«Путь гейши. Возлюбленная Ледяного Беркута»

Путь гейши. Возлюбленная Ледяного Беркута (fb2) - Путь гейши. Возлюбленная Ледяного Беркута 1747K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алина Лис (Кристина Амарант)

Алиса Лис ПУТЬ ГЕЙШИ

Часть первая ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ЛЕДЯНОГО БЕРКУТА

Глава 1 НАПЕРЕКОР СУДЬБЕ

«Квартал ив и цветов» тонул в сумерках. Загорались фонари. Круглые, обтянутые оранжевой и красной бумагой, они походили на огромные мыльные пузыри, заполненные живым сиянием. От реки тянуло прохладой, вечерняя дымка запуталась в ветвях вишневых деревьев, высаженных по центру главной улицы. Сквозь решетчатые стены веранд на землю косыми полосами падал свет.

Из-за стен слышался женский смех и звуки музыки.

Владелица самого дорогого заведения в столице бросила последний взгляд в окно. С высоты второго этажа вид был особенно хорош — подсвеченные снизу здания словно плыли по темным водам в окружении желтых и красных огней.

Еще одна ночь в веселом квартале, не отличимая от сотен тысяч других ночей. Смех, танцы, саке, распаленные мужчины, готовые без сожалений расставаться с серебром и золотом. Ночь — подруга гейши, обманщица, чаровница. Она завлекает, обещает мужчинам наслаждение, а взамен просит лишь немного денег.

Кстати, по поводу денег!

Госпожа Хасу решительно задвинула ставень и вернулась к бумагам и счетным палочкам. Баланс никак не желал сходиться, куда-то пропало почти двести серебряных момме, значит, снова придется проверять записи, выискивая ошибку.

Но стоило ей погрузиться в расчеты, как в дверь постучали.

— Госпожа, пришел даймё Такухати. — В огромных испуганных глазах юной гейши плескался страх пополам с любопытством.

Владелица «Медового лотоса» тяжело вздохнула. Она знала, что этого разговора не избежать, но все же надеялась найти беглянку раньше, чем Ледяной Беркут вернется в столицу.

— Проводи его ко мне, деточка, — велела она и мимоходом бросила взгляд в большое бронзовое зеркало у стены.

Безупречно, как всегда. Умелый макияж, изысканная прическа с дорогими украшениями, кимоно, которое не зазорно было бы надеть придворной даме. Да, видно, что не девочка, возраст не скроешь. Но это и неплохо — девочку бешеный даймё Эссо не стал бы слушать.

Он ворвался в комнату резко, чуть не снес дверь, как один из ледяных вихрей, которые приходили в столицу с его родного острова поздней осенью. Остановился напротив госпожи Хасу, сверкнув холодным голубым пламенем в глазах.

— Что это значит?! — почти прорычал генерал.

Госпожа Хасу степенно кивнула, предлагая гостю сесть.

— Здравствуйте, господин Такухати.

— Где Мия?!

Госпоже Хасу показалось, что вместе с этими словами на нее обрушилась ярость северного шторма. Она вцепилась в край кимоно, всеми силами стараясь не отвести взгляда. От дежурной вежливой улыбки свело щеки.

Гнев даймё был страшен. Если бы не годы, которые госпожа Хасу провела главой гильдии гейш, выступая послом, буфером и судьей в любых конфликтах между самураями и «кварталом ив и цветов», она бы не смогла удержать на лице доброжелательную и безмятежную маску.

— Сядьте, — повторила женщина вежливо, но настойчиво. — Мия сбежала, господин Такухати. Уже больше недели назад. Я сообщила страже, ее ищут, но пока, к сожалению, никаких вестей.

Шторм разбился о скалу, Такухати отступил, и госпоже Хасу показалось, что на лице его на миг мелькнула растерянность и боль.

— Сбежала? — хрипло переспросил генерал. — Когда? Как?

— Сядьте, — снова ласково предложила госпожа Хасу, указывая на циновку. — Ну же!

Он послушно сел, сжимая кулаки в бессильной ярости, и госпожа Хасу снова, в которой раз, напомнила себе, что при общении с хищниками главное — не бояться.

— Что за бардак у вас с охраной? На девушке должны быть метки…

Первый шок от известия уже прошел, и в глазах даймё снова загорелось колючее синее пламя.

Госпожа Хасу выложила на низенький столик серебряную сережку в форме цветка лотоса.

— Вот, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Это нашли в сумке почтового курьера. Девочка хорошо подготовилась перед побегом, господин Такухати.

Мужчина поднес сережку к глазам, изучая. Скривился и бросил на стол.

— Барахло! Слишком легко снять. Почему не браслеты, как в школе?

Госпожа Хасу вздохнула. Она предчувствовала: то, что она сейчас скажет, сильно не понравится генералу.

— Мои гейши не бегут, господин Такухати. «Медовый лотос» — лучшее заведение во всей Оясиме, я никогда не обижаю своих деточек. И они знают, что нигде больше у них не будет такой легкой и сладкой жизни… да и не умеют ничего другого. Возможно, это мне следует спросить вас, что вы такого сделали, что Мия предпочла голод и неизвестность, лишь бы не проводить каждый вечер с вами.

Акио Такухати сжал челюсти. Проступили и заиграли желваки под кожей, в глазах вспыхнула ослепительная ярость.

Вспыхнула и погасла. Даймё тяжело выдохнул и отвел взгляд.

— Я говорила с ней днем, — продолжала госпожа Хасу, словно не заметив этого молчаливого протеста. — Мия была счастлива услышать, что вы выкупили ее на месяц. Она искренне раскаивалась в своем необдуманном отказе и собиралась умолять вас о прощении. И вот всего через сутки после вашего визита моя деточка сбегает с огромным риском для жизни. Я не хочу даже спрашивать вас, господин Такухати, что вы сделали, но поверьте — такими поступками женщину не завоюешь…

— Хватит! — резко оборвал ее генерал. — Я понял.

Несколько минут они молчали. Госпожа Хасу не торопила самурая. Она задумчиво рассматривала красивое мужественное лицо и пыталась представить, что произошло между генералом и гейшей той ночью.

Вряд ли что-то действительно ужасное. Синяки или неловкую походку, какая бывает после избиений, госпожа Хасу непременно заметила бы на следующий день — глаз наметан. А если не бил, чего убегать?

Слухи о клиентах в «квартале ив и цветов» расходятся мгновенно. Любителей жестоких развлечений владелицы чайных домиков знали поименно. За Такухати водилась разве что любовь к шибари — не больно, не страшно и даже приятно. Девочки всегда вспоминали о ночах с генералом с мечтательным придыханием. Любая гейша в «Медовом лотосе» была бы рада приласкать Такухати и бесплатно, но он никогда не скупился на оплату и чаевые.

Ну, допустим, связал он ее! Было бы из-за чего переживать!

Дурочка эта Мия. Дурочка, не знающая ни жизни, ни мужчин. Ведь и слепому ясно — генерал совершенно потерял голову. Поведи себя с ним правильно — Ледяной Беркут не то что тебя выкупит, луну с неба достанет…

Наконец Такухати нарушил повисшую в комнате тишину:

— Ее нужно найти.

Владелица чайного домика развела руками:

— Побеги гейш редко, но случаются. Я известила стражу, но уже не надеюсь на добрые вести. Обычно беглянок или возвращают в течение первой недели, или не находят вовсе.

Он свел брови на переносице, отчего и без того хмурое лицо стало совсем сумрачным:

— Как их ищут?

— По всем провинциям рассылают описание. Но вам ли не знать, как неохотно даймё прислушиваются к приказам сёгуна, особенно в таких мелочах. В крупных городах легко затеряться, а в деревнях нет стражи.

Генерал скривился. На его лице было написано все, что он думает об этих методах поиска.

Владелица чайного домика вздохнула и добавила:

— Разумеется, я верну вам деньги, которые вы заплатили за этот месяц.

— Деньги? Ах да…

Мысленно госпожа Хасу назвала себя болтливой сорокой. Такухати так удивился, что было ясно — генерал совершенно забыл о деньгах, уплаченных за месяц вперед.

Ничего не поделаешь, слова-то сказаны.

Он криво ухмыльнулся, побарабанил пальцами по столику, словно что-то прикидывал, и посмотрел на женщину в упор.

— Вычти эту сумму из долга Мии и подготовь бумаги. Я выкупаю ее.

На мгновение госпожа Хасу почувствовала зависть. Глава гильдии гейш давно не верила мужским обещаниям, сама выбирала свою судьбу и уже многие годы пуще любых нежных признаний любила деньги, но в эту минуту она вдруг остро позавидовала молоденькой бесхитростной и наивной девочке.

Госпожу Хасу никогда так не любили.

Звезды потускнели, черный шелк небес вылинял до бледно-синего, и Такухати понял, что не уснет. Он рывком поднялся, подошел к окну, отодвинул створку, впустив в комнату холодный ночной воздух, напоенный весенними ароматами, и ткнулся лбом в стену.

Прохладный бамбук остудил разгоряченную кожу.

Всего полчаса, и пробудятся первые птицы, ликующий щебет понесется к небесам, возвещая начало нового дня. Пройдут по улицам столицы глашатаи, покатятся телеги с товаром в сторону рынка.

Скоро станет суетно и шумно, но пока над Тэйдо стояла особая предрассветная тишина.

Генерал любил эти мгновения покоя на границе ночи и дня.

Он вдохнул ночной воздух. Чего-то не хватало…

Сакуры?

Тонкий и нежный аромат, так раздражавший Такухати в эти короткие две недели. Время цветения закончилось, лепестки облетели и увяли, оставив в душе пустоту и тоску.

Он снова вспомнил испуганные, полные слез глаза, упрямое и обреченное «не хочу», нежную, пахнущую сакурой кожу под пальцами…

…и горькие рыдания после.

«Что вы такого сделали, что Мия предпочла голод и неизвестность, лишь бы не проводить каждый вечер с вами?» — зазвучал в ушах голос владелицы чайного домика, и Такухати скрипнул зубами.

Ему очень хотелось убить кого-нибудь.

Ми-я… Имя — перезвон колокольчиков, глоток сливового вина на языке, пьянящий и сладкий. Девочка-женщина, хрупкая статуэтка в мужских руках, сожми чуть сильнее — сломаешь.

…Сломал.

Нужно было остаться тогда. Выслушать все, что девочка хотела ему сказать. Но он был слишком зол. На нее — за то, что она принадлежала другим. На себя — за слабость, неспособность отказаться от продажной девки…

— Такие деньги за беглую гейшу? Ты в своем уме? — спросил Нобу, когда прочел объявление о награде за поимку беглянки.

— Тебя не спросили.

— А что скажет твоя будущая жена и твой тесть? — не унимался тот. — Горо это может не понравиться.

— И что?

Нобу отвел взгляд.

— Я думал, нам нужна поддержка клана Асано, — пробормотал он.

Акио с трудом обуздал раздражение.

— Я — даймё. И я не буду спрашивать совета у Горо Асано, что мне делать с моими женщинами, — процедил он. — Иди. И проследи, чтобы о награде знал каждый староста в каждой вшивой деревеньке.

Нобу поклонился, но задержался на пороге.

— А как же Хитоми? — горько спросил он. — Ты совсем забыл о ней, брат? А твои планы…

Генерал еле сдержался, чтобы не рявкнуть на младшенького. Служба в городской страже не пошла Нобу на пользу. Откуда эти трусоватые замашки и попытки поучать своего даймё по любому поводу?

— Не твое дело. Иди.

Плевать, что подумает будущий тесть или будущая супруга. Мию нужно найти.

Потому что без нее Ледяной Беркут не в силах заснуть до рассвета.

Но в одном Нобу прав: самое время вытащить Хитоми из дворца, а сволочь Асано тянет с обещанной помощью. Придется лететь на Кобу. Акио и так слишком долго откладывал.

Снова почти десять часов в воздухе. Дорога от Эссо заняла бы в пять раз меньше времени. Если бы Акио не сорвался в последний момент в столицу.

И можно врать самому себе сколько угодно, что прилетел по делам, что хотел увидеть брата.

Правда в том, что он прилетел сюда ради маленькой гейши. Прилетел, сам не зная, что сделает, когда ее увидит, — попросит прощения или снова грубо возьмет, обзывая шлюхой.

«Господин… я так рада вас видеть…»

Шесть дней и шесть ночей без нее и с ней. Она была рядом — в мыслях, воспоминаниях, в еле уловимом запахе сакуры — ханами на Эссо наступал позже, на ветках лишь зрели тугие нежно-розовые бутоны.

Шесть ночей без нее с навязчивым чувством вины.

Мия… Где ты сейчас?

Поскрипывало просмоленное дерево, за тонкой дощатой стенкой плескалась вода. Дракон Океан нес джонку на спине, обнимал, сжимая в кольцах, игриво стучался в борт. Мия закрывала глаза и видела его рядом. Как он лениво обтекает кораблик, косит на джонку — вполглаза, словно кот, караулящий мышь.

Кот был сыт и приглядывал скорее для порядка.

В крохотный тайник между двумя каютами не проникало ни малейшего лучика. Темнота, теснота. Мия слушала тишину, она говорила с девушкой на разные голоса. Тихий шелест волн, жалобное кряхтение дерева. «Ночная лисица» была немолода и жаловалась на возраст, словно ворчливая старушка.

Порой в привычную музыку жалоб вклинивались иные звуки — скрип ступеней, шлепанье босых ног по дереву. С негромким стуком панель отъезжала в сторону. Мия жмурилась и отворачивала лицо. Тусклый фитиль потайного фонаря для отвыкших от любого света глаз полыхал ярче полуденного солнца.

Капитан, ухмыляясь, подтрунивал над «послушником» и уходил, оставляя рисовые лепешки и кувшин с водой. Мия съедала безвкусный обед и снова проваливалась в сон, похожий на забытье.

В этом сне она скользила вокруг корабля верхом на драконе. И сам Дракон Океан — жуткий монстр, воплощение великой стихии, был покорен ее воле. Позволял дергать себя за длинные упругие усы, похожие на водные струи, выдыхал по команде хлопья пены, взлетал к небесам и нырял вниз, заставляя сердце Мии замирать от страха и восторга…

Она не знала, сколько времени провела в полузабытьи среди темноты и плеска волн. Иногда ей начинало казаться, что прошла уже тысяча лет, что в мире нет больше ничего — только непроглядная мгла тесного тайника и сладкие сны.

Волосы сперва щекотали шею, после отросли ниже плеч. Девушка хотела бы увидеть, как выглядит сейчас, но в ее крохотном мирке не было зеркал.

Будь воля Мии, она бы ушла целиком в сны, растворилась в шепоте волн, дыхании Великого Океана. Но ее тело — здоровое, молодое, полное жизни, — то и дело заставляло выныривать из забытья. Тело все время требовало чего-то — страдало от голода, жажды, мерзло, напоминало о естественных потребностях.

Приходилось просыпаться. Ночами пробираться на палубу, щурясь от слепящего света луны. Пугливо прижимаясь к борту, добираться до отхожего места, чтобы спустя пару минут торопливо юркнуть снова в безопасное и знакомое брюхо корабля.

Навстречу снам.

Дважды ей снился Джин. Эти сны были совсем иными, не похожими на грезы об Океане. Полные страсти, взаимных ласк, наслаждения, клятв и признаний взахлеб. Мия просыпалась, все еще ощущая прикосновение рук, жаркие поцелуи на коже. Вглядывалась, тяжело дыша, в безликую тьму перед собой и глотала слезы обиды.

Вспомнит ли Мию Джин, когда они встретятся? Захочет ли назвать своей, как клялся в ее снах?

Погрузку закончили на рассвете. Последний ящик с последней повозки отволокли на корабль, и последние воины поднялись по сходням. С надлежащими заклинаниями и обращениями к богу вод был зарезан и отправлен на морское дно черный петух. Взбурлившая вокруг места погребения трупика вода подсказала, что божество благосклонно приняло жертву.

— Отплываем, ваше высочество?

Джин окинул взглядом три корабля самханского посольства, пытаясь понять, не забыл ли он что-то важное, и кивнул.

Сигнальщик поднес к губам медный рог, протрубил к отплытию. Засуетились, забегали матросы, поднимая якорь, отдавая швартовые концы. Корабли раскрыли оранжевые паруса, похожие на крылья нетопыря. Расписанные языками огня борта качнулись на темно-пурпурных водах.

Навстречу из океанских вод в нежно-розовой дымке вставало солнце. Где-то там, впереди, в паре недель пути Джина ждет Оясима. И Мия.

Там же ждет нежеланная невеста, от которой нельзя отказаться — клятву, данную на Сердце Огня, не нарушить. Но безвыходных ситуаций не бывает, надо лишь сделать так, чтобы Тэруко сама разорвала помолвку.

Ветер чуть толкнул в спину, надувая паруса, растрепал волосы, и Джин рассмеялся от переполнявшего душу совершенно детского восторга.

— Отправь сикигами, — велел он младшему атташе. — Пусть сёгун готовится к приему гостей.

В покоях госпожи кто-то был. Хитоми замерла, вслушиваясь в голоса.

— Я сказал: выйдешь замуж! Так нужно для Оясимы, и я не желаю слушать твое нытье! Посольство уже отплыло. Через две-три недели мы будем принимать гостей, и ты не опозоришь наш род перед самханскими выскочками! Ты поняла меня, Тэруко?

— Я поняла вас, дорогой брат. — Ровный, лишенный любых эмоций голос подсказывал, что подруга и госпожа Хитоми пребывает в ярости. Девушка невольно съежилась, представляя себе ее лицо сейчас — фарфоровая маска, красивая и неживая. — Вы, не подумав, влезли в войну, которую с позором проиграли, и теперь хотите откупиться мною. Интересно, согласились бы вы в оплату за мир стонать под бесталанным, лишенным магии ничтожеством?

— Заткнись! — Голос сёгуна походил на шипение змеи.

Раздался звук борьбы и короткий девичий вскрик. Леденея от ужаса, Хитоми приникла к щели между деревянными панелями.

Сёгун удерживал двоюродную сестру над полом, сжимая ее горло. Девушка беспомощно раскрывала рот, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха.

Вот пальцы Тэруко легли поверх душащих ее рук. Хитоми поняла, что сейчас последует, и вцепилась зубами в ладонь, чтобы не закричать.

«Не надо! — мысленно уговаривала она принцессу. — Пожалуйста, госпожа! Вам не справиться с ним!»

Сёгун чуть ослабил хватку.

— Ты забываешься, Тэруко, — прорычал он. — Дядя мертв, никто больше не станет терпеть твои капризы. Я — глава рода и верховный военачальник Оясимы. А ты будешь молчать и слушаться, как положено женщине.

Он разжал руки, и девушка отшатнулась от него, растирая горло. На ее красивом и гордом лице мелькнуло выражение крайнего отвращения, а потом снова застыла высокомерная отрешенность.

— Ты поняла меня, Тэруко?

— Я поняла вас, — хрипло ответила принцесса.

Хитоми еле дождалась, пока он покинет покои, чтобы отодвинуть дверь.

— Госпожа!

— Хитоми… — Последняя из рода Риндзин повернулась к своей любимой фрейлине. Сейчас, когда сёгун ушел и больше не было необходимости сдерживаться, на лице Тэруко проявились по очереди гнев, возмущение, презрение и снова гнев. — Ты слышала?

— Слышала, госпожа. — Хитоми хотела бы ободрить и утешить принцессу, но Тэруко Ясуката не нуждалась в утешении.

Она схватила вазу — трехсотлетний самханский фарфор, и со злостью запустила ею в стену. Не удовлетворившись этим мимолетным разрушением, принцесса зашагала по комнате туда и обратно. На бледной шее красными пятнами горели отметины от пальцев сёгуна.

— Он продал меня! Откупился, собачий сын! — бормотала девушка, как в лихорадке. — Отдал уроду. Ненаследный принц! Конечно, Шину так выгодно. О, я готова поспорить на свое право править, он никогда не выдал бы меня ни за кого другого, кто может занять его место. Только Хо-Ланг-И Аль Самхан! Конечно, — она повернулась к Хитоми, дрожа от ярости, — ко мне трижды сватались даймё, Хитоми! Сильные, полноценные мужчины! Правитель Вангланга засылал послов, предлагая в мужья своего младшего сына — чем плохи дети камня? Ничем! Но Шин слишком трясется за свое место, как любой самозванец. Он отдаст меня только жалкому неудачнику, который никогда не сможет править!

— Госпожа, тише! — зашептала Хитоми, оглядываясь в ужасе. Не хватало еще, чтобы до правителя дошел слух о крамольных речах двоюродной сестры. Сёгун и за меньшее вырывал языки.

Тэруко остановилась, тяжело дыша, и Хитоми снова невольно залюбовалась принцессой.

Даже сейчас, в момент наивысшей ярости, Тэруко Ясуката была необычайно красива. Гнев не уродовал ее черт, только придавал живой блеск глазам цвета вишневых ягод. Сердито сдвинутые брови и сжатые губы лишь подчеркивали женственность девушки.

— Я не хочу, Хитоми, — с отчаянием прошептала принцесса. — Не хочу принадлежать убогому, слабому! Моя мать — принцесса Риндзин. Я — последняя, в ком течет кровь повелителей драконов. Зачем мне муж — не воин? Мужчина, который никогда не был в бою, разве может он зваться мужчиной? То ли дело твой брат… — Голос девушки дрогнул.

Хитоми вздохнула. Она понимала и разделяла чувства подруги, но все же попыталась утешить ее:

— Говорят, принц хорош в дипломатии.

— Дипломатия? Ха! — Девушка презрительно встряхнула головой. — Дипломатия для трусов!

Она еще раз прошлась по комнате, медленно успокаиваясь. Потом повернулась к Хитоми.

— Отец предупреждал: этот мир принадлежит мужчинам. И каждый будет стремиться использовать меня, уже потому что я женщина. Он берег меня, пока был жив, Хитоми. Но теперь его нет, и я должна сама о себе позаботиться. А ты мне поможешь!

— Но что мы можем сделать? — возразила девушка. Возразила слабо, больше для порядка.

Целеустремленность и всесокрушающий напор подруги уже увлекли Хитоми — снова, и не сосчитать в который раз. Сестра сёгуна обладала неженским упорством и силой воли. Казалось, она вовсе не знала слова «сомнение». Пожелав чего-то, Тэруко не останавливалась, пока не получала это.

Злорадная улыбка промелькнула на лице принцессы.

— Мы заставим самханца отказаться от свадьбы!

Глава 2 ДРАКОН ОКЕАН

Тих ночной океан. Легкий ветер гуляет над водой, наполняет паруса, подталкивает корабль со стороны кормы. Цукиёми-но-ками — повелитель приливов и отливов — наполовину отвернул свой лик от мира людей, но палуба в бледном свете его лучей все равно как на ладони.

Мия вдохнула запах моря. После тесного и затхлого трюма он пьянил сильней саке. Лунный свет серебристыми рыбками плясал на волнах. Джонка шла мягко, покачиваясь, словно колыбель, вверх-вниз…

Девушка еще раз глотнула морской воздух и поняла, как опротивел ей тесный тайник в трюме. Вместо того чтобы пригнуться, пробежать несколько шагов и нырнуть в нутро корабля, она шагнула к борту.

Пять минут — не больше! Она постоит тут только пять минут.

Ветер шаловливо растрепал отросшие пряди. Сколько же они плыли, если волосы почти прикрывают лопатки?

А действительно, сколько времени она в пути?

Дайхиро предупреждал, что кормить ее будут раз в сутки. Капитан приносил еду трижды. Неужели они плывут только три дня? А кажется, что прошла целая вечность!

Осталось всего полторы недели — и Самхан…

— Все драконы Ватацуми-но-ками мне в корму! Вот так подарочек прислали морские демоны!

При звуках знакомого сиплого голоса внутри Мии что-то оборвалось, в животе заледенело и начало крутить. Пальцами она до боли впилась в дерево борта. Молясь про себя, чтобы все это было сном, навеянным океаном кошмаром, девушка обернулась.

Лунный свет отразился от выскобленного до почти зеркальной гладкости черепа. Капитан «Ночной лисицы» предпочитал брить голову наголо, словно буддистский монах, но короткую щеточку усов над верхней губой не трогал. По массивному лицу расплылась полная предвкушения улыбка.

— Какой хорошенький послушник! Проезд на моем корабле стоит денег, крошка.

— Я уже заплатила вам, — с безнадежным отчаянием прошептала Мия, но капитан только ухмыльнулся.

— Для женщин дороже.

— Я дам вам денег… потом, когда приплывем.

— Не верю в долг.

Она попыталась сделать шаг в сторону, чтобы обойти его, но капитан тоже сместился и встал на ее дороге.

— Куда ты, сладенькая? — спросил он, довольно оглядывая свою добычу. — В трюме тесно и холодно. В моей каюте всяко удобнее будет.

— Нет, спасибо, господин. — Голос окончательно перестал повиноваться.

Не уйти, не скрыться. Она одна посреди моря, в окружении мужчин, которые не слишком-то привыкли соблюдать законы. Ни друга, ни защитника. Можно сколько угодно кричать и вырываться, но, даже если матросы прибегут на крик, разве кто-нибудь пойдет ради нее против капитана?

Мия почувствовала, как ее начинает колотить крупная нервная дрожь. Она сделала еще одну безуспешную попытку обойти мужчину, но тот снова встал у нее на пути.

— Я сказал — пойдешь со мной в каюту, — с угрозой в голосе произнес капитан. — Или хочешь, чтобы я тебя прямо здесь разложил?

Она сглотнула и покачала головой, глядя на мужчину снизу вверх расширенными от ужаса глазами.

— Так-то лучше, — довольно произнес он. — Будешь орать — придется поделиться с ребятами. Тебе же этого не надо?

Мия снова покачала головой. Ей хотелось завизжать или разрыдаться от ужаса, но она молчала.

Правильнее будет покориться. Если она ему понравится, может, он не отдаст ее потом команде.

Мерзость… какая невозможная мерзость! Хуже, в сотни раз хуже того, что было с ней в чайном домике в последний визит Акио Такухати. Неужели свободная жизнь начнется с того, что Мии придется ублажать насильника? Разве не от этого она сбежала?

Трюм из безопасного убежища в одно мгновение превратился в черную яму, на дне которой ожидали унижения и страдания. И надо бы послушаться, спуститься за мужчиной вниз, пока их не приметил никто из команды, но Мия не в силах была заставить себя смириться и сделать эти несколько шагов.

Добровольно — никогда!

Капитану надоела возня. Он протянул мозолистую ручищу, сцапал девушку за отросшие пряди и подтянул к себе, заставив жалобно вскрикнуть.

— Ну что ты пищишь? Сейчас набегут же, — бормотал он, торопливо шаря руками по ее телу. — Давай вниз! Или я тебя унесу…

Мия отвернулась от него и зажмурилась, дрожа от отвращения. Ей казалось, ее тело омывают волны бессильной ярости и страха. Все внутри восставало против неизбежного насилия, требовало наказать, покарать негодяя.

Обычно мягкая и добрая, она вдруг ощутила сильнейший гнев на собственную беспомощность, неспособность постоять за себя. Неужели так будет всегда и судьба Мии становиться покорной игрушкой любого мужчины, который пожелает ею обладать? Неужели никак не возможно ответить на насилие?!

Будь у Мии кинжал в руках, она бы ударила капитана.

Словно отзываясь на ее гнев, в морских глубинах что-то глухо зарокотало.

— Что за… — Капитан, пытавшийся одновременно раздеть Мию и увлечь в темное нутро корабля, оторвался от девушки и насторожился.

«Ночная лисица» странно вздрогнула, резко съехала вниз, словно по скользкой горке… Мия не удержалась на ногах, пробежала пару шагов и упала на колени.

Внизу забурлила вода. Океан зашипел, как сотня тысяч змей одновременно, и этому шипению вторили крики ужаса с кормы. Устоявший во время качка капитан поднял голову и вдруг съежился, словно вдвое уменьшился в размерах, а потом бухнулся на зад и пополз, не отрывая глаз от черного неба. С губ его срывались беспорядочные мольбы к богу моря Сусаноо.

Мия проследила за его взглядом и обмерла. Над джонкой завис Дракон Океан — совсем такой, как в ее снах. Длинный нос, похожий на нос хищной рыбы, раззявленная пасть, острые клыки в хлопьях белой пены и гибкие усы, сотканные из водных струй.

На мгновение время застыло. Мия и дракон всматривались друг в друга — настороженно, с опаской. Девушка почувствовала, как трепыхнулось и замерло в груди сердце. Дракон был знаком ей не только по снам. При взгляде на него она ощутила странное чувство узнавания, подобное тому, какое испытывала, разглядывая себя в зеркале.

Его безудержная, первобытная мощь привлекала и пугала. Мии казалось, она ощущает незримые, но прочные сети, что сдерживали дикий порыв изначального чудовища, не давали ему не знающей преград волной пройтись по Благословенным островам, чтобы слизнуть, раздавить, уничтожить крохотных людишек вместе со всем их жалким имуществом.

Дракон хотел этого. Мия почувствовала его жажду.

«Рано, — беззвучно сказал дракон. — Пока еще рано».

И обрушился на кораблик.

— Не спится, ваше высочество?

— Я слышал странный звук.

Будто подтверждая его слова, по воде снова прошел грохот, напоминающий утробное рычание огромного хищника. Корабли закачались на внезапно усилившихся волнах.

— Море, — матрос пожал плечами, — здесь часто можно услышать и увидеть странное, ваше высочество.

Джин шагнул к борту. Ходящие волны за кормой неприятно напомнили ему тугие змеиные кольца. Снова скользнуло где-то по краешку сознания гадкое ощущение чужого пристального взгляда в спину. Дремлющий в глубинах души демон насторожился и шевельнул ухом.

«Это все морок, — напомнил себе Джин. — Шепот голоса крови, не больше».

Все отпрыски фамилии Аль Самхан неуютно чувствовали себя на воде, и Джин не был исключением. Он плохо спал на кораблях и частенько просыпался от кошмаров, в которых его душил и уволакивал на дно гигантский кракен или раздирали на части акулы. Во сне Джин пытался призвать демона, но пламя гасло, погребенное в толще вод.

Он просыпался в мокрой от пота постели с отчетливым ощущением, что это — предупреждение. Ревнивый морской бог неохотно терпел на своей территории детей огня.

Чтоб ему сдохнуть, змею морскому!

Сегодняшняя ночь подарила особо пакостное видение. В нем гигантский дракон вставал из морских глубин и нависал над хрупкой фигуркой на палубе. Джин запомнил мешковато сидящую одежду послушника, ужас в широко распахнутых глазах и собственный бестолковый крик: «Мия!»

Приснится же такое… Мия сейчас в безопасности, в доме агента Ёшимитсу. Скоро, всего две-три недели, — и Джин сможет увидеть и обнять ее.

Он дождался, пока матрос уйдет, и вынул нож, чтобы надрезать руку. Красная кровь казалась черной в лунном свете.

— Не обижай ее, — попросил Джин, простирая ладонь над морскими волнами.

Капли упали, разбились о блестящую черную поверхность. Море довольно зашипело и слизнуло подношение. Отданная добровольно сила — редкое лакомство.

Джин усмехнулся и покачал головой. В кого он превратился? Поверил дурному сну, словно мнительная старуха.

Но дар поднесен, и Джин не станет жалеть о нем. Глядишь, Ватацуми-но-ками и правда смилостивится как-нибудь к его любимой…

Раскрылась шире пасть. Дракон вскинул голову с победным ревом, сжимая в зубах добычу. На мгновение джонка воспарила над морскими волнами, словно пыталась улететь…

Клыки сомкнулись, сминая борта, будто ореховую скорлупку, круша мачты, раздирая паруса. С криками ужаса капитан, матросы и обломки «Ночной лисицы» полетели вниз. Туда, где могучие потоки воды сливались в клокочущий водоворот.

Мии повезло. Торчавший над страшными клыками ус обвился вокруг ее запястья, захлестнул руку и удержал от падения. Понимая, что это единственный шанс выжить, она вцепилась в подвернувшуюся опору обеими руками и повисла у края морды.

Ус дергался, выворачивался из рук — скользкий, гладкий, совсем как во сне. Но наяву дракон не торопился повиноваться воле Мии. Он шумно выплюнул облако белой пены, нырнул в толщу вод и устремился куда-то огромной волной — неудержимой и страшной. И девушка устремилась вместе с ним, ощущая себя не удалой наездницей, но репейником, приставшим к собачьему уху.

Ее мотало вверх и вниз, то окунало с головой в горькую соленую воду, то подбрасывало. Небо и море менялись местами, вода заливала глаза, и невозможно было что-то разглядеть в бурлящих переплетениях струй, в ночном бескрайнем море, где темные небеса переходили в такие же темные воды. Осталось только ощущение невероятной скорости, падения, полета сквозь мокрую тьму. Вода заливала нос, не давала дышать, а когда дракон выныривал на поверхность, ветер облизывал Мию, выдувая остатки тепла. Уже почти не чувствуя озябших рук, она цеплялась за драконий ус и уговаривала себя держаться.

Разжать пальцы посреди океана означало смерть. Мия хотела жить.

Глава 3 РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ

— Вы еще не спите, госпожа?

Тэруко оторвала взгляд от расстеленной прямо на циновке карты Самхана и тепло улыбнулась своей любимице.

— Не сплю. Мне наконец принесли подробный отчет о сражении в Огненной долине. Пытаюсь повторить его. — Она кивнула на карту, где поверх вычерченного рельефа местности располагались миниатюрные фигурки воинов. Конные, лучники, пехотинцы. Каждый воин означал отряд в тысячу самураев. Вырезанные из бумаги стрелки показывали направление движения армейских частей.

Карту и фигурки Тэруко подарил отец. Он же научил дочь составлять и анализировать планы сражений. Принцесса мнила себя неплохим стратегом и частенько предавалась этому неженскому занятию втайне от деспотичного двоюродного брата.

— Три часа ночи, — с упреком сказала Хитоми. — Вы же хотели с утра на тренировку.

Тэруко фыркнула:

— Не превращайся в няньку, Хитоми. Тебе это не по возрасту. Тренировка переносится на вечер, Шин повелел устроить учения для дворцовой стражи.

— Но как же… — Фрейлина замялась.

— В три часа пополудни Шин отбывает на праздник в храм почти со всей охраной. — Принцесса снова фыркнула. — К счастью, я не обязана его сопровождать. Шин не хочет лишний раз напоминать вассалам о моем существовании. Капитан, охраняющий зал, любит золото, он будет молчать.

— Это рискованно, — с упреком сказала Хитоми, но девушка только отмахнулась.

— Что он мне сделает, даже если узнает? Ты лучше посмотри на карту!

Подруга покорно посмотрела и пожала плечами:

— Простите, госпожа. Вы же знаете, я ничего в этом не понимаю.

— Я тебе объясню! — с энтузиазмом откликнулась принцесса. — Смотри, фиолетовые — это наши воины. Красные — самханцы. Видишь, они все в горах. Это была ловушка, Хитоми! Генерал Такухати подозревал неладное, но Шин, — она произнесла имя сёгуна с великолепным высокомерным презрением, — приказал занять долину, угрожая казнью за измену в случае неповиновения.

Хитоми нерешительно склонилась над диспозицией. Самханские войска были разбросаны по всей горной гряде. Их основу составляли лучники, в то время как армия Оясимы состояла преимущественно из кавалерии и пехоты.

— А тигр? — Пальчик девушки ткнул в оранжево-полосатую фигурку посреди вражеской армии.

— Это наследный принц Аль Самхан. Он разбудил вулканы вот здесь, здесь и здесь.

Тэруко указала на горы, отмеченные красными фишками. Красные стрелки, перекрывшие войскам Оясимы путь к отступлению, символизировали потоки лавы.

— Ума не приложу, как генерал Такухати сумел спасти две трети армии, — задумчиво произнесла девушка. — Твой брат совершил невозможное, Хитоми. О таких деяниях слагают легенды, а Шин наградил его позором и изгнанием.

Она благоговейно погладила вырезанную из кости фигурку полководца, преграждавшую путь рекам пламени. Перед мысленным взором Тэруко кипел огненный ад — почерневшая расколотая земля, клубы едкого серого дыма и одинокий воин, вставший на пути стихии, чтобы защитить своих людей.

Конечно, принцесса помнила, что рядом с Такухати стояли и другие. Отпрыски сильнейших родов, лучшие из лучших. Многие так и остались на огненных полях Самхана. Война пожрала их, не вернув родным даже горсти праха для достойного погребения.

Иные сумели выжить — опаленные, выгоревшие дочиста. Встречая порой в коридорах дворца ветеранов осенней кампании, девушка отводила взгляд — слишком уж жуткими казались их обожженные лица и навсегда почерневшие глаза.

В отчете говорилось, что генерал тоже был среди них, но сумел вернуть магию. Восторженный вздох сорвался с губ девушки. Как бы она мечтала встать там, чтобы прикрыть спину достойному! Будь Тэруко рядом, она бы не позволила ни пламени, ни вражескому клинку коснуться полководца.

Она представила, как защищает его от вражеских атак, пока тот сдерживает пламя. Как бросается наперерез стреле, пущенной предательской рукой, и медленно падает, а генерал подхватывает ее, сжимает в объятиях, зовет по имени, умоляя не оставлять его, и даже зажмурилась от удовольствия.

Голос фрейлины вырвал принцессу из сладких грез:

— Мой брат — самый лучший!

Хитоми произнесла это с детской гордостью и абсолютной уверенностью в правоте собственных слов.

Даже сама богиня Аматэрасу не сумела бы убедить сестру даймё Такухати в обратном.

Она ни на мгновение не обманывалась его напускной суровостью. Он был для нее всем сразу: даймё, обожаемым братом и даже строгим, но любящим отцом, в противовес отцу родному, от которого девочка чаще получала попреки и тумаки. Хитоми росла со знанием, что для старшего брата не существует невозможного. Рядом с ним она не боялась ничего и никого, он способен был защитить Хитоми от всего мира…

— Самый сильный и самый добрый. Он прислал письмо.

В глазах Тэруко заплясали пурпурные искорки.

— Прочтешь мне? — Голос принцессы на этих словах подозрительно дрогнул.

— Конечно.

Брат никогда не писал в письмах чего-то секретного или личного. Специальное охранное заклинание не пускало духов-сикигами на территорию дворца, а официальная почта просматривалась службой безопасности, о чем и Хитоми, и Акио прекрасно знали.

Она развернула свиток. Всего несколько сухих строчек. Приветствие. На Эссо все хорошо. Сёгун не дал разрешения посетить женскую половину дворца и не дозволил Хитоми покинуть территорию принцессы даже для свидания с братом.

«Обещаю — это временно. Мы скоро увидимся». — На этих строках письмо обрывалось. Внизу стояло три иероглифа — имя. И короткая завитушка вместо подписи.

Хитоми представила, как Акио окунает кисточку в тушь, как выводит послание по-военному четкими скупыми движениями, и на миловидном личике девушки мелькнула счастливая улыбка. Она даже не удержалась и украдкой поцеловала исписанную иероглифами бумагу.

— Счастливая ты, — тихо вздохнула принцесса. — У тебя такой брат, а я совсем одна после смерти папы… Все улыбаются, но любой рад толкнуть или воткнуть нож в спину. И везде шпионы Шина.

Она печально вздохнула и поникла, отвернувшись к стенке. Хитоми всплеснула руками и бросилась утешать подругу.

— У вас есть я, госпожа, — бормотала она, обнимая Тэруко за плечи. — Клянусь, я вас не брошу! Что бы ни случилось!

— Так что насчет Хитоми? Когда ты вытащишь ее из этого гадюшника?

Спокойнее, надо быть спокойнее.

Акио выдохнул и отвернулся от собеседника. Уставился на петляющую между скал тропинку и бескрайнее небо, сливающееся у горизонта с таким же бескрайним морем.

Горо откровенно нарывался. Вчера вечером отказался обсуждать вопрос, ссылаясь на поздний час и усталость гостя после долгого перелета. С утра уводил разговор в сторону. Ныл про высокие налоги, намекал на льготы.

Потом предложил прогуляться мол, деловую беседу лучше вести там, где ее никто не сможет подслушать. И вот теперь уже полчаса распинался, критикуя бездарную политику клана Кумаэ.

Надоело.

Уже не пытаясь изображать из себя дипломата, Акио оборвал разглагольствования коротким и грубым вопросом.

Пусть поможет, прежде чем выпрашивать что-то.

Наместник послал в сторону генерала укоризненный взгляд, тяжело вздохнул и наконец сдался:

— Потерпите всего два дня, мой друг. К завтраку мои люди доставят вашу прелестную сестру в городскую резиденцию Такухати.

Этот ответ не удовлетворил генерала:

— Я хочу знать подробности.

Горо издал еще один душераздирающий вздох — он не любил делиться сведениями. Искоса глянул на будущего зятя — нет, заморочить ему голову не получится.

Жаль, жаль. Репутация генерала сыграла с главой клана Асано злую шутку. Горо посчитал Ледяного Беркута человеком прямолинейным, сильным, но недалеким. Идеальный сёгун, будущая ручная зверушка Горо Асано.

Но Такухати оказался умным, упертым и себе на уме. К тому же под напускным спокойствием генерала Горо то и дело ощущал всплески злости, похожей на порывы штормового ветра. И вспоминал легенды о северной земле Торфуто, где правили дальние потомки бога зимы, ветров и метелей, до того как сошедшие льды не выгнали их с обжитых земель и не заставили принести вассальную клятву императору Благословенных островов.

Неудобный союзник получился из генерала. Опасный, неуправляемый.

— Мой человек будет во дворце послезавтра. По утрам фрейлина спускается в сад, чтобы нарвать цветов для принцессы. Мой человек усыпит ее, отнесет на кухню и вывезет на подводе, которая доставляет продукты.

Акио задумался. План был хорош. Не без слабых моментов, но хорош — продуманный, логичный. И, что особенно важно, почти не содержал в себе риска для Хитоми.

— Годится. Как зовут твоего человека?

— Ах, мой друг, я предпочел бы не называть его имени. Сами знаете, как рискованно в наше ненадежное время рассказывать о своих знакомствах…

Вопреки ожиданиям Горо Такухати не стал настаивать, и это насторожило толстяка.

Видимо, и так догадывается, о ком речь. Плохо.

Эх, выкрасть бы девчонку да увезти «погостить» на Кобу. Генерал сестру любит — видно, что любит. Глядишь, стал бы сговорчивее.

Жаль, не получится. Пути от Тэйдо до Кобу больше недели. Сначала по суше, потом на корабле. Такухати на фэнхуне в два счета догонит людей Горо. Отобьет сестру, увезет на Эссо, да еще и компенсаций потом потребует.

Нет, придется играть честно.

— Завтра утром я возвращаюсь в столицу, — сообщил генерал.

— Ах, мой друг, неужели вы погостите у нас так недолго?! — с преувеличенным отчаянием в голосе воскликнул наместник. — А как же плавание по окрестностям Кобу? Как же праздничный ужин…

— В другой раз.

Горо снова разразился сетованиями — больше для порядка. Уезжает, и ладно. Потом поговорим, когда генерал будет чувствовать себя должником.

Тропинка под ногами вильнула, огибая скалу, вывела к побережью. Внизу, на покрытом галькой пляже лежал остов корабля и виднелось несколько человеческих фигурок.

Горо оборвал свою речь на полуслове и подался вперед, вглядываясь вниз.

— Что там? Похоже на кораблекрушение.

— Оно и есть, мой друг. — Губы наместника расплылись в предвкушающей улыбке. Он фальшиво вздохнул. — Ах, в это время года мореходам следует быть особенно осторожными. Иначе можно лишиться не только груза, но и жизни.

По закону Оясимы все, что морские волны выносили на берег, принадлежало владельцу этого берега. Иные острова, удачно расположенные возле отмелей и коварных рифов, почти полностью жили с таких «даров моря».

— Подойдем ближе, посмотрим, что на этот раз принесли нам волны? — с энтузиазмом предложил Горо.

Акио пожал плечами. Мыслями он уже был в Тэйдо. Подготовить все к немедленному отлету, как только сестра окажется с ним. И Нобу… Позаботиться, чтобы мальчишка тоже сумел уехать. Хорошо, что брату разрешено покидать казарму — сволочь Ясуката прекрасно понимал, что младший Такухати никуда не уйдет без Хитоми.

Они спустились по крутому склону. Толстяк-наместник катился впереди, резво перебирая короткими ножками, и в итоге умудрился обогнать своего спутника.

Вблизи корабль выглядел совсем плачевно. Расписанные огнехвостыми лисицами борта прочерчивали глубокие борозды, словно джонку попробовал на зуб гигантский морской хищник. В четыре симметрично расположенных вдоль носа и кормы отверстия вполне мог пролезть взрослый человек, и Такухати мимоходом удивился, что корабль не затонул с такими повреждениями.

Должно быть, всему виной утренний шторм. Рев моря и вой ветра разбудили Акио около шести утра. Генерал выглянул в окно и порадовался, что не стал откладывать вылет. Попасть в шторм на фэнхуне посреди моря означало почти верную смерть и для птицы, и для наездника.

Разбиравшие добычу люди оказались самураями клана Асано. Увидев Горо и Акио, они поклонились:

— Господин Асано! Даймё Такухати!

— Что с грузом? — жадно спросил толстяк, потирая руки.

— Полные трюмы, — отозвался жилистый молодой мужчина, в котором Акио узнал племянника Горо. — Попорчен водой, но часть удалось спасти.

— Прекрасно! — Наместник даже зажмурился от удовольствия и мысленно поблагодарил дракона морей за неожиданный щедрый дар.

— Из команды и пассажиров, похоже, никто не выжил, — продолжал мужчина. — Кроме нее.

Акио проследил за его взглядом и увидел мокрый комочек, кутавшийся в наброшенную каким-то доброхотом на плечи куртку-хаори. Потерпевший кораблекрушение выглядел жалко. Слипшиеся сосульками влажные волосы закрывали лицо. Мелькнул рукав шафранового одеяния, какое носили служители Будды. По-детски тонкие запястья, ухоженные изящные руки.

Юноша, а может быть, девушка откинула назад мокрые пряди, и на Ледяного Беркута уставились самые прекрасные в мире глаза. Два темных омута, на дне которых прячется звездный свет. Уже много недель он каждый день вспоминал эти глаза.

— Ой… — еле слышно прошептала девушка. — Господин Такухати? Это снова сон, да?

Мокрая ткань неприятно липла к коже. Болели руки. Тело ломило, по нему пробегали волны жара, которые сменялись ознобом. Таким сильным, что лязг собственных зубов отдавался в ушах подобно рокоту боевых барабанов.

Мир расплывался, съеживался, шел волнами, словно Мия смотрела на него через струи воды. Какие-то люди сновали рядом, что-то спрашивали. Мия не отвечала. Куталась в накинутую на плечи куртку и молчала. В голове не было ни единой мысли, стоило прикрыть глаза, как она снова ощущала под пальцами верткий ус дракона. И казалось, что неведомая сила все еще несет ее над волнами, с размаху приподнимает и бьет о воду, протаскивает сквозь соленую толщу, чтобы снова вздернуть к небесам.

Кто сказал, что вода мягкая, пусть сам покатается на драконе!

Голоса над головой заставили ее поднять голову и откинуть волосы назад.

Знакомое лицо — красивое и жесткое. Недобрые синие глаза. Человек, от которого Мия сбежала. Но он должен быть в Тэйдо!

Это сон… просто сон, как она раньше не поняла?

Только почему так холодно?

Мия закрыла глаза, бессильно опустилась на гальку и изо всех сил пожелала проснуться.

Глава 4 ПОЕДИНОК

Это было похоже на один из тех навязчивых снов, в которых он искал, находил и снова терял Мию.

Акио почувствовал, что задыхается, словно куда-то пропал весь воздух. Все, кроме озябшей и промокшей девушки, стало вдруг незначительным, неважным. Генерал шагнул к ней, не отрывая глаз от хрупкой фигурки, страшась даже моргнуть — вдруг, если отвести взгляд, она исчезнет?

— Ах, мой друг, это же та самая крошка-гейша, которую ты перекупил у меня на мидзуагэ. Я все хотел зайти к матушке Хасу, чтобы попробовать ее, но так и не собрался. Так она сама прибежала. Чувствую, сегодня вечером мы отлично развлечемся…

Голос Горо заставил генерала очнуться. Он резко обернулся, испытывая нестерпимое желание ударить будущего тестя.

— Нет.

Брови толстяка озадаченно скакнули вверх.

— Не хочешь разделить со мной малютку? Ладно, думаю, я и сам сумею сделать так, чтобы девочка не скучала.

Он захихикал. Акио стиснул кулаки так, что свело пальцы.

Боль привела в чувство. Нельзя ссориться с Асано. Не сейчас, не время…

Но стоило представить, как толстяк прикасается к Мии, как разум, логика и хладнокровие отступали. Оставалось только звериное бешенство и готовность защищать свою женщину до последнего.

— Ты не тронешь ее.

Горо нахмурился:

— Ты не слишком-то вежлив, мой друг. Напоминаю, что девочка принадлежит мне.

— Не тебе. Я выкупил ее долг.

Мия жалобно застонала, и генерал бросился к ней, забыв о наместнике.

Одного взгляда хватило, чтобы понять — девушка очень больна. Она дышала неглубоко и хрипло, ее била крупная дрожь, а ее кожа показалась Акио слишком холодной и влажной.

Он погладил ее по щеке, мимоходом влив толику магии, и позвал:

— Мия!

Знакомый властный голос выдернул Мию из жарких волн беспамятства. Она почувствовала тяжесть ладони на лбу и открыла глаза.

Склонившийся над ней мужчина был врагом, мучителем. Но сейчас на его лице читалась неподдельная тревога и забота.

— Господин Такухати, — обметанные солью губы едва шевельнулись, — простите меня. Я не хотела…

— Держись, — не попросил, но приказал Акио, вливая в девушку еще исцеляющей силы.

Мия прижалась щекой к ладони. Прикосновения его рук отгоняли беспамятство, несли успокоение, унимали могильный, пробирающий до костей холод.

Мужчина скинул куртку, укутал и поднял Мию. Она прижалась к нему, чувствуя, как отступает озноб. Все хорошо. В его объятиях так спокойно…

Визгливый голос откуда-то со стороны снова вернул Мию к реальности:

— Мой друг, нехорошо трогать чужую собственность. Оставь девочку, мои люди позаботятся о ней без тебя.

И гневное сквозь зубы в ответ:

— Она не твоя!

Нельзя спать! Происходит что-то важное…

Девушка разлепила мокрые от морской воды ресницы, перевела взгляд на обладателя визгливого голоса и снова задрожала. На этот раз не от холода.

Тот самый толстяк, который торговался с Такухати в ночь мидзуагэ! Кривится недовольно, а в глазах горит злое оранжевое пламя.

Чего он хочет и почему так сердится на Мию?

Тэруко завязала узел на хакама, посмотрела на себя в зеркало и удовлетворенно кивнула. Широкие штаны скрадывали линию бедер, под свободной курткой не было видно туго забинтованной груди. Мужская прическа — собранные в хвост на затылке волосы — довершала образ.

Юноша получился, пожалуй, излишне миловидный. Такой, приди он в додзё, непременно навел бы любителей молодого тела на определенные мысли. Но ей в додзё не надо.

Подойдя к стене, принцесса привстала на цыпочки и зашарила по ней в поисках той самой панели. С тихим щелчком часть стены, расписанная райскими птицами, подалась в сторону.

Тэруко обернулась:

— Хитоми, ты идешь?

— Конечно, госпожа!

Они прокрались по узкому до невозможности коридору, замирая, когда из-за настенных панелей слышались шаги или голоса других обитателей замка.

Императорский дворец хранил множество тайников, известных лишь отпрыскам рода Риндзин. Мать Тэруко перед смертью рассказала о них мужу, а он запомнил и передал дочери, предчувствуя, что однажды это может спасти ей жизнь.

У небольшой ниши девушки задержались. Принцесса вынула и прикрепила к поясу настоящую воинскую катану и вакидзаси.

Оружие, как и умение владеть им, было подарком отца, который приходилось тщательно скрывать от ненавистного двоюродного брата.

У очередной стенной панели принцесса остановилась и прислушалась.

За стеной было тихо.

Она потянулась, нащупывая рычаг. С тихим щелчком панель отъехала в сторону, выпуская принцессу и ее верную фрейлину в маленький чулан.

Все так же на цыпочках Тэруко прокралась к двери, прильнула к щели, кивнула.

В этой части дворца располагались казармы для офицеров и малый тренировочный зал.

Принцесса не обманывалась внешним лоском двора или покровительственными улыбочками двоюродного брата. Отец не раз повторял, что дворец станет для нее полем боя.

Только дурак выйдет на битву с тупым мечом. Тело нуждается в тренировках так же, как клинок нуждается в заточке.

Поминутно оглядываясь и замирая, девушки добрались до входа в зал. Данная начальнику стражи взятка гарантировала, что в ближайшие два часа никто не пройдет этим коридором, но Тэруко все равно было страшно. Она боялась не гнева сёгуна, но того, что брат узнает ее секрет.

Наконец опасный участок остался позади. Девушки проскользнули внутрь. Хитоми осталась у двери на страже, а Тэруко взяла тренировочный деревянный меч, вышла на середину зала и встала в стойку.

— Точно не хочешь попробовать? — с подначкой спросила она фрейлину.

— Нет, госпожа.

Принцесса пожала плечами, но уговаривать подругу не стала. Она резко выдохнула и сделала несколько движений, разминая застоявшиеся мышцы.

Хитоми любовалась госпожой, не забывая поглядывать в сторону двери. Тэруко двигалась неторопливо, с текучей грацией, которая выдавала немалый опыт. Конечно, она не была такой сильной и опытной, как старший брат Хитоми, но госпожа утверждала, что с мечом в руках способна справиться со средним воином, и Хитоми ей верила. Не зря же отец принцессы с четырех лет учил Тэруко кэмпо.

Закончив с разминкой, девушка принялась за тренировочный манекен.

Удар. Чучело крутнулось на подставке, торчащий из набитого соломой «туловища» деревянный меч пронесся в опасной близости от принцессы. Тэруко рассмеялась, снова рубанула и отпрыгнула, избежав ответного удара.

Щеки ее раскраснелись, глаза блестели, волосы липли к мокрой от пота шее.

Тэруко по-настоящему нравилось сражаться.

Наместник наблюдал за Ледяным Беркутом и все больше злился.

Что он себе позволяет, в конце концов? Да, род Такухати куда более древний и могущественный, но это не повод грубить в ответ на искреннее и дружелюбное предложение. Горо ведь еще в «Медовом лотосе» приметил и захотел эту девицу. А сейчас, вместо того чтобы натешиться в одиночку, от всего сердца был готов поделиться с будущим родственником.

Выкупил ты гейшу, так скажи! Вежливо. Горо Асано не кухарка, которой можно плевать в лицо.

— Мой друг, девушка — часть груза. Все, что выносит море на берега Кобу, принадлежит мне.

Генерал вскинул голову, и толстяк невольно отшатнулся — столько обжигающей ярости сверкнуло в его взгляде.

— Она — моя! — сквозь зубы прорычал генерал. — Я забираю ее на Эссо.

Мия почувствовала, как напряглись его мышцы. Руки с такой силой стиснули тело девушки, что она снова жалобно застонала.

— Сочувствую твоей потере, но море отдало девушку мне…

Если бы все это происходило с глазу на глаз, Горо, возможно, пошел бы на попятный. Видно же, что Ледяной Беркут не в себе, спорить с ним сейчас себе дороже.

Но отступить на глазах у своих людей и племянника? После того как они слышали этот оскорбительный тон?

— Ты можешь обратиться к правосудию сёгуна, но до поры, пока он не велит ее вернуть, малышка останется у меня. Мы находимся на моей земле, вокруг мои люди, и любой из них подтвердит, что Горо Асано умеет защитить свое добро!

Визгливый голос наместника врезался в уши, вызывал желание прихлопнуть его, как надоедливую муху.

А Мия лежала в его объятиях, доверчиво уткнувшись в плечо. Такая маленькая, слабая, беззащитная…

И пугающе холодная.

Сколько она пробыла в морской воде? Генерал видел, как от переохлаждения умирали сильные мужчины, а тут девчонка. Сорвать бы сейчас с нее мокрую одежду, пропарить в офуро. Потом намазать согревающей мазью, укутать в шерстяное одеяло и держать в объятиях, по капле вливая исцеляющую силу.

Акио тяжело вздохнул, мысленно сосчитал до десяти. Потом еще раз до десяти.

— Я забираю ее, — медленно сказал он. — В обмен на закаты Кумаэ, о которых мы говорили раньше.

Он разберется с неизбежными проблемами, которые только что себе создал, позже. А лечение нужно Мии уже сейчас.

Наместник изумленно моргнул. Даже ущипнул себя, просто на всякий случай, проверить — вдруг грезит.

Он заводил речь о Кумаэ с первого дня переговоров, но будущий зять упорно делал вид, что не понимает намеков. Будь Горо на его месте, он бы сам действовал так же, но Горо был на своем. И в его планах полного экономического контроля Оясимы этот небольшой остров играл одну из ключевых ролей.

В голове наместника замелькали обрывки разрозненных слухов, выстраиваясь в единую картину.

…Такухати выкупил первую ночь этой девушки за совершенно невероятную сумму…

…после мидзуагэ он пожелал сделать ее своей наложницей, а она опозорила его отказом…

…он утверждает, что все же выкупил ее позже, и достаточно одного взгляда сейчас на встревоженное лицо генерала, чтобы понять — выкупил не для того, чтобы плетью объяснить девке, как должна вести себя гейша рядом с самураем…

Вот он! Тот самый рычаг! Вторая Хитоми Такухати, заложник, который позволит клану Асано контролировать неуступчивого даймё Эссо! Хвала повелителю морских драконов Ватацуми-но-ками, что сам прислал ее в руки Горо Асано.

Отдать ее сейчас, когда Горо на своей территории и в окружении своих людей, а Такухати один? В обмен на всего лишь одну уступку?

Пусть не надеется. Горо Асано не сделает такой грандиозной глупости.

— Ах, мой друг! — Ликование, которое он испытывал, против воли все же прорвалось сквозь напускное равнодушие. — Не все в этом мире продается и покупается! Быть может, позже я соглашусь уступить ее, но не сейчас.

Наместник Асано нипочем бы не сознался даже самому себе, что, отбирая сейчас у высокомерного и опасного союзника добычу, он ощутил совершенно детский азарт и радость.

По его сигналу несколько воинов преградили генералу дорогу.

Мию охватил ужас. Реальность и вызванный переохлаждением и слабостью бред путались в ее сознании. Толстяк трансформировался в огромную бородавчатую жабу с оранжевыми глазами.

Девушка почувствовала, как сухие губы мимолетно коснулись ее виска, а потом Такухати опустил ее снова на камни.

Сразу стало холодно. Мия жалобно захныкала, цепляясь за рукав его кимоно, и услышала:

— Потом, Мия.

Генерал выпрямился, оскалился по-звериному и положил руку на рукоять катаны.

— Назад! — прорычал он и прочертил ножнами на гальке пляжа линию. — Любой, кто переступит ее, — умрет.

Воины нерешительно покосились друг на друга, потом на Такухати и остановились около линии.

Наместник чуть не взвыл от досады.

Вот ведь трусы!

Не дурак же Ледяной Беркут, чтобы выходить в одиночку против всего клана Асано, в котором тоже немало сильных магов. Взять того же племянничка Дзиро, сволочь изрядная, но какие бури умеет насылать!

Да и невыгодно генералу ссориться. Кто тогда вытащит из дворца его обожаемую сестренку? Кто поддержит во время переворота?

— Всегда неприятно лишаться имущества. Но надо понимать, что правда и сила на моей стороне. Стоит ли так держаться за наложницу, если совсем скоро у тебя будет молодая жена?

В последних словах таился намек. Пусть союзник вспомнит обо всех договоренностях. Будущее сестры и честолюбивые планы против одной смазливой девки.

Видимо, те же мысли пришли на ум Такухати. На лице генерала отразилась короткая мучительная борьба.

Мия сама не поняла, почему ей стало тоскливо и больно от последних слов наместника. Даймё непременно послушается, не станет же высокорожденный самурай ссориться с другом из-за девицы, которую считает шлюхой. Зачем ему Мия, когда скоро у него будет молодая жена…

Такухати проявит благоразумие и отдаст Мию жабе с оранжевыми глазами.

Реальность крошилась под пальцами. Девушка закрыла глаза и скользнула в беспамятство.

Она уже не видела, как Ледяной Беркут криво ухмыльнулся и как испуганно вздрогнул наместник при виде этой ухмылки.

— Твоя мать была шлюхой, а отец — жалким торгашом, — очень четко и громко выговорил даймё Эссо. Его холодный голос далеко разносился по пустынному берегу, отражался эхом от скал. — Сам ты заплыл жиром и не знаешь, с какой стороны находится рукоять у катаны. Горе клану Асано, им правит такое ничтожество. Если я не прав, выйди и докажи это с мечом в руках, как мужчина.

Горо сглотнул и посерел от ужаса.

В этот момент ему остро захотелось, чтобы все происходящее было просто дурным сном, потому что такой вызов обязывал его лично выйти против Такухати. А прозвучавшее оскорбление — родителей, рода и его самого — не оставляло шансов отказаться.

Бой до смерти. Такие слова смывают только кровью.

Нельзя отступить, перевести все в шутку. Два десятка самураев слышали эти слова. И племянничек, змеиное семя. Если пойти на попятный, ославят на весь мир трусом.

Клан не станет подчиняться трусу.

Как он мог? Ради какой-то девки…

«Я — труп», — с каким-то обреченным равнодушием подумал наместник. Он еще жил, дышал, двигался, но сказанные Такухати слова подписали ему смертный приговор.

Ледяной Беркут моложе на десять лет, выше, легче. Один из лучших фехтовальщиков Оясимы, он тренируется ежедневно, а Горо и в дни молодости не блистал воинскими талантами.

— Ты — вонючее отродье свиньи и крысы. Твой рот грязнее нужника. Пришло время научить мальчишку почтению к старшим, — как издалека услышал он свой голос. Он показался Горо непривычно высоким, как у подростка. — Я заставлю тебя рыдать, просить прощения и молить о пощаде, — безнадежно закончил наместник.

Теперь только бой. И кто бы ни победил, не будет больше мира между Такухати и Асано.

Глава 5 ПРОТИВ БУРИ

Акио не стал затягивать поединок. Хочешь убить — убей.

Коротко и злорадно свистнула катана, разрубая толстяка так же легко, как рубила воздух. Плеснувшая струя крови запятнала кимоно, красные брызги легли на лоб и щеку, заставив генерала поморщиться.

Разрубленное наискось тело наместника еще опускалось, когда Акио не услышал — ощутил всем телом опасность.

Не рассуждая, не думая, повинуясь одному инстинкту, он, пригнувшись, нырнул вперед. Развернулся и вскинул меч.

Вовремя.

Брошенное в спину заклинание наткнулось на сталь и распалось. Остаток вложенной в него силы протащил Акио по гальке, швырнул спиной на скалу, вышибая дух.

Он не глядя ответил магическим ударом. Со стороны противника послышался вскрик боли.

Мия! Что с ней?

Короткий взгляд в ее сторону успокоил его. Девушка лежала там же, где Акио оставил ее. Занятые местью самураи не уделили ей внимания.

Пущенный генералом порыв ледяного ветра разметал противников. В два прыжка он оказался рядом с Мией и перекинул ее через плечо. Нащупал и дернул невидимый поводок…

Теперь важно успеть подняться вверх по тропе раньше, чем вассалы Горо придут в себя.

Он ударил еще раз, обрушив ледяной смерч на противников, и мрачно ухмыльнулся, услышав крики боли за спиной.

— Держи его! Уйдет же, — голосил кто-то из воинов.

И голос Дзиро Асано:

— Спокойно! Ему никуда не деться с острова.

Если бы не необходимость беречь дыхание, генерал бы рассмеялся.

Стрела пропела над ухом и разбилась о камень сотней голубых искр. Акио снова отмахнулся, как от надоедливой мухи, послав за спину «Улыбку севера». Для любого более сложного заклинания требовалось остановиться и сосредоточиться.

Генерал не сомневался, что справится с любым из оставшихся за спиной самураев. Порознь или вместе, сражаясь с помощью катаны или магии, — не важно.

Но время! Пока будет идти бой, подбегут другие. Всех воинов клана ему не одолеть.

И Мия…

Девушка безжизненно свисала с его плеча, напоминая, что дорога каждая минута.

Еще дважды рядом свистели стрелы. Пущенные слабой рукой, на излете, они были безвредны.

Генерал преодолел гребень и остановился. Довольная улыбка осветила сосредоточенное и мрачное лицо.

Навстречу Такухати, переливаясь всеми оттенками пламени, спускалась огненная птица.

Сегодня фэнхун не играл в строптивца, поэтому высоту они набрали в считаные мгновения.

Далеко внизу грязным серым пятном посреди вод цвета аметиста лежал Кобу. По приказу всадника птица сделала круг, разворачиваясь грудью на северо-восток. Упругие струи встречного ветра били в лицо, несмотря на встроенную в седло магическую защиту.

Мия обвисла в объятиях Акио — неподвижная и холодная, словно уже готовилась расстаться с этим миром. За все это время девушка пришла в сознание лишь на мгновение, когда он усаживал ее в седло и затягивал ремни. Пробормотала в бреду «здравствуй, Хоно», — и снова отключилась.

Тревога за нее мешала мыслить трезво. Такухати с трудом сдерживался, чтобы поминутно не дергать повод, принуждая птицу лететь быстрее.

Так только загонишь летуна до смерти. Фэнхун и без того работал крыльями на пределе усилий.

Они успели преодолеть почти половину пути до Эссо, когда резкий порыв ветра ударил в спину, подбросил фэнхуна вверх. Птица замахала крыльями чаще, выравнивая курс. Генерал оглянулся и громко выругался.

За спиной сплошной черной стеной в проблесках молний надвигалась буря.

Дзиро! Акио еще раз выругался, вспомнив улыбчивого племянника Горо.

Генерал слышал, что мальчишка хорош в заклинании штормов, но чтобы настолько…

Эманации чужой силы носились в воздухе, чуть покалывали кожу голубыми искрами. Синий абрис магического пламени подсвечивал контур туч. От красоты и мощи стихии захватывало дух.

Налетевший вихрь подхватил птицу и седоков словно сухой лист, подбросил к небесам, а потом швырнул навстречу волнам.

Уже почти у самой воды фэнхун сумел выровняться, тяжело хлопая крыльями.

«Буря быстрее меня, — в мыслеречи птицы звучала обреченность. — Мы погибнем».

— Поговори мне! — сквозь зубы прошипел генерал, направляя летуна к скалистому островку посреди бушующего океана.

Это был крохотный клочок суши длиной в пару сотен шагов. Бури и шторма глодали его восемь из двенадцати месяцев в году, с корнем выдирали едва взошедшие деревца. Лишь в короткое северное лето островок оживал. Поросшие можжевельником скалы покрывались сорной травой, в которой изредка пламенели соцветия рододендронов. На камнях у воды любили отдыхать тюлени, а в скалах гнездились альбатросы и чайки.

Когда огненная птица опускалась на гальку у кромки воды, небо над островком уже почернело. Генерал, ругаясь, ослабил ремни, выдернул девушку из седла.

— К скалам, — скомандовал он.

Северный край острова вздыбливался беспорядочным нагромождением каменных глыб. Одна из них слегка нависала, образуя естественное укрытие. В выемке между камнями прятались прошлогодние птичьи гнезда, похожие на спутанные клубки сухой травы.

Акио с предельной осторожностью уложил Мию под навес и кивнул фэнхуну:

— Полезай туда.

«Что? В эту нору?» — Мыслеречь летуна была богата на интонации. Вне всяких сомнений, фэнхун оскорбился, услышав приказ.

— Будешь греть и защищать Мию, — прорычал генерал. — Быстро!

И, уже не обращая внимания на птицу, обнажил катану, чтобы вогнать клинок в землю меж камней.

Успел!

Налетевшая на островок мгновением позже волна скатилась по стенкам созданного Акио защитного поля, словно омыла гигантский невидимый пузырь. Ветер запел в скалах, все больше усиливая напор.

Такухати сосредоточенно сдвинул брови и положил руки на рукоять меча.

Ему предстояло в одиночку держать щит против бури.

Дракон кружил рядом, мечтая заполучить Мию в холодные и влажные объятия. Она отбивалась, вырывалась и бежала, оскальзываясь на гладких камнях. В темноту, где таился, поджидая добычу, огромный тигр. Шерстинки на его шубе полыхали языками огня и роняли искры на обожженную землю.

Тигр и дракон играли. Скалились, пугали, гоняли друг к другу измученную девушку. Мия металась между ними, чувствуя, как последние силы оставляют ее.

Она споткнулась, упала и не смогла встать. Дракон подошел и лег с левой стороны. От его тела расходился сырой холод. Справа лег тигр, обжигая испепеляющим дыханием.

Жар, холод и слабость.

— Уходи! — сказала Мия дракону и закашлялась. — И ты тоже! — велела она тигру.

Дракон насмешливо фыркнул, тигр дернул ухом. И все.

Мия рассердилась, и гнев помог побороть страх и слабость.

— Убирайтесь оба! — крикнула она.

Крик отразился в темной пустоте и вернулся. Теперь в нем ощущался отзвук силы. Тигр отошел и уселся поодаль, настороженно поглядывая на девушку. Дракон не двинулся с места.

— Почему ты преследуешь меня? — спросила Мия у дракона.

Она не ждала ответа и вздрогнула, когда услышала его бесплотный и равнодушный голос:

— Мне нет нужды преследовать. Я и так всегда рядом.

— Неправда! — рассердилась Мия. — Ты появился, когда я села на корабль. Что тебе нужно? Почему ты хотел меня убить?

Дракон засмеялся. Именно засмеялся — разве могли быть чем-то иным эти ритмичные хлюпающие звуки?

— Я пришел, потому что ты позвала, дитя вод. Но в тебе недостаточно силы, чтобы приказывать мне. Хочешь повелевать — найди ее.

Что-то ткнулось в ее ладонь. Мия перевела взгляд и поняла, что сжимает нож. Она вскрикнула и чуть не выронила его, успев перехватить рукоять в последний момент.

Когда она подняла взгляд, дракон уже исчез, а на месте тигра лежал Джин. Полностью обнаженный, скованный цепями.

Тихий вкрадчивый шепот, похожий на змеиное шипение, — он рождался будто сам собой в голове Мии:

— Ты знаеш-ш-шь, что делать, дитя вод. Выпус-с-сти силу.

Покачиваясь, Мия подошла к распятому мужчине. Аметистом вспыхнул узор вен на обнаженном теле, похожий на переплетение ветвей в кронах деревьев.

Джин посмотрел на девушку, и в расширенных зрачках мелькнул страх. «Мия!» — шевельнулись губы.

Она подняла нож и замерла. Вспороть кожу по рисунку, выпуская на волю алую, несущую пламя и смерть жидкость, — вот чего ждет от нее дракон. Достаточно нескольких надрезов…

— Дейс-с-ствуй, если хочеш-ш-шь силы…

Внутри обожгло ужасом, точно кипятком плеснуло. Как можно — это же Джин?! Ее Джин! Пусть он предатель, пусть изменил Мии у нее на глазах, разве можно за это зарезать его вот так, как жертвенного петуха?

Как вообще можно зарезать невинного человека ради силы?!

Мия вскрикнула, отшвырнула нож, как ядовитую змею, и даже вытерла руку о полу кимоно, словно короткое прикосновение к обтянутой кожей рукояти ее испачкало.

— Потерпи, — всхлипнула она, дергая цепи Джина. — Сейчас я тебя освобожу.

— Ду-у-ура, — разочарованно вздохнул в темноте дракон.

Ревел и бесновался шторм, дождь лил сплошным потоком, словно все небесные реки разом решили сойти на землю, стонал ветер, и вставало на дыбы море, чтобы обрушиться на затерянный в океане клочок земли. Казалось, все воздушные и водные драконы Оясимы собрались вокруг крохотного скалистого островка и теперь с размаху бились телом о возведенный генералом барьер, желая попробовать на зуб человечинки.

Лезвие уже наполовину скрылось в земле, и каждый удар стихии вгонял меч все глубже.

Над катаной на коленях стоял Акио Такухати и держал щит.

Вцепившиеся в рукоять пальцы сводила судорога, в глазах темнело от запредельного напряжения. Каждый вдох давался с трудом, словно сверху придавило гранитной плитой, но Ледяной Беркут стискивал зубы и снова воздвигал преграду на пути обезумевшей стихии.

В Огненной долине было хуже.

Стемнело, но буря не ослабляла напора. Ночная тьма была наполнена визгом ветра в скалах и грохотом волн.

Шторм выдохся лишь на рассвете. Тучи расползлись, небо над островком наконец прояснилось. Акио выдохнул, разжал негнущиеся побелевшие пальцы и рухнул на камень.

Не хотелось шевелиться, думать, что-то решать. Усталость затягивала в черную дыру, обещая покой — сон без сновидений.

Нельзя спать! Мия…

Он медленно поднялся, опираясь о камень. Ковыляя, добрел до скалы, под которой оставил девушку. Фэнхун забился вглубь норы и мелко дрожал. Даже для волшебной птицы попадание в подобный шторм было равносильно смерти.

Летун выполнил приказ. Мия лежала, укрытая его крылом. Акио взял ее на руки, прижал к груди, еще раз поразившись, какая она маленькая и легкая.

И холодная.

На бледном лбу девушки выступила испарина, Акио вытер ее, злясь, что не может толком согреть больную — после ночи наедине с бурей он и сам почти не чувствовал рук.

Поцеловав посиневшие от холода губы, он влил в Мию еще немного силы. Столько, сколько девушка могла сейчас взять.

Она всхлипнула:

— Господин Такухати! Я не шлюха…

— Я знаю. — Голос генерала дрогнул. — Знаю. Держись! Скоро дом.

Акио прижал девушку к себе крепче и перевел взгляд на фэнхуна:

— Вылезай.

Птица выбралась, опасливо косясь то на небо, то на хозяина.

Такухати раздраженно поморщился, предчувствуя очередные капризы. И оказался прав.

«Опасно лететь, ветер еще силен. Нужно подождать хотя бы полчаса».

Доля истины в словах фэнхуна, несомненно, была. Буря окончилась, но летящие по небу рваные клочья туч не внушали доверия. В любой иной ситуации генерал и сам предпочел бы переждать непогоду.

«Если влетим в болтанку, погибнем все».

Акио был слишком занят, усаживая Мию в седло и затягивая ремни, поэтому проигнорировал нытье птицы.

«Ты слышал меня, человек?»

— Справишься, — сквозь зубы ответил генерал, впрыгивая в седло. — Полетели!

Госпожа Масуда выглянула в окно — убедиться, что небо совсем прояснилось после ночной грозы, и довольно кивнула.

— Неси белье, — велела она молоденькой служанке. — Похоже, дождь уже не вернется.

Девушка кивнула и исчезла, чтобы чуть позже появиться на крыльце с огромной корзиной выстиранных еще вечером простыней. Рассветное солнце ложилось золотыми и розовыми отблесками. Где-то в кустах запела птица. Госпожа Масуда раскрыла окно, впустила в дом птичьи трели и легкий морской бриз.

И чуть не выронила вазу, которую протирала от пыли, заметив в небесах сияющую оранжевую точку.

Аккуратно поставив вазу на место, госпожа Масуда подбежала к бронзовому гонгу и трижды по два раза ударила в него, выстукивая знакомый всем обитателям замка ритм. Звук еще таял в воздухе, а слуги уже засуетились, забегали, спешно проверяя — все ли в порядке?

Сама госпожа Масуда оправила кимоно и степенно проследовала к парадному входу — встречать хозяина.

Фэнхун снизился резко. Ветер от его крыльев заставил заколыхаться тяжелые полы кимоно госпожи Масуды. Она дождалась, пока всадник спрыгнет на землю, и поклонилась:

— Добро пожаловать домой, господин. Мы не ждали вас раньше полудня.

— Горячую баню с лечебными травами, согревающую мазь, чай с медом и два… нет, три шерстяных одеяла, — велел генерал, снимая с седла какой-то сверток. — Немедленно!

Госпожа Масуда наконец разглядела, что за «сверток» привез хозяин, охнула и побежала исполнять распоряжение.

Генерал внес Мию на руках в банное помещение и раздел, не обращая внимания на суетившихся рядом прислужниц.

При виде странного украшения на шее девушки он мимоходом удивился и тут же забыл о нем, поглощенный тревогой.

Полет в мокром кимоно и ночевка на острове усугубили последствия переохлаждения. Даже магия, которую Акио осторожно вливал в Мию на протяжении всего пути, лишь замедлила развитие болезни. Руки и крохотные ступни девушки показались ему просто ледяными, а кожа неприятно холодной и влажной на ощупь. Она часто и хрипло дышала, иногда вскрикивала в бреду.

Сейчас это совершенное обнаженное тело не вызвало в Ледяном Беркуте никаких мыслей, кроме сводящего с ума страха потерять ее.

— Пошли прочь! — прорычал генерал служанкам, которые как раз заложили магические камни в офуро.

Проверил температуру воды, удовлетворенно кивнул и опустил Мию в воду. Девушка вскрикнула: «Горячо!»

— Терпи!

Она захныкала, открыла глаза и попыталась выбраться из бочки, но Акио удержал:

— Не дергайся, Мия. — Он старался, чтобы это прозвучало мягко, но получилось лишь чуть менее требовательно, чем обычно. — Так надо.

Мия была слишком слаба, чтобы спорить. Она бессильно откинулась на стенку офуро и снова закрыла глаза.

Из вновь накатившей апатии ее вывел плеск воды — Акио опустился рядом и обнял ее сзади. Так же, как было на мидзуагэ вечность назад. Но теперь в его прикосновениях не сквозило вожделения. Бережные и нежные, они согревали и вливали силы в измученное тело.

Кожа горела от обжигающе горячей воды, словно Мию опустили в крутой кипяток. Особенно больно было пальцам — их жгло, будто огнем.

— Пожалуйста, — выговорила она, с трудом шевеля губами. — Слишком горячо…

— Вода едва теплая, Мия. Камни только заложили. Дай руки.

Ее кисть утонула в ладонях Акио. Сначала онемевшая кожа ничего не чувствовала, а потом в пальцы словно хлынуло жидкое пламя. Мия не сдержала крика.

— Терпи! Вторую руку!

Болезненному воздействию подверглись и ноги. К концу этих странных банных процедур девушка задыхалась, по лбу стекали капли пота. Она чувствовала себя измученной, но при этом — странное дело — более живой, чем до офуро. Скрюченные пальцы пусть неохотно, но слушались. Мию все так же невыносимо клонило в сон, но теперь это был нормальный сон больного на пути к исцелению, а не тяжелое забытье, подобное смерти.

— Положи здесь, — сказал Такухати, обращаясь к кому-то, кто был в комнате. — И приготовь мою постель.

Потом рывком встал и вынул Мию. После офуро воздух показался ей очень холодным. Она стояла, закрыв глаза, и покачивалась, пока Акио вытирал ее полотенцем. Он старался делать это нежно, но Мия все равно морщилась и стискивала зубы. Покрасневшая от горячей воды кожа болезненно отзывалась на любое прикосновение.

Мия запомнила урывками, как он нес ее на руках, завернув в шерстяное одеяло. Как растирал резко пахнущей травами мазью — сначала от нее стало холодно, а потом по телу словно прокатилась огненная волна. Как будил, поднося к губам Мии обжигающий, приторно-сладкий напиток.

— Выпей, и я отстану. Ну!

Она покорно пила, слишком измученная, чтобы самой что-то решать или спорить. Акио не выпускал ее даже на мгновение, и от этого было хорошо — легко и спокойно.

Мягкая постель. Сильные заботливые объятия. Темнота.

За окном вовсю светило солнце, но в спальне генерала благодаря опущенным ставням царил полумрак.

Акио лежал на футоне, сжимая в объятиях свою находку. После лютого напряжения прошлой ночи он тоже нуждался в отдыхе, но сон не шел. Он чувствовал на шее теплое дыхание маленькой гейши и против воли улыбался ласковой, совсем несвойственной ему улыбкой. Пожалуй, из всех приближенных и домочадцев Ледяного Беркута только Хитоми Такухати доводилось видеть эту улыбку на лице брата.

Попалась! Теперь никуда не денется.

Чуть не потерял ее.

Он зарывался лицом в волосы девушки, вдыхал сладкий, сводящий с ума запах сакуры. И старался не думать, что с ней было эти полторы недели. Кто бы ни обрезал ей волосы, Акио найдет ублюдка, чтобы убить. А если этот кто-то успел обидеть Мию, умирать он будет долго.

— Моя Мия.

Глава 6 Я ТЕБЯ НЕ БРОШУ

Солнце уже медленно тонуло в море, когда генерал открыл глаза. Мия спала на его плече, обнимая за шею. Ее щеки порозовели, она улыбалась во сне и выглядела здоровой.

Сонная, теплая, желанная до одури.

Его женщина.

Он почувствовал зверское возбуждение. Захотелось разбудить ее ласками и поцелуями, войти, взять, утолить голод по ее телу, услышать стоны…

Нет времени.

Акио не удержался и все же поцеловал нежные губы перед тем, как разжать ее руки и аккуратно положить хорошенькую головку на подушку. Девушка обиженно пробормотала что-то во сне.

Одевался он быстро, по привычке выстраивая план на ближайшие сутки. Десять — двенадцать часов пути до столицы, даже при худших раскладах он прибудет туда задолго до смены стражи. Успеет перехватить мелкого крысеныша Сасаки до того, как тот заступит на службу во дворец.

В том, что людей, преданных Асано, теперь ни в коем случае нельзя подпускать к младшей сестре, Такухати не сомневался. И пусть любая собака в Тэйдо знает, что Дзиро Асано не любил дядю и пытался занять его место. Долг велит Асано мстить, и клан будет мстить.

Но ничего. С этой проблемой Акио справится. Жаль, что придется оставить Мию…

Он задержался на мгновение перед выходом из комнаты, чтобы еще раз поцеловать ее.

— Я вернусь, — пообещал Акио.

Мии снился Джин.

Это не был один из тех пугающих реалистичных снов, в которых она отдавалась ему. Просто сон. Они лежали в обнимку, Джин целовал ее щеки, волосы и шептал «моя!», и Мия прижималась к нему теснее, подтверждая — да, твоя, только твоя.

Порой она выныривала из забытья, и оказывалось, что сон — совсем не сон, ее щека лежит на мужской груди, сильные руки удерживают Мию в надежных объятиях, а изматывающий страх и невозможный холод — позади. Мия улыбалась и снова засыпала.

Потом Джин поцеловал ее, пообещал вернуться и ушел. Сны Мии разлетелись пестрыми бабочками — путаные и бестолковые, как сны большинства людей. Последнее, что ей запомнилось, — тануки, который с важным видом объяснял Дракону Океану, как правильно варить саке. Дракон слушал и кивал, а иногда даже делал пометки в свитке, держа кисть длинным гибким усом.

Когда Мия проснулась, было темно. Сперва она даже не поняла, где находится. Обрывки воспоминаний никак не желали складываться в единую стройную картину.

…вот Мия на борту парусника, вглядывается в ночное море…

…а вот она уже цепляется обледеневшими руками за скользкую опору, и соленая вода заливается в нос…

…толстая жаба с оранжевыми глазами требует отдать Мию ей. Господин Такухати женится, он не станет возражать…

…связанный Джин, и Мия над ним с ножом в руках. Узор вен — аметистом по коже…

…вода горяча, как кипяток. Властный голос: «Терпи, Мия»…

…и сон в мужских объятиях.

Что из этого было наяву? Что пригрезилось?

И где она?

Покачиваясь от слабости, Мия встала, завернулась в одеяло и подошла к окну, чтобы отодвинуть ставни.

Холодный ветер ворвался в комнату, заставил ее поежиться, напомнив о другом, высасывающем жизнь холоде. За окном простирались невысокие холмы, поросшие молодой травой и можжевельником. В чаше озера отражалось северное небо в барашках облаков.

Высоко! Такое высокое здание — третий или даже четвертый этаж! Да еще на холме.

Мия перегнулась, наполовину высунувшись из окна. Внизу был двор; меж хозяйственных построек сновали люди, доносилось блеянье овец, квохтанье кур. Крепкие, сложенные из камня и укрепленные бамбуком стены отделяли этот высоченный дом и маленькие домики у его подножия от остального мира.

Неужели воспоминания не бред и Мия действительно сейчас на Эссо, во владениях Акио Такухати?

Что толку гадать, когда можно пойти и узнать!

Она со стуком захлопнула окно и вернулась в комнату. Большую, но аскетично обставленную: футон, пара шкафов в нишах. Рядом с футоном обложенный камнями очаг на полу, сейчас погасший и пустой.

На стене висел кинжал с лезвием, похожим на язык застывшего пламени. Мия вздрогнула, вспомнив, где видела его в прошлый раз.

В домике господина Такухати на Рю-Госо. В тот единственный раз, когда она пришла туда по его приказу, и он наказал ее.

Получается… это комната Акио Такухати? И он может войти в любую минуту?

Она торопливо схватила лежавшую стопкой возле футона чистую одежду. Оделась, боязливо поглядывая на дверь, и выскользнула наружу.

По дороге к лестнице Мия заглянула в соседние комнаты, в них было чисто и безлюдно. Рядом со спальней располагался зал для тренировок — огромный и совершенно пустой, если не считать стойки с оружием. Следующие несколько помещений показались ей личными покоями, заходить в которые было неловко.

Она успела спуститься на два этажа, когда встретила дородную женщину в летах. При виде девушки незнакомка тепло улыбнулась:

— Госпожа уже встала?

Мия обернулась, не понимая, к кому обращается эта женщина, но за спиной никого не было.

А та, словно не заметив недоумения, которое вызвали ее слова, продолжала:

— Я как раз собиралась вас будить. Вам понравилось кимоно, которое я для вас выбрала? Что госпожа желает на завтрак?

Завтрак. При этом слове в желудке заурчало от голода, и Мия поняла, что зверски, просто невыносимо голодна. Первоначальный план — выскользнуть по-тихому из дома, пока никто не видит, все равно провалился, так почему бы не позавтракать? Она поклонилась женщине, как младшая старшей:

— Мое имя — Мия Сайто. Как мне называть вас, госпожа?

Та добродушно рассмеялась, увлекая Мию за собой:

— Я — Хоси Масуда, супруга управляющего замком Инуваси и главная над прислугой. Вы не должны обращаться ко мне на «вы», госпожа.

— Но почему?

Госпожа Масуда была старше, замужем и занимала высокую должность. У Мии язык бы не повернулся фамильярничать с такой почтенной женщиной.

— Наложница господина Такухати занимает более высокое положение, чем управляющая его слугами. Вы, наверное, очень голодны. Пойдемте, я распоряжусь, чтобы вас накормили, а потом помогу уложить волосы.

Госпожа Масуда (мысленно Мия продолжала называть ее именно так) взяла девушку под свое покровительство. Она сделала это вежливо, спрашивая каждый раз совета подопечной, но у Мии просто не хватало ни желания, ни уверенности противостоять ее настойчивой доброжелательной заботе.

После изысканного и сытного завтрака по настоянию женщины Мию посетил семейный врач клана Такухати, который подтвердил, что девушка слаба, но здорова. На прощанье доктор посоветовал не бывать на сквозняке и не гулять долго, угрожая возвращением болезни и осложнениями. Потом госпожа Масуда отвела Мию в ее покои в замке и показала несколько кимоно, от красоты которых захватывало дух.

— Их доставили из города сегодня утром, — с гордостью произнесла супруга управляющего, услышав восхищенный возглас Мии. — Мы заплатили целое состояние, чтобы перекупить их — мастер выполнял заказ совсем для другой девушки, но господин Такухати велел не жалеть денег. Даймё очень щедрый и заботливый хозяин. Вам так повезло, госпожа!

В голосе женщины слышалось искреннее восхищение и гордость своим господином.

Она огорченно поцокала языком над короткими волосами Мии и сделала прическу, спрятав меж волосами валик, чтобы те казались пышнее, затем аккуратно накрасила девушку.

— Вот — совсем другое дело, — радостно объявила госпожа Масуда. — Госпожа такая красавица!

Зеркало подтвердило — да, по-прежнему красавица. Выпавшие испытания почти не оставили следов на лице, лишь слегка запали щеки, отчего глаза казались совсем огромными. В них застыло изумление пополам с испугом.

— Если госпожа дозволит, я пойду. Слуги такие бездельники, чуть перестанешь приглядывать, совсем обленятся. Позже я подберу для вас личную служанку, посмекалистей.

Мия жалобно посмотрела на захлопнувшуюся дверь, потом вскочила и забегала по комнате.

На протяжении последних нескольких часов девушку не оставляло неприятное ощущение, что она — самозванка, которая обманом проникла в этот дом и ввела в заблуждение хорошего человека.

Она совершенно не понимала, что делать с этим ощущением и с переменами, которые так стремительно ворвались в ее жизнь. Еще несколько дней назад Мия думала, что наконец сумела перехватить руль и лодка ее жизни теперь подвластна ее воле. Но взятый курс вел на рифы, судьба снова отдала Мию во власть Акио Такухати.

Что будет дальше?

— Что там случилось, Хитоми? — Тэруко с жадным любопытством повернулась к фрейлине.

С утра девушки из окна покоев принцессы наблюдали необычайное оживление во дворе. Толпились слуги, бегала туда и обратно стража, пронесли носилки с укрытым сверху полотном телом.

Распоряжением сёгуна им обеим было запрещено покидать женскую половину дворца, но любопытство принцессы было столь велико, что она уже готова была нарушить приказ двоюродного брата, когда Хитоми предложила разузнать все через знакомую служанку.

Сбор сведений занял время, но сейчас, судя по испугу на лице девушки, фрейлина вернулась с новостями.

— Убит самурай из внешней охраны дворца. Его тело нашли в кустах. — Хитоми сделала знак от сглаза.

— Уби-и-ит… — Глаза Тэруко засияли от восторга. — Ничего себе! Известно, кто это сделал?

— Нет, госпожа. Никто не видел убийцу.

— Во дворе был поединок, а никто ничего не видел и не слышал?

— Его задушили, — отчего-то шепотом произнесла Хитоми, — Напали сзади с удавкой. Сейчас капитан стражи опрашивает слуг. Другие самураи говорят, что он вообще не должен был находиться в саду, его место на воротах.

— Какая недостойная и позорная смерть! — Тэруко неодобрительно покачала головой. — Как его имя?

— Сасаки Ёкота.

— Никогда о нем не слышала. Видимо, он был не таким уж хорошим воином, если позволил удавить себя подобным образом.

— Это еще не все. — Девушка пугливо оглянулась. — Госпожа, после смерти у него отрезали ухо.

Нобу ворвался в комнату без стука. В несколько шагов преодолел расстояние до столика, за которым сидел Акио с кистью в руках, и с размаха швырнул на лежащий перед старшим братом лист бумаги какой-то предмет.

— Вот! — пафосно воскликнул юноша. — Я сделал то, о чем ты меня просил.

И замер в позе, изображавшей одновременно гордость и возмущение.

Акио поднял двумя пальцами предмет, оказавшийся отрезанным человеческим ухом, брезгливо скривился.

— Ты его убил?

— Да, — буркнул младший брат.

— А ухо зачем отрезал?

— Чтобы ты видел!

— Дурак! — Даймё раздраженно отодвинул начатое письмо вместе с ухом. — В следующий раз просто убьешь. Не надо трофеев.

Глаза Нобу изумленно расширились:

— В следующий раз? — В голосе юноши послышались истерические нотки. — Ты хочешь сказать, будет следующий раз? Да ты знаешь, через что мне пришлось пройти?! Убивать человека, когда рядом столько стражи! Меня чудом не поймали!

— Не поймали же.

— Если бы не твои непомерные амбиции, всего этого не было бы! Это ты сначала сдружился с Асано, а потом сделал их врагами! Из-за тебя сёгун удерживает Хитоми в заложницах. Из-за тебя отец…

Обличительную речь прервала оплеуха. Хорошая такая. Смачная. Звонкая.

— Прекрати истерику! — свистящим шепотом потребовал Акио, испытывая большое желание добавить к оплеухе еще парочку.

Нобу уставился на старшего брата, тяжело дыша. В широко распахнутых глазах блеснули слезы.

— Ты никогда бы не ударил никого из своих вассалов, — сказал он дрожащим голосом. — Ты меня совсем не уважаешь, да?

— Никто из моих вассалов не посмеет повысить голос на своего даймё, — холодно отрезал Ледяной Беркут. — А если посмеет, я его убью. Ты мальчик или самурай, Нобу? Брат или вассал? Подумай.

Нобу сглотнул. Сейчас Акио до боли напомнил ему отца в гневе.

— Иди. До завтра ты мне не понадобишься.

Он кивнул на дверь и выжидающе посмотрел на младшего брата, как будто вопрошая: «Ну, чего встал?» Нобу понял, что не дождется слов благодарности за грязное дело, которое пришлось совершить. Обида встала горьким комом в горле — ни проглотить, ни выплюнуть злыми словами.

Нобу всегда испытывал в адрес старшего брата опасливое восхищение. А тот смотрел на него как на пустое место. Мальчишкой Нобу мечтал, как однажды вырастет и станет равным или даже более сильным, чем Акио. В конце концов, Нобу тоже Такухати, пусть ему и не досталось родовой магии, не в ней доблесть самурая…

И вот он вырос, а брат по-прежнему помыкает им и ни в какую не желает прислушиваться к его мнению. Нобу ведь и в городскую стражу пошел, чтобы что-то доказать родным. Поначалу так гордился, что сам сёгун отметил его и велел перевести в охрану дворца. Пока Акио не отнял мимоходом эту радость, сказав, что сёгун просто держит Нобу поближе, чтобы иметь возможность влиять на старшего Такухати.

А как страшно и гадко было убивать Сасаки! Подло накидывать удавку из-за спины, удерживать хрипящее и трепыхающееся тело. И как раз рядом пробежала служанка. Нобу чудом не попался. И что? Где благодарность? А ведь он прикрыл Акио. Заплатил за его оплошность, замарал руки кровью, рисковал. Оплеуха — вот и вся благодарность.

— А что с Хитоми? И с предателем? Я хочу помочь…

Старший брат поморщился:

— Ты уже помог. Иди. И забери это. — Акио кивнул на все еще лежащее на столике ухо. — Похоронишь по-человечески.

Он отвернулся, показывая, что беседа завершена. За спиной раздался шорох, стукнула дверь.

Ледяной Беркут недоуменно пожал плечами и достал чистый лист бумаги. Что за фокусы? Смог выполнить задание? Избавился от опасного человека, защитил сестру? Молодец. Но к чему эта сцена с отрезанным ухом?

Имей Акио возможность проникнуть на территорию дворца, он бы сделал это сам. Но он не мог, а мальчишка рвался помочь, разве что не умолял. Все хочет стать героем для Хитоми. И ведь справился, смог. Так по какому поводу истерика? Можно подумать, ему не приходилось раньше убивать…

«А ведь вправду не приходилось!» От осознания этого простого факта Ледяной Беркут даже замер. Нобу девятнадцать лет, и сегодня утром он впервые убил человека. Убил не в честном поединке, подло, сзади…

Акио нахмурился, удивляясь, как могло получиться, что Нобу до сих пор не проливал крови. Сам он к девятнадцати годам имел за плечами две войны, подавление мятежа в юго-восточной провинции и бессчетное количество дуэлей. Его меч не просто попробовал крови, он пролил реки…

Нобу тогда, десять лет назад, был слишком мал. А потом пришли годы мира. Брат умолял взять его на последнюю войну, клялся служить верной собачонкой, спать у входа в палатку. Но Акио слишком хорошо видел, к чему идет эта кампания. Они с отцом единогласно запретили мальчишке покидать Эссо.

— Я слишком берег его, — проворчал генерал и скомкал недописанное письмо.

«Квартал ив и цветов» рад принять гостя в любое время. Нобу здесь хорошо знали. Безымянная гейша с поклонами проводила его от входа к вышитым подушкам, подала подогретое саке.

Вокруг как-то сразу собрались прелестные девушки — одна краше другой. Веселые и беспечные, словно птички. Видя, что гость не в духе, они защебетали, пытаясь отвлечь его от мрачных дум.

Их старания стали бальзамом для раненой гордости, но по-настоящему расслабиться Нобу смог, лишь когда в зал впорхнула Уме.

Малышка Уме — самый ослепительный цветок в «Медовом лотосе». И она так восхищалась Нобу. Смотрела, как на живое божество. И ласкала… так искренне, страстно, нежно. Нобу знал, что он для нее — особенный. Не просто клиент.

Только с ней он мог до конца расслабиться, забыться. Только ей мог выложить все, от чего так тяжело на душе. Только от нее, после того как Хитоми стала фрейлиной принцессы, слышал слова поддержки.

И никто другой не умел слушать так, как она!

Вот и сейчас, уединившись в комнатке, запивая обиду саке, он говорил, говорил:

— Что он о себе воображает? Как делать грязную работу, так «пожалуйста, Нобу, помоги! На тебя вся надежда, брат!».

Здесь младший Такухати откровенно кривил душой. Приказ об убийстве Ледяной Беркут отдал в таком же сухом и категоричном тоне, каким потребовал убрать злосчастное ухо. Нобу сам радостно ухватился за возможность заслужить благодарность старшего брата.

— Конечно, господин, — нежный голосок Уме ласкал слух, — без вас он бы никогда не справился.

— А потом что? «Иди, ты мне больше не нужен».

— Ах! Неужели так и сказал?

— Да, именно так. Разве так поступают с братьями, Уме?

— Конечно нет, господин. Вы слишком добры к вашему брату. Он это не ценит.

И снова в голосе покладистой гейши звенела разделенная обида и негодование.

Прохладные руки легли на плечи — разминая, легонько поглаживая. Нобу охотно откинулся, отдаваясь ее умелым и заботливым движениям. Хорошо!

— И что же дальше будет делать ваш брат? — сочувственно спросила Уме.

Она надавила на какие-то точки у основания шеи, и Нобу чуть не замурчал от блаженства.

— Не знаю. — Как всегда, рядом с ней злость улеглась. Уме успокаивала его лучше кувшина саке. — Наверное, найдет другой способ пробраться во дворец. Хитоми нужно вернуть на Эссо…

Даймё не станет советоваться с Нобу, не зря он сегодня указал брату на его место. Совсем как отец. Тот тоже никогда не интересовался мнением младшего сына. Кому интересно, что там думает полукровка от наложницы?

— Ах, господин! Я боюсь за вас.

— Не бойся. Мне нельзя свободно ходить по дворцу. Иначе я давно бы сам выкрал сестру. Нет, Акио придумает что-то другое.

— А потом? Вы же можете погибнуть.

Нобу рассмеялся. С Уме он чувствовал себя настоящим мужчиной. Сильным. Смелым. Защитником.

— Не погибну. Представляешь, Акио будет сёгуном, а я — братом сёгуна! Что скажешь?

— Ах! Вы уйдете и забудете вашу маленькую Уме!

— Не бойся, глупенькая. — Он потянул девушку на себя и поцеловал алые губы. — Я тебя не брошу.

Глава 7 РАССКАЗ ОТШЕЛЬНИКА

Замок Инуваси — родовое гнездо Такухати — был огромен. По слухам, императорский дворец в Тэйдо еще больше, но Мия его никогда не видела. Она вообще ничего не видела в столице, кроме нескольких улиц «квартала ив и цветов».

Покои Мии располагались на самом верхнем, четвертом этаже. Рядом с комнатами Акио Такухати. Порой ей становилось неуютно при мысли о подобном соседстве, но пока хозяин отсутствовал, Мия вместе с предоставленной ей личной служанкой оставались единственными обитателями этажа.

— Господин редко бывает дома, — пояснила миловидная смешливая девушка на пару лет младше самой Мии. Судя по имени, Юрико Масуда была дочерью управляющего.

— А когда он вернется?

— Никто не знает. Господин часто прибывает без предупреждения.

Инуваси-дзё находился в часе пути от Асикавы — крупнейшего города провинции. Мия глядела из окна своей комнаты на холмы, озера, скалы. На сотни хозяйственных построек и домов — в них обитали люди, чья жизнь была тесно связана с замком. На неприступные каменные стены и ров внизу. Глядела и пыталась осознать, что все это — холмы, стены, люди, огромный портовый город в часе пути отсюда — принадлежит Акио Такухати.

И не только это, но много-много больше. Эссо — первый по величине и четвертый по населенности среди Благословенных островов.

Нет, конечно, Мия знала и раньше, что роду Такухати принадлежит весь северо-восток страны. Но теперь, увидев величие, мощь и богатство замка Инуваси, она словно впервые осознала по-настоящему, что значит слово «даймё».

Вторым удивительным открытием стало огромное уважение и любовь, с которой все люди Такухати говорили о своем господине.

При Мии слуги старались не сплетничать, но пару раз ей удалось подслушать обрывки разговоров. Даймё Такухати навел порядок, истребив несколько разбойничьих банд, а главарей повесил на глазах у городских жителей. Давно надо было, общины деревень уже не раз отправляли прошение о защите, а его отец все медлил. Даймё Такухати провел налоговую реформу и поднял пошлины для чужих товаров. Пусть купцы жалуются, зато крестьяне и мастеровые вздохнули спокойнее. По распоряжению даймё начат ремонт дороги между Асикавой и Омакомаем — ей полсотни лет, давно пора…

Тень восхищения, с которым жители Эссо смотрели на своего господина, ложилась и на Мию, куда бы она ни пошла. От этого было неловко. Словно Мия, сама того не желая, обманывала всех этих людей.

Неловко было и оттого, что от нее ожидали такого же восхищения, а Мия сама затруднилась бы сказать, что испытывает к Акио Такухати.

— Господин — самый лучший, — с непоколебимой убежденностью заявила Юрико, когда Мия попробовала завести с ней разговор.

— Но он такой жестокий…

— Он строгий, но справедливый. Господин много делает для всех и от нас требует не меньше.

Джин приходил только в снах. Обнимал, клялся, что отыщет. Рассказывал про родной Самхан, в котором никогда не бывает снега, и просил только чуть-чуть потерпеть, подождать.

Мия подождала бы, будь эти встречи наяву. Но что есть сны, как не сладкая ложь самому себе?

В реальности ее ждали только Акио Такухати и холодные небеса Эссо.

Она силилась понять этого мужчину и не могла. Зачем он привез ее сюда? Отвоевал у наместника, вылечил, представил всем свей наложницей, подарил одежду и украшения. Разве так обращаются с девицами, которых считают дешевыми шлюхами?

Мия знала, что, если она хочет свободы, надо бежать сейчас, пока не поздно, пока не вернулся Акио. Но у нее не было денег, а продавать подаренные кимоно или драгоценные гребни казалось бесчестным. Все равно что воровство.

Да и куда бежать? На чем? И что важнее всего — к кому?

Пусть будет так, как будет! Если ее воспоминания верны, Акио Такухати спас ей жизнь. Он заслуживает разговора.

Но если все выльется в очередные унижения, Мия не станет мириться и терпеть.

Пещера пряталась среди скал — черная дыра, неприметная со стороны дороги. Чтобы найти ее, нужно было сойти с тропы и продираться почти пятьдесят шагов по каменистому склону сквозь заросли остролиста.

Что и сделал низенький толстый монах в тростниковой шляпе.

У входа он остановился, опасливо поглядывая на нависающий сверху каменный гребень, за которым начиналась холодная мгла.

— А, Будда его знает… Кажись, пришел, — пробормотал монах и огладил усы. — Надеюсь, внутри действительно почтенный ямабуси, а не медведь-сан. Иначе мое путешествие может очень дурно закончиться.

С этими словами он извлек откуда-то из складок своего одеяния медную чашу для подаяний, куда больше напоминающую котел, в котором можно приготовить ужин на большую семью. И с энтузиазмом замолотил по ее краю деревянной колотушкой.

Поднялся адский трезвон. Пронзительный звук осквернил хрустальную тишину гор, разлетелся по ущелью, отразился от скал, заставил вибрировать и дрожать воздух. Казалось, даже тьма, скрывавшая нутро пещеры, сжалась, съежилась, уползла глубже в каменную толщу.

— Э-ге-гей! — завопил монах и с удвоенным энтузиазмом заработал колотушкой. Самовольно выползший из-под балахона хвост взмыл к небесам и победно распушился, а на морде засияла горделивая улыбка.

— Хватит! — Хриплый рык из пещеры перекрыл поднятую монахом какофонию. — Еще один звук, и я подниму тебя на вершину священной Ондзё и покажу «обзор Востока».

— Это когда подвешивают за ноги над пропастью, чтобы добиться просветления? — уточнил монах, немедленно прекративший трезвон.

— Именно.

Тьма в пещере заворочалась, дрогнула. Некто огромный подошел и встал, перекрывая проход. Во мраке вспыхнули два красных глаза с нечеловеческими серповидными зрачками.

— Мм, не стоит, почтенный ямабуси-сама. — Монах спрятал чашу и ловко поклонился. — Еще и трех месяцев не прошло, как мне пришлось испытать подобное. В тот миг, болтаясь на веревке, я устыдился, осознав неправедность своей жизни, и дал зарок пресветлой Аматэрасу блюсти умеренность в пище и женщинах. И, кстати, истово следую ему с тех нор. Клянусь, что не стал бы нарушать вашего покоя, достопочтенный отшельник, не приведи меня сюда безотлагательная нужда.

В доказательство своих слов гость потряс тыквенной бутылью почти с него ростом. Внутри бутыли что-то призывно булькнуло.

— Будда заповедовал монахам не иметь собственности и сразу же съедать подаяние. Да вот незадача, добрые крестьяне в ближайшем поселении одарили меня столь щедро, что одному мне никак справиться с таким количеством еды и саке.

Теперь из складок воистину вместительного монашеского одеяния появился сверток с лепешками, связка копченых перепелов и даже мешок с яблоками.

— Прошу, почтенный отшельник, спасите меня от образовавшихся излишков и разделите со мной трапезу. — Наивный тон монаха спорил с самодовольным и даже наглым выражением морды.

В проеме пещеры возникла гигантская фигура. Этот человек, а может, и не человек вовсе, ростом почти вдвое превышал низенького монаха. Кряжистый, мощный, он казался вырубленным из камня окрестных гор. Кожа его была красной, словно глина, мышцы бугрились под жилетом на голое тело. Кроме жилета на обитателе пещеры были только просторные штаны из грубой ткани и грязная накидка, наброшенная на плечи. На поясе, рядом с катаной и вакидзаси, висел огромный веер из разноцветных перьев.

Но самой примечательной деталью во внешности обитателя пещеры было лицо. Не старое, но изборожденное глубокими морщинами, темно-красное, с невероятно длинным носом. Всклокоченные седые волосы обрамляли его неопрятным ореолом.

Весь вид этого существа был грозен и призван вселять трепет в сердца случайных незваных гостей, но толстенький монах оказался не робкого десятка. Он, не моргнув, выдержал тяжелый взгляд из-под нахмуренных кустистых бровей.

— Чтобы тануки в одиночку не справился с какой-то бутылкой саке и десятком пташек? — проворчал великан.

— Не забудьте про лепешки и яблочки, — смиренно подсказал оборотень и в доказательство своих слов подсунул сразу три яблока обитателю пещеры. — Кстати, мое имя — Дайхиро. А ваше, почтенный ямабуси-сама?

Отшельник фыркнул, приблизил длинный нос к протянутым яблокам и медленно принюхался, словно подозревая подвох. Так и не найдя ничего крамольного, ловко сцапал подношение, закинул в пасть и захрустел.

— Ты украл их в деревне внизу?

— Что вы говорите, почтенный ямабуси-сама! Украл? Как можно?! Разве вы не знаете, что служителю Будды заповедано никогда не брать чужого! — возопил монах. — Любезная вдова поделилась со мною своим добром совершенно безвозмездно, в благодарность за беседу, которой я скрасил ее вечер.

— Зачем пришел? — Лицо отшельника оставалось суровым, но взгляд смягчился.

— Так… — Монах сделал неопределенный жест рукой. — Выпить, воздать должное этим прелестным перепелкам, вспомнить дела давно минувших дней… Почтенный ямабуси ведь проживал здесь пятнадцать лет назад? Возможно, почтенный ямабуси помнит женщину с младенцем и сопровождавшего их самурая? Пятнадцать лет назад они покинули деревню внизу и направились в поселение Бокоромоно, но не дошли.

И без того сумрачное лицо отшельника помрачнело еще больше.

— Помню, — тяжело обронил он. — Ты правильно сделал, что взял саке. Я выпью его с тобой, помяну Таскэ Сайто. Он был храбрым воином и погиб как герой. Но здесь неподходящее место.

С этими словами он снял с пояса огромный веер. Тануки с ужасом покосился на него и выразительно сглотнул.

— Я вообще-то высоты боюсь… — обреченно пробормотал он.

Огромная ручища хозяина пещеры ухватила оборотня за загривок. Второй рукой ямабуси взмахнул веером, отталкиваясь от земли. Накидка раскрылась, оказавшись огромными черными крыльями, и отшельник вместе со своей добычей взмыл к небесам.

— Держи меня крепче, — заорал тануки, — если я буду держаться за тебя, то кто будет держать саке?!

И тут же, опровергая свои слова, изо всех сил вцепился в руку отшельника.

Бутыль саке жалобно булькнула и повисла на плетеном ремешке, тоже подаренном благодарной вдовой.

Вид с площадки на вершине горы открывался совершенно головокружительный. Тануки покосился вниз и опасливо отодвинулся от края.

— Сикомэ напали на том кряже. — Смотреть туда, куда указывал узловатый палец отшельника, Дайхиро не решился из опасений расстаться с перепелкой, которая только что нашла упокоение в желудке оборотня.

Он приложился к саке и восхищенно посмотрел на собутыльника. Не каждый день выпадает удача попьянствовать с тысячелетним тэнгу.

По правде говоря; в жизни Дайхиро это вообще был первый раз. Несмотря на ёкайское происхождение, тануки вырос среди людей, они были для него куда ближе и понятнее иных оборотней или духов. За всю свою короткую жизнь Дайхиро нечасто встречал других ёкаев.

А тут настоящий тэнгу! Изначальный хозяин этих лесов и гор. Ну красота же!

— Зимой эти твари наглеют. Вылезают из своих нор, шастают по округе. Местные знают, что в холода лучше не ходить в горы. А Таскэ пошел…

— Вы знали его? — уточнил Дайхиро. — Ну, до того…

Обычно легко переходивший на запанибратские отношения оборотень ощущал непривычную робость. Даже его дерзости не хватало, чтобы фамильярничать с древним тэнгу.

— Я помню его мальчишкой. Таскэ Сайто мечтал стать мастером меча. Он оставлял подношения каждый день, упрашивал взять в ученики. Я сказал, что не возьму. Устал брать учеников из людей, слишком быстро они старятся и умирают, но он продолжал приходить, пока родители не отправили его на другой остров. Потом я тринадцать лет не видел его…

Дух гор сделал воистину богатырский глоток из бутыли и тяжело вздохнул.

— Не сразу услышал просьбу о помощи, опоздал. Он скончался от ран у меня на руках.

— А женщина и младенец? — жадно поинтересовался тануки. — Я был в Бокоромоно, это три двора и пара стариков. Ни о какой женщине там не слышали.

— Бокоромоно гибнет. Серебряные рудники истощились, люди перебрались за кряж. Там не мои земли.

— Так что с женщиной?

— Сачи. Ее звали Сачи Сайто. Я обещал Таскэ позаботиться о ней, и я исполнил обещание. Она месяц жила в моей пещере. Я предложил ей остаться навсегда, но Сачи твердила, что малышке нужны люди, и в итоге ушла к ним, за кряж. Я проводил ее.

Он снова тяжело вздохнул и под жалобным взглядом оборотня в два глотка прикончил бутыль.

— Плохо, — подвел итог тэнгу. — Люди быстро живут и легко умирают, тануки. Не привязывайся к людям.

Глава 8 ПРОСТИ МЕНЯ

Поначалу госпожа Масуда резко воспротивилась просьбе Мии.

Да, попятно, что на Эссо начался ханами и госпоже наложнице хочется выйти, полюбоваться на цветущие деревья. Но где это видано, чтобы женщина высокородного даймё путешествовала без свиты и без норимона — переносного экипажа, избавлявшего даму от нескромных взглядов?

Мии, выросшей в окружении вольных гор Рю-Госо, этот способ передвижения казался странным и диким.

Ну какое удовольствие можно получить от ханами, когда ты смотришь на него из бамбукового ящика? Пусть даже этот ящик размером может сравниться с небольшой комнаткой, изнутри украшен и устлан мягкими шкурами.

Мии хотелось разуться. Пройтись босиком по траве, зарыться пальцами в еще прохладную после зимы почву, вдохнуть живой аромат цветка.

Чтобы настоять на своем, девушка впервые воспользовалась властью, которую давало ее положение, и вдруг с удивлением обнаружила, что ее слово действительно что-то значит для этих людей. Как ни возмущалась госпожа Масуда, она была вынуждена уступить.

В сопровождение Мии дали двух самураев в полном боевом облачении. То ли конвой, то ли охрана.

— Обязательно посмотрите на холм Татакай! — напутствовала женщина на прощанье Мию. — Люди едут несколько дней, чтобы увидеть его, а потом до старости рассказывают внукам.

На все расспросы супруга управляющего только хитро улыбалась и отвечала: «Увидите».

Распаленная любопытством девушка полюбовалась всего полчаса на цветущую вдоль реки сакуру, а потом попросила охранников отвести ее к таинственному холму.

Дорога пролегала через обычную, ничем не примечательную пихтовую аллею. Ветви деревьев тесно переплетались, образуя высокий сводчатый потолок в бликах солнечного света.

Шагнув за пределы рощи, Мия ахнула.

Впереди, насколько хватало глаз, простиралось море. Синее, в фиолетовых переливах, оно поднималось по склону холма вверх, чуть волновалось, шелестело.

Море цветов.

Синие и аметистовые флоксы — нежные соцветия, собранные в гроздья на длинных тонких ножках. Ветер чуть покачивал их, создавая иллюзию ряби на водной глади.

Это было похоже на чудо. Словно сама Ко-но-хана — Дева Цветения — высадила здесь целый холм во славу весны.

Сквозь цветочное море вела узенькая тропинка. Мия вдруг поняла, что хочет взглянуть вниз с самой высокой точки. Она порывисто обернулась к своим суровым сопровождающим:

— Я хочу подняться наверх. Одна!

Самураи переглянулись, потом тот, кто был за старшего, кивнул:

— Это можно, госпожа. Татакай — священное место, никто не побеспокоит вас там.

Мия растерянно улыбнулась. Так просто? Она приготовилась воевать и спорить за право насладиться чудом в одиночестве, но это не потребовалось.

Запах цветов был похож на сливовое вино — такой же сладкий и так же пьянил. Мия шла наверх, а справа и слева волновалось море. Синее в брызгах аметиста.

У самой вершины над дорогой нависали врата-тории, словно отмечая место, где начиналась власть иных сил.

Мия вспомнила тории в Дзигоку, которые она вместе с другими майко так неосторожно распахнула во время гадания. С внезапно нахлынувшей робостью девушка подошла к воротам и поклонилась духам этого места, испрашивая дозволения войти.

Тихий шелест флоксов, похожий на вздох, был ей ответом. Мия решила, что это добрый знак.

Она поднялась на выложенную камнем площадку, медленно подошла к краю и встала, любуясь на сотворенное природой и богами чудо.

Ирреальная красота и полное безлюдье вокруг делали это место сакральным. Мия застыла, впитывая в себя залитый солнцем холм и цветочное море внизу. Сладкий аромат флоксов оседал на губах. Порхали бабочки — крупные, с бархатистыми крыльями, окрашенными в оттенки вишни и пурпура, они тоже казались цветами, внезапно обретшими дар полета. Пели сверчки.

— Нравится? — раздался за спиной знакомый низкий голос.

Мия вздрогнула и медленно обернулась.

Он стоял у врат тории и смотрел на нее с непонятным выражением лица.

Ей приходилось видеть Акио Такухати разгневанным и довольным, скорбящим и собранным, надменным и вожделеющим. Но таким она его не видела никогда.

— Очень, — тихо ответила Мия. — Холм прекрасен, как и сам Эссо.

— По преданию, здесь была битва. — Он медленно подошел. — Мой предок, Такэхая, бился с предком императоров Риндзином. Такэхая принял облик гигантского белого беркута, а Риндзин обернулся драконом. Они сражались три дня и три ночи. Пролившаяся кровь стала цветами. Раз в год, в годовщину битвы холм цветет, чтобы напомнить о ней.

— За что они бились? — тихо спросила Мия.

— За право владеть этой землей. На северные острова, где правили мои предки, сошли льды. Людям Такэхая нечего было есть. Они сели на лодки и приплыли сюда.

— Ваш предок победил?

Такухати покачал головой.

— Он проиграл. Был изранен и попросил добить его. Но император-дракон впечатлился доблестью побежденного. Он сказал, что отдаст эту землю, если Такэхая принесет вассальную клятву за себя и весь свой род…

Холодный и резкий голос даймё разносился над холмом. Мия слушала, как Акио скупо и просто рассказывает о событиях невообразимой, легендарной древности, и верила каждому слову.

— Такухати всегда держат свое слово. На протяжении веков Эссо был верен императорской власти. «Цепные псы Риндзин» — так нас называли, пока предательство Ясукаты не прервало династию.

— Ой, об этом нельзя говорить. Сёгун…

Даймё скривился и очень выразительно пояснил, где видел сёгуна вместе с тайной службой. Мия, успевшая за время жизни в «квартале ив и цветов» узнать значения некоторых слов, почувствовала, как у нее начинают гореть уши.

Какой странный получился разговор. Она десятки раз представляла, какой будет их встреча, что сделает и скажет. Но никогда и подумать не могла, что Такухати заведет речь о политике.

Девушка ощутила, что даймё смотрит на нее, повернулась, чтобы встретить его взгляд, и вдруг невесть отчего покраснела.

Акио разглядывал ее все с тем же странным выражением на лице и молчал.

И Мия тоже молчала, не зная, что сказать. Тишина перестала быть уютной, в ней ощущалось напряжение, предвестие грозы…

Что можно сказать человеку, который был твоим первым мужчиной? Которого ты прилюдно унизила, от которого получила ответное унижение?

И который спас тебе жизнь.

Чтобы говорить и быть услышанной, нужно сперва оставить обиды в прошлом.

Мия почтительно и церемонно поклонилась:

— Господин Такухати, я виновата перед вами. Я глубоко сожалею, что оскорбила вас отказом. Простите меня. Клянусь, что, если бы вы сперва поговорили со мной, я предупредила бы вас о своем нежелании становиться вашей наложницей.

Он тяжело выдохнул сквозь стиснутые зубы:

— Не хочешь быть моей, Мия?

— Не хочу принадлежать мужчине, для которого я всего лишь шлюха.

Теперь на лице Акио отразилась боль. Он отвел глаза.

— Я был не прав, — тяжело и медленно выговорил даймё. — Если сможешь, то… Нет, не так… — Он помолчал, а потом поднял на нее взгляд и выговорил, словно шагая в бездонную пропасть: — Я прошу, прости меня.

По лицу даймё было видно, как тяжело ему было произнести это.

— Вы?! Меня?

Он кивнул.

Десятки раз Мия представляла себе этот разговор, но никогда в самых смелых фантазиях не мечтала о подобном.

Реальность дала трещину. Высокорожденный самурай, один из первых по знатности людей в стране просил прощения у беглой гейши. Разве это может быть правдой? Раньше Дзигоку замерзнет, чем Акио Такухати с его властностью и гордостью попросит прощения.

Мужчина не просит прощения у наложницы. Самурай не просит прощения у того, кто ниже по статусу. Но странное дело, Мия почувствовала, что это не унизило, а возвысило Акио в ее глазах.

Стало легко-легко. Невысказанная обида была грузом, камнем на шее. Мия носила ее с собой все эти дни, а вот теперь избавилась в одно мгновение.

Она молчала, все еще пытаясь осмыслить его слова и понять свои чувства, и напряженное ожидание на лице даймё сменилось бесстрастной маской.

— Не простишь? — сквозь зубы спросил он и отвернулся.

Мии показалось, что она упустила время. Что он сейчас уйдет. Она порывисто шагнула навстречу и ухватила его за рукав, пытаясь удержать.

— Прощаю! Подождите!

Он обернулся, и у нее перехватило дыхание от его взгляда — столько желания и яростной тоски сейчас читалось на лице мужчины. Все слова вдруг забылись и стали неважными, остался только полный страсти взгляд.

Снова вспомнилась ночь мидзуагэ, когда она была покорной, а он — нежным. И наслаждение, которое Мия испытала в его объятиях. По коже забегали сладкие мурашки. Мии вдруг очень захотелось коснуться его упрямо сжатых губ. Совсем легонько, как бабочка касается цветка.

Словно угадав ее желание, он стиснул девушку так, что стало больно.

Все мысли вылетели из головы, остался только голодный огонек в его глазах и теплое дыхание на губах.

— Я верю… что вы не хотели… обидеть меня… — проговорила она, запинаясь. Сама не понимая, что несет.

— Но я хотел, — очень тихо и грустно возразил Акио. — Тогда — хотел.

Поцелуй был похож на глоток саке в промозглый зимний вечер. От него по телу пробежала сладкая огненная волна, выдуло все мысли из головы. Мия прижалась к мужчине, покоряясь, отвечая, отдаваясь его воле. Он был то настойчив, то нежен, то почти груб. Прикусывал ее нижнюю губу, дразнился, вторгался в рот возбуждающей пародией на секс и снова целовал, разжигая внутри девушки голодное пламя.

Он оторвался от нее, пробормотал: «Моя!» — и застыл, стискивая в объятиях. Мия потянулась поцеловать его снова, чувствуя возбуждение и неудовлетворенность, но он отстранился.

— Нет. Или я возьму тебя прямо здесь. Я хочу тебя, Мия. Каждый день и каждую ночь. Хочу раздевать, ласкать, брать. — Его голос внезапно охрип. — Хочу знать, что ты только моя. Что никто другой больше не увидит твоего тела и не коснется… — Он осекся, а потом посмотрел ей прямо в глаза. — Тебе будет хорошо со мной, обещаю.

От его низкого хриплого голоса Мия задрожала. Отнюдь не от страха.

Сладко… сладко и безумно возбуждающе чувствовать себя настолько желанной для этого сильного мужчины.

— Поклянитесь, что не обидите меня больше!

— Клянусь! — Он прижал девушку к себе с такой силой, что у Мии вырвался задушенный писк, и выдохнул в полуоткрытые губы: — Не обижу! Больше — никогда!

Спуск с холма запомнился как в тумане. Мия чувствовала на себе вожделеющий взгляд, от которого полыхали щеки и уши, а в ушах еще звучали слова, сказанные им на вершине.

Конечно, она всегда знала, что Акио ее хочет. Но одно дело просто знать, а другое — услышать полное страсти признание.

Чтобы отвлечься от непристойных мыслей, девушка спросила у него, как она оказалась на Эссо.

— Я помню только, как вы спорили на берегу с тем господином. Он сказал, что вы скоро женитесь…

Акио усмехнулся:

— Уже не женюсь. Наместник не хотел отдавать тебя. И я его убил.

Мия споткнулась, остановилась и уставилась на него круглыми от изумления глазами.

— Убили?!

Это казалось абсолютно невозможным. И все же по лицу даймё было видно, что он не лгал.

Разве бывает так, чтобы высокородные самураи убивали Друг друга ради какой-то гейши?

Акио тоже остановился и обернулся на нее. На лице даймё появилась чуть снисходительная улыбка.

— Убил и не жалею об этом. Потом я увез тебя на Эссо. Ты была очень больна.

Из обрывков бреда и кратких проблесков сознания, которые сохранила память, всплыл образ офуро с нестерпимо горячей водой, повелительный голос: «Дай руку», — знакомое покалывание магии и жидкий огонь, хлынувший в пальцы.

— Вы лечили меня?

Он кивнул.

— Ты идешь? Или мне тебя на руках отнести?

Мия бездумно поплелась за ним. В голове билось рефреном: даймё Такухати убил ради нее человека. И не какого-то отщепенца, бродягу. Убил равного по положению.

Ради Мии…

— У вас будут проблемы? — наконец выдавила она.

— Справлюсь.

— А сёгун…

— Это не его дело. У Ясукаты нет права вмешиваться в дуэль чести. Но теперь Асано мои враги. О свадьбе не может быть речи.

Вот почему он не женится. Он собирался взять невесту из рода Асано, а из-за Мии это невозможно…

Мия почувствовала облегчение и радость при этом известии. И тут же устыдилась недостойного чувства.

Ей не хотелось говорить об этой женщине. Но она зачем-то спросила:

— Она красивая… ваша невеста?

— Моя бывшая невеста, — поправил Акио. — Да, красивая.

— Очень?

— Очень.

В груди что-то сжалось, стало трудно дышать. Мия уставилась себе под ноги.

Вот так! Не задавай вопросов, ответов на которые ты не хочешь слышать. Зачем Мии вообще знать о других женщинах Акио Такухати. Понятно, что он взрослый, опытный мужчина. И Мия у него не первая. И никогда не будет единственной…

Так принято. Наложница хранит верность своему господину, а не наоборот. Наложница не вправе требовать любви, достаточно того, чтобы господин заботился о ней.

Нет, Мия не станет больше спрашивать! Ей не нужно ответов…

— Вы любите ее? — выдавила девушка дрожащим голосом, нарушив только что данное себе обещание.

— Нет. Это был политический союз, Мия. Даймё не женятся по любви.

Ее облегченный вздох был таким громким, что Акио услышал и рассмеялся.

— Ты ревнуешь, лучшая ученица? — с подначкой спросил он, обнимая девушку за плечи.

— И вовсе я не… — возмущенно забормотала она, тщетно пробуя вырваться из его объятий. А потом поймала взгляд и затихла.

Он смотрел на Мию все с той же снисходительной улыбкой, совершенно не похожей на обычную свойственную ему высокомерную и отстраненную гримасу. Смотрел так, будто понимал лучше самой Мии, что сейчас происходит с девушкой.

Мия засмущалась под этим взглядом, затем рассердилась, но рассердилась не по-настоящему. За этим чувством как будто пряталось совсем другое.

Указательный палец медленно очертил контур ее губ.

— Я видел ее один раз в жизни. Красивых женщин много, Мия…

Она замерла, не зная, как понимать эти слова. Красивых женщин много, ты всего лишь одна из них, Мия? Или он хотел сказать что-то другое?

— Как ты оказалась на корабле?

— Я сбежала в Самхан.

Его глаза потемнели.

— От меня?

— От вас. И просто… Я не хочу быть гейшей. Это… грязно.

Мия почувствовала, как напряглись удерживающие ее руки.

— Тогда почему ты отказалась стать моей?

Дрожащим голосом, сбиваясь и путаясь, Мия рассказала о словах Асуки. О собственной доверчивости, переходящей в глупость, она говорила жестко, не пытаясь оправдаться.

— И ты поверила? — подытожил Акио ее рассказ.

Девушка всхлипнула, прижалась крепче и спрятала лицо у него на груди.

— Я кажусь тебе таким монстром, Мия?

— Да. То есть нет, сейчас уже не кажетесь, но раньше… Вы же связывали меня… тогда, в школе.

— Я не делал тебе больно, — резко ответил Акио.

Мия не удержалась и все-таки расплакалась. Ей было горько и стыдно.

Как просто могло бы все быть, если бы Мия тогда не поверила Асуке.

— Простите, — прошептала она. — Пожалуйста, простите меня! Я не хотела…

— Прощаю. Ну все, все, не реви.

Девушка прижалась к нему и заплакала еще горше. Акио устало вздохнул:

— Хватит, Мия. Я не люблю женских слез. Асука, значит. Она за это заплатит, обещаю.

Слезы высохли мгновенно. Мия отстранилась и с подозрением посмотрела на мужчину:

— Что вы хотите сделать?

Он улыбнулся, на этот раз неприятно и жестко:

— Эта девка полгода из кожи вон лезла, чтобы стать моей наложницей. Я ее выкуплю, а потом отдам в самый дешевый бордель Идогамы.

Мия содрогнулась от ужаса. У нее не было никаких теплых чувств к Асуке, но план мести Акио показался девушке просто чудовищным.

Еще мгновение назад рядом с этим мужчиной она чувствовала себя защищенной, а теперь снова стало страшно.

— Вы не сделаете этого, — прошептала она.

— Сделаю. И не спорь со мной, Мия.

— Нет!

— Ты слишком добрая девочка, я уже говорил тебе это. Подлость нельзя прощать…

— Вас я простила, — тихо сказала Мия.

Он осекся, а потом сердито сузил глаза:

— Считаешь, это одно и то же?

— Нет, — Мия бестрепетно выдержала его гневный взгляд, — я считаю, что если вы так поступите, то станете монстром. Таким, как говорила Асука. Понимаете?

Мужчина не спешил возражать, и это придало ей уверенности. Она порывисто схватила его за руку и заговорила все быстрее и увлеченнее:

— Отказаться от мести — не значит простить! Я поверила Асуке, поэтому виновата не меньше нее. Забудьте об этой женщине, и вы накажете ее уже этим. Жизнь гейши и так безрадостна и полна унижений. Отдаваться каждую ночь любому, кто заплатит, и делать вид, что сама хочешь этого, — гадко.

Он медленно покачал головой.

— Ты судишь по себе, Мия. Я видел достаточно шлюх. Для них нет в этом унижения. Ты — другая. — Он потянул ее за руку. — Пойдем.

Что-то подсказало девушке: не следует настаивать дальше. На Акио Такухати нельзя давить. Его надо уговаривать, убеждать — ласково и осторожно.

Она пообещала себе, что вернется к этому разговору позже.

Глава 9 НАЕДИНЕ

Чем ближе они подходили к воротам, тем более смущенной и возбужденной чувствовала себя Мия. Акио продолжал смотреть на нее так, словно хотел съесть, и от его взгляда по коже бегали щекотные мурашки.

Девушка представляла, что он сделает с ней совсем скоро, когда они останутся наедине. От этих мыслей слабели ноги, а в животе появлялась приятная тяжесть.

Но у главного входа в Инуваси-дзё Акио со срочным вопросом перехватил начальник стражи. За его спиной маячил советник по налогам, глава купеческой гильдии и гильдии ткачей, и у каждого было дело, не терпящее отлагательств.

Чтобы не мешать мужчинам, Мия отошла в сторону. Начальник стражи держал в руках свитки и с жаром доказывал что-то. Акио слушал его речь со скептической гримасой. В присутствии других людей он неуловимо изменился. Сейчас во дворе замка стоял Ледяной Беркут с Эссо — жесткий и требовательный даймё.

Девушка почувствовала, как возбуждение уступает место разочарованию. Она ощутила себя ребенком, которому пообещали подарок и обманули.

Надо привыкать. Акио — даймё, он отвечает за всех этих людей. Наложница никогда не будет для него на первом месте.

Мия развернулась и побрела к входу в замок. Наверное, он придет к ней вечером…

Почему-то эта мысль совсем не утешила. Стоило ли бежать из «Медового лотоса», чтобы снова стать игрушкой для мужчины? Пусть для одного-единственного, а не многих. Пусть даже он будет внимателен и нежен, а Мию тянет к нему не на шутку.

Он будет приходить к ней поздно вечером или ночью. Усталый, может, злой, в поисках расслабления. Утолять желание и уходить в другую жизнь, в которой Мии нет места.

Девушка успела подняться до третьего этажа, когда сильные руки легли на плечи, заставляя замедлить шаг.

— Опять пытаешься сбежать? — раздался голос над ухом.

Мия замерла. От того, что он ее нагнал, стало одновременно приятно и стыдно. Как будто она ушла специально, чтобы привлечь его внимание, а это ведь неправда…

Ну, почти неправда.

— Вы даймё, у вас дела.

— Дела подождут. Сейчас я хочу тебя, Ми-я.

От того, как он медленно, чуть растягивая гласные, произнес ее имя, Мии стало жарко.

И вдвойне жарче стало от того, как он прижался к ней сзади, от сомкнувшихся на талии рук и хриплого дыхания над ухом.

— Я тоже хочу, — прошептала она едва слышно.

И взвизгнула в следующую минуту, потому что Акио подхватил ее на руки и понес.

— Пожалуйста, поставьте! Нас же могут увидеть!

Это так неприлично! На людях следует проявлять сдержанность. Даже гейша не даст мужчине прикоснуться к себе лишний раз за пределами чайного домика. Только самые дешевые шлюхи позволяют лапать себя перед случайными зрителями.

— Здесь никого нет.

Он поставил Мию на ноги перед дверью в ее покои.

— Пригласишь меня, Мия?

Девушка поклонилась, чтобы скрыть пунцовые от возбуждения щеки, и отодвинула дверь.

Внутри было темно от опущенных ставен, закатное солнце в щелях почти не давало света. Мия зажгла светильники и уставилась на циновку под ногами, не в силах поднять глаз на мужчину.

Он повелительно коснулся ее подбородка, заставляя поднять голову. И накрыл губами ее губы…

Возбуждение, которое Акио испытывал всю дорогу до замка, вырвалось наружу. За деревянной перегородкой остался весь мир — огромный и сложный. Остались обязанности, друзья, враги, планы…

Здесь, в полумраке комнаты, было место только для мужчины и женщины и таинства между ними.

— Моя! — шептал он, исступленно целуя ее и чувствуя, как она дрожит от желания, как отвечает — отвечает сама, без принуждения. Ему хотелось растянуть каждое мгновение в вечность, насладиться им до опьянения, пресыщения. А нетерпение и голод требовали взять ее сейчас — торопливо, грубо. Сбросить напряжение, войти в нее, толком не раздев, как в прошлый раз.

Он просунул девушке ногу между колен, почувствовал, как она трется о него и выгибается под его ладонями, и зарычал.

Какая идиотка завязывала на Мии пояс так, что его невозможно развязать? Акио дернул и выругался — узел под пальцами в ответ затянулся еще туже.

Нет, так нельзя. Он слишком спешит. Мгновения наслаждения надлежит вкушать, а не заглатывать.

— Повернись, — приказал он.

Узел не спешил поддаваться. Акио справился бы с ним быстрее, если б смог оторвать взгляд от тонкой девичьей шейки в вороте кимоно.

Как светится в полумраке ее бледная кожа! Она такая гладкая на ощупь, нежнее самого дорогого шелка.

Он не выдержал, припал к ней сзади, лаская губами оголенную шею. Мия вздохнула — негромко, но этот вздох, глубокий и возбужденный, какой-то очень женский, снова чуть не заставил его утратить контроль.

Пояс наконец уступил напору и скользнул вниз. Акио просунул руку под кимоно и снова чуть не выругался от разочарования.

— Сколько на тебе одежды!

— Я сниму, — пробормотала девушка прерывающимся голосом, но Акио отвел ее руки.

— Хочу сам.

Он делал это медленно, лаская Мию губами, руками и даже взглядом. Наконец полупрозрачная нижняя рубаха полетела в сторону, и Мия осталась обнаженной, если не считать смешного камушка на цепочке.

Инстинктивно она попыталась прикрыться, но Акио не дал. Перехватил ее запястья одной ладонью и вздернул, заставляя поднять руки над головой.

Мия стояла перед ним нагая и беззащитная. Теплый свет светильников гладил матовую кожу, подсвечивал соблазнительные изгибы тела, подчеркивал миниатюрность девушки, ее неискушенность и слабость рядом с мужчиной.

У Акио перехватило дыхание, такой прекрасной она показалась ему в эту минуту. Он не мог отвести взгляда от приоткрытых влажных губ, совершенных полушарий груди, плоского живота, округлых бедер, тесно сдвинутых ног.

Сумерки не смогли скрыть краски смущения на щеках, шее и даже груди девушки. Акио всегда возбуждала ее стыдливость. Целомудрие и чувственность — сочетание, от которого любой мужчина утратит разум.

Девочка-женщина. Покорная и пылкая.

Ему захотелось распустить ее волосы, увидеть, как черные волны медленно скользят по плечам, оттеняя белизну кожи. Он выпустил ее руки, но она осталась стоять, держа их сведенными над головой в жесте открытости и подчинения. Только покраснела чуть сильнее.

Мии казалось, его взгляд греет и плавит кожу. Было стыдно и безумно хорошо, хотелось, чтобы он всегда смотрел на нее так. Ощущать себя рядом с ним слабой, зависимой, но при этом сознавать свою особую власть над этим мужчиной.

Он потянулся, чтобы вынуть шпильки из ее прически, и Мия поймала его взгляд. Синие глаза казались почти черными из-за расширенных зрачков.

— Я вам нравлюсь? — Она знала, что нравится, но хотелось услышать это от него. Столько раз, сколько ему не надоест повторять.

— Очень.

Одно простое слово, но от того, как он произнес это слово, внутри Мии что-то сладко и тревожно сжалось.

Ей вдруг захотелось стать для него особенной. Пусть Акио Такухати — опытный мужчина, пусть у него были десятки, даже сотни женщин, Мия станет лучшей. Незабываемой, единственной.

Сейчас все как будто подчеркивало их неравенство. Одетый взрослый мужчина — высокий, мускулистый, опасный. И обнаженная юная девушка — миниатюрная, тоненькая и гибкая, словно ивовая лоза.

Мии захотелось как-то выправить баланс. Доставить ему наслаждение, заставить задыхаться от ласк и молить о продолжении. Не только отдаться полностью, но и почувствовать, что он всецело принадлежит ей.

— Можно я тоже вас раздену?

— Нужно.

— Только не мешайте мне, хорошо? Вы любите делать все по-своему, но я тоже хочу сделать вам приятно. Вам понравится, правда. Меня учили…

Акио ласково провел пальцем по ее нижней губе.

— Ну покажи, чему тебя научили, лучшая ученица.

И Мия показала.

Она не просто помогала избавиться от одежды, но ласкалась, гладила его тело ладонями, целовала и прикусывала кожу. Искала чувствительные точки, с восторгом ощущая, как он — такой мощный и опасный — вздрагивает и замирает под ее ласками. Власть над этим красивым и сильным мужчиной пьянила, сводила с ума.

С жадным трепетом Мия ловила смену ритма дыхания, подмечала, как чуть напрягаются мышцы в ответ на ее прикосновения. Ей хотелось довести его до неистовства, подарить наслаждение, подобного которому он никогда не испытывал с женщиной.

Когда он остался полностью обнаженным, она встала на цыпочки, потянулась к шнурку в его волосах. Он улыбнулся — очень мягко — и спросил, почти касаясь губами ее губ:

— Что ты хочешь сделать?

— Распустить.

Он позволил ей это сделать. Черные пряди упали на спину, разметались по плечам.

Вместе с одеждой как будто рухнули преграды. В комнате уже не было даймё и наложницы, самурая и гейши. Остались только мужчина и женщина — обнаженные, как в миг рождения, открытые друг другу полностью.

Акио подхватил девушку на руки и уложил на постель, осыпая поцелуями. Закинул ее ногу себе на бедро, намекая, что устал ждать и прелюдия не будет долгой.

Ей хотелось этого. Тело почти умоляло о вторжении. Отдаться ему, почувствовать на себе и внутри. Но Мия подумала, что все женщины, которыми он обладал, были такими — молчаливыми, покорными, действующими по его воле. И не захотела становиться одной из них.

Она уперлась ему в грудь ладонями, попыталась отодвинуть. Это было все равно что двигать скалу. Кажется, он даже не заметил ее усилий.

— Нет.

— Что значит — нет? — прорычал Акио, оставляя багровый засос на тонкой шейке.

— Пожалуйста, не так.

— А как? — Он остановился, нависая над ней. — Чего ты хочешь, Мия?

— Позвольте мне самой! Я хочу доставить вам удовольствие.

Он выглядел удивленным, и Мия заподозрила, что для него куда привычнее дарить ласки, чем принимать. Акио слишком любит все контролировать, чтобы позволить кому-то решать даже в такой малости.

Но он все же подчинился мягкому нажиму ее рук, лег и полностью отдался прикосновениям девушки.

Желтые блики огней плясали на рельефном теле, Мия потерлась щекой о его грудь, вдыхая мускусный запах — запах хищника. С поцелуями спустилась ниже, вдоль дорожки коротких черных волос внизу живота. Уже без страха, но с внутренним трепетом сама положила ладонь на возбужденную плоть, чуть сжала, двинула рукой, с жадностью вглядываясь в его лицо. Акио прикрыл глаза и тяжело выдохнул сквозь зубы. Это вдохновило, Мия опустила голову, коснулась зубами бархатистой кожи.

Она пустила в ход все свое искусство «игры на флейте». Ласкала губами, язычком, меняла ритм, впускала его то почти на всю длину, то совсем неглубоко. И дважды, почувствовав, что он близок к пику, останавливалась, чтобы надавить на определенную точку. Как учила делать госпожа Оикава, чтобы продлить наслаждение.

Его дыхание становилось все более глубоким и хриплым. Акио резко двигал бедрами ей навстречу и, кажется, был в шаге от того, чтобы нарушить их договор, навалиться на девушку и овладеть ею. Почувствовав это, Мия усилила ласки, задвигалась быстрее.

Он надавил ей на затылок, не давая отстраниться. И протяжно хрипло застонал.

Мия ощутила гордость и радость. Единственное, о чем она сожалела в это мгновение, — это невозможность видеть его лицо.

Она облизнулась, прильнула к нему, устроив голову на плече мужчины, и лукаво заглянула в глаза.

— Вам понравилось?

Она была такой хорошенькой в это мгновение. Блестящие глаза, чуть припухшие влажные губы, счастливая улыбка. Акио запустил пальцы ей в волосы, медленно накрутил на кулак, сжал.

— Ведьма… Ты настоящая ведьма, Мия.

Девушка зарделась от удовольствия.

— Я старалась.

— Мне понравилось.

Ему очень понравилось, несмотря на неуютное отсутствие контроля.

Акио не позволял женщинам проявлять активность в постели. Как правило, гейши делали это в надежде на хорошие чаевые, а он ненавидел, когда любовница видела в нем кошелек с монетами. Искусственные стоны и имитация желания будили в Ледяном Беркуте отвращение и брезгливость. Акио было важно знать, что женщина хочет его, поэтому в близости он всегда стремился довести партнершу до экстаза, заставить отбросить все выученные ужимки.

Но Мия не лгала. Она действительно хотела доставить ему удовольствие, не ожидая вознаграждения. Это читалось сейчас на ее сияющем лице.

— Мне тоже понравилось делать… это, — призналась она и слегка покраснела.

Она была невероятно, убийственно соблазнительна в своей порочной наивности. Глядела на него снизу вверх — доверчиво, готовая отдаваться полностью. Чувственная и нежная, невинная и развратная.

Он почувствовал, что снова готов ее взять.

Но вместе с вожделением, которое Акио испытывал к этой девушке, он вдруг ощутил странную неуверенность. Мия словно сдирала с его души наросшие за годы щиты и доспехи. Слой за слоем снимала, как снимала до этого одежду, заглядывала куда-то глубже, за совершенную личину Ледяного Беркута, в самое сердце. Туда, куда сам Акио предпочитал не смотреть лишний раз.

Это было непривычно и немного неуютно.

Если бы она что-то требовала, атаковала, он бы нашел, как оттолкнуть ее. Но она ничего не просила, только предлагала.

— Теперь моя очередь, Ми-я, — прошептал он ей на ухо, прихватывая мочку зубами.

Прерывистый вздох и подернутый поволокой взгляд были наградой.

Идеальная… она была идеальной. Словно созданной специально для него. Женщина-девочка. Женщина-мечта. Он пытался и не мог насытиться ею. Вдыхал сладкий запах ее кожи, целовал каждый длинный изящный пальчик и руки, поднимаясь от запястья к сгибу локтя. Это место оказалось особенно чувствительным, от каждого прикосновения губ Мия чуть вздрагивала в его объятиях. Покрывал поцелуями плечи, трогательные впадинки ключиц, беззащитную, доверчиво подставленную шею…

Грудь — маленькая, упругая, с бледно-розовыми сосками. Он сжимал, прикусывал и терзал их пальцами и губами, слушая, как тихие стоны становятся все громче. Мягкий животик, чуть выступающие косточки на бедрах. Он заставил ее согнуть ногу в колене, потом положил себе на плечо. Погладил под коленкой. Мия дернулась и хихикнула:

— Щекотно!

— А так? — Акио прижался губами к внутренней стороне бедра чуть выше колена. Девушка глубоко выдохнула:

— Так приятно…

Чем ниже он спускался с поцелуями, скользя щекой по шелковистой нежной коже, тем сбивчивей становилось ее дыхание. Он раздвинул бледно-розовые лепестки и прошелся языком, пробуя ее вкус. Сладкая. Даже здесь сладкая. Девушка ахнула и дернула бедрами, выпрашивая еще ласки.

Акио почувствовал терпкий запах ее возбуждения, от которого мутилось в голове и хотелось взять ее сейчас, немедленно, грубо и властно. Тяжело заныло в паху. Охватил губами скользкий бугорок и услышал в награду глубокий возбужденный стон.

Он ласкал ее губами и языком, чуть прикусывал трепещущую плоть, пьянея от ее запаха, вкуса и прерывистых вскриков.

— Пожалуйста, не останавливайтесь, — жалобно всхлипнула Мия, когда Акио оторвался от бедер. — Пожалуйста!

— Нравится? — вкрадчиво спросил он, прижимаясь к девушке сзади и целуя ее в полуоткрытые губы.

Она зажмурилась и прошептала: «Да!»

— Думаю, это тебе понравится еще больше.

Его рука проникла меж призывно раздвинутых бедер, и Мия задвигалась в ответ, сама насаживаясь на пальцы. Она была не просто влажная — мокрая. Второй рукой он стиснул грудь, пощипывая и сжимая сосок.

Стоны превратились в крики. Сводящий с ума сладкий запах, нежная кожа под пальцами, изящное девичье тело в его объятиях.

Ему захотелось как-то пометить ее, оставить знак, что она принадлежит ему, и только ему. Заявить свои права так, чтобы никто и никогда не смог их оспорить. Акио прижался губами к шее, оставляя еще один засос, ниже первого.

Не то! Следы сойдут, все забудется. Он должен сделать ее своей навсегда…

Он вошел в нее сзади, резко, и застонал, ощутив, какая она узкая, горячая и влажная. Задвигался медленно и мягко. Каждый раз, когда он погружался в нее полностью, она вскрикивала на выдохе — чуть хрипловато, беспомощно и безумно возбуждающе.

Мия отдавалась без остатка, раскрывалась до конца, и Акио потерял контроль. Все на свете стало неважным, кроме женщины рядом — чувственной, покорной, жаждущей. Он повторял ее имя и рычал ей на ухо «моя!», оставляя укусы и засосы на жемчужно-белой коже.

Девушка изогнулась в его руках, замерла, тяжело дыша, а потом дернулась и протяжно всхлипнула. Он почувствовал, как она пульсирует и сжимается там, внутри, и не смог сдержаться. Стиснул пальцы на ее бедрах до синяков, прижал к себе так тесно, как только мог…

Удовольствие было не менее ошеломительным и ярким, чем в первый раз.

Мия лежала в его объятиях совершенно без сил. После пережитого не хотелось говорить или двигаться. Она вся пропиталась его запахом, плечи горели от укусов, широкие жесткие ладони обнимали ее талию, а на бедрах, похоже, опять будут синяки от пальцев. Словно Акио пытался везде оставить свои метки.

И она все еще чувствовала его внутри.

Девушка попыталась пошевелиться, и он недовольно заворчал, прижимая ее к себе крепче.

— Не уходи, — прошептал он ей на ухо. — Ты сладкая, Мия. И пахнешь сакурой.

— Я пахну вами. И я не уйду.

— Это правильно. — В его рычащем голосе послышалось урчание сытого хищника. Он потерся носом о ее шею, прижался губами к коже под ухом. — Тебе было хорошо, Мия?

Ей было хорошо. Даже лучше, чем в ночь мидзуагэ. Возможно потому, что сейчас в близости не ощущалось оттенка принуждения. Мия была вправе отказаться, но она сама пожелала этого мужчину.

— Очень, — тихо ответила девушка. — Только вот здесь…

Она наморщила носик и потерла плечо, где саднил и ныл след от особенно глубокого укуса.

— Больно? — Акио отодвинул ее пальцы и поцеловал след. На мгновение ожгло холодом, а потом боль прошла. — Прости. Я увлекся. Буду осторожнее. Ты такая красивая, Мия.

Еще несколько несущих прохладу поцелуев, легких, как прикосновение крыльев бабочки. И руки, ставшие вдруг такими удивительно нежными. Пальцы, ласкающие и поглаживающие Мию так бережно и осторожно, словно она может рассыпаться от небрежного прикосновения.

Сейчас в ласках не было страсти, они убаюкивали, расслабляли. Мия закрыла глаза. Все путалось, тонуло в темноте и блаженном изнеможении. На границе сна и яви ей запомнился хриплый мужской голос, шепчущий невозможные, будоражащие кровь признания…

Но это, должно быть, уже было сном.

Глава 10 КОГДА НЕ ВЕРИШЬ СНАМ

В просторном жилище старосты сегодня было не протолкнуться. Под крышу набилось полдеревни. Пахло рисовыми лепешками, саке и разгоряченными телами. Сельчане сидели вплотную, не сетуя на тесноту. Оживленные разговоры то и дело перемежались громовыми раскатами хохота, от которых содрогались бамбуковые стены.

И как не захохотать, когда пришлый монах так уморительно изображает сценку с гейшей и самураем в лицах! Как жеманно он семенит, как потешно складывает губы дудочкой. И тут же, ухватив метлу на манер катаны, перевоплощается в грозного даймё, который требует от прелестницы любви.

Ну затейник!

— Ах, я не могу, я не такая, — просюсюкала «гейша», стыдливо прикрывшись заслонкой от очага, призванной изображать веер.

— Чего же ты хочешь, о женщина? — возопил «самурай».

Женщина хотела сладостей. И чтобы ухажер почитал ей стихи. И маленькую собачку. И пройтись с ним под цветущей сакурой. И золотых украшений. Набор шпилек, инкрустированных рубинами. И личный норимон с десятком носильщиков. И дом в столице. И…

Перечисление затянулось, но, когда корыстная дева иссякла, не в силах придумать что-то еще, и кокетливо выглянула из-за веера, оказалось, что ухажера след простыл. В возмущении гейша забегала, заламывая руки и расспрашивая зрителей, не видели ли они «подлого обманщика».

Крестьяне хохотали, хлопали себя по ляжкам и отрицательно качали головой.

Напоследок снова появился «самурай» и потребовал налить ему саке, дабы скрасить горечь от поражений на любовном фронте. Требование было немедленно исполнено, и домик снова наполнился разноголосицей.

Посиделки затянулись, крестьяне расходились неохотно, но в итоге за столиком остались только монах, изрядно поддатый староста и огромная бутыль с саке.

— А я ведь к вам по делу, — задумчиво сказал монах, прикладываясь к чарке. — Ищу одну женщину. Сачи Сайто ее звали, лет пятнадцать назад пришла в деревню из-за кряжа с маленьким ребенком.

Староста подозрительно сощурился:

— Зачем ищешь?

— Да вот, дядюшка у нее умер, друг мой хороший был. Никого родных, одна Сачи да дочурка ее. А я вроде как обещался ему разыскать родственницу. Теперь бегаю по всему Рю-Госо, чтобы отдать наследство.

Собутыльник развел руками:

— Померла Сачи. Еще восемь лет назад к предкам отправилась.

— Печально. Ну, за упокой!

За упокой староста выпил с удовольствием. Даже облился. Отер саке рукавом с подбородка, поморщился:

— Не любили мы ее. Пришла незнамо откуда. И неженка была, говорила непонятно, нос задирала. Подумаешь, писать-читать умеет! Зато козу подоить по первости подойти боялась, тьфу! И гонору…

— Понимаю, — поддакнул монах. — Женщина должна знать свое место. А она не знала, говоришь?

— Да какое там…

Староста начал горячиться, с растущим возмущением вспоминая реальные и мнимые пороки почившей женщины. Пришла Сачи из-за гор, сказала, что была с мужем, но по дороге на них напали сикомэ и растерзали ее спутника. Это сразу показалось старосте подозрительным. Если мужчину растерзали, то почему ее с ребенком не тронули?

Речь и внешний вид незнакомки тоже вызывали подозрения. Слишком ухоженные ручки, белая кожа, не знавшая солнца. Она утверждала, что ее муж был самураем, но из простых, деревенских. Староста знал, как выглядят и такие самураи, и их жены — они немногим отличались от крестьян, разве что одевались чуть лучше.

Ясно же — сбежала от кого-то, пряталась. Может, из чайного домика, может, наложница.

Тем не менее он проявил доброту к пришлой. Позволил ей занять покосившийся домик на окраине, который пустовал уже несколько лет. И даже был настолько щедр, что предложил помощь. Но она, невесть что возомнившая о себе гордячка, осмелилась отказать.

— И еще посмотрела так… как на погань какую, тьфу ты! Как будто сама не одна с дитем, без мужа. Но вишь ты, староста ей не люб!

Он ушел, оскорбленный в лучших чувствах, и забрал мешок с рисом, который принес, чтобы умаслить красотку. Еще и бросил напоследок: «Сама приползешь на коленях». Ждал, что приползет. Одна же, без мужика! И не умеет по хозяйству — разве работают в поле с такими ручками? Видно, что ничего тяжелее ложки не держала.

Не ради себя, так ради малышки приползет. Вон дите как жалобно плачет и кушать просит.

Но прошел месяц. Другой. Женщина спала с лица, под глазами залегли черные тени, ну чисто панда. При встрече староста издевательски кланялся ей и намекал на мешок с рисом мол, стоит еще, ждет. Уже и не хотел ее, до того подурнела, но зло заедало и гордость.

Сказал — приползет.

Не приползла. Брала рис у соседей, всегда честно возвращая одолженное. Научилась кое-как вести хозяйство. Домишко ее кривой-косой, на подгнившей опоре, заливало в дожди. В щели задували ветра, малышка болела и кашляла, Сачи не спала ночей, отпаивая ее целебным сбором, выменянным на последнюю миску риса, а с утра шла в поле работать.

Прижилась, освоилась, стала своей среди крестьянок. Те уважали ее за доброту и какое-то глубинное достоинство. И только староста при встрече кривился и отводил глаза.

Остался какой-то осадочек в душе. Всякий раз при взгляде на Сачи, а потом и на ее малышку, которая подросла и вовсю носилась по деревне с другой ребятней, он чувствовал самому не до конца понятное раздражение.

Ишь ты, императрица неузнанная!

Можно было сдать ее властям. Или пригрозить, что сдаст. Небось тогда бы не отказала. Но больно гадким выходил этот поступок. Раз уж принял, позволил остаться, пусть живет.

Так она и жила. С другими сельчанами близко не сходилась, держалась особняком. Дочка ее росла настоящей красоткой на погибель деревенским парням. Глазищи в поллица, кожа белая, как у благородной. Послушная была девочка, хорошая, помогала матери, как умела.

А потом пришел тот проклятый год. Год, когда даймё всего юга пожелали отделиться от Благословенных островов. В соседнюю провинцию сёгун направил армию во главе с генералом Такухати, чтобы тот выжег смуту огнем и мечом. А на Рю-Госо наслал эпидемию Желтой смерти…

Бунт захлебнулся. Обезумевшие от ужаса крестьяне и солдаты сами ворвались в замок даймё, чтобы уничтожить бунтовщиков, но болезнь уже гуляла по деревням.

Сачи Сайто была в числе умерших.

— А девочка? — спросил монах, слушавший откровения старосты с превеликим вниманием. — Она здесь, в деревне?

Тот скривился:

— Кто бы ее кормить стал? У нас тогда полдеревни вымерло, и больше взрослые. Я продал Мию в школу гейш «Медовый лотос», в двух днях пути на юг, вон за той горой.

Не будь староста так умопомрачительно пьян, он бы непременно заметил, каким обалдевшим стало лицо монаха при этих словах.

Эти сны всегда начинались одинаково, на крохотном скалистом пятачке между океаном и огненной землей. Приходил Джин в облике огромного огненного тигра, превращался в человека и переносил ее к горячим источникам или заброшенному храму с самодельными циновками на полу. Туда, где они узнали друг друга впервые. Где безопасно, безлюдно и так хорошо, так сладко любить друг друга.

Мия с нетерпением ждала прихода этих пугающе реалистичных грез. Чувственные и жаркие, они были ее тайной отрадой.

Но сейчас, увидев под ногами знакомый обрыв и перекатывающиеся кольца дракона внизу, она вместо радости ощутила тоску.

Это неправильно! Почему она продолжает грезить о Джине, если согласилась стать наложницей Ледяного Беркута? Если приняла это решение добровольно и отдалась даймё Такухати с радостью?

Можно сделать вид, что ничего не случилось. Разве властен человек над своими снами?

Но это будет ложью.

Мия чувствовала, знала — этот сон в ее власти. А если так, она должна выбрать.

Нельзя отдаваться одному мужчине, мечтая о другом. Это унизит ее и унизит Акио.

Сны или реальность? Самханский лазутчик или даймё Эссо? Предатель или человек, спасший Мии жизнь?

Нет, здесь нельзя выбрать разумом, как выбирают коня или ткань для нового кимоно на базаре! Нужно спрашивать сердце.

А сердце не спешило с ответом.

Джин… Он снился ей в пугающе чувственных снах. Пылкий и опытный любовник, веселый рассказчик, внимательный друг. Просыпаясь, Мия чувствовала себя такой несчастной и одинокой, что хотелось плакать в подушку. Она злилась на свою неспособность забыть самханца, но засыпала с надеждой увидеть его.

Мужчина, которому Мия спасла жизнь. В которого влюбилась — впервые в жизни, со всем пылом, свойственным юности. А он вел себя сдержанно, ничего не обещал, кроме того, что увезет ее в другую страну. В его объятиях Мия впервые познала наслаждение, а потом он изменил ей и исчез, так и не сдержав обещания.

Акио… Он хотел ее с первой встречи и не скрывал этого. Не желал понимать слова «нет», оскорблял и пугал Мию своей настойчивостью.

Но он же защищал ее всегда, когда в этом была необходимость. Защищал, лечил, отдав столько силы, что волосы и сейчас отрастают на ладонь в день. Спас от демонов и наместника, выкупил на мидзуагэ…

В душе он не такой, каким показался ей при первой встрече. За надменной и жестокой маской Ледяного Беркута прятался кто-то другой. Незнакомец, которого Мия пока не знала, только догадывалась о его существовании.

После прошлой ночи Акио стал ей ближе, будто они познали друг друга не только телом, но и душой. Вожделение, которое Мия вызывала в сильном и могущественном мужчине, льстило ее самолюбию. Но кроме тщеславия девушкой двигали иные, более глубокие и достойные чувства — восхищение, уважение, благодарность.

Акио Такухати притягивал и пугал. Рядом с ним Мия чувствовала себя слабой, но если раньше в этой слабости был привкус безнадежности, то теперь она стала сладкой. И гордость, прежде оскорбленно требовавшая забыть мужчину, который видит в Мие лишь постельную утеху, вдруг встала на его сторону. Теперь гордость велела показать все, на что способна его наложница, доказать Акио, что Мия достойна большего.

Теплые руки легли на плечи. Губы скользнули по шее, лаская, согревая дыханием.

— Почему я забываю тебя, когда просыпаюсь? — печально спросил голос над ухом. — И почему вспоминаю, когда попадаю сюда снова?

— Потому что я так хочу. — Ответ родился сам собой, раньше, чем разум успел осознать вопрос. Мия высвободилась из объятий и взглянула в упор в зеленые раскосые глаза.

Сердце сжалось от предчувствия разлуки. Она всматривалась в благородные черты лица: тонкий нос, высокие скулы, мужественный подбородок, мягкие губы, которые столько раз целовали Мию и шептали ее имя. Рыжие волосы отросли, теперь он собирал их в хвостик, но слишком короткие непокорные пряди спереди торчали смешными вихрами…

Идеальный мужчина. Фантом, созданный ее тоской по несбывшемуся.

Мия знает, каков реальный мужчина. Тот, кто ждет ее за порогом сна. У него колючие синие глаза и неуживчивый характер. Стальные пальцы, раз за разом оставляющие синяки на нежной коже, и хриплый голос, от которого внутри все плавится и находит приятная слабость.

С ним не будет просто, но он — настоящий.

— Не приходи ко мне, — четко выговорила Мия, глядя прямо в глаза Джину. — Я больше не хочу, чтобы ты мне снился.

Сон ушел мгновенно. Джин сел на циновке, глотая воздух ртом и вглядываясь в темноту каюты невидящими глазами.

Пахло благовониями и просмоленным деревом, за тонкой стенкой мерно шелестели волны.

— Что за ёкайские проделки? — громко спросил Джин и сам удивился, как сдавленно прозвучал его голос.

Он опять не помнил своего сна, но если раньше это вызывало только легкую досаду, то теперь в голове навязчиво что-то билось, стучало: «Опоздал!»

Попытка вернуть улетевшее видение отозвалась резкой болью в висках. Принц встал, выругался, наткнувшись впотьмах на угол столика.

— Шутишь со мной, старик? — сквозь зубы спросил Джин у морского божества, но тот, как всегда, промолчал. В каюте было тесно и душно. Джин с досадой отодвинул в сторону дверь и протиснулся в слишком узкий для него дверной проем.

Чтоб ему пусто было, повелителю морских драконов! Можно подумать, потомок огненного бога жаждет неделями болтаться посреди чуждой стихии.

Холодный ночной воздух остудил разгоряченное лицо. Что же ему снилось? Почему, откуда эта тоска и щемящее чувство утраты?

Справа, слева, позади простирался океан — молчаливый и обманчиво безмятежный. Он молчал.

Впереди, в неделе пути ждала Оясима.

Староста отрубился прямо на циновке. Вытянулся и захрапел, распространяя вокруг себя запах перегара. Низенький монах поскреб затылок, задумчиво оглядел немолодого и рыхлого мужчину.

— Признаться, я в затруднении, — обращаясь то ли к самому себе, то ли к спящему, произнес монах. — Вроде и гадкий ты человечишко, но не сказать, чтобы совсем пропащий. Зла не сделал, хоть и мог. К тому же, не продай ты Мию, я бы не имел возможности развлекать этим вечером добрых поселян, а посему мстить тебе вроде как не за что. Но все равно хочется…

Он еще постоял, потом щелкнул пальцами, словно пришел к какому-то решению, и принялся за дело. Извлеченным из очага угольком разрисовал лицо спящему, превратив его в подобие карнавальной маски демона-они. Волосы и жидкую бороденку заплел в мелкие дурацкие косички. Небрежными стежками сшил рукава одежды и связал ноги пеньковой веревкой — легко, чтобы не перекрыть тока крови, но так хитро, чтобы, встав спросонья, человек непременно навернулся. Выплеснув половину воды из глиняного кувшина у изголовья, щедро долил туда рисового уксуса. Остатки уксуса монах вылил в бродившее в огромной бочке на заднем дворе саке.

Проделав эту и еще с десяток подобных пакостей, он прихватил початый мешок с рисом и кулек с сушеными сливами, поклонился домику старосты и был таков.

Глава 11 ПРОБУЖДЕНИЕ

В этот раз Мия проснулась первой.

Ее щека уютно устроилась на широкой мужской груди. Акио прижимал девушку к себе и, как будто этого было недостаточно, намотал на руку отросшие волосы, превратив их в созданный самой природой поводок. Оставшейся длины хватало, чтобы отодвинуться или повернуться, но уйти, не разбудив мужчину, Мия не могла.

Несколько мгновений она лежала, прислушиваясь к его дыханию и своим ощущениям.

Уходить не хотелось. Но очень хотелось освободиться. Чтобы знать — Мия может уйти. Когда пожелает.

Она попыталась аккуратно высвободить волосы, но в ответ Акио недовольно проворчал что-то и, не просыпаясь, сжал объятия, удерживая свою добычу.

Если разбудить даймё, он отпустит волосы. Но Мии вдруг стало любопытно. Девушка поняла, что впервые видит Акио Такухати спящим, и ей захотелось рассмотреть его поближе. Сейчас, пока он лишен всех привычных щитов и масок. Возможно, тогда она сможет чуть лучше понять человека, который распоряжался полностью ее жизнью. Или понять, зачем она ему.

Дождавшись, пока дыхание мужчины снова станет ровным и глубоким, а объятия ослабнут, Мия чуть приподнялась, вглядываясь в лицо даймё, словно видела в первый раз.

Во сне он был другим.

Черты лица неуловимо изменились, стали мягче. Исчезла жесткая складка у края красиво очерченных губ, вечно хмуро сдвинутые брови разошлись в стороны, чуть вздрагивали густые темные ресницы, скрывая холодное синее пламя.

Девушке вдруг до зуда в кончиках пальцев захотелось коснуться его лица. Провести по краю щеки, скулам, подбородку — запоминая, изучая.

На доверчиво откинутой шее часто билась жилка. Скользнуть бы вдоль нее языком, попробовать на вкус его кожу. Но тогда даймё точно проснется.

Его черные волосы разметались по подушке. Мия робко пропустила сквозь пальцы несколько прядей. Жесткие, почти как конская грива. Он не выбривает макушку, просто собирает их в хвост на затылке. Ему идет.

Она все же не удержалась и провела кончиками пальцев вдоль его плеча, очерчивая мускулы. Его смуглое тренированное тело завораживало. Можно сотни раз повторять себе, что внешняя красота в человеке не главное, но нельзя перестать восхищаться ею.

Широкие плечи, сильные руки с проступающими под кожей венами. Тело воина. Он ведь отрабатывает удары с катаной каждый день. Гейши в «Медовом лотосе» говорили, что даймё — лучший в кэмпо среди самураев Оясимы. В памяти всплыла картина, подсмотренная несколько месяцев назад в школе. Короткий свист меча, почти незаметное глазу движение, игра мускулов под чуть влажной от пота кожей — это было так красиво! Мия хотела бы увидеть еще раз его тренировку. Может, он разрешит посмотреть…

Взгляд скользнул ниже. По четко очерченным мышцам груди и живота к возбужденному члену. Девушка уставилась на него, ощущая одновременно смущение и любопытство. Конечно, она прекрасно знала, как устроены мужчины. Наставницы на занятиях уделили немало времени этому вопросу, да и практики с фантомами было предостаточно… Но в том, чтобы вот так жадно рассматривать не абстрактный каменный фаллос или иллюзию в генсо, а живого, опасного мужчину, с которым ты провела ночь, было что-то очень волнующее. И член так непристойно торчал, наводя на стыдные фантазии. Мии захотелось положить на него руку, чуть сжать, провести, ладонью ощущая выступающие вены, поцеловать…

Она вспомнила его вкус и покраснела. Ей действительно очень понравилось дарить ему наслаждение. Лаская его, Мия ощутила, что не только она принадлежит этому мужчине, но и он принадлежит ей. В тот момент она до того поверила в это, что даже осмелилась бы назвать его «своим».

Но вряд ли даймё согласится. Наложница принадлежит самураю, а не самурай наложнице.

На душе стало горько, и девушка отвернулась. Как глупо и неправильно устроен человек — всегда хочет большего. Разве она не мечтала, чтобы даймё Такухати назвал ее своей и забрал из чайного домика? А вот теперь, когда он спас Мию, убив равного, поклялся не обижать ее, окружил заботой, сделал своей, она опять чем-то недовольна. Неблагодарная.

Она снова как завороженная уставилась в лицо спящему. Какой он все-таки красивый. И опасный. Прозвище «Ледяной Беркут» ему удивительно подходит, в этих резких чертах есть что-то птичье. Не зря его предок умел оборачиваться гигантским белым беркутом. Хищно растопыривший когти орел на знаменах Эссо, должно быть, и есть тот самый Такэхая. Повелитель северных ветров, льдов и туманов, бившийся с драконом и проигравший ему…

Ресницы дрогнули. Мужчина открыл глаза.

Мгновение он смотрел на Мию с недоумением только что разбуженного человека, а потом по губам даймё скользнула улыбка. Она красила его лицо, делала привлекательнее и моложе. Сейчас перед Мией лежал Ледяной Беркут, но он словно надел маску не до конца. Сквозь нее проглядывал незнакомец, которым Акио становился во сне.

Он же вправду только что проснулся? Не видел, как она его разглядывала? Или видел?

— Доброе утро, господин, — шепотом сказала Мия и покраснела.

— Мия!

Мия снилась ему — покорная, нежная, сладкая. И первым, что он увидел, проснувшись, было ее лицо. Встрепанная после сна, с блестящими глазами и румянцем на щеках, она была невозможно соблазнительной и хорошенькой. Совершенно без причины Акио почувствовал себя счастливым — почти позабытое чувство из детства.

Он провел по ее нижней губе, намекая на поцелуй, и девушка, повинуясь какому-то инстинкту, поймала кончик пальца губами и разомкнула рот, впуская его внутрь.

Акио замер. Мия медленно обвела языком вокруг пальца, не отрывая взгляда от враз потемневших глаз даймё. И так же медленно, не прекращая ласкать и облизывать, заглотила его целиком. Она делала это намеренно неторопливо, испытывая его терпение и наслаждаясь тем, какой эффект производит это простое действие на мужчину рядом.

Он перестал дышать. Расширенными зрачками смотрел, как девушка подается то вперед, то назад в пикантной пародии на вчерашние ласки. Округлившиеся губы охватывали и сжимали палец, Мия покусывала его — легонько и нежно — и бросала дерзкие взгляды снизу вверх. Горячо заныло в паху, ушли все мысли, осталось только зверское желание раздвинуть ей ноги, войти, выплеснуться. Бросились в глаза засосы на тонкой шейке — его метки. Темно-лиловые, они выделялись на бледной коже, как клеймо. Акио почувствовал, что у него темнеет в глазах от возбуждения. Маленькая ведьма! Она прекрасно понимала, что делает, когда начинала эту игру!

— Дразнишь меня, лучшая ученица?

Он выдернул палец из ее жаждущего ротика и положил руку девушке на затылок. Вторая рука, все еще удерживавшая волосы Мии, сжалась в кулак. Акио потянул, принуждая ее лечь на себя.

Поцелуй был напористым и жадным. Акио заставил ее раскрыть губы, вторгся языком внутрь, изучая и подчиняя. Мия почувствовала, как жесткая ладонь скользнула вниз вдоль спины по чуть выступающим позвонкам, надавила на талию, сжалась на ягодице, притискивая крепче свою добычу. Бедром она ощутила его напряженный член и задохнулась от внезапно нахлынувшего возбуждения. Словно Акио влил в нее свое желание вместе с поцелуем. На коже полыхнули оставленные им вчера метки, соски съежились, став похожими на маленькие горячие камушки. Мия чуть потерлась о его тело, чувствуя, как низ живота наливается пульсирующим теплом, а мысли растворяются в желании принадлежать этому мужчине, снова почувствовать его внутри.

Акио оторвался от ее губ лишь для того, чтобы потянуть девушку вверх и прижаться губами к ее груди. Облизал сосок, втянул в рот, лаская и поглаживая языком. Оторвался, чтобы подуть. Прикосновение холодного воздуха заставило Мию вздрогнуть и прерывисто вздохнуть.

Как и вчера, эти прикосновения его языка, губ и пальцев просто сводили с ума, лишали воли, превращали ее в послушную глину в умелых руках гончара. Не хотелось ничего, только всхлипывать и умолять его не останавливаться.

— У тебя красивая грудь, Ми-я. Как два персика. Так и хочется укусить. — В подтверждение своих слов Акио игриво куснул сосок и довольно сощурился, услышав очередной стон. — Ты такая чувствительная. Тебе ведь нравится, когда я делаю так? — Он чуть сжал пальцы, вглядываясь в ее затянутые поволокой глаза.

— Да, — с придыханием призналась Мия. — Мне нравится все, что вы делаете.

Ей нравился секс. Нравилась властность Акио в постели. И до одурения, до сладких мурашек нравилось, как в его глазах при одном взгляде на Мию разгорается голодное пламя. Хотелось бросать ему вызов, дразнить снова и снова…

Подчиняясь его желанию, она легла на спину. Акио выпустил волосы, и они разметались по футону черными кольцами. Жесткие, в мозолях от катаны, руки накрыли грудь. Сжались, погладили. Контраст смуглой и перламутрово-бледной кожи завораживал и возбуждал.

— Такая нежная… — хрипло сказал он, чуть сжимая пальцы. — Словно шелк.

Акио наклонился и провел языком от камушка, лежащего между грудей, до ямки пупка, шумно выдохнул «сладкая!» — и снова склонился над девушкой. Он целовал ее, прикусывал кожу, ласкал губами и языком и никак не мог насытиться ее телом.

Мия металась, постанывала и выгибалась ему навстречу в безмолвной мольбе. Желание жгло изнутри, щекотало кипучими пузырьками воздуха в горячем источнике. Она хотела этого мужчину, стеснялась своего вожделения и одновременно жаждала как-то выразить его. Показать Акио Такухати, что Мия — не безропотная жертва. Что все происходящее — и ее выбор.

— Господин, возьмите меня!

Эта просьба, произнесенная прерывающимся голосом, вызвала на лице мужчины довольную улыбку. Он скользнул вдоль ее тела, касаясь кожи одним лишь жарким дыханием, и навис над Мией. Девушка почувствовала прикосновение члена к своему самому чувствительному местечку и чуть не застонала от нетерпения.

— Можно я буду сверху, господин?

Она подалась вперед бедрами, но Акио снова усмехнулся, покачал головой и легонько укусил ее за губу, обозначая, что сегодня он, и только он, будет все контролировать. Бережно, но непреклонно заставил девушку поднять и свести руки над головой, с легкостью удерживая их одной ладонью.

— Будешь, — пообещал он на выдохе, входя в нее. — В другой раз.

Мия ахнула, подалась ему навстречу, а дальше были только приятная тяжесть тела сверху и восхитительное ощущение наполненности. Акио целовал девушку жадно, почти грубо и яростно врывался в ее тело, вызывая неконтролируемые вскрики. Его пальцы до боли стискивали тонкие запястья. Мия не пыталась освободиться, но ему словно нравилось так утверждать свою власть.

Ощущение чужой плоти внутри сводило с ума, отдавалось во всем теле блаженными разрядами. Внизу живота то скручивало, то отпускало сладостной судорогой.

Девушка задрожала, выгнулась, оплела его ногами, стремясь стать еще ближе, слиться в одно. Он разжал ладонь, и Мия вцепилась в его плечи. Ногти скользнули по смуглой коже, оставляя царапины, Мия вжалась в мужчину, жалобно простонала его имя. Наслаждение прошило тело молнией, оглушило на мгновение. Она всхлипнула и обмякла. Сквозь блаженную истому Мия чувствовала, как он продолжает двигаться в ее теле. Толчки отзывались сладкими спазмами, она тихо стонала ему в губы каждый раз, когда он погружался в нее до конца.

Акио навалился, вдавливая девушку в футон, стиснул так, что стало трудно дышать, громко хрипло выдохнул и замер. А потом медленно вышел из нее и опустился рядом. Обнял, и она в ответ прижалась и положила голову на плечо. Простой, полный доверия жест, всколыхнувший целую бурю чувств в нем.

Было хорошо, но это было какое-то очень непривычное «хорошо», не похожее на апатию, которую он чувствовал после секса с другими женщинами. От нежности к маленькой гейше перехватывало горло, Ледяной Беркут не рискнул бы сейчас заговорить. Это пугало, он не привык испытывать ничего подобного.

Акио стиснул зубы, пережидая непонятный приступ. Это безумие, он одержим. Тянет к Мии, словно курильщика опиума к трубке. И так же хорошо от близости с ней.

Он надеялся, что утоленное желание приглушит развитие болезни, но вышло наоборот. Нельзя было выкупать ее на мидзуагэ, нельзя было спать с ней, нельзя было касаться нежной перламутровой кожи. Мия — яд, сладкий яд, совершенная отрава, призванная свести его с ума.

Но как Акио ни старался, он так и не смог искренне пожалеть о том, что было. Щемящее сумасшедшее счастье накрывало его с головой при взгляде на ее довольное лицо, блестящие глаза и распухшие от поцелуев губы. Он погладил Мию по спине, чуть касаясь кончиками пальцев выступающих позвонков, и девушка потерлась в ответ щекой о его грудь.

Маленькая, хрупкая, такая покорная и сладкая. Его сокровище. Его женщина!

Значит, остается только сдерживаться, чтобы не выглядеть рядом с ней слюнявым идиотом, как те же курильщики в объятиях наркотических грез. И стараться, чтобы Мия не догадалась, насколько он зависим от нее. Держать лицо, давить бредовые признания и нежные слова, что рвутся с языка. Никто не должен знать, что Ледяной Беркут сошел с ума…

— С сегодняшнего дня будешь спать в моей комнате.

Мия вздрогнула. Ей показалось, что она ослышалась. В его комнате? Но почему? Наложнице надлежит обитать отдельно от господина на женской половине дома. Она подняла голову, поймала взгляд даймё. У него снова было такое непонятное выражение лица. И глаза светились, как два драгоценных камня — красиво и жутко.

— Я вам не помешаю?

— Нет. Хочу, чтобы ты была рядом.

— Хорошо.

Ее снова охватило ощущение неуверенности. В завтрашнем дне, в происходящем, в самом даймё. Мия хорошо знала, как ублажить мужчину ночью, как приветствовать утром, как попрощаться.

Но как жить рядом с ним? Что дозволено и что не дозволено делать? О чем она вправе просить?

Этому в «Медовом лотосе» не учили.

В чайные домики приходили за праздником. От гейш ждали флирта, тонкой игры, искусства обольщения, музыки, танцев… Каждый самурай имел возможность в окружении юных прелестниц почувствовать себя императором.

Быть может, Акио ждет, что Мия будет устраивать такую феерию для него одного каждый вечер? Но она не умеет. У нее так мало опыта, да и не справиться с подобным в одиночку. В чайном домике одним клиентом могли заниматься до восьми девушек одновременно.

А вдруг даймё разочаруется в ней и захочет вернуть Мию обратно?

Он вгляделся в ее лицо, помрачнел и спросил резко:

— Не хочешь жить со мной?

Мия растерянно заморгала. Она совершенно не понимала, что она сделала не так, но Акио снова переменился. Теперь его лицо стало бесстрастной маской, и он смотрел на нее холодно и зло.

— Я не знаю, господин, — честно призналась она. — Как я должна вас радовать?

Он удивленно свел брови:

— Радовать?

— Ну… вы же хотите, чтобы я как-то развлекала вас, — сбивчиво начала объяснять девушка. — Я постараюсь, честно. Только говорите мне — как. И не ругайте за ошибки, пожалуйста. Я не умею, но я научусь.

Он тяжело вздохнул. Не было причины для грусти — девочка всего лишь хочет быть удобной для него, все правильно. Наложница и должна стараться стать удобной для господина.

Но Акио все равно ощутил болезненную горечь. Ему хотелось иного от нее. Чтобы Мия счастливо улыбнулась, услышав о его решении. И чтобы сказала совсем другие слова.

— Верю, — это вышло не зло, а печально. — Ты научишься, ты же лучшая ученица.

Глава 12 НАЛОЖНИЦА

Сережку с противозачаточным заклинанием Акио подарил ей сразу после завтрака.

— Привез тебе подарок из Тэйдо, — пояснил он с кривой улыбкой в ответ на ее вопросительный взгляд. — Давай надену.

Боль кольнула мочку, и в ухе расцвел золотой цветок с крохотными каплями бриллиантовой росы на листьях.

Мия взглянула в зеркало, ощущая странную горечь. Она не чувствовала в себе готовности стать матерью, но этот подарок задел и даже обидел. Как напоминание, что Мия должна знать свое место — место наложницы. А рожать детей ему будет жена из знатного рода.

А потом Акио ушел, оставив Мию почти на весь день. Встреча с советниками, начальником стражи, главой купеческой гильдии, срочные прошения, обеспечение армии, непонятная задержка налогов из северных поселений. У даймё много дел.

Девушка слонялась по замку, чувствуя себя еще более неприкаянной, чем до его возвращения. Юрико пыталась развлечь ее музыкой и чтением стихов, но Мия была рассеянна, почти не слушала, отвечала невпопад, то и дело кидала быстрые взгляды за окно, а когда даймё появился на заднем дворе, и вовсе высунулась почти по пояс.

Она со смутной обидой следила, как Акио направляется стремительным шагом от казарм к хозяйственным складам, как суетится и приплясывает вокруг него господин Масуда собственной низкорослой персоной. Внезапно даймё остановился и поднял голову. Мия шарахнулась от окна и налетела на стену.

— Госпожа, что случилось? — испугалась Юрико.

— Ничего.

Мия снова прокралась к окну и выглянула так, чтобы ее нельзя было заметить со стороны двора, но Акио уже ушел.

— Вы смотрели на господина? — догадалась служанка. — Я тоже иногда так делаю. Он такой, такой… Только всегда сердится, если замечает. Говорит, чтобы не пялилась и шла работать. — Юрико восторженно вздохнула. — Ах, госпожа, вы счастливица…

Мия фыркнула. Ее неожиданно взяла досада, и девушка поклялась себе, что больше не взглянет лишний раз в сторону даймё. Пусть он занимается своими делами, а она будет заниматься своими.

Но дел у Мии не было.

У майко или гейши много обязанностей и почти нет прав. Жизнь наложницы оказалась зеркальным отражением прежней жизни. От Мии никто ничего не требовал, и сотни слуг Инуваси-дзё были готовы исполнить любую прихоть девушки по первому слову. Только пожелай.

Но чего желать, когда она сыта, одета изысканней придворной дамы? Когда к ее услугам множество музыкальных инструментов, свитки с романами и поэмами, рукоделие, если госпожа наложница пожелает им заняться, или любое другое развлечение, которое приличествует знатной женщине?

А Мии было скучно.

Она не привыкла к излишку свободного времени. Безделье, которым так кичились иные высокорожденные, угнетало девушку. Ей не хватало дружеского общения и участия. Юрико, при всей ее доброжелательности, не уставала подчеркивать, что она не ровня госпоже. Мия задумчиво ковыряла иголкой вышивание и вздыхала, вспоминая резкую, импульсивную Кумико или веселого Дайхиро.

Где они теперь?

Девушка попробовала вернуться к танцам — занятие, которое всегда дарило ей особую радость, но оказалось, что в замке нет музыкантов. Госпожа Масуда предложила вызвать артистов из Асикавы, но Мия представила, сколько суеты поднимется, как будут бегать и готовить зал для занятий служанки, как отправят посыльных в город, привезут музыкантов — их ведь и поселить где-то нужно. Весь замок будет знать, что госпожа наложница занимается танцами, еще и подглядывать начнут, обсуждать…

Представила все это — и отказалась.

Плохо было, что Мия сама не понимала до конца, что ей позволено как наложнице и в каких пределах. И мысленно сравнивала себя с бесполезной красивой безделушкой в жизни даймё.

Не с кем было поговорить, не к кому обратиться. На холодном неласковом Эссо вовсю бушевала весна, и казалось, что жизнь проходит мимо, касаясь лица краешком рукава. Снова вернулось тоскливое чувство беспомощности, ощущение, что Мия ничего не решает в своей судьбе.

И ведь не на что жаловаться! Одета, обута, сыта. Слуги обращаются к ней, как к знатной даме, мужчина рядом — предмет тайных воздыханий половины женщин острова. А она опять несчастна.

Неблагодарная!

Кроме Мии, в Инуваси-дзё не было бездельников. Каждый житель замка, от служанки, драившей полы, до даймё, занимал свое место в четко отлаженном механизме. И на фоне этой всеобщей занятости девушка особо остро ощущала свою бесполезность и ненужность.

Единственную свою обязанность — отдаваться господину — Мия не могла воспринимать как обязанность. Обязанность — что-то скучное, неприятное, но необходимое. Она же дарила ласки искренне, с наслаждением. Таяла под поцелуями, хмелела от его низкого хриплого голоса, подчинялась, готовая исполнить любое его желание. И с восторгом ловила выражение блаженства на его лице, когда они становились единым целым.

Он был страстным и неутомимым любовником. Властным, но заботливым. Секс с ним открывал ей новые, неизведанные грани собственной чувственности. Мия не узнавала себя, такой изобретательной и бесстыдной она становилась в его объятиях.

Но стоило ему утолить голод, как Акио снова замыкался. Это ранило, обижало до слез. Мия знала, что не имеет права претендовать на что-то еще, он и так давал ей куда больше, чем может ожидать наложница от самурая. И все же от его холодности было больно.

После близости он часто дарил подарки. Мия принимала их — наложнице нельзя не принять подарок своего господина. Но девушка не могла избавиться от унизительного чувства, что он только что заплатил ей за секс.

Как гейше.

Она прятала драгоценности в шкатулку и мечтала забыть о них. Благо даймё не требовал, чтобы Мия носила подаренные украшения.

Акио Такухати все так же вызывал у нее противоречивые чувства. Они жили рядом, спали в одной постели, занимались сексом, но оставались чужими друг другу. Бывало, что он почти демонстративно не замечал Мию. Тогда ей хотелось уйти, сбежать, навсегда покинуть проклятый Эссо, забыть его холодную красоту и его повелителя. В иные минуты даймё, напротив, смотрел на нее так, будто на свете нет ничего интересней и значимей Мии. Тогда она ощущала себя самой прекрасной и желанной женщиной в мире. И это тоже пугало, потому что было самообманом.

Энергия и ритм жизни даймё восхищали. Казалось, Акио знал по именам и в лицо всех солдат своей армии и слуг в замке, помнил, кому и когда отдал какое распоряжение, кто справился, а кто проявил себя не лучшим образом.

Он вставал в пять утра, шел на двухчасовую тренировку, потом выливал на голову ведро ледяной воды, переодевался и до обеда успевал побеседовать со всеми советниками, просителями и подчиненными, вникнуть в каждую проблему и решить ее в своей обычной манере — быстро и жестко. После обеда приходило время работы с бумагами. Акио разбирал бесконечные прошения, жалобы и предложения. Потом еще одна тренировка, легкий ужин и несколько коротких часов перед сном, которые он мог посвятить себе.

Родовая магия словно накладывала свой отпечаток на личность Акио Такухати. Мия чувствовала опасливое восхищение его страшной силой — силой холодных северных штормов и ледяного ветра. Трепет перед умением быть непреклонным, решать любые задачи, давить, гнуть и ломать других людей.

Порой ей казалось, что первым человеком, которой изведал эту силу даймё и подчинился ей, был он сам. Тот незнакомец, который иногда мелькал за высокомерной и отстраненной маской.

Она хотела бы увидеть его, узнать поближе. Заслужить доверие. Но как Мия ни пыталась, все ее попытки наталкивались на стену, которую Акио возвел вокруг своей души.

Одержимость усиливалась с каждым днем. Потребность видеть Мию, слышать ее голос приобретала размер болезненной мании. В минуты просветления Акио с ужасом понимал, что готов сделать что угодно, лишь бы вызвать на ее лице счастливую улыбку.

Болезнь. Сумасшествие.

Войдя в помещение, он первым делом инстинктивно искал глазами свою наложницу. Вглядывался в лицо, когда она спала, словно силился запечатлеть навсегда в памяти эти черты. Она бывала веселой, хмурой, серьезной, иногда даже сердитой, но всегда бесконечно милой. И грозный даймё Эссо стискивал зубы и отводил взгляд, пережидая приливы неконтролируемой мучительной нежности.

В надежде избавиться от наваждения он уходил в дела и тренировки. Старался не обращать на нее внимания, чтобы не выдать случайно позорной слабости. И только в мгновения, когда она была в его объятиях, Акио давал волю постыдному и сладкому чувству. Ласкал ее, выцеловывая каждый пальчик, каждую клеточку тела, разбирал волосы по прядкам, снова и снова доводил до высшего наслаждения. И отворачивался после, стараясь подавить глупые признания.

А Мия день ото дня становилась все печальнее. Ее не радовали новые наряды. Украшения вызывали на лице бледную дежурную улыбку, она кланялась, говорила «спасибо, господин», и Акио понимал — не то. Она положит очередной подарок в шкатулку к другим драгоценностям и забудет.

Что ей нужно? Он хотел, чтобы Мия была счастлива, ее улыбка была нужна ему почти так же, как воздух! Но что нужно ей — маленькой, такой хрупкой и такой сильной, так не похожей на всех остальных женщин, когда-либо бывших в его жизни? Почему ей плохо с ним, он же старается, чтобы у нее было все?

Ми-я… Его солнце, его счастье, его сокровище.

На пятый день Мия поняла: еще немного и она взвоет от вынужденного безделья. Стены замка давили, в окно заглядывали ветра, приносили запах почти отцветшей сакуры, звали прогуляться по холмам. Госпожа Масуда, вздохнув, выделила девушке двух уже знакомых самураев. Но в тот момент, когда они почти пересекли двор и подошли к центральным воротам, судьбе было угодно столкнуть Мию с Акио Такухати.

— Куда собралась?

Мия даже споткнулась, напоровшись на злой голос, как на нож. Он стоял у нее на пути, перекрыв дорогу, и смотрел так, словно поймал на месте преступления.

— На прогулку. — Она услышала в своем голосе просительные нотки, как будто и правда была застигнутой преступницей, и рассердилась. — Госпожа Масуда разрешила…

Он сжал челюсти так, что желваки заиграли под кожей.

— Она не госпожа, Мия! Твой даймё я, только я могу что-то разрешить тебе делать. Никаких прогулок. Пошла домой! Я скажу страже, чтобы тебя не выпускали.

Мия развернулась и побрела обратно. Хотелось разрыдаться от несправедливости полученной выволочки. За что он так с ней? Она же не хотела ничего плохого! Неужели теперь ее судьба вечно сидеть в четырех стенах и развлекать даймё, когда тот пожелает плотских утех?

Чтобы никто не видел, она забилась в комнату для хозяйственных нужд в дальнем крыле замка. Свернулась калачиком на циновке в углу и уже там дала волю слезам, оплакивая глупые девичьи мечты. Зря она надеялась стать для Акио Такухати чем-то большим, чем просто постельной игрушкой. Да, даймё одержим ее телом, но и только. Однажды он насытится и выкинет ее из своей жизни.

Верно говорили в школе. Нельзя доверять мужчинам. Они предают, используют и бросают. Да, формально Акио Такухати выполнил свою клятву — он не бил, не насиловал и не унижал Мию.

Но обидеть можно не только действием. Иногда невнимание обижает сильней.

Наплакавшись вволю, она уснула.

Проснулась Мия оттого, что стало жарко. Отбросила в сторону тяжелое шерстяное одеяло и села, удивленно моргая.

Она помнила, что уснула на циновке, но сейчас под ней был футон. И даже вышитая подушечка под головой, а рядом валялось одеяло.

Знакомая обстановка подсказала, что Мия в спальне даймё. За наполовину задвинутыми ставнями сгущались сумерки, и комнату освещал дрожащий огонек в масляной лампе.

Но как она здесь оказалась, если уснула совсем в другом месте?

Со второго взгляда Мия поняла, что она не одна в комнате. Акио сидел на футоне рядом и смотрел на нее внимательным тяжелым взглядом.

— Господин Такухати!

— Проснулась? Хорошо.

Судя по его тону, все было совсем нехорошо.

— Как я здесь оказалась?

— Я принес тебя. — Теперь голос Акио был просто ледяным.

— Ясно.

Он зло сощурил глаза.

— Ясно? А мне нет! Что это за фокусы, Мия? Моя наложница не должна спать на полу в чулане.

Мия опустила взгляд. От его суровости снова захотелось разрыдаться.

— Простите. Больше не повторится.

Акио медленно выдохнул, словно пытался успокоиться.

— Ты плакала. Почему?

Мия пожала плечами. Любое объяснение прозвучало бы как претензия, а разве у нее есть право их предъявлять?

— Я задал вопрос!

— Простите, — буркнула она, отводя взгляд. — Это тоже больше не повторится.

— Какого… — Владевшая им ярость прорвалась наружу. Даймё с размаху саданул рукой по стене, разбив в кровь костяшки, и вскочил. Его лицо было искажено, магический огонь в глазах полыхал так ярко, что казалось, синева заливает глазницы. Мия съежилась, отползла в угол.

Она только раз видела Акио Такухати в таком гневе. В тот вечер, когда он унизил ее, а потом овладел.

— Чего ты хочешь? — прорычал он. — Что тебе нужно, Мия?!

— Простите… — Мия всхлипнула и заревела.

Акио сжал кулаки и выругался, беспомощно глядя на рыдающую девушку. Прошелся по комнате, усмиряя гнев, снова опустился на татами рядом.

— Мия…

Она шарахнулась от протянутой ладони. Мужчина тяжело выдохнул и привалился к стене.

— Чего ты хочешь, Мия? — с болью в голосе повторил он. — Чего тебе не хватает?

— Простите…

— Это я уже слышал. Будем считать, что простил. — Он шумно выдохнул несколько раз, успокаиваясь. — Итак, — голос зазвучал равнодушно и жестко, — почему ты рыдаешь в чулане? И почему шарахаешься от меня? Разве я не клялся не причинять тебе вреда?

Она сглотнула и постаралась взять себя в руки. Гнев даймё пугал, но бесстрастный тон ранил сильнее. Всякий раз, когда Акио становился таким отстраненным и высокомерным, у Мии появлялось ощущение, что она бьется всем телом о глухую стену.

Зачем? Для чего пытаться стать близкой с мужчиной, которому эта близость не нужна? Зачем протягивать свое сердце в ладонях тому, кто швырнет его в грязь? Акио нужно ее тело, нужна послушная красивая игрушка в постели? Пусть так. Мия тоже научится равнодушию.

У нее получилось ответить так же безразлично и холодно:

— Глупая женская истерика, мой господин. Больше не повторится.

Акио дернулся, как от пощечины.

— Позвольте, я приведу себя в порядок. — Она встала.

— Мы не договорили.

Он тоже встал.

— Что еще угодно господину?

— Прекрати! — Акио надвинулся, взял ее за плечи, стиснул до боли, встряхнул. — Посмотри на меня!

Она неохотно подняла лицо. Под его горящим взглядом удерживать почтительную безучастную маску было непросто.

— На меня, а не сквозь меня, Мия!

— Я смотрю, господин.

— Хватит! — Он навис сверху — опасный, непонятный, требовательно заглядывая в ее лицо. — Хватит изображать образцовую наложницу!

— Вы же сами хотели… — Надолго ее не хватило, губы снова начали дрожать.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, а не плакала, — тихо сказал Акио. — Что не так, девочка?

И столько внезапной нежности было в этом коротком «девочка», что Мия растаяла и раскрылась.

— Я вам не нужна, — выдавила девушка. — Я никому здесь не нужна.

Его зрачки расширились. От изумления даймё даже ослабил хватку.

— Что за чушь! Ты нужна мне!

— Вы не обращаете на меня внимания.

— Я провожу с тобой каждую ночь!

— Вы не обращаете на меня внимания, — с отчаянием повторила она. — Не разговариваете, только приказываете. Гоните из комнаты, когда заняты. Не замечаете, пока я вам не понадоблюсь…

Мия говорила торопливо, пытаясь выплеснуть наболевшее. Рассказать о горьком чувстве одиночества и неприкаянности, которое испытывала последние дни. О том, как невыносимо быть бесполезной. Как Мия чувствует себя пустым местом, когда Акио не замечает ее, находясь в той же комнате. И как больно и обидно, когда он отворачивается и засыпает сразу после секса или уходит по своим делам, не подарив даже поцелуя на прощанье.

На протяжении этой обвинительной речи на лице даймё по очереди сменились изумление, возмущение и задумчивость.

— И вы не хотите от меня детей, — жалобно закончила она.

— Хочу, — возразил Акио. — Очень хочу.

— Но… — Рука сама собой потянулась к сережке.

— Сейчас это слишком опасно. Самое большее через полгода все решится. Тогда я сниму ее. Если буду жив.

Она ойкнула. Сердце трепыхнулось от страха.

— Почему опасно? — шепотом спросила Мия.

Акио покачал головой и взял ее лицо в свои ладони:

— Политика. Забудь. Что до остального… — Он поцеловал ее в заплаканные глаза и обнял. — Я понял, — глухо выдавил мужчина, утыкаясь лбом ей в плечо. — Понял…

Никогда еще Ледяному Беркуту не было так сложно.

Он желал, отчаянно пытался стать мягче с Мией. Дать волю сжигающей душу нежности, позволить себе слабость, произнести слова, что так и рвались с языка…

И не мог.

Что-то останавливало в последний момент, словно он с размаху натыкался на стену. Прозрачную ледяную стену, отделявшую его от всех людей вокруг, великолепно защищавшую душу от любых невзгод и потрясений. Нападала мучительная немота или с губ срывались совсем другие, резкие и злые слова…

Как в тот раз, когда он испугался, поняв, что Мия собралась за пределы замка в сопровождении всего двух воинов. Нужно было поговорить по душам, объяснить, выделить ей отряд для охраны, а еще лучше отправиться вместе с ней.

Но он не умел разговаривать по душам.

Мир вокруг подчинялся строгой иерархии — были те, кто обязан выполнять приказы Акио. И те, чьи приказы он обязан выполнять. Ледяной Беркут прекрасно умел приказывать. Назначать ответственного, раздавать задачи и следить за их исполнением. Он даже иногда вдавался в объяснения, если этого требовало дело. Коротко и сухо, спокойно.

Но Мия словно взламывала его холодный, упорядоченный мир одним своим присутствием. Рядом с ней его почти трясло от новых, ранее неведомых чувств. Тревога, нежность, желание заботиться, восхищение, страх потери, счастье…

И все это разбивалось о ледяную стену в душе, умирало несказанным.

Когда-то Акио горел заживо, стоя на передовой в Огненной долине. Сейчас он тоже горел, сжигая себя в огне новых чувств. Стена, бывшая раньше безопасным убежищем, стала темницей, из которой не было выхода.

Он вспоминал Хитоми. Сестра — единственный человек в этом мире, проходившая за ледяную стену. Спокойно, как к себе домой.

Нет, он никогда не впускал ее, она входила сама, не замечая преград. Ее не отпугивала напускная холодность и жестокость Ледяного Беркута, она видела в Акио сильного, доброго и заботливого старшего брата, и он становился для нее таким.

Но Мия так не умела. И Акио понимал — еще немного, и все. Он потеряет ее.

Навсегда.

— Господин…

Мия нерешительно застыла на пороге кабинета. Соседняя со спальней комната, в которой даймё хранил архив, переписку, карты, своды законов, многочисленные свитки по экономике и военному делу. Обычно именно здесь после обеда он разбирал письма и бумаги. Мия до сих пор была в этой комнате лишь однажды, в самый первый день.

Акио сидел за столиком, просматривая какое-то донесение, и делал пометки на листе рисовой бумаги.

— Иди сюда.

Она робко подошла и опустилась на татами рядом со столиком. Непривычно было, что Акио больше не гонит ее и не отмахивается.

— Сейчас закончу, — сказал он, не отрывая глаз от бумаги. — Подожди.

Изящная кисть казалась слишком маленькой для его руки. Меч смотрелся в ней куда уместнее.

Мия опустила взгляд на беспорядочные черточки, которыми он пятнал белизну бумаги. При виде такой записи преподавательница каллиграфии из «Медового лотоса» схватилась бы за сердце. Иероглифы торчали вкривь и вкось, местами и вовсе только по соседним значкам можно было догадаться о значении того или иного символа.

— У вас плохой почерк.

— Ужасный, — хмыкнул Акио. — Отец считал, что для будущего даймё важнее уроки кэндо, экономики и военного дела.

— А говорят, что кэндо и каллиграфия — едины. И мастер в одном искусстве будет мастером и в другом.

— Врут.

Он обмакнул кисть в тушь, занес над бумагой и выругался, посадив кляксу прямо по центру свитка. Некрасивое пятно съело половину иероглифов, лишив смысла все прочие.

Со словами «опять переделывать!» Такухати скомкал испорченный лист и достал новый.

— Неправильно.

— Что? — Он поднял голову и хмуро уставился на Мию.

— Вы слишком глубоко погружаете кисть. Достаточно на треть. И тушь лучше не стряхивать, а отирать. Давайте я покажу.

Акио протянул девушке кисть. На лице его читалось такое явное сомнение, что Мию разобрал азарт. Не зря же она была лучшей по каллиграфии в «Медовом лотосе».

— Вот! — Девушка аккуратно прошлась кончиком кисточки по краю баночки с тушью. — Вы еще и держите неправильно. Неужели никто не говорил?

Даймё покачал головой.

— Вы держите ее, как палочки для еды. А надо вот так… — Она заставила его сложить вместе указательный и средний пальцы, вложила в руку кисть и прижала сверху большим. — Если хотите тонкую линию, берите за кончик. Если толстую, перехватывайте у основания. Попробуйте!

Он попробовал. С задумчивой усмешкой посмотрел на получившуюся тонкую линию, потом протянул кисть Мии:

— Давай ты.

— Я? — растерялась девушка.

— Да, ты. Я буду диктовать. — Даймё подвинулся, освобождая ей место перед листом бумаги. Сел сзади, обнял, прижав к себе, и уткнулся лицом в ее волосы.

От этого объятия по телу прошла сладкая дрожь. Мия замерла, наслаждаясь ощущением близости мужчины, защищенности. Все соображения по поводу каллиграфии как ветром выдуло.

— Записывай, — хриплым шепотом сказал Акио и поцеловал ее в макушку. — Асикава, налоговые сборы с гильдии корабельщиков…

Она механически водила кистью, занося на бумагу его слова. Попроси Акио пересказать только что записанное, Мия не смогла бы вспомнить ни строчки. Все мысли сконцентрировались внизу живота. Там, где его руки обнимали и легонько поглаживали ее тело сквозь ткань кимоно. Губы спустились ниже, лаская и выцеловывая хрупкие позвонки на оголенной шее, опаляя жарким дыханием. Низкий мужской голос диктовал что-то о налоговых обязательствах и недоимках так страстно, словно это были признания в любви. Атмосфера в комнате неуловимо изменилась, теперь она была заполнена скрытым вожделением…

Он медленно вынимал шпильки из ее прически, одну за другой, и шептал что-то про баланс и расходы, развязывал пояс и говорил о перераспределении земельных наделов. И Мия, околдованная хриплым голосом, бездумно обмакивала кисточку в тушь, выводя иероглиф за иероглифом, пока мужские руки проникали под кимоно. Сладкое томление разлилось по телу, от прикосновений по коже расходились блаженные волны. Горячий шепот на ухо, губы, ласкающие мочку уха…

— А? — Она изумленно уставилась на иероглиф «сокровище», следовавший сразу после иероглифов «долговые обязательства».

— Мое сокровище, — выдохнул Акио ей на ухо. — Хочу тебя! Сейчас!

Кисточка выпала из ослабевших пальцев, покатилась по бумаге, размазывая безупречно выписанные иероглифы. Мия откинулась в его руках, наслаждаясь поцелуями. Шелковое кимоно соскользнуло с плеч на татами, за ним последовала тоненькая нижняя рубаха и мужской пояс…

Акио чуть приподнял ее за бедра и опустил. Мия негромко ахнула, ощущая, как напряженный стержень медленно входит в ее тело, растягивая нежные стенки, заполняя ее целиком, подчиняя и даря наслаждение.

Его зубы сомкнулись на мочке уха. Рука нырнула между раздвинутых бедер, надавила на чувствительную точку, и девушка застонала в голос.

— Двигайся!

Мия послушно приподнялась и опустилась. Его пальцы продолжали мять и поглаживать скользкий бугорок между ног, вторая рука сжалась на груди, вызвав короткую судорогу наслаждения.

— Господин, — всхлипнула она, насаживаясь на него. — Так хорошо-о-о!

Еще несколько торопливых движений вознесли ее к вершине удовольствия, но Акио не остановился на этом. Он заставлял ее стонать и вскрикивать снова и снова, пока Мия совсем не обессилела.

Потом они лежали в обнимку на брошенной на циновки одежде, переплетя руки и ноги. Утомленные, но не пресыщенные друг другом. Мия улыбалась счастливой и глупой улыбкой, вспоминая полный страсти голос, шепчущий: «Мое сокровище».

Сокровище. Раньше он никогда не называл ее так. И он не отвернулся на этот раз! Не встал, не ушел, не оставил ее одну!

— Будешь моим секретарем?

— Что?

Девушка вздрогнула и посмотрела на него недоуменно. Слишком неожиданно прозвучали эти слова.

— Будешь записывать под диктовку? У тебя красивый почерк.

— И каждый раз все будет вот так заканчиваться? — прыснула Мия.

— Не каждый. — Он сощурил глаза, в голосе зазвучали ленивые интонации сытого хищника. — Через раз.

— С радостью, господин. — Мия помедлила. — А вы не боитесь, что я узнаю что-то… важное.

— Не боюсь. — Он медленно намотал ее волосы на руку, оголяя шею, чтобы поцеловать. — Я тебе доверяю.

Мия вздрогнула. По телу как будто прошлась теплая волна от затылка до кончиков пальцев на ногах, такими волнующими и сладкими показались ей слова даймё. Она обхватила его за плечи, уткнулась в грудь, пряча подозрительно заблестевшие глаза.

— Спасибо! Спасибо, господин! Обещаю, вы не пожалеете!

Глава 13 СЕКРЕТАРЬ

— Вот, значит, как… — Джин Хо-Ланг-И Аль Самхан выглядел спокойным, но Куросу все равно нервно сглотнул.

Вся внешняя разведка знала, что старший принц не из тех, кто впадает в бессмысленную ярость. Вот только Куросу также понимал, что, будь на месте Джина император, тот, не раздумывая, велел бы отрубить агенту Ёшимитсу голову.

Горе гонцам, несущим дурные вести.

— Ваше высочество, у меня не было выбора…

— Вижу… — Джин задумался, побарабанил пальцами по краю лакированного столика. — И с тех пор о Мие ничего не слышно?

— Старший Такухати выкупил долг и объявил о награде за поимку своей наложницы.

Расслабленная ладонь сжалась в кулак. В комнате резко стало жарко, словно кто-то разжег пустой очаг на полу.

— На-лож-ни-цы? — медленно произнес принц с незнакомой и опасной интонацией. Глаза его вспыхнули погибельной зеленью.

Куросу снова сглотнул и мысленно попрощался с мечтой о долгой старости в окружении внуков. Пожалуй, теперь агент Ёшимитсу мог похвастаться, что знает, как выглядит принц Джин в бешенстве.

Неприятное зрелище. Заставляет задуматься, все ли, что нужно, ты упомянул в завещании.

— Но девушки у него нет, — на всякий случай напомнил он. — Она в бегах.

— Ясно. — Джин прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. На его лице появилось выражение сосредоточенного умиротворения, как у монаха во время медитации.

Успокоившись, он снова открыл глаза и посмотрел на Куросу в упор.

— Я не буду мстить. Это вина Тхана. Ты сделал, что мог.

Агент Ёшимитсу был профессионалом, поэтому никак не выразил огромного облегчения, которое испытал при этих словах.

— Приказ вашего брата все еще в силе, — напомнил он.

— Я помню. — Принц сжал губы в тонкую полоску. — Тебе лучше уехать из столицы, Куросу.

— Куда?

— На Рю-Госо. Нам не помешает толковый человек на юге. После исчезновения Сердца моря сёгун был в таком гневе, что казнил наместника, и теперь клан Оти в числе недовольных. Не удивлюсь, если все выльется в новое восстание.

Куросу кивнул. Он был схожего мнения.

— Будьте осторожны, ваше высочество. Я могу быть не единственным, кто получил подобный приказ.

Принц криво усмехнулся:

— Зная Тхана, могу сказать точно: его получили все агенты. Проклятье, мне и без того тяжело действовать на чужой территории, вслепую и со связанными руками! Такеши Кудо слишком хорош. Ладно, не будем об этом. Что по поводу Тэруко?

Хотя бы здесь агент Ёшимитсу мог порадовать своего принца. Джин слушал сухой отчет о привычках и вкусах принцессы, составленный на основе откровений слуг и фрейлин, и довольно кивал.

— Итак, принцесса обожает все, связанное с войной, — подытожил он с довольной улыбкой. — И ей нравятся тираны. Мне кажется, у меня все шансы, Куросу.

— Вы же никогда не воевали.

— Вот именно, Куросу! Вот именно!

Все изменилось.

Неуловимо, вроде бы в мелочах, но это были какие-то очень важные мелочи.

Акио стал другим после того раза. Словно ледяная стена, окружавшая даймё, треснула, поддалась. Он не замыкался больше и не отворачивался сразу после близости. А иногда, словно забывшись, срывающимся шепотом бормотал сладкие, восхитительные слова, называя своим солнцем и сокровищем. Мия замирала, прижималась к нему, задыхаясь от невозможного, переполняющего душу счастья.

Стремясь оправдать доверие даймё, девушка взялась за обязанности секретаря с яростным рвением. Записывала письма и приказы, составляла сметы, наводила порядок в бумагах.

Это занятие неожиданно увлекло ее. Мия и представить не могла, о скольких вещах одновременно должен думать даймё. Как сложен и хрупок механизм государственного устройства, как важно для правителя умение просчитать все последствия своих решений.

— Господин, можно спросить?

— Спрашивай.

— Это пятый по счету указ. Вы снизили налоги на скот для крестьян, имеющих стадо больше чем из десяти овец. Распорядились о выделении дополнительных территорий для выпаса в центре Эссо, объявили о поддержке гильдии ткачей… — Она замялась, не зная, как лучше сформулировать возникшее после записи под его диктовку ощущение. — Мне кажется, тут есть связь…

Несколько минут он с удивлением разглядывал Мию, а потом одобрительно кивнул:

— А ты и вправду лучшая ученица, Мия. Все правильно понимаешь. Эссо заселен по побережью. Там, где теплее и рядом море — источник пищи. Я хочу, чтобы люди пошли вглубь острова. Но рис плохо растет на этой земле, слишком холодно. А в горах много лугов с сочной травой.

— Вы хотите, чтобы крестьяне перебирались в центр острова и там разводили овец?

— Молодец!

Мия даже зажмурилась, так приятна ей была эта искренняя похвала. Робко, потому что боялась испортить впечатление, которое только что произвела, она призналась:

— Это странно… что вы думаете о таких вещах.

В глазах Акио заплясали насмешливые огоньки:

— Считаешь, что даймё не подобает думать о приплоде овец?

— Нет, — смутилась она, — просто обычно считается, что даймё только развлекаются. Ну, или армией командуют…

— Армию тоже нужно кормить. И мне нравится, когда мои люди сыты, налоги платятся исправно, а на дорогах спокойно. Так, записывай…

В желании стать полезной для него Мия поднимала архив прежних указов. Вчитывалась в столбики иероглифов, силилась попять, зачем и почему Акио или его отец издали тот или иной закон, но знаний не хватало. Классическая литература и стихосложение, икебана, чайная церемония и каллиграфия, которой Мию учили в школе, были совершенно бесполезны, если речь заходила о производстве, торговле или любых изменениях внутри общества.

Она почти готова была сдаться, когда Акио случайно обмолвился о библиотеке в замке.

В книжном хранилище было светло и пусто. Шкафы по стенам, заполненные свитками и книгами, столик с набором для каллиграфии в центре — ничего лишнего.

Мия медленно открыла створки ближайшего шкафа, прошлась пальцами по кожаным переплетам. Где-то здесь, среди множества трактатов, ответы на ее вопросы. Знать бы, где искать их…

— Госпожа наложница что-то хотела?

Голос за спиной заставил ее подпрыгнуть и обернуться.

На первый взгляд незнакомец показался ей юношей, почти мальчишкой. Обряженный в черные одежды, со смешной плоской шапочкой на голове. Его глаза закрывало непонятное украшение. По крайней мере, Мия предположила, что два круглых черных камня — это именно украшение. Солнце преламывалось в гранях, играло на гладкой поверхности. У девушки создалось неприятное ощущение, как будто на нее смотрят глаза гигантского насекомого. Стало интересно — как он видит хоть что-то с такими накладками на глазах?

Усилием воли переведя взгляд с граненых камней на лицо мужчины, Мия поняла, что чуть было не сделала роковой ошибки, собираясь приветствовать незнакомца, как равного. Первое впечатление о его юном возрасте оказалось обманчивым. Лишенное морщин лицо не принадлежало юноше, как не принадлежало и старику. Его обладатель, казалось, вовсе не имел возраста.

— Здесь скучные книги, госпожа, — добавил незнакомец, очевидно неправильно истолковав ее молчание. — Экономика, государственное устройство и военное дело. Стихи и романы хранятся в комнате госпожи Хитоми Такухати.

Мия вспомнила о правилах приличия и поклонилась:

— Кто вы, господин?

— Мое имя Юшенг Нун. Я — хранитель знаний замка Инуваси.

Имя и одежда, как у жителей материка…

— Вы самханец?

Он кивнул, но не стал вдаваться в подробности, как получилось, что самханец стал хранителем знаний в Оясиме, а Мия постеснялась спрашивать.

— Проводить вас к покоям госпожи Хитоми?

— Нет. Нужные мне книги — здесь.

Если Юшенг и удивился, то по его бесстрастному вежливому лицу это не было видно. А черные камни скрывали глаза.

Как же неудобно, когда не видно глаз! Ничего не понять о человеке.

— Какие книги ищет госпожа наложница?

— Мия. Зовите меня Мия. Книги? Я… я не знаю.

Смущаясь — казалось, что из-за полированной каменной поверхности на нее смотрит внимательный и цепкий взгляд, — Мия поведала о своей проблеме.

— Я хочу лучше понимать, о чем речь. Чтобы быть полезной.

— Стоит ли тратить время и отягощать себя подобным знанием? Для женщины оно излишне, а по мнению некоторых мудрецов, даже вредно. Вряд ли вы поймете хоть слово.

— Стоит, — убежденно ответила Мия. — А чтобы я поняла, вы подберете для меня книги попроще.

Бесстрастное лицо хранителя знаний не изменилось, но Мие показалось, что он одобрил ее намерение и дерзкий ответ.

— Садитесь.

Несмотря на камни, прикрывавшие глаза, Юшенг двигался уверенно, словно прекрасно видел все вокруг. Мия кусала губы, чтобы не начать задавать вопросы. До зуда под кожей хотелось расспросить его о таком странном украшении. И украшение ли это вообще? Но кто знает, как хранитель знаний отреагирует на подобные вопросы. Вдруг обидится?

Мужчина вернулся со стопкой книг и свитками, упакованными в потемневшие от времени тубусы.

— Глаза, — сказал он.

— Что? — Мия недоуменно моргнула.

— Это мои глаза, госпожа Мия. Прежние были выжжены по приказу императора Самхана.

Мия ойкнула и посмотрела на хранителя знаний с ужасом.

— Но как… — прошептала она.

— Я родился с даром видящего. Известно, что дар усиливается, если ослепить ребенка и подарить ему глаза из черных бриллиантов. — По тонким губам зазмеилась странная улыбка. — Не надо меня жалеть, госпожа. Знали бы вы, как много интересного умеют видеть эти камни. Вот, я принес книги, по которым учился даймё Такухати. Если будет что-то непонятно — зовите. Я всегда рядом, в соседней комнате.

Он исчез так же неслышно, как появился. Мия еще несколько мгновений сидела под впечатлением слов, сказанных Юшенгом, а потом раскрыла первую из принесенных хранителем книг.

Пометки на Полях, выполненные знакомым ужасным почерком, заставили Мию улыбнуться. Краткие, в стиле Акио: «запомнить», «сомнительно» или «полная чушь». Мия перечитывала их, а в ушах звучал голос даймё.

Каким он был в детстве? Был ли похож на себя нынешнего? С кем он дружил? Или будущему даймё запрещено дружить с другими детьми? Плакал ли, если ушибался? Были ли у него питомцы? Какой была его мать?

Девушка попробовала представить себе Акио Такухати мальчишкой за стопкой учебников, но ничего не вышло. Сколько ни пыталась, Мия так и не смогла вспомнить, чтобы ее господин расслаблялся, дурачился или вел себя ребячливо, оттого она не могла представить даймё ребенком, словно он уже родился взрослым.

Она вздохнула и погрузилась в чтение.

Теперь всякий раз, когда Акио уходил на тренировку или вел переговоры с многочисленными просителями, Мия убегала в библиотеку и там штудировала трактаты, продираясь сквозь старинный язык и множество непонятных слов. К счастью, даймё не следил за ней. К его приходу она успевала вернуться в покои и принять скучающий вид.

Наверное, можно было не прятаться. Раз уж Акио допустил ее в святая святых — личный архив, вряд ли он запретил бы Мии чтение. Но девушка не хотела, чтобы он знал о ее попытках овладеть новыми знаниями. Вдруг у нее не получится и тогда он поймет, что ошибся в ней?

Она мечтала, чтобы Акио Такухати гордился ею. Доказать, что она достойна его. Стать поддержкой, опорой, другом…

Помощь хранителя знаний была неоценима. Без него Мия вряд ли справилась бы даже с азами. К счастью, Юшенг был рядом, готовый помочь, растолковать, подсказать.

Мия затруднилась бы сказать, какие отношения сложились у нее с самханцем. Он пугал и притягивал. Его загадочность, трагичная история, жутковатые камни вместо глаз и оговорка о способности видеть незримое будили в девушке жгучее любопытство, но она слишком дорожила хорошими отношениями с хранителем, чтобы дать ему волю. Сам же Юшенг всегда держал вежливую дистанцию и в откровения после того первого раза не пускался.

Мия расспросила слуг и Юрико, но те знали немногим больше ее самой. Самханца приютил еще отец нынешнего даймё, дав ему убежище в обмен на службу.

Никто не знал подробностей его истории или возраста. Поговаривали, что он бунтовал против императора Самхана, за что был приговорен к смерти. Но сколько правды было в этих слухах?

Со слугами хранитель знаний не общался. Иногда он уезжал в Асикаву, где пропадал по нескольку дней. Однажды он привез с собой девушку с изуродованным шрамами лицом, которую объявил своей женой. Весь Инуваси-дзё гудел, слуги предвкушали множество интересных подробностей о самом загадочном и жутком приближенном семьи Такухати, но их ждало жестокое разочарование. Девушка оказалась немой.

— Он такой странный, брр, — закончила рассказ Юрико, поделившись десятком слухов о Юшенге, один кошмарнее другого. — Когда смотрит, внутри все аж смерзается от ужаса.

Мия не была с ней согласна, но спорить не стала.

Даже с помощью самханца учеба давалась сложно. Иной раз безумно сложно. От безуспешных попыток болела голова, накатывало отчаяние и ощущение собственной бездарности. Но она не сдавалась. Мия всегда любила учиться. И такая радость и восторг первооткрывателя охватывали ее, когда сухие рассуждения или выкладки накладывались на живой пример, обретали плоть. Изучать, постигать и понимать было счастьем!

Жизнь обрела смысл. Девушка совершенно забыла скуку первых дней в Инуваси-дзё. Теперь она куда меньше нуждалась в обществе и внимании Акио днем. А ночи… ночи и так принадлежали им полностью.

Болезнь усиливалась, но ему внезапно стало все равно. Как наркоман, курильщик опия, перешедший какой-то рубеж, он уже не стыдился и не стеснялся своего порока.

И Мия была рядом…

Он засыпал, обнимая ее, и просыпался, чувствуя на шее теплое дыхание. Целовал ее — всю, везде, каждый пальчик, каждый изгиб ее совершенного тела, брал снова и снова, наслаждаясь ее стонами. Повторял какие-то глупые, смешные признания — позорная слабость для самурая, но желание произнести их было сильнее стыда.

Труднее всего было в первый раз. Тогда Акио словно разделился надвое. И одна его половина жаждала быть нежным с Мией, а вторая издевалась над этим желанием.

Он боялся. Боялся, что Мия рассмеется, и тогда ему захочется убить ее. Но девушка вспыхнула от счастья и пробормотала в ответ такое же наивное и глупое, бесконечно важное для него признание.

Отцвела сакура, в двери стучалось короткое северное лето. А повелитель Эссо чувствовал себя самым счастливым сумасшедшим в Оясиме.

Иногда включался внутренний голос. Отравлял радость, рассказывал, каким идиотом Акио выглядит в глазах окружающих.

Интонации голоса — насмешливые, уничижительные — казались неприятно знакомыми. Именно так отец в свое время отмахивался от любых достижений наследника.

«Посмотри, в кого ты превратился! Ползаешь у ног безродной шлюшки. Может, еще и женишься на ней? Тряпка! И это — Такухати?» — издевательски хихикал визгливый старческий тенор. Акио стискивал зубы и уходил в тренировочный зал.

А голос все нудил, подначивал показать «девке» ее место, призывал быть жестким. Но все его слова разбивались о доверчивый, полный внутреннего света взгляд Мии.

Акио не хотел и не мог делать ей больно.

Мия… Его девочка, его женщина. Чуткая, открытая, искренняя. Покорная, но с удивительным внутренним достоинством, которое он чувствовал в ней с самой первой встречи.

Она идеально вписалась в его жизнь. Акио уже не понимал, как обходился раньше без ее спокойной ненавязчивой помощи.

Ум — он не искал его в женщинах никогда. Зачем любовнице мозги? Достаточно, чтобы была красива и послушна…

Недостаточно.

Его девочка оказалась любопытной и умной. Не просто запоминала новое, но пыталась найти закономерности, понять, что стояло за тем или иным решением. И он выслушивал ее рассуждения с такой гордостью, словно сам учил ее думать, анализировать и делать выводы.

Ми-я… Его сокровище!

Она была нужна, необходима Акио, почти как воздух. Видеть ее каждый день, прикасаться, обнимать, просто чувствовать, что она рядом…

Болен? Одержим? Пусть так! Пока никто не догадывается, пока он способен мыслить и действовать, он не станет бороться с собой.

По венам гуляло концентрированное счастье, словно Акио и впрямь выкурил то ли опия, то ли гашиша. Хотелось смеяться без причины и менять мир к лучшему. Цвета стали невозможно яркими, вещи слишком объемными, почти до непереносимости. Как будто раньше он смотрел на все вокруг сквозь мутное стекло, а теперь оно лопнуло, открыв взору мир во всем его богатстве красок, звуков, запахов…

Акио Такухати недавно исполнилось тридцать, и он впервые в жизни был влюблен. Насмерть влюблен в свою наложницу.

Глава 14 СИЛА И СЛАБОСТЬ

Сёгун почти кричал, выплевывая гневные слова вместе со слюной. Господин Кудо потупился, сохраняя на лице выражение крайнего сожаления, которого не ощущал.

— Я сказал тебе заняться Такухати больше трех месяцев назад! Где результаты?!

— Нельзя найти золотой в пустом кошельке, господин. — Такеши осмелился поднять взгляд.

— Смеешься? — свистящим шепотом спросил Ясуката. — Я что велел? Подкинь улики, подкупи свидетелей! Мне все равно, как ты это сделаешь, я хочу, чтобы до исхода месяца Такухати сидел в яме! — Багряный, как кровь, свет залил глазницы сёгуна. Менее привычный к гневу Ясукаты человек мог бы перепугаться от такого зрелища до икоты.

Господин Кудо снова изобразил раскаяние и потупился.

Положа руку на сердце, выволочка была более чем обоснованной. Господин Кудо откровенно пренебрег приказом сюзерена и саботировал распоряжение.

Мысленно для себя он оправдывал такую вольность тем, что присягал не сёгуну, а семье Риндзин. Но истинная причина была иной.

Начальник службы безопасности никогда не ставил знак равенства между своей страной и ее правителем. Правители меняются, земля и люди остаются. Господин Кудо любил Оясиму больше жизни, он, не задумываясь, пошел бы на любую подлость ради ее блага. Но подлость, которой от него требовал сёгун, была во вред стране.

И Такеши тянул время, в надежде, что даймё Эссо успеет первым нанести удар.

— Ладно, я понял. — Сёгун неожиданно сбавил тон. — Ты некомпетентен.

Господин Кудо оскорбленно моргнул. Услышать такое после того, как он за полгода наладил работу практически разваленной службы разведки и блестяще накрыл самханскую агентурную сеть, было обидно.

— Осмелюсь заметить…

— Я не разрешал тебе говорить! С завтрашнего дня ты понижен в должности. Теперь безопасностью будет заниматься Тоса.

Тоса? Этот прямой, как стрела, и тупой, как чурбан, солдафон?! Он же все испортит! Допустить его к тонким вопросам разведки все равно что впустить дикого кабана в лавку горшечника.

Стараясь не давать волю своему негодованию, господин Кудо изложил свои соображения сёгуну. Тот снисходительно улыбнулся:

— А вот чтобы этого не случилось, ты останешься его помощником.

— Кто это, господин?

Статуэтка пряталась на полке, в окружении писем и приказов. Округлая, вырезанная из кости миниатюра изображала девочку. По виду совсем ребенок, лет десять-двенадцать. Худенькая, с резкими скулами, еще по-детски угловатая, как неоперившийся птенец. Девочка сжимала в руках цветок и застенчиво улыбалась.

— Моя сестра — Хитоми. — Акио подошел сзади и обнял Мию за плечи. — Она сейчас в Тэйдо, но скоро вернется домой. Я надеюсь, вы подружитесь.

— В Тэйдо? И ваш брат тоже там?

— Да. Что тебя удивляет?

— Разве это не опасно?

— С чего ты решила, что в столице опасно?

Девушка напряглась. Вот он — шанс. Она уже несколько дней думала, как бы начать этот разговор.

Лишь бы даймё не рассердился…

Он стал совсем другим в последние дни. Разговаривал с Мией ласково, подшучивал. И часто улыбался — не кривой высокомерной улыбкой, а какой-то новой, незнакомой. Она делала Акио моложе и привлекательнее. Слуги поговаривали, что господин изменился — не узнать.

Лишь бы не оттолкнуть его, не испортить все! Но как промолчать, когда слова так и жгут язык, а мысли не дают спать спокойно?

— С того, что вы собираетесь бунтовать против сёгуна! — выпалила она и зажмурилась.

Он замер.

— Почему ты думаешь, что я собираюсь бунтовать? — медленно спросил он.

Мия вздохнула и развернулась, рискнув взглянуть ему в лицо. Нет, даймё не сердился. Только взгляд его стал очень внимательным и настороженным. Опасным.

Она заговорила, пряча нервозность за деловым тоном:

— За последние месяцы вы приняли присягу почти у пяти тысяч самураев. И это сейчас, когда вот-вот мирный договор с Самханом будет закреплен браком. Другие кланы пытаются снизить расходы на армию, а вы берете под покровительство их бывших вассалов. Вы привечаете ветеранов, приглашаете их переезжать на Эссо вместе с семьями. Формально они — ронины, но помнят вас как командира. Любой, если начнется война, пойдет воевать за вас. За последний месяц увеличились налоговые выплаты от гильдии оружейников, значит, им пришли крупные заказы. У кого, кроме вас, на острове достаточно денег, чтобы купить столько оружия? Новые складские помещения в Асикаве. Новые казармы. Вы велели заложить четыре корабля на верфях…

— Может, я собираюсь завоевывать новые земли? — со смешком спросил Акио. — Почему сразу предположение о бунте?

Девушка перевела дух. Он не злился. Ей даже показалось, что в глазах Акио мелькнуло уважение.

— Потому что вы обещали снять это, — ее рука коснулась сережки, — через полгода, если будете живы. И еще потому, что вы переписываетесь с недовольными наместниками и даймё. Юг не забыл, кто принес ему Желтую смерть.

Такухати рассмеялся:

— Думаешь, юг забыл, кто подавлял предыдущее восстание, лучшая ученица?

Мия покачала головой:

— Я с Рю-Госо, господин. И ни разу не слышала о вас дурного слова. Вы побеждали достойно.

Он поморщился:

— Землетрясение сделало почти все за нас.

— Вы спасали людей!

— Помочь тем, кто выжил, было разумно. — По лицу даймё пробежала кривая улыбка. — Я хотел ворваться в Хоти как завоеватель, а вошел героем. Ясукату винили в смертях, меня благодарили за спасение уцелевших. Я не горжусь этой победой.

— Это только последнее сражение. Вы и до этого побеждали…

— Конечно. У меня было больше людей, они были опытнее и лучше вооружены. Кто поднимает восстание без подготовки? Тем более весной, когда крестьянам и воинам нечего есть. — Он остановил смеющийся взгляд на девушке. — Ну, лучшая ученица! Неужели сама обо всем догадалась?

Мия кивнула. Она решила не признаваться, что на мысли о планах даймё ее навела беседа с хранителем знаний. В конце концов, Юшенг никогда ничего не говорил прямо, только делал намеки и давал пищу для размышлений.

— Ты слишком хороша для чайного домика! — В голосе Акио звучало неприкрытое восхищение. Он снова обнял Мию, уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая запах. — Почему я не украл тебя из школы, когда улетал?

Несмотря на игривый тон, ей показалось, что Акио не шутит. Стало одновременно сладко от похвалы и тревожно от его слов.

— Значит, это правда? — Она так надеялась, что ошибается, что придумала все это. Она должна была ошибиться — что гейша может понимать в политике?

— Правда. — Он прижался губами к шее, обжигая поцелуями нежную кожу.

— Господин… я беспокоюсь за вас! Если это сумела понять я, сёгун тоже поймет.

— А он понимает, — усмехнулся Акио. — Но Ясуката привык, что за него воюют другие. Кроме того, если он первым выступит против Эссо, другие даймё увидят в этом угрозу для себя. Так что не надо бояться, девочка. Опасности нет.

Мия насупилась:

— Не верю!

— Я не враг себе. И собираюсь править, а не болтаться на виселице.

— Зачем все это? — беспомощно спросила девушка. — Неужели вам мало Эссо?

Он успокаивающе поцеловал ее в лоб.

— Потому что могу. Сомневаешься, что я буду лучшим сёгуном, чем Ясуката?

— Нет! — абсолютно искренне ответила Мия. — Вы — самый лучший. Но…

— Жалеешь, что связалась с бунтовщиком?

— Да нет же! Я боюсь…

— Даже если Ясуката победит, тебя это не коснется. — Теперь голос Акио стал серьезным. — Обещаю.

Мия подняла взгляд, посмотрела на него в упор, и сердце тревожно сжалось. От одной мысли, что с даймё что-то может случится, хотелось плакать. Этот мужчина за неполные три недели успел стать огромной и очень важной частью ее жизни. Она не тяготилась его властностью, научилась различать, когда можно покапризничать, а когда следует стать послушной. Таланты и знания Акио будили в девушке азарт, желание развиваться. Его забота подкупала, вожделение льстило, ласки возносили ее на небеса каждую ночь.

Казалось, Акио весь состоял из острых углов, но рядом с ним Мия была счастлива. И она с внутренним трепетом и гордостью называла его мысленно «своим». Конечно, когда-нибудь он женится на равной. Но это будет еще не скоро. Думать об этом сейчас — отнимать у себя счастье.

Потерять его, когда они только-только научились слышать друг друга? Это слишком больно.

— Я боюсь не за себя. За вас, — тихо сказала Мия. — И я не оставлю вас, господин.

Он покачал головой и посмотрел на нее с отеческой укоризной:

— Это не обсуждается! За две недели до восстания ты и Хитоми с отрядом верных мне людей отправитесь на материк.

Она обняла его с таким отчаянием, словно он вот-вот должен был исчезнуть, и замотала головой, как маленький ребенок, отрицающий неизбежное:

— Не уеду!

— Уедешь. Даже если мне потребуется связать тебя для этого.

— Госпожа, вы настоящая красавица!

В ответ на искреннее восхищение старшей фрейлины Тэруко только кивнула. Довольно холодно, но женщина не заметила раздражения принцессы, как не замечала его весь бесконечный день, пока девушку готовили к праздничному ужину.

— Уверена, он влюбится в вас с первого взгляда, — восторженно продолжала фрейлина.

— Хватит, Мадока! Займись делом.

Женщина обиженно поджала губы, и Тэруко укорила себя за несдержанность.

По сравнению с иными дамами при дворе Мадока была вовсе не так уж плоха. Да, сплетница, а кто не сплетничает? Разве что Хитоми. Зато в старшей фрейлине не было двуличия и подлости, отличавших большинство навязанных Шином «подружек». Вырастившая трех дочерей, дородная, словоохотливая и по-домашнему уютная, она напоминала принцессе курицу-наседку. И, похоже, искренне воспринимала всех окружающих незамужних девушек как своих цыплят.

— Ну поглядите же на себя, госпожа!

Принцесса нахмурилась и все же взглянула в зеркало, которое старшая фрейлина так старательно совала ей под нос. Зеркало показало ровно то, что и ожидала Тэруко. Ухоженная накрашенная кукла. Выбеленное лицо, алый крохотный ротик, десятки затейливых украшений в сложной прическе.

Красиво? Кому как.

«Это не я», — безмолвно шевельнулись губы.

Тэруко ненавидела это. С детства. Тяжелую жаркую одежду, в которой потеешь и не двинуть рукой. Неудобную обувь. В полном наряде придворной дамы девушка чувствовала себя оседланной и взнузданной лошадью.

Она встала — плавно, с достоинством, демонстрируя в каждом движении утонченную грацию. Не зря же ее столько лет учили всему, что должна знать и уметь императрица.

Парадное одеяние со шлейфом потянулось за ней. Как домик за улиткой — пришедшее на ум сравнение чуть не заставило ее рассмеяться, но Тэруко сдержалась. Придворный этикет не поощрял искреннего проявления чувств.

Интересно, если она будет громко смеяться и развязно болтать за ужином, этого хватит, чтобы самханец отказался от мысли взять ее в жены?

Вряд ли. Самханский придворный этикет схож с оясимским, но надо же понимать, что трусливый и лишенный магии мужчина, пусть даже и принц, не слишком завидная партия в глазах любой знатной женщины. Так что принц Джин будет держаться за Тэруко до последнего.

Она должна придумать что-то по-настоящему возмутительное, чтобы отвратить его от женитьбы. Что-то безумное! Но при этом такое, что не опозорит ее. Ведь если до даймё Такухати дойдут слухи о неподобающем поведении принцессы, он может им поверить…

— Госпожа, нас уже ждут.

— Пойдем! — Тэруко выпрямилась и оглядела своих спутниц. Еще четыре куклы, только наряжены поскромнее, чтобы любому было ясно, кто из девушек — принцесса. Хитоми среди них не было, и это понятно. Незаконнорожденной полукровке нет места на официальном приеме в честь прибытия самханского посольства.

И хорошо. Нечего ей там делать.

Нет, Тэруко могла бы настоять на присутствии своей подруги. Но зачем? Остальные паучихи ее потом сожрут из зависти. Родовитые стервы и так чуть не перегрызлись за право сопровождать принцессу.

«Когда я стану императрицей, — позволила девушка себе замечтаться на мгновение, — разгоню к ёкаям весь серпентарий! Пусть занимаются делом. Хоть рис выращивают, если на что-то другое не способны!»

Отец говорил — так нельзя. Говорил, надо учитывать интересы кланов и приближать нужных людей. Говорил, так управляют людьми.

Но можно же без всего этого! Если Тэруко будет править, а не сидеть на троне, у нее просто не останется времени на такие глупости.

У входа в парадный зал на нее вдруг нашла робость. Настолько неожиданная, что принцесса даже остановилась.

Конечно, она ни в малейшей степени не хотела замуж за самханца. Но вдруг стало так любопытно! За широченными, расписанными позолотой дверьми Тэруко ждал жених. Самый настоящий жених, пусть даже мужем он ей никогда не станет, но сам-то принц Джин этого еще не знает. Никто не знает, кроме Хитоми…

Ударил медный гонг, распахнулись двери. Тэруко потупила взгляд и сделала первый шаг.

Воображение принцессы уже успело нарисовать ей хилого задохлика с кривой спиной. Ну а как иначе, если принц Джин вместо овеянной славой стези воина выбрал путь дипломата? Разве разговорами можно чего-то добиться?

Поэтому когда гость встал, чтобы приветствовать ее, Тэруко опешила. Традиционная самханская одежда с зауженными рукавами подчеркивала его мощные руки и широкие плечи. Полы одеяния ниспадали мягкими складками, обрисовывая подтянутую фигуру. Высокий, мускулистый, он распространял вокруг себя притягательное ощущение спокойной силы.

Тэруко не привыкла быть на вторых ролях. Она не чувствовала себя слабой даже рядом с двоюродным братом, пусть тот был опытнее и старше на двадцать пять лет. Шин — ядовитая гадина, он заслуживает не робости, а презрения. Но рядом с самханцем девушка вдруг ощутила себя маленькой и слабой, и это чувство было новым, незнакомым.

Хуже всего, что ей понравилось это ощущение, и, чтобы избавиться от него, она дерзко уставилась мужчине прямо в глаза.

Мало кто умел выдержать ее пристальный взгляд. Вот и принц, выждав пару мгновений, потупился. Правда, у Тэруко мелькнула неприятная мысль, что он просто уступил ей, не желая играть в гляделки.

— …Я счастлив наконец познакомиться с вами, принцесса…

Они произносили предписанные этикетом фразы и кланялись, а принцесса все продолжала почти в открытую разглядывать гостя. Смущенная своей реакцией и сердитая на себя за нее, она придирчиво искала в самханце недостатки.

Слишком красив. Гладкая, как у девушки, кожа, покрытая бронзовым загаром, высокий лоб, аристократически тонкий нос и четкие скулы. Полные колдовской магии глаза — признак чистоты крови. И при всей своей смазливости принц смотрелся мужественно, с девицей не перепутать.

— …Это удовольствие взаимно, ваше высочество. Мы, в Оясиме, наслышаны о вас…

Просто возмутительно красив! Разве так должен выглядеть мужчина? А еще дурацкая плоская шапочка…

«Дурацкая шапочка» была традиционным самханским головным убором. Принцесса всегда считала, что он выглядит очень глупо. Но на принце Джине эта нелепая конструкция из обтянутого черным шелком дерева смотрелась естественно.

Выслушав и запомнив имена всех спутников Джина, Тэруко представила в ответ своих фрейлин. На этом приветствие наконец подошло к концу, и началось застолье.

Обнаружив, что ее усадили по левую руку от принца, Тэруко в смятении уставилась на блюдо с закусками. Собственная реакция на жениха рассердила ее и посеяла путаницу в мыслях. Требовалось время, чтобы собраться.

Когда она немного пришла в себя. Шин уже успел завести разговор о торговом соглашении. Этикет не поощрял участия женщины в мужских беседах, поэтому Тэруко молча прихлебывала чай и слушала.

Сёгун давил, а гость уступал. Он ни разу не попытался оспорить категоричные и резкие высказывания Шина. Соглашался или увиливал, уводил разговор в сторону, словно опасался открытого конфликта. Сразу видно — трус.

Предложение сёгуна о взаимном снижении пошлин на предметы роскоши было выгодно обнищавшей после войны Оясиме. Тэруко с трудом прятала насмешливую улыбку, слушая, как двоюродный брат уламывает принца на ненужную Самхану сделку.

Так его, самханскую крысу!

Правда, через две перемены блюд принцесса с удивлением поняла, что Шин до сих пор не получил даже предварительного обещания, что его предложение, больше похожее на требование, будет хотя бы рассмотрено.

К десерту беседа от обсуждения торговли сама собой перешла к обеспечению армии, потом сёгуна отвлекли, и Тэруко решилась вставить слово.

— Битва в Огненной долине — это так интересно, — воодушевленно начала она. — А где находились ваши войска? Уверена, вы командовали десятками тысяч солдат.

Против ожидания, гость не смутился. Задумчиво погладил пальцами чашу и поднял на Тэруко смеющиеся глаза.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество.

— Как? — фальшиво огорчилась Тэруко. — Неужели только сотней?

— И снова нет.

— Поверить не могу, что вы были обычным рядовым.

— Я не участвовал в этой войне.

— Ах, но почему? — с почти нескрываемым злорадством спросила принцесса. — Вы, наверное, были очень больны? Или у вас была другая важная причина, что вы не стали защищать свою родину?

— Причина одна, — с благодушным смешком сказал Джин. — Я испугался, что меня убьют. Как вы знаете, я проклят, поэтому не могу пользоваться магией, и убить меня куда проще, чем может показаться на первый взгляд.

От возмущения Тэруко не сразу нашла что сказать и несколько мгновений хватала воздух ртом и сверлила гостя оскорбленным взглядом.

Как он посмел так легко признаться в собственной трусости? Разумеется, Тэруко знала, что он всю войну прятался в тылу среди женщин и стариков. И она собиралась уличить его в этом сейчас, опозорить на глазах у знати, припереть к стенке наивными вопросами.

Своим признанием принц Джин испортил ей всю игру. Как смеет он сидеть здесь и смотреть ей в глаза с таким видом, будто ему ни капли не стыдно?!

— И вы так просто об этом говорите? — наконец нашлась она.

— А что поделать? — Самханец с преувеличенным недоумением пожал плечами. — Я — трус, ваше высочество. Если бы я пытался отрицать это, стал бы еще и лгуном. Согласитесь, это хуже.

Тэруко взглянула в смеющиеся зеленые глаза, и у нее появилось неприятное подозрение, что гость издевается над ней.

— Не соглашусь! — отрезала она и обвела взглядом лица сидевших вокруг придворных.

Слышал ли кто признание Джина? Разделяет ли ее мнение, что такое поведение достойно презрения?

Ее ждало разочарование. Люди рядом беседовали, жевали, зевали. Фрейлины бросали лукавые взгляды в сторону мужчин.

Тэруко поймала ироническую улыбку на лице мужчины напротив. Младший самханский атташе совершенно точно слышал весь разговор и ничуть не осуждал своего принца.

Да что же такое происходит? Неужели слова «честь» и «воинская доблесть» для гнусных материковых крыс — пустой звук? Как же тогда они сумели победить?

— Я вам искренне сочувствую, ваше высочество, — прошептал Джин, склонившись к уху принцессы. — Тяжело сознавать, что ваш будущий муж слабак и трус, не так ли?

За окном норимона проплывал вечерний Тэйдо. Торжественная процессия следовала к реке, где ужин в честь самханского посольства должен был завершиться наблюдением за полетом светлячков над водами Судагавы.

Старший самханский принц сидел, откинувшись на стенку экипажа, и улыбался — задумчиво, чуть насмешливо, вспоминая принцессу Тэруко.

Такая забавная девочка. Импульсивная, взбалмошная, но искренняя. Совсем как Тхан в детстве. Подшучивать над ней было настоящим удовольствием.

Совсем не похожа на Мию. Если Мия — цветок сакуры, полный скрытой тонкой красоты и очарования, то Тэруко — алая хризантема.

Повезет кому-то, кто назовет эту девушку своей женой. Джин бы и сам не отказался…

Если б не Мия.

Надо будет нахамить принцессе при следующей встрече. И пустить слух о любви старшего самханского принца к случайным интрижкам. Может, соблазнить парочку фрейлин?

Или еще веселее — пусть думает, что Джин предпочитает мальчиков.

Он представил, каким возмущенным станет лицо Тэруко, когда ей донесут сплетни, и расхохотался.

Для кого-то порочащие слухи и осуждение незнакомых людей — страшная трагедия. Старший принц Аль Самхан не дорожил репутацией в глазах черни, не страдал от ложной гордости и прекрасно знал разницу между «быть» и «казаться».

Глава 15 ОПАСНЫЙ ПОДАРОК

Однажды ночью, обнимая своего мужчину после близости, Мия решилась снова заговорить об Асуке.

— Я сказал — нет, Мия! Она заплатит за подлость! — В голосе, только что звучавшем лениво и ласково, зазвенела сталь.

— Пожалуйста, господин. Простите ее. Это слишком жестоко…

— Никогда, — с холодной яростью произнес Акио Такухати. — Я никогда не забуду, что по ее вине ты принадлежала другому… другим.

Сжимавшие ее руки напряглись, мышцы закаменели. Мия жалобно вскрикнула:

— Мне больно, господин!

Он выпустил девушку из объятий и сел рывком. Глаза вспыхнули и засветились, как всегда, когда даймё пребывал в крайнем гневе. Разнеженная тишина спальни сменилась тяжелым предгрозовым молчанием.

— Господин, послушайте…

— Это не обсуждается, Мия!

— Да послушайте вы! — Она тоже вскочила. — Ни один мужчина не дотрагивался до меня после вас!

— Не смей лгать мне!

— Я не лгу!

Преодолевая страх — прикасаться к Акио, когда он в ярости, было жутковато, — она прижалась к нему и попыталась заглянуть в глаза. Показалось — еще мгновение, и даймё оттолкнет ее, отшвырнет в сторону, но он только скрипнул зубами.

— Не надо, Мия. Не напоминай. Я знаю, что их было двое. Один даже пожелал выкупить тебя, но ты отказалась.

— Я не лгу! — очень четко выговорила девушка, без страха вглядываясь в синюю вьюгу в его глазах. — Он ничего не сделал! Клянусь всем, что дорого для меня! Клянусь своей жизнью и памятью матери!

В широко распахнутых глазах отразилось сомнение и отчаянное желание поверить. Мия заговорила торопливо:

— Он был сумасшедшим. Назвал шлюхой, сказал, что ненавидит таких, как я. Но он не тронул меня! Сразу уснул. А я… я испугалась. И вы знаете, мне показалось, он обрадовался, когда я отказалась стать его наложницей. — Она содрогнулась, вспоминая странного клиента. — Но он ничего не сделал. Клянусь, — жалобно закончила девушка.

Акио закрыл глаза и тяжело выдохнул. По ледяной маске, в которую превратилось его лицо, ничего нельзя было понять. Мия обвила его руками за шею, прижалась щекой к щеке.

— Пожалуйста, поверьте мне!

— А второй? — тихо спросил даймё.

— Второй… — Она заулыбалась, как всегда, когда вспоминала Дайхиро, и Акио снова напрягся, глядя на ее мечтательное лицо. — Вы не сердитесь, ладно? Второй был тануки.

Рассказ о том, как девятилетняя Мия нашла осиротевшего малыша-ёкая, как прятала в заброшенном храме в горах и выкармливала, делясь своим скудным пайком, Акио выслушал в недоверчивом молчании.

— Дайхиро — замечательный, — с абсолютной убежденностью в своих словах сказала Мия. — Добрый, смелый и веселый.

— Замечательный, значит?

— Ой, не хмурьтесь! Я его очень люблю, но как брата. Он — мой единственный друг. Моя семья.

И снова, путаясь в словах, она пыталась объяснить, каково это, когда тебе девять лет и ты одна. Совсем одна, никому не нужна, кроме смешного неуклюжего малыша-енотика. Мия ведь даже не сразу узнала, что ее находка не обычный звереныш, но оборотень. И каково это, когда позже оборотень становится единственным живым существом, с которым ты можешь поговорить по душам, который поймет, выслушает и даст совет.

— Значит, это к тебе он бегал в школе? — медленно спросил Акио.

Чтобы не вдаваться в подробности, Мия кивнула. Мужчина сперва помрачнел, а потом привлек ее к себе и рассмеялся:

— Ты его развязала, лучшая ученица?

— Я. — Мия почувствовала, что гроза миновала, и тоже рассмеялась. Потом испуганно заглянула Акио в глаза: — Вы ведь не сердитесь?

— Сержусь. — Беззлобный тон не вязался со смыслом слов. Как и веселые искорки в глазах даймё. — Знал бы, наказал тебя раньше, Ми-я. И как следует. — Его ладонь скользнула по спине, сжалась на ягодице.

Но Мия, научившаяся хорошо предугадывать перепады настроения у своего господина, не чувствовала в нем сейчас злости. Скорее, Акио выглядел как человек, избавившийся от тяжелой неприятной ноши.

— Вы злились, — догадалась девушка, — когда думали, что я была с теми мужчинами?

Он кивнул.

— На меня?

— На тебя. На них. И на себя. — После каждой фразы он целовал ее в полуоткрытые губы.

— На себя?

— За то, что допустил это. — Он мягко усмехнулся и прищурился, словно прикидывал что-то. — Но наказать тебя за шашни с тануки все равно стоит. Связать, что ли, снова?

Мия вспыхнула от воспоминания. Несмотря на шутливый тон, ей показалось, что Акио был серьезен, и это вызвало в теле сладкое стыдное томление.

— Почему вы это делаете? — шепотом спросила она.

— Делаю что?

— Шибари…

Пальцы, рисовавшие узор по ее телу, замерли.

— Мне нравится, — хрипло ответил Акио. — Тебе ведь тоже понравилось, Ми-я. Не отрицай.

— Не понравилось, — возразила Мия и тут же отвела взгляд, чувствуя, как от лжи начинают гореть щеки.

Акио вгляделся в ее лицо и рассмеялся:

— Ты просто не распробовала, лучшая ученица. Сейчас повторим. Конечно, — его голос упал до вкрадчивого шепота, — если ты против, я не стану заставлять.

Мия в смятении отвернулась, уставившись на стену. От одного разговора о шибари по телу прокатилась жаркая волна возбуждения, напряглись соски и заныло внизу живота. Но вместе с желанием пришла паника, слишком неоднозначным было воспоминание о полной беспомощности. Она мечтала и боялась повторить прошлый опыт.

Больше всего сейчас ей хотелось, чтобы Акио сам принял решение, не ставя ее перед выбором. Сделал это, не спрашивая ее согласия. И от этого желания было стыдно.

Он снова рассмеялся, как будто мог прочесть ее мысли и находил их очень забавными. Потом выпустил девушку из объятий и поднялся.

— Куда вы?

— Достать веревку.

Мия в ужасе прижала ладони к горящим щекам. Ах, неужели он снова сделает это? Сегодня? Прямо сейчас?

— Может, не надо? — жалобно и обреченно спросила она.

Акио обернулся с мотком веревки в руках. Обнаженный, опасный, подавляющий. Мия не рискнула бы сказать, что именно в нем изменилось, но в каждом движении мужчины появилась хищная грация, возбуждавшая в ней какой-то дремучий инстинкт, желание подчиниться. Волоски на коже встали дыбом, жаркая пульсация внизу живота стала сильнее…

Он приблизился мягким шагом, опустился рядом с ней.

— Если не хочешь, конечно, не надо. А если хочешь — дай сюда руки.

Она почувствовала, что задыхается. Не отрывая взгляда от его насмешливых глаз, Мия медленно протянула к нему ладони.

— Девочка моя, — губы обожгли ладонь, внутреннюю сторону запястья, — тебе будет хорошо, обещаю.

Он заставил девушку повернуться и встать на колени, завел ей руки за спину. Мия почувствовала, как на запястья ложится веревочная петля — ограничивая, утверждая его власть. Еще петля, первый узел. Кончики пальцев нежно погладили кожу с внутренней стороны руки — совсем легко, едва ощутимо и безумно возбуждающе.

— Мне нравится, что ты такая послушная. — Жаркое дыхание обожгло спину, от шепота по коже пробежали мурашки.

— Раньше вы делали это не так. — Мия не узнала свой голос, так он дрожал от переполнявших ее чувств.

— Другая обвязка.

Еще одна петля — на локти — заставила ее выгнуться. Худенькие лопатки почти соприкоснулись.

— Тебе приятно это, Мия? — Другой конец веревки скользнул вдоль шеи, свесился. Руки погладили грудь, снова совсем легко, поддразнивая.

Она не ответила. Признаваться в собственном возбуждении от подчиненной позы, веревки на руках и того, что случится дальше, было слишком стыдно.

Акио остановился. Медленно поднял с пола пояс от кимоно Мии:

— Закрой глаза.

Шелк охладил разгоряченное лицо, скрыл от нее мир. И сразу все ощущения усилились втрое. Властный охват веревки на руках, тяжелое возбужденное дыхание над ухом. Нежные, будто случайные прикосновения.

— Наслаждайся, — прошептал ей Акио на ухо, и Мия почувствовала, как веревка туже затягивается над грудью.

Это было сладко, волнительно и безумно возбуждающе. Полная беспомощность усиливалась невозможностью видеть происходящее. Сердце колотилось, как сумасшедшее, в ушах отдавался ток крови. Как будто со стороны Мия услышала собственный протяжный возбужденный стон. И тут же прикосновение горячих губ к соску заставило ее дернуться, словно под действием разряда молнии.

И снова медленное заключение в путы. Акио лишал ее свободы неспешно, давая прочувствовать каждый узел, каждый виток веревки. Нежное пленение, прикосновения, поцелуи, шорохи, жесткая пенька на теле и хриплый мужской голос, рассказывающий, как Мия соблазнительна и прекрасна. На этот раз она полностью доверяла мужчине рядом, и оттого ощущение собственной зависимости, беспомощности было пьяняще сладким и ярким.

Мия зависла в каком-то странном трансе в полушаге от экстаза, чутко вслушивалась в шаги, шорохи, вздрагивала и стонала от случайных касаний и тяжело дышала, не зная, что последует в следующее мгновение. Она подчинилась, покорилась полностью, и не думая помышлять о сопротивлении или мольбе. Приняла право мужчины здесь и сейчас распоряжаться ее телом и ее наслаждением.

Отдавшись полностью чужой власти, Мия почувствовала себя свободной. Она верила, что Акио не причинит ей боли или вреда. Не было ни тревоги, ни страха, и даже стыд отступил. Осталась только темная бездна удовольствия, над которой она балансировала по его воле.

Руки, неспешно связывающие ее тело — виток за витком, узел за узлом… Невозможно было предугадать, что Акио пожелает подарить Мии в следующее мгновение: нежные, едва ощутимые поглаживания, горячие поцелуи, прохладную ласку дыханием или новый узел на стягивающих тело путах.

Кровь пульсировала в висках, по коже прокатывались горячие волны, невыносимо хотелось ощутить прикосновение веревки там, внизу, между раздвинутых бедер. Да что веревка! Если бы Акио сейчас просто погладил ее там — так, как он умел, массирующими, мягкими касаниями, она бы достигла желанного блаженства. Но он словно догадывался о ее состоянии и не торопился.

Веревка оплела талию, спустилась чуть ниже, к выступающим косточкам на бедрах.

Акио на мгновение отступил полюбоваться на свою работу и понял, что не сможет продолжить. Не сегодня, не в этот раз. Мия стояла на коленях на футоне. Завязанные глаза, полураскрытые в экстазе губы. Она часто дышала, маленькая девичья грудь поднималась и опускалась. Волосы прилипли к влажной шее, от плетения черной веревки на бледной коже невозможно было оторвать взгляд. Связанная и покорная, полностью доступная для него одного, она была невероятно, невозможно соблазнительной и желанной.

Его! Только его — она никогда не принадлежала другому! Его сокровище!

Спутались мысли, не осталось ничего, кроме тяжелой и жаркой пульсации в паху. Он опустился рядом, почувствовал, как девушка вздрогнула, и прошептал: «Не бойся!».

— Я не боюсь. Пожалуйста, господин… я так вас хочу!

Мия почувствовала, как сильные руки приподнимают ее и усаживают на мужчину сверху. Прикоснулась обнаженной грудью к его груди. Она любила эту позу, в ней Мия сама могла задавать темп, но сейчас, когда на глазах повязка, а связанные за спиной руки лишают равновесия, это было не так просто.

Ощущение возбужденной плоти между ног заставило ее заерзать.

— Расслабься и слушайся, — приказал Акио в ответ на ее голодное поскуливание. Осторожно приподнял девушку за бедра, и в следующее мгновение Мия ощутила, как он входит в нее.

Подчиняясь направляющим движениям его рук, она опустилась. Поднялась и снова опустилась с тихим стоном. Удовольствие нарастало, приближалось неудержимо, подобно цунами. Мия парила в черной пустоте, плавилась в почти болезненном наслаждении, растворяясь в близости полностью…

Большой палец лег между раздвинутых ног, коснулся самого чувствительного места ее тела, и цунами обрушилось, погребая под собой Мию. Внутри словно взорвался шар из жидкого огня. Расплескался по телу почти нестерпимо приятной судорогой. Девушка выгнулась и беспомощно вскрикнула, ощущая резкие толчки внизу живота.

Еще несколько мгновений ее трясло от затухающих волн удовольствия, а потом она обмякла.

От интенсивности пережитых ощущений Мии казалось, что с нее содрали кожу, любое прикосновение, даже самое нежное и легкое, ощущалось слишком грубым, болезненным. У нее не было сил двигаться, даже под его руководством. Хотелось лежать, плыть в странном блаженном тумане, впитывать покой. К тому же вывернутые за спину руки стали побаливать, а веревка на теле начала казаться слишком тяжелой, давящей.

— Извините… — всхлипнула Мия. — Господин, я больше не могу.

Она почти ждала, что он рассердится или продолжит, не обращая внимания на ее слова, в школе их учили, что удовольствие женщины в постели не обязательно, гейша и наложница в первую очередь должна думать о наслаждении мужчины. Но Акио нежно поцеловал ее, вышел из ее тела и уложил на постель.

— Простите…

— Тише… Так бывает, я сам виноват. Не рассчитал, ты слишком чувствительная. В следующий раз буду аккуратнее.

Акио ослабил узлы на руках и начал снимать веревку.

— Следующий раз?

— Мы придумаем, за что тебя наказать, — со смешком пообещал он.

Всего несколько движений, и веревка с рук скользнула вниз. Мия повернулась на спину, стянула пояс с глаз и подслеповато прищурилась. После полной темноты даже огонь в светильниках казался слишком ярким.

Акио сидел рядом, водил кончиками пальцев по нежной коже и, казалось, совсем не сердился, что она так резко и рано для него прервала любовные игры. Хищная властность в нем исчезла, сменилась покровительственной заботой.

— Простите, — повторила Мия.

— Не извиняйся. Ты правильно сделала, что сказала. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Мия. В этом весь смысл.

— А для вас?

— В том, что ты принадлежишь мне полностью и доверяешь.

Он взял ее за руку, поднес к губам и медленно обвел языком след от врезавшейся в тело веревки.

— Снять остальное?

Мия кивнула.

Он делал это медленно, лаская губами оставленные веревкой бороздки. Против воли Мия снова начала возбуждаться и тихонько постанывать. Когда последний узел был развязан, она почти сожалела, что так рано прервала игру. И, кажется, была не против повторить.

Его пальцы погладили цепочку с камушком на шее.

— Давно хотел спросить — что это за талисман? В школе я не помню его у тебя.

— Его подарил тот человек.

Пальцы сжались в кулак на камушке.

— Какой человек? — медленно спросил даймё.

Не будь Мия такой расслабленной, она бы насторожилась от тона Акио. Но она была разнежена, утомлена ласками, плыла на волнах счастья и ощущала удивительное доверие к мужчине рядом, поэтому ответила честно:

— Тот безумец, который хотел меня купить. Он подарил на прощанье.

— Говоришь, он тебя не трогал? — свистящим шепотом переспросил Акио. — Тогда какого демона носишь его подарок?!

Он рванул цепочку, и та лопнула, ужалив кожу. Без амулета внезапно стало холодно. А может, холодно стало от ледяной ярости, вспыхнувшей в глазах даймё, его враждебности.

— Господин, я…

— Драгоценности от меня для тебя недостаточно хороши, так? — Акио неприятно сощурился. — А эту погань носишь! Что, забыть никак не можешь того, кто подарил?

— Это не так! — со слезами в голосе выкрикнула Мия. Его недоверие и злость ранили. Только что все было так хорошо, они были открыты друг другу, близки, Мия чувствовала себя такой счастливой! И какой ёкай ее за язык дернул? Как будто нельзя было догадаться — даймё не обрадуется известию, что его наложница хранит дары других мужчин.

Просто она настолько привыкла считать подарок частью себя, не снимала, даже когда мылась. Да и сами обстоятельства, при которых амулет ей достался, были слишком странными, чтобы ревновать к чему-то подобному.

— А как? — Он надвинулся на нее почти вплотную, прижимая к футону. — Не ври мне, Мия. Что за… — Акио дернулся, разжал руку и в возмущении уставился на камушек, по которому пробегали зеленые искры.

— Видите? Это амулет! Один раз он уже спас меня!

Но даймё как будто внезапно потерял интерес к ее словам. Держа камушек на раскрытой ладони, он водил над ним другой рукой и будто к чему-то прислушивался. Потом резко сжал пальцы, полыхнула зеленая вспышка, в воздухе запахло гарью.

— Есть, — тяжело сказал Акио, сжимая в пальцах небольшую, отлитую из золота бляху с выгравированными на ней иероглифами.

— Что это? — немеющими губами прошептала Мия.

Он повернулся к ней резко, всем телом.

— Это у тебя нужно спросить, Мия. Откуда у тебя виим Аль Самхан?

— Что?

Она ничего не поняла из его слов, кроме того, что случилась беда. Катастрофа. И наверное, лучше, чтобы злополучный амулет и правда был обычным камушком с дыркой.

— Он заряжен на тебя, — сообщил Акио. Его лицо стало бесстрастной ледяной маской, только глаза сияли жутким синим пламенем.

— Я не знаю, — с отчаянием повторила Мия. — Клянусь, я ничего про это не знаю! Никогда не слышала о таких… штуках. Его подарил господин Куросу Ёшимитсу. Он уколол мне палец, вымазал амулет в крови, а потом подарил. — Голос задрожал от слез. Слишком жутко было видеть, как мужчина, которому Мия привыкла доверять, с которым мысленно связала свою судьбу, превращается в чужака.

Казалось, стена между ними, стена, которую общими усилиями почти удалось разрушить, снова восставала у нее на глазах — длиннее и выше стократ, чем была. И теперь любое слово Мии отражалось от нее бессмысленным эхом.

— Он заряжен на тебя! — с нажимом повторил даймё.

— Я не знаю почему!

Акио вскочил и начал одеваться.

— Куда вы?

Он не ответил.

— Господин! Пожалуйста, я не вру! Клянусь! — Собственные слова показались ей жалкими и неубедительными в леденящей тишине комнаты, но Мия встряхнула головой и упрямо продолжила: — Если бы я хотела скрыть его от вас, я бы что-нибудь придумала. Отвлекла бы вас.

Акио обернулся в дверях. На мгновение Мии показалось, что она все же сумела пробить стену. Что ей удалось достучаться до него, хотя бы убедить выслушать…

— Не вздумай выходить до моего возвращения! — прорычал даймё.

Если поднятый с постели хранитель знаний и удивился позднему визиту даймё, то вида не показал.

— Истинный виим, — подтвердил он, то поднося амулет ближе, то отодвигая дальше. — Золото, замешенное на крови Аль Самхан.

Последняя надежда рухнула, и даймё чуть не завыл от разочарования. В груди стало больно, словно кто-то вонзил и провернул клинок. Акио выдохнул сквозь сжатые зубы.

Мия…

Он доверял ей. Доверял полностью, а она…

Как и когда она стала работать на Самхан?!

— Создан примерно два месяца назад, — так же бесстрастно продолжал видящий.

— Два месяца? — тяжело переспросил Акио.

Получается, уже после мидзуагэ. Но как? Виим — бесценный знак высшего доверия императорской семьи. Во всей проклятой огненной империи не наберется и десятка человек, одаренных подобным образом.

Даже если Мию завербовала самханская разведка, никто не станет дарить виим случайной шлюхе. И разве она могла получить его, если никого из членов семьи Аль Самхан на тот момент не было в Тэйдо?

Что-то не складывается.

«Ты просто не хочешь верить в ее вину! — издевательски шепнул внутренний голос. Его визгливые интонации снова напомнили отца. — Не хочешь признать, что сошел с ума от самханской подстилки».

Он стиснул кулаки и почувствовал, как ногти входят в кожу, оставляя кровавые лунки.

Нет! Он не станет обвинять и карать ее, пока не выяснит все до конца.

— Заклинание на защиту, исцеляющие чары — слабенькие совсем. — Голос видящего был безмятежен, словно состояние даймё ускользнуло от его внимания. — И удаленная активация.

— Что?

— Удаленная активация. Очень интересно, никогда не слышал о таком раньше. Виим заряжается на того, чью кровь попробует впервые.

— Так можно?

Разве это хриплое карканье — его голос?

— Можно, но это рискованно. Вдруг виим попадет не в те руки.

«Его подарил господин Куросу Ёшимитсу. Он уколол мне палец, вымазал амулет в крови, а потом подарил!»

Дышать стало чуть легче.

— Возможно ли, чтобы виим был заряжен не на того, для кого его создавали?

Юшенг кивнул:

— Возможно. Поэтому так не делают. Виим создают в присутствии человека, которому предназначен дар, смешивая кровь еще до того, как золото застынет.

Акио медленно выдохнул и разжал кулаки. Бешено колотящееся сердце неохотно успокаивалось.

«Это еще ничего не значит, — недовольно занудил внутренний голос. — Девка могла подстроить все, чтобы ты ей поверил».

— Спасибо, Юшенг. — И добавил уже для внутреннего голоса, вслух: — Заткнись!

Самханец покачал головой, вслушался в стук закрывающейся двери:

— Он не заткнется. Вы должны сразиться с ним, — пробормотал он себе под нос.

Стоило бы сказать это в лицо Акио Такухати, однако хранитель знаний слишком хорошо помнил, как отреагировал господин на прошлые попытки хранителя дать совет. Способности видящего, примененные к людям, раздражали даймё, он ощущал в них угрозу себе.

И зря… Юшенг не мог не видеть, но отлично умел хранить секреты. Он мог бы рассказать своему господину много любопытного. Например, о девушке, которая каждый день приходит в библиотеку, чтобы изучать скучные и малопонятные для женщин науки. Ее душа подобна живому кристаллу, она переливается всеми оттенками аметиста и пурпура. А в глубинах кристалла, за туманным флером спит дракон…

Юшенг так давно смотрел на мир обычным зрением, что забыл, на что это похоже. Утратив вместе с глазами возможность наслаждаться внешней иллюзорной красотой, он научился видеть суть души.

Поэтому он сторонился людей. Людские души в большинстве своем состояли из болезней и уродств. Скрюченные, смятые, задавленные обязательствами, обидами, злобой и завистью. Много ли счастья наблюдать такое каждый день?

Но избегать своего покровителя хранитель знаний не мог. Год за годом он вынужден был наблюдать, как меняется Акио Такухати. Связывает себя рамками обязательств и долга, отгораживается от мира, превращается из живого человека в кусок льда. Внутри ледяной статуи задыхался и медленно гас огонек, подобный пламени одинокой свечи во тьме.

И вдруг этой весной случилось чудо. Почти потухший свет вспыхнул с нечеловеческой силой.

Пробуждение давалось даймё нелегко, а временами превращалось в настоящую борьбу. Совершенная оболочка Ледяного Беркута спорила с сутью — забытой, почти отвергнутой. И этот спор не был простым и безболезненным.

Только что, на глазах хранителя, борьба вышла на новый виток. Образ господина раздвоился. Ледяной Акио встал за левым плечом настоящего и улыбнулся — брезгливо и злобно.

Улыбкой покойного даймё.

Прошло пять минут, потом десять, двадцать. Акио все не возвращался. Мия оделась и теперь сидела съежившись, обняв руками коленки. В углу потрескивала и чадила масляная лампа, а вокруг затянутого белым шелком фонаря металась привлеченная светом бабочка. Ломая тонкие крылья, билась о преграду.

На душе было пусто. Мия чувствовала себя такой же бабочкой.

Куда ушел Акио? Что сделает, когда вернется?

Как докричаться до него? Как найти слова, чтобы он поверил? И нужно ли их искать?

Нужно!

Холодный и одинокий, жесткий и несчастный, — Акио дорог ей. Мия так старалась хоть немного приблизиться, так хотела стать нужной ему. Неужели все зря?

Она посмотрела на смятую постель, вспомнила, как хорошо им было вместе до рокового признания, и чуть было не разрыдалась.

Да, она виновата, что не выкинула злополучный подарок. Что продолжала носить его, став наложницей. Но неужели вина Мии так велика, что нельзя выслушать, поверить и простить?

Девушка встала, подошла к окну и впустила в комнату ночную прохладу. Вернулась к лампе, чтобы поймать бабочку, но та упорхнула из пальцев.

— Улетай, глупая. Тебе не пробиться к огню. А если пробьешься — сгоришь.

Дверь со стуком распахнулась, и Мия обернулась, мгновенно забыв и о лампе, и о несчастном мотыльке.

— Господин! Выслушайте меня!

— Я слушаю, — медленно сказал Акио Такухати.

Он пересек порог и уставился на Мию все еще отчужденным, но уже не враждебным взглядом.

Даймё действительно готов слушать?

Она переплела пальцы, чтобы те не дрожали, и заговорила, рассказывая все как есть. Вспомнила госпожу Хасу — та видела амулет в действии и могла отчасти подтвердить слова Мии.

— Поймите, я могла бы рассказать вам про этот амулет любую историю, и вы бы поверили. Я могла бы его спрятать! Могла?

Он кивнул.

— Разве так обманывают? Вы вправе мне не верить, но тогда хотя бы скажите, что это за вещь? В чем меня обвиняют?

— Ни в чем, — тяжело сказал Акио.

На мгновение Мии показалось, что она ослышалась. Она ждала подозрений и оскорблений. Пусть злится, лишь бы выслушал!

— Правда? — глупым и счастливым голосом переспросила девушка, порывисто шагая ему навстречу. — Вы мне верите?

— Верю. — Его лицо осталось таким же сумрачным. — И у меня много вопросов к этому Куросу Ёшимитсу. Поэтому завтра я улетаю в столицу.

— Это опасно, господин?

— Не опасно. Иди ко мне.

Он наконец обнял ее. Девушка облегченно вздохнула и обняла его за плечи руками. Такой мрачный и собранный Акио пугал ее. Мия сама не знала, чего боится больше — его или за него. Даймё опасно лететь в столицу. Там сёгун, который знает о планах Ледяного Беркута и держит в заложниках его брата и сестру.

Но разве он послушает Мию? Тем более сейчас.

В тишине потрескивал фитиль лампы и бился о преграду ночной мотылек.

— Что такое виим, господин?

Она опасалась, что напоминание об амулете вызовет новый приступ гнева, но Акио ответил без злости, скорее грустно:

— Знак особого расположения семьи Аль Самхан. Его обладатель имеет право приказывать именем императора, и только член правящей фамилии вправе отменить такой приказ.

— Ой… — Она обмерла от ужаса, наконец осознав, что за подарок сделал ей сумасшедший самурай. Сразу становилась понятной ярость и подозрения Такухати. Чудо, что он все же поверил Мии. — Но откуда у господина Ёшимитсу такая вещь?

Даймё неприятно улыбнулся:

— Вот об этом я буду его спрашивать.

Глава 16 В СТОЛИЦЕ

Украшенная по случаю дня рождения сёгуна столица тонула в цветах. Особенно поражало пышное убранство дворца, по традиции называемого императорским, хотя единственным оставшимся в живых отпрыском императорской фамилии была принцесса Тэруко, а дворец давно стал резиденцией ее двоюродного брата.

Принцесса, позевывая, глядела с балкона, как внизу прибывают и прибывают экипажи знати. Столичные лизоблюды спешили выразить верховному главнокомандующему свое почтение.

Принцессе было жарко и скучно. Единственный человек, которого она хотела видеть на этом празднике — даймё Такухати, — не приглашен, а даже если бы и был приглашен, вряд ли прибыл бы поздравлять Шина. Герою войны чуждо придворное лицемерие.

— Какой забавный обычай, так пышно отмечать день рождения военачальника, — заметил сидевший рядом принц Джин.

Несмотря на раздражение, которое жених вызывал у Тэруко, возмущение и любовь к истине заставили девушку отозваться:

— Раньше так праздновали день рождения императора.

— О-о-о, — протянул самханец с многозначительной улыбкой. — Понимаю, народ привык к празднику.

Принцесса сверкнула глазами:

— Народ помнит пословицу! Червяку не стать драконом!

Джин укоризненно покачал головой и поднес палец к губам Тэруко, призывая к молчанию:

— Тсс, ваше высочество. Не стоит злоупотреблять присказками простолюдинов. Мы ведь не можем знать, кто сейчас слышит нас и с кем он захочет поделиться услышанным.

Чего еще ждать от труса?

— Правда не может оскорбить! — фыркнула девушка.

— О, вы так ошибаетесь, — задумчиво протянул принц. — Именно правду, особенно неудобную правду, сильные мира сего часто находят оскорбительной. Видите ли, ваше высочество, в конечном итоге было оскорбление или не было, решать оскорбленному. И он может углядеть обиду в самых невинных словах.

— Это только его проблемы, не так ли?

— Не только, если оскорбленный обладает властью.

Тэруко подняла на мужчину взгляд, полный досады.

Чтобы демоны побрали Шина и свадебные обычаи Оясимы! Столько праздников, и на каждом должны присутствовать жених и невеста при полном параде!

На каждом приеме сёгун сажал ее рядом с принцем, словно не замечая раздражения, которое вызывал у сестры навязанный жених.

Первое приятное впечатление от привлекательной внешности и физической мощи принца испарилось совершенно. С каждым разговором Джин бесил принцессу все больше. Он умудрялся выворачивать наизнанку и высмеивать все, во что Тэруко истово верила и чему готова была служить. Ему были присущи самые мерзкие человеческие пороки, причем он их ничуть не стыдился, напротив, признавал охотно, с обезоруживающей улыбкой. И он всегда был отвратительно доволен жизнью и собой. Ни разу, сколько Тэруко ни пыталась, у нее не получилось вывести самханца из себя. А вот он доводил ее почти до белого каления, до состояния, когда еще немного, и принцесса готова была броситься на него с кулаками.

Но при этом самханец всегда четко чувствовал границу и останавливался в своих подтруниваниях ровно за полшага до того, как принцесса готова была потерять самообладание.

И что самое ужасное, Тэруко совершенно не представляла, как заставить этого несносного, отвратительного человека отказаться от свадьбы! Пытаться оскорблять его, косвенно или прямо, было все равно что пороть море. Она дважды, якобы нечаянно, обливала его на застольях, он не выказал и тени раздражения.

Что еще сделать? Напасть на него с кулаками? Поцеловаться у него на глазах с другим? Устроить истерику и швыряться вазами?

Любое это действие ставило под удар саму Тэруко. Она мечтала о сильном мужчине, лучшем из лучших, достойнейшем из достойных. А разве такой мужчина возьмет в жены истеричку или распутницу?

Поэтому приходилось скрепя сердце терпеть рядом самханского труса с его многозначительными улыбками и двусмысленными намеками.

Словно почувствовав, что принцесса недалека от того, чтобы взорваться, младший атташе самханского посольства попробовал разрядить атмосферу:

— По сравнению с тем, как в Самхане празднуют день рождения императора, это весьма скромная церемония, — заметил он светским тоном. — Помню, в детстве я с нетерпением каждый год ждал праздника. Фейерверки, шествия, с утра до вечера музыка на главных улицах. Больше всего я любил костюмированные представления. А вы, ваше высочество? — Он обернулся к принцу Джину.

— Не помню, — равнодушно пожал тот плечами. — В монастыре дни были неотличимы друг от друга, и день рождения отца не стал исключением. В горах нет сезона дождей, поэтому, когда по велению императора мне пришлось вернуться в мир, я даже не знал точно, сколько лет прошло.

Тэруко нахмурилась:

— В монастыре?

— А вам не рассказали? Я с девяти лет воспитывался в монастыре. Очень уединенном. Там меня научили держать в узде свои порывы, отличать истинные ценности от ложных и не верить иллюзиям.

Девушка сморщилась. Унылый монастырский быт, добровольная аскеза были противны ее деятельной и жадной к жизни натуре.

— Это там вас научили бегать с поля боя? — фыркнула она.

— Совершенно верно, — с улыбкой подтвердил невыносимый самханец. — Смертоубийство увеличивает количество страдания в мире, а просветленный старается избегать этого.

— Жаль, что вы там не остались! Вам там самое место.

— Но тогда я не смог бы жениться на вас, ваше высочество, — промурлыкал принц Джин, и в зеленых глазах заплясали смешливые искорки.

— Что значит — уехал? — Голос Ледяного Беркута был опасно тихим. Такая полная угрозы тишина наступает перед бурей.

Господин Кондо — вассал клана Такухати, отвечающий за сбор сведений и тайные операции — встретил гнев даймё спокойно, поскольку не чувствовал за собой вины.

— Почти две недели назад.

— Он же чей-то вассал?

— Был, — бесстрастно подсказал господин Кондо. — Вассал и управляющий городским имением клана Оэ. Две недели назад сюзерен отрекся от него. В тот же день Куросу Ёшимитсу покинул Тэйдо, не оставив адреса.

— Найди его! — выплюнул даймё. — И узнай про него все, что получится раскопать.

Кондо поклонился — коротко, по-военному — и вышел. Тогда Нобу, молчавший в углу во время доклада, рискнул подать голос:

— Зачем тебе этот Ёшимитсу?

— Если ищу, значит, надо, — отрезал Акио.

По лицу старшего брата было видно, что он раздражен сверх меры. В такие минуты Нобу старался не лезть под горячую руку, но сейчас ему стало обидно.

— Ты сам позвал меня! — Он услышал в своем голосе жалобные мальчишеские интонации, которые ненавидел, и разозлился. — Сказал, что мне надо учиться. Хорошая учеба, если на все вопросы только «заткнись» и «отстань»!

Нобу и не надеялся, что брат внемлет, просто хотел высказать обиду, но Акио тяжело выдохнул, растер лицо руками и кивнул.

— Ты прав. — Из кошелька на поясе он извлек металлическую бляху и щелчком отправил по полированной глади стола в сторону Нобу. — Вот…

— Что это?

Младший Такухати медленно поднял бляху за разорванную металлическую цепочку. Она оказалась неожиданно тяжелой — целиком литой из золота, с оттиском «Аль Самхан». Он прикоснулся к ней и чуть не выронил. Чужая мощная магия, заключенная в амулете, обжигала.

— Виим Аль Самхан, — с кривой усмешкой пояснил брат. — Ёшимитсу подарил его Мии…

— Той самой гейше?

— Теперь я хочу найти его, чтобы расспросить, откуда у него такая вещь и какого демона он дарит такие подарки.

Нобу замолчал, переваривая дикие новости. Что-то не сходилось.

— Слушай, все это очень странно, — начал он осторожно. Когда речь заходила о той самой гейше, разговор с братом напоминал переход бурной реки по тонкому льду. — Откуда ты знаешь, что подарок сделал именно Ёшимитсу? С ее слов?

Брат нахмурился, но промолчал, и Нобу понял, что попал в цель. Поэтому он продолжал, все больше воодушевляясь:

— Это ведь та самая девушка, за которую ты заплатил двадцать пять рё на мидзуагэ? Которая потом опозорила тебя отказом? Из-за которой ты поссорился с Асано? Слушай, тебе не кажется, что все это выглядит очень подозрительно и странно?

— Нет! — отрезал Ледяной Беркут, но Нобу уже было не остановить.

Почувствовав возможность стать полезным брату, он вцепился в нее, как рыба-прилипала вцепляется в брюхо акулы.

— Чем эта девка так приворожила тебя? Ты же становишься невменяемым, когда речь заходит о ней! Даже мысли не допускаешь, что она может лгать! Не хочешь верить в ее виновность? А ведь она могла все подстроить…

— Заткнись! — прорычал даймё. Глаза его засияли бездонной небесной синевой. — Ты забываешься, вассал! Когда мне потребуется совет, я спрошу, а пока молчи и выполняй приказы. Понял?

Нобу вскочил. Глаза пекло почти непереносимо, в горле появился горький ком.

— Понял?

— Я понял вас, господин, — глухо выдавил младший Такухати. — Разрешите удалиться?

— Иди.

К двери он брел почти на ощупь, не видя ничего из-за застилающих глаза слез.

Акио дождался, пока за младшим братом закроется дверь, и с чувством выругался.

Слова Нобу неприятно перекликались с собственными невеселыми мыслями. С голосом, который теперь не умолкал день и ночь. То злобствовал, то обвинял, то насмехался.

Даймё и сам знал, что перешел рубеж. Еще немного, и болезнь нельзя будет скрыть. Будь на месте Мии любой другой человек, Акио уже велел бы бросить его в яму. Просто так, на всякий случай. Или хотя бы запереть в комнате. И, конечно, никакого доступа к бумагам.

К чему рисковать?

Его доверие к наложнице было глупым, ничем не объяснимым, нелогичным и опасным. Не дай боги, о нем прознают даймё южных островов. И в первую очередь Коджи Накатоми, в лице которого Акио всерьез рассчитывал найти замену Асано.

Но все же Мия не лгала… Его девочка не умела лгать. Открытая, доверчивая, она не умела даже скрывать свои чувства.

«Или умеет врать слишком хорошо, — хихикнул в ушах старческий голос. — Как она тебя взнуздала! Заглядываешь в рот безродной шлюшке, веришь каждому ее слову. Ага, она тебе расскажет, что у нее никого не было, как же…»

— Заткнись! — В бешенстве Такухати запустил чернильницей в стену. Стены и пол украсились черными пятнами.

Резкий, чуть кисловатый запах туши вдруг вызвал в памяти совсем неуместную картину. Ровные черточки иероглифов на плотной бумаге, нежная кожа под пальцами, шелк, скользнувший с плеча на татами, и тихий всхлип: «Ах, господин! Так хорошо!»

Воспоминание было таким ярким и зримым, почти физически ощутимым, что он почувствовал возбуждение и снова беспомощно выругался, разглядывая учиненный бардак.

С этим надо что-то делать. Он не в себе.

Несколько раз вдохнув и выдохнув, Акио постарался успокоиться. Владелица чайного домика подтвердила слова Мии насчет амулета, как и несколько гейш, присутствовавших тогда в купальне. Куросу Ёшимитсу действительно оказался подозрительным сверх всякой меры. И все факты, которыми располагал Акио, никак не противоречили рассказу девушки.

В дверь робко постучали. Акио открыл ее рывком, про себя радуясь возможности выплеснуть накопившееся раздражение.

— Ну? — прорычал он, оглядывая съежившуюся служанку.

— Господин, прибыл Коджи Накатоми, — пролепетала женщина.

Перед глазами встал отец, когда он орал на прислугу в минуты дурного настроения. Акио скривился. Нет, он не станет поступать так же. Служанка не виновата, что ее даймё забыл о назначенной встрече.

Впереди переговоры с потенциальным союзником. Он должен успокоиться.

Замена Асано нашлась неожиданно быстро. Даймё Киу-Шима — крупнейшего из южных островов — сам завел разговор о возможном объединении родов Накатоми и Такухати.

Меж строк последнего письма с брачным предложением читался намек на военный союз, поэтому Акио охотно дал согласие. Клан Накатоми имел куда меньше денег и влияния, чем Асано, но его глава не был двуличным торгашом. И он считал себя должником Акио с того дня, как войска под предводительством молодого генерала Такухати вошли в почти разрушенный накануне землетрясением Хоти, чтобы помочь оставшимся в живых жителям.

Лучше менее могущественный, но достойный доверия союзник.

Если бы не необходимость жениться на дочери Коджи для закрепления договора! При мысли, что он должен будет привести в Ииуваси-дзё чужую женщину и назвать ее хозяйкой, на Ледяного Беркута накатывало невероятное раздражение.

Но он все равно должен на ком-то жениться. Роду нужен наследник, а самому Акио — супруга, мужчину без семьи никогда не будут воспринимать всерьез, какие бы воинские заслуги за ним ни числились.

— Проводи его в зал для гостей. И пришли сюда кого-нибудь. Пусть уберут.

Служанка с поклоном поставила чай и отворила дверь. Господин Кудо еле успел придавить ладонью стопку чистой бумаги. Еще мгновение, и резкий порыв ветра разнес бы ее по комнате.

Дверь захлопнулась, и ветер исчез.

Сквозняк? Странно, откуда здесь сквозняк?

Он с подозрением покосился на окно — закрыто, как и должно быть. Такеши сам задвигал ставни.

Он покачал головой, достал новую плитку туши, отломил кусочек, растер и замер над листом бумаги, заслышав тихий шорох со стороны окна.

Сначала сквозняк, теперь шорох…

— На моем доме установлена защита, — задумчиво сообщил Такеши в пространство.

— У синоби свои дороги, — со смешком сообщил голос из дальнего угла.

Господин Кудо нехорошо сощурился и словно невзначай опустил руку на стоявшую на столике статуэтку в виде рогатой и клыкастой головы демона. Палец замер над торчащей из статуэтки иглой.

Достаточно всего одной капли крови.

— Если хотя бы треть слухов о синоби правда, — начал рассуждать вслух заместитель начальника службы безопасности, — то, желай ты моей гибели, я бы уже был мертв, не так ли?

— Так, — подтвердил голос.

— Значит, ты пришел для переговоров. Покажись и назови себя.

От стены отделилась тень, стала глубже, объемнее, налилась плотью. Мгновение спустя перед Такеши стоял молодой мужчина. Его череп был гладко выбрит, как у буддистского монаха, округлое и добродушное лицо внушало невольную симпатию. В глазах вспыхивали и гасли светло-серые искры.

Мужчина поклонился:

— Харуки Абэ.

Абэ — легендарный род, уже много столетий руководивший гильдией теней. Синоби — тайное оружие семьи Риндзин, лазутчики, появлявшиеся из ниоткуда и исчезавшие в никуда.

Еще в детстве маленький Такеши Кудо самозабвенно заслушивался легендами о неуловимых воинах тени и мечтал стать одним из них.

Когда это случилось? Девятнадцать лет назад? Или уже все двадцать? Император объявил гильдию теней вне закона, регулярные войска почти месяц осаждали похожую на крепость школу синоби, прежде чем взяли штурмом и сожгли.

К тому моменту, как Такеши подрос и приступил к государственной службе, гильдии не существовало, а внешней разведкой и тайными операциями занималась служба безопасности, ранее, еще при покойном императоре, отвечавшая исключительно за охрану дворца. И справлялась она с этим делом из рук вон плохо.

— Синоби, значит? — Такеши с любопытством вгляделся в незваного гостя. — Я думал, вас всех вырезали.

— И поэтому послал своего соглядатая искать выживших? — с насмешливой улыбкой предположил синоби.

Господин Кудо кивнул на циновку рядом:

— Чаю?

— Не откажусь.

Такеши помедлил и убрал руку со статуэтки. На таком расстоянии его не спасет даже заклятый артефакт. Синоби убивают мгновенно и бесшумно.

Остается надеяться, что опасный гость явился не для этого.

— Если ты здесь, значит, вы уже допросили моего человека, — продолжил рассуждать вслух Такеши.

Гость выразительно приподнял бровь:

— Человека?

— Агента. И много он успел рассказать?

— Достаточно, чтобы мне стало интересно. Как ты сумел заставить ёкая принести клятву на крови?

— Поймал на горячем и держал полтора месяца в яме, а потом пригрозил казнью, — совершенно честно поделился Такеши. Потом подумал и добавил: — Но полагаю, что ему нравится быть секретным агентом, иначе этот пройдоха давно бы уже нашел способ освободиться.

Тануки оказался невероятно полезным приобретением. Ему не было равных в ситуации, где требовалось собрать информацию, доверительно поговорить с людьми, вызвав их на откровенность, или распустить слухи. Он один стоил сотни плохо обученных юнцов, которых в избытке водилось в подчинении у заместителя начальника службы безопасности.

Помнивший, что ценные кадры надо поощрять, господин Кудо уже трижды повышал неугомонному оборотню жалованье и закрывал глаза на многочисленные интрижки или регулярно исчезавшие из управления после отчетных визитов тануки безделушки.

И вот — первый прокол. Да еще на таком важном задании.

— Надеюсь, он жив? — с напускным равнодушием спросил Такеши.

Абэ кивнул:

— Пока жив. Доживет ли он до завтрашнего утра, зависит от результатов нашей беседы. — Он подался вперед. — Зачем ты искал нас?

Господин Кудо напрягся и заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

— Признаться, я действительно предполагал, что вас истребили. Я поднимал архивы — после прихода к власти сёгун тайно, но с завидной настойчивостью искал хоть кого-то из выживших синоби. Как будто у него не было других, более важных дел. Это навело меня на любопытные предположения.

Посетитель понимающе усмехнулся:

— Какие?

— Я много читал и слушал о Кровавой ночи. И меня всегда занимало — как заговорщики смогли так легко попасть во дворец, миновав охрану? Но стоило добавить в головоломку синоби, как все встало на свои места.

Лицо мужчины ожесточилось:

— Гильдия теней имела право на месть. Мне было двенадцать, когда войска императора подошли к моему дому. Моя мать задохнулась от дыма, пытаясь выбраться во время пожара. Мою сестру изнасиловал десяток солдат, прежде чем один из насильников оказался настолько добр, что перерезал ей горло. Мы вернули свой долг семье Риндзин сполна.

— Понимаю, — охотно согласился Такеши. — Месть — это святое. Я практик, господин Абэ. И предпочитаю смотреть не в прошлое, а в будущее. Прошлого не изменить, а вот будущее во многом в наших руках. Согласны?

Синоби нехотя кивнул.

— Так вот, я спросил себя: почему только пришедший к власти сёгун начал охоту на вчерашних союзников? Очевидно, у него были причины для опасений. Например, они могли уличить его в причастности к заговору.

Глаза гостя нехорошо сощурились.

— Ты хочешь сместить сёгуна и занять его место?

Такеши искренне рассмеялся абсурдности предположения.

— Нет. Я не живу прошлым, но умею извлекать из него уроки. Благословенным островам нужен не военачальник и не наместник. Им нужен император. Тот, чью силу и право на престол не станут оспаривать даймё и кланы. Иначе начнется война, в которой не будет победителей, кроме Самхана. Ты согласен со мной?

Харуки Абэ нехотя кивнул.

— А еще меня всегда занимал вопрос: почему покойный император пожелал избавиться от гильдии теней? Зачем сам сломал верно служивший клинок? — все так же задумчиво продолжил Такеши. — Возможно, его навели на эту мысль? Обманули, убедили, что гильдия представляет опасность. Возможно, это кто-то, стоящий сейчас у власти.

Лицо синоби стало застывшей маской, в глазах вспыхнуло серое пламя.

— Император в ответе за свои решения, — очень четко выговорил он.

— Безусловно. Но в ответе ли его потомки?

— Последний Риндзин умер шестнадцать лет назад.

— А если это не так? — небрежно спросил Такеши, подливая гостю еще чая. — Если есть один… выживший. И в обмен на помощь он готов предложить возрождение гильдии. Снова почет, уважение, служба на благо государства и императора вместо жалкого существования в тени…

Он разливался соловьем, живописуя перспективы и давая обещания с таким видом, словно Миако Риндзин лично велела участвовать ему в переговорах. В красках рисовал блистательное будущее, вдохновенно врал и убеждал, — что угодно, лишь бы склонить посетителя на свою сторону.

Такеши Кудо отчаянно нуждался в союзниках.

Божественное право на престол — это хорошо, но лучше, когда оно опирается на силу клинков. Принцессе Риндзин нужна поддержка.

Есть, конечно, даймё Эссо. Он стал бы идеальным союзником, но тануки утверждал, что Такухати — насильник, держащий будущую императрицу в неволе. Косвенные свидетельства, которыми располагал господин Кудо, никак не противоречили словам оборотня, скорее напротив. Марионетка на троне и одержимый ее телом сумасшедший насильник у власти никак не вписывались в желанную картину сильной и свободной Оясимы.

Значит, необходимо искать иной путь. У синоби должны быть доказательства причастности Ясукаты к заговору, не зря же сёгун так одержимо охотился на бывших союзников. Обнародовать их, получить поддержку народа и армии…

— Нет! — резко обрубил гость.

— Ради Оясимы. И ради своего клана. Неужели ты хочешь, чтобы твои родные прозябали в безвестности, а секреты гильдии навсегда позабылись?

— Если твоему господину есть что предложить синоби, пусть сделает это лично.

Только этого не хватало!

— Это не обязательно, я могу дать любые гаран…

Мужчина залпом допил содержимое чашки и встал.

— Спасибо за чай, Такеши Кудо. Все долги смыты кровью, синоби не станут больше мстить. Но я не буду рисковать жизнью ради того, чтобы трусливое отродье дракона, которое боится взглянуть мне в глаза, пришло к власти.

Он шагнул в угол и растворился в тени.

— Дайхиро хоть верните! — с досадой пробурчал Такеши, оставшись в одиночестве. — Он мне еще нужен.

Глава 17 СВАДЬБА ИЗМЕНИТ ВСЕ

Акио не было уже пять дней.

Пять дней и четыре ночи в одиночестве на их общем ложе.

С его отъездом в жизни образовалась пустота. Нет, Мии было чем заняться, она больше не чувствовала себя лишней и ненужной. Изучая науки под руководством Юшенга, девушка обнаружила, что как-то незаметно стала не просто секретарем, но представителем Акио. Именно к ней с поклонами шли люди, боявшиеся тревожить сурового даймё напрямую.

Поначалу Мия стеснялась и отнекивалась. Да, раньше она порой принимала прошения вместо своего господина и даже, с его дозволения, решала несложные вопросы. Но Акио всегда был рядом — подсказывал, одобрял, контролировал ее решения, и это придавало девушке уверенности.

Решать что-то в одиночку? Да вы смеетесь! Подождите немного, даймё скоро вернется.

А просители все шли и шли. С судебными тяжбами, жалобами на произвол чиновников и самураев. За каждым человеком стояла история, полная отчаяния. Каждый обращался к ней в поисках высшей справедливости, смотрел на нее, как на свою последнюю надежду.

«Опомнитесь! — хотела крикнуть им Мия. — Мне всего шестнадцать, я — бывшая гейша. Что я могу решить?»

Но она могла. И отказывать в просьбах о помощи было слишком жестоко. И она стискивала зубы, потела от ужаса, понимая, какую ответственность за чужие жизни берет на себя, но решала.

Вершить судьбы людей — тяжелая ноша.

«Зачем все это? Неужели вам мало Эссо?»

«Потому, что я могу».

Кажется, она начинала лучше понимать своего господина.

Судить и решать за других было страшно, но втройне страшнее было ошибиться. И Мия благословляла мысленно уроки Юшенга — они давали хоть какой-то ориентир в безбрежном море ответственности. И трижды благословляла самого хранителя знаний. Его помощь и советы были бесценны, а глаза умели видеть незримое, сокрытое в других людях.

Она справлялась. Трусила, часами раздумывала, прежде чем принять то или иное решение, трижды перепроверяла все сведения, но делала. И у нее получалось.

И все равно ей отчаянно не хватало Акио.

Его близости, ласк ночью, скупых и резких приказов днем. Как бы Мии хотелось, чтобы он был рядом, видел ее успехи, направлял, поддерживал, оберегал…

Вечером совершенно измученная девушка валилась на кровать, но сон не шел. Здесь, где они столько раз любили друг друга, одиночество ощущалось особенно болезненно. Ее тело жаждало прикосновений. Раствориться в ласках желанного и близкого мужчины, отдаться ему, забыться. В полусне она протягивала руку к другому краю кровати, но встречала пустоту.

Когда вечером пятого дня Мия оторвалась от бесконечных бумаг, распрямила ноющую спину и заметила в темнеющем небе алую точку, ее сердце сначала остановилось, а потом застучало в суматошном радостном ритме. Выронив стопку свитков, девушка бросилась вниз по ступеням во двор.

Лишь на первом этаже она немного пришла в себя и сбавила шаг. Рядом суетились всполошенные внезапным возвращением господина слуги.

Во двор Мия вышла степенно, как и полагается наложнице даймё. Встала поодаль от выстроившейся челяди и тоже запрокинула лицо к небесам, наблюдая, как гигантская огненная птица медленно снижается.

Сорваться бы, подбежать к седоку, повиснуть на шее…

Нельзя!

Что дозволено ребенку, не дозволено взрослой женщине.

Акио спешился, раздраженно отмахнулся от подбежавших слуг и советников и огляделся, выискивая кого-то в толпе. Сердце пропустило удар. Мия вдруг вспомнила, что на ней самое простое кимоно, да и волосы уложены довольно небрежно — не было ни времени, ни повода прихорашиваться.

Но тут взгляд Акио остановился на ней, и все стало неважным. Потому что под его взглядом Мия ощутила себя самой красивой и желанной женщиной в мире. Стало жарко, голоса людей рядом слились в неясный гул. Задыхаясь от счастья, Мия шагнула навстречу своему даймё и господину. Больше всего ей хотелось сейчас прикоснуться к нему, обнять, прижаться щекой к щеке.

Они остановились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Мия поклонилась, как положено по этикету.

— С возвращением, господин. Я очень ждала вас.

— Мия… — Он замолчал, словно боялся, что голос подведет его. — Я привез тебе подарок.

Подарком оказалась шкатулка с поющими хрустальными цветами. Мия откинула крышку, и комнату наполнили нежные звуки флейты. С третьего такта в тон флейте зазвенели цитры. Девушка подняла изумленный взгляд на Акио.

— Господин, это же…

Он кивнул.

Музыка, под которую зимой Мия выиграла состязание и свой спор с Акио.

— Станцуй для меня, Ми-я, — хрипло попросил он.

Она была не готова. Не одета, как полагается, не разминалась, не танцевала больше месяца. У нее не было с собой вееров. Но разве это важно, когда мужчина так смотрит и просит: «Станцуй»?

Шкатулка осталась на полу в углу. Хрустальные цветы распускались, раскрывали лепесток за лепестком и пели. В звон струн и жалобный голос флейты вошел еле слышный ритм барабанов, похожий на перестук дождевых капель по крыше. Мия вышла в центр комнаты, вскинула руки.

Осторожные, исполненные робости движения. Тело — тростник на ветру, руки — поникшие над водой ветви ивы. Она ступала, словно только училась ходить, словно каждый шаг был шагом в пропасть. Как птенец, впервые расправляющий крылья, чтобы вылететь из гнезда. Страх и нетерпение. Мечта вырваться, вырасти борется с желанием сохранить себя, остаться. Но чтобы родиться для новой жизни, нужно умереть в старой…

Так умирает куколка, становясь бабочкой.

Голос флейты, голос струн взбирался все выше, уводил куда-то вдаль, звал, требовал выйти за рамки. Движения Мии становились плавней, уверенней. Птенец расправлял крылья, бабочка рвалась наружу из кокона. На высшей ноте девушка замерла с протянутыми вперед в жесте мольбы руками и в упор посмотрела на единственного зрителя, наблюдавшего за ее танцем.

Музыка оборвалась. Несколько ударов сердца в комнате стояла оглушительная тишина.

Тишина омывала, как волны озера. Казалось, Мия слышит, как стучит сердце даймё. Ее собственное то колотилось с пугающей скоростью, то замирало.

Акио не отводил от девушки горящего взгляда. Он смотрел на Мию с таким восторгом и такой тоской, что ей стало жутко. Так смотрит заключенный на небо сквозь прутья решетки. Ей захотелось подбежать, обнять его, утешить. Расспросить, что случилось. Поклясться, что она никогда не предаст его, всегда-всегда будет рядом, если только он сам не прогонит ее.

Но вдруг она все не так поняла? О чем в действительности думал этот мужчина — такой близкий и такой чужой, закрытый?

Пока она колебалась, момент был упущен. Акио отвернулся и захлопнул шкатулку с цветами.

— Прекрасный танец, лучшая ученица. О чем он?

— Обо мне. — Мия замялась, а потом попросила, неожиданно для себя: — А можно еще один?

Он улыбнулся:

— Можно.

Снова поднялась крышка, и первый цветок дрогнул, раскрывая лепестки.

Мия ждала, что песня повторится — шкатулки редко заклинали больше чем на одну-две мелодии. Не страшно. Она собиралась станцевать совсем другой танец. Рассказать о страхе и доверии, одиночестве и единении, какие бывают между мужчиной и женщиной.

Но зазвучала другая музыка. Не такая трагичная, надрывная. Тягучая и сладкая, как мед диких пчел. Жаркий ритм барабанов в ней разжигал потаенные желания, бесстыдно чувственный голос флейты обещал наслаждение.

Почему бы и нет?

Девушка усмехнулась и выпрямилась, наполняя каждое движение томной грацией. Шагнула назад, приманивая одной рукой, а второй отталкивая. Остановилась.

Развязанный пояс скользнул вниз по шелку. Мия поймала взгляд Акио и отвернулась в жесте притворного смущения. В распахнутом кимоно мелькнул край тонкой нижней рубахи.

У ее танцев и раньше были зрители, но никогда Мия не танцевала для них. Всегда для Амэ-но удзумэ — богини радости и танца. Для нее и для себя.

Но теперь она танцевала для мужчины.

Становилась для него робкой и развратной, скромницей и соблазнительницей. Манила и отвергала, обещала, но не давалась.

Падала на пол одежда, и чем меньше ее оставалось на девушке, тем более бесстыдным и зовущим становился ее танец. Двигаясь в жарком ритме барабанов, Мия то и дело поглядывала на даймё. Он тяжело дышал, но не двигался с места, пожирая танцовщицу глазами.

Ей захотелось, чтобы он потерял самообладание, забыл обо всем, кроме нее.

Девушка остановилась напротив него и вынула шпильку из волос.

Одну за другой — она вынимала их медленно, дразнясь в каждом движении. Пьяная от музыки, движений, от мужского взгляда, который гладил ее тело, от ожидания и возбуждения, она ткала рисунок танца, была ведьмой, колдуньей, бесстыдной соблазнительницей.

Для него.

Освобожденные из плена волосы заскользили по плечам черной волной почти до самых пят. Акио любит ее волосы — перебирать, пропускать сквозь пальцы, наматывать на руку, — так отчего не подразнить его? Посмотрим, что кончится раньше — песня или терпение даймё.

Сладко… как же сладко видеть, как в его глазах разгорается хищное пламя. Как сладко сознавать себя желанной для него и ощущать свое ответное желание. От него горячо внизу живота и хочется теснее свести колени. От него горит кожа и ноют соски…

С последними тактами мелодии Мия избавилась от нижней рубахи и остановилась напротив даймё обнаженная. Взглянула дерзко, словно бросала вызов — попробуй возьми, если сможешь.

И взвизгнула от восторга и легкого испуга, когда он поднялся стремительным, почти незаметным глазу движением, подхватил ее под бедра, притиснул к стене и впился в губы грубым поцелуем.

— Ведьма, — простонал Акио, входя в ее тело. — Моя Мия!

Она всхлипнула ему в губы от возбуждения и легкой боли — слишком быстро все случилось, раньше он никогда не брал ее сразу.

— Ваша, господин.

Дальше были только жадные поцелуи, только яростные движения, каждое из которых рождало в Мии новый жалобный крик. Руки, удерживающие ее на весу, скользкий шелк, под который она пыталась просунуть ладони, и хриплый голос: «Ми-и-я!»

Когда Мия проснулась, время уже приближалось к полудню. Она с наслаждением потянулась, ощущая каждой клеточкой тела сытость.

Безмятежное счастье наполняло ее изнутри. Хотелось глупо смеяться, бегать, танцевать.

Танцевать… Она вспомнила прошлую ночь.

Как хорошо, что Акио вернулся. Что он не сердится больше на Мию и не вспоминает злополучный амулет.

Вчера они, изголодавшись в разлуке, так стремились наверстать упущенное, что Мия забыла спросить даймё о его поездке и судьбе Куросу Ёшимитсу.

А возможно, она просто побоялась услышать его ответ.

Но он вернулся. Остальное не важно.

Она обхватила руками его подушку, потерлась об нее щекой и сама рассмеялась этому жесту. Зачем обнимать подушку, когда можно пойти и обнять живого мужчину?

Мия вскочила и, мурлыкая под нос смешную детскую песенку, принялась одеваться.

С этой же песенкой — вот привязалась, не выкинешь из головы — она заглянула в соседнюю комнату, но Акио там не было. Только на столе лежала стопка бумаг — с утра даймё уже успел просмотреть все, что натворила Мия за время его отсутствия.

Удивительно, но почти на каждом принятом ею решении теперь стояла красная печать в виде стилизованного профиля птицы — личное одобрение даймё.

Глупо улыбаясь, Мия села за столик. Бегло просмотрела свежие письма — ничего важного или интересного.

Кроме последнего, с печатью клана Накатоми. Распечатанное, оно лежало внизу под стопкой других писем.

Мия помедлила. Акио не запрещал ей читать его переписку с другими даймё, она сама воздерживалась от этого, из уважения к этой части его жизни. Части, в которой наложнице и даже секретарю не было места.

Но это было не просто письмо от равного. Коджи Накатоми, один из мятежных даймё юга. От того, насколько надежен этот человек, зависит судьба Акио, а значит, и самой Мии.

Сгорая от стыда, девушка развернула письмо и уставилась на столбики иероглифов.

Ей потребовалось перечитать послание трижды. Лист бумаги выпал из бессильно разжавшихся пальцев и спланировал на пол. Мия сидела, уставившись перед собой невидящими глазами.

Было не больно, только очень холодно, словно душа замерзла, заледенела в один миг.

Стукнула дверь за спиной.

— Вот ты где!

Девушка съежилась от звука его голоса.

— С утра за бумаги? — добродушно упрекнул даймё, обнимая ее за плечи. — Я видел твои записи. Неплохо, но ты слишком добренькая девочка…

Мия сжалась. Слушать, как Акио рассуждает как ни в чем не бывало, было невыносимо.

Он уловил ее настроение и нахмурился.

— Что случилось? — требовательно спросил Акио, заглядывая в лицо девушке. — Мия!

Преодолевая себя — больше всего ей сейчас хотелось разрыдаться и выбежать из комнаты, — Мия посмотрела в упор на мужчину.

— Вы женитесь?

Акио не смутился, только помрачнел.

— Женюсь.

Она уже знала, что женится, но все равно это признание было как удар под дых кулаком. Мия хватала воздух ртом и смотрела на мужчину с беспомощной обидой.

Даймё должен жениться, Мия не была наивна и понимала это. Понимала, но надеялась, что это случится еще очень не скоро. Может, пройдут годы. А может, Акио и вовсе не найдет женщину, которую сочтет достойной стать его женой.

Но так быстро и так внезапно! Без предупреждения! Не сказав ей ни слова!

А с чего он должен был предупреждать Мию? Где это видано, чтобы самурай спрашивал мнения наложницы, жениться ему или нет? И с чего это Мия вообразила, что она для Акио особенная? Только потому, что он диктует иногда ей письма и разрешил навести порядок в своем архиве? Или оттого, что иногда называл своим сокровищем и счастьем?

Слова — это просто слова.

— Мне нужен наследник. — Акио опустился на татами рядом и обнял Мию. Она, обычно с трепетом откликавшаяся на любое его прикосновение, застыла в его руках безжизненной куклой, но он словно не заметил этого. Нежно поцеловал девушку в лоб, погладил по распущенным волосам. — Продолжить род — мой долг. И это ничего не меняет, Мия. Ты останешься моей наложницей. Я буду заботиться о тебе. У нас будут дети, я признаю их и воспитаю, не делая разницы между ними и законными.

Мия со всхлипом глотнула воздух. Каждое его слово было как острый нож, который даймё вонзал ей в сердце.

— Вы приведете ее сюда? — спросила она чужим, неживым голосом.

Он задумался.

— Возможно. Или оставлю в Тэйдо. Южанкам плохо подходит Эссо. Здесь слишком холодно.

— Я тоже с юга, господин, — все таким же неживым голосом напомнила Мия.

На мгновение она увидела свое будущее — будущее наложницы сёгуна в его родовом замке на севере. Редкие визиты Акио, торопливые ночи вместе, и вот он снова улетает на юг, в Тэйдо, где его ждет жена, наследники и срочные государственные вопросы. Бесконечно долгие зимы на занесенном снегом куске земли, холодная постель, одиночество в душе, ранняя старость…

Это было так безнадежно, жутко и жизненно, что Мия чуть не закричала. В этот миг ей показалось, что даже участь гейши в «Медовом лотосе» лучше той, которую выбрал для нее даймё.

Акио нахмурился:

— И что?

Его руки напряглись, он чуть встряхнул Мию за плечи:

— Что за истерики? Прекрати!

Девушка подняла на него залитые слезами глаза. В груди ощущалась странная пустота, и эта пустота болела.

— Вашей супруге не понравится, что у вас есть наложница.

— Потерпит, — отрезал Акио.

— Отпустите меня, господин. Я уеду.

— Уедешь? — Он нахмурился. — Куда? Ты в своем уме, Мия?

— На Рю-Госо. В Самхан. Куда-нибудь.

— Не говори глупостей. Девочка моя, свадьба ничего не изменит.

Акио произнес эти слова со страстной убежденностью, он действительно верил в это.

Но Мия знала: свадьба изменит все.

Глава 18 САМЫЙ СЛОЖНЫЙ БОЙ

Мир заволокло серой пеленой тумана, словно злой колдун украл все краски и саму радость, оставив взамен ноющую пустоту в груди.

Мия вставала поздно, до последнего не желая расставаться со снами. Тяжелые и муторные, они все же были лучше опостылевшей реальности. Равнодушно позволяла служанке одеть и причесать себя, равнодушно спускалась к завтраку и жевала пищу, не чувствуя вкуса.

А дальше начинался длинный и тягостный день. Если Мию никто не трогал, она могла часами сидеть у окна, уставившись во двор невидящими глазами. Но чаще от нее чего-то хотели. Юрико жалобно всхлипывала и уговаривала сходить прогуляться, приходила госпожа Масуда с предложениями съесть что-то вкусное или уложить волосы в новую прическу.

Приходилось отвечать, вставать, идти куда-то и что-то делать.

Сложнее всего было с Акио. При взгляде на Мию он становился просто невменяемым. Дикие вспышки гнева даймё пугали девушку, даже несмотря на окутывавшую ее апатию.

Особенно плохо было в тот раз, когда он попытался поцеловать ее. Прикосновения, раньше вызывавшие жаркий трепет, теперь показались чужими и неприятными. Мия, помня о своем положении наложницы, попыталась скрыть это, но Акио все равно почувствовал ее равнодушие. Выпустил из объятий, грязно выругался и ушел в зал, где почти три часа рубил невидимого противника.

Несколько дней прошло в этой серой бесчувственной апатии. А потом в ее комнату пришел Юшенг. Остановился напротив сидящей у окна девушки, покачал головой и спросил: «Думаешь, спряталась?»

Мия хотела спросить, что он имеет в виду, но в этот момент осознание случившегося обрушилось на нее снежной лавиной. Пустота в груди взорвалась почти невыносимым спазмом боли, девушка скорчилась и зарыдала.

Она оплакивала свое короткое счастье.

Где-то хлопнула дверь, мужские руки обхватили ее, прижали к груди, низкий голос позвал по имени, добавляя ласковые прозвища. Ей захотелось обнять его, уткнуться в плечо, выпрашивая поддержки, но он был причиной этой пустоты и боли в груди, поэтому Мия отвернулась, отвергнув утешение.

— Что ты с ней сделал? — свирепо прорычал даймё у нее над ухом.

— Я — ничего, — раздался в ответ малоэмоциональный голос Юшенга. — Вы все сделали сами, мой господин. Осмелюсь заметить, еще немного, и вы проиграете вашу битву.

— Какую битву? О чем ты?

Хранитель знаний не ответил.

Этой ночью, когда Акио попытался обнять Мию, девушка вздрогнула и съежилась. Она не сопротивлялась, не стала вырываться, почувствовав его губы на шее. Просто лежала, готовая перетерпеть неизбежное. Но он остановился.

— Чего ты добиваешься? — сдерживая гнев, спросил даймё.

— Ничего, господин.

Это было правдой. Она не играла, не изображала обиду. Она даже признавала его правоту — даймё должен жениться и зачать наследника, так положено. Требовать, чтобы он пренебрег своим долгом ради какой-то наложницы — верх эгоизма и неблагодарности.

Но что-то внутри Мии не могло согласиться с этим.

Он встал. Мия слышала, как он одевается в темноте, и чувствовала облегчение.

Когда за даймё захлопнулась дверь, она снова заплакала.

Со слезами пришло освобождение. Боль никуда не делась, но теперь, когда Мия выразила ее, стало легче дышать.

«Я люблю его», — призналась себе девушка.

Дело было не только в гордости. Не только в желании оставаться единственной. Будь на месте Акио Такухати любой другой, Мия сумела бы смириться, признать, что так будет разумно и правильно.

Любой другой, но не Акио. Мысль о том, что другая женщина получит право на его время и внимание, станет матерью его детей, будет стонать и вскрикивать от его ласк, что другой он прошепчет срывающимся шепотом «мое сокровище», оказалась невыносима.

Как зарождается любовь? Давно ли Мия видела в Ледяном Беркуте только преследователя, опасного хищника, одержимого ее телом? Когда она смогла взглянуть на него другими глазами? В тот день, когда он попросил прощения? В ночь мидзуагэ? Или еще раньше, когда она поцеловала его по собственному желанию?

Даймё спас ее, окружил заботой, ввел в свой замок и свою жизнь. Он дорого заплатил за право называть Мию своей и вправе требовать покорности.

Но как быть покорной, когда человек, которого ты любишь, вот-вот женится на другой женщине?

Нет, Мия скорее откажется от Акио, чем согласится делить его с кем-то. А это значит, что надо бежать. Потому что по доброй воле даймё ее не отпустит.

Это решение было таким простым, что Мия поразилась, как не пришла к нему раньше.

Деньги не проблема, если продать хотя бы половину украшений, которые Акио подарил ей, можно снарядить целый корабль. Нанять команду, уплыть, спрятаться, купить себе новую жизнь. И молиться, чтобы свадебные хлопоты не дали Ледяному Беркуту броситься на поиски.

Она утерла слезы и впервые за последние дни улыбнулась. Боль осталась — она засела внутри, терзая острыми когтями, но теперь у Мии появилась цель.

Она так и заснула — с улыбкой на лице.

Ледяной Беркут стремительно шел по своему замку, чувствуя, как бешеная, полная штормовой ярости сила жжет ладони, просится на волю.

«Если кто-то сейчас заступит мне дорогу, я его убью», — пришла холодная и ясная, жуткая в своей правдивости мысль.

Он никогда не убивал в гневе. И никогда не убивал невиновного.

Уйти! Пока не стало слишком поздно!

Инуваси-дзё еще не спал, но челядь при виде сумрачного как грозовое небо даймё разбегалась с его пути.

Стражник на воротах замешкался, поклонился, задал какой-то дурацкий вопрос и был отброшен одним взмахом руки.

Вырвавшись за пределы замка, Акио вдохнул холодный ночной воздух, но не почувствовал облегчения. Его по-прежнему трясло от ярости. На Мию? На себя?

Он был прав! Прав в глазах каждого — от нищего крестьянина до сёгуна! У любого самурая, если он достаточно богат, чтобы позволить себе несколько женщин, есть наложница, а то и не одна. Женщины принимают такой порядок вещей как должное.

Акио обязан жениться на девушке из хорошего клана, с сильной кровью, обязан зачать наследника — это его долг перед родом.

Отчего же так паскудно и тошно? Почему так хочется кого-нибудь убить?

Ледяной Беркут никогда в жизни не видел дочери Коджи Накатоми. Ему было все равно, красива она или уродлива, умна или глупа как пробка. Он даже имени ее не помнил.

Девушка была гарантией союза, зароком верности южан. И матерью будущего наследника — достаточно одного ребенка, если она сможет родить сына с первого раза. Он не собирался прикасаться к ней лишний раз. Она была ему неинтересна. Просто еще одна неприятная обязанность к длинному списку обязанностей правителя.

Почему Мия не желает понять этого? Почему он сам — глубоко в душе — не может согласиться с обстоятельствами, день и ночь ищет и не находит лазейку?

«Потому что ты болен, — напомнил мерзкий внутренний голос. — Одержим самханской подстилкой».

Ладно, пусть так. Пусть болен, одержим, пусть смешон. Но будь Мия хотя бы из захудалого самурайского рода, он бы женился на ней! Да, дети будут слабыми магами, но они будут магами. Полноправными, признанными всеми правителями Эссо.

Хоть капля благородной крови…

Бесполезно. В долговом обязательстве, которое он выкупил у Хасу, стояло «крестьянка». И черные, как небо над головой, глаза девушки подтверждали это. А дети от простолюдинок не наследуют отцовскую силу.

Он бессильно выругался, вспоминая потухшее лицо девушки. Видеть ее такой — равнодушной, несчастной — было больнее, чем держать щит на передовой против пламени Аль Самхан.

И она больше не хотела его. Раньше Акио чувствовал в ней ответное желание, когда дотрагивался. Всегда. Даже в тот вечер в «Медовом лотосе», когда он обидел ее намеренной грубостью, Мия хотела его. Ее тело отзывалось на прикосновения чутко и трепетно, как хорошо настроенная цитра в руках опытного музыканта.

Теперь не было ничего. Пустота. Словно Акио обнимал статую.

Тропа пошла круто вверх, и он остановился. На фоне полной кроваво-оранжевой луны виднелся силуэт ворот-тории. Цветочный запах подсказал, что ноги вывели Ледяного Беркута к холму Татакай.

Он поднимался в темноте. Сомкнувшие на ночь лепестки флоксы чуть покачивались под порывами ветра.

Залитая лунным светом площадка наверху была пуста. Акио встал у края, вглядываясь в шелестящую тьму внизу.

Никто не свободен в этом мире. Никто не вправе делать только то, чего хочет. Чем выше твое положение, чем больше прав, тем больше и обязанностей. Так надо. Так устроена жизнь.

Он должен. Должен отвечать за своих людей, решать за них. Должен быть хорошим даймё, хорошим военачальником. Для этого его учили, растили. Богатство, уважение, право карать и миловать — плата, которую он получает за исполнение своего долга.

Но главное вознаграждение — снисходительное молчание со стороны ехидного голоса. Голоса, который не слышит никто, кроме него.

Он вдруг осознал, что знает этот голос с детства. Жестокий судия, тот стремился высмеять и охаять любое его достижение, любую радость. Требовал идти дальше, добиваться большего, стыдил за недостаточное рвение. И что бы Акио ни сделал, он никогда не был достаточно хорош для своего критика. Никогда не оправдывал ожиданий.

Критик умел душить любую радость, раньше для этого ему достаточно было шепота. С появлением в жизни Ледяного Беркута Мии голос перешел на крик, но даже это не помогало. Словно магия обесценивающих и отвергающих слов перестала действовать.

Но теперь… о, теперь его слова били наотмашь, прямо в цель. И почти всесильный даймё Эссо корчился, ощущая себя ничтожеством.

«Девка просто пытается сесть тебе на шею, — снова занудил голос. — Почувствовала власть. Ты должен быть жестким! Поставь ее на место!»

Поставить на место? Мию? Зачем? Девочка и так похожа на живую куклу, надави на нее еще чуть, и сломается.

Не этого ли добивается судия, голос которого так похож на голос покойного отца?

В одно мгновение Акио ясно увидел свою будущую жизнь рядом с нелюбимой женой. Жизнь, подчиненную строгим правилам, сотканную из долга и обязательств. Детей с синими глазами — глядя на них, он каждый раз будет вспоминать цену, которую заплатил за эту синеву. Тренировки и государственные дела, день за днем, до изнеможения, в попытках заполнить душевную пустоту…

И сладкую боль воспоминаний о коротком весеннем месяце рядом с маленькой гейшей.

Кровавая луна за его спиной сияла, как ночное солнце. Акио нагнулся к своей тени, наблюдая, как она становится все гуще и чернее. Словно у его ног распахивалась пропасть, ведущая прямиком в ледяной ад.

Из тьмы вынырнула рука и вцепилась в протянутую ладонь. Темный двойник принял приглашение.

Он выплыл из сумрака — с издевательской улыбкой на высокомерном красивом лице, похожий на самого Акио, как отражен не в зеркале. И обнажил катану.

Ночь — время теней, ночью Темный двойник стократ сильнее, чем днем. Его меч мелькал с невероятной скоростью, почти неразличимый в неверном свете багровой луны.

Луна — солнце мертвых, она тоже была на стороне Темного.

Акио сам не знал, каким чудом он раз за разом умудрялся отбивать нечеловечески быстрые атаки. Просто исчезли чувства и пустые мысли, уступили место предельной концентрации боя. Самого сложного и страшного боя — боя с самим собой.

Не осталось ничего, кроме юркой тени рядом, клубящейся тьмы на лезвии вражеского клинка и спокойной уверенности, что он не вправе проиграть. Потому что если Акио уступит, тогда этот, другой, займет его место.

Его тело покрывали десятки ран, похожих на мелкие укусы, но каждый раз Ледяной Беркут успевал отбить главный, смертельный удар. И бой продолжался.

Когда розовые лучи солнца легли на каменную площадку и в роще внизу запели птицы, приветствуя начало нового дня, Акио наконец смог разглядеть своего противника. Ему казалось, что весь поединок он только отступал. Отбивался, получал раны и снова отступал. Но битва оставила свой след и на Темном.

Его лицо больше не было копией лица Акио. Теперь оно походило на сморщенное яблоко — брюзгливые складки у рта, обвисшие щеки, злые глаза в сетке морщин. Словно каждый выпад катаны Акио отбирал у Темного годы жизни.

Кто это? Отец? Сам Акио — такой, каким может стать, если доживет до отцовских лет? Или просто злобный карлик-оборотень?

Увидев истинное лицо своего мучителя, Акио почувствовал себя свободным. За мгновение до решающего удара двойник понял, что сейчас случится, опустил оружие, отступил, умоляюще вскинув руки.

«Ты делаешь ошибку! Не надо! Она ведь даже не любит тебя!»

Да, не любит. Но так ли это важно, если Акио любит ее, как никогда до этого не любил и не полюбит женщину?

Любовь. Его безумие и его одержимость обрели имя.

«Ты будешь отдавать, а она брать. Использовать тебя, — тоном искусителя продолжал двойник. — Она никогда не хотела твоего внимания, всегда сопротивлялась, убегала. Ты просто не оставил ей выбора».

Это ложь! Он предложил ей выбор здесь, на этом холме. И она выбрала его.

«Это из благодарности, — тут же подсказал голос. — Ей просто удобно с тобой».

Пусть так. Он сделает все, чтобы ей и дальше было удобно. Потому что чувствует себя счастливым, когда она радуется. А любовь… его любви хватит на двоих.

Удар катаны располосовал двойника, превратив в ошметки тени. Ветер подхватил их, разметал среди флоксов, раскрывающих лепестки навстречу солнцу.

Глава 19 НЕВЕСТА

Первым, что увидела Мия, когда проснулась, было лицо даймё.

Акио сидел рядом с ней на постели в одежде и медленно пропускал ее волосы сквозь пальцы. Судя по его виду, он так и не ложился в эту ночь.

Сердце сжалось от тревоги за него. Прошлая ночь что-то изменила. Мия вдруг поняла, что больше не хочет отворачиваться и прятаться.

Нет, намерение бежать не ослабло. Но все обиды показались мелкими, незначительными перед грядущей необходимостью расстаться навсегда.

Она сбежит так скоро, как сумеет. Но раз Мия еще здесь, раз у них есть эти последние дни вместе, она не станет отталкивать Акио.

Быть может, это неразумно. Быть может, потом будет стократ больнее. Но, пока возможно, она будет с человеком, которого любит.

— Доброе утро. — Она укоризненно покачала головой. — Вы совсем не спали?

— Свадьбы не будет, — ответил Акио.

— Что?!

— Я отправил письмо Накатоми.

— Но… — Мия медленно села в постели, не отрывая от даймё взгляда округлившихся глаз. — А как же ваш союз?

— Военный союз возможен и без брака.

— Но… — Она хотела и боялась поверить его словам. Слишком больно, когда отнимают надежду. — Но почему?

— Я не люблю ее. Это решение было ошибкой. — Даймё притянул ее к себе и поцеловал в лоб. — Одевайся, Мия. Я хочу тебе кое-что показать.

Девушка была так поражена его словами, что послушалась, не задавая лишних вопросов. Сотни мыслей возникали в голове, пока она механически натягивала одежду и укладывала волосы.

Он сказал «свадьбы не будет» — это значит, не будет вообще или не будет с дочерью Коджи Накатоми? А как же его планы? Его намерение завести наследника? И разве сам Акио не говорил раньше, что даймё не женятся по любви?

Или он нашел другую, более знатную невесту?

Гадкую мыслишку, что Акио ее обманывает, Мия отвергла сразу же. Лгать наложнице, чтобы получить ее расположение? Нет, это не похоже на Такухати.

Все время, пока она одевалась, Акио не сводил с нее взгляда. Лицо у него было усталым, но спокойным и даже умиротворенным, как у человека, который сумел решить сложный вопрос. Даже складка между бровей разгладилась, стала едва заметной.

— Надень самое теплое, — велел он, когда она остановилась перед раскрытым шкафом.

Самое теплое? Но почему? Сейчас лето, и день обещает быть довольно жарким.

Мия проглотила вертевшиеся на языке вопросы и выбрала тяжелое зимнее кимоно, подбитое шерстью.

Потом он взял ее за руку и повел вниз. Третий этаж, второй, первый… Мия нервничала, кусала губы. Ее мучило любопытство и страх. Что задумал даймё? Куда он ведет ее?

У загона фэнхуна она ощутила привычный укол совести. Хоно не разговаривал с ней больше. С того дня, как Мия согласилась стать наложницей, добровольно выбрав Акио. Наверное, он считал ее предательницей.

Данное летуну обещание лежало на душе тяжким грузом. За прошедшие дни Мия не раз заводила с даймё разговор о птице и успела понять, что Акио не расстанется с фэнхуном ни за какие деньги. Как ни желала Мия помочь летуну, она не могла представить силу, способную заставить Ледяного Беркута отпустить Хоно.

— Куда мы летим, господин?

Он подсадил Мию в седло и проверил ремни.

— Увидишь!

Даймё опустился в седло за ней, обнял за талию. Мимоходом поцеловал в макушку. Огненная птица под ними тяжело расправила крылья. Мия взвизгнула и вцепилась в луку седла перед собой. Мир опрокинулся, солнце вдруг заняло полнеба, стало огромным, ослепило. Ветер бил в лицо, дергал за волосы, норовил разметать тщательно уложенные пряди, вдавливал ее в тело мужчины сзади. Мия бросила взгляд в сторону — туда, где мерно поднималось и опускалось, переливаясь на солнце всеми оттенками кармина и охры, огромное крыло, похожее на парус. Далеко внизу проплывали крохотные, меньше игрушечных, домики и деревья. Показалась река, словно вычерченная умелым картографом на плотной бумаге.

А впереди, в лазурных небесах вставали облака, похожие на пушистых белых зверей.

Это было увлекательно и жутко. При мысли о невероятной высоте, на которой они находятся, внутри что-то обрывалось. Девушка дрожала и ерзала от восторга и страха. Ей хотелось увидеть все вокруг, навсегда запечатлеть это в своей памяти — когда еще доведется снова взлететь?

Мужские руки, легли ей на плечи, придавили к седлу, как указание: «Не вертись». Мия послушалась, но крутить головой не перестала.

Как странно. Чем выше к солнцу они поднимались, тем холоднее становилось. Теперь она дрожала не только от страха, но и от озноба. Пальцы, сжимавшие луку седла, совсем озябли, Мия почти не чувствовала их. Она хотела спросить у Акио, куда они летят и долго ли еще, но в ушах свистел ветер, а слова заглушались мерными хлопками крыльев. Девушка попробовала что-то выкрикнуть и сама не услышала своего голоса.

Наконец впереди показалась горная гряда. Фэнхун снизился и направился к одинокому скалистому пику, тонкой иглой торчавшему над прочими вершинами. Девушка зажмурила глаза, ей показалось, что еще немного, и острая скала насквозь прошьет тело летуна.

Когда фэнхун замер над пиком, Мия решилась приоткрыть один глаз. Игольная острота вершины оказалась иллюзией. Вблизи стало видно, что верхушка скалы — относительно ровная площадка, размерами не уступающая залу для тренировок. Лишь в самом ее центре возвышался утес, похожий на огромную каменную птицу.

Фэнхун медленно опустился на площадку. Лишь почувствовав рядом надежную землю, Мия поняла, насколько напряжена она была весь полет. Озябшие пальцы не хотели выпускать седло, плечи сводило судорогой.

Мужские руки легли на плечи, разминая мышцы.

— Страшно было?

— Очень, — искренне призналась девушка, прижимаясь к нему в поисках тепла. — И я ужасно замерзла.

Здесь, на высоте, тоже гулял холодный ветер, дергал одежду, норовил забраться под кимоно.

Даймё ослабил ремни на ее теле, накрыл заледеневшие пальцы своими ладонями, поднес к губам, согревая дыханием.

— Потерпи. Это ненадолго.

— Зачем мы здесь?

Вместо ответа мужчина спрыгнул на камень, осторожно подхватил Мию, помогая вылезти из седла. Мгновение он пристально смотрел на фэнхуна, а потом птица сорвалась и полетела к солнцу.

Мия еще раз огляделась. Каменистая, поросшая низкой и жесткой травой площадка была даже больше, чем показалось ей с воздуха. Как два, а то и три тренировочных зала. Длинная тень протянулась от скалы в центре до самого обрыва. Девушка перевела взгляд на скалу и вздрогнула.

Это была не скала. Статуя.

Неведомый скульптор обтесал белый в черных прожилках мрамор, придал ему форму гигантского орла. Хищно изогнутый клюв, мощные когтистые ланы, одеяние из белоснежных с черными кончиками перьев. Резец мастера искусно подчеркнул мельчайшие детали, каждый волосок на перышке, оттого Мии на мгновение показалось, что орел живой. Вот-вот взмахнет крыльями, взлетит ввысь, подобно фэнхуну.

Невероятная работа! Какой безумец сотворил ее здесь, на вершине горы? Зачем и для чего он сделал это?

Она обернулась к Акио, чтобы спросить об этом, но даймё качнул головой:

— Вопросы потом. Пошли.

Он подвел ее за руку к краю площадки. В двух шагах до обрыва Мия заупрямилась и попробовала вырвать руку.

Она думала, что не боится высоты. Оказалось, она просто никогда не поднималась достаточно высоко. Ветер шаловливо и угрожающе подталкивал то в бок, то в спину. Безжалостное солнце ослепляло. У нее начала кружиться голова. Захотелось отползти обратно к центру площадки, прижаться к каменному боку статуи, закрыть глаза. Спрятаться от этого простора и этой пустоты.

— Не бойся. — Даймё обернулся. — Ты мне доверяешь?

Девушка нерешительно кивнула и позволила ему взять себя за плечи и подвести к самому обрыву.

Стоять на краю было жутко. Еще полшага — и не будет ничего. Только короткое и страшное падение, а потом темнота. Мию начала бить нервная дрожь.

Акио обнял ее сзади, согревая, успокаивая. Девушка приникла к нему в поисках опоры, и страх отступил. Она верила ему.

— Не бойся, — повторил он шепотом на ухо. — Посмотри вниз, Мия. Это — Эссо.

Остров лежал внизу, затянутый легкой туманной дымкой. Покрытые темно-зелеными лесами горы, похожие на хребты спящих зверей, скалы, равнины. Совсем вдалеке виднелся изрезанный бухтами берег. Человеческие поселения — вписанные в ландшафт, почти неразличимые на фоне царственной северной природы.

Самый большой из Благословенных островов. Чтобы пересечь его из конца в конец, требуется две недели. Богатые земли — железо и медь, мрамор и алмазы, пушной зверь, ценное дерево, лосось в прибрежных водах. Сухие цифры из записей даймё внезапно облеклись в плоть. В эти леса и горы, рыбацкие деревеньки и шахты на востоке, в людей, которые жили, трудились, любили друг друга и рожали детей.

Малолюдная земля. Суровая, неприрученная. Слишком дик этот край, слишком холодны и темны зимы.

— А это, — Акио развернул девушку лицом к статуе орла, — мой первопредок.

Мия округлившимися от изумления глазами посмотрела на статую.

— Такэхая? — недоверчиво спросила она.

Он кивнул.

— Все высокорожденные — потомки богов, Мия. Раньше у Такухати был обычай. Глава клана должен был прийти сюда со своей избранницей. Считалось, что, если девушка окажется недостойной, мой первопредок оживет и сбросит ее со скалы.

Девушка вздрогнула, а он снисходительно улыбнулся:

— Не бойся. Такого не случалось ни разу, это просто легенда. Шли годы, браки по любви уступили место политическим союзам. Обычай знакомить избранницу с основателем рода был забыт. Но иногда приходит время вспомнить забытое. Это, — даймё протянул руку в сторону обрыва, — моя земля. И я хочу, чтобы ты стала ее хозяйкой.

Мии показалось, что она спит.

Это было абсолютно немыслимо и невозможно. Должно быть, она ослышалась. Или это все сон, сладкие грезы.

Или он смеется над ней.

Даймё не женятся на безродных гейшах. Никогда. Даже в сказках.

Она зажмурилась крепко-крепко, не пуская в сердце кипучую, сумасшедшую радость, страшась поверить в невероятное.

Так не бывает! Просто не бывает, и все!

Мия даже ущипнула себя — яростно, со всей силы, чуть выше локтя. Стало больно до слез, она ойкнула и открыла глаза.

Акио все так же обнимал ее за плечи, защищая от ветра и жути близкого обрыва. Лицо его было серьезным — ни следа насмешки, только напряженное ожидание.

Она заглянула в его глаза и почувствовала, что тонет, растворяется в синеве.

Быть его женой! Рожать детей, похожих на него — таких же красивых и гордых. Всегда ощущать его защиту, заботу. Подчиняться его властности. Помогать во всех делах, ободрять, когда он расстроен, вместе с ним встречать счастье и беды, любить его ночами… И просто быть с ним!

Ее безнадежная, безумная, обреченная мечта.

— Но как же… — пробормотала она, запинаясь. — Вам же нужен наследник…

Акио помрачнел и стиснул зубы.

— Ты родишь мне наследника.

Девушка покачала головой:

— У него будут черные глаза. Как у меня. Вы не простите мне…

— Я не прощу себе! — перебил он ее резко. — Не прощу, если потеряю тебя. Не в магии честь даймё, и не магия делает самурая самураем. Ты родишь мне сына, Мия, и я воспитаю его как мужчину. Никто не посмеет сказать, что он недостоин быть правителем.

Его руки сжались, притискивая Мию крепче. И захочешь — не вырвешься.

— Вы… — Она задохнулась от внезапного озарения. — Вы любите меня?

— Люблю.

Несмотря на пронизывающий холодный ветер, от этого простого и такого важного слова, произнесенного будничным тоном, стало жарко. Жарко и безумно сладко, так хорошо, как бывало только в минуты высшей близости, ослепительные мгновения блаженства, слияния с мужчиной. Сердце стучало в груди, рвалось наружу. От пронзительного, почти невыносимого ощущения счастья и невозможности выразить его хотелось плакать.

Любит…

Любит!

— Я согласна! Господин, я… Я тоже люблю вас!

Он поморщился и чуть отстранился. Как будто она ляпнула какую-то стыдную глупость.

— Называй меня по имени.

— Хорошо, — согласилась Мия, зачарованно вглядываясь в его лицо.

Ей было так невероятно хорошо от прозвучавшего признания. Девушке казалось, что внутри ее вспыхнуло огромное теплое солнце. Нежность, благодарность, восхищение, надежда на будущее счастье и еще множество чувств, которыми так хотелось поделиться с этим мужчиной.

— Акио… — Как странно называть его по имени. Какое у него красивое имя. — Я буду вам хорошей женой, клянусь. Я постараюсь… Я никогда не надеялась. — Она всхлипнула. — Я люблю вас!

Даймё снова поморщился:

— Не надо, Мия. Не притворяйся. Я же не прошу ответных признаний.

Она опешила:

— Но я не…

— Пошли. — Он дернул ее за руку и повел к статуе. Пройдя половину пути, девушка остановилась и выдернула руку.

— Господин, послушайте…

Он нахмурился:

— Потом, Мия. Обряд еще не закончен. Дай руку!

И снова завладел ее ладонью и заставил подойти к мраморной птице.

В высоту сидящий беркут почти вдвое превышал Мию. Черные блестящие глаза статуи недобро рассматривали девушку — так, что ей стало жутко. Пусть Акио сказал, что статуя ни разу не оживала, но надо думать, прочие невесты, которых поколения Такухати приводили сюда, были знатного рода. Что, если Такэхая все же вернется в человеческий мир, увидев, что дальний потомок собирается жениться на простолюдинке?

Акио вынул танто из ножен и несколькими движениями начертил на ладони иероглиф «семья». Быстро, пока кровь не успела свернуться, а порезы зажить, приложил руку к статуе, напротив орлиного сердца.

Мия без слов протянула свою руку. Мужчина нежно погладил ее, поцеловал.

— Будет больно, — предупредил он. — Потерпи. Я потом залечу.

— Конечно. — Она улыбнулась, пытаясь его ободрить.

Почему он не верит, что Мия тоже любит его? Как найти слова, чтобы достучаться, заставить услышать?

Больно не было. Несколько легких, почти неощутимых прикосновений остро заточенной стали. Мия подняла руку, чтобы оставить кровавый отпечаток рядом с отпечатком ладони Акио.

Несмотря на холодный ветер, мрамор был теплым. Девушка подержала немного руку, потом убрала.

Глаза статуи на мгновение вспыхнули небесной магической синевой. Мия вскрикнула и попятилась. Стало так страшно, что она непременно пустилась бы наутек, если бы здесь было куда бежать.

— Чего визжишь? — Даймё обернулся к ней. На его губах играла снисходительная, чуть насмешливая улыбка.

— Его глаза-а-а!

Улыбка стала шире:

— Если верить легендам, это означает, что Такэхая не возражает против брака. Иди сюда, Мия. Хватит бегать, еще упадешь. Тут не так далеко от края.

Девушка надулась и шагнула обратно к Акио.

— Когда ты научишься мне доверять, лучшая ученица? — с горечью спросил он, залечивая порез на ладони.

— Я доверяю вам!

— И поэтому чуть что — бежишь прочь?

Мия вздохнула, признавая его правоту.

— Господин… получается, я теперь ваша невеста?

— Получается. — Он больше не улыбался.

Что опять она сделала не так?

Внутри девушки по-прежнему светилось живое счастье, но теперь его омрачала мысль, что Акио думает, будто Мия согласилась стать его женой из корысти.

Как поделиться хоть частичкой этого тепла и света? Убедить его, что Мия тоже любит? Чтобы Акио понял — это не хитрость и не благодарность осчастливленной наложницы.

Как странно. Он уверен, что Мия его не любит, но все равно готов жениться.

— Господин, я не…

Частые хлопки крыльев в воздухе прервали ее в очередной раз. На площадку садился фэнхун.

Глава 20 НЕБО ДЛЯ ПТИЦЫ

— Нет, он точно сошел с ума, — кипятился Нобу.

Тонкие брови Уме сошлись на переносице:

— Ваш брат? Что он опять сделал, господин?

— Вчера он собирался жениться на дочери Накатоми, сегодня передумал. Коджи это кажется подозрительным, я успокаивал его, как мог. Если Накатоми откажется от союза, я его пойму. И что тогда? Брату мало Асано? Он хочет сделать всех влиятельных даймё своими врагами? Отличное начало для правления!

— Ужасно, господин. Но он хотя бы нашел лазутчика?

— Да какое там! — Нобу устало махнул рукой. — Только шлет письма и требует от меня результатов. Как будто я могу вот так взять и достать из-за пазухи этого Ёшимитсу! Если ему так нужно, пусть сам приезжает и ищет, кто подарил его гейше виим.

Он отхлебнул саке, немного успокоился и продолжал уже более спокойно:

— Я думаю, девка вообще все придумала. Она работает на Самхан, уверен. Но Акио ничего не желает слышать. Он просто больным становится, когда речь заходит о его гейше. Ну скажи, Уме, разве можно доверять продажной девке?

Губы гейши дрогнули в еле заметном смешке:

— Вы совершенно правы, господин. Никак нельзя.

Акио перечитал письмо и улыбнулся.

— Хорошие новости. Накатоми согласен на союз без брака, — сообщил он, не отрывая взгляда от бумаги.

Вряд ли даймё юга был бы так сговорчив, узнай он, на кого Ледяной Беркут променял его дочь. Этот брак будет вызовом, пощечиной всем высокорожденным.

Не важно. Если его план увенчается успехом, к зиме он станет сёгуном. Весной с этим смирятся самые верные сторонники Ясукаты. Тогда Акио сможет жениться, не оглядываясь на других даймё.

Сейчас — нельзя. Слишком опасно. Такой брак оттолкнет от него слишком многих возможных союзников.

Год — это не так уж долго. Пока Мия слишком молода и не готова к материнству. Он снимет с нее сережку в день свадьбы.

Ледяной Беркут сощурился. Приподнятое настроение, в котором он пребывал с той ночи, когда победил своего Темного двойника, не спешило проходить. Он чувствовал себя подозрительно довольным — людьми вокруг, обстоятельствами и собственным неправильным выбором.

— Это замечательно! — В девичьем голосе кроме радости он расслышал тревогу. — Все случится этой осенью?

— Да. — Он обернулся и мгновенно позабыл все, что хотел сказать.

Мия сидела вполоборота к нему и расчесывалась.

Блестящая черная река сбегала вниз по плечам. Она перекинула волосы на правое плечо, открыв беззащитную шею в вороте кимоно, и задумчиво водила гребнем по прядям. И в этом обыденном, таком безыскусном домашнем действии было столько очарования, что Акио замер, не в силах наглядеться.

— Я так и думала. — Девушка посмотрела на него через плечо и смущенно улыбнулась. — Вы как-то обмолвились, что бунтовать лучше осенью, когда убран урожай.

Вы… Она продолжала говорить ему «вы». И норовила назвать «господином». Акио сам не мог до конца понять, почему его злит каждая такая оговорка.

— А ты запомнила?

Он не выдержал и подошел к ней. Опустился рядом, собрал пряди руками, поцеловал тонкую шейку. От хрупкого девичьего тела рядом его накрыло привычной смесью нежности и вожделения. Даймё мысленно перебрал запланированные на день дела и с сожалением признал, что лишнего часа у него нет.

Придется подождать до вечера.

— Я помню все-все, что вы мне когда-то говорили, — просто ответила девушка. — Ай, щекотно!

— Где щекотно?

— Тут… — Мия смешно наморщила носик и потерла шею там, где он только что пощекотал ее. — Вы сейчас уходите?

— Да. — Он встал. — У тебя скоро день рождения?

— На следующей неделе.

— Что тебе подарить?

Она беспомощно пожала плечами:

— Все равно. Только украшений больше не надо, хорошо?

Акио усмехнулся:

— Хорошо. Подумай, чего ты хочешь, Мия. Я подарю тебе все, что попросишь. Считай это даром на обручение.

Рука с гребнем замерла в воздухе. Девушка посмотрела на него снизу вверх расширенными глазами.

— Все что угодно? — недоверчиво переспросила она.

— Если это в моей власти.

— Обещаете?

— Обещаю.

Мия сглотнула. Она чувствовала, что ее просьба очень не понравится Акио.

Но он сам предложил! Сам сказал: «Все, что попросишь». Когда еще выпадет такой шанс?

— Господин… — Она заметила, как он нахмурился, и поправилась: — Акио! Пожалуйста, отпустите Хоно. Мне не надо другого подарка.

Он нахмурился:

— Кто такой Хоно?

— Хоно Рыжее Перо. Фэнхун.

Довольное выражение на лице даймё сменилось озадаченным.

— Ты просишь, чтобы я отпустил моего фэнхуна?

Мия кивнула, и он коротко рассмеялся:

— Что за глупая блажь? Разумеется, нет.

Девушка зажмурилась и прошептала:

— Вы обещали.

— Что?! — Теперь в его голосе послышалась досада. — Мия, ты в своем уме? Я обещал подарить тебе что угодно, а не отпускать кого-то.

— Подарите мне его свободу, — упрямо сказала Мия и рискнула открыть глаза.

Акио чувствовал, что ему все труднее сохранять благодушие. Девочка явно не понимала, о чем просит. Чтобы поймать фэнхуна — спуститься в кратер и вернуться живым и с добычей, нужно быть нечеловечески дерзким и удачливым. Совсем недавно наследник клана Оти погиб, пытаясь завладеть огненной птицей. По молодости Акио трижды рискнул пойти на эту авантюру. Сейчас, когда ему было что терять, он бы десять раз подумал, стоит ли выигрыш риска.

В настоящий момент Ледяной Беркут оставался единственным самураем во всей Оясиме, кто имел в своем распоряжении фэнхуна. Птица была важным ресурсом в будущем споре за власть.

Добровольно отказаться от нее?! Хвала богам, Акио еще не настолько сошел с ума.

— Нет, — отрезал он. — Это не обсуждается.

Девушка тоже встала. Выпрямилась, побледнела под его рассерженным взглядом, но не отвела глаз.

— Вы обещали подарить все, что я попрошу, — еще раз напомнила она. — Такухати всегда держат слово.

Глаза Акио раздраженно сузились. В них мелькнуло понимание.

— Вот зачем ты выманила у меня это обещание, — медленно сказал даймё. — Хорошая ловушка.

Мия задрожала. В одно мгновение близкий мужчина стал чужим и враждебным.

Он развернулся и направился к двери.

Девушка запоздало поняла, что только что сделала ошибку. Страшную ошибку, которая отравит недоверием всю их дальнейшую жизнь. Нельзя манипулировать близким человеком, даже с самыми благими намерениями. Просто нельзя! Никогда.

— Подождите, — крикнула она, спеша все исправить, пока не стало слишком поздно. — Господин, пожалуйста! Я возвращаю вам ваше слово.

Он остановился у двери. Обернулся. Все такой же чужой и холодный. Настороженный.

— Так, это уже интересно. Что ты теперь хочешь, лучшая ученица?

Мия порывисто подбежала. Заглянула в его лицо — виновато и умоляюще.

— Простите меня, пожалуйста. Это было подло. Клянусь, что никогда больше не буду так делать. Но послушайте! — Она попыталась его обнять, чуть не плача от злости на собственную глупость. — У Хоно тоже есть семья, он страдает в разлуке с ней. Вы держите его в рабстве. Это жестоко! Пожалуйста, он заслуживает свободу.

— Любопытные фантазии, — саркастически заметил даймё. Он не обнял Мию в ответ. — И кто тебе это рассказал?

— Хоно.

Он поморщился.

— Какое глупое имя. Сама придумала?

— Да нет же! — Мия всплеснула руками. — Его так зовут! Вы разве не знаете?

— С чего ты взяла, что его так зовут?

— Он сам сказал.

Акио брезгливо улыбнулся и посмотрел на нее, как на лгунью:

— Фэнхуны не говорят, Мия.

Он произнес это с такой убежденностью, что на мгновение девушка поверила. Поверила и испугалась, что сама придумала долгие задушевные разговоры с огненной птицей еще в школе.

Ведь с тех пор, как она пришла в себя на Эссо, Хоно не разговаривал с ней ни разу.

— Говорят, — неуверенно ответила она. — Мыслями.

Глаза Акио изумленно расширились. Он подался вперед, схватил ее за плечи, вцепившись так, что Мия ойкнула от боли.

— Мой фэнхун говорил с тобой мыслеречью? — напряженно и хрипло спросил он.

— Да… еще на Рю-Госо. — Она увидела в этом добрый знак и затараторила: — Он сказал, его зовут Хоно Рыжее Перо. Он жил в жерле священной Адзаси, но вы поймали его в силки из волос ведьмы. Пожалуйста, господин! В Адзаси осталась его семья.

На лице мужчины вспыхнула мучительная надежда, тут же сменившаяся сомнением, а потом он распахнул дверь и потащил Мию за собой.

— Идем!

— Куда?

Акио не ответил. Он шагал по коридору так быстро, что Мии приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Распущенные волосы тянулись за ней черным шлейфом.

Стыдоба! А если кто-нибудь увидит? Все равно что в одной нижней рубахе пройтись.

Он протащил ее за собой вниз по лестнице до первого этажа, не обращая внимания на встреченных слуг. Они пересекли двор, добрались до загона, где томился огненный летун.

— Ты разговаривал с Мией? — резко спросил даймё у птицы.

Фэнхун открыл глаз, покосился на людей.

— Ну! Отвечай! Разговаривал?! — Каждое отрывистое слово Акио произносил громче предыдущего.

— Господин, — Мия взяла мужчину за руку и попыталась заглянуть в глаза, — я что-то сделала не так? Простите, я не знала.

«Ты хочешь знать, слышит ли твоя женщина мою речь? — раздался в голове усталый голос. — Да, слышит. А теперь оставь меня».

Акио покачнулся и уткнулся лбом в бамбуковую перекладину загона.

Слышит!

Значит, в предках Мии есть маги. Значит, есть шанс, что дети — его дети, их дети — будут одарены.

Но почему он ни разу, сколько ни вглядывался, не видел в ее глазах даже искорки иного цвета?

Последние слова даймё произнес вслух. Он не ждал ответа, но ответ пришел:

«Твоя женщина из тех, чью силу нужно будить».

— Ты уверен? — жадно спросил Акио.

«Уверен».

Высокорожденная? Но как такое может быть?

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Но если правда…

Сильные дети с хорошей кровью, супруга с глазами благородного цвета. Никто не посмеет сказать дурного слова о его выборе.

Лишь бы узнать, чья кровь течет в Мии. Обряды инициации в разных кланах слишком разнятся.

— Как будить?!

«Этого я не знаю».

— Господин! — Мия требовательно дернула его за рукав. — Что происходит?

Акио повернулся к девушке, сгреб ее в охапку, сжал в объятиях так, что она придушенно пискнула. Его трясло от облегчения и невыразимого счастья.

Он уже принял эту мысль. Смирился с будущими смешками и шепотками за спиной, с репутацией сумасшедшего, с детьми, у которых будут черные глаза — калеки, убогие среди равных. Мысленно продумывал, как уберечь их от насмешек сверстников, научить защищать себя. И ободрял себя, вспоминая принца Джина.

Лишенного магии сына самханского императора Акио искренне уважал, как уважают достойного противника. Джин Аль Самхан был куда большим мужчиной, чем тот же Горо Асано со всем его гонором.

Акио мысленно готовился к грядущему испытанию и будущей нелегкой ноше. Она была платой за право называть любимую женщину своей, и он уже согласился уплатить все, что требует судьба, с лихвой.

Оказалось, этого не нужно.

— Мия, — пробормотал он словно пьяный. — Мое сокровище!

— Вы мне кости сломаете. Ай!

Девушка взвизгнула, когда он приподнял ее над землей и раскрутил в воздухе. Волосы расплескались по ветру черной волной.

— Моя!

— Ваша, — Мия улыбнулась, и ее лицо словно осветил изнутри солнечный свет, — только поставьте меня на землю.

Он сделал, как она хотела.

— Пожалуйста, господин! Отпустите Хоно. Он служит вам уже столько лет…

Хоно? Ах да, фэнхун! Летун, подаривший счастливое известие. Почему-то Мии необходимо, чтобы птица вернулась домой.

— Пусть летит! — Одним движением руки Акио сорвал державшие летуна путы.

Пусть летит, если для Мии это так важно. Позже он поймает другого. Может, даже не одного.

Фэнхун вздрогнул всем телом. Неверяще уставился на людей. Медленно расправил крылья, а потом часто, торопливо захлопал ими по ветру, словно боялся, что бывший хозяин сейчас передумает и снова привяжет его к постылой земле.

Не дыша от восторга, Мия следила, как он взлетает, как набирает высоту.

«Прощай, маленькая майко, — донесся до нее голос птицы. — Ледяной Беркут все-таки взял тебя в плен. Надеюсь, ты будешь счастливее меня в неволе!»

Огненная точка растаяла в небесах. Мия повернулась к даймё и порывисто обняла его.

— Спасибо! Спасибо, господин.

— Акио, — грустно подсказал мужчина. — Называй меня по имени. Тебе понравился подарок?

— О да! — Девушка подняла на него светящиеся счастьем глаза. — Это был самый прекрасный, самый-самый замечательный подарок. Спасибо!

— Хорошо, — его лицо стало сосредоточенным, — а теперь ты расскажешь мне все, что знаешь о своем происхождении и своих предках.

Глава 21 РОКОВАЯ ОШИБКА

Увидев младшую сестру в коридоре дворца, Нобу остолбенел.

Хитоми? Да, это совершенно точно была Хитоми, которой никак не полагалось находиться здесь, неподалеку от офицерских казарм.

Если уж говорить откровенно, то и Нобу здесь присутствовать не полагалось, он служил во внешней охране и сейчас откровенно нарушал правила. Но у него было убедительное оправдание — Нобу нес лекарство заболевшему после вчерашней совместной попойки другу.

Спрятанное за пазухой «лекарство» приятно холодило кожу шершавым глиняным боком и булькало.

— Хитоми, — позвал он шепотом, чтобы, не дай боги, не привлечь внимания кого-нибудь из внутренней охраны.

Сестренка радостно пискнула и бросилась ему на шею.

— Я здесь с госпожой, — рассказала она после положенной порции поцелуев и объятий. — Она тренируется в зале, а я стою на страже, чтобы предупредить, если что.

Нобу нахмурился. Принцесса занимается кэмно? Женщина не должна брать в руки оружие, для этого есть мужчины.

Но мгновение спустя эти мысли были вытеснены совершенно иными. Он вдруг понял, что имеет возможность докачать Акио, чего стоит. Вот она — Хитоми. Рядом. Закутать ее в офицерскую куртку да вывести. Ребята на входе в казармы свои, проверенные, — как впустили, так и выпустят, не будут лишних вопросов задавать.

И Нобу сразу станет героем. Спасителем сестры. Акио старался, старался, да не смог, а Нобу сумел!

Ну, разве он не молодец?

— Как там Акио? Я так соскучилась! — Нежный голосок сестры вырвал младшего Такухати из упоительных мечтаний.

Сначала надо выбраться из дворца.

— Пошли! — Он потянул Хитоми за руку.

По инерции девушка сделала несколько шагов, но потом остановилась.

— Куда?

— Домой, на Эссо! — Нобу тоже остановился и чуть раздраженно посмотрел на упрямицу.

Вот всегда так! Был бы на месте Нобу Акио, побежала бы, не задавая лишних вопросов.

Девушка набычилась и выдернула ладонь из его руки.

— Не пойду!

— Ты совсем свихнулась? Почему?

— Я клялась госпоже, что не оставлю ее!

— Ты понимаешь, что сёгун держит тебя здесь в заложницах, чтобы шантажировать Акио? — сердито спросил Нобу, сам не замечая, как невольно прибегает к интонациям старшего брата.

Упрямство сестры все больше сердило его. Он же спасти ее, дуреху, хочет! Почему она сопротивляется?

Хитоми покачала головой:

— Я тоже Такухати, братик. Я поклялась и не нарушу клятву.

— Тогда мне придется увести тебя силой, — зло ответил Нобу.

Это оказалось куда проще сказать, чем сделать. Поначалу он попробовал просто тащить девушку, но она извивалась, вырывалась, а потом начала голосить.

Тут Нобу по-настоящему перепугался. От страха и злости с размаху двинул сестрицу по лицу.

Оплеуха получилась звонкой. Смачной такой. Хитоми отшатнулась, прижала руку к стремительно краснеющей щеке и посмотрела на него с таким ужасом, что Нобу мгновенно стал себе противен.

— Прости, — зашептал он, умоляюще протягивая к девушке руки. — Пожалуйста, прости! Хитоми, сестренка! Я же добра тебе хочу…

— Не надо.

— Пожалуйста, Хитоми…

— Не подходи! — выкрикнула девушка, а потом развернулась и побежала от него прочь по коридору. Пару секунд Нобу смотрел ей вслед, а потом побежал.

Он должен догнать ее, должен объяснить, она поймет, что другого выхода нет…

Не догнал! Девушка юркнула в кладовку. Стукнул засов с той стороны двери. Нобу ломился в дверь, шепотом умоляя сестренку не обижаться.

— Ну хватит! Ты ведь уже не ребенок, Хитоми! Прекращай капризничать… Эй, ты меня слышишь?!

Из кладовки не доносилось ни звука.

Когда дверь все же уступила его напору, юношу ждало разочарование.

Комнатушка оказалась пуста.

Тэруко так и не поняла, что случилось. Почему верная Хитоми, стоявшая на страже в коридоре, не предупредила ее?

Но голоса принцесса услышала, когда они зазвучали прямо за дверью тренировочного зала. Когда уже не было возможности незамеченной добежать до спасительного прохода в кладовке.

Девушка подпрыгнула, ухватилась за толстую деревянную балку, подтянулась. Тут же, не давая себе возможности отдохнуть или испугаться, ухватилась за следующую, качнулась в воздухе, набирая амплитуду, и почти невероятным акробатическим кульбитом закинула свое тело на широкий деревянный выступ под самым потолком.

Успела!

Мгновением позже дверь отъехала в сторону. Увидев принца Джина на пороге, Тэруко чуть было не выругалась.

Ругательствам ни отец, ни нанятые отцом наставники ее не учили. Любопытная девушка освоила их сама, подсматривая за тем, как начальник стражи муштрует подчиненных.

«Вот ведь прилипала самханская! И чего тебе понадобилось в моем додзё?»

Следом за принцем вошел младший атташе. Тэруко не сразу, но вспомнила его имя — Лин.

— Ну что, начнем с разминки? — весело спросил принц Джин у своего спутника.

— Начнем.

Этого еще не хватало! Мысленно девушка пожелала незваным гостям провалиться. Пока они тренируются внизу, Тэруко не сможет вернуться в свои покои. А если ее начнут искать?

Под потолком скопились настоящие залежи пыли, должно быть, здесь не убирали со времени постройки зала. Прямо над головой раскинул сети толстый черный паук. Лежать животом на деревянной балке оказалось неудобно, принцесса попробовала повернуться, но от этого простого движения пыль взвилась в воздух, забилась в ноздри, щекоча и вызывая мучительное желание чихнуть.

Девушка скорчилась, зажмурила слезящиеся глаза, уткнулась носом в рукав и мелко задышала через рот.

Пыль медленно оседала, снизу слышны были звуки ударов и резкие гортанные крики, но Тэруко была слишком занята борьбой с взбунтовавшимся организмом. Когда она наконец поняла, что может вдохнуть через нос без риска выдать себя громким чихом, в зале вовсю шла тренировка.

Девушка заинтересованно свесила голову. Она не ожидала от самханского труса многого, но всегда интересно посмотреть на чужое умение.

В первое мгновение она подумала, что Лин только что разоружил принца, и злорадно усмехнулась. Но во второй…

Такого Тэруко не видела никогда. Безоружный против вооруженного. Разве возможно выстоять с голыми руками против меча?

А принц Джин стоял. Нет, не стоял — двигался. И как двигался! То мягко и текуче, как большой ленивый кот. То молниеносно, стремительно, как атакует кобра. Он, казалось, предугадывал каждое движение своего противника, всегда был на шаг впереди, то наступал, то проводил обманные маневры, а то и отталкивал меч ударами ладони. Увидев такой фокус в первый раз, Тэруко просто не поверила своим глазам, но он повторил это еще раз и еще.

Серия коротких стремительных схваток раз за разом заканчивалась одинаково: ладонь Джина замирала напротив горла, сердца, паха или солнечного сплетения противника, принц произносил коротко: «убит», и противники расходились, чтобы начать заново.

Девушка свесилась вниз и старалась даже не моргать, чтобы не упустить ни единого движения из смертельной и прекрасной игры, которая разворачивалась перед ее глазами. У нее ни на секунду не возникло мысли о договорном бое — слишком стремительными и непредсказуемыми были движения каждого участника спарринга.

Как красиво… и как глупо — такой риск в учебном бою! А что, если Джин ошибется и младший атташе зарубит своего принца?

Тэруко не дыша следила за схваткой. Неподдельная опасность тренировочного боя нашла отклик в душе принцессы, словно происходящее наполнилось особым скрытым смыслом. Безоружный против вооруженного. Слабость, обернувшаяся силой, живое подтверждение древней мудрости, что побеждает не меч, но воин.

Немного вещей в жизни Тэруко могли сравниться с этим по красоте.

Наконец противники разошлись и поклонились друг другу.

— Кван-до? — спросил Лин, кивая на два «ножа лунного дракона» у стены — широкие, серповидной формы лезвия, насаженные на длинное древко.

Традиционное оружие самханской аристократии, страшный в руках всадника из-за своей длины, «лунный нож» и в пешем бою представлял серьезную опасность.

Джин с сожалением качнул головой:

— Нет времени! Через час нас ждут на празднике.

Тэруко с досадой прикусила кулак. Со этими переживаниями она совершенно забыла об официальном открытии сезона ловли форели!

— Ах да… — Лицо Лина выразило досаду. — А я надеялся уйти пораньше. Ну… по делам.

— Иди, прикрою. Счастливчик. Мне еще развлекать принцессу.

Атташе рассмеялся:

— Вы жестоки, мой принц.

— Я? — невинным голосом отозвался Джин. — Да я — сама доброта и предупредительность.

— Поэтому она каждый раз покидает ваше общество в такой ярости?

— Похоже, я ей просто не по душе. — Эти слова сопровождались смешком.

Больше они не произнесли ни слова, но и этих коротких реплик хватило, чтобы навести принцессу на определенные мысли.

Тэруко отнюдь не была глупа. Она порой была склонна к поспешным и резким суждениям, но девушка отличалась наблюдательностью и умела делать выводы.

Все увиденное сегодня в зале не вписывалось в образ принца-труса. Для того чтобы выйти с голыми руками против меча, нужно быть очень смелым человеком. Для того чтобы овладеть боевыми искусствами на таком уровне, требуются годы исступленных тренировок. Когда Тэруко услышала, что принц Джин провел в монастыре семь лет, она представила себе обычную обитель с изможденными старцами и выбритыми наголо мальчишками. День и ночь медитации, молитвы, беседы о тщете всего сущего, ежедневный спуск с горы к ближайшей деревне для сбора подаяния и прочие скучные вещи.

Она совсем забыла, что знаменитый Шонг Сан — тоже монастырь.

Но разве возможно, чтобы человек, настолько преуспевший в «пути ноги и кулака», отказался защищать родину из-за трусости?

Девушка почувствовала себя обманутой. Стало до слез обидно. Почему ее жених захотел, чтобы Тэруко думала о нем хуже, чем он есть? Неужели ее высокомерие и предвзятое отношение были настолько заметны?

Почему он даже не попытался оправдаться и понравиться ей?

Она дождалась, пока мужчины покинут зал, потом спрыгнула на пол. С наслаждением несколько раз чихнула — ура, теперь можно! — и погрозила кулаком в сторону двери.

— Я выясню, какой ты на самом деле и что прячешь от меня, Джин Хо! — пообещала принцесса.

— Похоже, твоя мать от кого-то скрывалась. Я отправлю людей на Рю-Госо. Мы выясним, кем она была и от кого бежала. Если захочешь, я добьюсь для тебя инициации.

Мия прижалась крепче к мужчине и спрятала лицо у него на груди. Энтузиазм даймё пугал ее.

— Вы уверены? — еще раз переспросила она. — Может, это просто совпадение?

Он рассмеялся и поцеловал девушку в макушку:

— Здесь не бывает просто совпадений.

— А как… — Она замялась.

— Что, Мия?

— Как проходит инициация?

Акио помрачнел.

— Зависит от клана. У Такухати она идет через камень Сердце Бури. Это непросто и рискованно, поэтому к ней готовятся много месяцев. Слабого духом уничтожит его собственная магия.

Девушка вздрогнула.

— Так у всех самураев?

— Нет. Только у высокорожденных. Старшие кланы — прямые потомки богов. Это наша плата за силу. Чем ее меньше, тем проще ею овладеть, — все так же задумчиво продолжал даймё. — Женщины не так часто рождаются с полноценным даром, как у тебя, Мия. Магия и война — удел мужчины.

Он заставил ее поднять лицо и накрыл губами губы.

Поцелуй был долгим и нежным. Девушка обвила руками его шею, затрепетала, раскрываясь полностью. Радость, безбрежная, как мировой океан, захлестнула ее с головой. Мии было не так важно, есть ли у нее способности к магии и кем была ее мать. Но ее мужчина счастлив, и Мия тоже почувствовала себя счастливой.

— Я люблю тебя, — сказала она, когда Акио оторвался от ее губ. — Ты можешь не верить, ты почему-то считаешь, что тебя нельзя любить… Но я тебя люблю!

В его лице что-то изменилось. Сползла маска Ледяного Беркута, оставив растерянного молодого мужчину. Того самого незнакомца, каким Акио становился во сне. И этот незнакомец смотрел на девушку с изумлением, будто видел в первый раз. Мия вдруг поняла, почувствовала: сейчас Акио полностью беззащитен перед ней. Рухнули и пали любые стены, он впустил ее в свою душу, и теперь они открыты друг другу полностью.

Это острее и слаще, чем секс. Мгновения пугающей близости и полного доверия. Ничего более прекрасного в ее жизни еще не было.

— Мия… — начал даймё, но шум со стороны ворот прервал его.

Крик «открыть именем сёгуна!», с размаху распахнувшиеся ворота и десятки самураев в одинаковых доспехах, заполнившие двор.

Момент был упущен, Ледяной Беркут вернулся. Со словами «быстро в замок!» он отстранил девушку и почти бегом направился к предводителю незваных гостей.

— Какого демона, Тоса? — разнесся по двору его холодный и резкий голос. — Сёгун собирается взять Инуваси-дзё с этой горсткой солдат?

В поднятой руке даймё полыхнул шар ослепительного магического пламени.

Мия колебалась. Они обсуждали с Акио возможность такого развития событий, и даймё неоднократно повторял, что, если начнется конфликт с сёгуном, она должна беспрекословно повиноваться его приказам.

Но как можно уйти и оставить его тут одного?

Ворвавшийся отряд был не так велик — от силы три десятка самураев под предводительством массивного широкоплечего мужчины средних лет. За спиной даймё медленно подтягивались солдаты, составлявшие гарнизон Инуваси-дзё. Силы уже почти сравнялись, еще немного, и войска даймё просто сметут пришельцев.

Из-за спины командира показался другой мужчина — невысокий, сухопарый, чуть прихрамывающий на одну ногу.

— Кудо, — нехорошо сощурился Такухати, — и ты здесь?

— Сопротивление при аресте будет расценено, как признание в измене, — невозмутимо ответил хромой мужчина.

— Измене кому? — Даймё издевательски улыбнулся. — Ясукате?

— Благословенным островам. Генерал Такухати, вы обвиняетесь в работе на Самханскую империю. Вы обвиняетесь в предательстве Оясимы и тайном пособничестве врагу в последней войне.

Акио расхохотался:

— И сёгун действительно надеется, что остальные главы кланов поверят в этот бездоказательный бред? — лениво, даже благодушно процедил он. — Кудо, ты же умный человек…

— У нас есть доказательства, — отозвался тот, кого Акио назвал Кудо. — Передайте мне ваш кошелек.

По тому, как напрягся даймё, Мия поняла, что случилось или вот-вот случится что-то плохое.

— Я не собираюсь выворачивать свои вещи перед тобой, — процедил Акио. — Убирайся и приходи с доказательствами.

— Нам придется применить силу.

— Попробуй! — В руке Такухати снова вспыхнуло живое синее пламя.

В этот момент все чужаки разом, словно по команде, извлекли уже снаряженные короткие арбалеты. Три десятка стрел, несущих на острие смерть. Они смотрели не на Акио, на людей за его спиной — слуг, немногочисленных воинов. На Мию…

Заголосили и завизжали находившиеся во дворе женщины из челяди. Мужчины схватили все, что могло сойти за оружие.

Нужно было бежать раньше. Когда Акио велел ей возвращаться в замок.

— Стоять! — Громовой рев Тосы перекрыл прочие голоса. — Не будете дергаться, никто не пострадает. — И уже обращаясь к Акио: — Начнешь сопротивляться, и все твои люди умрут!

Даймё ухмыльнулся, не спеша гасить пламя в руке:

— Они — мои вассалы. Их долг — умереть за господина.

Воспользовавшись тем, что все взгляды были направлены на Акио, Мия сделала осторожный шажок в сторону.

Всего пять шагов, чтобы добраться до стены кузни. Спрятаться, уйти с линии огня.

Она не успела добраться до стены. Кто-то схватил Мию сзади. Девушка взвизгнула и забилась. Чужая рука вцепилась в волосы, заставляя запрокинуть голову, и Мия ощутила прикосновение холодной стали к горлу.

Акио обернулся, и вызывающая улыбка на его лице сменилась выражением ужаса.

— Не двигайся, девочка, — произнес голос над ухом.

— Кошелек, Такухати. Если хочешь, чтобы с твоей наложницей ничего не случилось.

— Не надо, — шепнула Мия.

Она не понимала, что происходит, но чувствовала, ему никак нельзя делать это. Иначе случится что-то страшное. Непоправимое.

Не отводя от Мии взгляда, Акио на ощупь отстегнул болтавшийся на поясе кисет и швырнул врагу.

— Я же велел тебе уходить, Мия, — тихо и обреченно произнес даймё.

— Виим Аль Самхан, — удовлетворенно отметил Тоса, извлекая на свет проклятую золотую бляху. — Что и требовалось доказать. Давно работаешь на империю, сволочь? Матерям и женам погибших в Огненной долине будет интересно это узнать.

— Нет! Это мое! — Мия дернулась в державших ее руках и почувствовала, как лезвие прокололо кожу.

При виде тонкой струйки крови, ползущей вниз по шее, Акио посерел.

Рука снова дернула за волосы, голос рявкнул: «Стой смирно!»

— Пожалуйста, господин! Это мое… мой…

— Мне кажется, все очевидно, — протянул Кудо. — Это ведь твой виим, Такухати?

— Нет! — Девушка зашлась в рыданиях, тщетно пытаясь вырваться. — Это мой! Он отобрал у меня!

— Мой, — каким-то чужим и равнодушным голосом подтвердил Акио.

— И ты признаешь себя изменником?

— Признаю.

Это было как в дурном сне, когда тебя не слышат, не замечают. Она билась и кричала, пытаясь достучаться до всех этих людей, рассказать, что эта бляха — ее проклятый подарок, что Акио тут ни при чем, умоляя даймё не брать на себя чужую вину.

— Тогда дай руки.

В ладонях Тосы тускло блеснули блокаторы, похожие на кандалы.

— Пожалуйста! — прерывающимся от рыданий голосом взмолилась Мия. — Акио! Не надо!

Он усмехнулся и покачал головой.

— Жаль, что я не снял с тебя сережку, Мия.

И протянул руки.

Когда последний самурай покинул двор, державший Мию солдат наконец убрал нож и выпустил ее волосы. Девушка упала на колени и зарыдала.

Невозможный ужас случившегося и собственная неподъемная вина пригибали к земле.

Это из-за нее! Из-за нее арестовали Акио! И он согласился на это добровольно, чтобы защитить Мию.

Почему она не послушалась? Почему не пошла в замок, как он велел? Почему не выкинула сразу проклятый дар сумасшедшего самурая?

На мгновение Мии показалось, что мир превратился в ледяную пустыню, в которой никогда не будет радости и надежды на лучшее. Раздавленная, уничтоженная виной и стыдом, она стояла на коленях посреди осиротевшего замка, не имея сил даже подняться. Слезы скатывались по щекам — крупные, словно дождевые капли.

Чья-то рука легла на плечо.

— Это не лучшее место, чтобы плакать, девочка.

Она подняла голову и заморгала. Перед глазами все расплывалось, а слезы все катились и катились.

— Давай, надо встать. — Подошедший незнакомец вздернул ее на ноги, и тут Мия наконец увидела его лицо и отшатнулась.

— Вы?!

— Я, — кивнул господин Кудо. — Тебя ведь зовут Мия, не так ли?

Она покорно кивнула.

— Почему ты плачешь о Такухати, Мия? Разве он не удерживал тебя силой в наложницах?

От изумления Мия даже перестала плакать, настолько абсурдным и странным показался ей этот вопрос.

— Нет, — прошептала она еле слышно. — Он любил меня и назвал своей невестой.

Лицо мужчины помрачнело стремительно, как небо перед надвигающейся бурей. Он негромко выругался и отвернулся, чтобы отдать несколько отрывистых распоряжений. Мия не вслушивалась в его слова. Воспоминание об утраченном счастье вызвало в ней новый взрыв горестных рыданий.

В себя она пришла только когда солдат, по приказу господина Кудо, присел, чтобы взять ее на руки. Девушка завизжала и забилась, вырываясь из чужих объятий. Солдат отступил и растерянно посмотрел на своего командира. Тот поморщился, недовольно пробормотал под нос: «И это Риндзин?», а потом потряс Мию за плечи.

— Хватит рыдать и визжать! — велел он сухим, не терпящим возражений тоном. — Ты хочешь спасти Акио Такухати?

Девушка замолчала и кивнула.

— Тогда следуй за мной!

Часть вторая КОГДА ПРОСНЕТСЯ ДРАКОН

Глава 1 НАСЛЕДИЕ КРОВИ

— Нет. — Мия отодвинула свиток и с вызовом взглянула в глаза мужчине. — Я не отвечу больше ни на один ваш вопрос, господин Кудо, пока вы не объясните, зачем это все и что вы собираетесь дальше делать.

За бортом плескалась вода и кричали чайки. Подходил к концу третий день морского путешествия, до Хигоку — сердца Оясимы — оставалось всего несколько часов, а Мия вдруг словно очнулась от тягостного сна.

Сразу после ареста Акио она была в таком беспросветном отчаянии, так придавлена грузом вины, что ухватилась за соломинку. Господин Кудо отвел ее на корабль, который, судя по всему, принадлежал ему лично. Мия забилась в дальний угол крохотной каюты, обняла себя за ноги и сидела так несколько часов.

Плеск волн в борта и усилившаяся качка подсказали, что корабль отчалил. Девушка отметила это механически, равнодушно. Она едва обратила внимание на появление господина Кудо с чашей воды. Равнодушно опустила руку в воду, как он хотел. Равнодушно проследила, как та вскипает, приобретая насыщенный багряный цвет, словно в чашу налили свежей крови.

— М-да… что и требовалось доказать, — пробормотал господин Кудо и задумчиво поскреб гладко выбритое лицо.

В другой ситуации Мия закидала бы его вопросами, но сейчас ей было слишком плохо. Любая неосторожная мысль вызывала почти физическую боль, и она отчаянно старалась не думать.

А господин Кудо ушел. И чашу забрал.

Он вернулся позже с той же чашей, но теперь в ней был вареный рис и несколько кусков солонины.

От вида и запаха еды к горлу подкатила тошнота. Мия ковырнула рис палочками и отодвинула миску.

Заснуть ночью так и не получилось. Она то погружалась в тягостное забытье без сновидений, то резко вскакивала от ощущения надвигающейся беды.

Уже под утро приснился двор Инуваси-дзё, отчаяние в глазах Акио и его голос: «Я же велел уходить тебе, Мия». И руки — ее руки, медленно вонзающие кинжал в грудь даймё.

Мия проснулась от собственного захлебывающегося крика. И даже мысль, что все это сон, что в реальности Акио жив, не принесла облегчения. Она скорчилась на тюфяке и зарыдала.

Рядом, словно из ниоткуда, появился господин Кудо. Насильно усадил зареванную девушку, заставил поднять голову. От слез все расплывалось перед глазами. Она дернулась, пытаясь избежать бесцеремонных прикосновений. В ответ щеку обожгло пощечиной.

— Выпорю, — пообещал Такеши Кудо.

Угроза не подействовала. В эту минуту Мия почти ненавидела себя за непослушание, стоившее Акио свободы, а может, и жизни. И соглашалась, что заслуживает самого сурового наказания.

— Хорошо.

В ответ мужчина выругался с явной досадой, а потом снял с пояса флягу. Стальные пальцы стиснули щеки, принуждая Мию открыть рот, и в горло полилось саке.

— Пей!

Она сглотнула, закашлялась и сглотнула еще раз. Саке было отвратительным, несвежим и холодным, но от него голова очистилась от мыслей, и рыдания отступили.

— Ну? — спросил Такеши Кудо. — Истерика закончена? Тогда послушай меня еще раз, девочка! Я могу спасти твоего господина, но для этого ты должна делать то, что я скажу. Сейчас я хочу, чтобы ты умылась и легла спать. А когда проснешься, у нас будет долгий разговор. Оттого, насколько честно и подробно ты ответишь на мои вопросы, зависит жизнь Акио Такухати. Поняла?

Мия тупо кивнула. От алкоголя она мгновенно осоловела. Стоило ей снова лечь, как девушка забылась глубоким сном без сновидений.

Наутро мучитель заставил Мию съесть завтрак и начал обещанный разговор, больше напоминавший то ли допрос, то ли экзамен. Господина Кудо интересовал не даймё, но сама Мия. Ее образование, знания, опыт. Он то задавал каверзные задачки, то требовал прочесть вслух отрывок из уложения о рангах чиновников, то рассказать ему правила этикета.

— Поразительно, — объявил мужчина, потирая руки, в середине второго дня. — Не думал, что гейш учат даже этому.

Она могла бы сказать ему, что «этому», то есть основам экономики и теории права, она научилась самостоятельно под руководством Акио и Юшенга, но ей не хотелось посвящать этого странного человека в историю своей жизни.

— Можно мне выйти на палубу? — неожиданно для самой себя спросила Мия.

Тот прищурился, смерил ее взглядом и кивнул:

— Можно. Тебе не повредит свежий воздух. Но не надолго.

Она поднялась по шаткой лесенке. Над головой хлопало тяжелое полотнище паруса. Крики чаек, запах соли, белые барашки на гребне волн — все это показалось ей таким обыденным. Жизнь продолжалась, миру не было никакого дела до трагедии в жизни бывшей гейши.

Мия обернулась, подставила лицо холодному северному ветру, который уверенно подгонял корабль в сторону Хигоку, взглянула на бескрайний водный простор за кормой и вдруг ощутила, как боль отступает, а в душу вливается умиротворение и сила. Словно само море за бортом поделилось с ней частичкой своего покоя и мощи.

«Не казнис-с-сь», — шепнули волны.

Нет, горе и стыд никуда не делись, но они словно отошли в сторону и больше не мешали думать и действовать.

Акио Такухати казался Мии почти всесильным — великий воин, полководец, маг, даймё крупнейшего из Благословенных островов. Рядом с ним она чувствовала себя любимой и абсолютно защищенной, ее мужчина был способен справиться с чем угодно в этом мире. Мия знала о его противостоянии с сёгуном, но не верила до конца, что Шин Ясуката сможет совладать с Ледяным Беркутом.

И вот теперь по ее вине Акио оказался пленником своего злейшего врага. Сдался в плен добровольно, чтобы защитить Мию. И сейчас только от нее зависит, воплотится ли счастливое будущее, о котором они мечтали.

Если Мия хочет отвоевать жизнь Акио у могущественных и опасных врагов, она не может больше позволить себе быть слабой. Не может быть ведомой, послушной, не может следовать за чужой волей. Кто такой этот Такеши Кудо? Что он задумал? Куда и зачем везет Мию?

К чему его вопросы?

С неожиданной досадой Мия взглянула на свое поведение в последние дни. Как глупо… Почему она ни о чем не спросила незнакомца, который так кстати подвернулся и пообещал помощь?

Потому что слишком страшно было остаться одной перед тем, что свершилось. Потому что она не представляла, что делать дальше. Потому что была почти раздавлена виной.

Мия сердито сощурилась и сжала пальцы в кулак. Словно отзываясь на ее настрой, море потемнело. Заходили волны, усилилась качка, и на мгновение Мии показалось, что среди белых барашков тускло сверкнул покрытый чешуей бок.

Она может хоть заживо сожрать себя, но разве это поможет Акио? Нет, Мия не станет казниться за ошибки! Она просто постарается больше не совершать их. И не позволит Такеши Кудо и дальше использовать ее вслепую!

Она подняла лицо навстречу небесам. Синим, как глаза ее мужчины. Снова, уже в сотый раз за последние три дня, всплыли в памяти прощальные слова Акио, но теперь это воспоминание словно придало сил.

— Я спасу его! — поклялась Мия шепотом, стиснув кулаки так, что ногти впились в кожу.

«Дейс-с-ствуй!» — пророкотало море.

В каюту к Такеши Кудо спустилась совсем другая Мия, не та, что поднималась полчаса назад. Она без удовольствия, но и без капризов съела ужин, тайком разглядывая владельца корабля.

— Продолжим? — спросил мужчина, когда Мия расправилась с лапшой. — Мы остановились на перераспределении налогов. — Он протянул ей свиток. — Прочти и перескажи мне все, что поймешь.

— Нет. — Мия отодвинула свиток и с вызовом взглянула в глаза мужчине. — Я не отвечу больше ни на один ваш вопрос, господин Кудо, пока вы не объясните, зачем это все и что вы собираетесь дальше делать.

Такеши Кудо снова удалось удивить ее. Вместо того чтобы вспылить, тот одобрительно улыбнулся.

— Другое дело. Давно бы так. Я хочу познакомиться, Мия. Понять, что ты знаешь и умеешь. Твои знания помогут освободить даймё Эссо.

— Знания по налогообложению? — сердито спросила Мия. — Или по придворному этикету?

Этот человек, похоже, считал ее дурочкой, способной поверить в любую небылицу.

Господин Кудо не ответил, внимательно вглядываясь в ее лицо темными загадочными глазами. У Мии появилось неприятное ощущение, что она для него не личность, а интересная букашка. Букашка, которую он в любую минуту может раздавить.

— Кто вы вообще такой? — пошла девушка в атаку. — Зачем вам спасать даймё? Для чего вы увезли меня? Почему…

— Тише, тише… — Мужчина вскинул руки, обрывая поток вопросов. — Давай по порядку. Итак, я — Такеши Кудо, заместитель начальника службы безопасности Оясимы…

Всегда спокойный и покладистый мул из дворцовой конюшни, прозванный за меланхоличный нрав Соней, нервно перебирал ногами, фыркал и косился на своего всадника с таким ужасом, словно на нем восседал сам повелитель Дзигоку.

Он не был одинок в своем страхе. Серая в яблоках Снежинка Тэруко и рыжая Белка Хитоми тоже поглядывали на принца Джина с неприязнью и норовили шарахнуться в сторону.

— Лошади не любят вас.

— Трудно не заметить, — согласился Джин с принцессой. И нахмурился.

Замечание девушки прозвучало нейтрально. И это было плохим признаком.

Раньше Тэруко непременно постаралась бы добавить злобную, но безобидную шпильку. За почти месяц, который Джин провел в Тэйдо, дня не проходило, чтобы принцесса не пыталась уколоть его. После многих лет, проведенных рядом с Сунан, эти попытки только веселили старшего принца Аль Самхан.

Но в последние дни его невесту словно подменили.

— «Не любят», — это очень мягко сказано, ваше высочество. Они шарахаются от меня или впадают в бешенство. Поэтому приходится ездить на мулах, они не настолько пугливы.

— Почему лошади и мулы вас боятся?

— Не только лошади и мулы. Псы, кошки, даже куры и овцы. Любые животные. К сожалению, на комаров это не распространяется.

Животные были мудрее людей, они чувствовали присутствие демона.

— А я слышала… — начала Хитоми и трогательно смутилась, когда Джин и принцесса обернулись к ней. — Слышала, у вас был тигр…

— Тигр? — В глазах принцессы замерцали ярко-вишневые искорки. — Настоящий тигр?!

Мысленно Джин пообещал отрезать Лину слишком длинный язык.

— Был, — неохотно признался он. — Недолго. Тигрица.

— Расскажите!

— Я не хочу об этом вспоминать.

— Ну, пожалуйста!

— Она везде следовала за принцем и охраняла его от врагов, — снова встряла Хитоми, и Джин поймал себя на желании заткнуть ей рот.

— Ах, как интересно!

— Все было не так, — зло бросил он.

— А как?!

Широко распахнутые глаза девушки снова обратились на него. Гнев добавлял прелести чертам Тэруко, но восхищенное любопытство красило ее не меньше. Если не больше.

Чтобы раз и навсегда пресечь эти восторги, он ответил намеренно грубо:

— Я убил ее мать, а тигренка забрал себе и воспитал, как охранника. Потом она надоела мне, и я ее выкинул.

Пожалуй, это прозвучало слишком резко. Но каждый раз, когда Джин вспоминал свое рыже-полосатое чудо, на душе становилось тоскливо.

Два года Искра была его лучшим другом, самым близким существом. Присутствие хищника вызывало в душе странное умиротворение и чувство покоя. Резкий запах зверя, огромная голова на коленях, мех, в который хочется целиком погрузить пальцы.

Он никогда не пытался приказывать ей, Искра признавала его лидерство и старшинство добровольно. И связь, которую Джин ощущал со своей опасной питомицей, была куда глубже и сложнее просто отношений человека и животного.

Он знал, что поступил правильно. Тигрице не место во дворце среди людей. В лучшем случае ее отравил бы кто-нибудь из слуг по приказу Сунан. В худшем… о, тут возможно столько вариантов, что все и не перечислить.

В ответ на его откровение девушки испуганно переглянулись, и Джин почувствовал раздражение. Поверили.

Ну и ладно. Ему только выгодно, если к репутации труса добавится слава циничного чудовища.

— Вы хотели убить ее мать? — после паузы спросила Хитоми.

Хотел. Он хотел встретить тигра и сразиться с ним, словно эта победа могла как-то помочь ему победить собственного демона. Вопреки всему, чему учили в монастыре, выследил тигрицу, дошел до ее логова. Тогда он не знал, что в пещере, которую так яростно обороняла от чужаков огненно-полосатая кошка, прячутся два теплых пищащих комочка.

Но сказать об этом — разрушить тщательно выпестованный облик труса.

— Нет. Это получилось случайно.

Что же, отчасти его победа и правда была случайностью.

— А сколько вам было лет, когда вы ее убили?

Несмотря на наивный тон Хитоми, Джин заподозрил, что фрейлина знает историю куда лучше, чем подает вид, и снова чуть не выругался. Он убьет Лина! Что еще этот мальчишка успел рассказать?

— Четырнадцать, — неохотно выдавил он.

Наградой стал восторг, вспыхнувший на лице принцессы. Тэруко рассматривала его, приоткрыв рот, с таким видом, словно он был героем древности, в одиночку стоявшим против армии демонов.

Хуже всего, что это польстило.

Его не задевало высокомерие и презрение принцессы, Джин привык к предвзятому отношению со стороны равных и даже подчиненных. Противостоять восхищению оказалось куда сложнее.

Осторожно, Самханский Тигр! Вот она — ловушка тщеславия!

Самое время сменить тему, пока Тэруко не успела закидать его вопросами.

— Давно хотел спросить про вашу силу крови, ваше высочество. Вы ведь не получили ни дара Ясуката, ни дара Риндзин? В чем тогда ваш магический талант?

Девушка вспыхнула и надулась. Вопрос Джина был грубым, если не сказать неприличным.

— Вас это не касается! — излишне горячо отрезала она.

— Еще как касается. — Он почувствовал, что утраченный было контроль над ситуацией возвращается, и ухмыльнулся. — Вы же моя будущая жена, ваше высочество. Будете рожать мне детей. Я вправе знать, на какое потомство могу рассчитывать. Не власть над водами и не болезни… Тогда что?

Принцесса мучительно покраснела, и это окончательно вернуло Джину хорошее расположение духа. Похоже, в случае с Тэруко Ясуката природа пошутила, и гордая принцесса откровенно стыдилась своего дара.

Высокорожденные до смешного много значения придавали магии. Обычно ребенок наследовал талант того родителя, чей дар был сильнее. Но иногда смешение давало неожиданные и странные способности.

— Ну, — промурлыкал Джин, — я жду, ваше высочество.

Тэруко молчала.

— Неужели это что-то настолько постыдное?

Принцесса уставилась на землю под копыта коня.

— Или вы что-то потеряли? Может, нам спешиться и поискать вместе?

— Исцеление! — сердито выпалила девушка.

— Что?! — От неожиданности Джин осадил мула. Тот фыркнул и нервно запрядал ушами.

— Исцеление, — заливаясь краской, повторила Тэруко. — Я умею лечить болезни, которые насылает Шин.

Джин присвистнул и кивнул. Да уж, талант — чуть лучше, чем никакого. Самураи не болеют, а исцелять крестьян — не много ли чести простолюдинам?

Самое время было отвесить уничижительное замечание, жестоко обидеть девушку и тем самым подбросить полешек в почти потухший костер неприязни. Но Джин поймал несчастный взгляд принцессы и неожиданно для себя промолчал.

— Значит, вы готовите заговор против сёгуна?

Такеши поморщился:

— Тише! О таком не говорят вслух. И мне не нравится слово «заговор».

Девушка чуть сбавила тон, но лицо ее оставалось серьезным, а брови — нахмуренными.

— Почему тогда вы участвовали в аресте?

Он подавил улыбку.

— Я не мог отказаться. Моя должность предполагает повиновение.

— Вы могли предупредить Акио… господина Такухати!

Начальник службы безопасности с умилением поглядел на свою находку.

Все складываюсь даже лучше, чем он ожидал. Будущая императрица оказалась вовсе не неграмотной крестьянской девкой. Хвала тем, кто придумал давать гейшам образование, приближенное к придворному! Не просто умеет писать и читать, но воспитана, знает этикет. И даже имеет начатки знаний по экономике и законодательству.

Да еще и неглупа, как стало понятно. Неглупа, но наивна. И по уши влюблена в даймё Эссо. Похоже, что взаимно.

Имей Такеши Кудо возможность напрямую просить Аматэрасу о будущей императрице, он не осмелился бы желать большего.

— Предупредить не мог, — с досадой признался он. — Акио Такухати два месяца назад вычислил и повесил моего человека в Инуваси-дзё. Нового я не успел внедрить.

Располагай Такеши Кудо неделю назад полной информацией, он бы продумал иную стратегию. Но показания всех агентов сходились в одном: Ледяной Беркут помешался на девушке. А тануки еще и утверждал, что Такухати удерживает Мию против ее воли. Времени на сбор сведений уже не оставалось, Тоса — вот ведь прямолинейный чурбан — потребовал действовать немедленно. Господин Кудо так и этак вертел доставшуюся ему головоломку, пытаясь найти самое безболезненное решение, пока не смирился с необходимостью пожертвовать генералом.

Свою ошибку он понял уже во дворе, когда поздно было что-то менять, оставалось только доиграть роль.

— Я все равно не очень понимаю, зачем я вам? — Девушка нахмурилась.

— Ты — слабое место даймё. Чтобы спасти тебя, он признается в любом преступлении. Поэтому жизненно необходимо увезти и спрятать тебя.

Это даже не было ложью, он просто не сказал девушке всей правды.

— И что дальше? — Ответ ее не удовлетворил. Мия смотрела все так же пристально и требовательно. — Какую роль вы мне отводите?

— Будешь моей гостьей. Думаю, я смогу выдать тебя за… — Он задумался. — За мою внебрачную дочь. От наложницы.

— Что я должна буду делать?

Такеши снова умилился ее решительному тону. Миако Риндзин в боевом настрое нравилась ему куда больше Миако Риндзин в депрессии и апатии.

— Есть, спать, набираться сил. Найму тебе учителей, пусть продолжат обучение экономике.

— И все? — Лицо девушки стало сперва растерянным, а потом сердитым. — Я вам не верю! Зачем нужно, чтобы я знала экономику? И вы так и не сказали, к чему были эти вопросы!

— К тому, что с очень большой вероятностью Акио Такухати станет следующим сёгуном. А ты… — Он сделал многозначительную паузу. — Подумай, кем ты хочешь стать рядом с ним?

Ее лицо прояснилось. Поверила.

Искусство недомолвок — великая вещь. Достаточно сделать намек, и человек сам додумает остальное. Очень удобно, поскольку избавляет от необходимости лгать. Кто как, а Такеши Кудо намеревался быть честным со своей императрицей.

Но будет лучше, если Миако Риндзин последней узнает о своем происхождении и божественных правах на престол. И особенно о том, что она вправе отдавать приказы заместителю начальника службы безопасности.

Глава 2 В ПОИСКАХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Вечерний Тэйдо пропах жареным рисом, благовониями и нечистотами.

Тэруко спешно пробиралась сквозь толпу мимо тележек с едой, мимо говорливых мамаш с выводком детишек и пререкающихся пожилых кумушек. Человек в сером кимоно, за которым она следовала, то исчезал в людской толчее, то снова появлялся. Он, казалось, не особо спешил, шел прогулочным шагом, но, как девушка ни старалась, она не смогла подойти к нему ближе чем на полсотни шагов.

Впрочем, может, оно и к лучшему. Ведь тогда есть риск, что принц Джин даже в такой толпе заметит преследование.

Он наконец свернул с главной улицы на тихую, почти безлюдную, и принцесса смогла убавить шаг. Напустив на себя вид, который, по ее мнению, должен был быть у праздного гуляки, девушка с преувеличенным вниманием уставилась на вывеску, изображавшую полную женщину с необъятным бюстом. В руках женщина держала поднос, доверху заваленный пирожками. Надпись над ее головой гласила: «У тетушки Сагхи».

Пока Тэруко пялилась на вывеску, Джин почти успел дойти до конца улицы, и девушка, испугавшись, что снова упустит его, прибавила ходу.

В конце концов, с чего она решила, что принц вообще заметит слежку? За те полчаса, в течение которых Тэруко следовала за ним от дворца в сторону Тэйдо и по главной улице, он ни разу не обернулся.

А если и заметит, разве он узнает принцессу в таком наряде? Он же привык видеть ее тщательно накрашенной, со сложной прической, в изысканной и невероятно неудобной многослойной одежде. Обряженная в хакама и простую куртку, с забинтованной грудью, с мужской прической, Тэруко будет для него обычным юношей, каких сотни на улицах столицы.

После подсмотренного боя принц Джин не покидал ее мыслей, заняв то место, которое раньше по праву принадлежало Акио Такухати. Тэруко вдруг взглянула на своего жениха совсем с другой стороны, и он показался ей невероятно притягательным и таинственным. Проклятый от рождения, но сумевший выжить и противостоять проклятию. Воспитанный в легендарном монастыре, название которого с благоговением упоминали самые доблестные воины. Убивший тигра в четырнадцать лет — много ли высокорожденных может похвастаться таким подвигом?

Чем пристальнее девушка вглядывалась в человека, за которого должна была выйти замуж, тем больше достоинств в нем находила. И тем сильнее хотела узнать о нем больше.

Увы, принц Джин не спешил открываться. Должно быть, дело было в неприязни и предвзятости, с которыми Тэруко встретила его. Девушка вспоминала о своих прежних мыслях со стыдом и искренним раскаянием и клялась, что не допустит повторно подобной ошибки.

Лишь бы он дал ей шанс.

Стараниями верной Хитоми, которая свела дружбу со служанками, принцессе удалось выяснить, что ее жених регулярно покидает дворец по вечерам. Распаленного любопытства, азарта и страсти к авантюрам было достаточно, чтобы принцесса решила рискнуть.

Улица вывела ее к стене в полтора человеческих роста, сложенной из бамбуковых стеблей. На вершине стены через равные промежутки тускло светились фонари, обтянутые красной бумагой.

Тэруко нахмурилась, вспоминая карту Тэйдо. Куда они вышли? В ее воспоминаниях городская стена находилась дальше и была выше, основательнее. Эта конструкция выглядела слишком хлипкой, неспособной выдержать мало-мальски серьезный штурм.

Джина стена не смутила. Он проследовал вдоль нее, свернул за угол. Досадуя на безлюдье и освещенность — обернись принц, он непременно заметит слежку, — Тэруко последовала за ним и осторожно выглянула из-за угла.

Вовремя. В сотне шагов от нее располагались распахнутые ворота, и принцесса успела заметить, как ее жених входит внутрь.

Что же делать? Последовать за ним? Но это, похоже, какое-то поместье. Странно, что оно располагается прямо в Тэйдо. Тэруко тщетно напрягала память, пытаясь вспомнить карту, и злилась на себя: почему она не запомнила ее получше? Как вообще можно было не обратить внимания на такую большую огороженную территорию в черте города? Ведь Тэруко столько раз расписывала план штурма и обороны Тэйдо.

Терзаясь этими вопросами, она приблизилась к воротам. Они были широко распахнуты. У прохода, опираясь на створку, клевал носом самурай в форме городской стражи.

Тэруко робко остановилась у входа и вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что скрывается за стенами. В глаза бросились разноцветные фонари, изысканные женщины в дорогих кимоно. Порыв ветра донес до нее запах ночных цветов и сандала. Кажется, с той стороны ворот находилась такая же улица…

— Что смотришь, пацан? — хохотнул стражник у ворот.

Тэруко поняла, что он обращается к ней, и съежилась, но тут же выпрямилась.

Она — принцесса, Тэйдо — ее город. И она не нарушала никаких законов.

— Интересно, — откликнулась она, пытаясь имитировать ломкий мальчишеский голос. Судя по тому, что стражник ничего не заподозрил, получилось вполне удачно.

— Понятно, что интересно. Что, денег нет? — В его голосе звучало сочувствие и беззлобная подначка. — Нищим только пялиться и остается?

— Есть у меня деньги! — запальчиво отозвалась принцесса.

С чего он решил, что Тэруко нищая? Ее одежда была простой, но добротной — бедняки такой не носят. И в кошельке на поясе звенело с десяток серебряных монет.

— А-а-а… — Ухмылка у стражника стала какой-то похабной и покровительственной одновременно. — Первый раз, да? Сколько тебе лет-то, парень?

— Пятнадцать, — убавила себе пару лет принцесса, понимая, что на большее ее субтильная фигура не тянет. Семнадцатилетние юноши куда выше и шире в плечах.

— Рановато начинаешь! — Стражник подмигнул. Еще более похабно, чем до того улыбался. — Входи, не бойся. Не откусят.

Под завистливым взглядом принцесса вынуждена была войти внутрь.

— Послушай моего совета, иди в «Любопытную жемчужину» — до конца улицы и направо, — понеслось ей в спину. — Недорого, и девочки свежие, как персик. — Мужчина даже причмокнул от восторга.

Тэруко споткнулась, только после этих слов сообразив, куда занесла ее судьба и слежка за принцем Джином.

Тюрем в Тэйдо не было испокон веков. Несколько дней, пока длился суд, преступник мог пересидеть и в яме, а после его вешали или отправляли на рудники.

Но камеры в столице все же имелись. Два десятка тесных клетушек, расположенных непосредственно в подвале императорского дворца. Они были спланированы еще при постройке: укрепленные магией перекрытия, тяжелые дубовые двери, обшитые железом, вмурованные в стены кандалы.

Эти каморки строились для особых узников, которых не удержишь в простой яме.

Даже простой самурай, чья сила крови иногда позволяла небольшие всплески магии, без блокаторов был способен играючи вырваться из ямы. Что же говорить о высокорожденных? Таких, как Акио Такухати.

Единственный узник императорской тюрьмы сидел в углу, откинувшись на стену и прикрыв глаза. Его мощные запястья охватывали две полосы из тусклого темного металла. Толстая цепь тянулась от этих полос к вмурованному в стену металлическому кольцу над головой повелителя Эссо.

Блокаторы. Страшное оружие, способное любого высокорожденного превратить сначала в обычного человека, а потом в безумца.

Выкованные из темной руды, закаленные в водах проклятого источника браслеты надежно запирали магию внутри самурая. Сила просилась наружу, требовала выхода и, не найдя его, сжигала своего носителя. От трех до шести месяцев в браслетах было достаточно, чтобы сойти с ума.

Со стороны могло показаться, что повелитель Эссо спал, но звук шагов, а потом и звон ключей заставили его чуть приоткрыть глаза и повернуть голову. На бесстрастном высокомерном лице пленника появилась презрительная усмешка, когда он увидел входящего в камеру человека.

— Снова ты?

— Снова я. — Верховный главнокомандующий Благословенных островов аккуратно прикрыл дверь и уставился на своего соперника немигающим взглядом.

Вид поверженного даймё доставил сёгуну определенное удовольствие. Но торжество не было полным. Такухати держался слишком самоуверенно. Так, словно не признавался прилюдно в измене, не отдался добровольно в руки службы безопасности и не сидел теперь в блокаторах, полностью в его власти.

Такухати — цепные псы Риндзин, проклятая семейка. Сколько сил ушло, чтобы рассорить отца этого наглого щенка с императором и удалить его от двора. И позже, когда верховная власть полностью перешла в руки Ясукаты, север оставался непокорным, опасным. Эссо не бунтовал в открытую, как южане, но Шин всегда помнил: чуть что — северяне не погнушаются ударить в спину. И бить будут наверняка.

Он сам сделал ошибку четырнадцать лет назад, когда мальчишка Такухати явился ко двору и заявил о своем желании служить Оясиме. Лазутчики доложили о взаимной неприязни между отцом и сыном, и Шин, не иначе как в ослеплении, размечтался выпестовать собственного цепного беркута.

Он принял мальчишку, одарил своей милостью. Под его покровительством всего через два года молодой Акио Такухати уже командовал армией.

И все было прекрасно до того южного бунта.

Ничего. Теперь Такухати заплатит сполна. За наглость, за презрительные гримасы, за преданное доверие и попытку заговора.

Шин Ясуката об этом позаботится.

— Подпиши.

Пленник едва удостоил протянутый свиток взглядом:

— Что это? Страшные сказки, в которых я ем детей на завтрак?

Сёгун сощурил загоревшиеся алым глаза. С ним уже очень давно никто не смел разговаривать таким вызывающим гоном. Никто не позволял себе подобных слов и насмешек.

Он вцепился в волосы пленника и дернул, заставляя наглеца вскинуть голову, а потом от души заехал ему в челюсть. Брызнула кровь — перстень на указательном пальце рассек губу, два других оставили темно-красные отпечатки на коже.

— Подпиши, — с угрозой повторил Шин.

Удовольствие от вида крови испортила насмешливая улыбка на лице пленника.

— Интересно, зачем тебе моя подпись, Шин? — медленно, словно раздумывая, произнес Такухати. — Не хватает доказательств?

Проклятый щенок попал в цель! Заряженного на кого-то другого виима и публичного признания при аресте недостаточно, чтобы осудить даймё севера. Одни только слухи об аресте Такухати вызвали такое недовольство среди прочих глав кланов, что Ясуката всерьез опасался повторного бунта. Снова поднял голову мятежный юг, и лазутчики доносили о волнениях на севере, где собранной Ледяным Беркутом армии не хватало только вожака, чтобы пойти на Хигоку, огнем и мечом отвоевывая свободу своего господина.

Требовалось публичное и безоговорочное признание. И чем скорее, тем лучше. А Кудо — подлец и сволочь — сделал большие глаза и заявил, что понятия не имеет, как ему удалось добиться от Ледяного Беркута добровольной сдачи в плен. Врет ведь, предатель!

Все вокруг предатели, все ненадежны. Или дураки, как Тоса. Тот присутствовал при аресте, но ничего не понял в спланированной Кудо операции. Лепетал что-то про взятых в заложники людей во дворе, про наложницу. Ясуката только посмеялся, представив даймё, который добровольно жертвует своей свободой и жизнью, чтобы спасти слуг и наложницу.

— Думаешь, я не смогу тебя заставить? — с угрозой в голосе спросил Ясуката.

— Думаю, не сможешь.

Сёгун посмотрел на стремительно бледнеющие синяки на щеке пленника и зло улыбнулся.

— Знаешь, почему хорошо пытать высокорожденных?

Такухати, очевидно, знал, но предпочел промолчать, поэтому сёгун сам ответил на свой вопрос:

— Потому что это можно делать почти бесконечно. Следы пыток заживают на глазах, а больно им так же, как обычным людям.

Он снова от души заехал пленнику по лицу, обновив почти исчезнувшие следы от перстней. Такухати не издал ни звука, но сёгун и не ждал, что мятежного даймё будет легко согнуть.

Ничего, такие, как Акио Такухати, не гнутся, а ломаются. С треском. У Шина хорошие палачи, и в ближайшие недели им предстоит немало работы.

Обманутый беспомощным положением пленника, он допустил ошибку. Не стоило подходить так близко. Бросок был стремительным, как атака ядовитой змеи. Цепь захлестнула горло, и Ясуката захрипел. Мгновенная паника вышибла из головы все мысли, он вцепился в цепь, тщетно пытаясь отодрать ее от горла. Сила крови откликнулась, по пальцам побежали магические разряды. Сёгун услышал, как противник охнул от боли, и почувствовал, как ослабла губительная хватка. Этого хватило, чтобы глотнуть воздуха, а потом цепь снова туго стянула горло.

Шин прекратил бороться. Теперь он бил и бил, посылая через пальцы магию. Воздух вокруг трещал и искрился, цепь на горле то ослабевала, то натягивалась вновь. Проклятый Такухати, человек ли он вообще?! Любой другой давно бы потерял сознание от болевого шока!

В глазах уже темнело, когда цепь обвисла, а на спину навалилось бесчувственное тело. Шин отпихнул противника и на четвереньках пополз к двери, судорожно хватая ртом воздух.

У двери он замер на коленях, тяжело дыша. Поднялся, опираясь о стену, и с опаской покосился за спину. Мятежник висел на цепях без сознания.

Сёгун вывалился из камеры, ощупал рубец от цепи на шее и поднял ворот, досадуя, что нет с собой платка — прикрыть шею. След исчезнет только через пару часов, его регенерации было далеко до Такухати.

— Отдыхай, пока можешь, — прохрипел Ясуката, понимая, что пленник вряд ли услышит его. — Я пришлю лучших палачей, они позаботятся, чтобы ты не скучал.

«Если при дворе станет известно, что я здесь была, я погибла!»

Тэруко шла с неестественно прямой спиной, затылком ощущая взгляд наглого стражника. Рвануть бы обратно, но вдруг самурай что-то заподозрит?

К тому же любопытно! «Квартал ив и цветов» — мужское царство, женщинам сюда ход заказан.

Против ожидания, район не показался ей вульгарным. Скорее, наоборот — здесь было чище и уютнее, чем на главных улицах Тэйдо. Листья высаженных на центральной аллее вишневых деревьев украшали фосфоресцирующие камушки, похожие на капли росы или маленьких светлячков. У входа в каждый дом благоухали ночные цветы, играла музыка, сквозь решетку веранд Тэруко замечала женщин в дорогой нарядной одежде. Они флиртовали и заигрывали с мужчинами, зазывно улыбались, подливали саке. Но все происходящее не переходило правил приличия. Подобную сцену можно наблюдать и в обычном доме: когда хозяин хотел выказать особое расположение своим гостям, он просил дочь или супругу прислуживать лично.

Нет, это место никак не походило на притон, а ухоженные женщины на проституток.

Внезапная мысль заставила принцессу замереть. Она пришла сюда, следуя за своим женихом. И где-то в одном из этих домов, среди улыбчивых продажных женщин находится принц Джин!

Она чуть было не зашипела от возмущения. Даже слезы выступили на глазах от обиды.

Тэруко знала, что все самураи время от времени посещают подобные заведения. Мужчине мало одной женщины. Богатые мужчины заводят наложниц или просто ходят к гейшам. Умные женщины понимают, что мужчину не изменить, и не упрекают супруга.

Принцесса гордилась своей разумностью и трезвым подходом к жизни. Пусть романтичные наивные девушки негодуют при упоминании проституток и требуют от избранника невыполнимого, Тэруко будет умнее. Тем удивительнее были возмущение и ярость, которую она ощутила.

Это сюда он постоянно бегает? Ах кобелина!

Даже мысль, что, раз принц Джин здесь, значит, все слухи о его любви к мужчинам — грязный вымысел, не утешили принцессу. Она с самого начала не поверила этим мерзким сплетням.

Костеря про себя жениха на все корки, девушка не заметила, как добралась до конца улицы. Вправо и влево уходили почти не освещенные переулки, а перед глазами снова поднималась бамбуковая стена.

Почти не задумываясь, что она делает, принцесса свернула направо. Настроение испортилось окончательно. Ей больше не было интересно разглядывать квартал и продажных женщин. Единственное, чего хотелось Тэруко, — это найти принца Джина и высказать ему все, что она о нем думает.

Глупое желание. Принц только посмеется над ней, как обычно, и будет прав. Лучше уйти.

Она почти дошла до конца переулочка, впереди снова виднелась стена — Тэруко забрела в тупик. Дома здесь выглядели далеко не так богато, как на главной улице. Не было цветов и подсветки, редкие и тусклые фонари еле освещали вывески. Сквозь душный запах благовоний пробивался запашок помоев и старых тряпок, а из помещений тянуло кисловатым запахом саке, раздавалось пьяное пение и громкие похабные стоны.

Надо возвращаться.

Тэруко развернулась и наткнулась на самурая в поношенной одежде.

— Привет, парнишка. — Он обдал ее запахом перегара. — Не хочешь с нами к мамаше Саки и ее кошечкам?

— Нет, спасибо, — шарахнулась от него Тэруко.

— Тогда дай взаймы пару момме.

Он ухватил принцессу за руку. Въевшиеся в кровь за годы тренировок рефлексы сработали сами собой, в ответ на бесцеремонное прикосновение Тэруко перехватила запястье мужчины другой рукой, повернулась и наклонилась, заставив самурая склониться и охнуть от боли.

Несмотря на то что нападавший был больше и тяжелее девушки, все получилось просто безукоризненно. Как в додзё.

Тэруко ойкнула, осознав, что впервые в жизни применила уроки отца не в учебном бою. Что делать с ним дальше-то? Не ломать же запястье!

Принцесса выпустила мужчину и отшатнулась. Она хотела было сбежать, но дорогу к центральной улице перекрыли три мужские фигуры.

Друзья пьянчуги или просто прохожие?

Девушка положила ладонь на рукоять катаны.

— Пусть каждый идет своей дорогой! — Звонкий голос разнесся по улочке. Несмотря на легкую жуть, которую ощущала принцесса, слова прозвучали уверенно и твердо.

— Ах ты… — Мужчина непристойно выругался, разогнулся и выбросил кулак, метя в лицо. Тэруко пригнулась, уходя от удара. Кулак соприкоснулся со стеной дома, раздался глухой стук, хруст и полный боли крик.

— Ты что творишь, сученыш?

— Да я тебя…

— Держи его!

Дружный вопль сразу нескольких глоток подсказал, что другие мужчины не собираются стоять в стороне. Принцесса развернулась и снова помчалась вниз по улице.

Она надеялась встретить проход между домами, втиснуться и уйти дворами. Но, как назло, строения здесь примыкали друг к другу плотно. Девушка добежала до стены, отделявшей «квартал ив и цветов» от остального города, попыталась с разбегу подпрыгнуть и уцепиться за ограду, но пальцы скользнули по бамбуку, не достав буквально длины ладони до верхнего края забора.

Попытаться второй раз ей не дали.

Она обнажила катану и прижалась спиной к стене, оглядывая подоспевших противников.

Четверо мужчин. Каждый крупнее и тяжелее Тэруко, но они немолоды, пьяны и не опасаются встретить серьезного сопротивления. Улочка узенькая, больше двоих воинов будут мешать друг другу. А уж с двумя подвыпившими солдатами дочь генерала Ясукаты как-нибудь справится.

Первые удары она отбила играючи. Даже сумела задеть одного из противников — совсем слегка, но это ранение заставило мужчин опустить оружие и отступить. Тэруко отряхнула капли крови с катаны и вызывающе улыбнулась. Она не какая-нибудь изнеженная дурочка. Последняя из рода повелителей драконов способна постоять за себя.

В плечо ударил камень. От неожиданности и боли принцесса вскрикнула — негромко, но высоко и совершенно по-женски.

Как раз в этот момент так не вовремя выглянувшая из-за туч луна осветила ее щуплую фигурку, и нападавшие остановились в изумлении.

— Девка! — икнул один из них. — Чтоб меня ёкай отодрал, если это не девка!

Другой осклабился и сощурился.

— Зачем пришла сюда, красотуля? — просюсюкал он. — Искала настоящих мужчин? Считай, нашла, так уж будь поласковее.

Тэруко перехватила катану удобнее и с вызовом посмотрела на мужчину. Рожа у него была совершенно бандитская — свернутый набок нос, разорванное ухо, — но прическа выдавала самурая или ронина.

— Иди сюда, я тебя приласкаю, — сказала она сквозь зубы.

Ответом ей стал второй камень, попавший точно в солнечное сплетение. Принцесса скорчилась от боли.

— Трус, — простонала она. — Боишься сразиться с женщиной?

— Кто же сражается с женщинами, красотулечка? — захихикал мерзавец. — Вас надо любить.

Еще один камень ударил в бедро. От боли даже слезы брызнули из глаз.

Да что с ней такое! Она же уворачивалась сразу от трех-четырех камней на тренировочной площадке. Правда, там было светло и больше места.

— Четыре самурая не в силах справиться с одной девчонкой, — выкрикнула она звенящим голосом. — Жалкие крысы!

Словно подыгрывая Тэруко, луна снова скрылась в тучах, и девушка решилась идти на прорыв.

Неслышной тенью она метнулась вперед. Меч свистнул и вонзился во что-то твердое, в лицо брызнули липкие капли. Противник беспомощным кулем рухнул под ноги, и в тот же момент резкая боль пронзила руку, стрельнула до самого плеча. Рукоять катаны выпала из ослабевших пальцев.

— Сучка порезала Одзи!

Принцесса почувствовала, как на запястье и чуть повыше локтя смыкаются чужие жесткие пальцы, жалобно вскрикнула и упала на колени, не в силах думать ни о чем, кроме невыносимой боли в вывернутой за спину руке. Сзади навалился один из противников, Тэруко слышала над ухом его тяжелое дыхание. От мужчины пахло жареным луком, потом и прокисшим саке.

Преодолевая боль, девушка наклонила голову и резко откинула назад, целя негодяю в лицо, но тот легко ушел от удара. Над ней склонился другой мужчина.

— Опа, какая сладенькая! — Он дыхнул девушке перегаром в лицо, осклабился и сжал ее щеки большим и указательным пальцем.

Она попыталась впиться зубами в пальцы, но мерзавец в последний момент отдернул руку.

— Кусачая киска!

От удара голова Тэруко беспомощно мотнулась, как у куклы-марионетки с обрезанной нитью. Где-то в глубине живота ворочался холодный тяжелый ком, нарастала паника. Пульсировала и ныла правая рука, словно в нее вонзили раскаленный гвоздь, волнами накатывало ощущение нереальности происходящего.

Все это было невероятным, невозможным. Тэруко Ясуката — последняя из рода повелителей драконов, двоюродная сестра верховного военачальника страны, не могла находиться на задворках «веселого квартала» в мужской одежде. Жалкие пьянчуги не смели бросить даже косой взгляд в сторону принцессы Оясимы, не то что бить по лицу.

Уже замахнувшийся было для второго удара негодяй захрипел и рухнул. Почти в то же мгновение девушка почувствовала, как руки, держащие ее, разжимаются. На спину навалилось тяжелое тело, Тэруко подалась влево, попутно нащупывая и выдергивая танто из ножен на поясе самурая. Правая рука болела и плохо слушалась, но отец обучал ее драться и левой — как раз на этот случай.

Она отскочила, пригнулась и выставила перед собой оружие.

— Положи, пока не порезалась. — Знакомый голос заставил девушку вздрогнуть.

Налетевший ветерок прогнал тучи, и в бледном свете ночного светила Тэруко увидела четыре тела на земле и стоящего над ними Джина. На лице самханского принца читалась досада.

Он нагнулся, подобрал катану Тэруко, потом ухватил девушку чуть повыше локтя и кивнул:

— Пошли!

Принцесса вскрикнула от боли и почувствовала, как по руке стекают горячие капли.

— Ну что еще?

— Я ранена.

В горячке схватки рана показалась ерундовой, почти царапиной, но теперь принцессе стало страшно.

— Это бывает, если бегать по трущобам и нарываться на драку, — поморщился Джин.

Но пальцы разжал. Забрал у нее нож, небрежно швырнул его на лежащие тела и отдал катану:

— Убери. Не надо привлекать внимание.

Тэруко машинально вложила меч в ножны и последовала за самханцем.

— Мне это не нравится. — Госпожа Хасу нахмурила выщипанные в тонкую линию брови и поджала губы.

Один из двух мужчин, обряженных в неброские серые одежды, успокаивающе улыбнулся:

— Это просто мера предосторожности. Быть может, он вообще не придет.

— Он придет, — возразила Уме. — Сегодня вечером, как обещал.

— Если об этом станет известно среди клиентов, моя репутация…

— Тише, тише, госпожа! — Второй мужчина надвинулся на владелицу «Медового лотоса» и опустил руки ей на плечи, вынуждая снова сесть. — Это приказ. Вы же не хотите идти против сёгуна?

Женщина потупилась. Даже под густым слоем белил было видно, как покраснело от гнева ее лицо.

Но глава гильдии гейш давно научилась понимать, когда обстоятельства сильнее человека.

— Не хочу, — произнесла она с показным смирением.

— Вот и ладненько.

— Мы сделаем все аккуратно, — снова вступил в разговор первый мужчина. — Никаких громких арестов. Друзья уводят перебравшего самурая домой.

— Хорошо, — кивнула женщина. — Я велю открыть малую калитку.

Ей было жаль мальчишку — наивного, глупого, не умеющего держать язык за зубами. Но свой дом всегда дороже соседского, и только полный безумец встанет между сильными мира сего, когда те делят власть.

Глава 3 НИКАКИХ ОБЕЩАНИЙ

Джин клещами сжимал ее левое запястье и тащил за собой. Принцесса перебирала ногами, пытаясь не отстать. Правая рука болела и пульсировала все сильнее, с пальцев срывались красные капли и падали в пыль, в голове не осталось ни единой мысли.

Уже на подходе к воротам принц Джин снова обернулся, сощурился и внимательно оглядел Тэруко. По лицу самханца было видно, что зрелище ему не понравилось.

— Нет, так дело не пойдет, — пробормотал он себе под нос и потянул Тэруко к ближайшему дому, украшенному десятком красных фонарей.

По инерции девушка сделала несколько шагов, а потом уперлась:

— Стойте! Куда вы меня тащите?!

Он обернулся в раздражении:

— Привести вас в порядок, принцесса. Или вы хотите вернуться во дворец в таком виде и рассказать брату о своих развлечениях?

Тэруко стало стыдно. Она наконец осознала, что, если бы не подоспевшая так вовремя помощь принца Джина, стычка в темном переулке могла бы кончиться для нее куда печальнее.

— Нет-нет, пойдемте.

— Держись за моей спиной и молчи, — приказал он сквозь зубы и шагнул в полуоткрытую дверь.

Навстречу им встала и поклонилась размалеванная пожилая женщина. За ее спиной виднелось безвкусно, но с претензией на роскошь обставленное помещение, в котором находилось несколько девушек. Подробностей Тэруко разглядеть не сумела — зала освещалась лишь напольными фонарями, а широкие плечи Джина перекрывали обзор. Принц шепнул что-то женщине, сунул деньги и потянул принцессу за собой вглубь дома.

Комната, в которую они пришли, была обставлена столь же кричаще и вульгарно. Несколько мгновений Тэруко рассматривала деревянную подставку с выстроившимися в ряд стручками разной длины и толщины, выточенными из нефрита. Самый маленький чуть превышал длину указательного пальца, в то время как самый большой был длиной почти с три ладони.

Внезапно девушка поняла, что именно изображают эти стручки. Залившись краской, принцесса отвернулась и уставилась на застеленный алым бельем матрас и таз с водой у постели.

— Раздевайся, — скомандовал Джин.

Казалось, покраснеть еще гуще невозможно, но Тэруко вспыхнула, по цвету почти сравнявшись с бельем, и отшатнулась. Ладонь легла на рукоять катаны, и это движение отозвалось болью в раненой руке.

— 3-зачем?

Он закатил глаза:

— Собираюсь жестоко насиловать тебя подручными средствами. Для того сюда и заманил. Ты это хотела услышать?

— Не надо издеваться. — У Тэруко задрожали губы.

Она и так из последних сил сдерживалась, чтобы не впасть в истерику, как впечатлительная изнеженная дурочка. Только присутствие Джина удерживало девушку от рыданий, ей не хотелось проявлять слабость у него на глазах.

Принц вздохнул:

— Хочу осмотреть твою рану и перевязать.

— Прости.

Смущаясь под его взглядом и путаясь в завязках, она начала раздеваться. Правая рука почти не слушалась, Тэруко терзала завязки куртки пальцами левой, и ей хотелось разреветься от беспомощной злости.

— Давай помогу.

Он шагнул к ней, и девушка почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Чтобы не упасть, она оперлась о стену и, тяжело дыша, смотрела, как его пальцы ловко справляются с узлом на поясе.

Тэруко не хотела признаваться, но она чувствовала себя совсем потерянной и слабой. Несмотря на всю свою самоуверенность, принцесса не была готова к подобному испытанию. Она никогда раньше не сражалась в настоящем бою, ее никогда не били.

И она никогда не раздевалась перед мужчиной.

Джин снял с нее куртку и потянулся к нижней рубахе. Тэруко протестующе пискнула, зажмурилась и вскинула руки.

— Это тоже нужно снять.

Она сглотнула и замотала головой.

— Я все понимаю, — в его голосе снова прорезались знакомые Тэруко насмешливые нотки, — но о девичьей стыдливости стоило подумать до того, как входить в «квартал ив и цветов».

— Снимайте, — выдавила девушка и открыла глаза.

Джин высвободил край тонкой рубашки из брюк — аккуратно, не позволяя себе лишнего прикосновения или слишком наглого взгляда, распахнул, обнажая туго забинтованную грудь. Должно быть, это зрелище было самханцу в новинку, потому что его брови выразительно взмыли вверх. Тэруко сердито закусила губу и посмотрела ему прямо в глаза, но он не стал по своему обыкновению насмешничать. Промолчал.

И все равно девушка умирала от смущения. Ей было жарко, сердце то замирало, то начинало колотиться с нечеловеческой силой, даже боль в раненой руке почти не ощущалась.

Никогда в жизни Тэруко не чувствовала себя такой беззащитной. То, что происходило сейчас, было вопиющим нарушением всех мыслимых и немыслимых норм и правил этикета. Впервые мужчина видел ее без одежды, прикасался к ней. Больше всего на свете ей хотелось сейчас зажмуриться, спрятаться в себя, сбежать от этой ситуации, невыносимого чувства неловкости и странного возбуждения, которые она ощущала.

Но принцесса не привыкла бегать от трудностей.

Она покорно повернулась, помогая ему избавить ее от остатков одежды. При виде кровоподтеков от камней на ее теле Джин нахмурился.

— Били?

— Кидали камни.

— Еще где-нибудь раны есть?

Девушка побледнела, представив, как он сейчас заставит ее снять хакама, и отчаянно замотала головой.

Он вздохнул.

— Хватит шарахаться. Я не собираюсь раздевать тебя дальше. Сядь! — Тяжелые и теплые ладони легли на плечи, чуть подтолкнули Тэруко в сторону постели. Она послушно опустилась на футон.

Джин оценивающе осмотрел нижнюю рубаху, потом достал кинжал и в два движения отсек у нее рукав. Смочив тряпицу в тазу, он аккуратно прошелся влажной тканью по коже, смывая кровь и грязь. Тэруко следила за его действиями с отстраненным любопытством.

Рана оказалась вовсе не так ужасна. Порез был чистым и не затронул крупных артерий, и кровь уже почти не текла. Но притихшая было боль снова вернулась, вцепилась в руку, терзая ее железными клыками.

— Царапина, — отозвался на ее мысли Джин. — Я зашью и забинтую. Через пару дней заживет.

И ушел, прежде чем Тэруко успела что-то сказать. Оставил ее в одиночестве, полураздетой в этой странной комнате, на постели, застеленной вызывающе алым бельем.

Принцессе было больно, страшно и очень плохо. Кроме того, поражение в битве ударило по ее вере в себя. Тэруко привыкла думать, что она совсем не похожа на других женщин, те — слабые, изнеженные — постоянно нуждались в мужской защите, а принцесса гордилась, что способна постоять за себя и сама о себе позаботиться.

И вот первая же серьезная стычка показала, чего стоит все ее хваленое умение. Потому что одно дело побеждать в додзё, где достаточно места, прекрасное освещение, да и само поражение грозит максимум выволочкой от учителя. И совсем другое — стоять в одиночку в тесном переулке ночью против своры пьяных озверевших мужиков.

К такому Тэруко никогда не готовили.

Слезы подкатывали неудержимо, уход Джина стал последней каплей, прорвавшей плотину ее самообладания. Девушка уткнулась лбом в колени и всхлипнула.

— Бинты, — терпеливо повторил Джин, доставая кошелек. — Самое крепкое саке — такое, чтобы горело. Иглы, шелковые нитки, заживляющая мазь. И как можно скорее.

«Матушка» приоткрыла рот и недоуменно хлопнула ресницами.

— Зачем?

— Мой младший брат пришел сегодня сюда, вопреки отцовскому запрету. — Джин ослепительно улыбнулся и продемонстрировал серебряную монету. — И сразу же умудрился нарваться на ссору. Нужно зашить его рану.

Статус самурая позволял не вдаваться в объяснения, но Джин никогда не относился к слугам и простолюдинам, как к бессловесной скотине. Весь его опыт говорил — разъяснить человеку, что и зачем нужно сделать, эффективнее, чем просто орать и отдавать приказы.

Лицо женщины разгладилось. Только боги знают, что подумала «матушка», когда к ней явился самурай в сопровождении юноши и потребовал комнату для них двоих, и чтобы никаких женщин. Теперь же история обрела логичное и понятное объяснение.

Женщина кивнула и исчезла где-то в глубинах дома. Чтобы не стоять, привлекая к себе лишнее внимание, Джин опустился на подушки. Почти сразу подплыла подавальщица с кувшинчиком саке — немолодая и не слишком-то привлекательная. Он отрицательно покачал головой.

Место Джин выбрал интуитивно, и выбрал удачно. Заведение средней руки, достаточно респектабельное, чтобы клиент чувствовал себя здесь в безопасности. Но местная клиентура — купцы и небогатые самураи. Можно надеяться, что Джина не узнают и история не дойдет до людей Такеши Кудо.

Все заведения в квартале так или иначе сотрудничали со службой безопасности. Иногда это было удобно. Например, когда требовалось запустить ложный слух. Иногда создавало проблемы.

В комнате звучала музыка, пахло благовониями и потом. У соседнего столика сразу восемь прелестниц развлекали бритого налысо пузатого мужичка, порой бросая в сторону Джина зазывные взгляды. Но старший принц Аль Самхан был слишком поглощен своими мыслями.

Как ни грустно, план внушить Тэруко отвращение потерпел полный крах. Джин где-то совершил ошибку — не зря же в последние дни принцесса смотрела на него совершенно по-другому. Больше не пыталась лезть в пикировки, сколько он ее ни подначивал, и в поведении девушки нет-нет да и проскальзывал интерес и уважение.

А ведь судьба предоставила Джину отличный шанс избавиться от навязанной отцом невесты. Достаточно было просто уйти сегодня из этого переулка. Не вмешиваться в драку, дать отбросам закончить то, что они начали. Вряд ли, натешившись, они отпустили бы девушку живой.

Вот только после такого оставалось бы только удавиться от стыда.

Старший принц Аль Самхан отнюдь не был святым. Он умел при необходимости действовать жестко и идти на сделки с совестью. Но такое невмешательство попахивало запредельной подлостью. Он бы никогда не простил себе бездействия.

Ладно, отношения с принцессой еще можно поправить (а вернее будет сказать, испортить) пренебрежением и откровенной грубостью. Стоило начать с них с самой первой встречи. Последняя из рода Риндзин не из тех, кто прощает унижения.

«Матушка» вернулась с подносом, уставленным скляночками и баночками.

— Возьмите, господин. Надеюсь, с вашим братом все будет хорошо.

Джин поблагодарил женщину улыбкой и парой серебряных монет, но от помощи отказался — не хватало еще, чтобы женщина увидела забинтованную грудь «младшего братишки».

У входа в комнату Джин поставил поднос на пол и прислушался.

Нет, не показалось. Из-за двери доносились сдавленные рыдания.

Он намеренно громко отодвинул створку, но девушка так и не подняла головы. Тэруко сидела на матрасе, съежившись, спрятав лицо в ладони.

Несчастная и беззащитная; под тонкой кожей проступали ребра, на плече наливался всеми оттенками фиолетового здоровенный синяк. В мужской одежде и без косметики Тэруко выглядела маленькой и уязвимой, словно нарисованное по всем канонам придворного этикета лицо и тяжелые церемониальные одежды были броней принцессы.

Заготовленная грубость замерла на языке. Сказать его сейчас было все равно что ударить девушку. Вместо этого ему захотелось обнять свою нежеланную невесту. Утешить ее, успокоить, помочь выплакаться.

Опасное желание. Давать ему волю — подлость.

Он вздохнул, поставил поднос и опустился рядом.

— Не реви. Это не так уж и больно.

Она дернулась, возмущенно глотнула воздух и прекратила плакать. Резко, будто по команде.

— Я не от боли.

— А, ну да, конечно.

В ответ на его снисходительное замечание принцесса зашипела, а Джин невольно залюбовался ею. Темперамент! Мгновение назад рыдала и вот уже гневно сверкает глазами.

Внушительное впечатление портило жалобное пошмыгивание и покрасневший нос.

— Дайте руку, принцесса.

Тонкая и нежная кожа с проступающим под ней рисунком вен только усиливала ощущение слабости, исходившее от девушки. Даже заметный без одежды рельеф мускулатуры, намекавший, что принцесса уже не один год упражняется с катаной, не делал Тэруко менее женственной. В мыслях Джин стянул с ее груди дурацкую повязку, а потом и хакама. Представшая в его воображении картинка была до того хороша, что он чуть не облизнулся. А тело мгновенно откликнулось на нескромные мысли совершенно однозначным образом.

К демонам все! Джин чуть не выругался. У него не было женщины… да с той самой проклятой кицунэ. Это сколько месяцев прошло? Четыре или уже пять?

Чтобы отвлечься, он сосредоточился на ране. Еще раз промыл ее, потом смочил бинт в саке.

— Будет щипать, — предупредил он намеренно насмешливо. — Так что не ной.

Принцесса презрительно фыркнула. Совсем как задиристый, но не уверенный в себе мальчишка.

Обработку раны она вынесла без единого стона, только иногда шумно выдыхала сквозь стиснутые зубы, но лучше бы жаловалась. Близость полуобнаженной девушки вызывала навязчивые мысли и желания. И возбуждение, чтоб его, не спешило уходить. Кажется, кто-то слишком долго пренебрегал рукоблудием.

Он помотал головой и заговорил с Тэруко, стараясь, чтобы голос звучал жестко:

— Зачем вы пришли в «квартал ив и цветов», ваше высочество?

Тэруко дерзко фыркнула:

— А вы?

— Я первый задал вопрос. — Он цинично ухмыльнулся. — Только не говорите, что принцесса по ночам переодевается самураем, чтобы купить себе гейшу. Это у вас такие забавные обычаи в Оясиме? Или ваше высочество предпочитает девушек?

Принцесса заалела и низко опустила голову.

— Неужели угадал?

— Я просто гуляла, — глухо пробормотала Тэруко. — Даже не поняла сначала, куда зашла.

— А что же стражник у входа? — с фальшивой любезностью поинтересовался Джин.

Ослу было понятно, что девушка не признается, но Джин продолжал давить. Это помогало избавиться от вожделеющих мыслей.

Он заметил слежку почти сразу и поначалу заподозрил подвох. Слишком уж нарочитой она была. Люди Такеши Кудо обычно работали куда тоньше. Отделаться от преследователя не представляло труда, но Джин сначала на всякий случай побродил по городу, проверяя, нет ли кроме одного явного «хвоста» нескольких скрытых — уловка вполне в духе Кудо.

«Хвостов» не было. До назначенной встречи с человеком, обещавшим раздобыть сведения о Мии, оставалось почти полчаса, и Джин свернул в «квартал ив и цветов», рассчитывая покинуть его совсем другим путем. Например, через стену.

Счастье Тэруко, что перед уходом Джин решил получше разглядеть своего преследователя.

Он закончил обработку раны, нанес обеззараживающую мазь и вдел нить в иглу. При виде его приготовлений принцесса побледнела.

— Это обязательно?

— У тебя хорошая регенерация?

— Не очень.

— Тогда обязательно.

Девушка нервно сглотнула.

— Боишься?

Тэруко сердито вздернула голову вверх.

— Вот еще! — сказала она дрожащим голосом. — Принцесса Риндзин ничего не боится!

— Уважаю, — с напускной серьезностью откликнулся Джин. — Жать, принц Аль Самхан не может сказать о себе того же.

— Не издевайтесь надо мной!

Лицо девушки жалобно скривилось. Она была в этот момент такой несчастной — потерянная, отчаянно храбрящаяся, зависимая от него, что Джину снова захотелось ее утешить.

— Я не издеваюсь. — Он перешел на доверительный шепот. — Скажу по секрету: мой младший брат — будущий император Самхана, выигравший битву в Огненной долине, — тоже ужасно боится иголок. Только тсс! Это государственная тайна. — Он улыбнулся и погладил Тэруко по голове. Она сперва вздрогнула, а потом тяжело вздохнула, уткнулась носом ему в плечо и всхлипнула.

Джин замер в растерянности. А потом осторожно приобнял ершистую принцессу Риндзин за плечи. Семнадцать лет. Боги, он постоянно забывает, что этой девочке всего семнадцать!

— Страх — это просто чувство, принцесса. Чувствовать не стыдно, стыдно быть рабом своих чувств.

— А вы, — она снова всхлипнула, но уже тише, — вы чего-нибудь боитесь?

— Конечно. Разве ваше высочество забыли, что я — главный трус в империи?

Девушка сердито фыркнула и отпрянула. А потом резко подставила руку.

— Шейте! — сквозь зубы приказала она, отвернулась и уставилась в стену широко раскрытыми невидящими глазами.

Джин с облегчением занялся делом. Все-таки с Тэруко проще, чем с большинством женщин. Насмешки делали ее не слабой, но сильной.

— Если хочется, можно стонать и плакать, ваше высочество. Я никому не скажу.

— Вот еще!

— Ну, как хотите.

Несколько минут в комнате стояла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием сквозь зубы.

— Вот и все. Осталось только забинтовать.

Она повернулась, недоверчиво покосилась на руку. Черные стежки на белой коже смотрелись чужеродно.

— Все? — недоверчиво переспросила принцесса.

Джин улыбнулся:

— Все.

— Но это не так уж и больно…

— Конечно. Страх часто лжет, ваше высочество. Слушая его, нужно помнить об этом. — Он завязал и обрезал бинт, с сожалением выпустил ее руку и протянул баночку. — Все. Заживет самое большее через пару дней. Умойтесь, смажьте синяки, а потом надо возвращаться. Пока во дворце не заметили ваше отсутствие.

На встречу он все равно безнадежно опоздал.

Тэруко неловко взяла баночку, повертела, кинула на футон. И порывисто схватила Джина за руку.

Он вздрогнул. Ладонь у принцессы была горячей и жесткой. Близость девичьего тела возродила утихшее было возбуждение. Она подалась ближе, почти прижалась к нему, под полуопущенными шелковыми ресницами замерцали вишневые огоньки.

— Спасибо! — Голос девушки дрожал от переполнявших ее чувств. — Спасибо, ваше высочество! Если бы не вы…

Взгляд сам собой остановился на полуоткрытых губах девушки, и Джин поймал себя на навязчивом желании попробовать их на вкус. Отчего-то ему казалось, что они будут сладкими.

— Я виновата — судила, не зная вас. Вы ведь поняли это. Поняли, не отрицайте! Я заслужила ваши насмешки.

Тэруко ведь никто никогда не целовал. Мелочь, ерунда — Джин не из тех дураков, которые считают, что невинность — главная ценность в женщине. Но сейчас эта мысль взволновала его.

Паскудное воображение удружило, снова нарисовав принцессу обнаженной. Без синяков, бинтов и повязки. Длинные мускулистые ноги, округлые бедра — даже под одеждой видно, что они у девчонки хороши. Плоский живот, грудь — маленькая, с чуть вздернутыми сосками. Есть в фигуре Тэруко что-то мальчишеское. Не по-женски сильные руки, не слишком выдающиеся, но заметные мышцы на спине и груди…

Желание было очень ощутимым, плотским и ярким. Знай принцесса, о чем он сейчас думает, она бы не захотела говорить «спасибо».

Тэруко все еще сидела рядом, и ему казалось, что он чувствует жар ее тела сквозь ткань кимоно. Джин хотел ее и злился на себя за это желание, которое не мог контролировать. Он чуть отодвинулся. Не хватало еще, чтобы принцесса заметила неуместную и однозначную реакцию его тела.

— Отец учил меня, что нет позора в том, чтобы признать свою ошибку. И я от всей души благодарю вас и прошу прощения. — Голос девушки дрогнул. — Я рада, что судьба свела нас, и буду счастлива стать вашей женой. — На последних словах Тэруко подняла взгляд и просительно заглянула Джину в глаза.

Проклятье, лучше бы она напала на него с мечом! Или даже не она, а сразу весь гарнизон дворцовой стражи. На удар катаной Джин нашел бы что ответить, а вот что ответишь на такие слова, сказанные от всего сердца?

В обращенном на него взгляде девушки светилось восхищение, благодарность и совсем несвойственная принцессе робость.

Навязанная невеста. Искренняя, отчаянно смелая. Хрупкая и уязвимая в этой своей смешной повязке на груди, в синяках и с забинтованной рукой. Сумасбродная девчонка, рискнувшая выйти за ним на улицы Тэйдо, вставшая в одиночку против четырех пьяных ублюдков.

И сумевшая сейчас попросить прощения. Поступок, в семнадцать лет требующий едва ли не большего мужества.

Вот он — момент, чтобы смертельно оскорбить и оттолкнуть принцессу раз и навсегда. Унизить в ответ на искренность, ударить, пока она сама протягивает руку.

Он еще раз взглянул на девушку и понял, что не сможет быть настолько жестоким.

Джин всегда презирал любителей рубить собаке хвост по частям. Если решил — действуй.

Думал ли он когда-нибудь, что сам уподобится им?

Принц резко поднялся, подобрал куртку Тэруко и швырнул ее девушке.

— Время вышло. Одевайтесь, ваше высочество.

Свет в глазах принцессы потух. Так стремительно, словно кто-то погасил огонек в лампе. Она стиснула зубы и отвернулась.

Джин еле сдержался, чтобы не выругаться. Он знал, что поступил правильно, холодно и официально ответив на ее порыв. Нельзя давать обещаний, которые не собираешься выполнять. Как бы хороша и соблазнительна ни была Тэруко, как ни нравилась ему, он любит другую.

Да, он поступил правильно. Но на душе все равно было гадко.

Нобу едва дождался, пока за провожавшей его девицей закроется дверь. Уме грациозно поднялась ему навстречу с татами, но он оборвал приветствия девушки.

— Беда, Уме!

На хорошеньком личике отобразилась тревога:

— Что случилось, господин?

— Брат арестован! — Он заговорил торопливо, перебивая сам себя. — По обвинению в государственной измене. За шпионаж в пользу Самхана. Можешь себе это представить, Такухати — и по обвинению в измене?! Это же смешно! Как, скажи мне, ну как можно в такое поверить, Уме? Это же ложь! А все виим этой девки! Я уверен, это она навела на брата службу безопасности! Меня тоже пытались арестовать, я успел скрыться в последний момент. И теперь… не знаю… — Он растерянно заморгал.

Привычный устоявшийся мир вокруг Нобу накренился и начал рушиться. Юноша ощущал почти невыносимую потребность поделиться хоть с кем-то подспудным ужасом, который ощущал. Услышать слова одобрения, а то и совет…

— Ах, какой кошмар! — воскликнула гейша и горестно заломила руки. — Проходите, господин! Вы, наверное, устали!

— Я совершенно без сил, — пробормотал Нобу, падая на татами у маленького столика. — Весь день бегал от стражи.

Это был самый долгий и тяжелый день в жизни младшего Такухати. Друзья предупредили его с утра, перед выходом в караул. Даже не успел собрать вещи и деньги, до того как броситься в бега. А потом весь день шарахался от собственной тени, блуждая по улицам города.

Казалось, все прохожие пялятся только на него. Каждый — от торговца корзинами до оборванного мальчишки-попрошайки на углу — знает, что именно Нобу — тот самый беглый Такухати, которого ищут самураи сёгуна. В трактире подавальщица смотрела так подозрительно. Всем известно, что многие трактирщики работают на службу безопасности. У Такеши Кудо было достаточно времени, чтобы разослать описание Нобу всем своим крысенышам.

Нужно было бежать из столицы. Всеми правдами и неправдами добираться до Эссо. Там — деньги, преданные люди. Дом.

Но он вспомнил, что вечером обещал заглянуть к Уме. Представил, как расстроится девчонка из-за его внезапного исчезновения. А ведь он клялся, что не бросит ее.

Поэтому Нобу пересилил страх. Дождался темноты, чтобы прийти в «квартал ив и цветов», как обычно. Стражник на входе не проявил к нему никакого интереса, и это ободрило. Но по-настоящему в безопасности юноша почувствовал себя, только когда дверь в комнату Уме закрылась за его спиной.

— Вы, наверное, голодны? Хотите чаю?

— Хочу, — пробормотал он.

Ее голос расслаблял, успокаивал. Нежные руки на его плечах, полное заботы и тревоги лицо.

— Это все она, — продолжал Нобу, отхлебывая чай с сильным привкусом каких-то трав. — Та шлюха, которую он приблизил. А я ведь предупреждал его, Уме! Я говорил, что нельзя доверять продажной девке!

— Вы были совершенно правы, господин.

— И что теперь? Что мне делать? Каково будет Хитоми? Он мог подумать о нас хоть немного?

— Ах, это так эгоистично!

Он еще говорил, быстро и взахлеб. Жаловался, негодовал, строил планы. Уме слушала и поддакивала, как всегда.

Какая она все-таки умница. И так предана ему. Не прогнала, услышав, что род Такухати в немилости. Испугалась не за себя, за него…

— Я уеду на Эссо, — пробормотал он и зевнул. Голова вдруг отяжелела, веки стали совсем неподъемными. — Ты дождешься меня?

— Конечно, господин.

— Хорошо. — Нобу снова зевнул. Такой тяжелый длинный день. Ужасно хочется спать…

Недолго… вздремнет всего полчасика… а потом…

— Господин!

Девушка нагнулась, вслушиваясь в дыхание спящего, потом потрясла его за плечо. Юноша в ответ раскатисто захрапел.

Уме подошла к окну, подняла ставень и высунулась с фонарем в руках, словно любуясь на ночное небо — темно-синее, бархатное, в проблесках крупных звезд.

Всего парой мгновений спустя в дверь без стука вошли двое давешних мужчин в неприметных серых одеждах. Первый сразу склонился над Нобу.

— Как он?

Гейша пожала плечами:

— Спит.

— Хорошо. Уносим.

Они с двух сторон приподняли спящего, закинув его руки себе на плечи. Так обычно сопровождают подвыпившего самурая до дома его более трезвые товарищи. Нобу всхрапнул и обиженно пробормотал что-то себе под нос. Мужчины замерли.

— Раньше завтрашнего дня не проснется, — с насмешкой сказала Уме.

Она смотрела, как мужчины медленно и осторожно выносят юношу. На красивом лице не отразилось и тени сожаления. Только губы дрогнули в презрительной гримасе.

Нобу никогда не оставлял ценных подарков, все больше какие-то цветочки. И постоянно ныл, жаловался, словно она его мамочка. В постели думал только о себе… да и не только в постели.

А каково ей выслушивать про блага, которыми его старший брат осыпал свою наложницу, он подумал?

Эгоистичный мальчишка. Глядишь, был бы щедрее, Уме не пришлось бы продавать информацию службе безопасности. Но Нобу отчего-то считал, что гейша должна любить его просто так, за красивые глаза.

Эх, был бы на его месте старший Такухати… Уме даже под пытками не сказала бы и слова.

Ледяной Беркут купил ее ночь всего один раз, год назад. И Уме до сих пор с замиранием сердца вспоминала властный охват веревки на запястьях, сладкое чувство беспомощности, синий огонь в насмешливо сощуренных глазах и головокружительное наслаждение. Как любая гейша, она умела льстить мужчине в постели, изображая удовольствие.

Но в ту ночь притворяться не пришлось.

Наутро он покинул чайный домик, оставив щедрые чаевые.

Уме готова была бесплатно отдаваться ему каждую ночь, но Акио не выбирал ее больше. А потом в «Медовый лотос» пришел его младший брат. И Уме, в надежде, что Такухати похожи не только внешне, сделала все, чтобы привлечь внимание мальчишки.

Зря.

Хоть бы уехать сейчас с ним предложил. Сделать наложницей. Но нет — снова: «Ты дождешься меня?» Конечно, Уме дождется, куда она денется из «Медового лотоса»?

— Вы были совершенно правы, господин, — еле слышно пробормотала гейша. — Продажным девкам доверять нельзя.

Глава 4 ГРОЗА

Принадлежавшее Такеши Кудо имение находилось в предместьях Тэйдо. Просторное, но старое и неопрятное строение страдало от отсутствия людей и одновременно дичилось их, словно отшельник, проживший много лет в глуши.

Сам господин Кудо бывал здесь нечасто, предпочитая ночевать в городском доме. Постоянно в имении проживали лишь несколько пожилых слуг. Потемневшие от времени и дождя стены давно не слышали детских криков и смеха.

Дом встретил Мию настороженно. Взглядом сквозь опущенные ставни, скрипом рассохшейся двери, паутиной в углу комнаты, стайкой торопливо порскнувших в разные стороны мышей.

Такеши Кудо представил Мию слугам, назвав своей дочерью, и эта ложь отчего-то вызвала в девушке теплое, не до конца ей самой понятное чувство.

Возможно, дело было в том, что она всегда мечтала найти своего отца. Мать рассказывала, что он умер, но Мия не верила. В детстве она сочиняла истории, в которых отец все же выжил, выбрался и теперь живет в деревне с другой стороны кряжа. Разумеется, он одинок и очень несчастен, день и ночь оплакивая погибшую жену и дочь. И даже не подозревает, что они живы. Маленькая Мия представляла, как однажды найдет его, приведет домой и какой счастливой станет мама.

Потом мама умерла. Совсем умерла, по-настоящему. А староста продал Мию в школу гейш. Но и тогда она продолжала рассказывать себе истории. В них отец случайно узнавал о судьбе дочери и приезжал в школу, чтобы выкупить ее.

А потом однажды Мия проснулась и поняла — никто не приедет.

И вот теперь, когда Такеши Кудо объявил ее своей дочерью, Мии вдруг отчаянно захотелось, чтобы это стало правдой. Фэнхун и Акио сказали, что в Мии течет благородная кровь, так почему нет?

Такеши Кудо нравился девушке. Он держался уважительно и ровно, не был высокомерен, не злился, если она упрямилась и требовала объяснений.

И все же Мия ощущала смутное недоверие к подвернувшемуся слишком кстати покровителю.

Как оказалось — не зря.

Он оставил ее на попечении слуг, сказал, что уходит ненадолго. И уехал.

Мия ждала, что господин Кудо вернется к вечеру, чтобы обсудить с ней план вызволения Акио. Но он не вернулся. Не вернулся он и на второй день. И на третий.

Девушка тяжело переживала бездействие. Оно казалось насмешкой, издевкой судьбы. Как будто принятое на корабле решение бороться за любимого человека ничего не значило.

В отсутствие вестей от господина Кудо Мия развила бурную деятельность. Собственноручно выдраила и вычистила каждую комнату в огромном и пустом доме. Смела пыль, собрала паутину, вымыла полы. Впервые за много лет дом широко распахнул окна, впустил в себя солнце и ветер. И ожил.

Мыши, давно чувствовавшие себя здесь хозяевами, попрятались в подпол. Жаркий ветер с холмов гулял по коридорам, удивленно заглядывал в пустые комнаты, принося запах летних трав и пение цикад. Дом изумленно скрипел и охал, пожилые слуги неодобрительно качали головами — не дело госпоже пачкать ручки, но Мию было не остановить. Ей отчаянно хотелось что-то делать. Сердце рвалось из груди, тянуло в Тэйдо, звало и приказывало действовать. А господин Кудо все не спешил с возвращением.

— Так господин раз в месяц заезжает обычно, — охотно поделилась старая служанка, у которой Мия поинтересовалась, когда ждать хозяина.

— Раз в месяц? — в отчаянии переспросила девушка.

— Бывает и того реже.

Она зажмурилась, чтобы не разрыдаться, и убежала.

К вечеру жара не спала. Напротив, сделалась совершенно непереносимой — душной и тяжелой. Унялся ветер, испуганно примолкли птицы. И даже беспрестанный треск цикад стих, словно все живое затаилось в ожидании неизбежного и жуткого конца.

Мия открыла окно, но легче не стало. Воздух влажной простыней лип к телу, в небесах сухо полыхнула зарница и раздались дальние раскаты грома.

Гроза! Пусть будет гроза, шторм, цунами! Пусть бушующая водная стихия придет, сметет все живое, разнесет дом Такеши Кудо вместе с его лживым хозяином, где бы тот ни прятался!

Буря внутри Мии просила выхода.

Так больше не может продолжаться! Такеши Кудо просто отодвинул ее в сторону! Спрятал, чтобы не мешалась под ногами.

А вдруг собирается использовать свою «дочку», чтобы шантажировать даймё? Что он за человек — этот заместитель начальника службы безопасности? И с чего Мия взяла, что ему можно доверять, если он не подкрепил свои слова ни единым доказательством?

Страх за Акио, злость на собственную наивность и нестерпимое желание действовать скручивались в душе девушки в тугой яростный комок, подталкивали к необдуманным поступкам. Что угодно, лишь бы не сидеть, сложа руки.

Мия вскочила и заметалась по комнате, собирая вещи. Нет, она не станет отсиживаться в безопасности, когда ее мужчину ждет суд и, возможно, казнь! Столица совсем близко, пара часов пешком. Если выйти до рассвета, как раз можно успеть к открытию ворот. А там…

Что будет «там», девушка представляла плохо. Она только слышала где-то краем уха, что знатных пленников держат в подвале императорского дворца. Значит, ей нужно во дворец. Понятно, что просто так случайную девицу туда никто не пустит. Но, может, управляющему нужны служанки? Мия согласна работать за копейки или даже бесплатно! Даже на самой грязной работе!

Она остановилась, бросив взгляд в зеркало. Одежда, в которую ей велел переодеться Такеши Кудо, конечно, была куда проще изысканных и дорогих кимоно, подаренных Акио. Но все равно это была одежда знатной госпожи. И руки — нежные, холеные, не знавшие черной работы. Пусть в последние дни им пришлось познакомиться с веником и тряпкой, этого мало. Ни мозолей, ни красноты, даже ногти подстриженные и ухоженные. Только полный слепец наймет служанку с такими руками.

Кожа, осанка, походка… Достаточно вспомнить прислугу из Инуваси-дзё. Среди них было немало симпатичных девиц, но разве Мия сможет сойти за одну из них?

Вряд ли.

Она поникла. Что же делать? Остаться здесь в полном неведении и бездействии? Нельзя!

Нужно успокоиться. Нужен план. И деньги.

Мия медленно вынула из уха сережку. Акио хотел сам снять ее, но разве сейчас это важно?

Белое золото и бриллиант. Для простого противозачаточного заклинания хватило бы циркона, но Акио никогда не дарил дешевых подарков. Всегда самое дорогое, самое лучшее. Украшения, достойные императрицы, а не наложницы.

С досадой Мия вспомнила свою шкатулку с драгоценностями, оставшуюся на Эссо. Сколько в ней было гребней и шпилек — инкрустированных бриллиантами, сапфирами, рубинами. Из золота, дорогих пород дерева, слоновой кости… Денег, вырученных за них, хватило бы, чтобы подкупить всю стражу дворца.

Увы, шкатулка осталась на Эссо. Такеши Кудо забрал Мию прямо со двора, простоволосую. Уже когда они высадились на Хигоку, он подарил Мии пару шпилек и гребней, но они были совсем простыми — деревянными. Из того, что можно продать, у нее есть только сережка.

Сережка и кимоно — бледно-розового шелка, расшитое бабочками и жемчугом. Оно одно по цене будет как десяток таких сережек.

Мия повеселела. По самым скромным прикидкам, за сережку и кимоно можно выручить около десяти рё. Достаточно, чтобы снять жилье, подкупить кого-нибудь из слуг и организовать побег. К тому же она вспомнила, что у Такухати в столице есть младший брат. Конечно, тот обязательно поможет освободить Акио!

Из дома Такеши Кудо девушка решила не брать ничего, кроме одежды, которая была на ней. Нетерпение Мии было столь велико, что она не стала дожидаться утра. Собрав свои нехитрые пожитки в узелок, села на край окна и скользнула вниз.

Дорога петляла меж рисовых полей. Стояла непроглядная тьма, ни единого лунного лучика не пробивалось сквозь затянувшие небо тяжелые тучи. Мия то и дело спотыкалась о камни и мысленно ругала себя за непредусмотрительность. Ну что ей стоило прихватить фонарь из дома Кудо?

Вокруг все так же стояла неестественная предгрозовая тишина, лишь небо над головой порой громыхало и посверкивало, обещая пролиться дождем, но не сейчас, позже.

Тропка вывела к широкой накатанной дороге, и шагать стало проще. Мии не встретилось ни прохожих, ни нечисти — все живое пряталось в предчувствии грозы. Над головой громыхало все чаще. Мия с тревогой поглядывала наверх. Быстрее бы добраться до укрытия! Ладно, она промокнет до нитки — не страшно. Но вымокнет и предназначенное на продажу кимоно. И как потом сушить?

Резкий порыв свежего ветра прогнал духоту, но усилил тревогу. Девушка перешла на бег, уже понимая, что не успеет. Ближайшее человеческое жилье находилось у самой городской стены, а до нее оставалось не менее получаса быстрым шагом.

Первые тяжелые и крупные капли упали в дорожную пыль, когда на холме впереди Мия заметила силуэт ворот радзё. Массивные, каменные, крытые сверху просмоленным бамбуком. Когда-то давно у таких ворот находились заставы стражи. Здесь брали пошлину за проезд по дороге, можно было нанять лошадь или отправить письмо.

После цунами на Рю-Госо императорская семья перебралась на Хигоку и пошлины отменили. А ворота так и остались как памятник прошлому.

В нынешние времена радзё пользовались дурной славой. Под этой крышей прятались разбойники, здесь оставляли брошенных детей и трупы. Поговаривали даже, что в радзё обитают демоны.

Капли застучали по одежде чаще, над головой громыхнуло, и Мия мигом забыла про глупые слухи. Подгоняемая в спину ветром, она взлетела вверх по склону и нырнула под подгнившую, но еще вполне способную выдержать дождь крышу.

Успела.

Мгновением позже небесный повелитель грома Райко с размаху ударил сразу во все свои барабаны, оглушив небывалым грохотом, и дождь хлынул сплошной стеной.

В темноте Мия не столько видела, сколько чувствовала его рядом. Тугие ледяные струи хлестали о землю, выбивая фонтанчики грязи. Сразу стало холодно. Ветер подхватывал капли и швырял в Мию, словно задался целью вымочить ее любой ценой. Девушка попятилась, сделала шаг, другой, уходя глубже от бушевавшей рядом стихии…

И наткнулась на что-то теплое.

Ее визг потонул в раскате грома. Мия подпрыгнула на месте, в два прыжка добралась до каменной опоры, за которой начинался водный поток, и остановилась.

Выходить под ливень ужасно не хотелось. И без того сырая одежда не грела, холодный ветер задувал под полы, заставляя дрожать и ежиться.

За спиной послышалась возня и вполне человеческое ворчание.

Теплый… он теплый. Демоны, которые напали на Мию в купальне, вовсе не были теплыми. От них несло холодом и тленом. Может, это обычный путник, который, как и Мия, пережидает в радзё грозу?

Она обернулась и сощурилась, вглядываясь в темноту. Сверкнувшая словно на заказ за спиной молния высветила знакомую усатую морду с полосатыми баками.

— Привет, красавица! — Радостный вопль тануки перекрыл даже очередной раскат грома.

Дождь немного угомонился и теперь шелестел по крыше негромко, даже уютно. Мия закончила рассказ и протянула озябшие руки к дрожавшему меж закопченных булыжников костерку.

К счастью, под радзё нашлась охапка прошлогоднего валежника, а у тануки — кремень и кресало.

— Итак, Мия-сан теперь любит этого похотливого козла, — подытожил тануки. — И отправилась в столицу спасать его.

— Вовсе он не козел! — запальчиво возразила девушка. — Акио — хороший.

— Угу. Точно, не козел, а этот… орел, во! Хороший? Я еще помню, как ты бежала от этого «хорошего», как мышь от кота. — Дайхиро задумчиво погладил усы. — А я-то, дурак, был уверен, что он держит тебя против воли и насилует каждую ночь. Планы строил, как бы половчее выкрасть. О женщины, имя вам — непостоянство!

Упрек, послышавшийся Мии в этих словах, заставил девушку покраснеть и опустить голову.

— Он извинился, — выдавила она.

— Извинился за изнасилование? — Оборотень возмущенно покачал головой. — Мия-сан, с тобой все в порядке? Это ведь не то же самое, что отдавить кому-нибудь ногу в толпе. Хотя я слышал, что иные самураи и за ногу убивают…

— Акио не насиловал меня! — Она даже стукнула кулаком по камню от возмущения.

— А как тогда это называется?

— Он… просто был груб. И он извинился. Он любит меня, Дайхиро. А я люблю его.

Оборотень поскреб затылок.

— Да… дела. А как же самханский прихвостень?

Мия вздохнула, вспоминая свою первую несчастную любовь.

— Джин, наверное, уже забыл меня. Я даже не знаю, где он.

— Зато я знаю, — Палец тануки победно взмыл вверх. — Он в Тэйдо. И он тебя ищет, Мия-сан! Все воровское подполье на ноги поднял. Я уже собирался с его помощью вытаскивать тебя из лап этого ощипанного орла, когда Кудо сказал, что отправляется на Эссо.

Мия вздрогнула и посмотрела на друга расширенными от изумления глазами:

— Ты знаешь господина Кудо?

— Насколько это вообще возможно — знать своего начальника. — Оборотень подмигнул. — Поначалу он мне ужасно не нравился, но потом я оценил, с каким выдающимся человеком меня свела судьба. Прямо удивительных достоинств человечище!

Мия нахмурилась. Что-то в интонациях оборотня заставило ее подозревать подвох.

— Правда?

— Чистейшая, Мия-сан. Разумеется, если того потребуют интересы Оясимы, этот достойный господин лично вырежет сотню женщин и детей, — тануки покачал головой, — но в остальном Такеши Кудо — человек редких личных качеств.

— Ты шутишь? — неуверенно спросила Мия.

Шутил Дайхиро обычно совсем иначе. Скорее, сейчас в его голосе звучали уважение и легкая опаска.

— Шутить о своем начальнике? — возопил тануки, потрясая руками. — О человеке, который занимается разведкой и безопасностью? — Он сделал трагическую паузу, а потом хихикнул: — Это совершенно бессмысленно, потому что он не реагирует. Но я все равно регулярно это делаю. Однако сейчас я серьезен, как самурай перед сэппуку. Трезвый ум и полное пламенной любви к отчизне сердце — опасное сочетание. Цели-то у него благие. Но ради этих целей Такеши Кудо пожертвует кем угодно, и стыдно ему потом не будет ни минуточки. Так что насчет самханского прихвостня?

— Ничего, — сердито сказала девушка. — Я люблю Акио. И я его невеста.

В ответ на ее слова небо снова загрохотало, и притихший было дождь хлынул с новой силой. Тануки присвистнул.

— Вот тебе и пирожочки! Прямо как у тетушки Сагхи!

Оборотень подпрыгнул от возбуждения, склонил голову и уставился на Мию так, словно видел первый раз.

— Что? — спросила девушка.

— Ничего. Просто интересно — как он узнал?

— «Он» — это кто? И «узнал» — что?

— Такухати. Про твое происхождение.

— А что с моим происхождением?

— Он еще и не сказал! — Тануки восхищенно покачал головой. — Ай да гусь… О, буду его гусем называть, ему подходит. Такой же важный.

Мия снова нахмурилась. Расставание и новый опыт что-то изменили в ее отношениях с другом. Она поймала себя на настойчивом желании подскочить к нему, взять за шиворот и хорошенько потрясти.

— Ты что-то знаешь о моем отце?

— И об отце тоже. — Оборотень подмигнул. — А Кудо тебе тоже не сказал? Вот ведь паразит! Хвост даю на отсечение… — Он бросил взгляд на трусливо поджавшийся при этих словах хвост и покачал головой: — Нет, не даю, жалко. Даю что-нибудь другое. Например, аппендикс. Так вот, аппендикс даю на отсечение, что он считает, что сделал это в «интересах государства».

Последние два слова Дайхиро произнес, важно надув щеки и явно кого-то передразнивая.

— Кто мой отец, Дайхиро?

— Не уверен, что мое начальство одобрит, если я начну молоть языком. Эх, Мия-сан, жизнь секретного агента по-своему увлекательна, но боль моего сердца — необходимость постоянно следить, как бы не сболтнуть чего лишнего. — Оборотень поник. — Знаешь, я иногда выкапываю в лесу ямку и шепчу туда все государственные секреты, которые господин Кудо пихает в мою многострадальную голову. Иначе они просто разорвут ее, чтобы выбраться на свободу.

— Дайхиро!

— Нет.

— Пожалуйста!

— Да нет же, — он замотал головой, — не проси, Мия-сан, просто не могу. Я же клятву давал.

Стало обидно почти до слез. Как все-таки переменился друг детства. Раньше он никогда не стал бы скрывать от Мии правду о ее отце.

Они оба изменились.

Мия прислушалась и поняла, что уже несколько минут, как до них не доносилось шороха капель по крыше. Дождь кончился.

Есть более важные вопросы. Акио нуждается в ее помощи.

— Ну и ладно. — Она встала, подошла к другу и обняла его. — Береги себя, Дайхиро. Надеюсь, мы еще увидимся.

— Стой! Погоди! — Оборотень переполошился. — Ты куда?

— В столицу.

Дождь кончился, значит, можно продолжить путь. Тануки не поможет — он скован обязательствами, да и не горит желанием выручать Акио. А если так, в планах Мии ничего не изменилось.

— Погоди! — Оборотень вцепился в ее руку. — Ты с ума сошла? Тебе туда нельзя! Возвращайся в поместье и жди Кудо.

— Нет. — Мия покачала головой. — Пусти меня.

— Не пущу! — Он сердито распушил хвост. — Ты ничегошеньки не сможешь сделать одна! Только помрешь или попадешься сёгуну.

Она вздохнула.

— Дайхиро, там, в тюрьме, человек, которого я люблю. Его могут казнить в любой момент, и я никогда не прощу себе, если хотя бы не попытаюсь его спасти. — Вместо того чтобы вырываться, она обняла друга. — Ты зря думаешь, что он молчал о моем отце. О том, что во мне есть благородная кровь, мы узнали уже после того, как Акио сделал предложение. Акио любит меня, Дайхиро. Он согласился пойти со стражей добровольно, без сопротивления, чтобы защитить меня.

— М-да… — Оборотень хмыкнул, и уши на его голове смешно задвигались — признак того, что тануки напряженно что-то обдумывал. — Дела… Надо полагать, что остановить тебя я смогу, только стукнув по темечку и связав? — на всякий случай уточнил он.

— Да. Но лучше не надо. — Мия чмокнула его в макушку и разжала объятия.

— Я бы и не осмелился, пусть и не страдаю чинопочитанием. Но послушай меня, Мия-сан! Если Кудо сказал, что вытащит твоего ненаглядного, значит, так и есть. Он лучше тебя разбирается в подобных вопросах. Да и возможностей у него побольше.

— Нет. — Мия повернулась и шагнула из-под крыши радзё навстречу светлеющему небу. — Я не верю ему.

— Поверь! — убежденно произнес оборотень. — Кудо, конечно, местами та еще сволочь, но эта сволочь на твоей стороне.

Девушка покачала головой:

— Откуда мне знать, что это так, Дайхиро?

— Просто поверь!

— Нет. Я устала быть маленькой глупой девочкой, за которую все решают. Прощай.

С несчастным выражением на морде оборотень следил, как она спускается вниз.

— Уйдет же, — пробормотал он себе под нос. — Точно уйдет и влипнет в какую-нибудь историю! Эх, Кудо, можешь потом сожрать мою печень, но для девочки пришло время узнать правду! — И заголосил в спину уходящей девушке во всю силу своих легких: — Подожди, Мия-сан! Что я тебе расскажу-у-у!

Глава 5 ИМПЕРАТРИЦА

— Этого не может быть!

Мия недоверчиво взглянула на друга, ожидая встретить на его морде привычную шкодливую улыбку, но тот был серьезен.

— Может, Мия-сан. — Он развел руками. — Вот так бывает: живешь себе, собираешься стать гейшей, а потом — бац, и ты божественная императрица, последняя из рода повелителей драконов. И вообще, не Мия, а Миако Риндзин.

— Ты смеешься надо мной?

Девушка вскочила. В голове был полнейший сумбур, слова тануки перевернули все привычное представление о реальности и сам взгляд на мироустройство.

Миако Риндзин?! Это что же, ее мама на самом деле вовсе не мама, а кормилица? А сиротой Мия стала много раньше, когда вырезали императорскую семью? И теперь ее право и обязанность вернуть себе трон Риндзин и править Благословенными островами?!

Так не могло быть! Просто не могло! Так даже в сказках не бывает.

— Не смеюсь. — Дайхиро лукаво наклонил голову. — Скажи, Мия-сан, неужели твой дар ни разу себя не проявил? Ты никогда не видела драконов? И не чувствовала родства с водой?

От этих слов девушке показалось, что земля зашаталась под ногами, а небо вот-вот обрушится сверху, придавит непосильной ношей. Сразу вспомнились сны, которые были не только снами, и Дракон Океан, пришедший по зову Мии, чтобы спасти ее от насилия.

«У тебя глаза светятся. Как два аметиста. Цвет вод и дома Риндзин».

«Старшие кланы — прямые потомки богов. Женщины не так часто рождаются с полноценным даром, как у тебя, Мия».

Нет! Это неправда! Это не может быть правдой!

— Это неправда! — Она обнаружила, что вцепилась в плечи тануки, трясет его и почти кричит: — Я не хочу!

Вода… чаша с водой, в которую Такеши Кудо заставил ее опустить руку на корабле. Она стала красной, как кровь! Мия была слишком поглощена своим горем, чтобы вспомнить легенду…

— Я тоже много чего не хочу. — Оборотень пожал плечами и аккуратно высвободил одежду из ее бессильно разжавшихся пальцев. — Вот сегодня ночью, например, я не хотел, чтобы лил дождь. Но дождь-сан отчего-то не поинтересовался моим мнением по этому вопросу.

У девушки подкосились ноги. Она бессильно опустилась на камень, съежилась, дрожа от холода, и уставилась перед собой. Небо чуть посветлело, но до рассвета оставалось не меньше часа. Контуры деревьев вокруг казались беспорядочными черными и серыми кляксами. В кустах рядом завозилась и зачирикала ранняя птаха. Ее первую робкую песню подхватили другие, и всего пару мгновений спустя пропахший влажной землей и травами воздух наполнился птичьим щебетом.

Оясима. Все Благословенные острова, от сурового Эссо до Киу-Шима, на котором вовсе не бывает зимы. Десятки, сотни тысяч людей — крестьяне и купцы, самураи и монахи, ученые и артисты, гейши и ворье. Все эта огромная, разноликая, пестрая толпа! Разве Мия хотела себе такой ответственности? Разве мечтала о власти? Разве знает, что нужно с ней делать…

— Я не смогу, — с тихим отчаянием прошептала девушка. — Я не справлюсь.

— Эй, не печалься раньше времени, Мия-сан! — Тануки опустился рядом и запанибратски хлопнул ее по спине. — Мудрый знает: не стоит тревожиться о будущем, ведь неизвестно, настанет ли оно вообще. Может, тебя еще сёгун прирежет до того, как Такеши Кудо найдет способ с ним разобраться. Подумай, как глупо ты тогда будешь выглядеть в подземном мире со своими страданиями.

Он дернул ее за локон и, добившись, чтобы девушка повернула к нему бледное несчастное лицо, продолжил:

— Возвращайся в поместье, Мия-чан. Тебе там безопаснее. А я найду Такеши Кудо, заставлю его вернуться и поговорить начистоту. Клянусь своим хво… своим аппендиксом!

Раскаленный металл с шипением погрузился в плоть, и в камере снова запахло горелым мясом.

Цепи, удерживавшие пленника, натянулись до предела. Выгнулось тело, закаменели, вздулись мышцы в запредельном усилии, тщетной попытке избавиться от нестерпимой боли. Мужчина вскинул искаженное мукой лицо, и с его губ слетел короткий крик. Сиплый, еле слышный — голос пленник сорвал еще раньше. Зрачки прикованного затопила жуткая магическая синева.

Младший помощник палача сдержал зевоту, мысленно считая до десяти. Первое время при проявлении силы высокородного он пугался, отдергивал руки, прерывая пытку раньше положенного. Впитанный с молоком матери страх перед чистой магией доводил до икоты, не давал действовать спокойно и эффективно. Мастер ругался, называл балбесом и даже огрел его разок бамбуковой палкой по спине.

Ничего, привык. Пока на высокородном блокаторы, тот только и может, что сверкать глазами.

Словно в подтверждение его мыслей пленник уронил голову и обвис на цепях.

— Тьфу ты — опять передержал. — Младший помощник палача отдернул щипцы и расстроенно обернулся к мастеру. — Я бы что другое попробовал, уже и железо ставить некуда. Может, ногти? На ногах еще остались.

Мастер-палач кинул оценивающий взгляд на пленника и покачал головой.

— Ногти после такого что щекотка.

— Жарко здесь, — пожаловался старший помощник палача, орудовавший мехами у очага. — Ему-то что? Висит себе и висит, а нам работать. У-у-у! Упрямая скотина! — Он погрозил бессознательному пленнику кулаком.

Мастер укоризненно нахмурился:

— Чтобы яблоня дала плоды, нужно время и труд, Нацуо. Не жди, что, вчера посадив семечко, сегодня ты сможешь накормить семью.

Ответом на философское замечание стало громкое урчание в животе у старшего помощника палача.

— Меня бы кто накормил, мастер. С утра не жрамши. В трудах.

Тот задумался и кивнул:

— Ладно, идите. Заслужили. И я с вами. Отдохну, пообедаю на холодке.

— А работа? — заикнулся было младший помощник палача.

В ответ мастер цинично ухмыльнулся и кивнул на цепи:

— Работа не убежит.

Над головой раскинулось небо. Холодное, северное — обиталище ледяных ветров и бурь. Ветра свистели и выли на разные голоса, теребили Мию за волосы, выдували из обнаженного тела остатки тепла.

Снизу донесся плеск воды. Ей не нужно было подходить к обрыву, чтобы знать, кто ждет ее внизу.

Снова сон, который не просто сон. Но на этот раз все было иначе.

Мия пожелала себе теплую одежду и ощутила на плечах знакомую уютную тяжесть подаренного Акио теплого кимоно. Она отвернулась и вздрогнула, встретив внимательный и какой-то очень осмысленный взгляд статуи огромной птицы.

Такэхая. Первопредок Акио, бившийся с ее первопредком и проигравший.

— Почему я здесь? — спросила Мия, делая шаг ему навстречу. — Почему ты здесь? Где Джин…

В это мгновение она заметила лежащего у подножия статуи обнаженного мужчину, и все стало неважным.

Мия вскрикнула, бросилась к нему и тут же отшатнулась.

Он был страшно изранен. Сильное мускулистое тело, которое Мия любила целовать, покрывали чудовищные глубокие ожоги. Сожженная кожа открывала окровавленное мясо, местами плоть обуглилась до черноты. Руки, которые столько раз ласкали Мию, лежали распухшими уродливыми клешнями, сломанные пальцы с вырванными ногтями торчали в разные стороны под невозможными углами.

Девушка всхлипнула от ужаса, прикрыв рот рукой, и упала на колени рядом. Она то тянулась к лежащему без сознания мужчине, то отдергивала руки, боясь причинить ему боль.

Нужно сделать, что-то сделать! Срочно! Боги, какой ужас! Какой зверь сотворил это? Что с Акио? Жив ли он еще? Она должна, должна сейчас, немедленно хоть что-то сделать!

Что? К нему даже прикасаться страшно.

Мию затрясло от ужаса и еле сдерживаемых рыданий. Нет, пожалуйста, пусть это будет просто сном, бредом! Пусть не повторится в реальности!

Но это и есть сон. Сон, над которым властны оба сновидца. И если так, то…

— Акио, — позвала она немеющими губами.

Он застонал. И медленно открыл глаза. С пересохших губ сорвался еле слышный шепот: «Мия». Услышав его, девушка всхлипнула от облегчения.

— Акио, это сон. Здесь нет боли. Ты должен захотеть, и ожоги исчезнут.

«Как?» — Она скорее угадала, чем услышала этот вопрос.

— Просто пожелай. Представь, что боли нет. — Она снова всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Мы с тобой на… — Воображение подсказало самое безопасное в мире место, место, которое Мия считала полностью своим, любила и знала. — На Рю-Госо. Там в горах, в часе ходьбы от школы, есть заброшенный храм…

Сразу стало тепло. Исчезла открытая ледяным ветрам площадка со статуей Такэхая. Вокруг поднялись знакомые обветшалые стены. Сквозь прорехи в крыше падало ласковое солнце, вместо свиста ветра и плеска волн слышно было только пение цикад и далекий плач кукушки.

Акио сделал попытку привстать и оглядеться, снова застонал и беспомощно откинулся на циновку. Невыносимая, испепеляющая боль затапливала разум, уводила назад, в прошлое. К кошмару восьмимесячной давности, когда он так же лежал в каюте беспомощным окровавленным куском мяса без надежды когда-либо исцелиться или вернуть магию.

— Здесь нет боли, — донесся сквозь застилающую рассудок пелену агонии настойчивый девичий голос. — Просто поверь в это. Я не могу сделать это для тебя, ты должен сам.

Прохладная ладонь легла на пылающий лоб. Акио ощутил нежное, еле ощутимое прикосновение губ к губам. Легкое, как касание крыла бабочки, оно вдохнуло силы.

И боль отступила.

— Вот так, — прошептала Мия, склонившись над ним. В полумраке ее глаза сияли пурпуром, как два драгоценных камня. — Давай еще. Смелее. Ничего этого нет.

Еще один поцелуй. Он приник к ее губам, словно умирающий от жажды к источнику. Боль ушла, исчезла, оставив после себя только огромное облегчение и страх, что кошмар повторится. Акио неловко обнял девушку и понял, что его руки снова похожи на руки, а не бесполезные распухшие коряги. Он стиснул Мию, прижал к себе, со стоном зарылся в пахнущие сакурой волосы, замер и долго лежал без движения, наслаждаясь просто отсутствием боли, чувством покоя и близостью любимой женщины. Она не вырывалась. Только гладила его ладошками по плечам и порой тихонько всхлипывала.

Наконец воспоминание о кошмаре немного отступило. Не выпуская девушку из объятий, он сел и огляделся.

Место было незнакомым и выглядело покинутым. Какие-то развалины.

— Где мы? — Стоило этого пожелать, и голос тоже вернулся.

— Во сне, — откликнулась Мия. — Это все ненастоящее, как иллюзия-генсо.

— И ты тоже?

Он сжал ее сильнее. Мия была настоящей. Акио помнил это ощущение хрупкого девичьего тела в своих объятиях. Если бы не тяжелое кимоно, он смог бы сейчас пересчитать пальцами все позвонки, нащупать чуть выступающую маленькую родинку на правой лопатке…

Словно отзываясь на его желание, кимоно исчезло, и Акио действительно наткнулся ладонью на ту самую родинку.

— Я — настоящая. Зачем ты меня раздел?

— Случайно. — Он зачарованно провел пальцами вдоль худенькой спины.

Настоящая?

— Здесь надо быть осторожнее. Если чего-то сильно захотеть, оно сразу сбывается, — сбивчиво объяснила девушка. — Я не знаю, почему приходят эти сны. Я даже не знаю, снюсь ли я тебе тоже…

В памяти мелькнуло что-то из детства. Далекое, почти забытое.

— Узы, — хрипло сказал Акио, лаская пальцами ложбинку позвоночника. — Мы обручились на крови, и мой предок принял эту клятву. Мы связаны, Мия.

Девушка вздрогнула и сжалась, вцепилась в него, как маленький испуганный зверек.

— Значит, сёгун тебя… — Ее голос упал до шепота. — Эти раны… все по правде?

А потом зарыдала — отчаянно и безутешно, как рыдают маленькие дети.

Акио нахмурился. Он терпеть не мог женские слезы, они рождали неприятное чувство бессилия и вины. Особенно если плакала дорогая для него женщина.

— Ну, хватит! — Он раздраженно встряхнул девушку. — Мия, прекрати!

— Прости! Пожалуйста, прости! Это все из-за меня! — Она зарыдала еще горше.

— Хватит, Мия. Я не хочу слушать это!

Он отстранился, встряхнул ее за плечи и обмер.

Глаза под пеленой слез сияли и переливались магическим светом, как подсвеченные на солнце драгоценные камни. Всеми оттенками императорского темного пурпура.

Очевидно, его лицо слишком сильно изменилось, потому что Мия перестала плакать и испуганно уставилась на Акио.

— Что… Что случилось?

— Твои глаза. Они светятся, — очень медленно произнес Акио.

Реальность сна отзывается на желания сновидцев. Может ли быть, что он, сам того не ведая, одарил свою невесту родовым признаком Риндзин?

— Как два аметиста? — Лицо девушки стало несчастным. — Я знаю. Ты ни за что не поверишь…

Он слушал ее рассказ, вглядывался в лицо Мии и действительно не мог поверить.

Его наложница — принцесса Миако Риндзин? Последняя из рода повелителей драконов?

Божественная императрица, которой Акио, как и все Такухати, должен служить, согласно прозвучавшей в начале времен клятве.

Он вспомнил, какими словами встретил ее при первом знакомстве. Как оскорбил, назвав в лицо шлюхой. Связал просто потому, что захотел. Потому что пожелал обладать ею, увидеть, как она забудет о своей сдержанности, как станет извиваться и стонать под его ласками. И после… он же купил ее! Купил и взял, почти против воли.

Акио отвел взгляд. Стыд и ужас перед содеянным жгли сильнее, чем раскаленное железо в руках палача.

Не случись шестнадцать лет назад заговора, Ледяной Беркут встретил бы принцессу при дворе. Возможно, император даже согласился бы выдать за него Миако. Младшая принцесса и будущий даймё севера почти равны по статусу…

Младшая принцесса, но не императрица.

— Что-то случилось? — Девушка прижалась к нему и тщетно попыталась заглянуть в глаза. — Акио?

Он вздрогнул. Тепло ее кожи, прикосновение сосков, похожих на маленькие горячие камушки, мгновенно разбудили дремавшее желание. Он хотел ее. Снова. Всегда.

От этого не избавиться. Он всегда будет хотеть ее. Всегда вспоминать при взгляде на свою императрицу, как она принадлежала ему, как, связанная, стонала и вскрикивала в его руках, как ласкала его губами, стоя на коленях — сама, охотно и с радостью. Он всегда будет видеть в ней желанную женщину, а лишь потом повелительницу.

Она должна будет выйти замуж. По традиции семьи Риндзин возьмет себе консорта — младшего сына правителя любой из окрестных стран. Акио получит свое сёгунство — он один из лучших военачальников Оясимы, а ей потребуется поддержка армии. Они будут встречаться так часто, как того потребует долг. Он успеет увидеть, как она рожает сыновей другому, как расцветает в прекрасную женщину — желанную до одури и недоступную. Недоступней луны на небесах.

— Ничего… госпожа. — Последнее слово Акио даже не выдавил, а выплюнул.

Мия ойкнула. Ее лицо стало растерянным.

— Почему ты так меня назвал?

— К императрице Риндзин надлежит обращаться подобным образом, — скучным голосом, словно зачитывая положения дворцового этикета, произнес Акио.

— Но меня не короновали!

— Это не важно. — Он наконец сумел совладать со своими чувствами. Привычная ледяная маска подарила спокойствие и горечь. — Ты — единственный прямой потомок бога-дракона. Ты — императрица.

— А как же принцесса Тэруко? — жалобно спросила девушка.

— Она — Ясуката… госпожа.

Акио до хруста стиснул зубы и снова отвел взгляд. Хоть бы прикрылась! Это длинная беззащитная шея, синяя жилка, бьющаяся под тонкой кожей, изящные плечи, грудь со съежившимися от холода сосками сводили его с ума.

Почему Риндзин? Единственный род, который стоит над родом Такухати! Почему не любое другое семейство, не безродная крестьянка?

Мия нахмурилась:

— Не называй меня так! Мне не нравится.

— Хорошо, ваше величество.

Она обвила его руками за шею, прижалась, снова требовательно заглядывая в лицо:

— В чем дело? Ты злишься, что я не ушла тогда со двора? — Ее голос задрожал. — Я виновата…

Акио недоуменно пожал плечами. Он не злился на нее. Даже тогда, во дворе, он просто смертельно испугался ее потерять и был готов признаться в чем угодно, если это поможет защитить Мию.

Если бы он тогда знал, что уже потерял ее? Что Мия никогда не была его, он украл, взял силой то, что ему не принадлежало…

Он бы все равно не смог поступить иначе.

— Ты ненавидишь меня, да?

От удивления он даже повернулся к ней. Теперь лицо Мии было совсем близко, Акио чувствовал теплое дыхание девушки на своих губах.

— Нет, — ответил он, из последних сил удерживая на лице бесстрастную маску.

Разве это возможно, — ненавидеть ее? Сладкую, маленькую, беззащитную, бесконечно желанную. Его сокровище…

Не его.

Он аккуратно расцепил ее руки и отстранился.

— Не стоит нарушать правила, ваше величество. Даже во сне. Вам лучше одеться.

Повинуясь его желанию, на ней снова появилось зимнее кимоно из плотной ткани.

— Какие правила? Я — твоя наложница.

— Императрица не может быть наложницей.

— Я твоя невеста!

Акио сгорбился.

— Эта помолвка была ошибкой, — выдавил он. — Мы не знали. Я верну тебе клят…

Последние слова потонули в плеснувшем в лицо потоке воды. Он зажмурился, а когда открыл глаза, вместо залитого светом храма его встретил подвал, освещенный лишь углями из жаровни и скудным светом факела.

— Очухался! — удовлетворенно заметил один из палачей. — Ну что, продолжим?

И снова пришла боль.

Глава 6 ПОСЛЕДНИЕ СИНОБИ

Такеши Кудо с досадой и немалым удивлением посмотрел на сидевшую рядом девушку.

Ее изумительно красивое лицо внешне было спокойным, лишь сведенные брови и сжатые губы выдавали скрытый гнев. Она глядела на заместителя начальника безопасности холодно, требовательно и — Такеши мог бы поклясться в этом — чуточку высокомерно. Ровно так, как полагается глядеть императорской особе на проштрафившегося вассала.

Где милая, послушная, искренняя девица, которую он оставлял в поместье пятью днями раньше?

— Я еще раз спрашиваю: почему вы скрыли от меня мое происхождение? — повторила Мия, и в нежном голосе зазвенела скрытая до поры сталь.

— Для вашей безопасности, ваше высочество.

— Величество, — холодно поправила его девушка, и Такеши чуть не поперхнулся.

Не подменили ли его находку?

— Это был первый и последний раз, когда вы солгали мне, — продолжала она с великолепной яростью. — Вы вассал Риндзин или кукловод в поисках марионетки?

Такеши сглотнул. Они сам не раз задавал себе этот вопрос.

Господин Кудо не обманывался — его знаний и авторитета не хватит, чтобы управлять государством. Для укрепления и процветания страны нужен император или императрица. Не марионетка, пусть даже полностью послушная воле Такеши. Нужен правитель — дальновидный, опытный, умеющий быть жестким. Тот, чьи права на трон подкреплены магией и традициями.

И в этом заключалась главная проблема.

Девочка, которую Такеши привез с Эссо, была умненькой, начитанной, хорошо воспитанной, но слишком мягкой. Оно и неудивительно — гейш растили в покорности перед чужой волей.

Отсутствие нужных личных качеств у будущей императрицы мог решить удачный брак. Вот только Такеши, доверившись непроверенным слухам, собственноручно отправил в застенки лучшего из возможных кандидатов в императоры.

От мысли о своем просчете господину Кудо хотелось кого-нибудь покусать. Например, пустозвона-тануки, который в красках расписывал, какие ужасные муки терпит в плену будущая императрица, и требовал как можно скорее спасти девушку, пока последняя из рода Риндзин не сошла с ума от непрекращающегося насилия.

— Отвечайте!

— Я — слуга Риндзин, ваше величество, — мрачно признал заместитель начальника службы безопасности.

Традиции по живучести могут поспорить с крысами. Ритуальная формула, которую Такеши произнес, вступая в должность, обязала его служить семье Риндзин. Кто знал, что пустая формальность десятилетней давности обернется вассальной клятвой?

Девушка кивнула, показывая, что принимает его служение.

— Я хочу, чтобы вы ввели меня в курс дела, Кудо. Сейчас. Без лжи и недомолвок. Я хочу знать все.

Мия слушала рассказ Такеши Кудо, иногда останавливала его, чтобы задать уточняющие вопросы или сделать пометки. Она понимала хорошо если треть его слов, слишком много сил уходило на поддержание на лице высокомерной маски.

Как трудно, оказывается, отдавать приказы, если тебя всю жизнь учили просить. Как тяжело разговаривать с другим человеком, с мужчиной, который вдвое старше тебя, требовательно и жестко. Мия кривила губы, а в душе умирала от страха.

Откуда взялась ее власть над этим взрослым, опасным человеком? Чем подкреплено право Мии приказывать? Фикция, мираж. Ей недоступна магия Риндзин, за ней не стоят войска, у нее даже нет верных людей или мужчины, способного защитить ее. Нет никого, кроме балагура-оборотня, и тот связан клятвой.

Ее мужчина страдает в застенках от пыток, и только от Мии зависит, выйдет ли он оттуда живым. Поэтому заместитель начальника службы безопасности не узнает, насколько в действительности Мия не уверена в себе и угнетена. Такеши Кудо нужна императрица? Он получит императрицу!

Девушка поймала себя на том, что невольно копирует манеру Акио. Отрывистые и резкие интонации, скептически поджатые губы. Даже щурилась она сейчас один в один так же, как он, — надменно и недовольно.

— …Если мы просто объявим о выжившей императрице, Ясуката запрет вас во дворце и будет править от вашего имени. Возможно, даже женится на вас. А если поймет, что не может контролировать, убьет.

— А если сделать это вдали от столицы?

— Начнется гражданская война, ваше величество. Часть кланов встанет на сторону Ясукаты, даймё юга объявят о независимости. Страна погрузится в хаос и смуту. Даже если вы победите, вам придется долгие годы залечивать раны, нанесенные Оясиме.

О боги! И Мия еще думала, что ноша, которую она взяла на себя на Эссо как представитель Акио, нелегка! Да разве сравнится ответственность за несколько человеческих жизней с ответственностью за целую страну?!

— Хорошо, тогда что вы предлагаете?

— Меньше чем через месяц состоится свадьба принцессы Тэруко и самханского принца. На ней будут присутствовать все даймё и главы кланов. Если к тому времени мы сумеем раздобыть доказательства причастности Ясукаты к заговору и одновременно представим народу выжившую императрицу, это будет победа, ваше величество.

— А что насчет Акио Такухати? — Как Мия ни старалась, голос, когда она произносила его имя, дрогнул.

Такеши Кудо развел руками.

— Сёгун планирует обвинить его в измене. Суд назначен после свадьбы. Если Ясуката не сумеет до этого срока получить признание, дело лопнет, как мыльный пузырь.

Она сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.

— Вы знаете, каким способом он пытается получить это признание, Кудо?

Тот отвел глаза:

— Знаю. Мы ничего не можем сделать, ваше величество. У моих людей нет доступа к темнице. Я могу спасти только младшего Такухати, его держат в яме. Остается надеяться, что даймё выдержит. Он воин, сильный и упрямый.

Девушка зажмурилась, кусая губы. Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать, не затопать ногами, как маленький ребенок. Мысль, что Акио страдает где-то в застенках, была невыносима.

— Как вы планируете получить доказательства?

— Я работаю над этим, ваше величество.

— Как? И что за доказательства? Почему они не всплыли раньше, если существуют?

Страх за Акио сделал ее сильной. Мия наседала, отрывисто задавала вопросы и еле сдерживалась, чтобы не вцепиться в мужчину. Такеши Кудо снова темнил и недоговаривал, а ей нужна, жизненно необходима была правда!

Чтобы принять верное решение, пока не поздно.

— Доказательства есть у гильдии синоби. Но они ненавидят семью Риндзин. Ваш отец слишком много слушал Ясукату, когда был жив, за что и поплатился.

— Итак! — Мия вскочила и быстрым шагом прошлась из угла в угол и обратно, яростно впечатывая деревянные каблуки в пол. — У вас нет доказательств, и вы предлагаете просто сидеть и надеяться на лучшее? Пока Акио пытают палачи сёгуна? Немного же от вас толку, Кудо. Чем вы занимались почти неделю, пока я ждала вас каждый вечер?

— Уничтожал любые свидетельства, что вы работали в «квартале ив и цветов», ваше величество, — скучным тоном ответил заместитель начальника службы безопасности. — Императрица должна быть чище первого снега, мы не можем допустить подобных слухов. Кроме того, я подготавливал побег для младшего Такухати и устроил подмену заряженного на вас виима на искусную подделку.

— Ох… — На мгновение девушке стало стыдно и захотелось извиниться. Но тут же страх за Акио вытеснил все другие чувства. Если даймё сломается и подпишет признание, его не спасет даже подделка. — Что вы сделали с оригиналом?

— Спрятал. Его существование слишком подозрительно, но в будущем он может нам пригодиться.

— Хорошо. Так что насчет доказательств?

— У меня назначена встреча с синоби, ваше величество. В прошлый раз Абэ заявил, что будет вести переговоры только с вами. Но теперь я смог добыть свидетельство, что приказ уничтожить гильдию — дело рук Ясукаты. Думаю, синоби захотят отомстить. Если добавить к мести прощение и покровительство императрицы, мы получим хороших союзников.

Мия остановилась резко, словно наткнулась на стену.

— Синоби виновны в гибели моей семьи? Так, Кудо?

— Так, ваше величество.

— Если бы не они, я не росла бы в деревне. И меня не продали бы в гейши в восемь лет. Так, Кудо?

Заместитель начальника службы безопасности нахмурился и покачал головой:

— Ваше величество, Ясуката в своем стремлении к власти был настойчив и изобретателен. Мы не можем знать, каким было бы прошлое. Только настоящее всецело в наших руках.

— Но синоби виновны в гибели моих родных!

— Ваш отец виновен в гибели их клана. — Кудо тоже встал. — Выбирайте, что вам дороже, месть или будущее?

Мия задумалась, пытаясь представить свою другую жизнь. Младшая принцесса. Два брата и сестра. Мама — совсем не та усталая женщина с добрыми глазами, которую сохранили детские воспоминания. Отец… По слухам, последний император был несдержан, вспыльчив и склонен к необдуманным поступкам. Но он не был негодяем или тираном.

Неужели жизнь могла сложиться иначе? Обратил бы генерал Такухати внимание на младшую принцессу? Пожелал бы назвать своей? И что сказал бы на это отец Мии, которого она не помнила?

В той, другой, неслучившейся жизни не было гор Рю-Госо, горячего источника с искроцветами, маленьких побед в состязаниях, робкой дружбы с вчерашней завистницей.

И в ней не было Дайхиро!

— Вы правы, Кудо, — после паузы признала Мия. — Я выберу будущее. Когда вы встречаетесь с синоби?

— Завтра.

— Я пойду с вами.

На пороге Мия замешкалась. Такеши Кудо пришлось дернуть ее за рукав и прошептать сквозь зубы «пойдемте!», чтобы девушка сумела перебороть себя и шагнуть внутрь.

Трактир показался ей до ужаса грязным и неуютным местом. По помещению плыли клубы дыма. Запах подгоревшего риса с кухни мешался с другим смолистым и мускусным, незнакомым. На татами вповалку полусидели или лежали люди — в основном мужчины, обряженные в какие-то невнятные обноски. Многие сжимали в пальцах глиняные трубки, от которых и расходился этот странный запах. На лицах курильщиков застыло выражение слюнявого блаженства и апатии.

Пугливо оглядываясь и спотыкаясь в сумерках о чьи-то ноги, девушка проследовала за своим проводником сквозь низенькую дверцу в соседнее помещение.

Здесь было светлее и куда меньше места. И без того тесное помещение казалось еще теснее из-за множества кое-как сколоченных низеньких столиков. За столиками сидело с полдесятка немолодых, небогато одетых мужчин. Перед каждым стояла табличка, исчерченная ровными столбиками иероглифов. Мия скользнула взглядом по бумаге и зажала рот ладонью, чтобы не закричать.

«Ледяные стены», «страж», «липучка», «бормотун»… Простейшие чары на охрану жилища.

Торговцы кровью!

Нищие ронины. Выброшенные на окраину жизни, дошедшие до последней границы отчаяния, они шли продавать свою магию. Используя данную от рождения силу крови, создавали заклятые артефакты для простолюдинов.

Нет большего позора для самурая. И пусть купцы были готовы щедро платить за чары, иные ронины выбирали смерть от голода, лишь бы не продавать за золото божественный дар своей крови.

Нелегальный, осуждаемый властью и людьми промысел. Такеши Кудо привел ее в настоящий притон!

Девушка сглотнула и выпрямилась. Вчера она почти час потратила, убеждая новоявленного вассала взять ее с собой. Приказывала, уговаривала, льстила, требовала, снова и снова повторяла, что не будет обузой. Если она сейчас расклеится, то покажет себя малолетней истеричкой, неспособной предугадывать последствия своих решений и отвечать за них.

К счастью, Кудо не задержался и в этой комнате. Поймал за локоть подавальщицу, шепнул ей что-то, показал глиняный жетон. Женщина кивнула и повела их за ширму вглубь здания.

Они прошли по узкому коридору. Из-за дверей справа и слева доносились голоса, сквозь неплотную рисовую бумагу просачивался свет. Женщина остановилась возле одной из дверей, выстучала на стене затейливый ритм и сразу после короткого «входи» растворилась в темном коридоре, словно призрак.

Внутри было так тесно, что Мия поневоле вспомнила путешествие на «Ночной лисице». Сидевший у дальней стены мужчина просверлил сперва Такеши, а потом и Мию неприятным пристальным взглядом.

— Ты пришел не один, Кудо, — сказал он вместо приветствия. — Ты нарушил договор.

Девушка почувствовала, как заколотилось сердце и вспотели руки. Не выдавая своего волнения, она опустилась на циновку и посмотрела на мужчину в упор.

— Он сделал это по моему приказу. Вы хотели говорить с потомком Риндзин, и я пришла.

Ее слова произвели должный эффект. Несколько мгновений мужчина рассматривал ее с выражением крайнего изумления на лице, а потом подозрительно сощурил глаза.

— Кто ты, забери меня ёкай?

— Миако Риндзин, — твердо ответила Мия. — И я требую уважения, синоби!

В комнате повисло напряженное молчание. Мия ощущала спиной присутствие Кудо, но оно не успокаивало. Мужчина перед ней был воином тени, тайным лазутчиком, которого учили убивать с рождения.

И у него были все причины ненавидеть Мию и желать ей смерти.

— Я знаю, моя семья виновата перед гильдией, — продолжила она тщательно отрепетированную дома речь. — Но в прошлый раз ты сказал моему вассалу, что все долги выплачены. Я пришла на встречу, доверяя чести синоби.

Абэ испытующе вгляделся в ее лицо и, видимо найдя то, что искал, потупил взгляд.

— Сколько вам лет?

— Семнадцать. Меня спасла кормилица.

Мужчина странно ухмыльнулся.

— Я помню…

Мия растерянно моргнула.

— Помнишь?

— Это не важно, ваше величество. Прошло двадцать лет с тех пор, как войска вашего отца сожгли мой дом и убили моих родных, и шестнадцать с тех пор, как я отомстил. Долг закрыт.

От уважительной формулы, прозвучавшей в его речи, Мия ощутила ликование. Синоби признал ее императрицей, обратился как младший к старшему. И в то же время она почувствовала себя самозванкой, обманщицей.

Всем нужна императрица, и никому не нужна настоящая Мия — испуганная, не уверенная в себе девочка.

Никому, кроме Акио.

— Вы ненавидите меня, ваше величество? Хотите мести?

— Нет. Пусть прошлое останется в прошлом. Мне нужна поддержка синоби. В ответ обещаю возрождение гильдии и свое покровительство.

Он скептически улыбнулся:

— Обещания Риндзинов…

— Я поклянусь на крови!

Глаза мужчины изумленно расширились. Он вгляделся в Мию так, будто видел ее в первый раз. Одновременно она ощутила довольно чувствительный тычок от Такеши Кудо и с трудом удержала спокойное выражение лица.

Клятва на крови — всегда узы. Высокорожденные избегают их любой ценой.

На этот раз синоби молчал очень долго, а потом все же покачал головой:

— Ясуката — трусливая и подлая тварь, вашему отцу не следовало приближать его. Но я не пойду против сёгуна. Никто из нас не пойдет.

По сигналу Мии на стол лег пожелтевший лист бумаги.

— Прочти.

Стиснув пальцами край стола, Мия наблюдала, как медленно меняется лицо синоби во время чтения. Он старался сдерживать свои чувства, но девушка ловила на его лице отблески гнева и скорби. Окончив чтение, Абэ поднял взгляд.

— Где вы это взяли?

— В архиве. Случайно встретил на полке с бумагами, относящимися совсем к другому делу. — Кудо подался вперед. — У меня есть все основания полагать, что этот доклад — один из числа многих. Ясуката имел большое влияние на покойного императора.

Абэ громко скрипнул зубами.

— Чего вы хотите?

— О воинах синоби ходили легенды…

— Нет! — Его ответ прозвучал отрывисто и резко. Он вгляделся в лицо Мии и постарался смягчить отказ. — Мы никогда не были хорошими воинами, ваше величество. Убийцами, лазутчиками, но не воинами. И нас осталось слишком мало. Я больше не хочу хоронить близких.

Мужчина замолчал, ожидая ее ответа. Мия снова стиснула край стола так, что еще немного — и он затрещит под пальцами.

Разговор пошел совсем не так, как они рассчитывали, когда репетировали и обсуждали возможные варианты. Она должна ответить что-то прямо сейчас.

— Я не прошу ваших людей умирать за меня, — проговорила Мия, изумляясь, как холодно и спокойно звучит ее голос. — Лучшая война — та, которая не начиналась. Но я знаю, существуют доказательства причастности Ясукаты к смерти моих родителей.

— Доказательства… — Синоби странно ухмыльнулся. — О да, они существуют.

— Отдайте их. Остальное мы сделаем сами.

— Все не так просто, ваше величество…

…кровь, везде кровь. Драгоценная, божественная, несущая власть над самой таинственной и темной стихией — океаном, она лилась, как вода. Запах дыма, визги женщин, детский плач за спиной, внезапно оборвавшийся тонким вскриком.

Он вбежал в комнату, сжимая в руке клинок. Союзники еще расправлялись с остатками дворцовой стражи, но Харуки был нужен только один человек.

Увидев на полу тело, обряженное в лиловые одежды, и Синохару с окровавленным мечом, синоби зарычал от бешенства:

— Он был мой!

Союзник поднял взгляд, обезоруживающе улыбнулся и развел руками:

— Я не мог позволить ему уйти.

Четыре года Харуки жил и дышал, чтобы свершилась месть, представлял, как проткнет гнилое, лживое сердце повелителя драконов, как заглянет в стекленеющие глаза и бросит презрительные прощальные слова.

И вот у заветной цели судьба посмеялась над ним. Резкий запах крови щекотал ноздри. Харуки почувствовал, как взгляд застилает багровая пелена. Испуганный крик Синохары «что ты делаешь?», липкая красная струйка в лицо…

Он пришел в себя, стоя над двумя трупами, от пронзительного младенческого рева. Огляделся, но комната была пуста. На звук подошел к стене, из-за которой доносился плач и тихое женское шиканье, и велел:

— Открывай!

За стеной охнула и замолчала женщина. Лишь младенец продолжал все так же громко, надрывно заходиться в плаче.

— Если ты откроешь, я пощажу тебя и ребенка, даю слово, — устало произнес Харуки.

Ему больше не хотелось убивать.

Деревянная панель бесшумно отъехала в сторону. В тайнике Харуки увидел женщину в одеждах фрейлины. Она смотрела на синоби огромными от ужаса глазами и прижимала к себе ревущего младенца.

— Пожалуйста, господин… — прошептала женщина побелевшими губами.

И замолчала.

Харуки вздохнул. Он устал от криков, его тошнило от крови и отчаяния, которые заполнили императорский дворец.

— Успокой ребенка, — велел он, — сюда вот-вот придут.

Он отцепил с пояса флягу с водой и протянул ей. Она отшатнулась.

— Возьми, — велел синоби сквозь зубы. — Ну же! Тебе не сбежать. Единственный шанс — сидеть тихо.

Женщина покорно кивнула. Ребенок на ее руках замолк так же внезапно, как и начал плакать, словно тоже проникся словами Харуки.

Он высыпал на ладонь содержимое кошелька — жалкие десять момме — и протянул ей. Потом вспомнил о привычке Синохары таскать с собой засахаренные фрукты. Вернулся к трупу, отцепил от него пояс со всем, что было на нем — пара мелких мешочков, тубус, из тех, в которых храпят важные документы, — и тоже отдал женщине.

Туда же отправилась куртка Синохары — новая и теплая, почти не запачканная кровью.

— Спасибо, — прошептала женщина, пряча глаза, чтобы скрыть отражавшиеся в них ненависть и страх.

Харуки снова вздохнул. Нет сомнений, появись здесь сейчас верные императору войска, она первая крикнет: «Убейте его!»

— Закрывай! — велел он и направился к выходу из комнаты, откуда уже доносились голоса других заговорщиков…

— В тубусе был договор о разделе власти между кланами Синохара и Ясуката, заверенный кровью Шина. Сёгун до сих пор уверен, что я прихватил его перед уходом. Именно поэтому его люди искали меня или любого из моих выживших родичей по всем Благословенным островам. Но воинам тени не привыкать прятаться в тени.

— То есть, — после паузы уточнил Такеши Кудо, — договора у вас нет. Тогда где он?

Синоби с усмешкой поклонился в сторону Мии.

— Думаю, об этом нужно спрашивать кормилицу принцессы.

— Я не знаю, — растерянно ответила Мия. — Мама никогда не рассказывала ни о чем таком. У нас не хранилось важных бумаг. У нас вообще не было ничего ценного.

— Путь от Хигоку до Рю-Госо долог и непрост. Она могла потерять его где угодно. — Кудо задумался. — Опиши еще раз тубус.

— Деревянный, длиной в две ладони. С резьбой в виде листьев, медное навершие в форме головы ящерицы, — мгновенно отозвался синоби. — Был прикреплен к поясу застежкой.

— А что еще ценного было на поясе?

Абэ пожал плечами:

— Мешочек со сладостями, кошелек.

Кудо хлопнул себя по ляжке и рассмеялся.

— Я понял! Ну конечно же!

Мия и Харуки недоуменно переглянулись и уставились на заместителя начальника службы безопасности.

— Как, неужели не ясно? — Мужчина снисходительно улыбнулся. — Представьте себя на месте вашей кормилицы, ваше величество. Рядом солдаты, на руках младенец, нужно срочно спасаться. У нее не было возможности таскать с собой ненужные безделушки. Тубус остался в тайнике. И, судя по тому, что Ясуката до сих пор не прекратил поиски синоби, его так и не нашли.

Глава 7 ТРИНАДЦАТАЯ ФРЕЙЛИНА

Новую фрейлину принцесса невзлюбила еще до того, как в первый раз увидела.

Очередная навязанная Шином девица. И ладно бы просто девица. Но дочурка самого Такеши Кудо!

Как будто службе безопасности недостаточно шпионов среди слуг.

Бывшего начальника службы безопасности Тэруко опасалась и не любила. В прежние дни, когда Такеши Кудо отвечал за ее охрану, принцесса нередко чувствовала себя тигрицей в клетке. Каждая вылазка в зал для тренировок была сопряжена с огромным риском, а уж о путешествиях в город в мужской одежде не стоило и мечтать. Кудо был неприятно предусмотрительным, а его люди — профессиональны и неподкупны. Чтобы избавиться от них, Тэруко потребовалось почти два месяца ежедневных скандалов, жалоб и провокаций, пока не удалось убедить Шина, что охрана чересчур навязчива.

И вот теперь Тэруко должна терпеть рядом его дочку?!

— Нет! — сразу и твердо заявила принцесса. — У меня уже достаточно фрейлин, даже у покойной императрицы их никогда не было больше двенадцати.

Будь на то воля Тэруко, она бы разогнала всех бездельниц, кроме одной-двух. Ни один глава клана не отправил по доброй воле свою дочь или сестру ко двору, вокруг принцессы собрались родственницы второсортных самураев, чьей единственной доблестью была верность сёгуну. Не двор, а жалкая пародия, кучка плохо воспитанных девиц, которые не знают, чем толком себя занять.

Да и сама Тэруко с ее любовью к чисто мужским забавам плохо подходила на роль хозяйки этого курятника. Ей не нравилось рукоделие, составление икебаны или благовонных смесей и другие занятия, приличествующие благородной даме. И она терпеть не могла женские сплетни, обиды, разговоры о средствах для лица или способах привлечь внимание мужчины.

То ли дело двор эпохи Риндзин! У покойной императрицы был талант превращать даже самые обычные будничные занятия в изысканный и благородный ритуал. Мысленно Тэруко иногда сравнивала себя с покойной тетей и самокритично признавала, что если у нее и есть талант, то, скорее, талант все портить. Она не умела и не хотела развлекать гостей, поддерживать изящную беседу ни о чем, придумывать милые забавы. Ежевечерние посиделки с фрейлинами были для принцессы ненавистной обязанностью, а не развлечением.

Для души ей хватило бы одной Хитоми. Та, в отличие от прочих бесполезных куриц, готова была часами слушать рассуждения Тэруко о преимуществах разных видов стали, способах заточки клинков и отладки снабжения армии в полевых условиях.

— Тебя никто не спрашивает, — процедил сёгун в ответ на возмущение сестры. — Кудо почти десять лет верно служит нам с тобой и впервые попросил о чем-то. Вассалов нужно поощрять, Тэруко. Приблизить его дочку ко двору для тебя не стоит ничего.

— Тринадцать — несчастливое число. И она даже не законная дочь! Какая-то девка от наложницы…

Сёгун нехорошо сощурился:

— Твоя Хитоми — тоже. Может, мне ее убрать?

Принцесса побледнела. С тех пор как двоюродный брат отправил героя войны и повелителя севера в тюрьму, она боялась за подругу.

Шин — подлая тварь! Есть ли предел мерзостям, на которые он готов пойти?

Нет, двоюродную сестру он не тронет, она нужна ему, чтобы поддерживать видимость законной власти. Но вот те, кто ей дороги…

— Если заменить Хитоми на Миако, их останется двенадцать. Число счастья, — с обманчивым добродушием продолжал сёгун.

— Не надо, — глухо сказала принцесса. — Я несуеверна.

— Вот и хорошо. Потерпишь. Фрейлиной больше, фрейлиной меньше… Кудо хочет выдать дочку за кого-нибудь из самханцев, и для нас это выгодно.

Ну конечно! Кто бы сомневался, что Шином движет отнюдь не желание наградить вассала!

— Поэтому ты будешь брать ее с собой на все приемы и праздники. И если кто-то из гостей положит на нее глаз, не мешай. Поняла? Девушка прибудет завтра.

Девица действительно прибыла на следующий день, и с первого же взгляда на нее принцесса почувствовала, как ее неприязнь увеличилась десятикратно.

Дочка Кудо была совсем не похожа на отца. И она была возмутительно хороша собой.

Не просто милое свежее личико, в новенькой ощущалась порода. Благородный и нежный овал лица, чуть вздернутый носик, огромные темные глаза в обрамлении густых ресниц. И было еще что-то кроме красоты. Что-то в грациозных движениях, опущенном взгляде, улыбке. Женственное, беззащитное, привлекающее всех мужчин — от шестнадцатилетних мальчишек до глубоких стариков.

Кто бы мог подумать, что скучный и серый сухарь Кудо способен породить такую красотку?

Чувство соперничества, которое ощутила Тэруко при взгляде на новую фрейлину, не понравилось принцессе. Оно было неприятным, каким-то женским и мелочным, недостойным. Чтобы не выдать его ненароком, Тэруко улыбнулась с показным радушием.

— Старшая фрейлина, Мадока Хига, покажет, где будут твои покои. Подготовься. Сегодня вечером выезд всего двора. Будем любоваться отражением полной луны в озере и слагать хокку. Надеюсь, тебе знакомы правила стихосложения?

— Да, госпожа, — произнесла новенькая, опустив глаза. — Простите… может, в первый вечер мне лучше остаться во дворце?

Принцесса фыркнула. Неужели отец не позаботился объяснить дочурке, с какими целями он отправил ее ко двору?

Не важно. Шин велел брать девушку на все приемы, и в этом вопросе Тэруко его послушает.

— Не лучше. На вечере должны присутствовать все фрейлины. Переоденься, ты должна выглядеть безупречно. С нами будет самханское посольство, не хочу, чтобы эти варвары с материка получили повод для насмешек.

Мия еще раз вдохнула запах ароматических масел и вылезла из бочки с горячей водой. Медленно обтерлась, вышла из-за ширмы, расписанной танцующими журавлями.

Комната, в которую ее отвела Мадока Хига, была самой дальней по коридору. Обычные дворцовые покои — гостевые, безликие. Изящные шкафчики, столики, стулья с резными ножками, картины на стенах и даже кровать — столичная знать предпочитала самханскую мебель.

Она с тоской вспомнила аскетичную обстановку покоев в Инуваси-дзё. Ледяной Беркут не любил излишества ни в еде, ни в одежде, ни в мебели.

Как всегда, при мысли об Акио накатили тоска и страх. Мия стиснула кулаки и помотала головой. Нельзя раскисать, не время!

Покои принцессы всего в полусотне шагов от нее. Так близко и так далеко…

— Ты уверен? Это было здесь?

— Уверен. — Палец синоби уперся в просторную угловую комнату на плане дворца.

Такеши Кудо помянул Аматэрасу в весьма фривольном контексте и покачал головой.

— Эта комната, как и две соседние, сейчас отданы принцессе. У меня нет права там появляться.

Господин Абэ пожал плечами:

— Это не важно. Тайники дворца открываются только для носителей крови Риндзин и тех, кому императорская семья дала доступ.

Его собеседник сощурился и подался вперед:

— Сомневаюсь. Мои люди прекрасно пользуются ходом между малым залом для приемов и кухней.

Абэ снисходительно улыбнулся:

— Секретных ходов во дворце Ши-Рю больше, чем дырок в сыре. Некоторые из них доступны для всех людей. Но тайники изначально сделаны только для членов императорской фамилии. Обычный человек просто не сможет их открыть.

Господин Кудо снова выругался и скривился.

— Ясно. Хорош цветок в зеркале, да не возьмешь. Нужно искать что-то другое…

— Не нужно! — возразила Мия. И прежде чем Такеши Кудо успел что-то возразить, добавила: — Я пойду во дворец и достану его!

Сказать это было проще, чем сделать.

Ничего. Мия и не рассчитывала, что сумеет проникнуть в покой принцессы в первый же вечер. Все еще впереди.

Стражник отодвинул плетеную крышку и присел на корточки у края ямы.

— Эй, ты! Высокородный повелитель навозной кучи!

Нобу сощурил отвыкшие от дневного света глаза и отвернулся.

— Я тебе пожрать принес, — с ленцой в голосе продолжил стражник. — Станцуешь мне за еду? Ась?

Юноша стиснул зубы и промолчал.

Как глуп он был в первые дни, когда, очнувшись в своей темнице, пытался спорить с тюремщиками. Сулил деньги, обещал покровительство, угрожал страшной местью.

Яма, где томился младший Такухати, быстро стала популярной у тюремной охраны. Право отнести Нобу еду разыгрывалось в кости, а остальные стражники присоединялись к потехе в качестве зрителей, подзуживая товарища веселыми прибаутками и одобрительными выкриками.

Для Нобу же эти две недели слились в череду бесконечных унижений. Безродные подонки, по недосмотру богов называющие себя самураями, не ограничивались оскорблениями. Тюремщиков по-детски забавляла ярость младшего Такухати, и они делали все, чтобы вызвать ее. Кидали мелкие камушки, выливали положенную узнику порцию воды наземь и туда же швыряли скудный тюремный паек. Один из стражников даже помочился в яму под одобрительный гогот остальных ублюдков.

В тот момент, находясь в бездне отчаяния, униженный до предела, он принял решение молчать, что бы ни случилось. Расстроенная потерей развлечения охрана пыталась растормошить гонористого пленника, но Нобу держался.

— Ну как хочешь.

Прежде чем спустить обед пленнику, стражник от души харкнул на рисовые лепешки.

Нобу брезгливо отер плевок и впился зубами в клейкую массу.

Как хороши летние вечера в окрестностях Тэйдо! Бездонные небеса в россыпи драгоценных созвездий, свет луны дорожкой на темной глади озера. В городе шумно и воняет нечистотами, но в предместьях воздух напоен ароматами ночных цветов и слышно лишь тихое стрекотание сверчков.

Слуги украсили холм над озером, развесив то тут, то там в живописном беспорядке фонари. Круглые, затянутые оранжевой бумагой, они заливали место будущего поэтического состязания мягким светом. На низеньких переносных столиках уже лежали заранее подготовленные закуски и стояло легкое сливовое вино. А поверх зарослей тимьяна расстелили полотно, чтобы высокие гости могли расположиться на траве без страха запачкать шелковые одежды.

Принцесса и ее свита прибыли к подножию холма в носилках. Но тропка, ведущая наверх, была слишком крутой и неудобной, чтобы по ней нести норимоны.

— Пойдем пешком, — велела Тэруко Ясуката и гневно нахмурилась в ответ на недовольный ропот. — Еще одно слово, и мы все вернемся во дворец!

Девушки испуганно примолкли и переглянулись. Наверху их ждали мужчины — и какие мужчины! Все прибывшие с принцем Джином ко двору самханцы были как на подбор знатны, молоды, хороши собой и холосты. Лишиться чудесного вечера в таком обществе из-за страха перед ночной тропой? Ну уж нет!

Вооружившись фонарями, фрейлины выстроились в цепочку и, хихикая и переговариваясь, последовали за принцессой.

Мия, как самая новенькая, шла последней. Она пока не успела перемолвиться даже парой слов с другими девушками, да и не была уверена, что ей этого сильно хочется. Ее взяли тринадцатой фрейлиной — несчастливое число, символ несчастья, — и она ощущала исходящую от придворных дам настороженность.

Хитоми Такухати — единственная из девушек, с которой Мия мечтала познакомиться ближе, — все время находилась рядом со своей госпожой. Порой Мия замечала короткие, полные неприязни взгляды, которые бросали другие фрейлины в спину принцессе и ее любимице, но внешне ни одна из них не посмела открыто проявить непочтительность. Придворные дамы не любили, но уважали и побаивались Тэруко.

В самой Мии принцесса будила смешанное с робостью любопытство. Сестра! Самая настоящая сестра, пусть и двоюродная. Пусть даже наполовину родственница проклятого сёгуна. Принцесса Тэруко — самый близкий для Мии по крови человек в этом мире.

И она держалась так царственно! Немного резковато, но с полным сознанием своего права распоряжаться и приказывать. Мия смотрела на Тэруко — сильную, уверенную, гордую — и ощущала смутную зависть. Ей тоже хотелось стать такой. И предчувствие подсказывало: Мия должна стать такой! Если хочет занять в этом мире место, уготованное ей по праву рождения. Такой же решительной, властной. Стоящей над прочими людьми.

Тропка вильнула и вывела к вершине холма. Самханцы, как оказалось, прибыли раньше, мужчины приветствовали появление девушек радостными возгласами. Раскрасневшаяся от быстрого подъема Мия присоединилась к свите как раз тогда, когда Тэруко заканчивала церемониальную речь, обращенную к жениху.

— Я смотрю, прелестных дев в окружении вашего высочества стало больше. — Звучный мужской голос далеко разнесся над холмом в вечерней тишине.

Мия не видела лица говорящего, в толпе позади прочих дам самханцы казались темными силуэтами. Но от его слов сердце сначала сжалось, а потом заколотилось с утроенной силой;

— Да, у меня новая фрейлина — Миако Кудо. Миако, подойди и познакомься с нашими гостями.

Ноги отчего-то стали непослушными и все норовили подломиться. Вцепившись в ручку фонаря, Мия приблизилась к мужчине и поклонилась.

— Мия! — Еле слышный изумленный вздох заставил девушку вскинуть голову, и она чудом удержалась, чтобы не закричать.

Ее лазутчик! Ее Джин! В роскошных, расшитых золотом одеждах, он словно приобрел вместе с ними сияющий лоск. Волосы отросли по плечи, совсем как в ее снах. Выражение лица стало чуть надменнее, осанка благороднее, а манеры и движения сдержаннее. Пропал веселый и надежный парень — свой, родной и понятный, несмотря на чуждое происхождение. Перед Мией стоял посол иноземной державы — одного из сильнейших государств, давнего немирного соседа Оясимы. И даже растерянность и удивление в его глазах не делали принца менее аристократичным. Десятки поколений детей огненного бога смотрели сейчас на Мию из слепящих изумрудной зеленью глаз.

«Это сон, — подумала Мия. — Просто сон, это не может быть правдой!»

— Что вы сказали, ваше высочество? — Полный напускного равнодушия голос Тэруко вырвал девушку из транса.

— Миако — полное имя. А сокращенно будет Мия, — как ни в чем не бывало пояснил Джин.

Ее Джин. Лазутчик, шпион, которого она подобрала и выходила, спасла от смерти. Мужчина, в объятиях которого впервые познала наслаждение. Мужчина, который так и не назвал ей свое родовое имя, но поклялся забрать с собой, когда уйдет, поклялся защитить, спасти от участи гейши, решить все ее проблемы…

Мужчина, который ее предал и бросил.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество, но это простительно чужестранцам. Мия — это совсем другое имя.

— О, спасибо, ваше высочество. Буду знать.

Джин Хо-Ланг-И Аль Самхан произносил какие-то вежливые, ничего не значащие слова и вглядывался в лицо своей пропажи. Девушки, ради которой пошел на конфликт с отцом. Которую искал по всей стране, таясь от службы безопасности и соотечественников. О которой думал дни и ночи, мысленно вспоминая и называя своей. Вглядывался и благодарил проклятие за въевшееся в плоть умение не показывать свои истинные чувства.

Самханский Тигр улыбнулся новой фрейлине своей невесты доброжелательно и чуть равнодушно. И только очень хорошо знавшие принца люди смогли бы заметить, что за этим предписанным этикетом чувством скрывается совсем иное.

Глава 8 ОХОТНИК И ПЛЕННИЦА

Весь дальнейший вечер запомнился урывками, как в тумане. Самханцы иногда спрашивали что-то. Мия отвечала запинаясь, невпопад, сама не понимая, что несет. Близкое присутствие Джина не давало думать ни о чем.

Принц, после того как принцесса представила их друг другу, казалось, больше не обращал на новую фрейлину внимания, но Мия не могла отделаться от странного ощущения, что он постоянно смотрит на нее и только на нее. От этого взгляда было щекотно и горячо.

Бледная и невероятно яркая луна отражалась в водах, похожих на зеркало из обсидиана. Привлеченные ярким светом фонарей, над холмом порхали ночные бабочки. Принцесса, фрейлины и самханские гости расположились на расстеленной ткани. Неслышными тенями сновали слуги, разнося угощение.

Поэтический вечер был в самом разгаре. Принцесса по очереди вытаскивала из мешочка разноцветные камушки с нанесенными на них именами участников. Тот, кому выпал жребий показать свое мастерство в стихосложении, должен был составить хокку, обязательно упомянув в первой строчке образ, использованный предыдущим поэтом.

Оценивалось все. Изящество фраз, новизна и красота образов, умение по-новому взглянуть на хорошо знакомые вещи.

Самханцы, которым это развлечение было в новинку, проигрывали фрейлинам, и девушки беззлобно подтрунивали над «иноземными варварами». Игроки обменивались улыбками, безмолвными, но такими говорящими взглядами, многозначительными шутками. Взрывам мужского смеха вторил женский — нежный, похожий на перезвон колокольчиков.

Даже на высокомерном и отрешенном лице принцессы появилась искренняя улыбка. Она сделала Тэруко моложе, женственней. А еле заметный румянец, который нет-нет да и вспыхивал на щеках принцессы под слоем белил, когда она бросала быстрые взгляды в сторону принца Джина, превращал отстраненную правительницу в очаровательную юную девушку.

— Вот и моя очередь, — объявила принцесса, вынув очередной камушек. — Луна? В прошлом стихотворении была луна, правильно?

Она обмакнула кисточку в чернильницу и склонилась над листом бумаги. Фрейлины примолкли, с любопытством поглядывая на свою госпожу. В наступившей тишине печально ухнула сова.

Джин поднял голову и в упор посмотрел на Мию. Девушка сглотнула. Сколько еще будет длиться вечер? Ей хотелось бы остаться одной, все обдумать, привести в порядок мысли. Понять, что она чувствует и как относится к своему открытию.

А может, никак не относится? Джин не дал понять, что узнал Мию. Не намекнул, что прошлое значит хоть что-то для него. Он же жених Тэруко, в конце концов…

— Я закончила, — объявила принцесса. — Слушайте!

Луна в небесах Снова просит прощенья, Но солнце жестоко.[1]

Она произнесла это хокку, не отрывая взгляда от Джина, а потом показала лист со стихотворением.

Фрейлины разразились восторгами. Мия полюбовалась на безупречное начертание иероглифов. Странная тематика для хокку, но каллиграфия превосходна — наставница в школе не нашла бы к чему придраться.

Джин мельком взглянул на иероглифы и снова уставился на Мию. Она в смущении отвела взгляд.

— Следующим будет… — Тэруко снова запустила руку в мешочек, вынула и чуть не захлопала в ладоши от радости. — Принц Джин Аль Самхан! Вам нужна бумага, ваше высочество?

Он улыбнулся.

— Спасибо. У меня есть. Не обещаю хороших стихов, но попробую что-нибудь сочинить.

Джин взял чистый лист бумаги, и над холмом снова зажурчала неспешная светская беседа. Только Мия никак не могла успокоиться. Она ерзала и нет-нет да и поглядывала на самханского принца.

«А ведь он — единственный из всех присутствующих, кто знает, что я — самозванка, — пришла вдруг холодная и неприятная мысль. — Что я не дочь Такеши Кудо, что воспитывалась в школе гейш».

И пусть знает. Он же никому не скажет…

Не скажет?

Это не в его интересах. Мия тоже может рассказать про него много чего любопытного.

Но кто поверит, если она начнет рассказывать, как принц Аль Самхан прятался на Рю-Госо под видом простого лазутчика? Как проник в храм, чтобы выкрасть реликвию Оясимы?

Слово бывшей гейши и лгуньи против слова принца. Смешно даже думать!

«Да ну, ерунда! — рассердилась Мия на эти паскудные мыслишки. — Джин не такой!»

Но какой он на самом деле? Что она знала о нем?

И снова навязчивый поток мыслей и вопросов без ответа нес ее по кругу. Она почти не слышала слов сидевшего рядом самханца, только кивала невпопад. Благо мужчина и не требовал поддерживать беседу, ему хватало звука собственного голоса.

— Кажется, у меня что-то получилось. — Голос Джина вырвал девушку из тягостных раздумий.

Не отрывая взгляда от Мии, он медленно и четко произнес:

Светлее, чем день, Стал для меня этот вечер Рядом с тобою.

Мия вспыхнула и отвернулась. Он на что-то намекает? Или ей показалось?

— Вы нарушили правила, — нахмурилась Тэруко. — В первой строке должно упоминаться солнце, а не свет!

Джин развел руками и обезоруживающе улыбнулся.

— Я предупреждал, что не очень хорош в поэзии. Наверное, по вашим меркам я настоящий варвар. Кто там следующий, ваше высочество?

Принцесса запустила руку в мешочек, бросила взгляд на камушек и тут же выпустила его из рук.

— Не важно, — она сердито мотнула головой, — все равно мне эта игра уже надоела. Глупое занятие. А как развлекаются в Самхане придворные, ваше высочество?

— По-разному.

— Как именно? Расскажите, интересно.

К просьбе принцессы присоединился целый хор голосов фрейлин. На лице Джина появилась многозначительная усмешка.

— Ну, например, у нас есть такая игра. В охотников и пленниц. Женщины убегают и прячутся, а мужчины ищут их и приводят к месту общего сбора. Выигрывает тот, кто приведет пленницу. Или та, которую не найдут в течение часа.

— Ах! — восторженно захлопала в ладоши одна из фрейлин. — Это так романтично! Давайте, ну давайте поиграем! Прямо сейчас.

Госпожа Хига, исполнявшая среди девушек роль то ли няньки, то ли наседки, поджала губы:

— Это неприлично.

Остальные девушки переглянулись с лукавыми улыбками. От них не укрылся очевидный эротический подтекст развлечения. Возможность остаться наедине с привлекательным мужчиной, стать желанной добычей, а может, и позволить ему сорвать украдкой поцелуй. Да, неприлично. Но одна мысль об этом так волнует! И ведь даже если что-то и будет, никто не узнает…

— Ваше высочество, — жалобно взмолилась другая фрейлина, глядя на Тэруко. — Пожалуйста!

Принцесса заколебалась. По ее лицу было видно, что предложенная Джином игра ей понравилась.

— Лучше не надо, — сверкнул зубами Джин. — Уже темно, вам будет страшно прятаться в темноте.

Тэруко сощурила глаза и презрительно фыркнула:

— Принцесса Оясимы ничего не боится!

— Но ваше высочество…

Девушка вскочила, не слушая больше возражений госпожи Хига, в ее глазах вспыхивали и гасли искры вишневого пламени. Она уставилась на Джина с азартной улыбкой:

— Мы сыграем в вашу игру! И посмотрим, сумеют ли самханцы поймать принцессу Оясимы.

Мия заранее встала ближе всех к тропке. Стоило Джину подать сигнал, как она опрометью бросилась бежать. Спотыкаясь, кубарем скатилась вниз по склону и нырнула в заросли кустарника. На первый взгляд не слишком густой, усеянный крупными цветами, тот оказался колючим и коварным. Растопыренные ветки вцепились в одежду, дергали за волосы, норовили ткнуться в глаза. Уже не жалея дорогого кимоно, Мия продиралась сквозь преграду, лишь бы уйти.

Ей слишком не хотелось становиться пленницей в предложенной Джином странной игре. Задумчивый взгляд, которым наградил ее жених Тэруко перед тем как дать сигнал к бегству, показался девушке многообещающим. Она даже заподозрила, что самханец рассказав про эту игру специально для того, чтобы поговорить с ней без помех и лишних свидетелей.

Нет уж. Пусть прошлое остается в прошлом!

Кустарник закончился, и Мия смогла выпрямиться и с облегчением оглядеться.

Пахло влажной землей, травами и жимолостью, узкая полоска открытого пространства перед девушкой заканчивалась зарослями, а за ними блестела вода.

Пригибаясь и путаясь — придворное одеяние никак не было приспособлено для ночных прогулок по лесу, — Мия добралась до деревьев. Подол кимоно намок от росы и отяжелел, почва под ногами влажно чавкала, норовила засосать каблуки.

Деревья оказались небольшой ивовой рощицей на берегу озера. Мия скинула обувь, ухватилась за расположенную низко и почти параллельно земле ветку и влезла на дерево.

Бежать куда-то в темноте, не зная местности, — лишний риск быть пойманной. Куда проще спрятаться, затаиться. Нужно всего-то подождать полчаса, потом можно будет вернуться на холм.

Она прижалась к шершавому стволу, вдохнула горьковатый древесный запах. Сквозь ветви было видно, как над водой танцуют светлячки.

Все хорошо. С чего она взяла, что Джин имел на нее какие-то планы? Он ведь не настаивал на игре, напротив, отговаривал принцессу.

Почему она вообще решила, что принц Самхана, будущий муж Тэруко Ясукаты интересуется какой-то гейшей? Он же не знает правды о происхождении Мии.

И хорошо, что не знает.

Девушка хихикнула, вспоминая панику, в которой продиралась сквозь кустарник. Вот уж точно, пуганый боец и козы боится. Никто за ней в эти колючки не полезет.

— Попалась! — раздался над ухом знакомый насмешливый голос с еле различимым самханским выговором.

Девушка вскрикнула, от неожиданности потеряла равновесие и свалилась с ветки. Прямо в объятия того, о ком только что думала.

— Мия! — восхищенно пробормотал Джин, прижал ее к себе и поцеловал.

Она так растерялась, что позволила ему сделать это.

Принц умел целоваться. Он делал это не так властно и требовательно, как Акио. Акио подчинял, утверждал свое право собственника. Джин вовлекал в возбуждающую игру. Дразнящие прикосновения, чужой язык, проникший меж полураскрытых губ, нежные и легкие укусы…

Поцелуи Джина… Мия успела позабыть их, но сейчас все вспомнилось так, словно было только вчера. И близость на горячих источниках, и жаркие стыдные сны, которые не были просто снами. Пусть даже Мия никогда не обручалась на крови с принцем Аль Самхан, должно быть, что-то связало их души. А это значит… значит, он помнит все, что ей снилось?!

Эта мысль оглушила девушку, и она не сразу нашла силы вырваться.

— Нет!

Пытаться оттолкнуть Джина было все равно что двигать скалу, но он почувствовал ее нежелание и сам ослабил объятия.

— Что случилось?

— Пусти!

Он не послушался, и Мия снова дернулась в тщетной попытке вырваться.

— Убери руки! — прошипела она. Хотелось кричать, но нельзя. Нельзя, чтобы другие люди видели, как жених принцессы Тэруко обнимает и целует ее фрейлину.

Джин встряхнул ее за плечи:

— Мия, что с тобой?

— Отпусти меня! Немедленно!

Он не послушался, и девушка чуть не заплакала от злости. Джин слишком силен. Раньше это никогда не волновало ее, но раньше он никогда не пытался сделать что-то против ее воли.

— Мия, я волновался. Искал тебя по всей стране…

Она снова попробовала высвободиться, но, осознав всю бесполезность попыток, отвернула лицо.

— Мия!

— Я не буду разговаривать, пока ты меня не отпустишь. — Мия постаралась, чтобы это прозвучало спокойно. Нельзя впадать в истерику, даже если очень хочется.

— Ты обижаешься из-за лисицы? Или из-за того, что я не забрал тебя?

— То, что ты сейчас делаешь, — это насилие. — Мия повернулась и сердито посмотрела ему в глаза. — Я не хочу.

— Обижаешься, — насмешливо и нежно произнес он. — Дурочка, хоть бы выслушала сначала.

Должно быть, Джин решил, что действия убедят ее лучше любых слов. Сперва Мия крутила головой, пытаясь избежать очередного поцелуя, а потом просто обмякла, никак не реагируя на прикосновения его губ. Надо просто потерпеть, скоро все закончится. Не станет же Джин и вправду ее насиловать…

Он тяжело вздохнул, оторвался от нее и спросил с тревогой:

— Девочка моя, да что с тобой?

— У нас не будет разговора, пока ты меня не отпустишь. — Мия сама не поняла, откуда в ее голосе взялись эти жесткие интонации. В той, прошлой жизни — жизни гейши и наложницы — она не чувствовала себя вправе говорить с мужчинами подобным тоном.

Но злость на собственную беспомощность и наглость принца была слишком сильна.

— Хорошо, отпущу. Только обещай, что не сбежишь.

— Не сбегу.

Джин разжал объятия, и Мия еле сдержалась, чтобы не шарахнуться в сторону. Она отступила неспешно, сохраняя достоинство, на три шага. Расстояние, положенное по этикету.

Принц медленно вздохнул несколько раз, словно пытаясь успокоиться. А потом спросил:

— Итак, в чем дело? Почему ты шарахаешься от меня?

— А почему должно быть иначе, ваше высочество?

— Потому что ты обещала уехать со мной и стать моей.

Мия фыркнула. Эти слова породили в ее душе целую бурю эмоций: гнев, возмущение, злорадство. Она и не подозревала, что ее обида на Джина столь глубока. Но сейчас девушке вспомнилось сразу все. Обнаженное мужское тело на татами и женское на нем сверху. Горечь, отчаяние, медленно сменяющиеся смирением.

Девушка словно в один миг пережила заново весь ужас тех тоскливых зимних месяцев, наполненных растерянностью и болью от предательства. Похожие друг на друга вечера, когда Мия бегом добиралась до храма, в надежде все же найти там Джина, поговорить, объясниться, готовая поверить любым оправданиям и любой лжи.

Его не было рядом на мидзуагэ. Не было, когда другие мужчины платили за ее ночи. Когда она решилась бросить все и бежать. Когда ей угрожало насилие и когда она умирала от болезни.

Так по какому праву он сейчас чего-то требует и заявляет свои права? Он, даже не сказавший ей своего полного имени.

— Мия, послушай… Я знаю, что виноват перед тобой. Но иногда обстоятельства сильнее. Я хочу, чтобы ты просто дала мне все рассказать перед тем, как судить!

— Хорошо.

Историю о кицунэ и превращении в демона Мия выслушала в недоверчивом молчании.

— Она приняла мой облик, чтобы соблазнить тебя?

— Не веришь? Зря. Я же не дурак, Мия. И не мальчик. Я умею контролировать свои желания.

— А что было дальше? Как ты снова стал человеком?

— Мой отец…

Возвращение в Самхан, противодействие родни, спешная организация посольства…

— …и я прислал тебе виим.

Мия сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. Вот кого нужно благодарить за визит сумасшедшего самурая. И за опасный подарок, стоивший Акио свободы!

Девушка все же удержалась от гневных слов. Ее собственная вина была не меньше, а то и больше. Она ведь так и не выкинула злополучный амулет.

— Я люблю тебя, Мия, — тихо и грустно закончил Джин. — И я хочу жениться на тебе.

— Ты… — Она растерялась.

Нужно было что-то ответить, а Мия могла только растерянно хлопать глазами. Она готова была к спору, оправданиям и требованиям со стороны самханского принца. А он вместо этого…

Своим признанием Джин обезоружил ее.

Второй раз за неполный месяц мужчина признавался ей в любви и предлагал стать женой. Но если от предложения Акио Мия почувствовала счастье, то сейчас на душе стало тяжело и горько.

Уж лучше бы Джин и вправду был предателем и обманщиком. Тогда все было бы проще.

А ведь сны намекали ей. В снах — тех самых, которые были не только снами, — он говорил, что любит. И клялся, что найдет, женится.

Тогда она не поверила, а теперь…

Теперь слишком поздно.

— Ты помолвлен с принцессой!

Он покачал головой:

— Этой свадьбы не будет.

Мия вспомнила, как Тэруко украдкой разглядывала жениха всякий раз, когда он отворачивался. И как краснела, когда он ловил ее на этом. А еще вспомнила хокку, составленное принцессой, — в нем словно таился намек на что-то, случившееся между ними.

— А Тэруко Ясуката знает об этом?

— Нет. Но это династический брак. Я никогда ничего не обещал ей. И я сумею сделать так, что она сама откажется от свадьбы.

Неожиданно для себя девушка ощутила жгучую обиду за свою двоюродную сестру. Тэруко увлечена женихом, это же очевидно. Наверное, она чувствует себя очень счастливой. Мечтает о замужестве. Разве это честно со стороны Джина — так откровенно пренебрегать чувствами влюбленной девушки?

— Я не знаю, чем тебя держит Кудо и каковы его планы, — продолжал он. — Догадываюсь, что твое задание — следить за принцессой. В любом случае, если расскажешь мне все, я найду способ вырвать тебя из его лап.

Тоже, спаситель нашелся.

— Не нужно.

— Нужно.

— Нет! — Она даже топнула ногой, злясь на его упрямство. — Как ты не поймешь? Я не та Мия, которой была полгода назад! И я не выйду за тебя, Джин. Прости.

Она ждала, что Джин разгневается — оскорбит ее или уйдет. Так поступил бы любой мужчина. Даже Акио. Особенно Акио.

Но он только медленно, тяжело вздохнул, а потом спросил:

— Почему?

— Потому.

— Это не ответ.

— Это ответ, — буркнула девушка. Она избегала смотреть ему в глаза. Терзало непонятное чувство вины и смутное сожаление о несбывшемся. — Пойми, у меня давно другая жизнь.

С холма раздался пронзительный рев раковины, извещающий о завершении поиска «охотниками» «пленниц».

— Надо идти. — Она повернулась в сторону луга и почувствовала, как на руке выше локтя стальной хваткой смыкаются пальцы.

— Нет, — твердо сказал Джин. — Сначала договорим.

— Нам не о чем разговаривать, ваше высочество. — Мия подняла взгляд и почувствовала, как сердце сжалось в непонятной и острой печали.

Какой была бы ее жизнь, не встань на пути проклятая кицунэ? Каким мужем мог бы стать этот спокойный и сильный мужчина? Какие дети могли бы у них родиться?

Было бы ложью сказать, что признание Джина никак ее не тронуло. Или что в душе не осталось и следа от первой детской влюбленности. Но…

Но это было не важно. Потому что рядом с принцем Мия не ощущала и десятой доли того трепета и счастья, которое чувствовала рядом с Акио.

— Все разговоры бессмысленны. Я просто не люблю тебя, Джин Хо. Не преследуй меня.

Пальцы на ее руке бессильно разжались. Мия подобрала сандалии в траве и зашагала вперед, не оглядываясь.

Не хотелось, чтобы он видел блеснувшие в глазах слезы.

В детстве Тэруко любила играть в прятки. Маленькая, ловкая и гибкая, она умела прятаться в самых причудливых местах, заползать в крохотные щели и сидеть там тихо-тихо.

В тайниках пахло пылью и висела паутина, за стенкой скреблись мыши, и озабоченный голос нянюшки совсем рядом выкрикивал «Тэруко-о-о! Тэруко-ча-а-ан!», а после жаловался на несносную девчонку, которая опять сбежала.

И очень забавно было потом неслышно прокрасться мимо возмущенно обсуждающих ее исчезновение слуг в свою комнату, а после, когда нянюшка придет вместе с отцом, сделать удивленные глаза и сказать: «Прятаться? Ну что вы, я просто задремала в своей комнате».

Отец понимающе усмехался и молчал. Он почти никогда не ругал Тэруко за проказы или неподобающее девочке поведение.

Вот от отца было не спрятаться. Он находил ее в любом тайнике. Подходил, негромко говорил «вылезай!», и Тэруко понимала, что все — игры кончились. Иногда она даже специально пряталась, чтобы отец ее нашел. И он находил. Всегда.

И сейчас, прячась в тесной щели между двумя вросшими в землю здоровенными камнями, принцесса испытала похожее чувство.

Она согласилась на игру из азарта, желания что-то доказать самханцу.

Тому самому, который весь вечер не обращал на Тэруко внимания. И всю прошлую неделю не обращал. Как будто ничего не случилось. Как будто не было того безумного, неподобающего и увлекательного вечера в «квартале ив и цветов».

Нет, Тэруко не в чем было упрекнуть жениха. Принц вел себя безупречно вежливо, даже оставил привычные завуалированные насмешки и подначки.

Вежливо и холодно. Как с чужой. В те редкие минуты, когда принцесса ловила его взгляд, она читала в нем только скуку и равнодушие, и это сводило с ума.

За что? Почему? Неужели все это — расплата за ее поведение при первой встрече? Неужели принц настолько злопамятен? Или просто он видит в Тэруко только обузу и красивую куклу?

Досада, обида и жажда внимания сплелись в душе девушки в тугой клубок. Она фантазировала, представляя, как наконец заставит жениха посмотреть на себя другими глазами. Как он еще будет добиваться ее благосклонности и просить прощения. Разумеется, Тэруко простит его, но не сразу. Сначала немножко помучает, чтобы больше ценил и не позволял себе подобного!

С помощью Хитоми Тэруко проделала гигантскую работу, собирая и анализируя данные о своем женихе. Удалось выяснить не так уж и мало: в самханском посольстве было почти пятнадцать человек, не считая слуг, и многие с удовольствием сплетничали о своем господине.

Как назло, все, что принцесса узнавала о Джине, только разжигало ее желание привлечь внимание жениха.

Старший принц Аль Самхан как будто сошел со страниц древних сказаний. Легенда, живой герой девичьих грез. Проклятый, потерявший мать при рождении. Воспитанный ненавидящей его мачехой. Изгой, лишенный магии. Усмиритель демона. Послушник легендарного монастыря, в четырнадцать лет победивший тигра…

Список можно было продолжать и продолжать. И деятельность принца в области дипломатии теперь уже не казалась Тэруко позорной. Особенно после того, как сёгун при ней мельком обмолвился, что дипломатия — удобное прикрытие для шпионажа.

Принцесса была неглупа и умела делать выводы.

Сейчас, прячась меж камнями, Тэруко ощущала, как ее разрывают два противоречивых желания. Ей хотелось перехитрить самханца, чтобы он безуспешно потратил отведенные на поиски полчаса и признал свое поражение. И одновременно хотелось быть пойманной им.

Всякий раз при звуке шагов сердце Тэруко вздрагивало и начинало колотиться. Рискуя выдать себя, она выглядывала из убежища, всматривалась в залитую лунным светом тропу и разочарованно отшатывалась — нет, снова не он.

Да где же его ёкай носят! Он же сам предложил эту игру! И теперь должен, просто обязан найти Тэруко.

Она же его невеста, в конце концов.

Прошла вечность, заполненная ожиданием, надеждами и разочарованием, а потом над головой загудела раковина, и принцесса чуть не заплакала от обиды.

Не нашел!

Может, просто не смог? Она же так хорошо спряталась. Ее не смог найти никто из самханцев.

Или не искал?

Убежище Тэруко было совсем недалеко от места общего сбора, поэтому она успела вернуться одной из первых. Нацепив привычную отстраненную и высокомерную маску, принцесса опустилась на полотно. Постепенно возвращались придворные. Чаще всего парочками. По раскрасневшимся щекам, растрепанным волосам и горящим глазам фрейлин можно было предположить, что процесс «пленения» проходил увлекательно.

Ага, пустили лис в курятник.

С каждым новым счастливым личиком и без того поганое настроение Тэруко портилось все больше.

Апофеозом вечера стал принц Джин, пришедший одним из последних. В первое мгновение Тэруко показалось, что он один, и она уже собиралась съехидничать по поводу отсутствия у принца охотничьих талантов, когда из-за спины Джина шагнула невысокая изящная девушка. Ее одежда пребывала в беспорядке, прическа была растрепана, а подол кимоно заляпан в грязи.

Слова торжества застряли в горле. С растерянностью и детской обидой Тэруко смотрела на «пленницу» своего жениха, и больше всего на свете ей хотелось заплакать.

Глава 9 ИСКУШЕНИЕ

Тростниковая крышка над головой снова скользнула в сторону, и Нобу внутренне напрягся. Его кормили только один раз в день, и сегодня обед уже был. А это значит…

Что именно это значит, он додумать не успел. Сверху послышался густой бас.

— А вот — свободная яма! Всего один сиделец. А ну, давай к нему!

— Так тут государственный преступник. Высокорожденный, — робко попытался возразить второй голос.

— Высокорожденный? — грозно пророкотал бас. — Почему не в камере?!

— Смесок.

— Тогда потерпит.

Сверху послышалась возня, и рядом с Нобу приземлился невысокий и круглолицый человек, обряженный в какую-то неимоверную рванину. К животу человек прижимал мятую тростниковую шляпу.

Вновь прибывший жалобно охнул, помянул мать стражника в весьма фривольном контексте и погрозил кулаком задвигающейся крышке.

До того, как в яме стало совсем темно, Нобу успел разглядеть гладко выбритый череп и хитрющую, несомненно бандитскую рожу незнакомца.

— Вот ведь скотина какая, господин начальничек городской стражи, чтоб тебя ёкай день и ночь пялили без передышки, — продолжал яриться новый заключенный. — Уже и ям свободных нет, а все туда же — облава за облавой! Пихаешь людей, как рыбу в бочку! Тыкен надутый!

Говор у него был характерный. Нобу никогда не занимался отловом мелких воров, грабителей, шулеров и мошенников, но от приятеля, раньше служившего в городской страже, знал, что именно в этой среде принято так растягивать окончания. Да и оскорбительное словечко «тыкен» вело свое происхождение с преступного дна Тэйдо.

— У-у-у, я тебя! — Дальше проследовало не лишенное поэтичности и образности обещание возлюбить господина начальника городской стражи, а заодно всех его подчиненных. В самом что ни на есть плотском смысле.

Удовлетворив таким образом хотя бы на словах жажду мести, сокамерник повернулся к Нобу.

— Ну, здоров будь, женишок. Меня Харуки звать, но друзья Харей кличут.

Юноша гневно фыркнул и отвернулся. Чтоб он, самурай из славного рода Такухати, стал водить дружбу со всяким преступным отродьем? Да за кого эта харя его принимает?

К тому же его задело обращение «женишок». Так на воровском сленге называли клиентов, посещающих публичные дома, и это неприятно напомнило о загадке, над которой Нобу напряженно думал все полторы недели, пытаясь понять, как он оказался в яме и что случилось с Уме.

Сокамерника такая демонстративная нелюбезность не смутила. Он устроился на утоптанной земле поудобнее и принялся рассуждать:

— Это все свадьба принцессы. Наш брат лихой уже и лодку оснастил — ждем гостей. Хорошее время, шумное, саке рекой льется, народ гуляет, за кошельками не глядит. И тут втемяшилось господину начальничку, чтоб его, почистить столицу! Пихает по пять человек в яму, сволочь! Судьи умаялись, стража умаялась. И чего ему на месте не сиделось?

Нобу презрительно улыбнулся. Жалобы воришки перед лицом собственной беспросветной судьбы показались ему нелепыми и смешными.

— Ну что за паскудство, а? Я-то надеялся заработать, — продолжал сетовать преступник. — А вместо того отправлюсь на север, рубить камень. И ведь на смешном взяли! Всего-то тридцать серебряных момме в том кошельке было. Я скажу тебе по секрету, — тут он доверительно понизил голос, — это все та шлюха! Она меня сдала!

От неожиданности юноша поперхнулся.

— К-какая шлюха? — спросил он вопреки собственному решению не вступать в разговор с сокамерником.

— Да девка из домика мамаши Саки. Она, точно она на меня стражу навела. И ведь знал я, что нельзя распускать язык перед шлюхами. А все равно — выпил и давай хвастать! Раньше-то, глядишь, и обошлось бы. А вот с облавой не обошлось. — Он пригорюнился. — Все девки из «квартала ив и цветов» стучат властям, так и знай, парень.

— Не все! — излишне горячо возразил Нобу, вспомнив свою Уме.

Мужчина хохотнул:

— Да все, я тебе говорю! Им за это налоговые послабления от сёгуна и защита. Поэтому умный держит при шлюхе язык на привязи. А таких дураков, как я, учить и учить. — Он горестно обхватил себя руками за голову. Помолчал, а потом спросил: — Тебя как зовут-то, парень?

— Нобу, — отозвался юноша. И вдруг понял, что рад появлению сокамерника. Хоть прожженная шкура и ворюга, а все живая душа рядом.

— А я — Харя. Ну, я уже говорил. А тебя за что замели? Прирезал кого?

Нобу даже улыбнулся наивности этого вопроса. Простолюдины, что с них взять. Но вдаваться в свои печальные обстоятельства не стал, гордо промолчал.

— Значит, прирезал, — сделал вывод Харуки. — Из ревности небось?

— Вовсе нет!

— Ага, рассказывай!

Этих домыслов юный самурай стерпеть не смог. В возмущении повернулся к сокамернику и огорошил его:

— Я — государственный преступник.

Против его желания это прозвучало даже немного гордо. Все-таки в преступлениях такого масштаба есть подлинное величие. Не сравнить с пошлой кражей жалких тридцати момме.

— Ты? — переспросил воришка и зашелся в хохоте.

Мия воровато оглянулась и прижала плотнее к телу вазу. От страха ладони немного вспотели, и гладкий фарфор норовил выскользнуть из рук. А сухие ветви торчали прямо перед лицом, норовя выколоть глаза.

За дверью было тихо. Похоже, принцесса и Хитоми действительно куда-то ушли.

Она обхватила правой рукой свою ношу и потянулась открыть дверь. Та откатилась бесшумно. Молясь, чтобы никто ее не заметил, Мия юркнула внутрь.

Лишь бы успеть управиться до того, как кто-нибудь зайдет!

Кто бы мог подумать, что проникнуть в сам дворец будет куда легче, чем в комнаты принцессы? Но Тэруко почти не покидала своих покоев. Выходила только для приемов, на которых Мия, как фрейлина, обязана была присутствовать. Как девушка ни пыталась, ей ни разу не удалось увильнуть от обязанностей.

Она должна, обязана найти проклятый тубус! И спасти Акио!

Он не снился ей с того раза, как сказал, что хочет расторгнуть помолвку. Не простил, что Мия тогда, во дворе Инуваси-дзё, не ушла?

Пусть. Акио вправе ненавидеть и обвинять Мию. Она виновата. И она сделает все возможное и невозможное, чтобы вызволить его! Пусть даже потом даймё Эссо не захочет и взглянуть в ее сторону.

Десять минут назад, сидя в своей комнате, Мия услышала, как сёгун распекает слуг и требует ответа, почему его сестры нет в ее комнате. Еле дождавшись, пока все уйдут из коридора, она наскоро подготовилась и, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, направилась к дверям.

Принцесса за это время мимо покоев Мии точно не проходила, а это значит, что комната должна быть пустой…

— Ты что здесь делаешь?

Резкий окрик Тэруко чуть не заставил выпустить вазу из рук. Девушка ойкнула, поставила свою ношу на пол и распрямилась.

Тэруко стояла в дверях спальни. Она выглядела так странно, что поначалу Мия не узнала ее. Мужской костюм — куртка, брюки-хакама, волосы собраны в хвост на затылке, а спереди прилипло несколько промокших от пота прядей. Принцесса скрестила руки на груди и мерила свою фрейлину гневным взглядом.

— Кто разрешил тебе войти? — еще более сердито спросила она. — Разве тебя не учили стучаться перед тем, как открывать дверь в покои своей госпожи?

— Простите, — забормотала Мия, заливаясь краской.

Ну что за незадача! Тэруко и так ее еле выносит, а уж теперь…

— Я принесла вам икебану. — Она кивнула на вазу, из которой торчал наспех собранный букет.

Принцесса скривила губы:

— Я просила тебя об этом?

— Н-нет. Но я надеялась… — Она замялась. Быстрее бы придумать причину такой неуместной инициативы. — Надеялась сделать вам приятно! Чтобы заслужить ваше расположение!

Выпалив это, Мия поклонилась и сложила руки на груди в жесте мольбы.

Лицо Тэруко чуть разгладилось. Но не смягчилось.

— Чтобы получить мое расположение, нужно не быть навязчивой. — Она взглянула на букет и поморщилась. — Какой ужас! Унеси подальше, не хочу это видеть. На… на кухню, вот! Там ему самое место!

Мысленно радуясь, что догадалась захватить с собой хотя бы такое шитое белыми нитками оправдание, Мия подхватила вазу.

— Не приходи больше, пока я сама тебя не позову, — донесся ей вслед холодный голос Тэруко.

Этого следовало ожидать. Принцесса не любила тринадцатую фрейлину и с трудом скрывала свою неприязнь. Составленные Мией ароматические смеси или оригами, любые попытки девушки услужить, помочь советом или быть полезной Тэруко отвергала с такой же брезгливой гримасой, с какой отвергла икебану.

«Держись от меня подальше, — говорил взгляд принцессы. — Мне ничего от тебя не надо, мы враги».

Мия не винила свою двоюродную сестру за такое обращение. У Тэруко была серьезная причина для неприязни.

— Куда торопишься, Ми-а-ко? — вкрадчиво спросила эта причина, поймав ее на выходе из женских покоев.

От неожиданности она все-таки выпустила из рук проклятую вазу, но самханскому фарфору не судьба была сегодня разбиться. Джин поймал ее ношу у самого пола и аккуратно поставил.

— Надо быть осторожнее, — насмешливо заметил он. — Судя по росписи, эту вазу обжигали во время моего прапрапрадедушки. Она старше нас двоих вместе взятых, а к старости следует проявлять уважение.

— Ваше высочество… — Мия церемонно поклонилась, краснея под откровенно вожделеющим взглядом самханского принца.

Джин преследовал ее. Мягко и ненавязчиво, но неотступно. Окружал мелкими, почти незаметными знаками внимания, шутил, подначивал, флиртовал и даже просто смотрел… вот как сейчас.

Мия не знала, как правильно вести себя в ответ. Принц ни разу не переходил границ. Стоило ей возмутиться, как он обращал все в шутку. Он никогда не был излишне назойлив, но не давал забыть о своем присутствии и интересе. Рядом с ним Мия не чувствовала себя хозяйкой положения. Он задавал тон общению, делал его то опасно интимным наедине, то холодным и почти официальным при посторонних.

И он совсем не походил на несчастного отвергнутого влюбленного, выпрашивающего благосклонности, о нет! Скорее на охотника, в азарте преследующего пугливую лань.

Все, что она могла, это избегать общества принца. И то не слишком демонстративно. Иначе был риск, что остальные придворные заметят излишнее внимание со стороны самханского принца к фрейлине. И ревнивый взгляд Тэруко подсказывал, что принцесса не станет терпеть соперницу. Дай ей только повод — избавится и вздохнет с облегчением.

— Спасибо за помощь, ваше высочество. Мне надо идти.

Она потянулась к вазе, но Джин ловко перехватил икебану у нее под носом и покачал головой.

— Она слишком большая и тяжелая для тебя. Давай помогу.

— Не надо утруждаться.

— Мне не трудно.

Он стоял расслабленно, смотрел на Мию с улыбкой, склонив голову, и на лице его читалось, что вазу он не отдаст. Да и вообще, если Мия не хочет лишней шумихи, лучше сделать так, как предлагает принц.

— Хорошо, ваше высочество, — покорно вздохнула Мия.

— Итак, куда направляемся? — Он полюбовался икебаной. — Красивый букет, кстати.

— На кухню. Но я не знаю, где она находится.

Джин с улыбкой потянулся поправить выбившуюся из прически Мии прядку. Она отшатнулась, но слишком поздно. От почти невесомого прикосновения кончиков его пальцев к щеке стало жарко.

— Тогда тебе вдвойне повезло, что мы встретились, потому что я знаю.

Мия отвернулась с демонстративным равнодушием, злясь даже не на Джина, на себя. За то, что не может по-настоящему разозлиться на него.

Вот не получалось, хоть тресни. Джин походил на шкодливого кота, который растрепал и раскидал по комнате подготовленные для вышивания нитки, а после этого умильно пришел тереться о ноги и выпрашивать лакомство. Вроде и хочется огреть, да рука не поднимается.

А вечером им снова встречаться в зале для приемов. И снова ей выслушивать подколки и намеки, умирая от страха при мысли, что Тэруко может о чем-то догадаться.

И ведь принцесса и так догадывается. Догадывается и ревнует. Разве это не гадко — играть чувствами влюбленной девушки?

— Чего ты добиваешься? — беспомощно спросила Мия.

Принц снисходительно улыбнулся:

— Хочу помочь одной очень хорошенькой фрейлине и сохранить в целости фарфор, который помнит моего прапрапрадедушку.

— Я не об этом.

— А я об этом. Кстати, зачем на кухне нужна икебана?

— Так захотела принцесса.

— Тэруко — оригинальная девушка. — В глазах принца заплясали зеленые искорки. — Или это новая оясимская мода?

— Нет. Просто она сказала, что букет ей не нравится. И что ему самое место на кухне.

— Жестоко по отношению к цветам. — Его пальцы погладили засушенную лилию в центре композиции. — Это ведь ты составляла букет?

Мия отвела взгляд.

Всю дорогу до кухни Джин развлекал ее, тормошил, подкалывал и смешил. Против воли Мия снова и снова ввязывалась в разговор или смеялась его шуткам, хотя уже сто раз клялась себе не делать этого.

— Знаешь что? — объявил он, остановившись прямо напротив широкого дверного проема, из которого тянуло жареным мясом. — Такой красоте не место на кухне, я забираю букет себе.

И, не слушая возражений, потащил девушку обратно. Как будто они проделали всю дорогу только для того, чтобы у принца была лишняя возможность пофлиртовать с фрейлиной без посторонних ушей.

Джин расстался с девушкой у входа в женское крыло дворца — проход для большинства мужчин в эту часть здания закрывал магический полог. Он задумчиво проследил, как задвигается дверь, поудобнее перехватил нечаянную добычу и направился к себе.

Старший принц Аль Самхан впервые в своей жизни добивался женщины.

До этого ему никогда не приходилось прилагать усилия, разве что для того, чтобы расстаться без обид.

Флирт, поиск подходящих возможностей, взгляды украдкой, прикосновения тайком. Не быть надоедливым и жалким, но и не останавливать нажима, напоминать о себе каждую минуту. Искусство вовремя отступить…

Опыт был новым и увлекательным. Азарт преследования пьянил, Мия сопротивлялась отчаянно, что только распаляло желание добиться ее — очаровать, сделать своей навсегда.

Игра увлекла старшего принца Аль Самхан настолько, что стала едва ли не важнее цели. Уступи девушка прямо сейчас, резко и сразу, Джин испытал бы вместе с радостью победы разочарование.

В том, что цель рано или поздно будет достигнута, принц не сомневался. Кроме того, он не сомневался еще в двух вещах: он не противен Мии. И она, скорее всего, в большой беде.

Жаль, что маленькая гейша так и не поделилась всем, что с ней случилось за эти месяцы. Не доверяет? Или не верит в его возможность защитить свою женщину?

Если бы еще не свадьба, все было бы куда проще. Но пока за Джином одни обещания, а женщины ценят поступки. Возможно, настало время поговорить с Тэруко начистоту.

Он вспомнил темные глаза принцессы, в которых вспыхивает и гаснет вишневое пламя. Изысканно-матовую кожу, тонкие брови вразлет, горделивую осанку. И какой смешной, живой и настоящей становилась Тэруко, когда отбрасывала выученную манерность и высокомерие.

Хорошая девочка. Жаль, что ни Оясима, ни Самхан не поддерживают варварский обычай многоженства.

Собрат по несчастью оказался забавным малым. Похоже, он был из той породы людей, которые в принципе неспособны держать язык на привязи. Ныл, балагурил, вспоминал счастливые деньки в прошлом, делился рецептами, как уйти от погони и лучше сбыть добытое неправедным трудом.

При всем при этом в Харуки не ощущалось озлобленности или глубинной подлости, отличавшей лихих людей. Словно жизнь, толкнув его на темную дорожку, так и не сумела отметить тьмой его душу. Негодовал и сочувствовал воришка искренне, всем естеством. И хоть сокамерник и был старше его минимум на десять лет, очень скоро Нобу ощутил именно себя опытным и главным. Старшим.

Это было удивительно приятное чувство. Возможно, поэтому, а еще потому, что Харуки искренне интересовался его историей, Нобу сам не заметил, как все ему рассказал.

Совсем все. Про брата и его шлюху-гейшу. Про скрытую борьбу за власть, арест и невеселые перспективы.

— Вот это тебя угораздило, — присвистнул воришка. И покосился на Нобу с недоверием. — А не брешешь?

— Если бы, — вздохнул юноша. — И главное, непонятно чего ждать. Я здесь уже месяц, Харя! За это время меня даже не допрашивали ни разу.

Сокамерник презрительно фыркнул:

— Это и ёкаю понятно. Тебя держат в заложниках. Чтобы братцу руки выкручивать. Надеются, что даймё сознается.

Высказанное вором предположение слишком перекликалось с его собственными мыслями, и Нобу помрачнел.

— Зря надеются, — выдавил он. — Даймё на меня плевать.

— Но они-то этого не знают. — Харуки пожал плечами. — Бежать тебе надо, парень. И чем скорей, тем лучше.

Юноша горько усмехнулся:

— Бежать? Как? Эх, была бы у меня магия…

Воришка хихикнул и поскреб поросшую щетиной щеку.

— Все-то вы, высокорожденные, привыкли магией мерить. А как наш брат лихой бежит с каторги без всякой магии?

— О чем ты?

Сокамерник подмигнул:

— Да о том, что, скажем, ежели один воришка поможет самураю бежать, тот потом выкупит его по старой дружбе. Как думаешь? Или побрезгует?

Дни и ночи давно потеряли смысл, слились в неразличимую серую муть, наполненную болью. Боль делилась на фоновую — мучительную, но терпимую. И острую, запредельную, превращавшую его в воющий кусок обгорелого мяса. В такие моменты не оставалось ничего: ни гордости, ни силы воли, ни самоуважения, только омут, наполненный безграничной болью.

Но то, что приходило после омута, Акио ненавидел даже больше. Деловитые прикосновения лекаря, втирающего исцеляющую мазь. Вкрадчивый голос мастера-палача. Проклятый свиток с признанием, на котором всего-то нужно один раз поставить подпись…

И все закончится.

В первый раз он рассмеялся и плюнул ублюдку в лицо. Палач не обиделся. Утерся, а потом ласково погрозил пальцем и велел снова подвесить строптивого пленника.

Сейчас Акио уже не тратил силы на брань и оскорбления. Просто молчал.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Краткие мгновения, когда жить почти можно, когда боль не лишает разума, не застилает весь мир.

Ледяной Беркут сам не знал, что держало его. Фамильное упрямство Такухати? Презрение, которое он ощущал к сёгуну? Гордыня? Но всякий раз, когда пытка прекращалась, когда на свежие раны падали первые прохладные капли мази, а в губы вливали лекарский настой, Акио испытывал почти нестерпимое желание сдаться.

Подписать проклятую бумагу, признаться в измене, которую не совершал.

Лишь бы все прекратилось.

К чему эта обреченная борьба, если живым Ясуката его отсюда не выпустит?

Но был еще Эссо, который ждал своего повелителя. Были Хитоми, Нобу и все люди, за которых отвечал Акио. Раньше он думал, что у него еще есть невеста. Ошибался. Была императрица. Долг, а не любовь, но это тоже немало.

Есть за что бороться.

Поэтому Акио стискивал зубы так, что сводило челюсть, отворачивался и молчал.

В последнее время он стал терять сознание слишком часто. На самоуверенном лице мастера-палача поселилась озабоченная гримаса. Он даже распорядился увеличить промежутки между пытками.

Вдох. Выдох. Целебная мазь на раны и сочувственный голос:

— Подпиши…

Глава 10 НЕ ВСЕ ПУТИ

На этот раз Акио понял, где оказался, почти сразу, как только пришел в себя. Усилием воли отбросил воспоминания о боли, возвращая себе здоровье и силы, сел рывком и огляделся.

Пик Такэхая. Статуя первопредка отбрасывала косую тень через всю каменную площадку. Где-то совсем рядом шумел прибой. Акио успел удивиться — откуда здесь море? — а потом к нему прижалось женское тело, мир моргнул и сменился уже знакомыми стенами заброшенного храма.

Мия дрожала и всхлипывала, судорожно вцепившись в его плечи. Словно боялась, что он сейчас исчезнет, и пыталась всеми силами удержать его. И — проклятье! — она снова была обнаженной. Как и он.

Его императрица…

Нет, его женщина.

— Не ной, — хрипло сказал Акио.

Вассал не должен так разговаривать с сюзереном. Но какая из нее, ко всем ёкаям, императрица? Правительница должна уметь, не изменившись в лице, отправлять людей на смерть, а Мия так и норовит всплакнуть над каждым.

Девчонка. Маленькая, глупая.

— Ну хватит реветь. Заживет.

Нужно было выпустить ее из объятий, но он не выпустил. Наоборот, прижал к себе крепче, погладил пальцами вдоль тонкой ложбинки позвоночника, поцеловал в заплаканные глаза.

Мия была как исцеляющий бальзам. Каждое прикосновение к ней отодвигало куда-то в сторону память о подвале, наполненном болью и запахом жженой плоти.

Она послушалась его и затихла, уткнувшись в плечо. Только вздрагивала временами, словно давя рыдания. Акио откинулся на циновку, прижал к себе гибкое девичье тело и так лежал — бездумно, без движения. Он ощущал себя измученным, дошедшим до последней черты. И все соображения о долге и обязанностях вассала не могли заставить его выпустить девушку из объятий. Мия была нужна ему сейчас как воздух. Единственная реальность в зыбком царстве иллюзий, она воплощала в себе все лучшее, что было в его жизни.

Девушка снова вздрогнула и заговорила прерывающимся от слез голосом:

— Я все время думала — как ты, что с тобой? Но и самые жуткие мои кошмары не так страшны, как… — Она осеклась.

Акио криво ухмыльнулся. Блокаторы запирали магию внутри тела и ускоряли регенерацию в десятки раз, но даже она не спасала. Он выглядел немногим лучше, чем после сражения в Огненной долине.

Кроме лица. Лицо палачи не трогали. На суде сёгуну был нужен раскаявшийся, но внешне целый и здоровый Такухати.

— Заживет. И не такое заживало.

Мия тяжело выдохнула сквозь зубы, гася рыдания. Еще не хватало, чтобы Акио ее утешал, как слабовольную истеричку. После всего, что ему пришлось перенести…

Она почувствовала, как в душе разгорается холодный огонек ненависти к Ясукате. Новое, доселе не испытанное чувство, в нем таилась странная сила.

Сёгун был повинен в смерти ее родных, в смуте, царившей в стране последние годы, в бессмысленной войне, развязанной с Самханом.

Но по-настоящему Мия смогла его возненавидеть, только увидев, что палачи Ясукаты сделали с ее любимым.

— Зачем ему это?

— У него нет доказательств измены, ваше величество. Сёгун старается их получить.

— Ты, наверное, меня ненавидишь, — горько сказала она. И ощутила, как мужчина замер от изумления.

— За что я должен вас ненавидеть?

В горле поселился горький ком, не дававший ни нормально вдохнуть, ни сказать слово. Начинать этот разговор, признавать вслух свою вину было страшно. Страшно до нервной дрожи, до почти невыносимого желания уйти, сбежать, исчезнуть…

— Это я виновата, что тебя арестовали, — еле слышно выдавила девушка. — Это мой виим… и я не ушла тогда.

Она зажмурилась, ожидая, что Акио подтвердит это обвинение и оттолкнет ее. Признавая его право так поступить.

Но он усмехнулся и поцеловал девушку в макушку.

— Я виноват не меньше. Стоило избавиться от проклятого самханского золота. Я же знал, что Ясуката ищет повод.

— Тогда почему… почему ты говорил, что хочешь разорвать нашу помолвку?

Акио тяжело выдохнул прямо ей на ухо:

— Ты императрица.

— А ты даймё!

— По традиции императрица берет консортом одного из младших сыновей любой соседней правящей семьи. — Он зарылся лицом в ее волосы и сдавленно произнес: — Прости, я не знал. Когда выкупил тебя… и потом. Я сейчас отпущу. Еще минуту…

Споря с его словами, его ладонь скользнула по спине вниз, опустилась на талию, притискивая Мию к горячему мужскому телу. И губы прижались к чувствительному местечку за ухом, где под кожей билась жилка.

— Так ты меня все еще любишь? — жалобно спросила девушка.

— Люблю! — простонал он, покрывая поцелуями ее шею. — Мое сокровище… моя Мия…

— И я люблю тебя, — тихо сказала Мия. — Ты — самый лучший. Я не хочу принадлежать никому, кроме тебя! Мне противна мысль о прикосновениях другого. Хочу быть твоей, рожать тебе детей, видеть, что ты счастлив! Не прогоняй меня. Пожалуйста!

Акио потрясенно выдохнул и стиснул девушку так, что у нее затрещали ребра.

— Ваше величество…

— Не называй меня так! Я хочу знать, что ты — главный, хочу тебе подчиняться. Хочу быть с тобой, а ты не сможешь иначе. И я не хочу иначе. Мне нравится быть твоей Мией, а не госпожой.

— Ты понимаешь, о чем говоришь сейчас?

— Понимаю. — Она провела кончиками пальцев вдоль его скулы. Поцеловала совсем легко, в щеку. В голове было странно пусто, а сердце рвалось на части от нежности, любви и страха потерять его. — Я не справлюсь одна, мой господин. Меня никогда не учили править, в отличие от вас. Не отдавай меня чужестранцу!

В глазах Акио вспыхнуло синее пламя.

— Не отдам, — хрипло пообещал он. — Никому!

Их губы встретились, и Мия ощутила, как ее затягивает в какой-то темный водоворот. Огненная волна прокатилась по телу, выжигая все мысли. Она обняла мужчину так отчаянно, словно погибала и он был единственной надеждой на спасение. Укусила его, почти всерьез, пытаясь оставить свою метку. Впилась пальцами, силясь удержать — мое, мой, не отпущу!

Страсть на краю бездны, любовь перед лицом почти неизбежной потери. Не осталось нежности, только животный инстинкт, желание доказать — себе? миру? — что жизнь сильнее смерти. И исступленные поцелуи были полны горечи и безумного страха утраты.

Руки до синяков сжимали ее тело, но Мия всхлипывала не от боли, а от внезапно проснувшегося острого голода. Сейчас ей хотелось грубости, звериной, жесткой случки, хотелось ощутить его на себе и внутри как можно полнее. Словно смешанная с наслаждением боль могла доказать, что все это происходит по-настоящему.

Пальцы резко вошли в ее тело, и она вскрикнула, широко раскрыла глаза и подалась вперед, насаживаясь на них.

— Да! Возьми меня! Сделай своей!

Подчиняясь его желанию, Мия перевернулась. Ощутила ладонями прогретый камень. Грубые волокна циновки впились в колени. Все это было таким реальным, настоящим, реальней самой реальности.

Жесткие ладони, охватившие ее бедра. Сладкое и чуть тянущее чувство наполненности, резкие толчки и крик, эхом повисший под сводом заброшенного храма…

Акио входил в нее глубоко, резко. И дергал за намотанные на руку волосы, вызывая легкую боль и сладостное чувство беспомощности. При каждом его погружении Мия вскрикивала и всхлипывала, умоляя не останавливаться.

Случка. Грубая и жадная. Движения, которые вышибают из тела все мысли, кроме животной жажды спариться, слиться. Удовольствие, за которым скрывается страх потери.

Он склонился, нависая над девушкой. До боли сжал грудь, резко ущипнул за сосок. Мия содрогнулась от сладостного спазма, царапнула пол и застонала в голос.

Тело скрутило звериное, острое, почти болезненное наслаждение. Акио навалился, вдалбливаясь в нее, потом судорожно выдохнул и замер.

Несколько мгновений в храме стояла оглушительная тишина. Единственным звуком, который слышала Мия, был стук ее сердца.

Нет, ужас перед будущим никуда не делся. Его не прогнало лихорадочное соитие. Страх навсегда порвать ту тонкую ниточку, что связывала их, стремление впечатать себя в другого, оставить метку — на душе, на теле — никуда не делись. Недосказанность, обреченность повисли в воздухе, застыли на языке горькой ноткой.

Но все же то, что они сейчас сделали, рассказало о чувствах лучше сотни бесполезных слов.

Он коснулся губами ее шеи сзади, совсем легонько, лаская дыханием кожу. Выпустил волосы и провел ладонью, зарываясь в них пальцами.

Хриплый шепот «мое сокровище!», сильные объятия, поцелуи — такие осторожные и нежные. После грубого дикого секса эта полная щемящей горечи нежность чуть не заставила Мию разрыдаться.

— Люблю тебя, — выдохнула она, обнимая своего мужчину. — Я так тебя люблю! Не смей умирать! Пожалуйста, не умирай!

— Не буду. — Его губы тронула грустная, чуть насмешливая улыбка. Он провел ладонью по бедру Мии. Там, где его пальцы оставили красные следы на нежной коже. — Тебе не больно?

— Нет!

Она и вправду не чувствовала синяков. То ли причиной тому стала иллюзорность, условность пространства сна, то ли слишком сильными и сложными были владевшие девушкой чувства. Теперь, когда болезненная страсть отступила, страх потери обрушился на Мию с особой силой, подмял, почти погреб под собой.

Здесь и сейчас он с ней и здоров. Но жуткое зрелище изуродованного пытками тела еще стояло у нее перед глазами.

Пока она тратит время в бесполезных бабских интригах и придворных развлечениях, ее мужчина вынужден терпеть такое.

Разве можно с этим смириться?

Она сглотнула, предчувствуя его реакцию на свои слова.

— Акио, послушай… Ясукате нужно признание в предательстве? Может, тебе стоит подписать его?

Он отстранился и гневно сузил глаза.

— Нет.

— Но тогда палачи оставят тебя в покое…

— Не обсуждается!

— Но почему? — беспомощно спросила Мия. Ей хотелось разрыдаться от этого глупого упрямства. — Главное — вытащить тебя из застенков! Я — императрица. Все даймё встанут на твою сторону. Это уже не будет бунтом.

— Такухати никогда не были предателями, — зло отчеканил Акио. — Я не опозорю свой род.

— Но ведь это неправда…

— Я сказал — нет, Мия!

Девушка часто заморгала, отгоняя глупые слезы. И вдруг замерла от неожиданной мысли.

— Я ведь императрица? Так, Акио? — медленно спросила она. — Я могу тебе приказать? Ради государства…

И отшатнулась — такая ослепительная ярость вспыхнула мгновенно в глазах ее мужчины. А потом Акио криво ухмыльнулся:

— Конечно, госпожа. Ваше величество вправе приказывать своему вассалу.

В тишине храма его голос прозвучал издевательски и зло.

Мия побледнела, осознав, что подошла к границе запретного и страшного. Сама чуть было не разрушив свое счастье.

Как тогда с фэнхуном.

Возможно, она и вправду сможет приказать Акио. Возможно, он даже выполнит ее приказ. Но этим она сделает то, чего так и не смогли сделать все палачи Ясукаты — сломает его. Навсегда обозначит его положение вассала. Послушного, исполнительного, полезного. Поймав его в ловушку, заставив выбирать между честью и долгом, Мия навсегда уничтожит властность, которая так притягивала ее к Акио. Встанет выше. Никогда уже не сможет испытать чувства абсолютной защищенности рядом с ним.

Даже если он простит ее за подлый приказ.

Ответственность — не мячик. Ее нельзя так просто подобрать, поиграться и вернуть другому, когда надоело.

Это то, что она любит в Акио. Стержень его личности. Умение решать за других, вести за собой. Да, не все его решения приятны, не со всеми Мия согласна. Но или так, или никак.

Он такой, какой есть. И такого его она не сможет контролировать. Но полюбила она Акио именно таким.

— Прости, — глухо сказала девушка. — Я никогда не буду приказывать тебе. Советовать, просить, спорить — да. Но приказывать — нет. Я не госпожа тебе. Я просто, — тут она всхлипнула, — не хочу, чтобы тебе было больно.

Акио вздохнул и обнял Мию, баюкая в объятиях, как ребенка, и мрачно усмехнулся.

— Заживет!

Джин пришел вовремя. Как всегда. Но на этот раз он пришел без Лина.

Необычно. Распластавшись на животе под потолком на уже хорошо знакомом выступе, Тэруко чуть свесила голову вниз и наблюдала, как старший принц Аль Самхан задумчиво изучает стойку с оружием. После того как Тэруко протерла свое убежище от пыли и убрала паутину, прятаться под потолком было одно удовольствие. Весь зал как на ладони, и нет риска чихнуть. А вот ее никто не видит.

Принцесса вряд ли смогла бы придумать убедительное объяснение, почему и зачем она подглядывает за почти каждым спаррингом своего жениха. Эти вылазки требовали времени, которое приходилось отнимать от собственных тренировок. Они были бесполезными и опасными. Однажды Шину приспичило обсудить что-то с двоюродной сестрой как раз в тот момент, когда Тэруко подсматривала за Джином. И принцесса еще долго потом оправдывалась, объясняя, что она была в своих покоях, просто задремала за ширмой, а Шин, видимо, не заметил.

И все же что-то заставляло ее раз за разом, презрев риск, приходить в зал за десять минут до тренировки самханцев, чтобы забраться под самый потолок и почти час зачарованно наблюдать за текучими смертоносными движениями Джина. Любезный и обаятельный принц был настоящей машиной для убийства, и отсутствие оружия ему нисколько не мешало, скорее наоборот. Сердце прыгало в груди, когда клинок младшего атташе свистел в волоске от шеи ее жениха. И в следующую минуту Джин делал резкий рывок, обезоруживал противника, и принцесса замирала от восторга, еле сдерживаясь, чтобы не захлопать в ладоши.

Девушка убеждала себя, что перенимает технику принца, и сама же мысленно усмехалась, понимая, как жалко звучит это объяснение. Чтобы изучить боевой стиль, нужно его практиковать, а не подсматривать.

Но в этот раз Джин пришел один. Отчего-то Тэруко только обрадовалась этому.

Раз пришел, значит, будет тренироваться. А один или с Лином — не так важно. Ей просто нравится смотреть, как он двигается.

Просто нравится смотреть! И ничего больше!

Как идет ему простая, не стесняющая движений одежда для тренировок! И Тэруко нравится смотреть, как он распускает сложную церемониальную прическу перед тем, как приступить к спаррингу. Как рассыпаются по плечам каштаново-рыжие пряди. Она хотела бы коснуться их, помочь завязать шнурком в простой хвост на затылке. Ему же, наверное, неудобно самому, без зеркала…

Джин снял со стойки боккен — тренировочный деревянный меч. Тэруко подобралась. Необычно. До этого она видела, как Джин фехтует самханским мечом. Тот был прямым и одноручным и предполагал совершенно иную технику боя.

Принц задумчиво повертел оружие в руке, примеряя баланс, встал в стойку. Потом выпрямился, задумчиво улыбнулся и бросил в пространство перед собой:

— Составите мне компанию?

Тэруко вцепилась зубами в ладонь, чтобы не ойкнуть. К кому он обращается? Не к ней же? Он ведь не знает, что она здесь, она ничем себя не выдавала!

— Ваше высочество! — Принц поднял голову и уставился прямо на Тэруко.

Под его взглядом девушка почувствовала, как ее лицо медленно заливает краска. Даже дышать от смущения стало трудно.

Принцессу Оясимы, последнюю из рода повелителей драконов, поймали на подглядывании! О Хатиман, бог войны, покровитель воинов! Стыдно-то как!

Принц широко улыбнулся и продолжил все тем же светским тоном:

— Даже если ваш ответ — нет, снизу смотреть удобнее. Спускайтесь.

Прятаться наверху бесполезно, раз уж ее убежище обнаружено. Принцесса спрыгнула и уставилась на деревянные доски у ног. Она ощущала себя моллюском, которого вытащили из раковины на свет.

— Так что насчет спарринга? — Джин словно не замечал душившего девушку смущения. — Лин просил освободить его от этой обязанности, так что я остался без партнера. А вы, как я слышал, неплохо фехтуете.

С этими словами он протянул ей боккен.

Принцесса почувствовала, что жгучий стыд отступает. Жених не спешил укорять ее за неподобающее для женщины поведение. К тому же с оружием в руках она чувствовала себя увереннее. И она давно и жарко мечтала об этом поединке.

Джин рассматривал ее, чуть склонив голову, и Тэруко почувствовала, как краснеет под его взглядом. Это было какое-то очень приятное смущение.

— С радостью! — выкрикнула девушка и снова смутилась от громкого эха, многократно отразившего ее голос.

Она выхватила у Джина оружие и пошла, обходя его осторожно и медленно, по дуге.

Ударить безоружного мечом, пусть даже деревянным, не так-то просто. Особенно человека, которому ни в коем случае не желаешь делать больно. Тэруко помнила, что принц сам по себе оружие опаснее любого меча, но медлила, не решаясь атаковать.

За что и поплатилась.

— Смерть, — безэмоционально сказал Джин, удерживая ладонь напротив ее горла. В другой руке принц сжимал боккен. Тэруко так и не успела понять, когда и как меч перекочевал к нему.

— Слабовато, ваше высочество, — насмешливо заметил Джин, с поклоном возвращая ей оружие.

Ах, слабовато?

Принцесса разозлилась, и вместе со злостью пришел азарт. Он прогнал мысль, что противник уязвим. Тэруко взмахнула мечом. И…

— Смерть.

Она пошла на хитрость. Провела ряд обманных выпадов, то отступая, то наступая. Темнила, следила, чтобы он не подходил слишком близко, а сама выжидала время, чтобы нанести один-единственный верный удар…

— Смерть.

Да что это такое?! Все ограничения, все запреты и правила учебных поединков вылетели из головы, Тэруко наступала, атаковала с единственной мыслью — любой ценой достать противника.

И это подействовало. Они уже почти пять минут кружили по залу, а Джин все еще не произнес злополучного слова. Правда, и Тэруко не могла его достать, как ни пыталась.

Выпад. Уворот. Обманный прием. Шаг назад. Следить за корпусом. Следить за положением в зале. Не дать припереть себя к стене.

Кажется, ей удалось переломить ход боя. Принц был все так же безмятежен и собран, но он отступал. И Тэруко, загоняя его в угол, ощущала бурлящий в душе первобытный яростный восторг. Неужели она сумеет одолеть в этой схватке?

— Смерть.

Она растерянно заморгала, глядя на лежащий у ног боккен и кулак, замерший напротив ее живота. Как же так? Она же побеждала?

Или он только забавлялся все это время, играя в поддавки?

— Научите меня, как вы это делаете! — жалобно попросила она.

— Нет.

— Но почему?

— Потому что в этой жизни открыты не все двери, ваше высочество.

Голос его прозвучал неожиданно жестко. Тэруко вздрогнула.

— Не во всякой битве можно выиграть. Не все желаемое нам доступно. И… — он помедлил, — не всегда помолвки заканчиваются свадьбами.

Внезапно стало трудно дышать. Девушка стиснула кулаки так, что пальцы побелели.

— На что вы намекаете? — звенящим голосом выкрикнула она.

— Не намекаю. — Это прозвучало приговором, в который не хотелось верить. — Я не люблю вас, ваше высочество. Я здесь только потому, что дал слово отцу и не могу отказаться.

В глазах защипало, и зал для тренировок вдруг размазался, словно скрытый пеленой дождя. Тэруко выпрямилась, удерживаясь из последних сил.

Она — принцесса Оясимы. Она не должна рыдать на глазах у самханца!

Даже если этот самханец только что ранил ее словами в тысячу раз больнее, чем ранит меч. И даже если он продолжает говорить — все так же равнодушно и холодно, словно поворачивает клинок в ране.

— Как видите, я честен: я не хочу вас. Мог бы притвориться, но вы умны и горды. Я не смогу долго лгать, а вы будете чувствовать себя униженной, когда правда выплывет наружу.

— Вы правы, — безжизненно подтвердила Тэруко, удивляясь, что еще может дышать и произносить слова. — Не будем унижать друг друга. Разорвите помолвку.

— Не могу. Я связан клятвой. Но это можете сделать вы, ваше высочество.

Отчего-то Тэруко в эту минуту стало весело. Это была какая-то горькая, болезненная радость. По губам поползла совсем не свойственная девушке язвительная ухмылка.

— И я не могу, — со смехом, похожим на рыдания, ответила принцесса. — Вы думаете, мне сильно хотелось быть женой ненаследного принца? Бесталанного и лишенного магии? Да какая дурочка захочет за вас замуж! Все вопросы к Шину, ваше высочество! Будь у меня право решать свою судьбу, вы бы даже не ступили на землю Оясимы…

Понимая, что еще немного и она позорно расплачется, уничтожив весь великолепный эффект от своей речи, Тэруко выпрямилась и почти бегом покинула зал.

Разрыдалась она потом, когда деревянная панель опустилась за спиной, ограждая принцессу от мира. И плакала почти час, сидя в темноте, уткнувшись лицом в колени.

Хотел помягче. Наивный…

Нет способа «помягче» объяснить женщине, что не хочешь ее. И никакие извинения тут неуместны.

Джин повертел в руках боккен, вернул его на место и встал в стойку. Тренировка не завершена, у него есть еще почти двадцать минут.

Он повторял заученные до автоматизма движения, а перед глазами стояло девичье лицо белей полотна. Закушенная до крови губа, вишневое пламя в раскосых глазах. И отчаяние, с которым она до последнего держала лицо.

Принцесса не умеет скрывать свои чувства. Произнося жестокие слова, Джин чувствовал себя палачом.

Но так надо. Так правильно. Решил — действуй. Не давай надежд, если любишь другую. Тэруко — хорошая, честная девочка, она заслуживает искренности.

Он заметил ее случайно, во время прошлой тренировки. Распластавшаяся под потолком фигурка, восхищение в широко раскрытых глазах — как оно польстило. Джину стоило большого труда сохранить невозмутимость, но он справился. Младший атташе так и не узнал, что они были не одни в зале в тот вечер.

Сколько раз она так подглядывала за ними? Этого следовало ожидать после встречи в «квартале ив и цветов».

Старший принц Аль Самхан покачал головой, признавая свое поражение. Хочешь отвратить от себя женщину, которая восхищается воинской доблестью? Спаси ей жизнь, а потом покажи себя мастером боевых искусств.

И все же, как невозможно хороша была принцесса Риндзин в сражении! Каким вдохновением сияло ее лицо, как умело и четко она двигалась. Джин солгал, когда сказал, что не хочет ее. Еще как хочет. Несмотря на присутствие любимой женщины рядом.

А какой соблазн был загнать Тэруко в сражении в угол, отобрать меч и поцеловать. Что-то подсказывало, что гордая принцесса Риндзин вряд ли стала бы возражать против такой награды победителю.

Не будь в его жизни Мии…

Джин стиснул зубы и рубанул воздух перед собой с особой яростью, прогоняя пустые сожаления.

Глава 11 ПОМОЩНИК

Каторжане отправлялись из Тэйдо на рассвете, сразу после открытия ворот. По дороге протянулась унылая цепочка обряженных в рванину и закованных в кандалы людей.

Нобу перебирал ногами, не поднимая глаз. Мятая тростниковая шляпа, раньше принадлежавшая Харуки, и распущенные грязные волосы полностью закрывали его лицо, да и кто станет рассматривать какого-то там арестанта? Напротив, торопившиеся в город к началу базарного дня торговцы и крестьяне брезгливо жались к краю дороги.

И все равно стыдно. Неимоверно стыдно. Он — младший сын даймё, стражник внешней охраны императорского дворца в чине тайи, Нобу Такухати, плетется по пыльной дороге среди воров и убийц.

Зато свобода.

Вот только проку от этой свободы немного. Руки связаны, на шее железный ошейник, и цепь от него тянется к двум другим собратьям по несчастью. Не сбежишь.

Он снова спросил себя, не сделал ли ошибки, согласившись на безумный план сокамерника. Но тот так уверенно заявил, что все получится, стоит лишь Нобу оказаться за пределами камеры.

Оказался. Дальше-то что?

— Ты оставишь Хитоми мне! — процедила Тэруко.

Принцесса пребывала в состоянии высшей ярости. Ноздри ее гневно раздувались, в глазах плясало вишневое пламя. Она стояла, хищно подобравшись, напоминая замершую перед атакой кошку.

— Нечего сестре бунтовщика делать при дворе, — отрезал ее двоюродный брат.

— Ты. Не тронешь. Ее, — очень медленно и раздельно повторила девушка. — Или я прилюдно откажусь стать женой принца. И как хочешь потом объясняйся с самханцами.

Она не шутила. Будь у Тэруко сейчас при себе оружие, она бы, пожалуй, рискнула попробовать убить двоюродного брата, наплевав на все последствия. Хитоми ни в чем не виновата. Какие бы разборки ни были у Шина с ее братом, подругу Тэруко не отдаст.

Принцесса умела защищать то, что было ей дорого.

Лицо сёгуна исказилось от ярости.

— Ты не сможешь вот так все отменить! — прошипел он. — О себе подумай. Я — твой опекун и знаю, как научить строптивую девку послушанию.

Тэруко издевательски улыбнулась:

— Не сомневайтесь, дорогой брат, я готова к любым последствиям. — Она гордо вскинула голову. — Ты не сможешь меня заставить, даже если изобьешь до полусмерти! И я — высокорожденная. Отец подарил мне танто, когда мне было десять. Тогда же он объяснил, как нужно делать сэппуку.

Очевидно, Шин поверил в серьезность ее намерений. После почти открытой угрозы самоубийства в его глазах вспыхнул алый огонь, а лицо стало задумчивым.

Смерть принцессы означала почти неминуемую гражданскую войну и грызню за власть. И нельзя позволить ей расстроить свадьбу — Самхан не простит. Проклятая стерва, чего она так вцепилась в девку Такухати?

Его ошибка. Тогда Шину казалось, что пристроить сестрицу нелояльного генерала во фрейлины к принцессе — хорошая идея. Внешне все пристойно — девка вроде и рядом и глаза не мозолит.

Кто же знал, что его придурковатая сестра вдруг сдружится с замухрышкой? Настолько, что готова будет защищать ее ценой собственной жизни.

Плохо. Значит, придется выждать до свадьбы. После церемонии Тэруко может вопить сколько угодно, это станет проблемой ее мужа, а не Шина.

Жаль, придется чуть отложить суд. Но ничего, Шин затянет свадебные празднества, чтобы никто из даймё не покинул столицу раньше времени.

Так будет даже удобнее. Суд сразу после праздника — не лучшая идея. А так у Шина останется еще две недели, хватит, чтобы сломить Такухати.

— Да подавись, — буркнул сёгун, тщетно пытаясь сохранить лицо. — Только следи, чтобы девка не маячила у меня перед глазами лишний раз.

Принцесса поклонилась. Гримаса ярости стерлась с ее лица, оно снова стало непроницаемым и высокомерным.

— Благодарю вас, любезный брат, что прислушались к моей просьбе, — произнесла она намеренно громко, явно для слуг, если те взялись подслушивать. — Разрешите удалиться?

— Иди, — велел Шин.

Когда за ней закрылась дверь, он схватил ритуальный посох и ударил им о стену так, что бамбук разлетелся в щепу.

При мысли, что он — опытный, взрослый мужчина, которого опасались даймё и правители соседних стран, — был вынужден уступить семнадцатилетней соплюхе, на Ясукату находило звериное бешенство.

Ничего. До свадьбы осталось не так уж и много, а потом Шин возьмет свое! Посмотрим, что скажет старший Такухати, когда палачи по очереди у него на глазах будут насиловать тринадцатилетнюю сестру. Может, Шин и сам не побрезгает присоединиться. Девочка хороша и свежа, как спелый персик.

Сёгун выпустил из рук остатки измочаленного посоха и рассмеялся.

Когда господин начальник городской стражи посмотрел на лежащее перед ним тело, его лицо приобрело интересный пепельный оттенок. Чтобы добиться такой мертвенной бледности, иные столичные красавицы часами просиживали в бадьях с молоком, умащивали кожу кремами и даже пили рисовый уксус.

— Это точно он? — спросил господин начальник хриплым шепотом.

— Точно. — Писарь наконец нашел протокол и зачитал с листа: — Харуки, фамилия неизвестна. Прозвище — Харя. Сирота, родственников нет. Карманник. Арестован по доносу мамаши Саки. Признался в неоднократных кражах. По решению судьи осужден на пять лет каторги в каменоломнях, куда и отбыл три дня назад.

— И он точно мертв? — еще тише переспросил начальник стражи.

Писарь кивнул и указал на синяки на шее мертвеца.

— Похоже, его задушили, господин. И он уже начинает попахивать.

Господин начальник почувствовал, как к дурноте и животному ужасу, которые он ощущал последние несколько минут, примешивается постыдная слабость в коленках.

— Если он здесь и мертв, то кто отбыл на каторгу? — задал он дрожащим голосом вопрос, ответ на который и так был известен всем присутствующим.

Мужчины переглянулись, потом писарь откашлялся:

— Господин…

— Немедленно отправить гонца! — высоким голосом выкрикнул начальник стражи. — Пусть вернет младшего Такухати до захода солнца! Иначе сёгун нам…

Что именно устроит сёгун, начальник уточнять не стал. И так понятно, что ничего хорошего.

— Господин, а что с трупом-то делать?

— Как обычно.

Мертвых принято сжигать. Тела сгорают в огне, души уходят, чтобы возродиться вновь в теле животного, птицы или человека. Если оставить тело гнить, душа будет бродить рядом, пока плоть не объедят черви. А то может и снова вселиться в разлагающийся труп, недаром так много сказок об оживших мертвецах и жадной до человеческого мяса нечисти.

Но на похороны преступников, почивших во время следствия, сёгун денег не выделял, справедливо полагая достойное погребение на деньги налогоплательщиков расточительством. А дураков, желающих оплачивать сожжение из собственного кармана, в управлении не водилось. Потому тела лихих людей или отдавали родственникам, или прикапывали на пустыре за городом.

— Жарко, — пожаловался один из стражников, вонзая лопату в рассохшуюся и спекшуюся землю. — Может, ну его? Хватит?

Солнце над головой жарило так, словно весь остров провалился в огненный ад Дзигоку.

Второй самурай тоже остановился, оценивающе смерил взглядом яму глубиной едва по колено.

— Маловато, — с сомнением протянул он. — Быстро протухнет по такой жаре. Запах пойдет.

Первый повел носом.

— Уже идет. И ладно. Нам-то что?

Вместе они подняли завернутое в ткань тело покойника и пихнули в вырытую яму, засыпав сверху сухой землей и щебнем.

— Уф… — протянул первый самурай со счастливой улыбкой. — Умаялись. Пошли, выпьем сливового винца.

Они еще не успели покинуть пустырь, когда рыхлая земля над прикопанным телом зашевелилась, разошлась. Покойник громко чихнул и сел.

— Ну наконец-то, — проворчал он, выпутываясь из куска ткани. — Видит Аматэрасу, я чуть было и правда хвост не отбросил. Они бы еще ложкой копали.

Он воинственно распушил усы, выбрался из могилы и принялся деловито отряхивать покрытую пылью шерсть.

— Но все-таки, — продолжал рассуждать он вслух, тщетно пытаясь избавиться от запутавшейся в шерсти землицы, — какой фантастический, невозможный дурак этот Нобу! Остается только надеяться, что господин Харуки Абэ умеет лечить даже неизлечимую наивность.

— А потом он посмотрел на меня. Так, знаешь, по-особому. И говорит: «Я собью этот плод».

— А ты?

— А я, знаешь, так глаза опустила. И говорю: «Но у вас осталась всего одна стрела».

— А он?

— А он: «Я собью его с первого выстрела».

— А ты?

— А я: «Ах, я буду вам так благодарна!»

— А он?

— А он достал лук, нацелился и промахнулся.

Грянул дружный женский смех, раздались едкие комментарии. Если бы косорукий герой рассказа слышал сейчас уничижительные эпитеты, которыми награждали его фрейлины принцессы, сгорел бы со стыда.

Беседа тянулась неторопливо. Обсуждения мужчин, нарядов, сплетни о знатных персонах, счастливые и несчастливые приметы, предвкушение будущих праздников и смакование подробностей уже прошедших.

Те же темы, что и вчера, и три дня назад.

Мия воткнула в ткань иглу, укололась и зашипела от боли. По бледно-желтому шелку расплылось кровавое пятно. Испортила почти законченный узор.

Она раздраженно отбросила плоды своих трудов, потянула за воротник, тщетно пытаясь глотнуть больше воздуха. Душно.

Сквозь приподнятые ставни на татами ложились ровные прямоугольники солнечного света. Воздух за стенами дворца дрожал и плыл от зноя.

Душно было не только в женских покоях, жара накрыла Тэйдо незримым раскаленным куполом. Дождя не было с той самой грозы, от которой Мия пряталась под крышей радзё.

Жара, духота и скука. Бесконечные разговоры ни о чем, бесконечная бесполезная вышивка.

Мия прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Причина снедавшей ее душу тревоги совсем не в окружении. И даже не в жаре.

Пока она здесь бессмысленно тратит время, над Акио издеваются палачи узурпатора. А она за три недели так и не сумела пробраться в покои принцессы!

Еще немного, и время выйдет.

Девушка сознавала, что находилась в шаге от того, чтобы начать делать глупости. На нее давило чувство вины перед любимым человеком, и изматывающий страх за него.

Но разве вышивка и сплетни помогут его спасти?

Странное место — двор Тэруко Ясуката. Как будто кто-то нанял неопытных, но старательных актеров, чтобы играли, изображая придворную жизнь. Они и играют в меру своих представлений о том, какими должны быть придворные дамы. Иногда получается убедительно, иногда не очень. А самой принцессе и вовсе нет дела до актеров. Кажется, дай ей волю, отошлет всех, кроме Хитоми.

Жизнь фрейлины во многом похожа на жизнь гейши. Днем — посиделки с подругами, сплетни. Женские разборки, обиды на пустом месте, маленькие альянсы, «дружба против» других придворных дам. Вечером — пышные празднества, флирт с мужчинами.

Принцесса Тэруко к полуденным посиделкам не выходила. Мия себе такого позволить не могла.

Она даже не могла позволить себе провести это время с пользой. В первый день, когда Мия достала прихваченный из библиотеки дворца свиток с нудным географическим описанием южных провинций, ее закидали насмешками и вопросами.

Больше девушка не решалась привлекать к себе внимание.

— Помоги мне, пожалуйста! — Негромкий голосок Хитоми, обращенный к одной из фрейлин, вырвал Мию из тягостных раздумий.

Младшая сестра Акио замерла с бритвой над шелковым полотнищем. Ей нужно было обрезать ткань по краю — там, где нитки растрепались, образовав некрасивую бахрому. Но сделать это ровно в одиночку невозможно.

— Не могу, — фыркнула девица. — Разве ты не видишь, что я занята?

И кивнула на выложенные перед ней фишки маджонга, в который играли она и еще три девушки, ее ближайшие подруги.

— Я помогу! — встрепенулась Мия, чем заслужила неприязненный взгляд со стороны всей четверки.

Остальные фрейлины недолюбливали Хитоми. Было тому виной сомнительное происхождение самой северянки или ее слишком мягкий характер? Или особое расположение принцессы?

На лице Хитоми вспыхнула радостная улыбка, она протянула Мии кусок полотна.

— Держи за края и натягивай. Я обрежу.

Вдвоем они благополучно управились с неровным краем.

— Может, тебе еще чем-нибудь помочь? — спросила Мия.

Хитоми улыбнулась, показав ямочки на щечках:

— Буду очень благодарна, Миако-сан.

Мия ощутила, как тонкая, еле заметная ниточка взаимной симпатии, протянувшаяся между ней и Хитоми, чуть окрепла. Уже ради одного этого стоило прийти сегодня в общий зал.

Какая милая у Акио сестра. Такая добрая, искренняя. Неудивительно, что он так любит свою Хитоми. Мия тоже уже готова полюбить ее всем сердцем…

Они как раз расстилали второе полотно, когда прошелестела дверь. В комнату заглянула служанка.

— Принцесса вызывает Хитоми Такухати.

Мия, закусив губу, проводила взглядом девушку. Это повторялось из раза в раз. Стоило ей заговорить с сестрой Акио, как ту подзывала к себе Тэруко. Отвлекала каким-нибудь поручением или задавала вопрос. Принцесса словно не желала, чтобы у Хитоми появились другие подруги.

Или она ревновала именно к Мии?

Девушка снова вернулась к своим невеселым мыслям.

Нужно что-то придумать, как-то отвлечь принцессу, чтобы обыскать ее покои. В одиночку тут не справиться, нужен напарник. Такеши Кудо клятвенно обещал внедрить связного, у которого будет доступ к женским покоям. И где этот связной?

— Не тут ли прячутся наши девицы? — загудел веселый мужской голос за стенкой.

Дверь распахнулась, и в комнату вкатился низенький округлый мужчина. На носу мужчины красовались очки в толстой оправе, придававшие ему неуловимое сходство с лемуром лори. На плечи была накинута куртка-хаори, которую явно шили на куда более рослого человека, отчего полы ее почти подметали пол. Из-под хаори виднелись роскошные хакама в канареечно-желтую, алую и бирюзовую полоску. От этого великолепия у Мии зарябило в глазах.

— Вот они где, красавицы! — Мужчина приосанился, огладил голову и подмигнул Мии. — Ну, будем знакомы.

— Танака-сан — новый лекарь принцессы и ее фрейлин, — пояснила госпожа Мадока Хига, вошедшая за мужчиной.

— Повелитель клистиров и гроза чирьев, — встрял лекарь.

Недоумение на лицах девушек сменилось понимающими улыбками и смешками.

— А сейчас, красавицы, я побеседую с каждой из вас наедине. Расскажете мне про свои болячки.

На исходе второго дня конвой остановился на окраине небольшого городка. На ночь заключенных завели в барак — длинный и узкий, похожий на бывший хлев. Арестанты не роптали, прошлую ночь им и вовсе пришлось провести под открытым небом, а так хоть какая крыша над головой.

Будущие каторжане уже частично спали, когда в барак вошли двое конвоиров. Они прошлись над цепочкой скованных людей, рассматривая их при свете фонарей, и остановились напротив Нобу.

Юноша обмер. Неужели подмену обнаружили? Сейчас его раскуют и отправят обратно в Тэйдо, в яму. И единственным шансом на побег остается убить стражника, потому что в яму Нобу не вернется.

Его расковали, но в Тэйдо не отправили.

— Мать тебя выкупила, подлеца, — сплюнул на пол начальник конвоя. — Золотой заплатила. Ноги ей целуй.

И пихнул ничего не понимающего Нобу в сторону полной женщины в застиранной синей одежде с рисунком в мелкий цветочек.

— Сыноче-э-эк, — заголосила женщина. — Харуки-и-и, кровиночка моя!

Опешивший Нобу пытался что-то возразить, но был немедля втиснут лицом меж двух необъятных полушарий. Внешне рыхлая и неповоротливая незнакомка сжала его в воистину богатырских объятиях так, что ребра затрещали. Почти задыхаясь в стальной хватке ее ручищ, Нобу слышал, как она нараспев благодарит господ самураев, делится подробностями сбора выкупа и радуется, что успела в последний момент.

Господа самураи вежливо поддакивали и зевали.

Наконец Нобу позволено было оторваться от роскошного бюста незнакомки. Женщина схватила полупридушенного, недоумевающего юношу за шиворот и потащила за собой в ночную тьму, громко божась устроить «беспутному сыночку» изрядную трепку.

К тому моменту, как Нобу достаточно пришел в себя, чтобы оказать сопротивление или поднять крик, они уже отошли от барака на изрядное расстояние.

— Стойте! — выкрикнул юноша, вырываясь из объятий страшной женщины. — Вы кто? Зачем вы меня выкупили?!

Женщина обернулась. Глуповатая добродушная маска сползла с ее лица, взгляд стал собранным и цепким, и Нобу почувствовал, как по коже поползли жутковатые мурашки. Сразу вспомнились детские сказки о горных ведьмах или Снежной женщине.

— Я — твое спасение, мальчик, — тихо, но очень четко ответила незнакомка. — Так что шевели ногами, и побыстрее.

— Я никуда не пойду с вами, пока вы мне все не расскажете.

Женщина тяжело вздохнула, отчего ткань на ее необъятной груди угрожающе натянулась и затрещала.

— Молоде-о-ожь, — протянула она. И потянулась, словно для того, чтобы потрепать Нобу по щеке.

А потом стало темно.

Глава 12 СЕКРЕТЫ ЗАМКА ШИ РЮ

Принцесса гневно нахмурилась:

— Если она так больна, что не может быть фрейлиной, ей лучше вернуться к отцу.

Смешной человечек в полосатых хакама покачал головой:

— Ай, ну кто сказал — не может быть! Может, все может. Но сегодня не может.

— Почему?

Он с важным видом поправил очки на носу.

— Сейчас сезон цветения водяных лилий, а у Миако-чан сильнейшая аллергия на их запах. Нет-нет, как врач я решительно и бескомпромиссно не позволю отпускать пациентку туда, где ее жизни будет угрожать опасность! Никаких прогулок на лодках!

— А, ну тогда конечно, — разочарованно согласилась принцесса.

Зря она надеялась, что избавиться от навязанной фрейлины будет так просто. Ну хоть один вечер без дочери Кудо, и то хорошо.

С тех пор как ее жених вернулся на холм в компании Миако, неприязнь принцессы к девушке только крепла с каждым днем. Тэруко понимала, что ее ревность беспочвенна — ни принц, ни фрейлина ни разу не давали повода заподозрить, что между ними что-то было. Принцесса стыдилась своей неприязни, но сделать с ней ничего не могла. Быстрей бы Миако Кудо окрутила кого-нибудь из самханцев и убралась с ее глаз!

Аллергия? Так ей и надо! Не увидит танца светлячков над водами озера, не вдохнет аромата лилий.

— Пусть остается.

Все время, пока фрейлина и принцесса собирались на вечернюю прогулку на лодках, Мия провела у двери, приникнув к ней ухом. «Скорей! Скорей!» — мысленно поторапливала она девиц, а те то уходили, то снова возвращались, позабыв веер, накидку, мандариновое масло от комаров.

Как же долго длятся всегда женские сборы!

Уже перед тем, как вся пестрая компания девушек покинула крыло, в комнату заглянула Хитоми.

— Привет, — сказала она, просовывая голову внутрь. — Ты не спишь?

— Н-нет, — ответила Мия. Она едва успела отпрыгнуть от двери, заслышав шаги.

— Грустишь?

— Почему? Ах да, грущу. — Девушка неубедительно изобразила печаль. — Но я уже привыкла, — никаких лилий, — добавила она.

Взгляд, как назло, упал на туалетный столик, где среди баночек с пудрой и толченым углем стоял граненый флакон.

Мия обмерла и мысленно поклялась выбросить притирания с эссенцией водяных лилий, как только за Хитоми закроется дверь. Хорошо еще, что Тэруко не запомнила ее духов!

— Не печалься, это только один вечер. — Хитоми сочувственно улыбнулась. — Хочешь, я привезу тебе подарок?

— Я…

Из коридора раздался резкий окрик принцессы: «Хитоми!»

— Иду, госпожа!

Девушка воровато оглянулась, шепнула «я привезу!» — и захлопнула за собой дверь.

Выплеснутая на голову миска ледяной воды заставила его вынырнуть из беспамятства.

— Просыпайся, — раздался резкий мужской голос. — Хватит дрыхнуть!

Нобу вскрикнул, сел и заморгал. Холодные струйки неприятно защекотали шею, ручейком потекли за шиворот.

— Где я? Вы кто?

Он пригляделся к круглолицему, бритому налысо мужчине и изумленно разинул рот.

— Харуки? — неуверенно переспросил Нобу. — Это ты?

Большую часть времени в яме стояли густые сумерки, но временами крышку приподнимали, чтобы спустить еду и воду для узников, и Нобу успел разглядеть внешность собрата по несчастью. Он неплохо запоминал лица и сейчас мог бы поклясться, что перед ним тот же самый Харуки, бок о бок с которым Нобу провел почти неделю. Тот самый Харуки, который отдал на прощанье Нобу свои обноски.

Но как он переменился!

Словно вырос и раздался в плечах. Черты лица стали жестче, заострились. Вместо вечной смешинки в глазах теперь горело серое пламя. Нобу попытался вспомнить клан, магия которого окрашивала радужку в серый, но не смог.

И пусть Харуки по-прежнему был одет в простую черную одежду для тренировок, без всяких узоров и вышивки, сам его вид и осанка не оставляли сомнения — перед Нобу стоит не безобидный воришка, а благородный человек. Самурай и воин.

— Харя, что происходит? Что все это зна…

Пощечина обожгла лицо.

— Не «Харя», — сквозь зубы процедил Харуки, — а «господин Абэ».

Нобу вздрогнул. Имя уничтоженной гильдии синоби слишком тесно было связано с кланом Абэ. А обидная пощечина прочистила мозги, заставила вспомнить о магии теней.

Ее еще называли «серой».

А в следующую минуту он наконец понял, что все это было не случайно. Одни боги знают, зачем Нобу потребовался гильдии синоби, но воины тени — таинственные и неуловимые — вызволили его из заточения.

Он даже почувствовал прилив гордости. Он нужен синоби! Именно он — Нобу Такухати, ведь они вытащили его, а не его старшего брата.

Юноша с запозданием поднялся и поклонился, как младший старшему.

— Когда мы сидели в яме, вы разрешили называть вас Харей.

Синоби перевел взгляд куда-то за спину Нобу:

— О чем это он?

Над ухом раздался низкий женский смех:

— Дайхиро принял твой облик. Воришка Харуки по прозвищу Харя.

Мужчина беззлобно выругался.

— Отомстил все-таки, стервец. Ладно, при случае верну должок.

Нобу обернулся и уперся взглядом в уже знакомый необъятный бюст. Женщина стояла, чуть подбоченившись, и глядела на синоби с материнской укоризной.

— Ой, ну я тебя умоляю! — воскликнула она. — Вы, мужчины, иной раз как дети малые. Один начал, другой продолжил, и оба хороши. Делать тебе больше нечего, как за маленьким енотиком гоняться! Обалдуй!

От такого обращения со стороны обычной женщины к самураю Нобу поперхнулся и закашлялся, чем привлек к себе внимание.

— Хватит! Потом поговорим. — Синоби поднял руку, призывая к молчанию, и смерил Нобу холодным и оценивающим взглядом. — А что скажешь по поводу его?

Тон, которым он говорил, не понравился Нобу. Так говорят о не слишком-то нужной вещи, которую жалко выкинуть.

Нужно перехватить инициативу. Как это делал Акио на переговорах.

— Я готов обсудить условия сотрудничества. — Это получилось совсем не так солидно, как он надеялся, хоть Нобу и пытался скопировать интонации старшего брата.

— Хороший мальчик, — умилилась женщина. — Но молодой и глупый. Пороть.

— Пороть самурая? — Господин Абэ негромко засмеялся. — Ну и идеи у тебя, тетушка Сагха!

Женщина философски пожала плечами:

— Хорошая порка еще никому не вредила. Я тебе скажу: лучше один раз потерпеть и подумать над своим поведением, чем всю жизнь дураком мыкаться.

Несмотря на то что пребывание в яме заставило Нобу пересмотреть свои представления об унижении, он почувствовал себя оскорбленным этим диалогом.

— Я требую объяснений! — Это прозвучало слишком пафосно, но зато привлекло внимание, как он и хотел. — Вы спасли меня, значит, я зачем-то вам нужен. И я требую уважения!

Господин Абэ сощурился.

— Ты — никто. Ничтожество, которым дорожит даймё Такухати. Поэтому ты попал в яму, поэтому мы тебя из нее вытащили. Хотя я бы на месте твоего брата и его невесты оставил тебя там, после того как ты сдал его шавкам сёгуна.

— Что? Я?! Да я… — От возмущения Нобу так оторопел, что даже не сразу нашелся что ответить.

— Конечно ты. Нашел где язык распускать — в «квартале ив и цветов»! Ты разве не знаешь, что все девки, от дешевых шлюх до элитных гейш, сотрудничают с тайной службой?

Задыхаясь от возмущения, Нобу вывалил синоби все, что знал по поводу брата и его любимой гейши, которая, конечно, и сдала Акио. Именно она, иначе просто быть не могло! Он цеплялся за эту мысль, как утопающий цепляется за обломки корабля во время бури.

— Девка, говоришь? — насмешливо спросил господин Абэ. — На Эссо? И как она с Эссо связывалась со службой безопасности?

— Не знаю! — запальчиво выкрикнул Нобу. — Это не важно!

— Да ну… — Улыбка синоби стала неприятной. — И эта же девка опоила тебя в «Медовом лотосе»? И стражу тоже она позвала?

Нобу зажмурился. Вспомнился вечер перед арестом, ласковая улыбка Уме, странный травяной запах чая…

Нет! Это не может, не должно быть правдой! Это кто-то другой, не она!

Потому что если она, то Нобу — дурак и предатель, на счету которого жизни верных людей. И жизнь собственного брата.

Он даже всхлипнул от ужаса перед неминуемым осознанием своей ошибки.

— Хороший мальчик, — добродушно прокомментировала тетушка Сагха. — Но глупый. Пороть!

Скрип тюремной двери вырвал его из забытья. Пленник медленно поднял голову и при виде визитера растянул губы в дерзкой усмешке:

— Давно тебя не было.

Голос прозвучал сипло, еле слышно — голосовые связки еще не восстановились, — но не дрожал. И это понравилось Акио.

В последние дни что-то изменилось. Даже боль перестала быть такой мучительной, словно отошла куда-то в сторону. А может, он привык.

И теперь у него были сны. Наполненные счастьем, глоток свежего воздуха в непрекращающемся кошмаре заполненных пытками дней. Порой Ледяной Беркут вспоминал их и улыбался блаженной улыбкой, а мастер-палач прекращал пытку из опасений, что пленник сойдет с ума.

Акио уже знал, что выиграл эту битву. Время, отпущенное на дознание, приближалось к концу, еще немного, и Ясуката должен будет предъявить на суд равных «предателя», а у него нет ничего. Ни доказательств, ни подписанного признания.

Иногда Ледяной Беркут даже беззвучно смеялся от этой мысли. И младший палач при взгляде на его лицо вздрагивал и ронял щипцы.

В последние дни палачи больше не навещали его. Приходил только лекарь; смазывал раны и ожоги, вправлял кости в сломанных пальцах так, чтобы они срастались правильно.

Это могло означать только одно: до суда осталось совсем немного времени. Поджившие следы пыток скроет одежда, но даже для усиленной регенерации требуется время, а пленник должен выйти к прочим даймё на своих ногах. Если главы кланов увидят, до какого состояния сёгун довел обвиняемого, они не станут слушать признания. Каждый примерит ситуацию на себя и возмутится.

Поэтому Ледяной Беркут приветствовал врага радостно, почти весело.

Тот подошел ближе, сжимая в руках хорошо знакомый ненавистный листок бумаги с признанием.

— Лучше подпиши.

Акио издевательски рассмеялся:

— Как предсказуемо, Шин. А если нет? Что тогда ты мне сделаешь? Прикажешь пытать?

— Прикажу пытать…

Даймё снова рассмеялся. Совершенно искренне. Возможно, сторонний наблюдатель углядел бы в этом признак надвигающейся истерики или сумасшествия, но Акио было смешно. До слез.

— Серьезная угроза.

— …твою сестру, — не меняя выражения лица, продолжил сёгун.

Смеяться резко расхотелось. Акио с рычанием подался вперед, в тысячный раз проклиная блокаторы, цепи и собственную слабость месяц назад, когда Шин был в его руках, а он так и не сумел довершить начатое.

Ясуката торжествующе улыбнулся.

— Я не хотел, чтобы до этого дошло, но ты не оставил мне выбора. Как думаешь, сколько она продержится, если ее подвесить рядом? — задушевно спросил он.

Поток оскорблений и брани от пленника сёгун выслушал все с той же торжествующей улыбкой.

— Даже жаль ее — такая нежная девочка. Могла бы выйти замуж, порадовать какого-нибудь самурая. Боюсь, после моих ребят от нее мало что останется. Думаю, перед тем как они начнут, я попользуюсь малышкой. Сорву цветочек.

— Если ты хотя бы пальцем прикоснешься к ней, мразь…

— То что? — резко спросил сёгун. — Что тогда, Такухати?

Ледяной Беркут тяжело дышал и молчал. В голове мутилось от звериного бешенства, перед глазами плыли багровые пятна. Внезапно он напряг все мышцы и рванулся, мечтая, чтобы сталь не выдержала и разлетелась. Только добраться до этой наглой, ухмыляющейся рожи, только коснуться его хотя бы одним пальцем! Плевать, что на руках блокаторы, Акио размозжит ублюдку череп о стену, сунет головой в очаг, голыми руками оторвет все, что торчит, навсегда лишив возможности быть с женщиной…

Цепи натянулись, как сотни раз до этого, но выдержали. Ясуката отшатнулся, а потом нервно рассмеялся.

— И это все? Не впечатляет, щенок. — Он задумчиво покачал головой. — Я знал, что ты к ней привязан, но чтоб настолько…

Акио стиснул зубы, стараясь не застонать от ярости. Ясуката этого и добивается. Нельзя было отзываться на имя Хитоми и показывать ему свою слабость. А теперь уже поздно.

— Кстати, — продолжил сёгун, — кроме сестры у тебя есть еще и брат. Он тоже в тюрьме. Мои люди предложили ему свидетельствовать, но упрямство и неразумность — фамильная черта Такухати.

Он неодобрительно покачал головой и направился к выходу. Уже на пороге обернулся.

— Думай, Такухати. У тебя неделя. Мне все равно, когда ты подпишешь — сейчас, через три дня или уже после того, как мы начнем. А вот твоя сестра может решить, что брат совсем не желает заботиться о ней.

Как только все девушки покинули здание, Мия прокралась к покоям принцессы и шмыгнула внутрь.

Три смежные комнаты. Но тайник находится в самой дальней.

Мия добралась до нее почти бегом. И замерла в дверях.

Здесь по-прежнему, как и шестнадцать лет назад, была спальня. Кровать на низеньких ножках с резными бортиками. Наброшенный на колонны полог из полупрозрачного шелка защищал спящего от москитов. Рядом с кроватью на столике стояла ароматическая курильница, сейчас погасшая и пустая. Чуть дальше пара шкафов, тоже в самханском стиле — из красного дерева, покрытые прихотливой резьбой. Стенные деревянные панели покрывала роспись, изображавшая битву богов с демонами.

Где-то здесь.

Мия медленно прошлась вдоль стены. Харуки Абэ не помнил точного расположения тайника и не знал, как его открыть. Значит, ей придется придумать что-то самой. Она обязана найти его, другого шанса просто не будет!

— Чем это ты тут занимаешься?! — грозно вопросил голос из-за спины.

Девушка подпрыгнула, оглянулась и при виде разноцветных полосатых хакама опустилась на кровать. Ослабевшие ноги не держали.

— Я убью тебя, — жалобно пообещала она. — Нельзя же так пугать!

— Можно еще и не так! — фыркнул тануки, поправляя очки. — Что за новости — обыскивать и без меня? Да я, чтоб ты знала, самый лучший в мире специалист по поиску чего угодно!

— Все! — констатировал тануки четыре часа спустя и развел руками. — Я иссяк, Мия-сан. Ничего больше не могу придумать. Мне кажется, нас обманули и направили совсем не в ту комнату.

Мия покачала головой:

— Нет! Это должно быть здесь!

Она снова, уже в тысячный раз, ощупала панель рядом с кроватью. На панели художник изобразил умирающего дракона. Тело дракона было изранено, кровь вытекала из ран, собираясь в небольшое озерцо.

Единственная из деревянных панелей в комнате, которая отозвалась на простукивание звонким эхом. На вид совершенно обычная, такая же, как другие. Ни выступа, ни рычажка. Ничего, за что можно было бы уцепиться, надавить, дернуть. Но как-то же она открывается!

— Там может быть не тайник, а, например, часть тайного хода, — нудел над ухом тануки. — Или шахта для воздуха.

— Нет! — упрямо повторила девушка. — Он там.

Если тайника нет в комнате, на которую указал синоби, вся затея с внедрением Мии в свиту принцессы теряет смысл. Наверное, для Такеши Кудо две с половиной недели — мелочь. А вот для Акио…

Для Акио и для Мии, потому что она не видит себя на троне без него. Она вообще не хочет жить без него.

— Надо рассуждать логически, — продолжал убежать ее Дайхиро. — Для открытия тайника нужна сила крови Риндзин. Ты у нас вроде как Риндзин, в этом нет сомнений. Тайник не открывается, значит…

— Сила крови!

Мия замерла, расширенными глазами глядя на стену в аметистовых и алых мазках краски.

— Ну конечно же! Сила крови! Дайхиро, ты умница!

Она вскочила, огляделась. Подбежала к ближайшему шкафу.

Енот важно огладил себя по усам.

— Разумеется, я умница, с этим не спорит даже Такеши Кудо. А что ты ищешь?

— Что-нибудь острое.

— Зачем?

Но Мия уже нашла брошь с острой трехгранной иглой. Кольнув палец, она приложила его к озеру крови на картине, взмолившись про себя пресветлой Аматэрасу, чтобы ее догадка оказалась верной.

И мир вокруг исчез.

Неведомая сила словно втянула ее внутрь камня. Черного, с белыми прожилками камня, из которого был построен замок Ши-Рю. Протащила коридорами мимо анфилады комнат и залов. Контуры помещений вспыхивали перед глазами Мии бледным светом, серым светились вентиляционные отверстия, зеленым кармашки-тайники, голубым секретные ходы — сложная система пересекающихся и разветвляющихся коридоров и тупиков, тайный замок внутри стен замка.

Она ощутила дух замка, видевшего бесконечную череду правителей, прониклась его трехсотлетней усталостью.

Говорят, что у старых строений появляется личность. У замка Ши-Рю была душа. Выстроенный императором Риндзин для своих детей, он не любил узурпатора, занявшего эти стены. Поначалу Ши-Рю пытался выжить убийцу. В замке гнило дерево, ломались двери, по коридорам гуляли злые сквозняки, в спальни неведомым образом заползали скорпионы, еда вечно была недожаренной или подгоревшей, во внутреннем дворике сохли деревья, а однажды обвалилась южная пристройка, лишь по чистой случайности не прибив проходившего мимо сёгуна.

Потом Ши-Рю смирился. И заснул.

Мия моргнула. Она сидела у деревянной панели, уставившись на нарисованного дракона. Рядом прыгал тануки, встревоженно тряс ее за плечо и закидывал вопросами. Внутри стен что-то рокотало, над головой трещало, с потолка за шиворот сыпалась труха. Ши-Рю просыпался и приветствовал новую хозяйку.

— Мия, Мия, да что с тобой такое? Тут землетрясение! Бежать надо! Чтоб меня владыка демонов за хвост покусал, отродясь в Тэйдо не было землетрясений! Ши-Рю специально на скале строили.

— Никуда не надо бежать. Сейчас все закончится, — слегка охрипшим голосом сказала Мия. Она прищурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. Показанный духом замка план помещений и тайных ходов никак не хотел укладываться в голове.

Словно отзываясь на ее слова, рокот медленно затих.

— Все хоро… Ой!

Стенная панель дрогнула и поехала в сторону, открывая неглубокую нишу.

Мия сунулась внутрь. Там было темно и пыльно. От неожиданности девушка трижды чихнула.

— Не знаю, что ты сделала, Мия-сан, но это было сильно! — Дайхиро пристроился рядом и тоже чихнул. — Такая умная стала, скоро командовать начнешь.

С этими словами он перевалился через деревянный бортик внутрь тайника и зашарил по полу.

— Что там, Дайхиро? — спросила Мия, еле удерживаясь, чтобы не присоединиться к тануки.

— Банзай! — заорал оборотень, размахивая потемневшим от времени футляром для бумаг.

— Тише!

— Да ладно, здесь все равно никого нет.

Он выбрался обратно и лукаво покачал головой, когда Мия протянула руку за его добычей.

— Сначала закрой тайник.

— Но Дайхиро…

— Первая заповедь профессионального агента: во всем должна быть дисциплина.

Мия приложила руку к краю деревянной панели и надавила — теперь она знала, как открывать и закрывать любые ходы и тайники в Ши-Рю. Деревянная заглушка встала на место, а девушка повернулась к деловито отряхивающемуся от пыли оборотню.

— Ну?

— Ладно, держи. Заслужила, — проворчал Дайхиро.

Дрожащими от нетерпения пальцами Мия развинтила тубус. Медная крышка с головой ящерицы упала на пол и укатилась, а вслед за ней выпал скрученный в трубочку лист бумаги.

Это была самханская рисовая бумага наивысшего качества, на какой даймё пишут указы и летописи. За время работы секретарем Акио Мия насмотрелась на нее. Такая бумага прекрасно впитывала тушь, не желтела и не становилась ломкой со временем. Девушка порадовалась выбору заговорщиков и нагнулась, чтобы подобрать документ.

Только когда Мия раскрутила свиток, до нее дошло, что с желанной добычей что-то не так. В полном замешательстве девушка уставилась на лист, который держала в руках.

Совершенно чистый лист бумаги.

Глава 13 ЧУГУННЫЙ ЧАЙНИК

Футляр выпал из враз ослабевших рук. Не желая верить своим глазам, Мия перевернула бумагу. Ощупала, поднесла к светильнику, посмотрела на просвет…

Бесполезно. Лист был девственно пуст.

В животе смерзся ледяной ком. Мия сглотнула ставшую неожиданно горькой слюну. Зажмурилась, не желая верить глазам. И снова раскрыла их в немой надежде на ошибку.

Лист был все так же чист. Ни иероглифа, ни черточки.

Вот и все. Финал всех стараний. Апофеоз бессмысленности ее усилий. Зря она послушала Такеши Кудо. Синоби ведь не знал точно, что было внутри тубуса, только предполагал. Быть может, бунтовщик вообще спрятал бумагу в надежном месте, а потом соврал Ясукате, что взял ее с собой.

Ошибка… просто глупая ошибка. У них было слишком мало информации. Они рискнули и проиграли.

Вот только расплачиваться за эту ошибку снова будет Акио.

Почти ничего не видя из-за застилающих глаза слез, она отшвырнула бесполезный лист бумаги, и, не отвечая на расспросы тануки, побрела в сторону своей комнаты.

— Мия, что случилось? Мия! Да чтоб тебя демоны покусали, глупая девчонка!

Оборотень подхватил лист бумаги, бросил на него быстрый взгляд, ковырнул ногтем, пробормотал: «Странно…», а потом уронил и бросился в погоню за девушкой.

Он догнал Мию у входа в ее покои. Требовательно дернул за край одежды, пытаясь обратить на себя внимание. Девушка повернула к нему совершенно пустое лицо.

— Ну и как это понимать, Мия-сан? Бросила напарника, ничего толком не объяснив. Взяла и пошла по своим делам!

Мия посторонилась, пропуская его внутрь, потом вошла сама. Опустилась без сил на кровать и уткнулась в подушку лицом. Даже плакать не было сил. Внутри ощущалась какая-то пустота и отчаяние.

Что она скажет Акио, если увидит его ночью?

Должен, обязан быть какой-то способ спасти его.

Тануки плюхнулся рядом и горестно вздохнул.

— Ну не убивайся ты так, Мия-сан. Подумаешь, тут не вышло. Начальник еще что-нибудь придумает. Ты же императрица? Императрица.

— Если бы ты видел его, Дайхиро. — Ее голос прозвучал устало и безжизненно. — Сёгун замучает его до смерти?

— Это ты про своего даймё? — на всякий случай уточнил оборотень. — Слушай, Мия-сан, вот как хочешь, а вытаскивать его из подземелья через смену власти — плохая идея. Проще устроить побег, а потом уже что-то доказывать. Просто Такеши Кудо тебе голову задурил. Он как огня боится гражданской войны, готов даже твоим ненаглядным пожертвовать, лишь бы ее не случилось. Вот и строит всякие сложные схемы. А я скажу, побег будет быстрее и проще.

Девушка вздрогнула всем телом, подняла на тануки расширенные глаза.

— Побег? Но как?!

Оборотень пожал плечами:

— Придумать что-то надо. Разузнать, что там с караулами в темнице. Может, стражу подкупить. С деньжатами у нас, конечно, негусто, но принцесса тебе же родственница, так? Позаимствуй у нее что-нибудь из драгоценностей, по-сестрински.

— Ты предлагаешь мне воровать у принцессы?

— Не воровать, а заимствовать! — Оборотень назидательно поднял палец. — Это совершенно разные вещи, Мия-сан. Да и принцесса сама виновата, что оставляет свои вещи без присмо… — Он внезапно осекся.

— Это не повод брать чужое, — начала Мия, но Дайхиро ее перебил:

— Тубус! Мы оставили тубус в спальне принцессы?

Девушка нахмурилась, а потом кивнула. Оборотень закатил глаза.

— О Мия-сан, где была твоя голова! Да и моя тоже! «Нельзя оставлять следов» — первая заповедь успешного заемщика. Всему-то тебя учить надо. Нет-нет! Лежи, я сам заберу!

Дайхиро бегом добрался до покоев принцессы. Пересек две комнаты, ворча и спотыкаясь в сумерках о мебель и подушки. Из наполовину раздвинутой двери в спальню падали отсветы света.

«Еще и лампу потушить забыл, ну молодец! Лучший агент Оясимской тайной службы», — мысленно укорил себя оборотень.

Зря он так сорвался за Мией. Испугался, что девочка натворит глупостей от разочарования. А в комнате между тем осталось полным-полно следов их пребывания. Ай нехорошо! Непрофессионально.

Первым делом Дайхиро прошелся по шкафам. Задвинул все наспех выдвинутые Мией ящики, собрал рассыпанные украшения, укоризненно покачивая головой, — ну кто так обыскивает? Понятно же, что, придя домой и обнаружив в вещах такой разор, хозяин поднимет крик.

Потом для верности поправил смятое одеяло на постели. Подобрал тубус и огляделся в поисках крышки.

Укатилась вон туда, в дальний угол. Под низенький чайный столик.

Оборотень плюхнулся на живот, потянулся, пытаясь нащупать убежавшую улику. Эх, далеко укатилась, так просто не достать. Можно было бы и оставить ее там, если и найдут, то не сразу. Но нехорошо. Непрофессионально.

Чтобы достать упрямую вещицу, пришлось подвинуть столик. Дайхиро, кряхтя, выпрямился и вдруг понял, что из соседней комнаты доносятся голоса. Вот тебе и профессионал! Так увлекся, что проморгал возвращение принцессы!

Он замер. Бежать поздно, прятаться тоже. Еще мгновение, и они войдут сюда!

Тануки ойкнул. И превратился в чайник.

Слова Дайхиро еще звучали в ушах. Побег… Именно его Мия задумывала с самого начала, пока Такеши Кудо не перенаправил ее мысли на план свержения власти.

Но что ей бескровный приход к власти, если любимый мужчина будет мертв или изувечен? Нет, Мия никогда не согласится заплатить эту цену!

Да, наверное, это нехорошо. Возможно, это признак негодного правителя, не умеющего мыслить в масштабах государства. Пусть так. Но тысячи жизней незнакомых людей для нее не дороже жизни одного-единственного человека. И пусть будет война, пусть власть придет в Тэйдо на острие мечей.

Лишь бы с Акио все было в порядке.

Что нужно для побега? Возможность проникнуть в темницу, освободить пленника и беспрепятственно уйти.

Возможность проникнуть…

У Мии дыхание перехватило от неожиданной идеи.

Тайные ходы! Десятки ходов, пронизывающих замок, теперь она знала их все!

Перед мысленным взором вспыхнула карта Ши-Рю. Все этажи, комнаты, кладовки, закутки и ответвления. Вот этот ход — длинный спуск вниз, начинающийся из мужских покоев в соседнем крыле…

Как все просто!

Стоило дождаться Дайхиро, но Мия испугалась, что друг станет ее отговаривать.

«Я ненадолго. На разведку», — убеждала она себя, покидая комнату.

— Вы хотите прогнать меня, госпожа? — Лицо Хитоми стало растерянным и несчастным. — Я что-то сделала не так?

— Дело не в тебе.

Тэруко ворвалась в спальню. Бросила накидку на кровать, мимоходом удивилась — как она могла забыть погасить фонарь? И зачем зажгла его перед уходом? Когда они покидали дворец, было еще светло.

Удивилась и тотчас забыла. Слишком тяжелым получился этот разговор.

— Пойми, твои братья арестованы по обвинению в шпионаже.

Лицо фрейлины вспыхнуло.

— Госпожа, это ложь! Я же говорила вам Акио не мог…

— Знаю. — Принцесса ласково обняла свою подругу за плечи. — Но я не уверена, что смогу защитить тебя от Шина, поэтому ты должна уехать. Я все устроила. Через два дня в Тэйдо прибудет господин Комацу. Он старый вассал отца. В шесть утра ты спустишься к хозяйственному входу. Кои Комацу выведет тебя из дворца и увезет в мое поместье. Ты будешь жить там и ждать меня, пока все не закончится.

Хитоми отчаянно замотала головой:

— Я не оставлю вас, госпожа! Вы же тогда будете совсем одна!

— Я справлюсь. — Принцесса гордо выпрямилась. — Я — Тэруко Ясуката, последняя из рода повелителей драконов. Шину не сладить со мной так просто! Скоро у меня будет муж… — При этой мысли она снова поникла.

Джин Хо-Ланг-И Аль Самхан, наверное, смог бы помочь ей в войне против двоюродного брата. Но он ясно дал понять, что не хочет Тэруко. Она для него досадная обуза, он и женится-то лишь из-за клятвы, данной отцу.

Ему даже безродные смески-фрейлины интереснее, чем последняя из рода Риндзин.

От этой мысли становилось так безгранично горько. Хотелось тихо выть в подушку и жалеть себя. Или взять катану и разделать в щепки тренировочный манекен в зале.

Будущий муж Тэруко молод, силен, смел и прозорлив. А еще он красив и порядочен. И он очень, очень нравится Тэруко. Так нравится, что рядом с ним сердце то замирает, то начинает колотиться со страшной силой. Когда он прикасается к ней, по коже бегут такие сладкие мурашки. И Тэруко могла бы часами смотреть, как он сражается. Или играет в го, забавно сдвинув брови. Или ведет переговоры с Шином, филигранно орудуя словами, не хуже, чем клинком.

Настоящий идеал, а не мужчина. У него только один недостаток: он совсем не любит Тэруко. Она ему даже не нравится.

Может ли что-то больнее ранить женское сердце?

Принцесса знала причину своего дурного настроения и старалась не давать ему воли. Не срываться на новенькой фрейлине, не плакать. Только тренировалась каждую свободную минуту с яростной обреченностью.

Она разговаривала с Джином теперь только в тех случаях, когда этого требовал этикет. Сухо и официально, натянув высокомерную маску, а сердце болело и ныло, словно самханец оставил в нем занозу и теперь она гноилась и нарывала.

Уязвленная гордость требовала разорвать помолвку. Бросить в лицо Джину что-нибудь презрительно-гневное, повернуться спиной и уйти. И больше никогда, никогда в жизни не разговаривать с проклятым самханским зазнайкой, для которого принцесса Риндзин недостаточно хороша.

Гордость требовала, но обстоятельства были сильнее. Всего через неделю их обвенчают. Хотят они того или нет. И глупое, трепетное, взросшее в душе принцессы против ее воли чувство радовалось будущей свадьбе.

— …будет муж. И он поддержит меня, — неуверенно докончила принцесса.

Хитоми покачала головой.

— Госпожа, вы же знаете, что он…

— Да, он не любит меня! Ну и что! — Девушка яростно сверкнула глазами. — Ему тоже выгодно разобраться с Шином, так что он меня поддержит. И не смей так смотреть! Не надо меня жалеть, Хитоми!

— Я не собиралась вас жалеть. Просто… я познакомилась с одной мудрой женщиной. Она — ключница, следит за продуктовыми погребами. А еще готовит разные зелья. Ну, по женской части… — Фрейлина чуть покраснела. — Чтобы не забеременеть. Ребенка сбросить.

Тэруко чуть нахмурилась.

— И что?

— Она приготовила мне. Для вас. — Хитоми сняла с шеи флакончик из толстого стекла, наполовину заполненный рубиновой жидкостью. Флакончик крепился к тонкой серебряной цепочке, а в горлышко была вбита крохотная пробка. — Это приворотное зелье. Надо подлить его мужчине и быть с ним рядом. Подействует минут через двадцать-тридцать. Его можно подливать в любое питье. И вам пить можно, оно действует только на мужчин.

— Приворотное зелье… — Предложенный дар принцесса взяла брезгливо, двумя пальцами, и рассматривала, держа поодаль от себя на вытянутой руке, как дохлую мышь. — Какая мерзость!

— Но… — Лицо фрейлины стало несчастным.

— Ты понимаешь, как унизительно это выглядит, Хитоми? — дрожащим от ярости голосом спросила Тэруко. — Как ты можешь предлагать мне эту… это… — Она задохнулась, не найдя от возмущения слов, размахнулась и отправила подарок в угол, где на низеньком столике стоял чугунный чайник.

Раздавшееся в пустой, казалось, комнате громкое «ой!» заставило девушек подпрыгнуть.

— Кто здесь?! — испуганно спросила принцесса.

Ответом была гробовая тишина.

— Здесь кто-то есть, Хитоми!

— Но где?

— Не знаю. — В глазах Тэруко загорелся нехороший огонек. — Но скоро узнаю! И когда я его найду, ему не поздоровится!

Следующие двадцать минут девушки потратили на обыск. Они заглядывали под кровать, за ширмы, во все шкафы и углы, но не встретили даже следов пребывания незнакомца.

— Может, вам показалось, госпожа? — спросила Хитоми, нагибаясь, чтобы поднять закатившийся под кровать чистый лист. Развернула, мимоходом удивилась странной форме находки. Обычно бумага сворачивалась в трубочку после долгого хранения в тубусе.

Немного подумав, фрейлина обрызгала лист водой и уложила свою находку на столик с письменными принадлежностями, прижав сверху нефритовой статуэткой.

Пусть полежит, разгладится.

— Да, наверное, показалось, — расстроенно согласилась Тэруко и плюхнулась на кровать.

Принцессе не полагалось валяться на кровати, да еще в подобной позе, поэтому Тэруко делала это всегда с особым удовольствием. Маленький и безобидный протест.

Она повернула голову в сторону окна. Взгляд упал на столик в углу. На нем стоял заварочный чайник — массивный, чугунный, на толстеньких ножках, отлитых в виде мохнатых когтистых лап.

Как странно. Тэруко не помнила, когда последний раз пила чай в спальне. И почему на столе стоит только чайник, но нет чашек?

Девушка моргнула. На мгновение ей показалось, что чайник шевельнул лапками и подполз к краю стола.

Что за ёкайские проделки?

Время позднее, надо бы готовиться ко сну. Но Тэруко не чувствовала ни малейших признаков усталости. Разговор о Джине разбередил душу, и внутри принцессы бушевала лихая отчаянная злость. Просилась наружу, требовала выплеснуть ее.

Она вскочила.

— Я пропустила утреннюю тренировку. Пошли в зал! И позови служанку! Чтобы, когда мы вернулись, нас ждал чайник со свежим чаем! А этот, — она кивнула на столик, — пусть вымоет и унесет. И если она еще раз забудет сделать это, я велю перевести ее в поломойки!

— Ваше высочество!..

Ответа не последовало. Женщина средних лет нерешительно помялась, а потом шагнула в покои принцессы.

Управляющая слугами любила повторять, что убираться нужно в отсутствие господ. И всегда очень сердилась, когда подчиненные нарушали это правило.

Принцессы не было. Комната стояла пустой, лишь в центре на татами возвышался чайник. Тот самый, из-за которого принцесса так разгневалась.

Служанка нахмурилась. Она совершенно не помнила, ни как приносила этот чайник, ни самого чайника. На дворцовой кухне в ходу были другие, вдвое меньше и без ножек.

И почему он стоит в центре комнаты? Разве его место не на столике?

Она подошла ближе, взялась за ручку и ойкнула от неожиданности. Чайник оказался тяжелым.

Не просто тяжелым, а совершенно неподъемным. Она не сумела сдвинуть его даже на волосок.

Духи-покровители, да из чего же сделана эта посудина и что у нее внутри?

Женщина ухватилась за ручку поудобнее и рванула со всей силы. Наградой за ее усилия стал возмущенный вопль.

От неожиданности служанка отшатнулась, запнулась о край татами и шлепнулась на ягодицы. А там, где мгновение назад стоял чайник, теперь приплясывал, фыркал и ругался невысокий мохнатый человечек.

— О боги, женщина! — вопил он. — Разве можно с такой силой тянуть за хвост?! Или ты задалась целью оторвать его на память? Ты же всю шерсть повыдергала!

Служанка перевела взгляд на свою все еще сжатую в кулак руку, из которой торчал пучок светло-серого меха, и открыла рог, чтобы завизжать. Но мохнатый человечек подскочил к ней и резво сунул ей в рот невесть откуда взявшееся яблоко.

— Тише, тише, красавица, — пробормотал он. — Ну что за привычка — чуть что, сразу орать? Разве я тебя режу?

Служанка куснула яблоко. Оно было кислым, рот сразу наполнился слюной.

— Вот и правильно, — засуетился человечек. — Вот и хорошо. Кушай яблочко, красавица. Оно вкусное.

Плеваться откушенным яблоком на пол покоев принцессы было неловко, поэтому женщине пришлось прожевать все, что откусила. Мохнатый незнакомец между тем слегка приобнимал ее за плечи, поглаживал, шептал какую-то веселую и ласковую ерунду и вообще уже не казался страшным и зловредным духом.

— Вы кто? — спросила женщина, расправившись наконец с пережеванным куском.

— Так лекарь я. Слежу, чтобы принцесса и фрейлины не болели, — добродушно прогудел незнакомец. — Ты кушай, кушай яблочко, красавица. Яблоки знаешь какие для здоровья полезные!

Служанка моргнула. Перед ней и впрямь стоял господин лекарь. Тот самый, новенький, чьи изумительные полосатые хакама третий день обсуждались среди прислуги.

Ай, как нехорошо! Мужчина в такой поздний час и в женских покоях! Да еще не абы какой женщины, а самой принцессы!

— Что же вы туточки делаете, господин лекарь?

— Денно и нощно радею о здоровье ее высочества. Весь в трудах, в заботах. Ты кушай яблочко, красивая, кушай.

Рука доктора как бы невзначай скользнула с плеча на выдающуюся грудь служанки. Женщина хотела возмутиться, но отчего-то передумала.

— А что это было, господин лекарь? — нерешительно начала она.

— Что именно, милая?

Шаловливая рука меж тем начала мягко, но настойчиво ощупывать и поглаживать соблазнительную округлость. И объятия господина лекаря как-то очень быстро из дружеских и утешающих стали непозволительно крепкими.

— Ну, мохнатый такой. С хвостом. А еще чайник… — сбивчиво объясняла служанка. Слова не шли на ум, мысли убежали в низ живота. Туда, куда только что легла вторая рука неугомонного лекаря.

У служанки почти семь лет не было мужчины. С тех пор как ее мужа зарезали грабители на улице. Немолода, некрасива, да и возраст уже не тот, чтобы снова замуж выходить.

А ласки тоже хочется. Или она не женщина?

— Это от переутомления тебе почудилось, красавица, — жарко шепнул ей на ухо бесстыжий лекарь. — Я верный способ знаю, как лечить эту напасть. Вот сейчас как вылечу!

— Но…

— Никаких «но», с медициной не спорят!

Женщина охнула и, увлекаемая его руками, покорно опустилась на татами.

И впрямь невесть что мерещится. С медициной не спорят, а лекарь-то небось лучше знает.

Глава 14 КОВАРСТВО ЕНОТА

Сёгун еще раз перечитал перехваченное у гонца письмо.

— Значит, вот как? — задумчиво протянул он. — Тэруко решила показать зубки. Кто такой этот Комацу?

— Вассал ее отца, управляющий слугами в поместье Ясукаты, — подсказал новый начальник службы безопасности. — Мы предполагаем, что принцесса собирается спрятать фрейлину в поместье.

Шин коротко рассмеялся.

— Считает себя самой умной? Нам это только на руку. Отправь письмо адресату и позаботься, чтобы девчонка беспрепятственно покинула Тэйдо. Мы перехватим ее по дороге.

Начальник службы безопасности поклонился. Хороший малый. Исполнителен, усерден. Пусть ему не хватает тонкости Кудо, зато Шин может ему доверять.

— Иди, — велел сёгун. И добавил: — Я доволен, Тоса. Очень доволен.

Охранный полог она миновала с помощью одного из тайных ходов — так получилось быстрее и без лишнего риска. Ходом десятилетиями никто не пользовался, внутри было темно и пыльно, но Мия шла уверенно. Не задумываясь, сворачивала в нужный коридор, безошибочно чувствовала рычаг, сдвигающий с места ту или иную панель.

Совсем недавно казавшийся грозным и запутанным Ши-Рю внезапно стал для нее родным, знакомым лучше горных тропок в окрестностях школы гейш.

Дом.

У входа в нужные покои она помедлила, прислушиваясь. За дверью было темно и тихо. Возможно, там вообще никто не жил. Полный людей, голосов и движения при правлении императора дворец давно стоял наполовину пустым.

Она должна попытаться!

Девушка бесшумно отодвинула створку, скользнула в образовавшуюся щель и прислушалась.

В помещении стояла абсолютная тишина. Не было слышно звука дыхания, не ощущалось запаха или присутствия человека. Пусто.

Повезло!

Мия сняла с пояса маленький фонарь, заправленный маслом, зажгла и огляделась. Оранжевые блики упали на татами под ногами, шкафчик у стены, кровать в углу…

Кровать была разобрана.

Помертвев от ужаса, Мия рассматривала постельное белье из светлого шелка. В первое мгновение ей показалось, что на кровати кто-то спит, но, приглядевшись, девушка поняла, что постель пуста. Только еще хранившая отпечаток головы подушка свидетельствовала, что владелец комнаты совсем недавно предавался отдыху.

Но где он сейчас? И кто он?

Она попятилась. И в этот момент ее кто-то обхватил сзади. Незнакомец удерживал девушку, прижимая к горячему полуобнаженному телу. Она хотела завизжать, но жесткая рука легла на губы, давя крик.

Мия дергалась, пытаясь высвободиться, но тщетно. Она даже попробовала ударить его головой, как когда-то учил Джин, но мужчина легко ушел от удара.

Вся борьба происходила в напряженном молчании. Сквозь закрывшую рот ладонь прорывалось только протестующее мычание, противник же не издавал ни звука. Даже дыхание его над ухом было спокойным и мерным, словно он отдыхал, а не удерживал отчаянно сопротивляющуюся девушку.

Она еще раз попробовала ударить нападавшего локтем и не удержала фонарь. Тог выпал из разжавшихся пальцев, масло разлилось по циновке и вспыхнуло. Державший Мию человек выругался подозрительно знакомым голосом. Девушка обернулась, вскинула голову и обмякла.

— Джин!

Он выпустил ее из рук. Принц выглядел смущенным.

— Ты? Вот уж не ожидал.

Пламя на полу не унималось. Теперь оно поднялось почти до колена и лизнуло край кимоно Мии. Девушка пискнула и отскочила, сбивая пламя с шелка.

Циновка трещала и горела, в комнате стало светло, как будто зажгли разом десяток светильников. Мия снова попятилась, ощущая, как разум захлестывает какая-то первобытная, дремучая паника. В детстве на её глазах огонь вот так же выбрался из очага соседской хижины и сожрал дом со всей нехитрой крестьянской утварью меньше чем за час.

Пресветлая Аматэрасу, не дай сгореть замку!

Пламя перекинулось на соседнюю циновку, и Мия опомнилась.

— Вода! Нужна вода, — закричала она оборачиваясь к мужчине, но того уже не было за спиной.

— Тушить масло водой? Отличная идея, просто гениальная! — раздался насмешливый голос из-за ширмы, а мгновением позже оттуда появился Джин с мокрым одеялом в руках.

Он держался как ни в чем не бывало. Спокойно, уверенно. Словно происходящее — мелкая неприятность, не стоящая нервов. Словно рядом не полыхал пожар, который вот-вот спалит дотла всю резиденцию оясимских императоров.

— Помоги!

— Как? — спросила девушка. Вместе с паникой она ощущала странный ступор.

Он раздраженно закатил глаза:

— Помоги накрыть пламя! Ну!

Вдвоем они опустили мокрое одеяло на костер. Раздалось шипение, в комнате запахло гарью, и стало темно хоть глаза выколи. Только едкий запах сгоревшего тростника и влажной шерсти напоминал о том, что только что случилось.

Мия отступила к двери. Быть может, ей сбежать прямо сейчас по-тихому? Чтобы не объясняться с Джином.

Но что-то подсказывало, что принц не позволит ей этого сделать.

Снова вспыхнул свет — затеплился огонек в фонаре. Джин поставил его на пол, выпрямился и улыбнулся.

— Прости за такой прием. — Он развел руками, как бы признавая собственную оплошность. — Я ждал не тебя.

— А кого? — сердито спросила Мия.

Сейчас, когда все закончилось, ее вдруг начала бить крупная дрожь. Дикий огонь — огонь не в очаге, не в фонаре, а на воле, всегда пугал Мию. В пламени, особенно таком — неукрощенном, смертельно опасном, таилась первобытная жуть. Все инстинкты приказывали ей бежать от огня со всех ног и как можно дальше.

— Убийцу.

— Кого?!

Он усмехнулся.

— Не всем в Самхане по душе моя свадьба. Меня обязательно попробуют убрать.

Мия моргнула и зачем-то глупо переспросила:

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Но почему?

На губах Джина появилась снисходительная улыбка.

— Жизнь ненаследного принца полна своих особенностей. Все в порядке, я привык. Если считать все попытки меня убить, пальцев на руках точно не хватит.

— Но как же тогда… — Девушка замялась. Полученное мимоходом откровение не укладывалось в голове. — Как ты живешь?

— Нормально. Хожу с оглядкой и чутко сплю. Но иногда случаются вот такие казусы. — Он показал на одеяло на полу.

Она хотела спросить, точно ли огонь под одеялом потух, но постеснялась глупости этого вопроса, поэтому задала другой:

— Почему нельзя тушить масло водой?

— Потому что это верный способ спалить все вокруг. — Он подошел и встал рядом, совсем близко, провел по щеке кончиками пальцев. — Ты чумазая, Мия.

Он обнял девушку и наклонился над ее запрокинутым лицом. Мия уперлась ладонями ему в грудь, тщетно пытаясь избежать поцелуя.

— Не надо!

— Почему не надо? — вкрадчиво прошептали губы, почти касаясь ее губ. — Разве не для этого ты пришла?

— Нет!

Мия чувствовала себя измученной. Испытания этого дня — прыжки от надежды к отчаянию и снова к надежде, встреча с давним детским страхом — совершенно обессилили ее. И Джин рядом показался ей таким спокойным, уверенным, надежным. Полуобнаженное мускулистое тело, вожделение в глазах, сильные объятия. Мужчина, которому она столько раз отдавалась в мечтах и снах.

Но перед глазами встал Акио, каким она увидела его при последней встрече. И Мия яростно замотала головой, чтобы избежать поцелуя.

Нет! Она сделала свой выбор и будет верна своему мужчине!

— Не для этого! Пусти меня!

Он еще удерживал ее, и Мия начала паниковать.

Никто ведь не знает, что она здесь. А Джин настолько сильнее ее, что смешно даже думать о серьезном сопротивлении.

Но он же не будет…

— Пусти! — снова выкрикнула девушка и услышала в своем голосе слезы.

Джин тоже услышал, потому что разжал объятия и отступил. На его лице читалась досада.

— Тогда зачем ты пришла?

Мия тяжело выдохнула. Что сказать ему? Зачем она могла прийти ночью тайком в покои принца Аль Самхан?

— Я хотела… поговорить.

Мужчина улыбнулся.

— Отличное время и место. Пошли в постель, там нам будет удобнее.

— Я хотела сказать, чтобы ты перестал преследовать меня, потому… потому что я люблю другого, — выпалила Мия.

Он нахмурился, но, кажется, не поверил.

— И кого же?

— Акио Такухати.

Вот теперь его проняло. Мия увидела, как скептическая и снисходительная гримаса исчезает с лица принца, а в глазах рождается обида и недоумение.

Поверил.

— И он тоже любит меня, — тихо, но твердо сказала девушка. — Мы помолвлены.

— Акио Такухати сидит в тюрьме, — хрипло отозвался Джин.

— Я знаю. — Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. — Это из-за твоего виима. Сёгун пытается обвинить его в измене, но у него нет доказательств. Ты лучше меня знаешь, что даймё Эссо никогда не был предателем.

Принц молчал, словно пытаясь осмыслить ее слова. Мия не стала ждать, что он ответит. Наверное, стоило сказать ему это с самого начала. Это избавило бы Джина от напрасных надежд, а ее от искушения.

Она подошла к двери, но обернулась на прощанье.

— Даже если его казнят, я никогда его не забуду и не стану твоей. Не подходи ко мне больше, Джин, не надо. Ты опоздал.

Скала, обдуваемая ледяными ветрами, шум волн и Дракон Океан, свивающий кольца внизу, — все это уже стало привычным. Теперь, когда Акио больше не закрывался от Мии, они попадали сюда почти каждую ночь.

Сны для двоих. Больше, чем просто сны. Меньше, чем явь.

Ледяной Беркут уже ждал ее. Как в прошлый раз. И позапрошлый.

Он быстро овладел иллюзорной магией пространства сна и всегда появлялся первым. Как будто не желал, чтобы Мия становилась свидетельницей его слабости, видела жуткие следы пыток на теле. Ей оставалось только догадываться, что происходит с ним в реальности, и эти мысли сводили с ума.

— Иди ко мне.

Жесткие, в мозолях руки легли на плечи, прижимая Мию к обнаженному мужскому телу. Мир моргнул и сменился знакомыми покоями в Инуваси-дзё.

— Снова сюда?

— А ты хочешь в развалины?

— Мне все равно.

Мия прижалась к нему — кожа к коже, зарылась пальцами в непослушные черные волосы, коснулась губами колючего подбородка. В пространстве сна они всегда появлялись обнаженными. Нагота, страх утраты и щемящее ощущение эфемерности счастья раз за разом толкали ее в объятия Акио, словно, занимаясь с ним любовью, Мия пыталась завладеть им. Доказать судьбе, смерти, что этот мужчина принадлежит Мии и она никому его не отдаст.

У ласк, которые они дарили друг другу, был горький привкус отчаяния.

— Подожди! — Акио отстранился, и Мия испугалась — таким мрачным было его лицо. — Сначала дело. Свяжись с Кудо. Пусть вытащит Хитоми из дворца. Вытащит и спрячет так, чтобы Ясуката не нашел. Если он это сделает, я прощу его участие в моем аресте.

— Что случилось?

Между бровей даймё залегла тяжелая складка, он выдохнул сквозь зубы и ответил ровным от ярости голосом:

— Ясуката угрожал мне жизнью сестры. — Он немного помолчал. — И брата. Если Кудо сможет вытащить еще и Нобу, я буду в долгу перед ним.

— С Нобу все в порядке.

— Что?

— Мне сказали только сегодня. Такеши устроил ему побег. Твой брат в безопасности.

Его лицо чуть разгладилось.

— Хорошо. Тогда Хитоми…

— Не волнуйся! — Она обняла его, пытаясь ободрить. — Все будет хорошо. Я не дам ее обидеть.

— Второе: я хочу, чтобы ты тоже покинула Ши-Рю.

— Но…

— Никаких «но»! — Он с силой сжал ее плечи и встряхнул. — Ты слишком дорога мне.

Опять. Сколько можно? С тех пор как Мия рассказала ему о предпринятой авантюре, Акио пытался заставить ее уехать из замка.

Девушка упрямо мотнула головой.

— Нет! Я не уйду без тебя.

Акио нахмурился.

— Хватит спорить, Мия! Ты понимаешь, что будет, если сёгун узнает о тебе?

Мия снова покачала головой. Обвила руками его шею, прижалась щекой к щеке.

— Я не только твоя невеста, я — императрица. Ты не можешь мне приказывать. А я не уйду без тебя.

— Если с тобой что-то случится…

— Не случится, — перебила она его. — Ничего не случится, обещаю. Обними меня. У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на ссору.

Акио выдохнул, удерживая раздражение. Насколько все было проще, пока Мия была его наложницей!

— Ты должна меня послушать!

— Нет, не должна! — Девушка чуть отстранилась. — Любовь моя, я никогда не буду тебе приказывать, но и ты не должен приказывать мне. Или ты хочешь видеть меня своей марионеткой? Пустышкой, которая ни за что не отвечает и ничего не решает?

Он хотел видеть ее своей женой и матерью своих детей. Своим сокровищем, тайной отрадой, счастливой и послушной женщиной рядом. Секретарем и помощницей, как это было на Эссо.

Не больше.

Для безродной гейши Мии Сайто это слишком много. А для Миако Риндзин слишком мало.

Мия легонько потерлась носом о его плечо.

— Прошу, не настаивай, я все равно не послушаюсь. Лучше обними меня. Ты нужен мне…

И несгибаемый даймё Эссо подчинился.

Небесная повозка владычицы Аматэрасу уже вынырнула из-за горизонта, окрасив редкие облака в оттенки апельсина и сирени.

Хитоми замерла, не дыша от восторга. Каждый день в половине шестого утра она спускалась в сад, чтобы срезать букет для принцессы, и каждый день исполненная молчаливого спокойствия и гармонии красота императорского сада ранила ее в самое сердце.

Дрожали крупные капли росы на гирляндах глицинии. Журчала вода, пробираясь меж живописно раскиданных по руслу ручья валунов — древних, поросших мхом. Тенистыми шатрами возвышались клены. Пышно цвели пионы и рододендроны. Усыпанные соцветиями кусты хризантем издали казались алыми, белыми и золотыми шарами.

В этот ранний час еще не было слышно ни голосов, ни переклички стражи, ни звука гонга, призывающего прислугу. Только восторженный щебет птиц и журчание ручейка.

Девушка прошла по выложенной валунами дорожке вглубь сада. Всего через час она покинет Ши-Рю. Уедет тихо, тайком, даже не обняв госпожу на прощанье. Так нужно, чтобы сёгун ничего не заподозрил. Преданные принцессе люди уже ждут у хозяйственного входа. Они отвезут Хитоми в поместье госпожи и спрячут, пока все не закончится.

А Тэруко останется здесь. Сражаться против сёгуна, одна. Она обещала спасти братьев Хитоми, и девушка верила обещанию подруги.

Ах, как же плохо, что госпожа остается одна! Принцесса бесстрашна, но даже самым сильным воинам нужна поддержка. Особенно когда душа изранена и кровоточит.

Какой печальной вчера была госпожа и как искусно она прятала свою печаль под беспечной маской. Может, красивый букет утешит ее с утра и вернет на лицо искреннюю улыбку?

Прощальный подарок. Хитоми срежет самые красивые, самые пышные цветы. Четыре золотые хризантемы и одну алую в центр букета.

Она вздохнула. Разве могут утешить цветы, когда разбито сердце?

Самханский гость жесток! Неужели он не видит, с какой жадностью ловит принцесса каждое его слово? Как вспыхивает от счастья рядом с ним, как стремится ему понравиться?

А если видит, то зачем раз за разом убивает в принцессе радость?

Мысли от горя подруги перешли к ее собственному. Хитоми вспомнила о братьях и часто-часто заморгала, пытаясь удержать слезы, но они полились словно сами собой, как бывало уже не раз за последние дни. Тоска, страх за близких и необходимость скрывать эти чувства от всех вокруг вконец измучили девушку.

Она утерла слезы краем рукава и ойкнула от неожиданности.

На дорожке прямо перед ней сидел енот.

Это был крупный, взрослый и очень красивый енот. В роскошной серебристо-серой шубке, с пушистым полосатым хвостом и хитрющей мордочкой. Черные глаза-бусинки весело поблескивали.

— Привет, — нерешительно сказала Хитоми.

Енот пошевелил ушами.

Девушке ужасно захотелось подозвать зверька, запустить руки в его шубку, потискать, приласкать, накормить. Рука сама собой потянулась к кошельку на поясе, в котором лежали зачерствевшие остатки рисовой лепешки — Хитоми стащила ее за ужином, чтобы покормить уток в дворцовом пруду. Но уток можно в любой день покормить, а когда еще она увидит живого енота?

— Иди сюда. Хочешь кушать?

Енот сморщил нос и чихнул. Хитоми сделала нерешительный шаг, ожидая, что зверек в любой момент сорвется с места и убежит, но он остался сидеть, разглядывая девушку.

Шажок, другой, третий… Когда она почти подобралась вплотную, зверек чуть отбежал и снова сел, разглядывая фрейлину.

— У меня лепешка есть. Хочешь?

Лепешка в кошельке совсем раскрошилась, выглядела неаппетитно и жалко. Енот посмотрел на Хитоми с веселым изумлением. «Неужели ты правда думаешь, что я буду это есть?» — было написано на его снисходительной мордочке.

— Не хочешь? — Она сделала еще шаг. Зверек не убегал, но и не подходил ближе. Еще один шаг. А потом еще один…

Все повторилось. Когда Хитоми уже почти подобралась к еноту, тот отбежал и сел поодаль.

— Да подожди ты!

Девушку разобрал настоящий азарт. Забыв обо всем, она преследовала неуловимого зверька, а тот маячил рядом, совсем близко, но в руки не давался.

Уже у самой дворцовой стены ей все-таки удалось вцепиться в пушистый хвост.

— Ага, попался! — торжествующе выкрикнула Хитоми и тут же подумала, что енот может сейчас просто обернуться и цапнуть надоедливого преследователя.

Енот обернулся и покачал головой.

— Это ты попалась, красавица, — весело сообщил он.

А после невесть откуда извлек стеклянный флакон и прыснул его содержимым в лицо Хитоми.

Глаза девушки закатились, и она бы непременно рухнула, если бы внезапно появившийся на месте енота низенький человечек не подхватил ее.

— Вот так, милая, — пробормотал он себе под нос. — Полежи, отдохни. Помоги мне ее раздеть! — Последняя реплика относилась к девушке в одежде служанки, показавшейся из-за куста.

Та фыркнула и отвесила мужчине оплеуху.

— Все бы тебе раздевать кого-то, охальник. Отвернись!

— Протестую! — возмутился он. — Мною двигала сугубо забота о деле! Вдвоем мы справимся быстрее.

Но отвернулся. Только интенсивное шевеление ушей выдавало его интерес к происходящему за спиной.

— Почему ты сам не перекинешься? — спросила она, умело развязывая пояс на кимоно Хитоми.

Мужчина насмешливо фыркнул.

— Ну, знаешь! Думаешь, иллюзии — это раз плюнуть? Сама попробуй неделю в чужом облике провести, а я на тебя посмотрю.

Девушка сняла свой наряд служанки, приподняла бесчувственную фрейлину за плечи, чтобы одеть ее.

— Это так сложно?

— Скажем, нелегко. Я в яме чуть хвост не отбросил, а там было темно и Такухати иногда спал. Кроме того, что я сделаю, если в дороге на нас и впрямь нападут люди сёгуна, как уверял господин Кудо? Прикинусь зонтиком?

Она засмеялась:

— Ты можешь!

— Ну уж нет. Хватит с меня прошлого раза, Абэ-чан. Можно поворачиваться?

— Можно. Как тебе?

Он повернулся, одобрительно оглядел поменявшихся одеждой девушек и кивнул.

— Если не знать ее в лицо, сойдет.

Чуть позже к хозяйственному входу подошла девушка в одежде фрейлины. Почти сразу ее окликнули. Девушка обернулась, лукаво улыбнулась седовласому пожилому мужчине и последовала за ним.

А еще позже из восточных врат выехала телега. Запряженный в нее ослик лениво трусил по разбитой дороге, наваленные сверху мешки подпрыгивали на ухабах. Рядом с телегой шагали двое — старик и юная девушка, на вид никак не старше пятнадцати.

Глава 15 ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ

Когда благовоспитанным девам случается нужда излить сердечную муку, они не ревут в подушку в три ручья. Не шмыгают позорно опухшим носом, не сморкаются и не трут покрасневшие глаза. О нет, настоящая высокорожденная дева позволит себе разве что одинокую слезинку, что скатится по нежной щечке подобно жемчужине.

А потом эта дева возьмет бумагу, тушь и напишет прелестное хокку о своей печали. Хокку, которое поразит самурая в самое сердце, заставит обернуть взор в сторону той, которой раньше он так жестоко пренебрег.

Тэруко с ненавистью уставилась на лежащий перед ней лист бумаги. Прелестное хокку как-то не спешило рождаться.

Нет, рыдать, подобно простушке, принцесса тоже не желала. Скорее уж ей хотелось кричать и топать ногами, как в детстве, когда нянюшка наотрез отказывалась выполнять просьбу подопечной.

В детстве это работало. А вот сейчас…

Нет, не получится из Тэруко правильной героини романа. Она совершенно не умеет изысканно предаваться печали. Сидеть у окна и смотреть на звезды с томным видом, бледнеть, скорбеть и писать стихи. Ей куда больше хочется отделать обидчика. Чтобы на себе почувствовал, негодяй, как больно ей сейчас.

А почему бы и нет?

В глазах принцессы вспыхнул азарт, а на губах заплясала злая ухмылка. Она схватила кисточку и в несколько взмахов записала:

Самханским Тигром

Его назвали льстецы.

Кот облезлый.

Перечитала. Усмехнулась, а потом снова помрачнела.

В том-то и дело, что Тигром Джина назвали за дело. И вряд ли ненаследный принц Аль Самхан обидится на шутку. Скорее посмеется вместе со всеми.

Принцесса выпустила из рук кисточку. Равнодушно проследила, как та катится к краю столика, оставляя за собой вереницу еле заметных черных капель. Как падает на пол.

Нет, ей не сразить Джина ни на словах, ни в живом поединке. Она просто ему не интересна и не нужна.

Равнодушие. Может ли что-то ранить больнее?

Он женится, но что с того? Что ждет ее в таком браке? Постоянные унизительные напоминания, что она для своего мужа — навязанная обуза? Боги, не дайте свершиться этому союзу! Пусть лучше Тэруко до конца своих дней будет страдать от несчастной любви!

Сейчас принцесса готова была отдать весь мир, чтобы Джин взглянул на нее с интересом и восхищением, как на желанную женщину.

Тэруко сердито утерла рукавом слезы и нагнулась, чтобы поднять кисточку. Та закатилась под чайный столик. А рядом с кисточкой лежал крохотный флакончик, наполовину заполненный рубиновой жидкостью.

Тренировка длилась уже третий час. Одежда промокла от пота, Джин чувствовал себя усталым, но привычное ощущение гармонии не желало возвращаться.

И демон в душе не спешил засыпать.

Он еще слышал в ушах голос женщины, ради которой пошел на конфликт с отцом, родней. Ради которой был готов в одиночку обыскать всю Оясиму, ради которой оттолкнул и обидел свою невесту. Голос этот произносил холодно и равнодушно: «Я люблю другого. Ты опоздал».

Вспоминая тот вечер, старший принц Аль Самхан рычал от бешенства, а демон-тигр внутри него беспокойно поднимал голову и щурил полные адского пламени глаза.

Тигр бодрствовал третий день, и Джин бодрствовал вместе с ним.

Нужно измотать зверюгу. Лучше в реальной схватке, но тренировка тоже подойдет. Потом долгая медитация. Разговор с самим собой, постижение основ своих чувств. Что сейчас говорит в нем? Обида отвергнутого влюбленного? Или гордыня, помноженная на упрямство? Почему он не может просто отпустить с миром женщину, которой не нужен?

И что делать дальше?

Если Джин с этим не разберется, он станет нестабилен, а значит, опасен. Оттого проклятый потомок огненного бога рубил воздух перед собой с такой яростью.

Звук со стороны двери заставил его остановиться и обернуться. У входа в зал стояла принцесса.

Одетая в мужской костюм для тренировки, совсем как в прошлый раз. За поясом катана — та же самая, с которой она была в «квартале ив и цветов». И фляга из тыквы-горлянки.

Джин нахмурился. Он знал, что ни в чем не виноват перед невестой и ничего ей не обещал, но присутствие Тэруко вызывало в нем странное чувство вины и ощущение ошибки.

Стоило ли отталкивать ее? Девушка красива и умна, Джину нравится ее темперамент и пыл. И она не на шутку влюблена в него.

А еще она — единственная женщина в этом мире, способная снять с него проклятие. Так зачем он отвергает ее и гонится за миражом?

Да, вместе с ушедшим проклятием придут неизбежные заботы. Борьба с Ясукатой за главенство, усмирение непокорного оясимского народа. Но пусть Джин и не хочет власти, он готов к этой ноше.

Так, может, хватит спорить с судьбой? Любовь в браке часто рождается из уважения и взаимной приязни. А Джин постарается сделать все, чтобы его жена чувствовала себя счастливой рядом с ним.

Он поклонился девушке.

— Ваше высочество…

— Вы сегодня долго… — Она держалась неуверенно. Даже голос дрожал.

Боится снова получить жестокую отповедь? Джин почувствовал укол совести. Насколько отчаянной должна быть семнадцатилетняя девчонка, чтобы осмелиться снова подойти к мужчине после слов, которые он ей сказал?

— Долго. Но я уже заканчиваю. — Он смахнул капли пота со лба.

Девушка поникла, и Джин мысленно обозвал себя идиотом. Еще подумает, что он ее избегает, и решит уйти.

— Хотите пить? — Ее рука опустилась на флягу.

— Конечно, — с облегчением согласился Джин.

Пить и правда хотелось, но еще больше хотелось, чтобы Тэруко осталась. Поговорить с ней, узнать ее получше, объясниться еще раз…

Кажется, для кого-то пришло время извиниться за свинское поведение.

Она торопливо, путаясь в завязках, принялась снимать флягу, временами бросая в его сторону нервозные взгляды. Словно боялась, что он передумает и уйдет.

— Помочь? — Джин шагнул вперед, и девушка невесть отчего побелела.

— Д-да!

Вот ведь затянула! Он не с первого раза сумел справиться с узлом. Поймал испуганный взгляд принцессы и постарался успокоить ее улыбкой.

— Я не кусаюсь, ваше высочество.

Она вздрогнула, и Джин с горечью поздравил себя с отличной работой. Похоже, невеста теперь будет ждать от него подвоха в самой невинной ситуации и искать второй смысл в самых простых словах.

Отлично, просто отлично, Самханский Тигр. Первое место в состязании «как обидеть девушку».

Странно, что она вообще сегодня пришла, если такого мнения о нем.

Чтобы успокоить Тэруко и отвлечься самому, он вынул пробку и глотнул терпкой жидкости.

— Что это? Чай с какими-то травами?

— Д-да.

Да что с ней сегодня такое? Вздрагивает от любого его вопроса.

— Вкусно, спасибо. — Он вернул флягу. — Не хотите составить мне пару в спарринге?

— Разве вы не устали?

— На пару боев меня точно хватит.

Девушка кивнула и потупилась. Она была такой хорошенькой и такой несчастной. На щеках горел лихорадочный румянец, в глазах вспыхивали и гасли вишневые искры.

Он кивнул в сторону стойки с оружием.

— Выбирайте. Или предпочитаете свою катану?

Она замотала головой. Сняла меч с пояса, взяла уже привычный боккен. Дерево свистнуло, разрубая воздух.

Джин ждал, что придется потрудиться. Принцесса неплохо владела кэндо, а он был сильно вымотан предыдущей тренировкой. Но первая победа далась на удивление легко. Как и вторая. И третья.

— Не надо поддаваться, ваше высочество.

— Я не поддаюсь. Я… — У девушки задрожали губы.

Джин вздохнул. Понятно.

— Ваше высочество, я должен извиниться за свое поведение. Я не имел права говорить вам тех слов, но я не знал, что вы тоже не свободны в своей судьбе. Понимаю, что сильно обидел вас, надеюсь, вы сможете когда-нибудь простить. Нашего брака не избежать, и я клянусь, что постараюсь сделать вас счастливой.

Глаза девушки широко распахнулись, но Джин не заметил на ее лице радости. Только изумление и неверие, а еще испуг.

— Я сегодня не в форме, простите. — Девушка бессильно опустила руки и уставилась на пол перед собой.

— Бывает.

Он решил не давить. Извинение прозвучало, и Тэруко его услышала. Ее недоверие вполне понятно. Когда будет нужно, Джин повторит свои слова. Столько раз, сколько потребуется.

— Если хотите, я покажу вам прием, помогающий выбить оружие.

Она нерешительно кивнула.

— Не двигайтесь и смотрите. Я сделаю это медленно…

Он плавно, давая рассмотреть девушке каждое движение, шагнул вперед. Перехватил руку с мечом, заставил повернуть запястье. Тэруко вскрикнула и выпустила рукоять. Боккен со стуком упал на пол.

— Вот и все. — Джин ободряюще улыбнулся и перешел на доверительный шепот: — А сейчас я научу тебя, как не попасться на эту уловку.

На лице принцессы наконец появилась робкая улыбка, и Джин поздравил себя с маленькой победой.

— А теперь быстрее…

Учить Тэруко было удовольствием. Ей не нужно было объяснять азы и основы, она правильно стояла, дышала и двигалась, быстро все схватывала и не боялась бить в полную силу, когда он приказывал: «Бей!»

Джин так увлекся, что не сразу почувствовал неладное — сказалась предыдущая трехчасовая тренировка на износ. В ушах зазвенело, контуры предметов вдруг приобрели невиданную четкость, от яркости красок стало больно глазам. Он зажмурился, глубоко вдохнул и замер, почувствовав рядом запах разгоряченного девичьего тела.

Этот запах возбуждал и пьянил, сводил с ума.

Он шагнул к ней ближе…

…ближе, еще ближе…

…самка!

…повалить на пол, овладеть, растерзать…

…нельзя!

… почему нельзя?

…совсем молоденькая, такая сладкая…

…хочу!

— Смотри, у меня, кажется, начинает получать… — со смехом обернулась к нему девушка. И замерла.

В ее расширенных зрачках Джин увидел свое отражение. Человеческое. Пока еще человеческое. Разумная и трезвая часть души принца взвыла, пытаясь удержать контроль над набирающим силу демоном. А тот уже потягивался и принюхивался, чуя запах легкой добычи.

Ее испуг и ее беспомощность были сладкими, такими сладкими. Демон зарычал, и от этого рыка завибрировали стены.

В этот раз все было как-то не так. Демон был настроен… игриво? Желал не жечь и убивать, о нет! Он желал эту женщину!

И хуже всего, что Джин был с ним согласен.

Хрупкая фигурка в мужской одежде. Если ее сорвать, будет тугая повязка на груди. В прошлый раз она так и не дала заглянуть Джину под нее…

Но в этот раз все будет иначе.

Девушка завизжала и помчалась к выходу, но Джин легко нагнал ее. Хотел поиграть, заставить побегать по залу, но передумал. Притиснул к стене и впился в алые губы.

Демон хотел грубости. Кусать до крови, сжимать, оставлять синяки и засосы на нежной коже. Взять ее сразу, без долгой прелюдии, без ласк. Вдалбливаться в ее тело, не слушая всхлипов и тихой мольбы — проснувшийся голод был силен, а демон жаден и неутомим. Брать ее, пока не пресытится, а потом отшвырнуть, как надоевшую игрушку.

… нельзя! Так нельзя!

…почему?

…никогда не простит…

Демон не получил власти, а Джин не хотел делать принцессе больно.

…он будет нежен. Ей понравится.

Девушка в руках дрожала, всхлипывала от ужаса и бесполезно молотила кулачками по его плечам. Он лизнул ее в щеку. И еще раз в губы.

— Ты — соленая, а не сладкая, как я думал. — Этот низкий вибрирующий голос принадлежал ему лишь наполовину. Демон не умел говорить, но образы, которыми он мыслил, были невероятно яркими, пусть и пугающими.

— Пусти меня!

Отчаянная женская мольба напомнила о другой. Другая девушка, другое место. Ночь, луна над озером, желанная женщина в объятиях, и те же самые горькие слова.

Он снова поцеловал ее. Прижал к себе, не обращая внимания на град ударов, гладил, тискал, мял и ласкал изящное тело. Похоть накатывала волнами, лишая разума.

…ей понравится, еще ни одна женщина не жаловалась после его объятий…

Разодранная рубаха полетела на пол. Как он и думал — грудь оказалась забинтована. Вот дурочка, зачем она это делает?

…прячет…

…от него не спрячет…

Легко удерживая одной рукой руки девушки над ее головой, Джин чуть отстранился полюбоваться на свою добычу. С предвкушающей улыбкой снял повязку.

Грудь у нее была маленькая, твердая, с чуть торчащими вверх нежно-розовыми сосками. Он прильнул к одному из них, лаская губами и языком.

— Пожалуйста… Пожалуйста, отпусти меня! Пожалуйста!

— Не бойся. Тебе будет хорошо.

Да ладно, не может быть, чтобы она всерьез просила! Она же сама хотела…

…сама опоила…

Он продолжал целовать и ласкать свою жертву, чувствуя, как ее тело против воли вздрагивает и отзывается на прикосновения. Она уже почти не пыталась вырваться, сама отвечала на поцелуи, и это тоже пьянило, сводило с ума. Добиться, завоевать, заставить через ее «нет»…

Джин захотел увидеть ее всю, обнаженную. Как представлял когда-то. Развязал завязки на поясе, сдернул хакама вниз.

Хороша! Тонкая талия переходит в округлые бедра. Длинные стройные ноги, коленки плотно сжаты, стиснуты. И так хочется их раздвинуть, добраться туда, где она жаркая, влажная, готовая принять его…

Он вторгся коленом между ног девушки. Обострившееся до предела обоняние уловило запах ее желания. Игра… все игра, она хотела его. Демон внутри довольно заурчал. Джин прижался плотнее к ее бедрам, давая жертве почувствовать свое возбуждение. Глаза Тэруко испуганно расширились.

— Нет!

— Да-а-а… — прошептал Джин, лаская языком ее ухо. — Хочу тебя!

— Я не хочу!

Но он не стал слушать. Укусил ее за мочку и опустил руку, чтобы коснуться маленького скользкого бугорка между бедер…

— Не надо! — прорыдала Тэруко.

Но ее испуг, слабость, сопротивление только делали для демона добычу в сотни раз желаннее. И оглушенная часть души, отвечавшая за контроль, безмолвствовала.

…невеста… почти жена… я в своем праве…

…сама хочет… притворяется…

…ей понравится…

— Хорошо, — всхлипнула девушка в руках. — Я согласна.

От неожиданности Джин даже остановился.

— Отпусти меня.

Он выпустил ее запястья, в любой момент готовый перехватить ее снова, но она больше не сопротивлялась. Сама прильнула, обняла за плечи, подставила губы для поцелуя.

Стройное обнаженное тело трепетало в его объятиях. Он старался быть нежным. Теперь, когда она уступила, не было нужды в грубости и насилии. Он будет ласков. Заставит ее забыть все от наслаждения.

Девственница… У Джина никогда не было девственниц.

Боль была ослепительной, оглушающей. Десятикратно усиленная, как и все чувства сейчас, она смяла, опрокинула, заставила взвыть и рухнуть, прижимая руки к паху.

Она же разбудила опьяненную наркотиком часть души, и Джин ужаснулся тому, что чуть было не сделал только что.

— Джин! — Тэруко всхлипнула и упала на колени рядом с ним. — С тобой все в порядке? Я не слишком сильно?

— Нож, — прохрипел Джин.

— Что?

— Дай… нож… Быстро!

Она помедлила лишь мгновение, а потом нашарила и протянула танто. Джин обнажил клинок и с размаху вогнал себе в плечо.

Принцесса взвизгнула и отползла, не отрывая от него полного безмолвного ужаса взгляда.

Джин зажмурился, чтобы не видеть обнаженного девичьего тела, и вцепился в боль, как утопающий вцепляется в обломок корабля. Волны жаркой похоти накатывали и уходили. Медленно.

Слишком медленно.

Не открывая глаз, он нащупал нож. Вынул и ударил себя еще раз. Тэруко снова вскрикнула, а потом спросила дрожащим голосом:

— Зачем?

— Не люблю терять самоконтроль. — Джин открыл глаза и сел.

Вожделение ушло. Боль прогнала его.

Обнаженная принцесса все еще стояла рядом на коленях. Глаза у нее были огромными и изумленными.

Красивое женское тело. Как раз в его вкусе.

— Что ты подсунула мне? — леденея от ярости, спросил Джин.

— Я?

— Ты! — Он вынул нож из раны и отшвырнул его. Хотелось вскочить, надавать девчонке пощечин, наорать. — Что ты подмешала в питье?!

Лицо девушки жалко скривилось, она всхлипнула.

— Приворотное зелье.

— Приворотное… — Он протянул руку, нащупывая в ворохе одежды флягу. Открыл, понюхал.

Обострившееся обоняние легко различило в чае примесь трав. Гриб линчжи, экстракт снежного лотоса, женьшень, свободоягодник… «Вечная страсть». Самый дешевый возбудитель. В борделях эта дрянь продается по момме за порцию. Стояк после него зверский, иногда длится до суток, но если злоупотреблять, однажды любитель сладострастных игрищ обнаружит, что уже ни на что не способен без зелья.

Принц почувствовал, как рукав пропитывается кровью, как капли стекают по тыльной стороне ладони, и засмеялся безумным смехом.

— Ты совсем дура?

— Я? — Тэруко снова всхлипнула.

— Ты! — Он поднялся, цепляясь за стену, брезгливо посмотрел на съежившуюся обнаженную девушку. — Подливать неизвестно что, не узнав состава и действия, — это ли не дурость?

— Но…

— Приворотных зелий не существует, принцесса.

Наверное, раньше он бы ее пожалел, такой жалкой и несчастной выглядела Тэруко. Но сейчас Джин был слишком зол.

Утратить контроль, потерять себя. Стать жертвой собственных темных желаний, сделать что-то страшное — его вечный ночной кошмар. И девушка, которая ежилась, пытаясь закрыться от его презрительного взгляда, чуть было не заставила Джина перейти черту.

Если для обычных людей наркотики — способ ощутить неизведанное, для Джина они — легкий путь в персональный ад. Бой с демоном, на который он приходит даже не безоружным. Связанным.

Счастье еще, что она подсунула ему всего лишь возбудитель. А если бы зелье вызвало злость? Желание убивать и мучить?

Эта дурища хоть понимает, к какой страшной грани подвела его, себя и всех находящихся во дворце?

— Ты хотела, чтобы я тебя изнасиловал?

— Нет! Я хотела…

— Знаешь, мне плевать. Плевать, чего ты хотела. Я рад, что смог остановиться, и втройне рад, что понял про тебя все уже сейчас. — Он смерил девушку брезгливым взглядом. — Забудьте все, что я сегодня сказал вам, принцесса. Я женюсь на вас, потому что должен. Но будь я проклят, если прикоснусь к вам после этого. Мне хватило этого вечера.

— Но… но я же… — безмолвно шевельнулись губы.

Дверь за Джином захлопнулась. Принцесса всхлипнула и бессильно опустилась на пол. Она ощущала себя сломленной, морально уничтоженной. Не было сил даже встать и одеться.

В сознании снова и снова прокручивались события последних двух часов, как надоевшая мелодия, от которой не избавиться.

Зачем она влила зелье во флягу с чаем? Она ведь даже не хотела угощать этим Джина. Использовать приворот — разве это не унизительно? Как будто Тэруко настолько уродлива, что не может понравиться мужчине просто так! Без колдовства.

Но она влила. Прокралась по тайному ходу и ощутила смешанное со смущением и страхом облегчение, когда поняла, что тренировка принца затянулась.

В тот миг, когда Джин повернулся и заговорил с ней так, словно ничего не случилось, Тэруко чуть было не сбежала. Стало так стыдно, так невыносимо стыдно…

Нужно было солгать! Выронить флягу, вылить отравленный чай на пол, придумать что-нибудь! Но Тэруко растерялась.

Трусиха и дура!

А дальше… дальше Джина словно подменили. Раньше Тэруко все время ощущала, как он отталкивает ее. Насмешкой, официальным тоном, оскорбительным равнодушием. Это приводило принцессу в настоящее отчаяние.

Но сегодня он словно не хотел, чтобы Тэруко уходила. Сам предложил спарринг. А потом извинился.

Какой счастливой была она эти полчаса, пока длилась тренировка! Как приятна была его похвала, одобрительная улыбка и мимолетные объятия, когда он удерживал ее за плечи, показывая прием, так хотелось, чтобы они длились чуть дольше. Или даже переросли во что-то большее.

Девушка съежилась, обхватила себя за плечи. По щекам потекли крупные слезы.

Страх… впервые она почувствовала его, когда обернулась. Что-то неуловимое изменилось в принце, словно человеческое тело было маской, костюмом, под которым прятался кто-то иной, чуждый. Чужак глядел на Тэруко из залитых изумрудной зеленью глазниц с щелевидными кошачьими зрачками.

Глядел и облизывался в предвкушении.

Инстинктивный ужас, бессмысленная попытка к бегству, жуткая беспомощность, паника… Никогда до этого принцессе не приходилось быть добычей и жертвой.

А потом они — принц и чужак разом — поцеловали Тэруко.

Ее первый поцелуй. Жгучий, пьянящий, жаркий. Развратные прикосновения, от которых до сих пор горит все тело, странная слабость и тянущее возбуждение внизу живота. Впервые в жизни Тэруко так сильно и ярко ощутила плотское желание, о котором раньше только читала в запретных романах. Бесстыжие горячие поцелуи, бесцеремонные, но такие искушающие ласки…

И даже беспомощность была сладкой, словно снимала с девушки вину за удовольствие. О, как силен был соблазн уступить, сдаться! Отдаться полностью, растаять в объятиях этого мужчины. Тэруко ведь не виновата, она не хотела, он заставил…

Что заставило ее сопротивляться до последнего, вопреки не только его, но и своему желанию? Упрямство? Страх? Гордость? Принцесса Оясимы не какая-нибудь служанка, которую можно по-быстрому зажать в углу и отыметь!

Что же она наделала?

Сама уничтожила все. Навсегда лишила себя надежды на счастье и уважение человека, которого любит.

Любит?

Нет смысла врать самой себе. Если это не любовь, то почему тогда так горит и болит внутри? Почему отчаяние так беспросветно, почему хочется завыть раненой волчицей?

Ничего не вернуть. Не поправить. Никогда.

Сама все испортила!

Звук гонга со двора — знак смены караула — привел ее в чувство. Тэруко выдохнула сквозь зубы, гася рыдания.

Надо встать! Подобрать сопли, одеться, уйти.

Позже. Она оплачет свою несостоявшуюся любовь позже. Там, где никто не увидит.

Девушка еще раз тихонько всхлипнула и начала одеваться.

Глава 16 СВОБОДА

— Именем сёгуна, стойте!

Засада поджидала в трех часах пути, в распадке меж двух пологих холмов. Десяток самураев в легком обмундировании перегородили дорогу. Командир и двое солдат впереди, и еще семь воинов за их спинами.

Волей-неволей пришлось остановиться.

— Она, — палец командира уперся в девушку, — пойдет с нами.

Старик гордо вскинул голову и опустил ладонь на рукоять меча.

— Нет, — обронил он.

— Уйди, отец. Разве тебе нужны проблемы?

Мужчина, не оборачиваясь, бросил за спину «беги!», обнажил меч и шагнул вперед. Он знал, что не выстоит в одиночку против десятерых. Когда-то давно мог бы. Тогда кои Комацу был молод, командовал двумя сотнями воинов. За отчаянную смелость и неумение отступать другие самураи прозвали его Черным Вепрем. Годы согнули кои Комацу, лишили былой стремительности, сделали слабым.

Но даже годы не научили его отступать.

Приказ молодой госпожи — любой ценой спасти и защитить от сёгуна фрейлину. Кои Комацу знал: ему не победить в этом бою. Но если он сможет продержаться достаточно долго, девушка успеет убежать.

Они ударили втроем одновременно. Он пригнулся, уходя от одного удара, отбил другой и третий одним слитным движением.

Еще тлеют угли в очаге! Черному Вепрю есть чему поучить молодежь!

— Уйди, старик, — раздраженно повторил командир.

Вместо ответа противник обрушился на него с яростной атакой, и командир с удивлением понял, что еще немного — и этот трухлявый пень, из которого разве что песок не сыплется, заставит его отступить.

— К оружию! — возмущенно заорал командир.

Солдаты отработанным движением обнажили мечи. Кои Комацу рассмеялся дребезжащим старческим смехом, отбивая одновременную атаку десятка клинков. Умереть в бою, исполняя приказ своего господина, — лучшая из возможных смертей для самурая.

Несколько мгновений происходило невероятное. Одинокий старик, без доспехов, вооруженный только катаной, держал оборону против отряда из десятка молодых мужчин в полном обмундировании. Раз за разом их мечи опускались, но встречали пустоту или тела своих же товарищей. Проклятый дед ускользал, словно был не человеком из плоти и крови, но духом. Над местом боя повисли звон мечей, возмущенные крики и стоны боли.

А над ухом внезапно раздался пронзительный слаженный свист, и солдаты вокруг старика рухнули, словно невидимый жнец взмахнул серпом.

Старый самурай выпрямился. Ему нелегко дались эти мгновения боя. Сердце стучало в нервном заполошном ритме, из груди вырывались сиплые вздохи, а ноги дрожали. А из-за повозки уже бежала девчонка, ради которой он ввязался в безнадежное сражение.

Она что же, так и сидела все время там? Он же велел ей удирать!

— Дедушка, с вами все в порядке? — затараторила фрейлина, подставляя кои Комацу плечо. — Вы простите, я не успела сразу, они под одеждой были. Я дурында, балбеска, овца тупая! Так запрятала, насилу сыскала. Надо было в волосы. Прости-и-ите! — На последней фразе она всхлипнула и жалобно уставилась в глаза старику.

Кои Комацу перевел взгляд на лежащие у его ног вповалку трупы. У ближайшего из рассеченного горла торчала, поблескивая на солнце остро заточенными гранями, стальная звездочка.

У двери в покои Джина Мия трусливо замялась и обернулась к тануки.

— А его точно сейчас там нет?

— Точно, — в десятый, наверное, раз фыркнул оборотень. — Десять минут назад принц ушел на тренировку. У нас минимум два часа.

Мия решилась. Толкнула дверь, скользнула внутрь.

Днем эта комната показалась ей совсем обычной. Такой же, как любая другая во дворце. Ничто не напоминало о ночном происшествии. На полу, прикрывая следы пожара, лежала свежая циновка, кровать была заправлена.

— Ну, давай! — скомандовал тануки, закрывая за ее спиной дверь. — Где там твой тайный ход?

Девушка подошла к дальней стене, украшенной искусной резьбой в самханском стиле. Безошибочно нащупала и нажала несколько едва заметных выступов. Деревянная панель со скрипом отъехала в сторону, обнажая узкий лаз. Мия зажгла фонарь и решительно шагнула внутрь.

Тайная лестница начиналась почти у самого входа. Она вела резко вниз — узкие крутые ступеньки. Здесь не было сырости, только пыль, темнота и паутина. Стук деревянных каблучков Мии далеко разлетался по темному пространству, отзывался вдали эхом, заставляя девушку пугливо вздрагивать.

Спуск завершился у глухой каменной стены. Мия помедлила, обернулась на оборотня. Тот наклонил голову, как бы вопрошая девушку: «Дальше-то что?»

Страшно. Очень, просто безумно страшно. Сейчас она рискует всем. Ведь если с той стороны стены окажутся стражники, это станет концом — полным и безоговорочным. Для нее, для Акио и для всех верных людей, которые поверили будущей императрице и пошли за ней.

Оправдан ли риск?

«Оправдан!» — ответила сама себе девушка и навалилась всем телом на рычаг.

Почти минуту ничего не происходило, а потом стена задрожала и поехала в сторону. Мия выглянула и выдохнула с облегчением.

Короткий, заканчивающийся лестницей коридор был пуст. По правую руку тянулись камеры, отделенные массивными дверьми. Надо еще понять, в какой из них Акио…

Отпихнув ее в сторону, в коридор выкатился тануки. Повел носом, словно принюхиваясь, и решительно направился в дальний коридор.

«Стой! Куда ты?» — одними губами прошептала вслед ему Мия. Но Дайхиро шел с таким видом, словно точно знал, что делает, и ей не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Она нагнала его у крайней двери. Присев на корточки, оборотень ковырялся шпилькой в замке. Мия приподняла фонарь, чтобы ему было удобно, и Дайхиро благодарно кивнул.

В полной тишине, которую они оба соблюдали, раздался странный звук. Девушка повернулась, подняла глаза и увидела в пролете лестницы, чуть выше, стражника. Тот прислонился к стене и беззастенчиво дрыхнул, временами всхрапывая.

Заткнув себе рот, чтобы не закричать от ужаса, Мия легонько пихнула оборотня и показала взглядом на тюремщика. Тануки пожал плечами, как бы говоря «ну что поделать?», и вернулся к работе. Мия стояла над ним, не отрывая взгляда от спящего, стараясь не шевелиться и даже не дышать лишний раз. Рука затекла под тяжестью фонаря, по спине ползли липкие струйки пота.

Щелчок наконец уступившего напору тануки замка показался ей оглушительно громким, но стражник не проснулся. Только всхрапнул снова. Дверца скрипнула и впустила их внутрь, а после закрылась, отсекая лишние звуки.

Дайхиро не ошибся — Акио был внутри. Он сидел, прислонившись к дальней стене. Вделанная в стену цепь кольцами свивалась рядом с ним, словно ядовитая змея. Другой конец цепи крепился к браслетам из тусклого темного металла, охватывавшим запястья мужчины.

Он был обнажен, и в свете фонаря Мия сумела разглядеть десятки и сотни свежих шрамов и подживших следов ожогов на его теле. Пусть они выглядели далеко не так ужасно, как в давешнем сне, девушка все равно еле сдержалась, чтобы не всхлипнуть.

Даймё поднял голову на звук открывающейся двери, и в полутемной камере вспыхнули два синих огня.

— Мия? — как-то обреченно спросил он. — Это снова сон?

— Нет, — шепотом, чтобы не разрыдаться, ответила Мия. — Не сон.

— Привет, орел ощипанный, — выкатился из-за ее спины Дайхиро. — Смотри, как причудливо судьба кости кидает. Раньше я был связанный и у тебя в плену, а теперь все наоборот. Ух, я бы тебе оторвал, что обещал, да Мия-сан просила не трогать.

Губы Акио дрогнули в ядовитой усмешке.

— Вижу, что не сон. Я же велел тебе уезжать, Мия.

— А я опять не послушалась.

Она опустилась на колени рядом, хотела взять его за руку, но испуганно отдернула ладонь от перевязанных распухших пальцев с лунками нарастающих новых ногтей.

— Это пройдет! — резко сказал даймё. — Не надо меня жалеть.

— Я не жалею, — тихо ответила Мия. — Я тебя люблю.

Она провела вдоль его руки, едва касаясь тела кончиками пальцев. Дойдя до стесанной в мясо под браслетами кожи, остановилась.

— Ты очень сильный. Но мне больно от того, что тебе больно.

Сострадание и страх за Акио смешивались в душе Мии с восхищением перед волей и стойкостью ее мужчины. Сёгун так и не сумел сломать Ледяного Беркута. Израненный и в цепях, он торжествовал над своим врагом. И слезы или жалость были неуместны, даже оскорбительны.

Но как все-таки ужасно видеть Акио таким беспомощным! Она бы что угодно отдала, чтобы сейчас исцелить его!

Губы даймё дрогнули в слабом подобии улыбки.

— Боль можно терпеть. Она не вечна.

За спиной демонстративно откашлялся тануки.

— Может, мне того?.. Оставить вас тут, пойти прогуляться? Или все-таки займемся делом, Мия-сан?

Девушка вздрогнула, приходя в себя.

— Прости! Дайхиро, ты сможешь снять цени?

Акио мотнул головой.

— Блокаторы не снять так просто. Нужен маг, который умеет это делать. А замок не открыть без ключа. Лучше уходите.

Оборотень презрительно фыркнул:

— Ой, подумать только, какой умный! Тебе череп не жмет, случайно? — Он склонился над кандалами и начал ковыряться в скважине замка.

Мию снова кольнуло неприятное понимание, какую глупость она чуть было не сделала, отправившись спасать Акио в одиночку. И что бы она делала тут без Дайхиро, который умеет вскрывать замки?

Как все-таки хорошо, что тануки поддержал ее идею и сам вызвался помочь!

Она вдруг вспомнила, что так и не сообщила даймё хорошую новость.

— Хитоми в безопасности. Она в поместье Кудо.

Акио впился в нее взглядом:

— Ты уверена?

— Уверена, — отозвался за нее тануки. — Я ее лично с рук на руки господину начальнику сдал.

Даймё выдохнул с облегчением:

— Хорошо, — и перевел взгляд на оборотня. — Спасибо, ёкай.

— Не за что, человек. Спасать всевозможных Такухати — моя судьба! — По голосу Дайхиро было слышно, что ему приятно.

Он еще немного повозился, издал ликующее «йу-ху!» — и покрутил в воздухе отсоединенной цепью.

— Что я говорил? А браслеты — потом. Мия-сан вон в них восемь лет проходила. Ты тоже не торопился их с нее снимать.

— Дайхиро! — возмущенно воскликнула девушка.

Акио коротко рассмеялся.

— Ты прав, ёкай. Давай вторую цепь.

— А волшебное слово?

— А по морде?

— Смотри, страшный какой! — удивился оборотень, орудуя шпилькой в замке. — Сам на ободранную тушу похож, а туда же, драться лезет. Ты свои пальцы-то видел?

Мия уже открыла рот, чтобы возмутиться, но поймала одобрительную и насмешливую улыбку на лице Акио и осеклась.

Она внезапно поняла, что напоминает ей этот разговор. Дружескую подначку. С такими интонациями старые приятели подзуживают и поддерживают друг друга.

Но у Акио не было друзей. И Мия никогда не видела, чтобы он позволял кому-то разговаривать с собой вот так — на равных, запанибратски. Даймё по положению был выше всех, кто окружал его, и это накладывало свой отпечаток на его личность и поведение.

— Я тебя ногами запинаю, коротышка.

— Сперва догони!

Крепление цепи щелкнуло, и оборотень радостно потряс второй цепью.

— Ну вот и все! Если тебя больше ничего здесь не держит, например, память о незабываемых минутах, можем идти.

— Идем!

Акио попытался встать. В первый раз безуспешно — потерял равновесие и вынужден был опереться на руку. По лицу даймё пробежала страдальческая гримаса.

— Уйди! — велел он Мии, которая было рванулась ему помогать. — Я сам.

Он действительно сумел сделать это сам с третьего раза и теперь стоял, пошатываясь, держась за стену.

Тануки скинул куртку и со словами «срам прикрой!» протянул ее Акио.

— Спасибо, ёкай. За мной долг.

Оборотень распушил усы.

— Еще какой! Постираешь и погладишь. Чтобы как новенькая была, когда возвращать соберешься!

Путь от камеры до тайного хода показался Мии томительно жутким и долгим. В спину им летел раскатистый храп стражника.

Только когда они оказались внутри и по велению рычага стена опустилась, девушка перевела дух. От пережитого напряжения ее била нервная дрожь. Хотелось поцеловать Акио, но она боялась неосторожным прикосновением сделать ему больно.

Он сам поцеловал ее. Сначала в лоб, потом в губы — непривычно бережно и нежно.

— Сокровище мое…

— Люблю тебя, — тихо ответила Мия. — Ты — лучше всех.

— Эй! — Фонарь в руке оборотня качнулся, заставляя тени вокруг заплясать. — Мия-сан, у нас нет времени миловаться. Надо успеть до того, как принц Джин вернется с тренировки.

Даймё скептически приподнял бровь:

— Принц Джин?

— Тайный ход лежит через его покои. — Благодарение богам, что здесь темно и Акио не сможет заметить, как вспыхнули щеки Мии при упоминании Джина. Даймё лучше не знать обо всем, что связывает его невесту и самханского принца. Ни о близости на горячих источниках, ни о снах, которые были больше чем просто снами. Ледяной Беркут ревнив, он не сможет забыть, что Мия была с другим по доброй воле. Пусть даже это в прошлом, в том прошлом, где Мия еще не любила Акио.

Он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить внимание, как дрогнул ее голос.

— Дальше куда?

— В мою комнату.

— Почему так?

— Нам не выйти из дворца сейчас. Большинство тайных ходов наружу завалено или охраняется стражей.

Он усмехнулся.

— Прятаться под носом у Ясукаты? Ну, веди.

Тэруко подняла взгляд и уставилась в большое бронзовое зеркало. Оно послушно отразило девушку в богатых одеждах. Вид у девушки был неважный — кожа бледная, синяки под глазами и опухший нос.

Совсем не так пристало выглядеть невесте накануне свадьбы.

Она зло скривилась. Плевать! Следы долгих слез сойдут, пудра скроет усталость. Да и для кого прихорашиваться?

Жестокие слова Джина еще звенели в ушах. Эхо разбитых надежд.

Но что бы ни случилось, нельзя, чтобы окружение догадывалось о трагедии в жизни принцессы. Плакать надлежит в одиночестве, на людях надо держать лицо.

Тэруко покосилась на разложенные вокруг коробочки с тенями и румянами. Нельзя сказать, что она в этом разбиралась. Раньше у нее была Хитоми, которая помогала нарисовать изысканную маску на месте лица. Теперь Хитоми нет. И можно позвать любую другую фрейлину, вот только тогда придется выслушивать назойливые вопросы. И непременно пойдут сплетни.

Ну уж нет! Завтра этого не избежать, но сегодня Тэруко обойдется без тупых клуш!

Она потянулась к флакону из тонкого стекла, заполненному ароматическим маслом, и снова всхлипнула. Ощущая себя одинокой и бесконечно несчастной.

Отец мертв, единственная подруга далеко. Рядом маячит ненавистный двоюродный брат — подлец, мечтающий превратить Тэруко в тупое орудие. И ни одного человека, которому можно довериться, никого рядом.

А мужчина, которого она любит, теперь презирает ее. Зачем, ну зачем она сделала эту невозможную дурость?!

Принцесса стиснула кулаки — стекло отозвалось жалобным хрустом, и ладонь кольнуло болью. Она ойкнула, разжала пальцы, чувствуя, как меж ними течет масло, смешанное с кровью. В воздухе повис ядреный аромат вербены и гиацинта с легкими цитрусовыми нотами.

Ну вот, еще и любимые духи разбила. Да что за день такой сегодня!

Стеклянные осколки со звоном упали на пол. Порез на ладони жгло и припекало. Тэруко досадливо поморщилась и огляделась. Взгляд упал на лист бумаги, хранивший ее упражнения в стихосложении. Принцесса обтерла пальцы — на бумаге остались жирные пятна от масла и бурые от крови.

Она уже собиралась скомкать и выбросить несчастный лист, когда тот нагрелся в ее руках и начал светиться. Девушка вскрикнула, вскочила и выронила от неожиданности бумагу. Упав на пол, лист сначала вспыхнул еще ярче, ослепительным белым светом, а потом потух.

Тэруко опасливо наклонилась, ожидая подвоха, и увидела, как на кремовой поверхности под написанными ею строками медленно проступают другие иероглифы. Куда более мелкие, убористые, они складывались в стройный текст.

Девушка выдохнула, упала на колени, не отрывая жадного взгляда от бумаги. Столбик за столбиком, справа налево, сверху вниз.

Наконец взгляд замер в левом нижнем углу, где стояли имена «Ичиро Синохара» и «Шин Ясуката». И личная печать, а рядом след вымазанного в крови большого пальца напротив каждого имени.

Так заверялись договора между высокорожденными.

Принцесса еще раз потрясенно выдохнула. Вцепилась в свою добычу, скользя взглядом по строчкам. Не ошиблась ли она? Не показалось ли?

Не ошиблась. Перед ней лежал договор о взаимопомощи между мятежным кланом Синохара и нынешним сёгуном Оясимы, который пришел к власти под предлогом борьбы с бунтовщиками.

— Я так и знала, — тихо прошептала Тэруко, и в глазах ее загорелся мстительный огонь.

Одно дело знать, другое — иметь на руках доказательства. Этот документ обладал страшной силой. Обнародованный в нужное время и в нужном месте, он был способен уничтожить Шина вернее любой армии.

Но как этот листок оказался в покоях Тэруко? И почему раскрыл свою суть именно сейчас?

Что было до этого? Тэруко написала хокку, вот оно — маячит поверх строк договора, отвлекая на себя внимание и раздражая.

Нет, не то. Хокку она написала куда раньше. А только что она вытирала о бумагу пальцы, запачканные в духах и крови.

Кровь!

«Это потому, что я тоже Ясуката».

Кровь отца, проклятое родство с Шином стало ключом, открывшим ей путь к уничтожению ненавистного брата.

Девушка злорадно ухмыльнулась, предвкушая, как объявит перед всеми главами кланов о своем открытии. В ее руках ключ к свободе! Главное, все сделать правильно. Не позволить другому деспоту занять место сёгуна и снова задвинуть Тэруко в сторону. Пусть ее наследственное право на трон не абсолютно, она — единственная оставшаяся в живых из всей семьи Риндзин. При нужной поддержке Тэруко сумеет занять место, полагающееся ей по праву.

Но где взять эту поддержку?

Как жаль, что Акио Такухати в темнице! Цепной пес семьи Риндзин, брат верной Хитоми, он стал бы лучшей опорой для трона. И лучшим кандидатом в новые сёгуны.

Но генерал еще жив. Лишь бы вытащить его из застенков! А для этого нужна помощь кого-то из людей Шина.

Девушка свела брови, мысленно перебирая людей, стоящих у власти. Все они были слабы или глупы. Ясуката не терпел вокруг себя слишком умных или слишком самостоятельных вассалов.

Разве что Такеши Кудо…

Он подходит. Ни по знатности, ни по военному опыту Кудо не может претендовать на роль сёгуна, но при этом обладает особой властью. Умен? Несомненно! Профессионален? О да! Предан Шину? Едва ли. Не зря же сёгун недавно возвысил Тосу.

Но главное — Такеши Кудо не личный вассал Шина. Он присягал Оясиме и семье Риндзин!

Согласится ли он помочь Тэруко в задуманном перевороте? И как вызвать его для разговора, не привлекая внимания сёгуна?

Последнее как раз сделать проще всего.

Глава 17 ОБЕЩАНИЯ

Они чуть было не попались на обратном пути.

Когда до второго тайного хода, ведущего на женский этаж, оставалось всего с десяток шагов, впереди за углом послышались голоса. И как назло, рядом не виднелось ни единой двери, куда можно было бы спрятаться. Если бы не Дайхиро…

Тануки трусцой забежал за угол, и оттуда послышался его жизнерадостный голос, предлагающий господам самураям попробовать новейшее средство для десятикратного усиления мужской силы, изобретенное лично господином лекарем. Судя по недовольным голосам, предложение не показалось господам самураям привлекательным, но слушать, чем закончится разговор, Мия с Акио не стали.

По счастью, на женской половине дворца было безлюдно. Они бегом добрались до двери и ввалились внутрь. Мия захлопнула дверь и остро пожалела о невозможности запереть ее. Что, если сюда кто-нибудь заглянет?

Она с тревогой повернулась к Акио:

— Как ты?

При взгляде на него сердце сжалось. Месячное заключение и пытки не прошли для Ледяного Беркута бесследно. Он стоял, прислонившись к стене, прикрыв глаза, и тяжело дышал. Серый, словно эта короткая пробежка по этажу забрала последние силы. В дневном свете следы ожогов на его теле показались Мии еще ужаснее.

— Тебе лучше лечь.

Акио скривился и открыл глаза.

— Хватит, Мия!

— Я хочу помочь…

— Не надо.

И, опираясь рукой о стену, прошел за ширму, где стояла бочка-офуро. Девушка услышала плеск воды.

Она нахмурилась и сердито топнула. Ну почему он всегда такой?! Все делает по-своему, указывает и не желает слушать советов, даже если те продиктованы искренней заботой!

Потом Мия устыдилась этих мыслей. Только боги знают, чего стоил ему этот месяц. Если для Акио важно после всего пережитого снова распоряжаться, она будет слушаться.

Главное, он жив. И снова с ней.

Она робко заглянула за ширму.

— Ты как?

— Чудесно.

Он сидел в бочке, откинув голову на край. Глаза прикрыты, на губах блаженная улыбка.

— Мечтал об этом месяц.

Мия подошла, робко погладила его по щеке, опустила руку на плечо.

— Ой… вода же холодная. Нужны камни.

— Не нужны. Холодная — это хорошо.

— Ты не заболеешь?

Он засмеялся:

— Из тебя получится замечательная мамочка.

Мия тоже засмеялась, понимая, как глупо выглядят ее замашки наседки. Но слабость любимого мужчины вызвала к жизни какой-то дремучий материнский инстинкт, желание окружить его заботой, наставлениями и запретами.

Смех прервал стук со стороны двери и голос принцессы:

— Миако, я хочу поговорить!

Стоять под дверью и ожидать, пока дочка Кудо даст соизволение войти, Тэруко не стала. Предупредила, и довольно.

Под жалобное «подождите, пожалуйста, ваше высочество» она вошла внутрь и намеренно громко хлопнула дверью. Почти сразу же из-за ширмы вылетела Миако с совершенно ошалелым видом. На лице фрейлины застыло выражение паники, как у застигнутой преступницы, одежда была пыльной, а в прическе запуталась паутина.

— Ваше высочество, я сейчас не могу! — умоляюще пробормотала она.

— Почему?

— Я… — Она опустила взгляд и уставилась на подол кимоно — такой грязный, словно им протирали пыльный чулан. — Я неподобающе выгляжу.

— Я смогу это пережить.

— И плохо себя чувствую!

— Настолько плохо, что не можешь выслушать свою госпожу? — скептически спросила принцесса.

Паника девушки одновременно позабавила ее и показалась очень подозрительной. Дочка Кудо определенно что-то скрывала.

— Пожалуйста, ваше высочество! — Девушка протянула руки в умоляющем жесте. — Дайте мне десять минут, чтобы привести себя в порядок, а потом я приду в ваши покои и выслушаю все, что вы хотели мне сказать.

— Приводи, — милостиво разрешила Тэруко. И не тронулась с места.

Миако сглотнула:

— Ваше высочество, не нужно меня ждать.

Тэруко почувствовала, как ее начинает увлекать эта игра. Чем больше переживала фрейлина, чем отчаяннее она стремилась увести гостью из комнаты, тем больший азарт разбирал принцессу.

— Мне не трудно. Я подожду.

Ей показалось, что она услышала плеск за ширмой, и предположения о причине нервозности Миако приобрели совершенно иное направление.

Принцесса сделала шаг в сторону ширмы и поймала полный паники взгляд.

— Давай причешись. У тебя паутина в волосах.

Миако потянулась убрать ее. Потом нерешительно шагнула в сторону столика, где лежали гребни и шпильки, и снова обернулась на принцессу.

— Ну? — нетерпеливо спросила Тэруко. — Долго еще?

Из-за ширмы теперь уже совершенно точно раздался плеск воды. Тэруко дождалась, пока под ее пристальным взглядом фрейлина сядет у зеркала и распустит волосы, а потом одним рывком преодолела оставшиеся несколько шагов и заглянула за ширму.

В оправдание принцессы можно сказать, что она не ожидала нападения.

Показалось, что на нее налетел ураган. Неведомая сила развернула девушку, на горло лег локоть, что-то тяжело надавило сзади на затылок, и Тэруко почувствовала, что задыхается.

Она вцепилась в чужое запястье чуть повыше металлического браслета, потянула от себя и вниз, как учил отец. По пальцам потекла липкая жидкость, нападавший зашипел сквозь зубы от боли, но не выпустил жертву. Почти задыхаясь, принцесса попыталась ухватить его за волосы, но он был слишком высок.

— Акио, стой! Пожалуйста, не надо! — услышала она голос своей фрейлины, прежде чем потерять сознание.

Мгновения беспамятства длились недолго, в себя принцесса пришла буквально через пару минут. Ныли мышцы шеи, болело горло и было больно сглатывать. Над ухом спорили голоса — нежный женский и резкий и низкий мужской.

— Подожди, не надо…

— Надо. Или скоро здесь будут люди Ясукаты.

— Принцесса не станет звать стражу.

— Сколько можно повторять: не спорь со мной, Мия!

Тэруко приоткрыла глаза — совсем чуть-чуть, незаметно, чтобы не привлекать внимания.

Она лежала на полу все в том же закутке за ширмой. Рядом стояла ее фрейлина и горячо, всплескивая руками, убеждала в чем-то сидящего на полу мужчину.

Выглядел мужчина странно. Так, словно болен какой-то особо мерзкой болезнью. Вроде тех, что мастерски насылал Шин. Мускулистое тело покрывали струпья, порезы и шрамы. Кое-где под коростой виднелась новая кожа неприятного ярко-розового цвета. Сквозь корочку струпьев сочилась сукровица.

Тэруко передернуло от омерзения. Взгляд скользнул по руке мужчины, по широким браслетам из темного металла и стесанной в мясо коже под ними. Остановился на распухших, лишенных ногтей пальцах в грязных бинтах, и принцесса вдруг поняла, что все это — не болезнь.

От неожиданности она ойкнула и села. Миако и незнакомец тут же прекратили спорить и уставились на нее.

— Очнулась!

Ей не понравились интонации, с которыми он это произнес. Словно озвучил приговор. Девушка усилием воли заставила себя перевести взгляд с обожженного тела на лицо и закусила губу, чтобы не вскрикнуть.

Тэруко всего один раз в жизни видела генерала Такухати — мельком, несколько лет назад. Но высокий синеглазый мужчина с горделивыми и резкими чертами лица запал ей в память. А одобрительное уважение, с которым отец отзывался о генерале, надолго превратило Акио Такухати в героя ее девичьих грез.

Пусть прошло немало времени, пусть издали и в доспехе Ледяной Беркут показался двенадцатилетней Тэруко настоящим великаном, пусть сейчас он был измучен пытками и тюремным заключением, пусть теперь его лицо отчасти скрывала борода, ошибиться принцесса не могла.

— Генерал Такухати? — зачарованно пробормотала она.

Мужчина поморщился. Синее пламя в его глазах угрожающе полыхнуло.

— Она меня узнала, — с нажимом произнес он, глядя на Миако.

Принцесса тоже перевела взгляд на фрейлину. Та поклонилась, молитвенно сложила руки на груди и заговорила:

— Пожалуйста, ваше высочество, не выдавайте нас. Умоляю, простите это нападение…

— Не унижайся, — резко перебил ее мужчина, но Миако взмахнула рукой, призывая его к молчанию, и продолжала, обращаясь к Тэруко:

— Ваш брат — страшный и подлый человек. Вы же видите, что он сделал с Акио! Прошу, позвольте нам все объяснить…

— Хорошо. — Принцесса кивнула и, не удержавшись, еще раз посмотрела на Такухати.

Неужели это действительно Ледяной Беркут? Кумир ее юности, о котором она втайне грезила? Сколько раз Тэруко представляла себя его верной спутницей, сколько раз жарко мечтала, как последует за ним на войну, переодетая мальчиком, в сражении спасет его жизнь. Как он узнает ее, полюбит и захочет назвать своей женой.

Созданный ее воображением Акио Такухати был воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. С равным совершенством сражался, командовал армией и красиво ухаживал, забрасывая Тэруко комплиментами. Он всегда был вежлив, заботлив, интересовался ее мнением, сносил капризы, выглядел как ожившая мечта и готов был сделать для Тэруко абсолютно все.

Сейчас идеал сидел, бессильно привалившись к стене, и мерил принцессу недобрым взглядом. От него пахло кровью и болезнью, с влажных волос стекали струйки воды.

А еще Тэруко вдруг поняла, что он полностью обнажен. Это открытие невероятно смутило принцессу. Она почувствовала, как вспыхнули щеки, как густая краска залила лицо, шею и даже уши, и отвернулась в полном смятении.

— Я слушаю, — выдавила она.

— Акио — мой жених. Я отправилась ко двору и стала вашей фрейлиной, чтобы спасти его. Сегодня мне наконец удалось это сделать. Пожалуйста, ваше высочество, не выдавайте нас!

— Твой жених? — недоверчиво переспросила Тэруко.

— Да! — На лице фрейлины вспыхнула счастливая улыбка. — Мы обручились на крови.

Жестокие слова «ты же смесок!» замерли на губах. Тэруко ощутила зависть. Даймё Эссо мог бы выбрать любую девушку в Оясиме. И среди невест хватало знатных, родовитых и богатых. Брак с незаконнорожденной, пусть и признанной отцом, дочерью от наложницы был тем еще мезальянсом, даже если забыть, что род Кудо не относился к высшей знати.

Ледяной Беркут, должно быть, очень любит Миако, раз пошел на это.

И нельзя сказать, что его невеста недостойна этой любви. Она не стала молиться и плакать, когда случилась беда. Отправилась за женихом, преодолела все препоны, сумела вызволить его, рискуя жизнью. Разве много девушек на ее месте поступили бы так же?

Принцесса почувствовала, как в ее душе зарождается восхищение смелостью Миако. Но вместе с восхищением она ощутила обиду собственника. Тэруко привыкла мысленно считать Акио Такухати своим. Пусть даже у нее не было для этого никаких причин, и мечты о синеглазом генерале давно сменились мыслями о совсем другом мужчине, детская ревность не желала умолкать. Мысленно Тэруко поклялась, что не даст ей воли.

— Поверьте, ваше высочество, обвинение в измене — грязная ложь.

— Я знаю, — кивнула принцесса, все еще избегая смотреть в сторону бывшего кумира. — Шин — гнусная крыса. Я не стану звать стражу.

Неожиданная мысль так воодушевила ее, что принцесса даже вскочила.

Она ведь за этим и пришла! У нее есть доказательства предательства Шина, нужен лишь человек, который поддержал бы Тэруко у власти. И вот сама судьба послала такого человека. Должно быть, боги тоже желают возрождения династии.

— Я помогу вам покинуть дворец! — выпалила Тэруко.

Миако счастливо улыбнулась:

— Это так великодушно! Спасибо, ваше высочество.

— И что принцесса потребует от нас взамен? — со смешком спросил Ледяной Беркут.

— Акио! Ну зачем ты так!

— Не будь наивной, Мия.

Такухати все так же сидел на полу. Тэруко старалась не смотреть на него, но чувствовала кожей его насмешливый взгляд. Она смутилась, а потом рассердилась.

Почему она не имеет права потребовать плату? Ее план не несет вреда для страны, всем будет только лучше. Так по какому праву даймё так разговаривает с ней и смотрит?

— Акио Такухати, ты поклянешься, что сделаешь все, чтобы власть снова вернулась к династии Риндзин, — очень холодно и четко выговорила принцесса. И наконец решилась посмотреть на него.

Вот ведь бесстыжий! Сидит нагишом, в присутствии двух женщин, и даже не краснеет. И Миако тоже хороша. Даже слова ему не скажет. Словно каждый день на обнаженных мужчин любуется и зрелище нефритового стержня ей совершенно не в новинку.

— Чтобы власть вернулась… к династии Риндзин? — медленно, словно пробуя ее слова на вкус, произнес генерал. Его глаза довольно блеснули. — Договорились.

— Но ведь… — начала было Миако, но он ее перебил:

— Молчи!

— Акио, послушай…

Он пристально посмотрел на свою невесту:

— Разве ты не хочешь, чтобы власть вернулась к династии Риндзин, Мия? — медленно, с непонятным намеком в голосе произнес Такухати.

Девушка смутилась и замолчала.

Тэруко неприятно кольнуло нежелание фрейлины признавать ее императрицей, но она решила сейчас ничего не говорить. Ясно же, что Миако ничего не решает, и вряд ли, когда она станет женой Такухати, что-то изменится.

— Вы хотите клятву на крови, принцесса?

— Мне достаточно вашего слова. Вы даете его?

Он снова усмехнулся:

— Даю. А теперь несите тушь и бумагу. Я буду диктовать.

От этого властного тона Тэруко захотелось зашипеть подобно дикой кошке. Она выпятила подбородок и демонстративно сложила руки на груди, показывая, что не собирается выполнять приказ.

— Думаю, вы и сами способны это сделать. Принцесса Риндзин не служанка!

Глаза Такухати нехорошо сузились, но прежде чем он успел что-то ответить, его невеста сорвалась с места и со словами «я сейчас принесу!» метнулась в другую комнату.

Пока ее не было, принцесса играла в гляделки с генералом и все больше убеждалась в том, насколько далеки от реальности были ее девичьи грезы.

Акио Такухати подавлял. Он словно занимал собой всю комнату, не оставлял другим свободного пространства, не признавал чужого права действовать и думать иначе. Для Тэруко, с детства яростно отстаивавшей свою индивидуальность, эти повадки были как красная тряпка для быка.

Принцесса вдруг поняла, что стоит, в то время как генерал и не пытался подняться. Сидит, развалясь, как будто он тут самый главный! Она сердито фыркнула и тоже села, изящно опустившись на пятки.

Миако вернулась с листом бумаги и письменным прибором. Разложила на полу и подняла вопросительный взгляд на мужчину.

— Бинты, мазь из пчелиного воска, масло чайного дерева, — быстро и четко диктовал он.

Заживляющие средства. Да, ему это нужно. Но он мог объяснить нормально, а не приказывать?

— …и настойка календулы. Кажется, все. — Такухати замолчал и нахмурился.

— Настойка опия, — подсказала Тэруко.

— Никакого опия.

Не хочет обезболивающего? Ну и пусть мучается.

— Впиши одежду и оружие. Вы умеете снимать блокаторы, принцесса?

— Нет.

Женщин редко учат магии, а ее дар с детства был слишком слабым и проявлял себя нерегулярно. Она так и не овладела толком даже своими родовыми способностями, что уж говорить о стабильных заклинаниях на материальных носителях.

— Так и думал. — Он повернулся к невесте, и взгляд его потеплел. — Закончила?

— Да. — Миако подула на лист и помахала им в воздухе. — Сейчас высохнет.

— Отдай ей.

Получив листок, принцесса уставилась на стройные столбики иероглифов. Что она должна с этим делать?

— Это то, что вы принесете мне, — подсказал Такухати снова своим отвратительным повелительным тоном. — И что-нибудь из еды. С мясом.

Нет, ну какой наглец! Тэруко еле сдержалась, чтобы не возмутиться вслух. Ее новый союзник был совершенно прав, он не просил ничего исключительного или невозможного, но форма, в которой была высказана просьба! Да какая просьба — приказ! Разве так разговаривают со своим будущим сюзереном?

— Я не смогу достать катану, — вместо этого заметила она, стараясь говорить спокойно и ровно. — Фамильные мечи не валяются на дороге.

— Принесите что угодно. Любое оружие.

— Ты же на ногах не стоишь, — нежно и грустно заметила Миако. И принцесса только теперь подумала, что это демонстративное нежелание вставать, так возмущавшее ее во время разговора, могло быть вовсе не попыткой унизить ее, а простым проявлением слабости.

Мысль о том, что она все же смогла вывести из строя Ледяного Беркута во время их краткой борьбы, заставила Тэруко горделиво выпрямиться.

Он чуть улыбнулся своей невесте:

— Завтра будет лучше.

Фрейлина осторожно положила ладошку ему на плечо. Туда, где кожа была не обожжена.

— И пальцы у тебя не гнутся.

В ответ Акио не вспылил, как ожидала принцесса. Он осторожно накрыл руку девушки своей рукой, чуть сжал, поднес к губам и поцеловал в центр раскрытой ладони.

— Видишь — гнутся. Не спорь со мной, лучшая ученица.

В ответной улыбке, которую Миако подарила ему, было столько любви и восхищения, что принцесса остро почувствовала себя лишней.

Как странно было наблюдать за ними. Когда Ледяной Беркут смотрел на свою невесту, его лицо менялось — становилось мягче, человечнее. А во взгляде Миако, обращенном к нему, светилось столько всего: тревога, обожание, безграничная вера…

Конечно! Такухати и нужна такая. Чтобы смотрела снизу вверх и говорила только «как прикажете, мой господин».

Тэруко сжала кулаки до боли и поняла, что завидует.

Нет, она уже поняла, что ошибалась насчет Акио Такухати. Жесткий, властный и подавляющий, он ничем не походил на благородного воина ее грез. Тэруко совсем не хотела его внимания, страшно подумать, как жить с таким человеком. Беспрестанная война за право быть собой — каждый день, каждую минуту.

Но как она завидовала тому неуловимому, невысказанному, что объединяло их — измученного взрослого мужчину и склонившуюся над ним девушку! Тому трепету и свету, разделенной нежности и близости, которые ощущали между ними.

Будет ли когда-нибудь в жизни Тэруко подобное?

Пока Мия расставляла принесенные принцессой пузырьки и баночки, Акио успел открыть ближайшую и зачерпнуть немного мази. Девушка обернулась и укоризненно свела брови.

— Давай я.

— Не нужно.

— Пожалуйста. Я хочу позаботиться о тебе.

— Я же сказал — не нужно, — с раздражением отрезал даймё.

Стало обидно до слез, но Мия проглотила эту обиду и спросила:

— Почему?

— Потому что я и сам могу это сделать.

— Но я хочу! Пожалуйста! И как ты будешь сам себя бинтовать? Это же просто нелепо! Позволь мне, я буду делать все, как ты скажешь.

Он посмотрел на нее и сдался:

— Ладно, только не плачь.

Под его руководством Мия смазывала ожоги. Затем срезала заскорузлые, присохшие бинты на пальцах, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Помогла лишь мысль, что, если она сейчас начнет реветь, Акио ее точно выгонит и будет мучиться один, пытаясь сам себя перебинтовать такими руками.

Даймё выносил процедуру стоически, только иногда тяжело выдыхал сквозь зубы. Мия всякий раз пугалась и косилась на него, а он в ответ раздраженно закатывал глаза. Для Ледяного Беркута, привыкшего к своему физическому превосходству, телесная немощь была унизительна. Любое напоминание о ней выводило Акио из себя.

Когда они закончили с перевязкой, Акио откинулся на подушки и долго лежал без движения. Мия робко пристроилась рядом, не решаясь докучать ему. Она чувствовала себя одновременно невероятно счастливой, оттого что он рядом и в безопасности, и в то же самое время ужасно несчастной, потому что отчаянно, всем сердцем жаждала помочь, но не знала как.

Акио моргнул. Заключение и пытки превратили его в тряпку, даже такое ничтожное усилие, как подъем наверх по тайному ходу, пробежка и короткая схватка вымотали настолько, что глаза сами закрывались.

Но он не хотел засыпать. Впервые за очень долгий срок Акио не пытался сбежать от реальности в сон. Напротив, цеплялся за нее всеми силами.

Мия рядом, и надо бы отругать ее за упрямство, за то, что не послушалась, полезла в самую пасть ядовитой гадины. Но так хорошо лежать на чистых простынях. Без ожидания боли. Без страха за близких. Рядом с любимой женщиной.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И слишком драгоценны эти мгновения, чтобы тратить их на сон.

— Поцелуй меня, — тихо попросил Акио.

Она склонилась ниже, взяла его лицо в ладони. Самые прекрасные глаза на свете — темные, блестящие, полные тайного огня — смотрели на него сверху с заботой и тревогой. Аккуратно, чтобы не задеть случайно рану, опустила голову и коснулась губами губ.

Мия была очень осторожна. Только поцелуй, без объятий. Лишь ласка дыханием, прикосновения прохладных нежных губ, проникновение — такое осторожное и робкое. А потом еще и еще — все более дерзкое, игривое.

Отросшие за время заключения усы и борода кололись, и это было немного непривычно, странно, но даже приятно. Акио уступил ей инициативу, только отвечал, и это тоже было непривычно, но приятно.

Мия сама прервала поцелуй.

— Сбежать хочешь?

— Нет!

Она бы не ушла, даже если бы Акио ее гнал. Сердце рвалось на части от любви, нежности и желания помочь, поддержать его — такого неуступчивого, упрямого, не умеющего принимать чужую заботу.

— Я бы с тобой всю ночь целовалась. Просто тебе нужно выспаться.

— Мне нужна ты.

— И еще я боюсь сделать тебе больно.

— Не бойся. — Он положил руку ей на затылок, заставляя опустить голову ниже, прошептал в полураскрытые губы: — Будем целоваться всю ночь, да.

И снова поцелуи — то бережные и нежные, то торопливые, жадные, почти грубые. Как мало только их одних, без возможности обнять, прижаться, замереть в кольце сильных рук.

Потом они просто лежали рядом, так близко, как только было можно, не касаясь друг друга. Лежали, не отрывая взгляда, и говорили. Вспоминали прошлое, делились любимыми вещами. Такими незначительными для всех прочих людей, но важными для них двоих.

— Когда ты впервые поцеловался?

— В двенадцать лет.

— А я — в шестнадцать.

— Я помню.

Мия вздохнула. Она нисколечко не жалела о своем малом опыте с мужчинами. Но Акио знает, умеет и испытал так много всего, а она — нет. Не станет ли ему однажды скучно с Мией?

И еще один вопрос тревожил ее уже давно.

— А когда у тебя была первая женщина?

— В четырнадцать. Отец застал меня, когда я тискал служанку, сказал, что я уже взрослый, и отвел в чайный домик.

— Она была гейшей?

— Да.

Сердце кольнула ревность — глупая и смешная. Как можно ревновать к тому, что было шестнадцать лет назад? Понятно, что за эти годы у Акио были женщины, много женщин. Опытных, умеющих ублажить мужчину куда лучше, чем Мия. Что такое все уроки школы по сравнению с практикой?

— И тебе… тебе было хорошо с ней?

Он рассмеялся и покачал головой.

— Зачем тебе это?

Под его понимающим взглядом девушка покраснела.

— Просто любопытно.

— Потом будешь ревновать.

— Не буду… не знаю.

— Будешь. — Он поцеловал прядь ее волос. — Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой, Мия.

Она вспыхнула от стыда и удовольствия. И поспешила сменить тему:

— Зачем ты обманул принцессу?

При напоминании о договоре с Тэруко вид у Акио стал довольный, как у скогтившего птичку кота.

— Не обманул. Я действительно сделаю все, чтобы вернуть династии Риндзин трон.

— Она не это имела в виду. — Мия тоже улыбнулась, не в силах устоять перед его радостью.

— Жалеешь ее, лучшая ученица?

— Немного, — призналась Мия. — Она — моя сестра. У меня никогда не было сестры.

— Трон — твое наследие. Ты не сможешь отдать его сестре.

— Я знаю.

Акио поднял руку и медленно провел пальцами от скулы к губам. Мия потерлась щекой о мужскую ладонь. Взгляд упал на его запястье. Бинты под браслетами-блокаторами пропитались кровью. Снова захотелось расплакаться.

— Почему они не заживают?

Стесанная кожа под браслетами выглядела ужасно. Хуже чем ожоги — тем по виду было уже несколько месяцев.

— Так и должно быть. Это — блокаторы, проклятый металл. — Даймё вгляделся в ее лицо и нахмурился. — Прекрати!

— Что прекратить?

— Реветь. Лучше поцелуй.

Она послушалась, пытаясь в поцелуе выразить любовь, нежность и страх за своего мужчину. Оторвалась от него, задыхаясь, и потребовала:

— Обещай, что с тобой все будет хорошо.

— Обещаю.

— Обещай, что не станешь зря рисковать.

Акио усмехнулся:

— Зря — не буду. А ты обещай, что не будешь плакать.

— Я… — Мия сглотнула, — не буду. Обещаю! — И тут же в нарушение обещания всхлипнула. — Я так за тебя боюсь!

Вытянув перед собой руку, младший из принцев Аль Самхан придирчиво разглядывал свежий маникюр. Свет переливался на бирюзовом покрытии, играл на золотой пыльце, добавленной для пущей красоты и эффекта.

Звук открывшейся двери заставил его прервать это увлекательное занятие. Мин поднялся, неспешно приветствуя женщину, и расправил веер — бирюзовый с золотом, в тон лаку.

— Матушка! Как здоровье отца?

Женщина аккуратно прикрыла за собой дверь и покачала головой:

— Императору все хуже. Лекари запретили волновать его. Любая неожиданная новость может оказаться смертельной.

— О, — сказал Мин, прикрывая улыбку веером. — Например, печальные вести из Оясимы?

Сунан подошла к младшему сыну, смахнула несуществующую пылинку с его плеча и ласково взглянула в глаза.

— Например, — подтвердила она негромко, — если вдруг окажется, что ненаследный принц на своей свадьбе превратился в демона и уничтожил свою невесту, а заодно сёгуна и всю высшую знать Оясимы, это до смерти расстроит его величество.

— Такая новость кого угодно расстроит. — Мин тихонько засмеялся, все так же прикрывая лицо веером. — К счастью, ненаследный принц полностью контролирует своего демона, не так ли, матушка?

— Так.

— Разве что кто-то из ближайшего окружения принца будет настолько неосторожен, чтобы опоить его. Но кому и зачем устраивать подобное?

В ответ императрица подарила ему полную любви и гордости улыбку.

— Ты всегда был умным мальчиком, Мин. Красивый маникюр.

— Ах, матушка, мой новый куафер — просто чудо. Я пришлю его вам.

Глава 18 ДЕНЬ ТОРЖЕСТВА

— Что значит — сбежал? Как?!

Выслушав известие, доставленное начальником службы безопасности, Шин Ясуката так побагровел, что казалось, еще немного — и правителя Оясимы хватит удар.

В противовес сёгуну бледный Тоса сглотнул.

— Никто не знает, господин. Стражник клянется, что бодрствовал, ничего не видел и не слышал. Говорит, не иначе как изменника похитили ёкай.

Ясуката стал малиновым от злости.

— Ах ёкай? — ласковым голосом, от которого начальника службы безопасности продрал мороз по коже, переспросил он. — Похитили, значит?! А денег они ему, случайно, не оставили за молчание? Нет? А если приковать на место Такухати и поспрашивать как следует? С железом?

Тоса снова сглотнул, но все же решился возразить:

— Палачи в комнате выше тоже ничего не видели и не слышали, господин. Они клянутся, что не выходили, а покинуть подземелье другим путем невозможно.

В глазах Ясукаты полыхнуло алое пламя.

— Палачей тоже в цепи и допросить с железом, — процедил он. — Предатели! Все предатели, никому нельзя верить. — Его подозрительный взгляд остановился на начальнике службы безопасности. — Если бы ты не принес мне вассальную клятву, Тоса, я бы заподозрил измену.

Тот побелел еще больше, сравнявшись цветом со стопкой рисовой бумаги на столе.

— Ладно, у нас еще есть девчонка Такухати. Ее уже доставили?

Тоса с тоской подумал, как хорошо было заниматься исключительно вопросами охраны сёгуна. Никаких проблем, таинственных исчезновений узников и неудобных вопросов от господина.

— От посланного отряда до сих пор нет известий, — обреченно признался он.

— Так пошли еще людей! — взревел Ясуката. — Пошли армию в поместье Камацу! Найди ее, схвати, доставь сюда!

Дождавшись, когда за вассалом закроется дверь, он выхватил меч и перерубил дважды наискось низенький столик. Глаза застилала алая пелена бешенства.

Пропали! Все трое Такухати, он держал их в своих руках, и вот они испарились, словно капли росы в полуденных лучах! Как беспечен он был, даже не приказал отправить младшего Такухати в камеру — для смеска и ямы хватит. И начальник городской стражи хорош, трусливая скотина! До сегодняшнего дня скрывал пропажу пленника.

Трусость или измена?

Шин закрыл глаза и глубоко, шумно задышал. Надо, надо успокоиться. Расслабиться. Нельзя, чтобы пошли слухи. Завтра он выдаст упрямую стерву Тэруко за самханца, и одной проблемой станет меньше. Особенно когда у него в руках будет Хитоми Такухати.

В жаркий летний день улицы Тэйдо заполонили тысячи людей. Купцы и ремесленники, нищие, продавцы сладостей, крестьяне из окрестных деревень — многоголосая, пестрая, празднично наряженная толпа. Слаженно и бодро били барабаны, пронзительно пищали флейты, танцевали ряженые, разыгрывая сценки из жизни богов. Сновали воришки, срезали кошельки у зазевавшихся гуляк. Грозно поглядывали самураи в обмундировании городской стражи. Голосили торговцы, расхваливая свой товар.

Тэйдо праздновал свадьбу принцессы.

Ближе к восточной окраине города, где на холме совсем недалеко от императорского дворца возвышался главный столичный храм, толпа становилась такой плотной, что через нее с трудом можно было пробраться. Чернь напирала, и стража с трудом сдерживала народ, не давая человеческой массе выплеснуться на дорогу, по которой вот-вот должен был проехать свадебный кортеж. Люди топтались на месте, становились на цыпочки и вытягивали шеи в надежде рассмотреть все в подробностях.

Будет что потом внукам рассказать.

Наконец, как шелест волн над человеческим морем, пронеслось: «Едут!» Сразу вслед за известием раздался грохот колес по брусчатке, и на дорогу выкатилась украшенная цветами повозка.

Тэруко сидела на покрытом дорогой тканью стуле и улыбалась так, что сводило щеки. Хорошо, что толстый слой пудры на лице скрывает неестественность этой улыбки.

Пудра пепельно-белая, с нежным розовым оттенком. Как иней в лучах закатного солнца на склонах священной Адзаси. Губы как кровь, тонкие, высоко изогнутые дуги бровей, волосы убраны в высокую прическу. И кимоно — алое, с вышивкой. Белые хризантемы, черные стебли.

Идеальная невеста.

Принцесса бросила короткий взгляд на сидевшего рядом жениха и отвернулась.

Принц не стал подчеркивать свое иноземное происхождение. Черное кимоно; если приглядеться, видно, что вышивка красными полосами по рукавам и подолу складывается в тигриные морды, выглядывающие из тьмы. Простая прическа волосы убраны в хвост, и снова никакой самханской вычурности. Джин выглядел эффектно и достойно оясимской принцессы.

Он и вел себя достойно. Подавал ей руку, произносил предписанные этикетом фразы, даже улыбался. Только глаза не улыбались. Оставались холодными и смотрели сквозь Тэруко.

Представление. Парад лицемерия.

Сейчас повозка докатится до храма. Тэруко и Джин войдут внутрь, принесут друг другу клятвы, которые не собираются исполнять. Будут улыбаться, изображая радость. И все высокородные гости — все даймё и главы кланов, явившиеся по приглашению со всех концов Благословенных островов, будут делать вид, что рады этому браку. Хотя половине плевать и на жениха, и на невесту, а второй половине этот союз как кость поперек горла.

И только народ, приветствующий процессию ликующими криками, искренен в своем детском восторге.

День свадьбы. Он должен стать самым счастливым в жизни любой девушки. Но не для Тэруко. Что с того, что она выходит за человека, которого любит, если он испытывает к ней только отвращение и презрение?

Но ничего. Принцесса Оясимы сумеет превратить и такой день в день торжества.

Она опустила руку на тубус для бумаг на поясе и решительно сжала ладонь.

— Вам лучше подождать здесь, пока я не выманю стражника, — бросил тануки, придирчиво оглядывая захваченный с собой лист лопуха. — Он там один сидит, повезло. Обычно минимум десять бездельников, но сегодня свадьба принцессы. Все бегают, как будто их орел в седалище клюнул.

На этих словах оборотень покосился на Акио и хихикнул.

Ледяной Беркут против ожидания не вспылил. Только криво ухмыльнулся:

— Действуй.

Тануки положил себе лопух на голову и прикрыл глаза. Через мгновение на его месте сидела старшая фрейлина — женщина весьма выдающихся достоинств.

— Ой, господин стражник, кажется, я заблудилась! — запричитала «фрейлина» визгливым фальцетом, переходящим в приятный мужской тенор. — Покажите несчастной женщине, как пройти в правое крыло! Я вас за это чаем напою.

Мия не удержалась от смеха. Женщина покосилась на нее и с шутливым укором стукнула сложенным веером по голове.

— Не подобает фрейлине смеяться без причины, словно она крестьянка. Знатной девушке надлежит проявлять сдержанность, — назидательно сказала она. Сняла с пояса зеркало, полюбовалась на себя. Полированная бронза послушно отразила морду енота с листом лопуха на голове.

— Ах, я такая красавица, — просюсюкала фрейлина, вытянув губы уточкой. — Ни один мужчина не устоит.

И, похабно подмигнув Такухати, выскользнула за дверь кладовки.

Ожидание не было долгим. Всего через пять минут приникшая ухом к двери Мия услышала в коридоре шаги и неестественно высокий фальцет «фрейлины», перемежаемый мужскими репликами. Голоса прозвучали совсем близко, потом начали удаляться.

Девушка обернулась к Акио:

— Можно идти.

Тот кивнул и встал, тяжело опираясь на нагинату, украденную принцессой из оружейного зала. Сердце Мии снова тревожно сжалось. Да, сегодня Акио было лучше, но пытки все еще дают о себе знать. Он слишком слаб…

А еще эти блокаторы! Чтобы избавиться от браслетов, требовалось сначала выбраться из дворца. И это оказалось не так-то просто. В свое время Ясуката, опасаясь мести синоби, велел обрушить все тайные выходы из Ши-Рю, о которых знал. Оставшийся нетронутым секретный лаз начинался в помещении, служившем комнатой отдыха для дворцовой стражи. Он вел к храму на соседнем холме рядом с замком.

Они бегом добрались до караулки. Акио замер с оружием у двери, в то время как Мия колдовала над стенными панелями.

— Получилось, — с облегчением выдохнула девушка.

Из раскрытого проема потянуло гнилью.

— Будем ждать Дайхиро?

Акио покачал головой.

— Он уйдет позже, через ворота для прислуги. Пошли.

Внутри было сыро. Очень сыро — по влажным стенам стекали крупные капли. Белесый мох на стенах и полу, казалось, чуть зашевелился в свете фонаря. Как озерная гладь, встревоженная порывом ветра. Из туннеля впереди потянуло гнилью и сладковатым запахом разлагающейся плоти.

Девушка поежилась.

— Мне здесь не нравится.

— Мне тоже. Иди за мной, Мия.

Он перехватил нагинату, удерживая ее уже не как посох, но как оружие.

У него же пальцы сломаны! Половина костей еще не срослась толком. Ему не удержать тяжелое древко в бою!

Мия закусила губу, чтобы не сказать лишнего. Акио только злился, когда она умоляла его быть осторожней. Словно не желал признавать собственной слабости.

На деревянных балках, укреплявших стены туннеля, росли грибы. Кое-где зачарованное и пропитанное смолой дерево прогнило в труху. В таких местах каменная кладка была разрыта и вынута, словно здесь орудовал гигантский крот. Из черных провалов тянуло падалью. Мия ежилась и стремилась проскочить мимо них поскорее. Все казалось, что вот-вот из этих страшных нор вылезет что-то древнее, жуткое.

Путь был долгим. Сначала туннель шел под уклон, потом начался резкий подъем. Стало суше, и мох, покрывавший стены густым ковром в начале пути, почти исчез. Теперь стены и потолок укутывала паутина — невероятно густая и плотная, похожая на белые пряди шелка-сырца.

Они уже подходили к другому концу туннеля, когда за спиной раздался мелодичный женский голос:

— Куда вы, путники! Подождите!

Акио остановился. Не слушая возражений девушки, толкнул ее за спину и выставил перед собой нагинату.

По тайному ходу навстречу им плыла женщина.

Она была одета в белое кимоно, не шла, а словно плыла над полом, и контуры тела слегка светились, как бывает у призраков.

Юрэй? Неупокоенный мстительный дух?

Правда, волосы незнакомки не свисали черной и страшной паклей, а были уложены в изысканную прическу. Она была свежа и до того красива, что сердце замирало. Словно земное воплощение богини Аматэрасу. Ухоженные ручки сжимали полированное тело цитры. Кимоно тянулось за спиной длинным шлейфом, придавая женщине сходство с белой гусеницей.

— Стой! — приказал Акио, поднимая оружие в боевой позиции. — Еще шаг, и я разрублю тебя надвое.

Жалкая угроза для того, кто и так уже мертв. Но что еще он может сейчас сделать? С блокаторами на руках.

Женщина остановилась. Лицо сложилось в обиженную гримаску.

— За что? Я всего лишь хотела пригласить вас в свой дом. Угостить чаем, развлечь.

Увенчанные острыми коготками пальцы погладили струны. Туннель заполнила дивная, ни на что не похожая музыка.

— Отступай! — резко бросил Такухати Мии через плечо и сам попятился.

Нет, не юрэй. Хуже.

Дзёрогумо — женщина-паучиха. Она заманивает мужчину игрой на цитре, обездвиживает и оплетает сетью, чтобы совокупиться с ним, а после отложить в еще живое тело яйца. Несчастная жертва остается в сознании и чувствует, как внутри нее растут мерзкие личинки.

— Куда же вы? — жалобно воскликнула женщина и сделала пару шагов вперед. Сквозь чарующие звуки музыки Акио различил характерный хитиновый треск.

— Уходи! — с угрозой произнес он. — Или я тебя убью.

Низкий и сладкий смех был ему ответом.

— Ты же на ногах едва стоишь, самурай. Пусть женщина идет, а ты оставайся. Я исцелю раны музыкой и ублажу тело ласками.

И снова перестук хитиновых лапок по камню и тихий стрекот.

Тварь! Не будь на нем блокаторов, Акио легко бы уничтожил паучиху.

Он пятился, не сводя с монстра взгляда. Лишь бы Мия снова не начала дурить, не полезла сражаться. Но девочка послушно отступала по коридору и не лезла в бой. Умница.

А музыка все звучала. Оплетала, окутывала, искушала. Звала с собой и за собой.

Он чуть было не пропустил мгновения, когда из цитры вылетели серебристые нити. В последний момент взмахнул нагинатой, резкий удар лезвия снизу вверх рассек паутину, волокна опали на камень, а смех женщины-паучихи сменился шипением и возмущенным треском.

Акио тоже зашипел. От удара и без того немеющие пальцы свела болезненная судорога. Он чуть не выронил древко и мысленно снова проклял палачей Ясукаты. Ледяной Беркут сделал еще шаг назад и наткнулся на девушку.

— Почему встала? — сквозь зубы спросил он, не отрывая взгляда от дзёрогумо, которая уже оправилась от удара. И, кажется, собиралась атаковать снова.

— Тут стена.

— Открывай ход.

— Но там люди!

Мия в отчаянии обернулась. Они же собирались дождаться ночи! Появляться сейчас, когда в храме Джин и Тэруко приносят друг другу брачные клятвы, а во дворе толпа самураев? Безумие!

Полы одеяния женщины странно шевельнулись, и Мия, холодея, увидела скрытые под кимоно волосатые паучьи лапы. Взвизгнув от ужаса, она нащупала рычаг, открывающий дверь, навалилась на него всем телом.

В глубине стены что-то скрипнуло, застонало. Каменная кладка раздвинулась, и внутрь туннеля упали косые солнечные лучи. Один из них дотянулся до дзёрогумо. Паучиха недовольно застрекотала и попятилась, лютня в ее руках наконец умолкла.

— Выходим! — приказал Акио. — Быстро, пока она не опомнилась!

И Мия, щурясь, шагнула навстречу солнцу и возмущенным крикам толпы.

Багряные врата-тории над головой. Восемь арок, увитых вьюнком, каменные ступени под ногами. Туннель в иную жизнь.

И путь до храма по алой шелковой дорожке. На полшага позади жениха — женщина должна следовать за мужчиной. Мимо статуй двух каменных собак, хранящих святилище от злых духов. Омовение рук в ритуальном источнике, поклоны, подношения богам. Трескучая метелка в руках жреца.

Сакэ из серебряного кувшина наливал младший атташе. По обычаю это полагалось делать родственнику жениха, но у принца не было родных в Оясиме.

Тэруко повезло меньше. У нее был Шин.

Джин принял чашу из рук Лина, но не удержал. Глиняная посудина выскользнула и покатилась по полу. Присутствующие в храме гости зашептались.

Дурная примета.

— Простите, я такой неловкий.

С извиняющейся улыбкой принц поднял чашу, выплеснув из нее последние капли, и подставил для новой порции саке.

Против воли Тэруко облегченно выдохнула. Чаша не разбилась. Это предрекало сложности в начале семейной жизни, но, если молодожены приложат усилия, они сумеют преодолеть проблемы.

И тут же мысленно горько рассмеялась. Какие усилия? Принц и смотреть на нее не желает, не то что прикасаться. А сама она планирует расторгнуть этот брак, как только придет к власти.

Сёгун подал нож-танто на вышитой подушечке. Простой, с потемневшей от времени костяной рукоятью. Сколько раз этот нож становился свидетелем брачных клятв императорской семьи, сколько раз попробовал кровь потомков бога-дракона…

Теперь пришла очередь Тэруко.

Джин взял нож. Бритвенно-острым кончиком нацарапал на ладони свадебный символ и с поклоном протянул невесте. Тэруко впилась в него взглядом, пытаясь понять, какие чувства владеют сейчас ее женихом. Он все еще злится на нее? Презирает? Или смирился и хочет, чтобы все это поскорей закончилось?

Не понять. Лицо самханца было бесстрастным.

Человек-загадка. Внешне такой доброжелательный, открытый, заглянешь глубже — а там туман. Неразличимая серая муть — ни маяка, ни просвета. Можно блуждать хоть сотню лет, но не понять ничего, кроме того, что Джин Хо сам расскажет о себе.

Она приняла нож из его рук. Двумя взмахами начертила на ладони иероглиф — что толку тянуть? Если она хочет разделаться с Шином, ей придется пройти через это.

Позже, когда Тэруко станет императрицей, она придумает, как расторгнуть этот брак.

От рукопожатия по коже пробежали колкие магические искорки.

— Ты — моя кровь, моя жизнь, моя судьба, — произнес Джин.

Принцесса поежилась от его равнодушного взгляда и повторила слова клятвы. В ладони стало горячо, покалывание расползалось по телу, искорки защекотали кожу, заставили вздыбиться все волоски.

Скрепляющий клятву поцелуй показался ей издевательством. Джин едва коснулся губами ее губ. Возможно, раньше Тэруко подумала бы, что так и надо, но она помнила другие поцелуи — глубокие и жаркие, от которых слабеют ноги и по телу бегут сладкие мурашки.

Когда он отстранился, принцесса чуть не расплакалась. А Джин отвернулся, словно высматривая кого-то в толпе.

Вот и все. Теперь назад. Навстречу ликующему народу и поздравлениям вассалов.

При появлении молодоженов двор взорвался приветственными криками. Тэруко огляделась. Как здесь тесно! По обе стороны от красной дорожки толпилась вся знать Оясимы. По гостю от каждого сколь-нибудь значимого клана.

Запели барабаны тайко, отбивая суматошный, яростный ритм, его подхватили визгливые бамбуковые дудки. С небес жарило солнце, пахло саке, сандаловыми палочками и человеческим потом. Гости выкрикивали поздравления, поднимали чаши за здравие молодоженов.

Пройти обратно по шелку, сесть в повозку, запряженную белой буйволицей и черным буйволом, вернуться во дворец. Там уже накрыты столы, все готово для празднества. Будет долгий вечер — музыка, танцы, выступления артистов.

А потом придет время первой брачной ночи…

— Речь! — понеслось над толпой. — Свадебная речь!

Тэруко снова покосилась на Джина. Он был бледен, и на лбу выступили капли пота. Кажется, ему нехорошо…

Но принц поднял руку, и вассалы умолкли. Многие видели его впервые и знали только как сына враждебной империи. От того, как сейчас проявит себя самханец, зависело, примут ли его кланы. Джин не мог не понимать этого.

Он заговорил. Непринужденно и вроде бы негромко, не пытаясь перекричать толпу. Без лишнего пафоса, но с истинным императорским достоинством. Произносил правильные слова, улыбался. Не пытался подольститься, но все же его слова не могли не льстить. И когда сын императора Самхана, победившего в недавней войне, говорил, что всегда восхищался народом Оясимы и что будет счастлив назвать Благословенные острова своей новой родиной, это признание живительным бальзамом ложилось на раненую гордость самураев.

Финал речи был встречен восторженными криками. Тэруко с усмешкой ждала, когда гости выплеснут воодушевление, рожденное речью принца.

Ее речь заставит их спуститься на землю.

Она еще раз, словно случайно, мимоходом погладила тубус.

Глава 19 УКРОЩЕННЫЙ ТИГР, ПРОСНУВШИЙСЯ ДРАКОН

Предчувствие беды усиливалось с каждой секундой.

Так уже было однажды в горах, когда он догадался сойти с тропинки и спрятаться в пещере. Всего пару минут спустя рядом сошла каменная осыпь.

Сейчас в воздухе тоже зрела невидимая опасность, но пещеры рядом не было. Поэтому Джин просто сосредоточенно вслушивался и вглядывался в окружающих, подмечая мельчайшие детали. Где убийца? Откуда ждать удара? Как избежать его и не подставить глупую девочку, которую сегодня назовут его женой?

Ответа не было, но не слышный никому, кроме него самого, грозный рокот усиливался с каждой минутой.

Тэруко то отворачивалась, то смотрела на него несчастным взглядом. Пожалуй, стоит с ней объясниться. В прошлый раз он был слишком зол и несдержан, наговорил лишнего. Не стоило.

Время для разговоров придет позже. Если Джин сможет пережить этот день.

Не нападение, нет. Скорее уж яд. Но способов поднести его не так уж много. На всякий случай он не пил и не ел ничего с утра, саке было предназначено для всех, значит, яд не в напитке. Но по обычаю, Джин должен пить первым. И если оставить отраву на дне посудины…

Он дождался, пока Лин наполнит чашу, а потом выронил ее.

— Простите, я такой неловкий.

На лице младшего атташе не отразилось ничего, и Джин с неожиданной горечью подумал, что устал от всего этого. Просыпаться от малейшего шороха, ждать удара в спину со стороны сородичей, подозревать всех и каждого.

Скоро все закончится.

Он произносил слова клятвы, сжимая маленькую твердую ладошку принцессы, а сам вслушивался и ждал подвоха.

Не может быть, чтобы Сунан и Мин так спокойно позволили ему жениться на последней из рода Риндзин и воплотить в жизнь амбициозный план отца.

Но где опасность? Откуда ждать удара?

Он мазнул губами по губам молодой супруги, каждым нервом, каждой клеточкой тела ощущая незримую опасность. И выпустил ее из объятий так поспешно, что это выглядело почти неприличным.

Но удара так и не последовало. Неужели покушения не будет?

Когда он подошел к выходу, резко заболела голова. Ток крови отдавался в ушах, в горле появилась неприятная сухость. Что это? Последствия паники или им все же удалось как-то подсунуть яд?

— Речь! — Многоголосый рев толпы.

Речь Джин продумал заранее. Слова, которые будут сегодня сказаны, — семена, брошенные в плодородную почву. Время урожая придет лишь через год, когда Тэруко подарит ему ребенка и проклятие будет снято.

Как жарит солнце. Словно раскаленным молотом бьет прямо в темя. И душно. Тревожная духота, как бывает перед грозой. От жары и запаха благовоний болит голова, звенит в ушах. Джин не в форме, но показывать это нельзя. Вассалы смотрят.

Он смог довести речь до конца. С доброжелательной улыбкой выслушал одобрительные крики.

Сейчас принцесса скажет пару слов и можно будет уйти с солнцепека. Под тентом повозки будет легче…

Тэруко выступила вперед:

— Слушай меня, народ Оясимы, — полетел над толпой ее звонкий голос. — Я — принцесса Благословенных островов, последняя из рода Риндзин, счастлива видеть здесь столько верных вассалов, приехавших со всех уголков страны на мою свадьбу.

В глазах потемнело, и Джин покачнулся. Что-то не так! Его все-таки отравили. Проклятое саке, проклятый Лин. Но как он сумел? Остальные тоже пили…

Быстрей закончить с официальной частью, отлучиться хоть на миг, чтобы вызвать рвоту. Здесь, на глазах у сотен вассалов нельзя. Он уничтожит весь эффект от прозвучавшей речи.

Почему яд подействовал так быстро, почти мгновенно? Что ему подсунули?

А принцесса между тем разливалась соловьем:

— Все мы помним, как осиротела Оясима, лишившись своего императора. Шин Ясуката спас тогда страну, уничтожив бунтовщиков. — Девушка сделала паузу и обвела притихших вассалов внимательным взглядом. — Но что, если Шин Ясуката и наслал эту напасть на Оясиму? Что, если он был сообщником клана Синохара и после, избавившись от императорской семьи, предал и уничтожил своих подельников?

Проклятье, да что она несет? Совсем с ума сошла?

Мыслям Джина вторил возмущенный ропот вассалов.

Совсем близко, ближе, чем над ухом, раздалось тихое рычание, и Джин похолодел.

Не яд — хуже. Много хуже.

Рвота уже не поможет. Разбуженный демон медленно поднимал голову, щурил круглые зеленые глаза. Принц опустил веки и вцепился в проклятую бестию.

Нет, только не здесь! Не сейчас, когда рядом столько людей и смешная девчонка, которую он только что назвал своей женой!

Он же убьет их всех!

Он балансировал на тонкой грани между самоконтролем и полным жажды крови безумием, изо всех сил пытаясь успокоить разбуженного демона, но тот не желал засыпать. Демон и так отдыхал слишком долго, теперь ему хотелось играть.

Сладкие игры, полные чужого страха, криков, боли и крови. Зарево пожара над чужеземным городом, ничтожные людишки, презиравшие его раньше, теперь разбегутся в ужасе. Их так забавно ловить и свежевать заживо…

— Ты бредишь, сестра? Замолчи! — Возмущенный голос сёгуна.

Люди рядом шумят, спорят о власти, бросаются оскорблениями, не подозревая, на краю какой пропасти находятся. Плавая в наркотическом трансе, Джин хватался за хищника, из последних сил пытаясь унять, удержать демона. Пальцы соскальзывали с огненной шкуры. Он слаб, слишком слаб. Наркотик…

Бурление толпы у ног. Звонкий голос принцессы, зачитывающий над ухом какие-то параграфы договора. Угроза сёгуна: «Я сам тебя заткну!»

— Оставь ее, мразь!

Резкий мужской окрик вырвал принца из транса. Он раскрыл глаза.

Человек, посмевший в лицо назвать верховного правителя Оясимы мразью, показался из-за статуи каменной собаки. Поднялся по ступеням, тяжело опираясь на нагинату. Простая одежда стражника не обманула ни гостей, ни Джина. Это горделивое лицо и сияющие синим пламенем глаза были знакомы большинству присутствовавших во дворе храма самураев.

Акио Такухати.

…Соперник!

Тигр чуть притих. Замер, принюхиваясь…

…интересно…

Визгливый голос сёгуна: «Изменник! Взять его!», замершие самураи. Ни один не бросился исполнять приказ верховного военачальника Оясимы.

Ледяной Беркут криво ухмыльнулся:

— Это ты — изменник и предатель. — И, обращаясь к принцессе: — Читайте дальше, ваше высочество.

Тэруко продолжила, но Джин уже не слышал ее. Потому что из-за статуи шагнула девушка в сиреневом кимоно. Ее взгляд не отрывался от опиравшегося на древко нагинаты мужчины, на лице читалась забота и неподдельная тревога.

…Моя добыча!

…Соперник — убить, растерзать.

…Самка — забрать, овладеть.

Тигр встряхнулся, скидывая человеческий контроль. И легким прыжком скользнул под крышу храма, где творилось столько всего интересного.

Толпа во дворе главного столичного храма бурлила и волновалась. На глазах глав кланов происходило невероятное, немыслимое. Звонкий голос принцессы все зачитывал и зачитывал пункты кощунственного пакта, и каждое слово было поленом на погребальный костер Шина Ясукаты.

Нужно прервать это! Пресечь минуты позора, лучше, если с жизнью наглой девки! Спасти все, что еще можно спасти, пока не поздно.

Взгляд Шина замер на злейшем враге. Тот стоял рядом с принцессой, опираясь на нагинату, и глядел — недобро, предупреждающе. «Только дай мне повод», — говорил этот взгляд.

Нельзя напасть. Такухати слишком сильный маг, он просто убьет его.

И сёгун стискивал зубы, задыхаясь от сжигающего разум бешенства, но молчал.

Каждым человеком, находящимся в этот миг на территории храма, владело слишком много чувств и мыслей. Самураи негодовали, даймё прикидывали, как использовать внезапное падение Ясукаты в свою пользу, принцесса торжествовала.

Оттого никто поначалу не обратил внимания ни на девичью фигурку в сиреневом кимоно, метнувшуюся из-за статуи каменной собаки на ступени лестницы, ни на странное поведение новобрачного. Даже когда принц Джин упал на четвереньки и сгорбился, это заметили лишь несколько человек. Заметили и сразу же отвлеклись на сёгуна, который пытался вырвать бумагу из рук двоюродной сестры.

— Лживая сука! Дай сюда свою подделку!

— Не трожь ее, Ясуката!

Ледяной Беркут вытянул руку, преграждая дорогу к девчонке. Задравшийся рукав хаори обнажил край браслета из тусклого металла на запястье. Мгновение сёгун смотрел на него неверящим взглядом, а потом расхохотался и ударил со всей силы магией, швырнув и сестру, и давнего соперника сквозь весь храм.

— Акио! — с отчаянной безнадежностью выкрикнула Мия, леденея от ужаса.

Зачем, ну зачем он полез в это?! Он же обещал, что не будет зря рисковать! Так неужели среди присутствующих здесь сотен самураев не нашлось бы никого, кто бы защитил Тэруко? Он же и так с трудом держит оружие!

Она взбежала по ступеням, сама не зная, что будет делать. В голове билась одна мысль — что с ним? Спасти, защитить, помочь! Встать против Ясукаты, да хоть против самого бога войны Хатимана!

Она вылетела на самый верх лестницы, взвизгнула и замерла, распахнув глаза.

Еще заканчивалась трансформация. Рвалась одежда, руки превращались в мощные лапы, вытягивалось лицо, становясь звериной мордой, а рык, рожденный, казалось, из самого нутра получеловека-полутигра, уже летел над толпой. Языки пламени побежали по широкой груди, шее, длинному туловищу, сжигая остатки одежды, оставляя после себя черные дорожки. Демон поднял морду и еще раз зарычал.

Во лбу чудовища мягким пурпурным светом сиял огромный драгоценный камень.

Завороженная невероятной красотой камня, сама не понимая до конца, что делает, Мия протянула руку, чтобы коснуться его…

Это было похоже на плавное падение, на нырок в неоглядную бездну, полную фиолетового огня. Скольжение в потоках и струях, слияние с ними, растворение в водах — не синих, подсвеченных солнцем водах мелководья. В темных, аметистовых и пурпурных, глубинных могучих течениях и потоках. До поры внешне спокойных, равнодушных, но способных в одно мгновение вырваться в остервенелой, неостановимой ярости стихии.

Есть ли что-то на свете мягче и послушней воды? Она покорна, впускает в себя человека, принимает форму сосуда и бежит туда, куда ее гонит ветер.

Есть ли что-то на свете сильней и норовистей воды? Пробовал ли кто запереть могучий горный поток, остановить волну, утихомирить шторм?

Сила. Страшная, глубинная, неохватная, бесконечно могущественная, женская. Сила шторма, наводнения, цунами. Способная снести и уничтожить любое препятствие.

«Наконец-то!» — громом выдохнул Дракон Океан, вливаясь в Мию. Наполняя, меняя ее. Блеснула на солнце чешуя, вспенились усы, свились кольца гигантского, толщиной с могучий дуб, тела. Гибкого и стремительного, словно тело змеи или угря.

Дракон Океан повернулся, повел носом, похожим на нос хищной рыбы, принюхался и выпустил две струйки пара из ноздрей.

Рядом был враг. Враг давний, опасный, дракон не раз изведал на себе безжалостную силу его клыков и когтей и теперь жаждал реванша, Снова сойтись в великой битве, доказать, что сильнее.

Но было еще что-то… Человек, лежащий без сознания в дальнем углу храма. И второй, идущий к нему с обнаженным мечом. Они не были важны, ничто сейчас не было важно, кроме врага — огненно-рыжего, в черных полосах, завладевшего обманом чужим сокровищем.

…Сокровищем?

Маленькая, совсем крохотная часть дракона встрепенулась. И надрывно закричала, потребовала спасти, защитить того, лежащего без сознания.

Проще сделать, чем бороться с собой.

Дракон недовольно фыркнул, шевельнул хвостом и сбил человека с мечом с ног. Но человек не успокоился. Заорал что-то протестующе, ударил магией. Дракон едва успел поставить щит, оберегая того, второго. Содрал с вредной козявки магическую защиту, выпил родовую силу. Удар хвоста вышвырнул человека с мечом во двор храма. Он упал и остался лежать рядом со статуей собаки у чернеющего в стене проема.

А тигр зарычал и прыгнул сверху на дракона, терзая его клыками, когтями. Раздалось шипение, и храм наполнился обжигающе горячим паром, как в бане. Дракон взревел, перевернулся на спину, силясь подмять противника, но тот успел вовремя отскочить. Они замерли друг напротив друга, готовые в любой момент атаковать.

Грядет славная битва!

Шин Ясуката медленно раскрыл глаза. Все тело, каждая косточка болела и ныла. Он скорчился и задохнулся, вспоминая леденящий ужас встречи с силой, для которой и сам Шин, и любой другой человек были не более чем ничтожными песчинками.

Над головой раздавалось рычание и вой, тело обдавало то иссушающим жаром, то нестерпимо горячим паром. Шин рискнул приоткрыть глаза и снова зажмурился.

Враз потемневшее небо в лиловых и багровых вспышках. Страшное. Словно сама пресветлая Аматэрасу отвратила свой лик, испугавшись творящегося на земле непотребства.

Во дворе полуразрушенного храма вгрызлись друг в друга, сплелись в почти неделимый клубок гигантский, пышущий жаром тигр и аметистовый дракон. Вцепились — не разнять — вечные соперники, две враждебные стихии. Вот удар хвоста дракона разнес в мелкий щебень одну из статуй собак, охранявших вход в храм. Вот тигр не глядя снес плечом хлипкую пристройку. Бамбуковые жерди, из которых она была собрана, с треском разлетелись по двору, упали рядом с Шином. Сёгун скорчился, закрывая голову от ударов, и всхлипнул от ужаса.

Бежать! Пока не поздно, бежать! Там, где сражаются боги и демоны, нет места простым смертным.

Другие самураи уже поняли это. Кроме него, во дворе не было никого — ни человека, ни зверя. Только Шин и два обезумевших существа — древних, изначальных. Порождения горнего мира в плотской оболочке. Шин попробовал поднять магический щит и чуть не завыл от досады. В душе, там, где раньше прятался огонек темного дара, силы крови Ясукаты, ощущалась болезненная пустота. Выгоревшие дотла угли, потухший очаг.

Он пополз — слепо, не глядя куда, лишь бы подальше от остервенелого безумства стихий. Рука соскользнула в пустоту. Впереди был провал — темная дыра, ведущая под землю.

Сёгун переполз через порожек. Оперся рукой о стену, пытаясь подняться. В ответ что-то скрипнуло, и каменная плита опустилась, закрывая его от разыгравшегося буйства стихий. Он выругался, помянув ёкайские проделки, но обратно ломиться не стал.

Переждать битву можно и здесь.

Странное стрекотание донеслось из туннеля. А вслед за ним нервное, царапающее постукивание коготков о камень. Ясуката встрепенулся.

Из тьмы выплыла прекрасная женщина с цитрой в руках. Контуры ее тела мягко светились, на алых губах играла предвкушающая улыбка.

— Приветствую тебя, путник, — сказала дзёрогумо, и цитра в ее руках зазвучала, словно сама собой.

Лиловые и алые зарницы вспыхивали над холмом все чаще. Исполинские звери рычали, захлебываясь ненавистью. Хвост тигра огненной плетью метался меж храмом и стеной, оставляя на камне отметины из сажи и копоти, дракон шипел и плевался паром, кольцами выгибая гибкое тело. Стекала пена по клыкам, блестела чешуя в языках огня на пламенной шерсти.

Извечные противники кружили, недобро поглядывая друг на друга. Они уже дважды сходились в схватке, и битва не прошла бесследно. Тигр окривел на один глаз — длинный шрам наискось пересекал его морду и разрывал ухо. Из ран в подбрюшье дракона стекали вязкие капли цвета темного пурпура.

Воплощения стихий взревели и снова пошли в атаку. Небо над храмом вспыхнуло, когда дракон и тигр сошлись в клинче, сплелись в урчащий, полный ярости и ненависти клубок. Тело к телу, рана к ране, теснее, чем любовники. Проникнуть в соперника, пожрать, поглотить, уничтожить…

Слиться…

Кровь цвета темного пурпура смешалась с рыжей, в золотых искрах кровью демона-тигра. Вспыхнула и заиграла всеми оттенками радуги над умытой дождем землей.

Прозрение было мгновенным и мучительным. Словно неведомая сила разом отсекла от Джина нечто. Словно он сбросил невозможную тяжесть, которую волок на себе всю жизнь. Скинул, выпрямился, смог вдохнуть полной грудью.

Драгоценный камень упал и покатился под ноги. Джин почувствовал, как выпадают клыки и когти, исчезает шерсть. Как меняется его тело, становясь меньше, слабее. Такое человеческое, жалкое, беззащитное рядом с убийственной мощью дракона.

Удар швырнул его на ограду, вышиб воздух из легких. Он сполз по каменной стене. И почувствовал, как ноги захлестывает гибкий хвост.

— Мия, стой! — выкрикнул он, вскидывая руки. — Не надо!

В ответ дракон взревел, потянул Джина на себя, оплетая кольцами, словно гигантская змея. Истекающая слюной и пеной раззявленная пасть нависла над головой. Из нее пахнуло океаном, рыбой и гнилыми водорослями.

— Остановись! — произнес он обреченно. Даже не пытаясь вырваться или ударить в ответ магией.

Бесполезно. Не в человеческих силах справиться с драконом.

На мгновение стало безмерно обидно умирать. Теперь, когда проклятие спало. Когда впереди целый мир, целая жизнь.

Джин вскинул голову. Он до последнего не закроет глаза.

— Мия! — донесся еле слышный голос со стороны. Глухой и хриплый. Мужской.

Дракон повернул голову, и Джин сделал это вслед за ним.

Акио Такухати стоял в дверном проеме полуразрушенного храма. Покачиваясь, неловко опираясь рукой о стену. По виску даймё стекала кровь.

— Не надо… лучшая ученица… он муж твоей сестры…

Ледяной Беркут отпустил стену, сделал еще шаг. Ноги подогнулась, и он рухнул на ступени.

Джин почувствовал, как сдавливающие его тело со всех сторон кольца ослабли. Распались, растеклись водой. Ощеренная клыкастая и рогатая морда растаяла в воздухе клочьями тумана. Дракон исчез, оставив после себя обнаженную девушку. Она села, озираясь испуганно и недоуменно, потом увидела лежащего на ступенях Такухати и с горестным криком «Акио!» бросилась к нему.

Небо над головой медленно светлело, снова наливалось синевой. Словно ничего не случилось. Солнечные лучи робко выглянули из-за туч, позолотили лежащий в руинах храм, двор, заваленный обломками.

— Славно повеселились! — пробормотал старший принц Аль Самхан, без сил опускаясь на землю рядом с Сердцем Моря. — Кто теперь убирать все это будет?

— Убирать буду я.

Джин повернулся, увидел в воротах Такеши Кудо во главе отряда и засмеялся.

Глава 20 ПОСЛЕ БИТВЫ

— Восстановление храма закончат не раньше чем через месяц, значит, коронацию тоже придется отложить. — Такеши Кудо показательно развел руками. — Последние триста лет императоры Риндзин вступали на трон в главном храме страны, не стоит нарушать традицию.

Мия одобрительно кивнула.

— Но есть и хорошие новости. После такой… мм… впечатляющей демонстрации силы новой императрицы все главы кланов хором изъявили желание присягнуть крови Риндзин. Думаю, мы пресекли в зачатке любые семена бунта или идеи о смене династии. — С этими словами он выразительно покосился на Джина. — А объявление о вашей помолвке с даймё Такухати, — короткий поклон в сторону повелителя Эссо, — уничтожило последние иллюзии у тех, кто надеялся воспользоваться вашей неопытностью.

— Хорошо, — отозвался Акио раньше, чем Мия успела что-то сказать. — Что с Ясукатой?

— Ищем.

— Ищите. — Даймё мрачно ухмыльнулся. — За мной должок, а я не люблю быть должным.

Мия успокаивающе накрыла его руку, и он в ответ сжал ее пальцы. Императрица и новый сёгун обменялись полными нежности взглядами и глуповатыми улыбками. Начальник службы безопасности закашлялся, привлекая внимание.

— Официальная версия такова: боги возмутились подлостью Ясукаты и вернули на землю Миако Риндзин, чтобы она помогла покарать изменника и восстановить порядок в стране. А заодно вместе с ней вернули Сердце Моря. Демон пытался воспротивиться этому, но императрица победила его, показав истинную силу вод. — Кудо снова покосился на Джина. — Подробности про проклятие или участие вашего высочества народу совершенно ни к чему.

Джин кивнул, полностью признавая правоту начальника службы безопасности. Если объявить о причастности самханского принца ко всему этому безобразию, чего доброго, начнется новая война. На волне воодушевления от реставрации династии.

Такеши Кудо меж тем ехидно улыбнулся:

— Кстати, хорошая попытка, ваше высочество. Я все пытался понять: зачем Самхану этот брак? Где ловушка? Вы лишены магии, значит, не сможете править ни при каких обстоятельствах. Смешение крови… Изящно, даже красиво, я бы сказал.

Старший принц Аль Самхан развел руками — мол, да, идея была хороша, жаль, не вышло. Смущаться и отводить взгляд, подобно нашкодившему мальчишке, он не собирался. В политике нет морали.

— Мы неверно поняли проклятие Риндзин, — ответил он. — Смешать кровь можно по-разному, как оказалось.

— Кстати, вам удалось выяснить, где был наркотик?

Джин кивнул.

— На лезвии ритуального ножа. Лин… — Он замолчал.

Лин ему нравился. Джин до последнего надеялся, что его подозрения ошибочны. В политике нет морали, но как же больно, когда предает тот, кого ты считал своим другом.

— Как ловко! — искренне восхитился Кудо. — Наркотик сразу попадает в кровь, действие почти мгновенное. И нет риска, что зелье достанется кому-то другому.

— Ловко, — согласился старший принц Аль Самхан с каменным лицом.

— А что с Нобу и Хитоми? — Вопрос Такухати заставил начальника службы безопасности закрыть тему.

— С вашей сестрой все прекрасно. Она сегодня возвращается во дворец. Нобу Такухати передал письмо. Он просит дозволения остаться у синоби. — Кудо насмешливо улыбнулся. — Кажется, он нашел себе учителя.

— А Тэруко? — с тревогой спросила Мия, и Джин мысленно выругал себя. По-хорошему именно ему следовало поинтересоваться здоровьем супруги. И не важно, что Джин уже знал ответ.

— Ее жизнь вне опасности. Врачи обещают, что принцесса придет в себя еще до конца недели.

Вот уж кому не повезло. Удар Ясукаты швырнул Тэруко на каменный алтарь. Сломала два ребра и разбила голову, чуть не умерла, пока они все приходили в себя и пытались понять, что делать дальше.

Захочет ли принцесса видеть Джина, когда придет в себя? Если вспомнить все, что он наговорил ей при последнем разговоре, вряд ли.

Акио и Мия снова переглянулись с влюбленными улыбками, и Джин почувствовал раздражение. Чужое, так открыто демонстрируемое счастье вызывало в нем зависть.

Кудо зашелестел бумагами, привлекая к себе внимание.

— Свадьбу предлагаю перенести на первый день зимы.

— Так долго? — Мия сникла, и даймё успокаивающе положил ей руку на плечо.

— Так надо, ты же знаешь. Свадебные обряды отнимают слишком много времени. У нас его не будет сейчас.

— Знаю. — Девушка подняла на Акио полный нежности взгляд. — Но больше четырех месяцев…

В ответ Такухати склонился и прошептал ей на ушко что-то, отчего на щеках юной императрицы вспыхнул румянец.

— Думаю, на этом можно закончить, — объявил Кудо.

Джин встал. Он не показывал своих чувств, но ощущал облегчение, что совещание завершилось. Присутствие влюбленной пары бесило его, остро заставляло чувствовать себя дураком, который упустил собственное счастье. Причем упустил дважды с двумя женщинами.

Одна надежда, что Тэруко согласится дать ему шанс все исправить.

Принц уже направлялся к выходу, когда в раскрытое окно влетел бумажный журавлик. Покружил и рухнул ему на плечо.

Сердце сжало тревожное предчувствие. Джин медленно снял и развернул послание.

Он прочел его. Один раз, второй, третий. Словно надеялся, что на третий раз текст изменит свой страшный смысл.

— Что случилось?

Встревоженный голос Мии вырвал его из транса. Джин поднял глаза.

— Я должен возвращаться в Самхан, — услышал он свой голос. Словно издалека.

— Почему? Что там написано?

Молчать бессмысленно, Такеши Кудо все видел. Он потребует информации от своих агентов и самое большее через час будет иметь на столе полный доклад о произошедшем.

— Император Аль Самхан мертв.

— Твой отец… Джин, мне так жаль! — На лице девушки отразилось искреннее и глубокое сочувствие.

— Тхан арестован по обвинению в убийстве отца, — тяжело произнес Джин. — Сунан и Мин правят в столице, окраина бунтует. Я должен ехать.

Ставни были опущены, отчего в комнате в разгар дня стояли густые сумерки. Сиделка, дремавшая у изголовья кровати, при появлении Джина встрепенулась, вскочила и поклонилась.

— Ваше высочество!

— Оставь нас, — приказал Джин. — Я хочу побыть с женой.

Дверь за женщиной закрылась. Он опустился на край постели, взял Тэруко за руку. Она показалась ему холодной и бесплотной. На запястье под меловой бледности кожей часто билась жилка.

Забинтованная голова, в ворохе одеял и подушек видно только осунувшееся лицо. Джин нежно провел кончиками пальцев по щеке.

— Прости меня, — сказал он, зная, что она вряд ли услышит. — Я идиот.

Спящая не ответила. Принц наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. И в губы — совсем легонько, чуть коснувшись.

— Надеюсь, когда я вернусь, ты дашь мне второй шанс.

«Если вернусь», — эхом отозвалось в мыслях.

Джин знал, что едет на войну. А на войне иногда убивают.

Оседланная лошадь уже ждет во дворе. Он не будет брать с собой никого из самханцев. Хочешь путешествовать быстро — путешествуй один и налегке. Страна и брат нуждаются в нем. Каждая минута на счету.

Нет возможности дождаться, пока Тэруко придет в себя, и лично попросить прощения.

Что ж, может, и к лучшему, что они расстанутся так. Если он не вернется, она не будет горевать.

— Прости, — еще раз повторил Джин, поднялся и вышел.

— Джин!

— Ваше величество?

Мия ждала его рядом с коновязью. Одна. Джин поклонился, не скрывая удивления.

— Уже уезжаешь?

Он кивнул. Девушка вздохнула. На ее лице отразилось сочувствие и тревога.

— Хотела извиниться. Прости меня. Я никогда не желала, чтобы все получилось так…

Джин усмехнулся:

— Скажи, Такухати знает?

Она не стала переспрашивать, о чем речь. Замотала головой, а в светящихся пурпуром глазах мелькнул страх.

С неожиданной горечью Джин подумал, что мог бы разрушить ее маленькое счастье. Рассказать Ледяному Беркуту о горячем источнике в горах на Рю-Госо.

Джин бы только посмеялся в ответ, но Такухати ревнив, как демон. Он не простит своей невесте «измены». И вдвойне не простит, что скрывала. Даже если сейчас даймё Эссо настолько влюблен, что проглотит такую новость, позже это откровение станет ядом, который отравит все между ними.

На мгновение принц ощутил сильнейший соблазн. Оставить за собой последнее слово, доказать, что он все же лучше синеглазого гордеца. Отомстить и ему, и девушке за то, что отвергла. Пусть посмотрит на истинное лицо человека, которого выбрала. Посмотрит и подумает: что же это за любовь, если ее можно уничтожить такой малостью?

И кем он станет, если сделает это? Мелким, расчетливым подлецом.

— Ты не виновата. Никто не виноват.

Она с облегчением перевела дух.

— Знаешь, — в порыве какого-то странного вдохновения продолжил Джин, — я думаю, это не было любовью. Просто голосом судьбы. Я предчувствовал, что ты можешь освободить меня от проклятия. А ты ощущала зов Сердца Моря, которым завладел демон.

Глаза девушки изумленно распахнулись.

— Правда? — радостно спросила она.

— Правда, — солгал Джин.

Она поверит, потому что хочет поверить. Убедит себя, что так и есть. Уже убедила.

— Спасибо! — Девушка порывисто обняла его. Джин на мгновение прижал ее к себе со смесью невыразимого сожаления и нежности, а потом отпустил. — Спасибо тебе за все, Джин Хо.

— И вам спасибо, ваше величество.

Он освободил поводья и впрыгнул в седло. Повинуясь его голосу и коленям, конь послушно развернулся, не выказывая ни малейшего признака нервозности.

Животные больше не боялись старшего принца Аль Самхан.

— Джин! — окликнула его Мия.

— Да?

— Зачем демону было нужно Сердце Моря?

Джин пожал плечами:

— Демоны любят сокровища. Особенно чужие.

Глава 21 БРЕМЯ ВЛАСТИ

— У тебя ошибка. — Акио вернул девушке бумагу, испещренную иероглифами и цифрами. — Проверяй внимательнее баланс.

— Где?

Он усмехнулся:

— Подсказывать не буду. Сама ищи.

Мия нахмурила брови и углубилась в проверку, временами щелкая косточками на счетах. Он наблюдал через плечо, как ее пальчик скользит по столбикам значков. Совсем рядом, перед глазами была белая шейка в вороте кимоно — такая тонкая, беззащитная. Обнять бы Мию, прижаться губами, целуя, распустить пояс, овладеть ею — прямо здесь, в императорском кабинете, на татами.

Нельзя.

В последние дни Акио постоянно ловил себя на вожделеющих мыслях. Следил за своей невестой голодным взглядом. Объясняя какую-нибудь мелочь, он вспоминал вкус ее губ. Склонившись над ее записями, как пьяный, вдыхал тонкий запах волос, и представлял не сосредоточенную императрицу Миако — свою Мию. Обнаженную, ласкающую его губами, стонущую под его ласками, связанную…

Приличия, чтоб их! Незамужняя императрица не может проводить ночи в постели мужчины. А сёгун не должен тискать свою повелительницу днем по углам. Нельзя допускать, чтобы слухи пачкали имя свежеиспеченной правительницы. Кудо и так сотворил чудо, скрыв сомнительное прошлое взявшейся из ниоткуда Миако Риндзин.

Хорошо, что у них есть сны, но снов уже мало.

— О! Нашла! — Она повернулась, одарив его благодарной улыбкой. Сладкие губы и глаза цвета темного пурпура оказались совсем рядом, он ощутил на щеке ее легкое дыхание. — Спасибо, что занимаешься со мной.

— Не за что. — Акио внезапно охрип, не в силах оторвать взгляд от влажных полураскрытых губ. Проклятье, ну почему он не может взять свою женщину? Она ведь точно не будет против! — Тебе все равно нужно учиться.

Кудо обещал подобрать для императрицы лучших наставников, но пока дальше обещания дело не пошло. Обоих приведенных начальником службы безопасности кандидатов Акио подверг безжалостному допросу и забраковал как недостаточно компетентных. Лояльность учителя — это важно, но должен же он разбираться хоть немного в том, чему учит! И не только в теории.

Поэтому пока Мия занималась самостоятельно, обращаясь к нему со сложными вопросами. Он бы с удовольствием обучал ее сам, но время! Где взять время? Наведение порядка в оставленном Ясукатой бардаке отнимало все силы.

Мия все еще смотрела на него. Выжидающе. Словно хотела, чтобы он ее поцеловал. Дурочка, не понимает, что на этом он не остановится.

— Давай дальше. — Он кивнул на стопку бумаг, ждущих своей очереди. Мия сперва потянулась к ним, потом замерла.

— Послушай… Только не сердись. Я хочу, чтобы ты переехал в другие покои.

— Зачем?

— Я, — под тонким слоем пудры на щечках вспыхнула краска смущения, — я хочу устроить ремонт!

Акио усмехнулся:

— Очень своевременно. У тебя нет других дел важнее, лучшая ученица?

Она покраснела сильнее, а потом сердито вскинула голову:

— Я так хочу! Я императрица, неужели не могу решить сама? Даже в такой мелочи?

Он рассмеялся, немного удивленный ее напором:

— Ладно, ладно. Если для вас это важно, ваше величество. Сегодня же прикажу слугам перенести вещи.

Отчего-то его согласие смутило девушку еще больше. Она отвернулась и потянулась к блюду с лежащей на нем кистью винограда. Медленно отщипнула ягоду. Акио вернулся к бумагам.

— А вот здесь нет ошибок… — Он поднял взгляд и замер.

Мия ела виноград. Губы девушки округлились, охватили крупную — длиной в половину пальца — бледно-зеленую ягоду. Надкусила брызнувшую соком сочную мякоть, облизнулась острым язычком. И бросила на него лукавый взгляд из-под длинных ресниц, словно проверяя эффект.

Маленькая бесстыдница, она просто откровенно провоцировала его! Но это работало. Позабыв о делах и бумагах, Акио следил, как она медленно срывает вторую ягоду, как подносит ее ко рту, поцеловав налитую соком кожицу перед тем, как раскусить.

— Покорми меня, — искушающим голосом предложила девушка.

Не отрывая взгляда от ее лица, он протянул руку, чтобы сорвать еще одну виноградину. Поднес к накрашенным губам. Мия засмеялась и куснула, испачкав ему соком пальцы. Разжевала, снова кинула на него лукавый и дразнящий взгляд, прошлась по ним языком, слизывая сладкие капли с кожи. Акио хрипло выдохнул и втолкнул палец в горячий и влажный рот. Мия охватила его губами, посасывая и лаская, в совершенно недвусмысленном намеке на возможное продолжение.

— Мы же договорились, Мия.

Он выругался и вскочил, ощущая тянущее возбуждение в паху. Да что она творит! Он и так еле сдерживается, чтобы не наброситься на нее. Во дворце нельзя ничего утаить, рано или поздно об их связи узнают. Начнут шептаться слуги, дойдет до вассалов. Ей так хочется, чтобы имя Миако Риндзин склоняли на всех углах, называя шлюхой? А если кто-то умный все же свяжет пропавшую гейшу по имени Мия с внезапно воскресшей императрицей?

Проще потерпеть три месяца, чем потом всю жизнь разгребать последствия собственной несдержанности. Неужели это так трудно понять?

Чтобы избавиться от соблазна, Акио отошел к окну.

Девушка разочарованно вздохнула и поникла. Ее мужчина был прав, она понимала это. Но признавать не желала. Каждый день видеть Акио, вежливо и официально общаться на людях, без возможности даже прикоснуться — настоящая пытка.

Особенно тяжко становилось ночами, когда накатывал жаркий голод. Хотелось целовать его, гладить, ловить наслаждение на его лице, ощущать внутри. Она пыталась ласкать себя, но это оказалось совсем не то. Бледная пародия. И снов не хватало. Она просыпалась после них разбитой, чувствуя, как тело ломит от желания.

А еще взгляды! Акио не прикасался к ней, но смотрел так, что она чувствовала себя голой. Словно видела себя его глазами — обнаженной и связанной, отдавшейся его власти. И все мысли о государственных делах разбегались в стороны — не собрать, оставалось только острое желание, смешанное со стыдом от собственной испорченности.

Три месяца! Это же с ума сойти можно!

Она подошла и робко тронула его за рукав.

— Не сердись… мне просто тебя не хватает.

— Не сержусь, — ответил он с грустью. — Знала бы ты, насколько мне тебя не хватает.

В окно влетел ветерок, заставил звякнуть колокольчики, прикрепленные под потолком. В аромат полуденных трав еле заметной горькой ноткой вплетался запах осени. Скоро покраснеют клены, придут дожди и холодные ветра с Эссо, а потом землю укроет снежным покрывалом.

Рогатая крыша пагоды на холме выделялась на фоне светлого неба. Восстановление завершено, коронация на следующей неделе. В первый день осени, так символично.

— Ты выделила время на уроки магии?

— Я… пока нет. Прости, я забыла.

Он нахмурился:

— Сколько можно напоминать?

— Ты же сам сказал, что это не срочно.

— Не срочно, но нужно. Ты должна овладеть своей силой, Мия. Ты же умная девочка и…

Стук со стороны двери прервал его речь.

— Войдите! — крикнула Мия, радуясь про себя возможности закончить этот разговор.

На пороге появилась Тэруко.

Хоть ей и не в чем было упрекнуть себя, при взгляде на двоюродную сестру Мия почувствовала грусть и странное чувство вины. Уже в который раз.

Физически принцесса полностью оправилась, доктора уверяли, что она здорова. Но казалось, внутри девушки погас живой огонек. Лекари обрили ей голову, чтобы правильно наложить швы в те дни, когда Тэруко лежала без сознания. Волосы отрастали, но медленно, и, чтобы скрыть свой жалкий вид, принцесса носила парик. От предложенной Акио помощи она отказалась с истинно императорским высокомерием. Тэруко редко покидала свои покои и так демонстративно избегала императрицы и нового сёгуна, что это выглядело почти неприличным.

— Гордыня, — насмешливо ответил Акио, когда Мия поделилась с ним своей печалью. — Ты украла у нее не только трон, но и право называться «последней из рода Риндзин», и этого она тебе не простит. Оставь, Мия, не унижайся.

Как ни хотелось поспорить, в этом ее мужчина был прав.

— Здравствуйте, ваше величество, — глухо сказала принцесса, не поднимая глаз.

— Здравствуй, Тэруко. — Мия постаралась, чтобы это прозвучало ласково и одобрительно. — Я же разрешила тебе обращаться на «ты».

Принцесса упрямо поджала губы.

— Ваше величество очень добры к недостойной.

Мия вздохнула.

— У тебя было ко мне какое-то дело?

— Да, ваше величество. У меня просьба. Это не будет стоить вам почти ничего, но очень важно для меня. Обещайте, что выполните.

— Конечно!

Акио предостерегающе стиснул ее ладонь, но Мия не обратила на это внимания.

— Прошу, разрешите мне удалиться от двора в поместье Ясуката. Прямо сегодня.

— Никакого «сегодня». Ты должна остаться на коронацию, — отрезал Акио.

— Мой муж рискует жизнью. Возможно, он ранен или даже мертв. Мне не полагается веселиться, — с вызовом произнесла принцесса. — Вам же лучше, если вы отпустите меня. Иначе кто знает, что я могу натворить с горя на коронации.

Теперь в ее голосе звучала неприкрытая угроза, а Ледяной Беркут не любил угроз.

— Уедешь после, — отрезал он. — А если будешь буянить, не уедешь совсем. Сумасшедших запирают.

— Акио! — возмущенно воскликнула Мия.

— Твоя сестра должна присутствовать на торжестве, — с нажимом произнес даймё, глядя ей в глаза. — Иначе у вассалов будут вопросы.

Тэруко громко фыркнула. Несколько минут они с Акио сверлили друг друга гневными взглядами. Воздух в комнате сгустился и стал тяжелым, как бывает перед грозой.

Два гордеца, два упрямца. Ни один ведь не уступит.

— Хватит! — громко объявила Мия. — Я, как императрица, разрешаю тебе уехать в поместье Ясуката. — Лицо Тэруко при этих словах стало растерянным и обиженным, словно она была настроена услышать совсем другое. — А вассалам, — тут Мия повернулась к Акио, — мы объявим, что принцесса все еще больна после нападения демона.

Она снова повернулась к Тэруко:

— Можешь идти!

Принцесса попыталась еще что-то сказать, но Мия перебила:

— Я сказала: «Ты можешь идти!»

Когда за принцессой захлопнулась дверь, Мия облегченно выдохнула. Спорить со своим мужчиной она старалась только наедине.

— Прости. Я не хочу, чтобы вы ссорились. Ей правда лучше уехать.

Девушка подняла взгляд на него в ожидании бури и наткнулась на снисходительную улыбку.

— Хорошо.

— Хорошо? — изумилась она. — Ты не сердишься?

— Нет. — В глубине его глаз вспыхнуло что-то странное. — Она твоя родственница. И ты — императрица. Хорошо, что ты учишься приказывать.

Мия зарделась от удовольствия, гордая его похвалой.

— А твой брат приедет?

Он кивнул.

— Абэ писал, что отпустит его. — Акио ухмыльнулся. — Он хвалит Нобу. Говорит, что у мальчишки горы рвения. Клянется через пару лет воспитать из него настоящего воина тени. Такухати, который стал синоби. Надеюсь, отец не вернется с кругов перерождения, чтобы проклясть его за это. — Он помрачнел. — Хорошо, что Нобу нашел себе учителя.

— Винишь себя? — догадалась Мия.

Акио кивнул.

— Я мог бы уделять ему больше времени. — Он сжал ладонь в кулак. — С нашим сыном все будет иначе. Клянусь.

— Хорошо, Кудо. Я довольна. Возьми.

Он пробежал взглядом протянутую бумагу, и на обычно бесстрастном лице вспыхнула совершенно мальчишеская улыбка.

— Спасибо, ваше величество. — Голос мужчины дрогнул, и Мия еле удержалась, чтобы не рассмеяться.

Насколько разнятся ценности у людей. Вряд ли Такеши Кудо был бы хоть вполовину настолько же счастлив, пожалуй ему Мия в наследное владение богатый остров.

Начальник службы безопасности еще раз перечитал императорский приказ, переводящий гильдию теней под его руководство в качестве особого отдела внешней разведки, бережно скрутил и спрятал в тубус.

У гильдии больше не будет прежней вольницы, и Харуки Абэ это не понравится, но скоро воины тени оценят все преимущества работы на императрицу.

— Что по поводу гейш, Кудо?

Он вздохнул:

— Ни одна не согласилась променять обеспеченное будущее на жизнь жены крестьянина или мастерового. — Кудо помедлил. — Мне жаль, ваше величество.

Мия закусила губу. Статус «веселых кварталов» стал камнем преткновения в ее спорах с Акио и Кудо. Законопроект с запретом любых форм продажной любви вызвал ужас у начальника службы безопасности и скептическую ухмылку у сёгуна.

— Шлюхи возненавидят и проклянут тебя, Мия, — лениво процедил он. — И они все равно будут этим заниматься. Потому что не умеют и не хотят делать что-то другое.

Кудо был более корректен:

— История еще помнит, как около двухсот лет назад один из ваших предков пытался запретить «кварталы ив и цветов». В результате промысел перешел под управление воровской гильдии. Вместо одного места, где собраны все продажные женщины, Тэйдо получил множество притонов, разбросанных по городу. За здоровьем и безопасностью девиц никто не следил, среди них процветали болезни, воровство и курение опия. — Он покачал головой. — Продажную любовь не искоренить, пока есть мужчины, готовые платить за соития. Сейчас «квартал ив и цветов» — целая культура. Женщины, которые этим занимаются, действительно не знают другой жизни. И не хотят.

— Почему вы так уверены? — запальчиво возразила Мия. — Вы спрашивали у них? Я была на месте одной из этих несчастных и могу сказать: каждая мечтает, чтобы ее выкупили. Пусть даже наложницей!

Мужчины понимающе переглянулись, а потом Кудо откашлялся:

— Мечтают, чтобы их выкупил богатый самурай. Чтобы не нужно было трудиться, только примерять наряды.

— Это не так! — с жаром возразила Мия. — Уверена, любая из них будет счастлива, если даже небогатый простолюдин выкупит ее в жены!

Акио издевательски рассмеялся.

В итоге они пришли к компромиссу. Кудо через своих агентов обещал запустить программу помощи для работниц квартала. Мия особенно настояла, чтобы все девочки ее выпуска в «Медовом лотосе» получили предложение изменить свою жизнь. Стоимость выкупа она велела покрыть из императорской казны, и Акио, что удивительно, согласился без звука.

— Ты не потратишь ни момме, — предрек он и оказался прав.

— Даже Кумико отказалась? — обреченно переспросила Мия.

Кудо развел руками:

— Госпожа Хасу ее очень хвалит и выделяет. Поговаривают даже, что она собирается удочерить Кумико, чтобы передать ей дело, когда уйдет на покой.

Мия поникла и выдавила: «Ясно».

Начальник службы безопасности откашлялся:

— Ваше величество, не надо думать, что все так плохо. Стоять по восемь часов в день по колено в жидкой грязи на рисовом поле куда тяжелее, и большинство девочек это понимает. Во многом судьба гейш завиднее обычной женской участи. Те, кто умны и обладают хваткой, за время работы успевают скопить капитал. И позже успешно выходят замуж или открывают свои заведения.

Он говорил это и раньше. Повторял не раз, приводил убедительные примеры, цифры. Но Мия была слишком увлечена своей мечтой всех спасти и не желала слушать.

— Я поняла, Кудо. Не надо продолжать. Что-то еще?

— Ясукату так и не нашли. Принц Джин высадился на северо-восточной окраине империи и собирает армию.

— Удачи ему, — вздохнула Мия.

Политика жестока, но как хотелось бы верить, что судьба не сделает ее с Джином врагами.

— На этом все.

— Спасибо, Кудо. — Мия жестом отпустила его. Медленно пролистала оставленный начальником службы безопасности отчет.

Неужели кто-то действительно верит, что жизнь императрицы — это приемы, развлечения и красивые наряды? Ах, если бы! Это бесконечные отчеты, бумаги, сверка баланса, законы и жалобы. Дела, дела, дела…

Счастье, что у нее есть Кудо и Акио. Без них Мия бы никогда не справилась.

Но ей это нравилось. Нравилось учиться, постигать что-то новое, делить со своим мужчиной ответственность за судьбы людей. Несмотря на все заботы, внезапно свалившиеся на ее плечи, Мия чувствовала себя почти счастливой.

Если бы она еще могла проводить с Акио ночи.

— Ваше величество! — Старшая фрейлина заглянула в комнату. — Мы перенесли вещи сёгуна в комнату на третьем этаже, как вы и распорядились.

Мия почувствовала, как на лице против воли расцветает счастливая улыбка.

— Отлично, Мадока! Просто отлично.

В раскрытое окно заглядывал остророгий месяц в окружении свиты мелких звездочек. Из сада тянуло влагой. Печально ухнул филин, мелькнула тень нетопыря в воздухе, и снова повисла тишина, нарушаемая лишь тихим стрекотом кузнечиков.

Полуобнаженный Акио Такухати стоял у окна и любовался ночным садом. Краткие мгновения покоя в круговерти забот, тяжелой работы и изматывающей ответственности.

Разбирая бумаги Ясукаты, он раз за разом изумлялся, как можно было настолько запустить дела. Пустая казна, бардак в законах, налогообложении, подлец на подлеце и ворюга на ворюге среди чиновников и министров. Горы работы.

А еще приходилось по мере сил натаскивать Мию. Она, конечно, девочка умненькая, но время, когда Акио сможет, не задумываясь, передать ей хотя бы часть дел, придет еще не скоро. И торопить его не надо. Мия и так выбивается из сил, пытаясь за считаные дни освоить то, чему он сам учился годами. Акио почти уверен, что она зубрит по ночам трактаты вместо того, чтобы спать. Иначе откуда у нее такие мешки под глазами? Еще немного, и будет вылитая панда.

Отшлепать бы ее.

Он нежно улыбнулся и признался сам себе, что скучает. Три недели рядом с ней, не имея возможности дотронуться. Обнять, распустить волосы, зацеловать ее всю.

Проклятье, больше трех месяцев… Как дождаться?

Он еще раз вдохнул медовый аромат ночных фиалок и опустил створку. Надо спать. Завтра будет непростой день.

Стенная панель отъехала в сторону тихо, почти беззвучно, и в комнату скользнула девушка в ночной рубашке из тонкого полотна. Сделала пару шагов на цыпочках к кровати, наткнулась взглядом на стоящего у окна мужчину, ойкнула от неожиданности и остановилась.

— Мия?!

— Не сердись, я просто соскучилась. — Это прозвучало по-детски жалобно.

Он шагнул ей навстречу, обнял, стиснул в объятиях, дурея от сладкого запаха сакуры. Ее шепот «возьми меня!» заставил потерять разум вместе с остатками самоконтроля. Акио сдернул с нее рубашку, гладя, лаская, скользя губами по нежной и гладкой коже, упиваясь вкусом, запахом, ответными дразнящими прикосновениями.

Шаловливые пальчики наконец справились с завязками его одежды. Он уложил девушку на кровать, осыпая жадными поцелуями, и опустился сверху.

— Хочу тебя.

Ответный стон «да!» — глубокий, полный похоти. Изящное тело желанной до умопомрачения женщины в его руках. Широко раздвинутые бедра, жар смущения и желания на щеках, трепещущие мягкие губы — такие сладкие. Ощущение тонких запястий в ладонях, призывно выгнутая грудь.

Мия вскрикнула, когда он ворвался в нее. Оплела его ногами. Застонала, а потом закричала, называя по имени, умоляя не останавливаться. Влажная, жаркая, послушная. Закушенная губа, глубокие стоны, от которых мутится разум, уходят все мысли, кроме желания обладать, входить в нее глубже, снова и снова…

Все закончилось быстрее, чем хотелось. Ее высокий, чуть удивленный вскрик, сорвавшийся с полураскрытых губ, наслаждение в широко распахнутых глазах. Ослепительная судорога удовольствия и блаженная апатия после. Акио опустился на кровать, перекатился на спину, не выпуская свое сокровище из объятий.

— Хорошо! — выдохнула Мия. — С тобой так хорошо. Люблю тебя!

— Люблю, — повторил за ней Ледяной Беркут, уже не пытаясь закрыться ни от нее, ни от своего чувства. Наслаждаясь сладкими мгновениями близости духовной после близости плотской. Хмельное счастье стучало в висках, он прижимал к себе девушку, чувствуя, как узкие девичьи ладошки гладят его плечи, спину, грудь, живот…

Когда она спустилась ниже, он усмехнулся.

— Хочешь повторить, лучшая ученица?

Мия лукаво улыбнулась:

— Хочу. Позже.

— Будет тебе позже, — пообещал Акио, чувствуя, что тонет в бездонном сияющем пурпуре самых прекрасных в мире глаз. — Так вот почему ты настояла на переезде в эту комнату.

Девушка смутилась, а потом кивнула.

— Хороший выход, одобряю. Но могла бы сказать.

Она смутилась еще больше.

— Как-то… неприлично.

Он засмеялся.

— А почему раньше не предложила?

— Я не знала, вдруг ты еще болен. — Пальчики нежно погладили его грудь. Там, где раньше был глубокий ожог, не осталось даже шрама.

Акио хмыкнул. Любые намеки со стороны Мии на недавнюю немощь раздражали, но сейчас он был слишком счастлив и расслаблен, чтобы злиться.

Он прижался губами к ее ключице, поднялся выше к ушку, оставляя дорожку из поцелуев, и остановился.

— А сережка где?

— Сережка?

Он ущипнул ее за попку. Дождался возмущенного «ой!» и пояснил:

— С заклинанием. В следующий раз чтоб надела! Мой ребенок должен родиться в законном браке. И хватит отговорок. С завтрашнего дня начинаешь учиться магии.

Мия вздрогнула и резко прекратила улыбаться. Акио не первый раз заводил разговор, что императрица должна овладеть силой крови, но при воспоминании о могучем неохватном потоке, в котором она чуть было не растворилась без следа, на девушку накатывала настоящая паника.

— Это обязательно? — жалобно спросила она.

— Да, — отрезал Акио. Потом отвел волосы с ее лица и поцеловал в лоб. — Чего ты боишься?

— Что он вернется, — призналась Мия. — Дракон.

— Не вернется.

— Откуда ты знаешь?

— Дух стихии посещает любого высокородного при инициации, Мия.

Она снова вздрогнула:

— И у тебя такое было?

— Было. — По лицу Акио поплыла мечтательная улыбка. — Я был птицей и ветром. Парил в воздухе, был свободен… — Он резко прекратил улыбаться. — Но человеческое тело и разум не способны вмещать бога. Поэтому прикосновение к первородной стихии происходит лишь однажды. Знакомство с предком. Как испытание. Достоин ли человек силы. Если он сможет вернуться в человеческий облик, повторения не будет.

— И часто не возвращаются?

— Иногда.

— А как же Джин?

Он пожал плечами:

— Проклятие связало его с богом. Кровь дракона — сила другой стихии — разорвала эту связь.

— С богом? Я думала, с демоном…

— Боги, демоны — это просто слова. Стихия есть стихия. Так ты будешь учиться магии?

— Буду, — со вздохом пообещала Мия. — Ты ужасный деспот, но я тебя люблю.

Пестрая многоцветная толпа заполнила столицу Оясимы. Такая же, как была на свадьбе принцессы, только в десять раз больше. Безудержная хмельная радость витала в этот день и над чистыми чопорными кварталами знати, и над бедными окраинами. Узурпатор и предатель повержен, на трон возвращается божественная императрица, ее глаза сияют подобно двум аметистам, в ее подчинении все драконы ручьев, рек и морей, а это значит, что дни бедствий позади. Скоро, совсем скоро начнутся годы изобилия и процветания.

Над всей огромной праздничной толпой на улицах витал восторженный дух ожидания счастья. Появление кортежа с императрицей и сёгуном было встречено таким дружным ликующим криком, что, казалось, содрогнулись стены окрестных домов.

Наблюдавший за всем этим с крыши ближайшего строения низенький монах в тростниковой шляпе недовольно поморщился.

— И чего орут? Вот чего они орут, друг мой Харуки? — возмущенно спросил он у сидевшего рядом мужчины — круглолицего, бритого наголсо.

— Радуются, — пожал тот плечами. — Ты недоволен, что народ любит императрицу?

— Тю-ю, «любит»… Это он сейчас ее любит. А через полгода, когда окажется, что реки саке не потекли и камни на берегу не превратились в рисовые лепешки, так и разлюбят. Еще и обвинят во всех бедах. Громче, чем сейчас, орать будут. — Он ковырнул пальцем в ухе и пожаловался: — Заложило.

— Енотик дело говорит, — меланхолично заметила грузная женщина средних лет, набивая и раскуривая трубку.

Харуки покосился на монаха и весело сверкнул глазами:

— Не веришь в свою воспитанницу?

— Да, пожалуй что, верю. Мия — девочка умная, справится. Да и сёгун — мужик что надо. Орел! Просто тревожно мне за них. Ну чисто дети.

— Дети? — приподнял бровь синоби.

— Все вы, люди, как дети. Учить вас и учить. — И, обращаясь к женщине: — Тетушка Сагха, не будь жадиной, дай покурить!

Женщина не стала артачиться.

— Почему тогда ты не с ними? — спросила она, кивая на подъезжающий к храму кортеж. — Разве твое место не в свите?

— Пф-ф, что я там забыл? — Из-под рясы выглянул полосатый хвост. — Тесно, давка, жарко. Оглохнуть можно. Нет уж, потом девочку поздравлю.

— Но ты вернешься? — уточнил Харуки.

— А то ж! Куда она без меня?

Солнце играло на волнах озера, золотило стены дворца и храм, в котором императрица Миако Риндзин принимала трон своих предков вместе с клятвами вассальной верности. Подходила к концу одна эпоха, начиналась другая. Трое на крыше курили, летел над городом сладковатый пряный дымок. Северный ветер чуть покачивал флюгер и нес еле уловимый запах осени.

Примечания

1

Согласно мифу, бог луны Цукиёми убил богиню Укэмоти и за это был изгнан своей сестрой-солнцем из небесного дворца.

(обратно)

Оглавление

Часть первая ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ЛЕДЯНОГО БЕРКУТА

  Глава 1 НАПЕРЕКОР СУДЬБЕ

  Глава 2 ДРАКОН ОКЕАН

  Глава 3 РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ

  Глава 4 ПОЕДИНОК

  Глава 5 ПРОТИВ БУРИ

  Глава 6 Я ТЕБЯ НЕ БРОШУ

  Глава 7 РАССКАЗ ОТШЕЛЬНИКА

  Глава 8 ПРОСТИ МЕНЯ

  Глава 9 НАЕДИНЕ

  Глава 10 КОГДА НЕ ВЕРИШЬ СНАМ

  Глава 11 ПРОБУЖДЕНИЕ

  Глава 12 НАЛОЖНИЦА

  Глава 13 СЕКРЕТАРЬ

  Глава 14 СИЛА И СЛАБОСТЬ

  Глава 15 ОПАСНЫЙ ПОДАРОК

  Глава 16 В СТОЛИЦЕ

  Глава 17 СВАДЬБА ИЗМЕНИТ ВСЕ

  Глава 18 САМЫЙ СЛОЖНЫЙ БОЙ

  Глава 19 НЕВЕСТА

  Глава 20 НЕБО ДЛЯ ПТИЦЫ

  Глава 21 РОКОВАЯ ОШИБКА

Часть вторая КОГДА ПРОСНЕТСЯ ДРАКОН

  Глава 1 НАСЛЕДИЕ КРОВИ

  Глава 2 В ПОИСКАХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

  Глава 3 НИКАКИХ ОБЕЩАНИЙ

  Глава 4 ГРОЗА

  Глава 5 ИМПЕРАТРИЦА

  Глава 6 ПОСЛЕДНИЕ СИНОБИ

  Глава 7 ТРИНАДЦАТАЯ ФРЕЙЛИНА

  Глава 8 ОХОТНИК И ПЛЕННИЦА

  Глава 9 ИСКУШЕНИЕ

  Глава 10 НЕ ВСЕ ПУТИ

  Глава 11 ПОМОЩНИК

  Глава 12 СЕКРЕТЫ ЗАМКА ШИ РЮ

  Глава 13 ЧУГУННЫЙ ЧАЙНИК

  Глава 14 КОВАРСТВО ЕНОТА

  Глава 15 ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ

  Глава 16 СВОБОДА

  Глава 17 ОБЕЩАНИЯ

  Глава 18 ДЕНЬ ТОРЖЕСТВА

  Глава 19 УКРОЩЕННЫЙ ТИГР, ПРОСНУВШИЙСЯ ДРАКОН

  Глава 20 ПОСЛЕ БИТВЫ

  Глава 21 БРЕМЯ ВЛАСТИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg