«Ведьмин клад»

Ведьмин клад (fb2) - Ведьмин клад (Любовный амулет. Романы Татьяны Корсаковой) 1211K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Владимировна Корсакова

Татьяна Корсакова Ведьмин клад

Демьян Субботин. Сибирь. XIX век

Еловая лапа больно хлестнула по лицу. Демьян чертыхнулся и тут же торопливо перекрестился. Вот же гадские места! Изживают из человека все божеское, оставляют только черную, в самую душу вгрызающуюся тоску да алчность, от которой спасения никакого нет.

Золото, золото! Уж как он уговаривал брата уехать, не оставаться в этой глуши, на прииске этом проклятом. Да разве ж Акима переупрямишь! «Погодь, брат, еще чуть-чуть – и явит нам Господь свою милость». Дурак, неужто не видит, что нету тут Бога и милости никакой нет, а кто есть, о том и думать страшно.

Ведьма! Как есть ведьма! Очи зеленые, что молодые еловые иголки, а волосы рыжие, как лисья шкура. И сама точно лиса – верткая, текучая. А смотрит так, что аж сердце занимается – бежать хочется куда глаза глядят, чтоб только подальше от этого мхом поросшего леса, от Лисьего ручья, прииска этого ненавистного, от нее – ведьмы…

Зима ноне выдалась ох какая лютая и снежная, даже старики таких холодов не помнили. По весне, как начал снег сходить, лес превратился в непролазное болото, а Лисий ручей – в реку такую, что без страху и не перейти. Валуны из воды торчат здоровенные, а поди ж ступи – склизко все, ненадежно, того и гляди в воду свалишься. Утонуть не утонешь – плавает он хорошо, с младенчества на Волге-матушке рос, – а вот хворь какую подхватить, как Аким давеча, – это запросто.

Аким удалью своей завсегда любил похвалиться. Да и не понапрасну: рослый, плечистый, лицом хорош. Не то что он, Демьян. Все, чего старшему с избытком судьбинушка пожаловала, того младшему скупой рукой отмерила. Росточку невеликого, здоровья незавидного, да и рожа кривая – девка какая ежели и глянет, так сразу и отвернется. Или, и того хуже, пожалеет. А не нужно ему, Демьяну Субботину, жалости! И братова заступничества тоже не нужно! Он сам за себя постоять сумеет. Лучше его с ножом ни один мужик на прииске управляться не умеет, даже охотники из местных. И страшатся его не за то, что он Акимов меньший брат, а за то, что лютый, ни страху, ни пощады не ведает. И девки страшатся, оттого, видать, неласковы. Одна только не боится совсем. Ведьма! Смотрит так, что все нутро аж выворачивает, с насмешкою смотрит. Лучше б уж с жалостью, ей-богу…

Ведьма жила в лесу, аккурат за Лисьим ручьем, в избушке такой ветхой, что, сдается, дунь посильнее – и развалится. Однако ж не разваливается. Местные сказывают, что избушка та испокон веку тут стоит, и всегда такая вот кривая, в землю вросшая по самые окна. Так ведь и немудрено, мужиков здесь никогда не жаловали. Мужики этому бесовскому отродью только для одного надобны, чтобы род ведьмовской не пресекся. Ведьма, как в силу свою ведьмовскую войдет, сама себе мужика выбирает, и уж коли выберет, так не уйти несчастному от ее колдовских чар. Охмурит, окрутит, душу в полон заберет.

Уже забрала! Аким после встречи с ведьмой сам не свой стал. Старательское дело совсем забросил, все у Лисьего ручья пропадал у ведьмы этой. Демьян уже с ним и по-доброму, и по-плохому, да только не желал брат ничего слушать. Люблю, говорит, ее больше жизни. Оно и видно, что больше жизни. Вот уже второй день его лихоманка бьет. А все из-за нее, из-за ведьмы. Приворожила, навела морок. Да такой морок, что брат точно сам не свой сделался, совсем о страхе позабыл. Там, где на Лисьем ручье осторожнее нужно, с камня на камень с оглядкой переступать, он козликом молодым скакал – красовался. Допрыгался, свалился в воду. А вода в середине весны какая? А ледяная вода! Руку сунь – занемеет, а тут с головой окунулся. Вот и случилась лихоманка-то…

И ведь помочь Акиму никак не выходит. Никого, говорит, видеть не хочу, никакой другой помощи мне не нужно. Позовите, говорит, Устинью. Устинья знает, как меня спасти. Может, и знает, местные все к ней на Лисий ручей бегают: кому притирки, чтобы раны быстрее заживали, кому воду заговоренную от зубов, кому отвары всякие. Бабам в их бабских делах ведьма завсегда первая помощница, сказывают, зелье приворотное варит такое, что любого мужика приворожит. Может, и приворожит, Акима ж вон к себе крепко-накрепко привязала.

Вот и выходит: бабы за ведьму горой стоят, а мужики, те, что из местных, побаиваются, оттого и не трогает ее никто – от греха подальше. Кому ж охота, чтоб градом огород побило, вся скотина за одну ночь полегла или в мужеском организме слабость такая приключилась, от которой ты уже и не мужик вовсе?! Никому! Вот и живет это бесовское отродье, а честным людям жить не дает. Да что там – не дает! Над честными людьми ведьма потешается, глазюками своими зелеными зыркает, душу невинную завлекательными взглядами очерняет. У нее ж все для того устроено, чтоб честного человека с пути истинного столкнуть, чтоб в пучину уволочь, из которой уже спасения нет.

Его, Демьяна, ведьма тоже удумала приворожить. Может, даже и приворожила чуток. А то ж как по-другому объяснить, что после редких с нею встреч он сам не свой делался, и мысли в голову лезли богомерзкие, такие, что аж зубы сводило и по спине мороз, и не спится потом всю ночь.

После такой вот бессонной ночи он к Лисьему ручью однажды и наведался. Один, без Акима. Зачем пошел, и сам не ведал. Видать, сильный морок ведьма на него навела, потому как, только ее увидел, сразу разуму лишился. А она ведь ждала его. Точно ждала! Это ж только на первый взгляд кажется, что девка белье в ручье стирает, а если призадуматься, так видно – ведьма специально приготовилась, сети раскинула. Волосы не в косу заплетены, а растрепаны, рыжей волной разметались по круглым плечам, кончики в воде полощутся. Медальончик, цацка железная, с тонкой шеи свешивается, покачивается туда-сюда промеж пышных грудей. Лицо разрумянилось, и улыбка на устах зазывная, а юбки подоткнуты так, чтобы ноги были видны.

Попался он тогда в бесовской силок, кинулся сзади на ведьму, что дикий зверь. Да только увернулась гадина, рыжей лисой юркнула под руку, остановилась поодаль и насмешничает:

– Не тот ты мужик, Демьянка, которому я себя лапать дозволю. Посмотреть можешь, за то денег не возьму, а пальцем тронуть не смей. Не про твою я честь.

Ох, как Демьян тогда разозлился! Даже любимый нож в кармане нашарил, потому как не привык он такие обиды никому спускать, особливо ведьмам. А она уже вроде как и не смеется, стоит подбоченившись, смотрит внимательно.

– Ты, – говорит, – Демьянка, Акима моего брат. Оттого я тебя сейчас с богом отпущу. Но лучше бы тебе дорогу к Лисьему ручью вообще забыть – не люблю я таких, как ты. Ох, не люблю. А теперь прочь иди, чего застыл колодой стоеросовой?!

И ведь послушался! Пошел, не оглядываясь, хоть между лопатками так и свербело оборотиться, еще раз заглянуть в зеленые лисьи глаза. Точно морок…

Морок не морок, а с тех пор затаил Демьян на ведьму лютую обиду. Не сказать, что виделись они часто: ведьма в деревне редко появлялась, а сам он к Лисьему ручью более не совался, хоть и тянуло страсть как сильно. Только вот, оказывается, не нужно Демьяну ведьму часто видеть, морок у нее такой, что кажную ночь она к нему сама во снах являлась, терзала тело и грешную душеньку муками сладострастными, не давала забыть.

Он и не забыл, все с силами собирался да ждал удобного случая. Вот случай-то и представился. Сначала жена одного из старателей родами померла. Два дня мучилась, горемычная, а как только ведьма порог дома переступила, так и преставилась. Потом Аким после ведьминых ласк в Лисьем ручье искупался и слег от лихоманки. А давеча Гордей Седов, самый старший из их артели, вдруг от хвори бесовской помер. Ничего б в том дурного не было – мало ли народу на прииске помирает! – да вот только Гордей помер аккурат после того, как к ведьме сходил за притиркой от прострела. Натерся притиркой-то да тут же как заорет:

– Ой, братцы, горит! Ой, плохо мне, ой, чешется все!

А сам давай вертеться ужом да шкуру на спине в кровь раздирать. А шкура вся красными волдырями пошла, сначала на спине, а потом-то и по всему телу. Дальше Гордей вдруг за горло схватился, засипел, посинел и все – помер! Вот тогда-то Демьян в голос про ведьмины козни и заговорил. Местные бы ни в жисть не поверили, да старатели – народ не из пугливых, их байками про ведьмино проклятье не напужать.

Трое самых отчаянных решились с Демьяном идти к Лисьему ручью – ведьму проучить. Один – Микула – тот, чью женку с дитем неродившимся ведьма до могилы довела, больше всех ярился, грозился тварь мерзкую аки жабу болотную разодрать. Другой – Гришка Хромый, наипервейший Гордея Седова дружок, тоже на ведьму зуб имел, потому как чуть было той притиркой отравленной себе больное колено не натер, да, видать, уберег Господь, отвел беду. А третий – Ерофей – это уже его, Демьяна, товарищ, сказал, что хочет с ведьмы за Акимову лихоманку спросить, да только знал Демьян – Ерошке ведьма тоже покою не дает, во снах грезится и от дум богоугодных ох как далеко уводит.

Стало быть, четверо их к Лисьему ручью пошло. Вчетвером-то они уж как-нибудь с ведьмой управятся, спросят с этого бесовского племени по всей строгости.

Через ручей перебирались осторожно: никому не хотелось в ледяной воде искупаться. Особливо долго Гришку Хромого дожидаться пришлось, тяжко ему с его-то распухшей ногой по склизким камням скакать, а ведь не передумал, хрен колченогий, не забоялся. Ох, видать, и его ведьма за живое зацепила, не из-за Гордеевой кончины он так разошелся.

Ведьму в избушке они не нашли. Ушла, небось, по своим ведьмовским делам, даже дверь не закрыла – никого не боится, бесовское отродье. Да и кто ж осмелится в ее доме хозяйничать! Местные точно не осмелятся.

А в избушке чистенько: прибрано все, травами сушеными пахнет и еще чем-то вкусным. В красном углу икона. Вот ведь паскуда, даже лика Господнего не убоялась, так и творит пред его светлыми очами свои непотребства.

– Ну что, дожидаться станем? – Ерошка завалился на ведьмину кровать, закинул руки за голову и глаза прикрыл, а на морде ухмылка такая, что сразу видать, о чем помышляет, аспид.

– Так обождем, коль уж пришли, – Микула присел на тяжелую колоду, которая ведьме замест табурету, обвел недобрым взглядом сначала болтающиеся под потолком пуки сушеного зелья, потом красный угол с иконой. Видать, о том же подумал, что и Демьян, потому как нахмурился еще больше.

– А и обождем! Что ж не обождать! – Гришка сучковатой палкой, которая ему замест посоху, ткнул Ерошку в бок. – А ну, подвинься, дай старому человеку присесть.

Ерошка зашипел сквозь стиснутые зубы, но упрямиться не стал. Гришка даром что хромой, а как до драки дойдет, так ему с его посохом еще поди равного сыщи. Минулой весной казака одного залетного так оприходовал, что никакие притирки не помогли – отдал казак богу душу.

Не хотелось Демьяну ведьму в ее избушке дожидаться, снаружи, у ручья, оно как-то сподручнее серьезные разговоры разговаривать, да ведь с этими не поспоришь. Ох, лучше б он один пошел или с Микулой…

Они еще и осмотреться толком не успели, как дверца тихо скрипнула. Демьян, который ближе всех к порогу стоял, крутнулся вокруг себя, ножик свой любимый из кармана выхватил. А ведьме хоть бы что! Стоит себе, глазищами зелеными зыркает, а косы рыжие такие длиннющие, что аж пол метут. Вот бы ее за эти косы… Как подумалось про то, так сразу жарко стало, даже ногам, в Лисьем ручье замоченным.

– С Акимом что-то? – спросила и прямо в душу Демьянову заглянула глазюками своими колдовскими.

С Акимом?.. Да что ж это такое?! На него смотрит, а все едино про Акима думает.

– И с Акимом, и с Гордеем, и с Марьюшкой моей… – Микула тяжко поднялся с колоды, шагнул к ведьме. – Ты помнишь Марьюшку?

– Поздно ты меня кликнул, добрый человек. – Ведьма вошла в избушку, кинула недобрый взгляд на развалившегося поперек кровати Ерошку, коротко кивнула Гришке Хромому. – Я уже ничем помочь не сумела, ребеночек неправильно шел.

– А Гордей? – Гришка ловко, невзирая на свою хромоту, вскочил на ноги, угрожающе взмахнул посохом. – Гордея пошто загубила, гадина лесная?! Это ж в каких муках адовых человек помирал от притирки твоей!

– В муках помирал? – Ведьма удивленно выгнула бровь. – Ничего не разумею. Хорошая притирка, третьего дня сваренная. Завсегда от прострела помогала.

– Вот и Гордею помогла… на тот свет уйти, – Демьян захлопнул дверь да спиной к ней прижался для надежности, чтобы ведьма уже точно никуда от них не делася. – А Акима после твоих ласк лихоманка который день бьет, он уже меня, брата родного, не узнает.

– Так что ж меня не позвали?! – Ведьма сердито притопнула ногой. – У меня средство есть от жара…

– Знаем мы твои средства, – Ерошка одним прыжком очутился позади ведьмы, поймал за косу, намотал на кулак. Так и есть, брехал, сучий потрох, что из-за Акима к Лисьему ручью пошел. Из-за ведьмы пошел. Оттого и в глазах его сейчас черти пляшут. Точно, морок. Приворожила Ерошку, как и его, Демьяна, присушила…

– Пусти!

А ведьма, кажись, и не испугалась совсем, только плечом повела так, что расшитая рубаха вниз поползла. Сразу шея стала видна и цацка эта ее железная. Честная баба крест нательный носит, а у этой вона что… Демьян отлепился от двери, шагнул к ведьме, рука сама потянулась к медальону. А ведь красивая цацка-то, необычная. И не железная вовсе, а из черненого серебра. Кажись, дутая, потому как хоть и немалого размеру, а легкая совсем.

– Не трожь! – А в глазах ведьмовских зеленый огонь все ярче разгорается. – Не трожь, сказала!

– Люба тебе вещица-то? – Видно же, что люба! Может, необычная цацка, колдовская?..

– Акиму еще не поздно помочь. Я зелье одно знаю… – А ведь боится ведьма! Ерошку с его лапищами загребущими не побоялась, а за цацку эту вишь как трясется.

– А не надо Акиму твоей помощи! Коли Богу угодно душеньку его к себе забрать, так тому и противиться грешно.

– Ага, грешно. – Ерошка, дурья башка, на медальон даже и не посмотрел, рванул ворот ведьминой рубахи так, что все, от чужих глаз скрытое, сразу видно стало. У Демьяна аж дух занялся от красоты такой нечеловеческой. Точно, что нечеловеческой. Не может нормальная баба так на мужское естество влиять, чтобы тот про все на свете забывал и об одном только думать мог.

– Итит твою мать! – Гришка уже тут как тут, черт хромой, смотрит на ведьмино тело во все глаза, слюни пускает, а того не видит, что ведьма не просто так стоит, чтоб они ее бабьими прелестями любовалися. В глазищах зеленых занимается пламя, такое, что не унять, а губы что-то шепчут. Заклятье, наверное, какое-то богомерзкое. И ладонью цацку свою накрыла, как будто защитить ее хочет. А по ногам уже тянет зимней стужею, и в хребет точно вгрызается кто-то зубьями острыми – колдовство…

Демьян попятился, глянул на Ерошку – и сам себе не поверил: дружок закадычный словно сам не свой, стоит, зенки выпучил, по бороде слюни текут, а тело как в лихоманке трясется. Знать, достало его ведьмино заклятье. Это ж, того и гляди, и его, Демьяна, достанет… А все от нее, от цацки этой, что у ведьмы на шее болтается, потому как светится цацка-то светом холодным, точно лунным, и свет этот сквозь ведьмины пальцы пробивается и глаза слепит так, что мочи нет смотреть. Вот, знать, в чем сила ведьмовская, в медальончике…

Тихий шепот перешел в крик, и ноги уже подкашивались, когда Демьян снова шагнул к ведьме, сдернул с тонкой шеи сатанинскую цацку. Руку будто огнем опалило, зато свет, тот, что глаз открыть не давал, сразу померк, а ведьмин крик сорвался ну точно в звериный вой. От воя того у Демьяна даже борода дыбом стала, так перепугался. Может, и убег бы, если б не Гришка. Хромый мужиком оказался лихим и сноровистым, двинул легонько ведьму под дых своим посохом, та и осела. Если б не Ерошка, который ее так за волосы и держал, точно упала б. Но не упала, откинулася назад, обмякла. И вдруг понял Демьян, что морок-то прошел. Нет больше ведьмы, которой вся приисковая братия страшилась, а есть баба красивая да ничейная. Аким далеко, да и не жилец он более, от такой-то лихоманки…

То, что Демьян только подумал, Гришка Хромой вслух сказал:

– А что это мы, братцы, тута на нее смотрим. Мы ж, того-этого, не за тем, чтобы посмотреть, сюда пришли, мы ж ведьму проучить собиралися. А ну-ка, давайте это отродье бесовское на кровать тащите!

Сказал, да портки свои и скинул…

…Никто не устоял, даже Микула, который еще утром по женке своей убивался. Уж больно сочной бабой ведьма-то оказалась. А может, морок еще до конца не развеялся? Точно не развеялся! Если б развеялся, то они б перво-наперво подумали, что с ними в деревне сделают за такое-то, за ведьму ж все местные горой…

– …А ведь, братцы, она молчать не станет, – Гришка Хромой ткнул ведьму посохом. Видать, больно ткнул, потому как застонала. Раньше-то не стонала, лежала с закрытыми глазами. Может, в беспамятстве была, а может, еще чего, кто ж ее бесовскую душу разберет.

– Не станет, – Ерошка растерянно огладил реденькую бороденку. – Что делать-то станем, братцы?

– Так знамо что, – Гришка пристукнул посохом, – ежели ведьму зашибить, так это дело богоугодное.

– Придушить лучше. – Демьян помял в ладони кончик рыжей косы, как мечталось, намотал на кулак. – Коли придушим, кровищи не будет и шуму меньше. И веревка, опять же, не понадобится…

…Кто ж ведал, что ведьму убивать так тяжко будет. Хоть бы она глаза закрыла. Так ведь не закрыла! Смотрела прямо в душу, о пощаде не молила, только шептала что-то непонятное. Может, колдовала напоследок…

Тело они в Лисий ручей сбросили. Вот и все! Косы золотыми змеями мелькнули в воде, и поминай, как звали, бесовское отродье. И никто их ни в чем не укорит, особливо ежели сами лишнего болтать не станут. Гришка Хромой точно не проболтается, это пень старый хитрющий, во вред себе ничего не сделает. Ерошка тоже будет язык за зубами держать, потому как трусоват, а за ведьмину смерть можно и головы лишиться. Местные-то хоть и смирные, но в гневе люты. Главное, теперь смотреть, чтоб Ерошка лишнего не выпил. От чарки у него завсегда язык развязывается. Хуже всего с Микулой, он после того случая сам не свой сделался. Все больше отмалчивается, думает о чем-то, а о чем – не сказывает. В церковь повадился, с попом подолгу о чем-то разговаривает. Хоть бы не проболтался. За Микулой надо будет особливо внимательно следить…

* * *

Как же холодно!

Настя поежилась, на все пуговицы застегнула телогрейку, с брезгливостью посмотрела на сидящую на кадушке с квашеной капустой жабу. В неровном свете керосиновой лампы жабья кожа отсвечивала черным и мерзко поблескивала. Настя перевела взгляд на клеть с прошлогодней картошкой. Сколько ее здесь, мешков пять-шесть? Это же работа до глубокой ночи! Ну что бы случилось, если бы она перебрала эту чертову, прости, Господи, картошку завтра с утра?! Но с матушкой Василисой бесполезно спорить. «Настасья, завтра по росе пойдем траву косить, а картошку нужно перебрать сегодня».

Вот так: по росе траву косить, а до глубокой ночи возиться с гнилой картошкой в этом мрачном, сочащемся сыростью и холодом погребе.

Нет, она не роптала, ей к командам не привыкать, но как же холодно! Хорошо еще, что сестра Агния, узнав, куда посылает Настю матушка Василиса, посоветовала одеться потеплее и даже одолжила свои резиновые сапоги. За сапоги отдельное спасибо, потому что в погребе ух как зябко, да и вода прямо по стенам сбегает. А картошка гниет! Кто ж хранит овощи в таком ужасном месте?!

Настя поставила керосинку на кадушку рядом с жабой. Жаба возмущенно квакнула, спрыгнула на земляной пол, посидела пару секунд в раздумьях, а потом ускакала в дальний темный угол.

Все, хватит прохлаждаться! Настя присела на корточки перед клетью с картошкой. Эх, тяжело будет вот так, на корточках. Принести бы сверху деревянную скамеечку, на которую усаживается сестра София, когда доит корову Зорьку, но матушка Василиса не разрешит. «Анастасия, томление тела укрепляет дух».

Ну что ж, укрепляет так укрепляет, можно потерпеть и без скамеечки. Да вот только ее духу больше нужно не укрепление, а успокоение, а матушка Василиса об этом и думать не желает. «И в трудах тяжких обретешь благодать».

Настя была не против труда, и даже тяжкого, но не здесь, в похожем на средневековый застенок погребе, а наверху, там, где светло и воздух пахнет хвоей и луговыми травами, а не перебродившей квашеной капустой и плесенью.

В детстве в их дружной маленькой компании ходила легенда про «фосфорные гнилушки», которые, по словам Сашки, водились только в их речке. Однажды они даже специально совершили вылазку к речке, наковыряли из прибережного ила с десяток осклизлых, противных на ощупь гнилушек, бережно сложили в пол-литровую банку, принесли к Насте домой. Сашка сказал, что, для того чтобы «фосфорные гнилушки» засветились, нужна темнота, и они, все втроем – Сашка, Настя и ее двоюродная сестра Юлька – заперлись в сарае.

Настя очень хорошо помнила свои тогдашние чувства: жгучую смесь страха, любопытства и ожидания чуда. Но чудо не случилось – речные гнилушки так и не засветились, и на место всех этих чувств пришло горькое разочарование. Но упрямый Сашка не желал сдаваться, он сказал, что кое-что забыл, что «фосфорные гнилушки» светятся только ночью и только в речной воде. И они с Юлькой сразу ему поверили, потому что Сашка был старше их аж на полгода. Они бы поверили ему и на слово, так велик был его авторитет, но Сашке требовалась полная реабилитация. Он заявил, что экспедицию к реке нужно повторить, только на сей раз уже под покровом ночи.

Это было настоящее приключение: страшное и очень рискованное. Сашка единолично постановил, что ночь начинается в половине одиннадцатого, и заявил, что если Настя с Юлькой не сдрейфят, то он будет ждать их у старой яблони в школьном саду. Юлька, конечно же, отказалась, сослалась на то, что родители ни за что не выпустят ее на улицу так поздно. А кого ж выпустят?! На то оно и приключение, чтобы перед важным открытием совершить самый настоящий побег. Настя согласилась, не раздумывая. Во-первых, потому что не желала прослыть трусихой, а во-вторых, Сашка нравился ей уже тогда и, чтобы побыть с ним вдвоем, она готова была пойти на край света, а не только к какой-то там речке.

Сашка ее отвагу оценил, даже похвалил за изобретательность: чтобы не попасться на глаза родителям, она выбралась через окно. Это было несложно, старый барак, в котором они в то время жили, почти по самые ставни врос в землю, так что прыгать было невысоко.

До речки они шли, взявшись за руки. И Настя мигом забыла обо всех своих страхах. Это ж так по-взрослому – идти на приключение рука об руку, да еще в кромешной темноте. А на месте их ждало маленькое чудо: в черной воде зелеными светляками горели сразу две «фосфорные гнилушки». Сашка не соврал.

Домой они вернулись уже самой настоящей ночью и безмерно удивились царящему на их тихой улочке оживлению. Почти в каждом доме горел свет, лаяли собаки, и от двора ко двору с охотничьим ружьем в руках метался Настин папа. А где-то возле Сашкиного дома слышался громкий рев и причитания.

Оказалось, что их побег не остался незамеченным. Настина мама зашла в ее комнату посмотреть, как там дочка, и обнаружила пропажу родной кровиночки и распахнутое настежь окно. Тут же поднялся гвалт и переполох, родители бросились искать чадо по соседям. Вот тогда-то и обнаружилось отсутствие Сашки. К моменту их возвращения мамы как раз вели допрос Юльки. Это именно ее рев оглашал округу.

Сашка, с ходу смекнув, что творится на улице, предложил под шумок разбежаться по домам, а потом сказать, что вовсе они никуда не ходили, а просто проверяли, как там котята, которых недавно родила ничейная кошка Мурка. Котята жили в поленнице дров возле Сашкиной бани, а баня стояла как раз на отшибе. На тот момент план казался гениальным: получалось, что они вроде как и не выходили за ворота, а это уже не побег, а мелкая провинность. Жаль только, что осуществить его им так и не удалось. Их заметила соседка, тетя Клава, и заорала так громко, что все остальные звуки потонули в ее злорадном «Нашлись, ироды!». Вокруг Сашки и Насти тут же сомкнулась толпа. Настя и глазом моргнуть не успела, как в отцовских руках вместо ружья оказался ремень.

Порка была публичной и от этого вдвойне унизительной. Сначала Настя старалась быть гордой, не кричать и не плакать, но, услышав отчаянные вопли Сашки, которого его мамка охаживала полотенцем, дала себе волю, наоралась от души.

Честно сказать, лупили их недолго, и почти сразу же из крепких отцовских объятий Настя попала в нежные мамины. Мама ругалась и плакала, называла ее маленькой негодницей и сердито поглядывала на отца, который дрожащими от волнения руками пытался приладить ремень обратно к штанам.

В общем, приключение получилось что надо. Про них даже написали заметку в местной газете, и на целую неделю Настя и Сашка стали героями школы. Немного удручало только одно – «фосфорные гнилушки» в неволе отказывались светиться, и долгое время им никто не верил, пока однажды учитель биологии не разрешил эту загадку. Оказалось, что светятся не сами гнилушки, а особый вид плесени, который водится в речке.

Вот и сейчас, всматриваясь в слизкие стены погреба, Настя гадала – а что будет, если загасить керосинку? Засветится погреб фосфоресцирующим зеленым светом или нет?

Глупые мысли, глупые и мирские. Не о том паломнице Анастасии Родионовой потребно думать. Ей бы думать о благодати, которая, по словам матушки Василисы, снизойдет на ее грешную голову, когда она переберет всю прошлогоднюю картошку.

* * *

С матушкой Василисой, негласной хозяйкой Глубокского подворья Свято-Никольского женского монастыря, отношения у Насти не заладились с первой же минуты. Настя знала, что жизнь в скиту не сахар, и морально была готова к тяжелому, каждодневному труду, к любым тяготам и лишениям. Единственное, к чему она оказалась не готова – это к такому приему.

Нет, настоятельница монастыря, матушка Анисия, приняла Настю как дочь родную, разговаривала с ней два часа кряду, но на просьбу оставить при монастыре кандидаткой в послушницы неожиданно ответила отказом. «Я беру в монастырь не тех, кто не хочет жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога».

От этих слов Настя, давно привыкшая к ударам судьбы, вдруг неожиданно для самой себя расплакалась. Вот и все, вот и рухнула ее последняя надежда. А отец Василий, которого она считала своим духовным наставником, говорил, что настоятельница Анисия – добрейший человек и ни за что не оставит в беде заблудшую душу…

– Ладно, девочка, не плачь, – матушка Анисия решительно встала с высокого неудобного стула, подошла к распахнутому настежь окну, постояла в раздумьях минуту-другую, а потом снова заговорила: – Знаю я, какой лекарь тебе нужен. Сегодня переночуешь в монастыре, передохнешь с дороги, а завтра рано утром – в путь.

Настя тогда так обрадовалась, что не спросила ни о каком лекаре идет речь, ни о том, куда ей завтра придется ехать. Да хоть на край света! Главное, что ее не прогнали, дали еще один шанс.

На рассвете она проснулась от тихого стука, спрыгнула с привычно твердого ложа, распахнула дверь. На пороге стояла послушница, совсем еще девочка, она смотрела на Настю доброжелательно и самую малость любопытно.

– Матушка Анисия просила передать, что ждет вас во дворе сразу после заутрени, – сказала она скороговоркой и бросила неодобрительный взгляд на висящие на спинке кровати Настины джинсы.

– Спасибо. – По полу тянуло холодом, и Насте не терпелось поскорее обуться. Она с детства не любила холод.

Девочка-послушница наконец перестала таращиться на ее джинсы, поклонилась со сдержанным достоинством и поспешила прочь. Настя послушала, как затухает в длинном коридоре гулкое эхо шагов, принялась одеваться.

Отстояв с насельницами монастыря заутреню и наскоро перекусив в столовой овсяной кашей, она выбежала во двор. На дворе, несмотря на ранний час, уже вовсю кипела работа. Две послушницы выметали и без того идеально чистую дорожку. Молодая монахиня гренадерского телосложения с деловитой сосредоточенностью колола дрова. Еще две сестры семенили к хозяйственным постройкам с огромной и, судя по всему, доверху чем-то наполненной алюминиевой кастрюлей. За ними, нетерпеливо поскуливая и то и дело забегая наперед, трусила лохматая дворняга. Перед запертыми на засов массивными воротами стоял старенький добитый «уазик». Рядом, опершись поясницей о капот, флегматично жевала былинку болезненно худая монахиня с вытянутым, невыразительным лицом. Завидев Настю, монахиня приветственно помахала рукой, лицо ее при этом по-прежнему ничего не выражало.

– Доброго утречка! – Она скользнула равнодушным взглядом по Настиной экипировке – джинсам, ботинкам на высокой шнуровке и видавшей виды китайской ветровке. – Ты, что ли, в Глубокский скит собралась?

Настя слыхом не слыхивала ни о каком ските, но на всякий случай согласно кивнула.

– Значит, сестре Василисе прибавится хлопот, – задумчиво сказала монахиня. – Давненько у нас на подворье паломниц не было, матушка настоятельница доселе покой стариц строго блюла. Меня сестрой Матреной звать, а тебя как?

– Анастасией, – Настя нетерпеливо осмотрелась по сторонам, спросила: – А когда мы поедем?

– Вот дождемся благословения матушки-настоятельницы и сразу тронемся. Путь-то неблизкий, а мне еще нужно засветло обратно вернуться.

Во двор вышла матушка Анисия, острым взглядом обвела вверенные ей владения, направилась к «уазику». Сестра Матрена, а за ней и Настя уважительно поклонились.

– Ну как, сестра, – настоятельница похлопала машину по пыльному боку, – готов наш железный конь?

– Готов. А что ж ему не быть готовым?! Я ж ему, родимому, вчера свечи поменяла, он сейчас как новенький, матушка.

– Надолго ли?

– Ну, – сестра Матрена развела руками, – сие только Богу ведомо, но все, что в моих скромных силах, я сделала.

– Мэр обещал нам грузовик пожертвовать, – в раздумье сказала настоятельница, – надо бы напомнить.

– Так и напомните, матушка! – оживилась монахиня. – Нам свой грузовик ой как нужен! Мы бы с ним так развернулись! Да я бы…

– Сестра Матрена, – сказала настоятельница с мягким укором и перевела взгляд на Настю: – Ну, как спалось на новом месте?

– Спасибо, замечательно.

– Да, в стенах нашего монастыря на людей сходит особая благодать, бессонницу как рукой снимает. Это еще моя предшественница, матушка Марфа, подметила, – настоятельница грустно улыбнулась. – И на Глубокском подворье та же благодать и умиротворение. Завидую я тебе, Анастасия. Благословенное то место, я сама там, еще будучи послушницей, жила. Тишина, уединение и места чудесные – все, что особенно благоприятствует просветлению и очищению души. Поживешь пока с сестрами, пообвыкнешься, благостью тех мест напитаешься, а там посмотрим: либо утвердишься окончательно в своем решении, либо какой иной путь выберешь. Ты, главное, Анастасия, не спеши, время у тебя на раздумья есть.

– Спасибо вам большое, – Настя снова едва не расплакалась.

– О том и забота моя, чтобы заблудшие души вернуть в лоно Его, – настоятельница подняла глаза к затянутому рассветной дымкой небу, потом, точно вспомнив о чем-то, хлопнула в ладоши, сказала нетерпеливо: – Ну, с богом! Путь вам предстоит неблизкий, пора уж.

Дождавшись, когда матушка Анисия осенит их крестом, сестра Матрена проворно уселась за руль, приняла из рук настоятельницы запечатанный конверт для сестры Василисы.

…С раздражающим дребезжанием «уазик» вот уже пятый час полз по развороченному, точно после бомбежки, проселку. Настя ерзала на чудовищно неудобном сиденье и от нечего делать изучала окрестности. За последние два часа пейзаж за окном «уазика» изменился: проселок все дальше и дальше углублялся в тайгу. Где ж это подворье находится? Неужели в такой глуши?!

– Далеко еще? – не вытерпела она.

– Да нет, уже скоро, – ответила сестра Матрена, не отрывая взгляда от дороги. – Через двадцать минут Глубокое, а там и до скита рукой подать.

– А Глубокое – это поселок такой? – спросила Настя.

– Ну, поселок – это сильно сказано. Три хаты, пять стариков.

– А в скиту сколько сестер живет?

– Четыре. Матушка Василиса, она за старшую, сестры Агния, Таисия и София. Да ты не спеши, скоро сама все увидишь.

Настя кивнула. Да, она подождет.

* * *

Глубокое и в самом деле назвать поселком нельзя было даже с очень большой натяжкой. Три покосившиеся избушки под замшелыми крышами, маленькие огородики с аккуратными грядками. Остов «Запорожца», ржавеющий на обочине, был, пожалуй, единственным доказательством того, что цивилизация когда-то заглядывала и в этот медвежий угол.

На звук мотора сбежалось все население Глубокого. Хотя если уж по правде, то не сбежалось, а приковыляло. Три древние бабушки и два не менее древних старичка смотрели на них с детским любопытством.

Сестра Матрена заглушила двигатель, поклонилась селянам, бросила Насте:

– А ну-ка, помоги мне! Матушка настоятельница велела старикам гостинцев передать.

С заднего сиденья «уазика» она достала куль сахара, мешок муки, какие-то крупы и собственно сам гостинец – большой пакет развесного печенья и пакет поменьше с карамельками.

Пока они выгружали подарки, жители села Глубокое уважительно стояли в сторонке, о чем-то переговаривались вполголоса.

– Давненько вы нас не навещали, сестра Матрена. – Вперед выступил сухонький сгорбленный старичок.

– Так в вашу глухомань не наездишься, Митрофан Григорьевич, – монахиня развела руками.

Старички согласно закивали.

– Вот матушка Анисия кланяться велела, гостинцы вам передала.

– Так и вы ей кланяйтесь. Пусть помолится за души наши грешные, – Митрофан Григорьевич торопливо перекрестился, и все его односельчане перекрестились следом.

– Как у скитниц-то, все спокойно? – поинтересовалась сестра Матрена.

– Так, кажись, все по-прежнему. Матушка Василиса к нам на прошлой неделе наведывалась, меду приносила.

– А коммунары как?

– А что коммунары? Они ж от нас, почитай, за десять верст живут. Не слышно их и не видно, слава тебе, Господи. А вы, матушка, в наши края по делу али как? – старичок степенно огладил сивую бороду.

– По делу, Митрофан Григорьевич. Вот паломницу в скит везу, – сестра Матрена указала на Настю.

– Такая молоденькая, – ахнула одна из бабушек и снова перекрестилась.

– Будет наконец святым старицам помощница, – Митрофан Григорьевич задумчиво покивал головой. – Сестра Агния-то совсем слаба стала. Видать, Господь ее скоро приберет.

– На все воля Его, – монахиня перекрестилась, нетерпеливо посмотрела на часы. – Пора нам, уважаемые.

Старики, все как один, закивали, на всякий случай отошли подальше от «уазика».

– А кто такие коммунары? – спросила Настя, когда поселок был уже далеко позади.

– Коммунары? Коммунары – это наш крест. Какой-то приезжий, поговаривают, что из самой Москвы, отстроил деревеньку, вот такую же, как Глубокое, и заселил ее своими воспитанниками. Трудными подростками, наркоманами, теми, кто только из тюрьмы вышел и пытается на путь истинный вернуться. Оно вроде как и дело благородное, вот только у матушки Анисии сомнения имеются. Говорят, порядки в той коммуне армейские, а еще юноши и девушки живут вместе, одним хозяйством, – монахиня нервно передернула худыми плечами. – Говорят, что безобразничают они, в окрестных селах воровством промышляют.

– Так, может, надо с их руководителем поговорить?

– Матушка-настоятельница как услышала про эти непотребства, сама по осени в коммуну ездила. Да только ничего не вышло у нее. Руководитель коммуны с порога ей заявил, что он атеист, не верит ни в Бога, ни в дьявола, – сестра Матрена испуганно перекрестилась, – а верит только в какую-то методику. Единственное – пообещал придержать своих воспитанников, чтобы местным жителям не досаждали. Ну, вот мы и на месте! – сказала она без всякого перехода и нажала на педаль тормоза.

«Уазик» кашлянул и замер у покосившихся деревянных ворот. Настя выбралась из машины, заглянула в приоткрытую створку.

Подворье было совсем маленьким. Бревенчатая изба с резными, выкрашенными в зеленый цвет ставнями. Сарай, размерами не меньшими, а то и большими, чем изба. Аккуратная поленница дров под деревянным навесом. Чисто выметенный земляной двор. Мохнатый черный пес, отреагировавший на появление чужаков лишь ленивым взмахом хвоста. С десяток полусонных кур. Все это хозяйство огорожено почерневшим от времени дощатым забором.

Пока Настя рассматривала подворье, на крыльцо вышла невысокая пожилая монахиня. Завидев вновь прибывших, она радостно всплеснула руками, семенящей походкой приблизилась к воротам, распахнула их настежь, сказала неожиданно низким для ее тщедушной комплекции голосом:

– Сестра Матрена, а мы и не чаяли! Матушка-настоятельница говорила, чтобы до середины лета гостей не ждали, а тут радость-то какая!

– Доброго здоровьечка, сестра София, – Матрена почтительно поклонилась. – А я вот по велению матушки Анисии паломницу привезла.

– Паломницу?! – монахиня с интересом посмотрела на Настю.

– Здравствуйте, – следуя примеру сестры Матрены, Настя тоже поклонилась.

– И тебе доброго здравия. Как звать-то тебя?

– Анастасия.

– Анастасия, значит, – сестра София задумчиво покачала головой. – А к нам, выходит, паломницей?

Настя кивнула.

– А остальные сестры где? Где матушка Василиса? – деликатно кашлянув, поинтересовалась Матрена.

– Сестра Агния в доме. Нездоровится ей в последнее время, совсем слабая стала, не ест ничего, – монахиня вздохнула, чуток помолчала, а потом сказала: – Да что это мы во дворе стоим? Вы, небось, устали с дороги? Так у меня и обед уже готов: щи и перловая каша.

– Да и мы не с пустыми руками, – улыбнулась сестра Матрена. – Настасья, помоги-ка мне гостинцы выгрузить. Вам тут кое-что матушка Анисия с оказией передала и кланяться велела. А еще керосину, как вы и просили, – она вытащила из-под сиденья пластиковую канистру.

– Ой, спаси вас Господь! – Монахиня перекрестилась. – Вот сестра Таисия-то обрадуется! Она теперь святые образа по ночам вышивает, говорит, что ночью на нее особая благодать нисходит. А я думаю, что это все от бессонницы.

Настя огляделась по сторонам в поисках линии электропередачи. Разговор о керосине породил в душе смутные подозрения.

– А электричества у вас нет? – спросила она, уже заранее зная ответ.

– Ой, милая моя, так отродясь не было. Да и кто ж сюда станет-то электричество тянуть? Керосином обходимся. А когда керосину нет, так по старинке, лучинкой.

Настя украдкой вздохнула. Значит, лучинкой по старинке, а керосин здесь, оказывается, последнее слово прогресса. Ох ты, Господи…

Вдруг спокойно лежавший до этого пес встрепенулся, радостно заскулил, завилял хвостом, загремел проржавевшей цепью.

– Что, Шарик, матушку Василису почуял? – монахиня ласково потрепала пса по загривку. – Значит, они с сестрой Таисией скоро будут, Шарик никогда не ошибается.

Не успела она договорить, как в ворота, одна за другой, вошли две монахини. Первая – с худым, строгим лицом, крючковатым носом и густыми бровями, поставила на землю плетеную корзинку, поморщилась, потерла поясницу и только потом заговорила:

– Сестра Матрена? А что раньше времени пожаловала? Да еще и девицу какую-то с собой привезла. – Голос у нее был неприятный, скрипучий, а от хмурого взгляда, которым она одарила Настю, по спине у той поползли мурашки.

Сестра Матрена вытянулась по струнке, как солдат на плацу, сказала с плохо скрываемым подобострастием:

– Бог в помощь, матушка Василиса, – она низко поклонилась, намного ниже, чем все предыдущие разы, незаметно дернула Настю за рукав, принуждая и ее поклониться. – А я по благословению матушки-настоятельницы. Продуктов вам привезла, керосину и вот… паломницу.

– Паломницу?! – Острый, недобрый взгляд снова впился в Настю.

– Вот и послание сопроводительное от матушки Анисии имеется, – сестра Матрена протянула противной старухе письмо.

Та нетерпеливым движением вскрыла конверт, принялась читать. Пока читала, Настя успела рассмотреть ее спутницу, полную, краснощекую монахиню, нетерпеливо обмахивающуюся пучком какой-то травы. Надо думать, что это сестра Таисия, любительница ночных бдений и вышивки. Вот она почти со всеми и познакомилась, осталась только сестра Агния, которая болеет и, по словам Митрофана Григорьевича, скоро отдаст богу душу…

– Значит, паломницей в наш скит? – матушка Василиса сердито смяла письмо. – А чего ж к нам? Может, лучше бы вон к коммунарам? Там таким, как ты, самое место.

– Матушка Василиса! – испуганно ахнула сестра Матрена.

– Я уже сколько лет матушка Василиса! И ни разу в это святое место не присылали такую, как она! – Крючковатый палец уперся Насте в грудь.

– Но матушка-настоятельница хотела…

– Я знаю, что хочет матушка-настоятельница! – старуха нетерпеливо отмахнулась от сестры Матрены.

– …И сказал Господь: «И грядущего ко мне не изжену вон». – Послышался вдруг слабый голос.

Все разом обернулись. На крыльце стояла болезненно худая монахиня с пергаментно-желтой кожей и огромными, в пол-лица глазами. Видно было, что стоять ей тяжело, чтобы не упасть, она придерживалась за дверь.

– Сестра Агния! – всплеснула руками толстуха и неожиданно резво для своей комплекции взобралась на крыльцо, чтобы поддержать монахиню под локоть.

– Сестра Агния, не вмешивайся! – Матушка Василиса сердито топнула ногой. – Это место не для таких…

– Не ты хозяйка этого места, а Он, – сестра Агния подняла глаза к небу.

– Да и лишние руки нам не помешают, – поддакнула молчавшая до этого сестра София. – Сенокос на носу, огород, опять же.

– Неразумные! – Старуха полоснула Настю недобрым взглядом и, не говоря больше ни слова, прошла в дом.

* * *

Вот так и началась новая жизнь паломницы Анастасии Родионовой. В скиту ее оставили большинством голосов, но против воли главной его насельницы. А матушка Василиса задалась целью жизнь эту, и без того нелегкую, превратить в ад.

Настя тактику старухи понимала. Она ведь всего лишь паломница, а не послушница, и даже не кандидатка в послушницы, силой ее в скиту никто удерживать не станет. Не понравилось? Работа тяжелая, молитвы бесконечные, подъем с первыми петухами? Так вон бог, а вон порог! Вернешься, когда в вере своей укрепишься и все мирское из себя вытравишь.

Все так: и тяжело с непривычки, и спать все время хочется, и на руках кровавые мозоли, и спина невыносимо ноет после дня, проведенного за прополкой огорода, и до сих пор втайне мечтается о горячей ванне, а не о торопливых омовениях в пронзительно холодном ручье, и чаю хочется настоящего, черного, а не из непонятных травок, которые собирает сестра София, и ночью хочется просто выспаться, а не вздрагивать от страдальческих стонов сестры Агнии и раскатистого храпа сестры Таисии. Все так, да вот только не на ту напали!

За последние четыре года своей жизни Настя видела вещи и похуже, так что нелегким бытом ее не напугать. Ей просто надо привыкнуть. Вот, к примеру, пчелы – боишься ты их, не боишься, а с матушкой Василисой не поспоришь. Велено помогать сестре Софии на пасеке – и будешь помогать, не обращая внимания на опухшие от пчелиных укусов пальцы. А из средств защиты никакой тебе спецодежды, никаких перчаток и шляпы с сеткой, только старый дымарь, дым от которого пчелам нипочем, а вот глаза моментально начинают слезиться. А сестре Софии Настины мучения непонятны, она может голыми руками рой снимать, и ни одна пчела ее при том не укусит. Чудеса! Хотя сама сестра София говорит, что нет в этом никакого чуда, просто пчелы должны к Насте привыкнуть, как привык пес Шарик, корова Зорька и два здоровенных безымянных борова. Сравнила умнейшего Шарика с безмозглыми насекомыми…

А может, и есть в этом какой-то смысл? Как ни крути, а последнее время пчелы Настю стали кусать намного реже, чем раньше. Привыкают?

Сегодня у сестры Софии случилась беда, кто-то разорил ульи, посбрасывал крышки, унес соты. Сестра Таисия предположила, что это медведь, и от предположения этого Насте как-то сразу стало не по себе. Но у сестры Софии на подозрении были другие злодеи – коммунары. Тем более что и следы вокруг развороченных ульев остались отнюдь не звериные, а очень даже человеческие: смятая пачка из-под сигарет и пустая водочная бутылка. Она прямо сегодня собиралась идти к коммунарам разбираться, но матушка Василиса не отпустила.

– Завтра, – сказала, как отрезала. – Скоро ночь наступит. Куда ты по лесу ночью?

– Так с божьей помощью, – сестра София не спешила сдаваться, рвалась в бой.

– С божьей помощью, – фыркнула матушка Василиса. – Вот медведь тебя ночью в лесу задерет, и будет тебе божья помощь. Я сказала – завтра! – она немного помолчала. – Вместе пойдем, а то знаю я тебя, девчонку неразумную.

Сестра София, которой давно уже перевалило за шестьдесят, при этих словах густо покраснела. Настя хихикнула.

– А тебе все веселье, как я погляжу? – матушка Василиса недобро сощурилась. – А ну, марш в погреб картошку перебирать!

Вот так Настя и оказалась в этом подземелье…

Она посмотрела на полную корзину картошки, со стариковским кряхтением встала, пересыпала содержимое корзины в мешок. Надо меньше думать и больше работать, а то так ведь и до первой росы можно не успеть. Наручные часы показывали одиннадцать вечера, а работы еще непочатый край. Значит, с надеждой на то, что удастся поспать хотя бы часов пять, придется проститься. Матушка Василиса разбудит с первыми петухами, а петухи в этой глуши, так же как и сестра София, страдают бессонницей…

Где-то вверху, над головой послышались торопливые шаги, люк, ведущий в погреб, с грохотом откинулся, по хлипкой приставной лестнице проворно спустилась матушка Василиса. Выглядела она настолько необычно, что на мгновение Настя потеряла дар речи. Матушка Василиса всегда радела за строгость и аккуратность в одежде, Насте каждый божий день пеняла за джинсы и бесстыдно выбивающиеся из-под платка волосы. А как же в тайге без штанов, в одной только юбке?! Комары загрызут! Вот Насте и приходилось хитрить: под длинную, до пят, шерстяную юбку, подарок сестры Агнии, надевать джинсы. А сейчас радетельница за порядок и благообразие сама выглядела по меньшей мере странно. Седые волосы распущены, сальные пряди свисают на лицо, длинная ночная сорочка перепачкана чем-то черным, в руках холщевая торба, а в глазах безумный блеск. Настя попятилась, зацепилась ногой за корзину, едва не упала в клеть с картошкой.

– Ты здесь! Слава богу! – Матушка Василиса схватила ее за рукав. – Уходить тебе нужно, быстро!

Сверху послышался грохот, кажется, кто-то пытался открыть запертые изнутри ворота сарая.

– Что происходит? – спросила Настя испуганным шепотом.

– Беда! – Монахиня сунула ей в руки торбу, сама бросилась к тому углу, где стояла бочка с квашеной капустой, смахнула керосинку – лампа только чудом не разбилась, – с немалым усилием сдвинула бочку с места, рухнула на колени, принялась шарить в полумраке по земляному полу.

Шум над головой усилился, среди беспорядочных ударов послышались мужские голоса. Мужские?! Настя торопливо перекрестилась.

– Что стоишь?! Помоги мне! – зашипела матушка Василиса и обеими руками вцепилась в торчащее из земляного пола ржавое кольцо. – Тяни!

Настя повесила торбу на плечо, ухватилась за кольцо. Очень долго ничего не происходило, только от напряжения потемнело в глазах, а потом, когда силы были уже на исходе, кольцо поддалось – перед ними разверзлась черная дыра, из которой дохнуло холодом и гнилью.

Звуки наверху изменились.

– Дверь рубят, ироды, – прошептала матушка Василиса и схватилась за бок.

Только сейчас Настя поняла, что черное пятно на ее сорочке – это кровь…

– Найдешь в Бирюково старосту Игната Морозова… – монахиня закашлялась, – скажешь, что сестра Василиса велела кланяться, передашь вот это, – она кивнула на торбу. – Еще скажешь…

– Матушка…

– Молчать! – прикрикнула монахиня. – Полезай, это подземный ход…

Сверху послышался грохот…

– Не забудь, старосту звать Игнат Морозов. И вот еще, – она сорвала что-то с шеи, протянула Насте, – вот это береги, девочка! Это тебе поможет…

Ответить Настя ничего не успела – матушка Василиса с силой толкнула ее в зияющую дыру. Она упала на что-то твердое, больно ударилась боком, посмотрела снизу вверх на неяркий круг света. В кругу появилась растрепанная голова монахини:

– Настасья, сюда больше не возвращайся. Иди в Бирюково. Людей сторонись…

Голова исчезла, люк с гулким уханьем захлопнулся, оставляя Настю в кромешной темноте…

…Ну вот и все! Кажись, подошел к концу и ее земной путь.

Сестра Василиса из последних сил навалилась на бочку, задвигая ее на прежнее место. Над головой послышался топот – значит, эти уже в сарае, и времени почти не осталось. Ничего, главное, она успела – Господь смилостивится, удастся и Игнату прощальную весточку послать, и девочку спасти. Девочка чем-то на ту женщину похожа, волосы такие же огненные, только глаза другие, обычные. Правильно она сделала, что медальон Настасье отдала. Та женщина, она же не всегда лютая, она ж к тому, у кого медальон, ласковая. Может, и получится девочке добраться до людей, не пропасть в тайге. А Игнат все поймет и, даст бог, простит за то, что она уже в который раз по-своему все решила…

Взгляд упал на лампу. Соблазн был велик – плеснуть на сорочку керосина, пустить следом огонь… Нет, она не станет, не возьмет грех на душу, останется сильной до самого конца. Уже недолго, скоро Господь смилостивится…

Сестра Василиса упала на колени, зашептала молитву…

Когда люк, ведущий в погреб, открылся, она уже ничего не боялась, она была готова встретиться с тем, кому служила так рьяно большую часть своей грешной жизни…

* * *

…В кромешной тьме легко удариться в панику. Захотелось завыть, заорать в голос. Настя бы и завыла, если бы не инстинкт самосохранения. Инстинкт нашептывал, что шуметь нельзя, потому что если люк откроется, может стать еще хуже. Надо затаиться и переждать, а потом попытаться выбраться из этого земляного мешка.

Земляного? Ой ли?.. Настя пошарила по полу – под рукой была не земля, а самый настоящий камень. Пальцы чувствовали его шероховатую поверхность, местами влажную и склизкую.

Надежда на то, что глаза смогут привыкнуть к темноте и она увидит хоть что-нибудь, не оправдались. Окружающая тьма была непроглядной, зато почти осязаемой и даже обоняемой. Тьма пахла тленом и гнилью. Только не той понятной гнилью, что в погребе, а чем-то особенно мерзостным.

А еще в темноте были звуки. Звуки доносились откуда-то сверху. Настя ничего не могла расслышать, только неразборчивый гул. В голове яркой лампочкой зажглась мысль, первая разумная мысль с того момента, как она оказалась в подземелье. У нее же есть спички! Слава тебе, Господи! Она взяла спички с собой в погреб вместе с керосинкой. Настя принялась лихорадочно шарить по карманам телогрейки. Коробок нашелся, и она едва удержалась от радостного вопля. Огонь хотелось зажечь сейчас же, сию же минуту, даже руки задрожали от нетерпения, но она не стала. Все тот же инстинкт самосохранения убеждал, что зажигать огонь еще рано, надо затаиться и подождать, когда шум над головой стихнет.

Она затаилась: обхватила колени руками, сжалась в комок. От каменных плит тянуло холодом, по сравнению с которым холод в погребе казался просто приятной прохладой. Несмотря на только что данное себе обещание затаиться, Настя встала, сделала осторожный шаг, потом еще один и еще один. Через шесть шагов вытянутые вперед руки уперлись в стену.

Шесть шагов – какая же площадь у этой каменной норы?..

Шум наверху стих. Теперь тишину нарушало лишь гулкое биение ее собственного сердца. Для надежности Настя еще немного подождала и только потом отважилась зажечь спичку. В неровном слабом пламени многого разглядеть не удалось. Только холщевую сумку на каменном полу и рядом – медальон, прощальный подарок матушки Василисы. Настя успела поднять медальон за секунду до того, как огонь больно лизнул пальцы.

Думать о том, что же случилось там, наверху, было страшно, но намного страшнее было думать о том, что ждет ее саму. Настя повесила медальон на шею, зажмурилась, зашептала слова молитвы.

Молитва помогла, руки перестали дрожать, а мысли разбегаться. Так, спичек у нее – коробок. С одной стороны, это много. А с другой – сколько горит одна спичка? Секунд двадцать-тридцать? Надо что-то придумать, найти что-то такое, что горело бы подольше, чем спичка. В голову приходил только один вариант – юбка. Если порвать ее на лоскутки и поджигать их по очереди, то, возможно, удастся хотя бы сориентироваться в этом жутком месте.

Из кармана телогрейки Настя достала складной ножик, подарок сестры Таисии. Ножик был тупой, но для ее целей сгодится и такой. Она надрезала подол юбки, с силой дернула за края – ветхая ткань громко затрещала. Через пару минут кропотливой работы от юбки остались только разнокалиберные лоскутки, которые Настя бережно сложила в торбу. Рука нашарила в торбе не то альбом, не то большую книгу, и в голове сразу же родилась крамольная мысль, что бумага тоже горит, но она прогнала мысль прочь. Сестра Василиса просила передать книгу Игнату Морозову, и было совершенно ясно, что вещь эта значит для нее очень много.

– Только в самом крайнем случае, – сказала Настя шепотом и чиркнула спичкой.

Шерсть занялась не хуже бумаги. Ткань горела быстро, но света от нее было все же побольше, чем от спички. Настя подняла голову вверх и тихо застонала. От мысли, что удастся выбраться из подземелья тем же путем, которым она сюда попала, пришлось отказаться. Люк был слишком высоко, метрах в двух над головой – не допрыгнешь. В слабой надежде, что можно подняться по стене, она потрогала каменную кладку. Ни выбоин, ни выступов, ни сколов – ничего такого, за что можно было бы уцепиться. Настя обошла свою темницу по периметру и уже не застонала, а завыла в голос. Выхода не было – кругом только почерневшие от времени и сырости стены. Она оказалась замурованной в гигантском каменном колодце…

Паника накрыла с головой, в одночасье превратила из цивилизованного человека в обезумевшее от страха животное. В кромешной темноте Настя ползала по холодному полу, обламывала ногти о замшелые камни стен и выла… Она уже не боялась, что сверху кто-то сможет ее услышать, наоборот, желала этого всем сердцем. Пусть услышат, пусть достанут ее отсюда. Что бы ни ждало ее там, наверху, все равно это намного лучше, чем быть заживо погребенной. Настя кричала так, что сорвала голос. Ее никто не услышал…

Истерика лишила последних сил, притупила чувства. Пол в колодце больше не казался таким уж холодным, голова сама склонилась на холщевую торбу.

Ей снилась матушка Василиса. Во сне она выглядела совсем по-другому – моложе, торжественнее и добрее.

– Настасья, не спи, – сказала она строго. – Ты не должна спать, ты должна идти, исполнить мою последнюю волю.

– Куда идти? – прохрипела Настя, во сне у нее, оказывается, тоже был сорван голос. – Это же западня! Отсюда нет выхода!

– Выход есть всегда, – матушка Василиса улыбнулась, – просто, чтобы отыскать его, нужно приложить силу.

– У меня нет больше сил.

– Есть, вставай! – монахиня погладила ее по щеке. Рука ее была холодной и скользкой. Настя закричала…

Она проснулась от собственного не крика даже, а хрипа, схватилась обеими руками за лицо и в ту же секунду вспомнила про спички.

В неровном пламени горящей тряпицы Настя разглядела жабу, точно такую же, как видела в погребе. Жаба таращила на нее выпученные глаза и нервно раздувала защечные мешки. Настя провела пальцем по скользкой, бородавчатой спине. Сейчас жаба не вызывала у нее никакого омерзения. Еще одна живая душа в этом страшном застенке.

Наверное, жаба думала иначе, она издала громкий булькающий звук и отпрыгнула к стене. Тряпица погасла. Когда Настя зажгла следующую, жабы уже не было, зато в стене, почти у самого пола, обнаружилась дыра. Не слишком большая, но просунуть в нее руку можно было запросто. Из дыры тянуло сыростью, пламя от тряпицы нервно заколебалось. Настя упала на колени, принялась сантиметр за сантиметром обследовать стену.

При ближайшем изучении кладка здесь оказалась не слишком добротной, из швов между камнями, если поскрести ногтем, сыпался песок. А матушка Василиса во сне сказала, что выход есть, надо только приложить силу. Настя нашарила в кармане нож, осторожно просунула лезвие между двумя камнями. Лезвие почти не встретило сопротивления, на пол с тихим шорохом просыпалась горсть песка.

Больше всего сил, времени и бесценного запаса лоскутков ушло на то, чтобы вынуть из кладки самый первый камень, а дальше дело пошло чуть быстрее. Когда Настя закончила с лазом, часы показывали пять утра. Сердце больно сжалось – в это время они с сестрой Таисией уже должны были косить траву для коровы Зорьки, а сестра София с матушкой Василисой собираться в дорогу, увещевать коммунаров.

Чтобы отважиться проползти в дыру в стене, Насте понадобилось все ее мужество: каменный колодец уже был обследован и обжит, а впереди ждала полная неизвестность. И нет никакой гарантии, что из одной ловушки она не попадет в другую.

Неизвестно, сколько бы она просидела перед открывшимся лазом, если бы не жажда. Земляные работы и паника отняли много сил, пить хотелось невыносимо, а из пролома в стене доносился звук капающей воды. Настя решилась. Напоследок проверив, на месте ли весь ее нехитрый скарб, она перекрестилась и нырнула в дыру.

По ту сторону стены был проход, такой узкий, что даже Настя со своими среднестатистическими ста шестьюдесятью сантиметрами больно стукнулась головой о потолок, когда попыталась выпрямиться в полный рост. Ощущение было таким, точно она попала в лисью нору: невидимые в темноте стены давили на психику, вызывая тошнотворные приступы клаустрофобии.

– Ну и что, что нора? – сказала Настя шепотом. – Зато из норы всегда есть выход.

Подземный ход не должен вести далеко. Скорее всего очень скоро она окажется на поверхности, а там – солнце, свежий воздух и открытое пространство.

Эти мысли подстегнули, придали сил. Настя с максимальной в сложившихся обстоятельствах скоростью двинулась вперед. «Максимально быстро» означало не бегом и даже не быстрым шагом. Это означало: осторожными семенящими шажочками, одну руку вытянув вперед, а второй прикрывая лицо, чтобы не удариться о какой-нибудь выступ в неровном потолке. Время от времени приходилось останавливаться, поджигать тряпицу и осматриваться, а потом, пока тряпица еще горела, ускорять шаг и за несколько секунд преодолевать невероятно большое расстояние в пять-десять метров, а дальше снова брести в непроглядной темноте, замирая и обливаясь холодным потом от малейшего шороха, взвизгивая и почти теряя сознание, когда рука или, не приведи господь, лицо попадали в липкую паутину.

Настя шла уже больше часа, а подземный ход, вместо того, чтобы вывести ее наконец на поверхность, вдруг начал приобретать отчетливо ощутимый уклон книзу. Утешало, если это можно назвать утешением, только одно – она пока не обнаружила ни одного бокового ответвления. В подземном лабиринте она бы точно сошла с ума, а так оставалось только идти вперед и молить Бога, чтобы ход поскорее вывел ее хоть куда-нибудь.

Она шла, а с потолка за шиворот начали падать холодные капли, и сапоги ступали теперь не с глухим эхом, а с противным шлепаньем. Вода. Для Насти этот факт означал сразу две вещи. Во-первых, сочащаяся с потолка вода говорила о том, что подземный ход проходит под рекой. В окрестностях скита была только одна речка, слава богу, не слишком широкая и не слишком глубокая. А во-вторых, она наконец смогла утолить жажду.

Метров через пять единичные лужи на полу начали сливаться в один сплошной ручей, и Настя мысленно поблагодарила сестру Агнию за резиновые сапоги. Капель над головой тоже усилилась, и, чтобы не замочить книгу и остатки лоскутков, Настя сунула торбу за пазуху. К счастью, потоп очень скоро прекратился и намокнуть она не успела, просто сдернула с головы трикотажную шапку, отжала из нее воду, вытерла лицо. Шапку хотела было выбросить, но вовремя передумала, сунула в карман телогрейки.

Чем дальше Настя отходила от реки, тем сильнее становился уклон. Теперь подземный ход однозначно поднимался к поверхности, и этот факт подгонял не хуже, чем страх.

Она плутала по подземелью уже больше четырех часов. В коробке осталось всего пять спичек, и она больше не зажигала огонь, пробиралась исключительно на ощупь.

Еще через час тоннель начал сужаться. Сначала это было почти незаметно, но каждые последующие метры Насте приходилось наклонять голову все ниже. Достаточно было просто раскинуть руки в стороны, как ладони тут же упирались теперь уже не в каменную кладку, а в спрессованную до состояния камня землю.

Очень скоро подземный ход превратился в самый настоящий лаз, и Настя запаниковала. Одна, в непроглядной темноте, под землей… И чем дальше, тем страшнее. Ведь очевидно же, что нет никакого подземного хода. Может, он и был, но со временем обрушился. Или вот-вот обрушится и погребет ее под многотонным пластом земли. Это ж какая страшная смерть, Господи…

Стоило только подумать, что близок конец ее земному существованию, как безропотная покорность судьбе лишила ее остатков сил. Настя уткнулась лицом в ладони и заплакала. На то, чтобы заорать в голос, сил уже не осталось.

…Женский голос она услышала не сразу, сначала даже и не поверила, что это голос, подумала, что начались галлюцинации. Но вместо того, чтобы исчезнуть, голос сделался сильнее. Он, кажется, что-то пел, что-то неразборчивое, грустное.

Способность здраво мыслить, а вместе с ней и силы вернулись к Насте довольно быстро. Если она может слышать голос, значит, его хозяйка где-то близко, где-то на поверхности. Значит, и поверхность уже близко! Что же она лежит?! Нужно ползти!

Она ползла, вгрызаясь ногтями, зубами в твердокаменную землю, в кровь обдирая кожу, открытым ртом жадно вдыхая ставший вдруг свежим воздух. Когда далеко впереди забрезжил слабый свет, Настя уже пробиралась по тоннелю по-пластунски. Измученный и напуганный ночными приключениями мозг сначала принял свет за галлюцинацию. Настя крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза – свет не исчез. Если бы она не сорвала голос, то обязательно заорала бы во все горло от облегчения.

Дошла, доползла! Слава тебе, Господи!

Настя выползла на поверхность, упала в колючую траву и расплакалась. Плакала она недолго – сил не осталось даже на это. Силы осталось только на то, чтобы лежать на спине и смотреть в яркое августовское небо, синеющее в прорехах развесистых кедровых лап.

* * *

Тонкий писк комаров и прочей крылатой нечисти выводил из душевного равновесия почище, чем уже, почитай, трехчасовое сидение в засаде. Егор хлопнул себя по щеке и не без садистского удовольствия констатировал, что одним маленьким кровопийцей на Земле стало меньше.

– Тише ты! – зашипел на него Макар, проводник, егерь и охотничий гуру в одном лице. – Расхлопался тут.

– Так кусаются, гады, – сказал Егор шепотом.

– Кусаются, – проворчал Макар. – А ты рожу кремом намажь, и не будут кусаться.

– Намазал – не помогает, – Егор поерзал на неудобных досках лабаза, чуть не уронил вниз свой «Никон».

– Да не шуми ты! – зашипели на него уже с другой стороны.

На сей раз свое недовольство решил выразить Померанец, Антон Померанцев, закадычный Егоров дружок еще со славных институтских времен.

– А кто шумит? – Егор повесил «Никон» на шею и в который уже раз укорил себя за то, что поперся вслед за Померанцем в этот медвежий угол «на сафари». Можно подумать, настоящих африканских сафари ему было мало! Захотелось идиоту российской экзотики. Специально из Нью-Йорка прилетел, когда узнал, что приятель собирается поохотиться на медведя в сибирской глуши.

А Померанец тоже хорош, еще друг называется. Вместо того чтобы отговорить его от этой авантюры, взял и согласился. Чуток поартачился для проформы, но аргументы его были, мягко говоря, неубедительны. «Ялаев, да на кой хрен тебе эта охота?! Ты же вон даже ружье держать не умеешь, а там дело серьезное, настоящее мужское дело. Медведь-людоед – это тебе не хухры-мухры. Львы и носороги отдыхают».

Вот на это «настоящее мужское дело» Егор и купился. Ну, еще и на медведя-людоеда, само собой. А скажи Померанец, что в тайге обитают комары-мутанты, от укусов которых рожа опухает в три секунды, Егор наверняка бы подумал, нужны ли ему такие страдания. Да и людоед на поверку оказался самым завалящим медведем. И в самой охоте не было ожидаемой романтики.

Вслед за Макаром, многоопытным в такого рода делах и демонстрирующим свое профессиональное превосходство на каждом шагу, они целый день топали по лесу. Да еще в таком темпе, что Егор, привычный к пешим походам, выдохся уже на полпути и искренне недоумевал, как же они, измученные многокилометровым марафоном, будут гоняться по тайге за медведем?

А оказалось, что гоняться-то не нужно. Оказалось, что Макар все уже устроил самым наилучшим образом, привел их на место, где медведи давно прикормлены и от дармовой жратвы утратили бдительность. Осталось только с максимально возможным комфортом устроиться в замаскированном на краю лесной поляны лабазе и ждать.

С одной стороны, это даже хорошо, дневной марш-бросок вымотал донельзя, а с другой, что ж это за охота такая?! Ни азарта тебе, ни погони! И ноги от неподвижного сидения в лабазе затекли, и комары проклятущие кусают. Утешением могло служить только одно – по пути Егор сделал несколько классных снимков. Не был бы он фоторепортером с мировым именем, если бы не воспользовался подвернувшимся случаем. Глядишь, и перелет из Нью-Йорка удастся окупить. Одна только фотография Макара чего стоит! Что ни говори, а мужик колоритный: коренастый, хмурый, косматый, с будто рубленым топором мужицким лицом и с вселенской тоской в васильковых глазах. А если ко всему вышеописанному добавить еще и соответствующий фон… В общем, в каком-нибудь «ГЕО» или «National geographic» фото с руками оторвут. А может, еще и медведя удастся заснять в самый, так сказать, кульминационный момент…

Помечтать всласть о будущем снимке Егору не удалось – рядом завозился Померанец.

– Да что же это такое?! – застонал Макар. – Вы сговорились, что ли? Или вам, чертям, охота больше не нужна?

– Мне бы по нужде, – Померанец застенчиво поскреб редкую щетину.

– Охотнички хреновы, – Макар в сердцах махнул рукой. – Ну, давай, только побыстрее. Самое время начинается.

Померанец заграбастал карабин, проворно спустился с лабаза на землю.

– А ружье-то тебе зачем? – коротко хохотнул Макар. – Комаров стрелять?

– Не комаров, а медведей, – огрызнулся Померанец.

– Ну-ну, со спущенными портками на медведя – это самое то!

Егор лениво прислушивался к перебранке, но сам в спор не встревал. Опыт многолетнего общения с Померанцем подсказывал, что дело тут вовсе не в естественных потребностях. Просто друг считал себя, да и был – чего уж там! – очень серьезным бизнесменом, и прожить целый день, не выяснив, как там его бизнес, было выше его сил. Для того, чтобы держать руку на пульсе, он даже захватил с собой в тайгу спутниковый телефон. А примерно двадцать минут назад телефон тихо курлыкнул. Померанец попытался совладать со своими бизнес-инстинктами и звонок проигнорировал, а вот сейчас, видать, не утерпел. Егор пришел к такому выводу, когда заметил, что друг прихватил с собой не только карабин, но и телефон. Поперся, небось, узнавать, что понадобилось на ночь глядя его подчиненным.

Да, нелегкая у приятеля жизнь: серьезный бизнес со всеми вытекающими. Вот ему, Егору Ялаеву, живется не в пример лучше, потому как он никакой не бизнесмен, а свободный художник. И для того, чтобы получить удовлетворение от жизни, ему вовсе не нужен экстрим в виде охоты на медведя.

Конечно, ему повезло – далеко не каждый фоторепортер может попасть в штат журнала «National geographic» и своим маленьким хобби зарабатывать столько, чтобы вполне хватало на достойную жизнь, да еще и оставалось на черный день.

А все началось смешно и даже несерьезно – с конкурса, который проводил в Интернете все тот же «National geographic». Егор, тогда еще собкор заштатной районной газетенки с устрашающим тиражом в десять тысяч экземпляров, выложил свои фотоработы. Он ни на что особо не надеялся, потому как коллеги постарше убедили его, что всюду блат и коррупция, просто решил выпендриться, чтобы потом заливать барышням, что принимал участие аж в международном конкурсе.

В общем, выложил он свои работы, похвастался перед барышнями и думать забыл о конкурсе. А месяца через два на его электронный почтовый адрес пришло письмо из редакции журнала «National geographic», в котором сообщалось, что господин Ялаев занял в конкурсе первое место и приглашается в славный город Нью-Йорк, где будут рассмотрены варианты его трудоустройства, поскольку главной целью конкурса был поиск талантливых фотографов с нестандартным видением мира. В конце письма прилагался список телефонов, по которым господин Ялаев мог связаться с сотрудниками редакции.

Честно говоря, сначала Егор решил, что это чья-то не слишком удачная шутка, но на всякий случай заглянул на сайт журнала. Заглянул, убедился, что письмо – никакая не шутка, а самая настоящая реальность, на радостях напился, на следующий день закономерно опоздал на работу и был с позором уволен за «систематические прогулы». Положа руку на сердце, никакой системы в его прогулах не было. Да и сами прогулы можно было пересчитать по пальцам одной руки. Просто главный редактор, вредная и жутко скандальная бабенка, задумала пристроить на его место своего племянника, вот и ждала подходящего момента. Дождалась, пиранья. Впрочем, Егор особо не печалился. Бывшая патронесса своим волевым решением перерезала единственную ниточку, которая связывала его с малой родиной. Все, теперь, когда он безработный, можно очертя голову бросаться в любую авантюру.

Деньги на авантюру одолжил Померанцев, который к тому времени успел раскрутиться и из всего их институтского выпуска числился самым состоявшимся и перспективным. Хозяин собственной полиграфической компании – это тебе не заметки на злобу дня в малотиражной газете пописывать, это совсем другой масштаб!

Померанцев идею Егора лететь в Штаты не одобрял, потому что считал, что «буржуйские америкосы» станут товарища нещадно эксплуатировать, но денег в долг все-таки дал, и, как только решились все формальности, Егор стартанул в Америку.

Будущее показало, что друг Померанец, описывая тяготы заграничной жизни, очень сильно сгустил краски. В редакции Егора встретили как родного, сильно обрадовались его вполне сносному английскому и сразу же предложили подписать контракт. Егор, ясное дело, насторожился, вспомнил разговоры Померанца про буржуйскую кабалу, но, как только увидел размер своей будущей зарплаты, бросился в кабалу очертя голову.

С того момента, как он поставил свою подпись на договоре, жизнь его раз и навсегда изменилась, и уже спустя год Егор вспоминал работу собкором как страшный сон. К слову, долг Померанцу он вернул уже в следующем месяце, и денег, оставшихся с аванса, еще хватило на то, чтобы снять скромную квартирку и купить обалденную оптику для работы. А потом все как-то закрутилось. Наверное, Егору повезло, и он попал в струю, но теперь в его контрактах стояли суммы, намного большие той, самой первой, и известные журналы мира выстраивались в очередь, чтобы заполучить снимки от Грегори Ялаефф. Вот как!..

Приятные воспоминания спугнул громкий вопль Померанца и выстрелы.

– Твою ж мать! – заорал Макар, спрыгивая с лабаза и на ходу передергивая затвор винтовки.

Егор тоже передернул затвор, только у фотоаппарата, вслед за егерем спрыгнул на землю. Вовремя, кстати, спрыгнул: на полянку с отчаянным ревом вывалилась темная туша. Он нажал на спуск, «Никон» застрекотал, что тот пулемет, а Егор мысленно порадовался, что у него в руках всего лишь фотоаппарат, а не ружье. Потому что, будь у него ружье, он бы обязательно выстрелил в эту тушу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не медведем, а Померанцем. Вот уж точно говорят, что у страха глаза велики. Спутать худющего, точно жердь, Померанца с хозяином тайги можно было только с очень большого перепугу.

– Чего палишь?! – уже не таясь, во все горло, заорал Макар.

– Так медведь… – проблеял Померанец, дрожащими руками застегивая ремень на штанах.

– Хрен тебе теперь, а не медведь! – Егерь зло сплюнул себе под ноги.

– Я правду говорю! – Друг наконец справился с ремнем, схватил Егора за рукав куртки. – Я его ранил! Побежали, чего стоим?!

– Куда побежали?! Куда?! – взвыл Макар.

– Так за медведем! Он же раненый, далеко не уйдет!

– Так это медведь так орал? – усмехнулся Егор.

– Плохо, что ранил, – поостывший малость Макар уселся на землю.

– Почему плохо? – хором спросили Егор и Померанец.

– Потому что хуже раненого медведя в тайге зверя нет. Ему, небось, от боли и страха башку снесло. Все, конец охоте!

– Как это – конец охоте?! – Померанец, уже оправившийся после недавнего конфуза, встал в позу. – Ты что, Макар?! Я тебе такие бабки заплатил, чтобы ты нас день по лесу гонял, нашей кровушкой бесценной комаров поил, а потом сказал: «Конец охоте»?! Нет, любезный, так дела не делаются. Я тебе заплатил за медведя, а не за экскурсию по тайге. Давай, заряжай ружьишко и погнали!

– Ночью нельзя, – Макар, кажись, прочувствованной речью Померанца впечатлился и сбавил обороты. – Добирать зверя утром будем.

– Что?! Да он до утра уйдет!

– Если ранен, далеко не уйдет. Эх, опасное это дело. Для добора собаки нужны.

– А ты у нас на что? – Померанец похлопал егеря по плечу. – Ты ж у нас следопыт, профессионал! А знаешь что, а давай-ка я тебе еще пятьсот баксов сверху накину, так сказать, вместо собак.

– Семьсот, – проворчал Макар.

– Ну не наглей же ты так! За такие бабки я себе готового медведя могу купить.

– Шестьсот долларов – и выходим на рассвете.

– По рукам!

«Вот тебе и погоня», – со смесью нетерпения и легкого сожаления подумал Егор. С нетерпением все было понятно – не будет никакого убийства из засады, а будет что-то, хотя бы отдаленно похожее на честный бой. Медведь, хоть и подранен, но у него еще есть несколько часов форы, если проявит смекалку, то запросто может уйти от преследования. Не радовала только одна маленькая, но существенная деталь – проклятущий гнус, от которого широко разрекламированный крем «Тайга» спасал всего на пару часов.

* * *

Лежать, смотреть в небо и ни о чем не думать было хорошо. Настя бы и лежала, если бы опять не проснулся инстинкт самосохранения.

Она оказалась в лесной глуши совсем одна, без компаса, без запасов еды и питья, с пятью спичками и жалкими шерстяными лоскутками. Она совершенно не ориентируется в тайге и понятия не имеет, как далеко увел ее подземный ход от скита и в каком направлении следует искать людские поселения. А голос, тот, что вывел ее из подземелья, оказался галлюцинацией, потому что нету тут ни единой живой души. Вот такая получалась невеселая картина. Получалось, что она попала из огня да в полымя. Стопроцентная горожанка, в лесу она чувствовала себя совсем беспомощной.

Настя встала, осмотрела свою одежду. Телогрейка и джинсы выглядели ужасно: джинсы в грязи, рукав телогрейки порван. Ничего страшного, ей в этой одежде не на танцы идти. Главное, что вещи теплые, и если, не дай бог, придется ночевать в лесу, у нее есть шанс, во-первых, не замерзнуть, потому что августовские ночи уже изрядно холодные, а во-вторых, хоть как-то защититься от мошкары. А еще хорошо, что она не выбросила шапку. Шапка тоже пригодится, надо только ее просушить.

Настя осмотрелась, подобрала с земли кедровую шишку, как могла, счистила с одежды комья налипшей грязи. На отломанную ветку повесила сушиться шапку, выложила перед собой содержимое торбы.

Да, вещей у нее маловато, весь скарб можно пересчитать по пальцам. Во-первых, складной нож. Для защиты от диких зверей он, конечно, не годится, но для добычи пропитания сойдет. Во-вторых, спички. Всего пять штук, каждая на вес золота. В-третьих, лоскутки. Применения им Настя пока не придумала, но на всякий случай бережно свернула и сунула обратно в торбу. В-четвертых, книга матушки Василисы. Честно говоря, Настя рассчитывала увидеть Библию, но перед ней лежала кожаная папка с тесемками. Внутри обнаружился самодельный картографический атлас. Если верить пожелтевшим страницам, выцветшим чернилам и проставленной на титульном листе дате, атлас был старый, тысяча девятьсот двадцать девятого года. Настя пожевала сорванную былинку, пролистнула шуршащие страницы с топографическими картами и написанными аккуратным бисерным почерком комментариями. Составителем атласа значился некто И.В. Мыкалов, профессор Томского политехнического института. Странно, зачем матушка Василиса хранила такую мирскую книгу?

При мысли о том, что матушки Василисы и остальных сестер, может быть, уже нет в живых, сердце больно сжалось, но Настя прогнала прочь дурные мысли, сунула папку обратно в торбу. Все, хватит рассиживаться, на часах уже половина двенадцатого. Надо двигаться вперед. Может быть, ей повезет, и она успеет засветло выйти к людям. А еще надо подумать, чем утолить голод, потому что пустой желудок уже давно жалобно подвывает.

Никакой особенный маршрут Настя не выбирала, пошла куда глаза глядят. Через час стало ясно, что голодная смерть ей не грозит. В эту пору в лесу было много ягод. Конечно, ягоды – пища не самая калорийная, зато вкусная и относительно безопасная. Были еще и грибы, их Настя есть не отваживалась, но собирала и складывала в сумку, на черный день.

Ближе к вечеру ей, можно сказать, повезло: возле старой замшелой коряги нашлась пустая консервная банка. С одной стороны, банка и сама по себе была ценной находкой, в ней можно было кипятить и хранить воду. А с другой, она свидетельствовала о том, что лес этот, хоть и дикий, но людьми все же посещаемый. Появилась робкая надежда, что до обитаемых мест не так и далеко.

Увы, надеждам этим не суждено было сбыться. Часы показывали уже половину девятого вечера, а Настя так и не встретила ни одной живой души. Ну разве что среди деревьев то тут, то там мелькала рыжая лисья шубка да слышалось тревожное тявканье. Лиса Насте попалась какая-то смелая. Она особо и не таилась, вертелась все время поблизости, далеко не убегала. А может, это и не одна и та же лиса была. Может, это разные лисы. Кто ж их разберет… Было желание подманить лесную гостью, попытаться подружиться. Да только ж лиса – это тебе не собака и даже не кошка. Нужна ей какая-то человеческая девчонка!

Ближе к ночи Настя вышла к лесному ручью, помылась, напилась и решила сделать привал тут же, неподалеку. Лежанку устроила под вывороченным с корнем старым кедром, между кедровыми лапами. Набросала свежих веток, соорудила что-то вроде гнезда. Следующим в плане стояло разведение огня, и к процессу этому следовало подойти с максимальной ответственностью, особенно памятуя, что в коробке осталось всего пять спичек.

Настя справилась, через полчаса неподалеку от ее «лежбища» весело потрескивал небольшой костерок. Правда, спичек осталось всего три. К тому моменту, как она кое-как приспособила над огнем жестянку с водой, на лес опустилась темнота. Вместе с темнотой пришли звуки: шорохи, тихое подвывание, хлопанье крыльев, мерзкий комариный писк и, кажется, лисье тявканье. По сравнению со случившимся прошлой ночью в подземелье все это казалось не таким уж и страшным. Да, она одна-одинешенька посреди тайги, но у нее есть огонь, который отпугнет диких зверей – во всяком случае, Настя на это очень надеялась, – есть дым от валежника, отгоняющий гнус, есть кипяченая вода и ягоды. А еще она тепло одета. Вот где, оказывается, пригодилась уловка с поддетыми под юбку джинсами. В общем, до утра она как-нибудь продержится. Главное, не засыпать слишком крепко и на забывать подбрасывать веток в огонь, а завтра… завтра, если бог даст, она выйдет к людям. Настя прочитала молитву и почти в то же мгновение провалилась в зыбкий, тревожный сон…

* * *

Утро началось с ругани и сердитого пинка в бок. Егор зевнул, потянулся, расстегнул молнию спальника. Снаружи было по-утреннему свежо и сыро, выбираться из спальника совсем не хотелось.

– Ну, вставайте, охотнички! – зарокотал над головой голос Макара. – Разлеглись тут, понимаешь! А мишка тем временем драпает со всех лап.

– Уже вставать?! – застонал Померанец. – Макар, мы же только четыре часа назад легли.

– Можете и не вставать, оно ж дело хозяйское. Можете поспать до обеда, а потом обратно в Бирюково вернуться, – проворчал Макар.

– А с медведем что? – поинтересовался Егор. – В самом деле Антон его вчера подранил?

– Подранил. Вон все кусты в кровище. Куда ты ему целился, Антон?

– Да никуда я не целился! – Померанец выбрался из своего спальника, зябко поежился. – Я вообще на звук стрелял.

– Он на звук стрелял! – Макар с ожесточением дернул себя за бороду. – А если бы там не медведь был, а я или вон дружок твой? Если бы нам тоже по нужде приспичило?! Тьфу на вас, дурней городских!

– Э-э, подожди, Макар, я же не думал…

– Вот именно, ты не думал! А в таком деле, как охота, сначала нужно думать, а уж потом стрелять! – Егерь в сердцах махнул рукой, принялся упаковывать вещи.

Егор выбрался из спальника, успокаивающе похлопал друга по плечу:

– Да ты так не переживай, Померанец. Когда ты из кустов валил, у меня самого руки чесались в тебя очередь выпустить. Так что радуйся, что у меня в руках был не карабин, а фотоаппарат.

– Фотоаппарат, говоришь? – мрачно поинтересовался приятель. – Ну, спасибо.

– Рано радуешься, – Егор злорадно улыбнулся. – Там такие клевые снимки получились: солидный бизнесмен Антон Померанцев в самый кульминационный момент охоты. Волосы дыбом, в одной руке карабин, во второй – спутниковый телефон, портки спущены. Вот я сейчас думаю, в какой бы журнальчик пристроить этот китчевый шедевр?

– Ты что, Ялаев?! – Померанец испуганно поддернул штаны. – Только попробуй!

– А может, фотки лучше в Интернет слить? – Егор задумчиво потер подбородок.

– Я тебе солью! Я тебя самого сейчас куда-нибудь солью, папарацци хренов! – Померанец, давясь от смеха, прыгал вокруг Егора, пытаясь дотянуться до фотоаппарата, с которым тот не расставался даже во время сна.

– Да что вы ржете, как жеребцы?! – пресек их возню Макар. – Собирайтесь!

* * *

Настю разбудил холод. Костер, к которому она за ночь так ни разу и не подошла, давно погас. Часы показывали пять утра. Настя свернулась клубочком, попыталась еще немного подремать. Ничего не вышло, утренние холод и сырость не располагали к неге. Она встала, на самые глаза натянула шапку, спустилась к ручью, умылась бодряще прохладной водой. Лиса, старая знакомая, сидела на том берегу, близко-близко у воды. При Настином появлении она коротко тявкнула и юркнула обратно в лес. Поздороваться приходила, что ли?

Ей подумалось, что не так уж она и одинока, на душе потеплело, а мысли в голове сделались ясными и решительными. Был соблазн развести костер и вскипятить воды, чтобы согреться изнутри, но после недолгих колебаний от этой идеи пришлось отказаться. Неизвестно, сколько еще ей придется бродить по лесу, а спичек осталось только три штуки. Нет, спички нужно приберечь до ночи, а сейчас остается дождаться солнца. Днем в лесу не просто тепло, а даже жарко: и сама она успеет согреться, и одежки отсыревшие просушить. И вообще, даст бог, она сегодня выберется из тайги.

Бог не дал. Настя проплутала в лесу еще день, кое-как пережила ночь и утром следующего дня вышла к реке. В коробке к тому времени осталась одна-единственная спичка. Желудок жалобно подвывал от голода и напрочь отказывался от грибов и ягод. Да и силы за два дня блуждания по лесу подходили к концу, а оптимизма заметно поубавилось. Лиса тоже куда-то пропала, целый день мела рыжим хвостом то тут, то там, а теперь вот убежала по каким-то своим лисьим делам…

Если бы не река, Настя бы окончательно упала духом, но река многое меняла. Если идти вдоль берега, то рано или поздно можно будет выйти к людям. Потому что всем известно, что люди предпочитают селиться вблизи рек. Вопрос только – сколько придется идти? Сибирь – это не Центральная Европа, здесь расстояния между населенными пунктами иногда исчисляются даже не десятками, а сотнями километров. Думать об этом Настя себе строго-настрого запретила, решила мыслить исключительно позитивно.

Вот, к примеру, можно есть корневища аира, которого в достатке у берега. Нельзя сказать, что это бог весть какое лакомство, но по вкусу все же отличается от опостылевших ягод и грибов. А еще есть лягушки – какое-никакое, а мясо. Можно наловить лягушек, а потом зажарить их на костре. И нет в этом ничего такого уж ужасного. Вон французы почитают лягушек за деликатес. Решено, она пока никуда не пойдет, отдохнет немножко, поохотится и, если повезет, поест мяса.

Охота на лягушек продолжалась два часа кряду. Нельзя сказать, что за это время Настя так уж сильно отдохнула, зато вымокла – это точно. Улов оказался небогат: всего три квакши, каждая в пол-ладони величиной. Лягушки сидели в жестянке и печально таращились на Настю. Неожиданно она поняла, что еще недостаточно голодна, чтобы убить этих божьих тварей. Ничего страшного не случится, если еще какое-то время она побудет вегетарианкой. Со смесью жалости и облегчения Настя вытряхнула пленниц из консервной банки. В конце концов, если сильно приспичит, есть еще и улитки – по позвоночнику пробежала дрожь отвращения, – кажется, французы их тоже едят.

Оставаться на месте больше не было смысла, и Настя тронулась в путь. Земля рядом с рекой была топкой, а воздух кишел комарами, поэтому она решила слегка углубиться в лес. И вот тут-то ей наконец повезло. Во всяком случае, именно так она сначала подумала.

Первое, что Настя почуяла, был запах. Пахло упоительно: дымом и жареным мясом. Рот тут же наполнился слюной, а желудок вожделенно заурчал. Она едва удержалась от настойчивого желания бежать на запах, вперед, к людям, но здравый смысл и инстинкт самосохранения взяли верх над голодом. Не стоит раньше времени привлекать к себе внимание. Матушка Василиса предупреждала, чтобы в тайге Настя сторонилась людей. Те, кто напал на скит, тоже были люди, и те люди скорее всего совершили что-то очень страшное. Надо затаиться, понаблюдать, а уж потом решать, стоит ли открываться незнакомцам.

Лагерь располагался на дне неглубокого овражка. Настя спряталась в кустах, приготовилась наблюдать. Незнакомцев было трое, судя по экипировке и оружию, охотники. Невысокий широкоплечий мужик, по самые глаза заросший косматой бородой, с сосредоточенным видом чистил ружье. Второй – молодой долговязый мужчина в стильных очках и бейсболке крутил над костром импровизированный вертел, на котором жарилась тушка какого-то некрупного зверя. Третьего Настя как следует рассмотреть не могла, потому что он сидел спиной к ней. Видела только обтянутую охотничьей курткой спину да стянутые в куцый хвост светлые волосы. Этот третий мурлыкал что-то себе под нос и выглядел самым беззаботным из всей троицы. Через пару минут долговязый воткнул в жарящуюся тушку нож и сообщил:

– Готово!

Первым с места сорвался белобрысый, небрежно отпихнув ногой незастегнутый рюкзак, принялся в нетерпении пританцовывать у костра.

– Померанец, ну наконец-то! Это ты мне за фотки мстишь, я знаю! Кабанчик, небось, час назад пожарился, а ты нас с Макаром специально мариновал, из вредности.

– Да пошел ты, Ялаев, – беззлобно отозвался долговязый и отрезал от сочащейся жиром тушки большой кусок.

К костру подошел третий, тот, которого белобрысый назвал Макаром, вытер тряпицей перепачканные в смазке руки, уселся на траву перед костром.

Компания увлеклась трапезой, а внимание Насти тем временем переключилось на бесхозный рюкзак. Стараясь не шуметь, она подобралась поближе, так, что стало видно вывалившееся из него добро. А дальше случилось то, что впоследствии она так и не могла себе объяснить. Наверное, бес попутал…

В траве, буквально в двух метрах от кустов, в которых пряталась Настя, лежал пакет с баранками, а она голодная… И не случится же ничего страшного, если она возьмет немного баранок. Две, нет, лучше три штуки. Наверняка у товарищей белобрысого еще есть еда, и от голода они точно не страдают. В голове мгновенно родился план: нужно просто красться за охотниками, держаться на почтительном расстоянии, так, чтобы те ничего не заметили, и рано или поздно они выведут ее к людям.

Мужчины тем временем уничтожали жареное мясо и из-за чего-то тихо переругивались. Все сидели спинами к кустам, момент для осуществления плана был самый подходящий.

…Настю сгубила жадность. До рюкзака она добралась быстро, схватила три баранки, сунула за пазуху. Все, можно было убираться восвояси, но из кармана рюкзака призывно выглядывал тюбик крема от комаров, и Настя не удержалась. Гнус за последние дни вымотал ее почище голода, а тут вот он – крем, торчит из кармана и запросто может «потеряться», особенно принимая во внимание ту небрежность, с которой белобрысый относится к своим вещам. Настя потянула тюбик, и в ту же секунду в рюкзаке что-то оглушительно громко зашелестело…

– Эй, пацан! Ты что это там делаешь? – послышался возмущенный голос…

* * *

Кабанчик был обалденно вкусный. Никакие консервы не сравнятся с настоящим жареным мясом. А Макар морщился и все пенял Померанцу, что кабанчик суховат и жестковат. Недовольство Макара было понятно: они уже двое суток гонялись по тайге за подраненным мишкой. Зверь оказался на удивление резвым и изворотливым, от погони уходил мастерски.

Честно говоря, Егор с Померанцем уже давно махнули рукой на призрачную надежду завалить косолапого, но в Макаре вдруг взыграли охотничьи инстинкты. Он не желал ограничиваться стрельбой по диким кабанам, он жаждал полной сатисфакции, и привал, который устроил измотанный этой сумасшедшей гонкой Померанец, был ему как кость в горле.

Макар как раз бухтел, что запах дыма медведь почует за десять километров, и тогда уж точно конец охоте, когда за их спинами послышался подозрительный шелест. Егор обернулся… и онемел от изумления: в его рюкзаке нагло рылся какой-то пацаненок. И это при том, что, по словам егеря, до ближайшего поселка километры и километры пути. Класс! У них тырит вещи таежный Маугли!

– Эй, пацан! Ты что там делаешь?! – заорал он во все горло и ринулся спасать свое имущество.

Мальчишка не стал дожидаться, пока его заловят с поличным, сразу же дал стрекача. Чтобы догнать воришку, пришлось попотеть, он плутал между деревьями как заяц, и в какой-то момент Егору показалось, что пацан уйдет. Он сделал последний рывок, толчком в спину завалил беглеца, сам рухнул сверху и перевернул негодника с живота на спину – уж больно хотелось посмотреть в наглые воровские глаза.

Мальчишка отбивался отчаянно, но при этом не проронил ни звука. Неожиданно в его руке появился складной нож. Не нож даже, а так, детская игрушка, но эта «игрушка» окончательно вывела Егора из душевного равновесия. Он легонько врезал мальчонке по уху, вывернул руку, отобрал нож и, чтобы тот больше не рыпался, зажал коленями его локти.

А пацан и не собирался рыпаться, пацан расплакался. По злому и не слишком чистому лицу бежали горючие слезы. И глаза он зажмурил так сильно, точно был уверен, что избиение непременно продолжится. В душе колыхнулось что-то вроде жалости, но Егор не дал ей воли, зашипел зло:

– Попался, паразит! Ну-ка, показывай, что натырил!

Когда он попробовал расстегнуть грязную телогрейку, мальчишка дернулся и тоненько взвыл. Сначала на траву упала баранка, потом крем от комаров, а потом Егор присмотрелся и с изумлением понял, что мальчишка вовсе не мальчишка, а совсем даже наоборот. Открытие это потрясло его даже сильнее, чем сам факт воровства.

– Эй, – позвал он почему-то шепотом, – ты баба, что ли?

Ответа не последовало, и, чтобы расставить все точки над «i», Егор сдернул с головы поверженного врага шапку.

– Точно баба, – сказал, растерянно таращась на длинные рыжие волосы. – Офигеть…

– Слезь с меня, – зашипела девчонка. Она больше не жмурилась, она смотрела на Егора со смесью отчаяния и ненависти. Зеленые с крапинками глаза метали молнии.

– Слезу, – пообещал Егор. – Только ты это… смотри, чтобы без глупостей. Лады?

Она молча кивнула.

Егор ослабил хватку, позволил девчонке сесть.

– Ты кто такая? – спросил он, разглядывая порванный рукав телогрейки.

– Никто! – Она торопливо застегнулась.

– Классное у тебя имя, Никто! – Егор усмехнулся.

Девчонка потерла красную после его оплеухи щеку. Посмотрела исподлобья так, что ему мгновенно стало стыдно за свое совсем не джентльменское поведение.

– …А это у нас кто такой шустрый?! – К ним подтянулись Макар и Померанец.

Девчонка тут же сжалась в комок, Егор кожей почувствовал ее страх. Ну точно Маугли. Интересно, откуда она такая взялась?

– Глянь, Макар, наш папарацци нимфу поймал, – Померанец расплылся в улыбке. – И откуда ты взялась такая… загадочная? – Он брезгливо покосился на ее грязные джинсы.

Девчонка ничего не ответила, лишь сильнее прижала к животу свою торбу.

– Макар, ты же говорил, что в окрестностях сел нет, – Померанец на необщительность дамы не обратил никакого внимания.

– Говорил. – Егерь нагнулся над девчонкой, поймал ее за подбородок, пристально вгляделся в лицо, покачал головой: – Нет, эта нездешняя, я местных девок всех знаю.

– Так уж и всех? – хмыкнул Егор, которому почему-то страшно не понравилось, что Макар так бесцеремонно лапает его охотничий трофей.

– Всех. – Егерь оставил девчонку в покое, с кряхтением выпрямился. – Говорю – нездешняя она.

– А откуда же тогда взялось это диво дивное? – поинтересовался Померанцев. – Эй, красавица, ты что, язык проглотила?

Девчонка испуганно втянула голову в плечи, но ничего не ответила.

– Ялаев, что она у тебя стырила-то?

– Да ничего она не стырила.

– Ничего?!

– Баранки.

– Баранки?!

– Да, баранки и крем от комаров.

Померанцев присвистнул:

– Кража века, честное слово! А на кой хрен тебе баранки, красавица?

И в этот самый момент Егор понял, на кой хрен ей баранки.

– Эй, ты есть хочешь? – Он легонько тронул девчонку за плечо.

Она не проронила ни звука, но по глазам было видно, что попал он в самое яблочко.

– Ясно, – сказал молчавший до этого Макар, – она коммунарка.

– Кто?! – хором переспросили Егор и Померанец.

– Коммунарка. Тут километрах в тридцати поселение есть для трудной молодежи, – Макар презрительно сплюнул, – для наркоманов, алкоголиков и бывших уголовников. Какой-то деятель из Москвы решил благотворительностью заняться, приволок в здешние места всякую шваль. Спасу от них никакого нет! – он зло посмотрел на девчонку.

– А что она здесь-то делает, за тридцать километров от своей коммуны? – поинтересовался Егор.

– А это ты у нее самой спроси. Я слышал, что там у них порядки строгие, дисциплина и все такое. Вот и драпают, черти. Не хотят перевоспитываться.

Егор присел на корточки перед девчонкой, заглянул в лицо, спросил:

– Так ты и в самом деле коммунарка?

Она молча кивнула.

– И сколько ты уже по тайге шастаешь?

– Пять дней, – наконец заговорила она.

– Пять дней?! Одна, без еды и с вот этой игрушкой?! – он помахал перед самым ее носом ножиком.

Девчонка снова кивнула.

– Заблудилась, небось, дуреха! – встрял Макар. – Это тебе, голуба, тайга, а не городской парк культуры. Тут и на корм зверям пойти недолго. – Странное дело, но тон его заметно смягчился.

– А что ты ела все эти дни? – спросил Егор, вспомнив про злополучные баранки.

– Грибы и ягоды.

– Елки-палки! Вставай, пошли! – Он помог ей подняться. – А что ж ты не подошла, ситуацию не объяснила? Зачем же воровать?

– Я ж тебе говорю – коммунарка, у нее это дело в крови, – проворчал Макар.

Девчонка бросила на егеря быстрый взгляд, но ничего не сказала.

– Ладно, горемычная, – вздохнул он, – пойдем, покушаешь по-человечески. Как звать-то тебя?

– На… – девчонка закашлялась, – Наталья.

– Наталья, значит? – Макар погладил себя по бороде. – Ну что ж, Наталья, считай, что в рубашке родилась. Места тут глухие, плутать можно неделями.

Девчонка испуганно поежилась, посмотрела на Егора, сказала хмуро:

– Нож отдай.

– Женщинам оружие не положено, – усмехнулся он, но нож все-таки вернул. – Да ты не бойся, мы теперь за тобой присмотрим. Вот, если хочешь, возьми баранок погрызи.

– Что ты ей суешь всякую ерунду?! – вмешался Померанец и галантно поклонился: – Мадемуазель, позвольте представиться: я – Антон Померанцев, злой дядька с бородой – Макар, а этот охотник за нимфами – Егор Ялаев. Собственно говоря, все мы тут в некотором роде охотники. Идем по следам медведя-людоеда.

– Да не пугай ты ее! – проворчал Егор. – Девчонка и так, небось, страху натерпелась…

* * *

Мясо было сказочно вкусным, Настя никогда в жизни не ела ничего подобного. Вот если бы еще эти трое не смотрели на нее, как на пещерного человека. Особенно белобрысый, Егор Ялаев. От его взгляда кусок застревал в горле.

Настя умолола поросячью ножку и с вожделением поглядывала на мясо, оставшееся на вертеле, когда самый старший, Макар, сказал:

– Не смотри, Наталья, больше не получишь.

– Ты что, Макар?! – возмутился белобрысый. – Еды девчонке пожалел?!

– Не пожалел, дурья твоя башка. Она сейчас нажрется, а потом будет животом маяться. С голодухи надо понемногу есть. Понимаешь? – он посмотрел на Настю.

Та с неохотой кивнула. Будь ее воля, она бы съела все, что осталось на вертеле, но дяденька прав – не стоит рисковать.

– На-ка вот пока чайку сладенького выпей, – Макар протянул ей исходящую паром алюминиевую кружку. Чай, самый настоящий черный чай! Такой, о каком она мечтала вот уже несколько месяцев.

Чай горячей волной опустился в желудок, Настя блаженно зажмурилась. Вот оно, маленькое человеческое счастье. И ведь нужно для него совсем мало: еда, горячий чай и люди. Люди… вот ведь что удивительно: она бежала от людей сознательно и целенаправленно, а сейчас рада им несказанно. Даже мрачному Макару тоже рада. Больше не надо бояться, вздрагивать от малейшего шороха, спать вполглаза, голодать. Теперь она не одна, и очень скоро охотники выведут ее в Бирюково. Там она найдет сельского старосту, расскажет о том, что случилось в скиту, а дальше пусть разбирается милиция…

Сейчас главное – осторожность. Важно не сболтнуть ничего лишнего, вести себя естественно. Интересно, естественно – это как? За последние четыре года она разучилась быть естественной. И от мужского общества отвыкла.

– А как у вас там, в коммуне? – глаза Антона горели жгучим любопытством. – В самом деле, беспредел творится?

Настя неопределенно пожала плечами.

– Работать, небось, заставляют с утра до ночи? Непосильным трудом дурь из голов выбивают?

– Выбивают. – Она отставила чашку с недопитым чаем, вытянула вперед руки, развернула ладонями кверху, демонстрируя мозоли.

– А ваш босс, оказывается, зверь, – Егор Ялаев неодобрительно покачал головой. – Он вас что, в рудники загонял?

– И без рудников работы хватало. – Развивать эту щекотливую тему не хотелось, но и оставлять вопрос без ответа было никак нельзя, чтобы не вызвать у компании ненужных подозрений.

– Значит, сбежать решила из-за каторжного труда? – Антон в задумчивости жевал веточку, рассматривал Настины ладони.

Она кивнула.

– Я ж говорю, дуреха городская, – вмешался в разговор Макар. – Решила, небось, что по тайге можно вот просто так шастать. Это еще чудо, что жива осталась. Ладно, девонька, – он похлопал Настю по плечу, – не переживай, отмаялась. Мы тебя в Бирюково в целости и сохранности доставим.

– А когда? – не удержалась она от вопроса.

– Когда? – Макар посмотрел сначала на часы, потом на Настю. – Ты как, Наталья, замаялась, наверное, по тайге блуждать?

– Да нет, со мной все в порядке. – Она сделала большой глоток чая.

– Брось, красавица, – отмахнулся Макар. – Нешто я не вижу? Значицца так, останемся здесь на ночь, а поутру выступим.

– Куда? – в один голос спросили Егор и Антон.

– Домой, охотнички, домой.

– А что медведь? – в голосе Антона послышалось разочарование.

– А ничего медведь, – буркнул Макар. – Во-первых, мы и так за ним вдоволь набегались, а во-вторых, баба на охоте – плохая примета, – он бросил хитрый взгляд на притихшую Настю.

– А в-третьих? – спросил Егор.

– А в-третьих, она нашего темпа не выдержит, а косолапый ждать не станет. В общем, не повезло вам, ребята, с трофеем. Вот, вместо медведя девку отловили.

– Так может, девка получше медведя будет? – Егор подмигнул Насте, и она в ту же секунду покраснела.

– Может, и получше, – проворчал Антон, – да только ее шкуру перед камином не положишь.

– Сам виноват! – заступился за Настю Макар. – Кто медведя подранил? Кому в лабазе сидеть невмоготу было?

Теперь покраснел Антон. Или Насте это только показалось?

– Все, мальчики-девочки, сегодня отдыхаем, а завтра топаем домой, – подытожил егерь. – И без того забрели к черту на рога, сутки будем выбираться.

К огромному Настиному облегчению, мужчины это решение больше обсуждать не стали. Антон раскатал спальник, улегся на него, забросил руки за голову, принялся с сосредоточенным видом изучать плывущие по небу облачка. Егор достал из рюкзака фотоаппарат, разложил на белой тряпице какие-то непонятные детальки. На Настю никто из них больше внимания не обращал. Спасибо тебе, Господи! Сидеть и тупо пялиться на остальных было как-то неудобно, она вопросительно посмотрела на Макара.

– Что, Наталья?

– Давайте я вам помогу.

– Так вроде бы и помогать нечего, – егерь огляделся.

– Посуду помою, хвороста для костра соберу.

– Не нагулялась еще по лесу, непутевая? – сказал он с мягким упреком. – Не надо мне помогать. С дровами сам разберусь. Ты лучше своими делами займись. Хочешь, сходи к реке искупайся. Плавать-то умеешь?

Настя энергично закивала, идея с водными процедурами воодушевила ее несказанно.

– Мне бы мыло, – сказала она с застенчивой улыбкой.

– Хозяйственное тебе сгодится? – Макар достал из рюкзака мыльницу.

Ей, не мывшейся уже больше трех суток, сгодилось бы любое мыло, лишь бы оно пенилось и смывало грязь.

– У меня шампунь есть. – Оказывается, Егор прислушивался к их негромкому разговору. – Шампунь и чистая футболка. Хочешь?

Она хотела: и шампунь, и футболку. От мысли, что очень скоро можно будет почувствовать себя относительно чистой, по позвоночнику пробежала дрожь нетерпения.

– Держи! – Рядом с мыльницей Егор положил одноразовый пакетик шампуня и сложенную вчетверо синюю майку.

– Спасибо, – сказала Настя прочувствованно.

– Для себя берег, – он тряхнул стянутыми в хвост волосами, – но вижу, тебе оно нужнее.

Под его снисходительным взглядом радость от предстоящего купания померкла, захотелось провалиться сквозь землю от стыда. Да, на ней грязная одежда, и голова немыта, но это не дает ему право так на нее смотреть. В тайге нет парикмахерских и химчисток… И вообще, обойдется она и без его шампуня! От хозяйственного мыла волосы, чай, не повыпадают.

– Спасибо, оставьте себе. – Она решительно встала, подняла с земли мыльницу, аккуратно переступила через подарки белобрысого.

– Эй, красавица! – позвал Макар. – Вот, на-ка еще, – он протянул ей скатанное в трубочку льняное полотенце, – пригодится.

Настя благодарно улыбнулась, пошагала по направлению к речке.

* * *

«Ишь, какая! – подумал Егор раздраженно. – Грязная, немытая и нечесаная, но такая гордая. Дура таежная!»

– Ты чего к девчонке прицепился? – проворчал Макар.

– Я прицепился?! – возмутился он. – Я же, наоборот, помочь хотел.

– Ага, помочь он хотел, а сам морду скривил, точно лимон сожрал. Девка, почитай, неделю по тайге блудила. Что она, по-твоему, должна выглядеть как принцесса после таких-то мучений?! – Макар сердито сплюнул, сказал: – Ладно, я за дровами пошел, а вы тут смотрите…

На что именно они должны смотреть, егерь не уточнил, вероятно, решил, что они с Померанцем не маленькие, сами разберутся. Егор проводил Макара долгим взглядом, подобрал с земли шампунь и футболку, сунул обратно в рюкзак. Принцесса, понимаешь ли! Ей чистая одежда и шампунь без надобности, ей грязной ходить привычнее.

За спиной смачно зевнул Померанец, сказал радостно:

– Эх, хорошо!

– Что хорошего-то? – Егор злился и сам не мог понять причину своей злости.

– Хорошо, что охоту отменили.

Егор длинно присвистнул:

– Померанец, а как же трофей? Медвежья шкура у камина?

Приятель поскреб искусанную комарами щеку, философски заметил:

– Медвежья шкура – вещь, конечно, хорошая, да только мне собственная шкура дорога. Надоела мне эта охота хуже горькой редьки. И вообще, у меня бизнес, – он помахал телефоном.

– Надо же, какие мы деловые, – проворчал Егор, – без спутникового телефона даже в сортир не ходим.

– Ялаев, ты что? – Померанец привстал на локте, посмотрел удивленно. – Это из-за капризов нашей новой подружки?

– Отвали! – Егор повесил на шею фотоаппарат.

– Так ты не переживай, отнеси ей свои подарочки, объясни, что дурного и в мыслях не имел, – друг хитро сощурился.

– Так я и не имел! На кой хрен мне трудные подростки и бывшие уголовницы?! Да еще такие грязные.

– А если ее отмыть?

– Да ну ее! Пойду лучше сам искупаюсь.

– Тоже вариант. Иди искупайся, остынь, а то у тебя пар вон скоро из ушей пойдет, – Померанец рухнул на спину, закрыл глаза. – А я посплю, пока вы там купаться будете.

Егор хотел было вступить в прения, но передумал. Померанца не переделать, а искупаться и в самом деле не помешает. Вон жарища какая. Он достал из рюкзака шампунь, сунул в карман джинсов, следом запихнул мыло – между прочим, туалетное, а не какое-то там хозяйственное, – зажал под мышкой свернутую в рулон футболку, потопал к реке.

Не то чтобы он специально выискивал место, которое решила облюбовать девчонка, он даже не знал, в какую сторону она направилась, просто так получилось, что ему приглянулась именно эта заводь. А девчонку он увидел уже потом…

Ну нельзя же так, без предупреждения, превращаться из кикиморы болотной в сказочную русалку!.. Егор видел только спину – напряженный позвоночник, тонкую талию, ямочки на пояснице, – но и этого хватило, при его-то буйной фантазии. Русалка, как есть русалка…

И ведь антураж какой потрясающий: вода черная, то ли сама по себе такая, то ли из-за какой-то речной аномалии, небо синее-синее, а девчонкина кожа белая как алебастр! Просто удивительно, какой цвет ровный, никакого тебе плебейского загара, никаких следов от купальника. Русалка, черт побери! Руки сами, помимо воли, потянулись к фотоаппарату. Нельзя упускать такой кадр!

Егор успел сделать несколько кадров, так сказать, с тыла, когда девчонка нырнула. Вошла в воду грациозно, без шума и всплеска. Егор приготовился увидеть самый настоящий русалочий хвост, а увидел длинные ноги, ну и все, что повыше ног… Дыхание перехватило, но сделать пару кадров он все-таки успел. Не был бы он профессионалом, если бы его было так просто выбить из седла стройными ногами и всем остальным. Но, что ни говори, а мужик в нем очень сильно потеснил профессионала. Мужик с юношеским томлением ждал, когда же она наконец вынырнет.

Вынырнула, да так близко к берегу, что ближе уже некуда. Выпрямилась в полный рост, отбросила назад мокрые волосы, запрокинула лицо к небу. Красотища! Афродита пеннорожденная! Шея, ключицы, грудь, живот – девушки «Плейбоя» нервно грызут ногти в сторонке. И красота ведь какая дикая, необузданная – с ума сойти! Верный «Никон» защелкал, превращая красоту природную в красоту оцифрованную. Да если еще удастся заснять веер брызг, разлетающийся от мокрых волос…

Додумать эту мысль до конца Егор не успел: девчонка его заметила, взвизгнула, плюхнулась обратно в воду и из «пеннорожденной» Афродиты мгновенно превратилась в самую обычную женщину.

Так иногда бывает. Егор знал, что существуют люди, которых любит фотокамера. Вот, кажется, человек неинтересный, ничего особенного собой не представляющий, а попади такой человек в кадр – и выясняются удивительные вещи. Выясняется, что у него необыкновенное лицо и очень любопытная фактура, что на снимке он выглядит просто роскошно. Чаще всего почему-то такие метаморфозы происходят с женщинами. Вот как сейчас…

– Что тебе нужно?! – Девчонка отплыла подальше от берега, теперь из воды торчала только ее голова.

– Мне ничего. – Егор уселся на бережку, разложил рядом свой помывочный инвентарь. – Я вот тебе шампунь и мыло принес. Не хозяйственное, между прочим, а самое что ни на есть туалетное.

– Ты подсматривал! – От ее злости и, кажется, испуга по воде пошла мелкая рябь.

– Я не подсматривал, – соврал он.

– Подсматривал! А еще фотографировал, – девчонка едва не плакала.

– Фотографировал, – он безмятежно улыбнулся. – Я фотокорреспондент, у меня работа такая – фотографировать.

– Отдай! – потребовала она и подплыла чуть ближе.

– Что отдать?

– Пленку.

– Пленку?! – Егор расхохотался. – Девочка, ты что? Какая пленка?! Это же цифровой фотоаппарат!

– Тогда отдай фотоаппарат!

– Что?! А не слишком ли жирно, раздавать камеры за тысячу баксов? Не выйдет, русалка.

Она сердито всплеснула руками по воде, сказала чуть слышно:

– Извращенец проклятый.

– И никакой я не извращенец. – Егору даже стало немного обидно. – Я фотохудожник. Лучше скажи, нужен тебе шампунь и мыло или я зря старался?

– Убирайся!

Егор только сейчас сообразил, что вода в реке холодная и девчонка наверняка мерзнет. Еще сляжет с воспалением легких, тащи ее потом в Бирюково на себе!

– Знаешь что, – сказал он миролюбиво, – давай я оставлю тебе футболку и мыльные принадлежности, а сам уйду. Ну, подумай, вымоешься по-человечески, наденешь чистую одежду. А свое барахлишко, кстати, сможешь простирнуть. До следующего утра оно как раз успеет высохнуть.

Девчонка подплыла поближе, спросила с надеждой в голосе:

– А снимки?

– Да ладно, сотру я эти снимки, не переживай. Выходи давай, а то посинела уже вся от холода.

– Только ты уйди. – Кажется, здравый смысл наконец победил гордость.

– Уйду, – пообещал он.

– А как я узнаю, что ты в самом деле ушел? – спросила она подозрительно.

– Как? – Егор поскреб изрядно отросшую щетину. – А давай я петь буду? Ты по звуку определишь, что я ухожу. Идет?

– Начинай, – сказала девчонка после недолгих раздумий.

– Что начинать?

– Петь.

– Ну, сама напросилась! – Егор на мгновение задумался. Ему вдруг показалось важным спеть не банальную попсу, а что-нибудь значительное, подходящее случаю. На ум приходили только оперные арии, но арии – это, пожалуй, слишком значительно.

– Что петь-то? – спросил он.

– Господи! Что хочешь, то и пой, только быстрее!

Вот! Нашел кое-что подходящее! Егор бросил прощальный взгляд на девчонку, развернулся спиной к реке и запел:

– Когда я на почте служил ямщиком, ко мне постучался косматый геолог…

Пронзительная и бесшабашная песенка «Агаты Кристи» подходила к моменту как нельзя лучше. И про тайгу опять же…

* * *

Настя замерзла так сильно, что зуб на зуб не попадал. Задержись Егор еще хоть на пару минут – она, ей-богу, плюнула бы на приличия и вышла на берег. А что тут такого? Он и так уже все видел, вуайерист бессовестный! Надо будет обязательно проследить, чтобы он стер ее снимки…

Егор запел, да не что-нибудь, а одну из некогда горячо ею любимых песен.

…Облака в небо спрятались, Звезды пьяные смотрят вниз, И в дебри сказочной тайги Падают они![1]

Фальшивил он ужасно, но Настя помимо воли улыбнулась.

Все, хватит сидеть в воде, а то ведь так и заболеть недолго. Она внимательно огляделась по сторонам – мало ли что, вдруг тут поблизости еще какой-нибудь фотохудожник притаился! – но ничего подозрительного не заметила, подплыла к берегу, взяла оставленный Егором шампунь.

На то, чтобы вымыть волосы и вымыться самой, у нее ушло всего пару минут: холод пробирал до костей, и оставаться в воде не хотелось ни одной лишней секунды. Вымывшись, Настя выбралась на берег, торопливо завернулась в полотенце Макара. Полотенце было большим, но от долгого использования – тонким и почти невесомым. Оно пахло дымом и с виду было совершенно чистым. Красота!

Прежде чем надеть майку Егора, Настя немного поколебалась – вот не хотелось ей быть обязанной этому белобрысому нахалу. Но он был прав, когда говорил, что это позволит ей привести в порядок собственные вещи. Майка была ей велика, но по сравнению с пережитыми неприятностями это казалось сущим пустяком. После водных процедур она словно заново родилась. И волосы пахли так приятно!

А песня про тайгу к тому времени стихла: то ли Егор устал орать на весь лес, то ли ушел далеко. Впрочем, теперь ей, слава богу, уже все равно. Она одета, более-менее отмыта, и в приличном обществе ей появляться не стыдно. Сейчас ее главная задача – заставить Егора уничтожить ту мерзость, которую он наснимал своим фотоаппаратом за тысячу долларов.

На стоянке было тихо и спокойно. Антон спал, с головой спрятавшись в спальник от доставучих комаров, Макара нигде не было видно, а Егор возился со своим чудо-фотоаппаратом.

– Спасибо, – Настя присела рядом, положила на землю мыло и начатый пакетик шампуня.

– Не за что, – он даже не глянул в ее сторону.

– Стирай, – сказала она решительно.

– Что стирать? – Егор оторвался от своего занятия, посмотрел на нее со смесью удивления и раздражения.

– Стирай то, что наснимал. – Настя почувствовала, что краснеет.

– Так уже стер, – он взмахнул аппаратом. – Вот, посмотри сама. Видишь, что здесь написано?

Настя посмотрела – на небольшом черном экране высветилась надпись «карта памяти пуста».

– Точно пуста? – на всякий случай уточнила она.

– Одуреть! – Егор встал. Настя подумала, что ему надоели препирательства и он сейчас уйдет, а он навел на нее фотоаппарат и велел:

– А ну-ка улыбнись, Лисичка-сестричка!

– Что?

– Ничего, – в фотоаппарате что-то щелкнуло, и Егор удовлетворенно кивнул. – Готово! Вот, смотри, что получилось.

Получилось ужасно! Неужели она так плохо выглядит? Лицо худющее, под глазами темные круги, кожа в комариных укусах, и выражение лица, как у слабоумного ребенка: удивленное и испуганное одновременно.

– Красотища! – Егор удовлетворенно поцокал языком, – фактурно и неоднозначно.

Да, неоднозначно – это точно. Настолько неоднозначно, что хоть плачь.

– Сотри, – потребовала Настя.

– Что, и это стирать?! – возмутился он. – Ты ж тут вроде как в одежде.

– Все равно стирай! – она потянулась за фотоаппаратом.

– Э, куда?! – Егор отступил на шаг. – Попрошу без рук. Вот, смотри – стираю, – он нажал на какую-то кнопку, и экран, на котором еще пару секунд назад красовалась перепуганная Настина физиономия, погас.

– Все? – спросила она шепотом.

– Все. Ты же сама видела. Ладно, не приставай ко мне, у меня еще дел полным-полно.

Каких таких дел было полно у Егора Ялаева, Настя уточнять не стала, просто многозначительно хмыкнула и отошла в сторонку. У нее и своих собственных дел полно. Вот надо мокрую рубашку развесить сушиться, пока еще солнце не зашло. Лучше бы, наверное, было просушить одежду у костра, но пока она купалась, костер загасили. Ничего, ветер сейчас сильный, на таком ветру все быстро высохнет.

* * *

Девчонка-найденыш была какой-то странной, точно с Луны свалилась. Цифровой фотоаппарат – для нее диво дивное, и мужиков стесняется, как выпускница института благородных девиц. Ощущение такое, точно прогресс шагнул далеко вперед, а эта дуреха так и осталась стоять на обочине. Любопытно, что она делала в коммуне, за какие такие провинности оказалась в этом медвежьем углу? На малолетнюю преступницу она не тянет, может, бывшая наркоманка?

А что?! Переломалась, избавилась от пагубного пристрастия и решила, что хватит горбатиться на чужого дядю, да и дала стрекача. Только мозгов не хватило по уму все сделать, вот и проболталась в тайге почти неделю.

Егор представил себя на ее месте и поежился от первобытного, почти животного страха. А продержался бы он сам, вот так, как эта дурочка, пять дней в лесу без еды, компаса и оружия? Внутренний голос подсказывал, что если бы и продержался, то медвежью болезнь заработал бы стопудово. Ночью в этой чаще даже с огнем, даже в обществе бывалого Макара страшно не на шутку. Шорохи там всякие, подвывания…

Кстати, что-то Макара давно нет, надо бы пойти, посмотреть. Егор встал, направился вверх по склону оврага. Словно в ответ на его мысли в лесу раздался выстрел и крик. Макар? Точно Макар! Может, зверя какого подстрелил? Только не понятно, чего он так орет.

Крик повторился. Теперь в нем отчетливо слышалась боль.

– Ялаев, что это?! – Померанец, помятый спросонья, растерянно вертел головой.

Девчонка тихо ойкнула, испуганно прижала к животу свою торбу, с которой не расставалась даже на речке.

– Сейчас посмотрю, – Егор включил фотоаппарат – старая профессиональная привычка.

– Не надо! – заорала она.

– Тихо! – рявкнул Егор и шепотом добавил: – И без тебя страшно.

Рассмотреть он толком ничего не успел: затрещал валежник, кусты заходили ходуном…

…От медвежьих когтей Егора спасло чудо: в тот самый момент, когда зверь ринулся из кустов, Егорова нога зацепилась за корягу, и он кубарем скатился вниз. Падение остановило дерево: хилая березка с искореженным стволом изогнулась от удара, но выдержала. Егор взвыл.

Какое-то время от боли в спине он ничего не соображал. Кажется, даже ослеп и оглох. А потом в уши ворвался вопль Померанца, заглушаемый свирепым медвежьим рыком. В нос шибанул запах свалявшейся шерсти, крови и еще чего-то смрадного, не поддающегося идентификации. Последним вернулось зрение. Лучше бы не возвращалось…

Над Егором нависла бурая косматая морда. Медведь собирался напасть. В черных глазах плескалась боль и лютая ненависть. С огромных желтых клыков падала кровавая пена. Встретившись с медведем взглядом, Егор понял – все, это конец…

Он зажмурился: смотреть в глаза собственной смерти не хватало духу. Пальцы нашарили фотоаппарат, нажали на спуск. Он не может посмотреть в глаза собственной смерти, зато он может ее сфотографировать. Классный должен получиться снимок…

Затвор аппарата оглушительно щелкнул, и сразу же вслед за ним послышался еще один щелчок. Или не щелчок, а выстрел? Еще через мгновение на Егора навалилась огромная туша. Он едва не задохнулся под ее тяжестью. А береза не выдержала, с жалобным треском сломалась.

Забыв о боли в спине, подвывая от напряжения, отплевываясь от вонючей и жесткой, как проволока, шерсти, Егор выбрался из-под придавившего его мертвого медведя и только после этого, еще до конца не веря в свое чудесное спасение, отважился открыть глаза.

Открыл и тут же зажмурился. Окружающий мир сделался неестественно ярким, точно его пропустили через фотошоп и по максимуму добавили красок. Синее небо такое пронзительное, что больно смотреть. Листочки на несчастной березке, словно вырезанные из зеленой бумаги. Запутавшаяся между тонкими веточками серебряная паутинка, и мертвый зверь у самых его ног, темно-бурый, почти черный, кое-где с серыми подпалинами, с рваной раной в косматом боку. В ране – кровь, какая-то нереальная, киношная, больше похожая на малиновое варенье, чем на настоящую кровь…

Кажется, Егор рассматривал мертвого зверя целую вечность. Прижимал руку к груди, там, где бестолково трепыхалось сердце, и не сводил взгляда с оскаленной медвежьей морды. В черных глазах больше не было ненависти, за поволокой смерти чудилась обида…

– Ну, Ялаев! Ну ты, брат, даешь! – На плечо опустилась горячая ладонь.

Он с трудом оторвал взгляд от медведя, обернулся к Померанцу. Друг казался испуганным и потерянным. Наверное, он и сам сейчас выглядит не лучше.

– Что это было? – прохрипел Егор и сам удивился, как странно звучит голос, точно это и не его голос вовсе.

– Это? – носком ботинка Померанец опасливо ткнул зверя в бок. – Это, кажись, наш мишка, – он неуверенно улыбнулся.

– Как ты его завалил? – Егор проникся к другу уважением, граничащим с благоговением.

– Я?! – переспросил Померанец и попятился, словно открещиваясь от приписываемого ему подвига. – Да ты что, Ялаев?! Да я с перепугу чуть не обделался. Ты бы видел, с какой скоростью эта тварь двигалась!

– Тогда кто?

– Я не знаю…

Они синхронно обернулись, посмотрели на девчонку. Та испуганно застыла у потухшего костра, у ее ног лежал карабин Померанца.

– Она?! – Егор перевел недоверчивый взгляд с девчонки на друга.

Тот растерянно пожал плечами.

– Это ты стреляла? – спросили они хором.

Девчонка шмыгнула носом, попятилась. Ощущение было такое, точно она снова собирается дать деру.

– Ты? – повторил Егор и сделал шаг к костру.

– Я нечаянно, – она спрятала руки за спину, как подросток, пойманный родителями с косяком. – Извините.

Извините?! Она только что спасла его от верной смерти и извиняется! Во дела!

– Эй, – как же ее зовут? – Эй, Наташа, – Егор сделал еще один шаг, – ты только это, не вздумай убегать. Лады?

Она молча кивнула.

– Вот и умница, – он бросил взгляд на мертвого медведя, по позвоночнику пробежала нервная дрожь. Эта рыжая Лисичка-сестричка нечаянно завалила такую громадину. С одного выстрела… из карабина, до такой степени навороченного, что его и в руки взять страшно… А ведь могла и промахнуться…

О том, что случилось бы, ошибись девчонка хоть на пару сантиметров, думать было страшно. Вариантов немного. Либо она попала бы в него, что, учитывая то мизерное расстояние, отделявшее его от зверя, было вполне вероятно. Либо промахнулась. Либо не убила бы мишку, а лишь подранила. В любом случае концовка была бы одна и та же – трагическая. Но девчонка, слава тебе, Господи, не промахнулась и спасла ему жизнь. Жив! Счастье-то какое! Пусть все тело болит так, словно его били батогами, но ведь болит! А могло и не болеть…

В общем, то, что Лисичка-сестричка очутилась в его, Егора, объятиях, получилось как-то само собой, совершенно от него независимо. Осознание того, что он жив, и энергия, порожденная этим осознанием, требовали немедленного выхода. Хотелось буянить и демонстрировать ближним свое расположение. А кому демонстрировать? Не к Померанцу же лезть с объятиями и поцелуями! Да и не Померанец его спас, а вот эта… Лисичка.

Девчонка повела себя странно, так, словно объятия его ей страшнее, чем медведь-людоед, принялась вырываться и изворачиваться. Егору только и удалось, что чмокнуть ее в щеку, а потом она выскользнула у него из рук, точно рыбешка или русалка, отпрыгнула на приличное расстояние, словно щитом прикрылась своей допотопной сумкой. Вот тебе и коммунарка! А Макар рассказывал, что в коммуне девки все бедовые, на всякие непотребства скорые. А эта, видать, праведница, от мужских объятий шарахается, как черт от ладана.

Макар! Елки зеленые…

Егор моментально забыл и про девчонку, и про медведя, и про свое счастливое спасение, обернулся к Померанцу. Друг сидел перед мертвым зверем и задумчиво жевал травинку. Вид у него был непривычно сосредоточенный.

– Пойдем! – Егор подобрал с земли карабин.

– Куда?

– Макара искать! Вдруг его уже того?.. – От мысли, что егерь мог погибнуть от лап медведя, на душе стало муторно-муторно. Вот и сходили на охоту… – Вставай! Чего расселся?! – заорал он во все горло.

Померанца понукать не пришлось, он уже и сам вскочил на ноги и, задрав голову, смотрел куда-то поверх его головы.

Егор обернулся, и сердце похолодело от страха: кусты, те самые, из которых выпрыгнул косолапый, снова зашевелились. «Еще один!» – мелькнула трусливая мысль. Померанцевский карабин заскользил во вспотевших ладонях, и появилось неконтролируемое желание швырнуть его девчонке. У нее же один раз уже получилось…

– Эй, это я! – послышался из-за кустов голос Макара, и Егор едва не застонал от облегчения. – Слышь, фотограф, опусти карабин, а то еще чего доброго палить начнешь. – Многоумный егерь не спешил появляться из укрытия, пережидал, когда сгрудившихся на поляне людей наконец отпустит паника и они смогут нормально соображать.

Егор осторожно положил карабин на землю, заорал:

– Выходи давай! Не томи!

Макар не заставил себя долго ждать: кусты опять зашевелились. Через мгновение егерь уже показался в поле зрения, осторожно, бочком, стал спускаться вниз по склону. Охотничья винтовка болталась за спиной, а свободной правой рукой он бережно придерживал левую. Рукав куртки был разорван и пропитан кровью. Девчонка при виде крови тихо всхлипнула.

– Не боись, Наталья, – Макар вымученно улыбнулся, – рана, кажись, не опасная, жить буду. Перевяжу сейчас – и стану как новенький.

Он перевел взгляд с девчонки на медвежью тушу, спросил строго, как учитель у проштрафившихся школьников:

– Кто стрелял?

– Она! – в один голос ответили Егор и Померанец и некрасиво, совсем по-детски, показали пальцем на съежившуюся девчонку.

– Она?! – Макар удивленно крякнул, – Наталья, ты мне скажи, эти обалдуи шутить удумали?

Она виновато улыбнулась в ответ, пожала плечами.

– Да не шутим мы! – возмутился Померанец. – Когда ты палить начал, вот эта сволочь, – он зло пнул ногой мертвого медведя, – поперла прямо на Егора.

– Ну? – спросил Макар нетерпеливо.

– Ну и Наталья стрельнула!

– Значит, Наталья стрельнула? – Егерь поморщился от боли, побаюкал раненую руку. – А чегой-то тут у нас Наталья стреляет, а не ты? Кто у нас тут охотник, едрит твою за ногу?!

– Я в спальнике запутался, – Померанец пошел багровыми пятнами.

– Запутался он, – проворчал Макар и в упор уставился на девчонку. – Правда, ты стреляла, красавица?

– Я нечаянно.

– И карабин нечаянно за пару секунд зарядила? – он хитро сощурился.

Под его взглядом девчонка съежилась, втянула голову в плечи. Егору стало ее жаль.

– Слышь, Макар, – вмешался он в допрос, – Наталья меня, между прочим, от смерти спасла, а ты с ней разговариваешь так, точно она преступление какое совершила. И вообще, кажется, ты в медведя тоже палил. Или я ошибаюсь?

Удивительно, но его отповедь подействовала, Макар смутился.

– Оплошал, – сказал он сердито. – За тридцать лет первый раз попался как дите неразумное. Кто ж мог подумать, что медведь так близко к стоянке подойдет? Видать, совсем одурел от боли. Твоя правда, фотограф, виноват я. Когда зверь меня когтями полоснул, замешкался, упустил момент, – продолжая оправдываться, Макар подошел к туше, присел на корточки. Остальные сгрудились за его спиной.

– Глянь, какая дырища в боку, – с грустью сказал Померанец. – Трындец трофею, – он бросил раздраженный взгляд на девчонку, точно упрекая ее в том, что медвежья шкура безнадежно испорчена.

– Ну конечно, – хмыкнул Егор, – в моем боку эта дыра смотрелась бы намного предпочтительнее.

Девчонка благодарно улыбнулась. А что, сначала она его от медведя спасла, а теперь он ее от Померанца – нормальная взаимовыручка.

– А кто сказал, что это Наталья мишку так продырявила? – Макар обернулся, посмотрел на них снизу вверх. – Гляньте, рана старая. Вон края запеклись и загноились. Это ты, голубь сизокрылый, – он ткнул пальцем в Померанца, – шкурку-то попортил, еще пару дней назад, когда без портков из кустов драпал.

Померанец на такую разоблачительную речь ничего не ответил, лишь обиженно засопел.

– Чего-то я не понимаю, – Егор присел на корточки рядом с Макаром. – А отчего ж в таком случае медведь сдох?

– Рожу твою небритую вблизи увидел, вот и сдох от страха, – заржал егерь.

– Нет, ну я серьезно, – не сдавался Егор. – Вот же она, одна-единственная рана, а мишка ласты склеил.

– О-хо-хо, – Макар с кряхтением встал, как-то странно посмотрел на девчонку, обошел тушу с другой стороны, запустил пятерню в медвежий загривок, пошарил там и удовлетворенно крякнул: – Вот вторая рана! – он поднял вверх окровавленную ладонь, девчонка испуганно шарахнулась в сторону.

– Не бойся, красавица. Что уж теперь бояться-то? – Егерь вытер руку о медвежью шерсть. – Ловко ты его завалила, попала прямо в основание черепа, наверное, и хребет перебила. Стопроцентно убойный выстрел.

– А где рана-то? – Егор пока еще ровным счетом ничего не понимал.

– Да там, на загривке.

– Тогда почему ее не видно?

– Потому, дурья твоя башка, – Макар ткнул носком ботинка в развороченный медвежий бок, – что вот это – выходное отверстие. Оно всегда намного больше входного.

– А где выходное отверстие от Наташкиной пули? – подал голос оправившийся от позора Померанец.

– А нетути! – Макар пожал плечами и тут же ойкнул от боли в раненой руке.

– Как это – нетути?! – не сдавался Померанец. – От моей пули есть, а от ее – нетути?!

– Пуля в черепе застряла, – пояснил Макар. – Вот и нету выходного отверстия. Да ты радуйся, что нету! – Он похлопал Померанца по плечу. – Дырку в боку зашить можно, а вот если бы мишке морду разворотило, тогда уж точно трындец трофею.

Он отошел от туши, поманил к себе Настю.

– Эй, красавица, поможешь рану перевязать?

Девчонка побледнела так красноречиво, что даже без ответа стало ясно, что помощница из нее еще та. Хорошо, если в обморок не грохнется.

– Давай я помогу, – Егор пожалел несчастную. – Где аптечка?

– В моем рюкзаке, – егерь не сводил задумчивого взгляда с Насти, и Егору почему-то взгляд этот очень не понравился. Девчонке, кажется, тоже. Она втянула голову в плечи, отошла на самый дальний край полянки.

Аптечка была укомплектована по полной программе. Были в ней и бинты, и йод, и обезболивающие, и даже антибиотики. По всему видать – Макар стреляный воробей. Егор обработал рану – три глубоких, едва ли не до кости, царапины. Макар даже не пикнул, лишь зубами скрежетал, когда он лил на царапины йод. Кремень мужик. Сам бы Егор так не смог. После того как первый шок прошел, вернулась боль в спине, напоминание о столкновении с несчастной березкой. И на таблетки анальгина он теперь посматривал с вожделением наркомана в ломке.

– Я возьму одну? – спросил, накладывая Макару повязку.

– А тебе зачем? – поинтересовался тот.

– Спина болит. – Вообще-то, болела не только спина, но и ребра, принявшие на себя всю тяжесть медвежьей туши. Да и руки побаливали и отчего-то дрожали.

Макар понимающе кивнул, сказал:

– Есть у меня лекарство получше. – Из рюкзака вслед за аптечкой на свет божий появилась пол-литровая фляжка. Во фляжке что-то многообещающе булькало. – На крайний случай берег, – пояснил егерь, свинчивая крышку. – Вот он и наступил, крайний случай. Эй, Наталья, Антон! Идите-ка сюда!

Померанец и девчонка подошли не сразу и оба с явной неохотой. Померанец все еще злился на то, что Макар упомянул при даме про спущенные портки, а девчонка просто боялась. Странная она какая-то, дикая. Лисичка-сестричка.

– На вот, хлебни! – Макар протянул ей фляжку.

– Что там? – спросила она недоверчиво.

– Лекарство от стресса. Пей, не бойся, сразу полегчает.

– Пей, не томи! – в отличие от девчонки, Померанец сразу просек, что к чему, и теперь пританцовывал от нетерпения.

Настя вопросительно посмотрела на Егора, тот ободряюще кивнул. Она сделала большой глоток, закашлялась, едва не выронила заветную фляжку, хорошо, что Померанец успел ее подхватить.

– Что там – водка? – спросил Егор у Макара.

– Обижаешь, – здоровой рукой егерь огладил бороду, – чистейший первач.

– Первач! – Померанец от души приложился к фляжке.

– Эй, парень, не свирепствуй! – предупредил Макар. – Нам с фотографом оставь. Мы с ним как-никак самые пострадавшие.

Антон с явной неохотой оторвался от фляжки, сказал со смесью удивления и уважения:

– Убийственная штука!

– А то! – Макар сделал пару глотков, удовлетворенно крякнул, протянул фляжку Егору: – На, фотограф, полечись.

Да, ничего не скажешь, лекарство у егеря было просто замечательное, было оно всем лекарствам лекарство. Всего нескольких глотков хватило, чтобы и боль, и напряжение отпустили. Несколько глотков – и мир утратил свою давешнюю враждебность, а охота, которая лишь по чистой случайности не закончилась трагедией, показалась милой и безобидной забавой.

– Странная у тебя самогонка, Макар, – Егор с наслаждением растянулся на траве, уставился на облака-барашки, – вроде и выпил совсем ничего, а эффект, как от бутылки водки.

– Я ж говорю – первач! – сказал Макар таким тоном, словно это все объясняло. – А ты, фотограф, не разлеживайся тут, нам еще медведя свежевать.

Егор закрыл глаза, промычал что-то нечленораздельное. Не хочет он свежевать медведя! Тем более после того, как эта тварь чуть его самого не освежевала. И вообще, это не его трофей, а Померанца. Вот пусть Антоха со своим медведем и разбирается. А у него есть свой собственный маленький трофей – снимок нападающего медведя. Может, что-нибудь и получилось, надо бы посмотреть, да сил нет…

* * *

Самогон у егеря и в самом деле был чудесный. Это только сначала Насте показалось, что он выжег ей дыру в желудке, а потом стало хорошо, настолько хорошо, что даже недавние ужасы почти забылись.

…Медведь выскочил из кустов, как чертик из табакерки. Настя видела медведей в зоопарке и еще пару раз в цирке, но этот не шел ни в какое сравнение со своими цивилизованными собратьями. Огромный, страшный до дрожи в коленях и смертельно опасный. То, что зверь смертельно опасный, она поняла сразу, хватило одного-единственного взгляда на оскаленную пасть с хлопьями кровавой пены.

И на пути этой разъяренной махины стоял Егор. Стоял и прижимал к пузу свой драгоценный фотоаппарат за тысячу баксов. Этого ненормального спасло чудо: он зацепился ногой за торчащую из земли корягу, упал, и медвежья лапа просвистела всего в нескольких сантиметрах от его бестолковой головы.

Все, что происходило дальше, Настя помнила смутно. Помнила, как Егор впечатался в березу, ей тогда еще показалось, что он сломал себе позвоночник. Помнила, как вниз по склону оврага огромным ревущим клубком скатился медведь. Помнила, как Антон путался в спальнике и бестолково хватался то за свой телефон, то за палку, которой до этого шевелил в костре угли, в то время, когда всего в нескольких шагах от него на земле лежал карабин. А потом на Настю нашло какое-то затмение, и следующее, что она запомнила, это приятную тяжесть карабина и гладкий, до блеска отполированный приклад. Ей не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы вспомнить, руки помнили все сами. Механическая память – вот как это называется.

Механическая память не подвела, приклад привычно уперся в плечо, указательный палец лег на курок. Ей осталась самая малость – найти цель. Она нашла. Огромная туша нависла над распластанным на земле Егором. Счет уже шел на доли секунды, думать было некогда, но Настя заставила себя думать. Бить надо наверняка, в основание черепа. Но до чего же сложный это выстрел, практически ювелирный! Все, время на раздумья истекло. Господи, помоги…

Палец плавно нажал на курок…

Мгновение ничего не происходило, и Настя решила, что механическая память подвела. А потом плечо взорвалось болью – она совсем забыла про отдачу – и черная глыба стала медленно заваливаться на бок. Еще мгновение – и она погребла под собой Егора. Это было последним, что Настя помнила более или менее ясно. Потом, уже после выстрела, поляну точно заволокло бурым туманом. Сквозь этот туман даже звуки не прорывались, только мерное уханье – биение ее собственного сердца.

В себя Настя пришла в чьих-то объятиях. Кто-то обнимал ее так крепко, что было трудно дышать, а ушибленное плечо на каждое движение отзывалось вспышкой боли. Бурый туман рассеялся, точно его и не было, и Настя увидела Егора, живого и, судя по всему, невредимого. Серые глаза лучились шальной полусумасшедшей радостью, а на белесых ресницах, кажется, подрагивали слезинки. Егор что-то такое говорил и пытался ее поцеловать. Он бы и поцеловал – с него сталось бы, – но Настя вывернулась, и горячие, обветренные губы лишь обожгли ее щеку. Руки зачесались стереть этот нечаянный поцелуй, а еще перекреститься, прогоняя прочь соблазн и наваждение, но ей нельзя, она не паломница Анастасия, она коммунарка Наташка, девка лихая и бедовая. Вот пусть они так и думают, ни к чему им правда. Вон Егор и так смотрит подозрительно и удивленно, точно она и в самом деле чудище лесное, а не человек. Надо было срочно что-нибудь ему сказать, как-то объяснить свое поведение.

Настя не успела, на поляну вернулся Макар, слава богу, живой, только раненый. Ему бы раной своей озаботиться, промыть да перевязать, а он учинил им допрос, всем троим. И если бы за Настю неожиданно не заступился Егор, ей бы несдобровать. Кстати, Макара ее объяснения «само получилось» и «я нечаянно» не удовлетворили – по глазам было видно. Настя и сама бы не поверила, если бы дилетант, в глаза не видевший огнестрельного оружия, вот так, с бухты-барахты, завалил одним выстрелом медведя, да еще не из обычной охотничьей винтовки, а из карабина «Тигр» последней модификации.

Может, сказать правду? Нет, не стоит. Они ведь считают ее коммунаркой, женщиной с темным прошлым. А у женщины с темным прошлым вполне могут быть и весьма специфические навыки. Тем более, что так оно и есть: и про темное прошлое, и про специфические навыки. Даже врать не нужно…

Плечо, вопреки ожиданиям, болело все сильнее, и Настя поглядывала на аптечку с все возрастающим интересом, когда Макар вдруг предложил альтернативное лечение – первач, такой крепкий, что от него глаза вылезали на лоб, и такой же эффективный. Первач – это не грех, это лечение. Вон и плечу стало легче, только спать вдруг захотелось. Побочное действие, почти у каждого лекарства есть побочное действие…

– Эй, Наталья. – Кто-то осторожно погладил ее по голове.

– А? Что? – она потерла слипающиеся глаза.

– Спать хочешь? – спросил Макар.

Хочет, с этим трудно спорить. Что он там намешал в этот свой первач?..

– Ну, так что ты тут сидишь, носом клюешь? Иди к костру, поспи часок-другой.

А ведь и верно, она же теперь с людьми, в безопасности. И можно поспать по-человечески, а не в полглаза, как она спала все эти дни. Настя нашарила в траве свою торбу, побрела к костру.

– Бери мой спальник, – милостиво разрешил Антон.

Вообще-то, она могла и без спальника, тепло ведь, но, подумав про вездесущий гнус, согласилась.

Спальник пах мужиком: сигаретами, одеколоном и потом. При других обстоятельствах она ни за что бы в него не легла, но времена изменились, и вместе с ними изменилась и Настина жизнь. А горький личный опыт учил – лучше прогнуться, чем сломаться. Да и что тут такого ужасного? Подумаешь, запах пота! Еще неизвестно, как от нее самой пахло после нескольких дней блужданий по тайге.

Настя забралась в спальник, торбу с картами положила себе под голову. Получалось не очень удобно, но оставлять книгу без присмотра не хотелось.

Сон навалился сразу, стоило только закрыть глаза. Все-таки Макар чего-то намешал в свой первач…

* * *

Вот уж чего Егору хотелось меньше всего, так это присутствовать при разделке медвежьей туши. Да что там присутствовать – еще и участвовать! Макару действовать одной рукой было тяжело, а Померанец оказался еще тем помощником: бегал блевать в кусты каждые пятнадцать минут. Ему, видишь ли, запах не нравится! А кому он нравится?!

Егора, честно говоря, тоже мутило, но в отличие от неженки Померанца он держался молодцом. Вот кому сейчас хорошо, так это Наталье. Спит себе в обнимку со своей торбой. Нет, все-таки интересно, что там такого ценного, с чем она не может расстаться даже во сне?

Худо-бедно, но они справились. Кстати, практически без участия Померанца. Вот и спрашивается – кому была нужна эта охота? Медведя завалила Наташка, освежевали – они с Макаром, а трофей и слава достанутся Померанцу. Где справедливость?

– Ну, вот и все! – Макар посыпал медвежью шкуру крупной солью, наверное, для консервации, растянул сушиться на кольях на краю полянки.

– А с тушей что делать? – смотреть на кровавое месиво мышц и костей не хотелось, и Егор не стал смотреть.

– Придется бросить, – Макар поскреб бороду.

– Как бросить?! – подал голос Померанец. Все время, пока Макар и Егор возились со шкурой, он сидел в сторонке, курил сигарету за сигаретой. Может, чтобы нервишки успокоить, а может, чтобы перебить запах.

– А вот так и бросить! – прикрикнул егерь. – Но если тебе так уж хочется, можешь переть тушу в Бирюково. Мы с фотографом возражать не станем.

– Не станем, – Егор охотно кивнул.

– Жалко же, столько мяса, – по голосу Померанца чувствовалось, что он уже сдался.

– Так еще неизвестно, можно ли это мясо жрать, – проворчал Макар.

– А что так?

– Трихинеллез – вот что! Им почти все медведи заражены, а для человека болячка, я вам скажу, пренеприятная. Вот медвежий жир – это вещь нужная, – егерь задумчиво покачал головой.

– Не надо нам жира! – взмолился Егор. – Хватит и шкуры, – он посмотрел на свои липкие от медвежьей крови руки и поморщился. – Все, вы как хотите, а я пошел мыться.

Возня с медведем заняла немало времени, когда Егор спустился к реке, уже заметно похолодало. Над водой стелился сизый туман. Купаться как-то сразу расхотелось, он решил ограничиться только умыванием – долго и с остервенением тер руки, сначала мылом, потом речным песком, потом снова мылом. Тер бы и еще дольше, если бы не холод и комары. Все-таки мерзкая эта штука – охота, зря он напросился с Померанцем. Сам виноват, знал же, что в убийстве ни в чем не повинных зверей нет никакой романтики. Вот сейчас убедился на собственной шкуре.

Туман поднимался все выше, руки Егор худо-бедно вымыл, оставаться у реки дольше не было смысла. К моменту его возвращения на полянке уже весело потрескивал костер. У костра кашеварил Померанец. Девчонка все еще спала. Макара и медвежьей туши не было видно.

– А где наш следопыт? – спросил Егор в полголоса.

– За дровами пошел.

– А медведь где?

– Вон он, – Померанец махнул ложкой куда-то вверх.

Егор задрал голову и тихо присвистнул: куски медвежьей туши были привязаны к верхушке немаленького, в общем-то, дерева, росшего на самом краю поляны.

– Это еще что за хрень?

– Это способ хранения, – Померанец сердито сплюнул себе под ноги.

– А как оно туда попало?

– У Макара спроси, – буркнул друг.

Не отрывая взгляда от дерева, Егор присел рядом с костром.

– Нет, ну правда как? Интересно же! На хрена мясо к дереву привязывать?

– Чтобы звери не добрались, – объяснил Померанец.

– А как сам процесс выглядел?

– А ты не догадываешься?

– Догадывался бы, тебя не спрашивал.

– Да примитивно все, – Антон раздраженно поморщился, – наклонили дерево, привязали мясо, отпустили дерево – вот и весь фокус.

– Лихо! – Егор оценил задумку. – А ты сам-то чего такой смурной? Мы же завалили-таки твоего медведя.

– Кто это «мы»? – проворчал Померанец. – Вон она завалила, – он кивнул на спящую Настю. – А я вроде как с боку припека. И вообще, надоело мне, дома дел полным-полно…

Ну что тут скажешь? Антоха всегда, еще с лихих институтских времен, был трудоголиком. Пока Егор с приятелями и подружками зажигал на дискотеках, Померанец корпел над учебниками, просиживал штаны в областном архиве, мечтал стать известным историком, совершить переворот в науке. Чудак-человек.

Антохиного энтузиазма хватило еще на пару лет, ровно на столько, чтобы отучиться в аспирантуре при их родимом университете. А потом с розовыми очками, с которыми он не расставался во время учебы, случилось что-то непоправимое. Антон вдруг послал науку куда подальше и занялся семейным полиграфическим бизнесом. Надо сказать, небезуспешно. Во время очередных выборов мэра поставил на того, кого нужно, организовал бесплатную информационную поддержку: рекламные листовки, щиты с физиономией кандидата, растяжки едва ли не на каждой улице. Знающие люди пророчили Померанцу крах и разорение, уж больно темной лошадкой был его кандидат, а в рекламную кампанию Антон вбухал почти все свои деньги. Но прогнозы не оправдались. Неожиданно для всех вчерашний аутсайдер стал фаворитом, победил действующего мэра с минимальным перевесом в два процента голосов, но все ж таки победил, и услугу, оказанную скромным предпринимателем Антоном Померанцевым, не забыл. Всего за пару лет Антоха взлетел до невиданных высот: собственная типография, собственная газета, доля в нескольких весьма уважаемых московских издательствах и неограниченный кредит доверия со стороны действующего мэра и вероятного кандидата на губернаторский пост.

Вот каким серьезным человеком был с виду расхлябанный и бесшабашный Антон Померанцев. Вот для чего ему понадобился в тайге спутниковый телефон. Небось консультирует мэра по вопросам государственной важности, а из врожденной скромности втирает Егору, что строит подчиненных. Конечно, теперь, когда цель достигнута и трофей вот он, сушится на краю полянки, впору вспомнить о долге перед отечеством и затосковать.

– Да ладно тебе! – Егор похлопал друга по плечу. – Завтра выходим.

– Завтра, – проворчал тот, – а я бы уже и сегодня вышел.

– Не, я ночью по тайге мотаться не собираюсь, – Егор зевнул, посмотрел на девчонку. – Ночью надо спать. Вон бери пример с нее – спит, как пшеницу продавши.

Оно и правда – девчонка спала сном праведника. В красном свете костра она снова казалась сказочно красивой. Спящая красавица на пленэре. Руки опять потянулись к фотоаппарату.

– Проснется, – предупредил Померанец.

– Не проснется, я без вспышки. Смотри, какие светотени. И волосы точно продолжение костра. Красиво.

– А ты романтик, – фыркнул приятель и отвернулся.

– Я не романтик, я профессионал, – Егор распластался на земле, выискивая лучший ракурс. Вот, кажется, то, что надо, только дурацкая торба портит всю композицию.

Егор подцепил длинную ручку, подтянул торбу к себе, примерился в последний раз и не спеша сделал несколько снимков. Девчонка завозилась, но не проснулась. Вот у кого нервы железные!

В бок уперлось что-то твердое. Егор присмотрелся – торба. Рыться в чужих вещах некрасиво, но уж больно интересно, что у нее там. Покосившись на спящую Настю, он подобрал с земли сумку, подсел поближе к костру.

– Мародерствуешь? – поинтересовался Померанец, заглядывая ему через плечо.

– Не мародерствую, а любопытствую, – Егор расстегнул сумку, достал что-то увесистое, прямоугольное. – Ну-ка, что это у нас тут? – Увесистое оказалось папкой. Егор развязал завязки и разочарованно вздохнул. Карты, самые обыкновенные топографические карты, от руки нарисованные и сброшюрованные.

– Ну, что там? – шепотом спросил Померанец.

– Топографические карты, – так же шепотом сообщил Егор. – Охренеть, эта ненормальная таскает с собой по тайге какой-то геологический талмуд.

– Покажи-ка, – Померанец отобрал папку, подсел поближе к костру.

– Что это вы тут изучаете? – послышался над их головами ворчливый голос Макара, и Егор с Антоном испуганно вздрогнули, ну прямо бойскауты, застуканные за просмотром порножурнала. Как это он так бесшумно подкрался?

– Да вот, картинки рассматриваем, – как Егор ни старался, а в голосе отчетливо слышались виноватые нотки.

– Картинки, говоришь? Дай-ка сюда! – в мгновение ока папка оказалась в загребущих Макаровых лапищах. – Интересно, интересно…

– Да нет там ничего интересного, – сказал Егор нарочито равнодушно, – сплошная тарабарщина…

– Отдайте! – звонкий девичий голос заставил вздрогнуть теперь уже всех троих.

Увлекшись изучением содержимого торбы, они не заметили, как Настя проснулась. А она проснулась и теперь буравила их разгневанным взглядом. И от взгляда этого, неизвестно, как остальным, а вот Егору стало очень неловко, точно его поймали на воровстве.

– Отдайте! – В свете заходящего солнца ее волосы отливали красным, а в зеленых глазах плясали сполохи костра. Дико, первобытно и… красиво.

Егору снова захотелось ее сфотографировать. Да что на него нашло! Угораздило же выбрать в музы такое изменчивое и непредсказуемое существо! То она кикимора болотная, то русалка, то Лисичка-сестричка, то Спящая красавица, а сейчас вот самая настоящая амазонка. А может, потому и хочется ее снимать, что она все время разная, словно живет несколькими жизнями сразу?

– Твоя, что ли, папка, Наталья? – спросил Макар миролюбиво и тут же зло зыркнул на них с Померанцем.

– Моя, – она протянула руку, – отдайте, пожалуйста.

– Ну, забирай, коль твоя, – после недолгих колебаний егерь вернул папку.

Девчонка торопливо сунула ее обратно в торбу, отошла от костра.

– Вы что, – зашипел Макар, – воровать удумали, черти безрогие?!

– Сам ты черт безрогий, – огрызнулся Померанец.

– Ничего мы не воровали, – поддержал приятеля Егор. – Мы просто посмотрели, из любопытства.

– Из любопытства? – Егерь уселся у костра. – А если бы я из любопытства по твоим вещам лазил, тебе бы понравилось?

– Так она и лазила! Забыл, что ли? – Егор почувствовал, как от неловкости загорелись уши. Хорошо, что в быстро сгущающихся сумерках этого не заметно.

– Лазила, – согласился Макар. – Только она, в отличие от тебя, лазила не из любопытства, а с голодухи. Чувствуешь разницу?

Егор чувствовал, и от этого на душе стало совсем пакостно, так, словно он только что последнюю краюху хлеба отнял у несчастной сиротки.

– А что мы такого сделали?! – В отличие от него, Померанец признавать вину отказывался. – Подумаешь, картинки полистали!

– Без спросу полистали. – Макар подбросил в огонь еще веток, раздраженно махнул рукой: – Эх, что с вами молодыми говорить?! У вас уже с рождения резьба неправильная.

– Зато у тебя правильная. – Антон не любил критики. Да и кто ж ее любит?

– Ладно, мы виноваты, – Егор решил положить конец спору.

– Виноваты, так извинитесь, – буркнул Макар.

– Сейчас, разбежался! – Померанец демонстративно отвернулся.

Егор с неохотой встал, смахнул со штанов травинки, огляделся в поисках девчонки. Он не гордый, может и извиниться. Тем более что есть за что.

Девушка сидела на поваленном дереве, прижимала к груди свою торбу.

– Прости нас, ладно? – Он присел рядом, дерево тихо скрипнуло.

– Это низко, – сказала она, не глядя в его сторону. – Сначала на реке подсматривал, теперь вот по чужим вещам шаришь.

По ее голосу было ясно, что во всех своих бедах она винит исключительно его одного. Егору вдруг стало обидно. Да что он, в конце концов, сделал такого ужасного?! Ну, подумаешь, сфотографировал ее пару раз да альбом ее дурацкий пролистал. Что же, его теперь за это на урановые рудники сослать?

– Да пошла ты! – сказал он неожиданно зло.

– Сам пошел, – в долгу она оставаться явно не собиралась.

– И пойду! – Егор встал, зло пнул ногой дерево.

– И иди! – девчонка осталась сидеть. Ослица упрямая…

* * *

Как все ужасно вышло! Настя погладила папку, покрепче прижала к груди. Сама виновата! Нечего было ворон ловить, надо было прятать сумку не под голову, а в спальник. Хотя это, наверное, выглядело бы совсем подозрительно.

И с Егором нехорошо получилось. Человек извиниться пришел, а она набросилась на него с упреками. Ну, подумаешь, посмотрели они карты эти. Ведь не случилось же ничего страшного.

От костра потянуло чем-то вкусным, желудок предательски взвыл. Ничего, она сильная: три дня подножным кормом обходилась и сейчас переживет. Может, отойти еще дальше, чтобы запаха не слышать? Настя уже собиралась осуществить свое намерение, когда за спиной послышался голос Макара:

– Наталья, ты что тут сидишь, комаров кормишь? Пойдем-ка к костру, ужин готов.

– Спасибо, я не голодна. – Врать нехорошо, и гордыня – это грех, но поделать со своей обидой она ничего не могла.

– Перестань, дочка, – Макар присел рядом. – Они же не со зла, просто глупые еще.

– Я понимаю, – Настя кивнула.

– Ну, а раз понимаешь, так и говорить не о чем! Пойдем, красавица!

Их появление встретили настороженным молчанием. Антон и Егор делали вид, что Насти и в природе не существует. Первый наворачивал перловую кашу с тушенкой, а второй возился со своим драгоценным фотоаппаратом. Она присела к костру, с благодарной улыбкой приняла у Макара железную миску с кашей, и в ту же минуту все обиды и волнения моментально забылись. Права была матушка Василиса, когда говорила, что слаб человек…

– Обалдеть! – от радостного вопля Егора она чуть не подавилась.

– Чего ревешь? – недовольно поморщился Макар.

– Ты посмотри, какой кадр уникальный! – Егор сунул ему в руки фотоаппарат, и Настя помимо воли вытянула шею, чтобы рассмотреть, что же там такого уникального.

На маленьком экране в ужасном оскале застыла медвежья морда. Егор нажал на какую-то кнопку и морда приблизилась настолько, что стала заметна самая настоящая слеза в уголке черного блестящего глаза, а потом и кровавая пена на желтых клыках. Жуть! Настя вздрогнула. Картинка казалась уж больно реалистичной и навевала не только первобытный ужас, но еще и какую-то непонятную, щемящую тоску.

Может быть, это из-за чувства вины? Из-за того, что медведя больше нет, потому что ее механическая память не подвела, и рука не дрогнула?

– А ракурс какой! – продолжал восхищаться Егор. – Это ж надо – один-единственный кадр – и такая удача! Ну-ка, а если вот так? – он максимально увеличил кадр, и на дне медвежьего глаза появилось странное отражение. – Это ж я! Видите? А вот эта искорка, – Егор ногтем постучал по экрану – отблеск вспышки. Просто мистика какая-то! – он выключил фотоаппарат, от избытка чувств поцеловал его в пластиковый бок. Сумасшедший, так радуется какому-то снимку. Кстати, восторг его, кажется, никто больше не разделял. Антон с сосредоточенным видом курил, а Макар лишь неодобрительно покачал головой и принялся точить угрожающего вида охотничий нож.

– Я помою посуду? – робко предложила Настя.

– Помой, – разрешил Макар, – только одна не ходи. Вон его, – он кивнул на Егора, – с собой возьми.

– Зачем? – Ей совсем не хотелось, чтобы под ногами путались всякие сумасшедшие фотографы.

– Затем, что здесь тебе тайга, а не аллейка в городском парке культуры, – Макар поднес нож к глазам, полюбовался отблесками костра на лезвии.

– Я знаю, что это тайга, – сказала Настя упрямо. – По этой самой тайге я ходила не один день. Мне охрана не нужна.

– Не нужна, говоришь? – Егерь посмотрел на нее как-то странно. Или просто почудилось?

– Макар, пусть одна идет, – Егор лениво потянулся, – с подружками своими пообщается.

– С какими это подружками? – впервые за ужин Антон проявил интерес к разговору.

– С кикиморами, – сказал Егор без тени иронии, и Настя от обиды сжала кулаки так сильно, что ногти больно впились в кожу.

Дурак! Не нужно было его спасать. От этой безбожной мысли обида тут же сменилась угрызениями совести.

– Сама пойду! – Она решительно встала, подхватила с земли котелок.

Отговаривать ее никто не стал, и набиваться в провожатые тоже. Ну и ладно!

Только выйдя за пределы освещенного костром пространства, Настя пожалела, что отказалась от помощи. В лесу было темно, от ущербной луны света почти никакого. Зато были звуки: лес жил своей обычной ночной жизнью, шурша, потрескивая и постанывая. Скорее бы уже река! Настя ускорила шаг.

При свете дня расстояние от лагеря до реки казалось коротким и безопасным, а сейчас оно словно увеличилось в разы. Настя, подстегиваемая совершенно иррациональным животным страхом, бросилась бежать. Сумка, которую она по инерции взяла с собой, неприятно хлопала по спине.

От реки веяло сыростью. Сыростью и туманом. Его полупрозрачные щупальца тянулись к Насте и делали окружающий мир нереальным. Настолько нереальным, что она едва успела притормозить у самой кромки воды. Еще шаг – и намочила бы ноги.

– Не бойся! – сказала она сама себе нарочито громко. – Это всего лишь туман.

Котелок опустился на влажный песок с противным хлюпаньем, по дну его заскрежетали грязные алюминиевые ложки. «Как когти», – подумала Настя и испугалась еще больше. К страху присоединился холод, сырой и липкий, как ночной туман.

Все, хватит стоять столбом, ведь и дел-то совсем ничего – просто ополоснуть котелок с ложками да зачерпнуть воды для чая. Но ноги точно вросли в землю, и волоски на всем теле встали дыбом, не то от холода, не то от страха.

Ерунда! Всего лишь туман.

Настя подхватила котелок, шагнула к воде. Вода была студеной, даже не верилось, что днем она могла в ней купаться. То ли оттого, что от холода онемели пальцы, то ли виной всему рассеянность, но одна из ложек выскользнула из рук, скрылась под водой. Вот незадача! Настя едва удержалась, чтобы не чертыхнуться.

Сзади послышались шаги, тихое хлюпанье, сливающееся с плеском волн. Может, и не шаги вовсе? Может, показалось?..

Настя уже собиралась обернуться, посмотреть, но ей не дали. Ремень сумки захлестнулся на шее и натянулся до упора. Настю дернуло куда-то вверх. Рывок, еще рывок… С каждым таким рывком воздуха в легких оставалось все меньше и меньше, а стук крови в висках становился все громче. Она хотела закричать, но из горла вырвался лишь слабый хрип – вестник скорой смерти.

Туман оказался живым, он хотел ее убить…

Когда кислорода почти не осталось, а легкие разрывались от боли, хватка тумана ослабла, совсем чуть-чуть, только затем, чтобы позволить Насте маленький глоток воздуха. А дальше стало еще хуже: ее толкнули вперед, и река тут же облапила ледяными пальцами сначала руки, потом коленки, хлынула в сапоги, мокрой одеждой прилипла к телу. Удавка на шее затянулась еще туже, и что-то больно уперлось между лопаток, надавило… Сопротивляться больше не было сил, и Настя сдалась…

Когда-то, еще в далеком детстве, соседка, тетя Шура, так избавлялась от новорожденных котят: засовывала в мешок и топила в реке. Теперь Настя знала, что чувствовали перед смертью те несчастные котята. Ей и самой была уготована точно такая же участь…

За что, Господи?..

Дышать нельзя, потому что воздух уже не воздух, вокруг студеная речная вода. Дышать водой нельзя… Но она все равно вдохнула, впустила в легкие смертельный холод, забарахталась, забилась. Где-то на самом краю почти угасшего сознания мелькнула мысль-мираж – ее больше никто не держит, и удавка на шее больше не свивается в тугие кольца, а висит линялой змеиной кожей…

Мираж, но как же хочется жить!

Настя рванула вверх. Оказалось, для того чтобы вдохнуть спасительный, упоительно сладкий воздух, ей достаточно лишь поднять голову. Оказалось, что она едва не утонула на самом мелководье…

Первые судорожные вдохи дались тяжело, из горла вырывался кашель и речная вода, так много воды… Тело била крупная дрожь, зубы выстукивали дробь, но все это: и кашель, и холод, и дрожь – помогали Насте чувствовать себя живой. Жаль только, что сил они не прибавляли. Ей еще нужно как-то вернуться обратно на стоянку, а вокруг туман и лес, и где-то притаился тот человек, который хотел ее сначала задушить, а потом утопить…

…На плечи легли тяжелые ладони, и Настя закричала. Кошмар не кончился, он вернулся, чтобы убить ее теперь уже наверняка. Нет, она так просто не сдастся, не позволит утопить себя как слепого котенка. Она будет сопротивляться до последнего…

И она сопротивлялась: вырывалась из цепких лап убийцы, брыкалась, царапалась и кричала. Конец сопротивлению положила весьма ощутимая оплеуха и смутно знакомый голос:

– Да угомонись ты, ненормальная!

Окружающий мир неожиданно обрел четкие контуры, даже туман, повинуясь этому злому голосу, кажется, стал реже.

– Что, черт побери, с тобой происходит?! – Егор встряхнул ее за плечи так сильно, что она едва не прикусила язык.

– Ни… ничего. – От холода и пережитого ужаса говорить внятно не получалось.

– Значит, ничего?! Просто решила искупаться? В одежде?

Только сейчас Настя сообразила, что оба они стоят по колено в воде, и одежда на ней насквозь мокрая. И волосы мокрые, и лицо, а на шее висит какая-то веревка…

Она зажмурилась, прогоняя совершенно иррациональное, но очень сильное ощущение, что веревка сейчас оживет и холодной змеей обовьет шею.

– Что это? – Егор потянул за край веревки, и Настя не удержалась – взвизгнула.

– Тихо! – На сей раз он не стал ее бить, просто крепко-крепко прижал к себе. Так крепко, что Настя чувствовала тепло, исходящее от его тела. Собственное тепло она давно растеряла, отдала ледяной воде. – Все, выходим. Хватит купаться.

Она не заметила, как оказалась на берегу: то ли сама вышла, то ли Егор вынес.

– Что случилось? – он не желал оставлять ее в покое, тормошил, задавал вопросы.

– На меня кто-то напал. – Холод пробирал до костей, и говорить совсем не хотелось.

– Кто? – по голосу чувствовалось – Егор ей не поверил. – Зверь? Кто на тебя напал, Лисичка?

Зверь? Наверное, зверь, только на двух ногах. Напал сзади и пытался задушить ручкой от ее же собственной сумки. Сумка… нет больше сумки, а веревка, которую Егор зачем-то намотал на кулак – это та самая ручка. Ой, мамочки…

– …И кто это тут так орал? Кого режут? – Прибрежные кусты раздвинулись, выпуская на берег Антона.

– Никто не орал, – буркнул Егор. – Ты лучше вместо того, чтобы вопросы глупые задавать, дай-ка сюда свою рубашку.

– А на кой тебе моя рубашка? – Антон подошел поближе, подозрительно уставился на клацающую зубами Настю. – Что это с тобой такое?

– Напал на нее кто-то, – не слишком уверенно объяснил Егор. – Ладно, Померанец, хватит трепаться, давай сюда рубашку. Видишь, она мокрая вся.

– Мокрая. – Похоже, расставаться с рубашкой Антону не хотелось. Настя его понимала – комары, да и не жарко. Но джентльмен взял-таки верх над обывателем: после секундного колебания он снял рубашку, протянул ее Насте.

– Переодевайся, пока окончательно не околела! – прикрикнул на нее Егор.

Она держала рубашку на вытянутых руках, чтобы ненароком не замочить, и в нерешительности переводила взгляд с одного парня на другого.

– Ну, что еще не так? – спросил Егор раздраженно.

– Думаю, дама ждет, когда мы отвернемся, – предположил более догадливый Антон и заговорщицки подмигнул Насте.

Та попыталась улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось: мышцы лица словно судорогой свело. Наверное, от холода…

– О, господи! Апофеоз чистоты и непорочности! – простонал Егор, но все-таки отвернулся.

Вслед за ним спиной к Насте повернулся и Антон. Она торопливо стащила с себя мокрую футболку, бросила на траву у берега.

– И джинсы тоже снимай, – инструктировал Ялаев.

– Зачем? – она тут же насторожилась.

– Затем, что они тоже мокрые, и рубашка сразу намокнет, а так будет что-то вроде халата. Понимаешь?

Настя понимала: рубашка длинная, почти до колен, но демонстрировать голые ноги незнакомым мужчинам…

– Барышня, одевайтесь побыстрее, а то меня сейчас комары заживо сгрызут, – взмолился Антон, и это решило исход дела.

Настя торопливо переоделась в рубашку, мокрое белье и одежду свернула в рулон, сбросила сапоги, в любом случае без них не будет холоднее. Едва она успела вылить из сапог воду, как к реке вышел Макар. В отличие от остальных, он был вооружен и выглядел так, словно готовился к неприятностям.

– Что тут у вас происходит? – спросил он, окинув Настю хмурым взглядом.

– Ничего особенного, – не спрашивая разрешения, Егор обернулся, сказал не то в шутку, не то всерьез: – В халатике тебе, Наталья, красивее.

Наверное, в другое время Настя обязательно бы покраснела, но сейчас ей было не до того, поэтому в ответ на беспардонное замечание она лишь молча одернула рубашку.

– Кто кричал? – продолжал допытываться Макар.

– Она, – Егор невежливо ткнул в Настю пальцем. – Не мы же с Антохой!

– А чего она голая?

– Кто голая?! Она не голая, она мокрая… Стоп, – Егор осекся: – Ты что это, Макар, думаешь, что мы ее с Померанцем того, домогались?!

Все-таки Настя покраснела, несмотря на холод и пережитые мучения.

– Так, ладно, – егерь задумчиво посмотрел на ее босые ноги. – Пошли в лагерь, там разберемся, кто кого домогался. И пусть котелок кто-нибудь заберет.

* * *

Вот не зря говорят, что баба на корабле не к добру! Баба на охоте, похоже, тоже к неприятностям. Теперь Егор в этом почти не сомневался. И даже созерцание голых Наташкиных коленок было недостаточной компенсацией за пережитое волнение и промокшую одежду.

А начиналось все так хорошо, почти по-семейному. Когда Наташка поскакала к реке мыть посуду, у всех сразу нашлись какие-то неотложные дела. Макар решил проверить, как там медвежья шкура. Померанец скрылся в кустах по нужде, и только Егору было нечем заняться. Минут пять он просто сидел у костра и медитировал, а потом медитировать надоело и в голову от нечего делать полезли всякие благородные мысли.

Уже почти ночь, а упрямая девчонка шастает где-то у реки совсем одна. Врет ведь, что ничего не боится. Ничего не боятся только дураки. Вот и она тоже дура, из-за каких-то глупых принципов отказалась от помощи. Так, нечего рассиживаться, надо ноги перед сном размять. А ноги лучше всего разминать у реки, там пространства для маневров больше…

От реки на лес наползал туман, такой густой, что уже в нескольких метрах ничего не было видно. Пробираться приходилось почти на ощупь, ориентируясь только на тихий плеск. Уже на самых подступах к реке звуки изменились. Егор отчетливо услышал какую-то возню. Видать, Наталья усердствует, посуду моет. Осознание того, что возня эта отнюдь не мирная, пришло само собой, точно озарение. Рационализма в этом чувстве не было никакого, но Егор все-таки ускорил шаг. Разгоняя руками ошметки тумана, он выбрался на берег, постоял секунду-другую, восстанавливая дыхание, а потом услышал не то кашель, не то плач, не то стон.

Открывшееся его взору зрелище было незабываемым и попахивало мистикой и русскими народными сказками. Слабый плеск реки, туман, почти разумный и от этого вдвойне противный, и девчонка… С девчонкой творилось что-то неладное. Ох, не к добру он вспомнил про всякую речную нечисть. Наталья сейчас как раз и была похожа на эту самую нечисть. Разве ж нормальный человек полезет в ледяную воду, да еще в одежде?! А эта не просто полезла, стояла на четвереньках, точно не человек, а зверь, и тихо поскуливала. Может, она припадочная какая или лунатичка? Егор задрал голову к небу, посмотрел на тонкий серпик луны. Нет, лунатики, кажется, в полнолуние активизируются. Или это не лунатики, а оборотни? Как бы то ни было, а с девчонкой нужно было срочно что-то делать, чтобы она не трансформировалась окончательно…

Егор торопливо сбросил ботинки и носки, закатал штанины, шагнул в ледяную воду. Девчонка на его появление отреагировала совсем уж неадекватно – таким истошным визгом, что заложило уши. А потом еще и брыкаться начала, кусаться и царапаться. Ну точно, бесноватая.

Средство от бесов Егор знал только одно: хорошая затрещина переломила исход битвы. Конечно, окончательно вменяемой Наташка не стала, но хотя бы прекратила вырываться. Дальше пошло легче, к ней вернулся дар речи, и она тут же сообщила, что на нее кто-то напал. Не то чтобы Егор ей не поверил, но все же кое-какие сомнения остались. Кто мог напасть на эту ненормальную ночью посреди глухой тайги?! И вообще, кому она нужна?! Нет, это все из-за богатой фантазии и неустойчивой психики. Шутка ли – почти неделю по лесу одна бродила, наверное, чуток умом повредилась. А тут еще эта история с медведем. Скорее всего почудилось что-нибудь, или, может, зверь какой напугал, вот она и ударилась в панику. Туман опять же – самый подходящий фон для ужастика.

Выяснить, что к чему, Егору так и не дали: на берег примчался сначала Померанец, а потом и Макар. Ничего удивительного – Наташка так орала, что, наверное, в Бирюково было слышно. Макар разбираться не стал, сначала с ходу обвинил их с Померанцем в дурных намерениях, а потом велел двигать обратно в лагерь. Вот это было правильное решение: у Наташки от холода зуб на зуб не попадал, а Померанец, отбиваясь от прожорливых комаров, размахивал руками, точно ветряная мельница, вполголоса матерился и проклинал тот день, когда решил отправиться на охоту. В душе Егор был с ним полностью солидарен. Ему и самому уже порядком поднадоела эта таежная романтика, с каждой минутой все сильнее хотелось вернуться в лоно цивилизации, отлежаться в горячей ванне, побриться, в конце концов, а то кожа под отросшей бородой чешется невыносимо. И вообще, со щетиной он выглядит просто ужасно, как миссионер-неудачник…

На полянке было по-домашнему уютно, костер потрескивал весело и призывно, сразу захотелось растянуться рядом, протянуть к огню озябшие руки и ноги. А еще захотелось Макарова первача, хоть глоточек. Егор стащил мокрую футболку, повесил на воткнутую невдалеке от костра палку. Померанец влез в охотничью куртку и, продолжая чертыхаться и чесаться, подсел к костру. Наталья растерянно маялась за границей освещенного костром круга – стеснялась, наверное, дуреха. Какое тут, к чертовой бабушке, стеснение, когда холодно и комары жрут живьем?! Да и чего стесняться? Голых коленок? Можно подумать, никто из них не видел женских ножек?

– Ну что ты там стала как сирота казанская? – Макар не собирался выпускать бразды правления из своих мозолистых рук. – Иди к огню, просушись. Сапоги свои у костра поставь, если повезет, до утра просохнут.

В том, что сапоги успеют высохнуть за ночь, Егор сильно сомневался, но озвучивать свои сомнения не стал.

– И одежки повесь просушиться, – командовал Макар. – Да не стесняйся ты, Наталья! Нечего стесняться! В походных условиях мужиков и баб нету, есть товарищи.

– Совсем как в твоей коммуне, – не удержался Егор от колкости.

– Вот, вытри голову, – Макар бросил на него сердитый взгляд, протянул девчонке свое полотенце.

Та тихо поблагодарила и вместо того, чтобы последовать совету, обмотала полотенце вокруг бедер. Получилась импровизированная юбка, к слову, довольно длинная. Таким нехитрым способом модернизировав свой гардероб, девушка заметно приободрилась, бочком протиснувшись мимо Егора и Померанца, принялась развешивать у костра свое барахлишко. От мокрой одежды тут же пошел пар, а Егор вдруг подумал, что было бы неплохо выпить горячего чаю, если уж Макар зажал первач. Точно прочтя его мысли, егерь хлопнул в ладоши, предложил:

– Ну что, давайте еще по пять капель для сугреву?

Предложение было принято с энтузиазмом, даже Померанец перестал ворчать и чесаться, с интересом посмотрел на заветную фляжку. Равнодушной осталась только Настя. Она словно и не услышала Макарова предложения: возилась со своими одежками, по сторонам не смотрела и вообще выглядела подавленной и задумчивой. Как ни странно, но раздачу своего волшебного эликсира Макар начал именно с нее, плеснул граммов тридцать на дно алюминиевой кружки, сказал строго:

– Пей, красавица! Не удовольствия ради, а пользы для.

Егор ожидал, что девчонка начнет ломаться, отказываться, но она молча приняла кружку. Так же молча, залпом выпила и, буркнув «спасибо», отвернулась. Во, как оно! Кремень – девка! Медведя на скаку остановит, в холодную реку войдет, первач жахнет и не поморщится…

Кружка пошла по кругу, и когда очередь наконец дошла до Егора, он и думать забыл о всякой там ерунде. Первач и исходящее от костра тепло сделали свое дело – измученное таежными невзгодами тело погрузилось в блаженную негу, захотелось спать, но Макар расслабиться не позволил. Макару вдруг приспичило разбираться с тем, что произошло у реки.

– Ну, рассказывай, Наталья! – Выглядел он при этом не то чтобы слишком заинтересованным, скорее сосредоточенным.

– Что рассказывать? – девчонка съежилась, испуганно посмотрела на Егора.

А что она смотрит?! Он, между прочим, ничего особенного не видел.

– Все по порядку рассказывай. Что случилось, почему ты в реке оказалась, отчего кричала так, словно тебя режут?

– Душат…

– Не понял.

– Не режут, а душат, – Настя потрогала свою шею. Егор присмотрелся – где-то в желудке заворочался холодный и скользкий ком. Девчонка не врала и не фантазировала, на белой коже был отчетливо виден лиловый след.

– Ну-ка? – Макар в ту же секунду растерял все свое недавнее благодушие, подсел поближе, всмотрелся в след от удавки, даже пальцем потрогал, сказал: – Едрит твою бабушку! Это чем же тебя?

– Вот этим, – Егор достал из кармана веревку, которую в запале сунул туда еще на речке.

– Где взял? – Макар отобрал веревку, поднес к глазам, подслеповато сощурился.

– Эта дрянь у нее на шее болталась, – Егор кивнул на Настю, с безучастным видом разглядывающую костер.

– Неправильные вопросы ты задаешь, Макар, – подал голос Померанец. – Стоило бы осведомиться у нашей прекрасной незнакомки не чем, а кто ее душил.

– Я не знаю! – в голосе девчонки слышались слезы. – Я посуду мыла, когда он сзади напал.

– Интересное кино получается. – Словно невзначай, Макар подвинул поближе к себе винтовку, и жест этот Егору очень не понравился. – Значит, говоришь, сзади напал и душить начал?

Анастасия кивнула и добавила:

– А потом толкнул в воду и стал топить.

– И дальше что? Да ты не бойся, дочка, рассказывай, как дальше-то дело было, – Макар обвел Померанца и Егора недобрым взглядом. Особенно долго он всматривался в мокрые Егоровы штаны.

– А дальше отпустил.

– Странно, топил-топил и не дотопил.

– Его Егор спугнул, – сказала девчонка не слишком уверенно.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Просто когда я в себя пришла, там уже был Егор и спрашивал, что со мной происходит.

– Где там? На берегу?

– Нет, он в реку зашел.

В этот самый момент Егор понял, куда клонит Макар, и узловатая рука, небрежно поглаживающая приклад винтовки, была лучшим тому доказательством.

– Думаешь, это я ее? – спросил он и бросил быстрый взгляд на насторожившегося Померанца.

– А у кого еще из нас троих штаны мокрые? – вопросом на вопрос ответил Макар и теперь, уже не таясь, положил винтовку к себе на колени, так, что черный зрачок дула аккурат нацелился Егору в живот.

– У меня мокрые! Ну и что с того? Я же ее из реки доставал. Ясное дело, намочил.

– Ну, это еще неизвестно, доставал ты ее из реки или топил…

– Слышь, мужик?! – Померанец от возмущения даже на ноги вскочил. – Ты что несешь?! На хрена ему эта твоя девица?

– Сядь, – сказал Макар тихо и очень убедительно положил указательный палец на курок. – Я никого не обвиняю, я просто хочу разобраться, что тут у нас происходит.

– Дурдом тут у нас происходит, – проворчал Померанец, но все же подчинился. А как тут не подчиниться, когда его собственный карабин лежит метрах в трех, если не дальше? По-любому, дотянуться не успеешь.

– Зачем мне на нее нападать? – Нацеленное в живот дуло действовало на Егора как-то странно: вместо паники вселяло просто спартанское спокойствие.

– Ну, – Макар пожал плечами, – я же тебя не знаю.

– А ее ты знаешь? – Померанец зло зыркнул на девчонку.

– И ее не знаю, – егерь кивнул, – но, видишь ли, какое дело, убить пытались не вас, а ее. Так что она автоматически выпадает из круга подозреваемых.

– А у нас уже и круг подозреваемых имеется? – осведомился Егор.

Ответить Макар не успел.

– Это не он, – сказала молчавшая все это время Настя и придвинулась к Егору вплотную, видать, хотела собственной грудью защитить от вражеской пули. – Это не он. Я точно знаю.

– Откуда?

– Знаю, и все! – В голосе ее было столько уверенности, что хватило бы на всех присутствующих.

– Защищаешь, – сказал Макар досадливо. – Ну, смотри, Наталья, тебе виднее. Только вот следующий раз у него все может получиться.

– У кого это – у него? – Егор сжал кулаки.

– У того, кто на нее напал. А ты что подумал? – Макар недобро усмехнулся.

– Ничего я не подумал.

– Ну, а если ничего, так и разговаривать не о чем. Спать давайте, завтра вставать ни свет ни заря.

* * *

В спальнике было тепло и уютно, но сон все равно не шел. Некрасиво получилось: Егор ее, можно сказать, от смерти спас, а Макар его заподозрил в таких жутких вещах, что даже и вспоминать не хочется. Настя перевернулась на другой бок, украдкой осмотрелась. Макар лежал невдалеке, метрах в двух. Свой спальник он уступил ей, а сам улегся поверх свежесрубленных веток. Ружье положил рядом и даже руку с приклада не убрал. Плохо, что из-за нее в отряде начались разброд и шатание. Она этого не хотела, честное слово.

Егор с Антоном расположились по ту сторону костра. Карабин лежал между ними, и Настя готова была отдать руку на отсечение, что он, как и винтовка Макара, заряжен. А может, это и хорошо, что оружие наготове? Что-то подсказывало Насте, что напавшего на нее человека надо искать не в лагере, а за его пределами. И если интуиция ее не подводит, то заряженное оружие – отнюдь не излишняя предосторожность. Главное, чтобы эти трое не начали палить друг в друга…

Сколько Настя ни думала, но выход из сложившейся ситуации ей виделся только один – она не должна засыпать. Если проявить бдительность, то грядущих неприятностей можно избежать. Надо только присматривать за мужчинами, чтобы не позволить им совершить какую-нибудь непоправимую глупость. Это ведь только на первый взгляд в лагере царит сонная умиротворенность, но она-то знает, что никто из компании не спит. Егор с Антоном еще пять минут назад о чем-то шушукались. Да и Макар не выглядит расслабленным, хоть и лежит с закрытыми глазами. Ну что ж, и она полежит. Только не с закрытыми, а с открытыми глазами. Как раз будет время поразмыслить над случившимся и решить, как жить дальше. Не век же ей слоняться за этими охотниками! Придет время, и нужно будет выбирать свой собственный путь…

Не спать получалось довольно долго, почти до самого рассвета. А на рассвете, как Настя ни сопротивлялась, сон ее одолел. Ну, может, не полноценный сон, а зыбкая, на самой границе с бодрствованием дрема.

Наверное, именно эта тревожная настороженность и подсознательная готовность к неприятностям ее и спасли. А еще звук – уже знакомое лисье тявканье. Одно дело – выбираться из дебрей крепкого предрассветного сна, и совсем другое – стряхнуть с себя невесомую полуреальность-полунаваждение. Поэтому, когда к Настиному лицу прижалось что-то мокрое и едко пахнущее, она уже не спала. Повинуясь какому-то неведомому наитию, задержала дыхание и, еще до конца не осознав, что происходит, начала действовать. В действиях ее не было здравого смысла, только животный инстинкт и желание выжить любой ценой. В застегнутом до самого горла спальнике свободы для маневров не было никакой. Да еще сверху навалился кто-то тяжелый…

Выход оставался только один – нож. После недавнего нападения Настя с ним не расставалась. Должно же быть и у нее хоть какое-то оружие! Нож и сейчас где-то в спальнике. Просто, наверное, выпал из рук, когда она задремала.

Не дышать было очень тяжело. Еще немного – и яд, которым пропитана тряпица, попадет в легкие. Страшно подумать, что тогда с ней станет…

Вот он! Пальцы нащупали сначала лезвие, потом теплый пластик рукоятки. Места для замаха не было, и Настя изо всех сил пырнула нападавшего прямо через плотную ткань спальника. Лезвие вспороло ткань, вошло во что-то мягкое, и в то же мгновение в уши ворвался крик ярости и боли…

Терпеть больше не было сил, и она сделала судорожный вдох…

…Сознание возвращалось медленно и неуверенно. Шаг вперед, два назад. В одурманенном мозгу вспыхивали какие-то образы, обрывки воспоминаний и заполошно металась одна-единственная мысль – она должна что-то вспомнить, что-то очень важное.

– Наталья! Эй, Наташка! – Кто-то тряс ее за плечи и бил по щекам. Как некрасиво, она же женщина…

– Эй, фотограф! Да что ты девчонку мордуешь? Сама скоро очухается. – Голос хриплый, смутно знакомый. Вспомнить бы еще чей…

– А если не очнется? Мы же не знаем, какой дрянью она надышалась! Может, давай ей что-нибудь из твоей аптечки засандалим?

– Себе засандаль, умник! Или вон дружку своему! Ворошиловский стрелок, мать его!..

Во внешнем мире происходило что-то интересное и, кажется, неопасное. Можно возвращаться…

Внешний мир встретил ее неласково – тошнотой и головной болью. Настя попыталась сесть и не смогла. Связана… мамочки, она связана! Память тут же услужливо подсунула события, предшествовавшие забытью, и Настя закричала.

– Тише, дочка, тише. – Чья-то ладонь легла ей на лоб. Она открыла глаза и наткнулась на хмурый взгляд Макара. – Не бойся, Наталья, все нормально.

– Развяжите меня. – В горле пересохло, слова получались какие-то колючие и угловатые.

– Так ты и не связана. Это ж спальник. – Скрежет расстегиваемой застежки-молнии пилой вгрызся в мозг, тошнота усилилась.

– Ну что, очухалась? – Рядом с Макаром присел Егор. Выглядел он как-то странно: испуганно и воинственно одновременно. Во всклокоченных волосах застряли былинки.

Настя моргнула, осторожно, стараясь не делать лишних движений, села. Судя по окружающим поляну предрассветным сумеркам, без сознания она была совсем недолго. Судя по растерянным лицам Егора и Макара, за это время успело произойти что-то важное. – Ты как, Лисичка? – Егор помог ей выбраться из спальника.

– Что-то случилось? – Настя осмотрелась. На первый взгляд в лагере ничего не изменилось. Догорающий костер, примятые кедровые лапы, лежанка Макара, развешанная вокруг костра одежда, натянутая на краю поляны медвежья шкура. – Где Антон? С ним все в порядке?

От ее вопроса Макар помрачнел еще больше, выразительно посмотрел на Егора.

– Все равно ведь узнает, – тот пожал плечами.

– Ты, Наталья, главное это… без истерик, – Макар по-отечески обнял ее за плечи.

– Что происходит? – шепотом спросила она. – С Антоном что-то случилось?

– Да не волнуйся, все с ним в порядке. Вон он, – егерь махнул рукой куда-то в сторону окружающих полянку кустов.

Антон сидел на земле, обхватив голову руками. Рядом лежало что-то… Настя присмотрелась – «что-то» было человеком, подозрительно неподвижным…

Наверное, ей нужно было остаться на месте, но ноги сами понесли ее к краю поляны. Макар и Егор молчаливыми стражами шли следом. На их приближение Антон никак не отреагировал, даже головы не поднял. А Настя не могла отвести взгляда от тела. Мужчина, почти мальчишка. Круглое лицо, черный ежик волос, широкие скулы, раскосые глаза… Именно по глазам Настя поняла, что человек мертв. По пустому взгляду, устремленному к затянутому сизой дымкой небу, а не по ужасной ране в груди, такой же, как в боку убитого вчера медведя. Смотреть дальше не было сил. Настя едва успела добежать до кустов, прежде чем ее вырвало.

Что же это такое творится, Господи?! За что же это?..

Больше всего на свете ей не хотелось возвращаться обратно на поляну к растерянным мужчинам и неподвижному телу. Зачем она вообще с ними связалась? Без них в ее жизни была только тайга и одиночество, а сейчас вот прибавилось ощущение неотвратимой беды…

– Наталья, иди сюда! – в голосе Макара слышались требовательные нотки. Пришлось подчиниться.

– Ты знаешь этого человека? – Макар смотрел в упор и хмурился.

– Я? – Настя поежилась. – Нет. Откуда?

На плечи легла охотничья куртка, кажется, Егорова. Хорошо, так намного теплее.

– Тогда почему он пытался тебя убить? – Макар ей не верил. Они все ей не верили…

– Это все из-за тебя! – Антон, до этого сидевший безучастно, поднялся с земли. Теперь он буравил Настю полным ненависти взглядом. – Это из-за тебя я его убил! Да лучше бы ты сдохла где-нибудь в тайге, гадина!

Наверное, он бы на нее набросился, если бы не Макар. Егерь отодвинул Настю в сторону, сказал строго:

– Тихо, сначала надо разобраться, что к чему, а уже потом друг другу глотки грызть!

– Вчера ты разбираться не хотел. – Вперед выступил Егор.

– Вчера все были живы, – отрезал егерь, наклонился над телом и одним движением руки прикрыл мертвые глаза. Настю снова замутило. – Все, пошли к костру, будем военный совет держать.

Удивительно, но они все подчинились, даже Антон.

Холод пробирал до костей, не спасала даже куртка. Настя только сейчас поняла, что она в одной рубашке и босиком. Пока Антон и Егор о чем-то вполголоса переговаривались, а Макар подбрасывал дров в костер, она собрала свои вещи, отошла к поваленному дереву, чтобы переодеться. Одежда была почти сухой, только недосохший пояс джинсов неприятно холодил кожу. Это мелочи, если заправить футболку внутрь, будет почти нормально. А телогрейка так и вовсе сухая. Впрочем, ничего удивительного, она ж на реке была только в майке.

Настя огляделась по сторонам – мужчины занимались своими делами, на нее никто из них не смотрел. Не сводя взгляда со стоянки, она пошарила под деревом, достала завернутую для надежности в полиэтиленовый пакет папку, торопливо сунула за пояс джинсов, на все пуговицы застегнула телогрейку.

Вчера, после того как Антон с Егором без спросу забрались в ее вещи, Настя решила, что разумнее будет папку перепрятать. Во-первых, инцидент мог повториться, а во-вторых, таскать с собой повсюду карты было подозрительно и глупо. Поваленное дерево послужило хорошим схроном.

Сейчас же, после череды непонятных и жутких событий, Настя отчетливо понимала – во всем, что творится, виновата вот эта папка с картами. В скиту искали именно ее. В противном случае матушка Василиса не стала бы так рисковать, спасая папку вместо того, чтобы спасаться самой. И человек, напавший на Настю у реки, тоже искал карты. В сумке, которую она по привычке взяла с собой, их не оказалось, и он решил повторить попытку. Господи, во что же она впуталась?..

– Наталья, хватит возиться! Иди сюда! – позвал Макар.

Хочешь не хочешь, а надо идти. Настя одернула телогрейку, решительным шагом направилась к костру. Ее появление встретили настороженным молчанием, а Антон так даже отвернулся.

– Садись, красавица. – Макар похлопал по спальнику, на котором сидел.

Настя послушно села, край папки больно уперся в ребра.

– Ну, рассказывай.

– Что рассказывать? – Ладони мгновенно взмокли, и она украдкой вытерла их о джинсы.

– Все, что не дорассказала, рассказывай. – От Макара, пристально следившего за каждым Настиным движением, не укрылся ни ее испуг, ни смятение.

– Я все рассказала. – Настя уставилась на свои босые ноги. Надо было бы надеть сапоги, но теперь, когда допрос с пристрастием уже начался, поздно. Придется так – в телогрейке и босиком…

– Это он на тебя вчера напал? – Макар кивнул в сторону мертвого человека.

– Я не знаю, я же уже говорила вам, что ничего не видела.

– Ладно, вчера ты его не видела, а сегодня?

– И сегодня не видела. Все очень быстро произошло, я толком ничего не поняла.

– Толком ничего не поняла, но нож в него всадить успела. – Это Егор. Смотрит настороженно, покусывает травинку. – Кстати, для тебя спать с ножом – это обычное дело?

– Нет, это я просто на всякий случай, после вчерашнего.

– То есть ты готовилась к тому, что нападение может повториться?

– Ни к чему я не готовилась! – Настя сжала кулаки. – Это вы готовились! Даже оружие зарядили!

– Наблюдательная, – хмыкнул Макар. – Ну ладно, нож ты с собой просто так взяла, а дальше-то что было?

– Ничего. На меня во сне кто-то навалился, тряпку какую-то к лицу прижал. Вот я и пырнула…

– Пырнула она, – проворчал Макар. – А если бы это кто-то из своих был?

– А кто здесь свой? – спросила она шепотом.

– Вишь, как она запела?! – подал голос Померанцев. – Тут, оказывается, кругом враги!

– Может, она и права, – Макар поскреб бороду. – Ты видел, как этот головорез был вооружен?

– Может, тоже охотник? – предположил Егор.

– Ага, охотник! А та дрянь, которой он Наталью вырубил, ему нужна была, чтобы медведей усыплять! Нет, он на конкретную зверушку охотился. – Егерь недобро посмотрел на Настю. Выдержать этот взгляд было нелегко, но отводить глаза она не стала. Она ведь не сделала ничего плохого!

– Вот и я говорю, что все из-за нее! – Антон сорвался на крик. – Это за ней тот урод пришел!

– А ты тоже хорош! – вызверился Макар. – Какого черта ты в него палить начал?!

– А такого черта, что, когда в тебя стреляют, надо как-то защищаться! – вступился за друга Егор. – Он же в нас почти всю обойму разрядил, – Настя при этих словах вздрогнула. – По-твоему, нужно было лежать и не рыпаться?!

– Так он же не в нас стрелял, дурья твоя башка! – заорал Макар. – Он поверх голов стрелял! И подранил я его. Все равно бы далеко не ушел.

– А откуда мне было знать, что поверх голов? – Антон сжал виски. – Да я спросонья вообще ничего не понял.

– Спросонья не понял, но попасть – попал, – проворчал Макар.

– Да ладно вам! – Егор вскинул вверх руки. – Макар, ты же сам сказал, что этот головорез в тайгу не поохотиться пришел. И вооружен он был до зубов, и стрелять первый начал. У нас выбора другого не оставалось. Это же элементарная самооборона.

– Ментам будешь про самооборону рассказывать.

– И расскажу! – Егор хлопнул друга по плечу. – Не переживай, Антоха, я к тебе в свидетели пойду, если что. Ведь ясно же как божий день, что твоей вины здесь нет.

– Поохотились, – простонал Антон и выругался так витиевато, что Макар удивленно крякнул, а у Насти заполыхали уши. – Ну, что ты на меня пялишься, убогая?! Откуда ты только взялась на наши головы? Без тебя все так хорошо шло…

– Все, хватит, точно баба, причитать! – Макар хлопнул себя по коленям. – Что сделано, то сделано. Вы тут покудова завтрак сварганьте, а я пойду прогуляюсь.

– Ага, самое время для прогулок! – Егор бросил выразительный взгляд на труп. – С этим-то что делать будем?

– Вот когда вернусь, тогда и решим, что делать. – Макар с кряхтением встал, перекинул винтовку через плечо и, не обращая на остальных никакого внимания, углубился в тайгу.

Он ушел, и Насте сразу стало страшно. Только Макар мог защитить ее от этих двоих. Они же сейчас в таком состоянии, что вряд ли могут себя контролировать.

– Довольна? – Антон понизил голос до свистящего шепота. – Радуешься, что я по твоей милости человека пристрелил?

Настя затрясла головой, попятилась.

– Так, забирай свои манатки, и пошла вон отсюда! Чтобы через три минуты и духу твоего здесь не было!

– Померанец, успокойся. – Егор поймал его за рукав куртки. – Она никуда не пойдет.

– Почему? – спросил тот и потянулся за карабином.

– Потому что она свидетель! И убери пушку! – заорал Егор.

– Да в гробу я видал такого свидетеля! Что стала?! Пошла вон, кому сказано?!

Настя потянулась за сапогами. Да, Антон прав – с ней небезопасно. Это она во всем виновата. Сапоги так и не высохли и противно хлюпали при каждом шаге. Не важно, сейчас вообще ничто не важно. Надо уходить.

Она повернулась спиной к костру, выбирая, в какую сторону идти, когда за спиной послышалось:

– А ну-ка стой!

Это не Антон, это Егор. Егора можно не слушаться, перед ним у нее нет никакого долга. Настя не стала оборачиваться. Решение уже принято…

Где-то в глубине души тлела робкая надежда, что они передумают, что Егор ее остановит, наорет, может быть, даже ударит, но не позволит уйти из лагеря. Но никто ее не остановил, даже не окликнул.

* * *

Девчонка ушла. Егор хотел было бежать следом, но в самый последний момент передумал – струсил. Пусть валит! Антоха прав – все беды начались с ее появлением. Такая не пропадет. Это она только с виду хлипкая, а на самом деле даст фору любому мужику. Болталась неделю по тайге и еще немного поболтается…

Мыслишки были мелкими и подленькими. Егорова совесть упорно не хотела соглашаться с доводами разума. Совесть нашептывала, что какой бы отчаянной ни была Наташка, она все равно остается женщиной, а тайга, как образно выразился Макар, не аллейка в городском парке. И вообще, стыдно ему, мужику, поступать так подло и мелочно. Чтобы заглушить муки совести, хватило одного-единственного взгляда на Померанца. Выглядел тот хуже некуда: губы дрожат, взгляд безумный, пальцы на прикладе карабина аж побелели от напряжения. Шутка ли – человека убить?! Пусть бандита, пусть в целях самообороны, но ведь человека же. А Померанцу теперь с этим всю оставшуюся жизнь жить. Надо было сказать что-то ободряющее, как-то поддержать товарища, но Егора хватило не на многое, лишь на то, чтобы похлопать приятеля по спине и сказать:

– Пошли, Антоха, чаю попьем.

Макара не было больше часа. Егор уже начал беспокоиться, когда наконец из кустов вынырнула знакомая косматая голова. Макар подошел к костру, молча уселся напротив них с Антоном, протянул ладони к костру.

– Ну что? – спросил Егор просто затем, чтобы нарушить тягостное молчание.

– Плохи дела, ребятки. Я тут осмотрелся в округе. Вот этот, – он кивнул в сторону трупа, – был не один. С ним еще, как минимум, двое.

– Откуда ты знаешь? – спросил Померанец.

– От верблюда! Я стоянку их нашел, километрах в двух отсюда. Похоже, они нас пасли.

– Охренеть! – только и смог сказать Егор.

– Убираться нам отсюда нужно, пока еще чего не случилось, – Макар огляделся: – А Наташка где?

– Ушла, – Померанец равнодушно пожал плечами.

– Как ушла?!

– Вот так! Собралась и ушла! Надоело ей с нами!

– И вы отпустили?

– А мы ей не няньки! У нее своя голова на плечах есть!

– В какую сторону она пошла? – теперь Макар обращался только к Егору, видно, решил, что из них двоих он самый вменяемый.

– Туда, – Егор махнул рукой.

– А етит твою налево! – Макар вскочил на ноги. – Давно ушла?!

– Больше часа. А что? – В желудке неприятно заныло.

– А то, что там топь! Вот что! – Макар заметался по поляне.

– Топь – это болото? – тупо переспросил Егор.

– Топь – это топь! Пять минут – и поминай, как звали! Да что ж вы за мужики такие, что глупую бабу удержать не смогли?! Эх! – Егерь досадливо махнул рукой, подбежал к молодой осинке, принялся рубить ее охотничьим ножом.

– Далеко топь? – С Померанца наконец слетело оцепенение.

– Километра четыре. – Макар врезал по деревцу ногой, послышался треск. – Что стали, рты раззявили?! Собирайтесь!

– Мы за ней следом пойдем? – спросил Егор.

– Побежим, мать твою за ногу! – Егерь ловко срезал с осинки ветки, получилось что-то вроде посоха. – Еще неизвестно, успеем ли, – добавил он тихо, и от обреченности, послышавшейся в его голосе, Егора замутило…

* * *

Лес менялся. Если бы Настя была чуть менее расстроена и чуть более внимательна, то заметила бы эти перемены гораздо раньше. А так все силы уходили на то, чтобы не разреветься. С желанием завыть в голос она боролась долго, но все-таки проиграла бой. Кто ее здесь видит? Перед кем таиться?

Слезы облегчения не принесли. Наоборот, стало еще хуже. Зря она так… поддалась слабости. Решение принято, теперь надо не паниковать, а двигаться дальше.

Дальше, а куда дальше?

Настя остановилась, вытерла мокрое лицо рукавом телогрейки, осмотрелась. Да, лес вокруг изменился: деревья стали ниже, и вместо разлапистых могучих кедров все чаще встречались хилые березки и осины, а еще кустарник, названия которого она не знала. И мох теперь расстилался сплошным зеленым ковром и как-то странно пружинил и хлюпал под ногами. Или это не мох хлюпал, а в сапогах?

С сапогами была беда. Настя так поспешно покидала лагерь, что не успела надеть носки, и сейчас ноги мерзли. Мало того, она натерла мозоли. Большущие волдыри сочились сукровицей, и каждый следующий шаг давался тяжелее, чем предыдущий. Надо присесть, передохнуть, а заодно и подумать, как быть дальше.

Настя уселась на кочку, вытянула вперед ноющие ноги. Происходящие с лесом метаморфозы ей не нравились. Интуиция подсказывала, что дальше идти нельзя, что лучше вернуться. Но вернуться – означало сдаться, признать свою слабость и никчемность. Да еще и неизвестно, как отнесутся к ее возвращению остальные. Не обрадуются – это точно.

Откуда ни возьмись появилась лиса. Настя хотела верить, что это давешняя ее знакомая, а то и вовсе спасительница. Лиса подошла близко-близко, заглянула в лицо зелеными, совсем не лисьими глазами, предупреждающе тявкнула.

– Что, стоит вернуться? – спросила Настя.

Лиса опять тявкнула, попятилась.

– Не могу я назад, к этим… – Настя решительно встала.

Нет, надо идти дальше. Ну, подумаешь – земля пружинит! А она будет очень внимательной и, если возникнут хоть какие-то сомнения, повернет назад. К тому же здесь ягод много. Можно поесть и собрать про запас. Плохо только, что сумки больше нет, придется складывать ягоды в карман телогрейки или вот в шапку. Чем не мешок? А лиса исчезла. Вот, кажется, только что вертелась у самых ног и раз – точно сквозь землю провалилась. Плохо. С лисой не так страшно было. Интересное дело: лиса за ней по тайге хвостом ходит, точно привязанная, на медальоне, том, что матушка Василиса подарила, тоже лиса выбита, и саму ее Егор Лисичкой-сестричкой называл – прямо лисье царство какое-то…

Есть совсем не хотелось, наверное, из-за стресса, но Настя себя заставила. Неизвестно, когда выдастся такая возможность в следующий раз. Пока ползала по кочкам в поисках ягод, углубилась в странный лес еще дальше. А когда земля под ногами стала не только пружинить, но и сочиться вонючей болотной жижей, поняла – все, надо поворачивать от греха подальше. В конце концов, стоянку можно и обойти. А еще как вариант красться вслед за охотниками. Просто не высовываться, а держаться на приличном расстоянии. Они ведь скоро должны будут выйти к людям. Эх, не зря говорят, что русский человек задним умом силен! Надо было сразу об этом подумать. Решено, она возвращается!

Возвращается… Знать бы еще, в какую сторону идти. Настя огляделась – вокруг все одно и то же: зыбкие, поросшие мохом кочки, на которых не остается следов, и чахлые деревца. Заблудилась. Пока собирала ягоды, потеряла все ориентиры. Паника холодной змеей сжала горло. Заблудиться в лесу и заблудиться на болоте – это разные вещи. На болоте гораздо страшнее: здесь все какое-то ненадежное, нереальное. Пахнет противно, тучи комаров и день все никак не наступит… даже по солнцу нельзя сориентироваться. Во-первых, нет его, этого солнца, небо затянуто сизыми тучами, тяжелыми, совсем не летними. А во-вторых, не помнит она, хоть убей, с какой стороны, хотя бы чисто теоретически, оно должно быть. Остается одно – надеяться и молиться. Последние дни она вообще не молилась. Вот и попалась из-за гордыни и глупости…

Молиться не получалось: слова вязли на зубах как незрелые ягоды. Что же это такое с ней творится? За какие прегрешения такие наказания? А может, права была матушка-настоятельница, что не взяла ее в послушницы? Чувствовала, что с ней что-то не так?..

За спиной что-то зашуршало, Настя обернулась – ничего. Может, лиса вернулась, а может, ветер?.. Хотя нет, не ветер. В этом гиблом месте воздух такой… затхлый, точно ветер сюда никогда не заглядывает. Все, надо идти! Неважно, куда, главное – двигаться, потому что от бездействия можно сойти с ума.

Наверное, Насте удалось выбрать правильное направление – с каждым шагом окружающий ландшафт изменялся в лучшую сторону. Еще немного – и она выйдет к настоящему лесу…

…Почва из-под ног ушла внезапно. И не ушла даже, а осела: вроде бы медленно, но неотвратимо. Ноги по самые колени провалились в вязкое месиво – и не вода, и не земля. Настя попыталась сделать шаг и не смогла. С довольным чавканьем топь-ловушка засасывала ее все глубже и глубже. Ноги искали и не находили опоры, а попытки выбраться только портили дело.

Настя испугалась не сразу – в голове не укладывалось, что бывает такое. Казалось, еще чуть-чуть – и ноги коснутся дна, и можно будет наконец оттолкнуться и выбраться. Но дна все не было, и когда Настя ушла в трясину по пояс, пришло очень ясное осознание того, что это конец, из грязевой ловушки ей не вырваться ни за что. Придется умереть вот так, не по-человечески, захлебнувшись грязной болотной жижей.

Она закричала, отчаянно, во весь голос. Крик попал в силки тумана, запутался в корявых ветвях чахлой березы и угас. А трясина продолжала причмокивать, предвкушая скорое пиршество…

* * *

Макар шел быстро, почти бежал. Сколько ему? Пятьдесят-шестьдесят? А скачет как молодой. Они с Померанцем едва за ним поспевают.

Антоха, кажется, окончательно пришел в себя, понял, что натворил. Да и сам он хорош – чего уж там! Послали девчонку на верную смерть, мстители хреновы. А в чем она виновата? Она им лично что-нибудь плохое сделала? Просто есть такие люди, которые притягивают неприятности. А его самого Наташка, между прочим, от смерти спасла. Только он, свинья неблагодарная, предпочел об этом забыть. Мужская солидарность, твою ж мать…

Макар тем временем остановился, в раздумье поскреб бороду.

– Чего стал? – Померанец в нетерпении приплясывал на месте.

– А того и стал, что Наташкин след потерял, – проворчал егерь.

Вот, оказывается, что! Оказывается, они не просто так бежали, куда глаза глядят, а шли по следу. Егор посмотрел на Макара с уважением.

– Как потерял? – Померанец растерянно осмотрелся, точно сам хотел след найти.

– Так и потерял! – Макар вогнал осиновый посох в землю. Посох вошел неожиданно глубоко. – Видите, здесь уже топь начинается. – Он выдернул палку, и в углублении, ею оставленном, тут же скопилась мутная вода. – Здесь все по-другому, следов не видно, разве что… – он осекся, подошел к выпирающей из земли кочке.

– Что там? – спросил Егор с надеждой. Ему тоже не хотелось терять время, хотелось действовать.

– Вот ягодник примят, значит, девчонка тут проходила. Кажется, ягоды собирала.

– Зачем ей ягоды? – спросил Померанец.

– Чтобы есть! – рявкнул егерь. – Или вы ей с собой продуктов дали? – Так и не дождавшись ответа, он досадливо покачал головой, сказал, теперь уже спокойнее: – Все, удальцы, с этой минуты идете строго за мной, след в след. Уяснили?

Они уяснили, чай, не маленькие.

Дальше шли медленно. Прежде чем сделать шаг, Макар проверял путь посохом. Пару раз посох проваливался почти наполовину. В такие моменты сердце Егора испугано замирало. Вот она, топь. Это тебе не простодушное болото, где все ясно и понятно. Здесь все по-другому, здесь надежная с виду земля со мхом и даже с кустами в мгновение ока может превратиться в смертельную ловушку.

– Макар, – позвал он.

– Ну, что тебе? – буркнул егерь, не оборачиваясь.

– А ты тут раньше бывал?

– Не бывал.

Не бывал. Значит, рассчитывать им приходится только на везение да на осиновый посох в Макаровых руках. И Натальин след потерялся. Как же теперь без следа-то? Егор уже хотел было спросить Макара, как он собирается дальше действовать, ведь топь наверняка немаленькая, когда прямо под ноги выкатилось что-то верткое и рыжее. От неожиданности он даже вскрикнул и только потом разглядел, что рыжее – это лиса. Зверюга вела себя странно, металась между ним и Макаром, тревожно потявкивала. А он и не знал, что лисы тявкать умеют…

– А ну, пошла! – Макар замахнулся на лису посохом, но та увернулась, отскочила на шаг, припала к земле.

– Ты чего ее? – удивился Егор. – Смирная ж вроде зверюга.

– Лисы бешенство переносят, а эта, вишь, странная какая. Еще куснет, чего доброго.

Точно в подтверждение Макаровых опасений лиса рыжей молнией метнулась к Егору, снова отпрыгнула, повертелась на поросшей мхом кочке, точно ожидая чего-то.

– Так, если бешеная, мы ее сейчас… – Померанец не договорил, вскинул карабин.

– Погодь, – Макар посохом ударил по стволу, едва не выбил карабин из Антохиных рук. – Погодь, говорю!

Осторожно, приставными шажочками, егерь подошел к кочке, на которой выжидающе замерла лисица, всмотрелся и тихо прошептал:

– А етит твою бабушку.

– Что? – так же шепотом спросил Егор.

– Хозяйка? – Макар не сводил взгляда с лисы, которая и не думала убегать. – Ей-богу, Хозяйка… – Он попятился, испуганно посмотрел на ничего не понимающих Егора и Померанца, сказал все тем же приглушенным шепотом: – Коли Хозяйка зовет, нужно слушаться.

Лиса, точно этих слов и ждала, спрыгнула с кочки, потрусила в другую сторону от намеченного Макаром маршрута. Егерь торопливо перекрестился, скомандовал:

– Ну, пошли, ребятушки!

Они шли вслед за лисой без малого полчаса в полном молчании, и Егор чувствовал себя персонажем русских народных сказок, но отвлекать Макара расспросами не решался. Неважно, за кем они идут, главное, чтоб этот кто-то вывел их к Наталье. Мысли вспугнул пронзительный женский крик. Наташка! Нашли, слава тебе, Господи!

– Попалась девка, – застонал Макар.

– Почему попалась? – спросил Егор, пытаясь на слух определить, откуда прилетел крик.

– Тонет?! – Антоха судорожно сжал карабин.

Макар молча кивнул, осмотрелся.

– А мы, значит, стоим?! – спросил Егор.

– Мы не стоим, мы идем. Или ты тоже хочешь, как она?

Крик повторился. На сей раз в нем отчетливо слышался ужас. Померанец сорвался с места, перепрыгивая с кочки на кочку, бросился вперед.

– Куда?! – заорал Макар. – Жить надоело?

Жить не надоело, но если они не поспешат, девочка утонет. Думать было некогда, и Егор помчался вслед за другом. Сзади послышалась матерная ругань и громкое хлюпанье – Макар не отставал.

Наталья больше не кричала, и сердце испуганно сжалось. Думать о том, почему она не кричит, было страшно…

Первым ее увидел Померанец, Егор подоспел через мгновение. Девчонка барахталась в черной жиже всего в нескольких метрах от них. На то, чтобы удержаться на поверхности, у нее уходили все силы. Их появление она, кажется, даже не заметила. Егор сделал шаг, почва под ногами податливо прогнулась, очень уж податливо.

– Стоять! – заорал Макар, и он поспешно отступил обратно. – Так, хлопцы, стоим, не двигаемся! Наталья, ты как?

Наверное, она не поверила, что они реальные, скользнула по ним невидящим взглядом, вяло шлепнула руками по черной жиже.

– Наталья! Ты держись, дочка! Мы сейчас! – Макар встал на четвереньки, потом улегся на живот, руку с посохом выбросил вперед. – Хватайся!

Она поняла, чего от нее хотят, забарахталась и закричала, попыталась дотянуться до посоха. Не получилось, не хватало каких-то полметра. Кажется, пустяк, а Макар и так уже наполовину врос в землю.

– За ноги меня держите! – закричал он. – Да не стойте, а ложитесь! Наташа, мы сейчас! Еще чуток потерпи!

Егор схватил его за ноги, сзади в пояс его штанов мертвой хваткой вцепился Померанец. Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку…

Макар, чертыхаясь и отплевываясь, прополз на брюхе еще полметра. В борозде, оставленной его телом, тут же собралась болотная вода.

– Хватайся, милая!

Она схватилась. Не с первой и даже не со второй попытки, но схватилась.

– Тяните, черти полосатые!

Тянут-потянут – и вытянули репку…

Они лежали вповалку, по самые макушки перепачканные болотной грязью, и тяжело дышали. А Егор так еще и улыбался от облегчения, что они успели.

Первой заговорила Настя:

– Спасибо. – Голос у нее был хриплый, едва слышный.

– Рано благодаришь, дочка, – проворчал Макар. – Мы еще не выбрались. А вам, архаровцы, – он сел, сердито зыркнул на Егора и Померанца, – уши бы пообрывать за непослушание. Утонуть могли, как котята безмозглые!

– Так не утонули же! – усмехнулся Егор.

Померанец предпочел промолчать, лишь изредка бросал косые взгляды на Наташку. Девчонка выглядела хуже некуда: грязная, мокрая, затравленная. Наверное, до сих пор не до конца поверила в свое спасение. И ведь по глазам видно, что ей хочется узнать, что это они тут делают, но молчит, ждет, когда сами расскажут. А что рассказывать-то? Что совесть замучила? Так в этом случае еще и извиняться придется, а извиняться не хочется. И вообще, они квиты, никто никому больше ничего не должен. Егор ногтем соскреб корочку подсохшей грязи с чехла от фотоаппарата. Как бы вода внутрь не попала. А что ни говори, славное получилось приключение. Будет что внукам на старости лет рассказать. Вот только поверят ли они? Он бы не поверил…

– Хорош рассиживаться, дел еще невпроворот! – Макар решительно встал, помог подняться Наталье. – Сейчас все идем по моим следам. Уяснили?

Конечно, они уяснили, своими глазами видели, что такое топь. Девчонка, так та и вовсе на собственной шкуре испытала. А лисичка исчезла, точно ее и не было. А может, и не было, может, тут на болоте испарения какие ядовитые, вот и примерещилось.

Обратно шли очень медленно: желания ослушаться Макара больше ни у кого не возникало. А когда выбрались наконец из топи, выяснилось, что Настя босая, сапоги остались в трясине. Заметили этот факт не сразу, а когда девчонка начала отставать и прихрамывать.

– Наталья, ну что там еще? – Макару не терпелось вернуться в лагерь, поэтому любая заминка его раздражала.

– На ноги ее посмотрите! – Померанец, как никогда мрачный и сосредоточенный, сердито сплюнул.

Да, с ногами была беда. Грязь высохла и отвалилась, и сразу стали видны кровавые мозоли, а еще свежие порезы. Егор удивленно присвистнул, а Макар заорал:

– Ты чего молчала, дуреха?!

Девчонка в ответ лишь виновато втянула голову в плечи. Егерь присел на корточки, поизучал ее ступни и покачал головой.

– Нет, так не годится, такими темпами мы и к ночи не дойдем.

– У тебя есть предложение? – ехидно поинтересовался Егор.

– Есть, – Макар иронию либо не услышал, либо проигнорировал. – Нести ее надо. Ну, кто готов подставить свое мужественное плечо прекрасной даме? – Он хитро сощурился.

– Про прекрасную даму это ты погорячился, – Егор окинул девчонку критическим взглядом – кикимора болотная, без всяких преувеличений.

– Я пас, – Антон, еще недавно не щадивший живота своего, вдруг проявил поразительное равнодушие.

– Э-хе-хе… – Макар потер поясницу, скомандовал: – Наталья, полезай мне на закорки!

Ну, это уже не шло ни в какие ворота. Они с Померанцем, два здоровых лба, будут идти налегке, а раненый Макар, который и так все время жаловался на радикулит, потащит на себе девчонку.

– Сколько ты весишь? – Егор дернул Настю за рукав.

– Я сама дойду! – Она шарахнулась от него, как от прокаженного.

– Ты уже сама сходила, еле достали. Полезай мне на плечи.

– Не хочу!

– Наталья! – прикрикнул Макар. – Делай, что велено!

– Я грязная вся.

– Он не чище!

Вообще-то, Егор был намного чище и суше, но спорить с егерем не стал. Наташка, слава богу, тоже. Она оказалась совсем нетяжелой, а в некоторых местах, тех, которым положено быть мягкими и округлыми, так даже и костлявой. Оголодала, видать, на подножном корму. Егор обхватил ее за грязные лодыжки и на всякий случай предупредил:

– Ты там не ерзай.

Она лишь фыркнула в ответ и завозилась, устраиваясь поудобнее на его не так чтобы очень богатырских плечах. Наверняка специально, из вредности.

Когда они наконец добрались до стоянки, Егор был уже весь в мыле, как загнанный конь. Чтобы ссадить девчонку более или менее аккуратно, понадобилась вся его сила воли. Руки так и чесались стряхнуть ее на землю, да еще и наподдать как следует по тощей заднице. Но предупреждающий взгляд Макара отвел от непутевой беду. А она даже спасибо не сказала, неблагодарная.

От бестолковых мыслей его отвлек голос Померанца:

– А этот где?!

Егор как-то сразу, без дополнительных объяснений понял, кого имел в виду друг, посмотрел в ту сторону, где еще недавно лежал труп. Трупа не было…

«Может, он и не был трупом, – мелькнула шальная мысль. – Может быть, мы просто недостаточно внимательно осмотрели тело?» Память тут же услужливо подсунула до тошноты реалистичную картинку: стеклянные глаза и развороченная грудная клетка. Нет, тот парень самостоятельно уйти не мог. Значит, что получается? Получается, что его унесли. Кто, подельники?

Макар снял винтовку с плеча и, настороженно оглядываясь по сторонам, направился к тому месту, где раньше лежало тело. Выглядел он как человек, в любую секунду готовый к нападению, и Егор впервые пожалел, что у него самого нет оружия. Конечно, стрелять он не мастак, но с ружьем как-то спокойнее. Всеобщая тревога передалась и девчонке. Позабыв о недавних разногласиях, она испуганно прижалась к Егору, а он и сам не заметил, как обнял ее за плечи, просто чтобы успокоить.

Макар на месте оставался недолго, сделал им знак, чтобы не шумели, и нырнул в кусты. Время, казалось, остановилось. Тишину нарушало только их тяжелое дыхание да звук передергиваемого затвора – это Померанец привел свой карабин в полную боеготовность.

– А где ружье того? – шепотом спросил Егор.

– Макар куда-то припрятал, – так же шепотом ответил друг.

– Сейчас оно бы нам не помешало.

– Да кто ж спорит!

Настя стояла, прижав к лицу грязные ладони, и нервно оглядывалась по сторонам.

Наконец кусты зашевелились, и тут же послышался знакомый голос:

– Свои! Не стреляйте!

Егор не смог сдержать вздох облегчения – с Макаром оно как-то надежнее.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Померанец.

– Ничего, – Макар развел руками.

– Что значит – ничего?

– А то и значит, что в окрестностях никого нет. Забрали нашего ночного гостя.

– Кто забрал?

– Так откуда ж мне знать?! Видать, друзья его и забрали.

– А зачем? – спросил Егор.

– Ну, вариантов может быть несколько. Первый, человечный, – решили похоронить по-людски.

– А второй? – спросил Померанец.

– А второй – бесчеловечный и, как мне кажется, самый вероятный – не хотели оставлять улику.

– Это ты о трупе?

– О нем. Чует мое сердце, эти ребятки с законом не в ладах. Им лучше своего где-нибудь в лесу зарыть, чтобы не опознали, чем потом по тайге от ментов бегать. Так что ты, Антон, – он похлопал Померанца по плечу, – шибко не переживай. Можешь считать, что ничего и не было. В милицию на тебя заявлять никто не побежит – это точно.

– А вы? – Померанец напрягся, на худом лице нервно заходили желваки.

– А что – мы? – Макар соскреб с бороды ошметки высохшей грязи. – Мы вообще ничего не видели. Так, ребята? – он посмотрел на Егора и Настю.

– Не видели, – Егор кивнул. Как ни крути, а друг ему дороже, чем какой-то там лесной бандюган.

А вот Настя колебалась.

– Ты что?! – Он встряхнул девчонку за плечи. – Этот урод тебя чуть не убил!

– Я помню, – сказала она тихо.

– Тогда почему молчишь?

– Обманывать грешно.

– С ума сойти! Ты нам тут еще лекцию прочти о десяти заповедях! Выискалась праведница! Я как посмотрю, у вас там не коммуна была, а филиал монастыря.

– Я никому не скажу, – буркнула девчонка и отвернулась.

Егор облегченно вздохнул. Макар-то мужик надежный, как сказал, так и сделает, а вот от этой ненормальной ожидать можно чего угодно.

– Так, ладно, один вопрос решили. – Макар опустился на землю рядом с догорающим костром. – Теперь надо думать, как отсюда выбираться.

– А в чем проблема? – Егор уселся напротив.

– О, проблем у нас по самое горло. До Бирюково больше суток пешим ходом, так?

– Так.

– Ну, а теперь на нас посмотри: одежа вся мокрая, Наталья вон совсем без сапог. Далеко мы уйдем?

– А если одежки просушить? Ну, подумаешь, еще день потерпим, – предложил Померанец.

– Хорошо, просушим мы одежки, а ее, – егерь кивнул на переминающуюся с ноги на ногу девчонку, – ты на себе потащишь?

– Сама пойдет, не барыня!

– Может, километр-другой и пройдет, а потом ляжет. Ты на ноги ее поглядь.

– А что мне на них смотреть?! Что я, ног не видел?!

– Не, Антоха, она не дойдет, – Егор покачал головой.

– Ладно, Натальины ноги – это еще полбеды, – Макар огляделся по сторонам. – Основная проблема в другом. Где гарантия, что эти бандюги не вернутся, чтобы за дружка своего отмстить?

– Думаешь, могут? – От этого предположения волосы на загривке стали дыбом.

– Думаю, что возможность такая есть. Захотят, перестреляют нас всех из засады.

– Приплыли, – Егор посмотрел на винтовку Макара. – Слушай, а где оружие… ну того, которого Антон завалил?

– А зачем тебе? Отстреливаться надумал? Ничего не выйдет, фотограф, там в магазине пусто. Не поможет нам эта железка.

– А как у нас с патронами? – Егор перевел взгляд на Померанца.

– Достаточно, – вяло отозвался тот.

– Достаточно для чего? – разозлился Егор. – Для того чтобы еще одного медведя пристрелить, или чтобы локальную войнушку развязать?

– Достаточно, чтобы десяток-другой отморозков завалить.

– Хватит, одного уже завалили, – остудил их пыл Макар.

– И что ты предлагаешь?! – взвился Померанец. – Сидеть и ждать, пока нас всех тут не перестреляют?!

– Есть один вариант, – егерь задумчиво погладил приклад винтовки.

– Ну, говори!

– Только это очень дорогой вариант.

– Да хрен с ними, с деньгами! – отмахнулся Егор. – Что за вариант?

– Охотничье хозяйство. У них вертолет имеется в райцентре.

– Великолепно! – Егор хлопнул в ладоши. – Осталось только решить, кто сбегает в райцентр за подмогой.

– Зачем бежать, если можно позвонить? – Макар выжидающе посмотрел на Померанца. – Как там твой чудо-телефон?

Померанец достал из рюкзака телефон, сказал озабоченно:

– Батарея скоро сдохнет.

– Авось не сдохнет. Нам всего минутка нужна, у меня сват вертолетчиком работает. Я договорюсь.

– О чем договоришься? – полюбопытствовал Егор. – Чтобы нам вертолет прямо сюда подогнали?

– А что такого? Только я сразу предупреждаю, стоить это удовольствие будет недешево.

– Да черт с ней, с ценой, лишь бы дозвониться!

– А как здесь вертолет приземлится? – задал резонный вопрос Померанец.

– Здесь никак, но километрах в шести есть вырубка, сват ее знает. Звони, я телефон продиктую.

* * *

Настя, после того как ее вытащили из топи, пребывала в полуоглушенном состоянии, поэтому то, что говорил Макар, дошло до нее не сразу. А когда наконец дошло, накатила такая слабость, что хоть плачь. Неужели скоро все закончится? И не будет больше никаких мытарств и никаких ужасов. Она отдаст папку – Настя украдкой потрогала припрятанный под телогрейкой сверток, – доберется до монастыря, расскажет матушке-настоятельнице обо всем, что случилось в скиту, а потом… Что станет с ней потом, Настя не знала, да и не хотела знать. Главное, чтобы Антон дозвонился до вертолетчиков.

Антон дозвонился. Сначала Насте казалось, что ничего у них не получится, такое обреченное у него было выражение лица, но потом он оживился, замахал рукой, протянул трубку Макару. Макар разводить церемонии не стал, сразу перешел к сути проблемы. Он орал в трубку так, что с соседней березы испуганно вспорхнула стайка каких-то пичужек. Настя вслушивалась в каждое сказанное им слово и молила Бога, чтобы батарея не разрядилась, чтобы егерь смог убедить неизвестного Иваныча, чтобы вертолет был исправен и хватило горючего…

– Все! – Макар вернул телефон Антону.

– Ну как? – спросил тот.

– Тысяча долларов за час лету. – Егерь вытер вспотевшее лицо. – И не смотрите на меня так. Это еще по-божески. Петрович мне как родственнику скидку большую сделал, считай, в убыток фирме полетит.

– Так уж и в убыток? – Антон недоверчиво покачал головой.

– Тебе что-то не нравится? Тогда давай знаешь что, давай я сейчас перезвоню и скажу, что все отменяется!

– Да успокойтесь вы! – вмешался в спор Егор. – Я заплачу. Наши шкуры дороже стоят. Когда вертолет-то ждать?

– Сказали, часа два. Как раз успеем сняться да до вырубки добрести. Наталья, ты как, осилишь?

Она молча кивнула. Конечно, осилит. Только бы вертолет прилетел.

– Тогда вот что, – Макар достал из рюкзака свое полотенце, порвал надвое, – оберни ноги – не так больно будет. Только ты в несколько слоев сложи, чтобы толще было.

– А сверху можно носки надеть, – предложил Егор.

– У тебя есть запасные носки? – поинтересовался Макар.

– У меня есть, – Настя вспомнила про пару, которая сушилась у костра.

– Ну, так давай готовься в дорогу. А мы с ребятами пока со шкурой разберемся.

– Мы ее с собой потащим?! – удивился Егор.

– Ясное дело! Мы же ради этой шкуры и на охоту выходили. Или ты забыл?

– Да пошла б она! – Егор досадливо махнул рукой.

Настя посмотрела на свои израненные ноги, провела ладонями по сырым и грязным джинсам. Она б сейчас полжизни отдала за горячую ванну.

– Может, фуфайку снимешь? – предложил Егор, когда егерь с Антоном направились к краю поляны. – Она же мокрая и грязная вся. А я тебе футболку свою дам. Ну, ту, что в прошлый раз.

– Спасибо, – под мокрой одеждой тело немилосердно чесалось. К тому же футболка Егора просторная, не будет видна спрятанная за поясом книга. Нет, отказываться никак нельзя.

– Держи, – он протянул ей свернутую футболку. – Только здесь переодевайся, нечего по кустам шариться. Я отвернусь.

Настя спорить не стала – Егор отвернется, а Макар с Антоном далеко. Она торопливо переоделась, по ходу проверила, как там папка. С папкой все было хорошо, намного лучше, чем с ней самой. Телогрейка, а главное, полиэтиленовый пакет, защитили ее от грязи и воды.

С края полянки, оттуда, где была натянута медвежья шкура, послышались возмущенные вопли Антона.

– Что еще?! – Егор бросил на Настю быстрый взгляд, тяжко вздохнул. – Пойдем посмотрим?

– Ты гляди, Ялаев, что эти суки сделали! – Антон возмущенно пнул носком ботинка один из колышков, на котором сушилась шкура. Вернее, не шкура, а то, что от нее осталось. Вокруг повсюду были разбросаны изрезанные, искромсанные ошметки. Егор присвистнул, покивал головой, как успела заметить Настя, не слишком сочувственно. Его можно было понять, с этим медведем у него были особые счеты, да и тащить на себе такую тяжесть мало кому охота.

– Нет, ну что же это за непруха такая?! – кипятился Антон. – Ну с первого же дня все не в дугу!

– Это карма, – философски заметил Егор и отвернулся.

– Карма! Да я на эту карму уже столько бабок угрохал, и еще неизвестно, сколько угрохаю.

– Все, хватит ныть, – оборвал причитания Антона Макар. – Собираемся и уходим. Времени в обрез.

– Может, перекусим? – предложил Егор.

– В дороге пожрешь, прожорливый!

Собрались быстро. Через пятнадцать минут их маленький отряд уже пробирался по тайге. Впереди Макар с винтовкой наперевес, внимательно и тревожно оглядывающийся по сторонам. Следом Настя и Егор. Замыкал процессию Антон. К вырубке вышли за полчала до предполагаемого прилета вертолета, и Настя тут же в изнеможении опустилась на землю, посмотрела на свои ноги. Носки порвались еще на первом километре пути, и сейчас в прорехи выглядывала грязная, кое-где пропитанная кровью ткань импровизированных портянок.

– Ты как? – рядом присел Егор.

– Спасибо, нормально, – она бодро улыбнулась.

Во время перехода Егор, видя Настины мучения, попытался ей помочь и даже предложил свои ботинки. Но в ботинках было еще хуже, мозоли горели огнем, поэтому от помощи пришлось отказаться и, стиснув зубы, слушать понукания Макара и раздраженное ворчание Антона. Настя дошла, но смотреть на собственные ноги без содрогания было невозможно. Нормальную обувь получится обуть еще очень не скоро. Да и нет у нее никакой обуви. И одежды нет. Ничего у нее нет: с чего начала, к тому и вернулась.

– Как думаешь, долго нам еще ждать? – Егор посмотрел сначала на часы, потом на Макара.

Ответить тот не успел: в небе над их головами послышался стрекот. Все как один задрали вверх головы.

– Вот и дождались, – сказал Макар с облегчением и энергично замахал руками.

Вертолет, точно огромная стрекоза, закружил над вырубкой, а потом опустился метрах в десяти от них. Из кабины высунулась голова в шлеме.

– Макар, ты, что ли?! – заорала голова, пытаясь перекричать рев работающего двигателя.

– Нет, Иваныч, это снежный человек! – Макар сердито сплюнул. – Рад тебя видеть!

– Что?! – пилот высунулся из кабины почти наполовину.

– Говорю, быстро ты управился!

– Так желание клиента – для нас закон! Что стали-то? Залезайте, охотнички! – пилот махнул рукой.

– Ну, с богом! – Макар торопливо перекрестился и, согнувшись почти вдвое, бросился к вертолету.

Остальные не стали ждать дополнительного приглашения, поспешили следом.

– А что это вы грязные как черти? – Один из пилотов, красномордый дядька с густыми чапаевскими усами, окинул их неодобрительным взглядом. Особенно пристально он изучал Настю. – Это баба, что ли?

– Баба, баба, – Макар подтолкнул Настю к дверце. – Полезай, Наталья.

– Сейчас изгваздаете мне весь салон! – проворчал вертолетчик.

– Иваныч, не бухти, – сказал Макар, наблюдая, как в недрах вертолета скрылся сначала Антон, а за ним и Егор.

– Знал бы, что вы такие черти неумытые, попросил бы больше, – заявил пилот и тут же заорал во все горло: – Эй, хлопцы! Куда с грязными жопами на чистые сиденья?! Вон, брезенту подстелите, ироды!

– Трогай, Иваныч! – Макар ловко запрыгнул в вертолет. – Хватит болтать, жми на газ! Все, девонька, кончились твои мытарства, – он подмигнул Насте. Та улыбнулась в ответ. Да, надо надеяться, что мытарства и в самом деле закончились. Или хотя бы самая страшная их часть…

* * *

Демьян Субботин. Сибирь. XIX век

Аким помер. Промаялся болезный до Пасхи да и отдал богу душу. Умирал тяжко, все ведьму свою звал. А Демьяна, брата родного, даже и не вспомнил. Все из-за ведьмы, знамо дело. От ее морока так просто не отвязаться. Коли ты духом слаб, как Аким, так и не выпутаться тебе из силков до самой смерти.

Вот и Микула оказался слабым, взял да и наложил на себя руки. Помер такой смертью страшенною, что никому не пожелаешь. В начале лета это случилось. Загорелась приказчика хата. Может, сама загорелась, а может, и поджег кто. Уж больно приказчик поганым мужиком был, старателей с золотишком надувал, деньги в долг давал под такой процент, что захочешь, а не расплатишься. У него, почитай, половина старателей в должниках ходила. Может, кто и удумал сжить со свету супостата.

Дом горел справно, весело так горел. А старатели в сторонке стояли, тушить пожар не спешили. Сгинет ирод алчный в огне, знать, так тому и быть. Да только просчитались, приказчика-то в доме не оказалось. Примчался с прииска, вокол дома бегает, руками машет, помогите, кричит, жена в доме с дитем малым остались. Да только кто ж ему поможет! Нема дурных, в пекло лезть. Да и сам приказчик не дурак, кричать кричит, а в огонь не суется. А Микула сунулся: вылил на голову ведро воды и шасть в горящую хату. Долго его не было, уж никто и не чаял, что живым вернется, а он, гляди ж ты, вышел: на плече приказчикова женка беспамятная висит, а под мышкой дите криком заходится. Сунул он бабу с дитем приказчику в руки, а сам обратно в огонь. Говорит: «Кошка в доме засталася, забрать бы надобно животинку». А какая кошка, когда хата вот-вот рухнет?!

И рухнула… аккурат как Микула порог переступил. Вот и думай: дурак человек али самоубивец. Старатели решили, что геройской души Микула был, хоть и дурак, коль ради кошки какой-то жизнью своей пожертвовал, похоронили на деревенском кладбище, все чин чином. Да только Демьян правду знал. Не хотел Микула более жить, совесть его, понимаешь, загрызла. Сказывал как-то за чаркой, что ведьма к нему является, говорить ничего не говорит, только смотрит осуждающе.

Тогда Демьян ему не поверил. Нет более ведьмы, сгинула! Да только аккурат после Микуловой смерти на прииске чудеса стали твориться. Золотишко старатели на реке мыли, немного получалось золотишка-то – только чтоб с голоду не помереть, а чтоб разбогатеть, так не было такого случая на Демьяновой памяти ни разу. А тут, гляди ж ты, Сенька Измайлов, обалдуй и лоботряс, каких поискать, на Лисьем ручье слиток нашел. Здоровенный такой слиток, в полфунта весом. А потом, когда самогоном ребятушек потчевал, рассказал, что золотишко-то не просто так нашел, что лиса ему на слиток указала. «Иду, – говорит, – вдоль Лисьего ручья, гляжу, а на берегу лиса вертится и вроде как мышкует, песок лапами разгребает. Ну, я и сунулся посмотреть. Смотрю, а из песка самородок торчит».

Дурак человек! Демьян бы ни за что не рассказал, где золотишко нашел, а Сенька разболтал. На следующее утро на Лисьем ручье яблоку негде было упасть, все старатели туда перебрались удачу свою искать. Да только не находили ничего, день могли провозиться, а ничегошеньки не намыть. А потом кому-нибудь возьми да и явись Хозяйка, так на прииске ту лисицу прозвали. И как только явится, так в том месте обязательно золото сыщется. Да не песком золотым, а слитком.

Демьян в байки про лисье золото не верил, пока однажды своими глазами Хозяйку не увидал. Сидел себе у Лисьего ручья, рыбу ловил. Не было в тот день никакого клева, вот он и забавлялся, как мог: достал из кармана ведьмин медальончик да разглядывал. Сказать по правде, медальончик тот он уже давно изучил. И лисичку, что на медальоне выбита, тоже изучил, до последней шерстинки. Диковинная такая лисичка: на передние лапы припала, будто в земле что-то ищет, а хвост пушистый – трубой. Ох, и тянуло Демьяна цацку эту ведьмовскую себе на шею нацепить, да страшился, что по медальону остальные живо смекнут, кто ведьму со свету изжил, так и таскал в потайном кармашке, в том, где намытый золотой песок прятал. Вот сидел он, медальоном солнечные лучики ловил, а тут, глядь – лиса почитай у самых ног вертится, шустрая такая, крутлявая. И не боится совсем. Вертится, а сама все на медальон поглядывает, точно сказать что хочет. Вскочил Демьян на ноги, лису шуганул, да только далеко она не убегла, остановилась на бережке в трех шагах и давай песок передними лапами разгребать. Тут уж Демьян про все байки старательские вспомнил. Лиса покрутилась-покрутилась да и шасть в лес, а на том месте, где она песок рыла – самородок, такой здоровенный, что у Демьяна аж дух занялся. Правду, видать, сказывают, что у Лисьего ручья Хозяйка объявилась. А про то, что это за Хозяйка, думать он не стал. Кто б ни была, а коли золото ему явила, знать, зла ему от нее никакого не будет.

А ночью во сне ему ведьма явилась. Отдай, говорит, мой медальон, отпусти душеньку. Ага, дурак он, нечистую силу отпускать! Сразу, еще во сне, смекнул, что коли ведьмина душа нынче в его власти, так и служить она ему будет верой и правдой, пока медальон у него. Медальон он с того часу на шее стал носить, не снимаючи, под рубахой прятал и никому не показывал. И пошли его дела в гору, да так быстро пошли, что скоро богаче и везучее человека, чем Демьян Субботин, во всей округе было не сыскать. Хозяйка ему верой и правдой служила.

Только ему и служила, а вот остальным его товарищам не повезло. Первым Гришка Хромый сгинул. Намедни рассказывал по пьянке Демьяну про то, что уже не единожды ведьму у Лисьего ручья во плоти видел, а потом взял да и повесился на вербе аккурат над ручьем. А следом и Ерошкин черед пришел. С этим-то по-другому вышло. Мыл он золотишко со старателями, балагурил по старой своей привычке, а потом глянул на другой берег да как заорет: «Ведьма! Ведьма меня к себе кличет!» Никто, окромя него, ту ведьму не узрел, мужики решили, что допился Ерошка до чертиков, а он возьми да и сигани в ручей. А дело-то весной, ручей еще полноводный, на Ерошке башмаки да одежа тяжелая. Так камнем на дно и ушел. Выручать его никто не кинулся, помнили, что в минулом году после купания в Лисьем ручье Аким преставился. Нет дурных за просто так шкурой рисковать.

Как Ерошку с Гришкой в землю за кладбищенской оградой закопали, решил Демьян, что ведьма угомонится – получила свое, да и все. Ан нет, не угомонилась. С тех пор пошла про Лисий ручей и лес вокол него недобрая слава. С одной стороны, уж больно народишку хотелось золота лисьего намыть, а с другой, счастье, коли Хозяйка тебе лисой явится, а вот коли женщиной – все, жди беды. Кто ее в истинном обличье встречал, помирал непременно. Не трогала ведьма только баб да детей малых. Был случай, два пацаненка в тайге сгинули, их уже и искать перестали, а они, глядь, и объявились в деревне целые и невредимые, только напуганные. Батькам потом те пацанята сказывали, что из тайги их баба рыжеволосая вывела. А кто эта баба рыжеволосая, в деревне уже все знали – Хозяйка, вот кто. Только дивились все, отчего это мужики у Хозяйки в немилости, а баб да детей малых она жалеет.

Демьян правду знал, да помалкивал. Ведьма-то брюхатая была, когда они ее убивали. А брюхатые бабы, они ж завсегда жалостливые… Этак даже хорошо, что мужиков Хозяйка не жалует, чем меньше народу возле Лисьего ручья толчется, тем ему, Демьяну, лучше, больше золота ему одному достанется…

* * *

Вертолет приземлился в центре школьного футбольного поля, распугав пасшихся на нем коз и взбудоражив местных ребятишек.

– Все, приехали! – сообщил Иваныч. – Извиняйте, но к самому дому доставить не смогу, на Макаровом дворе вертолетная площадка не предусмотрена.

– И на том спасибо, – Макар спрыгнул на землю, помог выбраться Насте.

– Спасибо в карман не положишь, – философски заметил второй пилот.

– Тю! – Макар неодобрительно покачал головой. – Я когда-нибудь свое слово нарушал? Будет вам «спасибо», сами же должны понимать, что при себе таких деньжищ ни у кого нету. Вот завтра сгоняем в райцентр. Да, ребята? – он внимательно посмотрел на Антона.

Тот в ответ кисло улыбнулся.

– Не переживайте, – подал голос Егор. – Завтра я сниму деньги с карточки и рассчитаюсь.

– Ну смотри, сват, под твою ответственность, – сказал Иваныч и для пущей убедительности погрозил пальцем. – А то ж сам знаешь, как у нас с этим строго.

– Мое слово – кремень, – проворчал Макар, а потом спросил уже совсем другим, душевным, тоном: – Может, заскочите ко мне, перекусите?

– Некогда, мы из-за вас и так из графика выбились. – Иваныч глянул на часы. – Ну все, супруге привет, а нам пора. Небо зовет!

– Небо его зовет! Вот же пижон! – сказал Макар, наблюдая, как вертолет взмыл в воздух. – Ну что, ребятки, вы меня не подведете? Задарма в наших краях никто не катает.

– Задарма нигде не катают, – усмехнулся Егор. – Не переживай, командир, мое слово тоже кремень.

– Пополам заплатим, – буркнул Антон, и у Насти похолодело в желудке. Пополам – это как? На двоих делить расходы или на троих? Если на троих, то ей не рассчитаться до конца жизни…

– Да ладно тебе, Антоха, – Егор подставил лицо солнечным лучам и блаженно улыбнулся. – Ты уже за охоту заплатил, а Наталья на миллионершу не похожа. Ну разве что на подпольную. Так что за «вертушку» буду рассчитываться я.

– Это где это у нас фотографам такие деньжищи платят? – полюбопытствовал Макар и уважительно посмотрел на болтающийся на Егоровой шее фотоаппарат.

– У нас нигде, – легкомысленно отмахнулся тот, и Настя сделала вывод, что работает он где-то «не у нас». Очков сей факт ему не прибавил, просто подтвердил кое-какие догадки касательно того, что у фотографа-любителя не может быть фотоаппарата за тысячу долларов.

– У меня только одно условие. – Выглядел Егор непривычно серьезным, и у Насти снова засосало под ложечкой.

– Какое такое условие? – Макар тоже насторожился.

– Баньку нам организуешь?

– Будет тебе банька, не боись! – В голосе егеря Насте отчетливо послышалось облегчение. Наверное, он ожидал каких-то уж совсем невыполнимых условий, а тут всего лишь банька.

– Ладно, что мы стоим-то, народ пугаем? – Макар забросил на плечо рюкзак. – Пойдемте уж, горемычные.

Дом Макара заметно отличался от своих бревенчатых соседей немаленькими размерами и добротной кирпичной кладкой. Сразу чувствовалось, что люди в нем живут обстоятельные и зажиточные. Всю дорогу до дома Настя ощущала себя пугалом огородным, краснела под пристальными взглядами сельчан и, только оказавшись перед выкрашенной в голубой цвет калиткой, вздохнула с облегчением.

– Ну, вот мы и дома! – Не успел Макар взяться за дверную ручку, как по ту сторону забора раздался заливистый лай. – Муха, – сказал он с нежностью, – соскучилась по папке. Ну, чего стала, Наталья! Заходи, не бойся, Муха гостей не обижает, – он распахнул калитку, и в ту же секунду его чуть не сбила с ног лохматая псина размером с годовалого теленка.

Вот тебе и Муха! Настя не слишком хорошо разбиралась в собачьих породах, но это чудище уж больно походило на кавказскую овчарку. А кавказец – это не тот пес, которого можно запросто потрепать по загривку. Она в нерешительности застыла перед открытой дверью.

– Давай, давай, – Егор, не особо церемонясь, подтолкнул ее в спину.

К огромному Настиному облегчению, псину появление незнакомцев оставило совершенно равнодушной, похоже, Макар не шутил, когда говорил, что гостей Муха не трогает. Вот только интересно, она не трогает их в присутствии хозяина или не трогает в принципе? Надо будет обязательно уточнить, а то мало ли что…

Не успела вся честная компания зайти во двор, как на крыльцо дома вышла невысокая стройная женщина. Одета она была как-то совсем не по-деревенски: в джинсы и клетчатую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Посеребренные сединой волосы были стрижены «под мальчика», а на шее, на тонкой цепочке, висели очки в стильной оправе.

– Добрый вечер, – женщина окинула их компанию невозмутимым взглядом. – Уже вернулись?

– Здравствуйте, Софья Семеновна, – Антон и Егор расплылись в смущенных улыбках, ну точно нашкодившие ученики перед строгой учительницей.

Софья Семеновна спустилась с крыльца, крепко, по-мужски, пожала парням руки, не опасаясь перепачкать одежду, поцеловала Макара в щеку, доброжелательно и с легким интересом посмотрела на Настю.

– Здравствуйте. – Под внимательным взглядом удивительно ярких голубых глаз Настя смутилась.

– Здравствуйте. – Типично учительским жестом женщина нацепила на переносицу очки, сказала приветливо: – Мы с вами, кажется, еще не знакомы.

– Это Наталья, – сообщил Макар таким тоном, словно это все объясняло и снимало все вопросы.

Удивительно, но, кажется, Софью Семеновну его ответ удовлетворил. Она кивнула, сказала тоном хозяйки светского салона:

– Очень приятно, Наташа. А я Софья Семеновна, супруга Макара Петровича. Ну, что ж мы стоим-то на пороге?! – Она вдруг широко улыбнулась и сразу перестала быть похожей на строгую учительницу. – Проходите в дом. Я как раз пельменей налепила, похоже, дичью вы нас сегодня не побалуете.

– Да тут это… не до дичи было, – отмахнулся Макар.

– Вижу, что не до дичи. Что у тебя с рукой? – Софья Семеновна выразительно посмотрела на порванный рукав Макаровой куртки. – Ты ее держишь как-то не так.

– Нормально я ее держу! Не волнуйся, Соня, это всего лишь царапина.

– И кто тебя так царапнул, Макар Петрович?

– Да так…

Женщина нахмурилась, и Макар, чертыхнувшись, сознался:

– Медведь.

– Медведь?!

– Ну, скорее, медвежонок, маленький такой. Правда, ребята?

Егор с Антоном согласно закивали – обманщики. Хотя, с другой стороны, Софье Семеновне душещипательные подробности ни к чему. Вот у Насти, к примеру, до сих пор руки дрожат, когда она этого «медвежонка» вспоминает.

– А зато мы Наталью в лесу подобрали! – Макар ловко перевел разговор в другое, не менее интересное, но более безопасное русло. – Представляешь, заблудилась девочка, почти неделю по тайге бродила. Ты, Софья, позаботься о ней, а то сама понимаешь… натерпелась пигалица.

– Целую неделю? – В глазах Софьи Семеновны зажглись жалость и острое желание помочь. Она по-матерински обняла Настю за плечи, сказала ласково: – Пойдем, девочка, я тебе одежду какую-нибудь подберу. Или, может, сначала покушаешь?

– Я бы умылась, – Настя смущенно улыбнулась.

– Соня, – вмешался в их разговор Макар. – А накрой-ка нам во дворе, чтобы мы грязь в дом не тащили. Мы с ребятами перекусим по-быстрому и пойдем баньку топить. Наталья, ты пару часиков без купания потерпишь?

– Вы можете хоть месяц не мыться, – сказала Софья Семеновна строго, – а у нас свои планы. Пойдем, милая.

Вслед за гостеприимной хозяйкой Настя прошла в дом, в нерешительности замерла на просторной, залитой солнечным светом веранде, посмотрела на свои ноги.

– Ну что? – спросила Софья Семеновна нетерпеливо.

– Я вам тут все испачкаю.

– Не беда, уберу. Пойдем, провожу тебя в ванную.

Ванная? Может, она ослышалась?

Ванная действительно была, и не крохотная малометражная, как в городских квартирах, а просторная, с сияющей чистотой и хромом сантехникой. Вот еще бы горячую воду для полного счастья…

– Сейчас включу бойлер, и через пару минут можешь мыться, – Софья Семеновна точно прочла ее мысли. – Погоди чуток, я тебе одежду подберу и полотенце чистое принесу, – добавила она и упорхнула.

Настя подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение и… нет, не испугалась, просто не узнала. На нее смотрела совершенно незнакомая девушка. И дело было даже не в слипшихся грязными сосульками волосах, и не в испачканной одежде с чужого плеча, и даже не в изможденном, искусанном комарами лице. Просто она стала другой. Во взгляде – страх пополам с обреченностью и ни единого намека на надежду и на веру в то, что все будет хорошо. Не получалось у нее с верой. Веру в людей каленым железом вытравили четыре года колонии, вера в Господа была недостаточно крепкой и истовой, а для того, чтобы верить в светлое будущее, надо быть хотя бы чуточку глупее и пережить хотя бы чуточку меньше предательств. Да, она изменилась, и тут уж ничего не попишешь…

В дверь деликатно постучались.

– Да, – Настя отвернулась от зеркала.

– Вот здесь одежда и полотенце, – Софья Семеновна положила на стиральную машину аккуратную стопку, рядом поставила резиновые шлепанцы, сказала чуть виновато: – С обувью у нас туго. У меня нога меньше, а это, – она кивнула на шлепанцы, – дочкины. Походи пока в них, а там что-нибудь придумаем.

– Спасибо. – Надо было сказать еще что-то, как-то облечь свою благодарность в слова, но к горлу вдруг подкатил колючий ком, и робкое «спасибо» стало единственным, что Настя смогла из себя выдавить.

– Да не за что, – усмехнулась Софья Семеновна. – Ты мойся, бойлер уже включен. И воды не жалей, хочешь – полежи в ванне. Вон на полочке все прибамбасы – кремы, шампуни. Ты, Наташа, не стесняйся.

Надо же, «прибамбасы»! А с виду такая серьезная мадам. От этого легкомысленно-тинейджерского словечка, а еще от доброжелательного взгляда хозяйки на душе потеплело, а колючий ком отступил.

– Ну, ты тут купайся, а я пока пойду ужин приготовлю. Кушать хочешь?

– Хочу.

– Это хорошо. Люблю, когда едят с аппетитом, – Софья Семеновна подмигнула Насте и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Из крана и в самом деле бежала горячая вода. Маленькое бытовое чудо: горячая вода, настоящая ванна и всякие разные женские «прибамбасы». Когда-то такая жизнь была для Насти нормой, но с тех пор прошло так много времени, что иногда даже не верится, что она вообще была, та, другая жизнь.

Настя торопливо разделась, папку с картами положила на стиральную машину, шагнула под упоительно теплые струи. Сначала душ, смыть болотную грязь, запах костра и собственный, уже въевшийся в кожу, страх. На дне ванны тут же образовалась мутная лужа. Настя стояла под душем и отрешенно наблюдала, как грязные ручейки, стекающие по телу, становятся все прозрачнее. Вот оно, женское счастье: душистое мыло, хороший шампунь и пена для ванны. Вот о чем она мечтала долгие месяцы. Вместо того чтобы усмирять плоть, думала о пушистой пенной шапке с запахом лаванды и о блаженстве, которое дарит телу и душе горячая ванна.

Чтобы смыть грязь с волос, понадобились три подхода и четверть флакона шампуня, а потом Настя еще очень долго, до красноты и скрипа, терла мочалкой кожу, оттягивая тот момент, когда, хочешь не хочешь, а придется выбираться из ванны.

Вещи, которые принесла Софья Семеновна, пришлись ей впору. Только джинсы оказались немного великоваты, но это такая мелочь по сравнению с возможностью надеть чистую, вкусно пахнущую кондиционером одежду.

На полке в ванной лежал фен, и Настя не удержалась от желания не просто высушить, а еще и уложить волосы. Роскошная грива – вот единственное украшение, которое ей осталось. Конечно, укладка не сделает ее в одночасье красавицей, но общее впечатление может улучшить.

Получилось, в общем-то, неплохо. Если не обращать особого внимания на нездоровую худобу и следы от комариных укусов, так и вовсе хорошо. Настя даже улыбнулась собственному отражению. Улыбка вышла не очень веселой, но уж какая есть. Осталось решить вопрос с папкой. Лучше избавиться от нее прямо сегодня. Надо будет спросить у Макара или Софьи Семеновны, где живет сельский староста. Настя понимала, что в этом случае придется рассказать всю правду о том, что случилось в скиту, а это больно и страшно, но, с другой стороны, староста – это представитель власти, значит, пусть он и разбирается, сообщает, кому следует. Она сунула папку обратно за пояс брюк. Не стоит оставлять чужое имущество без присмотра, тем более что потерпеть осталось совсем чуть-чуть.

Оказалось, что мылась она так долго, что мужчины уже успели поужинать и ушли топить баню.

– С легким паром! – Софья Семеновна окинула ее оценивающим взглядом и удовлетворенно кивнула.

– Спасибо. – Настя замерла на пороге большой кухни.

– Да ты не стой, проходи, присаживайся! – хозяйка махнула поварешкой в сторону стола. – Я как раз супчик приготовила, скоро пельмени сварятся.

В животе громко заурчало, Настя присела к столу. Через минуту перед ней уже дымилась тарелка, до самых краев наполненная супом.

– Кушай, – Софья Семеновна уселась напротив, подперла кулаком подбородок.

Сначала Настя решила, что столько ей не съесть ни за что на свете, но оказалось, что управиться с тарелкой супа не так уж и сложно. Мало того, в желудке, кажется, еще осталось место.

– Совсем изголодалась, – сказала Софья Семеновна, ставя перед ней обещанные пельмени.

Настя виновато кивнула, потянулась за вилкой.

– Ты сама откуда будешь-то?

Этот невинный вопрос лишил ее аппетита.

– Я нездешняя, – ответила Настя уклончиво.

– Сама вижу, что нездешняя, – Софья Семеновна улыбнулась. – Здешних мы всех знаем. Туристка, наверное? Сейчас в наших краях экологический туризм пытаются развивать. Народ в тайгу валом повалил, а подготовки ноль, да и опытных проводников, таких, как мой Макар Петрович, можно по пальцам пересчитать. Вот каждый год люди и теряются.

Слава богу, Софье Семеновне не нужен был Настин ответ, она уже сама выстроила довольно стройную версию произошедшего. Это хорошо, не придется врать, вранья за последние несколько дней было и так достаточно. Конечно, рано или поздно Макар расскажет жене, что Настя никакая не туристка, а сбежавшая коммунарка, но сама она к этому времени скорее всего будет уже далеко. Ей бы только ночь пережить…

– Тебе, Наташа, еще повезло, что на хороших людей набрела. – Краем белоснежного передника хозяйка протерла стекла очков. – Тут в лесу несколько дней назад страшное зверство случилось.

Сердце замерло, а потом тревожно затрепыхалось где-то в горле. Настя отложила вилку, руки спрятала под стол, чтобы не было видно, как они дрожат.

– Здесь километрах в пятидесяти монашеский скит есть, – к счастью, Софья Семеновна не заметила ее волнения. – Жили там четыре монахини, лет уже сорок, а то и больше. Все местные про скит знали, старушек почитали за святых, помогали, чем могли. А недавно какие-то выродки, – она болезненно поморщилась, – напали на скит и убили монахинь.

Кухня поплыла, чтобы прийти в себя, Настя сделала глубокий вдох.

– Кто напал? – спросила шепотом.

– Слухи разные ходят. Кто говорит, что залетные бандиты, а кто грешит на коммунаров.

– На кого?

– На коммунаров. В лесу недалеко от скита есть поселение, что-то вроде воспитательного лагеря для бывших преступников. Местные зовут их коммунарами.

– А почему именно они? – спросила Настя. – Потому что бывшие заключенные?

– И поэтому тоже. Сама знаешь, времена какие: люди соседям не доверяют, а тут чужаки, да еще с таким прошлым. Но не это главное, говорят, накануне убийства из коммуны трое сбежали. Вот на них милиция и думает. Сейчас там обыски и допросы. Ой, да ты не ешь ничего! – Софья Семеновна всплеснула руками. – Зря я тебе все эти страхи рассказала. Извини, Наташа.

– А их нашли?

– Кого?

– Ну, тех троих, что из коммуны убежали.

– Не знаю, может, и не нашли еще. Тайга же вон какая большая, затеряться в ней можно запросто. Ты лучше кушай. Мужики половину моих недельных запасов уничтожили, а они, в отличие от тебя, в лесу были не на голодном пайке. Еще и по сто грамм требовали, но я не дала. Пусть сначала в бане попарятся, а уже потом расслабляются. Хочешь, я тебе кофе сварю?

– Лучше чаю, если можно.

– Конечно, можно! Это я кофеманка с тридцатилетним стажем, так мне кажется, что и все вокруг должны кофе любить. – Софья Семеновна встала, отошла к плите и вдруг спросила: – Наташа, а что там на самом деле произошло?

– Где? – От страха язык прилип к небу.

– В лесу. – Женщина обернулась, посмотрела требовательно и просительно одновременно. – Макар Петрович мне рану свою не показывает, а я сердцем чувствую, что там под повязкой никакая не царапина.

Настя вспомнила «царапину» Макара и согласно кивнула.

– Что-то серьезное? – спросила Софья Семеновна упавшим голосом. – Может, надо в райцентр съездить, хирургу показаться?

– Так они завтра как раз и собираются в райцентр.

– Зачем?

– Чтобы заплатить за вертолет.

– Господи, какой еще вертолет?

Настя мысленно укорила себя за несдержанность, ведь никто же за язык не тянул.

– Софья Семеновна, вы только не волнуйтесь, – попыталась она исправить свою ошибку. – Нас из лесу вертолет забирал. Ну, просто так получилось…

– Это из-за Макара Петровича? Из-за его раны? – всполошилась Софья Семеновна.

Ну вот, час от часу не легче! Настя глубоко вздохнула, сказала:

– Это из-за меня. Я попала в трясину, потеряла сапоги… В общем, своим ходом я бы не дошла, – она кивнула на свои израненные ноги. Софья Семеновна испуганно ахнула. – Вот Макар Петрович и решил, что надо вызывать вертолет, и позвонил вашему родственнику.

– Как позвонил? Из лесу?!

– У Антона с собой был спутниковый телефон.

Женщина отошла от плиты, присела напротив Насти, спросила:

– Девочка, а ты меня не обманываешь?

– Нет, если хотите, можете спросить у Антона про телефон.

– Прости, – Софья Семеновна погладила ее по руке. – Время сейчас неспокойное, вот и лезут в голову всякие страхи. Я же последние несколько ночей почти не спала. Как услышала про эту банду, так покой и потеряла. А тут еще Макар Петрович явился с перевязанной рукой, ну я и навоображала себе разных ужасов. От него же правды не добьешься. Да и ребята какие-то не такие, точно скрывают что-то.

«Скрывают. Скрывают нападение и убийство, а еще исчезновение трупа», – подумала Настя, а вслух сказала:

– Просто они расстроились из-за неудачной охоты.

– А, ну конечно, – Софья Семеновна облегченно вздохнула. – Мальчики только об этом медведе и говорили, денег потратили уйму. Странно, что у них ничего не вышло, мой Макар Петрович охотник бывалый, без добычи еще ни разу не возвращался.

– Это все из-за меня, – сказала Настя и пошевелила израненными пальцами. – Макар Петрович решил, что охоту надо сворачивать.

Кажется, ее объяснения получились вполне правдоподобными, потому что Софья Семеновна успокоилась окончательно и тут же переключилась со своих проблем на ее.

– С ногами твоими надо что-то делать. Волдыри вон какие.

– Сами заживут, – сказала Настя не слишком уверенно.

– Сами, может, и заживут, но не скоро. – Женщина достала из кармана мобильный. – Сейчас я Игнату Евсеевичу позвоню, у него мазь есть волшебная, заживляет раны всего за пару дней. Заодно и Макару Петровичу пригодится.

– А кто такой Игнат Евсеевич? – спросила Настя.

– Староста наш, местный голова и по совместительству знахарь, – Софья Семеновна улыбнулась. – Умнейший и интеллигентнейший человек. Таких сейчас редко встретишь.

Староста. А матушка Василиса… покойная матушка Василиса, царствие ей небесное, велела отдать книгу старосте Морозову. Речь о нем? Скорее всего. Вряд ли в селе сразу два старосты. Настя нащупала под рубашкой папку.

– Только бы он дома был, – Софья Семеновна набрала номер, – а то времени мало. У меня еще дел полным-полно, хочется все успеть до того, как мужчины баню протопят.

– Давайте я схожу, – предложила Настя. – Вы ему позвоните, а я схожу. Только расскажите, как его найти.

– Да куда ж я тебя отправлю с такими ногами? – сказала Софья Семеновна с сомнением.

– Ничего страшного, мне не больно. К тому же шлепанцы удобные. Я схожу, а вы занимайтесь своими делами.

– Может, надо перебинтовать? – Чувствовалось, что хозяйка колеблется.

– Не надо, все нормально.

– Значит, давай пластырем заклеим. Сейчас, я только позвоню.

Пока Софья Семеновна разговаривала по телефону, Настя сидела, затаив дыхание. Папка со старыми картами жгла огнем живот, и желание избавиться от нее поскорее было просто невыносимым. Казалось, стоит только вернуть папку законному владельцу, как все в ее непутевой жизни сразу встанет на свои места.

– Все, договорилась, – сказала Софья Семеновна, откладывая мобильный. – Игнат Евсеевич будет тебя ждать.

– Как его найти?

– Это просто. Как выйдешь со двора, повернешь направо и пойдешь прямо до конца улицы. Дом старосты последний, стоит почти у самой реки, на крыше флюгер такой красивый в виде железного петушка. И вот еще что, на калитке будет висеть табличка «Осторожно, злая собака», так ты на нее внимания не обращай, заходи смело. Собака месяц назад сдохла, а новую Евсеевич еще не завел. Скажешь, что от меня пришла, я его предупредила.

– Ну, я пошла? – Настя встала из-за стола.

– Подожди, а пластырь?! – Софья Семеновна вышла из кухни, но очень скоро вернулась с упаковкой бактерицидного пластыря. – Вот, заклеивай.

Настя перечить не стала, заклеила свои раны, сунула ноги в шлепанцы. Получилось не особо элегантно, зато удобно.

Выходить во двор было немного боязно, но собака Муха встретила ее как родную, даже хвостом пару раз вильнула в знак особого расположения. Софья Семеновна проводила Настю до калитки, спросила в который уже раз:

– Все нормально, ноги не болят?

И Настя снова ответила, что все хорошо и прогулка по свежему воздуху пойдет ей только на пользу.

Село оказалось намного больше, чем Настя себе представляла. Она все шла и шла, а улице, казалось, не было конца. Несмотря на немалые размеры Бирюково, местные жители здесь, похоже, и в самом деле хорошо друг друга знали, потому что встречали Настю настороженно-любопытными взглядами, а несколько мальчишек даже увязались за ней следом и только тогда, когда узнали, что «чужая тетенька» идет «аж в конец деревни, к реке», отстали – наверное, имели строгий запрет от матерей насчет таких дальних прогулок.

Дом старосты стоял на отшибе и, как и предупреждала Софья Семеновна, виден был издалека. Флюгер-петушок сиял в закатных лучах червонным золотом. Настя толкнула калитку с табличкой «Осторожно, злая собака», вошла во двор. Во дворе царил идеальный порядок. Земля твердая, укатанная как армейский плац и, кажется, даже подметенная. Каждая вещь на своем месте: дрова в поленнице уложены точно под линейку, вокруг никаких опилок и щепок. На поленнице разлегся вальяжный пушистый кот, а больше никакой живности, даже кур не видно. Настя поднялась на крылечко, постучала в дверь.

– Открыто! – послышалось откуда-то из недр дома.

Внутри была та же стерильная чистота, что и снаружи. Крахмальные вышитые занавески на окнах, самодельные полосатые половики на добела натертом деревянном полу, свежевыбеленная печка, икона Божьей Матери в красном углу и запах… Пахло чем-то дурманяще-пряным: луговыми травами, свежескошенным сеном и медом. Источник запаха Настя обнаружила сразу: аккуратные пучки высушенных трав висели на натянутой под самым потолком леске.

– …Добрый вечер.

Увлекшись изучением внутреннего убранства дома, Настя не сразу заметила его хозяина. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если бы хозяин не выглянул из-за стоящего на столе разобранного телевизора, она бы и вовсе прошла мимо.

– Здравствуйте, Игнат Евсеевич, – она старалась не особо таращиться на сгорбленного старика, проворно выбирающегося из-за стола. Вид у старосты был, мягко говоря, необычный. Именно так любят изображать в исторических фильмах купцов или хозяев рюмочных. Тонкие усики, редкие волосы, зачесанные на прямой пробор, такого неестественно черного цвета, что в голову сразу приходила мысль об искусственных красителях. Рубашка с расшитым воротником-стойкой и синие нарукавники конторского служащего. Картинку довершали сдвинутые на самый кончик мясистого носа очки и выглядывающая из кармана брюк цепочка от часов.

– Прошу прощения за беспорядок, – старик виновато улыбнулся. – Вот, чинил телевизор и увлекся… – он отодвинул паяльник подальше от края стола, поправил очки, сквозь толстые линзы уставился на Настю внимательным и отчего-то вдруг сделавшимся испуганным взглядом, потряс головой, точно прогоняя наваждение, отступил на шаг. Руки его вдруг затряслись мелкой дрожью, и Настя испугалась, что старосте станет плохо.

– Игнат Евсеевич, – она подалась вперед, – меня Софья Семеновна послала за мазью. Я Настя, – сказала и только потом сообразила, что назвалась своим настоящим именем.

– Значит, Софья Семеновна послала? – Староста заметно расслабился. – Проходите, Настасья, не стойте на пороге. Вас по батюшке как кличут?

– Анастасия Павловна, но лучше просто Настя.

– Анастасия – красивое имя, старинное. Мне всегда нравились старинные имена. Анастасия, Анфиса, Василиса…

Сердце болезненно сжалось. Она чуть не забыла, зачем пришла.

– Да вы присаживайтесь, Настенька. В ногах правды нет, – старик придвинул поближе к столу массивный самодельный стул, сдернул с носа очки, сунул их в нагрудный карман рубашки. – Сейчас организуем чаек с медом. В этом году мед знатный получился. Я, знаете ли, пчеловодством увлекаюсь. Интереснейшее занятие, надо вам заметить.

– Игнат Евсеевич, у меня к вам еще одно поручение есть, – Настя присела на стул.

– Ну что за время такое пошло?! – Староста сокрушенно покачал головой. – Сейчас без дела, просто так, в гости уже никто не ходит. Да вы не волнуйтесь, Настенька, мазь для Софьи Семеновны я уже приготовил. Ну, не обижайте старика, не лишайте возможности похвастать плодами трудов своих.

– Игнат Евсеевич, – Настя положила на стол папку. – Меня просили передать вам это.

В комнате повисло молчание: староста, не отрываясь, смотрел на папку, Настя смотрела на старосту. Если бы ей сказали, что человек может измениться до неузнаваемости всего за какое-то мгновение, она бы не поверила, но сейчас эти метаморфозы происходили прямо у нее на глазах. Игнат Евсеевич как-то сразу поник и съежился, от недавней бравады не осталось и следа, и сразу стало видно, что на самом деле он уже глубокий старик, сохраняющий видимость молодости лишь ценой невероятных душевных усилий.

– Откуда?.. Кто?.. – Он коснулся папки и тут же отдернул руку, точно боялся обжечься.

– Матушка Василиса.

– Валечка?! Но этого не может быть…

Да, определенно, папка действовала на старосту как-то неправильно. Вот он уже и заговариваться начал.

– Нет, Игнат Евсеевич, не Валечка, – сказала Настя как можно мягче, – а сестра Василиса.

– Валентина – это ее мирское имя, – старик тяжело опустился на соседний стул. – Раньше, в прошлой жизни я звал ее Валечкой. И потом иногда, по старой памяти… – в уголках блеклых, словно застиранный ситец, глаз показались слезы. – А оно вот как все получилось… Но каким образом, откуда у вас это? – староста кивнул на папку.

– Матушка Василиса отдала перед своей… – Настя запнулась, – перед своей смертью. Велела, чтобы я отыскала вас.

– Вы были там? Видели, как это случилось? – На ее запястье сомкнулись узловатые пальцы.

– Была, но ничего не видела. – Настя подавила острое желание отдернуть руку. – Я была в погребе, когда на скит напали. Матушка Василиса спустилась ко мне, отдала папку и показала подземный ход.

Все это звучало невероятно и даже дико, но Игнат Евсеевич ей поверил.

– На том месте, где сейчас скит, долгое время было поселение староверов, вот и понаделали тайных ходов за несколько-то веков, – он немного помолчал, а потом продолжил: – В милиции сказали, что в скиту обнаружили только тела сестер и не нашли тело паломницы. Это вы?

Настя кивнула.

– Я заблудилась в тайге, а потом набрела на лагерь Макара Петровича.

– Следователь считает, что паломница может быть причастна к произошедшему. – В выцветших глазах старосты зажегся странный огонь.

– Это не я, – прошептала Настя.

– Говорят, у паломницы было темное прошлое и судимость…

– Это не я!

– Успокойтесь, – сказал старик неожиданно мягко. – Я знаю, что это не вы, но послушайтесь доброго совета, уезжайте как можно быстрее.

– Почему? – спросила она упавшим голосом.

– Потому что нападение на скит и… зверское убийство монахинь – это ЧП областного масштаба, – старик оставил в покое Настину руку, рассеянно побарабанил пальцами по столу. – Губернатор взял расследование под свой личный контроль, и милиция будет носом землю рыть, чтобы в кратчайшие сроки раскрыть это преступление. На данный момент основные силы направлены на поиски и поимку сбежавших из коммуны бывших зэков, но если их не найдут, то обратят пристальный взгляд на вас. Пока настоятельница Свято-Никольского монастыря, матушка Анисия, держит оборону и утверждает, что вы в случившемся никак не виноваты, но если сверху надавят, никто не станет разбираться, – теперь он говорил коротко, по-деловому, безо всяких реверансов, да и выглядел совсем не как хозяин рюмочной.

– Откуда вы все это знаете?

Игнат Евсеевич пожал плечами:

– Это сейчас, на заслуженном отдыхе, я поселковый староста, а раньше я преподавал в Академии МВД, у меня еще остались кое-какие связи. Уезжайте, Анастасия, пока не поздно.

– Я не могу, – она покачала головой.

– Уезжайте! – повторил он с нажимом. – Пока еще никому не известны ваши паспортные данные, в деле вы фигурируете как «паломница», но выяснить детали – это всего лишь вопрос времени. Не скажет настоятельница, расскажет кто-нибудь из монахинь.

– Сестры ничего обо мне не знают, я общалась только с матушкой Анисией, но и она не спрашивала моего паспорта.

– Тем лучше. Значит, у вас есть шанс выйти сухой из воды.

– Но я в самом деле не могу уехать. У меня нет денег.

– Деньги – это как раз не проблема. – Старик встал, вышел из комнаты, и Настя осталась наедине со своими страхами.

Вот оно как все получилось. Она надеялась, что стоит только избавиться от проклятой папки – и все в ее жизни наладится, а оказалось – ничего не наладится, оказалось – стало еще хуже. Теперь она в списке подозреваемых, и путь обратно в монастырь ей заказан. Кто поверит словам бывшей зэчки? Да и зачем, когда вот она, готовая подозреваемая? Игнат Евсеевич говорит, что матушка-настоятельница пока еще «держит оборону», но кто знает, сколько это может продлиться? Вдруг вера матушки Анисии в ее, Настину, невиновность пошатнется и она расскажет о рекомендательном письме от отца Василия? А там уже узнать всю ее подноготную – дело техники. Конечно, есть надежда, что тех сволочей, что напали на скит, поймают и они во всем сознаются, но на это могут уйти месяцы или даже годы, а она не хочет обратно за колючую проволоку. Значит, выход один – бежать…

– Вот, это вам.

Задумавшись, Настя не заметила, как вернулся Игнат Евсеевич и как на столе рядом с папкой появилась толстая пачка банкнот.

– Что это?

– Это то, что поможет решить ваши проблемы, во всяком случае, в первое время. Это деньги. Берите, – староста придвинул к ней пачку.

– Я не могу, – Настя покачала головой.

Он понимающе кивнул, сказал вкрадчиво:

– Анастасия, карты, которые вы сохранили, значат для меня очень много, а эти бумажки, – он кивнул на деньги, – не значат ровным счетом ничего. Считайте это проявлением моей благодарности. Забирайте, забирайте… – он на секунду задумался, потом спросил: – Кто-нибудь еще знает, что папка была у вас?

– Нет, – она покачала головой.

Вообще-то, это не было чистой правдой, папку видели Макар и Антон с Егором, но они же свои, они спасли ей жизнь…

– Это хорошо. Скажите, может быть, Валюша… сестра Василиса отдала вам еще что-нибудь.

– Она подарила мне вот это, – Настя вытащила из-за пазухи медальон.

На какую-то долю секунды ей показалось, что Игнат Евсеевич попросит отдать ему медальон – такой грустный и одновременно требовательный был его взгляд, но вместо этого он лишь кивнул и пробормотал:

– Да, пожалуй, так будет правильно, – и тут же безо всякого перехода, совершенно другим, деловым тоном, спросил: – Когда вы сможете уехать?

– Завтра Макар Петрович собирается в город.

– Лучше бы уже сегодня.

– Сегодня не получится.

– Ладно, значит, завтра! – Старик хлопнул ладонями по столу с такой силой, что запчасти от телевизора мелко задребезжали, и сказал: – Прошу меня извинить, но сейчас мне нужно побыть одному.

– Да, конечно. – Настя поспешно встала, сунула деньги за пояс джинсов, туда, где раньше была папка, попятилась.

– И, пожалуйста, никому не рассказывайте о нашем разговоре, – староста больше на нее не смотрел, внимательно изучал свои искореженные артритом пальцы.

Лишь на обратном пути Настя вспомнила, что так и не взяла у Игната Евсеевича его чудесной мази, но возвращаться не стала. Возвращаться – плохая примета…

* * *

Идея с банькой была хороша, и Егор сначала воспринял ее с энтузиазмом… пока не увидел размеры бака для воды. Черт, да это и не бак вовсе, а полноценная цистерна!

– Ну, молодцы, приступайте! – Макар кивнул на стоящие аккуратным рядком ведра. – Колодец тут недалеко, в нескольких шагах. Если прямо сейчас начнете, за час управитесь.

– А ты? – Померанец подозрительно нахмурился.

– А я раненый. Видал? – Макар погладил забинтованную руку. – Ну, чего стали?

Несколько Макаровых шагов на поверку оказались ста пятнадцатью Егоровыми. Причем дорога к колодцу шла под уклон, а вот обратно с полными ведрами приходилось взбираться в гору. Пока они с Померанцем курсировали от бани к колодцу, Макар успел разжечь огонь, и к запаху опускающихся на деревню вечерних сумерек прибавился приятный запах дыма.

– Ну, долго еще? – взмолился Егор. – Руки отваливаются уже.

– Любишь кататься, люби и саночки возить, – назидательным тоном сказал Макар, а потом смилостивился: – Еще две ходки, ребята.

После еще двух ходок они с Померанцем устали так, что уже не хотели никаких банных радостей. В голову лезли крамольные мысли, что можно было бы запросто последовать примеру Натальи и вымыться под душем. Сил хватило только на то, чтобы доползти до дома, плюхнуться на веранде и, заискивающе улыбаясь, испросить у Софьи Семеновны «что-нибудь для поднятия жизненного тонуса». Но и здесь их ждал облом – «для поднятия жизненного тонуса» хозяйка предложила чай с печеньем.

– Остальное после бани, – сказала она строго. – В парилку подшофе никто не ходит, молодые люди.

– Софья Семеновна, а где Наталья? – спросил Егор.

Ответить хозяйка не успела, с тоненьким скрипом отворилась калитка, и во двор вошла сама Наташка. Егор, морально не готовый к произошедшим с ней переменам, едва не подавился печеньем. Вот, казалось бы, он уже все самое интересное видел и удивить его больше ничем невозможно, а поди ж ты!

Девчонка выглядела как… как женщина! В том смысле, что за сутки, проведенные вместе, он привык относиться к ней как к бесполому существу в худшем случае и как к боевому товарищу – в лучшем. Сцена на реке осталась в памяти мимолетным и не слишком реальным эпизодом. Но сейчас умытая, причесанная и одетая в свежую одежду девчонка выглядела совсем иначе.

– Ну что, Наташа, – спросила Софья Семеновна, – принесла?

– Извините, – она виновато улыбнулась, – Я не нашла его дом.

– Да как же так?! Я ж тебе все объяснила! Выходишь, сворачиваешь направо, и дальше до самого конца улицы.

– А я свернула налево, простите. Наверное, я вас неправильно поняла.

– Ладно, не переживай, – сказала Софья Семеновна, – ребята сходят. Садись вот, с нами чайку попей.

– Куда это ты ходила, Лисичка? – полюбопытствовал Егор, освобождая девчонке место за столом.

– К нашему старосте, – ответила за нее хозяйка, – за мазью от ран.

– А у кого раны?

– И у Макара Петровича, и у самой Натальи. Вы ее ноги видели?

– Ну, – Егор воскресил в памяти стройные девичьи ножки и все остальное до кучи.

– Баранки гну, – прошипела Настя и покраснела.

– Увидеть хотелось бы, но не довелось, – закончил он и подмигнул девчонке. – Может, покажешь?

– Егор, – с упреком сказала Софья Семеновна, – вам все шуточки, а у девочки на ногах живого места нет.

– Так мы к вашему кудеснику после баньки смотаемся, – Егор толкнул Померанца в бок. – Хорошо, Антоха?

– Там видно будет, – проворчал тот. – Не загадывай.

Время показало, что приятель был прав, не стоило загадывать. Оказалось, что банька «по-сибирски» – это весьма серьезное мероприятие. Для начала в Макаре обнаружились вдруг садистские наклонности, и он так отходил их с Померанцем березовым веничком, что казалось, кожа вот-вот облезет. А потом был фирменный Макаров первач, да под умопомрачительно вкусную закусь, да под хрусткие, как февральский снежок, соленые огурчики. После пятой рюмки первача они все втроем единогласно решили, что не нужны им никакие целебные мази. А вот задушевная мужская беседа – это самое то. В разгар этой самой беседы Антон и вспомнил, что за всей этой суетой-маетой так и не спросил Макара об одном очень интересном явлении.

– А скажи-ка нам, Макар Петрович, – он опрокинул в себя стопку первача, откусил огурчика, – что это ты за церемонии на болоте разводил?

– Какие церемонии? – не понял уже изрядно захмелевший егерь.

– Да с лисицей, – уточнил Егор. – Ты ж с ней разговаривал так, точно она не зверь, а человек. Хозяйкой ее с какого-то перепугу называл.

– То, что с перепугу – это ты, фотограф, верно подметил, – Макар нахмурился. – Я ж там, на трясине, впервые в жизни по-настоящему испугался. Я ж думал, это стариковские байки все про Хозяйку, а оно вона как… – он надолго замолчал.

– Что-то я не совсем понимаю, про какую хозяйку речь? – вмешался в их разговор Померанец.

– И это, ребятушки, скажу я вам, еще большое везение, что Хозяйка нам не в истинном своем обличье явилась, а в лисьем. – Макар Померанца точно и не услышал. – Это мы просто малым страхом отделались.

– А какое у нее истинное обличье? – спросил Егор, которому сказка про какую-то лисью Хозяйку нравилась все больше и больше. Он с детства сказки любил.

– Ну, ясное дело, какое, – егерь пожал плечами, – женское. Старики рассказывали, что тот, кому доведется Хозяйку лисой увидеть, золото непременно найдет, а кому она женщиной явится, того смерть неминуемая ждет.

– Что-то я не припомню, чтобы мы золото на топи находили, – усмехнулся Егор.

– Так то ж когда было! – развел руками Макар. – В девятнадцатом веке все здешние реки были золотодобытчиками облюбованы. Много золота не намывали, – он разлил первач по стопкам, продолжил: – до тех пор, пока на Лисьем ручье Хозяйка не объявилась. Вот тогда-то и стали старатели на берегу самородки находить. Да не просто так, а в тех местах, на которые золотая лиса указывала.

– А кто она такая, эта Хозяйка? – Егор осушил свою стопку. – Откуда взялась?

– Так то темная история, – Макар махнул рукой, – темная и запутанная. Мне ее бабка в детстве рассказывала.

– Ну, так а ты нам расскажи, – потребовал Егор. – Интересно же, что за диво такое мы сегодня на болоте встретили…

* * *

Демьян Субботин. Сибирь. XIX век

…Богатство его росло и множилось. Был Демьянка, Акима Субботина меньшой брат, а стал Демьян Петрович Субботин, уважаемый человек, завиднейший во всей округе жених. Хоромы себе царские отгрохал, жить стал богато да с размахом, а старательное ремесло все одно не бросал, потому как, почитай, только ему одному Хозяйка свою милость и являла. А что за такую-то везучесть небывалую Демьяна в деревне колдуном стали звать, так то не беда. Пущай, глядишь, бояться сильнее станут. В старательском деле без страху никак нельзя, только дай слабину – налетит воронье, все, что трудами праведными нажито, растащит.

Вот, казалось бы, нет на тыщи верст кругом человека богаче, чем Демьян Субботин, а счастья все едино никакого. Боязно же за богатство-то, а ну как лиходеи какие обкрадут?! В доме золотишко держать по нынешним неспокойным временам опасно, а банкам Демьян никогда не доверял. Что ж это за богатство такое, которое нельзя в любой момент в руки взять да полюбоваться! Долго он думал, как с золотом поступить, ночами не спал и надумал-таки. Слитки надобно подальше от людских глаз схоронить. Да так, чтобы ни единая живая душа не догадалась. Есть одно место такое – Лисья топь, Лисий ручей аккурат из нее начало берет. Гиблое место, ежели дороги не знавши туда сунуться, так сгинешь всенепременно. А посеред топи, местные сказывали, островок есть с пещерой. Только в пещеру ту просто так не попасть, лаз нужно знать потайной. Вот же какое местечко чудесное для его золотишка! Дело осталось за малым, провожатого сыскать. Да не абы какого, человек должен быть сильный, потому как сундук с золотом по топи придется на своем горбу тащить, с лошадьми туда не сунешься.

Митяй Леонов приглянулся ему сразу. Во-первых, топь знает как свои пять пальцев, с малолетства с батькой-охотником по тайге шастал. Во-вторых, сильный, что медведь, такой сундук неподъемный сможет и в одиночку тащить. А в-третьих, Митяй – мужик не из болтливых, коли велено молчать, так молчать и будет. Осталось только о плате сговориться – и можно в путь отправляться…

…Ох, и страшенное место – эта Лисья топь. Ведал бы Демьян, что так все тяжко будет, не пошел бы, ей-богу! Но тепереча уж куда?! Тепереча отступать уж поздно, дорога только вперед. А Митяю все нипочем, топает себе по колено в болотной жиже да еще и сундук прет. С сундуком хорошо все вышло. Митяй смастерил из веток волокушу, ну и тащил волоком. Сундук-то надежный, из просмоленной лиственницы. Такому вода нипочем. Демьяну одно оставалось: следить, чтоб волокуша никуда не съехала, ну и подталкивать, ежели что.

К острову они спустя полдня вышли. Умаялись оба, даже Митяй больше не скалился да песни не пел, только чертыхался, как оступался или волокуша в сторону загребала. А остров такой чудной: торчит гора каменная посеред болота, на первый взгляд никакого лазу в эту гору нет, но, видать, не зря он Митяю такие деньжищи наперед заплатил. Митяй свое дело знал.

– Посиди, – говорит, – барин, отдохни, а я скоренько камешки пересчитаю.

Камешки – это валуны неподъемные, такие, что и вдесятером не сдвинешь, а Митяй знай свое гнет:

– Тута есть камень один, он токмо с виду большой и тяжелый, а на самом деле и дите управится.

Да только не дурак Демьян сидеть, ему ж надобно все своими глазами увидеть да на чертеж все подробненько нанести. А то мало ли что…

А камень-то приметный оказался, на морду лисью похож. С виду тяжелый, а навались на один край – он и поворачивается вокол своей оси.

Ко всему Демьян готовился, а чуда такого не ожидал: посеред пещеры – озеро круглое, как блюдце. И свет льется откуда-то сверху, неяркий такой, скудный. Но свету того хватает, чтоб разглядеть, что вода в озере черная, точно деготь, может, от глубины, а может, от чего другого.

– Неглубоко тута, барин, и вода нормальная. – Митяй присел на краю озера. – Глубина с мой рост, не более. Ежели хочешь свой сундук схоронить, то лучшего места, чем под водой, тебе не сыскать.

А и то верно! Даже коли кто чудом сумеет топь пройти, на остров забрести да лаз в пещеру сыскать, то ни в жизнь не смекнет, что золотишко можно под водой прятать, потому как из-за воды черной кажется, что глубина в озере колодезная.

Сам-то Демьян в воду не полез, пообещал Митяю сверх оговоренного накинуть, тот и сиганул в озеро, а сундук с золотом следом уволок. Вот и все, поди сыщи клад-то. Кто ж додумается дно озерное проверить?

Как сделали дело, Демьян сразу повеселел. Ночь они на острове переждали, накормили комарье вдосталь, а на рассвете в обратный путь тронулись. Без поклажи идти веселее было, Демьян шагал вслед за проводником да по сторонам поглядывал, что запоминал, а что и на бумажку рисовал, чтобы не забыть. До Лисьего ручья добрались к полудню. Митяй решил болотную жижу с одежи смыть, а Демьяну все на руку. Пока проводник в воде плескался, он ножик свой любимый в кармане нашарил. Нельзя в этаком деле сообщников в живых оставлять. Денег, вперед уплоченных, конечно, жалко, да тут уж ничего не поделаешь.

Митяя он по шее полоснул, как раз когда тот из воды выбирался. Лучше бы под ребро ножик загнал или прямиком в сердце, да захотелось вдруг молодые годы вспомнить, похвастать удалью молодецкой. Проводник за горло схватился, захрипел и на Демьяна начал заваливаться. Это ж еще чего доброго кровищей перемажет! Демьян отступил, да, видать, не шибко проворно, успел Митяй напоследок его за ворот рубахи ухватить да дернуть. Рубахи-то не жалко, другое страшно – цепочку, на которой лисий медальон болтался, ирод этот порвал, и медальон прямиком в воду упал. А в Лисьем ручье течение побыстрее, чем в иной реке. Даром что ручьем зовется. Мелькнул медальон золотой искрой да и сгинул…

До ночи Демьян дно прочесывал, все надеялся, что отыщется пропажа. Вымок с ног до головы, замерз, а так ничего и не нашел. Опомнился, только когда луна взошла, выбрался из ручья да так и застыл столбом… Стоит на берегу баба: вся в белом, косы огненные по плечам стекают аккурат в воду. Ведьма…

– Вот и дождалась я тебя… – Сама улыбается, а глазюки зеленым огнем горят. – Устала я, Демьянка, верой и правдой убивце своему служить. Отслужилась.

– Хозяйка, смилуйся! – Демьян на колени рухнул, голову руками закрыл. – Смилуйся, пощади! Я ж раскаялся, вот те крест, раскаялся! – перекрестился, думал, что гадина эта креста убоится, да просчитался.

– Раскаялся, говоришь? – по голосу не понять, верит али насмешничает. – Ну, коли раскаялся, так у меня для тебя гостинец. Погляди-ка, Демьянка!

Боязно смотреть, да ничего не поделаешь. Поднял Демьян голову, а перед ним уже не баба вовсе, а лиса рыжим хвостом песок метет. Это что же! Это значит явила ему свою милость Хозяйка-то? Как есть явила! Вон какой самородок большущий из земли торчит, даже подумать страшно, сколько такая громадина завесит.

– Любишь золото? – Лиса под ногами крутится, а голос ведьмин прямиком в голове звенит.

– Люблю, Хозяйка! Кто ж его не любит?!

– Так бери. Твое оно… – Сказала и исчезла.

Опомнился Демьян, кинулся к самородку, хотел подальше от берега оттащить да в кустах прикопать, да не тут-то было. Руки будто чужие сделались, замест самородка потянулись к кушаку, обвязали один конец вокруг камня, а второй вокруг шеи…

…До чего ж вода в Лисьем ручье холодная. До чего ж самородок тяжелый. Зайти подальше от берега, туда, где воды по грудь, да отпустить каменюку окаянную…

– Вот тебе и золото, Демьянка! На веки вечные… – последнее, что услышал перед тем, как самородок его на дно утянул…

* * *

– …А Демьяна Субботина в Лисьем ручье нашли с камнем на шее, – Макар увлекся рассказом не на шутку, даже про первач свой забыл. – Кто говорил, что конкуренты его утопили, кто, что сам утопился, но местные, все как один, считали, что это Хозяйка с ним счеты свела. С тех пор ее пореже видеть стали, но уж если видели, то все: либо клад найдешь, либо богу душу отдашь.

– А с нами как же? – спросил Егор. – Мы ж вроде клад не нашли, и живы все, слава богу. Чего ж тогда она нам явилась, эта Хозяйка?

– А ты не понял? – Макар посмотрел на него внимательным, совсем не хмельным взглядом. – Она ж нас к Наташке выводила. Мы ведь совсем в другом направлении шли, не явись нам Хозяйка, девочка бы утонула.

– С чего это нашей коммунарке такие привилегии? – хмыкнул Померанец.

– Так кто ж его знает? – Макар пожал плечами. – Говорят, Хозяйка женщин и детей никогда не обижала, все больше с мужиками озоровала. Бывали случаи, что она заплутавших ребятишек из тайги выводила. Может, и с Наташкой так. Может, пожалела, а может, еще чего. Вот вы меня, ребятушки, убейте, а спрашивать я бы у нее ничего не стал. Мне и одной встречи на всю жизнь хватило. Ну, что, выпьем по последней и на боковую? – Он встряхнул почти пустую бутыль первача.

– Какая боковая?! – возмутился Померанец. – Макар, да мы с Ялаевым еще только во вкус вошли. Ты лучше скажи-ка нам, как в вашем поселке обстоят дела с культурной жизнью?

– С культурной жизнью? – егерь задумчиво подергал ус, а потом сказал: – Будет вам культурная жизнь. Одевайтесь!

* * *

В баню Настя не пошла, хоть ей и предлагали. И за стол с мужиками не села – больно надо. Она может и на кухне чай попить с Софьей Семеновной. Сначала все было тихо-мирно, а потом Егор с Антоном намылились на танцы. Собирались шумно и долго, вырядились как павлины. Макар обозвал их пижонами, а Софья Семеновна лишь неодобрительно покачала головой и попросила долго не задерживаться, на что Макар тут же ответил, что дело молодое, пусть парни развеются.

Развеются… Настя представила, как эти двое собираются «развеиваться», и совсем расстроилась. Не то чтобы ей хотелось вместе с ними в клуб, но могли бы хоть из вежливости пригласить. Она бы, разумеется, отказалась, потому что ерунда все это и баловство, но все равно обидно.

– Наташа, я тебе в домике для гостей постелю, – сказала Софья Семеновна, когда они закончили убирать со стола. – Устала, небось?

Да, она устала: и физически, и особенно душевно. Устала так, что ноги не держат и в голове туман. Перед завтрашним днем надо обязательно выспаться, потому что неизвестно, когда ей доведется в следующий раз поспать по-человечески. Завтра она попросится в город вместе с Макаром, а дальше… Что будет дальше, Настя старалась не думать. Будет день – будет пища…

Домик для гостей оказался маленькой бревенчатой избушкой, притулившейся на самом краю Макаровых владений, возле бани. Внутреннее убранство роскошью не поражало, но было здесь довольно уютно. Две кровати, застеленные клетчатыми пледами, пушистый половичок на полу, старый шкаф и два стула. На стене, над одной из кроватей – плюшевый коврик с оленями, точно такой же был когда-то в доме Настиной бабушки.

– Здесь останавливаются охотники, – пояснила Софья Семеновна. – Те, кто приезжает издалека, постоянные клиенты Макара Петровича.

– Такие, так Антон и Егор?

– Да, они тоже здесь ночевали.

– А где они будут ночевать сегодня? – насторожилась Настя.

– Не волнуйся, девочка, дом большой, – Софья Семеновна улыбнулась. – Впрочем, эти оболтусы заявили, что будут спать на сеновале. Они, видишь ли, вернутся не скоро, поэтому не хотят нас тревожить. Все, отдыхай! Кровати я уже застелила, выбирай, которая тебе больше нравится.

Настя выбрала ту, над которой висел коврик с оленями.

– Дом закрывается изнутри, – сказала Софья Семеновна на прощание. – И вообще, не волнуйся, на ночь Макар Петрович выпускает погулять Муху, а она чужого к участку и близко не подпустит. Спокойной ночи, Наташа.

Как только хозяйка ушла, Настя тут же закрыла дверь на замок. Конечно, Муха собака грозная, но береженого и Бог бережет…

* * *

Сельский клуб произвел на Егора неизгладимое впечатление. Честно говоря, он ожидал увидеть деревянную сараюшку, с грехом пополам приспособленную под нужды местной молодежи, а увидел добротное кирпичное здание в два этажа, ярко освещенное и с виду совсем новое.

Возле клуба было оживленно. На скамейке бренчал на гитаре хлипкий отрок, здесь же, замерев от восторга, сидели благодарные слушательницы, девчонки лет пятнадцати, не больше. Хотя кто их разберет, нынешних акселератов? Чуть поодаль возле старенького мотоцикла кучковались мальчишки, совсем еще зеленые, даже несмотря на акселерацию.

– Детский сад, – заключил Померанец и разочарованно сплюнул себе под ноги. – Где обещанные красавицы?

– Да ты погодь, будут тебе еще красавицы.

Точно в подтверждение Макаровых слов у клуба нарисовались три девицы. На первый взгляд от городских барышень они мало чем отличались, ну разве что чуть более здоровым видом и ярко выраженной фигуристостью. Барышни кокетливо стреляли глазками в их сторону и о чем-то перешептывались. Померанец, который еще с институтских лет испытывал слабость к пышнотелым девицам, восхищенно присвистнул и заметно приободрился.

– Ну, Антоха, согласен быть сегодня первым парнем на деревне? – Егор похлопал друга по плечу.

– Макар, а они как, отзывчивые? – Померанец не сводил взгляда с местных красоток.

– Отзывчивые, – Макар усмехнулся в усы. – Только имейте в виду, кавалеры у них тоже отзывчивые. Как отзовут за клуб да начистят хари, мало не покажется.

– Не переживай, отобьемся, – сказал Егор и подмигнул одной из девиц, самой компактной из троицы. – Мы от медведя отбились, не забывай.

– Отбились бы вы, если бы не Наташка, – буркнул Макар и потер раненую руку. – В общем, вы тут смотрите, сильно не озоруйте, а я домой пошел.

В отличие от клуба, сама дискотека Егора не впечатлила. Не помогло ни братание с местным авторитетом Степкой Лиходеевым, ни раздавленный на троих пузырь беленькой, ни призывные и многообещающие улыбки секс-бомбы местного розлива Анжелки, ни танцы под завывания дико популярной в этом сезоне полупопсовой-полуроковой группы. Егору было маетно и грустно. Как-то вдруг накатила извечная русская тоска, когда не знаешь, что лучше: то ли набить кому-нибудь морду, то ли завалить какую-нибудь бабенку, то ли завалиться спать самому. Поразмыслив немного, Егор выбрал третий, самый разумный вариант. Видимо, сказались годы, прожитые в цивилизованной и ужасно скучной Америке.

Померанец идти домой отказался. Чувствовалось, что друг мечется между первым и вторым вариантами, но с выбором еще до конца не определился.

– Ты, Ялаев, иди один, – Антон икнул, – а я тут оттянусь. Когда еще получится так расслабиться?

Да, что правда, то правда. Где еще советник городского головы, без пяти минут губернатора, сможет облапать продавщицу сельпо и набить морду лучшему вальщику леса в районе? Только здесь, в благословенном Бирюково. Вот и не надо ему мешать, пусть человек наслаждается свободой. И вообще, он такой стресс пережил, что все эти выкрутасы – скорее всего чистое позерство, способ доказать самому себе, что после того случая в тайге жизнь не остановилась и с ним по-прежнему все в порядке.

Дорога домой показалась неожиданно длинной. То ли в Бирюково с наступлением ночи в силу вступали иные пространственно-временные законы, то ли Егор просто выбрал не тот путь.

Калитка открылась с тихим скрипом, и в то же мгновение на него прыгнуло что-то большое и лохматое, лизнуло шершавым языком в ухо, радостно взвизгнуло. Хорошо, что он вовремя сообразил, что это большое и лохматое – Муха, а то бы без инфаркта не обошлось.

– Привет, – Егор потрепал псину по загривку.

Псина тихо тявкнула в ответ. Вот они, чудеса дрессировки: во время первой встречи была готова порвать их с Померанцем на британский флаг, но стоило только Макару сказать волшебное слово «свои», и, полюбуйтесь – милейшее существо, только чересчур слюнявое и тяжелое.

– Не знаю как ты, а я спать. У меня в последнее время в жизни были одни только стрессы, – пожаловался он Мухе и направился к домику для гостей.

Дверь была заперта на замок. Разумно – времена нынче неспокойные. Егор пошарил в кармане джинсов, нашел ключ, который еще до их неудачного сафари выдала ему хозяйка. Попасть ключом в замочную скважину получилось не сразу. Он списывал этот конфуз на непроглядную темноту, но в душе знал, что виной всему – Макаров первач и выпитая на троих бутылка водки.

В домике тоже было темно. Егор бы обязательно включил свет, если бы вспомнил, где выключатель. Пришлось пробираться на ощупь, ориентируясь на лунную дорожку на полу. Дальше просто: Антохина койка справа, его – слева, под плюшевым ковриком с оленями, элементом сельского шика. С одеждой Егор мудрить не стал – где сейчас найдешь тот шкаф? – сбросил прямо на пол.

…Что-то было не так с его кроватью. Хуже того, кровать, кажется, была уже занята. Рука коснулась чего-то теплого и гладкого, заскользила вверх. Вот это, кажется, впадинка между лопаток, а вот это шелковистое – волосы…

Закончить свои изыскания Егор не успел – тело, узурпировавшее его кровать, вздрогнуло и завопило. Тело кричало слишком громко и воплем своим грозило перебудить всю округу. Думать было некогда, действовать нужно было быстро…

Тело, а теперь Егор точно знал, что оно женское – успел сориентироваться на ощупь, – извивалось и брыкалось, и даже пыталось укусить его за руку. Слава богу, хоть орать перестало, только сосредоточенно сопело и однажды, когда он не рассчитал силы и навалился всем весом, тихо всхлипнуло.

Нельзя сказать, что бой был равным – победила сила и ловкость, то есть Егор. Можно было начинать собой гордиться, если бы не одно досадное обстоятельство: поверженный противник повел себя совсем уж безобразно – взял и расплакался.

– Эй, ты что? – спросил Егор испуганно.

– Слезь с меня! – голос был знакомый…

– Лисичка?!

Вот, блин, дурак! Совсем забыл, что Софья Семеновна постелила им с Померанцем на сеновале, поперся по старой памяти в домик для гостей, а тут Наташка…

Будь Егор чуток трезвее, он бы, наверное, извинился и убрался восвояси, но он полез к девчонке с утешениями и увлекся…

А попробуй не увлечься, когда вот оно, горячее тело прямо под твоими ладонями, а память услужливо подсовывает дивные картины: молочная кожа, мокрые волосы, натянутый как струна позвоночник, ну и все остальное, что из-за кромешной тьмы невозможно видеть, зато возможно осязать.

Девчонка, конечно, сопротивлялась, но как-то не слишком убедительно, и Егор окончательно уверился в разумности и логичности происходящего. Да и что тут такого?! Они оба взрослые люди, пережили вместе немало испытаний, а, как известно, испытания сближают. Так что нет ничего удивительного в том, что он попытался сблизиться максимально…

После «сближения» захотелось есть и спать. И если с первым желанием могли возникнуть определенные трудности, то для осуществления второго не было никаких препятствий. Это Егору так казалось, но жизнь вдруг внесла свои коррективы. Стоило ему только устроиться поудобнее и закрыть глаза, как в бок уперся острый Наташкин локоть и сердитый голос зашипел:

– Уходи!

Ничего себе заявочки! Куда это ему уходить на ночь глядя?

Егор так и спросил.

– Куда хочешь. – Давление на бок ослабло, а девчонка уселась на кровати, стащив при этом с Егора одеяло.

– Эй, ты чего?! – Одной рукой он поймал край одеяла, второй попытался погладить Наталью по спине, но она увернулась, перебралась на соседнюю кровать, повторила:

– Уходи!

– Не собираюсь я никуда уходить. Мне и здесь хорошо.

– Тогда я уйду. – Девчонка принялась одеваться.

Егор решил, что она блефует, но, когда через пару минут громко хлопнула входная дверь, понял, что в этой битве проиграл уже он. Выбираться из нагретой кровати не хотелось, но пришлось спешно собирать манатки. Что ж он, зверь какой, чтобы женщина из-за него на улице ночевала?

Наталья сидела на крылечке. Егор присел рядом, набросил ей на плечи свою куртку, сказал шепотом:

– Лисичка, ты меня это… извини.

Она ничего не ответила, лишь зябко поежилась.

– Я на сеновал спать пойду.

А в ответ – тишина… Гордая, понимаешь ли! Типа он урод такой-разэтакий, обидел дите невинное. Она типа не хотела, а он типа заставил…

Егор решительно встал. А вот не будет он извиняться и унижаться! Да и не за что извиняться, дело молодое и вообще… Кто ж виноват, что она в его постели оказалась? А сама и виновата!..

– Спокойной ночи! – рявкнул он и направился прочь от гостевого домика.

Наталья так ничего и не ответила…

…Утро принесло с собой головную боль и чудовищное похмелье – ночные возлияния не прошли даром. Егор, не открывая глаз, потянулся. Какой дурак сказал, что спать на сеновале – исключительное удовольствие? Брехня все это! Неудобно, колко и тело затекло так, словно он спал на кирпичах, а не на сене. Да ладно бы спал, а то ведь всю ночь кувыркался. Сначала с Натальей, но это хотя бы было приятно, а потом, когда Егор перебрался на сеновал и только-только закрыл глаза, приперся Померанец…

Ночь Антоха провел с неменьшей пользой, чем он: реализовал сразу две свои внутренние потребности, и телесную, и душевную. С телесной все было более или менее понятно – продавщица сельпо не смогла устоять перед гарным городским хлопцем и после непродолжительных уговоров отдалась его страстным ласкам. А вот с душевной потребностью все было гораздо сложнее. После самоутверждения на любовном фронте Померанцу захотелось утвердиться на социальном, то бишь подраться. Что он и сделал, вызвав на дуэль лучшего вальщика леса в районе. Вальщик леса оказался жуликом и негодяем и явился на дуэль не один, а с товарищами. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Макар, обеспокоенный их долгим отсутствием, не пришел к клубу и не растащил дуэлянтов. Померанец легко отделался, хотя из его разбитого носа кровищи натекло немерено, и, не зная предыстории, можно было запросто решить, что его пытали. В общем, выспаться Егору так и не удалось. Сначала на пару с Макаром пришлось усмирять рвущегося в бой Антона, а потом еще полчаса выслушивать его пьяные завывания…

Егор открыл один глаз. В лучах утреннего солнца переливались золотом пылинки. Картинка была красивой, и он отважился открыть второй глаз. Лучше бы не открывал, потому что его чувство прекрасного тут же было осквернено видом распухшей померанцевской рожи, а в душе родилось неконтролируемое желание наподдать товарищу по почкам.

– Проснулся? – Антоха открыл один глаз, второй заплыл и не открывался.

– Отвали! – проворчал Егор и отвернулся, чтобы не видеть этого безобразия.

– Классно мы вчера погудели! Да, Ялаев? – спросил Померанец заискивающе.

– Особенно ты.

– Ну, с кем не бывает! Зато будет что в старости вспомнить.

Утверждение это было весьма сомнительным, но удивительным образом примирило Егора и с Померанцем, и с действительностью. Вспомнить и в самом деле будет что. Одно только нападение медведя тянет на целую главу в мемуарах…

* * *

Выспаться так и не получилось. А все из-за Егора. Ну кто его просил?! Даже вспоминать стыдно… Да и сама она тоже хороша, никто ее силой не заставлял, сама же и поддалась телесной слабости. А попробуй не поддаться, когда больше четырех лет без мужского внимания, а он такой… настойчивый и ласковый.

Права была матушка Анисия, когда не взяла ее в послушницы, сумела рассмотреть ее порочную суть. Сначала матушка-настоятельница рассмотрела, а теперь вот Егор помог тайным страстям выплеснуться наружу. Теперь она все про себя знает. Жаль только, что знание это не способно снять камень с души.

К завтраку Настя готовилась очень тщательно, не хотела, чтобы остальные, и особенно Егор, догадались, что с ней творится. Ничего не творится, просто она прозрела.

Оказалось, что волновалась Настя напрасно. За завтраком все внимание было приковано к Антону. Минувшей ночью с ним случилась беда: напали местные хулиганы и побили ни за что ни про что. В то, что ни за что ни про что, Настя не верила, помнила, как они с Ялаевым вчера собирались в клуб, и лихорадочный блеск их глаз тоже помнила. И Софья Семеновна, похоже, рассказам про хулиганов не поверила, вслух ничего не сказала, но головой покачала весьма неодобрительно.

В общем и целом можно было считать, что утро прошло нормально, если бы не Егор. Он смотрел на Настю так, словно прошлой ночью узнал все ее тайны, и от взгляда этого становилось то жарко, то холодно. Руки сами собой потянулись к шее: дурная привычка – при малейшем волнении теребить крестик. Пальцы коснулись не крестика, а медальона, прощального подарка матушки Василисы. Наверное, веревка, на которой висел медальон, перетерлась, потому что одного-единственного прикосновения хватило, чтобы он упал прямо на обеденный стол.

– Это что у нас такое?! – Егор оказался расторопнее, заграбастал медальон.

– Отдай! – потребовала Настя.

– Нет, ну интересно же! – Он повертел медальон в руках, даже ногтем поскреб. – Любопытная какая вещица.

– Дай сюда! – Настя уже едва не плакала.

– Егор, как вам не стыдно?! – с упреком сказала Софья Семеновна.

– А что я такого сделал? – спросил он смущенно и протянул Насте медальон. – Я же просто хотел посмотреть.

– Если бы Наталья хотела, чтобы вы это увидели, она бы носила его поверх одежды. А вы поступили так… бесцеремонно.

– Подумаешь, железяка какая-то! – заступился за Егора Антон. – Наташка, дай-ка посмотрю!

Вместо того чтобы выполнить просьбу, Настя сжала медальон в кулаке, а руку спрятала за спину.

– Детский сад! – простонал Егор, и Антон согласно кивнул.

– Это подарок, – пытаясь скрыть неловкость, Настя смущенно улыбнулась.

– От кого подарок? – к их беседе неожиданно проявил интерес Макар.

– От одного очень хорошего человека, – сказала она уклончиво.

– Вы, кажется, собирались ехать в город? – попыталась разрядить обстановку Софья Семеновна.

– Вот позавтракаем и поедем, – Макар исподлобья посмотрел на парней.

– Поедем, – пообещал Егор, – наблюдая, как Настя прячет медальон в карман джинсов.

– Возьмите меня с собой, – попросила она.

– Зачем?

– Ну, – она замялась. – Не могу же я все время жить у вас. Позвоню родным, попрошу, чтобы они меня забрали.

– Так отсюда позвони, – предложил Макар. – Чего мотаться-то туда-сюда?

– Мне еще купить нужно кое-чего, – Настя умоляюще посмотрела на Софью Семеновну.

– Макар Петрович, пусть девочка с вами съездит, на город посмотрит, развеется, – сказала та.

– Да пусть едет! Что мне, жалко, что ли? Только, Наталья, имей в виду, нам по магазинам разгуливать будет некогда, чтобы все было быстро, по-солдатски! Уяснила?

Настя кивнула.

– Значит, на сборы вам ровно десять минут. Кто не успеет, останется в Бирюково.

Десяти минут Насте хватило с лихвой. Да и какие сборы, когда собирать нечего? У нее осталось одно-единственное дело, надо было как-то отблагодарить добросердечных хозяев за заботу. Из пачки, которую дал ей староста, Настя достала три стодолларовые купюры, положила их под свою подушку. Софья Семеновна начнет перестилать постель и найдет…

В город ехали с комфортом, в огромном черном джипе. За рулем сидел Антон, из чего Настя сделала вывод, что это скорее всего его машина. Дорога заняла всего час, а если бы степенный Макар время от времени не сдерживал нетерпеливого водителя, долетели бы минут за сорок.

Город был маленький, одно название, что райцентр. Все стратегические объекты: банк, почта, здание мэрии, универсальный магазин и ресторан группировались вокруг площади с памятником вождю советского пролетариата. Вождь был немного потрепанный, но, судя по всему, и в самом деле вечно живой.

– Ну, вот и приехали, – сказал Макар, выбираясь из джипа. – Значит, Наталья, слушай сюда: мы с ребятами сейчас в банк заскочим, а у тебя на все про все полчаса времени. Управишься?

– Управлюсь, Макар Петрович, – заверила она его.

– А деньги? – вдруг вспомнил он и полез в карман.

– Спасибо, у меня кое-что есть.

– Ну, тогда иди, звони своим родным. Небось, люди извелись там. Хлопцы, за мной!

Настя стояла возле джипа и с тоской смотрела вслед удаляющимся мужчинам. Как-то не по-человечески получилось. Они ей жизнь спасли, она даже спасибо сказать не может…

Все, хватит стоять! У нее в запасе всего полчаса, чтобы уйти отсюда как можно дальше…

* * *

В банке случилась проволочка. Единственный на весь город банкомат отказывался принимать Егорову кредитку. Пришлось долго стоять в очереди, а потом еще столько же выяснять отношения с кассиршей, тормозной, ни хрена не соображающей теткой. В итоге, когда им наконец удалось получить деньги, прошло не полчаса, а гораздо больше. А потом выяснилось, что пропала Наташка. Они с Померанцем прочесали всю площадь, обыскали универмаг и почту – безрезультатно. Неизвестно, сколько бы еще они потеряли времени, если бы Макар не решил допросить бабусек, торгующих семечками аккурат под памятником Владимиру Ильичу. Бабуси проявили поразительную наблюдательность и не менее поразительную болтливость и поведали, что «тощая рыжуха» ни в какие магазины не ходила, а потопталась малость возле «ихнего тарантасу» и «почапала куда-то туда». Причем направление все три бабуськи указывали разное, но единодушно сходились во мнении, «что молодежь нынче пошла неуважительная».

– А едрит твою направо! – Макар сердито сплюнул себе под ноги. – Сбежала девка!

– Куда? – растерянно спросил Егор.

– Кто ж ее знает – куда?! От нас сбежала, вот и все дела! Ну, вы скажите мне, хлопцы, мы с ней плохо обращались? Софья Семеновна как родную приняла, накормила, одела, а она так не по-людски… Эх, да что говорить?.. – он досадливо махнул рукой. – Поехали!

– Куда поехали?! – всполошился Антон. – А вдруг она просто потерялась?

– Просто только кошки родятся, а она ушла.

– Так может, поищем? – предложил Егор. Случившееся не нравилось ему все больше и больше. Вдруг Наталья из-за него ушла, из-за вчерашнего?..

– Ну, – Макар потер раненую руку и поморщился, – город небольшой. Давайте прокатимся, если бензина не жалко.

– Да черт с ним, с бензином, девчонку жалко, – проявил неожиданное человеколюбие Померанец.

Поиски ничего не дали – Наталья как сквозь землю провалилась.

– Все, домой! – скомандовал Макар. – Ушла, значит, ушла. Бог ей судья.

Обратно в Бирюково ехали молча. У Егора на душе скребли кошки. Кто ж мог подумать, что Наталья окажется такой чувствительной барышней и сбежит, не перенеся позора? В байки про то, что где-то неподалеку у нее есть родственники, он не верил. Скорее всего девчонка ушла просто в «белый свет».

– Езжай дальше, – сказал Макар, когда джип уже поравнялся с его домом.

– Куда? – Антон вопросительно приподнял брови.

– Все время прямо, до конца поселка. Заедем к Евсеевичу, заберем мазь, а то что-то рука, зараза, разболелась.

Староста жил в маленьком бревенчатом домике на берегу реки. Антон остановил джип у калитки с грозной табличкой «Осторожно, злая собака!», вопросительно посмотрел на Макара.

– Ждите здесь, я скоро. – Егерь выбрался из джипа, толкнул калитку, вошел во двор, но не прошло и минуты, как он, бледный и всклокоченный, выбежал из дома.

– У кого из вас телефон с собой? – спросил мрачно.

– У меня с собой. А что случилось? – спросил Померанец.

– Звони!

– Куда звонить-то?

– В «Скорую», в милицию! Куда-нибудь звони!

– Да что случилось? – Егор спрыгнул на пыльную дорогу.

– Случилось, – дрожащими руками Макар пригладил волосы. – Евсеича, кажись, того…

– Что – того? – хором переспросили Егор и Померанец.

– Убили его, вот что того… – сказал Макар шепотом.

– Убили?! – Антон выбрался из-за руля, направился к дому старосты.

– Ты куда? – Егор поймал его за рукав.

– Посмотреть, что к чему. Ты со мной?

Ему не хотелось идти в дом и смотреть на труп старосты, даже желудок сводило судорогой от нежелания, но не станешь же пасовать перед лучшим другом?

– С тобой.

…Запах они почувствовали еще до того, как увидели тело. Запах крови и луговых трав, а еще мерзкое жужжание.

Одного взгляда на старосту хватило, чтобы понять, что «Скорая» уже ничем не поможет и что о естественной смерти не может быть и речи. Тело было привязано к стулу и носило явные следы пыток. Над черной раной под подбородком вились жирные мухи. Егора замутило.

– Матерь Божья, – прошептал Макар и перекрестился. – Да как же это?..

– Антоха, вызывай ментов, – прохрипел Егор, пятясь к выходу. – И не трогайте тут ничего.

– Сами знаем, чай, не дураки, – Померанец не сводил взгляда с паяльника, лежащего на столе, возле разобранного телевизора. – Слышь, Макар, кажется, его сначала этим… – он кивнул на паяльник, – а уже потом горло перерезали…

– Пойдемте, мужики, – позвал Егор уже с улицы.

…Менты приехали быстро. Из добитого «уазика» выбрался местный участковый и несколько людей в штатском, Егор предположил, что это эксперты. Их с Макаром и зеленого от увиденного Померанца оттерли к дому, велели ждать.

Ждать пришлось долго, часа полтора, пока наконец один из прибывших, оказавшийся следователем районной прокуратуры, не взялся за них всерьез. Следователь доброжелательно улыбался и называл их разговор нейтрально «беседой», но под шквалом его вопросов Егор чувствовал себя как партизан на допросе в гестапо. Несмотря ни на что, он старался быть объективным – кто ж виноват, что у следака такая сволочная работа, а они оказались не в то время и не в том месте! А вот Померанец, окончательно пришедший в себя и осознавший, в какую историю они вляпались, разошелся не на шутку. Когда увещевания и уговоры не оказали никакого действия, а следователь вдруг проявил повышенный интерес к его разбитой физиономии, он пустил в ход тяжелую артиллерию: позвонил своему товарищу и покровителю, без пяти минут губернатору края. Одного-единственного звонка хватило, чтобы они чудесным образом превратились из подозреваемых в ценных свидетелей и были отпущены восвояси с убедительной просьбой информировать следственные органы о смене своего местопребывания.

А вечером за накрытым на веранде столом состоялся военный совет, результаты которого озадачили и удручили всех троих. Оказывается, пока Егор терпеливо отвечал на вопросы следователя, а Померанец дозванивался до «без пяти минут губернатора», Макар успел переговорить с участковым и узнать очень много интересного. Хотя, по мнению Егора, век бы не слышать таких «интересных» новостей.

Менты были почти на сто процентов уверены, что ниточки к совершенному преступлению тянутся из тайги. Оказалось, что пока они гонялись по лесу за медведем, на Глубокском подворье Свято-Никольского женского монастыря было совершено ужасное преступление. Неизвестные разграбили скит и убили четырех стариц, в скиту проживавших. На первый взгляд связи между этим злодеянием и убийством старосты не прослеживалось, но связь была, да еще какая связь! Следствие считало, что напали на скит коммунары – трое из них как раз накануне дали из коммуны стрекача – и что у нападавших была сообщница, какая-то девица, несколько месяцев прожившая с сестрами в качестве паломницы. Это обстоятельство не нравилось Егору особенно.

– Вот такие пироги! – Макар закончил рассказ, хлопнул ладонями по столу. – А Наташку мы нашли в лесу на третий день после нападения на скит.

– Так она же сказала, что из коммуны сбежала. – Егор посмотрел на Померанца в ожидании подтверждения своих слов.

– Могла и соврать, – тот пожал плечами.

– Вот в том-то и дело, что соврала! – Макар дернул себя за бороду. – Я специально уточнил – в коммуне все девки на месте.

– Думаешь, Наталья и есть пропавшая паломница? – спросил Егор, уже зная ответ.

– Я даже больше тебе скажу, ее не Натальей зовут, – буркнул Макар.

– А как?

– Настасьей. Матушка-настоятельница Свято-Никольского женского монастыря ее пару месяцев назад в скит направила. Говорит – пришла неприкаянная душа, прямо с улицы, назвалась Анастасией, попросилась в послушницы. Вот настоятельница и дала ей испытательный срок.

– Что еще настоятельница про эту паломницу рассказывала? – спросил Померанец. – Ну там, фамилия, прописка?

– Ничего не рассказывала, сказала, что Господу прописка без надобности, что у девчонки душа чистая, такая бы на смертный грех ни за что не пошла.

– Ну, вот видишь! – сказал Егор с надеждой. – Раз настоятельница так считает…

– …А сестры в монастыре шепчутся, что девчонка – бывшая зэчка, – не дал ему договорить Макар. – И сидела не за мелочовку какую-нибудь, а за покушение на убийство.

Верить услышанному не хотелось. Ну не похожа Наталья – или Настасья? – на матерую преступницу!

– А что, если все это сплетни? – сказал Егор зло.

– Может, оно и так, да только мы все видели, как она медведя с одного выстрела завалила. И дело даже не в том, что с одного выстрела, а в том, как ловко она с карабином управилась, – покачал головой Макар. – Вот моя Софья Семеновна даже не знает, с какой стороны к винтовке подойти, хотя уже больше тридцати лет замужем за охотником.

– Так вы что, и в самом деле думаете, что это Наталья тех монахинь?.. – Егор осекся.

– Следствие считает, что она могла быть наводчицей. В скиту были старинные иконы, они пропали.

– Нет, что-то не сходится, – Егор мотнул головой. – Во-первых, не было при ней никаких икон, только папка эта дурацкая.

– Награбленное она могла и в лесу спрятать, – подал голос Померанец.

– Так на нее же саму охотились! Ну, вспомните, ребята! Антоха, ты же сам одного из них того… подстрелил!

– Спасибо, что напомнил, – Померанец поморщился.

– Прости.

– Сдается мне, те, что возле нашего лагеря ошивались, и были сбежавшими коммунарами, – подумав, сказал Макар. – Наверное, решили от девчонки отделаться, чтобы награбленным не делиться или просто избавиться от лишнего свидетеля. Первый раз ты, Егор, ее на реке спас, видать, спугнул иродов, а второй – Антон одного из троицы подстрелил. Думаю, нам крупно повезло, что нас вертолет забрал до того, как эти бандюки в лагерь вернулись, а так перестреляли бы из засады, как глухарей.

– Ладно, допустим, эти бандюки скит грабанули и что-то там между собой не поделили, но староста-то тут при чем? – спросил Егор.

– А притом, что в скиту что-то искали, и в доме Евсеевича все вверх дном. Старосту, перед тем как убить, пытали, и на теле одной из монахинь обнаружены следы пыток.

От этих слов на Егора накатила липкая волна тошноты, захотелось спешным порядком выбраться из-за стола.

– Кстати, староста наш зажиточным мужиком был, – продолжил Макар, – да только во время обыска никаких денег не нашли.

– Думаешь, это Наташка его убила? – спросил Егор, борясь с тошнотой.

– Могла, – Макар кивнул.

– Да, могла, – поддержал его Померанец. – Ялаев, ты вспомни, Софья Семеновна ее вчера к старосте за мазью посылала, а она что?

– Что?

– Она сказала, что дома не нашла!

– Так может, и не нашла?

Разгореться спору не дала вышедшая на веранду Софья Семеновна. Выглядела она, как обычно, может, чуточку бледнее, а покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что, пока они держали военный совет, она всплакнула.

– Вот, – она положила перед Макаром три сотни долларов.

– Что это?

– Это Наталья оставила под подушкой.

– Зачем?

– Не знаю. Может, за одежду. Как же она так, даже не попрощалась?..

– Ничего, мать, дело-то молодое. – Макар успокаивающе погладил жену по руке, выразительно посмотрел сначала на деньги, потом на Егора с Померанцем. – Ты иди, отдохни. День сегодня выдался тяжелый.

– Что ж это творится-то? Такой человек душевный был, интеллигентный, а тут… – Софья Семеновна горестно вздохнула.

– Сонь, иди уж, – сказал Макар мягко.

– А с деньгами что делать?

– А что с ними делать? Раз Наталья их оставила, значит, так тому и быть.

– Мы же от чистого сердца. Зачем же деньги?

– Соня, не забивай голову всякой ерундой. И без того проблем хватает.

Когда Софья Семеновна вернулась в дом, Макар брезгливо, двумя пальцами, взял одну из купюр, помахал ею в воздухе.

– Видали?! Откуда у девчонки деньги?

– Откуда? – спросил Егор, хотя уже понял, куда егерь клонит.

– Сдается мне, что из дома старосты, – Макар понизил голос до шепота.

– Не верю, – Егор упрямо мотнул головой.

– А что? Чисто технически она запросто могла убить старосту. – Померанец осторожно потрогал заплывший глаз.

– Чисто технически! Она же баба! И потом, – Егор поморщился, – старосту пытали.

– Ну и что?! – невесело усмехнулся Померанец. – Видал, какой он хилый был? Такого и ребенок завалит, не то что баба. И вообще, женщины могут быть очень жестокими – это научно доказанный факт.

– Ладно вам догадки строить. – Макар посмотрел на часы. – Сегодня уже поздно, а завтра с утра поедем к участковому и все, что знаем, расскажем.

– Что – все? – осторожно поинтересовался Померанец.

– Все про Наташку. Пусть с ней власти разбираются.

– А если это не она? – спросил Егор.

– Ну, это, сынок, не нам с тобой решать. Там, – Макар неопределенно махнул рукой, – тоже не идиоты работают. Разберутся.

– Знаю я, как они разберутся! Посадят девчонку ни за что ни про что, – Егор сжал кулаки.

– А ты на меня голос-то не повышай! – набычился Макар. – Если девка виновата, то ответит по закону.

– А если не виновата?

Макар долго молчал, сопел, покусывал ус, а потом заговорил:

– Я тебя, Егор, понимаю. Наталья тебя от смерти спасла…

– Вот именно! Что ж она, вся такая бездушная, меня спасала? А еще деньги вам оставила? Деньги – это, между прочим, улика. Она же не дура, чтобы ментам улики оставлять!

– Как знать, может, не все человеческое в ней умерло. Все, хлопцы! – Макар встал из-за стола. – Завтра идем в милицию.

Егор бросил взгляд на Померанца, тот в ответ лишь едва заметно пожал плечами. Чувствовалось, что идея Макара ему тоже не особо нравится, потому что в этом случае придется сознаваться в убийстве одного из коммунаров, пусть даже и непредумышленном, а это тебе не хиханьки. Но Макара им вряд ли переубедить, во всяком случае, сегодня.

Ночь Егор провел без сна. Как ни старался, а уснуть смог только на рассвете. Из головы не шло рассказанное Макаром, а еще терзала мысль, что все это запросто может оказаться правдой. Ведь как ни крути, а все указывает на то, что девчонка причастна к случившемуся.

Утром зарядил мелкий, по-осеннему нудный, дождик, и настроение испортилось окончательно. Завтракали в полном молчании, лишь Софья Семеновна вздыхала украдкой, да Макар бросал на них с Померанцем настороженные взгляды, точно хотел убедиться, что они не передумали. Антон тоже был мрачен, все утро не расставался с телефоном, наверное, консультировался со своим адвокатом, а может, с самим «без пяти минут губернатором». После очередной такой «консультации» он принял решение, которому Егор в глубине души порадовался, хоть и понимал, что радость эта – признак малодушия.

– Ну, поехали, что ли? – сказал Макар после завтрака.

– Я не поеду, – Померанец скрестил на груди руки, посмотрел с вызовом.

– От, едрит твою бабушку! – Макар в сердцах врезал кулаком по столу. – И ты туда же?! Что, тоже девчонку жалко? А четырех старушек, божьих одуванчиков, да вон Евсеевича нашего тебе не жалко?

– Не в том дело! – отмахнулся Померанец. – Просто если мы решили рассказать всю правду про девчонку, то придется рассказать и про того парня, которого я… убил. Понимаешь, чем дело пахнет?

– Да, – Макар сердито дернул себя за бороду. – Об этом я как-то не подумал.

– А я вот подумал. У меня дома дел невпроворот, а я здесь сижу, в интересах следствия. Пока как свидетель, а что будет после того, как менты про тот случай узнают? Никакие связи не помогут.

– Так то ж была самооборона, – сказал Макар неуверенно.

– А где доказательства?

– Мы с Егором подтвердим.

– Так нам и поверят, – буркнул Егор.

– А чего это нам не поверят?

– Да мало ли чего? Мы же вот Наташке не поверили, сразу в преступницы записали.

– Наташка твоя оправдаться даже не пыталась! Собрала манатки и сбежала по-тихому! – вспылил Макар. – Так что ж нам теперь прикажете делать?

– Давайте денек-другой подождем, – предложил Егор.

– А дальше что? Все само собой рассосется?

– Может, факты какие-нибудь новые всплывут…

Долго ждать не пришлось, новые факты всплыли уже к обеду вместе со следователем районной прокуратуры, тем самым, который допрашивал их накануне. Памятуя о том, какие серьезные друзья имеются у одного из свидетелей, следователь вел себя вежливо, но вот вопросы задавал крайне неприятные. К примеру, его очень интересовало, что за девицу их отряд вывел из тайги и, особенно, куда оная девица подевалась. Пришлось рассказывать все, как есть, лишь предусмотрительно опустив эпизод с нападением. Получилось вполне правдоподобно, хотя по недоверчиво сощуренным глазам следователя нельзя было понять: верит он им или нет. Рассказ о том, как вчера в райцентре Наталья дала стрекача, он выслушал особенно внимательно, а когда речь зашла о бабульках-свидетельницах, даже сделал пометку в замусоленном блокноте.

– Скажите-ка мне, уважаемый Макар Петрович, – следователь вперил в Макара колючий взгляд, – почему вчера вы мне ничего не рассказали о своей гостье?

– А зачем? – Макар удивленно нахмурился. – Разве она имеет отношение к случившемуся?

– Имеет, уважаемый, еще как имеет, – следователь скорбно покачал головой. – У нас есть все основания подозревать ее в причастности.

– В причастности к чему? – уточнил Егор.

– К убийству Морозова Игната Евсеевича.

– Наташку?! Ну вы, гражданин начальник, даете! – Макару удалось весьма убедительно изобразить удивление, но взгляд, который он бросил на Егора, не предвещал им с Померанцем ничего хорошего. – Она ж дите горькое!

– Это не я даю, это вы даете… показания, – сказал следователь сухо. – Ваше дите горькое подозревается в соучастии в убийстве пятерых человек. Так что давайте не будем ахать да охать, а постараемся обстоятельно и подробно ответить на все вопросы следствия. Есть свидетельские показания, указывающие на то, что девушку видели вчера вечером у дома старосты. Это так?

– Ну, – Макар развел руками, – было дело. Софья Семеновна, моя супруга, отправляла Наташку к старосте за мазью от ран. На меня на охоте медведь напал, – он погладил раненую руку. – Да только она не дошла.

– Откуда вы знаете, что не дошла? – Глаза следователя зажглись азартным огнем.

– Так Наташка сама и сказала. Заблудилась дуреха.

– Обманула вас ваша Наташка! – следователь радостно улыбнулся. – Была она у старосты, была!

– А в котором часу, позвольте полюбопытствовать? – Померанец растянул губы в вежливой улыбке.

– В половине восьмого вечера.

– И старосту убили в это же время?

– Нет, смерть наступила во временной промежуток от двух до трех часов ночи, – следователь скривился так, словно проглотил лимон, – но она могла вернуться и…

– Не могла, – сказал Егор мрачно.

– Это еще почему?

– Потому что первую половину ночи, а точнее с часу до четырех, она провела со мной.

Его заявление произвело неизгладимое впечатление на присутствующих. У Померанца от удивления глаза стали большими и круглыми. Макар озадаченно крякнул и нахмурился, а следователь расплылся в иезуитской улыбке и спросил:

– То есть я так прямо могу и записать в протоколе, что во время совершения преступления подозреваемая находилась в вашем обществе?

– Можете, – Егор кивнул.

– И где?

– Что – где?

– Где вы проводили время?

– В домике для гостей.

– И чем, позвольте уточнить, вы там занимались?

– Тем самым, – огрызнулся Егор.

– А что?! Дело-то молодое, – пришел наконец в себя Макар. – Вот этот, – он толкнул Померанца в бок, – в клубе местным хлопцам морды бил, а этот, значит… того…

– …Вступал в интимную связь с подозреваемой, – закончил за него следователь.

– Вообще-то, я не знал, что она подозреваемая, – Егор беспечно пожал плечами. – Тем более получается, что старосту и не она вовсе…

– Ну, это мы еще посмотрим. – Следователь в раздражении захлопнул блокнот, встал.

– Да ради бога, у вас работа такая, – Егор поймал предупреждающий взгляд Макара и осекся.

– Кстати, последний вопросик, – следователь замер на пороге. – Вы же по профессии фотограф? Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– А вы случайно не фотографировали э… объект своей страсти?

– Случайно не фотографировал. Как-то не до того было.

– Ну, в таком случае вы не откажете мне в удовольствии взглянуть на отснятый материал. Любопытно, знаете ли, посмотреть на работы настоящего профессионала.

– Всенепременно, – Егор широко улыбнулся, – после того, как вы покажете мне ордер на обыск.

– А вы зарываетесь, господин Ялаев! – следователь скрипнул зубами.

– Я не зарываюсь, а следую букве закона.

– Ну-ну, – сказал его оппонент многозначительно и, не прощаясь, вышел.

– Ну, Ялаев, ты даешь! – выдохнул Померанец, как только за следователем закрылась дверь.

– Брехун, – нахмурился Макар. – Ты что это, хлопец, творишь? Ты с чего это девчонку защищать удумал? Думаешь, она тебе за это спасибо скажет? Да когда ее поймают, ты же следом за ней на нары загремишь за дачу ложных показаний.

– Никого я не защищаю. Я правду говорю.

– То есть?

– А то и есть, что сказал. Полночи Наташка провела со мной.

– Это как? – уточнил Макар недоверчиво.

– Обыкновенно, пришел с клуба, забыл, что Софья Семеновна нам на сеновале постелила, по старой памяти поперся в домик для гостей, а там Наталья…

– И что? – спросил Антон.

– Тебе все в деталях описать? – огрызнулся Егор. – В общем, я от нее ушел только в половине четвертого.

– И что, вы с ней два с половиной часа того?..

– Завидуешь?

– Да нет, просто уточняю, так сказать, в интересах следствия.

– То есть Наташка старосту убить не могла? – Макар задумчиво подергал себя за бороду.

– Выходит, что не могла.

– Тогда кто? Эти беглые коммунары?

– А почему бы и нет?

Макар надолго задумался, а потом сказал:

– Нет, это не коммунары. Это мы сюда по воздуху аки ангелы прилетели, а им пешком еще день было пилить.

– Может, у них сообщники были? – предположил Егор. – Или эти убийства вообще друг с другом не связаны.

– Вот про сообщников это ты верно подметил. Наташка соучастницей и была. А ты, Егор, зря следователя раздраконил. Почему фотоаппарат не отдал посмотреть?

Почему? Да потому и не отдал, что на карте памяти хранились Наташкины фотографии, а он-то совершенно точно знает, что девчонка не могла убить старосту. Если она в чем и виновата, так ее и без фотографий найдут.

– А молодец, Ялаев! – Померанец одобрительно хлопнул его по плечу. – Пусть всякая местная шушера не борзеет! За нами никакой вины нет, значит, и бояться нам нечего.

Год спустя

– Да куда ты вешаешь?! Не туда, левее! И свет не трогай, я сам свет поставлю! – Егор с возрастающим раздражением наблюдал, как рабочий, маленький, юркий паренек, пытается приладить на нужное место одну из его фоторабот.

И дернул же его черт поддаться уговорам померанцевского товарища, уже действующего губернатора, и согласиться на проведение этой фотовыставки! И где?! Ладно бы в Нью-Йорке, или в Лондоне, или в Москве, на худой конец, а то ж здесь, в этом Богом забытом медвежьем углу. Краевой центр – смешно сказать! Ему предлагали персональную выставку в Мадриде, а он выбрал город детства. Ностальгия, видишь ли, в нем взыграла, захотелось сеять доброе и вечное. Вот и приходится теперь одному за всех отдуваться.

Губернатор, черт бы его побрал, предоставил под выставку крупнейшую в городе картинную галерею и решил, что на этом его миссия выполнена, а то, что Егоровы работы надо как-то переправить в Сибирь из Нью-Йорка, где последние полгода они выставлялись, – этим никто не озаботился. И то, что развешивать их надо не как бог на душу положит, а в строго определенном порядке, до этого тоже никому нет дела. Вот и получается чисто по-русски: заманивали небывалыми посулами, встречали с красной икрой и хлебом-солью, называли дорогим Егором Денисовичем, а как дошло до дела, оказалось, что помощи ждать неоткуда. Сам наснимал фотографий, сам их и развешивай. Можно подумать, ему это надо.

Хорошо хоть, что Померанец не оставил друга в беде: утешает, по кабакам таскает, пиарит по ходу дела. Вон по всему городу плакатов понавешал «Сибирь глазами космополита». О, как! Космополит – это, стало быть, он, Егор Ялаев. Мало того, там же еще шрифтом поменьше написано, что он не только космополит, но еще и фотохудожник с мировым именем, и перечислены все его награды и заслуги перед чужим отечеством. А в качестве заманухи Померанец использовал один из самых любимых Егоровых снимков.

Черная гладь реки, девичья фигурка в кисее тумана, раскинутые в стороны руки, мокрые волосы, ямочки на пояснице – Афродита «пеннорожденная», только со спины. Эротизм в чистом виде…

Померанец барышню на фото узнал с ходу, даром что лица модели не было видно.

– Это ж Наташка!

– Она самая.

– А когда?

– Тогда.

События почти годичной давности вспоминать не хотелось. Неприятностей тогда у них с Антоном было немало. Как и предсказывал Макар, следователь вцепился в них бульдожьей хваткой. Егору пришлось зависнуть в России вместо планируемых десяти дней больше чем на месяц, а Померанцу подключить к делу все мыслимые и немыслимые связи, чтобы с них наконец слезли. К счастью, все утряслось. Антон уехал в родной город, Егор улетел в Нью-Йорк, а через полгода пришла весточка от Макара, что в тайге по весне охотники нашли три полуразложившихся трупа, которые были опознаны как беглые коммунары. Следствие предположило, что преступники не поделили награбленное и перестреляли друг друга еще в конце прошлого лета. Наталью-Настасью так и не нашли, да, наверное, не особо и искали.

Егор с превеликим удовольствием забыл бы девчонку и никогда больше не вспоминал, если бы не фотографии. Он не стер отснятые кадры, как обещал – слишком уж ценный материал, – просто заменил в фотоаппарате карту памяти, а девчонка приняла все за чистую монету.

Фотографии получились удивительные, особенно два снимка: тот, что Померанец использовал в качестве заманухи, и еще один. Но тот, второй, был слишком откровенным, Егор оставил его для личного пользования, даже Померанцу не показал.

Открытие выставки проходило с помпой, с визитом губернатора и его свиты, с фуршетом, телевизионщиками, раздачей интервью и автографов. Если бы не данное Померанцу слово, Егор, наверное, плюнул бы на все и сбежал, а так приходилось терпеть: париться в костюме, раздраженно теребить слишком тугой узел галстука, позировать перед камерой, раздавать автографы и улыбаться. К счастью, официальная часть быстро подошла к концу. Губернатор выступил с прочувствованной речью, обозвал Егора сибирским самородком, в сопровождении свиты обошел выставочный зал, еще раз похвалил «самородка» за «тонко чувствующую душу и самобытность» и укатил восвояси «по неотложным государственным делам». Свита и представители прессы ретировались следом, оставив Егора наконец наедине с истинными ценителями фотоискусства. К слову, когда схлынула волна «официальных лиц», настоящих ценителей осталось не так уж и много. Ничего удивительного, это тебе не Нью-Йорк, где фотовыставки нынче в фаворе. Здесь, наверное, и «Джоконду» выстави, так фурора не произведешь. Не тот менталитет.

Он так и сказал Померанцу, на что тот лишь развел руками и философски заметил:

– Не парься, Ялаев. Главное, чтобы бабки платили.

Вот она – душа коммерсанта, все мысли только о финансах…

Померанцу позвонили ближе к закрытию выставки. Минут десять он с кем-то ругался по телефону, костерил невидимого собеседника на все лады, а потом сказал с виноватой улыбкой:

– Извини, Ялаев, мне нужно срочно ехать.

– Что-то случилось?

– Случилось! Представляешь, станок стал! Вот же непруха – всего полгода как из Неметчины выписали, а он взял и сдох.

– Так он у тебя, наверное, на гарантии? – предположил Егор.

– На гарантии, а что толку?! Пока еще его отремонтируют и наладят?! А у меня заказов вал. Сейчас все сроки полетят! – Друг в отчаянии махнул рукой.

– Ладно, ты поезжай. Может, там все не так страшно.

– Эх, твои б слова да Богу в уши. А ты не слишком обидишься? Мы ж с тобой собирались сегодня в клуб заскочить.

– Завтра заскочим. Честно говоря, мне общения уже хватило: пять интервью и фотосессия, точно я какая-нибудь супермодель.

– Ты не супермодель, ты заезжая знаменитость, так что терпи. Ну, я полетел! – Померанец пожал ему руку и под истеричные вопли обоих своих мобильников направился к выходу.

Егор украдкой посмотрел на наручные часы. Ну вот, еще полчаса, и считай – отмучился. Посетителей в зале почти не осталось, скоро можно будет завалиться в свою берлогу и расслабиться перед теликом с бутылочкой чего-нибудь не слишком крепкого…

Он стоял спиной к окну, когда по загривку пробежал холодок – так шестое чувство отреагировало на чужой пристальный взгляд. Надо сказать, активировалось оно крайне редко, но проявлялось именно так – холодком. Егор резко обернулся.

…Девушка стояла по ту сторону огромного, совсем неподходящего для сибирских морозов окна. Он бы ее не увидел, если бы не подъехавшая к галерее машина, высветившая фарами тонкий девичий силуэт.

Она изменилась: вместо длинных волос короткая стрижка, волосы не огненно-рыжие, а цвета воронова крыла. Вместо мешковатых джинсов стильный костюмчик, лаковая сумочка через плечо. Прежним остался только взгляд, настороженно-внимательный, пронзительный.

Лисичка!..

* * *

…Ему шел строгий костюм, и усталая улыбка, и небрежные жесты. Он был хорош в этой ипостаси заезжей знаменитости. Егор Ялаев, фотохудожник, лауреат бесчисленных премий…

Когда Настя в первый раз увидела тот плакат, то чуть не расплакалась от страха и еще от обиды. Она думала, что хорошо спряталась, что в большом городе ее ни за что не найдут. И вот пожалуйста – ее портрет. И пусть лица не видно, зато видно многое другое, то, что порядочным девушкам демонстрировать не пристало.

А он ведь обещал! Заверял, что очистил карту памяти. Обманул. Как подло. Как бесчестно…

Это были первые Настины мысли: сумбурные и по-бабьи глупые, но очень скоро их сменили другие, куда более серьезные и здравые. Весь этот год Настя жила в страхе, что ее найдут и посадят. Слабым утешением служило лишь то, что у милиции нет ни ее паспортных данных, ни фотографии. А теперь вот выясняется, что обманщик Егор не очистил карту памяти и впору снова пускаться в бега. А в бега не хочется…

Тогда, год назад, Настя не стала мудрить, решила вернуться в город, в котором провела лучшие годы своей жизни. Если бы были живы родители, она поехала бы к ним, но мама умерла от инсульта почти сразу после того, как Настю посадили, а отцу хватило двух лет, чтобы спиться и последовать за мамой. У Насти остались только два человека, у которых она могла попросить помощи. И не попросить даже, а потребовать…

…Они дружили с детства: Настя, Юлька и Сашка. Сначала детский сад, потом школа. Они и поступать решили в одном городе, только в разные институты. Юлька – в педагогический, а Настя с Сашей – в университет на истфак.

Наверное, то, что они с Сашкой оказались в одном вузе, и дало толчок к развитию их отношений. На первом курсе они вдруг выяснили, что просто дружбы им уже мало, на втором начали встречаться, а в конце пятого поженились. Юлька была на их свадьбе свидетельницей, громче всех кричала «горько» и поймала букет невесты.

Они были наивны, молоды и непростительно счастливы. И перспективы у них были самые радужные: позади университет, впереди громадье планов. Сашка решил, что история не для него, и подался в бизнес. Настя и Юлька устроились работать в школу. Наверное, если бы не Сашкин отец, директор единственного в их городке неубыточного завода, у них бы ничего не получилось с собственным бизнесом. Но отец сыну помогал всем, чем мог, а на день рождения даже подарил машину. Лучше бы не дарил. Настя до сих пор считала, что не появись у них эта проклятая «Хонда», все в их жизни было бы по-другому. Это сейчас, а тогда они с Сашкой радовались подарку, как малые дети, синхронно выучились на курсах вождения, получили права.

В тот день у Юльки были именины, ей исполнилось двадцать два года. Дата не круглая, но красивая, грех не отметить. И они отметили. Выпили немного, бутылку шампанского на двоих. Настя не пила, за неделю до Юлькиного дня рождения она узнала, что беременна. Так что получалось, что отмечали они сразу два знаменательных события.

От Юльки уезжали поздно: Сашка специально подождал, пока легкий хмель от шампанского выветрится, чтобы можно было сесть за руль с чистой совестью и ясной головой.

…Тот парнишка появился точно из ниоткуда: только что дорога была совершенно чистой и вот – удар и неподвижное тело в свете фар…

Мальчишка был жив и даже в сознании. Настя так этому обрадовалась, что совершенно упустила из виду тот факт, что Сашка сел за руль нетрезвым. Она вспомнила об этом, только когда приехала патрульная машина и их обоих заставили «дохнуть в трубочку». Авария, совершенная нетрезвым водителем, – это само по себе очень серьезно, а тут еще и человек пострадал. В общем, когда гаишник, составлявший протокол, спросил, кто был за рулем, Настя сказала, что она.

На тот момент ей казалось, что все еще можно урегулировать, ведь парнишка переходил дорогу в неположенном месте и сам был не просто пьян, а в стельку пьян. Да, он пострадал – перелом ноги и легкое сотрясение, – но ведь жив. Они с Сашкой заплатят штраф, оплатят его лечение – можно же как-нибудь договориться.

Действительность оказалась намного мрачнее, чем они могли себе представить: отец потерпевшего был начальником областной ГИБДД, он не желал договариваться, он желал «засадить ту тварь, которая искалечила его ребенка». За Настю взялись всерьез. Вдруг стали всплывать удивительные факты. Выяснилось, что потерпевший переходил дорогу по пешеходному переходу, свидетелями чего были два сотрудника ГИБДД, и был трезв как стеклышко, а вот в крови у Насти оказалась запредельная доза алкоголя…

Суд состоялся быстро, всего через полтора месяца после случившегося. Настю приговорили к четырем годам колонии. Об условном сроке речь даже не шла, потому что судья, слушавший ее дело, был крестным отцом потерпевшего и судил ее по всей строгости закона, чтобы другим было неповадно…

Наверное, беременность могла бы служить смягчающим обстоятельством, если бы Настя не потеряла ребенка на следующий месяц после аварии, когда колесо правосудия завертелось и всем вдруг стало понятно, что штрафом дело не обойдется.

А Сашка спасовал. Нет, он, конечно, поддерживал Настю как мог и даже нанял ей адвоката, но вины своей не признал. Она его простила и даже попыталась оправдать его поступок. Получалось с трудом, но она очень старалась. У них же семья…

Первый год за колючей проволокой Настя не помнила: жила, точно в бреду, от одного Сашкиного посещения до другого. Сначала муж приезжал каждый месяц, потом раз в два месяца. Объяснял редкие визиты тотальной занятостью на работе.

В начале второго года Сашка приехал не один, а с Юлькой. Настя, дура, тогда очень обрадовалась. Оказалось, зря…

Пряча глаза, муж попросил развода, сказал, что Юлька – женщина его мечты, что она единственная, кто его поддержал, когда с ним случилось это горе. С ним! Она-то по наивности думала, что это у нее горе, а оказалось, что у Сашки.

Юлька была смелее и честнее, глаз не прятала, зато клялась, что они Настю не бросят, будут помогать, чем смогут: и сейчас, и потом, когда она освободится. До освобождения оставалось еще два года, десять месяцев и тринадцать дней. Настя была уверена, что не доживет до этого момента, что умрет, как только эти двое уйдут. Они ушли, а она не умерла: сходила с ума, выла по ночам в подушку, угодила в карцер за «невразумляемость», но продолжала жить.

Душевная боль прошла не сразу, тлела, как пожар на торфянике: снаружи тишь да гладь, а внутри – ад. Неизвестно, куда бы Настю все это завело, если бы не отец Василий. Его, единственного на всю округу священника, никто не заставлял каждую неделю проводить службы в колонии, он делал это по собственной инициативе, ради спасения заблудших душ. Настя и была такой заблудшей душой, заблудшей и потерянной. Сначала она не хотела не то что исповедоваться, но даже ходить на службы. И не пошла бы, если бы батюшка не окликнул ее однажды.

Они просидели на лавочке под ласковым майским солнцем больше часа. Отец Василий не вел душеспасительных бесед, но после разговора с ним Настю отпустило, внутренний, невидимый постороннему взгляду пожар стал медленно затухать. Отец Василий сделал для нее очень много, помог не стать такой, как остальные, не спаскудиться, не убить в себе человека, поверить, что там, на воле, найдется место и для нее.

Решение уйти от мирской суеты Настя приняла сама, когда до освобождения оставалась всего пара месяцев. Наверное, отец Василий понимал, что решение это обусловлено не истовым желанием служить Господу, а скорее неготовностью к новой жизни, но адрес Свято-Никольского монастыря и рекомендательное письмо к матушке-настоятельнице все-таки дал вместе с отеческими напутствиями и пожеланиями всех благ. А Настя возложенных на нее надежд не оправдала, попала в криминальную историю, подвела матушку-настоятельницу, запятнала свое доброе имя, превратилась в беглянку, подозреваемую в ужасном злодеянии.

Воспоминания годичной давности всплыли из самых потаенных закутков памяти…

* * *

…На улице шел дождь, такой нудный и холодный, что не хотелось выходить из автобуса. Настя бы и не выходила, если бы не требование водителя освободить салон. Дождь принес с собой осенний холод. Даже не верилось, что всего день назад бал правило лето. Настя укрылась в здании автовокзала, зябко поежилась. В джинсах, рубашке и резиновых шлепанцах было не просто холодно, на фоне одетых по погоде пассажиров она выглядела по меньшей мере странно, поэтому не стала дожидаться, когда дремлющий у ларька с газетами пожилой милиционер проявит к ней интерес, поспешно вышла на улицу, обратно под осенний дождь.

План дальнейших действий она разработала еще в дороге, но одно дело – разработать, и совсем другое – найти в себе силы для его осуществления…

До дома бывшего мужа Настя добралась к вечеру и еще долго стояла на площадке, не решаясь позвонить. Так бы и стояла, наверное, до ночи, если бы дверь не открылась сама, выпуская на лестницу Сашку с мусорным ведром в руке.

Он ее не узнал, окинул равнодушным взглядом, потрусил вниз по лестнице, а у нее не хватило духу его окликнуть. Когда через несколько минут внизу хлопнула подъездная дверь, Настя мобилизовала всю свою силу воли.

Сашка поднимался по лестнице медленно, со стариковским кряхтением, а всего-то пятый этаж.

– Выносить мусор на ночь – плохая примета, – она очень старалась, чтобы голос не дрожал.

– Простите? – Сашка остановился, поднял голову.

«Потолстел, и залысины появились», – подумала Настя отстраненно.

– Ты?! – он поставил на ступеньку пустое ведро, прислонился спиной к стене.

– Я.

– А зачем?

Замечательный вопрос, очень своевременный.

– Я за помощью, – она вымученно улыбнулась. – Ты же обещал…

– За помощью? – Сашка растерянно потер лоб.

Настя ждала.

– А! Так ты это… постой пока тут, я сейчас, – бочком, чтобы, не дай бог, не коснуться ее, он протиснулся в квартиру, бросил на Настю недоверчивый взгляд, точно пытаясь еще раз убедиться в том, что она не плод его воображения, и скрылся за дверью.

Настя снова осталась одна на лестничной площадке. Сырая одежда противно липла к телу, а на душе было так паршиво, что дальше некуда. Вот, оказывается, как: ее даже в дом не пригласили, оставили на лестнице, как побирушку какую-нибудь. Растерянность сменилась злостью. Нет, она не побирушка, и пришла сюда не за милостью, а за тем, чтобы взять свое. И она не позволит…

В этот момент дверь бесшумно открылась, и на площадку с удивительным проворством выскочил Сашка.

– Вот, – он сунул ей в руки конверт. – Здесь деньги. Ты же за этим пришла? Там почти пятьсот долларов, на первое время должно хватить. Ну, Настя, иди давай, а то у меня Юлька в положении, ей волноваться нельзя.

Вот так. Значит, Юльке волноваться нельзя, потому что она в положении, а ей, значит, в положении можно было и волноваться, и по судам мотаться! Обида придала Насте решимости.

– Дорогой, ты все неправильно понял, – сказала она с холодной улыбкой. – Я пришла не за деньгами, я пришла к себе домой.

И это было истинной правдой: двухкомнатную кооперативную квартиру они строили вместе, вложились в нее и Сашкины, и Настины родители. И прописка у нее, если уж на то пошло, не изменилась.

– К себе домой? – Сашка попятился, прижался спиной к двери, наверное, в твердом намерении не впускать ее внутрь.

– Милый, кто там? – послышался из-за двери Юлькин голос.

– Все нормально, зайка, это так просто, – Сашка промокнул выступивший на лбу пот, – адресом ошиблись.

– Да что ты говоришь?! – Настя иронично усмехнулась. – Это я адресом ошиблась?

– Тише! – зашипел он и сложил руки в умоляющем жесте. – Я же говорю, Юлька в положении, а тут ты…

Договорить бывший не успел, дверь распахнулась, тюкнув его по затылку.

– Саша, я не понимаю, что здесь…

Юлька тоже изменилась, но если причиной несимпатичных перемен, произошедших с Сашкой, было излишнее пристрастие к пиву и малоподвижный образ жизни, то с ней все обстояло иначе. Ее не портил ни уже заметный живот, ни свойственная многим беременным отечность. Беременность Юльке однозначно шла.

– Здравствуй, Настя, – в отличие от своего супруга она не стала делать вид, что ничего особенного не происходит, и улыбка ее получилась пусть виноватой, но достаточно дружелюбной и искренней.

– Привет. Хорошо выглядишь.

– Да? – Юлька погладила себя по животу. – А Сашка говорит, что я похожа на беременную корову.

А классные у них отношения – человечные! Беременная корова – это ж какой изящный комплимент любимой жене!

– Не верь ему, – Настя улыбнулась, – беременность тебе к лицу.

– Отекаю сильно, – пожаловалась Юлька и тут же спохватилась: – Саша, а что ж ты Настю на пороге держишь?! Приглашай в дом!

– Но зайчик…

– Саша, что ты мне обещал?!

Насте очень хотелось бы знать, что они там друг другу наобещали. Кажется, с первоначальными выводами она ошиблась, и заправляет в этой дружной семье Юлька, а «беременная корова» – это и в самом деле комплимент.

…Они сидели за накрытым к ужину столом. Юлька заявила, что серьезные разговоры вести на пустой желудок нельзя, и Настя, у которой с утра во рту не было маковой росинки, с ней согласилась. Вот удивительное дело: раньше она этих двоих ненавидела, а сейчас… Хватило одного взгляда на обрюзгшую Сашкину физиономию, чтобы понять – все ее терзания и ревность были напрасными. Бывший муж того не стоил. Может быть, ей вообще повезло, что он бывший? Даже к разлучнице Юльке она теперь не испытывала особой злости. Юлька хотя бы ведет себя по-человечески и не смотрит на нее с той брезгливостью, которая то и дело проскальзывает в Сашкином взгляде. Возможно, им удастся решить проблему миром. Во всяком случае, Настя на это очень надеялась.

– А мы ждали тебя в конце весны, – сказала Юлька, ставя перед ней тарелку супа.

– У меня были дела, – Настя благодарно кивнула, потянулась за ложкой.

– Ну конечно, – хмыкнул Сашка, но под предупреждающим взглядом супруги тут же уткнулся в свою тарелку.

Настя его понимала, наверное, бывший решил, что она их больше не потревожит, а тут такой неприятный сюрприз.

– Хорошо, что ты пришла. – Юлька уселась напротив, подперла кулаком подбородок.

– Надолго в наши края? – тут же подал голос Сашка.

Настя пожала плечами:

– Думаю, что надолго.

– Настя, а мы тут с Сашей переезжаем на днях, – сообщила Юлька. – Построили новый дом.

– Поздравляю.

– А эта квартира останется тебе.

– Юля! – Бывший покраснел так сильно, что Настя испугалась, что его хватит удар. Что ж он себя так не бережет? Всего каких-то двадцать семь лет, а уже такой непорядок со здоровьем.

– Саша, мы уже все обсудили, – сказала Юлька с нажимом. – Это Настина квартира.

– По какому праву?

– А ты забыл? – Юлька нахмурилась. – По всем правам: и по юридическим, и по моральным. – Она обернулась к Насте: – Мы в ближайшее же время съездим к нотариусу и все оформим. Хорошо?

– Спасибо, – сказала Настя растерянно. Вообще-то, она готовилась к долгой войне за собственную жилплощадь, возможно, даже к судебным разбирательствам, а тут такой неожиданный поворот.

– Нет, это тебе спасибо, – Юлька требовательно сжала руку мужа. – Я никогда не забуду, чем Саша тебе обязан.

Ничем особенным, всего лишь вычеркнутыми из жизни четырьмя годами. Наверное, мысли эти были написаны на ее лице, потому что Юлька смущенно опустила глаза.

– Не переживай, подруга, – Настя невесело улыбнулась. – Было и быльем поросло. А за помощь все равно спасибо.

– Как у тебя с работой? – просветлела лицом Юлька.

– Пока никак. Думаю, найдется немного желающих взять на работу бывшую зэчку.

– Саша! – Юлька требовательно дернула мужа за рукав.

– Что? – отозвался тот и бросил на Настю раздраженный взгляд.

– Возьми ее на мое место.

– Что?! Да ты с ума сошла! Ну, ладно квартира, но это… Нет, мы так не договаривались!

Настя решительно встала, быть свидетельницей семейной сцены не хотелось.

– Юля, не беспокойся. Квартиры вполне достаточно.

– Подожди! – Юлька рубанула кулаком по столу и тут же схватилась за живот.

– Что? Зайчик, что болит? – Сашка мигом забыл о недавних разногласиях, засуетился вокруг жены.

Настя застыла в растерянности. Не хватало еще, чтобы из-за нее что-нибудь случилось с Юлькиным ребенком.

– Ничего. Уже проходит, – Юлька с видом великомученицы откинулась на спинку стула, обеими руками обхватила живот. – Сашенька, ну я прошу тебя, ну что тебе стоит?

До Насти только сейчас начало доходить, что все эти ахи и охи – всего лишь попытка добиться своего, не мытьем, так катаньем. Такие трюки Юлька не единожды проделывала в детстве, и Настя не помнила ни одного случая, чтобы они не увенчались успехом. Хитрый Юлькин взгляд из-под полуопущенных ресниц подтвердил ее догадку.

– Ну, хорошо! – Сашка сдался почти без боя. – Ты, – он невежливо ткнул пальцем в Настю, – подойдешь завтра к пяти на Ульяновскую, тридцать пять, с паспортом.

– Что за работа? – спросила она, брезгливо косясь на толстый Сашкин палец.

– А какая тебе разница?

– Ой! – Юлька со стоном схватилась за живот.

– Должность администратора ночного клуба тебя устроит? – Сашка обнял жену за плечи, нежно поцеловал в висок.

Администратор ночного клуба?! Честно говоря, Настя ожидала, что ей предложат работу официантки или уборщицы, а тут такая царская щедрость.

– У нас теперь свой клуб, – сказала Юлька с гордостью. – Очень солидное заведение. Раньше я сама там администратором работала, а сейчас, когда живот уже не спрячешь, это вредит имиджу, понимаешь?

Вообще-то, Настя не понимала, как живот может вредить имиджу, но на всякий случай кивнула.

– Ты не волнуйся, – продолжила ободренная Юлька, – там работа непыльная, я введу тебя в курс дела.

– Я сам введу, – отрезал Сашка и выразительно посмотрел на часы. Мерзавец.

И как она могла любить такого урода?! Бедная Юлька.

– Значит, до завтра? – Настя намек поняла, выбралась из-за стола.

– И смотри не опаздывай! – проворчал бывший. – Чтобы ровно в пять была на месте.

– Я тебя провожу, – Юлька поднялась следом, махнула рукой на попытавшегося было встать Сашку.

– Настя, может, тебе денег дать? – спросила она шепотом, когда они вышли в маленькую прихожую.

– Не нужно, у меня есть.

В пачке, которую дал ей Игнат Евсеевич, оказалось без малого шесть тысяч долларов. Это не считая российских рублей. Можно сказать, она теперь просто сказочно богата.

– Насть, – Юлька легонько коснулась ее руки. – Прости меня, а?

– Уже простила. – Она почти не кривила душой. Семейное прошлое вдруг показалось незначительным и не стоящим того, чтобы из-за него убиваться, а Юлька… В конце концов, это не из-за нее она мотала срок…

– Мы еще увидимся? – спросила бывшая подруга.

– А ты хочешь? – Настя посмотрела ей в глаза.

Юлька взгляд выдержала.

– Хочу.

– Ну, тогда, может быть, увидимся…

* * *

В гостиницу Настю заселили без проблем. Сонный администратор не обратил никакого внимания ни на ее одежду, ни на отсутствие багажа. Номер был без изысков, но достаточно уютный: кровать, шкаф, кресло, журнальный столик. Первым делом продрогшая до костей Настя приняла горячий душ и только потом приступила к обдумыванию своих дальнейших перспектив.

Пунктов в ее плане было немного: максимально изменить внешность, купить самое необходимое из одежды, встретиться с бывшим и познакомиться с местом своей будущей работы, решить вопрос с жильем. Юлька сказала, что они скоро съезжают, и квартира перейдет в ее полное распоряжение, но когда оно еще наступит это «скоро»? А в гостинице жить дорого. Значит, придется искать съемную квартиру. Но все это завтра, а сегодня нужно наконец выспаться.

На сей раз Насте повезло: несмотря на страхи и душевные терзания, сон пришел быстро, наверное, сказалась накопившаяся за последнюю неделю усталость. Она проснулась в половине восьмого утра и первым делом выглянула в окно – дождь, слава богу, прекратился.

Наскоро перекусив в ближайшем кафе, Настя приступила к реализации первого пункта своего плана. Внешность нужно было изменить кардинально. Кого ищет милиция? Девушку с длинными рыжими волосами. А как насчет блондинки или брюнетки с короткой стрижкой?

Между блондинкой и брюнеткой Настя выбирала недолго, остановилась на втором варианте. Без малого два часа, проведенные в парикмахерской, того стоили. Раньше она не решалась экспериментировать со своей внешностью и длинные волосы носила едва ли не с детского сада. Сначала попытки постричься пресекала мама, потом Сашка, а сейчас она сама себе хозяйка.

Оказалось, ей идет и черный цвет, и короткая стрижка «паж». Оказалось, что у нее длинная шея и глаза необычного зеленого оттенка. А еще оказалось, что теперь она совершенно не похожа на себя прежнюю, и этот факт был определяющим.

Пунктом номер два стал поход по магазинам. Хорошо, что на дворе еще достаточно тепло и не придется покупать сразу много вещей. Сегодня только самое необходимое, остальное потом. Интересно, какая зарплата положена администратору ночного клуба?

Неожиданно процесс Настю увлек. Выяснилось, что ни четыре года колонии, ни жизнь в скиту не смогли вытравить из нее женщину. А еще выяснилось, что за четыре года мир изменился очень сильно, начиная с мобильников, встречающихся теперь на каждом шагу, даже у малых детей, и заканчивая модой. Чтобы понять, что нынче актуально из одежды, Настя купила парочку журналов мод и, только лишь уловив общую тенденцию, приступила к делу.

О клубной жизни она знает мало, а вернее, не знает ровным счетом ничего, но будет разумным предположить, что стиль одежды у администратора должен быть элегантный и деловой. Значит, для работы нужен костюм, а лучше – сразу два, и, соответственно, обувь и аксессуары. Белье – ну, это само собой. Для повседневной жизни – джинсы и свитер. На случай прохладной погоды – плащ из черной лаковой кожи и сапожки на высоком каблуке. Плащ и сапоги стоили безумно дорого, но выглядела Настя в них просто сногсшибательно, поэтому колебания ее были недолгими. Единственное, что ощутимо омрачало радость от шопинга, это боль в израненных ногах. В узких модельных туфельках боль эта усиливалась многократно, и Настя чувствовала себя андерсоновской Русалочкой. От Русалочки требовались жертвы в обмен на возможность ходить по суше, а от нее за возможность выглядеть как леди. Ничего, она потерпит, и не такое приходилось терпеть.

В парфюмерно-косметическом магазине от представленного ассортимента разбегались глаза, а сердце начинало биться быстрее. За прошедшие годы Настя почти отвыкла от косметики: в колонии запрещали, а в скиту она была без надобности. Но здесь не колония и не скит, и она сама больше не заключенная и не паломница Настасья, она вольная пташка, пришло время меняться. Насте повезло с продавцом: девушка-консультант подобрала для нее все самое необходимое, начиная со средств по уходу и заканчивая цветом губной помады. Единственное, что Настя решилась выбрать сама – это духи. Духи были скорее роскошью, чем средством первой необходимости, но они самым логичным образом довершали ее новый имидж.

Время, оставшееся до встречи с бывшим мужем, Настя посвятила перевоплощению: испытала на себе все чудесные кремы и пенки, сделала маникюр и макияж, переоделась в один из купленных костюмов. Результат ее удовлетворил и даже удивил. Она думала, что тюремную суть и чувство собственной неполноценности из нее не вытравить даже серной кислотой, что унизительное слово «зэчка» написано у нее на лбу. Она ошибалась – кислота не понадобилась, хватило красивой одежды и пары капелек духов…

Ночной клуб, место ее будущей работы, располагался в самом центре, всего в нескольких шагах от городского парка. Когда-то, еще во времена Настиной студенческой юности, здесь был ресторан «Сибирь», но те времена прошли. Свежеоштукатуренное здание с призывной неоновой подсветкой так же мало напоминало ресторан «Сибирь», как нынешняя Настя напоминала коммунарку Наташку.

Изнутри клуб поражал роскошью и помпезностью, а еще наличием охраны. Настя сразу поняла, что молодой человек в застегнутом на все пуговицы костюме – это охранник, сказалось тюремное прошлое.

– Чем могу вам помочь? – парень вежливо улыбнулся.

– Мне назначено на пять часов.

– Секундочку, – охранник сверился с какими-то записями, удовлетворенно кивнул: – Первый этаж, налево – там административная часть. Хозяин вас ждет.

Надо же – хозяин! Высоко летает бывший.

Наверное, охранник был плохо информирован насчет планов своего босса, потому что Настю никто не ждал. Секретарша, крашеная блондинка с кукольным капризным личиком, смерила ее равнодушным взглядом и сообщила, манерно растягивая слова:

– Александр Васильевич занят.

После такого заявления Настя еще больше невзлюбила своего бывшего мужа и порадовалась, что перекрасила волосы не в белый, а в черный цвет. Ладно, она подождет, вон в том кожаном кресле и подождет. Ей спешить некуда.

– Это кресло для посетителей, – блондинка оскорбленно поджала губы.

– Ну и? – Настя уселась, с наслаждением вытянула гудящие ноги.

– А ты не посетитель.

Ух, как интересно!

– Во-первых, не «ты», а «вы», дорогуша, – сказала она, рассматривая уродливую картину на противоположной стене. – А во-вторых, кто же я, по-вашему?

– Тот, кто приходит устраиваться к нам на работу, не посетитель! – без тени сомнения заявила секретарша.

– А кто – обслуга?

Девица ничего не ответила, но по ее многозначительному взгляду Настя поняла, что попала в точку. Захотелось вдруг сказать этой дуре что-нибудь резкое, но в последний момент она передумала. Надо поберечь нервы, потому что еще неизвестно, что ждет ее в кабинете Александра Васильевича.

Ждать пришлось долго, почти час. Наконец на столе секретарши ожил и что-то сердито забубнил интерком.

– Заходите, – буркнула девица, демонстративно не глядя в Настину сторону.

Кабинет у бывшего был под стать хозяину: дорогой и безвкусный. Всего в нем было в переизбытке: и дерева, и кожи, и безделушек на рабочем столе. То ли дизайнер переусердствовал, то ли Юльке изменило чувство меры. В любом случае во всем этом великолепии бывший терялся, ситуацию не спасал ни дорогой костюм, ни сосредоточенно-надменное выражение лица. Впрочем, сосредоточенным оно было только сначала, а потом вдруг стало растерянным и безмерно удивленным, почти таким же, как во время их вчерашней встречи. Неужели забыл, что назначил ей на пять вечера? Или, того хуже, помнит, но в отсутствие «любимой Юленьки» решил дать ей от ворот поворот? Ну уж нет! Настя внутренне подобралась. Без работы из этого чертова кабинета она не выйдет!

– Настя? – Сашка проворно выбрался из-за стола, сделал несмелый шаг ей навстречу.

– Я. А ты кому-то еще назначал встречу на пять вечера и велел не опаздывать? – съязвила она, намекая на тот час, который он промариновал ее в приемной.

– Нет, просто я не рассчитывал…

– Что я приду? А я вот пришла.

– Ты все неправильно поняла. – Сашка ослабил узел галстука. Нервничает? С чего бы это? – Настя, ты изменилась.

Вот еще новость! Конечно, она изменилась.

– Четыре года колонии никого не красят, ты уж извини. – Настя, не ожидая приглашения, уселась в кресло, выжидающе посмотрела на бывшего.

– Тебя красят, – вдруг сказал тот и расплылся в идиотской улыбке.

Настя начала было сомневаться в его адекватности – недавняя некрасивая сцена встречи до сих пор была жива в памяти, – но вовремя вспомнила, что ее внешность со вчерашнего вечера претерпела кардинальные изменения. Наверное, она не зря старалась, если ее бывший вдруг решился на комплименты.

– Ты обещал мне работу, – напомнила она.

– Да, да, конечно, – Сашка вернулся на свое место. – Может быть, для начала кофе?

– Лучше чай, – не то чтобы Насте так уж хотелось чаю, просто было любопытно понаблюдать, как изменится в лице секретарша, когда ей придется подавать чай обслуге.

Сашка включил интерком:

– Анжела, две чашки чаю! Да поживее!

Прошлая Настя, воспитанная на заповедях и душеспасительных беседах, никогда бы так не поступила, но нынешняя Настя, изгнанная из таежного рая и вынужденная отринуть предрассудки, злорадно усмехнулась.

Пока секретарша исполняла поручение шефа, сидели в молчании: Сашка нервно барабанил пальцами по столу, Настя рассматривала обстановку и готовилась к предстоящему разговору.

К чаю прилагалась коробка шоколадных конфет и злющий взгляд секретарши.

– Спасибо, дорогуша, вы очень любезны, – сказала Настя с елейной улыбкой и мысленно подивилась, откуда в ней взялась вся эта гадость. Ударили по левой щеке, подставь правую… А ей вот не хочется подставлять правую, ей хочется дать сдачи.

– Давай я покажу тебе клуб, – сказал Сашка, когда с чайной церемонией было покончено.

– Это означает, что ты берешь меня на работу? – на всякий случай уточнила Настя. – Или ты просто хочешь похвастаться своими бизнес-достижениями?

– Я же обещал! – Кажется, его даже оскорбило ее предположение. – Место администратора твое, если захочешь.

Ну разумеется, она захочет! Можно подумать, у нее есть выбор…

Обход Сашкиных владений занял час. Владения поражали роскошью и многоплановостью: бар, ресторан, танцпол, бильярдная. Имелась даже комната, задрапированная на восточный манер, с россыпью шелковых подушек на войлочном помосте. Комната предназначалась для курения кальяна. Заметив удивленный Настин взгляд, Сашка самодовольно улыбнулся.

– А это законно? – спросила она.

– Дурочка. – Покровительственным жестом он приобнял ее за плечи, совсем как в прошлой жизни. Кобель. – Никакой дури мы не продаем, люди здесь просто расслабляются.

– Понятно, – Настя повела плечом, стряхивая его руку, спросила: – А где мое рабочее место?

– У тебя будет собственный кабинет, – сказал Сашка таким тоном, точно только что отписал ей полклуба.

Кабинет Насте понравился. Похоже, сюда Юлька дизайнера не пустила, обустройством интерьера занималась сама. Цвета выдержанные: много жемчужно-серого с желтыми акцентами, много живых цветов, изящный плюшевый диванчик под абстрактной, но вполне симпатичной картиной, рабочий стол в стиле хай-тек, удобное кресло, на столе – ноутбук.

– Ну как? – спросил Сашка и тут же, не дав Насте ответить, зачастил: – Но, если тебе что-то не нравится, можно поменять.

– Мне все нравится. – Она уселась в кресло, и бывшему не осталось ничего другого, как скромно пристроиться на диванчике.

Ситуация получалась забавная: точно она хозяйка и владычица морская, а он проситель.

– Когда мне приступать?

– А когда ты хочешь?

– Чем раньше, тем лучше.

– Тогда, может быть, прямо сегодня и начнем, раз уж я здесь?

– А ты здесь бываешь не всегда?

Сашка снисходительно улыбнулся:

– Солнышко, этот клуб – так, игрушка. Основные мои интересы находятся совсем в иной сфере.

Лихо! Хотелось бы еще знать, что это за «иная сфера». Хотя кое-что, безусловно, радовало – видеться с бывшим каждый день ей не придется.

– Так что в мое отсутствие ты здесь главная. Справишься?

– А Юлька справлялась?

Сашка кивнул.

– Ну, значит, и я справлюсь.

* * *

Иван Мыкалов. Сибирь. 1929 г.

– Иван, ну чего тут думать?! Завтра же нужно выступать, пока погода способствует! – Евгений Викторович, друг, коллега и верный помощник, нетерпеливо взмахнул рукой, да так, что едва не опрокинул кружку с дымящимся в ней чаем. – Ты же сам знаешь, как у нас со сроками, – продолжил он уже чуть спокойнее, – а мы здесь который день штаны просиживаем.

Иван Владимирович Мыкалов, профессор Томского политехнического института, в ответ на запальчивую тираду товарища лишь молча покачал головой. Все он прекрасно понимал: и про сроки, и про важность задания, и про то, чем может быть чревато промедление.

Их экспедиция, кровь из носу, должна управиться к осени. Кажется, времени еще в достатке, середина июля только, так ведь и объемы работы такие, что руки опускаются. И людей не хватает катастрофически. Из настоящих специалистов он, Евгений, да студентка Сашенька Пивоварова. А остальных работников приказано из местных набирать. Да вот только не особо-то хотят местные заезжим ученым за просто так помогать, во имя будущего процветания великой советской державы. И денег совсем мало, едва-едва хватило, чтобы самое необходимое закупить да проводника нанять.

Но даже не то его страшит – за дочку, Валюшу, душа болит. Девочке всего седьмой год, а он ее с собой, к черту на рога… Да что ж делать было, если нет у них с Валюшей на этом свете ни единой родной души? Оставлять ребенка на чужих людей? Он уже было и оставил, договорился с соседкой Софьей Марковной, но едва ли не в последний день передумал. Экспедиция не на день и не на два – на все лето. Как же Валюша без него? А может, это в нем родительский эгоизм взыграл? Что уж сейчас думать? Сделанного не воротишь. Вот она, Валюшка, играется с камешками на берегу Лисьего ручья, и теперь ему непременно нужно решить, оставлять девочку в деревне или с собой в глушь таежную тащить.

На первых порах Иван Владимирович сильно опасался, что Валюшка капризничать станет, от работы отвлекать, но у него не дочка – а золото, все понимает, прямо как взрослая. Да и Сашенька за ней присматривает, одежки стирает, косички заплетает, сказки на ночь читает, из скудного их провианта умудряется что-нибудь вкусное и полезное приготовить. А еще ведь и от работы не отлынивает, помимо того, что с замерами помогает, так еще и карты, те, что они с Евгением составляют, вечерами копирует, а это работа кропотливая, особого внимания требующая. Что ни говори, а повезло ему с ассистенткой, во всех смыслах повезло. А Евгений говорит, что Сашенька не просто так старается, что она в него, своего профессора, тайно влюблена. Шутит, наверное. Сашенька молодая, красивая, поклонники вокруг нее так и вьются. А он старый, пятый десяток уже разменял, да еще и с малым ребенком на руках. Кому он такой нужен?

– Папа! Папа! – От невеселых раздумий отвлек звонкий Валюшин голосок. – Папа, смотри, что я в песочке нашла!

Иван Владимирович виновато улыбнулся Евгению, прихрамывая – еще в первый день умудрился натереть мозоли, – подошел к дочери.

– Глянь, папа! Красивое какое! – Валюшка что-то крепко сжимала в перепачканной в песке ладошке.

– Покажи-ка, милая.

С находкой своей Валюшка расставалась с неохотой, а когда наконец рассталась, оказалось, что находка ее и в самом деле очень любопытная. Круглый медальон из черненого серебра, по всему видать, старинной работы, с чеканной лисой в центре. Не хватало только одного – цепочки. Такая вещь, наверное, красиво смотрелась бы на Сашеньке, на загорелой ее шее…

– Пап, а ты мне в медальончик веревочку вдень, я его носить буду! – скомандовала дочь. – Я ж уже большая совсем, мне уже можно. Правда?

– Можно, солнышко. – Ну ничего, Сашеньке он потом в городе что-нибудь красивое купит. Может, часики?..

Тонкий шнурок Иван Владимирович нашел с помощью все той же Сашеньки, уселся на берегу ручья, Валюшку усадил к себе на колени. Видать, и в самом деле старым он становится, зрение уже не то, все никак не удавалось шнурок в медальонное «ушко» вдеть. Пока возился, в медальоне вдруг что-то щелкнуло, и та часть, что с лисичкой, откинулась, точно маленькая крышка. Вот такой непростой оказался медальончик, с секретом. А ведь сразу и не определишь, что он открывается, кажется, просто серебро дутое, оттого легкое и внутри полое, а оно вот как. Внутри медальона спиралью свернутый лежал срезанный локон. Цвет у волос был такой необычный, огненно-рыжий, что Иван Владимирович поневоле залюбовался.

– Па-а-а-па, ну скоро? – Валюшка нетерпеливо заерзала, заглянула внутрь раскрытого медальона.

– Скоро, солнышко. – Выбросить локон не поднялась рука – может, это память чья! – просто захлопнул крышечку, еще раз для верности поискал потайную пружинку, открыл – закрыл, нанизал медальон на шнурок, повесил дочке на шею. – Все, моя красавица, получай украшение.

– Лисичка! – Валюшка накрыла медальон ладошкой, радостно улыбнулась. – У меня теперь лисичка есть…

…Валюшка пропала на следующий день. Их маленький отряд как раз выступил в поход. Дочку Иван Владимирович решил с собой взять. Экспедицию они с Евгением запланировали недальнюю, всего двадцать километров от села. Да и большую часть из того пути решено было проехать на подводах, пешком по тайге до стоянки оставалось каких-то шесть километров. Для Валюшки это, конечно, расстояние немалое, но ведь ножками особо и идти не пришлось: то сам Иван Владимирович ее на плечах нес, то Евгений, но больше всего проводник Евсей. Евсей все шутил, что Валюшкин вес ну точно мышиный, что с такой пигалицей можно хоть весь день по тайге ходить – не устанешь. А Валюшка радовалась так, всю дорогу смеялась, сорванной веточкой от Евсея комаров отгоняла.

Лагерь разбили на полянке, недалеко от все того же Лисьего ручья. Здесь ручей уже и в самом деле был на ручей похож, мелкий и неширокий, воды по колено. Не то что у села, где, не знавши, можно было решить, что это не ручей вовсе, а самая настоящая река.

– Тут недалеко, меньше версты, Лисья топь начинается, – Евсей ловко рубил сухое дерево на дрова для костра. – Лисий ручей как раз из нее начало берет. Вот там места гиблые. По-настоящему Лисью топь только два человека в селе знают: я да батька мой.

– А почему она лисья? – Валюшка вертелась тут же, собирала мелкие веточки, складывала в кучку.

– А потому, что лис в этих местах много, – Евсей утер со лба пот. – А еще потому, что здесь, говорят, золотая лиса живет.

– Ой, как интересно! Расскажите, Евсей Петрович, про золотую лису поподробнее! – Сашенька улыбнулась Евсею так, что у Ивана Владимировича сердце зашлось от ревности. Евсей – молодой, здоровый. Красуется перед Сашенькой античным своим голым торсом. Куда уж ему, книжному червю, до такой первозданной красоты…

Проводник бросил на Сашеньку хитрый взгляд, принялся рассказывать. Сказка была занимательная, в другое б время Иван Владимирович ее с превеликим удовольствием послушал, да вот только времени у него мало, работать нужно. А Валюшка с Сашенькой слушали очень внимательно, ну да бог с ними…

…Валюшку под вечер хватились. Вот, кажется, только под ногами крутилась, своими бесчисленными «почему» их с Евгением от работы отвлекала, а как пришло время ужина, оказалось, что нигде нет Валюшки…

Дотемна они лес вокруг обшарили, голоса сорвали, кричавши. Все без толку. Иван Владимирович места себе не находил. Сашенька плакала, себя винила за недосмотр. Евгений старался их подбодрить, говорил, что, наверное, Валюшка просто устала, уснула где-нибудь, вот и не слышит их. А Евсей мрачнел с каждой минутой все сильнее да косился в сторону Лисьей топи. Про топь Иван Владимирович думать себе запретил, лучше верить Евгению, что Валюшка где-нибудь уснула, а как проснется, так непременно голос подаст, и они ее сразу отыщут.

Сон его сморил уже под самое утро. Вот, кажется, сидел, на костер догорающий смотрел, а тут глядь – нет костра, а есть бескрайнее болото, а посреди болота, прямо из воды каменный остров торчит, и на острове том его Валюшка с рыжей лисой играется. Видно, что не боится совсем, смеется так задорно, все норовит лису за пушистый хвост поймать.

Проснулся он от собственного крика, умылся в ручье, подсел к Евсею. Проводник, кажется, за ночь и вовсе глаз не сомкнул, осунулся, постарел словно. Иван Владимирович хотел сказать, что нужно в село за подмогой кого-нибудь отправить, а заговорил о другом, о Лисьей топи заговорил, да об каменном острове. Оказалось, что есть такой остров, только путь до него неблизкий и очень опасный.

– Но ты же дорогу знаешь, сам вчера говорил. – Иван Владимирович уже все для себя решил. – Или хвастался?

– Не хвастался, – Евсей решительно встал. – Лучше нам с вами, товарищ ученый, вдвоем на Лисий остров идти, потому как опасно. Даже со мной, – добавил весомо и посмотрел сверху вниз. Не забоитесь?

– Поздно уже бояться, – Иван Владимирович тоже встал. – Сейчас только распоряжения оставлю, и в путь.

Топь оказалась гораздо страшнее, чем он себе думал. С виду обычный подлесок, вместо травы мох, а ступишь не туда – и поминай, как звали. Но Евсей шел уверенно, ориентировался по каким-то одному ему известным признакам, все больше отмалчивался, о чем-то своем думал. А Иван Владимирович, наоборот, не думал. Потому что стоило только подумать, как смогла бы здесь пройти маленькая девочка, и надежда, которой он только и жил все это время, таяла…

Они шли уже четыре часа, когда впереди показался тот самый остров, что Иван Владимирович накануне видел во сне.

– Пришли почти, – Евсей обернулся, посмотрел через плечо внимательно и вопросительно. – Дальше что, товарищ ученый?

– Дальше к острову! – Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Евсей ничего не ответил, лишь молча покачал головой: то ли соглашаясь, то ли осуждая затею.

…Детский смех они услышали одновременно. Валюшкин смех! Иван Владимирович бросился было вперед, но Евсей грубо схватил его за ворот куртки, потянул к себе.

– Куда, дурья твоя башка?! Потопнуть решил? Осторожненько давай, за мной, след в след…

Последние десять метров показались Ивану Владимировичу бесконечными. А Валюшка все продолжала смеяться. Пусть бы смеялась, только бы не замолкала.

– Валюшка! – он закричал во весь голос. – Валюша, доченька!

– Папа! – на каменистом берегу замаячила маленькая фигурка. – Папочка!

…Вопреки всем его самым страшным ожиданиям, дочка его была цела и невредима. Мало того, выглядела она какой-то радостно взбудораженной. Из отцовских объятий высвободилась решительно, все порывалась что-то рассказать Евсею. Отчего именно Евсею, а не ему, родному отцу?..

– Валюшка, солнышко мое, да как же ты здесь очутилась? – Иван Владимирович погладил дочку по растрепанной головке.

– А меня тетя сюда привела, – дочка улыбалась широко и безмятежно.

– Какая тетя? – он переглянулся с вмиг насторожившимся Евсеем.

– Красивая очень тетя, с волосами такими, как у меня в медальоне, – дочка вытащила из-за пазухи медальон. – Я сначала лисичку увидела, близко-близко, побежала за ней в лес. Папочка, я не хотела далеко от лагеря уходить, – она обняла его за шею, заговорила громким шепотом: – А потом из леса тетя вышла и меня с собой позвала. Она хорошая, честное слово! Она меня совсем не обижала, наоборот, секретик показала.

– Какой секретик, солнышко? – Поверх дочкиной головы Иван Владимирович посмотрел на Евсея. Лицо у проводника сделалось бледное, что мел, а во взгляде читался страх.

– А пойдем покажу! – Дочка потянула его за руку. – Здесь недалеко секретик. – Не дожидаясь разрешения, она подбежала к горе, уперлась ладошками в покрытый мхом камень, и неподъемный с виду валун с тихим скрежетом повернулся вокруг своей оси. Не успели они с Евсеем опомниться, как Валюшка юркнула в открывшийся лаз.

– Ох, лишенько! – Евсей торопливо перекрестился. – Это ж она – Хозяйка. Уходить отсюда надо, товарищ ученый.

– Какое – уходить?! Валюшка там! – Иван Владимирович нырнул в лаз, не раздумывая, зажмурился, привыкая к темноте, а когда открыл глаза, оказалось, что темнота вовсе не кромешная, что откуда-то сверху льется приглушенный солнечный свет и от света этого вода в идеально круглом подземном озере отливает черным.

– Вон там секретик! – Валюшка стояла у самой кромки воды, показывала пальчиком куда-то в центр озера.

Иван Владимирович вгляделся в толщу воды. На мгновение ему померещилось, что озерная чернота неоднородная, что там, куда показывает дочка, виднеется прямоугольная тень.

– Что там, солнышко?

– Сундук! – Валюшка в нетерпении притопнула ножкой. – Тетечка что-то непонятное сказала, вода ушла, а сундук остался.

– А в сундуке что было, ты видела?

– Ай, неинтересное! – дочка махнула рукой. – Сундук красивый, большой, а внутри какие-то камни желтые.

– То лисье золото, – послышался за их спинами усиленный эхом голос Евсея. – Клад, который Демьян Субботин перед своей смертью схоронил. Все знали, что было золотишко-то, а как Демьян руки на себя наложил, оказалось, что нет ничего.

– Посмотреть бы. – В Иване Владимировиче проснулся вдруг естествоиспытатель. – Как думаешь, здесь глубоко?

– Эй, ты, малахольный! – Евсей вдруг схватил его за грудки. – Ты что это удумал?! Нельзя это золото трогать! Нельзя Хозяйку злить!

– А если тронем, то что? – Он уже и сам начал заводиться, ощутил вдруг в себе непонятную, доселе невиданную злость.

– А вот что! – Евсей кивнул куда-то в сторону, и сердце у Ивана Владимировича испуганно екнуло. Из темноты на них скалился человеческий череп…

– Это кто? – Иван Владимирович попятился.

– Не знаю. Может, старший брат Митяя Леонова, того, что у Демьяна проводником был, – Евсей говорил, а сам тащил их с Валюшкой прочь от воды. – Когда Митяя с перерезанным горлом в Лисьем ручье нашли, брат его в тот же день в тайгу ушел да так и не вернулся, видать, догадался про пещеру.

– А тут с ним что случилось? – Отвести взгляд от человеческих останков не было никаких сил.

– А поди да у него самого спроси! – Евсей с силой дернул его за рукав, так, что затрещала ткань, вытащил вместе с Валюшкой из пещеры, спиной навалился на валун, закрывая вход и, не переведя дыхания, скомандовал: – Все, товарищ ученый, дочку свою ты нашел, больше нам тут делать нечего. Уходим!

Обратно шли быстро, Иван Владимирович едва поспевал за Евсеем, который хоть и нес на плечах Валюшку, а темп не сбавлял. А еще ведь нужно было замеры делать да кое-какие заметки на планшете рисовать. Хоть память у него в некотором смысле и феноменальная, но с компасом оно как-то надежнее.

Заговорили, только оказавшись на твердой земле.

– Ты бумажки-то свои сожги от греха подальше. – Евсей сердито посмотрел на его походный планшет. – И про пещеру забудь.

– А если там и в самом деле золото? – Иван Владимирович перешел на шепот. – Неужто тебе не хочется…

– Хочется, – Евсей не дал ему договорить. – Да вот только жить мне еще более хочется. Ты, товарищ ученый, не ведаешь, с кем столкнулся. Если она, – он сделала многозначительную паузу, – разгневается, я за наши с тобой шкуры и гроша ломаного не дам. О себе не думаешь, вон о ней, – Евсей кивнул в сторону Валюшки, – подумай. Хочешь дите сиротой оставить?

Иван Владимирович не хотел. От одной только мысли, что из-за него с дочкой может приключиться беда, ему делалось плохо, но уничтожить план рука не поднималась. Поэтому к совету Евсея он не прислушался, как вернулись в село, карту составил по всем правилам, а расторопная Сашенька, заприметив неучтенную карту на столе у руководителя, быстренько ее скопировала и занесла в реестр. Вот и получилось, что тайное и тщательно скрываемое едва не стало народным достоянием. Можно было попробовать выкрасть карты из обоих атласов, но рисковать Иван Владимирович не захотел, здраво рассудил, что так даже лучше. Лисья топь никакой геологической ценности не представляет, изучать ее с пристрастием никто не станет, а лучшего места хранения для тайной карты не сыскать. Один из атласов Иван Владимирович сдал заинтересованным органам сразу же по возвращении из тайги, а дубликат на правах руководителя экспедиции оставил у себя. И только после того, как суматоха, связанная с экспедицией, окончательно улеглась, выгравировал внутри Валюшиного медальона контур того камня, который закрывал вход в пещеру, и номер страницы, на которой была карта Лисьей топи. Может, и не сгодится никогда, но пусть будет…

* * *

На то, чтобы привыкнуть к новой жизни, у Насти ушло чуть больше месяца. Ровно столько времени ей понадобилось, чтобы разобраться в специфике своей новой работы, познакомиться с персоналом, изучить нравы и повадки постоянных клиентов.

Сашка оказался прав – ничего ужасного в ее работе не было. Администрирование, оно и есть администрирование: где-то присмотреть за порядком, кого-то отчитать, что-то разрулить, угодить клиентам – в общем, сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. Оплачивался этот бесконечный бег по кругу весьма щедро, бывший не скупился. Но немаленькую зарплату Настя отрабатывала с лихвой, не халтурила и не спекулировала своими некогда почти родственными отношениями с владельцем клуба. Им обоим было невыгодно афишировать этот факт совместной биографии: Сашке не хотелось, чтобы подчиненные знали о том, что Настя его бывшая жена, а Насте не хотелось, чтобы всплыла история с ее судимостью. Никто из них это негласное соглашение не нарушал, хотя к концу первого месяца Настя стала замечать, что Сашка не прочь перешагнуть запретную черту и «вспомнить былое». Знала она и эти задумчивые взгляды, и загадочные полуулыбки – успела изучить за годы совместной жизни. Ситуация получалась курьезной и некрасивой. Получалось, что в качестве законной супруги она Сашку не устаивала, а вот в качестве любовницы – пожалуйста. А как же быть с горячо любимой и глубоко беременной Юленькой?..

Первое время Настя старалась на провокации бывшего не реагировать, но однажды, когда его павианьи игры зашли слишком далеко и он попытался завалить ее прямо в своем рабочем кабинете, чаша терпения переполнилась. Во-первых, Настя больно врезала бывшему в пах, а во-вторых, пригрозила рассказать все Юльке. Конечно, определенный риск в этом был: Сашка мог запросто вышвырнуть ее на улицу, и тогда ей пришлось бы все начинать сначала, но он проявил удивительное благоразумие, то ли испугался угрозы, то ли не захотел терять в Настином лице ценную сотрудницу. Как бы то ни было, а посягательства на ее девичью честь прекратились.

С квартирой тоже все устроилось самым наилучшим образом. Юлька не подвела, заставила супруга переоформить документы на Настю. Правда, перебраться в свое новое жилище они смогли только спустя три месяца после урегулирования всех юридических формальностей, и дело тут было вовсе не в кознях бывшего. Просто новый дом, который Сашка построил для любимой супруги и будущего наследника, оказался не слишком приспособленным для жизни. Что-то в нем было не так с системой теплообеспечения, и на устранение неполадок понадобилось несколько месяцев. За это время Настя успела снять и обжить однокомнатную квартиру на окраине, а Юлька благополучно родить сына. К зиме дело разрешилось ко всеобщему удовольствию: Сашка с семьей перебрался в загородный коттедж, а Настя смогла наконец въехать в квартиру.

В тот день, когда Настя распаковала свои нехитрые пожитки и уселась по-турецки посреди освобожденной от мебели и от этого непривычно гулкой гостиной, она почувствовала себя почти счастливой. У нее было свое собственное жилье, хорошо оплачиваемая работа, уважение окружающих. Дело оставалось за малым – оставалось обрести потерянный в таежном лесу покой и свое доброе имя.

Решение разобраться с тем, что случилось прошлым летом, родилось не внезапно. Оно пустило корни в Настиной душе в тот день, когда, желая перевесить подаренный матушкой Василисой медальон со шнурка на цепочку, она внезапно обнаружила, что медальон открывается.

Внутри оказался локон волос, почти такого же огненно-рыжего цвета, как был у нее самой в детстве. А помимо локона… сначала Насте показалось, что больше ничего интересного в медальоне нет, но потом, приглядевшись, она выяснила, что на внутренней поверхности крышки выгравированы какие-то цифры. Чтобы разглядеть все в подробностях, пришлось сбегать в магазин канцтоваров за лупой, но оно того стоило.

Число шестьдесят семь, заключенное в фигуру, отдаленно похожую на лисью морду, ни о чем Насте не говорило, но заставляло задуматься: нет ли связи между сборником карт, который она передала старосте Морозову, и медальоном матушки Василисы. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что во всех ее недавних несчастьях виноват сборник. Те, кто напал на скит, искали именно его, теперь у Насти не было в этом никакого сомнения. А матушка Василиса настолько им дорожила, что предпочла умереть в муках, чем отдать в руки преступников. С этим все более или менее понятно, осталось выяснить, что именно связывает карты и медальон. Для этого было бы неплохо поискать еще один сборник. На титульном листе того, что Настя передала бирюковскому старосте, было написано «копия». А если есть копия, значит, где-то должен быть и оригинал.

Запрос в Томский политехнический институт ничего не дал. Все довоенные архивы сгорели в пожаре в сорок втором году. У Насти сохранялась лишь призрачная надежда, что из людей, сопровождавших профессора Мыкалова в экспедиции, в живых остался еще хоть кто-нибудь.

Ей повезло, ассистентка профессора, Александра Степановна Пивоварова, член-корреспондент Российской академии наук, до сих пор проживала в Томске. Дело оставалось за малым, созвониться и напроситься в гости…

Сказать по правде, Настя опасалась, что визит этот ей ничего не даст. Возраст-то у Александры Степановны более чем преклонный, скоро, глядишь, за сотню лет перевалит. Однако ее опасения оказались напрасными. Александра Степановна хоть и выглядела дряхлой и немощной, но ясности ума, слава богу, не растеряла. Ходить вокруг да около Настя не стала, почувствовала в этой сидящей в инвалидном кресле старушке немалую силу духа и прозорливость и первое, что сделала, после того как закончилось чаепитие с купленным по случаю знакомства тортиком, выложила на стол перед женщиной медальон. Медальон Александра Степановна узнала сразу же, взяла в руки, с нежностью погладила лису на крышке.

– Откуда он у вас? – спросила она глухим голосом.

– Мне его подарили. Матушка Василиса. Вы знаете такую?

– Валечка? – Глаза Александры Степановны наполнились слезами. – Как она?

– Она погибла… ее убили.

– Давно? – Старушка отложила медальон, поморщилась, точно он причинил ей физическую боль.

– Несколько месяцев назад.

– Расскажите мне все, – потребовала Александра Степановна. – Вы же не просто так ко мне пришли, Анастасия. Вам же что-то от меня нужно.

– Нужно, – Настя кивнула.

– Значит, сначала вы рассказываете мне, при каких обстоятельствах погибла Валюша и почему подарила медальон именно вам, а потом я отвечаю на все ваши вопросы.

Настя рассказала: все как есть, не утаивая ровным счетом ничего, потому что поняла, только рассказав правду, можно добиться от Александры Степановны желаемого. Женщина слушала, не перебивая, с полуприкрытыми глазами. Иногда Насте казалось, что она дремлет, но в эти моменты старушка едва заметно покачивала головой, давая понять, что следит за нитью разговора. Когда рассказ закончился, она очень долго молчала, а когда заговорила, Настя не узнала ее голос, таким решительным и звонким он стал.

– А я ведь думала, что Иван Владимирович все выдумал про лисье золото и карту. Думала, это все для того, чтобы я поверила и Валюшку у себя оставила – ради денег. – Александра Степановна посмотрела на Настю чуть выцветшими, но еще не утратившими ясный васильковый цвет, глазами, спросила: – Я путано все рассказываю, да?

Настя кивнула, пока она ровным счетом ничего не понимала.

Женщина вздохнула, покивала каким-то своим мыслям, а потом снова спросила:

– Вы медальон открывали?

– Открывала.

– И что там внутри?

– Прядь волос и гравировка на внутренней поверхности крышки.

– Значит, правда все. Это Хозяйки волосы. Во всяком случае, Иван Владимирович так думал.

– Какой Хозяйки? – Настя машинально погладила медальон.

– В тех местах, где вся эта история началась, есть легенда про ведьму, которая умеет оборачиваться лисицей. Тот, кому она в образе лисы покажется, непременно золото отыщет, а кому женщиной – тому несдобровать. Это была моя первая экспедиция, топографическое изучение местности, составление карт для последующих геологоразведочных изысканий. Я, тогда еще совсем молоденькая, в Ивана Владимировича была влюблена безумно, каждое его слово ловила, каждой улыбке радовалась, как подарку. Копии карт для него делала, он любил, чтобы после экспедиций весь необходимый материал у него на руках оставался для дальнейшего изучения, вот я и старалась. В ту экспедицию он с собой Валюшку взял. Девочке тогда то ли пять, то ли шесть лет было. Иван Владимирович рано овдовел, а чужим людям Валюшку не доверял, вот и брал ее повсюду с собой. Я за девочкой и присматривала. Да недосмотрела. Валюшка пропала у Лисьей топи, все уже решили, что утонула, а Иван Владимирович вместе с Евсеем Морозовым, проводником нашим, отправились прямиком в топь, чтобы ее отыскать. Целый день их не было, а к вечеру вернулись вместе с Валюшкой, целой и невредимой. Все тогда удивлялись, как это малышка в болоте не утонула. Попробовали было расспрашивать, да Иван Владимирович запретил, сказал, нечего девочку вопросами травмировать. А вечером того же дня профессор составил карту Лисьей топи, помню, когда я ее копировала, все удивлялась зачем эта карта вообще нужна, ведь никто же в здравом уме в такое место добровольно не сунется.

Стоило только Александре Степановне заговорить про топь и лисицу, как у Насти от нехорошего предчувствия взмокли ладони. А ведь видела она лисицу, как раз на Лисьей топи и видела. И бирюковского старосты фамилия Морозов. Совпадение?..

– Это все предыстория была. – Старушка рассеянно погладила подлокотники инвалидного кресла. – Я сейчас не про то хочу рассказать. Любовь моя юношеская к Ивану Владимировичу еще очень долго не проходила, у нас с ним даже роман скоротечный случился, а потом все так закрутилось – тридцать шестой год, репрессии… – Она помолчала, точно заново переживая те страшные годы. – Иван, наверное, чувствовал что-то, потому что пришел ко мне буквально за день до своего ареста, просил, чтобы я не оставляла Валюшу, чтобы присмотрела за ней, когда его не станет. А времена ж такие, вы не представляете. Страшно, от малейшего шороха за дверью вздрагиваешь, ждешь, когда твой черед придет. В нашем институте к тому времени уже половину профессорского состава арестовали. Иван, наверное, понял мои колебания, потому что принялся уговаривать. Рассказал, что в той давней экспедиции он лисье золото нашел, что план места, в котором клад спрятан, есть в сборнике карт, том самом, что я для него копировала, а номер карты и какая-то дополнительная информация выгравированы на внутренней поверхности медальона, который, по его словам, когда-то самой Хозяйке принадлежал. Говорил, что я, если захочу, смогу всем этим богатством воспользоваться…

– А вы? – спросила Настя шепотом.

– А что я? Струсила я, вот что, – Александра Степановна потерла виски. – Сказала, что не нужно мне никакое золото и что за Валюшкой я присмотреть не смогу. – Она подняла взгляд на Настю. – Осуждаете? Знаю, что осуждаете. Я сама себе той слабости простить никогда не смогу, страх и молодость такой подлости не оправдание.

– Время такое, – эхом повторила Настя, – все боялись.

– Боялись, – старушка кивнула, – но нельзя же вот так, не по-божески это. Ивана в том же тридцать шестом расстреляли, а Валюшка сначала по сиротским домам скиталась, а перед Великой Отечественной, я узнавала, ее отправили в ссылку, как дочь врага народа. А теперь вот выходит, что Валюшка умерла, и моя в том вина тоже есть.

– Она вас простила. – Настя погладила Александру Степановну по руке. – Она всех простила.

– Простила? – В васильковых глазах вспыхнула надежда.

– Я уверена.

– А вы, стало быть, решили лисье золото найти?

– Не знаю, – Настя покачала головой. – Пока сборник у меня был, за мной охотился кто-то, а теперь уж что? Карты я, как матушка Василиса велела, ее давнему другу отдала, а институтский архив сгорел. Так что, спасибо вам, Александра Степановна, вы мне очень помогли. Пойду я, наверное.

– А если не сгорел? – неожиданно спросила старушка и посмотрела на Настю испытывающе. – А если я скажу вам, что есть еще одна копия того сборника?

– А она есть? – Сердце взволнованно забилось.

– Есть. Не смогла я рассказ про лисье золото из головы выбросить, вот и сделала за пару месяцев дубликаты всех карт с того сборника.

– Они сейчас у вас, эти дубликаты?

– Нет, к сожалению. В восьмидесятых годах подарила одному музею, но, возможно, карты еще доступны для изучения. Я вам сейчас название музея продиктую…

Музей оказался питерский, и ждать ответ на свой запрос Насте пришлось едва ли не два месяца. Зато ответ был утвердительный. Оставалось только слетать в Питер и попробовать либо выкупить сборник, либо добиться разрешения на копирование страницы номер шестьдесят семь.

Настя уже начала планировать свой отпуск, чтобы не только решить вопрос с картой, но и провести в Питере несколько дней в свое удовольствие, когда одним погожим июльским деньком на афишном столбе в пяти метрах от клуба обнаружила плакат со своим фото в стиле «ню». Это могло означать две вещи: во-первых, Ялаев не сдержал слова и не очистил карту памяти, а во-вторых, он в городе…

Насте бы затаиться, переждать эту чертову выставку и не высовываться, а она, дура, поперлась к галерее. Наверное, бес попутал, захотелось увидеть своими глазами обманщика и мерзавца, лауреата бесчисленных премий и конкурсов Егора Ялаева.

Конечно, кое-какие меры предосторожности Настя приняла: к галерее подошла уже почти перед самым закрытием, внутрь заходить не стала, осталась снаружи. А что, нормальный маневр – снаружи темно, и значит, она незаметна, зато все, что происходит внутри, видно как на ладони. И этого негодяя тоже…

Кто же думал, что свет фар подъехавшей к галерее машины порушит все ее планы? Кто ж думал, что Егор ее заметит, и не просто заметит, а еще и узнает. Кто же думал, что он бросится за ней вдогонку?..

* * *

Действовать нужно было быстро. Простите, гости дорогие!

Егор метнулся к выходу, но к тому моменту, когда он оказался на улице, девчонки там уже не было. Ничего удивительного, она же не дура, чтобы дожидаться, пока он ухватит ее за шкирку…

Вот черт! Как обидно!

А может, примерещилось? Перелет из Штатов, выставка эта, хронический недосып, да и что душой кривить, Наташку-Настасью он так и не забыл, вспоминал очень часто. А как тут забудешь, когда вон ее портреты по всему городу развешаны? Говорил же Померанцу, чтобы в качестве заманухи брал фото медведя. Да кто ж его послушал? «Ялаев, медвежья морда – это слишком избито, а вот легкая эротика – самое то».

Ладно, может, и в самом деле почудилось? А девица та на Наталью не очень-то и похожа…

Померанец позвонил на следующий день ближе к вечеру.

– Ну, готов? – спросил он, не здороваясь.

– К чему? – Егор часа четыре кряду просидел за компьютером, обрабатывая один очень перспективный снимок, и сейчас соображал не слишком хорошо.

– У нас же встреча в ночном клубе! Забыл?

Горел бы он гаром, этот ночной клуб! Но Померанца не переделаешь, реклама – двигатель прогресса! Можно подумать, Егору нужна реклама в этом медвежьем углу…

– Забыл, – друг правильно расценил его молчание. – Значит так, на сборы тебе ровно час, я за тобой заеду. – В трубке послышались гудки отбоя. Егор чертыхнулся.

Клуб не понравился ему с первого взгляда: слишком вычурно, слишком помпезно, слишком оскорбительно для его чувства прекрасного. Внутри было немногим лучше, оставалась робкая надежда на качественный сервис.

А вот ресторан оказался неплохим: уютным и в некоторой степени даже камерным. Хрустящие скатерти, живая музыка, зажженные свечи. Свечи Померанец, кстати, сразу задул.

– Ты чего? – удивился Егор.

– У нас же с тобой не романтический вечер, – усмехнулся приятель. – У нас мальчишник.

– Что-то я не вижу здесь стриптизерш и шеста, – Егор огляделся.

– Чего нет, того нет. Заведение, понимаешь ли, респектабельное, блюдущее свое доброе имя.

– Прям красна девица, а не ночной клуб.

– Зато кухня здесь вполне приличная, – сказал Померанец и углубился в изучение меню.

– Как станок? – Егор не без интереса проводил взглядом стройную брюнетку в элегантном черном платье.

– А, хана станку! – Друг обреченно махнул рукой. – Станку хана, и заказам хана.

Брюнетка остановилась у дальнего столика, за которым отдыхала шумная компания, но присаживаться за столик не стала, просто сказала что-то вполголоса, из чего Егор сделал вывод, что она скорее всего не посетительница, а сотрудница.

– С меня заказчик живьем шкуру снимет, – продолжал бубнить Померанец. – Снимет и на ремни порежет.

Брюнетка тем временем развернулась к ним лицом, направилась к выходу из зала. У Егора перехватило дыхание. Она! Точно она – Наталья! Значит, не примерещилось…

– Я сейчас, – он поспешно встал из-за стола, бросился вслед за девушкой.

Несмотря на высоченные шпильки, двигалась она достаточно быстро, Егор едва не упустил ее из виду, но сегодняшним вечером удача, похоже, была на его стороне, и конечный пункт прибытия он вычислил безошибочно. На массивной дубовой двери висела золоченая табличка с надписью «Администратор». «Наталья» скрылась именно за этой дверью. Егор отдышался, деликатно постучал.

– Открыто, – послышалось из-за двери.

Ну, если открыто, то грех не войти…

Она узнала его с первого взгляда, вздрогнула, отступила на шаг.

– Ну здравствуй, Лисичка-сестричка! Или Наталья? А может, лучше Настасья? – Егор недобро улыбнулся, закрыл дверь на ключ. – Ну, так как тебя зовут на самом деле?

– Настя, – она с обреченностью приговоренного к смертной казни следила за его манипуляциями с замком. – Что тебе нужно?

– Да так, пришел поболтать со старой знакомой, вспомнить былое.

Она нервно дернула плечом.

– Что, про былое не хочется? – удивился Егор. – А я думал, ты обрадуешься, сама расскажешь, как оно было в скиту.

– Ты ничего не знаешь. – Ее голос упал до хриплого шепота.

– Так ты мне расскажи! – Егор подошел к Наталье-Настасье вплотную, перекрывая возможные пути к отступлению. – Расскажи, как со своими дружками-отморозками бабушек богомольных убивала, как старосту бирюковского паяльником пытала, а потом горло перерезала.

– Что?! – Зеленые глаза испуганно расширились. – Я не понимаю…

– А тут и понимать нечего! – Егору вдруг захотелось ее ударить.

– Это какая-то ошибка! – Она вцепилась ему в руку, заглянула в лицо. – Я никого не убивала, клянусь!

– Сама, может, и не убивала. За тебя это дружки твои сделали, – Егор брезгливо поморщился. – Это ж ты их на скит навела, а потом кинула…

– Все было не так!

– А как?!

Не надо было ее слушать, надо было взять эту лживую дрянь за шкирку и сдать в ближайшее отделение милиции. Пусть бы компетентные органы сами разбирались, кто прав, а кто виноват, но Егор дал слабину.

– Может, присядем? – предложила она и робко улыбнулась. Еще и улыбается, зараза…

– Садись. – Он кивнул на кресло, сам пристроился на краешке стола, так, чтобы у этой аферистки и мысли не возникло сбежать. – Слушаю тебя очень внимательно.

– Это долгий разговор.

– А я никуда не спешу.

– Его в самом деле убили? – вдруг спросила она.

– Кого?

– Игната Евсеевича, старосту.

– Убили. Ночью убили, а днем ты бросилась в бега. Странное совпадение, не находишь?

– Я его не убивала, – она вцепилась в край стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Ты не убивала, – Егор согласно кивнул. – Во время убийства ты была со мной в домике для гостей.

– Ну, вот видишь!

– Но это ровным счетом ничего не значит! – рявкнул он. – Его могли убить твои подельники.

– Нет! Не было у меня никаких подельников!

– Знаешь, что-то я тебе не верю. Ты у нас врать большая мастерица. И учти, если сейчас начнешь заливать про то, что сбежала из коммуны, я тебя придушу своими собственными руками.

– Из скита, – сказала она и опустила глаза.

– Что – из скита?

– Я сбежала не из коммуны, а из скита.

– Ну да, после того как грабанула сначала монахинь, а потом и своих дружков.

– Можно я сначала расскажу, а уже потом ты будешь делать выводы?

– Валяй.

Настасья долго молчала. То ли вспоминала, то ли решала, как бы поправдоподобнее соврать. Егор бы поставил на второе.

– Я жила в скиту паломницей почти три месяца, помогала сестрам по хозяйству. Однажды вечером матушка Василиса, она была там за старшую, отправила меня в погреб перебирать картошку. Когда на скит напали, я была в погребе.

– И тебя не нашли? – предположил он.

– Не нашли, – она кивнула.

– Тогда расскажи мне, будь любезна, что ты делала в тайге за десятки километров от скита? Почему не пошла в ближайшую деревню, чтобы рассказать о случившемся?

– Не смогла.

– Почему?

– Потому что заблудилась.

– Слушай! – взвился Егор. – Я тебя предупреждал насчет вранья! К скиту вела проселочная дорога, ты не могла заблудиться!

– Не ори на меня! – Она зажмурилась, точно испугалась, что за такую вольность он может ее ударить. Правильно испугалась, у него уже руки чесались.

– Я была в погребе, когда ко мне спустилась матушка Василиса. Она выглядела очень напуганной, сказала, что мне нужно срочно уходить, потому что на скит напали, отдала мне карты, велела передать бирюковскому старосте.

– А почему она не ушла вместе с тобой?

– Потому что кто-то должен был закрыть люк, – Настя побледнела.

– Какой люк?

– Из погреба в лес вел подземный ход.

Егор присвистнул.

– Я не вру! Там под бочкой с квашеной капустой был люк в земле, через него я попала в подземный ход.

– Да ты что?! Прямо в подземный ход?! – он саркастически усмехнулся. – И что дальше?

– Шла, шла по нему и вышла посреди леса. Не веришь?

– А ты бы в такое поверила?

– Я могу показать ход.

– Ну конечно! Сейчас все брошу и поеду за сотни километров смотреть на вход в подземелье! Ладно, дальше рассказывай.

– А дальше ты сам все знаешь. Через три дня я набрела на ваш лагерь.

– И представилась беглой коммунаркой, – напомнил Егор.

– Это не я представилась, это Макар Петрович меня так назвал, – она упрямо вздернула подбородок.

– Так что ж ты его не поправила?

– Матушка Василиса велела людей сторониться. Я же тех, кто напал на скит, не видела, вот и решила подстраховаться.

– Ну, допустим, – Егор задумчиво потер подбородок. – То есть ты знать ничего не знала, ведать ничего не ведала? Богомолица и праведница.

Она ничего не ответила, отвернулась к окну.

– В таком случае как ты объяснишь, что те отморозки за тобой охотились?

– Они охотились не за мной, а за картами.

– За тем талмудом, с которым ты даже спала в обнимку?

– Да.

– Ой, как интересно! Преступники с топографическими наклонностями охотятся за какой-то макулатурой. Кстати, где папочка-то? Очень любопытно посмотреть.

– Я ее отдала.

– Кому?

– Старосте.

– Так значит, до старосты ты все-таки дошла? А нам почему-то соврала, что дом его не нашла.

– Он сказал, что меня подозревают в пособничестве преступникам и разыскивают. Сказал, что мне нужно поскорее уехать, и дал денег.

– Много? – поинтересовался Егор.

– Много, больше шести тысяч долларов. Сказал, что деньги ему не нужны, а сборник очень дорог.

– Дальше что?

– Все. На следующий день я уехала.

– А вот и не все! – Егора снова захлестнула волна ярости. – Ты уехала, а мы нашли труп старосты. И еще очень долго отбивались от ментов и пытались убедить их в своей невиновности и в том, что о твоем темном прошлом мы знать ничего не знали.

– Я не могла остаться. – Девчонка попыталась встать.

– Сидеть! – Егор толкнул ее обратно в кресло. – Менты не зря на тебя ополчились. О каких еще страницах своей богатой биографии ты забыла нам рассказать?

– О чем ты? – Она вжалась в кресло.

– Я о твоей судимости, дорогуша. За что срок мотала?

– Не твое дело!

– А и то правда, – Егор спрыгнул со стола, – плевать я хотел на твою биографию. В милиции сама все расскажешь как миленькая.

– Подожди! – Она поймала его за рукав. – Не надо милиции, я расскажу…

Это «я расскажу» прозвучало так обреченно, что Егору вдруг стало ее жалко и захотелось поверить во все предыдущие байки про подземный ход и вынужденный побег.

– У тебя ровно пять минут, – он посмотрел на часы.

– Мне хватит и минуты, – Настасья поежилась. – Я сбила человека.

– Насмерть?

– Нет! Ты что?! Перелом ноги и легкое сотрясение.

– И сколько дали?

– Четыре года колонии общего режима.

– Четыре года?! – он не верил своим ушам. – За сломанную ногу?

– Это была нога сына начальника областной ГИБДД, – она невесело усмехнулась.

– И ты отсидела четыре года?

– От звонка до звонка. У меня есть соответствующие документы.

В кабинете повисло неловкое молчание. Девчонка смотрела в окно и о чем-то думала, наверное, вспоминала былое. Егор тоже думал, решал, что с ней делать. Конечно, разумнее всего было бы сдать эту проходимку в милицию, чтобы там уже сами разбирались. А с другой стороны, вполне вероятно, что «разобраться» могут, как в прошлый раз. Сделают крайней – и все дела. Бывшая зэчка была в эпицентре событий: и в скиту, и в доме покойного старосты. Что еще надо для успешного закрытия дела? Решение родилось внезапно. Сначала он попробует сам со всем разобраться, а потом уже решит, что делать дальше.

– Собирайся!

– Куда? – спросила она испуганно.

– Поедешь со мной.

– Никуда я не поеду.

– Или со мной, или в милицию, – сказал он с нажимом.

– Надолго?

– На пару дней.

– На пару дней я не могу, у меня работа.

– Отпросись, скажи, что заболела. Придумай что-нибудь.

Настасья достала из сумочки мобильный, набрала номер. Егор помимо воли прислушался.

– Саша? – она бросила на него быстрый взгляд, отвернулась к окну. – Да, это я. Саш, мне нужно два дня выходных. Да, заболела. Голова кружится и что-то с давлением. Нет, за два дня, думаю, поправлюсь. Спасибо, Юльке привет.

– Отпросилась? – спросил Егор, когда она выключила свой мобильный.

– Отпросилась.

– А кто этот Саша?

– Мой босс.

– И ты с боссом на «ты»?

– Как видишь. Что дальше?

– Сейчас прокатимся в одно место, я… – договорить Егор не успел, зазвонил его собственный мобильный – Померанец. Наверное, устал ждать.

– Ты куда пропал, Ялаев?

– Антоха, тут такое дело, – Егор замялся, посвящать друга в свои изыскания раньше времени не хотелось. Антон, натерпевшийся от следователей, на Настасью имел зуб. Этот вникать в подробности не станет, сразу потащит ее в милицию. Нет, лучше пока промолчать. – В общем, я встретил девушку своей мечты. – При этих словах девчонка саркастически хмыкнула. – Так что ты там уж как-нибудь без меня, хорошо?

– Девушку своей мечты? – По голосу было слышно, что Померанец улыбается. – Лихо, Ялаев! Это ты за ней так припустил?

– Все, Антоха, завтра созвонимся! – Егор отключил связь, посмотрел на Настю. – Поехали.

– Мне нужно дела передать.

– По телефону передашь, – он взял ее под руку. – И смотри мне, чтобы без фокусов.

– Не будет никаких фокусов, – сказала она устало. – Куда мы все-таки едем?

– Ко мне домой.

– Зачем?

– Разбираться со всей этой хренью. А ты что подумала?

– Ничего я не подумала!

* * *

На самом деле Настя кривила душой. Как только она поняла, что Егор не собирается сдавать ее в милицию, она подумала: «Слава богу!» Это было трудно объяснить, и дело тут не только и не столько в милиции. Просто теперь она была не одна. Конечно, Егор не тот человек, на широкое плечо которого можно опереться, но он хотя бы не отказался ее выслушать, и, возможно, она даже расскажет ему о своем расследовании. Тем более что, возможно, уже сегодня решится вопрос с картами.

Егор жил в крохотной однокомнатной квартире на самой окраине. Как-то даже не верилось, что такой успешный и обласканный критикой человек может обитать в этой дыре. Снял бы, на худой конец, гостиницу.

– В гостинице слишком шумно, – усмехнулся Егор в ответ на ее изумленный взгляд, – а эта квартира осталась еще с институтских времен. Надо бы ремонт сделать, да все руки не доходят. Ну, что стала? Проходи, чувствуй себя как дома.

– Дома было бы лучше, – сказала Настя, сбрасывая туфли.

– Дома оно всегда лучше, – философски заметил он, – но придется потерпеть, так сказать, в интересах следствия.

– А кто будет проводить расследование?

– Я. У тебя есть возражения?

У нее были возражения. Она не хотела жить в этой дыре и не хотела никакого расследования, но здравый смысл подсказывал – спорить бесполезно, пусть Егор поиграет в сыщика.

– Чаю хочешь? – он прошел на кухню, предварительно закрыв дверь на замок и спрятав ключи в карман брюк.

– Хочу, – Настя присела к столу, осмотрелась. Кухня выглядела на удивление чисто, никакой грязной посуды в мойке, никаких пустых бутылок из-под пива.

Чай пили в молчании. Настя не выдержала первой:

– Ну, и что ты собираешься делать дальше?

– Собираюсь проверить твое прошлое.

– Проверяй. – Она достала из сумочки паспорт, кивнула на лежащий на подоконнике ноутбук. – Думаю, в газетных архивах четырехлетней давности обо мне можно кое-что найти.

– Прямо сейчас?

– А что тянуть?! Раньше сядем, раньше выйдем, – сказала она с вызовом.

– Это ты, пожалуйста, без меня, – Егор поморщился. – Я, в отличие от некоторых, ничего противозаконного не совершал.

– Я тоже. – Ох, не стоило ей в ее нынешнем положении полугостьи-полупленницы спорить и зарываться, но уж больно обидно, что он с ней, как с преступницей. Хотя в его понимании она и есть преступница, пусть даже и бывшая.

– Ладно, проехали, – сказал Егор и включил ноутбук.

Для того чтобы все Настино прошлое выплыло на поверхность, хватило десяти минут. А еще этих десяти минут хватило для того, чтобы события четырехлетней давности накрыли ее с головой, деморализовали и заставили снова почувствовать себя песчинкой на жерновах правосудия. А она и не знала, сколько грязи вылили на ее бедную голову на страницах местной прессы, как-то не до того было. Да после таких разгромных статей Егор точно сдаст ее в милицию.

– А ты и вправду пьяной была? – он оторвался от экрана компьютера.

– Нет.

– А здесь написано, что пьяная.

Настя пожала плечами. Что ему объяснять?

– А кто такой Александр Родионов? – Егор не желал оставлять ее в покое.

– Муж. Бывший.

– Почему бывший?

– Слушай, это уже личное, – Настя встала из-за стола, отошла к окну.

– У нас с тобой теперь все общее, – сказал Егор мрачно. – Так почему бывший?

– А ты бы захотел иметь в женах зэчку?

– Ну, это зависит от конкретной ситуации.

– Вот в этой конкретной ситуации! Уверена, что не захотел бы. Вот и Сашка не захотел.

– Знаешь, – сказал Егор после долгих раздумий, – а он козел, этот твой бывший.

– Ну, не такой уж и козел, – Настя усмехнулась. – Кстати, это он меня трудоустроил, взял к себе на работу.

– Хочешь сказать, что владелец клуба – твой экс-супруг?

Она кивнула в ответ.

– Да, чуден мир! – Егор взъерошил волосы. – И как ты с ним после всего этого?

– Нормально. Мы же цивилизованные люди.

– Да уж, цивилизованные! Жену цивилизованно посадили, а муженек тут же цивилизованно с ней развелся. Что, испугался репутации навредить?

– Нет, просто полюбил другую женщину.

– Какую женщину?

– Мою подругу.

– Вот бабы! – Егор хлопнул ладонями по столу. – Да, опасные вы существа.

– Не опаснее вас, – Насте вдруг захотелось выпить. Немного, рюмочку-другую. – У тебя выпить есть?

– Напиться надумала? – Егор понимающе кивнул. – У меня только виски. Сгодится?

– Да.

– Но, предупреждаю сразу, закуси нет.

– Не надо закуси. – Настя рассеянно наблюдала, как Егор разливает виски по толстостенным бокалам.

– На зоне научилась пить, не закусывая?

Она вздрогнула, сказала:

– Знаешь, я, пожалуй, не буду.

– Обиделась? – Он поставил перед ней бокал.

– Нет, просто передумала.

– Ладно, ты не обижайся, Лисичка. – Осторожно, кончиками пальцев он коснулся ее волос. – Ерунду сказал.

– Я уже не Лисичка, – Настя грустно улыбнулась.

– Конспирация?

Она кивнула.

– Так тебе тоже красиво. Ты сейчас тоже Лисичка, только чернобурая.

При других обстоятельствах это бы сошло за комплимент, а так… Настя слегка отстранилась, сказала максимально нейтральным тоном:

– Можно мне тоже воспользоваться твоим ноутбуком?

– А ты уже и сложную технику освоила? – Егор улыбнулся, наверное, намекая на ее недавнее невежество в области высоких технологий.

– А ты обещал карту памяти очистить, – парировала она, намекая на его моральную нечистоплотность.

– Извини. – По наглой улыбке чувствовалось, что он нисколько не раскаивается. – Просто больно уж кадры получились хорошие.

– Я видела, – Настя потянулась за бокалом с виски. – И весь город видел мою голую задницу.

– У тебя шикарная задница, – усмехнулся он и отсалютовал Насте своим бокалом.

В прошлой, праведной жизни она бы обязательно покраснела, но те времена давно прошли. Когда жизнь поворачивается к тебе темной своей стороной, сразу забываешь про стыдливость.

– У меня еще есть фото с видом спереди, но его я оставил для частного использования, – сказал Егор доверительным шепотом.

– Да ради бога! – Настя пожала плечами и сделала глоток виски.

– То есть ты не имеешь ничего против? – Егор, кажется, искренне удивился.

– Конечно имею, но что-то мне подсказывает, что мои протесты на ход событий никак не повлияют.

– У тебя очень развитая интуиция, Лисичка.

– Так ты дашь мне ноутбук?

– Если скажешь, зачем он тебе нужен.

Настя задумалась: с одной стороны, то, что ей удалось узнать, больше походило на фантастику и авантюру, а с другой, из-за этой «фантастики» погиб уже не один человек. Конечно, она могла никому ничего не рассказывать, но все та же «очень развитая интуиция» подсказывала, что без посторонней помощи сведения, которые ей удалось раздобыть, так и останутся любопытной теорией, и если она не найдет дверь, то ключ – а медальон – это и есть ключ к разгадке – так и останется бесполезной побрякушкой.

– Ну, Настасья, колись! – Егор нетерпеливо поерзал на стуле.

– Ты мне не поверишь.

– А ты постарайся, чтобы поверил.

– Мне нужно проверить свою электронную почту, я жду одно очень важное письмо.

– Проверяй! – Егор придвинул к ней ноутбук.

В почтовом ящике Настю ждало одно-единственное, самое долгожданное письмо. Сотрудник музея, тот, с которым ей удалось связаться, предлагал сделку: сборник в обмен на шесть тысяч долларов.

– Что это? – Егор заглянул ей через плечо.

– Это бомба, – сказала Настя шепотом, – а спусковой механизм, похоже, находится у меня…

* * *

Валентина Мыкалова. Сибирь. 1940 год

Насмешка судьбы.

А как по-другому назвать то обстоятельство, что место, которое когда-то казалось ей раем на Земле, теперь стало для нее узилищем?

Валентина стояла в толпе таких же ссыльных и с тоской смотрела вслед исчезающему на горизонте грузовику, доставившему их из райцентра в Бирюково. Новая жизнь не сулила ничего хорошего, но факт этот Валентину нисколько не пугал. С того дня, как арестовали отца, ничего хорошего в жизни дочери врага народа, Валентины Мыкаловой, не происходило. Переезд из одного детского дома в другой, одинаковые в своем равнодушии лица, сиротская неприкаянность. В калейдоскопе Валентининой судьбы не находилось места ни одному постоянному элементу. Хотя нет, кое-что было в ее жизни постоянным: отцовские карты и серебряный медальон – последняя ниточка, связывающая ее с безмятежным прошлым. Наказ отца беречь эти вещи как зеницу ока Валентина помнила очень хорошо, так же как и удивительную сказку про лисье золото. Вот и сейчас потертая кожаная папка и лисий медальон лежали на самом дне Валентининого чемодана, бережно завернутые в чистую тряпицу.

– Ну, что стоим, господа-товарищи?! – Сочный бас разнесся в прохладном апрельском воздухе. – А ну-ка, берем вещички да топаем за мной к сельсовету!

– Председатель, небось, – буркнула стоящая рядом с Валентиной немолодая уже женщина. – Это где ж он, ирод, тут господ увидел? – Женщина посмотрела на свои мозолистые ладони. – Хорош гусь, бабами командовать.

С соседкой своей Валентина была полностью согласна, среди вновь прибывших не было ни одного мужика, только женщины да в основном такие, как она, совсем еще зеленые девчонки.

Тем временем обладатель зычного баса, которого Валентинина соседка обозвала председателем, окинул критическим взглядом их разношерстную компанию, подергал себя за длинный ус и скомандовал:

– Эй, бабоньки, не с руки мне тут с вами церемонии разводить, мне вас еще до ночи нужно по хатам расселить. Так что давайте-ка быстренько, без дополнительных приглашений! – Тон, которым это было сказано, был вполне человечным, и подбодренные этим фактом ссыльные нестройной колонной потянулись вслед за председателем.

Сельсовет располагался в стылой, наверное, с самой зимы не топленной хате. В просторной комнате скоро стало тесно от набившихся в нее людей. Места на самодельных лавках всем не хватило, и многие остались стоять вдоль стен. Валентина пристроилась у подоконника, из которого нещадно дуло. Председатель и еще два мужика из местных уселись за застеленным кумачовой скатертью столом, с озадаченными и немного растерянными выражениями на суровых лицах уставились на вновь прибывших.

– Я это… Евсей Петрович я, – заговорил наконец председатель.

– Очень приятно! – выкрикнул из толпы звонкий девичий голос, и председатель смущенно закашлялся.

– А уж мне как приятно, – проворчал он, откашлявшись. – Не было проблем, так вас нелегкая принесла. Вот расселяй вас теперь, трудоустраивай, на довольствие ставь… Ну где же это он?.. – председатель посмотрел сначала на наручные часы, а потом на одного из своих мужиков.

– Здесь я, Евсей Петрович! – В комнату протиснулся статный парень в милицейской форме. При виде уставившихся на него женщин милиционер смутился, щеки его, и без того румяные, стали ярче кумачовой скатерти. – Списки у конвоя забирал, – он помахал картонной папкой.

– Ну, списки – это дело серьезное, – председатель просветлел лицом. – Давай-ка их сюда, Игнат Евсеевич…

Валентина всматривалась в по самые глаза заросшее густой бородой лицо председателя, а в голове ворочались смутные воспоминания…

– Да уж начинайте, ей-богу! – проворчала уже знакомая Валентине женщина. – Холодно тут у вас, как в леднике.

– А ты, гражданочка, не командуй! – насупился председатель. – Раскомандовалась тут, понимаешь! – Он взял из рук милиционера папку, аккуратно развязал тесемки, а потом сказал: – Значицца так, та, чью фамилию я сейчас называю, встает, чтобы я ее видел, и слушает меня очень внимательно, по два раза повторять никому не буду. Уяснили, гражданочки ссыльные?

По комнате прокатился нетерпеливый ропот.

– Уяснили! – кивнул Евсей Петрович и открыл папку.

Перекличка уже подходила к концу, а Валентинина фамилия до сих пор не прозвучала. Не то чтобы ее этот факт очень расстроил, просто странно, что Марусову и Мусину председатель назвал, а ее, Мыкалову, пропустил.

– Мыкалова Валентина Ивановна? – председатель оторвал взгляд от бумаг, всмотрелся в лица сидящих перед ним женщин.

– Я здесь! – Валентина вскинула руку, привлекая к себе внимание.

Несколько мгновений Евсей Петрович разглядывал ее с какой-то непонятной пристальностью, а потом сказал:

– А тебе, красавица, места-то и не хватило. Видать, придется мне тебя к себе на постой брать.

– Повезло, – уже знакомая женщина больно ткнула Валентину в бок, – сам председатель тебя красавицей назвал. Видать, на лесоповал не погонит, работенку какую потеплее сыщет, – она растянула тонкие губы в щербатой ухмылке, и Валентине вдруг захотелось изо всех сил ударить ее по лицу.

– Ну все, бабоньки! – председатель захлопнул папку. – Сегодня обустраивайтесь на новом месте, отдыхайте, а завтра в восемь утра жду вас у сельсовета. И чтобы без опозданий! Здесь вам не курорт, – добавил он хмуро.

Собрание закончилось, и народ потянулся к выходу. Валентина не спешила, стояла у окна, силилась вспомнить те давние времена, от которых в памяти остались лишь обрывочные, хоть и очень яркие, картинки.

– Ну, здравствуй, Валюшка! – послышался над ухом председательский бас. – Не помнишь меня? – Евсей Петрович смотрел на нее сверху вниз, прятал в густых усах улыбку.

– Дядя Евсей? – картинки сложились в одну: жаркий летний день, она на плечах у рослого бородатого дяденьки, поет песенку про гусей, отгоняет сорванной веточкой комаров.

– Узнала, значит, – председатель кивнул. – А я вот тебя сразу не признал. Ты ж тогда еще пичужкой желторотой была, а теперь вон какая красавица. За что в наши края-то? – он понизил голос до шепота.

– Как дочь врага народа, – Валентина пожала плечами.

– Это Иван Владимирович, значит, враг народа?

– Выходит, так.

– Ох, грехи мои тяжкие, – он покачал головой, а потом вдруг сказал: – Ты, Валюшка, это… не болтай особо, что меня знаешь. Времена нынче вон какие, сама видишь. А я уж как смогу, помогу. Ну, иди уж! Игнатка тебя до хаты проводит, а мне тут еще нужно дела кое-какие решить.

Валентина не сразу догадалась, про какого такого Игнатку говорит дядя Евсей, только лишь когда увидела, как к ним приближается тот самый молоденький милиционер.

– Ты, сынок, давай-ка вот Валентину до нашего дома проводи, а мамке скажи, чтобы устроила девочку по-человечески.

– По-человечески – ссыльную? – Во взгляде Игната вспыхнул неприязненный огонек. Ну конечно, сам-то он сын уважаемого человека, председателя лесхоза, а она дочь врага народа.

– А ты морду-то не криви, – прикрикнул на Игната дядя Евсей. – Молод ты еще, чтобы других судить.

– Это не я ее осудил, а советская власть.

– А советская власть, по-твоему, не ошибается никогда? – перешел дядя Евсей на сердитый шепот и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Делайте, что велено, товарищ милиционер!

– Слушаюсь. – По глазам было видно, что слушаться батьку Игнату не больно-то и хочется, особенно в таком идейно важном вопросе, но перечить он не посмел, лишь бросил убийственный взгляд на испуганно жмущуюся к подоконнику Валентину.

Снаружи было многим теплее, чем в сельсовете. Валентина подышала на озябшие руки, подняла с земли чемодан. На то, что товарищ милиционер поможет с поклажей, она не рассчитывала. Он и не помог. Шел впереди таким быстрым шагом, что Валентине приходилось едва не бежать, чтобы не отстать. За всю дорогу до места они не обмолвились ни словом, так и шли в полном молчании до самого председательского дома. Дом был справный, добротный. Во всем, от новенького забора до резных наличников, чувствовалась рука рачительного хозяина.

– Что стала? – Игнат распахнул перед Валентиной калитку. – Заходи давай, ссыльная. – Последнее слово он произнес с какой-то особенной обидной интонацией, так, что сразу стало ясно – от него ей добра ждать не придется…

Дядя Евсей помог, как и обещал. Но помощь его была деликатной, такой, чтобы особенное его к Валентине отношение не бросалось в глаза. Это дома у председателя к ней относились как к дочери. Хозяйка Матрена Тихоновна так ее и называла – донька. А в остальном же не было Валентине никаких поблажек, работать ее дядя Евсей определил, как и остальных, на лесоповал, рубщицей веток. Определил, а потом весь вечер оправдывался:

– Ты ж, Валюшка, меня пойми. Ежели пристрою я тебя, к примеру, сразу на кухню, то вопросы лишние могут у людишек возникнуть. А людишки ж нынче, сама знаешь какие, даже кое-кто из ваших уже к Игнату моему с доносами прибегал. Ты месячишко-другой на лесоповале поработай, а там посмотрим, куда тебя без лишнего шуму можно определить.

Работа на лесоповале была тяжелой, совсем не женской, такой, что домой Валентина возвращалась ни живая, ни мертвая. В ее обязанности входило очищать срубленные вальщиками сосны от веток. В первый день она так намахалась топором, что к вечеру рук не могла поднять. От мозолей на ладонях спасала целебная мазь Матрены Тихоновны да подаренные дядей Евсеем рукавицы, а вот от колючих веток, так и норовящих попасть в лицо, да от настырного, с ума сводящего таежного гнуса не было никакого спасения. Но Валентина не жаловалась, знала, что и остальным не легче. Ссыльным поблажек никто не делал, к женщинам на лесоповале относились так же, как и к мужчинам.

С Игнатом они виделись только вечерами за ужином. Весь день он мотался по окрестностям по каким-то своим милицейским надобностям, в родимый дом возвращался уже затемно и, как казалось Валентине, с неохотой. Причину того она видела в себе, в нежелании комсомольца Игната Морозова жить под одной крышей с дочкой врага народа. Наверное, если бы не отцовский наказ не обижать Валентину, пришлось бы ей ох как несладко, потому что видно было, характер у товарища милиционера прямой и бескомпромиссный. Оттого, наверное, ненароком подслушанный разговор привел Валентину в полное замешательство. Она как раз развешивала выстиранное белье, когда отец и сын вышли на крылечко покурить. По голосам, злым и возбужденным, чувствовалось, что они о чем-то спорят. Валентина прижалась к стене сарайчика, затаила дыхание.

– Да ты что творишь, батя? – Это Игната голос – злой, как обычно.

– А то творю, что должно. – А это дядя Евсей говорит, неспешно, с расстановкой. – Ты же сам знаешь, какая у нас сейчас ситуация. Не могу я ее выделять, чтобы вопросов никаких не возникло.

– А Зоську Пономареву отчего ж тогда выделить не побоялся, пристроил поварихой на кухню?

– Да оттого и пристроил, дурья твоя башка, что до Зоськи мне дела никакого нет, а за Валюшку боязно. Пускай она еще месяцок в лесу поработает, а там я ее уж как-нибудь под шумок.

Так это они про нее, выходит, спорят…

– Батя, да ты на нее поглядь! Она ж ребенок еще совсем, чтобы топором на лесоповале махать! Ей же тяжело там.

– Так не жаловалась, – дядя Евсей закашлялся, а Валентина прижала ладони к груди, чтобы унять трепыхающееся сердце. Это что же получается, это получается, Игнат за нее тревожится?!

– Не жаловалась, потому что гордая. А сам, что ли, не видишь, что не женская это работа?

– Остальные работают…

– Остальные – это не Валентина, ты же сам говорил. Значит так, батя, я знаю, на складе место учетчицы освободилось. Ты давай-ка ее туда оформи по-быстрому, а больше ничего для нее не делай.

– Да куда уж больше – на склад учетчицей!

– Батя!

– Все, сын, не ярись. Сделаю, как просишь. Но и ты гляди, Валюшка мне как дочь. Так что давай без этого…

Что ответил Игнат, Валентина расслышать не успела, на крыльцо вышла Матрена Тихоновна, и пришлось спешно делать вид, что она занята стиркой.

На склад Валентину перевели уже на следующий день, а Игнат даже виду не подал, что приложил к тому руку, все так же хмурился при встрече, избегал разговоров и отводил глаза.

Тот день Валентина запомнила очень хорошо. Игнат зашел на склад по какой-то своей надобности, долго о чем-то вполголоса разговаривал с бригадиром, дядей Шурой, руководившим разгрузкой тягача с привезенными из тайги бревнами. Валентина подходить близко к мужчинам не решалась, притулилась с учетной книгой в руках возле сложенных в штабеля бревен, ждала, когда дядя Шура освободится.

Едва уловимое движение за спиной она скорее почувствовала, чем услышала. Развернулась было посмотреть, что не так, но в тот самый момент Игнат в два прыжка оказался рядом, с такой силой дернул за руку, что Валентина не удержалась, кубарем покатилась прямо под ноги дяде Шуре. А с самого верха бревенчатой пирамиды, аккурат на то место, где она всего секунду назад стояла, рухнуло огромное бревно…

Целую неделю Валентина искала способ поблагодарить Игната за свое спасение. Тогда, на складе, она совсем потерялась, расплакалась, как маленькая. А он ушел, точно ничего и не случилось. Может, для него и не случилось, а она про себя что-то очень важное узнала, такое, о чем даже думать неловко. Но, как ни крути, а спасибо сказать надо непременно. А тут и случай подвернулся. Для селян началась жаркая пора – сенокос. Дядя Евсей уехал в райцентр по каким-то своим председательским делам, а Игнат еще на рассвете отправился за Лисий ручей траву косить. Обед Валентина сама вызвалась ему отнести. Матрена Тихоновна если и удивилась, то виду не подала, молча собрала узелок с едой, так же молча протянула его Валентине.

Лисий ручей пришлось переходить вброд. Пока переходила, замочила не только ноги, но и платье. Некрасиво получится, в мокром платье, но теперь уж что – не станешь же обратно в Бирюково возвращаться.

Игнат сидел, привалившись голой спиной к сверстанному стогу, запрокинув загорелое лицо к небу. Красивый он, до чего ж красивый! Аж дух занимается. Валентина в нерешительности остановилась напротив. Ну и что теперь делать? Человек отдыхает, а она с благодарностями…

– Валюшка, ты? – И как только догадался? Ведь глаза до сих пор закрыты.

– Я. – Она присела рядышком, узелок с едой поставила тут же, между собой и Игнатом. – Вот, обед тебе принесла. И еще… – Говорить тяжело, потому что Игнат уже не сидит с закрытыми глазами, а смотрит внимательно-внимательно, прямо в душу.

– У тебя платье вымокло. – А улыбка у него озорная, мальчишеская. – Холодно теперь, небось?

Ей не холодно, ей жарко так, что щеки и даже уши пылают.

– Ты красивая, Валюшка. – Продолжает улыбаться, а взгляд уже совсем другой, непонятный, ощупывает ее лицо, шею, грудь. – Не могу я больше, Валюшка. Сил моих больше нет это терпеть…

Горячая ладонь на мокрой коленке, вторая гладит по волосам, а губы совсем близко, и дыхание земляничное…

– Игнат…

…Молодое сено пахнет сладко и совсем не колется, а в синем небе облачка-барашки. Игнат лежит рядом, обнимает и молчит. И Валентина молчит, не потому, что стыдно, а потому, что страшно. Вот сейчас она скажет что-нибудь, а Игнат возьмет да и отстранится. А как же она теперь без него, без горячих ладоней и земляничных губ?..

– Валюшка, – Игнат заговаривает первым, – ты прости меня, милая. – Он прощение у нее просит? За что?! Ведь хорошо же все, просто чудесно. – Ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю. С первой минуты, как увидел, так и пропал. Я беречь тебя буду, защищать от всего на свете, но жениться на тебе не смогу.

Жениться? Да зачем же жениться, когда им и так хорошо, когда он признался, что любит!

– Валюшка, я же комсомолец, а ты… – замолкает, смотрит встревоженно, боится, что она обидится.

– А я ссыльная. – Слова даются легко, срываются с губ земляничными лепестками. – Ты не переживай, Игнат, это же неважное все.

Медальон, специально для Игната надетый, нагревается под жарким солнцем, поблескивает серебром точно рыбешки в Лисьем ручье. А на берегу – лисица, припала на передние лапы, смотрит внимательно. Видела она уже однажды такую вот точно лисицу.

Золотой самородок они нашли, когда шли к ручью окунуться – подарок Валентине от давней знакомой…

* * *

Рассказ у Насти получался складный и весьма увлекательный. Кое-что, например, сказку про Хозяйку, Егор уже слышал от Макара, а кое-что, например, история про заблудившуюся в тайге профессорскую дочку и клад с лисьим золотом, было ему в новинку. В свете сказанного произошедшие почти год назад события выглядели следующим образом. Те, кто напал на скит, искали отнюдь не старинные иконы. Им нужен был сборник карт, который сестра Василиса отдала Насте с наказом передать его бирюковскому старосте. Настя наказ исполняла, как могла, но преступники напали-таки на ее след, дождались, когда она окажется одна у реки, и попытались без лишнего шума папку выкрасть. Однако Настя проявила неожиданную предусмотрительность и спрятала папку в лесу, поэтому следующий раз преступники решили выкрасть уже саму Настю. Но и тут им помешали, Антоха с перепугу продемонстрировал несвойственную ему меткость и завалил одного из нападавших. Вполне вероятно, что последующее столкновение с преступниками могло закончиться весьма плачевно, если бы Макару не удалось вызвать вертолет. Дальше дела обстояли так. Настя отдала карты старосте, тот в знак благодарности решил предупредить ее о грозящей опасности. Настя, ясное дело, испугалась и дала стрекача, а ночью Игната Морозова убили и похитили сборник карт. Все, первая часть марлезонского балета закончена – занавес!

Вторая часть была не такой динамичной, но зато более интригующей. Настя, которая не желала до конца дней своих носить клеймо преступницы, решила предпринять собственное расследование и выяснила, что среди карт восьмидесятилетней давности есть одна-единственная, которая ведет к спрятанному где-то в тайге кладу. Она даже умудрилась выйти на след точной копии украденного у старосты сборника. Но ведь даже имея на руках дубликаты карт, можно годами безуспешно прочесывать тайгу, полагаясь исключительно на невероятное везение. Нет, в этой, во всех смыслах увлекательной, истории не хватало одного очень важного звена…

Егор так Насте и сказал – про недостающее звено. А еще сказал, что было бы неплохо выяснить, что связывало глубокскую монахиню с бирюковским старостой.

На второй вопрос Настя ответила почти без колебаний. Если верить ее версии, оба, и монахиня, и староста, знали про клад, потому как одна была дочерью Мыкалова, а второй – сыном Евсея Морозова, служившего в той давней экспедиции проводником. Если принять Настасьины умозаключения как данность, то становилось понятно, почему сестра Василиса велела передать карты именно Игнату Морозову. А вот с недостающим звеном вышла заминка.

Настя надолго замолчала, словно что-то обдумывая, а потом заявила:

– А оно у меня есть – недостающее звено.

Вот с этого самого момента разговор перешел из плоскости теоретической в плоскость практическую, что очень Егора обрадовало.

– И что это за звено? – спросил он, сосредоточенно разглядывая изящные часики на Настасьином запястье.

– Помнишь медальон с лисой?

– Помню. – Еще попробуй забыть, как она на него набросилась из-за этой побрякушки.

– Медальон мне матушка Василиса подарила. Понимаешь?

– Хочешь сказать, что медальон – и есть заветный ключик?

– Да, – она коротко кивнула. – Он оказался с секретом, внутри была кое-какая информация.

– Какая конкретно информация?

– Номер карты.

– Той самой карты, которая ведет к кладу? – уточнил Егор.

– Той самой!

– И где же медальон?

– Я его выбросила! – Девчонка беззаботно улыбнулась.

Егор чертыхнулся. Прощайте, клад и приключения! И все из-за этой глупой бабы…

– Зачем? – спросил он, борясь с желанием придушить Настасью на месте.

– Ну, во-первых, я все помню наизусть. – Он не удержался от вздоха облегчения. – А во-вторых, теперь у меня появились кое-какие гарантии.

– А ты расчетливая стерва, – сказал Егор с восхищением.

– С волками жить – по-волчьи выть, – Настя равнодушно дернула плечом. – Ну, ты согласен войти в долю?

– Это смотря какие ты мне предложишь проценты, Лисичка.

– Тридцать, – сказала она, не раздумывая.

– За тридцать мотайся по тайге самостоятельно, а я на каторжные работы за такой мизер не подряжался. Там, небось, еще и копать придется, а потом на собственном горбу тащить…

– Мизер?! – Настасья расхохоталась. – Сундук с золотыми самородками – для тебя мизер?!

– Ну хорошо, допустим, я соглашусь, но нужно взять в долю и Померанца.

– Зачем?

– Затем, что у него связи и возможности. А еще затем, что он специалист по урегулированию всевозможных проблем, а вопрос о твоей причастности к убийству монахинь и старосты до сих пор остается открытым, и только человек со связями Померанцева может этот вопрос закрыть.

– А он сможет? – спросила Настасья после недолгих раздумий.

– Он каждую неделю играет в бильярд с губернатором края, – сказал Егор многозначительно.

– А если он мне не поверит?

– Поверит как миленький. Померанец авантюрист еще похлеще тебя. Слушай, Лисичка, что-то мне есть захотелось. Может, нам с тобой в ресторан сходить, отметить, так сказать, начало нашего сотрудничества?

– Подожди, – она нахмурилась, – мы еще не решили с процентами.

– А что тут решать? – Егор беззаботно махнул рукой. – Нам с Померанцем по тридцать, тебе как счастливой обладательнице ключевой информации сорок.

– Нет, – Настасья покачала головой.

– А что такое? Тебе ж свою долю до конца жизни не потратить. Не жадничай, Лисичка!

– Ты вымогатель!

– А ты аферистка.

– Тридцать процентов – это очень много.

Егор ухмыльнулся:

– Ну, если у тебя есть лишние деньги, чтобы выкупить справочник, приобрести необходимое оборудование, оплатить услуги проводников, носильщиков, копателей и охранников, можешь искать клад сама. Как говорится, бог в помощь. Но, попрошу заметить, мы с Померанцем – люди надежные, проверенные в бою, а с незнакомцами, сама понимаешь, всякое может случиться.

– Ладно, я подумаю, – сказала она сердито. – Ну, пошли?

– Куда?

– В ресторан.

Ресторан Егор выбрал сам, запомнил его еще с первого дня своего визита на малую родину, когда Померанец и губернатор таскали его как ярмарочного медведя по городу. Настя не возражала, даже позволила ему оплатить ужин. Поначалу все шло очень хорошо, даже в некотором смысле романтично, пока Егор не надумал вернуться к прерванному разговору.

– Значит, план действий у нас будет такой, – заявил он, когда они покончили с десертом. – Завтра ты сидишь дома, готовишь праздничный ужин.

– С какой это стати? – Настасья удивленно выгнула бровь.

– А с такой это стати, что завтра вечером мы с Померанцем придем к тебе в гости.

– Зачем?

– Чтобы обсудить план наших дальнейших действий.

– А праздничный ужин тут каким боком? – она раздраженно побарабанила пальцами по столу.

– Ну, так серьезное дело намечается, надо чтобы все чин по чину, а ты среди нас одна-единственная женщина, тебе и карты в руки.

– У меня, между прочим, работа, – попыталась она увильнуть.

– Твой босс отпустил тебя аж на два дня, так что расслабься, Лисичка.

– У плиты?! – Настасья саркастически хмыкнула.

Егор в ответ развел руками, сказал:

– Кстати, если мы планируем совершить небольшой вояж в недра земли сибирской, то тебе стоит взять отпуск.

– Не заработала я еще отпуск.

– А ты попроси, по-родственному. – Вот не собирался он затрагивать эту щекотливую тему, как-то само собой вырвалось.

– Попрошу! – сказала она с вызовом.

– И попроси! У вас же с господином Родионовым теплые и доверительные отношения.

– Не твое дело, какие у меня отношения с бывшим мужем!

– А и то правда. – Егор встал из-за стола. – У меня своих забот хватает. Пошли, что ли?

До дому он ее проводил. Не потому, что одиноким барышням по ночному городу ходить опасно, а чтобы выяснить, где она живет. Попрощались сухо, Настасья его даже на чашечку кофе не пригласила, захлопнула дверь прямо перед носом…

* * *

День прошел бездарно. Единственное, что можно было занести в актив, это то, что с музейным работником из Питера удалось окончательно договориться о продаже сборника. Чтобы хоть как-то убить время и успокоиться, Настя взялась за приготовление ужина, только никакого не праздничного – больно много чести, – а самого обычного.

В дверь позвонили ровно в семь – поразительная пунктуальность. На пороге стояли двое: Егор и Антон. Причем, странное дело, Померанцев, который Настю никогда особо не жаловал, сиял как начищенный пятак, а вот Ялаев был мрачен и сосредоточен.

– Привет, – буркнул он и по-хозяйски прошел на кухню.

– Добрый вечер, – Антон окинул ее одобрительным взглядом и протянул пластиковый пакет. В пакете что-то громко звякнуло. – Егор говорил что-то про ужин, вот я подумал, что приходить в гости к прекрасной даме с пустыми руками некрасиво.

Вот оно как, Антон, оказывается, повысил ее до «прекрасной дамы».

– Чудесно выглядишь, Ната… – он осекся, – Настя.

– Спасибо, ты тоже изменился в лучшую сторону. – Что правда, то правда, этот респектабельный мужчина в дорогом костюме и при галстуке очень мало походил на того Антона, которого она знала.

– Ужин готов? – послышался из кухни раздраженный голос Егора.

Настя нервно дернула плечом, виновато улыбнулась Померанцеву:

– Проходи в гостиную, я сейчас.

Егор сидел на табуретке, прислонившись спиной к стене, появление Насти встретил мрачным молчанием.

– Ты ему уже рассказал? – спросила она, пристраивая пакет с «гостинцами» на стол.

– Рассказал. Думаешь, в противном случае он стал бы рассыпаться перед тобой в комплиментах и дарить конфеты?

– И он поверил? – она проигнорировала его сарказм.

– Во всяком случае, мне удалось уговорить его не идти сразу в милицию, а выслушать твою сумасшедшую версию.

– Вчера она не казалась тебе сумасшедшей, – огрызнулась Настя.

– О чем это вы тут секретничаете? – в кухню вошел Антон.

– Да так, – она пожала плечами, – решаем, имеет ли право на жизнь моя версия.

– Не возражаете, если я присоединюсь к обсуждению, – он уселся напротив Егора.

– Пожалуйста, мы будем только рады, – Настя достала из пакета коробку конфет, бутылку коньяка, банку красной икры, увесистый кусок ветчины и связку бананов – типичный «гостевой набор». – Сейчас будем ужинать, я только на стол накрою.

– Давай мы с Ялаевым тебе поможем, – Антон снял пиджак, небрежно повесил его на ручку двери, закатал рукава рубашки. – Ну, хозяйка, командуй!

А Егор даже не шелохнулся. Что это с ним?

Вдвоем справились быстро: через четверть часа стол уже был накрыт к ужину. Вместе с принесенными «гостинцами» получилось очень даже неплохо.

За ужином разговаривали в основном Антон и Настя, Егор по большей части отмалчивался да налегал на коньяк. О деле не было сказано ни слова, темы за столом обсуждались самые нейтральные – политика и погода.

Настя уже разливала чай, когда молчавший весь вечер Егор вдруг сказал:

– Может быть, наконец закончим с этими китайскими церемониями и поговорим о том, ради чего мы здесь собрались?

– Ну, слава богу! – просиял Антон. – А я уже подумал, что ты, мой дорогой друг, дал обет молчания и нам не услышать тебя до конца экспедиции.

– А экспедиция состоится? – уточнила Настя.

– Ну, – Антон развел руками, – это зависит от информации, которой ты владеешь.

– Я уже договорилась насчет покупки сборника. Надо будет лететь в Питер.

– Слетаю, не проблема. Могу даже завтра утром.

Круто! Вот что имел в виду Егор, когда говорил, что Антон – специалист по решению проблем. Настя улыбнулась.

– А как насчет ключа? Егор сказал, что есть какая-то дополнительная информация, – Антон посмотрел на нее выжидающе.

– Есть.

– И где она?

– Вот тут, – Настя постучала себя пальцем по виску.

– То есть ты у нас носительница информации? А что там? Я так понимаю, номер страницы, на которой нарисована нужная нам карта? Но, Настя, ты же умная женщина и должна понимать, что мы не можем ехать неведомо куда. Нам нужны конкретные координаты.

– Для начала нам нужны карты, – Настя безмятежно улыбнулась.

– Не вопрос, через пару дней будут вам карты.

– Вот и обсудим все через пару дней.

Померанцев толкнул Егора в бок, сказал восхищенно:

– Ты смотри, Ялаев, как девчонка-то заматерела. Даже не верится, что это ее мы в лесу подобрали.

– Я же тебя предупреждал, что она подстраховалась, – Егор бросил на Настю быстрый взгляд.

– Слушай, Анастасия, – лицо Антона вдруг стало очень серьезным, от недавнего благодушия не осталось и следа, – а ты нас не кинешь, как прошлый раз? А то мне, знаешь ли, не с руки мотаться за тысячи километров за каким-то географическим атласом.

Ответить Настя не успела.

– Не кинет, – вместо нее сказал Егор. – Ты лети, сокол наш ясный, а я тут пока присмотрю…

Тон, которым это было сказано, Насте не понравился. В словах Ялаева звучала плохо завуалированная угроза. Может, зря она все рассказала этим двоим? Как бы они сами ее не кинули…

– Ну, если ты присмотришь, значит, я могу быть спокоен. – Антон встал из-за стола. – В общем, встретимся послезавтра на этом же самом месте. Егор, ты идешь?

Ялаев потянулся, широко зевнул и вдруг сказал:

– Я остаюсь.

– Что?! – возмутилась Настя.

– Буду за тобой присматривать. Я же обещал. – В ее сторону он даже не глянул.

– Не надо за мной присматривать. Я не маленькая.

– Ну, здравое зерно в этом решении есть, – Померанцев с серьезным видом покивал головой, а потом подмигнул Егору: – Не скучайте тут без меня, я быстро…

– И что все это значит?! – набросилась Настя на Егора, как только за Померанцевым захлопнулась дверь.

– А то и значит! Мы теперь с тобой как шерочка с машерочкой: куда ты, туда и я.

– Не доверяешь? Думаешь, я решила вас обмануть?

Он ничего не ответил, принялся увлеченно изучать конфетную обертку.

– Ну, дело твое, а я спать пошла. Мне еще завтра на работу идти, в отпуск отпрашиваться.

– Тебе не надо завтра идти на работу, – Егор сжал кулаки.

– Почему?

– Тебя уволили…

* * *

На следующий день после разговора с Настасьей Егор первым делом направился к Померанцу. Померанец в историю про лисье золото врубался долго, задавал по ходу дела кучу вопросов, а потом вдруг взял и поверил. Одно слово – авантюрист! То ему медвежью охоту подавай, то клад. Будто больше и заняться нечем…

После разговора с товарищем можно было с чистой совестью отдохнуть или, на худой конец, заглянуть в галерею, узнать, как там идут дела, но Егор решил иначе. Ему вдруг захотелось проверить Настасьину биографию, самому разобраться в той мутной истории с аварией.

Адресок господина Родионова, бывшего Настиного супружника, подсказал всезнающий Померанец. Мало того, что подсказал, даже машину выделил с личным водителем, чтобы Егор не мотался с одного конца города в другой на такси. А ехать и в самом деле пришлось на край города, даже за край. Родионов обитал в элитном поселке в симпатичном двухэтажном домике за высокой кованой оградой. Егору повезло: хозяйка всего этого великолепия и по совместительству змея-разлучница прогуливалась с коляской тут же, за забором. Сказать по правде, на коварную интриганку она походила мало. Приятная полнота, открытое веснушчатое лицо, мечтательная улыбка. Хотя, кто их поймет, этих баб?..

Чтобы расположить к себе мадам Родионову, Егору не пришлось прилагать никаких особых усилий, достаточно было просунуть голову между прутьев забора, улыбнуться и сказать «здравствуйте». Все остальное барышня сделала сама. Увидев Егорову физиономию, она расплылась в удивленно-недоверчивой улыбке, выдвинулась поближе к забору.

– Это вы? – спросила она заговорщицким шепотом.

– Это я, – сказал Егор тоже шепотом. – А к вам можно?

– Ну конечно! Вы еще спрашиваете!

Поразительная беспечность – вот так запросто пускать в дом незнакомых мужиков. Впрочем, время показало, что для Юлии, так отрекомендовалась мадам Родионова, Егор был очень даже знакомым. Она имела счастье побывать с супругом на открытии его выставки и вообще является поклонницей его таланта. В доказательство Егору была предъявлена брошюра с выставки с его собственным, между прочим, автографом. Надо же, и когда только успел! И только покончив с взаимными реверансами и обсуждением уникальности и самобытности Егоровых работ, госпожа Родионова наконец-то сподобилась поинтересоваться, зачем же он к ней пожаловал. К этому времени она уже успела пригласить «дорогого гостя» в дом, напоить чаем и с гордостью продемонстрировать своего отпрыска, флегматичного толстощекого карапуза с длинными ресницами.

Решение пришло само собой. Егор сделал «козу рогатую» карапузу, улыбнулся его сияющей мамаше и сказал:

– Я, собственно говоря, пришел из-за нее, – он постучал пальцем по брошюре с напечатанной на ней Настиной фотографией.

– Из-за нее? – Юля удивленно захлопала ресницами, такими же длинными, как и у карапуза. – А кто это?

– Это Настя. – Он улыбнулся как можно застенчивее.

– Какая Настя?

– Ваша подруга и моя… невеста.

Юля поднесла фотографию к глазам, поизучала ее минуту-другую, а потом озадаченно сказала:

– А ведь похожа. – В ту же секунду на ее хорошеньком личике зажглось жадное любопытство. – Так вы с ней?..

– Да, я сделал Насте предложение, – Егор кивнул.

– А когда вы с ней познакомились?

– Прошлым летом. Дело в том, что я живу в Нью-Йорке и не могу видеться с Настасьей так часто, как мне бы того хотелось…

– С ума сойти! – Юля не дала ему договорить, всплеснула руками. – Вы и Настя! Я так за нее рада!

Между прочим, радость эта выглядела очень даже искренней, точно никто ни у кого мужа не уводил. Впрочем, Настя тоже пыталась убедить его, что с бывшей подружкой у нее сохранились неплохие отношения. Может, и в самом деле есть на свете чудеса, может, она и существует – женская дружба?

– Рано радуетесь, Юленька, – Егор тоскливо вздохнул, тоже очень даже правдоподобно. – Она отказывается выходить за меня замуж.

– Почему?

– Из-за своей судимости. Вбила себе в голову, что меня может скомпрометировать этот факт ее биографии.

– А это не так? – осторожно поинтересовалась мадам Родионова.

– Честно скажу, для меня не имеет значения, что было в Настином прошлом. Тем более что тот парень, которого она сбила, остался жив.

– То есть Настя рассказала вам все именно так?

Вопрос показался Егору подозрительным, да и напряженно-озадаченное выражение лица Юлии ему не понравилось.

– А что, я неверно изложил факты? – уточнил он.

– Нет, – Юля покачала головой. – Скорее это Настя неверно изложила факты.

Черт! Снова обманула, маленькая дрянь…

– Юленька, я вас прошу! – Егор сложил ладони в умоляющем жесте. Получилось немного театрально, но на женщин такие спецэффекты обычно действуют безотказно. – От вас сейчас зависит наше с Настей будущее.

Она долго думала, хмурилась, смешно морщила веснушчатый нос, а потом спросила:

– Егор, вас и в самом деле не смущает факт Настиной судимости?

– Не смущает, – не моргнув глазом, соврал он.

– И вы готовы на ней жениться, даже зная, что она совершила что-то противозаконное?

– Готов. Тем более что в той истории по-настоящему никто не пострадал. Или я не прав?

– Вы не совсем правы. Кое-кто все-таки пострадал.

– Кто?

– Настя.

Вот теперь он окончательно запутался. Видя его озадаченное выражение лица, Юлия смущенно улыбнулась:

– Знаете, это не очень красивая история. Если бы вы не испытывали к Насте таких теплых чувств, я бы скорее всего ничего вам не рассказала, но она уже достаточно натерпелась, и я думаю, что будет справедливым… – она задумалась, а потом неожиданно спросила: – Вы, наверное, уже в курсе, что Саша, мой муж, был когда-то женат на Насте?

Егор кинул.

– Думаете, я расчетливая сука, увела чужого мужа и радуюсь? – она невесело усмехнулась. – А я не радуюсь. То есть радуюсь, конечно, как женщина, я же Сашку еще со школы любила, с первого класса, но при этом я прекрасно понимаю, как некрасиво мы с ним поступили.

– Мне кажется, Настя вас уже простила, – сказал Егор не слишком уверенно.

– Настя, может быть, и простила, но меня совесть мучает до сих пор.

– Юля, я не понимаю, при чем здесь та авария?

– При том, что за рулем в тот день сидела не Настя, а Саша. Просто он выпивший был, вот Настя и подумала, что с нее, с трезвой, спрос будет совсем другой. Тем более что парень тот сам был виноват, бросился под колеса из темноты, вот Саша и не успел отреагировать. В общем, мы думали, что все закончится штрафом, а оно вон как получилось…

Сказанное доходило до Егора очень медленно. Что-то случилось с его мыслительными процессами. Получается, что Настя отсидела ни за что?! Нет, не так, получается, что Настя отсидела за своего бывшего мужа…

– Вы не думайте, – зачастила Юля, – мы старались ей помочь. Саша нанял адвоката, и посылки мы ей регулярно отправляли…

– Да, я понимаю, – Егор встал из-за стола. – Спасибо за чай и… информацию.

– Егор, – она поймала его за рукав, заглянула в глаза, спросила: – А она и в самом деле нас простила?

– Простила, не волнуйтесь, – сказал он и даже попытался улыбнуться. Наверное, получилось у него не очень, потому что она как-то сразу сникла и убрала руку.

Ну, вот он и узнал все, что хотел, и даже больше. Можно было ехать домой или в галерею, а он поехал в клуб…

Наверное, в тот день Егору везло, потому что господин Родионов оказался у себя. Вот где пригодились визитки. Иногда эти тисненые кусочки картона могут творить чудеса и открывать любые двери. Бывший Настин муж тоже был наслышан о заезжей знаменитости и принял нежданного гостя без проволочек.

Егор с брезгливым интересом рассматривал еще молодого, но уже какого-то обрюзгшего мужика с короткой шеей и двойным подбородком. Представить изящную и стильную Настю рядом с этим самодовольным боровом было сложно. Зато легко было представить, как он оставил свою молодую жену в беде, как ограничился малоэффективной адвокатской помощью и регулярными передачками на зону.

– Чем могу служить, господин Ялаев? – боров расплылся в улыбке.

Вообще-то, Егор ехал просто посмотреть на этого выродка. Оказалось, просто посмотреть – ему мало…

Родионов почти не защищался и уж тем более не пытался дать сдачи. Он тоненько, по-бабьи, визжал и порывался выбежать из кабинета. Такого даже бить противно. Егор швырнул его обратно в кресло, сам присел на край стола, сунул руки в карманы джинсов.

– За что? – Похоже, экзекуция еще не вышибла из этого урода здорового детского любопытства.

Егор недобро улыбнулся.

– Неправильная формулировка. Я бы спросил, за кого? – и, не дожидаясь новых расспросов, продолжил: – Это тебе за Настю, за все хорошее, что ты для нее сделал.

– Нажаловалась сука, – Родионов вытер разбитые в кровь губы. – А ты, значит, защитничек? Потянуло на остренькое, захотелось с бывшей зэчкой развлечься?

– Полегче, – предупредил Егор, доставая руки из карманов и разглядывая свои кулаки.

Удивительное дело, но на сей раз боров не испугался.

– Как мужик я тебя понимаю. Настя девка горячая. Мы с ней на этом самом столе о-го-го как зажигали, – он осклабился. – Ну, что смотришь? Думал, она только с тобой? Я ж говорю – сука. Привыкла там, на зоне, и вашим, и нашим давать. Что с нее взять?

От смертоубийства Егора уберегли воспоминания: щекастый карапуз с длиннющими ресницами и его веснушчатая мамаша. Не то – быть беде, и так остановиться смог уже в самый последний момент, когда его кулак и эту ублюдочную рожу разделяли даже не сантиметры, а миллиметры, ограничился не полноценным хуком, а увесистой оплеухой.

– Живи, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Да ты… да я тебя… да я вас обоих…

– Ты бы заткнулся, – посоветовал Егор.

– Уволена… без выходного пособия… так ей и передай…

– Передам, не переживай, мордастый.

Вот такой у него получился денек, насыщенный информацией, событиями, мордобоем и душевными терзаниями. Слова того гаденыша колючками засели в сердце. «И вашим, и нашим. Что с нее взять, с зэчки?..» А Настасья говорила, что у нее с бывшим теплые отношения. Вот они, оказывается, до какой степени теплые. И ведь упрекнуть ее не в чем: выживала девчонка, как могла. Тогда что ж на душе-то так муторно?.. Егор знал отчего, знал, но самому себе признаваться не хотел, чтобы не было еще больнее.

И вот сейчас она смотрит на него своими глазюками ведьмовскими и спрашивает, почему она уволена. А потому и уволена, что дура! Потому что и вашим, и нашим… Ладно бы с нормальным мужиком, а то ведь с этим ублюдочным… Он ее на зону спровадил, а она с ним на столе…

– Ну что ты уставилась на меня?! – рявкнул он. – Непонятно что-то?! Так я тебе объясню!

– Да уж объясни, будь любезен!

Ишь, еще и огрызается…

– Твой бывший тебя уволил! Что здесь непонятного?

– За что?

– За то, что ты и вашим, и нашим… – Егор осекся.

– Что – и вашим, и нашим?

– Да все! Вот ты скажи мне, Настасья, неужели после того, как это чмо мордастое тебя предало, тебе с ним не противно было?

– Что – противно?

– Да спать с ним, вот что!

– А кто с ним спал? – спросила она растерянно, и только потом, похоже, до нее дошел смысл сказанного. – Егор, ты думаешь, что я с Сашкой? – Она устало присела напротив, подперла кулаком подбородок.

– Это он так думает, – неожиданно Егор понял, в какую дурацкую ситуацию попал: обсуждает с малознакомой девицей ее интимную жизнь. Да ладно – обсуждает, он же еще и осуждает…

– А откуда ты знаешь, что именно он думает? – Под ее внимательным взглядом вся его злость испарилась. – Ты с ним виделся?

– Хуже. Я ему морду бил.

– За что?

– За тебя. Он сказал, что ты и вашим, и нашим, вот я ему и врезал. Вообще-то, до этого я ему тоже врезал.

– А до этого за что?

– Тоже за тебя. За то, что ты из-за этой сволочи четыре года отсидела.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю!

Она долго молчала, а потом сказала:

– Егор, он все наврал. Веришь?

– Верю.

Конечно, он верил. Теперь, когда она так близко, только руку протяни, совершенно ясно, что все это ерунда и происки врагов. А руку он все-таки протянул…

Ее волосы были мягкими и прохладными, а щека горячей. Губы, наверное, тоже горячие, но проверить он не успел – Настя вдруг разревелась.

Ну что же это такое?! Да что же она плачет-то?! Егор давно усвоил, что женские слезы – это страшное оружие. Все его бывшие подружки умели пользоваться им просто виртуозно. Наверное, понимали, что ему проще уступить, чем становиться причиной и свидетелем этого безобразия под названием «женские слезы». И Настасья туда же: стоит ему подойти ближе, чем на полметра, как она ударяется в рев.

Неожиданно в голове родилась очень конструктивная мысль. Если женщина плачет, то долг мужчины – ее утешить. Егор до сих пор с непонятной тоской вспоминал, чем закончилось прошлое «утешение», а тут такой шанс…

– Эй, Лисичка, ты чего? – Начало было не слишком элегантным, зато он под шумок погладил ее по голове.

Честно говоря, внятного ответа он не ожидал – женщины, они такие: плачут не пойми из-за чего, – но она вдруг ответила:

– За меня никогда в жизни никто не заступался.

– Оно и видно, – буркнул Егор и погладил ее теперь уже по спине.

– И морду из-за меня никому не били, – она всхлипнула.

– Ну, это дело поправимое. Хочешь, я каждый день буду бить в твою честь кому-нибудь морду? – Ситуацию нужно было использовать по максимуму. Он и использовал: обнял всхлипывающую Настю, прижал к себе.

– Не надо морды бить, – всхлипывания перешли в хихиканье.

Как-то она слишком легкомысленно относится к проявлению человеческого участия. Может, поцеловать ее, так сказать, в доказательство серьезности своих намерений?

Егор и поцеловал. Поцелуй получился соленым из-за Настиных слез, но так даже интереснее…

…Егор лежал на кровати и счастливо улыбался. Ему и в прошлый раз понравилось – чего уж там! Но сегодня все было намного лучше. Уже хотя бы из-за того, что его больше никто не прогонял спать на сеновал, и Настя выглядела не испуганной, а вполне себе довольной.

Несмотря на поздний час, спать не хотелось, зато хотелось поговорить «за жизнь». Вот ведь удивительно, ни с одной из бывших подружек говорить «за жизнь» после любовных утех не хотелось, а тут – нате вам, пожалуйста.

– Ты из-за работы не переживай, Лисичка, – он подгреб Настю к себе, многозначительно посопел ей в ухо.

– Щекотно, – она хихикнула, но не отстранилась.

– Мы что-нибудь придумаем. Знаешь, негоже приличной девушке работать в таком сомнительном заведении, да еще под началом такого козла.

– Не волнуйтесь, господин Ялаев. – Настя пробежалась пальцами по его пузу. – Если нам повезет, я скоро стану очень состоятельной дамой.

– Думаешь, повезет?

Она пожала плечами, спросила:

– Но попробовать-то можно?

– А я тут подумал, – Егор перевернулся со спины на живот, приподнялся на локте, посмотрел Насте прямо в глаза: – А не объединить ли нам наши капиталы?

– То есть? – она озадаченно нахмурилась.

– Ну, сама посуди, тридцать процентов плюс сорок – это уже семьдесят, а семьдесят – это уже капитал. Станем мы с тобой очень обеспеченной семейной парой.

– Парой? – переспросила она.

– Семейной, – уточнил он.

– Не понимаю.

– А что тут понимать? Хочешь стать богаче, выходи за меня замуж. Нет, не так. – Он взъерошил волосы. – Если ты, Настасья, выйдешь за меня, то я брошу к твоим ногам аж тридцать процентов от лисьего клада.

– А если мы не найдем никакого клада? – спросила она осторожно.

– Ну, – он легкомысленно улыбнулся, – в таком случае тебе придется довольствоваться только моими рукой и сердцем. Понимаю, из сердца золотой унитаз не отольешь, но зато оно очень доброе и нежное.

– А это не слишком поспешное решение?

Ох, и не понравилось ему выражение ее лица, сейчас еще возьмет и откажет, а он для себя уже все решил. Вероятно, даже еще в тот самый момент, когда увидел ее купающейся в лесной реке. Русалкой она там была или нимфой, неважно, главное – что-то потаенное в его холостяцкой душе она зацепила.

– Ну, Настя, ну ты даешь! Мы же с тобой знакомы без нескольких месяцев год! За это время можно было не только жениться, но и детей нарожать. – С детьми, это он, пожалуй, погорячился. Хотя щекастый карапуз с длиннющими ресницами, отпрыск бывшей Настиной подружки, не показался ему таким уж отвратительным и страшным. Мало того, карапуз показался ему очень даже симпатичным. Ой, беда…

– Мы же ничего друг о друге не знаем.

– Про меня, к примеру, все в газете написано, про то, что я самородок и космополит. Но, если тебе этого мало, могу предоставить подробную автобиографию. Хочешь?

– Не надо.

– Ну вот, а про тебя я уже все самое важное знаю.

– Что ты знаешь? – спросила она шепотом.

– Все: что ты отчаянная, смелая, порядочная и очень красивая, что я тебя люблю. – Уф, сказал, и язык от страха не отсох. Даже как-то полегчало на душе.

– Как любишь?

– Ну, как люблю? – он погладил ее по голове. – Как родину.

– На родине ты не часто появляешься.

– Настя, – сказал Егор решительно, – ты не юли. У меня, если ты еще не заметила, вопрос жизни и смерти решается. Говори сразу «да» и покончим с формальностями.

Наверное, он как-то неправильно подошел к проблеме. Наверное, надо было романтично: с цветами, шампанским и бриллиантовым колечком, но что ж поделать, если получить ответ ему хочется прямо сейчас, и сил нет откладывать все на потом. А если она обиделась из-за этого его кавалерийского наскока?..

– Настя, я серьезно говорю, выходи за меня замуж. – Вот сейчас получилось убедительно, без хихонек и хахонек. – Извини, что без соответствующего антуража. Антураж я потом организую. Обещаю, все будет в самом лучшем виде…

* * *

Ей только что сделали предложение, с ума сойти! Егор хочет, чтобы она стала его женой. Правда, предложение руки и сердца несколько сумбурное, но смысла сказанного это не меняет. У Егора решается вопрос жизни и смерти, и решить его может только она одна.

Он хороший, несмотря на кажущуюся бесшабашность, он настоящий мужчина. Он набил морду Сашке, заступился за ее доброе имя. И то, что они знакомы совсем недолгий срок, не имеет значения. Значение имеет другое – его предложение спонтанно, это скорее порыв души, чем продуманное решение, а так нельзя. Ночь закончится, и день все расставит по своим местам. Это сейчас и ее лагерное прошлое, и их недолгое знакомство кажутся несущественными, а потом, когда романтический угар пройдет, все сразу изменится. Егор получит или не получит свои тридцать процентов, улетит обратно в Штаты и думать забудет о какой-то там Насте. Или, того хуже, сдержит слово и женится, а потом будет мучиться из-за данного в запале обещания.

– Я не могу, – сказала Настя твердо.

– Что ты не можешь? – Теперь в его взгляде не было мальчишеского легкомыслия, теперь он был очень серьезен.

– Не могу выйти за тебя замуж. Прости.

Сейчас он спросит – почему, и она не сможет ответить ничего вразумительного.

Он не спросил, просто сказал:

– Ладно, Лисичка, я все понимаю. Но ты хотя бы подумай.

– Я подумаю, – она хотела погладить его по волосам, не словом так жестом дать понять, как он ей дорог, но он отвернулся и, кажется, даже уснул.

Настя немного полежала, прислушиваясь к его ровному дыханию, а потом тихонько встала. Говорят, плакать в подушку нехорошо, значит, она поплачет на кухне – в полотенце. Дура! Мужчина, о котором можно только мечтать, сделал ей предложение руки и сердца, а она отказалась…

На следующий день они с Егором почти не виделись. С самого утра, даже чаю не попив, он отправился по каким-то неотложным делам. «Дела, Лисичка, целый ворох больших и маленьких дел. Вернусь ближе к вечеру».

Вот так. А она целый день просидела дома, боясь, что Егор может с ворохом своих больших и маленьких дел управиться неожиданно быстро. Он вернется, а ее не окажется на месте… Ближе к обеду позвонил Сашка, ледяным голосом сообщил, что больше ничего ей не должен и что она уволена. Вслед за бывшим позвонила Юлька. Юлька была не столь категорична, просто попросила, чтобы господин Ялаев больше не приближался к ее Сашеньке. Настя пообещала, что не приблизится, и повесила трубку.

Егор пришел, как и предупреждал, ближе к вечеру, поужинал и опять ушел. «Дела, Лисичка, целый ворох больших и маленьких дел…» Настя его понимала, ворох больших и маленьких дел обязательно нужно решать. А еще она лишний раз убедилась в правильности принятого решения…

Следующий раз Егор появился только утром вместе с Антоном.

– Вот твой атлас! – вместо приветствия Померанцев протянул Насте пластиковую папку с картами. – Шесть кусков питерский упырь с меня за него содрал.

– Я отдам, – сказала Настя, перелистывая пожелтевшие от времени страницы.

– Да ладно тебе, мы ж теперь в одной команде, – отмахнулся он. – Может, наконец покажешь карту?

– Вот она, – Настя ткнула пальцем в шестьдесят седьмую страницу.

– Ну-ка, ну-ка! – Антон и Егор тут же склонились над раскрытым атласом.

– Ты уверена?! – Померанцев посмотрел на нее недоверчиво. – Точно, ничего не напутала?

– Нет, а что тебя смущает?

– Это же трясина, та самая, в которой ты едва не утонула! Вот читай, тут так и написано – Лисья топь.

– И что с того? – возразил Егор. – Очень даже неплохое место для того, чтобы клад спрятать.

– Ага, неплохое, а как мы по этой топи потопаем?

– А вот так и потопаем, – Егор перевернул страницу. На обратной стороне оказалась еще одна карта. Не карта даже, а карандашный набросок какого-то плана с подробными, но едва различимыми по прошествии времени пояснениями. – Вот тут, похоже, все ориентиры, надо будет только посидеть, разобраться, что здесь написано, и можно выступать.

– Слышишь, Настасья, – Антон посмотрел на нее в упор, – а в том твоем медальоне еще какая-нибудь дополнительная информация была?

– Была.

– Но ты нам сейчас ничего не расскажешь?

Она молча кивнула.

– Ясно, – Антон вздохнул. – Скажи хоть, информация ценная или так – дребедень?

– Честно, я не знаю.

Военный совет решили держать на кухне, по той простой причине, что только на кухне имелся стол. Мысль о том, что без проводника им никак не обойтись, пришла в голову Егору.

– Надо Макара подключать, – сказал он, минуту-другую поизучав лицевую и обратную сторону карты.

– А давайте еще МЧС подключим! Или и того круче – ФСБ! – предложил Антон. – Что ж ты так скромно-то, Ялаев?!

– Давай! – Егор пожал плечами. – Только вспомни, какое это место! Хочешь повторения прошлогодних эксцессов? Вот лично я не хочу.

– А я делиться своими кровными денежками не хочу, – Померанцев горестно вздохнул, наверное, понимая резонность доводов Егора.

– А разве мы уже нашли клад? – ехидно поинтересовалась Настя.

– Не нашли, но шансы велики, – буркнул Антон. – А если Макару про клад ничего не говорить?

– Ага, скажем, что по грибы собрались, – усмехнулся Егор. – Нет, Макар человек надежный, ему можно и правду сказать.

– Десять процентов, – Настя побарабанила пальцами по столу.

– Что – десять процентов? – спросили они хором.

– Я отдам Макару десять процентов от своих сорока, если, конечно, нам удастся отыскать клад.

– Ох, и щедрая ты, Анастасия! – Антон расплылся в довольной улыбке. – Разбрасываешься миллионами направо и налево.

– Еще неизвестно, какие там миллионы, – парировала она. – Лучше скажите, когда мы выступаем, господа кладоискатели.

* * *

На военном совете постановили дело в долгий ящик не откладывать. На сборы ушел всего день. Отдуваться за остальных пришлось Егору, потому что Померанец заявил, что официально он улетел в командировку в Питер на целую неделю и светиться ему теперь нельзя, а от Насти толку на подготовительном этапе не было никакого. Егор сам закупил все необходимое для их более чем специфического мероприятия: начиная со спецодежды и заканчивая саперными лопатками. Все это добро под покровом ночи было погружено в джип, взятый напрокат на имя Егора, и на рассвете их троица тронулась в путь.

Учитывая Антохину манеру вождения, в Бирюково они прибыли в рекордно короткие сроки – к шести вечера. Чтобы не нервировать хозяев раньше времени, Настю решено было оставить в машине.

В каком-то смысле им повезло: во-первых, Макар оказался на месте, во-вторых, Софья Семеновна гостила у своей сестры в Новосибирске и не могла отговорить супруга от участия в предложенной ими авантюре. Но на этом везение заканчивалось. Макар отказался, как только узнал, о каком золоте идет речь.

– Вы с ума сошли? – спросил он, нервно дергая себя за бороду.

– Что, слабо по топи прогуляться? – вскинулся Померанец. – У нас же план есть с подробнейшими описаниями, с ориентирами всякими.

– Да топь – это ерунда. Бояться нужно не топи, а той, кого можно посеред топи встретить.

– Ты сейчас о Хозяйке? – уточнил Егор, которого местный фольклор хоть и впечатлял, но не до такой степени, чтобы можно было безоглядно верить во всяких там волшебных лисиц.

– О ней, – Макар кивнул. – Если это Демьяна Субботина золотишко, то намыл он его с Хозяйкиной помощью, значит, она тот клад стережет. Нет, ребятки, вы как хотите, а в этом деле я вам не помощник.

– Ну, раз не помощник, значит, придется нам самим. – Развел руками Померанец. Ты нам хоть позволишь в твоем доме пару ночей переночевать?

– Да ночуйте! Места хватит. – Макар впервые за все время разговора улыбнулся, спросил: – А где Настасья-то? Дайте, хоть поздороваюсь с ней.

Метаморфозы, произошедшие с Настиной внешностью, Макара впечатлили не меньше, чем в свое время Егора.

– Ни за что бы не признал, – сказал он, разглядывая девчонку.

– Здравствуйте, Макар Петрович, – она застенчиво улыбнулась в ответ.

– Ну, здравствуй, Настасья. Значит, ты решила свое честное имя обелить, а заодно и золото найти?

– Ну, что-то вроде того. – Она вцепилась в рукав Егоровой куртки. – А еще извиниться перед вами за прошлый раз.

– А что извиняться-то? – усмехнулся в усы Макар. – Ты же даже расплатилась за гостеприимство, триста рубликов американских нам с Софьей Семеновной оставила.

– Простите, – Настя покраснела.

– Да ладно, дочка, забыли. Ты просто на будущее запомни – у нас здесь так не принято. Гость – значит гость, и никаких денег…

За ужином, на скорую руку приготовленным хлебосольным хозяином, решили, что выйдут в путь на рассвете. Макар поначалу попытался отговорить их от затеи с кладом, а потом подумал и пообещал подкинуть до границы тайги.

– Километров пятнадцать можно на машине проехать, еще пять – пешком по тайге, дальше уже топь начинается, – инструктировал он. – Значицца так, по трясине будете идти след в след, дорогу шестом проверяйте. Шесты я вам завтра в лесу срежу. Ну и, само собой, профессорского плана строго придерживайтесь. Думаю, что ориентиры за эти годы не должны были измениться, на болоте вообще мало что меняется. Вам, я так понимаю, вот на этот островок надо. – Палец с желтым от никотина ногтем уперся в центр карты. – От стариков слышал, что внутри острова есть пещера. Да вот только из ныне живущих ее никто не видел, боится народ на Лисью топь соваться.

– Ай, брось ты, Макар, – отмахнулся Померанец. – Вроде бы цивилизованный человек, а веришь во всякие сказки.

Спорить с ними егерь не стал, только посмотрел из-под кустистых бровей неодобрительно…

Выехали, как и планировали, на рассвете. Джип медленно полз по проселку, вспарывая бампером утренний туман, подпрыгивая на ухабинах и обиженно порыкивая. Всю дорогу Померанец чертыхался и ворчал, что пешком было бы быстрее, на что Макар резонно замечал, что пешком они еще находятся, и пока дорога позволяет, надо пользоваться. Они и пользовались, до тех пор, пока проселок не закончился посреди небольшой лесной поляны.

– А теперь пешочком, – скомандовал Макар, выбираясь из машины и половчее прилаживая на плече винтовку.

На том, что они непременно должны взять с собой оружие, он настоял еще с вечера, сказал – береженого и бог бережет. Померанец прихватил с собой свой любимый карабин. Запасную Макарову винтовку выдали Насте. Та сначала отнекивалась, но под требовательным взглядом Макара сдалась. А Егор вспомнил, что так и не узнал, где она научилась так ловко управляться с огнестрельным оружием.

– Мастер спорта по стендовой стрельбе, – сказала она с невеселой усмешкой, а потом добавила: – была, до того, как в колонию попала.

– Э, красавица, погоди! – Макар недоверчиво сощурился. – Может, ты и мастер по стрельбе, да только не всякий мастер с одного выстрела медведя завалит. Тут, Настасья, еще нужно знать, куда стрелять, чтобы наверняка.

– Я и знала, – Настя поудобнее приладила на плече винтовку. – У меня папа был заядлым охотником. Он однажды медведя убил, а потом при каждом удобном случае рассказывал, как это ему удалось.

– А ты, стало быть, слушала и запоминала?

– Стало быть, – она пожала плечами. – Трудно не запомнить, когда каждый раз одно и то же и в деталях.

– Ну, то, что в деталях, это я понимаю, – усмехнулся Макар. – Я и сам кое-что в деталях по сотому разу рассказываю, особенно, если компания душевная да первач под рукой. А ты, Настасья, все равно молодец! Не всякий мужик бы так сумел.

Егор в изумлении покосился на Настю. Вот оно что! А они с Померанцем подозревали ее во всех смертных грехах. Кстати, самому Егору оружие, как обычно, не досталось. Макар посчитал Настю в этом смысле более перспективной. Нельзя сказать, что он так уж сильно обиделся, но легкая досада, а вкупе с ней и непоколебимая решимость научиться стрелять не хуже некоторых в душе все-таки поселилась.

Они уже прощались, обменивались крепкими мужскими рукопожатиями, стоя на краю Лисьей топи, когда Макар в сердцах сказал:

– Вот ведь черти полосатые! Пропадете вы без меня, как есть, пропадете!

– Это ты, Макар Петрович, таким изысканным способом хочешь сказать, что пойдешь вместе с нами? – Померанец расплылся в счастливой улыбке.

– Ну, как-то так… – егерь помолчал, а потом скомандовал: – Карту мне сюда! И чтоб без самодеятельности! Я первый, за мной Настасья, остальные следом…

Шли молча. Померанец пытался было острить, но как только, оступившись, искупался в болотной воде, куража у него поубавилось. Настасья, та и вовсе сникла, все оглядывалась по сторонам, прислушивалась. А к чему прислушиваться, когда тишина вокруг могильная и только надрывный комариный писк в ушах? От комаров Егор еще в городе новейшее средство закупил. Хорошее оказалось средство, такое, что мерзость эта крылатая пищать пищала, а кусаться не отваживалась.

К острову вышли часам к одиннадцати. Странный это был остров – огромная груда камней, из воды торчащая, кое-где землей приметенная, с редкими, хилыми деревцами. Но после нескольких часов, проведенных в трясине, даже этот клочок твердой почвы показался им всем оазисом.

– Ну вот, ваш остров. – Макар сбросил на землю снаряжение. – Дальше что?

– А дальше вон пусть она нам расскажет, – Померанец кивнул на Настю. – Давай, госпожа-предводительница, показывай, где нам тут лисье золото искать.

Растерянное выражение Настасьиного лица Егору не понравилось. Остальным, похоже, тоже.

– Эй, я не понял. – Померанец потянул Настю за рукав. – Ты знаешь, что дальше делать?

– Пусти! – она дернулась, беспомощно посмотрела на Егора.

– Антоха, полегче, – предупредил он товарища, с каждой секундой заводящегося все сильнее. – Настасья, что там еще в медальоне было? – спросил он как можно более спокойно.

– Сейчас. Мне осмотреться надо.

– Ну, осматривайся, – буркнул Померанец. – Только побыстрее, нам еще возвращаться засветло. Не хватало в этом проклятом месте заночевать.

* * *

Валентина Мыкалова. Сибирь. 1941 год

Самородок поместился у Валентины на ладони. Она гладила нагретый солнцем металл и вспоминала…

Воспоминания нахлынули неудержимым потоком: юркая лиса метет землю пушистым хвостом, зыбкая трясина под ногами, женщина с рыжими волосами, подземное озеро и сундук, полный золота, а еще отцовские карты да гравировка на внутренней стороне медальона.

– Валюшка, тебе плохо? – Игнат посмотрел с тревогой, вынул из растрепанных волос соломинку.

– Видишь? – она протянула к нему раскрытую ладонь.

– Вижу – золото. Тут раньше часто самородки находили. Надо будет в райцентр сообщить.

– А я знаю, где таких самородков целый сундук. – Сказала и сама испугалась, что Игнат ей не поверит. – Я же бывала здесь в детстве вместе с папой, в экспедиции. Я тогда на Лисьей топи заблудилась и к пещере вышла, в которой клад спрятан, а папа и дядя Евсей велели молчать и никому про золото не рассказывать.

Игнат слушал внимательно и в обмане обвинять не спешил.

– Папа нарисовал карту, как к острову пройти.

– Она у тебя, эта карта?

– У меня. Я считала, что в детстве напридумывала все про лисье золото, а потом папа мне сборник карт, тот, что в экспедиции сделал, отдал и на крышке медальона что-то выгравировал. – Валентина сняла с шеи медальон, раскрыла, протянула Игнату.

Он рассматривал медальон очень пристально, а потом сказал:

– Валюшка, ты только не говори никому про это. А я пока подумаю, как нам лучше поступить.

– Может, в райцентр сдать? – она представила, как они с Игнатом привозят в райцентр сундук с золотом, и ее за такую небывалую заслугу перед советской властью тут же амнистируют.

– Может, и сдадим, – Игнат рассеянно кивнул, – только пока молчи, ладно?

– Буду молчать, – Она обвила руками его шею, зашептала на ухо: – Да зачем же мне это золото, когда у меня ты есть!

…Любовь у них с Игнатом получалась, точно ворованная. Приходилось ото всех таиться: и от Игнатовых родителей, и от сельчан, и от ссыльных. Очень скоро Валентина поняла, чего опасался Игнат. Если его, комсомольца, заподозрят в связи с дочерью врага народа, быть беде. Вот они и прятались, целовались да миловались украдкой.

Игнат устал от такой жизни первым. Да и понятно, тяжело ему жить вот так, с оглядкой, хочется семью нормальную, детей. А какая семья может быть у него с ссыльной?

Тот разговор он начал первый, попросил показать ему отцовские карты. Валентина показала и даже объяснила, что какой значок обозначает, да еще помогла карту скопировать. Знала бы, чем все это закончится, сто раз наперед подумала бы.

– Валюшка, я тут, знаешь, что решил, – сказал Игнат тем же вечером. – Не могу я без тебя. И так, как сейчас, жить тоже не могу. А давай я на Лисью топь наведаюсь да посмотрю, есть ли клад!

Она уже хотела было возразить, что одному на болото никак нельзя, что страховать кто-то должен обязательно, но Игнат нетерпеливо взмахнул рукой.

– Обожди, Валюшка, дай доскажу. Если лисье золото и в самом деле существует, понимаешь, что это для нас означает? Свободу! С золотом-то мы везде устроиться сумеем, в любой стране! Сначала в Китай переправимся, знаком я с людишками, которые за плату смогут нас через границу перевести. А дальше – весь мир перед нами, Валюшка!

Ох, и красиво Игнат говорил, так хотелось верить про весь мир и новую жизнь! Да она за ним не то что за границу, на край света готова пойти. Но нельзя на топь одному, никак нельзя! Она с ним пойдет, поможет. Игнат спорить не стал, только улыбнулся как-то загадочно. Ей бы уже тогда неладное заподозрить…

Условились на субботнее утро. Валентина вроде как в лес за ягодами пойдет, а Игнат в райцентр по милицейским делам, а сами на краю топи встретятся.

Валентина прождала два часа. Сначала думала, что Игнат проспал, а когда поняла, что случилось, в сердце точно кол осиновый воткнули. Один ушел на топь, побоялся ее с собой взять…

Никогда раньше она так быстро не бегала, никогда раньше не принимала таких серьезных решений.

Дядя Евсей слушал молча, только пощипывал беспокойно длинный ус, а как узнал, что Игнат на топь за лисьим золотом отправился, сразу в лице переменился.

Когда дядя Евсей собрался в тайгу, Валентина следом увязалась. Пробовал он ее гнать, да толку! Она уже все для себя решила. Если с Игнатом что-нибудь случится, ей тоже не жить.

По топи шли быстро, как только можно, а Валентине хотелось, чтобы еще быстрее. Ее б воля, она бы бегом побежала, да дядя Евсей не позволил. К острову вышли, как за полдень перевалило. Валун, на лисью голову похожий, Валентина сразу узнала, подбежала к нему раньше дяди Евсея, положила ладонь на шершавый камень, надавила…

– …Валюшка! – Игнатов крик заставил сердце остановиться, захлестнул звериным ужасом. – Валюшка, зачем ты пришла?!

Голый по пояс Игнат стоял на коленях посреди глубокой воронки, которая раньше, в детских Валентининых воспоминаниях, была до самых краев заполнена черной водой. На Игнатовой шее обмотанный веревкой висел золотой булыжник, рядом полыхал золотом раскрытый сундук.

– Игнат! Сынок! – Дядя Евсей оттолкнул Валентину, сдернул с плеча ружье. – Скидывай, сынок, ты эту каменюку проклятую да вылезай, пока не поздно!

– Поздно, батя, – Игнат смотрел на них снизу вверх, щурился, как от яркого света. Валентина не сразу поняла, что он плачет. – Тело не слушается.

– Так я сейчас! – Дядя Евсей заметался по краю воронки. – Сейчас только найду, где спуститься. Кто ж тебя так, сынок?

– Сам. – Игнат уже плакал, не таясь. По загорелым его щекам катились слезы. – Как нырнул в озеро, так вода и стала уходить, а тут, на дне, золото это проклятущее. Я только посмотреть хотел, я ж не думал…

– Иду, сынок! – Дядя Евсей широко перекрестился, кубарем скатился на дно воронки. – Вот сейчас, потерпи только секундочку…

– …Золота захотели? – голос был женский, уже знакомый Валентине.

Женщина стояла на противоположном берегу озера, а косы ее золотыми змеями уходили под землю.

– Всем только одно надобно. Никто о душе не думает…

– Хозяйка! – Дядя Евсей упал рядом с сыном на колени. – Прости нас неразумных!

– Слова… – Женщина взмахнула рукой, и на дне воронки запенилась вода. – Все вы просите, обещаете. Да только не верю я вам! – Ее голос гремел под сводами пещеры, многократно усиливался эхом. А вода в воронке начала прибывать…

Валентина, точно зачарованная, смотрела, как намокают дяди Евсея штаны, как черная вода медленно, но неумолимо поднимается все выше и выше.

– Отпусти их! – Она рухнула на колени, протянула к женщине руки. – Отпусти, будь милостива!

– Глупая! – Женщина грустно улыбнулась. – Он же золото больше, чем тебя, любит.

– Неправда! Отпусти…

А вода уже добралась обездвиженному Игнату до подмышек, и дядя Евсей ничем не может ему помочь, хоть и тянет вверх изо всех сил.

– Отпусти!!!

– Как скажешь. – Сердце радостно замерло. Неужто?! – Отпущу, но только одного. Выбирай!

Она выбрала. И сама себя возненавидела за этот страшный выбор. И Игнат ее возненавидел. Только дядя Евсей понял и простил. Пока Игнат пытался его из водяного плена освободить, смотрел на Валентину, не отрываясь, улыбался. Улыбка эта ей виделась даже после того, как его с головой накрыло черной волной, даже после того, как Игнат ее из пещеры вытащил и по топи волок.

В деревне Игнат сказал, что отец в Лисьей топи сгинул. Ему поверили, топь каждое лето с сельчан взимала свою кровавую мзду. Не повезло председателю, что ж тут поделать…

А Валентина с того дня сама не своя сделалась, словно занемела. Говорить перестала, Игната сторонилась, часами у икон на коленях простаивала, замаливала свой страшный грех. А заплакала, лишь когда летом сорок первого Игната на войну забрали. Только любимый ее слез так и не увидел. А когда в сорок пятом с войны вернулся, Валентина уже была не Валентиной, а сестрой Василисой…

* * *

Что дальше? А вот не знала Настя, что дальше! Думала, придут они на остров и тут сразу все встанет на свои места. Не стало…

Украдкой, чтобы остальные не заметили, Настя достала из кармана куртки медальон, откинула крышку, растерянно посмотрела на гравировку. С цифрами все ясно, а что ж это за контур такой? Медленно, всматриваясь в каждый камень, она принялась обходить гору. Раз обошла, два…

– Эй, может, хватит тут хороводы водить?! – Мрачный взгляд Антона не предвещал ничего хорошего. – Признайся уже, что обманула! Признайся! Мы не удивимся, тебе ж не впервой!

Она уже хотела было покаяться, рассказать, что не знает, как дальше искать клад, когда взгляд остановился на огромном замшелом валуне. Очертания валуна точь-в-точь совпадали с рисунком на крышке медальона. Это вход?

Камень на ощупь был шершавым и теплым, а еще казался неподъемным. Если это дверь в пещеру, то как она открывается? Настя лихорадочно соображала, что можно предпринять, а ладони медленно скользили по валуну. Раз – и огромная с виду глыба сдвинулась. Сердце забилось быстро и часто – нашла!

– Помогите мне!

Мужчин звать дважды не пришлось. Померанцев оказался рядом в считаные мгновения, плечом налег на валун, и тот стал медленно поворачиваться вдоль своей оси.

– Охренеть, – прошептал Егор.

– Не врут легенды, – пробормотал Макар.

В пещере царила не ожидаемая непроглядная темнота, а прозрачный, как летние сумерки, полумрак. Рассеянный солнечный свет проникал откуда-то сверху, подсвечивал золотом каменные стены, разбивался о зеркальную гладь идеально круглого озера. Вода в озере на первый взгляд казалась дегтярно-черной, но стоило зачерпнуть ее в ладони, чтобы убедиться – она самая обыкновенная, прозрачная.

Померанцев обошел озеро по периметру, постоял задумчиво у рассыпавшегося на косточки человеческого скелета, обшарил стены, снова требовательно посмотрел на Настю:

– Ну, а где золото?

Ответить она не успела.

– Надо думать, что в воде, – Макар присел на корточки, всмотрелся в черную глубину, а потом сказал: – Ну что, ребятушки, кто из вас хочет искупаться?

Судя по реакции, ни Егору, ни Антону идея с купанием не пришлась по душе.

– А тут глубоко? – поинтересовался Егор.

– Не думаю, – Макар покачал головой.

– Так, наверное, нырять придется? – предположил Антон. – Эх, знать бы заранее, что тут такая засада, прихватили бы с собой акваланг.

– Может, и без акваланга как-нибудь. – Макар принялся медленно обходить озеро, а потом сказал испуганно и радостно одновременно: – А что это там виднеется? Ребятушки, глядите, неужто сундук?!

Сундук со дна поднимали долго. Пришлось-таки Егору с Антоном понырять, чтобы очистить от наметенного песка и обвязать веревками. Самым трудным было вытянуть находку на берег. Сундук оказался весьма внушительных размеров, да и весил немало.

– Ну, вот и все, ребятушки! – Они сгрудились вокруг стоящего на берегу деревянного, стянутого для надежности стальными пластинами сундука. Макар перекладывал из одной руки в другую саперную лопату, приноравливался к навесному замку.

– Да не томи ты уже! – Не выдержал Антон. – Я ж лопну сейчас от нетерпения.

Одним выверенным движением Макар сбил замок, посмотрел на остальных вопросительно.

– Дамы вперед! – Егор расплылся в радостной улыбке. – Ну, Настасья, открывай!

От вида несметных сокровищ они не ослепли по той простой причине, что содержимое сундука было накрыто полуистлевшей мешковиной. Антон сдернул покров и восхищенно присвистнул. Сундук до самого верха был наполнен золотыми самородками. Вот оно – лисье золото!

Сказать, что они были рады, это не сказать ничего. Купол пещеры огласили их радостные вопли. Это как любимая с детства сказка, которая вдруг стала явью. Как награда в конце долгого и трудного пути. Клад! Самый настоящий клад!

Когда первый угар прошел и ко всем четверым вернулась способность нормально соображать, настало самое время подумать, что же делать с кладом дальше. Тащить сундук через трясину было бы весьма затруднительно, даже принимая во внимание утверждение, что своя ноша не тянет. Решили взять лишь часть золота, ту, что без особых проблем можно унести в рюкзаках, а остальное оставить до следующего раза. И человека, того, чьи останки лежали в пещере, нужно бы похоронить, потому что не по-людски это как-то…

Пока мужчины решали, нужно ли прятать сундук обратно в озере или можно оставить его на берегу, Настя уселась у входа в обнимку со сборником профессора Мыкалова.

* * *

Сундук решили обратно в озеро не спускать, вряд ли кто-то забредет в эти глухие места. Человеческие останки закопали в землю, тут же, на берегу. Макар прошептал над могилой молитву, посмотрел на них с Померанцем внимательно, спросил:

– Ну что, господа кладоискатели, трогаемся в обратный путь?

– Подожди, а отметить это дело? – С многозначительной улыбкой Померанец достал из кармана куртки плоскую флягу, выставил на сундук четыре одноразовых стаканчика, разлил по ним содержимое фляги.

– Что там у тебя? – Макар довольно ухмыльнулся.

– Ну, с твоим первачом мой армянский коньяк не сравнится, – Померанец подмигнул Егору, – но, уверяю вас, штука тоже убойная.

– …Я бы сказала, слишком убойная. – Они так увлеклись процессом, что не заметили, как к их компании присоединилась Настя.

– Да ну, в самый раз! – Померанец протянул ей стаканчик.

Коньяк пах обалденно, самое то после пережитого стресса. Егор поднес свой стакан к губам.

– Стой! – стволом винтовки Настя ударила его по руке, коньяк выплеснулся на землю.

– Что за…

– Макар Петрович, не пейте!

– Настасья, у тебя что, крыша на радостях поехала? – озадаченно спросил Померанец. – Егор, давай поделюсь.

– Не надо с ним делиться. – Настя вскинула винтовку, направила на Померанца. Может, и в самом деле на радостях умом повредилась?..

– Дочка, да что это с тобой творится? – Макар поставил свой стакан обратно на ящик, сдернул с плеча ружье. Жест этот Егору очень не понравился. – Тут же мало совсем, капель тридцать…

Настя сделала глубокий вдох, поудобнее перехватила винтовку, сказала, глядя исключительно на Померанца:

– Выпей первым.

– Не понимаю, что на тебя нашло, – он растерянно улыбнулся.

– Выпей!

– Знаешь, Настасья, – вмешался Егор, которого вся эта демонстрация силы и огнестрельного оружия выводила из душевного равновесия, – не хочешь пить, не пей, но и нам не мешай. И ствол опусти! Размахалась здесь…

– Тебе не терпится умереть? – спросила она очень серьезно.

– О чем ты? Я не…

Договорить он не успел, потому что остальные, точно по команде, вскинули ружья. Получилось у них лихо, как в американских фильмах про золотую лихорадку: пару секунд – и все вооружены, только он один стоит дурак дураком.

Дальнейшие события напоминали уже не боевик, а плохой фарс: Померанец и Настя целятся друг в друга. Макар переводит ствол с одного на другую и озадаченно хмурится.

– Эй, ребята…

– Заткнись, Ялаев! – рявкнул Померанец, не сводя взгляда с Насти.

– Что в коньяке, снотворное или яд? – спросила она очень тихо.

– Как ты догадалась? – Померанец выглядел расстроенным, но карабин опускать не собирался – черное дуло целилось прямо Насте в живот.

– Антоха, ты что?! – Егор сделал шаг.

– Стоять! – Карабин угрожающе дернулся.

– Егор, не подходи! – Он видел, как побледнели Настины губы и как нервно бьется тонкая жилка на виске. Да что же это такое?..

– Ну ты шельма! – сказал Померанец, с восхищением глядя на Настю. – Все-таки как догадалась?

– По сборнику. Ты не летал за ним в Питер. Это именно тот сборник, который я передала Морозову.

– Вот черт! – Померанец досадливо поморщился. – Погорел на такой мелочи! А все из-за жадности, пожалел шесть кусков за эту макулатуру отдавать. Макар, я бы на твоем месте не дергался, – он скосил взгляд на егеря. – Ружьишко твое я разрядил, так что не парься! Не веришь?

Макар не верил, Егор видел, как он медленно взвел курок.

– Значит, не веришь? – Померанец пожал плечами. – Я бы тоже не поверил, но сегодня такой славный денек, что я готов пойти тебе навстречу. Если хочешь, можешь в меня пальнуть…

Он еще не успел договорить, как Макар нажал на курок…

…Ничего не произошло, ружье сухо щелкнуло, Макар выругался.

– И у тебя, Анастасия, с винтовкой та же непруха, – сообщил Померанец, улыбаясь самой обаятельной из своих улыбок. – Ты бы бросила ружьишко-то. Что ж бесполезные тяжести-то таскать? А вообще, это твое личное дело, – сказал он великодушно. – Только знаешь что, стань-ка в один рядок с Егором и Макаром, а то не хочется, понимаешь ли, внимание распылять.

– Антоха, ты тоже на радостях свихнулся? – Ему предпочтительнее было думать, что лучший друг всего лишь тронулся умом из-за свалившегося на него счастья, чем поверить в его злонамеренность.

– Да не свихнулся я, не переживай, Ялаев, – Померанец добродушно усмехнулся и тут же рыкнул на Настю: – Ну, что стала?! Вали к остальным, догадливая ты наша!

– От, етит твою мать, – вполголоса выругался Макар и чуть посторонился, давая Насте возможность встать между ним и Егором.

– Да, тут я не могу с тобой не согласиться. – Померанец сдул упавшую на лоб челку. – Ты-то как раз пострадаешь ни за что. Можешь сказать спасибо Егору, это он предложил взять тебя проводником.

– А мы пострадаем? – задала Настя вопрос, волновавший каждого из них.

– Извините, ребята, вы все мне очень симпатичны. Тебя, Ялаев, я вообще считаю своим другом, но речь идет о деле всей моей жизни, так что не обессудьте.

– И что ты называешь делом своей жизни? – спросил Егор зло.

– Вот оно – дело моей жизни, – Померанец на его злость никак не отреагировал, с нежностью кивнул на сундук. – Думаете, это вы нашли клад? Ошибаетесь! Вы просто поучаствовали в процессе, а клад нашел я. И искать его я начал не вчера и даже не год назад, а гораздо раньше. Когда ты, Ялаев, шлялся с бабами по ресторанам и ночным клубам, я просиживал штаны в архивах, искал и по крупицам собирал информацию. Вы даже представить себе не можете, сколько я потратил времени, сил и денег, чтобы выйти наконец на след, выяснить, у кого находится сборник и ключ.

– Хочешь сказать, что начал искать клад еще до того, как случилась вся эта история? – Злость уступила место удивлению.

– Ну конечно! Я даже больше тебе скажу, друг Ялаев. Всю эту, как ты изволил выразиться, историю срежиссировал не кто иной, как я. А вы, небось, считали себя главными героями, да? Ну, так вы ошибались, вы самые обыкновенные статисты. Разве что вот она, – он послал воздушный поцелуй Насте, – поучаствовала в написании сценария. Честно говоря, не ожидал я, что девчушка окажется такой прыткой и удачливой…

– На скит твои люди напали? – спросила Настя, и незаряженная винтовка в ее руках дрогнула, а палец, который она так и не убрала с курка, побелел от напряжения.

– Тебе хочется знать правду? – Померанец задумчиво нахмурился. – А мне, чего греха таить, хочется обо всем рассказать. Тяжело, понимаете ли, быть единственным хранителем тайны. Ну-ка, встаньте кучнее и руки держите на виду. А ты, Анастасия, опусти ружьишко-то. Или тебе так спокойнее?

В ответ Настя кивнула.

– Ага, понимаю, одна из разновидностей самообмана. Ну да ладно, бог с тобой. А я, пожалуй, начну. Ты ж глубоко копала, Настасья, узнала, небось, что Мыкалов в ту экспедицию не один ходил. Из доверенных лиц у него девчонка-студентка была да друг Евгений. А фамилия друга Евгения, знаете, какая? Померанцев его фамилия! Прадед он мой. – Антон немного помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом, а потом продолжил: – Мыкалова и деда в один день арестовали, и в камере они одной сидели. Только вот Мыкалов из той камеры отправился к стенке, а дед по этапам. Но перед смертью профессор деду успел рассказать одну занятную историю. Уж не знаю, поверил дед или нет, но запомнил все в точности и мне перед своей смертью рассказал. Вроде сказочка, да? А я взял да и поверил и начал копать. И докопался! Честно вам скажу, сначала я планировал все решить миром, приехал в скит, попытался сборник у старухи выпросить. Думал, на хрена божьей невесте земные ценности, она должна о вечном думать? А не тут-то было! Старуха меня послала куда подальше, с предварительным благословением, разумеется, – он криво усмехнулся, – сказала, что ни о каком сборнике слыхом не слыхивала, а я по глазам видел, что врет. Вот тогда я и решил пойти другим путем.

– Нанял тех отморозков из коммуны? – предположил Егор. Думать, что Померанец – мерзавец и убийца, не хотелось, но он привык доверять фактам, а факты указывали на то, что так оно и есть.

– Да, Ялаев, я нанял тех отморозков. И это была моя самая большая ошибка. Я велел им обыскать скит, если понадобится, допросить старушек. Об убийстве речь не шла, но эти придурки увлеклись, выписали святым сестрам пропуск в рай раньше срока, а сборник так и не нашли.

– Я не понимаю, – Егор покачал головой, – как ты их контролировал? Мы же были на охоте, за десятки километров от скита.

– А спутниковый телефон мне на что? – усмехнулся Померанец. – Не забывай, двадцать первый век на дворе. Ладно, дело не в этом. Надо было самому с монахинями разбираться, а я не захотел мараться, вот и упустил сборник. Во всяком случае, мне тогда так казалось, когда эти ублюдочные позвонили и сообщили, что провалили задание. А потом мы наткнулись на нашу Настасью. Скажу сразу, в байку про то, что ты сбежала из коммуны, я не поверил. Хватило одного звонка, чтобы выяснить, что девицы по имени Наталья там отродясь не водилось. Но, с другой стороны, связать тебя со скитом мне тоже в голову не пришло. Я твердо знал, что в скиту живут одни старухи, а на старуху ты никак не тянула. В общем, я решил за тобой присмотреть, просто так, на всякий случай. А потом ты, Егор, выудил из ее торбы сборник. Я тогда своим глазам не поверил. Искал в одном месте, думал, что не найду уже никогда, а он вот, сам в руки приплыл.

– Это ведь ты напал на меня у реки, – сказала Настя и бросила быстрый взгляд на Егора. Что означал этот взгляд, он не понял.

– Я. Думал, заберу папку с картами – и дело с концом, а ты ее, сука, куда-то перепрятала. Кстати, попрошу заметить, я все еще пытался решить проблему миром. Я не собирался тебя убивать, мне нужны были только карты.

– А почему твои штаны были сухими? – вдруг спросила Настя. – Ты же должен был их вымочить.

– Конечно, должен был, – Померанец усмехнулся. – Только я же не дурак. Я их снял предварительно, а потом, когда с тобой ничего не вышло, вернулся и надел.

– Тот парень, что напал на Настю следующим утром, он тоже по твоей указке действовал? – подал голос молчавший до этого Макар.

– Видишь ли, Макар Петрович, тут такое дело, – Померанец осклабился, – эта, – ствол карабина качнулся в сторону Насти, и Егор почувствовал, как она вздрогнула, – карты где-то спрятала, и без ее консультации я бы хрен что нашел. План был предельно прост: девчонку нужно было выкрасть и придержать где-нибудь в укромном месте до тех пор, пока у меня не появилась бы возможность допросить ее собственнолично. Но ты, – он вперил в Настю ненавидящий взгляд, – спутала все мои планы, подняла шум. Из-за тебя мне пришлось убить одного из своих отморозков.

– Зачем? – Настя вздрогнула.

– А тебе что, жалко? – Померанец коротко хохотнул. – Затем, что если бы вы его живым поймали, он бы молчать не стал и выдал бы меня с потрохами. Пришлось пожертвовать пешкой.

– А что ты сказал оставшимся отморозкам? – спросил Егор.

– Сказал, что их дружка пришили в перестрелке.

– Поверили?

– А чего ж не поверить? Они ж отморозки. К тому же бабки, которые я им заплатил за работу, теперь можно было разделить на двоих, а не на троих – очевидная выгода. Кстати, после того как я одного обезвредил, остальные для вас уже никакой опасности не представляли – ружье было одно на всех.

– Пожалел денег?

– Нет, просто решил, что три ствола на троих отморозков – это явный перебор. Время показало, что им и одного оказалось много.

– Дальше что было? – спросил Макар.

– А дальше, пока ты изображал из себя следопыта, я сделал ход конем и вынудил Настасью покинуть нашу теплую компанию. Решил действовать по старой схеме: отбить ее от отряда, чтобы отморозки, которые все время крутились поблизости, ее перехватили. Увы, – Померанец грустно улыбнулся, – мой план снова сорвался. В тебе, Макар, вдруг взыграло человеколюбие, и вместо того, чтобы уносить ноги, мы бросились на поиски бедной Насти. Впрочем, здесь я на тебя не в обиде. Если бы не ты, девчонка утонула бы в трясине вместе с картами.

– Вот почему ты так рвался ее спасать, – усмехнулся Егор, – из-за карт.

– Конечно, из-за карт. Стал бы я жизнью рисковать из-за какой-то идиотки.

– Она все время была со мной, – вдруг сказала Настя.

– Ты о чем? – Померанец удивленно нахмурился.

– Папка с картами – она всегда была со мной.

– А, понимаю, к чему ты клонишь. Намекаешь, что я мог запросто положить вас всех в тайге и не мучиться.

Настя молча кивнула.

– Признаюсь, такой вариант я тоже рассматривал, но отбросил как неконструктивный. Во-первых, если бы Макар не вернулся с охоты, возникли бы ненужные вопросы. А во-вторых, они с Егором обеспечивали мое алиби. В момент нападения на скит я был вместе с ними за несколько десятков километров от места происшествия. А что это ты на меня так смотришь, Ялаев? Дай угадаю, наверное, думаешь: «А как же дружба?»

– Пошел к черту! – буркнул Егор.

– Вынужден тебя разочаровать. Когда речь заходит о таких больших деньгах, дружба отходит даже не на второй план, она вообще теряет актуальность.

Спорить с этим одержимым не было смысла, и Егор не стал спорить.

– Старосту ты убил? – спросила Настя.

– Я, – Померанец кивнул. – Как только узнал, что ты к нему ходила, понял, что карты скорее всего уже у него. Только теперь я решил больше не рисковать и сделать все сам. Скажу честно, это было неприятно. Что бы вы там ни думали, я не зверь.

– Да, ты не зверь, – сказал Егор с ненавистью. – Староста сам себя паяльником пытал.

– Это была вынужденная мера. К тому же старичок оказался не таким уж беспомощным. До того как я его скрутил, он успел мне даже морду разбить.

– Ясно, – Макар поскреб бороду.

– Что тебе ясно?

– Ясно, зачем ты драку у клуба учинил. Чтобы рожу свою разбитую оправдать.

– Совершенно верно. Пришлось пострадать за идею.

– Староста тоже пострадал, – Настя до крови закусила губу.

– Да, только он пострадал не за идею, а из-за тебя, красавица. Карты-то он мне сразу отдал, а вот ключ… – Померанец неодобрительно поцокал языком. – Ведь старый хрен так и не сказал, где медальон.

– Не вали с больной головы на здоровую! – рявкнул Егор.

– Заступаешься?! Мало тебе было нормальных баб, так нет же, потянуло на бывших зэчек! Хотя, если разобраться, я тебе за это спасибо сказать должен. После того как она свалила в неизвестном направлении с моим медальоном, я чуть с ума не сошел. Искал ее по всей стране, да что толку?! А ты прилетел из своих Штатов всего на пару недель, трах-бах – и нашел нашу пропажу без всяких частных детективов. – Рукавом куртки Померанец стер выступивший на лбу пот. – Все-таки есть на свете высшая справедливость. Мало того, что девчонка нашлась, так она еще и медальон мне принесла на блюдечке с голубой каемочкой. Знаешь, что тебя сгубило? – он сделал шаг к Насте. – Жадность! Если бы ты не вздумала играть в кладоискательницу, а просто отдала бы мне ключ, я бы что-нибудь придумал, как-нибудь вывернулся бы, но сохранил ваши никчемные жизни. Но нет, тебе захотелось поучаствовать! Поучаствовала… – Померанец передернул затвор.

Внутри, где-то в районе желудка, заворочался ледяной клубок, холод от этого клубка медленно, но неотвратимо распространялся по всему телу. Егор понимал, что и клубок, и холод – это предвестники неотвратимого. Понимал, но поделать ничего не мог. Умирать во цвете лет не хотелось, ведь так много еще не сделано. И с выставкой в Мадриде еще не все решено, и Настя так и не дала своего согласия…

Черт, о чем он?! Скоро их с Настей свяжут узы, куда более прочные, чем узы Гименея.

– Ну, кажется, мы уже все обсудили? – сказал Померанец тоном смертельно уставшего человека.

– Не все, – Макар с сожалением посмотрел на свою незаряженную винтовку. – Коммунаров ты порешил?

– Я. А на кой хрен мне лишние свидетели? – Померанец казался искренне удивленным. – Назначил им встречу через пару деньков, пообещал заплатить за работу, ну а дальше и так все ясно. Можно считать, что я поработал санитаром, очистил общество от падали. И не надо на меня так смотреть. Я не бездушный выродок.

– Нет, ты добрая фея, – сказал Егор и попытался взять Настю за руку, но она с такой силой вцепилась в свою бесполезную винтовку, что попытка эта не увенчалась успехом. Может, сказать ей, что он ее любит? Ну, в смысле, подбодрить… перед смертью. Нет, пожалуй, это будет чересчур мелодраматично, а тут не мелодрама, тут триллер…

– Да, в каком-то смысле я добрая фея. Я могу подарить вам легкую смерть. Собственно говоря, именно это я и собирался сделать, но твоя подружка мне помешала. Тут еще остался коньяк, вам троим вполне хватит. Лови, Ялаев! – он швырнул Егору фляжку, в которой плескалась их «легкая смерть». – И не кривись! Выбирай: или так, или пуля в голову. Ну, что стал? Разливай коньяк по бокалам!

Егор подобрал с земли стаканчики, медленно расставил их на сундуке, свинтил крышку с фляги, разлил по стаканам ее содержимое.

Да уж, вопрос жизни и смерти: или яд в коньяке, или пуля в голову. Они умрут, а этот выродок осуществит свою заветную мечту. А умирать так неохота! И Померанцев совсем рядом, стоит на самом краю озера, красуется. Если вот прямо сейчас на него броситься… самому-то скорее всего несдобровать, но у Насти с Макаром появится шанс.

– Эх, Ялаев! – Ствол карабина угрожающе дернулся. – Вижу, тебе приятнее умирать с развороченными кишками. Ну, воля твоя…

Выстрел эхом прокатился под сводами пещеры.

Егор зажмурился. Умереть с открытыми глазами не хватило смелости…

…Смерть не спешила. Во всяком случае, он не чувствовал боли, только слабость в коленях…

* * *

Настя не хотела умирать: ни от яда, ни от пули. Мало того, она не собиралась умирать. В этой игре у нее был туз в рукаве. Надо только дождаться подходящего момента…

Что заставило ее еще раз взять в руки сборник, Настя не знала. Просто взяла, и все. Взяла и принялась листать, и нашла закладку – засохшую былинку, которую собственными руками положила в атлас почти год назад…

Этого не могло быть, потому что тот атлас забрал убийца, а этот привез из Питера Антон. Или не привез? Настя поднесла былинку к глазам – да, она ничего не путает, это та самая травинка. Вот и залом на листочке, вот и неказистый цветок с полупрозрачными сизыми лепестками. Да что же это такое, Господи?..

Думать нужно было быстро, а причинно-следственная цепочка все никак не строилась. Есть сборник, есть засушенная былинка и есть Антон, который вроде как летал за картами в Питер. Как связать все это в единое целое и что делать дальше, Настя не знала, но инстинкты, которые за последний год обострились до предела, кричали, что нужно быть начеку. «Начеку» – вот ключевое слово! Ей нужно оружие, просто на всякий случай.

Винтовка, которую выдал ей Макар, лежала вместе с остальными вещами, поверх рюкзаков с золотом. Мужчины о чем-то вполголоса переговаривались у края озера. С виду все было спокойно. Настя проверила затвор и тихо застонала – винтовка была разряжена… То, что до этого момента было лишь смутной догадкой, обрело плоть. Чтобы заново зарядить оружие, Насте понадобилось намного больше времени, чем обычно, так сильно дрожали руки. А дальше-то что?..

А дальше Настю позвали «к столу» на «тридцать капель коньяка», и она как-то сразу поняла, что в безобидных пластиковых стаканчиках ловко маскируется под армянский коньяк их смерть. Конечно, был риск, что она ошиблась, что все это просто какое-то недоразумение, но лучше прослыть чудачкой, чем умереть самой и позволить умереть остальным.

Инстинкты не подвели: Настя оказалась права, а Антон не стал отпираться, с какой-то садистской радостью рассказал им все: про то, как убивал невинных людей, про то, как собирается убить их.

Ружье Макара тоже оказалось разряжено, и теперь одна надежда – на ее винтовку и еще на то, что в самый ответственный момент рука не дрогнет.

Настя тянула до последнего. Одно дело – выстрелить в медведя, и совсем другое – в человека. Вот она и тянула, надеялась на чудо, на то, что Померанцев вдруг одумается и раскается.

Он не одумался. Какая глупость – надеяться, что такой человек способен на раскаяние! Он предложил им царский выбор: вместо грязной и мучительной смерти от пули элегантную смерть от яда.

Настя следила за тем, как Егор разливает по стаканам отравленный коньяк, а потом, затаив дыхание и не веря собственным глазам, наблюдала, как угрожающе поднимается ствол карабина, как медленно отступает назад Егор…

Она успела на долю секунды раньше, чем Померанцев. И попала, хотя и не целилась толком, а стреляла почти от бедра. Ей повезло: она попала в приклад Померанцевского карабина за мгновение до того, как он нажал на курок. Приклад взорвался фонтаном щепок. Карабин отшвырнуло на несколько метров, а Померанцев взвыл, прижимая к груди нафаршированные деревянными осколками руки. В то же мгновение Макар сорвался с места, навалился на него, всем своим немалым весом прижимая к земле, заорал благим матом:

– Егор, забери карабин!

Егор окинул мизансцену растерянным взглядом, взъерошил и без того растрепанные волосы, зачем-то похлопал себя по куртке и только потом потянулся за карабином. А Настя, которая еще несколько мгновений назад считала, что Померанцева ей не опередить, с некрасивым бабьим воплем повисла у Егора на шее и, уже повиснув, запоздало подумала, что нельзя виснуть на нем вот так, всем весом, потому что может так статься, что он все-таки ранен. И как только она так подумала, Егор сгреб ее в охапку и прижал к себе с такой силой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– …А етит вашу бабушку! Егор, потом будете обниматься! Иди скорее сюда!

И Настю, счастливую и совершенно деморализованную этим счастьем, кто-то грубо дернул за шиворот, оторвал от Егора, толкнул на землю. Она тихо всхлипнула, а потом увидела, что этот невежливый «кто-то» сам Егор и есть, и едва не разревелась от обиды. А может, и не от обиды вовсе, а от облегчения, что все закончилось, и все, слава богу, живы. Даже этот мерзавец Померанцев.

– Не плачь, Лисичка, – сказал Егор и поцеловал ее в щеку. – Не плачь, все будет хорошо.

* * *

Они с Макаром как раз пытались спеленать брыкающегося и орущего благим матом Померанца, когда в пещере начало что-то происходить. Что именно, Егор понял не сразу, просто поежился от ледяного прикосновения к затылку – точно над подземным озером пронесся февральский ветер. А потом в воду с громким бульканьем что-то упало, он даже на секунду отвлекся от Померанца, чтобы посмотреть.

– Матерь Божья… – одной рукой прижимая к земле наполовину стреноженного, вырывающегося Померанца, второй Макар спешно перекрестился, запрокинул голову, посмотрел куда-то вверх, под купол пещеры. – Кажись, обвал начинается. Нельзя тут стрелять…

Точно в подтверждение его слов, откуда-то сверху в озеро рухнул еще один камень, и, судя по звуку, этот был раза в два больше своего предшественника.

– Все, уходить надо! – Макар зло пнул Померанца под дых, тот всхлипнул и затих, потеряв сознание. – Чтобы не рыпался, – пояснил егерь, поймав осуждающий взгляд Насти. – Давай-ка, фотограф, хватай рюкзаки с золотишком, а я этого…

– Поздно! – Испуганный Настин голос потонул в угрожающем скрежете.

Валун, некогда преграждавший вход в пещеру, повернулся вокруг своей оси, отсекая и единственный путь к отступлению, и льющийся снаружи солнечный свет. Пещера, до этого пусть скудно, но все же освещенная, погрузилась в кромешный мрак, точно вместе с проходом закрылось и невидимое «оконце» там, на самом верху. Пару бесконечно долгих мгновений мрак подпитывался такой же абсолютной тишиной, а потом что-то щелкнуло, и темноту вспорол узкий световой луч – Макар включил фонарик.

– Попались, етит его за ухо. – В голосе егеря слышалась обреченность. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

– Что это? – шепотом спросила Настасья и прижалась к Егору.

– Похоже, кирдык. Завалило нас. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Только все равно странно все это…

– Может, попробовать валун сдвинуть? – спросила Настя. – Может, он просто так, нечаянно, закрылся.

– Ага, нечаянно – от сквозняка, – проворчал Макар. – Эх, неразумные, предупреждал же я вас, что гиблое это место. Мало того, что сам сюда приволокся, пень старый, так еще и вас с собой притащил. Прогневили мы Хозяйку, как есть прогневили…

Егор хотел уже было сказать, что ни при чем здесь какая-то сказочная Хозяйка, что обрушения произошли исключительно из-за выстрела, и вполне вероятно, что Настя права и, если приналечь всем вместе, валун удастся сдвинуть, но в этот момент откуда-то из недр озера послышался странный вибрирующий звук.

– Слышь, Макар, а как у вас тут с сейсмоактивностью? – спросил Егор шепотом и сильнее прижал к себе Настю.

– Да какая на хрен сейсмоактивность! – простонал Макар. – Смотри!

Егор посмотрел. Чем дольше он смотрел, тем сильнее закручивался в тугой клубок где-то на уровне солнечного сплетения первобытный, ни с чем не сравнимый страх.

Озеро светилось изнутри. Свет этот поднимался со дна, делался все ярче, все сильнее. А вместе с ним, кутаясь в золотисто-огненные сполохи, на поверхность поднималась женщина. Белая рубаха, безмятежное, нечеловеческой красоты лицо, длинные волосы. Босые ноги женщины уже зависли в воздухе, а кончики заплетенных в косы волос все еще рыжим золотом полоскались в воде… Хозяйка?..

– Ты пришла? – звонкий голос звенел под куполом пещеры, отражался от стен, проникал в каждую клеточку тела, а свечение выплескивалось из озера, золотой сетью опутывало Настю.

– Пришла… – Настя точно в трансе оттолкнула Егора, шагнула навстречу Хозяйке.

Он хотел было помешать, но не смог: ни руки, ни ноги не слушались.

– А их пошто с собой привела? – Хозяйка улыбалась ласково и грустно одновременно. – Ты же видишь, не ты им нужна, а золото. Я такой же неразумной была. Думала, в любви моя сила. Думала, женится на мне Аким, детей хотела ему нарожать. Любовь меня и сгубила. Это ж брат Акимов, родная кровь. Хотела по-доброму, да не вышло. Ох, какой смертью лютой я помирала…

– Не все такие. – Настя сделала еще один шаг, черная вода заплескалась у самых носков ее ботинок.

– Не все. – Хозяйка взмахнула рукой, и в пещере стало ярко, как днем. – У одного только душа была чистой, от жизни отрекся, чтобы других спасти. Ему хорошо сейчас, я знаю. Многим лучше, чем мне. Он на небе, а я цепями золотыми прикована к этому проклятому месту. – Она потянула себя за косу, но кончики волос так и остались под водой. – Думала, коли не в любви, так уж точно в золоте сила, хотела, чтобы у меня та сила была…

– Отпусти нас, – Настя упала на колени, ладонями коснулась черной воды. – Не нужно нам твое золото.

– Почему ты такая? – Хозяйка тоже опустилась на колени, заглянула в Настасьины глаза. – Через предательства людские прошла, а не переменилась? Что в тебе такого есть, чего у меня не было? Почему тебе эти человечки дороже золота?

– Я их простила.

– Простила?! – пронзительный не то крик, не то вой взмыл под купол пещеры. – Как можно простить такое?!

– И ты прости. Может, тогда и пропадут твои цепи. Вот, возьми. – На Настасьиной ладони яркой искрой зажегся медальон. – Он же твой, правда?

– Мой, – полупрозрачные пальцы с нежностью погладили медальон. – В самом деле, отдать хочешь? Тебя-то я всяко из пещеры выпущу, не обижу. Ты подумай, сила в нем какая! Там, где власть моя, он тебя непременно к золоту выведет.

– Не хочу я золота. Забирай! – Настя выпустила медальон, и тот с тихим бульканьем ушел под воду. В ту же секунду озеро заволновалось, забурлило, словно гигантский кипящий котел, на берег выплеснулись черные волны, покатились под ноги оцепеневшему Егору, едва не с головой накрыли валяющегося на земле Померанца. Тот застонал, завозился.

– Да что же это? – прошептал Макар. – Настена, ты что такое сотворила?

– Уходите! – Голос слышался отовсюду, и от голоса этого дрожали стены пещеры. – Да быстрее, пока не передумала!

Каменный валун, закрывавший вход в пещеру, медленно сдвинулся с места, и в тот самый момент Егор понял, что может двигаться.

– Настя! – оскальзываясь на мокрых каменных плитах, он бросился к Насте, обхватил за плечи, потянул к выходу. – Пойдем отсюда! Ну, давай же!

Ее приходилось тащить силой, точно его недавнее оцепенение передалось ей, сделало неловкой и неповоротливой.

– Егор, быстрее! – Макар уже был у выхода, широким плечом подпирал валун, будто силы его хватило бы, чтобы удержать на месте такую громадину.

– Золото! – В суматохе они совсем забыли про Померанца. Померанец уходить не хотел, израненными ладонями вцепившись в ручку сундука, он пытался оттащить тот подальше от края озера.

– Антон, бросай! – заорал Егор.

– Золото! – Померанец обхватил сундук руками, прижался щекой к кованой крышке. – Дураки, не понимаете – это ж золото!

– Будет тебе золото, человечек. – Огромная, в человеческий рост волна слизнула Померанца вместе с сундуком. Настя закричала, забилась в Егоровых объятиях.

– Быстрее, едрит вашу бабушку! Проход снова закрывается!

Егор рванул к выходу, вытолкнул Настю в узкую, точно лисий лаз, щель, сам протиснулся следом. Валун с грозным скрежетом встал на место.

Они лежали на замшелых, нагретых полуденным солнцем камнях, глядели в бездонное небо и не могли пошевелиться. А в пещере ворочалась и бушевала какая-то неведомая им сила.

– Все, ребятушки, хватит загорать! – Макар, уже окончательно пришедший в себя, ухватил Настю за руку, помог встать. – Надо уносить ноги, пока не поздно!

Они были уже километрах в четырех от острова, когда и без того зыбкая земля под ногами содрогнулась, а за спиной послышался грохот – Лисий остров медленно уходил под воду…

Примечания

1

«Сказочная тайга» – песня группы «Агата Кристи».

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg