«Заклятые супруги. Золотая мгла»

Заклятые супруги. Золотая мгла (fb2) - Заклятые супруги. Золотая мгла 1317K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Эльденберт

Марина Эльденберт ЗАКЛЯТЫЕ СУПРУГИ. ЗОЛОТАЯ МГЛА

Читателям с Lit-Era, которые были со мной от пролога и до последней точки

ПРОЛОГ

Все нормальные леди ночью спят, а я на башню топаю. Благо, что мне до нормальности далеко, до леди — еще дальше.

«Для гадания необходимо уединение».

В Мортенхэйме можно часами гулять и никого не встретить. Наверное, подошла бы спальня, Зеленая гостиная или библиотека. Там нцкто не потревожит: особенно ночью, особенно меня. Но я привыкла все делать на совесть.

«Нужно подняться как можно выше».

Насколько выше, в журнале не уточнялось, но Северная башня — самая высокая точка родового замка. Раньше здесь обитали дозорные, которые предупреждали о появлении врага, теперь это просто придаток истории Мортенхэйма, сюда даже слуги не заглядывают.

Я плотнее закуталась в шаль, считая ступени узкой винтовой лестницы. Ветер бился о камни, завывал в стенах. Слуги искренне верят, что это дух одного из воинов: якобы он шагнул с башни из-за безответной любви к какой-то жестокосердной деве нашего рода. Полная чушь! Во-первых, свалился он с перепоя на победном пиру и по недосмотру товарищей, а во-вторых, в этой части замка нет призраков. То ли дело подземелья, где предки знатно повеселились с пленными.

«Необходимы пять элементов: вода, огонь, металл, земля и воздух».

Воздуха тут хватает, так что совет «приоткрыть окно, чтобы свежий ветер коснулся ваших волос» — лишний. Сквозняк забирался под подол ночной рубашки и халата, неприятно щипал ступни: чулки я не надела, вот и расплачивалась за спешку. Хорошо хоть хватило ума взять масляную лампу, а не свечу: иначе один из элементов, то есть огонь, я бы потеряла по дороге. Остальные благополучно покоились в корзине.

Интересно, сколько здесь ступенек? Моя тень ползла по стене, с каждым поворотом все медленнее, искажаясь на островках плесени и щербатых выбоинах. На голову то и дело сыпалась пыль и паутина. Лестница обрывалась массивной проржавевшей дверью. Я толкнула ее раза четыре, последний — с упором ногами в стенку, благо коридор здесь узкий. Только после этого она с противным скрежетом поддалась, пропуская меня на залитую лунным светом просторную круглую площадку. С каменных насестов с громким карканьем сорвалась стая ворон, в лицо ударил прохладный весенний ветер, взметнул ворох сухих веточек и листьев. Если бы не условие о тайне гадания, заставила бы вычистить здесь все к моему приходу.

«Выложите четыре элемента, как указано на картинке».

Журнал сестры я не захватила, но за неделю успела выучить обряд наизусть, поэтому осторожно постелила одеяло, присела на колени и поставила лампу на пол, подожгла от нее свечу.

«Каждый элемент символизирует сторону света».

Свеча — на юг, фляга с водой — на север, пригоршня земли — на запад и булавка — на восток, а посередине глубокая глиняная тарелка.

«Вам понадобится шелковый платок, на котором алыми нитками необходимо вышить инициалы джентльмена, в которого вы влюблены».

Влюблена — в моем случае слишком сильное слово. Хотя, может быть, и влюблена, просто точно не знаю, как это проявляется. Именно влюбленность, а не глубокая симпатия. Кто-то говорит о желании летать, кто-то — о желании целоваться. Летать мне не хотелось, а при мыслях о поцелуе к щекам приливала кровь. Все равно отступать уже поздно. Я вытащила из корзины злосчастный белый шелк. С вышиванием у меня не сложилось, впрочем, как и с музицированием, пением и живописью, но ради гадания я потратила неделю, извела три платка и все-таки закончила две буквы.

«Окропите платок красным вином — символом крови».

Да уж, если использовать кровь, могут возникнуть неприятности. Магия на крови в современном обществе вне закона. Как будто большинство моих современниц способны наслать на джентльмена что-то посильнее икоты. Я — исключение, но об этом мало кто знает.

Я положила платок на тарелку, щедро залила его вином: рука дрогнула. Темно-красные кляксы расплылись на шелке, совсем не похожие на кровь. Я всю неделю спала с платком под подушкой, а днем носила на груди, поближе к сердцу. Расставаться с ним было даже как-то печально, но того требовало гадание.

«Нужно трижды повторить фразу, а после поджечь шелк».

Я прокашлялась и прошептала:

— Как догорит платок, узнаю, кто моя судьба.

Кажется, я начала понимать, почему для гадания необходимо уединение. Так по-идиотски я себя не чувствовала уже очень давно. Как по куску сожженного шелка можно определить, ответит ли мужчина на твои чувства?

По площадке пробежал порыв ветра, едва не загасив свечу, и я пересела поближе к ней.

— Как догорит платок, узнаю, кто моя судьба, — повторила я.

Хорошо хоть меня никто не видит. Правда, мне достаточно того, что себя вижу я. Ужас. Кошмар. Позорище.

Просто этот треклятый журнал Лави попался на глаза не в самый удачный момент. Я сомневалась, стоит ли мне ехать на новый сезон — все-таки старая дева, пусть и сестра герцога, не самая желанная гостья на празднике жизни. Мне нужна была существенная причина, чтобы поехать, а причина у меня всего одна, и имя ей — Альберт Фрай. Лучший друг моего брата и единственный мужчина, с которым у меня может получиться что-то серьезное.

«Держите ткань над свечой, а потом соберите пепел в чашу и рассмотрите содержимое».

Надеюсь, сестре не придет в голову забраться сюда для того же самого? Впрочем, маловероятно. Это гадание на определенного человека, а Лави совсем юная, ей еще только предстоит выход в свет и знакомства. К тому же она бы точно выбрала место потеплее и почище, более достойное для леди. Если бы поверила в такие глупости. Кто в них вообще верит, кроме создателей журнала?

Одна идиотка по имени Тереза.

Нет, если уж делать глупости, то делать их до конца. Я решительно взяла платок, громко произнесла:

— Как догорит платок, узнаю, кто моя судьба, — и подожгла его.

Пламя свечи лениво лизнуло ткань, завоняло паленой шерстью, и платок начал медленно тлеть. Слишком медленно, наверное, из-за перебора с кровью. То есть с вином. У меня даже пальцы от усердия занемели. Шелк отказывался обращаться в прах, отчаянно цеплялся за жизнь, но все-таки зашелся, и я бросила его в миску. Плоды моих сердечных усилий медленно, но верно обращались в пепел.

«Два кольца означают скорое замужество, одно — долгие хлопоты с помолвкой, кошка — серьезная соперница, а крест — смерть», — объяснялось в журнале. Правда, не уточнялось чья.

«Возможно и сочетание знаков».

В этом случае, может статься, смерть серьезной соперницы. Зависит от характера гадающей леди.

Насытившись, пламя сжалось до крохотного тлеющего огонька, который спустя минуту исчез. Я отчаянно пыталась рассмотреть в темной массе хоть какие-нибудь знаки судьбы, но это были просто комки сгоревшей ткани. Интересно, что означает куча вонючей грязи? Жизнь в забвении? Я на всякий случай покрутила миску. Тщетно! Здесь были только мы с луной: никаких кошек, крестов и колец. Ну а чего, собственно говоря, ожидать от дурацкой гадалки?

Я поднялась и подошла к краю башни, и ветер не замедлил швырнуть мне на лицо прядь волос. Владения брата раскинулись на десятки тысяч акров — бескрайние просторы, среди которых бьется каменное сердце — Мортенхэйм. Скоро в замке появится новая хозяйка, Лавиния точно не засидится в девушках — отбоя от женихов у нее наверняка не будет, а я останусь здесь на правах бедной родственницы, и все станут меня жалеть. Все начнется с шепотков и опущенных глаз прислуги, с попыток сделать мою жизнь чуточку слаще милыми никчемными комплиментами, чуть позже перекинется на матушку, на брата и на всех остальных. А потом — рано или поздно — эта жалость меня убьет.

Я резко развернулась и пинком ноги отправила миску с пеплом в стену. Жалобно звякнув, она перевернулась, содержимое развеялось по ветру. Туда ему и дорога! За ней полетела свеча, лампа плеснула о камни стеклянной крошкой с раскаленным маслом — и потухла.

К демонам гадания! Все, что мне нужно, — истинная магия. Земля, камень и кровь. Кровь некромага, то есть моя.

Я снова опустилась на колени, стряхнула горстку земли с покрывала прямо на площадку и вонзила в палец булавку. Воздух сгустился, ощутимо похолодало — но на самом деле я просто ушла за грань жизни. Цвета поблекли, растворились, стихли все звуки, выступившая на пальце кровь была светло-серой. Магия струилась, текла сквозь меня и внутри с каждым глухим ударом сердца, заходящегося в упоении. Как же редко я могу себе это позволить!

Я чертила на камне вокруг земли узор заклятия армалов — винехейш, позволяющий заглянуть в будущее и увидеть знак. С могуществом пророческого начертания опасались связываться даже правители древности — сил оно отнимало немерено, а даровало не всегда приятные предсказания. Заглянуть в будущее сложно, но гораздо сложнее распорядиться этим знанием. Может статься, у меня вообще ничего не получится.

Я отшвырнула трусливую мысль брезгливо, как дохлую мышь.

Стоило замкнуть узор каплей крови по центру, как его охватило пепельное сияние. Черная крошка зашевелилась, как муравьиный рой, я же чувствовала льющуюся через меня силу. Запретную, яростную, могущественную. Палец пульсировал, кровь в жилах кипела, заставляя задыхаться от восторга. Земля собралась в перевернутую петлю с расходящимися от нее лучами — крест армалов, означающий гибель и возрождение, под ним вязью из крови растеклись в два круга странные символы — чудные, незнакомые. А чуть ниже сложились четкие инициалы, с которыми я так мучилась во время вышивки. А.Ф.

1

— Вы такая красавица!

Миссис Ходжинс широко улыбнулась — невысокая, худенькая, светловолосая. Она отступила в сторону, пряча булавки в карман передника и позволяя мне полюбоваться собой.

— Гм.

Я перехватила укоризненный взгляд Луизы и вернулась к созерцанию себя любимой в зеркале. Шелк мягко переливался в свете газовых ламп, даже отделка темным кружевом вдоль лифа, на талии и на юбке слегка поблескивала. Должно быть, какие-то новые нити, я не особо разбираюсь. Ну вот зачем, зачем я поддалась на уговоры и заказала это изумрудное платье с открытыми плечами, да еще и глубоким декольте? Несмотря на достаточно строгий цвет, выглядит слишком откровенно. Вряд ли уместно появляться в таком на публике, когда тебе двадцать семь, а ты не замужем.

Портниха смотрела на меня вопросительно, я же пожала плечами. До первого бала еще несколько дней, можно попробовать все исправить.

— Недурно, но…

— Элизабет, вы не могли бы принести воды? — Луиза замахала веером так, что меня только чудом не сдуло, мягко сжала руку мастерицы. — Здесь так жарко, просто дышать нечем. Я сейчас упаду в обморок…

— Конечно, леди Луиза! Минуточку!

Вот… актриса!

Стоило миссис Ходжинс выйти за дверь, как она повернулась ко мне. Глаза засверкали, что бриллианты в кольце, которое брат подарил ей на помолвку.

— Я не позволю вам уродовать платье!

— Не вам его носить!

— Вы обещали следовать моим советам, — медовый голосок, — помните?

Иногда мне хочется ее убить! Полгода назад это была даже не метафора, но тогда я считала, что она причиняет Винсенту только боль. Да, я ошибалась, такое бывает, но не стоит ворошить прошлое. Я действительно обещала следовать ее наставлениям, и кажется, у меня даже начало получаться: правильно ходить, правильно смотреть, правильно разговаривать. Правда, я до сих пор не уверена в том, когда и что делаю правильно, а когда нет. Для Луизы все эти женские штучки — само собой разумеющееся, я же себя чувствую как ящерица в шкуре зайчика. Только и думаю, лишь бы что не ляпнуть или не шагнуть слишком резко.

— Вы только посмотрите! — Она развернула меня к зеркалу. — Ну как такое может не понравиться?

Может. Еще как может! Это ей идут всякие откровенные фасоны — Луизе есть что показывать: бледно-лиловое платье оттеняет яркие рыжие волосы и бледную кожу, у нее пышная грудь, мягкая линия плеч. А что показывать мне? Я вся состою из углов, на полголовы выше, тощая, темноволосая. Глаза карие, глубоко посаженные, высокий лоб и тонкие черты лица. Она смотрится как фарфоровая куколка, я — как муза одичавшего скульптора. И декольте мое только поднимающий корсет спасает.

— Вы только представьте, как будет очарован Альберт.

А вот это нечестно!

— Сейчас сюда вернется Элизабет, и вы встретите ее улыбкой. Поблагодарите, скажете, что платье замечательное и что ждете его вместе с остальными.

Кажется, я начинаю понимать, чем она околдовала моего брата. Ее всегда слишком много и никогда не хватает. Пять минут в обществе Луизы — и ты начинаешь думать, как бы заставить ее замолчать, пять минут без нее — и ты уже скучаешь.

— Вы правда думаете, что ему понравится? — Я снова критически осмотрела себя. Право-слово, еще волосы оставить распущенными — и буду как дебютантка!

— Уверена.

Ладно, может, она и права, платье красивое, но…

— Вы выглядите так, словно лимон разжевали на спор. Естественнее, нежнее… Ну, улыбнулись!

В высокий певучий голос ворвались командные нотки, а потом эта коварная женщина ущипнула меня повыше локтя с силой, достойной заправского палача, разогревающего пленника перед допросом. Как раз в тот самый момент дверь распахнулась, и вошла миссис Ходжинс со стаканом воды. Не знаю, на что была похожа моя улыбка, но портниха слегка побледнела. Сдается мне, благодарность не удалась.

В целом, дальнейшая примерка прошла неплохо — у каждой из нас по несколько новых платьев для сезона. Всю комнату занимают манекены и наряды, в мастерской тесно, но достаточно уютно. Конечно, я могла бы пригласить любого мастера в Мортенхэйм, но когда Луиза предложила обратиться к ее портнихе, с радостью согласилась. Во-первых, это был повод выбраться в город, чего я не делала уже давно. Во-вторых, не хотелось выслушивать недовольство матушки по поводу моих нарядов: ей вечно что-то не нравится. Пошив гардероба Лавинии она полностью взяла под надзор — чтобы ни разу, ни на одном балу та не появилась в одном и том же платье, так что сестренка не вылезает из примерочной.

— Почему вы не можете просто быть милой? — спросила Луиза, когда мы распрощались с миссис Ходжинс и вышли на лестницу.

Хороший вопрос. Может, я просто не рождена для милоты?

Мастерская ее портнихи в неплохом районе: на западе Лигенбурга, на правой стороне Бельты. Здесь относительно чистые дома и на лестницах не висят гроздья людей, которые не могут оплатить жилье. В коридоре дешевенькие цветочные обои, окно между этажами немного запылилось, пролеты залиты тусклым светом — день сегодня пасмурный. Для Луизы все знакомо: в силу обстоятельств ей многое пришлось повидать, пожить в таких вот квартирах, самой зарабатывать на хлеб, но для меня это словно другой мир. Я родилась и выросла в Мортенхэйме, без особой надобности его стен не покидала. Сложно представить, как семья из пяти человек может ютиться в двухкомнатной квартирке, в которой даже толком не развернуться.

— Заглянете ко мне или сразу домой?

— Я бы с радостью, но…

Луиза рассмеялась. Через несколько месяцев она выходит замуж за Винсента, а матушка им «удружила»: ради сохранности репутации будущей герцогини у нее поселилась мисс Бук — особа, рядом с которой временами теряется даже мой суровый старший брат. Он привык к тому, что все падают к его ногам, но мисс Бук упадет только замертво. На самом деле, ее престарелая надзирательница тут ни при чем, я просто хочу побыть одна: последние несколько дней примерок для меня чересчур. Чересчур столичной суеты. Чересчур людей. Чересчур общения.

— Тогда отвезем вас домой. Передадите Винсенту мое письмо?

— Разумеется.

От письма исходил легкий тонкий аромат — цитрус и свежесть. Белоснежный конверт пах ею, и я спешно спрятала его в ридикюль.

Мы вышли на улицу, в лицо тут же ударил ветер, принося с собой запах навоза и древесных опилок, смешанный с благоуханием сирени. Сразу за углом цветочная лавка, чуть поодаль — городские конюшни. Такой вот он, Лигенбург. Сегодня прохладно, особенно для поздней весны. Луиза закуталась в шаль, мне же мигом стало нечем дышать: здесь просто не протолкнуться. Кто-то спешил на обед, кто-то — на ближайший рынок, мальчишки с перепачканными типографской краской руками совали под нос газеты. Преимущественно джентльменам, но самые нахальные даже нам. Ничего удивительного, будний день, но меня мигом затошнило, перед глазами заплясали темные точки.

К счастью, Луиза остановила экипаж, и я поспешно нырнула внутрь, в спасительную темноту. Задернула шторку и откинулась на спинку сиденья. Ладони вспотели, а пальцы стали холодные, как лягушачьи лапки.

— Тереза, с вами все в порядке?

— Меня утомляют примерки.

Ей ни к чему знать, почему повелительница мертвых так отчаянно боится живых.

— Ее светлость и Лавиния приезжают завтра, — лучше сразу сменить тему, эту женщину отличает не только необузданный бурный нрав, но и проницательность.

— Уже? Я думала, они будут позже.

— Куда уж позже. Лавиния еще потащит Винсента по магазинам — ей нужно подобрать драгоценности.

— Вы пойдете с ними?

— Нет. У меня все есть.

У меня и правда есть все что нужно. Скромнее, чем полагается сестре герцога, но я не сторонница цеплять на себя тяжеленные драгоценные камни и переливаться ими, как елка в зимние праздники. К тому же они привлекают внимание.

— Как Винсент?

— Целыми днями пропадает в парламенте. А когда не пропадает, отчаянно скучает по вам.

Вот с этого и надо было начинать. При упоминании Винсента Луиза забыла обо всем, улыбнулась так светло, что теперь в экипаже можно книжки читать. Впрочем, брат такой же. Когда дело доходит до любви, люди поразительно похожи: что девицы, что суровые герцоги. А вот себя я слабо представляю такой сияющей. Альберта, если честно, тоже.

Интересно, как оно будет у нас?

— Думаете про лорда Фрая? — Луиза хитро прищурилась.

На лбу у меня, что ли, написано? Я недоуменно воззрилась на нее, она же только хихикнула.

— Когда вы о нем думаете, у вас становится такое лицо…

— Какое?

Луиза сделала большие глаза, закусила губу и даже слегка покраснела.

Вот как она это делает?

— Или такое.

На сей раз это было нечто среднее между святой Миланией и Эленой Суэнской кисти Варго Лестрена, одного изизвестных художников Эпохи Расцвета — этакая томная газель пред охотником.

— Не переживайте, он будет сражен в самое сердце.

— Хорошо, если не насмерть.

Луиза перестала улыбаться. Ну вот и чудненько, зато с темы мы наконец-то свернули. Остаток пути она рассказывала мне про свадебное платье — его еще не начали шить, и о том, какие шелка и кружева она для него заказала. Если бы я еще в них разбиралась, было бы здорово, сейчас же оставалось только кивать и делать умное лицо — с этим у меня никогда проблем не возникало.

Приехали мы на удивление быстро, Луиза выходить не стала, только помахала рукой. Не успел экипаж отъехать, как открылось окно, и оттуда высунулась будущая герцогиня:

— Не забудьте про письмо!

Я покачала головой — не забуду, и Луиза нырнула обратно. Что за привычка — голосить на всю улицу?

Район, где живет Винсент, чистый и аккуратный. Особняки все красивые и большие, как на подбор, газоны подстрижены, мостовая сверкает, на противоположной стороне улицы канал, через который перекинут небольшой мостик, ведущий в парк. Тоже очень приятное место — людей здесь мало, поэтому вечерами я выбираюсь туда на прогулку. Зеленые аллеи, скамейки, одуряющие ароматы цветущих деревьев, а навстречу лишь изредка попадаются супружеские пары или дети с няньками. Красота, да и только.

— Леди, эй, леди!

Я вздрогнула от неожиданности. По улице со всех ног бежал босой мальчонка — лет шести, не больше. Грязный, в перепачканной рубашке, таких здесь отродясь не бывает. Я и слова не успела сказать, он подлетел ко мне и сунул в руку конверт, а потом опрометью бросился назад, точно за ним демоны гнались.

Кричать вслед непристойно, поэтому я только пожала плечами. Видимо, деньги ему не нужны, хотя уличная ребятня обычно просит всегда и у всех. Покрутила конверт в руках — необычный, квадратный, с отпечатками грязных маленьких пальцев. Скреплен печатью, на которой изображен полукруг с расходящимися лучами, изящным каллиграфическим почерком выведено мое имя: Тереза Биго.

Я надорвала бумагу и вытащила тонкий, сложенный вдвое листок.

Рано или поздно, по доброй воле или силой, ты станешь моей, Те-ре-за. Только моей.

Это еще что за шуточки?

Мальчишки уже и след простыл, но спину неожиданно свело. Такое бывает, когда чувствуешь на себе чей-то пристальный взгляд, а этот сейчас вонзился между лопаток стилетом, пронзая насквозь и холодом растекаясь по телу. Конверт и письмо в моих руках рассыпались прахом, порыв ветра стряхнул с перчаток серую пыль, унося в сторону. Я резко обернулась, но улица была пуста. Только где-то вдалеке слышался цокот копыт и шум колес проезжающего экипажа.

2

«Ваш мир состоит из крайностей, леди. И вы ровным счетом ничего не смыслите в политике».

Если в наше время леди смыслит в политике или в чем-то еще, кроме вышивания, пения или манер, на нее ни один мужчина не посмотрит. Вот так и получается — разговор нужно уметь поддержать на любую тему, но умничать — ни-ни. Это вообще возможно?

«Ах, Ричард, если бы мне была интересна политика, я бы сейчас сидела в парламенте».

Я не удержалась и фыркнула. Книга помогала расслабиться, хотя и весьма относительно. Особенно учитывая вчерашнее послание: дурацкая записка непонятно от кого не шла из головы. Поклонников у меня отродясь не было, тем более жаждущих забрасывать любовными самоисчезающими письмами. Простейшее заклинание, похожее на мгновенное разложение из некромагии, только в разы проще и безопаснее. Здесь используется специальное зелье: пропитываешь им бумагу, набрасываешь плетение, и как только письмо вскрыто, у адресата несколько секунд, чтобы его прочитать.

На чем я остановилась?

«Вы слишком дерзки для леди».

«Но ведь это вам во мне и нравится, верно?»

На романы Миллес Даскер мое внимание обратила Луиза. Ну как обратила — сунула мне в руки ярко-красную книжицу в мягком переплете и сказала: «Прочитать до завтра». Тогда мы с ней как раз прорабатывали теорию поведения с мужчинами. Она называла это искусством обольщения, но мне приятней знать, что это была теория поведения. Спокойнее как-то.

Книгу я прочитала за ночь, а на следующий день поинтересовалась, не найдется ли у Луизы еще. Сначала колебалась, стоит ли спрашивать — целых два часа, но потом решила, что об этом все равно никто не узнает.

«Мне в вас нравится все».

Ричард шагнул к Миранде, и мое сердце забилось чаще. То есть я хотела сказать, ее сердце конечно же.

«Он перехватил ее руки, затянутые в серо-голубой атлас, и поднес их к губам со всей страстью, на которую был способен. Миранда с вызовом встретила его взгляд, но уже в следующий миг что-то внутри дрогнуло, на щеках заалел румянец».

На моих тоже что-то заалело, да и внутри творилось что-то не то: надо бы открыть окно, в гостиной чересчур жарко. Я закусила губу и перевернула страницу.

«Его губы были так близко…»

— Тереза!

Лавиния влетела в комнату, перед глазами мелькнул ярко-желтый вихрь платья, я же успела только подхватить лежащий рядом увесистый том «Истоки вэлейских заклинаний», плюхнуть поверх романа и перевернуть страницу.

— Что читаете? — Сестренка уселась рядом со мной на диван, заглянула в книжку и скривилась. — Фу, скукотища. Матушка просила подать чай, так что сейчас явится сюда и будет наставлять нас по поводу завтрашнего. Вы готовы?

Готова ли я к тому, что завтра мне предстоит ехать на бал и применять теорию поведения с мужчинами на практике… то есть на Альберте? Нет, я не готова! И еще меньше готова обсуждать это с матушкой.

— Я так волнуюсь, так волнуюсь, так волнуюсь… Ох!

Лавиния откинулась на спинку дивана и запрокинула голову, длинные шоколадные локоны свесились чуть ли не до пола. Вот уж кому не стоит волноваться, так это ей. Изо всех нас только она унаследовала матушкину внешность. Меня и Винсента природа наградила отцовской резкостью, но Лави — воплощение женственности: плавная линия плеч, очаровательная улыбка, ямочки на щеках. Мягкие движения, если смех, то только из-под веера, если веселье — то не чересчур, уже сейчас она самая настоящая леди. Одного взгляда из-под ресниц будет достаточно, чтобы выстроилась очередь кавалеров, желающих танцевать с ней.

— Вы тоже волнуетесь, сестрица?

Когда матушка не видела, леди ненадолго становилась просто девчонкой. Вот и сейчас она поерзала, по-детски подперла подбородок ладонями и подалась вперед.

— Нет.

Волноваться я начну завтра. Сейчас меня гораздо больше беспокоило то, куда до прихода матушки запрятать злосчастную Миллес Даскер, точнее, ее «Гордую Миранду», и как это сделать, чтобы Лави ничего не заметила.

— Там наверняка будет множество джентльменов… привлекательных. — Сестренка слегка покраснела. — И я буду танцевать всю ночь, всю ночь напролет! Не с каждым, конечно же, но… Ах, это так волнительно! Вы же будете танцевать, Тереза?

— Возможно.

Если вспомню, как это делается. Мои выходы в свет закончились со смертью отца, с тех пор я не танцевала. Честно говоря, я и до этого мало танцевала. Джентльмены в моей жизни делились на два лагеря: первые обожглись об отказ Уильяма де Мортена во время сватовства, вторые теряли интерес, стоило заговорить с ними про теорию магии.

— Вы обязательно должны танцевать! — Зеленые глаза Лави возбужденно сверкнули. — В таком-то платье!

Далось им всем это платье. Если бы не винехейш, ноги бы моей не было ни в Лигенбурге, ни на одном балу. Ради Альберта я рискнула выбраться на сезон, ради него согласилась на изумрудный шелк. Предсказание армалов — древнейшей расы, наделенной могущественной магией, — не может обманывать. От их цивилизации осталась одна история, но их наследие проверено и перепроверено временем, некоторые заклинания сейчас даже невозможно повторить из-за их сложности. Словом, армалам я полностью доверяю, в отличие от дурацких гаданий.

— А мое вам нравится?

Сколько можно говорить о нарядах?

Я кивнула, сделала вид, что поправляю складки на платье, и незаметно подтолкнула книгу в сторону — там как раз между юбками и подлокотником оставался внушительный зазор, куда провалилась «Миранда». Вовремя: в гостиную вплыла матушка, а следом за ней — горничная с подносом. Прихлопнув книгу диванной подушкой, я облегченно вздохнула.

— Дорогие мои!

При звуках ее голоса Лавиния мгновенно выпрямилась и сложила руки на коленях. Моя матушка — вдовствующая герцогиня. Миниатюрная, обманчиво хрупкая, но железный стержень внутри виден сразу: ни сломать, ни согнуть, раскаляется в считаные минуты и обжечь может так, что мало не покажется. Правда, в последние дни она пребывала в замечательном расположении духа — младшая дочь будет блистать на балах, а что еще нужно для счастья?

— Матушка, у меня уже все готово! — Лавиния сияла.

— Ни на минуту в тебе не сомневалась, моя дорогая.

— Вы ведь видели украшения, которые Винсент мне подарил? Сердолик называют солнечным камнем, говорят, что он изгоняет любую тьму и защищает от злых взглядов!

Лави подойдет. Она сама как солнышко.

— А другой комплект из загорского хрусталя. Я надену его на бал во дворце!

Горничная хлопотала, расставляя посуду и разливая чай, я же разглядывала гостиную. Городской дом Винсента огромен, хотя с Мортенхэймом не сравнить. Луиза находит его чересчур мрачным, мне же здесь нравится все: сюжеты магических сражений армалов как нельзя лучше вписались в темно-бордовые тона интерьера. Пламя камина плещется в позолоте, сияние светильников оживляет редкие островки пастельных оттенков. А вот желтые розы, бутоны которых слегка поникли, мне не нравятся. Матушка попросила составить букет, и теперь в доме маленький островок смерти. Кроме меня, ее никто не увидит, для всех это просто красивые цветы. Никогда не понимала, зачем их срезать.

Горничная вышла за дверь, а матушка поднесла к губам чашку с чаем. Она устроилась в кресле — королевская осанка, мягкие, но уверенные движения.

— Тереза, вы уверены, что хотите поехать?

Началось.

Последний месяц она только и делала, что спрашивала об этом.

— Если бы не была уверена, меня бы здесь не было.

Каждый такой вопрос как удар под дых. С прошлого года, когда я впервые задумалась о возможности покорить Альберта, меня не оставляют сомнения. Ведь за все время нашего знакомства он ни жестом, ни взглядом не обмолвился о своем ко мне интересе. Вежлив, неизменно учтив и внимателен, как брат рядом с сестрой. И даже не догадывается, как обжигают пальцы его поцелуи — даже через перчатку, а от одного взгляда темно-зеленых глаз заходится сердце.

— Вы плохо переносите толпу. Вам не станет дурно?

Спасибо, что напомнили.

Матушка поправляет темные волосы — единственное, что нам с Винсентом досталось от нее — уложенные в идеальную прическу. В глазах цвета мяты немой вопрос: «Не хотите ли вы вернуться в Мортенхэйм?»

Желательно прямо сейчас. Можно подумать, ее интересует мое самочувствие! Просто я не вписывалась в планы, как лишняя чашка за столом или незваный гость, и она не знала, как себя вести.

— Я справлюсь, ваша светлость.

Желание встать и уйти возрастает с каждой минутой. Так я и делала обычно, но сейчас все еще сижу. Большей частью из-за Лавинии: не хочется портить сестре настроение перед ее первым балом.

— Хорошо.

По поджатым губам вижу, что не хорошо, но меня это мало беспокоит.

— Леди Лавиния, вас не затруднит принести мне шаль? Кажется, я забыла ее в библиотеке.

— Конечно!

Лавиния бесшумно поставила чашку на блюдце. В воцарившейся напряженной тишине зашуршало платье, тихо щелкнула прикрытая дверь.

— Леди Тереза, я бы хотела видеть вас завтра в любом наряде, кроме изумрудного.

Не просьба, приказ.

— Теперь вы боитесь, что меня слишком туго затянут в корсет? — моим голосом можно резать металл. А при желании даже камень крошить.

— Ваша сестра дебютантка. Вы не должны лишний раз привлекать внимание.

Ну вот она это и сказала. Наконец-то. Без ложной вежливости, без уверток.

— Я не собираюсь перетягивать одеяло на себя. Я всего лишь хочу выглядеть достой… красивой.

— И о чем же вы думали раньше, позвольте спросить? Когда запирались в Мортенхэйме на время сезонов? Когда отказывали джентльменам, которых приводил ваш брат?

Я кусала губы, чтобы не наговорить лишнего, и смотрела куда угодно, только не на мать.

Ни о чем. Ни о чем таком я не думала раньше. Чувства были для меня загадкой — чем-то сродни магии для человека, который ни разу не видел ее даже издалека, а потом в жизнь брата снова вошла Луиза. Благодаря им я поняла, что бывает иначе: не так, как у родителей, не так, как принято в обществе. Не по договоренности, не из-за хорошей родни или весомого наследства. Ярко, искренне, по-настоящему. Вопреки всему. До боли, до стиснутых рук, лишь бы вместе.

— Смею надеяться, — так и не дождавшись ответа, матушка сочла вопрос решенным, — что уважение к семье поможет вам сделать правильный выбор.

Я отшвырнула книгу и вскочила: краски гостиной поблекли, могильный холод перехода на грань между жизнью и смертью просачивался сквозь поры и отравлял кровь. Жилка на шее бешено колотилась. Я судорожно сжала стремительно холодеющие пальцы и решительным шагом направилась к двери. Успокоиться. Главное сейчас — успокоиться. Глубокий вдох и такой же глубокий выдох…

— Тереза! — матушкин голос зазвенел как натянутая струна.

Я обернулась: розы обратились в тлен. Серая крошка осыпалась на стол, плавала на поверхности воды и оседала на дно прозрачной вазы. Ее светлость побелела, что нетронутый лист бумаги, ее руки тонко задрожали. Сколько лет прошло, а она по-прежнему боится.

— Они все равно были мертвы.

Что, впрочем, меня ни капельки не оправдывает.

Я вздернула подбородок и вылетела из гостиной. Метнулась было по коридору к лестнице, но тут же остановилась, тяжело дыша, сжимая и разжимая дрожащие пальцы: дверь в кабинет Винсента оказалась приоткрыта, оттуда доносились голоса. Если брат увидит меня в таком состоянии, вопросов не оберешься.

— Гилл, мне нужен экипаж. — Прозвучало резко и яростно. Похоже, не у меня одной вечер не задался. — Срочно.

— Да, ваша светлость.

— До моего возвращения никто не должен знать о визите этого… джентльмена.

— Разумеется, ваша светлость.

Если бы дворецкий Винсента так часто не повторял «ваша светлость», он бы мог мне даже понравиться. В какой-то мере он предан брату, хотя чересчур заносчив с теми, кого не любит.

— Прикройте дверь. Мне нужно, чтобы вы послали за Хоггартом и чтобы к моему возвращению он сидел в этом кабинете с бумагами…

С какими бумагами должен сидеть поверенный нашей семьи, я уже не расслышала: негромкий стук закрывшейся двери отрезал меня от продолжения разговора. Впрочем, сейчас мне не до праздного любопытства. Я быстро поднялась к себе, заперла дверь на ключ и без сил рухнула на кровать. Потолок плавал перед глазами — такое бывает, когда неосознанно «падаешь» на грань, но со мной это случилось впервые за долгие годы. Нельзя допустить, чтобы это повторилось.

3

Куда запропастилась эта демонова книжка? Я вспомнила о ней только сегодня за завтраком, но «Миранда» как сквозь землю провалилась. Если ее нашли горничные — это полбеды, почитают, похихикают и спрячут куда-нибудь, а если матушка, Лави или Гилл, скандала не оберешься. Мисс Даскер стала первой женщиной в Энгерии, которая печаталась под своим именем, больше того — открыто писала о правах женщин не только перед обществом и супругом, но и о любви. Это было дерзко, смело, а временами чересчур горячо. Чересчур для матушки, для Лави, да и… для всех остальных, пожалуй. Я вздохнула и на всякий случай еще раз прошлась рукой между спинкой и подушками. Ничего.

Оставалось последнее — зазор между подлокотником и спинкой. Я залезла туда, и мне даже показалось, что пальцы на что-то наткнулись, когда…

— Леди Тереза.

Голос горничной раздался совсем не вовремя: леди Тереза согнулась над диваном в три погибели. И застряла. Это я поняла, когда попыталась вытащить руку.

Пришлось обернуться — насколько позволяло пикантное положение, и сделать вид, что я обронила платок. Не знаю, сильно ли отличается застрявшая в диване леди от леди, обронившей платок, но искренне надеюсь, что мне удалось изобразить разницу.

— Его светлость хочет с вами поговорить и ждет вас в кабинете.

Если об изумрудном платье, то это уже не смешно.

Я с силой дернулась, выскользнула из перчатки и плавно повернулась — совсем как учила Луиза.

— Благодарю, Аманда. Я сейчас приду.

Горничная сделала книксен и удалилась, я же с силой потянула перчатку наверх. Раздался противный треск, а спустя миг я рассматривала обстановку гостиной через не предусмотренные фасоном дырки. Ладно, с этим можно разобраться позже — благо рукава у платья длинные и глухие. Сейчас важнее другое.

Я быстро прошла по коридору, резко толкнула дверь, и брат поднялся из-за стола мне навстречу. Высокий, темноволосый, со жгучими темными глазами. Временами в них полыхал огонь, временами стыли льды Севера, в зависимости от настроения. Политика и титул накладывают свой отпечаток, а еще магия — Винсент не понаслышке знаком с древней силой армалов.

— Тереза, прошу вас.

Мне поцеловали руки, даже не заметив отсутствия перчаток, и усадили в кресло. Сам он садиться не стал: прошелся по кабинету, сцепив за спиной пальцы, потом снова вернулся ко мне.

— Возможно, вопрос несколько несвоевременный, но мне придется его задать. Ради чего вы приехали на сезон?

Сердце противно заныло: несмотря на то что Винсент всегда меня поддерживал, матушка умеет добиваться своего.

— Мне захотелось развеяться.

Винсент сдвинул брови, я же мысленно усмехнулась. Да ладно, я бы сама себе не поверила. Изо всех женщин Энгерии я меньше всего похожа на ту, кого интересуют танцы и развлечения.

— Спрошу по-другому: вы имеете целью в ближайшее время устроить свою жизнь?

Догадка обожгла, что жгучий перец, к щекам прилила кровь. Он собирается выдать меня замуж?! Сейчас?!

Я знала, что рано или поздно это случится, нарочно тянула время и надеялась, что… Не знаю, на что я надеялась. Его ответственность перед семьей заключается в том, чтобы благополучно пристроить нас с Лави, но почему именно сейчас, когда я решила очаровать Альберта! Надо было что-то отвечать, поэтому я неосознанно вцепилась в край стола и сказала раскидистому цветку, застывшему в огромной кадке:

— Возможно.

— Тереза?

Пришлось отвлечься от созерцания цветка, стеллажей с книгами и письменных принадлежностей. Я подняла голову и встретила внимательный взгляд брата.

— О чем вы только что подумали?

Я молчала.

— Помните, что я сказал после смерти отца?

«Никто никогда не получит вас против вашей воли».

Я хорошо запомнила эти слова, потому что от отца слышала совсем другое.

— Вы всегда можете рассчитывать на меня. Что бы ни случилось.

Стало стыдно. Щеки теперь полыхали, что маяк в ночи, при желании ими всю Энгерию можно осветить в ненастную ночь.

— Знаю.

Я действительно знаю, что брат защитит и никогда не оставит, но у него скоро появится собственная семья. Нужно устроить свою судьбу до того, как я стану обузой.

— Я приму любой ваш выбор и сделаю все, чтобы вы были счастливы.

Надеюсь, когда Винсент узнает о моем выборе, он и правда сможет его принять. Да, у Альберта ненаследный титул, но он богат и благороден. К тому же они лучшие друзья.

Замуж за лорда Фрая?.. Мысль обожгла.

Разумеется, развитие отношений должно закончиться браком, как у всех. Но загадывать так далеко? Нет, об этом я пока боялась даже думать. Мне хватало мыслей о том, как он прикасается ко мне без преграды перчаток, чтобы сердце зашлось, а дыхание сбилось. Помолвка, замужество и все, что за ними последует, — если верить романам Миллес Даскер — пока что это для меня чересчур. Но рано или поздно…

Я порывисто поднялась и так же порывисто обняла Винсента:

— Спасибо!

Он весь напрягся, неуверенно погладил меня по спине. Когда мужчина смущается, это выглядит забавно. Когда смущается герцог де Мортен, видный политик, это забавно вдвойне. Вот и сейчас я не сдержала улыбки. Уголки его губ тоже едва уловимо дрогнули, из-под суровой маски наконец-то показался мой брат. Настоящий, каким его знают только близкие. Я же отступила и сцепила руки за спиной.

— Ступайте к себе, Тереза. Уже вторая половина дня. Хочу, чтобы мои сестры были самыми красивыми на этом балу.

Ой-ой! Смотреть все равно будет только на свою Луизу.

— Вы не против, если я надену изумрудное платье?

Брови Винсента поползли вверх:

— Почему я должен быть против?

Я победно улыбнулась. Если что, у меня теперь имеется официальное разрешение брата. А это вам не кринолин в панталоны заправлять.

Танцевать всю ночь напролет — испытание не из легких. Балы сезона продолжались с мая по август, открывались они поздно вечером, а заканчивались ближе к утру, поэтому по всем правилам мне полагалось поспать — для цвета лица, чтобы выглядеть отдохнувшей, свежей, бодрой и дальше по пунктам. Увы, сон не шел. Ведь непременно опозорюсь дальше некуда! Наступлю Альберту на ногу, и это еще в лучшем случае, если он вообще меня пригласит.

Я сбила простыни в хлопковое тесто, после чего оставила затею с послеполуденным отдыхом. Поднялась, накинула халат и написала записку Луизе:

Как пережить этот вечер?

Луиза, видимо, тоже не спала, потому что вскоре мне принесли ответ.

Представьте: бал, и вы парите…

И вальс… сияние свечей…

А рядом с вами Фрай. Пока что

Ничей.

Подписано послание было нарисованной парочкой, отдаленно напоминающей людей, если так можно обозвать скопление кружочков-квадратиков с тонкими ручками-палочками. И сердечком посередине.

Она когда-нибудь бывает серьезной?

К счастью, вскоре ко мне постучала Мэри: нужно было начинать собираться. Камеристка делала мне прическу, а я терзала гребень, которым надлежало освежить волосы. Серебряный, с плетеными завитками, украшенный по центру большим оливином — прозрачным, светло-зеленым, в форме капли, и с крохотными камушками по всему узору. К нему у меня были браслет, колье и серьги, но я уже сомневалась, что стоит их надевать. Да какой там… я сомневалась, что стоит туда идти.

Когда мы закончили с платьем, отражение показалось мне незнакомым. Я давно не одевалась так, чтобы подчеркнуть декольте и линию плеч, и уж точно не делала таких причесок: уложенных волнами мягких локонов, которые чуть подхвачены сверху и ниспадают вдоль шеи на грудь.

Эта женщина не я. Она другая. Чужая.

Можно сколь угодно долго отрабатывать походку или поворот головы, можно красиво улыбаться и даже заново разучить все модные танцы, но внутри остаться прежней. Прежней мне было невыносимо неловко. Хотелось сорвать с себя драгоценности и платье, надеть привычный темно-шоколадный наряд, а волосы собрать в строгий пучок. Тем не менее я поблагодарила Мэри, поправила длинные темные перчатки и направилась вниз.

Винсент уже дожидался в холле: в парадном черном фраке, гладко выбритый. Заметив меня, он замер, я же продолжала спускаться. Как-то позорно на глазах брата разворачиваться и бежать в спальню.

— Давно не видел вас такой.

По его голосу сложно понять, нравится Винсенту платье или оно ужасно. А вот взгляд тяжелый — не каждый способен выдержать, таким устрашают врагов и повергают в обморок впечатлительных дам. Что-то случилось?

— Какой?

— Платье прекрасно. И вы тоже, Тереза.

— У вас все в порядке?

Короткое молчание и не менее лаконичный ответ:

— Да.

Нет, не все. Я же видела, что что-то не так. Но спросить больше ничего не успела.

— О! — восклицание матушки сочилось гневом.

Они спускались вместе с Лавинией: сестра в воздушном кремовом наряде дебютантки и ее светлость в тяжелой темно-синей парче. Меня окатило волной осуждения — откровенного и беспощадного, сосредоточенного в плотно сжатых тонких губах и глубине прищуренных глаз. Я дождалась, пока Винсент поухаживает за матерью и сестрой, только после этого шагнула к нему.

Атлас накидки мягко лег на плечи, заструился вниз. Когда я пыталась затянуть тесемки, пальцы слегка дрожали.

— Позвольте мне.

Что бы я без него делала?

На улице уже ждал экипаж, и я с радостью нырнула внутрь. Лавиния ерзала на месте, выглядывала в окно, но слышала покашливание матушки и тут же складывала руки на коленях. Чтобы не комкать платок, я уставилась на сестру: во взгляде — предвкушение и восторг, она то и дело кусала губы, чтобы сдержать улыбку.

— Все будут о вас говорить! — Ее светлость смотрела на меня в упор, но мне сейчас не до нее. Я готова выпрыгнуть из кареты и бежать далеко-далеко.

— Пусть говорят.

— Считаете, что вы выглядите достойно?

— Матушка.

Винсент даже голоса не повысил, но та поджала губы и отвернулась. Ну и пусть обижается.

С каждой минутой встреча с Альбертом становилась все более неизбежной. Мне оставалось только крепко сжимать ридикюль и сражаться с тошнотой. Да что же это такое? Я с детства каталась на лошадях, даже умею управлять экипажем! Меня никогда не укачивало, но сейчас желудок словно сдавило тисками. А может, Мэри слишком туго затянула корсет?

Слава Всевидящему, ехать нам недолго. За окном проносились фасады домов и разгорающиеся в поздних весенних сумерках огоньки фонарей. Мелькали лепестки цветущих деревьев, смешанные с сочной молодой зеленью. Умопомрачительные запахи врывались в приоткрытые окна будоражащей ночной свежестью.

Особняк Уитморов находился в нескольких кварталах, ничем особо не примечательный: обвитый плющом, с эркерными окнами, он возвышался на три этажа. Подъездные дорожки были забиты каретами, везде сновали лакеи в темно-синих нарядных ливреях. Двери парадного входа раскрыли настежь, оттуда лилась музыка, доносился чей-то негромкий смех. Совсем рядом зазвучали высокие голоса — леди вышли из экипажа, что подъехал перед нами.

— Каждую весну жду именно бала Уитморов! Их сад — миниатюрная копия вэлейского королевского парка.

— Ах, разве?

— Вы бы видели его, когда зацветает сирень!

— Сегодня обязательно посмотрю!

— Да-да, непременно сходите туда! Камилла без ума от Вэлеи. Они с мужем только недавно вернулись из Ольвижа…

Неужели я правда иду на бал? Нет, все гораздо хуже. Я иду на бал к Уитморам, чтобы заставить Альберта понять, какое я сокровище. Всевидящий, я рехнулась.

Мы вышли из экипажа. Винсент предложил руку Лави, мы с матушкой следовали за ними. Колени подрагивали, но я старалась двигаться, как учила Луиза — медленно, плавно. Это стоило невероятных усилий, зато в большом зеркале холла отразилась удивительная незнакомка с моим лицом: плечи расправлены, подбородок слегка опущен, на губах легкая полуулыбка.

— Миледи. — Лакей помог снять накидку.

Здесь все яркое и золотистое: от мраморной лестницы с широкими перилами из светлого дерева до напольных ваз с желтыми лилиями, источающих сладковатый аромат. Мелодия скрипки взвилась, как подхваченные ветром лепестки, и сошла на нет.

— Его светлость герцог де Мортен и леди Лавиния Биго. Ее светлость вдовствующая герцогиня де Мортен и леди Тереза Биго.

Все, отступать некуда.

Эта ночь либо изменит мою жизнь к лучшему, либо окончательно меня уничтожит.

4

Я ловлю на себе удивленные взгляды. Общество не верит, что Тереза Биго осмелилась появиться на празднике жизни. По их мнению, я должна закрыться в Мортенхэйме до конца своих дней, как делала последние годы. Старым девам не место на балах, им положено сидеть дома и предаваться сожалениям по поводу своей незавидной участи. В крайнем случае, сопровождать юных девиц и строго следить за соблюдением приличий, а во время танцев сливаться со стенками.

Перед глазами пестрят разноцветные наряды дам и темные фраки кавалеров. Бальная зала украшена вазами с лилиями — в этом доме повсюду срезанные цветы, золотистые портьеры подхвачены витыми шнурами, из раскрытых окон врываются дурманящие сладкие ароматы весны. У стен расставлены стулья для желающих отдохнуть, сейчас они пустуют, но в разгар танцев свободных мест не останется. Чуть поодаль — столы с пуншем, огромная люстра освещает все как на ладони, а широкая лестница уводит вниз.

Медленно, плавно, главное, не споткнуться о ступеньки. На нас все смотрят!

Большая часть внимания, конечно, достанется Винсенту и Лавинии: герцог и его красавица-сестра. Когда-то и я была на ее месте, другой бал, но те же лица, смесь страха и восторга, когда тебя приглашают на первый танец. Лави волнуется, я вижу это во вздернутом подбородке и едва подрагивающих плечах, но у сестры отличная выдержка. Внутри все сводит от напряжения: что-то идет не так. Все смотрят на меня или мне кажется? Злые скандализированные взгляды обжигают обнаженную спину.

— Надеюсь, вы счастливы, — шепчет матушка, — если вам безразлична своя репутация, подумали бы о сестре!

Хозяева уже спешат к нам.

— Рад вас видеть, де Мортен. Ваша светлость… Леди Лавиния… Леди Тереза…

Граф Уитмор напоминает бочонок — невысокий, пузатенький и розовощекий, но в разы приятнее своей супруги.

— Ваша светлость! Ваша светлость… Леди Лавиния, вы очаровательны! Ах, даже если бы я была совсем юной, не смогла бы соперничать с вашей красотой! — Сладкий голос леди Уитмор в точности как холл дома, ее золотистое платье чем-то напоминает платье ее величества на зимнем балу. Тощая, со светлыми кукольными кудрями и тонкими губами, она возвышается над мужем и глаз не сводит с моего брата. Если бы выражение «пожирать взглядом» было дословным, от Винсента уже остались бы одни косточки. Мне же достается быстрое, неприязненное: — Леди Тереза.

Где же Альберт? То ли еще не приехал, то ли затерялся в толпе: это он умеет как никто другой.

Камилла увлеклась комплиментами матушке и Лави, Винсент — беседой с Уитмором, поэтому я незаметно приподнялась на носочки, чтобы лучше осмотреть зал. То и дело натыкалась на раздосадованные взгляды: все эти люди наверняка считали, что я выжила из ума. Может, и так, главное, чтобы Альберт думал иначе.

Я вздохнула и… наткнулась взглядом на подбородок. Мужественный такой, волевой. К подбородку прилагались губы — пожалуй, чересчур мягкие для мужчины. Сам мужчина тоже прилагался: ростом выше брата, широкоплечий, с удивительными глазами — светлыми, как ореховое дерево, но такими холодными, что дрожь пробирала до самых костей. А волосы у него цвета меда — того самого, что пчелы собирают в июне, стянуты в хвост и перевязаны лентой. Удивительный контраст.

— Леди Тереза, — негромкий голос Винсента заставил меня очнуться. Негромкий, но мрачный. Сам брат напоминал грозовую тучу перед проливным дождем: сведенные брови, четко обозначившиеся скулы.

Гм. Кажется, нас только что друг другу представили, а я все прослушала.

— Рада знакомству, милорд.

В ореховых глазах мелькнула насмешка: он все понял, но явно не собирался меня спасать. Я невольно вздернула подбородок. С какой радости он смотрит с таким превосходством?! Пристально, вызывающе, откровенно. На меня так никогда не смотрели!

— Взаимно, миледи.

А вот голос у него совсем не медовый: низкий, влекущий, с властными нотками. И еще с акцентом — едва уловимым, певучим. Вэлейский?

Незнакомец взял мою руку, я же с трудом подавила желание отшатнуться. По телу прошла странная дрожь, сердце запрыгало, как мячик.

— Вы подарите мне первый танец?

— Лорд Альберт Фрай! — громкий голос со стороны дверей.

Альберт!

— Да.

Всевидящий! Что я только что сказала?

Вэлеец отпустил мои пальцы. Улыбка смягчила его черты, но в зале точно заперли все окна и разожгли факелы. Душно, просто дышать нечем. Все мысли вылетели из головы, тело словно превратилось в деревяшку: Альберт медленно спускался по лестнице. Красивый. Какой же он красивый… А еще высокий — рядом с ним я никогда не чувствовала себя туанэйской сосной. Еще миг — и он меня заметит. Поймет, что я вырядилась для него, прочтет мои мысли, а я умру от стыда.

К счастью, объявили следующих гостей.

— Виконт Лефер и леди Луиза Лефер.

Альберт обернулся: какая-никакая, а передышка.

— Мне нужно переговорить с леди Луизой.

Взгляд Винсента щекотал затылок: никто другой не умеет так тяжело смотреть, но мне было все равно. Я чуть ли не бегом направилась к лестнице, по которой Луиза спускалась под руку с отцом. В бледно-лиловом платье ее фигура напоминала песочные часы: тонкая талия перехвачена пояском, украшенный кружевом лиф подчеркивал высокую грудь. Невеста брата вся светилась. Не двигалась, а плыла, дарила улыбки направо и налево, принимала восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин.

— Тереза! Я скучала по вам! — Она безо всяких церемоний поцеловала меня в щеку. — Угадайте, кто к нам идет?

Передышка кончилась: брат уже направлялся к нам, а вместе с ним Альберт. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, я с силой сжала запястье Луизы.

— Тереза, — ее голос доносился словно издалека, — просто улыбнитесь и начните разговор. Кстати, рука мне еще понадобится.

Легко сказать! Я медленно разжала пальцы, а брат уже целовал руку невесте.

— Леди Луиза, подарите мне танец?

Музыка стала громче, голоса стихли. И Уитморы только что открыли бал первым вальсом.

— Разумеется, ваша светлость.

Время замедлило бег и остановилось. Никого больше не существует: только я и Альберт. Испытующий взгляд раскосых глаз встряхнул мое самообладание, в который раз превращая его в жалкую горстку пепла. По тонким губам скользнула улыбка — мне все время кажется, что я сумею ее поймать, но нет — она лишь тень, которая всегда в прошлом. В воспоминаниях, равно как и поцелуй, и легкое пожатие пальцев.

Вот он, передо мной. Изящный и галантный, самый прекрасный мужчина в мире, а я снова забыла все, чему меня учила Луиза.

— Леди Тереза, вы очаровательны.

Низкий шелест его голоса завораживает. В голове пустота, только сердце колотится о ребра.

— Надеюсь, ваш первый танец еще свободен?

Они все свободны для вас. Я вся свободна для вас. Сколько раз я представляла это мгновение? Не счесть. Тугой комок в груди тает, дышится легко: оказывается, дарить Альберту улыбки совсем не сложно. Во мне нет изящества Луизы или хрупкости Лавинии, зато есть искреннее желание покорить этого потрясающего человека.

— Увы, — резкий сильный голос с акцентом.

О, чтоб тебе провалиться!

— Вы что-то хотели, милорд? — жестко интересуется Альберт. Он умеет говорить так, что хочется подсесть ближе к камину, но мужчина смотрит только на меня.

Жаль, здесь нельзя использовать магию! И к счастью, потому что в груди бурлит яростная, темная сила.

— Прошу прощения, но… я уже обещала вальс.

Мужчине, даже имени которого не знаю.

Тереза, ты идиотка!

— Что ж, мне остается только ждать следующего, — сейчас взгляд лорда Фрая жесткий и цепкий. А мой демон-тебя-забери кавалер тем временем увлекает меня в зал, в круговерть танцующих пар.

— Не переживайте. Он же сказал, что дождется.

Он улыбается, в глазах мелькает насмешка. А мне не смешно. Совсем не смешно!

— Не могли сделать вид, что мы не знакомы?

Пальцы подрагивают от напряжения, но я еще ни разу не оступилась. Хотя стоило бы отдавить этому наглецу ноги за испорченный вечер.

— Мы и так не знакомы.

— Разве?

— Вы не знаете моего имени.

— Знаю, — возражаю я. Не могу же я с ним соглашаться.

— И как меня зовут?

Я демонстративно рассматриваю его галстук и кусаю губы: разговаривать во время танца совсем не обязательно. Он ведет уверенно, плавно — именно о таком вальсе я и мечтала, только с Альбертом. Рука вэлейца покоится на моей талии, притягивает к себе до неприличия близко. Его запах — терпкий, будоражащий аромат лаванды. От ладони по спине расходится странное пугающее тепло. Я пытаюсь отстраниться, но он держит крепко. Ладонь под его рукой даже через перчатку полыхает жаром.

— Анри, — неожиданно произносит он. — Вы так смотрите на мою шею, потому что хотите меня задушить или я неудачно побрился?

Имя ему идет: мягкое и жесткое одновременно. Отмечаю шрам чуть повыше виска, у самой линии волос. А вот шея у него крепкая, такую просто не свернешь. Откуда он свалился на мою голову? Со своими улыбочками, со своими ореховыми глазами, со своим… смехом — низким, негромким… таким заразительным! У меня, может, траур по утраченным надеждам, но уголки губ неудержимо ползут в стороны. Приходится их плотно сжимать.

— Вряд ли мне хватит сил.

— Вы жестокая женщина.

— Почему вы пригласили меня, Анри?

— Потому что вы мне интересны.

Дыхание сбивается, когда он притягивает меня к себе еще ближе. Аромат лаванды становится сильнее, смешивается с запахом горького шоколада. Мне давно никто не говорил, что я интересна, даже Винсент и Лавиния. Все потому что…

— Во мне нет ничего интересного. Об этом вам скажет каждый в зале.

— В этом зале только о вас и говорят.

Говорят обо мне? Единственное, о чем стоит говорить, — моя страшная сила, но о ней никому не известно.

— Следующий вальс?

Танец закончился, но он по-прежнему удерживал меня за талию, недопустимо близко. На нас смотрели все, но он смотрел только на меня. Когда наши пальцы успели переплестись?

— Нет.

— Я настаиваю.

— Отпустите.

— Еще один вальс, Тереза.

Да где его манеры? Или он не понимает, что творит?!

— Хорошо, — еле слышно прошипела я, — будет вам еще один вальс. Довольны?

— Вполне.

Он отступил и даже склонил голову, я же подхватила юбки и поспешила прочь. Стоило больших трудов не сорваться на бег: взгляды гостей были прикованы ко мне. Всевидящий, я не собиралась нарушать все правила, какие только можно. Просто явилась на бал в платье, которому позавидует любая, откровенно глазела на наглеца, который откровенно глазел на меня, танцевала с ним вальс, а потом застыла в его объятиях, как статуя.

Внутри все клокотало, словно я глотнула живой огонь, вокруг мелькали лица: бледное матушкино с плотно сжатыми губами, изумленное раскрасневшееся — Лавинии. Я наткнулась взглядом на Луизу и Винсента: ее глаза горели недоверчивым восторгом, брат же застыл изваянием — убийственно-хмурый. Смотрел на меня и Альберт — внимательно, пристально, холодно, и это стало последней каплей. Я расправила плечи, вздернула подбородок и направилась к двустворчатой двери, ведущей в сад. Медленно, спокойно, мимо папоротников и розовых кустов, по каменным ступенькам вниз.

Ветерок коснулся обнаженных плеч, и я обхватила себя руками: после случившегося не так-то просто прийти в себя. Разве что дышалось здесь не в пример легче: вместо перемешанных запахов парфюма — ароматы цветов, вместо людей — лабиринты живых изгородей, редчайшие растения со всего света. От иньфайского золотого бамбука до кардонийских тюльпанов, оттенкам лепестков которых могла бы позавидовать даже радуга. Матушкина оранжерея тоже была великолепна, но мне не нравилось, когда цветы прячут под стеклянным колпаком.

Мимо прошли пожилые джентльмены, о чем-то яростно спорящие, на соседней аллее мелькнула пара. Камилла Уитмор? Рассмотреть я не успела: они быстро скрылись за поворотом, но мужчина явно не был ее мужем. Сердце давно забыло, как это — биться в нормальном ритме, юбки трещали под сжатыми пальцами. Почувствовав тонкий приятный аромат, я ускорила шаг, петляя в лабиринтах дорожек. Вот она, сиреневая аллея, уставленная белоснежными каменными скамейками.

Девять лет назад я пряталась здесь, после того как пролила пунш на леди Энн. Она неудачно развернулась и кроваво-красный напиток выплеснулся прямо на пышные бледно-розовые юбки. Я слова не успела сказать, как она залилась слезами и заголосила, что я сделала это из зависти, потому что ее чаще приглашают на танцы. Нас тут же окружили подружки леди Энн и просто сочувствующие: поразительно, какую поддержку способна обрести рыдающая девица. Только ленивый не попытался меня пристыдить, я же ответила, что так ей и надо. А потом сбежала сюда.

Все в прошлом. Все это, как и танец, и взгляды, и осуждение. Я закрыла глаза, наслаждаясь нежным запахом сирени и одиночеством.

— Недурственно.

О нет.

— Вы меня преследуете или мне сегодня просто не везет?

— А как вам больше нравится?

Я зло взглянула на подошедшего. Смуглая кожа и такие медовые волосы… Да он весь состоит из контрастов! На нем не было фрака, просто темный сюртук, а шейный платок он, видимо, потерял где-то по дороге вместе с жилетом: расстегнутая на две пуговицы белая рубашка открывала смуглую грудь.

— Мне не нравится никак. — Я поспешно отвела взгляд. — Вы хоть понимаете, что натворили?

— Привлек внимание к самой красивой женщине на этом балу.

От того, как это было сказано — тихо, мягко, вкрадчиво, по коже побежали мурашки.

— Если желаете извиниться, вы не с того начали. А теперь оставьте меня в покое.

Анри надломил веточку сирени и протянул ее мне. Сразу видно, вэлеец: в Энгерии сирень дарят как предложение руки и сердца. Представляю его лицо, когда он об этом узнает.

— Сорванные цветы пахнут смертью, — сказала я, принимая тонкий стебелек и проводя пальцами по полупрозрачным лепесткам. — А еще вы только что сделали мне предложение.

— А вы только что его приняли.

Ладонь Анри уверенно легла мне на талию, наши пальцы снова переплелись, а потом он меня поцеловал. Мягкие теплые губы скользнули по моим, размыкая, от скользящего прикосновения языка по телу прошла дрожь. В ту же минуту меня обожгло магией — яростной, проникновенной, могущественной, порыв ветра взметнул вокруг нас опавшие лепестки, крошка гравия впилась в кожу тысячей игл, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как полыхало мое запястье. Я рванулась назад, прижимая руку к груди.

Мой. Первый. Поцелуй!

И с кем!

— Что вы наделали?! — звенящий яростью голос Винсента ворвался в сознание.

Я перевела взгляд на дорожку, и мне подурнело окончательно: рядом с братом стоял Альберт. Он видел, как я… как я обнимаюсь с…

— Всего лишь поцеловал жену.

Всполохи силы прокатывались над садом Уитморов, как отголоски далекой грозы. Вэлеец подтянул рукав: его запястье обвивал обручальный браслет. По нему, точно напоенная магией кровь, струился поток золотистых искр, понемногу складываясь в четкий узор. Не снимая перчатки, я могла сказать, что у меня такой же. Эти символы мне показал винехейш.

5

А.Ф., А.Ф., А.Ф.! Знала бы я, какую подлянку готовит мне винехейш!

Кинжал с мягким хрустом вошел в дерево. Я подошла, выдернула его и снова отступила на несколько ярдов. Замах — бросок — и легкий треск многострадальной доски, на которой уже живого места не осталось. Лучше уж на ней, чем на ком-то еще, если мою ярость сразу не направить в нужное русло, ничем хорошим это не кончится. Луни то и дело недовольно ворчал: он всегда меня чувствует. Чувствует, если так можно выразиться в отношении зомби, который уже двадцать два года не упокоен и на покой не собирается. Чему я несказанно рада — с ним приятно разговаривать: никогда не спорит, а в отличие от живых людей еще и никогда не предаст.

А.Ф.! Вопреки моему наивному предположению вовсе не лорд Альберт Фрай. Анри Феро, граф де Ларне, чтоб ему сдохнуть на месте! Вот и верь после этого армалам.

Шаги на лестнице — это кто там такой самоубийца? Я резко указала в сторону дальних подвалов, где в Темные времена во время войн и набегов находились камеры узников. Луни поднялся и беспрекословно потопал из залы. Роста в нем под два метра, силищи — как в носороге. Как я совсем крохой умудрилась вытащить этого увальня с той стороны, не понял даже отец. Но именно с того дня моя жизнь была предрешена.

— Тереза, можно к вам?

К чему спрашивать, если уже вошла?

Луиза застыла в дверях, расширившимся глазами оценивая размах бедствия. А посмотреть было на что: свет факелов озарял искромсанные в щепки столбы, валяющаяся неподалеку сабля, позаимствованная в оружейном зале Мортенхэйма, теперь сгодится только для выставок. Настенное деревянное полотно ощерилось ранами от кинжала, куча тряпья на топчане превратилась в истлевшие ошметки. Некоторые считают, что сила некромага распространяется только на живую материю. Наивные! Обратить в тлен можно все.

— Нет, — резко сказала я.

— Что — нет?

— Я не стану говорить с Винсентом.

— Почему?

— Он знал, но ничего мне не сказал.

На этой мысли ядовитая ярость снова побежала по венам, я рванула кинжал с такой силой, что дерево жалобно треснуло, а спустя миг отозвалось тоненьким хрустом под новым броском.

— Уходите.

Луиза подошла ближе. Ее тень метнулась по плитам подземелья, дрогнула и вползла на стену.

— Тереза, он знал об этом немногим больше вашего.

— Он знал.

Она перехватила мою руку до того, как я снова вцепилась в кинжал. Я вперила в нее свирепый взгляд, но Луиза и не подумала отступить. Не знаю, чего в этой женщине больше: смелости или глупости.

— Винсенту сейчас не лучше, чем вам. Он просил графа подождать, для него случившееся у Уитморов стало…

— Ай бедняга!

— Тереза, поговорите с ним.

— Я же сказала: нет.

— Не хотите говорить с Винсентом, поговорите с графом де Ларне. Попросите его…

— Вы рехнулись?

Я резко вырвалась и отступила. Нет, она точно не в своем уме. И чем дальше, тем больше в этом убеждаюсь. Я — Биго, стану о чем-то просить какого-то вэлейского мерзавца?

— Поговорите с ним! Расскажите о своих чувствах.

О да. Я расскажу ему о своих чувствах — к Альберту! А потом в подвале Мортенхэйма найдут хладный труп вэлейца. Ничего личного, просто некоторые истории убивают.

— Обо всем можно договориться.

— Так, как вы договорились с моим братом?

Луиза слегка побледнела, я же сложила руки на груди и с вызовом посмотрела на нее. Нечестно, знаю: не так давно их связало смертельное заклятие на крови, из-за которого они поначалу друг друга чуть не поубивали. Но я не просила ее приходить и изображать добрую фею.

— Вы прекрасно знаете, что я этого не одобряю.

Не одобряет? Гм, как-то это мягко сказано. Я слышала, в каких выражениях она объяснялась с Винсентом по поводу поступка отца. Вот только ее неодобрение мне ничем не поможет.

— Я не стану с ним разговаривать.

Винсент найдет способ убедить графа де Ларне расторгнуть наш брак, после чего тот пушечным ядром полетит в сторону Вэлеи. А если решит остаться, очень сильно об этом пожалеет! Равно как и о том, что сразу не дал мне развод.

— Граф де Ларне…

— Самовлюбленный идиот. Он обещал Винсенту, что не приблизится ко мне до тех пор, пока мы не будем представлены…

— Тереза, вы были представлены. Попробуйте хотя бы…

— Я что-то не пойму, на чьей вы стороне?

— Поступайте, как знаете! — огрызнулась Луиза. — Только когда ваш муженек перекинет вас через плечо и потащит к себе, будет уже поздно. Потому что он имеет на это полное право.

О да. Пока что, согласно заключенному нашими родителями договору, он имеет на меня все права. Хоггарт откопал второй экземпляр в архивах отца, и за последние дни я изучила эту клятую бумажку до каждой буковки, до каждого крохотного пятнышка крови — моей и Анри, которые сливались воедино и заменяли наши подписи.

Обручальный обряд провели, когда я была совсем маленькой. Уже тогда мы считались мужем и женой, а скреплением договора стал — чтобы вы могли подумать — поцелуй после совершеннолетия! Очень символично, потому что любое заключение брака этим слюнообменом и заканчивается. Одно непонятно, почему новоявленный муженек так долго откладывал это счастливое событие. Хотя не наплевать ли.

— Если это все, что вы хотели мне сказать, вам лучше уйти.

Луиза подошла к стопке книг, лежащей в углу. Наклонилась и вздрогнула.

— История пыток и казней — от армалов до наших дней? Тереза!

Первые часы по возвращению в Мортенхэйм только это и читала, каюсь.

— Старинные брачные обряды.

Луиза вздохнула с облегчением, я же с силой сжала пальцы — наверняка на руках останутся синяки. Я до дыр затерла страницы про это древнее обручение, но ничего утешительного не нашла. Армалы веками заключали союзы — нерушимые, расторгнуть их можно было только по взаимному согласию сторон. Вот только они никогда не проделывали такого с детьми, потому что в отличие от современников были цивилизованными и разумными. Это в Энгерии женщину могут выдать непонятно за кого непонятно зачем, когда она еще не соображает, что это вообще такое.

— Уверена, все наладится.

Луиза приблизилась, мягко накрыла мою руку ладонью, но я стряхнула ее и отвернулась. С одной стороны, отчаянно хотелось вцепиться в нее и умолять остаться в Мортенхэйме, с другой — как можно скорее избавиться от ее общества. Она еще несколько минут стояла рядом — видимо, чего-то ждала, потом развернулась и вышла. Я слушала удаляющиеся шаги, пока они не затихли, резко выдернула кинжал. На этот раз не стала уходить далеко, просто била в дерево до тех пор, пока пальцы не свело судорогой. Отшвырнула его в сторону, и тонкому звону вторил жалобный вой Луни. Он хотя бы выть может, я — нет. Не умею. Не приучили.

Перед глазами снова замелькали строки, и меня затрясло от ярости.

«Браслеты связывают мужа и жену духовно и физически, и связь эта день ото дня станет крепчать. Разомкнуть их невозможно, пока живы оба супруга или пока они не заявят о нежелании идти по жизни рука об руку, вместе».

Хором, ага.

Определенно, первый пункт внушает надежду. Не то чтобы я хотела крови вэлейца, но… нет, все-таки хотела. Судя по книге, если убью его сейчас, у меня просто голова заболит. А вот если чуть позже, может какая-нибудь гадость приключиться. Армалы в прямом смысле разделяли с супругом жизнь и смерть, горе и радость, и что там еще положено разделять. Поэтому уход одного для другого становился страшным ударом не только в поэтическом смысле.

Тяжелые шаркающие шаги — снова притопал Луни. Положил огромную лапищу мне на плечо и заворчал. Я вздохнула, обняла его и уткнулась носом в сюртук. Чистый, выглаженный, пахнущий луговыми ромашками и тленом. Не знаю, кто как, а я за ним ухаживаю. Причесываю, переодеваю, даже гулять вожу, когда никто не видит. Непонятно, почему Луиза его в первый раз напугалась — ну сероват слегка, ну сосуды просвечивают. Для зомби так вообще шикарно выглядит. Не разлагается даже. Почти.

— Считаешь, стоит с ним поговорить?

Я задрала голову и заглянула в пустые стеклянные глаза.

Луни никак не считал, а я в этот миг подумала — почему бы и нет? В конце концов, терять мне особо нечего.

Знала бы Луиза, что на самые безумные мысли и необдуманные поступки меня наводит она! Взять хотя бы злосчастный бал, с которого все началось, но могу поклясться, даже Луизе никогда бы не пришло в голову сделать то, что собираюсь сделать я.

Барнс принял трость из рук Альберта, лорд Фрай направился в коридор, я же поспешно нырнула назад и перевела Дух.

Соберись, Тереза! Немедленно соберись!

— Леди Тереза?

Он вышел из-за поворота слишком неожиданно: я забыла и про реверанс, и про взгляд из-под ресниц, и про милую улыбку. За все время нашего знакомства мне ни разу не удалось понять, когда и что чувствует Альберт, да и чувствует ли что-то вообще. Зато сердце снова затрепыхалось, как рыбина на крючке, когда он поцеловал мои пальцы.

— Лорд Фрай, можем мы поговорить наедине?

Он слегка приподнял брови — похоже, мне все-таки удалось… что-то. Что-то да удалось. Глаза у него зеленые-зеленые, точно листва ночью под светом фонарей. Почему-то когда природа создает совершенство, она не задумывается, как будут чувствовать себя другие. Жаль, я рисовать не умею. Кожа у него светлая, но бледной не назовешь, волосы каштановые и коротко стриженные, по последней моде. А еще длинные, чересчур хрупкие на вид пальцы, вот только когда он брал меня за руку, я чувствовала исходящую от него силу.

— Думаю, Винсент не обидится, если я немного задержусь.

Это вряд ли. Если к Винсенту на минуту опоздать, потом можно выслушать много всего приятного, но… сейчас. Или никогда.

Мы прошли по коридору, и лорд Фрай открыл передо мной дверь в Зеленую гостиную. На миг окатило стыдом — горячим, удушливым, но я все равно уверенно шагнула вперед. Фисташковые обои плавали перед глазами вместе с мебелью, камином и статуэткой из лацианского стекла.

— Речь пойдет об графе де Ларне, я полагаю? Могу вас заверить, что делаю все от меня зависящее…

Знаю, что делаете.

— Поверьте, я вам искренне благодарна, но говорить хочу о другом.

В последние дни все с ног сбились, чтобы найти способ избавить меня от него, лорд Фрай — не исключение, и от этого на сердце самую капельку теплее. Но даже останься он безучастен, моих чувств это бы не отменило.

— Альберт, дело во мне. То есть в нас. В вас и во мне… то есть…

Я расправила плечи и решительно встретилась с ним взглядом:

— Я должна была поговорить с вами раньше. Пять лет назад, когда брат впервые представил меня вам. Или два года спустя, когда вы стали чаще бывать в Мортенхэйме и развлекать матушку беседами. Когда наша семья снова стала ужинать вместе: не ради приличий, а потому что вы нас помирили и объединили.

— На сезон я приехала из-за вас. Я бы никогда не осмелилась покинуть Мортенхэйм в своем возрасте, и тем более не решилась на такой дерзкий наряд.

Я глубоко вздохнула и сцепила руки — так, что заломило пальцы.

— Мои чувства к вам родились не вчера, но я молчала, потому что… Не знаю почему, это все неважно, и прошлое я изменить не могу. Зато могу изменить настоящее. Альберт, я люблю вас.

Признание далось непросто, но голос не сорвался. Своды Мортенхэйма не покосились и не рухнули, не погребли меня под завалами. Дыхание не прервалось — напротив, стало как-то легче, даже в груди больше не жгло.

— Я польщен, — он сжал мои руки, и меня затрясло. — Польщен тем, что вы обратили на меня внимание, тем, что приехали в Лигенбург ради меня и тем, что решились вызвать на откровенный разговор. Вы удивительная женщина.

Слишком много комплиментов на одну невзрачную меня. Неужели?..

— Откровенность за откровенность, леди Тереза. Я женат.

Я отняла руки, отшатнулась.

Женат?

Всевидящий, этого не может быть! Никакой жены в Мортенхэйме ни разу не было. На бал Уитморов он приезжал один, и на Зимний праздник — тоже! А ведь они с Винсентом лучшие друзья! Он знал об этом? Да почти наверняка знал!

Вот теперь на меня что-то рухнуло, по ощущениям — всей тяжестью могильной плиты из фамильного склепа. Плечи сгибались, а мертвый холод проникал в каждую клеточку тела, отравляя изнутри.

— Почему я никогда ее не видела? — прозвучало зло.

Да я о ней даже никогда не слышала!

Он шагнул вперед и оказался со мной лицом к лицу. В глупых мечтах Альберт меня целовал, я дрожала в его объятиях, а холод в душе таял, точно лед в бокале в летний день. Нет, теперь мне уже никогда не отогреться.

— У меня много врагов, миледи.

Врагов? На государственной службе? Ну да, наверняка много, он же занимается безопасностью при дворе или чем-то вроде — Винсент особо не распространялся об этом.

— У Винсента тоже, но он не прячет свою невесту.

Глупый упрек: Луиза едва не погибла из-за политических игр брата.

— Вы ее прячете? Закрыли в милом уютном домике и никому не показываете?! Как она, рада такой жизни?

Он попытался взять меня за руки, но я отпрянула.

— Уходите! Не нужно жалости.

Особенно вашей.

Может, у них и дети есть?

Дура, какая же я дура!

— Леди Тереза, я бы не позволил себе жалеть вас. Вы достойны восхищения, а ваш избранник станет самым счастливым человеком.

Да что вы говорите! Один уже стал. Стоит и светится от счастья… с другой!

Но светился Фрай не от счастья, он просто выделялся из той непроглядной тьмы, которая расползалась от меня: черное облако, отравляющее все живое. Он его не видел, никогда не увидит — просто в такие минуты людям становится рядом со мной не по себе, и они стараются сбежать из комнаты. Альберт же даже на шаг не отступил, но я не хотела, чтобы оно коснулось его хотя бы случайно.

— Уходите! Забудьте обо всем, что я вам наговорила. Убирайтесь!!!

Лицо его тронуло что-то похожее на сожаление: уголки губ опустились, в глубине глаз мелькнула затаенная боль. Альберт молча поцеловал мою руку и вышел, я же без сил рухнула в кресло.

Воздух в гостиной стал вязким, цвета утратили яркость. Ни звука, ни дуновения ветерка, только глухие удары сердца звенели набатом: на грани между жизнью и смертью пустота сильнее всего. Обои поблекли, а лацианская танцовщица на каминной полке напоминала лоскут призрачной тени, холодный бесцветный сгусток стекла. Я смотрела на пепельно-мертвенные портьеры и улыбалась, видеть мир через призму смерти не страшно. Куда страшнее смотреть на жизнь через розовые очки.

6

Яркий солнечный свет лился через огромные эркерные окна, от этого просторный кабинет Винсента казался еще больше. Я старалась не смотреть на кресла и оттоманку: темно-зеленая обивка напоминала мне о малой гостиной и состоявшемся недавно разговоре. А вот стеллажи с книгами мне нравились. Знания и шелест страниц — моя стихия.

— Как поживают матушка и Лави?

— Посещают все приемы, на которые успевают добраться. Я пока им ничего не говорил.

К счастью. Пусть продолжают думать, что я сбежала с сезона.

В уголках губ Винсента залегли глубокие складки, в глазах — усталость. Он побледнел, осунулся: в последние дни почти не вылезал из своего кабинета в Мортенхэйме — в перерывах между балами, приемами и делами в парламенте. Даже с Луизой умудрился поссориться, она написала мне, что мой брат — грубиян, и место ему на конюшне, а не в палате лордов. Ничего, это пройдет: они друг без друга долго не могут.

— Мы с Хоггартом изучили договор вдоль и поперек. Консультировались с лучшими юристами. Обряд не противоречит нашим законам, поскольку был проведен с согласия и по воле родителей несовершеннолетних жениха и невесты.

Энгерия! Высокоразвитое общество, в котором до сих пор могут признать такую дикость. Хотя женщин вообще ни о чем не спрашивают.

— Лорд Фрай лично ездил в Варру.

При упоминании Альберта сердце надсадно заныло, но… Никто не виноват, что все эти годы я была настолько слепа. Лорд Фрай — благородный, состоявшийся мужчина — свободен? Смешно. Было бы. Если бы не хотелось в кровь разбить руки всякий раз, когда вспоминаю об этом.

— Ваш брак заключен в Вэлее, но перед этим отец и родители де Ларне заручились поддержкой варрского кардинала. — Брат скривился, словно каждое слово причиняло ему боль. — Все законно.

Вот так. Не будь благословения кардинала, оставалась бы маленькая церковная лазейка, но увы. Отец все просчитал, а Луиза оказалась права — мне придется отправиться в дом к новоиспеченному супругу, придется поехать с ним в Вэлею. По-плохому. А по-хорошему… Я не умею договариваться. Не умею просить.

— Не мог же он отказать герцогу де Мортену, взнос которого в церковную казну больше годового дохода маленького государства.

В словах Винсента была бессильная горечь, но что самое странное, мне вдруг стало все равно. Настолько, что словами не передать.

Я посмотрела через плечо брата — за окном раскинулся парк, больше напоминающий лес. Залитые солнцем деревья жались друг к дружке, переплетаясь кронами. В детстве я любила бесконечно бродить по дорожкам под оханье и причитание няньки. Ей было невдомек, почему юная леди, вместо того чтобы играть в куклы, обнимается с деревьями или часами сидит на земле, как простая крестьянка. Я же тянулась к жизни, потому что смерти мне хватало через край. С возрастом это прошло: я полюбила смерть, книги и одиночество.

— Почему отец мне ничего не сказал?

И впрямь. Столько было разговоров о достойном для меня муже, но никогда — о графе де Ларне. Отец растил нас с мыслью, что мы особенные, наверняка он выбрал его по тому же принципу, по которому в свое время обратил внимание на Луизу Лефер. Сильная магия старинного рода. Помешанный на магии, Уильям де Мортен частенько заявлял, что «породу надо улучшать», как будто мы были собаками или племенными лошадьми. Он женился на матушке, потому что та несла в себе древнюю кровь некромагов. Скрытую силу, которая проявилась во мне.

О, как отец хотел сына с таким могуществом! Но ему не повезло: родилась я.

— Хоггарт трясся от страха, когда нашел эту бумажку. Уверял, что все действующие документы после смерти отца предоставил мне. На самом деле неудивительно, что договор оказался в архиве: родители де Ларне погибли, когда ему было шесть. Ваш супруг долгие годы считался пропавшим без вести, только после совершеннолетия занялся восстановлением титула, земель и наследства.

— Это он сам вам рассказал?

Винсент кивнул.

— Лорд Фрай проверил его слова. Воспитывался он в Маэлонии, у дальнего родственника отца. Все правда.

А что могло оказаться неправдой? Мой муж — вовсе не мой муж? Невозможно. В отличие от обычного, такой договор не подделать, магию крови не обмануть. Браслет на моей руке появился потому, что я — жена Анри Феро, графа де Ларне. На этой мысли мне отчаянно захотелось что-нибудь разбить. Желательно, о супружескую голову.

— Какая у него сила?

— Этого я не знаю, — Винсент положил руки на стол и сцепил пальцы. — Сами понимаете, после его поступка наши отношения далеки от дружеских.

Наверняка что-нибудь связанное со стихиями, хотя… Помню, отец пытался подыскать мне супруга из рода сильных целителей, даже ездил в Лацианскую республику, но вернулся ни с чем. Как же я радовалась тогда!

— Одно ваше слово — и вы никуда не поедете.

Мой брат — человек дела. Скажи я это самое слово, Анри придется привести под стены Мортенхэйма армию, чтобы меня получить.

Скандал, какой это будет скандал! Шутка ли — не отдать женщину законному мужу. Это перевернет все устои, перетряхнет Энгерию так, что имя Винсента еще долго будут полоскать в газетах. Если же Анри попытается увезти меня силой…

Я сжала край письменного стола так, что побелели пальцы.

Эта волна сметет всех нас — и матушку, и сестру с ее хрустальными мечтами, и Луизу, которая готовится к свадьбе. Сейчас Лави пляшет на балах, но будет вынуждена запереться в Мортенхэйме, как я. Луиза заказала ткани и ждет первой примерки, но после такого свадьбу наверняка придется отложить. А ведь они с Винсентом не так давно пережили самый настоящий кошмар! И вот сейчас снова…

Любой другой на его месте охотно вручил бы меня мужу. Другой, но не мой брат. И я не позволю ему окунуться в этот кошмар.

— Я хочу поговорить с графом де Ларне.

Винсент нахмурился:

— Тереза…

— Я найду способ получить развод.

Брат покачал головой:

— Вы знаете, что я уже говорил с ним об этом. Неоднократно.

— То были вы.

Гордость обжигала грудь, но я упрямо сжала губы:

— Ни один мужчина не захочет держать при себе женщину, которой он неприятен.

Винсент молчал долго, я уже начинала думать, что меня посадят под замок, а спустя пару-тройку дней начнется осада, когда услышала:

— Ваше право. Я приглашу де Ларне в Мортенхэйм.

Я надела любимое платье: черное, с кремовым воротником под горло и тонким кремовым кружевом на рукавах. Волосы стянула в пучок и спустилась в библиотеку, где дожидался мой… гм, супруг. По правилам приличия следовало принимать его в гостиной, но если уж эта встреча должна состояться, она состоится на моей территории и на моих условиях. Здесь — среди высоченных стеллажей с книгами, пахнущих пылью, бумагой и кожей, в полумраке задернутых портьер и тишине.

Чай уже подали, но он к нему не прикоснулся. Когда я вошла, стоял у каталога и листал его с явным интересом. Кто-то приказал раскрыть занавеси, и сейчас библиотеку заливал яркий солнечный свет. Он расплескался по столам и диванам, подчеркивая контраст темно-красной обивки и черного дерева.

— Замечательная библиотека.

— Благодарю.

Я еще не решила, как с ним держаться, но позволять ему чувствовать себя хозяином положения не собиралась. Достаточно того, что однажды ему удалось застигнуть меня врасплох.

Анри захлопнул книгу и посмотрел на меня. Себе он не изменял: все те же вольности в одежде, все тот же насмешливый взгляд. И еще эти длинные волосы… Никогда не любила длинноволосых мужчин! А теперь так вообще терпеть не могу!

— Тереза, у тебя траур?

— Леди Тереза.

— Говорить с молодой красивой женой, как с престарелой родственницей? Это не мое.

— Я вам не жена. Вы обманом принудили меня к замужеству.

— Не обманом, а хитростью. Это разные вещи.

— Неужели?

— Для завершения обряда поцелуй должен быть добровольным, — Анри коротко улыбнулся. — Так что да, Тереза. Разные.

Ах, так?

Я сложила руки на груди и кивнула в сторону одного из столов, где дымился чайник, стояли белоснежные чашки и блюдца, расписанные птицами и цветами.

— Не люблю чай.

— Что же вы любите?

— Кофе. Черный. Без сахара.

Редкостная гадость. Как это вообще можно пить?

— В любом случае, прошу.

Мы прошли к окну, я устроилась на стуле, но Анри садиться не стал. Предпочитает стоять? Его дело.

— Я хотела поговорить о нашем неловком положении.

— Внимательно слушаю.

— Я не рассчитывала выходить за вас замуж.

Я сказала «за вас»? О, чтоб мне провалиться!

— Это я уже понял.

Я сжала руки в кулаки, досчитала до трех и… не стала наливать себе чай. Пока есть желание плеснуть в лицо собеседника кипятком, лучше держаться подальше от искушения.

Анри облокотился о спинку моего стула, наклонился, и его дыхание легко скользнуло по шее — как раз там, где заканчивался жесткий высокий воротник и начинались волосы. Стало слегка щекотно, вдоль позвоночника побежали мурашки.

— Будьте так любезны, сядьте. Я не привыкла разговаривать спиной к собеседнику.

— Так повернись.

Я прищурилась и обернулась: он склонялся надо мной, недопустимо близко. Его губы были совсем рядом, весьма некстати вспомнился наш поцелуй. Все мысли и умные слова разом вылетели из головы, я забыла, о чем хотела сказать. Ладони вспотели, захотелось немедленно отодвинуться, а еще лучше — пересесть, но… нет. Я не собираюсь играть по его правилам и уж тем более поддаваться.

— Мне нужен развод, Анри.

Вместо ответа он провел пальцами по моей щеке — мягко и в то же время настойчиво, в висках застучала кровь. Я отшвырнула его руку и вскочила. Внутри бурлила магия — яростная, как сама первозданная тьма. Временами мне и самой казалось, что однажды я не сумею с ней совладать, но сейчас было бы даже приятно позволить ей вырваться наружу.

— Не смейте ко мне прикасаться!

— Я буду прикасаться к тебе, сколько захочу.

— Не слишком ли много вы на себя берете?

— Отнюдь. Я и так слишком долго позволял твоему брату и его прихвостню копаться в моем прошлом.

Он это сейчас… об Альберте?! Ты кого прихвостнем назвал?!

Я бросилась на него, но пощечины не вышло: мою руку перехватили молниеносно, и так же молниеносно вывернули за спину, прижимая меня к себе. От боли искры из глаз посыпались, я закусила губу.

— Никогда больше не пытайся меня ударить. По крайней мере, пока я сам не попрошу.

Удивительно, но хватка ослабла — ровно настолько, чтобы можно было двигаться без боязни вывихнуть запястье, он перехватил вторую руку и мягко завел ее за спину. Я всегда стеснялась своего роста, сейчас же приходилось стоять, запрокинув голову — такой Анри был высокий. Браслеты пальцев жгли запястья раскаленным железом, словно полыхающий в ореховых глазах золотистый огонь собирался в его сильных руках, а я не могла отвести взгляд от красиво очерченных губ. Одно лишь воспоминание о поцелуе — и внутри все сладко сжимается. Демоны!

— Где вы были все это время?

— Разбирался с делами семьи. Развлекался. Путешествовал. Спросите у брата, у него на столе наверняка полный отчет о моей жизни.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Я рванулась, но мягкость захвата оказалась обманчивой.

— Почему бы вам дальше не развлекаться без меня? — прорычала я, безуспешно пытаясь брыкаться. Добилась только того, что меня плотнее притянули к себе. Моя грудь прижималась к его, пожалуй, слишком бесстыдно. Соски напряглись, а корсет стал непростительно тесным.

— С тобой интереснее.

Укусить его, что ли?

— Вам наплевать, что меня от вас тошнит?!

— Сильно?

Под жарким взглядом я окончательно потерялась, снова дернулась назад — на этот раз удачно, отступила на несколько шагов.

— Вы отвратительны!

Анри смотрел спокойно и отстраненно, точно не слышал моих слов.

— Предлагаю поступить так: ты переезжаешь ко мне и мы остаемся в Энгерии до свадьбы твоего брата. Если у нас не заладится, я дам тебе развод.

— А если я откажусь? — процедила я, растирая запястья, стараясь стряхнуть память о его прикосновениях.

— Я увезу тебя в Вэлею. Мы оба прекрасно знаем, что помешать этому не может никто.

Мерзавец! Какой же он мерзавец!

Выставлю его сейчас — получу небольшую отсрочку, вот только какой ценой? Чем портить жизнь своим близким, лучше портить ее Анри де Ларне. Заслужил!

— Вы об этом пожалеете!

— Или тебе понравится.

Он прищурился и протянул мне руку, но я вызывающе сцепила пальцы за спиной.

— Моего приданого вы не получите. В договоре прописано, что в случае развода все возвращается в казну брата.

Вот теперь его взгляд стал по-настоящему холодным, точно иней побежал по стеклу.

— Думаете, мне нужны ваши деньги, миледи?

О! Мы снова говорим уважительно! Да неужели?

— Понятия не имею, что вам нужно. Меня это совершенно не волнует.

Понравится, говорите? Да через пару месяцев вы будете умолять Винсента, чтобы взял меня обратно, или я не Тереза Биго!

7

Слова отказывались складываться в предложения, даже почерк выходил кривым, ногой и то симпатичнее написать можно.

Вместо того чтобы достойно принять ваш ответ, я на вас накричала.

Я недавно вернулась с конюшен после утренней прогулки: в ушах сквозь топот копыт все еще свистел ветер, перед глазами стояла грива, летящая черным пламенем, а напоенный весенними ароматами и прохладой воздух бил в разгоряченное лицо. Мимо проносились беседки, усыпанные гравием дорожки стелились серыми лентами, а чуть поодаль застыл большой пруд, в котором отражалось низкое темно-серое небо, готовое вот-вот обрушиться на Мортенхэйм проливным дождем. И оно обрушилось: какой это был ливень! Сплошная стена, врезавшаяся в зеркальную поверхность воды, вспоровшая ее хлесткими плетьми, и молнии, чертившие узоры от неба и до самой земли. Раскаты грома эхом разносились над землей, и, казалось, от них содрогается даже громада замка.

Когда я поднялась в комнаты, с меня лилось ручьем, выбившиеся из прически пряди липли к лицу. Мэри ахала, помогая мне раздеваться, но какой это был восторг! Летние ливни не похожи на трусливые осенние дождички, которые только и могут, что забираться за воротник и превращать землю под ногами в размокшее грязное месиво.

Пожалуй, это просто попытка оправдаться. Объяснить, почему я выставила вас, хотя должна была просить прощения за свои нелепые слова…

Какое-то время я смотрела на листок, а потом девятнадцатая попытка объясниться в чувствах лорду Фраю рассыпалась прахом. В прямом смысле: одной серой горсткой на столе стало больше, и я смахнула пепел своей любви на ковер. Идиотская это затея — писать мужчине, собираясь в дом к… будь он трижды неладен, мужу. Сначала надо разобраться с проблемой по имени Анри Феро, а потом можно и любовью заняться.

Какой смысл об этом писать? Все равно ведь не смогу рассказать правду. То, что из меня вырастил отец — повод для очередного скандала: девиц в Энгерии учат лишь простейшим слабеньким заклинаниям, потому что на другое они не способны. Все закономерно и предсказуемо: поскольку женщине у нас отводится исключительно роль матери и покорной жены, сила ей вроде как без надобности. Вот и отмерла, как хвостик, в процессе эволюции. Правда сейчас, когда магия в мире стремительно угасает, даже среди мужчин все реже встречаются сильные маги.

Негромкий стук в дверь — ив спальню вплыла матушка. Она уже опомнилась после новостей и выглядела спокойной, если не сказать счастливой. Даже собиралась устроить в нашу с де Ларне честь прием, отбиться от которого удалось только совместными с Винсентом усилиями. Аханий и причитаний было на несколько дней — как же, Тереза Биго вышла замуж без бала и торта размером с дом, моду на которые ввела ее величество Брианна.

— Тереза, вы уже собрались?

Иногда мне кажется, что смысл великосветских вопросов в том, чтобы сказать что-нибудь, когда больше сказать просто нечего. Лично я в таком случае предпочитаю молчать. Мои вещи — собранные и упакованные, лежали в соседней комнате. Поскольку матушка вошла не через окно и не через каменную кладку, как призрак, она наверняка их видела.

— Вы уверены, что не хотите отпраздновать свадьбу?

— Если и есть что-то, в чем я сейчас уверена, то как раз в этом.

— Но это так невежливо! Многие хотят засвидетельствовать вам свои наилучшие пожелания.

Ну что тут скажешь? Я не нуждаюсь ни в поздравлениях, ни в утешениях. Когда она уже себе уяснит, что не выходила я замуж? Не выходила!

Поскольку молчание затянулось, матушка обошла столик и села на маленький круглый пуфик у окна.

— Дорогая, попробуйте взглянуть на случившееся с другой стороны.

Уже взглянула: снизу, сверху и даже по диагонали. Разницы никакой.

— Вы уже не так молоды, как… Лавиния.

В переводе на искренний: девица на выданье не первой свежести.

— Возможно, этот брак откроет вам новые горизонты.

Перевожу: ваш последний шанс устроить свою судьбу и перестать мозолить мне глаза.

— Я бы хотела вам кое-что рассказать.

А вот это уже интересно.

— Первая ночь между мужчиной и женщиной…

Беру свои слова обратно. Это неинтересно. Ни капельки.

Для начала, я выросла за городом, у меня тут псарня под боком. И лошади: тот же Демон ни одного красивого хвоста с гривой не пропускал. Наше с ним утреннее прощание вышло не из легких — он чувствует меня так же, как Луни. Не представляю, как выдержу без них эти месяцы: доверять его в городские конюшни не хочется, а зомби в сундук не запихнешь. Точнее, запихнуть-то можно, но рано или поздно придется достать, и тогда у моего новоиспеченного муженька возникнут вопросы. Припугнуть его не помешало бы, но моя сила — не то, о чем стоит кричать на каждом углу.

— В целом, это не так уж и страшно, — подводит итог матушка.

Вижу: лицо у нее при этом такое, точно она проглотила палку. К счастью, я не слышала ни словечка из того, что она бормотала — умение уйти в себя на редкость полезная штука. Да я и не собираюсь становиться его женой по-настоящему. Нет-нет-нет, только не с этим мерзавцем, возомнившим, что какая-то бумажка и древний обряд, проведенный демоны знают когда, дает ему право распоряжаться мной, как своей собственностью.

— К тому же граф де Ларне — весьма привлекательный мужчина.

Да я лучше голой по площади короля Витэйра пройдусь! Стоит только увидеть эту самоуверенную физиономию и насмешливую улыбочку на красивых губах, как хочется… Гм. Ладно, оставим тему его губ.

— И достаточно опытный, я уверена.

Нет, это выше моих сил.

Я вскочила, чудом не смахнув со стола чернильницу. Как-то Луиза тоже попыталась завести об этом беседу — в смысле, не об Анри, тогда его еще и в помине не было, о близости с мужчинами. Пришлось зажать уши и долго мычать до тех пор, пока она не поняла, что это бесполезно.

— Матушка, скоро приедет экипаж. И еще я обещала переговорить с Винсентом.

— Девочка моя!

Ее светлость протягивает ко мне руки. Не знаю, насколько искренни ее объятия, но сейчас мне это не важно. Я обнимаю ее, и запах духов, пикантно-терпкий: фрезия, ирис, полынь — на миг возвращает меня в детство. Во времена, когда я еще не боялась толпы и не представляла для отца ни малейшего интереса. Туда, где матушка чаще брала меня на руки, и, кажется, я даже помню ее улыбку — еще не такую горькую и ядовитую, как спустя несколько лет.

Мы вместе выходим из комнаты: я якобы иду «переговорить» с Винсентом, на деле же просто хочу избежать долгих прощаний. Чтобы случаем не наткнуться на Лавинию — она тоже считает, что я слишком остро все воспринимаю, или кого-нибудь еще, спускаюсь в подземелье. Здесь гораздо спокойнее — слуги сюда не заглядывают, потому что погреб находится в другой части замка. А еще здесь есть призраки. Бестелесные создания, которые обитают на грани, полупрозрачные и совершенно безвредные — если не влить в них силу. По сути, что такое призрак? Слепок с сильной эмоции — ужаса, боли или любви, это не человек и не его душа, как принято считать, просто память о нем. Тень.

Обычные люди их видеть не могут, поэтому все россказни о витающей над кроватью белой фигуре или полупрозрачной даме с перерезанным горлом — бульварные ужасы. Зато призраков можно почувствовать: они — часть неживого мира, поэтому приносят за собой холод. Вот и сейчас парочка шляется из угла в угол, а точнее, парит. На меня они не обращают никакого внимания. Поначалу еще пробовали мельтешить и бросаться, но довольно скоро поняли, что это бессмысленно. Некоторые уже совсем прозрачные. Ничего, растают когда-нибудь.

— Я скоро вернусь, — доверительно сообщаю я, и Луни недовольно ворчит. — И обязательно буду тебя навещать.

— Тереза.

Надо же, даже не заметила, как Винсент спустился. Позавчера у нас был нелегкий день: ему пришлось принимать газетчиков и всякую шушеру, которые требовали комментариев по поводу моей скоропалительной свадьбы. И здесь он принял удар на себя — отказался встречать их вместе с моим муженьком, заявил, что прием состоится позже, а ко мне не подпустил никого.

— Вы не передумали?

Качаю головой. К счастью для всех, я не привыкла сомневаться в своих решениях.

— Будьте осторожны с де Ларне, Тереза. Он не так прост, каким хочется казаться.

Ни капельки не сомневаюсь. Хитрый самовлюбленный мерзавец.

— Не показывайте ему силу.

— А если мне захочется развеять его по ветру?

Ох, наконец-то улыбнулся. Улыбка на лице брата — явление редкое, как солнечный день осенью.

— Тереза, я не шучу. Просто будьте с ним осторожны.

— Вечно вам какие-то заговоры мерещатся.

— Вы моя сестра. Не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

В тех кругах, где вращается Винсент, заговоры и впрямь на каждом шагу, но ко мне они не имеют никакого отношения. Скучнее моей жизни только история развития арнейского — четырехтомник авторства Моллена Тоне. Как бы ни хотелось верить в темное прошлое Анри, которое позволит шустро избавиться от супружества на законных основаниях, надежды эти напрасны. Граф де Ларне — такой же, как отец. От меня ему нужны дети, и ничего кроме. Здоровые дети с сильной магической кровью. Ну и еще имя моих предков — Биго, де Мортен, чтобы не стыдно было родословную составлять.

— Со мной ничего не случится, Винсент.

— Если вам понадобится помощь, только скажите. Если он оскорбит вас хотя бы словом…

Оскорбил, раз десять уже. В Энгерии это не считается: джентльмен должен быть учтив и галантен, мужу позволено все.

Я поправляю Луни манжеты и киваю ему в сторону дальних подвалов. Он послушно плетется туда, а мы с братом направляемся к лестнице. Факелы гаснут один за другим, тени прыгают по полу точно испуганные зайцы. Вообще-то можно тушить огонь, не прибегая к силе — но когда еще я смогу ей воспользоваться? Поэтому сейчас мягко ступаю сквозь холод и поблекшие краски, сминая белое пламя вязким, непригодным для дыхания воздухом.

В Лигенбург мы возвращаемся вместе. За окнами проплывают пейзажи: зеленые луга, лес и небо, раскрашенное закатным солнцем. Мэри уткнулась в пол — ей непривычно путешествовать со всеми нами, исходящее от нее напряжение невольно передается и мне. Лавиния непривычно молчалива, матушка непривычно добра, а Винсент непривычно мягок. Зачем делать такие лица? Честное слово, на похоронах и то веселее.

— Тереза, думаю, прием лучше устроить за пару недель до Праздника лета… — начинает было матушка, но осекается под тяжелым взглядом Винсента. Да сколько же можно?! Раз десять обсудили, что не хочу я никакой шумихи по поводу моего замужества. Долго оно не продлится, так к чему устраивать цирк?

Дом, где остановился де Ларне, расположен в центре Лигенбурга — небольшой двухэтажный особнячок, стиснутый такими же небольшими уютными домиками. С одной стороны окна выходят на оживленную улицу, а что там с другой, интересно? Я бывала в этом районе, когда приезжала к Луизе в гости, здесь в основном живет средний класс — то есть люди, которые могут позволить себе немногим больше, чем квартиру.

Как ни странно, Анри встречает нас сам: дворецкого поблизости не видно, слуги заносят мой багаж в дом. Пока я озираюсь по сторонам — холл здесь просто крохотный, не развернуться, а еще поразительно светлый из-за окна между этажами и витража под лестницей, брат и супруг застыли друг напротив друга.

— Если с головы моей сестры упадет хотя бы волос…

— Волосам свойственно выпадать, де Мортен, это природа. Не переживайте, я сумею позаботиться о своей жене.

На краткий миг мне кажется, что Винсент его ударит — и хорошо, если не магией армалов, но ярость брата отражается лишь в резче обозначившихся скулах да раздувшихся ноздрях.

— До встречи, де Ларне. Тереза.

Когда за ним закрывают двери, Анри подает мне руку, и в его глазах я вижу все то же выражение насмешливого превосходства. Да он действительно вылитый отец! Вот только в случае отца это было оправданно, а вы кто такой, милорд?

Я гордо вскидываю голову и отворачиваюсь.

Ничего, вскоре вы не захотите иметь со мной ничего общего: не только детей, но даже одну фамилию.

8

Теперь, когда ступор уже миновал и осознание того, что я здесь всерьез и надолго, навалилось на меня всей тяжестью, я могла спокойно рассмотреть свое временное жилище. Оно оказалось действительно… небольшое. Балы здесь вряд ли можно устраивать, по той причине, что бальной залы не найдется. Да и потолки низкие, даже если забыть о Мортенхэйме. Городской особняк брата по сравнению с этим — просто королевский дворец, даже у Луизы домик поаккуратнее и побольше. Как он там говорил — деньги ему не нужны? Судя по этой развалюхе, ему нужны не деньги, а деньжищи.

— Вы проводите меня в мою комнату?

— После ужина — разумеется, — ему нравилось за мной наблюдать, а мне не нравилось, что он за мной наблюдает, поэтому я отвернулась.

— Я не голодна.

— Замечательно, составишь мне компанию, — Анри кивнул невысокому, но крепкому и достаточно молодому мужчине, одетому не в пример вольно для прислуги: да на нем даже сюртука нет, только рубашка, а жилет расстегнут! — Жером, проследи, чтобы вещи графини отнесли в спальню.

Последнее было сказано на вэлейском, и сочетание этого языка с голосом Анри отозвалось странной дрожью. Графини? Брр! Нет, я не графиня, я леди Тереза Биго, и об этом стоит напоминать себе почаще. А еще мне не нравилось, как он держит мою руку — не так легко, как должно, а снова переплетая наши пальцы. Какое счастье, что я в перчатках!

Парень тем временем кивнул в ответ и вместе с помощником — худосочным брюнетом, одетым, впрочем, так же свободно, поволок мои сундуки наверх. Ничего, долго им подниматься не придется — лестница здесь малюсенькая, сколько на ней ступенек? Десять? Или целых двадцать?

— Почему ваша прислуга одета, как портовые грузчики?

— А ты пробовала таскать тяжести в верхней одежде? — муженек посмотрел на меня насмешливо. — Советую попробовать, сразу все вопросы отпадут.

На миг я даже дар речи утратила.

— Это не повод одеваться, как… как…

— Как портовые грузчики, я понял.

О чем я говорю! Анри сам не имеет ни малейшего представления о том, как должен выглядеть джентльмен. И он ни капельки не похож на отца — тот со стыда бы сгорел, если бы позволил себе появиться перед мамой в таком виде: мало того что длинные волосы рассыпались по плечам, так еще и рубашка снова не застегнута до конца. Он вообще в курсе, что на ней есть еще две пуговицы? А уж если бы кто-то из наших слуг так оделся, мигом получил бы расчет. И никаких рекомендаций.

Тут только я вспомнила про Мэри — она сцепила руки за спиной, и в глазах ее читался точно такой же вопрос: «Всевидящий, куда я попала?»

— Где я могу привести себя в порядок? — мой голос и так был ледяным, даже притворяться не пришлось.

— Прошу.

Мы поднялись наверх, Мэри последовала за нами. Я отметила простенькие обои на стенах — нежно-абрикосовые, и полупрозрачные газовые светильники с тонкими пузатыми плафонами. Коридор небольшой, но слуги нам навстречу не попались — должно быть, здесь есть еще одна лестница, поразительно! Анри толкнул дверь, и я оказалась в небольшой спальне, в которой из мебели было всего ничего: ореховая, огромная для такой комнатушки кровать, массивный комод, над которым примостилось зеркало в позолоченной раме, один-единственный стул и… все! Ни столика, ни кресел, ни кушетки — впрочем, тут их даже впихнуть некуда.

Мне доводилось гостить у Луизы, но это был скорее интересный опыт. Здесь же мне предстоит жить!

— Приводи себя в порядок и спускайся. Я буду в столовой, попрошу Жерома тебя проводить.

Он наконец отпустил мою руку, я подошла к окну, отодвинула шторы, и… забыла обо всем. Золото весеннего заката расплескалось на Лигенбургом, солнце отражалось от крыш, огнем полыхало в окнах, заливало стены домов теплым светом. Справа сиял купол Миланейского собора, чуть подальше переливались красками своды Большого королевского театра. Площади короля Витейра отсюда не было видно, зато ведущая к нему улица, выложенная брусчаткой, петляла между домами. Дневная суета затихала, но внизу все равно сплошным потоком текли люди. Отгороженная от них стеклом и стенами, я все равно не чувствовала себя спокойно. Похоже, придется учиться справляться со своими страхами. Не могу же я целыми днями сидеть дома, а в центре постоянно много народа.

— Леди Тереза.

Мэри напомнила о себе, и я с явным сожалением отошла от окна, напоследок бросив взгляд на джентльмена в темно-серой одежде, застывшего в тени переулка аккурат напротив нашего дома — между пекарней и скобяной лавкой. Он курил сигару и крутил в руках часы на цепочке: наверное, ждал даму сердца.

Мэри то и дело приглаживала светлые волосы, хотя с прической у нее все было в порядке.

— Мне разобрать вещи, миледи?

— Разумеется.

Бежать уже поздно, да и не стоит. Я покину этот дом с достоинством — так же, как вошла в него. Через два месяца, возможно раньше, но не позже уж точно.

— Гардеробная, очевидно, там, — я кивнула в сторону полупрозрачных раздвижных дверей, справа от кровати.

— А где буду жить я?

Хороший вопрос. В Мортенхэйме и городском доме брата для камеристок были предусмотрены смежные комнаты, как с этим обстоят дела здесь, я пока не знаю. Возможно, вся прислуга живет внизу, здесь все с ног на голову. Ох, как же это неудобно!

— Скажу чуть позже.

Я сняла шляпку, положила ее на комод и быстро глянула на себя в зеркало: привычно строгое платье стального цвета и собранные на макушке волосы. Всего-то пришлось заправить несколько непокорных выбившихся из прически прядей за уши, разгладить воротник. А вот теперь можно идти.

Определенно, это самый странный ужин изо всех в моей жизни. В столовой не было никого, кроме нас. Даже лакеев, подающих блюда: все кушанья уже расставили по столу, включая десерт. Шторы были плотно задернуты, свет рассыпали дюжины свечей, расставленных по комнате в старинных подсвечниках. Стоило войти, как Анри поднялся, чтобы отодвинуть для меня стул. Он не переодевался, только волосы стянул лентой, темно-бордовая рубашка по-прежнему была расстегнута на две злосчастные пуговицы.

Я подавила желание их застегнуть, вздернула подбородок, устроилась за столом и стянула перчатки. Браслет в темноте тут же вспыхнул золотом, почти как глаза мужа. Никогда не боялась темноты — с моим-то даром, но этот полумрак меня отчего-то нервировал. Хотелось подняться и зажечь светильники, а еще лучше — распахнуть шторы, чтобы впустить в комнату внешний мир. Необычное чувство.

— Вам не кажется, что здесь слишком темно?

— Вовсе нет.

Он подвинул ко мне бокал вина и как бы невзначай накрыл мою руку. Нож только чудом не вырвался на волю и не запрыгал по полу. От прикосновения пальцев к обнаженному запястью сначала полыхнуло оно, а следом и вся я. Вот теперь впору радоваться, что здесь только мы, темнота и свечи.

— Что вы делаете? — почему-то хрипло спросила я. Кусок жаркого неожиданно запросился назад.

— Ничего.

— Ничего? — Я упорно смотрела в тарелку, но он смотрел на меня, и взгляд этот обжигал.

— Пока ничего.

Его пальцы легко скользнули вдоль моего запястья, а потом он убрал руку, и я вздохнула свободно.

— Тереза… за тебя!

Я дотянулась до бокала, глядя на играющие в красном вине блики. Терпкое, сладкое, оно обжигало горло и горчило на губах.

— Как называется это блюдо? Очень вкусно.

Всевидящий, о чем я? Стоит поговорить с ним о вэлейских заклинаниях — мужчин это пугает, а когда он захрапит от скуки, быстро сбежать в спальню. Сбежать?! Тереза, ты ли это? Мысли взбунтовались и отказывались подчиняться, я судорожно пыталась вспомнить историю распространения, развития и угасания магии, но вместе этого вспоминала его пальцы на своей коже и разливающуюся в груди истому. Вино побежало по венам ленивым расслабляющим теплом. Оказывается, я осушила бокал до дна.

— Утка в апельсиновом соусе.

Я отпилила еще кусочек, искренне надеясь, что не подавлюсь. Не подавилась: утка в апельсиновом соусе и впрямь была восхитительна — мягкая, нежная, сочная. Не в пример мужу, хотя его я есть не собиралась. Мягкий, нежный и сочный Анри? Я с трудом сдержала сдавленный смешок.

Так, нужно срочно успокоиться. И не стоит пить больше вина, зачем он снова мне наливает?

— Вам знакома теория Эдуардо Ране?

Я торжествующе подняла на него глаза: вот оно! Главное — зацепиться за какую-нибудь тему, которой не учат в Университетах. Луиза говорит, что мужчины страсть как не любят чувствовать себя… гм, чего-то не знать, словом.

— Парня, который утверждает, что магия пришла к нам из других миров? Да, я читал книги его ученика. Малькольм Суинн умудрился написать десять томов о том, что уместилось бы в один: давным-давно все миры соприкасались и между ними можно было свободно путешествовать. Именно рядом с гранями рождались первые маги, основавшие империю армалов, которая вознеслась до небывалого величия. Впрочем, в истории армалов есть упоминания о путешествиях между мирами — правда, астральных, так что исключать такую возможность нельзя.

Минуточку. Это я должна была это сказать.

Я с силой вонзила вилку в утку — ей все равно не больно, она мертвая — и отправила очередной кусочек в рот. Мне нужно было подумать над случившимся.

— Ране путешествовал по местам, которые считал точками зарождения искры. — Бокал чудом не свалился со стола, когда я зацепила его локтем. К счастью, Анри подхватил его и вернул на место. — Он был одержим своей идеей, но в темные времена его сожгли вместе с работами за… как бы это выразиться, введение в заблуждение, ведь согласно этой теории, магия в нашем мире рано или поздно иссякнет. Теорию считают ошибочной, поэтому труды бедолаги Малькольма и по сей день в забвении.

Будем честны, добавить тут нечего.

— Попробуй еще мело, — он подвинул ко мне глубокую тарелку, в которой застыло что-то разноцветное и аппетитное, — запеченные овощи в мятном соусе.

Мело оказалось божественным. Пожалуй, еще немного, и я лопну, но все лучше, чем развлекать беседами супруга. Если бы он не пялился на меня так откровенно, я бы запихнула в себя еще и десерт, но поскольку забылась и раньше запихнула в себя полтарелки мело, сейчас только с сожалением посмотрела на разноцветные пирожные-шарики, наверняка потрясающе вкусные.

— Кто все это готовил?

— Жером.

— Камердинер?

— Жером — мой дворецкий, шеф-повар и друг. У парня вообще бездна талантов. Если скажу, что я ему помогал, ты упадешь в обморок?

— Не надейтесь.

Я смутно представляла себе, как мой муж и его дворецкий, засучив рукава, в передниках для прислуги и колпаках, готовят еду. Анри улыбался, а я снова смотрела на его губы. Определенно, я пьяна: целых два бокала, учитывая, что я не притрагивалась к хмельному уже несколько лет. Зачем я пила? Мне же нельзя расслабляться ни на минуту. Пожалуй, лучше пойти к себе.

— Почему ты такая напряженная?

Потому что вы на меня плохо влияете? Странно влияете? Потому что у меня от вас мурашки по коже?

Я вскинула голову и расправила плечи, вложив в ответ весь внутренний лед:

— Если вы о моей неловкости, то я устала. У меня был тяжелый день. А теперь прошу меня извинить.

Анри приподнял брови, я же успела отдернуть руку до того, как он снова сцапал бы мои пальцы, и поднялась. За ночь я придумаю, как быть с его просвещенностью: что-нибудь посерьезней теории магии, потому что с ним проверенный способ отпугивания джентльменов почему-то не работает. Возможно, потому, что мой муж — не джентльмен.

Я не успела сделать и шага, как оказалась в его объятиях, недопустимо близко.

— Ты обещала мне еще один вальс, Тереза. Помнишь?

И снова его рука на талии, а прикосновение обжигает. Кончики пальцев слегка покалывают, а браслет словно раскаляется, когда он прикасается к нему.

— Но здесь нет музыки!

Завтра я буду вспоминать это как кошмар. Хуже того — как дурацкий сон наяву, но сейчас… Анри делает первый шаг, и я следую за ним. Мы действительно танцуем этот донельзя странный вальс после донельзя странного ужина под шуршание платья, дыхание кажется слишком громким, а сердце звучит так, словно я держу его на ладони. В такт движениям пляшут огни свечей, а тени повторяют нас. Это мельтешение напоминает калейдоскоп, в котором отчетливо складывается только лицо мужа. Хочется положить ладони ему на грудь, чтобы слышать и его сердце, а еще хочется его поцеловать — хочется так, что губы начинают гореть.

Это отрезвило: я вырвалась из его рук, быстро подхватила юбки и выбежала из гостиной. Не знаю, что со мной творилось, но мир вертелся перед глазами со всевозрастающей скоростью.

В спальне дожидалась Мэри — почему-то бледная, как полотно. Я вдруг поняла, что забыла справиться о ее комнате.

— Миледи…

Куда определить камеристку? Снова говорить с Анри? Нет уж! Сейчас я его почти ненавижу за этот танец, а может, ненавижу себя — за то, что снова поддалась. Или за то, что рядом с ним я вообще на себя не похожа.

Тут только я заметила, что вещи до сих пор не распакованы. Сундуки раскрыты, но все на местах. Не только книги, но и платья.

— Миледи, — голос Мэри дрожит, — здесь еще вещи…

— Здесь мои вещи, и ничего удивительного в этом нет, — Анри прошел в спальню и остановился рядом со мной, обжигая холодом невыносимо теплых глаз, — потому что это и моя спальня тоже.

9

— Вы с ума сошли? — спросила я. Странное томительное оцепенение спало, на смену ему пришло желание придушить мужа подушкой.

— Мэри, ваша комната внизу, — Анри отступил в сторону. — Спускайтесь, вас проводят.

— Мэри, останьтесь.

— Мэри, брысь.

У девушки задрожали губы, а я сжала руки в кулаки.

— Мэри, вы свободны.

Она подхватила свою небольшую дорожную сумку и поспешно выскользнула за дверь, я же подскочила к Анри.

— Думаете, я стану делить с вами спальню?

— Станешь, конечно, — он стянул с кровати верхнее покрывало и пристроил его на стуле.

— Милорд, мы не в Вэлее!

Я невольно повысила голос, и он вспорол тишину, точно сорвавшаяся струна — воздух. Взгляд мужа полыхнул таким льдом, что стоило немалых трудов остаться на месте. Он бесцеремонно схватил меня за локоть и подтащил к окну, где в весенних сумерках Лигенбург расцветал огнями фонарей и светящихся окон.

— Энгерия — по ту сторону стен… миледи, — последнее прозвучало менее жестко, хотя и насмешливо. — Здесь, в этом доме, все иначе.

Иначе, говорите? Я почувствовала, как раздуваются ноздри — верный признак того, что кто-то перегнул палку. Отняла руку и сцепила пальцы за спиной: слишком велико было желание влепить пощечину. Ох, думаю, это помогло бы снять напряжение, которое не оставляло со злополучной ночи в саду Уитморов.

— В таком случае я пойду спать на улицу.

Лучше я всю ночь на крыльце просижу, чем лягу с ним в постель.

По всей видимости, никто меня останавливать не собирается? Вот и ладно! Я направилась к дверям, не забыв при этом наступить ему на ногу — маленькая женская месть, когда большую себе позволить нельзя.

— Тереза!

Я даже не обернулась, пускай себе орет. А может, и не стану сидеть на крыльце — прогуляюсь по Лигенбургу. На городское кладбище, например. Там склепы красивые, и много призраков, на которых приятнее смотреть, чем на некоторых живых!

Дверь передо мной захлопнулась с оглушительным треском, только чудом на части не развалилась. Никакой магии, исключительно мой проворный муж: спустя миг он уже нависал надо мной, опираясь о стену. Глаза его потемнели, сейчас в них особенно ярко выделялся сияющий золотой ободок.

— И что теперь? — язвительно поинтересовалась я. — Запрете меня в этой комнате? До тех пор, пока не научусь чтить нравы Вэлеи и исполнять все ваши прихоти?

— Если понадобится.

Анри не повысил голоса, даже в лице не изменился, но я почему-то поняла: посадит. И запрет. В груди разрастался ком жуткой, ледяной ярости — никто и никогда не смел со мной так обращаться! Никто, кроме отца. Я сжала кулаки, сосредоточившись на переливающемся огнями городе, краешек которого было видно из-под его руки. Нельзя позволить себе уйти за грань, нельзя выдавать свою силу. Даже если очень хочется обратить в прах все в этом доме. Даже если очень хочется показать, кто я на самом деле, и увидеть, как самоуверенное выражение сползет с лица Анри, сменяясь страхом в демонически-притягательных глазах. Искушение было столь велико, что я оттолкнула его руку и подошла к окну. Пусть наслаждается своей маленькой победой. Пока.

— Вы отпустили мою камеристку. Мне нужна ее помощь, а у вас тут… — Я огляделась. — Даже колокольчика нет.

— Я сам могу раздеть свою жену.

Он… меня… Что?! Я вцепилась руками в застежки на груди, словно Анри уже пытался сорвать с меня одежду.

— Избавьте меня от своей помощи.

— Будешь спать в этом идиотском платье?

— Да у вас просто дар делать комплименты!

— Оно и впрямь идиотское. Если на блондинке смотрелось бы более-менее сносно, тебя просто уродует. Хотя немногим лучше мрачного кошмара, в котором ты вышла ко мне в Мортенхэйме.

Я не успела сказать, что его мнение меня совершенно не интересует — Анри приблизился и уже расстегивал пуговицы на платье. Слова негодования замерли на губах, потому что нежданно кончился воздух: прикосновение его пальцев к шее и к груди отзывались пугающим томительно-сладким теплом в самом низу живота. В этой комнате и отступать-то толком некуда — как в картонной коробке, сплошные стены и углы.

— Уберите руки! — вышло не так резко, как хотелось, и я закусила губу.

Убрал он, как же. Наоборот, положил на плечи — обжигая ладонями, платье медленно сползло вниз — насколько позволяли нижние юбки, а меня развернули лицом к окну. Отбиваться было поздно, тем более что без магии Анри справится со мной в два счета, в щеки ударила кровь. Я с силой вцепилась в занавеси, пульс бухал так, что казалось, сейчас вылетят барабанные перепонки. Ко мне никогда и никто так откровенно не прикасался!

Юбки и кринолин с мягким шуршанием скользнули на пол, я вздрогнула, когда его пальцы прошлись по спине, по кромке нижней рубашки. Шнуровка корсета ослабла, ладони вспотели, и я отдернула их от портьер: не хватало еще, чтобы остались пятна. А потом он вытащил шпильки, но даже сквозь рассыпавшуюся по плечам и спине завесу густых волос я чувствовала жар и тяжесть его рук.

— Скрывать такие волосы — преступление.

Голос Анри звучал хрипло, горячее дыхание скользнуло по шее, я же судорожно вздохнула, повернулась и встретила его взгляд — золото в его глазах стало ярче, казалось, если выключить светильник, темнее не станет. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки просвечивали напряженные соски, я поспешно прикрыла руками грудь и с вызовом посмотрела на него. К счастью, щеки больше не напоминали жаровню, а значит, все в порядке.

— Доброй ночи, милорд.

Вышло холодно и жестко — настолько, насколько это возможно. Я расправила плечи, подошла к кровати и забралась под одеяло. Наволочки тоже пахли лавандой — сумасшедший, резкий запах моего мужа, от которого увы, никуда не деться. Сердце не желало успокаиваться, внутри растекалось болезненно-сладкое напряжение, но я закрыла глаза и отвернулась.

— Доброй ночи, Тереза.

Тыльная сторона его ладони скользнула по моей щеке.

Шаги, стук закрывшейся двери.

Слава Всевидящему! Может, он сова, как мой брат. Тогда я буду просыпаться раньше, чем он ложится, и не придется делить с ним постель.

Собачий лай, цокот копыт, чьи-то окрики, грубый говор, смех, шум. В Мортенхэйм приехал бродячий цирк?

О, Всевидящий!

Не будучи истинно верующей, я за последнее время столько поминала Святой Разум, что пора бы уже начинать ходить на службы. А может, стоит отправиться в монастырь, как можно дальше от Лигенбурга — по крайней мере, там не увидишь с утра пораньше мужа, застывшего у окна спиной ко мне. Он что, и спал рядом со мной так?! Полностью обнаженным?!

Широкие плечи, мощная красивая спина, подтянутые ягодицы, и… я зажмурилась, снова открыла глаза, чтобы спуститься взглядом вдоль сильных ног и уткнуться в ковер с разноцветными узорами-загогулинами. Нет, я, конечно, изучала анатомический атлас, но мужчина в разрезе — это немного другое. И да, я ухаживала за Луни, но это тоже немного другое. Он не вызывал у меня столь однозначных желаний пробежаться по коже подушечками пальцев, почувствовать под ладонями напряженные мышцы…

И передо мной не Альберт.

На этой мысли я влепила себе пощечину — хлестко и больно, даже слезы на глаза навернулись.

Анри бросил на меня пристальный взгляд и присвистнул.

— Не поворачивайтесь, — прошипела я, прижимая ладонь к пылающей щеке.

— Мне тут всю жизнь стоять?

— Накиньте халат и идите, куда хотите.

Желательно, сразу в Вэлею. Хоть рысью, хоть галопом.

— Халат остался в ванной.

— Тогда простыню!

Голос мой звенел, грозя разразиться визгливыми нотками, как у поросенка. Я сгребла тонкую ткань в охапку и швырнула ему. Анри с легкостью поймал ее и намотал вокруг бедер.

— Так пойдет?

Он повернулся, открыв мне широкую грудь с темными сосками и золотистой порослью, плоский живот и дорожку волос, уходящую под плотную белую ткань. Я бы предпочла, чтобы он замотался в нее с головы до ног, как наложница намийского шейха, но за неимением лучшего…

— Позволь? — Он приблизился ко мне и мягко сжал мои пальцы, отнимая ладонь от щеки. Я вздрогнула, когда его губы коснулись болезненно горящей кожи, а следом меня окатило нездоровым пугающим желанием продлить контраст этой ласки. Впрочем, она была короткой и острой: Анри отстранился непростительно быстро.

— Приводи себя в порядок, я позову твое милое создание…

— Мэри.

— Точно. Как долго она у тебя?

— С тех пор как я выезжаю.

— Замечательно. Мы позавтракаем, а после я отвезу тебя в одно интересное место.

Спасибо, что спросили, хочу ли я в интересное место.

— Я никуда не собираюсь.

— Считай, уже собралась.

— Куда именно?

— Это сюрприз.

— Я не люблю сюрпризы.

— Хочешь, чтобы я перекинул тебя через плечо и тащил по улице?

Почему я не сомневаюсь, что он на это способен? А я способна размазать его ровным слоем аккуратной серой пыли по стене, но не могу себе этого позволить.

— Не утруждайтесь, просто запихните меня в экипаж.

Я вылезла из постели и закуталась в покрывало. Не знаю кто как, но в нижней рубашке и панталонах было крайне неловко. Сидя перед зеркалом в таком виде, я напоминала себе хмурый могильный холмик, Анри одевался, а я продирала волосы, кляня всех, кого только можно. Волосы — это единственное, что во мне есть красивого: темные, густые, волнистые, но оно же и хлопот доставляет немерено. Длинные — до самой талии, если их вовремя не расчесать, как вчера вечером, с утра на голове кавардак, который можно привести в порядок только через боль.

Сама виновата!

Сюрпризом оказался магазин готового платья. Да-да, настоящий магазин, где готовые платья были выставлены на продажу. Не пошитые по меркам, но образцы, полностью готовые! Располагался он в центре, в нескольких кварталах от нашего дома, вывеска гласила: «Модный дом мадам Гренье», а в витрине застыли манекены, тоже очень странные, сделанные как большие куклы — с одной стороны блондинка в бледно-голубой кисее, с другой — брюнетка в ярко-синих шелках.

— Ничего подобного раньше не видела.

— Неудивительно, магазину меньше двух месяцев. В Ольвиже многие давно перешли на готовые платья.

Надо же, в Лигенбурге недавно, а знает его лучше меня.

Да и чудно как-то. Как можно носить наряд, который сшит не на тебя? Он же не по размеру, может подметать пол или открывать щиколотки, наверняка тут топорщится, там топорщится… если вообще сядет.

— Хлоя Гренье — уроженка Лавуа. Ее модные дома славятся своими нарядами, по сути, она задает моду, остальные пытаются повторить. В Ольвиже у нее салон, не сравнимый с этим. Впрочем, и конкуренция в Вэлее немаленькая. Пойдем.

Невысокая седовласая дама, подтянутая и стройная, точно тростиночка, вышла к нам из-за прилавка, стоило дверному колокольчику звякнуть. Правда, в тростиночке скрывался бамбук: стоило ей бросить быстрый взгляд на девушек-помощниц, устроившихся на диванчике в стороне, как те мигом подскочили.

— Добрый день, господа. Чем могу помочь?

— Добрый день, мадам Гренье.

Строгое лицо тронула улыбка, стоило хозяйке услышать вэлейскую речь, я же стояла и пялилась на женщину, забыв о приличиях. Мало того что у нее свое дело, так она и законодательница моды! Приехала в другую страну, сама выходит к покупателям? Нет, я чего-то определенно в жизни не понимаю! Или в вэлейцах.

— Моей супруге желательно подобрать несколько нарядов на ближайшее время. Перчатки и шарфы. И еще — у вас есть ажурные чулки и пояса к ним?

Мадам кивнула и что-то быстро сказала одной из помощниц, которая тут же куда-то убежала.

Я метнула на Анри убийственный взгляд, а когда он наклонился ко мне, прошипела на ухо:

— Какие еще чулки?!

— Ажурные.

— Мне не нужны наряды, милорд, я готовилась к сезону, и в моем гардеробе нет лишних мест.

— В твоем гардеробе три с половиной приличных платья, остальные стоит отнести на помойку.

Интересно, что он посчитал за половину? Лиф или юбку от темно-сливового? Я недобро прищурилась.

— Не вам их носить.

— Нет, но мне ходить с тобой на приемы. И мне не безразлично, что в этот момент будет на тебе надето.

Дальше этот крайне вразумительный разговор не пошел, потому что я подавилась воздухом, а мадам Гренье воспользовалась заминкой с профессиональным коварством.

— Как я могу к вам обращаться? — Несмотря на возраст, голос у нее был певучий и мягкий.

— Леди Тереза.

— Приятно познакомиться, леди Тереза. Вы можете называть меня Хлоя. Это моя помощница Джоан. Какие цвета вы предпочитаете?

— Яркие, — донеслось из-за спины.

Я его сейчас убью. И честно сознаюсь во время следствия, что он решил, будто я проглотила язык.

Меня увлекли к манекенам, девушка следовала за нами тенью, вслушивалась в каждое слово и вглядывалась в каждый жест, когда мадам показывала мне фасоны и объясняла, чем один вид ткани отличается от другого, как комбинируются украшения и кружево. Столько о нарядах не знала даже Луиза, поэтому в голове все перемешалось в кашу. Магазин оказался просто огромный — если в Ольвиже еще больше, я просто не представляю куда. Это же просто рай для Лави!

Мы прошли сквозь несколько рядов манекенов, утопая в море платьев. Перед глазами пестрели бесчисленные цвета и самые разные ткани — от нежной девичьей кисеи до утонченного атласа и шелка, роскошной яркой парчи и шикарного темного бархата, но мысленно я почему-то все равно возвращалась к тому, что увидела на витрине. Никаких украшений-рюшечек-цветов, только ленты на лифе, кружева на рукавах, да ткань на юбке присборена и ниспадает мягкими волнами. Мне никогда не нравились такие фасоны: с откровенным, почти вызывающим декольте, но это запало в душу.

— Как вы думаете, мне пойдет то платье?

Мадам быстро взглянула на манекен:

— Вполне. Желаете примерить?

Я не собиралась ничего покупать, но было уже поздно. В примерочной хватило одного взгляда в зеркало, чтобы я влюбилась в струящийся невесомый шелк, который сел точно по фигуре. Нигде ничего не топорщилось и не задиралось, рукава облегали плотно, как и лиф. Оставить это платье для другой казалось кощунством, но взгляд Анри за моей спиной — пристальный, тягучий, жаркий — отрезвил.

Я выпуталась из платья и, пока Джоан помогала мне одеться, смотрела только перед собой.

— Вам понравилось?

— Слишком яркое для меня.

— Что-нибудь еще желаете примерить?

— Нет. Спасибо, но я пока не готова сделать выбор.

Я попрощалась с мадам и ее помощницей, быстро прошла мимо Анри и мимо девушки, разложившей на прилавке легкий газовый шарф. Только оказавшись на улице, выдохнула из сердца лед и скрестила руки на груди. Волшебство этого места творило чудеса: мне впервые отчаянно захотелось дразнить. Накатило незнакомое желание быть красивой — не для Альберта, не для кого-то еще. Просто так.

За спиной звякнул колокольчик.

— Тебе понравилось.

Я упорно смотрела в другую сторону.

— Не когда вы были моим голосом.

— Тебе понравилось платье. Сложно было об этом сказать?

Единственное платье, которое мне по-настоящему понравилось за много лет. Нет, не так. Единственное платье, которое я по-настоящему захотела, но его у меня не будет, потому что сюда меня привел Анри.

— Меня не интересуют наряды, милорд. Об этом я уже говорила, — мой голос сочился яростью и раздражением. — Я буду одеваться так, как нравится мне. И впредь постарайтесь, чтобы ваши сюрпризы совпадали с моими интересами. Если, конечно, вы сами не любитель женского платья. Так мне вас подождать?

— Ты до глубины души оскорбила мадам Гренье.

— Если она такая ранимая, ей следует сидеть дома, а не вести дела.

— Хлоя искренне любит то, чем занимается. Настолько, что оставила все дела в Вэлее и приехала сюда, чтобы обучить девушек общению с покупателями.

— Откуда вы все это знаете?

— Потому что я интересуюсь не только собой. А теперь подожди, мне нужно расплатиться за ленты.

— Будете плести себе косы?

— Буду связывать тебя, — впервые за время нашего знакомства в его голос ворвались действительно резкие нотки. Не насмешка, не превосходство, а что-то отдаленно похожее на ярость. Надо же! Кажется, мне удалось зацепить его непробиваемое великолепие. Отлично! Буду продолжать в том же духе.

Анри скрылся за дверями, а я с сожалением бросила последний взгляд на манекен, над которым хлопотали девушки, поправляя мое-ничье платье. Краски весеннего дня — солнечного и теплого, вдруг немного поблекли. Я отвернулась и отступила под навес антикварной лавки, стараясь не замечать текущий по улице людской поток. Смотрела на залитую солнцем мостовую и думала о том, что завтра первый день лета. Каким он мог быть, если бы в моей жизни не появился Анри? И если бы этот магазин мы нашли вместе с Луизой?

Снова звон колокольчика.

— Немного прогуляемся.

В руках у Анри сверток, на солнце его глаза почему-то кажутся совсем темными. Даже темнее, чем у Винсента.

Надеюсь, он не потащит меня на площадь, потому что с каждым часом народу будет становиться все больше и больше, а это ничем хорошим не кончится.

Я взяла Анри под локоть, и мы направились по улице.

Все дальше и дальше от платья.

Не страшно, мне все равно некуда его надевать. Я не пользовалась популярностью даже будучи сестрой герцога, что уж говорить о графине де Ларне.

10

Я снова подожгла договор. Пробормотала слова заклинания, пространство под пальцами всколыхнулось — и по бумаге в который раз побежало серебристое магическое пламя. Сгореть не сгорит, конечно, но хоть душу отведу.

Сначала сияние охватило строчку:

Анри Феро, граф де Ларне и леди Тереза Биго

Потом перечисление имен родственников, их регалий, земель и прочей прелести — в самом деле, как в родословной элитного скакуна. А почерк красивый, каллиграфический. Руки бы оторвать этому писаке.

…по достижению своего полного совершеннолетия, то есть когда младшему из супругов исполнится семнадцать, становятся мужем и женой. Скрепление договоров должно произвести поцелуем по взаимному согласию…

Серебро поглотило и наши супружеские обязанности — к счастью, не расписанные в интимных подробностях, и подписи, которыми служили капельки крови.

— Развлекаешься?

Давно не виделись, целый час.

Я упорно смотрела на пылающий в огромном блюде договор. Стоило сиянию померкнуть, как я подхватила проклятую неубиваемую бумагу и разорвала ее на две части. А потом с сожалением наблюдала, как срастаются края, точно мигом заживающая рана. До этого я успела несколько раз сжечь его в камине, разодрать на мелкие клочки, даже обратить в прах, но договор возвращался как зацикленный призрак. Он выбирался из таких ситуаций, которые не пережить никому, при этом выглядел как новенький. Я же чувствовала себя идиоткой.

— Хочешь прогуляться?

В Лигенбурге? С вами?

— Увольте.

— Подышать свежим воздухом?

— Свежим смогом, вы хотели сказать.

— Все настолько ужасно?

В Мортенхэйме мой день открывала прогулка — стремительный полет с Демоном по парку, потом я спускалась в подземелье, где магия струилась через меня потоками силы, после обеда читала, а вечером бродила по замку. Мне нравилось погружаться в потусторонний мир или просто сидеть в одном из дальних коридоров, размышляя о прочитанном. В этом доме и библиотеки-то нет. Так, жалкие десять полок в кабинете Анри, заставленные какой-то ерундой по новейшей истории, а еще всякие новомодные научные изыскания. Винсент запрещал вывозить из библиотеки Мортенхэйма хотя бы что-то, поэтому я захватила с собой только личные книги — работы древних философов в четырех и восемнадцати томах соответственно, да еще легенды армалов. Но это не считается, потому что я знаю их наизусть.

— Все просто замечательно! Я проснулась рядом с… не жалующим одежду мужчиной, побывала в модном салоне, а сейчас пытаюсь сжечь то, что сжечь нельзя.

Анри устроился рядом со мной на диване, мне же пришлось приложить усилия, чтобы остаться на месте. Невозможно постоянно от него бегать — он везде. Окна маленькой гостиной в темно-синих тонах выходили во двор, но предзакатное солнце добиралось и сюда, стекало с крыш, расползалось по камням и стенам соседних домов. В таком свете волосы Анри горели огнем, и я невольно сжала кулаки — слишком велико было искушение прикоснуться.

— Идеальный женский день.

— Мне жаль женщин, которые вам попадались.

— А мне мужчин, которые попадались тебе.

Все, с меня хватит!

Я решительно поднялась, но меня схватили за запястье, на удивление резко и аккуратно дернули вниз — так, что я повалилась на мужа, оказавшись в тисках его сильных рук. Пальцы скользнули по затылку, и по телу прошла пугающе-приятная дрожь. От прикосновения горячей ладони меня тряхнуло, как от переизбытка силы, а потом он потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову. Губы обожгли шею, обожгло меня всю — от пяток до корней волос.

— Уберите руки.

Стоило почувствовать свободу, я с силой уперлась ему в грудь, оттолкнула, чудом не свалившись на пол. Анри не двинулся с места, только приподнял бровь. Желание отвести взгляд было непреодолимым, вместо этого я вскочила. Думает, что эта неубиваемая бумажка с нашими именами заставит меня выполнять все его прихоти? Считает себя неотразимым? Да меня воротит от его самоуверенной полуулыбки!

— Вы вломились в мою жизнь, притащили в этот сарай и считаете, что имеете на меня все права! Да у вас здесь… даже почитать нечего!

— Нечего почитать?

Он поднялся столь стремительно, что я не успела отшатнуться. Схватил меня под локоть и потащил прочь из гостиной, втолкнул в кабинет. Не представляю, как тут можно работать: даже клетка у цирковых обезьян больше, чем эта заваленная коробками и бумагами захламленная каморка!

Анри распахнул дверцы шкафа так, что они чудом не сорвались с петель, вытащил толстенную книгу и небрежно швырнул на стол. Она проехалась по столу, сметая бумаги и пенал, одного взгляда на обложку хватило, чтобы щеки загорелись сильнее, чем от утренней пощечины. Название на маэлонском — «Искусство любви», и весьма красочная картинка: женщина возлежит на огромном расписном ковре, а мужчина устроился между ее бедер. Он крепко прижимался к ней, а она запрокинула голову, запустив пальцы в его волосы. Маэлонские художники всегда уделяли внимание деталям — настолько, что я даже услышала срывающиеся с ее губ стоны. Гортанные, низкие.

— Изучи на досуге.

Стыд опалил кровь, вместе с ним по венам побежала злоба. Жгучая, неотвратимая, раздирающая. Да как он посмел?!

— Вы перепутали меня с гулящей женщиной? Или с одной из тех несчастных, для которых идеальное утро — проснуться ослепленной вашим сиянием?

Деликатности ради не будем уточнять, что именно сияло.

Уголки его губ едва уловимо дернулись, я же холодно улыбнулась и подтолкнула книгу обратно:

— С этим вам прямая дорога к ночным бабочкам. Если поспешите, как раз успеете вовремя.

— Зачем? — Золото в его глазах стремительно наливалось тьмой, от низкого сильного голоса все внутри перевернулось. — У меня есть жена.

Он в мгновение ока оказался рядом: я не успела слова сказать, как Анри уже прижимал меня к столу. Стянул с моей руки перчатку, сплел наши пальцы и поднес к лицу сияющие золотом браслеты, точно утверждая власть надо мною. Я подавила желание зажмуриться, отвечая ему яростным взглядом.

— Которая вовсе не горит желанием быть ею. Но вас же это не волнует, так?

Пальцы сжались сильнее, но я не пыталась освободиться.

— Равно как и многое другое. Деликатности в вас, как в слоне изящества. Не знаю, кто вас воспитывал, и надеюсь никогда не узнать…

Я осеклась — о лед в его глазах порезаться можно до крови. Тем не менее голос звучал безразлично:

— Все не можешь забыть мне танец и своего любовника?

Любовник? О ком он…

Меня тряхнуло, переворачивая все, что я затолкала на дно души: надежду, когда Альберт входил в наш дом, — на случайный взгляд, на лишние несколько минут рядом. Низкий голос, взгляд, сбивающий дыхание, когда он склонялся, чтобы взять мою руку и поцеловать пальцы. Его улыбку — тонкую, постоянно ускользающую. Разговор в бальной зале Уитморов. Бешено бьющуюся на шее жилку, когда я выдохнула признание вместе со своим сердцем.

И приговор: «Откровенность за откровенность, Тереза. Я женат».

Зола перегоревшей боли заполонила грудь, мешая дышать.

Этот… своими грязными лапами… своей мерзостью, пошлой, низкой, постыдной примитивной… Убью!

Меня подбросило, как ураган подхватывает бревна и крошит их в щепки, я с силой оттолкнула Анри. Холод расползался по кабинету, заполняя собой каждый уголок. Краски померкли, я позволила силе свободно течь сквозь меня, собираясь холодом на кончиках пальцев. Если бы можно было уничтожить магический договор — я бы с удовольствием это сделала, прямо у него на глазах! Но сейчас просто подхватила попавшиеся под руку листы и швырнула в это самоуверенное лицо, с наслаждением отмечая как они рассыпаются пеплом в мертвом сгустившемся воздухе.

Анри перехватил тлеющую крошку раньше, чем я успела сделать вдох, медленно разжал кулак, позволяя бумажному праху ссыпаться вниз, а потом опустил руку. На грани все воспринимается иначе, изнанка жизни накладывает отпечаток на облик живого и неживого. Вот и сейчас передо мной стоял невероятно бледный мужчина с залитыми сединой волосами. В тишине смерти сердца бьются отчаянно громко, точно набат. Только что я смотрела в бесцветные глаза, надеясь увидеть, как изумление сменяет страх — и вот уже меня резко швырнуло назад, в жизнь. По кабинету разливалось золотистое сияние, от которого… становилось темнее, точно оно поглощало свет, выпивало каждую его частицу изо всего, к чему прикасалась. Оно растекалось по мебели, портьерам, корешкам книг: ослепительно-яркое и в то же время превращающее кабинет в глухой склеп. Не менее смертоносное, чем моя тьма.

Нет! Не может быть!

Армалы называли обладающих такой силой хэандаме — «поглотители». Если правильно помню, последнее упоминание о них встречалось задолго до начала Новой эпохи. Любой, даже самый могущественный маг не способен противостоять этой дряни: она разрушает все чары и плетения. Судя по летописям, крайне болезненная мерзость, вытягивающая силу. Способная навсегда лишить магии.

Анри приблизился вплотную, и тонкая золотая дымка последовала за ним. Она затопила кабинет целиком, оставив нетронутым лишь кружок пола, на котором стояла я.

— Не смей мне угрожать, — голос его оставался спокойным, но вибрирующая в воздухе сила и опасность, исходящая от нее, иглами впивалась в кожу.

— Откуда вы вылезли? Таких больше не существует!

— Серьезно? — Анри приподнял брови — очевидно, на большее проявление чувств он не способен. — И это говорит та, что обратила в тлен стопку бумаги?

Последнее было сказано насмешливо, я же сцепила зубы. Я обещала Винсенту не показывать силу, но этот мерзавец перешел все границы!

— Напомни, когда почил с миром последний некромаг?

— Семь столетий назад, — процедила я.

— Все верно, — Анри протянул руку, и золотистый флер потянулся за его пальцами ко мне, застыл в нескольких дюймах от лица. — Для современного общества мы с тобой такие же уродцы, как заспиртованные бедняги, что хранятся в анатомическом музее Эльмина Ланже. Женщина-некромаг… Покажи свою силу любому другому — и от тебя будут шарахаться. Даже так называемые сильные некроманты, способные вытянуть умершего на пару часов.

Круг стремительно сужался. Подавив желание отдернуть подол от смертоносного золота, я метнула на мужа убийственный взгляд.

— Извинись, Тереза.

Я словно услышала голос отца, режущий, болезненно-громкий: «Просите прощения, Тереза. Возможно тогда я смягчу ваше наказание».

Девчонка, что все еще жила во мне, съежилась, но что-то толкнуло мои плечи ввысь, какая-то невидимая пружина. Я никогда не склонюсь, никогда и ни перед кем!

— Ненавижу вас! — прошипела я и стремительно шагнула вперед.

Но вместо жалящей боли почему-то почувствовала, как меня вмиг оторвали от пола и подхватили на руки. Сердце, ухнувшее вниз, забилось с удвоенной силой. Анри пинком распахнул дверь, потащил меня к лестнице. Я неосознанно вцепилась в его руку, вдыхая ставший уже привычным запах луговых трав и шоколадной горчинки, до боли кусала губы. Мои пальцы противно тряслись. Да что там, во мне тряслось абсолютно все. То ли мглой захлестнуло, то ли просто дошло, что я могла натворить.

Со дня как во мне проснулась магия — дикая, необузданная, непростительно могущественная для женщины, я ни минуты не чувствовала себя обычной. Обычной — то есть просто женщиной, как матушка, Луиза или остальные. Их силу оставили медленно угасать, они так ни разу и не почувствовали ее по-настоящему. Ну ладно, Луиза почувствовала ненадолго, но это скорее исключение. Лишиться магии — все равно что разом выпустить всю кровь под затихающие судорожные рывки сердца.

— Некоторым голова нужна, исключительно чтобы есть, — в спальне Анри усадил меня на кровать и встряхнул так, что голова мотнулась, как у куклы, — смотри на меня! Живо.

— Вы сами все это устроили! — Меня продолжало колотить, но теперь уже от злобы. Он же наклонился ко мне, вглядываясь в глаза: пристально, точно собирался отыскать там ответы на все вопросы мира, потом отступил и сложил руки на груди.

— Ну и что прикажешь с тобой делать?

— Делайте, что собирались, — голос дребезжал как расшатавшееся стекло в прогнившей раме.

Я закрываю глаза и стараюсь дышать спокойнее, но покрывало трещит под моими пальцами. Мне нечего ему противопоставить, я даже не смогу защищаться: после стольких лет могущества впервые чувствую себя никчемной и жалкой. Надеюсь, все закончится быстро и будет не слишком противно. За окнами кипит жизнь — доносятся крики возницы, голоса, цокот копыт. Кто-то заливисто смеется, оглушительно верещит чей-то пес, но здесь, в комнате, тишина. Удушающе-вязкая, тяжелая.

Треск двери, ударившейся о косяк. Какое-то время я просто сижу, потом открываю глаза и вижу расползающуюся по стене тоненькую трещину. Руки продолжают дрожать, меня словно ломает изнутри: корежит, знобит, вытряхивает сгустки страха и напряжения. Я обхватываю себя руками и валюсь на кровать, свернуться клубочком не позволяет кринолин, и от этого накатывает острое ощущение уязвимости. В голове одна-единственная глупая мысль: если так пойдет дальше, нам придется переехать в Мортенхэйм, потому что этот дом развалится задолго до свадьбы Луизы и Винсента.

11

Все балы похожи один на другой, ничего интересного. Одни и те же лица, одни и те же приторные любезности, одни и те же разговоры. Даже порядок танцев один и тот же. Особняк лорда и леди Висмор больше, чем у Уитморов, а вот сад совсем крохотный, всего четыре дорожки. Правда, на улицу сегодня не выберешься — там проливной дождь, гости растекаются по дому, кто куда. С позволения хозяйки я облюбовала библиотеку: у них она небольшая, но несколько столов отделены друг от друга непрозрачными ширмами-закутками. Очень удобно, если хочешь остаться незамеченной.

Со вчерашнего дня у меня только и мыслей, что о магии хэандаме. Или правильнее будет сказать — антимагии? Анри вел себя так, будто ничего не случилось, я же невольно возвращалась к нашему разговору. Не сильно он удивился жене-некромагу, как если бы заранее знал обо мне все — отец и его родители наверняка обсуждали перспективы семейного союза. Будь я в Мортенхэйме, перекопала бы уже всю библиотеку, сейчас же оставалось сидеть и строить догадки, что интересного Уильям де Мортен надеялся вывести во внуках.

К счастью, сегодняшнее утро обошлось без сюрпризов: судя по тому, что вторая подушка оказалась не примята, Анри спал в другой комнате. Когда мне заявили, что мы приглашены к Висморам, я сразу предупредила, что танцевать не намерена. Если ему угодно тащить меня в свет, придется искать себе другие развлечения: рядом с ним мне с каждой минутой становилось все более неуютно. Во-первых, я не привыкла чувствовать себя слабее кого бы то ни было. А во-вторых, не привыкла чего-то не знать — например, о хэандаме я помнила только то, что они были. Когда-то давно.

От невеселых размышлений отвлек скрип двери и громкий возбужденный шепот Лави.

— Тереза! Вы здесь? Леди Адель сказала, вы пошли сюда.

Меня выдавал свет лампы, но я все-таки приподнялась и помахала сестренке рукой. Лавиния, точно солнечный ураган в своем желтом платье — раскрасневшаяся и счастливая, подбежала ко мне и схватила за локоть.

— Почему вы не танцуете?

— Не хочется.

— Матушка ищет вас, чтобы поговорить!

Лави опустилась на соседний стул, перевела дух и мазнула равнодушным взглядом по раскрытой книге — «Плетения и прогресс». Новенькая, еще пахнет типографской краской. Один умник совсем недавно написал труд о перспективах совмещения науки и магии. Ерунда, конечно, но за неимением ничего лучшего можно и теоретиков-фантастов почитать.

— Не сомневаюсь. Будет рассказывать, как мне повезло.

— Вам не нравится граф де Ларне? — Глаза Лави стали как у совенка.

Я пожала плечами.

— Но он же такой… такой… веселый, красивый… замечательный!

Не замечала его замечательности.

— Расскажите лучше, как дела дома?

— В Мортенхэйме мы почти не бываем — сейчас каждый день балы и приемы. — Лави закусила губу и понизила голос, хотя, кроме нас, в библиотеке никого не было. — Винсент по-прежнему злой, два раза чуть не поссорился с матушкой. Они с Луизой до сих пор не разговаривают.

Странно, обычно эта парочка мирится быстро, но тут, видимо, каждый решил показать характер. А я все думала, почему их нет на балу.

— Я скучаю по вам, — она опустила глаза и принялась теребить атласный бантик на юбке.

Слова отдаются неожиданным теплом в сердце. Мы никогда не были особо близки из-за разницы в возрасте и воспитании. В меня вбивали знания и силу, в нее — женские прелести, ускоренный курс которых пыталась скормить мне Луиза. Матушка решительно отказалась приглашать преподавателей, чтобы развивать в Лави магию, ведь «для леди это не главное», наверстывать упущение тайком от нее приходилось нам с Винсентом. Я частенько доводила сестру до слез, потому что Лави не самая послушная ученица, а терпение — не мой конек.

— Ох! Что я вам сейчас расскажу!

Неловкий момент надолго не затянулся: она шустро облокотилась о стол, подперла подбородок руками. Глаза загорелись, губа закушена.

— Я сегодня снова танцевала с виконтом Эрденом!

Майкл Эрден — юнец, который увивался за Луизой? Кажется, из-за него вспыхнула их с Винсентом ссора: она отдала виконту два танца, а брату эту не понравилось.

— Он все время меня приглашает. На всех балах!

— Гм.

— Мне кажется, между нами возникло что-то вроде… симпатии.

Этой истории любви ничего не светит. Братец весьма злопамятен.

А вот у Лави в голове мало что держится, да и долго сидеть на месте не выходит. Она вскочила, сжала мою руку и прошептала:

— Буду рада, если все-таки решите потанцевать.

Долго побыть в тишине не удалось, стоило мне вновь углубиться в чтение, как зазвучал смех, точнее — тонкое хихиканье. Высокие девичьи голоса взрезали тишину визгливыми нотками.

— А здесь, кажется, никого нет?..

Я едва успела прикрутить пламя светильника, как в библиотеку ворвалась стайка молодых девиц. Мужчины по традиции удаляются в гостиную, где курят и обсуждают политику, женщины — в музыкальный салон, где им положено играть или петь. А юные особы стараются найти укромные места, где можно поговорить о кавалерах.

— Представляете, как ей повезло? Да, он вэлеец и ведет себя странно…

Или о чужих кавалерах.

Наверное, стоило заявить о своем присутствии, но я словно приросла к месту.

— Странно? Я бы сказала, непристойно! Он два раза подряд приглашал вас на танец! И Саманту Уоррен! А еще эту вечно молодящуюся Камиллу Уитмор! Видели, как она на него смотрит?

— Она на всех так смотрит, если джентльмен выше ее мужа и мало-мальски привлекателен.

— Лучше уж Камилла Уитмор, чем Тереза Биго.

— Не представляю, зачем она ему сдалась? Такая… страшненькая.

Я сложила руки на груди и уткнулась взглядом в полки, мысленно считая корешки. Можно подумать, я раньше не знала, что обо мне говорят.

— Страшненькая? Вы хотели сказать — страшная? Когда она смотрит, дрожь берет! Леди Лавиния совсем на нее не похожа.

— Ах, Лави просто душка. Кажется, ей нравится Майкл Эрден.

— Лави — да, но Тереза!

— Вы видели ее кошмарное платье?

Я невольно бросила взгляд на свои юбки, которые в темноте казались черными. Между прочим, сливовое платье — одно из моих любимых. Да, воротник у него глухой, но на груди кремовая камея. Хорошо, плечи закрыты, но рукава даже до локтя не доходят и украшены тонким кружевом.

— Если граф де Ларне хотел жениться на леди из Энгерии, мог бы выбрать кого-то посимпатичнее. Вот Аннет Марстон, она такая миленькая!

— Но ей уже двадцать три!

— Терезе Биго и того больше. В ее возрасте никто не выходит замуж, это ужасно.

Сколько всего интересного можно услышать, если вовремя затушить лампу! А вот кто именно треплет языком, из-за ширмы не разглядеть.

— Отец говорит, все дело в каком-то договоре, который их родители заключили давным-давно. Так что ему просто не приходится выбирать, это как брак по доверенности…

— Брак по доверенности — это другое! Там ты хотя бы знаешь, на ком женишься.

— Ах, да какая разница! Ему просто не повезло.

— Бедняга! Сам-то он весьма недурен…

— Недурен? Да он красавец! Если бы был свободен, я бы и сама за него пошла.

— Ах!

Снова хихиканье, от которого я с силой сжала зубы. Да у меня мозг разжижается от таких разговоров, хотя я в них даже не участвую! И так, на минуточку, вы говорите о моем муже.

— Если он пригласит меня в третий раз — я соглашусь! Танцевать с ним одно удовольствие.

— О, леди Джейн! Вы такая смелая!

Леди Джейн, леди Джейн… Я попыталась вспомнить, кто это — кажется, дебютантка, как и Лави, белокурая, невысокая, пышная, с голубыми глазами на пол-лица. Сегодня она нарядилась в светло-лазоревое платье, в котором грудь только чудом не выпрыгивала из декольте, а ее матушка постоянно поправляла газовый шарф на округлых дочерних плечах, призванный эту самую грудь прикрывать для соблюдения приличий. Что же, судя по их заявлениям, Анри в восторге от белобрысых дур.

— Отчасти я делаю это из сострадания. Нелегко ему должно быть живется с такой-то женой…

Да вы прямо… святая Миланея!

Смачный хруст — корешок книги жалобно дернулся под моими пальцами. Квохтанье стихло как по волшебству.

— Эй… здесь кто-нибудь есть?

А что голосок такой слабый?

Я ушла на грань, разглядывая парящего в углу призрака, которого приметила, еще когда садилась читать — едва уловимый, полупрозрачный светло-серый контур. Не знаю, что он здесь забыл, вопреки расхожему мнению, говорить они тоже не умеют. А вот показать могут многое. Если захотят.

— Послушайте, это недостойно — слушать чужие разговоры!

А обсуждать чужих мужей достойно, леди Джейн?

Злая сила потекла сквозь пальцы и влилась в бесплотную фигуру, наполняя ее подобием жизни. Призрак затрясся, словно его пронзали тысячи игл, подчиняясь моей воле, метнулся к девицам. Библиотека словно заледенела, с полок посыпались книги, грохоту упавшего стула вторил истошный визг на несколько голосов и оглушительный топот, точно не юные леди бежали, а стадо молодых антилоп.

Я улыбнулась, расправила платье. Бесплотная, источающая бессильный гнев тень прошила насквозь, не причиняя вреда. Вообще-то призраки не любят, когда их направляют, тем более так откровенно — насколько к ним применимо слово «не любят». Ну простите, так уж получилось. Этих девиц надо было поставить на место.

Стоило двери закрыться, я поднялась и подошла к эркерному окну. Дождь и не думал затихать, за залитым стеклом в кромешной тьме не разглядеть ничего. Я подалась вперед, приложила ладонь к стеклу, наслаждаясь размытой картиной ночного сада, и в этот миг рама содрогнулась, заставив меня отпрянуть. По стеклу поползла ладонь, стирая капли, оставляя запотевающий след. Миг замешательства — и я повернула ручку, рванув створку внутрь. В лицо брызнул холодный дождь, напоенный свежестью воздух окутал меня и потянулся в библиотеку. Рискуя превратиться в мокрую курицу, я наполовину высунулась в сад, огляделась. Никого, только шум исхлестанных ливнем листьев и пелена дождя.

Я захлопнула окно и решительно направилась к двери, на ходу вытирая лицо. Надо сообщить леди Адель или ее мужу — возможно воспользовавшись непогодой и сезонной суетой, в сад забрался воришка. Гм… какой-то странный воришка, бросающийся на стекло. Вторя моим мыслям, за спиной раздался тонкий скрежет поворачивающейся оконной ручки. Я замерла, точно передо мной выросла невидимая стена. Шум дождя снова стал громче, по библиотеке заструилась магия — едва уловимая, она набирала обороты, сгущаясь в воздухе изумрудными искрами, а потом чья-то рука скользнула по щеке в короткой ласке. Я перешла на грань: призрак парил в стороне, ко мне же протянулась невесомая белесая дымка, напоминающая туман.

Это чувство — когда взгляд вонзается тебе между лопаток, проходит дрожью по позвоночнику, я запомнила хорошо: тогда анонимному посланию в моих руках оставалось жить не больше пятнадцати секунд. Посланию, о котором я совсем забыла со своим нежданным замужеством. Я резко обернулась, и игла пристального взгляда впилась в грудь, холод от нее растекался по животу и ниже. За окном точно кто-то был, и этот кто-то смотрел на меня. Я не могла его видеть, он же наблюдал за мной как затаившийся перед прыжком дикий зверь.

Выругавшись совершенно неподобающим для леди образом, я задрожала от мощи побежавшей по венам магии. Вокруг заструилась защита — тонкая серебристая паутина. Тонкая на вид, пробить ее можно только очень сильной магической атакой. Чужая сила дрогнула — и отхлынула, подобно волне во время отлива. По эту сторону жизни туман оказался зеленоватым свечением, который стягивался в темноту сада до мерцающей точки, пока не исчез окончательно. Я решительно направилась к окну, понимая, что никого там не увижу, все-таки снова нырнула наружу и огляделась. А потом с силой захлопнула раму и медленно опустила взгляд на белеющий на полу конверт.

Еще до того, как осторожно опустилась рядом, чтобы его поднять, я уже знала, что увижу. Тонкую печать, на которой выделялся полукруг с расходящимися от него лучами.

12

Конверт обжигал руку. Я вошла в бальную залу как раз во время очередного вальса, отыскала глазами Анри: на сей раз он танцевал с леди Люси Дижон. Снова белокурая особа, с крупными локонами ниже лопаток и глазами раненого оленя. Он что-то сказал, на щеках ее появились ямочки, а его ответная улыбка заставила сжать кулаки. Ох, бедняга! Наверное, и впрямь убивается с горя, что я не в его вкусе.

А платье у нее бледно-розовое, с большими воланами-рукавами. Чем-то похоже на платье леди Энн. Я сложила руки на груди, испытывая необъяснимое желание окунуть Люси в пунш целиком — благо столы совсем близко: накрытые, с пузатыми прозрачными чанами. Я ловила пристальные взгляды отдыхающих — изучающие, любопытные, даже кружащиеся в вальсе нет-нет и то на меня глазели, но Анри был полностью увлечен Люси.

Если так пойдет дальше, обо мне будут говорить очень «приятные» вещи. Будь он энгерийцем, его бы с потрохами съели за такое поведение. Иностранцам прощают многое, но я-то не иностранка! Да лучше бы я никогда больше не высовывала носа из Мортенхэйма, сгнила там, растворилась, сгинула, рассыпалась прахом! Чтобы я еще куда-нибудь с ним пошла? Ни за что! Хочет меня позорить, пусть делает это без моего участия.

Я подхватила юбки, резко развернулась и налетела… на леди Энн. Конечно, с той поры прошло уже много лет, она давно вышла замуж за виконта Фэрриша, но пунш любить не перестала. И наливать его до самых краев! Точно во сне я смотрела, как бокал летит на пол, напиток стекает по серебристо-голубому присборенному атласу юбок, впитываясь в него, а осколки разлетаются в разные стороны.

— Вы… вы…

Рот у леди Энн сложился буквой «О». Она прижала руки к груди, как если бы я выдрала у нее сердце, и сейчас держала его на ладони — окровавленное и трепыхающееся. Ей надлежало завалиться на спину и издать предсмертный хрип, но вместо этого пухлые губы задрожали, а в глазах блеснула слеза. Всевидящий, за что? Почему не кто-нибудь еще, почему именно она?

— Миледи Фэрриш.

Я вздрогнула: низкий бархатный голос мужа, только что крутившегося с розовым воланом, прозвучал совсем рядом. Вокруг нас собирались любопытствующие, но леди Энн почему-то передумала плакать, зато смотрела мне за спину. Анри шагнул вперед и спустя миг уже целовал ей руку. Бледное лицо той пошло ярко-красными пятнами, она присела в реверансе.

— Простите мою неловкость, — Анри говорил так, точно облил ее сам. — Могу я что-нибудь сделать, чтобы вернуть вам хорошее расположение духа?

Придушить, чтобы не мучилась?

— Что вы, граф, все в порядке.

— Вы уверены?

— О да, вполне.

— Словами не передать, как я рад.

Анри еще раз поцеловал руку окончательно поплывшей леди Энн, подхватил меня под локоть, увлекая за собой. О, ведь музыка еще не кончилась! Он что, оставил Люси посреди танца? Оглушенная этой мыслью, я почти позабыла, как сильно только что на него злилась. Не злилась, а злюсь. Правильнее будет сказать — я в бешенстве!

— На нас все смотрят!

— У них есть глаза, прости им это упущение. И прекрати вырываться.

Я судорожно вздохнула и притихла, позволяя увести себя в холл. Здесь было потише, никто не сновал туда-сюда, приглушенный свет газовых светильников рассыпался над узорчатым паркетом и синей, как предрассветное небо, оттоманкой у самых дверей. Мы укрылись в нише под лестницей — там, где нас не могли заметить проходящие мимо гости. Анри держал меня за руки и смотрел в глаза, мне же хотелось позорно разреветься. Напряжение схлынуло, взамен пришло осознание того, что случилось в библиотеке. Теперь я только чудом не тряслась от холода. Все, Тереза, хватит сопли разводить. Ничего страшного не произошло.

— Почему у тебя мокрые волосы?

Оказывается, мерзну я вовсе не из поэтических причин, а потому что меня окатило дождем.

— Я вылезала в окно, — угрюмо заявила я. — Точнее, не вылезала, а высунулась. Наполовину.

— Зачем?

Вместо ответа я протянула ему конверт. Взгляд его упал на печать, но Анри не изменился в лице: в отличие от Винсента он никогда не хмурился. Только глаза стали морозными и жесткими.

— Что это?

— Не представляю. Это подбросили в библиотеку, где я отдыхала.

Анри плотно сжал губы, а руки под моими пальцами напряглись. Всевидящий, я же совсем не знаю этого человека. Ровным счетом ничего, даже почерка его не видела. Не думаю, конечно, что он стал бы писать мне записки. И уж тем более он не может использовать магию.

— Когда это случилось?

— Минут двадцать назад. Я уже собиралась уходить, но окно открылось само. — Про то, что мой загадочный поклонник бросался на стекло как взбесившийся пес на дверь, я упоминать не стала. Слишком дико это было. Дико и страшно. — Точнее, не само, в саду кто-то был, и этот кто-то воспользовался магией искажения.

Анри приподнял брови.

— Знаю, как это звучит. Можете считать меня сумасшедшей.

Магия искажения пространства — древнее знание армалов. Настолько древнее, мощное и опасное, что даже мой брат с ним не связывался. Она отнимает очень много сил, изумрудное свечение возникает из-за того, что в пространстве происходят разрывы. С помощью нее можно создавать сокрушительные боевые заклинания, миражи или запросто коснуться человека, находясь на другом конце города.

— Я не считаю тебя сумасшедшей.

И на том спасибо.

— Просто пытаюсь понять, что произошло.

А уж я-то как хочу это понять!

Анри пристально смотрел на меня — так, словно ждал продолжения.

— Я накинула паутину, и он отступил.

— Вы — что?

Я прикрыла глаза. Можете не продолжать, такими темпами скоро весь Лигенбург будет знать, что я некромаг. Основное отличие некромага от некроманта — боевая магия и умение ставить щиты. Некроманты способны поднять зомби, но подпитывать его, как я Луни, им просто не хватит сил. Заклинания разложения они создавать могут, конечно, но для этого им придется сильно попотеть. Собственно, поэтому большинство некромантов — следователи-аналитики.

— Ладно, — Анри спрятал конверт и привлек меня к себе. В его сильных руках было спокойно, но я вырвалась и отступила.

— Что вы делаете? Это письмо для меня!

— Вернемся к этому разговору позже. Бал в самом разгаре.

Он удивительно мягко взял меня под локоть, но тут накатила обида: дурацкая, горькая. Вспомнились все эти разговоры, девицы в их миленьких платьицах — очаровательно-приторные. И Анри со своими чувственными улыбочками, воркующий с Люси Дижон. Интересно, с леди Джейн он тоже так себя ведет? И с Камиллой Уитмор?

— Я туда не вернусь, — я решительно вырвалась. — Вы превратили меня в посмешище.

Он едва уловимо приподнял брови:

— Чем же, позволь узнать?

— Своими любезностями с другими леди и бесстыдством. Такие вольности в танцах недопустимы!

Анри сложил руки на груди, уголки его губ едва уловимо дрогнули.

— Неужели?

— В Вэлее — возможно, не в Энгерии, — под его пристальным и оценивающим взглядом по спине прошла жаркая волна.

— Ты избалованная девочка, Тереза. Привыкла, что игра всегда идет по твоим правилам.

— Меня не интересуют игры, милорд, и я вам не девочка. Я всего лишь требую, чтобы вы не позорили меня. Если вам безразлична собственная репутация, мою трогать не смейте.

— Требуешь. — Уголки губ приподнялись выше. — И что я получу взамен, если выполню твою просьбу?

Я вгляделась в его лицо: улыбается, но насмешки нет. Зато есть что-то другое, в самой глубине глаз — едва уловимое, будоражащее, опасное, от чего становится еще жарче. Он что, вызов мне бросает? Думает, я откажусь?

— А чего вы хотите?

— Тебя.

Низкий, глухой голос отозвался мягкой, томительной дрожью внутри. Он наклонился слишком близко, губами обжигая мои губы: еще не поцелуй, но уже не просто лицом к лицу. Я вдруг понимаю, что дети тут ни при чем. Ни при чем мое состояние, имя или древний род. Анри говорил обо мне, и это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше.

Он хочет меня.

Меня.

Странное сладкое чувство.

— Неделю полного и безоговорочного подчинения.

А вот это немного отрезвило.

— И зомби для чувственных удовольствий? Сутки, за которые вы не сделаете ничего, что будет мне неприятно. Того же я требую от вас. Двадцать четыре часа полного и безоговорочного подчинения.

Теперь посмотрим, по каким правилам играете вы, милорд. Даже не сомневаюсь, что откажетесь: мужчины не умеют подчиняться и терпеть не могут, когда кто-то ставит им условия.

— Снова требуешь. Просить ты совсем не умеешь?

— Вас что-то не устраивает? — Я с вызовом посмотрела на него. — Испугались?

Неожиданно он рассмеялся — прямо мне в губы, от легкой щекотки его дыхания они загорелись огнем.

— Я согласен.

Анри переплел наши пальцы, на миг лишая возможности здраво мыслить. Неяркий свет газовых ламп отчетливо прорисовал золотые ободки в радужке глаз, а потом он склонился ко мне, заключая лицо в ладони. Все мои неприятности начались с поцелуя, но когда он коснулся моего рта, меня встряхнуло такой отчаянной дрожью, какой раньше не случалось. Кровь быстрее побежала по венам, зашумело в ушах, и я разомкнула губы, отзываясь на ласку. Прикосновения языка заставляли задыхаться, бессильно цепляясь за плечи Анри, я подалась вперед, впервые по-настоящему пробуя вкус его губ, жесткие пальцы мягко касались моих щек, а потом все неожиданно прекратилось.

— Вот и чудно, — низкий влекущий голос, — а теперь пойдем.

Я без колебаний приняла его руку, направляясь в сторону бальной залы. Осознание того, что я беззастенчиво целовалась с мужем в холле Висморов, стянуло с моего лица все краски. Но куда веселее была мысль о том, на что я перед этим согласилась.

13

— Почему ты не любишь танцевать?

— Я танцевала с вами все танцы, которые вы захотели.

Это правда. Я никогда столько не танцевала, ни разу, ни на одном балу. Даже когда за мной еще не закрепилась репутация мрачной особы, с которой не о чем поговорить. Поразительно, но этот, слух пустили обиженные джентльмены, с женщинами у меня просто не складывалось. Как с леди Энн, например. Конечно, пуншем я всех не обливала, но меня всегда считали слишком заносчивой, слишком серьезной, слишком холодной, слишком прямолинейной. Эти «слишком» доходили до меня из разных уст, а поскольку я и впрямь придерживалась прямоты в общении, очень скоро мой круг сузился до размеров колечка на самый изящный палец, посреди которого я и застряла. Одна.

— Напряженная, как если бы я заставил тебя делать что-то неприличное.

Я не знаю, что ответить. Мне уютнее с призраками и с книгами, чем с людьми, и я никогда не умела этого скрывать. В экипаже темно, только огни фонарей изредка заглядывают внутрь, пробегают отблесками по темному бархату сиденья напротив, по нашим лицам и по рукам. Мы сидим рядом — так он захотел, Анри смотрит на меня, я же упорно смотрю в окно. Дождь перестал, но он еще отражается огнями и изломами теней в лужах, в блестящих каплями листьях, звучит плеском в брызгах из-под копыт. После дождя дышится легче, воздух напоен такой пронзительной свежестью, какой больше никогда не почувствуешь.

— А еще ты любишь дождь. Почему?

Я вздрогнула и медленно повернулась к нему. Об этом меня никто никогда не спрашивал.

— У нас игра в вопросы?

— Тереза, — его пальцы очерчивают мою скулу, — ответь.

— В нем есть что-то потустороннее.

— В ливне?

— Особенно в грозах.

Это сложно объяснить — тому, кто не знаком с некромагией. Сложно, потому что во время дождя блекнут краски, в природе пробуждается нечто первобытное. Достаточно только посмотреть, как саван туч стирает с неба цвет, чтобы раз и навсегда проникнуться этой картиной. Я всегда на шаг ближе к смерти, чем остальные, а мир во время дождя напоминает мне грань, на фоне нее жизнь становится ярче.

— Это странно. Знаю.

— Вовсе нет.

— Тогда почему вы на меня так смотрите?

Без насмешки, с легким прищуром, изучая. Сильные пальцы скользнули по подбородку, коснулись шеи.

— Потому что мне интересно все, что касается тебя. Что ты любишь. Что чувствуешь. Чем ты дышишь.

— Воздухом.

Простите, само вырвалось. И да, я ни капельки не романтик.

Анри снова рассмеялся:

— Ты очень похожа на своего брата.

— Надеюсь, не фигурой.

— Внутренней силой. Я слышал о реформе, которая изменила жизнь Энгерии. И слышал, чего ему это стоило.

О да. В прошлом году Винсент предложил ввести талантливых ученых в высший свет — читай, присвоить им титулы, но и позволить им свободно заниматься своими изобретениями, без бюрократических проволочек. Криков было море. Поначалу ему крутили пальцем у виска — шутка ли, подпустить к аристократии «ученых выскочек». Лично я ничего против не имела, мне всегда казалось, что наука магии не навредит. Но то мне.

— Его противником был сам лорд-канцлер, если не ошибаюсь?

— Вы уже в курсе?

— Разумеется. Джентльмены тоже любят посплетничать.

Язык у некоторых джентльменов длиннее, чем у базарной торговки.

— И что же они говорят?

— Разное. Но большинство склоняется к тому, что никто не заслуживает такой смерти.

Лорд-канцлер погиб в магическом поединке с Винсентом, все его имущество было арестовано, а земли отошли Энгерии. Как по мне, так он легко отделался.

— Граф Аддингтон получил по заслугам. Он собирался подставить брата и чуть не убил Луизу.

— Видела бы ты сейчас свои глаза.

— Что не так с моими глазами?

— Если бы лорд-канцлер остался жив, ты бы его снова убила. А потом подняла и убила еще раз.

Я хмыкнула. Да, я — Биго, и не прощаю тех, кто пытается причинить боль моим близким. Граф Аддингтон до последнего держал на своей стороне большинство голосов, вот только брату все же удалось убедить лордов, что реформа не только не причинит вреда, но и ускорит прогресс. Достижения науки упрощают жизнь обычным людям — ведь магией обладаем только мы, аристократы: прислуге будет значительно проще управляться по дому, а каким-нибудь торговцам — хранить свой товар. Да и нам они не помешают, если честно. Паровое отопление, например, сделало зимы в Мортенхэйме гораздо менее суровыми.

Экипаж остановился. Мне не хотелось выходить, не хотелось оставаться с Анри наедине, но посреди ночи бежать некуда. Разве что до дома Винсента, через весь Лигенбург. Или к Луизе в гости. Я тяжело вздохнула, выглянула из кареты, даже наклонилась, чтобы выйти и тут меня подхватили на руки. Еще миг — и я бы наступила прямиком в глубокую лужу.

— Прогуляемся? Помнится, ты жаловалась на дурной воздух, но после дождя дышится легче.

Предложение прозвучало несколько неожиданно. Час поздний, а ночной город, даже центр — не то место, где аристократы могут спокойно разгуливать по дворам и закоулкам.

— На руках меня понесете?

— Если понадобится.

— Не боитесь, что нас ограбят?

— Боишься, что не сумею защитить?

Я пожала плечами. Учитывая то, что я все еще болталась у него на руках, в нескольких футах над землей, а он даже одышку при ходьбе не заработал, утверждать не берусь — силы в нем море. Случись магический поединок, исход точно предрешен в его пользу, что же насчет драки, холодного оружия или пули — тут еще вопрос. Не проверяла я его боевые навыки, хотя реакция у Анри отменная.

— У меня жена некромаг. Думаешь, мне стоит бояться жуликов?

— Вас я защищать не стану.

— Не станешь?!

Глаза у него стали, как у Лави, которой сообщили, что она не едет на бал. Уголки моих губ сами собой поехали вверх, я фыркнула.

— То есть вы несете меня на руках, а я в случае чего отбиваюсь?

— По-моему, справедливое распределение обязанностей.

Я расхохоталась в голос. Попыталась зажать рот руками, но смех все равно пробивался через содрогающиеся плечи.

— Поставьте меня на землю.

— Здесь сыро.

— Мне все равно.

Ноги промочить я не боюсь, платье испачкать тоже. И все-таки когда Анри меня отпустил, почувствовала себя… слишком свободной, что ли. Почему в его руках так тепло? Настолько тепло, что пришлось себя одернуть, а мысли про письмо нагрянули весьма кстати.

— У вас осталось то, что принадлежит мне.

— Ах, это.

Анри достал конверт. Я помнила, как мрачная тень легла на его лицо, когда он увидел полукруг и лучи, но сейчас даже бровью не повел. Показалось?

— Откроешь сейчас?

— Подождет. До завтра.

Улица, на которой стоял наш дом — такая оживленная днем, сейчас замерла в безмолвии. Закрытые двери лавок, мертвые витрины, темные глазницы окон, только где-то со стороны дворов младенцами истошно орут коты. Наши шаги эхом разносились вдоль темных стен, прятались в подворотнях. Я позволила себе запрокинуть голову: тучи уже расползлись, открывая небо, в рассеянном свете фонарей часть звезд даже не видно, не то что в Мортенхэйме.

— В Лавуа звезды ярче.

Я хотела спросить, не прилагается ли к его силе еще и чтение мыслей, но решила ненадолго оставить сарказм в стороне.

— Вы родом из Лавуа?

— Да.

— Любите эти места?

— Не уверен.

Я удивленно взглянула на него, но Анри смотрел прямо перед собой. Рука под моими пальцами окаменела. С географией у меня сложилось, поэтому я приблизительно представляла, о чем мы говорим: бескрайние лавандовые поля, виноградники, горы и море в нескольких часах езды от городка Ларне — примерно, как от Лигенбурга до Мортенхэйма. Как такое может не нравиться?

— Там погибли мои родители. — Молчание было слишком коротким, чтобы я успела вставить хотя бы слово. — Ну а ты, Тереза? Без ума от Мортенхэйма?

— Разумеется.

Анри приподнял бровь, а я вдруг поняла, что тоже не уверена. Не уверена, что была счастлива все эти годы, что холодные каменные стены, в которых я родилась и выросла, приказы и жестокая муштра отца, отчужденность матери, книги, в чьи страницы я погружалась с головой, и одинокие вечера — то, что мне захочется вспоминать на старости лет. Впервые за всю свою жизнь я была не уверена в том, что казалось мне истиной — неоспоримой, точной, как некоторые науки, и неизменной.

Почему он постоянно заставляет меня сомневаться в себе?

— Давайте вернемся, — голос прозвучал глухо. Анри вгляделся в мое лицо, молча развернулся, мягко увлек за собой.

— Я нашел еще одну причину, по которой ты не любишь сезон. В это время тебе уже полагается спать.

Я даже не нашлась, что ответить: после десяти я уже клюю носом, после одиннадцати начинаю зевать, а в полночь открывается странное состояние, в котором мне глубоко безразлично, что будет дальше. Это что-то вроде лунатизма наяву, если можно так выразиться. Вот только сегодня все почему-то иначе — да, устала дальше некуда, но усталость эта приятная. Я чутко впитываю происходящее: гулкое звучание шагов, что разрывает звенящую тишину, темноту, разбавленную сгустившимся молоком тумана, и близость мужчины, на руку которого не страшно опереться. А еще не хочется, чтобы наступало утро, потому что утром все будет по-другому. Я это знаю.

В доме было как-то подозрительно тихо, и когда Анри снова подхватил меня на руки и понес наверх, я даже не стала сопротивляться. Если уж все пошло не так, почему бы ему позволить не так продолжаться.

— Кошмар.

Кошачий ор — не самый приятный звук, а истошное верещание во всю глотку, причем совсем рядом, и подавно. Судя по заливающему комнату свету, сейчас уже не раннее утро, и хорошо, если вообще утро. Я открыла глаза, привычная картина: у окна Анри — спасибо, Всевидящий, что в штанах, и непривычная ситуация — пытался оторвать что-то от занавесей. Портьеры трепыхались, а вопли становились все жалобнее, я не выдержала и подскочила на кровати.

— Что вы делаете?

— Пытаюсь отцепить кота.

Широкая спина мужа загораживала мне обзор, и я наклонилась вбок — невероятно пушистый котенок-подросток с вытаращенными от ужаса глазами рвался вперед на трех лапах, последняя когтями застряла в бархате занавесей. Анри даже на колени опустился, чтобы его освободить, но кот верещал и дергался.

— А выглядит так, будто вы ему лапу отрываете.

— Спасибо.

Стоило Анри его отцепить, кот тенью метнулся под кровать.

— Откуда он тут взялся? — Я сползла на ковер и заглянула вниз — котенок забился к самой стене, распушился еще больше, превратившись в шар, и грозно шипел. Теперь до вечера не вылезет точно, ну разве что сильно есть захочет, поэтому я облокотилась о кровать, вопросительно глядя на мужа.

— В окно залез, очевидно. А потом решил забраться на портьеру, и зацепился когтем.

— Кошмар.

— Вот и я так подумал.

По полу тянуло сыростью и прохладой, но от света в его глазах становилось тепло. Не знаю, как назвать это помешательство. Согласилась выполнять все его прихоти и позволила носить себя на руках — хорошо, пусть, но… рассказать ему про дождь?! Когда мы вернулись домой и поднялись в спальню, Анри помог мне раздеться. Я устроилась на кровати, а он стоял у окна. Долго. Я невольно любовалась его профилем — резким и мужественным, широкими плечами и игрой теней на посветлевшей в ночи коже. Приходилось сдерживаться, чтобы не подойти, не обнять, прижимаясь щекой к спине, или хуже того — к себе не позвать. К счастью, заснула я раньше, чем сделала такую глупость.

— Доброе утро, Тереза. — Его мягкость в сочетании с вэлейским акцентом творила воистину страшные вещи. Особенно когда он называл меня по имени.

Сон прошел, а глупость осталась — мне отчаянно захотелось снова почувствовать на талии его руку и переплести пальцы. Задыхаться от поцелуя, дрожать в ожидании большего. Тут только я поняла, что сижу перед ним в одной сорочке, пусть даже длинной, до пят.

— Доброго утра, — голос звучал привычно сухо и резко, какое счастье! А то я уже начинала думать, что мои мозги навсегда остались в холле Висморов.

Я расправила плечи, накинула халат и ушла в ванную. А когда вернулась, на подоконнике устроился переносной столик с резными ножками, накрытый прямоугольной кружевной салфеткой. Дымящийся кофейник, соусница, слоеные рогалики, апельсиновый сок, джем, фрукты и ягоды дополняли этот натюрморт. Анри даже не подумал одеться — так и стоял босиком, в одних штанах. Вот хоть прямо сейчас картину рисуй.

— В столовой случился потоп? — холодно поинтересовалась я.

— Ты самая романтичная женщина, которую я когда-либо знал.

— Не сомневаюсь, что знали вы их достаточно.

Особенно если вспомнить вчерашний вечер. А если вспомнить, что он заполучил меня обманом… Я мигом почувствовала себя лучше, привычнее и бодрее: обнимать его больше не хотелось, зато хотелось выставить из комнаты и полюбоваться на выражение лица.

— Значит, завтракать в постели ты тоже не любишь?

— Отчего же. Все зависит от того, с кем.

Сама не знаю, зачем я это сказала, но результат мне понравился: глаза Анри мигом превратились в льдинки.

— Подойди.

Это больше напоминало приказ, но я лишь холодно улыбнулась и приблизилась к нему, сложила руки на груди.

— Что теперь? Будете кормить меня с ложечки?

— Пожалуй. Чуть позже.

Он развернул меня лицом к зеркалу — так быстро, что вздохнуть не успела. Пробивающееся из-за туч солнце золотило его волосы и бликами играло на моих. Анри прижимал меня к себе, положив руку мне на шею: откровенное собственническое прикосновение растекалось по телу горячей дрожью. Дневной гомон за окнами становился тише, я слышала только биение своего сердца, отдающееся в ушах. Конечно, можно все это прекратить — сию же минуту, но прекратить означало сдаться. Да ни за что!

С тихим шуршанием халат упал к нашим ногам. А сорочка не такая уж плотная, как мне казалось, особенно в солнечном свете. Контуры тела под ней просматривались слишком четко — и линия плеч, и небольшие груди, и длинные ноги. На щеках проступили красные пятна, я зажмурилась. Всевидящий! Неужели нельзя было сделать это ночью? Вечно у меня все не как у людей.

— Тереза, — низкий, одуряюще властный голос, от которого все внутри сжалось, — открой глаза.

Да чтоб вас!

Я открыла, метнула в него яростный взгляд, но в ответ получила лишь привычную насмешку. Он погладил меня по щеке тыльной стороной ладони: невинный жест, но меня окатило волной жара. Как во сне я наблюдала за скользящей по изгибу плеча рукой, пальцы очертили контур груди, мягко погладили сосок. Взгляд Анри в зеркале — жаркий, ласкающий заставил сжать зубы.

Хуже всего, что деться от него некуда, со мной же творилось что-то невероятно-бесстыдное. Вопреки доводам разума хотелось вжиматься в него всем телом, неспешность и дразнящие поглаживания сводили с ума. Я проглотила всхлип, когда он накрыл мою грудь ладонью. Прикосновения к затвердевшему соску отозвались сладостно-жарким спазмом, от легкого поцелуя жилка на шее забилась с удвоенной силой.

Я до боли кусала губы, чтобы не выгибаться в его руках, чтобы не сжать случайно кулаки и тем самым себя не выдать. Сейчас я ненавидела эту сорочку больше всего на свете: дико, отчаянно, до безумия мне хотелось почувствовать его без этой преграды. Когда ладонь скользнула по животу и ниже, я задохнулась. От ужаса, от стыда, от… сладости. Горячие пальцы сжимали и поглаживали, то медленно и нежно, то быстрее, от каждого движения хотелось запрокинуть голову и стонать в голос. Ткань, натирающая чувствительную кожу под ними, и сумасшедшие, бесстыдные, откровенные ласки. То, что творилось в зеркале, не могло происходить со мной, но именно я давилась всхлипами, выгибалась и вжималась в Анри напряженной до боли спиной.

А потом из меня точно выбили воздух, но… как же это было! От сумасшедшего наслаждения потемнело в глазах. Забыв обо всем, я вцепилась ногтями в ладони, задыхаясь от новых ощущений и глотая сдавленный вскрик. Я содрогалась снова и снова, спазмы в самом низу живота шли один за другим. Если бы Анри не подхватил, лежала бы на ковре мокрой тряпочкой. Мокрой во всех смыслах — лицо блестело от пота, сорочка липла к телу, а между ног было влажно и скользко.

Он отнес меня на кровать, а я запрокинула голову и глядела на плавающий перед глазами балдахин. С каждой минутой сердце билось все тише и ровнее, а вот мысли словно взбесились. Это было волшебно и так умопомрачительно-сладко, что внутри все сжималось при одном лишь воспоминании. Но вместе с тем неправильно, стыдно — так быть не должно! Вдвойне стыдно, потому что с ним.

— Тереза.

Я глубоко вздохнула и повернулась к нему. Анри был так близко, только протяни руку — и коснешься груди. Я сжала пальцы, во избежание. Надеюсь, холод в моих глазах по-прежнему дышит льдом, а не плещет жалкими прохладными лужицами, в которых плавают остатки гордости.

Он мягко взял меня за подбородок и поцеловал. И я подалась навстречу, как уличный котенок за лаской, покорно приоткрыла губы, впитывая сиюминутную нежность. Презирать себя я буду потом, равно как и ненавидеть его. Эту битву я все равно проиграла. Но проиграть битву — не значит проиграть войну.

14

На набережной мало людей, если не считать рабочих с верфи, да постоянно снующих туда-сюда грузчиков. Скрипят телеги, слышна ругань, чьи-то крики, звон бьющегося стекла. Расшатанные сваи подпирают платформу, соединенную с берегом еще более хлипким мостиком. На ней сиротливо валяется искореженная пустая коробка, которую только чудом не смыло в Бельту. Чуть поодаль — строительные леса, за нашими спинами тоже. Черепица крыш полыхает на солнце, двухэтажные домики — все как над подбор, выстроились в опасной близости от воды: наводнения в Лигенбурге случаются часто.

Постоялый двор, таверна, лавка стекольщика — все угрюмые, тряпичные навесы истерлись и выгорели, вывески изъедены ржавчиной. Квартиры здесь совсем крохотные, жилье вряд ли дорогое — строительный шум, пыль от проезжающих экипажей с моста и возможность утром проснуться с залитым водой полом тоже сказывается на цене. Пронизывающий ветер с реки сбивает послеполуденный жар, я приподнимаю подол, чтобы не испачкать на отсыревших, покрытых копотью, плесенью и Всевидящий знает чем еще камнях.

— Ты удивительная женщина, Тереза.

Я внимательно взглянула на него, но Анри, похоже, наслаждался жизнью. Винсент после такого покрутил бы пальцем у виска и посадил меня под замок. И правда — кому еще могло прийти в голову потащить мужа на прогулку в портовый район? На нас постоянно косятся, причем некоторые явно не с самыми добрыми намерениями — благо что сейчас день, но его это не смущает. Похоже, в мире не существует ничего, что может смутить или раздосадовать моего мужа. Ну, это мы еще поглядим. Часы тикают, приближается время расплаты, милорд.

— Смотри.

Анри остановился, привлек меня к себе и указал в сторону моста. Под каменными сводами плескалась вода — темно-синяя, со вспененными бурунами, с пляшущими искрами бликов. Чуть поодаль ряды домов — аккуратных, не в пример тем, что выстроились вдоль набережной, а сразу за ними возвышался купол Миланейского собора. Шпили построек, что разбросаны справа и слева от него, помпезно блестят, но сам собор поразительно светлый. Даже несмотря на яркое солнце, сияние это неброское, безмятежное. Оно струится вокруг, окутывая его мягким прозрачным коконом.

Наверное, нет ничего более странного, чем стоять в объятиях Анри де Ларне на набережной, слушать ругань извозчиков и наслаждаться видом собора. И все-таки мы так стоим.

— Послезавтра мы приглашены к барону Мэррингу.

Поразительно. Он в Энгерии чуть больше двух недель, а его уже приглашают всюду, куда только можно. Как ему это удается?

— Очередной бал?

— Не только. Будет большой прием по случаю помолвки его дочери с Грэгори Вудвордом.

Граф Вудворд снова женится? Впрочем, уже несколько лет прошло, как он овдовел. Если правильно помню, леди Айрин Мэрринг достаточно милая и не любит распускать сплетни. Меня прямо раздирало от любопытства: круг энгерийских джентльменов — что-то вроде тайного общества. Попасть туда можно, но для этого недостаточно титула и хорошо подвешенного языка, сложнее только приблизиться к нашим истинным леди — хотя и это ему тоже удалось. Чем он их берет?

Солнце слепило глаза, и я невольно вспомнила о печати. Полукруг и лучи — похоже на солнце, садящееся за горизонт. Или, наоборот, восходящее?

Все-таки Анри де Ларне удивительный человек — согласно нашему договору, запросто мог заставить отдать ему письмо, вскрыть и ни слова не сказать о том, что внутри. По крайней мере, Винсент поступил бы именно так.

Я достала конверт из ридикюля, поддела пальцами тонкую печать, и в руках у меня оказалась карта «Любовники». Гадальная, на которых предсказывают судьбу впечатлительным и верящим в это особам. На картинке в саркофаге подземелья сплетались две фигуры — женщина, прикованная цепями, и мужчина, сжимающий ее горло так, что, по идее, должен уже сломать «возлюбленной» шею. Иссиня-черные тени расползались по стенам, играя на бледной коже женщины кровоподтеками.

Лица Анри я видеть не могла, но кольцо его рук стало стальным.

— Что скажете?

— Необычное представление о любви.

Я хмыкнула и повернула карту светло-серой рубашкой вверх.

«Уже совсем скоро, Те-ре-за».

Слова были написаны тем же небрежным почерком. Вот только я безо всяких алхимических изысканий могла сказать, что вместо чернил использовали кровь. Впрочем, выяснить это в любом случае уже не удастся: стоило мне прочесть, как карта и конверт обратились в пепел, который я брезгливо стряхнула с перчаток.

— Никакой оригинальности.

— Ты о чем?

— О рассыпающихся письмах, разумеется. Их было два.

Анри резко развернул меня лицом к себе.

— Когда ты получила первое?

— За пару дней до бала, на котором вы обманом вынудили меня стать вашей женой.

Уголок его губ едва уловимо дернулся:

— Я никогда тебе не лгал. Ты уже была моей женой, оставалась только одна небольшая формальность.

Формальность? Вот, значит, как.

— Правды вы мне тоже не говорили, — я вырвалась и отступила. — Зачем я вам, Анри? Вы знаете, что это за печать, верно?

Глаза его потемнели — верный признак раздражения. Если он сейчас скажет: «Вы мне интересны», — я утоплю его в Бельте.

— Наши родители заключили договор, который мне ничто не мешало расторгнуть. Но потом я увидел тебя и понял…

Я закатила глаза. Вот сейчас он заявит, что влюбился, очарован, сражен — нужное подчеркнуть — а меня стошнит. Ничего, здешним улицам хуже не станет.

— … что с тобой никогда не будет скучно.

Гм.

— Хорошенький повод сломать мне жизнь.

— Ты не выглядишь поломанной, — он критически оглядел меня со всех сторон. — И даже погнутой слегка.

— Для вас это шутки? Вы должны были меня спросить! А в идеале — начать ухаживать, как любой достойный джентльмен.

— Тереза, я хотел жениться задолго до того, как мои кости истлеют в сырой земле.

— Разумеется! Вы же привыкли сразу брать и ничего не давать взамен.

— Так уж и ничего?

Щеки вспыхнули, я указала ему в сторону Мортенхэйма.

— Там вся моя жизнь. Хорошая ли, плохая, скучная, грустная или веселая, но моя. Вы выдернули меня из нее просто потому, что вам так захотелось. И надеетесь, что я стану вас уважать?

— Полукруг с лучами — печать человека, с которым мне приходится вести дела. Семейная… или правильнее будет сказать, клановая.

Я, уже набравшая в грудь побольше воздуха, чтобы высказать все, что о нем думаю, осеклась. Прищурившись, Анри смотрел через мое плечо — туда, где в собственном свете купался Миланейский собор. На небе стягивались редкие кудри низких облаков, края которых казались нарисованными из-за сияющей солнечной каймы.

— У него есть сын, которого раздражает сам факт моего существования. Этот малый не совсем в себе.

С губ сорвался недоверчивый смешок. Не совсем в себе? Да чтобы прислать такое, нужно быть совсем не в себе. Сын его делового партнера настолько тронулся умом, что шлет мне письма с грязными намеками?

— Хотите сказать, меня преследуют из-за вас? Он не в себе, но до сих пор на свободе?

Ненормальным в наше время быть страшнее, чем женщиной в Энгерии. Истории о клиниках для душевнобольных чудовищнее самых изощренных бульварных ужасов, причем в отличие от последних, ужасы там творятся реальные. Не думаю, что в Вэлее дела обстоят иначе.

— Он — псих, но псих продуманный. Его отец очень влиятельный человек, а Эрик — его единственный сын. И наследник.

Так вот как зовут моего ненормального поклонника. Миленько.

— Не переживай, он тебя больше не побеспокоит.

Колесо проезжавшей мимо телеги попало в выбоину, брызнула грязь. Извозчик разразился руганью. Я даже покраснеть забыла — не отрываясь, смотрела на Анри. Лицо его напоминало маску, отстраненное и жестокое, точно выточенное из камня: холодные глаза, уголки губ опущены. Неожиданно он перевел взгляд на меня — тяжелый, невыносимый, от которого кровь в жилах стынет.

— Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство. А теперь давай вернемся домой.

О том, чтобы подняться в спальню, и речи не шло. После ужина я сбежала в гостиную: если понадобится, буду сидеть здесь до тех пор, пока его время не кончится. На улице было проще. По крайней мере, там я отвлеклась на письмо и не вспоминала каждые пять минут о случившемся перед зеркалом. Как по телу шел жар, как я тянулась за поцелуем. Не думала, что мне отчаянно хочется снова почувствовать на своем теле бесстыжие руки мужа. И не презирала себя за это.

— Не против, если он будет жить с нами?

От неожиданности я вздрогнула. На плече у Анри сидел утренний котенок с видом особы королевских кровей. Пушистый клубок, такой же нахальный, как мой муж. На вид уже месяцев пять, но по довольно топорщившимся усам не похоже, что он рвется на волю.

— Решили его приручить?

— Захочет остаться сам — останется.

Похоже, к котам у него отношение, как к женщинам. Ну или к женщинам, как к котам.

— Я буду звать его Кошмар, — фыркнула я.

— Кошмар?

— Ну да. Первое, что вы сказали, когда его увидели.

— Парню повезло, что мне на ум пришло именно это слово.

Кот посмотрел на меня сверху вниз — еще бы, с такой высоты, спрыгнул сначала на спинку дивана, потом на пол и отправился по своим делам. Анри же приблизился и устроился рядом со мной, на подлокотнике. Первая шпилька упала мне в руки в тот же миг, что и первая прядь волос — на лицо.

— Что вы делаете?

— Разбираю твою прическу. Твои волосы сводят меня с ума.

Он освобождал тяжелые пряди одну за другой, позволяя им свободно падать на плечи, на грудь и струиться вдоль спины. Когда с прической было покончено, слегка потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову, провел пальцами по моим губам.

— Когда переедем в Вэлею, будешь ходить только так.

— Ноги моей не будет в Вэлее, милорд.

— Это мы еще посмотрим.

Голос его звучал хрипло, глаза потемнели. Щека вспыхнула под легким ласкающим прикосновением, а потом Анри подхватил меня на руки. Я рванулась — слуги еще не спят, нас могут увидеть, — но он держал крепко.

— Я умею ходить!

— А мне нравится носить тебя на руках.

Да меня за всю жизнь столько на руках не носили, сколько за последние дни! Даже если вспомнить детство и многочисленных нянек. Сейчас лестница казалась мне бесконечной. Его близость отзывалась сумасшедшим стуком в висках, с каждой ступенькой сердце колотилось все сильнее. А уж когда мы оказались за порогом спальни, припустило галопом.

Анри усадил меня на кровать, положив руки поверх моих. Теперь он смотрел снизу вверх, я же точно обратилась в камень, отделилась от своего тела и наблюдала за тем, как он медленно снимает с меня туфли, как обводит пальцами лодыжки, разминает ступни. Легкая щекотка сменилась чем-то донельзя приятным, мягким, томительным. Поглаживания и сильные, массирующие движения.

— Тереза…

Только не мое имя, только не вашим голосом! У меня же мозги отключаются.

Я всхлипнула, когда его руки скользнули выше, под нижние юбки и кринолин, издевательски-короткой лаской прошлись от колена до голени. Если его пальцы так обжигали даже через чулки, что будет, когда он меня разденет? Я и впрямь смотрела на него — глаза в глаза, от откровенного бесстыдного взгляда все внутри полыхало.

— Усиленная ладжера, — хмыкнул он, пальцами повторяя контуры защитной татуировки на щиколотке. — В чернилах есть ваша кровь, верно?

Я вздрогнула. Кровь некромага вообще бесценная штука — заклинания на ней творятся самые мощные и опасные, потому как любое плетение обретает десятикратную силу. Защитный узор армалов Винсент наносил мне лично, чтобы спрятать магию. У ладжеры несколько разновидностей, моя — самая сильная и напоминает бабочку.

— Откуда вы так много знаете, милорд?

— У меня мало друзей и много свободного времени.

Анри поднялся, увлекая меня за собой, мягко развернул спиной к себе. От первого щелчка застежки я вздрогнула точно от удара хлыста, а он продолжал меня раздевать. Неспешно, одно за другим: платье, нижние юбки и кринолин оказались на полу. Корсет Анри просто отшвырнул в сторону.

— Подними руки.

Я судорожно сглотнула и закрыла глаза. Желание влепить ему пощечину и выставить вон не шло ни в какое сравнение с желанием подчиниться. И да, я не могу сдаться — особенно сейчас, когда осталось всего несколько часов! Я никогда не проигрываю!

Я медленно подняла руки, а он потянул наверх нижнюю рубашку, прикосновение подшитого края к затвердевшим соскам прошило острой томительной дрожью. Сорочка отправилась за корсетом, Анри медленно опустился вниз, стягивая с меня панталоны и чулки. К счастью, сейчас я стояла в стороне от зеркала и не могла оценить весь ужас своего падения. Только обхватила себя руками, прикрывая грудь, и вздрогнула, когда губы обожгли поясницу.

А меня уже подтолкнули к кровати, заставляя лечь на живот. Пальцы пробежались вдоль позвоночника и вернулись к основанию шеи — лаская, разминая, поглаживая. Мышцы под его сильными руками расслаблялись, подчиняясь какому-то неведомому волшебству. Покрывало холодило разгоряченную кожу, дыхание Анри обжигало. Когда он сжал мои ягодицы и скользнул пальцами по внутренней стороне бедер, я вздрогнула. Желание податься назад и потереться о его руку заставило с силой сжать зубы. А потом… меня перевернули на спину.

— Вы издеваетесь? — спросила я, когда увидела в его руках ленты. Должно было прозвучать возмущенно, насмешливо, саркастично, но только не так, как прозвучало… О-о-о, мой голос звучал чересчур порочно: слишком низко для женщины, глубоко, точно исходил не от меня, а от моего низменного желания.

— Пока нет, — глаза его потемнели. — Думала, я тогда шутил?

— Мы договаривались не делать ничего, что может быть неприятно!

— Не сделаю, пока сама не попросишь.

Я подавилась ответом и только смотрела, как мои запястья обвивает шелк. Сейчас мне даже в голову ничего не приходило, ничего такого, чтобы достойно отплатить ему за все. Одна рука к одному столбику кровати, другая — к другому. Такой раскрытой, обнаженной и беззащитной я не чувствовала себя никогда.

— Я вас убью, — прошипела я.

— Сделай это нежно.

Он запечатал мне рот поцелуем, глотая возмущенный всхлип и лаская языком до дрожи чувствительные губы, а следующая лента — плотная, темная, легла на глаза. Анри пригладил мои волосы прежде, чем закрепить повязку.

Мой муж — извращенец. Приговор обжалованию не подлежит.

Впрочем, в следующий миг все мысли вылетели из головы. Шелк скользнул по моей шее и груди, кожа мигом покрылась мурашками, а когда лента зацепила сосок, я шумно втянула воздух. Анри меня вообще не касался, пальцем не тронул, если можно так выразиться, но скольжение шелка по разгоряченной коже — по сгибам локтей, по коленям, по бедрам — пробуждало животные желания. Темнота возбуждала: то, что он творил со мной, утром расцвело перед невидящими глазами во всех красках, туда же добавилась и картина с демоновой книжки, которую показывал Анри. Одна только мысль, что он может целовать меня там, отдавалась пульсацией между ног.

Лента снова поползла по моему животу, и я вцепилась в свои нестрогие путы, раздирая их ногтями. Легкое дразнящее прикосновение к ноге, а потом шелк скользнул между бедер. Так сладко, так легко, и… так бесконечно мало, но в тот же миг горячий поцелуй обжег шею. Я задохнулась, контраст ощущений подбросил меня над кроватью, заставляя выгибаться в поисках более откровенных ласк. Анри обвел сосок кончиком языка, сильные пальцы играли со второй грудью.

— Хва… тит… — сдавленным прерывающимся шепотом выдохнула я.

— Тереза… видела бы ты себя сейчас.

Голос мужа звучал иначе, чем утром. И даже не так, как полчаса назад, в хриплые бархатные интонации добавилось что-то еще, и от этого «чего-то» низ живота наливался болезненно-сладкой тяжестью.

Не знаю, за что я убью его скорее — если он сейчас остановится, или если продолжит. Дыхание вырывалось сдавленными полустонами, поцелуи обжигали живот, а потом он развел мне бедра, и… От острой, бессовестно-грязной ласки перед глазами потемнело, меня затрясло предвкушением подступающего спазмами удовольствия. Я выгнулась, подставляя бедра под напор его губ, под язык, ласкающий меня внутри, зашипела, когда прохладный воздух скользнул по влажной разгоряченной плоти, а потом вздрогнула всем телом: низ живота пронзило резкой обжигающей болью.

— Тереза!

Рычание Анри было угрожающим, он замер во мне, сдернул повязку и смотрел так, будто хотел придушить. Впрочем, было в этом взгляде что-то еще, кроме «придушить»: в раскрывшихся чуть ли не во всю радужку зрачках, оттененных золотым ободком.

Первое движение отозвалось дергающей болью, ленты натянулись так, что не треснули только чудом. Поцелуй больше напоминал укус, и я не стала сдерживаться. Рванулась в ответ, зубы стукнулись о зубы, впилась в его рот языком. А потом запрокинула голову, подставляя шею и грудь под обжигающие поцелуи. Анри провел пальцами по моим губам, надавил, заставляя втянуть их в себя, а потом скользнул рукой вниз, поглаживая невероятно чувствительный комочек плоти. Ощущение болезненной растянутости — там, между ног, понемногу отступало, а от того, что творили его пальцы, хотелось кричать.

Я терзала его рот, а он меня — изматывающими, мучительно-сладкими рывками вбиваясь в мое тело. Накрывшее меня наслаждение накатило бегущим по венам огнем и спазмами, от которых я содрогалась снова и снова. Пульсация его члена во мне отозвалась тянущей болью, Анри подался назад, а я вдруг почувствовала себя слишком пустой. И легкой. Если бы не держали ленты, наверное, могла бы взмыть к потолку. Мышцы еще продолжали сжиматься, сердце билось о ребра, когда он меня освободил и привлек к себе.

— Чтоб вы сдохли, — прохрипела я, с трудом сгибая колени. Между ног пекло так, что мало не покажется.

— Почему ты мне не сказала?

— А должна была? — Я с вызовом взглянула на него. — Хотя погодите-ка, у вас в Вэлее в порядке вещей, что женщина заводит любовников до свадьбы?

Анри недобро прищурился.

— Демоны тебя раздери, Тереза, ты хоть понимаешь, что творишь?

— В отличие от вас я сначала думаю, а потом делаю.

— Сомневаюсь.

Он покачал головой, как будто разговаривал с малым ребенком.

— Ты что, даже ни разу себя не ласкала?

К щекам привычно прилила кровь: да я даже ни с кем не целовалась до вас! Но вам об этом знать совсем не обязательно. Я ответила ему гневным взглядом и посмотрела в окно: там давно уже стемнело. Сколько времени было, когда мы поднялись?

— О чем ты думаешь? — Анри мягко приподнял мой подбородок.

— О том, сколько времени мне осталось вам подчиняться.

Взгляд его стал не просто холодным, а ледяным, плечи ощутимо напряглись. Я отодвинулась на подушки, он оказался надо мной в мгновение ока: навис, опираясь о покрывало. Недобрый огонек, мелькнувший в ореховых глазах, заставил меня поежиться — к счастью, лишь мысленно. Нельзя показывать слабость, особенно ему. Я вжималась в кровать до тех пор, пока позволяла перина, но дальше Анри не становился. Его лицо замерло в дюйме от моего, а обнаженная грудь почти касалась мигом затвердевших сосков.

— Думай, что говоришь, Тереза.

— Я в вашу жизнь не просилась, — холодно отрезала я. — Если хотите от меня избавиться, возражать не стану.

Четче обозначившиеся скулы — и очередная маленькая победа. На этот раз моя.

— Приготовлю тебе ванну.

Анри отшвырнул подушку и поднялся. Натянул штаны и вышел, я же завернулась в покрывало. Показала двери язык, неудачно повернулась и зашипела от боли. Ох, сейчас бы не ванну принять, а вспомнить точное начертание обезболивающего узора. У армалов магические узоры на все случаи жизни, но если Винсент знал большую часть наизусть, мне приходилось подглядывать в книжки. Вот только где те книжки? Правильно, в Мортенхэйме.

Долго в одиночестве побыть не удалось: за дверью выразительно поскреблись, а потом в образовавшуюся щель бесцеремонно втиснулся Кошмар. Подошел к кровати, уселся на расплывшееся чернильной кляксой платье и принялся умываться, изредка бросая на меня укоризненные взгляды янтарных глаз.

15

— Как Анри вам это позволил?

Луиза сидела в экипаже смешная, нахохлившаяся и чем-то напоминала воробья. Выехали мы рано, поэтому сейчас она то и дело зевала, прикрывая ладонью рот. Удивительно, что вообще согласилась со мной поехать, потому как я заявилась к ней с утра и почти выдернула из постели. Мисс Бук даже возмутиться не смогла: я теперь замужняя особа, и Луиза вполне может отправиться в моем сопровождении куда угодно.

— Сегодня мой день.

— Ваш день?

Я кивнула.

— Мы договорились, что один день я делаю все, что скажет он, а на второй он делает все, что скажу я.

— То есть… Анри просто вас отпустил?

— Да.

Если можно так выразиться. Я проснулась, едва рассвело. Одна, потому что как только его время истекло, я выставила мужа из спальни со словами, что сегодня буду спать без него. Так вот, прекрасным свободным утром я первым делом пригласила Мэри, привела себя в порядок, спустилась вниз и столкнулась с Анри. Выглядел он так, словно не спал всю ночь: бледнее обычного, уставший и заледеневший — холодом от него веяло за милю.

«Куда это ты собралась, Тереза?»

«В Мортенхэйм. И вы со мной не едете, так что уйдите с дороги».

«Одну я тебя не отпущу».

Можно было сказать, что я поеду с Луизой, но зачем упрощать ему задачу?

«Сегодня мне не нужно ваше разрешение. Или игра в послушание у нас только для девочек?»

Глядя, как темнеют его глаза, я испытала истинное удовольствие. А уж когда он отступил в сторону, не сказав ни слова, только чудом удержалась от того, чтобы не показать ему язык. Пока шла через холл, спину пронзал его взгляд, я почти чувствовала расползающееся между лопаток золотое пятно, от которого то жарко становилось, то в дрожь бросало. До последнего сомневалась, что мне позволят выйти за дверь, и все-таки он меня не остановил.

— С ума сойти! Винсент бы за такое в комнате запер. Меня так точно.

Я хмыкнула.

— Вам повезло с мужем, вы об этом знаете?

Луиза отодвинула шторку и выглянула в окно. Туманная дымка таяла, солнце разливалось над полями, золотило холмы и верхушки деревьев. На небе — ни облачка, что удивительно для наших мест. День обещал быть жарким, а пока напоенный летом воздух звенел и стрекотал на все голоса просыпающейся природы — птицы, пружинки-кузнечики, разноцветные бабочки то и дело мельтешили перед глазами.

— Зачем мы тащимся в Мортенхэйм? Могли бы устроить пикник в Милуотском парке, у озера. Там сейчас такая красота…

— И море людей.

— Это же весело!

Кому весело, а кому не очень.

— Я же говорила, мне нужно найти кое-какие книги.

Хочу знать о силе мужа все. Мне не нравится, когда кто-то знает о чем-то больше меня. Особенно если этот кто-то — Анри Феро.

— Тереза, вы неисправимы! — Луиза со стоном откинулась на спинку сиденья. — Зачем я вам? Я же в библиотеке буду третья лишняя… точнее, сто третья лишняя.

В этом она права: когда я сажусь за книги, мне ни до кого. Но вообще-то я хотела поговорить не об этом, тем более что теория магии и история — не самая сильная ее сторона.

— Я хотела с вами посоветоваться. И попросить о помощи.

— Я вся внимание.

— Мне нужно… гм… зелье, чтобы не допустить детей.

Вот. Я сказала это и даже не покраснела. По крайней мере, по ощущениям — уши не горят, щеки тоже. Значит, все в порядке.

У Луизы загорелись глаза. Она подалась вперед и сжала мои руки.

— Зелье, говорите?

Я все-таки покраснела. Если представить меня в качестве сосуда, то краска залила от пяток и по самую макушку, добралась даже до пальцев на руках. Мало мне было того, что колея достаточно расшатанная, и на каждой кочке я мысленно вспоминала Анри недобрыми словами. Вот почему винехейш у меня в голове отложился, а исцеляющие узоры — нет? Так еще и Луиза со своими улыбочками. Право-слово, есть у этой женщины стыд?

— Тереза! Не будьте букой!

Меня бесцеремонно подвинули и устроились рядом.

— Вам понравилось?

Как такое вообще может нравиться?

«Может», — подсказала какая-то внутренняя ехидна. К счастью, колесо попало в ямку, напомнив мне об обратной стороне удовольствия. Хорошо хоть мы пока едем, но вообще-то вспоминаю об этом на каждом шагу. Буквально. Вчера Анри отнес меня в ванную, где теплая вода помогла немного расслабиться и снять саднящую боль, с утра было уже легче, чем вчера. Но недостаточно, чтобы забыть о вчерашнем.

— Не уверена.

— Он был с вами груб?

Ни стыда ни совести у этой женщины. Вот правда.

— Тереза, я же не прошу вас рассказывать, как все было.

Еще бы вы попросили.

— И почему вы такая красная?

— Потому что это грязно! — выпалила я на одном дыхании. — Грязно, мерзко, отвратительно и стыдно! О таком не говорят в приличном обществе, такое не должно нравиться.

— О-о-о-о… — Луиза пожевала губы. — Как все запущено. Ну а если нравится, тогда что?

Я вздернула подбородок. Не собираюсь я об этом говорить — ни с ней, ни с кем-либо еще! Помню, как отец вышвырнул за двери одну из горничных, потому что она крутила роман с конюхом, а его выставил следом. Он говорил, что разврата под своей крышей не потерпит, что никакие рекомендации от него она не получит, потому что таким не место в приличных домах.

С матушкой они спали в комнатах на разных концах коридора. Даже когда собирались вместе — в столовой или в гостиной, он лишний раз к ней не прикасался. В экипаже садились друг напротив друга, если же отец подавал ей руку, это была лишь учтивость, ничего кроме. Да, у Луизы и Винсента все иначе, но единственный мужчина, с кем я могла испытать подобное, оказался женат. Хотя не думаю, что Альберт стал бы требовать от меня чего-то настолько грязного. Уверена, что и Винсент от Луизы не требует.

— Тереза, — она мягко сжала мои руки и заставила меня положить их на колени. — Вы же взрослая женщина. Что плохого в том, чтобы чувствовать не только душой, но и телом?

— Помните маркизу Карридж? Что о ней говорили после того, как они с мужем обнимались на пикнике!

— Потому что она позволила себе то, что другие не могут. Хотят, но не могут.

Я дернулась, как от удара.

— Вы поможете мне с зельем или нет?

При мысли о том, что придется самой обращаться к целителям, уши заполыхали как маяки.

— Помогу. Раньше я бы вам его сама приготовила, но теперь… могу только дать рецепт.

Луиза развела руками. Во время покушения на брата она использовала всю свою силу, чтобы его защитить, и полностью лишилась магии.

— Вот и славно. А теперь давайте…

— Думаете, джентльмены лишь держат своих дам за ручки и крутят их в вальсах? Вы просили меня научить вас быть женщиной, но вы не станете ею, пока отрицаете свою природу. Чувственность.

Луиза произнесла последнее слово мягко и в то же время таким низким, глухим голосом, что у меня мурашки побежали по коже.

— Знаете, куда некоторые бегают после посещения мужского клуба? К женщинам, которые могут дать им то, что не хотят жены.

Она сейчас говорит про доступных женщин? Потрясающе!

— Вас послушать, так все вокруг замешано на плотских утехах.

— Не все. Учитесь чувствовать, Тереза. Вы же читаете столько книг, так поищите ответы хотя бы в них!

Перед глазами снова всплыла картинка маэлонского художника на обложке. К счастью, краснеть дальше было некуда. Я вызывающе сложила руки на груди, но Луиза больше не делала попыток заговорить. До Мортенхэйма мы добирались под стрекот кузнечиков и свиристение птиц.

Я плюхнула на стол очередную стопку книг и облегченно вздохнула: последняя. Все, что нашлось в нашей библиотеке о происхождении силы хэандаме и прочего, что с ними связано. Все написаны на арнейском — древнем языке, который давно считается мертвым, но у меня с ним проблем нет.

— Ой, птичка!

Луиза раскрыла одну из книг и смотрела на страницу чистыми глазами ребенка, который еще не умеет читать. А вот надо было учить арнейский! Я бросила беглый взгляд на рисунок, фыркнула: чем-то он и правда напоминал ворона, вот только пропорции здесь не разглядеть. Эта «птичка» ростом с высокого мужчину, если присмотреться, под гладкими густыми перьями шипы, клюв более острый, лапы не по-птичьи мощные: кожистые, с крепкими острыми когтями. К тому же ядовитыми.

— Таатрин.

— Кто?

— Крылатый оборотень.

Глаза Луизы широко распахнулись.

— Шутите?

— Ничуть. Таатрины жили на землях Загорья. Достаточно давно, цивилизация армалов тогда еще пары сотен лет не насчитывала.

— Ничего себе.

— Считались высокоразвитой расой, в совершенстве владели магией, смешанных браков не допускали.

— И что с ними случилось?

— Неизвестно.

— Совсем?

— Совсем, — я захлопнула книгу. — Остались селения, крепости, скотина и утварь, даже флот, а жители исчезли. Ни следов борьбы, ни крови. Ни-че-го. А теперь если не возражаете…

Луиза вздохнула и упала на стоящий у окна диванчик.

— И что мне прикажете делать?

— Возьмите что-нибудь почитать. — Я быстро обежала полки взглядом и указала на нижнюю. — Вот там история Маэлонии, достаточно интересно.

В глазах Луизы явственно читался вопрос: «Я что, похожа на женщину, которую интересует история?» — но я уже устроилась за столом, разбирая книги. Некоторые были совсем древние, только заклинание сохранения не позволяло им рассыпаться в пыль. Оставь такое сокровище на пару месяцев без защиты — и ему придет конец.

Итак, хэандаме. Первое упоминание — за несколько тысячелетий до новой эпохи. Эту силу называли золотой мглой или паутиной поглощения. Я была права, сила мужа — это в какой-то степени антимагия. Обладающий ею не способен сплести даже простейшее заклинание или поставить слабенький щит. Иными словами, он уязвим для кинжала, пули или стрелы, как самый обычный человек. А вот магией хэандаме ударить невозможно — любые чары, попадающие во мглу, развеиваются сразу.

Армалы называли это неестественным искажением крови, потому что первый малыш появился у пары сильных магов. От него же пошли и остальные, девочки расы поглотителей были редкостью, в основном рождались мальчики. Дети появлялись на свет с золотыми глазами, но через несколько месяцев они становились естественного цвета. Единственным отличительным знаком был золотистый ободок вокруг радужки, который оставался на всю жизнь. Когда поглотитель использовал силу, золота в глазах становилось больше.

Боевая сила хэандаме, обрушенное против мага поглощение силы, и отражение атаки, бьет не только по противнику, но и по ее обладателю. Она вытягивает жизнь и губит.

Ну хоть какая-то слабость у него есть. Интересно, способна ли мгла причинить вред обычному человеку? Все армалы были магами, а первым немагическим оружием стали пользоваться, когда численность поглотителей стала стремительно расти, чтобы иметь возможность защищаться. Попавший под действие мглы на пару минут лишался сил на несколько дней, если же кому не повезло оказаться в ней надолго, мог полностью опустеть. Сопровождалось все это крайне болезненными ощущениями. Еще бы, когда из тебя пьют самую суть, приятным это не назовешь.

Я перевернула страницу.

Кровь хэандаме — яд для любого мага. Во времена, когда культ поглотителей набирал силу, ее использовали для опустошения.

А вот это уже интересно. Я перебрала несколько книг, пока нашла то, что мне нужно. Поглотители основали культ в качестве протеста после запрещения смешанных браков с магами. Самое смешное, что некоторые приравнивали их к полубогам, поэтому охотно шли за ними, добровольно отказываясь от способностей.

Кровь и семя хэандаме сильнее крови любого. Рожденное в таком браке потомство было магически слабым, во время полового созревания дети полностью лишались сил и становились поглотителями.

Неудивительно, что браки с поглотителями считались у армалов мезальянсом и были запрещены. Во времена, когда каждый был магически одаренным, рождение слабого ребенка не шло на пользу ни ему, ни обществу. А уж если сила хэандаме полностью брала верх над магией… Вот только это ни коим образом не вязалось с отцовской одержимостью укрепления рода. Я изучила еще несколько книг и выяснила, что все союзы магов и поглотителей случались исключительно по большой любви и никогда по расчету.

Культ набирал силу и проповедовал полный отказ от магии. Убийства магов, истощение, ритуалы, когда кровь хэандаме смешивали с кровью магов, а те становились пустышками. Мороз по коже шел, когда я читала о зверствах, что тогда творили. Культ и его деяния были преданы огласке, когда один из поглотителей не выдержал творящегося кошмара и предал своих братьев по крови. Лидеры культа и все его ярые последователи были казнены, остальных хэандаме выслали на острова, где их раса, отрезанная от цивилизации, прекратила свое существование.

Прекратила, да не до конца. Видно, все-таки оставались полукровки.

Но почему отец отдал меня ему? Ведь нашим детям не суждено было стать сильными магами. Или его вдохновляло возрождение расы поглотителей? Нет, быть такого не может.

Я вздохнула, окинула стопки книг тяжелым взглядом и вернулась к работе. Не в моих правилах сдаваться, причина есть у всего. Я неплохо изучила отца, а значит, нужно просто внимательнее искать. Страницы пестрели резью в глазах, я даже несколько раз прерывалась, чтобы проморгаться и разогнать мельтешащих перед глазами несуществующих мушек. Вот только никакие причин найти не могла, как ни старалась. Создавалось ощущение, что какую-то страницу просто выдернули из истории. Или я вообще ничего не понимаю!

— Тереза, хотите чаю?

Я подняла на Луизу растерянный взгляд: она зевала и потирала глаза. На диванчике валялась какая-то книга, уж не знаю, история Маэлонии или что еще, но ее будущая светлость под нее заснула. М-да.

— Я попрошу Барнса подать его прямо сюда.

— М-м-м-м…

— Хотя лучше, наверное, будет сразу просить ужин. Вы знаете, что мы с Винсентом недавно помирились?

А ведь и правда стало темнее, только край солнца полыхал над деревьями. Сколько же времени прошло? Пришли мы сюда сразу после обеда, но я же еще ничего толком не прочитала! Даже к Луни с Демоном не наведалась, да и с Луизой как-то неловко получилось, привезла ее сюда и забыла про нее напрочь. Но я ведь и не рассчитывала, что начну копаться в истоках своего брака.

— Нашли, что хотели?

Если бы.

— А что вы хотели, кстати?

Поначалу — совсем другое.

Теперь я хотела узнать, зачем меня выдали замуж. Почему именно за него. Почему раса хэандаме после истории с культом стерта изо всех летописей, точно и не было ее никогда.

— Я распоряжусь насчет ужина.

Подняться я не успела: запястье дернуло острой болью.

Еще раз, сильнее.

И еще.

По руке расползался холод, я стянула перчатку и в немом изумлении воззрилась на браслет: золото померкло, его пронизывали чернильные прожилки, дорожками стекающие на ладонь.

16

В тишине ночи грохот копыт казался просто оглушающим. Мы с Демоном влетели в Лигенбург, какой-то бродяга шарахнулся в сторону, разразившись проклятиями. Позади осталось городское кладбище, раззявленная пасть проржавевших ворот, трущобы окраин с их разрухой и вонью, полыхающие под мостом огонек костра — прибежища для бездомных. Ветер свистел в ушах, но я ни о чем не могла думать. Запястье заледенело, боли не было, но и золото не возвращалось. Проверить, как оно сейчас, я не могла, но когда выезжала из Мортенхэйма, чернота по-прежнему заливала узор. Мельтешение фонарей и улиц — одна за другой, летящее за нами эхо. Вот он, наш дом — впереди, темные окна, ни признака жизни. Хотя смерти тоже не чувствуется.

Я натянула поводья, спрыгнула, на ходу потрепала Демона по шее.

— Спасибо, милый.

Дверь, разумеется, была заперта, я постучала для начала молотком. Поскольку встречать меня не торопились, постучала кулаками, в сочетании с носком сапога грохот стоял знатный. Наконец-то послышались шаги, открыл мне тот молоденький худющий парень, который помогал Жерому с багажом. Он же занимался уборкой по дому — право-слово, никогда такого не видела, чтобы мужчины выполняли обязанности горничных. Демоны знают что, а не прислуга!

Глаза у него округлились, особенно когда он увидел взмыленного коня, а я быстро прошла в холл.

— Граф дома? — осведомилась светским тоном, будто только что выплыла из экипажа. Мальчишка несколько замешкался, но все же пробормотал:

— Да. Он… наверху.

— Замечательно. Осторожнее с Демоном. Он не особо жалует чужих. — Я вручила ему шляпку и направилась к лестнице, стараясь не сорваться на бег. Достаточно того, что я заявилась домой ночью, без намека на сопровождение, верхом. Да и вряд ли со мной говорили бы таким спокойным тоном, случись что-то серьезное. Или говорили бы? Я на ходу стянула перчатку и увидела, что черные прожилки немного поблекли. Значит, все хорошо? Наверное.

Дверь в спальню была чуть приоткрыта, оттуда доносились негромкие голоса. Гневный — Жерома и хриплый, надтреснутый — Анри. Они стихли, стоило мне подняться на этаж. Пришлось отпрыгнуть в сторону: камердинер, повар или непонятно кто еще вышел в коридор так резво, что чудом не столкнулся со мной. Ниже меня на полголовы, он тем не менее умудрился посмотреть презрительно. В светлых глазах мелькнула жесткая ярость, от которой мне на миг стало не по себе. Губы его искривились, он запустил растопыренную пятерню в светлые волосы с таким видом, точно собирался вырвать клок, что-то пробормотал себе под нос и быстро прошел мимо.

Я же толкнула дверь и вошла. Анри лежал на кровати, посередине, глаза сияли золотом так, что мне стало дурно. На груди клубком свернулся Кошмар, хотя эта самая грудь еле вздымалась. Под головой — несколько подушек, в темноте его лицо выделялось неестественно белым пятном. Я повернула ручку светильника, и комнату озарил неяркий свет. Теперь муж выглядел слегка зеленоватым, под глазами залегли глубокие темные круги, а потрескавшиеся губы напротив были горячечно-красными. Зато волосы слегка потускнели, словно кто-то выжег из них цвет.

— Что с вами случилось?

Я моргнула, чтобы посмотреть на него сквозь грань, — нет, смерти тут не было. Сейчас не было, но она его коснулась — черно-серые прожилки расползались сквозь бесцветный туман кожи и медленно таяли, уступая силе жизни.

— Вопрос в другом. — Несмотря на хриплые нотки, голос его звучал твердо. — Что ты здесь делаешь?

Как это мило! Мне живо расхотелось интересоваться случившимся, а вот желание дать ему затрещину стало непреодолимым.

— Я вернулась домой.

— Глубокой ночью? Так спешила, что не могла подождать до утра?

Теперь он еще и издевается!

— Разумеется. У меня вот… — Я показала браслет, который понемногу — медленно, но верно, наливался пока еще тусклым золотом.

— Вы что, беспокоились за меня? — В глазах его зажегся теплый свет, уголки губ дрогнули.

— Беспокоилась? За вас?! — Я приподняла брови, всем своим видом выражая изумление.

— Значит, не беспокоилась.

— Жаль вас разочаровывать, но нет. — Я пожала плечами. — Просто решила, что вы мне изменяете, а супружеская неверность — основание для развода.

— Неверность?

— Именно. Я же не виновата, что вы нацепили на меня этот браслет.

— Супружескую неверность он не обличает.

Можно подумать, я не знаю. Столько книг перечитала про эти брачные договоры, что до сих пор тошнит. Армалы решались на такой обряд, когда у них все было всерьез. А это означает полное доверие.

— Считайте, что вам повезло.

— Я тебе не изменял и не стану.

— Как жаль.

Взгляд Анри стремительно холодел, точно иней бежал по стеклу, но я вызывающе сложила руки на груди и отвернулась. Всевидящий, да что со мной? Ни капельки я за него не беспокоюсь, просто браслеты нас связывают, и мне не хотелось бы испытывать неприятные ощущения, если его ненароком хватит удар. Умереть мне не грозит, но вот проваляться в болезненной горячке несколько дней — вполне.

— Какого демона ты потащилась в Лигенбург посреди ночи, Тереза?!

— Я с вами живу. К сожалению. Если вы имеете что-то против, завтра же попрошу Мэри собрать вещи.

Анри с силой сжал зубы, на скулах заиграли желваки.

— Вы так и не сказали, что с вами случилось.

— Праздное любопытство?

— Хочу быть уверена, что вы не умрете, пока мы не разведены.

— Не беспокойся, такого удовольствия я тебе не доставлю.

— Вот и славно.

Я подошла к окну, чтобы посмотреть на Демона. Завтра все-таки придется отвести его в городские конюшни, потому что у этой конуры даже намека на внутренний двор нет. Точнее, двор есть, но он общий.

— Миленький наряд.

Я скептически оглядела себя: темно-лиловая амазонка, из-под которой видны сапоги. И самую чуточку бриджи для езды в мужском седле.

— Рада, что вам нравится.

И правда, что на меня нашло?! Сорвалась с места, даже не сняла охранные заклинания с книг, которые отыскала — чтобы Луиза могла привезти их в Лигенбург. Теперь если понадобится что-нибудь еще найти, придется снова ехать в Мортенхэйм, вот только мое время кончилось, поэтому Анри непременно увяжется следом и начнет задавать вопросы. Еще и с Луизой объясняться, я же просто бросила ее там одну! И с мисс Бук. Я прикрыла глаза и мысленно застонала.

Когда мы прощались на конюшне, Луиза смотрела так, будто знает какую-то тайну, которая ей отчаянно нравится. Она даже не попыталась меня отговорить от этой сумасшедшей затеи. У матушки волосы бы дыбом встали, прознай она про мой ночной вояж, а Винсент бы вовсе не воспринял такое всерьез.

Одна. Ночью. Из Мортенхэйма в Лигенбург.

Ага.

Луиза же только сжала мои руки и пожелала счастливой дороги. Ну что за женщина!

Анри молчал, молчала и я, и с каждой минутой тишина становилась все более невыносимой. Глаза слипались — напряжение отступило, и теперь меня неудержимо клонило в сон.

— Вам придется подвинуться, — сказала я наконец. — Я устала и хочу спать.

— Неужели решила почтить меня своим монаршим присутствием?

— Вторая спальня не убрана, а я не хочу дышать пылью.

— Выставляя меня за дверь, ты об этом не думала, не так ли?

Я вспыхнула, подобрала юбки и направилась к двери. Да я лучше буду спать на улице, на подстилке для ног, да я… Меня перехватили до того, как я успела выйти — на удивление проворно, я же рванулась, отталкивая его. Даже много сил не потребовалось — он пошатнулся и не свалился на пол только потому, что рядом была стена.

— Что вам еще от меня надо?

— Тебе понравилась наша игра, Тереза?

Ненормальный! Еле ходит, еле говорит, а все про игры думает.

Отказаться? Но ведь это хороший способ вернуться в Мортенхэйм без него. Хуже, чем было, уже вряд ли будет. Да и вообще, получить свободу действий ровно на половину времени, что мне придется провести рядом с Анри — это же замечательно! И не только свободу времени, но еще и полную власть над ним.

— Желаете продолжить?

— А ты?

— По рукам! Ваш день — мой день. — Я протянула ему руку, но вместо того чтобы на нее опереться, он поцеловал мои пальцы. Какие же горячие у него губы!

— Вам нужно в постель, — резко заметила я.

— Только после тебя.

Я хмыкнула.

— Не представляю, как Мэри будет меня раздевать в вашем присутствии.

— Да забудь ты про свою Мэри.

Анри тяжело обошел кровать с другой стороны и буквально свалился на нее. В таком состоянии он не то что меня раздеть — себя раздеть не сможет. Ладно, с амазонкой я справлюсь сама, разве что с корсетом возникнут сложности. А вот ему бы не помешало: только сейчас я заметила запекшиеся на темной рубашке пятна крови. И сердце вдруг сжалось — так, как никогда раньше, болезненно, щемяще-остро.

— Я помогу вам раздеться.

Анри повернулся ко мне, приподнявшись на локте.

— Ты — что?

— Не смотрите на меня так! — рыкнула я. — А то придушу подушкой.

— Так — это как?

Не знаю как. Слишком тепло для ваших насмешливых глаз. И светло, слишком светло. Я принялась расстегивать на муже рубашку столь свирепо, что чудом не оторвала несколько пуговиц. Ни порезов, ни кровоподтеков на нем не было — либо кровь не его, либо просто шла носом, а вот кожа под пальцами просто обжигала. Потом взялась за брюки — этот гад смотрел пристально, но я не собиралась отступать. Чего я там не видела, в конце концов… А! Все-таки не видела. Помимо воли к щекам прилила краска, потому что во время нашего чересчур тесного знакомства я избегала смотреть на его мужское достоинство. Которое, гм… было внушительным даже сейчас.

В общем, неудивительно, что прошлой ночью я себя чувствовала насаженной на вертел, хотя и… как-то странно это все было. Слишком приятно.

— Только не падай в обморок.

— Еще одно слово, и в обмороке будете вы.

Я отшвырнула брюки, потянула из-под мужа покрывало, а потом набросила на него по самый подбородок. Если уж он желает спать голым, пусть хотя бы прикроется.

С амазонкой и бриджами дела пошли хорошо, а вот с корсетом — не очень. Я завела руки за спину, пытаясь нащупать шнуровку, мне даже удалось схватиться за ленту, но тут пальцы свело судорогой.

— Ай!

— Помочь? — донеслось из-за спины.

— Сама справлюсь!

Справлялась я минут двадцать — руки заломило так, что мало не покажется, но шнуровка отказывалась поддаваться. То перекручивалась, то тянулась не в ту сторону, то… Я дернулась, почувствовав руки Анри на спине, но шнуровка мгновенно ослабла, и я вздохнула с облегчением.

— Смотреть на твои мучения больше не было сил.

— Я бы справилась!

— Не сомневаюсь. Время до рассвета еще есть.

Прикосновения к плечам отзывались сладкой волнующей дрожью, я даже позволила ему помочь стянуть нижнюю рубашку и потянулась к сорочке, но Анри перехватил мою руку.

— Сегодня ты спишь обнаженной.

Извращенец.

Я вздохнула, но сопротивляться не стала. Свернулась клубочком и позволила ему бесстыдно подтянуть меня к себе. От прикосновения тела к телу по коже шел горячечный жар, а его дрожь невольно передавалась мне.

— Вам нужно зелье для…

— Все что нужно, у меня уже есть.

По сравнению с ним я напоминала ледышку. Как странно — чувствовать слабость рук обычно сильных объятий. Анри уткнулся носом мне в шею, я же настолько вымоталась, что даже это не смущало. Равно как и то, что при желании он может взять меня одним движением. Сама мысль об этом невероятно возбуждала, даже сквозь пелену усталости. Кажется, бесстыдство — это заразно.

— Пойдем! Да пойдем же, упрямая скотина!

Голос слуги оборвался недовольным ржанием Демона. Надеюсь, он его не затопчет, потому что проверять сил уже нет.

— Что там за?.. — глухой голос Анри и его дыхание, щекочущее шею.

— Это Демон.

— Демон?

— Мой конь.

Минутное молчание, тишина показалась блаженством. Я уже начала проваливаться в сон, когда услышала:

— Если у нас когда-нибудь будет собака, ее назову я.

17

В пасмурный день сложно понять, давно ли рассвело и какой пошел час. И уж тем более просыпаться рядом с обнаженным мужчиной мне еще не доводилось. Особенно когда он прижимается к тебе, его рука покоится на твоем животе, а дыхание обжигает шею. Особенно когда ты тоже голая, потому что продалась в добровольное рабство за возможность отдыхать от мужа через день и делать что душе заблагорассудится. Судя по тому, как у меня все затекло, за ночь я ни разу не повернулась — как отключилась вчера в постели, так и лежу. Жар у Анри спал: по крайней мере, он больше не напоминал печку, которую завалили углем, но его объятия не становились менее обжигающими.

Близость с ним разжижает мозги, в этом я уже убедилась. В мужском седле, значит. Позабыв про лечебные узоры, значит. Ладно хоть голова на месте, хотя сейчас я в этом сомневалась. Да, тут есть о чем подумать. Мне кажется или я собиралась с ним разводиться? Только мой вчерашний поступок никоим образом не способствует продвижению к цели.

Так, надо тихонечко отодвинуться. Пока муженек спит и относительно безвреден для моего разума и тела. Я осторожно перевернулась на живот и начала медленно выползать из-под его руки. Чуть-чуть в сторону. Еще чуть-чуть. Во-от так. Еще капельку. Я уже представляла, как сижу в ванной, благополучно смывая с себя пыль дорог и мысли о ночной глупости.

— Куда?

Я чуть не подпрыгнула прямо на кровати, а меня снова подтянули к себе. Все старания насмарку!

— Как спалось?

Замечательно! Мне не снились вы, мне вообще ничего не снилось.

— Прекрасно.

— Я рад.

Горячие губы коснулись моего плеча, и я вздрогнула. А потом Анри потерся о спину колючей щекой, подушечками пальцев погладил живот. Тело отозвалось на ласку мгновенно: соски затвердели, между ног стало горячо. Захотелось запрокинуть голову и прижаться к нему всем телом. Стыдно, как же это стыдно! Как Луиза вообще может говорить о чем-то подобном… так спокойно?

— Вы же меня не отпустите? — собственный голос прозвучал до отвращения томно, как у гулящей девицы, завлекающей мужчину. Хотя откуда я знаю, как говорят гулящие девицы?

— Ты куда-то торопишься?

— У меня подруга осталась в Мортенхэйме!

— Думаю, ее доставят в целости и сохранности.

Рука его скользнула выше, и теперь пальцы играли с затвердевшим соском. Одновременно он целовал мои плечи, когда его губы касались основания шеи, низ живота сводило от предвкушения. Интересно, понравилось бы ему, если бы я творила такое с его телом? Анри накрыл мою грудь ладонью, сжимая удивительно мягко, но я точно превратилась в огонь. Из головы не шли слова Луизы о мужьях и женах, а еще та клятая маэлонская книга. Я представила, как заставляю его выгибаться на простынях, как смотрю в глаза, стремительно темнеющие от страсти, и меня накрыло сумасшедшим диким возбуждением. Дыхание перехватило, я подалась назад, с удовольствием отмечая хриплый стон, чувствуя твердость члена у моих бедер.

Все поплыло, стоило вспомнить одуряюще сладкое чувство растянутости и движений внутри. Когда его рука скользнула ниже, а ладонь прошлась между чувствительных складок — горячих и влажных, я содрогнулась. Анри меня растягивал, но боли не было. Только нарастающий жар да искусанные губы, чтобы не стонать в голос. Его пальцы все еще были во мне, когда я почувствовала прикосновение горячей головки ко входу. Ох, как же это было… безумно. Грязно, мерзко, хорошо! Он входил в меня, медленно вынимая пальцы, заполняя меня собой. Я забыла, что нужно дышать, больно было самую капельку, но эта искра погасла, стоило ему легко качнуть бедрами.

Вперед — назад.

— Какая же ты узкая, Тереза, — шепотом мне на ухо, — и такая горячая.

Меня затрясло, я даже не сразу поняла от чего. Сочетание этих грязных слов с неспешными движениями внутри?

Вперед — назад.

— Вас… это заводит? — Я бессильно вцепилась в простыню, когда он погладил чувствительный комочек между ног — легко, подушечками пальцев.

— Что именно?

Вперед — назад. Одуряюще медленно, но так сладко!

— Ваши игры. Все эти… грязные словечки.

— Достаточно того, что они заводят тебя, — Анри коснулся губами виска, снова подаваясь вперед. — А меня заводишь ты, моя сладкая девочка.

От того, как это было сказано — низким, хриплым, дрожащим от желания голосом, мозг сжался до размеров горошины. Движение назад потянуло низ живота сладким спазмом — увы, недостаточным для разрядки. Выносить эту пытку больше не было никаких сил, я застонала в голос, а потом прорычала, вцепившись ногтями в подушку:

— Да сделайте это уже!

— Что — это?

Я перехватила его плывущий взгляд, а пальцы, только что откровенно ласкавшие меня, прошлись по моим губам, заставляя чувствовать вкус моего желания — слегка сладковатый и терпкий. Пусть делает что хочет. Ниже падать все равно уже некуда, а если он продолжит в том же духе, мне грозит помешательство от перенедонаслаждения. Анри наклонился ко мне, почти вплотную, и я прошептала ему в губы:

— Возьмите меня.

О, как полыхнули его глаза — только ради такого нужно было сказать! Вместо ответа он подхватил мои ноги, заставляя повыше подтянуть колени. Д-да-ааа, оно того стоило — хриплый стон и ощущение его длины и силы безумно глубоко. Он ласкал меня везде, я стонала и бесстыдно двигала бедрами, подстраиваясь под резкие, мощные движения. Никогда не думала, что это может быть настолько приятно: сжиматься сильнее, кричать, смешивая свой голос с его хриплым дыханием, содрогаться от пульсации члена и дрожать от затопившего наслаждения — начинающегося от какой-то безумно чувствительной точки внутри, расходящегося по всему телу и накрывающего с головой. Я точно превратилась в тетиву или струну — напряженная, дрожала до тех пор, пока пружина не лопнула и сладкие волны не отступили, принося за собой мягкую истому.

Мокрая как мышь, я стекла на простыни, а точнее в сильные руки мужа. Что бы там вчера ни случилось, он полностью здоров. Браслет на моей руке сиял подобно начищенному до блеска анталу или золотому слитку в солнечных лучах.

— Теперь вы меня отпустите?

— Ты неисправима, — он поцеловал меня в шею. — Отпущу, только сначала примем ванну.

— В вашей ванне либо я и вода, либо я и вы. Или вы собираетесь меня тряпочкой протирать?

Я вывернулась из его рук, села на постели и вызывающе сложила руки на груди. Даже если я буду плавиться в ваших объятиях, для меня это ничего не меняет! Вот только ему на это наплевать! Смотрит на меня и улыбается, довольный, как… как…

«Как мужчина, который только что получил все, что нужно».

Чем я вообще думала, спрашивается? Ведь он же делает все, чтобы меня не отпустить. Если я от него понесу, получить развод будет проблематично, тут даже Винсент мне не союзник. Идиотка, идиотка, идиотка! Нельзя его вообще к себе подпускать, пока Луиза не раздобудет мне зелье. Я с силой выдернула простыню, замоталась в нее и отодвинулась на край постели.

— Можете не рассчитывать на то, что увезете меня в Вэлею, — хмыкнула я. — С приплодом или без, по своей воле я с вами не поеду!

Лицо Анри потемнело. Муж стремительно поднялся, подхватил меня на руки и, как была, в простыне, вынес в коридор. Шагал он тяжело, но достаточно быстро.

— Решили выбросить меня на улицу в таком виде?

На меня метнули свирепый взгляд.

— Лучше молчи.

— Не то что?

— Не будь ты женщиной, я бы тебе объяснил.

— Не будь я женщиной, мы бы с вами не оказались в такой ситуации.

Из его груди вырвалось что-то похожее на рычание, дверь в ванную он толкнул плечом, без труда удерживая меня поперек туловища одной рукой, рывком включил кран, наклонился, чтобы заткнуть сливное отверстие. Перед глазами маячила черно-белая напольная плитка и уголок ванной — действительно крохотной, в ней даже ноги толком не вытянешь. Я пыталась брыкаться, но Анри держал крепко. Мерзавец, гад, негодяй! И ведь даже вслух не выругаешься — сбегутся слуги в количестве целых трех человек! Вместо этого я вцепилась ему в руку так, что из-под ногтей выступила кровь.

— Пустите, — прошипела я еле слышно, — пустите, не то…

Анри разжал руки, и я приземлилась в ванную, подняв тучу брызг. Вода смягчила падение, но она же и впилась в тело иголками — холодная, просто ледяная, заставляя на мгновение лишиться дара речи.

— Остынь.

Сложенные на груди руки и насмешливая улыбка.

Остынь? Остынь! Ах ты…

Я вцепилась в бортик, чтобы не поскользнуться, резко встала. С меня текло, простыня облепила тело. Дрожа то ли от холода, то ли от ярости, я вылезла из ванной, подхватила первое, что попалось мне под руку — тяжелую полупрозрачную мыльницу, разрисованную черно-белыми узорами, и запустила в него. Анри отклонился легко, не меняясь в лице, звук удара о стену напоминал выстрел. Осколки посыпались на пол, а он в два шага преодолел разделяющее нас расстояние. Мне даже отступать было некуда, за мной — бортик ванной. Глаза сверкали обжигающим золотом, пальцы жестко сомкнулись на моем подбородке. Не без удовлетворения я отметила на запястье кровоточащие следы от ногтей.

— За каждую следующую разбитую в этом доме вещь отдуваться будет твой прелестный зад. Надеюсь, ты меня услышала.

Я вспыхнула что маков цвет. Воспоминания обрушились, затопили сознание, растеклись по телу призрачной болью. Я почти почувствовала холод камня под ладонями, пробегающий по спине озноб перед первым ударом. Говорят, к любой боли можно привыкнуть, но дело было не в розгах. Не в дурацком свисте рассеченного воздуха и не в расцветающем на спине ожоге — с помощью магии наказание можно сделать гораздо более изощренным. Унижение, ожидание — стоять перед отцом с обнаженной спиной и думать о том, что тебе предстоит… Иногда я могла стоять так полчаса. Иногда час, в зависимости от его настроения. И отчаяние — я никогда, ни разу за всю свою жизнь не разглядела в глазах отца ни сострадания, ни сожаления. Я была для него экспериментом, чудом, непонятной аномалией, которая по какой-то причине появилась на свет. Поклясться могу, он каждый день задавался вопросом: «Почему?» Почему, если уж силе некромага суждено было проявиться так ярко, это случилось не с Винсентом. Почему, если кому-то суждено было умереть во время родов, это была не я, а мой брат-близнец.

После смерти отца я думала, что такое больше не повторится, но он умудрился оставить мне подарочек. Мужа, который во что бы то ни стало хочет сделать меня своей собственностью, даже если ради этого придется сделать мне детей. Хочет себе маленьких золотых монстров? Таких же, как он сам!

Я сжала кулаки.

— Вы не посмеете тронуть меня и пальцем.

— А ты проверь, — Анри подался вперед — так, что мои стоящие от холода соски прижались к его обнаженной груди. Он подхватил со столика пузырек с солью и вложил мне в ладонь. Я встретила его взгляд и холодно улыбнулась. Меня трясло всю — от пяток до корней волос, но как бы ни было велико искушение грохнуть эту склянку об пол прямо у него перед носом, рука опустилась сама собой.

— Вы мерзавец, — прохрипела я, возвращая соль на место.

— Советую вспоминать об этом всякий раз, когда собираешься показывать характер.

Он резко развернулся и вышел, оставив меня одну. Потянуло сквозняком, я подбежала к двери, с силой захлопнула и прислонилась к ней спиной. Перед глазами плавало окно с плотным непрозрачным стеклом, оставшиеся в живых склянки и крохотная курительница — все они ютились на столике рядом со сложенными стопкой полотенцами. Ванна на массивных чугунных ножках тоже покачивалась вдоль пола, словно невидимый великан двигал ее туда-сюда. Сердце билось о ребра, как птица о прутья клетки: кажется, мы только что перешагнули рубеж, за которым отступать уже некуда.

18

Украшающие арку апельсиновые ленты трепетали, стебельки оранжевых лилий дрожали на ветру. От набегающих туч стремительно темнело. Грэгори Вудворд — невысокий и довольно-таки привлекательный мужчина, если не считать наметившейся лысины, надел невесте кольцо. Дамы восхищенно завздыхали, по саду пронесся шум, напоминающий налет гигантских бабочек, леди Айрин опустила глаза и мило улыбнулась. Ее матушка прикладывала платочек к глазам, а отец сиял: еще бы, барон, а выдал дочь за графа.

У меня это действо не вызывало ни малейшего восторга с самого начала. Особенно учитывая то, что чуть поодаль стоял Альберт. После нашего разговора в гостиной я избавилась от своих надежд, как от старого тряпья, — решительно и безжалостно, но стоило нашим взглядам встретиться, сердце снова сорвалось в галоп. Он смотрел так пристально и внимательно, как никогда раньше. Почему? Разве мы не все обсудили?

— Будущая графиня чем-то похожа на невесту твоего брата.

Холодный голос Анри отрезвил, заставил вернуться в реальность. Гости поздравляли виновников торжества, и мы тоже направились к ним.

— Неужели?

— Присмотрись.

Я последовала его совету: да, леди Айрин рыженькая, но цвет волос не такой яркий, как у Луизы, к тому же она немного пышнее, разве что ямочки на щеках действительно напоминают мою будущую сестру. Ее улыбка тем не менее казалась приклеенной к лицу, положив руку на локоть графа, она кивала подходящим, принимала поздравления, но глаза оставались грустными. Возможно, потому, что жених старше ее лет на двадцать.

— И тоже не в восторге от выбранного отцом супруга.

И об этом уже знает!

Да, у Луизы и Винсента поначалу не заладилось. Она отказалась за него выходить, больше того — сделала это прилюдно и причинила ему боль. В обществе появился лишний повод для сплетен: их имена трепали во всех газетах, он же старательно делал вид, что для него расставание с Луизой не значит ровным счетом ничего. Но я хорошо помню, как он выбирался в лес и пропадал там часами. Только всполохи боевой магии армалов были видны над деревьями. После таких прогулок он возвращался в Мортенхэйм не человеком, а тенью. Я хотела бы забрать эту боль, но Винсент в те месяцы никого к себе не подпускал. Даже меня. И тогда я сделала единственное, что могла, — возненавидела эту своенравную девчонку.

— Находите это забавным?

— Отнюдь. Просто некоторые женщины предпочитают вселенские драмы возможности узнать человека, с которым их свела судьба.

Я хмыкнула и взглянула на него — только инея на губах не хватает для полноты картины. Несмотря на солнечную внешность, внутренний холод Анри — нечто невероятное. Умеет обдать так, точно ты зимой в озеро окунулась.

— Возможно потому, что в Энгерии мнение женщины мало кого волнует.

— Или потому, что в несчастье есть своя особая прелесть.

Я приподняла брови:

— Объяснитесь, милорд.

— Легко. Несчастному человеку прощается все, со счастливого спрос иной.

Мы наконец-то поздравили будущих супругов и отошли. День сегодня выдался ветреный, длинные волосы то и дело прилетали в глаза, приходилось постоянно их убирать. Ничего не поделаешь, Анри настоял, чтобы я не делала высокую прическу, в итоге мы с Мэри соорудили нечто сносное, хотя и слишком миленькое для меня: две пряди обрамляли лицо, еще несколько были подхвачены на затылке заколкой, но остальные свободно струились по плечам и спине.

— Граф. Миледи. — К нам приблизился Альберт.

Времени прошло всего-ничего, раньше мы могли не видеться и того дольше, но сейчас словно минула целая вечность. Я смотрела на него и не могла отвести взгляд. Против беспечной фривольности Анри — неизменная подтянутость и строгий костюм. Я уже почти забыла, что нормальные мужчины носят шейные платки, застегнутые на все пуговицы жилеты, сюртуки и парадные фраки.

— Лорд Фрай.

Если бы голосом можно было резать металл, Анри бы хватило одного короткого слова на самое прочное литье.

— Как вам Лигенбург? Заметил, вы со многими подружились.

— Вы очень наблюдательны.

— Каюсь. То, что вам оказали столь теплый прием, целиком и полностью ваша заслуга.

— Ваша любезность не знает границ.

Учтивый тон, но разговор больше напоминал дуэль. От воображаемых шпаг искры летели в разные стороны, заставляя даже меня чувствовать их обжигающие уколы. Да что с ними такое?

— Господа, прошу всех в дом! — донесся громкий голос лакея. Шуршание платьев, взволнованные голоса дам — вот-вот начнется бал, а после состоится легкий ужин.

— Вы позволите пригласить вашу жену на первый танец?

— Если она того пожелает.

— Миледи?

После той ссоры я буду счастлива избавиться от общества мужа хотя бы на несколько минут.

— Буду рада.

Анри передал мою руку лорду Фраю и направился к дому. Недовольным он не выглядел, равнодушная насмешка в глазах была адресована не кому-то из нас, скорее, миру в целом.

Я смотрела ему вслед, испытывая странную досаду. Ему что, совсем безразлично, что я так легко согласилась танцевать первый танец с другим? С мужчиной, которого он называл прихвостнем Винсента и которого даже записал мне в любовники?

— Что-то случилось? — Альберт внимательно смотрел на меня.

Я покачала головой:

— Просто не выспалась.

Мы направилась в зал: перед глазами замелькали разноцветные шелка, бледно-голубые стены с росписью под самым потолком и начищенный до блеска паркет. Вокруг царило радостное возбуждение, стоило музыке расплескаться по залу, как барон и баронесса Мэрринг открыли бал. Следом за ними в танец влились Грэгори и Айрин, а затем остальные. Пары кружились по залу, а среди них и мы. Анри снова пригласил леди Джейн и был полностью увлечен партнершей. Я то и дело поглядывала в их сторону, но он на нас не смотрел.

— Ваш муж занимательный человек.

Занимательнее некуда. Стоит вспомнить наш разговор в ванной — и внутри все сжимается. Этому занимательному человеку невдомек, что отец не стеснялся воспитывать меня совсем не джентльменскими методами и что шрамов не осталось только благодаря исцеляющей магии армалов. Они сошли не сразу, но сошли — спасибо Винсенту, его терпению и целебным узорам. Вот только если с кожи шрамы можно свести, то с сердца уже не получится. Я до боли закусила губу.

— Леди Тереза?

Альберт вел уверенно, но безо всяких притязаний и навязчивой близости. Сколько лет я мечтала о таком танце? С тех пор, как впервые его увидела, пожалуй. И что — вот я, вот лорд Фрай, вот вальс, но вместо удовольствия — пшик. Зачем я вообще согласилась? Все было кончено в Зеленой гостиной Мортенхэйма, оправдываться за свою резкость я все равно не стану. К счастью, сразу ни одно письмо не сложилось, а теперь тот дурацкий порыв миновал.

— Мне стоит извиниться за то, что произошло.

Я удивленно взглянула на него.

— Я должен был сказать вам раньше.

— Ничего вы мне не должны. Давайте забудем. — Ну и о чем говорить дальше? Я выдала первое, что пришло в голову: — Лучше расскажите о своей жене. Какая она?

— Чудесная, — взгляд его снова стал отстраненным, по губам скользнула привычная быстрая улыбка. — Светлая, добрая. Удивительно терпеливая.

Легкий укол ревности, от которой я поспешно отмахнулась. Между нами ничего нет и быть не может.

— Вы правы, она достойна лучшего.

— Я такого не говорила.

— И все-таки. Вы бы согласились день за днем проводить в одиночестве, не имея возможности даже показаться с мужем на людях?

Временами судьба преподносит удивительные сюрпризы. Меньше всего мне хотелось танцевать на балах, изображать любезность и общаться с теми, до кого мне нет никакого дела. Уединенная жизнь с Альбертом вдали от светской суеты представлялась настоящим раем. Случись пребывать в безвестности — так что с того? Главное, он был бы рядом. Если эта женщина не способна оценить свое счастье, она просто глупа.

— Она меня ни разу не упрекнула, но иногда я встречаю ее взгляд и начинаю думать, что развод будет лучшим решением. Для нее.

Горечь в словах Альберта слишком живая, чтобы можно было принять ее за желание просто поддержать беседу. Он любит эту женщину, но готов отпустить — несмотря ни на что. Даже если бы это было его единственным достоинством, в моих глазах он стал еще лучше.

— Почему вы доверяете мне, Альберт?

— А вы?

Его рука лежала на моей талии, но он не стремился притянуть меня ближе, как это делал Анри. Меня не пронзало дрожью желания, не хотелось — отчаянно, неудержимо — коснуться его губ. Только пальцы слегка подрагивали в сильной ладони, от напряжения. Случись все иначе, мы и впрямь могли бы быть счастливы.

— Не знаю, просто я верю вам. Всегда верила.

— Вы счастливы рядом с графом?

Я с трудом сдержала смешок.

— Я задаю слишком личные вопросы. Простите.

— Вовсе нет. — Он только что делился со мной самым сокровенным. Не уверена, что даже Винсент знает о том, что Альберт рассказал мне. — Мой муж… между нами нет ничего общего.

Кроме исступленного притяжения, о котором даже вспоминать стыдно.

Мы кружились, кружились, кружились, но я не забывала смотреть в сторону Анри и леди Джейн. Сегодня на ней было легкое абрикосовое платье. Шарф, прикрепленный декоративными булавками с жемчужинами, струился над пышными формами газовым облаком. Ее глупое хихиканье раздражало до зубовного скрежета: почему одни женщины смеются красиво, а другие как недобитые лягушки квакают?

— Он часто оставляет вас одну?

— Целыми днями рядом.

— Вальс вот-вот кончится. Как вы смотрите на то, чтобы продолжить разговор во время второй кантрели?

Кантрель — веселый быстрый танец, со сменой партнеров. Первая будет сейчас, а вторая еще через несколько танцев. Не уверена, что в ее бешеном ритме нам удастся что-нибудь обсудить.

— Буду рада.

— Это я был рад танцевать с вами. — Музыка стихла, Альберт поцеловал мне руку и отвел к Анри, который только что вручил леди Джейн ее матушке. Лорду Фраю он небрежно кивнул, мне же достался жесткий взгляд, который вонзился в сердце точно кардонийский стилет. Можно подумать, это я швырнула его в ледяную воду, а после угрожала расправой.

— Похоже, тебе здесь нравится, — голос мужа непривычно сочился ядом.

— Это вы привезли меня сюда.

— А заодно заставил танцевать с прихвостнем твоего брата.

— Можно подумать, вас это волнует.

Глаза Анри недобро сверкнули.

— Танцуем?

— Танцуем!

Пары выстроились друг за другом, грянула музыка. Мы стремительно шагнули вперед, подчиняясь общему ритму.

— Не смейте называть лорда Фрая прихвостнем, — пришлось понизить голос, чтобы идущие сзади не могли услышать.

— Хорошо, пусть будет ручная пиранья.

— Кто-о-о?!

Мы ушли в сторону, резкий поворот — и возвращение. Если честно, этот танец мне никогда особо не удавался, но Анри двигался так четко и быстро и вел так уверенно, словно всю жизнь только и делал, что танцевал кантрель. Оно и неудивительно, танец-то вэлейский.

— Пираньи — это такие рыбки. За пару минут могут обглодать до скелета.

— Я знаю, кто такая пиранья!

— Конечно, ты же только что с ней танцевала.

Мы вскинули руки, пропуская идущие за нами пары в арку, еще один поворот — и я оказалась в руках хозяина праздника, барона Мэрринга.

— Чудесно выглядите, графиня! — Какая же потная у него ладонь, перчатку выжимать придется!

— Благодарю.

Пары продолжали порхать по залу в сумасшедшем ритме кантрели.

— Вам очень идет это платье.

Платье как платье — одно из тех, что сшила портниха Луизы. Терракотовое, простого покроя, с короткими рукавами-воланами, украшенными тонким золотистым кружевом. Талия подчеркнута широким поясом, но больше ничего лишнего — ни нахлестов, ни присборенных волн. Взгляд Мэрринга по-воровски нырнул в мое неплохо обозначившееся квадратным вырезом декольте, и я от души наступила ему на ногу. Барон скривился, я же сделала большие глаза:

— О, простите! Я такая неловкая.

Среди танцующих справа я заметила и Анри с Камиллой Уитмор: вот уж кто не заморачивается по поводу откровенности нарядов несмотря на возраст! Стараясь унять стремительно поднимающееся раздражение, я вместе с бароном нырнула под вскинутые руки, ушла в сторону и оказалась партнершей графа Уитмора. Интересно, они вообще ни одного бала не пропускают? А вот Альберта среди танцующих нет. Куда он подевался?

Кружение, поворот, арка, поворот. Снова смена партнера. На сей раз передо мной счастливый жених.

— Леди Феро, вам так идет эта прическа! А как вы сияете!

Они что, издеваются?

Я поймала раздосадованный взгляд леди Джейн, а потом она так резко вздернула нос, что только чудом не кувыркнулась назад. Похоже, я действительно неплохо выгляжу, и почему-то сейчас не могу дождаться, пока снова окажусь рядом с Анри. Еще несколько обменов — и круг наконец-то замкнулся: меня вернули ему.

Во время кантрели сложно сплести пальцы, но он все равно умудрился. Мы нырнули в арку вскинутых рук, ушли вправо, и музыка кончилась. Ладони мужа покоились на моей талии, глаза сияли. Сложно смотреть в них и помнить, что перед тобой — враг. Очень сложно, но я не собираюсь ни забывать, ни прощать. На этот раз моей поездкой в Мортенхэйм вы не отделаетесь, милорд. Ну а пока…

— Вальс? — Анри широко улыбнулся.

— Вальс.

19

В экипаже Анри устроился на сиденье напротив и смотрел в окно. Свет фонарей полосками скользил по его лицу, путался в волосах, я же ловила себя на непривычном желании разгадать загадку по имени Анри Феро. Почему отец допустил этот брак, если наши дети обречены на магическое бессилие?

Дабы свернуть мысли в другое русло, я уставилась на запястье, где переливался обручальный браслет. Раньше я его толком и не рассматривала, если уж быть честной, — слишком велико было искушение содрать вместе с кожей. Узор как узор, хотя у армалов преобладали всякого рода плетения и нахлесты, а в этом на тонкую вязь нанизались незаконченные геометрические фигуры с резкими краями.

— Странно.

— Что именно?

— Странное для армалов начертание.

Анри бросил быстрый взгляд на мое запястье, но ничего не сказал.

— Вы знаете, что браки между хэандаме и магами были запрещены?

— Все никак не успокоишься, да? — уголки его губ дернулись в насмешке. Не такой уж безразличной, как мне показалось.

— Просто пытаюсь понять. Отец считал, что магия должна возобладать над наукой. Вот только наш с вами брак не вписывается в его мировоззрение.

Анри оперся ладонями о колени и подался вперед.

— Ты же читала историю, написанную армалами.

Я хмыкнула и сложила руки на груди. Он что, подразумевает, что я могу чего-то не знать? Это невозможно. Во-первых, летописи армалов — те, что дожили до наших дней, это действительно единственное изложение древнейшей истории. Во-вторых, с библиотекой Мортенхэйма может потягаться только Маэлонский Фонд Знаний, насчитывающий около ста миллионов книг. Отец, дед, прадед, а перед ними и другие предки трудноупоминаемой степени родства собирали книги по всему миру, за часть из них выложили такие суммы, на которые можно купить дворец. Конечно, я прочла далеко не все, но при желании разыщу нужные мне сведения.

— Что вы хотите этим сказать?

— В истории хэандаме представлены кровожадными фанатиками, основателями одного из самых жестоких культов.

— И кем же они были на самом деле?

Анри снова откинулся на спинку сиденья.

— Полубогами. Представь себе полностью магический мир, в котором появляется существо, способное остановить любую магию.

Полностью магический мир мне сейчас представлялся с трудом, даже несмотря на то, что в моей жизни магии было значительно больше, чем в жизни многих энгерийских аристократов. Слишком уж много в наши дни всяких научных разработок. Но если задуматься, возразить ему на такое просто нечего.

— Историю пишут победители. В данном случае это были армалы. Вы никогда не прочитаете ни о травле хэандаме, ни о том, кто стоял за созданием культа.

— Это всего лишь ваши домыслы.

— У правды всегда две стороны. Ни в одной книге армалов не напишут, почему браки были запрещены на самом деле.

Все интереснее и интереснее.

— Задолго до начала Новой эпохи на свет появилась девочка. Причудливое сочетание сил родителей — мужчины-хэандаме и женщины-некромага, наделило ее даром, с которым никто раньше не сталкивался. На нее не действовала золотая мгла, каким-то образом она несла в себе магию и поглощение. Потом вся семья загадочным образом исчезла.

Гм. Звучит как фантастика.

— Вы еще и сказочник?

— Отнюдь. У нашей цивилизации своя история. И хотя хэандаме в мире не осталось, остались знания, которые вы так любите. Те, до которых не добрались армалы.

Я вцепилась в обивку сидений и невольно подалась вперед. То, о чем он говорит, — невероятно. Невозможно, чтобы кто-то мог хранить секреты так долго… Или возможно?

— Откуда вы все это знаете?

— Я много путешествовал, — Анри улыбнулся, — встречался с самыми разными людьми в уголках мира, о существовании которых никто даже не подозревает. Книги такого не расскажут, Тереза.

Путешествия. Само слово было для меня чужим, незнакомым, волнительным. Винсент видел и Вэлею, и Маэлонию, и Загорье. Даже в Намийе побывал с дипломатической миссией, вместе с ее величеством. Не говоря уж об Энгерии, которую он объездил всю. Я же помню только — достаточно смутно, какой-то летний домик, шум прибоя и соленые брызги. И матушку, сидящую в шезлонге в легком светлом платье, под огромным зонтом. Ее лицо светится от счастья, я с визгом ношусь по берегу, путаясь в юбках, и никто этого не запрещает. Сколько мне тогда было, не знаю, мы с ней не говорили про тот год. Одно из самых светлых воспоминаний, отзывающееся диким восторгом, свойственным только детям. И незамутненной, беспечной радостью.

— О чем ты думаешь?

С солнечного, пахнущего йодом, свежестью и счастьем побережья я мигом нырнула назад, в полумрак экипажа. Анри пересел ко мне и удивительно мягко привлек к себе — вот почему он так смотрит? Как будто видит насквозь!

— Какая разница, — буркнула я.

— Ты вся сияла.

Я вывернулась из кольца сильных рук и отодвинулась.

— Что вы искали в своих путешествиях?

— Себя. Родители мало что успели мне рассказать.

Он глянул в окно, поверх моего плеча.

— Вы знаете, что стало с той девочкой?

— В таких парах всегда рождались сильные маги, невосприимчивые к силе хэандаме.

— В каких?

— Некромаг и хэандаме.

— Я думала, это был один-единственный случай.

— Нет.

Вот теперь от него повеяло холодом.

Да и мне такое не нравилось от слова совсем. Рождение полубога даже по меркам армалов — отличный мотив для Уильяма де Мортена, но за любую силу надо платить: чем мощнее магия, тем выше цена.

— Сомневаюсь, что такие дети жили долго и счастливо.

— Большинство умирали еще до года — не выдерживали силы. Зато с могуществом тех, кто дотянул до совершеннолетия, тягаться было сложно.

— И что же, отец решил рискнуть?

Анри промолчал.

Меня передернуло. Уильям де Мортен редко задавался вопросами сентиментальности и моральными принципами, но обречь своих внуков?! Волна ярости, гнева и отчаяния затопила грудь, меня затрясло. Выматывающие тренировки, когда магия сочилась сквозь меня на таком пределе, что каждая клеточка тела казалась раскаленной добела. Свист рассекаемого воздуха за плечами, от которого все внутри сжималось, а потом приходила жгучая, саднящая боль — рука у отца была тяжелая, а розги ползли по спине, ссаживая кожу. Непослушание, неповиновение, незнание — все, чего отец не терпел, каралось незамедлительно. Долгие годы я считала его просто жестоким и бесчувственным — не хуже и не лучше многих, но он оказался настоящим чудовищем. А что насчет человека, сидящего передо мной?

— Для вас такое тоже в порядке вещей, милорд? Готовы рискнуть?

Я сжала руки так, что заломило пальцы. Понятия не имею, почему для меня так важен его ответ.

— К счастью для тебя, я не намерен заводить детей и принимаю по этому поводу соответствующие меры.

Облегчение и разочарование нахлынули одновременно, я и сама не знала, чего оказалось больше. Откинувшись на спинку сиденья, сжимала и разжимала пальцы, пытаясь понять, что чувствую. Вот только в сердце и в голове царил какой-то кавардак.

— А меня вы собирались поставить об этом в известность?

— Зачем? Ты уже передумала со мной разводиться?

Ай как ядовито!

Я вернула ему ледяную улыбку.

— Не передумала. Просто привыкла знать, с кем или с чем я имею дело.

— Вот и замечательно. — Уголок губ мужа едва уловимо дернулся. — Теперь можешь рассказать обо всем лорду Пиранье.

При чем тут Альберт? Да, мы говорили об Анри, но самую малость — не больше чем о жене лорда Фрая или очередности танцев.

— С чего вы взяли, что ему это будет интересно?

Анри насмешливо прищурился и откинулся на спинку сиденья, я же уставилась в окно.

Скорее бы уже приехать!

Усталость и напряжение взяли свое: я даже не дождалась времени, чтобы выставить мужа из спальни. Просто влезла в сорочку, закуталась в простыню, уткнулась в привычно пахнущую лавандой подушку и отключилась. А проснулась от того, что его бесстыжие пальцы путешествовали по моим плечам и между лопаток, вызывая чувственную дрожь. Ну уж нет, милорд, сегодня мой день!

— Уберите руку.

Анри помедлил, но руку все-таки убрал. Я открыла глаза: отсюда хорошо просматривалась гардеробная, где на полках с нижними юбками пушистым клубком свернулся Кошмар. Действительно, где еще нагулявшемуся по грязным улицам коту спать? Тонкая солнечная дорожка — упущение неплотно прикрытых занавесей, протянулась от двери к окну. Утренняя свежесть щекотала босые пятки, поэтому я подтянула ноги под простыню.

— Тереза. — Медленно, мягко, вкрадчивым шелестом. Его голос скользнул вдоль спины бесстыдно-невесомой лаской.

Я села, позволяя волосам рассыпаться по спине. Знала, что его это заводит, поэтому медленно, как учила Луиза, отвела плечи назад и повернулась. Еще толком не представляла, что собираюсь делать, но какая-то часть меня уже отчаянно сопротивлялась происходящему. Я посоветовала ей умолкнуть: сегодня этот мерзавец мне за все ответит! За мой стыд, за мой страх и за вожделение тоже.

— Что тебе сегодня снилось?

— Ничего, — я бросила взгляд через плечо, отмечая разметавшиеся по подушке медовые волосы и потемневшие глаза. Подалась к нему, коснулась пальцами красиво очерченных губ и подбородка. Анри попытался меня поцеловать, но я легонько толкнула его назад: — Не вздумайте, милорд. Сегодня вы не станете ничего делать, пока я не разрешу.

Он приподнял брови.

— Руки за голову, — вот теперь удивление в его глазах сменилось интересом. — И не смейте меня трогать.

Анри присвистнул, но подчинился.

Я положила ладонь ему на грудь, скользнула по животу и ниже — туда, где над бедрами заметно приподнялась простыня. Наклонилась, впилась в бессовестно желанные губы мягким дразнящим поцелуем и задохнулась от ощущений, когда его язык скользнул мне в рот. О да, оно того стоило! Стоило, чтобы чуть отодвинуться и увидеть голодный огонь в глазах. Мышцы под моими ладонями напряглись, на руках четче обозначились вены.

— Вчера вы обещали меня высечь, — тихо сказала я. — За какую-то дурацкую мыльницу.

— Не за мыльницу, а за… — Я приложила палец к его губам и опустила ладонь еще чуточку ниже, почти касаясь. Исходящий от мужа жар передавался и мне: на спине сорочка уже липла к телу.

— Вы швырнули меня в ванну. Оскорбили и унизили.

Я дотронулась до горячего напряженного ствола — легким, дразнящим прикосновением.

— Чего ты хочешь? — голос его звучал хрипло.

Я приблизилась к нему, убрала со лба налипшие прядки, потемневшие от пота и прошептала в губы:

— Остынь.

Ответом мне стала яростная витиеватая фраза на вэлейском, из которой я мало что поняла. К счастью. В конце концов, гувернантка меня учила другому, а это ругательство наверняка могло заставить покраснеть даже извозчика. Пожала плечами и поднялась, неспешно направилась к двери, мягко ступая по прохладным половицам, а потом потянулась и выгнулась — так, что тонкая ткань обтянула ягодицы. Странно это было, странно и непривычно: соблазнять, чувствовать его обжигающий взгляд, скользящий по телу. Выпустила в коридор проснувшегося Кошмара, вышла и плотно прикрыла дверь. Видеть себя я сейчас не могла, но по ощущениям уголки губ растянулись до ушей.

20

В последнее время уже привычно просыпаться под мяуканье, сегодняшнее утро — не исключение. Кошмар сидел на подоконнике и голосил так, словно он не пятимесячный котенок, а здоровенный кошак: по крайней мере, бас у него соответствующий. Я с трудом разлепила веки — долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, хотя кровать была в полном моем распоряжении. Вот и проспала. Судя по солнцу, серьезно так проспала. А муженек даже не стал меня будить. Гм…

Вчера я сбежала из дома сразу после завтрака и бродила по городу, пока не заболели ноги. Посидела в сквере, наведалась к Демону в городские конюшни, чтобы убедиться, что за ним достойно ухаживают, вернулась только ближе к вечеру и обнаружила, что Анри тоже куда-то ушел. Быстренько привела себя в порядок, залезла под одеяло и заснула с одной-единственной мыслью: завтра на мне отыграются. Отыграются по полной. Что же, вот и завтра наступило.

Живность продолжала мяукать во всю глотку, я потерла глаза и приподнялась. Понятно, в чем дело: вечером закрыла окно, потому что резко похолодало, теперь эта мелкая пушистая зараза не может выйти на улицу. Исправить сей досадный для кота факт я не успела — дверь в комнату распахнулась, на пороге возник Анри. Одетый, но с неизменно расстегнутыми на рубашке верхними пуговицами, а еще с такой довольной улыбкой и хитрым прищуром, что мне даже спросонья быстро поплохело.

— С добрым утром, красавица, — от интонаций его голоса — низких, жарких, стало еще больше не по себе. — Сегодня чудесный день. А будет еще лучше.

Он подмигнул крайне выразительно.

— Какой же вы все-таки… джентльмен!

— Не был и не стремлюсь.

Анри распахнул окно, и Кошмар сиганул в него серой молнией. Зато в комнату ворвался новый день — голосами, шумом, прохладным ветерком и солнечным светом.

Я подтянула покрывало повыше, глядя на муженька исподлобья. Даже представлять не хочу, что он там задумал.

— Я хочу есть! И еще мне нужно в ванную!

Анри по-прежнему загадочно улыбался, тем не менее широким жестом указал мне в сторону двери. Я же возблагодарила всех кого только можно за то, что в ванной есть задвижка. Сейчас час-другой посижу… Потом завтрак, а потом буду думать по обстоятельствам. Стараясь сохранять достоинство, читай, не припустить от него из комнаты, я бросила взгляд на спинку стула. Халат висел там, и чтобы его взять, нужно было пройти мимо мужа. Точнее, обойти его, а поскольку в этой комнате особо не развернешься, да и встал он неудачно — придется протискиваться между ним и окном.

— Не могли бы вы подать мне халат?

Он широко улыбнулся и покачал головой.

Вот же… мерзавец!

Я спустила ноги на пол и решительно направилась к нему. Прижавшись к подоконнику, стараясь не смотреть на Анри, потянулась к стулу и с явным наслаждением ухватила добычу за воротник. Сердце прыгало и билось о ребра под пристальным жарким взглядом, который растекался по телу медовым коконом. Ну уж нет!

Я быстренько сдернула халат, завернулась в него и вышла из комнаты. Заперлась в ванной, уселась на край и вздохнула с явным облегчением. В конце концов, ну что он мне сделает? Привяжет, завяжет глаза? Так это мы вроде уже проходили. Станет издеваться так же, как и я вчера? Переживу. В конце концов, у нашего договора есть одно существенное ограничение — не причинять друг другу вреда.

Как бы там ни было, выходить я не спешила. Умывалась долго и с наслаждением, хотя никогда особо не любила сидеть в ванной, сегодня не вылезала из нее около часа. Вода успела раз десять остыть, приходилось несколько раз добавлять горячей. Все это время упорно пыталась собраться, ругала себя последними словами и жалела, что не взяла с собой щетку для волос: это дало бы мне еще минут пятнадцать. Вытирая мокрые волосы, которые от воды завились тугими пружинками, я кусала губы и смотрела на себя в зеркало. Нельзя же быть такой трусихой, я никогда такой не была!

Непонятно что со мной творится, когда рядом этот мужчина.

Из ванной я вышла, гордо вздернув голову. Пусть делает, что хочет.

В спальне меня дожидался не только муж, но и завтрак. Два небольших столика, накрытых тонкими салфетками, устроились прямо на кровати. На тарелках — неизменные рогалики из слоеного теста, надо отдать им должное, безумно вкусные, воздушные, с легким ванильным кремом. Порезанные дольками персики и клубника, несколько неглубоких соусниц. Какие-то чересчур толстые тосты, апельсиновый сок и кофе, без которого мой муж не начинал ни одного дня.

— Все-таки решили меня накормить?

Вместо ответа Анри указал мне на кровать.

В тот раз наш завтрак в спальне закончился ласками перед зеркалом, а когда я пришла в себя, все уже остыло. К счастью. Потому что ели мы тогда, как все нормальные люди, за столом. Сегодня, похоже, отвертеться не удастся. Ладно, лучше уж так, чем связанная, обнаженная и сгорающая от желания и стыда.

Я села на краешек кровати, потянулась к столику, но Анри похлопал ладонью по покрывалу. И все это — молча. Пришлось заползти на середину, устроиться рядом с ним. Я поискала глазами ленты, но не нашла. Неужели действительно будем просто есть?

Он взбил подушки, поставил их у изголовья.

— Устраивайся поудобнее.

Я подчинилась, и Анри поставил столик прямо поверх моих бедер.

— За последний день я непростительно много думал о тебе.

— И что надумали?

— Я скучал.

Я чуть не подавилась прожаренной корочкой. Закашлялась, но, к счастью, ненадолго. Анри же похлопал меня по спине. Тост оказался вкусным, не таким, какие мне доводилось пробовать раньше: мягкий хлеб, а в середине — запеченное в нем яйцо с жидким желтком. Я усиленно резала, накалывала, жевала, стараясь не смотреть на мужчину, сидевшего рядом. Не витай между нами тень расплаты, я бы, пожалуй, даже наслаждалась завтраком.

— Тереза?

— Что?

— Тебе нравится?

Нравится. Еда. Но не то, как вы на меня смотрите.

— Замечательные тосты.

— Я говорил про наше утро.

Наше?

Я метнула на него удивленный взгляд.

— И давно вас волнует, что мне нравится, а что нет?

Он кивнул.

— Справедливо.

Справедливо? О, Всевидящий…

— Волнует. Прямо сейчас.

Со мной творилось что-то странное — меня неудержимо влекло обнять мужа. Браслет сиял, а я уставилась в тарелку. Он же расправился с завтраком на удивление быстро, и теперь перебирал мои волосы, облокотившись на подушки. Сказать, что меня это беспокоило, — значит, ничего не сказать.

— Что вы собираетесь делать?

— А как ты думаешь? — Анри легко погладил меня по щеке, коснулся подбородка.

К счастью, я покончила с тостом, поэтому поперхнуться мне уже не грозило. Нет, рогалики в меня точно не полезут, несмотря на всю их воздушность.

Знаю же, что собирается мне отомстить. По глазам вижу.

Прежде чем я успела что-либо сказать, он взял из вазочки клубнику и обмакнул в соус. А потом ягода, зажатая между сильными пальцами, прошлась по моим губам — мягким ласкающим движением. От неожиданности и захвативших меня ощущений я задохнулась. Отпрянула, невольно облизнула губы, уловив тонкий сливочно-ванильный вкус. А по ощущениям сама превратилась в одну большую клубничину.

— Вы что творите?

Вместо ответа он погладил мои губы, слегка надавил. В глазах его сейчас полыхало пламя, и в нем отражалась я. Только я, как будто весь окружающий мир утратил четкость. Я невольно приоткрыла рот, чувствуя, как бешено колотится сердце, его пальцы на кромке губ.

Дико. Порочно.

И невозможно этому противиться.

— Возьми ягоду.

Я потянулась к его руке, но меня легко ударили по пальцам.

— Губами.

Какой же жаркий… и сумасшедший взгляд.

Уши сейчас просто сгорят! И хорошо, потому что я больше не услышу этих грязных гадостей.

Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и…

— Медленно. Втяни ее в себя.

Интересно, если я ему откушу палец, это будет считаться за вред? Ладно хоть не вижу его глаз, достаточно того, что чувствую, и так все внутри полыхает.

Это просто дурацкая ягода, ничего больше, ее просто надо съесть. Я коснулась клубники губами, с трудом сдерживая желание сползти на кровать, накрыться простыней и больше никогда из-под нее не выглядывать. А потом на затылок легла ладонь, он сгреб волосы в кулак, я почувствовала во рту кончики пальцев и задохнулась, когда Анри впился поцелуем в мой рот. Меня встряхнуло — яростно, сильно, горячая волна прокатилась по всему телу.

Сладко. Безумно…

Я вздрогнула, когда он меня отпустил. Казалось — стоит сделать одно движение, и я подавлюсь. Но нет, демонова клубника была невероятно вкусной. Я даже сумела ее съесть под сумасшедший барабанный ритм сердца. И сама не заметила, как оказалась прижатой к его груди. Пальцы Анри путались в моих волосах, скользили по шее и плечам, обжигающе-горячо. Мы же снова целовались — исступленно, до дрожи.

— Что же ты со мной делаешь, — хрипло выдохнул он мне в губы.

Что я с ним делаю?

Что вы со мной делаете?!

Я же… я же не просто вас хочу, я теряю себя — раз за разом, снова и снова.

Негромкий стук отрезвил. Не знаю, кого там принесло, но это случилось вовремя. Очень вовремя.

Анри негромко выругался и поднялся. Я следила за тем, как он идет к двери, а мир перед глазами качался, по венам бежал жидкий огонь. Голос Жерома, негромкий ответ мужа. О чем они говорят, я не расслышала. Браслет полыхал, меня слегка потряхивало, как от переизбытка силы. Меня… или его? Могу ли я чувствовать то, что чувствует он?

Анри вернулся, протянул мне подписанный резким, разборчивым почерком брата конверт. Я быстро вскрыла письмо.

— Приглашение на ужин. Если позволите…

Я отодвинулась, подтянула столик к себе.

— Я бы хотела доесть.

Не дожидаясь ответа, ожесточенно вгрызлась в рогалик, которому во мне уже определенно не было места.

Я чувствовала взгляд мужа, и тепло растекалось по коже, заставляя все внутри переворачиваться. Надо срочно придумать, как прекратить это безумие. И я придумаю. Обязательно придумаю, или я не Тереза Биго.

21

Как бездарно я потратила свой день! Мысль об этом посетила, когда Анри показал пояс для поддержки чулок, очередное изобретение вэлейских модниц. К нему прилагались и чулки: те самые, ажурные. Черного цвета, тончайшие, с узорчатыми краями и рисунком на них. Я смотрела на них, не в силах поверить своим глазам. Единственное, что в них достойного — черный цвет! Нормальные чулки плотные и держатся на подвязках.

— Я это не надену.

— Если что ты сегодня и не наденешь, так это панталоны.

— Все шутите.

— Отнюдь. Тридцать нижних юбок бдительно охраняют твою нравственность.

— Тогда я заставлю вас прогуляться по площади без штанов.

Анри рассмеялся — его смех пробежался по плечам и спине, лаская. Такой звучный и красивый, очень ему подходящий.

— Думаете, я на такое не способна? — Я недобро прищурилась.

— Даже не сомневаюсь, что способна. Твоему брату понравятся заголовки газет.

Я прикрыла глаза, вздохнула, досчитала до пяти.

— Я не надену эту черную мерзость!

— Наденешь.

— Ни за что.

Насмешливый взгляд — и я скрипнула зубами. Да-да, можете не напоминать, сегодня ваш день. Что ж, ладно. После того что я учудила, стоило ожидать ответного хода, и если это он, то я обошлась малой кровью.

Я приподняла тоненькое нечто над кроватью. Действительно очень тоненькое. Ничего, буду надевать — всякое может случиться: ногти-то мне на что? Я довольно улыбнулась.

— Как скажете.

— Садись. Я тебе помогу.

Мысли он, что ли, мои читает? Я скрестила руки на груди и плюхнулась на стул. Нижняя сорочка едва прикрывала мои бедра, я с силой потянула ее вниз.

— Вы оставите Мэри без работы.

Мало того что он меня раздевает, так теперь еще и одевает. Сегодня весь день не подпускает ни меня, ни камеристку к гардеробу!

— Перебьется.

Точно зачарованная, я наблюдала, как из-под его пальцев стелется полупрозрачный черный шелк. Было в этом что-то очень порочное и донельзя откровенное, но ноги в чулках смотрелись необычайно изящно. Я провела рукой от ступни до колена, чувствуя под пальцами приятную мягкость. Широкие ладони Анри легли на мои колени, погладили. Я не успела даже напомнить, что мы можем опоздать к Винсенту: запястье дернуло, лицо мужа на глазах заливала бледность. Он подался назад, чудом не опрокинувшись навзничь, привалился к кровати и запрокинул голову. Поздно — идущая носом кровь уже залила белоснежную рубашку.

Время остановилось, а потом припустило вскачь.

Я не помню, как взвилась с места, поймала себя уже на ковре, сидящую рядом с ним и сжимающую его руку. Она была не просто холодной, ледяной, а еще напряженной — как во время судороги или сильной боли.

— Что с вами? — голос почему-то дрожал, как если бы я говорила и при этом прыгала. — Что мне сделать? Что…

— Мгла, — хрипло вытолкнул он. — Сейчас пройдет. Подай платок.

Я быстро дотянулась до валяющегося на кровати сюртука и вытащила тонкий шелковый платок.

— Вам нужно…

— Нет.

Я видела, каких усилий ему стоило поднять руку, чтобы вытереть лицо, и вдруг вспомнила пятна крови на рубашке. Той, что была на нем, когда я прилетела в Лигенбург. Не знаю, сколько мы так сидели: я — сжимая его руку, которая понемногу становилась теплее, и он — запрокинув голову, с закрытыми глазами и резко обозначившимися скулами.

— Что случилось, когда я ездила в Мортенхэйм?

— Праздное любопытство?

Хотела бы я, чтобы это было так.

— Встречался с типом, который забрасывал тебя записками.

Он наконец-то открыл глаза — залитые до краев тяжелым смертоносным золотом. От неожиданности я вцепилась в край стула, точно опасалась упасть: настолько жутко это смотрелось. Сияющая дымка понемногу таяла, уступая место привычной радужке, зрачку и белкам, но теперь я уже не смогу забыть то, что видела.

— Зачем вы это сделали? — севшим голосом поинтересовалась я.

Зачем он к нему потащился?! Зачем использовал мглу? Каждый раз пуская ее в ход, Анри становится на шаг ближе к смерти. Совсем как я, только его способна уничтожить собственная сила. Да, он обещал разобраться с Эриком, но я не приняла его слова всерьез. Тем более что раньше меня не защищал никто, кроме Винсента.

— Потому что он сунулся к тебе.

— И вы воспользовались мглой?

— Пришлось. Сильный маг и конченый псих — убийственное сочетание.

— Вы его…

— Отлежится и будет как новенький.

Уголки его губ изогнулись, точно он с трудом сдерживал гнев, у меня же мороз по коже шел от такого взгляда. И спокойствия — с таким спокойствием можно говорить о погоде или о сезоне, но не о жизни и смерти. В том числе о своей.

— Если все так ужасно, как вы говорите, почему отец его не приструнит?

— Древний род, сильная кровь. Власть, влияние. Таким людям никто не указ, отец прощал ему куда более серьезные проступки. За ними есть кому подчищать.

Анри тяжело оперся о кровать, выпрямился и кивнул мне.

— Поднимись.

Я покорно поднялась и даже позволила ему нацепить на себя этот идиотский пояс для чулок.

— Ну, как тебе?

Теперь края полупрозрачной белой сорочки доходили до границы чулок, и смотрелось это… красиво.

— Отвратительно.

— Шикарно.

— Мерзко.

— Возбуждающе.

Он вел себя как ни в чем не бывало. О приступе напоминали только пятна крови на рубашке.

— Вы с ума сошли? — Я резко развернулась в его руках. — Вы только что чуть не отправились к праотцам, вы…

Анри равнодушно посмотрел в зеркало:

— Да, надо будет переодеться.

Всевидящий! Да что же он за человек такой?

Он развернул меня к гардеробной:

— Пойдем лучше выберем платье.

— Думаете, одна я не справлюсь?

— Пойдем.

Стоило ему распахнуть дверь, в глаза первым делом бросился синий шелк и тонкое белое кружево. Платье из магазина Хлои Гренье. Так вот почему меня с самого утра не подпускали к нарядам!

Подозрительно задрожали губы. Пришлось их поджать и сложить руки на груди, отгораживаясь от подарка. От Анри. От всего мира.

Почему он его купил? Почему сцепился с сыном делового партнера? Почему не стал ухаживать за мной, чтобы добиться расположения до свадьбы, но делает это сейчас?

Он не настоял на продолжении после завтрака, хотя мог отыграться на мне, как ему заблагорассудится. А я чуть не поседела, когда он свалился на этот дурацкий ковер в дурацкий узорчик! Да что там… до сих пор внутри все сжимается от страха, когда вспоминаю. И потряхивает, ощутимо так, до холодных пальцев.

Я должна что-то с этим сделать. Прямо сейчас. И кажется, я знаю что.

Я обернулась и постаралась вложить в голос весь внутренний лед, которого за годы накопилось предостаточно. Не так уже легко было это сделать, но я представила, что разговариваю с отцом.

— Я говорила, что мне не нужно это платье.

— Но оно тебе нравится.

Нравится — не то слово. А если представить, что это ваш подарок… Я мысленно коснулась ладонью переливающегося ярко-синего шелка. Платье не просто красиво, оно божественно. Наряд, в котором я заявилась к Уитморам, не идет с ним ни в какое сравнение. Перед глазами еще стояло мое отражение в зеркале — там, в магазине, я видела женщину на несколько лет моложе, даже черты лица странным образом смягчились. Неужели наряд способен так преобразить? Или дело не в наряде, а в том, кто на тебя смотрит?

Я до боли впилась ногтями в ладонь.

— Если вы еще не уяснили, мне не нужны ваши подачки. Можете его выбросить. Отдать бедным. Делайте с ним что хотите, но здесь ему не место.

Взгляд Анри потемнел до черноты, кажется, впервые за все время по лицу прошла судорога, исказившая привычное равнодушие. Он стремительно шагнул вперед, одно быстрое, едва уловимое движение — оглушительный треск ткани жалобным хрипом разорвал тишину. Я вздрогнула, платье свалилось к ногам надорванной тряпкой. Там, где по лифу струились ленты, сейчас болтались разодранные лохмотья, точно мертвая плоть, еще минуту назад бывшая живым человеком. Анри вышел из гардеробной, в комнате что-то с силой ударилось о стену, оглушительный грохот и тихий скрип чудом пережившей этот кошмар двери.

Я уставилась на лежащий под ногами синий шелк. Последний раз меня так колотило, когда я впервые узнала о силе своего мужа. Ни согнуться, ни разогнуться, ни вдохнуть. Несколько минут я тупо смотрела на платье, потом сползла на пол, подтянула его к себе и уткнулась лицом.

— Прости меня, — прошептала еле слышно, чувствуя, как предательски дрожит голос.

Я окончательно сошла с ума. Разговариваю с платьем.

Нет, не так.

Надеюсь, что я разговариваю с платьем, потому что иначе я окончательно сошла с ума.

Мне всегда казалось, что отец видит меня насквозь. Глаза у него были темные, как шоколад, и холодные, точно вмерзшие в лед кофейные зерна. Когда он подходил, чтобы приподнять пальцами подбородок, внутри все сжималось. У Винсента бывал похожий взгляд, но на меня он так смотрел один-единственный раз: в тот день, когда я вскрыла предназначавшееся Луизе письмо и принесла ему. Сейчас же этот холод предназначался только Анри.

— Значит, в Вэлею вы собираетесь в конце лета?

— Да, мы с Терезой так договорились.

Я все сделала правильно. В экипаже Анри не пытался взять меня за руку или хотя бы заговорить. Холодом от него веяло, как от сходки призраков на поле боя. Оно и к лучшему. Никакой Вэлеи. Никакого мужа. Все замечательно. Только почему тогда так тошно?

— Неужели вы стали спрашивать мнения моей сестры?

Как мило. Не знаю почему, но мне захотелось запустить в брата тарелкой.

— Еще до того, как она приняла решение ко мне переехать. Она очень хотела остаться на вашу свадьбу.

Винсент приподнял брови, но я сделала вид, что увлечена обстановкой. Столовая в городском доме брата — пожалуй, одна из самых светлых комнат. Закатное солнце расплескалось по огромному, во всю стену, панно. Летний лес и река. Исполнение просто потрясающее: при таком освещении казалось, что это вид из окна. Блики на воде едва уловимо поблескивали, запутавшиеся в кронах лучи осветляли листву и полосками расчертили густой ворс травы. Даже свежестью тянуло из приоткрытого окна, настоящей, безо всяких гадких примесей. Все-таки дом Винсента располагался в самом чистом районе.

Лави с завидным даже для леди изяществом ковырялась в тарелке, но я достаточно хорошо ее изучила, у сестренки только что уши не шевелились. Даже потупленный взор не скрывал живейшего интереса, глаза сверкали.

— Тереза умеет быть настойчивой, — наконец подала голос матушка. — Порой даже… слишком.

— Это правда. Но мне нравится.

Анри улыбнулся так тепло, что второе попросилось обратно. Из меня вообще все просилось обратно, когда я вспоминала о платье, оставшемся на полу. И о своей жестокости.

— Очень вкусно, — заметил муж, — это ростбиф, если не ошибаюсь?

— Настоящий, энгерийский, — с гордостью заметила ее светлость — так, словно сама готовила. — И пудинг.

Интересно, только я чувствую витающие в воздухе молнии?

Сидевшая рядом с нами Луиза поймала мой угрюмый взгляд и прищурилась. Сопровождавшая ее мисс Бук выглядела недовольной, потому что будущая герцогиня снова надела персиковое платье со «слишком открытыми плечами». Мне бы их проблемы! Я смотрела на руки мужа и думала о платье. Одно отточенное движение — и плотная ткань разошлась, как хлипкая бумага. А магия Эрика! Боевая магия искажений — одна из самых смертоносных. Они же поубивать друг друга могли.

— Рад, что вы будете на нашей свадьбе.

Брат наконец вспомнил о хороших манерах? Хотя под «вы» однозначно подразумевалось «Тереза», Анри и бровью не повел. К счастью, никто ни разу не заикнулся о том, чтобы отпраздновать мою свадьбу, но напряжение все равно не отпускало. С того мгновения, как я переступила порог и увидела хитрый матушкин взгляд: она так просто ни о чем не забывает и от своего не отступится.

— Для меня это большая честь, де Мортен. Ваша невеста очаровательна.

Луиза ослепительно улыбнулась, на ее щеках и подбородке тут же возникли очаровательные ямочки, а Винсент помрачнел еще больше. Не представляю, как он намерен справляться со своей ревнивой натурой: по его мнению, комплименты ей дозволено делать только ему. Ужин продолжался в привычном ключе светских бесед. Вот только вместо Альберта на этот раз вел Анри. Он говорил о кулинарных вэлейских изысках с таким воодушевлением, точно был шеф-поваром по призванию.

Речь зашла об улитках, и Луиза неожиданно проявила к теме живейший интерес. Правда, не гастрономический. Никогда не думала, что придется слушать о видах улиток, их размерах и местах обитания, но пришлось. Эти двое — мой муж и невеста брата — заполонили собой все пространство. Над столом зазвучали голоса, комната наполнилась смехом и оживленными вопросами: матушка была в восторге, Лави тоже, даже меняющие блюда лакеи прислушивались с интересом. Мисс Бук выдерживала досадную хмурость по поводу несдержанности подопечной, а вот Винсент и Альберт сохраняли молчание и холодный тон — похоже, входили в антиделарнейскую коалицию. Удивительно, непривычно видеть Альберта таким… замкнутым.

— Граф, я хочу устроить прием в честь вашего с Терезой события.

Я чудом не подавилась вишенкой, которую сняла ложечкой со взбитых сливок. Все-таки матушка — редкостная зараза. Во-первых, подняла эту тему при всех, так что отказаться вроде как не особо удобно. Во-вторых, спросила не меня, а Анри. Ему-то с чего возражать? Он обожает развлечения, а после того что я устроила, точно согласится.

— Скажем, за неделю до Праздника лета? Мы могли бы собрать всех гостей в Мортенхэйме.

Еще одна радость. В Лигенбурге уже вовсю идет подготовка к Празднику лета. В парках высаживают цветы — когда сплошными коврами, когда в виде узоров. Через пару недель начнутся летние ярмарки, в главную ночь лета улицы и площадь короля Витэйра заполонят потоки людей, которые будут танцевать и загадывать желания. В эту же ночь состоится Королевский бал, но лично я в это время хотела бы крепко спать с плотно закрытыми окнами.

— Ваша светлость, я польщен, — Анри внимательно посмотрел на матушку, — но поскольку прием касается нас обоих, сначала стоит спросить мою жену.

Я все-таки подавилась. Орешком.

Закашлялась, созерцая растерянные лица — все до единого, даже Винсент, едва не уронили челюсти на тарелки. Невозмутимым остался только Альберт, он откинулся на спинку стула, глядя на нас со странной едва уловимой насмешкой.

— Что скажешь, Тереза? — негромко спросил Анри.

— Я бы предпочла с этим повременить.

Он накрыл мою руку и улыбнулся матушке. Так, что я на всякий случай отложила ложечку — не хотелось погибнуть во цвете лет от удушения десертом. Никогда не думала, что мой муж умеет так смотреть: на равных, но в то же время так мягко и внимательно, словно вся вселенная сосредоточена в сидящем перед ним человеке. В данном случае — на ее светлости, герцогине Илэйн Биго.

— Что ж, думаю это будет разумно, — отозвалась та. — Ваша забота о чувствах моей дочери восхитительна.

Вот так просто — и никаких поджатых губ и холода в глазах?

Опомниться я не успела, воцарившуюся тишину разрядил звонкий голос Луизы:

— Граф, я забыла, чем питаются гигантские пещерные слизни?

22

Демоны тебя раздери, Анри Феро! Мог ты просто сказать: «Да, давайте устроим этот дурацкий прием!» — я бы пережила. Нет, тебе зачем-то потребовалось играть в джентльмена, хотя ты им отродясь не был.

Я ударила кулаками по коленям — так, что Мэри вздрогнула и едва не выронила щетку. Она только что помогла мне раздеться, и я сидела перед зеркалом в накинутом поверх сорочки халате. Весь вечер Анри не отходил от меня ни на шаг, но по дороге домой мы молчали. Он не пытался завести разговор, а я и подавно — от него по сиденью лишь чудом не расползался иней. В гостях у Винсента и в экипаже рядом со мной были два разных человека.

— Миледи, позвольте?

Я раздраженно дернула плечом, но все-таки кивнула, и камеристка принялась расчесывать мне волосы. Настроение портилось с каждой минутой. Нет-нет, но я поглядывала на дверь в надежде, что он войдет, нахально улыбнется, выставит Мэри — пока его время еще не истекло, и все будет по-старому. Вот только время шло, а Анри не шел. Даже Кошмара нигде не наблюдалось, хотя я уже привыкла к тому, что этот кот постоянно путается под ногами и осыпает шерстью все, к чему прикасается.

— Как прошел вечер, миледи? Как ее светлость? И леди Лавиния?

— Замечательно, — буркнула я. — Покоряют Лигенбург.

— Не сомневаюсь, что леди Лавиния пользуется успехом. Она очаровательна.

— А я?

Я спросила это вслух? Я безнадежна.

Мэри побледнела — самую малость. За годы работы камеристка изучила меня отменно и знала, когда нужно помолчать, а когда лучше поговорить. Но к такому явно оказалась не готова. Возможно потому, что меня мало волновали вопросы собственной внешности, и еще меньше — кто и что о ней думает.

— Забудьте.

— Вы очень красивая. — Она мягко провела щеткой по натянутой пряди и отпустила. — Заплести вам волосы?

— Да, пожалуй.

— Вас можно поздравить?

Я удивленно воззрилась на нее через зеркало: руки камеристки порхали за моей спиной, проворно стягивая густые волосы в косу.

— О чем это вы?

— Ну как же… Комната теперь только ваша.

Камеристка улыбнулась, я же резко оттолкнула ее руки и вскочила. Метнулась к гардеробной, рывком распахнула двери. И замерла. Синее платье Мэри вернула на плечики: надорванное, оно еле-еле держалось, но одежды мужа не было. Пустовали полки для рубашек и шейных платков, сиротливо болтались вешалки, на которых еще вчера висели сюртуки и жилеты. Коробки из-под его обуви тоже исчезли.

— Миледи, не переживайте, — затараторила камеристка. — Его вещи собирал камердинер, но я стояла и смотрела, чтобы ничего не помял и не повредил. Все время, что он здесь был. Эти вэлейцы такие грубые и неуклюжие…

— Замолчите.

Гулко ухало сердце. Я смотрела и не могла поверить глазам, собраться с мыслями не получалось. Наверное, это можно назвать победой. Я же этого хотела. Хотела, чтобы Анри оставил меня в покое, чтобы исчез из моей жизни. Решил переехать в свою пыльную комнату — туда ему и дорога! Я его не прогоняла. А до того, как он приволок эту тряпку, раз десять повторила, что не желаю видеть ее в гардеробе. При мысли о «тряпке» стало совсем тоскливо, сердце будто сжала ледяная рука.

— Миледи, у вас коса расплелась. Возвращайтесь к зеркалу, я вам…

— Уходите, — холодно сказала я. — Дальше справлюсь сама. Вы свободны.

Слишком много слов и ярости на одну маленькую Мэри. Расстроенная дальше некуда — вот-вот заплачет, она сделала книксен.

— Доброй ночи, миледи.

Стоило двери за ней закрыться, я подошла к окну. Полная луна разлила ненасытный холодный свет, крыши соседних домов влажно поблескивали, точно после дождя. Ни души, ни даже вечно рыщущих в поисках еды собак, только скомканная бумага перелетела с одной стороны на другую под порывом ветра. Нужно лечь спать. Просто устроиться поудобнее, закутаться в одеяло, закрыть глаза, и…

Я затянула пояс потуже, точно халат собирался с меня падать, решительно вышла из спальни. Пыльная комната располагалась напротив. Я замерла перед тем, как постучать, но мне никто не ответил. Приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Сразу видно, что к переезду готовились: в спальне прибрано, пахнет свежестью. Постель расстелена, верхний ящик комода выдвинут, через спинку стула перекинут сюртук. Вот только Анри нет. Ругая себя последними словами, я направилась в ванную, но там его тоже не оказалось. В темноте умывальной каморки еле слышно капала вода.

«Не собираюсь я за ним по всему дому бегать», — подумалось мне, но ноги сами уже несли на первый этаж. Из-под неплотно прикрытой двери пробивалась тонкая полоска приглушенного света. На этот раз стучать я не стала, просто толкнула ее и вошла. Анри облокотился о стол, сцепив руки на уровне лица. Ни сигар, ни алкоголя — он просто сидел, глядя в одну точку и даже не повернулся, чтобы посмотреть на меня.

— Что вы здесь делаете? — глупее вопроса не придумаешь, но надо же как-то начать разговор.

— Думаю о вечном.

Я прошла к столу, остановилась рядом. Привычно разбросанные бумаги были сложены аккуратно, коробки исчезли. Ощущение такое, что на моего мужа внезапно напал призрак чистоты, и он не смог от него отбиться.

— Спасибо за то, что ты сделал сегодня.

Кажется, я окончательно переняла его манеру общения. Ну и ладно.

— На здоровье.

Анри поднял голову и посмотрел на меня — долго, внимательно, испытующе. Прикрученный до минимума огонек лампы все равно не мог скрыть сияние в его глазах.

— Мгла, — тихо сказала я. — Какая она изнутри?

Раньше я часто уходила на грань, для меня это было все равно что прикрыть глаза от усталости. Но рядом с ним я почти забыла про обратную сторону жизни. Даже не помню, когда последний раз смотрела на мир глазами некромага.

— Ослепительный золотой сгусток, который раскаляется изнутри — ощущение, что одежда тлеет и под ней плавится кожа, но боли нет. Зрение перестраивается, остается только два цвета. Все, что извне — алое.

Я ухватилась за спинку стула, сжала пальцы так, что они побелели.

— И что ты чувствуешь?

— Когда мгла набирает силу… Ничего.

Я удивленно подалась вперед.

— Совсем?

— Совсем. Уходят все чувства, все человеческое. Иногда кажется, что часть меня просто не способна принять эту мощь, что однажды она сведет меня с ума, — он положил ладони на стол, словно собираясь подняться. — А какой ты видишь грань?

Я все-таки села, расправила халат, разглядывая витой цветочный узор, бегущий по ткани.

— Представь мир без цвета. Все нечеткое, размытое. Даже черный цвет сложно назвать черным, это скорее тьма. Белый… сияющий, подернутый дымкой, а еще серый, как пепел — отражение тлена. Когда я увидела это впервые, даже не испугалась. Потому что ничего не поняла.

— Когда это произошло?

— В детстве у меня был пони, — сказала я и поспешно добавила: — Засмеешься — запущу в тебя чернильницей.

Анри поднял руки и покачал головой, будто обещая быть предельно серьезным.

— Его звали Луни.

На свой четвертый день рождения я попросила лошадку. Поскольку отказа не знала ни в чем, она у меня появилась. Точнее, появился пони: гладкошерстный, с короткой гривой и длинным хвостом, который почти волочился по земле. Имя придумали мы с матушкой, потому что он напоминал луну — белый, с расплывчатыми серыми пятнами.

Кататься меня учил младший конюх, Вард, под звучные оханья няньки, которая ходила за нами по пятам и постоянно говорила, что негоже леди ездить так быстро, что, если я свалюсь, она открутит ему голову. Вард только смеялся и говорил, что такая девочка, как я, никогда не упадет. Я и правда не падала: в седле сидела, будто родилась для верховой езды. Прыгать мне не разрешали — какие прыжки в четыре года, но хватало и того, что мы скакали по внутреннему двору: я на Луни и няня следом на своих двоих. Вард же стоял поодаль, сложив руки на груди и спокойно наблюдая за моими успехами. Младшим он был только на словах, на деле — под два метра ростом, мощный, широкоплечий и удивительно добрый. Лошади его любили, ни к кому больше так не шли, и я тоже его любила. А еще он никогда во мне не сомневался.

Я очнулась, когда Анри накрыл мою руку своей. Даже не заметила, как он поднялся и оказался рядом.

— Если не хочешь, можешь не продолжать.

Я замотала головой. Понятия не имела, что эта история все еще имеет для меня такое значение, и уж тем более не думала, что смогу кому-то об этом рассказать. Странно и страшно… Я поднялась, и Анри перехватил меня за талию, привлек к себе.

— Незадолго до того, как мне должно было исполниться пять, на конюшнях случился пожар.

Я словно снова была маленькой: бегала по парку, пытаясь ухватить бабочек за крылья, совершенно не думая о том, что после этого они уже не смогут взлететь. Помню, как няня изменилась в лице, помню, как обернулась и увидела густой черный дым, поднимающийся над Мортенхэймом: солома и деревянные перегородки в стойлах схватились разом. Помню, как меня подхватили на руки и побежали к замку.

Во внутреннем дворе стоял страшный шум: суетились слуги, выкатывая бочки с водой, истошно голосили собаки, трещало лопающееся дерево, ржали напуганные лошади — большинство уже успели вывести, но Луни среди них не было. Его загон располагался в самом дальнем закутке, в суматохе о нем просто забыли. Конюшни полыхали, жар стоял такой, что дышать невозможно.

Анри гладил меня по волосам, а я неосознанно положила голову ему на плечо, ладонью впитывая сильные удары сердца.

— Когда я поняла, что случилось… будто сошла с ума. Брыкалась, царапалась, укусила няню за руку.

— Это на тебя похоже.

Я слабо улыбнулась.

— А потом бросилась к нему. Прямо в огонь.

Помню, как нырнула под руку слуги, попытавшегося меня схватить, пулей пролетела вдоль стены и метнулась внутрь.

— Только дети на такое способны — не раздумывая, броситься в огненный ад.

— Не только.

Вард оказался рядом, это и спасло мне жизнь. Он бросился за мной, подхватил на руки у самого входа, но перекрытия не выдержали жара, пылающие балки обрушились прямо на нас.

— Он накрыл меня собой. Когда нас вытащили, он был уже мертв — ему перебило шею. В тот день я впервые упала на грань.

Помню, как меня вытаскивали из-под неподвижного тела, только что двор был полон цвета, звуков и запахов — и вот уже меня окружал совсем другой мир. Я смотрела на белое пламя, лижущее изломы стен своими раскаленными языками, на лежащую без чувств няню, а из-под рук расползалась тьма. Не знаю, обо что я поранилась, но ладони кровили. Глядя на Варда, я знала, что он мертв — так же, как Луни, и это знание раздирало меня изнутри. Помню, как завыла, запрокинув голову, как слуги шарахнулись в стороны и как брызнувшая из меня ледяная тьма поглотила пожар до последней искры.

— А еще помню, как поднялся Вард: со стеклянными глазами, неестественно запрокинутой набок головой. Поднялся, подхватил меня на руки и понес прочь из этого кошмара. Потом я потеряла сознание.

— Тереза, ты создала куклу-защитника в пять лет?

Я пожала плечами. Да, звучит дико и неправдоподобно. Последняя кукла появилась около сотни лет назад: сильнейший некромант того времени решил прыгнуть выше головы. Куклу он все-таки создал, за пару месяцев ее существования сам чуть не превратился в зомби. В конце концов этот горе-испытатель решил, что ему хватит менее опасных умений. Упокоил свое создание и занялся чем попроще. Разработкой приграничных заклинаний, если не ошибаюсь — даже парочку толковых сочинил. С тех пор таких опытов больше не повторяли.

Анри заглянул мне в глаза.

— Как ты вообще жива осталась после такого?

— Не знаю. Наверное, мне повезло. Дважды.

В тот день я навсегда привязала себя к грани, впитала смерть, и теперь она всегда со мной. Недаром некромагов сторонились даже в древности, а многие из них добровольно отказывались раскрывать силу: такое могущество просто так не дается. Единожды впустив в себя тьму, избавиться от нее уже невозможно. Правда, со временем и кошмары перестают мучить и чувства притупляются. Сожалею ли я о том, во что превратилась? Пожалуй, нет. Сожалею только, что не могу вернуть Варда по-настоящему. Но воскрешать мертвых не может никто.

— Вард погиб из-за меня. Это я должна была умереть.

Сейчас ему было бы чуть больше сорока. Семья, дети — такие же светлые и жизнерадостные, как он сам. Вот уж кто точно стал бы замечательным отцом.

— Он погиб, чтобы ты жила. Ты была ребенком, Тереза.

Отец говорил другое. И все-таки…

Я судорожно вздохнула, чувствуя странную легкость. Боль, что все это время жила внутри, понемногу отпускала. Точно со старой раны отвалилась корка, под которой остался гладкий ровный кусочек живой кожи. Анри привлек меня к себе и поцеловал в макушку. Странная это была ласка — такая легкая, ни к чему не обязывающая, но приятная. Я уткнулась лицом ему в плечо и, кажется, впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему в безопасности.

— Маленькая храбрая девочка.

— Я не храбрая. Сейчас нет.

— И это говорит та, которая шагнула во мглу?

Ну да. И чуть разрыв сердца не заработала, но не будем об этом.

— Пойдем спать?

Он поднес мою руку к губам и поцеловал пальцы. Я хотела спросить, почему он решил перебраться в другую комнату, но решила, что это подождет. Равно как и вопрос к себе, какого демона я вообще творю.

23

Сегодня должен пойти дождь. Не просто должен, обязан. Если не для того, чтобы испортить нам прогулку, то затем, чтобы охладить мою шальную голову: сегодня мой день, но вместо того чтобы остаться дома или отправиться в Мортенхэйм, я пригласила Анри покататься на лошадях. Пышные облака вальяжно плывут по небу, напоминая горы ваты и даже не пытаясь прикрыть солнце. С каждой минутой припекает все жарче, не спасает даже шляпка с вуалью. Здесь, за городом, трава по пояс, кузнечики взлетают выше бабочек, гудят над цветами шмели, кружатся пчелы, но свежий прозрачный воздух понемногу наливается жаркой летней ленцой.

Есть своя прелесть в том, чтобы свернуть с дороги и ехать напрямик, через поле. На юбку липнут лепестки и пыльца, но мне ее не жаль. Амазонка цвета слоновой кости — одна из самых светлых и легких, что у меня есть. В другой я сварилась бы сразу. Демон недоволен, он не привык к неспешной езде, но мне подчиняется безоговорочно. Лишь изредка косится на рыжую кобылу по имени Крапинка — имя ей дали из-за белого пятнышка на лбу, — на которой едет мой муж.

Анри сидит в седле как влитой: спина прямая, плечи расправлены — и в то же время предельно расслаблен. Отличить хорошего наездника просто — кажется, что, если убрать из-под человека лошадь, картина станет неполной. Мы иногда выезжали вместе с Винсентом, но это другое. Золото ослепляет: солнечный свет, золото волос моего мужа и золото его глаз. Светлая рубашка привычно расстегнута на груди, сюртук давно перекинут через спину лошади, под ремнем седельной сумки, в которой плед и продукты. Да, у нас вроде как еще пикник намечается. Чуть подальше, на берегу Ирты — в отличие от Бельты, эта река огибает Лигенбург и теряется в окрестных лесах. Вода в ней поразительно чистая, как слеза.

Перед глазами зависает большая ярко-красная стрекоза, а потом резко срывается в сторону.

— О чем думаешь? — Анри щурится на солнце, а мне невыносимо хочется убрать прядь волос, выбившуюся из стянутого лентой хвоста. На самом деле, просто хочется к нему прикоснуться.

— О том, что схожу с ума.

— Почему?

— Потому что мне безумно хорошо.

— Разве это плохо?

— Не знаю. Наверное, нет.

За «слишком хорошо» потом приходится расплачиваться. Не знаю, как у других, у меня всегда было так.

— Чего ты боишься?

Я повторяю свои мысли, и Анри улыбается.

— Жизнь не состоит из одних плюшек, это точно. Но в этом есть своя особая прелесть.

— Может быть.

Мы выехали рано утром и болтали всю дорогу. Я не чувствовала себя уставшей: хотя легла достаточно поздно. Вчера мы заснули вместе, просто заснули — ив этом было нечто гораздо более интимное, чем все, что случилось между нами раньше. Я даже не стала прогонять Кошмара, который устроился между нашими подушками и непрестанно мурчал.

Сквозь небольшой лесок ведет узенькая тропка, вдалеке уже видна играющая бликами гладь воды. Стоило въехать под деревья, как мы оказались во власти прохладной свежести. Мне уже не хочется обмахиваться веером каждые две минуты, плеск воды наводит на мысль, что неплохо было бы искупаться. Вот только я не захватила купального костюма, да и купаться вместе с мужем, это как-то странно. Здесь нет карет для переодевания, не в кусты же бежать. Правда, что-то мне подсказывает, что его это не остановит.

— Почему ты так смотришь?

— В Вэлее тоже раздельные места для купания мужчин и женщин?

— К счастью, нет.

— У нас даже супруги никогда не купаются вместе.

— Тереза, если я тебе расскажу, что ваши энгерийские супруги делают — вместе, по отдельности и даже вчетвером, твой мир никогда не станет прежним.

Я вздернула подбородок.

— Вам обязательно быть таким грубым?

— А тебе обязательно смущаться по поводу и без?

В глубине его глаз искрились смешинки, точно отражение прыгающих на воде солнечных лучей.

— И пожалуйста, перестань обращаться ко мне так, словно я твой дядюшка, который вот-вот уйдет на покой.

Мы выехали на берег, и я легко натянула поводья.

— Лучше обращаться к тебе, как к разносчику газет?

— Если хочешь. Можешь называть меня даже «господин полицейский», если тебя это возбуждает.

К сожалению, под рукой не оказалось ничего, чем можно запустить в бессовестного мужа. Анри тем временем спешился и шагнул ко мне. Тоже донельзя странное чувство, я привыкла все делать сама, вот и сейчас какая-то сила толкала меня из седла. Вспоминая уроки Луизы, я все-таки осталась на месте, но когда он подхватил меня, слегка растерялась. А уж оказавшись лицом к лицу с ним — тем более. Сильные уверенные объятия… в которых я чувствую себя слишком хрупкой.

— Нужно напоить лошадей.

Я вывернулась из его рук и взяла Демона под уздцы. Когда лошади напились, мы привязали их в теньке к деревьям. Крапинка с радостью схрумкала предложенную мной морковку, а вот Демон от угощения отказался — обиделся. Я наблюдала за тем, как Анри расстилает огромный темно-зеленый плед, стоя в тени. Зеркальная лента Ирты играла бликами, скользящими вместе с быстрым течением. До другого берега — рукой подать, но видимость обманчива. Никогда не угадаешь, какая здесь глубина.

Не знаю, хорошей ли идеей было взять с собой вино, пусть даже мы и не собираемся жариться на солнце. Пока Анри доставал обернутые бумагой бокалы и тарелки, картошку, вяленое мясо и хлеб, я отстегнула свою сумку и принесла фрукты. Спустя некоторое время наш стол был накрыт, я собиралась устроиться на краешке пледа, но муж меня перехватил.

— Я тебе помогу.

Опомниться не успела, как щелкнуло несколько крючков на платье.

— Ты что делаешь?!

— Мне достаточно запеченной картошки. Запеченная жена мне не требуется.

Я попыталась брыкаться, но как-то недостаточно серьезно. Честно говоря, самой хотелось избавиться от кучи юбок, платья, кринолина и корсета. Оставшись только в нижней рубашке и панталонах, блаженно вытянувшись на покрывале, я поняла, что не зря отказалась от идеи выбраться в Милуотский парк. Да, добраться в разы проще, но вот так уже не полежишь. На свежем воздухе, под стрекот и свиристение птиц, когда ветерок ласкает разгоряченную кожу, а солнышко купает в рассеянных сквозь листья лучах, не позволяя замерзнуть. Может, это неправильно, может я странно смотрюсь в нижнем белье и шляпке с вуалью, но… плевать!

— Купаться пойдем?

К счастью, у моего мужа хватило совести не раздеваться полностью. То ли ему просто голову напекло, то ли в нем проснулось чувство такта. Как бы там ни было, он снял только рубашку и устроился прямо на траве, закинув руки за голову, позволяя солнцу беззастенчиво расплескаться по загорелой груди.

— Я не захватила костюм.

— А он — будем честны, тебе нужен?

Нет. Но не признаваться же в этом.

— Я не полезу в воду в камизе и панталонах.

— Так полезай без них.

Я сделала вид, что ничего не слышала.

— К тому же босиком. Я могу пораниться.

Для купания нужны были специальные туфельки, но они остались в Мортенхэйме. Да и вообще, лучше перевести тему.

— У тебя в Лавуа дом?

— Поместье на виноградниках. Дом отстроили несколько лет назад.

— Новый? — я приподнялась на локтях.

— У родителей был замок на побережье, но туда я не хочу возвращаться.

То ли ветер стал прохладнее, то ли от Анри повеяло холодом. Я положила руку ему на плечо: кожа от солнца была горячей, просто обжигающей.

— Не боишься сгореть?

— Мне это не грозит. Я вырос в Маэлонии, там солнце еще жарче, чем в Лавуа.

Поместье, замок… Винсент говорил, что мой муж занимался восстановлением наследства. Все это наверняка заняло не один день, но вряд ли его владения так уж невелики. Аристократы вроде него живут исключительно за счет аренды земель, а земли в Лавуа плодородные, богатые. Ту же лаванду широко используют в парфюмерии, не говоря уже о виноделии.

— У тебя земли…

— От Ларне до побережья. И часть Южного берега.

Ничего себе. Да, он явно не бедствует.

— Ты купил этот шалаш, чтобы досадить мне?

Он повернулся и провел пальцами по моей щеке:

— Я здорово тебе досадил брачным договором. Думаешь, требовалось что-то еще?

И то верно.

— Тогда почему?

— Чтобы содержать большой дом, нужно много прислуги. Не люблю посторонних.

Вот уж не сказала бы. Мой муж, который ни одного бала не пропускает и подружился почти со всей Энгерией, который может разговорить любого — от чернорабочего до графини — с небывалой легкостью и не любит посторонних? Я вспомнила, что он называл Жерома другом. Но как можно дружить с тем, кто ниже тебя по статусу? Нет, чего-то я определенно не понимаю.

Анри, прищурившись, смотрел на меня, а потом поднялся и принялся расстегивать штаны.

— Не знаю, как тебе, но мне нужно охладиться.

Когда его брюки упали вниз, я поняла, что мне тоже.

— Присоединяйся.

В воду он вошел красиво, почти без брызг. Интересно, есть ли что-то, что этот дельфин не умеет делать? Я смотрела, как Анри мощными рывками вспарывает воду, и невольно любовалась игрой его мышц и сильными движениями уверенного пловца. Спустя пару минут мне уже махали с другого берега: невысокого, но обрывистого. Он ловко подтянулся на корнях деревьев и устроился наверху. Потемневшие тяжелые пряди рассыпались по плечам. Отсюда я не могла видеть, но с них наверняка стекали капельки воды. Только хвоста не хватает, честное слово. Прицепить — и будет морская сирена. Или сирен? Как правильно назвать соблазнительную водоплавающую особь мужского пола?

Я стянула шляпку, поднялась и направилась к реке. Несмотря на июнь, вода оказалась потрясающе теплой, внизу застыло неровное илистое дно. Постоять по щиколотку здесь не получится — берега крутые. Я вздохнула, оттолкнулась от земли и нырнула. Вода сомкнулась над головой, тихо зазвенело в ушах, стирая все оставшиеся на поверхности звуки. А потом мир расцвел буйством красок, ослепительной зеленью и отражающимся от зеркальной глади солнцем.

Плавала я не так быстро, как Анри, когда оказалась у берега, муж протянул мне руку и помог взобраться наверх. В зубах он держал веточку цветов — бледно-голубых, цвета небесной синевы в разгар дня. Чуть поодаль, в тени, раскинулись целые заросли кустов с крупными ярко-зелеными листьями. Лавиния в два счета сказала бы, как они называются: мелкие, чем-то похожие на сирень, меня же ботаника особо не вдохновляла. Но Анри с цветочками в зубах… Я не выдержала и рассмеялась.

— Мне нравится твой смех.

Он протянул мне тонкий стебелек.

— Что это?

— Это лунник. За неимением лучшего…

Мне живо расхотелось смеяться.

— Начнем сначала. Леди Тереза, вы согласны стать моей женой?

Я замерла, и Анри не шевелился. Просто смотрел мне в глаза, безо всякой насмешки. Расстояние между нами было… если было… от силы несколько дюймов. Я почти прижималась к обнаженному мужу, с волос текло, одежда облепила тело, повторяя все изгибы. И веточка цветов перед глазами — крохотные тонкие лепестки с ниточками прожилок. В горле неожиданно пересохло.

— Вы не любите сорванные цветы, я помню. Но нести вас в кусты — это перебор. Так вы окажете мне честь или мне катиться куда подальше?

Капельки, блестящие на загорелой коже. Пристальный взгляд, одуряюще-жаркая близость. Голова закружилась, точно я уже приложилась к вину. Ни одно солнце не способно обжечь так, как мой муж.

— Хорошо.

— Хорошо докатиться?

Снова эта легкая насмешка.

— Я согласна.

Этот голос не может принадлежать мне, определенно не может. И не я приняла из его руки этот дурацкий цветок.

— Чего ты хочешь, Тереза?

— Наш обед остался там.

Я кивнула в сторону противоположного берега, но он притянул меня к себе. Сильные пальцы запутались в моих мокрых волосах, Анри легко потянул пряди, заставляя слегка запрокинуть голову. Я всхлипнула, чувствуя горячие губы на прохладной от воды коже — там, где бешено бился пульс. А потом он меня поцеловал: неизмеримо нежно, чувственно и мягко накрыл мои губы своими, раскрывая, лаская их языком.

Ох, нет. Это уже слишком. Как бы далеко мы ни забрались, это просто непристойно.

Я уперлась руками ему в грудь.

— Хватит.

Голос звучал хрипло, я приложила пальцы к губам, словно стараясь избавиться от наваждения поцелуя. Терпкого, с горьковатым травяным вкусом цветочного сока. Сердце колотилось как сумасшедшее, но меня не собирались отпускать.

— Сегодня мой день, — зачем-то напомнила я.

— Чего ты хочешь, Тереза? — повторил он: хрипло, насмешливо, горячо.

Золотистый ободок вокруг раскрывшегося почти во всю радужку зрачка. Колдовские глаза моего мужа, от которых невозможно отвести взгляд. И невозможно совладать с пожаром, что бушует внутри.

— Тебя, — еле слышно выдохнула я и невольно облизнула губы.

Мне точно напекло голову. Никогда больше не пойду с ним купаться, никогда…

О-о-о-ох… Меня подхватили под бедра и прижали к ближайшему дереву. Сильный, грубый рывок — и я впилась зубами в руку, чтобы заглушить стон безумного животного наслаждения.

— Обними меня, — Анри обвел языком мочку уха, заставляя дрожать, — ногами.

Я чуть с ума не сошла, когда он это сказал. Мой муж умел говорить так, что хотелось принять ванну. Со льдом. Я скрестила ноги на его бедрах и все-таки застонала: ощущение полной растянутости и напряжение, горячим тугим комком пульсирующее между ног. Сильнее. Быстрее. Жестче. Сквозь тонкую ткань рубашки кора царапала спину, но мне было наплевать. Как же это неправильно… и как же… хорошо. Каждое движение отзывалось сладким спазмом, я вжималась в его пах, всхлипывала, кусала губы. Чувствуя нарастающую внутри пульсацию, дернулась, сжалась на нем — сильно. Хриплый рык Анри дрожью прошел по телу вместе с оргазмом. Я падала в небо, или небо падало на меня, золотые искры были повсюду.

С губ сорвался еще один стон, когда он подался назад, освобождая меня издевательски-медленно. А потом подхватил на руки.

— Теперь ты меня утопишь? — Губы предательски дрожали — то ли от наслаждения, то ли от осознания бесстыдства, что я творю снова и снова.

— Странные у тебя представления о супружеской жизни.

Не знаю, сколько мы так стояли: я обмякла в его руках, а он прижимал меня к себе. Только спустя какое-то время отпустил, но колени уже не дрожали. Смутно помню, как мы добрались обратно — кажется, плыли вместе. Мне хватило сил только устроиться на покрывале и ненадолго прикрыть глаза. Тень сомкнулась надо мной покрывалом, шелест листьев завораживал, скользящий по коже холодок начинал пробирать — одежда-то мокрая, но шевелиться было лень. Только сейчас я поняла, что все еще сжимаю в руке лунник, но мысль уже скользнула за грань сна, и я вместе с ней.

24

Удивительный сегодня был день. Удивительный во всех смыслах — мы не только ни разу не поссорились, но и вместо того чтобы вернуться домой, отправились в Мортенхэйм. Я была непростительно взъерошена для леди: попытки Анри соорудить мне прическу закончились ничем, потому что часть шпилек потерялась на другом берегу. Пришлось просто распустить волосы. Амазонку, на которую налипли травинки, паутина и всякая мошкара, я отдала горничным на чистку. А вот с тем, во что переодеться, возникли проблемы — в гардеробе не нашлось ничего достаточно… женственного. В конце концов я все-таки откопала платье дебютантки — бледно-мятного цвета, уже не модное, но интересное. Неглубокое декольте подчеркивали кружева, лиф плотно облегал стан, а короткие пышные рукава-фонарики смотрелись симпатично.

К счастью, я в него влезла. И как-то слегка помолодела даже. То ли из-за холодного цвета, то ли потому что последний раз я его надевала в семнадцать. Десять лет назад… Целых десять лет.

— Как я выгляжу, Ирма?

— Замечательно, миледи. Мне очень нравится.

Удивительно, но мне тоже нравилось. Вот только нормально ли это — появляться в платье дебютантки в моем возрасте? Какое-то время я смотрела на себя в зеркало, раздумывая — а не переодеться ли? Потом решила оставить как есть. Вино приятно кружило голову, поэтому все запреты казались надуманными и несущественными. Если что, скажу, что мне напекло голову.

Комнату Анри отвели не в гостевом крыле, а рядом с моей. Но дожидаться его я все-таки решила в гостиной. Шла по коридорам и поражалась тому, каким большим и холодным мне кажется Мортенхэйм. Таким знакомым и в то же время далеким, точно я не была здесь те самые десять лет. В прошлый раз, когда мы приезжали с Луизой, я такого не чувствовала. Или просто не замечала?

До гостиной не дошла, невольно свернула к библиотеке и остановилась в нерешительности. А потом толкнула дверь, с наслаждением вдыхая знакомый запах бумаги, дерева, кожи. Передо мной раскинулась длинная зала, в которой можно потеряться, одна из самых больших в замке. Царившую здесь темноту, подчеркнутую задернутыми портьерами, разрушать не стала, не стала зажигать светильники. Пошла вдоль стеллажей, запрокинув голову — от высоты захватывало дух. Лестница между этажами и передвижные лестницы, с которых лучше не смотреть вниз. Бесконечные ряды книг: я скользила пальцами по истертым корешкам, даже перчатку сняла, чтобы чувствовать ярче. Нет, это место — мой единственный дом, и об этом следует помнить.

— Догадывался, что найду тебя в библиотеке.

Негромкие шаги: Анри шел следом, но я не остановилась. Слишком уж много он обо мне знает. Слишком хорошо меня чувствует. Как никто другой.

— Ты наверняка целыми днями пропадала здесь.

Все ближе, ближе и ближе. Я подавила желание ускорить шаг, обернулась, сложила руки на груди.

— А где пропадал ты, пока я пропадала здесь?

Анри приблизился. Сумерки за окном давно сгустились, вечер плавно перешел в ночь, но мы были отрезаны ото всего мира. С одной стороны — стеллажи книг, с другой — каменные стены и драпировка портьер. Интересное чувство, как во время солнечного затмения. Когда на минуту над землей сгущается ночь, но из-за темного диска по краям разливается свечение, и ты понимаешь: сейчас полыхнет так, что глазам станет больно. Я вглядывалась в лицо мужа, в тонкий, едва уловимо сияющий ободок радужки. Не так давно, здесь же, я спросила его о том же самом. Но как он ответит сейчас?

— В те годы мне было нечего тебе предложить, Тереза. Я был сопливым мальчишкой без прошлого и будущего, с сомнительным настоящим. Все, что у меня оставалось, — документы родителей и моя кровь. Залог того, что я смогу вернуть свою жизнь. Или то, что от нее осталось.

Он взял меня за руку — ту, что была без перчатки, погладил ладонь.

— А потом? Когда все наладилось?

— Я не собирался жениться. Даже не думал об этом.

— Вообще?

— Вообще. Пока ты один, ты в ответе только за себя самого.

— И что же заставило тебя передумать?

— Ты.

Тепло текло вдоль запястья. И по сердцу тоже.

Непростительное, запрещенное тепло.

— Но ты даже не знал меня. Не знал, понравлюсь ли я тебе.

— Не знал.

— Тогда почему я? Почему не любая другая?

Разговор леди Джейн с подружками впечатался в память. Не будь Анри моим мужем, очередь к нему выстроилась бы до вэлейской границы. Но энгерийские юные леди — это всего лишь верхушка айсберга. Не представляю, сколько в его жизни было женщин — взрослых, опытных соблазнительниц, рядом с которыми я лишь жалкая тень. Ярких и остроумных, с роскошными формами, блистательных, как он сам. Сердце неприятно кольнуло, а еще захотелось что-нибудь разбить или вцепиться в волосы тем женщинам — всем и каждой, которые остались в его путешествиях. Глупое, саднящее чувство, от которого не так-то легко избавиться.

— Детей ты не хочешь, а помимо крови во мне нет ничего выдающегося. У меня не самый легкий характер, красавицей назвать сложно…

Анри приложил палец к моим губам:

— Мне не нужны другие, Тереза. Только ты.

От неожиданности я даже не нашлась, что ответить, а он наклонился ко мне, положил ладони на плечи.

— Я приехал в Энгерию, чтобы посмотреть на тебя и разобраться с договором, который оставался последним незакрытым делом. Но все получилось именно так, как получилось. Ты об этом жалеешь?

В тишине библиотеки мое сердце билось слишком громко. Наверное, даже Анри его слышал. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его — просто под взглядом мужа разумные мысли куда-то испарялись. Оставалась только проникновенная, выворачивающая наизнанку нежность.

— Я тебе не верю.

— Неудивительно. После того, что я учудил.

Я глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Но я хочу тебе доверять.

Ответ дался мне нелегко, тяжелее чем самое горячее признание. Возможно потому, что я вытащила самое сокровенное со дна души и облекла в слова. Это в книжках Миллес Даскер все шустро: «Ах, я вас люблю». — «Ох, я тоже», — и динь-динь, свадебные колокола, рис в волосы и голуби в небо.

— Доверие — хрупкая штука. — Анри протянул мне раскрытую ладонь. — Будем учиться вместе?

Я легко сжала его пальцы и улыбнулась.

— Хочешь посмотреть Мортенхэйм?

Бродить вместе с Анри по коридорам родового замка было странно. Будто все, что я знала, расцветало новыми красками, начиная от массивных газовых светильников, старинных гобеленов и витражей в холле до белоснежных седин нашего дворецкого Барнса, который интересовался, когда мы собираемся ужинать. Если честно, я не собиралась вообще — во мне до сих пор живо выпитое и съеденное, тесниться ему некуда, да и Анри не особо горел желанием сидеть за столом.

— Он здесь с сотворения времен? — заговорщицким шепотом поинтересовался муж, когда Барнс скрылся за поворотом.

Я бросила на Анри укоризненный взгляд, но больше для вида. На самом деле непростительно хотелось рассмеяться. Я помнила дворецкого столько же, сколько и себя, за эти годы он полностью поседел, но в печеное яблоко не превратился, а выправки и отточенных воспитанием манер ему не занимать.

— Я не представляю Мортенхэйм без него.

Мы заглянули в гостиные, в музыкальный салон, петляли по лабиринтам коридоров, прошли сквозь бальную залу, потом отправились в матушкину оранжерею. Это место меня никогда не привлекало, в подземельях и то уютнее. А после того, что случилось здесь в ночь Зимнего бала, — и подавно.

— Что-то не так? — Анри сжал мою руку, пытливо заглянул в глаза.

— Здесь, — коротко сказала я, указывая вперед, — граф Аддингтон пытался убить моего брата. Здесь он умер.

Лицо Анри потемнело, точно тьма собралась изо всех уголков этого места и перешла на него.

Длинный коридор со стеклянными стенами тянулся прямо в парк, и когда мы шли по нему, создавалось ощущение, что лес подступает со всех сторон. Тени от колышущихся под ветром ветвей плясали на мраморном полу, напоминая скрюченные судорогами чудовищно длинные пальцы. Внутри же, напротив, все застыло. Змеящиеся лианы тропических растений, вазочки закрывшихся на ночь цветов у самой земли, остроконечные листья пальм. Ни дуновения ветерка, ни малейшего движения. Только холод… ох, какой холод — до костей пробирает. За последние месяцы в оранжерее засохло апельсиновое дерево и несколько кустов гибискуса, орхидеи перестали цвести. Итан Аддингтон был силен при жизни и после смерти продолжал отравлять все злобой своего поражения.

— Ты хорошо его знала?

— Аддингтона? Нет. Он постоянно ошивался возле отца, даже когда еще не был лорд-канцлером, потом рядом с Винсентом. Любил беседовать с матушкой, а вот у меня после разговоров с ним болела голова.

Тогда я не понимала: Итан пытался проверить, насколько я поддаюсь внушению. Каким-то образом ему удалось не только в совершенстве постичь это древнее знание, но и применять так, что никто ничего не заподозрил. Мощная и опасная магия — подчинение сознания, способна поломать человека, свести с ума и убить. Впрочем, заклятия на крови тоже смертельно опасны, но лорд-канцлер не гнушался ничем для достижения цели. Единственное, что он сделал хорошего, сам того не желая, — это вернул брату его любовь.

— Тереза?

Я опустила глаза: оказывается, руки сами собой сжались в кулаки.

— Этот мерзавец использовал Лави. Заставил ее вынести кровь Винсента из хранилища, а потом создал заклятие, которое чуть не убило Луизу.

Семейные хранилища создавались для того, чтобы в случае внезапной и подозрительной смерти кого-то из членов семьи некроманту было проще расспросить умершего. Запирались они фамильной магией, поэтому добраться до крови Винсента Аддингтон мог только с помощью одного из нас. Думаю, он пытался обработать и матушку, но в конце концов остановился на Лави — потому что во время прошлого сезона она была еще слишком молода, чтобы танцевать, а в суете до нее никому не было дела.

— Ментальное воздействие?

Я кивнула.

Мы вошли в самое сердце оранжереи, высоченную и просторную круглую залу, где были собраны цветы, растения и деревья со всего мира. Под самым потолком стеклянного купола раньше располагалась смотровая площадка, где матушка любила коротать время с книгой, но после случившегося ее разобрали. Залитый лунным светом мраморный пол напоминал восковое лицо мертвеца. На грани метались два призрака — пульсирующий гневом и яростью слепок с прогнившей души лорда-канцлера и полупрозрачный сгусток страха — сводный брат Луизы тоже погиб здесь в ту ночь.

Как же разительно они отличались! Себастьян Чепмен, воспитанник отца Луизы, был самым обычным приграничным существом. Но от тени Аддингтона — зловещей, пронизанной серыми прожилками, даже сейчас брала оторопь. Исходящая от него тьма до сих пор просачивалась в наш мир. Такое ощущение, что даже после смерти он не утратил своей запредельной силы.

— С твоей сестрой все в порядке?

— Лави повезло, что Винсент владеет магией армалов. Он вытащил ее.

Хотя головные боли у сестренки продолжаются и по сей день, даже Винсент ничего не может с этим поделать. Я бросила быстрый взгляд на Анри, но он не смотрел на меня. Уголок губ искривился, взгляд стал жестким, холодным.

— Зачем мы здесь?

Я вздрогнула — слишком далеким он казался сейчас, потому вопрос прозвучал слишком неожиданно.

— Ты хотел посмотреть Мортенхэйм.

— Но я не просил приводить меня туда, где тебе больно находиться.

Я покачала головой:

— Мне не привыкать.

— К такому привыкать и не надо, Тереза.

— Я с детства вижу и чувствую смерть. Думаешь, меня это беспокоит?

— Это беспокоит меня. Твоя боль. Твой страх.

— Я не боюсь.

— Не сомневаюсь.

Он увлек меня назад так быстро, что я и слова не успела сказать. Опомнилась, только когда мы оказались в коридоре, возле большой обеденной залы. Сейчас она была закрыта, ее использовали только для грандиозных приемов на несколько сотен человек. Анри оперся руками о стену, по обе стороны от меня. Взгляд его смягчился, но я все еще не могла забыть тот — яростный, колючий, опасный.

— Почему ты это делаешь? — негромко спросил он.

— Что — это?

— Снова и снова окунаешься в смерть. Тянешься к ней.

— Потому что это моя суть.

Я и впрямь постоянно уходила на грань, но рядом с ним стала делать это непростительно редко.

— Это — суть твоей магии, Тереза. Но ты и твоя сила — не одно и то же. — Анри приблизился, почти касаясь губами моих губ. — В твоей груди бьется самое горячее сердце, которое мне когда-либо доводилось встречать. Ты отчаянно стремишься к жизни, так позволь себе жить. Вдохни полной грудью.

— Зачем ты это говоришь?

— Потому что это правда.

«Ты неотделима от своей силы, Тереза».

Так говорил отец, вот это и есть правда. Кто я, если отнять некромагию? Обычная женщина, моль, которую в лучшем случае брезгливо стряхивают с шали. А в худшем просто не замечают.

— Правда в том, что без магии я пустое место. — Оболочка, хлопающая глазами кукла. — Если у меня отнять силу, я умру.

Не дожидаясь ответа, я оттолкнула его руку, кивнула:

— Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю.

Подземелье. Место, где проходили мои тренировки, где меня наказывал отец и где я зализывала раны. Кто-то наверняка подумал бы, что я должна обходить его десятой стороной, но именно здесь прошла большая часть моего детства и юности. Слуги тут появлялись только для того, чтобы убраться на лестнице и в подземной зале, матушка и Лави вообще не заглядывали, даже Винсент редко наведывался. Самой смелой оказалась Луиза, которая сунулась сюда по доброй воле. Дважды.

Дверь в подвал втиснулась в нишу, ближе к гостевому крылу. За ней располагалась небольшая подсобка, в которой тем не менее не было ничего лишнего. Несколько грубо сколоченных полок с тряпками, ведрами и щетками, наверху — масляная лампа. Я кивнула Анри:

— Зажги, будь так любезен.

Темный зев прохода вел в каменный коридор. Я украдкой взглянула на мужа, но он оставался невозмутим, точно ему каждый день устраивали такие прогулки. Мы прошли до винтовой лестницы, спустились вниз, и я разожгла факелы, только тогда Анри поставил лампу на пол. Я мысленно позвала Луни, сама же прислонилась к стене, вызывающе скрестив руки на груди. С мужа не сводила глаз: одно дело разговоры о магии, совсем другое — увидеть зомби своими глазами.

Надрывно заскрипела дверь, сквозь скрежет пробилось шарканье. Вообще-то бегает Луни быстро, может даже дать фору Демону, но в последнее время совсем разленился. Вот и сейчас неторопливо вышел из коридора, потянул носом и уставился на Анри немигающим взглядом. Муж только брови приподнял:

— Двадцать с лишним лет… Впечатляет.

Нет, я не ожидала, конечно, что он заорет во весь голос, как Луиза в первый раз, но все, к чему присоединяется приставка «некро», в мире воспринимается с некоторой… с осторожностью.

— Почему ты держишь его все эти годы?

Мог бы заикаться начать ради приличия. Непробиваемый.

— Он мой друг.

Я подошла и поправила Луни воротник: высокий, скрывающий плотный фиксатор для шеи, погладила по щеке. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но мне наплевать. В день пожара нас связало нечто большее, нежели просто магическая пуповина. Что бы кто ни говорил.

— Как тебе это удалось?

— Первое время я делала это неосознанно — вливала силы в человека, который спас мне жизнь. Упокоить его отец не мог, разве что сжечь или разрубить на куски. Но поскольку я умудрилась связать нас магией, неизвестно, как это могло отразиться на мне. Поэтому он учил поддерживать Луни, не причиняя вреда себе. Создавать пограничное поле, насыщенное тьмой, — как источник для его существования. И постоянно требовал перерезать ментальную пуповину, способную меня убить.

Кукле нужно откуда-то черпать силы, чтобы не превратиться в истлевший скелет. Поначалу он тянул магию через меня, позже я научилась направлять в него силу грани напрямую.

— Дай угадаю. Ты отказалась разорвать связь?

Я кивнула.

— Он бы избавился от него. В тот же день. Я была совсем маленькой, но это понимала. Или даже чувствовала. Не знаю.

С этого началось наше противостояние. Когда отец понял, что я не подчинюсь, он стал цепляться к малейшим ошибкам, чтобы сделать мне больно, заставить чувствовать себя никчемной бездарностью. И вместе с тем прививал мысль, что без силы я превращусь в жалкую пустышку. Дочь герцога должна быть лучшей во всем — так мне твердили, и вместе с тем когда матушка пыталась заикнуться о должном воспитании для девочки, слова падали в пустоту. Отец постоянно требовал от меня разорвать связь и усыпить «создание», как он его называл, но я не сдавалась. Единственный, кого я в своей жизни отстояла.

Анри приблизился, и Луни заворчал — глухо, утробно, предупреждающе.

— Я не собираюсь на нее нападать, дружище. Просто хотел сказать тебе спасибо.

Это выглядело не менее странно, чем моя проникновенная забота о зомби, но благодарность затопила сознание и сердце. Луни снова принюхался, всхлипнул — звук был такой, словно кто-то с размаху наступил на смятый бумажный пакет. В его случае это величайшее проявление чувств, я бы даже сказала нежности, если бы язык повернулся.

— Кажется, ты ему понравился.

— Я рад.

Ни тени насмешки.

Луни потянулся ко мне, и я его обняла.

— Прости, что так долго не приходила.

— Это из-за меня.

Анри прислонился к стене, пламя заплясало по его волосам медью. Он еще более сумасшедший, чем я думала. Хотя… кто бы говорил. С нас сейчас хоть картину рисуй, под названием «Молодожены и мертвец».

— Он всегда был со мной. С самого детства.

Однажды выломал дверь во время наказания и набросился на отца. Обычно я запирала Луни на время занятий, а после того случая стала усыплять его, если отец злился. В книгах говорится, что куклы не чувствуют боли ведущего, для них защита — это всего лишь инстинкт, но я сомневалась. Потому что хорошо помнила переполненные тоской глаза и потому что связь была обоюдной.

— Тереза, а ну вернись ко мне. Хватит шляться по прошлому, там все равно одни призраки.

Не могу не согласиться. Если какие призраки и способны причинить вред, то это призраки прошлого.

— После смерти отца я все-таки разорвала связь, отрезав себя от Луни. И долгое время считала себя предательницей. Наверное, это было малодушно: он меня чувствует, но я его — нет. Я оставила его одного. Но я больше не могла. Просто не могла постоянно выносить эту ледяную пустоту и тоску…

— Не оставила. Иначе бы нас здесь не было. — Анри мягко привлек меня к себе. Я дернулась, но он не отпустил. — Ты и так слишком долго была рядом. И ты до сих пор его держишь.

Чем дольше мы так стояли, тем спокойнее мне становилось.

Я действительно могла усыпить его навсегда уже давно — защита мне не требовалась, только Луни никогда не был просто куклой. Он был моим другом при жизни и остался им после смерти. Пусть у него не бьется сердце, но это сердце по-настоящему большое. Он будет жить, пока жива я.

— В Лигенбурге ему вряд ли понравится, а вот в нашем поместье в Лавуа выделим ему отдельную комнату.

Я промолчала. Не знала, что ответить.

Не знала, когда мы поднимались наверх, когда шли к картинной галерее по широкому коридору. Лунный свет разбросал под нашими ногами бледно-голубые полоски, расчерченные тенями рам. Не знала, когда Анри открывал передо мной дверь, пропуская в огромный музейный зал. Первый из девяти. Здесь собирали картины со всего мира. Отец был равнодушен к искусству, а вот дед увлекался не на шутку, поэтому за большую часть этого богатства стоило благодарить его. Остальное — всякие фамильные полотна, сюжетные и портретные, передавались из поколения в поколение, некоторые уже реставрировали.

Залы были оформлены в темно-красных тонах с бордюрами из черно-золотистых узоров. Мы молча бродили между пейзажей и портретов моих предков — до тех пор, пока не оказались в дальней комнате. Там всю стену занимало огромное полотно, вселяющее в меня не то благоговейный страх, не то леденящий восторг: человек — весь в темном, со шкурой черной лисы на широких плечах, ведет за собой полчище поднятой нежити. Ветер треплет его волосы и накидку, разбрасывает то ли снег, то ли пепел, то ли тлен, тьма клубится над ним и поднявшимися мертвецами. Непроглядная, могущественная и неукротимая. Золотая рама, в которую закован сюжет, кажется тесной, непростительно хрупкой, словно запертая в картине мощь способна разрушить не только этот зал, но и Мортенхэйм, до последнего камня. А может быть, и весь мир.

— Роберт Дюхайм? — подошедший Анри положил руки мне на плечи. — Поднявший армию мертвых?

Я кивнула, не сводя взгляда с картины. На границе эпох, во время одной из захватнических войн, этот человек вернул на поле битвы павших воинов своего короля. Когда обескровленное войско уже готово было сдаться, поднялись те, кто отдал жизнь за государство и корону. Единственный случай в истории. Дюхайма называли и чернокнижником, продавшим душу демонам за небывалую силу, и Спасителем, сошедшим с небес. Не знаю, как ему такое удалось, но секрет он унес с собой в могилу. Сильнейший некромаг своего времени изменил ход почти проигранной войны, обратил противника в бегство, но сам остался на том поле навсегда.

— Хорошая копия. — Анри притянул меня к себе. — Завораживает.

Завораживает — не то слово. И это не копия, но вряд ли об этом стоит говорить сейчас. Я положила руки поверх его, задумчиво глядя в отдающие демонической зеленью глаза. Глаза моего пра-пра-пра, и еще бесчисленное множество раз пра-… прадеда.

25

Вчерашний день больше напоминал сон. По крайней мере, сейчас мне казалось именно так. Звенящая в раскаленном добела зное нежность на Ирте, холод прошлого в Мортенхэйме, расстеленные на крыше, у самых башен, несколько теплых и очень толстых одеял, взбитые пуховые подушки и один плед на двоих. Скользящая по коже легкая прохлада раннего утра, тихий шепот Анри: «Я хочу показать тебе кое-что», — и золотая кромка над холмами, и солнечно-огненный диск, разливающий свет над землями брата. Мой первый настоящий рассвет.

— О чем думаешь?

В Лигенбург мы вернулись во второй половине дня — поужинали и устроились в спальне. Я сидела, подогнув под себя ноги, Анри полулежал рядом — в длинном, неплотно запахнутом халате, разглядывая меня так, словно насмотреться не мог. Еще не стемнело, можно было бы скоротать время за книгой, но мне не хотелось его отпускать. Скорее наоборот — хотелось провести этот вечер с мужем, целиком, до последней минуты.

— Никто так часто не спрашивал меня, о чем я думаю.

Анри заправил волосы мне за ухо.

— Просто я упорный.

Что есть, то есть.

— Не представляю, что подарить Винсенту и Луизе на свадьбу.

Он приподнял брови:

— Если честно, я тоже.

Я сложила руки на груди:

— Вот как? Ты же мужчина, у тебя должны быть ответы на все вопросы.

— Кто тебе сказал такую чушь?

— Перед Винсентом будешь оправдываться сам.

— Я пойду на поклон к Луизе.

— Зря ты рассчитываешь на ее снисходительность. Она умеет приложить так, что мало не покажется.

Анри покачал головой и притянул меня к себе.

— Сдается мне, в продолжение разговора мужчины останутся в проигрыше.

Я удобнее устроилась на широкой груди, уже привычно переплела пальцы с его.

— Мужчины не любят и не умеют признавать ошибки.

— Да неужели?

— Еще одно слово — и я тебя укушу.

— Вот и весь разговор.

За окном раздался хруст, что-то звякнуло. Кошмар влез на подоконник с несвойственной для кошек неуклюжестью, поскользнулся и свалился на пол. Прежде чем я успела вскочить, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке, он уже отряхнулся как ни в чем не бывало. Запрыгнул на кровать, прошелся по покрывалу, оставляя на нем отпечатки грязных лап, негромко мурлыкнул.

— Этот кот окончательно обнаглел.

«Этот кот» посмотрел на Анри с выражением морды: «Предатель, я тебе верил», — после чего повернулся к нам хвостом и улегся с видом оскорбленного достоинства.

— Хочешь, научу играть в карты?

— Любишь азартные игры?

— Играю, когда не играть нельзя.

Что бы это могло значить? Я запрокинула голову, но лицо Анри оставалось безмятежным, точно мы обсуждали, будет ли завтра дождь. Я поколебалась, но любопытство пересилило: новые знания привлекают меня, как цветы пчел. В Энгерии азартные игры не одобряются, да и вряд ли мне это когда-нибудь пригодится, но… почему бы и нет.

Я кивнула, и Анри улыбнулся.

— Даже не сомневался, что ты согласишься. Никуда не уходи.

Из окна вяло тянуло горячим ветерком, над городом распростерлось душное зыбкое марево. Вчера было невыносимо жарко, сегодня — еще больше. Похоже, ночью прохладнее не станет. В Лигенбурге такая погода вообще редкость, а если и случается, то в июле-августе. В этом же году намечается поразительно знойный июнь. Для меня особенно.

Дожидаясь, пока вернется муж, я смотрела на спящего котенка. С того дня, как я вошла в этот дом, многое поменялось. Здесь я стала женщиной. В этой комнате Анри подарил мне платье и порвал его. Он заступился за меня перед матушкой, мы ездили на пикник, я раскрылась перед ним, как никогда и ни перед кем, теперь вот собираюсь учиться играть в карты. Времени прошло всего ничего, а он знает обо мне больше меня самой. И кажется, мне это нравится.

Анри вернулся быстро и почему-то с двумя колодами карт. Бесцеремонно подвинул Кошмара, получил лапой по запястью, но продолжать битву не стал.

— Тасуй.

Он вручил мне новехонькие карты с темно-синими узорчатыми рубашками, и я достаточно неловко их перемешала. Помимо пасьянсов, которые не раскладывала только самая ленивая леди, и всяких женских партий ни о чем, с картами я раньше дел не имела, поэтому чувствовала себя крайне неловко. Как всегда, когда речь заходила о чем-то, что я не знала от и до.

— В эту игру играют на деньги, Тереза. Чаще всего на очень большие деньги.

Он забрал карты, легко коснувшись пальцев. Под легкий шелест и пестрое мельтешение рубашек, я не отрываясь смотрела на его руки: несколько движений — и колоды полностью перемешаны. Честное слово, первый раз такое видела.

— Снимай. На себя. — Он улыбался, но понять, что значит эта улыбка, я не могла. Словно мы совершили скачок во времени, и передо мной снова оказался незнакомец.

— Сдается по две карте. Сначала слева направо. Потом справа налево. Поскольку нас двое… — Анри покосился на кота. — Нет, этот неплатежеспособен.

Я с трудом сдержала смешок.

— Я тоже.

— Ну почему. На тебе прелестный халат, под ним не менее прелестная сорочка, а под ней…

— Я поняла.

Анри улыбнулся и сдал по две карты.

— Вот и ладно. Продолжаем?

Что-то похожее было в детстве, когда отец заставлял меня зубрить основные заклинания некромагии. Я злилась, плакала, но проклятые плетения отказывались выстраиваться во что-то мало-мальски понятное, а запоминаться и подавно. Он рвал их в клочья, заставляя начинать заново, иногда я сидела до глубокой ночи, чтобы разобраться в одной-единственной схеме. Правда, в отличие от этой дурацкой игры, от них была хоть какая-то польза: справившись, я чувствовала себя умной и становилась сильнее. Здесь же все зависело от выпавших карт, которые складываются в числа, и комбинаций, которые кто-то придумал как выигрышные.

Лишившись сначала пояска, а затем халата и ленты в волосах, я заявила, что больше играть не буду.

— Ты проиграла.

Я хмыкнула.

— Если чистейшей воды везение с вашей стороны называется «проиграть»…

— Именно так это и называется.

— А если бы выиграла?

— Зависит от того, какие ставки и на что. Некоторые от выигрыша теряют голову. В прямом смысле.

— Что, прямо за столом?

— Нет, чуть попозже. Когда выходят из комнаты или на улицу.

— Какое счастье, что я на кровати и выходить никуда не собираюсь. — Я фыркнула и отодвинула карты подальше. — Не представляю, откуда у тебя такие познания, и даже представлять не хочу.

— Хочешь, покажу еще парочку игр?

— Таких же опасных?

— Еще опаснее.

Вскоре разум превратился в склад цифр, названий, комбинаций и трюков. Как он все это в голове держит?

Рассказывал Анри на удивление интересно, точно вещал с кафедры Мэйсфорда — Высшего Университета Магии Лигенбурга, об основах необычных плетений. Поэтому клевать носом я начала исключительно от усталости — сказывался и вчерашний насыщенный день, и раннее пробуждение — встретив рассвет, мы больше не заснули.

Анри заметил мою усталость и замолчал. Взбил подушки и сдернул покрывало с постели вместе с котом, который обиженно зашипел.

— Ложись.

Я устроилась поудобнее. Неосознанно подтянула подушку, пахнущую лавандой, поближе.

— Почему ты переехал в другую комнату? Обиделся из-за платья?

Оказывается, я спросила это вслух.

Анри покачал головой:

— Чтобы ты чувствовала себя спокойно. Тебе нужно место, где можно побыть в одиночестве.

Да, он действительно знает меня лучше кого бы то ни было. Когда только успел?

— Но если вздумаешь здесь грустить, я вернусь, и мало тебе не покажется.

Он смотрел на меня так, точно ждал чего-то: надеялся, что позову? А может быть, просто хотел остаться и раздумывал, не послать ли к демонам только что сказанное. Наверное, я тоже этого хотела, но мгновение уже было упущено. Позову его назад — и все изменится. Рухнет последний оплот, и я окончательно потеряюсь в этом донельзя странном мужчине. Нет, мне нужно время, чтобы подумать. Понять, что со мной происходит. А рядом с Анри я думать не умею. Не получается.

— Доброй ночи, Тереза.

Анри легко поцеловал меня и вышел — пожалуй, чересчур поспешно.

— Доброй ночи, — прошептала я закрывшейся двери и повернулась на другой бок.

Странное место. Похоже на подземелье Мортенхэйма, только здесь еще холоднее. Я почему-то не могу уйти на грань, чтобы рассмотреть, что творится по ту сторону жизни. Длинный темный коридор, озаренный лишь светом факелов, узкий — пройдет только один человек, и я иду по нему. Пламя так близко, что я невольно прижимаюсь к стене и придерживаю волосы. На мне только сорочка — та, в которой я засыпала. Но засыпала я в Лигенбурге, в доме мужа. Где я?

— В гостях у меня, Те-ре-за. Но мне больше нравится Тес-са.

Мое имя произносят, раскатывая на языке, — мягко, до омерзения неприлично. Голос — вроде и мужской, но слишком высокий, неприятный. Так говорила одна из моих нянек, она частенько простужалась и в конце концов заработала себе такой вот недобас или певучий баритон. Я смотрю направо — бесконечная вереница огоньков, налево — та же картина. Куда мне идти, чтобы выбраться?

По стене метнулась тень, я резко обернулась, но за спиной никого не оказалось.

— Не хочу, чтобы ты меня видела. Пока еще не время.

Я что, сплю? Почему мне это снится?

— Умница. Снится, потому что я так хочу.

На ладонях пот, пряди волос липнут к лицу. Холод камня под босыми ногами и жар факелов сверху. Тонкая сорочка, раздувающаяся от сквозняка колоколом. Сердце бешено колотится, и, кажется, вся я сейчас сосредоточена в этом сгустке отчаянно пульсирующей плоти. Можно ли стянуться до точки внутри собственного тела? Что вообще происходит?

— Искусство магии гааркирт. Ты наверняка знаешь.

Гааркирт. Так их называли — магов, способных проникать во сны и подчинять сознание, пока человек спит. Эта власть едва ли не страшнее внушения, потому что наяву человек способен бороться. Во сне же любой беззащитен, а сознание открыто — заходи и твори что хочешь. От жара факелов становится трудно дышать, воздух сгущается, точно из него вытягивают свежесть. Пальцы судорожно сжимаются на подоле сорочки. Можно ли задохнуться во сне?

— Можно даже вылезти на крышу… и случайно сорваться. Это та-ак мило. Но мне ты нужна живой.

Как от него закрыться? Как выбраться из этого сна?

— Никак. Пока я не отпущу.

Негромкий смех — высокий и такой же отвратительный, как голос — доносится отовсюду, невесть откуда взявшиеся тени на стенах заходятся в бешеном танце. В таком же заходится и мое сердце — оглушающий, сумасшедший ритм, как стук копыт лошади в галопе по мостовой. Огонь пляшет туда-сюда, мечется ввысь, а потом тянется ко мне, заставляя вжиматься в стену.

— Мой отец способен остановить сердце, даже не прикасаясь к человеку. И запустить вновь. Хочешь узнать, каково это? Хочешь познакомиться с истинным могуществом? Не жалкими потугами, которыми пыжатся современные фигляры, с настоящей магией… — Слово «магия» он произнес мягко, смакуя, как мое имя. — Только с нами ты сможешь раскрыться по-настоящему. Преобразиться.

— С кем — с вами?

По телу проходит дрожь. Страх лишает воли, заставляет чувствовать себя загнанной дичью. Если я не справлюсь со страхом, с ним я не справлюсь тем более.

— Ты нравишься мне все больше и больше, милая.

А еще он слышит мои мысли, как свои. Пока он сидит в моей голове и сосредоточен только на мне.

— Эрик, верно?

— Он назвал тебе мое имя? — дрожащий от ненависти фальцет. — Удивительно.

— И здорово тебе наподдал.

По коридору снова проносится смех — звенящий, как бряцанье краденых ложек в подоле горничной.

— Он за это заплатит, можешь не сомневаться. И поверь, ему будет гораздо больнее, чем было мне.

Холодок бежит по ногам, проникает в самое сердце, шорох за спиной — поворот, но перед глазами снова только длинные ряды факелов. Неведомая сила толкает вперед, и я лечу прямо в огонь. Не успеваю даже закрыть лицо, когда оказываюсь на полу. Темная зала, в которой нет дверей — только витражные окна, сквозь которые течет трепещущий лунный свет, разбивающийся на разноцветные калейдоскопные узоры на плитах.

— Что тебе нужно?

— Ты. Целиком, Тес-са. Ты должна была стать моей, и ты станешь. Ра-но… или позд-но…

Голос доносится из-под высокой сводчатой крыши, рикошетит от стен, летит по залу, певучий, невесомый, срывающийся на какой-то понятный ему одному мотив.

— Ты безумен.

— Это де Ларне тебе сказал?

— Об этом рассказали твои послания. И все, что ты творишь сейчас.

— Я просто хочу тебя предупредить… Предостеречь… ми-ла-я…

Легкое, едва уловимое прикосновение к шее, но рядом, разумеется, никого нет.

— Что ты знаешь о своем муже?

Безумие. Это действительно безумие.

На осветленных луной стенах проступает темно-красная надпись, точно кровь струится из камня.

«В лесу ты была ненасытной грязной девчонкой».

Вздрагиваю, дергаюсь, как от удара.

— Да, я был там, и видел все. От и до… — теперь его голос дрожит, как струны под смычком неумелого скрипача. — Но подо мной ты будешь кричать громче, Тес-са. От боли. От страха. А когда ты сорвешь себе горло… я возьму тебя так жестко, что ты неделю не сможешь ходить.

Внушение. Ментальные атаки. Я перебираю все, чему учил отец, но к такому меня не готовили. Сильное сознание сложно подчинить, Итан обломал на мне зубы, да и Эрик ни за что не сунулся бы с таким наяву, но сейчас… Я не могу сосредоточиться, чтобы вышвырнуть его из головы. Правда, у любой ментальной атаки есть один существенный минус: они работают на обе стороны. Нельзя влезть в чье-то сознание, не раскрыв при этом свое.

— Умница моя.

От нежности и восхищения в его голосе страшнее, чем от самых мерзких угроз.

Нельзя бояться. Нельзя позволить себе снова скатиться в страх, иначе…

— Тебе нужна была моя вещь, чтобы все это провернуть.

— У меня есть кое-что твое. На ней остался твой запах… твой умопомрачительный запах…

Обложка книги Миллес Даскер в лунном свете выделяется черным пятном. Она лежит на каменном полу залы, порожденной фантазией Эрика. Всевидящий! Как он ее заполучил?

— Пусть это останется моим ма-аленьким секретом.

Я должна добраться до тьмы. Что во сне, что наяву — смерть всегда со мной. Холод…

Мир перед глазами задергался, точно кто-то двигал картинку туда-сюда.

— Как же ты меня заводишь, Тес-са. Думаешь, сможешь от меня избавиться?

Не думаю. Знаю.

Просто нужно понять, как это сделать.

Тлен. Мрак. Холод.

Я пыталась дотянуться до грани в собственном сне, но тщетно. Сознание отказывалось подчиняться. Он безраздельно владел им -: как коллекционер бабочек, отпускающий насекомое на краткий миг только для того, чтобы пришпилить к бархату булавкой.

Томик, который я прятала в гостиной Винсента, чуть сдвинулся в мою сторону, точно его коснулись пальцы невидимого кукловода.

Там, по ту сторону сна, Эрик наверняка держал книгу в руках.

— Не просто держу. Я дышу ей… Дышу тобой.

Меня передернуло.

— Я верну ее тебе, когда придет время. А пока… страница двести четыре, пятая строчка сверху. Открой!

Я поднялась. На негнущихся ногах приблизилась к книге, подняла осторожно, точно она могла ужалить. Дрожащими пальцами переворачивала страницы, шагнула в полоску лунного света — строчки не разглядеть в темноте. В полумраке все они казались нечеткими, смазанными, но я все равно прочла: «Миледи, тайны вашего мужа способны погубить не только его, но и вас».

— Продолжай искать. — Звенящим шепотом справа. — Ищи ответы в своем прошлом. Смотри по сторонам. — А теперь слева. — Внимательнее. — И снова справа. — Присмотрись к друзьям. Игра началась, Тес-са… Передай де Ларне, что игра началась. Справишься?

Он понизил голос до едва различимого шепота.

— Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. Я знаю, как папочка воспитывал тебя…

Нет, только не это… Нет!

Перед глазами возникает отец — высокий, с темно-русыми волосами. Во взгляде — точно разворошенные во льду угли — холодная ярость.

«Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь».

Я стремительно рванулась в сознание Эрика. Зацепилась за образ: пляшущие огни свечей, стянувшиеся в угол, куда забилась я. Или Эрик. Теперь я — это он. И мужчина, стоящий передо мной — шатен с голубыми глазами, напоминающими кристаллики льда — мой отец. Я боюсь или мы боимся? Все это напоминает сумасшествие. Страх собирается в груди тугим комком, мешает дышать, холодом расползается по телу. А потом меня пронзает боль: ему даже не нужно ко мне прикасаться, достаточно просто смотреть. Каждая клеточка тела бьется в агонии, в моем-нашем воспоминании хочется кричать, но сил не хватает даже на вдох.

Боль уходит, на смену ей как щелчок хлыста — короткий отрывистый приговор:

«Ты ничтожество».

Замешательство — не мое, Эрика. Достаточное для того, чтобы окунуться в холод собственной силы. Оказывается, во сне грань мало чем отличается от реальной. Я нырнула в нее точно в студеное озеро, с головой. Глубоко вздохнула, концентрируясь на бьющемся внутри сердце, в котором кипела тьма. Никто. Никогда. Не будет мной управлять!

— Пошел вон!

Призрачные витражи задребезжали, стекло взорвалось, осыпаясь мерцающей искрящейся крошкой. Тьма брызнула с кончиков пальцев, расползаясь в разные стороны, заполняя собой пространство, и я направила всю ее мощь на сознание невидимого противника. Стены поплыли, реальность исказилась. Виски пронзила боль, перед глазами замелькали искры.

— Вон из моей головы!

Хриплый вой Эрика — получилось!

Сдавив голову дрожащими от напряжения руками, я представила комнату, в которой заснула. Склоняющегося ко мне Анри, низкий, ставший уже почти родным голос, сильные уверенные объятия. Золото, лаванда и шоколад. Там, в реальности. Там мой мир. Там моя жизнь. И я рванулась к нему. Разумом, сердцем, душой.

Свободна!

Вынырнула в явь точно глотнула свежего воздуха. Хрипло вздохнула, всей грудью, комкая мокрые от пота простыни. Чернильная тьма на небе уже растаяла, сменяясь предрассветной синевой, комната плавала перед глазами. Я вскочила с кровати, пошатнулась, но удержалась на ногах. Шатаясь, доковыляла до окна и с наслаждением вдохнула теплый воздух — ваниль, корица, горьковатый дым, пыль. Наплевать: он живой, не затхлый, как в подземелье из сна. Не сгорающий в пылу чадящих факелов смрад, не гниль запечатанной залы.

Сердце понемногу замедляло бег, но легче не становилось. Привалившись щекой к прохладной стене, я обхватила портьеру. Дрожало все — от кончиков пальцев на ногах до последней поджилки. Никто и никогда не вламывался в мое сознание, никто не обращал против меня магию — сильную, древнюю, облеченную в безумие вседозволенности. Сегодня я справилась, но что будет дальше?

— Тереза!

Дверь распахнулась, Анри бросился ко мне.

Какие же дикие у него глаза… никогда не видела его таким. Он схватил меня за плечи, встряхнул, вглядываясь в лицо. Усилием воли я заставила себя разжать ледяные пальцы, отпустила портьеру и посмотрела на потускневший браслет. Черные прожилки расползались по золоту, как яд по крови. У него — тоже. Почему-то оказалось неимоверно трудно просто перевести взгляд на его запястье.

— Тереза, что случилось?

Он прижал меня к себе, согревая. Какие же сильные у него руки…

Я хотела ответить. Даже подняла на мужа глаза.

И рухнула во тьму.

26

— Ну напугала ты меня сегодня, — голос мужа доносился сквозь звон в ушах, далеким отголоском. Я кивнула и взялась за приборы.

— Приятного аппетита.

Если честно, еле проснулась. Стоило разлепить веки, как голова взорвалась болью, а потом на нее словно надавила невидимая рука, вжимая в подушку. Перед глазами плавало встревоженное лицо Анри, поэтому я собрала последние силы, соскреблась с кровати и отправилась умываться. А после настояла на завтраке в столовой, чтобы не вызывать подозрений. В памяти еще слишком свежи воспоминания о том, каким я увидела мужа после встречи с Эриком: серо-зеленое лицо, запавшие глаза. И кровь, капающая на рубашку. Не хотелось, чтобы он снова совался к этому психу и тем более использовал силу. Каждый всплеск мглы отнимает у него годы жизни, а Эрик играет магией, как ребенок солдатиками.

В приоткрытое окно врывался напитанный жарой воздух. Несмотря на это меня знобило так, что зуб на зуб не попадал. Вилка и нож предательски задрожали, звякнули о тарелку, и я поспешно вернула их на место. Нет, не стоит даже и пытаться, меня вывернет первым же съеденным куском. Или подавлюсь первым глотком, поэтому пусть лучше сок остается там, где он есть — то есть в стакане.

— Тереза, как ты себя чувствуешь?

Анри сжал мою руку, на столе остывал нетронутый завтрак.

— У меня сегодня не самый лучший день… Если ты понимаешь, о чем я.

Мне повезло, что так совпало. Женское кровотечение, посетившее сразу после обморока, разрывающийся от боли низ живота, бледность, темные круги под глазами и все как полагается. Иначе вряд ли удалось бы сохранить случившееся в тайне. Кошмары некромагов — слабая отговорка. Иногда во сне, когда сознание расслабляется, мы неосознанно уходим на грань. Такое случается редко, но если случается, не вытягивает столько сил. Я же после встречи с Эриком едва держалась на ногах. Меня тошнило, шатало, голова напоминала котелок, по которому всю ночь лупили поварешкой.

— По-моему, тебе лучше лечь.

— По-моему тоже.

Я поднялась из-за стола, мир перед глазами ушел в сторону, но я даже не успела зацепиться за спинку стула. Поняла только, что падаю, почувствовала, как меня подхватили на руки и понесли наверх. Пинком открыли дверь, устроили на кровати и завернули в одеяло. А после мужчины обложили меня со всех сторон: с одной — Кошмар, порывающийся добраться до моего живота, чтобы на нем улечься, с другой — Анри, отгоняющий его.

— Так плохо?

— Т-такое бывает. — Зубы выбивали барабанную дробь. — Это женское.

Всевидящий, хоть бы он не догадался. Меня не учили защищаться во сне, потому что в этом не было необходимости. Вот и наделала глупостей: раскрылась на полную, пропустила через себя силу тьмы. Радует только, что этот психопат теперь еще долго не сможет никому навредить — ему от меня тоже знатно досталось. Магию я не рассчитала, била наугад, но с неделю точно должен отлеживаться.

— Тогда мне повезло, что я родился мужчиной.

Можно и так сказать. Сколько же сил выпило из меня это противостояние?

Анри осторожно привлек к себе, положил ладонь на живот, поглаживая. Кошмар прыгнул на подушки и принялся играть с прядью волос, потом все-таки устроился у меня на груди и замурчал — громко-громко. Маленький котик, а уже такой тяжелый, что же дальше-то будет? Я прикрыла глаза, стараясь не думать о случившемся. Только не думать не получалось: Эрик действительно не в себе и невероятно силен. Магия искажения, теперь знания гааркирт… На что он способен еще?

— Что мне сделать, чтобы тебе стало легче?

— Поговори со мной. Расскажи о чем-нибудь… не важно, о чем. Например, как ты познакомился с отцом Эрика.

Надеюсь, я была убедительно безразлична?

— Отец вел с ним дела. — Рука подо мной напряглась — на краткий миг, но весьма ощутимо. Тем не менее голос мужа звучал мягко и по-прежнему тепло. — Которые мне достались вместе с наследством. Почему ты об этом заговорила?

Никудышный из меня конспиратор. Паршивый, я бы сказала.

Неправильный ответ: потому что про входящих во сны давно никто не слышал, равно как и про магию искажения. Впрочем, про магию внушения тоже, но Итану это не помешало влезть в голову к сестре. Винсент владеет магией армалов, муж у меня хэандаме, а сама я некромаг. Подобное притягивает бесподобное, вот мы все тут и подобрались такие… незабываемые.

Нужно срочно переводить тему на личное.

Правильный ответ:

— Просто хочу понять. Ты говорил, что Эрик терпеть не может тебя, но первое письмо я получила, когда мы с тобой еще не были знакомы. Ты собирался в Энгерию, но даже не знал, женишься ли на мне.

Я приоткрыла глаза, встречая внимательный взгляд Анри. Его близость успокаивала, движения сильной ладони в самом низу живота — легкие, поглаживающие, смягчили боль. По телу растекалось тепло, я даже умудрилась согреться. И никакие узоры армалов не нужны.

— Эрик собирался на тебе жениться.

Я замерла. Не могла поверить в то, что только что услышала.

Нет. Не может такого быть!

— Я считался пропавшим без вести, поэтому Симон загорелся идеей устроить ваш брак.

— Симон?

— Его отец.

Понятно. Тот отвратительный жестокий тип, которого я видела глазами Эрика.

— Он просил моей руки, зная, что у сына не в порядке с головой?

— Морально-этическая сторона вопроса его не волновала. Мальчишка — сильный маг, этого достаточно. К счастью, твой отец Эльгеру отказал, но Эрик вбил себе в голову, что ты должна быть его и только его.

Кажется, я только что нашла первую причину сказать искреннее спасибо отцу.

— Всевидящий! Да что у них за семейка?

— Симон Эльгер, герцог де ла Мер. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?

Герцог де ла Мер? Владелец двух богатейших рудников в Загорье, нескольких островов, земель в Маэлонии и Вэлее. Один из сильнейших магов нашего времени, тем не менее покровительствующий развитию науки, жертвующий огромные суммы на разработку технологий и благотворительность. Человек, которого охотно встречают везде, перед которым открыты все двери. Самый богатый аристократ в мире, одна из самых влиятельных персон современности.

И… отец ему отказал?

Чего-то я в жизни не понимаю. Пожалуй, не понимаю слишком многого.

— Ему безразлично, что творит сын?

— А ты поймала его за руку?

Резонно. Следов он не оставляет, все послания развеялись по ветру, а свидетельские показания из сна — над таким я бы первая посмеялась. Если бы не столкнулась лично. Похоже, единственный выход — найти Эрика раньше, чем он снова найдет меня. И наглядно объяснить, что лучше бы ему оставить нас в покое. Зря, что ли, боевые заклинания пробовала в юности? Придется много чего вспоминать и оттачивать магию, но кому сейчас легко. После сегодняшней ночи во сны ко мне этот урод больше не полезет, а к личной встрече подготовлюсь как следует. С магией искажения нелегко тягаться, но и я не бабочек из воздуха создаю. Продолжит меня преследовать — останется слюнявым идиотом.

Дело осталось за малым: найти место, где можно тренироваться. Если пойду с таким к Винсенту, меня посадят под замок в Мортенхэйме. И разумеется, все сразу же станет известно мужу, а дальше… Нет, я даже думать не хочу о том, что будет дальше. Обратиться к Луизе? Но у нее дома заседает мисс Бук, которая все мигом доложит матушке. Хотя… Луиза и впрямь могла бы мне помочь. Всего-то и нужно — уговорить ее найти мне квартиру и ничего не рассказывать брату.

Это безнадежно. Луиза ни за что не согласится действовать за спиной Винсента.

Или согласится?

— Тереза?

Анри заглянул мне в глаза.

— Прости, все это для меня… чересчур. Почему ты мне сразу не сказал?

— Потому что тебе и так хватало потрясений.

— Ты родился в Вэлее, а воспитывался в Маэлонии. Почему?

— Осторожнее. — Муж улыбнулся. — Я начинаю думать, что и правда тебе интересен.

— Это плохо?

Живот уже почти успокоился, даже голова прошла, и теперь Анри перебирал мои волосы, пропуская пряди между пальцами.

— Родителей убили.

Я замерла. Винсент говорил о том, что родители Анри погибли, но такого я не ожидала.

— Отец имел влияние на его величество, а кое-кому не понравилось, что он отказался сотрудничать.

«Миледи, тайны вашего мужа способны погубить не только его, но и вас».

Принимать слова психопата на веру — значит, самой быть слегка не в себе. Я даже не уверена, что видела строчки из книги Миллес Даскер, а не порождение больного сознания. Но… неужели Эрик намекал на это? Неужели Анри вовлечен в политические игры так же, как и брат? И ему приходится постоянно жить с оглядкой?

— После их смерти меня тайно вывезли из страны. Даже ребенком я много кому мешал.

В его словах не было ни горечи, ни грусти. Было что-то еще, гораздо более сильное, не отпущенное. Что-то вроде застарелой боли под панцирем — дымящейся сквозь трещины, по-прежнему живой, но запрятанной чересчур глубоко. На самое дно души или в сердце: от такого не освободить, не причинив еще больше вреда. Дыхание перехватило, я неосознанно сжала его руку, переплетая наши пальцы.

— Меня воспитали люди, для которых я стал родным. Это единственное, о чем я жалею.

Я удивленно вскинула брови.

— Жалеешь о том, что рос в любви?

— Близкие люди — опасная слабость.

Он мягко сжал мои пальцы, а потом поднес их к губам и поцеловал. Один за другим, каждый.

— Я хочу с ними познакомиться.

Сама от себя не ожидала — вырвалось, и как-то так подозрительно тепло прозвучало. Слишком.

В глазах его мелькнуло недоверие и удивление, и что-то еще — какая-то тень, которая потом перебралась на лицо, стирая улыбку с красивых губ. Я мысленно обозвала себя очень непристойным словом и поспешила все исправить.

— Мы сегодня-завтра собираемся куда-нибудь?

Мне нужно срочно поговорить с Луизой. Чем скорее, тем лучше. Благо сейчас сезон балов — как пшеницы в урожайный год. Но если придется ждать несколько дней, лучше напрошусь к ней в гости.

— На завтра приглашены к Уитморам. Неофициально, если не хочешь, можем не ехать.

Уитморы! Эти назойливые Уитморы, сейчас я их почти любила, нежно и трепетно. Хоть какой-то толк от этой графской четы. Одни из богатейших людей Энгерии, они давали по три-четыре роскошных приема за сезон. Мне нужно попасть на этот прием и убедить Луизу мне помочь. Пока что не знаю, как это сделать. Но обязательно придумаю.

— Я хочу! Очень.

Анри приподнял брови.

— Мне нужно развеяться… И еще… — Я потянулась к нему, уткнулась лицом в плечо. — Хочу немного с вами потанцевать. По-настоящему.

Хоть бы сработало, хоть бы сработало, хоть бы… Соблазнительница из меня всегда была так себе, да и врать я никогда не умела.

Муж положил руку мне на лоб, покачал головой:

— Тереза, ты ли это?

— Что-то не так? — Я подняла голову и захлопала ресницами, как учила Луиза.

— Какие танцы? Меня будут спрашивать, сколько дней я морил тебя жестоким голодом, а после заклеймят позором за жестокое обращение с молодой женой.

— Ну спасибо!

— Не хочу, чтобы ты хлопнулась в обморок на глазах у всех.

— Еще одно слово про обморок, — мрачно сказала я, — и кое-кто получит подушкой.

— Слава Всевидящему! Неужели моя Тереза вернулась?

Я потянулась за подушкой, но Анри уложил обратно.

— Тебе лучше отдохнуть.

Я кивнула и не стала возражать, когда он поднялся. Не потому что и впрямь отчаянно хотелось спать: мой ночной отдых превратился в магический поединок, а перед глазами в дымке пасмурного дня плавали разноцветные кляксы. Не потому что хотелось остаться одной — сейчас как никогда раньше я не желала отпускать Анри. Просто в груди что-то надломилось, как если бы в каменной кладке под напором сильного потока воды внезапно появилась трещина. Просто я вдруг осознала, что боюсь за него больше, чем за себя. И это пугало не меньше, чем новая встреча с Эриком.

27

Быстрый вальс. Я стараюсь не смотреть на мельтешение вокруг, потому что мне становится дурно. Реальность раздваивается — все-таки у Уитморов слишком большой дом и слишком много гостей. Чересчур для меня. Чуть поднимаю голову, глядя поверх плеча Анри: высокие потолки, две огромные люстры и золотая лепнина по краям расписного потолка. Роспись — вид на мост князя Лунгера, и Ольвиж за ним. Невероятно тонкая работа, краски играют даже в серой реке и каменных ступенях, ведущих вниз. Белоснежный величественный мост, балюстрады и растущие над ними узоры фонарей, которые вот-вот зажгутся. Над городом неспешно плывет летний вечер, по небу разбросаны штрихи облаков — перламутрово-розовых, растянувшихся над куполом Оперы Руале. Все проработано до деталей: гуляющие у реки и прохожие на мосту, каждая черточка каждого здания. Не представляю, сколько Уитморы за это заплатили: судя по всему, они и вправду помешаны на Вэлее.

— Тереза, тебе нехорошо?

Пальцы Анри ласкают мои — прохладные, несмотря на жару. Я до сих пор не оправилась после встречи с Эриком. Ни разу за всю жизнь так не благодарила судьбу за то, что родилась женщиной и — вот уж не думала, что это скажу — за свою везучесть! По крайней мере, у мужа не возникнет никаких подозрений. Вчера я отсыпалась весь день, но это не сильно помогло, голова все равно тяжелая и хмельная. Как же я сейчас завидую брату, который на «ты» с лечебными узорами и исцеляющей магией армалов!

— Здесь немного душно.

Немного — не то слово. Последние дни выдались невероятно жаркими и солнечными, особенно для Лигенбурга. Жара стоит страшная, она впитывается в камни, раскаляет даже пыль, дым и запахи, а влажность — из-за близости Бельты, приятных ощущений не прибавляет. Воздух горячий, напитанный духотой, дышишь как сквозь прокипяченную тряпку. Даже ночи не приносят облегчения. Раньше с этим разобрались бы в два счета: любое охлаждающее заклинание, да хотя бы «ледяная клетка» — ив зале стало бы можно жить, но сейчас в Энгерии не найдется ни одного стихийного мага, способного на такое. Кроме деда Луизы, пожалуй, вот только он живет далеко и не интересуется развлечениями. Поэтому гости частенько наведываются к столам с охлажденным лимонадом, чаны с которым едва успевают подносить. Усиленно порхают веера, танцующих меньше, чем обычно, — все как-то лениво и неспешно. На мне серо-голубое атласное платье, но даже оно кажется чересчур плотным для такой погоды.

— Прогуляемся по саду?

— Нет, там слишком много цветов и запахов.

— Запахов и здесь достаточно.

Я фыркаю. Да, некоторые леди чересчур любят духи. Какое счастье, что у меня их вообще нет.

— Как вы познакомились с Уитморами?

Мне и впрямь интересно, а еще помогает отвлечься. Анри не отходит ни на шаг, но вместо того чтобы бессовестно наслаждаться его обществом, я думаю только об одном: как начать разговор с Луизой и сделать так, чтобы она ничего не заподозрила. Согласится ли она мне помочь и ничего не говорить Винсенту?

Мое время стремительно тает — как в сказке про замарашку, к которой явилась щедрая фея и отправила ее в королевский дворец. Нужно срочно что-то придумать, но как назло, когда что-то нужно срочно, ничего не придумывается. Хотя вряд ли это можно назвать срочным: ломаю над этим голову уже вторые сутки.

— Мне повезло. Граф увлекается азартными играми и танцовщицами кабаре, графиня любит персики и мужчин. Возраст для нее не помеха, самое главное, чтобы искомый субъект был выше ее на три головы и обладал недюжинной силой.

От такой нежданной откровенности я на миг забыла обо всем, воззрилась на него так, точно видела впервые. Анри же только плечами пожал.

— Ты… вы…

— Каюсь, грешен. Не мог же я отказать даме, тем более что вскоре мне предстояло быть принятым в их доме в Лигенбурге.

О-о-о! О таком не говорят вслух! И тем более женам.

— Анри Феро, ты отвратителен.

— Ты спросила, я ответил.

— Нормальные люди о таком молчат!

— Не вижу смысла молчать. Это было до того, как я познакомился с тобой.

— Какая разница! Графиня Уитмор? Фу!

Анри приподнял брови, и я вызывающе отвернулась. Украдкой бросила взгляд на эту белобрысую… с позволения сказать, леди, руки чесались вцепиться в ее высокое соломенное гнездо, украшенное большими цветами, и распотрошить его до неузнаваемости. Интересно, что она такого умеет, что его к ней потянуло? Может, они до сих пор встречаются? Наверное, думать о его женщинах гораздо проще, если не знать их в лицо.

— Тереза.

Я бросила на него гневный взгляд, но Анри улыбался. Загадочно, словно знал какую-то мою тайну, о которой — вот удивительно — я даже не догадывалась. В груди закипало, а желание огрызнуться возрастало с каждым па. Если чего-то очень хочется, зачем же себе отказывать?

— Что насчет графа? Он тоже любит высоких мужчин?

Анри смеется — так, как умеет только он. Низко, тихо, волнующе и безумно заразительно.

— Леди Феро! Как тебе не стыдно.

— Никак мне не стыдно. С таким-то мужем.

— Боюсь тебя разочаровать, но… С графом мы нашли общий язык сначала за карточным столом, а потом в Лемуа Доже — самый яркий танцевальный клуб Ольвижа, в который обязательно наведываются туристы, особенно мужчины из Энгерии. Нет, это не бордель, но если подойти к танцовщице с предложением познакомиться поближе и ей понравиться…

— Какие потрясающие познания!

Не смогла я удержаться от шпильки, просто не получилось. Ну вот никак.

— Обязательно побываем там вместе.

— Ни за что!

Вот как так получается, что я на Анри даже толком разозлиться не могу — стоит ему улыбнуться, заговорить, посмотреть на меня… только на меня — горячо, пристально, в упор, все мысли стираются, остается чистейшей воды недоумение — почему я до сих пор не влепила ему пощечину? Да любому другому за такие разговоры, любая порядочная леди… А на графиню Уитмор он даже не смотрит.

— Тебе понравится.

— Достаточно, граф де Ларне!

Я невольно улыбаюсь, Анри же мягко притягивает меня к себе под последние затихающие аккорды, целует мою руку и провожает к столам. Я с опаской кошусь на прозрачные чаны с лимонным напитком, в котором плавают красиво вырезанные кусочки фруктов и ягоды, а заодно и на расставленные рядом бокалы. Стоящий рядом лакей вопросительно смотрит на нас, а я смотрю на лестницу. Наверху, рядом с высоченными папоротниками, Винсент беседует с лордом Фраем. Яркая зелень освежает приторность медовой залы — так гораздо лучше, чем лилии, которые выставили в прошлой раз.

— Хотите лимонад? — улыбается Анри.

— Лучше просто воды.

Лимонад — это не пунш, а леди Энн-замужем-за кем-то там поблизости не видно, но мало ли. Других леди вокруг пруд пруди, та же Камилла, например. Пожалуй, лучше не рисковать, да и руки слегка подрагивают. Словом, все к одному, час от часу не легче. Пью поданную мужем воду большими глотками. Думай, Тереза, думай, с чем подойти к Луизе. Ты же умная женщина. Наверное.

— Кажется, Луиза понемногу покоряет ваших благовоспитанных дам.

Обвожу залу быстрым взглядом — у одного из высоких арочных окон стоят Айрин Мэрринг и моя будущая сестра. Это непривычно и странно, несмотря на предстоящий брак с Винсентом, с ней мало кто общается, когда того не требуют обстоятельства и этикет. Все потому, что ей не могут забыть прошлое, тот скандал, когда она отказалась выходить за брата, ее инакомыслие, которое поставило женщину на одну ступень с мужчиной в свободе выбора. Некоторые считают это вопиющим кошмаром, другие завидуют. Думаю, со временем эта история окончательно канет в лету, но пока Луизе приходится нелегко.

О-о-о!

Я чудом не запрыгала на месте, потому что осенившая меня идея была великолепна. Превосходна. Гениальна. Точна как загорские часы.

Я умница. И ни капельки не преувеличиваю.

— Анри, проводи меня к ней. Хочу попытать ее по поводу подарка.

— Отличная идея!

Я тоже так думаю. Правда, не про подарок.

Чем ближе мы подходим, тем ярче сходство Айрин и моей будущей сестры. Огоньки светильников путаются в медно-рыжих прядях, превращая их в пламенные волны. Правда, держится Луиза не в пример увереннее и свободнее, а еще… как-то мягче, что ли. В каждом движении — соблазн, игра, провокация. На грани, едва уловимая, она поворачивается, словно танцует. При этом — ни капли манерности или жеманства.

Интересно, как со стороны выгляжу я?

— Миледи. Миледи. — Мы подходим, Анри целует руку сначала Луизе, затем Айрин. — Вы очаровательны.

Дочь барона заливается краской — у рыжих это заметно, даже если они смущены самую малость, Луиза улыбается, бросает прямой взгляд из-под ресниц — заинтересованный, сверкающий, живой. Против такого мало кто устоит.

— Благодарю, граф. Вы так внимательны.

Я вцепилась в затянутый в перчатку локоть, предоставив Анри развлекать дочь Мэрринга, прошептала одними губами, так, что сама едва расслышала.

— Мне нужна ваша помощь.

Дважды повторять не пришлось, Луиза с присущей ей одной легкостью подхватила меня под руку и увлекла за собой. Мы пошли вдоль стены, поближе к раскрытым окнам, из которых не доносилось даже малейшего дуновения.

— Я помню про зелье, Тереза. Мне должны вот-вот его доставить, и…

— Про зелье? — Я недоуменно посмотрела на нее, и тут только до меня дошло. — А, забудьте, оно мне больше не нужно. Анри сам занимается этой проблемой. Что?

Луиза покачала головой:

— Ничего. Вы только что заговорили «про это» и не покраснели.

Спасибо, вот теперь я покраснела.

— О, все в порядке.

Я глубоко вздохнула, досчитала до десяти. Не забываем про цель, про цель не забываем.

— Но… чем еще я могу вам помочь?

— Нужно, чтобы все считали, что я хожу с вами на примерки и все такое. Но на самом деле мне нужна квартира.

Брови у Луизы подскочили вверх. В своем яблоневом, бледно-розовом платье с тонким узорчатым кружевом она напоминала коллекционную куколку. Вот почему на ней такой цвет смотрится нормально, а если я такое надену, стану похожа на леденец? Хотя я еще не видела такого цвета, который этой женщине не идет.

— Это не то, что вы подумали!

— Да я еще ничего не подумала.

— Вот и хорошо. Сделаете это для меня?

— Тереза, зачем вам… квартира?

Я ждала этого вопроса. Но тут, к моему вящему ужасу, Винсент и Альберт как по команде обернулись и одарили нас улыбками. А потом направились к лестнице — и явно не для того, чтобы прогуляться вдоль бальной залы под ручку, как это делали мы. Наверное, больше отказа я боялась только того, что нас перебьют. Сочинительница из меня — как из Луизы сестра добродетели, я и так взмокла до корней волос. А еще я боялась, что Альберт разгадает меня в два счета, у него же не взгляд, а заклинание правды. Поэтому сейчас я развернула будущую герцогиню с проворством кавалера в танце и потащила за собой как золотоискатель, увидевший золотую жилу — тяжеленный сундук. В противоположную сторону.

— Тереза! Что вы делаете?

— Мы не договорили. Квартира мне нужна, чтобы оттачивать магию.

— Но…

— Нет, дома я этого делать не могу.

— Почему?!

— Мы поспорили. С Анри. Он сказал, что я не воспроизведу заклинание Бур-Эшеца…

— Кто такой Бур-Эшец?

Не знаю, в природе его не существовало. Оказывается, когда начинаешь врать, остановиться уже сложно. Одно радует — в истории магии Луиза не сильна.

— Маг. Некромаг. — Я понизила голос и добавила: — Очень могущественный. Но Анри сказал, что я — женщина, поэтому, даже если три месяца буду над ним биться, у меня получится пшик.

Я выдала это на одном дыхании и замерла. А потом в глазах Луизы мелькнуло понимание, она прищурилась, скрывая недобрый огонек — из тех, которые толкают эту женщину на любые глупости.

— Не думала, что граф де Ларне такой… шовинист.

— Сама не ожидала, если честно.

Я потупилась и тяжело вздохнула.

Не переиграть, главное — не переиграть!

— Я вам помогу, Тереза.

Победа!

— Не за один день, конечно, но…

— Квартира мне нужна срочно, — уточнила я. — Иначе Анри выиграет спор.

— Что ж, хорошо, — Луиза выглядела несколько растерянной и в то же время предельно собранной — видно было, что уже просчитывает варианты и прикидывает, к кому бы побыстрее обратиться. — На сколько она вам понадобится?

— Неделя. А лучше две. И насчет денег… сами понимаете, что у меня их нет. — Еще бы — все в распоряжении Винсента или Анри. — Но есть драгоценности.

— Насчет денег не беспокойтесь, я что-нибудь придумаю, — Луиза пожевала губу. — Главное, найти свободную… — Она посмотрела на меня. — И приличную. Более или менее…

Не знаю, как насчет приличий, мне сейчас не до них. В любом случае стены придется покрывать усиленной защитной магической сеткой, да еще и полог безмолвия накидывать. Боевая некромагия — это вам не кантрель в неглиже отплясывать.

— Мне показалось или вы нас избегаете?

Голос за спиной чуть ли не заставил меня подпрыгнуть. А ведь когда-то от него замирало сердце и дыхание перехватывало.

Мы с Луизой обернулись одновременно. Скользнувшая по тонким губам Альберта улыбка была слишком быстрой, чтобы за нее зацепиться. Зато Винсент смотрел только на Луизу: от ласкающего взгляда темных глаз даже мне стало неловко, и я поспешно отвела взгляд. А потом грянул медленный вальс, и мы как-то удивительно быстро разбились на пары. Сама не знаю, зачем согласилась — наверное, где-то глубоко внутри меня засела мысль, что, если лорд Фрай приглашает на танец, ответ всего один. И эта мысль сработала раньше, чем я успела отказаться.

Все-таки вышло глупо. Непростительно глупо. Кружения, повороты, а я высматривала в толпе и среди танцующих Анри и Камиллу, но их не было. Почему меня это вообще волнует? Она вышла в сад, он общается с кем-нибудь из наших джентльменов. О политике… или о скачках. О конном поло, может быть, почему бы и нет. Вспомнились слова Луизы о том, куда отправляются мужчины, если женщина не может… гм, дать им то, что они хотят. А Камилла наверняка гораздо опытнее меня в этом вопросе.

— Кого вы потеряли, леди Тереза?

Мозги я потеряла. Пару месяцев назад, в этой самой зале. С первой улыбки моего мужа.

— Не важно.

Я передернула плечами и встретила взгляд темно-зеленых глаз с удивительным хладнокровием.

— Мы стали непростительно редко видеться.

— Раньше виделись чаще?

— Пожалуй.

Альберт вел легко и уверенно, но все равно не так, как Анри. Как ни старалась я избавиться от этого чувства, не сравнивать все равно не получалось. А еще его запах — легкий, точно морозное зимнее утро из распахнутого окна вдыхаешь — был чужим. Не хватало привычного ощущения невесомости, когда он входил в гостиную Мортенхэйма. И жаркого удушливого стыда от прикосновения рук.

— Будете скучать по Энгерии?

Я недоуменно прищурилась. Ах, да. За ужином у Винсента мы говорили про отъезд в Вэлею.

— Скорее, по родным.

Снова быстрая улыбка.

— Вам это только кажется. Энгерия живет в вашем сердце, леди Тереза.

Может быть. Не уверена, что мое сердце настолько большое, чтобы места хватило для целой страны.

— Волнуетесь? Вы же впервые оставляете дом. Надолго.

Надолго?.. Навсегда.

Эта мысль окатила меня как ушат ледяной воды. А ведь он прав.

Если я уеду с Анри, вряд ли уже вернусь. Конечно, мы станем приезжать в гости к Винсенту и Луизе, к матушке, к Лави и ее супругу — когда она выйдет замуж, но моя жизнь изменится окончательно и бесповоротно. Другой край, другие обычаи, другие нравы. Все другое. Я родилась и выросла в Энгерии. Как меня встретит Вэлея? Готова ли я к нашей встрече?

— Вы бывали в Вэлее. Как она вам?

— Интересная страна, — лорд Фрай сжал мою руку, пожалуй, чересчур мягко для друга старшего брата, — пестрая, любвеобильная, солнечная. Не такая сумасбродная, как Маэлония, но слишком откровенная и резкая по сравнению с Энгерией.

Я смотрю ему в глаза и понимаю, что мы каким-то чудом снова становимся ближе. Непонятно, необъяснимо, невозможно, но то, что нас объединяет, и правда живет в моем сердце. Туманная дымка, укрывающая леса и холмы Мортенхэйма, растекающаяся сквозь солнечное утро над улочками и парками Лигенбурга. Городской смог и шум нашего моря — не такого теплого, если верить книгам, как в Вэлее, но самого синего в мире. Стремительно, сквозь время бегущие по небу облака — от белоснежных клубов ваты лета до свинцовой тяжести зимних полотен. Дожди — мелкие, серенькие, затяжные, и стремительные, короткие ливни.

Это моя Энгерия.

Или наша?

28

В экипаже темно. Болтаются туда-сюда кисточки на занавесках в такт движению — багряно-черные в ночи. Сами шторки треплет густой горячий воздух, но легче не становится. Опять пахнет какой-то гадостью — дымом с кисловатой прогорклой примесью — вот она, обратная сторона прогресса. Я облизываю пересохшие губы: жарко, невыносимо жарко. Анри давно избавился от фрака и расстегнул рубашку, я же лишена даже такой возможности, только перчатки стянула. Лицо наверняка блестит от пота, а нижнюю рубашку и юбки явно придется сушить. Дышится тяжело, кажется, что стоит пошире раскрыть глаза — и увидишь пропитанный влагой воздух. В прямом смысле увидишь. Впрочем, днем в Лигенбурге и так отлично видно, чем дышится: то туманы, то смог фабричных труб, то пыль, летящая из-под колес экипажей особенно проворных извозчиков прямо в лицо, волосы и куда достанет. Сердце сжимается, когда представляю, что придется со всем этим расстаться.

— А говорили, в Лигенбурге постоянно дожди. Наглая ложь.

Как-то странно он на меня смотрит. Слишком пристально.

— Вовсе нет. Такая жара для нас редкость.

Анри не обнимает меня только потому, что, если попытается — мы превратимся в две расплавленные потные фрикадельки. Как-то я почитала, общего развития ради, возвышенную поэзию эпохи Рассвета, вот там влюбленные в полдень «под зноем душистым» предавались любви и сладострастию. Вот это — точно наглая ложь. В такую погоду хочется с головой окунуться в студеное озеро. Или на берегу Ирты вытянуться под бескрайним звездным небом, слушать стрекотание ночных насекомых и неспешный бег реки. Я удерживаю готовое сорваться с губ предложение поехать туда прямо сейчас, потому что перед глазами живо встают строчки из сна.

«В лесу ты была ненасытной грязной девчонкой».

— Совсем плохо?

Меня и правда мутит. Слишком много было людей у Уитморов — как ни странно, я стала легче воспринимать толпы, но видимо, не до конца. Сейчас бы холодный дождик.

— Это все жара.

Анри подался вперед и мягко сжал мою руку. Казалось бы, ладонь должна быть потной, но она сухая. Теплая, мягкая, а еще такая большая по сравнению с моей.

— Почему ты боишься людей, Тереза?

От неожиданности я выпрямилась, хотя до этого растеклась по сиденью серо-голубой лужей.

— С чего вы взяли?

— Ты бледнеешь, когда входишь в зал. Пальцы становятся холодными. Над губой выступает пот.

Надо же, какая наблюдательность.

— А еще ты вздрагиваешь. Незаметно, едва уловимо и, наверное, даже сама этого не замечаешь. И ты снова обратилась ко мне официально.

— Вы меня пугаете, граф.

Я сама за собой не замечаю столько, сколько замечает он.

— То есть я хотела сказать: ты меня пугаешь, Анри Феро.

— Я не нарочно.

Анри улыбается, но в глазах нет веселья. А мне становится страшно — я не просто готова ему рассказать, я хочу ему рассказать. О том, что заперто внутри меня на тысячи замков, которые рядом с ним слетают, как под порывом ураганного ветра.

— Это заметно, если присматриваться. Хотя в первый раз я решил, что ты волнуешься из-за лорда Пираньи.

— Неужели ревнуешь?

— А если и так? — Муж посмотрел на меня в упор. — Вы сегодня так очаровательно любезничали.

Гм. В папоротниках, что ли, прятался и следил? Хотя бальная зала у Уитморов большая.

— Я же думал только о том, что хочу его придушить. И это сбивало с толку, потому что до тебя я никого и никогда не ревновал.

— Вот она, расплата, — фыркнула я. Не знаю почему, но это было удивительно приятно. — К твоему сведению, лорд Фрай женат.

— Да неужели?

Я недоуменно взглянула на него — слишком колючей вышла насмешка.

— О чем ты?

Он плотно сжал губы, но потом все же ответил:

— О том, что некоторых это не останавливает.

Я дернулась, как от удара, отняла руку. Хотела холодного дождика — получи.

— Это ты по собственному опыту с Камиллой Уитмор говоришь?

Анри бросил на меня быстрый взгляд, выругался:

— Тереза, я не это хотел сказать.

— Ну почему же. Ты неоднократно заявлял, что лорд Фрай — мой любовник. Особенно до того, как лично удостоверился, что это не так.

Он напрягся, скулы обозначились четче.

— Я совершенно тебя не знал. Понятия не имел, как ты живешь и чем. Я ожидал увидеть старую деву — в самом кошмарном смысле этого слова, но увидел умопомрачительно красивую женщину. Гордую, надменную и холодную, помешанную на единственном мужчине. Только слепой не заметит, как ты на него смотрела. И ради Всевидящего, ты видела себя в зеркале в тот день? Ни одному здоровому мужчине не придет в голову, что у такой женщины нет любовника.

Вот даже не знаю, оскорбиться или порадоваться?

— То есть вы сочли меня гулящей женщиной и решили на мне жениться? Чудненько.

Анри скрипнул зубами:

— Тереза!

— Я двадцать семь лет Тереза, и от этого ничего не меняется. Какое разочарование ты должно быть испытал в нашу первую ночь!

Он глубоко вздохнул и пересел ко мне:

— Послушай, я виноват. Я действительно ошибся.

Я бросила на него быстрый взгляд: сидит рядом, смотрит умилительно, и только глаза сияют в темноте. Котище! Как есть котище! Наглый, довольный, уверенный в том, что сложит лапки посимпатичнее — и миска со сметаной ему все равно перепадет.

— Не подлизывайся.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла. В Вэлее, да и в Маэлонии нравы свободнее, там женщине не нужно изображать из себя непонятно что. Поразительно, как человек меняется под гнетом морали и какие причудливые маски она порой носит. Для всех чета Уитмор — счастливая семейная пара, и в общем-то всем совершенно по… я хотел сказать, безразлично, что вечера граф Уитмор коротает не только в мужском клубе, а графиня посещает сиротский дом раз в месяц, а не два-три раз в неделю.

— Вот и не уточняй. Мне наплевать на Уитморов, — огрызнулась я.

— Мне тоже, — он повысил голос и добавил почему-то хрипло, — но не на тебя. Неужели не видно, что я на тебе помешался? Откуда ты вообще такая взялась?

Я резко обернулась, чтобы высказать ему все, что думаю о бессовестных двуногих котах, которые ведут себя непристойно или недостойно, или и то и другое вместе, но осеклась. Наверное, он мог и не говорить всего, что только что наговорил — хватило бы одного взгляда. От которого мурашки по коже и дух захватывает, а сердце начинает дергаться, как угодивший в силки зверек. От которого становится горячо, невыносимо горячо. Кровь закипает, и кажется невозможным больше держаться — глаза в глаза. Молча. Ярче тысячи слов.

— Я еще не встречал таких, как ты. И только Всевидящий знает, что мне с этим делать.

Глухо. Но так отчаянно живо.

Я не успела спросить, зачем с этим что-то делать: он взял меня за подбородок и коснулся губами губ. Коротко. Рывком, на выдохе. А потом так же неожиданно отпустил, и пустоту, воцарившуюся между нами, заполнял лишь цокот копыт о мостовую. Я бросила взгляд за окно — до дома осталось всего-ничего, меньше квартала. Медленно проплывали дома, растворяясь в зыбком ночном мареве. Я же думала о его словах и о нас.

Я в самом деле собираюсь бросить вызов сильному магу. Ради того, чтобы защитить сидящего рядом мужчину. И что прикажете делать мне?

Экипаж остановился прямо напротив дома. Анри расплатился и подал мне руку.

— Хочешь пройтись?

В прошлый раз я сказала, что не стану его защищать. Это было правильно.

— Пожалуй.

А вот это неправильно.

Ладно, спишем на помешательство от жары. Пусть здесь дышится тяжело, в доме будет еще ужаснее. В Мортенхэйме никогда таких проблем не возникало: толстые каменные стены нагоняли холода даже в самый знойный день. Природа за окном могла изнывать от зноя, а я куталась в шаль.

— Помнишь, как мы шли здесь в прошлый раз?

— Мостовая блестела от дождя.

У нас уже общие воспоминания появились. Это серьезно.

— А воздух был свежий и прозрачный, как осенью над рекой.

— Не в пример настоящему.

— Сейчас он напоминает парное молоко.

— С ароматом коровника.

Анри рассмеялся:

— Ты во всем замечаешь обратную сторону?

— А ты проверь.

— Гм. — Он потер подбородок. — Звездное небо.

— В нежной дымке смога.

— Мы с тобой.

Я замешкалась лишь на мгновение, а потом из ближайшего переулка вынырнули двое. От них несло, как из сточной канавы — алкоголем, куревом и потом. Одежда не грязная, но поношенная, ботинки замусоленные, если и чищенные — то в позапрошлом веке. Тот, что повыше, надвинул шляпу на затылок, открывая свету фонарей исковерканное ямками оспин лицо, он жевал смердящую как помойная яма сигарету, погрузив руки в карманы. Второй расплылся в улыбке, обнажая гнилые зубы.

— Вот ведь как бывает, — низкий дребезжащий голос напоминал скрежет несмазанной двери, — господа решили прогуляться ночью? Может, найдете для нас монетку-другую? Как видите, нам они пригодятся.

Высокий сплюнул себе под ноги и медленно двинулся вправо. Низенький крепыш — влево. Анри отшвырнул меня за спину. Хищно блеснула сталь, мелькнувший перед глазами нож взлетел в воздух, а потом сверкнул уже в ладони мужа. Одно отточенное движение — и лезвие с хрустом вошло в плечо нападавшего. Искаженное болью лицо побелело, шляпа слетела с головы, обнажая немытые патлы цвета соломы. Второй быстрый сильный удар пришелся бандиту в колено, а в следующий миг он уже с воем летел в объятия напарника, выхватившего пистолет. Громыхнул выстрел, заметался рикошетом по улице, в подворотне истошно заверещал пес, ему вторил раскатистый лай чуть подальше и пронзительный свисток полицейского. Анри легко ушел в сторону от бросившегося на него коротышки, короткий замах. Выбитая с бульканьем челюсть и удар в живот положили конец ограблению.

— Пойдем.

Только этот голос и вернул меня в реальность. Я вдруг с ужасающей ясностью осознала, что все произошло в считаные секунды. Он двигался так быстро и слаженно, что у грабителей не было ни малейшего шанса. А я вместо того чтобы защищаться или сделать хотя бы что-то, просто застыла, как призрак оскорбленного достоинства.

Мы шли быстро — как если бы сами набросились на тех бродяг и избили их до полусмерти. До полусмерти или нет — не знаю, но муж только что переломал им кости и даже не изменился в лице. Я посмотрела на него, но Анри лишь убрал упавшую на лоб прядь и приподнял брови. У меня не получилось вытолкнуть из себя ни слова, поэтому я решила отложить объяснения до лучших времен. То есть до той самой минуты, когда шагнула в холл, в безопасность.

Вот тут меня затрясло. Так, что зубы застучали друг о дружку. Анри без слов подхватил меня на руки и отнес в ванную, я смутно помню, как он меня раздевал. Пришла в себя, только когда окунулась в еле теплую воду.

— Ч-что это? — сдавленно прошептала я. Лицо почему-то было мокрым, я даже провела пальцами по щекам, чтобы убедиться, что чувства меня не обманывают. А потом лизнула кончики, передернувшись от терпко-горчащей соли. Анри гладил меня по голове, но я все равно не понимала: я ведь некромаг, я могла не просто ударить этих мерзавцев тьмой, распылить их прах, развеять по ветру. Но ничего не сделала, совсем ничего. А сейчас вообще реву, как девчонка, которую оттягали за косу.

Я реву?

Я подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. Тело сотрясала крупная дрожь.

Анри молчал. Он сидел на полу, прислонившись спиной к ванне. Молчала и я, пытаясь поймать разбегающиеся мысли. Но стоило вернуться к случившемуся, они бросались врассыпную, как тараканы от яркого света. Я собираюсь сражаться с Эриком? Смогу ли я вообще ударить или так же замру, как кукла? Эти люди набросились на нас, и если бы не Анри, все закончилось бы весьма плачевно. Но он бил на поражение. Точно знал, куда, как причинить боль, чтобы вывести из игры. А его скорость? Да я даже понять не успела, как все произошло. Как аристократ может так драться? Нет, Винсент тоже мог ударить магией армалов, и с холодным оружием брат умел обращаться, но это… это…

«Что ты знаешь о своем муже?»

— Как вы это сделали? Там, на улице.

— Я осваивал самые разные техники боя, — рука Анри легла на мое плечо, — в Маэлонии, когда рос. И когда путешествовал. Учился у одного из лучших иньфайских мастеров, который все же согласился мне помочь.

— Тебе отказывали? Почему?

— Говорили, слишком много злобы. У них своя философия.

Да, ему и без меня хватало забот.

— Злобы во мне и впрямь было предостаточно. Отец управлял стихиями, но убили его обычные люди, наемники. А перед этим — мою мать, у него на глазах. Хорошо обученные люди ничем не слабее самых сильных магов. Конечно, силы неравны, но только в честном бою. А когда речь заходит о политике, бой редко бывает честным.

Возразить нечего. Брат прочувствовал это на себе — отец расчертил ему спину узором армалов, защищающим от магической атаки, но это врагов не остановило. Первое покушение обошлось, потому что наемника толкнули, когда Винсент выходил из кареты: пуля угодила не в сердце, а в плечо. Удар стилетом перехватил лорд Фрай: лезвие распороло кожу и царапнуло мышцу, чуть сильнее — и пронзили бы сердце.

— Дайте руку, — хрипло попросила я. Вцепилась в его ладонь и прижала ее к щеке. — Простите, что я не помогла. Я просто стояла там, и…

— Тереза, не стоит светить магию направо и налево. — Анри погладил меня по щеке. — Если окажешься в такой ситуации одна, лучшее, что можно сделать, — бежать. Даже если у тебя все получится, ты не сможешь с этим жить.

Как спокойно он обо всем говорит…

— А ты? — тихо спросила я, помедлила и спросила еще тише: — Тебе… уже приходилось убивать?

Мгновение до ответа показалось мне самым долгим в жизни.

Тишина. Дыхание по коже. Чересчур громкий стук сердца.

И взгляд — глаза в глаза. Холодные такие глаза, потемневшие, точно замерзший в лед чай.

— Да.

Я перевела взгляд на его руки и невольно прикрыла глаза. Вспомнила, как платье разошлось от одного сильного движения.

— Ты мстил за родных?

Он промолчал, и я не стала настаивать: на некоторые вопросы лучше не знать ответов.

Анри говорил, что я не смогу с этим жить, но я тоже била Эрика во сне. Магией, всей силой тьмы, жестоко. У меня не осталось другого выхода? Наверное. Я защищалась? Возможно. Но что я стану делать, оказавшись с ним лицом к лицу? Что, если все гораздо серьезнее, если он не остановится, не захочет оставить нас в покое?

Как я поступлю тогда?

29

— Тереза!

Лави подлетела ко мне и обняла — с размаху, порывисто, несмотря на неодобрительно поджатые губы Гилла. Временами его чопорность поражала даже меня — будучи ощутимо младше Барнса, он умудрился рано поседеть и выглядел чуть ли не на его возраст. По мнению дворецкого, юным леди не пристало так себя вести. И не очень юным тоже. Я мысленно пожелала ему хлебнуть лимонного сока — для завершения образа, и обняла сестру в ответ.

— Как вы? Что у вас нового?

Ну… ко мне в сон заглянул маг-психопат, нас пытались ограбить, мой муж переломал бандитам все кости, я рыдала в ванной, сегодня утром у нас были полицейские, которые записывали приметы нападавших. Постойте-ка, что-то хорошее тоже было — мы с Анри предавались любви на берегу реки, потом я познакомила его с Луни, оба остались довольны, и никто меня не ревновал. Я обманула Луизу, готовлюсь к магическому поединку, а еще почти передумала разводиться. Кошмар. Кстати, да. Еще у нас появился кот. Хотя кот появился раньше всей этой суеты.

— Все по-старому. Балы, приемы… скука смертная.

— Тереза, вы такая смешная! — Лави всплеснула руками. — Разве может быть скучно на балах? Ох, пойдемте скорее в гостиную! Мне не терпится все вам рассказать! Гилл, распорядитесь насчет чая, пожалуйста.

— Да, миледи.

Лави ухватила меня за руку, увлекая за собой.

— Винсент уехал по делам, он сегодня допоздна в парламенте. Так что вряд ли вы встретитесь.

Ага. Знаю я, в каком он парламенте, вчера Луиза рассказала, что наденет на заседание. Кстати, навела меня на мысль о покупке чего-нибудь… такого. Прозрачного, с кружевами и вставками, приподнимающими грудь. Надо как-нибудь уговорить ее заглянуть в салон Хлои Гренье — может статься, там найдется нечто похожее. Ажурные чулки у них, например, точно есть. Почему так невыносимо хочется быть красивой, утонченной, воздушной в самое неподходящее время? А главное, справиться с этим дурацким желанием не так легко.

— Матушка решила лично наведаться в чайную лавку. Ей не нравится, какие сорта чая выбирает кухарка — говорит, что слишком крепкие, что она мало внимания уделяет ароматам и году сборки. Вчера снова довела Элию до слез.

Этого таланта у матушки не отнять.

Вообще-то я к ней и приехала — хочу выяснить, как же так получилось, что отец не договорился с герцогом де ла Мером, а заодно попытать и о его сыне. Если я собираюсь встретиться с Эриком лицом к лицу, неплохо бы узнать о нем побольше. В городскую библиотеку и архивы мне доступ закрыт, поэтому почитать газеты не светит. У Винсента не спросишь, он сразу заподозрит неладное, у Анри тем более — я и так чуть не проговорилась, когда его расспрашивала, остается только матушка. Вряд ли ее светлость в курсе всего, но хоть на что-то она должна пролить свет. Решительно не понимаю, почему отец вручил меня Анри, рискуя нашими детьми и своими внуками, но отказался выдавать за Эрика. Их род наверняка древнее, чем де Ларне, опять же титул: Эрик — будущий герцог. Да и магии ему не занимать.

Мы устроились на диване, Лави облокотилась о спинку и принялась воодушевленно болтать. У сестренки появилось сразу несколько поклонников, которые осаждали дом Винсента визитами, забрасывали ее цветами и посланиями — предполагаю, что по-юношески возвышенными, но она пока не определилась со своими симпатиями. Точнее, определилась, но…

— Майкл… — глаза ее загорелись, она вцепилась в спинку и подалась ко мне. — То есть я хотела сказать, виконт Эрден… Мы танцуем на балах так много танцев, что это почти неприлично! Представляете? А еще он такой милый, такой обходительный, такой красивый!

Что-то мне подсказывало, что появись на пороге Майкл Эрден, все остальные поклонники были бы мигом забыты, но тот молчал. Подозреваю, дело было в том, что он здорово трусил являться пред светлы очи брата. Ну и зачем нужен такой кавалер?

— Он наверняка вот-вот решится, — заявила сестренка, не очень впрочем-то уверенно. — Только я еще подумаю, какой дать ответ. Все-таки леди не положено сразу соглашаться на предложение.

Ага. Одна леди прогулялась в сад Уитморов и оказалась замужем. А потом еще одна — поговаривают, что та же самая, поехала в лес и согласилась на все снова, в здравом уме и свежей памяти. И даже на какое-нибудь зелье из ягод бурняка не спишешь, обед у нас был после. Так что всю эту ерунду про несогласных леди можете рассказывать кому-нибудь другому. Хотя, сделай Эрден ей предложение, Лави наверняка подумает. Целых пять минут.

— А как дела у вас? Вы с графом так замечательно смотритесь вместе! Матушка от него в восторге! Говорит, что о таком муже можно только мечтать.

— Так и говорит?

— Да! Винсент, правда, хмурится, но он всегда хмурится, вы же знаете… а еще я слышала, что мужчины не выносят сильных соперников. Я имею в виду, что, когда рядом оказывается кто-то очень достойный, даже самые уверенные мужчины начинают вести себя странно. Что-то вроде борьбы за территорию, как в мире зверей, и за влияние. Я, если честно, смутно во всем этом разбираюсь. Но так леди Джейн говорит.

Ну, если леди Джейн говорит…

— Меньше слушайте этих свиристелок. У них на уме одно, а на языке другое.

Лави посмотрела на меня, как на ребенка.

— Тереза, неужели вы думаете, что я доверяю леди Джейн? Просто иногда она говорит забавные вещи, которые стоит запомнить.

Сидя напротив своей миниатюрной сестры, которая младше меня на десять лет, я и впрямь почувствовала себя маленькой. В этот неловкий — надо отдать должное, исключительно в мыслях, момент в гостиную вошла горничная, поставила поднос на стол и занялась чашками, блюдцами и вазочками с печеньем. Казалось, целая вечность прошла с того дня, как меня наставляли в этой самой гостиной по поводу изумрудного платья и как розы рассыпались тленом. А прошло-то всего ничего — чуть меньше двух месяцев.

И оставленная здесь книга… Меня передернуло. Тогда было не до мелькающих за окнами теней. А портьеры? Были задернуты? Кажется, да, но с уверенностью сказать нельзя. Как долго Эрик следил за мной? Кому из горничных заплатил, чтобы ему вынесли мою вещь? От этой мысли стало окончательно не по себе: такое прислуге спускать нельзя. Как только все закончится, обязательно расскажу Винсенту.

Я дождалась, пока служанка прикроет за собой дверь.

— Вы спрашивали, как у нас дела. Все хорошо.

Наверное, и впрямь хорошо. Я даже позволила Анри остаться со мной на ночь. Ну как позволила — меня сгребли в охапку, завернули в полотенце и отнесли на кровать. А после наотрез отказались уходить к себе, вот что я могла сделать? Не драться же с ним, тем более что мне не победить: ни магически, ни как-нибудь по старинке.

Правда, утром я ругала себя последними словами за эту непростительную слабость. А еще за то, что проснулась, уткнувшись носом в широкую спину Анри. Конечно, Эрику я влепила — мало не покажется, но кто знает, какие у него еще таланты. Если бы ему снова взбрело в голову заявиться ко мне, вся конспирация полетела бы Кошмару под хвост.

— У нас даже котенок появился.

— Котенок? — Лави подпрыгнула от восторга и вцепилась мне в руку. — Тереза! Я хочу на него посмотреть. Хочу-хочу-хочу!!! Немедленно пригласите меня к себе!

Я улыбнулась. Лави до безумия любила животных, но матушка была против. Как раз из-за сестренкиной силы: та удивительно тонко чувствует природу, животные в ее присутствии млеют, даже самые капризные растения расцветают, когда Лави рядом. Если моя стихия — смерть, то ее — жизнь во всех проявлениях. Думаю, она могла бы даже оранжерею оживить, легко — несмотря на присутствие Аддингтона, но после случившегося она туда больше не ходит.

— Приезжайте завтра. Скажем, на ужин. Вместе с матушкой. И Винсентом. И Луизе я записку отправлю.

— Так вы за этим приехали! И молчите, вот хитрюга! Граф де Ларне зовет нас в гости, наконец-то! Матушка говорит, что вы оба непростительные затворники.

Ой.

Надо же было такое ляпнуть. Нет, то что голова забита другим, не оправдание. И да, теперь придется объясняться с Анри. Какой демон меня за язык тянул с этим котом? Впрочем, во всем этом есть один жирный плюс: я смогу спокойно поговорить с Луизой, не привлекая лишнего внимания.

— Ох! Обязательно приедем! Он наверняка наглый, назойливый и такой милый.

Мы сейчас про кота говорим?

— Жду не дождусь, когда смогу его потискать!

Да, точно про кота.

Лави вся сияла, и так было всегда. Сколько ее помню — даже суровые своды Мортенхэйма уступали ее обаянию. Несмотря на матушкины постоянные выволочки и одергивания, стоило ей войти — и становилось светлее. Не представляю, как после нас с Винсентом родителям удалось сотворить это чудо. Запирать ее магию просто грех, но матушка все эти годы оставалась непреклонна. Поэтому мы с Винсентом и устраивали «тайные собрания» под самыми разными предлогами. Конечно, это не полноценное обучение, но хотя бы что-то. Лави неплохо управляется с волей животных, а при должной тренировке и вовсе способна достичь небывалых высот. Но это уже ей решать — судя по всему, вязание салфеток и удачное замужество интересуют ее гораздо больше.

— Что не так, моя дорогая?

Я вздрогнула и растерянно посмотрела на матушку. У меня что-то с лицом? Я как раз усиленно думала, какие книги мне понадобятся для восстановления боевых навыков. Выходил внушительный список, и это создавало некоторые проблемы. Во-первых, со всех нужно снять охранные заклинания, иначе мне руки оторвет с корнем, если я попытаюсь вытащить их из Мортенхэйма. А во-вторых, их придется как-то незаметно пронести мимо Барнса… и доставить на квартиру, которую мне найдет Луиза.

— Все так. — Я пыталась придумать, как бы поизящнее свернуть с темы светских разговоров на нужную мне. — Расскажите лучше, как дела у Лавинии. Виконт Эрден так и не решился на предложение руки и сердца?

Как ни странно, мы с матушкой и сестрой стали видеться чаще, чем в Мортенхэйме, да и беседы наши сделались куда теплее.

— Майкл Эрден, — матушка поджала губы, — этот мальчик слишком стеснителен.

Стеснителен, как же. Трус он, и весь разговор.

— К тому же я пока не уверена, что рядом с таким мужчиной моя девочка будет счастлива.

Тут я склонна с ней согласиться, хотя Лави расстроится, если узнает, что матушка против.

— А что тревожит вас?

Я пожала плечами — как можно более безразлично.

— Разве меня что-то тревожит?

— Моя дорогая, я вижу вас насквозь.

Ага, теперь понятно, почему у меня между лопаток чешется.

— Я не думала, что у нас с графом де Ларне что-то получится. Когда мы только познакомились, Анри напоминал мне отца, но сейчас…

Я осеклась и замолчала. Пришла, называется, выяснить про Эльгера. А устроила исповедь в духе трепетной девицы.

Тонкие губы матушки дрогнули. По лицу ее прошла судорога, но очень скоро она одарила меня улыбкой, за которой могло скрываться все что угодно. Долгие годы я лицезрела на ее лице эту маску — в столовой, во время приемов, в гостиной. Когда отец обращался к ней резко и властно, она поднимала голову и отвечала такой улыбкой: спокойной, отстраненной, непонятной. Безупречно вежливой, холодной.

— Меня представили Уильяму за полгода до моего выхода в свет, — ее светлость смотрела не то на меня, не то сквозь, — он был хорош собой, статен, но слишком заносчив. Я не хотела выходить за него. Знала, что однажды случится что-то подобное, и все равно не хотела. Возможно, причиной тому была мягкость твоей бабушки, которая всегда уверяла, что сможет меня отстоять, если жених мне не приглянется. Не смогла. А твой отец захотел меня с первого дня.

От неожиданности я даже дар речи утратила. Не знала, что сказать. Мы никогда не говорили об отце. С ней — не говорили. И уж тем более о таком.

— Уильям был старше меня, на него заглядывались женщины, но ему нужна была только я. Одержимость, любовь, страсть… не знаю, возможно, все вместе. Когда я поняла, что свадьбы избежать не удастся, заявила ему в лицо, что не хочу становиться его женой. Я бросила вызов, и он его принял.

Матушка посмотрела мне прямо в глаза.

— Уильям Биго был не из тех, кто станет терпеть подобное. Во мне же сочетались хрупкость матери и несгибаемая воля отца, поэтому очень скоро наш брак превратился в войну. Первые несколько месяцев я не подпускала его к себе, и ему это нравилось. Нравилось наше противостояние. Но потом…

Она взяла чашку — изысканно, плавно, поднесла к губам, сделала глоток и вернула на поднос. Все это — не меняясь в лице, изящно. Безупречные манеры, которые она прививала Лави, были с ней всегда, даже когда мы оставались наедине.

— Потом он не выдержал. Он хотел меня, я его постоянно отталкивала. Игра хороша, когда ее ведут двое, я же возвела стену, о которую даже самый терпеливый мужчина способен разбиться в кровь. Твой отец силой взял то, что принадлежало ему по праву, и после той ночи возненавидел меня и себя. Непонятно, кого больше. Мы не разговаривали, пока на свет не появился Винсент.

Наверное, надо было что-то сказать, но я словно язык проглотила. Да и что тут скажешь? Подозреваю, оно и к лучшему, что у меня слов не находится.

— Наше противостояние продолжалось. Когда родился Винсент, он забрал его у меня — воспитывать мальчика надлежало отцу. Меня не подпускали к сыну, когда он был маленький, а когда подрос, было уже поздно. Ты сама знаешь, что более-менее сносно общаться с твоим братом мы начали, только когда в Мортенхэйме появился лорд Фрай.

Я подавила желание малодушно зажать уши, хотя боли в словах матушки не чувствовала. Либо ее светлость уже давно все это пережила… нет, без либо. Если такое не отпустить, оно будет тлеть внутри, пока не сведет с ума или не сломает. Спасибо всем, кому только можно, что я не знала этого раньше.

— Долгие годы твой отец вообще ко мне не притрагивался. У него были любовницы, я знала всех их поименно, с некоторыми даже весьма тесно общалась. Мою спальню он обходил стороной. Я не пыталась его узнать, даже не пробовала сблизиться. И за это я прошу у тебя прощения.

— При чем тут я?

От внезапной догадки стало холодно, как в склепе.

— Когда родилась ты, я обрела счастье. Годы, что я возилась с тобой, когда даже няни шептались — неприлично для ее светлости проводить столько времени с ребенком, стали самыми лучшими в моей жизни. До того дня, когда в тебе проснулась жуткая магия моего рода, а Уильям получил возможность забрать мою единственную радость, потому что совладать с такой силой я не могла. Последний удар, за которым ему ни разу не удалось сделать мне больнее.

— Зачем вы все это мне говорите? — я не узнала собственный голос — глухой, пустой, точно доносящийся из глубокого колодца или самого сердца тьмы. — Почему именно сейчас?

— Мужчина всегда сильнее, — впервые за наш разговор я уловила тонкий оттенок горечи, — но только женщине решать, кем он станет — защитником или зверем.

Какое-то время мы просто сидели молча, слушая тиканье часов на каминной полке. Я уставилась на устрашающего вида пейзаж — вспененную реку, ветви деревьев, которые трепал ураганный ветер и низкое небо, готовое вот-вот рухнуть на землю. Сейчас гостиная Винсента казалась мне мрачным местом, а стены давили на плечи. Хотелось вскочить, бежать отсюда опрометью, в солнечные объятия мужа.

Зато становилось понятно, почему в словах отца: «Вы так похожи на свою мать, Тереза» — всегда было столько яда и злобы. Он ненавидел во мне ее. Любое напоминание о ней было ему как кость в горле, как ярость, желчь и признание своего поражения из-за той ночи, после которой на свет появился Винсент. Ломал он меня или ее? Ненавидел ли себя за мое унижение? И кого вспоминал в тот день, когда его сердце остановилось?

— Анри Феро так стремился заполучить тебя в жены, что бросил вызов Винсенту. Поэтому я была спокойна, отдавая тебя за него. — Ее светлость наклонила голову и улыбнулась — искренне, тепло. — Хотите еще чаю, моя дорогая?

— Если он так меня ненавидел, почему не отдал первому встречному сильному магу? Почему, если Анри считался пропавшим без вести…

Матушка приподняла брови.

— Он не мог вас ненавидеть, Тереза, хотя и пытался. За мою любовь к вам и равнодушие к нему. За то, как вы на меня похожи. В день, когда раскрылась ваша сила, я впервые упала перед ним на колени. Заливалась слезами и кричала, что сделаю все, если он спасет вас. Уильям посмотрел на меня как на сумасшедшую, а потом принял вас из рук Варда. «Думаете, я позволю умереть своей дочери»? — вот что он мне тогда сказал. И скрылся за дверями детской. Несколько дней никого туда не пускали, только горничные сновали с подносами еды. А потом он вышел — похудевший, серого цвета, как ваши призраки. Жизнь вам спасла магия армалов и ваш отец.

Нет, я определенно не хочу этого знать. Не желаю.

Я сцепила руки на юбках с такой силой, что хрустнули пальцы. Оставаться сосредоточенной стоило невероятных усилий, но мне придется пойти до конца.

— Почему он не отдал меня сыну герцога де ла Мера?

Матушка посмотрела рассеянно, сквозь меня, точно могла видеть грань. На миг показалось, что сейчас спросит, откуда я об этом узнала, но она только покачала головой, прищурилась:

— Они долго вели переписку. Потом герцог лично приезжал к нам, но они так и не договорились.

— Де ла Мер приезжал один?

— Да, его сын был еще слишком юн для серьезных переговоров. Кажется, ему не исполнилось и пятнадцати. Зато герцога я хорошо помню — высокий, холеный мужчина. Из тех, кто однозначно привлекает внимание, даже красив, но в глазах было что-то неуловимо отталкивающее.

— Вы не спрашивали, почему он ему отказал?

— Разумеется, спрашивала, но Уильям никогда не подпускал меня к делам. Просто сказал, что ему не нравится этот человек. И то потому, что в последние годы наши отношения стали намного мягче.

Ее светлость поправила идеальную прическу.

— Ваша сестра тому доказательство.

Казалось, дальше удивляться уже некуда, но я все равно умудрилась это сделать.

— Вы простили его? — нежданная догадка заставила прикусить губу. — Вы его любили?

— Простила, — коротко ответила она и отвела взгляд, точно извиняясь за свою слабость. Добавила, пожалуй, чересчур поспешно. — Год, когда приезжал де ла Мер… это была ваша девятнадцатая весна.

Я молча поднялась, пересела к ней на диван. И так же молча ее обняла.

В ту весну отец умер. Я была в библиотеке, когда по Мортенхэйму пронесся мощный всплеск магии: в минуту гибели высвобождается вся жизненная сила человека. Отца нашли в кабинете, приступ застал его во время работы.

Он никогда не рассказывал, что произошло после пожара, говорил, что я выбралась сама. Кому Уильям Биго не хотел признаваться в том, что вытащил меня с того света: мне — или себе самому?

30

Как там у всех нормальных леди принято сообщать мужьям новости? Особенно если ты случайно пригласила все свое семейство в гости, совершенно забыв спросить на то мнения супруга. Вообще-то я никогда ни перед кем не оправдываюсь, но в данном случае, как выразился бы Винсент, дипломатически верно для начала смягчить ситуацию. Уж всяко лучше, чем:

«Завтра у нас ужинают матушка и Лави. А еще Винсент и Луиза. И мисс Бук, разумеется».

«И как это получилось?»

«Моя сестра захотела познакомиться с нашим котом».

Наверное, Луиза оценила бы мою идею, но я с каждой минутой сомневалась все больше и больше. Какой нормальной женщине может такое прийти в голову? И может ли вообще? Стоя перед книжным шкафом в кабинете Анри, я смотрела на корешок… я бы даже сказала — корень зла, — «Искусства любви». Окружала ее чепуха из разряда научных очерков и биографий каких-то ученых.

Я сцепила пальцы за спиной — на всякий случай: мало ли, может, я и впрямь собираюсь это взять? А и впрямь собираюсь. Потянув книгу на себя, приняла ее вес на руки. Внушительный, надо признаться. И зажмурилась, увидев картинку на обложке. Нет, к этому я точно никогда не привыкну.

«Ну да, а сейчас ты собиралась журнал по растениеводству читать и цветочки рассматривать», — ехидно подсказал внутренний голос.

Переборов желание запихнуть том назад на полку, я захлопнула дверцу шкафа и уставилась на зияющую между книгами дыру сквозь узорчатое стекло. Что-то с ней было не так. Хотя… кажется, я знаю, что именно: кирпичная стена неглубокого встроенного шкафа была выкрашена равномерно в бледно-серый цвет. За исключением небольшого кусочка, вытертого до грязно-белого, если не присматриваться — ничего не заметишь. По всей видимости, старые хозяева пользовались тайником, где хранили драгоценности и деньги. Интересно, обращал ли Анри на него внимание или рычаг давно уже сломан?

Будь у меня побольше времени, я бы непременно это проверила, но сейчас есть дела поважнее. К тому же все эти тайники крайне ненадежны — в прошлом году в кабинете Винсента заклинило какой-то рычаг, так его пару дней чинили. А если я открою и закрыть не смогу, боюсь, тогда наш разговор с Анри примет приблизительно такой оборот:

«Что это ты тут искала?»

«Решила проверить, не завалялись ли в тайнике бриллианты предыдущих владельцев».

Судя по состоянию дома, тут могла заваляться разве что парочка некрупных агатов. Но дальше все равно пришлось бы объяснять, как я наткнулась на тайник, зачем мне понадобилось пособие по совращению, и мы бы вернулись к тому, от чего ушли.

Поднявшись в спальню, я на всякий случай заперла дверь на ключ, устроилась на кровати и открыла книгу. Огненный предзакатный шар уже наполовину спрятался за крыши и шпили, но пока что света было достаточно. Ох, скажи мне кто пару месяцев назад, что я стану такое читать, мало бы ему не показалось. Спокойно, Тереза, этого никто не увидит. И не узнает, если сделать все быстро и до возвращения Анри. Он отправился в клуб по приглашению Вудворда, а когда энгерийские джентльмены собираются вместе, это надолго. Будут курить сигары, пить виски и обсуждать последние новости. Даже если среди них затесался один вэлеец, который не курит сигары и не пьет виски.

Если они, конечно, в клубе. Луиза говорила, что, когда мужчинам не хватает, гм… чего-то там у жен, они начинают это искать в других местах. Например, в борделях или у графини Уитмор. Интересно, она такие книги читает?

Я решительно отогнала от себя мысли о том, как Анри может проводить время в эту самую минуту — не хватало еще окончательно превратиться в полоумную ревнивую особу — и углубилась в изучение порока. Поскольку мои познания в маэлонском были далеки от идеала, приходилось ориентироваться на понятные слова и картинки. На первой дама возлежала, прикрытая лишь флером сорочки. Честно говоря, от сорочки там было только название. Полностью прозрачная ткань с тончайшей работы витым узором едва доходила до бедер и не скрывала ни набухших сосков, один из которых она игриво трогала пальчиком, ни темного треугольника волос между бесстыдно раскинутых ног.

«Искусство обольщения начинается с умения разжечь страсть…»

Чем именно, я не поняла, там было еще четыре слова. Надо бы энгерийско-маэлонский словарь захватить из библиотеки Мортенхэйма.

Дама лежала так, словно танцевала на кровати первородный дикий танец, а художник запечатлел самый красивый момент. Во взгляде — томление и искорки. Ладно. Думаю, это не так сложно — изогнуться под немыслимым углом и подумать о чем-нибудь непристойном. Попробую изобразить.

Я перевернула страницу.

И покраснела, что алый шелк, на который меня соблазняла Луиза. На картинке между ног мужчины устроилась женщина. Обхватив губами член, она явно наслаждалась происходящим не меньше, чем любовник. Тонкие пальцы обвивали напряженный ствол у самого основания, искаженное наслаждением лицо мужчины блестело от пота.

Руки бы оторвать этому художнику.

Или связать и показывать эту книжку. От корки до корки.

Я поспешно перевернула страницу. Потом еще и еще. Щеки полыхали, а приливы дикого возбуждения сменялись подавляющим ощущением того, как низко я пала. Честно говоря, большую часть увиденного я не то что не смогу повторить от стыда — я просто так не согнусь. При всем желании. А если согнусь… честное слово, эта акробатика опасна для жизни! Взять, например, картинку, на которой дама упиралась руками в пол, а мужчина на ней изображал ласточку, собирающуюся взлететь. Или где он держит женщину за ноги лицом вниз, она уперлась локтями в разбросанные по ковру подушки, а он стоит?

Нет, с меня хватит!

Я захлопнула книгу, спустилась в кабинет и замерла в нерешительности. Тайник не давал мне покоя. Ничего же не будет, если я просто посмотрю, верно?

Запихнув маэлонский кладезь разврата на место, я вытащила несколько книг — те самые биографии и научные труды. Положила руку на высветленный кирпич, но надавить не успела: дверь распахнулась и в кабинет заглянул Жером. Я отдернула руку слишком поспешно — так, словно там была ядовитая змея.

— Вам помочь, миледи?

В голосе Жерома тоже угадывался вэлейский акцент — не такой влекущий и бархатный, как у мужа, но все равно ни с чем не спутаешь. Все-таки вэлейский — один из самых красивых языков мира. За ним идет маэлонский, хотя звучание у него более резкое, певучее. Интересно, почему у моего мужа вэлейский акцент, если он вырос в Маэлонии?

— Нет, — голос звучал подозрительно тонко. Я кашлянула и внимательно посмотрела на него. — Просто искала, что почитать. Уже нашла.

Подхватила первую попавшуюся книгу и помахала ей. Надеялась, что он уйдет, но Жером, напротив, прошел в кабинет и взял со стола оставшиеся.

— И все-таки позвольте вам помочь.

Невысокий, крепкий, коренастый. Движения уверенные, сильные, лицо достаточно грубое, точно от ветра, и руки мозолистые, натруженные. Под сюртуком бугрятся мышцы — сразу видно, что ему не только работу по дому приходилось делать. Он ловко вернул книги на место и закрыл шкаф, а после вопросительно взглянул на меня. В светло-серых глазах застыла насмешка, как если бы он догадался, что я читала на самом деле. Все-таки слуги моего мужа самые странные и наглые, которых только можно придумать. Какой муж, такие и слуги.

Я вздернула подбородок, сунула книгу под мышку и вышла. А что мне еще оставалось делать?

— Тереза?

Демоны!

Я распахнула глаза и наткнулась на внимательный, даже чуточку встревоженный взгляд мужа. За окном темень, сколько же времени прошло? Я заявилась к Анри в комнату, чтобы его… впечатлить перед разговором, и заснула. Причем в той самой позе, которая мне показалась наиболее соблазнительной. Теперь рука напоминала отсохшую ветку и отказывалась шевелиться: заснула я именно на ней. По ощущениям старательно завитые Мэри локоны сбились в копну прошлогоднего сена. Ну разве что рубашка — за неимением сорочки пришлось довольствоваться малым — задралась чуть ли не до поясницы. Правда в сложившихся обстоятельствах — когда помимо нее на мне одни черные чулки, а сама я напоминаю пугало, это скорее позор, чем плюс.

И почему у моего мужа бокал в руке? Он же не пьет.

Анри устроился на краю кровати, в лунном свете жидкость в бокале казалась прозрачной, точно из нее вытянули все краски. Ох уж эта его улыбка! Та самая, от которой у меня еще в первую встречу голова закружилась. Начинающаяся в уголках, скользящая по губам. Такая… проникновенно-порочная.

— Где вы так долго шлялись? — мрачно поинтересовалась я, усаживаясь и натягивая рубашку пониже. Туго накрученная прядь упала мне на нос, я тряхнула головой и чихнула. Поморщилась: чувствительность возвращалась легким покалыванием, теперь в руку словно втыкали сотни ледяных иголочек.

— Ревнуешь?

Анри устроился на краю кровати и расплылся в улыбке.

— Нет, — буркнула я.

Угораздило же… Нет, это только я могла прийти к мужу в спальню и заснуть.

Он отставил бокал и погладил меня по щеке:

— Невыносимо прекрасная женщина.

Ну да, конечно.

— Я лучше пойду.

Даже двинуться не успела: Анри перехватил мои запястья, опрокинул на кровать и навис надо мной.

— Соскучилась? — губы скользнули по губам в короткой, едва уловимой ласке. Терпкий обжигающий привкус алкоголя, горечь и крепость. Это даже на поцелуй не похоже. Но так… жарко. Я не удержалась — провела пальцами по его рту, очертила контур. Даже в темноте волосы мужа блестели, точно покрытые золотом. А запах лаванды и примешивающегося к ней шоколада сводил с ума. Запах моего мужчины.

Красивый подбородок. И скулы. Я повторяла взгляд кончиками пальцев и не могла остановиться. Даже когда коснулась тонкого шрама над виском. Крохотная полоска, едва различимая.

— Нет, — тихо сказала я.

— Не скучала, значит?

— Ни капельки.

Воздух между нами разве что не искрился. Наверное, окажись мы в самом сердце золотой мглы, это было бы что-то похожее. Жарко, безумно жарко. И сумасшедшее лето тут ни при чем, это мы сумасшедшие. Оба.

— Ты оделась так для меня, — хриплый, иссеченный желанием голос.

Сияние его глаз.

И наше дыхание.

Молчание, в котором сосредоточена проникновенная близость. Напряжение, звенящее так, что хочется зажать уши.

— Для тебя, — гортанный, низкий выдох.

Я толкнула его на спину и устроилась сверху. Расстегивала рубашку медленно, касаясь губами груди, повторяя за пальцами. Чуть приподнялась, чтобы стянуть брюки, ощущая твердость его желания между ног. От такого откровенного прикосновения низ живота дернуло, отчаянно сладко. А я потянулась за тьмой, пропуская холод грани сквозь раскрытую ладонь. Влага, напитавшая воздух, стягивалась к моей руке черной сверкающей в ночи паутиной капель.

Ладони Анри легли на груди, поглаживая затвердевшие соски через тонкую ткань. Я подалась вперед и глухо застонала, вжимаясь в его желание. Зажатая между пальцами льдинка — порождение тьмы, была смоляного цвета. Непрозрачная, но обжигающая — так может обжигать только лед. Я скользнула краешком по его разгоряченной груди, губами перехватила стон. Ласкала его рот языком — откровенно, бессовестно, все глубже и глубже, а он отвечал — позволяя вести, но ни на миг не уступал: терзая отяжелевшую от ласк грудь, поглаживая спину и сжимая невероятно чувствительные ягодицы.

Оторвавшись от припухших губ, я прочертила вдоль груди мужа тонкую ледяную дорожку, повторяя ее путь поцелуями. Выводила узоры на животе — пальцами, холодом, кончиком языка. Сама мысль о том, чтобы повторить увиденное, казалась кощунственной. И все-таки я сползла ниже, обхватила ладонью…

Вверх-вниз. Снова. И еще.

Перехватила потемневший взгляд Анри в полумаске лунного света — прежде чем закрыть глаза и прикоснуться губами.

Какой же он горячий…

— Тер-реза, — рычание мужа прокатилось по спине, возбуждая сильнее самой откровенной ласки. Я сжала губы плотнее и скользнула вниз, вызывая протяжный стон, а потом его пальцы вплелись в мои волосы — легко и бесстыдно направляя.

— Тише, девочка моя… — Какой же он большой! Как это вообще возможно? Я попыталась скользнуть еще ниже, но Анри удержал. — Не все сразу.

Какой же одуряюще-возбужденный у него голос!

Мягко, расслабленными губами — наверх, помогая языком. Внизу живота все сладко содрогнулось от хриплого стона мужа. Его желание передавалось и мне, струилось по венам… Совершенно теряясь в ощущениях, я отшвырнула льдинку и запустила прохладные пальцы между ног, лаская себя.

Анри заметил. Перехватил мою руку, мягко погладил по голове.

— Повернись.

Я подняла голову, встречая плывущий взгляд.

— Тебе не нравится?

Он хрипло выдохнул.

— Повернись ко мне своей очаровательной задницей.

Прежде чем я поняла, что он хочет, Анри сам развернул меня, бессовестные губы творили нечто невероятное, а язык… Я дернулась, но сильные пальцы сжали мои бедра, потянули назад.

О-о-ох…

Стон вышел грудным, томным и бесконечно долгим. Это не просто безумие, это ужасно, кошмарно, порочно и так бесконечно хорошо, что если бы сейчас в дверях спальни возникла толпа негодующих пуритан, я бы не остановилась.

Я снова склонилась над ним. Сжала губы — не так сильно, как в прошлый раз, лаская его и помогая себе рукой.

Вверх-вниз.

И его бессовестные ласки…

Горячо, яростно, остро. Наши сдавленные полустоны и нарастающее внутри удовольствие.

Я вздрогнула, почувствовав пульсацию под пальцами. Глухая вибрация рычания прокатилась между ног яростным наслаждением, рот заполнил вкус его желания — едва-едва сладкий. Я сглотнула, выгибаясь всем телом, и в тот же миг оргазм обрушился умопомрачительной волной, яркой и ошеломительной, мир полыхнул разноцветными искрами.

Вскрик — слишком тонкий, переходящий в стон.

Я дернулась, опираясь на слабеющие руки, а потом Анри подхватил меня и уложил лицом к себе. Впился поцелуем в губы, сейчас его пальцы творили нечто не менее сладкое, чем минуту назад язык. Я еще не успела прийти в себя после первого раза, когда мир пошатнулся снова — и разлетелся вдребезги.

Собирать себя по кусочкам рядом с ним уже становилось традицией. Так же, как и слушать его сердце, а вот водить пальцами по груди, рисуя незамысловатые узоры — это что-то новенькое. Раньше я так не делала.

— Тереза, я не кусаюсь.

Я подумала вслух или слишком резко отдернула руку?

— Кусаешься.

— Так?

Он легко прихватил нижнюю губу зубами, а потом провел по ней языком.

И-и-и… кажется, я собиралась кое в чем признаться.

— Тебе нравится.

Мне нравится в тебе все, и это сводит меня с ума. А еще я слишком привыкла к нашей откровенной близости.

— Я хотела с тобой поговорить.

Наверное, лучше момента уже не найти.

— Я весь внимание.

Анри приподнялся на локте, заглянул в глаза.

Я не оправдываюсь, просто ставлю перед фактом. Главное об этом помнить.

— Завтра мы… то есть я… к нам на ужин завтра придут матушка, Лави, Винсент и Луиза. И еще мисс Бук.

М-м-м… с дипломатией у меня туго.

— Арка ты тоже пригласила? Кошмар будет счастлив.

— Нет, я… — я осеклась и растерянно посмотрела на мужа.

Арк — черный дог размером с теленка. Луиза с ним не расстается.

А вот Анри ведет себя совсем не так, как должен рассерженный муж: глаза сияют, улыбка до ушей. Или я чего-то не понимаю в рассерженных мужьях.

— То есть ты не злишься? — на всякий случай уточнила я.

— С чего бы? Давно стоило это сделать.

Как-то он совсем не выглядит удивленным.

— Постой-ка… ты что, об этом знал?

— Не знал, конечно, — Анри пропустил прядь моих волос между пальцев, вытягивая длинный локон, — но когда обнаружил тебя на постели в чулках и нижней рубашке сразу понял: что-то не так. К счастью, «чем-то» оказались твои родственники..

Я рыкнула: даже не представляла, что моя по-женски хилая грудь способна исторгнуть такой звук — и бросилась на мужа. Анри рассмеялся, перехватил запястья, миг — и я снова прижата к кровати могучим телом. Правда, на сей раз я брыкалась и порывалась кусаться по-настоящему, но довольно скоро прекратила попытки, особенно когда ноги оказались скованы сильными бедрами, а заведенные над головой руки — зажимами пальцев.

— … которых я буду рад видеть.

Чужое лицо так близко. Чужое или слишком родное?

— Ты негодяй, — прошипела я.

— Конечно. — Меня поцеловали в уголок губ.

— Мерзавец!

— Именно. — На сей раз поцелуй достался бьющейся на шее жилке.

— Подлый… — я замолчала, подбирая достойный для него эпитет, — искуситель!

— Угу, — согласился этот гад прямо мне в ямочку между ключиц, от чего по груди побежали мурашки. — Искусатель.

И в подтверждение своих слов легко прикусил вытянувшийся от возбуждения сосок.

— Ай!

— Неприятно?

— А ты как думаешь?

— А так?

Он легко погладил сосок кончиком языка, подул на него, медленно втянул в рот и нежно сжал, на сей раз губами. Тело выгнулось навстречу ласке, с губ сорвался стон.

— Между прочим, я на тебя злюсь!

— Злиться здесь положено мне. И не только злиться, но еще и наказать кое-кого за своеволие.

От возмущения я потеряла дар речи. Впрочем, ненадолго — в эту ночь я еще много чего ему сказала, выкрикнула и простонала. А когда наказание закончилось, сил идти к себе уже не было. Так и свернулась клубочком в кольце его рук. И заснула с мыслью о том, что в следующий раз, пожалуй, приглашу без разрешения кого-нибудь еще.

31

— …такой фасон?

Я посмотрела на Луизу, как нерадивая ученица может смотреть на гувернантку, которая задала ей вопрос по невыученному предмету. Или в ту минуту, когда воспитанница витала в облаках. Но если уж говорить обо мне, я, скорее, витала в книге, хотя и раскрыла-то ее всего на пару минут, просто проглядеть первые страницы.

— Вы все прослушали, да? Я говорила о свадебном платье.

Мне стало стыдно.

— Не возражаете, если я воспользуюсь магией?

Луиза покачала головой. Веера порхали туда-сюда, но тщетно: справиться с вечерней духотой, которая ни капельки не уступала послеполуденной, им было не под силу. Когда холод грани окутал салон экипажа, я наконец-то почувствовала себя не желеобразной куклой в корсете, а человеком. Луиза тоже вздохнула с облегчением.

— О! Некромагия может быть полезна…

Она вообще не умеет долго злиться, обижаться или переживать. Это особый дар, и сейчас я ему люто завидую.

Вчера после ужина Луиза сообщила, что нашла квартиру, поэтому сегодня мы ездили в Мортенхэйм, а теперь возвращались обратно. Официальная версия была такова, что я собираюсь забрать остатки вещей в дом мужа, неофициальная доставила много хлопот. Снимать охранные заклинания и грузить книги в сундук — морока. Но веселее всего таскать толстенные тома по лестнице так, чтобы слуги ничего не заметили, потому что сундук в библиотеке — это подозрительно. В итоге Луиза шла впереди и сообщала, что путь свободен. Если вдруг откуда-нибудь выскакивала горничная, она изображала соловья — как по мне, раненого или издыхающего, а я ныряла в первую попавшуюся дверь вместе со стопкой книг, удерживаемой между руками и подбородком. С десяток таких походов — и я уже полностью вооружена. Пока что только теоретически.

Надеюсь, Винсент не наведается в Мортенхэйм и не захочет срочно почитать что-нибудь из того, что требовалось мне. Впрочем, ему сейчас не до чтения: у него чуть больше месяца до свадьбы, парламент, ее величество и Луиза.

— Чем это вы так увлеклись, что даже обо мне забыли?

— Мифы и легенды армалов.

Я показала Луизе книгу, поблескивающий серебристыми буквами корешок был слегка потрепан. Девчонкой я все время таскала ее в спальню, чтобы почитать перед сном, порой даже в библиотеку забывала возвращать, за что не раз получала нагоняй.

— Маловато у них мифов.

— Это адаптация для детей. Полный восемнадцатитомник стоит в библиотеке в Мортенхэйме.

Так что с мифами у армалов все в порядке. Просто именно эта книга стала для меня по-настоящему родной.

— Интересно? — Луиза приподняла брови.

— Очень. Моя любимая легенда, одна из самых жестоких — про мааджари. Легенда о сильнейших магах, полубогах, якобы наделенных силой и знаниями свыше. В переводе с арнейского «маа» — одаренные и «джари» — богами. Считалось, что они достигли такого могущества за счет чистоты крови и уединенности, их цивилизация развивалась одновременно с цивилизацией армалов, но отдельно, на островах Затерянного архипелага. Они считали себя сверхрасой, а если по какой-то причине у мааджари рождался магически слабый ребенок, его топили в море.

Луиза побледнела и поспешно отвела взгляд. Пожалуй, чересчур поспешно.

М-да, надо думать перед тем, как говорить. Не для всех такое в порядке вещей.

— Мааджари не существовало, это выдумка, страшная сказка для детей.

Ну или жуткая легенда для взрослых. В полном собрании «Мифов» говорится, что они не ограничивались утопленными детьми, кровавыми ритуалами и магическими экспериментами.

— Угу.

Что-то в ее «угу» мне не понравилось. А еще Луиза слишком упорно изучала бахрому на занавесках в экипаже. Не очень-то на нее похоже.

— Что с вами? — Я отложила книгу на сиденье и внимательно посмотрела на нее.

— Ничего.

— Да, я вижу.

Странно. Ну очень странно.

— Что не так?

Она поежилась.

— Обещаете никому не рассказывать?

Я многозначительно кашлянула.

— Особенно Винсенту.

— Да говорите уже! Если я выдам вас, вы всегда сможете выдать меня в ответ, поэтому я вас не выдам, а вы не выдадите меня. Все довольны, все счастливы. Ну?

Кажется, ее это немного успокоило: румянец понемногу возвращался на щеки.

— Граф Аддингтон.

— Что — граф Аддингтон?

— Он назвался мааджари. Тогда, в оранжерее, перед тем как… — Луиза обхватила себя руками, но все-таки продолжила. — Перед тем, как они сцепились с Винсентом.

По ощущениям глаза распахнулись на пол-лица. Кажется, лорд-канцлер окончательно тронулся рассудком на почве собственной значимости.

— Его магия… она действительно страшная, — Луиза понизила голос до шепота, хотя в экипаже больше никого не было, а кучер при всем желании не мог нас слышать. Она сцепила пальцы и вжалась в сиденье, с губ сорвался смешок. — Я думала, что умру, Тереза. Но раньше увижу, как умрет Винсент. И это было страшнее всего.

Нет, с румянцем я погорячилась. По ее фарфоровому лицу расползались красные пятна.

— А это изумрудное свечение… Я до сих пор его в кошмарах вижу.

От тонкого дрожащего голоса по телу прошла дрожь. Изумрудное свечение? Боевая магия искажений?! Наверное, мои глаза стали бы еще больше. Если бы было куда.

— Давайте сменим тему, — негромко попросила Луиза. — Пожалуйста. Это не то, о чем я хочу вспоминать.

В голове не укладывается: Аддингтон владел еще и магией искажений! Почему Винсент об этом не рассказал?

— Квартира неплохая. Не очень большая, правда, но вам ведь очень большая и не нужна?

Как сказать. Места для разворотов и бросков будет меньше, но остается радоваться тому, что она вообще есть.

— Это точно безопасно? — Луиза прищурилась.

— Точно.

— Правда-правда?

— Да.

— Если с вами что-то случится, ваш брат мне голову открутит. Но раньше я сама себя со свету сживу.

Я сложила руки на груди.

— Вы что, во мне сомневаетесь?

— Просто я вспомнила, как было с магией у меня, ну и…

У нее и правда было чудно. Дед Луизы — сильный стихийный маг. Она сама — типичная леди-одуванчик. Была. До тех пор, пока Итан не намудрил с заклятием, которое как-то странно сработало и пробудило в Луизе неукротимую силу. Я попыталась научить ее с этим управляться, а леди-одуванчик меня чуть не зашибла ненароком. Все-таки развивать магию лучше с ранних лет.

— То у вас. Я с ней живу с детства.

Она наконец-то слабо улыбнулась.

— Винсент, кажется, подружился с вашим мужем.

— Это временное перемирие.

Просто вчера за ужином мужчин было всего двое: Анри и мой брат. С кем же ему еще общаться под бдительным оком мисс Бук?

— Он и правда смягчился. Поверьте. Знаете почему?

Не знаю. И по лукавому взгляду из-под ресниц понимаю, что причина вряд ли покажется мне достойной.

— Потому что у вас сияют глаза, когда вы смотрите на графа. Потому что он делает вас счастливой.

— Гм.

— Вот вам и «гм». Может, передумаете ему что-то доказывать? Время еще есть.

Я уже столько всего передумала, что голова как шарик. Наши отношения давно перешагнули черту непростительной близости, вчера я окончательно в этом убедилась. Ужин прошел замечательно, стол ломился от блюд: первое, второе и десерты на самый взыскательный вкус. Даже Жером, которого я видеть не видела в униформе дворецкого, где-то ее откопал. И своего помощника тоже нарядил, как полагается.

Анри общался с моими родными тепло, без лишних церемоний. Лави от него в восторге, матушка тоже. Их не смутило даже наше скромное жилище, хотя я здорово переживала по этому поводу. Единственными, кого вчера что-то смутило, оказались Кошмар и мисс Бук. Первый залез на самый высокий в доме шкаф и оттуда шипел на Арка: по всей видимости, котята и доги плохо сочетаются. Вторая сетовала ее светлости на безнравственность молодежи и слишком откровенные наряды. Словом, все как всегда. А я начинаю к этому привыкать: вместе провожать гостей и засыпать у мужа в комнате.

Рассказать обо всем Анри и позволить ему снова сцепиться с Эриком? Ни за что.

— Ой, смотрите, какая красота! Тереза, быстрее!

Я выглянула в окно, и сердце ухнуло вниз. Мы уже подъезжали к городу, опускающееся вниз солнце расплескалось над Лигенбургом. Укутавшее крыши, шпили и улочки туманно-жаркое марево было насыщенно-золотистого цвета и до одури напоминало золотую мглу, затопившую столицу. Поглотившую ее целиком.

Безумно красиво. И жутко.

Краткий миг — солнце сдвинулось чуть ниже — и вот уже перед нами просто город в предзакатной дымке смога.

Я отвернулась. Отчаянно захотелось домой, к Анри. Обнять его, запустить пальцы в густые медовые волосы и вдохнуть полной грудью запах трав с легкой сладковатой горчинкой. Вместо этого я зачем-то тащусь на окраину, в затхлый, пропитанный табаком, потом и запахами нечистот район. Чтобы запереться в комнате и превратить себя в некромага. Главное, потом вовремя остановиться. Практикующие некромаги, если верить летописям, мало напоминали людей. Потому как больше принадлежали той стороне, чем этой.

— Давайте-ка еще раз повторим… — Луиза закусила губу. — Мы вместе ходим на примерки, потому что я вас об этом просила. А потом гуляем и секретничаем, потому что я волнуюсь перед свадьбой. Ну, мало ли, если вдруг кто спросит… случайно.

Да, это та самая ложь, которой я пичкала Анри.

— Если я вам действительно понадоблюсь, вы напишете мне записку. Все верно?

Я кивнула.

— Кстати, на последнюю примерку платья вы непременно пойдете со мной.

— Уверены, что вам нужно мое мнение?

— Разумеется!

Мы остановились возле четырехэтажного домика — такого же неуклюжего, как и его окружение, с толстыми каменными стенами. Кучер кликнул помощников, пока сундук с книгами волокли к дверям, на нас косились и прохожие, и сидящие на лесах рабочие — у соседнего дома раскрошился фасад. Из подворотни злобно глянула нищенка, ощерившись и показав рот, полный гнилых зубов, проходящие мимо девушки в темно-серых платьях зашушукались. Милое место, ничего не скажешь. Придется ставить охранные заклинания на двери и окна, иначе я рискую не досчитаться книг.

Внутри было душно и воняло нестиранным бельем. Я поднималась по лестнице, придерживая платье, чтобы не касаться подолом пола и ступенек, в пролетах спали бездомные, закинув под голову нехитрые пожитки, на грязных рубахах темнели пятна пота. Луиза выглядела спокойной, разве что немного уставшей. Она отомкнула дверь — одну из нескольких, натыканных близко друг к другу — с грубо врезанным замком, толкнула ее и пропустила сначала волокущих сундук, а затем меня.

— Вот, — сказала, закусив губу. — Не хоромы, конечно, но это лучшее, что удалось найти за такое время. Если честно, сомневаюсь, что в ближайшие месяцы удалось бы найти что-то еще… ну, не считая приличного дома, а приличный дом, сами понимаете, отпадает.

Да, за приличный дом пришлось бы выложить приличную сумму. У Луизы таких денег тоже не водится, а у брата или у Анри это точно вызовет вопросы — когда им из банка принесут уведомление по счету.

Я обвела взглядом убогую клетушку с выкрашенными в гнилостно-болотный цвет стенами, грязной покосившейся кроватью и столом, на котором стояла лампа с остатками масла. Единственное окно, покрытое пылью и потеками, располагалось напротив ведущего в отхожее место закутка.

Не хочу знать, как выглядит худшее, правда.

— Народу в Лигенбурге становится все больше, — тихо добавила Луиза. — Людям негде жить.

В комнату заглянул какой-то чумазый пацан, попытался проскользнуть внутрь, но кучер схватил его за воротник и пинком отправил в полет. С лестницы донесся вой и отборные не по годам ругательства.

— Миледи. — Мужчина брезгливо тряхнул рукой и пошевелил заскорузлыми пальцами. — Мы тут надолго?

— Нет, скоро домой.

— Вас подождать?

— Да, внизу.

Луиза достала деньги и вложила ему в лапищу, после чего он мигом исчез, плотно прикрыв за собой дверь.

— Не боитесь, что он уедет?

— Не уедет. Я его знаю. — Она пристально посмотрела на меня. — Вы все еще хотите выиграть спор?

Продирающий до дрожи сон.

Мерзкий голос Эрика.

Магия — могущественная, яростная, напитанная безумием.

Засохшая на рубашке кровь и залитые нечеловеческим золотом глаза.

— Уверена.

Я протянула руку, и Луиза вложила ключ мне в ладонь.

— Что ж… квартира ваша ровно на две недели.

32

Я сосредоточилась, глядя на мерцающие линии защиты. Она напоминала сеть — сияющие нити, создающие узлы, на которых закреплено сдерживающее поле. На время тренировок я растягивала ее по всей квартире — вдоль стен, пола и потолка — так, что ни один магический удар она не пропустит. От этого обшарпанная каморка принимала и вовсе устрашающий вид — полупрозрачные линии щита, по которым разбросаны темные пятна магических атак, под ними — облупившаяся краска и трещины. Саму меня окутывала паутина защиты некромага — пепельно-серебристая, тонкая, но прочная, мало ли что куда срикошетит. А полог безмолвия не пропускал наружу ни единого звука.

«Необходимо сосредоточиться на разрывах грани. Потянуть глубинную тьму, концентрируя ее в сгустки силы».

Атака, которую я прорабатывала сейчас, требовала предельной сосредоточенности, сил и внимания: сгустки тьмы, с легким шипением собирающиеся на ладонях, напоминали смоляные шары. Они перекатывались, шли густой рябью, из них тянулись нити чернильных щупалец, впивающиеся в грань. Точнее, в то, что располагалось за ней — первородный источник силы некромага, в самое сердце смерти. Мое же сердце бешено колотилось.

«Главное — перед атакой не забыть перекрыть щупальца, питающие снаряд».

И то правда. Может выйти неприятность — не дай Всевидящий, глубинная тьма потечет на грань, а остановить ее гораздо сложнее, чем призвать. Шары мерцали, стремительно наливаясь силой. Я швырнула один, с наслаждением отмечая, как содрогнулась защита. Чернильные искры брызнули в разные стороны, отдачей меня протащило назад. Ледяные волны прокатывались по комнате еще с минуту. Стоило отголоскам затихнуть, я бросила второй. Защита дернулась, точно в заледеневшее зеркало вонзился топор, поглотила атаку и рассыпалась тленом.

Хороший был удар, если даже сетка не выдержала. Действительно хороший.

Я вытерла пот со лба, прислонилась к стене. От прошедшей сквозь меня силы слегка потряхивало. Я стряхнула с ладоней остаточную паутинку тьмы, потерла заледеневшие ладони друг о друга. На сегодня, пожалуй, хватит: успехами за неделю корпения над книгами и практики я уже довольна. А еще искренне благодарна отцу — за то, что вытягивал из меня все магические жилы во время занятий, с нуля такие знания и за пару лет не освоить.

«Однажды ты скажешь мне спасибо».

Что же… Спасибо, папа.

Итак, в арсенале уже несколько серьезных боевых заклинаний, одно из которых — стрелы тьмы, второе — волна, самое простое, но силовое: особого вреда не причиняет, но в ближнем бою позволит отшвырнуть противника подальше. Лучше его использовать с паутиной смерти, когда нити тьмы переплетаются, образуя магическую ловушку. Вот туда и отшвырнуть. Паутина обездвиживает и пьет силу. Конечно, как долгосрочная ловушка лучше всего клетка Каори, но это заклятие нужно готовить заранее, на крови мага, которого хочешь запереть. Отпадает, увы.

Зато теперь у меня есть кое-что пожестче. Болезненное и убийственное.

Глубоко вздохнув, я вскинула руки, разминаясь, а потом начала мерить шагами комнату, повторяя про себя заклинание разрыва грани. Перед глазами вставали строчки из книги, я едва шевелила губами, чувствуя тонкий уровень, отделяющий мир мертвых от мира живых. Уловила, как рвется ткань реальности, и тут же перекрыла источник. Одно из самых опасных заклинаний боевой некромагии позволяет создавать сгустки тьмы. Их мощь зависит от сил некромага, удара такой штуковины хватит, чтобы отправить человека на тот свет. Если маг умеет ставить хорошие щиты — а я уверена, что Эрик умеет, обойдется легкой контузией.

Но мне хватит. Для приватной беседы.

К слову об Эрике. Что я о нем знаю?

Он младше меня. В детстве ему здорово доставалось от отца, но сейчас он ошалел от вседозволенности, потому творит что хочет. У него не в порядке с головой, при этом он крайне продуманный, и поймать его на горячем никому не удавалось. Почему-то ненавидит Анри, а еще привык получать все что пожелает, по щелчку пальцев. И сейчас он хочет меня.

Владеет магией искажений и искусством гааркирт — оба настолько древние, что относятся к мертвым магическим знаниям. Хотя теперь, после штудирования книг, о магии искажений больше меня знает только Эрик. У нее сильная боевая сторона: удар сравним с ударом молнии. Символично, потому что атака похожа на поток молний — изумрудных и смертоносных. Сила черпается напрямую из пространственных разрывов, и магу не нужны задержки между ударами. Слабая сторона — защита, на нее и буду давить.

Что ж, выходит не так мало слабостей на одного сильного мага.

Я вернулась к сундуку, вытащила лежащие сверху «Основные заклинания некромагии», отложила. Дальше шло «Создание боевых кукол» в двух томах, но с этим я даже не стану связываться. Слишком много сил, неоправданно много. К тому же у меня нет желания отправлять к Эрику зомби, мне надо с ним переговорить самой.

«Приграничные ловушки» я зачитала до дыр, есть там еще парочка интересных заклинаний, над которыми предстоит поработать в ближайшее время. А еще нужно запечатать склянки с заклятием мгновенного разложения — так, на всякий случай, и вспомнить «мертвую удавку» — это что-то вроде огненного хлыста армалов, только из тьмы. С ее помощью можно обездвижить, а можно убить. Зависит от того, какую силу вкладываешь в плетение. Закончу с этим — и буду полностью готова. Дело останется за малым: найти Эрика.

Я сложила нужные мне на завтра книги наверх, захлопнула сундук и стянула полог. В комнату мигом потекли звуки — окрики, ругань, чей-то вой, детский плач за стенкой. Подумала немного, выдвинула затертый до грязно-бурого цвета стул, на который в первый же день извела несколько тряпок, прежде чем решилась сесть, и подтянула к окну. До приезда Герберта — так звали кучера Луизы, который забирал меня и отвозил домой, оставалось еще минут десять.

Сквозь оглушительный рев толпы доносились глухие звуки ударов и возни. Пыльное, засиженное мухами окно выходило во внутренний двор — достаточно просторный, запечатанный в колодце окружавших его домов со сквозными арочными проходами. Свежим этот воздух не назовешь, но из щелей толщиной в палец опять потянуло подгоревшей кашей и прогорклым жиром, поэтому я решила подышать лигенбургскими ароматами.

День клонился к вечеру, даже предзакатное солнце дышало драконьим жаром, но несмотря на это двое крепких мужчин мутузили друг друга. Вокруг собралась толпа зевак, предприимчивый коротышка принимал ставки. Уперев руки в бока, чуть поодаль стояла дородная бабища с грязными космами, стянутыми в подобие вдовьего пучка. Платье только чудом не расходилось по швам, навскидку в нее можно было поместить три-четыре меня.

Пыль вокруг кружилась вихрями. Обнаженные по пояс, потные, они швыряли друг друга с незабвенным остервенением, собравшиеся потрясали кулаками и возбужденно вопили. Я передернула плечами и уже собиралась отойти, когда в подворотню шагнул высокий мужчина. Мазнув по нему равнодушным взглядом, я хотела отвернуться, но тут меня прошило узнаванием.

Я перезанималась?

Этот холодный цепкий взгляд мог бы принадлежать лорду Фраю, но никак не моему мужу. Собранные под шляпой — нет, это даже шляпой назвать нельзя, скорее грязной кепкой, золотые волосы тускло поблескивали сквозь взлетающую перед глазами пыль. На нем была видавшая виды рубашка, через которую протянулись грязные засаленные подтяжки. Поношенные брюки, запыленные ботинки и мятый пиджак он, наверное, подобрал в соседней подворотне.

Я невольно отпрянула в полумрак каморки. Неужели узнал? Как?.. Луиза проболталась? Рывком снова прильнула к окну, позабыв про правило не браться за этот подоконник даже в перчатках, но мужа нигде не было. Взгляд судорожно метался по двору, по голосящим людям, пока не зацепился за медовую прядь, которую Анри заправил за ухо. Он сливался с толпой, выделить его среди мужчин, дышащих жаждой скорой наживы, было почти невозможно.

Что еще за маскарад?

Стоявший рядом с ним человечек — невысокий, неприметный, что-то ему сказал. Они перекинулись парой фраз, а потом вместе пробрались сквозь ряды горожан и шагнули в двери дома напротив. Рядом скрипнули ставни, визгливому голосу: «Ра-а-азойдись!» — вторил шумный плеск нечистот и смачные ругательства тех, кому пришлось отскочить. Зловонная жижа растеклась по брусчатке.

Это отрезвило: брезгливо захлопнув окно, я повернулась к двери. Прошлась от стены до стены и обратно, кусая губы.

Анри заявился не по мою душу, это хорошо.

Но что он здесь делает? Да еще и в таком виде?

— Граф просил передать, что вернется к ужину. — Мэри помогла мне переодеться и сейчас расчесывала волосы.

— Хорошо.

Еще пару дней назад я бы этому обрадовалась: меня полностью устраивало, что Анри нашел общий язык с нашими джентльменами. Если мужчина занят, он не задает вопросов, а мне лишние вопросы ни к чему. Постоянное напряжение и вранье — когда мы с Луизой ходили на примерку, а когда в парк, как-то плохо держалось в голове вместе с заклинаниями. Но сейчас сидела как на иголках — увиденное не давало покоя. Я могла зайти следом за ним и спросить напрямик, если бы не моя ложь. Пристану с расспросами — придется объяснять, что я делала в трущобах.

Ладно, попробуем зайти издалека. Недаром же говорят: хочешь быть в курсе всего, что происходит в доме, — спроси прислугу.

— Мэри, камердинер графа не кажется тебе несколько странным?

Мэри встретилась со мной взглядом и осторожно ответила:

— Несколько? Миледи, они с этим мальчишкой, Гийомом, странные с самого начала. Не просто странные… — она слегка наклонилась ко мне и понизила голос: — У них не поймешь, кто что делает — оба и тяжести таскают, и белье стирают, и готовят, и убираются, так еще и в карты постоянно играют.

Карты! Как же я сразу не подумала…

Анри познакомился с Уитмором благодаря увлечению картами, а я еще удивлялась, откуда мой муж столько знает. Судя по опыту, для него это не просто развлечение. Пристрастился к азартным играм, еще и Жерома своего научил.

— На деньги?

— Почти наверняка, миледи. С такими лицами сидят оба, как будто жизнь на кону, не меньше. Не дело это для приличных слуг.

Я поморщилась.

Начинается все невинно: небольшие ставки, которые раз за разом возрастают, потом вступают опытные шулеры. Ни к чему хорошему такое не приводит: в свое время отец Луизы оказался по уши в долгах. К счастью, он вовремя взялся за ум, но были случаи, когда аристократы пускали по ветру все состояние и заканчивали очень плохо.

Неужели Анри правда в это ввязался? Но почему? Ради острых ощущений? Наверное, после путешествий и изучения боевых искусств светская жизнь — скука смертная.

— А еще они меня пугают, — разглядев, что я настроена на беседу, Мэри заметно воодушевилась. Даже укладка пошла быстрее — она ловко расчесывала пряди, сворачивала в жгуты и закрепляла шпильками. — Недавно я зашла на кухню, как раз перед ужином, когда ваша матушка и другие приезжали, помните? Хотела спросить, не надо ли чем помочь. Так вот, на столе лежала тушка гуся, а Жером вертел ножи — знаете, в двух руках, с бешеной скоростью… Такое еще на уличных ярмарках трюкачи вытворяют. Всевидящий, даже вспомнить страшно. Я думала, он сейчас себе все пальцы оттяпает, но он только на меня посмотрел и спросил, что я здесь забыла. Жуткий грубиян!

Жером и его таланты меня интересовали меньше всего. Я тоже умею обращаться с холодным оружием. Кинжалы бросаю вполне сносно. Может статься, он вырос на улице, там еще и не таким фокусам обучают, или Анри его научил, не удивлюсь: в жизни моего мужа все перевернуто с ног на голову. Он общается с прислугой на равных, не делает различий между камеристкой и лордом. Свойская простота с удивительным изяществом переходит в манеры, и наоборот.

— Но самое странное, — Мэри понизила голос, мне даже приходилось прислушиваться, — я видела вчера. Проходила мимо кухни, перед ужином. Дверь была приоткрыта, а он печку разжигал… Щелкнул пальцами — и все занялось. Всевидящий свидетель, не вру!

И она осенила лицо и грудь двоеперстием, поцеловала пальцы.

Я же повернулась на стуле и недоверчиво уставилась на нее. Жером обладает магией? Невозможно! Всем известно, что маги только благородного происхождения. Случалось, конечно, когда аристократы баловались с горничными или кухарками, но даже если предположить, что он бастард-полукровка, их не обучали. Способности в таких детях совсем слабенькие, а любую силу надо развивать. Если магией не заниматься, она угаснет. Даже самый сильный стихийный маг, который с детства не штудировал книги и не практиковался, к возрасту Жерома свечи не зажжет.

— Ты уверена?

Мэри слегка покраснела.

— Я бы не стала говорить, если бы своими глазами не видела. Это же… это же просто скандал! Если кто узнает…

Если кто узнает, возникнет много вопросов. У Винсента, у лорда Фрая, да у любого другого. Даже у матушки и Лави. В частности, как получилось, что маг с образованием ходит в камердинерах у графа.

— Никому ни слова, — я резко поднялась, — узнаю, что куда-то от тебя пошло — к Ирме, Аманде, да хоть к кому, — мигом получишь расчет. Ясно?

Глаза Мэри широко распахнулись, она побледнела, вцепилась в передник и замотала головой:

— Да что вы, миледи… Я бы никогда… Тем более если вы просите…

Знаю я их «никогда». Одно радует — в этом доме некому проболтаться, а выходные у нее только в следующем месяце.

— Замечательно. Ты свободна.

Камеристка поспешно вышла, а я закусила губу.

Карты, теперь еще это… Кто такой Жером — сводный брат по отцу? Но они совсем не похожи. Незаконный сын его опекуна? Я сложила ладони и поднесла их к губам, меряя шагами комнату. Спросить Анри напрямик — значит, подставить Мэри. Да и выглядит это крайне некрасиво, как будто я копаюсь в грязном белье прислуги. Фу, мерзость.

Ладно, подожду, проблемы надо решать по мере поступления. Разберусь с Эриком, а потом выясню, как далеко зашла страсть мужа к азартным играм. Заодно расспрошу про Жерома, который оказался стихийным магом. Да я за всю жизнь столько не сталкивалась с магией и всякими странностями, как за последние два месяца! Хватит с меня загадок Анри, если уж я еду в Вэлею, прежде узнаю о нем все.

Ой.

Я только что решила, что еду в Вэлею?!

— Тереза, вернись ко мне.

Я медленно подняла голову.

— Что с тобой творится?

Он внимательно смотрел на меня. Внимательно, и, пожалуй, встревоженно — морщины в уголках глаз, привычные для южан, обозначались четче.

— Я поссорилась с Луизой.

Очередная ложь, с чем себя и поздравляю. А главное — даже глазом не моргнула, то есть глаз не отвела.

— Завтра помиритесь. Луиза не умеет долго злиться.

Я кивнула и принялась за еду. С Луизой я в ближайшие дни обязательно увижусь. Придется пожертвовать несколькими часами занятий, но мне жизненно необходимо с ней поговорить. О том, что я собираюсь в Вэлею. Прежде чем я сделаю эту глупость, стоит спросить совета. Может, Луиза меня остановит.

— Как ты отдохнул в клубе?

— Замечательно.

Насчет лжи мы теперь квиты. Совесть, уймись.

— В конце недели нас ждут у Бэнксов.

Когда только успел? Или по вторникам все энгерийские джентльмены собираются в трущобах, переодетые в оборванцев, чтобы поиграть в карты?

— А на Праздник лета…

— Мы приглашены на Королевский бал?

— Увы. Но если хочешь, я переговорю с твоим братом.

— Не стоит.

— Уверена?

— Вполне.

— Вот и чудно, — муж не выглядел расстроенным, — потому что я собирался пригласить тебя на городской карнавал.

— Я не переношу толпы, Анри. Если не хочешь увидеть бьющуюся в припадке меня, давай просто останемся дома.

— Расскажешь?

Я смотрела в тарелку словно в шар судеб.

— Жаждете новых страшных тайн? Их нет. Мне было три года, когда мы с родителями, няней и братом поехали в Лигенбург. Осень, празднование независимости Энгерии. Народу на улицах толпы, и мы, все такие красивые, — в народе. Няня попросила Винсента последить за мной, но ему было интереснее следить за гигантским воздушным змеем.

Он отпустил мою руку всего на миг, я сделала пару шагов, и меня тут же оттеснили в сторону. Людской поток лился по улице, унося за собой. Я впервые видела столько народа — в Мортенхэйме, конечно, давали приемы, но меня если и выводили, то в музыкальный салон или гостиную, где дамы ахали и восхищались «прелестной девочкой». В любом случае, дома была не толпа — хмельная, гудящая, потная. Возбужденная предвкушением пиршества: на площади Витэйра раздавали угощения и напитки. Кое-кто уже приложился к кружке в ближайших трактирах, готовый гулять до глубокой ночи, до последнего залпа фейерверка.

— Я испугалась, что никогда больше не увижу матушку и брата. Даже отца, хотя он никогда не брал меня на руки и всегда смотрел чересчур сурово.

Я разревелась, но мой плач поглотили голоса, смех и музыка. А потом кто-то меня толкнул. Я упала лицом вниз, под чьим-то ботинком треснула юбка. От боли из глаз посыпались искры, но страшнее всего было понимать, что сейчас меня просто затопчут. И тут раздался полицейский свисток.

— Толпу разогнали, няню рассчитали, Винсенту влетело. Лекарь сказал, что я отделалась ушибами и легким испугом. Как выяснилось, не легким. Я выросла, но мне до сих пор страшно оказаться в море людей. Можешь начинать смеяться.

Сильные руки мягко сжали плечи. Я дернулась, вилка и нож звякнули о тарелку, вино чудом не расплескалось на скатерть. Оказывается, не заметила, как Анри поднялся из-за стола и подошел со спины.

— Тереза, я всего лишь хотел размять тебе плечи.

Он опустился на корточки и развернул меня к себе.

— Я когда-нибудь над тобой смеялся?

Я покачала головой.

Детские страхи сильнее прочих. Все в прошлом, я давно способна за себя постоять, но внутри все равно сидит перепуганная девчонка, расквасившая нос о брусчатку. Это ей становится плохо, когда вокруг не протолкнуться. Ее бросает в холодный пот, когда на балу слишком много людей.

— Теперь у тебя есть я. И я никогда не отпущу твою руку. Если сама не попросишь.

Я кивнула. Чем ближе мы подходили друг к другу, тем больше я волновалась. А чем больше волнуешься — тем больше делаешь глупостей. Остается надеяться, что мне хватит сил довести дело до конца, и кошмар с Эриком останется в прошлом.

— Что не так?

Пальцы мягко очертили контур моих губ.

— Просто переживаю из-за Луизы.

— Уже с неделю.

Я вздрогнула и посмотрела на Анри.

— Думаешь, я слепой?

Муж сжал мои руки, заставил подняться. Мягко привлек к себе, поглаживая пальцами шею. Я же мысленно хваталась за обрывки лжи, пытаясь склеить их поизящнее. Глупо было думать, что Анри ничего не заметит. Он же читает меня как раскрытую книгу. Дура, идиотка наивная!

— Послушай, наша с тобой свадьба вышла далекой от идеала.

Я вскинула глаза, вцепившись руками в мощные плечи мужа.

— А сейчас ты бегаешь с Луизой по примеркам, смотришь на подвенечное платье и постоянно слушаешь про прием, бал и торт.

Венчание, бал и торт? При чем тут… Я нахмурилась, а спустя миг чуть не рассмеялась от облегчения. Он решил, что я переживаю из-за свадьбы? Слава Всевидящему! И распространенному мнению, что каждая женщина мечтает о красивом белоснежном платье, букетике и восторженных взглядах. Если бы у меня нашлось на это время, может, я и переживала бы, но, к счастью, голова занята другим.

— Предлагаю устроить что-нибудь грандиозное, когда вернемся в Вэлею. Всю эту чепуху с плясками, венчанием и прочей канителью. Ближе к зиме, что скажешь? Пригласим твоих родных, де Мортен после свадьбы подобреет…

Я легко ударила его по плечу:

— Ты говоришь о моем брате!

Анри ослепительно улыбнулся:

— Потом отправимся на юг, к океану.

— А еще ты сказал «чепуху».

— Прости. Оговорился.

И снова искорки смеха в глазах, искорки — как отражение лучей его внутреннего солнца.

Я кусала губы, не зная, плакать или смеяться.

— Спроси меня об этом через месяц.

— Думал, ты попросишь на раздумья минимум год.

Я уткнулась лицом ему в плечо. Прильнула, чувствуя ладонями перекатывающиеся под кожей стальные мышцы, всей грудью вдыхая родной запах. Как же легко и спокойно в его руках.

— Ужин?

Какой там ужин, скорее ночной обед. Из «клуба» он вернулся достаточно поздно. Еще немного, и сам не захочет уезжать — окончательно подружится с нашими джентльменами, решит перебраться в Лигенбург или купит поместье где-нибудь поблизости. Может статься, зря переживаю насчет Вэлеи?

— Ужин.

Я кивнула, и мы вернулись за стол. Анри накрыл мою ладонь, пальцы сомкнулись на запястье вокруг браслета, от узора мигом побежал жар.

— Моя несносная девочка.

Дыхание перехватило: бархат интонаций скользнул по коже как самая бесстыдная ласка.

— Мне кажется или у нас еще остался десерт?

В узорчатых вазочках лежало какое-то печенье, пропитанное кофейным ликером и укутанное облаком взбитых сливок.

— Десерты бывают разные. Много есть на ночь вредно.

— А что не вредно?

Ой, зря я спросила: улыбнулся он так, что в горле пересохло. Я отпила вино и отодвинула бокал.

— Отпустите мою руку, милорд.

— А если нет… миледи?

Не смей на меня так смотреть: раздевая одними глазами! Это нечестно. И вообще, кое-кто даже не догадывается о том, что занятия по маэлонской книге несколько утомительны после изнурительных магических тренировок. Хотя и весьма приятны, надо отдать им должное. Я моргнула, отгоняя непрошенное бесстыдство, слишком живое в воспоминаниях.

— Тогда я пойду спать к себе.

— Да неужели?

— Как ты познакомился с Жеромом?

Я напустила на себя строгий вид и подтянула вазочку с десертом. Анри прищурился, весело посмотрел на меня, но руку все-таки отпустил.

— Неподалеку от Ларне, случайно. Я как раз вернулся из Иньфая и подыскивал себе достойного управляющего.

— Он еще и управляющий?

— В нашем поместье в Лавуа прислуги много. Он отлично управляется со всеми.

— Ты принял дворецкого не по рекомендации? — Я бросила на Анри невинный взгляд. Интереса в моем голосе не больше, чем в крикетном мячике на шахматной доске. В конце концов, мне не положено знать, что его странный помощник способен спалить подол нерадивой горничной.

— Я выбираю людей, доверяя их поступкам, а не хвалебным одам на пол-листа. Жером не побоялся вступиться за подавальщицу в таверне, хотя против него выступали четверо дуболомов.

Неудивительно, учитывая его способности. От них потом одни угольки остались?

— Но об этом тебе тоже кто-то рассказал.

— Это я видел своими глазами. И даже присоединился.

Граф де Ларне и его будущий камердинер в какой-то таверне раскидывают нахалов, посягнувших на честь девицы? Чему я удивляюсь.

— Занятные навыки для управляющего.

— Умение быть человеком — единственный по-настоящему ценный навык. Ну и совпадение интересов, пожалуй. Остальному можно научить.

— Тебя не смущает, что твой друг выполняет обязанности горничной, повара и прачки?

— Главное, чтобы это не смущало его.

— А если смутит? — насмешливо поинтересовалась я. — Станешь сам стирать себе брюки, готовить завтрак и протирать пыль?

— Почему бы и нет.

Анри резко поднялся, подхватил меня на руки и пошел к лестнице.

Ненормальный, невозможный, непонятный… Мой… Бесконечно, безраздельно, отчаянно близкий. Настолько родной, что даже подумать страшно.

От сильных объятий привычно закружилась голова, я подалась вперед, жадно впилась в его губы, встречая бессовестный напор языка и задыхаясь от безумного влечения. Ступенька за ступенькой — бесконечный и в то же время короткий полет. Исступленный нежный поцелуй оборвался тихим стоном, когда Анри оторвался от моего рта, чтобы открыть дверь. Там, в коридоре, остались все тревоги и заботы, прошлое и будущее, сомнения и страхи. Настоящее сосредоточилось в одном-единственном мужчине, чье сердце бешено билось под моей ладонью в предвкушении жарких изнурительных ласк.

33

Милуотский парк даже зимой достаточно оживленное место, что уж говорить про лето. Солнце заливает дорожки и зелень, расписанную яркими цветочными узорами. Изнурительная жара, измотавшая всех, понемногу отступала, сегодня впервые за месяц подул прохладный ветерок. Несмотря на будний день, здесь и няни с детьми — порой, с целыми выводками. Юные особы прогуливаются с матушками или дуэньями, у озера на покрывалах отдыхают пары и большие компании, отовсюду доносятся голоса, изредка — негромкий женский смех или детский плач — когда малышня что-то не может поделить или же выворачивается из цепких рук няни и неудачно падает.

«Как вы поняли, что любите Винсента?»

Не могу не думать о вчерашнем разговоре с Луизой. Я вообще ни о чем не могу думать уже несколько дней: только об отъезде в Вэлею и загадочном маскараде Анри. Я больше ни разу не видела его в том районе, хотя к окну подходила непростительно часто. Может, и не в картах дело. Но если не в картах, тогда в чем? Если бы не магические тренировки, требующие сосредоточенности, мой мозг просто закипел бы от вопросов. Прежде всего к себе самой.

«Это сложно объяснить, — Луиза хитро улыбается и совсем не смущена, — просто однажды я смотрела на него спящего, и в сердце клубилась такая щемящая нежность, что мне хотелось то ли плакать, то ли смеяться».

Она говорит, а у меня мороз по коже. Такое вообще бывает? Я никогда не смотрела на Анри спящего. Мне что, теперь проверять себя на клубящуюся нежность? А если у меня ничего не заклубится, это не любовь? Наверное, стоит попробовать.

«Любовь бывает разная, Тереза».

Было бы здорово, если бы эта женщина перестала выражаться загадками.

«Просто представьте, что Анри нет рядом с вами, и вы поймете, о чем я».

«Кто сказал, что мы говорим об Анри? Я просто…»

Она приподнимает бровь.

Ну хорошо, мы говорим об Анри. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, что мы подписали бумаги о разводе. Он вернулся в Вэлею, я в Мортенхэйм, мы больше не засыпаем вместе в когда-то пыльной комнате. Кошмара он, наверное, заберет с собой, а я, просыпаясь, стану тянуться к другой половине кровати. Подушки больше не будут пахнуть лавандой, со временем забудется и кофейная горчинка утреннего поцелуя.

Б-р-р-р!

«Это можно как-нибудь изменить?» — шепчу я.

«А зачем что-то менять? Вы несчастливы рядом с ним?»

Счастлива. Так, как никогда раньше, и это пугает. Невыносимо.

Молча качаю головой.

«Так наслаждайтесь».

У огромного фонтана не протолкнуться: здесь не только лигенбургцы, но и приезжие — загадывают желание или просто бросают монетку на счастье. Играют музыканты, кто-то останавливается, чтобы послушать, кто-то — чтобы просто поглазеть на красоту. Сам фонтан — настоящее произведение искусства. Центральный, девушка с огромной чашей, бьет на несколько метров в высоту, брызги в солнечных лучах играют радужными переливами. Ее окружают фонтаны поменьше, небольшие вазочки в форме цветов. Снизу самый большой, с резными лепестками, потом поменьше и наверху самый маленький. Водопады окутывают каменные чаши полупрозрачным коконом, в огромном мраморном бассейне пляшут солнечные блики. На Празднике лета у фонтана появится подсветка — одно из простеньких заклинаний освещения, которым уже почти никто не пользуется, потому что есть газовые лампы. Сейчас все поговаривают об электричестве, надо бы найти время и почитать, что это за зверь.

Я стремительно прошла сквозь толпу, свернула на тенистую аллею и перевела дух. Здесь спокойнее, гораздо легче дышится. Мы с Луизой договорились встретиться на другом конце парка: отдам ключи, немного погуляем, а потом отправимся в салон Хлои Гренье, посмотреть нижние наряды. Оказывается, она знает про магазин и частенько туда наведывается. Еще бы, Луиза — и не знала про такое.

«У них там такие сорочки… м-м-м…»

Глаза у нее сверкают — значит, что-то бессовестное дальше некуда.

Но красивое.

«А еще чулочки…»

Эти чулочки я помню хорошо. Анри от них в восторге.

Хотя мне сейчас не о чулочках бы думать.

Ко встрече с Эриком все готово, осталось только незаметно вернуть книги в Мортенхэйм — пока что они спрятаны у Луизы. Давно я не чувствовала себя такой сильной, а если говорить честно, никогда. Никогда раньше не забиралась в некромагию настолько глубоко: так, что во время перерывов на теорию хотелось стряхнуть книги с колен, кружиться в вихре силы, пропускать ее через себя и напитывать ею мир. Какой же это восторг — будоражащий, словно крепкий хмель, не сравнимый ни с чем! И сиюминутный, потому что я вынуждена скрывать свою силу. Потому что я — женщина.

Чем дальше я углублялась в парк, тем уже становились дорожки. Деревья обступали со всех сторон, навстречу попадалось все меньше людей. Скамейка пристроилась в тени, рядом склонялись к воде разросшиеся гибкие ивы, ветви стелились по зеркальному пруду в небрежной ласке. Вдалеке, под аркой деревьев, раскинулся мост — резной, белоснежный, люди на нем казались игрушечными.

Я открыла ридикюль, чтобы достать зеркальце, и тут в затылок вонзилась ледяная игла взгляда. Холод хлынул вниз по позвоночнику, расплескался по телу, голова стала тяжелой. Я попробовала уйти на грань, но тщетно: парализующее заклинание превратило меня в живую статую. Пока что живую. Демоны! Я же изучала теорию обхода. Сопротивляться ему нельзя, только попытаться распустить плетение.

— Странное чувство, правда? Обладать такой силой, и не суметь ей воспользоваться.

Голос за спиной звучал точь-в-точь как во сне — чересчур певучий, чересчур высокий. Если бы я могла говорить, наверное, все равно не смогла бы вытолкнуть ни слова. Древесно-сладковатый аромат совсем рядом: Эрик облокотился на спинку скамейки — краем глаза я видела только светло-сиреневую замшу, натянувшуюся на сгибе локтя, и тонкую, по-женски изящную руку с перстнем-печаткой. На котором был изображен полукруг с лучами.

— Ты сильная женщина, Тесса. А можешь стать еще сильнее. И если захочешь, равных тебе не будет.

Рука скользнула по моей шее, я рванулась всем телом и магией, но откат зазвенел в ушах отчаянной слабостью: я так и осталась на месте. Силы утекали в парализующее плетение, как в бездну. Я чувствовала себя мухой, угодившей в паутину, и от этого хотелось рвать и метать, но… Нельзя дергаться. Нельзя. Нельзя! Будет только хуже. Не выберусь, но силы израсходую.

Как это вообще произошло? Как я могла так глупо попасться? Столько готовиться, чтобы сейчас превратиться в статую.

— У тебя столько вопросов и так мало ответов, милая. Но я тебе помогу. В отличие от твоего мужа мне нечего скрывать.

На нем не было перчаток, я видела холеные руки с отполированными круглыми ногтями. Холодные пальцы гладили щеку, а я ничего не могла поделать. Магия текла сквозь меня потоками, стягивалась к сердцу, вместе с кровью бежала по венам. Перед глазами клубилась тьма — настоящая, первозданная, истинная… бессмысленно запертая во мне.

— Как ты вышвырнула меня из своего сознания… мммм…

Он наклонился ниже, теперь я чувствовала дыхание на щеке.

— Я несколько дней провалялся в постели, не мог даже толком пошевелиться. По сравнению с этим сила де Ларне — детские шалости. Но золотая мгла не такая уж и бесполезная дрянь, как может показаться. Если ее правильно использовать…

О чем он?

Легкое скольжение пальцев по шее заставило бурлящую внутри тьму снова бессильно забиться о стенки заклинания.

— Тише, тише, Тесса. Сейчас ты успокоишься и придумаешь, как его обойти. Не трать понапрасну силы.

Эрик заправил прядь волос мне за ухо.

— Отец приезжал просить твоей руки лично — такая честь. Но твой папаша оказался узколобым кретином. Неожиданное качество для герцога де Мортена.

Он с силой сжал мое плечо — так, что хрустнул сустав, боль прошила насквозь, но ни сжать зубы, ни поморщиться я не могла. Да что там, сейчас даже моргнуть не получится. В меня точно вплавили стальной каркас, на котором я застыла как марионетка на натянутых веревках. Грань так близко, но мне до нее не дотянуться… Перед глазами искрились нити сети, пронизывающей мое тело. Плетение хитрое, на поиски узла силы уйдет время. Всевидящий! А если Луиза придет раньше? Он же ее убьет!

Я сосредоточилась на ловушке. Сдвину плетение неверно — и не смогу дышать, а это будет уже совсем не смешно. Медленно, осторожно начала прощупывать сеть в поисках слабого звена.

— Идиоты нам не нужны. И предатели тоже.

Эрик погладил меня по руке и поднял безвольную кисть, на котором золотом полыхал браслет.

— Обручальный узор… Спорим, ты задумывалась, что он не похож на почеркушки армалов. А если сделать тебе очень больно, твой муж это почувствует. — Голос его стал ниже, каким-то хриплым и вязким. — Даже не представляешь, какое это искушение.

Перед глазами мелькнуло лицо Анри. Я ненадолго сбилась, но тут же снова сосредоточилась на текущих сквозь тело нитях.

— Ищешь завязку, Леди Смерть? — он коснулся губами моей шеи. — Правильно делаешь. Хочешь знать, почему ты не успела защититься? Этого заклинания ты не найдешь ни в одной книге. Так же, как и многих других. Кстати, о книгах…

Он дотянулся до ридикюля, раскрыл его и вложил томик Миллес Даскер.

— Возвращаю, как и обещал. Оставил тебе очередную небольшую подсказку. И еще…

Пальцы сжались на моих волосах, до боли.

— Скоро ты станешь вдовой. А потом…

Эрик стянул с пальца печатку и надел мне на безымянный палец.

— Ты станешь моей.

Мягкие влажные губы коснулись щеки.

— В следующий раз все будет по-честному, Леди Смерть. Будем драться… до крови.

Это прозвучало хрипло, прикосновение горячего языка к шее заставил содрогнуться.

— Как же ты меня заводишь, милая.

Поблизости — ни души, но даже если бы кто-то оказался рядом, я бы все равно не смогла позвать на помощь.

— Даже несмотря на то, что предпочитаешь оставаться слепой. Я ведь предупреждал тебя — смотри по сторонам, но ты смотришь только на своего Анри. Когда пойдешь назад по аллее Витэйра, смотри по сторонам. Смотри по сторонам, Тесса, смотри внимательнее. Может, поймешь…

Он отпустил меня и отступил.

— …что я тебе не враг.

Тишина. Бешеный стук сердца.

Я больше не чувствовала Эрика, хотя по-прежнему не могла шевелиться. Глядя на кольцо, сосредоточиться на заклинании было сложно. Но если Луиза застанет меня в таком виде… Нет, этого нельзя допустить. Я перебирала парализующие струны до тех пор, пока не нашла едва заметный узелок среди сверкающих нитей. Осторожно потянулась к нему тьмой, вплетая ее в серебристое сияние. Черные прожилки дрогнули, и на миг мне показалось, что я ошиблась. Но только на миг. Потом тьма стремительно рванулась внутрь, заполняя плетение собой.

— Тереза!

О, Всевидящий! Нет, нет, нет! Я не могла даже повернуться, но судя по голосу, Луиза уже совсем близко.

Я глубоко вздохнула, поспешно наполняя плетение магией тьмы, ударила — и стряхнула серебристые лохмотья искр в тот миг, когда Луиза подошла к скамейке. Будущая герцогиня забавно пискнула и отпрянула, прямо у нее перед носом растаяло облачко тьмы, я же поспешно отвела руки за спину и стянула кольцо.

— Что это только что было?

Глаза ее округлились и меньше становиться не желали.

— Разминаюсь, — я потянулась, сцепив руки в замок. — Все равно тут никого не было.

— Некромагия? В Милуотском парке?

— Почему бы и нет.

— В самом деле.

Луиза нахмурилась, посмотрела мне через плечо, и меня прошиб холодный пот. Я позволила тьме свободно течь сквозь меня, заполняя собой каждую клеточку тела, собираясь на кончиках пальцев покалывающим холодом низшего мира. Вскочила, обернулась, но увидела только аккуратно подстриженный газон и стену деревьев.

От переизбытка силы затрясло, я хмуро воззрилась на Луизу:

— Что вы там увидели?

Невольно потерла щеку рукой — поцелуй Эрика все еще горел на ней, а следом и шею. Хотелось в ванную, тереть себя жесткой мочалкой — до тех пор, пока не сотру кожу вместе с этими мерзкими прикосновениями.

— Птичку. С длинным хвостом, которая так смешно быстро бегает. Не помните, как она называется?

Птичку?!

Не знаю, как насчет птичек, но у моей будущей сестры логика рыбки и поведение соответствующее. Я ведь чуть не оставила на месте поляны воронку клубящейся тьмы! После чего пришлось бы долго объясняться с Винсентом и городскими властями. Я украдкой сунула перстень в ридикюль и потерла дрожащие руки друг о друга, пытаясь согреться.

— Тереза, вам стоит завязывать с… как его? Бур-Машецом? И спорами с мужем на подобные темы. У вас глаза полностью черные, вы в курсе? Это жутковато.

Ой.

Я сжала пальцы, поспешно отрезая глубинную тьму, перекрывая тянущиеся в мир сквозь меня щупальца. Потом достала зеркальце: радужка понемногу светлела, приобретая привычный цвет горького шоколада.

— Пожалуй, вы правы.

— Так вы выиграли спор?

— Разумеется.

Луиза облегченно вздохнула.

— Я рада! Честно, я здорово переживала из-за этой авантюры. Все-таки некромагия, ну и район…

— А я-то как рада! — прервала я ее излияния, достала ключ и вручила ей. — Спасибо, что помогли с квартирой. Пойдемте?

Луиза пожала плечами.

— Какая-то вы странная сегодня.

— Я всегда такая.

— И то правда. Кстати, подвенечное платье почти готово. Сможете в понедельник съездить со мной на примерку?

Я кивнула, потому что желание говорить пропало напрочь.

— Замечательно. А еще я заказала новое платье к Королевскому балу…

Большая часть ее восторгов по поводу предстоящего — свадьбы и Праздника лета, от меня ускользала. Я озиралась по сторонам, когда мы вышли на одну из боковых дорожек. Обнаружила только степенно прогуливающихся седовласых джентльменов и очередную няню с капризным воспитанником. Не сговариваясь, мы направились на аллею Витэйра — единственный выход из этой части парка на центральную аллею.

— Посмотрим на цветочный ковер, Тереза? Мы должны посмотреть на цветочный ковер! Говорят, над ним работали королевские садовники!

Кому цветочный ковер, а кому непонятное чувство, бегущее холодом вдоль спины и собирающееся между лопаток. Можно предположить, что Эрик просто бормочет все, что придет ему в голову, но почему-то я упорно впивалась в лица прохожих взглядом. Раз за разом, снова и снова. Вот миловидная особа с темными кудряшками и ее угрюмая спутница в чепце. Вот супружеская пара — оба чересчур полные, не идут, а катятся как шарики. Дети и взрослые, молодые люди и те, кто постарше. Лица, лица, бесконечные лица. Я чувствовала себя последней дурой, но не могла прекратить высматривать непонятно кого.

Мы как раз обогнули клумбу, когда взгляд зацепился за сидевшего на залитой солнцем скамейке мужчину. Из нагрудного кармана свисала цепочка часов, на плечо ему села разноцветная бабочка — прямо рядом с воротником темно-серого сюртука. Он читал газету, трость лежала у него поперек колен. Мы уже почти прошли мимо, но тут он потянулся за часами, пропустил цепочку между пальцами, и в памяти как будто что-то щелкнуло. Циферблат сверкнул на солнце, отразился в стеклах его очков. Которых раньше не было.

Я вдруг поняла, что уже видела этого человека: напротив нашего дома, в первый вечер после переезда к Анри.

34

Я влетела в дом как раз в тот миг, когда хлынул дождь. Захлопнула дверь, отрезая холл от шума городской суеты и потока льющейся с неба воды.

— Анри!

— Миледи…

Я отмахнулась от Гийома, всучив ему шляпку, и бросилась по коридору. Распахнула двери, но погруженный во мрак кабинет был пуст. Обернувшись, столкнулась лицом к лицу с мальчишкой, который следовал за мной.

— Что тебе нужно?

— Миледи, граф обещал вернуться к ужину. Позвольте вам помочь?

Тут только я вспомнила про зажатый под мышкой сверток из магазина Хлои Гренье. Мягкий, в оберточной бумаге, которая пахла ванилью, перевязанный атласной лентой. Поход в салон не задался, я и поехала-то, чтобы не вызвать у Луизы подозрений. Правда, успела раз десять пожалеть: все равно было не до любования комплектами. Для вида пришлось посмотреть несколько и даже выбрать один, после чего я все-таки отговорилась дурным самочувствием и сбежала. Нужно было сделать это сразу: возможно, застала бы Анри. Зато потом терзалась бы сомнениями по поводу человека в сером костюме. Лигенбург — большой город, в нем со знакомыми-то не так просто встретиться, если не договориться заранее. И уж тем более нельзя постоянно сталкиваться с одним и тем же мужчиной.

Я высматривала его, пока мы шли по дорожкам парка, пока искали экипаж — тщетно. Когда Луиза щебетала с продавцами, я делала вид, что разглядываю наряд на манекене, но с улицы глаз не сводила. До последнего надеялась, что больше не увижу, но он все-таки появился. Нарисовался возле чистильщика обуви, швырнул ему монету, и мальчишка с усердием принялся за дело. Джентльмен привычно играл с часами, но стоял так, чтобы видеть двери салона Хлои Гренье. И вывод напрашивался только один: за мной следили.

Но кто? И зачем?

За пару часов я накрутила себя так, что готова была бегать по городу и искать Анри. Настолько, чтобы даже поехать в картежный притон или в мужской клуб, если понадобится.

— Куда он отправился?

Глаза у Гийома округлились, как анталы идеальной чеканки.

— Не знаю, миледи.

Я подавила желание выругаться совершенно неподобающим для леди образом.

— Попроси Жерома принести мне кофе со сливками. И что-нибудь перекусить.

Последний раз я ела утром, но сомневалась, что сейчас в меня поместится полноценный обед. Лучше обойдусь пятичасовым кофе вместе пятичасового чая. Не дожидаясь ответа, подхватила юбки и поднялась в спальню, швырнула ни в чем не повинный сверток на кровать и принялась мерить шагами комнату.

Нужно обо всем рассказать Анри. Глупо, опрометчиво? Возможно. Но иначе никак.

Раньше я была уверена, что справлюсь сама, но раньше я не знала, что за мной следят. И тем более раньше никто не угрожал сделать меня вдовой.

Эрик действительно невероятно силен. Как я могу с ним сражаться, если часть его заклинаний мне неизвестна — ни схемы плетения, ни принцип действия? Да что там, она неизвестна никому. Непонятно, откуда он черпает свои знания.

Я устала ходить по комнате, ноги гудели, а голова и подавно. Устроилась на стуле у окна, облокотилась о подоконник и смотрела на улицу. Дождь становился тише, но грязь из-под копыт и колес летела в разные стороны. Дамы приподнимали подолы и жались к стенам, чтобы не испортить наряды, мужчины то и дело поглядывали на носки своих туфель. Люд попроще на такие мелочи внимание не обращал, только шарахался с дороги, когда мимо проезжали экипажи, кому-то везло отпрыгнуть вовремя, кому-то не очень. Иногда колеса попадали в лужи, изредка доносилась отборная ругань и не менее красочные ответы возниц.

«Ищи ответы в своем прошлом».

В моем прошлом нет ничего интересного: ни страшных тайн, ни разбитого сердца. Мое драгоценное сердце так упорно берегли — сначала отец, а потом я сама, что разбивать его стало просто некому.

В дверь постучали, и я резко обернулась.

— Прошу.

— Ваш кофе со сливками. Куда поставить?

— Сюда, пожалуйста. Спасибо.

Жером поставил столик с кофе и разноцветным печеньем в небольшой вазочке на подоконник, отступил и сложил руки за спиной.

— Что-нибудь еще, миледи?

По комнате поплыл аромат: будоражащий, терпкий. Чем демоны не шутят, может, и впрямь прочувствую прелесть этого напитка — к примеру, перестану трястись. Какой из меня некромаг? Мне самое место в мягком креслице с пяльцами в руках, цветочные узорчики вышивать на пару с Лавинией.

— Куда уехал граф?

Камердинер бросил на меня быстрый взгляд исподлобья. Цепкий, оценивающий — точно примеривался, чего ждать.

— У него встреча с кем-то из джентльменов.

— С кем именно?

— Не знаю, миледи. Он мне не сообщил.

Ну разумеется.

Он смотрел на меня и в то же время сквозь, небрежно — как если бы я была прозрачной, а за моей спиной висела пестрая мазня уличного художника.

Бесполезно. Он мне ничего не скажет, даже если и знает.

— Спасибо, Жером. Можете идти.

Камердинер склонил голову и вышел, я же уставилась на кровать. Внимание притягивал не сверток, а лежащий рядом ридикюль. Внутри — демонова Миллес Даскер, побывавшая у Эрика. И еще перстень-печатка. Когда я наливала кофе, руки слегка дрожали. Добавила сливок, словно во сне наблюдала, как черное и белое смешивается в кремовую пастель. От чашки поднимался дымок, я же не могла перестать думать об Эльгерах.

«Ему безразлично, что творит сын?»

«А ты поймала его за руку?»

Зачем Эрик отдал мне фамильную печать? Ведь это доказательство нашей встречи.

Я отхлебнула и закашлялась: до чего же мерзостный вкус, горький, как ягоды сумреха! Или как настойка орьятской травы. Первыми травят крыс, вторую пьют, чтобы стошнило, а кофе положено наслаждаться. Кому такое может нравиться?.. Я сунула в рот мягкое ореховое печенье, добавила еще сливок и положила пару ложек сахара. Отпила снова — так вроде уже получше.

Время шло, но легче не становилось. Молочно-серый ридикюль не давал покоя, и только усилием воли я заставляла себя оставаться на месте. Стучала пальцами по подоконнику, отводила глаза, упорно не смотрела в сторону кровати. Тучи расползались, открывая яркую синеву неба, мокрая брусчатка блестела на солнце, пахло свежестью и дождем. В доме напротив пекарь закрывал лавку, махал кому-то фартуком.

Какое-то время я буравила сумку взглядом, потом все-таки поднялась и достала книгу.

Демоны!

Томик выскользнул из рук, с глухим стуком ударился о ковер. Закладкой служил шелковистый локон, перевязанный нитью. Мой. У густых волос есть существенный минус: один локон можно отрезать незаметно. Особенно если человек спит. Перед глазами помутилось, когда я представила склоняющегося надо мной Эрика.

На миг, но мне хватило.

Ругая себя последними словами, я наклонилась и подняла роман. Выпрямилась — глубоко дыша, сжимая книгу побелевшими пальцами.

Когда это произошло? В Мортенхэйме, здесь, в городском доме Винсента? Одно дело думать, что книгу вынесла горничная, совсем другое — что Эрик забрал ее сам. Вспомнилось, как он касался меня в библиотеке — в день, когда я нашла второе письмо. Магия искажений позволяет соединять две точки пространства, перейти из одной в другую невозможно, но чем сильнее маг, тем дольше он способен удерживать разрыв. Эрику хватило времени, чтобы отрезать мои волосы. И чтобы забрать книгу.

Ухватившись за спинку стула, я медленно села. Потянула за мертвый локон, открывая нужную страницу. Прочла обведенную чернилами строчку несколько раз.

«Это же моя любимая сказка!» — воскликнула малышка Аннет.

Никогда не любила сказки. Матушка и няни, конечно, читали и рассказывали, но я всегда была равнодушна к историям про принцев, принцесс, везучих замарашек, злодеев и злодеек, про «жили долго и счастливо». Так что с этим у него вышла промашка.

Или нет?

Я положила надкушенное печенье мимо тарелки, крошки рассыпались по ковру.

Легенда армалов. Мааджари.

Моя любимая страшная сказка.

«Ты сильная женщина, Тесса. А можешь стать еще сильнее. И если захочешь, равных тебе не будет».

Почему я не почувствовала нападения? Ведь любая магическая атака высвобождает силу.

Тайные знания, заклинания, о которых мне ничего не известно… Откуда это все?

Сама не знаю зачем, я пролистала до страницы, на которую Эрик указал во сне. Строчка действительно была из книги:

«Миледи, тайны вашего мужа способны погубить не только его, но и вас».

Всевидящий, Анри, куда тебя понесло именно сегодня?

Если Эрик добрался до меня, доберется и до него, только в следующий раз в его руках могут оказаться не ножницы, а кинжал. Сегодня же поставлю на дом охранные заклинания. Самые мощные. И никаких больше тайн, загадок, секретов. С меня хватит.

Тайник!

Перед глазами возник вытертый кусочек стены, спрятанный за книгами. Спустя несколько минут я уже стояла в кабинете Анри — перед шкафом, разглядывая поблескивающие за стеклом корешки. Облизнув пересохшие губы, вытащила книги и надавила на выцветший камень. Легкий щелчок, картина с морским пейзажем слегка отодвинулась в сторону. Я обошла стол, приоткрыла картину-дверцу и увидела еще одну, металлическую. Кругляшок размером с антал прикрывал миниатюрную скважину — таких мне раньше не доводилось видеть: просто круглая дырочка. Я аккуратно прощупала на защитные заклинания — никаких ловушек, только замок.

Сердце бешено колотилось, руки заледенели. Наверное, стоило развернуться и уйти, но я позволила тьме свободно стечь с пальцев, обращая в прах последнюю преграду. Легкому шипению вторил непростительно громкий для миниатюрного замка лязг, дверца дернулась и отворилась. Да, теперь пути назад уже нет, мне точно придется многое объяснять.

Документы, деньги, большая шахматная доска.

Я вытащила бумаги, перебирая их — письма от арендаторов, отчеты, просьбы о займах и о задержке оплаты за землю, счета. Чем дольше я их просматривала, тем сильнее пылали щеки. Перед глазами стояло лицо Винсента — в то утро, когда я принесла ему письмо, адресованное Луизе, от другого мужчины.

«Это письмо было на ваше имя, Тереза?» — голос брата сочился ядом. Никогда раньше он не разговаривал со мной так.

«Нет».

«Тогда почему вы его вскрыли?»

«Я подумала, что вам будет интересно узнать…»

«Вы подумали? Лучше всерьез подумайте над тем, что если это повторится, я оторву вам руки».

Винсент вылетел из кабинета, а звук захлопнувшейся двери еще минуту звенел в ушах. До того дня мы с братом никогда не ссорились всерьез. Пока не вскрылась история с моим воспитанием, он относился ко мне снисходительно-равнодушно, как может относиться наследник древнего рода к младшей сестренке. Но я до сих пор помню его глаза, когда он впервые увидел мои шрамы, — мне было чуть больше шестнадцати. Винсент искал отца по срочному делу и спустился в подземелья во время наказания. Помню дикий стыд, как я пыталась натянуть сползающее платье на окровавленную спину, перекошенное от гнева лицо брата и магию, пропитавшую воздух. Меня выставили наверх, они с отцом чуть не поубивали друг друга, а после Уильям Биго больше ни разу не поднимал на меня руку.

Винсент же носился со мной как с хрустальной вазой. Я огрызалась, бросалась обидными словами, но он все равно не отступал. Брат стал первым, кому удалось пробиться через возведенную за долгие годы броню, тем, кто на любую боль отвечал лаской и вниманием. Понемногу я сдалась, впустила его в свою жизнь, и Винсент стал моим другом. Но в утро, когда я принесла письмо, он смотрел на меня как на врага.

Заслуженно.

При мысли о том, что так же будет смотреть Анри, стало дурно. И это я говорила о доверии?

Я не должна лезть в бумаги мужа. Эрик — не оправдание. Увы, починить замок уже невозможно, разложение съело его подчистую, но кое-что я могу сделать.

Хотя оставалась еще приличная стопка документов, я поспешно сгребла их все и затолкала обратно в стенной ящик. Одно из писем поехало вниз, я подхватила его, коснулась шахматной доски, и пальцы пронзила острая боль, точно тысячи раскаленных игл загнали под кожу. Предупреждение о защитном заклинании! Я вздрогнула, отдернула руку, конверт соскользнул на пол.

Защитное заклинание на шахматах? Золотые они, что ли?

Перехватив слегка онемевшее запястье, я раздраженно посмотрела на дурацкую доску, и меня бросило в холодный пот. Из-под бумаг виднелся замок — массивный, прямоугольный, прорези которого в точности повторяли узор печати Эльгера: полукруг с расходящимися от него лучами.

35

Я положила доску на кровать. Несколько минут молча смотрела на нее, потом все-таки потянулась за перстнем. Тяжелый, прохладный он почему-то обжигал ладонь. Пальцы слепо пробежались по рисунку, повторяя полукруг и лучи. Я приложила печатку к замку, надавила до упора. Что-то щелкнуло, доску окутала сиреневая дымка, контуры защитного заклинания разомкнулись. Я откинула крышку.

Внутри оказалось две папки — одна потолще, красного цвета, в тон раззявленной алеющей пасти доски. Другая — черная, тоненькая. Сама не знаю почему, руки потянулись именно к ней. Поверх бумаг лежал мой портрет — карандашный набросок: собранные в пучок волосы, упрямые складки у рта. Художник явно не был в меня влюблен, или я и впрямь так выглядела? Линии сгиба говорили о том, что рисунок сложили вчетверо, а потом разгладили. Я отложила его в сторону.

Леди Тереза Биго

Написано почерком Анри — резким, красивым, разборчивым. Сердце пропустило удар, а забилось глухо и как-то через раз.

Возраст: 27 лет.

Характер: Замкнута, предпочитает проводить время в одиночестве. Резка в суждениях, упряма, прямолинейна. Зациклена на себе, ориентирована на внутренний мир. Жертвенность во имя близких сочетается с полным безразличием ко мнению прочих.

Привычки и увлечения: Конные прогулки (в любое время года), магические практики, магические теории, чтение.

Интеллект: Умна, начитанна, внимательна к деталям, любит слушать, а не говорить, способна поддержать разговор на любую тему: начиная фермерством и заканчивая политикой. Любым другим разговорам предпочтет тему магии и истории ее развития.

Экономическая база: Приданное исчисляется 600.000 анталов и землями на западе Мортенхэйма (по желанию супруга может быть выплачен денежный эквивалент). Всю жизнь провела в родовом замке, на попечении отца и брата. Ни в чем не нуждалась, к людям низших сословий относится пренебрежительно.

Сила: Действующий некромаг. Уровень 8–9, при должной практике способна достичь высшего.

Сильные стороны: Упорство, умение добиваться своего, жесткость. Любознательность.

Слабости: Вспыльчивость, импульсивность, гордыня. Неумение быстро приспосабливаться к переменам.

Семья: проблемы с родителями, лорд Альберт Фрай (? — любовная связь?).

Брат, Винсент Биго (болезненная привязанность, паталогическая ревность, единственный мужчина, которому она доверяет и которого отчаянно боится потерять).

Сестра, леди Лавиния Биго (отдушина, подсознательное стремление к свободе и желание оказаться на ее месте, когда речь заходит о матери).

Леди Луиза Лефер (единственная подруга, через нее стремится еще сильнее приблизиться к брату).

Неприязни: Леди Фэрриш (предположительно, детская травма), графиня Уитмор (вызывающее поведение и недвусмысленные симпатии к брату). Люди, которые причиняют боль ее близким.

Леди Фэрриш? Ах да, леди Энн.

Сложности с самоопределением. Ограничивает сама себя достаточно жестко, не видит выхода из собственноручно воздвигнутых рамок, переживает из-за невозможности раскрыть и реализовать свою силу.

Краткая справка сопровождалась бездушным психологическим разбором на несколько листов. Видно, записи он делал по мере нашего с ним… гм, сближения.

Остро реагирует на насилие, наверняка подвергалась ему в детстве. С наибольшей вероятностью, присутствовало постоянное психологическое давление со стороны отца. Угроза физической расправы вызвала слишком яркую реакцию, поэтому не исключено применение силы и телесных наказаний. Сломить невозможно, только сломать.

Я не чувствовала рук, да и себя, если честно, тоже не чувствовала. Но все-таки упорно продолжала читать.

Отрицает свою женственность и красоту. Замкнута в рамках пуританского воспитания и общественных стереотипов, зациклена на непорочности. Холодна, отторгает сексуальное наслаждение, всеми силами подавляет естественные желания и собственную чувственность.

Только из мазохистского упрямства я дочитала до конца. Впрочем, конца как такового не было, эта «история болезни» обрывалась после нашей поездки в Мортенхэйм. Наверное, после нее во мне не осталось ничего интересного. Умна и внимательна, говорите? Идиотское желание написать большими корявыми буквами на всех листах с информацией обо мне «полная дура» я подавила с трудом.

В папке обнаружилось еще одно письмо, которое я прочла несколько раз, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают.

Милорд,

я рад, что предположения по поводу девицы Биго оправдались. Эта женщина в самом деле представляет из себя определенную ценность, и анализ крови, которую мне передала ее сестра, это подтвердил. Прилагаю вам результаты исследований, чтобы вы могли во всем убедиться лично. Однако хочу сразу предупредить, что с ней могут возникнуть сложности. Поверхностному внушению она не поддается, а более серьезная ломка может привести к непредсказуемым последствиям. Подобно брату и отцу, она весьма категорична, крайне недоверчива, резка. Зажата, когда дело касается мужчин. Предпочитает коротать время в библиотеке, на балах и приемах не появляется. Образ жизни затворницы и старой девы сыграл в этом не последнюю роль, поэтому необходим человек, который сможет найти подход к любой женщине.

В данный момент своей первоочередной задачей я считаю устранение де Мортена — его упорство по поводу реформы уже становится опасным. Касательно девицы Биго, рекомендую заняться ею уже ближе к сезону следующего года. Для работы с ней понадобится упорство, терпение и время, но смею предположить, что арест и казнь брата ее сломит, что, в свою очередь, сыграет нам на руку. Предполагаю, что смогу оказать на вдовствующую герцогиню некоторое давление и, возможно, даже заполучить ее в союзницы.

Всего наилучшего, и да пребудет с нами Рассвет.

Соединив обломки печати, легко было получить герб графа Аддингтона.

А вот соединить увиденное в привычную картину ставшего таким родным и уютным мира не получалось никак. Я мерзла, несмотря на теплый июльский вечер. Пласты заходящего солнца были раскиданы по комнате, золотистый оттенок на обоях казался зловещим.

Тесемки красной папки порвались — видимо, дернула слишком резко. Из нее посыпались бумаги, которые я пролистала вскользь и разложила перед собой на кровати. В шахматном или не очень порядке: досье на брата, на матушку, Лави и Луизу, досье на графа Вудворда, на Уитморов, на барона Мэрринга и его семью. На многих наших благопристойных или не очень — судя по написанному — джентльменов и даже на некоторых леди. Не такие подробные, как на меня, но достаточные, чтобы найти подход к каждому. Было тут и досье на Альберта — пожалуй, самое краткое изо всех остальных.

То, что титул он получил за заслуги перед Короной, я знала. А вот историю родителей нет. Джереми Фрай занимал должность управляющего банка, его жена вела хозяйство и занималась детьми до тех пор, пока мужа не подставили и не обвинили в денежных махинациях. Отца убили, когда Альберту было пять, мать покончила с собой, а они с сестрой оказались в сиротском приюте для бедных. Спустя несколько лет девочка умерла от чахотки.

Я отложила скрепленные загнутыми уголками листы бумаги. Это напоминало препарирование — когда лягушек раскладывают на доске перед студентам и-целителями и вскрывают магическим рассечением. Анри… мой муж… граф де Ларне препарировал высший свет Энгерии с равнодушием хирурга. Отмечал слабые места и темные стороны. Знал, куда надавить, чтобы добиться желаемого и на чем сыграть. Большинство досье были написаны почерком графа Аддингтона, некоторые — Анри. От каждой пометки, сделанной его рукой на полях, передергивало.

Из-под бумаг по Альберту торчал тонкий пожелтевший уголочек. Я потянула за него и вытащила газетную вырезку с некрологом. Коротеньким, в две строчки.

«С прискорбием сообщаем о безвременной кончине миссис Илоны Фрай. Похороны состоятся на центральном городском кладбище».

И дата — год, когда вскрылся заговор против ее величества. Год, когда Винсент спас Альберту жизнь. Я потерла глаза и отложила бумаги. Сердце ухало в груди, перед глазами потемнело. Я запрокинула голову, потому что глаза пекло, как во время простуды. Песок, что ли, попал? Все-таки сегодня чересчур ветрено.

Сегодня всего чересчур.

Но главное…

Надо бежать отсюда. Немедленно.

Я наскоро запихнула документы в папки, закрыла доску. Подхватила ридикюль, и в тот же миг хлопнула входная дверь: в этом доме все звуки слышны так хорошо, что муха не пролетит незамеченной. Кстати, о мухах — несколько сейчас кружились под потолком, явно привлекая внимание сидящего на комоде кота, примеривающегося, как бы поудачнее до них допрыгнуть. Он пригнулся и водил хвостом из стороны в сторону, глаза его сверкали. Кошмар взвился ввысь, но промахнулся мимо люстры. Глухой удар, серый комок недоумения приземлился на все четыре лапы, потряс головой и залез под кровать — переживать свой позор.

Я подавила желание последовать за ним.

Слишком поздно.

Ноги не дрожали и не были ватными, просто вросли в пол. Сердце, наверное, слышали даже на улице.

Сильные уверенные шаги на лестнице, дверь в комнату распахнулась.

— Жером сказал, ты приехала недавно. Когда уже Луиза…

Перед глазами дергались обои в цветочек и дверная ручка. Темнота коридора за его спиной плясала странный танец, но Анри выделялся из этого мельтешения. Слишком ярко. Я стояла лицом к нему, руки — крест-накрест, под ними прижатая к груди клятая доска. Так плотно, что дышать нечем.

— Вы не рассказывали, что любите шахматы.

Его улыбка растаяла, глаза превратились в золотые льдинки.

— В них вы тоже играете, когда не играть нельзя?

Я не знаю этого человека. Никогда не знала.

— Какого демона ты делала в моем кабинете?

Меня тряхнуло, подбросило от его чувств, а браслет словно затопил расплавленный металл. Проклятье! Бессильная ярость огнем заструилась по венам, стук сердца эхом разносился по всему телу, заставляя вздрагивать с каждым ударом. Голова закружилась, я на всякий случай прислонилась к стене. Вдобавок ко всему меня затошнило. Вот как знала, что не надо пить этот демонов кофе!

— Любопытство замучило.

— Любопытство не всегда к месту. — Анри шагнул вперед, протянул руку: — Отдай это мне. Сейчас же.

Я сжала пальцы на доске с такой силой, что она хрустнула. Слова застыли внутри, как вмерзшие в лед листья, выковыривать их не было ни малейшего желания. Да и что я ему скажу? Что лорд-канцлер писал трогательные письма, как нелегко будет убить моего брата? Что у него потрясающий талант собирать информацию? Что я слишком отчетливо помню рассвет на крыше Мортенхэйма, лунник в его руках, путающееся в потемневших от воды прядях солнце? Предложение начать все сначала, демоново платье, до сих пор висящее надорванной тряпкой в шкафу, его обещание никогда не отпускать мою руку и умопомрачительную нежность?

Что все это — ложь?

Доверие — хрупкая штука, граф де Ларне. Так вы сами говорили.

Я швырнула доску к его ногам, она с мерзким хрустом раскололась на две половинки, бумаги разлетелись по ковру. Боль полоснула наотмашь — боль, переполненная гневом, вскрытым наспех, точно загноившаяся рана.

Взгляд — глаза в глаза, слишком жуткий, чтобы его выдержать.

— Как ты взломала защиту?

— Силой мысли.

Резкий удар кулаком в стену оглушил. Хруст, крошево пыли взметнулось рядом с моим лицом. Я шарахнулась в сторону, полыхнувшая внутри тьма растекалась подобно разлитым чернилам, мир поблек и сжался до точки, а вернулся ослепительно темным. Спальня превратилась в скопище теней, мрака и холода. Я чувствовала надрыв грани, самую суть смерти, с которой сроднилась во время тренировок. Она пила меня, я — ее, биение двух сердец затихло, а потом взорвалось оглушительным стуком. Серебряная паутина окутала непроницаемым коконом, с пальцев сорвалась тьма, тонкими щупальцами пронизывая комнату. Солнечный лед, исходящий от Анри, иглами впивался в кожу. Сила хэандаме клубилась мерцающей дымкой и ослепляла сиянием в глазах.

— Не подходи, — сдавленно пробормотала я, когда он шагнул ко мне. — Назад!

Анри тихо выругался: взгляд его вонзился в лежащую на кровати печатку.

— Ты виделась с Эльгером?!

Я рассмеялась — громко, надрывно, зло. Не хотелось сыпать банальностями, а ничего умнее: «Не твое дело», — в голову не приходило. В нее вообще мало что приходило сейчас.

— Вы правы, у меня не сложились отношения с отцом. И к любви я была не готова.

— Письмо графа Аддингтона адресовано Симону.

— Да вы что?!

Браслет дернуло болью. Едва уловимой, как если бы я пыталась сковырнуть свежую корочку с ранки. Потом — сильнее, в груди расплескался жидкий огонь. Моя боль или его? Наша общая? Не знаю. Вряд ли. Ему не может быть больно. Такие, как он, не умеют чувствовать.

Я бросилась к двери, но Анри преградил мне путь.

— В прошлом году Лавиния вынесла из хранилища твою кровь и кровь Винсента. Эльгер получил подтверждение тому, о чем раньше мог только догадываться: ты действующий некромаг. С этого дня его желание заполучить тебя в свою коллекцию переросло в одержимость. Только в отличие от сына он действует тоньше.

— Так я была твоим заданием? Серьезно.

— Серьезно. — Он смотрел мне прямо в душу. — Была.

Горечь. Тонкая и противная, как пенка на молоке. Никогда не любила горячее молоко из-за этой собирающейся на поверхности липкой дряни — ощущение, что жуешь мокрую паутину. Навернувшиеся на глаза слезы так и не пролились, растворились бесследно. В мире и без меня достаточно сырости, страдать буду потом. Сейчас нужно отсюда выбираться.

— Уйди с дороги!

Он не двинулся с места, и тогда я ударила. Сорвавшиеся с пальцев вязкие нити тьмы устремились к Анри. Я вложила в демонов удар всю силу, но мгла поглотила чернильные брызги до последней капли. Я била снова и снова — зная, что хрупкая на первый взгляд золотая дымка развеет магию без остатка. Била отчаянно, сумасшедше, зло. Смертоносные черные плети растворялись на глазах, кляксы летели в стороны, оставляя отметины тлена на полу и обоях.

— Тереза, остановись.

Голос его был угрожающе тихим, а взгляд чужим. Сумасшедше чужим, залитым расплавленным золотом.

— Ты делаешь хуже только себе.

Не только. Но он прав, мне его не зацепить.

Я судорожно вздохнула: магия заполняла меня, как вода оставленный без присмотра кувшин, — стремительно, неотвратимо, но бесполезно. Время замерло, сила билась во мне, пытаясь обрести свободу, и подобно ей билась о хрупкую человеческую оболочку мощь хэандаме. Я видела знакомые черты сквозь призму смерти: бледное лицо в сияющей дымке и эти ненормальные глаза.

— Нам нужно успокоиться. И тебе, и мне. Садись. Сюда.

Он указал на кровать, но я не пошевелилась.

Анри вытащил из кармана платок, перетянул руку, сквозь белый шелк тут же выступили крохотные пятнышки крови. Окружающее его золото медленно таяло, и я перевела напряженный взгляд на вмятину в стене, от которой расходились трещины. Дернулась, когда он сжал мои плечи, силком подтащил к кровати и заставил сесть.

— Эрик передал тебе кольцо?

В стоявшем передо мной человеке не было ничего от мужчины, что носил меня на руках, ничего от Анри, которого я обнимала на берегу Ирты. Ни капельки от навязчивого аристократа, который так раздражал на первом балу сезона и одним поцелуем перевернул всю мою жизнь. А проклятый лунник лежал в верхнем ящике комода, под лентами. Засохшие цветочки на тонком стебельке.

— Отвечай.

Только голос, от которого так сладко кружилась голова, остался прежним — глубокий, низкий, ласкающий. На миг показалось, что я сейчас завизжу, как Луиза, которая увидела паука.

— Это допрос?

— Как тебе будет угодно.

Все это время он со мной играл. Или правильнее будет сказать — мной? Моей жизнью, моими близкими? Слабостями, страхами, чувствами, потому что все они собраны в его чудесной шахматной шкатулке. Даже брат ему поверил. И Луиза, и Лави, и матушка. Анри подобрался к нам так близко, как никому до него не удавалось. Всего-то и надо было — запудрить мозги одной идиотке. И что бы ему поручили дальше? Завершить начинание Итана?

Сволочь.

— Да.

— Очередное письмо? Как ты вообще додумалась пойти на встречу с ним?

Я смотрела на приоткрытую дверь. Можно попытаться проскользнуть. Может, даже получится, если я буду достаточно убедительна. Если Анри решит, что я растерялась и сдалась.

— Хотела вас защитить, — правду говорить проще всего. — Он заявился ко мне в сон. Угрожал. Я вспомнила, что с вами сделала мгла, и поняла, что не могу позволить этому повториться.

— Твоя подружка знает про Эльгера?

— Нет. Я сказала, что мы с вами поспорили.

— Значит, не было никаких примерок.

— Вы потрясающе догадливы!

— Не захлебнись сарказмом. — Он подошел вплотную, и я судорожно вцепилась в покрывало. — Ты собиралась драться с Эриком. Я правильно понял?

— Я тренировалась все это время…

На последних словах голос позорно сорвался, и я решила помолчать. Уставилась на браслет, кожа вокруг которого слегка припухла.

— Где? У леди Лефер?

— Нет. Я попросила ее снять квартиру.

— Она совсем дура?

Цинично, хлестко, наотмашь. Так, что на миг перехватило дыхание.

— Загляните в ваше чудесное досье, там все написано.

— Досье не всегда соответствует истине. — Анри уже не говорил, а рычал, мне же стоило немалых усилий оставаться на месте. — В твоем тоже написано, что у тебя есть мозги.

Я дернулась, как от пощечины.

— Вы сами это написали.

— Что он тебе наговорил?

— Обещал вас убить, — прохрипела я. — Надеюсь, в отличие от вас он выполняет обещания.

Теперь отшатнулся Анри. Побелевшие губы тронула холодная улыбка:

— Проверим это в самое ближайшее время.

Он отвернулся и подошел к тумбочке, чтобы налить себе воды, я же рванулась вперед. Единственная возможность, краткий миг, и ведь почти удалось — я была в коридоре, когда он меня перехватил. Рывком втянул назад, с силой прижал к стене.

— Ты не выйдешь из дома, пока мы не закончим разговор.

— А потом выйду?

— Совсем дурная?

Совсем. Я подставила свою семью. С тем же успехом можно было притащить в Мортенхэйм ядовитую песчаную змею и отпустить в комнатах брата.

— Будьте вы прокляты! — прошипела я. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Пальцы Анри впились в плечи, он оторвал меня от стены и встряхнул: голова мотнулась назад. Я рванулась из его рук — снова и снова, исступленно заколотила по груди, но это было все равно что лупить по каменным стенам. Один раз даже удалось влепить пощечину — ногти оставили глубокие кровавые борозды на смуглой щеке. Анри мгновенно перехватил мои запястья, сжал с силой, до боли. Я вскрикнула и ударила потоками глубинной тьмы.

Ослепительная золотая вспышка сожрала чернильные плети, хлестнула по глазам, окутала обжигающим коконом. Анри отшвырнул меня, но недостаточно быстро. Тело полыхало: пламя внутри, пламя снаружи, как если бы я глотнула убийственно жгучий яд из настойки наэла. Наверное, так себя чувствовали люди, всходившие в Темные времена на костер. Тьма сочилась из раскрытых ладоней, как если бы я истекала кровью, бессильно и жалко: по платью, под ноги.

Я налетела на тумбочку, тонкий хруст лопнувшего на тумбочке графина оборвался звенящей тишиной. Вода и осколки брызнули в разные стороны, мгла стремительно таяла. Я пошатнулась, поймала взгляд мужа — дикий, нечеловеческий, страшный. Браслет на руке почернел и словно превратился в ржавую проволоку, острые жала которой впивались в кожу. Анри бросился ко мне как раз в тот миг, когда я рухнула вниз, в бездонную пропасть.

И пропасть эта была заполнена солнечным пламенем до краев.

36

Горло пекло, внутри бушевало пламя, пить хотелось зверски. Такое чувство, словно в печке побывала. Уставившись на графин, я невольно облизнула губы. Никогда еще половина кровати не казалась такой бесконечной. Миг, когда руки сомкнулись на стеклянной ручке, стал самым сладким в жизни. Я поднесла тяжеленный графин к губам, чудом не расплескав половину, поперхнулась первым же глотком. Закашлялась, снова приникла к горлышку и принялась пить — жадно, вода текла на кровать, на сорочку, но я не остановилась, пока не осушила его до последней капли.

Жар немного поутих, и я откинулась на подушки, судорожно хватая ртом воздух. По сравнению со мной он был просто ледяным. Перед глазами плавал полупрозрачный балдахин и невысокие потолки спальни. Плотно задернутые шторы не пропускали ни лучика света. Который сейчас час?

Сердце колотилось как взбесившийся маятник. Странно, что не расплавилось. Ощущение реальности понемногу возвращалось, по браслету изредка бежали золотистые всполохи. Я прикрыла глаза и задрожала. Потянулась к тьме, но не смогла даже уйти на грань: тонкая серая пелена дернулась и растаяла перед глазами. Впервые в жизни магия оставила меня — ни привычного холода тьмы, ни трепещущей в ладонях силы, ни возможности защититься. Вдобавок к жару прошиб еще и холодный пот, пальцы судорожно сжались на простынях.

Спокойно, Тереза, дыши!

Я попыталась вдохнуть, но вдох вышел судорожным, хриплым, больше похожим на всхлип. Золотая мгла поглотила все мои усилия за несколько минут, теперь я не соперница Эрику. Я теперь вообще никому не соперница, по крайней мере, не в ближайшие дни. Слабая, бесконечно слабая. Сама виновата, конечно, глупо было пытаться ударить Анри, а сила хэандаме вблизи от источника — чистейшей воды яд для любого мага.

Что толку терзаться: что сделано, то сделано.

Никогда не думала, что доползти до зеркала в этой крохотной комнате такая нелегкая задача. Меня шатало, как двухнедельного котенка, ноги отказывались слушаться, но я справилась и сейчас тяжело опиралась на комод. Отражение глядело всклокоченным нечто: бледное до прозрачности лицо, черные круги под глазами, потрескавшиеся алые губы. Одно слово, красавица. Которая и в лучшие времена не отличалась выдающейся внешностью. И эта «красавица» с радостью поверила в то, что нравится Анри.

Сама себе дура. Не простая, а выдающаяся, почетная. Если где-то заседает совет идиоток, то я на нем Главная Дурила.

Как следует проникнуться осознанием собственной никчемности не получилось: скрип двери ударил по натянутым нервам. Я резко обернулась и поняла, что падаю. Ухватилась за комод, но пальцы предательски разжались. Ну что, плюс расквашенный нос в копилку одухотворенной красоты… Или нет?

— В кого ты такая упрямая?

Анри успел меня подхватить и сейчас прижимал к себе. Я слышала, как гулко бьется под ладонью его сердце.

— На две минуты одну оставить нельзя. Зачем встала?

— Отпусти, — прохрипела я, уперлась ладонями ему в грудь и добавила, — урод.

— Непременно.

Он подхватил меня на руки и понес к кровати.

— Скотина. Сволочь. Мерзавец.

— Продолжай в том же духе. Можешь даже покричать, станет легче.

Да ты что?

Надеюсь, мой взгляд был не менее говорящим, чем ругань потерявшего месячный заработок извозчика. Стоило Анри меня отпустить, как я подхватила валяющийся на постели пустой графин. Разумеется, он поймал мою руку до того, как я расколошматила бы несчастную посудину о его макушку. Легко надавил на запястье, пальцы разжались, и графин шлепнулся на покрывало. Я рванулась было, но тут же сползла обратно — голова закружилась, недвусмысленно намекая на глупость столь необдуманного поступка. Жар возвращался, а вместе с ним и желание пить.

— Что, разбивать графины о вас нельзя? — язвительно осведомилась я. — От этого мне точно стало бы легче.

— Нет. Графины нельзя.

— Какая досада! А что можно?

Выглядел Анри неважно. Непривычно бледный, на щеке отчетливо выделяются свежие царапины от ногтей. Глаза ввалились, вокруг зрачка пылает золотой ободок. Он смотрел так, что сердце сжималось, и за это я себя ненавидела. От злости хотелось надавать себе пощечин. За сожаление о случившемся, за желание спросить — почему? За то, что солнечный взгляд обжигал: до лихорадки, до дрожи. За отчаянное желание поверить еще несказанным словам. Если он, конечно, что-то собирался мне говорить.

— Как ты себя чувствуешь?

— Тошнит.

— Это пройдет. Чуть позже.

— Меня тошнит от вас. А пройдет это в тот же день, когда графиня Уитмор примет обет целомудрия.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Тишина воцарилась такая, что от нее хотелось кричать. Слава Всевидящему, Анри больше не пытался ко мне прикасаться: сама мысль о том, чтобы снова чувствовать его, была невыносима.

— По приказу Симона убили моих родителей.

Я замерла. Ожидала чего угодно, но только не такого.

— Я всю жизнь положил на то, чтобы уничтожить этого человека, подобраться к его секретам и вытащить на свет всю грязь, которую только сумею найти. Но к тому, что нашел, оказался не готов.

Я упорно смотрела поверх его плеча, но взгляд все равно цеплял глубокие морщины, залегшие у губ, тянулся к сбитым костяшкам. Еще самую капельку ближе — и мы друг друга коснемся.

— Симон возглавляет тайное общество. Лига М — так они себя называют.

— Лига М?

— Мааджари. Сверхраса, недовольная положением дел и торжеством науки над магией. В окружении Эльгера только сильнейшие маги нашего времени. Они используют мертвые знания, изучают и практикуют заклятия, которые большинство наших современников не сумеют повторить. Случившееся с Луизой — еще цветочки. Да что там, ты сама столкнулась с силой Эрика — магия искажений, искусство гааркирт… И это только часть его талантов.

Можно ли ему верить?

— Они в каждой стране, в каждом городе. На руководящих постах или при тех, кто их занимает. Они хотят, чтобы магия снова решала все. Чтобы каждый человек на планете зависел от силы, которой он обладает.

— Герцог де ла Мер занимается благотворительностью. Как-то не вяжется вложение денег в научные разработки с желанием помешать прогрессу. Он помогает известным ученым…

— Чтобы их контролировать. Если кто и способен перевернуть мир — Симон Эльгер, с его властью и влиянием.

Анри смотрел мне в глаза, и внутри все переворачивалось. Выносить его взгляд становилось тяжелее с каждой минутой, поэтому я уставилась на браслет на смуглом запястье. Такой же потемневший, как у меня.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Потому что ты должна знать.

И так узнала достаточно, на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Ему нужна ты, Тереза. Из-за твоей крови. Крови потомка Дюхайма. Когда-то он пришел к моим родителям так же, как однажды пришел ко мне, — из-за силы и связей. Долгое время Симон их «приручал» и обхаживал, но когда отец узнал об истинном положении вещей, отказался иметь с ним дело.

Странные мысли иногда приходят в голову. Странные и страшные.

Эрик говорил, что его отец может остановить сердце, даже не прикасаясь к человеку. Матушка рассказывала, что Эльгер с отцом долго вели переписку. Возможно, и встречались не раз, она сама признавалась, что он мало чем с ней делился. Уильям Биго отличался крепким здоровьем, а умер от сердечного приступа в своем кабинете. Всплеск силы в миг его смерти запросто мог «прикрыть» магию искажений. Симон способен дотянуться до любого, попивая кофе в своей гостиной.

Всевидящий, так и спятить недолго.

— Войти в его ближайшее окружение не так просто. Но в этом году наметился первый серьезный прорыв. Помимо тебя ему понадобился свой человек в Лигенбурге, поближе к ее величеству Брианне.

Неудивительно — после скоропостижной кончины Аддингтона нужно было срочно заткнуть дыру. Зато теперь ясно, почему меня сразу не увезли в Вэлею. Понятно, зачем понадобились остальные досье, и походы в клубы тоже понятны. Он прощупывал наших многоуважаемых джентльменов на слабости, пороки и силу. Так и подмывало спросить, удалось ли кого-нибудь завербовать.

— Что ж, я рада, что стала вашим серьезным прорывом.

Слова сорвались с языка раньше, чем я успела их остановить.

О другом надо думать, совсем о другом, но как-то неожиданно и невовремя вернулись и боль, и горечь. Надсадно заныло в груди, а вот разбивать о голову мужа было больше нечего. Даже графин он убрал на тумбочку.

Как же хочется пить!

— Тереза, все не так.

Анри осторожно взял меня за руку, но я вырвалась и бросила на него ненавидящий взгляд.

— Еще раз тронете меня — расцарапанной щекой не отделаетесь.

Браслет едва уловимо дернуло, взгляд полыхнул.

Что, не нравится, граф?

— Я принесу воды. — Он поднялся. — Хочешь есть?

От этой заботы хотелось выть. Если бы я проснулась в кандалах где-нибудь в подвале, и то было бы проще.

— Несите, запущу в вас кофейником. Надеюсь, там будет кипяток.

Жалкая детская попытка. Я впилась ногтями в ладони, закусила губу.

— Вы не выпустите меня из дома.

Он обернулся — уже у двери, взглянул раздраженно.

— Ты вообще слушала, что я говорил? Да, тебе придется остаться здесь, пока я не разберусь с младшим Эльгером. А потом…

— Потом вы еще раз объясните, почему я должна обо всем молчать. Разумеется, искренне заботясь о моих чувствах и чувствах моей семьи. А еще о нашей безопасности.

Он сжал зубы, на скулах заиграли желваки.

— Мне не нужно твое молчание. Мне нужна ты, Тереза.

Лучше бы он этого не говорил.

Нужна, разумеется. Чтобы продолжать расследование. Чтобы Симон получил то, что ему нужно, и подпустил к себе еще ближе.

Отчаянно захотелось сделать больно. Так же, как было мне. Было, есть, будет… сколько там еще дней, месяцев, лет?.. Графином так не ударишь, даже некромагией и то вряд ли.

— Мне только одно непонятно: почему вы не в ладах с Эриком?

Анри сложил руки на груди, прищурился.

— Потому что Симон отдал тебя мне. Потому что Симон имел неосторожность сказать, что не отказался бы от такого сына, как я. Потому что это ему передали.

— Ваш отец гордился бы таким комплиментом.

Он побледнел еще сильнее. Взгляд вонзился в меня подобно кардонийскому стилету.

— Твое счастье, что ты женщина, Тереза.

Анри вышел, и за закрывшейся дверью наступила страшная гнетущая тишина. Меня потряхивало — мелкой отвратительной дрожью. Внутри все переворачивалось, точно я была крохотными песочными часами, и кто-то постоянно засекал по мне время. Поворот. Прости-я-не-хотела-это-говорить. Поворот. Проваливай-ко-всем-демонам-солнечный ублюдок! Поворот. Всевидящий-только-не-уходи. Поворот. Какая-же-вы-тряпка-леди-Тереза. Поворот. Пожалуйста-хватит-я-больше-не-выдержу. Поворот…

Я отвернулась к окну, но здесь повсюду витал демонов призрак Анри Феро. Даже если закрыть глаза, здесь звучал его голос, шаги, его смех. Запах трав и шоколада. Тепло его рук. Это не выжечь из души, не вытряхнуть, не исправить. Мысль накрыла меня с головой, как морская волна зазевавшуюся купальщицу. А дальше — только дно, острая галька и холод бесконечного погружения. Я уткнулась в подушку, плотно, до сбивающегося дыхания, и заорала. Она пожирала все мои крики, превращая их в глухой еле слышный вой, я же лупила по кровати, пока не засаднило ладони, и выла — до тех пор, пока горло не превратилось в раскаленный добела горн.

А потом накатило забытье, стремительно подступающей темнотой и спасительным равнодушием.

Я не стала ему противиться.

37

Спальня, знакомая с детства: серебристо-голубые узоры на обивке кресел, портьерах и обоях. Высокие потолки, балдахин над кроватью — пепельно-серый, напоминающий завесу грани. Огромные окна, залитые дождем, за потоками воды не видно даже парка, не говоря уже о холмах вдалеке. Жарко, словно я проглотила солнце, отчаянно болит голова, а еще хочется пить. Поворачиваю голову — на тумбочке стоит графин, до краев наполненный водой. Стакан, второй, третий… Пью, а напиться не могу. Такое чувство, что во мне сидит водяное чудище, поглощающее жидкость.

Негромкий стук, словно мышь скребется под полами.

— Миледи? — Камеристка прошла в комнату и остановилась рядом с кроватью, ее лицо, волосы и передник выделялись размытыми белыми пятнами. — Слава Всевидящему, проснулись! Я уже четвертый раз заглядываю. Можно?

— Да.

— Миледи, вам бы лекаря…

— Не стоит. Это ты принесла воду?

Мэри кивнула.

— Сколько времени?

— Раннее утро, миледи. Вы проспали больше суток.

Пить хочется все сильнее, а горло как болит!

— У вас жар. Похоже, вы простудились.

— Когда?

— Так позавчера же. Ездили верхом, когда ливень грянул — еще сильней нынешнего, домой вернулись до нитки мокрая.

Этого мне только не хватало. Жар возвращался, вместе с ним и желание пить. Ничего, доберусь до библиотеки и до узоров армалов — разберусь с простудой и со всем остальным. А с чем остальным, кстати? И зачем мне в библиотеку?

— Мэри, ты не помнишь, что я искала в библиотеке?

— Как же, миледи. Свою любимую сказку.

Сказку?

— Помоги мне одеться.

Туалет занял чуть больше времени, чем обычно: я то и дело опускала голову, потому что в висках словно крутили стальной стержень. Мэри ахала и уговаривала вернуться в постель, но если мне куда и стоило вернуться, то это в реальность. В комнате было дико душно. Я взглянула на камин: пламя лизало воздух, заполняя спальню невыносимым жаром. Сколько себя помню, в Мортенхэйме всегда было свежо, но сейчас спальня превратилась в адскую печь.

— Кто додумался растопить камин? Сейчас же лето!

Мэри охнула.

— Распорядись, чтобы здесь прибрались. Заодно проветри комнаты, дышать нечем.

— Хорошо, миледи.

— Завтрак пусть подадут в библиотеку.

Я поправила камею на глухом вороте любимого черного платья, поднялась и поспешно вышла. Коридоры мелькали перед глазами смазанными лабиринтами, только лестница выделялась более-менее отчетливо. Я спустилась, но по дороге мне так никто не попался. Все-таки главная прелесть Мортенхэйма в том, что можно бродить по замку часами и не встретить никого, кроме призраков.

В библиотеке было темно и очень тихо. Задернутые шторы, длинные ряды стеллажей. Мое пристанище, мое спасение, неизменно помогающее отрешиться от всего мира. Почему-то дернуло запястье, я потерла его через перчатку и направилась к столам. В темноте контуры ламп маячили неясными очертаниями. На задворках сознания билось что-то очень важное: улыбка и мягкий, внимательный взгляд — тот, под которым чувствуешь себя самой желанной женщиной в мире. Скользящие по ладони пальцы, негромкий, обволакивающий бархатом голос.

«И что же заставило тебя передумать?»

«Ты».

Короткий ответ — в упор и в сердце.

Образ — едва уловимый, который тут же стерся из памяти, словно и не было его никогда. Как ни старалась, вспомнить пригрезившегося мне мужчину не могла.

Тихий шепот за спиной, легкий порыв ветра.

Я резко обернулась: никого.

Глупо, Тереза, это просто глупо. Кто здесь может быть? Сюда, кроме тебя и Винсента, вообще никто не заглядывает, но Винсент в Лигенбурге, занят делами и готовится к свадьбе. Даже матушка и Лави пляшут на балах, а я… Почему я здесь? Собиралась же поехать с ними, чтобы очаровать Альберта.

Один из корешков на верхней полке слегка светился. Как он может светиться в такой темноте, ведь шторы плотно задернуты? Даже если бы были открыты, на улице ливень и тьма. Я вернулась к стеллажам, лестница слегка покачивалась под ногами, когда я встала на первую ступеньку. Вместе с ней зашатались и полки, книги плавали перед глазами туда-сюда, даже названий не рассмотреть. Все-таки зря поднялась с постели, наверное, надо вернуться и пригласить лекаря.

«Легенды и мифы армалов».

Корешок уже не просто светился, он сиял — ослепительно, так, что глазам становилось больно. Я зажмурилась, не хотела видеть стекающие по книгам и ползущие по мебели золотые лучи: ни думать, ни видеть, ни вспоминать. Вспоминать что?..

Спускаясь, я чуть благополучно не навернулась с лестницы. Зацепила носком туфельки одну из книг — справочник по магическим ядам, и она рухнула к ногам, раскрывшись на страницах, которые почему-то оказались пустыми.

Даже не потрудившись ее поднять, я добрела до задернутых портьер, тяжело рухнула на диванчик. Сосредоточиться на чтении было сложно, строки мельтешили перед глазами, но я спокойно видела их в темноте и запоминала прочитанное. Точно его выжигали в моей памяти, строчку за строчкой — как клеймо.

Дети, родители или возлюбленные — всякое чувство должно быть подвергнуто высмеиванию, порицанию и наказанию. Любовь — слабость, дружба — слабость, сильное общество можно построить только в условиях отсутствия привязанностей.

Я захлопнула книгу, чтобы убедиться, что держу в руках именно восьмой том, посвященный мааджари. Обложка знакомая, текст — нет. Я никогда такого не читала. Такое невозможно забыть. Облокотившись о стол, я сморгнула пляшущие перед глазами золотистые искорки и снова углубилась в чтение.

Институт брака у мааджари отсутствовал как таковой. Семьи в их обществе не создавали: ни традиционные, ни гаремные. Детей отнимали у матерей в раннем возрасте, мальчики и девочки обучались вместе, жизнь каждого из них с рождения и до самой смерти была сосредоточена на развитии и совершенствовании магии. Жестокие нравы обрубали своеволие и неповиновение на корню.

Все мы равны. Все мы бесправны. И так будет всегда.

Бросало то в жар, то в холод, глаза пекло, но я упорно листала страницы: одну за другой. Перебирала главу за главой, пока не наткнулась на изображение Храма. Художник постарался на славу: высокие своды, разукрашенные письменами и узорами. Резкие грани, скрещенные фигуры, острые углы и переплетение линий. Выложенная камнем дорожка вела к застывшему в центре Храма Божеству: женщине с раскинутыми руками, на одной клубилась тьма, с другой срывались лучи. Лицо и тело статуи разделялось нечеткой границей, правая половина была полностью черной, левая сияла.

Подпись на постаменте не разглядеть, зато ниже есть цитата.

С тебя начался род наш, и тобой он продолжится. И Свет, что живет в нас от тебя, заставит их преклонить колени. И Смерть, что живет в нас от тебя, обратит их в прах.

Под сводами Храма были выведены слова, которые взяли эпиграфом к следующей главе.

Подобно солнцу взойдем мы надо всем миром. Подобно солнцу сияют наши глаза. Подобно солнцу будем сиять мы, когда прольется кровь нечестивцев, ибо слабы духом они, не в пример нам.

Я изучала рисунок, отмечая выточенные из камня черты лица — надменные, угрожающие, резкие. Высокие каменные стены и арочные ниши проходов. И алтарь перед изваянием, на котором Богиня принимала свои жертвы. Лишение магии — высшая мера по законам мааджари.

Лишение магии. Как это возможно, если не с помощью силы… хэандаме?

Боль обожгла — резко и остро, прошила насквозь. Сначала вернулась память, затопила разум волной, грозя смести его вместе с последними крупицами самообладания. Потом вокруг расплескалось золото: ослепляющее, беспощадное, выжигающее. Жар вокруг меня нарастал, библиотека тонула в дымке золотой мглы. Четким в ней было только одно: лицо моего мужа. Я сдернула перчатку и содрогнулась — узор обручального браслета безумно напоминал начертания в храме мааджари.

— Ты так хотела его забыть, что я не удержался. Устроил тебе сон, в котором нет места солнечному мальчику. Зато показал много всего интересного. Я подарю тебе эту книгу наяву. Только попроси.

Сердце ударилось о ребра, стало нечем дышать. В тишине приближающиеся шаги Эрика грохотали, как марш на плацу. Не отрываясь, я смотрела на двери: пойманная в ловушку сна, полностью лишенная сил. Разум скулил, как запертый в горящем доме щенок, но сквозь него все-таки пробилась осознанная мысль. Мааджари — не просто легенда. Они существовали на самом деле. И их прародительницей стала…

— Дочь некромага и хэандаме.

Тишина. Мороз по коже — сквозь удушающий жар. От Эрика меня отделяла только хрупкая преграда двери.

— Вообще-то я ставил на тебя, Тесса. Надеялся, что ты отправишь де Ларне в долину теней. Но так мне тоже нравится.

Негромкий скрип, дверь открывалась дюйм за дюймом, ужасающе неторопливо, как если бы время замедлилось. Неясный силуэт в темноте: невысокая фигура, хрупкий профиль со сложенными у подбородка ладонями. И певучий голос, слишком звучный для мужчины:

— Здравствуй, милая. Как же долго я к тебе шел.

Кто-то тряс меня за плечи. С силой, ощутимо.

— Леди Феро! Леди Феро, проснитесь! Графиня!

Последний окрик прямо над ухом ударил с силой гонга, вытягивая из сна. Я дернулась, открыла глаза и уставилась на Гийома. Молодой человек застыл рядом: угрюмый, как дождливая ночь, брови сошлись на переносице. Какое-то время он вглядывался в мое лицо, потом виновато потупился и отошел. Опустился на стул, ероша и без того торчащие волосы, сцепил руки на коленях.

— Простите, так граф велел, — буркнул он. — Сказал — если начнете во сне метаться, сразу будить.

Я судорожно втянула воздух и приподнялась на дрожащих от напряжения руках. Перед глазами плавала моя спальня. Шторы по-прежнему задернуты наглухо, плачевное состояние комнаты скрадывал полумрак. Полы — дощатые, кое-где затертые до дыр, под ударами тлена ощетинились лохмотьями заноз. Ковер из спальни исчез в неизвестном направлении: видимо, Анри распорядился его убрать, потому что основательно зацепило тьмой. Ее следы пузырились на обоях пепельно-серыми ожогами, напоминающими странный вид плесени или пенку едкого зелья, дверь была усыпана глубокими оспинами пятен. От облегчения на глаза навернулись слезы: все настоящее. Это больше не сон!

— Где…

Всевидящий! Что с моим голосом?

— Где граф?

Сдавленное, хриплое сипение. Так мог бы говорить прокуренный портовый грузчик при смерти или извозчик, привыкший заливать тоску еженощно. Гийом помрачнел еще больше, но ответить не успел: по дому ударил мощный всплеск магии. Парень подскочил к окну, отдернул шторы. Полупрозрачная светло-сиреневая дымка таяла, плетения защитных заклинаний рвались на глазах. Я отбросила одеяло, поднялась и тут же ухватилась за столбик кровати: предательски закружилась голова.

Дверь в спальню распахнулась, чудом не сорвавшись с петель. Полуодетый Жером — босой, в наспех застегнутых брюках и распахнутой рубашке швырнул молодому человеку револьвер и веревки.

— Он окончательно слетел с катушек, Ги. Уводи ее, быстро! Я задержу его, сколько смогу.

Камердинер скрылся за дверями, а Гийом распахнул створки окна.

— Леди Феро!

Он нетерпеливо кивнул мне, и я, еще не до конца оправившись от шока, послушно шагнула к нему. Веревки оказались веревочной лестницей, которую парень сбросил вниз и на удивление ловко закрепил под подоконником. В холле что-то громыхнуло, по дому снова прокатилась волна магии. Гийом бросил взгляд в сторону двери, схватил меня за руку и подтолкнул вперед:

— Спускайтесь. Осторожней. Я вас подстрахую.

Никогда не боялась высоты — да и какая тут высота, в двух этажах городского дома, но сейчас меня шатало, как лодку посреди океана. При одной только мысли о том, что нужно перекинуть ногу за окно, перед глазами все поплыло. Тем не менее я подчинилась, взгромоздилась на подоконник, судорожно вцепившись в веревки, осторожно подвинулась к краю и… наткнулась на невидимую преграду. Нет… Нет, нет, нет! Сердце ударилось о ребра и заколотилось с бешеной силой. Снова плеснуло магией — так, что заломило в висках.

— Эльгер, ты ее не получишь! Только через мой труп.

В резкий, яростный окрик Жерома ворвался веселый голос Эрика:

— Ты сам это сказал.

Магические удары следовали один за другим. Руки задрожали, желудок встал поперек горла, когда я попыталась уйти на грань. Тоненькая серая пелена перед глазами, тающие краски. Я дотянулась до нее, успела заметить сетку, пронизывающую дом — наподобие той, что сама ставила во время тренировок в квартире, и тут меня вышвырнуло в жизнь, жестоко и неумолимо. Даже это маленькое усилие стоило сорвавшегося дыхания и пляшущих перед глазами разноцветных пятен.

Хруст, грохот, глухой удар. Истошный женский крик. Мэри!

Из коридора повалил дым. Несмотря на прохладный воздух с улицы, я закашлялась: в истерзанное криками горло вонзались раскаленные едкие иголки. Удушливая пелена ползла по стенам, мутной простыней тянулась по полу. Клубы спешно разгорающегося пожара заполняли спальню, запахло гарью. Я скользнула на пол, рванулась было к двери, но Гийом перехватил меня и толкнул назад:

— С ума сошли? А ну вниз, живо!

— Там заклятие, смотри! — Я с силой ударила ладонями в пустоту распахнутого окна, и меня швырнуло назад, в его руки. — Мне не выйти.

— Какое заклятие? Откуда?

— Клетка Каори, магическая ловушка. Он меня запер.

Я ведь думала об этом заклятии, когда готовилась к встрече с Эриком! Похоже, не я одна. Вот только его крови у меня не было, а он мою раздобыл. Где локон, там и кровь.

Гийом выругался, протянул мне платок:

— Намочите и дышите через него. Спрячьтесь, когда Эльгер появится здесь, я постараюсь его отвлечь. В кабинете есть вход в подвал, он запирается изнутри. Откиньте ковер, потяните за кольцо, спуститесь и закройте засов. Пожар туда не доберется, а там и граф подоспеет. У него артефакт, настроенный на защиту дома, он уже в курсе. Скоро будет здесь.

Парень закрыл нос рукавом, глаза его сверкали решимостью, уголки губ едва уловимо подрагивали. Он подтолкнул меня к тумбочке, напряженно вглядываясь в дверной проем, из которого клубами валил дым. Я плеснула на платок водой из графина, прижала мокрую ткань ко рту и бросилась к гардеробной. Едва успела прикрыть двери, когда услышала знакомый голос, певуче растягивающий слова:

— Сюрпри-и-из. Не думали, что я решу заглянуть лично? А я мимо проходил, такая чудесная ночь… Хотя… Вру. Просто давно хотел размазать вас по стенке.

— Эльгер, остановись. Ты не понимаешь, что творишь.

— Да ну?

Сердце, глупое, тише! Ну тише, тише, пожалуйста, тебя даже в Мортенхэйме слышно! Я приникла к щели между дверями, глядя на вошедшего. Ростом с меня или даже немного ниже. Волосы цвета неразбавленного кофе, цвет глаз в темноте не различить. Седая дымка плавно обтекала его и вползала в комнату. Гийом держал Эрика на прицеле — мрачный, сосредоточенный, рука его совсем не дрожала. Хотя в коридоре языки пламени уже лизали стены.

— У, Тесса… сколько у тебя защитников! Там внизу уже валяется один белобрысый идиот, — он фыркнул и вскинул обожженную ладонь, покрывшуюся волдырями. Так ребенок мог показывать матери царапину или ссаженную коленку. — Представляешь, собирался со мной сражаться.

Лицо Гийома исказилось, словно от боли, на скулах заиграли желваки. Мне показалось, что он сейчас нажмет на спуск, но… нет.

— Так! — Эрик хлопнул в ладоши. — Чудненько тут с вами болтать, но… Я потушу, не возражаете? Дышать нечем.

В темноте замерцали изумрудные искорки, дым стремительно таял: магия искажений поглощала огонь. Спустя пару минут о пожаре напоминал только запах горелого дерева.

— Тянем время, значит… — Он посмотрел в сторону гардеробной, и я отпрянула: слишком резко, чудом не зацепив обувные коробки. Ладони вспотели, дыхание прервалось рвущимся из груди кашлем. Я зажала руками рот, расширившимися глазами глядя в темноту. — Я знал, что де Ларне не станет сидеть на месте, поэтому оставил ему пару зацепок. Он сейчас за городом, торопится к нам и думает: успеет — не успеет. Успеет… не успеет… Как думаешь, Ги?

Фамильярность прозвучала грязнее ругательства.

Негромкие шаги, стук каблуков по полу.

Усилием воли я заставила себя снова податься вперед, взглянула в щель: путь свободен, Эрик прошел в комнату.

— Стой на месте! — прорычал Гийом.

— У-у-у, какой грозный. Станешь в меня стрелять? Солнечный мальчик тебе лично голову открутит — нельзя расстраивать папочку! Если папочка расстроится, он вышвырнет вас всех к демонам собачьим. Хорошо если просто вышвырнет… Знаешь, что герцог де ла Мер делает с неугодными, милашка?

Эрик поднес сложенные ладони к лицу, я же распахнула двери гардеробной и бросилась в коридор. Грохот выстрела за спиной слился с отголосками магии. Я обернулась, чтобы увидеть, как изумрудное мерцание поглотило пулю. С ядовито-зеленым свечением пространство за спиной парня разорвалось.

— Сзади! — сдавленно прохрипела я.

Поздно: Гийом дернулся, как от сильного удара. Предназначавшаяся Эрику пуля прошла в одну точку пространства, чтобы выйти в другой и ударить в спину. К горлу подкатила тошнота, я попятилась, глядя, как на рубашке парня расплывается кровавое пятно. Потоком магии Эрик швырнул Гийома о стену: глухой удар и жуткий хруст ломающихся костей звучал в моих ушах вместе с гулким уханьем сердца — наверху, под самым саднящим горлом. Парень навзничь рухнул на пол, попытался перевернуться, дотянуться до револьвера, но застонал так, что меня саму скрутило отчаянной болью.

— Минус два, — радостно сообщил Эрик и повернулся ко мне. — Милая… Ты сейчас такая беззащитная. Такая же, как любая из никчемных слабеньких бабенок, но знаешь… это тоже заводит.

Его глаза — серые, сияющие, как серебряный жемчуг. Сумасшедшие. Расстегнутый темный пиджак и рубашка цвета сирени, мягкие черты лица, по-женски нежные губы. И светлая тонкая кожа — пожалуй, еще светлее моей.

Я опрометью бросилась в коридор. Спускалась быстро, вцепившись в перила, ступенька за ступенькой под босыми ногами, не глядя. От удушливого кашля на глаза наворачивались слезы. Неожиданно под ступней вместо нагретого дерева оказалось что-то теплое, мягкое и… живое? Я медленно опустила взгляд: короткие светлые волосы, разорванная рубашка. Жером лежал лицом вниз, неподвижно, и мой вопль оборвался сдавленным всхлипом. Прижимаясь к пахнущей гарью еще горячей стене, словно она могла меня защитить, я глубоко вздохнула. Еще раз. И еще.

— Тес-са! — Эрик помахал со второго этажа. Подействовало как пощечина: я рванулась вперед, через холл.

— Мэри!

Ни звука.

— Мэри!

— Ах Мэри, Мэри… Где же наша Мэри? Пропала? Исчезла? За шкафчик залезла?

Он спускался по лестнице, насвистывая себе под нос мелодию быстрого вальса и отбивая ритм по обугленным перилам. В коридоре на первом этаже было прохладнее, сюда пожар не успел добраться. Я бежала, как пьяная, налетая на стены, толкнула дверь, ведущую в кабинет. Влетела внутрь, захлопнула, повернула в замке ключ. Рубашка Анри валялась на полу, на столе — глубокая миска с водой, рядом змеей свернулась окровавленная тряпка: золотая мгла не проходит бесследно.

Всевидящий, что же я наделала?! Снова…

Я дернула край ковра, но он, как назло, заходил под ножки тяжеленного дубового стола.

Стук в дверь заставил вздрогнуть, я не завизжала только потому, что закусила губу.

— Милая! Можно войти?

Демоны! Я снова рванула ковер на себя.

— Чем ты там занимаешься, бессовестная девчонка?

Поддавайся, поддавайся же, ну! Вложив последние силы в рывок, я выдернула ковер из-под ножки: в полу темнел прямоугольник люка. Вцепившись в массивное кольцо, я потянула его наверх. Всевидящий, тяжело-то как! Скрежетнули ржавые петли, приоткрылась спасительная темнота подвала — как раз в тот миг, когда дверь под ударом вылетела вместе с замком. Эрик метнулся ко мне диким зверем, перехватил за руки, плотно прижал к себе. Крышка захлопнулась, я забилась в его хватке. Задергалась так, что чудом не вывихнула запястья, но он держал крепко.

— Набегалась? Скоро здесь будет солнечный мальчик, говорить при нем — только все портить. — Дыхание обжигало шею, сумасшедший горячечный шепот скользил по коже. — А нам с тобой столько всего нужно обсудить… Готова меня выслушать, Тесса?

Я закричала — отчаянно, дико, срывая и без того больное горло. Эрик швырнул меня в кресло, бедро ожег удар о массивную деревянную ручку, мягкое кожаное сиденье поглотило, как болотная топь. Страх скручивался тугим кольцом в животе, змеей полз по позвоночнику. Теперь миска с водой и окровавленная тряпка плавали перед глазами. А еще нож для резки бумаги: поблескивающая в лунном свете кардонийская сталь, рукоятка с фирменным узором — натянутой цепью.

— Сестра герцога, а вопишь, как селянка. Неужели думала, что я поленюсь поставить полог?

Эрик с силой дернул за упавшие на лицо волосы — так, что я чуть не ткнулась лицом ему в живот.

— До этого хотела добраться?

Лезвие сверкнуло перед глазами, срезанная прядь осталась у него в руке. Я рванулась, но сильный удар в грудь швырнул назад. От пощечины зазвенело в ушах, а рот наполнил солоноватый привкус. Длинные красивые пальцы до боли сжали подбородок, Эрик наклонился, слизывая кровь с моих губ.

— Строптивая. — Кардонийская сталь опасно холодила горло. — Одно удовольствие таких объезжать.

Я сглотнула. Сердце то заходилось в бешеном ритме, то затихало и билось через раз, дышать становилось нечем.

— Не дергайся, не дай Всевидящий, рука сорвется. Даже мне будет жаль твою прелестную мордашку.

Волосы поддавались на удивление легко — локоны падали мне на колени и на пол: один за другим, шелковистыми тугими пружинами. Где-то короче, где-то длиннее. Эрик чуть подался назад, разглядывая меня, как если бы я была картиной на выставке современного искусства.

— Очаровательно. Хочу, чтобы он увидел тебя такой: раздавленной девчонкой, которую не сумел защитить. А теперь пойдем, надо подготовиться к встрече.

Меня выдернули из кресла и вытащили в коридор. Руки превратились в ледышки, ноги отказывались слушаться. Шум в ушах, мельтешение и запах гари. Свет ударил по глазам — над нами заполыхал магический светильник, по яркости не уступающий театральной люстре. Я вздрогнула и зажмурилась, а Эрик разочарованно прицокнул языком.

— Совсем мы обленились. Создать такую штуку — пара пустяков. Высекаешь искру, заключаешь ее в сферу и наслаждаешься, но… зачем? Когда есть газовые лампы, а скоро будет электричество. Занятная штука, кстати.

Я неотрывно смотрела на Жерома. Этот человек защищал меня ценой своей жизни. А ведь мы даже толком не разговаривали. Я всегда смотрела на него как на пустое место.

— Жалеешь его? — Эрик схватил меня за плечи и подтащил к лежащему на лестнице мужчине. — Тогда с него и начнем.

Он дернул меня за руку, заставляя разжать пальцы. Лезвие прошлось по коже, оставляя за собой насыщенный алый след. От дергающей боли пореза и вывернутого запястья я сжала зубы. Кровь с раскрытой ладони капала на ступеньки, капли сливались в тонкую красную нить, растянувшуюся вокруг Жерома в замкнутый круг. Вокруг мерцали снопы изумрудных искр, волоски на коже встали дыбом от близости мощной и опасной магии. Внутри круга полыхнула завязка плетения — и магическая западня захлопнулась, след крови замерцал и погас, круг стал невидимым.

— Запомнила, куда не наступать, милая? — Эрик улыбнулся. — Если вдруг надумаешь снова побегать, будь осторожна. Заклятие настроено на силу запертого мага. Не хочу, чтобы ты превратилась в живой факел.

Жером жив!

Облегчение было недолгим: если ловушка сработает, все кто оказался внутри, сгорят заживо. Если он придет в себя и сдвинется с места, ему тоже не жить.

— Ты ненормальный, — прохрипела я.

— Неужели? Это не я собираюсь возродить расу мааджари. Даже мне понятно, что вы с де Ларне вместе — смертельное оружие. Мне, но не великому Симону Эльгеру.

Лезвие снова прижалось к горлу: опасно, неумолимо.

— Представь, что будет, когда у тебя появится ребенок… а он у тебя появится, это дело времени. Де Ларне сделает тебе столько детишек, сколько отец ему прикажет. И вырастит из них монстров, милая. Если его не остановить. Давай-ка, наверх. Без резких движений.

Мы осторожно обошли запертого в ловушке Жерома и стали медленно подниматься. Я вся взмокла, сорочка липла к телу, облегая его до непристойности плотно. Отчетливо вспомнился наш с Анри разговор в экипаже, когда мы заговорили о детях. Каким от мужа повеяло холодом, каким стало его лицо: солнечный лед. Не знаю, сколько правды было в тех словах, но если слова могут лгать, то глаза — нет. И взгляд тоже — дикий, полный болезненного отчаяния, когда меня зацепило мглой в вечер нашей ссоры. Или мне просто хочется в это верить? Сейчас, в двух шагах от смерти.

— Твоя сила против врагов, твоя кровь для могущественных заклинаний… Ты достойна меня, Тесса.

Мы обернулись, лезвие чуть царапнуло шею. В свете газовых ламп лестница и холл выглядели жутко — изувеченные магией, опаленные огнем. Эрик надавил мне на руку, заставляя порез раскрыться. Алые капли застыли в дюймах от пола, взмыли ввысь, закружились в вихре. Сильнее зашумело в ушах, сердце жалко ударилось о ребра. Магия потекла вдоль стен и перил вниз, а следом за ней устремились сорвавшиеся с пальцев Эрика изумрудные стрелы. Устремились — и застыли, запертые моей кровью в невидимом коридоре. Контуры ловушки мерцали еще несколько секунд, а после погасли вместе со смертоносными молниями.

— Избавимся от де Ларне, и я заберу тебя с собой. Папочка еще будет кусать локти за то, что так со мной обошелся.

Я смотрела на входную дверь — обгоревшее дерево и лак сползали пластами. Магические ловушки Анри не убьют. В отличие от собственной силы.

Сколько он выдержит? Я изрядно потрепала его тьмой.

— Будешь только моей. Моей маленькой… бессовестной девчонкой.

— Размечтался.

Мы дернулись вместе, словно слитые воедино.

— Ты… — сквозь зубы процедил Эрик.

Анри приближался со стороны спальни — медленно, словно хищник перед прыжком. Ни радужки, ни зрачка — ослепительное сияние глаз, даже кожа его мерцала расплавленным золотом. Золото стелилось под ним — зеркальной гладью, ползло по стенам и потолку, стирая уродство, оставленное пожаром. Оно тянулось к нам и не оставляло ничего, кроме бесконечного ослепительного света.

— Ударишь меня — ударишь и ее. — Пальцы впились в горло с такой силой, что я захрипела. Прикрываясь мной, как щитом, Эрик шагнул вперед, и мгла остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду. — Сам знаешь, меня так просто не выпить, а Тесса второго раза подряд может не пережить.

— Отпусти ее. Она тут ни при чем.

— Неужели? Нажаловался папочке — и думал, что это сойдет тебе с рук?

Воздух вокруг заискрился, пропитываясь магией искажений. От сгущавшейся мощи к горлу подкатила тошнота, голова закружилась, а потом Эрик вскинул руку. Пространство взорвалось всполохами молний, устремившихся к Анри. Золото и изумруд схлестнулись, смешались, впитываясь в стены. На миг показалось, что от бушующего в его стенах могущества всхлипывает даже дом.

— Эльгер, остановись. Тебе не пройти мимо меня.

— Да ну? Рискнешь своей девчонкой? Лови!

Он швырнул меня вперед, в полыхающую золотую бездну, и я малодушно зажмурилась. Слишком свежа была память о том, каково это — обжигающее, разливающееся внутри беспощадное солнце, убивающее самую суть тебя. Но ничего такого не последовало: только тепло сильных рук, когда я упала в объятия Анри, резкий поворот, когда он меня оттолкнул, закрывая собой, — и сильный удар. Краткий миг без защиты мглы дорого ему обошелся: от магии, хлестнувшей мужа, даже я выгнулась всем телом. Брызги крови взметнулись в воздух среди изумрудных искр, его протащило по полу, судорожно сжавшиеся пальцы скользнули по стене. Я бросилась к нему, но Анри стремительно обернулся, и следующую атаку поглотила мгла.

Золотая вспышка ослепила, волна поглощения покатилась по коридору, Эрик дернулся к лестнице, но бежать было некуда. Низкий горловой вой, разнесшийся по дому, заставил меня внутренне сжаться. Эльгер рухнул на колени, под скрюченными пальцами жалкими змейками дергались зеленые молнии. Анри опирался о стену: чем дольше он удерживал Эрика, тем сильнее менялись его собственные черты. Заострялись, становились нечеловеческими, под кожу словно заливали расплавленное золото, которое выжигало изнутри.

— Хватит, — прохрипела я. — Анри, пожалуйста, остановись…

Я потянулась к нему, но он отдернул окутанную мглой руку и, только когда Эрик упал вниз лицом, начал оседать сам. Браслет взорвался болью, а следом затылок, перед глазами потемнело. Я еле успела подхватить мужа, и на пол мы рухнули вместе.

Стуча зубами, я повернулась, вглядываясь в белое как мел лицо.

— Анри, — позвала хрипло. Вышло как-то беспомощно.

Почему под ладонью не слышно его сердца? Не может такого быть… Не может…

Порез отчаянно дергало, когда я расстегивала на нем рубашку. Сжала руку, приложила к его груди — и вытолкнула себя на грань из последних сил, взглянула на мужа: нет, он еще здесь, по эту сторону, но черно-серые прожилки смерти уже стремительно наполнялись тьмой. Дрожащими пальцами я чертила кровью контур узора саэнхари — «возвращающий силу». Почему, почему, почему я так мало уделяла времени этим узорам?!

Вот теперь меня трясло по-настоящему. Каждая клеточка тела дергалась внутри. Только не снова, только не он, пожалуйста. Я не переживу, если он умрет из-за меня.

Вдох-выдох. Спокойно.

Внутренний круг.

Вдох-выдох. Вот так, уже лучше.

Плетение без отрыва — четыре поперечных узора.

Вдох-выдох.

Сводим и соединяем линии.

Ему уже повезло: успел вернуть мглу во время первой атаки, поэтому выжил. Значит, повезет и второй раз.

Вдох-выдох.

Потом буду бояться хоть два дня подряд, хоть целый месяц, хоть всю оставшуюся жизнь валяться в обмороке, но сейчас бояться нельзя. Только не ошибиться, только не ошибиться… Я вытряхивала из памяти загибы и нахлесты саэнхари, прорисовывая его снова и снова, до тех пор, пока усиленный моей кровью — ну хоть на что-то сгодилась — полный узор не начал светиться.

Я вспорола разделяющую жизнь и смерть ткань, тьма текла сквозь меня, как сквозь забившийся кран — тоненькими рывками, непростительно слабо. И все-таки я ударила, запуская сердце. Снова, еще и еще. Когда уже начинало казаться, что ничего не получится, услышала глухой гулкий удар. Первый. Второй. Третий. И дальше — один за другим: глубокие, ровные.

Спасибо, Всевидящий!

Анри судорожно втянул воздух, дернулся, непонимающе посмотрел на меня.

— Там ловушка, — сказала я, глядя в залитые золотом глаза, — на лестнице. И «воронка силы» над Жеромом. Могу попробовать расплести…

Он слабо сжал мою руку, все еще лежащую у него на груди.

А я уткнулась лицом ему в плечо и почему-то заплакала.

38

— Обезболивающее, обеззараживающее и заживляющее, — седовласый целитель ополоснул руки в глубокой миске и указал на склянки на тумбочке, — обычные мази для графа. Использовать при каждой перевязке. Здесь зелья для леди, остальное внизу. Парню с огнестрельным ранением сейчас нужно обильное питье, переломы я начал сращивать, но быстро такие дела не делаются. По-хорошему, мне бы вас навестить завтра…

— Сможете задержаться на несколько дней?

Стоявший в углу мужчина отделился от стены: невысокий, с мышиного цвета волосами и холодным взглядом. Это он привез целителя, возник вместе с ним на пороге нашего дома после того, как я расплела «воронку силы» и мы привели Жерома в чувство. На ногах тогда держалась из чистого упрямства, но гость почему-то показался мне знакомым. Теперь я пыталась понять, где могла его видеть. В голове все перемешалось от влитых в меня зелий, хорошо, что меня положили и больше не трогают.

— Вы же понимаете, на мои услуги спрос есть всегда.

Мужчина равнодушно кивнул.

— Мы компенсируем все.

Он расстегнул сюртук и протянул целителю внушительную пачку банкнот, которые тот без ложной скромности тщательно пересчитал. Убедившись, что оплата, в том числе за молчание, его устраивает, коротко кивнул.

— Где я могу разместиться?

— Я покажу. Подождите внизу, будьте любезны.

Стоило двери за ним закрыться, цепкий взгляд гостя уперся в лежащего пластом мужа. Цвету лица Анри могло позавидовать даже накрахмаленное постельное белье. Пока целитель с ним возился, он несколько раз терял сознание, а когда приходил в себя, рука его дрожала под моей — напряженная, со вздувшимися венами. Окровавленная спина, опаленная и располосованная магией, представляла страшное зрелище, сейчас ее почти полностью скрывали бинты.

— У него хотя бы лицензия есть? — голос мужа звучал глухо.

— Была когда-то. Прости, что королевского медика не привел.

— Прощаю. Мне-то без разницы, но если он напортачит с магией…

— Спокойно, ничего с ее потенциалом не случится. У Сайлуса каждый второй клиент из высшего света. Сам знаешь, местная аристократия много чем балуется.

Так, на минуточку, я вас слышу. Или мне не полагается?.. Не удивлюсь, что взгляд у меня не более осмысленный, чем у младенца трех дней от роду. Почему, кстати, виньетки по обоям ползают? Так точно быть не должно.

— Разгулялись вы тут знатно. Я уж думал, никого в живых не застану.

— Прости, что разочаровали.

Мужчина бесшумно, словно кошка, приблизился к двери и приоткрыл ее — так, что я даже щелчка не услышала. Убедившись, что в коридоре никого нет, снова повернулся к нам.

— Парням нужен серьезный уход. Девице из-под лестницы можно доверять? Не сбежит? Болтать не начнет?

Это он про Мэри, что ли?.. Мы нашли ее запертой в кладовке под лестницей: забившийся между полками комок страха в длинной сорочке и разорванном халате. Растрепанная, с побелевшими губами, содранными локтями и диким взглядом. Она выбежала на шум, и Эрик отшвырнул ее магией. Удар пришелся на поставленный Жеромом щит, только поэтому Мэри осталась жива.

— Не начнет. Она кое-кому обязана.

— Ты плохо знаешь женщин, Феро.

— Если не найдешь ее внизу, с меня тысяча ливрэ.

— А что насчет…

— Со своей женой я разберусь сам.

Словно почувствовав мой взгляд, гость повернулся ко мне, и я быстро закрыла глаза. Все-таки где я могла его видеть?

— Пойду займусь доктором, да пора уже отгружать нашу бесценную посылку. Постараюсь не потерять.

— Постарайся, потому что сейчас я не в состоянии за ним бегать.

Шаги, негромкий стук, тишина. Стоило нам остаться вдвоем, меня окончательно повело. Глаза постоянно закрывались, но я дотянулась до запястья мужа, положила руку на браслет. Постоянно выдергивала себя из сна, чтобы убедиться, что биение сердца под пальцами — не плод воспаленного разума. Явь и сон мешались воедино, и где-то между ними Анри погладил меня по щеке — осторожно, как если бы я была хрупкой статуэткой из лацианского стекла.

— Все хорошо, маленькая. Спи.

Лицо мужа совсем близко — усталое, изможденное, потускневшая золотая прядь под щекой на подушке. Воспоминание прошило неожиданно, на грани ускользающего сознания: тусклое золото под кепкой, руки в карманах. И невысокий мужчина рядом… наш странный гость! С ним Анри встречался в трущобах. Это тот самый неприметный человечек, с которым они разговаривали в толпе, сбежавшейся посмотреть на драку. Мысль вспыхнула — и тут же погасла, далекая и неважная. Как только голова коснулась наволочки, на мир опустился полог глубокого сна.

— Как себя чувствуете, леди? Голова не болит?

Голова немного кружилась, но мысли, как ни странно, были ясными.

— Нет.

Я прикусила язык, чтобы не спросить, где мой муж. Проснулась сегодня в одиночестве, лишь ветер играл занавесями, да Кошмар свернулся клубком на подушке и громко мурчал. О случившемся напоминали только саднящие губы и баночки с зельями, часть которых валялась на полу. Я сграбастала обалдевшего кота в объятия и прижала к груди: при мысли о том, где эта животина отсиживалась вчера и как могла подставиться под удар, стало дурно. Вот так бегает рядом с тобой что-то, пищит, под ногами мешается, а потом хлоп — и уже родное. И ничего ты с этим не поделаешь.

— Хорошо. Давайте-ка вашу руку посмотрим.

Целитель принялся распускать бинты. Сегодня я могла рассмотреть его получше, не сквозь пелену дурмана: уже не молодой, еще не старый. Серые глаза внимательные, но безучастные — что в общем-то не редкость для человека его профессии. Если боль каждого воспринимать как свою, так и с ума сойти недолго.

— Как себя чувствует граф?

— Неважно. Магическое исцеление в его случае работает слабо, особенно заживление, а мази и отвары действуют куда медленнее. Я рекомендовал ему оставаться в постели хотя бы пару дней, но… — Сайлус осторожно отлепил последний слой, и я поморщилась. — Отлично. Сегодня уже можно обойтись без повязок.

Не сказать, чтобы отлично, но края глубокой раны стянулись, исчезла припухлость. Целитель наносил зелье, от его пальцев вокруг раны расходилось покалывающее тепло. Светло-голубое облако окутало наши руки, ладонь невыносимо пекло — порез заживал и начинал чесаться.

Где же Анри? Я уже несколько часов не сплю, почему он даже не заглядывает? Мне так много надо ему сказать… Но что мне ему сказать?

— Сегодня желательно не вставать. — Целитель положил пальцы мне на виски, и я почувствовала едва ощутимые уколы, как от тончайших игл. — Магия в вас восстанавливается очень медленно. Чем больше будете отдыхать, тем быстрее поправитесь. Зелье для поддержания сил принимали?

— Да.

Не думать об Анри не получалось ну вот никак. Видимо, думалось чересчур усердно, потому что съеденные блинчики запросились наружу вместе с кофе, сливками и кашей. Завтрак мне приносила Мэри, но стоило камеристке поставить поднос, как ее позвали вниз — я даже не успела ни о чем спросить.

— Попросите Мэри зайти ко мне?

— Хорошо, леди. Если почувствуете слабость, сразу зовите.

Слабость не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри.

Кто тот человек из трущоб? Анри общался с ним, как с хорошим знакомым, впрочем, у него все знакомые хорошие. Энгерийские джентльмены, жизнь которых он спокойно может разрушить благодаря собранным в досье грешкам — большим и не очень. Странный субъект — любитель маскарада, приводящий на помощь подпольного целителя. Тайны между нами раскинулись пропастью, и нет им конца и края. Одни раскрываются, появляются другие. Почему он не рассказал мне про богиню мааджари? Не знал? Вряд ли.

Он никогда не лжет. А еще он никогда не говорит всей правды.

Мэри не было ужасающе долго. Я отстукивала пальцами по запястью какой-то рваный ритм, смотрела на начинающий светлеть браслет, все сильнее сжимала зубы. Внутри что-то дрожало, будто единственную целую струну скрипки дергали туда-сюда, и в такт этой дрожи противно звенело в ушах. В миг, когда меня затошнило еще сильнее и бросило в пот — липкий, стылый, как паутина в подземелье, дверь открылась.

— Миледи?

Белая, словно полотно, серые глаза потемнели и ввалились, но взгляд не прячет. Я ожидала слез, истерик и упреков, но она даже словом не обмолвилась о том, что едва не погибла. Просто стояла, сложив руки на переднике.

— Подай зеркало, пожалуйста.

Всевидящий!

Волосы как растрепанное гнездо из обрезанных прядей, самые длинные доходят до лопаток, самые короткие спускаются чуть ниже скулы. На щеке тает кровоподтек, разбитые губы покрыты запекшимися корками. Самое симпатичное в этом зеркале — резная оправа с морскими узорами и ручка. Все остальное — стереть и забыть как страшный сон.

— Помоги подняться. Мне нужно поговорить с графом.

— Вам разве можно вставать?

Не дождавшись ответа, камеристка придвинула стул поближе к кровати, помогла сесть. Потянулась за щеткой, но тут рука ее дрогнула и сорвалась. Баночка с заживляющей мазью свалилась на пол, от звонкого удара вздрогнули мы обе.

— Простите, ми… миледи. Я не специально.

— Спасибо.

Мэри замерла — с поднятой баночкой в руке.

— Спасибо, что осталась. Но если захочешь уйти, я заплачу за несколько лет работы и дам самые лучшие рекомендации.

Глаза у нее расширились, а потом возмущенно сверкнули.

— Вот еще, — сердито заявила она, после чего принялась расчесывать меня с двойным усердием, только искры от волос летели, — давайте-ка лучше посмотрим, как быть с вашей прической. Не возражаете?

Мэри достала шкатулку со шпильками, ножницы и вопросительно взглянула на меня. Я не возражала — все лучше, чем думать о предстоящем разговоре с мужем.

— Мне было велено всем говорить — если вдруг кто спросит, что взорвался газовый светильник и что я вовремя перекрыла газ.

Я сжала руки, начинающий успокаиваться порез задергало с новой силой, и так же безумно задергалось сердце. Глупо думать, что Анри расскажет обо всем Винсенту. Что попросит у него помощи, защиты, убежища ради нас. Глупо, глупо, как же глупо, но он ведь закрыл меня собой! Закрыл, подставился под удар, только чтобы меня уберечь. Меня… или мою магию? Симону не нужна пустышка.

— Так и говори.

— Здесь сделаем чуть-чуть покороче. Можно?

Я кивнула.

Следующие полчаса Мэри то щелкала ножницами, то сравнивала длину, то орудовала шпильками. Совсем короткие прядки собирала сзади, а длинные пускала поверх, позволяя им струиться по плечам и спине. Когда она закончила, уже не хотелось натянуть на голову шляпку по самые уши и опустить вуаль до подбородка.

Мне помогли одеться, укутали плечи шалью, вывели в коридор. Из холла по-прежнему тянуло гарью, правда, уже не так сильно. Ошметки дерева, сгоревшей мебели и обоев исчезли, а вместе с ними и пятна крови со ступеней. Лестница слегка покачивалась перед глазами, но я держалась прямо.

— Спасибо, дальше я сама.

Без поддержки Мэри коридор превратился в длинный тоннель, по которому я шла, повторяя путь рукой по стене. Из-за приоткрытой двери на пол выскользнула полоска дневного света, да так и застыла.

— Кто мог ему донести? — Голос Жерома.

— Вероник, больше некому.

— Кто такая Вероник? — Я толкнула дверь и вошла.

Жером обернулся — бледный, правая половина лица располосована магией, шрамы будут сходить долго даже под зельями.

— Кто разрешил тебе вставать? — Анри тяжело поднялся из кресла.

— Я сама.

Сердце болезненно сжалось: муж был белым, как мучная россыпь на мраморе. Плотно сжатые губы, вымораживающий до самого сердца взгляд. Анри тяжело опирался на массивную резную трость, темно-бордовая рубашка — одна из его любимых — смотрелась на нем чужой, будто он позаимствовал ее из гардероба своего двойника. Мужчины, с кем я танцевала в мой первый вечер в этом доме, под шелест платья и наше дыхание.

Жером поспешно подал мне руку и придвинул стул, помогая сесть. После чего вышел и прикрыл за собой дверь.

— Вероник — воспитанница Симона. — Анри медленно опустился в кресло и поморщился. — Сводная сестра Эрика. После представления с перстнем я связался с его отцом, а она, вероятно, сообщила ему об этом. О том, что мне поручено найти его и вернуть в Вэлею, даже против его воли. И мальчишку окончательно переклинило.

— Так Эрика отправили к нему?

— Да. Теперь ему держать ответ перед отцом.

За магическое преступление такого уровня полагается смертная казнь. Если ты не сын герцога де ла Мера, конечно.

— С кем ты встречался на окраине Лигенбурга? Почему этот человек тебе помогал?

На лице мужа не дрогнул ни один мускул, устремленный на меня взгляд — словно из прорезей маски, принадлежал кому-то другому. Уж точно не Анри, который шептал: «Все хорошо, маленькая. Спи».

— Не молчи, пожалуйста. Скажи мне… — Выдержка расползалась по швам. Я подалась вперед, вцепилась побелевшими пальцами в край стола. — Почему на встречу с ним ты вырядился, как на маскарад нищих? Что вообще происходит?

— Откуда ты об этом знаешь?

Всевидящий, как же холодно…

— Я видела вас из окна квартиры, которую для меня нашла Луиза.

Он молчал. Наверное, я уже знала, что он не ответит, но все равно ждала. Ждала, пока тишина не застучала в висках.

— Кто ты такой, Анри? Есть в тебе хоть что-нибудь настоящее?

— Моя цель.

Сумасшедше-золотые глаза, как на берегу Ирты. Все это так близко, так живо, что я даже сейчас чувствовала скользящие по плечам солнечные лучи и тепло его рук на прохладной от воды коже, вот только сейчас передо мной сидел совсем другой мужчина. Чужой, незнакомый, жестокий.

Как можно доверять человеку, у которого десятки обличий?

— Смерть Симона? — Голос сорвался на сдавленный шепот, я вскочила. — Падение его империи?

— Да.

В груди полыхнуло, я попятилась и наткнулась на стул.

— Ты нужна мне, Тереза.

— Как серьезный прорыв?

Анри сцепил руки, пристально глядя на меня.

— Мы взрослые люди, нам хорошо вместе. Что еще ты хочешь услышать?

Слова застыли внутри, тысячи слов, запертых в груди, у самого сердца, мигом обратились в пепел. Надежда, отчаяние, страх, неуверенность — смешались воедино — и рухнули в бездну. Перед глазами потемнело, сначала задрожали пальцы, потом мир закрутился сумасшедшим калейдоскопом.

— Мне нужен развод, — я оперлась о стол, чтобы не упасть, — или твоя трогательная история станет известна Винсенту, и разбираться будешь уже с ним. А заодно с Симоном, со своими загадочными друзьями, да хоть со всеми демонами преисподней.

Воцарившуюся тишину разорвал негромкий стук трости, когда муж поднялся.

— У тебя нет доказательств.

Почему-то я думала, что после шахматной доски больнее уже не будет. Наивная.

— Брату не нужны доказательства моих слов.

Руки стремительно холодели.

— Хорошо, получите свой развод. — Голос Анри стал угрожающе низким, горловым. — Подпишем бумаги после свадьбы де Мортена. Мне нужно закончить дела.

— Мы подпишем их завтра.

Он приподнял брови.

— Ваше право. Прекрасный штрих на образе вашего брата перед свадьбой со скандальной актрисой.

Я запустила в него чернильницей, изо всех сил. Уклонился Анри безупречно — отточенным быстрым движением. Пузырек ударился о стену и разлетелся вдребезги, по обоям растеклась смоляная клякса. Даже судорога боли, прошедшая по его лицу, облегчения не принесла. Я бросилась к двери, но кабинет зашатался, пол начал уходить из-под ног. Стена оказалась как нельзя кстати: прохладный шелк обоев под щекой-факелом. Почувствовав руки Анри на своей талии, я всхлипнула и бешено забилась. Трепыхалась в его захвате, как летучая мышь в перепончатых крыльях не по размеру, дергалась, пока не заломило в груди. Затихла, понимая, что все бессмысленно. Я шла поговорить о нас, но «нас» нет и не было никогда.

И Анри, которого я себе придумала, тоже.

— Пустите, — прошептала я. — Пустите или, смертью клянусь, я исправлю то, что сделала ночью.

Он отпустил, и я вырвала себя из его объятий в последний раз. Вышла из кабинета, расправила плечи, медленно направилась к лестнице. Внутри воцарилась пустота — знакомая, но какая-то странная. Должно быть, за последнее время я слишком привыкла к обманчивому солнечному теплу.

Что же, дело осталось за малым.

Винсент женится на Луизе, а я обрету свободу. От себя, от Анри и от чувства, которое меня почти уничтожило. От золотой мглы, которая все это время застилала мне глаза.

39

— Уверены, что больше ничего не хотите? До праздничного обеда ждать долго.

Смотрю на столик с завтраком и морщусь.

— Нет, Мэри, спасибо.

Если попытаюсь съесть еще хотя бы кусочек, просто подавлюсь.

Раннее утро, но солнце уже плещется на крышах домов, растекается по брусчатке, готовится прогревать камень. Солнечный день, ослепительно солнечный, именно такой и должен быть в честь свадьбы моего брата. С улицы сладко пахнет сдобой — булочник сегодня прибежал ни свет ни заря, горьковатым дымом и опилками. Ярко-синий шелк струится под пальцами, распущенные волосы — по плечам и груди. Мне осталось надеть только перчатки, которые скроют и шрам на ладони — он так и не сошел полностью, несмотря на все зелья Сайлуса, и браслет, сияние которого скоро погаснет.

— Граф просил передать, что ждет в кабинете.

Восхищенный взгляд Мэри говорил больше любого самого изысканного комплимента. Увы, но единственному, ради кого по-настоящему хотелось надеть это платье, я безразлична. Со дня, когда Анри пообещал мне развод, мы с ним ни разу толком не разговаривали. Если не считать коротких случайных встреч, холодных приветствий и общих фраз, от которых стыло сердце. Несколько раз мы выбирались на балы и приемы, где он был учтив и галантен, я — привычно холодна. Никто на всем белом свете не заподозрил бы подвох, а тем более Луиза, сияющая от счастья, или брат, у которого в глазах отражалась она одна. Высший свет Энгерии лихорадило от предстоящей свадьбы герцога де Мортена, я же утешала себя тем, что скоро все это закончится.

— Передай, что я сейчас спущусь.

— Да, миледи.

Первый наш разговор… за сколько там дней? Первый и последний.

Оказывается, даже в таком маленьком доме можно почти не видеться с человеком. Я не стремилась лишний раз выходить из «пыльной» комнаты, которую Анри отдал мне, а сам перебрался в мою спальню. Ночами Кошмар шатался между нашими дверями и голосил так, что я постоянно просыпалась. То ли у кота пришло время взросления, то ли ему просто хотелось спать с нами вместе, а не по отдельности. Он на удивление быстро подрос и больше не напоминал шарик на ножках: вытянулся сам, удлинилась морда, лишившаяся умилительного выражения, свойственного только котятам.

Отгремел Праздник лета, который я просидела дома, глядя на бесконечный людской поток, текущий по улицам рекой. Фейерверки отражались в окнах, а сердце бухало в такт залпам, глухо и сильно. На Королевском балу в ту ночь танцевали Луиза и Винсент, матушка, Лави и лорд Фрай, но я думала только об Анри, которого не было дома. О том, где он сейчас и с кем. И когда перед глазами возникали образы других женщин, в сердце расцветала боль: не менее яркая, чем сверкающие в ночном небе цветы. Ядовитая и изматывающая.

В один прекрасный день я не выдержала и сбежала в Мортенхэйм, но даже он меня не принимал: я бродила по галереям, коридорам и переходам, знакомым с детства, и не находила себе места. Не спасали ни выматывающие прогулки с Демоном, когда в исхлестанное волосами лицо летели капли дождя, а в ушах свистел ветер, ни подземелье, когда-то служившее мне убежищем от любых невзгод. Сказать, что я скучала по Анри, — значит, ничего не сказать. Каждый вечер убеждала себя, что мы чужие люди, но каждое утро начиналось с изматывающей тоски — так отчаянно мне его не хватало.

Наверное, это не прекратится никогда. Но ему об этом незачем знать.

Я спустилась в кабинет, распахнула дверь. Анри сидел за столом: сцепив руки на уровне лица, как любили делать Винсент и отец.

— Мэри сказала, вы хотели меня видеть.

Он поднялся, глаза его потемнели. Поднялся — холодный и отстраненный, в черных брюках и белоснежной рубашке, во фраке и при шейном платке, с идеально уложенными, зачесанными назад волосами. От удара золотой мглы Анри приходил в себя долго, но теперь на лицо его вернулись краски.

Я заставила себя отвести взгляд: не могу наглядеться. И простить себя за это тоже не могу.

— Вы починили платье.

К его официальному тону я привыкала долго. Гораздо дольше, чем к беспечной и такой привычной фамильярности.

— Починила то, что смогла.

Как ни странно, платье стало для меня своеобразной отдушиной, а совместные походы на примерки здорово помогали отвлечься: когда каждый день для вида улыбаешься перед зеркалом, а рядом с тобой Луиза, очень сложно думать о предстоящем разводе. Да, если честно, рядом с Луизой вообще сложно думать. Ее свадебное платье было без преувеличения роскошным, и я цеплялась за то, что помогало мне держаться: за чужое-родное счастье. Хорошо, что это счастье сегодня обретет закономерный финал или новое начало, так что осталось всего ничего — пережить свадьбу и двухдневный прием.

Рядом с ним.

Я опустилась на предложенный стул, посмотрела на мужа, но он не изменился в лице. Вернулся на место, откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. Только пальцы слегка побелели, точно он сжал их с неведомой силой.

— Так что вы хотели?

Анри выдвинул ящик стола и протянул мне конверт:

— Возвращаю вашу свободу.

Внутри оказалось соглашение о расторжении брака в двух экземплярах, обычные бумаги, пока еще не имеющие магической силы.

— Проведете активацию?

Сердце совершило кульбит и забилось где-то в горле. После магической активации для прекращения действия договора потребуется только кровь — моя и его. После документы нельзя будет уничтожить, как и договор. Больше никакого особого обряда не потребуется, только подписи. Две крохотные капельки — и все будет кончено. Здесь и сейчас. Я готовилась к этому дню больше месяца, точнее, не к этому, а ко дню отъезда Луизы и Винсента. Днем больше, днем меньше — какая разница, я же сама этого хотела. Тогда почему так больно…

— Думала, мы подпишем их после свадьбы.

— Когда их подпишете вы, дело ваше. Я уезжаю через два дня, мне некогда возиться еще и с этим.

Возиться? С этим?!

Я подтянула листы к себе, положила ладонь на прохладную гладкую бумагу. Пробормотала слова заклинания, вплетая его в слова, тонкое иссиня-серебристое сияние окутало руку и растеклось по чернилам, наполняя буквы магической силой. Кожу слегка защипало, мерцающая дымка разрослась, стала ярче, впиталась в документы и погасла. Я подтолкнула соглашение к мужу:

— Прошу.

До того как Анри уколол палец иглой, я все еще не верила, что это случится на самом деле. Но когда он приложил его к бумаге и багряное пятнышко засеребрилось, отмечая первую печать скрепления, мне вдруг стало нечем дышать. Вторую иглу муж протянул мне, и тут в дверь постучали.

Я дернулась, чудом не проткнув палец насквозь, когда в кабинет заглянул Жером. Шрамы с его лица еще не сошли, в остальном он поправился на удивление быстро. Пару раз даже шутил, что исключительно благодаря заботливой Мэри, из-за чего камеристка заливалась краской.

— Чего тебе? — резкий голос Анри полоснул даже меня. Никогда не слышала, чтобы он с ним так разговаривал.

— Экипаж подали. Если хотите успеть, советую выехать прямо сейчас. Половина улиц перекрыта, движение почти стоит. Все хотят посмотреть на невесту де Мортена.

— Тут ехать от силы полчаса, — прорычал Анри.

— А сейчас все два, — невозмутимо отозвался Жером.

— Достаточно. Я не собираюсь опаздывать на свадьбу брата.

Я подхватила бумаги и вышла из кабинета. Не хватало еще застрять где-нибудь и опоздать на венчание. Моя гордость ждала предостаточно, так что ничего с ней не случится. Подождет еще.

Второй день свадебного приема, а чувство такое, что сто второй. Я — сестра жениха, поэтому вокруг слишком много лиц, слишком много шума, счастья и улыбок, которые приходится возвращать. А еще танцы, танцы, танцы — в перерывах между обедами, фуршетами, ужинами. Каждый раз, когда я оказывалась напротив Анри, наши пальцы сплетались, и даже самый внимательный вряд ли заподозрил бы что-то неладное. Лицо — слишком близко, взгляд — глаза в глаза. И сумасшедший ритм сердца, которое бьется из последних сил. Вальсы, кантрели и дальше по списку. Ноги гудят, скулы сводит, но я улыбаюсь и танцую. Танцую и улыбаюсь. Комплимент направо, улыбка налево, снова и снова, до бесконечности.

Странное чувство — обнаружить себя у стола с пуншами и лимонадом и понять, что грудь распирает от нехватки воздуха, а зубы сжаты так, что только чудом не хрустят. Вдох получается судорожным и рваным, я цежу пунш маленькими глоточками, как положено леди, и благодарю всех, кого только можно, что уже вторая половина дня. Недолго осталось.

Завтра Анри уедет, и станет проще.

— Графиня?

В полупоклоне мне протягивал руку виконт Торстен. Невысокий, плотного телосложения брюнет с усиками.

— Окажете мне честь?

Я с надеждой огляделась — может, рядом затесалась еще какая графиня. Но нет, только я. За мной так не охотились, даже когда я была дебютанткой.

Видимо, на моем лице отразилось замешательство, потому что он переспросил:

— Вы уже обещали танец?

Спасибо, что подсказали. Я немного виновато улыбнулась:

— Прощу прощения.

Короткое неудовольствие на его лице уступило место маске учтивости. Торстен поклонился и отошел, а я допила остатки пунша и взяла из рук лакея следующий бокал, глядя на танцующих. Вспоминая вчерашний день.

Торжественная церемония в Миланейском соборе была великолепна: центральный неф заполонили приглашенные, приехали даже ее величество Брианна и принц-консорт Дамиан. Я опиралась на руку Анри, стараясь не смотреть на многочисленных гостей, перед глазами покачивалось окно-роза под самыми сводами. Миг, когда Луиза вошла в двери, был отмечен на площади торжествующим ревом. По рядам пронесся вздох, словно ветер подхватил восхищение сотен голосов. Огненные волосы полыхали даже под фатой, кремовый лиф облегал точеный стан, платье струилось вниз невесомыми шелковыми волнами. Луиза шла по проходу с отцом, а брат смотрел на нее так, словно в этой женщине сосредоточена вся его жизнь.

Мне такого уже не испытать.

Очередной танец закончился, Анри поцеловал руку Люси Дижон, а у меня неожиданно закружилась голова. Наверное, стоило съесть за обедом что-то еще, кроме овощного салата и двух ложечек мусса.

— Вы позволите?

«Нет» не успевает сорваться с губ: передо мной Винсент.

— Разве я могу вам отказать?

— Разумеется нет. Самая красивая женщина в этом зале должна быть моей.

— А как же ваша жена?

— Ревнуете?

— Вот еще.

Я передернула плечами, а Винсент улыбнулся. Увлек за собой, сжимая мою ладонь. Ведет он уверенно и резко — не в пример мягкой силе Анри.

Поворот, шаг, поворот. Шаг, снова поворот, шаг в сторону.

Знакомый запах — дорогого табака и мяты, в смоляных волосах брата серебрится тонкая паутина седины. Она появилась зимой, после той ночи, когда едва не погибла Луиза. Если не присматриваться — незаметно, как и сеточка морщин в уголках глаз, когда он улыбается. Смешно подумать, я помню его совсем мальчишкой, запускающим бумажного змея в парке.

— Не вздумайте передать Луизе мои слова.

— Ей понравится.

Винсент угрожающе сдвинул брови, глаза потемнели до черноты и полыхнули углями, но меня ему не обмануть: он бесстыдно, самым наглым образом счастлив. Наверное, это передается и мне, потому что становится спокойно и легко, выпитый пунш не буянит, сердце не колотится о ребра. Даже несмотря на то, что Анри кружится по залу с Камиллой Уитмор. Сколько их еще будет, других женщин?

Да сколько бы ни было, это больше не мое дело.

Шаг назад, шаг в сторону, поворот.

Матушка танцует с бароном Мэррингом, глаза ее сияют.

— Она счастлива за вас.

Я споткнулась, но Винсент быстро перевел ошибку в шаг. Никто ничего не заметил.

— «Моя девочка обрела любовь», — так она сказала. Никогда не слышал в ее голосе столько нежности.

Я закрыла глаза. Вспоминала бесконечную вереницу гостей, поздравляющих молодоженов, светлую улыбку Луизы, кольцо на ее пальце, сомкнутые руки. Винсент не переплетал пальцы, он просто держал ее хрупкую ладонь в своей: уверенно и сильно, так, что без слов понятно — не отпустит, что бы ни случилось. Никогда.

Шаг назад, шаг в сторону, поворот.

Музыка прокатилась по залу и затихла.

Винсент поцеловал мне руку и достал из внутреннего кармана фрака конверт.

— Хоггарт после случая с договором тщательно разбирал архивы и нашел это. Постоянно забываю вам отдать.

На пожелтевшей от времени бумаге размашистым резким почерком отца было выведено мое имя. Прежде чем я успела ответить, Винсент подался вперед и порывисто привлек к себе. Не сказать, с каким облегчением я обняла его в ответ.

— Поздравляю вас, — прошептала на выдохе, искренне радуясь, что голос не дрожит.

— Спасибо, — негромко произнес он и отстранился, — не представляете, как я боялся, что вы не примете Луизу.

— Боялись? Вы?

Мы обменялись короткими, понятными только нам улыбками.

— Отвести вас к мужу?

— Лучше к столам. Хочу немного освежиться.

Я дождалась, пока брат отошел и грянула веселая мелодия кантрели, посмотрела на письмо. Стоит ли его читать? Все давно в прошлом — и обиды, и наше с отцом противостояние, слова на бумаге ничего не изменят. Наверное, еще год назад я бы раскрыла его в тот же миг, как мои пальцы коснулись конверта, но сейчас просто убрала в ридикюль. Место этому письму там, где оно было все это время. В архивах.

С Луни хорошо. Только с ним можно устроиться на старом тюфяке, привалившись спиной к холодной стене, потягивать вино столетней выдержки и швырять в пауков сгусточками тьмы. Честно говоря, ни в одного не попала — чем меньше становилось вина, тем больше пауков, из которых лишь несколько были настоящими. Смутно помню, как я здесь оказалась, просто пунш хорошо шел между бесконечными танцами. Ночью фейерверк кружился перед глазами отдельно от неба, и я решила прогуляться подальше в парк — воздухом подышать. Но почему-то нашла себя в подземелье.

— Матушка сказала бы, что леди так себя не ведут, — доверительно сообщила я Луни, который сидел рядом. — Потому что это недостойно.

— У, — согласился он.

— Но я веду. Значит, я не леди?

Снова ворчание.

— А если я не леди, значит, я могу вести себя как хочу. Правильно?

Терпкое, пряное, с ягодно-сладковатым привкусом, вино обжигало горло и позволяло забыть о том, что где-то наверху счастливые Луиза и Винсент. А еще Анри Феро и бесконечные вьющиеся вокруг него леди, глядящие на моего мужа оленьими глазами. О да, вот они настоящие леди! Благопристойные, порядочные, только и ждущие, чтобы их пригласил этот демонов солнечный мерзавец. У, ненавижу! Я прицелилась и запустила паутинкой тьмы в центр обычной паутинки — одной из четырех, плавающих перед глазами. Промазала, разумеется.

— Но если никто не видит, что я веду себя недостойно, значит, я не леди только для себя. А для всех остальных — леди. И на глазах у них мне нужно продолжать вести себя достойно. Или нет?

Вард посмотрел на меня пустым взглядом, неподвижные зрачки чернели бусинками в радужке-стекле.

— Например, если я ударю мужа на людях щипцами для углей, меня потом уже не будут считать леди. А если в спальне, когда никто не видит, — будут. Ну, все кроме мужа, конечно.

Я поставила бокал мимо тюфяка, и он с жалобным звоном превратился в осколки.

— Ой.

Тогда я потянулась за бутылкой, поднесла к губам, запрокинула голову. И тут не везет: вино закончилось, поэтому я уткнулась лицом в могучее каменное плечо Луни. Сжала широкую сильную ладонь, мои ледяные пальцы утонули в его. Единственный мужчина, который всегда был со мной честен, который всегда меня защищал, и тот… мертвый. Завтра Винсент увезет свою Луизу к океану, а я буду в этом подвале сшибать паучков — до тех пор, пока сама не покроюсь паутиной.

Я икнула, жалобно всхлипнула и добавила:

— В договоре сказано, что все совместно нажитое имущество делится пополам. Я не хочу делить пополам Кошмара.

— Агр-а-у-а-у-у-у-у-у-у-у! — горестно отозвался Вард. Так, что у меня заложило уши. Хорошо, что именно в этой части замка звукоизоляция хорошая — подземелье для пленных обязывает, не слушать же было в темные времена служанкам и благородным дамам вопли истязаемых врагов. А еще хорошо, что я запирала Луни на время отъезда. Когда спустилась к нему после возвращения, пришла в ужас — дверь изнутри была покрыта вмятинами — видимо, когда на меня напал Эрик, он колотился о нее, пока оставались силы. К счастью, не вырвался, иначе все газеты потом пестрели бы заголовками: «Сенсация! Зомби в Лигенбурге!»

— Как думаешь, если я останусь спать здесь, кто-нибудь заметит?

Конечно же, Луни не думал никак. Да и я в общем-то тоже — сложное это занятие, думать, поэтому просто положила голову ему на колени.

— Тереза, вы здесь?

Голос Анри. Шаги на лестнице.

Минута — и он уже смотрел на меня, причем глаза его не уступали глазам девиц, которые на него вешались. Кругленькие такие, умилительные.

— Явился, — сообщила я Луни доверительным шепотом. — Золотой истукан. Статуя… мордатая.

— Тереза, вы…

Я швырнула в него бутылкой, которую он, разумеется, поймал и поставил на пол.

— …прикончили две бутылки коллекционного маэлонского вина…

Правда, что ли?.. Ой, правда. Вот еще одна.

Анри подошел и остановился в двух шагах. Сейчас он нависал над нами подобно горе. Почему-то Вард на него даже не рыкнул, а потом вообще поднялся и потопал в сторону коридора, предатель!

— В подвале. С зомби. Вам не кажется, что это ненормально?

Вместо ответа я показала ему язык.

— Ненормально жениться на женщине по призванию.

— По заданию.

Я запустила в мужа второй бутылкой, на этот раз он просто увернулся, и она разлетелась вдребезги. Анри наклонился и мягко увлек меня за собой, помогая подняться. От его запаха — такого родного, ломало, выворачивало, жгло. Я сходила с ума от желания впиться поцелуем в эти жестокие губы, наплевав на гордость, на себя, на все, что он говорил или делал. Чувствовать, чувствовать, чувствовать — отчаянно, как за секунду до смерти. Потянулась к нему, обнимая, цепляясь пальцами за сильные плечи, а когда он ответил на поцелуй, мир взорвался ослепительным светом. Я задыхалась, по щекам текли слезы. Завтра я буду презирать его за то, что он это позволил, себя — за минутную слабость, но сейчас мир сжался до точки, в которой Анри меня обнимал.

— Пойдемте, провожу до спальни, пока вас не нашел кто-нибудь еще. Например, де Мортен.

В темноте золотые волосы казались серыми, словно на грани, а глаза черными — как сама тьма.

— Я вас ненавижу, — хрипло сказала я.

Анри провел пальцами по моей щеке — так нежно и так… жестоко. А потом просто сказал:

— Переживу.

Меня затошнило в прямом смысле этого слова. Я согнулась пополам, но опозориться была не судьба: сознание милостиво отключилось в самый подходящий момент. Потом я куда-то летела, и надо мной тянулся лавандовый шлейф. Неожиданно полет прекратился, мутить перестало. Звон в ушах вознесся до небывалых высот и ослаб. Легкое прикосновение пальцев к щеке и голос — глухой и далекий:

— Прости, маленькая. Я тебя подвел.

Я с трудом разлепила веки, но в спальне никого не было. Чего только не услышишь… если очень хочется. Голова стала совсем тяжелой, утонула в подушке, и я утонула вместе с ней.

Ленивый зной полудня был пропитан ароматами яблок и горьковато-душистых трав, над резными алыми лепестками багряны с жужжанием кружились огромные шмели. Перегнувшись через резные перила белоснежной беседки, я наблюдала за их мельтешением. Чем-то напоминало свадебный бал, когда над отполированным до блеска паркетом порхали разноцветные платья, а просторная зала казалась крохотной, словно под наплывом людей сжимались стены и высоченные потолки опускались вниз.

Я покрутила в руках конверт. Вскрыла, достала сложенный вдвое шероховатый листок.

Тереза,

мне не доводилось встречать столь мощный магический потенциал даже у мужчин. Ваша сила не угасала, хотя первое время после пробуждения я не делал ничего, чтобы ее развивать. Больше того, я пытался приглушить некромагию всеми известными способами, но ничего не вышло, поэтому я принял решение вас обучать. Несмотря на все, что мне известно, знаний не хватало. Не хватало умений, чтобы вас контролировать. Вы этого не помните, но через полгода случая с Вардом вы ушли за грань, пропустили через себя тьму и чуть не погибли.

Этот мир никогда не примет вас такой, какая вы есть, — поэтому я настоял на том, чтобы вы носили ладжеру. Поэтому я искал для вас мужа, способного совладать даже с глубинной тьмой, сдержать ее, дать ей отпор. Я заключил брачный контракт, который вступил бы в силу после вашегосовершеннолетия, но, к величайшему моему сожалению, родители вашего будущего супруга погибли, а сам он пропал без вести и вряд ли когда-нибудь объявится.

Магии в наши времена почти не осталось, и с каждым годом ее будет становиться все меньше. Ищите человека, рядом с которым вы всегда сможете быть собой. Мужчину, который не уступит вам по силе. Если кто и способен справиться с наследием Дюхайма, то это вы.

Уильям Биго, ваш отец.

Еще пару месяцев назад я была бы рада прочесть такие слова. Не говоря уже о том, как когда-то давно была бы рада их услышать. Но сейчас, сцепив обнаженные руки, просто рассматривала браслет, золотящийся на запястье. Всего-то и нужно — подняться, дойти до своих комнат, поранить палец и поставить точку.

И все.

Мое имя на каждой улице, как флаги Энгерии перед Днем независимости. Винсент с Луизой в ужасе, матушка в трауре, а я в подземелье продолжаю сшибать паутинки своей уникальной силой, наследием Дюхайма.

— Прекрасный праздник. Искренне рад за Винсента.

Я нехотя подняла голову: Альберт стоял в двух шагах, но меня хватило только на то, чтобы вежливо кивнуть. Прекрасный праздник прошел мимо меня: фейерверк над парком запомнился смутным мельтешением в черном небе, горланящий слезливую серенаду виконт Торстен — гнусавостью. Жаль, его быстро увели, а что было дальше, я вообще не помню. Проснулась у себя в комнате, от того, что Кошмар тыкался холодным носом в лицо. Хорошо, что он меня разбудил, потому что иначе я бы проспала проводы молодоженов.

И не только.

Перед глазами до сих пор стояло равнодушное лицо мужа, с которым я попрощалась около часа назад, как могла бы прощаться с носильщиком на вокзале.

Улыбнулась в красивое лицо, сказала: «Счастливо докатиться» — и ушла.

— Романтическое похмелье?

Я хмыкнула. Если супруги разъезжаются порознь, логично предположить, что у них что-то не так.

— И обычное тоже.

Лорд Фрай достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар, откинул крышку и протянул мне. Удивиться я не успела: там оказались круглые оранжевые капсулы.

— Не нужно запивать водой. Берите.

Я взяла: вряд ли он решит меня отравить, а даже если и решит, ничего страшного.

— Что это?

— Нейтрализатор мгновенного действия. — Пристальный взгляд задержался на конверте, потом скользнул по моему лицу. — Универсальный.

Портсигар захлопнулся с легким щелчком, и я увидела на крышке выпуклые витые инициалы: А.Ф.

Лорд Фрай убрал его во внутренний карман и, не дожидаясь приглашения, устроился рядом со мной на скамейке. Странно, но голова и впрямь прояснилась. Мысли выстроились стройными шеренгами, кровь забурлила. Я смотрела на Альберта, но видела другое лицо. Лицо мужчины, который уже на полпути в Лигенбург, а вскоре покинет Энгерию. Лицо, которое отчаянно хотелось стереть из памяти.

Я подалась к лорду Фраю и коснулась губами губ — теплых, сильных, под ответным напором которых совсем не кружилась голова, даже обман закрытых глаз не спасал.

Не чувствуя ни малейшей неловкости, отстранилась, убрала упавшую на лицо прядь.

— Сейчас из меня не самая приятная собеседница.

— Поэтому я хочу пригласить вас к себе… скажем, в следующий четверг. К двум. Знаете, где находится Управление королевской службы безопасности?

Улыбка и жесткий взгляд. Настолько жесткий и хищный, что поперек горла встал ком. Вдоль позвоночника пробежал неприятный холодок.

— Поговорим о ваших семейных тайнах, леди Тереза.

Я облизнула мигом пересохшие губы, вздернула подбородок.

— У меня нет тайн.

Тонкие брови едва уловимо изогнулись.

— Зато у вашего мужа их предостаточно. Что в вашем доме делал связной Комитета? И зачем он приводил Сайлуса Монтгомери? Целителя, лишенного лицензии за незаконные магические операции.

— Комитета?

— Комитет, управление АКБВ. Проще говоря, вэлейской разведки.

Альберт взял мое запястье, провел пальцами вдоль браслета, до непристойности нежно.

— Не спешите от него избавиться, он еще может послужить Энгерии.

Я резко отняла руку.

— Вы издеваетесь?

— Сейчас нет.

Я вспомнила мужчину с часами, на которого мне указал Эрик. Кончики пальцев на миг пересохли, точно под ними была газетная вырезка. Тоненькая, иссохшая бумага.

«С прискорбием сообщаем о безвременной кончине миссис Илоны Фрай».

И о весьма своевременной — последних зачатков наивности леди Терезы Биго.

Альберт использовал ее, чтобы оттолкнуть меня. Или правильнее будет сказать, чтобы подтолкнуть в объятия Анри?

— Убирайтесь, — хрипло сказала я. — Вон!

Лорд Фрай поднялся, и я вскочила следом. Не могла позволить ему смотреть на себя сверху вниз.

— У меня на столе отчет о судьбе некроманта, который расследовал смерть вашего отца.

Сердце ухнуло вниз.

— Вон из моего дома, — тихо повторила я. — В смерти отца не обнаружили ничего странного.

— Жду вас в четверг, Тереза, — негромко напомнил Альберт и улыбнулся.

Холодно. Хищно.

Как пиранья.

40

Здание Королевской службы безопасности выделялось среди других построек делового центра — многоярусное, по высоте не уступающее Миланейскому собору, с колоколен которого весь город казался игрушечным. Широкие ступени вели на небольшую площадь, выложенную огромными плитами. Перед входом раскинулась каменная арка, символизирующая опору и поддержку Энгерии, ее последний рубеж. Светло-серый камень, главный вход — прямоугольные двери, строгие окна, минимум лепнины, и все же сравниться с ним по величию могло только здание парламента.

Я быстро расплатилась с кучером и, подхватив юбки, непростительно быстро для леди поднялась по ступеням. Проходящие мимо джентльмены покосились на меня неодобрительно, но мне было не до этикета. Я прошла под аркой, нырнула в двери, и воздух вокруг сгустился: сработали магические детекторы. Поскольку ни оружия, ни артефактов при мне не было, просто миновала защитное поле и шагнула в атриум, где кипела жизнь. Люди сновали туда-сюда, но тишина стояла как в театре пантомимы. Только шелест бумаг и шаги. Стремительные, быстрые.

В центре застыл монумент-свеча, на котором выведено: «Наши сердца всегда горят во благо Энгерии». Пламя замкнуто в магических контурах, но жара от него не чувствуется, внутри «свечи» спрятана центральная лестница, мостики от которой расходятся на каждый этаж. Ничего лишнего, только светло-серый мрамор, колонны и секции друг над другом — как ярусы в библиотеке, десятки безликих дверей и белых плафонов светильников, от которых мельтешит в глазах.

Сбросив наваждение, я повернулась к столу, за которым сидел пухлый человечек — лысеющий, с блеклыми бровями и бакенбардами. Только сейчас я заметила мужчин, изваяниями застывших вдоль стен и чудом не сливающихся с ними благодаря серым костюмам.

— Чем могу помочь, миледи?

— Меня ожидает лорд Фрай.

Человечек не изменился в лице, как если бы такое было в порядке вещей.

— Могу я узнать ваше имя?

— Леди Тереза Биго.

К Альберту? На работу? Раньше я бы покрутила пальцем у виска.

Увы, ничто так не освежает взгляд, как почти неделя вынужденного заточения в Мортенхэйме. Эрик, а точнее, подготовка к встрече с ним, разбудил во мне силу — такую, какой я раньше не знала. По утрам меня начинало потряхивать от потоков магии, текущих сквозь тело, собирающихся на кончиках пальцев. Приходилось спускаться в подземелье или уезжать в парк — далеко, только там я могла позволить ей и себе свободу. Возвращаясь, я ловила на себе взгляды матушки и Лави: подозрительные, хмурые. Моя история о том, что Анри пришлось срочно уехать по делам, их устроила, но они решительно не понимали, почему я переехала к ним или почему сама медлю с отъездом. Я говорила, что в нашем доме идет ремонт — удивительно, но это было правдой, что ему нужно подготовить поместье, а вечерами сидела над соглашением, вертела в руках иглу и всякий раз убирала ее в футляр.

Убеждала себя, что не собираюсь ехать к Альберту.

И каждое утро думала о том, что мне делать.

То, что со мной случилось, не исправит капелька крови на магическом соглашении. Вряд ли от моей силы так просто откажутся, так что выбор невелик. Похоронить себя в Мортенхэйме или в каждом видеть шпиона Эльгера.

Самое смешное, что я стала интересна всем. Дамы, которые раньше заезжали исключительно к матушке, теперь всякий раз интересовались мной: не хочу ли я выбраться с ними на прогулку, нанести им визит и так далее. Замужние дамы — начиная от самых молоденьких, едва разменявших с мужьями год совместной жизни, и заканчивая теми, у кого уже дочери на выданье. Дамы, которые отродясь не звали меня в компанию, а когда я оказывалась рядом, с религиозным смирением терпели мое общество, теперь воспылали желанием общаться. Причиной тому замужество: благодаря Анри я все-таки влилась в почетный клуб «леди Энгерии». Вот только почему-то отчаянно хотелось вылиться обратно.

Я не готова жить такой жизнью, но и к прежней вернуться уже не смогу.

Лави поступило два предложения, но она отказала, потому что была без ума от своего неторопливого и чересчур застенчивого Майкла. Чрезвычайно расстроенная этим фактом матушка как-то обмолвилась, что если бы не я, ее сердце было бы разбито окончательно.

«Хорошо хоть вы взялись за ум», — сказала она.

Наверное, это меня и добило.

— О вас доложат. Подождите, пожалуйста. — Мужчина с бакенбардами вежливо указал на свободный диванчик у стены. — Хотите чаю?

— Нет, спасибо.

Я не хотела отходить от стола, но мне вежливо улыбались и молчали до тех пор, пока я не уселась на этот клятый диван. Человечек махнул рукой, и один из охранников отделился от стены. На миг показалось, что я оглохла: непонятно, как такая гора мышц умудрилась ступать настолько бесшумно. Неведомая сила так и толкала меня вверх, стоило больших усилий сидеть на месте. Я уставилась в одну точку и принялась считать про себя. Говорят, это помогает справиться… знать бы еще с чем.

— Миледи.

Очнулась я от того, что светловолосый протягивал какой-то узорчатый диск на цепочке.

— Наденьте, будьте любезны. Пропуск позволит вам подняться на любой этаж. Пожалуйста, не пытайтесь вынести его из здания.

Я даже не нашла сил съязвить, зачем мне это, были ли уже попытки и чем закончились. Просто приняла артефакт, послушно надела и на миг ощутила легкое головокружение. Человечек пристально вгляделся в меня и кивнул.

— Голова может кружиться какое-то время, это нормально. Он настраивается на вас.

Главное, чтобы из него искры не посыпались. Потому что из меня вот-вот.

Я проследовала за высоким молчаливым спутником к лестнице, подниматься внутри свечи было как-то странно и немного жутковато. А еще со всех сторон слышалось едва уловимое гудение — магический контур, сдерживающий пламя, создавал вокруг особое поле. Потом мы вышли на мостик, и я посмотрела вниз. Ничего себе, высота! Люди казались крохотными, зато отсюда хорошо просматривался узор на мраморе — огромная пантера, возлежащая на мече, — символ Энгерии. Запрокинув голову, я увидела, что над нами остался только один этаж.

К счастью, дальше меня достаточно быстро провели по коридору, до конца. Сопровождающий меня высоченный брюнет постучал и распахнул передо мной огромные раздвижные двери. Стоявший у окна Альберт повернулся, стук сомкнувшихся за спиной створок продолжил его негромкий голос:

— Проходите, Тереза.

Я шагнула в залитый светом кабинет. Удивительно, но все здесь представляло собой на удивление гармоничный ансамбль: металлический блеск в зеленых глазах лорда Фрая и антрацитовые стены. Малахитовая подставка для чернильницы и перьев, такие же настольные часы и отполированная до блеска черная мебель. Корешки книг на стеллажах и окно — большое, не задрапированное портьерами. И сам Альберт — в костюме цвета мокрой брусчатки, с аккуратно зачесанными назад волосами.

— Я попрошу, чтобы подали чай, — он обошел стул и отодвинул кресло, приглашая сесть.

— Не стоит. Я здесь не с визитом вежливости.

— Как пожелаете.

Я так и не села и, когда Альберт отошел к окну, последовала за ним. С такой высоты весь Лигенбург открывался как на ладони. Справа вырастало здание центрального банка Энгерии — светло-желтое, с покатой черепичной крышей. Внизу расстилалась серая лента Бельты, внутренний двор отделялся от нее высоким парапетом. Низкое небо грозило вот-вот обрушиться на город дождем.

— Я здесь из-за отца, — трудно говорить, когда не видишь глаз собеседника: Альберт смотрел сквозь стекло. Возможно, на здание парламента. — В отчете некроманта сказано, что это был обычный приступ.

Альберт посмотрел на меня: ни тени улыбки, ни легкой притягательной беззаботности. Только пристальный взгляд в упор — пронзительный, хищный. Он указал на документы, лежащие на столе.

— Сделавший это заключение быстро уволился со службы. Оставил жену и дочь, переехал за город, а после исчез. Мы нашли его в Гердэнии, но допрос закончился очень быстро. Смотрите сами.

Я раскрыла папку. От фотоснимка замутило: скрюченные пальцы, налипшие на лоб волосы, черные потеки крови на ушах и скулах, сжатые зубы и выпученные глаза. Стеклянные.

— Это сделали не мы. ММБ на мгновенную смерть, — Альберт приблизился, отложил фото и указал на следующую страницу. — Слово-активатор — «де Мортен».

Магический ментальный блок? Ставится однажды, держится всю жизнь. Срабатывает на слово, воспоминание, обстоятельства или на все разом.

Я просмотрела информацию, захлопнула папку и села.

— Слепок со смерти снимается при свидетелях, — Альберт расположился напротив меня, за столом, — но, разумеется, все они подтвердили заключение и поставили свои подписи на протоколе.

— Внушение?

Альберт кивнул.

— Ловите на лету. Вам знакомо имя Симона Эльгера?

— Это имя знакомо всем.

Поразительно, как спокойно звучал мой голос.

— Я до сих пор разбираюсь с последствиями вмешательства графа Аддингтона в политику, а его хороший знакомый — Эльгер, держит на ладони весь мир. Когда придет время, стряхнет его как пыль и создаст на руинах то, что выгодно ему. Вы видите, как стремительно развивается наука, я бы даже сказал — слишком. По всему миру новые технологии внедряют одну за другой, аристократов сбрасывают с насиженных мест, чтобы освободить их для ученых и бизнесменов-меценатов. Им раздают титулы, и делается это все с одной-единственной целью: вызвать недовольство.

— Граф Аддингтон делал все, чтобы не допустить введения реформы.

— Он делал все, — Альберт откинулся на спинку стула, — чтобы уничтожить вашего брата. Столкнуть его с пьедестала, как раз в тот момент, когда все ставили знак равенства между ним и реформой. Преступление. Отторжение. Недовольство. Дело тут было не столько в том, пройдет ли реформа, сколько в неприглядности ее лица. Вы же видите, к чему все идет: одним дают конфетку, у других ее отнимают. Будет война. Война, которая нанесет сокрушительный удар по Энгерии и разрушит существующий мировой порядок.

— Очень познавательно.

— Ваш муж знаком с Эльгером, и у него выходы на АКБВ. Зачем вы понадобились двойному агенту, Тереза?

Каждое слово как удар стального прута по металлу: Анри связан не только с Симоном, но и с вэлейской разведкой. Я жила с мужчиной, который отравлен игрой и ложью, для которого нет ничего святого.

Не удивлюсь, если история его родителей тоже окажется правдой лишь отчасти.

— Давайте начистоту, лорд Фрай. Зачем я понадобилась вам?

Выносить этот взгляд становилось все тяжелее, он пронзал грудь и выходил на уровне лопаток, заставляя чувствовать себя пришпиленной к стулу. Но я больше не собиралась пришпиливаться ни к стулу, ни к чему-либо еще.

— Винсент вам доверял. Доверял, как самому себе, он спас вам жизнь — когда вас подставили и оклеветали во время заговора.

Он поднялся, медленно обошел стол и приблизился.

— Хотите поговорить о Винсенте? Замечательно. Эти люди — кто бы они ни были, не оставят его в покое. Слишком соблазнительно иметь такого союзника. А вот противника нежелательно, поэтому они нашли идеальный инструмент давления. Луизу. К жене герцога подобраться сложнее, чем к актрисе, но вряд ли их это остановит. Как мы уже убедились на вашем опыте.

Воздух стал вязким, как на берегу Бельты в дождливый и ветреный день.

— К несчастью для вашего брата, его принципиальность не подразумевает такого рода компромиссов. Как и… — Альберт подтолкнул ко мне папку. — Принципиальность вашего отца. Граф Аддингтон просчитался, Тереза. Но кто придет за ним? Может быть, ваш муж?

Я сжала кулаки, чувствуя легкое покалывание в пальцах — тьма проснулась и жаждала обрести выход. Видит небо, никогда раньше я так не желала позволить ей это — сорвать с себя артефакт, освободить силу, ударить. Больно, до крови. Так, чтобы сбить непроницаемое равнодушие с этого красивого лица, чтобы черты исказились от гнева, чтобы в раскосых глазах хоть ненадолго мелькнула боль. Чтобы он хоть что-то почувствовал, если вообще на это способен.

Альберт оперся руками о подлокотники моего кресла, вплотную приблизив лицо к моему.

— К ним очень сложно подобраться, они не оставляют следов. У них тысячи исполнителей, ни одного из которых не удалось взять живым. Тысячи лиц, которые скрываются под масками аристократии, ученых, простых людей. Я всего лишь прошу вас помочь. Вашему брату. И Энгерии.

— Предлагаете мне шпионить за мужем?

— Скорее, изучать его окружение. Знакомиться, узнавать имена, передавать мне.

Не это ли мне сейчас нужно? Крохотная лазейка для своей гордости, возможность поехать вслед за Анри, чтобы вернуть долг Эльгеру. Человеку, посмевшему угрожать моей семье, по приказу которого чуть не убили Луизу и брата. Вырваться из Мортенхэйма, пока крепость не превратилась в тюрьму.

Я правда собираюсь это сделать?

Грудь словно сдавило металлическим обручем, но, когда я заговорила, голос звучал жестко. По ощущениям выталкивала не слова, а льдинки.

— Идеальный план. Вот только вы упустили одну маленькую деталь: мы разводимся.

Губы Альберта тронула привычная скользящая улыбка:

— Но вы же здесь. А значит, браслет все еще с вами. Почему, Тереза?

Его пальцы очертили мое запястье, я подалась назад, а потом влепила ему пощечину. Не сказать, как мне похорошело на душе: даже несмотря на то, что скула Альберта вспыхнула одновременно с моей ладонью.

— От Илоны.

Он замер на миг, как под заклинанием. Только тонкие брови едва уловимо приподнялись, губы побелели. Едва заметно.

— Быстро учитесь.

Я мило улыбнулась. Дождалась, пока лорд Фрай отойдет, поднялась.

— Уверены, что обратились по адресу? Я даже лгать не умею толком.

— Не прибедняйтесь. Свою подружку и де Ларне вы успешно водили за нос. Зачем вам понадобилась квартира в трущобах?

— Вы так много обо мне знаете, вы мне и скажите.

Альберт хмыкнул, открыл ящик стола:

— Покатаетесь на «Стреле Загорья».

Билеты легли на стол — красивые, с золотым тиснением узора: стрела, растягивающая кольцо и пронзающая бриллиант, чуть ниже — вязь названия. Лорд Фрай отвернулся к окну, я же не сводила глаз с плотной мелованной бумаги.

Кажется, наш разговор не закончен, граф де Ларне. Любовь — игра без правил, а ненависть и подавно.

Сыграем?

Оглавление

ПРОЛОГ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg