходилось наматывать километры по сырому утреннему парку. Да, было дело.

Напиток я пригубила осторожно – не столько глотнула, сколько смочила язык и губы. И удивилась: сок действительно оказался вкусным. Непривычным, чем-то напоминающим терпкий коктейль из смеси манго и папайи, сдобренный молотой корой, но по-своему мягким, обволакивающим и приятным. Второй глоток дался мне куда легче первого; глядя на меня, Тайра улыбнулась.

– Нравится?

– Вкусно.

– Я знала, что тебе понравится.

Она отвернулась и стала снова смотреть на ограждающую задний двор невысокую каменную стену.

– А ты не будешь мыться? Жарко ведь было весь день. Ты не вспотела?

– Почти нет. Я немного умею контролировать температуру тела, и поэтому не так сильно потею в жару.

– Здорово. Научишь меня как-нибудь?

Я спросила вовсе не праздно. Понимала, что, наверное, это сложный процесс, и постигать азы энергетической составляющей человеческого тела мне придется долго, но, тем не менее, я была на это согласна.

– Конечно. Это не так сложно на самом деле, просто требуется тренировка.

– Как и везде.

Мы помолчали. Тень от душевой трубы вытянулась; ее то закрывала, то оголяла другая беспокойная тень – от сохнущей на ветру занавески. Наверное, уже высохшей.

– Слушай, а как получилось, что система трубопроводов в Рууре не развита, а к Киму во двор проведена вода? Ведь она поступает не из центральной системы водоснабжения?

– Конечно, нет, здесь нет единой системы водоснабжения. Воду качают из глубоких колодцев, вырытых либо в общественных местах, либо прямо во дворах, но это редко, потому что дорого. Домой ее носят в ведрах и чаще всего женщины, потому что мужчины заняты более важными делами.

– Ну, как обычно, – пробормотала я.

– А Ким, – продолжила объяснять Тайра, – когда-то понял, как соорудить насос и как сделать так, чтобы вода текла по трубам в дом. Думаю, для этого он подключился к общему информационному полю, в общем, каким-то образом считал детали из другого места. Может, путешествовал вне тела? Не знаю. Я до сих пор о нем многого не знаю.

Раздался тихий, едва уловимый вздох, и повисла пауза, в течение которой я успела подумать о том, что это здорово, когда ученик всегда с любовью и уважением отзывается о своем учителе. Что-то в этом есть правильное. Старинное и правильное. И здорово, что сегодня под деревянными половицами мы вновь запрятали мешочек, из недр которого не потратили ни гельма, но добавили туда столько же своих монет. Эти деньги принадлежали Киму, пусть даже сам он уже ушел из физического мира. От нас не убудет, а ему будет приятно. В это верила я, в это верила Тайра.

– А как получилось, что о его трубопроводе до сих пор никто не узнал?

– Учитель накрыл этот дом.

– От чужих глаз?

– Да, выстроил защиту. Сюда за все это время никто, кроме меня и тебя, ни разу не зашел.

– Я не обижусь, если так будет и дальше.

– Я тоже, – Тайра улыбнулась.

Чтобы не продолжать грустный для нее разговор, я сменила тему.

– А здорово ты сегодня врала этому Абе, так вдохновенно. Про Правителя, про его интерес к картинам, про колоннаду, которую он бы хотел ими украсить.

Нет, я ни в коем случае ее не укоряла, скорее, восхищалась талантом находить нужные для любого собеседника слова, и Тайра это знала, и оттого улыбка на ее лице сделалась совсем уж озорной.

– Не так уж я и врала, между прочим.

– Но ты же не знала, хочет он украсить колоннаду или нет?

– Не знала. И именно поэтому это нельзя называть враньем.

– Как это так?

– Ну, когда сочиняют сказки, то ведь тоже не врут, верно?

– Э-э-э…

– Не врут, но выдумывают. А выдумывать – это не одно и то же, что «врать». Это называется сочинять. А ложь – это когда человек заведомо знает одну истину, а подменяет ее другой.

– Ну, ты и хитра! Сумела извернуться, даже я не могу подкопаться.

– Все, кто родился в Рууре, немного хитрые. Так надо, иначе здесь не выжить. Я умею быть хитрой, но, признаться, не люблю это. Просто умею.

Я ее понимала. Некоторые вещи можно уметь делать, но это совершенно не означает, что их приятно делать. Просто необходимость, нужда, крайняя мера – называйте, как хотите. Однако я до сих пор считала, что хитрость Тайры в том месте, где мы сейчас находились – это, скорее, дар, нежели проклятье.

– Все равно ты была на высоте. Мне очень понравилось.

Спустя несколько минут сок мулли в наших кружках закончился, а смешарик, кажется, окончательно задрых на теплых каменных ступенях – его маленький рот то приоткрывался при вдохе, то вытягивался в трубочку при выдохе; от сопения шерсть вокруг рта шевелилась.

– Интересно, ему не жарко?

– Судя по всему, нет.

– Как думаешь, он «Ив» или «Иф»?

– Не знаю. Может, он вообще «Чив»? Или «Биф»? «Риф», «Миф», «Виф»?… – понесло Тайру, и я тут же ее поддержала:

– Ага, «Гиф». Рожица такая улыбающаяся в телефоне. Смайлик.

Мы хихикали и смотрели на спящего Ива, предполагая, каким же все-таки полным именем зовется наша фурия. Все гуще алел с одной стороны небосвод, все быстрее проваливала попытки сохранить остатки света и желтизну другая его сторона. Медленно и неохотно, теряя по градусу в час, остывал уплотнившийся и ставший почти видимым в предсумрачном часе воздух. Есть не хотелось.

– Что же мы будем делать дальше, как думаешь?

Этот вопрос каждая из нас задавала себе уже не единожды, но, так или иначе, его все равно пришлось высказать вслух.

Тайра пожала плечами. В свете зарождающегося вечера и в обрамлении длинных распущенных волос ее лицо выглядело особенно красивым. Не слишком густые, но и не слишком тонкие черные брови, пушистые от рождения смоляные и загнутые кверху ресницы, аккуратный нос, яркие от природы глаза – наверное, Стив по ней сейчас скучал.

Как и Дрейк по мне.

– Не знаю пока. Я думала о том, чтобы попробовать увидеть Оасус через сон – поставить себе задачу, попросить Старших показать мне этот город, – но не уверена, откликнуться ли они? Если же я просто попробую во сне переместиться туда, то может статься, что я окажусь вовсе не в Оасусе, а в каком-то другом диковинном месте, которое по ошибке приму за столицу. В общем, метод ненадежный, и я бы не стала рисковать.

– Да, ненадежный, – согласилась я и потерла подбородок. – Может, попробовать отыскать человека, путешественника, который там был, и попросить его нарисовать замок?

– А как мы отыщем такого человека? Не будешь ведь ходить и спрашивать каждого встречного: «Вы, случайно, не были в Оасусе?» Так тебе каждый второй соврет, что он там был.

– Но зачем?

– Затем, чтобы отличиться, чтобы придать себе значимости. Ведь если ты спрашиваешь, то едва ли знаешь о том, какой он настоящий – этот человек, а если не знаешь, то всегда можно прихвастнуть и сделаться в глазах другого человека важным и знаменитым. Пусть даже на час-другой.

– Фу.

– Вот и я тоже думаю, что «фу», только так и будет, потому что местных я знаю очень хорошо. К тому же, даже если мы действительно отыщем того, кто – вот уж на что у нас мало шансов, но положим, что удача повернется к нам лицом, – был в Оасусе, уверена ли ты, что он сможет хорошо его нарисовать? Вполне возможно, что мы получим еще одно примерное изображение дворца с кучей башенок, колонн и завитушек – в общем, совсем не то, что есть на самом деле, а всего лишь субъективное впечатление. Голые эмоции, плохую память и кучу отраженных на бумаге несуществующих восторгов.

– Мда.

Это было единственным словом, на которое меня хватило после пропитанной психоанализом тирады Тайры.

– Ты права. Наверное, память такого человека может содержать точное изображение, но под влиянием впечатлений, наслоений из мыслей и домыслов, под влиянием страхов, восторгов и прочих радостей, мы едва ли получим фотокопию дворца. А жаль.

По утоптанной земле перед крыльцом то и дело бегали туда-сюда, таская на спине песчинки, крохотные муравьи. Собственный замок, что ли, строили под полом? Песка везде навалом, а они трудятся, для чего-то таскают его с места на место. Неугомонные.

– Получается, что никакого плана у нас нет?

– У меня пока нет.

Я вздохнула. Совершенно не хотелось сдаваться так быстро, но на данном этапе и мой генератор идей тихо пыхнул последней искрой, изошел струйкой черного дыма и временно заглох. Ну, не возвращаться же в Нордейл? Не вот так сразу, не после первого дня, окончившегося не поражением даже, а просто передышкой. Но если мы так и не найдем способа двигаться вперед, придется двигаться назад – домой.

Эта мысль все никак не могла прижиться у меня в мозгу, казалась чужой, залетной и временной, как прохладный вонючий сквознячок, который должен вот-вот выпорхнуть обратно в окно. Давай же, давай, противная мысль, не селись там, где тебе не место. Найдутся еще идеи, обязательно найдутся…

Но не пока.

– У меня тоже пока его нет. Плана.

Мы с Тайрой, наверное, так и сидели бы на крыльце с глубоко печальным и философским выражением на лицах, если бы в какой-то момент не послышался тонкий и знакомый голосок из того самого рта, который совсем недавно при выходе вытягивался в трубочку.

– У меня есь, – смотрел на нас желтыми глазами Ив. – Есь лан.

– Есть?

– План?

Спросили мы с Тайрой одновременно и с любопытством уставились на фурию.

– Есь, – гордо подтвердил Ив. – Лан.

– Хороший?

Нам бы теперь подошел любой, но спросить об этом попросту хотелось.

– Калоший! – уверенно выдал меховой комок, после чего мы вновь одновременно выдохнули: «Рассказывай!»

И он начал рассказывать.

* * *

Вы когда-нибудь слышали речь смешарика? Нет, не одно или два разрозненных слова, а именно речь – длинную, связанную, со смыслом. Со смыслом, по крайней мере, для самого смешарика, а, увы, не для окружающих. И вот как она примерно звучала:

– Я а-гу деть па. Если вы дете челове ко-рый бы в оа-су я вы браже нние, грам-му. Голо. Гра.

Он старался, действительно старался – пытался выговаривать слоги, но торопился, а оттого глотал большую часть их них, поэтому на второй минуте этой чудной тирады, когда мой мозг окончательно вскипел, мне пришлось Ива остановить.

– Погоди-погоди, мы так ничего не понимаем. Ты не мог бы говорить короткими предложениями или даже словами, а я буду переводить их Тайре. Вместе мы составим смысл. Давай сначала, а?

Ив надулся секунд на пять. Затем, как это бывает у смешариков, быстро забыл свою обиду, втянул воздух и принялся снова вдохновенно выговаривать человеческие слоги.

– Я агу итать па.

– Я могу читать что?

– Па. Мя.

– Память? Чью память?

– Юбу.

– Любую.

Я на некоторое время подвисла и посмотрела на Тайру.

– Он может читать память, представляешь?

Та кивнула.

– Конечно, иначе как бы еще они тогда в твоем доме поздоровались со мной на древнеарханском? А я еще думала, подключаются ли они к общему информационному полю или же считывают то, что есть у человека в голове? Получается, второе.

– Так ты и мою память все это время читал?

Я аж взбурлила, представив, чего он там навычитывал за все это время.

– Неть!

– Ты же умеешь?

– Я не итать ез ужды.

– Он не читает без нужды, – успокоила меня подруга. – Наверное, это непростой процесс, энергозатратный. Навряд ли они делают это часто. Так, Ив?

– Дя.

Успокоил, и на том спасибо.

– Так что получается, если ты увидишь человека, который был в Оасусе, ты прочитаешь его память и увидишь, как выглядит замок?

– Дя.

– А как ты покажешь его нам?

– Голо. Грамм.

– Что это? – с удивлением поинтересовалась Тайра.

Да, точно, ей это слово было незнакомо.

– Голограмма – это объемное изображение. Как фотография, только объект видно не с одной плоскости, а со всех сторон.

– Здорово!

Тайра смотрела на Ива с откровенным восхищением – смешарик пыхтел и пыжился от гордости.

– Ив, а как ты найдешь того, кто был в Оасусе? Тебе ведь придется сканировать всех без исключения. Всех прохожих, да?

– Дя.

– Это много энергии.

– На ку-шать. Ного.

– Ну, много кушать мы тебе обеспечим без проблем, – усмехнулась я и некстати вспомнила рекламу сока: «Ты только не лопни, деточка…». – Значит, завтра нам придется ходить по городу, а ты будешь смотреть на людей, так? И если у кого-то найдется в памяти нужный фрагмент, ты скажешь?

– Дя.

Это слово ему давалось легче всего.

– А сколько времени требуется, чтобы просканировать память одного человека?

– Я ни бу ска-ннирова се. То-лька нали зо Оа.

– Что он говорит? – Тайра снова повернулась ко мне с расстроенными от непонимания рваной речи глазами.

– Что не будет сканировать все подряд. Только наличие зон с пометкой Оасус.

– А так можно?

Кажется, восхищение возможностями фурии у арханской принцессы ежесекундно росло.

– Мона. Мо-шшно. Жжно. У-у-у… – да, сложные слова все еще давались Иву тяжело. – Не скаль икун. Д.

«Несколько секунд», – пояснил Ив, и Тайра окончательно расцвела.

– Здорово, значит, завтра мы будем гулять по Рууру, а ты будешь смотреть в оба. Действительно хорошая идея. И, Дин, у нас теперь есть план!

Я улыбалась.

Чудики они все-таки, оба. Что Тайра, что фурия, но прекрасные, любимые и родные чудики.

* * *

Темно, тепло, тихо.

Под полом тихонько скреблись не то пауки, не то песчанки, под нашими спинами поскрипывали половицы, в окно снова светил фонарь Ирсы. Под головой тулу, под рукой смешарик, слева невидимая, но слышная в темноте Тайра. Она говорила.

– Ты говоришь, что даже и не думала, что однажды у тебя появится такой мужчина, как Дрейк, думаешь, я думала про Стива? Нет, я боялась, но и мечтала одновременно всю жизнь прожить одной. Чтобы не так, как здесь, понимаешь? Не отдавать дочку в пять лет в Пансион, не горбатиться во дворе и по дому на жаре, никогда не видеть других мест и стран. Мне здесь все было в тягость. Кроме Кима.

– Я понимаю.

Сок мулли действительно заменил нам ужин. Есть не хотелось даже после того, как на двор легли синие сумерки, и поэтому, вернувшись в дом, мы просто смастерили постель и легли спать. Фиолетовый до того небосвод почернел удивительно быстро, а на его гребень взобралась местная Луна – Ирса.

Интересно, какая она? Такая же щербатая и вся в кратерах? И далеко ли в космосе находится? Хорошие вопросы – интересные, но пустые. Если здесь не изобрели самолет, то космолет не изобрели точно. Хотя, может, здесь есть обсерватории и телескопы, а по тому количеству времени, которое занимает летящий от Ирсы свет…

Я отвлеклась. Тайра продолжала шептать, пришлось переключиться.

– …но как только я его увидела, то сразу поняла, что это он. Даже не потому что Ким в той записке описал его глаза, не потому что знала, что тот единственный живой путник, который встретится в Коридоре, и будет моим суженым, а просто взглянула в его глаза и поняла – он. Ощутила. Душой, что ли? Хотя на тот момент у меня ее не было.

– У тебя было сердце. Вот им ты и ощутила.

Под ладошкой тихонько сопел Ив, слушал наш с Тайрой разговор или же думал о чем-то своем. О чем там думают фурии? Кроме ананасов.

Нет, не подумайте, я как раз не принижаю сложность этих существ и не свожу их мысли к примитивности. Это, скорее, я могу представить, что фурии думают про ананасы, так как попросту боюсь представить, о каких еще сложных материях они могут думать. Воспринимать, считывать, сканировать, обрабатывать. Так что проще сказать, что они думают про ананасы, и пусть примитивной буду я.

– А ты сразу ощутила, что Дрейк – твой мужчина?

– Нет, что ты, – я улыбалась темному потолку. – Поначалу я вообще никак не могла поверить, что такой человек может посмотреть на такую, как я.

– Какую «такую»? – возмутилась Тайра.

– Тай, я ведь была не такой, как сейчас. Я сильно изменилась: постройнела, внутренне выросла, приобрела уверенность в себе, научилась любить себя. А тогда я была маленькой глупой коровкой с выпученными глазами.

– Корова – это которая с гривой или с рогами и пятнами на шкуре? Я все время забываю.

– Второе. Знаешь, сколько времени прошло, прежде чем я позволила себе думать, что у меня есть хотя бы малюсенький шанс привлечь внимание Начальника?

– Много?

– Достаточно много. Хотя, признаюсь тебе честно, мне захотелось, чтобы он начал на меня смотреть гораздо раньше, чем я тебе тут лежу и вру. Пусть он был недосягаем, пусть он был другим – практически не человеком с энергетической точки зрения, но мне все равно хотелось его внимания. И не только. Мне хотелось всего.

– А его богатство тебя не смущало?

– Смущало. Пришлось научиться нормально к этому относиться. Сделать себя готовой к его приятию, иначе бы этот фактор однажды развел нас в стороны.

Тайра какое-то время молчала. Затем повернулась на бок и прошептала:

– Ты молодец. Ты очень многому успела научиться, а ведь живешь в Нордейле не очень долго.

– Ты тоже жила на Архане не очень долго, а знаешь столько, сколько мне и не снилось.

– Это всё книги.

– Ну да, как же, – хихикнула я, – выдай мне ту, которая научит меня не потеть, а то ведь так и буду каждые три часа здесь бегать в душ.

– Я научу тебя, не беспокойся.

– Хорошо.

Уже перед тем, как заснуть, я осторожно потрепала большим пальцем мягкую шерсть и попросила:

– Ив, если по мне за ночь не пробежит ни один паук, с меня ореховая сладость.

– И по мне тоже пусть не бегают, – сонно пробормотала Тайра. – Две ореховых сладости.

– Адно. Ри адости, – легко согласился верный, но хитрый Ив.

Что ж, три так три сладости. Зато спим без пауков.

Глава 6

Первое, что мы сделали следующим утром после того, как умылись и позавтракали, – отправились на рынок и заполнили наши корзины разнообразной ерундой. Я – пустынными орехами, которыми в Рууре любил перекусывать и стар, и млад, а так же корнями кактуса охи, являющимися здесь аналогами жевательного табака. Тайра же в первой попавшейся лавке выторговала оптом штук двадцать легких цветных шарфиков, хвосты которых теперь свисали из ее корзины, а после дополнила шарфики дешевыми звенящими браслетами. Таким образом, мы снова поделились на «женского» и «мужского» продавца, после чего смогли спокойно передвигаться по городу.

На этот раз Ив занял наблюдательную позицию не в моем ухе (и спасибо ему за это), где края платка постоянно закрывали бы ему обзор, а умостился в виде тонкого ободка прямо поверх моего лба. И мне приятно – вуаль не сползает, – и ему удобно.

Маршрут не выбирали. Ходили там, куда шли ноги, сворачивали, где придется, вяло покрикивали: «Орехи! Шарфы! Корень Охи!» и «Браслетики, почтенные и красивые. Кому браслетики?» На нас при этих словах, как и ожидалось, едва ли обращали внимания.

Монотонно шагали по укрытым песчаной пылью дорогам наши сандалии, колыхались объемные тулу, привычно скрипели плетеные ручки корзин. Плыли мимо мужские и женские лица – мужские открытые, женские почти все под вуалями, – играли «в липкую колючку» между домами подростки, выделывали кожу или же праздно курили сидящие у стен старики. Мы же с Тайрой, словно два круизных лайнера, совершающих кругосветное путешествие, оказывались то вновь у базара, то в центре его, то в почти пустых закутках, то в отдаленных не торговых, а жилых и тихих кварталах, где в собственных дворах под жарким солнцем стирали, убирали и мели пыль хозяйственные жены.

Все сильнее припекало; Ив молчал.

Несколько раз я спрашивала его, не видно ли чего-то интересного, и каждый раз слышала в ответ то раздраженное сопение, то отрывистое и разочарованное «неть».

Неть. Что ж, «неть, так неть», на него и суда, как говорится…

Наверное, наша вялая, полусонная и изнуряющая под жарким солнцем прогулка могла бы продолжаться часами, но в какой-то определенный момент, когда центр города остался далеко позади, и мы вновь обходили отдаленные окрестности – ведь никогда не знаешь, где повезет? – мы оказались на самом отшибе города. Там, где заканчивались всякие дома, и начиналась пустыня, уже видимая глазу своими просторами.

Дорога здесь заворачивала на полукруг и возвращалась в город, нам бы по ней и идти, но в какой-то момент я увидела размытые и дрожащие в раскаленном, поднимающемся от земли мареве далекие отсюда силуэты. Много силуэтов. Там, на расстоянии примерно метров в триста, все, как один, повернутые к нам спинами, стояли и смотрели на что-то мужчины.

– Тай, пойдем туда? Там тоже народ – пусть смешарик на них посмотрит.

– Нет, – глухо отозвались из-за моего плеча, – туда мы не пойдем. Тебе не понравится то, что ты увидишь.

– Почему не понравится? – наивно поинтересовалась я, хотя внутри уже что-то кольнуло. Что там – кого-то пытают? Хоронят? Над кем-то издеваются? Пока Тайра молчала, мое любопытство выросло вдвое. Что такое может твориться на окраине Руура, и о чем я, судя по тяжелому молчанию за спиной, никогда не узнаю?

– Хорошо, пойдем, – вдруг согласилась подруга, вот только сделала она это как-то нерадостно, а, скорее, злорадно, будто в назидании себе самой. – А то ведь не увидишь и будешь гадать, что там было.

– А что там, Тай?

– Сейчас узнаешь. Только, когда подойдем, не забывай мычать «Орехи, кактусы» и так далее, поняла? Потому что других женщин там, кроме нас, не будет. Ну, не наверху.

Не наверху? Шагая за колышущейся темно-синей тулу я уже и сама не радовалась тому, что носы наших кораблей решили покорить это направление. Слишком напряженной чувствовалась обычно веселая и легкая Тайра, слишком неприятным казался стелящийся за ней след давящего на сердце молчания. Но поздно – мы уже двигались к стоящей в удалении толпе.

Стоило нам приблизиться к мужчинам на достаточное, чтобы нас услышали, расстояние, как Тайра тут же завела монотонную волынку: «Браслеты, шарфики, красивые, яркие, недорогие…» Она ныла-зазывала столь пресно, что на звуки ее голоса даже не обернулись, а у меня вспыхнуло яркое ощущение, что именно того она и добивалась – отсутствия внимания.

Вторя ей по тону, затянула песню старого портового шарманщика и я:

– Пустынные орехи, корни оха. Десять орехов – за восемь галушек, пять – за четыре. Корни оха не пересушенные, ароматные, не горькие…

И так по кругу. А то, что находилось впереди, тем временем, приближалось.

Сквозь плотный людской заслон мы пробираться не стали – обогнули его сбоку и пристроились с самого края. И тогда перед моими глазами открылось то, что открылось: расположенный ниже по уровню не то карьер, не то квадратный с неровными краями котлован. Выжженная до состояния потрескавшейся корки земля, расчерченная белыми линиями на квадраты, а в каждом квадрате по почти обнаженному человеку – женщине.

Мой взгляд принялся судорожно метаться: от укрывшихся в тени позади пленниц охранников к узкому входу в темные земляные катакомбы, по фигурам, лицам, изнуренным позам. Пока он вылавливал ужасающие детали в виде следов от побоев, ожогов и потрескавшихся от отсутствия влаги губ, слух резали жесткие и грубые слова:

– Вон та, справа, аппетитная сутра, хоть и худая. Я б ее…

– Так купи себе.

– Купи? У меня жена. А эта и за галушку все покажет. А вон та, позади нее, долго не протянет. Ставлю гельм, что свалится еще до конца часа.

– Твой гельм против моего, Кариф.

– По рукам.

О чем они говорили? О ком? Мой мозг дымился; вокруг все смердело от пота, возбуждения и нездорового жадного любопытства.

– Что это, Тай? – прошептала я тихо.

– Тюрьма, – едва слышно ответили мне. – Так наказывают провинившихся женщин.

– Заставляют стоять на жаре?

– Да, в квадратах. А за их пределы выходить запрещено.

Мужчины (а теперь уже в моем понимании «мужланы») нас не слышали – были заняты обсуждением узниц и их достоинств. Кто-то улюлюкал, призывая «дам» проявить себя – сплясать, спеть или оголиться, кто-то кидал в них мелкими монетками, но чаще кусками спекшейся глины.

– Так это та самая тюрьма?…

Только сейчас все в моей голове сложилось воедино. И то, почему Тайра не хотела сюда идти, и то почему не хотела, чтобы котлован видела я. Какие же болезненные в ее голове, должно быть, хранились воспоминания.

– Ты?…

– Да, я так же стояла в одном из дальних квадратов. И передо мной умирали истощенные от голода и побоев женщины. А эти… – голова в платке повернулась в сторону мужчин, – точно так же глазели на умирающих и кидались в них камнями.

Уроды.

– Платки, браслеты…

– Орехи оха, корни для жевания, – подхватила я монотонным голосом и даже не заметила, что все перепутала. – А этот грот позади?

– Там находятся камеры. Очень тесные клетушки, где разрешают переночевать. Вот туда и приходил…

«Уду», – закончила я за нее мысленно. Да, я помнила каждую подробность этой душераздирающей истории, вот только никогда не думала, что однажды увижу место заключения Тайры наяву.

– Орехи, пустынные корни, кактусы…

Глядя на пленниц не с сочувствием даже – с ужасом, я незаметно взяла Тайру за руку и сжала ее пальцы.

– Ты помнишь, что сейчас ты живешь в Нордейле? Со Стивом? Что все хорошо? – прошептала я тихо.

– Почти нет.

– Тогда нам надо уходить. Орехи, кактусы, оха…

– Эй, почтенная, сколько там за десять орехов? Жрать их не хочу, а вот посмотреть, как они летят в лицо дешевым сутрам, хочу…

Я немедленно озверела. Если бы сейчас этот мешок с дерьмом откинул с лица мою вуаль, то он бы увидела горящие красным, как у дьявола, глаза и самый что ни на есть хищный оскал. Но ответила я мило, даже елейно.

– Гельм за штуку.

– Гельм? – стоящий передо мной мужик в «тюрбане» до того удивился, что выкрикнул это слово во «все воронье горло».

Слава Богу на нас никто не обратил внимания, так как в этот момент одна из женщин сняла-таки с плеч едва удерживающуюся на завязках ткань и позволила мужикам любоваться своей грудью. Вниз тут же полетели мелкие монеты вперемешку с камнями.

– Хороша сутра!

– Продажная… но на смерть её за такое!

– Но все равно хороша.

Я оторвала взгляд от вынужденной продавать свое тело за еду и воду узницы и нагло кивнула.

– Гельм за штуку. Близкий ли путь сюда корзины тащить?

– Да мне глина дешевле достается, тьфу!

Хорошо, что этот урод плюнул себе под ноги, а не мне на тулу, иначе… Иначе могла сорваться я, Тайра или наша фурия, которая к тому моменту начала зловеще вибрировать.

– Не хочешь, как хочешь.

Мы развернулись и синхронно, не сговариваясь, зашагали прочь. От толпы, от тюрьмы, от противных выкриков и вида слишком белой на фоне обожженных рук груди. Злые и разъяренные, мы шагали прочь от стыда и позора – чужого и как будто своего, – от разлившейся в воздухе похоти, от отсутствия сочувствия и черных, как пустынный камень, сердец.

– Не хватало, чтобы он еще и моими орехами в них кидался, – процедила я сквозь зубы, как только мы удалились на достаточное от карьера расстояние. Все еще нездорово гудел на моей голове, вызывая ломоту в висках, Ив.

Тихо, почти неслышно отозвалась Тайра.

– Ты сама хотела все увидеть.

Остаток пути до города мы шли молча.

Говорят «клин клином вышибают».

С эмоциями дело обстоит точно так же. Можно, например, наткнуться на несправедливость, оскорбление или услышать грубое слово, и оно прилипнет к твоей душе грязной жевательной резинкой – не очиститься и не отодрать без посторонней помощи, как ни старайся. После неприятного события можно часами вспоминать о нем и терзаться ощущением, что ты наступил в вонючую жижу и теперь бессилен сделать что-либо, пока носок не высохнет.

Так было и с нами.

Мы могли бы часами обсуждать увиденное, исходить яростью, костерить местные законы и местных жителей, сетовать на черствость их ума и сердец, плеваться ядом и толочь воду в ступе.

Вместо этого, если не считать нашего пассивного зазывания покупателей, мы по большей части молчали. Не делились впечатлениями, не перетирали одно и то же, не бормотали: «Да я бы им… Да, если б я мог…»

Мы ничего не могли. Ни повлиять на укоренившееся в умах мировоззрение, ни изменить общественный уклад, ни, в конце концов, взорвать тюрьму напалмом – бессмысленно. Исчезнет эта – появится новая, точно такая же или хуже. Потому что останутся прежними взгляды, не исказятся рамки принятых норм, не перевернутся вверх ногами в сознании живущих здесь людей понятия «хорошо» и «плохо».

А эмоции? Да, эмоции имели место быть. И они, вероятно, еще долго оставались бы с нами, если бы в этот ничем непримечательный день не произошло другое событие, заменившее одни эмоции другими.

А случилось оно часом позже, когда мы вновь углубились в обитаемую часть города, миновали жужжащий на разные голоса базар и, усталые, очутились на узких, продуваемых жаркими ветрами, сонных жилых улочках Руура.

Поднимался над плоскими крышами белесый дымок, покачивались прикрепленные у дверей пучки сухой травы, изредка нам навстречу попадались спящие в тени стен кошки. По большей части желтовато-бурые, облезлые и тощие. Здесь этих животных в домах держали редко, а кормили и того реже – себя бы прокормить, – а потому бездомные питомцы жили той добычей, которую сумеют поймать сами – полевками, жучками-мягкоголовами, крылатками.

– Попить бы, – к пяти часам дня мои ноги дрожали от усталости. В последний раз мы ели утром, и теперь желудок бушевал голодными раскатами. – Может, купим сок мулли?

– Нет. От сока мулли мы снова перехотим есть – в этом его опасность. Потом даже если захочешь, в рот кусок не положишь, а нам нужно нормально питаться, иначе пропадут силы.

– Поняла. Тогда заглянем в следующую забегаловку, ладно? Какая попадется на глаза.

– Здесь, наверное, ничего не попадется, слишком далеко мы забрались к противоположной окраине, придется возвращаться.

Людей на дороге попадалось мало. Зачем мы зашли сюда, к беднякам, что ожидали увидеть, кого найти? Смешарик на моей голове, казалось, спекся от солнца, но на вопросы отвечал исправно. Да, смотрит. Нет, ничего интересного не видит. Его, кстати, тоже не мешало бы плотно накормить.

Играли во дворах дети, блестели под солнечными лучами их темноволосые непокрытые головы, радостно блестели черные озорные глаза. Когда ты ребенок, тебе везде хорошо. Весь мир – игра, большое приключение и радость. Мать всегда накормит и погладит по голове, игрушки преданно ждут, подушка подарит вкусные и интересные сны, а руки отца ласково потреплют и защитят. Детство – то время, когда можно смотреть вперед распахнутыми, полными надежд глазами и верить в чудеса, когда кажется, что завтра не существует, а есть лишь прекрасное, наполненное волнительными моментами сегодня, когда впереди ждет исполнение мечтаний, покорение вершин и одно другого слаще путешествия. Детство – это когда можно ни о чем не думать, а лишь заглатывать ложками кашу и пинать под столом ногу брата.

Детство – оно всегда детство. Даже на Архане. И даже если потом все будет не так.

Несмотря на то, что наша прогулка по Рууру длилась (с перерывами на сон) вторые сутки, я так и не смогла понять, насколько велик этот город. Как далеко простираются его края? Какое количество жителей имеет право гордо именоваться руурцами? Превосходит ли его площадь, скажем, тот же Ленинск, или же Руур – это всего лишь большая, выросшая на краю пустыни «деревня»? Ответ на этот вопрос не смогла дать даже Тайра – пояснила, что сведения об общем количестве жителей хранятся только у Старейшин.

Необходимую информацию к моему удивлению выдал смешарик, сообщив, что общая площадь Руура – тридцать шесть квадратных километров, а население исчисляется шестьюдесятью тремя с половиной тысячами человек.

– Ух ты! – подивилась я познаниями своего ободка-википедии. – Спасибо!

– Угу, – ответили мне сверху.

Значит Руур намного меньше Ленинска, теперь понятно.

Я хотела, было, рассказать о собственных умозаключениях Тайре, но когда обернулась и открыла рот, чтобы начать, то обнаружила, что подруги нет рядом. Оказалось, она остановилась в нескольких метрах позади меня на дороге и теперь, не отрываясь, смотрела на какой-то дом.

Пришлось вернуться.

– Эй, ты чего?

Моя «коллега» молчала. Мне показалось, что теперь ее поза выдавала еще большее напряжение, нежели тогда, когда она решила повести меня в «карьер».

– Все хорошо?

Тишина. Как странно.

Я перевела взгляд туда, куда она смотрела. Небольшой одноэтажный и обычный на первый взгляд дом. Синяя покосившаяся дверь, маленький двор, развешенное на веревках белье: простыни, полотенца, маленькие и большие рубашки, принадлежащие, очевидно, тому мальчику, что сидел на ступенях чисто выметенного крыльца, и его отцу, которого в этот момент не было видно. Одетая не в тулу, но в широкую блузу и длинную юбку женщина (Тайра говорила, что замужним женщинам дозволяется так ходить в пределах дома) мыла окна – то наклонялась к ведру и отжимала над ним тряпку, то распрямлялась и начинала тереть ей стекла. При каждом движении мотался из стороны в сторону кончик ее длинной и густой, повязанной лентой косы.

Обычная женщина, обычный дом. Мальчик, беднота, край города.

– Тайра? Почему ты тут стоишь?

На звуки моего голоса повернулась хозяйка – заметила двух торговок с корзинами, бросила тряпку в ведро и направилась к калитке, попутно вытирая руки о грязный уже подол.

– День добрый, почтенные, – поздоровалась она мягким, усталым голосом. – Чем торгуете?

Тайра отступила назад и едва не упала – я уловила ее неловкое движение краем глаза, но вместо того, чтобы задавать новые вопросы подруге, приветливо, дабы не вызывать подозрений, отозвалась.

– Шарфики красивые, браслеты звонкие, хозяюшка, не желаете?

Женщина улыбнулась, и в ее улыбке мне померещилось что-то отдаленно знакомое. Я попыталась зацепиться за это ощущение, но оно уже, словно хлипкое и непрочное дежа-вю, выскользнуло прочь из моего сознания.

– Сожалею. Нет у меня лишних денег на украшения.

– Тогда, может, пустынные орешки – вкусные и спелые, или же корни Оха мужу?

– Уже есть, спасибо. Сама с утра на рынок сходила.

– Ну, хорошо, хорошо… – я не нашлась, что еще добавить. И, чтобы не привлекать внимание к застывшей соляным столбом подруге, добавила: – Доброго вам дня, хозяюшка, пойдем мы.

И дернула Тайру за руку.

Та, словно опоенная наркотическим зельем, медленно двинулась следом за мной.

То, как она плакала, я видела впервые. Горько, безутешно, горячо. Сидела у стены дома за поворотом и глотала слезы. Терла щеки ладонью, будто ненавидела их за то, что они мокрые, будто ненавидела себя за то, что не могла сдержаться. Или за что-то еще.

– Тай, если это твоя мама, так пойдем назад!

– Нет!

– Ну, пойдем! Зайдем в гости, посидим, выпьем чаю. Вы хоть обниметесь…

– Ты не понимаешь. Если она узнает, что я жива, что я – вот она, она будет ждать меня снова. Ее мир изменится, перевернется, а ведь нам нельзя… Нельзя дочерям идти обратно к родителям, это запрещено.

– Но ведь никто не узнает. Мы – обычные на вид торговки…

– Увидят соседи, начнут расспрашивать.

– Но она же тебя не предаст?

– Она будет ждать снова. Твоя бы не ждала?

Да, моя бы тоже ждала.

– А так не будет, – промоченный насквозь край платка то и дело касался покрасневших и опухших век. – Нам нельзя ходить, нельзя. И я бы не пошла… Я даже не помнила, где находится мой дом, а теперь увидела…

– Так, может, и хорошо, что увидела? Теперь ты знаешь, что она жива, что с ней все в порядке. Разве это плохо?

Я молола почти ерунду. Нет, не совсем, но такие слова всегда кажутся ерундой, когда думаешь о том, что мог бы зайти, прикоснуться, обнять, прижать к себе мать, сказать: «Мам, это я. Я».

Мне тоже хотелось плакать.

Безвыходная ситуация. И в калитку не постучишься, и просто так не уйдешь. Не через все можно переступить и с легким сердцем зашагать дальше.

Тайра плакала долго. Сидела прямо на песке, слепо смотрела на ограду соседнего дома и терла тыльной стороной ладони уже и без того красные и растертые губы.

– А тебе точно-точно к ней нельзя? – спросила я потерянно.

Качнулась черноволосая голова, съехал на бок платок. По крашеной штукатурке стены тянулась длинная изогнутая, похожая на молнию трещина. Нет, для местных не похожая – здесь не знают про молнии.

– Может, дадим ей денег? Ты просто будешь знать, что у нее хватает на еду. Придумаем «как», найдем способ – все легче на сердце.

Вместо того чтобы загореться идеей, Тайра продолжала сидеть так, будто вовсе не услышала меня. А через секунду хрипло прошептала:

– У меня есть брат, представляешь? Маленький брат. А я даже не знаю, как его зовут.

– Так это же не сложно!

И, не дожидаясь слов протеста, я быстро развернулась, оставив подругу сидеть в закутке, натянула на лицо вуаль и зашагала обратно к белому домику.

– Милейшая, я хотела бы попросить воды, можно? Вокруг никого, а на улице так душно, что уже сил нет идти дальше.

– Конечно, сейчас вынесу.

Вблизи она оказалась похожей на дочь еще больше: тот же прямой нос, ровные черные брови, правильной формы лицо и большие глаза с едва заметной поволокой. Только не желто-зеленые, а черные. Она уже не выглядела молодой, но все еще оставалась красивой, несмотря на тонкие и многочисленные, прорезавшие лоб и щеки морщины.

– Какой хорошенький у вас малыш. Сколько ему уже?

Вода оказалась теплой и чуть приторной, но я глотала ее с удовольствием. Мама Тайры оглянулась и посмотрела за плечо, где на крыльце играл палочками мальчуган.

– Почти шесть.

– Как быстро летит время, да?

– Это точно.

Наверное, она помнила Тайру. Нет, я была уверена, что всегда помнила, просто как прочтешь это по лицу? В усталых глазах? В прижившейся грустинке на их дне? По жестким складкам губ, что образовались после множества бессонных ночей со слезами в подушку?

Помнила. Она, конечно, помнила. И, вероятно, Тайра была права, когда говорила, что встречаться им не нужно. Хотя как знать? Где правда? Что хорошо, а что плохо? Больно в любом случае одинаково, и если так больно мне, то как же больно должно быть Тайре? И почему-то вдруг стало понятным ее желание никогда не иметь детей – не на Архане.

– А как зовут сына? Вы не против, что я спрашиваю? Просто красивый он у вас.

– Да нет, чего же против. Его зовут Тир. В честь дочки назвала.

При этих словах я едва не выронила из рук железную кружку – слишком слабыми и дрожащими сделались мои пальцы.

А спустя какое-то время я привалилась к той же самой стене, у которой несколько минут назад оставила свою попутчицу. Медленно выдохнула, стянула с волос платок, сжала его в руке и тоже стала смотреть на ограду дома на противоположной стороне.

– Его зовут Тир, – сказала я тихо. – Она назвала его в честь тебя.

А когда Тайра посмотрела на меня, я не стала к ней поворачиваться. Не хотела, чтобы она видела мои слезы.

* * *

– Знаешь, я бы с ним все время играла, воспитывала его, я бы его всему научила – как не быть плохим человеком, как растрачивать попусту эмоции, как жить… Я бы развивала его, помогла научиться читать, чтобы он вырос грамотным, получил хорошую профессию, чтобы… чтобы…

Тайра все бормотала и не могла остановиться; кажется, вкуса еды она не чувствовала вовсе – похлебка в ее тарелке исчезала механически, проскальзывая мимо всяких рецепторов. Хлеб то рвался дрожащими пальцами на части, то скатывался в маленькие комочки; весь стол был усеян крошками. Она не видела меня, не видела стола, за которым сидела, не видела ничего, кроме тех иллюзорных картин, которые бесконечной лентой бежали в ее воображении. Она и маленький Тир: играют, учат азбуку, смеются, обедают, бегают по двору, вместе засыпают.

– Я бы столько могла ему дать, понимаешь? Столько всего… Почему? Почему так вышло? Ведь теперь он никогда не узнает, какая я и как сильно я его люблю.

«Может, когда-нибудь узнает», – хотелось возразить мне, но я предусмотрительно молчала – кому известно будущее?

– Я бы окружила его бесконечной заботой, постаралась уберечь от ошибок, от плохой судьбы, огородить от бед и печалей. А теперь…

– Тай, – я медленно и протяжно вздохнула. – Ты не смогла бы.

– Что? Нет, я смогла бы!

– Да не смогла бы. Сейчас тебя переполняют чувства, и это понятно. Но когда эмоции схлынут, ты осознаешь одну странную вещь – да, ты смогла бы его любить, играть с ним и чему-то научить. Но ты никогда не смогла бы огородить его от того, что ему суждено пройти, понимаешь?

В ответ тишина, нахмуренные брови и расстроенный, все еще почти слепой взгляд желто-зеленых глаз – пик синдрома «я-бы-все-смогла» старшей сестры.

– Разве Ким не знал о твоей дальнейшей судьбе? Знал. Но он так же понимал, что это твой Путь, и ты должна его пройти. Должна, даже если он сложен и тернист, потому что только своими ногами – своими, а не его, Кима, – ты должна переступать через препятствия, и только так ты могла в итоге стать тем, кем стала. И потому твой учитель молчал – он был мудр. Думаешь, он тебя не любил или не хотел уберечь? Думаешь, не заботился? Он давал то, что мог, но он не мог дать всего – что-то человек должен делать сам. Так же и Тир. Он сам сможет научиться, пройти преодолеть, просто люби и верь в него. Понимаешь?

Она понимала. Неохотно, расстроено, но понимала.

– Но я бы все равно хотела… Хотела…

– Я знаю, верю тебе. Правда, – я вытянула руку и осторожно пожала ее трясущиеся в миллиметре от скатерти пальцы. – Ты бы очень много хотела ему дать. И я бы хотела, если бы была на твоем месте. Но пока нужно просто принять то, что есть. А потом ты… мы вместе подумаем, что можно сделать, хорошо? Может, ты когда-нибудь надумаешь зайти к ним в гости, и в этом случае я всегда буду рядом, всегда помогу.

– Правда?

– Правда.

В ее душе боролись страх, сомнение и надежда – опасная смесь, глотнув которой, бывает очень сложно принять правильное решение.

– А она… мама… Она так и сказала: «Я назвала его в честь дочки»?

– Да, так и сказала.

Тайра держалась молодцом секунд пять. А потом вновь расплакалась: исказились ее припухшие губы, по щекам градом покатились слезы, выпал из пальцев скатанный в комок хлебный мякиш.

А я сидела, смотрела на нее и молчала.

Знала – сейчас я ничем не могу ей помочь.

Этим вечером, когда над Рууром взошел «фонарь Ирсы», мы лежали в постелях молча; каждый думал о своем.

Громко сопел рядом раздувшийся от обилия еды смешарик – в харчевне он умудрился съесть за раз не только горку спелых плодов ирхи, но так же все три обещанные накануне ореховые сладости. Как только не лопнул? Хотя грех судить того, кто весь день без перерыва на отдых и пищу работал сканером; привычно шуршали под полом полевки.

Спать нам этой ночью, судя по заливистому храпу Ива, с пауками.

Ну да ладно, переживем.

Глава 7

Если бы этой ночью некая гадалка, глядя в магический кристалл, сообщила мне о том, что поутру мы с Тайрой примем решение выдвинуться в пустыню, я бы посмеялась над ее словами и над купленным, скорее всего, в Китае шаром.

Какая еще пустыня? Делать больше нечего?

Но именно такое решение мы и приняли.

И дело не в том, что нам вдруг перестало хватать остроты ощущений, и мы, уподобившись Беару Грилзу[5], решили проверить себя в настоящих боевых условиях, а в том, что мы попросту лишились всякого выбора.

И вот как было дело.

Первым, что я увидела, разлепив глаза на рассвете и промычав пару недобрых слов жестким доскам, от которых ныла спина, была стоящая у окна Тайра. Точнее, Тайра, которая пряталась за занавеской и, по-видимому, подслушивала доносившийся с улицы разговор.

– Доброе у…

– Т-с-с-с!

Угу. Вот тебе и «доброе». Не успеешь поздороваться как белый человек, а на тебя уже с выпученными глазами «пшикают». Чего она там слушала?

Я откинула тонкое одеяло, которым укрывалась, приняла сидячее положение и потерла щеки. С недоумением глядя на подругу, выждала несколько секунд, а когда, как мне показалось, голоса затихли, спросила:

– Ты чего там слушаешь? Случился потоп, наводнение, первая в жизни Руура гроза, или надвигается песчаная буря?

– Хуже.

Упс.

– Что может быть хуже?

Хотелось пить, хотелось есть, и совсем не хотелось плохих новостей. Но кто бы меня спрашивал?

– Нас ищут.

– Что?!

– Вот-вот. Я только что услышала, как владелец лавки, что торгует корзинами, разговаривал с Аеллой…

– Кто такая Аелла?

– Не важно. Так вот, они говорили о том, что за сведения о двух торговках в синей и зеленой тулу, назначена награда.

– Может, это не о нас?

– А о ком? Думаю, что именно о нас. Нами по какой-то причине заинтересовался начальник городской стражи. Именно он дал клич горожанам смотреть в оба. Так что, о нас это или нет, а на улицу бы высовываться не следовало, так как под описание мы полностью подходим. Знаешь что, посиди-ка ты здесь, а я сбегаю на улицу, попробую выведать больше. Люди – те еще сплетники, быстренько все расскажут.

– А как же ты?…

«Как же ты собираешься одеться?» – хотела спросить я, но уже получила ответ на свой вопрос – подбежавшая к мятой постели Тайра ловко выворачивала скрученную в валик тулу наизнанку.

– Так вышивки же все равно будет видно?

– Не будет.

С помощью уверенных действий, небольшого количества сноровки и большого количества опыта, похожая на картофельный мешок тулу была подвязана совсем иначе, нежели ранее, и теперь Тайра снова походила на стройную молодую женщину, чье лицо закрывает вуаль. Нашивки общины торговцев удачно скрылись под складками, длина подола укоротилась, а рукава подвернулись до локтей.

– Так ничего не видно.

– Но… Может, пойдем вместе?

– Нет. У меня одной больше шансов, вдвоем мы привлечем много внимания. Ты пока посиди здесь, я быстро.

– Тай, хоть смешарика с собой возьми для безопасности, иначе я изведусь от беспокойства.

Благородный Ив тут же подкатился к ее ногам и застыл в ожидании.

Секундное размышление, почесанная щека, кивок.

– Хорошо, забирайся, пойдем вместе.

Фурия моментально взмыла вверх по ткани и закрепилась на талии пояском.

– Отлично. Жди. Мы быстро.

– Жду, – качнула я головой уже закрывшейся двери.

С минуту я сидела на полу, пыталась сообразить, с какой бы стати начальнику стражи взбрело в голову искать двух торговок, затем поднялась, разогнула деревянную спину и отправилась на задний двор умываться.

Вот тебе и размеренное утро, неспешный завтрак и прекрасный новый ленивый день. Что ж, выбирать не приходится – дождусь возвращения подруги, а там будем решать по обстоятельствам.

За те сорок минут, пока она отсутствовала, я успела изойти от тоски, одиночества, тревоги и от одно другого хуже придуманных и совершенно не имеющих отношения к реальности предположений.

Кто-то узнал, что мы не из этого мира? Кто-то раскурочил-таки кристаллы от зеркал и выяснил, что сплав, из которого они состоят, инородный? Мы кого-то обсчитали на рынке? Укушенный Ивом палец воспалился, его владелец-вор умер, и теперь все ищут торговок с кусающимся и пыхтящим бездонным кошельком? Не сработала чудо-вода, или же кто-то капнул-таки пару капель в неположенное место и теперь мается краснотой и зудом?

Знаете, в недрах человеческого мозга любое, даже самое сумасшедшее предположение в момент тревоги вдруг начинает выглядеть исключительно правдоподобным. Чего мы только не надумаем, чтобы еще сильнее напугать самих себя. Не умеем успокоиться, ждать, гармонично созерцать мир и заниматься полезными делами, пока новости сами не расскажут больше деталей, – нет, мы накручиваем, раскручиваем и закручиваем пружину собственных нервов так, что голова начинает дымиться, глаза вываливаются наружу, а от волос на голове остается в лучшем случае три разрозненных пучка.

Ведь доподлинно известно, что нет для человека хуже слов, нежели: «Я все знаю». И желательного обрывать эту фразу именно в данном месте, не добавляя чего-либо еще, дабы заставить собеседника максимально изощренно помучиться.

Нет, не подумайте, я, конечно, не выдернула на голове все волосы и не забрызгала стекла истерической слюной, но помучилась, вынуждена признаться, изрядно. Все-таки чужой мир, чужие правила, а мы из инопланетного монастыря. Ну, по крайней мере, я.

Поэтому, когда Тайра вернулась, я готова была зацеловать ее лишь за то, что мне теперь не придется думать, где ее искать в том случае, если она вообще не вернется.

– Ты уже завтракала?

– Нет. Кусок без тебя в горло не лез.

– Тогда пойдем перекусим, и заодно я расскажу то, что удалось узнать.

Когда на небольшом столике были разложены остатки выданной нам с собой в качестве «пайка» еды от Клэр, Тайра откусила изрядно подсохший кончик пирожка и принялась говорить:

– В общем, ситуация обстоит так: ищут действительно нас.

– Ты уверена?

– Да. Слух о проданной нами пахучей чудо-воде докатился до начальника стражи, и тот крайне сильно заинтересовался заморским товаром.

Я едва не застонала вслух. Значит, одно из моих безумных предположений ушло не так уж далеко от истины.

– Зачем она ему?

– Не знаю, но нужна, видимо, позарез. Кто-то из купивших ее воспользовался пробником, ощутил на себе или своей жене дивный эффект, а после расписал все достоинства нового приобретения одному из своих приятелей. Тот, как я понимаю, оказался стражником и тут же принялся передавать сплетни о заморском чудо-снадобье всем своим друзьям, а оттуда слух уже докатился и до начальника. Вот зуб даю, что этот начальник запал на какую-нибудь красавицу – дочку богатого купца или лавочника, – а та от него нос воротит. А тут такие новости – мол, чудо-вода для привлечения к телу женщин!

– Блин, а ведь идея была хорошая.

– Да идея-то была отличная, поэтому и расползлись о наших пробниках слухи до всех концов Руура. Так вот теперь начальник стражи хочет найти тех, кто сей диковинкой торговал – узнать, откуда она привезена и когда доставят новую партию. А новую партию-то, понятно, не доставят, но за информацию о нашем местонахождении уже назначена цена. И неплохая цена, должна признаться. Наверное, ему позарез приспичило даму сердца соблазнить.

– Во дела… Духи и духи – ничего необычного.

– Это тебе ничего необычного, а тут из всего раздувают носорога.

– Слона.

– Да, точно, слона. В общем, из дома нам в этой одежде нельзя носа показывать, а новую мы купить не можем.

– Почему не можем?

– Потому что все лавочники, кто торгует одеждой, уже предупреждены, и как только мы появимся, они тут же доложат о нас кому следует.

– А если мы переплатим, чтобы закрыть им рот?

Тайра недобро ухмыльнулась, потеряла прилипшую к уголку рта крошку, аккуратно подняла ее с пола и вернула на стол; мирно, будто бы и не слушая нашу беседу, завтракал сухим куском торта с консервированными персиками Ив.

– Деньги-то они возьмут, в этом я не сомневаюсь. Только после этого все равно побегут докладывать, потому что все тут законопослушные, потому что долг превыше всего. Плюс еще и дополнительные денежки. Кто от них откажется?

– Мда. А попросить одежду у кого-нибудь из твоих знакомых мы можем? Занять, так сказать?

– Не можем, не дадут. Точно так же доложат. Потому что если даст чья-то жена и не скажет мужу, тот ее побьет. А если даст и сообщит, то он ее похвалит. Так здесь все устроено. К тому же я бы не хотела, чтобы меня видел кто-то из знакомых – не хватало еще, чтобы доложили, что бывшая узница спустя столько времени вдруг объявилась в городе.

– Да, ты права. Так что получается, из дома мы не можем выйти совсем? А если вывернем наши «тулы» наизнанку, как ты сегодня?

– Нашивки все равно видно. Да и любая женщина быстро сообразит, что тулу вывернута, если приглядится. Это я бегала быстро и нигде не останавливалась, ну, не там, где меня было видно. А нам как ходить?

Мой мозг кипел от напряжения.

– Тогда, может, попросить Клэр сшить нам новые на основе этих?

– Это можно. Но ты на прыжок затратишь много сил, и, пока восстановишься, пройдет время. Боюсь, что Стив во второй раз меня может не отпустить.

Мы задумались. Вернуться в Нордейл, конечно, можно, но Тайра права – там придется провести хотя бы пару дней. Пока выберем ткань, пока Клэр сподобится найти время на пошив новой одежды, пока то, пока се. Того гляди и Дрейк подкинет мне пару срочных заданий, которые заставят временно позабыть о возвращении на Архан. И не на два дня, а дольше.

Черт.

– А что, если мы принесем еще пробников и дадим начальнику стражи? – плохая идея, плохая, я поняла это еще до того, как Тайра открыла рот. Потому что если мы попадем в руки стражников, нас ждут не только вышеописанные проблемы, но и ворох с горкой новых. – Да, можешь не отвечать. Никудышная мысль, сама знаю. Так что же получается, из дома нам пока не выйти? Придется сидеть, пока о нас не забудут?

– О нас не забудут, не надейся – люди в Рууре долго помнят тех, кто заставил всколыхнуться их серые будни, а если уж мы заинтересовали начальство и за нас назначена цена, то о нас будут помнить, передавая байки из поколения в поколение, еще лет сто.

– Здорово! Так что же будем делать? Есть у тебя какой-нибудь план?

– У меня нет. А у тебя?

– Вот и у меня нет.

После этих слов мы одновременно, и не сговариваясь, посмотрели на лакомящегося тортом Ива. Тот неспешно перевел на нас взгляд чистых и искренних золотистых глаз, почавкал еще несколько секунд, помолчал, а затем довольно произнес.

– А у мя есь. Лан.

– Хороший? – на этот раз этот вопрос со смешком задала не я, а Тайра.

– Калоший! – гордо, как и в прошлый раз, отозвался Ив.

План фурии, если описать его кратко, заключался в следующем: мы сегодня же выдвигаемся в пустыню навстречу каравану.

Да, в пустыню. Да, сами. Без карты, без особенных запасов еды, так как взять их негде, и с минимальным количеством воды.

Звучит безумно? Полностью.

И мы бы ни в жизнь не согласились поддержать эту идею, если бы Ив не заверил в том, что:

А) Он способен видеть и чувствовать движение караванов, и ближайший к нам, направляющийся из Оасуса в Руур, находится всего лишь в четырех днях пути от границы.

Б) Он лучше всякого компаса укажет нам точный путь, чтобы встретиться с погонщиками лицом к лицу как можно скорее.

В) Он будет способен защитить нас от всякой или же почти всякой пустынной живности, если мы будем в точности следовать его указаниям.

Выслушав смешарика, я задумчиво почесала щеку:

– А если ты не сможешь выудить изображение Оасуса из головы погонщиков? Тогда что?

– Гда да-мой.

Действительно. Тогда домой, что ж еще? На прыжок домой моих сил хватит точно.

– Получается, что если мы выйдем из города им навстречу, то встретим караван через два дня? – уточнила Тайра.

– Дя.

Наша троица теперь напоминала погрязший в раздумьях кружок конспираторов: я смотрела на Тайру, Тайра смотрела на Ива, Ив смотрел то на меня, то на Тайру. Мы взвешивали «за» и «против», смешарик же, уже взвесив все, что можно, терпеливо ждал нашего ответа.

– А еды у нас на два дня хватит?

– На два да.

– А что, если от жары она окончательно испортится?

– Это не проблема. Я покажу тебе, как сделать так, чтобы чуть подпортившаяся еда не причинила расстройства желудку.

– Ладно.

– А вода? В кране на заднем дворе она не питьевая.

– Немного воды я купить сумею. Снова выверну тулу наизнанку и добегу до ближайшей лавки.

Хм. Получается, что шансы на то, чтобы осуществить безумную затею, у нас есть. Караван с помощью навыков Фурии мы отыщем, а дальше по обстоятельствам: если Ив сумеет считать из памяти погонщиков фрагменты Оасуса, тогда мы махнем туда, а если нет, тогда путь один – домой.

– Ив, а ты не мог бы сразу указать направление в Оасус? Если уж видишь движение караванов.

– Мог. Цать осем ней пути. Ез рерыва на со.

Ого!

– Ну, если это двадцать восемь дней пути без перерыва на сон, тогда мы выдвигаемся в пустыню.

На том и порешили.

Глава 8

Все шло согласно задуманному: Тайра купила воду, и мы привязали два бурдюка к поясам. Оставшиеся пустынные орехи, чтобы не тащить с собой объемные корзины, мы сложили в заплечную сумку, с которой прибыли на Архан; остатки торта и пирожков лежали там же – этого запаса, если распределять его экономно, на два дня должно было хватить.

Прежде чем покинуть дом Кима, мы убрались, вымели пол, убрали одеяла в чулан – в общем, сделали так, чтобы любой человек, решивший осмотреть покинутое жилище, подумал, что то пустовало с самого дня смерти хозяина. Ну, подумаешь, пыли нет – наметет.

Из Руура мы вышли не через центральные ворота, откуда начинался официальный караванный путь и на которых стояли два делавших заметки о «приходе-уходе» часовых, а через расположенное неподалеку от дома Кимайрана место, где стенная кладка развалилась достаточно сильно, чтобы через нее перебраться.

Несколько шагов вверх: катящиеся из-под подошв камешки, жаркий ветер в лицо, пыльный подол и не менее пыльные ладони, и вот мы уже на другой стороне – не в городе, а в пустыне.

Прежде чем зашагать дальше, мы целую минуту стояли, смотрели на расстелившийся перед глазами желто-рыжий монохромный пейзаж, прореженный только низкорослыми колючками, и молчали. Вот она – величественная хозяйка, что заняла собой большую часть этого мира – песчаная владыка, безводная и безлюдная гладь, в которой топнут подошвы, в которой у горизонта проступают миражи и в которой пропадают, исчезнув без следа, сбившиеся с дороги путники.

– Ив, ты уверен, что знаешь, куда идти? А то как-то… страшновато.

– Наю, – донеслось мне в ухо с левого плеча, на которое взгромоздился наш пушистый штурман.

– Ну, знаешь, так знаешь. Тогда, как говорится, с Богом.

* * *

Время здесь стелилось и тянулось, словно плавленая резина. Накинутые на лицо вуали защищали глаза от слепящего света, тонули в мягких барханах подошвы пригодившихся во второй раз кроссовок, пекло через платок макушки, молчал Ив. Уже через несколько минут моя тула вымокла от пота, и я хмуро думала о том, что через два дня я буду мечтать о душе так, как не мечтала о нем никогда в жизни. Если вообще смогу спать этой ночью.

Шаги сливались в цепочку из одинаковых и оттого усыпляющих разум однообразных движений, раскаленный воздух, входивший в легкие при вдохе, выходил из них чуть менее горячим, но каждый новый вдох заставлял чувствовать себя так, будто ты находишься внутри гигантской конвейерной печи, немилосердно сохли губы. Хотелось пить.

– Если закончится вода, я могу попробовать собрать ее из пространства. Будет сложно, ее здесь мало, но если приложить усилия… Влага – она всегда есть вокруг, только в виде энергии. Энергию тоже можно пить…

Мне казалось, что идущая впереди Тайра разговаривает с самой собой. Ей не требовались мои ответы, и я не отвечала; тихо плыл по пустыне наш собственный, состоящий из двух человек и фурии караван.

Наверное, то была одна из самых сумасшедших идей, которую мы по некому коллективному затмению умов решились претворить в жизнь. Дюна за дюной, бархан за барханом, колыхание складок одежды, горящая от солнца макушка. Здесь метр казался километром, здесь пейзаж пугал равнодушием к жизни, здесь сознание соскальзывало куда-то вбок и постоянно чудилось, что одна единственная неправильная мысль – и нагрянет вдруг страх, паника человека, обнаружившего себя в одиночестве среди бескрайних, выжженных солнцем песчаных равнин и холмов.

Привычная логика здесь моментально замещалась логикой обреченного человека: где брать воду? Чем питаться? Куда идти? А что, если заблудишься, заплутаешь, обнаружишь, что наступаешь на собственные, протоптанные час назад следы? Нет, за час их заметет, так что даже ходьбу по кругу не заметишь…

Чтобы не поддаваться волнам шедшего из недр позвоночника страха, приходилось напоминать себе, что я – Бернарда. Я умею перемещаться в пространстве, я умею за секунду оказываться не там, где есть сейчас, я умею, я умею, я все умею… Главное – не забыть, что я вообще что-то умею.

Как же страшно, оказывается, быть одному в пустыне. Это вам не тур на верблюдах по Сахаре, где к экскурсантам всегда приставлены погонщики-арабы, где рядом бежит смуглый мальчишка-продавец, сумка которого наполнена холодной пепси-колой, где постоянно вокруг звучит русская речь, а о том, чтобы оказаться в одиночестве и тихо-мирно насладиться закатом, остается только мечтать. Это не расслабленное поведение туриста, уверенного в том, что стоит лишь повернуть голову, и умиротворяющие взор плоские крыши одноэтажных аборигенских жилищ окажутся позади. Это вообще не тур, не экскурсия и не видео, которое хорошо просматривать, сидя на диване в теплой комнате, когда за окном все завалено снегом. Это жизнь.

Наверное, легко ему было – Беару Грилзу – выставлять себя этаким героем, умеющим укрываться от песчаных бурь, часами печься на солнце без головного убора и потрошить мертвого верблюда, чтобы выпить жидкость из его внутренних органов, когда позади всегда была съемочная группа. Попала пыль в глаза? Медики промоют. Обжег лоб и нос? Намажут кремом – телезрителю все равно не видно. Мертвый верблюд? Так зачем исполнять на практике то, о чем нужно знать лишь в теории. Ведь на экране все выглядит иначе, все выглядит правдоподобно, все не как в жизни.

Теперь я знала, что в жизни все намного сложнее, и самое трудное, когда попадаешь в экстремальные условия, не поддаться страхам из собственной головы – да, именно это сложнее всего. Психика – вещь хрупкая, и уберечь ее от трещин способен далеко не каждый.

Интересно, сильно ли поддал бы мне за подобное приключение Дрейк? Наверное, сильно. Но ведь отпустил – значит, знал, что все будет в порядке?

Теперь мне отчаянно хотелось надеяться, что знал. Потому что с каждый шагом, который отдалял нас от города и углублял все дальше в пустыню, во мне оставалось все меньше уверенности в том, что нам вообще стоило соглашаться на эту авантюру.

Наверное, я – паникер.

Когда мы остановились для того, чтобы сделать передышку и выпить воды, Ив уверенно сообщил: движемся правильно. Что ж, спасибо, и то хлеб. Кажется, наша фурия была единственным созданием, неподверженным воздействию вредоносных солнечных лучей и оттого чувствующим себя распрекрасно.

Я же пребывала в довольно скверном и непривычном для себя расположении духа – смеси тревоги и неуверенности. Кроссовки натирали ноги даже через предусмотрительно натянутые носки, ступни, несмотря на то, что солнце стояло в зените, уже гудели от усталости. Что же будет дальше? Все более манящими казались то и дело всплывающие в воображении знакомые улочки Нордейла.

– Как ты? – спросила меня Тайра, и я не сразу нашлась, что ответить. Кому охота признаваться в слабости? Но друг на то и друг, чтобы с ним делиться переживаниями.

– Не очень. Мне как-то боязно… неуютно. В голову постоянно лезут разные мысли, думаю всякий бред, накручиваю себя.

– Это нормально.

– Нормально?

– Да.

– Откуда тебе знать? Часто путешествуешь по пустыне?

Тайра на мое бурчание не обиделась.

– Я родилась в окружении пустыни и знаю ее коварные свойства. Многие в нее уходили, но немногие возвращались, а те, кто уходили, всегда говорили, что миражи рождаются в первую очередь в твоей собственной голове, и с ними сложно бороться.

Да? Значит, я не одна такая. Странно, но от слов подруги мне полегчало, настроение начало медленно, но верно выправляться.

– А что с этим можно делать? Есть лекарство?

– Есть. Нужно говорить, общаться. Не важно, на какую тему – лишь бы тек разговор, так и идти будет легче.

– Чего же ты сразу не сказала?

– Хотела послушать тишину, подумать, ощутить этот простор. Я ведь тоже никогда не была в песках в одиночку.

– И тебе не лезут в голову дурные мысли?

– Лезут. И поэтому, начиная с этого момента, я предлагаю нам с тобой говорить. Даже если это отнимет больше сил, нежели мы потратили бы, путешествуя молча.

– Согласна. Будем говорить.

Тайра улыбнулась, а Ив, прослушав наш диалог, ворчливо пробубнил одно-единственное слово «Юди».

Ну, да, конечно – люди.

Ему, пушистому, не понять.

С этой минуты шагать стало веселее.

Мы не выбирали тем: мой дом на земле, детство, мама, наша квартира, садик, школа, пудель Рон. Бабушка, ее двор, соседи, пончики, работа, мысли по мере взросления, случаи из жизни, описания городов и улиц, истории про друзей. Когда у меня пересыхало горло, эстафету подхватывала Тайра, и тогда, чувствуя под ногами пружинистый песок, я слушала про далекий одноэтажный пансион, его строгих настоятельниц, единственную подругу Сари, незнакомых мне девочек, лица которых всплывали в воображении; видела серые унылые стены, узкие неудобные скамьи, скрипучие парты.

Тайра умела рассказывать. Речь ее лилась легко и плавно и напоминала ручеек: иногда искрилась солнечными бликами – радостными деталями, иногда вихрилась от эмоций и делала повороты, иногда просвечивали сквозь толщу воды лежащие на дне камни – воспоминания непростые и тяжелые. Но слушать было интересно: про неразговорчивого отца, про немногочисленные игрушки, про распределение, которое случилось в восемнадцать лет, про начало работы у Раджа Кахума…

Ей бы книги писать, думала я, ощущая на плече тяжесть восседающего на плече Ива – у нее получилось бы. Или сказки сочинять – все дети зачитались бы. Умеет говорить, умеет передавать, умеет, самое главное, отвлечь.

Если бы ни наши разговоры про Землю, мир Уровней или Архан, этот бесконечный день, который, казалось, залип во времени на месте, показался бы мне одним из самых длинных дней в жизни, а так он, как ни странно, двигался. И через какое-то время, рассказывая Тайре про Мака Аллертона, который когда-то по приказу Дрейка приехал за мной на своей черной машине, и от которого мне удалось благополучно улизнуть, я стала замечать, что тени от редких высушенных кустов, мимо которых мы проходили, удлинились. Значит, время не стояло на месте, значит, солнце все же плыло по небосводу, и значит, мы-таки, пусть и не быстро, продвигались навстречу каравану.

Изредка в наш разговор вмешивался Ив, но не для того, чтобы рассказать о фурианской жизни, а чтобы скорректировать курс. Его отрывистые «лево» и «аво»[6] означали, что впереди нас поджидает нечто неприятное, как то: подземные черви, зыбучие пески или же огромная трехглазая барханная змея. Из его обрывистых, мутных и местами совершенно неразборчивых объяснений я поняла, что змеи поменьше, еще издалека почувствовав вибрацию наших шагов, расползались в стороны самостоятельно, но эта трехглазая тварь – самая большая песчаная рептилия данной местности – имела зоб достаточный для того, чтобы вместить в него человека. Конечно, после укуса и умерщвления.

Какая прелесть.

И как же хорошо, что плечо мне оттягивал не какой-нибудь бесполезный здесь попугай, а наш родненький, умненький и прозорливый смешарик.

– Слушай, Ив, а почему ты решился с нами идти? – вдруг спросила я его ни с того, ни с сего. – Мог бы остаться дома и кушать ягоды.

– Отел[7]

– А по какому признаку вы решили, что пойдешь именно ты?

– Юбой бы шел. Чайно вы. Ррали.[8].

– О, у вас тоже есть система случайного выбора? Интересно, как она выглядит.

– Как анетка.

– «Каканетка»? Это что такое?

– Как монетка, – рассмеялась Тайра.

– Ладно, – прыснула я, – будем считать, что их система распределения называется «каканетка».

– У-у-у! – недовольно промычал мой наплечный сосед – будь у него кулак, он бы точно мне им погрозил.

Чтобы заставить его забыть о недовольстве, я быстро сменила тему:

– А как тебя зовут на самом деле? Мы тут с Тайрой гадали: Чив, Пиф, Миф, Виф, Гиф? Ведь «Ив» – это, наверное, не твое имя целиком, нет?

– Неть.

– Вот. Так как? Может, будет уважительнее называть тебя полным именем?

Я не видела, но знала, что Тайра улыбается – мы его дразнили – нашего мелкого.

В ответ на мой вопрос из фурии вылилилось такое количество протяжных, коротких, клокочущих и свистяще-гортанных звуков, что я аж забыла, как нужно шагать и остановилась; кроссовки тут же утонули в раскаленном песке:

– Это что было – имя?

– Дя.

– Ладно, – после секундной паузы рассудила я трезво. – Для нас ты будешь просто Ив, ибо то, что ты только что продемонстрировал, произнести нам будет не под силу даже в конце нашей наполненной практиками по произнесению фурианских имен жизни. Согласен?

– Асен, – миролюбиво согласился некто, кого, оказывается, звали совсем не Ив, и мы с Тайрой, чувствуя невероятное облегчение от того, что только что избежали несчастливой судьбы, пытаясь выговорить уважительные, но неподвластные человеческому рту звуки, зашагали дальше.

(George Skaroulis – Fragile)

Пустыня – это звенящая шепотом твоих собственных мыслей тишина, это перекатывающиеся под стопами и порывами ветра песчинки, это сложенный в гармоничный узор абрис покатых холмов и линии бесконечных, образующихся под влиянием воздушных потоков, непрерывных дюнных волн. Пустыня – это пытающиеся выжить, выстоять и надеющиеся однажды расцвести колючки, это бесконечное – от края до края – небо над головой, цвета которого меняются в зависимости от положения солнца, это удлиняющиеся к вечеру синеватые тени. В пустыне нет ничего, но в ней одновременно есть все: наполненность, глубина и величие. Она не просит гостей, не желает их, но не отторгает путников. Хочешь – бреди и ищи единственный ведущий на волю из раскаленной ловушки правильный путь, хочешь – ложись и засыпай, ведь все находящееся внутри нее раньше или позже заметет песок, и вновь останется лишь оно одно – незыблемое и невидимое глазом время. Неизменная, наравне с песком и спадающей к вечеру жарой устойчивая единица.

Времени у нас было много.

А вот еды – нет.

На ночлег мы остановились тогда, когда холмы из ржаво-кирпичных сделались бордовыми, когда наши с Тайрой тени вытянулись почти до горизонта, когда стало понятно, что минуты отдыха сейчас будут куда ценнее пройденных шагов.

Мы устали.

Да и как не устать, то покоряя бесконечные холмы, то медленно, оставляя за собой борозду следов, сползая с них? Температура, стоило солнцу замерцать на прощание уходящими лучиками, вдруг упала настолько, что недавняя жара неожиданно вспомнилась нам с грустью: лучше бы она осталась – эта жара, – пусть не такая ярая, полуденная, но та самая вечерняя, когда уже не печет макушку сквозь ткань, но все еще тепло.

На ужин мы разделили между собой остатки пирогов, а Иву выдали вконец засохший торт с персиками.

Ни ковриков, чтобы на них спать, ни подушек под голову, ни палатки, ни костра. Лишь два утомленных сидящих на песке силуэта и один маленький пушистик, пытающийся разгрызть ссохшийся корж, который мы положили ему на сумку.

– Ну что, вот и прошли первый день? – от усталости даже есть не хотелось – хотелось завалиться на бок и спать, спать так долго и беспробудно, чтобы, проснувшись навсегда забыть о том, что мы когда-то решились на эту авантюру. Красивую, в общем-то, авантюру. Грех жаловаться, когда над головой такое небо – густое, сплошь покрытое красно-фиолетовыми всполохами, живописное, – а погасшие холмы напоминают снятую фотографом-профессионалом рекламную открытку. Нет, жаловаться не хотелось, но утомились мы изрядно. Гудела трансформаторной будкой голова, болели пятки, ныли вынужденные пружинить много часов напролет колени – непривычно, тяжело, но почему-то здорово.

– На ночь я поставлю вокруг нас щит, – вещала Тайра, инвентаризируя сумку с продуктами, – он будет удерживать тепло, иначе замерзнем.

– Хорошо, когда у тебя способный друг, – отозвалась я вяло, примостив подбородок на ладони и глядя на горизонт; на небе сквозь синеву начали мерцать далекие звезды. Вот, словно крохотный бриллиант, поймавший на одну из граней лучик света, мигнула одна, затем появилась вторая, третья.

– Это точно. Потому что, если бы не способный друг в твоем лице, мы бы вообще сюда не сунулись.

– Я как-то постоянно об этом забываю.

Смешарик тщательно грыз кусок торта – периодически слышалось чавканье. Пирожок в моих пальцах едва уловимо пах тестом, но больше чем-то неприятным – пылью?

– Наверное, они все-таки подпортились.

– Может быть чуть-чуть, но ты не переживай, я научу, как правильно есть еду, которая может причинить вред. Так бы вообще по уму есть всякую еду, а не только опасную, но знание – оно, как известно, иногда соскальзывает из мозгов и перестает применяться даже тем, кто является его носителем.

– Есть такое.

– Так что ты пока не откусывай.

Да я и не торопилась. Вот если бы у меня в руках был кусок горячей жареной курицы, а к нему был подан прохладный ананасовый сок, тогда моя трапеза началась бы гораздо раньше.

– Соку бы. Ананасового, – пожаловалась я неизвестно кому.

– Нанасо. Вого, – подтвердил с полным ртом смешарик и тоже вздохнул – вспомнил, как оно бывает, когда вкусно.

– Ничего, – подбодрила нашу упавшую духом компанию Тайра, – завтра, Бог даст, встретим караван, а там и поедим как люди.

– Если только отыщем изображение Оаусуса.

– А не отыщем, так поедим в Нордейле, так? В любом случае, все будет хорошо.

Ну, если подходить к этому с оптимистичной точки зрения, то да.

Подруга, тем временем, села рядом со мной на песок, критически осмотрела пирожок, который держала в пальцах, и начала пояснять:

– Вот смотри. Любая еда – это энергия – один из ее типов, который в твоем теле преобразуется в другой тип энергии, нужный телу. Чтобы пища, даже если она уже несвежая, усвоилась хорошо и принялась организмом, не вызвав ни отравления, ни болей, с ней нужно поработать до того, как ты положишь ее в рот.

– Каким образом? – я критично смотрела на зачерствевшую выпечку.

– Все довольно просто. Представь, как энергия, которая льется из твоего сердечного центра, проникает в еду, заполняет ее собой, заставляет светиться и одновременно убивает все ненужные микробы и бактерии. В тот момент, когда ты запускаешь этот процесс, вложи и ясное четкое намерение: «Пусть та еда, что находится передо мной, начнет обладать лишь полезными для организма качествами – сохранит питательную ценность, витамины и элементы и избавится от вредного и ненужного». Параллельно с этим активируй фильтр, который находится в твоей ротовой полости – запусти его. Ну, положим, представь, что твой рот – тоже некий источник света, который помогает пище, которая через него проходит, обрести лишь полезные качества, а слюна является нейтрализатором ядов, равно как и наполнителем энергией благодарности. Таким образом, все, что ты жуешь, благословляется и очищается, но не автоматически, а от твоего намерения. Оно здесь очень важно, понимаешь? Подобный процесс нельзя поставить на автомат или же применить его к первому укушенному куску и думать, что все остальное само обезвредится.

– Поняла, – теперь я смотрела на пирожок задумчиво, но уже без отвращения. – А почему энергия должна литься из сердечного центра? Дрейк говорил, что существует еще «море» энергии, которое находится в теле каждого человека, а так же место, которое называется «океан» энергии.

– Правитель правильно говорил, но в данном случае подключить сердечный центр будет вернее всего, так как именно оттуда льется энергия Любви, а именно ей приписывают подобные чудеса. К тому же, так как энергия Любви проходит через сердечную чакру, она уже наделена определенными свойствами, и поэтому очень хорошо подходит для трансформации еды.

Возможно, я не до конца понимала все тонкости очистительного механизма, о которых говорила подруга, но интуитивно чувствовала, что она права, а посему не стала закидывать ее дополнительными вопросами – вместо этого принялась запускать в своей ротовой полости световой фильтр.

Чем раньше поедим, тем раньше завалимся спать. Вот спать-то на песке будет неудобно, пусть даже на теплом.

После обработки сердечной энергией пирожок показался не приторным на вкус, а обычным, разве чуть жестковатым. Удивительно, но пылью не пах. Может, показалось? В любом случае, тех двух, что были выданы мне на руки в качестве ужина, через минуту уже не бывало. На языке остались лишь крошки и далекий привкус нордейлского лука; булькнула в бурдюке вода.

– А знаешь, ведь еде можно придать любые свойства таким способом, который я тебе описала, – Тайра жевала задумчиво и тоже смотрела на ссохшуюся сдобную корочку.

– Какие, например?

Небо слева от нас посинело до чернильного оттенка; ветер к ночи стих, и вокруг воцарилась абсолютная, какая, наверное, бывает только в космосе, тишина.

– Можно напитать еду таким образом, чтобы никогда с нее не толстеть, чтобы ничего не откладывалось в жир, а можно наоборот – чтобы прибавлять в себе. Можно ей лечить усталые органы, можно программировать ее на то, чтобы при попадании в организм, она изгоняла болезни.

– Теперь я понимаю, почему знания из века в век так тщательно скрывали.

– Почему?

Я улеглась спиной на песок, распрямила уставшие колени и принялась созерцать небо; вспомнился «Алхимик» Коэльо.

– Потому что, знай другие то, о чем знаешь ты, за тобой бы постоянно носилась толпа жирных теток, желающих похудеть без усилий.

– Но здесь есть усилия!

– Да, но не такие, как спортзал три раза в неделю.

– А представляешь, как хорошо было бы добавить этот метод для тех, кто уже отягощает тело нагрузками…

– Вот я и говорю – порвали бы тебя на тряпочки. Привязали бы к стулу в подвале и пытали бы гамбургерами из Макдональдса.

– Это что такое?

– Это то, что лучше не пробовать.

– А-а-а… – выдала удивленная Тайра и притихла, сосредоточилась на остатках ужина.

Притих и смешарик, подъевший не только кусок торта, но так же все до единой крошки, и я вдруг подумала о том, что когда голоден сам – это нормально, но когда голоден твой друг – это обидно. Надо будет, когда представится такая возможность, накормить Ива до отвала, а то ведь он всю ночь опять будет тратиться на наблюдение за окрестностями и отпугивание от наших вкусных тел нечистых на душу жуков, пауков и скорпионов, желающих попировать при свете Ирсы.

А защищать и охранять Ив будет – обещал.

Когда с ужином было покончено, Тайра улеглась на песок рядом со мной – теперь смотрящих на звезды было двое.

– Какие большие, да?

– Угу. И сияют, как бриллианты. Говорят, только в пустыне можно увидеть такое мерцающее яркое небо.

– А у вас тоже есть пустыни?

– А то.

– Здорово, у вас многообразный мир.

– Может, и этот мир многообразный, ведь карт-то нет? А то выяснится, что у вас тоже тут пять-десять континентов, разделенных морями, и мы как раз находимся на самом жарком из них.

Тайра негромко хихикнула, воображая описанную мной картину.

– Я бы порадовалась, если так, и Архан стал бы в моем восприятии совсем другим. Более ласковым что ли… – подруга зевнула. – Сейчас полежим еще чуть-чуть, и я буду ставить щит, а то усну…

Какое-то время мы молча смотрели ввысь, откуда за нами, помаргивая, наблюдали незнакомые созвездия.

– Красиво, да? – на меня, несмотря на прохладу, медленно наваливалась сонливость.

– Красиво. Я уже и не жалею, что мы решились пойти в пустыню. Я только жалею, что в моей голове нет такой же Карты, какая была в Криале, – она была похожа на это звездное небо. Будь у нас такая теперь, мы бы точно знали, в каком направлении двигаться.

– Мы и так знаем – у нас есть Ив.

– Это да.

– Как думаешь, – вдруг спросила я, поддавшись секундному порыву меланхолии, – а у нас получится?

– Получится, – отозвалась Тайра. – Все всегда получается у тех, кто не боится пробовать. Да и какая разница – получится то, что мы задумали, или что-то другое? Мы не испугались проблем, мы решились действовать, а это главное. Мне жаль тех людей, которые хотят, но не могут найти внутри сил, чтобы идти своим путем, которые боятся даже первого шага.

От ее слов мне вдруг вспомнился стих – красивый, но грустный, и я тихонько, продолжая глядеть на алмазный небосвод, зачитала его.

Закатное солнце зовет за край окоема, Прельщая росписью яркой на облачных грядах: Послушай, парень, зачем тебе жить по-простому, Когда в этом мире полно ненайденных кладов? Когда в этом мире полно нехоженых тропок И девушек длинноволосых, с лукавым взглядом? Ты мог бы правителем стать и героем – мог бы, Чего ж ты цепляешься за этот домик с садом? Прочь робость и жалость, взят посох, набита сума, Всем нам эта жажда дороги хоть раз да знакома. Но солнце садится быстро; приходят холод и тьма. И те, кто уйти не успел, остаются дома.

– Подходит к твоим словам, да?

– «Но солнце садиться быстро… и те, кто уйти не успел, остаются дома…» – эхом повторила за мной лежащая справа соседка. – Очень красиво. Очень. И да, точно так и есть, как ты говоришь, и как написано в этом стихе. Талантливые у вас поэты. Спасибо Небу, что такие рождаются – они через строчки передают чувства, а это дар.

Я мысленно с ней согласилась.

– Все верно, верно… Собой гордится не тот человек, который желает шагнуть за дверь, а тот, кто за нее шагнул. Как мы с тобой.

Тайра посмотрела на меня, а я повернулась и посмотрела на нее.

На пустыню окончательно опустилась плотная бархатная ночь.

Глава 9

Следующий день встретил нас тем же самым: песком, взбирающимся по небу солнцем и нарастающей жарой. Продолжила свой путь цепочка из наших следов; поплыли мимо холмы.

О чем после нашего скудного завтрака думала шагающая рядом молчаливая Тайра, я не знала, но сама я размышляла о странном феномене, несколько раз кряду примерещившимся мне за ночь – похожей на Лангольера фурии. Действительно ли смешарик принимал странную форму, зачем-то раздувался в размере и отращивал многочисленные клыки? Гонял ли кого-то от места нашей стоянки, устраивал ли ужин под покровом ночи или же то был обычный кошмар, навеянный жесткой почвой под моей спиной?

– Ив, ты ночью кого-то ел?

– Неть.

– Точно не ел?

– Неть.

– А ты был похож на Лангольера?

– А то ето?

– Ну, ты поройся в моей памяти – там должен быть фильм по Стивену Кингу, в котором показывали пожирающих время существ.

Какое-то время с моего левого плеча не раздавалось ни звука, затем послышался смущенный ответ.

– Ыл.

– Был?

– Дя.

– А зачем?

– Адо.

Надо. Понятно. Значит, то все-таки были не ночные кошмары, а кого-то опасного бдительно гонял от нас спящих Ив.

– К нам подбирался кто-то страшный?

– Дя.

– Тогда, спасибо.

Да, пустыня хранила множество загадок и не всегда приятных. И если бы не наш пушистый друг, не спалось бы нам с Тайрой так сладко.

Я поежилась и выкинула неприятные мысли из головы прочь; лучше о хорошем, всегда лучше думать о хорошем.

Через какое-то время я заскучала от отсутствия разговоров и начала донимать погруженную в свои мысли соседку: может, посмотрим, что такое зыбучие пески, от которых нас отворачивает пушистый штурман? Может, полюбуемся на жуков-костогрызов, а то ведь так и пройдем полпустыни, не узнав, как они выглядят? Может…

Тайра отвечала одно и то же:

– Если будем отвлекаться на всякие штуки, то вечером караван не встретим, и придется снова ночевать на песке.

Мда. Эта идея ввиду того, что мое тело уже скрипело и чесалось от пота, мне совершенно не нравилась, и я тут же сообщила попутчикам о том, что, как только мы доберемся до Оасуса и снимем гостиницу, я окунусь в горячую пенную ванную, а после съем все самое вкусное, до чего смогу добраться. Кроме супа с паутиной, конечно же.

Тайра отозвалась коротко: постоялые дворы в Оасусе должны быть, поэтому моя мечта вполне осуществима. На этом наши разговоры вновь закончились, но в течение следующих ста шагов меня не покидало стойкое ощущение, что она думает о матери – матери и брате. Не говорит о них – а чего говорить? – но думает постоянно. Может, размышляла о том, решится ли когда-нибудь их навестить? Может, убеждала себя в том, что делать этого ни в коем случае не стоит?

В любом случае какое-то время я не прерывала ее мысли. Есть вещи, делись которыми или нет, а легче на душе не станет – я это понимала, и потому шагала рядом в молчании, пыталась развлекать себя то приятными воспоминаниями, то построением планов на будущее, то старыми, как армейский ботинок двухлетней носки, анекдотами. А еще вздыхала от того, что этот день станет для меня, по-видимому, очень долгим. Ну, что есть, то есть.

День действительно оправдал ожидания – он стал очень долгим. Не порадовали даже миражи в виде далеких белых городов, золотистых башен и голоса невидимого муэдзина, начавшие мерещиться на горизонте сразу после обеда, когда солнце вновь достигло зенита.

– Не обращай внимания на то, что там видишь или слышишь, – Тайра на далекое марево даже не смотрела, – это все галлюцинации. Они почему-то никогда не появляются в первый день, но всегда возникают на второй. Никто не знает, почему.

– Ясно.

А далекие башни никуда не исчезали почти до самого заката, и именно они стали единственным, ввиду полного отсутствия разговоров, развлечением для усталого и утомленного однообразием пейзажа ума.

Второй за последние несколько часов привал мы сделали тогда, когда наши тени вновь начали стремиться коснуться головами горизонта; солнце клонилось к закату, еда и вода заканчивались.

Остановились мы на гребне одной из самых высоких дюн, откуда открывался прекрасный вид на бесконечный – нетронутый, нетоптаный и ничем не заросший – песочно-холмистый океан.

– Мда. Конца и края не видно.

Тайра невесело улыбнулась и протянула мне чищеный орех.

– Это потому что мы не прошли и тысячный части этого пространства, так я думаю.

– Умеешь настроить на лучшее. А вода, между прочим, заканчивается.

– Да, все заканчивается.

– Плюс, ты говорила, что лучше во время ходьбы беседовать, а сама целый день молчала, – не упустила шанса пожаловаться я, поддалась-таки упавшему настроению.

– Прости меня. Я много часов держала над нами щит.

– Какой щит? Для чего? – мое плохое настроение тут же стыдливо спряталось за дверью и принялось выглядывать одним глазком – мол, есть у меня право тут быть или нет?

– Многофункциональный. Чтобы нам было не так жарко, чтобы в голову не лезли дурные мысли, чтобы мы не поддавались наваждениям, приходящим к утомленным путникам с горячими ветрами.

Вот так дела. Я целый день думала, что она по какой-то причине просто не хочет разговаривать, а подруга, оказывается, все это время держала над нами невидимый щит. И да, я действительно потела меньше, дурные мысли голову не посещали, да и мерещилось мне не так много – только город и башни. А могло быть, наверное, куда больше.

Глупая я… Дрейк бы укорил. Стало стыдно.

– Прости. А я уже, было, начала обижаться. Думала, может, сделала что-то не так.

– Ну, что ты! Я просто не могла тебе сказать об этом, так как ты, сама того не осознавая, постаралась бы вклиниться в процесс удержания щита, понять, как он устроен, и тем самым сильно усложнила бы мне задачу.

Действительно, такое могло быть.

– Все равно я глупая.

Все мои детские обиды тут же забылись; мы смотрели друг на друга с улыбкой.

– Как думаешь, нам долго еще?

– Ив, нам долго еще? – Тайра переадресовала мой вопрос фурии.

– Еча с ка-ваном чере пол. Яса.

– Через полчаса?

– Так чего же ты молчал?

– А у нас даже нет плана!!!

Теперь мы смотрели на Ива выпученными глазами – не мог предупредить заранее? Мы ведь не успели продумать дальнейшие действия, почему-то отвлеклись, раскисли и размякли – думали, шагать еще долго… А встреча с караваном уже через полчаса. Всего через полчаса!

– Так, не волнуемся, никто не волнуется, – командовала я рассевшемуся на песке тесному кружку, – все будет отлично. Как только мы приблизимся к погонщикам на расстояние достаточное для того, чтобы Ив мог начать сканирование, дальнейшее движение не нужно – пусть приближаются сами. Мимо они все равно не пройдут – любопытство не позволит.

– Нас, скорее всего, попробуют поработить, – взволнованно вставила Тайра. – Мы – две женщины посреди пустыни – легкая добыча.

– Согласна, и именно поэтому, что бы ни случилось… Я повторюсь, ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, не отпускай мою руку, потому что я в любой момент могу прыгнуть, поняла?

– Да.

– То же самое касается тебя, Ив. Никуда не спускайся с моего плеча, ясно?

– Я-но.

– А когда ты найдешь или не найдешь в их головах то, что мы ищем, тут же дай мне об этом знать. Как-нибудь. Ну, не знаю, как…

Глядя в очаровательные невинные желтые глаза, я тут же добавила:

– И не вздумай бздеть мне в ухо! Я тебя знаю…

Смешарик тут же высунул язык и издал тот самый ненавистный звук, который мне меньше всего хотелось слышать – дразнился.

– Вот только попробуй пукнуть, и я до конца жизни буду звать тебя Пухарик. Или Смешастик.

– Неть!

– Да.

– Неть!

– Да. Вот только попробуй!

– Адно! Ни бу-ду.

– Вот и заметано. Значит, всем все ясно? Тайра от меня не отходит и не отпускает, а как только мы получаем скан из головы погонщиков – не важно, плохой или хороший, – Ив тут же дает мне знак, и мы улепетываем. Ив, ясно?

– Я-но.

– Тайра?

Крытая платком голова кивнула.

* * *

Не знаю, отчего я чувствовала себя неуютнее всего. От того, что их оказалось не менее двух десятков? От того, что их тела выглядели сильными и жилистыми, а лица были изборождены теми самыми резкими морщинами, которые возникают от длительного соприкосновения с жаркими ветрами? От недоброго блеска в черных и алчных, жадно скользящих по нашим фигурам глазах? От того, что Тайра оказалась права?

– Смотри, Куйраб, а ведь не старые. Я еще издалека тебе сказал. Теперь ты должен мне три гельма…

– Я отдам тебе пять, если буду первым, кто снимет с них одежду.

– А если под юбками окажутся уродины?

– Уродины могут оказаться под платками – под юбками всегда красиво. Хочешь проверить?

Кольцо сжималось. И хорошо, что сжималось, правильно, мы этого и хотели – чем плотнее круг, тем больше шансов у Ива просмотреть всех. Чтобы точно, чтобы наверняка…

Плотно сомкнувшиеся вокруг моего запястья пальцы Тайры дрожали.

«Давай, Ив, давай», – хотелось шепнуть мне, но я не произнесла ни звука – фурия и без того знала, что делать.

– Почтенные, а как вы оказались так далеко в пустыне?

Мы молчали, будто воды в рот набрали.

За шеренгой из мужчин высились тощие и выносливые одногорбы – много одногорбов, не менее сорока – все навьючены тяжело, плотно; выручка, стоит каравану достигнуть Руура, будет хорошей. Челюсти животных двигались синхронно и монотонно; во ртах перемалывались колючки, стебли которых свисали с разлапистых и толстых нижних губ. Слепо и равнодушно к тому, что происходит между людьми, смотрели на бескрайние пески влажные и выпуклые коричневые глаза.

Мне, как никогда сильно, хотелось поскорее отсюда исчезнуть.

– Чего молчим? Не надо бояться, мы не кусаемся, почтенные…

– Да какие они почтенные, Хаким? Если оказались так далеко от Руура, значит, были изгнаны в пустыню. И, значит, хорошо провинились, сутры драные.

Противнее всего выглядел глава караванщиков: высокий, толстый, с недобрым взглядом и двойным, проглядывающим даже сквозь густую бороду, подбородком. Он уже точно заимел на нас виды – как же, бесплатная добыча, с которой можно не только развлечься, но после и выгодно продать – кто бы ни порадовался?

И именно он стоял к нам ближе всего – щурил расчетливые глаза, размышлял, прикидывал. А за его спиной в это время грызлись, словно гиены:

– Этой ночью я буду спать не один…

– Не ты, а я.

– Шкурку подстелю, бутыль яхля достану…

– Тебе ни одной не достанется, я заберу обеих.

– Глотку перережу, Куйраб, – вдруг вмешался безбородый и горбоносый мужик, до того молчавший. И оттого, каким тоном он пообещал смерть другу, Тайра вздрогнула. – Хочу видеть их лица, и если красивые, выкуплю их для себя.

Мы едва удержались от того, чтобы не шагнуть назад. Горбоносого остановил главный:

– Я здесь хатым[9], мне девки и принадлежат. Кому после себя дам, тот и будет шкуры стелить. Ну-ка, дхармы[10], покажите ваши лица. Теперь можете не бояться, теперь вы наши, под защитой.

Под защитой, как же.

По мере того, как хатым ждал наших действий и все никак не мог дождаться, губы его сжимались все плотнее, а лицо становилось все недовольнее, и выражение это, надо признать, ему не шло – с ним он делался совсем не красивым.

– Давай, Ив… – процедила я сквозь зубы.

– Годи, – тихо раздалось в ответ.

– Я годить могу недолго. Сам же видишь…

– Что ты там шепчешь, дхарма? Не слышу, – Разъярился бородатый; за его спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу, чесали животы, поглаживали рукояти кинжалов, щупали нас глазами остальные. Так же красиво, как и вчера, опускался на пески ярко-красный закат, вот только любоваться им пока не хотелось – хотелось в Руур, домой, в Нордейл – куда только ни хотелось, лишь бы не сейчас и не здесь.

– А что это у тебя на плече за зверушка? Чего она пялится на нас? Умная? Я таких раньше не видал.

Когда я почувствовала, что Тайра сейчас заговорит – попытается отвлечь погонщиков болтовней – резко дернула ее за руку. Не стоит терять время, незачем.

– Я что, в пустоту говорю? Оглохли совсем от ветра? Снимайте платки, устал я ждать, – волосатые пальцы хатыма, чей авторитет из-за нашей медлительности в глазах остальных с каждой секундой неумолимо падал, сжались на гравированной рукояти загнутого ножа; мясистое лицо побагровело. – До ночи мне тут стоять, уговаривать?! Да когда я в последний раз кого-то уговаривал? Когда? Разве что Правителя уговаривал назначить за бутыли с маслом цену выше, а вот дрянных сутр точно уговаривать не буду!

В ту самую секунду, когда Борода шагнул вперед, намереваясь сдернуть с наших голов платки (о, эта ужасная картина уже промелькнула у меня перед глазами), смешарик отчетливо и напряженно выговорил мне прямо в ухо:

– Фсе. Я фсе.

– Слава Аллаху… – пробубнила я, от нервов позабыв, кому молюсь.

Дрожали колени, дрожал мозг. Так, рука Тайры на месте, держится крепко, Ив на плече – с гулко бьющимся сердцем я закрыла глаза. Пустыня, бескрайняя пустыня, вокруг никого, ни души. Те же холмы, те же пески, тот же ветер, Архан… Но ни погонщиков, ни главы, ни одногорбов, ни их чертовых тюков. Пусть, когда я открою глаза, мы останемся в той же пустыне – где-нибудь неподалеку, – но уже одни. Пусть, пусть, пусть…

Вырываясь фонтаном на волю, прокатываясь с нижних энергетических центров вверх, по моему телу, сотрясая клетки, нервные окончания, мышцы, сосуды, волокна, пробежал мощный вихрящийся поток, и всего за секунду – такую быструю и такую долгую – произошла активация изменения очертаний пространства. Мысль обратилась реальностью, реальность мыслью, время сместилось и застыло.

В какой-то момент пропал, оборвавшись на полуслове, низкий и хриплый голос хатыма, исчез забивший ноздри запах звериных шкур и немытых человеческих тел, исчезли лишние тени, перестал шуршать разворошенный множеством подошв и копыт песок.

Когда я в следующий раз открыла глаза, мое сердце все еще скакало отбойным молотом, а в ушах шумело от напряжения.

Мы были в пустыне.

И мы были одни.

* * *

– Что б я еще хоть раз… Что б я еще раз…

– Кто тебя учил этому, Ди?

– Сама. Дрейк… Кто-то учил.

Мы дышали нервно, тяжело, неровно. Тряслись руки, дрожали уставшие от напряжения ступни – и не важно, что мы теперь сидели, неважно, что напряжение, казалось бы, должно было спасть.

– Все, все… Все закончилось. Мы ушли.

– Блин, столько ждали.

– Зато дождались. Молодец, Ив.

«Поганец мелкий, – хотелось закричать мне, – чуть-чуть побыстрее не мог?»

Это все нервы, нервы, так бывает. Вместо упреков, я медленно и до упора вдохнула и так же медленно выдохнула. Тайра права – Ив молодец, все случилось вовремя.

– Ты нашел? Нашел то, что мы искали?

Вместо ответа Ив некоторое время дулся и гордился собой одновременно.

– Я ни укнул.

Он не пукнул! Какое счастье! Да пусть бы он наложил кучку у меня на плече, если бы это помогло нам смотаться от бородатых мужиков раньше.

– Не пукнул, молодец, – миролюбиво и неестественно слащаво подтвердила я. – А теперь скажи, ты нашел то, что мы искали?

– Я? На-сел.

– Нашел?!

Хотелось услышать это еще раз. Что мои уши не подвели меня, что столько нервов было потрачено не зря.

– На-сел!

– Слава всем существующим богам, включая Ллаха, прудящего прямо и криво, да будет всегда полным бокал его.

– Чаша, – хрюкая в платок, поправила Тайра.

– Не важно. Пусть чаша.

И я впервые за последний час сумела выдохнуть свободно.

Объемное изображение, что показал нам смешарик, выглядело удивительно четким, и мы рассматривали его, затаив дыхание.

Прореженный лучами заходящего солнца, над головой Ива вращался шар, в котором застыла красивая мощеная площадь с фонтаном посередине, стена, а позади нее огромный, сложенный из темного камня, возвышающийся к небу замок – замок Правителя – высокий, величественный, настоящий.

– Так вот ты какой на самом деле, – прошептала я с усмешкой, – все-таки темный и с башнями.

– Какая широкая площадь, – эхом отозвалась Тайра, – вся выложенная узором. Это же сколько работы?

– Да, Ив, вот эту самую площадь покажи мне сверху, если можно. Думаю, она достаточно уникальная, чтобы не быть повторенной в каком-либо другом мире. На нее и приземлимся.

– А если там люди?

– Они нас не заметят.

– Точно?

– Точно. И еще, Тай… – я отвела взгляд от шара и потерла через платок шею. – Если у меня вдруг кончатся силы – все-таки два прыжка за последний час – поиск гостиницы на тебе, ладно?

– Ладно.

– Кошелек у тебя?

– Да.

– Тогда я спокойна.

Ив поинтересовался, запомнила ли я картинку, и, получив утвердительный ответ, свернул голограмму.

Какое-то время мы втроем смотрели на окружающие нас пески – прощались. Не ночевать нам сегодня на жесткой земле, не маяться от голода, не выстраивать щит. Этим вечером мы накормим Ива и наедимся сами.

Прожить два дня в пустыне было сложно, но и здорово одновременно. Где еще ощутишь полную тишину, понаблюдаешь за дрожащими на горизонте миражами, уткнешь взгляд в живое, полное звезд, переливающееся и невероятно близкое небо? Нигде. Но вот и пришел наш час отсюда уходить.

До свиданья, пустыня. Наверное, мы больше не вернемся, но спасибо за все.

Мы не жалели, мы просто прощались. Потому что начиналась заключительная и самая важная часть нашего путешествия, и мы трое об этом знали.

– Тай?

Подруга, не задавая лишних вопросов, сплела свои пальцы с моими.

– Ив?

Меховой комок проворно забрался на мое плечо и после секундного размышления соскользнул на грудь и предусмотрительно обернулся сияющей драгоценными камнями брошкой.

– Выдумщик, – беззлобно проворчала я. – А что, если меня из-за такой красоты обворуют? Ладно, хватит здесь сидеть. Поехали!

И, вызывая в памяти мощеную цветными камнями площадь, я закрыла глаза.

* * *

Мои опасения подтвердились – второй прыжок, совершенный почти сразу за первым, отнял столько сил, что я едва могла переставлять ноги. Колени дрожали, голова гудела, хотелось лечь на землю и спать, спать, спать…

– Обопрись на мое плечо. Вот так. Держись, Ди, держись, скоро мы найдем гостиницу, тогда и отдохнешь…

Я едва ли видела то, что происходило вокруг, а тот факт, что мы все-таки перенеслись в Оасус, подтвердился не столько благодаря моему упавшему зрению, а резкому возникновению вокруг гаммы разнообразных звуков, которые заполнили собой привычную, длящуюся почти двое суток, тишину.

Где-то играл струнный инструмент – и не один, а несколько, – под него мелодично и чуть заунывно пели мужские голоса. Слева и справа от моих сандалий, в которые я уперла собственный мутный взгляд, постоянно мелькали многочисленные, обутые в разнообразные тапки-шлепки-туфли ступни многочисленных прохожих, шествовали мимо подолы длинных тул, юбок, брюк. А под подошвами плыли вышарканные до блеска, цветастые прямоугольные плиты центральной площади.

Оасус.

И все-таки мы в него попали.

Я ухмыльнулась, но радости не почувствовала, а не почувствовала ее по той причине, что моих сил не хватило даже на эмоции. Наверное, если бы меня сейчас поместили в полицейский грузовик и повезли на допрос, единственное, на что бы меня хватило, так это заснуть прямо в кузове, несмотря на тряску и грохот – да, хотите верьте, хотите нет, но вот так сильно я потратилась.

Рядом кто-то кричал «Аллая-я-я… Белая аллая – всего польгельма!» (что такое «аллая»? Перевода в мозг не поступило – либо сел браслет, либо разум. Скорее, второе…), прогуливались люди, пахло чем-то сладким и приторным, где-то шумела вода – наверное, неподалеку находился фонтан. Плелись, подгибаясь в коленях, мои ослабшие ноги; дрожало под рукой хрупкое плечо Тайры.

В какой-то момент воспоминания перепутались; центральный процессор в голове впал в спящий режим, и потому мое восприятие окружающего мира стало разрозненным, рваным, неполным.

Я помнила блестящего брошкой на груди смешарика – изредка, когда мы проходили близко от фонарей, на ее лепестках играли блики, – помнила, как Тайра кого-то спрашивала о постоялом дворе – близко ли? Помню, как в какой-то момент стих шумный людской гомон и как от одного светлого пятна до другого приходилось все дольше брести – мы покинули площадь? А дальше было много улиц – все больше тесных, судя по тому, как близко располагались друг к другу стены соседних домов.

А потом невысокий порог – я споткнулась об него левой ногой, и незнакомый женский голос, перемеженный нотками любопытства и опаски, спросил:

– Она больная? Не заразная? Тогда хорошо, проходите, места есть.

– А накормить сможете?

– Посмотрю, если что-то осталось с ужина. Могу принести в комнату – едовая уже закрыта.

– Принесите, да.

И пауза. Неловкая, напряженная, утомительная. Через секунду Тайра раздраженно добавила:

– Да, мы доплатим. И чтобы комната без насекомых, ясно?

– Конечно, почтенная, дам лучшую комнату.

«Только доплати», – повисло в воздухе. Тайра фыркнула и двинула мою тушу с места.

А после самого кошмарного, что могло случиться со мной в подобном состоянии – крутой лестницы на третий этаж, случилось и самое приятное – мой зад опустился на мягкую пружинистую постель. Позвоночник тут же превратился в желе, тело рухнуло на бок, а рот предварительно раскрылся, чтобы вскоре начать сопеть, хрюкать и чмокать губами – в общем, делать все то, что положено делать во сне правильному расслабленному рту.

Но не тут-то было. Прежде чем мне все-таки позволили уснуть, мне запомнилось еще кое-что – чьи-то пальцы тщательно запихивали между моими губами нечто похожее на дольки печеного картофеля.

– Ешь, Ди, давай. Надо.

– Не хочу…

Стыдно признаться, но впервые в жизни я отплевывалась.

– Ешь. Иначе наутро ты не накопишь силы, слышишь? Один сон их не вернет, надо поесть. Жуй, даже если не хочется, Дина, жуй!

Тайра умела быть настойчивой. И, прежде чем мне все же удалось уснуть, пришлось бесконечно долго ворочать языком, двигать челюстями вверх-вниз, жевать и глотать почти безвкусные и похожие на картон с баклажанным вкусом печеные дольки.

Глава 10. Оасус

Если бы кто-то сказал, что на завтрак я с таким наслаждением буду уплетать обычную с виду кашу, я бы не поверила.

Но я уплетала. Да еще так быстро, как это может делать только подросток-пионер, который знает, что сегодня в летнем лагере ему предстоит переделать множество дел: сходить в авиамодельный кружок, посидеть с друзьями в компьютерном зале, сбегать на речку, выбраться из-за забора и погулять по лесу, отыскивая под ногами вкусные ягоды, прогулять тихий час, снова смотаться на речку, а после, переодевшись, отправиться на дискотеку до поздней ночи.

Да-да, вот с такой скоростью я ела. Быть может, потому что каша оказалась не обычной, а удивительно вкусной – наваристой, с долькой подтаявшего масла сверху и с положенными на дно горшочка сладкими фруктами, – а, может, потому что я была голодной, как медведь после зимней спячки. В любом случае для того, чтобы восстановить силы, стоящая передо мной еда подходила как нельзя лучше, и я только и делала, что набирала полную ложку комковатой субстанции и, не успевая прожевать предыдущую порцию, запихивала ее в рот. Давилась, в общем.

А Тайра, напоминая заботливую мамашу, сидела напротив и смотрела на меня с любовью и обожанием.

– Как же я рада, что ты спала до самого обеда, молодец! Твои силы восстановились, и это самое главное. А помыться успела? Я заказывала для тебя горячую ванную, которую наполнили еще до твоего пробуждения. Вода не успела остыть? Мыло нашла?

Я все нашла и все успела. И отмокнуть, и понаслаждаться, и помыться, напевая себе под нос «Не кочегары мы, не плотники. Но сожалений горьких нет…», и даже, завершив омовение, снова поваляться на мятой, но такой теплой и мягкой постели – красота.

– Угу, – кивнула я с благодарностью и положила на ломоть хлеба второй кусок ароматного сыра. В Оасусе-то готовили куда вкуснее, чем в Рууре, или же нам повезло с гостиницей? Так или иначе, а мои выводы подтверждал и сидящий на лавке смешарик, который за обе щеки уплетал из миски не что иное, как ту же самую кашу. Вот где диковинка! Плакали, в общем, наши с ним диеты, ну да ладно – Клэр все вернет на место.

Многое этим утром, пока я сладко почивала, восстанавливая силы, сделала и электровеник-Тайра. Оказывается, проснувшись на рассвете, она успела почистить от песка наши тулу, выбраться в город, пошуршать-поспрашивать по окрестностям и уже к обеду выяснить множество интересных подробностей. Как то: замок Правителя окружает непреступная стена, куда ведут одни-единственные центральные ворота, которые открываются строго по часам и вовсе не для того, чтобы впустить на ежедневную экскурсию любопытных жителей – такого здесь отродясь не случалось, – а лишь для того, чтобы выпустить наружу пересменок стражников, которые сменяют друг друга каждые шесть часов.

– Вместе со стражниками нам в ворота не попасть, и это минус. Но есть и плюс. Оказывается, в три часа пополудни ворота выпускают в город и прислужниц Дома Молитвы – у них в это время свободный час. Прислужницы гуляют по городу, совершают покупки, а после возвращаются обратно в Дом Духа Драккари, который находится – ура! – на дворцовой территории. Там они и живут.

– А нам это как поможет?

– А так! Я уже купила нам две новые тулу, и не просто тулу, а тулу прислужниц! – Тайра победно похлопала по лежащему у ее бедра свертку. – И это означает, что как только ты закончишь обедать, мы поднимемся наверх, переоденемся, а после выйдем на улицу и вольемся в толпу в качестве принадлежащих к Дому Молитвы дев. А как только прозвучит сборный горн, присоединимся к веренице остальных женщин в бледно-голубых одеждах и войдем внутрь. И именно оттуда наш смешарик сможет беспрепятственно попасть во дворец. Здорово я придумала?

Ввиду того, что количество информации, вылитой на мою все еще сонную голову прямо с утра (ладно, с обеда) оказалось довольно большим, я лишь задумчиво поскребла щеку и поближе придвинула чай.

– А как ты сумела достать эти специализированные тулу? Их что, можно просто так прийти и купить?

– Ну конечно нет! Я просто соврала продавцу, что мы уже являемся прислужницами, но во время вечернего приготовления пищи на кухне, одна из нас пролила на плиту масло, и занялся пожар. Наши тулу, конечно же, попортились, и теперь нам срочно нужны новые…

Вот хитра лисица!

– А ожоги тебя показать не попросили? Ну, в качестве доказательства.

Розовощекая Тайра задорно улыбалась.

– Нет, хватило пары монет сверху. Зато теперь у нас есть две редкие и ценные тулу!

Она улыбалась так, что в улыбке хотелось расплыться и мне. Вот только не давала покоя одна мысль:

– А что мы будем делать, когда войдем в ворота? Ну, Ив, положим, покатится внутрь, чтобы изучать план дворца. А мы? Кем мы будем представляться? Кому мы там нужны – самозванки?

– А-а-а! – легкомысленно отмахнулась подруга. – Посмотрим по обстоятельствам. В крайнем случае, мы всегда сможем просто «прыгнуть» оттуда обратно в нашу комнату – я ее оплатила на целую неделю вперед, так было дешевле, – а потом снова накормим тебя местной кашей.

– Они что, в нее тоже паутину добавляют? А то я все думаю, с чего это мы с Ивом с таким аппетитом ее едим?

– Да нет! Она просто вкусная и сытная. И хорошо восстанавливает силы.

Тайра сверкнула яркими, в этот момент почему-то совершенно зелеными глазами, а через секунду подмигнула мне – мол, видишь, как я все хорошо придумала?

Нет, все-таки она лиса. Лиса, которая распробовала вкус мгновенных перемещений и их несомненное удобство и пользу.

А меня, значит, кашей.

Хм. Глядя в пустой горшочек, который я выскребла ложкой дочиста, я подумала, что каша, впрочем, это не так уж плохо. Да чего врать-то – совсем не плохо.

* * *

Этот город пах иначе. Богаче, разнообразнее, щедрее.

Здесь у каждого мастерового был не только молодой и талантливый ученик, но еще и ассистент, а у ассистента свой ассистент. Здесь носы задирались выше, одежды расшивались узорнее, а мягкие теплые булки щедрее посыпали сахарной пудрой. Здесь на каждом шагу можно было встретить менялу, табачного гуру с перекинутой через плечо квадратной плетеной сумой или желающего за гельм показать окрестности расторопного и улыбчивого гида. Здесь женщины красили глаза гуще, дома строили выше, а сквозь узорчатые ограды можно было увидеть растущие на клумбах цветы – невиданная для Руура роскошь. Здесь почти не было песка.

– Тебе нравится Оасус?

На этот вопрос Тайра вот уже час не могла ответить – присматривалась, принюхивалась, впитывала и прогоняла через сенсоры восприятия незнакомую для себя энергию. Иногда я улавливала исходящее от нее восхищение, иногда недоумение, иногда легкое раздражение.

– Здесь все не так, все иначе. Сложнее.

– Так всегда с мегаполисами.

– С чем?

– Ну, с большими городами – они ощущаются по-другому.

– Наверное.

Тайра оказалась права: на двух послушниц в бледно-голубых тулу никто не обращал внимания – не оценивал их фигуры и лица, не приглядывался, не зазывал купить или опробовать разнообразный товар. С ними, то есть с нами, вообще не заговаривали. Удобно. Вот только меня время от времени терзало смутное чувство тревоги от того, что на самом деле мы не являемся послушницами, а лишь прикидываемся ими, и чтобы унять дискомфорт, я мысленно извинилась перед местным Богом – объяснила, что мы ни в коем случае не желаем его обидеть. Помогло, тревога ушла.

– Жаль, что этот город никогда не увидит моя мама, – в здохнули слева от меня, и я вновь промолчала. Могла бы сказать «не загадывай», но не сказала – я не провидец; на моем поясе, сонный и вялый, объевшийся каши, кемарил до поры до времени прикинувшийся поясом с бусинами смешарик.

Почти час мы бродили вокруг центральной площади без цели и направления – рассматривали людей, окрестности, улицы, витрины, лотки и вывески. Далеко от ворот не уходили – знали, что как только прозвучит горн, нам предстоит повернуть назад и присоединиться к группе таких же, как и мы, девушек, принадлежащих Дому Молитвы.

– Тай, а что, если их считают? Ну, сколько вышло из ворот, столько и должно войти?

Мысль была вредная и неприятная, но из головы не шла – вдруг несоответствие обнаружат сразу же? Что тогда, тюрьма? Еще один прыжок? Каша?

– Если считают, мы увидим это и улизнем. Я поставлю на нас щит для отвода глаз, вот и все. Он сложный, но несколько минут продержится, этого хватит.

На душе стало спокойнее. Значит, кашу можно поесть просто так, а не для экстренного восстановления сил. Оно всегда лучше, когда добровольно и непринудительно. Когда от души и для души, а не потому что кто-то опять излишне и неосмотрительно потратился.

– Как думаешь, Иву понадобится много времени, чтобы составить карту?

– Не знаю. Надеюсь, что не очень.

Мысль о том, чтобы провести в оплаченной комнате целую неделю почему-то не радовала. Конечно, быть туристом хорошо, но дома-то всегда лучше. Тем более дома с Дрейком…

Я не стала развивать эту тему, промолчала. Сонный Ив на наш диалог тоже не отреагировал.

В отличие от Тайры, мне этот город нравился – красивый, живой, многообразный и не такой жаркий. Может, причиной тому служила какая-то местная климатическая аномалия, а, может, о себе давали знать проведенные в раскаленной пустыне два дня, но находиться в Оасусе было комфортно. По спине не тек пот, тулу не липла к бокам, затылок под платком не чесался. А я ведь уже начала привыкать к ним – к этим платкам, – кто бы мог подумать…

Раскатистый и протяжный горн прозвучал тогда, когда мы успели отъесть от купленных в ближайшей лавке пончиков ровно половину – остальное пришлось дожевывать на ходу.

– Это он?

– Да, он.

– Тогда бежим.

Уже на площади мы увидели, как похожие на светлячков, из расположенных по периметру подворотен выбегают одетые, как мы, в голубое, девушки. И все они устремляются в одном направлении – к воротам.

Башни замка золотились под лучами все еще высокого солнца, мрачно мерцали загадками и интригами дворцовые окна, непреступной твердыней темнела впереди стена.

Мое сердце перебралось куда-то в горло и принялось стучать там.

– И почему мне кажется, что все это – не очень хорошая идея?

– Потому что ты боишься.

– А ты не боишься?

– Нет. Ну, почти нет.

Я глубоко вздохнула и позволила Тайре сдернуть меня с места и потащить вперед.

– Плохая идея, я тебе говорила.

– Отличная идея, вот увидишь.

– Нет, дурацкая. Вот попой чую, что дурацкая…

– Дин, да успокойся, все будет нормально. А если нет, то сбежим…

Мы топтались в самом конце шеренги и переговаривались шепотом. Вышел из спячки смешарик – приготовился, сконцентрировался; пояс на моей талии завибрировал. Колонна послушниц продвигалась вперед недостаточно медленно для того, чтобы я успела обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия, но и недостаточно быстро – для волнений времени хватало.

– А как мы выберемся из-за ворот?

– Точно так же выйдем завтра, когда придет свободный час.

– А если нас не отпустят?

– Дина!

На нас начали коситься впереди стоящие дамы – пришлось срочно схлопнуть рот.

Ладно, все будет хорошо. Как-нибудь да будет. Никто не говорил, что сработает наш первоначальный план: прибыли в Руур, нашли картинку Оасуса, прибыли в Оасус, скакнули в библиотеку, а после сразу же домой.

Теперь бы сработал хоть какой-нибудь план – «б», «в», «г» или «е», а то ведь мы проделали длинный путь и отступать сейчас, стоя на цветных плитах центральной площади перед самым замком – нашей конечной целью, – было бы не просто глупо, а крайне обидно.

А если так, то дышим глубоко и шагаем вперед – левой-правой, левой-правой.

Через несколько десятков подобных шагов палящее в небе солнце скрылось за одной из высоких башен, а дверь центральных ворот за нашими спинами с лязгом захлопнулась.

Стоило колонне миновать ворота, как послушницы аккуратно, шествуя пара за парой, отправились куда-то влево – вероятно, к стоящему сбоку от замка огороженному собственной оградой одноэтажному строению, на крыше которого возвышался увенчанный полукруглым символом купол. К Дому Молитвы некого духа, имя которого бесповоротно выскользнуло из моей памяти.

Чтобы не терять времени, я быстро распустила пояс, поднесла его к губам и принялась шептать:

– Ив, я брошу тебя возле угла, где стоят керамические горшки, ладно? Ты пока спрячься там или же стань одним из них, а дальше по обстоятельствам. Только не попадись.

– Адно, – непонятно чем ответил мне «пояс».

– Ты сможешь нас найти после того, как закончишь?

– Дя.

– Тогда все, до скорого. Постарайся побыстрее, адно?

От нервного напряжения я сама начала глотать буквы, как смешарик.

До того, как пояс полетел к ближайшей глиняной урне, он успел похихикать над моей дикцией. Я же, в свою очередь, когда увидела, что у ворот, принимая гулящих дочерей обратно в монастырь, стоит мать-настоятельница, поняла, что дикции моей через минуту настанет полный конец.

«Ол-ный анец», – как бы выразился вечно хихикающий Ив.

Да-да, точно. Так и будет.

Олный. Анец.

Настоятельница вид имела строгий, а глаза щурила так, как это, наверное, на КПП делал бы немецкий солдат; Тайра тут же схватилась за мое запястье.

Ну-ну! Будь это моей идеей податься в незнакомый монастырь (пусть даже на сутки), я бы уже давно прыгнула обратно за забор, и гори оно все синим пламенем. А так нет: вместо того чтобы облегчить жизнь изобретательной подруге, я лишь ухмылялась – мол, сама ведь захотела попробовать, вот теперь сама и выкручивайся, держись – не держись за руку, а прыгать так скоро я не буду. Сначала полюбуюсь тобой, бесстрашная Тайра, посмотрю, как твоя охочая до приключений пятая точка крутится на раскаленной сковороде ужом.

Нет, вы не подумайте – я вовсе не жестокая и не мстительная, просто прыгнуть-то – оно всегда успеется, а так хоть будет, что вспомнить, да и кашу не придется наворачивать на ужин.

– А-а-а, новенькие! – неожиданно для нас после тщательного осмотра объявила грозная «фройляйн», и мы с Тайрой вконец потеряли дар речи. Но кивнули синхронно, не сговариваясь – мол, точно так – новенькие.

– А мы вас не ждали так скоро. Лахи Абу Драх сообщил, что вы прибудете дня через три, не раньше.

– Мы… – пискнула Тайра, но как следует начать выкручиваться не успела – тетка оборвала ее, как армейского новобранца.

– Скажите спасибо, что комнату для вас мы приготовили заранее, а то бы спали сегодня на улице. Так, Лейя и Гири, верно? Кто из вас кто?

– Лейя! – тут же заняла самое красивое имя я.

– Гири, – смиренно и чуть обиженно просопела Тайра.

– Значит, ужин через полтора часа в общей столовой, за вами придут, куда идти покажут. А после хиррат в общем зале. На него не опаздывать. Все ясно?

– Ясно! – ответили мы хором и вытянулись в постойке смирно.

– Эби вас проводит в комнату. Посвящение будет завтра, а пока все – марш отсюда!

То, с каким облегчением мы отправились с глаз долой строгой «фройляйн» и последовали за тощей спиной одетой в голубой балахон Эби, ни в сказке сказать, ни пером описать.

* * *

– Посвящение?! Ты это слышала – посвящение? Ушам своим не верю! Нас собираются куда-то «посвятить». Дрейк меня придушит…

– Не «куда-то», а в «кого-то». В прислужницы.

Я сдержалась, не стала материться. Но честно, по-моему мы попали… Теперь точно придется прыгать – не давать же брить себя наголо? Если они, конечно, тут посвящаются именно так.

Кровати мы распределили без споров – я заняла левую, Тайра правую. Келья оказалась тесной и узкой, голой, как тамбур вагона, и такой же неуютной. Серые стены, серый пол, узкое окно, квадратный пластырь стола между лежанками, голые без единой картины или висящего на гвоздике креста стены. Типичный монастырь, в общем – именно такой, каким я себе его всегда представляла.

– И что? – тишина давила; в льющемся из окна потоке света неторопливо кружили пылинки. – Мы что, правда, пойдем на посвящение?

Тайра стянула с головы платок, высвободила из-под него густую копну черных волос и улыбнулась.

– Ну, чего ты? Давай не будем напрягаться раньше времени – все будет хорошо, я это точно знаю, чувствую. Просто не придавай этому всему такого уж серьезного значения, ведь мы в любой момент можем отсюда уйти. Просто нужно об этом помнить.

– Да, нужно. Иногда я нервничаю и забываю.

Она была права: нужно успокоиться. Ну, монастырь, ну чужой, ну почти тюрьма, но ведь не навечно? Никто не заставит нас «посвящаться» против воли, никто не принудит здесь остаться. Всего сутки – одни сутки (а то меньше), и мы свободны. А пока… Просто понимаете, приключение хорошо тогда, когда все идет по заранее выработанному в голове плану, а когда вдруг события начинают нестись галопом, обгонять одно другое, наскакивать друг другу и тебе на пятки, тогда вдруг включаются сильные и не всегда нужные эмоции. С кем не бывает, правда?

Спустя пять минут, уже сумевшие вернуть подобие душевного комфорта, мы валялись на кроватях поверх ровных, как гладь озера, серых покрывал.

– А что такое хиррат? Мне браслет не дал перевода.

– Это ритуальная молитва духу.

Вспомнилась мечеть: разложенные на полу коврики, склоненные головы, аромат благовоний.

– И там в течение получаса все стоят гузкой кверху?

– Гузка – это что такое?

– Ну, это утиная попка.

С соседней постели донесся смех.

– Не знаю точно, я ведь никогда так не молилась. Если это определенный дух, то и молитва может быть особенная, не знаю.

– Блин, и смех, и грех. Кажется, тут нас испытания будут поджидать на каждом шагу. Тай, я тебе как-то говорила, что опасаюсь того, что нам будет нечего вспомнить?

– Говорила.

– В общем,… забудь эти слова. Кажется, впечатлений за этот поход мне почти хватило. А к завтрашнему обеду хватит точно.

– А ведь впереди еще Уду и его книги.

Я шлепнула себя ладонью по лбу и застонала.

А через пятнадцать минут нас повели на ужин.

Насколько смешно наблюдать за героем комедии, сидя на привычном диване и жуя попкорн в домашних условиях, настолько же стыдно самолично оказаться вдруг этим самым комедиантом. Поверьте, ужасно стыдно, невероятно, до тряски во внутренних органах, до заикания, до полной остановки сердца. Думаю, что если бы кто-то наблюдал за мной, сидя по обратную сторону голубого экрана, он бы однозначно подавился этим самым попкорном. А все потому, что в раскрытую передо мной книгу я смотрела с таким ужасом, как если бы с ее страниц на меня взирали ожившие красные глаза самого господина дьявола.

«Тихо, Дина, успокойся… Только успокойся…»

Помпезность молитвенного зала, склоненные спины послушниц, позолота стен, величественное выражение на лице настоятельницы, украшенный иконами алтарь. Звучный и монотонный голос «фройляйн» разносился по всему помещению, трепыхал своими интонациями танцующие лепестки многочисленных свечей и вызывал в моем теле полнейшее оцепенение.

– Тайра, скоро моя очередь… Скоро моя очередь!

– Тс-с-с-с!

Дышать. Только бы не забывать дышать.

Символы в книге изгибались каральками, от их вида по позвоночнику расползался холод, а язык намертво прилипал к нёбу. Когда свою заунывную песнь завела сидящая спереди от меня девица, что означало еще два человека, и придет моя очередь, я находилась лишь в секунде от того, чтобы схватить Тайру за руку и совершить, наконец, долгожданный и столь нужный в этот момент прыжок – единственное действие, способное спасти меня от позора.

– Нет, Дина, нет! – зашипела Тайра, когда почувствовала, как на ее ладонь легли мои пальцы. – Сиди, я знаю, что делать.

– Знаешь? – ее слова я расслышала сквозь грохот собственного сердца.

– Знаю.

– Тогда ладно.

Чтобы стало понятно, каким образом я дошла до столь плачевного состояния, стоит кое-что пояснить.

Как только мы покинули ничем не примечательную общую столовую, отведав еще менее примечательную еду – постную похлебку, жесткий черных хлеб и отдающий плесенью морс, – раздался гулкий звон колокола, и послушницы быстро направились прочь из едового зала.

На губах шествующих по коридору девушек, следом за которыми выплыли и мы, шелестело единственное слово – хиррат: пришло время молитвы.

Признаюсь честно, я думала, что будет легко. Что будет как-то так: все расселись по узким лавкам, прослушали проникновенную речь настоятельницы, дружно сказали «аминь», помолились и с чистой совестью отправились обратно по своим комнатам.

Я ошиблась, все оказалось иначе.

Сидели здесь не на скамьях, а на полу. Перед каждым ковриком находилась раскрытая на определенной странице книга, часть из которой каждой послушнице предстояло не прочитать даже – пропеть! Настоятельница, кивая головой, внимательно выслушивала проговоренные слова, оценивала интонации пения, после чего делала пояснения по поводу только что произнесенного текста.

Пели все. Красиво, звучно, умело. Вот только основная проблема заключалась даже не в том, что я не могла распознать буквы в книге – их смысл с помощью браслета я худо-бедно могла уловить, но вот чего я спустя пятнадцать минут все еще не могла уловить, так это интонации исполнения – все они были разными! Кто-то выпевал интервалы (спасибо музыкальной школе, я прекрасно знала, что это такое), кто-то тянул одну единственную ноту и даже не переходил на опевания, кто-то избирал для себя терцию, и проговаривал весь текст, используя всего две ноты, кто-то разливался соловьем, шествуя связками по всей гамме двух октав.

Честно, я терпела и пыталась отыскать систему вплоть до того момента, пока рот не открыла сидящая передо мной девица, что означало: все, дальше я. А после меня только Тайра.

– Ди, перелазь на мое место!

– Что?

– Быстро. Пока настоятельница отвлеклась, перелазь – я буду петь за тебя.

– Ты…

Я хотела сказать «Ты сумасшедшая!», но вместо этого резво переползла на соседний коврик. Все, что угодно, лишь бы не позориться и не гневить местного Бога своим неумелым оральным талантом.

– …как мы услышали из последнего стиха, Драккари не отделился от Господа и не повел людей темным путем, но исполнил волю его – научил тех, кем окружил себя, свету, доброте и праведности. А так же создал для них защиту, используя священные письмена, что теперь есть на руках каждой из вас…

Пока настоятельница закрывала хлопнувшую от сквозняка дверь, Тайра сунула мне в ладонь маленький камешек.

– Когда я допою, незаметно брось его в дверь. Чтобы настоятельница снова отвлеклась, ладно?

– Ладно, – бросить камешек было куда легче, чем спеть.

– И тогда мы снова поменяемся местами.

– Хорошо.

В тот момент, когда «фройляйн» повернулась к нам и произнесла: «Теперь твой черед вознести молитву Духу, Лейя. Мы слушаем», – мы с Тайрой, прикрытые одинаковыми одеждами, уже сидели на чужих местах.

* * *

– Спасибо огромное, что выручила меня. Вот честно, если бы не ты, я бы опозорилась так же сильно, как когда-то в третьем классе.

– А как ты опозорилась?

Тайра улыбалась, я тоже. Вернувшись с хиррата, мы вновь лежали на узких кроватях, а наши сердца все еще скакали от избытка адреналина, от недавно пережитого волнения, от пьянящего ощущения, что каким-то непостижимым образом нам все удалось. Объегорить настоятельницу, не пасть лицом в грязь, не сорвать молитву, а Тайре так еще и получить похвалу за чистое и умелое молитвенное пение. Молодец она – не только здорово спела, но и шкуру мою спасла. Одним словом – настоящий друг.

– Как опозорилась? – мои глаза смотрели в потолок, но видели не его, они видели облицованное мелкой плиткой трехэтажное здание школы, поросший травой стадион, потрескавшуюся беговую дорожку. Выкрашенные голубой краской коридоры, многочисленные двери с табличками, химичку с вечной шишкой из волос на затылке, ее огромную справа от носа бородавку. Но все это было позже – строгая химичка, узколицая математичка, вредная завуч. А тогда, в третьем классе… – Я обкакалась на уроке.

– В смысле?

– В прямом смысле. Знаешь, не помню подробностей: ни того, что именно я ела на завтрак, ни даже того, какой шел предмет. Помню лишь, что учитель не отпустил меня в туалет, запретил выходить, а мой желудок так сильно урчал и волновался, что в какой-то момент я не выдержала и почувствовала, что больше не могу… Что даже в туалет мне уже поздно.

– Что, правда? – Тайра приподнялась на локте и удивленно смотрела на меня через низенький квадратный столик, на который нам нечего было ставить. – Так это не твой позор. Это позор твоего учителя!

– Может быть, – я продолжала улыбаться; за окном медленно смеркалось. Темнели стены кельи, все более бледными казались на фоне серых стен наши лица. – Но мне было очень стыдно. Я бежала домой так быстро, как только могла. Удрала с оставшихся уроков, вернулась домой и сразу же, пока не вернулась с работы мама, принялась стирать свое нижнее белье. А я ведь и стирать тогда толком не умела. Ужас, да? Вот представь себе, сегодня я чувствовала себя почти так же. Даже желудок от нервов принялся бурлить.

Тайра села на кровати, свесила ноги на пол, подперла щеку ладонью и улыбнулась шире.

– А я рада, что все обернулась хорошо.

– Я тоже. Только глупые мы иногда, да?

– Иногда да. Но это тоже хорошо. Умные люди не всегда решаются рисковать, а мы решаемся, и мне почему-то нравится это ощущение.

– Мне тоже, – мда, сказать подобное полчаса назад я бы не решилась, но теперь… Теперь мы были «дома», в безопасности, в своей комнате, а тревоги остались за дверью. – В любом случае хорошо, что нервные спазмы мне удалось сдержать. А то обидели бы мы Драккари неприятными запахами, вот был бы конфуз.

Тайра захихикала, откинула с плеч волосы и завалилась обратно на кровать. Вечерело быстро; день шел на убыль. На сегодня волнения закончились, впереди нас ожидала спокойная ночь, плоские подушки и тонкие жесткие одеяла.

– А ведь сейчас мы могли бы гулять по Оасусу… – мечтательно промурчала я в полумрак комнаты. – Вкусно поужинать, побродить по площади, полюбоваться фонтаном.

– Завтра полюбуемся.

– Угу, после посвящения, – странно, но теперь даже эта мысль не вызывала тревоги. Наверное, потому, что я не увидела среди постоялиц монастыря ни одной бритой наголо девушки – волосы всех послушниц были длинными – это я успела ухватить краем глаза в столовой. – Как думаешь, что именно нам предстоит завтра? Надеюсь, это будет не очередная утренняя молитва.

– Да, даже если и так. Снова поменяемся местами.

– Застукают нас, ох, застукают.

– Не успеют.

– Слушай, а ведь когда-то сюда придут настоящая Лейя и Гири.

– И?

– А мы лежим на их кроватях.

– Когда они придут, нас здесь уже не будет.

Иногда рассудительность Тайры граничила с занудством, но мне нравилось даже это. Кто-то должен быть сдержанным и оптимистичным. Иногда эти качества удавалось проявить мне, иногда Тайре, иногда, как ни странно, Иву – тому Иву, который сейчас катался по многочисленных дворцовым залам и составлял для нас карту. Я искренне надеялась, что у него все шло хорошо.

Какое-то время я слушала тишину, редкие скрипы пружин соседней кровати и думала о настоящих Лейе и Гири: о том, какие они, как выглядят, какую жизнь прожили до этого? Где росли, какие по характеру, почему решили переехать жить в Дом Молитвы в Оасус? В общем, философствовала.

Когда за окном полностью стемнело, к нам в комнату постучала застенчивая соседка, объяснила, что туалет находится в конце коридора – она почему-то запамятовала сказать об этом раньше, – спросила, не нужно ли чего, и, получив отрицательный ответ, тихонько удалилась.

Мы остались одни. Наедине с серыми стенами, с разбегающимися во все стороны мыслями и с тревожно-любопытным ожиданием завтрашнего дня.

Когда после захода солнца в десять часов еще раз мягко прозвонил колокол, фонари по периметру ограды погасили.

Глава 11

Следующее монастырское утро для нас началось не с молитвы, что само по себе не могло не радовать, а с процесса ритуального омовения, вполне сносного, состоящего из крупяного омлета завтрака и… с выметания двора.

Да-да. Именно так, как это принято в армейском негласном кодексе, нам как самым «новеньким и младшеньким» выдали по метле, совку для уборки мусора и по кривобокому старому жестяному ведру, в котором сор полагалось доставлять к вырытому у высокой стены рву. Не самая плохая задача для тех, кто под лучами утреннего солнца любит побаловаться физической активностью, а так же для тех, кто в перерывах от основной деятельности, силится выведать важные и чрезвычайно полезные для себя сведения.

Последнее нам удалось почти случайно.

Дворцовый двор, помимо нас, находясь на удалении друг от друга, мели еще четыре девушки – не то подобные нам «новенькие», не то наказанные за что-то «старенькие». А, может, здесь просто существовал стабильный уборочный график. В любом случае, невозможность пообщаться во время махания метлами и совками с лихвой компенсировалась возможностью посплетничать в те моменты, когда послушницы как бы случайно, улучив минутку для отдыха, встречались у рва.

Там-то, в очередной раз вынося в ведре пыль, мелкие глиняные камешки и кем-то рассыпанные по плитам обрывки цветных лент (в замке был праздник?), я и наткнулась на общающуюся со старшей коллегой «по метле» Тайру.

– Нет, что ты! – незнакомая мне тощая девчонка-послушница оказалась живой, звонкоголосой и даже, как ни странно, веселой. При ответе на ранее заданный вопрос, который я упустила, ее озорные черные глаза блестели под не менее черными и очень густыми бровями. – В зале Уахху вам не будут делать ничего страшного, только нанесут на руки защитные письмена Духа, попросят поклониться его изображению и поблагодарить за благостное к вам расположение. И все. А вот уже завтра состоится произнесение Великой клятвы, и тогда вам зададут вопрос, готовы ли вы отречься от мирских благ.

– Каких таких благ? От всех? – с любопытством спросила Тайра.

– А вас разве не предупреждали?

– Ну, нам сказали, что многие подробности мы узнаем уже на месте. В общем, основное держали в тайне.

– А-а-а, нет, не от всех, – тут же успокоилась наша новая знакомая, имени которой я не знала, и принялась цитировать заученную, видимо не единожды звучавшую в ее присутствии фразу, – вам предложат отказаться «от смягчающего дух тела излишнего комфорта, отказаться от затмевающих чистоту разума неверных и нечистых иллюзий, как то: бренные мечтания о материальном и желание посвятить себе дому и семье вместо служения Духу и Правителю». Вам прикажут изгнать из головы прежние воспоминания и заставят поклясться, что вы никогда не вернетесь к нечистой жизни, которую вели до входа на территорию Дома Молитвы. И в качестве доказательства верности вас попросят…

То, о чем нас попросят после пресловутой клятвы, которую нам предстояло бы принести настоятелям, изволь мы возжелать остаться на территории Дома Молитвы, я слушать не стала. Мне хватило нахлынувшего ужаса при мысли о том, что кто-то вот так просто, как стоящая перед нами послушница, уже отрекся от семьи, от мечтаний, от желания комфорта.

Нет, поверьте, не в комфорте дело – можно быть счастливым и в палатке на поролоновом коврике, но вот так просто отказаться от того, кого любишь? От Дрейка, например? От желания быть свободным в угоду некому плешивому Правителю? Да пусть даже волосатому…

Нет уж, увольте. Письмена на руках мы еще как-нибудь перетерпим – благо, Тайра уже поделилась со мной соображениями о том, как предотвратить их действие, не обидев при этом Духа, – а вот все остальное пусть падет на долю настоящих Лейи и Гири, если последние сами того захотят.

И ведь захотят. Наверное. Как и вот эта черноглазая и чернобровая особа, которая, вероятно, круглее ведра ничего не видела.

Грустно. И обидно.

Не стоит говорить, что остаток времени, в течение которого мы с Тайрой продолжали мести двор, прошел в гробовом молчании. Я с остервенением поглядывала на высокие башни дворца и с нежностью вспоминала своего ненаглядного Дрейка, а Тайра, судя по застывшей на лице полуулыбке, холила и лелеяла в голове мысли о Стивене.

Ну, и, может, еще Пирате.

* * *

Люди хотят верить.

В силу, власть, банковские купюры или самоуправство. В собственную правоту, в логичность сделанных выводов, в важность той миссии, которую исполняют. Люди хотят верить в Бога, ангелов, демонов, в Библию или хотя бы в медитацию. Верить в то, что счастье существует, в то, что однажды случится чудо, или же в собственные силы – люди хотят во что-то верить, и порой не столь важно, во что именно.

Ведь одно уже наличие этой самой веры определяет стабильность жизненного уклада и отсутствие в нем необъяснимого. Случилась неприятность? Сие есть последствия зоркого глаза Кармы. Случилось хорошее? Наградил Бог, или же повернулась лицом госпожа Удача. Ведь главное, что при наличии веры все каким-то удобоваримым способом можно оправдать: вмешательством или невмешательством сверхъестественных сил, очередным подписанным насчет твоей судьбы указом Небесной Канцелярии, удачно пришедшей в собственную голову идеей.

И да, люди не просто хотят верить – люди так же не хотят сомневаться.

Ни в чем.

Потому что сомнения несут с собой терзания, потерю сил, рождение страха; увеличивают риск управляемости и чужого на тебя влияния, потому что сомнения рвут душу на части и заставляют терять гармонию.

И чтобы эту самую гармонию не потерять, чтобы не поддаваться больше разрушительному воздействия тревог, чтобы обрести хоть какое-то подобие веры, а вместе с ней и стабильности, люди отказываются от поиска знания в том виде, в котором оно дается свыше, ведь обретение его есть тяжкий труд.

Меня всегда удивляло то, с какой легкостью люди сдавали индивидуальные позиции в угоду бездумному, но уверенному существованию. Система есть благо, система есть знание, система есть все. Из года в год человечество было готово шествовать за иллюзорно правильным лидером, лишь бы обрести то самое крайне нужное состояние «за меня все ответы найдет кто-то другой», например, местный Дух Драккари – умоет, обогреет, защитит.

Почему он? Почему не сам?

Над всем этим я размышляла, пока мои руки тонкой кистью, измазанной в красно-коричневой краске, разрисовывала немолодая и неулыбчивая монашка.

Тайра сидела рядом. Ее глаза были закрыты, а губы неслышно проговаривали какие-то слова; над кистями подруги работала другая монашка.

В этом заведении не числились мужчины, только женщины.

Не оттого ли, что мужчины Архана и впрямь были немного умней? Или же умнее были все-таки женщины, спасаясь в Доме Молитвы от еще менее счастливой судьбы, нежели ждала бы их в семейном гнезде?

Неуважение, оскорбления, унижения, побои…

Что лучше – терпеть рядом чужого человека или предателя-себя?

Нет, не предателя. Те, кто сюда попал, не считают себя предателями – они верят в правую идею, в верный выбор, в указавшее им путь Провидение. Иногда вера есть не что иное, как банальная и, что еще хуже, добровольная промывка мозгов, после которой окончательно исчезают сомнения, и в душе, наконец, воцаряется вожделенный мир и покой.

Черные глаза, пожелтевшие вокруг радужки белки, морщинистые веки, забывшие улыбку губы. Это и есть он – правильный выбор? Или же я вижу лишь бренное тело, натянутое на нечто ценное и чистое, зовущееся человеческим духом?

«Брось, Дина, брось. Попытки понять чужую душу всегда заканчивались одним и тем же – в лучшем случае непониманием, в худшем – войной. Так было во всех мирах. Так будет и здесь».

Я попробовала отвлечься.

Действительно, все не важно. Через час мы выйдем через центральные ворота на площадь и до поры до времени оставим территорию замка позади. А после вернемся, но уже не сюда, а в библиотеку.

Только бы все удалось нашему пушистому и желтоглазому приятелю Иву. Только бы он поскорее вернулся.

* * *

Мы снова были свободны.

Шумел вокруг многоликий Оасус, плескала в фонтане прогретая солнцем вода, топтали цветастую площадь сотни больших и маленьких подошв.

На нас красовались новые тулу – бордовая и нежно-фиолетовая – одежды дорогие, но не принадлежащие сословию; благо, в большом городе на принадлежность обращали мало внимания – не Руур. Голубые балахоны послушниц вот уже полчаса как пылились в ближайшей урне.

Жарко, но терпимо пекло макушки солнце, болтался на поясе тяжелый кошель, приближался обещающий надолго растянуться в праздной прогулке теплый розоватый вечер.

Мы с Тайрой ели, пили, грызли орешки, лениво надкусывали бесплатные пробники-сладости – их ввиду нашего дорогого одеяния смуглые и прыткие мальчишки предлагали во всем изобилии и ассортименте, – глазели на искусно вышитые картины, щупали полированные, состоящие из полудрагоценных камней бусы, унизывали собственные пальцы бесполезными, но красивыми на вид серебряными кольцами.

Можно сказать, мы бесполезно тратили время и деньги, и так оно в какой-то мере и было – на текущий момент у нас с избытком хватало и того, и другого. Мы ленились, мы болтались по улицам, улочкам и лавкам, мы ждали смешарика.

Наверное, то были самые бесполезно проведенные часы нашего путешествия, и этот день по большей части запомнился нам лишь одним – концертом, который вечером дал на дворцовой площади Правитель. Пока солнце закатывалось за башни, рабочие ладно мастерили у великой стены сцену – носили из подворотен плоские камни-кирпичи, выкладывали на них полированные и доступные здесь доски, крыли балки заранее подготовленными драпировками и украшали все искусственными белыми цветами.

А после, до самого заката являли миру свои таланты певцы, танцовщицы, театральные труппы и даже местные комики.

Пестрела праздничными одеждами толпа, океан из множества голов смотрел в направлении сцены, повсюду можно было увидеть распахнутые рты и восхищенные глаза – дань благодарности Правителю за зрелище для простого народа.

Сновали средь множества тел и воры – разошлись, расшалились, забурлили алчностью и возбуждением, – и потому за кошель, который попеременно носили мы с Тайрой, я держалась крепко. Со смешариком-то спокойнее, но пока сами.

Утомились мы часам к десяти вечера и площадь покинули в тот момент, когда невысокий безусый мужчина в белом тюрбане как раз дочитывал с помоста заключительный стих.

Неторопливо вернулись на постоялый двор, от ужина ввиду сытости отказались, свечи в комнате жечь не стали, а сразу же нырнули по кроватям.

День был длинным и хлопотным. Хотелось спать.

Ив вернулся ночью.

Дверь при его появлении не скрипнула, пыль на полу не зашуршала, занавески не колыхнулись, но я почувствовала его присутствие. Все еще сонная, продрала глаза, уселась на кровати, потрясла головой, бросила взгляд в окно. Фонарь Ирсы светил ярко и стоял высоко – значит, на дворе около четырех утра.

– Ив, все хорошо?

– Дя.

Напряжение последних суток схлынуло – он вернулся, не попался, остался цел – это главное.

– Все прошло хорошо?

– Дя. Ди…

– Да?

От нашего шепота проснулась Тайра. Так же, как и я, тут же сбросила с себя одеяло и сон – она это умела куда лучше, – потерла пальцами переносицу и тоже посмотрела в окно – убедилась, что Ирса высоко.

– Ив? Ты вернулся?

– Улся.

– Говорит, что все прошло хорошо.

– Ди… – вновь послышалось в темноте, и я перевела взгляд на фурию, которая за последнюю минуту дважды произнесла мое имя; поблескивали в темноте золотистые глаза. Оасус, в отличие от Руура, не засыпал даже ночью – изредка переговаривался пьяными и веселыми голосами, кряхтел, покашливал, першил шорохом подошв одиноких прохожих. Вот и теперь за окнами прошлепали чьи-то непостоянные шаги. – Что?

– Ачу. По-азать.

– Хочешь показать что? Библиотеку? Давай уже утром, ладно? Там и над планом подумаем…

– Неть.

– Почему нет?

– Ни литеку.

Не библиотеку? А что тогда? Что бы там ни было, но стоило напряжению спасть, как снова захотелось спать.

– Малыш, давай до утра…

– Неть.

Я впервые видела Ива таким настойчивым. Пришлось временно забыть о продолжении сна, еще раз протереть глаза и сосредоточиться.

– Показывай.

– Мотли.

И мы стали смотреть. На то, как над головой смешарика возникает светящаяся сфера, на то, как в ней медленно проявляется картинка, как уплотняются и обретают четкость объекты. И не книги, как нами ожидалось увидеть, а огромный полутемный зал (ведь это не библиотека?), невысокий полукруглый постамент в центре него, а на постаменте светящийся шар. Обретшее максимальную четкость изображение сфокусировалось именно на нем – на шаре. Белом, относительно обычном на вид, слабо светящимся на фоне темных стен.

– Что это?

– Талл.

Кристалл?

– И что?

– Бери.

Секунду или две я молчала, пытаясь интерпретировать сказанное смешариком слово. Он только что сказал «забери»? Или нет. Не мог он сказать «забери», наверное, он имел в виду что-то другое…

– Что?

Я казалась себе непроснувшейся и глупой, а потому молчала – ждала ответа. Его ждала и притихшая Тайра.

– Бери кри-талл.

– Забери кристалл?! Я тебя правильно поняла?

– Дя.

– Но… Зачем нам кристалл, Ив? Для чего? Он чужой вообще-то… как так просто «забери»?

– Бери. Ля на. С.

– Для вас? – сонливость тут же отступила. – Для вас – это для кого?

– Фу-рий.

Для фурий? Невероятно. Я сидела на кровати в темной комнате далекого мира, и происходящее казалось мне невероятным. Почему? Нет, вовсе не потому, что я вечная лягушка-путешественница, и «невероятно» – это часть моей натуры, а потому, что фурии отродясь ничего для себя не просили. Кроме корзины для сна и ягод на обед. Нет, честно, вообще никогда. Жили, приспосабливались, как умели, дружили с людьми, играли сами себе, ни на что не жаловались и никогда ни о чем не просили. А теперь фуриям что-то понадобилось. Впервые в жизни. И к этому нельзя было не прислушаться.

Но шар? Чужая вещь? Почти бесполезная, на мой взгляд, хотя откуда мне знать?

– Тай, ты знаешь, что это такое?

– Не уверена. У меня есть несколько догадок.

– Бери, – вновь повторил Ив, и по моей спине прошел холодок. Он трижды повторил эту просьбу с того момента, как появился в комнате, и, значит, не отступит. – Жалста.

Пожалуйста?

Я смотрела на него долго и тяжело, и не менее тяжело стало в этот момент в моем желудке. Кишечник сделался каменным, матрас под ягодицами неудобным, а комната вдруг стала тесной, чужой и душной.

– Зачем он тебе, Ив?

– Адо.

– И ты хочешь, чтобы я просто так взяла чужую вещь?

– Дя.

– Думаю, это кристалл Уду, – прошептала Тайра хрипло.

– И на кой ляд он фуриям? – мой взгляд переполз обратно на похожего на круглую тень в центре половика смешарика. – Зачем он вам, пояснишь?

– Аси. Ейка.

– Что он говорит? – удивилась Тайра. – Соси, пей-ка?

И умолкла, устыдившись прозвучавшего.

– Нет, – ответила я похоронным голосом, – он говорит «спроси Дрейка».

Спустя три минуты я все еще стояла у окна, сложив руки на груди. Думала.

Мда, без поллитра здесь не обойтись. Если фурия говорит «жалста», а потом «спроси Дрейка», придется действовать – возвращаться в Нордейл, выводить Начальника на разговор, посвящать в детали. А что делать?

Значит, будет еще один прыжок, будет наутро каша.

Я принялась натягивать тулу.

– Дин…

Когда я закончила и повернулась, позади меня стояла Тайра. Ее лицо при свете светильника Ирсы казалось бледным и встревоженным.

– Что?

– Когда будешь возвращаться, попроси, чтобы Правитель наполнил тебя энергией. Он может. А тебе пригодится.

– Хорошо.

Я закинула на плечо финальный лоскут ткани и застегнула брошку. Последним, что я запомнила до того, как закрыть глаза, была не менее встревоженная, нежели у Тайры, физиономия маленького Ива.

* * *

Не знаю, на что он смотрел с большим удивлением. На тулу? На мою покрытую платком голову? На серебряные кольца, на испещренную коричневатыми защитными рунами кожу ладоней?

Я едва удержалась от того, чтобы, подобно пятикласснице, застуканной за чтением шпаргалок с собственных конечностей, не сунуть руки под подол. Но выдержала. И многозначительную тишину, и любопытный, устремленный сначала на письмена, затем на собственное лицо, взгляд.

Дрейка я застала в ресторане. Ужинающим в одиночестве стейком, овощами и белым хлебом.

– Я так понимаю, ты здесь не для того, чтобы ко мне присоединиться?

– Нет, – и зачем-то невпопад добавила. – Привет.

– Привет.

Мягкие диваны, негромкая музыка, дальний столик. Хорошо, что в этот момент он оказался не в Реакторе – плакала бы по мне вновь озоновая сеть[11]

Мне бы сразу перейти к делу, но я смотрела на сидящего рядом Дрейка и чувствовала, как сильно соскучилась по нему. Здесь пахло домом, пахло чем-то родным. Здесь было хорошо. Дрейк же, в свою очередь, смотрел на меня с застывшей в серо-голубых глазах улыбкой.

– Я так понимаю, у вас все хорошо? Развлекаетесь?

– Ну, в общем, да. Хорошо, – но не очень. – Скоро все закончится. Мы скоро уже вернемся…

– Я так и понял. А здесь ты, видимо, с каким-то важным вопросом? Раз… в такой одежде.

Он всегда улавливал важное без слов и, кажется, еще немножко издевался. Ну да, тулу в Нордейле могла смутить любого, даже самого раскрепощенного в своих взглядах на моду жителя. Не говоря уже про официантку, которая, так и не приблизившись к нашему столику, тут же удалилась.

– Да. Я здесь из-за Ива.

– Из-за кого?

– Смешарика.

– Угу, – это прозвучало обыденно. Мол, ко мне часто приходят со всякими странностями, в том числе и со смешариками. – Что не так?

– Все так. Просто у него есть вопрос. Важный.

– Говори.

Дрейк принялся резать стейк, и от того, как спокойно и умело двигались мужские руки, я на мгновение потеряла связующие звенья в голове, залюбовалась. Впрочем, как и всегда. Жаль, что я ненадолго, жаль, что не смогу поехать этим вечером к нам домой вместе.

– Он увидел во дворце на Архане какой-то шар.

– Так.

– И хочет, чтобы мы с Тайрой его забрали.

– Хм.

– Но шар чужой и принадлежит он, похоже, местному колдуну. Я пришла сюда для того, чтобы спросить твоего разрешения – можно мне это сделать или нет? Ив настаивает. Говорит, что эта вещь очень нужна фуриям.

– Даже так? – Дрейк прожевал мясо, пригубил из бокала красное вино, аккуратно промокнул края губ бордовой, в тон интерьеру ресторана салфеткой и поставил локти на стол – принял позу основательную и «слушательную». – Тогда давай с этого момента поподробнее, я – само внимание.

Молчание после моего рассказа длилось долго. Во время него я успела сжевать с чужой тарелки все оливки, стащить из корзинки теплый и на этот раз знакомый по вкусу хлеб и уплести его с маленьким ломтиком масла – снова восполняла потерянную во время прыжка энергию.

– Любопытно обстоят дела, – тем временем, намеренно не замечая продовольственного грабежа прямо у себя под носом, проговорил Дрейк. – Очень любопытно.

– Почему?

– Потому что шар, про который ты рассказываешь, и если я все верно понял по твоему описанию, очень необычная вещь. Это действительно кристалл, и кристалл очень редкий, несинтетический, природный. Я несколько раз пытался создать его в лаборатории, но так и не смог, а все потому, что формируется он самостоятельно в глубоких почвенных пластах и только при определенных условия. Отсюда и приобретает свои свойства.

– Какие свойства?

– Накопительные. Это, грубо говоря, коллектор. И накапливать он может что угодно, в том числе людскую энергию.

Мой жевательный процесс замедлился; теперь я удивленно смотрела на подтаявшее масло и думала об услышанном.

– Ну. Подумаешь, кристалл? Пусть даже редкий. Зачем такой фуриям?

– Зачем он фуриям, это вопрос второй. А первый вопрос заключается в том, для чего его использует местный колдун, и на эту тему у меня есть вполне даже четкое предположение.

Для последовавших дополнительных пояснений хватило вопросительного выражения моего лица.

– При достаточном умении в подобный шар можно закачать очень много энергии – причем, заметь, не только своей, но и чужой. А после распределять ее для совершения нужных тебе процессов. К кристаллу, чтобы питать его беспрерывно, можно подключить источники питания – например, людские тела.

– Тела? Чужие?

– Конечно. И это самый легкий способ. Думаю, колдун в вашем замке именно этим и занимается. Если ты попросишь Ива показать тебе полный скан помещений, то увидишь, где именно ваш Уду держит этих бедолаг.

Мой аппетит отчего-то пропал. Официантка после паузы в несколько минут все-таки приблизилась, поинтересовалась, не нужно ли чего, и удалилась, через плечо поглядывая на мою одежду. Согласна, посетительницей я была довольно необычной.

– И если мы заберем шар, то эти люди станут свободными?

– Едва ли. Все подключенные к шару, скорее всего, погибнут. Просто так кристалл им энергию не вернет.

Теперь эта ночь, переросшая в поздний вечер, казалась мне бесконечной. Ив, шар, Уду, чужие тела и мы, каким-то образом во все это завязанные.

– И шар этот я бы действительно рекомендовал забрать. Я знал, что однажды он найдется, вот только не знал, где…

– Ты поэтому так легко отпустил меня на Архан?

– Нет, не поэтому. Просто я видел, что настоящей опасности в этом путешествии для тебя не будет, а так же у меня свербело чувство, что это будет очень полезный в каком-то смысле поход.

– Для тебя?

– Как оказалось, для фурий. Этот шар им действительно очень нужен. Забери его – я даю на это свое согласие.

Ну, вот и все. Наверное, после этих слов на сердце должно было полегчать, но не полегчало.

– А как же все эти люди? И что, если я вдруг своим поступком изменю ход истории Архана?

– Все всегда что-то меняют, – резонно заметил Дрейк. – Одни ресурсы уходят сюда, другие туда. Если историю Архана не изменишь ты, ее изменит кто-то другой – история, видишь ли, никогда не стоит на месте. А насчет этих людей… Попроси Тайру присмотреться к этому шару. Я думаю, она поймет, в чем дело.

Тайру? Значит, шанс есть?

Временно забылась библиотека и книги, за которыми мы первоначально отправились в далекие земли, забылась основная цель. Но появилась новая.

– А зачем фуриям кристалл?

– Думаю, они сами тебе расскажут. И, между прочим, за помощь будут очень признательны. Даже я не смог бы сделать им такого подарка.

Какое-то время я обескуражено наблюдала за отсветами на стенках бокала, автоматически вдыхала запах вкусной, но уже не такой желанной, как поначалу, еды и думала о том, что иногда путешествия приобретают дополнительную сложность. Иногда во время них приходится делать выбор, а выбор, как известно, вещь непростая. Даже если тебе, казалось бы, дали разрешение.

– Значит, забрать шар?

– Да.

– И я не наврежу местным жителям?

– Думаю, ты им очень поможешь, на самом деле.

– Правда?

Я сама не заметила, как переползла со своего места и оказалась обнятой теплыми руками.

Как же все-таки хорошо, когда рядом есть кто-то большой и сильный, умный и надежный, любящий и заботливый. Как хорошо, когда можно не думать, а просто сидеть, греться и млеть, по-младенчески причмокивая губами. Как хорошо, когда не нужно ничего решать, а можно просто довериться. А я ведь сама недавно об этом думала – люди хотят верить… Чему-то. Кому-то.

– Ты наполнишь меня перед обратным прыжком энергией?

– Конечно.

И моего виска сквозь платок коснулись теплые губы.

Глава 12

После непродолжительного сна и раннего – ни свет ни заря – завтрака, который нам удалось получить лишь благодаря тому, что один из поваров поднялся раньше нас и уже принялся кашеварить, мы вновь поднялись в комнату и принялись по пятому кругу обсуждать наш хлипкий и крайне ненадежный план.

– Ты уверена, что сможешь отцепить этих людей от шара так, чтобы они остались в живых?

– Я… я попробую.

Тайра, не отрываясь, смотрела на вращающуюся над головой Ива схему, губы ее шевелились. В недрах темноволосой кудрявой головы шел процесс такой сложности, что я боялась его прерывать. Она, Тайра, видела то, чего не видела я: связи, потоки энергии, процессы взаимодействия человеческих ресурсов и кристалла. Думала о том, как их разорвать, как высвободить пленников, как вернуть им почти отнятую уже жизнь.

– Сложно… Но я попробую. Попробую заставить кристалл вернуть им силу. Я смогу, должна смочь, ведь Правитель сказал, что смогу…

Правитель сказал, что Тайра что-то поймет. Возможно. Но он ничего не сказал о том, сможет ли она помочь пленникам.

– А если этот кристалл засосет… как бы это сказать… отнимет и твою энергию?

– Сам? Нет. Это может сделать только колдун.

Великий и вредный Уду.

– Уду. Мой, – вдруг удивительно четко и довольно злобно выдал смешарик. – Мой.

– Твой?

– Дя.

– Хочешь сказать, что сможешь отвлечь его, пока Тайра будет колдовать над кристаллом? Но ведь ей там тоже нужна будет помощь. Вдруг стражники? Вдруг тревога?

– Неть, – пояснил Ив. – Ам ти. Хо.

По схеме выходило, что кристалл находился в зале на четвертом этаже, комната колдуна выше – в башне, – а пленники лежали в никем не охраняемой комнатушке, в подвале. Да и зачем их охранять? Неподвижные овощи. К ним, невидимые неприспособленному человеческому глазу, тянулись с четвертого этажа вниз прозрачные энергетические нити.

– Сколько их там всего?

– Надцать.

– Надцать-сколько? Одиннадцать, четырнадцать, восемнадцать?

Смешарик сделал усилие.

– Две. Н. надцать.

Двенадцать. В этот момент мы с Тайрой переглянулись и подумали об одном и том же – она могла стать тринадцатой. Могла. Почти стала.

За окном разгорался очередной жаркий день; со стороны дворцовой стены до нас долетел мягкий звон монастырского колокола. Внизу, в едовой, собирался народ – гремела посуда, бубнили низкие мужские голоса, раздавался смех. Во дворе плескала на землю мимо ведра из колонки вода; вокруг цветной площади торговцы наверняка выкладывали в палатках товар.

– Итак, если Тайра будет заниматься отцеплением тел от шара, а ты будешь удерживать от нас Уду на безопасном расстоянии, то чем буду заниматься я? Книгами? Не смешно. – И, посмотрев на друзей без тени улыбки, напомнила. – У нас тут ограниченное количество прыжков. И с помощью последнего мы должны перенестись назад. Домой. В Нордейл. Это ясно?

Им было ясно. А мне страшно.

* * *

Колдун стоял возле широко распятого на треноге котла и смотрел на мутную жижу, свет от которой окрашивал его лицо голубым. Затянутые черным балахоном плечи шевелились, передергивались, руки беспрерывно двигались, губы что-то шептали. Кристалл лежал рядом, в привычном углублении, венчающим полукруглый столб.

Мы с Ивом наблюдали за Уду из-за угла, притаившись в полумраке низкого арочного свода; от волнения у меня постоянно пересыхали губы.

– Ты уверен, что шар можно брать в руки?

– Ожно.

Изнутри замок казался не просто большим – гигантским: запутанные ходы, лестницы, гобелены, ниши. И таким же, как и снаружи, темным. Сквозь узкие окна в зал лились узкие полосы света, их едва ли хватало, чтобы различать цвета; коридоры тонули в чернильной мгле. Как здесь можно жить?

– Ты только… не убивай его.

Сидевший на моей ладони Ив молчал слишком долго.

– Не хочу, чтобы этот поход запомнился нам… таким. Просто выведи его из строя, сделай так, чтобы он, может, разучился колдовать. Только не убивай.

– Адно.

С неохотой отозвался мой спутник.

Наш шепот никто не слышал. Тайра отделилась от нас сразу же, как только мы перенеслись во дворец – теперь ее тень, огибая опасности, неслась вниз по лестницам – вниз, вниз, в подвал. Именно там она будет ждать меня с кристаллом, когда Ив отвлечет Уду – заставит того подняться в башню, и именно туда следом за ней я должна буду прибыть с шаром. Если смогу повторить ту же траекторию движения, если смогу никому не попасться.

Прыгнуть было бы проще. Прыгать всегда проще. Но нельзя – сил может не хватить.

Тревожно, душно, по-настоящему страшно. А ведь за стенами этого замка светит солнце. Где-то там по площади праздно гуляет народ, звенят струи теплого фонтана, метут двор младшие послушницы. Где-то там, если все пройдет хорошо, забрезжит на нашем горизонте дом – Нордейл, знакомый особняк, Клэр. И все останется в прошлом.

Уду тем временем продолжал монотонно читать над котлом заклятье.

Я тяжело вздохнула.

– Готов?

– Дя.

И я впервые не улыбнулась смешному, почти младенческому звучанию этого слово – слишком серьезно оно прозвучало.

– Тогда вперед.

Когда по залу прошмыгнула серая тень, а следом за ней хлопнула в стене единственная, ведущая в башню дверь, колдун насторожился.

– Кто здесь? Рихтан? Рихтан, это ты принес свитки?

Кто такой Рихтан? Плевать. Уходи Уду, уходи из зала.

Но колдун стоял, будто чувствовал неладное; под его руками поднимались и бесшумно лопались, не достигнув ладоней, синеватые пузыри.

– Кто здесь? – настороженно повторил звучный голос, и я вдруг ощутила, как невидимый глаз начал сканировать окружающее пространство. Каждую портьеру, каждый кирпич, каждый, ведущий в зал, вход…

Черт!

Укрыться щитом я не успею – не натренирована сооружать их так быстро, но попытаться защититься в любом случае следовало. Не позволив себе толком осознать, что именно собираюсь сделать, я начала представлять, как меня окружает плотная зеркальная полусфера – она не пустит взгляд внутрь, не пустит, пусть даже такой цепкий, гадкий, плотный, сильный… Ты не Дрейк, Уду, не сможешь пробраться, не сможешь заметить меня.

Я была неправа – он, наверное, смог бы. В том случае, если бы добрался ищущим оком до того прохода, в котором затаилась моя трясущаяся и почти готовая к прыжку тушка. Но он не добрался, а все потому, что в этот самый момент за ведущей в башню дверью разбилось что-то стеклянное.

Колба?

– Что там такое?! Рихтан?! Если это ты, я не просто спущу с тебя шкуру. Для начала я высосу из тебя все воспоминания, затем капля за каплей вскипячу кровь, а после…

Что будет после, мне знать не хотелось. Совсем.

Если бы за дверью действительно находился неизвестный мне Рихтан, то парню (а, может, деду?) сильно не повезло бы. Но Рихтана там не было – там была фурия.

– Свитки так и не принес, порошок ентолха не добыл, разлил мне с утра на подол синюю глину… Все, с меня хватит. Я найду нового помощника, слышишь? Найду нового и очень быстро, а ты еще пожалеешь, что не обучился в первую очередь расторопности…

По полу зазвучали тяжелые и быстрые шаги – котел и шар остались без присмотра. Дверь Уду распахнул с такой злостью, что та ударилась латунной ручкой о каменную стену.

– Я тебя разделаю. И найду достойное применение твоим останкам…

Я со смешавшимся ужасом, нетерпением и возбуждением следила за тем, как высокая, закутанная в черные одежды мужская фигура скрывается на лестнице.

А впереди по курсу, похожий на бледную луну, монотонно мерцал большой – размером с арбуз – магический шар.

Потея, как совестливый отличник перед невыученным уроком, я мысленно досчитала до пяти, несколько раз сжала потные ладони и бросилась вперед со словами «ну все, Ив, держи его там…».

Шар оказался не только горячим, но и тяжелым.

Я отчаянно надеялась, что он нерадиоактивный, незаразный и не каким-либо другим образом вредный для здоровья. Мне совершенно не хотелось прижимать его к себе, но каков выбор?

Укутав кристалл заранее припасенным покрывалом, я взвалила его на пузо и, переваливаясь, как уточка, на всех парах понеслась прочь из зала – на лестницу, потом по коридору, потом снова свернуть, потом через длинный зал…

Перед прыжком мы изучили план замка так хорошо, как только могли, но стоило навалиться волнению, как память моментально начала сбоить. Прыгнуть бы, просто бы прыгнуть, но все те же пресловутые силы… Надо попробовать добежать.

За первым же поворотом меня ждал сюрприз – конвой из четырех стражников, сопровождающих одетого в рваную и испачканную туру бедолагу. Пришлось резко нырнуть обратно за колонну и затаиться.

Мое дыхание ревело, как зоб дракона, сердце стучало на предельной скорости, но куда настойчивее моего сердца грохотали по полу металлические набойки на подошвах военных сапог.

Прижатый, как родной, к груди шар жег ребра и ладони.

* * *

К ней никто не обращался, не спрашивал имени, ни о чем не просил.

Здесь царил не полумрак даже – полная тьма, – и Тайра сидела на полу, а вокруг на жестких деревянных подстилках лежали тела. Одиннадцать живых и одно мертвое.

Они успели бы, наверное, если бы на час раньше.

Может быть, спасли бы, а, может, и нет. Не старый еще мужчина ушел из жизни высохшим и полностью высушенным стариком. В возрасте сорока с небольшим лет.

Она не хотела, но не могла не думать о том, сколько бы продержалась сама. Год? Два? Десять? Может, целых двадцать или тридцать лет, если бы Уду расходовал чужие силы экономно? Овощ… он не врал… овощ. Она превратилась бы в такой же – сухой, безжизненный и обессиленный овощ.

Вспомнилась камера, вспомнились надсмотрщики, вспомнился безглазый плавающий у ее обожженных ног муар:

– Чего ты хочешь, человек?

– Умереть.

Та смерть была бы лучше, чем эта. Запах ее, этой самой смерти, кружил и здесь, среди болезных, слепых и уже неспособных на стоны тел. Черный и чужой, он смешался с запахом гниющей от сырости соломы, нечистого дыхания и многочисленных необработанных язв.

Если она успеет, то влитая обратно в тела энергия заживит раны и изгонит болезни. Если успеет, если хватит сил и знаний, чтобы помочь…

Тайра не тревожила лежащих. Она сидела с закрытыми глазами, собирала воедино силы и старалась не думать о Криале. О сложном пройденном пути, о длинных безликих, похожих один на другой, как две капли воды, днях, о том, что могла бы никогда не выйти из того страшного Коридора.

Тайра ждала Бернарду.

* * *

Подлый кристалл и не думал остывать.

Казалось, с каждым шагом, прижатый к моему телу, он нагревался все сильнее – горел, плавился, исходил удушающими волнами жара. Может, смешарик ошибся? Или, может, ошибся Дрейк, когда говорил, что опасности в нашем походе нет? Может, он всего лишь на секундочку отвлекся и проглядел что-то важное?

Нет, Дрейк не мог отвлечься. Он не ошибается, никогда не ошибается. Почти никогда не ошибается…

Три этажа пройдены – впереди спуск в подвал.

Два раза я путалась и сворачивала не туда. Один раз едва не ввалилась в похожее на канцелярию помещение – непривычно светлую и уставленную длинными столами комнату – к счастью, пустую, – но вовремя сообразила из нее убраться. Второй раз оказалась среди поваров на огромной, булькающей кастрюлями и мельтешащей ножами кухне – распугала персонал, вызвала панику среди служанок. Необъятная потная тетка в белом фартуке приняла меня за некую находящуюся на последнем месяце беременности Джиру и, не разглядев, что мой опухший живот есть не следствие плотских утех, а спрятанный под покрывалом шар, заорала:

– Наверх! Иди наверх, Джира, там уже повитухи готовы, там вода… Куда, полоумная, совсем обезумела?!..

Последнее она проорала моей удаляющейся явно не в том направлении фигуре.

Несколько пролетов я слышала преследующие меня шаги, затем погоня стихла. Огромные двери, чадящие на стенах факелы, бесконечные хитросплетения коридорных лабиринтов…

Когда мне уже начало казаться, что все это никогда не закончится, что всего этого стало слишком много и оно длится слишком долго, я почти случайно наткнулась на узкий, показанный ранее смешариком во всех подробностях, ведущий в подвал лестничный пролет.

– Иду, Тайра. Я иду!

* * *

Сколько мы провели здесь, в темном сыром помещении среди лежащих на полу человеческих тел?

Я не знала.

В какой-то момент время растворилось – перед моим лицом осталась лишь находящаяся в трансе и беспрестанно шепчущая незнакомые слова Тайра и ее тонкие, напоминающие плавники глубоководного ската руки, которые то плавно поднимались, перебирая водорослями-пальцами, то так же медленно и плавно опускались обратно на колени хозяйки.

С каждым пассом и набором произнесенных слов шар неярко загорался – теперь он стоял на полу, – и из него к одному из тел протягивался светящийся дымок – чья-то жизненная сила. Мерцающая лента достигала оболочки, вливалась в нее, впитывалась и гасла; слышалось хриплое дыхание, шумные вздохи. У того, кто получал свою энергию обратно, начинали дергаться ступни, иногда шла ртом кровь.

Выглядело это неприятно, меня мутило.

– Долго еще?

– Не… Не отвлекай.

Стараясь не смотреть на совершаемый Тайрой ритуал, я думала о смешарике: как он – цел, – и о книгах. О тех безобидных пыльных томах, хранящихся где-то наверху в библиотеке, куда мы так и не попали. Вот как бывает – придешь за одним, а уходишь с другим. И хорошо, если уходишь…

Знал ли Дрейк, что мы найдем на Архане кристалл? Знал, что, ведомые гуманными помыслами и желанием творить добро, примемся спасать тех, кого, по его мнению, уже невозможно было спасти? Очередная проверка? Тест? Случайность?

Ничто не случайно. Так говорил тот, с кем я жила, так говорил почивший Учитель Ким, так говорила Тайра. Неужели на судьбе тех, кто лежал в этой комнатушке годами, стояла пометка – за вами однажды придут? Верили ли они в чудо? Надеялись на него? И смогут ли они, изнеможенные и ослепшие в годами окружавшей их тьме, выжить на свету?

Наверное, мы успели. А, может, и нет – время покажет.

Я продолжала отворачиваться от созерцания неприятного процесса, а в голове наставительно и монотонно пульсировала одна единственная мысль: делай, что можешь, и будет, что будет.

* * *

– Кто ты, сволочь? Кто ты… тварь? Что ты?

Вжавшись в стену, Уду уже не пытался сдвинуться с места – он попытался секунду назад, а перед этим еще дважды, и каждый раз то, что висело перед ним в воздухе, все шире раскрывало зубастую пасть.

– Ты… Ты схек, которого я звал прошлой ночью? Ты… Гхевалл? Да, верно, ты – Гхевалл. Я же поставил тебе кровь – там, за портьерой, налил целую миску. Иди, лакомись!

Застывший перед лицом монстр не реагировал на слова. Он вообще, казалось, ни на что не реагировал – Гхеваллы так себя не ведут: они, задобренные жертвой, всегда приносят с собой нужные вести – предсказывают будущее. Так должно было случиться и теперь, Уду выполнил все с особой тщательностью: нарисовал на полу символ катрана, обсыпал его по краям серой, положил в центр треугольника кость – хорошую выбрал, не голую, с мясом, – границу между катраном и собой проложил синиль-травой – мощнейшим оберегом…

Но Гхевалл не пришел. Впервые на его памяти. Что-то пошло не так, и монстр собственной персоной воплотился в физическом мире? Не мог, не должен был он уйти от мертвых, не посмел бы переступить черту! Но… переступил.

– Я дам тебе, что скажешь… Уйди.

Этот поганец должен был оставить в центре треугольника метки, как и всегда. Уду бы их расшифровал, перевел и аккуратно, как делал ранее, записал в тетрадь. А миску с кровью он поставил на всякий случай, поберегся. И, как выяснилось, не зря. Или все-таки зря… Может, растравил исчадие ада, выбрал не свежую? Не долил?

– Что тебе нужно? Что?! Я всегда щедро платил дань, всегда приносил жертвы, всегда делился энергией. Что еще?!

Сплести бы удушающую волну, поставить бы блок, вот только все сильнее немеют пальцы и все слабее становятся колени. Куда утекает сила? Почему он больше не чувствует привязки к кристаллу? Что за неудачный, начавшийся с синей глины на подоле день? Ведь знал – плохая примета, потому и злился на Рихтана. Знал.

Висящая в воздухе тварь приближалась медленно, аккуратно, размеренно. Наслаждалась выражением лица загнанной жертвы, ее страхом, обреченностью. Но Уду никогда не чувствовал обреченности раньше, верно не ее это след и теперь. Просто растерянность. Ну, может, страх…

Зубастая пасть все ближе, а колбы с ядом у стены на столе – не дотянуться и не притянуть. Уду взмолился:

– Оставь живым, и я исполню любую твою прихоть. Сооружу проход обратно в твой мир, принесу еды, органов, если надо, теплых еще… Забирай здесь, что хочешь. У меня редкие порошки есть, снадобья. Если надо кого убить, помогу, если надо силу – подпитаю…

Сила монстру была не нужна. Горели желтым и злым огнем выпуклые глаза, бритвенно-острые зубы, усеявшие рот, как колья на дне ущелья, принялись медленно вращаться.

Он же сожрет… Сожрет живьем…

Не было такого конца в Предсказании, не было! Уду знал его наизусть: сначала Правитель,… затем придет другой, по имени Джердин, и взойдет на престол, но править будет недолго. Затем Джира, потом их недоросль сын… Но он – Уду – он будет жить долго – так гласили метки, так обещали духи.

– Я… еще не пора! Не мне… Уйди, тварь, уйди!!!

В этот самый момент нечувствительный ни к просьбам, ни к задабриваниям, ни к мольбам клыкастый шар кинулся вперед.

Уду тонко и пронзительно завизжал.

Смешарик появился в подвальной комнате тогда, когда Тайра заканчивала работать с последним «пациентом».

Я вынырнула из мыслительной комы, открыла глаза и непроизвольно напряглась.

– Ив? А где Уду?

– Ету.

– Нету?

– Ету.

– Что значит «нету»? Ты его убил?

– Неть.

– Покалечил?

– Неть.

– Тогда не рассказывай, пока не хочу знать… Только скажи, он нам не помешает?

На прозвучавшем в ответ третьем «неть» я прекратила свои расспросы.

Один за другим приходили в чувство люди – стонали, кашляли, шевелились, пытались подняться с лежанок. Тех, у кого это получалось, Тайра рассаживала вдоль дальней стены и просила не волноваться, не делать резких движений и по возможности не разговаривать. Чувствовалось, что разговаривать им пока так же тяжело, как и осознавать, что же с ними произошло. Мы с Ивом на данном этапе были бесполезны, и потому просто наблюдали.

Когда шар поделился жизненной силой с последним пленником, и тот надрывно закашлялся и открыл глаза, подруга аккуратно подложила под голову мужчине, чье лицо казалось пергаментным, ткань, в которую был завернут кристалл, и тут же подползла ко мне.

– Дин, мы должны их отсюда вывести, пожалуйста.

– Но…

– Я знаю, мы на это не рассчитывали, но мы не можем так просто оставить их здесь. Сюда придет стража, всех снова запрут в камерах. Потом будут разбираться, допрашивать, возможно, пытать.

Я судорожно сглотнула. Нет, мы не рассчитывали на дополнительный прыжок – наоборот, все это время старались избежать его.

– Может, по коридорам?

– Они почти не ходят. Слишком долго, нас всех поймают. Тем более, ворота, стена…

Да, стена.

– А если попросить Ива?

– О чем?

– Проделать в ней дыру.

Даже при свете шара, который, казалось, больше подчеркивал мрак, нежели рассеивал его, я видела, как губы Тайры неодобрительно поджались. Нет, она злилась не на меня – я знала, – а на ситуацию, в которой нельзя было рисковать.

– Дин, пожалуйста. Мы должны… Нельзя оставлять их здесь.

Я молчала.

Спертый воздух, духота, холодные камни пола и опостылевший вконец замок. Быстрее бы отсюда.

– Но куда их? За ворота?

– Нет, их бы в Руур.

– В Руур?

– Да. Там хорошее отношение к бездомным и больным, там им помогут. А здесь я за них боюсь.

– В Руур, – покорно произнесла я, почему-то чувствуя апатию. – Но нам потом может не хватить сил на прыжок домой.

– Хватит. Я поделюсь с тобой энергией, – да уж. Глядя на изнеможенную последней процедурой Тайру, я сильно в этом сомневалась. – Я сейчас всех подниму, заставлю их взяться за руки, я все подготовлю…

– Только я не…

– Что?

– Я не буду переносить мертвого.

Мне было бы сложно это объяснить, и, чтобы не выказывать слабость и не тратить лишних слов, я отвернулась. Даже мой затылок ощущал, что там, в углу, накрытый тряпками, лежит труп. И касаться его было бы неправильно, отвратительно, дико. Да, пусть слабость…

– Дин, ему уже не помочь. Его не нужно переносить, – раздался мягкий голос, и Тайра взяла меня за руку. – Конечно, было бы правильным похоронить его по чести, но я понимаю – мы можем не все.

Не все. Нам бы смочь хотя бы это. Чтобы потом домой…

– Собирай своих подопечных. Я хочу убраться отсюда. Очень.

– Хорошо, – раздался судорожный выдох. – Я сейчас, я быстро.

* * *

Тепло, сухо, спокойно.

Тихий и защищенный от чужих глаз дом Учителя привычно пах разбросанной по углам травой. На деревянном полу играли в шахматы солнечные квадраты, поскрипывал на ветру приделанный снаружи к ставням ветряной флажок, медленно унимались, пытаясь спуститься обратно на пол, потревоженные шагами и воздушными потоками пылинки.

Наверное, в этот момент Тайра устраивала бывших пленников в доме лекаря. Она сказала, тут недалеко, через улицу. Дойдут? Может, не дойдут, но и я уже не донесу…

Мое совершившее очередной прыжок тело ощущалось непривычно легким, почти невесомым и совершенно пустым. Ни сил, ни мыслей, ни энергии.

Зато пациенты теперь далеко от замка, и можно расслабиться.

Ив сидел рядом, на подлокотнике, и тоже смотрел в окно. Оба уставшие, мы с ним молчали с самого прибытия в Руур. Я старалась думать, но выходило у меня плохо – мысли, стоило обратить на них внимание, словно почуявшие струю дихлофоса клопы, отчаянно быстро разбегались в стороны – не поймать. А о чем думал смешарик, я даже не могла предположить.

Хотелось есть, пить и спать одновременно, и наряду с этим не хотелось вообще ничего – удивительно вялое и при том почти приятное состояние. Парадоксально странное. Казалось, оставь меня в этом старом протертом кресле посреди молчаливой гостиной, и я буду сидеть здесь вечно, пока не покроюсь слоем пыли, не обрасту мхом, пока не потрескаюсь от времени. Пространство зыбко, время бесконечно. Мое сознание, как и реальность, периодически двоилось.

– Так что ты сделал с ним?

Я чувствовала, что для сохранения трезвости разума, мне требовался диалог, а потому обратилась с вопросом к единственному способному говорить в этой комнате существу – Иву.

– А?

Смешарик, видимо, тоже пребывал в мыслительной коме. Когда он в последний раз ел? За завтраком? Он уже долго здесь, на Архане, без привычных ягод, без друзей.

– Говорю, что ты с ним сделал?

– Ем?

– С Уду.

– А-а-а… – Ив вдруг захихикал совсем как ребенок, ожил, заблестел потухшими, было, глазами. – Я иво. Учил.

Научил? Проучил? Выучил? Обучил? Переучил? Черт сломит ногу, пытаясь разобрать отрывистый язык фурий.

– Что ты с ним сделал?

– Олго.

– А я не тороплюсь. Рассказывай.

– Робно?

– Подробно.

И он начал рассказывать.

5 минут спустя.

– Что значит, ты заключил его в вымышленный мир?

– Ну… я…

И на следующие несколько минут вновь понеслась разрозненная по слогам речь, зато какая вдохновенная! Кажется, кто-то всерьез гордился принятым решением. Ведь сдержал данное слово – не убил, не покалечил – молодец!

Молодец, ага… Изобретательный.

По всему выходило, что с бедным Уду (а после рассказа Ива я могла называть его только так – «бедный Уду») приключилось следующее: чтобы выполнить все условия сделки, в том числе «ни убий», смешарик принял прекрасное, как ему показалось, решение – поместить сознание колдуна в вымышленный мир, где оно будет обитать вечно. Захочет колдун прогуляться? Пожалуйста. К его услугам прекрасный лес, озеро и луг. Захочет отдохнуть? На берегу всегда стоит дом. Захочет поговорить? Рядом бабушка-служанка и ее садовник-сын. Общайся – не хочу. А если Уду вдруг решит поколдовать, то вспомнит совсем не те слова, которые причинят кому-то вред. Ну, в крайнем случае, наколдует шариков, лент, игрушек или вкусняшек…

Мда. Это очень «по-Ивски».

– Так объекты-то будут появляться в физическом мире?

– Дя!

– Но реальных слов заклятий он не вспомнит ни одного?

– Неть.

– Умно. А как же он будет перемещаться, слышать и говорить с людьми в «невымышленном» мире?

Выяснилось, что, увы, никак. Благодаря фурии, Уду навечно стал слепцом, сумасбродом и калекой. Безобидным, впрочем, калекой.

– Жестко, – качнула головой я. – Но по заслугам. А вернуть его разум назад кто-то сможет? Ну, в случае необходимости.

– Я, – лаконично ответил Ив, повернулся к окну и надолго замолчал.

В лучах света все еще танцевали последние неугомонные пылинки; у моих ног лежал завернутый в гостиничное покрывало шар.

– Дина, Дин… просыпайся. Пора домой.

– Домой?…

Оказывается, к возвращению Тайры мы – я, откинув голову на спинку кресла, и смешарик на моих коленях, – успели задремать. В горле першило, веки не желали разлепляться, хотелось пить. Я кое-как вернула затекшую шею в вертикальное положение и потерла щеку ладонью.

– Сил нет. Вообще.

– Знаю. Но нужно постараться, я помогу, чем сумею.

Я протяжно вздохнула. Напрягаться не хотелось – хуже, не моглось.

Солнечные пятна к моменту моего пробуждения успели выполнить на полу рокировку; я хмуро огляделась по сторонам.

– Как… пациенты?

– О них теперь позаботятся.

– Значит, все? Можно домой?

– Нужно. Наши дела здесь закончены, не ночевать же еще одну ночь в Рууре?

– А почему нет? – идея о том, чтобы как следует выспаться пусть даже на деревянном и жестком полу выглядела заманчивой. Я перевела взгляд на Тайру и впервые за все это время заметила, насколько она бледна. Белки глаз покраснели, под веками залегли темные круги. – Тебе бы тоже выспаться.

– Знаю. Но во дворце скоро поднимется переполох. Скорее всего, уже.

– И что? Оасус далеко.

– Далеко. Но не для почтовых птиц, которые очень быстро принесут вести о том, что кто-то украл магический кристалл. Думаю, начнутся массовые обыски.

– Здесь? В Рууре?

– Не знаю. Не могу быть уверенной. Но лучше не ночевать.

Не ночевать, ясно. Тогда надо бы собраться. Мое тело теперь казалось тяжелым, неподъемным, наполненным свинцовой крошкой; Ив нехотя перебрался с моих коленей обратно на подлокотник, широко зевнул.

– Блин, мы все полумертвые, а ты про прыжок…

Тайра опустилась передо мной на колени и улыбнулась. И эта улыбка казалась здесь странной, неподходящей обстановке так же сильно, как не подошел бы ограде адских ворот вьющийся зеленый и вкусный виноград.

– Нордейл. Уютные улочки, кафе «Вишневый сад», малиновые десерты…

– Ты о чем?

– Твой особняк, запах свежих булочек с корицей, работающий телевизор.

– Ах ты, хитрюга!

Она, тем временем, продолжала:

– Картина на стене – с нее на пол падают листья. Мишка, Ганька, радостный голос Клэр…

– Все-все, я поняла. Запах свежезаваренного кофе, мягкая постель, родная спальня, плетеная корзина с оранжевым одеялом на дне…

– Афиши, кинотеатры, машины, улыбающийся Дрейк…

– Нечестно! Стив, Пират и куча умных книг у тебя на полке. Книг. Кстати… Мы так и не сходили за дворцовыми книгами… Забыли, замотались.

– Неважно. У меня пока хватает книг. А когда закончатся, тогда и подумаем о возвращении. Но не сейчас, ладно? А сейчас: твой сад за домом, растущий дуб, желтый свет окон, падающий снег…

– Все-все, я поняла! Сработал твой метод!

Метод Тайры действительно сработал: все то, что она перечислила, отозвалось на моих сердечных струнах музыкой и вдруг наполнило высохшее тело влагой-энергией. Воспоминания, запахи, эмоции, мысли, обрывки мечтаний, недозвучавший смех – все это осталось там, в Нордейле, и теперь, как никогда раньше, мне хотелось туда вернуться.

– Значит, все, уходим? Завершились наши дела на Архане?

– Да. Пока завершились.

– Хорошо.

Я сползла на самый кончик кресла, выпрямила спину и сконцентрировалась.

Все, Руур, до свиданья. Мы еще вернемся – как-нибудь, когда-нибудь. Спасибо за твоих людей, твои пейзажи, твою музыку, твои запахи.

– Ив, залазь на колени, – фурию не пришлось просить дважды. – Тай, бери меня за руку. И шар не забудь…

Дрейк был прав, когда говорил о том, что настоящая сила проявляется в том, чтобы сделать то, на что у тебя, кажется, нет сил. Сделать, потому что так надо, потому что силы на самом деле есть – нужно лишь в это поверить.

В последний раз оглядев комнату старого Кима, я мысленно поблагодарила дом и его незримого хозяина за гостеприимство, бросила взгляд на уютно расположившиеся на полу полосы света, прислушалась к звукам окружающего мира – поскрипыванию флажка, далекой речи за окном, равномерному шорканью метлы по ступеням соседского крыльца – и закрыла глаза.

Пальцы Тайры на моем запястье сжались.

Глава 13. Нордейл

Я проспала почти сутки. И в этом длинном, то плотном и вязком, как свежий гудрон, то легком и почти неосязаемом, как звездный свет, сне мне снова виделся далекий Архан: рыжие волнистые пески, шумные рынки, темные своды коридоров, светящийся, постоянно норовящий выскользнуть из рук горячий шар. «Держи его!» – кричал далекий и знакомый голос, ворошило небесный свод красноватым светом зловещее и всевидящее око Уду, летала вокруг зубастая фурия-лангольер, крошилось на части пространство.

Когда же я, наконец, вздрогнув, проснулась, вокруг царила полная тишина.

Тепло, мягко, светло. Сквозь персиковые занавески заглядывал в окно любопытный день, стояла в углу плетеная корзина с проложенным на дне оранжевым одеялом (пустая), мне в ухо упиралась белая пушистая лапа; рядом со мной на подушке спал Михайло.

– Миша… – тихонько прошептала я, и кот, не открывая глаз, тихонько муркнул. Затем, лежа на боку, выгнулся каралькой, вытянул вперед напряженные лапы и отчаянно сладко зевнул. – Вот мы с тобой спать. Ты-то ладно, но я?..

Из-под двери тянуло чем-то вкусным; в гостиной, судя по гомону, радостно общались смешарики – как ни странно вслух, – на кухне работал радиоприемник.

– Встаем, да, соня? Встаем?

Кот моих убеждений сегодня не разделял, лишь подставил под ласковые пальцы пузо и растянулся по подушке тарахтящим бумерангом.

– Поняла. Ты сегодня вставать не намерен.

И я спустила ноги с кровати.

– Он здесь давно, – шептала Клэр и смотрела туда же, куда и я – на сидящего в гостиной и окруженного смешариками, как непоседливыми детьми, Дрейка. На столе перед ними стоял знакомый шар – фурии глазели на кристалл с откровенным и легко читаемым по мордочкам благоговением.

– Приехал сразу же после того, как ты поднялась в спальню. Может, минут через десять – быстро, в общем. Отвез Тайру домой, а после сразу вернулся. С тобой долго сидел наверху, не знаю, что делал, наблюдал, наверное, чтобы у тебя все хорошо было, чтобы ты спала…

В моей груди разливалось тепло. Так хорошо, как теперь, мне в последний раз было только в детстве, когда просыпаешься в бабушкиной квартире, а на окне, освещенные солнцем, покачиваются листья герани. И пахнет пшенной кашей и пончиками, а впереди полный чудес и приключений день.

Дрейк.

Он все это время был здесь, наблюдал. Бросил работу, отложил встречи, нашел возможность быть рядом.

Любимый мужчина – он любим всем. Но иногда он особенно любим – до ощущения разливающегося жара в конечностях, до розовой каши в голове, до сумасбродства, до желания подойти и обнять так крепко, чтобы стало нечем дышать. Чтобы стало понятно, сколько внутри чувств, нежности, благодарности, чтобы любовь через край и в другую чашу, чтобы поделиться…

– Иди, поздоровайся, – аккуратно подтолкнула меня вперед Клэр. – Они тебя давно ждут. Соскучились.

Мы сидели на утепленном балконе второго этажа, пили кофе и смотрели на припорошенный первым снежком сад. За дверью шум, гам, хохот, отрывистая речь и звон посуды – Клэр после обеда убирала со стола, – а здесь тишина. Запах булочек с корицей, ароматный напиток в чашках, занявшийся по углам прозрачного стекла инеевый рисунок. Плетеные кресла, мягкие подушки.

– Так что же получается, они теперь уйдут?

– Они не уйдут, – мягко возразил Дрейк. – Они к тебе привыкли. Но и ты пойми – я вырастил их в лаборатории, они никогда не видели собственного дома, не общались ни с кем, кроме тех, с кем росли, не видели родной планеты.

– Теперь увидят.

Я пыталась не грустить. Я к ним, оказывается, привыкла – к своим маленьким пушистым фуриям. А кристалл… может, лучше было его не приносить?

Дрейк сказал, что с помощью коллектора и той энергии, что смешарики смогут в него собрать, однажды они откроют далекий, ведущий сквозь пространство портал – портал на свою собственную планету «фуриандию». И тогда они обязательно посетят ее. Чтобы познать, как выглядит их мир наяву, чтобы познакомиться с другими, чтобы продолжить обучение, чтобы соединиться с ядром.

– Я не хочу… не хочу, чтобы они уходили…

Наверное, так горько бывает только ребенку, в спальню к которому каждую ночь приходили существа из сказки. Да, пусть они странные, пусть для взрослых их не бывает, но они – друзья, и с ними можно путешествовать по далеким местам, учиться колдовать, можно слушать звучащую музыкой речь, можно смотреть на светящиеся в темноте пальцы… А потом все – переезд на другую квартиру. И ты взрослый. И существ больше нет.

– Ди, а если бы дверь в мир к твоей маме всегда была закрыта, ты бы не грустила? Если бы хотела знать, как она живет, чем дышит, здорова ли, но никак не могла этого проверить, было бы правильно? Я понятно объясняю?

– Понятно. Но нечестно! Ты не предупредил, не сказал сразу…

А я оказалась неготовой. Пусть портал откроется не сейчас, пусть позже, но…

На языке стыла горечь.

А про маму-то он прав. Всем хочется знать, что родители здоровы, что у маленького брата появилась новая игрушка, что через месяц он пойдет в детский сад. Без новостей жить тяжело. И когда нет доступа в родной двор, каждую ночь вспоминаются его узкие дорожки, растущий у подъезда куст, покосившаяся без одной доски лавочка. Тогда кажется, что и фонарь над подъездным козырьком светит призывно, и что нет в мире лучше места, чем один единственный ничем не примечательный пятак с детской горкой и растущими по его периметру елочками.

Кофе остывал; неторопливо темнело за окном низкое, почти уже зимнее небо.

– А почему ты думаешь, что они вернутся?

– Потому что фурии очень привязываются к тем, кто их любит. А здесь им всегда было хорошо.

– Но родной мир лучше.

– Он лучше и для тебя. Но ты здесь.

Идейный шах и мат играючи умел ставить только Дрейк. Вот так легко, одной фразой, за секунду.

Я долго смотрела на застывшие в безветренную погоду ветки старого дуба, на сидящих на них птичек, на видимые отсюда крыши соседних домов – их темнеющие абрисы навевали мысли о чем-то далеком и в то же время родном, – а потом вынесла для себя вердикт. Да, прав Дрейк. Вместо того чтобы грустить, я лучше порадуюсь. Ну, сходят фурии домой; ну, обучатся, чему хотят, пообщаются, побудут с другими подобными себе меховыми комками, а после вернутся, обязательно вернутся. И будут снова довольные и счастливые кататься по моим комнатам и этажам, превращаясь то в картины, то в горшки, то в цветастые зонтики и тапки.

А если не вернутся…

Тогда я порадуюсь тому, что они нашли лучшее для себя место. Потому что нельзя жить взаперти и нельзя жить без выбора. Так нечестно. Даже если кому-то это не по нраву.

– Хорошо. Пусть будет портал. Отнесу, как ты и сказал, этот кристалл в подвал – пусть там с ним играются.

На мою руку легла теплая ладонь; кожу привычно защекотало крохотными искорками – вечный Дрейков фон.

– Отпуская, ты получаешь гораздо больше. Так всегда. Со всем. Распахни дверь, чтобы кто-то в нее вышел, и в нее войдет много нового.

Он умел находить слова. И он был прав. Я грустно – не так грустно, как раньше, но все же, – улыбнулась.

* * *

Самая лучшая ночь – это ночь, проведенная в объятьях любимого мужчины, а самое лучшее утро – это утро, проведенное в компании Клэр и ее фирменных сырников, пытающегося забраться на колени кота и хохочущих у телевизора смешариков.

– Как думаешь… – пока я намазывала на пышный золотистый бок оладушка ягодный джем, моя экономка не отрывала глаз от блокнота и задумчиво чесала пластмассовым колпачком щеку, – может, сделать многоэтажное здание Комиссии? Только я сама его никогда не видела, тебе придется нарисовать.

– А в нем ничего необычного нет. Серебристое, очень высокое, выглядит так, как будто полностью состоит из отражающего свет стекла.

– А надпись какая-нибудь есть? Или вход особенный? Или детали какие? Ну, чтобы сразу стало ясно, что это оно.

– Никаких деталей. Дрейк поймет, что это оно, только если ты напишешь кремом «Реактор».

– Ну, так не пойдет! Примитивно и неинтересно. Тогда, может, сделаем его машину?

– Такую же серую с белой полосой на борту? Так в подобных все представители Комиссии ездят. Тоже непонятно.

– Э-э-э… – поставленная в тупик Клэр изнемогала от сомнений. – Тогда как насчет мужского классического пиджака, а рядом дорогих часов?

– Очень типично для любого богатого мужчины.

– Гостиная с роялем?

– Ты в ней не была.

– Портрет?

– Ты имеешь в виду голову? В которую нужно будет вонзить нож? Вот Эльконто порадуется. – Я прыснула в салфетку.

– Дина!

А что «Дина»?

Это была не моя, а, между прочим, ее идея – соорудить на Дрейков день рождения, который состоится через неделю, особенный торт – мол, пусть Начальник порадуется. Да, пусть, я же не против, я только «за», но вот с идеями пока было туго – они вот уже десять минут отметались нами одна за другой.

– Портфель?

– Дрейк не ходит с портфелями.

– Его компьютер?

– Он вызывает перед лицом виртуальные экраны.

– Ну, что-то же у него есть особенное? Любимая вещь, уникальный предмет…

– Дрейка отличают не предметы, а способности. И его уникальным предметом является его собственный мозг – мы же не будем его воплощать в кремовом варианте?

Пока Клэр делала вид, что дуется, а на самом деле продолжала прокручивать в голове творческие мысли, я наблюдала за смешариками, которые все, как один, смотрели в этот момент на экран, где по обыкновению показывали утреннее кулинарное шоу. Готовили утку с финиками.

Периодически от меховой группы долетали восхищенные вздохи и слово «кусно!»

Я пробежала взглядом по толпе фурий и безошибочно выделила одну – Ива. Странно, но со времен похода я перестала путать его с другими, теперь всегда знала, что это он – Ив. Наш, родненький. Хотя родненькими на самом деле были все.

– Слу-у-ушай! Я знаю! – взгляд Клэр просиял, а кончик ручки, готовый через секунду начать носиться по странице, выжидательно завис в миллиметре от страницы. – Я знаю, что сделать!

За окном начинался не очень теплый, но яркий и солнечный осенний день. Один из тех, в которые приятно делать что-то для души: бродить по тротуарам, бесцельно пить кофе на лавочке, слушать в гостиной музыку или читать отложенную до лучших времен интересную книгу.

– Что? – сырники на моей тарелке закончились. Я посмотрела на стоящее в центре стола блюдо с золотистой башенкой, но тянуться к ней не стала – пора бы после Архана взять себя в руки.

– Я сделаю Мир Уровней!

– Ого! Глобально. А как?

– Да просто. Так, как я их представляю. И пусть моя фантазия не соответствует действительности – на то она и фантазия, все поймут, – зато я сделаю торт многослойным, сложным, воистину прекрасным. На одном этаже вылеплю город и его улочки, на другом поставлю домики, на третьем магазинчики и кафе и везде натыкаю маленьких человечков. С чемоданчиками, собачками, зонтиками… Сделаю разных – молодых и старых, парами и поодиночке. Кусты вылеплю, цветочки, машинки…

– Тогда тебе точно можно начинать сегодня.

– А то!

– Я-то думала, ты шутишь и просто начала планировать заранее. А если такая затея, то вы с Антонио все это ночами лепить будете. И еще младших поваров подключите.

– Но ведь оно того стоит?

– Стоит!

Ее затея действительно поражала воображение, и я была уверена, что Дрейк оценит и идею, и вложенный труд, и исполнение. А Клэр… Она делала не за оценку – просто любила творить, любила радовать.

– Ты съездишь со мной до кулинарного магазина?

– Я…

Вообще-то сегодня я собиралась убраться в подвале, чтобы перенести туда фурийский шар-портал.

– Ну, пожалуйста! Вместе выберем глазурь, ингредиенты для начинки. Ты столько раз обещала, что прокатишься со мной на «Нове», но так и не нашла времени, а я, между прочим, уже стала отличным водителем, хоть похвастаюсь.

– Я хотела…

– Ну, давай же! Выдели пару часиков. Смотри, какой отличный день стоит?

День действительно стоял отличный, и от вида озорной улыбки и умоляющих глаз я сдалась.

– Хорошо. Но мне бы до обеда вернуться, ладно? А то там столько нужно разгрести.

– Где?

– В подвале.

– Разгребешь! – легко махнула длинная тонкая рука не менее тонкой экономки. – А пока будешь разгребать, я приготовлю тебе пиццу с сыром лифраджо и уманскими томатами. Хочешь?

– Конечно, хочу! Спрашиваешь.

– Тогда едем!

* * *

Удивительно, какое количество ненужных вещей скапливается за пару месяцев, если вы владеете хотя бы одной комнатой, а уж если вы владеете домом и владеете им не пару месяцев, а пару лет, то просто парадоксально, сколько ненужных вещей может скопиться в подвале.

Новый шкафчик для кухни? Коробку в подвал – картон, пригодится. Новый фен? Коробку сохранить, чтобы в случае чего по гарантии… Новый чайник на кухню? Коробочку сложить и оставить, в ней же может быть инструкция. И кому, спрашивается, нужна инструкция для чайника, ведь там все просто? Нет-нет, ведь чайник-то необычный, с температурной шкалой и цветными лампочками, которые зажигаются тогда, когда вода достигает нужного градуса. Ну и что, что есть интернет, ну и что, что там можно почитать. Ведь это Клэр, ведь надо по старинке…

И это что касается коробочек.

А ведь еще есть газеты и журналы, которые когда-нибудь и зачем-нибудь обязательно пригодятся – вырезки, там, например, визуализированные доски желаний… По глянцевым страницам всегда можно отследить моду прошлых сезонов или перечитать бородатые анекдоты, да мало ли?..

А еще в подвал, если он сухой (а наш вполне себе сухой), можно уносить старые ненужные вещи: одежду, ставшие неинтересными смешарикам игрушки, пыльную обувь, старую, но все еще рабочую бытовую технику – не на помойку же в самом-то деле? В подвал можно стаскивать ведра, метлы, тряпки, складывать намозолившие глаз портьеры, которым нет места в шкафу наверху; заваливать стенные – такие пустые и привлекательные – полки канцелярской и хозяйственной мелочевкой. Все. Всегда. Пригодится.

Угу.

В связи со всем вышеперечисленным совсем не мудрено, что для того, чтобы перебрать и пересортировать все ненужное, вынести на улицу (восемь раз) и сложить в бак хлам, вымести, вымыть и отдраить каждый миллиметр давно неиспользуемого пространства, мне понадобилось – да-да! – несколько часов. И это с перерывом на обед.

Зато к шести часам вечера я привела фурий в аккуратное и вполне уютное помещение, где в центре комнаты стоял сооруженный из плотного картона и накрытый старой портьерой постамент, наверху которого, почти как в зале у Уду, красовался сияющий бледным светом шар.

На полу, чтобы было удобно сидеть, постелены мягкие коврики, углы выметены, старые игрушки сложены в ящики, вещи пересортированы, пространство оптимизировано.

– Ну все. Дверь будет постоянно открыта, можете проводить здесь столько времени, сколько хотите. Играйте, работайте, спите – в общем, сами решайте, что здесь делать. Только ешьте, пожалуйста, наверху.

Они смотрели на меня, как на любимого бога – с восторгом, обожанием и благодарностью, и от того, сколько нежности читалось в золотистых глазах, я улыбнулась и даже забыла о навалившейся, было, усталости.

– Это вам. Все. А я пошла в гости к Тайре. Она еще с утра звала.

«Па. Сиба», – слышалось вслед.

И это было самое искреннее «спасибо» из тех, что я когда-либо получала в свой адрес.

* * *

Я не знаю, кто поставил в ее саду старые потертые качели, но они пришлись здесь, среди увядающей, но все еще зеленой травы и двух раскидистых деревьев к месту. Позади забор, впереди небольшой, поросший сорняками пустырь, а дальше дом. Уютно. Прохладно снаружи, но тепло внутри. Золотистый прозрачный и хрусткий вечер позднего октября; на сидушки мы постелили газеты.

Не в первый раз уже я задавалась мыслью о том, какой он – человек, который проектировал улочки, дворики, сады и дома Нордейла? Все строения разные, все интересные, все оригинальные. Редко, когда встретишь дом, получив документы на владение которым, ты не прыгал бы до потолка от радости. Клумбы у стен, витые оградки, выгнутые спинки уличных фонарей, эти качели… Ведь кто-то же поставил в Тайрином саду качели? Как будто знал, что пригодятся. Как будто для нас. А ведь дом-то новый и сад нетоптаный.

И думала я не только об этом.

Так получилось, что та чаша, которую я однажды представила, лежа на кровати в родном мире, волею судьбы оказалась именно здесь, в Нордейле. А ведь могла бы случайно найтись в другом мире, ну, или хотя бы на другом уровне – например, где-нибудь на восьмом или пятнадцатом. В городе Дрентор-сити, Улларен или Трайбург. И тогда, наверное, я не встретила бы Дрейка. И Мака. Нет, Дрейка, наверное, встретила бы – все-таки Начальник, ему плевать на географию, – а вот Мака и весь отряд, находясь на пятнадцатом, точно нет. Там были бы другие лица, другие друзья, другие знакомые. Если были бы. Там мне достался бы другой дом и другая экономка – не Клэр, именно там жил бы сейчас кот Миша, и в ином подвале стоял бы теперь на постаменте бледный и могучий «шар-смешар».

Окажись чаша и знаменитый фонтан на пятнадцатом, все было бы иначе. Совсем все. И, вероятно, для того, чтобы «случайных случайностей» не происходило, за всеми совпадениями сверху следит кто-то добрый и справедливый – мне до сих пор хочется в это верить. Хочется, несмотря на то, что я понимаю: окажись я в Трайбурге, и любила бы, наверное, Трайбург – его витые улочки, его цветные домишки, его абрис на горизонте, его жителей.

Мы, люди, так устроены: только лишь находим что-то душевное, хорошее и родное, и тут же обнимаем это руками, прижимаем к сердцу и держимся мертвой хваткой. Не желаем сдвигаться с места, не желаем отпускать. Консерваторы. А вдруг оно уплывет? Вдруг новое будет хуже? Вдруг… Иногда мы боимся что-то менять, иногда просто не хотим менять хорошее на лучшее. Нас можно понять.

Кружка с горячим кофе приятно согревала пальцы; с темно-коричневой поверхности поднимался пар; пробивался сквозь ветки, трубы, провода и крыши оранжевый свет закатного солнца. К этому моменту я уже рассказала Тайре и о сегодняшней уборке в подвале, и о том, как сооружала из картона постамент, и зачем перенесла на него кристалл. Сидя на качелях и слушая скрип проржавевшей цепи о перекладину, мы успели и пофилософствовать, и погрустить, и снова воспрянуть духом: все к лучшему, и все правильно – так мы решили. Любому человеку хочется увидеть родной дом, так почему того же самого не хочется фуриям? А Уду использовал кристалл для куда худших целей, так что – аллилуйя – порадуемся.

– Дрейк сегодня звонил, сказал, что наше первое занятие состоится послезавтра. Надо в девять быть в Реакторе – с блокнотами и ручками. Как всегда.

– Будем.

Тайра отталкивалась пятками от земли, покачивалась взад-вперед на седушке и улыбалась; на ее руках красовались вязаные перчатки со снежинками.

– Холодно?

Она не ответила, только шире улыбнулась. Без платка, с распущенными кудрявыми волосами, в шарфе. Вместо тулу короткое пальтишко и бежевые штаны, вместо сандалий осенние ботиночки.

– Да, привыкли мы с тобой к жаре, а тут…

– Ты так и не привыкла! – блеснули под черными бровями яркие глаза; весело качнулись кудри.

Я сделала глоток горячего кофе.

– Ну, не привыкла. Но уже начала.

Мы помолчали. Здесь этим вечером время будто застыло. Тихо тлел в вечерних лучах Нордейл, стыли припорошенные утренним и растаявшим к обеду снежком сады, наблюдали с антенн за тихими тротуарами и дорогами черные длинноклювые птицы; уют в это время предпочитал оставаться в тепле за укрытыми прозрачными занавесками окнами.

А мы сидели на качелях и стыли вместе с вечерним воздухом. Хорошо стыли, душевно. После путешествия на Архан из «новых» подруг мы превратились в подруг «старых» – тех, кому не нужны слова, чтобы чувствовать друг друга.

– Странный у нас вышел поход, да? Ходили за книгами, а вернулись без них. Может, в следующий раз.

– Может быть. Я тоже об этом думала. Никогда не знаешь, чем обернется принятое решение, и какое истинное назначение оно скрывает. Может, этот, как ты его называешь «шар-смешар» и был той самой целью? Фурии будут очень рады.

– Может, – я тоже оттолкнулась от земли и принялась покачиваться. Вспомнилось детство. – А, может, мы туда пришли, чтобы ты спасла тех людей в подвале.

– Не я, а мы. Без тебя и Ива я бы никого не спасла.

– Не важно. Я не об этом. Помнишь Архангела и его меч? Он говорил, что дал тебе второй шанс, и не зря дал. Видишь, как все обернулось?

Тайра качнула головой, соглашаясь.

– Второй шанс, – повторила она задумчиво. – Я до сих пор не знаю, для чего именно дан второй шанс, но постараюсь сделать все, чтобы не подвести себя, Кима и Архангела.

– Конечно, ты не подведешь. Уже не подвела. И надо ли делать что-то еще?

– Надо. Всегда надо использовать все шансы – второй или первый – не важно. А люди не понимают: суетятся, тратят жизнь попусту, не стремятся даже высунуть голову на поверхность и оглядеться – вдруг там что-то интересное?

– Да, это есть. Здесь, в этом мире, в твоем, в моем… Слушай, – я неожиданно вспомнила про другое и переключилась, хитро заулыбалась и перестала раскачиваться, – у Дрейка через неделю день рождения…

– День рождения Правителя? О-о-о! А он, правда, в этот день родился?

– Мамай бы знал, когда он на самом деле родился и где, но я не об этом. Может, подшутим? Принесем нашим в качестве первого блюда арханский суп с паутиной?

Тайра прыснула так резко, что едва не расплескала на колени кофе.

– Чтобы они бегали голые по улицам Нордейла?

– Ну, мы же не знаем, какой эффект он произведет? Может, они не голые будут бегать…

– …а ловить галлюцинации, – категорично закончила за меня подруга. – Нет, лучше не надо. Такое надо пробовать не на общественных мероприятиях.

– Да я знаю! Это просто… Мысль.

– Дался он тебе, этот суп.

Мы просто болтали, улыбались и вспоминали. Нам нравился сам процесс – общие впечатления, общая на двоих память, нравилось проводить время с тем, кто слышит и понимает. Нравился этот вечер.

– Слушай, а ты ведь никогда не праздновала Новый Год?

– Почему? Праздновала. Только в Рууре.

– И как там празднуют?

– Танцуют, поют, готовят специальные блюда.

– Но ведь не ставят новогодние елки?

– Нет. А что это за елки?

– Это такие растения с зелеными иголочками, которые умопомрачительно пахнут. Их ставят в дома и квартиры только под Новый Год. Украшают стеклянными шариками, мишурой, игрушками и гирляндами – светящимися лампочками. И все-все улицы украшены гирляндами – идешь, и светло, будто в сказке! В окнах висят декоративные снежинки – их или покупают, или вырезают из бумаги сами – все вокруг мигает и переливается. Полки магазинов ломятся от мандаринов и шампанского, у касс очереди. А на улице столько снега, что вязнут машины!

– Да что ты? – желто-зеленые глаза Тайры восхищенно распахнулись, а рот приоткрылся. – Прямо столько много снега? И не тает?

– Нет, не тает! Идет и идет, бывает, прямо в новогодний вечер с неба валит, и тогда вообще красиво. И еще свечи бенгальские – они горят, как ежики…

– А кто такие ежики?

Она, такая чужая и родная, закутанная в шарфик, с остывающим в кружке под варежками кофе, слушала про сугробы, «Оливье» и ежиков, а я рассказывала – захлебывалась и не могла остановиться. Ведь Новый Год – это так здорово, а Тайра никогда его не видела – ни местный, ни наш, ни тот, что с елками, звездами, выступлением по телевизору и хлопающими бутылочными пробками.

На улицы и дома опускался вечер, синело над головой далекое небо, лежали на холодной траве желтые, состоящие из комнатного света пятна, чернели над крышами силуэты антенн.

На двух девчонок, сидящих на скрипучих садовых качелях, улыбаясь, смотрел поздний октябрь.

Эпилог.

«На Архане можно продавать укроп».

«Почему укроп?»

«Его легко растить. Дешево».

«Это специя?»

«Да, трава. И еще петру…»

Когда Дрейк повернулся от доски и адресовал мне грозный взгляд, я как раз собиралась дописать слово «петрушку». Пришлось срочно прерваться, принять невинный вид и переместить непослушный взгляд на доску, на которой красовалась сложная и крайне занудная, не вызывающая ничего, кроме тоски, формула искривления времени.

Ну, как можно такую разобрать? Тем более слету? Конечно, придет время, я упрусь лбом, вникну, разложу каждый символ по полочкам и постараюсь понять, как все эти завитушки работают вместе, но не теперь же? Не сейчас, когда так хорошо бездельничать, а мысли в голову лезут не о временных искривлениях, а о жарком и уже не совсем чужом мире.

– Так, девочки. Вот, что я хочу сказать – Начальник, до дня рождения которого осталось всего два дня, не выглядел ни добрым, ни размякшим, ни собирающимся давать какие-либо послабления. – Пока вы не сдадите мне «Базовые основы пространственных векторов», никаких вам больше путешествий. Будете сидеть и зубрить материал часами, будете спать, если понадобится в Реакторе, будете жить одними мыслями об учебе, поняли меня?

Записки тут же полетели в мусорное ведро.

А Клэр ему еще торт…

Пришлось упереть взгляд в доску. Как такое понять, как разобрать?

– Пространственно-временной ниам делится на шесть частей, и, если изобразить его графически, напоминает лепестки цветка…

По темной поверхности забегал мел.

Почему мел? Почему не какая-нибудь новая технология – так лучше усваивается?

Моей предельной концентрации хватило на минуту или около того, затем она охотно рассеялась, и освободившиеся из заключения мысли тут же переползли на приставленный к парте с внутренней стороны пакет – легкий, но объемный. С еще одним размером тридцать на сорок сантиметров внутри пакетом – бумажным.

Понравится ли подарок Тайре? Не расстроит ли?

Нет, не расстроит. Потому что, если бы такой кто-нибудь подарил мне, я бы очень обрадовалась. Пусть даже через слезы.

К тому же я старалась.

И днем ранее я действительно старалась.

Вытащила из шкафа обе тулы, расстелила их на стуле – они благодаря усилиям Клэр были выстираны и выглажены – и какое-то время придирчиво их рассматривала. Как хорошо, что Тайра все это время таскала наши торговые одежды с собой, как хорошо, что не выбросила их, как когда-то монастырские. И платки сохранились – настоящая удача.

Хотя я могла бы и без них.

Хороший фотоаппарат отыскался у Ани – она, оказывается, увлекалась фотографией и с удовольствием поделилась сложным агрегатом и накрученной на него линзой-телевиком со мной. Долго объясняла, как пользоваться, долго рассказывала, как защитить от пыли. Как следствие, домой я вернулась с раздувшейся от информации головой и кучей разрозненных знаний.

Теперь камера лежала на дне смешариковой корзины – кто отличит такую от местной, арханской? И я знала, что подарить самой Ани-Ра, когда у той наметится праздник. Отличную фотокамеру – что же еще? Или объектив. В общем, идеи были.

Стоило мне облачиться в темно-синюю тулу и привычным движением повязать на голову платок, как дверь в спальню приоткрылась. В образовавшуюся щель проворно вкатился Ив, взобрался на кровать и уселся рядом с корзиной, проникновенно глядя мне прямо в глаза.

– На. Акан?

– На Архан. А тебе чего? Ты как узнал-то?

– Зьми ми. Ня. То. Жи.

– Зачем я буду тебя брать?

Он определенно делал успехи в произношении слогов человеческой речи.

– Для зопа. Насти.

– «Для зопа» слушается как-то не очень. Для чего тебя взять?

– Зопа. Насти.

– А-а-а, для безопас-ности?

Я весело фыркнула и покачала головой – а почему бы и нет? Ив прав: Архан опасен, фурия не помешает. Раньше не мешала.

– Ладно. Залазь.

Смешарик проворно забрался вверх по туле до самого платка и тут же превратился в знакомый мне уже ободок.

Как знал. Да, как знал.

Потому что она видела меня именно в этом платке, с корзиной и в этом ободке.

Молодец Ив.

На Архане мело. Жаркий ветер кропотливо мастерил у стен маленькие дюны, перебрасывал песок из одного места в другое, трепал одежду. Я снова взмокла.

Ничего. Ненадолго.

Бесценная камера Ани лежала на дне крытой вторым платком корзины; поскрипывала плетеная ручка.

– Это здесь, Ив?

– Лево.

Налево, хорошо. Потели в новых кроссовках ноги. Я боялась лишь одного – не того, что она меня не узнает, но того, что во дворе не окажется маленького Тира. Жаль, если так, но тут лишь на удачу – либо повернется лицом, либо нет. Навряд ли у меня появится второй шанс. Надо, как говорила Тайра, использовать и первый.

Темноволосая женщина, хвала местным богам, оказалась во дворе, а с ней (тут я была готова поклониться до пола и личной госпоже Удаче) рядом играл и сын.

Меня узнали сразу. Поднялись со ступеней, зашагали к ограде, доброжелательно улыбнулись:

– День добрый, почтенная. Воды? – мать Тайры улыбнулась, морщинки вокруг губ углубились. – Как торгуется орехами? Хорошо ли идут?

– Идут потихоньку, – проскрипела я, вспоминая роль торговки, – идут, спасибо. Но я не за этим. Хотела поблагодарить.

– За что?

– За воду, что вы дали мне в прошлый раз.

– Да не стоит, зачем? Воды много, а Рамин наказывает поить путников, какая благодарность?

– Пусть маленькая, но все же. Бог рад доброте, бог рад и ответной благодарности.

Я вспотела еще сильнее. Нащупала в кармане маленькое блестящее зеркальце – одно так и осталось у Тайры непроданным – сжала его в ладони, помолилась Создателю, чтобы все прошло гладко, чтобы получилось, – и протянула его женщине, чьего имени до сих пор не знала. Почему не спросила? Забыла, дурочка, стыдно.

– Вот, – я протянула зеркальце через забор. – Возьмите. Из дальних земель, осталось непроданным, значит, вас ждало, так я решила. И не обижайте меня отказом. Мне не в убыток, это подарок от сердца.

Ее ладони дрожали, но глаза смотрели с радостью. Взгляд долго изучал незнакомый предмет – крышечку, переливающиеся на солнце кристаллики, гладкую поверхность; пальцы осторожно касались металла.

– А я пойду. Пойду. Еще много продавать. Не хворайте.

– Спасибо вам огромное! И заходите, если что. Я всегда…

«Всегда напою, накормлю», – я знаю, что она хотела сказать, как знала и то, что в этот момент она не находит слов. Это нормально, это правильно.

– Не за что. И вам не хворать.

Я успела развернуться и прошагать метров десять, когда за спиной послышалось:

– Тир, смотри, какая игрушка! Нравится? Блестящая, красивая, и в ней можно увидеть наши лица. Посмотри, сынок…

В этот момент я повернулась.

На меня не смотрели – смотрели в зеркальце. И фотоаппарат запечатлел этот самый момент: улыбающуюся маму, пухлощекого на ее руках малыша, чей палец был задумчиво прижат к щеке. Чуть насупленные детские брови, вытянутую вперед руку с зеркальцем и развевающиеся вокруг обеих фигур, растрепанные жарким ветром длинные и кудрявые, как у Тайры, волосы.

Хит сезона. Бесценный снимок. Пусть один, но кому-то он будет очень-очень дорог.

Длинноносая камера отправилась в корзину.

– Домой, Ив? Или тебе еще чего-то здесь надо?

– Амой, – рассудительно подтвердила фурия.

И мы, поскрипывая корзиной, неторопливо зашагали по заметенной песком дороге.

* * *

– Говорю тебе, Халум, я купил два! А они не работают! То есть да, водичка та чем-то пахнет, а жена моя от нее нос воротит, говорит, достань ту, что была в прошлый раз. А я где ее достань? Где? Вот я купил сразу, как только услышал на рынке крик «чудо-вода» – понесся, как оголтелый, взял два пузырька, деньги, что собирался на табак потратить, выгреб. А оно, видишь, как обернулось? Надули. И пузырьки не те, и запах не тот, а цена еще выше. Туррум им в ребро. Надули, да.

– Те пузырьки были гладкими и синими, а те, что ты купил, прозрачными и стеклянными. Конечно, не те. Сразу мог бы понять. И крышки из глины…

– Мог бы. Да кто ж ее разберет – какая настоящая, а какая нет? У тебя жены нет, тебе не понять.

– Чего это не понять? Я, вот, не успел, а так бы на Ирейе испробовал. Давно на нее смотрю, а подойти все… ну никак.

– Отошьет она тебя.

– Вот и говорю. А с водой бы подошел.

– Нет больше той воды.

Сидящий в тени у стены бородатый мужчина потер бок, принюхался к подмышкам – не сильно ли смердят? – расстроено, и с надеждой посмотрел на ведущую с рынка дорогу. Над его тюрбаном вот уже минуту кружила противная муха, маши – не маши, а не улетает. Его спутник с рябой кожей и рыжеватыми бровями размеренно чистил мундштук – тер его скрученными из шерсти палочками и время от времени продувал.

– Слышь, Халум, а поговаривают, что тех торговок опосля видели в пустыне. Да не рядом с Рууром, а далеко, уже в безымянных песках.

– Кто говорит?

– Да караванщики. Говорят, мол, да, те самые. В бордовой и синей одежде, с нашивками, без корзины, правда…

– И что, привезли они их?

Рябой собеседник прокурено рассмеялся, обнажил неровные желтые зубы, подумал о том, что сделал бы с незнакомыми женщинами сам, будь он на месте караванщиков. Повеселился бы, да. А чем плохо?

– То-то и оно, что не привезли.

– Чего так?

– Куйраб – их местный головорез – рассказывал другу моему: исчезли они, сутры призрачные. Просто взяли и растворились!

– Да какая вера может быть этому Куйрабу? За глит кому хочешь чего хочешь расскажет.

– Но-но! Хатым их то же самое говорил, а хатыму вера есть! Исчезли, подтвердил он, как миражи. Растворились, и все тут. К ним даже подойти не успели. А на плече у одной, говорят, сидел странный зверь – круглый и пучеглазый, но без лап.

– В пустыне-то, оно чего хочешь, увидишь, – рябой набил трубку по новой и закурил; вдоль белой стены потянулся дымок. – Пескам верить нельзя, сам знаешь.

Бородатый почесал пузо и лениво, привычно пытаясь отогнать улетевшую уже муху, махнул рукой.

– Да, пустыня – она такая. Пескам верить нельзя.

И он посмотрел на раскаленную присыпанную песком и пустую в эту самую минуту дорогу.

Конец.

Сноски

1

Речь идет о событиях, описанных в эпилоге книги «Мистерия»

(обратно)

2

Передающаяся из поколения в поколение длинная арханская колыбельная

(обратно)

3

Речь идет о событиях, описанных в первом томе Игры Реальностей

(обратно)

4

Глит равен половине гельма – здесь и далее примечание автора

(обратно)

5

Специалист, создавший серию передач по выживанию в экстремальных условиях

(обратно)

6

Влево, вправо

(обратно)

7

Хотел

(обратно)

8

Любой бы пошел. Случайно выбрали.

(обратно)

9

С арханского «управляющий, владелец»

(обратно)

10

Доступные

(обратно)

11

События, связанные с сетью описаны в первом томе книги «Игра Реальностей»

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4. Руур

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10. Оасус

Глава 11

Глава 12

Глава 13. Нордейл Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg