«Смертельно прекрасна»

Смертельно прекрасна (fb2) - Смертельно прекрасна [СИ] 1621K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эшли Энн Дьюал

СМЕРТЕЛЬНО ПРЕКРАСНА Эшли Дьюал

Мы смотрели в лицо Смерти,

И Смерть моргнула первой.

ПРОЛОГ

Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое. Постоянно. Ежедневно. Мы не обращаем внимания, а этот шар все крутится, и на наши головы выпадают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но, в конечном счете, у каждого из нас накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще. Возможно, даже лучше.

Например, я терпеть не могу разговоры с предками об учебе. Каждый раз, когда они затевают эту песню — а делают они это довольно-таки часто, серьезно — я отворачиваюсь и представляю, как прыгаю вниз с крутого обрыва, что, как мне кажется, довольно классная перспектива, ведь нахмуренный лоб отца и серьезный взгляд матери выглядят чертовски раздражающе. Иногда я думаю, что лучше и, правда, спрыгнуть с утеса, чем выслушать в очередной раз их байки о будущем и прочей чепухе. Однако затем я возвращаюсь с небес на землю, выбрасываю из головы мысли-паразиты и киваю родителям. Порой, киваю еще раз, чтобы мама перестала причитать. Уж если она начинает, то остановить ее сложно.

— Ты ведь особенная.

На слоганы для неудачников похоже, верно? Но мама считает, что мотивирует меня. Я бы хотела сказать, что ее наставления — глупости, но тогда она расстроится. О на жутко впечатлительная. Я иногда думаю, что она удивится, если рассказать ей историю о Санта-Клаусе. Настоящую историю. А не ту, в которой толстый мужик спускается по трубе и разбрасывается подарками.

Зима в нашем городе паршивая. Дороги замело, за окном — ни черта не видно.

Дворники работают ритмично, скребутся о стекло, как о пенопласт, и, нет, чтобы как обычно пойти в школу, я еду с семьей в универмаг на отшибе мать его мира. Нет, я не то, чтобы хотела сидеть на занятиях, просто поездки с предками заканчиваются драматично. Сталкиваюсь с мамой, вступает отец. Ну, а в заключении, ноет сестра, которая ненавидит, когда мы ссоримся и орем друг на друга.

Мама у меня психолог. Это жутко бесит. Она вправляет мозги всяким суицидальным подросткам, шестнадцатилетним мамашам и прочим недомеркам, которые не подумали о своем будущем и потонули в омуте собственного безумия. Будто бы я хоть как-то похожа на этих маниакальных кретинов. Да, мама всегда придет на помощь, но даже тогда, когда ее помощь не требуется. Это реально мешает нам с ней понять друг друга. Она вечно меня за руку держит, будто бы я утопающая. Но я не тону. Вот в чем проблема.

— Ты не пробовала записаться на дополнительные кружки по рисованию?

— Да пошло оно все, мам.

— Ари, следи за языком! — Она оборачивается, смотрит на меня огромными глазами, и мне тут же становится стыдно. Не люблю, когда она разочаровывается во мне. Правда, тут дело не в том, что я сказала: «пошло все». Я могу ругаться, сколько влезет, но, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, нельзя забывать о мать-его-прекрасном-будущем. Целый храм поклонения какому-то там будущему, которого может и не быть! Нет, чтобы сказать: Ариадна, забудь про дополнительные кружки для неудачников. Ариадна, удели больше внимания себе и своим желаниям. Нет, Ари! Цепляйся за все, что только можно и несись так, будто за тобой мчится поезд, норовящий размазать твое лицо по асфальту.

— Мам, я слушаю музыку.

— Нет, не слушаешь.

Я поджимаю губы и притворяюсь, будто не слышу ее. Смотрю в окно.

— Ариадна Мари Блэк, я с тобой разговариваю. — Мама выдыхает и смотрит на меня потускневшими глазами, в которых неожиданно проносится печаль. — Я не хочу, чтобы ты что-то упустила. Жизнь такая короткая.

— Мам, к чему все это? Что за упаднический настрой?

— Просто…, - она застывает с открытым ртом, отец посматривает на нее с тревогой, и тогда она встряхивает темными волосами и вновь усаживается ровно на сидении, — просто у меня плохое предчувствие.

— Предчувствие? Опять эти твои «странные штучки», — закатываю глаза, — что на этот раз? Увидела плохой знак в чайной заварке или сон приснился?

— Ари, — протягивает отец, — хватит.

— А что? Мне просто интересно. Вечно маме что-то в голову взбредет, а я отдуваюсь.

— А я когда-то ошибалась? — Мы вновь смотрим друг на друга. Ее карие глаза, почти черные проникают внутрь меня, и живот скручивается от непонятного ощущения. — Стоит ли напомнить тебе про тот день, когда ты…

— О, нет!

— …решила сходить в кино на свидание с Беном МакКаффи. Я говорила, не ходите в кино, лучше в парк прогуляйтесь, а ты, конечно, назло мне и всему миру, согласилась на фильм, как он назывался еще? По-дурацки как-то.

— «Всегда говори всегда», — помогает папа, кривя губы.

— Да, точно. А потом — что потом случилось?

— Хватит, — я прикрываю пальцами покрасневшее лицо, — ма-а-ам!

— Потом на тот же сеанс пришла его бывшая подружка — Синтия. И Бен целый вечер в ее сторону смотрел, потому что не мог глаз оторвать.

— Это нечестно. Такое один раз случилось.

— Такое постоянно случается. — Говорит отец и смеется. — Ты вечно нас не слушаешь, а потом жалуешься. Если мама говорит, что нужно записаться на дополнительные кружки, значит, так правильно. Что ты теряешь, Ари?

— Собственное мнение.

Мама взмахивает руками, Лора повторяет за ней, будто играет в какую-то только ей известную игру, а я расстроенно выдыхаю. Когда мы научимся слушать друг друга? Разве так сложно не ругаться, а разговаривать? Отстойная зима какая-то.

Покрышки скользят по мокрой дороге, папа все смотрит на меня, криво улыбаясь, в салоне жарко, окна запотели, и капли скатываются по стеклам, как по щекам Лоры, когда она ревет из-за мультиков. А затем неожиданно перед машиной вспыхивает что-то яркое. Мама кричит — я не разбираю слов — папа порывисто выворачивает руль, и машина слетает с обочины в черную пасть леса.

Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое. Постоянно. Ежедневно. Мы не обращаем внимания, а этот шар все крутится, и на наши головы выпадают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но, в конечном счете, у каждого из нас накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще. Возможно, даже лучше.

Но иногда мы не понимаем, что такое «лучше», что такое «плохо». Мы жалуемся на жизнь, и вскоре она начинает жаловаться на нас, преподнося неприятные сюрпризы.

В тот момент, когда Лора — мой совсем маленький, надоедливый монстр — застывает с распахнутыми от ужаса глазами, а родители подаются вперед от сильнейшего удара, я понимаю, что готова жить в том плохом, которое у меня было. Что мое плохое — на самом деле, хорошее. Но я понимаю это слишком поздно.

Все мои мысли исчезают, и я превращаюсь в надоедливую мошку, которую хватают в ладони и сдавливают изо всех сил. Я слышу хруст, а после — ничего.

ГЛАВА 1. АСТЕРИЯ

Я приезжаю с закатом. Останавливаюсь напротив небольшого, двухэтажного дома и выкатываюсь из машины, захлопнув за собой дверь. Мои руки непроизвольно сплетаются на груди, а легкие огнем вспыхивают, будто я вдохнула горячий пар.

Коттедж старый, но выглядит прилично. Крыша — черная, стены — сероватые, трудно сказать, что это за архитектурный стиль, я в этом плохо разбираюсь, но здесь определенно прожило не одно поколение Монфор-л'Амори. Язык сломаешь, верно? Поэтому фамилию сократили до Монфор. Звучит не так пафосно, но зато никто не ошибается и не думает по десять минут, прежде чем назвать вас по имени.

Меня обдувает теплый ветер. Южное приветствие южного городка Астерии.

Я закрываю глаза и глубоко втягиваю воздух, пытаясь свыкнуться с той мыслью, что жизнь продолжается. Трудно поверить. Жизнь не должна продолжаться. Я не хочу, чтобы она продолжалась. Но водитель фуры не спросил разрешения, когда выехал на встречную полосу, и в больнице не спросили, хочу ли я проходить терапию. Собственно, социальный работник у меня тоже не поинтересовался, намерена ли я переезжать в Астерию к двум сумасшедшим сестрам матери, которые живут за счет неплохого наследства, оставленного прадедушкой. Никто ничего не спросил, и все за меня решили. Мне остается лишь стоять здесь и делать вид, что я дышу. Что мир крутится. Что родители и Лора не умирали.

Достаю с заднего сидения две тяжелые сумки. Закрываю машину, и как на автомате, плетусь к коттеджу. Калитка скрипит, когда я отталкиваю ее бедром. Медленно ступаю по каменной дорожке, оглядываюсь и вижу ворона, притаившегося на растопыренной ветке. Он громко каркает, и его крик прорывается внутрь меня, отдавшись эхом в голове. Жутко, здесь очень — очень жутко. И я скептически хмыкаю, ведь мне казалось, самое страшное, со мной уже успело случиться.

Я бросаю сумки на миниатюрный ковер перед дверью и встряхиваю головой. Потом прохожусь ладонями по вспотевшему лицу и порывисто опускаю руки вниз. Просто плыть по течению — думаю я. Это все, что мне нужно. Доктор сказал: однажды, я найду смысл в жизни. Он пообещал мне. Ну, на это я ответила, что он ублюдок, и все его слова — полная чушь, и что если он еще раз скажет подобную несуразицу, я сорвусь с кресла и выбью все его идеальные зубы. Вот так вот, мы обменялись обещаниями, и он больше ни разу мне не втюхивал этот бред про светлое будущее и мир во всем мире.

В очередной раз набираю в легкие воздух, приподнимаю руку, собираюсь постучать, но неожиданно дверь сама резко распахивается, и я проваливаюсь в пустоту, едва не задев лицо маминой младшей сестры — Мэри-Линетт.

— Ариадна, — говорит она и улыбается. Глаза у тети Мэри светло-изумрудные. Таких я ни у кого прежде не встречала. — Наконец, ты приехала.

— Да. — Я киваю. — Приехала.

Мэри-Линетт назвали в честь актрис, прославившихся и потухнувших еще в далеких 50-х годах. Родители долго не могли определиться, какое имя больше подходит, и в итоге решили не заморачиваться.

Мама часто рассказывала мне эту историю. Все время смеялась. Мама.

Я отворачиваюсь и крепко стискиваю в кулаки пальцы. Каждое воспоминание о ней делает мне больно. Очень больно. Я чувствую, как вспыхивает лицо, щеки, лоб. Как тело в мгновение превращается в факел, и я ничего не могу с этим поделать. Просто горю.

— Ариадна, — шепчет тетя Мэри, кладет ладонь на мое плечо, и пожар, пылающий во мне, неожиданно утихает. Я растерянно застываю. — Когда-нибудь тебе станет легче.

— Что?

— Проходи в дом. Норин чувствовала, что ты подъезжаешь. Сделала чай и разогрела еду. Ты ведь проголодалась, верно? — Она смотрит на меня огромными глазами, а я просто молчу. Давно мне не было так спокойно… Однако едва тетя отнимает руку от моего плеча, как тут же тревога вонзается острым клинком в живот, и я горблю спину. Что за черт?

— Мне нужно…

— Не стой на пороге. Я занесу вещи. Давай же, проходи, Ари. Проходи.

Мэри-Линетт затаскивает меня в коттедж, а сама энергично подхватывает с крыльца сумки. Откуда у нее столько сил? На самом деле, Мэри старше меня лет на десять. Она не похожа на типичных представителей молодежи, но в ее глазах горит огонек свойственный малолетним авантюристам, которые еще не представляют, в какое дерьмо они ввязались. Жизнь ведь дерьмо. Я смогла бы написать об этом книгу.

Мэри захлопывает за нами дверь и кивает мне, зазывая вглубь дома. Здесь темновато и пахнет какими-то травами. На стенах приуныли потертые зеркала разной формы, черно-белые фотографии. Под подошвой кроссовок скрипят половицы. Слышу, как тикают часы, и приподнимаю подбородок, пытаясь их найти.

— Ты хорошо выглядишь, — улыбается тетя Мэри и вскидывает острый подбородок, — ты красавица. Сколько сердец уже разбила, признавайся?

— Ничего я не разбивала. — Безучастно отворачиваюсь. Глупый разговор. Не хочу вид делать, будто бы все в порядке, и обсуждать парней — нормально. Ненормально. Я здесь не потому, что соскучилась по Мэри или Норин, а потому что умерли мои родители, и было бы странно выбросить этот факт из головы. — И выгляжу я обычно.

— Может быть, прогуляемся? Я покажу тебе Астерию.

— Может быть.

— Было бы неплохо выбраться на воздух вместе, Ари.

— Было бы неплохо свыкнуться с мыслью, что я здесь. А не дома. — Перевожу взгляд на младшую сестру матери и неуверенно киваю. — Сейчас мне хочется только этого. И все.

Мэри-Линетт протяжно выдыхает, но улыбаться не перестает. Не понимаю, как она в себе силы находит. Почему способна разговаривать? Почему ходит с таким лицом, будто ничего не случилось? Может, она так долго не видела маму, что успела забыть ее?

Задумчиво свожу брови. Иду за Мэри-Линетт, и через несколько секунд оказываюсь на уютной кухне, где возле плиты стоит средняя сестра моей матери — Норин. Это высокая и худая женщина с темными, иссиня-черными волосами цвета вороного крыла. Ее тонкие, длинные пальцы рвут листья салата и складывают их в прозрачную миску. Спина у нее до безобразия прямая, а на ногах широконосые туфли. Наверняка, жутко неудобные.

Мэри с глухим стуком бросает сумки. Они плюхаются на пол, разносится эхо, и тетя Норин растерянно оборачивается, сощурив серо-голубые глаза. Они у нее такого же цвета, как пятнистые озера в Британской Колумбии.

— Ариадна? — Тихим голосом спрашивает она и вытирает ладони о фартук. Ох, как же нелепо он на ней смотрится. Серьезная и холодная, как метель в Миннесоте, она достойна жизни в девятнадцатом веке, а не коттеджа в веке информационных технологий. — Ари.

Норин делает несколько широких шагов вперед и внезапно прижимает меня к себе, да так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Я неуверенно кладу ладони на ее плечи.

— Как ты? — Шепчет она мне в волосы. — Устала?

Не знаю, что ответить, поэтому молчу и зажмуриваюсь. Неожиданно мне не хочется отстраняться, хочется провести в таком состоянии вечность. Но тетя почти молниеносно размыкает объятия и неуклюже поправляет горло свитера. Лицо у нее непроницаемое.

— Садись. Выпей чай и поешь. Я приготовила тебе комнату на втором этаже. — Норин проходится пальцами по коже под глазами и порывисто отворачивается. Облокачивается о разделочный столик и кивает сама себе, будто соглашаясь с чем-то. — Ты любишь мяту?

Открываю рот, но она уже отвечает:

— Да, любишь. Точно.

Я растерянно усаживаюсь за дубовый стол. Мэри плюхается напротив, складывает в замок перед собой руки, и мы все замолкаем, будто видим друг друга впервые. Неловко. Я поправляю волосы, они у меня огненно-рыжие, как бронза, и связываю их в пучок. Трудно сказать, что именно я сейчас чувствую. Наверно, мне не по себе.

— Как доехала? — Рабочим тоном интересуется Норин, добавляя в чай мяту.

— Хорошо. Без проблем.

— Мы записали тебя в школу, отдали документы. Занятия уже идут пару недель. Но…

— Но идти завтра необязательно, — громко заявляет тетя Мэри и с вызовом косится на сестру, — если хочешь, отсидись пару дней или недель. Ничего не случится.

— Хотя лучше, — расчетливо парирует Норин, — уроки не пропускать, начало года ведь.

— Кому какое дело до этих уроков? Бессмысленная трата времени.

— В мире принято бессмысленно тратить время на занятия в школе, Мэри.

— А еще в мире принято носить обтягивающие джинсы и поощрять однополые браки.

— Ей нужно ходить в школу.

— А я что — говорю забить? Хотя можно и забить, — шепчет она, наклонившись ко мне, а затем вновь глядит на сестру. — Просто Ариадне стоит привыкнуть, вещи свои разобрать, в конце концов. Как думаешь, Ари?

Хлопаю ресницами и ощущаю, как в воздухе повисает напряжение. Ну, и странные у них отношения. Я вроде тут, но они вроде меня не замечают.

— Я сделаю, как вы скажете. — Поджимаю губы и киваю. — Завтра в школу? Хорошо.

— Норин так не говорила.

— Я так сказала. — Заявляет Норин холодным тоном.

— Ну, что за глупости? Понюхай базилик, Норин.

— Я сейчас дам тебе понюхать асафетид. — Развернувшись, угрожает Норин, и я вдруг думаю, что асафетид, как минимум, ядерная бомба, потому что взгляд у тети сердитый.

— Все в порядке, вы чего? — Я приподнимаю ладони в сдающемся жесте и встаю из-за стола. Норин и Мэри-Линетт синхронно переводят на меня взгляды. Никогда раньше я не замечала, что они так похожи. — Я могу разобрать вещи сейчас, а завтра пойду в школу.

— Это необязательно.

— Тетя Мэри, все в порядке. Мне плевать, правда. Не хочу ни о чем думать, а в школу пойду, чтобы занять мысли.

— Реджина бы сказала тебе идти, сказала бы не пропускать занятия и не терять время. Она бы так поступила. — Нарезая овощи, шепчет Норин, но на меня не смотрит, а пялится на свои руки и кромсает моцареллу. В груди покалывает. — Она бы не оставила тебя дома, потому что надо двигаться дальше, а я хочу, чтобы ты двигалась дальше. Понимаешь?

Мы смотрим друг на друга. Взгляд у тети Норин пронзительный. Она вновь опускает его на разделочную доску, а меня до сих пор трясет. Я сжимаю в кулаки пальцы.

— Понимаю. Я в комнату пойду, хорошо? А поем попозже.

— Тебя провести? — Приподнявшись, спрашивает тетя Мэри, но я покачиваю головой.

— Не надо.

— В доме много спален.

— Не волнуйся. Я спущусь к вам. Просто потом. — Киваю и пытаюсь выдавить из себя улыбку, но выходит паршиво. Лицо Мэри-Линетт бледнеет. — Все в порядке. Честно.

Я не знаю, зачем говорю это, кого пытаюсь убедить. В конце концов, поперек горла встает колючий ком, будто крик, готовый вырваться наружу, и, подхватив с пола сумки, я срываюсь с места, надеясь, как можно скорей найти свою комнату и спрятаться.

Никто за мной не идет. Ношусь, словно сумасшедшая от одного кабинета к другому, а когда нахожу нужную спальню, пятки у меня пылают, будто бы я металась по горящим углям. Захлопываю дверь. Бросаю вещи. Хватаюсь ладонями за лицо и невольно начинаю расхаживать по комнатушке туда-сюда. Я ничего не вижу. Не вижу, какого цвета обои, не вижу, стоит ли кровать, есть ли окно. Все превращается в огромное, черное пятно, и оно в то же мгновение сваливается на меня, будто гигантский камень.

Выпрямляюсь, растерянно оглядываюсь и внезапно вижу свое отражение в большом прямоугольном зеркале. Со мной что-то не так. Что-то не так с глазами. Подхожу ближе и только сейчас понимаю, что на щеках мокрые дорожки, что сосуды в глазах полопались, а губы дрожат, словно мне жутко холодно. Что за черт. Пытаюсь успокоиться, а внутри так и пылает пожар, неистовый и безжалостный. Закрываю пальцами глаза, а слезы все равно катятся. Стискиваю зубы, а подбородок все равно дрожит.

В конце концов, я просто ложусь на кровать и беспомощно подгибаю под себя ноги. Доктор сказал, что однажды мне станет легче. Какой же он все-таки ублюдок.

Не знаю, сколько проходит времени. Час или два, но я все-таки нахожу в себе силы и поднимаюсь с постели. Щеки чешутся. Я прохожусь по ним пальцами и грузно выдыхаю. Что ж, комната совсем небольшая. Стены черные, широкое окно завешивает серый тюль. Пол старый и потрескавшийся, немного стертый. Но мне нравится. Вообще люблю, когда темно, когда свет не пробивается сквозь шторки и не врезается в глаза. Только тогда мне уютно, будто бы мрак скрывает то, чем я ни с кем не захотела бы поделиться. Например, я плачу, а ночью слез не видно. Например, я впиваюсь ногтями под кожу, а в темное время суток свежие раны не удается разглядеть.

Встаю на ноги и скептически осматриваю небольшой деревянный комод и стол. Я не должна попусту растрачивать время, но копаться с вещами совсем нет желания. Не люблю я раскладывать по местам то, что потом обязательно окажется черте где. Складываешь все вещи в шкафчик, разглаживаешь их, придавливаешь ладонями, словно они самое дорогое, что у тебя есть в жизни. Но уже на следующий день сначала неаккуратно вытаскиваешь какую-нибудь майку, потом закидываешь не вывернутые джинсы. Наточишь карандашей, разложишь их в рядочек. Но через пару минут возьмешь один из них, и все они покатятся к чертовой матери, затеряются под столом, закатятся под кровать, короче, гнилое это дело.

Собственно, именно поэтому я особо не заморачиваюсь, раскрываю сумки и просто скидываю вещи в одну кучу. Запихиваю их в комод, сам комод закрываю с трудом, но все же закрываю, и радости моей нет предела. На стол вываливаю книги и тетрадки из второй сумки. Выстраиваю их в шатающуюся пирамиду. Сойдет.

Вопрос: что завтра надеть в школу, даже не всплывает в моей голове. Наплевать. Не думаю, что это так важно, тем более что я не собираюсь производить впечатление. Мне не до одобрения людей. Пусть сначала сами себя одобрят, а потом мне что-то высказывают.

Неуклюже стягиваю с себя ветровку. Достаю из комода смятый свитер. В самый раз. Нахожу в пакете старые кроссовки — с протертыми пятками, но любимые — и выношусь из комнаты, как из тюремной камеры. Мне нужно освежиться.

Не хочу встречать тетушек. Поэтому к выходу бегу на носочках, старательно ступая на те половицы, которые не скрипят. Естественно, все тонкости дома мне еще неизвестны, так что к входной двери я крадусь, как бегемотиха, постоянно задевая что-то локтями и снося на своем пути даже то, чего на моем пути не было. На пороге едва не сваливаю вазу с ярко-сиреневыми орхидеями. Каким-то волшебным образом я подхватываю ее на лету, и на лбу у меня появляется испарина.

— Черт! — Я протяжно выдыхаю. Господи, и что со мной? Поворачиваю ручку, дергаю дверь на себя и испуганно цепенею, увидев перед собой бледное лицо тети Мэри.

— Ари?

Вот же лажа! Мэри стоит в такой позе, будто давно меня уже поджидает. Я застываю от ужаса: лицо у нее белее снега, а глаза горят так, словно в них пляшет пламя.

— Я просто хотела…

— Что хотела?

— Прогуляться. — Я сглатываю и отбрасываю назад волосы. Мэри-Линетт выпрямляет спину. Взгляд у нее недоверчивый и пронзительный, стремящийся испепелить меня прямо здесь на пороге, превратив в груду пепла.

— Ночью одной ходить? — Спрашивает она. — Глупая затея.

— Астерия — криминальный городок?

— В каждом городе свои опасности. — Тетя Мэри неожиданно расслабляется. Ее плечи опускаются, а на губах появляется знакомая мне легкая улыбка. — Я с тобой пройдусь.

— Мне ведь не пять лет, тетя Мэри.

— Мне, знаешь ли, тоже, но я предпочитаю ходить в компании. И тебе советую.

— Все так плохо? — Я выхожу из дома, Мэри-Линетт громко захлопывает дверь. Через несколько секунд она оказывается рядом и решительно подхватывает меня под локоть. В небе ни звезды. Ветер замер, по воздуху плавает невыносимая жара. Мы идем, тихо ступая по асфальту, смотрим вокруг на пустые улицы. В коттеджах желтым светом переливаются окна, из открытых рам доносятся голоса, музыка, и я все пытаюсь вбить себе в голову, что теперь здесь мой дом, но никак не получается. Это место чужое, пусть и красивое. — Мне кажется, или ты явно преувеличила, когда сказала, что здесь второй Детройт?

— Я просто не хочу, чтобы ты бродила одна по незнакомым улицам, — отвечает Мэри.

— Ну, ладно, выкладывай: ты поджидала меня на пороге?

Тетя Мэри усмехается, опустив голову, и ее черные локоны каскадом падают с плеч.

— Я даже с улицы тебя услышала. — Признается она. — Из дома сбегать ты не умеешь.

— Ну, я никогда не пробовала.

— А я поставила рекорд. Мама вечно вылавливала меня где-то.

— И почему ты убегала? — Я с интересом смотрю на Мэри-Линетт. Она красивая. Мне кажется, если она и сбегала, то для свиданий с плохими парнями, которые определенно не могли глаз от нее отвести.

— По разным причинам.

— Например.

— Например, меня раздражали правила, вечные правила, которые мы не в праве были нарушать. Ты знаешь, какой была бабушка. — Мэри бросает на меня понимающий взгляд и вновь улыбается. — С ней трудно было спорить.

— Что за правила? — Я почему-то усмехаюсь. — Мама никогда не говорила, что Силест держала вас в ежовых рукавицах.

— Может, потому что твоей маме меньше всех досталось. Она уехала до того, как нас атаковали параноидальные правила Силест. Знаешь, Реджина никогда не была любимицей в семье, но она всегда делала все правильно, и придраться к ней было невозможно. — Тетя Мэри тяжело выдыхает. В глазах у нее мгновенно проносится столько чувств, что я не успеваю ухватиться ни за одно из них. — Она была хорошим человеком. Так что я уверена, останься она дома — проблем бы у нее не прибавилось.

— Да. — Я стискиваю зубы и поникаю. — Была.

— А знаешь, что самое смешное? Мы с Норин вечно с матерью ссорились, рвались на свободу, будто бы одержимые, а Реджина слушала ее. Всегда. Но именно она уехала.

— Как? — Порывисто смахиваю с глаз пелену. — Как она решилась?

— Влюбилась.

— Серьезно?

— Ну да. Встретила Люка, и все само собой завертелось. Мне было тринадцать, когда ты родилась. Я вообще мало, что понимала. Но одно заметила — мама выдохнула, с ее плеч будто бы груз сошел. Она прекратила свои истязания, мы с Норин задышали! И я тогда не понимала, в чем дело. А сейчас…

— Сейчас понимаешь?

— Немного. — Тетя Мэри пожимает худыми плечами и неожиданно переводит на меня взгляд полный вины. — Ты не против, что я…, что я говорю о Реджине. Прости.

— Нет, что ты. — Энергично киваю и придвигаюсь к Мэри-Линетт ближе. — Ты, словно соединяешь меня с ней. Правда. Мне хочется слушать. Постоянно.

— Ты смелая, Ари.

— Скорее, отчаянная. Наверно, стоит забыть обо всем. — Прохожусь свободной рукой по лицу и отворачиваюсь. В груди покалывает. — Стоит отпустить маму, Лору и отца.

— Ну, ты поделись секретом, если получится, Ари, — горько улыбается Мэри — Линетт и вновь глядит на меня пристально. — Вряд ли кому-то удалось избавиться от воспоминаний. В отличие от хороших, плохие воспоминания с нами остаются надолго.

Воздух становится прохладным. Я поправляю волосы, оглядываюсь и непроизвольно натыкаюсь на взгляды двух женщин, стоящих на другой стороне дороги. Они смотрят так пронзительно, что мне становится не по себе. Я дергаю тетю Мэри за рукав куртки.

— Что это с ними? — Незнакомки продолжают испепелять нас ледяными глазами. Тут все такие дружелюбные, интересно? Я чувствую, как Мэри-Линетт с силой сжимает мою руку, и недоуменно перевожу на нее взгляд. — В чем дело?

— Ни в чем. — Мы ускоряем шаг. — Не обращай внимания.

— Нет, я, конечно, могу сделать вид, что все в порядке, но…, но это странно. Чего они так пялились? Дай угадаю, новенькие в Астерии не в почете?

— Ты тут не причем.

— Тогда кто причем?

— Это долгая история. — Отмахивается тетя Мэри, но я заинтригована и сбита с толку. В Северной Дакоте никто не стал бы церемониться и уже давным-давно врезал бы таким любопытным идиоткам по лицу. — Нашу семью в Астерии недолюбливают. Ты же знаешь.

— Я думала, все это выдумки. — Удивленно вскидываю брови и усмехаюсь. — Неужели жители Астерии действительно сторонятся коттеджа Монфор-л'Амори?

— И не только коттеджа. Вместе с предками нам по наследству перешли еще и глупые предубеждения. Вот что значит — пускайте корни в новом месте, иначе застрянете вместе с паразитами. — Мэри-Линетт хмыкает и тянет меня в обратную сторону. — Думаю, нам пора возвращаться. Если тебе завтра в школу, нужно идти спать.

— Но чего именно боятся люди? — Спрашиваю я, растерянно нахмурив брови. — Мама ничего мне не рассказывала об этом.

— И хорошо. Иначе спала бы ты, моя дорогая, по ночам совсем не сладко.

— Я заинтригована. Расскажи, тетя Мэри.

— Ну, что ты, как маленькая?

— Но мне, правда, интересно.

— Нет в этом ничего интересного, — молниеносно всегда веселая и общительная Мэри-Линетт становится печальной. Она отводит взгляд в сторону и шепчет так тихо, что я едва слышу, — я бы многое отдала, чтобы никогда об этом не знать.

ГЛАВА 2. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Я хотела поехать в школу на машине. Правда, очень хотела. Тащиться по угловатым улицам и неизвестным переулкам пешком казалось мне отвратительной перспективой, тем более что теперь я знала о странной любви жителей Астерии к моей семье. Но потом меня озарили яркие, настоящие такие, солнечные лучи. Они прорывались сквозь толстые, да и к тому же серые шторы, и я, не веря, поднялась с кровати.

В Северной Дакоте все дни промозглые и холодные. Нет, у нас бывало тепло, но так редко, что каждый раз я забывала: каково это, нежиться утром на солнышке. Глупо, да уж, но оттого мое желание пройтись пешком по солнечной Астерии возродилось из пепла, и я быстро понеслась в ванную комнату, дабы не терять времени зря.

Волосы торчали в разные стороны после душа. Я пару раз взъерошила их пальцами, причесала и застыла у комода. Вещи вытащила наугад. Старую футболку «Рамоунз» и мои нелюбимые джинсы, они потертые и дурацкие, но я нашла их на барахолке и отдала всего три бакса. Экономия стоила того. Сидели они нормально, пусть и бесили меня.

Я никогда не переезжала, поэтому понятия не имею, что нужно взять с собой. Робко оглядываю комнату, а затем пожимаю плечами. Какая разница? В конце концов, не съедят же они меня, если я не возьму пару лишних тетрадей. Ну, а даже если и скажут что-то, то пожалеют. Я школу никогда не любила. Школу — то есть и учителей, и уроки, и все вместе взятое. Потому никто со мной не связывался. Знали, что мне наплевать.

Правда, есть одна проблема: тут я — никто. Нет моего отца, который бы встал на мою сторону, что бы ни случилось. И мамы нет, которая взорвала бы мозг обидчикам своими психологическими формулировками и убеждениями. Тут я одна. Меня никто не спасет, не прикроет. Придется самой отвечать за свои поступки и за свое равнодушие. А если учесть, что у семьи Монфор здесь не так уж и много друзей, легче мне не станет. Уж точно.

Спускаюсь по лестнице, опираясь ладонями о шероховатые поручни. Этот дом такой старый. Но, в то же время, есть в нем что-то завораживающее. Наверно, меня очаровывает неизвестность. По этим ступеням ходила моя мама, моя бабушка и ее мама. Разве в это так просто поверить? О, нет. Как представлю себе призрачные голоса, гуляющие по мансарде, так сразу душа леденеет.

— Ари, подойди на минутку, — слышится с кухни голос тети Норин, и я послушно иду к ней, на ходу разминая плечи. Поспать нормально не получилось. Я ворочалась, невольно вспоминая о том, о чем хотела бы забыть. — Твой завтрак и обед.

Тетя Норин, одетая в закрытый свитер и плотные брюки, протягивает мне упаковку с чем-то горячим. Я благодарно улыбаюсь.

— Спасибо. — Прячу еду в сумку.

— Ты прекрасно выглядишь. — Улыбается Норин и смущенно сцепляет в замок руки. Она как всегда спокойна, робка. Создается впечатление, будто она всеми силами старается выглядеть отрешенной, в то время как внутри горит, как огонь. — Знаешь, ты очень похожа на бабушку. Тебе говорили?

— Да. Пришлось рассказать, ведь ни у кого в нашей семье больше нет огненно-рыжих волос. — Я криво ухмыляюсь. — Такое трудно скрыть.

— Глаза у нее тоже были изумрудными, — задумчиво проговаривает тетя, приближаясь ко мне почти вплотную. — Поразительное сходство.

Неуверенно улыбаюсь. Не знаю, почему сравнение с бабушкой заставляет мою кожу леденеть от ужаса, будто бы Силест Монфор была опасным и чужим человеком.

Я собираюсь уйти, однако тетя Норин вскидывает руку и восклицает:

— Подожди, совсем забыла! — Она порывисто отворачивается и подносится к шкафам с травами. Ищет там что-то, то и дело, бормоча себе нечто непонятное под нос. Я гляжу на нее с любопытством. Когда тетя Норин выпрямляется, в пальцах у нее оказывается сухой, перевязанный пучок каких-то растений. — Держи. — Она протягивает его вперед.

— Эм, — я недоуменно вскидываю брови, но все же принимаю подарок, — что это?

— Люцерна.

— Люцерна?

— Это к удаче, Ариадна. Спрячь в сумку или в карман джинс. Станет страшно, просто прикоснись к ней. Волнения исчезнут, я обещаю.

Растерянно гляжу на тетушку. Так-так, мамины штучки. Она тоже любила говорить нечто подобное, пропитанное магическим смыслом и полной околесицей. Трава, которая приносит удачу? Ну, а почему бы и нет, верно?

Я натянуто улыбаюсь.

— Спасибо.

— Я серьезно. — Будничным тоном вторит тетя Норин. — Мысли материализуются, а люцерна поможет тебе направить их в нужное русло.

— Окей. Как скажешь.

Я усмехаюсь, но траву не выбрасываю. Прячу ее в сумку и выкатываюсь из кухни. У меня чокнутая семейка. Если все Монфор-л'Амори верили в то, что травы приносят удачу, а сны становятся явью — неудивительно, что никто не рвался с ними общаться.

Я выхожу из коттеджа и невольно улыбаюсь. Я даже не думала, что умею улыбаться. После смерти родителей и Лоры мое сердце превратилось в глыбу льда. Несколько долгих месяцев я не могла даже слова произнести, ни то, что встать или рассмеяться. А теперь на моем лице плавает легкая улыбка. Возможно, я смогу привыкнуть, смогу жить дальше.

И мне хочется в это верить, потому что прыгать с крыши я не собираюсь. Выходит, мне остается или взять себя в руки и послать к черту всю ту боль, что теплится у меня на сердце, или согнуться под ее тяжестью и провести всю оставшуюся жизнь в скитаниях по тем воспоминаниям, которые мелькают в голове.

Что я выберу? Или точнее — на что у меня хватит сил?

Астерия — небольшой городок. Я уверена, почти все уже знают о моем переезде. Мне даже мерещится, что за мной кто-то следит, идет буквально по пятам! Да уж. Я постоянно оборачиваюсь, но натыкаюсь не на скрывающегося в кустах незнакомца, а на удивленные лица людей, которые открыто и нагло провожают меня настороженными взглядами. Так и хочется вернуться домой и вытрясти правду из тети Мэри. С чего вдруг такое отношение к нашей семье? Ладно-ладно, возможно, тетя Норин десять минут назад и предложила мне в пальцах сжать букет засохших цветов, которые, каким-то волшебным образом, должны во мне второе дыхание открыть. Ну, и что? Соседи ведь смотрят на меня не как на чудачку, я вдруг думаю, что они меня боятся. Но с какой стати? Это очень странно.

Я плутаю по улицам, понятия не имея, куда мне идти. Господи. Что же такое. Я даже как-то не подумала, что в таком крошечном городке можно потеряться. Школа должна тут быть в центре! И дороги все должны вести к центру. Разве не так?

— Я идиотка, — застываю перед очередным тупиком и запускаю пальцы в волосы. Мне бы путь спросить, но едва я оборачиваюсь, люди начинают идти быстрее. Мамочки рьяно подталкивают своих детей вперед, мужчины закрывают в машинах окна. Вот это уже меня не просто удивляет, а раздражает. Что они творят? — Дьявол!

— Я бы на твоем месте не выражался таким образом. — Неожиданно неуверенно и, как по мне, так еще и заторможено, произносит неизвестный голос, и я резко оборачиваюсь.

У стены стоит невысокий парень. На вид ему столько же, сколько и мне, а еще у него прямоугольные очки, неуклюжие, такие стародревние кроссовки и зачесанные на бок — ох, реально ведь — волосы. Я прыскаю со смеху и переспрашиваю:

— Что?

— Я про дьявола.

— А что с ним?

— Когда подобные фразы слетают с языка семьи Монфор, на улицах становится пусто и одиноко. Так что, если ты не хочешь напроситься на неприятности…

— На какие еще неприятности? Ты кто вообще такой?

— Я — Хэрри. Или, если быть точнее, я — Хэйдан Эбнер Нортон. — Парень неожиданно подпрыгивает ко мне. Рукопожатие у него, что надо. Пальцы у меня взвывают от боли, и я возмущенно отстраняюсь. — Приятно познакомиться.

— Ага. Не то слово. — Я осматриваюсь и нехотя вновь гляжу на незнакомца. Ох, ну, и видок у него! Приходится быть милой, хотя обычно с добротой у меня проблемы, но тут я решаю пересилить себя и даже улыбнуться, что мне отнюдь не свойственно. — Мне пора, я в школу опаздываю, прости. До встречи!

Которой не будет.

Злорадствую и поворачиваюсь к парню спиной, однако уже через несколько секунд он оказывается справа от меня и причмокивает, издеваясь над жвачкой. Вот же черт! Разве можно быть таким навязчивым? Хотя, какая разница. Я выдыхаю.

— Я не понравился тебе, ну, я никому не нравлюсь. — Гордо заявляет он, и я почему-то смотрю на него смышлено. Странный парень. — Но я могу провести тебя до школы.

— С чего ты взял, что меня нужно провожать?

— Ну, ты плутаешь уже минут двадцать.

— Я не…, эй! — Возмущенно вскидываю брови и притормаживаю перед пешеходным переходом. Грудь у меня наливается кипятком. — Откуда ты знаешь? Это ты за мной шел?

Парень покачивает головой, взвешивая варианты, а затем отрезает:

— Да.

— Да? Ого, какая честность.

— Ты бы все равно узнала правду.

— И каким же образом?

— Ну, как же. Все эти вуду штучки семьи Монфор. — Хэрри, или как его там, искренне усмехается и подталкивает меня вперед, когда загорается зеленый. Вот же наглец! — У нас с тобой на самом деле много общего.

— Да неужели, — прыскаю я.

— Ну, я так думаю. Ты наткнулась на тупик, а я в тупике уже последние шесть лет.

— Почему именно шесть?

— Потому что ровно столько я учусь в старшей школе.

— И чем плоха старшая школа в Астерии?

— Любая школа плоха, когда у тебя нет друзей. — Парень чавкает и пожимает плечами.

— Ну, знаешь, трудно найти друзей, когда ты расхаживаешь за людьми по улицам. Не думаю, что многим это нравится. Кажется, в законе даже статья есть по этому поводу.

Не замечаю, как мы подходим к невзрачному четырехэтажному зданию. Хэрри, или Хэйдан — ну и имичко — тупит взгляд в асфальт и засовывает ладони в карманы джинс. А я с интересом изучаю темно-желтое здание, заполненную стоянку и плакаты, нарисованные чьей-то кривой рукой. Да уж. Выглядит так, словно здесь держат под замком сотни детей.

— Что ж, Хэрри, — я вновь перевожу взгляд на парня и задумчиво прикусываю губу. У незнакомца красивые глаза. Жаль, что он скрывает их под неуклюжей оправой очков, — ты расскажешь мне, зачем ты меня преследовал?

Хэрри поправляет рюкзак и наклоняется, когда один из футболистов проходит мимо. Я неожиданно понимаю, что ему здесь серьезно попадает. Руки вспыхивают. Черт. Парень робко улыбается, косит в сторону спортсменов, проверяя, ушли ли они, и говорит:

— Я живу рядом. Поэтому и шел за тобой. Думал, ты заблудилась.

— Так, ты пытался мне помочь? — Улыбаюсь. — Мило. — Впрочем, это совсем не мило, но мне вдруг хочется поддержать этого странного парня с необъятными очками. Я тут еще никого не знаю. Вот и будет друг. От своих же мыслей мне хочется смеяться. — Может, мы с тобой на обеде встретимся? Расскажешь, что здесь и как, м?

— Ну, я…, - Хэрри смотрит в сторону, ставит на пояс руки, а затем вновь впечатывает в меня растерянный взгляд, — что?

— Давай вместе пообедаем. Как считаешь? Тут же есть столовая или кафетерий.

— Ты серьезно?

— Да, вполне.

— Звучит здорово. Вернее, класс, да. — Парень улыбается. И улыбка у него красивая, я вдруг думаю, что парню просто стоит сменить имидж, тогда и друзей у него прибавится.

— Меня зовут Ариадна.

— Хэрри.

— Я помню.

Парень хлопает себя по лбу и начинает медленно отходит в сторону.

— Ну, тогда увидимся, верно?

— Ага. — Я киваю и закатываю глаза. Парни. Противоположный пол всегда теряется, когда на горизонте появляется нечто на подобии другого противоположного пола. — Пока.

Мы расходимся, а я почему-то смеюсь. Уже второй раз за день! Или третий? Может, тетя Норин была права и эта — как ее там — люцерна действительно приносит удачу?

* * *

Школа Астерии небольшая и непримечательная. Главный административный корпус сделан из темно-желтого камня. О стальные здания — из темно-красного кирпича, и только вывеска говорит о том, что здесь учатся дети, а не отсиживаются преступники.

Площадь перед главным входом забита подростками. Многие из них глядят на меня, а если быть точнее, то глядят на меня почти все. Но я слишком увлечена своими мыслями, и потому не реагирую. Они могут пялиться весь день. Мне все равно.

Внутри так светло, что я прищуриваюсь. Повсюду люминесцентные лампы, на окнах — ни жалюзи, ни занавесок. Все открыто и гласно. И я уверена, что каждое сказанное мной слово станет достоянием публики. Это отвратная перспектива, я ужасно люблю ругаться и поливать грязью тех, кто поливает грязью меня.

Девушки улыбаются и отворачиваются, едва я прохожу мимо — очень тактично с их стороны, чего не скажешь о парнях, которые смотрят на меня почти плотоядно, будто они собираются накинуться мне на шею. Да уж, просто изголодавшиеся животные. Несколько высоких незнакомцев в спортивной форме — бело-синей — проходят мимо. Специально они задевают меня плечами, а потом, обернувшись, хохочут, словно отпустили классную шутку. Я недоуменно вскидываю брови. Это у них такой способ снять подружку? Еще раз дотронутся, пожалеют. В свое время я вывернула руку одному ублюдку, который пытался обнять меня на вечеринке. Понятия не имею, откуда тогда во мне сила взялась, но я жутко разозлилась, из чего следует вывод: злить меня не стоит.

Одергиваю футболку и продолжаю идти за расписанием. Я вновь понятия не имею, в какую сторону бреду, и жалею, что не попросила странного Хэрри провести меня. Может, еще не поздно найти его? Хотя с таким же успехом можно просто стать посреди коридора и крикнуть во все горло его имя. Глупо, наверно. Криво улыбаюсь и прикасаюсь пальцами к засохшей люцерне тети Норин, она торчит из моей сумки. Может, и, правда, поможет?

Так, как это работает? Я продолжаю идти, но теперь в ладони сжимаю перевязанный пучок вкусно пахнущей травы. Наверняка, надо попросить. Ну, что ж: дорогая люцерна, я — Ариадна Блэк, и я очень хочу найти кабинет администрации. Мне осточертело ходить по этим похожим коридорам. Смотреть на эти лица и мечтать о том, как я подрываю школу к чертовой матери. Пожалуйста, направь меня.

Приподнимаю подбородок. Не работает. Нужно просить лучше? Хорошо: я обещаю, что постараюсь посещать почти все уроки. Вновь смотрю по сторонам. Ну, и, возможно, я даже улыбнусь кому-то. Черт возьми. Тупая трава. Ничего не получается. Я становлюсь возле стены с каким-то ярким плакатом и недовольно хмурю брови. Ну, ладно, не хочу зря обнадеживать тебя, дорогая люцерна, но раз уж на то пошло, я уберусь в комоде и даже на столе! Хотя, попрошу это подчеркнуть, я ненавижу убираться.

Опять осматриваюсь, но увидев лишь незнакомые лица, вздыхаю. Головой упираюсь о стенд, прикрываю глаза и ощущаю, как в груди громко стучит сердце. Я хочу выглядеть сильной, хочу казаться равнодушной и уверенной. Но, на самом деле, мне страшно. Меня никогда не заносило так далеко от дома, я никогда не была одна. Здесь все не то. Люди, их перекошенные лица, настороженные взгляды. Такое ощущение, словно меня лихо из воды вытащили и кинули на разгоряченный песок. Я задыхаюсь.

— Мисс Блэк?

Растерянно раскрываю глаза. Передо мной седовласый мужчина со смешными усами и горбатым носом. Он одет в довольно простой черный костюм, на рукавах поблескивают серебристые запонки. Лицо у него доброе, морщинистое: наверно, он часто улыбается.

— Ариадна Блэк? — Вновь переспрашивает он.

— Да. — Я сглатываю и отхожу от стенда. — Это я. — Чертова люцерна.

— Отлично! Я — директор Барнетт. Чего вы тут стоите? Я ждал вас в кабинете!

— Если честно, я потерялась.

— Серьезно?

— Ну, у вас тут целый лабиринт.

— Что ж, моя дорогая, тогда я вас проведу. Идемте. Кстати, — директор улыбается и ко мне подходит так близко, что я чувствую запах его дурацкого одеколона, — вам знакомо словосочетание «Нить Ариадны»? Вашей тезки.

Я с интересом вскидываю брови, а он улыбается еще шире.

— В древнегреческой мифологии именно Ариадна помогла Тесею — сыну Эгея, найти выход из лабиринта! И собственно, вам наши запутанные коридоры не должны приносить неудобств. — Мы плутаем вдоль незнакомых кабинетов, мистер Барнетт вежливо молчит и ждет моего ответа, но я даже не знаю, что сказать. Пожимаю плечами и предполагаю:

— Возможно, я растерялась.

— Будет вам! По какой причине? Хотя…, — мужчина отмахивается, открывает дверь в свой кабинет и пропускает меня вперед, — не отвечайте. Я догадываюсь, в чем проблема.

— Правда?

Задумчиво вскидываю брови. Мистер Барнетт кивает, приподняв уголки губ, а затем усаживается за огромный деревянный стол, заваленный документами, папками и прочей дребеденью. Солнце лениво освещает его пожилое лицо, но я почему-то думаю, что этому мужчине нет и пятидесяти. Слишком молод его голос и огонек в блестящих глазах.

— Мы в Астерии судим людей по их родословной. — Ворчливо протягивает он. — У вас она довольно интересная, вы понимаете, о чем я. Так что совсем неудивительно, что здесь вам не доверяют, мисс Блэк. Издержки средневековья. Недостатки воспитания.

— Южное гостеприимство, — добавляю я, фальшиво улыбнувшись.

— И то верно, мисс Блэк! Но хочу, чтобы вы помнили: когда вы пересекли порог моей школы, вы начали новую жизнь. И да, меня не волнует это, — он кивает на толстую папку, лежащую на его столе: наверно, мое личное дело, — и это, — теперь он указывает на какой-то лист с круглой, ярко-синей печатью. — Ваше прошлое осталось позади. Я забуду о нем и вам советую. А люди — переубедите их.

— В смысле?

— Они считают вас такой же странной, как и ваши тетушки. Норин и…

— Мэри-Линетт.

— Верно! — Он щелкает пальцами и указывает на меня. — Вылетело из головы.

— Не понимаю, чем моя родословная вам так приглянулась? О чем шепчутся люди?

Директор откашливается и садится глубже в кресле.

— Узнаете, моя дорогая. К сожалению, вам придется узнать.

— Вы меня заинтриговали.

— Хорошо, что не испугал! Двери моего кабинета всегда открыты. Если будут какие-то проблемы — обращайтесь. И еще постарайтесь привыкнуть к тому, что в Астерии на вас накинутся, как на свежее мясо. У нас тут редко бывают новенькие.

— Я заметила. — Усмехаюсь и пожимаю плечами. — Мне можно идти?

— Да. Возьмите расписание у секретаря, Ариадна.

— Хорошо.

— Да, и еще, — я оборачиваюсь уже на пороге и замечаю, как мужчина нервно дергает уголками губ, — постарайтесь не попадать в неприятности, мисс Блэк, пусть я и понимаю, что неприятности определенно попытаются свалиться на вашу прекрасную голову.

Он улыбается, но что-то мне подсказывает, что сам верит во все байки, рассказанные про моих тетушек. Интересно. Сегодня же устрою дома допрос с пристрастием.

— Конечно. — Я хитро улыбаюсь и киваю. — Буду стараться изо всех сил.

Выхожу из кабинета и выпрямляю спину. Если люди хотят видеть во мне девушку с темными тайными, опасными родственниками и черным прошлым — хорошо.

Так даже веселее.

Смотрю на листок с расписанием и морщусь: черт возьми! Тетя Норин сошла с ума? Господи, вот это предметы! Химия? Биология? Астрономия?

— Проклятье! — Выругиваюсь, закатив глаза. Литература два раза в неделю, зато почти каждый день биология. Даже сейчас биология, это что, карма? Да, я помню, что клятвенно пообещала люцерне ходить на уроки, но не на такие же. Я ничего не понимаю ни в химии, ни в астрономии. Да, мне легко давалась история, но лишь потому, что я умела незаметно считывать с учебника подчеркнутые параграфы и делала чудесные шпаргалки по датам.

На выдохе опускаю плечи и шаркаю вдоль широкого коридора. Подростки снуют, не переставая разглядывать меня, а я просто надеюсь поскорее отыскать нужный класс. Меня безумно раздражает перспектива находиться под пристальным вниманием всех и каждого, но против клише не попрешь. Таков банальный стереотип: если ты новенький, выкуси по полной программе. А кто я такая, чтобы эти стереотипы разрушать?

Спрашиваю у какой-то бледной девушки про кабинет биологии, и она нерешительно указывает вперед. Бурчит что-то вроде: через пару шагов, немного, чуть-чуть, а потом, как ветром ее сдувает. В очередной раз вскидываю брови. Ну, и реакция у людей на меня, так сразу и не привыкнешь. Я хмыкаю, иду дальше и, наконец, натыкаюсь на нужный класс.

Отлично.

Я захожу в кабинет, сгорбив спину. Плетусь к учителю и лениво передаю формуляр.

— Мисс Блэк? Добро пожаловать. — Его голос звучит совсем не доброжелательно.

— Спасибо.

Он пишет что-то в моей бумажке, а я тайком наблюдаю за классом. Некоторые робко перешептываются, некоторые в наглую изучают меня, будто я экспонат в музее. Какие-то парни с задних парт толкают друг друга по бокам и ржут, на что я со свистом выдыхаю.

Идиоты.

Парты в классе необычные. Стулья низкие, почти никто на них не сидит. В основном ребята, видимо, работают стоя. Черт возьми. Придется не только терпеть, но еще и стоять.

— Вот, возьмите, — учитель, неприятный и лысый тип, протягивает мне формуляр, а на его лице мелькает нечто на подобии улыбки, — присаживайтесь. Звонок уже прозвенел.

«Присаживайтесь». Звучит, как «сломайте шею, пока ищете свободное место». Или, может, это какая-то особая шутка? Никто не сидит, а вы, мол, садитесь. В лужу.

Еще раз оглядываю класс, нервно переминаюсь с ноги на ногу и вдруг понимаю, что лишь один человек в кабинете на меня не смотрит, а стоит у стола и конспектирует что-то в своей тетради. Парень. Ну, естественно. Еще бы свободное место было с какой-то милой девчонкой. Планета бы перевернулась и разлетелась на части. С виду парень нормальный: ни татуировок, ни сальных волос. Стоять без движения больше нельзя, приходится сойти с места, а так как вариантов ко мне в голову больше не приходит, я припарковываюсь рядом с высоким незнакомцем и неуклюже скидываю с плеча сумку.

Парень медленно поднимает на меня взгляд, а я через силу процеживаю:

— Привет.

Он несколько секунд просто без интереса меня осматривает, а потом отворачивается и продолжает что-то записывать в толстой тетради. Ага. Неразговорчивый. То, что нужно.

— Сегодня второй и завершающий этап лабораторной. — Лениво объявляет учитель. У него лысина так блестит и сверкает, будто бы он целое утро натирал ее воском. — Никто не уйдет, пока не сдаст работу. Вас это тоже касается, мисс Монфор.

— Вообще-то, Блэк. — Поправляю я, выдавив жуткую ухмылку.

— Кстати, да, поприветствуйте нашу новую ученицу. Скажите: привет! — По кабинету проносится нечто напоминающее какофонию звуков, мычаний, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прикрыть рукой лицо: какой кошмар. — А теперь приступайте. Давайте, живее.

Отлично. Первый урок, а уже возненавидела биологию. Задумчиво отворачиваюсь от учителя и перевожу взгляд на парня. Наверно, ему не очень-то хотелось работать со мной, но жизнь вообще дерьмо. В ней всегда найдется место несправедливости.

Парень довольно высокий, выше меня на голову уж точно. У него черные волосы, на подбородке широкий, кривой шрам. Любит подраться? А так и не скажешь.

— Фанатка «Рамоунз»?

Облокачиваюсь локтями о высоченную парту и удивленно вскидываю брови:

— В смысле?

— Твоя футболка. — Парень отвлекается от тетради и указывает на надпись.

Не думала, что он заметил, и растерянно встряхиваю волосами.

— Ну да.

— Круто. — Он возвращается к работе и практически ложится на стол, когда пишет на полях какие-то вычисления. Я придвигаюсь ближе.

— Да уж, чем вы тут занимаетесь? Это биология, а не ядерная физика.

— Не любишь биологию?

— Это вопрос или утверждение?

— Значит, не любишь.

— Нет, — покачиваю головой, вновь отстраняюсь и хмурю брови, — терпеть ее не могу.

— Тогда тебе не повезло. — Вздыхает парень, и я замечаю, как дрогают уголки его губ.

— Почему?

— Она почти каждый день.

Смеюсь и плюхаюсь на маленький табурет, который здесь халатно называют стулом. Теперь я почти скрыта от глаз лысого учителя, и мне становится немного легче.

— Какая тема лабораторной?

— Плазмолиз и деплазмолиз в клетках эпидермиса лука.

Хлопаю ресницами и смотрю на парня так, словно он свихнулся. Неужели он только что просто взял и выговорил это вслух? Да, я нашла себе отличного напарника. Может, он и списать даст? В конце концов, он первый, кто не сказал ни слова о моей семье.

— Послушай, работу надо сдать сегодня. Но я…

— Бери. — Незнакомец кивает на записи и приближается к микроскопу. — Естественно, ты не успеешь. Я в курсе. — Он меняет стеклышки, крутит что-то на штативе, а я гляжу на него заторможено. Добрых людей не бывает. Или он идиот, или задумал что-то. — Быстрее только, я собираюсь сдать работу и уйти раньше.

— Хорошо, спасибо, — я недоверчиво встаю со стула и достаю из сумки единственную тетрадь, которую сегодня взяла для всех предметов. Открываю на первой странице, черчу таблицу, в точности такую же, как у парня, и кидаю на него косой взгляд. Он копошится с микроскопом. Странный. Вроде симпатичный, а любит учиться. Такое бывает? — Как тебя зовут? — Неожиданно для самой себя спрашиваю я и медленно перевожу взгляд в стол. Ну, я, кажется, свихнулась, раз решила первой пойти на контакт.

Незнакомец глаз от прибора не отнимает. Спокойной отвечает:

— Мэтт. — А имя посредственное. Я ожидала услышать нечто громкое, вроде: Дамиан, Кристофер или Джером. — А ты — Ариадна. — Он все-таки отрывает взгляд от микроскопа и переводит его на меня. Глаза у него темно-синие. Только сейчас замечаю. — Верно?

— Ари, — списывая, соглашаюсь я. Делаю я это быстро: у меня долгие годы практики.

— Как тебе Астерия?

— Интересный городок.

— «Рамоунз» тут не слушают, если что. — На выдохе сообщает он.

— И почему?

— Ты видела церковь у въезда? А на центральной площади? У школы?

— Ого, так здесь все верующие. — Я с интересом отнимаю глаза от тетрадки и смотрю на парня скептически. — Религиозная дыра?

— Что-то вроде того, — соглашается Мэтт и удаляет фильтровальной бумагой раствор поваренной соли с предметного стекла. — Ты все? Я хочу сдать работу.

— Еще пару секунд.

Облизываю губы и наклоняюсь над записями, будто бы собираюсь окунуться в них с головой. Волосы падают на тетрадь, я откидываю их за плечи, но они все равно падают.

— На следующий урок нужно будет принести гербарные экземпляры растений одного сорта. — Предупреждает меня парень, забрасывая вещи в черный рюкзак. — Если не хочешь больше списывать, то подготовься.

— А если хочу? — Я ставлю точку, довольно захлопываю тетрадь и передаю ее Мэтту. Он вскидывает брови, а я невинно пожимаю плечами. — Я, правда, не люблю биологию.

— А я, правда, не люблю, когда у меня списывают, так что, пересиль себя, Ари. — Он смело забирает записи из моих рук и коротко кивает. — Еще увидимся.

Я лишь помахиваю рукой. Кажется, мне на завтра, действительно, придется собирать этот чертов гербарий. Проклятье.

ГЛАВА 3. ТАЙНЫ МОНФОР-Л'АМОРИ

Я с легкостью нахожу столовую. Следую за бешеным потоком подростков, сливаюсь с ними и становлюсь частью неминуемого взросления. Да, именно взросления, потому что никак иначе, как дракой за места, дальнейшие события описать не получится. Ученики так рьяно врываются в кафетерий, что сбивают друг друга с ног! Они хаотично разбредаются, кто куда, а я останавливаюсь в проходе и вскидываю брови: так, и что дальше?

Понятия не имею, куда идти. Свободных столиков нет. Придется подсесть к кому-то, но, в таком случае, я лучше сразу на лбу себе выжгу: идиотка. Или неудачница. На выбор.

Я осматриваюсь, поправив ремень сумки, и неожиданно замечаю Хэрри, сидящего за круглым столиком в глубине столовой. Отлично. Вот и спасение. Парень машет мне рукой и кивает раз наверно десять, и я схожу с места, едва заметно усмехнувшись. Странный. Он очень и очень странный. Нужно сказать ему, чтобы он перестал зачесывать на бок волосы, иначе я невольно запрыгну на него и сама взъерошу эти прилизанные пряди.

— Привет еще раз, — говорю я, усевшись напротив. Парень смущенно поправляет очки и кивает. В одиннадцатый раз. — Я думала, ты не придешь.

— И я так думал. В смысле думал, что не придешь ты, а не я.

— Отлично. Вот мы оба здесь.

— Да. Ну…, — Хэрри чешет шею, а я смотрю на него так, будто давно знаю, — как тебе первый день? Уже завела друзей?

— Интересный вопрос, Хэйдан. Дай подсчитаю, — я задумчиво загибаю пальцы, гляжу куда-то в потолок и киваю, — у меня появился один друг.

— Один?

— Один.

— И кто он?

— Ты, конечно. Я ведь с тобой сижу.

— Я твой друг? Офигеть. — Хэрри широко улыбается и сдвигает очки на переносице.

— Тебя это так удивляет? — Если честно, меня это тоже удивляет, ведь Хэйдан следил за мной, а потом начал тараторить про какую-то вуду магию. — Ты милый парень.

— Я — милый парень, — довольно повторяет он и хвастливо говорит какой-то девчонке, проходящей мимо, — она сказала, что я милый, ясно?

О, господи. Я смеюсь и достаю из сумки пакетик с едой, которую мне упаковала тетя Норин. Есть хочется так жутко, что я раскрываю его дрожащими пальцами.

— Так, зачем ты шел за мной? — Прожевывая сэндвич, интересуюсь я. Хэрри перестает улыбаться и придвигается ко мне почти вплотную, облокотившись локтями о стол. — Что?

— Ты не знаешь?

— Чего не знаю?

— На тебя все смотрят.

— Я — новенькая.

— Но дело не в этом, Ариадна. — Хэйдан морщит густые брови, которые торчат из-под очков, и я недовольно вздыхаю. — У тебя семья…

— …очень странная, — заканчиваю за парнем, встряхнув плечами, — в чем проблема?

— В смысле?

— Что не так с моими родственниками? Я здесь пробыла всего сутки, но уже ощутила весь шквал южного гостеприимства. Или вы спятили, или я сошла с ума. Одно из двух.

— Удивительно, на самом деле, — поражается парень и откидывается на спинку стула, вид у него недоуменный, — как ты не можешь знать о том, о чем знают все вокруг?

— И о чем все знают?

— О том, что с семьей Монфор связываться опасно.

— Опасно? — Смеясь, выплевываю я и опускаю голову. Волосы тут же сваливаются с плеч и каскадом расплываются по поверхности стола. — Ну да, тяти Норин и Мэри-Линетт действительно ночные головорезы. Как ты узнал?

— Тебе смешно? — Спрашивает он, подперев ладонями подбородок, а я киваю. Мы так и буравим друг друга взглядами, пока Хэрри сам не усмехается. — Только подумать, город на ушах стоит, а ты смеешься.

— Ты тоже смеешься, — парирую я.

— Это нервное, а я, знаешь ли, часто нервничаю. У меня даже язва развилась, теперь я ем только невкусную еду. В смысле, полезную.

Я вновь смеюсь, оглядываюсь и внезапно примерзаю к месту. Руки застывают у рта, легкие сводит судорогой. Пытаюсь шевельнуться, но не могу. Смотрю на гигантские окна, которые, будто бы стены, огораживают кафетерий, и не дышу. За призрачной стеной дети. Среди них маленькая девчонка лет восьми или девяти с черными, угольными волосами. Я ощущаю слезы. Они застревают в глазах, словно щепки. Время замирает, есть эта девочка, ее искренняя улыбка, тонкие ручки и смешной сарафан. Лора любила такие вещи.

Я любила Лору.

Призрак моей сестры так и стоит перед глазами: смеющийся и живой. Вот она идет в желтом сарафане, держится за мою ладонь, хохочет. Просит прокатить ее на спине, купить шоколадное мороженое с миндальной стружкой. И я покупаю, потому что как бы сильно я не пыталась выглядеть взрослой, надменной сестрой, я обожаю этого маленького монстра, который изо всех сил сжимает мои пальцы. Вот же она. Прямо здесь. За стеклом. В двух или трех шагах от меня. Я приподнимаюсь, судорожно замираю, а детей уже нет.

Лоры уже нет.

Сердце неистово громыхает в груди. Этот звук заполняет кафетерий, перебивает все, что смогло бы вернуть меня к реальности. Я гляжу на стеклянную стену, в окно, и мечтаю опять увидеть эту девочку, опять увидеть Лору.

— Эй, ты чего? Эй?

Резко оборачиваюсь. Хэрри больше не сидит напротив, а стоит рядом и теребит меня за плечо. Я растерянно хлопаю ресницами.

— Все в порядке, Ари? Ты, кажется, отключилась.

— Я…, я просто…, - оглядываюсь и неожиданно понимаю, что все в столовой смотрят на меня. Люди молчат. Вот почему не слышно звуков. Их нет. — Мне пора идти.

Я резко подрываюсь с места и закидываю в сумку упаковку с едой.

— С тобой пойти? — Взволнованно спрашивает Хэйдан. Он неуклюже поправляет свои очки, а я встряхиваю волосами. — Точно?

— Все нормально.

— Но, Ари…

— Еще увидимся.

Срываюсь с места. Несусь к выходу и непроизвольно замечаю взгляд Мэтта. Он, как и все, глядит на меня растерянно. Вот я и подтвердила опасения людей: я — чокнутая.

Я выбегаю из школы и решительно иду в неизвестном направлении. Руки до сих пор трясутся, и мне кажется, я действительно видела Лору, чего быть не может; мне кажется, я сошла с ума. Люди постоянно говорят о том, какая моя семья странная. Может, так и есть?

Я перебегаю дорогу, оглядываюсь и вижу черную крышу школы, которая становится лишь смазанным силуэтом через какое-то время, но даже сейчас я ощущаю презрительные и недоуменные взгляды толпы. Подростки глазели на меня. Глазели и молчали.

Встряхиваю волосами и залетаю, словно торнадо, в магазин. Достаю из кармана пять звенящих монет, хватаю с прилавка воду и подношусь к кассе, меня быстро обслуживают. Тут же, в помещении, открываю бутылку и начинаю пить, будто одержимая. Горло саднит и першит. Я чувствую себя слетевшей с катушек. Выкатываюсь из магазина и выдыхаю. Я должна взять себя в руки. Ничего ведь не произошло.

— Да. — Киваю и вновь отпиваю воду. — Все в порядке, все отлично.

Прячу бутылку в сумку и взъерошиваю волосы. Они отдают бронзой на солнце. Мне никогда не нравился рыжий цвет, а мама их любила. Говорила, у бабушки были такие же, она тоже люто их ненавидела. Все намеревалась перекрасить или подстричь. Но в итоге не решилась ни на одно, ни на другое.

На самом деле, о родных мне известно мало. Честер Монфор — мой дед — умер почти четырнадцать лет назад. Силест Монфор — три года назад.

То есть в живых со стороны мамы не осталось никого, кроме Норин и Мэри-Линетт.

О папе я знаю больше. Его родители живут на западном побережье — Кларисса и Сэм Блэк. У них трехэтажный домик, лодочный катер и огромный, бежевый лабрадор. Ну, и не стану лгать: лодочный катер они любят больше, чем меня, мою маму и всю нашу семейку, потому виделись мы с ними всего два раза за всю мою жизнь: на Рождество одиннадцать лет назад и на первый день рождения Лоры. Как-то я спросила у отца: в чем дело? Он мне ответил, что его родители своеобразные, упрямые люди, что ему пришлось нелегко, когда он сбежал от них в Астерию. Собственно, поэтому органами опеки было принято решение отправить меня к тетушкам на восток, а не в Риверсайд — Райскую Калифорнию.

Сейчас я жалею, что задавала мало вопросов. Как же мне узнать правду, если мне не у кого спрашивать? Тетушки Норин и Мэри-Линетт вряд ли сядут рядом и поведают все самые страшные тайны семьи Монфор. Если тайны и, правда, существуют, не думаю, что они любят о них распространяться. Тогда что делать?

Провести собственное расследование и превратиться в Нэнси Дрю.

Я усмехаюсь и покачиваю головой. Чтение книг неблагоприятно влияет на фантазию и воображение. Я начинаю выдумывать то, чего нет. И находить решения тем проблемам, которых не существует.

Бреду вдоль единственной знакомой мне дороги, по которой я шла утром с Хэрри, и неожиданно замечаю на перекрестке столпившихся людей. Они мнутся около машины. Не сразу понимаю, в чем дело, пока не вижу смятый велосипед под ее колесами.

— О, черт, — протягиваю я, нахмурившись. Авария. Люди размахивают руками, глядят в разные стороны, ищут кого-то, а я расстроенно поджимаю губы. Сердце взвывает. Меня пробирает дрожь, и приходится сбавить скорость, чтобы не сорваться на бег.

Неожиданно рядом со мной появляется незнакомка. Огромными, налитыми ужасом глазами она смотрит на место аварии и не двигается. Она вся жутко бледная. Наверно, под колеса попал ее знакомый. Сначала я хочу пройти мимо, но потом невольно застываю.

— Вы как? — Я гляжу на девушку и хмурю брови. Я знаю, что такое потерять близких, и понимаю ее чувства. — Что здесь случилось? Вам нужна помощь?

Незнакомка молчит. Ее стертые в кровь руки трясутся, кажутся совсем тонкими.

— Докторов вызвали? — Вновь спрашиваю я. В курсе ведь, что ей не до разговоров, но почему-то не могу заткнуться. — Велосипедист сильно пострадал?

— Сильно. — Наконец, отвечает она.

Я покачиваю головой, прохожусь ладонью по волосам и уверенно подбегаю к толпе. Нужно вызвать скорую. Почему никто не вызвал скорую? Злость вспыхивает во мне рьяно и безудержно. На кону каждая секунда, а люди лишь болтают, хлопают ресницами! Что за глупое стадо? Выжили бы мои родители, если бы помощь приехала вовремя? Спаслась бы Лора, если бы скорая примчалась за несколько минут?

— Вы вызвали скорую? — Резко спрашиваю я у какой-то женщины. Она вся красная от жары и испуганная до чертиков. — Вызвали?

— Я не…

— Что? Эй! — Я хватаю под руку какого-то низкого мужчину и с силой тяну на себя. У него порез над бровью. Кажется, именно он сбил велосипедиста. — Что вы сделали? — Мои глаза округляются и наливаются непонятной мне обидой. — Что вы сделали!

— Я не хотел, я не видел.

— Кого не видели?

— Ее! — Гортанно восклицает он и берется волосатыми руками за лицо. Его шатает из стороны в сторону. — Все было нормально, пока она неожиданно не вывернула из-за угла.

Мои плечи поникают. Я опускаю взгляд, ощущая, как внутри все переворачивается.

Какая глупая смерть. Попасть под колеса ненормального идиота, которому просто не было дела до окружающих. Он и сейчас вряд ли понимает, что натворил и что виноват. Он ноет, ему жалко, но не девушку, которую он сбил. А себя.

Я непроизвольно замечаю кровавое пятно на асфальте, заломанную руку, синеватые ниточки вен, которые тянутся по локтю к плечам и шее, безжалостно стертой асфальтом.

А потом я вижу бледное, впалое лицо с огромными, распахнутыми глазами.

Мне нечем дышать.

— О, Господи, — хриплю я, прижав ладони ко рту. Нет, нет! — Не может быть.

Качаю головой, вновь смотрю на девушку, а потом отскакиваю назад, будто бы меня пихнули в грудь. Оборачиваюсь. Мир кружится, смазывая картинки вокруг. Я вспоминаю, как несколько минут назад разговаривала с этой девушкой, и никак не могу соединить две составляющие в одну линию: как же я могла с ней говорить, если она лежит под колесами машины? Холодом обдает спину. В панике я гляжу по сторонам, но ничего не понимаю.

— Черт, черт! — Резко срываюсь с места. Я должна уйти. Уйти отсюда.

Какая-то женщина шепчет за моей спиной: это же Монфор! Поднимается гул.

Люди оборачиваются, провожают меня настороженными взглядами, а я бегу со всех ног, не обращая на них внимания. Наплевать. Наплевать.

Что это вообще было? Я сошла с ума?

— Нет, — встряхиваю волосами, — какая-то бессмыслица!

Я не могла видеть эту девушку, не могла говорить с ней. Наверно, у меня жар. Или у меня переутомление. Я не спала почти всю ночь. Я толком не ела. Это галлюцинации, как и те, что были у меня после аварии, когда я почти каждый день видела маму.

Смахиваю с лица испарину и, наконец, оказываюсь у коттеджа Монфор-л'Амори. Не помню, как врываюсь внутрь, как взмываю по лестнице. Я заношусь в комнату и ударяюсь спиной о дверь с такой силой, что она болезненно взвывает.

Итак.

Я глубоко втягиваю воздух и закрываю глаза. Нужно взять себя в руки.

Плечи медленно поникают, пальцы перестают дрожать. Спокойно отхожу от двери и сажусь на край кровати. В жизни все просто. Странностей мало. Скорее люди сами делают скоропостижные выводы и начинают верить в то, чего нет. Поэтому сейчас я должна взять под контроль эмоции, прекратить эту глупую панику и понять: что со мной произошло.

Я видела девушку. Я говорила с ней. А потом я увидела ее под колесами машины. Не хочется нагнетать обстановку, серьезно, уж поверьте мне, но девушка действительно была точной копией той незнакомки, что стояла со мной рядом. Сколько тут вариантов? Один.

У пострадавшей есть сестра-близнец. Вот и все, дело раскрыто.

Однако самая глупая и затейливая часть меня, из-за которой обычно и возникают все проблемы, взвывает от ужаса, забившись в потаенный угол, и говорит: тут что-то нечисто.

Я бы никогда не предположила ничего подобного, если бы не провела сутки посреди верующих фанатиков, которые при одном упоминании фамилии моей семьи покрываются испариной и перекрещиваются. Я бы посчитала себя умалишенной, честное слово; я бы не скупилась на прилагательные и обозвала бы себя всеми известными мне добрыми словами и фразеологизмами. В жизни странностей не происходит, а если происходит — поезжайте в клинику. У вас явные проблемы с головой! Однако стоит ли мне собирать вещи? Ведь мне действительно кажется, что я увидела…, кого? Приведение?

— О, Боже, — взвываю я и неожиданно для самой себя смеюсь, — ты спятила, Ари.

Я стягиваю с ног кроссовки и плюхаюсь спиной на кровать. Интересный же способ у моих дефектных мозгов абстрагироваться от травмы, полученной после аварии. Все люди ревут и слушают песни Тейлор Свифт, а я воображаю себе призраков. Классно.

Недовольно стону и поднимаюсь на ноги. Плетусь в ванную комнату и сижу там час, если не больше. Волосы липнут к спине. Ноги я поджимаю к груди. Я не двигаюсь, просто смотрю в одну точку на белом кафеле и думаю: что, если я действительно сошла с ума?

Что ж, наверно, это отличный шанс послать к черту школу, родственников, жителей Астерии и свалить как можно дальше, в какую-нибудь клинику на берегу Коронадо Бич. Я бы отдохнула в Сан-Диего. Там солнечных дней в пять раз больше, чем пасмурных.

Вода достает до локтей. Разнимаю руки, облокачиваюсь ими о бортики и опускаюсь на самое дно, крепко зажмурив глаза. Если первый день в этом городке был таким ярким и запоминающимся, что будет завтра? Черт, мне даже подумать страшно.

Выныриваю и слышу, как кто-то стучит в дверь.

— Ари? Все в порядке?

— Да, — прохожусь ладонями по щекам, — а что — то случилось?

— Спускайся к ужину. — Кажется, это тетя Норин. — Еда остывает.

К ужину? В смятении застываю. Который час? Сколько я просидела в ванной?

— Хорошо. Сейчас выйду.

Тетя уходит, а я озадаченно вскидываю брови. Прекрасно! Со мной явно происходит какая-то фигня, и это начинает меня раздражать. Сильно.

Я спускаюсь вниз, вытирая волосы полотенцем. Тетя Мэри сидит за столом, а Норин крутится у плиты. На ней опять этот дурацкий фартук.

— Мы уже подумали, ты утонула, — язвит Мэри-Линетт, откусывая яблоко.

Сажусь на стул и поджимаю под себя ноги. Норин раскладывает приборы.

— Тебе помочь?

— Нет, все готово. — Тетушка дергает уголками губ, и неожиданно я улыбаюсь. Я рада видеть улыбку на лице тети Норин, ведь она так редко там бывает. — У тебя все хорошо?

— Ага.

— Точно?

— Да, вполне.

— Как дела в школе? — Мэри-Линетт хитро сощуривает глаза. — Только не ври, мы все в школе учились и помним, какое это паршивое место.

Задумываюсь: сказать правду или солгать? Признаться, что видела нечто странное или промолчать? Норин и Мэри-Линетт теперь самые близкие люди, но я не доверяю им.

Я не могу им доверять.

— День был необычным, — медленно начинаю я, краем глаза наблюдая за тем, как тетя Норин садится рядом с Мэри-Линетт и раскладывает на коленях салфетку. — Я поговорила раз восемь. Из них шесть раз с учителями.

Тетушки молчат, невинно изучая меня похожими взглядами. Притворяются? Что ж, ладно. Я набираю в грудь больше воздуха и продолжаю:

— Ребята не обрадовались, когда к ним в школу пришла девушка из семьи Монфор.

— И почему? — Спрашивает тетя Норин, накалывая на вилку макаронину.

— Это вы мне объясните.

— Ты просто новенькая, вот и все. Со всеми так бывает.

— Новенькая, — эхом повторяю я, не сводя глаз с тетушек. — Серьезно?

Они спокойно едят, звеня приборами о тарелки, а я протяжно выдыхаю, поникнув. У них явно отсутствует актерский талант, потому что лгать они абсолютно не умеют.

— Мама рассказывала мне все эти истории про вашу бабушку — Рамону Монфор — и ее «умение предсказывать погоду». Чушь ведь, правда? Но, видимо, люди в Астерии реально во все это верят! И верят серьезно, потому что целый день на меня смотрели так, будто бы я, как минимум, вестник апокалипсиса.

— Вестник апокалипсиса, — усмехается тетя Мэри и отпивает красного вина, — тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? С чего бы им так о тебе думать.

— Это я и хотела бы узнать. Почему люди в Астерии так относятся к нашей семье?

— Как относятся? — Интересуется тетя Норин, чем ужасно выводит меня из себя. Черт возьми. Мне приходится сжать пальцы, чтобы не треснуть ими хорошенько по столу.

— Вы понимаете, о чем я.

— Люди много говорят, Ари. Но кто сказал, что им стоит верить? Это давнее дело, и к нам оно никакого отношения не имеет.

— Что за дело?

— Ну, ты и сама догадываешься, — отвечает тетя Мэри, облокотившись подбородком о локти. — Рамону считали…, считали ведьмой.

— Ведьмой, — пробуя на вкус, повторяю я и чувствую, как к горлу подпрыгивает ужас.

— Но это, конечно же, слухи, — отмахивается она.

— Хорошие слухи, раз ходят по Астерии уже десятки лет.

— Ну, а о чем еще разглагольствовать помешанным фанатикам? — Мэри сводит брови, и тетя Норин легонько толкает ее в бок. Тут же, Мэри-Линетт протяжно выдыхает. — Я это к тому, что люди в Астерии верующие, а именно верующие чаще всех обсуждают нечисть и прочую несуразицу, связанную с Дьяволом и чертовщиной.

— Но вы в эти россказни не верите, правильно?

— Россказни, — повторяет тетя Норин, кивая, — ты подобрала верное слово, Ариадна.

— Выходит, жители Астерии считали Рамону провидицей?

— Они считали ее ненормальной, издевались и подшучивали за спиной, пока однажды не сбылось то, что она «предвидела», — Мэри сжимает в воздухе два пальца, — кажется, она сказала, что умрет дочь пастыря.

— Да-да, — кивает Норин.

— Ну, так, она и умерла.

— Выходит, Рамона все-таки не обманывала? — Не понимаю я. — Она видела будущее?

— Я тебя умоляю, Ари. Это простое совпадение, а люди повелись. Бабушка ведь наша была своеобразной женщиной.

— Сумасшедшей, — поправляет Мэри и кривит губы, — серьезно, она выдумывала такой бред, что поверить ей могли только дураки. Но люди верили.

— Потому что люди такие и есть — глупые. — Шепчет Норин и поправляет салфетку. У нее в глазах проносится какая-то грусть. — Не стоит обращать внимания. Они никогда и ни на секунду не замолкают. Люди говорят вечно, не думая, что они говорят и зачем.

— Сейчас им хочется обсудить новенькую, которая вдобавок и из семьи Монфор! Вот же повезло! — Возмущается Мэри-Линетт. — Ну, и пусть говорят. Наплюй.

— Я не понимаю, — недоуменно хлопаю ресницами, — прошло столько времени. С чего они на нас взъелись? Рамона Монфор жила здесь пятьдесят лет назад!

Тетя Норин отворачивается, а Мэри-Линетт наоборот придвигается ближе.

— Да просто этот городок настолько скучный, что за полвека здесь ничего больше не случилось. — Она накрывает мои пальцы ладонью и улыбается. — Не переживай.

— Я не переживаю.

— У каждой семьи свои секреты.

Выходит, Рамона Монфор-л'Амори была ненормальной? И удачливой к тому же, раз ее предсказание сбылось. Но, возможно ли, чтобы ее болезнь передавалась по наследству? Может, теперь и я слетаю с катушек? Проклятье, не знаю, что и думать! Тетушки смотрят на меня так спокойно, что аж раздражает, но я чувствую, знаю: они что-то скрывают.

Вот только — зачем?

ГЛАВА 4. ЭКСПЕРИМЕНТ

— Рассмотрите четыре экземпляра растений одного сорта! — Вяло растягивает лысый учитель и со скучающим видом складывает на животе руки. — Опишите фенотип каждого растения, используя таблицу, которую вы видите на доске. Эта лабораторная легкая. Меня не волнует, если вы считаете иначе. Тетради должны быть у меня на столе со звонком.

Отлично. Просто замечательно. Мне всю ночь снилась та девушка, которая вроде бы как попала под машину. Я не могла толком уснуть. И опять отрубилась лишь с рассветом.

К тому же тетя Норин целое утро была какой-то рассеянной. Она разбила чашку, мне в глаза даже не смотрела. В се теребила горло свитера, будто бы у нее аллергия, и молчала. Не знаю, что с ней. Хотела найти Мэри-Линетт, чтобы спросить, все ли в порядке? Но она уехала на работу. Тогда-то я и задалась вопросом: а где работает тетя Мэри?

— Что ты принесла? — Спрашивает Мэтт, усевшись напротив на маленький стул.

— Дуб и каштан. — Я сорвала их по дороге, потому что вчера забыла про биологию, но парню об этом знать необязательно. — А ты?

— Рожь и ячмень.

— Неужели тебе действительно интересно этим заниматься?

— Нет, мне действительно хочется поступить в хороший университет.

— Надеешься на стипендию?

— А ты — нет?

Я задумчиво застываю и пожимаю плечами:

— А я об этом даже не думала.

У Мэтта выразительные, темно-синие глаза. Сейчас они смотрят на меня так, словно я проговорила нечто на эсперанто. Он вскидывает брови.

— Ты не собираешься поступать в колледж?

— А это так важно?

— Да. — Неуверенно отвечает он. — Ты же не собираешься всю жизнь торчать здесь.

— Я в Астерии всего два дня, а ты уже меня прогоняешь, — улыбаюсь и придвигаюсь к Мэтту так близко, что вижу рыжеватые крапинки в его обсидиановых глазах.

— Делать здесь нечего.

— Говоришь так, будто ненавидишь это место.

— Возможно. — Парень пожимает плечами и отстраняется.

Он наклоняется над своей тетрадкой и начинает чертить таблицу, уверенно придавив пальцами линейку. На его лбу образуется складка, кода он вырисовывает линии. Никогда не видела, чтобы кто-то так ответственно и серьезно подходил к биологии.

— Почему?

— Что?

— Почему ты не любишь этот город? — Я облокачиваюсь о стол и с интересом смотрю на парня. Он поворачивает на меня голову и криво улыбается.

— «Религиозная дыра», забыла?

— Так дело в церквях.

— В их огромном количестве, — исправляет он и вновь на меня смотрит. Мне нравится с ним общаться, и я вдруг пугаюсь, что в какой-то момент мне понравится биология. Черт, это как-то неправильно. Нужно взять себя в руки.

— Причина только в этом?

— Нет. Естественно, причин много, Ари.

— Ну, расскажи. Я, может, тоже захочу убежать.

— Это сложно, — Мэтт протяжно выдыхает и откладывает карандаш, — город настолько маленький, что все здесь знают друг друга в лицо. Однако это не мешает никому пускать сплетни, говорить чушь и собираться на площади каждое воскресение, чтобы восхвалить Бога за его милосердие. Я смотрю на это с некой долей скептицизма и отношусь к тем, кто не видит ничего классного в разбавлении чтения псалмов на православных уроках еще и хождением в святую святых.

— Тебя это не на шутку волнует.

— Хочу сменить обстановку. Уехать куда-нибудь. Вот, ты откуда?

— Из Северной Дакоты.

— И почему ты уехала?

Рассеянно роняю ручку и вовремя придавливаю ее ладонью до того, как она валится на пол. Мэтт ждет, а у меня горло наваливается кирпичами.

— Там холодно. — Неожиданно шепчу я, поправив волосы. — И мало солнца.

— Холодно и мало солнца? — Недоверчиво переспрашивает он.

Киваю. Парень продолжает чертить таблицу, а я продолжаю нагло у него списывать. В какой-то момент он все-таки вновь переводит на меня взгляд и говорит:

— Вчера ты убежала из столовой.

Ну, отлично. Давай поговорим об этом.

— И что? — Я со вздохом выпрямляюсь и складываю на груди руки.

— Ничего. Просто это выглядело довольно странно.

— А разве ты не слышал? У меня вся семейка странная.

— Слышал. Но я уже сказал тебе, как отношусь к слухам.

— Слухи не появляются из воздуха, Мэтт.

— Да, их выдумывают обыкновенные люди, Ари.

Мы буравим друг друга взглядами, а затем я все-таки усмехаюсь и отворачиваюсь. В груди у меня теплеет и становится как-то спокойно. Неужели в этом городке есть хотя бы один человек, который не считает меня сумасшедшей?

— К уда ты хочешь поехать учиться? — Увлеченно спрашиваю я, вернувшись к работе. Мы стоим так близко, что наши локти соприкасаются. — У тебя, наверняка, все расписано.

— Если честно, мы с Джил уже все продумали.

— С Джил?

— С моей девушкой, — кивает Мэттью, а я растерянно застываю. — Ей всегда хотелось в Европу, но я — реалист. Рассчитываю только на те штаты, что находятся рядом.

— И на какие? — Чужим голосом спрашиваю я и немного отстраняюсь. Почему я сразу не поняла, что у него есть девушка? Неудивительно. Мэтт добрый и ответственный. Такие парни непопулярны в средних классах, но становятся объектами преследований в старшей школе, когда у девушек просыпается здравый смысл.

— Честно? Мне все равно, Ари. Я просто хочу уехать.

— Верно. Ну, что-то мне подсказывает, что у тебя все получится. — Я искоса смотрю в его глаза, а он широко улыбается. Довольный, будто бы я его благословила. — Что?

— Ничего.

— А что ты так смотришь?

— Как? — Мэтт взмахивает руками и улыбается. — Я вообще на тебя не смотрю. Черчу нам таблицу. Ты ведь не любишь биологию, правильно?

— Правильно. — Я смущенно поджимаю губы и вновь становлюсь к нему поближе. Он хороший парень, даже слишком. — Как ты это делаешь? Боже, какая — то ведь тупая трава.

— Это пшеница, Ари.

— Значит, тупая пшеница.

Мэтт выдыхает, и мы продолжаем заполнять поля, то и дело, сталкиваясь локтями.

* * *

Сижу на скамейке, подставив лицо солнечным лучам. Как же это приятно. Тепло так и скатывается по моим плечам, впитывается в кожу. Я бы просидела здесь вечно, лишь бы отвлечься от мыслей, завывающих в голове.

Солнце играет на красноватых стволах деревьев. Я задумчиво разглядываю их, траву и черную землю, а затем прикрываю глаза и со вздохом откидываю назад волосы. Мне как никогда не хочется шевелиться, особенно идти домой. Что на этот раз я увижу по дороге?

От одних воспоминаний об изломанных руках незнакомки мне становится плохо.

— Ари! — Издалека доносится знакомый голос, и я выпрямляюсь.

Довольно помахивая рукой, ко мне и, правда, плетется Хэрри в широченных темных джинсах и рыжей футболке с надписью «Peace». Он останавливается перед скамейкой, а я приветливо улыбаюсь.

— Привет, Хэйдан.

— Привет, как ты? — Парень плюхается рядом и бросает на колени книжки. — Ты вчера так стремительно убежала, я даже опомниться не успел. Все в порядке?

— Ну да.

— У тебя уже закончились уроки?

— Закончились, но я решила посидеть немного. Тут очень красиво. — Оглядываюсь и в который раз улыбаюсь. Я сама на себя не похожа. — А ты освободился?

— Не меняй тему.

— Ого, — удивленно вскидываю брови, — а ты настойчивый.

— Мне просто показалось, что вчера ты испугалась.

— С чего ты взял? — Хмурю лоб и с силой сжимаю край скамейки.

— Ари, я ношу очки, но я не слепой. И да, мы едва знакомы, — парень нервно потирает переносицу и глядит куда-то вперед, — но ты можешь поделиться. Правда.

— И с какой стати мне тебе доверять?

— Кому-то ведь надо.

— И, конечно, именно тебе.

— Ты сказала, я — твой друг.

— Так и сказала? — Наиграно интересуюсь я.

— Именно. Еще ты сказала, что я — милый. — Уточняет он, покачивая головой, а потом переводит на меня взгляд и улыбается. — Так что, ты сама напросилась.

Я вздыхаю. Осматриваю голубое небо и пожимаю плечами:

— Мне показалось, что я увидела свою сестру.

— Она тоже переехала в Астерию?

— Нет. — Я горблю спину и стискиваю зубы. — Она умерла. Погибла в автокатастрофе, как и мои родители полгода назад.

Хэйдан растерянно замирает. Не хочу смотреть на него, ведь знаю, что увижу. Люди одинаково реагируют на такие слова. Их лица перекашивает от жалости и шока. При этом они мало что понимают, но из кожи вон лезут, притворяясь, будто понимают все.

— Ари, — наконец, говорит Хэйдан, — это паршиво.

Я нервно усмехаюсь и все-таки гляжу на парня.

— Да, Хэрри, веселого мало.

— Поэтому ты переехала к сестрам Монфор?

— Да.

Он вновь замолкает и устремляет взгляд куда-то вперед.

Ветер бесстыже гоняет листья по изнуряющей от солнца дороге, а деревья хрустят и трещат, словно умеют говорить. Я пытаюсь отвлечься, но лишь больше и больше думаю о той аварии, что отняла у меня семью. Водитель грузовика выехал на встречную полосу, и только-то. Одно неверное движение! И моя жизнь превратилась в нечто чужое.

— У меня сейчас должно быть искусствоведение, — отрезает Хэрри и поднимается на ноги. Я думаю, парень собирается уходить, но он неожиданно протягивает мне ладонь, и я растерянно вскидываю брови. — К черту это искусство. Идем. Я проведу тебя до дома.

— Не надо.

— Хочешь, чтобы моя самооценка провалился в Тартарары?

— Не надо прогуливать из-за меня, — уточняю я, смутившись.

— А кто сказал, что из-за тебя? Я вообще-то ради себя стараюсь. Хочу прогуляться до дома с симпатичной девушкой. Знаешь, как часто подобное происходит в моей жизни, а? Уверен, ты скажешь, постоянно. Но, нет, к сожалению, не все девушки в этой школе могут по достоинству оценить преимущества такого друга, как я.

Я улыбаюсь и откидываю назад голову. Господи, это очень странный парень.

— Какие они глупые, — хватаясь за руку Хэрри, отрезаю я, — ничего не понимают!

— Вот и я так считаю. Я даже как-то раз сказал об этом Молли Чемберс.

— И как она отреагировала?

Хэйдан приподнимает руку, будто закрываясь от солнца, и восклицает:

— Молли? Молли? — Он оглядывается и опечалено пожимает плечами. — Кажется, ей не очень-то это понравилось. Я говорил, что она блондинка? Уверен, все дело в этом.

— Сто процентов.

Я усмехаюсь, и мы медленным шагом направляемся к дому.

— Расскажи о себе, — неожиданно прошу я, поглядывая на парня.

— О себе?

— Ну да.

— Я даже не знаю. — Хэрри смущенно снимает очки и потирает стеклышки.

— Чего ты? Секретничаешь?

— Нет, просто в моей жизни нет ничего интересного. Я всегда был здесь, в Астерии.

— Это плохо?

— Это жутко скучно. — Он смотрит на меня, кривя губы. Глаза у него орехового цвета, очень интересные. Я вдруг отмечаю, что без очков он само очарование. — Люди в Астерии древние, как тачка моего деда — пикап шестьдесят девятого года! Он порхает, но рычит на каждом повороте. Так и жители нашего райского городка. Делают все то же самое, что и жители других городков, но постоянно сетуют и перемалывают косточки.

— Я смотрю, никто не любит это место. — Я глухо усмехаюсь.

— Я не могу сказать, что не люблю его… Я просто живу, и все. Наблюдаю. А люблю я за людьми наблюдать. Пожалуй, это единственное развлечение.

— Наблюдать за людьми? Теперь ясно, чего ты шел за мной. Мне уже уносить ноги?

— Издеваешься?

— Имею право, Хэрри-руки-ножницы.

— Просто, вот, знаешь, жизнь в Астерии как дешевый, растянутый сериал! У тебя есть любимые герои, а есть те, кого ты терпеть не можешь. Так ведь?

— Допустим.

— За кем-то я наблюдаю с удовольствием, а кого-то перематываю.

— Я жду развязки этой великолепной метафоры.

— Сестры Монфор, — громко выдыхает Хэйдан и воодушевленно взмахивает руками, — мои любимые персонажи.

— Ого, — я недоуменно нахмуриваюсь и гляжу на парня настороженно. — И почему?

— Ари, твои тетушки самые странные женщины из всех, с которыми я встречался.

— И как встречался? По очереди? Или сразу с обеими?

— О, ну, что за шутки, — возмущается он, а я прыскаю со смеху, — я не это имел в виду!

— Надеюсь.

— Слушай, знаю, ты сейчас думаешь: что этот ненормальный кретин вообще несет?

— А ты читаешь мысли. Может, тоже из нашей семейки Монфор, м?

— Но они действительно замкнутые, скрытные, — Хэрри проводит пальцами по густым каштановым волосам и отворачивается, — я серьезно.

— Многие люди замкнутые и скрытные, Хэйдан.

— А многие люди каждый месяц в полночь укатывают на машине в лес?

Я растерянно вскидываю брови и переспрашиваю:

— Что делают?

— Однажды я видел, как Мэри-Линетт достала из гаража две металлические балки.

— Знаешь, я не думаю, что металлические балки используют в вуду магии.

— Она каждая килограмм по двадцать пять весит! — Хэрри глядит на меня огромными глазами, а я покрываюсь дрожью. — Но твоя тетя ничего не почувствовала, просто подняла их и унесла на задний двор, будто переносила корзинки с цветочками.

Мне становится не по себе. Я натянуто улыбаюсь и отмахиваюсь.

— Что ты выдумываешь. Чушь какая-то.

— Ничего я не выдумываю.

— Откуда ты вообще об этом знаешь? Круглосуточно что ли следишь за ними?

— Нет, я ведь не маньяк.

— Уверен?

— Слушай, Ариадна, я вообще не собирался ни за кем наблюдать. Веришь? — Хэйдан останавливает меня, прикоснувшись к локтю, и виновато поджимает губы. — Так вышло. Я просто однажды заметил нечто странное и не смог об этом забыть.

— И что ты заметил? — Сбивчиво спрашиваю я. Понятия не имею, хочу ли я услышать ответ. Но пути назад нет. — Что так тебя поразило, что ты устроил слежку?

— Не хочу рассказывать.

— С чего вдруг?

— Не знаю. Это пугает меня, наверно. — Хэйдан потирает пальцами лицо и хмыкает. В его глазах мелькает усмешка. — Я ведь трус. И всегда им был. Года в три ехал на карусели такой, паровозике, и думал, черт подери: мне конец. Мы все умрем.

— Хэрри, рассказывай.

— Но…

— Рассказывай! — Я смотрю парню прямо в глаза и стискиваю зубы. Он должен прямо сейчас объяснить мне, в чем дело. Прямо. Сейчас. — Давай.

Хэйдан застывает на несколько секунд, а затем послушно отрезает:

— Я опаздывал на воскресную службу. Все уже собрались в церкви. На площади было тихо и пусто. Правда, потом я заметил человека у дверей. Это была твоя тетя Норин. Меня в то время еще не волновали все эти штучки, и рассказы людей не волновали. Я подошел к ней, хотел поздороваться… А потом увидел, как она пытается достать до дверной ручки.

— И?

— У нее не получалось.

— В каком смысле?

— Не знаю, как это объяснить. Правда, не знаю! Она протягивала пальцы, но какая-то сила не давала ей прикоснуться к двери. Будто бы стена.

— О чем ты говоришь, — испуганно шепчу я.

— Она рычала, твоя тетя, ее лицо…, оно было бледное.

— Рычала?

— Скорее шипела, как змея. Отчаянно пыталась прикоснуться к двери и злилась, что у нее не получается. Я жутко испугался. Сказал что-то, она меня заметила, резко вывернув в мою сторону голову. А потом побледнела еще сильнее, хотя, признаться, я и не думал, что кожа у людей бывает такого цвета, и убежала.

— Убежала.

— Да.

Мы молчим. Хэйдан смотрит на меня, я смотрю на него, а сказать нечего. О чем этот парень толкует? Он что — спятил? Это ведь невозможно. Чушь.

— Интересная пилотная серия в твоем сериале. — Наконец, выпаливаю я и продолжаю идти в сторону дома. Хэрри бежит за мной.

— Ари, подожди.

— Ты сам себя слышишь? Моя тетя рычала? Пыталась прикоснуться к дверям церкви, но не могла? Что это вообще за выдумки?

— Но это правда! — Горячо восклицает парень.

— Правда? Это бред.

— Зачем мне тебе лгать?

— Откуда я знаю! Разве человеку, который увлекается сталкерскими штуками, можно доверять? Нет. Вряд ли.

— Ничем таким я не увлекаюсь. Я просто хочу понять, что видел.

— И какие предположения?

— Ну…

— Что?

— Ты сама знаешь.

— О чем знаю? — Неуклюже врезаюсь пятками в землю и лихо оборачиваюсь, едва не столкнувшись с парнем лицом. — Что тетя Норин — ведьма, которой Господь Всемогущий не позволяет пересечь порог церкви?

— Я понимаю, звучит это странно.

— Не просто странно, Хэрри. Попахивает сумасшествием. Но…, окей. — Я прохожусь ладонями по волосам и сглатываю. — Допустим, ты не врешь. Тогда выходит, что и я…

— Наверно. — Нерешительно соглашается парень. — Чисто теоретически.

— Чисто теоретически мне бы сейчас ударить тебя, Хэрри Эбнер Нортон, и уйти.

— Но ты ведь не сделаешь этого.

— Возможно. Я подумаю.

Озадачено оглядываюсь и прикусываю губу. Итак, кажется, парень спятил. Но он же не может спятить одновременно со мной, а я ведь тоже вчера видела нечто довольно-таки странное. Так, вдруг мы не ошибаемся?

Неожиданно вижу перед собой церковь. План в моей голове созревает молниеносно. Я тяжело выдыхаю и срываюсь с места.

— Ты куда? — Не понимает парень.

— Теорию проверяют на практике.

— В смысле?

— Если тетя Норин не смогла пересечь порог церкви, то и я не смогу. Верно?

— Ты хочешь попробовать?

— Я хочу убедиться в том, что у тебя поехала крыша.

Замираю перед высоченными, деревянными дверями и втягиваю в легкие воздух. Не любила никогда подобные места. Может, теперь моя неприязнь обретет смысл?

Так. Соберись. Я вытягиваю руку и с силой стискиваю зубы. Не сходи с ума, Ари, ты не делаешь ничего опасного или противоестественного. Просто открой дверь.

— Давай, — шепчу я, распахнув глаза так широко, что их щиплет, — давай же.

Я протягиваю ладонь, сглатываю и осторожно касаюсь пальцами медной и потертой ручки. Жду грозу, ливень, жаб в виде осадков, однако ничего не происходит. Внутри сразу же становится так спокойно, что у меня подгибаются колени. Черт возьми. Солнце палит с прежней силой, на небе ни облачка. Да и чувствую я себя нормально.

Перевожу взгляд на бледного Хэрри и торжественно объявляю:

— Я не проклята.

Парень усмехается и потирает переносицу.

— Ты уверен, что не принимал в тот день ничего… противозаконного?

— Ты про наркотики? Ты про меня и наркотики?

— Я тебя совсем не знаю. — Пожимаю плечами, а затем усмехаюсь. — Ладно-ладно, я пошутила. Но сам подумай: должно же быть объяснение твоим галлюцинациям.

— Если это галлюцинации. — Настаивает Хэйдан. — Я знаю, что видел.

— А еще ты знаешь, что молния не поджарила меня, как бекон.

— Не поджарила, но, может, она не поджаривает хороших ведьм, м?

— Сейчас договоришься, и я сама тебя поджарю.

— Ну, ладно, как скажешь. — Хэрри кивает, и мы вновь начинаем двигаться к дому. Он молчит весь путь. Идет, опустив голову. Потом, остановившись напротив моего коттеджа, выдыхает со свистом и кривит губы. — Здесь столько поколений Монфор жило. Откуда мы знаем, чем они занимались, и кем были?

— В Астерии полно старых домов, Хэйдан.

— Старых домов — да. Но старых секретов — нет. — Он пожимает плечами и уходит.

Я открываю входную дверь как раз в тот момент, когда на кухне кто-то говорит:

— Сделаем это сегодня.

Сделаем что сегодня? Хмурю брови и громко хлопаю дверцей.

— Я дома! — Тут же становится тихо. Сбрасываю с плеча сумку. Эти тайны доконают меня. Я уверена. Медленно плетусь по коридору, вдыхая запах трав и настоек, и растеряно смотрю по сторонам, будто бы ответы витают вокруг меня: в этих старых фотографиях, на пыльных полочках, внутри потрескавшихся стен.

Останавливаюсь напротив черно-белого, выцветшего снимка и наклоняю голову. На меня смотрит молодая, улыбающаяся девушка со светлыми волосами. Рамона Монфор. Не знаю почему, но внутри меня все холодеет. Касаюсь пальцами стекла, прикусываю губу. Я никогда не думала, что у моей семьи есть тайны; что за стенами скрываются секреты. Мне казалось, мы вполне обычные. Нервная мама, молчаливый отец, надоедливая сестра. Разве таких мало? Они везде и всюду. Куда не взгляни, все живут одинаково. А тут оказывается, за пеленой обыденности скрывается целая история поколений. Милый, маленький город и слухи, предубеждения. Клеймо, о котором моя мама никогда мне не рассказывала.

— Рамона говорила, люди слишком глупы, чтобы быть счастливы. — Протягивает тетя Норин, и я невольно вздрагиваю. Как она так неожиданно оказалась рядом? — Прости, я не хотела тебя напугать.

Да? Потому что мне кажется, все только этим и занимаются: хотят спровоцировать у меня сердечный приступ. Откашливаюсь и выдыхаю.

— Она не похожа на сумасшедшую, — у девушки огромные глаза. Добрые. Я бы хотела с ней познакомиться. Возможно, она смогла бы ответить на все мои вопросы.

— Скажем так, Рамона отличалась от других.

— Разве это делает людей ненормальными?

— Это делает их одинокими. — Тетя Норин вновь нервно потирает шею и переводит на меня пронзительный взгляд. — А когда люди одиноки, они сами на себя не похожи.

В какой-то момент горло ее свитера опускается, и я случайно замечаю татуировку. У меня, наверняка, глаза на лоб лезут. Никогда бы не подумала, что тетя Норин добровольно согласилась на тату! Вот это да.

— Последствия бурной вечеринки? — Удивляюсь я, вскинув брови.

Норин не сразу понимает, о чем я. А когда понимает, бледнеет и неуклюже опускает руку. Может, потому она постоянно и носит свитера под горло? Скрывает татуировку. Так и не поверишь, что я действительно заметила нечто подобное на коже этой женщины.

Тетя Норин правильная и гордая особа, жизнь которой подходит для героев романа о средневековье. Она вкусно готовит, красиво говорит, много читает, играет на фортепиано. Она педантична и непоколебима, как и все персонажи в книгах Жульетты Бенцони! Разве она могла дать добро на тату в виде перевернутого треугольника?

— В молодости мы совершаем ошибки. — Наконец, отвечает она, растянув губы. Но на улыбку это совсем не похоже. Мне даже становится жутко. — Я много чего натворила.

Это уже совсем не смешно. Я хочу съязвить, но вместо этого не могу шевельнуться.

— Ты хороший человек.

Мы смотрим друг на друга. Норин словно говорит: я знаю, что ты сомневаешься; что ищешь ответы на вопросы, о которых лучше было бы забыть. Она касается пальцами моих волос, заправляет их назад. Продолжает глядеть мне прямо в глаза и шепчет:

— Все мы хорошие люди, когда хорошо притворяемся.

На ее лице неожиданно появляется ухмылка, и Норин уходит, оставив меня в полном замешательстве. Я не могу дышать. Смотрю ей в след и хватаюсь пальцами за горло. Меня трясет. Неожиданно я верю, что моя тетя может быть опасной.

Черт возьми, сердце у меня бьется где-то в висках, я вновь перевожу взгляд на стену, гляжу в глаза Рамоны Монфор и застываю. Кто же вы? И почему мне так страшно.

ГЛАВА 5. ПОТУСТОРОННЕЕ

Я лежу с открытыми глазами. В комнате темно, обои сливаются с мебелью, с черным небом за окном. Я в кромешном мраке. Слышны лишь протяжные стоны моего пульса.

Я жду. Сглатываю и зажмуриваюсь, прислушиваясь к тишине. Она давит. Этот дом мертвый. Я понятия не имею, откуда такие мысли в моей голове, но чувствую нечто, нависшее над моей кроватью. Это нечто живое. В отличие от секретов. Это нечто наблюдает за мной и пугает, парализует. Я гляжу перед собой, не позволяя себе сомкнуть глаз, и еле дышу, распахнув губы. Все думаю о рассказе Хэрри, про то, как тетя Норин шипела, думаю о глазах Рамоны Монфор — таких же прозрачных и странных, как и озера в Мэриленде. Я думаю о религиозных фанатиках, которые глядят на меня так, будто бы я помазанная самого Дьявола. И вспоминаю о девушке, которая попала под колеса машины.

Мне страшно. Взгляд тети Норин, ее улыбка, скорее похожая на оскал. Я никогда бы не подумала, что она способна прорываться внутрь меня, пикировать в ребра и разрывать их на тысячи частей. Поражать сердце. Сжимать его. Сдавливать в длиннющих пальцах.

Встряхиваю волосами и резко переворачиваюсь на спину, впялив взгляд в потолок. Я смотрю вверх, а сама воображаю, как сквозь стену прорываются длинные черные когти, как они рушат потолок, раскрывая его, словно свежую рану, и прорываются в мой мир. Я невольно представляю уродливую голову, слизь, будто бы смолу, оставленную на стенах его костлявыми пальцами. Я представляю это и вижу, как темнота сужается. Мой пульс тарабанит в шее. Мое сердце колотится в груди, как сумасшедшее. И мне нечем дышать.

Мне. Нечем. Дышать.

— Так, хватит! — Я порывисто спрыгиваю с кровати и тянусь к лампе. В комнате загорается тусклый свет, и мне становится немного лучше. — Черт возьми.

Прохожусь ладонями по вспотевшему лицу, осматриваюсь и стискиваю талию в пальцах, словно защищаясь от чего-то. Вот, только от чего?

Я сошла с ума. Сто процентов. Я двинулась. Сглатываю и внезапно слышу, как снизу хлопает входная дверь. Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вглядываюсь в темноту, будто жду, что сейчас кто-то ворвется ко мне в спальню. Но никто не врывается.

Я слышу визг шин.

— Что за…

Срываюсь с места и несусь к окну. На ходу вырубаю свет, отодвигаю занавеску и замечаю, как Норин и Мэри-Линетт садятся в остроносый Фольксваген. Что происходит?

Прищуриваюсь и приближаюсь к стеклу почти вплотную, едва не ударившись об него носом. За рулем Мэри-Линетт. Она газует, пыль вспыхивает под колесами, и через пару секунд мои тети скрываются за неосвещенным, черным поворотом.

«А многие люди каждый месяц в полночь укатывают на машине в лес?» — невольно вспоминаю я и в ужасе покачиваю головой.

— Нет, нет, не может быть.

Приподнимаю взгляд на часы, беззвучно висящие на стене, и сглатываю. Полночь.

Вот черт. Да вы должно быть шутите! Меня тянет смеяться, но вместо этого я просто пялюсь на пустую дорогу за окном и застываю: какого дьявола творится, куда они уехали?

«Сделаем это сегодня!» — вновь всплывает в моей голове, и я неуверенно поднимаю подбородок. Они планировали уехать, и они уехали. Вот только зачем? Что им нужно так поздно в городке? И в городке ли?

Я решительно стискиваю зубы. Я должна понять, что происходит, и мне наплевать, если тетушки не собираются откровенничать. Я заставлю их рассказать правду. Хотят они этого или нет. И помочь мне сможет только один человек.

Сажусь за ноутбук, открываю свою страницу в интернете и ищу Хэйдана Нортона. Я не взяла его номер, вариантов у меня нет. Нахожу аккаунт Хэрри практически сразу, и в ту же секунду прыскаю от смеха. Что ж, стоит отдать ему должное. Мгновение назад меня трясло от ужаса, теперь я улыбаюсь во все тридцать два зуба.

На фотографии Хэрри заметно моложе, чем сейчас. На год уж точно. Волосы у него короче, а на глазах темные очки. Внизу подписано: не спорьте со мной. И тут я все-таки смеюсь, ударившись лбом о поверхность стола. Господи. Дай мне сил смириться с тем, что единственный человек, способный мне помочь, определенно главный неудачник Астерии, а, возможно, и всего штата.

Надо спешить, но я невольно открываю закладку: информация о пользователе.

Адрес: город ужаса, завывающий район, улица страданий, дом ожиданий, квартира страстного поклонника ходячих мертвецов.

— О, Господи, парень, что же ты творишь, — взвываю я, убедившись, что он онлайн.

Пишу короткое сообщение.

«Доставай сталкерские штучки. Есть дело. Встретимся у церкви через пять минут».

Потом вспоминаю слова Мэтта о том, что церквей тут достаточно и добавляю:

«У той церкви, где мы тестировали мою грешную душу».

Ответ приходит практически сразу.

«Уже выдвигаюсь».

«Машину брать?»

Я довольно усмехаюсь.

«Если она прилагается к набору юного преследователя, бери».

Парень выходит из социальной сети, а я решительно подпрыгиваю с кресла. Итак, я должна выяснить, что затеяли мои тетушки. И я буду безмерно рада, если данная чушь — плод моего разыгравшегося воображения, и они просто захотели полюбоваться звездным небом вдвоем в полнолуние, да еще и в полночь.

Закатываю глаза и достаю из комода скомканный свитер. Натягиваю джинсы. Мне не приходилось раньше следить за кем-то ночью, но я вдруг думаю, что мне надо взять с собой куртку, зарядное устройство, «Джелли Белли» — мои любимые желейные конфеты, и блокнот с ручкой. Не знаю, зачем блокнот с ручкой. Просто. Вот и все.

Выбегаю на улицу и только сейчас понимаю, что вообще-то ночь, и я тут одна. Не то чтобы я была трусихой, но мне становится не по себе. Идти до церкви минут пять, если я потороплюсь, то время пронесется еще быстрее, однако внутри все равно не спокойно. Лучше бы я не блокнот с ручкой взяла, а нож. От маньяков неудобно отбиваться зарядным устройством. И конфетами их до смерти не накормишь.

Оглядываюсь, просовываю руки в карманы куртки и слышу, как завывает ветер. В коттеджах не горит свет. Так тихо, что даже слышно топанье моих кроссовок об асфальт. Хуже бывает только в фильмах ужасов, где к отвратной обстановке прибавляется еще и отвратная музыка. Я вижу впереди церковь, возвышающуюся на фоне маленьких домов. Словно стрела, она врывается в темноту неба. Разноцветные витражи устрашающе блестят в лунном свете, переливаются желтыми, синими и фиолетовыми красками, и мне внезапно кажется, что кто-то за этими стеклами наблюдает за мной. Тут же в горле встает ком. Я откашливаюсь, смахиваю со лба испарину и крепко стискиваю пальцы.

Мне показалось. Там никого нет. Я одна. Одна.

Сзади проносится хруст. Я резко оборачиваюсь и примерзаю к месту. Какого черта?

Ветер проносится по темной улице, завывая и подкидывая иссохшие листья, и я не вижу ничего кроме пугающей пустоты, опоясывающей целый квартал.

Выдыхаю. Оглядываюсь. Что это было? Наверно, животное.

Поправляю волосы и медленно схожу с места. Теперь мне действительно не по себе. Церковь уже перед носом, и мне жутко хочется увидеть Хэрри. Неожиданно я становлюсь на удивление робкой девушкой. Никогда не думала, что паника подкрадывается к тем, кто пережил самые страшные мгновения в своей жизни. Ведь если подумать: что еще меня может напугать? Я и так потеряла самое дорогое. Куда уж хуже?

Очередной треск полоснул по мне словно бритва. Я оборачиваюсь, уверенная в том, что за мной кто-то следит, но никого не вижу. Никого!

Вот же дерьмо.

Это уже меня совсем не устраивает. Порывисто разворачиваюсь на носках кроссовок и стремительно несусь к церкви. Пошло все к чертям. Найду тетушек и сверну им шею!

— Ари, — неожиданно произносит до боли знакомый голос, — Ари, куда ты?

Я останавливаюсь. Резко и неуклюже. Меня будто ударяют по ребрам, и дышать мне больше нечем. Я не знаю, откуда я нахожу в себе силы обернуться, но я оборачиваюсь и вижу то, что заставляет меня согнуться от боли.

Напротив меня, метрах в тридцати, стоит Лора.

— Ари, — говорит она, — Ари, почему ты убегаешь?

Я хватаюсь ладонями за лицо. О, Боже. Этого не может быть! Нет, нет.

— Пожалуйста, вернись. Я соскучилась, Ари. Мне холодно.

— О, Господи, — срывающимся голосом лепечу я, пятясь назад. Это невозможно. Моя сестра умерла, она не может быть здесь, не может стоять напротив меня! — Это не ты, нет.

— Ари, что с тобой? Тебе плохо?

— Это не ты! — Восклицаю я и покачиваю головой. — Нет, нет…

Тело сводит судорогой. Моя сестра глядит на меня огромными, карими глазами, а я вдруг замечаю струйку крови, что тянется вдоль ее тонкой шеи. Она катится по плечам, по локтю и пальцам. Падает на асфальт. Я слышу эти глухие удары. Бум. Бум.

Меня трясет. Я раскрываю глаза так широко, что их щиплет, и чувствую, как внутри возгорается дикая паника, о существовании которой я раньше не подозревала.

— Не может быть…

— Ари.

— Нет. — Я отхожу назад.

— Останься.

— Нет…

— Ари, пожалуйста, мне страшно.

— Нет! — Я срываюсь с места.

Ноги цепляются об асфальт, будто он липкий, но я упрямо несусь вперед, отчаянно работая руками. Что происходит? Перед глазами все плавает. Грудь дерет от боли. Это не может быть правдой. Нет, нет, это не Лора. Я сошла с ума. Это не она.

Я оборачиваюсь и вижу, как моя маленькая сестра тянет ко мне окровавленную руку.

— Ари! — Восклицает она, и я внезапно врезаюсь во что-то твердое.

Меня отбрасывает назад. Мир переворачивается, я замечаю, как небо сваливается на меня и придавливает сводом к холодному асфальту. Правда, внезапно меня поддерживают чьи-то руки, и вместо того, чтобы оказаться на земле, я оказываюсь в крепких объятиях.

— Ты что творишь? — Спрашивает знакомый голос, и, приподняв подбородок, я вдруг вижу Мэтта. — Ари, что с тобой?

Я не могу дышать. И говорить я не могу. Смотрю себе за спину, туда, где несколько секунд назад стояла моя сестра, и застываю: на дороге никого нет. Там пусто.

— Что происходит?

— Черт, — я отпрыгиваю от парня и хватаюсь ладонями за лицо.

Что со мной? Боже, что со мной. Непроизвольно гляжу на дорогу, колени трясутся, я трясусь. Это ведь невозможно. Лора не могла быть здесь. Она ведь умерла, ее ведь нет.

— Ари…

Мэтт приближается ко мне, а я вновь делаю шаг назад. Растерянно смотрю на парня.

— Что ты здесь делаешь? — Мой голос тихий. Чужой. Будто и не мой вовсе.

Настороженно осматриваю Мэтта, понятия не имея, что он тут забыл. На нем теплая толстовка, черные джинсы: он одет так, словно решил выйти, подышать свежим воздухом. Но кто в здравом уме захочет бродить ночью по Астерии?

— Ты вся бледная. Ты плакала?

— Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду.

— Меня?

— Да. Хэрри возится с машиной, завести не может… Попросил меня дойти до церкви и с тобой встретиться, чтобы ты не волновалась.

— Но…, — недоуменно покачиваю головой и выдыхаю, — с какой стати он попросил тебя об этом? Вы что — дружите? Живете рядом? Не понимаю.

— От кого ты убегала?

— Где Хэрри?

— Ответь на мой вопрос.

— А ты — на мой. — Настойчиво вскидываю подбородок. Что, если именно он шел за мной по пятам? Что если именно его я слышала? — Мэтт, почему ты здесь?

Мне это не нравится. Что он забыл возле церкви? Я до сих пор не могу отделаться от ощущения, будто Лора стоит рядом, смотрит на меня, касается окровавленными пальцами рукава моей куртки, а тут еще и Мэтт со своим непроницаемым лицом. Словно нет ничего странного в том, что он гуляет в полночь по пустынным улицам.

— Я уже все тебе объяснил, Ари. — Настойчиво повторяет парень. Мы настороженно смотрим друг другу в глаза, и ветер путешествует между нами, прорываясь под одежду и заставляя дрожать от холода. — Хэйдан занят, и он не хотел, чтобы ты торчала тут одна.

— Но почему он попросил именно тебя?

— Потому что мы живем вместе.

— Что вы делаете?

Мэтт выдыхает и разводит руками в стороны:

— Хэйдан — мой брат.

— Кто? — Растерянно переспрашиваю я. — Не может быть.

— Сводный.

— Но вы совсем не похожи.

— Мы и не должны быть похожи.

— Не могу поверить. — И я не обманываю. Хэрри и Мэтт — два полюса. Я бы никогда не подумала, что они братья, ведь они абсолютно разные. — Ты серьезно?

— Скажи, что стряслось? Ари, — Мэтт недоуменно сводит брови, — тебя трясет.

— Мне показалось…

— Что показалось?

— Что…, - сглатываю и гляжу в темно-синие глаза парня. Нет уж. Ему я не собираюсь рассказывать о своих галлюцинациях. Сто процентов. — Что за мной кто-то следил.

В этом есть доля правды. Не такая уж я и лгунья.

— Кто следит? — Парень оглядывает улицу за моей спиной. — Ты его видела?

— Или ее… — Горько усмехаюсь я и вновь вспоминаю лицо Лоры. Боже, неужели это и, правда, со мной происходит? Я схожу с ума. — Мы ведь живем в современном мире. Не только мужчины становятся маньяками.

— Шутишь?

— Пытаюсь.

— У тебя до сих пор лицо в слезах.

Мэтт заботливо стирает слезы с моего подбородка, а я застываю.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь привести тебя в чувство.

— Боюсь, ты только сильнее меня смущаешь, — отстраняюсь и прохожусь ладонями по щекам. Мэтт абсолютно спокойно на меня смотрит, будто не сделал ничего странного. Не могу его понять. И он, кажется, понять меня не может.

— Ты в порядке?

— Да, спасибо.

— Точно?

— Точно. — Невольно гляжу себе за спину.

— Так куда вы собрались? Уже поздно.

Я перевожу взгляд на парня и прищуриваюсь:

— С какой целью ты интересуешься?

— Собираюсь разболтать родителям.

— Так и знала.

— Ари, серьезно, во что ты втягиваешь моего брата?

— У нас обоюдное втягивание. — Язвлю я и шмыгаю носом.

— Хэрри доверчивый, а такие, как ты…

— Это еще какие?

— Ты знаешь.

— Честно? Понятия не имею.

— Ты новенькая и интересная… — Мэтт указывает на меня рукой и вальяжно поживает плечами. — Еще и симпатичная.

— Симпатичная. — Скептически нахмурив брови, повторяю я.

— Хэйдан, конечно, влюблен в свою Каролину с четвертого класса, но он легко может потерять голову. У него странные вкусы, друзей мало. А тут являешься ты, и вы решаете отправиться куда-то посреди ночи. Это настораживает.

Что? О чем он вообще говорит? Я недоуменно свожу брови и отрезаю:

— Тебя это не касается.

— Мне это не нравится.

— А мы и не должны спрашивать у тебя разрешения.

— Не должны. — Соглашается он. — Но одних я вас не отпущу.

— О, Господи. — Усмехаюсь я и сплетаю на груди руки. — Ты серьезно?

— Да. — Парень выпрямляется и теперь кажется мне просто гигантским. Он и раньше был высоким, но на сей раз его тень полностью накрывает мое лицо. — Куда вы едете?

— По делам. — Не сдаюсь я. Не хочу, чтобы Мэтт узнал что-то о моих тетях. Он ведь единственный человек, который не считает меня ненормальной. — Ты с нами не поедешь.

— А я и не должен спрашивать у тебя разрешения, Ариадна, — язвит он, и я удивленно вскидываю брови. Ого, оказывается, этот парень слышал о таком явлении, как «сарказм».

— Тебе это не понравится.

— Мне это уже не нравится.

— Мэтт…

— Ари, я не отпущу Хэрри одного. Я с ним, куда бы он ни пошел.

— Но ему не пять лет.

— Какая разница? И в пять и в пятьдесят он будет моим братом.

Задумчиво пожимаю плечами. На самом деле, мне нравится, что Мэтт так печется о Хэйдане. В этом есть что-то похвальное.

— Ладно, — я вздыхаю. — Дело твое, но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

— Договорились. Так что вы собираетесь делать?

Поджимаю губы: почему-то я уверена, что Мэтту наша идея по душе не придется, но что поделать. Он сам напросился… А мог ведь сидеть дома и болтать по телефону со своей ненаглядной Джил, с-которой-он-уже — до — мелочей — продумал — будущее.

Я подхожу к парню ближе и серьезно свожу брови. Нет ничего весело в том, что мы собираемся сделать. Нам нужно или прямиком направляться в клинику для умалишенных, или быть предельно осторожными.

— Мы собираемся проследить за моими тетушками.

Мэтт хлопает густыми, черными ресницами и переспрашивает:

— Что?

— Ты услышал.

— Зачем, Ари?

— Норин и Мэри-Линетт что-то скрывают. — Я пожимаю плечами. — Я хочу выяснить, что именно. Это важно.

— И делать это надо сейчас, да? — Парень хмыкает, передернув плечами. — Классика.

— В каком смысле?

— Вы не хотите справляться с проблемами утром, вам подавай драму.

— Я не виновата, что мои тети отправились, черт знает куда, именно в полночь.

— Но разбираться решила ночью. Ведь нельзя завтра спросить у них за завтраком: эй, а куда вы вчера уезжали так поздно? Надо пуститься, сломя голову, по ночной Астерии.

— И где гарантия, что они скажут правду? Я должна увидеть все своими глазами.

— Что ты собираешься увидеть, Ари?

— Мэтт, я не заставляю тебя идти с нами.

— Ответь. В чем дело? — Парень серьезно морщит лоб и глядит на меня пронзительно, мне даже не по себе становится. — Почему твои тети вообще ночью куда-то поехали?

— Это я и собираюсь выяснить. — Сглатываю и поправляю ворот куртки. Неожиданно на улице становится очень холодно, и я рада, что накинула ветровку. — Люди вокруг, то и дело шепчутся. Ты знаешь. А тети ничего мне не рассказывают.

— Может, им и нечего рассказывать.

— Я так не думаю. Они что-то скрывают, я хочу понять, что именно.

— Как? Мы уже пять минут стоим здесь. Если они куда-то и поехали, нам их уже не нагнать. Ты ведь это понимаешь?

— Поэтому я и написала Хэрри… Мэтт, я не хочу, чтобы у него были проблемы. — Я гляжу на парня и протяжно выдыхаю. — Но он знает, куда они направились.

— Что? — Удивляется парень. — Откуда? Он что — следит за ними?

Не отвечаю. Мне внезапно кажется, что лучше я оставлю последнее слово за Хэрри. Пусть сам попытается объяснить брату это странное недоразумение.

Неожиданно из-за угла, грохоча, выкатывается старый темно-синий пикап. Вот черт, от него больше звука, чем от падающего самолета! Я закатываю глаза. Отлично. Зарычав, машина тормозит перед нами с Мэттом, и из трубы со свистом вылетает черный дым.

О, Господи. Только идиот не заметит эту колымагу.

Хэрри довольно помахивает мне из окна.

— Садитесь! — Зовет он. — Ну же, давайте!

Забираюсь в салон. Мэтт запрыгивает рядом. Передние сидения тут совмещенные, и мы вполне спокойно помещаемся втроем. Я перевожу пронзительный взгляд на Хэйдана.

— Знаешь, «Гринпис», наверняка, уже выслал карательный отряд.

— И тебе привет, Ари.

— Серьезно, Хэрри, эта машина привлекает больше внимания, чем новенький Ягуар.

— Ну, я бы так не сказал. — Мычит он. — Я же рассказывал тебе о пикапе моего деда?

— О том, который восемьдесят третьего года?

— Шестьдесят девятого.

— Почти угадала.

— Эй, нам всем завтра в школу… — Сообщает Мэтт и разводит руками над приборной панелью. — Если вы решили поиграть в детективов, может, уже начнем? Первый час ночи.

Я закатываю глаза и смотрю на парня через плечо.

— Ты еще можешь передумать.

— Нет, Ари. — Глядя мне прямо в глаза, отрезает он. — Я не передумаю.

— Вы уже познакомились? — Спрашивает Хэрри и поправляет очки. — На самом деле, Мэтт не всегда был таким, Ари. Когда-то он любил …

— Хэрри, — резко отрезает парень и нагибается вперед, — поехали. Сейчас.

— Ладно-ладно, как скажешь.

Хэйдан выжимает газ, пикап с ревом трогается, а я искоса гляжу на Мэтта. Скулы он сжал так сильно, что выделяются желваки. Но почему? Что его так задело?

Хмыкаю и вновь перевожу взгляд на дорогу.

Странные ребята. Похоже, не существует семей, у которых нет тайн.

ГЛАВА 6. ГОРА СИМПЛЕГАД

Мы едем по плохо освещенной дороге. Фонари проносятся мимо. Радио работает так тихо, что слышен каждый проворот доисторических шин. Еще слышен стук моего сердца. Оно грохочет, будто сумасшедшее, где-то в горле. Но мне не страшно. Я в предвкушении.

В салоне пахнет моторным маслом. Я осматриваю старенькие сидения, на которых в некоторых местах образовались дырки, и хмыкаю. Наверно, рев двигателя должен меня до невозможного бесить. Эти древние чехлы. Хрипящее радио. Но мне на удивление хорошо. Люблю находиться там, где минуло столько лет, что сосчитать сложно. В этом есть нечто удивительное и загадочное. Начинаешь гадать: о чем говорили те парни, что сидели здесь в далеких семидесятых? Что их волновало? Что делало счастливыми? Какие фотографии хранились под козырьком? Диски каких групп копились в бардачке?

— Давайте еще раз обсудим план, — говорит Хэрри, постукивая пальцами по рулю.

— Но у нас нет плана.

— Это меня и волнует!

— Как будто станет легче, если мы решим, что делать. — Ворчит Мэтт.

— Ты такой же старый, как и эта колымага, — возмущаюсь я, взглянув на парня. Мэтт в сотый раз пожимает плечами. Последние полчаса он так отвечает на все мои фразы, будто я дико его раздражаю, и лучше мне вообще замолчать и слиться с сидением. — В чем дело?

— Ни в чем.

— Тогда почему ты…

— Почему я — что?

— Ведешь себя так. — Мне совсем не нравится правильный Мэтт. Он даже раздражает меня, и мне жутко хочется треснуть его по голове чем-то тяжелым. Будто и так поджилки не трясутся. А тут еще и он со своим здравым смыслом.

— Мы едем посреди ночи непонятно куда. Вроде бы в лес. Но не суть. Для того чтобы подловить твоих родственников на вандализме.

— На колдовстве, — встревает Хэрри, и лучше бы он молчал. Звучит это дико. Тупо. Не думала, что вслух наше путешествие звучит так по-идиотски. — Я не вовремя?

Протяжно выдыхаю и заправляю за уши волосы.

— Мы никого не собираемся ни на чем подлавливать. Мы просто ищем моих тетушек, которым взбрело в голову прогуляться в час ночи.

— И делаем мы это, потому что… — Мэтт приподнимает руку, ожидая продолжения, а я язвительно улыбаюсь.

— Дай вспомнить. Потому что я новенькая, интересная. И симпатичная.

Мы глядим друг другу в глаза недовольно, а Хэрри нервно усмехается.

— Надо печку выключить. А то жарко стало. Слушайте, мы почти приехали!

— Почти?

— Ага. Минут пять осталось.

— Неужели ты каждый месяц в такую даль ездил? — Удивляется Мэтт и покачивает из стороны в сторону головой. История Хэйдана о том, что тот следил за моими тетушками и считает их посланниками Дьявола, совсем ему не приглянулась.

— Это научный эксперимент.

— Еще немного, и ставить эксперименты начнут над тобой.

— Ты просто не видел того, что видел я.

— Сомневаюсь, что ты вообще что-то видел.

— Считаешь, я выдумываю? — Хэрри переводит взгляд на брата. — Да, я не…

— Осторожно! — Вырывается из моего горла.

На дороге внезапно появляется огромное, черное пятно, и я интуитивно вжимаюсь в сидение. Хэйдан с воплем выворачивает руль, покрышки визжат, так отвратительно, что в салоне дребезжат стекла! И мы стремительно скользим по трассе, вылетев на встречную.

Наверно, в этот момент я вспоминаю аварию, потому что перед глазами у меня резко темнеет, и вместо испуганных лиц Хэрри и Мэтта я вижу застывших от ужаса Лору, маму и отца. Они еще живы в этих воспоминаниях. Последние мгновения их жизни. Папа грубо выворачивает руль, мама кричит, и машина слетает с обочины в черную пасть леса. Боль в моей голове становится материальной, я слышу хруст, слышу тот щелчок, что делает меня пустой, затягивает в черную дыру. Мне страшно. Страшно одиноко. Страшно плохо.

Я перестаю дышать.

Моя семья погибла под похожую какофонию звуков: визг шин, свист ветра, рычание свихнувшегося от нагрузки двигателя.

Они погибли быстро. Я надеюсь. Они ничего не почувствовали. Я верю.

— Ари?

Моя мама предчувствовала нечто плохое. Она посмотрела на меня и сказала:

— Жизнь такая короткая.

Может, она знала? Может, она понимала, что умрет?

— Ари? — Я растерянно хлопаю ресницами и неожиданно вижу огромные глаза Хэрри. Его очки вспотели. На лбу капельки пота. — Ты здесь? Ари, ты в порядке?

Только сейчас понимаю, что держусь за локти парня так крепко, что ноют пальцы.

— Ари?

У Хэйдана красивые глаза. Живые. Эмоциональные. И теплые. Я внезапно понимаю, что отец смотрел на меня также. Заботливо. Я всегда знала, что могу ему доверять; что он меня спасет. Хэрри недоуменно хмурится и приближается ко мне еще ближе.

— Ты чего?

— Не знаю… я…, — встряхиваю волосами. — Прости.

— Прекрати, это я виноват. Все в порядке. К счастью, дороги пустые! Ночью никто в этом направлении не ездит.

— Да. — Я сглатываю и отстраняюсь. — К счастью.

Руки до сих пор дрожат, но я до боли сжимаю их в кулаки и вскидываю подбородок.

Мы стоим на краю обочины. Легкая дымка плавает над черным асфальтом, в воздухе витает запах горелого, будто бы Хэйдан выжал тормоза до упора. Возможно, так и было.

— Что произошло? — Спрашивает Мэтт. — Я ничего не заметил.

— На дороге кто-то стоял.

— Кто-то?

— Животное. По-моему. — Я прищуриваюсь. — Трудно сказать, разглядеть я не успела.

— Могу лишь заявить, что мы уже приехали… — Как-то невесело усмехается Хэрри, он взмахивает руками и порывисто роняет их на руль, словно ему нужно за что-то держаться.

Я осматриваю лес за стеклом и вскидываю брови.

— Приехали? Но тут пусто.

— А ты думала, мы приедем в отель для ведьм?

— Хватит, просто хватит их так называть, пожалуйста! — Прошу я, неуклюже прикрыв ладонями лицо. — Будто и так не ясно, как глупо все это выглядит со стороны.

— Вот именно. — Подначивает Мэтт и открывает дверь. Он самодовольно кривит губы, словно мне и так недостаточно паршиво. Видимо, надо еще и закричать на всю трассу, что он прав. И станцевать танец униженной идиотки. — Вы идете?

— Прямо так и пойдем? — Неожиданно интересуется Хэрри.

— Странно. Сам сюда ездил и нормально себя чувствовал. А сейчас тебе страшно?

— Мне не страшно. Я к тому, что вы ничего не взяли.

— А что надо взять?

Хэйдан закатывает глаза и выкатывается из машины. Он решительно обходит пикап и стягивает брезент с кузова. Мои глаза ползут на лоб. Вот черт.

— Давай сразу обговорим это, Хэрри. — Предлагаю я, скрестив на груди руки. — Никто не предупреждал, что ты третий брат Винчестеров.

В машине валяются биты, веревки, фонарики… Взгляд у меня такой же растерянный, как и у Мэтта. Парень покачивает головой и едва слышно отрезает:

— Сумасшедший дом.

— Нужно ко всему быть готовым.

— И поэтому в твоей машине черная изолента? — Мэтт подхватывает ее, прокручивает в тонких пальцах и кидает обратно. — Кто из нас сабмиссив, кто доминант? У строим здесь несанкционированный роман Эл. Джеймс.

— Ты читал пятьдесят оттенков? — Я ошеломленно вскидываю брови. — О, Господи, не знаю, что хуже: Хэрри с битой или ты с этой книженцией.

— Ее Джил читала.

— Ну да, конечно. Оправдывайся теперь.

— Так, ребята, у нас нет времени. — Хэйдан хмурит брови и становится совсем не тем Хэйданом, который заикался при первой встрече. — Мэтт, я тут взял твой лук.

— Что взял?

— Твой лук, стрелы. Ты же ходишь на спортивную стрельбу, и я решил…

— Так, хватит. Что за ахинея? — Перебивает Мэтт. — Я тебе что — Робин Гуд? Черт тебя дери, Хэрри, ты спятил? Какой лук? Откуда вообще эти вещи в кузове?

— Я подумал…

— Не надо ни о чем думать. Мы здесь лишь за тем, чтобы Ари потешила собственную фантазию. Никто не собирается нападать на нас. И ведьм никаких не существует.

— Но я видел! — Горячо восклицает Хэйдан. — Я видел, как тети Ари…

— Прекрати. — Мэтт ловко накрывает брезентом кузов, и над нами поднимается белый столб пыли. Он переводит взгляд на брата и неожиданно кажется мне раздраженным и до ужаса правильным. Как заноза в заднице. — Шевелитесь. Не хочу проторчать тут до утра.

А я еще думала, что он добрый. Мэтт самый настоящий паникер! Хотя, кто его знает, какой он на самом деле. Я бы, наверно, тоже разозлилась, если бы меня потащили посреди ночи непонятно куда. Протяжно выдыхаю и двигаюсь вслед за парнями. Надеюсь, меня не придется отскребать от асфальта, когда мои тетушки узнают, чем я занимаюсь, хотя, о чем это я? Еще они мне что-то скажут. Тогда мы с ними очень и очень сильно поссоримся.

Мы спускаемся по обочине. Хэрри подает мне руку, и я уверенно прыгаю с оврага. У меня сердце стучит так громко, что, кажется, будто оно сейчас выпрыгнет. Хотя я рада его слышать, оно перебивает посторонние звуки, от которых кровь леденеет и стынет в жилах. Через несколько секунд свет от габаритов машины остается позади.… И мы оказываемся в кромешной темноте под стоны и вой шелестящего леса.

Ветки хрустят под ногами. Над головами хлопают крыльями черные птицы. Я робко сглатываю и пытаюсь напомнить себе, зачем я вообще здесь нахожусь. Ах, да. Точно. Мне бы найти сумасшедших тетушек. Мэтт идет рядом. Он крепко держит в руке фонарь. Свет падает лишь в одну точку, оттого окружающий нас лес превращается в черное пятно. О но сужается с каждым сделанным нами шагом и превращается в невидимую клетку.

— Мы долго будем идти? — Шепотом спрашиваю я и осматриваюсь. Дорогу невидно.

— Вообще-то… если честно… Я никогда не находил их.

— Ты никогда — что?

Мэтт порывисто оборачивается, и братья едва не сталкиваются лбами.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Ну, я уверен, они тут. — Хэрри вскидывает подбородок. — Правда. Я знаю.

— Что ты знаешь?

— Мэтт, тише!

— Почему тише? Здесь никого нет, Хэйдан. Мы одни.

— Прекратите, пожалуйста. — Я вклиниваюсь между парнями и снисходительно гляжу в невероятно огромные глаза Хэрри. Кажется, он не на шутку взволнован. — Слушай, если ты никогда не находил их, откуда ты знаешь, что они вообще здесь?

— Я видел машину. Вашу машину. Фольксваген.

— Когда?

— Каждый раз.

— Но сейчас никакой машины на трассе не было. — Напоминает Мэтт.

— Может, они оставили ее дальше?

— Ладно. Допустим. Но сколько ты собираешься идти? Весь лес мы ведь не обойдем.

— Тут есть гора, — парень кивает пару раз, будто сам себе. — Я изучил карту.

— Когда ты все успеваешь.

— В газетах писали об убийствах, жертвоприношениях. И если ведьмы и сидят вместе за костром, обсуждая расчлененку, делают они это определенно на горе Симплегад.

— То есть ты привел нас туда, где обычно находят трупы? Молодец… — Мэтт потирает пальцами переносицу и пожимает плечами. — Ты превзошел сам себя, Хэрри.

— Да что ты ко мне цепляешься? — Неожиданно восклицает парень. — Хватит!

— Я не цепляюсь.

— А что ты делаешь? Тебя вообще здесь быть не должно.

— А где я должен быть, а? — Мэтт наступает на брата и недовольно сводит брови. — Не думаю, что я смог бы нормально спать дома, зная, где тебя носит.

— Тогда в следующий раз я потружусь ничего тебе не рассказывать.

— Эй, прекратите.

— А что он язвит? Черт, Мэтт, ты за сегодня израсходовал свой годовой запас шуток.

— Я просто…

Внезапно из беспросветной глубины леса слышится оглушительный треск, и Мэттью порывисто оборачивается, прикрыв меня и Хэйдана спиной. Он раскидывает руки. Я резко подаюсь вперед, пытаясь вглядеться в темноту, а он меня не пускает, отступив назад.

— Что это было? — Его голос четкий, твердый. Парень нагибается, а мы с Хэрри ближе становимся друг к другу, столкнувшись спинами. — Вы что-нибудь видите?

— Нет.

— Знаете, я думаю, нам пора возвращаться.

Крепко стискиваю зубы. В эту самую секунду перспектива встретиться с тетушками, приехавшими сюда отдать должное Дьяволу, меня совсем не прельщает. Непроизвольно я начинаю мечтать о том, как Норин и Мэри-Линетт сидят дома, пьют чай из какого-нибудь засушенного подорожника и ждут меня, нетерпеливо поглядывая на часы. Правда, едва я об этом думаю, как неожиданно замечаю силуэт между черными, спутавшимися ветками.

Сердце у меня валится камнем вниз. Я слышу. Становится так страшно, как никогда еще в жизни не было! И я невольно вцепляюсь в руку Мэтта с дикой силой.

— Мэтт, — шепчу я не своим голосом, глядя на тень, плавающую меж деревьев.

— Что такое?

— Мэтт, — вновь повторяю я. Язык онемел. Ноги ватные. Я приближаюсь к парню. — За деревьями кто-то есть. Мэтт, за деревьями…, там кто-то стоит.

Парень застывает. Хэйдан прилипает ко мне, и я чувствую, как дыбом поднимаются волоски на его шее. Мы буквально сплелись друг с другом. Словно если мы втроем мирно замрем, нас примут за уродливое, говорящее дерево.

— Кто здесь? — Решительно спрашивает Мэтт. — Эй!

Тень не двигается. Мы тоже. Внезапно я уверена, что сошла с ума, и мне показалось! Но потом я замечаю, что парни глядят в ту же сторону. И сомнений не остается: в лесу мы не одни. Мэтт аккуратно нагибается, пытаясь нащупать под ногами ветку. Когда он крепко ухватывается за нечто похожее на оружие, он выпрямляется и шепчет:

— Пойдемте. Медленно.

— Но…

— Ари, — рычит он, подталкивая меня руками, — живо.

Хэрри берет меня за руку, тянет за собой. А Мэтт ждет, пока мы отойдем хотя бы на пару шагов. Я успеваю только вытянуть ногу, как вдруг происходит нечто невообразимое. По лесу проносится оглушающий волчий вой. Такой, что кровь стынет в жилах, а в глазах темнеет от ужаса! И через пару мгновений сквозь сплетенные, толстые ветви выпрыгивает огромное, иссиня-черное животное, которое в кромешной темноте похоже на гигантское чудовище, монстра из кошмаров. Я в панике застываю. О, Господи.

— Мэтт!

Парень ошеломленно стартует, смяв под ногами копну листьев, а животное подается вперед, издает клокочущий рык и, скрипя когтями о засохшую землю, срывается с места.

— Живо! — Орет не своим голосом Хэйдан и дергает меня на себя. — Давай же!

Мы оторопело несемся сквозь темноту, абсолютно не понимая, что происходит. Мне даже кажется, что бегу не я, и сердце по ребрам тарабанит не мое. Смотрю назад, замечаю, как усердно работает руками Мэтт, и подавляю застрявшие в горле всхлипы. О, Боже.

Животное разрывает пугающую тишину еще более пугающим рычанием! И голова в ту же секунду наполняется ядовитым ужасом, спутывающим мысли. Ноги ноют. Ребра так горят, что я чувствую жар, прорывающийся сквозь куртку, и мне хочется кричать изо всех сил, но я понимаю, что в этом нет смысла. Нужно просто бежать. Бежать. Бежать.

— Ари! — Внезапно взвывает Хэйдан и валится вниз. Парень прокатывается по корням деревьев, врезается в землю и застывает, откинув назад голову. Черт! Я кидаюсь к нему.

— Нет, Хэрри, нет, вставай, вставай! — Я тащу Хэйдана за плечи. — Вставай!

Он, покачиваясь, поднимается на ноги, облокачивается об меня. Я собираюсь бежать дальше, но внезапно замечаю, как на нас летит гигантское черное пятно.

Я уверена, это последний момент в моей жизни. Темнота, ужас. Неужели это все, что я почувствую, прежде чем умру? Глупо. Но…

Неожиданно перед нами возникает Мэтт. Он лихо размахивается, рычит, и чудовище сталкивается с толстенной веткой, которая ломается с глухим треском в его пальцах, едва врезается в уродливую морду. Я распахиваю глаза. О, Боже. Мэтт, тяжело дыша, глядит на свои руки и передергивает плечами. Господи. Черт подери.

— Быстрее, — шепчет он, откашливается и повторяет уже громче, — быстрее!

Мы срываемся с места. Вот уже видны красные габариты машины! Дьявол, я должна добраться, я должна это сделать! Резче работаю руками. Давай. Давай!

Парни несутся рядом, топот от наших кроссовок эхом разносится по лесу, отражаясь от слившихся с ночью стволами деревьев. И мы бежим, раскрыв от усталости рты! Бежим и смотрим на старый, разваливающийся пикап Хэрри, как на райские врата!

— Хэйдан, ключи! Доставай ключи!

Рык за спиной становится таким оглушающим, что я предвкушаю толстенные лапы зверя на своих плечах! Вижу, как Хэрри вытаскивает из кармана звенящую связку ключей. Он врезается в крыло машины, как торнадо, распахивает дверь, усаживается за руль, а мы с Мэттом стремительно оббегаем пикап. Совсем чуть-чуть! Совсем! На повороте я едва не поскальзываюсь, но хватаюсь за кузов и выравниваюсь. Открываю дверцу, запрыгиваю в салон, оборачиваюсь и внезапно замечаю два красных глаза прямо за спиной Мэттью.

О, Боже.

— Мэтт, Мэтт! — Ловко подаюсь вперед, хватаю парня за кофту и дергаю на себя. Тут же Хэрри газует, машина срывается с места, и дверь мы захлопываем уже на ходу, оставив позади воющее и скрипящее когтями об асфальт чудовище.

Проклятье.

Сижу, облокотившись о потное, вздымающееся тело Хэрри. Во взвывающих от боли пальцах сжимаю кофту Мэтта. Парень валяется на мне. Какое-то время мы просто молчим и дышим так громко, что заглушаем рычание двигателя, но затем молчание прерывает мой сорвавшийся с губ смех, я откидываю назад голову, чувствую, как вздрагивает Хэйдан, и в истошном приступе паники, который случается лишь у сумасшедших, начинаю хохотать, как будто только что посмотрела самую смешную комедию в мире.

Уже через несколько секунд мой смех подхватывают и парни. Мэтт приподнимается, хватается ладонями за лицо и взвывает:

— Вот же дерьмо!

— Дерьмо было бы, если бы мы там остались! — Вяло улыбаясь, сообщает Хэрри, и на моем лице застывает задумчивое выражение: черт, умереть в лесу, потому что мы гнались за моими тетушками, которые вроде бы как практикуют вуду магию — паршиво.

— Что это было? — Восклицает Хэйдан. — Койот?

— Снежный человек.

— Я серьезно.

— А как ты думаешь? — Меня до сих пор трясет. — Волк, наверно. Большой волк.

— Уж точно не твои родственники, — протягивает Мэтт и откидывается на сидении, не в силах больше ровно держать спину. — Поверить не могу.

— Я тоже! — Поддакивает Хэрри. — Ты его так откинул, будто в бейсбол играешь.

— Я спасал твою жизнь, если что.

— Я заметил.

— Невероятно. — Прохожусь пальцами по волосам и настороженно оглядываю парней. Мэтт лежит с закрытыми глазами, а пальцы Хэйдана до сих пор дрожат. — Больше никаких походов по ночному лесу Астерии.

— По крайней мере, без оружия.

— По крайней мере, больше никаких походов. — Мэтт искоса глядит на брата.

— Но мы ведь ничего не узнали! — Хэрри хмурится, а я облегченно выдыхаю. Главное, мы живы. А со своими тетушками я утром разберусь… Разве что-то может быть страшнее зверя, поджидавшего нас в кромешной темноте?

Я отворачиваюсь и крепко прикусываю губу. Одно мне не дает покоя. Тень, которую я видела, принадлежала явно не животному. Гляжу на ребят и замираю.

Эта тень принадлежала человеку.

ГЛАВА 7. НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Мы подъезжаем к моему дому в третьем часу ночи, пикап с хрипом останавливается.

— Эй, Ари. — Мэтт кивает в сторону коттеджа и выпрямляется. — Ваша машина.

С лежу за его взглядом и замечаю на крыльце серебристый Фольксваген. Мне тут же становится не по себе, а живот скручивает судорогой.

— Черт, они дома.

— Почему они добрались быстрее нас? — Не понимает Хэрри.

— Может, потому что, они не прогуливались ни по какому лесу. Как считаешь?

Мэтт открывает дверь, пропускает меня, и я аккуратно спрыгиваю вниз, оглядываясь и осматривая светящиеся от ламп окна в доме. Тети не спят. Почему-то я не удивлена.

— Что ж, я надеялась, мы поговорим утром. Видимо, поговорить придется сейчас.

— Тем лучше, Ари. — Кивает парень и разминает плечи. Неуверенно перевожу на него взгляд. — Сама подумай: к чему тянуть? Разберись со всем прямо сейчас и забудь об этом.

— Наверно, ты прав.

— Я прав.

— Какой самодовольный.

— Иди. — Мэтт взъерошивает мне волосы, и я, защищаясь, отталкиваю его в сторону, мы усмехаемся, и на душе становится немного легче. Возможно, ничего страшного в моем разговоре с тетушками нет. Я ведь хотела узнать правду? Вот и узнаю. — Завтра увидимся на твоем любимом предмете.

— Договорились. Пока Хэрри! — Я подбегаю к окну и едва не сталкиваюсь с Хэйданом лбами. — Спасибо тебе.

— Обращайся. — Парень довольно улыбается. — Это ведь не последняя наша вылазка?

Хитро прищуриваюсь и, приблизившись к Хэрри почти вплотную, шепчу:

— Возможно, только не говори Мэтту, а то его хватит приступ.

— Заметано.

Мы прощаемся, я слежу за тем, как старый пикап, кряхтя, трогается с места, и грузно выдыхаю. Что ж. Пути назад нет. Искоса гляжу на коттедж и киваю сама себе.

— Отлично. Я справлюсь.

Сказать проще, чем сделать. Правда, едва я схожу с места, на мои плечи сваливается свирепое недовольство. Внезапно я понимаю, что именно мои тети виноваты в том, что со мной творится. Я бы никуда не поехала, если бы они не вели себя так странно, и нашей бы жизни с ребятами ничего не угрожало, если бы Норин и Мэри-Линетт не секретничали.

В этом есть смысл, верно? Мне даже дышать становится легче. В конце-то концов, с чего мне бояться их гнева, если я сама разозлилась не на шутку?

Открываю дверь, переступаю через порог и легкомысленно выдыхаю.

Кого я пытаюсь обмануть? От меня всегда были одни проблемы. Мама вечно во мне видела гигантскую гормональную бомбу, которая не заботится о себе, о своем будущем и о том, что должно быть важно сорокалетним старперам, но неожиданно по необъяснимым причинам абсолютно безразлично мне. Я с ней ссорилась. Она проводила беседы, словно я ее очередной трудный подросток, балансирующий на грани срыва. И мы не слышали друг друга, как ни старались. Я не слышала. И не хотела.

Возможно, теперь я понимаю, что должна была вести себя иначе, иначе с мамой, а не с кем-то другим. Мамы больше нет. Значит, и исправляться мне больше не зачем.

— Что. Это. Значит. — Железным тоном восклицает тетя Норин и оказывается прямо у меня под носом. Я даже не заметила, как она пришла! Просто моргнула, и вот она стоит на высоченных каблуках передо мной, сердито хмуря черные брови.

Так. Стоп.

На высоченных каблуках?

Я растерянно осматриваю наряд тети и встряхиваю волосами. На ней белая блузка и черная юбка-карандаш. Волосы уложены. Губы подведены темно-бардовой помадой.

Наверно, монстр все-таки догнал меня, и я мертва! В реальности эта женщина носит свитера под горло — даже при невыносимой жаре — и широкие брюки!

— Где ты была? — Ругается Норин. — Черт возьми, где тебя носило, Ари?

— Норин, прекрати, — взвывает Мэри-Линетт и устало выкатывается из кухни. На ней также белая блузка, вот только вместо юбки, черные узкие штаны с завышенной талией.

— Не прекращу.

— Главное, она здесь.

— Да, я здесь. — Киваю и перевожу взгляд на тетю Норин. — А вот куда пропали вы?

— Причем тут мы? Ари, где тебя носило? Ты видела, который час?

— Я просто…

— Просто что? Мы места себе не находили! — Норин недовольно взмахивает руками, распускает иссиня-черные волосы, и они каскадом спадают с ее худых плеч. Я никогда не видела ее с распущенными волосами. Норин очень красивая. Она начинает расхаживать в новых туфлях по комнате, покачивая головой. А я окончательно запутываюсь. Что здесь вообще происходит? — Безумие, невероятно.

— Где ты была, Ари? — Снисходительным тоном спрашивает Мэри. — Мы переживали.

— Я хотела…, — так, это странно. Вот так просто взять и признаться.

— Что хотела?

— Хотела прогуляться. — Осторожно начинаю я. — Почему вы уехали?

— А мы не можем уехать?

Хороший вопрос. Но меня так просто не проймешь. Я усмехаюсь.

— Можете. Но почему посреди ночи?

— Потому что бары не работают по утрам, дорогая моя Ари. — Мэри-Линетт сплетает на груди руки и дергает уголками губ, будто спрашивая: ну, и что теперь ты скажешь?

Недоуменно хмурюсь.

— Бары?

— Да. Бары.

— Но…

— Какая разница, куда ходили мы, Ари. — Норин порывисто стягивает с ног туфли. Не знаю почему, но мне становится не по себе. Я неожиданно понимаю, что действительно не должна была убегать из дома посреди ночи, чтобы подловить тетушек на том, что вполне может являться плодом моего воображения. — Мы приехали, а тебя нет.

— Я гуляла с друзьями.

— С какими друзьями?

— С братьями Нортон. — Пожимаю плечами и решаю сыграть недотрогу. Что ж, никто не говорил, что будет просто. Но и признаваться я не собираюсь. — С Мэттом и Хэрри.

— Ты гуляла по Астерии с двумя мальчиками?

— Парнями.

— С парнями, — исправляется Норин и устало глядит на Мэри-Линетт, — ну, теперь нам гораздо легче, правда, Мэри?

— Не знала, что вы ездите по барам.

— А я не знала, что ты сбегаешь из дома.

— Я не сбегала. Я просто решила прогуляться.

— Нельзя просто прогуливаться ночью, Ари.

— Может, я буду делать то, что хочу, как считаете? — Раздраженно стискиваю зубы. Я и не думала ссориться, но сейчас завожусь. — Что еще запрещается?

— Запрещается все, что подвергает твою жизнь какому-либо риску.

— Но я ничего такого не сделала! — Кроме того, что уехала из города, бродила по лесу и уносила ноги от бешеного волка, койота или Бог знает кого.

— Сделала. Ты ушла без разрешения.

— Моя мама умерла. У кого мне его спрашивать?

— Ари! — Восклицает Мэри-Линетт, а Норин растеряно застывает. Она смотрит мне в глаза и не шевелится, будто бы я заморозила ее страшным заклинанием; молчит, но в этом ее молчании гораздо больше смысла, чем в целой огненной тираде.

Неожиданно я понимаю, что перешла черту. Сказала полную глупость.

Мне становится стыдно. Поджимаю губы и устало протираю ладонями лицо.

— Простите, я не хотела. — Виновато выпрямляюсь. — Правда, я не подумала.

— Впредь думай. — Отрезает Норин и становится самой собой. Спокойной. Холодной. Она вытирает тыльной стороной ладони помаду и бросает на половицы туфли. Собирается уйти, но прежде поворачивается и смотрит на меня. — Никогда больше так не делай.

Я ничего не отвечаю. Сжимаю в кулаки пальцы и слежу за тем, как тетя поднимается по лестнице на второй этаж. Мне так стыдно, что кожа вспыхивает. Что на меня нашло?

— Ты в порядке? — На выдохе спрашивает Мэри-Линетт. Она выглядит уставшей.

Я поправляю волосы и киваю.

— Да. — Киваю вновь. — Все в норме.

— Ты, правда, была с братьями Нортон?

— Правда.

— Они хорошие ребята.

— А вы? — Я переминаюсь с ноги на ногу и стискиваю в пальцах ремень сумки.

— Что мы?

— Вы были в баре?

Тетя Мэри вымученно улыбается и наклоняется, подперев дверной косяк.

— А где мы еще могли быть, Ари? Что ты себе навыдумывала?

— Я волновалась.

— Норин целый день была на иголках… Я решила вытащить ее в бар, отдохнуть. Здесь нас особо не любят. Мы поехали в Дилос. Уже через несколько минут она взбунтовалась.

— Кто бы сомневался. — Я искренне усмехаюсь.

— Ну, попробовать стоило. — Подыгрывает Мэри-Линетт и пожимает плечами. — Меня из бара не вытащишь, а она сразу домой захотела. Вот мы и вернулись.

— А меня нет.

— А тебя нет.

— Но я в порядке. Правда! Я просто прошлась с ребятами, и все.

— И где вы гуляли?

— Ну, везде. — Я нелепо взмахиваю руками. — До школы, по площади.

Мэри медленно кивает. Вздыхает и выключает свет в смежной комнате.

— У тебя листья. В волосах. — Она приближается ко мне, невесело улыбаясь, а я вновь стыдливо корчусь. Черт возьми. Неужели и, правда, подловили? — Просто спрашивай.

— О чем?

— Обо всем, Ари. Ты хочешь о чем-то спросить?

Я растерянно стискиваю зубы, а Мэри-Линетт смотрит на меня так пристально, что я чувствую себя прозрачной. Господи. Такое ощущение, будто она видит меня насквозь.

— Есть что-то, что тебя волнует?

У Мэри поразительные глаза. Гипнотизирующие. Но я умудряюсь ответить.

— Нет.

— Ты уверена?

— Да, серьезно. — Делаю шаг вперед и выдавливаю улыбку. — Меня ничего не волнует.

— Ну, как скажешь. — Мэри выравнивает туфли сестры и усмехается. — Если ты хотела прогуляться, нужно было только сказать.

— Я уже поняла, тетя Мэри. Серьезно. Я плохая племянница. И прочее в этом духе.

— Отлично. Значит, надеюсь, мы больше не столкнемся с похожей проблемой.

Нерешительно растягиваю губы в улыбке и шепчу:

— Да уж. Я тоже на это надеюсь.

* * *

Я откидываю назад голову и взвываю.

— Господи, ты бы их видел.

— Все так паршиво? — Хэйдан плетется рядом и виновато кривит губы, словно это он вчера потащил нас в лес. Солнце блестит в его широких очках. Запах на улице стоит такой приятный, что я дышу глубоко-глубоко! Запах скошенной травы. И даже, несмотря на то, что сейчас мы в школе, и мне четыре часа пытались вбить в голову молекулярную химию, чувствую я себя отлично. Еще бы не мучилась из-за разговора с тетями, и было бы вообще прекрасно. — Ты еще здесь?

— Да. Просто задумалась.

— О чем?

— О том, как все это глупо. — Мы плетемся к столикам на улице. Обедать в столовой я категорически отказалась. Разве можно сидеть в помещении в такую погоду? — Мы искали их в лесу, а они ездили в бар. И ведь, правда, ездили. Нарядились. Накрасились.

— Серьезно?

— Я сама удивилась! Даже тетя Норин нацепила туфли. А тетя Норин и туфли, это так же странно, как я и… не знаю, что. После химии, мозги отказываются соображать.

— Ты сказала им, где мы были? — Хэрри чешет шею. — Надеюсь, нет, потому что…

— Потому что это полное безумие. Давай притворимся, что мы никуда не ездили, а?

— Хорошо. Давай.

Парень усмехается, а я замечаю, как он хромает на правую ногу, и вновь взвываю.

— Хотя позабыть будет трудно, когда ты тащишься, как калека.

— Ну, простите. Я рухнул прилично. Нога целое утро болит.

— Может, нужно к врачу сходить?

— Кому? — Неожиданно рядом возникает Мэтт.

На нем черная футболка с V — образным вырезом и черные штаны. Он перекладывает учебники из одной руки в другую и покачивает головой.

— Все в порядке?

— Почему у тебя на лице вечно такое выражение? — Спрашиваю я, тщательно подавив в горле смешок. Мэтт недоуменно вскидывает брови.

— Какое еще выражение?

— Озадаченное.

— Скорее, несчастное. — Добавляет Хэрри.

— Ты так смотришь на нас, словно впереди как минимум конец света. — Продолжаю я и кладу ладонь на широкое плечо парня. — Давай же, Мэтт, улыбнись!

— Нормальное у меня выражение, — отстраняясь, ворчит он.

— Нет. Такое ощущение, что проблемы всего мира свалились тебе на голову.

— Я просто толком не спал.

— Мы тоже. Я рассказывала Хэрри о том, как тепло меня встретили дома.

— Тебе влетело? — Прищуриваясь, интересуется парень, и мы втроем усаживаемся за деревянный столик, притаившийся под широким, массивным дубом.

Людей на улице не так уж и много, но все равно стоит гул. Издалека доносятся стуки баскетбольных мячей, девушки из команды поддержки репетируют речевки. Неожиданно мне кажется, что я многое упускаю, зарывшись с головой в собственные проблемы, тайны и расследования, которые, возможно, не имеют никакого смысла. Но потом я вспоминаю о том, как рухнуло все в Северной Дакоте, и выдыхаю. Стоит ли вновь начинать то, что когда-нибудь закончится? Стоит ли прикладывать усилия и стараться до стертых в кровь пальцев, если любое начинание имеет свой конец?

— Да уж, ей влетело.

— Не то, чтобы влетело, — отмираю я и кладу сумку на колени. Я опять отключилась! Нужно что-то делать с этим. — Но приятного было мало. Оказывается, Норин и Мэри были в баре. Развлекались, как обычные люди.

— Вот видишь, а ты волновалась. — Протягивает Мэтт. — Дело закрыто?

— Да. — Я вытягиваю руки и довольно киваю. — Займусь что ли биологией.

— Тебе бы не помешало.

— Ой, замолчи.

— Нет, я серьезно, Ари. Есть время подумать о себе. Как считаешь?

— Это ты о чем? — Я скептически хмурю лоб.

— Он предлагает тебе примкнуть к какому-нибудь стадному виду спорта, да? — Хэрри нервно усмехается и начинает вертеть в пальцах замок от молнии на кофте. — Глупости.

— Я предлагаю заняться чем-то, что отвлечет от детективных расследований.

— Может, мне еще и помпонами пойти махать? — Прыскаю я и закатываю глаза. Меня почти выворачивает наизнанку. Никогда не могла терпеть этих тощих булемичек, которые специально записывались в группу поддержки, дабы расхаживать по коридорам в безумно коротких юбках.

— Какие помпоны? Ты и чирлидеры? Я бы посмеялся. — Мэтт искренне улыбается, а я растерянно вскидываю брови. Неужели мне удалось его рассмешить?

— Интересно, что именно тебя так позабавило.

— Ты неуклюжая.

— Неуклюжая? — Не ожидала, что он ответит, но лучше бы он молчал. — Что?

— Еще ты непослушная, а в спорте нужна дисциплина.

— Ну, по части дисциплины, ты мастер. А еще по части скуки. Занудства.

— Занудства? — Встретившись со мной взглядом, восклицает Мэтт. — Я рационален.

— Рационален? Ты? Человек, который записался на спортивную стрельбу из лука? — Я покачиваю головой и слышу, как Хэрри прыскает со смеху. — Прости, но это не так.

— Меня записал отец.

— И пятьдесят оттенков читала Джил. Мы все знаем, как ты любишь оправдываться.

Мэтт закатывает глаза и выдыхает.

— Ты бы и неделю не продержалась в группе поддержки.

— Чтоб ты знал, я занималась гимнастикой!

— И что?

— А то, что с дисциплиной у меня все в порядке.

— Тогда запишись. — Парень усмехается и облокачивается локтями о стол. — Давай, не знаю, хватит ли у тебя смелости, но я бы посмотрел на Ариадну Блэк, выкрикивающую на стадионе речевки.

— Глупые речевки.

— Ну, у тебя есть возможность это исправить.

— Боже, откуда ты такой взялся? — Морщусь я и смотрю на Хэрри. — Его что, крестила сама Дева Мария? Что не фраза — библейское наставление.

— Он постоянно осуждает церкви в нашем городке, — заговорчески шепчет Хэйдан и наклоняется ко мне вплотную, — и я начинаю думать, что делает он это специально, чтобы никто не догадался о его безмерной любви к Господу!

— О, ну, это все объясняет!

— Я еще здесь. — Мэтт помахивает ладонью. — И я все слышу.

— Он нас слышит. — Шепчу я. — Наверно, использует особые занудские приемчики.

— Очень смешно, Ари.

— А у тебя есть чувство юмора, Мэтт?

Мы смотрим друг на друга слишком долго… Мне даже становится неловко, и я хочу отвести взгляд, но проблема в том, что не могу. У Мэтта красивые глаза. И я так внезапно думаю об этом, что сама сбиваю себя с толку. Обычные глаза. Вполне обычные.

Неожиданно к нашему столику подходит светловолосая девушка, но я не успеваю ее рассмотреть. Солнце светит очень ярко, и лицо незнакомки остается темным от бликов.

— Мэтти! — Широко улыбнувшись, она приземляется рядом с Мэттом, овивает руками его шею и выдыхает. Кажется, я догадываюсь, кто это. — Я думала, ты в столовой.

— Нет, Джил. — Парень поправляет волосы, упавшие ей на лицо, и лучезарно лыбится. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался. — Решил с Хэрри посидеть.

О, видимо, я тут случайно оказалась. Вклинилась в общение братьев. Мило.

— Я — Джил. — Неожиданно сообщает блондинка и протягивает мне руку.

— Ари.

— Я знаю. — Она кривит губы. — Вся школа знает.

— О, это классно.

— Прости. Не надо было говорить? Хотя, думаю, ты и так это понимаешь. — Джил или как ее там поправляет светло-русые волосы медового оттенка и вновь переводит взгляд на Мэтта. Он с нее глаз не сводит. Как завороженный. — Что? Чего ты так смотришь?

— Я соскучился.

Соскучился? Нас с Хэйданом практически одновременно передергивает. О, Боги, кто этот человек, и где занудливый и скучный Мэтт? Неожиданно я не прочь вновь послушать его библейские наставления.

— Пройдемся? — Спрашивает Джил, и Мэтт спокойно кивает.

Он поднимается и забирает рюкзак девушки, чтобы та не таскала тяжести. Смотреть на это грустно и противно одновременно. Я никогда раньше не видела, чтобы парень так заботился о девушке, и хотя в этом нет ничего невероятного, в груди у меня жжет и колит.

Ребята уходят, Мэтт обнимает Джил за талию, а она кладет голову ему на плечо.

— Удивительно, правда?

— Что именно? — Я перевожу взгляд на Хэйдана и откашливаюсь. В горле першит.

— Конец сентября, а солнце палит, как летом!

Я криво улыбаюсь. Да уж.

— О чем задумалась?

— Я? — Покачиваю головой. — Ни о чем. С чего ты взял?

— Ты постоянно отключаешься. Вечно летаешь в своих мыслях.

— Мы знакомы три дня. — Я толкаю парня плечом и смеюсь. — Откуда тебе знать?

— Я же люблю наблюдать, забыла? — Хэрри вздыхает и поднимается. — Идешь?

— Да. Конечно.

Черт. Мы так и не перекусили. Нужно будет поесть во время следующего перерыва.

— И сколько они уже вместе? — Нехотя интересуюсь я, поправив ремень сумки. Хотя, может, и намеренно. Черт поймет этот язык, эти мысли. Иногда слова сами срываются, и у тебя не получается их контролировать.

— Ты про Мэтта и Джил?

— Ну да.

— Года полтора.

— Серьезно?

Хэрри кивает и сдвигает очки чуть выше на переносице.

— Это аномалия на самом деле.

— Почему?

— Потому что отец Джил проводит воскресную службу.

— Что? — Я ошеломленно распахиваю глаза. — Ты смеешься сейчас?

— Нет, правда! Жизнь интересная штука, верно? Мэтт терпеть не может все эти наши походы в церковь, но сам встречается с дочерью пастора. А говорят, магии не существует.

— Это странно.

— Более чем. Но Джил появилась в его жизни в нужный для него момент. Поэтому он держится за нее, как за спасительный круг.

— В какой момент? — Мы останавливаемся под козырьком столовой, и я свожу брови. Мне хочется знать правду. Хочется знать о братьях больше.

Хэйдан грустно хмыкает. Я и забыла, что больно бывает всем. Не только мне. Что не только я скрываю страшную тайну, не только мне по ночам снятся кошмары. Хэрри робко потирает пальцами подбородок, а я встряхиваю волосами.

— Слушай, можешь не отвечать.

— Да нет. Это не тайна. Мы ведь сводные братья, знаешь?

— Я уже отошла от шока, — нелепо усмехаюсь, пытаясь разрядить обстановку.

— Мой родной отец ушел давным-давно. Я его даже не помню. А вот мать Мэтта…

— Что?

— Она умерла от лейкемии. Пять лет назад.

— Умерла? — В груди все скручивается. Обдает жаром. Я вспоминаю свою маму, и тут же становится в разы больнее, словно кто-то разбивает в прах ребра и прорывается внутрь, к сердцу. — Хэрри, мне очень жаль.

— Сначала умирает мать, а потом через год отец встречает новую женщину.

— Твою маму?

— Да. Они сошлись, ну, и ты понимаешь, что отношения у нас не сразу наладились.

— Представляю.

— Долгое время с Мэттом даже в комнате нельзя было оставаться. Он с ума сходил.

— Что изменилось? — Сглатываю и облокачиваюсь спиной о стеклянную перегородку.

— Спроси у Мэтта. — Хэйдан передергивает плечами. — Я никогда с ним не говорил об этом. Он изменился, и, слава богу. Неважно, почему. Главное, с тех пор мы не враги.

Я киваю. Едва ли сейчас найдется семья, у которой все в порядке, нет проблем. Разве сейчас кто-то по-настоящему счастлив? И разве сейчас это возможно? Людей уничтожают другие люди. Людей уничтожают внешние неприятности. Люди уничтожают сами себя.

Всегда есть то, что сделает тебя несчастным. Всегда.

— Года два назад он познакомился с Джил и совсем изменился. — Хэрри мечтательно улыбается и глядит на меня из-под опущенных ресниц. — Кто бы мог подумать, что бывает и счастливый конец, правда? Что люди находят других людей. Что люди любят.

— Да. Мир большой. Людей много. И все они чужие.

— Но иногда что-то щелкает. Верно?

Я задумчиво смотрю на пустующий столик, где мы сидели несколько минут назад, и чувствую, как внутри холодеет. Не понимаю, что именно меня так коробит.

— Не знаю. — Небрежно смахиваю со лба испарину и пытаюсь заткнуть необъяснимым ощущениям глотку. Откуда они вообще взялись? Что это? — У меня никогда не щелкало.

Я больше не смотрю на столик. Отворачиваюсь и схожу с места.

ГЛАВА 8. СЕКРЕТЫ ДОМА МОНФОР

Я прохожу на кухню и вижу Мэри-Линетт. Одной рукой она помешивает суп, другой держит книгу. Лицо у нее серьезное, словно она пытается разобраться в конструировании дельтапланов. Я усаживаюсь за стол и складываю перед собой руки.

— Не думала, что готовка — это так сложно.

Мэри растерянно оборачивается. Вид у нее смешной. Волосы завязаны в неуклюжий пучок, на футболке пятна от воды. Она взмахивает лопаткой и усмехается.

— Это какая-то адская околесица! Не понимаю, как Норин справляется. Соли по вкусу и приправ по вкусу. Всего по вкусу, и получается какая-то отрава! И, черт возьми, как тут иначе, если в рецепте ничего толком не написано?

Я криво улыбаюсь и выдыхаю.

— А где тетя Норин?

— Она уехала.

Мне становится не по себе. Я нервно переплетаю пальцы.

— Уехала?

— Ага. Позвала в Дилос знакомая. — Мэри пробует на вкус суп и морщится. — Черт. Не хочу заведомо тебя огорчать, но, наверно, мы закажем пиццу.

Дилос — крупный город в тридцати километрах от Астерии. Жители закупаются там продуктами, одеждой. Ездят отдыхать, время от времени выбираясь на свободу, несмотря на то, что репутация у городка вполне себе криминальная.

— Надеюсь, она уехала не из-за меня? — Глухо спрашиваю я. Идиотский вопрос, но не думаю, что в отношениях детей и взрослых вообще бывают умные вопросы.

— Кто?

— Норин.

— Пф, что за глупости? Ты-то тут причем?

— Ну, мы вчера плохо поговорили.

— Если бы она уезжала каждый раз, когда мы с ней ссоримся, она бы здесь вообще не появлялась! — Мэри вытирает руки и со вздохом плюхается напротив. Вид у нее усталый, измученный, словно она не готовить пыталась, а как минимум сажала самолет. — Ты ведь не против пиццы? Можем, заказать китайскую лапшу.

— Мне все равно. Честно. — Я улыбаюсь и впервые чувствую себя прекрасно. Никаких тайн, никакого страха, будто мои родственники двинутые. Мы такие же, как и все.

— Как дела в школе?

— Я записалась в группу поддержки.

— Что? — Прыскает Мэри и вскидывает брови. — Серьезно?

— Завтра отбор. Но я ведь занималась гимнастикой, так что… — Со скучающим видом осматриваю яблоки, красиво разложенные на тарелке, и пожимаю плечами.

— Не знала, что ты хочешь быть чирлидером.

— Я и не хочу. Наверно. Вообще, это спор. — Дергаю уголками губ, вспоминая Мэтта, и ударяюсь лбом о поверхность стола. — Я должна продержаться хотя бы неделю. Только бы не сорваться. Терпеть не могу этих худощавых идиоток.

— Ну, ты тоже худая…

— Они еще худее. — Я вновь смотрю на тетю и морщусь. — Кости, просто торчащие во все стороны кости, правда! И безумно короткие юбки, едва прикрывающие зад.

— Если ты их ненавидишь, зачем согласилась? — Мэри-Линетт хмурит брови, а затем вдруг придвигается ко мне близко-близко и коварно улыбается. — А с кем ты поспорила?

— С другом.

— И друг, наверняка, очень симпатичный.

Я смущенно краснею и выдыхаю:

— Тетя Мэри!

— Что? — Она театрально хлопает ресницами. — Будто бы мне не было семнадцать.

— Такое ощущение, что кое-кто до сих пор не вышел из этого возраста.

— Лучше быть вечным ребенком, чем старой скрягой!

— Мэтт вполне обычный.

— Мэтт, — пробует на вкус Мэри-Линетт и щурится. — Тот самый, с которым ты гуляла вчера ночью «до школы и по площади»? Мэтт Нортон?

— Я гуляла не только с ним. Мы были втроем. — Защищаюсь я. — Еще Хэрри.

— Но поспорила ты с Мэттом.

— Да.

— И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?

— Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала. — Закрываю ладонями лицо и взвываю. Черт, сердце колотится, как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.

— И, кажется, именно он встречается с Джиллианной Хью — дочерью пастора.

— Откуда ты все знаешь? — Удивляюсь я.

— Городок маленький…

— Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас тетей Норин хобби.

— И что на кону?

— В смысле?

— На что вы поспорили. — Мэри довольно ухмыляется и кивает. — Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари. По части мальчиков — я просто гуру.

— Мне не нужны советы по части мальчиков. — Смущенно протягиваю я. — К тому же, мы с ним толком и не спорили. Просто, так, к делу пришлось, и я решила попробовать.

— Ох, осторожнее, моя милая.

— В каком смысле?

Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев.

— Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.

Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза.

— Мое сердце действительно разобьется. Если мы прямо сейчас не закажем пиццу.

Тетя глухо усмехается, а я перевожу на нее хитрый взгляд. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.

Более того, я умею убежать людей в том, что тайн никаких нет.

На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: пицца в холодильнике, и, да, я никудышная тетя.

Усмехаюсь и плюхаюсь на стул. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне; сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю. И это страшно.

Неожиданно до меня доходит, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать: мне лучше, потому что это будет не просто предложением. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила, и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, и Лора: они превращаются в призрачные силуэты. И я боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту; мне больше не за что будет ухватиться.

Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Но не абсурд ли это? Пора опомниться, прекратить гнаться за молниеносными секундами, брать от жизни все не периодически, а постоянно. Правда, потом оказывается, что без горя — нет счастья. Без болезни — исцеления. Без одиночества — любви. И ты возвращаешься к тупику и оказываешься в сетях, сплетенных собственноручно. И тебя все устраивает, потому что ты привык ужасаться поразительной жестокости жизни и ее законов. И тебе хорошо.

Встряхиваю волосами и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки. Слишком часто меня вырубает, и я вылетаю из реальности. Пора бы уже научиться контролировать себя и свои мысли. Что ж, оказывается, это совсем не просто, и, оказывается, именно этому мы и должны учиться всю свою жизнь.

Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. Хотя, что я жалуюсь? Сама ведь записалась. И тут уж точно виноват не Мэтт. Он только показал мне обрыв, а вниз я сиганула вполне осознанно.

Сегодня дома поразительно тихо. Слышно лишь тиканье старинных часов.

«Дома» — интересно, когда это место стало мне именно домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жила и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфор рождались и умирали в этом особняке. И как бы жутко это не звучало, но данный доисторический склеп — мое родное пристанище.

Не хочу больше думать о том, как много смертей прознали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто скидываю тарелку в мойку и быстро плетусь к выходу.

Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.

В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания. Мало ли, что себе напридумывали люди. Все мы знаем, что с фантазией у человека дела отличные.

Я отсиживаю первые четыре урока, а потом бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Да уж, самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этой вони. Глупо? Возможно. Вот только мой мозг помнит, что когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо. Мама и папа были живы. Лора ждала в гостиной. Тогда меня ничего не тревожило, тогда мне хотелось стать свободной, независимой, сбежать. Тогда я ни черта не понимала. Но именно тогда жизнь была настоящей и счастливой.

В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Проклятье, неужели нечего больше обсудить? Я такая интересная? Таинственная? В чем, черт возьми, их проблема?

— Блэк? — Внезапно спрашивает низкий голос, и только сейчас я понимаю, что тренер стоит около стены, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней.

— Да.

— Ты как раз вовремя.

— Я очень дисциплинированная, — язвлю я, почему-то вспомнив слова Мэтта.

Однако тренер поднимает на меня свои серые глаза и грозно выдыхает. Ладно-ладно, шутки с ней пускать не стоит. Уяснила.

— Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.

— Уже? Но я ведь не прошла отбор.

— В твоем деле написано, ты занималась гимнастикой пять лет.

— Ну да.

Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает:

— У меня центровая подвернула лодыжку. Станешь на ее место.

И все? Тренер уходит, девушки снуют туда-сюда. Я гляжу на них и думаю: еще есть возможность убежать и не натягивать эту уродливую синюю форму! Правда, потом мне становится как-то грустно. В конце концов, надо ведь чем-то заполнить будни, а я ничем кроме гимнастики и не занималась. Можно, конечно, записаться на дополнительные уроки по биологии, но боюсь, наш лысый учитель повесится, узнав, что я буду преследовать его и после занятий.

Я скептически осматриваю форму: короткую, драпированную юбку и топ. Что ж, ну, наверно, могло быть и хуже. Или не могло. Черт. Я усмехаюсь и одеваюсь, прокручивая в голове следующие несколько часов моей жизни. Буду скакать по стадиону и выкрикивать речевки, словно меня кто-то укусил за зад. Отлично!

Завязываю волосы в хвост, оттягиваю вниз юбку, которая, естественно, вниз больше не оттягивается, и выкатываюсь из раздевалки. Все занимаются на улице. Хотя бы это мне приходится по вкусу, солнце греет оголенные руки. Прикрываю глаза и глубоко выдыхаю.

— Ты стоишь на беговой дорожке. — Говорит незнакомый голос.

Не знаю, какого черта все решили, что мне можно указывать, но я определенно хочу развеять этот миф. Оборачиваюсь, стиснув в кулаки пальцы, но неожиданно натыкаюсь на смышленый взгляд какого-то парня. Он стоит передо мной, скрестив руки. На лице играет улыбка, свойственная лишь самоуверенным идиотам, которые, к сожалению, с легкостью покоряли мое сердце в прошлой школе. И мне ничего не остается, как разжать ладони.

— Я мешаю?

— Смотря, кому. — Отвечает незнакомец. Он дергает уголками губ, а я хмыкаю. Боже, да он со мной флиртует! Забыл что ли, что я посланник Дьявола? — Я — Логан.

— Классно. Мое имя ты, наверняка, знаешь.

— С чего вдруг?

— Ну, я что-то вроде знаменитости в этой школе.

— И что ты натворила?

— Приехала. — Натянуто улыбаюсь и поправляю чертову юбку. Ветер, то и дело, лихо подбрасывает края, и мне становится дико неловко, словно я вышла на улицу голышом.

— Не вижу в этом ничего плохого. К тому же…

Парень замолкает, отворачивается, а я с любопытством прикусываю губу.

— Что? — Расправляю плечи. — К тому же, что?

Логан вновь переводит на меня взгляд. Глаза у него нежного коричневого оттенка. В долю секунды он оказывается ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона, и на мою щеку обрушивается его горячее дыхание.

— К тому же не всем так идет эта форма. — Он улыбается, а я вскидываю брови. Ого, а он смелый. Парень отстраняется, а я на выдохе покачиваю головой, — еще увидимся, Ари.

Не успеваю ничего ответить. Логан испаряется, оставив меня наедине с мыслями. Не думала, что в этой школе найдется еще один человек, решившийся поговорить со мной, но нужно признать, что он такой же самодовольный, как и многие другие придурки, ничего собой не представляющие. Неужели меня должны были покорить его слова? Мне идет эта идиотская форма? Это ведь не комплимент, а чистой воды оскорбление! Форма выглядит так, будто в ней кто-то умер. Потом воскрес. И потом снова коньки отбросил. Если Логан еще раз подойдет ко мне так близко, я врежу ему по морде. Серьезно.

Потираю ладонями лицо, осматриваюсь и невольно замечаю вдалеке знакомое лицо. На душе становится легче. Убедившись, что тренер еще не собрала девочек, схожу с места и иду к Мэтту.

Он одет в серую футболку и спортивные широкие штаны. Сосредоточенно глядит на мишень и натягивает тетиву в пальцах, делая это так, будто делал уже сотни раз. Звучит хлопок, свист. Стрела несется вперед, слившись с зеленым покрытием стадиона, и прытко вонзается в мишень с глухим стуком. Я впечатлено покачиваю головой.

— Неплохо.

Мэтт оборачивается. Собирается что-то ответить, но потом, видимо, замечает на мне синюю форму чирлидиров и довольно распахивает глаза.

— Не может быть! Наверно, стрела отскочила и прилетела мне прямо в голову!

— Ого, да ты и шутить умеешь. — Парирую я, отнимая у парня лук. Оружие тяжелое, я никогда прежде не держала его в руках, с интересом осматриваю деревянную дугу и вновь гляжу на Мэтта. На его лице играет воодушевленная ухмылка. — Чего ты ржешь?

— Я и не думал ржать. — Он вскидывает ладони в сдающемся жесте. — Честно.

— Ага, я все вижу. Тебе не нравится эта чудесная форма?

— Едва ли на тебе что-то есть.

Он усмехается, а я закатываю глаза.

— Между прочим, тому парню понравилось.

Мэтт следит за мной взглядом и кривит губы.

— Логану? Я и не сомневался.

— Это была твоя идея, помнишь? Начать новую жизнь, заняться собой. — Я взмахиваю руками и протяжно выдыхаю. — Вперед «Вороны», и все в этом духе.

— «Соколы».

— Да хоть воробьи.

— Ари, ты нормально выглядишь и правильно сделала, что решилась. — Мэтт забирает у меня лук и опирается об него руками. Мы стоим близко друг к другу. Не знаю, замечает ли он, но мне гораздо спокойнее, когда его тень закрывает меня от посторонних глаз.

— Люди смотрят. — Неуверенно отрезаю я. Не знаю, с какой стати вообще говорю все это Мэтту, но мне кажется, я могу ему доверять. — Они пялятся так, словно…

— Ари…

— Серьезно. Они постоянно смотрят. Здесь. На уроках. На улице.

— Пусть смотрят.

— Но я не могу. — Поднимаю подбородок и гляжу в синие глаза парня. Он озадаченно хмурит лоб и придвигается ко мне еще ближе. — Мне сложно, понимаешь? Я вроде бы как стараюсь не обращать внимания, но это жутко раздражает, у меня уже даже сил нет.

— Ари. — Мэтт неожиданно кладет ладонь мне на плечо. — Успокойся. Знаешь, о чем я подумал, когда впервые тебя увидел?

Покачиваю головой, а парень усмехается.

— Неужели эта чудачка действительно слушает «Рамоунз»?

— Я подумал, что ты очень смелая.

— Смелая. — Эхом повторяю я и растерянно хлопаю ресницами. — Но почему?

— Ты спокойно подошла ко мне, поздоровалась.

— Так делают все люди, Мэтт.

— Не все. Я бы заткнулся. А ты — нет.

— О, да ладно. — Я легонько толкаю парня в бок и смущенно поджимаю губы. — Ты бы не заткнулся, я точно знаю.

— Да у меня вечно живот сводит, когда я с незнакомцами разговариваю.

Прыскаю со смеху и удивляюсь:

— Что?

— А еще я никогда первый говорить не начинаю, чисто из принципа! Жмусь и боюсь, что скажу лишнее, выставлю себя полным кретином.

— О, да ты врешь.

— Ну…, — Мэтт задумчиво покачивает головой, — ладно. Допустим, живот у меня и не сводит, — он улыбается широко и искренне, и я рада, что теперь и мне досталась эта его не фальшивая улыбка. — Но ты все равно смелая, Ари.

Выпрямляюсь и довольно прищуриваю глаза. Находиться рядом с Мэттом так легко и привычно, будто мы знакомы с ним уже несколько лет, и мне приятно слышать его смех и видеть ямочки на его щеках. Мне приятно просто быть здесь. Неожиданно я рада, что не струсила и подсела к нему на биологии. Возможно, мы станем хорошими друзьями.

— Ну, как скажешь. Если ты и, правда, так думаешь, я тебе поверю. Так уж и быть.

— Так уж и быть. — Улыбаясь, повторяет он.

Я покачиваюсь на носках и протяжно выдыхаю.

— Ну, пойду выкрикивать идиотские лозунги. Может, сочиню речевку про форму?

— Ари, ты хорошо выглядишь.

— О, — я игриво вскидываю брови и улыбаюсь, — это мне еще помпоны не выдали.

Мэтт в голос усмехается, а я помахиваю ему рукой и замечаю, как он взъерошивает угольные волосы. Наверно, приятно пройтись пальцами по его волосам. Интересно, Джил так делает, когда сидит с ним рядом, когда целует его?

Я покрываюсь красными пятнами и резко отворачиваюсь. О, Господи. Что за мысли? Я спятила. Встряхиваю головой и зажмуриваюсь: прекрати, Ари. Возьми себя в руки. Но у меня вдруг вспыхивает странное чувство в груди, будто взять себя в руки будет совсем не просто. Мэтт — невероятный зануда, но иногда он глядит так, что дыхание перехватывает, и с этим, черт возьми, сложно поспорить.

Я приподнимаю подбородок и неожиданно замечаю на трибунах женщину. Она мнет в пальцах край джинс, смотрит куда-то вдаль и выглядит расстроенной. Может, она здесь работает? Странно. На трибунах нет никого, кроме нее.

Я хочу подойти ближе, потому что лицо ее мне кажется знакомым, однако внезапно передо мной вырастает тренер Хокингс с толстой, широкой шеей и соколиными глазами.

— Блэк! Ты пришла прохлаждаться? Воздухом свежим подышать?

— Нет, я не…, — смотрю на трибуны, но внезапно понимаю, что женщины там больше нет. Наверно, в очередной раз схожу с ума. Перевожу взгляд на тренера. — Простите.

— Пэмроу! Сюда, живо.

Неожиданно к нам подходит худая, красивая брюнетка с раскосами глазами. На меня она даже не смотрит, впяливает деловой взгляд в Хокингс.

— Да, тренер?

— Покажи Блэк, где она должна стоять.

— Хорошо, тренер.

— Ты отвечаешь за нее, ясно? Программу вместе разучите. Услышали обе?

Я киваю, а брюнетка в очередной раз отрезает:

— Хорошо, тренер.

Ну, ее и надрессировали… Как цербера. Я почему-то сразу чувствую, что мы с ней не подружимся. Хокингс отходит в сторону, а мисс-само-очарование переводит дыхание.

— У вас здесь все серьезно, да? — Я искренне — почти — улыбаюсь и слежу за тем, как брюнетка переводит на меня пустой взгляд. Я так смотрю на людей, когда хочу их убить.

— Ты говорила с Логаном Чендлером. — Вдруг отрезает девушка, я хлопаю ресницами и гляжу на нее так, будто сейчас разревусь от досады. Пожалуйста, лучше просто молчи, я искренне хочу, чтобы эта брюнетка проглотила язык. Но она его не проглатывает. Кто бы сомневался. Она приближается ко мне и шепчет, — лучше не говори с ним больше.

— Я буду говорить с тем, с кем посчитаю нужным.

— Тогда мы все очень расстроимся, когда ты случайно наложишь на себя руки.

Она одаряет меня милой улыбкой и уходит, а я смотрю ей в след и думаю о том, как правильно, порой, выдирать идиоткам волосы, возможно, тогда они заинтересуются своим внешним видом, а не моей жизнью.

Протяжно выдыхаю и расправляю плечи. Я и не думала, что мне здесь понравится. В сотый раз стискиваю в кулаки пальцы — боже, у меня уже сводит от этого руки — и плетусь за фигуристой брюнеткой к остальным девушкам. Пэмроу останавливается, порывисто поставив на пояс подтянутые, загорелые руки, и переводит на меня хитрый взгляд. Стойка у нее, как у солдата. Плечи расправлены, спина прямая.

Она пугает и восхищает одновременно.

— Познакомьтесь, это Ариадна Монфор. — Говорит девушка, растянув губы в улыбке, и я помахиваю ладонью.

— Блэк.

— Без разницы.

Меня принимают абсолютным молчанием. Девушки настороженно глядят на меня, а мне хочется удрать как можно дальше. Но я упрямо стою на месте. Пусть не надеются.

— Она заменит Стейси.

— Очень круто, что мне не нужно представляться.

— Да, о тебе уже все наслышаны. — Пэмроу касается тонкими пальцами креста на шее, и я скептически скидываю брови. Вот же черт, она еще и набожная. Может, тут вообще не гимнастикой занимаются, а читают псалмы? — Ты была когда-нибудь в группе поддержки?

— Нет. Я выступала за команду школы на соревнованиях по спортивной гимнастике.

— Какой вид?

— Вольные упражнения.

— И стойку на руках умеешь делать?

— Легче простого.

— Круги Деласала-Томаса?

— Без проблем.

— Сальто вперед? — Пэмроу идет на меня.

— И даже назад.

— Маховое сальто на девяносто градусов и полный переворот на вытяжку?

— Можно попробовать.

— Бланш, винт?

— Могу даже зависнуть в воздухе ради тебя, Солдат. — Я дергаю уголками губ, а она застывает передо мной и выдавливает нечто, напоминающее улыбку. — Я занималась пять лет. Если ты думаешь, что мне по силам только стойка на лопатках, ты ошибаешься.

— Покажешь?

— Говори.

Пэмроу задумчиво прикусывает губу и пожимает плечами.

— Хм, сальто вперед через стойку на руках, боковой переворот на девяносто градусов, маховое сальто через стойку на руках и полный переворот на вытяжку.

Вскидываю брови: она хочет моей смерти? Однако волнения не показываю. Теперь пути назад нет, и даже то, как мне дорог мой позвоночник, роли не играет.

Глубоко вдыхаю, разминаю шею и сгибаю колени. Не помню, когда в последний раз нормально тренировалась, но я уверена, что у меня все получится. В конце концов, хотя бы что-то у меня должно получиться в новой школе, верно?

Девушки расходятся, испуганно вылупив на меня глаза. Я слышу их шепот, который пробирается мне под кожу, и воспламеняюсь, словно факел.

Как же все осточертело.

Набираю в легкие больше воздуха, разбегаюсь и отталкиваюсь ногами от земли.

Каждый раз, отрываясь от поверхности, я представляю, что лечу; вселенная исчезает и превращается в ветер, подталкивающий тебя выше и выше, а внутренности сжимаются в животе. Это приятно, от этого кружится голова. Мир переворачивается, и мне неожиданно кажется, что он возвращается на место, будто до этого со мной что-то было не так, и лишь теперь я оказалась на земле, а не в небе.

Когда я приземляюсь в стойку с согнутыми коленями, сердце дико стучит, а на губах плавает улыбка. Я сделала это. У меня получилось. Я сумела. Ветер играет с выпавшими из хвоста локонами, они огнем горят на моих плечах, а солнце путешествует по коже. Мне так приятно и хорошо, что я прикрываю глаза.

Почему я перестала заниматься? Ах да, славно, что я вообще хожу после аварии.

— Неплохо, — говорит Пэмроу, и, выпрямившись, я встречаюсь с ее темными глазами.

Мы смотрим друг на друга почти вечность, а потом я отвечаю:

— Спасибо.

— Бетани. — Вдруг сообщает девушка и протягивает руку. — Мое имя Бетани Пэмроу.

— Ариадна Блэк.

Мы жмем друг другу ладони и медленно отстраняемся. Если это перемирие, не стоит им злоупотреблять. Бет хитро кривит губы.

— Добро пожаловать в команду.

Я киваю и вдруг слышу с трибун чей-то радостный вопль. Оборачиваюсь. Хэйдан не просто улыбается, он громко хлопает в ладоши и восклицает:

— Вперед «Соколы»!

О, Господи. Прыскаю со смеха и перевожу виноватый взгляд на Бетани. Она смотрит на парня снисходительно, пусть — и я почти уверена — хочет смести его с лица земли.

— Это к тебе? — Деловым тоном интересуется она.

— Я бы хотела сказать, что вижу его впервые…

— …но это не так. — Бет глядит на меня и гордо выпрямляет спину. — Одна минута.

Или она что-то задумала, или ее и, правда, впечатлили мои пируэты… Киваю и бегу к Хэрри, надеясь поскорее стащить его с трибун и взъерошить зализанные волосы. Парень в очередной раз выкрикивает что-то, вприпрыжку плетется ко мне, а я закатываю глаза.

— У Мэтта научилась? — Спрашивает он, затормозив прямо перед моим носом.

— Не думаю, что он умеет делать сальто через голову.

— Я про драматичное закатывание глаз.

— Хэрри, что ты здесь делаешь?

— Разве я мог пропустить такое? — Парень поправляет очки и вытягивает шею, чтобы как следует осмотреться. — Вот это да, ты в логове первоначального зла, Ари!

— Это оскорбление или комплимент? — Усмехаюсь я.

— Шутишь? Конечно же, оскорбление. — Хэрри широко улыбается и обнимает меня за плечи. Мы спускаемся на беговые дорожки и останавливаемся под матовым карнизом. Не хочу злить Бетани, но и с Хэйданом прощаться нет желания. Я высвобождаюсь из-под его руки и, наконец, взъерошиваю его прилизанную челку.

— Вот.

— Что ты сделала? — В ужасе восклицает парень.

— Придала тебе божеский вид.

— Я и так был неотразим!

— Хэрри, крутые парни не зализывают волосы блестящим гелем, — поучительно гляжу на парня и прищуриваюсь. — Ты ведь хочешь быть крутым?

— Я и так несоизмеримо крут, а даже если и не крут, ты ведь мой друг и должна мне в глаза смотреть и врать без зазрения совести.

— Так вот зачем нужны друзья.

— Что это было? — Восклицает знакомый голос, и рядом оказывается Мэтт. В пальцах он сжимает упругий лук, закидывает его за спину и встряхивает головой. Парень выглядит не на шутку ошеломленным и улыбается так искренне, что глаза светятся.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Она просто ниндзя. — Ворчит Хэрри.

— Ты не перестаешь меня удивлять.

— Я же говорила, что занималась раньше гимнастикой.

— Почему раньше? — Не понимает Мэтт и делает шаг вперед.

— Потому что…, — втягиваю в легкие воздух и поджимаю губы, — так вышло.

— Мэтт, слушай, я спрошу тебя серьезно, а ты серьезно ответишь. — Объявляет Хэрри, сводит на груди руки и нерешительно переминается на носках. — Так мне лучше?

— В смысле?

— Я про челку. Ари, сказала…

— Хэйдан.

— Просто ответь. Давай. Тебе сложно?

Парни препираются, а я смеюсь и отворачиваюсь. Удивительно, как они вообще друг друга переносят? Смотрю Мэттью за спину и неожиданно замечаю женщину на трибунах. Ту самую. На этот раз она сидит ближе: бледная, со впалыми щеками. Мне становится не по себе, и я растерянно свожу брови. Волосы у незнакомки иссиня-черные, глаза широкие. Она напоминает мне кого-то, но кого? Ничего не понимаю. Разве посторонних пускают на территорию школы? Или незнакомка, все-таки, здесь работает?

В любом случае, ей срочно нужно в больницу. Видок у нее отвратный.

— Кто она? — Спрашиваю я. Парни замолкают и переводят на меня взгляды.

— Кто?

— Та женщина.

— Какая женщина? — Мэтт подходит ко мне и покачивает головой. — Никого не вижу.

— Как не видишь? Вон, на трибунах. — Указываю на незнакомку рукой, но ребята так и стоят с недоуменными лицами. Ого. Отлично. Теперь мне по-настоящему паршиво.

— Минута давно прошла, — отрезает низким голосом Бетани, появившаяся перед моим носом. Я вскидываю брови, а она кидает мне голубые, шуршащие помпоны. — Живо.

Пэмроу уходит, а я растерянно выдыхаю. Какого черта? Вновь смотрю на трибуны.

Вот же дьявол. Женщины там нет.

Я покачиваюсь назад и прижимаю к груди руки. Неужели у меня галлюцинации? Так ведь нечестно, я только пришла в норму, только стала думать, как обычный подросток.

— Ты в порядке? — Спрашивает Хэйдан, нахмурив толстые брови. Они смешно торчат из-под очков. Он пытается выглядеть серьезным, но все равно похож на милого бульдога.

Протяжно выдыхаю и каким-то образом улыбаюсь.

— Да. Мне показалось.

— Слушайте, может, сходим сегодня в кино? — Парень глядит то на меня, то на Мэтта, и передергивает плечами. — Займемся тем, чем занимаются нормальные люди, а?

— У меня планы с Джил. Вечером.

— Ну, а ты?

— Я? — Покачиваю головой и киваю. — Конечно. Давай. Я не против.

— Отлично! Заскочи ко мне в районе четырех. Я как раз вернусь из библиотеки.

— Я не знаю, где ты живешь, Хэрри.

— Какая досада! — Сетует он. — Ну, спроси любого прохожего. Мы с Мэттом довольно популярные ребята, знаешь ли.

Я скептически хмурю лоб, Мэтт отворачивается, мастерски закатив глаза, а Хэйдан расстроенно отмахивается.

— Ладно. Я пришлю тебе адрес сообщением. Нельзя пошутить?

Я гляжу на Мэтта, тот переводит взгляд на Хэрри и отвечает.

— Лучше не надо.

Мы вдвоем усмехаемся, и я, наконец, схожу с места.

После тренировки мое тело взвывает от усталости. Я плетусь в раздевалку, смахиваю со лба испарину, потираю пальцами взмокшую, липкую шею и с ужасом застываю перед переполненной душевой комнатой. Толпа полуголых девушек рассекает в полотенцах, без полотенец, намыленные и красные, плавающие в облаках пара. Господи. В моей прошлой школе душевые кабинки были закрытыми, нам не приходилось наблюдать за прелестями друг друга. Тем более что у многих вместо прелестей — жирности. Тут только чирлидерши ходят с поднятым подбородком. Остальные пробираются сквозь туман на полуприседках, судорожно прикрывая ладонями хотя бы что-то.

Класс.

«Помоюсь дома» — думаю я и с отвращением отворачиваюсь. Господи. Так и зрения лишиться можно. И души. И последнего остатка рассудка.

Собираюсь переодеться, а потом понимаю, что испорчу чистую одежду.

Вау, неужели я добровольно выйду из помещения в этой форме? Прямо как главный представитель этой анорексичной коалиции. Я усмехаюсь, перевязываю волосы и выхожу из раздевалки, перекинув через плечо сумку. Хорошо, что занятия закончились. Иначе бы благоухала я, как лепестки алых роз.

Уже на улице я получаю сообщение от Хэйдана с адресом его дома. Оказывается, он живет совсем близко, в нескольких кварталах. Неудивительно, что он наткнулся на меня в мой первый школьный день. Возможно, нам суждено было познакомиться. Хм, я даже не представляю, что бы я без него делала. Тогда Хэрри мне показался чудаком, а сейчас я понимаю, что этот чудак — один из самых близких мне людей в Астерии.

— Какие планы на выходные? — Неожиданно интересуется знакомый голос, и, подняв голову, я неожиданно встречаюсь взглядом с Логаном Чендлером — футболистом и просто очень милым гавнюком с блестящей ухмылкой и глубокими, шоколадными глазами.

Отворачиваюсь.

— Что будешь делать в субботу? — Не унимается парень.

— Думать о тебе, конечно.

— Агрессия? Да я тебе нравлюсь.

— Я, как только тебя увидела, тут же поняла, что ты — мой идеал. Обними меня, возьми меня, я вся твоя, детка. — Ровным голосом барабаню я, шлепая кроссовками по асфальту.

Логан звонко смеется. Идет рядом, не отстает и не прекращает попытки сократить ту мизерную дистанцию, что еще теплится между нашими локтями.

— Я проведу тебя до дома.

— Зачем?

— У тебя плохая репутация, Ари. Тебе нужен сильный мужчина рядом.

— Как только найду его, сразу дам тебе знать.

— Ты не в настроении?

— Я воняю, как кусок дерьма. — Еще мне мерещатся женщины с мертвенно бледным лицом. Но это неважно. — Настроение не очень. Прости.

— Прощаю.

Парень улыбается, а я перевожу на него удивленный взгляд. Ну и наглец! Мы бы с ним определенно спелись. Правда, в прошлой жизни. Сейчас меня не интересуют парни, у которых на первом месте репутация, футбол и женские ягодицы. После аварии многие друзья отвернулись от меня. Отвернулся от меня и мой парень. Не так-то легко заботиться о девушке, которая сходит с ума и ревет каждый вечер, когда у тебя вечеринки, матчи и другие, более важные дела. Наверно, именно в такие моменты ты понимаешь, как много у тебя близких людей. Оказалось, что в Северной Дакоте друзей у меня совсем не было.

— Так что ты делаешь на выходных? — Вновь спрашивает Логан, поправив золотистые волосы. Они блестят от солнца.

— Почему тебя это так интересует?

— Давай поужинаем в воскресение.

— А ты разве не посещаешь службу?

— Посещаю. — Соглашается парень. — Но нас там не запирают на целый день, Ари.

— Неужели…

— Я освобожусь к вечеру.

— С какой стати ты вообще разговариваешь со мной? — Мы останавливаемся напротив моего дома, и я недоуменно свожу брови. Странный парень. Хотя…, я вполне нормальная, и ноги у меня длинные. Зад тощий, но парням в прошлой школе нравилось. Наверняка, я просто вновь столкнулась с очередным озабоченным недоумком.

— А почему я не могу с тобой говорить?

— Потому что никто со мной не общается в Астерии.

— Нортоны общаются.

Теперь я еще и глаза прищуриваю.

— Нортоны?

— Мэтт и этот… как его там.

— Хэрри.

— Да, точно! В очках такой. Вы друзья что ли?

— Друзья. — Сплетаю на груди руки. — А что?

— Он чудной парень, Ари. Вечно один бродит, и все такое. В библиотеку ходит…

— О, да. Это действительно очень странно.

— Что он там делает? — Искренне удивляется Логан, а я закатываю глаза. Черт возьми, он еще и тугодум. Просто отлично. — Серьезно. Ребята частенько подлавливают его возле столовой. Так он сам еду им отдает. — Логан смеется. — Сам! Никто даже не отнимает.

Мне не нравится то, что он говорит. Не нравится, что он растягивает губы в ухмылке и выглядит самодовольным засранцем. Я подаюсь вперед и стискиваю зубы.

— Не трогайте Хэрри.

Парень задумчиво наклоняет голову. В его шоколадных глазах внезапно вспыхивает нечто не очень правильное, определенно чертовски паршивое, и мне становится тошно.

— Поужинай со мной.

— Что?

— В воскресенье.

— Ты серьезно?

— Да.

— Логан, ты кретин или притворяешься? — Недовольно свожу брови. — Не собираюсь я проводить с тобой время. Поверь, я на таких, как ты, уже насмотрелась.

— На таких, как я? — Не понимает парень.

— Просто оставьте Хэрри в покое.

— Не думаю, что…

— Я сказала, найдите себе другого козла отпущения. — Делаю шаг вперед и буквально врезаюсь носом в лицо Логана. Я смотрю ему прямо в глаза. А парень застывает, впялив в меня затуманенный взгляд. — Хэйдан — хороший парень.

— Хороший …., - повторяет он шепотом.

— И вы больше никогда не тронете его.

— Никогда …

— На твоем месте, милашка, я бы с ним подружилась. В противном случае я напомню тебе и всему этому чертову городку, почему вы так жутко боитесь моей семьи.

Порывисто отворачиваюсь и плетусь к дому. Пусть не думает, что связался с милой девчонкой. Никогда не позволяла издеваться надо мной, а если смеяться будут над моими друзьями — берегитесь. Ненавижу лицемеров. Ненавижу тех, кто думает, что поступает не просто круто, но и правильно, самоутверждаясь за счет других. Это так тупо, что у меня в горле сейчас аж першит. Так бы и вернулась, чтобы врезать кулаком Логану по морде.

— Ох, — я открываю дверь, крепко зажмурившись. Отлично. Плюс еще один человек, которому я бы с удовольствием свернула шею. — Тетя Мэри? Я дома.

Захлопываю дверь и гляжу в глубину темного коридора. Кажется, никого нет. Стоит тишина, постукивают старинные часы. Наверно, Мэри-Линетт еще не вернулась с работы.

Расслабленно выдыхаю и разминаю плечи. Я неожиданно думаю, что погорячилась и выставила себя неуравновешенной. Наверняка, Логан прямо сейчас кинется в церковь, и отец милашки-душки-Джил организует нападение на наш коттедж с вилами и факелами.

Усмехаюсь и закатываю глаза. Какая разница. Меня и так считают странной.

Плетусь на кухню и бросаю сумку на пол. На столе все та же записка тети Мэри. Так и хочется позвонить ей или Норин, выговориться. Но их нет. Мне становится грустно.

Собираюсь найти что-нибудь из еды, как вдруг слышу странный шум. Скрип.

Медленно приподнимаю подбородок и неожиданно вновь слышу этот треск, острый и пронзительный, будто бы кто-то проходится когтями по стене. Горло схватывают силки. Я смотрю себе за спину, вцепившись пальцами в столешницу. Какого черта?

Послышалось. Мне послышалось.

Перевожу взгляд вперед. На окно. Ветки бьют по стеклу, будто пытаясь прорываться внутрь, а я застываю от странной тревоги. Дома точно никого нет?

Глухой скрип проносится прямо над моим ухом, и я резко подрываюсь с места, так и впялив взгляд в коридор перед глазами. Бесконечный и темный. Словно лабиринт. Я вдруг понимаю, что треск доносится из-за стены. Он не здесь…, он в глубине… Он в доме, и этот дом хрустит, как пенопласт, сжимаемый в костлявых пальцах.

Ужас подскакивает к горлу, а шум не прекращается. Глухие удары, треск, скрипы. Я должна уйти отсюда, как можно дальше, ведь — черт возьми — история у этого коттеджа не та, что рассказывают детишкам на ночь. Но я не могу убежать. Нет. Я должна разобраться и понять, в чем дело. Это мой дом. И мои тайны.

Когда дребезжание вновь повторяется, и оконная рама взвизгивает от ветра, я твердо и решительно ступаю вперед, схватив со столешницы кухонный нож.

Отлично. Теперь мне действительно страшно, и холодный металл оружия не придает мне уверенности, а наоборот подливает масло в огонь. Шаги даются легко, а вот дышать трудно. Упрямо плетусь к эпицентру шума, а внутри сердце барабанит с такой силой, что вот-вот вырвется наружу! Запах трав витает в воздухе, впивается под кожу. Часы стучат, я слышу, как движется минутная стрелка, и этот звук кажется мне самым громким в жизни.

Удар о стену. Резко оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с коричневой дверью, ведущей в подвал. Лицо сковывает от страха. За порогом этой чертовой двери происходит нечто ужасное, и если я хочу понять, что именно, я должна повернуть ручку. Стискиваю в пальцах рукоять ножа. Оглядываюсь, вновь перевожу взгляд на дверь и киваю самой себе.

Я неторопливо поворачиваю ручку, дверь со скрипом отлипает от стены, и в тот же момент шум за порогом утихает. Будто втягивается в черную дыру. На меня обрушивается кромешная темнота, и лестница, ведущая вниз, сливается с черным ковром, погруженным в бесконечную тишину. Делаю шаг вперед. Еще один. И еще. Половицы скрипят, но едва слышно. Я вообще ничего не слышу, кроме собственного тяжелого дыхания. Касаюсь той ладонью, что не стискивает нож, ледяной стены и медленно веду по ней, в надежде найти выключатель. Я его не нахожу. Представляю в воображении, как стена заканчивается, и мои пальцы касаются чьего-то изуродованного лица, и тут же порывисто прижимаю руку к груди, чертыхнувшись. Отлично. Я схожу с ума.

Свет за спиной освещает темное подвальное помещение. Это небольшая комнатка с тремя вытянутыми, пыльными окнами, такими же маленькими, как мозг Логана Чендлера.

Оглядываюсь, пытаясь понять, что же здесь могло шуметь, но ничего не вижу. Меня передергивает от ужаса. Дьявол. Я ведь что-то слышала, и это что-то доносилось отсюда! Я не могла выдумать! Не могла!

Пронизывающий тишину скрежет когтей заставляет меня подпрыгнуть от паники и развернуться лицом к северной стене. Но, распахнув до боли глаза, я понимаю, что здесь никого нет. Никого. Я одна. Никого.

Подбородок дрожит от страха. Крепко стискиваю зубы, а внутри вспыхивает пожар из самых горячих, ядовитых чувств, и мне ничего не остается, кроме как пялиться во мрак и потерять дар речи, потерять связь с реальностью, остатки смелости. Все это безжалостно испаряется, превратившись в одно сильнейшее чувство: ужас. Я ощущаю, как по моим венам растекается кипяток, как кожа вспыхивает, и грудь скручивается от боли. Я смотрю вперед и не могу пошевелиться, потому что мое тело мне больше не подчиняется.

— Боже мой. — Срывается шепот с моих губ. Я широко распахиваю глаза и гляжу на глубокие порезы в стене. Кривые и свежие, как раны на телах людей, убитых животными.

Словно следы, оставленные диким зверем, его острыми когтями, лезвиями. Северная стена покрыта этими ранами, и она бы кровоточила, если бы могла чувствовать.

Невольно делаю шаг вперед и протягиваю вперед руку. Мне хочется прикоснуться к порезам, хочется понять, какое же животное способно оставлять подобные следы? Ничего не понимаю. Смотрю на раны, молчу и чувствую, как внутри взвывает протяжная сирена. Меня обдает невыносимым холодом, когда прикоснувшись к шершавым порезам, я робко и испуганно повторяю контуры человеческих пальцев.

Все слова застревают в горле. Волосы поднимаются на шее, на руках, и я моргаю, и я смотрю перед собой и ничего не вижу.

Не животное оставило эти следы. А человек.

Неожиданно нечто сильное безжалостно отбрасывает меня в сторону с неимоверной, нечеловеческой мощью! Я кричу, нож вылетает из пальцев, врезается в пол с гремящим звуком, и моя спина грубо впивается в стену, оказавшись намертво прижатой лопатками к ледяной поверхности. Боль обдает тело. Пытаюсь выпрямиться, поднимаю подбородок, но внезапно сталкиваюсь взглядом с уродливым, шипящим существом. Я застываю от ужаса и ледяной, ноющей паники, взорвавшейся болью в моей груди. Это существо сидит в углу, глядит на меня из-под сальных, слипшихся иссиня-черных волос. И оно проникает внутрь меня, видит мой страх, питается им. Не могу дышать. Существо скребет окровавленными ногтями потрескавшийся пол. Черные вены проступают на его белом, как снег, лице.

— Ты, — едва слышно хрипит существо, утопая в слезах. Его тело трясется. Порванная одежда висит на исхудавших плечах, — Ари …, п-прости меня.

Я не могу пошевелиться. В ужасе смотрю на трясущуюся женщину и непроизвольно понимаю: я знаю этого человека. Это моя тетя. Норин. О, Боже мой.

— Ари, — скрипит ее чужой голос. Тетя Норин резко вертит головой и переминается на согнутых ногах. — Ари, Ари…

Меня пронзает ужас. Я чувствую нечто холодное, скатившееся по щеке, и внезапно с глубочайшей болью в сердце признаю: кошмары в моей семье реальны. Вот они. Передо мной. Живые и стонущие, как голодное, умирающее животное.

— Тетя Норин …, — шепотом проговариваю я, сделав шаг вперед. Мне становится так плохо и страшно, что ноги подкашиваются, — что с тобой? Боже, что с тобой?

— Нет.

— Не понимаю.

— Нет.

— Господи, пожалуйста, тебе нужен врач! Твои руки, Норин, тебе нужна помощь! — Я оказываюсь совсем близко. Тетушка пытается забиться сильнее в угол, а я касаюсь рукой ее ледяного плеча и смаргиваю слезы. Это нереально, нереально! — Прошу тебя, Норин, ты должна пойти со мной, ты должна…

Ее острый взгляд впивается в мою ладонь, сжимающую ее костлявое плечо. Тут же я застываю от ужаса. Слова заваливаются обратно в глотку, и тело мое пронзает ледяной ужас. Норин тяжело дышит. Грузно, порывисто и громко. Она глядит на мои пальцы, а на лице у нее растягивается животный оскал. Ядовитый, нечеловеческий. Она переводит на меня взгляд и улыбается, обнажив окровавленные зубы.

— Он ждет тебя. — Шипит не своим голосом тетушка и внезапно налетает на меня, как кровожадная птица. Из ее горла вырывается нечеловеческий рык, сбитые в кровь пальцы с вырванными под корни ногтями впиваются в плечи. Она жестко отталкивает меня назад, впечатывает в стену и начинает размахивать руками, словно лезвиями, врезающимися в мое лицо, шею, руки. Кричу, а она смеется, позволяя кровавым каплям стекать по узкому подбородку. Ее смех разносится по комнате, отлетает от стен и врезает в меня стрелами, и я ничего не могу поделать. Горло дерет от боли, лицо горит от ран, и я ощущаю, как грудь у меня разрывается на миллионы осколков от пронзительного, истошного крика!

— Нет…, нет, пожалуйста! — Прошу я, закрывая ладонями глаза. Слезы просачиваются сквозь пальцы, я оседаю вниз по стене, а существо, только внешнее похожее на мою тетю, монстр, что теплится в ее безумном, огненном взгляде, шипит еще сильнее. Рычит прямо над моей головой и клокочет от неконтролируемой ярости. Что происходит? Что со мной?

— Норин! Остановись! — Неожиданно раздается крик, и в подвале оказывает еще один человек. В ту же секунду когти тетушки перестают хлестать по моим зудящим рукам, и я в ужасе открываю глаза, вжавшись в стену с такой силой, что сводит тело. — Нет, посмотри на меня, это не ты, посмотри на меня!

Это Мэри-Линетт. Она сжимает изувеченные руки сестры и кричит что-то; ничего не понимаю. Моргаю. Моргаю еще раз и неожиданно осознаю, что должна бежать.

Да.

Бежать.

Прямо сейчас.

Бежать.

Не знаю, как умудряюсь смахнуть с лица слезы. На трясущихся ногах поднимаюсь с пола и плетусь к лестнице, завалившись уже на первой ступеньке. Поднимаюсь. Тянусь на свет, рычу от ужаса, сжимая зубы до такой степени, что боль пронзает все лицо, и реву, не в состоянии унять бешеный пожар в груди.

— Ари! — Взрывается мое имя за спиной. — Нет, Ари, не уходи!

Наплевать. Наплевать! Я лишь быстрее переставляю ноги.

Выбираюсь на поверхность и, покачиваясь, несусь к двери. Боже, мне некуда идти, некуда, некуда. Боже. Что делать. Что мне делать. Вырываюсь из коттеджа. Прижимаю к груди израненные руки, не обращаю внимания на то, что дорога плавает перед глазами, и просто несусь в неизвестном направлении. Просто бегу. Бегу. Вперед. Подальше от этого проклятого дома. От монстров. От ужаса. Бегу.

Что это было? Что это, черт возьми, было! Взрываюсь новым приступом плача, и так сильно зажмуриваюсь, что глаза неприятно щиплет. Дьявол! Проклятье! Я сошла с ума, не было ничего. Мне показалось. Показалось. Не было. Нет.

Не понимаю, как оказываюсь по адресу, который мне выслал полчаса назад Хэрри. Я подношусь к двери и стучу по ней дрожащими руками, оставляя едва заметные кровавые следы. Меня трясет. Боже. Открывайте. Хэйдан. Пожалуйста.

Стучу еще раз гораздо сильнее. Ну же! Хэрри!

Дверь стремительно распахивается, но на пороге вместо Хэйдана оказывается Мэтт. Он собирается что-то сказать, но застывает на полуслове и округляет и без того огромные нефритовые глаза. Лицо у него становится бледным.

— Ари…

— Мне некуда идти. — Шепчу я. Вытираю щеки и вновь гляжу на парня. — Некуда.

— Что стряслось? — Взволнованно восклицает парень и захлопывает за собой дверь. У него теплые руки. Они почему-то оказываются на моих плечах. — Ари, что с тобой, кто это сделал? — Он приподнимает мой подбородок. — Ари!

Не могу ответить. Меня трясет. Все слова исчезают. Остаются только воспоминания о клокочущих звуках, скрипе когтей и собственных воплях. Отворачиваюсь.

— Иди сюда.

Парень прижимает меня так близко, что я ощущаю его тепло всеми клетками своего тела. Невольно мои пальцы вцепляются в его футболку, как в нечто жизненно важное. Нет больше страха. Неожиданно я чувствую себя непоправимо разбитой, сломанной, как ветка или сложный механизм. Я потухаю. Закрываю глаза, и свет меркнет.

— Пойдем. — Шепчет Мэтт, поглаживая мои волосы. — Я отведу тебя домой.

— Нет! — Громко восклицаю я и отпрыгиваю в сторону. Мое лицо становится горячим от паники, слезы вновь подступают к глазам, и я сгибаюсь, будто подстреленный зверь. Я смотрю на Мэтта, а он испуганно смотрит на меня. — Нет. — Я гляжу на небо. — Не домой.

Пальцы тянутся к глазам. Я вновь прикрываю их, а затем порывисто опускаю голову вниз, завесив распустившимися волосами мертвенно-бледное лицо.

Мэтт больше ничего не говорит. Обнимает меня за плечи и проводит к себе домой.

ГЛАВА 9. СЛАДКАЯ ЛОЖЬ ИЛИ ГОРЬКАЯ ПРАВДА?

Кто я.

Кто мы.

Покинутые разумом? Или верой. Потерянные в мире? Или в себе.

Сумасшедшие.

Обезумевшие.

Одинокие?

Я смотрю перед собой и не шевелюсь. Плечи щиплет от лекарств, которыми Хэйдан обрабатывает мои руки. Я не помню, когда он пришел. Наверно, Мэтт ему позвонил.

В отражении зеркала на меня глядят пустые, уставшие глаза, налитые недоумением. Они словно спрашивают: что это было? Ты себе веришь? Веришь нам — твоим глазам? Ты действительно видела то, что видела, или ты просто сошла с ума?

— Не могу поверить, что это сделала твоя тетушка. — В очередной раз сообщает Хэрри и морщит вспотевший лоб. Вид у него оторопелый, пусть он и пытается обрабатывать мне раны с умным выражением на лице. — Как она могла, Ари? Раны очень глубокие.

— Это и не она была. — Отрешенно отвечаю я. — Не тетя Норин.

— Но ты сказала…

— Я помню, что сказала. Это были ее глаза, ее плечи, руки, и все же, это была не она.

— Нужно рассказать. — Серьезно говорит Мэтт. Он стоит в углу комнаты. Не вижу его глаз, но я почти уверена, что в них плавает решительность. — Слышишь?

— Слышу.

— Ты расскажешь?

Осматриваю небольшую спальню, стены, завешанные плакатами групп, стол, стул и черный комод. Встречаюсь взглядом с Мэттью и отвечаю:

— Нет. Не расскажу.

— Но почему, Ари?

Пожимаю плечами.

Хэйдан устало бросает окровавленную вату в тарелку с остывшей водой и на выдохе упирается ладонями о колени. Стягивает с лица очки. Вновь выдыхает.

— Она накинулась на тебя, как одержимая. Да? Я понимаю. Я видел уже ее такой.

— Она не могла быть одержимой. — Горячо восклицает Мэтт. — Это невозможно.

— Тогда что произошло по твоему мнению? — Хэйдан переводит пылающий взгляд на брата и резко передергивает плечами. Очки нелепо дрожат в его пальцах. — Мы не можем отрицать очевидное. Ари и я видели одно и то же; Норин Монфор — определенно больна, я думаю, или это не болезнь, а нечто иное, от чего ты так явно открещиваешься. Нет больше смысла сопротивляться, Мэтт. Теперь это не мои галлюцинации.

— А что это теперь?

Парни глядят друг на друга, и Хэйдан неожиданно усмехается.

— Это правда.

— Чушь! Бесы? Вы шутите. — Мэтт нервно потирает переносицу и улыбается. — О чем вы говорите? Что бы ни произошло в подвале, этому есть рациональное объяснение.

— И какое? — Устало гляжу на парня и горблю спину. Внутри пусто, холодно. Мне не страшно. Мне больно, и эта боль особенная, тягучая. Она тянется вдоль моего тела, моего позвоночника колючей, тонкой нитью. Я смотрю на Мэттью, а он подходит ближе, словно чувствует, что я вот-вот взорвусь. — Все в этом городке только и делают, что шепчутся за моей спиной. — Шепчу я, срывающимся голосом. В глазах покалывает, но я продолжаю. — И теперь я знаю, что они правы. Слухи, предубеждение. Все это реально.

— Твоя тетушка больна, Ари! — Горячо восклицает Мэтт, схватив меня за ладони. — Ей нужна помощь врача, а не священника.

— Откуда ты знаешь? Тебя там не было.

— Это ведь очевидно.

— Очевидно, что ты отрицаешь очевидное. — Язвит Хэрри и вновь надевает очки. У него трясутся руки, но он с силой прижимает их к коленям. — Ты можешь не верить людям и слухам, но поверь нам. Зачем Ари врать?

— Люди иногда видят то, чего нет. — Не унимается парень. — Они иногда…

— Я — не сумасшедшая. — Твердым голосом отрезаю я и пристально смотрю на Мэтта. — Я знаю, что видела. И я видела тетю Норин, которая рычала и царапала ногтями стены; я это видела, Мэтт. Кровь на ее подбородке, черные вены на лице. Слышала звуки, которые она издавала. Шипение. Рычание… Это не ложь. Это правда. Вот она. Я говорю правду.

Мэтт выпрямляется и потирает широкими ладонями лицо. Сквозь его пальцы вдруг прорывается тяжелый выдох, и, закатив глаза, парень отрезает:

— Позвоню Джил. — Я уже собираюсь вскочить с кровати, но он продолжает. — Скажу, что сегодня не получится встретиться. Поужинаем с ней в следующий раз.

Мэтт медленно выходит из комнаты, а я опускаю взгляд на свои исцарапанные руки и зажмуриваюсь. Конец спокойной жизни. Она продлилась целых несколько дней. Теперь я даже не буду жертвой слухов и предубеждений. Теперь я действительно в заднице.

— Ты как?

Смотрю на Хэрри и измотано дергаю уголками губ.

— Отлично.

— Ари, это невероятно. Ты ведь понимаешь, что это…

— …невероятно. — Повторяю за парнем и поднимаюсь с кровати. Хэйдан выглядит в сто раз лучше меня. Я бы даже сказала, что он счастлив. Его опасения подтвердились. Что может быть чудесней? Теперь мы точно знаем, что он не сумасшедший. Теперь мы точно знаем, что с ума сошли не мы, а мир. Но разве это весело? Разве это интересно? Хэйдан не может унять возбуждение, искрящееся в его глазах, словно он раскрыл великую тайну, а я не могу унять дрожь в коленях, будто нацепила на свои ноги тяжеленный гири.

Осматриваю спальню и сплетаю на груди зудящие руки. Хэйдан обмотал их бинтом. Я выгляжу так, словно меня прокрутили на мясорубке, а потом решили сшить и склеить, и все бы ничего, но даже на лице есть порезы. Порезы от ее ногтей. От ногтей тети Норин.

Черт возьми! Стискиваю зубы и рычу. Как это возможно? Что с ней? Она ведь…, она не сумасшедшая. Она правильная, гордая женщина с ровной осанкой, поставленной речью и умным взглядом. Она — пример, идеал. Немного замкнутая, но внутри, в глубине добрая. Она — не то страшное животное, не тот монстр, что пытался меня убить. Она — другая.

Я прохожусь пальцами по черному столу, улыбаюсь, увидев учебник по биологии, и вдруг думаю, что теперь мне точно не до этого идиотского предмета. Вот и оправдание!

Неожиданно мой взгляд натыкается на рамку с фотографией. Я аккуратно поднимаю ее и подношу к глазам, потому что вижу предметы еще смазано из-за напухших век. Фото довольно старое, края смяты, ободраны. На снимке мужчина, женщина и мальчик лет пяти с пышной, черной шевелюрой, которая прикрывает его нефритовые глаза. Я понимаю, что это Мэтт. Тут же. Совсем маленький. С одной стороны, наверняка, его отец, а с другой…

Мне трудно дышать… Пальцы стискивают рамку, и я сжимаю зубы так дико, что мне становится жутко больно. Я резко опускаю фотографию. Прикрываю пальцами лицо, так и стою, сгорбив плечи, словно оказываюсь абсолютно беззащитной.

Что со мной творится? Что происходит? Я не хочу верить, но не могу! Факты, они не перестают сваливаться мне на голову и барабанить по ней с невероятной силой. Я устала и напугана. Я не хочу, не хочу принимать все это. Не хочу.

— Ари, в чем дело? — Хэрри оказывается рядом, и мне приходится посмотреть на него. Парень озадачено жмурится. — Все в порядке?

— Нет, Хэрри. Не в порядке.

— Ты чего?

Я протягиваю парню фотографию и отрезаю:

— Я видела эту женщину.

— Какую женщину? Маму Мэтта? Но как ты…

— Сегодня. Я видела ее сегодня на стадионе.

— Ты не могла… — Хэйдан нервно усмехается и забирает у меня рамку. Он смотрит на нее, а потом переводит растерянный взгляд на меня. — Она ведь умерла пять лет назад.

Горло наваливается кирпичами, горечью. Я сглатываю и шепчу:

— Знаю.

Неожиданно распахивается дверь, и заходит Мэттью. Он протягивает мне бардовый кардиган и кивает.

— Возьми. Другой женской одежды у меня нет, а это на днях оставила Джил.

Я натянуто улыбаюсь. Отлично. Одежда верующей католички на плечах ведьмы. Так и не поймешь сразу, смеяться или плакать. Мэтт переводит взгляд на Хэрри и хмурится:

— Все в порядке?

— У меня? Да, конечно. В смысле, все странно. Но в порядке. — Парень едва не роняет на пол рамку с фотографией, но вовремя хватается за нее пальцами и ставит на место. — Не знаю, как вы, а я хочу есть. Ари, ты хочешь есть? Уверен, что хочешь.

Он хватает меня за талию, тянет к двери, а я недоуменно свожу брови:

— Что ты делаешь?

— Не говори ему… — Едва слышно отрезает он мне на ухо. Его глаза становятся просто огромными, налитыми жалостью. — Слышишь? Не говори, Ари. Не надо.

Не знаю, почему он так реагирует, но не сопротивляюсь. Наверно, о маме Мэтта тут не распространяются, а я не хочу раскрывать старые раны, пусть и должна, наверное.

В конце концов, я отрезаю:

— Еда — это хорошо. — Надо же подыграть Хэрри. — Я бы съела целого слона.

— Ну, слона у нас нет. Но есть отменная индейка.

— А сегодня день благодарения?

— Сегодня день благословения.

— И кого будем благословлять?

— Тебя и твое чувство юмора, — обращаясь к Хэрри, ворчит Мэтт, но тот отмахивается и вновь переводит на меня довольный взгляд.

— Благословим этот день, ведь ты, черт возьми, жива. Верно? Благословим твою тетю Мэри-Линетт, которая вовремя оказалась рядом, и меня, ведь я прирожденный доктор. Так и не скажешь, что всего полчаса назад у тебя на руках не было живого места.

— А ты умеешь разрядить обстановку… — Невесело смеюсь я, спускаясь за парнем по лестнице. Наверняка, круто скрывать страх за маской безразличия, улыбаться, делать вид, что все прикольно и интересно. Вот только я никак не могу согнать с лица это выражение тупой растерянности, словно происходящее — нереально, и я крепко сплю в своей постели.

Дом Нортонов небольшой, уютный, обычный, с гостиной и маленькой кухней. Здесь не пахнет травами, настойками; нет темных коридоров и черно-белых фотографий. Здесь в комнатах светло, часы не стучат, как сумасшедшие, а оконные рамы не трещат от порывов ветра. Пол не скрипит, люстры не мигают, мансандра не завывает нечеловеческим тоном. Здесь обычный, милый дом с милыми родителями и братьями, здесь, черт подери, именно так, как должно быть в нормальных семьях! Хотя, что мне известно о нормальных семьях?

Хэйдан усаживается за барную стойку, а Мэттью достает из холодильника салаты и еще много всякой всячины. Я не хочу набрасываться, но неожиданно понимаю, что есть и, правда, сильно хочется. Дожидаюсь, ценой огромных усилий, пока Мэтт усядется за стол, и накидываюсь на мясной салат, как ненормальная. Ха. У нас это семейное, видимо.

— Останешься сегодня у нас. — Прожевывая, сообщает Хэрри. Делает глоток сока и на меня смотрит так, будто уже все давным-давно решил. — Будешь спать в гостевой комнате.

— Я не могу.

— Ладно, так уж и быть, уговорила, ложись у меня.

— Хэрри, я не могу у вас остаться.

— И почему?

— Потому что у меня есть свой дом.

— Ага, где тебя поджидает невесть что. Или кто. — Парень указывает на меня жирным пальцем и встряхивает волосами. — Нет уж, Ари.

— Он прав. — Вступается Мэтт. — Ты не должна уходить. Мы ведь не знаем, безопасно ли сейчас у тебя. Что если твоя тетя до сих пор не в себе?

— Это я и должна выяснить.

— Выясним завтра, когда взойдет солнце, и все такое. — Хэйдан нервно улыбается. — Я не думаю, что возвращаться на ночь — отличная идея. Уже пять часов. Скоро стемнеет.

— Я не смогу вечно прятаться у вас.

— Потерпи хотя бы день. — Настаивает Мэтт и откладывает вилку. — Ты говоришь, что не станешь рассказывать взрослым, не привлечешь полицию — что полная глупость, если у тебя возникнет желание, спросить мое мнение. И я не против. Точнее, против, но это твое дело, Ари. Однако если ты отказываешься от помощи остальных, не лезь в пекло.

— Полиция никак мне не поможет… Они лишь поднимут шум, люди начнут не просто шептаться у меня за спиной, но и примутся высказывать свое мнение мне прямо в лицо.

— Тебя едва не убили, а ты рассуждаешь о том, как бы взять и вернуться обратно?

— Я просто…

— …спятила. Ты забыла о том, как испугалась? — Тихо спрашивает Мэтт. Уж он-то не забыл, уверена. Я сидела с ним в комнате до прихода Хэрри и стонала, как подстреленное животное. — Если не собираешься привлекать помощь, хотя бы не суйся туда больше.

— Я не могу не соваться в собственный дом, Мэтт.

— Какой же это дом, если тебя могли прикончить?

— Ты…, ты просто не понимаешь. — Прикрываю ладонями лицо и протяжно выдыхаю. Понятия не имею, как объяснить то, что чувствую, тем более что сама, в глубине души, не хочу возвращаться в коттедж Монфор-л'Амори. — Я ведь понимала, чувствовала, здесь все не так просто. Я испугалась, и мне до сих пор страшно. Но я не удивлена.

— Ты догадывалась, что твои тетушки… того? — Аккуратно интересуется Хэрри.

— Это крутилось на подсознании. Я хотела быть нормальной, но знала, что не могу и не буду такой. В моей семье все странные, ребята. Честно. И мама, и бабушка. О тетушках у нас вообще слагали легенды. Мы всегда смеялись над этим, а теперь…

— …совсем не смешно. — Заключает Мэтт и продолжает мять вилкой мясной рулет.

— Именно.

Мы замолкаем и продолжаем есть в полнейшей тишине. Иногда Хэрри замирает и на меня смотрит, будто собирается сказать что-то, а затем он опускает плечи и возвращается к еде, как, ни в чем не бывало, безжалостно расправляясь с индейкой.

Мы не сдвигаемся с места и через час. Не едим, но сидим посреди грязной посуды и перекидываемся отстраненными фразами. Не так-то просто смириться с чем-то странным, сверхъестественным. Лично я внезапно прихожу к выводу, что с головой у меня все-таки определенно возникли какие-то проблемы. Причем серьезные. И как с ними бороться? Так и хочется поинтересоваться у тетушек, но потом я вспоминаю, что неприятности с моим душевным здравием появились исключительно по их вине.

Неожиданно по дому проносится неприятный звон, и я вскидываю брови. Если и тут в подвале царапает стены какая-нибудь сумасшедшая тетка, я переезжаю! Однако Хэйдан переводит взгляд в сторону коридора и шепчет:

— У нас гости.

Не знаю, сколько сарказма в его фразе, но смеяться никому не хочется. У меня горло скручивается от странных коликов, а лицо мгновенно вспыхивает. Я и не думала, что меня так просто выбить из колеи. Хотя, кто бы нормально среагировал на подобную ситуацию.

Мэтт решительно поднимается из-за стола. Идет к двери, а мы за ним. Парень глядит в глазок, прищуривается и вдруг резко оборачивается. Я тут же все понимаю.

— Кто это? — Глупый вопрос, но я должна задать его ради приличия. — Норин?

— Я не знаю, кто из них кто.

— Дай взглянуть. — Хэрри подпрыгивает к двери, смотрит в глазок и шепчет. — Мэри.

Неожиданно для себя усмехаюсь.

— Ну, хорошо, что за мной пришла хотя бы та тетя, которая не одержима.

— Тебе смешно? — Взвизгивает Хэйдан, а я закатываю глаза. Что уж страшнее чем то, что я уже увидела? Наверно, теперь на меня должна напасть стая чупакабр… И то, не факт, что я испугаюсь, после обезумевшего взгляда тети Норин.

— Ребята, я вас слышу! — Неожиданно разносится за дверью голос тети Мэри-Линетт, и я скептически хмурю брови. — Пожалуйста, Ари, нам нужно поговорить.

— Что ж, она сказала «пожалуйста»…

— И это определенно значит, что ты должна ее послушать. — Ворчит Мэтт и глядит на меня неодобрительно; как учитель на провинившегося ученика. — Останься.

— Я должна пойти.

— Ты должна как раз таки остаться. И это сбережет тебя от многих неприятностей.

— Знаешь, Ари, а ведь если бы герои в фильмах принимали правильные решения, нам бы не приходилось смотреть эти полуторачасовые нудные выяснения отношений. Ведь не так уж и сложно сразу же найти маховик времени или укусить отмороженную любимую.

— Хэрри…

— Черт, не так уж и сложно не спускаться в темные подвалы, не открывать старинные шкатулки и не исследовать заброшенные психушки. Понимаешь, к чему я веду?

— Со мной все будет в порядке. — Наверно. — Ребята, правда. Я должна пойти, иначе я никогда не пойму, в чем дело. Тетя Норин — хороший человек.

— Если она вообще человек…

— Хэрри!

— Что? Я просто сказал то, что у всех на уме.

— Я хочу поговорить с Мэри-Линетт. — Перевожу взгляд на Мэттью и уверенно свожу брови. — Мне это нужно.

Парень протяжно выдыхает, а Хэйдан покачивает головой, словно я собираюсь взять и сигануть с утеса прямо у них на глазах. Что ж, возможно, именно так это и выглядит.

Мэтт отступает в сторону, а я набираю в грудь больше воздуха. Пути назад нет.

— Будь осторожна. — Наставляет старший Нортон. — Если что случится, сразу к нам.

— Хорошо.

— И держи рядом телефон.

— Я поняла. — Касаюсь ладонью плеча парня и киваю. — Спасибо.

Он не отвечает. Недовольно отводит взгляд в сторону и скрещивает на груди руки. Я уже привыкла к такой реакции Мэтта, поэтому лишь дергаю уголками губ. Наверно, таким образом он проявляет свое неравнодушие. Волнуется, ворчит постоянно, как старик. Глаза закатывает, цокает. И при этом остается самым здравомыслящим человеком в нашей горе-компании. Хорошо, что хотя бы кто-то ведет себя рационально.

Я решительно обхватываю пальцами ручку и дергаю на себя дверь. Со скрипом она отлипает от порога, и уже через пару секунд передо мной оказывается растерянная Мэри-Линетт. В груди щелкает, и мне мгновенно становится не по себе.

— Ари… — Она делает шаг вперед, затем замирает. В ее невероятно зеленых глазах, то и дело, плавает вина, жалость. Я ощущаю, как на меня сваливается целая тонна эмоций.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Я ведь не глухая. Я слушаю, когда ты говоришь.

— Но я не говорила, куда я пойду.

— И не нужно было.

Выдыхаю. Протираю ладонью лоб и настороженно гляжу на тетушку. Она тут же на меня смотрит оскорблено, будто бы я обвинила ее в преступлении.

— Я не причиню тебе вреда, Ариадна.

— Правда?

— Конечно.

— В противном случае, мы пойдем к шерифу. — Неожиданно заявляет за моей спиной Мэтт, и я удивленно оборачиваюсь. Парень выглядит чертовски спокойным.

Моя тетя вскидывает ровные брови и оценивает парня пристальным взглядом. Мне в ту же секунду становится паршиво. Лучше бы он вообще молчал!

— Мэттью, верно? — Интересуется Мэри-Линетт и делает шаг вперед. Я стремительно загораживаю парня спиной, но она все равно прорывается вперед.

— Да, мэм.

— А это Хэйдан. — Теперь она смотрит на Хэрри. Тот тоже старается стоять уверенно, но его выдают трясущиеся густые брови, торчащие из-под вспотевших очков.

— Был сегодня утром.

— Я рада, что у Ари есть такие друзья… — Неожиданно моя тетушка становится самым настоящим одуванчиком. На ее губах проскальзывает грустная улыбка. — Спасибо.

Отлично. Просто превосходный поворот. Сейчас, конечно, можно и обняться, но мне почему-то не хочется. Мне вообще не нравится, что Мэри-Линетт стоит на пороге домика Нортонов и пытается быть милой, тогда как пару часов назад сжимала в руках одичавшую сестру! Это лицемерие, что ли. Откидываю назад волосы и подхватываю Мэри под локоть.

— Нам пора. Пока ребята.

Я тащу Мэри-Линетт вперед, надеясь, как можно скорее покончить с той частью, где мне объясняют, какого черта происходит. Если этому вообще есть объяснение.

Черт возьми. Неужели я возвращаюсь в этот проклятый коттедж? Живот сводит.

— Ари…

— Ты должна все мне объяснить. Обязана.

— Мне очень жаль, дорогая. Это так…

— Дико? Неправильно? — Гляжу на тетушку, стиснув зубы. — Кто вы вообще такие? И, да, я знаю, что вы лицемерки и обманщицы. Эту часть можешь опустить.

— Норин никогда бы не причинила тебе вред. Ари, ты меня слышишь? Никогда. — Мы вдруг останавливаемся на перекрестке и впяливаем друг на друга похожие взгляды. — Мне ли тебя не понять? Тебе страшно, ты сбита с толку? Чувствуешь себя потерянной? Чужой? Мы все через это проходили, дорогая. И я, и Норин. И твоя мать.

— Тогда почему Норин пыталась меня убить?

— Она не хотела, она…

— Хватить врать! — Я откидываю руку тетушки и отхожу назад. — Она на себя была не похожа, да. Но это была она. Так объясни, что с ней? Она больна? Ей нужен врач?

— Это сложно, Ари. Давай пройдем в дом.

— Но там ведь…, - потираю ладонями берда и шепчу, — там ведь она, а я должна знать, должна знать сейчас, что мне ничего не грозит, понимаешь?

Мэри-Линетт страдальчески горбит спину и глядит на меня так виновато, словно она отняла самое дорогое, что у меня было в жизни. Тетушка покачивает головой, подходит ко мне и хватается пальцами за мои замерзшие плечи.

— Норин — удивительная женщина. Сильная и храбрая. И она любит тебя. Слышишь?

— Но она…

— …жертва, борющаяся за свое тело и разум.

— Не понимаю.

— Норин никогда бы не причинила тебе вред, но иногда у нее не хватает сил… Иногда он пробирается внутрь ее головы, и как бы сильно она не сопротивлялась, он берет верх.

— Кто — он?

Тетя Мэри не спешит с ответом. Прожигает меня взглядом и молчит.

— Что? — Восклицаю я. — Чего ты боишься? Она…, — сглатываю, — она одержима?

— Ее контролируют силы извне.

— И как я могу быть уверена, что прямо сейчас эти «силы» не взяли над ней верх?

— Думаю, на этот раз он сделал просчет. — Мэри-Линетт опускает руки и ухмыляется. В глазах у нее загораются искры. — Он рассчитывал, что сломит ее. Но ошибся. Теперь она ненавидит себя так люто, что будет бороться еще сильнее, еще отчаяннее.

— О ком мы говорим? Кто ее контролирует?

— Тот, кому подчиняются все ведьмы, моя дорогая. — Неожиданно выдыхает тетя и на меня смотрит из-под опущенных, густых ресниц. Застываю от ужаса, а Мэри-Линетт едва слышно шепчет, — Дьявол, Ари. — достает из кармана сигареты и закуривает. — Он самый.

Она сказала слово на букву «В». Она сказала «ведьмы». А потом, видимо, решила не останавливаться и добить меня окончательно и еще про Дьявола что-то сказанула.

Я даже не помню, как оказываюсь дома. Как оказываюсь за кухонным столом. Как в пальцах сжимаю горячую кружку чая с мятой. Ничего не понимаю.

Норин тоже здесь. Я думала, мы должны поговорить. Думала, мы должны выяснить отношения, определиться, как жить дальше, учитывая то, что она едва не разодрала меня в клочья. Но теперь я понимаю, что все это полная чушь. Смысл обсуждать такие мелочи? У нас на повестке дня целый Армагеддон, кажется. К уда уж до диалогов об обычном, тихом, семейном скандале? Кто-то бьет посуду, а мы бьем друг друга о стену. Вполне нормально.

— Ари, наша семья немного не такая, как все остальные.

О, Боги, меня сейчас стошнит.

— Немного? — Тихо переспрашиваю я, тарабаня пальцами по чашке.

— Достаточно, чтобы люди не поняли таких различий. — Ровным голосом говорит тетя Норин, а я гляжу на нее и никак не могу смириться с тем, что еще в обед она сидела внизу в подвале и срывала зубами ногти со своих пальцев.

— Мы унаследовали эту особенность от предков.

— К сожалению, она передается всем без исключения.

— Особенность.

— Да.

— Очень удобное определение. — Ни черта не понимаю. Смотрю на тетушек и широко улыбаюсь. Так широко, что сводит скулы. — И что же это за особенность?

Мэри-Линетт покачивает головой и отрезает:

— Предрасположенность к магии.

— Еще одно умное слово. Пред-рас-по-ло-жен-ность.

— Я просто пытаюсь говорить понятно.

— Ты несешь полную околесицу, тетя Мэри. Не подбирайте тупые термины. Говорите как есть, и все! Ведьмы существуют. Да или нет?

— Да. — Кивает Норин.

— Видите, это совсем не сложно. — Боже, Боже, я в дурдоме. Дышать нечем. О чем мы тут вообще разговариваем? Я сейчас грохнусь в обморок. — И я тоже ведьма?

— В седьмом поколении.

— Ого. Я должна обрадоваться?

— Для ведьмы это престижно.

— Так выпьем за это! — Припадаю губами к уже остывшему чаю и пью так жадно, что едва не давлюсь. К счастью, мне не суждено умереть от травяного пойла тети Норин.

— Ари, — протягивает тетя Норин и внезапно придвигается ко мне ближе, — мы в курсе, что тебе страшно, что ты ненавидишь нас и это место. Но это то, кто ты есть, и поверь, мы всячески пытались огородить тебя.

— Но от природы не убежишь. — Договаривает Мэри-Линетт. — К сожалению.

— То есть вы обманывали меня.

— Защищали.

— Нет, нет. Вы лгали! Как и моя мама. Как и бабушка.

— Ари…

— Как вы вообще могли скрывать такое? — Возмущаюсь я, взмахнув руками. — Я здесь сидела и рассказывала вам о косых взглядах прохожих, а вы прикидывались невинными овечками и хлопали своими ресницами, будто бы я сбрендила.

— Так было нужно, Ари.

— Ну, что за чушь? Это же глупо. Давайте вы будете начинать фразы, а я заканчивать.

— Послушай, мы не сказали правду, чтобы…

— …уберечь меня.

— Ари, это совсем…

— … не смешно.

— Ты можешь выслушать? От этого зависит…

— …моя жизнь, ваша жизнь, жизнь всего мать его человечества! Брать дальше? Или ограничимся маленьким всемирным апокалипсисом?

— Господи, Ариадна, ты такая же, как и…

— …моя мать.

— Нет. — Норин сердито сводит брови и шепчет. — Как и наша мать. Не хочешь никого слушать. Сначала спрашиваешь, а потом затыкаешь уши.

— Я вообще могу встать и уйти, потому что вы пугаете меня. — Распахиваю глаза и на тетушек смотрю так, что живот сводит. Это невыносимо! Неужели они, действительно, не врут, и мы… кто? Ведьмы? — Вы должны были сразу во всем мне признаться.

— Это не так уж просто. — Рисуя на столе пальцами невидимые узоры, шепчет Мэри и дергает уголками губ. — В большинстве случаев, людей, говорящих о ведьмах, принимают за сумасшедших, если ты не заметила.

— Я и сейчас не считаю вас нормальными.

— Ты видела меня. — Ледяным голосом отрезает Норин и поджимает потрескавшиеся губы. Пронзительный взгляд впивается в меня острой стрелой. — Теперь ты веришь. Разве услышала бы ты нас при других обстоятельствах? Нет, и я бы все отдала, чтобы ты ничего не узнала об этом мире. Но уже поздно что-либо менять.

— Мы скрывали, потому что, когда ты ничего не знаешь о темной стороне, она ничего не знает о тебе. И едва вы соприкасаетесь, вы обоюдно встречаетесь взглядами.

— Ты видишь демонов, они видят тебя. — Шепчет Норин. — Не бывает исключений.

— Я не понимаю.

— Хм…, — Мэри задумчиво потирает подбородок, а затем присаживается ко мне чуть ближе и взмахивает руками, — таких, как мы много, Ари, просто кто-то проявляет свой дар, свою энергию, а кто-то даже не подозревает о том, кем является. Пока ты не знаешь о себе и о своих способностях, хозяин тоже не подозревает о твоем существовании.

— Выходит, я могу и дальше жить, как нормальный человек?

— Попробуй. — Твердым голосом отрезает тетя Норин, а потом криво улыбается. — Не помню, когда в последний раз ведьма из нашей семьи сумела надолго от него спрятаться.

— Получается…, - сглатываю и коротко киваю, — получается, у вас есть способности.

— Что-то вроде того.

— И какие же?

— Норин — целитель. — Гордо отвечает тетя Мэри, однако сестра приподнимает руку и медленно покачивает головой.

Вид у Норин измученный. На лице подтеки. Руки перебинтованы, как и у меня.

— Куда важнее проклятье, которое для каждого свое, моя дорогая. — Она смотрит мне в глаза и наклоняется немного вперед. — У всего есть оборотная сторона, Ариадна. Там где свет, есть тьма. Там где добро, есть зло. Он даровал нам силы, но сковал наказанием.

— Каким еще наказанием?

— Слушайте, я не хочу вмешиваться, но это уже сводит меня с ума! — Мэри внезапно подталкивает меня в плечо и выдыхает. — Скажи, чтобы они поехали домой. Щебечут уже целый час. У меня голова раскалывается.

Я растерянно вскидываю брови и спрашиваю:

— Что? О ком ты, тетя Мэри?

— Я про твоих верных братьев Нортон.

— В смысле?

— Они припарковали машину на улице и намереваются тут простоять целую ночь.

— Что? — Ошеломленно округляю глаза и гляжу на тетю Мэри, как на ненормальную. Я что — умерла и очнулась в параллельной вселенной? — Откуда ты знаешь, что они здесь?

— Я их слышу. — Мэри-Линетт касается тонкими пальцами ушей и усмехается.

— Но каким образом?

— Это мои способности. Лучше вижу, слышу…

— Намного лучше, чем обычный человек. — Добавляет Норин и смотрит на меня. — Ты должна сказать своим друзьям, чтобы они не вмешивались. Это опасно и неправильно. Не стоит рассказывать смертным о своих способностях, Ари.

— Да я вообще не знаю, что они тут делают. Честно, я…, - протираю ладонями лицо и вдруг резко поднимаюсь из-за стола. До меня неожиданно доходит, что это замечательная возможность свалить отсюда как можно дальше. — Прямо сейчас поговорю с ними.

— Ари…

— Я быстро. Туда и обратно.

— Послушай, мы прекрасно, понимаем, что…

— Ничего вы не понимаете. — Отрезаю я и гляжу на тетушек измотано. Как же хочется вернуться в ту жизнь, где все было просто. Я соскучилась по обычным проблемам. — Меня никто ни о чем не предупреждал, мне все лгали. Вы были вместе, а у меня никого нет.

— У тебя есть мы. — Восклицает тетя Мэри. — Пожалуйста, не говори так.

Невольно встречаюсь взглядом с тетей Норин, а она виновато опускает подбородок, зажмурившись. В груди у меня все переворачивается, и я шепчу:

— Не уверена, что я могу вам доверять.

На кухне становится мертвенно тихо, и тогда я позволяю себе сойти с места.

На улице и, правда, стоит припаркованный пикап. Несусь к нему со всех ног, громко врезаюсь в правое крыло и улыбаюсь:

— Что вы здесь забыли, ребята?

Хэрри по-женски вскрикивает, а затем ударяет пальцами по рулю и восклицает:

— Не стоит подкрадываться к людям, которые решили проследить за ведьмами!

— Простите. Я не хотела. Боже, как же я рада вас видеть. — Открываю заднюю дверь и запрыгиваю в салон. Мэтт тут же переводит на меня взгляд и серьезно хмурит брови.

— Ты как?

— Нормально, наверно.

— Наверно?

— Если честно, мне кажется, что я до сих пор сплю, и все это страшный сон. — Пальцы у меня дрожат. А я и не обращала внимания. — Зачем вы здесь?

— Издеваешься? — Фыркает Хэрри. — Отпустить тебя в логово ведьм — опасная штука.

— Мы простоим здесь столько, сколько потребуется. — Обещает Мэтт.

— Не надо, все в порядке.

— Никто и не сомневается, что не надо. Но не тебе решать, Ари.

— Я справлюсь.

— Вместе справиться легче. — Улыбается Хэйдан и протягивает мне соломку. — Мы не денемся никуда, Ари. Придется тебе выталкивать нас отсюда с помощью вуду магии.

Я нервно усмехаюсь и падаю лицом в ладони. Господи. Неужели все это реально?

Неужели я ведьма.

ГЛАВА 10. ДАР

Солнце по-другому освещает мое лицо.

Я кажусь себе незнакомкой с похожими глазами и цветом волос. Но это не я.

В зеркале совсем другой человек. Наклоняю голову, и этот человек ее наклоняет. Не понимаю, почему он повторяет за мной. Приподнимаю руку, касаюсь ладонью холодного стекла, и отражение послушно делает то же самое. Оно будто говорит: я внутри тебя.

Сердце леденеет. Я опускаю руки, копия опускает руки, я стискиваю зубы, а у нее на лице выделяются скулы. Отхожу назад, а ноги в зеркале двигаются, будто они мои. Но это не я. Я знаю. Я уверена. У этой девушки совсем другой взгляд. Взгляд человека, который знает то, чего знать не должен. Взгляд человека потерянного и разозленного, сбитого этой проклятой жизнью с толку. Я не хочу быть этим отражением.

Отворачиваюсь и зажмуриваюсь. Отрицание — отличный способ притвориться, будто все в порядке, будто ничего не изменилось, будто я прежняя… Правда, работает это ровно несколько секунд, ровно столько, сколько тянется один вдох или выдох. А затем на плечи взваливается реальность, как поток ледяной воды, который безжалостно отрезвляет тебя и заставляет дрожать всем телом.

Ничего уже не будет, как раньше.

Все стало совсем другим, как и мое чертово отражение! Я вновь гляжу в зеркало, и я хочу верить, что это не я. Но нет. Это новая Ари Блэк. Теперь Ариадна Монфор — ведьма и изгой, обманутая родными, зато горячо принятая их темным прошлым.

Раздраженно сжимаю в кулаки пальцы и выхожу из комнаты.

Сегодня суббота. Занятия в школе сокращенные, и я вполне могу остаться дома. Но я не хочу. Не хочу находиться здесь, думать, вспоминать все то, что услышала на кухне. Да, вчера это выглядело правдоподобно. Возможно, это даже многое объясняло. Но только с утренними лучами я поняла, в какую ловушку угодила. И это не было моим выбором. Это было неизбежностью. Мне сказали, кто я. А я проглотила это, как и всю ту ложь, которую на меня сбрасывали долгие семнадцать лет.

Ари, заботься о будущем.

Ари, жизнь так коротка.

Ари, ты особенная.

Черт возьми, почему же все молчали? Почему мама не поделилась секретом, почему врала? Она так часто знала наперед о том, что случится, выглядело это странно, безумно, я думала, ей везет, материнское чутье, опыт, жизнь, удача. Да все что угодно, но не наличие родословной с такими предками, что все соседи бы обзавидовались. Но нет.

Ведьмы Монфор. Семейка сумасшедших теток под предводительством самого, мать его, Дьявола. Как этому вообще можно поверить? А как с этим можно смириться? Да мне больше всего на свете хочется сигануть с утеса, а не бегать по лужайкам и радоваться, что вопросы нашли свои ответы! Лучше бы я никогда не узнала об этом.

Спускаюсь на кухню и вижу тетю Норин; не могу нормально теперь на нее смотреть, как ни стараюсь. Мне не страшно. Меня на куски разрывают досада и недоумение. Сердце советует подойти к ней, взять за руку, а разум приказывает бежать.

— Доброе утро, Ариадна. — Не оборачиваясь, проговаривает тетушка, перекладывая в бумажный пакет еду для ланча.

— Привет. — Останавливаюсь в нескольких метрах от нее.

Она это замечает, смотрит на меня и дергает уголками губ, будто бы чувствует, что я непроизвольно стараюсь держать дистанцию.

— Необязательно прятаться, Ари. Я ничего не сделаю.

— Я не прячусь.

— Ты боишься.

— Нет. — Сжимаю в кулаки пальцы и делаю шаг вперед. — Не боюсь. Но я не хочу тебе врать, хочу быть честной, и мне не по себе.

— Это вполне нормально. — Тетя протягивает мне пакет с едой и кривит губы. — Было бы странно, если бы ты отнеслась к новостям спокойно.

— Я спокойна. — Сквозь стиснутые зубы протягиваю я.

— Оно и видно, дорогая.

Прячу еду в сумку. Смахиваю с лица волосы и фальшиво улыбаюсь:

— Отлично. Пойду поглощать знания.

— Будь осторожна, Ари.

Торможу носками кроссовок и, прищурившись, гляжу на тетю.

— В каком это еще смысле?

— То есть? Просто будь осторожна, и все тут.

— Будь осторожна, переходя дорогу, или же будь осторожна, когда к тебе на занятие вдруг заявится Люцифер собственной персоной?

— Ари, он не придет на твои занятия. — Норин протяжно выдыхает. — Я видела его, мы с ним давние друзья. — Она хмыкает. — Он настолько ленив, что сам не придет.

— Ленивый Дьявол? Это что-то новенькое.

— Он не знает о твоем существовании и не узнает, пока ты не проявишь свою силу.

— Мою силу…, - я почесываю шею и киваю, — классно, этого я делать не собираюсь.

— Вот и отлично, дорогая.

Собираюсь уйти, но вновь застываю на пороге кухни и касаюсь пальцами косяка. Не знаю, что со мной происходит, но внутри горит странная тревога, словно меня ждет нечто паршивое. Скоро. Через плечо смотрю на тетю Норин и нервно покачиваю головой.

— Какая у меня сила?

— Ты сама узнаешь. — Ровным голосом отвечает Норин.

— Она может заключаться в том, что я вижу…

— Что видишь?

Глубоко втягиваю воздух и полностью оборачиваюсь к тетушке.

— Вижу мертвых.

Норин озадачено хмурит лоб, потирает ладони и делает шаг ко мне, но замирает. Ее светло-голубые глаза наполняются искренним интересом.

— С чего ты взяла, что видишь мертвых, Ариадна?

— На днях я видела девушку, которая попала под колеса машины. Затем я встретилась с Лорой. Прямо на улице. А вчера…, - потираю ладонью лицо и морщусь, — вчера я видела в школе на трибунах женщину, которая умерла пять лет назад. Это была мать Мэтта.

Тетушка медленно присаживается за стол и сплетает перед собой длинные пальцы.

— Странно.

— Странно? По-моему, слышать за несколько сотен метров — странно.

— Нет, ты не понимаешь. — Норин покачивает головой. — Ведьмы не видят мертвых.

— Что? Не может быть. Во всех фильмах…

— Ведьмы видят мертвых только тогда, когда они их вызывают. — Мы глядим друг на друга, и внутри у меня все покрывается столетним льдом. — Но, я так полагаю, ты никого не вызывала, верно? Что необычно даже для нашего мира. Я… я подумаю об этом.

— Подумаешь, — глухо повторяю я и прикрываю глаза. Черт, что за бессмыслица? — Но если это не моя способность, тогда что это?

Норин пожимает плечами. Поправляет горловину толстого свитера и кривит губы.

— Я узнаю, Ари. А пока иди в школу. Иначе опоздаешь.

— Как скажешь. — Взмахиваю руками и озлобленно улыбаюсь. — Пойду искать ответы у деревьев и цветов. Возможно, они знают больше, чем вся наша семейка вместе взятая.

Закатываю глаза и выкатываюсь с кухни.

Господи, с каждой минутой все интереснее и интереснее.

На биологии сижу практически под партой. Не собираюсь учиться. Чушь все это. Да, теперь я уж точно это знаю! К чему мне все эти гербарии? Они помогут мне избавиться от семейного проклятия? Или, может, память стирают? Нет! Так пусть катятся к черту.

— Мистер Нортон?

Что этому лысому идиоту понадобилось от Мэтта?

— Мистер Нортон!

Приподнимаю подбородок и неожиданно понимаю, что голова Мэттью лежит на его сложенных руках, а сам парень мирно посапывает, шелестя дыханием о листы тетрадки.

Он уснул? Вот это да! Усмехаюсь и пинаю парня под столом ногой. Тут же он резко выпрямляется, морщится от яркого света и сонно восклицает:

— Анафаза!

Сумерки ему, что ли снились?

По классу проносятся смешки, а преподаватель недовольно сводит брови. Соединяет на округлом животе пальцы и перекатывается вперед на носках.

— Мистер Нортон, вы посещаете мои семинары, чтобы набраться знаний, а не сил.

— Да, я…, — парень растерянно встряхивает волосами, — такого больше не повторится.

— Надеюсь, иначе, в противном случае, мне придется отвести вас к директору.

Мэттью кивает и потирает ладонями смятое лицо. Он выглядит жутко измотанным.

— Сегодня останетесь после уроков! — Преподаватель самодовольно кивает. Наверно, счастлив, что его урок принял неожиданный поворот. Развлечение, в конце концов.

— Он же сказал, что такого больше не повторится. — Недовольно рявкаю я. Господи, у меня в груди что-то воспламеняется; понятия не имею, что происходит, но я хочу убивать.

— Что простите?

Я должна молчать. Молчи, Ари. Молчи. Но я не могу.

— Мэтт — самый прилежный ученик в этом классе.

— Это ваш адвокат, мистер Нортон?

Мэтт ответить не успевает. Я вскидываю подбородок и улыбаюсь:

— Да, вы угадали. К сожалению, на этом ваше везение закончилось.

— Что? — Картавит учитель, покрываясь красноватыми пятнами. — Повторите, что вы сказали, мисс Монфор?

— Мисс Блэк. Я ведь уже говорила. Но судя по всему, у вас амнезия. Иначе, зачем мне еще раз повторять то, что я уже сказала?

— Ари, — шепчет Мэтт, придвинувшись ко мне, — что ты делаешь?

— Это возмутительно!

— А я не права? Что вы нам тут вообще за околесицу рассказываете? Может, все дело в ваших брюках? Как считаете?

По классу проносятся сдавленные смешки.

— Что вы себе…

— Да, я думаю, так и есть. Вы ходите в этих идиотских штанах уже вторую неделю и, наверняка, задумываетесь над тем, чтобы купить новые. Но что может преподать человек по биологии, мечтающий о новых брюках? Ваши мысли сейчас где-то на распродажах, и вы просто не в состоянии запомнить все то, что наговорили нам на уроке.

— Выйдите из класса, — холодно проговаривает учитель. Я вскидываю брови. Лысина у него блестит от капель пота, как диско-шар.

— Что?

— Вон!

— Но вы…

— Вон! — Орет учитель и тыкает пальцем в сторону выхода.

— Ну, что ж, отлично! — Я взмахиваю руками и, резко вскочив со стула, направляюсь прочь. Чертов ублюдок. Ему можно издеваться над учениками, а нам над ним — нет? Боже, да я бы препарировала его, а не лягушек! — Но насчет брюк все-таки подумайте! — Бросаю я уже из коридора и со всей силы захлопываю дверь. Черт. Что со мной? Грудь горит.

Несусь куда-то вдоль светлого коридора и ничего не вижу перед глазами.

Вся эта ситуация сводит меня с ума. Одержимость, ведьмы, Дьявол. Я хочу кричать, просто вопить во все горло, ведь мне никогда еще не было так паршиво, так трудно. Даже дышать горячо. Тайны одновременно свалились на меня, но я не могу держать равновесие под их весом. Это слишком сложно.

Останавливаюсь напротив стены и неуклюже облокачиваюсь об нее головой. Виски так и пылают. Мне кажется, вот-вот и моя голова взорвется.

— Пропускаешь уроки, Блэк? — Вдруг протягивает красивый голос за моей спиной, и, обернувшись, я замечаю Бетани Пэмроу. Черт. Что она здесь забыла?

— А ты?

— Я — староста.

— Отлично. И что?

— Я патрулирую коридоры.

— Мы что — в армии? — Устало закатываю глаза и стискиваю зубы. — Солдат Джейн.

Бетани оскорблено хмурит ровные брови, и вид у нее делается на удивление робкий, какой-то даже обиженный, словно я затронула самое больное.

— Не разговаривай со мной в таком тоне.

— Не разговаривай с тобой, не разговаривай с Логаном … Черт возьми, может, я сама разберусь с кем мне и как общаться, как считаешь, Бетти?

— Бетани.

— Не важно.

— Лучше возвращайся в свою Северную Дакоту, Ариадна, — шипит Пэмроу, вдруг взявшись пальцами за крест на груди. О на меня боится? Смотрит так, будто все знает… Я даже жду, что прямо сейчас она раскроет свой прелестный ротик и заорет на весь коридор: ведьма! Отталкиваюсь от стены, приближаюсь к девушке и обозлено ухмыляюсь.

Боже. Как же в этот момент мне хочется от нее избавиться. Гляжу Бет прямо в глаза и медленно, мертвенно спокойно протягиваю:

— С кинься из окна, Бетани Пэмроу. Потому что я никуда не собираюсь.

Девушка не шевелится. Смотрит на меня пустым взглядом и не произносит ни звука.

Я ухожу. Поворачиваюсь к Бетани спиной и решительно бреду по коридору, надеясь, как можно скорей оказаться на улице. Мне нужно подышать свежим воздухом… Я сама на себя не похожа. Со мной что-то не так. Что-то не так с моим голосом, мыслями…

Внезапно прямо передо мной возникает Мэтт. Он вырывается из кабинета биологии, и мы неуклюже сталкиваемся друг с другом. Парень хватается пальцами за мои локти, мне бы упасть, а он не позволяет. Но я хочу упасть. Черт. Хочу закрыть глаза и не открывать.

— Что происходит? — Восклицает Мэтт, округлив глаза. Смотрит на меня недовольно и тащит куда-то в сторону. — Ты сошла с ума? Ари, я понимаю, ты хотела, как лучше, но…

— Отпусти. — Вырываюсь. — Просто не трогай меня.

Парень тут же опускает руки и послушно отходит назад.

— Ари…

— Я хочу подышать воздухом.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Ари, какого черта ты…

Парень замолкает, глядит мне за спину и внезапно покрывается испариной. Глаза его становятся втрое больше. Слова застревают где-то в глотке. Он моргает. Моргает еще раз.

— Мэтт, — не понимаю я, — ты чего?

— Бетани…, Бет!

— Что?

— Бетани!

Мэттью срывается с места. Несется со всех ног в ту сторону, откуда я пришла. Боже, что его так напугало? Я порывисто оборачиваюсь и вдруг вижу нечто невероятное.

Бетани Пэмроу сидит на краю подоконника. Глядит пустым взглядом вниз.

Она не шевелится какое-то мгновение, а потом придвигается к пропасти ближе.

Она собирается прыгнуть.

О, нет, нет … Я растерянно встряхиваю головой и схожу с места. Что она творит, что она делает? Теперь я бегу. Со всех ног. Сердце подскакивает куда-то к глотке и стучит там невероятно громко, сильно, отчаянно. Что она делает!

— Бетани! — Истошно кричу я как раз в тот момент, когда Бет отталкивается ладонями от подоконника. Ее ноги полностью скрываются за стеной, затем талия, плечи. Испуганно давлюсь дыханием, криком, и вижу, как Мэтт хватается за руки Пэмроу, грубо врезавшись в подоконник. Он рычит, по коридору проносится стон. Подбегаю к парню и тоже тянусь к девушке, висящей над пропастью в несколько десятков метров. Боже мой. Черт!

— Давай! — Командует Мэттью. — Помоги мне, Ари, помоги!

Стискиваю зубы и, ухватившись за кофту Пэмроу, со всей силы тяну ее на себя.

Понятия не имею, как мы справляемся, но через пару секунд Бетани Пэмроу живая и невредимая лежит на полу. Ударяюсь спиной о стену, прикрываю ладонями глаза и дышу в них так громко, что грудь сводит. Черт возьми, что это было? Черт!

Она хотела прыгнуть. Она прыгнула! Но зачем? Я ее обидела? Так сильно ее задела?

Правда вспыхивает в моей груди, ошпарив внутренности. Медленно опускаю руки и вдруг понимаю: Бетани Пэмроу прыгнула, потому что я ей об этом сказала.

«С кинься из окна, Бетани Пэмроу». Неужели это правда? Нет. Нет.

— Что у вас тут творится? — Спрашивает незнакомый голос, и к нам побегает милая, низкая девушка с копной шоколадных волос. Глаза у нее, как у эльфа: огромные и синие.

Мэтт собирается ответить, а я срываюсь с места. Надо уходить. Надо уносить ноги.

Поднимаю с пола сумку и иду к выходу. Нужно поговорить с тетушками. Это опасно и ненормально, это невозможно! Почему Бет собиралась прыгнуть? Потому что я сказала? Но это немыслимо. Так ведь не бывает.

Глаза пылают. Я понимаю, что еще чуть-чуть и разревусь, но я не должна реветь.

— Черт!

Не должна, не должна. Надо успокоиться. Надо взять себя в руки.

По коридорам разносится звонок, неприятный звук врезается в меня, словно кувалда, и я морщусь, схватившись ладонями за уши. Что же делать. Идти домой? Куда мне идти?

Из кабинетов выходят подростки. Я прорываюсь сквозь них, как через поток бурной реки, и стремительно несусь к выходу. Надо позвонить Норин или Мэри-Линетт.

Только они знают, что делать.

Достаю из сумки телефон, пытаюсь набрать дрожащими пальцами знакомый номер.

— И куда ты так несешься? — Удивляется Хэрри. Когда он здесь оказался? Я не хочу с ним говорить, ни с кем не хочу говорить. — Ари, подожди.

— Не сейчас.

— Мне позвонил Мэтт. Он все мне рассказал и попросил перехватить тебя на улице.

— Какой у вас слаженный дуэт.

— Эй, Ари, я серьезно, не несись так. — Парень аккуратно берет меня за руку и тянет к себе. Я протяжно выдыхаю. — Пойдем к машине. Мэтт ждет нас там.

— Зачем? — Растерянно покачиваю головой. — Мне нужно домой.

— Мы отвезем тебя.

— Зачем вам это? Зачем вы нянчитесь со мной, Хэрри? Из меня отстойный друг.

— Успокойся. — Серьезным тоном приказывает парень.

— Не могу. Не получается успокоиться. Все это полное дерьмо!

— Так, Ари, возьми себя в руки, хорошо? Я никуда не денусь. Слышишь?

Прикрываю глаза и медленно выдыхаю. Не знаю, какого черта он помогает мне, но я чувствую себя гораздо лучше. Я внезапно думаю, я не одна. И если у мамы были сестры, у меня есть Хэрри и Мэтт. Какими бы ни были их мотивы, они рядом, и это спасает.

На меня вдруг накатывает нечто сопливое и сентиментальное, и я останавливаюсь и, развернувшись, прижимаю Хэйдана к себе. Глаза закрываю крепко-крепко. Так легче.

— Эй, ну ты чего? — Шепчет парень, поглаживая мои волосы. — Все в порядке.

— Не в порядке.

— В порядке.

— Что происходит, Хэрри? Мне страшно.

— Я с тобой, Ари. — Парень крепче обнимает меня и выдыхает. — Ты не одна.

От него пахнет чем-то сладким. Я устало прижимаюсь подбородком к его шее, так и сжимаю в пальцах футболку, по всей видимости, его любимую, с надписью «Peace».

— Идем. — Шепчет мне в волосы Хэйдан, медленно отстранившись. Проходится рукой по моей щеке и улыбается. — Мой ворчливый брат, наверняка, уже ждет нас на парковке.

— Да. — Смахиваю с глаз пелену, передернув плечами. — Пошли.

— В следующий раз не убегай, договорились? Ты ведь сама сказала, что мы друзья; не думаю, что в мои обязанности входит подбирать тебе одежду по цвету и сплетничать о тех несчастных, которым ты сердце разобьешь, но быть рядом вполне в моей компетенции.

— Хорошо, Хэрри.

Парень лыбится, и мы плетемся к парковке. Неожиданно произошедшее мне больше не кажется концом света, хотя определенно пугает до чертиков. Неужели Бетани Пэмроу, правда, собиралась сигануть из окна лишь потому, что я ей об этом сказала? Но разве так бывает? Разве можно взглянуть на человека и приказать ему сделать то, на что он никогда бы не решился? Если да, этот дар чертовски серьезный, и владеть им крайне опасно.

Не хочу быть серьезной.

Но, видимо, придется, потому что, когда мы подходим к пикапу Хэрри, оперевшись о кузов стоит Мэтт, и вид у него довольно эпичный. Хорошо, что машина припаркована в самом конце стоянки, и нас никто не видит. Разговор предстоит веселый.

Я протяжно выдыхаю, сомкнув в кулаки пальцы. Не люблю, когда меня отчитывают. Но что-то мне подсказывает, что Мэттью собирается заняться именно этим.

— Почему ты убежала? — Холодно отрезает он, оттолкнувшись от кузова машины. Так и пылают его обсидиановые глаза. — Я звал тебя, но ты не остановилась.

— Наверно, потому что я испугалась.

— Кого ты испугалась?

«Себя».

— Не важно. — Шепчу я и отворачиваюсь, поджав губы. Тело до сих пор дрожит.

— Как это не важно? — Не унимается Мэтт. — Что с тобой сегодня происходит?

— Эй, хватит, парень, — посвистывает Хэйдан, подняв руки, — чего ты разорался?

— Пять минут назад Бетани Пэмроу собиралась спрыгнуть из окна.

— И Ари тут причем? Поехала у девочки крыша, со всеми бывает.

— Со всеми? Хэйдан, эта девушка едва не погибла.

— Но не Ари ведь толкнула ее из окна, Мэтт. Чего ты психуешь?

— Это я сделала. — Ребята замолкают, а я смотрю на них, испуганно выпрямив спину.

Повисает тишина; слышно лишь завывание ветра, шум отдаленных голосов. Парни в мои глаза глядят настороженно, а я нервно покусываю губы. Внутри так и пылают страх и недоумение. Сложно ли признать вину? Да. А сложно ли смотреть в глаза близких людей, когда ты рассказываешь им об этой вине? Невероятно.

— Что ты имеешь в виду? — Наконец, спрашивает Хэрри, сморщив вспотевший лоб.

Как объяснить? Понятия не имею. Даже увидев все то, что они уже успели увидеть, благодаря моей веселой жизни, поверить в мои великолепные способности трудно. Что уж душой кривить, я сама в них пока едва ли верю. Нужны доказательства. Но какие?

Сглатываю и решительно подхожу к Хэрри.

— Хэйдан, толкни меня.

— Что? Я не…

— Толкни меня, — тверже произношу я, встретившись взглядом с парнем, и неуклюже отлетаю назад, когда он решительно пихает меня в живот. Легкая боль проносится по телу и взрывается где-то в груди. Он сделал это. Сделал. Потому что я приказала.

— Что ты делаешь? Совсем с ума сошел? — Возмущается Мэтт, оказавшись рядом. А я растерянно хлопаю ресницами, пытаясь смириться с тем, что это реально. Черт. Дьявол!

— Но я не…, — Хэрри озадачено смотрит на свои руки, — я не хотел, я…

— Он это сделал, потому что я сказала. — Стискиваю зубы и с вызовом гляжу на ребят.

— Что?

— Ты спятила, Ари?

— Нет. Бетти собиралась спрыгнуть из окна, потому что за минуту до этого, я безумно на нее разозлилась, и…, — прохожусь ладонями по лицу и порывисто опускаю их вниз, — и вышло то, что вышло.

— Это невозможно. — Заявляет Мэттью, сложив на груди руки, и пялится на меня так, будто я умалишенная. — Так не бывает.

— Бывает.

— Нет.

— Мэтт, ты сам видел.

— Я видел, что Хэрри оттолкнул тебя. Но он это сделал лишь потому, что…

— Замолчи. — Говорю я и наблюдаю за тем, как парень резко прекращает свою тираду. Глаза его ошеломленно округляются, а я самодовольно улыбаюсь. — А теперь продолжай причитать, но только с закрытым ртом. — Происходит то, что происходит: парень внезапно начинает мычать, пытаясь выговорить хотя бы букву, но губы его плотно сжаты, и похоже это на жалкие попытки жертвы стащить с лица приклеенную изоленту.

Я громко сглатываю, а Хэрри хватается ладонями за лицо и крикливо восклицает:

— Офигеть! Черт возьми!

Подхожу ближе к Мэтту и виновато шепчу:

— Можешь прекратить.

Парень тяжело выдыхает через раскрытый рот и испуганно пятится назад. Его взгляд прожигает меня, пронзает, будто стрелы. Он молчит, а говорить и не нужно.

Я и так все знаю.

— У тебя способности к принуждению! — Возбужденно кричит Хэрри и подпрыгивает ко мне, словно ему семь лет, а я Санта-Клаус. — Ари, ты заставляешь людей делать то, что захочешь! В се, что тебе в голову взбредет! Это же невероятно.

Мэттью продолжает хранить гробовое молчание. Тяжело дышит, рассматривая меня, а мне тошно становится. Ну, чего он пялится? Знаю, да, знаю, я чудовище, монстр. Но я не хочу, чтобы он так смотрел. Не хочу и потому невольно восклицаю:

— Не смотри на меня так! — Тут же парень отворачивается. О, нет. Я не хотела, нет, я не собиралась! Виновато головой встряхиваю и исправляюсь, — точнее смотри. То есть…

— Как это возможно? — Шепчет он, нахмурив брови. — Ари…

Отлично. Он меня ненавидит! И боится и, наверняка, хочет отдать на опыты отцу его любимой девушки. Там меня свяжут и в костер кинут. Избавят землю от грешницы.

— Это случайно вышло, — оправдываюсь я, как никогда ощутив свою вину, — мне ни к чему смерть этой Бетти, я бы никогда так не поступила. Но она говорила какую-то чушь, и я просто не удержалась, ляпнула лишнее.

— Мы понимаем. — Заверяет меня Хэйдан.

— Понимаем? — Удивляется Мэтт и нервно усмехается. — Едва ли.

Парень потирает ладонями лицо, а затем внезапно достает из кармана вибрирующий телефон и поникает. Смотреть на него одно расстройство. В груди у меня колит.

— Это Джил. — Сообщает он, взглянув на меня из-под опущенных ресниц. Я просто на него гляжу, не шевелюсь. — Ей, наверняка, уже рассказали о том, что случилось с Пэмроу.

— Так ответь, — вмешивается Хэрри.

— И выдумать какую-то чепуху?

— Ну не рассказывать же дочери пастора о том, что у нас тут завелась вед…, — парень во время запинается и переводит на меня виноватый взгляд, — в общем, не говори, и все.

Протяжно выдыхаю. Что еще должно случиться, чтобы окончательно меня размазать лицом об асфальт? Может, небо свалится? Мир перевернется? Хотя он уже перевернулся.

— Вы не должны ничего выдумывать, — серьезно говорю я. — Мэтт, — смотрю на парня. Взгляд у него отнюдь не вдохновляет на подвиги, — скажи Джил то, что считаешь нужным.

Парень настороженно кривит губы и перекатывается с ноги на ногу.

— Это принуждение или совет?

— Совет. — Быстро нахожусь я, подавшись вперед. — Правда. Не надо ради меня лгать.

— Кто сказал, что ради тебя? Расскажи я Джил о том, что тут происходит, она, прежде всего, меня за сумасшедшего примет, а не тебя.

Он вновь улыбается, взъерошивает пальцами волосы и отвечает на звонок. Его лицо становится серьезным, сосредоточенным, и он медленным шагом отходит от машины. Да, я умудрилась насолить всем, кто рядом. Хотя нет. Гляжу на Хэрри и усмехаюсь. Кажется, его все вполне устраивает. Парень едва сдерживается от обрядного ведьмовского танца.

— Значит, ты у нас управляешь разумом… — Гордо заявляет он, а я не сдерживаюсь от улыбки. Приятно, что он не сторонится меня, как Мэтт. — Круто, очень и очень круто! Что там у нас на повестке дня? Заставим учителей добровольно уволиться или снесем парочку церквей, чтобы, наконец, построить нормальный торговый центр?

— Это совсем не смешно, — выдыхаю я, криво улыбнувшись, — Бетани могла умереть.

— Но не умерла.

— К счастью.

— Или, к сожалению. — Я толкаю Хэрри в бок, а он виновато прищуривается. — Ладно, я пошутил, конечно, хорошо, что Пэмроу цела и невредима. Но смысл сейчас переживать? Все ведь позади. Теперь осталось только понять, как ты это делаешь.

— И как это контролировать, — договариваю за парнем и киваю. — Ты прав. Глупо лить слезы и с ума сходить. Эмоции мешают. Надо взять себя в руки.

— Именно. Так. Как это работает, ты…

Хэйдан взмахивает руками, ждет моего продолжения, а я лишь глухо усмехаюсь.

— У меня спрашиваешь? Я ни черта не понимаю.

— Ну, подумай. Ты сказала, что разозлилась, когда говорила с Бетани.

— Да, но, скорее всего, это не зависит от моих эмоций. На тебя ведь я не злилась.

— И на Мэтта.

— Да. Хотя на него сложно не злиться… — Закатываю глаза и, облокотившись о крыло пикапа, сплетаю на груди руки. — Ему совсем не нравится то, что происходит.

— О, умоляю тебя, Ари. Ему никогда ничего не нравится.

— Он ушел говорить с душкой-Джил, а вернется с командой священников. Но знаешь, что самое смешное? Я бы его и не осудила. Скажи мне кто-то, что он заставляет людей из окон прыгать, я бы немедленно посоветовала ему обратиться к специалистам.

— Не говори глупостей. Мэттью раздражает почти всех, с кем общается. Он слишком правильный, слишком нудный, слишком совестливый.

— Совестливый? Такое слово вообще есть?

— Главное, что ты поняла суть, так вот именно потому, что он такой, какой есть, он не бросит ни тебя, ни меня. Побесится и перестанет, едва поймет, что ты не виновата. И тебя не бояться надо, а защитить.

— Защитить, — смеясь, повторяю я, откинув голову назад. Волосы неуклюже спадают с плеч и щекочут спину. — Сказал, как отрезал, Хэрри. Я не дамочка в беде.

— А кто же ты?

— Ведьмочка в огромной такой, бездонной…

— …заднице?

— Именно. — Гляжу на друга и кладу ладонь ему на плечо. — Просто читаешь мысли.

— Ну, а если серьезно. Что будем делать, Ари?

Я тяжело выдыхаю, опустив взгляд на носки кроссовок. Если бы я только знала. Мне чертовски хочется разобраться во всей этой околесице, выбраться из паутины. Но еще мне страшно. Кто знает, что я выясню? Безопасно ли это? И стоит ли искать ответы? Они ведь мне не помочь могут, а утащить на дно, затянуть вниз, как зыбучие пески.

— Ари, — неожиданно Хэйдан хватается за мою руку и прилепляется ко мне, будто бы угорь. Я перевожу на него недоуменный взгляд. — Ари…

— Что случилось?

— К нам идет Каролина Саттор.

— Какая еще Каролина?

Лицо Хэйдана становится совсем другим. Он внезапно начинает лыбиться и хлопать ресницами, как идиот. И что это значит? Чего он так реагирует?

Я слежу за взглядом парня и вдруг замечаю миниатюрную шатенку. Ту самую, что в коридоре застала меня и Мэтта, когда мы вытаскивали Бетани из пропасти. Отлично. Она мне допрос решила устроить? Просто замечательно.

— Она могла меня видеть, из-за поворота выскочила. — Шепчу, наклонившись к другу, и наблюдаю за тем, как волосы незнакомки подпрыгивают с каждым сделанным шагом.

— Чудесно.

— Что в этом чудесного?

— Глаза ее чудесно блестят и переливаются. — Хэрри придавливает волосы ладонями, наверняка, уверенный в том, что это добавляет ему шарма, а я цокаю. Черт. Каролина!

Мэтт ведь говорил, что Хэйдан влюблен в нее с шестого класса! Теперь пристальнее смотрю на девушку и на удивление не нахожу больше ее шелковистые волосы такими уж шелковистыми. Волосы как волосы. И не прыгают они вовсе. И ветер с ними не играет.

— Ребята, — звонким голосом протягивает девушка, и Хэрри делает широченный шаг к ней, едва ли не врезавшись в нее лицом.

— Привет, Каролина!

— Привет! — Она улыбается и оглядывает нас раскосыми, эльфийскими глазами. Мне кажется, или она слишком красивая? Магически. Может, у нее и уши с острыми краями?

— Как ты? Как поживаешь? Я не пойду на искусствоведение. Передашь?

— Конечно! Что там произошло с Бетани? Я кстати Каролина. — Девушка протягивает мне ладонь, а я настороженно прикусываю губу. Не знаю почему, но внутри неспокойно, я все-таки пожимаю ей руку, но быстро отнимаю пальцы. — Я видела тебя. Ариадна, верно?

— Верно.

— Да кто знает, что произошло. Просто перегрелась она на очередной тренировке. — У Хэрри лицо сейчас треснет от улыбки. — Тебе не холодно? Может…

— Ари, а ты что думаешь? — Перебивает Каролина, смотря мне прямо в глаза. Хэрри и не думает обидеться, а мне что-то не дает покоя. Почему она этим так интересуется?

Мы не отрываем друг от друга взгляда… Ангельское лицо незнакомки идеально. Нет на нем ни морщинки, ни родинки, ни складочки. Сомневаюсь, что такое возможно. Глаза невероятно синие, волосы невероятно шоколадные. Внезапно я хочу уйти. Прямо сейчас.

Но не потому, что завидую. Внутренний голос подсказывает мне, что такой красотой обладают только те, кто давным-давно перескочил период угрей, прыщей и подросткового максимализма. Но эта девушка доказательство обратного. И в голове лишь одно вертится: убийственная красота. А слово «убийственная», к сожалению, не внушает мне доверия.

— Я бы рассказала тебе все, честно. Но, знаешь …, знаешь, нам с Хэрри пора.

— Что? — Восклицает Хэрри, а я решительно хватаю его под локоть. — Ари, но…

— Нас ждут, — тащу парня подальше от машины, — в следующий раз поговорим, окей?

— Кто нас ждет?

— Люди.

— Какие еще люди?

Я дергаю парня за руку и чеканю сквозь стиснутые зубы:

— Очень. Важные. Люди.

— О, — глухо протягивает он, но больше не сопротивляется, — верно. Те самые люди!

Мы отходим на несколько шагов и Хэрри, едва не прилипнув к моему лицу, шепчет:

— Что ты делаешь?

— Не знаю.

— Что?

— Я просто…

Неожиданно я неуклюже врезаюсь носками в землю, потому что кто-то хватает меня за руку и тянет обратно. Оборачиваюсь. Пальцы Каролины опоясали мое запястье, словно кандалы. Это уже совсем не смешно. Я набираю в грудь воздуха и собираюсь вырваться, я даже вспоминаю, что вполне могу приказать ей отпустить меня, что сейчас вполне нужная и классная вещь. Но внезапно происходит нечто странное.

Глаза Каролины большее не ярко-синие; она моргает, а когда открывает веки, глядит на меня черными, бездонными точками. Твою ж. Мать. Воздух выкатывается из меня, как шары в боулинге, и я ошеломленно округляю глаза, предчувствуя нечто паршивое.

— Ариадна Мари Монфор, — скрипящим голосом шепчет Каролина и резко тянет меня на себя. Я вскидываю подбородок, а она скалисто улыбается. — Хозяин ждет тебя.

Девушка порывисто взмахивает ладонью. Ногти на ее пальцах становятся толстыми, уродливыми когтями, и они внезапно впиваются в мою шею с такой силой, что я истошно кричу. Каролина Саттор — совсем не ангельский цветок. Неожиданно я понимаю, что она — настоящий демон. И это парализует меня, потому что, пусть я и видела тетю Норин, я не была готова встретиться лицом к лицу с другими представителями этого мира. В глубине души я надеялась, что их и вовсе больше не существует. Но нет. Вот оно. Чудовище, лихо и безжалостно сжимающее мое горло. Я в него не верю, а оно реально.

Как такое возможно?

— Ари, нет! — Внезапно кричит Хэйдан и со всей силы отталкивает девушку от меня.

Она отлетает в сторону, а я оказываюсь в крепких руках парня. Он весь дрожит.

— Ари, надо бежать, — тараторит он, — Ари…

Каролина медленно поворачивает голову в нашу сторону и отводит с лица волосы. Я едва не задыхаюсь, подавившись ужасом. Черт возьми.

Вместо рта у девушки скалящаяся пасть, острые зубы, словно пики, торчат и блестят от слюны, скатывающейся по подбородку. Она резко отводит назад плечо, что-то хрустит. Загибает под неестественным углом спину и вскидывает костлявые руки. Рык вырывается из ее горла, кожа покрывается черной краской, будто чернилами, и уже через минуту глаза на нас смотрят отнюдь не человеческие. Сгорбленная, покрытая шерстью и безобразными шрамами, Каролина Саттор больше походит на того самого волка, что напал на нас в лесу.

В горле застревают даже мысли. Я испуганно толкаю Хэйдана вперед и кричу:

— Беги!

Парень послушно срывается с места, заскользив подошвой кроссовок об асфальт, а я несусь следом за ним, распахнув глаза от ужаса. Боже мой. Черт! Животное рычит за моей спиной, а я не могу обернуться, потому что боюсь потерять равновесие и упасть.

Надо просто бежать. Бежать. Бежать.

Неожиданно оборачивается Хэйдан. Думаю, он хочет проверить, бегу ли я следом, и потому, когда его ноги заплетаются, а тело со стуком валится вниз, подняв клочья пыли, я ощущаю колючую вину, комом застрявшую где-то в глотке. Что же он сделал? Зачем!

— Хэрри, нет, нет! — Торможу, возвращаюсь к парню и вижу, как монстр, похожий на невероятно гигантского волка, впивается зубами в его ногу. Сердце взрывается под крик и стон друга. А перед глазами у меня проплывает черная пелена, едва не повалившая и меня на землю. — Отпусти его! — Истошно ору я, схватившись пальцами за футболку парня. Мне не хватает сил. Но я тяну его на себя и тяну, а чудовище порывисто вертит головой, вонзая клыки все глубже и глубже в его лодыжку. Нет, нет! — Хэрри! Пожалуйста, Хэрри!

Почему монстр не подчиняется мне? Почему не работает внушение?

Кровь вспыхивает на асфальте, будто бы краска, и мой друг, красный от пота и боли, кричит еще громче, вцепившись пальцами в мои локти.

— Ари! — Просит он. Умоляет. — Ари, помоги мне, помоги!

Я понимаю, что если выпущу руки Хэйдана, то навсегда его потеряю. Я не могу, мне нельзя отпускать! Но как тогда помочь? Что мне делать? Что делать!

Неожиданно прямо над моим ухом проносится пронзительный свист… Нечто тонкое пролетает возле моей щеки, а затем с глухим треском вонзается прямо в туловище волка.

Чудовище испускает рык, валится на спину, пытается встать, сомкнув пасть до такой степени, что скрипят окровавленные зубы! Но затем звучит еще один свист; теперь стрела торчит из шеи монстра, и он больше не двигается. Не рычит. И не дышит.

Я потерянно оборачиваюсь и вижу Мэтта с натянутой тетивой. Он готов выстрелить еще раз, и еще. И глаза у него горят безумием и страхом. Мне и самой становится гораздо хуже. По телу проносится судорога. Я подползаю к Хэйдану, стиснув до боли зубы, чтобы не разреветься. Чтобы не закричать.

— Прости меня, — шепчу я, пройдясь пальцами по потному лицу парня, — боже, Хэрри, прости, прости. — Я обнимаю его и зажмуриваюсь. — Прости.

Я все-таки чувствую слезы на щеках. Прижимаюсь лбом к его трясущейся груди. Не хочу больше глаза открывать, дышать, говорить, но вдруг ощущаю ладонь на своем плече и нехотя отстраняюсь. Вижу Мэттью. Он смотрит на меня сверху вниз, пот скатывается по его бледному лицу.

— Ари…

— Мне так жаль, — восклицаю я, — поверь мне, Мэтт, я не хотела! Я не…

— Не надо. — Парень присаживается рядом и берется за ладонь брата. Тот тихо стонет, на нас даже не глядит. Взгляд его направлен куда-то вверх. — Нужно отвезти его к врачу.

Смахиваю с глаз слезы и решительно выдыхаю.

— Нет. — Перевожу взгляд на старшего Нортона. — Мы отвезем его к моим тетушкам.

ГЛАВА 11. НЕОБХОДИМЫЕ ЖЕРТВЫ

Когда Мэттью поднимает Хэрри с асфальта, я замечаю, что вместо тела чудовища на земле лишь черный пепел. Ветер сдувает его с шероховатой дороги, разносит между нами, и теперь действительно кажется, что произошедшее лишь иллюзия, что монстр не нападал и не пытался нас убить. Подхватываю Хэйдана с правой стороны и взволнованно смотрю на кровавый след, который тянется за ним, словно тень. Как же глубоко эта тварь вонзила свои клыки? Вдруг она ядовита? Вдруг завтра Хэйдан проснется Хэрри-оборотнем? Тогда и сериал про него снимут, черт возьми! Будет невероятно интересно посмотреть на себя со стороны. Если, конечно, Хэйдан захочет со мной общаться после того, что случилось, и по доброте душевной возьмет в основной состав. Боже, что за дерьмо в мыслях?

Меня неожиданно покачивает в сторону, и я едва не валюсь на асфальт.

— Ари, ты чего? — Растерянно восклицает Мэттью. Наверняка, он уже прикидывает в голове уравнение, в котором бедный икс несет на своей спине не только игрек, но и зет.

— Я…, — встряхиваю волосами, — я в порядке.

— У тебя кровь.

— Это кровь Хэрри.

— Нет. На шее. — Мэтт открывает дверцу пикапа и со свистом кладет брата в салон.

Все его движения четкие и решительные. Руки не трясутся. Мэттью будто ничего не боится. Но разве это возможно? Почему он еще не кричит, не паникует? Почему так ровно дышит, бросает лук со стрелами в кузов, подходит ко мне. Неужели ему не страшно?

— Как ты держишься? — Срывается с моих губ, когда он аккуратно приподнимает мой подбородок и осматривает шею.

Парень сводит брови. Переводит на меня взгляд и отвечает:

— Эмоции мешают.

— Я думала, злость придает сил.

— Она придала тебе сил, когда эта тварь пыталась оторвать моему брату ногу?

— Но…

— Садись в машину. У нас нет времени на разговоры.

Стискиваю зубы, но не спорю. Мэтт прав. Эмоции мешают, но как от них избавится?

Я обхожу пикап и забираюсь в салон. Мэттью заводит двигатель. Машина непокорно рычит, дергается, и мы срываемся с места, оставив на асфальте толстые, черные следы.

— Нас кто-то видел? — Рабочим тоном интересуется парень, посматривая на Хэйдана.

Тот, кажется, потерял сознание.

Я хватаюсь пальцами за холодную руку друга.

— Надеюсь, нет. В противном случае, я попытаюсь убедить свидетелей в том, что они ничего не видели. Но, конечно, надеюсь, пытаться не придется.

— Кто это был? Собака? Волк?

— Каролина Саттор.

Пикап резко ведет в сторону, и я хватаюсь руками за приборную панель.

— Черт, Мэтт! — Раздраженно выдыхаю. — Что ты делаешь?

— Это было животное.

— Считаешь?

— Сумасшедшее, бешенное животное, похожее на исчадье ада, да. Но не человек.

— Не знаю. — Я поправляю волосы и вдруг замечаю окровавленные локоны. Касаюсь пальцами ран на шее. Черт. Щиплет. Эта тварь сильно поцарапала меня. — Каролина была человеком, когда подошла к нам. Она расспрашивала о том, что случилось с Бетани.

— И каким же образом она превратилась в волка?

— Ну, ты сам сказал что-то про исчадье ада. Думаю, это их дополнительные свойства.

— То есть Каролина Саттор — любовь всей жизни Хэйдана — на самом деле оборотень?

— Не говори чепухи.

— А что тогда?

— Возможно, она просто…, просто…

— …была не в настроении? Женщины все такие, когда злятся?

Я раздраженно стискиваю зубы и рявкаю:

— Следи за дорогой.

Парень послушно переводит взгляд на проезжую часть, а я хмыкаю. Принуждение — хорошая штука. Нужно научиться его использовать.

Мы едем так быстро, что сквозь закрытые окна прорывается потрескивание колес о неровный асфальт. Мэтт не церемонится. Выворачивает руль до упора на поворотах. Меня не волнует, что он так агрессивно ведет пикап. Меня волнует, что он также агрессивно не разбивает стекла в этой развалюхе. В конце концов, люди, которые упрямо молчат, в один из моментов взрываются. И плохо становится не только им, но и всем, кто их окружает.

Мы со свистом паркуемся около моего дома. Парень глушит двигатель, выпрыгивает из салона и подзывает меня. Мы аккуратно вытаскиваем Хэрри. Он постанывает. Я робко поправляю его взъерошенные волосы и поджимаю губы. Сердце так и обливается кровью. Не могу поверить, что эта тварь набросилась на него. Он ведь меня защищал! Романтик. Я почти уверена, что он начитался глупых книжек, где парни жертвуют собой, а девушки им памятники воздвигают. В жизни все хуже. Памятники воздвигают уже мертвым, но я, черт возьми, не собираюсь хоронить друга.

Мы подбегаем к дому, и я нервно достаю ключи. Они скользят в пальцах из-за того, что мои ладони испачканы кровью. Приходится пару раз выдохнуть, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Я отпираю дверь и громко восклицаю:

— Тетя Норин! Нужна помощь! — Мы с Мэттом тащим Хэйдана на кухню. — Норин!

— Я здесь.

Тетя оказывается на кухне так внезапно, что я подпрыгиваю. Она сидит возле окна, в пальцах сжимает длинную и тонкую сигару. Взгляд ее небесно-голубых глаз пронзает мое испуганное лицо и проникает гораздо глубже, в самую гущу сплетенных воедино страхов, и мне тут же становится не по себе, будто она наперед знала, что мы придем.

Как мама, которая всегда заранее чувствовала нечто плохое.

— Пожалуйста, помоги.

Норин тушит сигарету о землю в овальном, пустом горшке и поднимается.

Мы опускаем Хэйдана на стул, и Мэтт присаживается рядом с ним на корточки, сжав крепко за руку. Он поднимает взгляд на Норин.

— Вы поможете ему?

— Что произошло?

— На нас напало какое-то существо. — Объясняю я, схватившись пальцами за шею. Не хочу отвлекаться, сейчас здоровье Хэрри на первом месте, но боль пронзает такая, что мне становится невыносимо. — Это была девушка, она превратилась в волка. Или собаку.

— Очень большую собаку. — Глухим голосом дополняет Мэтт.

— Перевертыш. — Говорит возникшая за нашими спинами Мэри-Линетт, и я измотано перевожу на нее взгляд. Как она тут оказалась? Черт, это сводит с ума. Норин усаживается рядом с Хэрри разрывает штанину до самого колена одним, резким движением, а Мэтт и я отходим в сторону, чтобы ей не мешать. — Как это случилось, Ари? — Тетя Мэри подходит ко мне, бросая связку ключей от дома на стол, и хмурит брови. — Ты цела?

— Да.

— Нет. — Отрезает Мэтт, недовольно покосившись на меня. — У нее порез на шее.

— Ерунда.

— Дай взглянуть. — Мэри-Линетт приближается ко мне и аккуратно убирает назад мои волосы. Я наклоняю голову, чтобы свет лучше падал на рану. Ее теплые пальцы касаются пореза, и я тут же морщусь. Жжется невыносимо. Может, у твари на когтях был яд? Класс. Я как раз думала, чего мне не хватает. Усмехаюсь, а тетя грозно отрезает, — не шевелись.

— Прости.

Она находит полотенце, смачивает его в холодной воде и протирает кровь на шее. Не сопротивляюсь. Просто гляжу на то, как тетя Норин смешивает в какой-то миске зеленые, перемолотые листья. Она заливает их черной жидкостью и садится вновь рядом с Хэрри, а затем обрабатывает кровоточащие на его ноге укусы этой отвратительной жижей. Так и не скажешь, что мы впервые столкнулись с подобной проблемой; такое чувство, что мои тети заранее отрепетировали этот сценарий. Норин терпеливо ждет на кухне, Мэри возникает через пять минут. Может, они действительно знали?

Хэйдан внезапно громко стонет, и Мэтт дергается к нему, сжав зубы так сильно, что на его лице выделяются скулы. Я виновато отворачиваюсь.

— Что с ним? — Мэттью не спрашивает. Он требует ответа. — Он в порядке? Может, не стоило его сюда привозить, нужно было сразу поехать в больницу?

— В больнице часто обрабатывают раны после укуса перевертыша? — Ровным голосом интересуется тетя Норин, пользуясь излюбленным методом самого Мэтта: необъяснимым спокойствием, которое, порой, ужасно раздражает. А, порой, спасает жизнь.

— Не знаю. Я и о перевертышах-то ничего не слышал.

— Счастливый мальчик.

— Норин. — Вдруг взволнованно говорит Мэри-Линетт и придвигается ко мне гораздо ближе. — Подойти сюда. Быстрее.

— Что там? — Испуганно спрашиваю я и усмехаюсь, однако неожиданно мой смешок превращается в глубокий, сухой кашель, и я покачиваюсь назад, схватившись пальцами за разделочный стол. Перед глазами все кружится. Я перевожу взгляд на тетушек, но их лица смазанные и нечеткие. — Мне как-то нехорошо.

— Посмотри, — шепчет Мэри-Линетт и переводит взгляд на сестру. Глаза у тети Норин становятся иного, более темного оттенка. И я вижу это, потому что стены вдруг перестают кружиться так же неожиданно, как и до этого сошли с петель.

— Ариадна, скажи мне: эта девушка ранила тебя до того, как превратилась в зверя или после? — Норин отрешенно глядит в мои глаза, а я взволнованно морщу брови.

— Наверно…

— Точно. Отвечай точно.

— До. — Встряхиваю головой. — До того, как превратилась. А в чем дело?

Тетушки одновременно становятся бледнее снега. Сначала от меня отходит Норин, а затем, схватившись ладонями за лицо, покачивается назад и Мэри-Линетт. Это чертовски пугает, и я начинаю злиться. Неужели нужно хранить эту — мать их — тупую интригу?

— Что происходит? — Ледяным голосом интересуюсь я. — Отвечайте.

— Что ты сделала? — Оперевшись руками о стол, спрашивает Норин. Глаз на меня она не поднимает. Смотрит вниз и медленно дышит. Ее костлявые плечи пиками прорываются сквозь черный свитер.

— В смысле?

— У тебя на шее три точки, Ари. — Тихо поясняет тетя Мэри.

— И что? Я должна понимать, о чем идет речь?

— Это его знак.

— Кого?

— Думаю, ты догадываешься. — Дьявольским шепотом отвечает Норин и переводит на меня ледяной взгляд. Черные волосы неуклюже свисают на ее худое лицо, и выглядит она устрашающе. У меня перехватывает дыхание.

— Я не понимаю.

— Понимаешь.

— Давайте не будем говорить загадками! — Раздраженно бросаю я и подаюсь вперед. Внутри у меня все горит от странного, тягучего ужаса. — Хэйдану нужна помощь.

— Помощь теперь нужна тебе, Ари. — Громче восклицает Норин и выпрямляется. — Он будет в порядке. Я обработала рану. В отличие от тебя, твой друг не представляет никакой ценности для нашего старого друга. А тебя он ждал. И вот. Нашел.

— Что ты несешь?

— Перевертыш пометила тебя. Теперь Люцифер знает о твоем существовании. Ничего бы не случилось, если бы ты не использовала свои способности. Но ты ведь сделала нечто плохое, верно? Нечто, что заставило его треклятого слугу обратить на тебя внимание!

— Хватит кричать, — неожиданно отрезает Мэттью и оказывается рядом со мной, — ей и так страшно. Вы лишь сильнее ее пугаете.

— Ари, — вступает Мэри-Линетт и взволнованно хватается за мои руки, — помнишь, мы с тобой разговаривали о том, что пока ты не знаешь о себе и о своих способностях, хозяин тоже не подозревает о твоем существовании. Теперь ты знаешь. Ты воспользовалась ими у него под носом. Точнее, тебя заметил его прислужник. Он оставил метку.

— Рана на шее?

— Да. Три пореза образуют треугольник… Как у меня. — Мэри приподнимает черные волосы, и я вдруг замечаю перевернутый треугольник. Точно такой же, как и у Норин.

— И у меня. — Норин припускает горло свитера.

Мне становится плохо. Я покачиваюсь назад и врезаюсь спиной в тело Мэтта. Он со всей силы сжимает мои плечи. Мне больно, но я благодарна ему, ведь я чувствую, что не проваливаюсь в сон. Что это реально. И что это происходит со мной.

— Выходит, Каролина, то есть перевертыш, или как там его, специально ранила меня.

— Она сделала так, что теперь Люцифер чувствует тебя, чувствует запах твоей крови.

— И он придет за мной? — С вызовом спрашиваю я, скрестив на груди руки. Однако не получается унять дрожь по всему телу.

— Нет. Не придет.

Кажется, тяжесть всего чертова мира сваливается с моих плеч одновременно с этими словами. Правда, потом тетя Норин медленно подходит ко мне, и впервые я замечаю, что раздражение, пылающее в ее глазах, отнюдь не злость. Это страх. Она поджимает тонкие губы, а потом дрожащими пальцами хватается за мою руку. Мнет ее, дергает губами.

— Он не придет за тобой, пока ты не попросишь, дорогая. Но ты попросишь, как и все мы, потому что у тебя нет выбора.

— Как это нет? — Шепчу я, приблизившись к тете. — О чем ты?

— Ты слуга Дьявола, моя милая. Он наделил тебя способностями, которые в течение всей твой жизни развивались и росли в тебе.

— Теперь он знает о твоем существовании, — говорит Мэри-Линетт и оказывается так близко, что я ощущаю запах лаванды, исходящий от ее волос, — потому будет увеличивать твои способности с невероятной силой, в десятки, сотни раз.

— Но зачем?

— Физически тело обычного человека не способно вынести такой объем энергии. — На глазах у тети Норин появляется мутная пелена. Она нервно проходится пальцами по моей щеке и шепчет. — Ты умрешь, если не вызовешь его и не примешь его условия.

Я слышу, как сердце взрывается где-то в горле. Глубоко вдыхаю, выдыхаю. Сжимаю до боли зубы и чувствую, как кипяток проносится по венам с невероятной скоростью.

— Это какая-то бессмыслица! — Неожиданно взрывается Мэттью и подходит ко мне. Я вижу, как парень сводит брови на переносице, чувствую, как он берет меня за руку. — Ари, ты должна пойти со мной, слышишь? Мы уходим.

— Вы никуда не пойдете. — Мертвенным шепотом отрезает тетя Норин.

— Пойдем. И Ари пойдет вместе со мной. Я заберу брата и позабочусь о том, чтобы…

— Что? — С сожалением восклицает Мэри-Линетт. — О чем позаботишься? Ты ничего не понимаешь, мальчик. Вас никто не держит. Но Ари останется.

— Ари сама решит, что ей делать. — Чеканит Мэтт и вновь глядит мне в глаза. Даже не знаю, что и думать. Он встряхивает меня за плечи, а я не шевелюсь. — Идем. Они спятили! Я не оставлю тебя здесь. Мы прямо сейчас должны уйти.

— А если они правы?

— В том, что тебе нужно вызвать Дьявола, чтобы остаться в живых?

— Мэтт, ты сам видел того зверя. Сам видел, на что я способна.

— Ты не собираешься умирать.

— Не собирается. — Соглашается Мэри-Линетт. — Но ей придется.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе будет становиться хуже. — Сообщает Норин. — Твое тело будет слабеть, зрение и слух ухудшаться. Люцифер будет изматывать тебя, чтобы ты сдалась.

— Мы не просто так держали все в тайне, Ари. — Заботливо протягивает тетя Мэри. В ее глазах проскальзывает невыносимая боль; она пытается держаться, но выглядит ужасно измотанной и испуганной. — Джин даже уехала! Забрала тебя с собой, собиралась жить без магии, сделок, Люцифера.

— Но он все равно нашел ее. — Продолжает Норин, и мы все-таки смотрим друг другу в глаза. Моя тетя вскидывает подбородок, но при этом кажется абсолютно беззащитной.

— Вы хотите сказать, что авария была подстроена? — Меня будто пихают в живот. Не знаю, что делать, берусь за край стола, сжимаю его так сильно, что руки взывают от боли.

— Мы не знаем. Может, виной тому не Дьявол, а Судьба. Твои способности — его рук дело, но ничего бы из этого не случилось, если бы она не дала свое согласие.

— Вы пытаетесь меня запутать? Что вы вообще несете! Я не понимаю, я…, — внезапно перед глазами становится мутно. Колени подгибаются, и я неуклюже зависаю около стола, согнувшись в три погибели. Распахиваю рот. Внутри меня творится нечто ужасное, я даже слышу, как сердце стучит, тарабанит по ребрам неумолимо, а голова взвывает ему в такт.

— Ари, дорогая…

— Нет. — Поднимаю руку и перевожу ледяной взгляд на тетю Мэри. — Не надо.

— Это твой выбор, Ари. И ты…, — она надавливает пальцами на переносицу, а затем порывисто опускает руку вниз, — ты можешь поступить так, как считаешь нужным.

— Мы примем любое твое решение. — Тихо обещает Норин, а я вдруг усмехаюсь.

Громко и нервно. Хватаюсь за живот пальцами, полностью обхватываю ими талию и смотрю на этих женщин, на этих самых близких мне людей, едва ли сдерживаясь от крика. Глаза колет. Зажмуриваюсь, а когда распахиваю ресницы, они намокают от пелены.

— Примете любое мое решение? — Спрашиваю я, киваю, а затем неожиданно для себя размахиваюсь и сбиваю со стола горшок с отвратительным, кривым растением. Оно грубо врезается в стену, разлетается на сотни осколков, а мне плевать. У меня сердце разбилось так же безжалостно, как и этот бездушный предмет. — Вы что — издеваетесь? Боже, и какой тут может быть выбор! О чем вы?

— Ари…

— Я не виновата, вы не виноваты. Никто не виноват, но жизнь катится под откос!

— Ты должна решить, что для тебя важнее.

— Что для меня важнее? — Поражаюсь я и стремительно несусь на тетю Норин. Она в ту же секунду отводит взгляд, а я стискиваю зубы, пытаясь унять дрожь в ногах, в груди, в сердце. — Посмотри на меня. — Она не смотрит. — Посмотри! — Норин медленно переводит на меня взгляд, а я непроизвольно хватаюсь пальцами за губы и пожимаю плечами, — мне семнадцать лет. — В глазах у моей тетушки появляются слезы, но она стойко выдерживает мой взгляд, не опустив гордо поднятого подбородка. Я виновато покачиваю головой. — Да, у меня больше нет семьи, я многое пережила, и это эгоистично, но я не хочу умирать.

— Ари, я понимаю.

— Не понимаешь. Ведь я должна хотеть! Я должна присоединиться к ним. Я должна испугаться той жизни, в которой я стану похожей на вас! — Закрываю глаза и неторопливо опускаю плечи. Что я говорю. Мне стыдно за свои слова. Но это правда. Я только начала с нового листа эту жизнь. Только преодолела тот резкий поворот, что норовил забрать все, что было важным. А теперь новое испытание? Новое сомнение? — Как я могу поступить правильно, если нет правильного варианта?

Тетя Норин проходится руками по лицу, заправив за уши волосы, а затем осторожно кладет ладони мне на плечи.

— Всем нам было страшно, Ари. Но мы приняли одинаковое решение. Мы выбрали не смерть, а жизнь. Если ты думаешь, что в этом доме тебя будут осуждать, ты ошибаешься.

— Я хочу вновь увидеть маму.

— Я тоже, дорогая. — Срывающимся шепотом, отвечает Норин и поджимает губы. — Но Реджины больше нет. Она погибла, а ты осталась в живых. Может, это знак?

— Какой знак? Пойти на сделку с Дьяволом? Но что со мной будет? Кем я стану?

— Не бойся.

— Но мне страшно.

— Знаю, но у тебя нет выхода. — Чеканит она, взглянув мне в глаза так пристально, что у меня перехватывает дыхание. Глаза у моей тети небесно-голубые, полные знаний, боли, мудрости. Она смотрит на меня, а я ей вдруг верю. — Ты не умрешь сегодня.

— Но…

— Не умрешь. Я через многое прошла, но я дышу и стою перед тобой. И ты сможешь.

Я устало прикрываю глаза и киваю. Рана на шее взвывает с новой силой. Ноги слабо подкашиваются, и я едва не падаю на тетю Норин. Но внезапно мне больше не хочется так бояться. Не хочется плакать, хочу быть смелой и хочу преодолеть ужас внутри. Поднимаю голову и смахиваю со щек слезы. Это то, кто я есть.

Я могу бояться Дьявола, людей, обстоятельств. Но я не должна бояться самой себя.

— Ари, — едва слышно протягивает Мэтт и растерянно покачивает головой, — куда ты?

Не хочу отвечать. Он недовольно подается вперед, но его останавливает тетя Мэри. Уверена, сил у нее справиться с Мэттью хватит. Вопрос лишь в том, кого именно нужно в руках удержать: здравомыслящего Мэтта или моих странных тетушек. Поправляю волосы и, слабо покачнувшись, направляюсь к себе в комнату.

Наверное, я сошла с ума, но, кажется, я собираюсь заключить сделку с Дьяволом.

ГЛАВА 12. СЛОВО ЛЮЦИФЕРА

Я не закрываю дверь. Не успеваю. Перед глазами все переворачивается, и я невольно врезаюсь в стену, закрыв от боли глаза. В голове проносится гул, в ушах звенит. И хотела бы я оказаться в другом месте, но не получится. Я здесь, потому что иногда выхода нет. И я бы солгала, если бы сказала, что меня устраивает такой расклад.

Обладать силой и заставлять людей делать то, что тебе нужно — полезнейший дар. В большинстве своем люди только и делают, что мечтают о подобной возможности. Но мне, к сожалению, открывается перспектива не только на счастливое будущее.

Я бы назвала это семейным проклятием.

Отлипаю от стены и вяло встряхиваю головой. Руки наливаются свинцом. Я делаю несколько шагов вперед, выпрямив спину, а затем присаживаюсь на край кровати. Нужно сделать то, что сделали тетушки; то, что сделала моя мать. Но неожиданно я понимаю, что не имею ни малейшего представления о том, как это работает. Позвать его? Выкрикнуть в окно его имя? Написать буквы на запотевшем зеркале в ванной?

Измученно улыбаюсь и прикрываю ладонями ледяное лицо. Я и не представляла, что так сильно замерзла. Окна открыты. Надо закрыть. Но у меня совсем нет сил.

— Нужно нарисовать перевернутый треугольник. — Внезапно говорит знакомый голос, и я застываю с руками, прикрывающими глаза.

Сердце вспыхивает подобно факелу. Внутри происходит нечто невообразимое, и мне становится так невыносимо больно, что каждое нервное окончание взвывает и сливается в один гремящий звук. Набираю, как можно больше воздуха, а мне все равно не хватает.

— Не бойся. Страх отступает, когда ты смотришь ему в глаза.

Я порывисто опускаю руки, распахиваю глаза и неожиданно вижу того человека, из-за которого жизнь больше не имеет смысла. Ведь рядом его больше нет.

— Мам, — срывающимся голосом, шепчу я и ощущаю, как по щеке скатывается слеза.

— Я здесь, дорогая.

Стремительно подрываюсь на ноги. Меня пошатывает. Я все равно выпрямляюсь, не собираюсь останавливаться, никогда не остановлюсь. Тяну к маме руки, они дрожат, в них больше нет сил. И мама ко мне тянется. Прекрасная, живая Реджина Монфор делает один широкий шаг ко мне навстречу, а затем наши пальцы сталкиваются и проходят друг через друга. Я ошеломленно застываю, услышав, как в груди разбивается на миллионы осколков сердце, а она глядит на меня широкими, карими глазами и прикусывает дрожащие губы.

— Прости, дорогая. — Шепчет она.

— Мам, мама, — я осматриваю ее бегающим взглядом, хватаюсь руками за волосы и на нее гляжу так пристально, одержимо, боясь даже моргнуть, — ты здесь, ты пришла ко мне.

— Я никуда и не уходила, Ари.

Я начинаю плакать. Слезы скатываются по моим щекам, я их смахиваю порывисто и зло, потому что не хочу быть слабой. Но ничего не выходит. Мне так плохо. Так больно. Я вижу маму. Она здесь. Передо мной! Но я даже не могу к ней прикоснуться.

— Все в порядке, дорогая. — Робко улыбаясь, говорит она, а я мотыляю головой.

— Нет.

— Ари, пожалуйста…

— Нет, мама. Все очень плохо. — Прикрываю ладонью губы и упираюсь о стену.

— Не говори так.

— Но это правда. Тебя больше нет. И папы нет. И Лоры.

— Тише… — Мама подходит ко мне. У нее удивительно красивые руки. Пальцы тонкие и изящные, как у пианиста. Она проходится ладонью в нескольких миллиметрах от моей пылающей щеки, а я зажмуриваюсь и представляю, что она со мной рядом, что она смогла ко мне прикоснуться. Тепло расплывается по коже, и наплевать, что мамы больше нет, она не призрак! Нет. Она теплая, она живая. И руки у нее мягкие, нежные. — Мы всегда были с тобой рядом. Даже тогда, когда ты нас не видела, Ари.

Я открываю глаза и изучаю знакомое мне лицо. Шоколадные волосы, ровные, густые брови. Родинка на щеке. Морщинки почти не видны, разве что у губ, она часто улыбалась.

Мы с ней не похожи. Ни капли. У нас абсолютно разная форма лица, волосы и глаза. У нее широкие скулы, как у Мэри-Линетт, а у меня более узкие, как у Норин. Но при этом, когда я двигаюсь, я невольно повторяю ее движения. Когда говорю, произношу ее слова.

Мы с ней совершенно разные внешне. Но внутри — зеркальное отражение.

Раньше я не хотела быть такой же, как она. Раньше я ни черта не понимала. Теперь у меня вспыхивает что-то в груди, едва я кажусь себе на нее похожей, и я горжусь этим, мне хочется быть моей матерью, потому что она была удивительной и смелой женщиной.

— Почему ты не рассказала? — Спрашиваю я едва слышно. — Почему скрывала, что…

— … я ведьма? — Мама взмахивает рукой, как часто делала, когда пыталась выиграть время, и вновь переводит на меня темный взгляд. — Я хотела тебя защитить. Тебя и Лору, я не хотела, чтобы вы знали об этом мире. Он опасен. И опаснее всего в нем не чудовища, а мы сами, Ари. Наши желания. Возможности.

— Ты боялась, что я перейду черту? Не смогу контролировать себя?

— Нет. О чем ты? Несмотря на то, что ты эксцентрична и, порой, упряма, ты добрая. Я ведь знаю тебя. Если ты и поступишь не по совести, то по определенной причине.

— Тогда почему…, - меня резко манит вниз. Комната темнеет, я вовремя ухватываюсь за край стола и застываю со стиснутыми до боли зубами. Что же это такое? Колени слабо трясутся. Меня внезапно тошнит, и я ощущаю, как по спине безжалостно пробегает холод.

— У тебя совсем немного времени. — Взволнованно причитает мама. — Пожалуйста, ты должна сделать то, что я скажу. Слышишь?

— Но ты ведь не хотела, чтобы я стала такой. — Смотрю на нее. — Что изменилось?

— Все изменилось. Теперь ты можешь умереть.

— Я не хочу умирать. — Вдруг говорю я, почему-то считая, что я должна сказать. Мне кажется, мама должна это услышать. Должна понять меня и не считать предателем. — Да, у меня многое случилось в жизни, и я, правда, какое-то время не хотела дышать. Но…

— Почему ты оправдываешься? — Недоуменно спрашивает мама.

— Я должна.

— Нет.

— Но…

— Ари.

— Я предаю вас! Ведь есть шанс вновь быть вместе, а я…

— Хватит говорить чепуху, Ариадна Мари Блэк. — Вот это уже голос моей матери, той самой, что протягивала мне руку даже тогда, когда я не висела на краю обрыва! Ее брови в ту же секунду ползут домиком, и глядит мама на меня уже не печально, а решительно. — У меня не было возможности сказать тебе, какая ты сильная. Теперь в этом нет смысла. Тебе предстоит через многое пройти, но ты справишься.

— И ты будешь рядом со мной?

— Я всегда рядом, дорогая. Но еще с тобой Норин и Мэри. Твои друзья. Ты не одна. И я нужна тебе, да. Но только, как воспоминание.

— Нет, — испуганно распахиваю глаза, — не говори так.

— То, что ты видишь мертвых…, этому есть объяснение. — Нервным голосом шепчет мама и смотрит на меня взволнованно и пристально. — Тебе нужно найти…

— Кого?

Она неуверенно сглатывает и едва слышно говорит:

— Ноа Морта. Он все объяснит.

— Кто это? — Часто моргаю, вновь тяну к ней руки, но потом вспоминаю, что не могу до нее прикоснуться, и порывисто отворачиваюсь. В груди растет бездонная дыра. Туда притянуло бы целую вселенную, если бы не те редкие моменты, вспышки, искры, которые возникают, когда рядом находятся тетушки, Хэрри или Мэтт.

— Спроси у сестер. Они скажут. А сейчас внимательно меня слушай. — Я послушно на нее смотрю и стискиваю зубы. Дышать становится труднее, как и слышать ее голос. Меня, то и дело, притягивает вниз, будто под ногами гигантские магниты. — Найди нечто острое. Нужно порезать ладонь, а затем нарисовать перевернутый треугольник.

— Порезать ладонь?

— Давай, Ари. Времени мало.

Киваю и медленно плетусь к тумбочке. Перед глазами все плавает, когда я пытаюсь найти канцелярский ножик. В конце концов, взгляд натыкается на ножницы, и я озадачено хмурю лоб: неужели я решусь на подобное?

Пальцы резко хватают ножницы, словно это мой последний шанс увидеть свет, и я в ту же секунду становлюсь на удивление решительной, смелой. Обратного пути нет.

Неуклюже падаю на колени и опускаю голову. Волосы скатываются с плеч. Дышать так трудно, что я начинаю присвистывать. Что со мной? Грудь горит. Мне очень больно.

— Давай. — Холодным голосом отрезает мама прямо над моим ухом. — Ты справишься. Мы все справились, Ари. Небольшой разрез. Это совсем не больно.

Я панически усмехаюсь. Может, это и не больно. Но страшно.

Через силу выпрямляюсь и смотрю обезумевшим взглядом на ножницы. Прикасаюсь холодным металлом к ладони левой руки. В лезвиях видно мое отражение. Отражение без четких очертаний, но с огромными, испуганными глазами. Наверно, именно такой сейчас я кажусь со стороны: безумной.

Аккуратно прохожусь острой стороной по руке и прикусываю губы, когда возникает колющая боль, и ладонь горячо вспыхивает. Кровавая линия становится все толще. Она в руке моей больше не умещается, и капли начинают литься на черный, деревянный пол.

— Рисуй. — Командует мама. Я слушаюсь. Она где-то рядом, но я ее не вижу. — Мы все в разное время встретились с Хозяином. — Неожиданно шепчет мама мертвым голосом. — Я была первой, и я согласилась сразу. Не сопротивлялась, потому что жутко испугалась, я не хотела умереть, и такой выход казался мне вполне разумным. Затем настал черед Норин, и нам с мамой пришлось рисовать треугольник ее пальцами, потому что она до последнего отказывалась принимать свою сущность.

Искоса гляжу на призрак матери. Она стоит у окна. Но лучи не освещают ее лицо. У нее до сих пор бледноватая кожа и синеватые губы. Я вдруг только сейчас замечаю то, что раньше не бросилось в глаза. Например, костлявые плечи, торчащие из-под свитера.

— Она не хотела становиться такой? — Хриплю я и встречаюсь с мамой взглядом.

— Не хотела. Но мы ее заставили.

— Почему?

— Потому что не хотели потерять. — Мама с силой прикусывает губы. Вина пролетает в ее прозрачном взгляде, и она горько кривит губы. — Теперь ей сложнее всех.

Отворачиваюсь и изнуренно сгибаюсь. Из меня будто выкачивают силы. Я протираю пальцами вспотевший лоб, и невольно понимаю, что оставила на лице кровавые разводы.

— Ты должна произнести: vocavit vos, Lucifer. — Неожиданно говорит мне на ухо мама, а я испуганно вздрагиваю: дыхание у нее настолько холодное, что по моей шее проносятся мурашки. — Не бойся. — Говорит она. — Ничего в нашей жизни не происходит просто так. А смысл ее как раз таки в том, чтобы понять, какая роль отведена тебе.

Приподнимаю подбородок, но неожиданно понимаю, что в спальне больше никого нет. Мама ушла. Ее нет. Боль вновь притягивает меня вниз, и я беспомощно выдыхаю. Не знаю, когда станет легче. А, может, легче не должно быть? Может, легче только мертвым?

Гляжу на песчинки, плавающие в тусклом свете, и притрагиваюсь к ним кончиками пальцев. Представляю, что я одна из них. Сколько правильных поступков мы совершаем в жизни? А сколько неправильных? Что лучше — умереть хорошим человеком или остаться в живых, но превратиться в чудовище? Человек всегда балансирует на краю пропасти, ему приходится, ведь жизнь — скопление крутых перекрестков, каждый из которых хранит в себе свои опасности, преимущества и последствия. И даже, когда мы говорим, что выбора у нас нет, мы нагло обманываем и окружающих, и себя, потому что второй вариант всегда есть, но он не всегда тот, что нам нужен.

Говоря, что пути обратного у меня нет, я жестоко обманываюсь. Я спокойно и мирно могу стереть корявый, перевернутый треугольник, нарисованный моими окровавленными пальцами, лечь в постель, закрыть глаза. Я могу вернуться к семье и не превращаться в то существо, что внушает ужас всей Астерии. И я хочу этого. Хочу увидеть родителей, Лору, хочу избавиться от осуждения окружающих, презрительных, испуганных взглядов. Да. Но не больше, чем остаться в живых.

Решительно впиваюсь ладонями в деревянный пол, опустив голову, и шепчу:

— V ocavit vos, Lucifer.

Неприятный скрип проносится по комнате. Дверь за моей спиной захлопывается, над полом вспыхивают серые занавески, и ветер, ворвавшийся с улицы, безжалостно врезается в мое вспотевшее, бледное лицо.

— V ocavit vos, Lucifer! — Громче повторяю я, и разом захлопываются оконные рамы. Я неожиданно ощущаю безумный прилив энергии, который заставляет меня выгнуть спину и откинуть голову под таким углом, что перед глазами возникает шероховатый потолок.

Я не могу дышать! Панически округляю глаза, пытаясь сесть ровно, но мое тело мне не подчиняется. Позвоночник взвывает от напряжения, я кричу, а звука нет. Пальцы резко выпрямляются; обеспамятевшим взглядом я осматриваю знакомые мне стены. Невидимые силки тянут меня все ниже и ниже, пока мое тело не прогибается так сильно, что волосы каскадом разливаются по черным половицам. Горло дерет от боли, мне кажется, что кричу я изо всех сил, со всей мощи! Но не единого звука не срывается с моих губ. Я уверена, что потеряю сознание от невыносимой рези в спине, однако внезапно мое тело отпружинивает вперед с поразительной, почти магической легкостью. И я измотано врезаюсь кулаками в испачканный кровью пол, испустив оглушающий стон, наконец, сорвавшийся с губ.

Становится очень тихо. Лишь мое сиплое дыхание прорывается сквозь молчание. Не понимаю ничего. Встряхиваю волосами, пытаясь стряхнуть ужас, панику, но не выходит.

— Ариадна Монфор-л'Амори. — Произносит низкий, хриплый голос, и я застываю. До моей шеи кто-то дотрагивается. Сероватые пальцы тянутся выше, поправляют мои волосы и, прикоснувшись к моему подбородку, медленно поворачивают на себя мое лицо.

Я не зажмуриваюсь. От страха проступают слезы, но я не отворачиваюсь. Послушно поворачиваю голову, хрипло втягиваю воздух и неожиданно оказываюсь в плену красных, огненных глаз, смотрящих внутрь меня, сквозь меня; смотрящих на мою душу.

— Здравствуй, — шипящим голосом протягивает мужчина, — Ари.

К горлу подскакивает ужас. Пальцы падшего ангела все еще держат мой подбородок. Он выпрямляется, тянет меня за собой, и я неторопливо поднимаюсь с колен, не отрывая глаз от его идеального лица, изуродованного только мертвым взглядом, переливающимся маджентовым цветом. Люцифер похож на человека: у него светлые волосы, острые скулы, но я уверена, глаза мои видят лишь то, что он воссоздал. И, возможно, передо мной стоит уродливое, сгорбленное чудовище с испачканными по локоть в крови руками.

— Хм, — он лениво проводит пальцами по своим тонким губам, изучая меня, будто бы я выполненная им мраморная скульптура. Я ни на секунду не выпускаю его из вида. Меня колотит от страха, но я упрямо держу ровно спину и смотрю этому ублюдку точно в глаза. Я не позволю ему запугать себя. — Как много раз я бывал здесь, Ариадна.

Молчу. Он обходит меня со спины медленным шагом и останавливается у стены. На нем черный, идеально сшитый костюм и ботинки с блестящими носами. Дьявол выглядит именно так, как выглядел бы любой другой человек, решивший заключить сделку. Но вот только он не человек, и потому глаза у него не синие, не зеленые, а ярко-рубиновые.

— Я приходил за твоей матерью. Она вела себя иначе. Она меня боялась.

— Я тебя не боюсь.

Люцифер ухмыляется, однако взгляд его остается мертвенно холодным. Неожиданно он испаряется в воздухе, но затем появляется прямо перед моим носом! И я ошеломленно отступаю назад, а он наклоняется еще ниже, едва не столкнувшись со мной лицом.

— Ты все-таки умеешь разговаривать.

— Умею.

— Это хорошо. С твоим-то даром.

— Вы знаете о нем?

— Конечно. — Мужчина кривит губы. — Управление разумом. Тебе повезло. Кто может повелевать людьми, повелевает миром. Мне бы пригодился твой талант, Ариадна.

— Не думаю, что мы с вами подружимся.

— Нам придется.

— Я здесь только потому, что не хочу умирать.

— Ты здесь, потому что ты принадлежишь мне. — Он касается тонкими пальцами моей щеки и растягивает губы в холодной ухмылке. Его красные глаза пронзают меня, словно острые стрелы, и дышать мне больше нечем от парализующего страха. — Я живу вечно, но ты нет. И ты можешь сопротивляться до конца дней своих, Ариадна, но тогда, выбранный тобой путь вряд ли можно будет назвать жизнью.

У прямо отхожу назад, чтобы его рука больше не касалась моего лица, и бесстрашно смотрю ему в глаза, надеясь, увидеть в них частичку понимания: я не сдамся, и он должен уяснить это раз и навсегда. Ладони взвывают от боли. Я так сильно впиваюсь ногтями под кожу, что на пол скатываются маленькие капли крови.

— Я уже видел это, Ариадна. — Говорит Люцифер. — Спроси у Норин. — Его шипящий голос проникает внутри меня. Его улыбкой можно резать вены. Он резко приближается ко мне и шепчет, — спроси ее обо мне. Мы часто разговариваем. Спроси.

— Она сильная.

— Поразительная слабость человека в том, что в вашей жизни ничто не вечно. Вы не в состоянии контролировать и сотой доли того, что имеете, и заблуждаетесь, считая, будто у вас есть власть над собственными эмоциями, поступками или желаниями. Сегодня Норин говорит мне нет. Но изменится одна деталь, вырвется из клубка одна ниточка…, — он тихо выдыхает и, отстранившись, закрывает рубиновые глаза, — я услышу то, что хочу, потому что умею и могу ждать. И в отличие от вас у меня много времени, Ариадна. Я не спешу.

— Вы живете так долго.

— Очень долго.

— И никто не сумел вам воспротивиться?

— Понимаешь, Ариадна, бороться со мной сложно. Вопреки всеобщему мнению, я не насылаю на людей демонов и не коверкаю их души. — Люцифер отходит назад и вальяжно пожимает плечами. — Мне незачем делать это. Я лишь пробуждаю в людях их настоящие и естественные желания, страхи. Дьявол — это не мое имя, а имя каждого человека, когда он сбивается с Пути Господнего и понимает, наконец, на что способен. И потому борется он не со мной и не с темными силами.

— А с чем же?

— Со своим отражением.

— Очень выгодное объяснение. — Едва слышно рычу я.

— Спроси у Норин, чего больше всего она боится, Ариадна, и ты удивишься, услышав ответ. Самый страшный монстр сидит в каждом из вас, а вы так и не поняли этого… — Мне хочется накинуться на него с кулаками, но я понимаю, что это бессмысленно. Более того я невольно понимаю, что в чем-то он прав. И это раздражает меня еще больше.

— Я милосерднее вашего Бога! — С пренебрежением шипит Люцифер и резко на меня взгляд переводит, едва не откинув им к стене. — Потому даю вам шанс: жить или умереть. Я даю вам возможность не только ощутить силу, но и оказаться абсолютно беспомощным! Я знаю цену твоей силе, потому наделяю тебя не только способностями, но и проклятием.

— Проклятием?

— Это моя любимая часть. — Внезапно в комнате появляется широкое, обитое черным бархатом, кресло. Люцифер стремительно присаживается, достает из внутреннего кармана пиджака свернутый черный лист и щелкает пальцами. Тут же в его руке появляется ручка.

Я ошеломленно хлопаю ресницами. Лишь бы не упасть в обморок.

— Итак, Ариадна Мари Монфор-л'Амори. Твоя способность заключается в умении не просто контролировать разум людей, но и контролировать их жизнь.

— Жизнь? — Глухо переспрашиваю я.

— Насколько мне известно, сегодня по твоей вине мог умереть человек.

— Это вышло случайно.

— Из случайностей складывается ваша жизнь, Ариадна. Потому стоит быть предельно осторожной, когда делаешь что-то «случайно».

— Но я не хотела.

— Не надо лгать. — Звенящим голосом рычит Люцифер, наклонившись вперед. Глаза у него становятся мрачнее. — Сила твоих способностей в твоем желании, чтобы слова твои исполнились. Не будь они истинной жаждой, в них не было бы никакого смысла.

— Но я сделала это со злости! В этом не было чистого намерения.

— Пусть эти мысли успокаивают тебя, когда каждый месяц по определенным дням ты будешь меняться местами с людьми. — Люцифер неторопливо откидывается на спинку его широкого кресла и проникает красным взглядом в мою голову. Становится так страшно и пусто, что сжимается все тело. — Восемь раз в году, во время языческих праздников, ты не будешь в состоянии управлять разумом людей. Но они смогут управлять твоим.

— Что? Не понимаю.

— Какой прок от твоих способностей, если ты ни разу не испытала их на себе? Теперь ты будешь знать, что случайные просьбы вполне могут обернуться трагедией.

Неожиданно усмехаюсь. Хватаюсь пальцами за талию и спрашиваю:

— Праведный Люцифер? Наказываете меня за мои грехи?

Кресло исчезает так же неожиданно, как и мужчина оказывается прямо передо мной.

— Не стоит недооценивать глубину моей черной души, Ариадна. — Он грубо хватается пальцами за мой подбородок и дергает его на себя. — Вы не осуждаете справедливость, но в ней столько же греха, сколько и в расплате. Считаешь это благодетель? Не буду спорить, я взгляну на тебя, когда ты придешь, чтобы признать, что в моих словах истина. Ничто так не уничтожает людей, как сами люди. Вы находите себе сотни оправданий, но никогда не находите оправданий для других. Ты, Ариадна, ощутишь себя на месте тех, кого пленишь своей красотой, звуком своего голоса. А потом придешь к Хозяину, потому что он открыл свет для тебя. Я открою для тебя истину. И никто другой.

Люцифер резко отталкивает меня назад, и я с силой ударяюсь спиной о стену. Гляжу на падшего ангела и тяжело дышу. Сейчас мне как никогда страшно, ведь в словах его так много смысла, что собственная правда блекнет и исчезает, втянувшись в черную дыру.

— Ты заключаешь сделку с Дьяволом, Ариадна Мари Монфор-л'Амори… — Люцифер вкладывает мне в руку черный пергамент, на котором светлыми чернилами написано, что моя жизнь, как и мой дар, принадлежат ему. — Я дарую тебе силы, ты мне — свою верность.

В моих пальцах появляется ручка. Я сглатываю и смотрю в красные глаза Дьявола. Я вдруг думаю, что умереть было куда безопаснее.

— Я не хочу служить вам. — В очередной раз рычу я.

— Никто не хотел. — Его лицо озаряет животный оскал. — У тебя есть выбор. Смерть?

«Или жизнь», — думаю я и крепко зажмуриваюсь.

Грудь ошпаривают кипяток и, подавшись вперед, ставлю подпись внизу пергамента. Пальцы дрожат, даже когда кончик ручки парит в воздухе, а не упирается в листок. Меня пробирает холод, но затем вдруг шея вспыхивает неистовым пожаром! Хватаюсь рукой за раны, морщусь и поднимаю взгляд на Люцифера. Он складывает листок обратно в задний карман угольного пиджака. Встречается со мной красными глазами и говорит:

— Мы скоро увидимся, Ари. — Его губы растягиваются в ленивой ухмылке. — Передай Норин, что я скоро вернусь. Я знаю, она меня ждет, пусть и боится это признать.

Стискиваю зубы. Отворачиваюсь, но боковым зрением замечаю, как мужчина резко испаряется, оставив после себя лишь чувство полного опустошения. Осматриваю спальню и больше не вижу здесь родного места. Гляжу на окровавленный пол. Треснувшую раму.

Я грубо ударяюсь головой о стену и зажмуриваюсь. Что я натворила?

Прикасаюсь ладонью к горящей шее и понимаю, что теперь и у меня выведена ниже мочки уха черная татуировка перевернутого треугольника. Теперь и я угодила в клетку.

ГЛАВА 13. ПОСЛЕДСТВИЯ

Я медленно спускаюсь по лестнице, касаясь пальцами стены. Ноги слегка дрожат, но в целом я нормально себя чувствую. Слабости больше нет, да и в ушах не звенит.

В гостиной прохладно. Все окна открыты нараспашку. Хэйдан лежит на диване, нога у него перебинтована каким-то полотенцем. Мэттью сидит рядом, сцепив в замок пальцы. Он смотрит вниз, возможно, изучая ворсистый ковер, а, возможно, думая о том, что попал в огромные неприятности. Я понимаю его. Я чувствую то же самое.

Делаю шаг к ребятам и случайно ступаю на старую половицу. Проносится скрип, и в ту же секунду Мэтт поднимает голову. Мы встречаемся взглядами. Он встает, решительно идет на меня, а я неуклюже назад отхожу, словно боюсь, что он не оставит от меня живого места. Странное ощущение. Оказывается, даже Мэтт Нортон может выглядеть достаточно устрашающе, и при этом у него никаких преимуществ, кроме пронизывающего взгляда.

— Почему так долго? — Ледяным голосом спрашивает он.

— Сделки с Дьяволом быстро не заключаются. — Отшучиваюсь, а улыбнуться у меня не получается. Так и гляжу на парня уставшим взглядом. — Где тетушки?

— Готовят.

— Готовят лекарство Хэйдану?

— Готовят еду. Сказали, никто не отменял ужин.

— Вот как. — Я неуверенно киваю и дергаю уголками губ. — У них есть чувство юмора.

— Да уж. Тут собрались одни шутники. — Отрезает Мэттью и осуждающе смотрит мне в глаза, словно это я во всем виновата, словно по моей вине он застрял здесь, что, как бы и не хотелось мне признавать, является абсолютной правдой.

— Как Хэрри? — Слабым голосом интересуюсь я.

— Раны почти затянулись.

— Серьезно?

— Да. Видимо, твоя тетя знает толк в том, что сделала.

— Это ее способности. — Если бы взгляд Мэттью был материальным, он оттолкнул бы меня так сильно, что я улетела бы на второй этаж.

— Способности. — Причитает он, закатив глаза. — Отлично! Способности смешивать в миске растения и заливать их черной дрянью?

— Прекрати. Пожалуйста. — Устало прошу я. — Не надо.

— Чего не надо?

— Этого! — Я взмахиваю рукой и недовольно свожу брови. — Думаешь, я счастлива?

— Думаю, тебе нравится делать вид, что у всего происходящего есть особый смысл.

— Какой еще смысл?

— Не знаю. В том-то и проблема, что я ни черта не понимаю! — Парень взъерошивает волосы и порывисто опускает ладони вниз. Бегло осматривает гостиную, а потом вновь на меня так глядит, что мне хочется провалиться сквозь землю. — На что ты согласилась? Ты не должна была заключать никаких сделок.

— И тебя совсем не смущает тот факт, что тогда меня бы уже здесь не было?

— Не говори ерунды.

— Ерунды? — Завожусь я и рассерженно стискиваю зубы. — Для тебя все это ерунда?

— Ты бы не умерла. — На выдохе шепчет он. — С тобой ничего бы не случилось.

— Ты не можешь знать.

— Я знаю. Реальность очень проста, Ари, и в ней огромное количество неприятностей и без демонов и всей этой чертовщины.

— Реальность? — Не понимаю я, решительно приблизившись к парню. Внутри у меня вспыхивает пожар! — Мэтт, как мы вообще теперь можем говорить о том, что нам раньше казалось нормальным, если все перевернулось? Больше нет той реальности, ничего нет из прошлой жизни. С нами остались лишь воспоминания.

— Еще не поздно все вернуть.

— Да. Ты прав. — Я киваю. — Тебе и Хэрри не поздно уйти.

— Ари…, — парень покачивает головой, а я касаюсь пальцами его плеча и усмехаюсь.

— Что? Так и есть. Вы можете уйти. Я могу заставить вас уйти.

— Не вздумай. — Ледяным голосом отрезает Мэтт и впечатывает в меня пристальный взгляд. Его тень накрывает мое лицо. — Никогда не используй на мне свою силу.

— Ты же знаешь, с дисциплиной у меня проблемы. Я ничего не могу обещать.

— Тебе придется пообещать.

— Надо же, — уныло улыбаюсь, опустив руку, — ты только что признал, что у меня есть великий дар и даже не закатил глаза. Я могу воспринимать это как временное перемирие?

Парень закатывает глаза, а я искренне усмехаюсь. Все-таки не удержался.

— Слушай, мне надо поговорить с тетушками. — Касаюсь пальцами локтя Мэтта. — Ты позвони, когда Хэрри придет в себя. Хорошо?

— Тонко намекаешь, что нам пора уходить?

— Ну, раз принуждать вас нельзя, то, что мне остается?

Тоскливо улыбаюсь и собираюсь уйти, но вдруг чувствую, что Мэттью берет меня за руку. Растерянно оборачиваюсь, а он взволнованно глядит мне в глаза и подходит ближе.

— Как ты?

— Нормально.

— Честно?

— Нет. — Я отворачиваюсь и крепче сжимаю его ладонь. Наверно, стоит ни на секунду не останавливаться, чтобы не было времени на раздумья; искать ответы, гнаться за тенями из прошлого, нестись в неизвестном направлении, но не думать, потому что тогда правда в обычной для себя манере упадет на плечи и прижмет огроменными вопросами к земле.

— Тебе страшно?

— Это так очевидно? — Вновь смотрю на парня и замечаю, как он кривит губы, словно стесняется того, что пытается меня поддержать. — Эй, все в порядке. Я справлюсь, как и до этого справлялась со всем, что сваливалось на голову.

— Тебе и раньше приходилось справляться со смертельно опасными демонами?

— Нет… Но, знаешь, в моей прошлой школе были отстойные учителя. Они доставали прилично и походили на мифических таких фурий. Это считается?

— Дай подумать. — Мэтт покачивает головой и отрезает, — нет.

— Издеваешься? — Выдыхаю я, толкнув парня в бок. — Серьезно, где твоя совесть?

— Там же, где и твое чувство юмора.

— У меня прекрасное чувство юмора.

— Было. Пока ты не встретила Хэрри, и он не заразил тебя своим невероятным даром: говорить всякую чепуху, да еще и не вовремя.

— Так, все, иди! — Я, смеясь, отпихиваю парня от себя, а затем хватаюсь пальцами за губы и раздраженно взвываю. — В смысле, иди, если хочешь.

— Если пожелаю?

— Если соизволишь.

Мэтт усмехается и плетется в гостиную, а я закатываю глаза, прямо как он несколько минут назад. Отстойный дар. Нужно срочно научиться его использовать.

С кухни тянется приятный запах. Это явный признак того, что готовит Норин. Почти уверена, что когда я пройду на кухню, Норин будет стоять у плиты, а Мэри-Линетт сидеть за столом и грызть яблоко. Это их обычное состояние. Старшая, ответственная сестра, ну, и младшая: в каком-то роде свободная и, в присущей для себя манере, легкомысленная.

Они одновременно переводят на меня взгляды, когда я останавливаюсь на пороге. Я понятия не имею, что сказать, поэтому измотано взмахиваю руками и опускаю их, ударив по бедрам, будто отбиваю в гонг. Денек сегодня определенно выдался не самый лучший.

— Как ты? — Спрашивает Норин, помешивая еду в сковородке. Она отворачивается. А я и не удивляюсь. За то короткое время, что мы общаемся, я уяснила, что Норин скрывает все свои чувства. Правда, теперь я догадываюсь почему.

— Он передавал тебе привет.

— Как мило с его стороны. Вот только это не ответ на мой вопрос, Ариадна.

— И сказал, что скоро вернется.

— К сожалению, об этом мне известно и без его предупреждений… — Норин спокойно переставляет еду с горящей конфорки и потирает руки о фартук. — Ты проголодалась?

— Не знаю. Об этом я еще не успела подумать.

— А что об этом думать? — Спрашивает Мэри-Линетт и похлопывает по креслу рядом с собой. В правой руке у нее яблоко. Так и знала. — Расскажи, что у тебя за способности?

Смотрю тетушке прямо в глаза и на выдохе произношу:

— Встань. — Мэри-Линетт встает. — Выкинь яблоко. — Она подходит к мусорной урне, послушно выбрасывает яблоко в пакет и переводит на меня ошеломленный взгляд.

— Управляешь разумом?

— И порчу себе жизнь, — плюхаюсь за стол и устало ударяюсь лбом о его поверхность.

— Неудивительно. — Ровным голосом отрезает Норин.

— Что я порчу себе жизнь?

— Что ты управляешь разумом. — Она стягивает фартук, вешает его на крючок и вдруг садится напротив, сомкнув в замок пальцы. Я растерянно приподнимаю на нее взгляд.

— В каком смысле?

— Реджина умела нечто подобное. Копалась в тебе, будто ты миска с конфетами.

— Она могла забрать воспоминания или боль. — Поясняет Мэри-Линетт. — Очень часто ее способности помогали нам скрывать свои просчеты с людьми в Астерии.

— Она забирала тревогу, подозрение, отчаяние. — Норин произносит это с болью. Мне вдруг кажется, что ей тяжело об этом вспоминать. — Мы всегда держались с ней рядом, мы знали, что она возьмет за руку и станет проще.

Норин нервно дергает уголками губ, а Мэри-Линетт кладет ладонь ей на плечо. Разве так выглядят ведьмы? Так невыносимо беззащитно? Вряд ли.

— Я видела ее. Маму. — Тетушки вновь синхронно глядят на меня, а я усмехаюсь. — И, да, я знаю, что это странно. Но она приходила. Рассказала, что делать.

— Ты все-таки видишь призраков, — выдыхает тетя Мэри и покачивает головой, — мне кажется, здесь что-то не так. Ведьмы не видят мертвых, Ари. Для этого нужно провести не один ритуал, и то не факт, что сработает.

— Мама сказала, этому есть объяснение.

— И какое? — Ровным голосом интересуется Норин.

— Она назвала имя. Кажется, — морщусь, — Ноа. Да. Ноа Морт.

— Ноа Морт? — Недоверчиво переспрашивает Мэри-Линетт и усмехается. — Шутишь?

— К то это? Вы его знаете? Мама сказала, я должна с ним встретиться.

— Обычно не такого детям своим желают. — Продолжает нервно улыбаться Мэри и на Норин смотрит недоуменным взглядом. — Может, Джин с ума сошла на той стороне?

— А, может, мы чего-то не видим на этой.

— Это безумие. Отправлять Ари к Ноа.

— Но Реджина ведь не просто так сказала об этом, верно?

— Вы объясните мне, кто такой Ноа Морт, или нет?

— Подожди. — Восклицает Мэри и сводит брови. — Это серьезно. Мы должны…

— …придумать ложь? Дать вам время? Нет уж. Больше никаких тайн.

— Но Ари…

Я неожиданно для самой себя подаюсь вперед. Мне осточертело ничего не знать! И я устала задавать вопросы, но не получать ответов. Теперь эту проблему можно решить.

— Говорите. — Командным голосом произношу я и гляжу на тетушек. — Ноа Морт. Кто это? Отвечайте прямо сейчас.

Принуждение срабатывает моментально, но слабее оказывается Мэри-Линетт. Ее рот открывается на несколько миллисекунд быстрее, чем рот Норин, и она бросает:

— Смерть.

— Что? — Вскидываю брови. — Не поняла.

— Ариадна Мари Блэк! — Возмущенным тоном причитает Норин и встает из-за стола. Я измучено закатываю глаза к потолку. — Ты использовала на нас свою способность?

— Ну, а что мне остается? Вы опять не говорите правду.

— Не делай так больше!

— Тогда отвечайте. Что еще за смерть? Это шутка?

— Нет. — Норин недовольно сплетает на груди руки. — Ноа Морт — это Смерть.

К такому меня жизнь не готовила.

Я откидываюсь на стуле и растерянно хлопаю ресницами. Они ведь врут, верно? Так ведь не бывает, и Ноа Морт — старый мамин друг, у которого жена, ребенок и милый пес.

— Смерть, — хриплый голосом повторяю я и, поджав губы, киваю, — отлично. Мама не хотела, чтобы я умирала, и потому послала меня навестить Смерть. Я правильно толкую?

— Видимо.

— И Смерть — это мужчина, что как бы очень странно, и носит он плащ, с косой такой по улицам ходит. Людей забирает. Списки ведет.

— Я ни разу не видела его с косой и в плаще. Но в остальном ты права, Ари. — Норин коротко кивает. — Списки он определенно ведет, иначе сбился бы давно со счета.

— И с ним можно просто так увидеться?

— Нужно записаться на прием.

— Записаться на прием? — Ошеломленно переспрашиваю я.

— Да. Очередь к нему большая. Возможно, сразу он тебя не примет.

— И телефончик у вас есть?

— Да. Завалялся где-то в тумбочке. — Кивает Мэри. — Я пойду, посмотрю.

Тетя поднимается из-за стола, а я ошарашено округляю глаза. Что, твою мать, здесь происходит? Мэри-Линетт уходит, я провожаю ее оторопелым взглядом, а потом вновь на Норин смотрю и взмахиваю руками.

— Серьезно? Записаться на прием к Смерти у секретаря?

— Ну, а ты как хотела, Ари? — Спокойным голосом интересуется тетя, облокотившись спиной о разделочный стол. — Управлять разумом можно, а встретиться со Смертью — нет?

— Ну, не знаю. Звучит это дико.

— Как и все, о чем мы здесь разговариваем.

— Не могу поверить. — Сдавливаю пальцами виски и зажмуриваюсь. — Дурдом.

Тетя молчит какое-то время, а затем я чувствую ее ладонь на своем плече. Когда мне вновь удается разлепить веки, Норин сидит прямо передо мной, на корточках. Ее голубые глаза пристально смотрят на меня, с пониманием и сожалением. Она заботливо заправляет локон волос мне за ухо и выдыхает.

— Ты должна еще кое о чем мне рассказать, Ари.

— О чем?

— О проклятье. — Она замолкает и наклоняет голову. Во мне тут же все сжимается. Не знаю, как подобная мелочь вылетела из моей головы. — Оно у каждой из нас есть.

— И в чем заключается проклятье Мэри-Линетт?

— Люцифер, — она произносит его имя очень осторожно и благоразумно, — рассказал тебе о восьми языческих праздниках?

— Говорил что-то. Но я ничего не поняла.

— Это известные нам празднования, но занесенные в иной список… Ежегодный цикл фестивалей, существующий у последователей Викки. Неоязычников.

— Любителей Пентаграммы? — Горько усмехаюсь я.

— Любителей Дьявола, да. Самайн, Йоль, Имболк, Остара, Белтайн, Лита, Лунаса и Мейбон. Это особенные числа для нас. Мы расплачиваемся в эти дни за то, что отдали ему свою жизнь, взамен получив силы. — Норин проходится пальцами по тату на моей шее.

— И каким образом расплачиваемся?

— Каждый по-своему. Мэри-Линетт в эти дни не может находиться рядом с людьми, у нее в голове так много информации, что ей становится плохо. Она ведь видит и слышит не так, как обычные люди. В эти праздники сила буквально вырывается из нее. Она уезжает.

— И куда?

— Туда, где нет людей и их голосов… У Мэри безобидное проклятье, Ари. Ей повезло. Способности лишь те в ней усиливаются, которые всегда у нее были; которые есть у всех людей, но просто в ней развиты с большей мощью. Она становится сильнее, лучше видит и слышит. Это сводит ее с ума. Ей больно, да. Но она справляется. Это не трудно, когда ей есть куда бежать, и где спрятаться. Иногда она даже остается дома и следит за мной.

— А…, — нерешительно пожимаю плечами, — а какое у тебя проклятье?

Норин неуверенно улыбается и выпрямляет спину. Ее тень накрывает мое лицо. Она отходит в сторону, наливает себе воды и тихо произносит:

— В отличие от многих ведьм, мое проклятье не связано с моей способностью лечить, Ари. Но оно связано с моим прошлым, что делает его таким опасным.

— С твоим прошлым?

Она кивает. Отпивает воды и улыбается, скрывая за этой эмоцией печаль и страх. Он проскальзывает мимолетной искрой в ее небесно-голубых глазах.

— Я впервые встретилась с Люцифером, когда была младше тебя на год или на два. К тому моменту, я успела разбить немало сердец, но при этом, мое сердце было нетронутым. Оно было черным, потому что ничто его не трогало. Мне нравилось смотреть на то, как…

Норин запинается и поджимает губы. Ей сложно говорить.

— Норин, ты ведь была совсем молодой, — неуверенно улыбаюсь я, — это нормально.

— Нет, ненормально… Человек, не ощущающий ничего при виде страдания других, не человек вовсе, Ари. Дьявол пришел за моей душой, но вот была ли она у меня? Я думаю, я именно этим и привлекла его внимание, я сопротивлялась, но была на него похожа.

— Мама сказала, ты до последнего боролась.

— Я до последнего верила, что чернее моя душа стать не может! — На выдохе отрезает Норин и взмахивает рукой. — Я ошибалась, конечно. Потому что как только ты начинаешь во что-то верить, это что-то с невообразимой скоростью ускользает от тебя.

Тетушка отставляет стакан и проходится по кухне, осматривая стол и приборы. Разве она может быть безразличной к страданиям? Не верю. Она сдержана и молчалива. Но она не равнодушна к чувствам других людей.

— Я думала, мне никто не нужен. И чувства не нужны. И тогда Люцифер подарил мне это заветное одиночество, назвав меня «черной вдовой». Ты слышала о таком?

— Да, но…

— Человек умрет, если полюбит меня. Это весьма мешает найти вторую половину, так ведь? Да. — Норин кивает сама себе. — Определенно.

— Послушай, — поднимаюсь из-за стола и решительно подхожу к тетушке, — Люцифер не о твоем прошлом думал в этот момент, а о твоем будущем. Он не хотел, чтобы кто-то с тобой был рядом. И тут дело совсем не в твоем сердце.

— На праздниках я не могу себя контролировать, Ари. Он проникает мне в голову и в мои мысли, он пытается сломить меня, чтобы я вышла на улицу, причинила кому-то боль.

— Но ты ведь не делаешь этого.

— Нет. Но только потому, что Мэри запирает меня в подвале, где я провожу долгие и самые трудные часы в своей жизни, пытаясь отвоевать собственный разум.

— И у тебя получается. — Едва слышно шепчу я, крепко сжав ее за руку. Мы смотрим друг другу в глаза, и я нерешительно улыбаюсь. — Ты ведь сильная, тетя Норин.

— Я сильная лишь тогда, когда его нет рядом. А он всегда со мной.

— Сейчас его здесь нет.

— Страх, как и искушение обрести покой, велик, моя дорогая.… И потому даже когда его нет, я думаю о том, что будет, когда он придет.

Я расстроенно поджимаю губы, а Норин вскидывает подбородок. Она неожиданно в ту же секунду становится прежней, спокойной Норин, которая не жалуется, не делится ни толикой эмоций. Она поправляет волосы и выдыхает.

— Мы отошли от главного вопроса.

— Какое проклятье у меня?

— Верно.

Становлюсь рядом с тетушкой и сплетаю на груди руки. Мне вдруг кажется, что я не так уж сильно влипла. В конце концов, в мой разум, я надеюсь, Дьявол залезать не станет.

— Во время этих праздников я не смогу контролировать людей, не смогу говорить им, что делать. Полностью потеряю свои способности.

— Это не страшно. Люцифер меня удивил.

— Меня тоже, когда потом объяснил, что люди смогут контролировать меня. То есть я окажусь в заднице. Если раньше я говорила, а они делали, то в эти дни все будет иначе.

Норин морщит нос и переспрашивает:

— Люди будут контролировать тебя?

— Мне придется выполнять все, что они скажут. Но могло быть и хуже, правда?

— Люди говорят так много, Ари, — шепчет Норин, опустив голову, — и в большинстве случаев, они даже не понимают, что произносят.

ГЛАВА 14. НОА МОРТ

Мэри-Линетт за рулем. Норин рядом, а я валяюсь на заднем сидении и смотрю вверх на грязный потолок старого Фольксвагена. Папину Хонду мы продали почти сразу же, как я приехала. Это нормально, ведь напоминания о прошлой жизни — ни к чему. Но, наверно, стоило подумать, прежде чем избавляться от стоящей вещи. Фольксваген тетушек едва ли порхает, того гляди и развалится.

Мы едем в Дилос — самый близкий город к Астерии. Славится он лишь тем, что днем на улицах вырывают сумки, а ночью еще и пристреливают. Однако еще там есть магазины и неплохие клубы, поэтому никого не трогает возможность вернуться покалеченным. Если вернешься живым — уже счастливчик! К тому же жизнь в Астерии осточертела многим.

Я слушаю наушники, дергая ногами в такт музыке, прикрываю глаза и пытаюсь быть той девушкой, которой была давным-давно… Раньше проехаться на машине и послушать любимые треки — было святым занятием! Да и сейчас ничего не изменилось. Ну, разве что теперь музыка отгоняет более паршивые мысли. Не о накаченный парнях, а о Дьяволе, его приспешниках и прочей нечисти.

Неожиданно музыка прерывается, я злюсь — а я всегда злюсь, когда меня отвлекают от прослушивания треков — и замечаю на дисплее лицо Мэтта. Я сфотографировала его на биологии, когда он с серьезным видом писал очередную несуразицу. Ну, я ждала, пока он закончит, чтобы списать, как всегда впрочем. Он заметил, что у меня телефон. Попытался отнять, и я нажала на кнопку. В итоге снимок получился смазанный. Но это единственное фото парня, которое у меня есть. Так что, тут уж выбирать не приходится.

Вынимаю наушники и отвечаю.

— Да?

— Привет! — Неожиданно восклицает Хэрри, и я довольно приподнимаюсь.

— Ты в себя пришел? О, слава Богу. Как ты?

— Да нормально.

— Шутишь? Девушка твоей мечты вчера тебе ногу чуть не откусила.

— Оказалось, что она вовсе не девушка…, что, кстати, объясняет, почему она на меня никогда внимания не обращала. Я ведь классный, правда? Я должен был ей понравиться.

Я смеюсь и прикрываю ладонью губы. Черт, как же хорошо, что Хэрри цел. Не знаю, что бы я делала, если бы с ним что-то случилось… Когда этот монстр вцепился ему в ногу, я решила, что потеряла Хэйдана. Мы с ним мало знакомы, но у меня никогда еще не было похожих друзей. Наверно, тайны и, правда, сближают, ведь за такой короткий промежуток времени я успела так сильно привязаться к парням, что жизнь без них придет в хаос. Меня никогда не волновали люди рядом. Я привыкла, что друзья то есть, то их нет. Они могут и помочь, и обидеть. Но здесь что-то другое. Я знаю, что Хэрри пострадал, ведь хотел меня спасти. И никто в Северной Дакоте не смог повторить бы его поступок.

— Как вообще себя чувствуешь? — Я встряхиваю волосами и прижимаю к себе ноги. В окне мигают проносящиеся мимо машины, и я вдруг думаю, что уезжаю навсегда… Что не вернусь в Астерию, не встречусь больше с фанатиками, с нечистью. Вернусь в прошлое. А это возможно? Сесть в машину и уехать назад?

— Раны затянулись, будто их и не было. — Довольно отрезает парень. — И мне кажется, тут замешаны высшие силы. Я прав?

— А ты бываешь неправ?

— Я просто хочу, чтобы вы с Мэттом сказали: Хэйдан, ты нереально умный, и мы тебя нереально любим. Давайте же, ведь я лук положил в кузов, помните? А если бы его там не было, то…, эй, ну…, — неожиданно в трубке раздаются помехи, и я усмехаюсь.

— Отдай, — ворчит Мэтт.

— Хватит, я не договорил! Скажите, ну…, хотя бы просто признайте, что…

Наверняка, телефон выскальзывает из его пальцев, потому что мгновенно становится тише, и я, улыбнувшись, кладу голову на сидение.

— Вы там живы?

— Алло? Привет, Ари! — Запыхавшись, выдыхает Мэттью. На заднем фоне до сих пор бормочет Хэрри, но мне плохо слышно. — Это ты?

— Нет. Это мой кузен — морская нимфа.

— Очень смешно.

— Как у вас дела? — Я искренне улыбаюсь и выдыхаю. Голос этого парня действует на меня успокаивающе, словно все проблемы позади, что нереальнейшая чушь.

— Нужно встретиться. Хэрри цел, но вдруг придет кто-то еще? Я подумал и решил…

— Мне уже страшно.

— … что мы должны подготовиться. Если все это реально, нам надо уметь постоять за себя. Это глупо звучит, но если бы я не появился вовремя, что бы с вами случилось?

— Я знаю. Неплохо было бы научиться давать отпор. Но сегодня не получится.

— В чем проблема? — Рабочим тоном интересуется парень.

— Я не в Астерии.

— А где ты?

— Еду в Дилос.

— Зачем?

— Это допрос? — Недовольно хмурюсь, а Мэтт, наверняка, закатывает к потолку глаза.

— Нет. — Он понижает голос. — Но мне хотелось бы знать, куда ты уехала, после того, как заключила сделку с Дьяволом. Утоли мое любопытство.

— Любопытство — страшный порок, Мэтт. Планируешь перейти на темную сторону?

— А не все места еще забиты?

— Я позабочусь об этом.

— Лучше бы ты позаботилась о собственной безопасности.

— Я в порядке, — рассерженно прикрываю глаза и выдыхаю. — Со мной Норин и Мэри.

— Зачем вы едете в Дилос? — Серьезным тоном спрашивает Мэтт. — Что-то случилось?

— Да, если ты не заметил, случилось многое.

— Господи, Ари, просто ответь на вопрос!

— Мне нужно встретиться с одним человеком. — Крепче стискиваю телефон. — Ясно?

— С каким человеком?

— Я сейчас брошу трубку.

— Только посмей. — Парень недовольно выдыхает. — Я должен знать, куда ехать, если придется тебя спасать. Тебе так не кажется?

— Меня не надо спасать. — Задумываюсь и протягиваю, — по крайней мере, не сегодня.

— Когда ты вернешься? Хэрри позвонит тебе. У меня на вечер планы.

Планы с мисс-само-очарование — вдруг думаю я и морщусь. Господи, наверняка, он ей прилично на мозги капает. Где ты. Как ты. Что ты. Кто ты.

— Еще не знаю. Мэтт, я сама позвоню. Не нужно так волноваться, договорились?

— Мы договорились, что ты позвонишь, ясно? И Ари, — парень грузно выдыхает, а я буквально представляю, как у него хмурятся брови, — постарайся никуда не влипнуть. Мне хочется провести один нормальный вечер со своей девушкой.

Не знаю, почему на меня так действуют его слова, но я с силой стискиваю в пальцах телефон и раздраженно растягиваю губы в улыбке.

— Я буду стараться изо всех сил.

— Отлично.

— Отлично.

Нажимаю на отбой и откидываю назад голову. Умеет же он вывести из себя.

Что с ним не так? Мэтт слишком много думает, это очень классно и спасает время от времени, но еще мне хочется найти что-нибудь тяжелое, взять и ударить, и…

Прикрываю ладонями лицо, а затем порывисто опускаю их вниз. Мэттью Нортон на меня неблагоприятно влияет. После общения с ним мне хочется убивать, а я ведь думала, что его голос успокаивает. Если бы.

— Кто это был? — Спокойным тоном спрашивает тетя Норин, и я собираюсь ответить, но не успеваю.

— Судя по тому, как она бьется головой о сидение, голубоглазый.

— А, второй тот. Более высокий.

— Ага. Мэттью, кажется.

— Красивое имя. — Кивает Норин, отворачиваясь к окну, а я встряхиваю волосами.

— Прекратите. Я не бьюсь головой о сидение. И…, и это был не Мэтт.

— Ты врешь, — постукивая пальцами по рулю, отвечает Мэри-Линетт и глядит на меня в зеркало заднего вида, стреляя изумрудными глазами.

— Не вру.

— Врешь. Я слышу, как быстро бьется твое сердце.

— Это мое сердце! — Возмущаюсь я, прикрыв грудь. — Не надо ничего тут слушать.

— Ой, ну как скажешь. — Протягивает тетя, но затем признается. — Правда, я все равно слышала весь ваш разговор, так что…

Закатываю глаза и усмехаюсь. Кажется, это безнадежно.

Дилос обычный город. В отличие от солнечной Астерии он кажется мне серым.

Вертикальные и небольшие дома выползают из-под горизонта, цепляясь верхушками за небо, а горизонтальные — тонут в бело-грязном тумане, путешествующем по переулкам.

Я смотрю в окно, прижав к груди ноги, и думаю о предстоящей встрече. Страшно ли мне? Нет. Я внезапно понимаю, что бояться глупо. То, что должно случиться, произойдет в любом случае, поэтому тратить свои нервы бессмысленно; тем не менее, я никак не могу избавиться от ощущения, что ждет меня нечто серьезное. Будто встреча со Смертью меня не просто удивит, но перевернет с ног на голову то, что уже и так бессовестно спуталось.

По улицам рассекают машины, на дорогах стучат подошвами об асфальт люди. Все в эту минуту напоминает мне о том, что я оставила позади в Северной Дакоте. Астерия — тихий городок, ну если не считать поместья ведьм, в котором я живу… Там не услышишь городского хаоса, врывающегося по утрам в окно. Не увидишь переполненные кварталы и не постоишь в пробке. Неожиданно для самой себя я думаю, что вернулась домой. И мне в эту секунду становится так страшно, что я вцепляюсь пальцами в сидение. Не хочу, я даже думать боюсь о прошлом коттедже, лужайке, знакомых лицах. Если бы я вернулась, плохо бы мне не стало, потому что мертвым плохо не бывает. А я бы непременно умерла, взяла и последовала за родителями. Боюсь, предложи мне Люцифер сделку в Северной Дакоте, я бы послала его к черту и добровольно легла под поезд.

— У тебя опять сердце быстро стучит, — чуть тихо произносит Мэри-Линетт и смотрит на меня в зеркало, — ты в порядке?

Протяжно выдыхаю. Вот же черт. Сердце ведь не стучать не заставишь? Придется на ее вопросы правдой отвечать, пусть и не хочется.

— Я вспомнила про Северную Дакоту.

— Почему?

— Потому что там так же шумно.

Мэри аккуратно сворачивает в какой-то узкий переулок, а Норин оборачивается и на меня глядит понимающим взглядом. На ней какой-то зеленый свитер и опять под горло. Я знаю, почему она так одевается: скрывает себя за тонной одежды, свои мысли, чувства. Не хочет, чтобы кто-то посмотрел на нее, чтобы не смотреть в ответ. Но, тем не менее, Норин очень красивая; попытки бесполезны. Ее выдают глаза. Небесно-голубые и заботливые.

— Ты можешь обо всем нам рассказать, Ариадна.

— Я знаю.

— Тебя только воспоминания беспокоят?

— Меня все сейчас беспокоит. — Усмехаюсь я и присаживаюсь к тетушкам ближе. — И вообще я могу просто рот открыть и орать до тех пор, пока мы не приедем. Но вряд ли это понравится вам и жителям Дилоса.

— Ну, можешь начинать прямо сейчас, — улыбается Мэри-Линетт.

— Что начинать?

— Орать. Потому что мы приехали.

Мэри решительно сворачивает на свободное место у невысокого административного здания и ловко глушит двигатель. Она достает ключи и на меня взгляд переводит. Однако не успевает и рта открыть, как вдруг Норин серьезно хмурит брови.

— Мы с тобой не пойдем.

— Почему? — Растерянно спрашиваю я, всеми силами стараясь выглядеть решительно.

— Потому что на прием записана только ты.

— Стоит придерживаться правил, когда разговор идет о смерти, — саркастически тянет Мэри-Линетт и выдыхает, — но ты не волнуйся. Мы будем ждать тебя в машине.

— Отлично. А я ведь даже не знаю, куда мне идти!

— Там один коридор, дорогая. Ты не заблудишься.

— То есть, Смерть меня ждет.

— Да-да. Он в курсе, что ты приедешь. Сразу согласился, я даже удивилась.

Сглатываю. Отлично, смерть сразу согласилась меня принять. Даже не знаю, смешно это или грустно. Киваю и выдыхаю. Что ж, отличный новый день, новые впечатления. Кто сказал, что жизнь скучна? Этот человек явно понятия не имел, о чем говорит.

Выкатываюсь из машины, сжимаю в кулаки пальцы и скептически осматриваю серое кирпичное здание. На входе вывеска: юридическая фирма. О, знаю я, какие они тут сделки проворачивают. Прямо-таки смертоносные.

Захлопываю дверцу и, защищаясь от порывов ветра, запахиваю джинсовку. Что ж, не знаю, как все пройдет, но мне определенно интересно. Как выглядит смерть? Костлявый и уродливый мужик, высоченный такой и жуткий? Наверно, он старый. Смерть ведь старая? Ну, по идее смерть живет очень и очень долго… Жила до нас, будет жить после. Мне в эту секунду даже как-то гордо становится. Мол, я увижу то, о чем все слышали, даже люди, не имеющие никаких способностей. А встретиться предстоит лишь мне.

Ох, странная я. Радуюсь встречи со Смертью.

Уверенно вскидываю подбородок и переступаю порог здания. Внутри оно похоже на обычное офисное помещение. Такие расположены практически в каждой постройке, где в целях и задачах компании прописано произвести впечатление… Что ж, в холле притаился широкий регистрационный стол, над ним огромная, светодиодная вывеска, что меня никак не удивляет. За столом сидит женщина, сгорбившаяся в три погибели над документами. За ее спиной тянется прямой коридор. И это уже пугает, ведь я на сто процентов уверена, что мне предстоит пройти по этому бесконечному пути.

— Здравствуйте, — говорит она, не поднимая глаз. Волосы у нее белые. Не светлые, не золотистые. А белые. Как снег. — Ваше имя?

Я подхожу к столу и поправляю ремень сумки.

— Ариадна Блэк.

Женщина поднимает подбородок, глядит на меня, а я застываю. Ее глаза…, господи, они неестественно голубые, бирюзовые! Наверно, это линзы. Наверно.

— Блэк? — Переспрашивает она. — Есть Ариадна Монфор-л'Амори.

— Да. Можно и так.

У женщины поразительно острые скулы, даже слишком. Она кивает себе за спину. А я с интересом прикусываю губы, пытаясь представить, какой же кабинет у Смерти.

— Кабинет Ноа Морта последний. Идите прямо. Не заворачивайте. В другие кабинеты ни в коем случае не входите. Вы меня поняли?

— Да, конечно.

— Замечательно. Дайте свою руку.

— Мою… что?

— Руку. — Женщина подается вперед, а я недоуменно протягиваю ей ладонь; она сразу же хватается за нее ледяными, длинными пальцами, переворачивается задней стороной и в долю секунды рисует на запястье нечто похожее на печать.

— Что это? — Я приближаю руку к глазам и изучаю две буквы: НМ.

— Тот, к кому вы обращаетесь, должен быть уверен, что вы записаны именно к нему. Бывали случаи, когда записывались к Смерти, но заворачивали к Карме.

— Ааа, — понимающе протягиваю я, пусть ни черта и не понимаю, и киваю, — я пойду.

— Идите. До встречи, мисс Монфор.

Я натянуто улыбаюсь. Встречаться мне больше не хочется. Обхожу стол и плетусь к длинному, бесконечному коридору, где над головой тускло мигают лампы. Под подошвой шуршит темно-красный ковер. На коричневых стенах прыгают тени от мерцающего света. В се это похоже на «Сияние». И я надеюсь, что никто с топором на меня не накинется.

По бокам расположены кабинеты. Читаю надписи и удивленно вскидываю брови. И я не сплю? Это не галлюцинации? Вот черт! Судьба. Карма. Удача. Наверно, это шутки. Я почти уверена, что нельзя записаться на прием к Удаче. Нельзя ведь, правда?

Наконец, в конце коридора вырастает черная дверь. И тут даже спорить не надо, как мне кажется. Смерть любит все эти мрачные штучки; естественно, ее дверь не разрисована цветочками и облачками. Его дверь. Черт возьми. Кто же знал, что Смерть — мужик?

Не знаю, что на меня находит, но я вдруг решаю не церемониться; мне жутко, с этим не поспоришь. Но стоять и перекатываться на носках нет желания. И так паршиво. Потому я решительно приближаюсь к двери, втягиваю побольше воздуха в легкие и спокойно тяну на себя ручку. Вот так вот. А что страшного — то? К Смерти всего лишь на прием иду.

Переступаю через порог и замираю, ощутив стойкий запах крепкого кофе. Я никогда не любила этот напиток, а здесь аромат стоит такой, что даже в голову стреляет. Но мысли о нем быстро разлетаются, превратившись в испуганных птиц, когда я замечаю мужчину в коричневом, широком кресле, чуть ли не слившемся с остальной коричневой мебелью.

Я сглатываю, дверь за мной с оглушающим стуком захлопывается, и Ноа Морт резко переводит на меня пронзительный взгляд, выпрямив сгорбленную спину.

— Ариадна?

— Да, простите, я…

— Присаживайся, — приказывает он, рассеянно убирая со стола стопки перемешанной бумаги, поднимается и встряхивает головой, — присаживайся, давай же.

— Да, я…, — хриплю, сжав в пальцах ремень суки. — А мне можно?

— Конечно, садись! Секунду. — Он оббегает стол, сталкивает книги со стула, стоящего напротив его рабочего места, и на меня взгляд безумный переводит, полный непонятного, странного волнения. Смерть что ли волнуется? Волнуется из-за встречи со мной?

Плюхаюсь на покачивающуюся табуретку, которую, собственно, стулом трудновато назвать, но не жалуюсь. Глупо было бы жаловаться в моей ситуации.

Ноа Морт возвращается на свое кресло, усаживается и на меня взгляд переводит. Так и хочется спросить, не ошиблась ли я дверью? Потому что этот мужчина совсем не похож на костлявого старика с косой. У него каштановые, неаккуратно взъерошенные волосы, на подбородке едва заметная щетина. Глаза добрые, и я не шучу! Именно добрые, не те глаза, которые ты должен увидеть, перед тем, как коньки отбросить. Темно-шоколадного цвета с рыжеватой крапинкой. Очень интересные. Сам Морт высокий, худоватый, но с широкими плечами, за которыми смогла бы целая армия укрыться, а не кануть в Лету.

Хлопаю ресницами и открываю рот, чтобы сказать что-то, но неуклюже застываю. Я не ожидала, что мое представление о том, каким будет этот разговор, окажется настолько ошибочным. Это выбивает из колеи. Я вообще с трудом верю, что передо мной Смерть!

— Ариадна, я рад тебя увидеть. — Признается Ноа Морт, сплетая перед собой длинные пальцы, а я натянуто улыбаюсь. Очень круто. Смерть рада меня видеть. — Как ты?

— Как я? — Глухо переспрашиваю я и покачиваю головой. — Ну, так, нормально.

— Это хорошо.

— Ага.

Мужчина поджимает губы, перекладывает какие-то листы и вновь на меня смотрит.

— Будешь кофе? Люди любят кофе. Из-за них я поставил кофе-машину.

— Я это уже поняла. Нет, спасибо! — Он выжидающе ждет, что я поясню свой ответ, и мне приходится раскошелиться на еще одно предложение. — Не люблю кофе.

— Реджина любила кофе.

— Да… она была заядлым кофеманом. Но я…, — замираю и растерянно гляжу в глаза Смерти. Он кривит губы. Улыбнуться, что ли пытается? А у меня в груди все возгорается, я невольно подаюсь вперед и стискиваю в кулаки пальцы. — Вы знали мою маму?

Ноа Морт красивый мужчина, пусть и не похож на обычного человека… Глаза у него особенные. Живые и добрые. У людей таких не бывает. Без тени злобы или презрения.

Человек отживает свой срок и никогда похожего взгляда не встречает. Это страшно. Мы глядим друг на друга, и что мы видим? Ложь. Лицемерие. Напыщенную и фальшивую радость. Заботу, которая видна лишь в уголках глаз, но никогда не видна в поступках. Так, может, люди ошибаются? Может, взгляд Смерти не должен быть устрашающим? Может, он должен успокаивать? Говорить о том, что за чертой легче? Теплее? Счастливее?

— Да, Ари. Я очень хорошо знал твою мать.

— Вы дружили? — Глупый вопрос. Но я не могу не задать его.

— Можно и так сказать.

— А как еще можно сказать?

Ноа дергает уголками тонких губ. Он мне напоминает кого-то, но я никак не пойму, кого именно. Мне кажется, я с ним даже встречалась. А, может, это галлюцинации?

— Джин была мне дорога.

— Джин…

— Да. Реджина.

— Я поняла. — Отлично, он дал маме прозвище! Странно все это. — Дело в том, что она попросила меня найти вас. Сказала, вы сможете ответить на мои вопросы.

— Она ведь умерла.

Я внезапно хочу спросить, откуда он знает? А потом ударяю себя по лбу. Он об этом наверняка узнал раньше всех. Он ведь Смерть, черт возьми, может, сам за ней и пришел. Я неожиданно думаю, что если у Морта есть друзья, то жизни его не позавидуешь. Забирать всех, кто дорог. Смотреть, как они уходят. Наверно, это невыносимо.

— Вы ведь знаете, кто я, верно?

— Ты про то, что ты ведьма?

— Именно.

— Конечно! — Ноа откидывается на широком стуле и кивает. В стеклянных стеллажах с книгами отражается его самодовольная улыбка. — Я все о тебе знаю, Ариадна.

— Все? — Растерянно вскидываю брови. — И почему же? Или вы обо всех все знаете?

— Нет. Не обо всех.

— И чем же я выделилась из толпы?

— Я ведь сказал: Джин была мне дорога.

— Только мне кажется странным, что Смерти был дорог обычный Человек?

— Реджина никогда не была для меня обычным человеком, — едва слышно отрезает он и неуверенно поднимается из-за стола. На нем потертый пиджак и прямые штаны, он одет просто, неброско, а главное — бедно. Будто Смерти плохо платят. Смерти вообще платят?

— Нет, Ари. Не платят.

— Что, но я…

— Мне нужно показать тебе кое-что, — сев на край стола, говорит Морт, не обращая на мой изумленный вид никакого внимания. — И я знаю, что тебе будет трудно это увидеть.

— О чем вы? — Растерянно округляю глаза. — Что показать? Это касается мамы?

— Это касается всей твоей семьи.

В груди все сжимается. Стискиваю зубы и спрашиваю:

— И что же это?

— День, когда вы попали в аварию.

Я будто пропускаю по груди сильнейший удар. Он меткий и безжалостный. Пальцы сами сжимают подлокотники, и внутри становится так холодно, что сжимается все тело. Я пытаюсь глядеть в глаза Ноа Морта решительно, но ноги не слушаются и нервно дрожат в такт сердцебиению. Увидеть аварию? Прочувствовать это снова?

Я громко сглатываю и отворачиваюсь. Зачем мама послала меня сюда?

— Она хотела, чтобы ты узнала правду, — отвечает Смерть, а я резко перевожу на него взгляд. Какого черта он копается в моих мыслях? — Прости, это само собой получается.

— Прекратите.

— Извини.

— И извиняться прекратите! Каким образом вы собираетесь показать мне тот день?

— Мы туда перенесемся.

— Что сделаем? — Глухо переспрашиваю я. — Перенесемся?

— Ты увидишь мои воспоминания, Ариадна.

— Вы видели аварию?

— Да.

— И маму мою видели?

Он выдерживает паузу, а затем очень тихо, практически шепотом отвечает:

— Да.

Я неожиданно для самой себя поднимаюсь на ноги и взволнованно откидываю назад непослушные волосы. Черт! Я не хочу опять видеть это, слишком трудно. Хожу туда-сюда и нервно мну ладони. Неужели нет другого выхода?

— Это просьба твоей матери, Ари, — говорит Смерть, и я останавливаюсь, переведя на него взгляд. Он отталкивается от стола и неуверенно приближается ко мне, сгорбив спину. Я гляжу на него снизу вверх. Мне не страшно, мне становится плохо. — Я понимаю.

— Что понимаете?

— Что тебе больно. Но ты должна быть сильной.

— Мама, правда, этого хотела?

— Возьми меня за руку, Ариадна, — приказывает он и оказывается совсем близко. Его пальцы длинные, ладонь широкая. Я вдруг думаю, что если уж он ухватывается за руку, то никогда уже не отпускает. — Страх отступает, когда ты смотришь ему в глаза.

Я растерянно моргаю.

— Так мама говорила.

— Я знаю, — шепчет Ноа. Есть в нем что-то, что не позволяет мне назад отступить; что тянет меня к нему и заставляет поверить. Не знаю, что это за чувство. Может, Смерть так на всех влияет, но неожиданно я протягиваю ему свою ладонь. — Молодец. Ты смелая. Как и твоя мама. — Он растягивает губы в сумасшедшей улыбке, касается пальцами моей руки, и в ту же секунду земля резко проваливается под моими ногами.

Я вскрикиваю, волосы вспыхивают вокруг шеи, и несколько долгих секунд я летаю в невесомости! Живот скручивается в трубочки, потому странное ощущение прокатывается по спине и ребрам. А затем меня припечатывает к ледяному асфальту, засыпанному почти по колено снегом, и я ошеломленно охаю, покачнувшись назад.

— Держись, — командует Ноа, поддерживая меня за плечо, — все в порядке?

В порядке ли я? Черт возьми, конечно, нет! Мы только что были в маленьком, плохо освещенном кабинете, забитом книгами, папками и документами. А теперь стоим посреди заснеженной улицы, где-то на трассе! И это нормально? Это в порядке?

— Не отвечай, — дергая уголками губ, тянет Смерть и кивает, — я все понял.

— Читать чужие мысли неприлично! — Ворчу я и оттягиваю вниз джинсовку.

— Я и не читаю. Ты как радио: если сама не выключишься, я слышать не перестану.

— Но как можно отключить мысли?

— В том и загвоздка, что никак. Поэтому прости.

— Вы же Смерть, верно? — Я взмахиваю руками. — Почему вы такой дружелюбный?

— Вам не хватает ужасов в реальной жизни? — Ноа выдыхает морозный воздух, и пар окутывает его уставшее лицо. Я вздыхаю и виновато морщусь.

— Вы выглядите измотанным. Когда вы в последний раз отдыхали?

— Дай мне подумать, Ари, — Ноа Морт покачивает головой, а затем переводит на меня хитрый взгляд и отвечает, — никогда, кажется.

— Да ладно! Хотя, неудивительно. Выглядите вы смертельно уставшим.

Я улыбаюсь, а он вдруг не обижается, тоже дергает уголками губ. Ну, и добрая у нас Смерть! Это чертовски странно. Я изучаю его темно-каштановые волосы и вдруг думаю о том, как мама общалась с ним, сидя в том маленьком, уютном кабинете. Они, возможно, и секретами делились. В конце концов, Морт мысли читает! Трудно не быть откровенной, и, может, они действительно дружили?

Я озадачено хмурю брови как раз в тот момент, когда из-за поворота выезжает наша серебристая машина. Папина машина. Воздух из меня разом выходит! Я застываю, слова в горле рассыпаются на мелкие песчинки. Хочу вперед сделать пару шагов. И не могу. Так и смотрю на то, как автомобиль несется вперед с невозможной скоростью.

С обратной стороны слышится визг шин крупной машины. Наверняка, это грузовик. Я не могу заставить себя обернуться, как ни стараюсь; просто слежу за нашим летящим на гигантский шип автомобилем и чувствую, как к глазам подкатывают слезы. Мне холодно, я открываю рот, я хочу кричать, но не получается, нет! Не выходит! Машина проносится прямо у меня под носом. Я внезапно вижу себя, прилипшую к окну с недовольным лицом, вижу Лору, играющую с собственными, угольными волосами. Вижу родителей, которые с упоением глядят на нас, а не на дорогу. И качаю головой.

— Нет. — Ужас колется в горле. — Нет, папа обернись! Папа!

Я все-таки срываюсь с места. Ноа Морт меня не останавливается. Я бегу за машиной и машу руками, мороз оставляет красные следы на коже, а мне наплевать. Наплевать.

— Нет! Папа! — Кричу изо всех сил я, слышу оглушающий гудок грузовика, а затем на мгновение все замедляется. Мои движения, повороты шин и звуки. Грузовик летит прямо на нашу машину. Я вижу в лобовом стекле перепуганное лицо водителя. Он остался жив, а вот мои родители и Лора — нет. Разве это справедливо? Нет, нет.

— Нет! — Прошу я, схватившись ладонями за лицо. И внезапно время начинает идти с прежней скоростью. Серебристую машину резко ведет вправо, колеса визжат об асфальт и тормозят, вонзившись в ледяную поверхность дороги. Становится лишь хуже. Машину не просто несет к обрыву, ее крутит по дороге, будто бы она юла. Я помню этот момент: папа изо всех сил держался бледными пальцами за руль, а мама кричала. Мы все тогда жутко перепугались, но мы еще были живы и верили, что спасемся.

А затем появилось препятствие. Дерево, возникшее прямо перед лобовым стеклом. И тогда уже никто ни о чем не думал. Тогда мы смирились со смертью и отключились. Меня ничто до сих пор так не пугало, как тот момент, как тот оглушительный хруст, прежде чем я провалилась в темноту. Я видела семью, родных, свет, а потом перестала. Быстро, в одно мгновение то, что имело значение, превратилось в пустоту.

Резко торможу, прилипнув ступнями к ледяному асфальту, когда машина врезается в дерево, и над капотом поднимается плотный слой дыма. В груди что-то взрывается. Слезы скатываются по моему лицу, а я не могу поднять руки и стереть их. У меня нет сил.

Опускаю подбородок. Прикрываю глаза и стискиваю зубы. Как же мне больно, мама, зачем ты заставляешь меня это вновь испытывать? Зачем? Плечи трясутся. Я не заставлю себя подойти ближе. Не смогу. Там лишь смерть. Там мертвая Лора, и родители. Там я, со сломанными ногами и пробитой головой. Там запах гари, бензина и крови.

На мое плечо падает тяжелая рука, я медленно поднимаю подбородок. Ноа Морт мне в глаза не смотрит. Смотрит на машину, стиснув зубы. Слабо покачиваюсь, зажмуриваюсь и выдыхаю горячий воздух, а затем вдруг слышу грохот. Недоуменно перевожу взгляд на смятую, серебристую Хонду и вижу нечто странное, невероятное.

Пассажирская передняя дверь внезапно распахивается, и из салона выпадает мама. Я ошарашено округляю глаза и гортанно хриплю:

— Мам…

Реджина Монфор истекает кровью. Ее волосы прилипли к лицу, а правую руку она с невероятной силой прижимает к груди. Она громко дышит, поднимается на ноги и тут же кидается к задней двери. Я подхожу ближе, раскрыв глаза, затаив дыхание. Я подхожу, не понимая, что двигаюсь, не осознавая, что вижу.

Мама умерла не сразу? Она не умерла от удара?

Реджина прилипает окровавленными ладонями к стеклу, смотрит в салон и пальцами потирает испачканные окна, а затем вдруг разрывается таким криком, что у меня леденеет душа. Я ударяю ладонью по губам и бегу быстрее. Мама, я рядом, я здесь.

— Нет, нет! — Плачет она, ударившись лбом о машину. — О, Боже мой, пожалуйста!

Ее окровавленные пальцы стучат по стеклу, опускаются ниже и открывают дверцу.

Я оказываюсь достаточно близко, чтобы увидеть, как она распахивает дверь, ныряет в салон и прижимает к себе безвольную голову Лоры к груди. Лора мертвая. Белая. Только губы алые, тонкие струйки крови тянутся по подбородку и застыли на ее шее.

Я зажмуриваюсь и с болью отворачиваюсь.

— Девочка моя, очнись, Лора, очнись! — Просит мама, а Лора не шевелится. — Прошу, я здесь, слышишь? Я рядом с тобой, солнышко, я здесь!

Но она не слышит.

Мама кладет голову на ее макушку и сваливается на колени. Резко и порывисто. Так, будто все силы разом испарились, и она больше не в состоянии стоять на ногах. Я плетусь к матери, застываю около нее и осматриваю ее глубокие порезы на лице. Она плачет, я тут же пытаюсь стереть пальцами мокрые дорожки. Но не могу к ней прикоснуться.

Опять не могу. Опять!

— Мам, — плачу я, поджав губы, — я здесь, ты меня слышишь? Мама, мам!

Неожиданно Реджина Монфор стремительно поднимает подбородок. О на смотрит в салон, выпрямляет спину и сглатывает. Ее трясущиеся пальцы отпускают Лору. Кладут на землю очень осторожно. А затем она поднимается, чтобы обойти машину, чтобы подойти ко мне. Я, спотыкаясь, следую за ней. Опираюсь ладонями о ледяной корпус машины.

— Ари, — выдыхает мама, раскрыв дверь. Я не знаю, откуда в ней столько сил! Но она вдруг решительно вытаскивает меня из салона, кладет к себе на колени. Обнимает.

Мои рыжие волосы красные. Она поправляет их пальцами и плачет, покачиваясь из стороны в сторону.

— Ари, ты меня слышишь? — Спрашивает она дрожащим голосом. Я сажусь напротив и гляжу, как ее слезы падают на мое бледное лицо. Мама постанывает и дергает плечами, будто бы кто-то ударяет ее снова и снова, снова и снова! — Ари, пожалуйста! — Просит она, а я тяну к ней руки.

— Мам, я здесь!

— Пожалуйста, прости меня, Ари, посмотри на меня, давай, прошу тебя.

— Я здесь! — Кричу, а она меня не видит. — Мам, все в порядке. Все хорошо!

— Мне так жаль, — сгорбившись, шепчет она, прикасается лбом к моей щеке и крепче сжимает в пальцах мои плечи, — вы не можете уйти, не можете уйти. Ты не можешь, ты не бросишь меня, Ари. Пожалуйста, дыши. Дорогая, дыши.

— Джин.

Я поднимаю голову одновременно с мамой и замечаю Ноа Морта. Он навис над ней, будто грозовое облако. Черный плащ развивают ледяные порывы ветра. Но это не тот Ноа, что пришел со мной. Это Ноа из воспоминания. У него нет щетины, волосы уложены. Мне кажется, что между ними проносится что-то невероятное, как разряд тока. Мама уверенно ему руку протягивает, и он сжимает ее без колебаний. Крепко. Надежно.

— Ноа, — плачет она, не отрывая от него глаз, — помоги мне. Прошу тебя.

— Я не могу, Джин, — едва слышно отрезает он, — я пришел…

— Я знаю, зачем ты пришел!

— Пожалуйста. Я должен.

— Но…

— Это мой долг, Реджина, — громыхает он, и над их головами завывает ветер. — Ты же знаешь, я не могу. Не проси. Не надо.

— Она еще жива, — шепчет мама, сжимая пальцами меня за плечи, — умоляю, Ноа, Ари еще дышит, она еще дышит!

— Твой муж мертв, и дочь мертва, — говорит Морт, — и Ари умрет. Она уже умирает.

— Не говори так, боже, не надо!

— Джин, прошу тебя, позволь мне забрать их.

— Забери меня вместо нее. — Вдруг восклицает мама, а я холодею. Что? Нет. Я резко с земли поднимаюсь и пячусь назад. Нет. Нет. — Ноа, ты же можешь, — продолжает она, — ты должен забрать троих, забери меня.

— О чем ты говоришь, Реджина?

Я хватаюсь ладонями за лицо, застыв от лютого ужаса, который сковывает все тело.

— Я отдам ей свое дыхание, она выкарабкается.

— Я не могу.

— Черт возьми, все ты можешь! — Кричит мама и поднимается с колен. Она оставляет мое тело на заснеженной земле, приближается к Смерти и хватается за его руки уверенно и горячо, как будто это единственное, что удерживает ее на плаву. — Ты не бросишь Ари, я знаю. Она дорога тебе так же, как и мне.

— Прекрати.

— Думаешь, я не видела тебя? Не замечала, как ты появлялся у нашего дома?

— Это не имеет значения.

— Имеет. — Шепчет она, поправляя его волосы, а я с ужасом распахиваю глаза.

Что здесь происходит? Как она может? Где папа, что с ним? Почему она не проверит папу? Я наполняюсь такой лютой ненавистью, что у меня сводит скулы. Подношусь к ним и со всей силы ударяю ногой о крыло машины.

— Что вы делаете! — Кричу я. — Мама! Что ты делаешь?

— Сделай это, — твердым голосом просит она, — Ноа, быстрее, времени мало.

— Ариадна не простит.

— Я не смогу жить, зная, что могла спасти ее, но не спасла. А она меня поймет.

Они говорят о чем-то. Я не слышу. Хватаюсь руками за волосы и отворачиваюсь, так и сжав от ужаса глаза. Что здесь происходит? Мама выжила? Она пытается спасти меня?

Неожиданно все становится гораздо хуже… Моя жизнь давно была плохой. Я многих людей потеряла, и многое перенесла. Но сейчас мне становится просто невыносимо. Меня пошатывает от зияющей дыры, возникшей где-то в легких, и я даже дышать не могу. Даже кричать не могу. Сдавливаю пальцами голову, рычу и чувствую слезу на щеках. Мне этого не вынести. Почему? Почему она сделала это?

— Давай. — Говорит мама, я порывисто опускаю руки и гляжу, как Ноа Морт обнимает ее, прижимает к себе и крепко глаза закрывает.

— Прости меня, Джин. — Шепчет он. А она улыбается. Кладет голову ему на плечо, на меня смотрит. На мое бледное тело, которое сливается с окровавленным снегом.

— Расскажи ей, — приказывает Реджина Монфор, стиснув в пальцах плечи Морта. — Я знаю, придет время, ей придется узнать. Расскажи.

Ноа кивает. Поглаживает трясущимися руками ее волосы, закрывает глаза. Я кричу и подаюсь вперед, вытягиваю пальцы и внезапно проваливаюсь в бездонную дыру, тело, как и в прошлый раз, взвывает в невесомости, органы подпрыгивают вместе со слезами, вдруг прикатившими к горлу, и открываю глаза я уже не на дороге в Северной Дакоте.

Я вновь оказываюсь в маленьком, тусклом кабинете Смерти.

ГЛАВА 15. ДИЛОС

Я молчу. Смотрю на свои руки, широко раскрыв глаза, и не двигаюсь. Не могу. Все в эту минуту становится чужим. Настоящая Ариадна Блэк погибла в аварии вместе с отцом и сестрой. Настоящая Ариадна Блэк должна быть похоронена на Западном Кладбище. Она умерла. Но тогда кто сидит в этом тусклом кабинете? Кто пялится на свои ладони?

Приподнимаю голову, а мужчина смотрит на меня прямым, бесстрастным взглядом. Не думаю, что он сможет сказать мне нечто такое, что стянет раны или уймет боль. Жизнь неожиданно стала удивительно наполненной. Наполненной жгучей виной, из-за которой першит горло, из-за которой горят глаза. Стала невыносимой, безжалостной, изнуряющей.

Я закрываю глаза и невольно обхватываю себя ладонями за талию.

Ты думаешь, самое плохое уже случилось, а потом жизнь делает еще хуже.

— Ариадна, — говорит Морт, и, приподняв подбородок, я замечаю, что мужчина стоит совсем близко. Он касается длинными пальцами худого лица и хмурит густые брови. Его глаза кажутся поразительно знакомыми, и когда я подмечаю похожие черты лица, живот у меня вовсе сводит. Нет. Не могу так. — Я не знаю, что сказать.

— Не знаете? — Я рассеяно смотрю на Ноа.

— Я не мог поступить иначе. И Джин не могла.

— Реджина Блэк.

— Я хотел бы сказать нечто такое, что успокоит тебя. Но я не умею.

— Да, не умеете, — растеряно поднимаюсь и взъерошиваю волосы. Внутри горит нечто неконтролируемое, горячее и колючее, отчего подкашиваются ноги, взвывает все тело. Я ничего не понимаю. Я не могу ничего понять. — Почему?

Ноа молчит. Выпрямляется и смотрит на меня пристальным, понимающим взглядом, от которого становится еще хуже. Отворачиваюсь и горблю спину, покачиваюсь слабо и измотано, будто бы сил во мне больше не осталось.

— Я совсем не знала свою мать.

— Она защищала тебя.

— От чего? От правды?

— Правда ранит людей.

Недоуменно прищуриваюсь. Правда ранит? А ложь приносит удовольствие? Что мне должно помочь? Незнание? Беззащитность?

Впиваюсь пальцами в виски и надавливаю так сильно, что голова вспыхивает.

— Кто вы? — Опускаю руки. — Кто вы, Ноа?

— Я — Смерть, Ариадна.

— Вы знаете, о чем я.

Ноа молчит. Даже у Смерти недостаточно сил, чтобы признать то, что подкашивает обычных смертных. Он расправляет широкие плечи, а я шепчу:

— Мама спасла меня. И я понимаю ее. Но принять ее ложь? Принять то, что она врала мне? Секреты выплывают на поверхность. А вопросы находят свои ответы. Жить и слепо верить, словно тайны так и остаются тайнами — глупо. И она должна была это понимать.

— Она молчала, чтобы спасти тебе жизнь, Ариадна.

— Она молчала о том, кто я… — Растерянно протягиваю я и смотрю на мужчину. — Она молчала о том, кто вы. Это самое важное, неужели неясно, неужели непонятно, что нельзя так поступать с теми, кого мы любим. Нам не нужны секреты, не нужны жертвы, я не хочу даже думать о том, что бы подумал мой папа. Что бы он сделал?

— Лукас был хорошим человеком.

— Да. Был. А вы — нет. Не вы, не мама. Вы не имели права.

— Не тебе судить. Джин жила ради вас. Тебя и твоей сестры. Она скрывалась, потому что надеялась никогда больше не связываться с этой стороной своей жизни.

— Как можно не связываться с тем, что является твоей сущностью?

— Ты бы никогда не узнала, о том, кто ты, если бы не стечения обстоятельств.

— Судьба? — Я вдруг усмехаюсь и касаюсь ледяными ладонями горящего лица. Щеки так и пылают. — Может, я не туда на прием записалась? Может, мне стоило пойти к ней?

— Ты здесь, потому что так нужно, Ари. — Отрезает Ноа Морт, подходя ко мне. — И ты можешь отрицать это, ненавидеть, не понимать, но ничего не изменится.

Он отчитывает меня? Я сжимаю в кулаки пальцы и сдерживаю дикую растерянность, злость, обиду. Я смотрю на мужчину и ничего не понимаю. Что он делает? Рассказывает о том, как мне жить? Как просто принять перемены и поверить в полную чушь, продолжить ходить, будто бы ничего не изменилось?

— Вы все сказали?

Ноа Морт недоуменно сводит брови. Я невольно представляю, как в своей голове он перебирает различные фразы, которые когда-либо ему говорили люди, которые смогли бы разбудить во мне понимание или привязанность; набор штампов, вроде: все нормально, ты справишься, все получится. Те самые лозунги для неудачников, которыми так излюбленно пользовалась мама.

— Ты хотела узнать правду. — Наконец, после гробового молчания, говорит Ноа.

— Да.

— Но теперь тебе больно.

Он глядит на меня, будто изучает, будто копается в душе, а я отворачиваюсь, словно пытаюсь закрыться. Но ничего не выходит. Его взгляд проникает даже сквозь кожу.

— Скажи что-нибудь. — Просит он.

— Разве вы не читаете мои мысли?

— Ты ведь просила не читать.

— А вы сказали, что это невозможно.

— Я стараюсь. — Он кивает, а я рассеянно гляжу в пол. Что мне делать?

Мысли сплелись в один огромный шар, и виски пылают от боли. Даже если бы Морт захотел залезть мне в голову, вряд ли бы он что-то понял.

— Я должна идти. — Наконец, шепчу я. — До свидания.

— Ари, — восклицает мужчина, и я невольно замираю на месте. Гляжу на него, поджав губы. Он сглатывает и недоуменно подходит ближе. — Возвращайся.

Вернуться? Куда? А главное — зачем. Неожиданно все окрасилось черным цветом, не помню, чтобы когда-то я ощущала подобное внутри: тлеющую пустоту и растерянность.

Смотрю в глаза Ноа, а затем сжимаю в тисках ремень сумки и выхожу из кабинета.

Я несусь вдоль коридора, наблюдая за плавающим горизонтом. Двери вытягиваются, стены темнеют, сжимают меня в неистовых объятиях, будто пытаются задушить, будто им все равно, кого поймать в ловушку. Главное упасть на плечи, а Судьба решит, что будет.

Я почти уверена, пожар в груди ненастоящий … Кожа не может так пылать. А легкие не могут так гореть. Но правдой, несмотря на все мои мысли, является то, что происходит, а не то, что творится у меня в голове. Возможно, огня и нет. Его не видно. Но внутри меня определенно сгорают последние остатки смелости и разума. Быть храброй — дар, не все им обладают. Принимать удары и стоять ровно — очень трудно. И люди падают. Падают все. Разница лишь в том, кто поднимается.

Я прохожу мимо девушки за регистрационным столом и рвусь к выходу. Переступив порог здания, вскидываю голову, закрываю глаза и глубоко втягиваю прохладный воздух. Я должна сделать что-то с кровью, пропитанной ненавистью, злобой, обидой. Я должна.

— Ари? — Это Норин. Я слышу, как хлопает дверца машины.

Опускаю подбородок и вижу тетушек. Они смотрят на меня. Наверно, хотят узнать о том, что произошло. Но я не могу сказать. В горле будто иголки. Во всем моем теле будто иголки, и они торчат из меня, словно пики, кровоточат и горят.

— Что случилось? — Беспокоится Мэри-Линетт, подходит ближе, а я отступаю назад. Не могу стоять ровно, меня колотит, будто на улице неистовый мороз. — Ари, что с тобой?

— Что Ноа тебе сказал?

Я не отвечаю. Неожиданно до меня доходит, что все сказанные мной слова окажутся ложью. Злость не даст сказать то, что я действительно думаю. Она исказит смысл.

Стискиваю зубы и срываюсь с места. Бежать. Мне нужно побыть одной.

— Ари! — Мэри идет за мной. — Что происходит? Куда ты?

— Хочу привести в порядок мысли.

— Какие мысли? Что произошло в кабинете Морта?

— Ничего.

— Ари! Постой!

Мэри хватает меня за руку, но я резко выворачиваю ладонь и восклицаю:

— Оставь меня в покое!

— Ари, что ты… — Глаза тетушки покрываются пеленой. Она непроизвольно отступает назад, пусть и пытается, хочет, должна подойти ближе! Но не может, мой дар не позволит.

Укол вины впивается в мою грудь. Я хватаюсь ладонями за лицо, слежу за тем, как у Мэри-Линетт глаза наливаются отчаянием, страхом, и шепчу:

— Прости, я не хотела. Прости я…, — встряхиваю головой, — это случайно.

— Ари, поехали домой. — Рассудительным тоном просит Норин, делая крошечный шаг ко мне навстречу. Она сглатывает. Я вижу, как предательски подрагивают ее тонкие губы, но не шевелюсь. Будто к зверю, Норин идет ко мне, приподняв ладони, а я молчу. — Давай, приедем домой и все обсудим.

— Нечего обсуждать.

— Ари, садись в машину.

— Нет, — я покачиваю головой. — Простите, пожалуйста. — В горле застревает колючий ком из вины и обиды, но я стою на своем. — Я не поеду. Я должна побыть одна.

— Побудешь одна дома.

— Уезжайте.

— Прекрати. — Железным голосом отрезает тетя Норин, вонзив в меня пронзительный взгляд, словно клинок. Она подается вперед, сжав в кулаки пальцы. — Не делай этого.

Но я сделаю, я знаю, что смогу, и поэтому не думаю ни о чем. Свожу брови и шепчу, смотря Норин прямо в глаза:

— Уезжайте и не ищите меня, — она застывает, и я повторяю громче. — Уезжайте!

Принуждение работает так слаженно, словно я всю жизнь им пользовалась. Глядя на меня, Норин отходит назад, борясь и крепко стискивая зубы. Но все же она не в состоянии перебороть мою силу. Как и Мэри-Линетт. Она садится за руль, а я срываюсь с места, едва машина пробуждается от рева двигателя.

Я поступаю некрасиво и неправильно, но жизнь вообще неправильная штука, полная разочарования, боли, секретов, из-за которых хочется кричать во все горло. Жизнь ломает, а не люди ломаются. Обстоятельства сносят крышу, а не мы просыпаемся однажды, иначе совсем взглянув на ситуацию. Нас делают наши поступки. Но поступки мы совершаем по определенным причинам, которые зависят от поступков других людей. Все это лишает нас способности отвечать за свои действия, а еще оправдывает, ведь как можно отвечать за то, что ты сделал, если причины кроются не в твоем истинном желании, а в безысходности, в обиде, в не состоянии принять правду?

Я несусь вдоль незнакомых улиц, сгорая от страшной пустоты, поглотившей грудь, я несусь вдоль незнакомых улиц, сгорая от ненависти ко всему, что меня окружает. Люди и их лица, их взгляды, даже их молчание — все это сейчас кажется мне издевательством. Они проходят мимо, задевая меня плечами, а у меня жизнь сотрясается, словно внутри бушует землетрясение. Покачиваясь и ничего не понимая, я прорываюсь сквозь их сети, стискивая до боли зубы, сжимая до крови пальцы. Мне страшно оказаться вдалеке от дома, страшно осознать, что дома у меня нет. И близких нет.

Мама говорила, я сильная. Зачем она врала? Зачем обманывала? Если бы она считала меня сильной, сразу бы сказала мне правду, сразу бы призналась в том, что я живу во лжи, в иллюзии. Что мой дом, мой отец, моя сестра — все это чужое, что мир полон невероятных секретов и тайн. Что за порогом нашего коттеджа совсем другая жизнь, и я — другая.

Почему она молчала?

Над головой громыхает небо. Какой-то мужчина отталкивает меня в сторону, я резко и неуклюже врезаюсь спиной о кирпичную стену и поднимаю взгляд, изучая серые тучи.

Сердце дико стучит. Пытаюсь успокоить его и привести себя в чувства, но ничего не получается. Я не могу утихомирить мысли, не могу заткнуть глотку своим эмоциям, и я не могу притвориться, будто не слышала того, что мне сказал Ноа Морт. Все это останется со мной и впитается под кожу. И я ничего не смогу с этим сделать. Такова реальность.

Опускаю голову и вижу вывеску, светящуюся над дверью в обветшалый бар. Кружка пива переливается алыми огоньками, а я вдруг понимаю, что впервые хочу напиться. Мне незнакомо это ощущение. Никогда прежде я не стремилась забыться, выпив алкоголь, но я вообще сейчас себя не понимаю. Думаю, это и не я вовсе. Поэтому отлипаю от стены и на ватных ногах иду через улицу, в глубине души надеясь, что боль уйдет, едва я переступлю порог этого отвратительного заведения.

Прохожу в темное помещение, где в воздухе плавает узорчатый дым. Стойкий запах алкоголя врезается мне в лицо кувалдой, и я бы отшатнулась, если бы нашла в себе силы. С распростертыми объятьями меня встречают сырость, мрак и грязь, приклеивающаяся к подошве кед. И я плетусь вперед, поскрипывая, словно кости во мне трещат по швам.

В тусклом свете плавает пыль. Она оседает на плечи пожилого официанта, медленно протирающего сероватой тряпкой стаканы, и я спокойно присаживаюсь на кожаное, почти сломанное кресло, стукнув по барной стойке ладонью.

— Можно вас? — Мой голос слабый, его едва слышно в сплетение с тихой музыкой, но мужчина поднимает на меня взгляд, в котором читается искреннее недоумение: вроде, что такая девчонка забыла в пивном баре? Он нехотя сползает с места.

— Алкоголь только совершеннолетним, куколка.

Его серебристые, сальные волосы зачесаны назад, и мне хочется спрыгнуть со стула, чтобы рассказать ему о шампуне, предварительно облив с ног до головы дезинфектором, и я бы сделала это, если бы не понимала, что ссориться с громилой в баре, глупо. Не знаю, как мне удается сдержаться, но злость так и проносится по венам, обдав кипятком кожу.

— Куколка хочет выпить. — В моем голосе сквозит металл. Я гляжу на свои стиснутые пальцы и думаю о том, как лихо врезаю кулаком по лицу официанта, по лицу каждого, кто сейчас сидит в баре и пялится на меня, будто я вспорхнула на стойку и танцую канкан.

— А, может, куколка хочет поразвлечься?

— А, может, ты хочешь схватить со стола нож и отрезать им себе гнилой язык? — Тихо шиплю я, словно змея, выгнув спину. Гляжу мужчине в глаза и неожиданно понимаю, что действительно могу приказать все, что угодно. Он послушает. Он сделает.

Официант застывает, вытянув пальцы в нескольких миллиметрах от ножа, а я тяжело дышу и отсчитываю в голове секунды: раз, два, три, сейчас решусь и посмотрю на то, как он захлебывается собственной кровью, а не пошлыми шутками.

— Налей ей за мой счет, Тод, — отрезает хриплый голос, и я встряхиваю головой, так и не поняв, что сейчас собиралась сделать. Что я творю?

Я хватаюсь пальцами за виски и искоса гляжу на стул рядом со мной, который вдруг оказывается занятым взрослым мужчиной с густой копной каштановых волос.

Незнакомец потирает пальцами заросший подбородок, отпивает виски и переводит в мою сторону лукавый взгляд, отчего уголки его тонких губ подрагивают.

— Не стоило. — Мне становится не по себе, и я рассеянно отворачиваюсь.

— Стоило. Определенно. — Мужчина вновь отпивает горький напиток, однако на лице у него не проносится ни малейшей эмоции. Может, это не виски? А … яблочный сок? Мне вдруг хочется рассмеяться в лицо собственной глупости, и я устало кривлю губы. — Что же смешного, девочка, в твоей лихости?

— Лихости? — Удивляюсь я.

— Да.

— Не думала, что поход в бар — показатель лихости.

— Нет. — Соглашается незнакомец, поднеся к губам прозрачную рюмку. Однако затем он замирает и протягивает. — Если ты, конечно, не ведьма. В противном случае, прийти в бар — полное безумие, тебе так не кажется?

Меня словно ударяют под дых. Растерянно округляю глаза, а мужчина допивает все содержимое, покоившееся на дне рюмки, и со стуком ставит ее на барную стойку.

— Что вы сказали…? — Глухо переспрашиваю я, потратив оставшиеся силы, чтобы не свалиться кубарем под стул. Незнакомец кивает, а я вдруг понимаю, что мне пора валить с невообразимой скоростью в сторону единственного чистого пятна во всей этой свалке. Без особо энтузиазма мужчина хватает меня за руку, прежде чем я соскальзываю с места, и я с такой свирепостью впяливаю в него взгляд, что по правилам гребанной этой вселенной он уже должен сгореть заживо. Но нет же. Не горит. — Что вы…

— Трое мужчин у входа. — Спокойно отрезает он, смотря куда-то перед собой. Пальцы его продолжают крепко сжимать мое запястье, словно оковы. — Они пойдут за тобой.

— Что вы несете?

— Я в людях разбираюсь получше тебя, девочка. — Улыбается незнакомец и, наконец, вновь переводит на меня взгляд. Лицо у него осунувшееся, пусть и довольно молодое. Под бровью широкий, блеклый шрам в виде месяца. — Тебе лучше дождаться друзей.

— Это вам лучше выпустить мою руку. — Я стискиваю зубы и гляжу мужчине прямо в глаза. Дикая усталость и обида смешиваются, превратившись в огромный комок из злости, и, наклонившись к незнакомцу так близко, что его растерянный взгляд клинком впивается в мое лицо, я повторяю, — отпустите.

Тут же, как по мановению волшебной палочки, его пальцы размыкаются. Я вырываю руку и решительно несусь к выходу. Чертов бар, чертова выпивка, чертов день и даже год. Я зашла в первый попавшийся бар и все равно умудрилась попасть в неприятности!

— Дерьмо, — выругиваюсь я, оказавшись на улице. Прохожусь пальцами по волосам и оглядываюсь, пытаясь придумать, куда мне идти.

Наверно, не стоило убегать от тетушек, и я в очередной раз погорячилась, но мне так хотелось побыть одной. Так хотелось сбежать от тех, кто напоминает мне о реальности; не знаю, как я вообще смогу жить дальше, учитывая всю чушь, что свалилась мне на плечи.

Поправляю волосы и медленно схожу с места. Надо позвонить Норин или Мэри; мне вдруг становится стыдно. Я такой ребенок, наивный и капризный! Сбегаю, спорю, кричу и брыкаюсь ногами, будто совсем не контролирую свои действия; пора уже отвечать за свои поступки, но как тут думать, когда жизнь под откос катится? Легко рассуждать холодно и беспристрастно, если проблемы тебя не касаются, а когда все взваливается именно на твои плечи — до правильных решений как-то дело не доходит.

Я достаю из сумки телефон и собираюсь набрать Норин, предварительно представив, как она отчитывает меня ледяным, ровным голосом — лучше б наорала, честное слово — но не успеваю. Внезапно за моей спиной проносится низкий, скрипучий голос, и я застываю.

— Так быстро уходишь, куколка?

Закатываю глаза, остановившись около обшарпанной стены, и лениво оборачиваюсь. Черт возьми. Сейчас прикажу ему засунуть голову в задницу.

Мужчина с отвратительной бородой, перепачканной в какой-то дряни, смотрит мне в глаза лукаво и с вызовом. Если бы я читала мысли, а не контролировала разум, то увидела бы сцену из «Обвиняемых», я уверена. Взгляд незнакомца жадно исследует мое лицо, так и пожирая его глазенками. Мужчина стискивает ладони, чтобы унять ломку в пальцах, а я решительно выпрямляюсь, предчувствуя нечто плохое.

Самое мудрое решение — уйти. Просто развернуться и сделать вид, что я не заметила этого неконтролируемого пожара в опьяневших глазах стоящего передо мной кретина. Но, наверно, такой способ хорош, когда нет иного варианта. Например, прошипеть: сдохни. На этом вся история бы закончилась, и я бы пошла домой. Но я правильная и глупая, поэтому забываю о своей способности и разворачиваюсь на носках кед, чтобы свалить как можно дальше от этой смердящей туши. Игнорирование — классно! Я великий мастер разрешения проблемных ситуаций. Но едва я отворачиваюсь, я грубо вписываюсь в чью-то грудь. Так и тянет поднять взгляд, чтобы увидеть человека, но я не успеваю. Со спины на меня вдруг накидывается мужчина с бородой. Я вскрикиваю, а его потные пальцы зажимают мне рот.

— Тише, тише, куколка, — сбивчиво шепчет он, потянув меня в сторону. — Ты пойдешь с нами, не сопротивляйся. Давай же.

Я изо всех сил пытаюсь оттолкнуться ногами от асфальта, но внезапно понимаю, что не могу двигаться. Грубые руки мужчин смыкают меня в оковах, и, крича во все горло, я безвольно брыкаюсь в их цепях, безрезультатно пытаясь вырваться.

О, Боже… Паника ударяет в голову покрепче выпивки. Распахнув глаза, я разъяренно осматриваюсь, понятия не имея, что делать, а меня все тянут куда-то в темноту. Нет, нет!

Мычу, сквозь пальцы незнакомца, выбрасывая вперед ноги, стараясь вырвать руки, а он вдруг дергает меня за волосы, да так, что адская боль растекается по шее, и говорит:

— Замолчи, или мы не сможем поразвлечься.

Услышав его животный, гортанный шепот, полный желания и волнения, я кричу еще громче, внезапно ощутив себя удивительно беззащитной и беспомощной. Грудь разрывает от рыданий. Я начинаю задыхаться, крича и плача, а меня все тянут дальше. Мужчина, что держит мои ноги за щиколотки, проходится пальцами по внутренней стороне моего берда, и я зажмуриваюсь так крепко, что лицо сводит, а голова безвольно повисает вниз.

«Отпустите», — думаю я. Если не могу говорить, буду думать. «Отпустите!»

Ничего не выходит. Черт, принуждение работает только в том случае, если я смотрю человеку в глаза. Нужно было сразу отбиваться! Нужно было сразу что-то сделать!

Я вновь пытаюсь оттолкнуться от мужчин ногами, изнуряя от пота, устав от крика, и внезапно происходит нечто странное. Мое тело резко отпускают. Я грохаюсь на асфальт; в ушах звенит от боли, а перед глазами выплясывают черные точки! Но я все равно упрямо приподнимаю мокрый от слез подбородок и неожиданно замечаю мужчину из бара. Того, что предупреждал меня и просил остаться. Он стоит спиной ко мне. Один из незнакомцев валяется в луже с окровавленным носом, остальные молчат, следя за моим спасителем.

— Думаю, вам пора уходить, — спокойным голосом протягивает мужчина со шрамом и расставляет в стороны руки, — день у вас сегодня неудачный.

Один из незнакомцев дергается вперед, но другой придерживает его за плечо. Я даже не успеваю понять, что они уходят. Ничего не понимаю. Вроде молчат, верно? Или же мне так показалось? Перед глазами вертятся грязные стены, а сердце громыхает, словно дикое. Мне страшно, мне очень страшно. Дрожащие руки больше не могут выдержать вес тела. В ту же секунду моя голова опускается, плечи подаются вперед, и я касаюсь лбом холодной земли, закрыв от стыда и страха глаза. Что я наделала? Во что я ввязалась?

— Ты как?

Мою спину внезапно застилает теплая ткань. Я поднимаю голову и понимаю, что на моих дрожащих плечах держится куртка незнакомца. Он рядом. Сидит на корточках и мне в глаза смотрит заботливым взглядом. На удивление глаза его не злорадствуют, как и губы не изгибаются в кривой ухмылке. Я ведь могла бы всего этого избежать, если бы сразу его послушала, но кто нас учит доверять незнакомцам? Нас учат во всем видеть угрозу, даже в тех редких случаях, когда нам пытаются помочь.

— Спасибо. — Шепчу я, опустив глаза на впившиеся в землю пальцы. Не знаю, что мне еще сказать, потому что слов мало, их всегда мало, когда стоит признаться в чем-то важном и серьезном. Я покачиваю головой и вновь говорю. — Спасибо.

— Прекрати. Сможешь встать?

— Конечно.

Я выпрямляюсь, случайно покачнувшись в сторону. Мне хочется выглядеть сильной, но выходит паршиво. Колени до сих пор дрожат, как и в голове творится бардак. Никак не удается смириться с тем, что со мной произошло. Что со мной могло произойти.

— Ну, и почему ты не воспользовалась своим даром? — Интересуется мужчина, достав сигареты из своей куртки, которая сейчас колышется на моих плечах. — Было бы проще.

— Я не успела.

— Не успела приказать?

— Откуда вы так много обо мне знаете? — Охрипшим голосом спрашиваю я.

Мужчина закуривает и небрежно пожимает широкими плечами.

— Свой дар ты уже успела на мне использовать, если помнишь.

— Но как вы вообще догадались о том, что … хм, у меня есть этот … дар?

— Боишься произносить слово «ведьма»? — Незнакомец кривит губы. — Заменяешь его сложными предложениями, значит, совсем недавно узнала про свои способности.

— Пару дней назад.

— Хм, ведьмы обычно молчат о таком.

— А я больше не хочу молчать. — Неуверенно приподнимаю подбородок. — Я думаю, я могу вам доверять.

— Неправильно думаешь. — Мужчина откидывает окурок и тушит его носком обуви. Я недоуменно хмурю брови, а он приближается ко мне, поправив копну волос. — Никому тут доверять нельзя, девочка. Даже тем, кто однажды спас тебе жизнь.

— Вы расскажете, как узнали о том, что я «ведьма»? — Специально делаю ударение на последнем слове, чтобы незнакомец не принял меня за трусиху. Но он, кажется, уже успел сложить обо мне весьма паршивое мнение, и потому отвечает коротко и просто:

— Почуял. — Мужчина лениво сходит с места, направившись к выходу из переулка, а я растерянно вскидываю брови и плетусь за ним следом.

— Что вы сделали? — Решительно догоняю незнакомца. — Почуяли?

— Да.

— У ведьм запах, что ли особенный?

— Можно и так сказать.

— И как же я пахну?

— С ерой.

— Серой? — Нервно усмехаюсь и поправляю скатившуюся с плеч куртку. Она безумно огромная, но я все равно придерживаю ее пальцами, потому что жутко замерзла.

— Тебе не пора домой? — Спрашивает мужчина, искоса взглянув на меня. — Гулять по Дилосу в одиночку небезопасно. К тому же, я уверен, родные ищут тебя.

— Нет.

— И почему же?

— Потому что я прогнала их, — хмурюсь и смотрю вперед, крепко сжав пальцы. Вновь ощущаю комок вины, подпрыгнувший к горлу, но не обращаю на него внимание.

— Сказала им уходить, а теперь жалеешь. Тебе стоит лучше контролировать…

— …свои способности.

— Нет, свои желания. — Мужчина потирает пальцами заросший подбородок, а я вдруг отмечаю, насколько он высокий. Просто великан с широченными плечами. По сравнению с ним, я худощавый карлик. — Где ты живешь?

— В Астерии.

— Далековато ты забралась. — Он тихо усмехается. — И что ты забыла в Дилосе?

Мне вдруг не хочется врать. Знаю, глупо все выкладывать незнакомому человеку, но я должна поговорить, должна высказаться. Этот мужчина только внешне излучает угрозу, но смотрит он на меня с пониманием, словно ему знакомы мои чувства, и он сам проходил через нечто подобное. Я набираю в грудь воздуха и отвечаю:

— Я записывалась на прием к Смерти. У него тут офис неподалеку.

— Верно, я однажды забегал к Карме.

— Серьезно? — Удивляюсь я, расширив глаза.

— Да. Я и с Мойрой Парки хотел поговорить, но у нее как всегда закрыто.

— Мойра Парки?

Мужчина глядит на меня смышлено и в очередной раз кривит губы. Наверно, сейчас он пытается понять, притворяюсь я или действительно ни черта не смыслю в этом мире. Я бы хотела защититься и запротестовать, мол, не надо смотреть на меня так, словно мне лет пять или шесть. Но что уж тут душой кривить? Я и, правда, ничего не понимаю.

— Мойра Парки — это Судьба. Удивительная женщина. — Незнакомец вновь достает из кармана куртки сигареты, притормозив меня ладонью, а затем выдыхает. — К ней на прием так просто не придешь. Все должно произойти случайно, по стечению обстоятельств.

— А я и не знала.

— Ты, видимо, многого еще не знаешь, девочка. — Мужчина закуривает и продолжает идти вдоль магазинчиков, а я семеню следом, стараясь не отстать. — И как прошел прием?

— Замечательно, — невзрачно язвлю я.

— Узнала все, что хотела?

— Да. Но лучше бы не узнавала.

— Ребята, что сидят в тех кабинетах, мертвые. Жизнь у них вечная, без боли и прочих неприятностей. Впрочем, какие неприятности могут быть у Смерти?

— Хотите сказать, что они нас не понимают?

— И никогда не поймут.

Я задумчиво хмурю брови, вспоминая о том, как моя мама обнимала Ноа Морта. Как решительно она сжимала в пальцах его руку, как безоговорочно доверила ему свою жизнь. Она обнимала Смерть. Но еще она обнимала человека, которого, возможно, любила.

— Но ведь бывают исключения, да? — Шепотом протягиваю я и замечаю, как мужчина останавливается рядом с черным, вытянутым Фордом. Он переводит на меня растерянный взгляд, а я протяжно выдыхаю. Нехотя стягиваю с плеч куртку. — Возьмите.

— Как тебя зовут? — Через силу спрашивает незнакомец, выбросив в сторону окурок.

— Ариадна.

— Джейсон. — Незнакомец протягивает ладонь, и я уверена, что он собирается забрать у меня куртку, но внезапно он решительно пожимает мне руку. Я вскидываю брови. — Мне некуда спешить, Ариадна. Я отвезу тебя.

— Не стоит, правда.

— И как ты доберешься?

— Ну, — я оглядываюсь и неуверенно покачиваюсь на носках, — найду вокзал.

— И как будешь искать?

— Спрошу у прохожего.

— Который, вполне возможно, продолжит то, что начали парни из бара.

— Парни? — Прыскаю со смеху и сплетаю перед собой руки. — Я бы назвала их совсем иначе. Более точно, менее корректно.

— Садись. — Джейсон открывает дверцу, а я нерешительно поджимаю губы.

Почти уверена, что у него полно дел и без меня, но зачем тогда он пытается помочь?

— Сесть в машину к незнакомому человеку…? — Медленно протягиваю и прищуриваю глаза. — Кажется, кто-то мне говорил, что никому нельзя доверять.

Мужчина улыбается, и на его измученном лице появляются ямочки, морщинки возле глаз скапливаются в небольшие складочки. Он вновь указывает на открытую дверь и тихо протягивает низким, хрипловатым голосом:

— Меня можешь не бояться.

— После таких фраз и сбрасывают где-то на обочине.

— Не тяни время. Скоро стемнеет, а я хочу вернуться до сумерек.

— Но почему? — Я потираю плечи. — Вы не похожи на доброго самаритянина.

— А на кого же я похож?

— Не знаю. Вы внушаете…

— …ужас? — Джейсон тускло улыбается и потирает длинными пальцами подбородок. Я бы подобрала другое слово, но можно обойтись и этим. — Я чувствую.

— Что чувствуете?

— Что тебе страшно, Ариадна. А я могу помочь. Вот и все.

— И как же вы чувствуете, что мне страшно?

Мужчина в очередной раз лениво кривит губы, а его рыжевато-карие глаза пронзают меня странным, огненным блеском. Я недоуменно вскидываю брови и вдруг думаю, что у этого человека гораздо больше тайн, чем я могла предположить на первый взгляд.

— Я почуял. — Отвечает он и шире распахивает дверь.

ГЛАВА 16. НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Мы едем молча. Джейсон вальяжно сидит за рулем, закинув руку на подлокотник; он не замечает, как пытливо я сканирую его задумчивое лицо… Хотя, может, и замечает. Кто знает? В одном я точно уверена, Джейсон — странный тип с огромным багажом секретов, а я собственно не люблю секреты, пусть и хочу доверять этому новому знакомому. Вопреки здравому смыслу, я думаю, что этот человек способен защитить своих близких, даже если на кону стоят его личные интересы. Это не может не привлекать, потому что верность, как и смелость, редкие спутники современного способа выживания.

Мы въезжаем в Астерию. Нас приветствует невзрачная, косая вывеска, и у Джейсона на лице вдруг появляется загадочная ухмылка, будто он вспомнил нечто смешное.

— Что? — С интересом спрашиваю я, посмотрев на мужчину. Он пробегается по моему лицу внимательным взглядом и вновь отворачивается. — Вы бывали здесь раньше?

— Бывал, Ариадна. — Руль скрипит под его пальцами. — И не раз.

— И как вам наш чудесный городок?

— Могу сказать лишь одно: в церковь меня не пустили.

Я искренне усмехаюсь и откидываюсь на мягком сидении. Неужели набожность этих чертовых Астерийцев действительно так заметна? Я покачиваю головой и улыбаюсь:

— Да, мы тут любим Господа.

— Лишь бы он вас любил. — Мужчина кривит губы, поглядывая на меня.

— Аминь!

Джейсон улыбается еще шире, и я показываю ему путь к своему дому.

Внутри завязывается узел, едва я понимаю, что пора выходить из машины. Черт, мне ведь предстоит отразить атаку двух злых ведьм, поджидающих меня за порогом! Что ж, не отказалась бы я сейчас от какого-то заклинания, которое наколдовало бы всепрощение. Не знаю, как себя вести. До сих пор нахожусь под впечатлением от того, что узнала у Ноа, но, в то же время, мне как-то легко, словно мой новый знакомый сумел пройтись ластиком по моим негативным мыслям; стереть он их не стер, след определенно остался, но его едва ли видно. И дышать даже проще.

С уважением смотрю на широкоплечего мужчину и вдруг понимаю, что знаю, как не только избежать наказания злобных тетушек, но и отблагодарить спасителя. Я решительно оборачиваюсь к Джейсону и восклицаю:

— Может, сходите со мной? Я представлю вас Норин и Мэри-Линетт, вы, наверняка, в пути устали. Вот и посидите с нами.

— Рыжеволосая, зеленоглазая и крайне хитрая! — Неожиданно протягивает мужчина и на меня смотрит, прищурив глаза. — Думаешь, я спасу тебя от обиженных воплей родных?

— Мда, о чем вы? Какого же вы обо мне мнения, Джейсон.

— Мне тоже было шестнадцать.

— Семнадцать.

— Без разницы; и я тоже пытался выкручиваться из неприятностей, как только мог, но я тебе не адвокат, девочка. И я не собираюсь защищать тебя перед родителями.

— Вам и не придется. Родителей у меня нет. Так что, может, защитите перед тетями?

Джейсон выдыхает и невольно проходится ладонями по лицу. Что ж, я столкнулась с еще одним редчайшим природным явлением: с мужчиной, у которого есть совесть! Вот это да. Скажи кому — не поверят. Разве существуют особи мужского пола, которые в свои-то тридцать волнуются о душевном здравии малолетки?

— Ты могла бы приказать. — Опустив руки, хрипит он. — Что тебя останавливает?

— Вы хороший человек, Джейсон. Мне не нужно принуждать вас совершать хорошие поступки. У вас это само собой получается, несмотря на грозный вид.

— Тебе еще учиться и учиться разбираться в людях, Ариадна, — на выдохе протягивает мужчина и вдруг глушит двигатель. Я удивленно вскидываю брови, а он нехотя головой качает, словно сдается. — Надеюсь, тетушки у тебя симпатичные, и они хорошо готовят.

Искренне улыбаюсь и ощущаю глупую радость, которая обычно возникает, когда ты добиваешься чего-то важного. Не знаю, что именно меня так привлекает в этом человеке, но я почему-то чувствую, что если однажды он смог спасти меня, то сможет еще раз, и это чувство защищенности придает мне уверенности в себе, в моих поступках и словах, будто все у меня получится. Будто я переживу и этот вечер, и месяц, и год.

Выхожу из машины и киваю.

— Вы не разочаруйтесь, Джейсон. Я обещаю.

— Хотелось бы верить, — тихим голосом причитает мужчина, выкатываясь из слона, и захлопывает дверь. Он закуривает, скептически оглядывает наш коттедж и кивает, — мило.

По его виду ничего толком не скажешь, но радуется он как-то слабенько. Наверняка, мне не удалось вселить в него уверенность, словно двери нам откроют с распростертыми объятиями. Я тоже, к слову, надеюсь, что Норин не прочитает заклинание и не превратит меня в жабу. Ведьмы ведь обычно этим занимаются, когда злятся? Простые люди крушат посуду, а мы развлекаемся, трансформируя друг друга в тупых животных.

Я открываю дверь, поджав губы. Главное просто не забывать дышать. Я знаю, что не стоило убегать, но еще я знаю, что у меня были причины. Ужасные причины.

Растерянно встряхиваю волосами. Нет. Не хочу вспоминать, потому что едва мысли возвращаются к разговору с Ноа, неизвестный яд проносится по венам, сердце взрывается, горит, и мне становится так плохо, что мир прекращает существовать! Как мало требуется усилий, чтобы свести себя с ума. Достаточно лишь подумать, и механизм запущен. Ничего лишнего, чистое воспоминание, фраза, взгляд, и кожа возгорается, словно ее поджигают, и горло сдавливает судорогой, будто бы костлявыми пальцами, сотканными из страха.

Нет более совершенного орудия против человека, чем сам человек.

Я прихожу в себя в тот момент, когда внезапно из кухни выпрыгивает Норин, крепко сжимающая в пальцах нож, блестящий от тусклых солнечных лучей. Я вдруг пугаюсь, что Люцифер вновь поглотил ее разум, покусился на душу, но неожиданно тетушка закрывает меня своим телом, выбегает вперед и собирается нанести удар Джейсону прямо в грудь. Я вскрикиваю, тяну вперед ладони, но, к счастью, моя помощь не требуется.

Молодой мужчина проворно перехватывает холодное орудие, вцепившись пальцами в тонкое запястье Норин. Ее лицо искажает гримаса боли, злости, но она вновь собирается кинуться на гостя, выпучив дикие небесно-голубые глаза.

— Нет, стой! — Кричу я, оттащив тетушку назад. Я резко выныриваю из-под ее руки, и мы встречаемся взглядами. — Прекрати! Брось нож!

Недоуменно замерев, Норин размыкает пальцы, и оружие падает навзничь, будто бы подстреленная птица. Тетушка смотрит на меня, часто моргая. А я хватаюсь ладонями за лицо и громко выдыхаю сквозь раздражение, подступившее к горлу:

— Что же ты творишь, черт возьми, ох! — Покачиваю головой. — Умереть не встать, ты ведь могла убить его, Норин.

— Могла его убить? — Холодным голосом переспрашивает она и пронзает меня таким пристальным взглядом, что, клянусь, земля под ногами содрогается. — Это что такое?

— Что именно?

— Зачем ты привела к нам в дом пса?

— Кого?

— Если бы ты сразу сказала, что у тебя такая семейка, я бы оставил тебя в Дилосе, там безопаснее, — почесывая подбородок, тянет Джейсон. Он совершенно равнодушно глядит в глаза моей ссутулившейся от нависшей угрозы тетушки и опирается о стену, увешанную старыми фотографиями, сцепив на груди руки, — я еще могу рассчитывать на ужин?

— Какой к черту ужин? — Оторопело вопрошает Норин. — Разумеется, убирайтесь!

— Подожди. Ничего не понимаю. Джейсон, — подхожу к мужчине, несмотря на то, что Норин крепко хватает меня за руку, и нервно усмехаюсь, — что происходит? Что за пес?

— А ты часто встречаешь людей, которые чувствуют страх или запах ведьм?

— Я думала, вы просто…

— Просто что?

Застываю и непроизвольно вспоминаю, как он коротко отвечал на все мои вопросы: почуял. О! Я измотано улыбаюсь, уже даже не понимая, как реагировать на удары Судьбы, которые она неустанно наваливает на мой зад, и хриплю:

— Пес, значит, оборотень?

— Пес, значит, пес, Ариадна, — скривив губы, говорит Джейсон, — а оборотень, значит, оборотень. Но ты будешь права, не называя меня человеком, потому что я — не человек.

Мужчина пожимает плечами, мол, ну, а что поделать? Ну, бывает. А я выпучиваю на него ошеломленный взгляд и впиваюсь пальцами в волосы. Вот же черт, оборотень? Что? Может, и феи существуют? И тролли?

Расскажу Мэтту, он сразу меня в психушку запрет! Хотя, нет. Сначала закатит глаза, а потом уже позвонит своей ненаглядной Джил, и она обратиться в Святую Святых.

— Классно. Теперь у меня есть друг-оборотень. Внушительная компания, верно?

— Друг-оборотень? — Шепчет Норин, подходя ко мне. — Что он здесь делает?

— Он помог мне.

— Каким, хотелось бы узнать, образом?

— В Дилосе на меня напали.

— Кто? — Скрывая волнение за мнимым спокойствием, спрашивает тетя Норин.

— Какие-то кретины из бара. Я зашла в бар, чтобы…

— … ты зашла в бар?

— Хотела выпить.

— Хотела — что?

Норин растерянно пожимает плечами и отходит к стене, наверняка, придумывая, как избавиться от подростка, неожиданно свалившегося ей на плечи.

Воспитание — чертовски неблагодарное занятие. Особенно тогда, когда воспитанник не хочет, чтобы его воспитывали. То есть, практически всегда.

— Я должна была расслабиться после того, что мне рассказал Ноа. Это глупо, да, меня уже постигла эта мысль, правда. Но на тот момент мне просто хотелось сбежать.

— От нас или от проблем, Ариадна?

— От прошлого.

Норин сводит черные брови и медленно переводит взгляд на Джейсона, который так и стоит возле стены, изучая нас шоколадными глазами.

— Вы не против, если мы поговорим наедине?

— Знаете, дамочка, мне чудовищно льстит, что вы спрашиваете моего разрешения, и я могу уйти в другую комнату. Но, вот в чем проблема. — Джейсон подходит к тетушке, а на лице у него появляется кривая ухмылка. — Я все равно услышу ваш разговор.

— Так попытайтесь не слушать. — Отвечая ледяной улыбкой на улыбку, шепчет Норин и со спокойным видом кивает. — Вы спасли Ари жизнь, и я вам благодарна.

— Благодарная ведьма? Что-то новенькое.

— Как и благородный пес.

Они испепеляют друг друга пронзительными взглядами, и мне внезапно кажется, что вся эта борьба определенно завершится кровопролитием. Поэтому я устало выдыхаю. Мне уже осточертело расхлебывать какое-то дерьмо, но, видимо, в этом заключается цель моей новой жизни: сталкиваться с проблемами и выкарабкиваться из них, как из навозной ямы.

— Джейсон, проходите прямо по коридору, там кухня; мы вернемся через пару минут.

Не дожидаюсь, пока он ответит. Беру под локоть Норин и тащу ее на второй этаж. Я не знаю, что именно ее так смутило в нашем новом госте, но идет она вся напряженная, на взводе, словно готова в любую секунду сорваться и впиться зубами Джейсону в горло.

Мы проходим в мою комнату. Я подношусь к окну, намереваясь открыть раму, но не успеваю и двух шагов сделать, как вдруг в спальню влетает Мэри-Линетт.

Волосы у нее мокрые, угольно-черные. Глаза огромные, переливающиеся искренним недоумением. Она кидает на пол полотенце и шепчет дьявольским голосом:

— Какого черта у нас на кухне забыл пес? — Она смотрит прямо на меня. — Ари, что ты творишь? Оборотням нельзя доверять! Они импульсивные и непредсказуемые.

— И тебе привет, тетя Мэри. Знаешь, мне кажется, импульсивная в этой комнате лишь Норин. Потому что именно она накинулась на Джейсона с кухонным ножом.

— Что сделала?

— На Джейсона, — проигнорировав сестру, сетует Норин и гневно сводит брови. — Что ты вообще знаешь о нем, кроме имени, которое, вполне возможно, фальшивое? Никогда и ни при каких обстоятельствах не доверяй оборотням. Они одиночки и живут ради выгоды.

— Как и все люди.

— Нет. В отличие от людей, они, уходя, сердце не разбивают, а вырывают из груди.

— Джейсон спас меня. Вот, что я знаю. — Сплетаю на груди руки и выдыхаю. — Разве я привела бы в дом врага? Я могу ему доверять. Он очень хороший человек.

— Он не человек, — пропевает Мэри-Линетт, сухо улыбнувшись, — забыла?

— На меня напали трое мужчин. Они утащили меня в переулок, и Джейсон пришел за мной, пусть и не должен был. Он предупреждал, а я не послушала. Была зла, убежала.

— Это ты умеешь.

— Простите, — я виновато выдыхаю и плюхаюсь на край кровати, она прогибается под моим весом, предательски скрипнув, — мне очень стыдно. Я поступила неправильно. Но не знаю, что бы я наговорила, оставшись. Мне нужно было побыть одной.

Тетушки одновременно приближаются ко мне. Неожиданно напряжение испаряется, они присаживаются по бокам от меня, приобняв за плечи. Странно. Только что кричали, а теперь обнимают. Мэри-Линетт заботливо поправляет мне волосы.

— Мы испугались. Не контролировать себя в те минуты, когда тебе нужна помощь…

— …страшно, — заканчивает Норин, смотря куда-то в окно. — Очень страшно смотреть на то, как ты уходишь, и быть не в состоянии тебя остановить.

— Я понимаю. Невыносимо смотреть, как люди ошибаются и ничего не делать.

Норин переводит на меня взгляд и словно понимает, что я ощущаю дрожь в коленях.

Я почти уверена, что сломленные люди чувствуют друг друга. Это словно негласное правило между двумя искореженными скалами, о которые разбиваются кривые волны. Не в состоянии сдвинуться с места, они просто терпят и глядят в глаза собрата напротив.

— Что тебе рассказал Ноа? — С прашивает она, сжав в пальцах мои холодные руки.

Я устало пожимаю плечами и смотрю вниз, невольно вспомнив мертвое лицо Лоры, окровавленный снег и запах гари, забивающий легкие. Я вспоминаю, пусть и не хочу, но у жизни есть одна вредная привычка: не спрашивать тебя о твоих желаниях, а делать то, что ей по нраву. Чувствую, как Мэри-Линетт крепче стискивает мои плечи, и кривлю губы:

— Он показал мне аварию. Показал, как умерли родители и Лора.

— О, Боже. — Глухо выдыхает младшая сестра матери и хмурит лоб. — Дорогая…

— Оказалось, мама погибла не в аварии. Она единственная выбралась из машины. Но потом она увидела Лору и меня, и…

— Что?

— Лора уже не дышала, — металлическим, ледяным голосом отрезаю я, впялив взгляд в стену, — но я еще была жива, мама вытащила меня из машины. Потом появился Ноа. Они договорились. Мама попросила его. Он согласился.

Мои фразы обрывисты, тихи и нелепы. Но я не знаю, как говорить, чтобы сдержать в горле тысячи воплей, криков, слез. Я просто смотрю перед собой.

— Договорились? — Аккуратно переспрашивает Норин. — Что ты имеешь в виду?

— Она сказала Смерти спасти меня, но забрать ее. Ноа согласился, ведь я дорога ему.

— Я не понимаю.

— Это просто. — Горячо выдыхаю и вдруг поднимаюсь на ноги. Жар обдает все тело и проходится вниз по спине, будто кипяток! Я стремительно оборачиваюсь и смотрю в глаза тетушкам решительно, зло, обижено, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние за неуместной улыбкой. — Ведьмы не видят мертвых. Зато Смерть их видит.

Мэри-Линетт бледнеет, сжав в тонких пальцах покрывало, но Норин не пугается, она поднимается вслед за мной и задумчиво наклоняет голову.

— Что ты хочешь сказать, Ари.

— Не хочу. Я не хочу этого говорить.

— Невозможно. — Ровным, снисходительным голосом говорит она. — Ты ошиблась. Ты неправильно поняла то, что увидела.

— Трудно неверно истолковать видение, когда видения преследуют тебя.

— Реджина никогда бы так не поступила. — Растерянно проговаривает Мэри-Линетт и на меня смотрит испуганно. — Мы бы узнали. Она бы сказала.

— Или она бы все скрыла, потому что умеет отнимать боль, тревогу. И воспоминания.

Сжимаю в кулаки пальцы. Тетушки неоднозначно переглядываются, так и не поняв, что именно я пытаюсь до них донести. Или, нет. Поняв. Но, не приняв. Не осознав это.

— Мама отдала мне свое дыхание. Что…, — нервно почесываю запястья, — как это?

— Ари…

— Ответьте.

Мой холодный тон быстро отрезвляет тетю Норин. О на выпрямляет спину и отходит к окну, скрыв за солнечными, уходящими лучами острое недоумение на лице.

— Нашу жизнь определяют три элемента, три составляющих. Рай, земля и ад. Воздух, вода и огонь. Что значит — человек? Из чего он состоит?

— В смысле? Я не…, не понимаю.

— Человека олицетворяют три символа: тело — его оболочка, душа — сознание и воля.

— И дыхание.

— Верно, дыхание — это жизненные силы. Забрав душу у человека, Люцифер получает существо без эмоций. Забрав у человека дыхание, он его убивает.

— Выходит, мама отдала мне свои жизненные силы? — Слабым голосом спрашиваю я, пусть и так знаю ответ. Мне просто нужно убедиться. Нужно услышать правду еще раз.

— Не знаю. — Признается Норин, посмотрев на меня через плечо. — Я никогда раньше не слышала об этом, не слышала, что это возможно.

— Это редкий дар. — Поясняет Мэри-Линетт, привстав с кровати. — Не каждый может принять силу. Как и душу можно отдать лишь добровольно.

— Знаешь, почему никто не способен противостоять Люциферу, Ариадна?

— Издержки векового авторитета?

— Он контролирует эти три элемента. Управляет материей, разумом и забирает силы.

— Три точки на твоей шее, Ари, — тетя Мэри подходит ко мне и прикасается пальцами к треугольнику. А я и забыла, что на мне стоит дьявольское клеймо. — Три составляющих, треугольник, его знак. Как напоминание о том, что он все контролирует: наше тело, душу и наше дыхание.

— Почему я впервые об этом слышу?

— Возможно, потому что ты только начинаешь понимать наш мир.

— «Наш мир», — эхом повторяю я и убираю упавшие на лицо волосы. У меня внутри происходит нечто невообразимое, и я понятия не имею, что мне делать. — Когда мир вдруг взял и разделился на две части? Ваш мир и мир людей. Просто абсурд.

— Он разделился давным-давно, девочка, — отрезает Джейсон, внезапно появившийся в комнате. Он облокачивается о дверной косяк, а в руках сжимает тарелку с едой, которую на вечер отложила Норин. Ох, что он творит? Она ведь сейчас опять на него накинется.

— Что, черт возьми, вы еще здесь делайте? — Вопрошает Норин, расправив плечи.

— Я ем.

— Едите?

— Мне пообещали ужин в компании симпатичных женщин.

— Что ж, тебе повезло, — выдыхает Мэри-Линетт, наплевав на вежливость, — мы здесь не выкидываем дворняг на улицу, если у них симпатичное личико.

— Тогда вам тоже повезло. — Джейсон ухмыляется. — Мое личико вполне себе милое.

Усмехаюсь, а тетушки пронзают меня недовольными взглядами. Ну, что? Поговорят хотя бы с кем-то, кто пришел с большой дороги, не молится и не задает лишних вопросов.

Неожиданно Джейсон и Мэри-Линетт одновременно застывают. Норин недоуменно смотрит на сестру, а мужчина медленно поворачивает голову, чтобы изучить коридор.

— У нас гости, — поясняет Мэри, — я слышу, как кто-то подходит к двери.

В ту же секунду раздается неприятный звон, и я вскидываю брови. Люцифер вряд ли воспользовался бы звонком, да и проходить через парадный вход для него большое дело, я уверена. Так что, взмахнув руками, я восклицаю:

— Расслабьтесь. Наверно, это ребята.

Схожу с места, но неожиданно натыкаюсь на взволнованный взгляд тети Норин. Она пересекает комнату в два огромных шага и берет меня за руку, потянув на себя. Я смотрю в ее глаза, обескуражено выдохнув. Мне надоело, что она постоянно пытается сказать мне, что делать и как себя вести. Забота, точно такая же, как и та, которой укрывала меня мама. Точнее душила. Забота, в которой, порой, нет смысла, которая доходит до абсурда.

— Все в порядке. — Говорю я, не отрывая взгляда от тети. — Это мои друзья.

— А если нет?

— У нас в доме три ведьмы и один оборотень. Почему ты так боишься?

— Потому что я знаю, на что способны темные силы, Ариадна.

— Они ни на что не способны, если мы даем им отпор. — Я отхожу от нее, отняв руку, и втягиваю прохладный воздух, вновь ощутив себя виноватой. Но так ли это? Нельзя взять и запереть меня в этой комнате. Нельзя спасти меня от всего. — Я понимаю, от меня много проблем, и знаю, что ты устала ощущать ответственность за все мои поступки. Но позволь мне самой набивать шишки, я ведь не пленница.

— Я не могу тебе этого позволить, — суровым голосом отвечает она, — и ты не можешь.

— Я должна жить дальше.

— Ты и так живешь дальше!

— Нет. Я…, я должна что-то делать. — Нервно закрываю глаза и отворачиваюсь. — Без лишних мыслей и траты времени. Я должна постоянно забивать голову, иначе я пойму, во что ввязалась, пойму, что из-за меня мама умерла, пойму, кто мой отец, пойму, как сильно вы жертвуете по моей вине. Но я не хочу понимать.

— Ари, тебе станет легче только тогда, когда ты примешь происходящее с тобой.

— Это говоришь ты? Но ведь ты даже поверить не можешь в то, что Ноа Морт…

— Не говори, — перебивает она, отшатнувшись. — Это предположение, просто догадка.

— Какая к черту догадка? Вы все здесь призраков видите? Все общаетесь с ними?

— Ариадна…

— Я пойду, открою дверь. И я не умру, если выйду на улицу. — Грузно выдыхаю. Надо выбраться отсюда, пока я вновь не потеряла контроль над своими словами. Я иду к двери, но останавливаюсь, чуть ли не врезавшись в Джейсона. Он потирает пальцами подбородок и выглядит так, будто собирается прочитать мне мораль. — Не надо, — шепчу я.

— Принуждаешь?

— Прошу.

Мужчина покачивает головой. Он молчит, но говорит этим молчанием больше, чем у него могло бы получиться с помощью красноречивых предложений. Наверно, я опять веду себя неправильно; наверно, я опять — заноза в заднице, но, черт возьми, я буду их большой проблемой, потому что не собираюсь сидеть в четырех стенах и обдумывать все то, что со мной случилось. Они твердят, дыши, давай. А я не знаю как. Я не знаю, как дышать, когда в жизни столько неприятностей, и так мало союзников, действительно тебя понимающих.

— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? — Вдруг спрашивает Джейсон.

— Уверена.

— Тогда иди. — Я киваю и собираюсь пронестись мимо мужчины, но он внезапно меня останавливает, положив широкую ладонь на плечо. Я поднимаю подбородок. — Тебе очень многое предстоит узнать. И тебе это не понравится. Если каждый раз ты будешь сбегать, у тебя не получится.

— Что не получится?

— Смириться. А это необходимо, когда ты так сильно отличаешься от других.

— Может, я не хочу мириться.

— Тебе придется. — Он убирает руку и лениво пожимает плечами. — Рано или поздно, ты примешь себя. И лучше не тяни. Твой лучший защитник смотрит на тебя в отражении, но ты не сможешь защищаться, пока не поймешь, кто ты.

— Оборотень-философ.

— Нет. Как раз таки в этом проявляется моя человеческая сущность.

Я свожу брови и чувствую, как внутри взрывается вина и обида. Я знаю, что все они правы, и прекрасно осознаю, как опасно уходить, отрицать очевидное. Но время не просто так считается лучшим успокаивающим. О но необходимо мне.

— Я скоро вернусь. — Невольно осматриваю тетушек и проношусь мимо Джейсона.

Я должна уйти, чтобы вернуться. Вот в чем дело. И я не убегаю, я даю себе время.

Оказываюсь в коридоре и решительно распахиваю дверь, впустив на порог вечерний теплый ветер. Собираюсь накинуться на Хэрри или Мэтта, я действительно соскучилась и очень сильно хочу рассказать обо всем, что случилось. Но внезапно вижу Логана.

Мои брови подскакивают вверх, а сердце кульбитом падает вниз.

— Логан? — Что он здесь делает? Недовольно выхожу на улицу и, захлопнув за собой дверь, гляжу на парня во все глаза. — Какой сюрприз.

— Почему сюрприз?

— Потому что мы с тобой не договаривались о встрече.

— Договаривались. — Настаивает Чендлер и подходит ко мне. — Забыла? Сегодня у нас воскресенье. И мы должны…

— … сходить в церковь?

— Я уже там был. Нет. У нас свидание.

— Да ладно. — Я искренне удивляюсь его смелости и смеюсь. — Свидание?

— Ты просила подружиться с этим… с очками. И я ему даже вчера дверь открыл.

— Я сказала подружиться с ним, а не ухаживать за ним.

Логан с достоинством переносит мои издевательства и кривит ровные губы, которые так и привлекают внимание. Чендлер довольно симпатичный парень. Очень симпатичный. И я не могу не заметить этого, уж слишком умной себя считаю.

— Слушай, чего стоит сходить со мной в кино? — Тихим голосом интересуется он.

— Почему тебя это так волнует?

— Может, ты мне нравишься.

Гортанно усмехаюсь и сплетаю на груди руки. Коварный парень. Знает, что сказать, чтобы сбить девушку с толку. Но у меня слишком много опыта, и потому я не пугаюсь.

Мне даже хочется окунуться в эту игру, чтобы забыть обо всем, что творится дома.

— Я давно не была в кино. — Задумчиво протягиваю я, поджав губы. — Что за фильм?

— Не знаю. Идем, и ты выберешь.

— Ты не купил билеты?

— Я не знал, какой ответ мне даст рыжеволосая гимнастка.

— Неуверенный в себе? А так сразу и не скажешь.

— Ари, ты пойдешь или нет? — Он выжидающе в мои глаза пялится, будто ждет, что я сейчас отвешу ему пощечину или просто убегу, но мне не зачем убегать; я хотела на время отвлечься — вот отличная возможность.

— Надеюсь, в кино у вас не крутят католические ролики? — Я медленно схожу с места и замечаю, как самодовольно вытягивается лицо парня. Кажется, он решил, что я купилась на его амуровские чары.

— Нет, не крутят. Но глава совета поднимал этот вопрос.

— Серьезно?

— Да. — Мы идем совсем близко. — Его идеи не поддержала добрая половина Астерии.

— Это утешает.

— Знаешь, здесь не все сумасшедшие фанатики, так только кажется. В церковь многие ходят, но не больше. Никто не молится на ночь и не соблюдает пост.

— А ты?

— Что?

— Ты тоже не верующий? — Я искоса смотрю на парня и усмехаюсь. — Трудно сказать, что ты каждое воскресенье посещаешь церковь. Звучит это дико.

— Люди ходят в церковь, чтобы слухи не пошли, мол, они грешники. А, если серьезно взглянуть на ситуацию, то с ума по псалмам сходит совсем маленькая горстка.

— И что же это за горстка?

— Интересуешься, чтобы избежать праведного гнева? — Логан вскидывает брови. — Ты ведь у нас что-то вроде воплощения Сатаны, посланник Дьявола.

— О, прекрати, — я толкаю парня в бок, а он громко смеется, — ты ведь шутишь, да?

— Конечно, шучу. Я же не идиот.

Теперь нервно усмехаюсь я. Что ж, в этот раз ты ошибся, мальчик. Рядом с тобой по улице плетется настоящая ведьма, но ты слишком умный, чтобы в это поверить.

Мы приходим в небольшое, уютное заведение с кривой вывеской: Скрим-Скрин. Я в который раз чувствую, как Логан прикасается к моей руке, и от этого мурашки проносятся по коже. Он выходит вперед, по-хозяйски поддерживает меня за талию, когда я пересекаю порог кинотеатра, и все это время кажется вполне неплохим парнем. Но я привыкла, что в жизни так просто ничего не бывает. И за маской заботливого человека, наверняка, кроется самодовольный и богатенький циник, мечтающий классно провести время. И только.

Мы подходим к кассе, становимся в очередь, и я с интересом оглядываюсь, искренне удивившись, что такое милое заведение есть в таком странном городке. Людей немного. В колонках потрескивает музыка. За столиками ожидают сеанса какие-то подростки, и мне в голову вдруг ударяет нелепое чувство, словно я обычный человек, и все мои неприятности остались где-то там, в коттедже Монфор-л'Амори.

Окна опоясаны цветной гирляндой, она мигает, привлекая меня, гипнотизируя. Меня поглощает теплое спокойствие, окунает в воду, привлекает к твердой груди. Я здесь, и мне хорошо. Внезапно я рада, что согласилась пойти с Логаном.

— Не оглядывайся?

Я рассеяно перевожу взгляд на парня и спрашиваю:

— Что?

— «Не оглядывайся». Так фильм называется. Сойдет?

— Да, конечно. — Отмахиваюсь и смущенно кривлю губы. — Как скажешь.

Чендлер отвечает мне на улыбку, сверкнув карими глазами.

Он собирается подойти к кассе, так как женщина уже отдает билеты какой-то паре, и я довольно выдыхаю. Уже сотню лет не была в кино. И неудивительно. С моей-то жизнью странно, что я вообще из дома выползаю. Мы с Логаном синхронно делаем шаг вперед, но затем оборачивается парочка, и я давлюсь воздухом, ошеломленно распахнув глаза.

Черт возьми.

Мойра Парки, или Судьба, говоря человеческим языком, удивительная фантазерка.

— Ари? — Удивляется Мэтт, примерзнув к месту.

— Мэтт? — Удивляюсь я, застыв ровно перед ним.

— Логан, Джил, — язвит Чендлер, вскинув брови, и смеется, — приятно познакомиться.

Я так и смотрю на парня, понятия не имея, как он оказался в кинотеатре.

На удивление я искренне рада видеть Мэтта. Когда Мэтт рядом, мне спокойно… Ну, ровно до того момента, пока он не превращается в пророка Моисея и не начинает молвить на иврите, что мы все умрем. В остальных же случаях, общение с ним придает сил.

— Неожиданная встреча, — протягивает Джиллианна, фальшиво растянув губы.

Почему-то я уверена, что эта девушка люто меня ненавидит, ну, я не стану ее судить. В конце концов, ее парень вечно где-то пропадает. И пропадает ведь из-за меня.

— Это точно, — выпаливаю я. — Очень неожиданная.

— Как дела, Мэтт? — Спрашивает Логан, толкнув парня в плечо. У Мэтта такое лицо в эту секунду делается, что я готова взорваться от хохота! Обсидиановые глаза наливаются уставшим от жизни недовольством, а уголки губ приподнимаются.

— Все как обычно. А ты, как вижу, знаком с Ари.

— Да! Нас связала любовь. — Чендлер внезапно приобнимает меня за талию, а Джил и Мэтт синхронно вскидывают брови. — Любовь к спорту.

Я все-таки не сдерживаюсь от смеха.

Почему-то мне доставляет колоссальное удовольствие наблюдать за тем, как Мэтт то кривит губы в усмешке, то сжимает их в тонкую полоску. Не знаю, что со мной. Но я хочу вызвать в нем нечто такое, что вспыхивает у меня, едва я замечаю его ладони, сжимающие плечи Джиллианны Хью. Это очень странно. И очень горячо. Я прижимаюсь к Логану как можно ближе и широко улыбаюсь.

— Ну, а вы что тут делаете?

— Кино хотим посмотреть. — Холодно отрезает Мэтт, не отрывая от меня глаз.

— И какое?

— Хорошее.

— «Не оборачивайся», — вступает в разговор Джил, привлекая мое внимание. — А вы?

— И мы тоже! — Радостно сообщает Логан. — А какие у вас места? Сядем рядом, да?

Катастрофа.

Это просто катастрофа.

Я встречаюсь с Нортоном взглядом и почему-то краснею. Не думаю, что ему сильно хочется сидеть с нами. Он злится. Я чувствую. Злится, потому что я не позвонила ему, как только приехала; злится, что я стою здесь и строю из себя непонятно кого. Да уж, наверно, нам стоит выйти, чтобы поговорить о Дилосе и о том, что я узнала.

Но разве сейчас время? Сейчас с нами Логан и мисс-идеальные-волосы.

Честное слово, они у нее сверкают и переливаются в такт гирляндам.

— Ари, — внезапно проносится за моей спиной голос мамы, и, испуганно вздрогнув, я оборачиваюсь; мои глаза округляются, а по телу проносится электрический заряд.

Осматриваюсь, но понимаю, что матери здесь нет. Что это было?

— Ари? — Голос Мэтта. Я и не замечаю, как он оказывается рядом. — Что такое?

— Ничего. Я…, мне показалось…

— Что?

Смотрю на лица Логана и Джил. Чендлер лениво ждет моего ответа, а Джиллианна в тусклом, рыжеватом освещении кажется красной. Она упрямо пялится на ладонь Мэтта на моем плече, и думаю, в голове у нее творится что-то на подобии Всемирного Потопа.

— Ничего. — Встряхиваю волосами. — Все в порядке.

Мэтт пронзает меня взволнованным, пристальным взглядом, и мне хочется свернуть ему шею, потому что нельзя так смотреть на меня, когда рядом находится его девушка. Но я ничего ему не говорю, потому что в глубине души хочу, чтобы он так на меня смотрел.

— Идем. — Натянуто улыбаясь, протягивает Джил. — Кино сейчас начнется, Мэтти.

— Да. — Мэтт хмурит брови и отходит от меня. — Конечно. Пошли.

Парень берет девушку за руку, а я перевожу взгляд на Чендлера, который терпеливо меня ждет. Или не меня? Но тогда, чего? Что я тоже возьму его за руку?

— Покупай билеты, — скривив губы, прошу я и усмехаюсь, — опоздаем ведь.

Логан послушно подходит к кассе, а я выдыхаю и осматриваюсь.

Что здесь делала мама? И зачем она меня звала? Это ведь был ее голос. Я не сошла с ума. Я ее слышала, и теперь мои галлюцинации вполне можно принимать за реальность. Я многому научилась за эти несколько дней. В моем новом мире совпадений не бывает.

Мы занимаем места рядом с Мэттом и Джил, и это чертовски паршиво. Логан пихает меня вперед, поэтому я усаживаюсь рядом с мисс-порядочная-монашка. Мне даже думать не хочется, что творится в голове этой симпатичной девушки. Она улыбается, заметив, что я пробираюсь к ней, а затем отворачивается и медленно выдыхает скопившийся воздух.

Не хочу показаться занудой, но я уверена, что до нашего прихода, Джил хорошенько покопалась в башке Мэтта. Он на меня не смотрит. Пялится в экран, будто там объясняют следующее домашнее задание по биологии.

Что ж, отлично. Логан внезапно берет меня за руку, и я…

Да. Я тоже беру его за руку. Чувствую себя в этот момент идиоткой, но мне кажется, я вполне заслуживаю несколько минут из нормальной жизни, где девушка гуляет с парнем и не боится, что из-под земли на нее выпрыгнет очередной приспешник Дьявола.

Впрочем, с нами ведь дочь пастора. Прочитает молитву, или еще что.

Я усмехаюсь себе под нос и замечаю, как Джил искоса бросает на меня взгляд.

Проходит минут пять фильма, но по сюжету уже четверых разрывает на части какой-то неадекватный и плохо прописанный маньяк; я скептически выгибаю брови, когда он, не особо церемонясь, хватает верещащую блонди за подбородок и одним ловким движением к черту разрывает ей половину лица. Джиллианна вжимается в сидение, а я протягиваю:

— Круто он ее, да?

Девушка переводит на меня обескураженный взгляд, а я улыбаюсь.

Не буду говорить, что пошутила. Понаслаждаюсь ее растерянными глазами еще пару секунд, а потом оставлю вопрос открытым; пусть считает меня сумасшедшей. В этом даже есть нечто смешное, что веселит меня и заставляет улыбаться минут так пятнадцать.

Однако неожиданно мой взгляд привлекает черное пятно, возникшее на фоне экрана. Я свожу брови, подаюсь вперед и вижу, как тень на моих глазах приобретает человеческие очертания. Уже через мгновение я понимаю, что под натянутой тканью стоит моя мама! И она тянет ко мне бледную, худую руку и беззвучно открывает рот.

По спине проносится армия мурашек… Резко вжимаюсь в кресло, а беззвучный крик матери так и впивается в меня острой стрелой, отдавшись эхом по всему телу.

Неестественно широко открыв рот, моя мать похожа на пожирающего демона, вдруг явившегося за мной из склепа! Худая и бледная, она вглядывается в мои глаза своими, и я застываю от парализующего страха, словно вижу не Реджину Монфор, а чудовище.

Закрываю глаза. Все в порядке. Мне показалось, это не мама. Отсчитываю в голове цифры, изо всех сил сжав на подлокотниках пальцы. Раз, два. Страх отступит. Три, четыре и пять. Мне не страшно. Все в порядке. Пять. Открывай глаза. Пять!

Смело поднимаю веки, но понимаю, что рядом с экраном никого нет. Призрак исчез, как и ужас, едва не сдавивший в силках мое сердце. Но что это было? Почему мама совсем на себя была не похожа? Может, мне показалось? Может, я схожу с ума?

Дыхание приходит в норму. Я облегченно расслабляю плечи, а затем слышу за своей спиной хриплый, мертвенный голос:

— Не оборачивайся.

По телу проносится невероятный заряд, и я молниеносно вскакиваю, развернувшись на девяносто градусов! Страх взрывается в моих глазах, превратившись в живое и опасное существо, вскарабкивающееся по моей коже прямо к горлу. И я задыхаюсь в собственных эмоциях, захлебываюсь ими. Что это, черт возьми, было?

Смотрю в темноту зала, вижу недоуменные лица, и сдавливаю пальцами виски.

— Ты чего? — Удивляется Логан, взяв меня за руку. — Что там?

Слова скатываются по пищеводу, словно их кто-то заталкивает кулаками! Неуклюже покачиваю головой и шепчу:

— Я отойду. — Вновь встряхиваю волосами. — Отойду на пару минут.

— Ты уверена, что…

Растерянно прохожу мимо парня, едва не сваливаюсь, споткнувшись о его ноги. Иду к выходу под оглушительные крики жертв на экране, за которыми гонится убийца, и слабо опираюсь ладонями о стену. Вспышки освещают мое лицо, экран мигает, гипнотизируя, и я порывисто отталкиваю от себя двери, мечтая, наконец, оказаться на свободе; мечтая, как можно скорее, покинуть эту клетку.

Я боязливо оглядываюсь, волоча ноги в туалет. Люди смотрят на меня, а я изнуренно и порывисто отворачиваюсь, пряча глаза за огненными волосами. Почему они следят? Что они знают? Может, они тоже видели мою мать? Может, она прямо сейчас идет за мной?

Врываюсь в дамскую комнату и расстроенно прикрываю руками лицо.

Мне в эту минуту кажется, что происходящее со мной, вертится по кругу. Что едва я ощущаю себя в безопасности, как все рушится, будто карточный домик. Возможно, секрет спокойствия в постоянном напряжении… Если ожидать худшего, худшего не случится. Не знаю, почему так случается, но в этом правда. Когда ты готов умереть, ты остаешься жить. А когда боишься смерти, она хватает тебя за горло и душит.

Я устало брызгаю в лицо холодной водой. Выдыхаю и думаю о том, как себя вести.

Мне стоит вернуться в зал и досмотреть кино, или стоит уйти домой, наконец, поняв, в какой паршивой ситуации я нахожусь, и как много чертовщины творится вокруг?

— Ох, — потираю пальцами горящие щеки и опускаю плечи. Почему мама повела себя так странно? Или это была не она? Может, мне и вовсе показалось?

Черт возьми, это незнание с ума меня сводит! Когда я перестану бояться и, наконец, дам отпор всей этой нависшей надо мной дряни?

Внезапно дверь дамской комнаты распахивается, и я храбро оборачиваюсь с рьяным намерением разорвать демона на куски; правда, столкнуться мне приходится с существом, куда похуже демона: с озадаченно-взволнованным Мэттом Нортоном.

Парень подпирает дверь табуреткой, спрятанной под раковиной. И как он вообще ее заметил? Или он уже и раньше вытворял подобное? Бунтарь-Мэтти. Еще и губы надул, и руки на груди сплел. Мэтт останавливается напротив меня, будто недовольный папаша, а мне, что? Оправдываться? Начать извиняться? Я раздраженно взмахиваю руками.

— Давай без нравоучений. Поссоримся завтра, хорошо?

— Нет.

— Нет? — Жалостливо выдыхаю и чувствую, как сваливаются от тяжести руки. Что на такое ответишь? Ничего. — Но я не хочу ругаться, а мы непременно поругаемся, если ты не уберешь со своего лица это выражение.

— Какое выражение? — Сводя брови, спрашивает он, а я стискиваю зубы.

— Именно. Такое. Словно я только что огрела тебя лопатой.

— Что произошло в зале? — Без прелюдии, сразу к делу? В его стиле… Мэтт наклоняет голову и изучает меня, словно я древнее ископаемое. Это раздражает. — Что ты увидела?

— С ложно объяснить. Сейчас не время.

— А когда будет время?

— Мэтт, это женский туалет, — устало поясняю я, повысив голос, — ты дверь табуретом подпер, мы находимся в общественном месте, тут нельзя обсуждать подобные проблемы!

— Меня обвиняешь? Ари, ты испугалась, я это увидел и только потому пришел.

— Еще скажи, что ты упустишь возможность прочитать мне мораль.

— А толку? — Он усмехается, взмахнув руками. — Ты все равно меня не послушаешь.

— Будто ты кого-то слушаешь, — похожим тоном причитаю я, — и что ты сказал Джил?

Парень изумленно вскидывает брови, а я с вызовом сплетаю на груди руки. Нужно думать, прежде чем говоришь. Но, как и сказал Мэтт: с дисциплиной у меня дела плохи.

— Причем тут Джил? — Не понимает он.

— Она осталась в зале.

— Я в курсе. Решу твои проблемы и вернусь к ней.

— Вот как? — Протягиваю я, криво улыбнувшись. Внутри все вспыхивает, и я начинаю не просто злиться; мне становится жутко обидно, будто парень плеснул мне в лицо какой-то дряни. — Я сама решу свои проблемы, Мэтт.

— Ни черта ты не решишь, Ари. — Парирует он, лениво взмахнув рукой. — Пока что ты только и делаешь, что ведешь себя странно… То смеешься, то вздрагиваешь, словно кто-то находится рядом и время от времени хватает тебя за плечи. То жмешься к Логану.

— Жмусь к Логану?

— Разве нет?

— Как мои отношения с Логаном относятся к ситуации?

— Твои отношения с Логаном, — цинично повторяет Мэттью, наклонив голову, — ты же несерьезно? Логан — кретин, и все об этом знают. Ты дура, если думаешь, что у него к тебе есть какие-то чувства. Я вообще сомневаюсь, что он умеет чувствовать.

Раз за разом я пропускаю удары по груди, воздух застревает где-то в глотке, и у меня даже сил поспорить не находится, потому что стоять под пристальным взглядом Мэттью и не чувствовать себя полным идиотом — чертовски сложно. Не знаю, что ответить; просто в глаза парня смотрю и упрямо молчу, позабыв все ругательства на свете. Не думала, что он может быть таким черствым, таким ледяным, как айсберг. Все его слова пропитаны ядом, и я почти уверена, что под водой кроется огромная глыба секретов. Но мне не хочется их узнавать, не хочется понимать Мэтта. Наверно, впервые я взглянула на него, как на парня, способного действительно обидеть меня, при этом отдавая себе отчет в своих поступках.

— Пойду, прогуляюсь, — невзрачно бросаю я, проходя мимо Мэтта. Он останавливает меня, взяв за руку, и я оборачиваюсь, потому что, вопреки обиде, хочу обернуться.

— Куда ты опять убегаешь?

— Я не убегаю. Я просто устала, день сегодня был тяжелый.

— Так, расскажи мне! — Просит он, сократив между нами дистанцию. Его темно-синие глаза впиваются в меня, будто стрелы. — Поделись, Ари, ты же знаешь, я тебя выслушаю.

— Я так не думаю. — Слабо усмехаюсь и отхожу от Мэтта назад.

— В смысле? Ари?

Парень идет за мной, но я останавливаю его, вытянув ладонь.

— Хватит. Иди к Джил. Она ждет тебя. Ты не должен так поступать с ней.

— Как поступать?

— Ей не нравится, что мы общаемся.

— Брось, Ари. Она прекрасно понимает, что мы дружим.

— Нет, — я закатываю глаза, невольно спародировав его любимое движение, и убираю на прежнее место стул. — О на не понимает. И не поймет, это вполне нормально. Я бы тоже разозлилась, Мэтт. Парни не дружат с девушками, если они встречаются.

— Что за формула? — Усмехается он. — И что тогда мы делаем, если не дружим?

Наивность его слов в очередной раз хлестает по мне, будто порыв ледяного ветра.

Дергаю уголками губ и, заглянув в пучину его синих глаз, шепчу:

— Возвращайся к Джил.

— Не делай так. — Возмущается он. — Принуждение?

— Совет.

Но это не было советом. Я чувствую. Я уверена. Поворачиваюсь спиной к парню и в полной решительности сворачиваю к выходу. Мэтт за мной не следует. Все это время его взгляд прожигают во мне дыру, но с пути парень так и не сворачивает. У него нет выбора.

Я выхожу из кинотеатра, а над головой вспыхивает молния. Когда начался дождь?

Становится холодно, руки сжимаются вокруг талии, а дышать вдруг невыносимо. Не знаю, что именно дерет грудь, что именно ошпаривает легкие. Правда? Страх? Обида?

Ледяные капли дождя скатываются по лицу. Покачивая верхушки деревьев, взвывает ветер, и мне стоит убежать домой, но я иду к скамье, притаившейся на детской площадке.

Сажусь. Складываю на коленях руки. Смотрю на пальцы и наблюдаю, как в ладонях собираются маленькие лужицы. Они сверкают и просачиваются вниз, исчезая бесследно, а я гадаю: неужели люди испаряются в столь ленивой, ужасной манере? Только ощутил, как ладони водой наполнились, как тут же в них пустота.

Я неуклюже поправляю намокшие волосы, которые прилипли к лицу, окрасившись в темно-бардовый цвет, а затем шмыгаю носом. Ветер пытается столкнуть меня со скамьи, а я упрямо сижу, вглядываясь в свирепствующие ураганы из листьев. Зря он старается. Я не уйду, слишком уж цепляюсь за эти последние секунды.

Неожиданно разговор с Мэттом тонет в океане странного отчаяния, подкатившего к горлу. Неожиданно наши с ним перепалки кажутся мне столь нелепыми, что хочется тут же сорваться с места и вернуться к нему, схватить за руку. Я не ссориться с ним должна. У него и у Хэрри есть удивительная способность внушать мне спокойствие тогда, когда его быть не может. А я трачу время на отношения и ревность. Как я вообще могу об этом думать, когда в моей жизни творится подобное?

Устало прохожусь пальцами по мокрому лицу и невольно понимаю, что подростки остаются подростками в любых ситуациях. Никто не щелкнет пальцами и не сделает меня взрослым, рациональным человеком, способным справиться со всеми невзгодами. Я буду тянуться к друзьям, потому что я слабая. Я буду ревновать Мэтта, потому что я терпеть не могу, когда его руки сжимают плечи Джил. И все это выглядит удивительным абсурдом на фоне происходящего ужаса на моем пути.

Надо уходить, поднимается сильный ветер. А я не хочу шевелиться. Я знаю, мне не удастся сбежать от правды, знаю, что, поднявшись, я столкнусь с реальностью, в которой моим отцом является не Лукас Блэк, а Ноа Морт. Еще я знаю, что разочаруюсь в маме, в себе, ведь я сама пожелала иной жизни, и теперь все иное. Люди иные. Нужно ли мне это было? Действительно ли перемены стоили того?

Каждый из нас хочет быть кем-то другим. Каждый. И неважно, сколько тебе лет, где ты живешь. Ты все равно недоволен тем, что имеешь. Жизненный абсурд. Даже имея все, ты не имеешь ничего; люди пытаются поглотить то, что вокруг них находится, ну, а потом им становится трудно и невыносимо… Мир давит на тех, кто бросает им вызов. Каким же образом? Он помогает добиться целей, воплощает в жизнь идеи, тем самым, подначивая и заставляя гнаться за чем-то новым.

Мало, мало. Родители, сестра. Мало. Друзья. Мало. Хочу больше. Хочу другого.

Чего? Не знаю.

Ужаснейшее проклятье в исполнении мимолетных и острых желаний, возникнувших в голове спонтанно и необдуманно. Томясь на заднем сидении машины, я хотела оказаться в другом месте с другими людьми и в другом времени. И я оказалась.

Оказалась с огромной стопкой вопросов, на которые трудно найти ответы.

Оказалась в иной вселенной со своими законами и правилами.

Оказалась одна против своих мыслей, против своего характера и страха одиночества. Но я ведь сама пыталась убежать от той жизни? Я сама напросилась.

Самобичевание — вещь интересная, но я вдруг чертыхаюсь и устало протираю лицо.

— Соберись, — командую себе и взвываю, — черт возьми, я должна взять себя в руки.

И это правда. Джейсон сказал, лишь я смогу себя защитить. Разве с ним поспоришь? Но как я сделаю это, если буду реветь под дождем, сидя на скамейке, посреди пустынной, серой улицы? Драматичный момент. Но к чему он?

Наверно, иногда люди стремятся усугубить то, что и так проблемами попахивает.

Усмехаюсь и поднимаюсь с места. Встряхиваю волосами, зажмурившись от капель, тут же вспыхнувших вокруг головы, и улыбаюсь. Все равно, кто мой отец; главное, то, кто я такая. А я не трусиха, и уж точно не сопливая девчонка.

Порывисто вытираю со щек мокрые полосы и невольно отмечаю, что дождь немного успокоился, а ветер перестал врезаться острыми клинками в спину. Наверно, это еще один секрет, ответ на который мне не дано постичь.

Поправив куртку, схожу с места и, шлепая по дороге, направляюсь к Хэйдану. Ничто так меня не согреет, как его широкая, искренняя улыбка. Я уверена, здесь дело в магии. И не в той, с помощью которой наводят порчу. А в той, что возникает между людьми, когда их пути случайным образом пересекаются.

Я добегаю до дома Нортонов под легкую морось с серого неба. Торможу на пороге и вытираю грязные кроссовки о коврик, неуклюже вздрогнув от холода. Ветер слабый, но я насквозь промокла, и теперь мне кажется, что любое дуновение проникает под мою кожу.

Натягиваю концы куртки чуть ли не до кончиков пальцев, ударяю по двери и нелепо перепрыгиваю с одной ноги на другую, проклиная свою любовь к драме. Надо было сразу к Хэйдану пойти, но нет. Сначала я должна была продрогнуть до нитки и заболеть.

Дверь распахивается так же внезапно, как и до меня доходит, что пару минут назад я бросила Логана в кинотеатре одного без объяснений! Он меня простит. Я заставляю его простить. Но неприятный осадок скручивается в желудке. Я вдруг думаю, что в последнее время только и делаю, что злоупотребляю неожиданно объявившимися способностями.

На пороге оказывается невысокая женщина с копной шоколадно-медных волос. Она вскидывает тонкие брови и на меня смотрит растеряно, будто увидела приведение.

— Здравствуйте! — Хрипло выпаливаю я и слежу за тем, как пар выкатывается изо рта, скучиваясь в замысловатые узоры. Женщина хмурится.

— Добрый вечер.

— А Хэрри дома?

У незнакомки лицо внезапно вытягивается, а в глазах искры загораются! Она тут же меня в дом затаскивает, дверью хлопает и усмехается:

— Что же ты сразу не сказала, что ты та самая Ариадна?

Я ошеломленно брови вскидываю, а женщина уже стягивает с меня мокрую куртку.

— Простите, я не…

— Будет тебе, Хэйдан все мне про вас рассказал. Как тебе Астерия? Как школа?

Миссис Нортон мельтешит перед глазами, а я так и стою в коридоре, не понимая, как себя вести, что говорить, и с какой стати Хэрри разговаривал обо мне с мамой? Я надеюсь, он не сболтнул ничего лишнего. Я, правда, искренне надеюсь.

— Ну, тут здорово. — Глухо усмехаюсь. Да уж, тут так здорово, что просто сил уже нет радоваться. Женщина, наконец, останавливается, просканировав меня ореховыми глазами.

— Ты — Монфор, верно? Наверняка, в школе тебя приняли не очень.

— Да, нет. Все в порядке.

— Ну, прямо в порядке… Как в школе вообще что-то может быть в порядке? — Миссис Нортон усмехается и жмет мне руку так же крепко, как и Хэрри. — Я — Долорес.

— Ари.

Мы улыбаемся друг другу, и я вижу, как появляются ямочки на ее щеках. Долорес не кажется мне излюбленной домохозяйкой, которая только и занимается, что целыми днями полирует полы в гостиной. Я отчетливо представляю себе ее на работе, вижу, как она дает Хэйдану подзатыльники за то, что он ей не помогает, а шляется где-то по городку.

Это обычная семья с обычными проблемами, где принято делиться впечатлениями за обеденным столом. Где по вечерам смотрят вместе фильмы. Где за плохие оценки ругают, а за хорошие — водят в парк! Где волнуются за Хэйдана, потому что у него мало друзей. А за Мэттью волнуются, потому что у него друзей полно, а он ни с кем не общается.

Я поджимаю губы и смущенно улыбаюсь.

— Приятно с вами познакомиться, миссис Нортон.

— И я рада, наконец, тебя увидеть. А то мы с Рэном гадали: как же ты выглядишь?

Рэн — это, наверно, отец Мэтта. Я растерянно вскидываю брови.

— Правда?

— Конечно! Мы с ним даже поспорили. — Долорес поглаживает меня по спине и ведет в гостиную, где громко работает телевизор. — По словам Хэрри, волосы у тебя огненные, а глаза, как у настоящей ведьмы.

Она смеется, а я пропускаю удар по груди и растягиваю губы в злой ухмылке. Очень смешная шутка, просто адски смешная.

— Но потом в разговор вступил Мэтт, — продолжает женщина, покачивая головой, — и сказал, что ты рыжая и надоедливая. И что поговорить можно о чем-то более интересном.

Слава Богу. Хотя бы кто-то хранит мой секрет.

— Так и есть. — Я серьезно киваю.

— Знаешь, когда Мэтт говорит так, ну, прерывает разговор или что-то в этом духе, это означает, что Хэйдан прав. Но я ничего тебе не говорила.

Она заговорчески кивает, а затем вновь смеется; я понятия не имею, куда мне деться. Не знала, что обо мне в этом доме ведутся дебаты… Но я рада, что миссис Нортон еще не выставила меня за порог. Значит, она и ее муж, так же как и ребята, не верят в чушь про колдовство и не проводят целые выходные в церкви.

— Рэн! — Неожиданно восклицает она, вытянув шею. — Иди сюда, у нас гости!

О, Боже. Уставшая и стеснительная часть меня вспыхивает синим пламенем. Тянусь к Долорес и вымученно улыбаюсь.

— А Хэрри дома? Мне нужно с ним поговорить.

Она собирается ответить, но не успевает.

— Что за гости, Долл? — Спрашивает низкий голос, и в гостиной оказывается мистер Нортон: высокий, черноволосый мужчина с острым подбородком. На нем клетчатая, не по размеру широкая рубашка. И мне почему-то кажется, что я прервала его традиционный, воскресный вечер за просмотром бейсбольного матча.

— Это Ари Монфор, — очень важным и серьезным тоном, протягивает миссис Нортон, а я нелепо помахиваю рукой. Такое чувство, что так просто меня из гостиной не выпустят, ни под каким предлогом. Мужчина меняется в лице. Он усмехается и решительным шагом ко мне идет, вытянув руку.

— Подружка Хэрри?

— Можно и так сказать. — Пожимаю руку и сразу же выпрямляюсь, сгорая от желания провалиться под землю; мистер и миссис Нортон очень гармонично смотрятся вместе, они на меня вполне одинаково глядят, даже с похожей интонацией разговаривают.

Я топчусь возле дивана. Они стоят напротив, и все это походит на кадры из фильмов, где парень знакомится с родителями невесты, но выглядит чертовски глупо.

— Ты вовремя приехала. — Серьезно отрезает мистер Нортон.

— Я, ну, наверно… В смысле?

— Ребята общаются чаще, ходят куда-то. Мы все ломали голову, как их столкнуть, но тут ты появилась, и все само собой вышло.

— Вы и на танцы вместе пойдете? — Не скрывая любопытства, интересуется Долорес.

— На какие еще танцы?

— На осенние, конечно. — Закатив глаза, отрезает она, а я дергаю уголками губ.

Странно… Она ведь не родная мать Мэтта, а мимика у них похожая. Внезапно у меня в груди что-то екает. Я вспоминаю о том, что мой папа, Люк — не мой родной отец. И боль смело прокатывается по спине, заставив ноги подкоситься.

— Не знаю, — хриплым голосом отвечаю я и вымучено улыбаюсь, — я и не слышала о танцах, миссис Нортон. Может, их отменили?

— Это вряд ли. Обязательно заскочите к нам сначала! Я вас сфотографирую.

— Долл, опять ты со своим альбомом.

— А что? У детей должны воспоминания остаться.

— Да, я…, мы заедем. Конечно.

— Надеюсь, ты с Джил уже познакомилась? Мэтт с ума по ней сходит.

Да-да, я в курсе. Мэтт ее любит, пастор ее любит. Бог ее любит, да благословит он ее чудесные, русо-золотистые волосы. Аминь.

— И что тут такое? — Неожиданно отрезает знакомый голос, и я готова разрыдаться от облегчения, свалившегося на мои плечи. Хэрри показывается из-за поворота, а я срываюсь с места и к нему плетусь, старательно изображая спокойствие.

Черт, как же я рада его видеть!

— Ари? — Парень удивленно вскидывает брови и меняется в лице, он хватается за мою руку и сжимает ее так крепко, что сводит пальцы, но мне все равно. — Что ты тут делаешь?

— К тебе пришла.

— К тебе пришла, — эхом повторяет за мной миссис Нортон и гордо улыбается. — Ты и думать не думал, что она придет, а Ари здесь. Может, выпьем чая? Как вы?

— О, нет, нет! — Я сигналю Хэйдану, показывая, что хочу скрыться от пронзительного взгляда его матери и, наконец, вдохнуть полной грудью. — Не стоит.

— Да, мам, мы пойдем на задний двор. — С ходу подыгрывает парень. — Дело есть.

— Что это за дело такое, которое подождать не может? — Спрашивает мистер Нортон и хмурит брови. — Пять минут с нами посидите, а потом…

— Но это важно. Пап, чертовски, важно. Откладывать — ну, никак. Честно.

— Прямо-таки никак?

— Нет, слово даю. Мы, может, попозже подойдем. Договорились?

Хэйдан лыбится, очки поправляет и подталкивает меня к задней двери, а я довольно его родителям киваю. Надеюсь, они не поняли, что их расспросы выбили меня из колеи. Я не привыкла, чтобы кто-то так рьяно интересовался моей жизнью.

Мы выходим на задний двор, и я невольно замираю на ступеньках, распахнув глаза.

Деревья украшены светящимися гирляндами; на ветках огромного, толстенного дуба натянуты самодельные гамаки из простыней, а под ними валяются книги — единственное сухое место после дождя. Сейчас на улице пахнет свежестью. Погода успокоилась, вечер в уголки домов проник и окунул Астерию в темные сумерки.

— Хэрри…

— Да-да, тут очень красиво. Я знаю. — Парень самодовольно тащит меня к гамакам, на которых нет ни единой капельки. Приподнимаю голову и замечаю навес, сооруженный из толстой, металлической пластины. Проследив за моим взглядом, Хэйдан кивает. — Ох, мы с Мэттом целое лето пыхтели. Папа сказал. Я почти уверен, что он специально придумал это чепуху, и поначалу мы ворчали, но теперь…

— Сами здесь торчите, — заканчиваю я и усаживаю на гамак. — Чудесное место.

Мечтательно улыбаюсь и перевожу взгляд на парня. Он выглядит счастливым! Руки на груди сплел и смотрит на меня так, словно сканирует, ожидает моей реакции. А я вдруг забываю про гамак и гирлянды. Забываю обо всем. Я поднимаюсь с натянутой простыни, подхожу к парню и обнимаю его, сипло выдохнув горячий воздух.

— Я очень испугалась, Хэрри.

Парень расслабляется, опустив плечи. Его пальцы поглаживают мои волосы, сильнее к себе прижимают, будто он боится, что я исчезну, а я зажмуриваюсь. Почему он еще ноги не унес? Почему не сбежал? Рядом со мной такая чертовщина творится, а он еще рядом.

— Все обошлось, к счастью.

— Эй, ты должен пообещать мне. — Отстраняюсь и пристально гляжу в ореховые глаза друга. Он стискивает зубы, а я чувствую, как кипяток проносится по коже. — Всегда думай о себе в первую очередь, Хэйдан. За меня не бойся.

— Странная просьба.

— Почему странная?

— Потому что я твой друг. А друзья иначе не могут.

— Могут. Так нужно.

— Я ведь в порядке, верно? — Хэрри усмехается и взмахивает руками в сторону. — Мне не нужно ногу ампутировать и даже яму рыть. Все целы и невредимы.

— Пока что. — Ворчу я, скривив губы. — Я кстати могу заставить тебя.

— Заставь, ради бога! Думаешь, мне умирать охота?

Он смеется, а я смешного ничего в его словах не нахожу; это чистая правда, никто не должен умирать из-за того, что со мной связался… Но заставить Хэйдана забыть обо мне и даже за порог выставить к чертовой матери? М-да, силенок у меня не найдется.

Парень падает на гамак, я сажусь с ним рядом. Мы молчим некоторое время, слушая, как шелестят ветви деревьев, как лениво завывает ветер, а затем я вновь смотрю на парня и глаза прищуриваю от недовольства.

— Ты маме обо мне рассказывал…

— Ну да.

— Ну да? Так себе оправдание.

— А я должен оправдываться? — Не понимает Хэрри, растянув губы в улыбке. — Ари, я не мог не сказать родителям о том, что мы общаемся. Это глупо.

— А не глупо говорить, что глаза у меня, как у настоящей ведьмы?

— Это шу-у-утка.

— Прекрасная шутка.

— Успокойся, хорошо? Я, правда, пошутил, никто ничего не понял.

— Смотрю, ты любишь всем все рассказывать, — подначиваю я, усмехнувшись, — ты и Мэтту рассказал, почему я сюда приехала, верно? Про аварию, и все такое.

— Естественно.

— Хэрри…

— Что? — Парень приподнимается и смотрит мне в глаза серьезно. — Я не собираюсь совершать самую тупую ошибку из всех ошибок. Ясно?

— Это какую же ошибку? — С интересом спрашиваю я.

— Скрывать все друг от друга. Не рассказывать правду. Ждать чего-то, но чего? Когда хуже станет? Подходящего момента обычно не бывает, понятно? А желание утаить что-то важное обычное оборачивается огромными неприятностями.

— Да, но…

— Нет тут никаких «но», Ари. Если есть что-то, что я должен знать — рассказывай, так ведь можно многого избежать! Например, да, я рассказал Мэтту о том, почему ты здесь. А он, если ты не заметила, словом об этом не обмолвился. Он просто знает, значит, хорошо тебя понимает. Раньше до него не доходило, чего ты вообще за это место держишься? Но теперь он в курсе: уходить тебе некуда.

— Звучит жалко.

— Да ты вообще жалкая, — отшучивается парень, приобняв меня за плечи. — Я как тебя увидел, сразу подумал о котятах. Рыженьких таких.

— О, заткнись. — Он хохочет, а я криво улыбаюсь. — Хотя, может, ты и прав.

— Я прав. Никто не говорил тебе, на что ты способна, и что мы имеем? — Хэйдан глаза округляет и пальцами громко щелкает. — Верно! Мы имеем проблемы.

— Или проблемы имеют нас…

Парень прыскает со смеху, а я прикрываю ладонями лицо и взвываю. Мда уж, мне в приличном обществе делать нечего. Но я никогда туда и не стремилась. Опускаю руки и в глаза Хэрри смотрю решительно и серьезно.

— Что ж, ты готов выслушать меня? Речь будет длинной, поверь мне.

— Естественно. Только…

Он замолкает, поджав засохшие губы, а я хмурюсь.

— Только — что?

— Сначала я напишу Мэтту и скажу, что ты здесь.

Закатываю глаза, притворяясь уставшей от праведного Мэтта девицей. Но, на самом деле, внутри у меня все превращается в раскаленную лаву. Пожимаю плечами: мол, делай, что хочешь, а сама думаю: зачем ему писать? Почему Хэрри решил написать?

— Он волновался, — прочитав мои мысли, протягивает парень, — написал, что вы с ним нехорошо поговорили, и ты ушла.

— Да, что-то вроде того, — едва слышно хриплю я.

— И что на этот раз вы не поделили?

Слабо улыбаюсь. Хэрри вопросительно брови вскидывает, а я не могу заставить себя признаться, что взбесила меня милашка-Джил. Звучит это так же жалко, как и то, что идти мне некуда. Если не хуже. Покачиваю головой и выдыхаю:

— Не знаю. Мне с Мэттом вообще трудно общаться.

— Как и ему с тобой, — таинственно улыбаясь, протягивает парень, стуча пальцами по экрану телефона. Я с интересом выпрямляюсь.

— И ты знаешь об этом, потому что…

— …он сказал.

— Мэтт? — Скептически уточняю я.

— Ну, а кто еще? — Допечатав сообщение, восклицает Хэрри. — Он, конечно! Помимо того, что Мэтт постоянно называет тебя надоедливой занозой в заднице — это я цитирую, если что — он, кажется, упоминал, что ты упрямая и невыносимая.

— Вот как. Отличная у тебя теория: говорить всегда правду. — Ворчу я. — Сейчас Мэтт вернется, и я накинусь на него с кулаками.

— Я бы заплатил за это зрелище.

Хэйдан смеется, а я закатываю глаза. И кто еще из нас невыносимый?

— Кстати, я ведь Мэтту не сказала, что видела его маму. — Внутри холодеет. Мой друг тут же в лице меняется и перестает улыбаться. Он нервно головой встряхивает, в сторону смотрит, а потом взглядом меня едва к гамаку не припечатывает.

— Это слишком. Слишком больно. Он опять сломается.

— Но почему? Она ведь только мне является. И я давно ее не видела…

— Любое упоминание о матери меняет в нем что-то. Башку ему сносит напрочь, Ари.

— Звучит устрашающе, — хриплю я.

— Знаешь…, — Хэрри кивает и нервно потирает пальцами переносицу, — это закрытая тема. В школе один парень как-то раз обмолвился о ней, так Мэтт ногу ему сломал.

— Мэтт? Он драться умеет?

— Что значит — умеет? Молотить кулаками в разные стороны все могут. И в прошлом он много чего натворил. Поверь мне, вспоминать об этом — не лучшая идея.

Я киваю. Хэрри не просто так бледнеет, не просто так стягивает очки и в пальцах их начинает крутить. Он переживает, а, значит, причины волноваться действительно есть.

— Хорошо, — отрезаю я, — Мэтт об этом не узнает.

— Обещаешь? Я не против говорить правду, но в этой ситуации…

— Все в порядке, Хэрри. Я поняла. Есть темы, которые не стоит поднимать.

Парень выдыхает и робко кривит губы. Мне вдруг становится грустно. Что же такое натворил в прошлом Мэтт, что при воспоминаниях об этом у Хэйдана лицо бледнеет?

Мы замолкаем. Сидим, оперевшись друг на друга, и думаем каждый о своем. Запах в воздухе витает свежий и такой настоящий. Он пробирается внутрь моих мыслей, под кожу впитывается, и голова кружится. Но я, наконец, чувствую себя хорошо. Через забор к нам рвутся звуки проезжающих машин, а из открытого окна доносятся звуки телепередачи. Но в этом нет ничего лишнего. Такое ощущение, будто сложились те самые составляющие, от которых зависит не только настроение, но и душевное спокойствие.

Невольно мое внимание привлекает движение на ступеньках. Поднимаю подбородок и вижу Мэтта с двумя широкими чашками, над которыми плавает узорчатый пар. Парень плетется к нам с самым серьезным выражением лица, на которое только способен род наш человеческий, и ставит кружки на столик. На нем до сих пор сверкают дождевые капли.

— Это мама передала, — объясняет парень, не смотря мне в глаза. — Надо за еще одной сходить. И мама приготовила какие-то сэндвичи…

Мэтт почесывает шею, а с гамака вдруг поднимается Хэрри.

— Я принесу. — Восклицает он, потянув спину. — Пройтись хочу. Вы еще будете…

— … нет. — Быстро отрезаю я и смущенно улыбаюсь. — Спасибо, не надо ничего.

Парень кивает и плетется в дом, а рядом со мной присаживает Мэттью. Я слышу, как он ровно дышит, и не могу похвастаться тем же. Чувствую себя странно. Хочу посмотреть на него, но, в то же время, приказываю себе не шевелиться. Так и пялюсь в одну точку, на какой-то старый, треснувший горшок, брошенный около забора.

— Послушай, — неожиданно шепчет парень, и я все-таки перевожу на него взгляд, — я, наверно, сказал что-то не то. В смысле, да. Я был груб.

— Мэтт…

— Я просто знаю Логана. Мы с ним общались раньше, и мне показалось, что я должен предупредить тебя. Вот и все.

Он откидывает носком ботинка землю, слипшуюся от дождя, а я выдыхаю.

— Ты не сделал ничего такого, из-за чего сейчас нужно оправдываться.

— Думаешь? — Мы встречаемся взглядами, и парень ухмыляется. — С тобой мне всегда кажется, что я делаю что-то не то или говорю. Мне показалось, я тебя обидел.

— Не выдумывай, — слишком уж быстро я перевожу глаза на свои сплетенные пальцы. Покачиваю головой. — Я должна была тебе позвонить, как мы и договаривались.

— Да. Но ты не позвонила, и я уверен, что у тебя были причины.

— Я узнала правду о своей семье, на этой почве поссорилась с тетушками, сбежала по Дилосу бродить в полном одиночестве, а потом едва не угодила в руки кретинов из бара.

Мэтт задумчиво кивает и протягивает:

— Я и не сомневался, что ты весело провела время.

Усмехаюсь и замечаю, как уголки губ Мэтта предательски вздрагивают.

— Ага! — Восклицаю я, отстранившись от парня. — Мэтт Нортон умеет улыбаться!

Парень закатывает глаза, я смеюсь еще громче, а он вдруг притягивает меня к себе и, издеваясь, взъерошивает волосы. Хохочу, а Мэтт протягивает:

— Я улыбаюсь только по праздникам!

— Ну, значит, сегодня у нас праздник, — вскочив с гамака, смеюсь я.

— Вы долго там? — Громко взвывает за дверью Хэрри, и мы с Мэттом одновременно в лице меняемся, нелепо смутившись. — Я уже устал держать чашку. Мир? Я могу пройти?

— Никто и не ссорился, — ворчит Мэтт.

— Да-да. Так я вам и поверил… — Шаркая по земле, причитает Хэйдан и ставит на стол кружку и огромную тарелку с сэндвичами; он потирает ладони. — Кхм-кхм …, отпразднуем первое извинение Мэтта за всю его жизнь.

— Заткнись, ладно?

— Отпразднуем твое выздоровление. — Вклиниваюсь я, пытаясь избежать ссоры.

— И твое счастливое возвращение из Дилоса, — добавляет Мэтт, искоса глядя на меня.

— Аминь! — Восклицает Хэйдан.

Мы стаскиваем с тарелки сэндвичи, чокаемся ими и смеемся до коликов в животе.

ГЛАВА 17. ЗАСТАТЬ ВРАСПЛОХ

Норин заваривает мне чай с мятой, а я сонно хлопаю ресницами, вспоминая ночь или точнее бессонницу, мучавшую меня вплоть до утра. Тетя садится напротив, а я благодарно ей улыбаюсь. На ней опять мешковатый свитер с толстой горловиной. Она поправляет его пальцами, и мне становится как-то обидно. Я выдыхаю:

— Почему ты носишь такие вещи?

— Какие вещи?

— Такие… — Указываю на Норин рукой и передергиваю плечами. — Словно пытаешься провалиться в этой широченной горловине.

— Я одеваюсь обычно. — Отрезает она, обхватив тонкими пальцами кружку. — Пей чай и беги в школу. Проблемы проблемами, но занятия никто не отменял.

— Что полный абсурд. — Жалобно взвываю я. — Если бы они только знали, что в жизни у меня творится! Посмотрела бы я на их лица.

— Хорошо, что они не знают, Ари. И не узнают.

— Кстати, когда Джейсон ушел?

— Ты про пса? Он говорил что-то про друзей. Останется на пару дней в Астерии.

— Ладно тебе, он хороший парень. — Отпиваю чай и невинно хлопаю ресницами. — Ты ведь не думаешь, что он опасный, верно?

— Нет. Я, Ариадна, думаю, что он безответственный, неотесанный чужак, которому не при каких обстоятельствах нельзя доверять. Как ты вообще умудрилась домой его взять и привести? Оборотней встречаешь редко, но если встретишь — будь начеку.

— Что в них такого опасного? — Не понимаю я. — Джейсон спас меня.

— Возможно, у него была цель.

— Какая же?

— Добраться до ведьмы.

— И зачем бы я ему понадобилась? Наколдовать дождь из шницелей? — Я смеюсь, а у Норин на лице проскальзывает искреннее недовольство. Зануда она. — Что? Нельзя видеть в людях только плохое.

— Он — не человек, Ари. И никогда им не станет.

Ох, ее не переубедить.

Я согласно киваю и поднимаюсь из-за стола. Пусть считает, как хочет, а я уверена: у Джейсона, есть тайны. Но навредить мне он не собирается. Иначе бы уже навредил.

— Я пойду.

— После школы — сразу домой. Договорились?

— Хорошо. У меня тренировка в группе поддержки…, юбки, помпоны и все такое. Не думаю, что я вернусь к обеду.

— А твои друзья, этим мальчики — Хэрри и Мэтт, верно? Они будут рядом?

— Ого, — довольно улыбаюсь и покачиваю головой, — кажется, ты им доверяешь? Так ведь и не скажешь, что ты вообще умеешь доверять, Норин.

Тетушка поднимается, сплетая на груди худощавые руки, и кривит губы.

— Доверять я не умею, в этом ты права. Но тебе нельзя оставаться в одиночестве.

— Все будет в порядке, не волнуйся. Ладно? — Закидываю на плечо сумку и протяжно выдыхаю. Норин такая серьезная, глядит на меня пристально, а мне вопить охота. Что она так переживает? Неужели совсем мне не верит? — После тренировки сразу домой.

Она кивает, а я порывисто срываюсь с места.

Что-то мне подсказывает, была бы воля Норин, она бы привязала меня наручниками к батарее и вообще из дома не выпускала. Но, к счастью, не ей решать, и я могу спокойно, медленно плестись вдоль улицы и наслаждаться солнечными лучами. Астерия — красивый городок. По утрам в нем царит особая магия, нависшая над дорогой белой дымкой. Воздух еще совсем свеж, прохладен. Небо чистое, такое голубое, что в нем утонуть хочется, и я на него смотрю, не скрывая улыбки. Если жизнь и преподносит мне испытания, то она щедро их восполняет яркими мгновениями: красотой витиеватых улиц и смехом друзей. Главное, не упустить эти моменты и успеть насладиться каждым из них.

Неожиданно рядом с оглушительным ревом тормозит разваливающийся пикап.

Из открытого окна на меня смотрит Хэйдан и довольно улыбается. Черт, наверно, он еще и гордится, что водит такую колымагу. Я усмехаюсь.

— Сколько можно травить людей вокруг, братец?

— Мне людей не жалко, сестренка! — Подыгрывает он. — Давай, запрыгивай. Не хочу я опоздать к этой мегере по французскому.

Усаживаюсь на заднее сидение и сетую:

— Почему у кого-то французский язык, а кого-то биология? Ненавижу этот идиотский предмет! Может, сбежим, как вы?

Мэтт показывается с переднего сидения. Глядит на меня пару секунд пристальным и жутко раздражающим взглядом, а потом и вовсе глаза закатывает, словно я только что не школу прогулять предложила, а ограбить магазин.

— Ох, ну, замечательно, что я уже успела тебя выбесить. — Протягиваю я, наблюдая за тем, как Мэттью взъерошивает волосы цвета воронового крыла. — И тебе привет.

— Мы не будем пропускать занятия, Ариадна. — Отрезает он, взглянув на меня из-под опущенных ресниц, и кривит губы. — Доброе утро.

— А оно доброе?

— Мы живы после маминых сэндвичей! — Присвистывает Хэйдан. — А это, чтобы ты знала, просто благословение. Как там у тебя дома?

— Как обычно. Все притворяются, будто над нами нависла невероятная угроза, но при этом «занятия никто не отменял; иди в школу; веди себя, как обычно».

— Верно. Не стоит убегать. Ты должна жить дальше и избавиться от эмоций. Они тебе только мешают, а сейчас главное — холодный рассудок.

Гляжу на Мэтта, но вместо того, чтобы треснуть его по голове, кривлю губы. Ничего в нем нет, кроме правил. Такое ощущение, что он соткан из обязательств! Но неожиданно я не вижу в этом ничего плохого. Я привыкла. Привыкла к его серьезному взгляду, к тому, как он смотрит на меня и хмурит брови. Привыкла, что просто так Мэтт не улыбнется и не обнимет, не наговорит чуши, лишь бы мне проще стало. Да, он соткан из обязательств, но именно это мне в нем и нравится. В отличие от многих моих знакомых, он думает, прежде чем принимает решения. Он думает. А это ведь так сложно, верно?

Мы приезжаем в школу и выкатываемся из пикапа. Хэрри опять паркуется далеко от главного входа, и нам приходится минут пять кружить вокруг спортивного корпуса, но, не соврав, скажу, что я рада пройтись с ребятами. Хэйдан с восторженным видом обсуждает мое кровное родство с Ноа Мортом, а Мэтт все это время глядит на него растерянно. Меня не покидает ощущение, словно ему хочется сорваться с места и с криком унестись от нас с Хэрри как можно дальше. Но он не уносится. Впрочем, как и не кричит. Он лишь кивает в появившейся заминке — Хэйдану дышать ведь нужно — и отрезает:

— Нужно больше об этом узнать.

Я с интересом вскидываю брови.

— В смысле?

— У тебя есть способность управлять разумом, но она досталось тебе от матери. А что тебе досталось от отца? Вдруг есть что-то помимо …, ну…, — он неуклюже вертит руками в воздухе, пытаясь изобразить приведение или еще что-то, и сдается, — ну, ты меня поняла.

— Ты про призраков?

— Да, как бы странно это не звучало.

— Чтобы узнать больше, нужно вернуться к Морту. — Бурчу я, сжав в пальцах ремень сумки. — Но я не хочу. То есть, хочу, но мне не по себе.

— Так нужно. — Хэрри пожимает плечами. — Кто еще объяснит, что происходит?

— Только он. — Соглашается Мэттью.

Они правы, и я действительно должна встретиться со Смертью. Со своим настоящим отцом. От одной этой мысли меня передергивает. Неужели я и, правда, смирюсь с этим?

Покачиваю головой. Мой папа, тот самый, что катал меня на качелях, водил в парк и на ночь не выключал свет в комнате — чужой человек. Боль — невыносимая и колючая — не заставляет себя долго ждать, смело прокатываясь по спине, будто снежный ком.

Как мне теперь смотреть на мир? Как вообще можно быть в чем-то уверенным, если даже те вещи, которые мы принимаем, как должное, оказываются ложью?

Мы с ребятами проходим в школу. Хэрри собирается сказать что-то, но не успевает.

— Ариадна Блэк? — Неожиданно восклицает незнакомый голос. Я прилипаю к месту и растерянно оборачиваюсь. За моей спиной стоит женщина в строгом костюме. Кажется, именно она в первый день выдала мне расписание. — Вас вызывают к директору.

Я удивленно вскидываю брови. Что? К директору?

Правда, затем вспоминаю о том, как поругалась с учителем по биологии и поникаю.

— Да. Это я.

— Он вас ждет.

Отлично. Хэрри страдальчески улыбается, а Мэтт в собственной ему манере хмурит густые брови. Приближается ко мне и тихим голосом наставляет:

— Просто слушай его и не перебивай. Он только с виду мужчина веселый.

— Это ведь встреча с директором, а не с Люцифером. — Отшучиваясь, тяну я. — Мне не страшно, не волнуйтесь. Покричит и успокоится.

Парни кивают, и я, выдохнув, следую за женщиной. Она меня ждала, что ли? Какая у нее интересная работа: стоит и вылавливает провинившихся. Безумно захватывает.

Женщина пропускает меня вперед, уходит, а я нехотя проворачиваю ручку. Меня так и тянет унести ноги, но смысл? Все равно ведь найдут. Да и в прошлой школе я частенько бывала у директора. Мне не привыкать.

Перевожу дух и решительно вваливаюсь в кабинет.

Именно таким я и запомнила директора Барнетта: седовласым мужчиной в костюме с серебристыми, блестящими от солнца, запонками. Морщинистое лицо, широкие скулы.

На столе разбросаны папки и документы. Творческий беспорядок, или просто лень в комбинации с перегруженным расписанием. Мужчина глядит на меня пристально, поверх белых стопок, и сплетает на груди ладони. Уголки его губ дрогают.

— Ну, вот мы и встретились вновь, мисс Блэк.

— Да уж, — смущенно хриплю я.

— Вы расстроены?

— А вы?

Мужчина усмехается и подается вперед, едва не свалив на пол столб из папок.

— Я знал, что нам придется поговорить рано или поздно.

— Значит, я вас не разочаровала. — Без приглашения усаживаюсь на стул около стены и перевожу взгляд на директора. Он похож на стариков из книг или фильмов, которые так много знают, что все слушают их с открытыми ртами. Его взгляд — живой и мудрый — так и сканирует меня, и в этом не было бы ничего страшного, если бы я не скрывала так много тайн и секретов. — Вы ведь не случайно позвали меня?

— На днях вы спасли жизнь одной из наших учениц. — Он с интересом щурит глаза.

Удивленно вскидываю брови, внезапно подумав, что к директору я попала совсем не по той причине, из-за которой переживала.

— Вы про Бетани Пэмроу?

— А кто-то еще пытался спрыгнуть из окна?

— Нет, — выпаливаю я слишком громко, — точнее, я уверена, что никто.

— Вы оказались рядом так вовремя, мисс Блэк! — Восклицает директор Барнетт. — Так и не верится, что бывают похожие совпадения.

Хмурюсь и медленно протягиваю:

— Вообще-то ее спас другой человек.

— Хм, пожалуй, главный вопрос — почему Бетани Пэмроу вообще решила покончить с собой, верно? Что вы молчите, мисс Блэк?

— Я…, я не знаю. Возможно…

— Я говорил с Бетани. — Директор откидывается на стуле и приподнимает руки, будто они подвешены к потолку толстыми нитями. — Знаете, что она мне сказала?

Во рту пересохло. Я выпрямляю спину и ровно отвечаю:

— Нет.

— Странно, потому что Бетани заявила, будто это вы заставили ее спрыгнуть из окна.

Из меня вываливается воздух, и я со всей силы стискиваю в пальцах колени. Класс, у меня огромные неприятности. Нужно действовать решительно… Нельзя позволить панике затуманить рассудок, потому я выдавливаю из себя улыбку и восклицаю:

— Что? Это же смешно, директор Барнетт.

— Смешно? — Недоуменно переспрашивает он. — Я не вижу в этом ничего смешного, я вижу в этом угрозу, моя дорогая! Вижу угрозу в том, что у нас на днях пропала ученица, я вижу угрозу в том, что Каролина Саттор исчезла, а Бетани Пэмроу едва не погибла! И все это спустя несколько недель после вашего приезда.

— Но, мистер Барнетт, причем тут я?

— Я вижу вас насквозь. — Неожиданно говорит мужчина, придвинувшись ко мне через стол. В его глазах загорается подозрение, интерес. Этот взгляд пугает меня. — Если Бетани сказала правду, если она не солгала, вы, моя дорогая, должны …

Неожиданно во мне взрывается инъекция адреналина! Мне вдруг кажется, что если и есть подходящий момент для использования своей силы — вот он. Что может быть важнее?

Я уверенно поднимаюсь со стула, сокращаю дистанцию между мной и директором и смотрю ему прямо в глаза. Мужчина от неожиданности впечатывается обратно в кресло, а я шепчу ледяным, твердым голосом:

— Вы сейчас же забудете о том, что вам рассказала Бетани Пэмроу. — Директор на меня глядит очарованно и послушно. Он кивает, и я продолжаю. — Вы забудете о нашем разговоре. Вы не переживаете по поводу Бетани. Как и по поводу Каролины Саттор. Вы считаете, что я хорошо прижилась в школе, и вам не зачем волноваться.

Мужчина не шевелится, а я отстраняюсь и нервно сглатываю.

Надеюсь, это сработает. Иначе у меня появятся огромные неприятности.

Черт. Директор часто моргает, а я пулей выношусь из кабинета. Сердце громыхает в горле, виски так и пылают. Понятия не имею, что только что произошло, и даже думать об этом не хочу! Ох, неужели солдат-Бетти сдала меня Барнетту? Неужели она помнит, как я ей приказала из окна сигануть? Невероятно.

Защищаешься от одних неприятностей, как вдруг на тебя исподтишка наваливаются новые, более серьезные проблемы. Кто бы мог подумать.

Я врываюсь в кабинет биологии, будто бы торнадо. Проношусь мимо учителя, но не оставляю без внимания его недовольное мычание:

— Мы уж надеялись, что вы не придете, мисс Монфор.

Этот лысый недоумок специально не называет мою настоящую фамилию! И я хочу развернуться на носках, чтобы как следует врезать ему по лицу. Но сдерживаюсь. Опустив голову, проношусь между рядов и паркуюсь рядом с Мэттью. Тот тут же хмурит брови.

— Что случилось?

— Потом расскажу.

— Расскажи сейчас. — Требует парень.

Преподаватель возвращается к теме занятия, выводит на доске какие-то каракули, а я на выдохе становлюсь к Мэтту ближе.

— Барнетт расспрашивал про Бетани Пэмроу.

— Что именно?

— Она вроде бы как рассказала ему о том, что это я заставила ее из окна прыгнуть… И да, хуже дела обстоять просто не могут. — Расстроенно поникаю, а Мэтт округляет глаза.

— Черт, надо уходить! — Он порывисто поворачивается к тетрадке и зажмуривается. Я не помню, чтобы вены на шее парня становились такими большими, выпуклыми. Он не на шутку встревожен. — Ты должна уносить отсюда ноги. Если он знает правду…

— Я приказала ему забыть о разговоре с Бетани. И о нашем разговоре тоже.

— Уверена?

— Надеюсь.

— Ари, это плохо.

— Знаю. — Поправляю дрожащими руками волосы и усмехаюсь. — Лучше бы Барнетт исключил меня. Проблем было бы меньше.

— Не говори ерунды, — бросает Мэтт, — тебе нельзя бросать школу. Мы не будем вечно гоняться за призраками, искать ответы. Когда-нибудь все это закончится и придется жить дальше; надо получить образование, чтобы вернуться к реальности и не остаться на улице.

— Не думаю, что все так просто… Да и к какой реальности мне возвращаться? К той, в которой мама лгала мне? Боюсь, это реально. Этот бардак.

— Тебе нужно с Бетани поговорить. Нужно выяснить, что она помнит.

— Да, я разберусь. Сегодня тренировка после занятий.

— Мне подождать тебя?

— Нет, — выпаливаю я, поджав губы. Как бы сильно я не хотела оказаться под охраной этого занудного, святого парня, у него есть своя жизнь. — Я хотела…

— Что хотела?

— Хотела…, хотела с Логаном встретиться.

Хватаю со стола ручку и начинаю вырисовывать что-то в тетради, старательно делая вид, что занимаюсь чем-то важным. Мэтт на меня не смотрит. Пялится вперед, изучает так хорошо ему знакомые исписанные листы, и небрежно спрашивает:

— С Логаном?

— Ага.

— Ты ведь помнишь, что я сказал тебе про него, верно?

— Помню. — Облизываю губы и искоса гляжу на парня. Как же отлично Мэтт играет в своей излюбленной пьесе: я-равнодушны-серый-столб. Не хватает только музыки на фоне и особой подцветки. — Боюсь, это ему нужно меня бояться, а не наоборот. Это я опасная. А он обыкновенный парень с шикарными волосами.

— Что ж, дело твое. Напиши, когда будешь дома. И не как в прошлый раз, ладно?

— Да-да, — подталкиваю Мэтта по плечу, — не бубни, старик. Все я сделаю. Могу даже позвонить тебе. Хочешь?

— Только если ты не будешь трепаться о всякой чепухе.

— О, а ты у нас противник телефонных разговоров? Как дела? Где ты был? Что делал?

Усмехаюсь и замечаю, как учитель бросает в нашу сторону косой взгляд.

— Я не любитель болтать попусту.

— Да. Знаю… — Мэтт удивленно смотрит на меня, а я отмахиваюсь. — Все в курсе! — Не знаю почему, но я вдруг покрываюсь красными пятнами, а парень все глядит пристальным взглядом, полным искреннего любопытства, будто бы сам не понимает, как несоизмеримо трудно уломать его на разговор, и молчит. — Что? Ты не такой уж и сложный парень. Тебя можно понять, если постараться.

— А ты стараешься изо всех сил, — с сарказмом протягивает он, и я усмехаюсь.

Да уж. Правда, только тут сколько не пытайся, божественного ангела с прелестными кудрями не переплюнуть. Так что, любые старания — тщетны.

Вопреки нехорошему предчувствию, после занятий я направляюсь на тренировку. Я знаю, что Бетани Пэмроу может запросто заорать на весь стадион о том, что я сделала. Но, в то же время, я надеюсь, что мне удастся поговорить с ней до ее приступа. Если, конечно, он вообще будет. Вдруг девушка пришла в себя и больше не болтает направо и налево о своей суицидальной попытке. В конце концов, поверить ей многие не поверят. И она лишь всколыхнет у толпы воспоминания о том, как забралась на подоконник и сиганула вниз.

Ох, надеюсь, Бетти вообще придет на тренировку. Кто знает, притащилась бы я, если бы в моей группе прыгала с помпонами та, из-за кого я решилась свести счеты с жизнью?

Переодеваюсь в форму, закидываю вещи в сумку и выкатываюсь из раздевалки.

Погода к середине осени начинает капризничать. Солнце тоскливо освещает беговые дорожки, ложится пластом на зеленое поле, но уже не согревает, как прежде. Я прохожусь пальцами по обнаженным плечам и осматриваюсь, пытаясь найти Логана. С ним мне тоже нужно поговорить. Просто целый список людей, которым я должна вправить мозги.

— Блэк, ты пришла заниматься или воздухом свежим дышать? — Внезапно гремит над моим ухом тренер Хокингс, и я протяжно выдыхаю. — Становись в линию. Живее.

Я послушно следую к девушкам, завязываю покрепче волосы и невольно замечаю во главе строя Бетани. Стоит с расправленными плечами, словно ей палку к спине привязали. Руки притаились на бедрах, темные глаза смотрят на тренера, ловя каждое его слово. Мне вдруг кажется, что Бетани Пэмроу — не просто девушка, а машина, и если облить ее водой, она закипит, вспыхнет искрами и глухо повалится вниз.

— Через три дня у нас игра, леди, — суровым тоном сообщает тренер, наклонив на бок квадратную голову, — надеюсь, вам есть что показать, иначе мы не уйдем отсюда до утра.

Я и не против, пусть мучает нас целый день, потому что возвращаться домой, совсем не хочется. Лучшее средство против проблем — труд. Плохие мысли разом испаряются.

Мы тренируемся часа два. Разучиваем какие-то идиотские движения, из-за которых моя юбка вечно подскакивает до подбородка. Все пытаюсь придавить ее руками, но потом чертыхаюсь и плюю на это дело, как и все девушки, скачущие рядом со мной.

Все мои попытки приблизиться к Бет проваливаются, даже не успев начаться. Такое ощущение, словно она специально отпрыгивает в сторону, едва я оказываюсь рядом. Меня не устраивает подобное расположение дел, но и схватить ее за руку я не могу. Придется на время отложить наш разговор и перехватить ее после тренировки.

В раздевалке она от меня точно не убежит.

Когда нас отпускают, я красная от жара, да и дышать трудно. Пот струится по моему лицу толстыми каплями. Смахиваю их со лба, закидываю полотенце на плечо и плетусь за остальными девушками в раздевалку. Я люблю это состояние: когда колени взвывают от жуткой усталости, а перед глазами все горит и плавает. В такие моменты я понимаю, что действительно поработала на славу и не потратила время впустую.

В раздевалке достаю из сумки бутылку воды и жадно пью, запрокинув голову. Как я хочу принять душ! Просто невероятно! Правда, в эту же секунду я замечаю, как Пэмроу небрежно закидывает в рюкзак скомканные вещи, убегает, не сказав никому ни слова, и у меня не остается выбора. Приходится нестись следом за ней, наплевав на горячее желание смыть с себя липкий пот. Черт. Не могла она ускакать через пять минут? Я даже согласна в общей душевой провести пару мгновений, лишь бы остудить ноющие плечи! Но нет.

Взвыв от отчаяния, закидываю на плечо сумку и срываюсь с места, надеясь догнать мою испуганную лань, выскочившую за дверь со скоростью света. Неужели она и, правда, что-то помнит? Это очень плохо. И, наверняка, страшно.

Интересно, о чем она сейчас думает?

— Бет! — Восклицаю я, оказавшись на улице. Девушка решительно несется к парковке, а я семеню следом за ней, тяжело дыша. — Бетани, подожди.

— Мне нужно домой, — на ходу бросает она.

— Нам надо поговорить.

— Сомневаюсь.

— Да стой же ты! — Я нагоняю девушку и хватаю за руку. Тут же она припечатывает меня испуганным взглядом к дороге, и я виновато размыкаю пальцы. — Прости.

— Что ты за мной плетешься?

— Я хотела поговорить.

— О чем?

— О том, что случилось.

— Я не собираюсь с тобой ни о чем разговаривать. — Она обижено хмурится, а на меня обрушивается шквал ледяной злости. Будто бы я горю желанием поболтать о том, как она сиганула из окна! — Больше никогда меня не трогай, ясно? Никогда.

— Бетани, я понимаю, что…

— Ничего ты не понимаешь.

— Подожди. Дай мне…

— Я не собираюсь ничего ждать. И говорить с тобой не собираюсь.

— А с директором собираешься? — Выпаливаю я, от усталости покачнув головой. — Он вызвал меня сегодня. Наплел какие-то глупости. Что ты ему рассказала, Бетани?

— Какое тебе дело? Иди, дальше развлекайся. А меня не трогай.

— Мне очень жаль, что…

— Мне тоже жаль, — отрезает она, пронзив меня пристальным, растерянным взглядом, и в эту секунду до меня доходит, что Пэмроу бежит не потому что не хочет разговаривать, а потому что жутко меня боится. — Оставь меня в покое, Ари. Пожалуйста. Прошу тебя.

— Бетти, я…, — в горле першит от вины, — я не хотела.

Чем мои слова хуже чистосердечного признания? Внезапно понимаю, что сказанула глупость, встряхиваю волосами, но уже поздно. Карие глаза девушки округляются, и она в упор глядит на меня, позабыв, как дышать. Самое время применить принуждение.

Открываю рот, но не успеваю сказать ни слова. Лицо девушки вытягивается и, глядя, мне за спину, она недоуменно хмурится. Растерянно оборачиваюсь. Из-за поворота к нам шествуют двое мужчин. Один из них директор Барнетт, а второго я вижу впервые. На нем светло-бежевая полицейская форма, и, черт возьми, ничего хорошего этот видок не сулит.

Живот у меня сводит. Мужчины приближаются, а Бетани неожиданно восклицает:

— Папа?

Я резко гляжу на нее. Что? Папа? Но если у директора фамилия Барнетт, то выходит, что ее отец — местный шериф? Классно! С каждой минутой все интереснее.

— Мисс Блэк, — протягивает директор, — позвольте вам представить шерифа Пэмроу.

— Здравствуйте, — глухо протягиваю я и выпрямляюсь. Как бы страшно мне не было, я должна выглядеть решительно. Подумаешь, шериф. Я общалась с Люцифером! Кто может быть страшнее? Уж точно не этот низкий, покатый мужчина с едва заметной лысиной.

— Бетани, тебе пора домой, — ровным голосом отрезает мужчина, не сводя с меня глаз, а я подозрительно щурюсь. На что именно он смотрит? На рыжие волосы и зеленые глаза? А, может, на царапины, которые остались после того, как Норин пыталась меня убить?

Неожиданно замечаю, что шериф то сжимает, то разжимает пальцы. Приглядевшись, я вижу деревянные, темно-коричневые четки, и внутри у меня все переворачивается.

Крест на груди Бетти, четки в руках ее отца. Религиозная семья, для которой походы по воскресеньям в церковь явно не прикрытие, дабы люди не задавали вопросы. Они меня воспринимают, как угрозу, и теперь у них есть реальное подтверждение. Голос в голове во всю визжит о том, что солдат-Бетани давно пожаловалась отцу о том, что случилось, а ему не могла понравиться история о том, как посланник Дьявола едва не погубил его дочь.

Самое страшное, пожалуй, заключается в том, что я вполне могу понять этих людей. Могу понять их страх, нежелание видеть меня рядом с их детьми. Но мне все равно жутко не по себе, ведь какой бы опасной я им не казалась, в действительности, причинить вред Бетани я никогда не хотела, и все это чистая случайность! А теперь объясни религиозному фанатику, чья дочь под действием ведьмовской силы едва не спрыгнула из окна, что мне очень жаль, и я банально ошиблась.

— Знаете, я…

— Бетани, — перебив меня, восклицает шериф, — нам с мисс Блэк нужно поговорить.

— Но папа, понимаешь …

— Наедине.

Отец смотрит на дочь несколько секунд, но смотрит так, что Пэмроу меняется в лице и покрывается легкой испариной. Она кивает, вскользь глядит на меня, но все же уходит, а я слежу за ее удаляющейся фигурой и думаю: черт возьми, не бросай меня! Но это глупо.

Ужасно глупо и жутко наивно, потому что Бетани естественно убегает, а я остаюсь в клетке с двумя неизвестными животными, прожигающими во мне дыру. Великолепно.

— Мне вообще-то тоже домой пора. — Перевожу взгляд на шерифа и сплетаю на груди руки. У мужчины удивительно-черные глаза, темные, как бездонные дыры. Он молчит, а я нервно передергиваю плечами. — О чем вы хотели поговорить?

— На днях пропала Каролина Саттор, — разглядывая асфальт, отрезает мужчина, — вам известно об этом, мисс Блэк?

— Да. Я узнала от мистера Барнетта сегодня утром.

— Сегодня утром?

— Верно.

— Но вас видели с ней. — Он приподнимает подбородок и смотрит на меня невинными глазами, широкими и любопытными. У меня мурашки пробегают по спине. — Вас видели с Каролиной Саттор в тот самый день, когда она пропала. На парковке.

Я сглатываю и невольно усмехаюсь.

— Это вряд ли.

— Вас и вашего друга. Одну минутку…, — шериф ловко распахивает тонкий блокнот и по листку проходится длинными пальцами, — мистер Хэйдан Нортон. Он тоже замешан?

— Он причастен каким-то образом, мисс Блэк? Вы хорошо дружите?

— А его брат?

Директор и шериф одновременно подаются вперед, а я свожу брови. Все это мне так сильно не нравится, что кожа покрывается дрожью. Я должна сматываться отсюда. Но вот только сначала нужно вправить этим горе-детективам мозги. Правда, как? Если у меня нет возможности расправиться с каждым по отдельности, смогу ли я применить силу сразу на обоих? Выхода нет. Придется попробовать. Правда, с другой стороны, если ничего у меня не получится, я сдам себя. Применю способности у них под носом, и что буду делать? Как объясню внезапный порыв заставить их позабыть о случившемся, вдруг они сильнее дара?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. — Отрицание — старый прием! Проверенный временем. Лучше только уносить ноги! Что в принципе, я и собираюсь сделать. — Мне уже давно нужно было вернуться домой. Простите.

Я поворачиваюсь к мужчинам спиной. Делаю всего один шаг, как вдруг слышу:

— Правда в том, мисс Блэк, что у вашей семьи будут огромные неприятности. — Голос шерифа стрелой впивается мне в позвоночник. Застываю, опускаю подбородок, а мужчина пытливо продолжает. — Сеющий неправду пожнет беду. Ибо мерзок пред Господом Богом всякий делающий неправду.

Цитирует Библию? Может, еще и святой водой меня обольет? Я громко усмехаюсь и стремительно оборачиваюсь, намереваясь рассказать новому знакомому о том, как властен над нами не божий промысел, а человеческий. И что проблемы у людей от самих людей, а не от праведного гнева. Но не успеваю сказать ни слова.

Внезапно нечто холодное врезается в мое лицо, некая ядовитая жидкость, от которой глаза вспыхивают такой неистовой болью, что я примерзаю к асфальту и ору во все горло, придавив пальцами веки! О, Боже, Боже!

Едкий поток рези разрывает меня на куски! Я кричу, мотыляю головой из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть с лица шипящую желчь, но никак не могу избавиться от тупой и пылающей боли! Глаза першит, лицо горит и хрустит, словно его жарят на вертеле.

— Что вы сделали! — Истошно кричу я. — Что вы сделали!

— Свяжи ее. — Командует шериф Пэмроу. — Возможно, мы не все знаем.

— Ее сила — в ее глазах.

Почему, почему они делают это? Я пытаюсь сорваться с места, но только неуклюже покачиваюсь назад и едва не падаю, потеряв равновесие. Мир переворачивается, горло так и дерет от воплей! А я ведь не кричу… Я стараюсь нащупать ладонями опору, спасение, но внезапно натыкаюсь на плечи одного из мужчин. Он обхватывает мои запястья пальцами, туго сжимает их, а я порывисто дергаюсь назад.

— Нет, нет, нет! Отпустите! Что вы делаете! — Панически оглядываюсь, но ничего не вижу. Все вокруг смешивается и сталкивается, превративший в один смазанный ком. — Вы не можете, зачем? Что я сделала? Отпустите! Не трогайте меня!

Бью связанными руками по груди мужчины, молочу со всей мощи, горячо и истошно извиваясь из стороны в сторону, но неожиданно меня ударяют по животу. Скрутившись и застыв в немом испуге, я приоткрываю рот. Что происходит. Что они делают? Нет, так не должно быть, это неправильно. Я смотрю на плавающий асфальт, не веря в происходящее. Стискиваю зубы, выпрямляюсь, но вдруг падаю от еще одного безжалостного удара прямо по ребрам. Перед глазами взрываются искры. Я валюсь на асфальт, врезавшись головой о ледяную дорогу. И если небо и плавало надо мной, то оно остановилось, как и время. Звук всасывается в бездонную дыру, взорвавшись неприятным звоном в ушах.

Моргаю.

Моргаю еще раз.

Что происходит; пытаюсь подняться, но неуклюже падаю обратно, зажмурившись от неконтролируемого страха, зародившегося в груди. Прыгающие черные точки щиплют в глазах, а ядовитые слезы катятся по щекам, еще сильнее обжигая кожу.

— Что… что вы делаете, — невнятно хриплю я, заторможено встряхнув волосами. Один из мужчин неожиданно скручивает мои руки, другой хватается за волосы. — Не надо, что…

Меня тащат по асфальту, будто я куль с мукой. Вяло вырываюсь, борясь с тошнотой, но ничего не выходит. Крутящийся мир продолжает крутиться, и мне становится страшно.

Я никогда не ощущала ничего подобного.

— Отпустите, — сипло прошу я, — отпустите…

Через пару минут меня поднимают на ноги. Я тяжело и неровно дышу, оглядываюсь, пытаясь увидеть хоть что-то, но я не успеваю даже моргнуть, как оказываюсь над землей. Меня приподнимают, грубо запихивают в салон машины. И я стону от злости, оторопело и стремительно вспыхнувшей по всему телу. Стискиваю зубы.

— Зря вы это сделали, — ледяным шепотом рычу я, дверца машины захлопывается, а я так и гляжу невидящим взором вперед, прожигая насквозь стекло, кресло.

Я знаю, кто я.

Они заплатят.

ГЛАВА 18. ПЕРВАЯ КРОВЬ

Машина резко останавливается. Я пытаюсь встать, оттолкнувшись ногами от двери, но едва не падаю вниз, потеряв равновесие. Прерывисто дышу. Черт, надо что-то делать, я должна выбраться, должна защитить себя.

Внезапно двери распахиваются с обеих сторон. Меня обдувает прохладный ветер. Не церемонясь, меня вытаскивают из салона, сбросив на асфальт, словно мусор. Я ударяюсь щекой о землю, разодрав до крови кожу, и выплевываю пыль, прилипшую к губам.

— Простите, мисс Блэк, — глухо протягивает шериф Пэмроу, поднимая меня на ноги. Он, наверно, доволен собой, он следует божественной миссии. Чертов ублюдок, чокнутый псих! Волочит меня вперед, а я неожиданно смеюсь, ощутив, как кровавые линии тянутся по щекам. Откидываю назад голову и хохочу, будто бы сумасшедшая.

— Я найду вас, я найду вас всех.

Руки, сжимающие мои плечи, становятся ледяными, стальными. Они грубее мне под кожу впиваются, а я улыбаюсь еще шире.

— Давайте, вам придется меня убить.

— Вас убьет Господь, мисс Блэк. Он убивает всякого грешника, осквернившего землю его. Он вас убьет. — Мужчина горячо повторяет. — Убьет.

Словно тени передо мной вырастают неизвестные люди. Не вижу их лиц, вижу лишь темные силуэты в огромных мантиях, скрывающих человеческие черты. Они провожают нас, следуя рядом, окольцовывая с разных сторон. В панике верчу головой. Я не понимаю, что происходит. Кто это. Зачем я им. Они собираются меня убить?

Меня ведут вниз по узким ступеням. Вскоре дорога покрывается мраком, а темнота проглатывает последние отблески вечернего солнца. Я пытаюсь дышать ровно, но не могу сосредоточиться, не выходит. В голову врезаются различные запахи гнили и старости. Но, пожалуй, ничто не перебивает запах ладана, витающего над головой, будто туман. Тогда я и осознаю, что нахожусь в церкви или рядом с ней, и угодила я в опасную ловушку.

Глаза щиплет. Я часто моргаю, пытаясь увидеть хотя бы что-то, но не получается.

Неожиданно из глубины подвала доносятся странные, протяжные звуки. Словно кто-то монотонно и хором прочитывает Библию. Слова растворяются в воздухе, я не различаю их, даже не понимаю, на каком языке произносят фразы! Неуклюже ступаю по каменным ступеням, спотыкаюсь, выравниваюсь и встряхиваю волосами. Мне жутко не по себе.

Мы оказываемся в огромном зале. Я не вижу очертаний стен, но вижу светлые пятна и думаю, что это окна. Тем не менее, здесь темно, лишь мелкими точками горят факела.

— Здравствуй, — неожиданно протягивает приятный голос, и передо мной возникает не в меру широкая тень. Я пытаюсь вырваться из оков шерифа, но его пальцы, будто змеи, не позволяют мне даже пошевелиться! Приходится стоять перед неизвестным силуэтом.

— Святой Отец, я привел ее, — шепчет шериф Пэмроу прямо над моим ухом, и голос у него охрипший и тихий, полный странной гордости и покаяния, — я сделал, как вы велели.

Пастор молчит, а я вдруг понимаю, что Святой Отец — возможно, отец Джил, ведь он читает проповеди по воскресеньям? Ведь именно о нем мне рассказывал Хэрри?

— Мистер Хью, — вдруг восклицаю я, подавшись вперед. Это моя последняя надежда, у меня больше нет выбора! — Мистер Хью, что вы делаете? Отпустите меня, прошу вас.

Неожиданно пальцы, сжимающие мои плечи, исчезают. И я оказываюсь прямо перед той огромной тенью, что поглотила меня несколько секунд назад. Силуэт приближается, а я вскидываю подбородок, смотря куда-то вперед, надеясь, увидеть хоть толику света.

— Вы знаете мое имя, дитя?

— Я знаю вашу дочь.

Молчание. Нервно оглядываюсь, внезапно встретившись с целым рядом теней, так и ждущих расплаты надо мной! Живот вспыхивает от ужаса, скручивается и делает кульбит. Я в ужасе вновь гляжу на силуэт перед глазами и сжимаю трясущиеся губы.

— Что вам нужно, — шепчу я, — чего вы хотите? Я не понимаю.

— Вы знаете, дитя мое, вы отравлены.

— Отравлена?

— Вас поглотил грех, мы хотим помочь вам. Господь всякого примет, нужно лишь так в него верить, как он верит в нас.

— Отпустите меня, — в который раз шиплю я, — вы должны отпустить меня.

— Нет.

Его ответ бьет по мне, будто пощечина. К олени дрогают, но я стою ровно, смотря на него, смотря на то темное пятно, что плавает передо мной, решительно и смело.

— За что? — Лишь срывается с моих губ. Я вижу, как круг подле меня сужается, и уже чувствую, как невидимые оковы хватаются за горло мое, сдавив его с немыслимой силой.

— За то, что не веровали в Бога и не уповали на спасение Его… — Шепчет Святой Отец. Он неожиданно порывисто притягивает меня к себе. Обхватывает ладонями лицо и крепко к себе прижимает, словно защищает, словно спасает, но сдавливает меня и душит. — Если душа обратится к силам диавольским, то я обращу лицо мое на ту душу и истреблю ее.

Пытаюсь оттолкнуться. Рыча, зубы стискиваю, а мужчина меня крепче к себе жмет и на ухо шепчет ядовитым, тихим голосом, полным уверенности и благородства, будто бы я — сосредочение всех напастей человеческих, и, убив меня, мир избавится от смерти:

— Ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.

Люди шепчут. Их голоса проникают внутрь моего тела! Впитываются под кожу! И с ужасом я понимаю, что оказываюсь в опасном капкане из десятков сильных рук, что тянет меня в глубину зала. А вырваться из него сил не хватает. Даже страха не хватает, чтобы до конца осознать происходящее. Я верчу головой, шепчу: нет, нет, а меня тянут по полу, на любой звук молитвой отвечают. Факелы вспыхивают ярче, голоса становятся громче.

Словно распятую, меня привязывают к толстым, деревянным балкам, и оставляют на весу одинокую и жутко испуганную. Холодные порывы воздуха сквозят под ногами, но на лице моем скатываются блестящие капли пота.

— Что вы делаете! — Кричу я, изо всех сил порываясь содрать с рук веревки, но ничего не выходит. Извиваюсь, откидываю назад голову и задыхаюсь ужасом. — Отпустите! Вы…, вы не можете, не можете! Боже, вы не можете…

Глаза слезятся от боли. Их щиплет от ядовитой жидкости, а сердце щиплет от страха и паники. Я так отчаянно рву руки из веревок, что они обжигают запястья до крови. Никто не поможет мне, никто меня не спасет, я одна, я умру здесь, они меня убьют.

— Мы спасем тебя, дитя мое, — провозглашает священник, оказавшись рядом со мной. Я не успеваю посмотреть на него, я чувствую, как ледяное острие ножа прокатывается по моей руке от плеча до запястья, и кричу от невозможной, ужасной боли! Нет, не надо, что они делают? Нет! — Мы избавим тебя от страданий, твоя кровь отравлена, она прольется, и ты обретешь покой, ты больше не слуга Дьявола, ты слуга Господа Своего.

Кровь толстыми струями скатывается по рукам, валится на пол с оглушающим, даже для меня грохотом, я откидываю назад голову, взглянув невидящим взором вверх. Дышать у меня не получается, не получается, ничего не получается.

— Ты спасешь душу свою, а мы детей своих… — И тут же новая боль пронзает вторую руку. На этот раз Святой Отец не спешит, прокатывается лезвием по моему локтю очень и очень медленно, глубже и грубее проникая под кожу. — Господь пощадит тебя, если ты его примешь, если ты в грехах своих покаешься, в грехах семьи своей покаешься.

Я взвываю и стону, мотыляя в воздухе ногами, и в голове моей взрывается неистовая и жуткая боль, но я знаю, что будет больнее, что они сделают мне еще больнее! И тогда не далеко от меня проносится потрескивание, будто из костра, будто огонь возгорается.

Резко оборачиваюсь и пытаюсь увидеть, что там творится, но я не вижу. Я ничего не вижу! В горле застревают колючие рыдания, дерущие шею, отдающиеся по всему лицу, я верчу головой, а черные пятна приближаются ко мне все ближе и ближе.

Что они хотят со мной сделать? Чего они хотят?

— Ты отмечена им, дитя мое, — прикасаясь пальцами к моей шее, шепчет священник.

Судорожно выдыхаю. Сквозь стиснутые зубы взвываю и протягиваю:

— Не надо, не делайте мне больно, не делайте…

— Ты отмечена Дьяволом.

— Вы ошибаетесь, это неправда, неправда!

— Ты слуга его, но ты слуга Господня, а он посягнул на душу твою… Ты должна знать и помнить, кому принадлежишь. Ты забыла. Ты будешь помнить. — Он резко разрывает на моей спине ткань, и холодом обдает лопатки. В глазах рябит, голова кружится, а кровь так и скатывается по моему телу тонкими, кривыми линиями. Я зажмуриваюсь. — Ты будешь о Нем помнить, как Он помнит о тебе, дитя мое.

Шипение проносится над моим ухом. В панике дергаюсь вперед, но веревки мне не позволяют сойти с места. В черноте и мраке проносится сверкающая, хрустящая полоса, и тогда невольно и нехотя я понимаю, что происходит, пусть и не хочу верить.

У же в следующую секунду раскаленная сталь припадает к моему оголенному плечу, и я кричу так истошно, что давлюсь собственным ужасом. Я сваливаюсь с ног. Я гляжу на плавающую землю и кричу, и закрываю глаза, и вдруг понимаю, что никогда в жизни мне еще не было так больно и страшно! И мой крик становится чем-то большим. Это уже не звук и не вопль. Это звуковая волна, которая вырывается из меня, разносится по залу, и в окна врезается, разорвав их на миллионы осколков! Раздается оглушающий грохот, ветер порывисто врывается в подвал, и я приподнимаю голову навстречу дождю из стекла.

Вы заплатите, вы заплатите за все, что со мной сделали.

Я закрываю глаза, а осколки падают на нас, на меня, и врезаются в кожу и в лица, и в каменный пол, рассыпаясь на мелкие кусочки. Я растягиваю губы в сумасшедшей улыбке, а люди взвывают от ужаса и боли, и тогда меня вдруг резко дергают на себя чьи-то руки.

— Ты проклята, — паническим шепотом, протягивает шериф Пэмроу. Я узнаю в голосе его низкие, хриплые нотки. Он с силой встряхивает меня за плечи. — Ты проклята!

— Это вы прокляты, — рычу я. — Вы — не человек, вы — чудовище. Чудовище!

Его пальцы, сжимающие деревянные четки, смыкаются в кулак и рьяно вонзаются в мой подбородок. Я со свистом отлетаю назад. А он вновь тянет меня на себя и вновь бьет, издав жалостливый вопль. Он кричит, а я не слышу. Я распахиваю рот, пытаясь вдохнуть воздух, но шериф врезает кулаком в ребра, и воздух испаряется, так и не успев насытить легкие. Я больше ничего не чувствую. Мои подвязанные руки не болят, спина не болит.

— Интересно, — неожиданно шепчет знакомый голос, и я почти уверена, что звучит он в моей голове, не в реальности. Глаза не открываю, но мысленно представляю рубиновые глаза, сероватую кожу и светлые, почти белые волосы… Люцифер становится частью моих немых воплей, и пусть он не находится рядом, он находится во мне. — А ты сильнее, чем я думал, Ариадна Монфор. Ты гораздо сильнее.

Я плаваю в трансе и непроизвольно представляю, как Дьявол проходится тонкими и ледяными пальцами по моим скулам. Он поправляет мне волосы, остужает жар на лопатке от клейма, которое мне поставили люди. Не демоны. Не монстры. А обычные люди. Мне в глаза он не смотрит, но оглядывает окровавленные, избитые губы.

Время замерло.

— Теперь ты видишь, что чудовища всегда были среди вас, Ари, — науськивает в моей голове Люцифер, тенью обволакивая меня, будто одеялом, сотканным из мрака. — Больно?

Он касается пальцами моих глаз, нежно поглаживает их, и на какое-то мгновение ко мне возвращается зрение. На долю секунды. Я растерянно распахиваю глаза, а Люцифер в сантиметре от меня оказывается и кривит бледноватые губы.

— Жди встречи, Ариадна, я должен получше узнать тебя и природу твоей силы. Ты не та маленькая девочка, что явилась мне в первый раз. Ты интереснее.

Он вновь накрывает ладонями мое лицо, погружая меня во мрак, а затем шепчет:

— Господь видел твои страдания, дорогая, и отвернулся. Как отворачивается ото всех, кто превосходит его по силе… — Люцифер щелкает пальцами. Время продолжает нестись с прежней скоростью. Люди кричат, а кулак шерифа Пэмроу вновь врезается в мое лицо, и я невольно слышу шепот в своей голове, — но мы с тобой скоро увидимся, Ариадна. Скоро.

А затем вдруг нечто темное наваливается на шерифа и сваливает его с ног.

Измученно откидываю назад голову, гляжу вверх, но вижу лишь плавающие черные точки, и они валятся на меня, как бомбы, как птицы… Я чувствую слезы. Слезы катятся по моим щекам, и я крепко зажмуриваюсь, вдруг подумав, что никогда отсюда не выберусь.

Но потом я слышу знакомый голос. Он врезается в меня, будто лавина, будто стрела! Я нахожу в себе силы выпрямиться. Я подаюсь вперед, а затем теплые ладони накрывают мои щеки, потирают их пальцами, опускаются на плечи.

— Ари, — шепчет знакомый голос, и я зажмуриваюсь, ощутив, как по телу разливается кипяток, как вены вспыхивают, — Ари, я здесь, ты слышишь, я здесь.

Голос Мэтта оказывается тем светом, которого так мало, который мне не виден.

Я опускаю подбородок на его плечо, а он прижимает меня к себе и шепчет что-то. Не слышу. Просто зажмуриваюсь до рези в глазах, до дрожи на губах, и чувствую, как кто-то отвязывает мои руки от деревянных балок.

Я валюсь в руки парня, а он подхватывает меня и крепко обнимает.

— Мэтт? — Спрашиваю я, прищурившись. — Мэтт, я ничего не вижу, это ты? Мэтт?

— Я с тобой.

Я судорожно прижимаю его к себе и стискиваю зубы. Они пришли. Они нашли меня.

— Боже мой, — вдруг восклицает тетя Мэри — Линетт, и я чувствую, как ее ледяные руки касаются моего лица, — боже, Ари, что они сделали? Что они сделали!

— Все в порядке. — Сомневаюсь, что это мой голос. — Только я не вижу…, мои глаза.

— Норин исправит все, дорогая, слышишь? Исправит.

— Нужно унести ее. — Кажется, Джейсон. И он здесь? — Справишься?

Мэттью не отвечает. Мы просто неожиданно начинаем двигаться. Пытаюсь встать на землю и сама дойти до выхода, но парень не позволяет. Крепче прижимает меня к себе.

— Не вздумай, — отрезает он, едва слышно, — я уведу тебя.

— Я в порядке.

Парень молчит. Я чувствую, как напрягаются его руки, и повторяю еще раз:

— Я в порядке. Правда, все хорошо. Я…

Проваливаюсь в темноту.

* * *

За мной кто-то бежит.

Я слышу стуки ботинок об асфальт и прибавляю скорость.

Не поймают. На этот раз они меня не поймают, я не позволю им сделать мне больно.

Судорожно стискиваю зубы, чувствую, как внутри разгорается пожар из страха, но я не останавливаюсь. Лишь прибавляю скорость, отталкиваюсь ступнями от земли и несусь.

— Вы не сделаете мне больно, — шепчу я, ощущая жар за спиной, слыша их голоса, да, они близко, но я не сдамся, — не сделаете мне больно!

Рыдания рвутся наружу. Я слышу потрескивания раскаленного железа… Внутри все переворачивается от этого ядовитого, оглушающего звука, нет, нет, они не смогут, я им не позволю, они не успеют, я убегу от них! Я убегу!

— Ты проклята, — шипит за моей спиной голос шерифа, — Господь убьет тебя.

— Нет!

Легкие горят, ноги взвывают от боли! А я все несусь вперед, надеясь выбраться. Что мне делать? Где выход? Почему впереди темно? Почему никого нет со мной рядом?

Мне безумно страшно, и я плачу. Порывисто вытираю ладонями лицо, оглядываюсь, пытаясь найти знакомые лица, но повсюду тени, темные силуэты в мантиях. Они подходят ближе, они пытаюсь догнать меня, и они совсем близко! Я чувствую, как костлявая рука в сантиметре от моего плеча зависает. Рука пастора. Твердая, сильная рука, в которой он так крепко сжимал острое лезвие. Я должна избавиться от нее, но я не успеваю. Она падает на мое плечо, сжимает его грубо и безжалостно, а я невольно врезаюсь ногами в землю.

— Нет, — кричу я, извиваясь, пытаясь вырваться, — нет, нет, нет!

— Ари!

Вмиг оковы исчезают, растворившись в воздухе… Я нервно приподнимаюсь, широко распахиваю глаза и вдруг оказываюсь в чьих-то теплых руках.

— Ари, — повторяет голос, — Ари, все хорошо. Все хорошо.

Руки нежно обнимают меня, а я ничего не понимаю. Цепляюсь за них пальцами и со свистом дышу, бегло оглядывая комнату. Где я? Что происходит?

— Тшш, — шепчет голос. Горячие ладони проходятся по моим волосам. Поглаживают в особой, трепетной манере спину, словно я могу рассыпаться на кусочки, — я рядом.

Я узнаю этот голос. Приподнимаю подбородок и вижу Мэтта. Он сидит возле меня и не сводит взгляда с моего лица. В комнате темно, на улице, наверняка, ночь, а я все равно вижу его яркие, обсидиановые глаза, уставшие, но блестящие от волнения.

Внутри что-то ломается. Покачиваю головой, вспоминаю все то, что со мной успело случиться, и порывисто тянусь к парню, нагло ворвавшись в его личное пространство. Но он меня не отталкивает, он лишь крепче меня обнимает, и я разваливаюсь на части, ничего не понимая. И более того, не имея желания что-либо понимать.

— Мэтт, — осипшим голосом, шепчу я, сжимая в пальцах его плечи, — ты здесь.

— Конечно, я здесь.

Он мрачно выдыхает, прикоснувшись колючей щекой к моему лбу, а затем укрывает мои плечи одеялом, что непослушно скатилось вниз. Молчит, а я хочу, чтобы он говорил.

Я хочу слушать его голос, чтобы не очутиться вновь в том подвале, не вспоминать те мерзкие перешептывания за моей спиной. Я хочу, чтобы он сказал, что все в порядке.

— Ты в безопасности, — говорит он, будто бы прочитав мои мысли, своем серьезным и твердым голосом, и я прижимаюсь к нему еще ближе, — я никуда не уйду.

Мне кажется, снаружи лютый холод, а здесь, рядом с ним очень тепло и спокойно. Я растерянно мну пальцами ворот его кофты, словно пытаясь доказать самой себе, что Мэтт реален, и я не сошла с ума. Но внутри ощущаю странную панику, будто бы ничего еще не закончилось, и это только начало.

— Как вы меня нашли? — Спрашиваю я, отстранившись. Мэтт опускает на меня взгляд полный тревоги, но я хочу, чтобы он говорил правду. Чтобы не боялся испугать меня. Мне и так страшно. Хуже некуда. — Просто ответь, пожалуйста.

— Бетани.

Недоуменно вскидываю брови, и тогда парень продолжает.

— Она нашла Хэрри, сказала ему, что у тебя могут быть неприятности.

— Но ведь ее отец…

— …чокнутый псих, — ледяным голосом перебивает меня Мэтт, и мне вдруг кажется, что вены на его шее становятся огромными, — Бет умная, она понимает это.

— Понимает, что ее отец — сумасшедший?

— Да. Хэрри рассказал мне, мы нашли твоих тетушек.

— А они нашли Джейсона?

— Верно. Хэрри остался в машине вместе с Норин. А мы втроем пошли в подвал.

— И тебя пустили? — Усмехаюсь, а Мэтт почти оскорблено хмурит свои густые брови.

— Я не спрашивал.

Сглатываю и гляжу в огромные глаза парня беззащитно. Я рада, что он рядом… Он, а не кто-то другой. Это пугает меня. Мэтт неожиданно приподнимает руку, убирает с моего лица упавшие волосы и аккуратно заправляет их за ухо. Я почти уверена, что не дышу.

— Больше никогда не буду тебя слушать. — Шепчет он, а я горько улыбаюсь.

— Ты и так меня никогда не слушаешь.

— Сегодня послушал.

Устало протираю глаза и внезапно понимаю, что прекрасно вижу все, что находится вокруг. Мэтт замечает мое удивленное выражение на лице и кивает.

— Норин приготовила лекарство. Тебе лучше?

— Конечно. А где Хэрри?

— Спит в соседней комнате, и тебе нужно поспать. — Я собираюсь ответить, но парень сильнее меня к себе прижимает и ворчит едва слышно, — мне тоже нужно поспать, Ари. Поэтому будь добра, закрывай глаза и отдыхай.

Я невольно кривлю губы, но все-таки послушно зажмуриваюсь. В руках Мэтта очень спокойно, и даже если он нереален, я рада, что увидела этот сон.

* * *

Когда я просыпаюсь, рядом никого нет. Осматриваюсь, пытаясь понять, был ли Мэтт вообще в моей комнате, но потом решаю оставить вопрос без ответа.

Был. Я хочу, чтобы был.

Вытаскиваю ноги из-под одеяла и устало протираю ладонями лицо. Я действительно дома и внутри становится спокойно. Неужели меня вчера похитили? Странно. Не верится.

Изучаю руки, замечаю темно-красные полосы, что тянутся от плеч до запястий, и со всей силы стискиваю зубы. Ненормальный псих. Моя кровь отравлена? Серьезно?

Черт возьми! Если я вдруг Святого Отца встречу, то в ответ от страданий избавлю, подвесив к церковному входу. Пусть повисит там сутки, подумает о Господе нашем!

Повисит с петлей на шее.

Встаю с кровати и, шатаясь, плетусь в ванную комнату. Включаю свет, ладонями так грубо врезаюсь в край мойки, что они вспыхивают от легкой боли, но затем гляжу на свое отражение, и боль испаряется, уступив место страху и недоумению. Я не узнаю себя.

Глаза красные от полопавшихся сосудов, под ними сине-бардовые подтеки… Я робко касаюсь их пальцами, а они белеют, словно крови на лице совсем не осталось. В волосах застывшая кровь, губы с гигантскими, широкими трещинами. Я резко отворачиваюсь и до такой степени стискиваю руками мойку, что руки сводит. Что они со мной сделали?

Медленным движением опускаю кофту, чтобы взглянуть на спину, и вдруг замечаю бледноватый след от раскаленного железа: безобразный круг, поджаривший мою кожу.

Зажмуриваюсь и громко выдыхаю. Идиоты. Со злости рычу, едва не выпускаю пар и не кричу громко, ведь понимания во мне не осталось! Оно испарилось вместе с рассудком людей, что затащили меня в подвал и пытали, решив, будто бы таким образом они избавят мир от страданий. Что за несуразица? Это их нужно пытать, их нужно клеймить.

Я принимаю душ, тщательно смывая с тела пот и кровавые разводы.

Спускаюсь вниз и вижу спящего Джейсона, восседающего на стуле у двери в подвал.

Невольно изучаю его взрослое лицо, спутавшиеся, каштановые волосы. Мужчина не шевелится, лишь грудная клетка медленно поднимается и опускается в такт сопению.

— Я знаю, что ты здесь. — Неожиданно говорит он, не открывая глаз, а я вздрагиваю.

— Черт возьми, мог бы сказать, что проснулся!

— Я и не проснулся. — Мужчина на выдохе выпрямляется. — Ты меня разбудила.

Устало приближаюсь к нему и облокачиваюсь о стену.

— Извини, — придавливаю пальцами переносицу, — я не хотела.

— Люди неуклюжие, не извиняйся. Я уже привык.

— Я вроде бы ничего на своем пути не сбивала.

— Ты так громко рычала, еще в ванной, что я не мог не услышать.

Он кривит губы, а я закатываю глаза. Отлично. Супер слух оборотней.

Мы обмениваемся уставшими взглядами, а затем Джейсон кивает на подвал. Я даже думать не хочу, что именно он охраняет, но мысли сами врываются в голову.

— Там заперта вся шайка фанатиков?

— Верно. — Соглашается он, потерев пальцами заросший подбородок. — Думаю, тебе и так ясно, что ты должна сделать.

— Я должна их убить… — Мужчина замирает, а я покачиваю головой. — Но так как я не убийца, а ангел, я просто поболтаю с ними, чего они абсолютно не заслуживают.

— Стать убийцей ты всегда успеешь.

— И умереть успею. От рук похожих ублюдков… — С ненавистью осматриваюсь и так сильно зубы стискиваю, что сводит челюсть. — Почему, Джейсон, почему они сделали это? Я ведь не причинила им вред, они меня даже не знают! А ситуация с Бетани…

— …повод, за который они ухватились.

— У них руки по локоть в крови, и они называют себя святыми?

— Не пытайся их понять, — хрипит мужчина, пожав плечами, — потратишь зря время. Я когда-то пытался найти объяснение их поступкам. Не нашел. Больше я не разделяю людей и монстров. И ты не разделяй. Никому нельзя доверять, помнишь?

Хмыкаю, прикрываю глаза, и надавливаю пальцами на виски. Голова вспыхивает, но я быстро избавляюсь от плохих мыслей. Главное, все позади! Главное я выжила, и со мной близкие люди. Неважно, что случится с этими ублюдками. Только бы они больше никогда мне на пути не попадались, иначе, кто знает, что я сделаю, если не буду такой же доброй.

— Ты все еще здесь, — опустив руки, улыбаюсь я и гляжу на мужчину, — не уехал.

— С тобой уедешь, девочка.

— Я серьезно. Решил остаться в Астерии?

— Твоя тетя Норин пригласила меня на ужин… — Он довольно лыбится и взмахивает руками в стороны. — Как я могу отказаться? Она неплохо готовит.

— О, да, — смеюсь я, — в этом она мастер. И чем же ты заслужил ее приглашение?

— Я спас тебе жизнь, девочка. Уже забыла?

Конечно, не забыла. И вряд ли забуду. Джейсон поднимается со стула и выдыхает. Я думаю, ему так же, как и мне, не хочется пересекать порог подвала… Люди, закрытые там, отнюдь не люди. И они заслуживают наказания, пусть мы и не имеет права решать.

— Ты пойдешь со мной? — С надеждой спрашиваю я, прекрасно осознавая, что сама не найду в себе сил. Мужчина криво улыбается и кивает.

— Конечно.

— Отлично. — Потираю вспотевшие ладони о бедра и встряхиваю волосами. — Идем.

Мы проводит в подвале минут десять. Я не разговариваю долго. Говорю пару строк.

Джейсон по очереди выводит людей через задний двор, а я плетусь на кухню и вижу тетушек. Норин сидит за столом, смешивает растения в глубокой миске, Мэри заваривает чай. Я смущенно улыбаюсь, когда они одновременно подаются в мою сторону.

— Ари, — выдыхает Норин и отставляет миску. Она подходит ко мне, хватает за руки.

— Все в порядке.

— Это мы уже слышали! — Смеется Мэри-Линетт и крепко обнимает меня со спины. Я не могу сдержаться от ответной улыбки. Взвываю от странной горести и прикрываю глаза.

— Рада, что вы нашли меня.

— А мы как рады.

— Вы целы?

— Мы? — Норин покачивает головой, и угольные волосы падают с ее плеч на спину. Я виновато поджимаю губы. — Не спрашивай глупостей, Ариадна. С нами все хорошо.

— В отличие от некоторых, — парирует Мэри, — у которых порезы по всему телу.

— Мелочи.

Мы садимся за стол, и Норин вновь принимается смешивать в миске сухую траву.

— Это тебе, — поясняет она, — я залью кипятком, а потом обработаю раны на лице.

— Спасибо. Классно, что я вновь вижу. — Смеюсь, а тетушка цокает.

— Классно? Отличное у тебя нашлось наречие. Ты могла ослепнуть…

— Но у меня чудесные родственники.

— Не просто чудесные, — протягивает Мэри, — но и оперативные.

— Кстати, да, как вы так быстро нашли меня? Мэтт говорил что-то про Бетани…

— Мэтт, — широко улыбаясь, повторяет Норин, а я краснею, впервые увидев на ее лице нечто похожее на искреннюю, смущенную улыбку. Внутри у меня все вспыхивает: почему она так таинственно лыбится?

— Что? — Подаюсь вперед. — Чего ты?

— Ничего.

— Норин!

— Что? Я вообще молчу.

— И я молчу. — Соглашается Мэри, прыснув со смеху, но сразу же придавив пальцами губы. Вот это уже мне не нравится. Я свожу брови.

— Так, и что я успела натворить?

— Ничего ты не натворила.

— Не тяните, что я сделала?

— Ты просто болтала, пока была без сознания… — Протягивает Норин, нарочно изучая содержимое в миске, и не глядит мне в глаза.

— И что же я болтала? — Сжимаю под столом руки. — Глупости?

— Ну, почему сразу глупости? Просто…

— Просто — что?

Мэри все-таки прыскает со смеху и театрально сводит перед собой руки.

— Мэтт, не уходи, не уходи, пожалуйста, Мэтт!

Тетушки смеются, а я зажмуриваюсь от стыда. О, черт возьми. Прекрасно. Лучше не бывает, сто процентов! Я взвываю и прикрываю ладонями лицо, понятия не имея, куда бы мне спрятаться, чтобы не видеть их довольные физиономии.

— В оправдание тебе могу сказать, что он ведь отвечал. — Серьезным тоном добавляет Мэри, пусть и глядит на меня смышлено. — Шептал, я здесь, все хорошо, я рядом.

— Мы пытались тебя уложить в постель, но ты так в него вцепилась…

— Просто мертвой хваткой!

— И он остался с тобой.

— Наверху.

— Спать… — Норин вскидывает брови, смотрит на меня и все-таки улыбается, — мы не такие уж и старые, идем в ногу со временем, видишь? Могли ведь прогнать его, но нет.

— Серьезно? — Возмущаюсь я. — С чего бы вам его прогонять?

— Мальчик в спальне.

— Он отвязал меня от деревянной балки! Естественно я не хотела, чтобы он уходил!

— Вообще от деревянной балки тебя отвязал Джейсон…, — вмешивается Мэри — Линетт, игриво ухмыльнувшись, — но никто и не спорит, что этот мальчик — милейшее создание.

— Я ни разу не говорила, что он — милейшее создание! — Злюсь я.

— И не надо. Мы и так все поняли.

Норин усмехается, а я краснею до кончиков ушей и встряхиваю волосами.

— Кто бы говорил вообще-то.

— В смысле?

— Пригласила Джейсона на ужин? — Подаюсь вперед и улыбаюсь. — Да-да, пес вдруг в друзья тебе набился? А еще он высокий и довольно симпатичный. И сильный. Верно?

— Он спас тебе жизнь, Ари, — спокойным голосом оправдывается Норин, — возможно, я была не права, и он не такой уж опасный.

— Великолепно.

— Что именно?

— Ты великолепно строишь из себя недотрогу. Мне еще учиться и учиться.

Мы прожигаем друг друга серьезными взглядами, а Мэри-Линетт хохочет, приобняв меня за талию. Она кладет подбородок мне на плечо и протяжно выдыхает.

— Ох, как же я рада, что с тобой все в порядке. Я очень испугалась.

— Я тоже. — Сжимаю руку тетушки, поджав губы. — Вы вовремя объявились.

— Наверно.

— Кстати, — хмурюсь и устало поникаю. Мне неприятно об этом вспоминать, но разве у меня есть выбор? — Когда меня пытали…, или точнее когда шерифу снесло крышу, и он молотил по моему лицу, как по боксерской груше, приходил Он.

— Он? — Не понимает Мэри, однако Норин тут же ловит поток моих мыслей.

Она перестает помешивать содержимое в миске и поднимает подбородок. В небесно-голубых глазах застывает вопрос, такой же холодный, как и промозглая зима. Женщина на меня глядит не испуганно, но серьезно, и стая мурашек пробегает по моей спине.

— Люцифер сам пришел к тебе?

— Да.

— Он не мог…, не просто так. — Норин встает, хватается руками за лицо и нервно ими по щекам проходится, будто смывая с них ужас. — Ты привлекла его, ты сделала что-то, он не пришел бы просто так, никогда бы ни пришел, никогда.

Расхаживая по кухне, словно тигр в клетке, она жутко пугает и меня, и Мэри-Линетт. Мы наблюдаем за ней, храня молчание, а она не унимается. Сжимает, разжимает пальцы и шепчет себе что-то под нос, бегло осматривая кухню, пол, стены.

— Люцифер заинтересовался. — Неожиданно ее пронзительный взгляд впивается в мое лицо, словно острейшая стрела, и я нервно сглатываю. — Что ты сделала?

— Не знаю …

— Что ты сделала?

— Не знаю.

— Что ты сделала!

— Я не знаю! — Громко восклицаю я и отворачиваюсь, стиснув зубы.

Что я могла сделать? Как могла привлечь его внимание? Невозможно. Я не взывала к нему, я не хотела, чтобы он помог мне! Его присутствие случайно.

— Я… — сглатываю и вновь гляжу на тетушку, — я разбила окна.

— Окна?

— Когда священник коснулся раскаленным железом моего плеча, я закричала и…

Мэри отстраняется и встревожено хмурит брови. Наконец, до меня доходит, что сила моя заключена в управлении разумом, а не предметами. Люцифер сказал, я — интереснее и сложнее, чем он думал. Может, это и привлекло его? Еще одна способность?

— Не может быть, — не верит Мэри-Линетт.

— У тебя второй дар, Ариадна.

— Это так плохо? — Неуклюже выпаливаю я, усмехнувшись. — Что в этом страшного?

— У всех по одному.

— Только у одной ведьмы проявились сразу две способности.

— И сейчас она — правая рука Люцифера. — Норин вновь присаживается и бесцельно в пустоту смотрит, словно ей на голову вылили ледяную воду. А я раздраженно выдыхаю. Я ничего не понимаю, и это порядком бесит.

— Что плохого в двух способностях?

— Помнишь, мы рассказывали тебе о том, что жизнь определяют три элемента? Наш общий знакомый контролирует три составляющие: наше тело, душу и наше дыхание.

— Допустим…

— Твоя способность управлять разумом — это один элемент. — Норин сплетает пальцы и кивает сама себе, словно пытается себя в чем-то убедить. — Ты влияешь на души.

— Управлять предметами, погодой, оболочками — второй элемент, — добавляет Мэри.

— Видимо, теперь и он тебе подвластен. Ты управляешь телами.

— Поэтому и взорвались окна в подвале.

— Но я не хотела, — горячо объясняю я, — это вышло случайно! Я просто…

— …испугалась, — заканчивает за меня Норин и глядит мне в глаза, — мы понимаем.

— И все равно какая-то бессмыслица. Ну, умею я бить окна, и что с того?

— Теперь ты — угроза. Еще один элемент, и ты сумеешь силой сравниться с Дьяволом. А он не оставит это без внимания, не сможет.

— Ведьма, про которую мы говорили…, — шепчет Мэри, — с двумя способностями, она не просто так стала его правой рукой. Он заставил ее продать душу, заставил стать слугой и тем самым обезоружил. Она теперь не представляет угрозы. Но ты…

— Я еще не отдала ему душу?

Норин неожиданно усмехается и нервно проходится пальцами по лицу. Я смотрю на нее недоуменно, а она покачивает головой.

— Конечно, нет. Ты лишь подписала договор о том, что твоя жизнь не твоя больше.

— А это не одно и то же?

— К счастью, нет.

— Выходит, теперь он захочет переманить меня на свою сторону, чтобы я не мешала в сотый раз ему самоутвердиться, контролируя все и вся?

— Наверно.

— Но если я откажусь? Не собираюсь отдавать душу, не хочу быть его правой рукой.

Тетушки не отвечают, а я устало выдыхаю. Отлично.

— Он попытается меня убить …

— Не исключено.

— Великолепно. — Поднимаюсь из-за стола и взмахиваю руками. — Пусть становится в очередь. По-моему, многие люди в этом городке не против поджарить меня на площади.

— Теперь уже маленькая горстка, — пройдя на кухню, протягивает Джейсон.

Он облокачивается спиной о дверной косяк и поправляет волосы. Рубашка на нем не стиранная, мятая и измазанная чужой кровью. Я бы предложила ему надеть что-то чистое, но сомневаюсь, что у нас в доме есть подходящие вещи.

— Что сегодня на ужин? — Интересуется он. Я бы сказала ненавязчиво, но нет, именно навязчиво. — Я бы не отказался от индийской кухни. Дамочка, ты готовишь курицу карри?

— Если ты еще раз назовешь меня дамочкой, — скалясь, пропевает Норин и подходит к мужчине, — завоешь на луну.

— И как же мне тебя называть?

— У меня есть имя.

Джейсон кривит губы и спрашивает:

— Какое имя, дамочка?

Мэри-Линетт прыскает со смеху, а я закатываю глаза. Лишь бы не подрались.

— Норин, — ледяным голосом отрезает тетя и сводит брови, — меня зовут Норин.

— Отлично. Так, как, Норин, ты готовишь курицу карри?

— Представь себе.

— Замечательно! Я съезжу в магазин и куплю необходимую еду.

— Заодно заскочи домой. — Норин вскидывает подбородок и, отвернувшись, шепчет, — от тебя жутко несет псиной.

— Неудивительно, — широко улыбаясь, тянет Джейсон и достает из кармана сигареты. Он закуривает и, выдохнув клубья дыма в ее сторону, отрезает. — Я и есть пес, дамочка.

Пока моя тетя набирается воздуха и смелости, чтобы ответить, Джейсон вальяжно и решительно разворачивается на носках ботинок и уходит, оставив ее пунцовую от гнева. Я с умилением наблюдаю за тетушкой. Если бы он действительно ее раздражал, она бы его в два счета за порог выставила! Но она терпит. И я почти уверена, что дело тут не только в хваленой благодарности. Ей интересно, и ей нравится общаться. Ну, или припираться.

— Ари, — неожиданно из коридора зовет Джейсон, — к тебе пришли.

Ко мне? Я недоуменно вскидываю брови и плетусь к входу. Может, ребята? Или мне вновь придется вправлять мозги, только на этот раз Логану? Я ведь с ним не поговорила.

Я слабой походкой бреду в коридор. Тело ломит, пусть Норин и обработала меня. Не знаю, когда смогу ноги переставлять нормально, а не шаркать по линолеуму, как старуха, но надеюсь, что хотя бы в этой жизни.

Джейсона уже нет. Дверь распахнута. С интересом выглядываю на улицу и внезапно замечаю человека, которого никак не ожидала увидеть. Бетани Пэмроу.

В грудь словно врезается кувалда! Я резко пячусь назад, а девушка робко тянется ко мне, вытянув вперед смуглую, тонкую руку.

— Постой, — просит она, виновато нахмурив лоб, — Ари, не уходи, пожалуйста.

— Что ты здесь делаешь? — Глухо спрашиваю я, ощутив, как в горле першит; невольно прокручиваю в голове моменты с сумасшедшим шерифом, и еле сдерживаюсь от желания выместить всю скопившуюся злость на его дочери. — Ты зря сюда пришла, Бетани.

— Я хотела извиниться.

— Серьезно?

— Ари, мне очень жаль! — Горячо восклицает девушка и делает широкий шаг ко мне навстречу. Она оказывается совсем рядом, поджимает пухлые губы и нервно выдыхает, не представляя, что еще сказать. Я тоже не знаю, что оправдает ее отца. — Он не должен был.

— Знаешь, что он сделал?

— Я догадываюсь. Но ты ведь…, я ведь едва не погибла. А он…

— Он — настоящий псих.

— Мой отец сбился с пути, — металлическим тоном, твердит девушка и непроизвольно в пальцах сжимает серебряный крест. Она часто моргает, пытаясь смахнуть с глаз пелену.

— О, только давай без сентиментальностей, — пренебрежительно бросаю я, заметив на ее лице страдальчески-виноватое выражение. — Господь его точно не оправдает. Это я тебе с уверенностью гарантирую. И какой бы смертельной напастью я в глазах вашей секты не выглядела, в Библии не написано, что фанатикам разрешается пытать и убивать людей.

— Я знаю, — согласно кивает Бет, — я понимаю, поэтому и нашла твоего друга, Хэрри.

Настороженно выдыхаю и упираюсь спиной о дверь. Трудно осуждать Бетани. Меня вполне можно обвинить в том, что она едва не прыгнула из окна, но она еще и умудрилась мне помочь. Пошла против отца, спасла мне жизнь.

Черт. В конце концов, дети не должны отвечать за ошибки своих родителей. Уж я-то об этом не понаслышке знаю. Наверно, не стоит срываться на Бетти. Она смелая девушка.

— Слушай, — протягиваю я, взглянув куда-то вверх. Нервно потираю пальцами нос и в глаза Пэмроу гляжу настороженно, — забудем. Согласна?

— Да. Но… — Бетани неожиданно усмехается. Поворачивается ко мне спиной и устало на ступеньки присаживается, подогнув под себя ноги, — но я все равно хочу узнать правду.

— Ну, естественно, — ворчу я, нехотя присев с ней рядом; искоса гляжу на девушку и в сотый раз убеждаюсь, что она невероятно храбрая. Пришла одна, извинилась, требует от меня чего-то, а страха ни в одном глазу. — Что тебя интересует, солдат-Бетти?

— Не называй меня так.

Я хмыкаю и перевожу взгляд на противоположную сторону дороги, где расстилается утреннее солнце. Сцепляю в замок пальцы и тихо спрашиваю:

— Почему?

— Потому что это напоминает мне об отце. А я не такая. Я — не он.

— У вас натянутые отношения?

— У нас нет отношений. Но сейчас не об этом. — Пэмроу откашливается и переводит в мою сторону пристальный взгляд. Ее глаза слишком похожи на глаза шерифа, и я робко от нее отворачиваюсь, притворившись, что гляжу себе под ноги. — Мой отец прав?

— В чем именно?

— В том, что ты ведьма.

— Это достаточно серьезный вопрос, Бетани… — Я все-таки смотрю на девушку. — Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

— Я как-нибудь справлюсь, — уверенно бросает она, — ну, так что? Ведьма?

— Да. — Интересный поворот, правда? Но я вдруг не хочу скрывать ничего от Бетти. Я знаю, что ей, как и мне, нужны ответы, и она не успокоится, пока не найдет их. — Легче?

— Нет.

— Я предупреждала.

— Но ведь это невозможно, — глухим голосом щебечет Пэмроу, — это сказки! Неужели ты действительно умеешь… ну, серьезно?

— А как еще объяснить то, что ты едва не прыгнула из окна, Бетти?

— Я об этом часто подумываю.

— В смысле? — Переспрашиваю я и хмурю брови. — О чем?

— Забудь. — Пэмроу отмахивается, собирается встать, но я решительно хватаюсь за ее запястье. Девушка тут же пронзает меня растерянным взглядом и шипит. — Отпусти, Ари.

— Нет.

— Отпусти!

— О чем ты подумывала? Спрыгнуть?

— Не твое дело!

— Но, Бетти, что твой отец с тобой делает? — Испуганно хлопаю ресницами. — Он бил тебя? Он делал тебе больно? Скажи, я пойму, честно.

— Хватит! — Бетани резко выдергивает из моих оков свою руку и уязвлено застывает, так и прижимая к груди ноющее запястье. Ее глаза горят, как и щеки, как и внутренности. Она стыдливо встряхивает угольными волосами и шепчет, — мне пора.

— Подожди, пожалуйста, — я поднимаюсь вслед за девушкой, — Бет…

— Пока, Ари.

— Бетани!

Девушка не замедляет шаг. Лишь быстрее несется вон с крыльца, а вскоре и вовсе не идет, а бежит, прикрывая худыми руками пылающее лицо. Неожиданно в груди у меня так и взвывает странная горечь, словно я должна была остановить Бет, но не остановила. Мне становится обидно и страшно! Что если Бетани стала солдатом-Бетти не просто так? И что если ее вечно тугая, будто бы тетива спина, бесстрастная речь и абсолютное равнодушие — маска? Ширма, за которой скрывается ранимая, испуганная девушка?

Как же сильно мы можем ошибаться в людях. Я захожу в дом, но останавливаюсь на пороге и гляжу себе за спину. Я чувствую, что должна помочь Бет, как и она помогла мне.

И я помогу.

ГЛАВА 19. СМЕРТЕЛЬНО ПРЕКРАСНА

Я замазываю розоватые царапины на лице тональным кремом. Делаю это быстро. Не хочу зацикливаться на прошлом и прокручивать в голове произошедшее в подвале.

Столько всего успело случиться со мной за последние пару недель, что мысли горят и взвывают от напряжения, будто бы натянутые струны. Наверно, стоит разложить все по полочкам, разобраться в объявившихся проблемах, выделить то, что важно, и о чем стоит подумать попозже. Но сидеть и ломать голову — совсем нет желания… В конце концов, все больше я обращаю внимание на то, что как бы сильно я не старалась наладить ситуацию, у жизни все равно на меня свои планы. И даже если я придумаю, как разрешить проблемы, я потерплю крушение, подобно всем моим умозаключениям за последние три недели.

Спускаюсь в гостиную. Мэри, развалившись, восседает на диване, прикрыв глаза от усталости, а Норин смахивает пыль с книжных шкафов и раздосадовано косится в сторону сестры. Я почти уверена, что ей лень убираться в одиночку.

— Тебе помочь? — Спрашиваю я, поджав губы, и тетя Мэри-Линетт тут же переводит на меня смышленый взгляд.

— Предательница! — Возмущается она. — Не успела спуститься, уже меня подставила.

— Никого я не подставляла, — в ответ возмущаюсь я.

— Теперь у меня проснулась совесть. Отлично.

— А у тебя есть совесть, Мэри-Линетт? — Закончив со стеллажом, интересуется Норин и поворачивается к нам лицом. Щеки у нее красноватые от усталости, на лбу притаились едва заметные капельки пота. Она вытирает их тыльной стороной ладони, вздыхает, и все это делает с такой грацией, что я завистливо прикусываю губы.

— Неужели у нас нет никакого заклинания, чтобы раз и навсегда забыть про уборку? — Буркаю я и плюхаюсь рядом с Мэри. Тетушка усмехается. — А что? Вы ведь ведьмы. Где ваша книга Теней. Или Таинств. Или как там ее еще называют.

— Нет у нас никакой книги, — присев напротив, говорит Норин и медленно покачивает головой. — Это тебе не Зачарованные.

— Ты смотрела Зачарованных?

— Все смотрели Зачарованных! — Почти обижено отвечает она, а я смеюсь.

— Ведьмы смотрели сериал про ведьм? Надо же. И как вам? Мнение профессионалов.

— Неплохо, — заумно кивнув, отрезает Мэри-Линетт, — я почти им поверила.

— Почему почти?

— Потому что в реальности ни одна разумная женщина не избавится от …

— Ох, — взвывает Норин, перебив сестру, — Ари, ты затронула ее больную тему.

— Какую тему?

Тетя Норин закатывает глаза, а Мэри-Линетт придвигается ко мне почти вплотную и недовольно сводит брови.

— Всеми фибрами своей души я ненавижу эту Фиби. И знаешь почему?

— Почему?

— Я проверю курицу, — взмахнув руками, отрезает Норин и поднимается с кресла. На лице ее проскальзывает смышленая улыбка, и, уходя, она касается пальцами плеча сестры, а затем подмигивает мне, мол, крепись, сейчас на тебя выльют целую тонну негатива.

— Ну, так что? — Улыбаюсь я, взглянув на тетю Мэри. У нее удивительный цвет глаз. Бирюза, разбавленная изумрудными узорами. — Что не так с Фиби? Она мне нравилась…

— Она всем нравилась, пока не совершила две самые ужасные ошибки в своей жизни.

— И какие же ошибки?

— Подстриглась, как парень, и убила Коула, естественно! — Мэри-Линетт фыркает, а я смотрю на нее и никак не могу убрать с лица эту глупую улыбку! Я хохочу, будто бы меня щекочут одновременно несколько рук! — Честное слово, я почти уверена, что волосы она отстригла на почве эпичного расставания! Совсем с катушек съехала.

— И не говори. — Возмущенно причитаю я. — Надо же было так подстричься?

— Надо же было убить любовь всей своей жизни. Знаешь, людям невероятно трудно найти того самого… Но если ты его находишь, нужно схватиться за него руками, ногами, зубами и не отпускать. Я серьезно! Не отпускать ни на секунду. Люди иногда думают, что быть одиноким — это выбор. Нет. — Тетя Мэри покачивает головой и протяжно выдыхает. — Никакой это не выбор. Никто не выберет одиночество взамен любви. Если человек так делает, говорит, словно ему лучше быть одному, значит, он обманывает. Ничего не лучше. Просто его никто не любит.

— А почему ты одна? — Вдруг спрашиваю я и смущаюсь собственной бестактности. У меня лицо вспыхивает, покрывается красными пятнами, и я виновато хмурюсь. Черт. Мне, наверно, никогда не удастся контролировать поток своих мыслей. — Прости, я не…

— Ничего. Нормальный вопрос. За что ты извиняешься?

— Это не мое дело.

— Не выдумывай. — Мэри-Линетт пожимает плечами, отводит взгляд, а у меня внутри все переворачивается, едва я замечаю ледяную грусть, проскользнувшую в ее глазах. Тетя нервно дергает уголками губ. — Я не могу. Не могу быть с кем-то.

— Почему? Ты боишься, что он не примет того, кто ты?

— Нет. Когда человек любит, он, пожалуй, со всем может смириться.

— Тогда в чем дело?

Мэри неуместно смеется, посматривая на меня, и в этом ее взгляде столько отчаяния и какой-то нежности, что я растерянно застываю.

— Чего ты молчишь?

— Не знаю, я…, наверно, это глупо. — Мэри пожимает плечами и хмурится.

— Что именно?

— Я думаю о Норин, о ее проклятье. Я не представляю, как мне любить кого-то, зная, что она любить не имеет права. Не смогу сделать ей так больно.

Удивленно вскидываю брови и опускаю взгляд на свои пальцы.

— Ты очень хорошая сестра, тетя Мэри, — шепчу я, — правда.

— Эти ее свитера под горло, собранные волосы…, — Мэри-Линетт порывисто головой покачивает, стиснув зубы, — Норин пытается закрыться в себе, отталкивает любого, кто на пути ей попадается, лишь бы не становиться ближе, не поддаваться соблазну, а чем я ей на это отвечу? Счастливыми отношениями? Ну, нет… Люцифер проклинает не человека. Он проклинает всю его семью, потому что боль у нас общая, Ари. Я никогда не впущу в свое сердце человека, пока не буду уверена, что моя сестра счастлива. Понимаешь?

Киваю и молча мну ладони. Неожиданно мне становится грустно.

— Знаешь, иногда я смотрю вокруг и думаю, что любви нет, — задумчиво протягивает Мэри-Линетт, — тогда я уверяю себя, что мы с Норин ничего не теряем. Люди предают, и люди бросают. Душу лечит только близкий. А затем он ее и калечит. Разве это любовь? Не верю и не хочу верить. Но потом…

Тетя усмехается, а я с любопытством подсаживаюсь ближе.

— Что потом?

— Потом я вижу, как старики идут по улице… — Мэри смеется, наверняка, считая свои слова полной глупостью. — Как сплетены их пальцы, как покоится ее голова на его плече… Или я вижу, как молодая девушка изо всех сил прижимает к себе парня. — Она вдруг в мои глаза так пристально смотрит, что внутри у меня все переворачивается. Я непроизвольно застываю. — Как она глядит на него испуганно, просит не уходить, а он не уходит.

Мы молчим. Просто смотрим друг на друга, и в глазах Мэри-Линетт появляется едва заметная, мутная пелена, блестящая в тусклом, желтоватом свете. Она неуклюже ладонью по моей щеке проходится и, смеясь, поджимает губы.

— Твое сердце сейчас выскочит из груди.

— Хватит слушать мое сердце, — отрезаю я, смущенно улыбнувшись.

— Это не так-то просто, Ари. У людей всегда так. Они живут, и сердца их бьются.

«У людей». Мне в голову внезапно приходит безумная мысль! Хмурю лоб, прожигая взглядом стену за спиной Мэри-Линетт, и прищуриваюсь.

— В проклятье тети Норин говорится, что она не может любить человека.

— И?

— Человека! — Я вдруг резко отстраняюсь и поправляю руками волосы. — Понимаешь?

— Пока что не очень, — признается тетя Мэри, — к чему ты клонишь?

— К тому, что Норин должна не человека полюбить, а кого-то, ну…, я даже не знаю…, оборотня, например. — Многозначительно вскидываю брови и слежу за тем, как лицо тети Мэри вытягивается от искреннего удивления. Сколько раз они мне твердили, что Джейсон не человек, а я даже бровью не повела, не додумалась. Это же очевидно.

— Считаешь, проклятье можно обойти?

— Понятия не имею, но попробовать стоит.

— Попробовать — значит подвергнуть риску другую жизнь. Норин не согласится.

— Ей не нужно соглашаться, они уже с Джейсоном испепеляют друг друга взглядами.

— Но что если…

Тетя замолкает. Резко оборачивается и смотрит на входную дверь иным, незнакомым мне взглядом. Ее руки напрягаются, спина вытягивается в прямую, острую линию. Она не произносит ни слова. Поднимается, закрывает меня своим телом и расставляет в стороны руки, растопырив пальцы, словно гарпия. Я недоуменно хлопаю ресницами.

— В чем дело? — Вскакиваю с дивана. — Что с тобой? Куда ты смотришь?

— Не шевелись, Ари. — Приказывает она ледяным голосом. — У нас гости.

— Гости?

Дверь распахивается без постороннего вмешательства, со скрипом отлетает вперед и глухо ударяется о стену, впустив в коттедж потоки прохладного, вечернего воздуха.

На пороге три женщины. Некоторое время они стоят неподвижно, а затем входят по очереди, стуча каблуками по деревянному полу, при этом тягуче переставляя худые ноги.

Светловолосая незнакомка останавливается рядом с зеркалом… Незнакомка с копной каштановых, вьющихся локонов застывает рядом со мной и внезапно придвигается ближе, чтобы вдохнуть запах моей кожи… Я собираюсь оттолкнуть ее, но она уже отходит назад, растянув ярко-накрашенные губы в хитрой ухмылке.

Что за черт? Кто это?

Перевожу взгляд на третью гостью. Женщина переступает через порог и равнодушно осматривается, словно оценивает коридор, фотографии, меня. Ее черные глаза впиваются в Мэри-Линетт пронзительным взглядом, угольные и густые волосы волнами скатываются по оголенной спине. Она прикасается длинными пальцами к алым губам и улыбается.

— Я слышала, сегодня здесь ужин?

— Здравствуй, Меган. — Не своим голосом протягивает тетя Мэри. — Мы вас не ждали.

Женщина перестает улыбаться и шепчет:

— В этом весь смысл.

На ней черное шелковое платье, которое идеально подчеркивает фигуру невероятной красоты. Я застываю. Я не могу дышать! Смотрю на незнакомку и понимаю, что не видела в своей жизни ничего более прекрасного! Мысли спутываются, врезавшись друг в друга, и я растерянно поджимаю губы, ощутив стальную уверенность, что потоками вырывается из ее ледяных, бездонных глаз. Кто она?

Ведьма, обладающая сокрушительной, невообразимой силой. Я уверена.

Меган проходит мимо меня, две незнакомки следуют за ней, а я вцепляюсь пальцами в запястье Мэри-Линетт и округляю глаза, мол, какого черта?

— Это Меган фон Страттен, — едва слышно отрезает тетя и устало вздыхает, — мы тебе о ней рассказывали, Ари.

— Что? Нет, я бы запомнила.

— Правая рука Люцифера.

Сердце у меня камнем падает вниз, и я недовольно ухмыляюсь:

— Та самая, что продала ему душу и контролирует сразу две способности?

— Да.

Я прохожусь ладонями по лицу и убираю назад волосы. Мне становится не по себе, я не понимаю, как себя вести, что делать. Какого Дьявола эта Меган вообще пришла? Черт! Хотя бы один нормальный вечер в моей жизни подвернется? Без новых знакомых, друзей и тех, кто пытается меня убить, подчинить и так далее. Безумие какое-то!

— И что теперь? — Рявкаю я, взглянув в спину удаляющимся гостям. — Уносить ноги?

— Не поможет. Уже поздно.

— Тогда что делать?

Тетя усмехается и, сходя с места, отвечает:

— Попытаться пережить этот вечер.

Отлично. Если бы все было так просто.

Мы приходим на кухню, как раз в тот момент, когда Норин доставляет приборы. Она молча переглядывается с сестрой и кивает, словно пытается внушить ей уверенности. Но я бы не сказала, что Мэри напугана. Мне кажется, Мэри жутко зла.

Женщины усаживаются за стол. Меган фон Страттен — во главе, она поднимает руку, и свет неожиданно тухнет. Она ласкает пальцами воздух, играет с ним, и свечи, которые с покаянной тишиной стояли обездвижено, вспыхивают огнем, осветив наши лица.

Я присаживаюсь рядом с гостьей, поджав от недоумения, губы. И что это за фокусы?

— Я умею многое, — не смотря на меня, отвечает женщина. Она взмахивает салфеткой в воздухе, а потом аккуратно приглаживает ее пальцами к коленям. Черные волосы, будто аспиды, спадают с ее плеч, а в глазах отражаются мерцающие огоньки. Нехотя я понимаю, что способность этой женщины — читать мысли. Классно! Лучше не придумаешь. — А что умеешь ты, Ариадна Монфор-л'Амори? — Наконец, мы встречаемся взглядами. Лучше бы не встречались, потому что тут же по всему моему телу проносится пылающая лавина, и я гляжу на незнакомку отнюдь не испуганно, а пронзительно.

Мне не нравится, что Меган без приглашения заявилась ко мне домой и не нравится, что она пытается испугать нас до чертиков. Я язвительно улыбаюсь.

— Мне до вас еще расти и расти.

В тот же момент под столом меня со всей силы пинает тетя Норин. Я морщусь, а она равнодушно ковыряется вилкой в салате, будто бы и не оставляла синяк на моей лодыжке.

— Ты красивая. — Будничным тоном заключает гостья и с поражающей маниакальной сосредоточенностью разрезает ножом мясо. Я непроизвольно наблюдаю за тем, как из-под зубцов ее вилки вытекают кровавые капли. Выглядит это жутко. — И ты знаешь об этом.

— Вы делаете мне комплимент?

— Я констатирую факт.

— Зачем вы здесь, Меган? — Встревает в разговор Норин и вежливо кривит губы.

Молниеносно угольный взгляд гостьи врезается в лицо тетушки. Губы фон Страттен дрогают в нервной повадке, а Норин лишь вскидывает подбородок. Такой взгляд должен в долю секунды обезоруживать, парализовывать, а Норин не поводит бровью.

— Хозяин заинтересовался этой девушкой. Две способности…, - Меган вновь смотрит на меня и прикасается к пухлым губам кончиками пальцев, — такое случается редко.

— Обычно в виде исключения, — добавляет вторая гостья со светлыми волосами.

— И, видимо, вы и есть то исключение, — язвлю я, не сводя глаз с фон Страттен.

— Видимо. Знаешь, что обозначает твое имя?

Я откладываю вилку и на выдохе пожимаю плечами.

— Нет.

— В переводе с греческого языка оно означает «та, которая очень нравится».

— Очень интересно.

— Ты или притворяешься или не понимаешь, как действуешь на людей, Ари. Хочешь, я открою тебе тайну? — Меган вдруг придвигается ближе, ее холодная рука накрывает мою ладонь, поглаживает ее, а губы дрогают от легкой улыбки. — Способности ведьм связаны с тем, что они умеют делать, с их внутренней природой, огнем, что теплится в мыслях. Ты и я не просто так управляет людьми, мы и прежде отлично справлялись с этой задачей, и без дара. А знаешь почему?

Меган фон Страттен приподнимает подбородок, а затем проходится пальцами нежно и быстро по моим губам. Я растерянно застываю. Что она хочет сказать? Она пугает меня.

— Нет, не пугаю, — шепчет женщина едва слышно, — очаровываю.

Красота этой женщины сверкает ярче пылающих фитилей. Я хочу сказать, что ничто в ее словах не имеет смысла, но она в очередной раз опережает меня.

— Норин собиралась стать врачом, потому она целитель… Мэри-Линетт всегда видела и слышала то, что другие пытались утаить, скрыть, верно, Мэри? — Женщины встречаются глазами, и у моей тетушки на лице расплывается недовольный оскал. — Верно. — Она вновь на меня глядит черными, как бездна глазами. — А ты подчиняла себе людей красотой лица, мелодией голоса. Ты завораживала их. Поэтому умеешь контролировать их поступки.

— Поговорим о проклятье! — Неожиданно резко заявляет Мэри, вонзив вилку в тонкий кусок курицы. Она нервно ухмыляется и выдыхает. — Насколько мне известно, наказанием также награждают за особые услуги. Что скажешь, Мегс? Например, когда людская жизнь не стоит ни цента, тебя делают бессмертным. Чтобы ты наблюдал за тем, как все, кто тебя окружает, каждый, кто проник в твое сердце — умирали. Один за другим. Друг за другом.

— Это давняя история, — вмешивается Норин, прикоснувшись к Мэри ладонью.

— Тогда пусть она расскажет, — уверенно сбросив руку сестры, восклицает тетя, — как это — гореть. Меган, это ведь твое второе проклятье. Правда? О, нет. Было вторым, ведь ты сдалась, отдав душу нашему Хозяину, чтобы…

Мэри-Линетт замолкает. Хлопает ресницами. Опускает взгляд на свои руки и вдруг с невероятной силой начинает лупить ладонями по плечам, локтям, закричав от дикой боли.

— Что происходит! — Испуганно восклицаю я, а тетя Мэри вскакивает из-за стола.

Внешне с ней ничего не происходит, но она кричит так истошно, мечется так нервно и порывисто, что создается впечатление, будто кожа на ней дымится и горит! Ногтями она пытается содрать невидимые ожоги, кашляя и взвывая, лихо ударяется спиной о стену.

— Хватит, — ледяным голосом отрезает Норин, сведя брови, — Меган, прошу тебя.

Но Меган фон Страттен не двигается. Ни один мускул не дрогает на ее лице.

Черные глаза женщины продолжают испепелять кричащую от неистовой боли Мэри, а пальцы тягуче и спокойно поглаживают подбородок. Я резко подаюсь вперед.

— Ей больно! — Кричу я. — Зачем вы это делаете?

Женщина с ярко-багровой помадой, та, что сидит рядом с Норин, внезапно начинает гортанно смеяться. О на откидывается на стуле и качает головой, прихлопывая в ладоши.

— Мэри-Мэри, — шипит она, — глупая Мэри. Никогда не умела держать язык за зубами.

— Заткнитесь! — Взрываюсь я, и женщина тут же послушно замолкает.

Поднимаюсь на ноги, не знаю, откуда во мне смелость берется, неожиданно хватаю Меган фон Страттен за руку и со всей силы дергаю на себя, да так, что взвывают пальцы.

— Хватит, оставьте ее в покое!

Угольные глаза женщины впиваются в меня острым клинком, раскроив на части всю мою стальную непоколебимость. Тетя Мэри валится с ног, хватается руками за лицо, а я с силой стискиваю зубы. Она не напугает меня. Не напугает меня.

— Поздно, милая, — медленно поднимаясь, шепчет Меган, — я уже тебя напугала.

— Я вас не боюсь, — небрежно рявкаю я.

— Ари, хватит, — просит Норин, но я не слушаюсь.

— Возможно, вы сильнее меня, Меган, и у вас больше опыта. Возможно, это шелковое платье эффектнее на вас смотрится. Что скрывать, вы невероятно красивая женщина. Но я вас не боюсь. Вы не можете быть страшнее тех, кого я уже встретила.

— Ты кое-что упустила.

— Что же?

Меган фон Страттен наклоняет голову и вдруг устремляет взгляд на мою руку.

Я ничего не понимаю. О пускаю глаза и неожиданно вижу, как мои пальцы безвольно тянутся к серебряному ножу. Что я делаю? Растерянность комом застревает в горле: что со мной происходит? Пытаюсь приструнить руку, прижать ее к себе, но она не слушается.

— Что вы делаете? — Осипшим голосом спрашиваю я. — Почему я…

Внезапно мои пальцы обхватывают рукоять ножа. Испуганно округляю глаза, воздух непослушно закатывается обратно в легкие, и, застыв от шока, я шепчу:

— Нет. — Шепчу тверже. — Нет!

Порывисто правая рука взмывает вверх. Хочу ее перехватить, но не успеваю. Острие с глухим стуком вонзается в стол, и лишь через несколько секунд, я понимаю, что вместо салфетки пригвоздила к поверхности собственную ладонь. О, Господи.

Распахиваю глаза, да так, что их щиплет. На подсознании пытаюсь избавиться от той боли, что пронзила судорогой все тело, и порывисто дергаю на себя руку, но только делаю дыру в ладони еще шире, еще больше. Нет, нет. Я должна избавиться от ножа, я не должна останавливаться. Резко и безжалостно рву на себя ладонь, взвываю от боли, ужаса, паники и наблюдаю за тем, как багровый фонтан застилает стол, впитывается в салфетки.

— Нет, что вы наделали, — срывающимся голосом хриплю я, — что вы наделали!

— Не боишься меня, — тягуче пропевает Меган фон Страттен, — но ты должна бояться себя. Бойся себя. Я не всегда с тобой рядом, но ты всегда готова сделать себе больно.

Нет, нет, нет, как же больно, о, Господи. Нет! Слезы застилают глаза, лицо пылает и горит, а от парализующего шока дыхание заклинивает, словно кто-то скидывает кирпичей поперек гола! Я продолжаю кричать, вырывая из-под ножа руку, слушая, как хлюпает моя кровь, и, наконец, срываю оковы, зажмурившись так крепко, что лицо сводит от боли.

Дышать нечем, колени измученно подрагивают. Я прижимаю к себе окровавленную, изуродованную ладонь, взвываю от боли, плачу, а затем чувствую, как боль уходит.

Резко, молниеносно.

Как такое возможно? Потерянно открываю глаза, смаргиваю слезы и, опустив взгляд вниз, понимаю, что прижимаю к груди абсолютно здоровую руку.

Лицо мое вытягивается, рот приоткрывается в немой растерянности, и я ни черта не понимаю, как ни стараюсь понять. На столе ни капли крови, а сверкающий нож послушно притаился около моей тарелки. Смотрю на Меган.

— Это вы сделали? — Дышать нечем. И я так разъяренно стискиваю челюсть, что боль проносится по всему моему телу, заставить позвоночник дребезжать от лютой ненависти.

Женщина отпивает вина, не удостоив меня взглядом. Меган сидит за столом и вновь сосредоточенно режет мясо. Я хочу кинуться на нее. Я хочу свернуть ей шею. Я хочу…

— Ты слишком многого хочешь, — говорит она, наколов на вилку кусочек курицы.

— Вы заставили меня…

— Я лишь показала, что с тобой случится, если ты еще раз притронешься ко мне.

Она поправляет черные волосы, и я невольно замечаю татуировку на ее шее. Однако это не треугольник. Это пентаграмма: два пересеченных треугольника, которые образуют единый, дьявольский знак. Она ловит мой взгляд и кривит алые губы.

— Нравится?

Сглатываю и резко выдыхаю.

— Нет.

— Врешь. Этот знак идет каждому, у кого темное сердце… А ты, Ари, отличаешься от своих родных. Ты злее, напористей и импульсивней. Ты похожа на меня. — Меган мельком поглядывает на Норин, Мэри-Линетт, а затем с особой грустью выдыхает, словно пришло время прощаться, а ей так здесь понравилось. — Ты должна выбрать. Хозяин позволит тебе остаться в живых, но только при одном условии: ты пойдешь на сделку и отдашь душу.

— Что? — Недоуменно переспрашиваю я. — С какой стати мне делать это?

— Наличие второго дара делает тебя опасной.

— И Люцифер испугался?

— Он позволяет тебе выбрать, — с нажимом отвечает женщина, — ты останешься жить, но будешь служить Хозяину. Или ты умрешь с чистой совестью, которая, к сожалению, не так важна в этом времени. Твой ответ?

— Разумеется, я не пойду ни на какие сделки с Дьяволом, — решительно выпаливаю я, так и вылупив на гостью взгляд, — вы за этим пришли? А у Хозяина смелости не хватило?

— Ты предпочитаешь смерть.

— Я предпочитаю жизнь. А жить без души невозможно.

— Ты ошибаешься. Ты молодая и глупая, — Меган разочарованно выдыхает, — ты, как и все надеешься, что твой случай тот самый, что тебе удастся сломать стереотипы, а в конце этой борьбы ломаешься ты сам. Поверь моим словам, я знаю, о чем говорю.

— Я не собираюсь вам верить. Это же очевидно. Вы сдались, но я не стану.

— Значит, ты умрешь.

— Значит, умру.

Меган фон Страттен неожиданно смеется. Прикасается пальцами к губам и на меня смотрит снисходительно, словно я маленькая девочка, которая только познает мир.

— Тебе ничего неизвестно о смерти. Но ты так горячо говоришь о ней, словно знаешь, каково это умереть. Ты живешь в иллюзиях и говоришь, что умрешь, но не веришь этому, потому что считаешь, что тебя это не коснется. С кем угодно, только не со мной. Глупая.

— Я не пойду на сделку с вашим Хозяином, — я делаю шаг вперед и сжимаю в кулаки пальцы, — вы меня не заставите.

— Возможно, я тебя не заставлю… А он…, — губы Меган расплываются в ухмылке, но она не продолжает мысль. Прожигает меня угольным, пронзительным взглядом, уверенно пробирается внутрь моих самых страшных страхов, но я упрямо вздергиваю подбородок, я не боюсь ее. Мне страшно, но лишь потому, что я понятия не имею, как себя вести! Меган способна проникать в мои мысли, коверкать реальность, но это — иллюзия, а в жизни у нас равные шансы. По крайней мере, так я себя успокаиваю. И, видимо, она прочитывает эти умозаключения, потому что улыбается еще шире.

— Хватит копаться в моей голове, — рявкаю я, вцепившись пальцами в спинку стула.

— Это довольно увлекательно: слушать, как ты мечешься.

— Даже в мыслях твоих не нужно ковыряться, чтобы заметить, как тебе страшно, моя дорогая голубка, — неожиданно смеется женщина с темными волосами и нагло улыбается.

— Я вам не голубка.

Злость прокатывается по мне, будто бритва. Я вдруг думаю, что заставлю сейчас эту хамоватую ведьму прочистить себе глотку стопкой битого стекла, и уже открываю рот, но внезапно чувствую позади себя движение. Меган вспархивает со стула и приближается ко мне, покачивая в воздухе пальцем.

— Не стоит, — советует она, — мне нравится поток твоих мыслей, но не сегодня.

— Вам и, правда, понравилось, что я собиралась заставить вашу подружку запихнуть себе в горло все стеклянные приборы на столе?

— Конечно. Это доказывает, что мы похожи. Даже больше, чем ты думаешь, Ариадна.

— Вам пора уходить.

— Верно. Однако есть еще кое-что. — Меган фон Страттен протягивает мне письмо и в который раз равнодушно поводит бровями. — Второе проклятье. Два дара, два наказания.

Не хочу забирать конверт, но Меган хватается за мою руку и вкладывает бумагу мне в пальцы без разрешения. Я недовольно поджимаю губы.

— Спасибо, — жестко срывается с языка.

Женщина отстраняется, лениво осматривает комнату и разочарованно выдыхает.

— Я почувствовала его сразу же, как пересекла порог вашего дома.

Она наклоняет голову, смотрит сначала на Мэри-Линетт, потом на Норин. Тетушки в смелости ей не уступают и взгляда не отводят. Стоят смирно и ровно дышат, будто Меган не внушает им ни капли ужаса. Это было бы враньем. И я себе врала. Меган фон Страттен невероятно хитрая, умная и бездушная тварь, способная в любой момент лишить жизни.

— Оборотни — не лучшая компания. Не избавитесь от него, я сама сделаю это.

Женщина поправляет верх платья и сходит с места, выпрямив изящную спину.

На меня она больше не смотрит. Уверенным шагом покидает кухню, а следом за ней уходят и серые протеже, скрипящие зубами от злости. Я почти уверена, что эти девушки в столь же мере опасны, что и сама Меган фон Страттен, и, тем не менее, панику во мне они не вызывают. Наверно, бояться так много просто невозможно. А я уже напугана.

Едва за гостьями захлопывается дверь, как мы одновременно выдыхаем и плюхаемся за стол. Норин откидывается на стуле. Мэри с грустью прокатывается вилкой по тарелке, а я нехотя раскрываю конверт, подаренный Меган. Внутри все переворачивается. Я боюсь, что второе проклятье окажется фатальным, и мне не удастся побороть его.

Достаю тонкий, черный лист и в нетерпении облизываю губы.

«Смертельно прекрасная Ариадна,

Ничто так не сближает мать и дочь, как общая боль.

Потому твое второе проклятье — проклятье Реджины Монфор-л'Амори.

В дни языческих праздников твои чувства обострятся, ты будешь не только знать, что ощущают люди, но и перенимать их боль, гнев, радость на себя, как ментально, так и физически. Пойми свою мать. Стань ближе к своей матери. Я знаю, ты хотела этого, и я исполняю твое желание.

Л.».

Откладываю письмо и недоуменно свожу брови: я ведь действительно не слышала о проклятье моей матери. Мне становится стыдно.

— Что там? — Спрашивает тетя Мэри и подается вперед. — Лукавый превзошел себя?

— Он решил, что будет лучше, если я получу то же проклятье, что и моя мама.

Норин выпрямляет спину, и ее черные брови смыкаются в полоску.

— Эмпатия?

— Что-то вроде того…, — передергиваю плечами и виновато морщусь, — я ведь даже не спрашивала…, ничего не спрашивала про нее.

— Ари.

— Нет, я должна была спросить. Но у меня вылетело из головы, я забыла.

— Все нормально, — успокаивающим голосом протягивает тетя Норин, — мы понимаем, слишком многое свалилось на нас в эти дни. И она понимает. Поверь мне.

— И как…, — неуверенно взмахиваю рукой в воздухе, — как это происходило? Мама не могла отличить чувства людей от своих собственных?

— По праздникам она пропускала через себя любые эмоции. — Отвечает Мэри. — У нее могли неожиданно глаза наполниться слезами, или открывалось носовое кровотечение.

— А носовое кровотечение почему?

— Не только ментальная связь, Ари, — тихо поясняет Норин, сгорбив плечи, — но и физическая. Если рядом кого-то били, ей было больно. Появлялись синяки, порезы …

Мне становится жутко не по себе, и я так сильно впиваюсь ногтями в край стола, что пальцы сводит. Небрежно киваю и усмехаюсь:

— Ну, не так уж и страшно. — Страшно. Очень страшно. — Переживу.

Повисает тишина. Норин подпирает ладонью подбородок, я впяливаю взгляд вперед и думаю о том, как бы выжить во время этих праздников; мало того, что я буду делать все, что мне прикажут люди. Теперь я еще буду и перенимать все их чувства! С ума сойти.

— Может, наконец, поедим? — Неожиданно протягивает Мэри-Линетт.

Я прыскаю со смеху и нервно покачиваю головой. Вот это ужин, всем ужинам ужин. Тетя Мэри горела. Я проткнула себе вилкой руку. Лишь Норин осталась нетронутой, и то, Меган пообещала прикончить Джейсона, что, как мне кажется, не могло ей понравиться.

И что этот дьявольский мир взъелся на нас?

— Джейсон, — вдруг протягивает Мэри-Линетт, взмахнув рукой, — можешь проходить.

Я удивленно выпрямляюсь и вижу, как мужчина входит на кухню с запасного входа.

— Ты все это время был здесь?

Джейсон кривит губы. На нем коричневый плащ, слегка потертый снизу, водолазка и глаженые брюки, и выглядит это странно, но я почему-то думаю, что он принарядился для незабываемого вечера. Да и в руках у него бумажный пакет с вином.

— Начали без меня, — саркастически ворчит он, присев рядом со мной. Ставит на стол бутылку красного вина и проходится ладонями по прямым волосам. Норин наблюдает, как ей кажется, скрытно, но я замечаю искры, вспыхнувшие в ее небесно-голубых глазах. Не могу не заметить. — Некрасиво, дамочки, ведь это моя идея была с индийской кухней.

— Мы и не начинали…, — подает голос тетя Норин, но голос ее удивленный и глухой. Боюсь, она сама не знает, почему двигает губами. — Ждали главного гостя, Джейсон.

— Тогда давайте, наконец, поедим, — предлагает Мэри-Линетт, вздохнув, — после того, как я горела на вертеле, у меня разыгрался аппетит.

Мы одновременно усмехаемся с одинаковым грустным подтекстом и принимаемся за еду. Кто бы мог подумать, что семейные ужины — это так весело и незабываемо.

ГЛАВА 20. ВПЕРЕД «СОКОЛЫ»

Я не понимаю. Не понимаю, зачем я хожу в школу. Все это кажется мне невероятной и просто идиотской затеей на фоне сумасшедших ведьм — маньяков и психов-сектантов.

Прохожу мимо того места, где отец Бетани и директор облили меня какой-то дрянью и сморщиваюсь, как тлеющий дубовый лист. Меня едва не убили, а я вернулась. Классно.

С ребятами мы договорились встретиться во время ланча. Так как на носу игра, меня и всех представителей анорексичной коалиции, махающей помпонами, позвали на новую, незапланированную тренировку. Не знаю, что заставляет меня вновь натягивать эту юбку, этот топ. Возможно, я пытаюсь забыться, носясь по полю, как умалишенная, а, может, мне хочется почувствовать, что жизнь моя связана не только с ведьмами и проблемами. Мне и восемнадцати нет. Нужно заполнять воспоминания подростковой дребеденью, иначе я так и не успею натворить глупостей или что там еще делают те самые девочки, которые вечно к маме на прием записывались. Они ревели в три ручья, а я подслушивала и хохотала. И я не такой уж и ужасный человек, но их проблемы действительно были идиотскими: парень бросил, подруга обманула, родители не разрешили напиться на вечеринке. Бедняжки.

Правда, теперь я им завидую. Да, я завидую этим красноносым, опухшим девицам. Я тоже хочу пореветь из-за парня, наорать на подругу, честно! Но у меня как-то не клеится с человеческими неприятностями. Мне жизнь подает горяченькое, прямиком из Ада.

Взволнованно подмечаю, что Бетани на занятиях не появилась. Тренер вопила во все горло, и какая-то блондинка пропищала, что Бет стало плохо на французском.

Надо будет расспросить Хэрри. Они вроде бы вместе учатся. Надеюсь, Пэмроу не от меня прячется. Хотя…, лучше уж от меня, чем от своего ненормального папаши.

После тренировки я невольно замечаю Логана. Я уже собираюсь пойти в раздевалку. Правда, нет настроения перед ним извиняться, но он вдруг стягивает через голову мокрую от пота футболку, кидает ее на траву и разминает мощную, рельефную спину.

Да, я застываю. Логан неожиданно напоминает мне моего прошлого парня. Томас не мог не привлечь мое внимание, когда остановился возле ворот школы на новой машине. Я была идиоткой. К тому же бунтующей против правил. Я думала, что должна встречаться с тем парнем, которого никогда не одобрят мои родители! И я решила, что нужно потрепать и себе и им нервы, потому похлопала глазами и села к нему в Бьюик, мы укатили в горы и вдруг решили, что можно укатывать в горы и дальше. Так мы начали встречаться. Мы не любили друг друга. Мы даже редко обнимались, но он был смешным, а я была красивой, и этого было достаточно для нас обоих. Сейчас я понимаю, насколько бессмысленны порой те вещи, что кажутся нам правильными. Я действительно считала, будто веду себя именно так, как должен вести себя сражающийся с реальностью подросток. И только недавно ко мне пришло осознание, что вела я себя, как дура. Хорошо, хоть вообще пришло.

Отвожу взгляд и усмехаюсь. Да уж, пресс у него отличный, но меня это не трогает. Я выросла что ли. Он похож на Томаса, это верный знак того, что я должна стрелой нестись как можно дальше, поумнев и набив шишки. Томас ни разу не позвонил мне после аварии. Он несколько раз приходил в больницу, а потом пропал.

Я больше не наступлю на те же грабли.

— Ари! — Неожиданно восклицает знакомый голос, и я устало взвываю. Черт! — Эй, не уходи, подожди минутку.

Я действительно собираюсь сделать вид, что ничего не слышала, но уже через пять секунд на мое плечо ложится широкая, горячая ладонь парня, и он тянет меня назад.

— Куда убегаешь, красавица?

Красавица? Серьезно?

Я нехотя оборачиваюсь и выдавливаю скупую улыбку.

— О, Логан, решил посветить голым торсом?

— Но тебе ведь нравится.

— Я просто тащусь.

— Ты бросила меня. Помнишь? — Он делается обиженным, даже губы надумывает и в небо глядит шоколадными, налитыми грустью глазами. — Объяснишь? — Теперь его взгляд вновь припечатывает меня к земле, и мне ничего не остается, как нагло врать.

— Живот, — я серьезно киваю, — съела что-то. Кошмар, честно.

— А Мэтт у нас доктор? — Его брови игриво подскакивают вверх, а я усмехаюсь.

— Спроси у Джил. Со мной он в ролевые игры не играет.

— Рад это слышать. Просто он так за тобой побежал…

— Мы друзья.

— Вот оно что, — Логан смахивает с лица мокрые волосы и кивает на парней, что дико носятся по стадиону, тренируясь перед игрой. Я почти уверена, что Чендлер — капитан, и я даже готова поспорить на деньги. — Я прощу тебя. Но при одном условии.

— Все так серьезно? — Я искренне усмехаюсь. — Мне нужно заслужить прощение?

— Да, черт возьми. Именно так поступают все хорошие девочки.

— А я, значит, хорошая.

— Еще и хорошенькая …, — многозначительно заявляет он и усмехается, а я закатываю глаза, научившись этому приему у самого лучшего учителя. — В общем, после игры ребята обычно собираются у аэропорта. Пойдем со мной. Я угощаю пластиковым стаканчиком не очень вкусного пива. Но, — он шутливо вскидывает ладонь, словно клянется, — я не отойду от тебя ни на шаг и обещаю, что ты отлично проведешь время.

— Звучит заманчиво, — протягиваю я. И я бы согласилась. Но. Во-первых, меня могут убить до того, как я прокричу: «вперед соколы» на стадионе. Во-вторых, не думаю, что так быстро вольюсь в дружный коллектив Астерийской молодежи. И если ведьмы оставят мне пару деньков на отдых, то опьяневшие чирлидерши решат разобраться со мной, поджарив заживо на костре. Ну, и, в-третьих, как бы круто Логан не выглядел, я не хочу проводить с ним время. — Слушай, я подумаю, может — да, может — нет. Посмотрим.

— Это, значит, да?

Я смеюсь и растерянно покачиваю головой. Напористый парень. Интересно, что им движет? Что именно его заставляет подходить ко мне снова и снова? Не понимаю.

«Ты или притворяешься или не понимаешь, как действуешь на людей, Ари» — вдруг всплывают в моей голове слова Меган фон Страттен, и я озадачено хмурю лоб.

Общается ли Чендлер со мной лишь потому, что я хорошо выгляжу? Может, он, как и Томас, видит во мне только красивое лицо, и этого ему достаточно?

— Слушай, — встряхиваю головой и киваю, — я найду тебя, если передумаю, окей?

— В таком случае, передумай, Ари. — Наставляет он и широко улыбается. — Когда нам еще отрываться, красавица? Потом поздно будет. В сорок лет напиваться — стыдно. А пока тебе семнадцать, это вполне легально. Еще и воспоминаниями называется.

— Я подумаю.

— Подумай.

Логан касается пальцами моего плеча, будто передает мне свою энергию и желание, а потом срывается с места и несется к ребятам. Я протяжно выдыхаю. Не уверена, что мне стоит развлекаться, обычно вечеринки в фильмах ужасов заканчиваются кровавой бойней.

А моя жизнь — сплошной ужастик.

Через полчаса я выбегаю на площадку, где обедают старшеклассники. Хочу Хэйдана расспросить про Бетани, а еще хочу увидеть Мэтта и извиниться за то, что вцепилась в его руки мертвой хваткой и не выпускала из объятий. Наверняка, он неловко себя чувствовал.

Ребята как всегда сидят под дубом в творческом беспорядке тетрадей и учебников. Я скептически морщу лоб, когда вижу, как Мэтт что-то сосредоточенно выводит на листах.

— Пытаешься наверстать упущенное? — Шучу я, подлетев к столику, и парни сразу же на меня взгляды поднимают, будто тренировались и отсчитывали секунды. Я смущенно на них смотрю, пожимаю плечами, мол, вот она я: живая и невредимая, и взвываю, — ну, что вы так пялитесь, прекратите, я уже и так покраснела.

Хэрри поднимается и бредет ко мне, раскинув руки. Он обнимает меня и протяжно в ухо мне выдыхает, отчего я начинаю хихикать, как идиотка.

— Это был, между прочим, очень трогательный момент, — язвит он, отстранившись, но улыбаться не перестает. — Ты ведь понимаешь, что испортила его, верно?

— Верно, — подыгрываю я. — Я вечно все порчу, Хэрри.

— Ты — глобальная катастрофа. Притягиваешь к себе ведьм, религиозных фанатиков и еще умудряешься при этом хорошо выглядеть. В чем секрет?

— В колдовской силе.

— Вы бы тише шутками обменивались, — советует Мэттью, вновь взявшись за ручку и принявшись дописывать конспект, — вас услышат, появятся вопросы. К чему рисковать?

Мы с Хэйданом одновременно плюхаемся за стол.

Я сажусь рядом с Мэттом.

— А ты зануда.

— А я просто умный и не вижу смысла нарываться на неприятности, когда они и так следуют за нами по пятам. По крайней мере, мне так кажется.

— Знаешь, что надо делать, когда кажется? — Интересуется Хэрри, поправив очки, а я невольно встряхиваю головой и взвываю.

— О, нет! Только давайте опустим все темы про церкви, религию и так далее. Иначе я начну рвать на себе волосы. Честное слово.

— Хорошая идея.

Неуверенно мнусь на скамейке и вдруг выпаливаю:

— Спасибо, Мэтт.

— За что?

Мэттью на меня даже не смотрит, а продолжает вырисовывать таблицы и делает вид, словно я не сижу рядом и не мну перед собой пальцы от глупого волнения.

— Ну, — чешу горло и пожимаю плечами, — за то, что был рядом, наверно.

— Я и не мог иначе. — Мэтт все-таки переводит на меня взгляд, — рад, что ты цела. Мы жутко перепугались, когда Бетани рассказала про своего отца.

— Да, она прибежала вся запыханная, — добавляет Хэйдан, — несла сначала какую-то не очень адекватную чушь, а потом опомнилась. Сказала торопиться. Но мы ей, конечно, не сразу поверили. Решили посоветоваться с твоими тетушками, что, к слову, было эпично.

— Ты бы видела, как он переживал, — вдруг улыбается Мэтт, — словно свататься шли.

— Ой, заткнись.

— Ладно-ладно, продолжай.

— Так вот, пришли к твоим тетям, а в гостиной мужик какой-то, Джейсон кажется.

— Джейсон уже был у нас?

— Да. Он вместе с Мэри-Линетт пошел на улицу, и они каким-то образом услышали в нескольких километрах от нас твой голос… — Хэйдан взмахивает руками, и глаза его вдруг наполняются детским счастьем, словно он только что получил монетку от зубной феи! — Я в шоке, у тебя нереальная родня, Ари! Твоя тетя может уловить любое колебание звука на расстоянии двух или трех кварталов!

— А этот Джейсон, — Мэтт недоверчиво хмурит брови, — кто он? Похож на ищейку.

— В каком-то роде, так и есть.

— То есть?

— Слушай, я не уверена, что вы сейчас готовы узнать, кто такой Джейсон. Попозже и эту тему поднимем, а пока что давайте разберемся с Бетани. Она была сегодня в школе?

— Да. — Кивает Хэрри. — А что?

— Славно, значит, она бежит от меня. — Опускаю голову на стол с громким выдохом, не представляя, как заслужить доверие этой девушки. А, может, мне просто плюнуть? Ну, спасла она мне жизнь. Ну, и что дальше? В конце концов, безопаснее всего не вмешивать ее в неприятности, не втягивать в замкнутый круг. Пусть Бетти наслаждается жизнью, где нет, и не будет ведьм; возможно, когда-нибудь она позабудет об этом, как о страшном сне.

— В общем, что я думаю, — Мэтт со стуком припечатывает к столу ручку, а я невольно напрягаюсь. Обычно после этих слов он сообщает нечто такое, после чего мне хочется его ударить. — Будем тренироваться. Зависнем в подвале на пару вечеров, я научу тебя, как из-под захвата выворачиваться. Это весьма полезно, честно, Ари.

Впервые я не спорю, а серьезно киваю. Мэтт прав. Если бы я могла постоять за себя, я бы не висела над потолком с огромными порезами на руках и ожогом на плече.

— Начнем с завтрашнего дня, сразу после игры, идет?

— А что насчет сегодня?

В скидываю брови, а Мэттью отворачивается, будто бы я влезла на чужую, опасную территорию. Он вновь придвигает к себе тетрадь и, как бы, между прочим, сообщает:

— Джил не понравилось, что я пропал на ночь у тебя дома.

— Да что ты говоришь …

— Ага. И я хотел с ней провести вечерок, чтобы сгладить недопонимания.

Наверно, Хэрри замечает мое перекошенное лицо, потому что вид у него делается не просто грустным, а каким-то жалостливым. Он морщится, а я округляю глаза.

— Что? — Мой голос срывается на шепот.

Мэтт собирается сглаживать углы с дочерью того психа-пастора, который поставил на мне клеймо и продырявил по обе стороны руки, сославшись на то, что моя кровь, черт возьми, отравлена? Я хлопаю ресницами, как идиотка. Гляжу на парня и понятия не имею, что ему сказать, чтобы не заорать на всю улицу, что он сошел с ума.

— Ты серьезно? — Наконец, срывается с моих губ. — Ты пойдешь с ней…

— Она не причем, — стремительно повернувшись ко мне, говорит Мэттью, — Джил мне дорога, а то, что ее отец ненормальный, не ее вина, Ари. Родителей не выбирают.

— Он приказал им приковать меня к потолку! Ты ведь был там и видел…

— Видел.

— И все равно веришь ей? А вдруг она заодно с папашей, вдруг…

— Ари, перестань. — Обрывает меня Мэтт. — Не говори глупостей.

— Глупостей? — Завожусь я и чувствую, как внутри все переворачивается и взвывает с неистовой силой. Так и смотрю в сапфировые глаза парня, в те самые глаза, где теплились забота и тревога, когда они глядели на меня в ночной тишине, но не узнаю их.

— Все будет в порядке. — Серьезно чеканит Мэттью и хмурит брови. — У меня все под контролем. Джил не причинит тебя вреда, она хорошая, Ари. Если бы ты ее узнала, ты бы поняла, насколько сильно заблуждаешься.

Я вдруг ощущаю ядовитый укол в область сердца. Отстраняюсь и смотрю на парня, не видя его перед собой. Видя смазанный образ. В глубине души я знаю, что Джил может быть вполне отличной девушкой. Но мне больно. Больно оттого, что он выбирает ее, а не меня. Он выбирает общение с монашкой-Джил, а не общение со мной.

Глупые мысли, но меня словно выворачивает наизнанку. Я вытягиваюсь, как струна, и в глаза парня смотрю совсем иначе… Хуже всего признавать, что тебя тянет к человеку, которого не тянет к тебе. Пожалуй, я никогда ничего подобного не испытывала.

— Хорошо, — говорю я и вымучиваю ледяную ухмылку, — вот только на завтра у меня планы. Придется отложить тренировку.

— Что за планы? — Мэтт стискивает зубы. Я вижу, как он начинает злиться, он ведь не любит, когда что-то идет не по его инструкциям. И черт с ними.

— Логан пригласил меня на вечеринку после матча.

— Логан. Я и не сомневался, что ты так ответишь.

— Да неужели.

— Как только я говорю про Джил, ты говоришь про Логана.

— О, ребята, кажется, мне пора пойти попить кофе, — вставляет Хэрри, приподняв над столом ладони, но никто не обращает на него внимания.

Я продолжаю буравить Мэтта взглядом, как и он продолжает испепелять меня лютой неоправданной злостью. Никто в этой игре не проигрывает. Но и не побеждает.

— Стоит мне сказать что-то про Логана, как тут же у тебя пар из носа валит! — Вдруг парирую я и слежу за тем, как Мэтт закатывает к небу глаза. — В один прекрасный день ты закатишь глаза так сильно, что ослепнешь.

— Лучше бы ты за собой следила, тебя едва не убили, а ты собираешься на вечеринку.

— Верно! Меня едва не убил сумасшедший священник. Папаша той самой девушки, с которой ты собираешься сглаживать углы. И тебе не кажется это странным? Может, она с тобой вообще под ручку ходит, чтобы…

— Она со мной под ручку ходила еще до того, как ты здесь появилась.

— Не понимаю, что именно тебя так злит, — недовольно сплетаю на груди руки, — ну?

— Ты никогда меня не слушаешь и делаешь все наоборот, и меня поражает, как ты так быстро находишь, что ответить, Ари, чтобы вывести меня из себя? Это талант, я уверен.

— Я ничего не делаю.

— Делаешь. Даже сейчас, ты идешь на вечеринку с Логаном, чтобы насолить мне.

— Пф, что? — Я прыскаю со смеху и покрываюсь вся красными пятнами. Черта с два, я ему признаюсь, что меня жутко задевают его отношения с Джил. Лучше пусть ее папаша в очередной раз подвесит меня под потолок. — Мда, допустим. Но с какой стати тебя вообще это задевает, Мэтти? — Я специально называю его так и наслаждаюсь, когда в его глазах на долю секунды вспыхивает пламя. Парень разозлился не на шутку. Мы рвемся друг к другу и вдруг оказываемся слишком близко. Его взгляд прорывается внутрь меня, мой взгляд не перестает искать в его лице знакомых черт и эмоций, я вновь хочу увидеть того парня, что обнимал меня и накрывал пледом. Но я не вижу его. — Какое тебе дело, куда я пойду?

— Мне все равно, куда ты пойдешь … — Он врет. Я чувствую. Его глаза путешествуют по моему лицу, кадык дрогает. Он молчит некоторое время и шепчет. — Это просто глупо.

— Глупо ненавидеть церкви и все, что с ними связано, а потом встречаться с дочерью пастора. Вот что глупо, Мэтт. Глупо говорить мне о какой-то мизерной опасности, едва ли существующей, а потом наслаждаться жизнью с религиозной фанатичкой, которая вполне возможно представляет угрозу.

— Джил представляет угрозу? — Мэттью едва не сталкивается со мной лицом. Не хочу с ним ссориться. Это отдается по всему моему телу оглушающим громом. Это неприятно, глупо. Но я ничего не могу с собой поделать. Парень вдруг отстраняется и качает головой в такт моему дикому сердцебиению. — Ты не понимаешь, что говоришь. И знаешь, хватит. Я не собираюсь и дальше спорить. — Он отворачивается. — Идиотский разговор.

— Согласна.

— Отлично.

— Замечательно.

— Впервые мы на чем-то сошлись.

— Просто божий промысел, — язвлю я, поднимаясь со скамейки.

— Значит, потренируемся послезавтра? — Вдруг подает голос Хэйдан и растерянно на нас глядит, поджав суховатые губы. Я грузно выдыхаю, а Мэтт вновь подвигает к себе эти тупые конспекты, которые, по-моему, срослись уже с его руками.

Недовольно пожимаю плечами и отрезаю:

— Может быть.

— Может быть, — эхом повторяет Мэтт.

И я ухожу, как самый настоящий неуравновешенный и психованный подросток, у которого отняли нечто важное и дорогое. Я знаю, что выгляжу глупо, знаю, что не должна вести себя так, словно у меня проблемы с рассудком. Но мне обидно, черт возьми. Мне не приходилось испытывать ничего подобного.

Неожиданно перспектива быть убитой фон Страттен или же пастором Хью на пару с шерифом кажется мне вполне радужной. Уж лучше пусть меня задушат руки врагов, чем я дышать перестану по вине близкого человека. А я не могу дышать.

Не могу дышать вплоть до дома.

Я все проворачиваю и проворачиваю наши слова, вспоминанию наши взгляды. Меня от злости аж распирает, еще от обиды и странного страха. Я не помню, чтобы ссорилась с друзьями. Показатель ли это того, что им было на меня плевать? Или же мы просто круто понимали друг друга? А, может, Мэтт мне вовсе не друг? Вряд ли ты обижаешься на друга за то, что он не обнимает тебя и не увозит на сказочном единороге в страну грез.

Я вваливаюсь в коттедж и бездумно плетусь на кухню. На ходу стягиваю кроссовки. Бросаю сумку. Падаю на стул и порывисто складываю на руках голову, выдохнувшись. Не помню, когда в последний раз меня так изматывали разговоры с людьми.

— Плохой день? — Вдруг спрашивает Норин, и, вздрогнув, я выпрямляюсь.

— Черт, — со свистом выдыхаю, — я не заметила тебя.

— Прости.

Тетя тушит сигарету, выбрасывает окурок в урну и садится напротив. Если честно, я не хочу рассказывать о том, что меня гложет. Но, в то же время, горю желанием закричать на весь коттедж и разбудить уже этих вековых призраков. Может, в прошлом столетии не было так сложно общаться с парнями?

— Что случилось? Люцифер?

— Хуже. — Норин удивленно вскидывает ровные брови, а я усмехаюсь. — Парни.

— О, — тетушка откидывается назад и криво улыбается, будто тут же поняла, в чем же собственно дело. — Это, действительно, гораздо хуже.

— Глупости. Знаю, сейчас это неважно. Но я не понимаю, точнее, понимаю, но…

— Что произошло? Ты поссорилась с мальчиками?

— С одним. Я вечно с ним ссорюсь.

— И почему?

— Мы друг друга не понимаем. — Грустно усмехаюсь. — Или не хотим понять. Мэтт не слушает меня, он считает, что общаться с Джиллианной Хью разумно, но ведь ее отец мне клеймо поставил. Они ненормальные, верно?

Норин достает еще одну сигарету. Закуривает и медленно поводит плечами, смотря в мои глаза пристально и смышлено.

— Не Джиллианна сделала тебе больно.

— Но она дочь этого человека.

— А ты помнишь, кто твой отец? — Пожалуй, впервые Норин добровольно заговорила о том, что мой папа довольно-таки известная личность… Она ждет ответа, вопросительно вскинув брови, а я протяжно выдыхаю.

— Сейчас я скажу, что «это другое». Ты скажешь «нет», и мы придем к выводу, что я самая настоящая идиотка. Знаю, я эту схему. Но просто мне обидно, я…, — перевожу дух и на ладони свои смотрю, потерянно поджав губы, — я, наверно, верю в глупости. Так много книг перечитала, что решила, будто люди нравятся друг другу. Представляешь?

— О, да, — саркастически протягивает тетя Норин, — какая нелепость. Наверно, любить можно только на бумажных страницах.

— Выходит, что так.

— Не думай об этом, живи дальше. Если чувства есть, они никуда от тебя не денутся.

— А если нет?

— Тогда время излечит привязанность, — тетя передергивает плечами, — как оно лечит все, что когда-либо причиняло боль, или доставляло удовольствие. Увы, ничто не вечно.

— И любовь? — Осторожно интересуюсь я, чтобы совсем не показаться ненормальной.

Тетушка задумчиво отводит взгляд, дым от сигареты расплывается по комнате. Меня одолевает странное любопытство и усталость, я жду ответа, а Норин молчит, продолжая в немой сосредоточенности изучать давно знакомую мебель, окна, потертые стены.

— Я в нее не верю, — наконец, говорит она. Переводит на меня взгляд и вдруг широко улыбается, сверкнув кристально-голубыми глазами, — но если сможешь, переубеди меня, я бы хотела ошибаться.

Хмыкаю и расстроенно киваю. Пожалуй, чем дольше я живу, тем больше перестаю в этом видеть смысл — в борьбе, в поиске. Нам даже самим себе страшно признаться, что мы что-то чувствуем. Тогда какой смысл чувствовать, если мы все равно все отрицаем?

Я запираюсь у себя в комнате, делаю уроки, потому что делать мне больше нечего, и думаю о том, что не хочу испытывать глубокие чувства. Зачастую именно они виноваты в том, что становится паршиво. Ну, а в таком случае, пошли они к черту.

И Мэтт пошел к черту.

И его святая Джил. Надеюсь, ее действительно защищает сам Иисус, потому что я на этот день запланировала каждые несколько минут безжалостно и несносно ее проклинать.

* * *

Доротея, Хейзел и Меган — так звали наших гостей. Доротея — фурия, превращается в бешеного монстра с пеной у рта и ободранными крыльями… Я сначала решила, что Норин шутит, но потом увидела ее сведенные брови и отбросила сомнения. Хейзел же проникает во сны… Теперь я не совсем уверена, что мне случайно приснилось райское озеро, которое еще находится рядом с последним домом слева на улице Вязов в пятницу тринадцатого.

Ну, и Меган фон Страттен. Пожалуй, ее история самая занимательная.

Начнем с того, что ей много лет… Первым ее проклятьем стало — бессмертие, и я бы не сказала, что это чертовски ужасное наказание, но, видимо, неприятностей от него очень много. Например, ты наблюдаешь за тем, как умирают все твои близкие, как года сменяют друг друга, а люди умудряются повторять те же ошибки. Мэри говорит, ей сто шестьдесят три года. Но это неточные сведения. Никто не знает, когда именно Люцифер пожаловал к молодой мисс фон Страттен. Но все знают, что она была настолько прекрасной, что он не смог устоять пред ее красотой и проклял вечным скитанием по земле под своим любезным архангельским крылом. Изначально Меган могла лишь проникать в сознание людей. Она искусно читала их мысли. Но вскоре ее способности приумножились, и она обрела новую силу: стала не просто опасной ведьмой, но и реальной угрозой для Хозяина, ведь овладела двумя из трех базисных элементов, из которых, как мне объяснили тетушки, состоит все и вся в этом мире. А, собственно, избавляться от мисс фон Страттен Люцифер не хотел. Она была и остается жемчужиной его чудесной коллекции страдающих женщин, пропитанных яростью к окружающему миру, который когда-то их отверг. Поэтому вместо того, чтобы с ней расправиться, Он одарил ее новым проклятьем… Невидимый для окружающих огонь прожигал ее тело в дни языческих праздников, и Меган горела. Горела, задыхаясь в муках, прибывая в агонии. Ее тело пылало, тогда как на самом деле ничего с ней не происходило, но мысленно женщина умирала. Чувствовала, как кожа превращается в черную корку, как бурлит кровь, лопаются вены. Каждый праздник для нее был невыносимой мукой, и тогда она сдалась. Продала душу Люциферу, но взамен попросила свободу — свободу от огня.

Сейчас Меган фон Страттен — многовековая заноза в моей заднице. Я иду на стадион и нервно оглядываюсь, потому что жду, что она появится на горизонте. Как я поняла, меня постигла похожая участь: или я умру, или соглашусь служить Люциферу. Но я не хочу ни на что соглашаться. А это означает лишь одно: в любой момент костлявые руки мисс фон Страттен могут вынырнуть из-под земли и потащить меня за собой.

На стадионе собрался весь городок. Астерийцы заполнили трибуны, нарядились, как и подобает верным фанатам местной футбольной команды, в сине-белые вещи; оркестр ни на секунду не утихает, комментатор, восседающий на вышке, орет что-то в микрофон. И я должна почувствовать благоговейный трепет! Или ощутить причастность к этому месту, событию, но я просто верчу головой в поисках угрозы. Я должна была остаться дома, но я не осталась, потому что решила, что зло настигнет меня в любом случае, если уж захочет, и тут не важно: закрыться в четырех стенах или прыгать в мини-юбке по полю. Если Мегс решит свернуть мне шею, она найдет меня даже на другом конце света.

Рядом скачут чирлидерши, а я лишь неуклюже повторяю за ними движения, глядя на трибуны, где притаились Норин и Мэри-Линетт. Они прижались друг к другу, словно им холодно, но я знаю, им просто не по себе из-за того, как смотрят люди, как они прожигают их настороженными и недоуменными взглядами. Люди уже забыли, когда в последний раз сестры Монфор посещали городские мероприятия. Более того, они боятся, что произойдет нечто плохое. И судить их, пожалуй, глупо, но я злюсь, стиснув до боли зубы. Это ужасно несправедливо! Тетушки не делали ничего плохого. Они не заслужили такого отношения. Но разве люди понимают? Нет, конечно, нет. Если бы понимали, меня бы не похитили и не клеймили, как в средневековье.

Внезапно я вижу, как за пять минут до начала первого тайма, из раздевалки выходит Бетани Пэмроу. Она поправляет рукава формы, ловкими движениями приглаживает юбку и врезается носками в землю, когда на нее напрыгивает, словно пантера, тренер Хокингс.

— Пэмроу, где тебя носило!

— Я болела. — Бет держится ровно. С вызовом глядит на тренера. — Сильно болела.

— Ты не можешь болеть, когда на носу игра.

— Этого больше не повторится.

— Не повторится, потому что ты отстранена.

Темные глаза девушки округляются… О на ошеломленно раскрывает рот и застывает, так и не придумав, что сказать, но в этот момент на меня находит нечто странное. Я вдруг подаюсь вперед. Откашливаюсь и встречаюсь взглядом с бездушными глазами тренера.

— Вы не отстраните ее. — Решительно шепчу я. — Вы понимаете, что Бетани болела.

— Что? Я не…

— Вы волновались за нее, — продолжаю я, приблизившись к ней почти вплотную, — и я уверена, что вы счастливы ее видеть. Верно, тренер Хокингс?

Женщина хлопает тонкими ресницами. Застывает на несколько вечных секунд, так и сжимая в пальцах широкий блокнот, а затем встряхивает головой, будто очнувшись.

— Пэмроу, — отрезает она, — хорошо, что ты выкарабкалась, девочка. Давай, становись на свое место, без тебя эти вешалки ничего не умеют.

Хокингс похлопывает ее по плечу, уходит, а Бетани переводит на меня недоуменный взгляд, полный, пожалуй, странной растерянности, словно она не верит своим глазами. Не знаю, что на меня нашло, но я вроде как попыталась ей помочь. Наверно.

— Ну, ты…, — чешу шею, — становись, в общем.

Бет вскидывает брови, а я делаю ноги. Если бы Бетани была парнем, можно было бы подумать, что я за ней ухаживаю, но, к счастью, она не парень, так что это просто женская солидарность. Или как это еще называется?

Игра только началась, а мне уже дико надоело махать помпонами. Футболисты лихо носятся по полю в тщетных попытках покалечить друг друга, а счет не сдвигается с места.

Самая скучная игра в мире. Честное слово! С безмерно огромной долей скептицизма я слежу за рассекающими воздух молекулами спортсменов и радуюсь лишь в те моменты, когда у кого-то заплетаются ноги, или когда футболисты накидываются друг на друга, так и валяясь пирамидой. Они еще смешно бурчат, злятся, плюются оскорблениями, а я шире улыбаюсь, ведь у меня билет в первом ряду! Я слышу абсолютно все ругательства и вижу абсолютно все эмоции. Мне даже в какой-то момент кажется, что ребят тренер учит не в футбол играть, а корчить лица, импровизировать драматичные фразочки. Иначе не смогли бы они так правдоподобно смотреться с красными и набухшими горечью глазами на фоне этой идиотской, гигантской формы.

В перерыве мы опять выстраиваем пирамиду. Я мотыляю помпонами, бурчу: вперед ястребы, и соседка толкает меня локтем, шипя:

— Соколы, а не ястребы!

Она отворачивается, а я корчу недовольную мину, еле сдерживаясь от того, чтобы не показать ей язык. Умная слишком… Если еще что-нибудь скажет, я заставляю ее носиться по полю голышом. Тогда уж этот вечер точно приобретет смысл.

— Здравствуй, — неожиданно слышу над своим ухом и резко оборачиваюсь.

Передо мной вырастает Логан Чендлер со сверкающим от пота лицом. Форма у него грязная, собственно, как и подбородок, и щеки. Наверно, прокатился по земле, когда один из нападающих опрокинул его через голову. Ох, милое было зрелище.

— И тебе привет, — улыбаюсь я, — выглядишь паршиво, капитан.

Он не отвечает. Уголки его губ подрагивают, и неожиданно парень приближается ко мне так близко, что я оторопело отступаю назад, хочу оттолкнуть его, но не успеваю. Едва мои руки оказываются напротив его груди, он перехватывает их и сцепляет в замок.

— Чендлер, что за…

— Ты получила мое письмо? — Низким голосом интересуется Логан, и в долю секунды его шоколадные глаза оказываются ярко-алыми, как артериальная кровь. Я непроизвольно давлюсь ужасом и запинаюсь. Что это, твою мать, за фигня? — Ариадна.

Парень медленно наклоняет голову, изучая меня, а я пытаюсь вырваться, но не могу даже пальцем шевельнуть. Просто пялюсь в его рубиновые глаза и думаю: черт, я влипла.

— Отпустите меня, — рычу я, зажмурившись, — мне больно.

Люцифер, которому вполне комфортно в теле молодого футболиста, шире улыбается и пожимает плечами: мол, как скажешь. Его пальцы размыкаются, но оставляют багровые подтеки на коже, и я невольно потираю появившиеся ссадины, словно могу избавиться от них, если просто очень сильно захочу. Перевожу настороженный взгляд на гостя.

— Что вам нужно?

— Я хотел поговорить.

— Сейчас?

— Милая Меган сказала, ты не приняла мое предложение.

— Отдать душу? — Я оглядываюсь и, убедившись, что на нас не смотрят, усмехаюсь. Я сплю, сто процентов. — Увы. Мне не хочется превращаться в бездушную тварь, Хозяин.

— Почему?

Смотрю на него и чувствую, как подкашиваются ноги. Чудовищное существо только внешне похоже на Чендлера. На самом деле, в глазах его черная бездна. И я не испытываю злости, но вдруг ощущаю парализующий ужас, словно эта бездна поглотит меня, если я не отведу глаз. Надо отвернуться, надо разорвать контакт, но у меня не получается. Я смотрю в карминово — красные глаза Люцифера, пораженная его немыслимой властью надо мной и моими мыслями, и беззащитно сжимаю в кулаки пальцы.

— Как много ты думаешь, моя дорогая Ариадна, — науськивает Дьявол, неожиданно оказавшись за моей спиной. Его ледяные пальцы проходятся по моим плечам, забираются в волосы, и я испуганно стискиваю зубы, понятия не имея, почему ноги врослись в землю.

— Я не стану…

— …подчиняться мне? Ты хочешь.

— Нет.

— Все хотят, моя дорогая, — шепчет он мне на ухо, и от его слов дребезжит сердце. Я в отчаянии цепляюсь за шум трибун, свист ветра. Но уже скоро не слышу ничего, кроме его голоса. — Нужно лишь узнать цену. У всего есть цена. Сколько стоит твоя верность?

— Прекратите.

— Вижу. Я не удивлен. — Люцифер внезапно ласково касается ладонями моего лица и поворачивает его в сторону западных трибун.

Там, под десятком невидящих взглядов, стоят они.

Мои колени подкашиваются, я непроизвольно испускаю судорожный вздох, вместе с которым испаряются остатки воли. В глазах все сплетается, но лица моих родных четкие и настоящие. Мама, папа, Лора. Они молча смотрят на меня, улыбаясь, будто живые. И меня переполняет радость, словно все реально, словно они пришли на игру, они не умирали.

— Это очень просто, — шепчет мне на ухо Дьявол, заправляя назад выпавшие из пучка локоны, — только скажи это. Скажи, и они будут живы.

Лора помахивает тонкой ладошкой, а отец приобнимает маму за плечи. Они смотрят на меня, излучая тепло, надежду, и я крепко зажмуриваюсь, ощутив, как покалывает глаза.

И тут, внезапно, в моей голове проносится звук битого стекла, визг шин. Я невольно ощущаю запах гари, повисший воздухе, забивающий легкие. Запах крови. Бензина.

Нет. Встряхиваю головой.

Моя семья погибла. Они ушли и никогда не вернутся. Никогда.

Боль проносится кипятком по венам, и дышать совсем невыносимо, но я вдруг делаю шаг вперед и поворачиваюсь лицом к Люциферу. Он выжидающе глядит на меня жгучим, пронзительным взглядом, а я отрезаю:

— Нет.

— Что?

— Я сказала, нет. Я не отдам вам душу.

Лицо Логана изувечивает животный оскал, совершенно ему несвойственный. Он так и смотрит на меня равнодушно, но при этом умудряется проникнуть в глубину мыслей и с особой жестокостью исковеркать каждое светлое воспоминание, каждую надежду, отчего во мне становится очень пусто и одиноко.

По немому принуждению моя голова поворачивается в сторону трибун, и я невольно замечаю Хэрри, Мэтта и Джил, болтающих о чем-то. В груди покалывает.

— Им хорошо вместе, — шепчет Люцифер, внезапно оказавшись со мной рядом. Меня пробирается от холода, а он сцепляет на груди руки. С аналогичным пристрастием изучает моих друзей, потирает пальцами подбородок. — Без тебя им лучше.

— Лучше…, — вдруг эхом повторяю я.

Джил порывисто кладет голову на плечо Мэтта, а он целует ее в макушку. Хэйдан на них смотрит почти благоговейно, будто счастлив, что они нашли друг друга.

— До встречи с тобой они не рисковали жизнью, думали о будущем, строили планы, а теперь каждый день может стать последним. Из-за тебя.

— Но…, но я не просила. Я не…

— Ты нашла друзей и воспользовалась тем, что в них больше хорошего, чем в тебе.

— Я не пользовалась ими. — Рычу я, стиснув от горечи зубы. — Я никогда не желала им зла, я не хотела. Они сами решили помочь мне, быть рядом.

— У них не было выбора. — Люцифер поводит плечами, а я отворачиваюсь и гляжу на плавающий, зеленый стадион. Дышать совсем нечем. Он прав, прав, я должна оставить их. Должна. Но я не могу. Почему? — Потому что в отличие от тебя, они не эгоисты. — Шепчет Дьявол, и я невольно встречаюсь с ним взглядом.

Сердце тарабанит по груди, а он все сканирует меня рубиновыми глазами, будто бы торжествует и криво улыбается.

— У тебя есть время. — Он протирает мокрые полосы на моих щеках. — Подумай.

Дьявол уходит все также в теле Чендлера, и несколько секунд я пялюсь ему вслед, а потом порывисто отворачиваюсь и прикрываю ладонью губы. Мне не устоять на ногах. Я плетусь к скамье, неуклюже сваливаюсь на нее и поджимаю к груди ватные ноги.

Все это была иллюзия, и родители, и ребята. Все это нереально. Нереально.

Невольно приподнимаю подбородок и ищу Нортонов. Они сидят рядом с Джил, и на ее плечах действительно рука Мэтта. Они улыбаются и смеются, и я резко отворачиваюсь.

«Им хорошо вместе».

Я неуклюже покачиваюсь.

«Без тебя им лучше».

С силой зажмуриваюсь и судорожно выдыхаю. Кем бы ни был Люцифер, он прав. Не знаю, что делать дальше, но я определенно должна огородить ребят от неприятностей. Так и слышу в голове голос Дьявола: до встречи с тобой они не рисковали жизнью, думали о будущем, строили планы, а теперь каждый день может стать последним. Из-за тебя.

Я не должна позволить им пострадать.

Я забуду про них и заставлю ребят забыть обо мне.

ГЛАВА 21. СИЛА ПРИНУЖДЕНИЯ

После игры ко мне подходят тетушки. Норин снимает куртку и ловко накидывает ее на мои оголенные плечи. Я благодарно киваю, ощутив, как тепло проносится по спине.

— Что ж, — улыбается тетя Мэри, — боевое крещение пройдено успешно.

— Да.

— Все в порядке? Ты какая-то грустная.

Они пристально изучают мое лицо, а я вымученно улыбаюсь. Не хочу признаваться, что меня навещал Люцифер. Это их совсем не обрадует, они начнут кричать и мельтешить без повода. Дьявол ведь дал мне время подумать, вот я и подумаю. Сама.

— Нет, все хорошо.

— Точно? — Норин хмурится в свойственной ей манере, словно любые мои слова она с особой осторожностью процеживает и фильтрует. — Выглядишь уставшей.

— Напрыгалась с помпонами. На самом деле, мы сейчас с ребятами собираемся пойти на вечеринку, — прикусываю губу и слежу за реакцией тетушек.

— Поедете в заброшенный аэропорт?

— Это так очевидно?

— Это банально, — Мэри отмахивается, — туда ездили еще во времена моей молодости.

— А сейчас ты безумно старая.

— Поехали лучше домой, Ари.

— Хочу развеяться. Не волнуйтесь, я смогу за себя постоять! — Серьезно киваю, будто мне можно доверять. Но мне нельзя доверять. Я — сплошная проблема. — Утром поговорим о том, как невероятно красиво я смотрюсь в этой форме.

Тетушки выдыхают и уходят, а я послушно помахиваю им рукой. Лицемерка. Я бы с огромным удовольствием сейчас заорала на все поле, потому что все не нормально, и не в порядке. Но я молчу. Я глупая. Я вдруг думаю, что сама со всем справлюсь.

Неожиданно я вижу Хэрри. Вместе с Мэттом и Джил они спускаются с трибун. Я не могу смотреть и глаз не могу отвести. Я отчетливо вижу, как они вместе болтают во время ленча, как встречаются после школы на заднем дворе коттеджа Нортонов. Они жили без меня, и все у них было прекрасно. Никто не рисковал, не сходил с ума. А теперь их жизнь стала опасной, и вина, если вдруг что-нибудь случится, ляжет на меня.

Хэйдан уже пострадал, уже едва не погиб, а он вдруг замечает меня и улыбается во все тридцать два зуба, словно я его лучший друг! Но я — не лучший друг. Я — эгоист, и мне страшно оказаться одной. Но это ведь единственный правильный выход.

Парень подталкивает Мэтта, теперь и он на меня смотрит. Хэрри машет рукой, а я…

Я отворачиваюсь и быстро ухожу. Бегу к футболистам и специально прячусь в толпе девушек, надеясь, что Мэттью утащил Хэйдана как можно дальше. В этом он мастер…, так люто меня ненавидит, что и сам рад избавиться от любых воспоминаний обо мне.

— Ты все-таки едешь? — Неожиданно восклицает голос, и рядом появляется Логан. Не знаю, что делать и долгое время просто смотрю на него, боясь, что Люцифер вновь затеял со мной сыграть злую шутку. Но вскоре парень широко улыбается, как никакой Дьявол не сумеет, и покачивает головой. — Земля вызывает рыжеволосую гимнастку. Ты едешь?

— Я…, да. Еду. — Нелепо усмехаюсь. — Задумалась.

— Бывает.

Чендлер обнимает меня за талию, а я искоса поглядываю назад. Надеюсь, ребята уже унесли ноги. Нечего им делать рядом со мной. Так и происходит.

Возле трибун их нет.

* * *

Заброшенный аэропорт Астерии — это место гнездования неуравновешенных парней и девушек, которые поняли, что им скучно и решили немного навести шума. По утрам тут людей с огнем не сыщешь; тишина стоит кромешная, по выжженному солнцем полю так и прыгают иссохшие клубни переплетенных веток. Но ночью в аэропорт накатывает волна бунтующих против правил подростков, желающих хорошенько провести время, и древние развалины превращаются в парк аттракционов для последних романтиков.

Когда мы приезжаем, от шума уже пляшут камешки на искореженной дороге. В небе сверкают звезды, а я почему-то думаю, что это свет от костров отражается в обсидиановой глубине. Выкатываюсь из салона и втягиваю в самые легкие свежий запах. Ветер свистит, пляшет над головой, поднимая с земли пыль и разнося сладкие ноты алкоголя и иссохшей травы. Я сильнее укутываюсь в куртку Норин, а затем вдруг чувствую, как меня обнимают крепкие руки Логана. Слишком уж часто он оказывается ко мне так близко.

— Как тебе? — Интересуется он, гордо вскинув подбородок, будто сам притащил сюда хвостовую часть самолета и выстроил корявые, толстенные стены небольшого здания, где, как я думаю, раньше располагались рабочие машины. — Нравится?

— Ничего так. И давно вы здесь торчите?

— Сколько себя помню. Раньше мы часто сюда приходили с Нортоном.

Я растерянно вскидываю брови и переспрашиваю:

— С Мэттом?

Логан прищуривается и вздыхает, неуклюже поправив взъерошенные волосы.

— Тебя это так удивляет, но Мэтт ведь не всегда был Иисусом. Он любил развлечься.

— И как это понимать?

— Так и понимать. Ты его совсем не знаешь, думаешь, он милый парень. — Логан тихо усмехается и пожимает плечами. — Ты ошибаешься. Во всяком случае, раньше с ним было гораздо веселее. Сейчас он настолько погряз в учебе, что, наверно, сошел с ума.

— И почему он…, — я запинаюсь, когда замечаю, как две машины внезапно газуют и срываются с места. Что они делают? Слежу за ними взглядом и неожиданно понимаю, что едут они прямиком в стену! Подаюсь вперед и охаю. — Что за черт?

До преграды остаются сущие метры, а толпа вокруг довольно улыбается, словно нет ничего странного в двух суицидальных подростках, решивших вместе покончить с собой.

— Логан, что они творят! — Восклицаю я. — Они же разобьются!

— Тише, успокойся. Это игра, Ари.

— Игра? — Я хмурюсь, когда машины тормозят за несколько метров до стены. Колеса оставляют черные следы, но приглядевшись, я замечаю десятки похожих следов, будто бы подобное безумие происходит здесь довольно часто. Ничего не понимаю. — У них не все в порядке с головой, верно? Что это вообще было?

— Мы так развлекаемся. Проверяем нервы на прочность. Кто первый затормозит, тот проиграл. Я как-то раз выиграл кучу денег. Серьезно, ставки были отличные.

Перевожу взгляд на парня, а он гордо лыбится.

— Ставки? Логан, — покачиваю головой и протяжно выдыхаю, — вы в своем уме?

— Это весело!

— Весело умереть, потому что, напившись, ты вдруг решил выиграть в тупом споре?

Чендлер размышляет несколько секунд, а затем пожимает плечами.

— Ну да.

Отлично. Я пришла точно по адресу. Тут безумцев гораздо больше, чем у меня дома.

— Ну, еще у нас есть развлечение для детей…, — язвит он, потянув меня к толпе ребят, и кивает в сторону гигантской бочки. Рядом с ней стоит огромная мишень с едва заметной красной точкой в центре. — Это для тех, кто хочет рискнуть, но боится умереть.

— А есть те, кто не боится?

— Есть.

— Ах, психи, ты про них, — я улыбаюсь, — тогда ясно. И что это за бочка?

— Мишень соединена с механизмом, которым прикреплен к стулу. Гляди, он прямо в воздухе, над ледяной водой, что парни целый день наливали ведрами.

— И все это для того, чтобы…

— Когда неудачники промахиваются, жертва сидит себе спокойно на стуле и зевает. А если ты попадаешь точно в цель, человек валится со стула прямо в холодную водичку.

— Мда, — я скептически хмурю лоб, — развлечения у вас невероятные. И в чем риск?

— Не боишься промокнуть? — Мурчит Логан, а я возмущенно закатываю глаза.

— О, Господи. Да вы никогда в жизни не попадете в мишень! Тут все пьяные до такой степени, что даже на ногах стоять ровно не могут. Если я сяду на стул, то засну от скуки.

— Считаешь?

— Конечно. Даже на трезвую голову попасть в центр трудно.

— Тогда давай поспорим на десятку, что я попаду с третьего раза.

— Десятку? — Я фыркаю и стягиваю с плеч куртку. — Как минимум двадцатка! Потому что ты пообещал мне веселье, а я чую, что усну, пока ты будешь натягивать тетиву.

Плетусь к ненадежной, огромной конструкции и слышу, как Логан смеется. Наверно, я позабавила его, раз он так нежно улыбается. Или это просто флирт? Вряд ли ему удастся поразить цель. Слишком сложно. Зато мы посмеемся, и все в этом духе. Забираясь на стул, я внимательно изучаю черную воду, в которой плавают едва заметные звезды, и хмыкаю:

— Это точно вода? Может, вы решили перевести все пиво, что у вас было?

— Мы что — идиоты? — Восклицает парень, а я пожимаю плечами.

— Ну, знаешь ли. Вы играете в такие игры, как: кто умрет первым. Поэтому …

Усаживаюсь на стул и неуклюже сплетаю на коленях пальцы.

Вокруг собирается толпа. Люди рьяно свистят, похлопывают Чендлера по спине, а я вдруг думаю, что все это ловушка, и сейчас парень попытается пронзить мою голову, а не мишень. Однако уже через пару секунд Логан выпускает первую стрелу, и она ударяется о самый край мишени, испустив неприятное дребезжание. Я наиграно выдыхаю.

— Это будет еще скучнее, чем я ожидала.

— У меня три попытки! — Оправдывается парень и вновь натягивает тетиву.

Наверно, упасть в ледяную воду паршиво, но я даже не волнуюсь. Почему-то я знаю, что Чендлер не попадет в цель. Это было бы чудом! А я колдовать не собираюсь. Так что я мирно жду, когда он выпустит стрелу, и улыбаюсь шире, едва он вновь промахивается.

— Я просто давно не стрелял, — взвывает он, нервно улыбаясь ребятам из команды, а я почти благоговейно наблюдаю за его муками. Нельзя быть настолько самовлюбленным. Я почти уверена, что когда он третий раз промажет, мне придется соскребать его гордость с остывшего асфальта. И то вряд ли удастся склеить все осколки его разбитого сердца.

Язвить долго у меня не получается.

Внезапно происходит нечто невероятное. Я четко вижу стрелу в руках парня, я вижу, что он не успевает ее выпустить. А еще я слышу глухой стук… Стул подо мной мгновенно проваливается, и я не успеваю опомниться, как валюсь вниз, испустив судорожный крик.

Ледяная вода окутывает меня, будто колючее одеяло, и я порывисто выпрыгиваю на поверхность, распахнув от ужаса глаза. Что это было? Ох. Ни черта не понимаю!

Тело дрожит, сердце дрожит! Я растерянно пялюсь на Чендлера, но замечаю лишь не очень-то отличающуюся ошеломленную мину, и тогда, выгнув шею, я вижу его: великого, мать его, средневекового рыцаря, у которого всегда под рукой идиотские стрелы.

Мэтт стоит гораздо дальше Логана, но что ему стоит поразить мишень? Парень меня прожигает самодовольным взглядом, а я ощущаю, как холодная вода нагревается от моей лютой, безумной злости. Ох, черт возьми, беги парень. Уноси ноги.

Я стискиваю зубы, а Чендлер восклицает:

— Мэттью Нортон?

— Был им утром. — Отвечает Мэтт, медленно приближаясь к нам. Мои зубы стучат от холода, а он продолжает улыбаться, будто бы это доставляет ему удовольствие. Я столько раз пыталась рассмешить его, а оказалось, что нужно лишь поссориться. Класс! — Как тебе водичка, Ари? — Он еще и издевается. Порывисто приподнимаюсь и вываливаюсь наружу, едва не рухнув прямо на асфальт, но затем выпрямляюсь. Пусть не думает, что мне жутко хочется прыгнуть в костер, чтобы не только согреться, но и сгореть заживо.

— Все классно. Освежилась.

По бокам от него оказываются Хэрри и Джил. Хэйдан виновато морщится, а Джил в диком экстазе, пусть и пытается сдержать ухмылку. Но меня обманывать не стоит. Я и так вижу, как дьявольский огонек пылает в ее праведных глазищах.

— Надень куртку. — Перекинув через плечо лук, приказывает Мэтт. — Ты замерзнешь.

Я вдруг громко усмехаюсь. Смачно так и судорожно, словно спятила, а затем нервно взмахиваю руками и протягиваю:

— С чего это вдруг я должна замерзнуть? — Потираю пальцами плечи. — Я что — упала в бочку с ледяной водой? Ох, — закрываю глаза. — Черт возьми, я тебя придушу.

— В этом весь смысл, Ари. Ты сама залезла на стул.

— Друг, я бы никогда не попал в мишень, — вмешивается Логан, — ты же знаешь.

— Я знаю, что ты отлично стреляешь. — Низким голосом отвечает Нортон.

— В таком случае, только у одного человека здесь нет совести… — Рявкаю я и схожу с места. Рядом возникает Хэрри. Он стягивает кофту и насильно натягивает ее на меня.

— Давай, живее, — просит он. — Еще и эту, — потом сверху надевает куртку Норин.

— О, ну хватит.

— Ничего не хватит. Ты вся дрожишь. Пойдем в машину.

— В мокрой одежде? — Я торможу у костра и крепко зажмуриваюсь. Черт, черт, черт, как же холодно. Колени дрожат, и меня трясет, словно сухой лист. — Вы что тут делаете?

— Это я у тебя хотел спросить. — Глухо шепчет парень. — Какого черта ты сбежала?

— Ну, я просто…

— Ты видела нас.

— Меня позвали.

— Позвали? — Хэйдан недоуменно поправляет очки и складывает на груди руки. Лишь бы только не смотреть на него: на его огромные, налитые обидой глаза, и не видеть, как он растерянно поджимает губы, хмурит лоб. Не смотри, не смотри, Ари. Непослушно гляжу в глаза парня и стискиваю зубы. — Ты сейчас говоришь о Логане Чендлере? Он тебя позвал?

Вина подскакивает к горлу, но я ведь не просто так сбежала! Мы и сейчас не должны с Хэрри разговаривать, а я вновь и вновь подтверждаю, какая я идиотка. Отворачиваюсь.

— Я захотела уйти и ушла, вот и все. Вам и без меня было весело.

— Шутишь? — Вдруг горько усмехается парень и вздыхает. — Смотреть на то, как Мэтт прожигает тебя взглядом совсем не весело. А потом смотреть, как его взглядом прожигает Джил. Это, конечно, поинтереснее, но, в общем и целом, скукотень полная.

Невольно прыскаю со смеху и перевожу взгляд на парня. Ох, как же мне хочется его обнять, но я упрямо прикусываю губы и не шевелюсь, понимая, что не имею права опять с поразительной легкомысленностью искать у кого-то поддержку. Я должна быть сильнее.

Но я, черт возьми, слабая, и поэтому, когда Хэйдан беззащитно кладет голову мне на плечо, я вся сдуваюсь, будто воздушный шар, и зажмуриваюсь. Мои руки не подчиняются мне, они вдруг поглаживают его по волосам, поправляют прилизанную челку.

— У тебя все в порядке? — Наблюдая за рыжими языками пламени, спрашивает он, а я неуклюже потираю мокрый нос и пожимаю плечами.

— По какой шкале?

— От одного до десяти.

— Можно я скажу одиннадцать и буду очень банальной?

Парень усмехается и кивает:

— Можно.

— Тогда, одиннадцать.

— Мэтт идиот, — внезапно заключает Хэрри, а я киваю. Киваю еще раз и еще, и лишь потом понимаю, что трясусь всем телом от холода, — он не должен был стрелять.

— Зато он повеселился.

— Он не переносит Логана. Как и Логан не переносит Мэтта. Они вечно соперничали.

— Соперничали? — Удивляюсь я и шмыгаю носом. — С какой стати?

— Ну, чтобы ты понимала, Логан не всегда был капитаном футбольной команды.

— Ты хочешь сказать…, — отстраняюсь и даже про холод забываю, — стоп, ты сейчас в мои глаза смотришь и говоришь, что Мэтт…

— Ну да, ты только не кричи на весь аэропорт, договорились? Но до смерти матери он неплохо играл в футбол. Был активистом. Потом его мама умерла, он все забросил. Но ему снесло крышу, и он решил каждый день приезжать сюда, они с Логаном устраивали гонки.

— Ты о тех коротких заездах, когда рискуешь врезаться в стену?

— Да. Веселье, верно? — Хэйдан нервно кривит губы. — Безумие, на самом деле.

— Ты ведь шутишь. — Я озадачено покачиваю головой. — Скажи, что ты шутишь.

— Продолжалось это довольно-таки долго. Его срывы уже и я застал. Отец места себе не находил, а Мэтт все равно ездил сюда, выпускал пар, так сказать. Правда, однажды все плохо кончилось. Ты ведь видела шрам на его подбородке?

Я задумчиво застываю и вспоминаю, как в первый день заметила на его лице белую, широкую полоску. Я решила, что он любит подраться, но тогда я совсем не знала Мэтта, а потом эту теорию можно было выкинуть в урну, ведь мальчики, делающие уроки и бренно влюбленные в религиозных девочек, не особо любят размахивать кулаками.

— Что случилось? — Вновь смотрю на Хэрри.

— Он не затормозил вовремя. — Парень тяжело выдыхает и почесывает шею. — Носом влетел в стену и разнес полностью весь капот, кровищи было море. Врачи его собирали по кусочкам, я утрирую, естественно. Но было жутко. Отцу стало плохо. Он тоже пролежал у докторов какое-то время с давлением.

— И после этого Мэтт изменился.

— Да. Вышел из больницы, будто бы с новыми мозгами! Да и Джил к нему постоянно приходила. Они уже знали друг друга, и она навещала его вплоть до выписки.

— Ему стыдно, — шепчу я и сильнее укутываюсь в куртку, — он знает, что ошибся.

— Потому и сидит за уроками, думает о будущем, — поддакивает Хэрри, — ясное дело.

— Почему ты раньше не рассказывал?

— А что бы изменилось?

— Не знаю, я бы понимала, почему он так терпеть не может Логана, почему вечно нам о правилах бубнит, про будущее рассказывает и благие намерения, при этом ненавидя все, что касается церкви и религии. Ну и, конечно же, в тот день, когда он едва не разбился, он соревновался с Чендлером, верно?

— Впрочем, как и всегда.

— Замечательно.

— Логан ни в чем не виноват, Ари. Только в том, что много о себе думает.

— Хочешь сказать, проблема Мэтта в самом Мэтте?

— Но так и есть, зачем врать? — Парень устало поводит плечами. — Я говорил ему, я не боюсь сказать правду в глаза, и он знает мое мнение. Более того, он с ним согласен.

Я протяжно выдыхаю и внезапно понимаю, почему Мэтт так держится за Джил. Она стала близким человеком в тот момент, когда он отталкивал всех, но ее это не остановило. Даже сейчас он не в состоянии выпустить ее руку, ведь она много для него значит.

Я поднимаю подбородок, оглядываюсь и непроизвольно замечаю смазанный силуэт, мельтешащий меж огненных и рыжеватых языков. Прищуриваюсь и оторопело понимаю, что женщина, стоящая вдалеке от ребят, скрытая в темноте ночи — мама Мэтта.

Тело пронзает судорога. Я ухватываюсь за локоть парня и собираюсь встряхнуть его, но не успеваю. Женщина поднимает руку. Ее костлявые пальцы указывают в сторону, и я послушно перевожу взгляд, надеясь, что мне не показалось, и она действительно пытается мне что-то сказать; неожиданно я замечаю, как Мэтт пожимает руку Логану, у обоих глаза так и сверкают. Джил недовольно причитает, пытается оттянуть своего парня назад, но он не сдвигается с места, продолжая сверлить дыру во лбу Чендлера.

Вновь перевожу взгляд на маму Мэтта, но вдруг понимаю, что призрак исчез. Черт, я уже устала от их неожиданных появлений и исчезновений. Почему нельзя просто подойти и сказать: Ари, тут такое дело. Мой сын опять собирается совершить глупую ошибку. Мне бы хотелось, чтобы ты схватила его за шиворот и отвела домой. Ну, что сложного?

Недовольно закатываю глаза к небу и срываюсь с места.

— Ари? — Восклицает Хэрри. — В чем дело?

— Просто иди за мной.

Согреваюсь, пробираясь сквозь толпу. Несусь к парням и невольно замечаю, как они разбредаются по машинам. Ох, зачем Мэтт это делает? Еще и на старом пикапе Хэйдана.

— Останови его, — вдруг чеканит Джил, внезапно возникшая передо мной. Ее взгляд в меня врезается и едва не сбивает с ног. — Ари, пусть не садится, он послушает тебя, скажи.

Она цепляется за мои руки, а я оторопело ахаю. Он послушает меня?

Да, конечно, но только в случае, если я воспользуюсь своими способностями.

— Джил, иди к Хэйдану, я разберусь.

Пожалуй, я не хотела приказывать, но, увы, вышло, как вышло. И девушка послушно уходит, освободив мне проход. Я прорываюсь вперед, оттолкнув любопытных зевак, и на Мэтта едва не наваливаюсь со спины, когда он распахивает дверцу пикапа.

— Эй! — Мой голос звонкий и металлический. Хватаю парня за локоть и тяну на себя с такой силой, что, наверняка, завтра рука у него будет саднить. — Какого черта ты делаешь?

Мэтт пронзает меня таким ледяным взглядом, что бочка с холодной водой мне вдруг кажется просто сказкой. Невольно я отступаю назад, как от грубого пинка, и свожу брови.

— Что ты творишь?

— Не мешай мне.

— Это мое любимое занятие, Мэтт.

— Ари, отойди.

Он собирается вновь открыть дверь, но я хватаюсь за нее пальцами и рявкаю:

— Эй, ты же знаешь, что глупо со мной спорить. — Я ощущаю пожар в груди, глаза так и пылают огнем, поджигающим его холодность и равнодушие, а ему словно наплевать.

— Ты этого не сделаешь. Ты знаешь, что тогда мы перестанем общаться.

— Я сделаю. Заставляю сначала не садиться в машину, а потом и позабыть об этом.

Парень кривит губы. Кивает, будто бы принимает мои слова, обдумывает их, а затем так громко захлопывает дверь, что в голове у меня взрываются краски!

Я непроизвольно морщусь, а он вихрем накидывается на меня.

— Все проблемы из-за тебя. — Рычит он. — Ты вечно лезешь не в свое дело.

— Чего ты на меня орешь? Хочешь, чтобы я…

— …прекратила диктовать мне условия, навязывать свои мнение. Это. Моя. Жизнь.

— Боже, ты несешь невероятный бред.

— В чем? — Он прищуривает глаза. — В том, что требую оставить меня в покое?

— Это ты приехал сюда, Мэтт. Я вас не звала.

— Отлично. Нашла лазейку.

— Черт возьми, я не понимаю, о чем ты! — Весь напор испаряется, и мне становится на удивление паршиво, словно Мэттью разрезает своими словами меня на части. — Слушай, я просто не хочу, чтобы ты садился за руль. Хорошо? И не будем кричать, люди смотрят.

— Заставишь их забыть, ты умеешь.

— Прекрати.

— Почему ты ушла? — Внезапно спрашивает Мэтт и отворачивается. Он приоткрывает рот, ставит на пояс руки, а я сглатываю колючий ком в горле. — Объясни. Ты видела нас.

— Причем тут это?

— Хочу понять, ради чего схожу с ума, почему рискую. — Мы встречаемся взглядами, и дышать становится трудно. — Я хочу понять, что мной движет, когда я ищу твою рыжую макушку в толпе. Или когда хочу защитить тебя. Что мной движет?

— Ты можешь уйти. Я не держу тебя, Мэтт.

— Могу уйти? Нет. У меня нет вариантов. Считаешь, я оставлю брата? Оставлю тебя? Как ты себе это представляешь? Я вас не брошу.

— Тебе страшно, но…

— Мне не страшно. Я злюсь.

— Но почему?

— Потому что жизнь только вошла в колею, Ари. — Он прожигает меня сапфировыми глазами, а я виновато отворачиваюсь, стиснув до боли зубы. — Я только привел в порядок мысли, только смирился с тем, что мамы больше нет, что она умерла, и я должен учиться, должен думать о будущем. А теперь в этом нет смысла. Опять! И все из-за тебя. Я должен следить за двумя детьми, которые никогда меня не слушают, — он наклоняется ко мне и так тихо шепчет, что слышу лишь я. — Должен перестать общаться со своей девушкой, потому что она дочь сумасшедшего пастора. Но я не хочу. Не хочу обманывать родителей. Бегать по городку в поисках решений, до которых тебе нет никакого дела. Ты спокойно уходишь, споришь, сопротивляешься и при этом еще пытаешься контролировать меня и мою жизнь, но ты не имеешь права. Хотя бы что-то должно остаться мое.

Хочу воскликнуть, что он ошибается, что я не причем! Но потом во мне что-то разом ломается, и я смотрю на него измотано, будто бы осознание потребовало много сил.

— Знаю.

— Знаешь? — Растерянно переспрашивает он.

— Да. Мэтт, я все понимаю. Пожалуйста, не садись за руль. — Я невольно прикасаюсь к его плечу пальцами. Он беззащитно переводит взгляд на мою руку, а потом вновь мне в глаза смотрит, безвольно сгорбив спину. — Твоя мама никуда не уходила, она постоянно за тобой присматривает. Не делай того, о чем потом пожалеешь. О чем она потом пожалеет.

Я отстраняюсь, опускаю руку, и он собирается перехватить ее, но вовремя замирает, так и не прикоснувшись пальцами к моей ладони. Я отворачиваюсь и ухожу, ощущая, как его взгляд прожигает спину. Пожалуй, мы отлично сотрясли воздух, теперь в школе будет, что обсудить любителям сплетен.

Наверно, подобную реакцию и стоило ожидать. Никто спокойно не воспримет вдруг свалившиеся с неба проблемы, тем более, когда они тебя толком-то и не касаются, но тебе попадает по полной программе. Я знаю, что Джил очутилась рядом с Мэттом вовремя, а я, кажется, появилась на пути в самый неподходящий момент.

Хэрри останавливает меня, когда я прохожу мимо, и растерянно вскидывает брови.

— Что это было? Вы чего, Ари.

— Слушай, я думаю, нам на время стоит прекратить общаться. Честно.

— Что? — Хэйдан изумленно усмехается и встряхивает плечами. — Ты с ума сошла?

— Нет. Вы не должны крутиться в этом безумии.

— Поздно, мы уже крутимся, Ари! Хорошо, Мэтт сорвался, но он опомнится, а я так и вообще не сорвусь. Мне ты можешь довериться.

Парень хлопает густыми ресницами, в его очках прыгают желтые языки пламени, а я вдруг в странной усмешке подергиваю губами и похлопываю его по плечу.

— Пока, Хэрри.

— Ари.

— Нет. — Смотрю ему прямо в глаза и чеканю. — Возвращайся к Мэтту.

Парень пытается сопротивляться, но тщетно. Вскоре его ноги отчаливают назад. А я решительно вскидываю подбородок и плетусь сквозь толпу, шепчущуюся за моей спиной.

— Эй, — я смотрю на девушку, притаившуюся в стороне, — машина есть?

— Да, но…

— Отвези меня. — Для приличия добавляю. — Пожалуйста.

Незнакомка порывисто срывается с места, а я прикрываю от усталости глаза. Что уж скрывать, на душе так же паршиво, как если бы ее вынули и избили кулаками.

Мэтт прав, я заигралась. Впутала их в неприятности, еще и решила, будто это вполне себе нормально. В едь в книгах всегда есть друзья, которые поддерживают и спасают. Мне тоже захотелось, чтобы мои проблемы распластались не только на моих плечах. Идиотка.

Когда в детстве у меня что-то не получалось, я сразу звала папу. Он садился со мной рядом, а потом спрашивал: Ари, ты хочешь, чтобы я помог тебе или сделал все за тебя?

Так и сейчас. Друзья нужны мне для того, чтобы поддержать в трудную минуту?

Или чтобы оказаться тем самым щитом, что останавливает пули.

ГЛАВА 22. СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ

Я смотрю в потолок, завернувшись в шерстяное одеяло. Дышу медленно и думаю.

Совсем недавно жизнь казалась мне вполне предсказуемой. Если у вас проблемы, вы сами в этом виноваты, верно? Но сейчас все совсем иначе. Моя жизнь чертовски странная, и почти все неприятности, что свалились мне на плечи, отнюдь не последствия вечеринок или из-за чего там еще бывают проблемы у подростков.

Переворачиваюсь на бок и хмурю лоб, наблюдая, как за окном пошатываются тихо и тягуче тонкие ветви. Тени от них падают на мое лицо. Приподнимаю руку, опускаю руку. Закрываю глаза, открываю глаза. Ничего не меняется. Все та же комната, те же сваленные книги на черном столе. Те же разбросанные вещи, торчащие из приоткрытых шкафчиков. Я совершила действие, а изменений никаких, почему, что именно влечет за собой весомые последствия? Как понять, что вот сейчас я делаю ошибку, после которой все переменится?

Моя мама была психологом, и я думала, что это ее призвание: вправлять мозги всем этим суицидальным подросткам с надуманными, смешными проблемами. Но, возможно, у нее не было выбора? Чем еще она могла заниматься, как ни копанием в чужих жизнях? Не поймите меня неверно, но она так рьяно бежала от себя и своего прошлого, и своего дара, но все равно пришла к тому же знаменателю. Пусть не в Астерии. Пусть не с родными, но в Северной Дакоте в ней росли силы, которые она непроизвольно развивала, поддерживая пациентов, передавая им нужные эмоции. Она пыталась убежать от Дьявола. Но, как он и сказал, Дьявол — в каждом из нас. И бежать от него смешно. Ей казалось, она скрылась, но теперь ее нет, что означает лишь одно — мы как на ладони у этих заигравшихся детей. Что Смерть, что Люцифер, что Мойра распоряжаются нашими жизнями, вертят, как хотят. Мы ничего поделать не можем, как идиоты варимся в собственном соку, придаваясь мыслям и рассуждениями, разыскивая правильные варианты, выдирая на голове волосы, разбивая в кровь колени. Мы думаем, думаем, думаем, а в итоге ошибаемся, потому что от нас почти ничего не зависит. Я говорю «почти», потому что хочу оставить надежду. Хочу верить. Но я боюсь, что я ошибаюсь. Иногда я открываю глаза и вижу нечто из ряда вон выходящее, а иногда я открываю глаза, и ничего не меняется. Как сейчас. Я все верчу рукой в воздухе, и ничего не происходит. Я вдруг ясно ощущаю, как же мало от меня зависит: от моих сил и моего желания. Я могу всю ночь искать ответы, сетовать и жаловаться. Я могу даже взять и найти выход! А завтра все к чертовой матери перевернется, свалится мне на башку и так к земле прижмет, что я больше никогда не встану. И что мне делать? Как выбираться? Как обрести контроль над тем, что я делаю, тем, где я живу, и тем, что со мной будет?

Я вновь переворачиваюсь на спину, но застываю, уловив движение в комнате.

— Норин? — Спрашиваю я, приподнявшись на локтях.

Прищуриваюсь, пытаясь привыкнуть к темноте, и внезапно понимаю, что напротив кровати кто-то стоит. Черный, едва заметный силуэт. Спина прямая. Руки худые. Висят по обе стороны такие же бледные, как листы бумаги. В горле встает ком. Я растерянно гляжу на тень, а она глядит на меня, и я вдруг думаю, что никакая это не Норин. И не тетя Мэри.

— Кто вы? — Я вжимаюсь в кровать, а силуэт делает шаг вперед, и лунный свет, что лениво прорывается сквозь толстые занавески, освещает мне сероватое лицо, скрытое за черной вуалью. На моей гостье старое, плавающее от невидимого ветра платье. Чувствую, как покрываюсь дрожью, и со всей силы сжимаю в пальцах одеяло. — Кто вы? — Вторю я, а тень не двигается, паря над полом, словно дымка.

Парализующий ужас прокатывается по мне, будто бритва. Черные глаза за вуалью на меня смотрят. Я не вижу их, но чувствую, как они путешествуют по моему лицу, изучают панику, ярко вспыхнувшую в моих глазах. Мне страшно. Это не мама. Это кто-то чужой. От этого призрака волной исходит жгучая ненависть. И она тянется ко мне, к моему лицу, она душит меня, словно имеет материальную форму. Я вдруг думаю, что не тени от ветвей деревьев овивают мою шею, а тень от костлявых пальцев смыкается вокруг моего горла.

Давлюсь собственным дыханием, резко тянусь к светильнику и включаю лампу, так и не решившись вымолвить хотя бы слово. Тело будто окаменело. Руки налились свинцом и застыли на кровати, так крепко вцепившись в простыню, что неприятная боль пробегает вверх по запястьям. Я порывисто оборачиваюсь, стиснув зубы, но никого не вижу.

Перед моей кроватью никого нет.

Черт возьми. Я, наконец, могу шевелиться. Прохожусь холодными пальцами по лицу и убираю назад волосы. Кто это был? Что ей было нужно? Почему она приходила?

Выдыхаю и почему-то горблюсь, словно это миллионный вопрос, ответ на который я никогда не получу. Мне полагается бонус? Я нелепо усмехаюсь и взвываю, вновь упав на кровать. Прикрываю ладонями глаза и невольно думаю о том холоде, что исходил от этого призрака. С какой бы целью не приходила эта женщина, хорошими ее намерения назвать у меня язык не поворачивается. А вдруг призраки могут мне навредить?

Я должна поговорить с Ноа Мортом.

Выключаю лампу и, подмяв под себя одеяло, крепко зажмуриваюсь. Мне невероятно сложно признать, что Ноа — мой отец. Любая мысль об этом кажется безумно нелепой. Так ведь не бывает. В се это звучит чертовски глупо. Но, наверно, пора покончить с хваленым упрямством и принять все так, как есть. Возможно, станет легче.

Вытягиваю ноги и выдыхаю. Поскрипывает стул. Ветер, сражающийся с окном, тихо постукивает по стеклу. В воздухе появляется незнакомый, тяжелый запах, и я хмурюсь, не понимая, откуда он взялся, и вдруг чувствую, что кровать прогибается.

Застываю.

Матрас скрипит, опускается ниже, и внезапно вместе с судорожным вздохом из меня вываливаются остатки смелости. Боже мой. Становится так мертвенно тихо, что я слышу чужое дыхание. Рядом со мной. Совсем близко. Хриплое и протяжное, словно рокот грома или рычание животного. Стиснув зубы, я приказываю себе открыть глаза. Давай. Ты права не имеешь бояться, ты должна быть смелой, решительной. Но я не могу, не могу.

Страх уйдет, если посмотреть ему в глаза. Страх уйдет. Страх уйдет.

К моей руке прикасаются ледяные пальцы. Прикасаются! Призраки не могут, они…

Я резко распахиваю глаза и вижу черные лохмотья, накинутые на плечи женщины. У нее серая, мертвая кожа. Она сидит боком, смотрит вдаль, а вуаль развевается, словно от ветра, плавая по комнате. Костлявые пальцы сжимают мою ладонь, а я, задыхаясь, шепчу:

— Что вы делаете? Кто вы? — Женщина не отвечает. — Я помогу вам, но только …

— Скоро.

— Что?

Ее хрустящий голос отдается во мне безумным ужасом. Я широко распахиваю глаза, и тут же картинка смазывается от мутной, предательской пелены. Я не дышу.

— Смерти. Много. Скоро.

— О чем вы говорите. Кто вы?

Женщина неожиданно приподнимает руки. Медленно и слабо, словно едва способна ими шевелить. Черные и дырявые лохмотья свисают с локтей, а она неожиданно касается пальцами вуали и заторможено стягивает ее вниз. Она хочет показать мне свое лицо. Она мне пытается что-то сказать. Но что. Кто это. Что происходит.

Вуаль падает с оглушающим стуком, пусть не звучит ни звука, но я зажмуриваюсь и с ужасом гляжу на гнилое, увядшее лицо мертвой женщины, она со скрипом поворачивает голову и ее зеленые глаза, изумрудные, словно не тронутые временем и Смертью, горят и прожигают меня тревогой. Они будто обвиняют меня в чем-то.

— Ты.

Она злится. Ее лицо, покрытое надрывами и дырами, приближается ко мне, и только сейчас я понимаю, что за запах витает по комнате: запах гнилого тела, запах смерти.

— Ты убьешь их всех, скоро.

— Кто вы? О чем вы говорите? — Она придвигается почти вплотную и нависает надо мной, а я вжимаюсь в постель и с ужасом понимаю, что мне знакомы очертания ее лица.

Не может быть. Где я ее видела? Кого она мне напоминает?

О, Боже. Прозрачные, магически-завораживающие глаза. Я видела ее на фото, на том фото, что висит в коридоре, посреди целого калейдоскопа черно-белых снимков.

— Рамона? — Пискнув, шепчу я, распахнув глаза. — Рамона Монфор?

Женщина порывисто кидается ко мне. Ее костлявые пальцы сжимают мои запястья.

— Скоро! Не дай этому случиться! — Она почти кричит, а я резко дергаюсь, пытаясь из ее оков вырваться, но тщетно. Рамона внезапно отрывается от земли, повисает в воздухе и глядит мне в глаза безумным, пронзительным взглядом! Я кричу, отворачиваюсь, ощутив, как в груди вспыхивают легкие, и захлебываюсь в собственных воплях.

— Отпустите, отпустите меня!

— Не дай этому случиться!

Могильное дыхание прибивает меня к кровати, куски ее кожи падают мне на лицо, и я бью ногами по постели, извиваясь, будто угорь от дикого ужаса. Пусть она уйдет! Пусть она исчезнет! Я все кричу, а ее руки все сильнее сжимают мои запястья! Но неожиданно в моей комнате загорается свет, и призрак, будто кошка, отпрыгнув от кровати, взмывает к потолку и испаряется, превратившись в черный, едкий дым.

— Ари! — Ко мне подбегает Мэри-Линетт, но я стремительно вскакиваю с постели и врезаюсь ладонями в лицо. — Ты как, что с тобой? Посмотри на меня, эй, пожалуйста, ты в порядке, все хорошо. — Тетя подходит ближе, и ее пальцы заботливо пробегаются по моим волосам, заправляют их за уши. — Я здесь, я с тобой.

— Сколько можно! — Взрываюсь я, отпрыгнув в сторону. Внутри горит пожар. Я руки опускаю, но гляжу на тетю обижено и испуганно. Я так устала. — Почему? Почему я?

— Ари…

— Не могу. Мне страшно.

— Дорогая, я бы хотела, чтобы все было иначе. Правда.

— Но иначе ничего не будет. — Чеканю я и прикладываю пальцы к горящему лбу. Мне трудно дышать. Приходится присвистывать, чтобы не свалиться в обморок. — Так нельзя, я так больше не хочу. Хватит.

— Тебе просто приснился страшный сон.

— Это не было сном. Это была реальность! — Взмахнув рукой, вспыляю я. — Призрак в моей комнате. Призрак Рамоны Монфор. Вот что это было.

— Призрак, но я…

— …не видела, потому что только я могу их видеть. Мэри, она прикоснулась ко мне, а я ничего не могла поделать. Она держала меня за руки. Как? Каким образом?

— Ты уверена, что…

— Что здесь происходит? — Неожиданно в спальне появляется Норин. Она растерянно хмурит брови и захлопывает стороны длинного халата. — Ари, чего ты…, все хорошо?

— Нет.

— Что случилось?

— Она ведь предсказывала будущее. Да? — Я гляжу на тетушек. — Рамона, она могла…, могла видеть будущее, она сказала, что я их всех убью. Скоро. Почему она так сказала?

— Ариадна, тебе приснилось и…, — тихо протягивает Норин, но я прожигаю ее таким диким взглядом, что она запинается и отходит назад. — О чем ты говоришь?

— Рамона Монфор приходила ко мне, чтобы сказать, что скоро кто-то умрет, она была здесь. В этой комнате. На том месте, где ты стоишь! — Порывисто отворачиваюсь и грузно выдыхаю, вцепившись пальцами в край футболки. По окну до сих пор барабанят ветви, а я смотрю на них и дрожу от ужаса. В воздухе витает запах гнили. Я все еще его чувствую.

— Дорогая, тебе нужно отдохнуть, — шепчет Мэри-Линетт, — мы останемся с тобой.

— Завтра я поеду к отцу.

Повисает тишина. Тетушки глядят на меня, а я гляжу в окно — на ночную Астерию.

— Хорошо. — Вдруг соглашается Норин, и я слышу, как она подходит ближе. — Если в этом есть необходимость, мы не станем сопротивляться. Я позвоню Джейсону. Он отвезет тебя, а обратно доберешься на автобусе.

Киваю, медленно оборачиваюсь и пришмыгиваю носом. Мне вдруг становится очень холодно и пусто. Искоса гляжу на кровать и шепчу:

— Только вы и, правда, останьтесь. Я…, просто я, наверно…

— Я справа. — Падая на постель, пропевает Мэри-Линетт. — Все согласны?

Усмехаюсь и медленно плетусь к кровати.

* * *

Ноа Морт протягивает мне чашку с чаем. Я благодарно киваю, но потом прикасаюсь кружкой к коленям и замираю, не решаясь что-либо сказать или сделать.

Смерть садится за стол. Наклоняется и сплетает длинные пальцы, а я смотрю на него и прокручиваю в своей голове: он твой отец, отец, твой родной отец. Все это кажется не просто безумием, а сном и иллюзией. На ватных ногах я плелась по коридору. Каменными руками постучала по двери. Не дыша, пробарабанила, что хочу поговорить. И абсолютно в панике уселась на небольшой табурет, раскачивающийся из стороны в сторону.

— Я поставил рядом с кофе-машиной, автомат с чаем. — Вдруг заявляет Ноа. Я тут же встречаюсь с ним взглядом и неряшливо сглатываю. — Да, я не смог выкинуть из головы, что ты не любишь кофе, но я ведь знал, что ты вернешься, и поэтому…

— Знал?

— Конечно.

— Откуда?

— Ты не могла не прийти. — Он рассудительно кивает. — Тебе нужны ответы. И только я могу их дать. Вопреки желанию, ты пришла, потому что боишься.

— Как отлично ты разбираешься в людях, — я нервно прыскаю со смеху и вспоминаю о люцерне в сумке. Норин решила, что удача мне не помешает. — Долго, наверно, пришлось изучать наши повадки, мимику и жесты.

— Я и сейчас не все понимаю, Ариадна.

— Смерть в чем-то не разбирается?

— Могу сказать, что Смерть не разбирается в Жизни. — Ноа Морт поводит плечами и в мои глаза глядит насмешливо. — А вы, люди, кажется, только этим и занимаетесь: живете.

— Пытаемся, — поправляю я, — и у нас не всегда классно выходит. Например, сегодня я хотела ночью отдохнуть, но не отдохнула, потому что призрак пробрался ко мне в покои и начал рассказывать, что я скоро непременно лишу кого-то жизни.

— Они часто так делают.

— Пробираются в спальни?

— Пугают. — Ноа поднимается из-за стола и поправляет жилистые волосы. Он садится на край стола, в замок сплетает руки и принимается разглядывать меня, будто я результат очень длительного и опасного эксперимента. — Что ты почувствовала?

— В смысле? — Неуверенно переспрашиваю я.

— Что ты почувствовала, когда призрак оказался рядом.

— Наверно, страх. Она…, этот призрак, он прикоснулся ко мне. Такое возможно?

— Конечно.

— Конечно! — Торжественно повторяю я и грузно выдыхаю. — И как это понимать? Не стану в кабинете Смерти сыпать своими знаниями, так уж и быть, пусть я и пересмотрела все сезоны «Сверхъестественного», но призраки разве могут дотрагиваться до людей?

— До людей, нет. До тебя, да. Ты становишься сильнее, теперь это не сгустки энергии, а тела. — Ноа Морт хмурит каштановые брови и потирает пальцами заросший подбородок, обдумывая нечто занятное. — Позволь сказать, что я весьма удивлен и даже немного сбит с толку. Не думал, что тебе перейдут по наследству мои способности.

— Ну, кто ж знал, — язвлю я, — всякое в жизни случается, верно?

— Тебе не стоит бояться. Иногда призраки принимают оболочки страшных существ.

— И зачем им это?

— Как и все пленники, души пытаются вырваться на свободу.

— Как-то раз я видела маму, но…, но она была совсем на себя не похожа. Она тянула ко мне руку, звала меня, но она была страшной и мерзкой, и я…

— Это была не Джин. — Ноа серьезно кивает. — Кто-то принял ее облик. Пытался тебя заманить. Я могу дать тебе совет — всегда будь предельно внимательна. Ты сможешь найти то, что поможет тебе отличить родных от их проекций, если будешь не просто смотреть, но и видеть. Для этого стоит сконцентрировать внимание на мелочах.

— Звучит очень просто, но не думаю, что мне будет дело до мелочей, когда очередной призрак решит навестить меня ночью и придушить во сне.

— Придется. Не знаю, как придать тебе уверенности в себе, и что сказать, чтобы тебе стало легче. Но у тебя нет выхода. Так нужно, и ты должна научиться.

— Отцовское напутствие, — шепотом протягиваю я и нерешительно кривлю губы, — на будущее, слова: у тебя нет выхода — звучат кошмарно. Никогда не говори их … Особенно людям. Особенно девушкам. Особенно, — откатываюсь назад и вздыхаю, — своим дочерям.

— Что ж, у меня лишь одна дочь.

Вспыхиваю от странного смущения и взмахиваю руками:

— Уже хорошо. Есть человек, который в старости кружку с водой поднесет. Да?

— Я не старею.

— Ну, я старею. Тогда, может, ты поднесешь мне чашку?

— Ари, — Ноа неожиданно отталкивается от стола и подходит ко мне, выпрямив спину. Я не хочу думать о том, что мы похожи, но смотрит он на меня так, как я смотрю на себя в отражении, когда хочу взвыть от недовольства. — Почему ты отрицаешь это, что плохого в том, кто ты есть? В мире возможно все. В мире бывают исключения. Ты — исключение, и в этом нет ничего неправильного. Так просто случилось, вот и все.

— Вот и все, — эхом повторяю я и отставляю в сторону кружку. Как просто он взял мне и все объяснил. Ну, подумаешь, ну, бывает. Чем Смерть хуже человека? С чего это вдруг у него не может быть детей и личной жизни? Пф, глупости. Вполне обычное дело.

— Необычное дело, — поправляет он, а я непроизвольно вспоминаю, что этот отец года читает мысли. Класс. С таким папочкой особо не посекретничаешь. — Но я ведь сказал, что ты — исключение. Мы оба должны смириться с этим.

— С детьми не мириться, Ноа. Детей любят, с ними живут, их растят.

— У нас не стандартная ситуация.

— Так и есть. Просто, в таком случае, с чего ты взял, что ты имеешь право называться моим отцом? Возможно, в виде исключения, мы придумаем тебе другое имя? Потому что от тебя у меня только способности видеть мертвецов, да общаться с усопшими.

Я поднимаюсь со стула и грустно выдыхаю. Странное чувство в груди.

Не могу поверить, что мама любила этого человека, это существо … Она считала его своим другом, своей опорой. Она так держалась за его руку, но ведь он холодный. Он, как лед, скала, камень. Неприступный и одинокий. Абсолютно нас, людей, не понимающий.

— Джин я понимал всегда, — говорит Ноа и отворачивается; виновато поджимаю губы, а он отходит немного в сторону. — Джин была единственным человеком, который слышал меня, которого слушал я. Она умела оживить во мне то, что умерло много столетий назад, а, возможно, никогда и не рождалось; она — исключение, как и ты.

— Неужели так хорошо быть исключением?

— Могу сказать, Ари, что за века скитаний и за тысячелетия прозябания в этом мире я понял что, жизнь однообразна и скучна. Люди совершают те же ошибки, говорят похожие слова. Но случаются исключения. — Он оборачивается и пожимает плечами. — Именно они привносят в жизнь смысл. Ты знаешь, чего хотят все люди?

— Чего?

— Быть не такими, как все. Однако уже это желание делает их похожими на других. Я смотрю на это каждый день, каждую минуту. Я видел всех. Через меня проходили старики и дети, женщины и мужчины, все со своей историей, все со своими причинами, мыслями и оправданиями, но никто не выделяется, потому что твои собственные проблемы зачастую переносят еще тысячи и миллионы людей. И пока ты думаешь, что ты один сражаешься со Вселенной, по этому же поводу с ней сражается половина человечества. — Ноа взмахивает руками и со свистом опускает их, продолжая неотрывно смотреть на меня шоколадными и очень добрыми глазами, в которых, как мне кажется, пляшут искры. — Люди ищут смысл и не находят его. Они считают, что смысл в деньгах, в семье, в любви, в друзьях. Но все это составляющие смысла. А сам он заключен в том, чтобы прожить жизнь неординарно, Ари, чтобы отличиться от других, оставить след. Быть исключением — есть суть существования. Не быть богатым, быть знаменитым, умным, добрым или решительным. А уникальным. И ты до сих пор считаешь, что на тебя свалилось тяжелое бремя? Верно! Быть не таким, как все трудно. Но это стоит того. Я думаю, что стоит.

Смущенно покачиваюсь на носках и почему-то улыбаюсь. Ноа все смотрит на меня, а я вдруг передергиваю плечами и смеюсь:

— Лжец.

— В смысле?

— Ты самый настоящий лжец, Мистер Смерть. Сказал, что не понимаешь людей и не смыслишь ничего в жизни. Но это не так. Может, со стороны лучше видно?

Ноа неожиданно меняется в лице, и впервые я вижу в нем проблески человеческих и живых эмоций. Он будто смущается и будто ему становится приятно! Он поправляет верх рубашки, растягивает концы красного галстука и говорит:

— Мне ничего больше не остается, кроме как наблюдать.

— И как это происходит? — Он вопросительно вскидывает брови, а я подхожу ближе и становлюсь рядом, оперевшись о край стола. — У тебя есть список, и ты ходишь по домам?

— У меня есть список. Но я не хожу по домам.

— И даже не пролазишь через камин?

— И даже не пролажу через камин, Ари.

— О, смотри, у тебя есть задатки сарказма! Еще чуть-чуть, и я научу тебя быть этим…, ну как его там…, человеком. — Усмехаюсь и вижу, как Ноа дергает уголками губ.

— Ты похожа на Реджину, Ари. Я вижу ее.

— Здесь? Сейчас? — Я оглядываюсь в поисках мамы, но Морт вдруг кладет ладонь мне на плечо, и в груди становится горячо.

— Да. Здесь и сейчас. Ты очень похожа на свою мать. Мне нравится, что ты борешься. Я знаю, что она бы тоже сопротивлялась, не сдалась бы просто так, не опустила руки.

— Но почему она умерла? Неужели ты не смог…, — я сглатываю и наблюдаю, как Ноа робко убирает руку с моего плеча. Он переводит взгляд в стену, а я поджимаю губы. — Ты ведь Смерть. Ты забираешь людей. Почему ты не спас ей жизнь?

— Это неправильно, Ари. Я не должен нарушать баланс.

— Но ты любил ее?

— Это трудно. Я…, знаешь…

— Любовь побеждает смерть, так говорят люди, — шепчу я.

— Но не любовь определяет судьбу, не любовь решает, кто умрет, а кто будет жить. У любви есть власть над людьми, но не над вечностью. Судьба — вечна. Смерть — вечна. Но…

— …любовь — нет.

— Я не имею права руководствоваться личными интересами. Это привело бы к краху. Прежде всего, я — Смерть, и только потом — Ноа Морт. Реджина это понимала. Она умерла и не просила пощадить ее. Она просила пощадить тебя. Что я и сделал.

— Потому что я твоя дочь?

Ноа Морт смотрит на меня похожими глазами и некоторое время молчит. Я думаю, у него не найдется слов ответить, однако неожиданно Смерть кивает.

— Да, Ари. — Он хмурит брови и сглатывает. — Потому что ты — моя дочь.

Когда я выхожу из кабинета, мне становится немного легче. Будто я, наконец, нашла то, что искала, пусть и не неслась сюда, надеясь, поговорить с отцом. Я планировала хотя бы парочку ответов услышать, а вместо этого прониклась к Ноа пониманием. Странным и необоснованным пониманием, ведь он, в конце концов, забирает души людей и не так уж и давно соблазнил мою маму своим искренним, пронзительным взглядом.

Я устало плетусь по коридору, вскинув голову, и думаю о том, что делать дальше. Я понятия не имею, как избавиться от проблем с Люцифером. Может, и об этом нужно было со Смертью поговорить? Может ли Смерть убить Дьявола? Или это мои тщетные надежды и глупые мечты? Было бы просто замечательно, набрать знаменитого папочку и сказать:

— Тут один тип донимается до меня, разберись с ним, ладно? Его зовут Люцифер.

И папа щелкнул бы в воздухе пальцами, и все бы мои проблемы вмиг испарились.

Растягиваю губы в улыбке, выдыхаю и внезапно вижу, как прямо передо мной резко распахивается дверь. Она едва не ударяет мне по лбу, и я неуклюже отскакиваю в сторону.

— Какая случайность! — Пропевает мелодичный, женский голос, и из кабинета вдруг выпрыгивает молодая, высокая девушка. Незнакомка захлопывает дверь, придавливает ее изящным бердом и широко улыбается. — Вот же встреча, да? Милая, ты удивлена? Я очень даже! Люблю совпадения, просто обожаю совпадения.

Растерянно вскидываю брови, так и не отлипнув от стены. Это она мне?

— Ну, ага. — Нахожусь я. — Вы едва не расшибли мне лоб, а так очень весело вышло.

Девушка закатывает глаза. Наконец, справляется со связкой ключей, забрасывает их в сумочку и подпрыгивает ко мне, излучая странную энергию. Я почему-то кривлю губы.

— Мойра, — хватаясь за мою руку, говорит худощавая девушка, — Мойра Парки.

— А я…

Застываю и выпучиваю глаза на новую знакомую. Черт возьми! Мойра? Судьба?

— Ари, я знаю, кто ты, брось терять время! Обожаю неожиданные встречи. А знаешь, почему? Потому что «это судьба», — Мойра смеется и передергивает оголенными плечами, на которых рассыпаны рыжеватым ковром веснушки. — Вы ведь так говорите, да? Люди, я имею в виду людей.

— Ну, бывает.

— Пошли.

— Куда? В смысле, я думала, чтобы с вами поговорить, нужно…

— … очутиться в нужное время в нужном месте. — Девушка подхватывает меня под локоть и лихо тянет вперед по коридору, энергично стуча туфлями на невысоком каблуке. Волосы у нее медного, грязно-бардового цвета. Глаза огромные и такие же голубые, как и небосвод в ясный день. На носу скопление веснушек. И вся она покрыта рыжими точками, словно в крапинку. — Ты не против провести меня до кафешки? Я засиделась в кабинете. У меня уже спина затекла.

— Да, конечно, — я неуклюже шествую с ней рядом, чувствуя себя коротышкой.

— Вот и отлично. Мы с Кармой часто пьем кофе через улицу, обычно зовем Удачу, но она, знаешь, ужасно непостоянная. То ходит с нами, то нет. Сегодня решила просидеть тут до победного. Наверно, опять наугад вытаскивает из картотеки имена счастливчиков.

— Я очень рада с вами увидеться, — вдруг выпаливаю я, — правда, это безумие какое-то.

— Почему безумие? Сейчас, дай мне минутку, я вспомню все эти ваши фразочки, чтоб тебе интересно ответить. — О на закусывает кончик пальца и неожиданно довольно рукой в воздухе взмахивает. — Просто сегодня тебе улыбнулась судьба! — Мойра смеется, и я вдруг смеюсь вместе с ней. Странная девушка. Легкомысленная и непредсказуемая особа. — Я не могу запомнить все ваши фразы, поэтому записываю их. У меня даже есть своя коллекция.

— Наверно, довольно-таки занимательная.

— Не то слово. Знаешь, как часто люди говорят обо мне? О, подруга, постоянно!

Мы проходим мимо регистрационного стола, и Мойра прощается с секретаршей, на голове у которой все те же белоснежные волосы. Я сосредоточенно хмурюсь и судорожно начинаю думать над нужными вопросами. Судьба ведь на все ответы знает, верно? Она не просто хороший советчик, она пишет мою историю!

— Мойра, а я могу задать вам вопрос?

— Конечно, а зачем тогда мы встретились? — Девушка отталкивает руками двери, и на наши лица обрушивается теплый, разгоряченный воздух, наполненный излишней влагой.

Я вдруг думаю, что скоро пойдет дождь.

— Что мне делать? — Голос срывается на хрип. Судьба переводит на меня серьезный взгляд и хмурит рыжеватые брови, а я беззащитно ссутулюсь. — Я запуталась.

— Подруга, в чем вопрос?

— Как справиться с Люцифером?

— Проблема людей в том, что они ищут ответы, не задавая верных вопросов! — Мойра отмахивается от меня, словно от надоедливой мошки, и протяжно выдыхает. — Наверняка, ты хотела спросить: как мне справиться с тем, что сильнее меня. Верно?

— Ну да. Что-то вроде того.

Мойра Парки останавливается возле входа в кафе, а я расстроенно поджимаю губы. Неужели это все? Неужели она уйдет так быстро? С надеждой смотрю в ее глаза, а она так ласково улыбается, что у меня внутри все переворачивается.

— Милая, я видела, что тебе предначертано. Это будет трудно. Пытаясь справиться со своими проблемами, ты всегда забывала о главном.

— О чем?

— Верить.

— В… Бога? — Очень осторожно интересуюсь я, потому что у нас с этим стариком, ну, действительно напряженные отношения.

— Нет.

— О, ясно. В себя. — Решительно киваю. Что ж, ничего нового. Я и раньше понимала, что только от меня зависит исход событий. Только на моих плечах лежит ответственность.

— Мда, тебе всего семнадцать! А ты так разочарована в жизни… — Мойра Парки почти со страдальческим выражением покачивает головой. Она поглаживает меня по плечам, так и согревая их теплыми ладонями, передавая энергию. — Верь в других людей, подруга.

— В людей?

— Не все предатели, не все хотят сделать тебе больно. Есть люди плохие, есть люди в сотни раз хуже, а есть хорошие, люди-опора, которые должны быть рядом, чтобы в те дни, когда ты опускаешь руки, они поднимали их и заставляли двигаться.

— Мойра, — недоуменно отшатываюсь назад, — я не могу. Людям рядом со мной нечего делать. Они могут пострадать, а я не хочу с этим жить.

— Может, я буду решать? — Отшучивается Судьба.

— Может, и вы, — парирую я, смущенно улыбнувшись, — но мне страшно. За друзей. Я не хочу, чтобы они пострадали. И даже если не говорить про друзей… Люди всегда хотят от тебя чего-то, требуют и ждут. Люди предают и обижают, сплошь и рядом плохие люди, и не хочу им не доверять. Не могу.

— Ари, если хорошие люди становятся плохими, почему плохие люди не могут стать хорошими? — Мойра Парки кривит тонкие губы и вновь улыбается. — Ох, Карма меня уже заждалась, она ведь нетерпеливая, ты знаешь.

— Да, конечно. — Взмахиваю рукой. — Простите, что отвлекла вас.

— Милая, твоя самая большая проблема в том, что ты решаешь за других, притом, что и за себя еще многого решить не в состоянии. Ответственности на твоих худых плечах так много, что она скоро свалится и придавит тебя намертво к земле.

— Доверять людям, — на вкус пробую я и фыркаю, — с чего им доверять? Ох, сложно это! Меня просто совсем недавно пригвоздили к потолку. После этого людской авторитет значительно был подорван, к сожалению. Поэтому…

— И каким образом ты выбралась, милочка? М? — Мойра вдруг щелкает меня по носу, а я робко морщусь. — Подумай хорошенько, прежде чем вокруг себя стены строить. Ты так рьяно пытаешься отгородить своих близких от проблем. Но неужели ты думаешь, что тебе это поможет? Замолчав о чувствах, ты от них не избавишься. Врагов так просто обмануть не получится. Так может лучше держаться вместе; может, больше будет шансов спастись?

Мойра пожимает плечами, а затем медленно отходит назад, не отрывая от меня глаз. С интересом наблюдаю за ней, скрутив на груди руки. Неужели я неправильно поступила?

Черт, видимо, я постоянно неправильно поступаю.

— Нет, Ариадна, — еще одна нашлась читательница мыслей! — Просто Судьба — весьма капризная и вредная особа, — Мойра смеется. — Ей трудно угодить и от нее не убежать.

Она помахивает мне рукой и врывается в кафе, будто торнадо.

ГЛАВА 23. У ЖИЗНИ СВОИ ПЛАНЫ

Восемь языческих праздников. Восемь красных точек на карте моей жизни.

Самайн проходит с 31 октября по 1 ноября. Хэллоуин.

Йоль — 20 декабря. Зимнее солнцестояние.

Имболк — праздник приближения Весны, выпадающий на 1 и 2 февраля.

Остара — День Весеннего Равноденствия. Выпадает или на 22 или на 23 марта.

Белтайн проходит в ночь с 30 апреля на 1 мая. Символическое начало лета.

Лита — 21 июня. Летнее солнцестояние.

Лунаса — праздник урожая, выпадающий на 1 и 2 августа.

Мейбон — День Осеннего Равноденствия. Проходит 22 сентября.

Все эти праздники образуют единое Колесо года, которое для ведьм и прислужников Люцифера, является неким расписанием, заменяющим обычный календарь. Норин и Мэри живут по нему всю жизнь и без чисел уже чувствуют приближение Хэллоуина.

Норин нервничает, проводя все время на кухне, экспериментируя с новыми отварами и настойками, а Мэри-Линетт превращается в молчаливого призрака, расхаживающего по коридорам с бледным лицом. Я пытаюсь выглядеть уверенно и постоянно подкидываю за обедом или ужином новые темы для разговора, но едва мы расходимся, живот у меня туго скручивается, и я начинаю представлять суровые будни Хэллоуина.

Первый мой праздник в качестве ведьмы, прислужника Люцифера.

Что он приготовит? Что меня ждет?

Насколько мне известно, душу человек может отдать только добровольно, значит, ни Меган, ни Дьявол не сумеют воспользоваться моим проклятьем и насильно заставить меня избавиться от рассудка. Однако я почти уверена, что у нечисти есть план. Всегда есть.

Затишье — знак отвратный. И уже на протяжении недели никто не вламывается к нам на ужин и не вселяется в тела подростков. Я бы обрадовалась, если бы не чувствовала, что самое интересное мои «друзья» оставляют напоследок; дожидаются нужного момента.

Каждый день ко мне приезжает Джейсон. Учит бить по груше и уносить ноги.

С Мэттом мы сейчас не общаемся, но он был прав: я должна уметь постоять за себя.

Хэйдан несколько раз подбегал ко мне в школе. Но я уходила до того, как он успевал сказать хотя бы слово. Я помню, что мне сказала Мойра Парки. Но еще я помню, что меня преследует Дьявол, и я бы верила в людей, держалась бы рядом с друзьями, если бы была уверена в том, что никто меня не обманет, и все останутся целы и невредимы.

В школе горячка, просто гормональная лихорадка пред осенними танцами. Хэллоуин — праздник довольно популярный, ну, а в Астерии чествование его противоречит учениям, проповедуемых в церкви. Потому подростки соберутся для вакханалии в спортивном зале не по случаю Самайна, а по причине, выдуманной администрацией. Осенний бал.

К счастью, я планирую закрыться на весь праздник дома, и мне не придется надевать платье и прочую дребедень, чтобы вписаться в компанию оголтелых тинэйджеров.

В пятницу я ложусь спать вся красная и дерганная. Валюсь на кровать, натягиваю до подбородка одеяло и замираю, понятия не имея, чего мне ожидать на рассвете. Может, я и вовсе не замечу изменений? Может, все обойдется?

Нервно прыскаю со смеху и выдыхаю, испустив такой громкий стон, что он пугливо проносится по комнате и врезается мне в лицо. Завтра будет тяжелый день. Я чувствую. И, тем не менее, я надеюсь, что все обойдется. Я справлюсь, если буду действовать по плану, если останусь дома, помогу Мэри и прослежу за Норин. Мы все продумали, мы все сто раз обсудили! И я не оплошаю, я выживу, а потом найду эту идеально-прекрасную Меган фон Страттен и заставлю ее пережить те же минуты волнения, что и я.

Почти уверена, эта женщина не помнит, что такое страх. Я ей напомню.

* * *

Я резко приподнимаюсь на локтях и раскрываю рот.

Хватаюсь ладонями за ворот футболки, собираюсь встать, но внезапно чувствую, как невидимые пальцы окольцовывают мое горло, сжимают его, стискивают, и в голове вдруг взрываются сотни красок, отдавшись ядовитой, прерывистой болью по телу.

Что происходит, что со мной? Диким взглядом я пробегаюсь по комнате, скрытой во мраке, поглощенной ночью, но ничего не вижу. Ничего! А пальцы внезапно врезаются так глубоко под кожу, что я кричу, стиснув зубы, дергаюсь, хватаюсь руками за шею. Тщетно.

Мне не вырваться.

— Мэри! — Глухо рычу я, захлебываясь собственными словами. Что это, что же это? Я ничего не понимаю и ничего не вижу. Внезапно я падаю на кровать, будто кто-то толкает меня со всей силы, так крепко зажмуриваюсь, что слезы проступают на глазах, и тарабаню ладонями по постели, растопырив пальцы. — Мэри!

Верчу головой и чувствую, как ледяные пальцы прокатываются по моим щекам, как они поглаживают ключицы. Извиваюсь на постели, а она предательски скрипит, заглушая мои сиплые стоны. Вновь распахиваю глаза, вновь ищу противника, и только потом меня, словно стрела, пронзает ответ. Я не вижу того, кто причиняет мне боль, потому что не мне делают больно! Я лишь перенимаю эти ощущения, лишь испытываю то же, что и жертва.

«Норин», — вдруг думаю я и шире округляю глаза. Это происходит с Норин! Дьявол в ее комнате, он пришел за ней. Я громче кричу и до боли стискиваю зубы.

Я должна сопротивляться, я должна помочь тете. Порывисто перекатываюсь на бок и вдруг падаю с постели, грубо врезавшись в деревянный пол. Мне больно, но я встряхиваю головой и через силу поднимаюсь на ноги. Невидимые руки продолжают обнимать меня и душить, гладить плечи, царапать спину, а я вырываюсь из спальни и припадаю к стене.

Неожиданно рядом оказывается Мэри-Линетт.

— Ты как, Ари?

— Он пришел за ней.

— Я слышу. Нужно отвести Норин в подвал.

— Он мучает ее, — зажмурившись, стону я и горблюсь, — он делает ей очень больно.

— Она выдержит, — уверяет меня тетя и хватает за плечи, — она всегда выдерживает.

— Это нужно остановить, а, закрыв ее в подвале, мы ничего не исправим! Лишь дадим ему возможность остаться с ней наедине. Это отвратительный план. Чудовищный, Мэри!

— Хватит, у нас нет выбора, — тетушка пронзает меня суровым взглядом, а я послушно замолкаю. Черт возьми. Вот и сила принуждения. — Помоги мне отвести ее в подвал.

Я схожу с места, бегу за Мэри-Линетт и чувствую, как клокочущее дыхание Дьявола путешествует по моим плечам, а затем вдруг пальцы, будто когти, вонзаются в мои плечи, и, в лихорадке выгнув спину, я налетаю на стену и ощущаю, как тоненькие струйки крови скатываются по лопаткам.

— Ари! — тетя Мэри в один прыжок оказывается рядом. — Что с тобой? Ты…

— Быстрее, — рявкаю я, оттолкнувшись от стены, — давай же!

Мы бежим дальше. Мэри-Линетт распахивает дверь, врывается в комнату и замирает в иступленном ужасе, увидев, как сестра, примкнув к изголовью кровати, глядит вверх на потолок белыми точками вместо глаз. Тетю Норин трясет в конвульсиях, а грудная клетка разрывается от быстрых, судорожных вздохов, и Мэри прижимает ладонь ко рту.

— О, Боже, — взвывает она сквозь пальцы, — Норин? Дорогая, ты меня слышишь?

— Подойди ко мне, — хрипит Норин.

— Я здесь, я рядом, — Мэри на ватных ногах плетется к сестре.

— Ближе. Подойди ближе.

— Нет, стой, — я перехватываю руку тети и тяну на себя, — это не она! Куда ты?

— О чем ты говоришь? Ей нужна помощь!

— Мэри, не бросай меня, Мэри, — сипло взвывает Норин, неестественно выгнув спину, а я настороженно морщусь. В груди горячо, в груди горит, я чувствую, что не Норин зовет к себе сестру, а Дьявол, — Мэри, помоги же мне. Помоги.

Мэри-Линетт подскакивает к сестре и прикладывает ладони к ее трясущимся плечам. Я перестаю дышать. Делаю несколько шагов вперед, стискиваю зубы и слежу за сестрами Монфор, готовая в любой момент сорваться с места. Думая, что готова.

— Дорогая, нужно спуститься в подвал, — шепчет она, поглаживая ее волосы, — ты сама этого хотела, помнишь? Нужно лишь спуститься в подвал, вместе.

— Спуститься в подвал.

— Да. Пойдем.

— Пойти с тобой. С тобой, с моей Мэри, — тетя Норин прикасается щекой к руке Мэри и растягивает потрескавшиеся губы в улыбке, — Мэри всегда рядом, она любит меня, а еще она любит смотреть, как я люблю других, как любят меня. — Норин обхватывает пальцами изголовье кровати и внезапно подрывается вперед, оскалив зубы.

Лица сестер едва не сталкиваются. Но Мэри уворачивается от удара и отскакивает на почтительное расстояние от постели, схватившись руками за лицо. Она отворачивается, ко мне пошатывается, а я замечаю, как ужас проскальзывает в ее изумрудных глазах.

— Мэри-Мэри, моя маленькая Мэри, — шипит Норин, прогнувшись к нам. Она смеется. Белая пелена внезапно исчезает, и на нас смотрит пронизывающий взгляд тетушки, только совсем чужой и пропитанный злобой. Ее небесно-голубые глаза искрятся похотью. Она не прекращает улыбаться, облизывает губы и подается вперед. — Чистая Мэри-Линетт, чистая одежда и руки. Мэри моет руки в ванной, Мэри раздирает их до крови. Мэри думает, что у нее получится отмыть грязь, но грязь не сотрется из мыслей. Мэри прокрадывается ближе, Мэри приоткрывает щелку, Мэри видит, как он покрывает поцелуями мою шею. И я вижу ее, она не уходит. Она смотрит. Она слышит. Маленькая проказница, Мэри.

Тетя Мэри стискивает пальцы, и мы встречаемся взглядами; я даже думать не хочу, о чем говорит Норин, точнее Люцифер в ее голове. Но главное — мне все равно. Решительно подношусь к Мэри-Линетт, и, изнывая от похоти и опьяняющего чувства безнаказанности, что прокатывается по спине пожаром и передается по воздуху, рычу:

— Не слушай ее, мы должны увести Норин в подвал! — Мэри не успевает ответить, а я уже ощущаю ее робость и страх, и дикий стыд; такой, что у меня подкашиваются колени.

Я резко встряхиваю волосами, а она шепчет:

— Ари, прости, я не…

— Милая Мэри, где ты была? Я спала, мамочка. — Не своим голосом пищит женщина, стонущая на кровати; закрывает глаза, порывисто вонзает пальцы в простынь и улыбается. Я с отвращением гляжу на незнакомку. — Мэри любит подглядывать за сестрой. Она хочет быть своей сестрой. Она расчесывает локоны ее щеткой для волос. Она пробирается к ней в комнату, ложится на постель, гладит простынь, сжимает в пальцах и вспоминает то, что увидела ночью. Касается носом подушки, морщится от удовольствия и зависти, ведь мама ей никогда не позволит того, что позволяет сестре. Но маму легко обмануть, мама никогда не узнает, и никто не узнает твой маленький секрет, моя милая Мэри.

— Хватит! — Вспыляю я и подаюсь вперед. Женщина, только внешне похожая на мою тетю, переводит на меня взгляд и медленно наклоняет голову, изучает, а затем вдруг резко растопыривает пальцы и прокатывается ими по своей руке от локтя до запястья.

Я вскрикиваю от боли, пошатнувшись назад, и, приподняв руку, замечаю, как на ней в мгновение ока появляются толстые, кровавые полосы.

Тетя Норин издает нечеловеческий смех, сродни монстру, пришедшему из темноты.

— Сейчас будет немного больно! — Вопит она и внезапно вонзает когти прямо в глаза.

Я верещу так громко, что крик проносится по всему дому. Меня откидывает назад, и я ударяюсь спиной о дверь, схватившись ладонями за лицо. Боже, боже!

Дикая боль вспыхивает в моих глазах. Я дергаюсь из стороны в сторону, пытаясь изо всех сил смахнуть колющую резь, мотыляю головой так рьяно, что сводит шею! А я затем вдруг слышу грохот и чувствую невероятное облегчение.

Кожу вокруг век пощипывает, носильной боли я не испытываю. Открываю глаза, не решившись шелохнуться, и вижу, как Мэри стоит над сестрой, сжимая в пальцах шприц.

— Она уснула, — отрезает Мэри-Линетт; на меня она не смотрит. — Это снотворное, мы должны отнести ее в подвал, пока она не очнулась. Помоги мне.

Повинуюсь, будто у меня совсем нет воли. Отлипаю от стены и делаю все, что велит тетушка, пусть до сих пор ощущаю, как невидимые когти пытаются проколоть мне глаза.

Мы запираем Норин в подвале. За окном появляются первые утренние лучи.

Я сижу на кухне, когда ко мне подходит Мэри-Линетт. Она бросает на стол аптечку, устраивается рядом и стискивает зубы так сильно, что я слышу скрип. Мы молчим. Я даже не знаю, что сказать. Что правильно сказать. Наверно, молчание — единственный выход.

Тетя заботливо обрабатывает раны на моих руках, не поднимая взгляда. Но потом ей приходится приподнять подбородок, чтобы разобраться с кожей вокруг век, и мы нехотя в глаза друг другу смотрим, испытывая смешанные, необъяснимые чувства.

Мэри-Линетт сглатывает.

— То, что она сказала…

— Нет, подожди, — обрываю я, — не нужно.

— Послушай, — приказывает тетя, и я послушно прикусываю язык. — Я хочу сказать. Я должна объяснить, Ари, у меня нет выбора. Это мое проклятье.

Я киваю, а тетушка на выдохе облокачивается руками о стол. Она сплетает в замок пальцы и задумчиво прикрывает глаза, словно ей больно и неприятно. Я молчу.

— Помнишь, я тебе рассказывала, что часто убегала из дома? Я убегала не от мамы, я убегала от себя. Слишком многое напоминало о том, что я делала. А я…, я любила…, — она запинается, прикусив нижнюю губу, — любила подсматривать. Мне всегда казалось, что во мне нет ничего красивого, нет того, что цепляло бы людей. Нет того, что было в Норин. Я наблюдала, как она приводила незнакомцев, старшеклассников, через черный вход; она не рассказывала мне ничего, а я так хотела узнать. Мне было любопытно. Я прислушивалась, я не дышала, чтобы постигнуть то, что они постигали в соседней комнате. Впрочем, потом я видела, как Норин разбивала беднягам сердца, и я так злилась, Ари. — Мэри неожиданно передергивает плечами и раскрывает глаза. — Я так не понимала ее. У нее было все, но она никого из них не подпускала близко. Она получала удовольствие от того, что делала, как и я получала удовольствие от того, что делала я. И мы обе поплатились. Пожалуй, мне стало немного легче, когда Дьявол наградил ее проклятьем черной вдовы. Пожалуй, я была даже рада, ведь я думала, что она заслуживает! И потому мне бесконечно стыдно за свои мысли и за свои слова. Мне стыдно, и я знаю, что должна делать. — Мэри-Линетт настороженно в мои глаза смотрит, а я не знаю, что сказать. Просто продолжаю хранить молчание. — Когда я выросла, когда я впервые потеряла от любви голову, я перестала злиться. Перестала себя считать дефектным, ненужным куском семьи, где есть две великолепные дочери и я. Меня раньше проедала зависть: мудрая Реджина и прекрасная Норин. Какой была я? Какая я?

— Тетя Мэри…

— Теперь это неважно. Та девочка, что подглядывала за сестрой в щелку, исчезла. Так нелепо думать об этом сейчас! Спустя столько лет. Но, к сожалению, прошлое никогда нас не отпускает, и я расплачиваюсь. Ты спрашиваешь, согласна ли я со своим проклятьем? Я согласна. И знаешь, почему? Потому что не Люцифер определяет нашу карму, а мы. Сами. Мы определяем то, что будем носить на своих плечах всю жизнь. Норин не умела любить. Я рвалась узнать то, что не должна была узнать, Меган не ценила время и людскую жизнь, а ты заставляла людей делать то, что хотела, несмотря на их истинные желания. Поэтому я и ты имеем то, что имеем. И я не жалуюсь. Пожалуй, это правильно. Мы это заслужили.

Тетя Мэри сдувается, горбит спину и беззащитно моргает, пытаясь смахнуть пелену, а я нерешительно прикасаюсь к ее спине и поглаживаю плечи.

— Знаешь, — шепчу я, увидев, как глаза у Мэри-Линетт искрятся, — Реджина — мудрая, Норин — прекрасная. А ты — сильная. — Тетя переводит на меня взгляд, а я улыбаюсь и на нее смотрю заботливо. — Мы определяем не только свое проклятье, но и свою силу.

Тетушка усмехается и кладет ладонь поверх моих пальцев. Поглаживает их и кивает.

— Спасибо, Ари. — Она по-детски морщится и кивает еще раз. — Я рада, что ты здесь.

— Я тоже.

Выдыхаю и облокачиваюсь о тетю Мэри, прикрыв от усталости глаза.

Чуть позже я оставляю сообщение Джейсону. Я знаю, что не имею права вовлекать в наши проблемы еще одного человека, но я боюсь, что нам понадобится помощь. Мэри и я слишком уязвимы. Мэри-Линетт сдерживает вина, прошлое, а меня — проклятье. Мы так и будем наблюдать, как Норин причиняет себе боль, не в состоянии что-либо изменить. Для Джейсона она же совершенно посторонний человек. Возможно, он сумеет найти те слова, что ни один родственник сказать не сможет. Я почему-то верю этому мужчине, что весьма странно, ведь с доверием к людям у меня огромные проблемы. Но, быть может, загвоздка в том, что Джейсон — не совсем человек.

Следующие несколько часов, вплоть до обеда, в голове у меня столько мыслей, что я ни на секунду не пребываю в покое. Эмоции так быстро сменяют друг друга, что мне дико не по себе. В одно мгновение я уверена, будто день отличный, все обойдется, я справлюсь, и прочая чепуха про мир во всем мире. Однако уже через минуту меня одолевает тяжелое ощущение безысходности, нависшее над головой, будто грозовая туча. Нервно покусываю пальцы, раскачиваюсь на стуле и гляжу в пустоту, поджидая неприятностей. Но ничего не происходит, кроме очередного коллапса эмоций. И, забыв про страх, я смеюсь до коликов.

Неожиданно в дверь звонят, и я устало выпрямляюсь.

Мэри-Линетт спит на диване, завернувшись в шерстяной плед. Я не хочу ее будить и поднимаюсь с кресла, в глубине души радуясь, что Джейсон уже приехал, он нужен мне; я хочу почувствовать себя сильной, а раз для этого мне надо перенять чужие эмоции, лучше Джейсона кандидатуру не найти. Мне кажется, он единственный человек, который всегда держит себя в руках, всегда знает, что делать.

Плетусь по коридору, разминая затекшую шею. Как же все болит.

Я хватаюсь за ручку, заранее улыбаясь, ведь если Джейсон здесь, я смогу в сотый раз попытаться уснуть и уснуть наконец, не дергаясь и не волнуясь.

Однако едва я распахиваю дверь, желудок у меня резко скручивается, и, окаменев от чудовищно неприятного предчувствия, я выпаливаю:

— Логан?

Парень стоит на пороге, нерешительно помахивает рукой. А я собираюсь резко дверь захлопнуть, правда. И наплевать, как это будет выглядеть! Но не успеваю. Чендлер ко мне шаг вперед делает и хватается за ручку, округлив шоколадные глаза.

— Подожди! — Просит он, а в моем случае — приказывает, и я застываю. Дерьмо! — Ты чего? Что-то случилось? Черт, у тебя глаза красные. Ты плакала?

Нет, нет, нет! Взволнованно стискиваю зубы и гляжу на гостя, пребывая в странном возбуждении, которое передается мне по воздуху, как чертов грипп.

— Нет, не выспалась.

— Ого, ну, тебе реально надо отдохнуть. Выглядишь ты паршиво.

— Спасибо, — натянуто улыбаюсь и с силой стискиваю пальцы, — ты зачем пришел?

— Ты сбежала от меня в аэропорте, в школе глаза отводишь… — Логан нервно дергает уголками губ и пожимает плечами, — избегаешь, что ли?

— Слушай, я просто…, просто заболела. Правда. Очень сильно заболела, и я…

— Ты идешь на танцы сегодня?

— Что? — Внутри все переворачивается. Я вдруг думаю, что надо заорать во все горло, чтобы разбудить Мэри-Линетт. Тогда она сможет силой оттащить меня от двери. — Я не…

— Слушай, ты ведь не болеешь, чего обманываешь? Я не бегаю за девчонками, Ари.

— Отлично, и не бегай. Это глупо.

— Да, — соглашается он, усмехнувшись, — глупо, но…, — его ладони вспархивают вверх и взъерошивают золотистую шевелюру. «Молчи, молчи» — думаю я, но нет. — Ари, идем со мной на танцы.

Мир весь переворачивается, и я так крепко впиваюсь пальцами в дверь, что оставляю следы от ногтей. Черт возьми. Что делать? Зажмуриваюсь и шепчу:

— Логан, это не самая хорошая идея.

— Почему? Брось, развлечемся. Я хочу, чтобы ты пошла.

— Но я ведь болею.

— Ну, хватит врать. — Просит он, скрасив недовольство очередной кривой ухмылкой, и в голове у меня вдруг что-то щелкает. С ужасом я понимаю, что теперь на все его ответы буду отвечать только правду. — Чего ты постоянно выдумываешь что-то?

— Я не…, — Люцифер наверняка ликует, потому что продолжить предложение у меня не получается, ведь тогда я совру! А я, черт возьми, не могу врать. — У меня есть причины.

Выкрутилась, молодчина, Ари.

— И какие же это причины?

Лицо вспыхивает от жара. Взволнованно прикусываю губы и моргаю, пытаясь найти тот самый выход, который находят все умные люди в критических ситуациях. Но на ум не приходит ничего разумного. Я лишь чувствую, как на лбу появляется испарина.

— Понимаешь, у меня проблемы дома, — осторожно начинаю я, — большие проблемы.

— И их нельзя решить завтра?

— Вряд ли.

— Тебе нужна помощь?

— Да! — Говорю я и, заметив, как Логан удивленно вскидывает брови, прикусываю со всей силы язык. — Но не твоя. — Еще один крутой поворот пройден.

Надеюсь, мне это зачтется на Страшном Суде.

— Слушай, вот, что я тебе скажу. — Чендлер вдруг подходит ко мне совсем близко, и я невольно оказываюсь под прицелом его любопытных глаз. — Проблемы всегда будут. Они никуда от тебя не денутся ни через день, ни через год! Появятся новые, и так далее. Но ты не должна лишать себя удовольствий, Ари, понятно? И осенний бал — это не просто какие-нибудь там тупые школьные танцы. Это воспоминания.

Боже, передо мной перерождение Конфуция.

— Логан, это просто танцы.

— Сделаем их сложными.

— Но я не…

— Все. Решено. — Он широко улыбается, а я слышу, как Меган фон Страттен поет мне погребальный гимн. — Ты идешь сегодня со мной! И отказ не принимается.

Я сдуваюсь, будто воздушный шар. Осматриваюсь, киваю, и вдруг чувствую, как на секунду все застывает и делается безумно трудным, невыносимым. Я должна была лишь в гостиной сидеть. Должна была молча наблюдать за тетушками и пережить этот Хэллоуин.

Почему ничего не выходит так, как планируешь?

Почему жизнь не дает возможности прожить ее так, как хочешь?

— Хорошо, — глухо отрезаю я, — как скажешь.

— Отлично! — Логан словно не замечает, что лицо у меня бледнеет.

Я приподнимаю подбородок и неожиданно вижу за спиной парня Джейсона. Он тихо отталкивает калитку, бредет по каменной, кривой тропе, и я зажмуриваюсь. Где ты был?

— Все в порядке? — Спрашивает он, а Чендлер довольно кивает.

— Все отлично! — Похлопывает Джейсона по плечу и удаляется. — Я заеду!

Логан уходит, широко улыбаясь, а я изнеможденно наваливаюсь всем телом на дверь и надавливаю пальцами на переносицу. Мне вдруг кажется, что Мойра издевается. Я даже вижу, как она торчит в кафе и рассказывает Карме о невероятных приключениях идиотки-Ари, которая вдруг решила, что может контролировать свою жизнь.

— Он хлопнул меня по лопатке, — отрезает Джейсон и достает из пальто сигареты, — ты видела? Смелый мальчик.

Я невольно усмехаюсь и впускаю мужчину в дом. Он выдыхает дым, оглядывается и на меня смотрит настороженно, словно изучает, но я — открытая книга. Выгляжу грустно и испуганно, что полностью отражает мои эмоции, а не чужие.

— Что произошло?

— Он позвал меня на танцы.

Джейсон кивает. Понимает, что все вышло из-под контроля, но не принимается меня отчитывать за то, что я не подумала и открыла дверь. А стоит. Я сглупила, и теперь на мои плечи ляжет ответственность, если случится что-то плохое.

Он опускает сигарету и задумчиво опирается спиной о комод.

— Где Норин?

— В подвале.

— Как она?

Я пожимаю плечами, невольно смотрю на порезы, тянущиеся вдоль руки, и шепчу:

— Могло быть и лучше.

— Я хочу увидеть ее. — Джейсон затягивается.

— Ты ведь понимаешь, что она немного не в себе, что ее проклятье…

— Мне плевать, какое у нее проклятье. — Мужчина хмурит брови и переводит на меня твердый взгляд. — Это неважно. Я просто должен поговорить с ней.

— Норин — Черная Вдова. — Внезапно говорю я и понимаю, что решительность в моем голосе отнюдь не моя. Чертова эмпатия. Я бы никогда не выдала секрет Норин. — То есть…

— Серьезно? — Джейсон вдруг кривит губы. — Это многое объясняет.

— Не смешно.

— Эта дамочка закрыта в себе, в своей одежде и в своих предрассудках. Ты говорила, она одержима Дьяволом, что он проникает к ней в мозг, — мужчина касается пальцами лба и наклоняется ко мне, — так вот никто не залезет в голову, если ты не позволяешь этого.

— Что ты имеешь в виду?

— Это самовнушение. Ваш Хозяин заставляет ее думать, что она причинит вред тому, кто ее любит, и потому мучает каждый раз, когда она может убедиться в обратном. Никто ведь не умирал раньше, верно? — Джейсон смотрит мне прямо в глаза, а я хмурюсь.

— Не знаю. Наверно. Мне не рассказывали.

— Девочка, он же Лукавый. Он умеет врать.

— Слушай, если ты прав, я только рада! — Прохожусь руками по лицу и вздыхаю. Мне жутко не по себе. Нужно придумать, как пережить танцы. Правда, затем меня накрывает волна стальной решительности, будто я знаю, что делать; будто все просто! Приподнимаю подбородок, замечаю, как Джейсон довольно кривит губы, и понимаю, что уверенность на меня свалилась не случайно. — А ты умеешь придать сил.

— Думаешь?

— Чувствую. — Улыбаюсь и вижу, как из гостиной выходит Мэри-Линетт. Она сонно в стороны руки растягивает, зевает и опирается о дверной косяк.

— Я что-то пропустила? Пульс у вас бешенный, такой громкий, что я проснулась.

— Только что приходил Логан.

Тетя Мэри взволнованно выпрямляется, и тут же без слов все понимает. Лицо у нее вмиг становится бледным и недовольным. Она рычит и вдруг по стене ударяет так сильно, что деревянный пласт продавливается, оставив вмятину в форме ее маленького кулака.

— Черт возьми! — Вспыляет она, а я порывисто прижимаю к себе руку и взвизгиваю.

Ох, ну, отлично! Просто замечательно. Пальцы набухают, словно это я только что по стене тарабанила, и я гляжу на тетушку, натянуто улыбнувшись.

— Ну, спасибо.

— Ой, Ари, я…, — Мэри-Линетт прикладывает ладони ко лбу, — прости.

— А тебя злить не стоит, — выдыхая дым, протягивает Джейсон и свободной рукой по дырке в стене проходится, словно изучает причиненный ущерб, — неплохо.

— Это я еще сдержалась.

— И, слава богу, — присвистываю я, потирая красные пальцы, — что будем делать? Не думаю, что я смогу избавиться от принуждения. Разве что, вы привяжете меня к батарее.

— А это идея…

— Тетя Мэри!

— Что? — Она взмахивает руками и покачивает головой. — Я согласна привязать тебя.

— Наверняка, вы думаете об этом с того самого дня, как я оказалась на пороге.

— Лучше связать тебя, чем отпустить на танцы! Сегодня единственный день, когда ты уязвима, Ари. И Дьявол этим воспользуется. — Я перенимаю панику тетушки так внезапно, что сама не замечаю, как с ужасом отступаю назад. За окном поднимает ветер. По стеклу в такт моему пульсу ударяются ветки деревьев. — Ари, погода…, ты меняешь ее.

— Я не могу менять погоду, — шепчу я, — я не…

— Ты волнуешься, вот ветер и разбушевался. В Астерии лишь ты управляешь телами. Еще есть Меган фон Страттен, но что-то мне подсказывает, что она спокойна, как удав.

— Тебе нужно прийти на танцы и выполнить просьбу блондина… — Джейсон внезапно кладет ладонь на мое плечо, и пульс успокаивается, как и сердцебиение и завывания ветра за окном. Я с надеждой гляжу в его карие глаза, надеясь, набраться сил еще больше. — Мне стоит остаться с Норин, а ты поедешь с Мэри-Линетт. Зайдешь в школу и сразу выйдешь.

— Думаешь, получится?

— Ты выполнишь приказ этого парня: пойдешь с ним. А потом уйдешь до того, как он прикажет что-то еще. — Джейсон кивает, и я киваю вслед за ним. — Все будет нормально.

— Да, ты прав. Я справлюсь.

— Если заметишь кого-то из врагов, вспоминай о том, чему я тебя учил. Ты не должна оставаться одна, не должна переоценивать свои возможности. Уверен, что в тебе, девочка, есть силы, о которых ты еще сама не догадываешься. Но, если ты сомневаешься, если тебе кажется, что ситуация выходит из-под контроля, ты что делаешь?

— Бегу.

— Как бежишь?

— Со всех ног.

— Верно. — Джейсон наклоняется ко мне, и его серьезные глаза припечатывают меня к полу. Морщинки вокруг губ делаются глубже. Он криво улыбается и шепчет, — ты можешь позвонить мне в любую минуту, и я приеду. Слышишь?

— Да, — я нерешительно киваю, — хорошо.

— Не бойся.

— Не боюсь. — Я хватаюсь пальцами за руку Джейсона и вздыхаю. Смотрю ему прямо в глаза. — Не оставляй Норин одну, пожалуйста, я чувствую, что ей страшно, и еще я знаю, что ей кто-то нужен. Будь с ней рядом.

— Я не отойду от нее.

Сглатываю и отстраняюсь, искоса взглянув на Мэри-Линетт; тетушка глядит на меня неуверенно, но я не могу позволить себе бояться, потому тут же отворачиваюсь. Я должна быть смелой, чтобы пережить этот вечер, и я буду смелой.

* * *

Я приезжаю вместе с Логаном. Он открывает мне дверь, берет под руку. Он счастлив и улыбается постоянно. И я тоже улыбаюсь, потому что не могу сопротивляться. Я — это блеклое отражение его эмоций. Я — это он, только еще и взвинченная, потому что, ощущая эмоции людей, я не избавляюсь от собственных переживаний.

Мэри-Линетт машет мне рукой со стоянки, когда я прохожу в школу. Кривой плакат едва не сваливается от вызванного мной порыва ветра, и я прикусываю губы. Не знаю, как прекратить бурю за спиной. С каждой секундой погода делается все хуже и хуже.

В школе темно, подростки снуют в платьях и костюмах, а я лишь слышу шум в ушах и чувствую дикое биение сердца, которое заглушает музыку, рвущуюся из зала. Логан все крепче стискивает мою руку, и я чувствую, как от него исходит возбуждение. Так странно ощущать все, что ощущают другие люди. Все их секреты, тайные переживания и радости теряют весомость, потому что теперь и я о них знаю, и я их испытываю.

— Идем в зал! — Восклицает Логан, перекрикивая шум, стоящий в коридоре, и я иду.

Оглядываюсь, думаю, пора бежать, но вместо этого послушно следую за парнем. Не знаю, как мне улизнуть. Я бы что-то придумала, да соврать Чендлеру не получится.

В спортивном зале много народу. Играет светомузыка, разрываются колонки. Парни и девушки танцуют, отбивая ноги, а я до боли сжимаю пальцы, сражаясь с невыносимым и вполне ненужным желанием сорваться с места и присоединиться к ликующей толпе.

— Я же говорил, — смеется Логан, обнимая меня за плечи, — тут классно!

Тут просто замечательно, и я невольно осматриваюсь в поисках главного весельчака. Не сомневаюсь, что Люцифер придумал, как мне испортить вечер. Он ведь умеет портить жизни, что уж там до какого-то канонного осеннего бала. Не удивлюсь, если прямо сейчас на мою голову выльется несколько литров крови.

— Я рад, что ты пошла!

— Как будто у меня был выбор.

— Что?

— Говорю, и я тоже, — улыбаюсь и отворачиваюсь, — рада до одурения.

Логан качает головой в такт музыке и здоровается с какими-то парнями, а я внезапно понимаю, что такая жизнь их вполне устраивает. Такая жизнь им по вкусу. И, наверно, и я не отказалась бы ходить на школьные танцы, волноваться о предстоящих играх, учиться и ссориться с подругами. В этом вся суть подростковой жизни. Сходить с ума и совмещать это безумие с взрослением, осмыслением того, что раньше казалось неважным. Ребята так искренне улыбаются, болтают, смеются, что я невольно перенимаю их настроение и вдруг становлюсь частью этого прекрасного момента. Глупые танцы, школьный бал. Ничего нет в этом особенного и незабываемого. Но особенные люди, которые рядом. Незабываемы их счастливые лица, блестящие глаза, будто выбор платья, действительно, был колоссальной проблемой, а прокат костюма — досадной необходимостью. Они такие живые.

Я многое потеряла, когда стала «исключением». Я потеряла возможность радоваться мелочам, потому что теперь в моей жизни счастье не в танцах и не в оценках.

Я буду действительно счастлива, если выживу. А это слишком сложно, чтобы быть и правдой, и мечтой одновременно.

Внезапно я ощущаю на себе чей-то взгляд, мою спину обдает необъяснимое чувство, полное теплоты, волнения и парализующего страха, и, обернувшись, я замечаю Мэтта.

На голову выше и Хэрри, и Джил, и Бет, которая почему-то оказалась рядом с ними, он смотрит на меня и не шевелится. Его растерянный взгляд прорывается внутрь меня, а я столбенею, ощутив невероятную слабость и жжение в груди. Каждую биологию я сбегала с урока, боясь встретиться с ним взглядом, боясь услышать его голос. Каждый раз я мигом проносилась по стоянке, надеясь, что они с Хэйданом уже уехали. Я бежала от братьев так рьяно и так неустанно, что сейчас, заметив их в нескольких метрах от себя, пропускаю по груди сильнейший удар. А Мэтт не щадит меня. Он всегда делал то, что считал нужным, и его не волновало, насколько, порой, жестоки его взгляды или слова. Он смотрит на меня, а я задыхаюсь. И я не хочу, чтобы он отворачивался. Я согласна задохнуться.

Неожиданно Хэрри замечает, что брат не шевелится уже добрых пару минут, потому толкает его по плечу и рукой взмахивает, и я тут же перевожу взгляд на Логана.

Нужно уносить ноги. Нужно сказануть что-то и бежать, сломя голову! Однако потом я вдруг думаю, что не могу вновь испариться. Черт. Ну, почему я думаю об этом именно в эту минуту, именно сегодня? Не время для сентиментальностей, а в груди что-то взвывает с нечеловеческой силой, и меня разрывают на куски те самые сомнения, после которых не остается ни одного живого места.

— Логан, я отойду, — говорю я, выдохнув. Парень переводит на меня взгляд, а я спешу продолжить, чтобы он не выдумал что-то такое, что вновь усложнит мне задачу. — Прости.

— Но ты вернешься? Верно?

Не могу лгать. Я не могу лгать.

Смотрю Чендлеру прямо в глаза и понимаю, что поступаю отвратительно. Он вполне хороший парень и не заслуживает подобного отношения. Но я не могу иначе.

— Нет, — говорю я, невольно прикасаюсь к его плечу и вновь шепчу, — прости.

Парень вскидывает брови, а я схожу с места. Чувствую, как в груди у него все разом переворачивается, как разочарование затуманивает рассудок, и зажмуриваюсь так крепко, что глаза вспыхивают. Впервые я верю Логану. Я верю, что он умеет чувствовать, вопреки тому, что о нем говорят. Возможно, это еще одна история, в которой человек меняется из-за другого человека. Вот только я не хочу быть героем этой истории. К сожалению.

Я смахиваю с лица усталость, а когда выпрямляюсь, вижу, что братья Нортон, Джил и Бетани идут ко мне, вооружившись одним выражением лица на четверых: недоумением.

Я останавливаюсь перед ними и растягиваю губы в неуместной улыбке. Что ж, мне в голову ничего другого не приходит, кроме как лыбиться и притворяться, что все отлично.

— Ари, — естественно, первым в себя приходит Хэрри. Мой спаситель. Он подается ко мне, обнимает, будто так надо, будто так правильно, и смеется, — ты здесь!

Я позволяю себе на время расслабиться и перенять его радость.

— Да, — шепчу я ему на ухо, — я здесь.

— Но это опасно, ведь ты… — Мэтт подается вперед и толкает Хэрри в бок. Тот тут же откашливается. — Ты в зале, переполненном пьяными футболистами!

Он продолжает улыбаться, а Джил недоуменно переглядывается со своим парнем, но Мэтт лишь пожимает плечами, чем вызывает у девушки невероятное раздражение. Она на меня смотрит почти ненавистно, стискивает края желтого, длинного платья, и неожиданно улыбается. Я ощущаю такую дикую вину, что подкашиваются колени. Эта девушка знает, что ее водят за нос. Она понимает, что ей врут в лицо, что ее обманывают, и она держится из последних сил, чтобы скрыть слезы, обиду, усталость. И улыбается.

— Я отойду на минуту, — говорит она.

— Зачем? Давай я…

— Мэтти, я в туалет.

Она кивает, медленно уходит, а я гляжу ей в след, поджав губы. Я чувствую, как она едва ли дышит, как грудь у нее пылает и горит. Она ровно держит спину, а в голове у нее проносятся такие дикие мысли, словно у нее больше никого нет. Словно она совсем одна.

— Что ты здесь делаешь? — Рычит Мэтт, поддавшись вперед.

— Я уже ухожу.

— Ты выглядишь растерянной, — замечает Бетани и морщит нос, — все в порядке?

— Да, все хорошо.

— Как все может быть хорошо? — Удивляется Хэрри. — Сегодня же праздник. Забыла?

Я громко усмехаюсь и покачиваю головой. Наверно, нервы у меня сдают, потому что я продолжаю улыбаться, как идиотка, внутри сгорая от безумной паники.

— Забыла? Очень смешно. Я бы не прочь, но, уверена, мне с удовольствием напомнят.

— Кто?

— Друзья из ада.

— Какие еще друзья из ада? — Не понимает Бетани и вскидывает брови. Наверно, она еще не поняла, в какую компанию попала. Да и я не понимаю, что она забыла с Хэрри.

— Неважно, я уже ухожу. Простите, что вмешалась. — Невольно смотрю на Мэтта, и я, черт возьми, зря это делаю, потому что его глаза прожигают меня насквозь. Парень дышит так тяжело, что его белая рубашка со свистом вздымается и опускается, и голова у меня на какое-то время отключается, приняв его эмоции и приняв его чувства. Это странно. Я едва ли понимаю, что он ощущает, но это на удивление напоминает мне собственные эмоции.

— О, люблю эту песню, — неожиданно взывает Хэрри и игриво щурится, — Бетани, я бы хотел пригласить тебя на танец.

Я перевожу взгляд на парня. Что? Растерянно округляю глаза. О чем Хэрри вообще думает? Солдат-Бетани танцует только с накаченными футболистами, иначе не грозилась бы мне в первый день свернуть шею из-за Логана Чендлера.

Однако неожиданно девушка кивает. Берет парня под локоть и улыбается.

Челюсть у меня едва не отваливается. Я неделю с парнями не общалась. Неделю! Я и представить себе не могла, что они с Бет сдружились. Это же безумие какое-то.

— Ари, — восклицает на ходу Хэйдан и коварно лыбится, — пригласи Мэттью. Он тоже любит эту песню, просто стесняется тебе сказать.

— Что? Я не…

Мэтт замолкает, не закончив мысль, а я покрываюсь мурашками и краснею до ушей. Я почти уверена, что он специально. Точнее, я точно знаю, что он все продумал. Наглец!

— Слушай, — выдыхаю я, — потанцуй со мной. Я пригласила, верно? А ты отказывайся.

— Почему я должен отказываться?

Растерянно морщусь.

— Потому что ты лучше провалишься сквозь землю, чем потанцуешь со мной.

— Кто тебе такое сказал?

— Ты серьезно? Мэтт…, по-моему, безопаснее сдаться Дьяволу, чем позволить тебе ко мне приблизиться. — Я не дышу. Я совсем не дышу. — Правда?

— Правда.

Мы смотрим друг на друга и молчим. И мне кажется, что проходит целая вечность, в которой так много недопонимая и различий, а затем парень берет меня за руку и медленно притягивает к себе. Радужки его глаз делаются совсем темными, он неотрывно смотрит на меня, гипнотизируя и сбивая с толку, и я растерянно приподнимаю подбородок, а он едва слышно сглатывает. Мы оказываемся так близко, что голова у меня кружится.

— Что ты делаешь? — Шепчу я, когда его пальцы прокатываются вниз по моей спине и застывают на талии. Больше всего на свете мне хочется, чтобы он объяснил, что творится, потому что я проваливаюсь в ощущения, о которых ничего не знаю.

— Я танцую, — хрипло отрезает Мэтт.

— Ты умеешь танцевать?

— Я все умею.

— Я и не сомневалась, что ты так скажешь. — Дергаю уголками губ, отворачиваюсь и в сторону смотрю, лишь бы в глаза Мэтта не смотреть, иначе сердце у меня остановится.

— Ты не должна была приходить. — Вот он, тот самый праведный Мэтт, от которого я уносила ноги, и по которому я так жутко скучала. — Здесь опасно. Ты же знаешь.

— Знаю. Но Логан утром пришел ко мне домой и…

— Логан пришел к тебе домой?

— Да. Он не оставил мне выбора.

— О, это так ужасно, когда тобой манипулируют, — чеканит парень, и я ощущаю, как у него в груди растет раздражение, передающееся мне огненными стрелами, — понравилось?

— Я никогда не заставляла тебя делать то, что ты делать не хочешь, — говорю и гляжу на парня. Он тоже смело глядит на меня, уверенный в своей правоте, но я, черт возьми, ни разу не применяла на нем принуждение, и он знает об этом.

— Необязательно использовать силу, чтобы заставлять что-то делать.

— Правда?

— Да.

— И как же это, Мэтт? — Напряжение перерастает в злость. Мы больше не движемся, а застываем на месте и впяливаем друг в друга недовольные взгляды. — О чем ты говоришь?

— Очень умный вопрос. — Он закатывает глаза, а я воспламеняюсь, будто спичка.

— Еще раз так сделаешь, и я тебя ударю!

— Ну, давай. Ударь.

Втягиваю воздух и, прежде чем успеваю осознать то, что собираюсь сделать, толкаю парня по груди. Он отшатывается назад, а я виновато округляю глаза.

— Прости.

— За что? Ты сделала то, что хотела.

— Но это ты меня заставил, — возмущаюсь я, налетев на него, — ты сам сказал ударить!

— Как будто тебе это не понравилось, — протягивает Мэтт и кривит губы. Он вновь на меня смотрит сверху вниз, и я чувствую, что превращаюсь в пепел под его взглядом.

— Зачем мне тебя бить? Ты спятил?

— Да, спятил, у меня голова кругом идет с тех пор, как ты появилась в Астерии.

— Я уже собиралась уйти, а ты…, - злость переполняет меня, выливается и растекается по залу, будто колючее одеяло, — ты сам решил танцевать, сам притянул меня к себе!

— А ты этого не хотела?

— Что? Нет. Конечно, нет.

— Обманываешь, — хриплым голосом шепчет парень, и я едва не падаю от того, как он смотрит на меня, как он приближается ко мне. — Чего ты хочешь? Ты тоже стоишь здесь, а я не заставляю тебя стоять. Ты можешь уходить, давай. Ты этого хочешь?

— Почему ты вообще меня об этом спрашиваешь? — Со свистом возмущаюсь я. — А ты чего хочешь? Или только я должна отвечать за то, что происходит между нами?

— Так между нами все-таки что-то происходит.

Я разъяренно хватаю губами воздух и краснею, сжав со всей силы пальцы.

— Не цепляйся к словам.

— Что хочу, то и буду делать. А вот чего ты хочешь? — Парень нависает надо мной, и наши лица едва не сталкиваются. — Ты перевернула все, к чему прикоснулась. Появилась в классе, села рядом, раскрыла тайны, притворилась жертвой. Я думал, тебе нужна помощь. А теперь помощь нужна мне, потому что после тебя все превратилось в руины. Ты пришла и ворвалась в мою жизнь, а потом решила, что все, хватит. И исчезла.

— Ты знаешь, почему я пропала, — едва слышно отрезаю я, — ты сам этого хотел.

— Откуда ты знаешь, чего я хотел?

— Да ты постоянно орешь на меня!

— Может, потому что я волнуюсь?

— Может, потому что ты сходишь с ума? — Толкаю Мэтта по груди и недовольно ему в глаза смотрю, задыхаясь от пожара, сжигающего нас обоих. — Я ничего в твоей жизни не переворачивала. Я просто пришла в новую школу, а ты мог просто жить себе дальше. И я не принуждала тебя помогать мне. Ты сам ринулся спасать мир, а потом испугался.

— Я ринулся спасать тебя, а не мир. Мне наплевать на мир.

Я застываю, и все слова мгновенно застревают в горле.

— И испугался я не неприятностей, а того что чувствую. — Он подходит ближе, а я так и не могу пошевелиться. Я просто смотрю на него, в его сапфировые глаза и молчу. — Все было спланировано. Я должен был уехать вместе с Джил из Астерии. А теперь я не хочу.

— Я никогда не лишала тебя выбора, Мэтт.

— Ты лишила меня выбора сразу же, как зашла в кабинет биологии.

— Прекрати, — я встряхиваю головой, — сейчас придет Джиллианна.

— Забудь про Джил, про меня и Хэрри. Про то, чего хотят твои родственники или кто-то еще. Я хочу понять, чего ты хочешь. Именно ты.

— Мэтт, прекрати.

— Сегодня принуждение не сработает, Ари. — Он берется за мои руки, и я оказываюсь к нему так близко, что чувствую жар, исходящий от его кожи. — Объясни же мне, наконец, чего ты хочет. Как хочешь поступить. Ни как нужно. Ни как правильно. А как хочешь ты.

Пожалуй, в этот момент я понимаю, что в голове у меня щелкнуло. Уже давно.

Мэтт на меня смотрит потемневшими глазами, а я внезапно поддаюсь искушению и падаю в бездну, вооружившись лишь невероятным притяжением к человеку, что стоит так близко. Я хватаюсь пальцами за ворот его рубашки, встаю на носочки и примыкаю губами к его губам, и это самый смелый поступок, который я когда-либо совершала в жизни.

Мэтт собирается отстраниться, но забывает это сделать. Как и я забываю, что вокруг люди, что музыка давно сменилась, а за плечами поджидают проблемы и угрозы. Сейчас я могу думать лишь о том, что, вопреки моим ожиданиям, вечно отстраненный, холодный и неприступный Мэттью Нортон сжимает в пальцах мою талию, целует меня и едва дышит.

Отстраняюсь, не раскрывая глаз.

Поджимаю губы и прохожусь ладонями по его густым волосам, опускаюсь на плечи.

Я чувствую, как внутри парня борются сильные чувства, как он не понимает, как и я, что с нами, и почему нас так тянет друг к другу. Когда я открываю глаза, Мэтт растерянно смотрит перед собой. Молчит и тяжело дышит, сжимая, разжимая пальцы, что до сих пор лежат на моей талии. С обираюсь сказать, что не хотела, что сделала это по принуждению.

— Прости. — Мне становится жутко не по себе. Опускаю взгляд и вдруг понимаю, что должна уходить, пока он не сказал, что я совершила глупость.

Недоумение людей, что танцевали рядом, сваливается на меня с невероятной силой. Я чувствую взгляды подростков, чувствую, как они перемалывают нам косточки, думая о Джил, и о том, что ее парень целуется с одной из проклятых Монфор. Их ненависть бьет и кромсает на куски, и, сделав еще несколько шагов назад, я больше не могу остановиться и убегаю, прорываясь к выходу, будто там я смогу вдохнуть воздух, которого в зале нет.

Я бегу так быстро, что не вижу ничего перед глазами.

Останавливаюсь только в пустом коридоре и облокачиваюсь спиной о стену. Когда-то я стояла здесь, сжимая в пальцах люцерну, и думала о первом школьном дне. Тогда все было намного проще. Тогда я еще не вляпалась в проблемы с Люцифером, не поссорилась с друзьями, не поцеловала Мэтта…

Ох, в груди вспыхивает дикий пожар. Я прикасаюсь к губам, медленно прохожусь по ним пальцами и вспоминаю, как он стоял совсем близко, как я обнимала его плечи.

Я никогда не смотрела на Мэтта, как на друга. Он всегда жутко раздражал меня, злил и приводит в исступление своими праведными разговорами о том, что рационально, о том, что верно. Но, в то же время, я всегда хотела, чтобы он был рядом. Это так странно.

— Ари! — Внезапно восклицает знакомый голос. Отлипнув от стены, я замечаю, как ко мне плетется Хэйдан. Глаза у него удивленные, руками он машет так широко, что пиджак нелепо взмахивает в разные стороны. — И что это было?

— Слушай, — я потираю пальцами лоб, — давай не будем…

— Давай будем.

— Хэрри, я не знаю, что на меня нашло. Точнее, знаю.

— Знаешь? — Парень останавливается напротив и выжидающе вскидывает брови.

Мне становится не по себе. Я ощущаю неодобрение, исходящее от него, но потом…

— К черту, — решительно вспыляю я и улыбаюсь, — да, я поцеловала Мэтта, поцеловала его, потому что он так сильно меня достал, что я пыталась расцеловать его до смерти.

— Ты чувствуешь к нему что-то?

— Это так неестественно?

— Мне казалось, ты одиночка. — Хэрри замолкает, пристально смотрит на меня, а мне становится паршиво, едва я чувствую холодность, что кроется в его груди. Да, возможно, я пыталась скрыть свои чувства, но я никогда не говорила, что люблю одиночество.

— Понимаешь, он все спрашивал: чего я хочу, чего я хочу, а я… Я хочу…

— Быть с ним. Знаешь, — парень как-то протяжно выдыхает, — неудивительно.

— Правда?

— Конечно. Кто бы устоял перед ним.

— Что? — Округляю глаза и прыскаю со смеху. Что это на Хэрри нашло? — Ты головой ударился, пока бежал за мной?

Парень ответить не успевает, да и я не успеваю ничего понять.

За моей спиной звучит глухой треск, а затем по коридору проносится пронзительный свист. Моргаю, а когда открываю глаза, из плеча Хэрри уже торчит металлическая стрела.

ГЛАВА 24. ИСКЛЮЧЕНИЕ

О, Боже. Боже.

Я порываюсь вперед и хватаюсь за друга оцепеневшими пальцами.

— Нет! Хэрри! — Взвываю я, будто животное, пока кровь заливает его белую сорочку и валится тяжелыми каплями на пол. — Пожалуйста, Хэрри, смотри на меня, смотри…

В глазах темнеет. Колючая боль прокатывается по руке и стреляет в шею, и когда я в недоумении опускаю взгляд, я понимаю, что по локтю у меня тянутся алые полосы. Кровь.

Моя кровь из моей дыры в плече, что появилась в ту же секунду, что и рана друга.

— Ари, осторожно! — Кричит знакомый голос, и я ошеломленно морщусь.

Что происходит? Я оборачиваюсь, покрывшись испариной, и едва не падаю в ужасе. Вдалеке с опущенным луком стоит Мэтт, а рядом с ним Бетани и…

— Хэрри? — Шепчу я. Что за черт. Я сошла с ума.

Живой Хэйдан бежит ко мне, размахивая руками. Лицо у него бледное и испуганное.

— Ари! Быстрее! — Вопит парень. — Обернись!

Что они делают, и что вообще происходит? Недоуменно перевожу взгляд на лучшего друга, которого секунду назад пронзила металлическая стрела, и вдруг вижу перед собой темноволосую женщину. Ту самую, что приходила на обед вместе с Меган фон Страттен.

Она слизывает капли крови, проступившие на губах, и скалится, словно животное. Я ошеломленно распахиваю глаза.

— Привет, дорогая. — Шепчет она и вдруг резко подается вперед. Выдернув из своего тела стрелу, Доротея взмахивает ею в воздухе, прямо перед моим лицом, однако я вовремя отклоняюсь назад, едва не повалившись на спину. Женщина смеется диким хохотом, идет на меня, разрезая пространство между нами порывистыми, четкими движениями, а я лишь вижу, как ее человеческое лицо преображается, линяя и покрываясь черными пятнами, как будто она стареет в замедленной съемке. В конце концов, передо мной оказывается фурия, с острыми, гнилыми когтями и пересекающимися глубокими шрамами на сером лице. Она прыгает на меня с нечеловеческим рычанием, а из ее спины вырываются два костлявых и кривых крыла, покрытых черной слизью. Я вижу, как чудовище выставляет вперед стрелу, намереваясь проткнуть ею мое горло, но неожиданно резко стискиваю зубы и кричу:

— Нет!

По коридору проносится оглушающий звон, стена покрывается тонкими трещинами и уже в следующую секунду огромные глыбы бетона сваливаются вниз, придавив фурию к пыльному паркету. Я порывисто прижимаюсь к стене, ловя засохшими губами воздух, и чувствую, как в спазмах дергается рука от колючей, неприятной боли.

— Черт возьми, — хриплю я, — черт возьми…

Доротею подстрелили, теперь у меня дыра в плече. Но сейчас на ней бетонная глыба, а я в полном порядке. Почему, как это работает? Может, эмпатия распространяется только на людей, а, пытаясь проткнуть меня стрелой, Доротея была фурией? Монстром?

— Ари! — Наконец, Хэйдан оказывается рядом. Он протягивает ко мне руки, а я резко отбиваюсь от них и отскакиваю в сторону. Перед глазами все кружится. — Эй, я не…

— Что это вообще было? Тебя стрелой проткнули! Я видела!

— Не меня.

— Точно? Ты уверен? — Я не контролирую, что делаю. Внезапно налетаю на парня и с такой силой припечатываю его к стене, что с обрушенного потолка на нас падает пыль. Не вижу ничего. Только черные пятна. Только сужающийся мрак. Придавливаю локтем шею парня и нажимаю на нее грубо и безжалостно. — Как мы познакомились с Хэрри? Как?

— Я не…

— Отвечай!

— Я следил за тобой, — краснея, хрипит парень, — я проследил, а ты пришла в тупик.

Мои руки падают, будто их притягивает к земле. Я растерянно округляю глаза, и мне все кажется, что Хэрри мне мерещится, что его убили, что стрела проткнула его насквозь.

— У тебя кровь. — Внезапно рядом оказывается Мэтт. Он касается пальцами раны, а я от него отстраняюсь, зашипев от боли. — Как это произошло? Она тебя ранила?

— Долго рассказывать.

— Черт, сколько крови. — Мэттью разрывает низ белой рубашки и быстро обматывает им пылающую рану. Я неожиданно устало покачиваюсь назад, а он подхватывает меня и к себе прижимает. Взгляд у него безумно взволнованный и сосредоточенный, словно он уже обдумывает план спасения. — Нужно уходить. Прямо. Сейчас.

— Кто это вообще был? — Истеричным голосом вопрошает Бетти и взмахивает руками в стороны. У нее глаза налиты невероятной паникой, будто еще чуть-чуть, и она свалится на пол и начнет тарабанить по нему кулаками. — Вы видели? Это были крылья!

— Неважно. Нужно торопиться.

— Но как ты узнал, что это не Хэрри? Как вы догадались?

— Я увидел, как «я» плетусь за тобой из зала, — потирая покрасневшую шею, отвечает Хэйдан и передергивает плечами, — это слегка насторожило меня. Слегка.

— Так, значит, они здесь, — я перевожу взгляд на Мэттью, и мы одновременно дрожью покрываемся, — они пришли, я буквально привела их сюда! Пора уносить ноги.

— Верно.

— Знаете, я думаю, нам надо придумать кодовое слово, — внезапно отрезает Хэйдан, и все одновременно переводят на него колючие взгляды. — Что? А как мы узнаем, кто из нас кто, и кого можно дырявить стрелами, а кого нельзя?

— Хэрри, давай мы обсудим это немного позже. Как считаешь?

Парень собирается ответить, но внезапно груда сваленных глыб вспыхивает, словно вулкан, и из-под обломков показывается окровавленное лицо фурии. Она рвется наружу, а мы срываемся с места, не обмолвившись ни словом. К счастью, все сразу поняли, что пора делать ноги, а не смотреть, как Доротея прорастает из горы мусора, будто подснежник.

— Сюда! — Командует Мэтт, и все сворачивают за ним в сторону запасного выхода.

Мы бежим со всех ног. И наше сумасшедшее дыхание перекликается с музыкой, что гремит в спортивном зале. Неровный топот подошв превращается в эхо, догоняющее нас, куда бы мы ни свернули, а от стен отскакивают наши тяжелые вдохи и выдохи. Я несусь в полной решимости выбраться из здания и покончить с этой чертовщиной, но я чувствую и знаю, что произойдет что-то плохое. Это убивает меня. Сбивает с толку.

Почему я предвкушаю нечто такое, что разорвет меня на куски?

Мы оказываемся перед стеклянными дверьми, что ведут к запасному выходу. Мэтт с силой тянет меня на себя, затем подталкивает вперед Хэйдана и Бетани. И нам остается до порога несколько чертовых метров, как вдруг дверцы приходят в движение и порывисто захлопываются. Черт! Мы тормозим, заскользив ботинками по блестящему полу. Что это?

Чувствую, как в ребятах вспыхивает ужас, как он передается мне.

Но я не должна бояться. Я должна быть смелой. Смелой.

— Быть смелой очень трудно, — неожиданно шепчет знакомый голос, и, обернувшись, я замечаю Меган фон Страттен. О, нет. Она нашла меня.

Женщина стоит на другом конце коридора, а рядом с ней Доротея и Хейзел, и другие неизвестные мне женщины, покрытые сотнями шрамов. Я бы даже сказала, что это совсем не люди. Это дьявольские создания с блестящими, яркими глазами и клыками, как у диких зверей. Я сжимаю в кулаки пальцы, а Меган фон Страттен делает шаг вперед, прикасается ладонями к одиноким, пустым стенам и вдруг оставляет следы в виде огненных языков.

— Здесь так холодно, — протягивает она завораживающим голосом.

— В здании люди, — отрезаю я, подавшись вперед, — ты убьешь их всех!

Женщина прикусывает пухлую губу и шепчет:

— Знаю.

В груди у меня все переворачивается от ее безнаказанности и решительности. Я лихо зубы стискиваю, пытаюсь перенять ее уверенность, но неожиданно понимаю, что никак не могу унять дрожь в коленях. Я слабая. Я ужасно слабая.

— Ты станешь сильной, если отдашь душу. — Говорит Меган, прочитав мои мысли.

— Ари, нужно уходить, — едва слышно шепчет Мэтт, притягивает меня к себе, но я его отталкиваю в сторону, — ты меня слышишь?

— Замолчи.

— Ариадна права, — отрезает Меган. И стены вспыхивают по бокам от нее огненными полосами, освещающими ее невероятно красивое лицо и тело, — замолчи.

— Но, возможно, мы с вами… — внезапно протягивает Хэйдан, приподняв ладони, и я пронзаю его таким ядовитым взглядом, что он, наверняка, ощущает холод, пробежавший у него по спине. И что он вообще творит? О чем они думают? Нет смысла говорить с Меган или ее приспешниками. Нет смысла убегать! Нет смысла ни в каком диалоге и в попытках обвести этих людей вокруг пальца. Мы все умрем, если не будем играть по их правилам, а Хэрри и Мэтт пытаются найти выход. Нет выхода. Уж точно не они вытащат нас из этого дерьма! Но я не думаю, что Хэйдану есть дело до моего ядовитого взгляда. Едва он делает шаг вперед, как тут же с петель слетает соседняя дверь, и она со свистом врезается в него, повалив на землю одновременно с Бетани, что случайно оказалась рядом.

Друзья падают на пол с глухим стуком, и Мэттью подпрыгиваем к ним, а я хватаюсь ладонями за голову, отпружинив назад. Между висков взрывается невыносимая боль, а по телу проносится сильная судорога, скрутившая желудок, легкие.

Мне совсем нечем дышать.

Я задыхаюсь, откидываю назад голову и чувствую, как по щеке скатывается кровь из раны, появившейся на лбу. Мэтт растерянно смотрит то на меня, то на брата. Он пытается понять, какого черта творится, а я не нахожу в себе сил ответить. Просто часто дышу и на него смотрю, сморщившись от боли. У Хэрри на лбу глубокая царапина, а Бетти держится за плечи и дышит так судорожно, будто ей не хватает воздуха. Я резко перевожу взгляд на Меган и рычу, сквозь стиснутые зубы:

— Вы зря это сделали.

— Неужели… — Равнодушно отвечает она, продолжая идти в нашу сторону. Я ощущаю жар, что исходит от рыжих языков, пылающих в коридоре, а потом понимаю, что следы от туфель также оставляют огненные круги, будто Меган фон Страттен — факел. — Ари, нам с тобой нечего обсуждать; ты или принимаешь предложение Хозяина, или умираешь вместе со всеми, кто находится в этом здании. Все умрут из-за тебя. Сгорят заживо. Ты боишься?

— Нет.

— Врешь.

Я плетусь к друзьям, сажусь рядом и вновь перевожу взгляд на ведьму.

— Вы ничего не знаете обо мне. Не знаете, чего я боюсь.

Женщина кривит губы в дьявольской усмешке, а я вдруг чувствую, как Мэтт берется за мои руки и сжимает их так сильно, что у меня глаза вспыхивают от боли.

— Ари, у тебя на лбу…

— Все в порядке.

— Нет. Не в порядке.

— Меган читает мысли, Мэтт, ничего не говори и не спрашивай.

— Знаю. Но ты, — парень вздыхает и одновременно тянется пальцами к луку, что висит у него за спиной, — ты послушаешь меня и сделаешь то, что я скажу.

— Что?

— Разбей стекла, как ты сделала это в церкви.

Принуждение срабатывает мгновенно. И я хочу спросить у Мэтта, о чем он думает, и чего добивается. Но не спрашиваю. Я резко поднимаюсь на ноги, зажмуриваюсь и слышу, как коридор взрывается пронзительным визгом битого стекла. Двери вспыхивают. Стекла, что отделяли для всех открытый, прозрачный кабинет психолога, превращаются в тысячи мельчайших песчинок, набросившихся на моих врагов, будто стая, и я пячусь назад, взвыв от боли. На моем теле мгновенно появляются царапины. Лицо вспыхивает от порезов.

Неужели Меган не прочитала его мысли? Как Мэтт сумел ее опередить?

— Сделай так, чтобы огонь вспыхнул сильнее! — Поднимая брата, командует он, и я на долю секунды превращаюсь в его марионетку, которая послушно приказывает пламени не на шутку разыграться и перекинуться со стен на пол, прочертив оранжевого змея между мной и женщиной с черными, пустыми глазами.

— Вытащи Хэрри и Бетани из здания. Живо! — Я ошеломленно распахиваю глаза и на Мэттью смотрю недоуменно, будто он шутит, будто он не понимает, что говорит. Но руки уже подхватывают Хэрри за плечи, уже помогают ему облокотиться на меня всем телом.

Я должна остановиться, чтобы спросить, какой у Мэтта план, но я не могу сделать и толики из того, что хочу, что мне нужно, и просто огромными глазами пялюсь на парня, у которого на лице пляшет разбушевавшийся огонь. Он стягивает со спины лук, натягивает тетиву и пускает стрелу сквозь огненную стену, проткнув насквозь тело одного из жутких чудовищ. Я чувствую, как Бетани берет меня за руку, тянет к дверям, и вскрикиваю:

— Стоп! — Почему Мэтт стоит на месте? — Подожди, куда ты меня тянешь?

— Скорее, он задержит их, — тараторит Пэмроу, держась ладонью за живот, — давай же!

«Не командуй мной», — хочу взреветь я, оборачиваюсь и вижу, как Нортон выпускает еще одну стрелу, а затем смотрит на меня через плечо.

— Уходи, сейчас же, — приказывает он, — уведи Хэрри! Помоги ему!

О, Боже, нет, нет. Ноги начинают идти отдельно от мозга. Растерянно гляжу на них и пытаюсь остановиться, и сжимаю зубы до такой степени, что боль прокатывается по лицу.

— Нет, мы его там не оставим! — Восклицаю я, а дверь уже оказывается позади.

Хэрри висит у меня на плече, еле-еле переставляя ноги, а кровь толстыми полосками скатывается по его лицу и падает на мое черное платье. А я все смотрю назад и панически бегаю глазами по пылающему коридору, не понимая, что происходит, почему мы уходим. Меган взмахивает руками, я вижу, как она поднимает толстый слой пыли и ощущаю, как в горле становится горячо и сухо. Глаза загораются от боли, будто сотни щепок воткнулись в них разом. Но пыли здесь нет… Мы плетемся по какой-то лестнице, уходим все дальше и дальше, а я давлюсь гарью, потому что Мэтт ею давится.

— О, Боже, — взвываю я, едва не рухнув от вспыхнувшей паники, — мы должны…

— Сначала вытащим Хэрри, ему нужна помощь, Ари!

— Но как же Мэтт?

— Он сам так решил.

— Что решил! — Осипшим голосом кричу я, но бежать не прекращаю. В се это кажется невероятным кошмаром, каким-то безумием. Как он мог? Как он мог приказать мне уйти?

А сам остался.

Неожиданно по коридору разносится пожарная сигнализация. Из зала сейчас хлынут люди, они затопчут друг друга. Затопчут Мэтта, если фон Страттен не расправится с ним до этого. Нужно вернуться за ним. Я должна помочь ему.

— Быстрее, Бет! — Рычу я, перепрыгивая сразу через две ступеньки по лестнице.

Наконец, до меня доходит, что чем быстрее я выведу Хэйдана на улицу, тем быстрее избавлюсь от принуждения и вернусь обратно.

Мы оказываемся на улице одновременно с десятками ребят. Все кричат. Носятся как хаотичные молекулы, едва не сбивая друг друга с ног, а я прорываюсь вперед, тащу Хэрри и вдруг чувствую странное облегчение, словно я выполнила свой долг и стала свободной.

— Бетани, найди Мэри-Линетт. Ты знаешь, как она выглядит?

— Да, я…

— Пусть она поможет Хэрри. Наверняка, в здание ее так просто не пустят. Возможно, она еще не избила никого до смерти, чтобы прорваться.

— Но куда ты собираешься? Это же самоубийство! Ты вся в крови!

— Я в порядке.

— Нет, не в порядке! У тебя ранено плечо, и голова…

Неожиданно поднимаю руку, зажмуриваюсь и представляю, как пальцы вспыхивают рыжим пламенем. Одно мгновение, глухой щелчок, и на моей ладони покоится огонь.

— Что ты…, — едва слышно хрипит Бетани, а я решительно раздираю свободной рукой верх платья, стискиваю зубы и прижимаю раскаленные пальцы к ране. Девушка кричит от ужаса, подается вперед, а я отворачиваюсь, ощутив прикатившие к глазам слезы. — Какого черта, Ари? Что ты творишь!

Измотано опускаю руку. Смотрю на подругу и отрезаю:

— Теперь кровь не течет.

Пэмроу ошеломленно покачивает головой, удобнее обхватывает Хэрри за плечи и на меня надвигается, будто грозовая туча.

— То, что ты собираешься сделать — полное безумие. Мэтт рисковал собой, а ты…

Я резко подаюсь вперед и прикрываю ладонью рот девушки. Бет растерянно хлопает ресницами, а я шепчу едва слышно, но так решительно, что до нее, наверняка, доходит.

— Не смей. Я пойду за ним. Пойду за ним в любом случае. А ты поможешь Хэрри.

Пэмроу отстраняется и потирает пальцами грязное от пыли лицо. Мне кажется, она в сотый раз прокручивает в голове проклятья, касающиеся меня и того, во что она ввязалась по глупости. Но уже поздно сетовать. Мы уже в этом мире, и он никуда от нас не денется.

— И как ты собираешься ему помочь? — Спрашивает девушка, кивнув на здание.

Люди рвутся из запасного выхода, а за стеклянными окнами полыхают рыжие языки пламени. Люди в панике. Эта паника передается мне по воздуху. Но я концентрируюсь на ином чувстве. Я приподнимаю подбородок и смотрю на широкое окно, где притаилась еле заметная тень. Я уверена, что Меган фон Страттен ждет меня, и она спокойна. Так пусть и со мной она поделится этой стальной решительностью.

Я схожу с места и иду обратно в здание, не обращая внимания на толпу рвущихся из него подростков, и если кто-то мне хотя бы слово скажет, я придушу его. Клянусь.

Коридоры заполонены толстым слоем дыма. Я тут же начинаю кашлять, испытывая не только свои чувства, но и чувства всех, кто находится в помещении. Я зажимаю руками рот, бегу сквозь туман, надеясь, не опоздать и намереваясь выпустить из себя ненависть и злость. Я просто стояла, просто смотрела на Меган и смирилась с тем, что она победила, а Мэтт решил бороться дальше. Откуда в нем силы? Откуда он знал, что делать?

Я оказываюсь на том самом месте, откуда несколько минут назад бежала со всех ног, и вижу пылающую, рыжую стену, из-за которой на коже появляются капли пота. Я крепко зажмуриваюсь, представляю, как огонь становится меньше, как он исчезает, и, распахнув глаза, обнаруживаю безопасную дорожку, по которой можно пройти и не обжечься. Если бы я только умела контролировать свои новые способности, тогда я бы потушила огонь во всем здании и, возможно, оберегла кого-то от ранений. Но я ничего не смыслю в том, что делаю, и потому довольствуюсь малым. Хорошо, что мне вообще удалось пройти.

Я настороженно оглядываюсь, пытаясь понять, куда все исчезли, и нагибаюсь, так и представляя, как приспешники Меган напрыгивают на меня со спины. Прохожу вперед, на меня едва не сваливается сгоревшая деревянная балка, и я вовремя отскакиваю в сторону.

— Черт, — выругиваюсь и прижимаю к груди руки. Смешно умереть от тупой балки.

Неожиданно под слоем пыли и грязи я замечаю огненные следы, которые, возможно, оставила Меган фон Страттен. Они ведут в сторону спортивного крыла, где расположены тренажерный зал, раздевалки для команды по плаванию и бассейн, и я решительно следую по ним. Я найду Меган, только потому, что она хочет, чтобы я ее нашла… Я не идиотка, и прекрасно понимаю, что иду в ловушку. Но у меня нет выбора. Мэттью я не брошу, и если ему вдруг приспичило погеройствовать, я в долгу не останусь.

В тренажерном зале пусто. Как и в раздевалках. Я робко ступаю по полу, стараясь не привлекать к себе внимания, но потом до меня доходит, что эта сволочь все равно читает мои мысли. Глупо подкрадываться, если она услышит, как я пропеваю в голове молитву.

Что ж, расправив плечи, я протяжно выдыхаю и иду увереннее.

Чем ближе я приближаюсь к бассейну, тем хуже себя чувствую. Дышать труднее. Не понимаю, что происходит. Потираю вспотевшими ладонями лицо, сдираю кровь и нервно отчищаю руки, пройдясь ими по разорванной ткани платья.

Внезапно я ощущаю слабую боль, полоснувшую по шее, хватаюсь пальцами за горло и недоуменно морщусь, нащупав свежую царапину. Затем вспыхивает живот. Я сгибаюсь, стискиваю зубы и понимаю: я близко. Я почти нашла ведьм, и они делают Мэтту больно.

Прибавляю скорость. И наплевать, что причинив вред противникам, я причиню вред себе. Я должна спасти Мэтта. Любым способом. Пусть они не думают, что я опущу руки.

Я врываюсь в помещение, будто торнадо. Оглядываюсь по сторонам и неожиданно в нескольких метрах от себя вижу парня, истекающего кровью. Он лежит на краю бассейна.

Он не двигается.

— О, нет, Мэтт, — реальность переворачивается и падает на меня. Я вдруг думаю: что, если я опоздала, что если я потеряла его? Кровь от глубоких порезов тянется по ледяному кафелю, течет по стыкам и скатывается в прозрачную воду в виде причудливых узоров. Я сваливаюсь на колени рядом с парнем, смаргиваю слезы, смахиваю ужас, собираюсь его к себе прижать, но внезапно натыкаюсь на пустоту и замираю. Что происходит?

— Я знаю, чего ты боишься…, — говорит голос за моей спиной, и, обернувшись, я вижу Меган. Женщина довольно улыбается, словно сломала меня, словно ей удалось выбить из меня остатки воли, а я смотрю на кафель и понимаю, что Мэтта здесь нет, как и крови.

Она в очередной раз провела меня.

Чтобы стать фениксом, нужно сгореть. Я знаю, что сгорела, что едва не задохнулась, когда увидела его окровавленное тело. И мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, подняться и взглянуть на женщину ледяным, решительным взглядом.

— Да. — Говорю я. — Ты знаешь, чего я боюсь. Но понятия не имеешь, что это.

— Может, он расскажет мне?

Меган поднимает руку, указывает на гигантские окна, сооруженные вместо боковой стены, и я замечаю на другой стороне бассейна Мэтта: он стоит между Хейзел и Доротеей. Тусклый свет, прорывающийся сквозь пыльные стекла, освещает его окровавленное лицо, повязку, туго обтянутую вокруг губ. Парень дергается ко мне, но его ловко перехватывает Доротея. Она впивается длинными ногтями в его лицо, прикасается щекой к его щеке, так, словно заигрывает, и растягивает губы в зверином оскале:

— Не стоит.

Мы с Мэттом смотрим друг другу в глаза, и между нами проносится нечто понятное только нам. Нечто такое, что нельзя прочитать в мыслях или заставить почувствовать. Он вновь ко мне тянется, а я зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

Мы общаемся взглядами. Мы любим так делать. Мы привыкли так делать. Но сейчас мы не можем себе этого позволить. Это только наше, никто не увидит этого.

— Ты должна отдать душу, — напоминает Меган фон Страттен. — Тогда я отпущу его.

Мэтт взвывает, вновь ко мне дергается, а затем блондинка — Хейзел — набрасывается на него и грубо ударяет по лицу. Со свистом парень отлетает в сторону, как и я порывисто покачиваюсь назад и, сжав в кулаки пальцы, впиваюсь ногтями под кожу.

— Я могу убить только тебя, — продолжает Меган, — но тогда тебе не будет больно, а я хочу, чтобы тебе было больно. Значит, я убью вас обоих. Ты это понимаешь, Ариадна?

Я пронзаю женщину презрительным взглядом и отрезаю:

— Да.

— Тогда что мы с тобой будем делать? — Я молчу. Неотрывно смотрю на Меган, а она послушно пожимает плечами и вздыхает. — Хорошо. Я считаю до трех. Раз, два…

Продолжаю хранить молчание, и тогда женщина взмахивает в воздухе рукой.

Звучит громкий всплеск, острые капли разлетаются по сторонам, и, округлив глаза, я понимаю, что Мэтт лежит на дне бассейна. Меня тянет к нему непроизвольно. Я на колени сваливаюсь, протягиваю руку, но неожиданно чувствую, как фон Страттен хватает меня за волосы и резко дергает на себя.

— Мэтту там очень трудно, дорогая, — шипит она мне на ухо и накручивает локоны на свои пальцы. Я взвываю от боли, а она прижимается ко мне, шепчет, — скажи это. Просто скажи, что ты согласна отдать свою душу, и тогда я спасу его. Я спасу его, Ариадна.

Поверхность воды ходит волнами, плещет мне в лицо, а я неожиданно застываю.

Я не задыхаюсь.

Конечно! Несмотря на звон, перекатывающийся из одного уха в другое, я понимаю, что если бы Мэтт был на дне бассейна, его горло сводило бы судорогой! Он бы задыхался, а я бы мгновенно переняла его чувства, но со мной все в порядке. А это значит, что и Мэтт цел, и все это очередной трюк подлой сволочи, что держит меня за волосы.

Я громко смеюсь. Расслабляю плечи и выплевываю:

— Просчет, прекрасная Меган. — Я перевожу взгляд себе за спину и, не убирая с лица ухмылки, рычу, — ты не знаешь, с кем связалась.

— Удиви меня. Я долго живу, и я не прочь столкнуться с тем, что мне неизвестно, что посеет в душе сомнение. Давай.

— В душе? Ты продала ее Дьяволу. Забыла?

— Так кто же ты? — Женщина дергает меня на себя, и мы сталкиваемся разъяренными, похожими взглядами. Помещение трещит по швам. В огромные окна врезаются свирепые порывы ветра, а вода в бассейне штормит и вспыхивает, будто горячие гейзеры. — Кто ты?

— Я — исключение.

— Исключение…

— Да. И мне все равно, что мне придется сделать, чтобы избавиться от тебя.

— Я живу вечно, — шипит женщина и растягивает губы в сумасшедшей ухмылке.

— Ничто не вечно, — отвечаю я, выгнувшись, словно змея. — И ты умрешь.

Я думаю о том, как стекла взрываются, впускают в помещение ветер и заледеневшие капли дождя, но замечаю улыбку на лице Меган. Она прикусывает губу и протягивает:

— Маленькая взрывательница. Так нравится звук битого стекла?

— Да, — восклицаю я и решительно отталкиваю женщину от себя.

Одна моя рука взмывает вверх, а другая тянется к Мэтту… Я нагибаюсь всем телом и словно притягиваю к себе ветви деревьев, бьющие по окнам! У же в следующее мгновение в помещение врываются острые прутья, подчиняющиеся моим мыслям, они накидываются на Доротею и Хейзел, позволяя парню вырваться на свободу, а затем направляются к мисс фон Страттен, однако не достигают цели. Женщина останавливает их, вытянув руку. Тихо щелкает пальцами, и корни уже несутся ко мне, намереваясь, выпотрошить внутренности.

Ловко уворачиваюсь, падаю на колени и ударяю рукой по кафелю, представляя, как он трескается и покрывается огромными щелями. Тут же земля под ногами фон Страттен вздрагивает, и женщина едва не падает, потеряв равновесие. Я пользуюсь заминкой. Лихо вскакиваю на ноги, взмахиваю руками и, стиснув зубы, приподнимаю воду из бассейна, не понимая до конца, что вообще делаю! Вода превращается в огромную, прозрачную волну, и я с криком обрушиваю ее на женщину, надеясь, что волна отнесет ее от меня как можно дальше, однако фон Страттен поднимает руки, словно распятая, и созданное мною цунами превращается в белую пыль, пронесшуюся мимо нее.

— Ари, сзади! — Кричит Мэтт, и я послушно оборачиваюсь. С разъяренным воплем на меня накидывается Хейзел. В руках у нее сверкает нож. И, к счастью, разрезает он воздух, а не мое горло. Я покачиваюсь в сторону и с размаху ударяю женщину по груди. Нож в ту же секунду вылетает из ее пальцев, перекручивается в воздухе и приземляется на другой стороне бассейна. Хейзел же не останавливается. В иступленной ярости нападает на меня, рычит и дергается, будто бы дикий монстр, и мне приходится избавиться от нее, приказав ветвям овиться вокруг ее ног, рук и горла.

— Это последняя возможность, — грохочет голос Меган фон Страттен. Тяжело дыша, я оборачиваюсь и вижу, как ведьма выпрямляет спину. Она прожигает во мне дыру, она во мне пытается отыскать слабости, но я не боюсь. Не боюсь! И моя уверенность не на шутку распыляет женщину, отчего выражение на ее лице становится дьявольски прекрасным.

— Ты не сломишь меня, — рычу я, — я буду бороться.

— Ты думаешь, что будешь. Тебе кажется, что у тебя хватит сил.

— У меня хватит сил.

— У мертвых нет сил, Ариадна.

— Я не умру.

— Он умрет. — Ледяным голосом отрезает фон Страттен. — Ты убьешь его, потому что решила, что отличаешься от других. Что ты особенная! А я милосердная. И я спрошу тебя еще раз: ты согласна отдать свою душу Хозяину?

— Нет. — Хриплю я и надвигаюсь на женщину, растянув губы в оскале. — Я никогда не буду служить Люциферу. Я никогда не буду его марионеткой! Потому что я — исклю…

Женщина обрывает меня на полуслове. Взмахивает рукой и отрезает:

— Доротея.

Я даже не оборачиваюсь. Я слышу свист неугомонного ветра. Я слышу глухой удар. Но я уверена, что это очередной трюк. Очередная уловка. Я не смотрю назад. Я смотрю на Меган фон Страттен, на ее черные, бездонные глаза и продолжаю улыбаться, ощущая себя непоколебимой, смелой, свободной, сильной. А затем мне становится холодно.

Боль пронзает туловище. Я растерянно опускаю взгляд вниз и хватаюсь пальцами за живот. В ту же секунду на ладони выливается густая и темно-красная кровь, словно кто-то проехался невероятно острым лезвием по моей коже. Поднимаю дрожащий подбородок.

— Ты такая, как все, — говорит Меган фон Страттен и проходит мимо. И я слышу, как ее каблуки оглушительно стучат по кафелю, ощущаю проступившие на глазах слезы, и не шевелюсь. Хватаю губами воздух и пытаюсь унять дрожь в руках. — Ты — не исключение.

Я молчу. Нахожу в себе силы обернуться и вижу Мэттью, который, как и я, держится руками за туловище. Кровь скатывается по его белой сорочке, штанам, накапливается под ногами, образуя густую лужу, и внутри у меня все переворачивается. Что я натворила.

— Нет, — срывается с моих губ, — она не блефовала, боже, не блефовала.

Я пытаюсь сойти с места, я должна сойти с этого чертова места! Но я падаю.

Ударяюсь щекой о кафель, и ядовитый звон проносится между висков, спутав между собой мысли, чувства, желания и воспоминания. Все смешивается, и я слышу крик и знаю, что он принадлежит человеку, к которому я стремилась, возможно, последние пару минут, а, возможно, и всю жизнь. Но он слишком далеко. Содрогаюсь от боли, кровь выливается изо рта, слезы вспыхивают на глазах, но я все равно вижу, как Мэттью валится на колени, как его голова безвольно повисает, а ветер играет с густыми волосами. Он шепчет мое имя и смотрит вверх, будто пытается увидеть меня в воздухе, но я здесь, Мэтт, я здесь. Я тяну к нему руку. Она скользит по окровавленной, мокрой плитке, но так и не дотягивается до него. Мэтт падает с оглушающим грохотом, который разбивает меня, сжигает, превращает в пыль и развивает по ветру. Я плачу, трясусь в ужасных конвульсиях, сжимающих тело, и тянусь к нему, тянусь, тянусь. Я должна прикоснуться к Мэтту до того, как закрою глаза!

Я должна, пожалуйста, я должна! Но этого не происходит… Наши руки застывают в нескольких сантиметрах друг от друга, и я проваливаюсь в темноту.

ГЛАВА 25. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПУСТОТУ

Я стою в темноте и слышу тихую музыку.

Отдаленная, будто эхо, она плавает и разносится по пустоте, что окружает меня и ко мне в мысли проникает. Музыка обнимает меня, успокаивает и согревает, как шерстяное одеяло. Она помогает мне сойти с места, тянет к свету, что горит впереди, и уверяет, что я должна переставлять ноги, должна идти сквозь темноту и не останавливаться.

Тогда я найду то, что ищу. Тогда я обрету покой.

Мелодия потрескивает, словно старая пластинка сопротивляется и с трудом крутится под иглой патефона, но я все равно наслаждаюсь музыкой, ведущей меня сквозь пустоту к единственному светлому пятну, и, подойдя ближе, понимаю, что это дом.

Желтый свет обволакивает окно, я оказываюсь совсем близко и прикладываю ладонь к теплому стеклу. Мурашки проносятся по пальцам, вспыхивая, словно микроскопические искорки. И теперь музыка слышится отчетливо, ведь она льется из комнаты, что предстает передо мной. В гостиной есть люди: маленькая девочка с волосами цвета вороного крыла, и ее родители, которые танцуют, устало прижавшись друг к другу. Позади них в камине хрустит огонь. Мерцают разноцветные фонарики, притаившиеся на пышной, зеленой ели.

Рождество. Я всегда любила Рождество.

Я узнаю их: маму и папу, узнаю Лору. Моя маленькая сестра улыбается, наблюдая за родителями, а они молчат, глаза их закрыты. Они медленно двигаются в такт музыке, и на лице у меня появляется уставшая и измотанная улыбка, одновременно с которой на глаза наваливается мутная пелена. Сердце вздрагивает, сводит судорогой, и я приближаюсь еще ближе к окну, невольно скатываюсь пальцами по стеклу и внезапно думаю, что мне стоит лишь дотронуться до ручки, лишь открыть дверь. И тогда я вновь буду рядом с семьей.

Я искоса смотрю на дверь. Из щелки внизу тянутся лучи, словно разлитое солнце.

Если я потяну на себя ручку, пустота останется позади. Темнота больше не станет ко мне приходить во снах, я больше не буду бояться и испытывать боль. Я навсегда останусь с мамой, папой и сестрой. Я хочу этого.

Я зажмуриваюсь, смахивая слезы, прислушиваюсь к музыке и вытягиваю руку.

Сейчас я открою дверь, и все закончится. Да. Все закончится.

Моим пальцам остается всего несколько сантиметров, совсем чуть-чуть, я ощущаю в груди жар, волнение и странное умиротворение. И я придвигаюсь ближе. Уже почти!

А затем неожиданно воздух врезается в мое тело с невероятной силой. Я пропускаю сильнейший удар по груди, который отталкивает меня назад, и с ужасом округляю глаза.

Что это было? Что происходит?

Вновь подаюсь к двери и вновь сталкиваюсь с безжалостным порывом ветра.

Он внезапно поднимает меня над землей, оттаскивает от дома, от семьи все дальше и дальше, и я с криком выставляю вперед руку. Нет, нет! Мама, Лора!

Я вижу, как их лица становятся все меньше, слышу, как музыка становится все тише, и я зажмуриваюсь, улетая, исчезая, а затем мое тело вспыхивает от невыносимой боли. Я с криком распахиваю глаза, подрываюсь вперед и вижу лицо тети Норин.

Она сидит рядом в порванной накидке, поглаживает руками мои волосы и шепчет:

— Ты вернулась, я вернула тебя.

Дышать трудно. Со свистом отворачиваюсь, зажмуриваюсь и думаю: да, вернулась.

Однако в голове моей до сих пор играет мягкая мелодия, завлекающая обратно.

В пустоту.

* * *

Меня ставят на ноги.

Мэри-Линетт поглаживает мои плечи, проговаривая себе что-то под нос, но слов я не разбираю. Норин стоит, облокотившись о Джейсона. Выглядит она ужасно измотанной. У нее потрескавшиеся губы и разодранные в кровь руки. Пошатнувшись, она тянется ко мне, а я растерянно замираю. До сих пор не могу понять, что происходит.

— Как ты? — Спрашивает тетя. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Ты едва не умерла.

— Я умерла. — С неоправданной пылкостью отрезаю я, а затем прикусываю губы. — Но я вернулась. Ты меня вернула.

Я стою в подвале. На полу размазана кровь, грязь, и я вдруг представляю, как Мэри с ужасом ворвалась в коттедж, как побежала к сестре, как держала меня за руку, пока тело у меня умирало и превращалось в мраморную статую. Но тут происходит нечто страшное. Я вспоминаю. Вспоминаю все, что со мной случилось. Страх превращается в живую эмоцию и заставляет примерзнуть к месту. Я почти уверена, что стены рушатся. Они покрываются тонкими трещинами, прокатившимися по бетону, и скрипят, будто скрежет когтей.

— Где он? — Пол содрогается, а руки у меня вспыхивают красными искрами. Я слышу, как порыв ветра врезается в стекло, и смыкаю пальцы в кулаки. — Где Мэтт?

— Ари, ты рушишь дом. Пожалуйста.

— Отвечайте.

— Мы ответим, но попытайся успокоиться, прошу тебя. — Норин слабо кивает. — Он…

— Что? — Пожар прокатывается по горлу. Раскаленные ладони сверкают от пламени.

— …в больнице.

— В больнице …, — эхом повторяю я. Ветер постепенно утихает, а стены прекращают покрываться тонкими трещинками, словно паутиной, — и что с ним?

— Не знаю, — тетя Мэри смахивает со лба испарину. — Когда я нашла тебя, его увозили на скорой. Состояние было крайне тяжелым. Вы потеряли много крови. Очень много.

— Хорошо. — Коротко киваю и оглядываюсь. Мэтта увезли на скорой. Это значит, что он был жив. Что он еще жив. Протираю руками вспотевшее лицо и выпрямляюсь, упрямо не обращая внимания на плавающие черные точки перед глазами. — Идемте.

С хожу с места. Делаю всего пару шагов, как вдруг меня останавливает Мэри-Линетт. Я растерянно оборачиваюсь, не понимая, какого черта она делает и что творит.

Я безумно устала злиться, я устала объяснять свои поступки, устала понимать людей и их мысли, которые зачастую сумбурны и эгоистичны. Я устала морально, я хочу закрыть глаза и отдохнуть от вечного страха, который прибывает в груди ежеминутно, от погони и обмана. От новостей, которые обычно одни хуже других. Я устала, а она крепко держится за мою руку и не чувствует этого, не осознает, насколько сильно я истощена.

— Что ты делаешь, — едва слышно отрезаю я, — отпусти.

— День еще не закончился, Ари. — Неспокойно заявляет она, подходя ко мне и смотря на меня так, будто искренне считает себя правой. — На улице все еще может быть опасно.

Я медлю с ответом, потому что действительно не знаю, как выразить свои чувства.

По моему телу катятся кровавые полосы, в волосах и под ногтями, даже во рту грязь, платье разодрано, но это неважно, потому что разодраны локти, ноги, лицо, внутренности, и вся я, словно старая кукла, от которой отваливаются конечности. Висят на нитках. Меня хотели убить. Я видела, как горит школа, и как кричат люди, я смотрела, как в нескольких метрах от меня умирал Мэтт, как Хэйдану пробили голову. Эти картинки вертятся у меня перед глазами непрерывно, щелкает затвор, и появляются языки пламени, охватывающие стены школы, проглатывающие то настоящее, что когда-то имело значение. А сейчас…

Сейчас ничего не важно.

— Мне все равно. — Говорю я, смотря тетушке прямо в глаза.

— Послушай, будет лучше, если ты останешься дома, а мы съездим в больницу.

— Я поеду.

— Ари, — Норин подходит ко мне, сомкнув губы в тонкую линию, — пожалуйста, ты не должна выходить, пока не закончился праздник. Более того, вдруг этот мальчик…

— Нет. — Не смейте говорить об этом. — Вы или поедете со мной, или я поеду одна.

Я схожу с места и поднимаюсь по лестнице.

Я ничего не чувствую.

Это должно пугать, а я просто плетусь вперед. На ходу вытираю кровь с лица и резко отрываю болтающийся под ногами край платья. Что происходит? Мэтт в больнице? Мы с ним едва не умерли? Он остался в школе, я помогла Хэрри. А потом я вернулась к нему.

Возможно, мы никогда не станем теми, о ком рассказывают красивые истории. Мне это и не нужно. Мне не нужны объятия, признания. Мне не нужны ссоры, примирения.

Я просто хочу, чтобы, когда я приехала в больницу, Мэтт дышал. Это единственное, что сейчас имеет значение. Что всегда будет иметь значение.

Мэри садится за руль. Я жду ее на пассажирском сидении. Норин и Джейсон решают ехать на машине Джейсона, я не понимаю, почему, но не спорю. Может, им нужно побыть наедине, обсудить то, что случилось. И мне нужно обсудить, каким образом Норин спасла мне жизнь, если она была во власти Дьявола. Выглядит она изнуренной. Но это потом.

Мэри-Линетт подъезжает к больнице, но не может припарковаться. Мест свободных нет, по территории снуют люди, плачущие, прижимающие к груди повязки, бинты; пожар, наверняка, заполонил всю школу. Я не сомневалась, что пострадают люди.

И Меган фон Страттен не сомневалась.

— Я припаркуюсь через улицу, — говорит Мэри, а я киваю и распахиваю дверь. — Ари, пожалуйста, будь осторожна. Я скоро вернусь, хорошо?

Я ничего не отвечаю, потому что не могу заставить себя вымолвить хотя бы слово. Я смотрю на девушек в черных от пепла платьях, на парней с ожогами. Я слышу визг сирен и чувствую тяжелый, терпкий запах, плавающий по воздуху, и покрываюсь таким лютым холодом, что сводит все тело. Что я натворила?

Плетусь к больнице, а люди прожигают меня настороженными взглядами. Они видят не девушку, а чудовище, которое привлекло беды на Астерию. Мамаши чуть ли не шипят, словно змеи. Мужчины закрывают детей спинами, сводят брови и покачивают головой, не понимая, как такая соплячка, как я, сумела принести столько проблем.

Я стараюсь на них не смотреть. Я, правда, стараюсь, но потом я начинаю слышать их перешептывания. Я оборачиваюсь, а люди отворачиваются или отходят дальше, будто бы я смертельно опасный вирус, передающийся по воздуху, через прикосновения, взгляды, и я не могу терпеть. В груди возгорается неистовое пламя, которое обжигает меня, отнимает последние силы. Но я все иду и иду. Я должна идти.

Доктора носятся в перепачканных халатах по сверкающим коридорам, меня толкают из стороны в сторону, но я все-таки рвусь к регистрационному столу. Стоит такой гул, что голова раскалывается на части. Хотя, возможно, раскалывается она на части от раны. Но я не думаю о повреждениях, забываю о них, как и о тех порезах или ожогах, что появляются на моем теле, едва в нескольких метрах от меня оказываются раненные люди.

Я лишь могу надеяться, что я выстою, выдержу, потому что уходить без ответов я не собираюсь, и наплевать на головокружение. Я знаю, зачем пришла.

Собираюсь кинуться к девушке за столом, но невольно замечаю Джил. Она стоит так сгорбленно, что ее спина похожа на вопросительный знак; спутавшиеся волосы катятся по плечам, и больше не кажутся мне божественно прекрасными. Странно. Оказывается, нас всех уродует бессилие, страх и невероятная усталость. На теле Джиллианны нет ран, и до меня почти сразу доходит, что в больнице она не ради себя.

— Джил! — Восклицаю я, сорвавшись с места. Девушка переводит на меня деревянный взгляд, а я впервые безумно рада ее видеть. Несусь вперед, расталкивая толпу локтями.

— Ари? — Она отлипает от стены.

— Да, Джил, ты здесь.

— Я здесь.

— Где Мэтт? — Я невольно хватаюсь за ее руки, будто надеюсь найти в них поддержку или веру. Что находят люди, которые веруют в Бога? Но я ничего не нахожу.

Девушка порывисто отстраняется, и мои руки валятся вниз, налившись свинцом.

— Тебе мало? — Едва слышно рычит она. В глазах у нее неожиданно проносится нечто такое, что не оставляет на мне живого места, и я делаю шаг назад, а Джил наступает. — Как смеешь приходить? Что ты вообще здесь делаешь?

— Я должна увидеть Мэтта.

— Ты его не увидишь.

Воздух со свистом выкатывается из меня, и я недоуменно застываю.

— Что с ним? Он в порядке?

— Он в операционной.

— Операционной, — эхом повторяю я, — он жив.

— Жив, — соглашается Джил, но затем ее лицо вытягивается и становится неприятным, обозленным, багровым, будто налитым яростью, — он жив, пока тебя нет рядом. Как и все, кто находится в этой больнице, в этом городе.

— Мне все равно на твое мнение, — едва слышно отрезаю я, — я пришла ради Мэтта.

— С чего ты вообще решила, что ты ему нужна?

— Может, и не нужна.

— Вот именно. Ты думаешь, я не знаю о том, что произошло в зале? — Джил скрипит зубами и вновь рвется на меня. — Признаться, как только я тебя увидела, сразу поняла, что проблем не избежать. Вся твоя семейка — свалка убогих нечестивцев. Твои тети, твоя мама и все твои родственники — за вами по пятам тянется гнусность.

— Осторожнее, Джил, — рычу я, ледяным голосом.

— Люди не идиоты! Водить всех за нос не получится.

— Тогда всем будет очень плохо.

— Я уверена, что вы принесете еще много бед, что многие люди пострадают. — Джил с вызовом вскидывает подбородок и шепчет, — но Мэтта я не оставлю.

Внезапно я ощущаю, как ее пронзительный взгляд простреливает во мне дыру, и как ее обыкновенные слова становятся нерушимым правилом.

— Ты уйдешь прямо сейчас, — громыхает она, — и больше не придешь в больницу.

Принуждение.

Чувствую, как ноги скользят по полу, порываясь к двери, но непреклонно примерзаю к месту, впялив в серые глаза девушки растерянный взгляд.

— Ты не можешь, — сопротивляюсь я, — я должна увидеть его, Джил.

— Мэтт справится без тебя, Ари.

— Я лишь хочу убедиться, что он в порядке.

— Он будет в порядке. — Тихо отрезает она, поворачиваясь ко мне спиной. — Когда ты исчезнешь из его жизни.

— Черт возьми, остановись! — Злюсь я, тщетно сражаясь с принуждением. Голова так и вспыхивает от жара, а виски прошибает неприятная, пронизывающая боль. — Я только…

— Уходи, Ари. Тебе здесь нечего делать.

Девушка отходит все дальше, а я цепляюсь пальцами за стену и прикрываю глаза, но так и не могу справиться с принуждением. Вскоре сил совсем не остается, и тело невольно сходит с места, плетется к выходу, выходит на улицу и оказывается далеко от Мэттью.

Останавливаюсь возле ограды, закрываю ладонями лицо и глубоко втягиваю воздух.

На улице холодно. Ветер тарабанит по плечам, и я уворачиваюсь от него, но тщетно. Дрожь проносится по спине, я уверена, что это от промозглого воздуха, а не от бессилия, я стою, сжав в пальцах запястья, стою с закрытыми глазами и протяжно дышу, изо всех сил пытаясь ухватиться за что-то, что успокоится меня. Но ухватиться не за что. Мне внезапно кажется, что я проиграла. Я дышу, я не умерла, но я проиграла.

Неожиданно я ощущаю странную эмоцию, впитавшуюся в мое тело. Ненависть. Но не ко мне. Люди так люто презирают меня, но это нечто другое. Это разочарование в себе, тяжеленные камни на плечах, давящие так сильно, что стоять трудно.

Я приподнимаю подбородок, оглядываюсь и вдруг замечаю Хэрри.

Он стоит возле пикапа с перебинтованной головой и смотрит на асфальт невидящим взором. Его ореховые глаза налиты обидой. Парень стискивает в кулаках пальцы, молчит, грузно дышит, а я растерянно наблюдаю за ним и понятия не имею, что именно заставляет его так люто себя ненавидеть. Я схожу с места и бреду к другу, все сильнее перенимая его колючие эмоции. В конце концов, расстояния между нами не остается, и я сталкиваюсь с удивительно похожими ощущениями, которые испытываю каждый день. Словно я должна была справиться, но провалилась. Словно от меня зависело так много, но я оплошала.

— Хэйдан? — Парень только сейчас замечает, что я рядом. Поднимает голову и быстро от машины отстраняется, засунув руки в карманы брюк. — Ты как? Все в порядке?

— Да, цел и невредим, — отрезает он, растянув губы в улыбке, — счастливчик.

Он улыбается, а внутри у него сердце громыхает будто дикое.

Я настороженно приближаюсь к другу и кладу ладонь на его плечо.

— Ты уверен, что все хорошо?

— А почему все должно быть плохо? Потому что Мэтт в операционной? Потому что на тебе нет живого места? Или, может, потому что я в очередной раз пропустил все самое интересное, пока был в отключке? — Хэрри запрокидывает за голову руки, а потом морщит лицо от боли и выругивается, отскочив в сторону. — Черт возьми, голова раскалывается.

— Знаю, — горько усмехаюсь я и встречаюсь с Хэйданом взглядом.

За стеклянной оправой очков на меня смотрят огромные, растерянные глаза, налитые глухим непониманием и разочарованием; он моргает, моргает еще раз и еще, и покачивает головой, стараясь выкинуть из мыслей то, что гложет, но не преуспевает в этом. Его руки уже в следующую секунду зажимают виски, стискивают их изо всех сил, и мне становится страшно, что Хэрри сделает себе больно.

— Ты чего? — Спрашиваю я, поддавшись вперед. — Эй, хватит.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Я — пустышка, — вдруг шепчет Хэйдан и застывает. Его взгляд устремлен в пустоту, руки порывисто валятся вниз, и на мое тело мгновенно сваливается невыносимая тяжесть.

— Прекрати говорить так, — нахмурившись, прошу я, — это бред.

— Это правда.

— Нет.

— Да, Ари, — вспыляет парень и резко смотрит на меня, раскрыв от прозрения глаза. Я хочу взять его за руку, но он отстраняется и растягивает лицо в фальшивой улыбке, будто у него все в порядке, будто ему совсем не больно. Но Хэрри рассыпается на части.

Я чувствую.

— Прекрати, Хэрри, — шепчу я, сжав от бессилия зубы. — То, что ты стоишь здесь, а не лежишь на больничной койке, делает тебя пустышкой? Даже думать об этом не смей.

— Я ничего не сделал, как всегда. Я хотел, но не смог.

— Ты и не должен ничего делать.

— Почему? Потому что я слабый? Потому что у меня не хватит сил?

— Потому что к тебе это не относится, и ты не должен рисковать ради меня жизнью.

— Черт возьми, Ари, дело не в тебе, — взвывает он. — В се это всегда было больше, чем просто спасением твоей жизни. Ты никогда не думала, что я и свою жизнь спасаю, что это позволило и мне ощутить себя кем-то?

— Ощутить себя кем, Хэрри? — Восклицаю я. — Ты не понимаешь, что несешь.

— Тебе легко говорить.

— Легко?

— Люди всегда так делают, всегда. У них есть нечто важное, нечто такое, за что стоит держаться, и они возмущаются, мол, это сложно и невыносимо. А как жить тем, у кого нет предназначения? Как жить слабакам, которые валятся в обморок каждый раз, едва угроза нависает над головами близких?

— Ты сделал гораздо больше, чем думаешь, — горячо вспыляю я.

— Не надо успокаивать меня, Ари. Я не ребенок.

— Ты всегда был рядом, когда мне было плохо. Вот что важно!

— Важнее спасти жизнь брату, когда он остается один, — отрезает Хэрри и отходит от меня, безвольно откинув голову, — важнее остановить тебя, когда ты бежишь спасать его.

— Ты поддерживал меня так часто, руки опускались, а ты…, — я подхожу к другу и так сильно стискиваю зубы, что глаза покрываются мутной пеленой, — ты всегда был рядом.

— Я не хочу быть просто веселым мальчиком, который отпускает шутки и делает мир светлее и добрее. Я хочу помочь тебе или Мэтту, кому угодно, когда потребуется.

— И что ты под этим понимаешь?

— Умение защитить вас, но я…, — Хэйдан взмахивает руками и кривит губы, — я и себя защитить не могу. Так что, — он пинает притаившийся в тени камень и шепчет, — неважно.

Парень возвращается к пикапу, а я смотрю на него и не знаю, что сказать. Может, я и не должна ничего говорить? Неожиданно я понимаю, что нас с Хэрри свел не случай… Мы стали друзьями не потому, что оказались в нужное время в нужном месте. Просто Хэйдан понимает меня. Понимает, что я чувствую. Как и я понимаю его, пусть и пытаюсь изо всех сил отгородить от опасности. Мы слишком похожи, пусть мы безумно разные. Поэтому он мой друг, поэтому он рядом — потому что мы оба боремся не только с миром, но и с собой.

Я плетусь за парнем, догоняю его у машины и останавливаю, взяв за руку. Хэйдан оборачивается, а я притягиваю его к себе и сдуваюсь, будто шар. Все силы разом исчезают и испаряются в воздухе, и на ногах я стою благодаря крепким руками друга, которые тут же подхватывают меня и прижимают к себе.

— Ты — исключение, Хэрри, — шепчу я, перебирая волосы парня, — ты борешься с тем, что гораздо сильнее тебя и не сдаешься. И я не встречала таких людей. — Я отстраняюсь и поправляю очки друга, нелепо усмехнувшись. Он же смотрит на меня серьезно, да так, что мир застывает от нависшего в воздухе напряжения. — У тебя есть дар и проклятье, как и у меня, Хэрри. Это доброта, которой могут воспользоваться, которую часто недооценивают. Поверь мне, быть героем — это не спасать всех, ты и не сможешь спасти всех. Но ты всегда спасаешь меня, ты можешь не знать об этом, но это так, и Мэтт, он бы согласился со мной.

— Впервые, — едва слышно, усмехается Хэйдан, и я киваю.

— Да. Впервые.

Хэрри вновь прижимает меня к себе, и я зажмуриваюсь, сжав в пальцах его плечи.

— Ты не должен быть, как я или Мэтт, или кто-то другой. Ты должен быть собой.

— Я не хочу быть собой.

— Ты должен им быть, — настаиваю я, тяжело дыша на его плече, — если бы люди были такими, как ты, за такой мир стоило бы бороться, Хэйдан. Слышишь?

Он нервно кивает, а я сильнее прижимаю его к себе.

Лишь сейчас, когда руки Хэрри сжимают мою талию, когда глаза его зажмурены, а плечи дрожат, я понимаю, что друзья во мне нуждаются в столь же мере, что и я в них. Не думала, что кто-то хочет быть со мной рядом, что я могу поддержать и придать сил.

Выдыхаю, впервые, после того, как вышла из подвала.

Я не зря очнулась, теперь я в этом уверена: мне есть к кому возвращаться, есть люди, которые действительно меня ждут. Значит, и смысл в жизни тоже есть.

* * *

Я дожидаюсь полуночи.

Едва секундная стрелка пересекает отметину в двенадцать часов ночи, как сразу же чужие ощущения испаряются, освободив голову, позволив родным чувствам наполнить с макушки до кончиков пальцев все мое тело.

Я сижу в кресле, завернутая в одеяло, я смыла кровь и расчесала волосы. Мне уже не так плохо, да и Норин обработала раны. Я в порядке. Все хорошо.

Со спокойным выражением лица поднимаюсь на ноги и натягиваю на плечи теплую ветровку. Стягиваю в хвост волосы и шмыгаю носом, позволяя простуде взяться за меня.

Я как школьник, хочу заболеть, лишь бы на время передохнуть. Правда, отдохну уже завтра, потому что на сегодня у меня есть планы.

Выхожу из комнаты и плетусь по коридору. На этот раз мне удается идти бесшумно. Сосредоточенно переступаю через скрипящие половицы, ровно дышу и осторожно виляю меж притаившейся в тени мебели, и через минуту я выхожу из коттеджа незамеченной.

Плетусь вдоль тропинки, прислушиваясь к прекрасной тишине, по которой так дико соскучилась моя голова, но неожиданно улавливаю рядом с собой движение. Я порывисто оборачиваюсь и, к огромной досаде, замечаю за спиной Джейсона. Я закатываю глаза.

— И когда я прокололась?

— Когда закрывала дверь.

Задумчиво покачиваю головой и киваю.

— Буду знать.

Собираюсь сойти с места, но мужчина останавливает меня, водрузив огромную руку на мое плечо, и мне приходится нехотя притормозить.

— И ты, правда, считаешь, что поступаешь разумно? — Спрашивает Джейсон низким голосом и обходит меня, вытащив из кармана древнего, тонкого пальто пачку сигарет.

Он закуривает, а я пожимаю плечами.

— Да.

— Неправильный ответ.

— Я должна идти.

— Ты должна остановиться. — Мужчина кривит губы. — И ты сама это понимаешь.

— Я хочу найти их. — Спокойно сообщаю я, будто рассказываю детскую сказку.

— А потом что?

— Убью их.

— Так прямо возьмешь и убьешь. — Джейсон выдыхает дым, который скручивается в размытые узоры, и кивает. — Отличный план. А вдруг убьют тебя?

— Организуешь похороны. — Язвлю я.

— Ты совершаешь огромную ошибку.

— Черт возьми, Джейсон, я могу ведь просто приказать, хорошо? И ты уйдешь. Давай не будем устраивать сцен. Я все равно пойду к ведьмам, я должна отомстить за то, что они сделали с Мэттом, с Хэрри, со школой. Люди теперь на меня озираются, будто я Дьявол, а не тот зализанный блондин, что приходил ко мне в спальню. Считаешь это правильно?

— Нет. — Отрезает он, чем действительно меня удивляет.

— Нет? Тогда в чем моя огромная ошибка?

— В том, что ты идешь одна. А чему я тебя учил, девочка? — Джейсон выдыхает дым и откидывает окурок. — Не борись в одиночку, а здраво оценивай свои возможности.

Он подзывает меня за собой и медленным и размеренным шагом плетется к черной, вытянутой машине, скрытой в темноте ночи. Недоуменно плетусь за ним, никак не поняв, что именно движет этим человеком, когда он помогает мне. Мы ведь едва знакомы, и мы с ним не ровесники, совсем не похожи. Мы абсолютно разные люди, связанные тайной, что связывает еще сотни невероятных существ, расхаживающих по земле.

Уже в машине, когда Джейсон выжимает газ, я равнодушно бросаю:

— Почему?

— Что?

— Ты помог мне в баре, поехал со мной, остался здесь. Почему, Джейсон?

Мужчина потирает пальцами подбородок, но на меня глаза так и не переводит.

— Сестра, — говорит Джейсон, нахмурив лоб, — у меня была сестра, и, клянусь, волосы у нее были такого же огненного цвета, как и у тебя.

— Была? — Переспрашиваю я. А свет от фонарей освещает омраченное и осунувшееся лицо мужчины. Я наблюдаю за ним и неожиданно ощущаю холод, проскользнувший в его рыжеватых глазах. — Она была оборотнем?

— Нет. Она была человеком.

— И что с ней случилось?

— Она заболела.

— Заболела? — Уточняю я. Бессилие и равнодушие не дают мне удивиться, и я просто смотрю на Джейсона, считая его слова полной бессмыслицей. Кто умирает от болезней? Я не верю, что в мире есть иное зло, сосредоточенное не в рубиновых глазах Люцифера.

— Да. Ей было тринадцать.

— Несчастливое число, — бросаю я, глядя в окно и рисуя на вспотевшем стекле узоры. Возможно, умереть от болезни легче, чем переживать то, что каждый день переживает сам Джейсон. Возможно, теперь его сестре хорошо. — Рак?

— Пневмония.

— А от нее умирают?

— Да. Случаются исключения.

Я перевожу взгляд на мужчину и хмыкаю.

— Это неправильно, когда умирают дети.

— Умирать в принципе неправильно, Ари.

— А разве бывает иначе? — Устало интересуюсь я, вновь отвернувшись. — Мы боремся за то, чтобы прожить чуть дольше. Но в итоге мы все равно умираем.

— Некоторые вещи не изменить. Ты ведь понимаешь, что тот парень, который попал в больницу, оказался там не по твоей вине, верно?

— Да. Слышала, ему стало хуже. Мне позвонил Хэрри. — Сердце екает, а потом снова начинается биться в прежнем ритме, или вовсе останавливается, я уже не знаю, жива я или мне все мерещится, потому что так больно, как мне было пару часов назад, быть не может.

— Он храбрый малый, я слышал, как он…

— Не хочу говорить про Мэтта.

Джейсон вздыхает и переводит на меня взгляд, а я продолжаю пялиться перед собой.

— Тебе необязательно быть такой.

— Какой?

— Не притворяйся, будто это не больно.

— Это не больно. — Это горячо и неистово сжимает в силках и не дает дышать. Это не больно, это невероятно жестоко и безжалостно. Это натягивает на глаза пелену, хватает за глотку и стискивает изо всех сил. Это совсем не больно. Это адски невыносимо.

Я не показываю чувств. Распахиваю глаза и встряхиваю волосами.

— Куда мы едем? Я хотела начать с Симплегад.

— Там давно никто не собирается.

— А собирались?

— В прошлом месяце. — Джейсон переводит взгляд на дорогу. — Я чувствую их запах.

— Весьма кстати, — едва слышно отрезаю я и застываю, намереваясь не двигаться до тех пор, пока машина не остановится. Я умею притворяться, я заставлю себя поверить, что умею, иначе свалюсь без сил и рассыплюсь на части.

Мы выезжаем загород и тормозим у двухэтажного, серого мотеля с яркой и неоновой вывеской. Я изучаю раскачивающиеся перила на втором этаже, потертые двери и хмыкаю:

— Здесь проводит время Меган фон Страттен?

— Здесь много ведьм, — отрезает Джейсон, — я не знаю, кто именно.

— Ладно, — прохожусь ладонями по лицу и вздыхаю, — пойдем, посмотрим.

Выкатываюсь из салона, хлопаю дверцей и чувствую, как руки раскаляются; сжимаю их в кулаки, а пальцы потрескивают, словно разряды тока. Ветер угрюмо завывает, играя с листьями на трассе, стая птиц порывисто спархивает с крыши и, хлопая крыльями, улетает как можно дальше, а я иду вперед, впялив взгляд перед собой. Я помню, зачем пришла.

Ярость — опасное чувство. Ты не контролируешь себя, не понимаешь, что делаешь.

Но месть страшнее.

Сейчас, переставляя ноги по искореженному, старому полу, я решаю убить тех, кто едва не убил меня. И я не колеблюсь. Я знаю, насколько жестоки мои мысли и прекрасно осознаю последствия. Такая кровь с рук не смоется. Она впитывается под кожу и навсегда остается на твоей совести. Но мне наплевать. Я должна испугаться себя и своего взгляда, у которого нет пощады. Будто бы две горящие, желтые точки, на фоне кромешной темноты, мои глаза смотрят перед собой в поисках жертвы. Но я не боюсь.

Зло может победить лишь большее зло. И потому я распахиваю дверь силой мысли и врываюсь в помещение, отпустившая жалость, обиду, страх, милосердие, отпустившая все эмоции до единой. Но оставшаяся наедине с лютым холодом, сразившим внутренности.

— Добрый вечер. — Протягиваю я и оглядываю широкую комнату, тонущую в тусклом свете. Ведьмы мгновенно обращают на меня жгучие взгляды, выгибают спины, а я изучаю их лица в поисках тех самых, которые собираюсь изуродовать мертвенной бледностью. На меня одновременно кидается несколько человек. Распахнув пасти, фурии издают рычания, крылья вырываются из их тел, но я выгибаю руку и откидываю их к стене, разбив по пути об их нечеловеческие головы деревянный стол. — Сейчас вы все одновременно замрете на месте и прекратите против меня использовать свои способности.

Незнакомки послушно застывают, вытянув ко мне руки, выпустив когти, а я смотрю на них, на стаканы, наполненные темно-алой жидкостью, будто бы кровью младенцев, и с отвращением морщусь. Какие же ведьмы мерзкие твари.

Неожиданно Джейсон выводит из смежной комнаты еще двух женщин. Он кидает их к моим ногам, хрустит шеей и отрезает:

— Пытались сбежать.

— Зря пытались.

Одна из незнакомок собирается взмахнуть рукой. И мне бы хотелось узнать, какими она обладает способностями, но я решаю повременить с этим. Навсегда.

Реагирую молниеносно. В комнату врывается лихой порыв ветра, который внезапно поднимает женщину над землей и отбрасывает к стене с огромной силой. Она скатывается вниз, а я перевожу взгляд на вторую незнакомку, что пыталась сбежать.

— Так-так, — шепчу я, присаживаясь на корточки, чтобы лучше видеть ведьму, — кто же тут у нас, Хейзел, верно?

Блондинка, которая еще совсем недавно пыталась проткнуть меня ножом, глядит на меня настороженно, а я почему-то растягиваю губы в кривой ухмылке.

— Где фон Страттен?

— Ее здесь нет, — рявкает она.

— И где мне ее найти?

Хейзел приближается ко мне, прищурив голубые глаза. Она едва не касается губами моей щеки и низким голосом хрипит:

— В аду.

Я не веду бровью. Я знала, что она так ответит. Отстраняюсь и смотрю на ведьму, не осознавая до конца, что собираюсь сделать. Но я делаю. Хейзел тянется к ножу, который прячет в кармане широких брюк, а я вспоминаю, как этот нож едва не прокатился по моей шее. Картинки из прошлого не парализуют меня, а воспламеняют, будто огонь. И, смотря женщине прямо в глаза, видя, как пальцы обхватывают рукоятку ножа, я отрезаю:

— Перережь себе горло.

Ужас мелькает в голубой радужке, а я не шевелюсь. Просто наблюдаю за тем, как на лице Хейзел появляется неотвратимое предчувствие скорой кончины. Женщина дрожащей рукой стискивает лезвие, сопротивляется, но не может побороть принуждение.

Уже скоро нож оказывает рядом с ее шеей. Она раскрывает рот в немом крике, часто моргает, пытаясь глядеть на меня, пытаясь, что-то изменить, но попытки тщетны. Хейзел с маниакальной уверенностью проходится лезвием по своему горлу, и горячая кровь падает на мое лицо причудливым, сюрреалистическим узором. Я прикрываю глаза, вдыхаю запах соли, меди, и аккуратно поднимаюсь на ноги, впиваясь ногтями в ладони до синяков.

Хейзел убила себя. Я убила ее.

— Меган была права, — внезапно протягивает скрипящий голос, и я резко раскрываю глаза, чтобы увидеть женщину, которой он принадлежит. Джейсон выходит вперед, а губы Доротеи растягиваются в сумасшедшей ухмылке, — укусишь меня, песик?

Она подается вперед, оскалившись и щелкнув челюстями, будто угрожая, а затем на меня вновь смотрит, лениво размяв спину.

— Как мне найти фон Страттен? — Ледяным голосом спрашиваю я, ощущая тянущиеся вдоль лица кровавые линии. — Отвечай.

— Никто не знает, — отрезает женщина, соблюдая дистанцию, — она появляется сама.

— Здесь ее нет?

— Она гораздо ближе, чем ты думаешь. — Шипение Доротеи переходи в смех, и она на меня несется, прикрыв ладонями темные губы. — Вы безумно похожи, ваши глаза. Пустые глаза. Она говорила, что ты живучая тварь, но никто даже не догадывался, что ты сумеешь выжить после пожара! Норин постаралась? Личный эскорт нашего папочки.

Доротея вновь испускает металлический смех, а я стискиваю зубы и накидываюсь на нее, со всей силы впечатав в стену. Женщина выше меня на голову, но мне наплевать. Она так и смотрит на меня сверху вниз, облизывая накрашенные губы, а я рычу:

— Не смей говорить плохо о моей семье!

— О твоей семье? Святая Ариадна, — визжит женщина, запрокинув голову, — у тебя нет семьи, кроме той, что стоит за мною. Но этой семье по нраву твои фокусы с перерезанием глотки и принудительной левитацией! — Она скалится, а я чувствую, как пальцы искрятся, краснеют от неконтролируемого пожара, и внезапно женщина вопит от боли, а я понимаю, что оставляю на ее теле следы, подобно тем, что оставляет раскаленное железо.

Что происходит? Женщина начинает кашлять, а я резко отпрыгиваю назад, взглянув на свои ладони ошеломленным взглядом.

— Такая же, — выплевывая дым, хохочет Доротея, — такая же темная.

Она продолжает улыбаться, а кожа на ее лице сереет и покрывается трещинами. Так и пячусь назад, наблюдая за тем, как из ее глотки вырываются черные клубья дыма, будто Доротея горит изнутри. Упираюсь в кресло, а оно неожиданно бьется током и вспыхивает факелом, как канистра с бензином!

Что со мной происходит? Почему от пальцев отскакивают сверкающие искры! Я так и пялюсь на раскаленные добела руки и расширяю глаза, понятия не имея, что творится. Я должна это контролировать. Я могу это контролировать!

Пламя перекатывается с кресла на пол, а затем охватывает прилипшие к месту ноги одной из тех ведьм, которым я запретила двигаться. Она взвывает от боли, а я с ужасом на нее смотрю и отскакиваю назад. Нет. Это надо остановить. Надо что-то сделать.

— Ари! — Джейсон оказывается рядом и тянет меня к выходу. — Уходим.

— Я не могу, я…

Я в панике гляжу по сторонам и вновь встречаюсь взглядом с Доротеей. Серая и с обугленной кожей, она горбится и уменьшается, не убирая с лица ядовитую ухмылку. Она похожа на чудовище из ночных кошмаров, у которых пластами спадают куски тела.

— Темная, — шепчут ее губы, а затем женщина с хрустом валится на пол и рассыпается на сотни мелких песчинок, превратившись в груду пепла.

Это отрезвляет меня. Словно дает пощечину. Я послушно срываюсь с места и несусь за Джейсоном к выходу, не обращая внимания на стоны ведьм, оставшихся заточенными в огненной клетке, не обращая внимания на дикое сердцебиение.

Оборачиваюсь только возле машины. Я смотрю на пламя, рвущееся со второго этажа дешевого мотеля, и застываю от парализующего ужаса. Что я натворила. Что я сделала.

— Ари, — Джейсон подходит ко мне, кладет ладони на плечи, а я все смотрю на огонь, все слышу крики женщин в своей голове, — Ари, нам нужно уезжать. Слышишь? Надо…

Он говорит что-то, но я порывисто скидываю его руки и стремительно отхожу назад, наверно, пытаясь убежать от самой себя. Осматриваюсь, хватаю губами горячий воздух и прикрываю ладонями лицо. Грудь пылает от вины и боли. Я хотела отомстить, но это одно из тех мимолетных, опасных желаний, что сбываются и рушат жизни. Я не должна была, я весь совсем другой человек. Я не похожа на Меган.

— Нет, — срывается с моих губ, и плечи предательски поникают. Я мотыляю головой, а легче не становится. Норин не избавляется от одержимости, мама не оживает, а Хэйдан не звонит и не говорит, что Мэтт вышел из больницы. Ничто не изменилось, кроме меня.

Неожиданно Джейсон укутывает меня в свое пальто. Я так привыкла находиться под его защитой, что тут же послушно просовываю в дырки руки и складываю их на груди.

— Все в порядке, девочка, — тянет Джейсон, поглаживая меня по спине, — все хорошо.

Но все плохо, и он прекрасно это понимает. Возможно, впервые я согласна поверить в ложь, потому что истина невероятно горькая на вкус.

ГЛАВА 26. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

Посреди ночи мне позвонил Хэрри и сказал, что у Мэтта остановилось сердце. Тогда и у меня сердце остановилось. Потом он добавил, что врачи вовремя прибежали в палату и приняли необходимые меры, и я закрыла глаза, не проронив ни слезы.

Сегодня пятый день с тех пор, как Мэтт Нортон попал в больницу. На улице ночь, на часах половина третьего. Я поднимаюсь в свою комнату, сбрасываю с плеч сумку и бреду в ванную комнату. От сильного напора горячей воды поднимается пар. Некоторое время я наблюдаю за узорами, что он рисует на зеркале, прибывая в неком трансе, забытье, а затем я отмираю. Как всегда. Прихожу в себя, встряхнув волосами, и подставляю испачканные в крови руки под струи воды.

— Ты не найдешь ее, — неожиданно отрезает знакомый голос, и, подняв подбородок, я замечаю тетю Норин. Она стоит со сплетенными на груди руками, облокачивается боком о дверной косяк, наблюдает за тем, как я смываю алые разводы с пальцев, и хмурит брови.

Почти уверена, что она меня осуждает.

— Уже поздно, — смываю кривые кровавые полосы с шеи, — тебе давно пора спать.

— Ты найдешь Меган только в том случае, если сама Меган этого захочет.

— Я почти у цели.

— Нет. И ты прекрасно об этом знаешь.

— Что тебе нужно? — Я устало гляжу на тетушку и повожу плечами. — Говори.

— Хватит, — хриплым голосом шепчет она и делает шаг ко мне навстречу, — прекрати. Ты лишь делаешь хуже, Ариадна. Ты причиняешь вред невинным …

— …кому? Людям?

— Ты не похожа на фон Страттен. Ты другая.

— И какая? Неспособная дать отпор? Бесхребетная? — Резко закрываю кран и, стиснув зубы, оборачиваюсь. — Я жутко устала, мне нужно отдохнуть.

— Ты добрая, Ари, — не отступает тетя Норин, даже когда я вырываюсь из ванны и без особого энтузиазма берусь выбрасывать вещи из портфеля, — ты хороший человек.

— Спасибо.

— Зачем ты это делаешь?

— Что делаю?

— Поговори со мной! — Тетя в два шага оказывается рядом и порывисто поворачивает меня к себе лицом. Я отворачиваюсь, а она хватается за мои плечи бледными руками. Мне кажется, что она до сих пор еще не пришла в форму после того вечера. Она прозрачная, на ней висит одежда, и все ее движения вялые и заторможенные. Однако сейчас Норин стоит передо мной полная решимости; возможно, ей все еще плохо, но взгляд у нее острее ножа. Я со скрипом стискиваю зубы, а она покачивает головой. — Скажи, хоть что-то.

— Мне нечего сказать, — шепчу я.

— Ты лжешь. Ты совсем на себя не похожа! Где ты была, Ари?

— Я искала Меган фон Страттен.

— Что ты натворила?

— Только то, что было нужно.

— Ты не убийца, — мотыляя головой, шепчет тетя, — ты не должна причинять вред и…

— Не должна? — Вспыхиваю я, припечатав Норин к полу пронизывающим взглядом. Я рывком сбрасываю с плеч ее руки и отпрыгиваю в сторону, сгорбившись, как будто после сильнейшего удара по груди. — Я помню, почему ты несколько дней не могла есть, помню, почему Мэтт в больнице, а Хэрри ночует в приемной. Я все помню. И я должна делать то, что делаю. Неважно, кому я причиняю вред. Я должна найти Меган фон Страттен.

— Спасая близких, не забывай о себе. Возможно, потом никто не сможет спасти тебя.

— Наплевать.

— Дорогая, тебе просто больно. Ты расстроена, я понимаю.

— Расстроена? — Я прохожусь ладонями по лицу и ухмыляюсь. — Нет. Внутри пусто. Я заполню пустоту, когда убью фон Страттен. — Глаза блестят от отчаяния и безысходности, а я равнодушно пожимаю плечами. — Это единственный выход.

Норин глядит на меня растерянно, сжимает в замок пальцы. Она собирается сказать что-то, но я бессильно взмахиваю рукой в воздухе, и дверь податливо открывается.

— Уходи. Не хочу, чтобы ты так на меня смотрела. Это делает хуже. — Отворачиваюсь и зажмуриваюсь, изо всех сил пытаясь заткнуть глотку равнодушием. — Уходи, Норин.

— Я не позволю тебе больше так страдать, милая, — шепчет тетушка за моей спиной, а я внезапно ощущаю, как колени подгибаются. Мне так хочется, чтобы кто-то обнял меня и сказал, что все закончилось, что все в порядке. Но этого не случится… — Отдыхай, дорогая. Ты всегда можешь прийти ко мне, если тебе плохо. — Нервно киваю, прикрываю ладонями лицо, а она уходит, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине со своими демонами.

* * *

Когда мы понимаем, что мы изменились? Когда жизнь становится чужой? Мы хотим быть сильнее, жестче, опаснее. Но каждое из этих качеств приобретается в определенных условиях. Они не валятся с воздуха. Не возникают просто так. Чтобы стать решительным, крепким и рассудительным, нужно пройти через множество испытаний и нужно не только выигрывать, но и терпеть поражения, иначе не будет смысла. Раскаленный металл форму приобретает только после сильнейших ударов. И когда приобретает — уже не меняется, это навсегда. Обратного пути нет.

Так, действительно ли это хорошо, стать жестким? Расчетливым? Холодный человек становится черствым по причине многих обстоятельств, и потом уже не становится вновь теплым и доверчивым. Если ты опасный, значит, тебя успели сломать. Значит, тебе было в сотни раз больнее, чем всем, кто тебя окружает. И потому ты научился отличаться от них. Ты стал сильнее лишь оттого, что больше никому не доверяешь и ни в кого не веришь.

Я до сих пор не узнаю себя в зеркале. Каждую ночь, когда я пробираюсь в комнату и захожу в ванную, я смотрю на свое отражение, на свои пустые глаза, окровавленные руки и не понимаю, что это, кому оно принадлежит? Трачу минут пять на то, чтобы вымыть из-под ногтей запекшуюся кровь, отчистить ладони. Затем смываю остывший пот с тела. Я не стою под душем долго, чтобы не думать о содеянном, я выхожу и бреду в спальню. Перед сном я вспоминаю о том, что узнала, в уме складываю добытую информацию, даже рисую связующие, красные нити. Определяюсь с последующим шагом и только потом засыпаю.

Я превратилась в машину. Я заставила себя поверить в то, что Мэтт оклемается, если я найду Меган фон Страттен и сделаю с ней то, что она сделала с нами.

Я стала взрослее, я больше не вижу проблемы в том, что я привязалась к Нортонам, я не могла иначе, ведь я человек, мне нужна была поддержка, но я вижу проблему в том, что я не смогла их защитить. Став моими друзьями, Мэттью и Хэрри негласно согласились на опасную сделку, словно поставили росписи в договоре Дьявола рядом со мной. А, значит, я головой отвечаю за их безопасность. В больнице должна лежать я, а не Мэтт.

Сегодня вечером я собираюсь проверить один бар в Дилосе.

Говорят, в «Дельте» собираются ведьмы всех округов, мол, это единственное место, где можно легально выпить человеческой крови и насладиться терзаниями заключенных в клетках фанатиков, ищущих приключений на одно место. Раньше я даже не представляла, как много невероятного творится вокруг, как много тайн кроет в себе история. Мне всегда казалось, что если бы сверхъестественное, действительно, существовало, мир непременно узнал бы об этом. Разве так легко скрывать свои способности? Скрывать сотни оборотней, ведьм, перевертышей, демонов, призраков? Люди не настолько глупы. У них есть глаза и уши. Но, оказывается, мало увидеть. Нужно поверить. А если бы была моя воля, даже зная о том, что творится вокруг, я бы сбежала и притворилась, будто ничего не было. Наверно, потому и те, кто знают, держат язык за зубами — боятся, что их слова окажутся правдой. И, конечно, еще боятся того, что их навсегда заставят замолчать представители это опасной и «выдуманной» касты, под названием — нечисть.

Занятия в школе решено отменить на некоторое время. Западное крыло полностью сгорело, а главное здание внутри и снаружи покрыто угольной сажей. На восстановление уйдет несколько месяцев. Правда, администрация школы не растерялась, и вместо уроков поставила ежедневные субботники. Пахать до вечера нас не заставляют. Но почти четыре часа в сутки мы помогаем разгребать мусор, чистим стены и работаем на благо Астерии. Я не против, если честно. Остаюсь в школе до последнего, пытаясь внушить себе, что, таким образом, я искупаю грехи. Глупости, конечно, учитывая, что сразу после работы я несусь домой и отправляюсь на поиски Меган, которые почти каждый раз заканчиваются бойней.

Сегодня я возвращаюсь после субботника позже обычного. Руки взвывают от боли, и я чувствую, как мышцы горят и пульсируют, но не обращаю внимания. Темные тучи висят над головой, когда я распахиваю входную дверь. Я уже привыкла к такой погоде, она даже не думает меняться, потому что я не думаю хотя бы улыбнуться.

Дома никого нет. Мэри-Линетт, наверно, опять скрывается где-то за городом, так как жутко устает от посторонних звуков, бушующих в ее голове, а вот отсутствие Норин меня порядком удивляет. Она не выходила из дома с тех пор, как вернула меня с того света.

Мне иногда хочется и в этом себя обвинить, мол, тетушке было очень плохо первые дни. Она даже с постели не поднималась. Отдала последние силы, чтобы выгнать Дьявола из головы, а затем еще и меня каким-то образом спасла. Но потом я понимаю, что, начав и в этом корить себя, я просто разорвусь на части, и живого места от меня не останется.

Я отправляю сообщение Джейсону, чтобы он поторапливался. Он всегда ждет меня возле дома, когда я возвращаюсь с общественных работ. Но на этот раз ответа нет.

Странно. Обычно мы вместе идем искать фон Страттен, и он никогда не опаздывает.

Я переодеваюсь в удобную одежду, стягиваю волосы в хвост. К счастью, мне не надо наряжаться как тупой идиотке, чтобы пройти в бар. Это довольно часто случается во всех пошловатых подростковых сериальчиках, где опасность приправлена щепоткой гламура, и ты больше думаешь о наряде на День Основателей города, чем о собственной жизни. Но я, пожалуй, слишком разочарована в приключениях подобного рода. Ничего весело в них уж точно нет, и мне действительно глубоко наплевать на одежду. Только бы достичь цели.

Ну, и в живых при этом остаться.

Я решаю подождать Джейсона на улице и медленно спускаюсь по лестнице. Ноги не думают подчиняться, тащатся по ступеням, будто налитые свинцом. Я даю себе обещание, что сделаю передышку. Мне это необходимо, я должна отдохнуть, чтобы постоять за себя. Однако потом я думаю, что на отдых нет времени, и обещание катится к черту. Неважно, в который раз я терплю неудачу и возвращаюсь ни с чем. Неважно, как сильно я устаю и как трудно заставлять конечности двигаться. Пожалуй, выхода у меня нет.

Я закрываю дверь, но ненароком роняю связку ключей, которая с грохотом валится к моим ногам, блеснув в тусклом свете. Я присаживаюсь на корточки и застываю. Ноги так жутко болят, что подняться мне кажется практически невозможным, и я так и сижу возле двери, прикрыв от усталости глаза и оперевшись лбом о деревянную поверхность.

Меня не пугают трудности. Меня пугает то, что я не смогу с ними справиться.

Я очень устала. Сил почти нет. Но нужно встать и идти дальше. Нужно забыть про боль, потому что может быть еще больнее, если я сдамся. Но где набраться терпения? Где научиться стойкости?

Я стискиваю зубы и неожиданно думаю о Мэри-Линетт, которая заботится о сестре в ущерб себе и своим желаниям. Я думаю о Норин, которая каждый день борется с демоном в своей голове, мечтающим заполучить ее душу. Я думаю о Джейсоне, научившемся жить в одиночестве, научившемся постоять за себя и за тех, кто ему дорог. Я думаю о Хэйдане, которому не нужны способности или умения, чтобы бросаться с головой в опасности. И я думаю о Мэтте, который остался наедине со столетним чудовищем, но не повел бровью и забыл о собственных страхах и предрассудках. Мысли об этих людях придают мне сил, но в то же время я чувствую себя на их фоне удивительно слабой и беззащитной. Они такие, не потому что их научили, не потому что им подали пример. Они просто не могут иначе.

Внезапно на мои плечи ложатся теплые ладони. Кожа немного шершавая, но лишь в некоторых местах. Я застываю от пронизывающего недоумения, раскрываю глаза, смотрю на дверь перед собой и вдруг чувствую колючую волну, прокатившуюся по спине. Тень ко мне все ближе придвигается, и я уже чувствую тепло не только от рук, но и от дыхания, от тела. Откатываюсь назад, прикасаюсь спиной к твердой груди и вновь глаза закрываю.

— Привет. — Шепчет мне на ухо Мэтт, а я не могу ничего сказать.

Поворачиваюсь в пол-оборота, примыкаю к его груди и зажмуриваю веки, уверенная в том, что все это мне чудится, и он нереален. Мне нечем дышать. Я невольно цепляюсь за его плечи руками, прокатываюсь пальцами по шее, локтям, волосам и слышу, как Мэттью тяжело выдыхает, чувствую, как он прикасается губами к моему лбу.

Солнечные лучи прорываются сквозь тучи и падают на мои щеки. Я чувствую тепло, открываю глаза и встречаюсь взглядом с сапфировым взором. Мэтт ничего не говорит. Он проходится кончиками пальцев по моим волосам, а я пропускаю удар по груди и невольно заключаю его лицо в холодные ладони. Внимательно, досконально, почти безумно изучаю синеватые круги под его глазами, затянувшиеся порезы вдоль шеи и лица. Если бы у меня нашлись слова, чтобы выразить то, что я ощущаю, если бы я только могла никогда больше глаза не закрывать и не моргать, чтобы видеть всегда его перед собой. Но непроизвольно я моргаю и пугаюсь. Вдруг он исчез? Но он никуда не исчезает.

Солнце лениво играет между нашими лицами, а Мэтт не отводит от меня глаз, будто пытается изучить все до мельчайших песчинок. Мы присаживаемся на крыльце и спинами упираемся о внешнюю стену. Наши головы повернуты друг на друга, а ноги вытянуты. На его лице как всегда хмурое выражение, словно даже сейчас он сражается со всем миром. А я сжимаю в кулаки пальцы, вспомнив о том, что теперь мои руки по локоть испачканы, и я уже совсем другой человек, в отличие от него.

— Скажи что-нибудь, — просит Мэтт, а я поджимаю губы.

— Я не знаю, что сказать.

— Скажи, что рада меня видеть.

— Нет. Не рада. — Я упираюсь лбом в его плечо и зажмуриваюсь. Я уверена, это нечто большее. С о свистом вдыхаю воздух и понимаю, что лишь теперь действительно дышу.

Мэтт прижимает меня к себе, и я чувствую, как напрягается его тело, как вздымается и опускается грудь. Он сглатывает и едва слышно шепчет:

— Больше не поступай так.

— Как?

— Не пугай меня.

— Это ты напугал меня. — Отстраняюсь и смотрю на парня, устало пожав плечами. — Я до сих пор слышу грохот, с которым ты упал на кафель… — Растягиваю губы в неуместной улыбке. — И вижу, как кровь скатывается по твоей белой рубашке.

Мои глаза покалывает, я отворачиваюсь, а Мэттью дотрагивается пальцами до моего подбородка и вновь поворачивает его на себя, и мы сталкиваемся лбами, но не перестаем смотреть друг на друга. В первые я чувствую, что Мэтт, как и я, не может ничего с собой поделать. Он кривит губы, а я невольно прохожусь пальцами по его густым волосам.

— Я надеялся, что ты не вернешься.

— Значит, ты плохо меня знаешь.

— Нет, в том-то и дело. Поэтому надеялся, но понимал, что в этом нет смысла.

— Как ты так быстро поправился? — Спрашиваю я, нахмурившись. — Хэрри сказал…

— Ко мне приходила Норин, — обрывает меня парень и поводит плечами, — видимо, ей больше везет, чем местным докторам. Ты не знала?

— Нет, она ничего мне не сказала.

Он кивает, зажмуривается, а я прижимаюсь щекой к его щеке, ловлю губами воздух. Его пальцы до боли сжимают мою талию, но я придвигаюсь еще ближе и вдруг забываю о том, как несколько ночей не спала, как приходила домой с утренними лучами и сдирала до крови кожу, пытаясь смыть грязь. Я пыталась отыскать Меган фон Страттен, теряя в этих поисках саму себя, ведь думала, что лишь ее смерть вернет Мэтта. А теперь он так близко.

— Надо обработать раны, — хриплю я, — верно? Норин не излечила их полностью.

— Потом.

— Нет, ты еще совсем бледный, Мэтт. Под глазами огромные синяки.

— Я в порядке.

— На кухне есть отвар, — киваю и собираюсь встать, но парень берет меня за руку и на себя тянет. Я вновь оказываюсь к нему совсем близко и взволнованно хмурю лоб, стараясь не дать чувствам взять вверх, стараясь не трястись и не бояться каждую секунду.

— Просто посиди со мной. — Просит он, сверкнув обсидиановыми глазами.

— Тебе может стать хуже.

— Не станет.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я, наконец, понял, где должен находиться, где мне хорошо. Пусть, ты и невыносимая заноза, Ари. Я уже привык. — Он растягивает губы в усталой улыбке, а я так и застываю, не зная, злиться мне или прижаться к нему ближе. — Слушай, в больнице меня постоянно кто-то навещал, родители не отходили от постели, Джил приносила еду, Хэрри спал в приемном отделении. Все были рядом, но мне не хватало тебя.

— Да что ты говоришь, — отшучиваюсь я, смущенно покраснев, — у тебя был жар.

— И озноб.

— Вот видишь.

— Не имеет значения. Я здесь, потому что, как сильно бы ты меня не раздражала, мне хочется быть рядом с тобой. Это противоречит логике, но я хочу, чтобы ты еще много раз, Ари, накричала на меня, обиделась и разозлилась.

— Ты хоть знаешь, как глупо это звучит?

— Знаю. — Мэтт проходится пальцами по моим щекам, глядит на меня так пристально и пронизывающе, что живого места на мне не остается. Он приближается, а я сглатываю и вижу, как в глазах у него проносится нечто удивительное: яркое и теплое, его взгляд будто связывает меня. Он прикасается губами к моим губам, а я зажмуриваюсь, тепло катится по моим рукам, венам, и я, наконец, расслабляю плечи, отпустив тревогу.

Возможно, путь назад есть. Я вновь стану прежней, нужно лишь постараться.

Однако затем я вспоминаю горящих ведьм, их перекошенные от страданий лица, и я вспоминаю свое лицо, на котором отсутствовали эмоции… Я стояла напротив и смотрела, как они мучаются, ведь мне хотелось, чтобы им было так же больно, как мне. Я молчала, а руки сжимались в кулаки все крепче, и пламя становилось выше, ярче, больше.

Я невольно отстраняюсь и застываю с закрытыми глазами.

— Что с тобой? — Спрашивает Мэтт, и мы все-таки смотрим друг на друга. Я виновато отворачиваюсь, не могу больше быть его мишенью, а он растерянно хмурит брови, как он умеет, как любит. — Что произошло, пока меня не было? — Его голос совсем тихий. Я вдруг думаю, что это и не голос вовсе, а отдаленное эхо, но Мэттью придвигается ближе и мне в глаза смотрит настойчиво, с пониманием. — Что ты натворила, Ари?

— Я только хотела, чтобы ты вернулся, — вздергиваю подбородок и, чувствуя слезы на глазах, улыбаюсь, — разве это так много?

Мэтт не отвечает, прикрывает глаза и вновь меня обнимает; я цепляюсь за его плечи, как за спасательный круг, как за единственный кусок света. Хочу, чтобы он сказал, что он никогда меня не отпустит. Но он хранит молчание, и тогда я зажмуриваюсь еще крепче.

Мы поднимаемся через пять минут, а, может, через десять. Я не слежу за временем, я устала за ним следить. Мне вдруг хочется просто находиться здесь и сейчас. Это полезное желание. В нем больше пользы, чем в любых других стремлениях. Я выпрямляюсь, устало оглядываюсь и внезапно замечаю на другой стороне дороги Мойру Парки — Судьбу. Меня от неожиданности парализует странное волнение, будто бы Мойра оказалась здесь, чтобы сообщить нечто плохое. Но в то же мгновение по трассе со свистом проносится машина, и уже через несколько секунд, на противоположной стороне дороги никого не оказывается.

Я растеряно протираю холодный лоб и вдруг думаю, что мне и вовсе почудилось. Не помню, когда я нормально ела или спала. Я вполне могла нафантазировать глупости.

Мэттью забирает у меня ключи, открывает дверь и медленно плетется на кухню. Ему трудно передвигаться. Почти уверена, что под серой кофтой у него перебинтованные раны и порезы, кровоточащие и зудящие невыносимо, но парень вида не показывает. Он бредет неспешно, но с ровной спиной, словно все в порядке.

— Присаживайся, — прошу я, выбегая вперед, — а я приготовлю что-нибудь.

— Я помогу.

— Не выдумывай. Тебе вообще нельзя с постели подниматься.

— Ари, я в порядке.

— Не в порядке, — открываю холодильник и осматриваю содержимое скептически и с вызовом: я должна выдумать грандиозное блюдо за считанные минуты. Мэтт, наверняка, в больнице нормально не ел, а мне неожиданно хочется сделать ему приятное.

— Слушай, у нас с тобой одинаковый диагноз, просто тебя вылечили немного раньше.

— В том и дело. Намного раньше, и я успела отдохнуть.

— Отдохнуть, — ворчит Мэтт, закатывая к потолку глаза, — теперь это так называется.

— Что ты имеешь в виду? — Я захлопываю холодильник, стараясь не выронить ничего из рук, и недоуменно хмурю брови.

— Хэрри говорил, что ты почти не бываешь дома.

— Хэрри много говорит.

— Но он никогда не врет.

— Ох, уж эта его политика искренности…, — еда скатывается по рукам на разделочный столик, и я покачиваю головой. Трудно сказать, где стирается грань: говоришь ты правду, или ты пытаешься причинить вред.

Мэтт подходит ко мне, становится рядом и медленно закатывает рукава толстовки, а я протяжно выдыхаю. Какой же он все-таки упрямый.

— Что? — Он замечает мой недовольный взгляд и пожимает плечами. — Я хочу помочь.

— Надо тебе отвыкать от этого.

— От чего?

— От «хотения помочь». Проблемы лишь появляются.

— О, только не начинай. Поссоримся хотя бы через несколько часов, договорились? Я еще не опомнился после больницы. Итак, — Мэтт прихлопывает в ладоши, — что готовим?

Я впервые за долгое время выдавливаю естественную эмоцию, вроде улыбки, и мы с уверенностью принимаемся экспериментировать. К сожалению, повар из меня отвратный, и я никогда не следила за тем, как готовит Норин. У нее-то все отлично получается, а я так и не поняла, что же главное в готовке: опираться на инструкцию или добавлять щепоточку экзотики от себя. Мэтт тоже с трудом отличает комбайн от соковыжималки. И мы стоим у столика, как два недоразвитых подростка, изучающих упаковки от техники и восторженно взвывающих время от времени, будто бы это восьмое чудо света.

К сожалению, даже имея книгу рецептов перед глазами, мы в итоге пересаливаем все мясо и передерживаем рис. Наша экзотическая пища пахнет ядовито, даже опасно, и меня вдруг посещается строго-магическое-прорицательное-видение, что, если мы попробуем из этого блюда хотя бы кусочек, мы больше никогда не проснемся. Попадем, как Белоснежка с яблоком. Я скептически хмурю лоб, а Мэтт расстегивает верхние пуговицы толстовки.

— Мне жарко от одного вида, — протягивает он, скривив губы. — Выглядит…, ну так.

— Так?

— Интересно, — немного погодя, поясняет Мэттью, а я неожиданно прыскаю со смеху и становлюсь с ним рядом, облокотившись спиной о стойку.

— Прости, к сожалению, я умею только управлять разумом людей и погодой.

— Да уж. Со способностями ты пролетела.

— Это точно.

Мы искоса смотрим друг на друга, и мне вдруг становится так легко. Думаю, я ждала этого момента с того самого дня, как родители и Лора попали в аварию. Я хотела ощутить себя живой, спокойной, защищенной и нужной, и мы улыбаемся смущенно, так и не поняв до конца, что именно происходит с нами, но нам хорошо. Это тот новый лист, о котором я грезила. Та новая глава, после которой все отлично, после которой пишут «конец», и люди уже сами додумывают счастливые повседневные будни, если такие случаются.

Мэттью обнимает меня. А я зажмуриваюсь, сцепив за его спиной руки. Я никогда не думала, что мне будет так комфортно рядом с чужим человеком. Может, в людей все-таки стоит верить? Они ведь никогда не перестанут нас удивлять.

Неожиданно хлопает входная дверь. Я вздрагиваю, но Мэттью меня не выпускает из объятий, лишь немного расслабляет руки, чтобы я смогла обернуться.

— Простите, что прерываем, — игривым голосом пропевает Мэри-Линетт, ворвавшись на кухню с двумя коробками пиццы, — но, вся Астерия уже учуяла запах вашей отравы.

Она лыбится, неуклюже бросает еду на стол. И за ней с бумажными пакетами входят Норин, Джейсон, Хэрри и Бетани. Растерянно морщусь, а Хэрри плетется ко мне, сверкая огромными глазами. Рядом с ним в мешковатом платье стоит Бет. Она кивает мне и строго оглядывает кухню, будто бы проверяя ее на наличие повреждений.

— Мы вовремя, — в конце концов, заключает она.

— Еще бы. Эта дамочка караулит вас почти с обеда, — Джейсон хитро глядит на Мэри, усаживается за стол и выдыхает, словно ему совсем не нравится скопление народа.

— Вы…, это… — Не знаю, что сказать. Как идиотка хлопаю ресницами, а Бетани и тетя Мэри-Линетт уже выливают содержимое кастрюль в мойку. Что происходит? Почему они пришли, и как догадались, что мы жутко голодные? Я отхожу от Мэттью, предварительно сжав его за руку, и приближаюсь к Норин, ощутив колючий ком в горле. Тетя улыбается и мне в глаза смотрит ласково, крепко держась пальцами за спинку стула. Она все еще слаба и выглядит уставшей, но взгляд у нее такой яркий, что вокруг вмиг становится светло.

— Спасибо. — Шепчу я и дергаю уголками губ. Тетушка выдыхает, тянется ко мне, и я послушно подхожу ближе, порывисто опустив голову на ее худое плечо.

Неожиданно тяжесть всего мира сваливается с меня, силки слетают с легких. Я знаю, я — не одна. Мои близкие люди всегда рядом со мной, даже когда мне плохо. Даже когда я совершаю ошибки или сворачиваю с верного пути. Они не бросят меня.

— Прости, что не помогла Мэттью раньше.

— Прекрати, — обрываю я, шмыгнув носом, — это я должна извиниться. За все, что вам наговорила. За все, что сделала. А я так много натворила.

— Это послужит всем нам уроком, — отстранившись, говорит тетя и прокатывается по моим щеками холодными ладонями, — главное, что сейчас все позади, Ариадна. Мы живы, и мы в порядке. Это самое важное.

— Да. Так и есть.

Норин кивает, ведет меня к столу, и мы усаживаемся, открыв коробки с пиццей. Я не помню, чтобы мне было так хорошо в Астерии. Не помню, чтобы за нашим столом сидело так много близких мне людей, и мы общались, улыбались друг другу. В какой-то момент я чувствую себя вполне обычным человеком, у которого не отнимали семью, и это чудесное ощущение, за которое стоит разбивать в кровь колени.

Возможно, все то, что со мной случилось, вело именно к этому моменту. К моменту, когда Хэрри хлопает меня по плечу, а Мэтт держит за руку. Когда Джейсон от Норин глаз не отводит и следит за каждым ее движением. Когда Мэри-Линетт рассказывает Бет о том, что тоже была старостой в старших классах, но продержалась только две недели.

Я потеряла семью, но кто тогда все эти люди? Расслабляюсь, незаметно разглядывая тетушек и друзей, и неожиданно забываю о том, что натворила. Ведь так просто поверить в то, что все позади, что боли никакой не было, когда все хорошо.

Однако судьба не устает напоминать нам о наших ошибках.

Внезапно все двери и окна в доме разом захлопываются, и, неровно мигая, лампочки вспыхивают и взрываются, посыпавшись на наши головы яркими искрами. Я примерзаю к месту, Мэттью изо всех сил сжимает под столом мою руку, а затем прямо напротив меня появляется стул, будто бы из воздуха. Со скрипом, он придвигается ближе и застывает.

Уже в следующую секунду нашему взору предстает черная дымка, которая тянется к свободному месту, смыкается и образует расплывчатый силуэт человека. Громкий треск и за столом оказывается Люцифер. Он наклоняет голову, сверкнув рубиновыми глазами.

— Надеюсь, я не опоздал, — хрипит он и одаряет нас дьявольской ухмылкой.

ГЛАВА 27. ТРЕТИЙ ДАР

Наши руки взмывают и ударяются ладонями о поверхность стола, и мы оказываемся прикованными, не можем пошевелиться! Смотрим друг на друга и молчим, не в состоянии вымолвить хотя бы слово из-за того, как дико дерет горло.

— Мы сыграем в игру…, — шипящим голосом протягивает Люцифер и опускает взгляд на свои сероватые пальцы, сжимающие салфетку. Уголки его губ дрогают, а у меня огнем вспыхивают легкие, да так, что дышать становится невыносимо. Джейсон хмурит лоб, на меня глядит пронзительно, будто пытается что-то сказать, но что? Неужели он решил, что я справлюсь с Дьяволом? Или он собирается с ним справиться? — Итак, я задаю вопрос, вы отвечаете. Ложь наказывается, правда поощряется. Мэри, — Люцифер не смотрит на тетю, продолжает разглядывать свои костлявые пальцы, а Мэри-Линетт стискивает зубы, — тебе не кажется странным, что Ариадна осталась в живых после того, что случилось?

Тетя играет желваками, опускает острый подбородок и глухо отрезает:

— Нет.

Ее грудь опускается и поднимается. Мэри неотрывно следит за Люцифером, застыв в ожидании того, что произойдет дальше. Но затем творится нечто необъяснимое. Норин не произносит ни слова, обхватывает пальцами вилку и внезапно вонзает ее в ладонь сестры. Мэри-Линетт взрывается криком, кровь стремительно растекается по столу, а я судорожно дергаюсь вперед, но не могу сойти с места. О, Боже мой!

Норин распахивает глаза от ужаса, пелена проносится в ее небесном взоре, но она не может ничего с собой поделать. Глядит ошеломленно и раздавлено, хватая губами воздух.

— Ты солгала, — низким голосом протягивает Дьявол и наклоняет голову, наблюдая за тем, как тетушка взвывает от парализующей боли. Мэри трясет головой, а я чувствую, как мои щеки вспыхивают от неконтролируемого пожара, — нельзя лгать, милая Мэри. Тебе не говорила об этом Силест? — Люцифер лениво кривит губы. — Говорила, но ты не слушала.

Я пытаюсь справиться с принуждением и дергаюсь вперед, однако лишь привлекаю к себе внимание рубиновых глаз, которые молниеносно находят меня и прожигают огнем. Дьявол сплетает пальцы и облокачивается о стол, притворившись, будто кровь не течет по столу и не заливает коробку из-под пиццы и наши тарелки. Он вздыхает.

— Ты должна была умереть. И ты умерла.

— Видимо, нет, — гортанно рычу я, взяв под контроль голос, и сглатываю, — почему вы так заинтересованы в моей смерти, Хозяин? — Я язвительно ухмыляюсь. — Боитесь?

— Привык держать все под контролем.

— Я не собираюсь доставлять вам неприятности. Мне не нужна моя сила. Забирайте!

— Ты убила так много хороших ведьм, дорогая, — на выдохе протягивает Люцифер и в мои глаза смотрит пронзительно. — Ты уже доставила мне неприятности. Мой следующий вопрос тебе, Ариадна. Как ты выжила?

Я нервно хмыкаю и отрезаю:

— Меня спасла Норин.

— Неправда.

— Я не вру, она…

— Исцелила тебя, когда ты очнулась. Но моя прекрасная Норин не воскрешает людей.

— Вы ошибаетесь.

Внезапно Люцифер резко подается вперед, оперевшись ладонями об окровавленный стол, и скалится прямо напротив моего носа. Отстраняюсь, испуганно прищуриваюсь, а он шепчет дьявольским и ледяным шепотом, который проникает мне под кожу и заставляет дрожать от холода:

— Я никогда не ошибаюсь. — Его красные глаза сжигают. Лицо так близко, что я вдруг оказываюсь в плену опасной красоты демона. Он вытягивает руку, прокатывает пальцами по моей щеке, оставляя красные разводы, а затем кривит бледноватые губы. — Досадно, ты могла бы стать жемчужиной моей коллекции, Ариадна Монфор-л'Амори. Но ты, впрочем, как и все люди, испугалась себя и своих желаний. Предпочла смерть. Ведь проще умереть, чем признать, кто ты… — Дьявол скалится, а я застываю от ужаса. — Тебе понравилось. Тебе доставляло удовольствие то, что ты делала, но ты боишься признаться себе в этом. В том, что ты похожа на нас намного больше, чем могла бы предположить.

— Я совсем на вас не похожа.

Неожиданно лицо вспыхивает от колющей боли! И по лбу прокатывается невидимое лезвие, глубоко и безжалостно прорезающее кожу. Кровь единым пластом катится вниз на глаза, и я оказываюсь в кромешной темноте, взвывая и судорожно растопырив пальцы.

— Врешь, — растягивая губы в зверином оскале, шипит Люцифер и прижимается лбом к моему лбу, и кровавые полосы неторопливо скатываются по нашим лицам, а карминово-рубиновые глаза заставляют меня глядеть в них даже сквозь алую пелену. Тело трясет. Не могу дышать. Приоткрываю губы, и кровь заливается в рот. — Ты выжила. Почему?

— Не знаю, — хриплю я, кашляя и запинаясь, — я не знаю!

— Ты опять врешь, дорогая, зачем ты это делаешь?

Шипящий голос Дьявола проникает мне в голову и отдается таким звоном, что виски вспыхивают от адской боли, и я вскрикиваю, зажмурившись так крепко, что сводит лицо.

— Хватит, остановитесь! — Прошу я, а звон в моей голове преображается и становится криком, истошным и сдавленным. Он принадлежит маме. Она верещит от боли, а я нервно и судорожно тарабаню ногами по полу, пытаясь вырваться из этой клетки. — Хватит!

Теперь кричит не мама. Я слышу голоса тетушек. О ни зовут меня и вопят, а я просто стискиваю зубы, содрогаясь от их скрипа. Зачем он это делает? Я не знаю, как я выжила, я понятия не имею! Меня спасала тетя Норин, только она могла вернуть меня.

— Если ты не хочешь давать ответ на вопрос, ты мне больше не нужна, Ари, — шепчет мне на ухо Люцифер, а я внезапно чувствую, как стул рядом со мной подпрыгивает. Мэтт пытается подвинуться ближе, сделать хоть что-то. Но он, как и все, скован и связан силой, что таится в глубине дьявольской души, если она вообще существует.

Дьявол поднимается из-за стола, неспешно переставляет ноги и оказывается за моей спиной. Его пальцы стягивают заколку с моих волос, и они каскадом падают на дрожащие плечи. Он нехотя перебирает их, поглаживает, а затем приближается и прикасается губами к моей макушке. Я сижу с широко распахнутыми глазами и часто дышу, понятия не имея, что делать и что меня ждет. Неужели это конец? Неужели сегодня я умру?

— Прекрасная, — науськивает он, будто отец мне на ухо, — смертельно прекрасная. Ты не представляешь, как несправедлив мир, за который борешься. Человечностью обладают отнюдь не люди, а монстры, потому что сожалеют о содеянном. Люди же наслаждаются, и им нет никакого дела до твоих терзаний, моя дорогая. Ты можешь каждый день спасать их и их души, но они не скажут спасибо. Они не умеют. На земле кроются демоны. Не в аду.

Его пальцы плавно скатываются по моим волосам и неожиданно смыкаются вокруг моего горла. Впиваюсь ногтями в ручки стула и растерянно смотрю на Джейсона, по лицу которого скатываются толстые струи пота. Он сопротивляется, но тщетно. Вены клокочут и пульсируют на его висках, шее, и он прожигает меня невероятно беззащитным взглядом, на который, как я думала, он не способен. Он ведь всегда знает, что делать. Всегда.

— Последний вопрос, Ариадна, — протягивает Люцифер. — Ты боишься смерти?

Хэрри сипло дышит, по лицу Бетани скатываются ледяные слезы. А с губ тети Мэри срывается всхлип, который она тут же заглушает, сжав челюсти. И я вдруг вспоминаю про Ноа Морта. По телу проносится теплая волна, возникнувшая, словно из воздуха. Она меня укрывает, спасает от лютого ужаса, и я вдруг думаю, что не боюсь Смерти. Он мой отец.

— Смерти пусть боятся те, кто остается жить… — Едва слышно сообщаю я и поднимаю взгляд на Люцифера. — А мертвым быть не страшно.

Красные глаза сверкают в тусклом свете, и Дьявол поводит плечами.

— Как скажешь.

Его рука взмахивает, а я отворачиваюсь. Хочу смотреть на близких. Ветер врывается в открытое окно, подбрасывает толстые занавески, и я стараюсь успокоиться, чтобы унять разбушевавшуюся погоду в Астерии. Но трудно взять под контроль мысли, чувства, когда понимаешь, что через пару мгновений тебя не будет в живых.

Мэтт в очередной раз подпрыгивает на стуле, Бет зажмуривается. Я хочу посмотреть на друзей, но не успеваю. Из-за стола внезапно порывисто поднимается Норин, испустив такой громкий вздох, что содрогаются стены! Она расправляет плечи, хватается руками за талию и вздрагивает, словно стряхивая с себя остатки принуждения.

— Научилась бороться со мной, дорогая, — нежным голосом протягивает Люцифер и в следующую минуту оказывается рядом с тетушкой, ласково приобняв ее за плечи. Она не думает отстраняться, стоит неподвижно, а он властно поправляет ее спутавшиеся угольно-черные волосы, — ты так устала, Норин, ты приложила много усилий, чтобы залечить раны всем, кто дорог Ариадне, но не дорог тебе. Ты заслужила отдых.

Я ошеломленно застываю, понятия не имея, что происходит, а Норин неожиданно на меня переводит уставший взгляд, и я считываю ее мысли, не умея проникать в голову. Так и слышу, как внутри все взрывается от безумной, ноющей злости, и я широко распахиваю глаза и подаюсь вперед, и внезапно думаю о том, что история повторяется.

— Ты ждал меня так долго, Хозяин, — покорным голосом отрезает тетя Норин и вновь в кроваво-красные глаза Дьявола глядит, — я уйду с тобой, если ты позволишь ей выжить.

Нет, нет! По груди словно ударяют кувалдой, и я пытаюсь встать, но не могу сойти с места, ощутив себя на редкость ненужной, беспомощной, слабой. Пусть убьет меня. Меня, а не моих близких. Это неправильно, так не должно быть случиться! А в рубиновых глазах Люцифера вспыхивают искры. Он задумчиво наклоняет голову и испепеляет фарфоровую кожу тетушки животным взглядом. Прокатывается по ней пальцами и молчит, обдумывая соблазнительное предложение, которое вполне имеет смысл для чудовища, томящегося по душе Норин Монфор уже много лет.

— Ты привела домой оборотня, — деловым тоном напоминает он, — ты предала меня.

— Он ничего не значит.

— Ты врешь.

— Я разучилась чувствовать, — сухо отрезает тетя, вздернув подбородок.

— И поэтому пытаешься спасти дочь сестры, — скалится Люцифер, — трудно обмануть воплощение Лжи. Я есть Ложь. Ты не сможешь провести меня, дорогая Норин.

— Я согласна уйти, и ты знаешь об этом.

Повисает тишина, лишь посвистывает теплый ветер, и я сжимаю в кулаки пальцы, не зная, что делать, но отчетливо понимая, что не позволю тетушке пострадать.

— Ты сильнее, чем думаешь, — неожиданно проносится тихий и знакомый голос.

Я застываю. Ребята, как и Джейсон, наблюдают за Люцифером, словно и не слышали призрачное эхо. Кошусь в сторону и вдруг замечаю Ноа Морта. Внутри что-то вспыхивает и переворачивается, и я вытягиваю шею, понимая, что никто кроме меня не видит его! Это немыслимо, невероятно. Смерть стоит в углу комнаты, сжимает перед собой руки. Глаза у него удивительного шоколадного оттенка, который успокаивает меня и придает сил.

«Это ты спас меня», — вдруг думаю я, и Ноа медленно кивает.

Конечно! Я не просто так вернулась с того света, я не смогла бы. Он не позволил мне умереть. Но почему? Ведь Ноа нарушил баланс, нарушил правила, которые сам написал.

— Ты моя дочь, — отрезает Морт и делает шаг вперед. Его осунувшееся лицо кажется мне на удивление родным и знакомым, и я вдруг верю в него и в себя, — помни об этом.

«Помнить о том, что я — исключение», — вдруг проносится в моей голове и внезапно от придавленных к столу рук исходит невероятное тепло. Я недоуменно морщусь, а волна не останавливается, бежит вперед, захватывая деревянное покрытие, тарелки, коробку из-под пиццы. В мгновение ока стол потрескивает и теряет истинный цвет, покрывшись едва заметными, тонкими нитями, затем на глазах гниет коробка, пицца покрывается плесенью.

Дьявол синхронно с Норин переводит на меня озадаченный взгляд, а я застываю.

— Ари…, — хрипит тетя Норин, пошатывается назад, а на лице Люцифера появляется незнакомое мне выражение, излучающее ошеломление и растерянность. Сам Дьявол так и смотрит на мои ладони, сверкая ядовито-красными глазами, а затем принуждение исчезает и теряет силу, и все, кто находится за столом, отскакивают в стороны.

Я же продолжаю сидеть на скрипящем стуле. Наблюдаю, как предметы в радиусе от меня стареют, сморщиваются и превращаются в искореженный мусор, и ухмыляюсь.

Третий дар.

— Нет, — рычит Люцифер, подается вперед и вскидывает руку, намереваясь завершить начатое, но я поднимаю ладонь, и он застывает, как и тень, направленная в мою сторону.

Я медленно встаю на ноги и прожигаю незваного гостя разъяренным взглядом; он не должен был приходить. Он не должен был вынуждать нас выбирать, бояться и терзаться в сомнениях. Он должен уйти. Чувствую, как сила во мне трансформируется в черную тень, точно такую же, что и направленная на меня. Она выкатывается из-под моих ног и тянется к Дьяволу, по пути столкнувшись с аналогичной защитой, и я свирепо выдыхаю:

— Убирайтесь из моего дома.

Люцифер скалит белоснежные зубы.

— Мало сил, моя дорогая Ариадна, но потенциал огромный. — Он шипит, словно змея, и ко мне приближается, оттолкнув черную завесу. А я ощущаю, как ладони вспыхивают, и пытаюсь направить барьер вперед, но ничего не могу поделать.

По сравнению с ним, я действительно слишком слабая. Мне нужно больше сил.

— Глупая, — выплевывает Дьявол, — как и все люди, ты думаешь, что можешь все, но у людей никогда не было власти ни над жизнью и ни над смертью. — Его голос громыхает на весь дом, и в ту же минуту тетушки и ребята отлетают от сильнейшей, невидимой волны.

Продолжаю ровно стоять и чувствую, как от звенящего в голове напряжения из носа скатывается толстая кровавая полоса, но я не должна сдаваться. Не должна отпускать тень и ломать барьер. Я должна сопротивляться из последних сил.

— Убирайтесь, — сиплым голосом взвываю я, — убирайтесь вон!

— Я никуда не уйду, Ариадна, — шипит Дьявол, делая шаг вперед, а за его ступнями ко мне тянется и черная материя, — или ты уйдешь со мной.

— Нет.

— Ты так устала сопротивляться, так устала бороться, дорогая. Просто отпусти это.

— Не могу, нет!

— Сколько можно сражаться. И ради чего? — Его красные глаза сверкают пламенем, и он придвигается еще ближе, маня за собой весь мрак, что теплится в комнате. Я чувствую, как подрагивают колени, сводит желудок, но стою, стою… — Родные тебя боятся, а друзья тебе завидуют. Люди тебя не понимают. И ты чужая, такая одинокая.

— Хватит, замолчи!

— Бедная, Ари, — науськивает Люцифер, вглядываясь в мои глаза открытым, ласковым взглядом, который не укутывает, а душит, забирает последние силы, — совсем одна.

— Нет, не одна, — внезапно восклицает знакомый голос, и меня за руку хватает Хэрри.

Я оторопело гляжу на него, намереваясь отстраниться, но он так крепко стискивает в своих пальцах мою ладонь, что я застываю от недоумения. Парень придвигается ближе, но моя тень уже добралась до него. Уже карабкается по его ногам!

— Что ты делаешь, — теряя контроль, бормочу я, — что ты творишь, отойди, Хэрри…

— Сожми ладонь покрепче. Мы сильнее вместе, слышишь?

Я недоуменно округляю глаза, а когда вновь смотрю на Люцифера, то понимаю, что моя тень придвигается к нему на несколько сантиметров. Хэйдан Нортон отдает мне свои жизненные силы, а я проглатываю их ложками и направляю на Дьявола, намереваясь того изгнать как можно дальше, намереваясь вычеркнуть его из наших жизней.

— Он завидует тебе больше всех, — продолжает шептать мужчина, скалясь и улыбаясь ядовитой ухмылкой, — он хотел бы стать тобой, забрать твою силу, быть особенным, но он лишь подопечный. Друг, которого так просто заменить.

— Убирайтесь, — вновь гортанно рычу я и изо всех сил стискиваю пальцы друга. Наши взгляды сталкиваются, словно грозовые молнии. Люцифер растерянно застывает, а я резко подаюсь вперед. Страх отступает, когда ты смотришь ему в глаза. — Убирайтесь! — Кричу я, и внезапно Дьявол распахивает пасть, издав оглушительное шипение! Его спина разом сгибается, трещит, выгибается; костлявые пальцы тянутся к моему лицу, но застывают.

Смотрю в алые глаза отвратительного чудовища, расправив плечи, а оно неожиданно взмывает вверх и, превратившись в черную дымку, вылетает из дома.

О, Боже мой. Силки исчезают, свет становится ярче. Расслабленно выдыхаю, а затем на меня безвольно облокачивается Хэйдан. Он бледный, на лбу блестит испарина.

— Вот я и пригодился…, — слабо улыбаясь, шепчет он, а я порывисто прижимаю его к себе и зажмуриваюсь. Что же он натворил, что же он сделал! — Ты справилась, Ари. Ты…

— Мы справились, — обрываю я, шмыгнув носом, — мы справились, Хэрри.

Друг кивает, и мы обессилено оседаем на пол, не выпуская друг друга из рук.

* * *

Мы сидим на диване. Я, Норин и Мэри-Линетт. Смотрим на экран телевизора, но не видим картинок, даже не слышим, о чем говорят. Почти уверена, что никогда в жизни нам не было так трудно. Бояться друг за друга мы уже привыкли, но терять… Нет, не знаю, что бы со мной случилось, если бы кто-то пострадал.

— Знаете, это какая-то странная закономерность, — потирая перебинтованную ладонь, шепчет тетя Мэри, — достается мне и Ари. Странно, да?

Я слабо усмехаюсь и покачиваю головой.

Лоб у меня все еще саднит, но эта боль кажется настолько смешной и нелепой, что я о ней даже не думаю. Наплевать, что ломит конечности. Я жива, ребята живы. Мы смогли дать отпор самому Люциферу, и никто не отправился на встречу с предками. Наверно, это повод хорошенько отдохнуть и успокоиться.

— Никогда не защищайте меня ценой собственной жизни, — вдруг хрипло протягиваю я и перевожу взгляд на Норин; она сидит так прямо, будто к спине привязана палка, — я бы не смогла жить, зная, что и ты пострадала из-за меня. Не смей больше так поступать.

— Прости, Ари, — тетя поводит плечами, — иначе не умею. И не вздумай принуждать.

— Просто не верится, — взвывает Мэри-Линетт и громко усмехается. — Ты прогнала из нашего дома Люцифера. Как такое возможно? Заставила его шипеть, как мокрую кошку!

— Ко мне приходил Ноа. Он сказал, что я сильная.

— Смерть был здесь?

— Стоял совсем рядом. И это он спас меня. Люцифер не лгал. Норин смогла затянуть раны, но воскресил меня Ноа Морт, как бы странно это не звучало.

— Почему странно? — Норин задумчиво поглаживает виски. — У Смерти никого кроме тебя больше нет. Ты — то единственное, что делает его похожим на человека.

— Зачем ему быть похожим на человека?

— А зачем людям быть похожими на смерть?

— Люди ищут бессмертия.

— А Ноа понимания. Это неизбежно, всем нам кажется, что у соседей трава зеленее.

— И что теперь? — Растерянно спрашиваю я, сцепив на груди руки. В доме тихо. Лишь работает телевизор, да ветки стучат по оконным рамам. Если мне больше не стоит бояться Люцифера, значит ли это, что я, наконец, смогу жить спокойно? — Мы победили?

Усмехаюсь, понимая, насколько глупо звучат мои слова, но тетушки не смеются.

Мэри хмурит брови, а Норин медленно кивает.

— Думаю, — шепчет она, — для начала нам нужно хорошенько отдохнуть.

Мы расходимся по комнатам, оставив невероятный бардак на кухне. Но никто из нас не волнуется на этот счет. Мы вообще не волнуемся… Джейсон вызвался отвести ребят по домам, а я вызвалась пригласить Джейсона остаться у нас на ночь. Он молча согласился, и мне показалось, что он и не хочет уходить. Трудно чувствовать себя беззащитным, уж я-то знаю, а теперь и мой новый знакомый ощутил себя бесполезным. К сожалению, каждый из нас в какой-то момент понимает, что не все ему подвластно, и не всегда сил у нас хватает, чтобы что-то изменить. И неважно, сколько тебе лет и как много у тебя опыта.

Ни я, ни он, никто не бьет так сильно, как жизнь.

Простояв под душем добрых полчаса, я выкатываюсь в спальню. Валюсь на кровать и впяливаю растерянный взгляд в потолок. Еще совсем недавно ко мне приходила Рамона Монфор и сказала, что скоро по моей вине умрет много людей. Она имела в виду пожар?

Или будущее изменилось?

Ведьмы и Люцифер — все они были уверены, что я умерла… Вдруг я не должна была выжить, а Ноа нарушил естественный порядок вещей и запустил опасный механизм?

Глупые мысли, но они не дают мне заснуть.

Подумать только, впервые после стольких дней я, действительно, могу поспать, ведь Люцифер не вернется так скоро, не влетит в окно! Я могу закрыть глаза, отдохнуть; сон ни с чем не сравнится. Но я не перебарываю странную тревогу, что теплится в груди. Встаю с постели, протираю ладонями лицо и протяжно выдыхаю, понятия не имея, что мне не дает покоя. Наверно, я отвыкла от жизни без страха и риска. Нет, конечно, я понимаю, что этот мир никуда от меня не делся, и я не обезопасила себя и своих близких полностью. Но ведь сейчас действительно легче и проще. Ведь так?

Всю ночь я сижу на кресле и смотрю в окно, не зная, что пытаюсь там увидеть. Меня покрывает едва заметная дрожь, я укрываюсь одеялом и поджимаю к груди ноги. Сидеть в таком положении можно вечно, но затем вдруг над горизонтом появляется розовая полоса, плавающая и пылающая, переливающаяся различными цветами, и мне взбредает в голову полюбоваться рассветом на улице.

Я тащу одеяло за собой, оно поскрипывает, цепляясь за деревянные половицы, бреду на кухню, завариваю чай. Утром ветер прохладный, но я чувствую себя отлично.

Накидываю на плечи плед, сжимаю в пальцах кружку и наблюдаю за тем, как лениво просыпается город, как солнце неспешно и устало выкатывается из-за горизонта. Может, я смогу отдохнуть завтра, а сегодня мне нужно вдоволь насладиться первым тихим днем? Я ведь одержала победу. Маленькую. Но мной могли бы гордиться родители и Лора.

Интересно, какие бы способности были у моей сестры?

Сижу на ступеньках и невольно улыбаюсь. Я бы хотела рассказать родным, что меня наделили тремя способностями, не знаю, кто и зачем, но я стала гораздо сильнее. Я смогла бы их спасти, если бы умела обращаться с даром той треклятой зимой. Я бы растопила лед под колесами машины, сбила бы с пути грузовой автомобиль, я бы сделала хотя бы что-то, если бы только знала, что умею, что могу. Но, к сожалению, время мне неподвластно.

Глаза слипаются, но спать мне так и не хочется. Солнце уже вовсю согревает землю, а люди выползают из домов, будто бы дождевые черви во время ливня. Я выдыхаю. Везет же им. Никаких ведьм, никаких Люциферов. Пусть такая жизнь скучная, но безопасная.

Внезапно из-за поворота к моему дому энергичной походкой плетется Хэйдан, и мне вдруг становится так хорошо, что я широко улыбаюсь и помахиваю рукой.

— Черт возьми! — Взвываю я, когда парень оказывается близко. — Ты чего не спишь?

— Поспишь тут, — ворчит он и плюхается со мной рядом, а я накрываю его половиной одеяла и по-детски хихикаю, словно соорудила нам убежище. Хэрри криво улыбается, мне в глаза взглянув, а я протяжно выдыхаю.

— Так, почему ты не уснул, мой герой?

— Хотел тебя увидеть.

— Ну, увидел.

— Отлично. — Парень стягивает с лица очки и сдавливает пальцами переносицу. — Так, я реально вымотался, но сна ни в одном глазу. Веришь?

— Верю. У меня то же самое. — Пожимаю плечами. — Мы переволновались.

— Наверно. Мэтт вырубился почти сразу. Едва голову на подушку положил и все, я не сразу понял, что сам с собой разговариваю, честное слово! Рассказываю я ему, значит, про свои чувства, переживания, а потом слышу, он храпит. Никакого уважения.

Улыбаюсь и кладу голову на плечо друга. Он тоже облокачивается об меня, и мы так и сидим, наблюдая за тем, как солнечная сторона медленно придвигается к нашим ногам.

— Ты спятил, Хэйдан, — едва слышно отрезаю я, — спятил, когда взял меня за руку.

— Я хотел помочь.

— Ты помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что ты мне пообещал?

— Ничего я тебе не обещал, — отмахивается друг, вновь нацепив очки, — ты бы сама не справилась, а я стоял рядом. Неужели я должен был просто наблюдать, как он высасывает из тебя силы? Ну, нет уж. Прости.

— Ты мог пострадать.

— И твоей вины бы в этом не было, ясно? Я сам так решил. И я поступил правильно.

— Хэрри…

— Я сделал бы это опять, если бы потребовалось, — серьезным голосом отрезает друг, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть в его огромные, рыжевато-зеленые глаза. — Я же тебя в переулке не просто так встретил, Ари.

— Да, ты следил за мной, — отшучиваюсь я, пихнув его в бок, а он усмехается.

— Ну, не просто так увидел, как ты выходишь из дома, ладно. Все связано. — Хэйдан с умным видом кивает, а затем улыбается мне самой доброй улыбкой в мире. — Я рад, что у меня хватило мозгов заговорить с тобой, Ариадна Блэк. Правда, я ведь мог постесняться, а я вдруг решился, выпалил что-то. Это мой самый смелый поступок в жизни.

Я смущенно поджимаю губы, прикрываю глаза и вновь кладу голову на его плечо. Я тоже рада, что не отстранилась. Рада, что познакомилась с Хэйданом Эбнером Нортоном.

— Ари, — неожиданно взвывает сонный голос тети Мэри, — подойди на минутку!

Я протяжно выдыхаю и поднимаюсь.

— Я сейчас вернусь, хорошо?

Хэрри кивает, а я устало плетусь домой. Мэри-Линетт стоит у лестницы. Ждет меня, то и дело, зевая. Она протягивает мне сотовый и ворчит:

— Ответь уже. У меня башка трещит минут десять.

— Прости.

Виновато улыбаюсь. А тетушка отмахивается, мол, бывает. Пошатываясь, она вновь вскарабкивается по лестнице, словно к вершине Эвереста, а я прикладываю телефон к уху.

— Да? — Зачем звонить так рано? Может, Люцифер оставил мне сообщение? Раз он не может говорить со мной лично, будет доставать по почте. — Алло?

— Ари, слушай, Ари…, — голос обрывается, и я невольно выпрямляюсь. Лишь хорошо прислушавшись, я узнаю в этих нотах голос Мэттью; сердце у меня пропускает прыткий и нещадный удар, ведь никогда прежде я не слышала, чтобы он говорил в подобном тоне. Я крепко стискиваю трубку. — Ари, ты здесь?

— Мэтт, что случилось?

— У него…, Ари, у него сердце остановилось. — Всхлип. Неизвестный глухой удар. Я в недоумении пялюсь перед собой и чувствую, как внутри все разрывается на куски.

Ничего не понимаю. Дышу ровно, моргаю несколько раз.

— Что?

— Ты слушаешь меня или нет? Под утро ему стало плохо, я пошел за мамой, но, когда вернулся, он уже не дышал. Я вызвал скорую, но они…, они…

Я медленно поворачиваю голову в сторону входной двери и чувствую, как на глазах наворачиваются тяжеленные, горячие слезы. Но они не катятся, я просто перестаю видеть.

— Хэрри умер, Ари! — Не своим голосом взвывает Мэтт, я слышу его рыдания и вдруг роняю телефон. Он ударяется об пол с оглушающим треском и разбивается на куски.

Нет. Резко встряхиваю головой, пытаясь прогнать прыгающие точки, и выдыхаю.

— Нет, — плетусь на ватных ногах к выходу. — Нет.

Как это возможно, он же был здесь, он же сидел рядом со мной! Ладонями цепляюсь за стены, бреду к двери и вдруг понимаю, что на крыльце никого нет.

Делаю несколько широких шагов вперед и взвываю не своим голосом:

— Хэрри! — Я кричу в пустоту. Я ворочаю головой, наблюдая, как мир смешивается и переворачивается, и захлопываю ладонями рот. Нет, нет, нет… Споткнувшись на ступенях, сваливаюсь вниз, поднимаюсь и вновь кричу, — Хэрри! Подожди!

Но его здесь нет. Я бегу вперед, дыша так громко и так часто, что грудь разрывается на части, но я не останавливаюсь. Я не имею права.

«Хэрри умер» — вертится в моей голове. «Сердце остановилось». Но как? Нет, это не может быть правдой, он не могу уйти. Не мог.

— Хэрри, пожалуйста, — прошу я, — ты же был здесь, ты же был со мной!

Я замираю и хватаюсь руками за волосы, сдавив голову так сильно, что лицо сводит. Оглядываюсь, утопая во взглядах людей, прожигающих меня недоумением, и горблюсь в отчаянии, ломаюсь, как ветка. Во мне что-то умирает. Я закрываю ладонями лицо и сипло втягиваю воздух, пытаясь не свалиться, пытаясь не упасть. Но как же это сделать?

Это я во всем виновата. Его сердце остановилось, потому что я его убила.

— Пожалуйста, — хриплю я, — пусть это будет кошмаром, пусть это окажется сном.

Но даже когда я без сил усаживаюсь на край тротуара, кадры не сменяются, время не меняет свой ход. Все остается прежним. Воспоминания о том, как призрак Хэрри сидел со мной рядом такие живые, что режут похлеще ножа. Его улыбка, его взгляд. Его слова.

Покачиваю головой, упираюсь лбом о колени и застываю, вдруг подумав, что если я перестану дышать, мир разрушится, превратится в руины и заберет меня за собой.

Но у мира вновь свои планы. Я судорожно втягиваю воздух и продолжаю жить.

А Хэрри нет.

ГЛАВА 29. ИСКУПЛЕНИЕ

Мы обречены терять тех, кто нам дорог, пожалуй, это единственное, что неизменно в нашем мире. Люди умирают. И, наверно, лучший способ смириться с их смертью, умереть первым. Что мертвые знают о Смерти? Ведь о Смерти рассуждают живые, и чувствуют ее только они. Мертвый умер, и ему все равно. А мы остаемся и чувствуем боль, утрату.

Вину.

Я не могу дышать, я и пытаться не хочу, потому что знаю: я не заслуживаю, не имею права. Иногда Смерть, как и Судьба, слишком великодушна. Она оставляет в живых тех, кто жизни не заслуживает, и забирает тех, кто пожить так и не успел. Это жжет, терзает на куски. Эта горячая, лютая несправедливость, которая прохлаждается здесь, рядом с нами, а мы смотрим на нее сквозь пелену слез и ничего не делаем. Не можем.

Ведь действительно, загадка: почему плохие вещи случаются с хорошими людьми? А хорошие вещи случаются с плохими? Ты пытаешься стать лучше. А, может, не надо? Люди прощают ошибки тем, кто спотыкается шаг за шагом. Так зачем быть хорошим, если все равно те, кто тебя любит, найдет тебе оправдание, а кто — нет, не обратит внимания.

Мне кажется, в жизни вообще не может быть смысла! Искать его — это та самая суть, которую нам впихивают в голову, наш путь, карма, бессмыслица! Нет смысла в смерти, ни толики, и, освобождая землю от хороших людей, мы ни на сантиметр не приближаемся к разгадке. Но зато, позволяя жить плохим людям, отходим на несколько шагов назад.

И самое грустное, заключается, пожалуй, в том, что от нас ничего не зависит. Нам не улыбнется удача, судьба не постучится в дверь, а любовь не победит смерть. Мы тешимся, как малые дети. Мы верим в иллюзию, мол, на небесах близкие встречаются, ублюдки, как им и положено, получают по заслугам, а за добро платят добром. И все это полная чушь, и смысла в этом столько же, сколько в пустоте, поглощающей наши мозги. И сводится все к тому, что живем мы, зная, что в скором времени все подохнем. И длится это веками. И как росли мы на убой, так и растем.

Даже имея уникальные способности, даже возвышаясь над простыми людьми — нет, это не тупое высокомерие, это просто констатация факта — я бессильна. Более того, я сама виновата в том, что мой друг умер, именно потому, что отличаюсь от других. Ну, где, черт возьми, эта справедливость? Меня наделили даром, чтобы я уничтожала все, что дорого?

Я убила Хэйдана Нортона.

Мой друг пытался всех спасти, а я его убила, но родные не верят, они гладят меня по спине. Они шепчут, что я не виновата, что я не причем. Но зачем они лгут? Боже, зачем? Я не могу сдержать тупой ухмылки, которая режет лицо, щиплет, не могу избавиться от нее. У меня не получается. Самые грустные истории мы рассказываем с улыбкой на губах. Это отнюдь не значит, что нам смешно. Нам больно, и мы невольно пытаемся сгладить слова усмешкой, искрами в глазах, хоть чем-нибудь, лишь бы притвориться, что все это ложь.

Когда человек умирает, о нем вспоминают только хорошее. Но я пытаюсь вспомнить о Хэрри плохое. И не вспоминаю. Вот, что важно. Люди сразу прощают мертвецам все их грехи, словно им есть до этого какое-то дело. Нет. А вот нам есть. Как по мне, лишь это и важно: если человеку нечего прощать, о нем стоит помнить. Но, а если глаза закрываешь и пытаешься заткнуть глотку тупыми суевериями, то в земле этому ублюдку самое место.

Я прохожусь пальцами по дыре в стене. Ее оставил Мэтт. Наверняка, когда звонил. Я помню глухой удар. Дыра глубокая, дощечки нелепо торчат в стороны острыми пиками.

В доме Нортонов тихо. С самого утра мы сидели в морге, толкаясь в коридоре, будто в очереди супермаркета. На завтра назначили церемонию, и я должна прийти.

Мама Хэрри меня пригласила. Я рассмеялась. О на свела брови. А Норин отвела меня в сторону, словно умалишенную, но, возможно, я теперь такая и есть. Миссис Нортон мою руку сжимала, думала, я ей друг. А я убила ее сына. Какая же нелепость.

Я спускаюсь по лестнице и бреду вдоль темных стен. Вечер свалился на наши плечи так внезапно. Мы и не поняли, что прошли почти сутки без голоса парня в очках. А потом пройдет еще один день. И еще… И в какой-то момент рана затянется. Именно тогда, в ту самую секунду жизнь полностью потеряет смысл и совесть, ведь нет ничего страшнее, чем осознание правды. А правда состоит в том, что все мы исчезаем. И про нас забывают. Мы превращаемся в пустоту. Да, мы рвем глотку, стремимся, любим и заботимся, но потом, не сразу, но когда-то, в какой-то день, в какую-то минуту, мы перестаем значит что-либо.

Я выхожу на задний двор коттеджа Нортонов. Во мраке переливаются огни. Мэттью сидит под ними, как под дождем и не двигается, не издает ни звука. Его руки сплетены, на глазах пелена, отнюдь не боли, но растерянности. Он не понимает, он сидит на гамаке, что был сделан Хэйданом, и никак не может донести до себя, что Хэйдана больше нет.

Я присаживаюсь рядом. Наверно, я не должна быть здесь, ведь Мэтта не проведешь, как его мать или отца. Он-то знает, в чем дело! Но я боюсь уходить, ведь я боюсь никогда больше сюда не вернуться. Невольно я протягиваю вперед руку и кладу ее поверх пальцев парня, таких же холодных, как сугробы в Северной Дакоте. А он вдруг отстраняется.

Моя ладонь скатывается вниз, потом и вовсе внезапно падает, и я застываю с широко распахнутыми глазами и приоткрываю рот в немом, истошном крике. И ломаюсь.

Мэтт вдруг глядит на меня, подается вперед, все же хватается за мои руки и шепчет:

— Прости, — у него трясется голос, тело, — прости, я не хотел.

Он хотел. Он правильно поступил, и я перевожу на него взгляд полный отвращения к самой к себе. Ненависти. Как он еще может сидеть со мной рядом? Я сотворила нечто не просто ужасное. И я не просто его подвела. Это не просто шутка, не просто испытание.

Хэрри умер.

Слезы скатываются по щекам. Я порывисто отворачиваюсь и стискиваю зубы. Черт, я же не хотела! Я же не знала, что так будет. Почему? Что со мной не так?

Я смахиваю пальцами мокрые полосы с подбородка, поднимаюсь, осматриваюсь, и я его ищу абсолютно непроизвольно. Ищу Хэрри. А Хэрри не приходит.

Порывисто я закрываю ладонями лицо и встряхиваю волосами, и мне так больно, что скатываясь пальцами по груди, я почти уверена, что нащупаю огромную, кровавую дыру.

— Что нам делать, Ари? — Спрашивает за моей спиной Мэтт. Я не узнаю его голос.

— Не знаю.

— Ты уйдешь?

Я поджимаю губы, смотрю на парня через плечо и думаю: черт возьми, почему ты не спросил «ты останешься?». Мэтт разрывается на части. Ненавидит меня, но и отпустить не может. Даже не представляю, что сейчас творится в его голове. Но я вижу его уставшие глаза, красноватые и узкие даже в вечернем свете, и, возможно, все понимаю.

— Да. Ухожу.

Он не останавливает меня, не говорит ни слова, но взгляд его проникает внутрь моей головы и поджигает нервные окончания, и он смотрит на меня, умоляя остаться, ведь мы с ним привыкли защищать друг друга, успокаивать. Но сейчас это не сработает.

Я ухожу, оставляя позади сверкающие огни. Захожу в дом и едва плетусь вдоль стен, украшенных семейными фотографиями. Ореховый взгляд друга провожает меня вплоть до выхода, будто парень совсем рядом, и я прощаюсь с ним, кивнув в пустоту.

Уже на пороге, прежде чем открыть дверь, замечаю на комоде связку ключей. Ключи от пикапа Хэрри. А точнее от пикапа его дедушки… Я растерянно каменею и вдруг слышу, как в голове взвывают шестеренки и начинают крутиться так быстро, что становится дико больно и страшно. Глаза расширяются, а пульс учащается. И, приподняв руку, я уже стою, думая не о смерти Хэйдана, а думая о том, как его вернуть. Перемена настроения отдается эхом по всему моему телу, я вытягиваюсь, будто струна и стискиваю зубы.

Пальцы хватко стаскивают ключи. Я выбегаю из коттеджа и несусь к пикапу, сгорая в нетерпении, сгорая от любопытства и безумия, вскружившего голову.

Я — Ариадна Монфор-л'Амори. Я не просто так стала той, кем являюсь.

Запрыгиваю в салон, зажигаю двигатель и включаю фары, и тут же из дома выходит Мэтт с растерянным видом. Он прикрывает пальцами глаза, чтобы лучше присмотреться, затем вдруг порывисто руки опускает.

— Ари, — шепчут его губы. Он делает пару шагов вперед, а я уже выжимаю газ. — Ари!

Со свистом выруливаю со двора, разворачиваюсь и несусь вдоль пустой дороги, так и не поняв до конца, что собираюсь сделать. Но я сделаю. Я, черт возьми, сделаю все, что в моих силах, пусть даже это иррационально и неправильно. Я все сделаю!

— Не надо, — вдруг просит знакомый голос, и, вздрогнув, я замечаю рядом маму. Она оказывается совсем близко, сидит в салоне, глядит на меня шоколадными глазами, а я так и пялюсь на дорогу. Не хочу ее видеть, слышать. Зубы до боли стискиваю и жму на газ.

— Ари, пожалуйста.

— Нет.

— Ари, подумай, что ты делаешь.

— Я подумала! — Рявкаю я, рассекая воздух. Дома проносятся с дикой скоростью, свет от фонарей сливается в единый, рыжеватый пласт. — Я должна попробовать.

— Дорогая, ты ни в чем не виновата, — шепчет мама и тянет ко мне руки, а я забиваюсь в угол и взвываю нечеловеческим голосом:

— Не смей, не говори так! Это я убила Хэрри, и хватит лгать.

— Ты не хотела.

— Неважно.

— Он знал, что…

— Убирайся, — вдруг рычу я, словно раненное животное и перевожу взгляд на мать. На ее лице отражается немая растерянность, сожаление, а я повторяю, — уходи, оставь меня!

— Ари…

— Где ты была, когда я схватила его за руку? — Взвываю я и смотрю на нее, чувствуя, как слезы заливают щеки. — Где же ты пропадала, когда я его силы забирала? Почему не остановила меня? Почему не предупредила? Мама, почему ты ничего не объяснила мне?

— Я понятия не имела, что ты окажешься такой сильной. А теперь подумай, Ари, тебе стоит понять, какую ошибку ты собираешься совершить.

— Ты не знаешь, что я хочу сделать.

— Знаю. — Мама хмурит лоб и порывисто приближается ко мне, а я продолжаю ехать, не смотря на нее и кусая дрожащий губы, — у каждого поступка свои последствия. Если ты не остановишься, не прекратишь нестись сломя голову…

— То что? — Вспыляю я, растянув губы в сумасшедшей ухмылке. — Пострадают люди? Умрут невинные? Что, мама, что? Мне наплевать.

— Неправда.

— Правда. Ты совсем меня не знаешь. Я больше не та девочка, которой была раньше.

— Ты все та же.

— Нет.

Я жестко выжимаю тормоз и подаюсь вперед. За окном лес, высоко в небе сверкает и переливается серебристым светом полукруглая луна, и я выпархиваю из салона и ныряю в лунное сияние, решительно выдохнув. Прыгаю в черную пасть леса, несусь наугад, хрустя ногами о листья, и стремительно работаю руками. Чем дальше от дороги, тем лучше. Мне не нужны свидетели. Я останавливаюсь только через несколько минут, когда легкие горят таким огнем, что горчит во рту и сводит горло.

Никогда прежде я не прибывала в подобном состоянии. Я ничего не боюсь. Я ничего не чувствую: ни боли, ни вины. Я лишь вижу нарисованный образ в своей голове и следую ему. Импульсивно опускаюсь на мокрую землю, закрываю глаза и слышу, как вокруг меня вспыхивает хрустящее пламя. Мои губы дрогают в ухмылке. Отлично. Огненный и рыжий змей тянется рядом со мной, смыкается и образует перевернутый треугольник. Раздираю в кровь ладонь, прикасаюсь ею к холодной земле и шепчу: vocavit vos, Lucifer. Пламя шипит и вспыхивает ярче, словно сопротивляясь, пытаясь меня отговорить! Но я не слушаю его, крепче зажмуриваюсь и повторяю еще раз громче и увереннее: vocavit vos, Lucifer!

Лес взвывает человеческим голосом, темные ветви нагибаются и сталкиваются друг с другом, а я впиваюсь пальцами в землю, стискиваю ее и чувствую, как меня переполняет сила. Она пронизывает мое тело насквозь, словно игла, и проходит через мое сердце. Я тут же судорожно выдыхаю, откидываю назад голову и, распахнув глаза, прожигая ядовитым взглядом ночное небо, ненавидя себя и то, что порождаю своей ненавистью, рычу:

— V ocavit vos, Lucifer!

Пламенный столб окружается меня, ревет, будто зверь, и уже в следующую секунду, когда огонь с хлопком испаряется, передо мной появляется Люцифер. Я горблюсь, ощутив себя на редкость измотанной, а мой гость кривит бледноватые губы.

— Так-так, Ариадна, — шипящим голосом протягивает Дьявол и сцепляет в замок свои костлявые пальцы. Мужчина подходит ближе, изучает меня карминово-алыми глазами, а я чувствую, как по лбу катятся капли пота, — не думал, что мы встретимся с тобой так скоро.

— Мой друг умер.

— Ты хотела сказать, ты убила его.

Люцифер сверкает ледяным взглядом, а я поднимаюсь на ноги и хриплю:

— Да. Это сделала я.

Дьявол молчит. Наклоняет голову, прожигает во мне дыру, словно и так ран мало, но потом все же прерывает тишину протяжным вздохом, поднявшим листву под ногами.

— Ты хочешь вернуть его.

— Верно.

— Обращаясь ко мне, ты сильно рискуешь, — шипит Люцифер, оскалив зубы. — Я могу тебе отказать, дорогая. Мой отец славится милосердием, а я обманом. Ты ведь знаешь.

— С Богом у меня сложные отношения.

— Не богохульствуй. А, впрочем, я не сомневаюсь, что Папа, по милости своей, отвел тебе судьбу, полную страданий. И все для того, чтобы проверить тебя на прочность, Дитя Мое, и в очередной раз убедиться, как слабы оказались его безвольные создания.

— Я соглашусь, — сглатывая, шепчу я и изо всех сил стискиваю пальцы, — я соглашусь отдать свою душу, если вы вернете моего друга.

Дымка вокруг Люцифера становится почти осязаемой. Она тянется ко мне, овивает в колючих силках горло и поглаживает мокрые щеки, и я пытаюсь отстраниться, но не могу шевельнуться. Так и смотрю в глаза темноте, мраку, злу в чистом его обличии.

Дьявол делает шаг вперед.

— Ты хочешь заключить сделку?

— Да.

— Повтори еще раз, — оказавшись прямо перед моим носом, шипит он. И я киваю.

— Да.

Лицо Люцифера озаряет животный оскал. Он хватается пальцами за мой подбородок и резко тянет его на себя, но я не сопротивляюсь.

— Такая же, как мать, — тихо науськивает он, исследуя сантиметр за сантиметром мою кожу. Его ладони скатываются по моим плечам и сжимают руки, и он вдруг вдыхает запах моего тела, кривит губы и импульсивно отстраняется, прикрыв от удовольствия глаза. — А как же парочка условий? Люди приходят ко мне с одним желанием и сотней подпунктов.

— Люди в Астерии не должны знать, что с ним случилось. — Едва слышно отрезаю я и с вызовом гляжу на мужчину, расхаживающего рядом, будто дикий зверь; он внимательно следит за мной, а я стискиваю в кулаки пальцы. — С Хэрри. Иначе появятся вопросы.

— Верно, дорогая.

— Еще…

— Еще?

— Вы оставите в покое мою семью. — Делаю шаг вперед. — Я отдам душу при условии, что вы больше никогда не посмеете причинить моим родным и близким вред.

— Как скажешь.

Так просто? Я настороженно хмурюсь, понятия не имея, почему Дьявол соглашается со мной, и нервно сглатываю. Здесь какой-то подвох. Его не может не быть.

Неожиданно за моей спиной проносится глухой шелест.

Оборачиваюсь и в изумлении вытягиваю лицо: сквозь спутанные ветви прорываются тетушки и Джейсон, позади них плетется Мэтт, и я от злости так крепко зубы сжимаю, что в ту же секунду по лесу проносится такой свирепый порыв ветра, что деревья нагибаются.

Что они здесь делают? Люцифер гортанно смеется, а я резко оборачиваюсь:

— Сделайте это, — смотрю прямо в кровавые глаза Дьявола, — ну же!

— Не хочешь попрощаться?

— Нет.

— Другого шанса не будет.

— Я знаю, зачем пришла. С пасите Хэрри, и моя душа ваша.

Люцифер покорно приближается ко мне, а я вдруг понимаю, что он совсем не похож на человека. Его лицо безображено красными точками, на губах звериный оскал. Человек, наверняка, может походить на Дьявола, когда нажимает на курок или раздирает сопернику горло. Но Дьявол никогда не будет походить на человека. Его оболочка — обман. Как и сам Люцифер. Ленивой походкой он приближается ко мне, улыбается и захлопывает ловушку.

— Моя дорогая Ариадна, — шепчет он мне на ухо, убирая назад спутавшиеся волосы, я застываю с широко распахнутыми глазами, — я выполню все твои желания. Я спасу твоего друга и не причиню вред твоей семье, однако… — пальцы мужчины вонзаются в мою грудь и проходят сквозь нее, будто бы я прозрачная тень! От боли вспыхивает все тело. Я резко сгибаюсь, взвываю от боли и чувствую, как внутри кровью обливаются органы. — Боюсь, я и не успею навредить твоим родным, — прижавшись губами к моей пылающей щеке, тянет он, а я захлебываюсь в собственных воплях, — ты сама убьешь всех, кто был тебе дорог.

Он со свистом отстраняется. Рука вылетает из моего тела. И я обезвожено валюсь на колени, откинув назад тяжеленную голову. Боль пробегает по спине и впивается острыми когтями в виски. Я кричу, и вместе с криком из моего горла вырываются воспоминания. Я вижу, как мама ждет меня после школы, как отец копается в старых дисках, как Лора лихо валится на мою кровать и начинает скакать по ней, звонко смеясь. Я вижу, как тетя Норин прижимает меня к груди, и как Мэри-Линетт улыбается за рулем автомобиля. Вижу, как Хэрри и Мэтт чокаются бутербродами и смеются, подергивая плечами, а Джейсон достает из пиджака пачку сигарет. Я вижу их всех и чувствую, как Люцифер отрывает их от меня, будто бы отрезает ножницами. Вытягиваю вперед руки, а воспоминания оказываются все дальше и дальше, и, в конечном итоге, они просто испаряются, и мне становится так пусто и страшно, что я порывисто опускаю голову и тону в свалившихся на глаза волосах.

Дышу. Медленно и ровно, ощущая, как пылает татуировка на шее.

Дышу. А рядом вдруг проносится сиплый крик.

— Ари! — Взвывает Норин нечеловеческим голосом, она бежит ко мне и падает рядом. Ее руки оказываются на моих плечах, они встряхивают их, судорожно потирают. — Ари…

Наклоняю голову и изучаю ее, будто увидев впервые. Эта женщина тощая, выглядит больной и испуганной. Я прочитываю в ее глазах панику и хмыкаю. Поднимаюсь на ноги.

— Что ты с ней сделал, — хрипит женщина, а затем вдруг порывается вперед, будто бы гарпия и скалит зубы, — что ты с ней сделал!

Ее перехватывает высокий мужчина. Он оттаскивает ее назад. Я наблюдаю за ними и не произношу ни звука. Просто осматриваю людей, стоящих напротив, пустым взглядом и вдруг вижу молодого парня. Он собирается подойти ко мне, а я отворачиваюсь, не заметив ничего, что смогло бы привлечь мое внимание. Он чужой.

Неожиданно рядом оказывается Люцифер. Он протягивает мне руку с длиннющими, костлявыми пальцами, а я смотрю на нее скептически. Морщусь и оглядываюсь, понимая, что земля под ногами превратилась в иссушенную грязь, а с неба на голову лениво валятся сморщенные, черные листья. Они падают на плечи, будто пепел.

— Твой друг жив, дорогая, — шипит Дьявол и сверкает рубиновыми глазами, — сделка заключена, ты должна уйти со мной. У нас много дел.

Протягиваю руку и чувствую, как мужчина с силой обхватывает запястье, не смотрю назад. Слышу крик, но не оборачиваюсь. Мне все равно.

— Мы найдем тебя, где бы ты ни была. — Отрезает молодой парень. — Слышишь? Мы вернем тебя, Ари. Я приду за тобой.

Грудь сжимается на какое-то мгновение, но затем внутри вновь становится пусто. Не понимаю, о чем он. Я делаю шаг к Люциферу и ухожу в темноту.

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1. АСТЕРИЯ

ГЛАВА 2. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

ГЛАВА 3. ТАЙНЫ МОНФОР-Л'АМОРИ

ГЛАВА 4. ЭКСПЕРИМЕНТ

ГЛАВА 5. ПОТУСТОРОННЕЕ

ГЛАВА 6. ГОРА СИМПЛЕГАД

ГЛАВА 7. НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

ГЛАВА 8. СЕКРЕТЫ ДОМА МОНФОР

ГЛАВА 9. СЛАДКАЯ ЛОЖЬ ИЛИ ГОРЬКАЯ ПРАВДА?

ГЛАВА 10. ДАР

ГЛАВА 11. НЕОБХОДИМЫЕ ЖЕРТВЫ

ГЛАВА 12. СЛОВО ЛЮЦИФЕРА

ГЛАВА 13. ПОСЛЕДСТВИЯ

ГЛАВА 14. НОА МОРТ

ГЛАВА 15. ДИЛОС

ГЛАВА 16. НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

ГЛАВА 17. ЗАСТАТЬ ВРАСПЛОХ

ГЛАВА 18. ПЕРВАЯ КРОВЬ

ГЛАВА 19. СМЕРТЕЛЬНО ПРЕКРАСНА

ГЛАВА 20. ВПЕРЕД «СОКОЛЫ»

ГЛАВА 21. СИЛА ПРИНУЖДЕНИЯ

ГЛАВА 22. СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ

ГЛАВА 23. У ЖИЗНИ СВОИ ПЛАНЫ

ГЛАВА 24. ИСКЛЮЧЕНИЕ

ГЛАВА 25. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПУСТОТУ

ГЛАВА 26. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

ГЛАВА 27. ТРЕТИЙ ДАР

ГЛАВА 29. ИСКУПЛЕНИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg