«Убить нельзя научить»

Убить нельзя научить (fb2) - Убить нельзя научить [СИ с издательской обложкой] 930K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ясмина Сапфир

Ясмина Сапфир Убить нельзя научить

Пролог

В Академии войны и мира ничего не делалось по-человечески. Да и людей-то тут по пальцам пересчитать.

Чтобы устроиться сюда на работу, достаточно устного согласия, но чтобы уволиться… не достаточно даже выхода в закрытое окно сотого этажа.

Проректор Вархар Изилади внимательно изучил мое заявление, вскинул голову и воззрился, как будто впервые увидел. Этот до боли знакомый, испепеляющий взгляд начальника не сулил ничего хорошего.

Энергия света для Вархара такое же оружие, как и меч. Вокруг было слишком много солнца, настольных лампочек, люстр, и это лишало меня надежды на безопасное увольнение.

А при «небезопасном» тебя с легкостью могли поджарить, шарахнуть током или сейфом по темечку. Если очень повезет — надеть сейф на голову как рыцарский шлем.

— Вы шутите? — процедил Вархар, нахмурив брови.

— Н-не-ет, — опасливо возразила я, отступив к двери.

Вархар нагнал меня в два шага. И проректорский кабинет, где развернулись бы сотни студентов, показался опасно тесным.

Красные пятна выступили на щеках начальника, как всегда, когда он злился. Заострились и без того рельефные скулы, квадратная челюсть выпятилась сильнее.

Я сделала еще два шага и больно натолкнулась плечом на массивную дверную ручку из чистейшей бронзы.

Черт! Опять забыла, что Вархар — не человек, и ручка на его двери расположена удобно для скандра, но неприемлемо высоко для женщины среднего роста.

Я скривилась и отодвинулась, потирая ноющее плечо.

Начальник недобро усмехнулся, словно говорил «так тебе и надо». Шагнул навстречу и навис надо мной тяжелой громадиной.

Перед моим лицом замаячили богатырские грудные мускулы. Темно-салатовая футболка в обтяжку в моем представлении совсем не вязалась со строгими, свободными штанами проректора. На них даже стрелки были неизменно отглажены.

И уж совсем не вязалась с темно-синим пиджаком в тон брюк, аккуратно повешенным на спинку рабочего кресла Вархара.

— Ольга! — прыснул возмущением начальник. — Ты писала это в пьяном бреду или под наркотическими травами?

Пятерня, с три моих размером ударилась о дверь в опасной близости от правого виска.

Я вздрогнула, и вторая ладонь Вархара врезалась в дверь возле левого виска.

Я вытянулась по струнке, непроизвольно прижав руки к бокам, как бравый солдат. Пульс не ускорился, зачастил как сумасшедший.

— Отвечай, женщина! Черт тебя возьми! В каком состоянии ты писала это заявление?! — красивое лицо скандра приблизилось, пятна на белых щеках расползлись, слились в красные полосы.

Три родинки над правой бровью проректора приподнялись вместе с самой бровью.

Да черти его раздери! Я хочу уволиться! И написала все честно! И он преотлично это понимает! Просто придуривается! Придуривается в своей обычной, вархаро-варварской манере!

Еще недавно я в страхе трепетала перед начальником — даже колени подгибались. Теперь же волна негодования бросилась в лицо нестерпимым жаром, уши горели тоже.

Под яростный стук сердца в висках, в ушах, я выскользнула из-под руки Вархара, и отскочила к дальней стене, махом обогнув тяжелый дубовый стол.

Такая невиданная прыть поразила не только меня. Проректор замер, развернулся и ошарашенно оглядел с ног до головы, словно искал пропеллер, как у Карлсона.

Нарочито погрузив руки в карманы широких черных брюк, я выставила вперед ногу и подбоченилась, в отчаянном вызове проректору.

Вархар усмехнулся.

— Вот что мне нравится в тебе, женщина, так эта упрямая несгибаемость. А теперь давай-ка трезво прочтем твое заявление. Может кроме упорства в тебе и мозги зашевелятся? Ну так, для разнообразия-то?

Родинки над бровью Вархара, почему-то всегда напоминавшие мне о хвосте большой медведицы, приподнялись снова.

Проректор прокашлялся, выпрямился, расправил плечи и монотонным, поставленным лекторским голосом зачитал.

— Я, Ольга ЗубрОва, прошу уволить меня с должности заведующей кафедры управления энергиями огня и подвластных ему стихий, в связи с несоответствием занимаемой должности.

Я закивала так, что шея заныла.

Вархар усмехнулся, но продолжил так же без выражения.

— Во-первых, я не соответствую должности Зевса Громовержца и ловца чужих молний. Хотя регулярно исполняю ее ради усмирения студентов и защиты кафедрального корпуса.

Проректор приподнял бровь и глаза его, цвета спелой вишни засмеялись. Лучики морщин вокруг них, казалось, говорили об улыбке. Но полные, плотно сжатые губы Вархара, бессовестно аккуратной и чувственной формы, оставались неподвижными.

Вдосталь посверлив во мне дырку взглядом, начальник едва слышно вздохнул и продолжил чтение.

— Во-вторых, я не соответствую должности судьи на петушиных боях. Хотя вынуждена не менее регулярно и с риском для жизни занимать ее во время драк и склок повелителей электричества. А после, без передышки, во время драк и склок повелителей магнетизма. Что сразу подводит меня к третьей должности, которую я также не могу и не хочу занимать. К должности ловчего НЛО. И совершенно неважно, является ли это НЛО кнопкой, ручкой, часами или стулом, столом, шкафом.

Вархар метнул на меня взгляд. Теперь он лучился мальчишеским задором. Уголки губ начальника все же победили его невозмутимую мину и дрогнули в едва сдерживаемой улыбке.

На лице проректора, почему-то жутко похожем на лица викингов, а то и скандинавских богов-воителей, прописалась недовольно-смешливая гримаса.

Еще бы! Вархар терпеть не мог, когда эмоции брали верх над волей.

Он помотал головой и вернулся к чтению.

— В-пятых, я абсолютно и никак не соответствую должности доктора Хауса и песочного человечка в одном лице. И категорически отказываюсь впредь исцелять головную боль магнетиков после очередной магнитной бури. Не говоря уже о том, чтобы укладывать их в постель, пусть даже одними увещеваниями.

Вархар задорно хохотнул, приподнял бровь, и расстояние между родинками увеличилось до ширины моего пальца.

Его шея напряглась, вздулись тугие жгуты мускулов, синие прожилки вен.

— Наконец, я категорически и полностью отказываюсь исполнять роль предмета домогательств… проректора Вархара Изилади, — взгляд начальника полоснул по мне лазером. — Поскольку всегда считала любые отношения на работе неприемлемыми. А его ревность к моему аспиранту Максдрагару Лимбра считаю возмутительной. Недостойной истинного повелителя света и уважаемого проректора Академии.

«Уважаемый проректор» застыл, глядя на меня как лев на трепетную лань.

Дал секунды, может минуты, на понимание безнадежности собственного положения. И в один прыжок очутился рядом. Я почти решилась крепко выругаться, наступив на горло собственной интеллигентности. Все равно несчастная едва дышала и требовала срочной реанимации, как минимум, хорошей дозой классических пьес. Желательно, в исполнении очень талантливых актеров. Но Вархар спутал мои планы, а заодно и мысли. Вторично ударил ладонями у моих висков, наклонился к лицу и, касаясь носа своим, процедил:

— Вот что я скажу тебе, женщина! Я тебя не домогался. Я давал тебе понять, что лучшего мужчину тебе не найти. И это правда. И не смей возражать! Если тебе нужны смазливые ухаживания и намотанные на кулак розовые сопли, ты их получишь. Но после этого Драгара найдут поджаренным под окнами твоей служебной квартиры.

Я задохнулась от возмущения, открыла рот, но проректор не дал и слово сказать.

— И я не дам тебе уволиться! А без этого шишь ты попадешь обратно в свой мир. Съела?

Толстый палец коснулся кончика моего носа. Дико захотелось цапнуть его, вот прямо впиться зубами и не отпускать. Но моя интеллигентность еще подавала признаки жизни. Удерживала от такого презрения к субординации и «культурного падения».

Вархар ухмыльнулся, словно прочел мои мысли, выпрямился и уже через секунду стоял у окна.

Яркий солнечный свет обнимал его фигуру — ну шкаф ведь, не иначе.

— Я хочу уволиться! — голос предательски сорвался, и я раздражено всплеснула руками. — Домой хочу.

В груди клокотало, я едва сдерживалась.

Взгляд случайно упал на компьютер на рабочем столе Вархара. Системный блок, не больше спичечного коробка размером, вспыхнул. Пластик мягко просел, зашипел, запузырился и растекся лужицей, обнажив нанотехнологии чужого мира. Детально эти микросхемы и с микроскопом-то не рассмотришь.

С моего места они казались крошечной картой какой-то чуднОй местности, начертанной на желтом куске пластика красными и зелеными маркерами.

Вархар ухмыльнулся снова, и губы его растянула довольная улыбка мартовского кота.

— А теперь не уволю, пока не отработаешь, — загоготал он. — Более того! Сама купишь мне новый!

Я сжала кулаки так, что ладони горели, а суставы хрустнули. Начальника не впечатлило. Окутанный дымкой полуденного солнца он казался еще больше в своей стихии, чем вчера, во время нашей последней ссоры. Если то, что случилось можно назвать ссорой.

— Я тебе не рабыня! — я безнадежно сорвалась на повышенные тона, поймав себя на типично женском взвизгивании. — И вообще в моем мире тебя давно привлекли бы за домогательство! — пожар на моих щеках впору было тушить льдом. Воздух застревал в груди, словно загустел вязкой смолой.

Я едва себя слышала. Сердце громыхало в ушах, но хохот Вархара перекрывал звук и взвинчивал пульс сильнее.

Резко прервавшись, начальник снова подскочил. От удара его ладоней возле висков, я вздрогнула опять, хотя пора бы привыкнуть.

— А в моем мире, — медленно, сквозь зубы процедил Вархар. — Я забрал бы тебя домой, и ты даже пикнуть бы не посмела. Напротив, еще и гордилась бы тем, что такой, как я, выбрал тебя.

Его тяжелое дыхание было горячее моих щек.

Я замерла, с ужасом ожидая, что сделает начальник. Но он ухмыльнулся в своей фирменной манере. Секунда — и Вархар опять у окна, нежится в собственной стихии.

— Короче! — отчеканил проректор. — Заявление не принято, — его ладонь смяла плотный лист бумаги с оглушительным, как мне показалось, хрустом. Небрежный взмах рукой — и бумажный шарик упал ровно в центр мусорной корзины, у самой двери. — Даю тебе два дня отпуска, который ты проведешь в академическом оздоровительном корпусе. А потом чтобы была на занятиях и прекратила свои дурацкие попытки от меня отделаться. Я не варвар, и не собираюсь насиловать тебя. Вернее, варвар. Но все равно не собираюсь.

Его низкий, грудной голос вибрацией отдался в теле.

— И ты примешь мои ухаживания, пока не выбрала другого мужчину! — резко выпалил Вархар. — Попробуй только отказаться. Ты мало видела наших обычаев. Я тебе покажу, что делают у меня на родине с ненужными соперниками. А твоего смазливого аспиранта иначе не назовешь. Носится за тобой как собачонка, смотрит в рот и еще невесть куда. Даже уточнять не хочу куда именно, — проректор скользнул по моей груди и бедрам так, что уточнений уже и не требовалось. — Я ясно выразился? Или остались сомнения? Возражения? Вопросы?

Смешинки поблескивали в глазах Вархара, но губы не улыбались. Он присел на подоконник, сложил руки на груди и уставился на меня исподлобья.

На долю секунды правый глаз блеснул небесной синевой и тут же снова окрасился вишневым.

Надежды договориться с ним по-человечески не оставалось. Хотя как можно договориться по-человечески с воинственным скандром?

Я развернулась и вышла из кабинета. Только теперь ощутила, как налились свинцом плечи, как трясутся колени, не говоря уже о моих несчастных поджилках.

Мысленно прокляв Вархара и тот день, когда согласилась на эту работу, я понуро побрела на выход.

Что ж. Слава богу, копия заявления осталась у секретаря проректора. Завизированная, как и полагается. И теперь я с чистой совестью, могу отправиться к ректору.

1

Если человек дурак, то это надолго, возможно, даже навсегда. Так говаривала мама. А уж про то, как глупые бледнолицые наступают на грабли, я лучше промолчу.

Вчера вечером меня по первое число оттроллили на одном фанатском сайте. Я прорыдала полночи, но потом взяла себя в руки. Руки, конечно, немного потряхивало. Но кто считает?

Негоже женщине в моих-то летах, лить слезы из-за осатанелого нападения малолетних хулиганок с комплексом неполноценности. А какие еще девочки так психанут, и всей честнОй компанией набросятся на меня за одну лишь за деликатную критику киноактрисы? Сколько бы они не атаковали меня в чате — грязно, витиевато и местами до неприличия многоэтажно — красивей эта крашеная блондинка с глазками-бусинками не станет. И уж точно не станет талантливей.

Сильнее чем обидела ее мать-природа, мне-то уж точно обидеть не под силу.

И дело не только во внешности. Девушка строила глазки с экрана так, как даже косоглазые не сумели бы. Выгибалась и крутила попой так, как не всякая танцовщица бути-данса (а по-простому — танца попы) рискнет. И, конечно же, все мужчины: люди, вампиры, оборотни, перевертыши, фейри тут же падали в обморок и штабелями укладывались у ее коротких, косолапых ног. Кто-то мог подумать, что падали они от ужаса. Так думала вначале и я. Но ведь не-ет! От любви! От страсти! От желания! Как же мужчинам приспичило! Как же плохо стало у них в стране с женщинами, если от страсти к этой красотке, у бедолаг гормоны выключали разум. Выключали напрочь и на долгие годы. Тысячелетние «писаные» красавцы, короли и губернаторы, миллионеры и миллиардеры забывали о том, что девушка не может связать два слова, не говоря уже о цифрах. А самый изысканный ее туалет — желтое платье-сарафан в огромных зеленых цветах и фиолетовые лакированные… балетки. Хотя… В некоторых случаях слова не нужны, а одежда только мешает.

Отругав фанаток, я принялась за себя.

Тоже мне, сверхчеловек! Индиго! Мне подвластны электричество и немного огонь. И ведь точно знаю, мало того, тысячу раз проверила на личном опыте — распаляться за любимым компьютером опасно для здоровья, глупо и дорого.

Ноутбук почти не пострадал. Так, по мелочи. Оплавилась клавиатура, обуглились внутренности, выгорел дотла экран. Мелочи жизни. Слава богу, запаска всегда под рукой. Но обидно было до жути.

Я загрузила новый компьютер, закинула туда все данные, статьи, фотографии и сонно побрела на кухню. Выпью чая и вырублюсь. Это был мой последний и решительный бой.

Профиль я сожгла вместе с компьютером. Пароль безнадежно утерян — я заходила по памяти почившего ноутбука. Аккаунт удалю, когда смогу восстановить адреса, пароли, явки, не превратив компьютер в головешки.

Мой знакомый сисадмин Андрей — индиго и бессменный консультант был безмерно впечатлен «останками» предыдущего ноутбука. Даже через сутки на них можно было поджарить яичницу.

Если у меня что-то не работало, не открывалось, не сохранялось, не подключалось, я звонила Андрею с традиционным для чайника вопросом:

— Что же дела-ать? Ничего не получается… Компьютер перезагружала трижды!

Андрей монотонным голосом человека, которому приятней общаться с нежными и душевными машинами, чем с резкими и нервными женщинами, отвечал:

— Сначала отойди от компьютера и отодвинь телефон от уха.

В предыдущий раз жертвой моей нервозности пала микроволновка. Она взорвалась фейерверком, прощальным подарком распахнула обугленную дверцу и заплевала кухню остатками вареной картошки. И задумчиво выпустив завитушки дыма, затихла. Дым решил наведаться к соседям сверху, выйти в люди. А соседи сверху, конечно же, решили наведаться ко мне.

Пришлось строить задумчивую гримасу, закатывать глаза, пожимать плечами и громко удивляться. Действительно! Почему это у них в квартире не продохнуть? Почему приходится искать друг друга в сером тумане? Какой ужас! Какая оказия!

Я скромно предположила, что жена сожгла обед и скрыла это от мужа. Муж поверил, не усомнился ни на секунду. Кажется, с ним такое случалось не впервой. Вот почему у нашего дома дневала и ночевала не только доставка горячих обедов из ресторана «Ленин жив», но и карета скорой помощи. Похоже в знаменитом на весь город заведении готовили так, что даже мертвые восставали из могил, чтобы написать в жалобную книгу.

По этой причине я так и не решилась туда сходить.

За месяц до яркой кончины микроволновки моей жертвой пал электрочайник. Кто же знал, что этот литровый колосс способен подорваться на подставке и вылететь в окно?

И уж совсем никто не мог предположить, что там, под самым окном, устроила вседворовые розыски ключей от машины моя соседка. Лилиетта — дочь то ли мэра города, то ли его помощника, одетая с иголочки, но так, что любая девица легкого поведения обзавидуется. Леопардовое мини-платье со стразами и блесками обтягивало ее как чулок. В глубоком — до самых сосков — декольте сверкала золота цепь, в ушах тяжело покачивались золотые сережки, размером с пятак каждая. Но хуже всего, что Лилиетта вернулась из парикмахерской, и на голове ее красовались накладные косы, уложенные в виде дракона.

Мой чайник был не дурак и вылил все свое содержимое прямо на эти косы. Слава богу, вода не то чтобы закипеть, даже нагреться не успела. Косы тоже были не промах и плюхнулись на газон, категорически отказываясь держаться на «честном слове парикмахера». Волос у Лилиетты, увы, выросло куда меньше, чем счетов в банках.

На мое счастье, девушка слишком увлеклась сбором кос и поиском ключей, чтобы заметить в окне обалдевшую соседку. А на следующий день, встретила меня в подъезде страшной сказкой о «косорукой лапоухе», что выронила из окна чайник с водой. Поклялась на отцовском лимузине близко познакомить ее не только с «кузькиной матерью», но и с «чертовой бабушкой».

Я присоединила к ее ругательствам все, что подсказала фантазия научного работника. И удовлетворенная Лилиетта полчаса зазывала меня в свою парикмахерскую. Нет, вовсе не со злым умыслом. Просто ей и в голову не приходило, что на мою пенсию Вузовского работника в той парикмахерской не то чтобы постричь, даже выдрать клок волос не согласятся…

Я уже почти дошла до кухни, да что там дошла, потянула за ручку двери…

Но звонок скайпа — громкий и до жути противный, как мини-гудок парохода, заставил вернуться к компьютеру.

Что за черт?

Звонивший называл себя «Академия войны и мира». Да, вот так — не меньше и не больше. Без ложной скромности. Я есьмь Академия!

Тогда я еще пребывала в счастливом неведении непуганого Академией войны и мира препода. Не ведала о том, что не давать мне нормально поесть, попить и выспаться по-человечески — одна из главных наград за работу в этом Вузе.

К тому, что уже лет сто все уважающие себя ПТУ величественно именовались Академиями, я давно привыкла. Гордая фраза «я закончил Академию по специальности сантехник, уборщик, слесарь» не только не резала слух, но и воспринималась естественно. Наверное, так и проявляется мудрость веков.

Индиго вечно молоды, и живут бесконечно долго. Когда-то я преподавала физику, но в последние шестьдесят лет работала на дому. Виртуальным репетитором. А что? Удобно! Деньги хорошие, лично встречаться с подопечными нет нужды. Если они совсем не понимают ну никаких объяснений, а терпение готово лопнуть как перекачанный воздушный шарик, всегда можно вырубить скайп. Потом, конечно же, цокать языком, качать головой и сокрушаться — какие ж пошли «жулики-провайдеры». И за что я им только плачу? Отключили на самом интересном месте!

Я собиралась помогать студентам и аспирантам решать сложные задачи, анализировать эксперименты, помогать с научными открытиями… Мечты… мечты… Вместо этого без устали консультировала красноглазую и зеленолицую золотую молодежь. Тех, кто провел весь семестр, обучаясь «на дому» — в клубах и на вечеринках познавал все прелести свободы от занятий. А теперь, за два-три дня планировал не только подготовиться к экзамену, но и написать девять-десять рефератов.

Общаясь междометьями и нечленораздельными возгласами, эти мальчики и девочки из драгоценного металла понимали меня с седьмого-восьмого раза. Хотя объясняла я им всего лишь — как склепать рефераты и дипломы из многобитного богатства виртуальных развалов. Перед другими вариантами их «подготовки к сессии» даже моя наивность пасовала и выбрасывала белый флаг.

Настоящие, не виртуальные Вузы, казалось, и думать обо мне забыли… А тут…

И вот смотрела я на страничку скайпа и думала — стоит ли поднять трубку.

Звонок прервался и, казалось, проблема решилась сама собой. Но только я дернулась в сторону кухни, скайп, будто бы опомнился и заголосил снова.

А она настырная, эта Академия.

Ладно. Если продолжит трезвонить, когда приду с чаем, возьму трубку.

Я сходила на кухню, заварила себе зеленый Ахмад с цветами жасмина, налила в любимую кружку и вернулась в комнату.

Скайп притих, и я решила, что провидение сделало выбор за меня. Как бы не так!

Только я так подумала, звонок загундел опять, противней и громче прежнего.

Я приняла вызов, и на экране появился мужчина лет сорока. Что-то в нем было не так, но я никак не могла смекнуть — что же именно.

Возможно сочетание черных бровей с почти белоснежными волосами, забранными в низкий хвост. Сразу стоило предположить, что работая в Академии, седеют даже такие «мутанты». Возможно карие глаза, настолько светлые, что казались темно-оранжевыми. Сразу стоило предположить, что имею дело с инопланетной расой варваров-мутантов. Возможно размеры — плечи «Академии войны и мира» не умещались в экран. Сразу стоило предположить, что эти варвары-мутанты даже не вооруженные, ужасно опасны. То ли хищная улыбка, что осветила лицо Академии, когда я, наконец, откликнулась на звонок. Мои «золотые ученики» уже заработали бы, как минимум, недержание.

Но ведь и я сейчас не лыком шита! Выскочив из-за угла, напугаю любого до нервного тика или даже до икоты. Может форумные девушки этого и добивались? Чтобы я внешне максимально приблизилась к их кумиру и на собственной шкуре прочувствовала — как тяжко бедняжке без тонны штукатурки и литров помады? А они умнее и коварней, чем казались!

Нехотя включив видео со своей стороны, я с тоской оглядела рыжую женщину неопределенного возраста. Длинные волосы торчали во все стороны. Если бы фраза «я упала с самосвала, тормозила головой» уже не существовала, моя прическа вдохновила бы на ее создание непременно. Под красновато-карими глазами залегли тени бессонной ночи и следы глубоких дум — куда же послали меня в чате. Без Гугла разобраться не выходило.

Отоспавшись, я могла похвастаться хотя бы белоснежной кожей — гладкой и молодой, как у всех индиго, сколько бы лет им не стукнуло.

Из-за юного вида, в последние годы преподавания в Вузе со мной случился страшнейший конфуз. Бывшая студентка, теперь лаборантка другой кафедры, встретив меня в коридоре, дежурно спросила:

— Ольга Искандеровна! Как вам удается так великолепно выглядеть?

И я, насмотревшись новомодных сериалов, не подумав, ляпнула:

— Ты, что не в курсе? Я же вампир!

Пошутила называется!

Знала бы заранее, какое зерно зароню в слабые умы молодежи, помалкивала бы в тряпочку. Даже под пытками. Или хотя бы оглянулась — не затесались ли рядом подозрительные личности с бледными лицами и в черной одежде.

Но тогда я была наивной индиго, не пуганой популярностью среди фанатов клыкастых и сексуальных.

Провела свое занятие, усталая, но довольная добралась до кабинета и… обомлела.

Возле него выстроилась очередь черной-причерной молодежи. Ну прямо как в пионерской сказке про черную-черную комнату и черную-черную руку, что носилась вдогонку за черными-черными пионерами.

Щедро обсыпанные белой пудрой лица ребят, их полусредневековые костюмы, с кружевами, паутинками и летучими мышами производили неизгладимое впечатление. Казалось, нечисть вернулась с рассветом на кладбище и столпилась на проходной. Ждала момента, чтобы показать удостоверение «настоящего вампира» или «истинного зомби» и занять свой, законный гроб.

Долго еще вспоминала я невиданное зрелище, сравнимое разве что со слетом готов на главной улице нашего города. Тогда пенсионеры вызвали священника, уверяя, что там настоящий «шабаш нечисти».

Но больше запомнилось все же другое. Не успела я подойти к двери кабинета, как наперерез бросилась эта самая черная-причерная толпа. Я с трудом спасла руки от навязчивых поцелуев, не говоря уже о полах любимой теплой кофточки. Отступив к стене, выставила перед собой папку с лекцией — единственное свое оружие. Толпа заволновалась и расступилась. Навстречу мне вышла самая черная девушка с самым белым лицом и заунывным голосом провозгласила:

— О Великая! Мы пришли, чтобы ты обратила нас в вечность…

Наверное, после этого во мне окончательно созрело решение об увольнении.

Новенькая видеокамера ноутбука придала мне немного уверенности. Во всей красе показала мелкие, точеные черты лица и длинную шею над высокой грудью.

— Здравствуйте, Ольга, — растягивая слова, произнес мужчина на том конце скайпа, вернув меня из воспоминаний в реальность. — Хотелось бы предложить вам работу.

Я кивнула скорее из любопытства, чем из заинтересованности. «Академия войны и мира» голосом Змия-искусителя продолжила:

— Нам очень бы пригодился ваш преподавательский опыт. Преподаватель, индиго, да еще со степенью — такая редкость.

Тут бы мне насторожиться, но бессонная ночь, в приступе самобичевания, отключила инстинкт самосохранения напрочь.

— Я понимаю, что вы давно не работали по специальности. Но это не беда, — слишком сахарно убеждал «Академия войны и мира». — Я, кстати, ректор. Зовут меня Езенграс Грискольти. Так вот. Мы предлагаем вам сразу и повышение, и жилье, и работу с лучшими студентами. Сегодня шестое сентября, учебный год только начался.

Я кивнула, уже по инерции. Без этого Езенграс замирал и улыбался. А долго выдержать его улыбку под силу, наверное, только слепому. Ректор замолк в ожидании какого-то другого ответа. Но ничего другого на ум не приходило. Да и язык едва ворочался.

По счастью, Езенграс не отличался долготерпением и отличался догадливостью. Спустя несколько минут по моему компьютерному времени он прокашлялся и заявил:

— В час дня за вами заедет наш водитель, и отвезет на место работы. От вас мне достаточно только устного согласия. Договор скрепляется энергией индиго.

Я кивнула еще раз. Езенграс так спокойно рассуждал об энергии индиго, что мой сонный инстинкт самосохранения наконец-то приоткрыл один глаз. Человеческие ученые узнали о нашей расе недавно. Рассказывали не иначе как с придыханием, а то и вовсе с суеверным трепетом. Но до полного пробуждения моему инстинкту самосохранения было еще ой как далеко. И Езенграс немедленно воспользовался ситуацией.

— Я понимаю, вы привыкли сидеть дома, получать пенсию, пособие и подрабатывать в интернете. Но мы предлагаем вам большие горизонты, интересные научные открытия. И возможность снова работать среди живых… ээээ…

Я ожидала слова индиго или хотя бы людей, но Езенграс осекся, замолчал и заполнил паузу еще более широкой улыбкой, чем прежде. Мне сразу же вспомнилась акула из океанариума. И ее улыбка показалась весьма и весьма очаровательной. Вроде бы все тридцать два зуба ректора сверкнули завидной белизной, но хищное выражение лица его дружелюбием и не пахло.

Я все никак не могла сообразить, что же делать. Согласиться и посмотреть что же это за чУдная Академия с таким помпезным и слегка ненормальным названием? Или же наотрез отказаться и пойти спать?

Роковую роль в моем устройстве на работу сыграло знание Езенргаса об индиго. Всегда хотелось понять наши способности, научиться получше их контролировать, да и использовать, чего греха таить. Вот и доиспользовалась. По самое не хочу и не могу.

— Ну так что? Ольга, соглашайтесь. Вам у нас понравится, — улыбаться в обществе слабонервных и сердечников ректору категорически не стоило.

— А! Ладно, согласна, — махнула я рукой, словно соглашалась на попойку с подружками.

Не стирая с лица акулью улыбку, Езенграс кивнул и отключился.

* * *

Не помню, как умудрилась собрать вещи к часу дня. О желанном сне, конечно же, речи не шло. Я бродила по квартире, как вампир, злой, неведомой силой выброшенный из гроба задолго до заката. Пороги так и норовили коварно подставить подножки, стены и углы выскакивали отовсюду.

Ровно в тринадцать ноль-ноль в дверь позвонили. Зззззззз…ззззззз…ззззз. Казалось, гостя парализовало, и он не может оставить бедный звонок в покое. Я, кряхтя, выволокла чемоданы из квартиры. Чувствовала себя как несчастный грибник, что, походя, зацепил плечом пчелиный улей, спрятавшийся среди ветвей.

Только когда весь мой нехитрый скарб — всего-то три чемодана — выстроился у двери, коренастый водитель отпустил несчастную кнопку звонка. Короткий ершик темных волос, не менее темные глаза, широкое лицо с огромным горбатым носом делали его похожим на кавказца. Полное отсутствие эмоций на неподвижном лице — на робота, собранного по образу и подобию кавказца.

Без единого звука, шофер подхватил пузатые чемоданы, с пол человека размером, и понес так легко, словно это барсетки. Я закрыла дверь на все замки и заперла специальным ключом — он реагировал только на ДНК владелицы. Поставила квартиру на сигнализацию, и мы юркнули в лифт.

У подъезда ждал микроавтобус. Раньше по городу бегали такие машинки, и за недолгие пятнадцать-двадцать минут доставляли пассажиров в любой, даже самый удаленный микрорайон. Потом их заменили неповоротливые громадины, и за время пути можно было выспаться, поесть и почитать. Те, кто направлялся из одного конца города в другой, и вовсе успели бы познакомиться, пожениться и, возможно, даже завести детей.

В последнее время вошли в моду сверхскоростные автобусы, на магнитных подушках. Как и большинство новомодного автотранспорта, вроде того, что приехал за мной сегодня, они скользили над землей, не касаясь ее. Самые крутые, оснащенные по последнему слову техники почти летали.

Водитель все так же молча погрузил мои вещи в багажник, и открыл дверь просторного салона.

Поездку скрасил огромный плазменный телевизор — его диагональ навскидку равнялась моему росту.

Под звуки мелодичной песни извивался известный попсовик, а вокруг мельтешила и подвывала стайка полуголых танцовщиц. Но даже лифа и набедренных повязок из змеиной кожи, сплошь усыпанных блестками и стразами хватало, чтобы в глазах зарябило. Добивали глаза зрителя громадные компьютерные цветы бешеных оттенков. Казалось, смотреть на июльское солнце и то легче. А главное — безопасней для зрения. Контрольным выстрелом то из-под ноги девицы, то из-за головы попсовика вылетали фейерверки пестрых звездочек.

Спустя несколько минут я зажмурилась, и сонный организм тут же отказался подчиняться голосу разума. Разум твердил, что стоит понаблюдать — куда же меня везут? Может Езенграс ест индиго на завтрак? Судя по улыбке ректора, такое исключать нельзя.

Но организм презрел доводы разума — прикорнул под мерное покачивание автобуса. И в этом была его роковая ошибка!

* * *

— Да ты рехнулся? Зачем нам тут еще одна баба? Студентки и Гандалия мне уже во где! — от оклика низким бархатистым голосом я вздрогнула, открыла глаза и нервно огляделась вокруг.

Автобус стоял, но как долго, я не имела ни малейшего понятия. Выводить «еще одну бабу» наружу никто не спешил. Паника накрутила пульс до невиданных высот. С трудом переводя дыхание, я прислушалась к голосам.

— А я сказал, будешь с ней работать! И попробуй возразить! Мигом вылетишь в трубу. Сизым голубем полетишь в свой захудалый мирок, воевать и грабить мирных горожан, — я узнала голос ректора. Только приторных ноток в нем больше не слышалось. Езенграс командовал как генерал на плацу.

Я опасливо выглянула в окно. Десятки добротных корпусов Академии походили то ли на рыцарскую крепость, то ли на средневековый музей. Соединяясь невысокими перешейками и мостиками-арками, они сливались в одну, монолитную, спиральную постройку-лабиринт. В таком можно плутать и плутать. Автобус подвез меня ближе к центральному кольцу лабиринта. Между корпусами змеились вымощенные камнями дорожки, в окружении высоких, подстриженных квадратиками кустарников.

Во внутренних двориках раскинулись садики с курчавыми деревцами и кустами, усыпанными цветами, как новогодняя елка шарами.

Ветер с боевым свистом прорывался во все, даже самые крохотные щели автобуса, принося с собой запахи. Густой, хвойный лучше кофе прочищал голову, медово-пряная нотка цветочного нектара совсем не к месту расслабляла, разнеживала. По счастью ее разрушительному действию на мою собранность и внимание мешал аромат недавно подстриженного кустарника.

— Мы воевали с воинами! — ворвался в мои наблюдения грубый возглас собеседника директора. — Какого черта? Я не хочу работать с бабой! Она же… она же… она же… Баба! — похоже, худшего оскорбления для него просто не существовало.

Чтобы увидеть мужчин, мне пришлось бы высунуться в окно. А делать это почему-то категорически не хотелось.

— Сам ты баба! Раскудахтался, как курица, — со мной ректор явно выбирал куда более интеллигентные выражения. — Она управляет электричеством, огнем и преподаватель от бога.

— Вот только от какого, — хмыкнул собеседник Езенграса. — Мне почему-то кажется, от бога Хаоса и разрушения. Имя им женщина!

— Ну хоть уже не баба, женщина, — как-то слишком по-доброму ответил ректор и вдруг распорядился. — Встреть ее, все покажи и попробуй мне только дурить! Я ведь предупредил! Вылетишь с такой скоростью, что зад… сам знаешь, что загорится.

Снаружи повисла напряженная тишина. Казалось, собеседник Езенграса переваривает приказ и вот-вот взорвется негодованием и возражениями. Но вместо этого дверь автобуса резко отъехала в сторону и с грохотом ударилась о борт.

— Выходите! — бросил мне верзила в пиджаке поверх зеленой футболки и слишком просторных, но дорогих и элегантных черных брюках.

Если бы не подслушанный в автобусе разговор я назвала бы его почти красивым. Резкие, правильные черты лица, нахальная улыбка мужчины, прекрасно осведомленного о своей привлекательности, и длинная русая коса за спиной. Такого трудно не заметить.

Я выпрыгнула наружу и оказалась неудобно близко к первому академическому встречному. Отступать хотя бы на шаг он и не думал. Моя макушка едва доставала верзиле до груди.

Без малейшего стеснения он уперся взглядом в мою грудь, скользнул ниже и даже чуть наклонил голову, оценивая округлости бедер. Форму я поддерживаю всегда. Узкие легинсы облегали ягодицы как вторая кожа, но меня это ничуть не стесняло. Верзилу, кажется тоже. Неспешно, он оценил заодно и руки. Вернулся к груди — к тому времени она, говоря языком дешевых любовных романов, вздымалась волнами — от такой бесцеремонности кто угодно возмутится. И лишь раздев меня взглядом полностью, человек-гора соизволил взглянуть в глаза. Пришлось до боли в шее задрать голову, и он снисходительно наклонился.

Глаза цвета вишни уставились на меня, не мигая. Я заметила три родинки над правой бровью — каждая меньше предшественницы. Длинная золотисто-русая коса за спиной верзилы тоже обращала на себя внимание.

Наша немая сцена длилась еще некоторое время. Теперь первый академический встречный оценивал мое лицо, внимательно и почти придирчиво. Как коня покупает! Так и напрашивалось сравнение. Грешным делом подумалось, что вот сейчас он залезет ручищей мне в рот, проверяя и пересчитывая зубы.

— Сегодня сможете выспаться, — проронил верзила спустя недолгое время. — Негоже портить такое личико бессонными ночами. Ты ничего, Ольга Зуборова. Я-то ожидал гораздо худшего, — поделился он с оттенком доверительности. — Какую-нибудь очкастую ботаничку. Суровую, но заплывшую, где только можно. А ты… ты… ты… даже очень.

Он довольно ухмыльнулся, одарив меня, кажется, самым роскошным комплиментом из своей «богатой» кладовой.

— Простите, а вы кто? — попыталась я осадить нахала. Честно говоря, возмущение ушло как вода в песок, как только верзила заикнулся про хороший сон.

— Я проректор по учебной и методической работе — Вархар Изилади, — кивнул головой верзила. — Твой непосредственный начальник.

— Ваш непосредственный начальник, — поправила его я.

Правая бровь верзилы приподнялась, увеличив расстояние между родинками.

— Короче! У нас все по-простому, привыкай, — рубанул Вархар. — Езенграс назначил тебя заведующей кафедрой управления энергией огня и подвластных ему стихий. Я провожу к месту жительства. Потом увидишь — где и что. Разберешься.

Не дожидаясь ответа, проректор вытащил из предусмотрительно открытого водителем багажника мои чемоданы. Закинул их на плечи легче, чем иной мужчина пустые сумки, и направился в сторону Академии.

Может, я еще сплю? Здание из огромных глыб розового камня поражало воображение красотой и монументальностью. Десятки стройных башенок с флюгерами в виде сфинксов, окошки с резными ставнями, двери, с узорами и ручками в форме львиных голов. Академия выглядела сказочной, нереальной. А подключив астральное зрение, я едва не ахнула в массивную спину Вархара.

Академия буквально полыхала энергией, словно тут тысячи индиго и все самые сильные.

Сердце забилось быстрее, а одеревеневшие за время поездки ноги вдруг сами собой запросились назад, к спасительному автобусу. Куда я попала?

Что за чертовщина?

— От тебя удивлением фонит за версту, — не поворачиваясь, проворчал Вархар. — Я думал, индиго быстрее соображают. Ты находишься на территории Академии на перекрестье пяти миров. Пентаграммы, короче. Обучаем мы всяких чудиков, вроде тебя, меня и вообще нам подобных. Их тут пруд пруди. Работка не пыльная, но порой опасная. Сама знаешь — если нашего брата довести… У-ух! Небось, сама под горячую руку палила технику?

— Вы хотите сказать, что мы уже не на Земле? — я сама поразилась собственному спокойствию. Тут впору кричать «Караул! Везите меня назад, положите, где взяли!», а я расспрашиваю Вархара так, словно ничего страшного и не случилось. Так, мелочи жизни! Подумаешь, очутилась в месте, о котором слыхом не слыхивали доктора географических наук моего мира! Подумаешь, тут армии сильных индиго, и они уничтожают все, что под руку попадется с риском для чужих жизней! Подумаешь, начальник больше похож на людоеда и сексуального маньяка в придачу!

— И да, и нет, — глубокомысленно изрек верзила, продолжая идти вдоль крепостной стены, помахивая моими чемоданами в такт шагов. — Я ж сказал — пентаграмма. Часть перекрестья на Земле, поэтому вы и приехали сюда так запросто. Остальные части — в других мирах. В моем, в частности.

Я вспомнила, как Ейзенграс грозился уволить Вархара, и отправить в родной мир грабить города и села.

Улыбка просилась на губы. Словно ощутив ее спиной, проректор встал как вкопанный, резко развернулся, и я в задумчивости едва не боднула его в грудь.

По счастью, остановился Вархар вовсе не из-за нелепой усмешки очередной «бабы» в его «истинно мужской» и явно истинно-варварской вотчине.

Я затормозила в опасной близости от проректора, шагнула назад, но он тут же сократил дистанцию до прежней. И усмехнулся почти также, как Ейзенграс по скайпу:

— Боишься меня? Или стесняешься? — спросил с хрипотцой в голосе. Вишневые глаза подозрительно блеснули.

— Еще чего! — возмутилась я, выпятив грудь. Это Вархару понравилось еще больше. Он уставился таким сальным, таким мутным взглядом, что я опешила. Негодование забилось в груди сумасшедшим пульсом. Но едва мне удалось выдохнуть лишний воздух и открыть рот, проректор хохотнул.

— Ольга! У тебя отличная грудь. Да и остальные формы очень даже ничего. Чего смущаться?

Наверное, только сейчас мое полусонное сознание пробудилось окончательно.

Я в панике огляделась вокруг, осознав, насколько попала в переделку.

Сердце ушло в пятки, но умудрялось даже оттуда достучаться до ушей, заглушая мой собственный голос.

— Проректор Вархар Изилади! — процедила я. — Прошу вас обращаться ко мне на Вы. И прекратите на меня пялиться! Не то я…

Вархар запрокинул голову и загоготал в голос.

Казалось, даже кусты по правую руку от нас колышутся от его смеха.

— Женщина! — пророкотал он сквозь хохот. — Что ты сделаешь? Попялишься на меня? Давай! Слизняки из вашего мира мне в подметки не годятся! Если же хочешь увидеть меня всего-всего, без прикрас, я и это могу организовать. Только повод дай. Только намекни.

Лицо пылало, уши горели, сердце отстукивало яростный ритм.

Сжав кулаки, я отчеканила:

— Не знаю что там у вас за мир и каковы там отношения полов. И мне плевать! Ясно? Но со мной так обращаться не смейте!

Сон как рукой сняло. Оскорбленное чувство собственного достоинства взбодрило тело и дух. Руки так и чесались одарить Вархара лучшей из своих звонких пощечин. Ничто так не бодрит после бессонной ночи, чем варварское обращение и нахальное ухлестывание! Литры кофе рядом не стояли.

Брови Вархара полезли на лоб, словно я сказала что-то или бесконечно смешное, или бесконечно нелепое. Он выдержал небольшую паузу и добил.

— Мне нравится, какая ты боевая. Тебе тут пригодится. А на меня не злись, — в голосе вдруг промелькнуло добродушие. — Я вообще-то тебе комплимент сделал. Просто ты не поняла.

Я набрала в грудь побольше воздуха, собираясь высказать все, что думаю о манерах проректора, комплиментах и о нем самом. Но Вархар по-акульи улыбнулся, лихо крутанулся на пятках и указал рукой на козырек над массивной бронзовой дверью.

— Сюда, — скомандовал он, легким движением руки открыв дверь, в ладонь толщиной. — Тут все либо из тераскита — камень такой, либо из бронзы высокой пробы, — пояснял, пока я семенила за ним по хорошо освещенному широкому коридору. — Экранирует все энергии. Иначе зАмок давно взлетел бы к небесам. Кстати, имей ввиду. Тут корпус и для преподов и для аспирантов, и для студентишков. Лучше сразу защитить комнату энергокуполом. Неизвестно, где у кого рванет, где кто с кем подерется на молниях, на огнях, или подожжет что-нибудь. У нас такое сплошь и рядом.

Он перечислял настолько спокойно и безмятежно, словно читал балладу. Шел, помахивая чемоданами, как будто они пустые.

А перед моим внутренним взором вместо студентов и аспирантов стояли василиски, Медузы Горгоны, драконы и всякие другие сказочные чудища.

Возглавлял парад монстров лично Вархар. Кстати, что у него за способности?

Аура проректора напоминала ауру индиго. Те же оттенки, та же форма — несколько сфер и словно четыре крыла бабочки внутри них.

На бабочку проректор никак не тянул.

По обеим сторонам коридора, высотой в два Вархара, шли бронзовые двери.

Вокруг стояла такая подозрительная тишина, словно всех отсюда давно выселили за красочно описанные проректором проделки.

— Они все на занятиях, — хмыкнул Вархар.

Если он и не читал мысли, то настроение улавливал лучше некуда. По ауре можно прочесть эмоции, и даже больше. Придется долго и скрупулезно учиться, тренироваться каждую свободную минуту, но результаты будут ошеломляющими.

Но проректор шел впереди, и не оглядывался. Не спиной же он читает ауру!

Хотя кто знает, может именно там у него прячется «третий глаз»? Восточные религии называли его аджна-чакрой. А индиго наконец-то приспособили его для пользы дела. Методом проб и ошибок выяснили что это — одна из немногих точек на теле, откуда можно выстрелить мощным потоком энергии. У всех нормальных существ она в центре лба. Но Вархар с первого же слова, с первой же «бабы» не показался мне нормальным. Общение с ним добило последнюю надежду на то, что я ошиблась. Предполагаю, надежда умерла от разрыва сердца еще в момент, когда Вархар впервые мне улыбнулся.

Проректор смачно загоготал.

— Я повелитель света, а свет везде. Ясно? Выключи свет, и я перестану ощущать твои эмоции.

Я завертела головой в поисках выключателя, и Вархар загоготал громче.

Коридор казался бесконечным, а бессонная ночь еще никому не прибавляла выносливости. Даже индиго вроде меня. Не говоря уже о неравной схватке с толпой оголтелых поклонниц единственной актрисы, что согласилась добровольно и полностью раздеться для дешевого фэнтези-сериала. Сразу после этого любительницы нечисти, у которых рано отвисла грудь, сочли ее великомученицей. А те, у кого большая попа — неформальным лидером и живым знаменем движения «целюллитных ягодиц». Мне, с моей скромной критикой и соваться в этот террариум единомышленниц не стоило.

Несдержанность подвела меня ночью, а днем я сполна расплатилась за нее немощью и вялостью.

Уже через несколько минут похода по коридору «Академии войны и мира» у меня ныло все — начиная от ног и заканчивая шеей.

Мне требовалось срочно отвлечься от жалоб тела на усталость и разбитость — если бы мозг был канцелярией, они завалили бы его от пола до потолка.

Помогло изучение помещений.

Сотни лампочек, рассыпанных по потолку в художественном беспорядке освещали нам дорогу.

Стены покрывал тонкий слой бежевой краски, с россыпью бронзового крошева. Сквозь нее неровной клеткой проступали стыки плит.

Пол выглядел также.

Поначалу двери казались одинаковыми. Лишь спустя какое-то время я заметила — узор, что окаймлял их рамкой, никогда не повторялся.

Вархар остановился, как и прежде — просто застыл на месте, заставив меня резко притормозить.

Ни слова не говоря, поднес мою ладонь к ручке двери. Оттуда выскочила игла. Я зажмурилась, ожидая укола, но почувствовала лишь едва уловимое касание. Гогот проректора, который начинала люто ненавидеть, заставил вздрогнуть и открыть глаза. От такого смеха и заикой стать недолго.

— ДНК считано, — объявил Вархар, сквозь смех. — Ты что, женщина, уколов боишься?

Я не ответила, толкнула дверь, но та и не собиралась поддаваться. Тогда я еще не знала, что здание Академии безбожно подыгрывает проректору. Гогот Вархара разнесся по всему коридору. Мучительный стыд залил щеки жаром, влажные ладони так и хотелось вытереть. Я толкнула дверь еще раз, но она даже не сдвинулась с места.

— Тебе помочь, женщина, или у вас в мире принято иначе? — не уставал веселиться за моей спиной Вархар.

Ну уж нет! Не хватало еще просить его о помощи!

За недолгое время я возненавидела новую работу, нового начальника и новое жилище! Но почему-то и мысли не допускала развернуться на сто восемьдесят градусов и вернуться домой.

Странно, непонятно влекло меня к этому месту, к этим существам, один рассказ о чудачествах которых приводил в неописуемый ужас.

Я уперлась ладонями в дверь, ногами — в пол, и поднажала что есть силы. Дверь нехотя отворилась, словно делала величайшее одолжение. Фуф!

Вархар и не собирался прекращать хохотать.

— Если будет нужна помощь с дверью, только позови, — подмигнул он. И на долю секунды показалось, что правый глаз проректора сверкнул голубизной.

Комната встретила меня не меньшим простором, чем залы Лувра. Я могла пригласить с десяток рестлеров вархаровских габаритов. И они вдоволь поборолись бы на потеху публике, пошвыряли друг друга из угла в угол, ничего не зацепив и не испортив.

Нечеловеческий размах чувствовался не только в площади моего нового жилья. Он чувствовался в каждом предмете обстановки, в каждой мелочи.

Даже в декоративную глиняную вазу, в углу, возле двери поместились бы два человека. А что, удобно! Если захочу спрятать от варвара-начальника любовника, он сможет там и жить, и есть, и пить.

Высоченную, тяжелую, окованную бронзой кровать, рассчитанную на троих Вархаров, похоже, собирали с намеком на мини-бомбоубежище.

Пара шкафов подпирала потолок. Не всякая строительная стремянка доставила бы меня к их верхним полкам.

Письменный стол у окна едва втискивался между стенами. Случись что с кроватью-бомбоубежищем, приспособить его для сна не составляло труда. На столешнице раскинулись бы две женщины моих габаритов, ничуть не стесняя друг друга.

На каждом из двух кресел не то чтобы расселись, развалились бы не меньше трех человек.

На каждом из трех стульев — не меньше двух.

Тонкий, как лист бумаги, монитор компьютера почти загораживал окно. А окно было во всю стену и начиналось где-то на уровне моей талии.

Из ниши шкафа строил мне единственный, квадратный глаз плазменный телевизор. Он задорно поблескивал, словно подмигивал. Конечно же, ниша не уступала размерами окну, а телевизор — компьютеру.

Две полупрозрачные двери вели из спальни в ванную и кухню.

Чтобы никто ненароком не заплутал в трех соснах, на половину каждой двери раскинулась табличка: «Кухня», «Клозет».

Подгоняемая любопытством, я поспешила туда. Вархар сбросил мои чемоданы рядом со шкафами, и тенью ходил следом, беспрестанно заглядывая через плечо. Его горячее дыхание грело затылок и шевелило волосы. Хотя, не исключено, что пряди зашевелились на голове в предвкушении грядущих событий.

К стандартному санузлу прилагалась просторнейшая ванна на три персоны, как минимум. Одна персона моих скромных размеров могла там даже плавать.

Бронзовую плитку на стенах туалета и кухни тонким слоем покрывал блестящий лак. Или что-то еще ну очень глянцевое. Думаю, оно защищало спасительный металл от ржавчины.

На кухне царствовал холодильник цвета стали — от пола до потолка. Все остальное — гарнитур, стол, посудомойка, раковина, микроволновка, чайник и кофе-аппарат — рядом с ним выглядело игрушечным.

Наверное, большинство здешних обитателей сродни Вархару и едят соответственно. Поэтому с холодильником могла сравниться только электрическая духовка, куда без проблем влез бы целый кабан. Ну и, пожалуй, четыре комфорки плиты, рассчитанные на ведерную кастрюлю, не меньше.

Я думала, после экскурсии по новому жилищу, проректор уйдет восвояси. Но он и не собирался этого делать. Вольготно развалился в кресле, откинулся на спинку и прошелся по мне таким же взглядом, как при первой встрече.

— Вопросы есть? — спросил, то ли усмехаясь, то ли хмыкая.

— Нет, могу я отдохнуть с дороги? — казалось, намек был прозрачней некуда. Но Вархар и бровью не повел.

— Отдыхай, — он сделал широкий жест рукой, будто говорил: тебе, что места не хватает?

В замешательстве я застыла у кровати, присела, выжидающе глядя на проректора. Сказать, чтобы убирался, или сам смекнет своей недалекой воинственной башкой?

Вархар запрокинул голову и раскатисто захохотал.

Пикнуть не успела, он подскочил и навис надо мной — громоздкий и мощный.

Послушное солнце очертило фигуру проректора ослепительным нимбом. Ах да! Вархар же повелитель света!

Странное название не вызывало у меня удивления. То ли я так и не проснулась, то ли вокруг было столько странностей, что одной больше, одной меньше, погоды не делало.

— В холодильнике есть продукты, — сообщил проректор, глядя на меня сверху вниз. — Копченое мясо, сыры, хлеб, отварные овощи.

Он замолчал, продолжая нависать надо мной неминуемой тяжестью.

Я поежилась, отклоняясь к стене, и Вархар хохотнул вновь.

Я почти набралась духу возмутиться. Но внезапно он в пару шагов пересек расстояние до двери, и, не прощаясь, вышел вон.

Только после этого до меня дошло: я даже не знаю расписания своих занятий! Да и где кафедра не знаю тоже!

Я вскочила так резво, что закружилась голова.

— Вархар? — крикнула в дверь без надежды, что он услышит.

Но уже через секунду, дверь распахнулась, и великанская фигура проректора загородила собой почти весь проем.

— Уже соскучилась? — акулья улыбка растянула губы Вархара, правая бровь опять приподняла родинки ко лбу.

— Занятия, — пролепетала я, жалея, что не обежала весь корпус в поисках расписания. Всю Академию, если понадобится. Все лучше, чем звать Вархара. Особенно, если только что, ценой нечеловеческих усилий избавилась от его нечеловеческого общества.

— Ах, ээто, — он словно был разочарован. — Вечером пришлю к тебе аспиранта с полным расписанием. Кафедра, кстати, прямо над нами, в этом корпусе. Освоишься, будешь руководить и этим общежитием. Еще вопросы?

Я моргала, переваривая услышанное. На мне кафедра и общежитие, полное неведомых существ. Эти очаровательные создания жгут все подряд, дерутся на огнях и… как там сказал Вархар… на молниях?

И снова у меня не возникло ни малейшего желания рвануть домой. Только проректора казалось слишком уж много на сегодня.

Он оставался в дверях, и, по обычаю, не спешил уходить.

— Спасибо, буду ждать расписания, — с очередным тонким намеком поблагодарила я.

— Не умеешь ты благодарить, женщина, — разочарованно пожал плечами Вархар. — В моем мире меня бы, как минимум, расцеловали, в губы… Как максимум, — взгляд его полыхнул незнакомым огнем и упал на кровать.

Я непроизвольно съежилась, обхватив себя руками. Проректор нахмурился, нервно сглотнул.

— Ну ты даешь, женщина, — возмутился с порога. — Спи, не то еще чего напридумаешь, — и хлопнул дверью с другой стороны так, что она жалобно задребезжала.

Я пощупала кровать — она казалась мягкой и удобной. Нехотя привстала, сдернув зеленое покрывало с аляповатыми золотыми цветами. Клетчатое шерстяное одеяло в «окошке» пододеяльника обещало уютное тепло. Три подушки — почти королевские удобства.

Я сбросила туфли, брюки, блузку и забралась под одеяло.

С удовольствием раскинула руки и ноги в стороны — размеры кровати позволяли и не такое.

Только я прикрыла глаза, как сразу отключилась.

* * *

Проснувшись под вечер, я не сразу поняла — где нахожусь. В комнате царил синеватый полумрак, пол лизали узкие языки фонарного света.

Я встала, слегка потянулась для тонуса и направилась к окну. Чтобы выглянуть в него, пришлось улечься на письменный стол. Даже поперек деревянного гиганта я помещалась почти целиком, только стопы свисали.

Три увесистых фонаря за стеклом, подозрительно похожие на гири, зависли прямо на уровне моих глаз. Почему они так низко?

Окутанный сиреневыми сумерками академический дворик казался еще более сказочным, чем днем. Мощеные серыми плитами дорожки, окаймленные живыми изгородями из квадратиков кустарника, соседний корпус с остроконечными башнями и даже бойницами. Поразительно, что в Академии есть горячая и холодная вода, если верить разноцветным вентилям над краном в моей ванной, и даже канализация. Очутись я тут случайно, решила бы, что угодила во временную петлю, в средневековый город.

Где же здесь включается свет?

Я осторожно соскользнула с лакированной столешницы и повнимательней огляделась по сторонам. Ни на стенах, ни возле двери не было ни намека на выключатели.

За неимением таковых я зажгла темно-синюю настольную лампу, похожую на громадную лилию. Синий плафон, размером с две моих ладони крепился на зеленом металлическом цоколе, тоже в форме цветка. Длинная, изогнутая ножка напоминала стебель.

Комнату залил слабый, рассеянный свет. И лишь на столе, под лампой расцвели ослепительные голубые лепестки.

В вынужденной полутьме, я распаковала чемоданы и наспех покидала вещи в гардероб. Пока посланец Вархара не пришел, надела черную свободную юбку чуть ниже колен и темно-синюю трикотажную блузу.

Днем на перекрестье пяти миров было тепло, будем надеяться, вечером сильно не похолодало.

В полутьме, в кухонном шкафу, я нащупала коробку с ромашковым чаем и заварила его. По счастью пухлый чайник персон на пятнадцать, громоздился прямо рядом с мойкой. Возле десятилитрового электрического, на высокой тумбочке, под самой розеткой, поместился бы от силы «тощий» стакан. С кружками возникла проблема. Я умудрилась расколоть две, прежде чем догадалась, что висят они на невидимых во мраке крючках, справа от мойки. Наверное, нарочно, чтобы пикировать на хозяйку, если той вздумается неудачно открыть шкаф-сушилку, чуть выше и чуть левее. Падать прямо ей в руки. Или, если не повезет, как в моем случае, разбиваться о раковину вдребезги. А что? Пришел полусонным с утречка на кухню. Не успел вовремя подставить ладони, неловко зацепил кружки локтем, и окончательно пробуждение гарантировано! Зарядка тоже: пока соберешь осколки, пока выбросишь в ведро на другом конце кухни, площадью ничуть не меньше спальни. Тут тебе и наклоны, и приседания, и ходьба — все, что нужно физкультурнику спозаранку. И никакого кофе не потребуется. Опять же — экономия.

Избавившись от битого стекла, я осушила две кружки чая почти залпом. И только тогда в дверь постучали.

— Входите! — крикнула, возвращаясь в комнату.

На пороге мялся длинноволосый детина, чуть поменьше Вархара.

В свободном трикотажном костюме, похожем на тренировочный, непонятного в полумраке цвета, он походил то ли на борца, то ли на легкоатлета.

Хотя, скорее на легкоатлета. Больно уж выпирали скулы, подбородок и нос парня. Борцам слишком выпуклые части лица быстро делают вогнутыми.

— Здравствуйте, — неожиданно мягким, совсем юным голосом произнес он. — Вооо, — он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и протянул мне.

Слава богу, хоть тут все обошлось без сюрпризов.

Три дня в неделю я читала лекции по физике и один день вела практические занятия. Я-то уже испугалась, что предстоит читать «теорию огненного дыхания», «аксиомы сжигания электроприборов» или что-то в таком роде.

— Пойдемте? — я не сразу сообразила, зачем парень приглашает меня в коридор.

— Ой, — спохватился он. — Меня зовут Масдрагар Лимбра. Я, надеюсь, вы возьмете меня в аспирантуру? Очень хотел попасть к земному индиго. Говорят, вы читаете ауры и можете безо всякого махалова аджнаподавлением вырубить противника. Это правда?

— Правда, — нехотя подтвердила я. — Покажешь мне кафедру? Меня зовут Ольга Искандеровна, кстати.

— Знаю-знаю, — горячо выпалил Драгар. — Я читал на вас досье.

На этом слове я замерла у дверей комнаты и уставилась на Драгара.

— Ой, ну вы не знали? — смутился он. — Ректор собирает досье на всех преподов. А потом вывешивает самые интересные факты их научной и преподской биографии на доске объявлений. Она в главном корпусе, прямо у входа. Ах да! Еще списки способностей вывешивает… Учащимся и другим преподам для ознакомления.

— Не знала, — только и смогла промямлить я. Что еще там про меня «вывесили»? Оставалось уповать на то, что это не подробности личной жизни, не количество детей и внуков.

— Ой, — забавно вплеснул руками Драгар. — А вы чего в темноте-то?

— Не пойму как у вас тут свет включается, — смущенно призналась я, радуясь, что в потемках он не видит, как раскраснелось мое лицо.

— А-а-а… — протянул Драгар. — Так во же!

Он трижды хлопнул в ладоши, и комнату залил ровный золотисто-белый свет.

— Если хотите поярче — четыре хлопка, — пояснил Драгар. — Один хлопок — будет еле заметный рассеянный свет.

— Спасибо, — я оглянулась, пытаясь отыскать на потолке или стенах хотя бы намек на лампочку или люстру.

— Свет идет сквозь плиты, — пояснил Драгар, после недолгой паузы. — И он полностью соответствует солнечному.

Теперь я хорошо разглядела его лицо.

Темно-серые глаза отливали зеленым. Нос и щеки усЫпали веснушки, а сами щеки цвели трогательным розовым румянцем.

Драгар походил на мужчину и мальчика одновременно. Ямочка на подбородке усиливала впечатление.

— Идем? — предложил он снова. Не предупреждая, дважды хлопнул в ладоши — свет мигнул и выключился.

А я-то, склеротик, совершенно забыла спросить, как это делается. Так и спала бы при свете, если вообще ухитрилась бы уснуть. Не ломиться же посреди ночи к соседям-студентам или преподам с милейшей улыбкой и глупейшим вопросом. Не самый удачный способ заработать уважение, зато гораздо более удачный снискать репутацию городской сумасшедшей.

Мы вышли в знакомый коридор, только теперь он не казался таким подозрительно безлюдным и сиротливым. Скорее уж наоборот — требовались немалые усилия, чтобы лавировать в бурном потоке учащихся. Студенты, как один — что девушки, что парни — были выше меня на две головы или больше.

Так вот как чувствует себя карлик на слете бодибилдеров!

От одежд всех цветов радуги, всех известных мне фасонов и еще десятков неизвестных, запестрело в глазах. Знали бы мои бедные глаза, что ждет их дальше…

Во что только не наряжалась местная молодежь!

В бриджи с десятками карманов, джинсы всех видов и форм, мужские и женские легинсы, брюки, футболки, туники, блузы, рубашки, пиджаки, шаровары…

Прически таким разнообразием не баловали — все учащиеся, не зависимо от пола и наряда, носили длинные косы или хвосты.

Немногочисленные девушки терялись в толпе парней. Очень плечистые и не менее рослые, со спины они не уступали ни одному из братьев Кличко.

Странное чувство сюрреалистичности происходящего охватило меня.

Каждый студент здоровался, называя по имени отчеству. Чудилось, я работала здесь когда-то, очень-очень давно, но отчего-то все позабыла. И вот теперь вернулась в поисках «вчерашнего дня».

Логика физика навязчиво подсказывала, что студенты почерпнули знания о новом преподавателе из того же источника, что и Драгар. Но женская логика спорила с пеной у рта, склоняясь в сторону истинно сериальной амнезии. Может студенты и преподы случайно затоптали меня, торопясь на занятия?

После такого сотрясение мозга и потеря памяти обеспечены. Потрясенный мозг постарался бы защитить растоптанное во всех смыслах слова чувство собственного достоинства, единственным доступным ему способом.

Миновав выход из корпуса, мы с Драгаром свернули в глухой тупик.

Парень немного поводил рукой у стены так, как водят перед лицом человека, предполагая, что он слегка не в себе. Но стена оказалась очень даже вменяемой и на редкость послушной. Фальшивая каменная кладка уехала вверх, освободив двери, на первый взгляд, вполне обычной лифтовой кабинки.

Они гостеприимно распахнулись, и… мы вошли в просторную комнату. Вдоль стен выстроились стулья, тонко намекая, что поездка может «слегка» затянуться.

Последняя кнопка бронзового лифтового пульта висела как раз на уровне моих глаз. Остальные, конечно же, выше. Но гораздо сильнее потрясало другое.

На верхней кнопке значилась цифра триста, хотя снаружи казалось — в замке не больше четырех этажей. Максимум шесть, если считать подвал и чердак.

Дракар нажал кнопку с ажурной десяткой — до нее даже я могла дотянуться, не подпрыгивая, и не вставая на стул.

Лифт бесшумно взмыл вверх со скоростью, как минимум, автобуса, и перегрузка, прямо-таки, навалилась на плечи. Физика в действии. Надо будет запомнить для практических занятий.

Минуты не прошло, как кабинка резко остановилась, и я ухватилась за ближайший стул, чтобы удержаться на ногах. Двери распахнулись, и мы с Драгаром вышли в пустынный коридор. Светлый настолько, что перед глазами заплясали кружочки. Просторный настолько, что хоть пятнадцать Драгаров выстраивай в ряд.

На бронзовой двери в конце коридора висела аршинная табличка с надписью.

«Кафедра управления энергией огня и подвластных ему стихий».

Крошечные огоньки на рамке двери сплетались в невообразимые узоры.

* * *

После обхода кафедральных помещений бодрость и любопытство как рукой сняло. Четыре лаборатории, десять лекционных, тридцать преподавательских по площади сравнимых с залом консерватории… Мои бедные ватные ноги гудели и ныли.

Драгар сопровождал меня, открывал двери, объяснял все, что спрашивала, а заодно и то, о чем не спрашивала. Похоже, он чувствовал себя тут как рыба в воде, и без устали фонтанировал не только информацией, но и неиссякаемой энергией. Если бы энтузиазм превращался в электричество, Драгар обеспечил бы светом все корпуса Академии.

— На кафедре тридцать преподов, семь лаборантов, пять техников, две уборщицы и… — парень поднял глаза к потолку, то ли подсчитывая, то ли припоминая. Тогда я еще не знала, что скандра, умеющего считать до тридцати, можно смело награждать орденом. — Кажется, человек двадцать аспирантов. Но это вам лучше скажут преподы. Назначите заседание и потребуйте отчеты.

Слова «заседание», «аспиранты», «лаборанты», «техники», «уборщицы», «отчеты» притупили бдительность — прежде она вела себя умнее. Но обманчиво привычная вузовская обстановка сработала как колыбельная. Состав кафедры и обязанности сотрудников — как снотворное. Усыпленная ими бдительность почти не реагировала на внешние раздражители. Хотя все эти управления энергией огня и чем-то там еще, ему подвластным… Очень странно звучало для обычной, безобидной кафедры физики.

Но по-настоящему встряхнуло меня дополнение Драгара:

— Кстати, проректор Вархар Изилади сидит на этом же этаже, через стенку.

Помяни черта, и он появится.

— Смотрю у вас тут экскурсия в самом разгаре? — Вархар, собственной персоной, уже возвышался посреди холла кафедры и прожигал меня взглядом, привычно приподняв бровь с родинками.

Один его глаз светился голубым, и мне стало совсем не по себе. Он не бликовал, а именно светился мерным густо-голубым светом.

— Добрый вечер, проректор, — тон Драгара лучше всяких слов говорил, что встреча обрадовала его не больше, чем меня.

Вархар приблизился, обошел, уделив внимание ногам, ягодицам, груди, шее, как на грех, распущенным волосам. Длинные пряди разметались по спине в художественном беспорядке.

— Смотрю, ты неплохо отдохнула и выспалась, — резюмировал свои наблюдения проректор.

— Мы уже закончили, — ответила я невпопад. — И планируем уходить.

Вархар покачал головой и подошел вплотную. Теперь нас разделяло расстояние не больше двух ладоней. Опустив голову и глядя на меня сверху вниз, проректор изрек, внезапно перейдя на «вы»:

— Неужели вы откажете мне в прогулке по Академическому саду? Я хотел показать вам столовую и поужинать заодно.

— Благодарю, поем в комнате, — я придала тону побольше бескомпроминости. — Да и ноги устали.

— Настолько устали, что не в состоянии пройти несколько метров? — бровь Вархара все еще удерживала родинки на лбу, а глаза снова стали одинакового цвета. Взгляд проректора, казалось, пронзал меня насквозь. Я поежилась, сердце пропустило удар.

— Я очень устала, — процедила сквозь зубы. — Судя по расписанию, рабочий день у вас заканчивается в пять вечера. А сейчас, — я кивнула в сторону допотопных белых ходиков на стене, — уже девять стукнуло. Поэтому прошу извинить, но я иду в свою комнату.

Я обогнула Вархара — он и не думал двигаться с места — и выскочила из кафедры. Уже у лифта меня нагнал Драгар.

— Здорово вы с ним! — поделился он незамутненным уважением к руководству восторгом.

Не ответив, я зашла в кабинку. Еще не хватало делиться своими впечатлениями от этого грубияна и мужлана с мальчишкой. Драгар мне даже в правнуки, возможно, не годится.

— Вы обиделись? — по-детски непосредственно расстроился Драгар, заглянув мне в глаза. — Я же не хотел…

— Все нормально, я сама дойду до комнаты.

Я выскочила из лифта и поспешила вперед, по коридору, в надежде, что на сегодня и назойливое общение, и неприятности позади.

Но моим надеждам не суждено было сбыться. Как и всегда, с момента, когда согласилась на эту работу.

2

Не успела добраться до своей комнаты, коридор наполнился криками и визгом, переходящим в ультразвук. Такого я уж точно не ожидала от здешних бугаев-студентов.

В конце коридора, в тупике, столпился народ. Я бросилась туда, и уже на середине пути в нос ударил противный запах гари. Над головой пролетела молния, вторая, третья. Я вспомнила древний мультик про поросенка Фунтика, его героя, над чьей головой свистели сначала пули, а после и сапоги, и поняла, что сама себе завидую.

Я никогда не управляла электричеством вот так, напрямую. Но сейчас, не задумываясь, подняла руку вверх и молнии послушно замерли в воздухе, словно замороженные. Чудеса, да и только!

Как можно более уверенной поступью, я подошла к толпе и прокричала.

— А ну разойдись! — надо сказать, навыки командования оравой пьяной от опасности и близости потасовки молодежи, я еще не растеряла.

Студенты нехотя расступились, открыв взгляду «виновников торжества».

Уже лучше. За высоченными спинами я не разглядела бы задир, даже в прыжке.

Трое ребят, в юбках-шортах, похожих на очень темные шотландки, с полосками вместо клеток, замахивались друг на друга шаровыми молниями.

А ведь еще день назад я такое только в кино и видела. И, что удивительно, воспринимала я все происходящее, как будто нет ничего более естественного, чем три здоровенных лба в юбках-шортах, с молниями наперевес.

— Сказал ведь держаться от Скринга подальше? А? — вопил один из них. — Такой сильный, что обижаешь слабых? Или такой глухой?

— Я и сам могу за себя постоять! — встревал «слабый», лишь слегка ниже ростом, чем двое других и немного уже в плечах.

Габаритами троица почти не отличалась от Драгара, хотя Вархару уступала заметно.

У «шотландцев» были светло-русые волосы, собранные в низкие хвосты, как у ректора, и серые глаза. Пожалуй, даже слишком светлые, белесые.

Бледная кожа выглядела хуже некуда — россыпь веснушек, прыщи, щербинки испещряли ее вдоль и поперек.

А что, тут кремы и гели от прыщей не в ходу? Наверное, Вархар счел их «бабскими средствами» и запретил вовеки веков. С него станется.

— А ну прекратить хулиганить! — приказала я, все больше сама себе удивляясь. Сердце глухо ударилось о грудную клетку. Что если они не послушают? Что если поднимут на смех?

В меня вонзились десятки взглядов. Галдеж разом умолк. Положение было отчаянным для всех. И для меня ничуть не меньше, чем для студентов.

Все уважение ко мне как к преподавателю, как к главе общежития вылетит в трубу, если не оседлаю ситуацию. И никакими контрмерами: наказаниями, колами, пересдачами его не вернуть.

— Новенькая преподша, — ухмыльнулся «шотландец», только что обвиненный в нападении на слабых. Его кивок на уважительный смахивал не больше, чем крокодил на черепаху.

— Да, новенькая, — уперла я руки в бока, стараясь выглядеть внушительней. Трудно держать марку, когда вокруг одни Муромцы и Поповичи.

— А ты ниче, — добавил «шотландец», смерив меня взглядом под стать вархаровскому. У них это, похоже, тут общее, в Академии-то. Такое ощущение, что ничему иному тут и не учат.

— Я тебе сейчас покажу «ниче»! — вспыхнула я, ответив хулигану как можно более суровым взглядом. — И погасите-ка свои шарики! Огонь детям не игрушка!

Он усмехнулся и сделал шаг навстречу, лихо перебрасывая молнию из руки в руку, как мячик на физкультуре.

Гнев накрутил мой пульс до невиданных высот, воздух распирал грудь. Да что ж такое-то? Ладно, Вархар меня не уважает, да и, судя по всему, уже не будет. Варвар, чего с него взять, кроме искусства раздевать взглядом? Но этим молокососам я так с собой обращаться не позволю!

Сообразить не успела, как одна из «замороженных» мною молний ударила в пол, у самых сапог «шотландца», а следом вторая и третья. Парня обдало искрами с ног до головы, струйка серого дыма окутала его до колен, словно джина, только что вызванного из родной бутылки. «Шотландец» задохнулся, отскочил, выронил огненный шарик и натолкнулся на двух других спорщиков… Их «не игрушки» тоже покатились по полу, и тот запылал.

Вернее, не совсем так. Запылали стыки камней, пламя поползло в мою сторону, очерчивая глыбы красивыми протуберанцами. Студенты начали шарахаться — туда, сюда. Но страх плохой советчик в минуту опасности, а паника — и того хуже.

Вместо улюлюканья и восторженного подстрекания коридор наполнили вопли ужаса.

Ахнуть не успела, как языки пламени взвились на высоту человеческого роста, отрезав половину ребят от выхода.

Хорошо же начался мой первый рабочий день!

Я огляделась вокруг. Черт! Я же заведующий кафедры, в чьем названии есть слово огонь. Но управлять огнем я не умею, максимум — что-нибудь поджечь.

Никак не затушить.

Пламя зашипело, лизнуло языками стены, взлетело по ним, все больше захватывая студентов в плен.

Запах гари становился невыносимым, удушливый дым разъедал глаза. Я прикрыла рот и нос рукавом и огляделась в поисках обычного для учебных корпусов огнетушителя. Но его нигде не было. Вот тебе и техника безопасности! Да с такими студентами огнетушители тут должны висеть как шары на новогодней елке!

Черт! Что же делать? Может все это сон? Надежда растаяла, а вот дым и не собирался этого делать. В мгновение ока в черно-сером тумане пропали ближайшие стены, вокруг закашлялись невидимые в нем студенты.

Я поспешно закрыла рот рукавом, но это не помогло. То ли дым отличался особой едкостью, то ли ткань моей одежды потеряла все земные свойства, но каркающий кашель вырвался из горла.

Слезы хлынули из глаз, голова закружилась. Заходясь кашлем, я судорожно прикидывала, что бы предпринять. И тут меня в буквальном смысле слова схватили за шкирку, закинули на плечо и вынесли наружу.

Судя по трехэтажным чертыханиям низким, бархатистым голосом, спасителем оказался Вархар.

Поставив меня на плиты академического дворика, и успев при этом защупать где только можно и даже там где нельзя, проректор бросился в корпус.

И я, может, осталась бы снаружи, с упоением вдыхая свежий воздух, аромат недавно подстриженного кустарника. Но уже в дверях, Вархар рявкнул:

— Стой тут, женщина! Не вздумай вернуться, пока не разрешу!

Это распоряжение, в нерабочее время, возымело совершенно обратный эффект.

Все эмансипированные древними феминистками гены проснулись во мне со страшной силой. И, как часто водится у женщин, толкнули на необдуманные, глупые поступки, которые преспокойненько можно было доверить такому настоящему мужчине, как Вархар.

Я втянула в себя побольше воздуха, закрыла рот рукой и рванула назад, в дым, гарь и смрад.

Зрелище, которое встретило меня в корпусе, забыть удалось не скоро.

Вархар возвышался посреди коридора, широко расставив ноги. В руках его был невесть откуда взявшийся шланг, толщиной не меньше руки проректора. Вода выстреливала из него под таким напором, что разлеталась в стороны фонтаном, легко накрывая и стены, и пол, и студентов. Мокрые, как курицы, они ежились под мощной струей. «Везунчики» поскальзывались, падали и оставались лежать, не в силах подняться в мощном потоке.

Вархар продолжал поливать коридор, хотя огонь давно угас, а дым куда-то испарился. Кажется, он получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Может, хватит уже? — спросила я в спину проректора.

— Я тебе что сказал, женщина? — прорычал Вархар.

— А я тебе вот что скажу, мужчина! Хватит поливать студентов! Отпусти их сушиться. Нарушителей я видела, и наказание придумаю завтра, — мой ответ проректору удивил не только его. Несколько студентов присвистнули и оглядели меня с ног до головы так, словно не делали этого всего несколько минут назад.

Похоже, это были немые похвалы, в стиле «ты растешь в моих глазах».

Правда, у меня складывалось странное ощущение, что в их глазах я росла не только вверх. Груди уделялось не меньше внимания, нежели макушке. Чего уж говорить о ягодицах…

В коридоре повисла напряженная тишина. Вархар молчал, не прекращая поливать студентов, и лишая их шанса выбраться из сногсшибательного, в прямом смысле слова, потока. Я поспешно прикидывала, что бы ему такое еще выдать, чтобы проректор прекратил истязать ребят. Студенты переводили взгляды с меня на Вархара, и в глазах их читался какой-то суеверный трепет.

— Ты прекратишь или нет? Как маленький, ей-Богу! А еще воин, проректор, наконец, — попыталась я осадить Вархара снова. — В детстве в водные бои не наигрался, что ли?

Он только хмыкнул в ответ. Пошире расставил ноги, и поток воды так ускорился, что, спустя секунды, уже все студенты распластались на полу, и отползали в стороны, как амфибии.

Это был вызов, и я приняла его. Не успела подумать, как в воздухе возникла молния. Не такая, какими баловались «шотландцы», и не такая, что рассекает небо в грозовой день. Форма ее напоминала настоящий двуручный меч, и он медленно опускался в мою ладонь. Еще вчера я сказала бы, что огненный клинок испепелит руку, и больницы не миновать. Сегодня же смело схватила меч за рукоять и направила острие на плечо Вархара.

— Либо ты прекращаешь, либо моли свой свет, чтобы я тебя не сожгла, — предупредила на полном серьезе.

Вархар тряхнул шланг, и фонтан иссяк как по мановению волшебной палочки.

Студенты расползлись по комнатам. Вот именно расползлись. Ходить по скользкому полу было опасно для жизни. Вархар ловко крутанулся на пятках. В ожидании худшего, я перехватила меч обеими руками и отступила. Но проректор по-акульи заулыбался и захохотал.

— А ты молодец, Ольга. Прошла первую проверочку на вшивость, — произнес он и шлепнул меня по пятой точке.

Сердце подскочило к горлу, возмущение выплеснулось наружу нечленораздельным визгом. Я подпрыгнула, взмахнула мечом и, приставив его к шее проректора, отчеканила:

— А ты, варвар невоспитанный, никогда больше не смей меня лапать! И разглядывать как жаркое на вертеле не смей тоже!

Вархар ловко ушел от клинка, и глазом не успела моргнуть, как он очутился сбоку. На секунду показалось — мое положение безнадежно. Проректор двигался на редкость быстро, ловко и, будто бы предугадывал каждый мой шаг. Я попыталась еще дважды замахнуться на него. Но Вархар уходил от клинка прежде, чем он приближался на расстояние вытянутой руки. Черт!

Я устала до ноющей боли во всем теле. Запал иссяк, как вода из проректорского шланга-пушки. А вместе с ним иссякло, похоже, и мое электричество. Меч мигнул несколько раз на прощанье, ярко вспыхнул и исчез.

Я в ужасе подняла глаза на Вархара. Теперь, я безоружна, едва стою на ногах, и, значит, целиком и полностью в его варварской власти.

Но проректор бросил косой взгляд и по-мальчишески задорно ухмыльнулся. Не двигаясь с места, как ни в чем ни бывало, принялся накручивать шланг на руку, сдавливая его так, чтобы «рулон» получался поменьше. Покосился на меня, приподнял уголки губ и неожиданно дружелюбно произнес:

— Принято. Ты молодец, не даешь себя в обиду. Не заискиваешь и телесами начальника не умасливаешь. Ты мне все больше нравишься, Ольга.

На этой ноте, Вархар развернулся и весело насвистывая, ушел из корпуса, унося за собой длинную анаконду черного шланга. И где он только его раздобыл?

* * *

Я с надеждой подумала, что, может быть, теперь мне удастся передохнуть, поесть, в конце-то концов. Желудок, презрев все правила приличия и преподавательского этикета, зазывно заурчал от мыслей об ужине.

Я осторожно зашагала по скользким плитам. Десятки глаз уставились на меня из приоткрытых дверей. Мелкие засранцы следили — не навернется ли новый препод всем на радость.

Ох уж эти подростки! Злобность и нечуткость — их второе имя. А ведь сами-то ранимые и нежные, как аленький цветочек.

Слегка высмеешь — вывалится гора комплексов. Чуть намекнешь на несовершенства внешности — огрызнутся, и бросятся есть, пить, мазаться всякой гадостью, чтобы похорошеть. Повезет если не сядут на диету — три крошки хлеба на день и два литра воды на ночь. Или не примутся смачивать лицо в водке, настоянной на уксусе и лимонной кислоте.

Ноги предательски елозили по влажным камням. В груди закипала злость. Мне и надо-то было сделать еще несколько шагов до спасительной двери. Но торопливость чревата полетом на пол, под улюлюканье и гогот будущих студентов. Что-то подсказывало — такая разрядка после пережитого благодаря огню и Вархару им сейчас нужнее воздуха.

Недавно я ощущала лишь вселенскую усталость, желание поесть, передохнуть, и полное душевное опустошение. И вдруг, откуда ни возьмись, вспыхнул гнев. Он рост и рос, по мере того, как ноги так и норовили проехаться по скользкому полу и уложить тело на обе лопатки.

Черт побери эту Академию, Вархара, студентов и мою глупую твердолобость! Мысленное ругательство возымело на меня неожиданный эффект.

По рукам пробежал ток, мириады молний вспыхнули диковинными оранжево-синими рукавами. И прежде чем успела сообразить, выстрелили во влажные плиты, пролились на них дождем огня и света.

Я зажмурилась. Не надо быть физиком, чтобы знать, что случится, если встать на мокрые камни, и запустить в них молнию.

Один удар сердца, два, три, четыре… Странный запах ударил в нос, но ток и не собирался доканывать мой измученный организм.

В свисте и потрясенных студенческих криках не промелькнуло ни тени насмешки.

Я приоткрыла один глаз, второй и замерла, пораженная невиданным зрелищем.

Электричество или другая энергия, широкой золотистой лентой скользила по плитам, просушивая их и прокаляя. В воздух поднимался голубовато-серый дымок и тонкими стебельками тянулся к потолку. Вскоре сверкающая полоса неведомой субстанции освободила мне путь к комнате. Студенческие двери позахлопывались почти одновременно, и по коридору пролетело слабое эхо. Я гордо, степенно дошагала по теплым плитам до своей комнаты, и, не выдержав, прыжком заскочила внутрь.

Сбросив прогретые туфли, нырнула в резиновые шлепки и побрела на кухню инспектировать холодильник. Желудок снова не на шутку оживился и заговорил. Но, по счастью, теперь я могла позволить ему неинтеллигентные урчания.

3

Ровно в девять утра я с огромным трудом отрыла бронзовую дверь кафедры и на долю секунды оторопела. Знакомые помещения преобразились до неузнаваемости. Жизнь била ключом, а то и несколькими ключами сразу.

Две юркие уборщицы рысью носились из угла в угол, а за ними, как дрессированные собачонки, помахивая ручками, ездили моющие пылесосы. Но жизнь уничтожала результаты их бурной деятельности прежде, чем я успевала ими налюбоваться.

Только розовый пол начинал блестеть чистотой, на нем появлялись отпечатки обуви, бумажки, плевки и подозрительные лужицы, все как одна грязных оттенков. Хорошо хоть не жвачки.

Только уборщицы, кряхтя, оттаскивали куда-то мусорные мешки, размером с Вархара, в углах материализовались холмики. Стеклянные, пластиковые, металлические бутылки, драные и целые пакеты соседствовали там с клочками непонятного вида и происхождения. И, конечно, как же без них — в углах, около стен и на подоконниках вырастали горки подсолнечной шелухи, вперемежку с семечками.

Только стены обретали благородно-розовый оттенок, на них, словно по волшебству, проступали надписи самого разного содержания и цензурности. От свежих новостей: «Здесь был Пулькет», «Эллиор втюрился в Брамину» до суровых обещаний: «Залларайну натянем зенки на пятки!», «Здесь на гвоздике будут висеть уши Кастросвета». Последними появлялись непереводимые на литературный язык фразы и междометья, порой в сочетании с чьими-то именами.

Свет гас каждые минут пять, и с брачной песней кита-горбатки включался запасной генератор. Два взъерошенных, злых на весь свет, в особенности на электрический свет, электрика сновали туда-сюда, с трудом разминаясь с уборщицами. Что-то усердно проверяли, чинили, подкручивали, щеголяя гораздо более нелитературными фразами, чем «увековеченные» на стенах до следующей помывки.

И надо всем этим «карнавалом» витал такой коктейль запахов, словно летний продуктовый рынок вздумал объединиться с парфюмерным салоном и чебуречной.

Вуз, милый Вуз.

Везде сновали люди, или существа, очень на них похожие. Каждый встречный незнакомец обращался по имени-отчеству и преспокойненько отправлялся по делам. Опять меня посетило ощущение, будто «оттрубила» тут лет десять, не меньше, и теперь страдаю жестокой амнезией.

Женщин работало в Академии — раз, два и обчелся — в прямом и в переносном смысле слова. Мне навстречу попалось восемнадцать преподов и только две преподши, десять аспирантов и ни одной аспирантки.

Прямо как на родном физическом факультете. В голове всплыл бородатый анекдот про обезьяну.

— Обезьяна, зачем ты поступаешь на физфак? Ты же в физике полный ноль!

— Зато я буду первой красавицей факультета.

К моменту, когда переступила порог собственного кабинета, чувствовала себя сильно похудевшим гномом. Абсолютно все вокруг были выше меня, как минимум, на две головы, и шире в плечах раза в полтора. Со спины преподши отличались от преподов не больше, чем студентки от студентов. Как и ребята, здешние сотрудники носили либо длинные косы, либо конские хвосты. Все, до единого, могли похвастаться торсами пловцов, шеями боксеров, ногами и ягодицами бегунов на короткие дистанции.

Подчиненные не ходили — маршировали так, что, не заметь они меня, снесли бы как ураган щепку. Хорошо, благодаря неиссякаемому мусору и лужам на полу, преподы и аспиранты вынужденно смотрели под ноги.

Зайдя в кабинет, я наглухо закрыла дверь и облегченно вздохнула.

Отвыкла от суеты, толкотни и беспрестанного шума сотен голосов.

А к тому, что голову нужно непрерывно вскидывать, приветствуя подчиненных, никогда и не привыкала.

Голова гудела, пульс слегка участился, шею свело.

Хорошо бронзовая дверь благородно отрезала меня от всех местных раздражителей — начиная от звуков и заканчивая запахами.

Тишину кабинета завкафедры нарушала лишь птичья перекличка за окном и привычный боевой свист ветра изо всех щелей рам.

Хорошоооо… Хоть весь день тут сиди.

Окна кабинета выходили на красивый дворик, со всех сторон огороженный стенами корпуса. На квадратном участке свечками устремлялись в небо деревья, похожие на кипарисы. Между ними теснились кусты, усыпанные цветами, размером с ладонь. И что самое невероятное — на одном и том же кусте распускались красные, желтые, голубые и даже черные цветы. Формой лепестков они напоминали то ли маки, то ли мальвы, из центра выстреливал острый белый пестик с плоским сердечком на кончике.

Красиво, черт возьми!

Вчера я смерила кабинет двадцатью шагами — что вдоль, что поперек. Львиную его долю отвоевал черный деревянный стол. Рядом с кожаным креслом, ему под стать, пристроились два стула, напротив — еще четыре.

Хочешь, сажай посетителей доверительно, рядышком, хочешь официально отгородись от них столом.

Лакированная громадина выглядела такой тяжелой и основательной, что я ничуть не удивилась, когда не сумела сдвинуть ее с места. Думала подтащить стол поближе к окну, чтобы вдыхать медовые запахи цветочного нектара, и не включать лампу днем.

Изрядно попыхтев, я бросила глупую затею до лучших времен. Темно-синяя юбка-колокол, и нежно-голубая трикотажная блузка в обтяжку — не самая удачная одежда для физических упражнений. Не говоря уже о туфлях на среднем каблуке. Хотелось произвести впечатление. Хотя, теперь становилось ясно, что даже двадцатисантиметровые шпильки не приблизили бы меня к желанной цели. В них я еле-еле доставала бы подчиненным до плеча.

Я плюхнулась в кресло за рабочим столом, утонув в нем почти целиком. Включила компьютер, налила себе воды из стройного граненого графина, и тут в дверь постучали.

— Да? — с подозрением спросила я. Надеюсь это не Вархар?

— Это Максдрагар, — нежный, юношеский голос обрадовал меня.

— Заходи, — в ожидании гостя я отставила круглый белый стакан то ли из стекла, то ли из пластика подальше от компьютера. Моя нервозность достаточная угроза бедной машине, хватит с нее.

На пороге появился Драгар, в уже вполне терпимом для сотрудника Вуза костюме. В серой трикотажной кофте с длинными рукавами и угольных брюках. Наверное, штаны на размер больше — последний писк Академической моды, прежде чем несчастная упала в долгий и затяжной обморок. Преподаватели, студенты, аспиранты — все как один — носили только такие.

— Ты что-то хотел? — спросила я, потому что парень мялся в дверях и молчал.

— Дело вот в чем, — разродился он. — Ректор приставил меня к вам секретарем и помощником. Если я вам подойду. Но я уже, кажется, проштрафился.

— Даже интересно, — кивнула я, внутренне холодея.

— Ну как? Пришел на работу позже вас, — тяжко вздохнул Драгар.

Ах, э-это! У меня просто от сердца отлегло. После вчерашних котовасий я ожидала выжженную дотла лекционную, залитую водой до потолка лабораторию или взорванную в пух и прах совещательную.

— Заходи, — скомандовала парню. — Мне как раз нужен помощник.

Драгар заулыбался так, что я поняла — скандрам улыбаться категорически противопоказано. Разве что во время сражения с сильно превосходящей численностью армией противника. Тут фирменный скандровский оскал сработал бы феноменально эффективным психологическим оружием.

Когда мы с Драгаром совместно накидали план действий, дышать стало легче.

Сегодня мне предстояла одна лекция, ближе к середине дня. Не мешало бы оповестить преподавателей о грядущем заседании кафедры — его я назначила на завтра. Пусть готовят отчеты за начало семестра.

Драгар заварил отличный чай, и за любимым напитком мы обсудили — какое наказание лучше назначить вчерашним бедокурам. Стоило только начать их описывать, как помощник закивал, словно китайский болванчик. С пулеметной скоростью выпалил Драгар имена, фамилии, явки и номер группы. Кажется, за два года обучения в Академии, ребята успели порядком прославиться.

Косвенно в пожаре виновата и я. Не напугай я «шотландца», он, может, не выронил бы молнию и не толкнул остальных спорщиков, присоединив их «не игрушки» к своей. Но напоминание о дисциплине парням уж точно не повредит.

Академические наказания разнообразием не баловали.

«Завзятых шалунов», как выражался Драгар, отправляли на дежурство к «магнетометру». Прибор с точностью, какая метеорологам моего мира и не снилась, фиксировал приближение магнитных бурь. О сильных оповещал громогласным гудком по всем корпусам. Хорошая штука, и никаких дежурных не требовала. Но установлена она была на самой верхотуре — на последнем этаже самой длинной башни. От малейших колебаний магнитного поля башня раскачивалась как маятник и дергалась как эпилептик. От сильных — вибрировала под стать камертону. Чтобы продержаться там хотя бы несколько часов, требовался железобетонный вестибулярный аппарат и стальные нервы. Многих студентов колотило с неделю.

Тех, кто «нахулиганил всерьез» посылали мыть «электрический чердак». Так звался чердак нашего корпуса — там, из-за способностей учащихся, всегда бродили куски сильного электрического поля. Как электрическое поле дробилось на куски, и «бродило по помещению» мой мозг закостенелого физика понимать отказывался. Но факт оставался фактом.

Мыть полы на чердаке нужно было с особой осторожностью, поминутно проверяя — нет ли поблизости шального тока.

После наказания многих студентов тоже колотило, но уже по более приземленной причине. Если верить Драгару, еще ни один хулиган не избежал «бродячего» электричества.

«Самых отпетых» сажали в Темную башню. Башня как башня, если смотреть на нее из окна кабинета завкафедры. Но внутри обитало очередное, неведомое науке моей планеты явление — сгустки темной материи. Согласно легенде, ректор выловил их неподалеку от перекрестка миров и запер в ограниченном пространстве, «чтобы никому не вредили». Из знаменитой на всю Академию башни, не выходили, выползали по-пластунски. Темная материя порождала ужасные страхи, кошмары наяву. Но хуже всего другое — она медленно, но верно высасывала силы, энергию. «Самых отпетых» шатало от слабости не меньше месяца, и до полного восстановления они напрочь лишались способностей.

Сказать, что наказания произвели на меня неизгладимое впечатление, не сказать ничего.

Сочтя «шотландцев» «шалунами», я распорядилась расправиться с ними самым мягким способом. Драгар вскочил со стула, как подорванный, бросился вон из кабинета и спустя несколько минут вернулся — запыхавшийся, но довольный собой.

— Все передал ответственному за дисциплину в корпусе, — доложил, на всякий случай, не садясь на место. — Кстати, это преподаватель физики, как и вы — Констанса Ливви.

— Женщина? — удивилась было я. Казалось, даже Темному Властелину придется изрядно попотеть, прежде чем местные бретеры-студенты обратят внимание на его замечания.

— Почему женщина? — веснущатый нос Драгара поморщился, как обычно, когда парень пытался что-то осмыслить, «переварить» услышанное.

— Ну имя-то женское. Констанса.

— Мужчина это. И вы, это, про женское ему не говорите, — замялся Драгар. — В его мире так мужчин зовут. С гласными на конце. Он может расстроиться. Даже очень может расстроиться.

На лице помощника, как в открытой книге читалось, что «расстройство» Констансы выльется вовсе не в слезы. В какой-нибудь взрыв, пожар или еще чего похлеще. Все же не зеленый студент, преподаватель со стажем. Тут легким пожаром в корпусе не отделаемся.

С первыми кафедральными делами я закруглилась гораздо раньше, чем предполагала. Помощь Драгара оказалась незаменимой во всех отношениях. Он в одиночку и без видимых усилий выполнял роль секретаря, академического справочника и психотерапевта. Заваривал вкусный чай, лихо мыл посуду, мигом относил распоряжения подчиненным, знал все обо всем и охотно делился ценной информацией. Если что-то меня расстраивало или пугало, забавно это что-то комментировал и уморительно подмигивал. Не столько его комментарии, сколько дико перекошенное лицо снимало стресс лучше любой медитации.

Парень просто клад! Надо брать его в аспирантуру! Не смотря на то, что я понятия не имею, какой смысл вкладывается в это слово в этом учебном заведении.

Отложив более близкое знакомство с подчиненными до завтрашнего заседания кафедры, я решила пообедать вместе с Драгаром.

Парень предложил перекусить, и мой желудок громко с ним согласился.

Драгара песнь оголодавшего желудка не смутила совсем. Я стушевалась, пряча глаза, но помощник понял это по-своему.

— Ой, Ольга Искандеровна, простите ради бога, — Драгар подскочил и вместо того, чтобы как порядочный кавалер отодвинуть мне стул, легким движением руки… отодвинул стол.

Очень вовремя! Желудок как раз издал новый душераздирающий вопль, но его перекрыл скрип недовольной бесцеремонным обращением мебели.

Я выскользнула из-за стола и поспешила за Драгаром. Парень замаршировал столовую, без умолку посвящая новую начальницу в то — куда она попала и чем все это грозит.

Сказать по правде, с каждым словом, есть хотелось все меньше, а сбежать отсюда все больше. Любопытство боролось во мне с инстинктом самосохранения, и сегодняшний раунд выиграло нокаутом. Когда еще доведется попасть в такое чуднОе место?

Мы обошли два корпуса и обогнули три «землянки» — окна приземистых избушек наполовину уходили под землю. Казалось, у подножья здания выросли каменные грибы. Не дожидаясь вопроса, Драгар ткнул пальцем в «землянки» и поведал, что там хранится «компромат» на миры и расы перекрестья.

Я все больше убеждалась, что первое впечатление об Академии, как о рыцарской крепости, оказалось верным. Не только корпуса — гаражи, склады, морозильные комнаты для продуктов — соединялись друг с другом перешейками, не ниже двух этажей высотой. И пока еще ни разу цепочка каменных зданий не обрывалась. Так и возводились когда-то рыцарские крепости, вбирая в себя уйму подсобных помещений, включая конюшни и хранилища.

Драгар шествовал чуть впереди, но постоянно оборачивался, чтобы вставить реплику.

Когда мы добрались до места назначения, и парень ткнул пальцем в табличку «СТОЛОВАЯ», на половину бронзовой двери, я почти свыклась с тем, куда угодила.

Академия стояла в какой-то аномальной зоне, вроде Бермудского треугольника. Вокруг нее клубились невиданные потоки энергии, прорываясь вовнутрь и воздействуя на все живое и неживое.

Способности любого существа раскрывались здесь как вялый бутон розы, по «горлышко» погруженный в воду с «волшебной» таблеткой аспирина.

Теперь все вставало на свои места. В родном мире я лишь сжигала электроприборы, читала чужие эмоции, воздействовала на них аурой. Здесь начала швыряться молниями как супергерой, без усилий понимать незнакомые наречья. Еще ни с одним обитателем «Академии войны и мира» нас не разделил языковой барьер. Хотя в школе мои способности к английскому с трудом дотягивали до твердой троечки, а уж к французскому и подавно.

Ректор тащил сюда всех энергетически сильных существ из миров пентаграммы, а иногда даже из соседних.

Кафедры обучали не только традиционным вузовским предметам, но и управлением какой-то стихией.

Математики натаскивали повелевать ветрами, вихрями и смерчами.

Физики, как я — электричеством, светом, огнем, магнетизмом.

Биологи — водой.

Геологи и географы — землей и камнями.

Еще целых четыре кафедры занимались военной подготовкой. Академия выпускала «боевые единицы», и некоторые оставались тут, только уже в новом качестве. Ректор выбирал тех, кому лучше прочих удавалось укротить собственную стихию, направить ее, и при случае, дать подзатыльник плохишам.

Их главной задачей было сдерживать полчища из других измерений — каждый тамошний боец тоже владел одной стихией, а то и несколькими.

И не сиделось им в родных пенатах — утопические мечты о мировом господстве кого угодно лишат сна и покоя.

Вот так из тихой-мирной квартиры на неколдовской Земле, меня затащили в Академию для воинов-волшебников.

БОльшая часть абитуриентов приходила из мира Вархара — там каждый второй управлялся хотя бы с одной стихией, и это меня совсем не удивляло.

Я еще не встречала в Академии маленьких и щуплых студентов. Зато бугаев от природы, с явной печатью любви к физкультуре на теле, было хоть отбавляй.

«Шотландцы» прибыли сюда из другого мира, и происходили из какого-то богатого и воинственного клана.

Лекцию по кланам неведомой земли я благополучно пропустила мимо ушей. Решила, что для моего несчастного мозга новых сведений уже предостаточно.

И — очень кстати — мы добрались до столовой.

Драгар открыл дверь, и нос защекотали чудеснейшие запахи свежей пищи. Я затруднялась выделить один. Слишком много их было, и каждый обещал незабываемую трапезу.

По дороге воображение рисовало традиционную вузовскую столовую — решетку-змею для подносов, прилавки для еды и суетливых поварих за ними. И, конечно, не без кассира в самом конце «туннеля» — очереди страждущих перекусить между парами до самых дверей. Я даже нащупала кошелек в кармане юбки, заволновалась — в ходу ли здесь деньги с родной планеты?

Но огромное круглое помещение, со сводчатым потолком и белыми-белыми стенами в пух и прах разбило все мои стереотипы.

Вдоль стен тянулись бесконечные столы с едой. Никаких тебе касс, никаких очередей — студенты и преподаватели брали все, что приглянулось и садились за один из деревянных столиков.

Ярко-красные в рассеянном солнечном свете они в хаотичном беспорядке сгрудились в центре столовой.

Пока я ошарашенно оглядывалась, Драгар раздобыл где-то пару подносов, и мы принялись методично обходить ломившиеся от кушаний развалы. Жаркое из всех известных мне видов мяса и нескольких неизвестных, овощи, приготовленные сто и одним способом, горячая выпечка, фрукты — виданные и невиданные, напитки. От ароматов и богатства выбора голова шла кругом.

Решив не рисковать желудком, я взяла борщ, чайник мятного чая с лимонной цедрой, три булочки со злаками и картофель по-деревенски.

Радостно предвкушая трапезу, устроилась вместе с Драгаром за один из столиков. Компания веселых солнечных зайчиков — гостей из высоких сводчатых окон — обещала приятное времяпрепровождение. Но сегодняшний день ничуть не отличался от вчерашнего, и сюрпризов он приготовил ничуть не меньше.

В тот самый момент, когда я старательно размешивала сметану в борще, в дверях показалась массивная фигура Вархара. Рядом с ним твердой поступью вышагивала долговязая, неплохо скроенная женщина, с иссиня-черной косой и темно-серыми глазами. Я сразу подумала, что она из мира начальника.

Резкие черты лица, словно бы заточенные, высокие скулы, плечи и грудь штангистки, руки метательницы ядра и ноги легкоатлета. Прямо-таки женская копия проректора! И, надо сказать, очень даже привлекательная копия.

Пережидая, пока борщ немного остынет, я с опаской поглядывала на начальника. В душе еще теплилась наивная надежда, что он слишком увлечен спутницей, чтобы помешать мне спокойно пообедать.

Но на воротах Академии Войны и мира стоило бы вывесить табличку «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Зорким взглядом Вархар не только выцепил меня из толпы в несколько сотен голодающих, но и в очередной раз оценил фигуру.

Не обращая внимания на недовольство спутницы, проректор отодвинул ее как картонную куклу, и строевым шагом направился к нам. Я поперхнулась борщом и закашлялась.

Глазом не успела моргнуть, как едва не попробовала борщ носом — удар в спину согнул меня в три погибели. Сверху посыпался хохот Вархара.

— Ты, поосторожней, женщина! Подавишься еще! Я не хочу терять столь ценный кадр.

Пока раздумывала — шутит он или всерьез, проректор оглушительно поставил свой поднос на наш столик.

Тарелки подпрыгнули, как при землетрясении, чашки подскочили со звоном, а стол со скрипом сдвинулся вправо.

Не обращая на эти мелочи никакого внимания, Вархар взял себе стул и устроился между мной и Драгаром.

Только что уплетавший за обе щеки какую-то жареную тушку помощник, уставился на проректора как баран на новые ворота.

— Пасть закрой! Мухи залетят! — тактичность Вархара все больше поражала мое воображение.

Для полного эффекта присутствия варвара, проректор ненавязчивым движением обглодал мясо с ножки диковинной птицы, размером, наверное, с собаку. Жуя и улыбаясь одновременно, Вархар закинул локти на стол, положил голову на ладони и с до отказа набитым ртом поинтересовался:

— Ну и как тебе кафедра? Первый рабочий день? Сотрудники? Преподы? Студенты? Аспиранты?

— До этого момента все было терпимо, — огрызнулась я, и, чтобы не наговорить лишнего, применила рекламный совет. Начала жевать, что, в отличие от Вархара, не позволяло мне говорить.

Несколько минут я вместе с борщом глотала витиеватые монологи в адрес проректора, его культуры речи, его способа не дать поперхнуться.

Тишина за столиком никого не смущала.

Вархар успел доесть еще четыре ноги, не меньше прежних. Драгар опустошил три тарелки с мясом, овощами и прикончил свою тушку, оставив на тарелке красиво обглоданный скелетик.

Еда перетягивала на себя внимание мужчин недолго, скорее всего, потому, что в их обществе долго не жила. Не успела ополовинить тарелку с борщом, как два горящих взгляда неотрывно впились в мое бедное лицо.

Я поперхнулась опять, и заработала новый хлопок по спине, сравнимый разве что с ударом садовой лопаты.

— Жуй помедленней, женщина, — всерьез посоветовал Вархар.

— Я принесу вам еще чаю, — пообещал Драгар.

— Сиди, мелочь пузатая, — рука проректора нежно так легла на плечо помощника. И, судя по тому, как скривился и ойкнул Драгар, пятерня Вархара очень тяжела на подъем.

Проректор лично встал и молниеносно вернулся с подносом — на нем дымились два трехлитровых чайника. Запах ромашкового чая опередил комментарий проректора на считанные секунды.

— Вот тебе, ромашковый, успокоишься. А то ты больно нервная.

Я поспешила доесть, пока мужчины благородно позволяли это сделать, попивая свои напитки.

Вархар осушил три стакана розоватой жидкости, по запаху и виду похожей на клюквенный кисель. Драгар опустошил четыре чашки очень темного чая с какими-то особыми травами.

Я потянулась за чайником, но проректор перехватил его и налил три чашки сразу.

— Остынут, — заявил довольно.

Кажется, ему было глубоко все равно, что никто за нашим столиком не рад новому соседству.

Под перекрестными взглядами мужчин, в гробовом молчании, я за рекордные несколько минут, выпила целый чайник ромашкового чая. Вмести мой бедный организм больше успокоительного напитка, опустошила бы и второй. Демонстративно отодвинула чашку, давая понять, что обед закончен.

— Ну что? Пошли в Университетский сад? Я тебе его еще не показывал. Или предпочитаешь полисадник Главного корпуса? — Вархар говорил так, словно я уже на все согласна.

Возражения так и рвались с языка, но благоразумие удержало их на месте.

Проректор поднялся, и застыл в ожидании.

Я медлила, судорожно прикидывая, как бы от него избавиться. Вархар вызывал смешанные чувства — волнение и возмущение. И пока второе сильно лидировало по очкам. Сердце в присутствии начальника намного чаще колотилось от гнева и негодования, чем от его мужского шарма и варварских ухаживаний.

Драгар встал тоже, кивком предлагая мне вернуться в корпус.

Выручили великанские настенные часы. Ходики раскинулись на четверть стены и напоминали стекающую вниз вязкую субстанцию. Кажется, дизайнер пересмотрел картины Сальвадора Дали, или у него серьезные проблемы со зрением.

Не взирая на размеры циферблата, сами цифры распознавались с трудом — их стилизовали до невозможности. Нолики походили на ажурные салфетки, единицы — на увитую плющом резную пику. Остальные цифры выглядели сложными переплетениями завитушек и узоров.

Не сразу удалось разобраться, что уже почти полпервого. А это значит — через полчаса у меня лекция!

Я восторженно вскочила, и на удивленный взгляд Вархара победоносно выпалила:

— А у меня скоро лекция! А я пошла готовиться!

Проректор хохотнул, и, как ни в чем ни бывало, изрек:

— Что ж, я провожу тебя до кафедры. Все равно хотел провести инспекцию родной вотчины. Соскучился. Ностальгирую даже.

Драгар слегка поник, но «на выход» отправился первым.

Я жестом предложила Вархару двигаться следом, и обреченно замкнула шествие.

Уже на дорожке, мужчины притормозили и пристроились по бокам. Я ощущала себя зажатой между двумя гигантскими, горячими борцовскими грушами.

Пока добрались до кафедры, я узнала о Вархаре больше, чем о преподах прежнего вуза, хотя и проработала с ними бок о бок без малого пятьдесят лет.

Драгар усиленно пытался вставить в поток словоблудия проректора хотя бы что-то из собственной яркой, варварской биографии. Но Вархар так плотно забивал «эфир», что у помощника не было ни шанса.

Для «разгона» проректор сообщил, что работает в Академии уже тридцать лет и его первой должностью была моя. И… понеслось.

Зазывно подвигав бровями, Вархар поведал, что ни разу не был женат. Во всех пяти мирах не нашел ни одной достойной его женщины. Вот так, ни много, ни мало. Зато в набегах частенько «баловался» аборигенками, и в искусстве секса искушен по самое не могу, в отличие от «всяких там сопляков».

По тому, как вспыхнул Драгар, стало понятно — в кого метил презрительное слово проректор. И удар явно нашел цель.

Вархар монотонно перечислил, что имеет черных пояса по единоборствам, в совершенстве владеет мечом, алебардой и, конечно же, светом.

А потом с акульей улыбкой до ушей прорычал: «Ни одному слизняку из миров перекрестья не удалось серьезно меня ранить!».

К сообщению прилагались перечисления взятых в плен врагов, «пустяковых» ран, походов с участием проректора. Вархар походя задирал футболку, демонстрируя едва заметные шрамы и с оскалом саблезубого тигра рассказывал, что сотворил с теми, кто эти шрамы оставил. От красочных описаний вырванных глаз, кишок, печенок, раздробленных черепов, мой желудок едва не выбросил все, что выцыганил диким урчанием еще недавно.

Но Вархар на этом не остановился, и понизив голос, поведал, что в совершенстве повелевает светом. Направить, сгустить, спалить до тла, или, напротив, рассеять, погасить для него раз плюнуть. Все, что «знает» свет, ведомо и проректору.

Оказалось, что раса Вархара, и Драгара называется скандры, академическая кличка — воинственные скандры. Они очень похожи на людей, как и большинство других рас пентаграммы миров, но, конечно же, во всем лучше и круче.

До трехтысячелетия доживают почти все, кого не убили в бою. Неутомимость скандров в постели можно сравнить только с их «беспримерной отвагой» и «непомерной неуязвимостью».

От одного названия расы Вархара жителей соседних миров пробивает мелкая дрожь, жителям родного мира скандров достаточно первого слога. «Да и вообще… Надо ж понимать… Не каждый дотягивает до того, чтобы услышать второй слог…» — романтичным, почти ласковым тоном добавил проректор.

Каждый пункт иллюстрировался яркими картинками из жизни Вархара и его соплеменников. Даже тот, где проректор хвастался достижениями в постели.

О том, что он может и стоя, и сидя, и держа партнершу на весу, и даже вверх ногами, я наслушалась по самое не хочу.

Что поразительно, Драгара это не смущало ни на грамм, скорее злило. Он то и дело вставлял монологи о собственных подвигах с «сокурсницами-девственницами» и «похотливыми преподшами».

Ближе к корпусу меня снова подташнивало, и складывалось впечатление, что сильно пересмотрела жесткого порно.

Не могу передать того вселенского счастья, что испытала, когда скрылась от проректора на просторах родной кафедры.

Драгар немедленно вызвался показать мне лекционную. После обеда и баек о сексуальных и боевых подвигах скандры буквально фонтанировали энергией. Я грешным делом побаивалась, что они взлетят как ракеты или взорвутся как петарды.

Несчастная нервная система истошно делилась тем, насколько не готова к такому сопровождению. Пусть бы даже лекционная располагалась где-то в лабиринте Минотавра.

Слава богу, зрительная память меня еще никогда не подводила, а вчерашняя экскурсия оказалась более чем подробной.

Я с облегчением отправила Драгара восвояси, а чтобы он не маялся без дела и попутно не натворил делов, надавала заданий.

Проследить за наказанием «шотландцев», напомнить преподавателям об отчетах, разузнать, как оформляется аспирант.

Драгар взял под козырек и мухой помчался исполнять.

А я, вдохнув побольше воздуха, отправилась на свою первую лекцию в «Академии войны и мира».

4

Впервые войти в лекционную в новом Вузе все равно, что впервые войти в клетку с тиграми. В случае «Академии Войны и Мира» — с саблезубыми тиграми размером со слона.

На ватных ногах, едва переводя дыхание, я остановилась возле аудитории и прислушалась к таким безумно знакомым звукам студенческой жизни.

Шум и гам за бронзовой дверью уступали разве что только грохоту ночной дискотеки.

Взжжж… бум… бах… гррр… ззззз…

Двигались, мерзко проскальзывая по камням пола стулья, скрежетали, трещали парты, студенты перекрикивали друг друга на разные голоса. А кто не мог перекричать перекрывал галдеж зубодробительным фальцетом.

Там, что, одни мальчики?

Словно отвечая на мой немой вопрос, рядом притормозила женщина средних лет в юбке до пола и белоснежной рубашке из блестящей, но очень тонкой синтетики. Я видела ее на своей кафедре, но, хоть убейте, не помнила ни имени, ни фамилии. Хотя сотрудница предусмотрительно представилась сразу после приветствия.

Ее небольшие светло-карие глаза, щедро подведенные карандашом, смотрели с сочувствием. На удлиненном лице с острым подбородком и носом-клювом расползлась дежурная улыбка. Между островками полустертой помады бешено-морковного цвета расправились синюшные складки губ.

Долговязая преподавательница, чуть менее массивная, чем те, с которыми уже сталкивала меня судьба, наклонилась и заговорщически прошептала:

— Вы им спуску-то не давайте, Ольга Искандеровна. Это ж мальчикОвый поток! Звери, а не студенты. Из особо воинственных миров. Что с них взять? Одних скандров две трети потока.

Сама не понимаю, как упоминание этой расы не вызвало у меня нервный тик.

Бодрящее напутствие сопровождалось бешеными кивками головы. Я даже, грешным делом, оглядела себя с ног до головы. Штукатурки на лице подчиненной было столько, что чистота моего наряда подвергалась серьезной опасности.

Заработав начальское «Спасибо за предупреждение», преподавательница залихватски крутанулась на головокружительных каблуках. Еще раз кивнула мне через плечо и с чувством выполненного долга зацокала прочь. Строевой шаг на шпильках смотрелся экзотично.

Да-а-а. Спасибо. А то я раньше не нервничала.

Я выдохнула, выпрямила спину, не без труда открыв дверь аудитории, вошла и… обомлела.

В «мальчиковый поток», наверное, набрали не меньше трех сотен студентов.

Все, как один здоровущие — как Драгар или даже как Вархар. (Незаметно проректор и помощник стали для меня мерилом фигур местной молодежи, да и всего остального тоже. Больно уж удобно измерялось все в вархарах и драгарах.)

Под прицелом сотен внимательных, хитрых глаз колени подогнулись. Но я одернула себя, гордо вскинула голову и без приключений добралась до кафедры. Слава богу, рядом с ней громоздились деревянный стол и кожаное кресло.

Я опустилась в него, и… столешница оказалась на уровне груди.

По аудитории пробежали сдавленные смешки. Ну шакалы, не иначе. А считают-то себя, наверняка, матерыми волками.

Я снова выпрямила спину, выбросила вперед ладонь. Жест означал «дайте мне только минутку, и вы удивитесь».

Студенты любопытно притихли, превратились во внимание.

Не успев, как следует струхнуть, я ловко приподняла кресло кнопкой на подлокотнике.

Сама не знаю — как догадалась. Студенты не знали тоже, поэтому по аудитории поплыла удивленная тишина.

Кажется, не всякий препод на первой лекции умудрялся подстроить под себя кресло, а, может, и на второй тоже.

Сделав вид, что всю жизнь только так и интуичила, я небрежно пожала плечами, взяла журнал и подняла глаза на «зал».

— Кто староста потока? — я изо всех сил старалась, чтобы голос поменьше дрожал. Вчера Драгар предупредил, что здесь на весь поток один староста, в противовес привычным группам, где в каждой был свой, эксклюзивный.

На втором ряду поднялся детина — Вархар рядом с ним выглядел лишь чуть более матерым.

— Ну я, — расхлябанно заявил парень, пальнув в меня хмурым взглядом темно-зеленых глаз — пристреливался, проверял на вшивость. В тот же миг, остальные студенты прекратили тайком шушукаться, рыться в сумках, рисовать в тетрадях, ковырять деревянные парты и наносить другой ущерб вузовскому имуществу.

Что ж. Тигр на тумбе, задача заставить его прыгать через горящее кольцо. Собрать списки учащихся, один вариант принести мне, второй оставить у себя.

— Не ну, а «да, я Ольга Искандеровна», — я поднялась на ватных ногах и медленно направилась к «залу».

Староста смерил меня внимательным взглядом, и, кажется, зрелище не очень-то его впечатлило. Вернее впечатлило, только не так, как хотелось бы. По-вархаровски задержавшись взглядом на моей груди, детина бесстыдно добрался до бедер и даже оценил длину ног.

Ухмыльнулся — недвусмысленно и плотоядно.

Мда. Не мудрено, что все преподши тут похожи на бретеров. Другие, наверное, не выдерживают того, как студенты отдают должное их красоте и бегут, куда глаза глядят. Теперь фраза «раздевать взглядом» в моем представлении навсегда приобрела куда менее аллегоричный оттенок.

Между тем, обстановка накалялась.

Тишина нарушалась лишь грохотом сердца в моих ушах, шепотом и смешками. Да еще длинные белесые лампы у потолка время от времени мерно гудели — недовольно так гудели, словно живые.

— Для начала представься, — я постаралась говорить твердо, но ровно.

— Матхар Арката, — все тем же расхлябанным, с вызовом тоном, ответил староста.

И я поняла, что действовать нужно другим способом.

Эти мини-вархары привыкли состязаться в размерах, силе, нахальстве.

Переведем-ка сражение в другую плоскость. Поиграем на моем поле.

— Ты полегче, сильно не баси, — усмехнулась я, заставив себя неспешно пройтись перед «амфитеатром». — Войдешь в резонанс с лампами, — я кивнула на потолок.

На лице Матхара появилась слабая искра заинтересованности.

— И че? — вскинул он бровь, но на всякий случай перешел на более высокие ноты.

— Ну как что? Я женщина невоздержанная… Хаос и беспорядок — имя вам женщина, — передразнила я Вархара. И, кажется, многие студенты узнали авторскую фразу, закивали и загоготали в кулаки. — Так вот, — продолжала я без спешки, давая Матхару возможность пофантазировать, накаляя обстановку. А потом понесла полунаучную белиберду. Хотя, кто знает, что тут возможно, а что антинаучно. Да и что-то подсказывало — раздевание взглядом — самое высокоинтеллектуальное достижение первокурсников из «особо воинственных миров». — Беспорядок не совсем про меня. А вот хаос другое дело. Ты вступишь в резонанс с гудением ламп, я добавлю электрического поля нужной частоты. И…

— И что? — напрягся Матхар, и вольготная поза его мигом стала более строгой. Руки вытянулись по швам, тело — в струнку.

— И запоешь ты фальцетом, мой дорогой, — без выражения закончила я, оставляя и «тигру» и «залу» богатый простор для фантазии.

— Да ладно? — бледный «крепкий орешек» еще хорохорился. Но вокруг уже в голос гоготали его соседи. А в дальних углах, недоступных сейчас длинным рукам Матхара, и вовсе покатывались со смеху.

— Она и правда умеет управлять чужим электричеством, — прогундел с заднего ряда какой-то парень. Я знать не знала, что это так удивительно и, уж тем более, почетно. Но ребята смотрели уже другими глазами. Галдеж, хохот и комментарии разом стихли.

Матхар повел плечами и вежливо, без единой нотки прежнего нахальства, спросил:

— А-а-а. Это вы вчера чужие молнии поймали? И даже отправили их назад?

— Этот вопрос темы занятия не касается. Но да, это была я, — не без удовольствия и облегчения я заметила, как восторженно зашушукались парни. Да уж. Знала бы, что это так почетно — случайно словить чужие молнии и в приступе ярости шибануть ими незнакомого студента… Может и диссертацию не стала бы защищать.

— А теперь, на этой высокой ноте, — я заговорила так, чтобы покрыть голосом зал, и не без радости поняла, что старые навыки никуда не делись. — Матхар, возьмите у меня чистые листы. Соберите списки учащихся. Скопируйте себе и принесите мне, — отчеканила я. Боюсь, через несколько лет работы, сгожусь даже командовать строевой подготовкой.

Матхар помедлил, словно еще набивал себе цену. Но я подогрела парня, так сказать, дала ему «волшебный пендаль»:

— Быстро! — и подняла руку вверх.

Матхар вздрогнул, вытянулся сильнее и бросился к столу за листками.

В аудитории воцарилась долгожданная уважительная тишина, а я смогла осторожно выдохнуть.

Студенты даже фамилии вписывали, стараясь не слишком громко скрежетать ручкой, и поглядывая то на меня, то на лампы.

Так вам и надо! Мал золотник, да дорог. Нечего судить всех по бицепсам и трицепсам.

Я незаметно облегченно вздохнула еще раз и подошла к доске. Пока никто не видит, взяла тряпку и протерла влажные ладони.

Заодно обнаружила, что пишут тут не мелом, а каким-то маркером. Тоже белым, так что результат не сильно отличался внешне. И почему я вчера не обратила на это внимания? Минус мне за небрежность и рассеянность.

Давить на маркер не требовалось вовсе, а цифры-буквы выходили на диво аккуратными, тонкими, отлично прорисованными.

Барабанный бой сердца в ушах немного стих. Присев за стол, в ожидании пока Матхар закончит с заданием, я от нечего делать прошлась взглядом по рядам.

Только теперь заметила, что студенты расселись группками. Предполагаю, «дружили мирами».

Первые ряды оккупировали три группки. Ребята левой крайней выделялись смуглой кожей, и высокими черными хвостами. Волосы их вились как у барашков, темные глаза блестели как влажные маслины.

Словно бы приплюснутые лица напомнили русского иванушку-дурачка, как рисовали его в детских сказках. Носы картошкой, губы бантиком, брови срослись на переносице. Одевались «иванушки интернейшенал» в туники или футболки — почти все приглушенных тонов. Темно-болотные, черные, густо-фиолетовые, они сливались в однородную грязную кляксу.

По центру первых рядов сидели «медики». Я окрестила их так за белоснежные куртки, кофты, брюки.

Их горбатые носы на вытянутых, бледных лицах напоминали о диковинных птицах. Светло-русые, темно-русые, почти каштановые тугие косы у всех до единого доставали до пояса. Голубые, зеленые, серые и странного цвета вороненого серебра глаза смотрели с прищуром, с хитрецой.

В крайней группке я узнала сородичей Вархара. Они, действительно, подавляли остальных числом и занимали не только часть первых рядов, но и почти все верхние.

Только в правом верхнем углу ютилось с десяток долговязых молодцов с нежной персиковой кожей и слегка удлиненными ушами. Эту красоту дополняли яркие глаза: изумрудные, лазурные и даже лиловые и темно-оранжевые. Я назвала их «эльфы-терминаторы». Уж больно брутальными выглядели эти мачо в сравнении с изящными и грациозными фейри из мифов Земли.

Да и одевались в толстовки бешеных оттенков — от пурпурного до фуксии.

Черные, как вороново крыло, белые, как снег, или золотистые волосы собирали в низкие хвосты.

Я предположила, что передо мной четыре разных расы.

По мере того, как студенты заносили себя в списки их оторопь перед «преподшей, управляющей чужими молниями» немного схлынула. И я смогла различить расы по темпераменту и манерам.

Эльфы-терминаторы, как ни странно оказались самыми шебутными. Они то и дело подскакивали на скамейках, как ужаленные, выкатывали в удивлении глаза, молотили руками по воздуху и ударяли ими по парте. Я начинала все сильнее бояться за здешнюю мебель.

Вархаровские сородичи давали всем фору, ночуя взглядами у меня на груди, и не стесняясь наклоняться вбок, чтобы разглядеть и ягодицы тоже. Озабоченный народец, однако.

«Медики» больше всех шушукались, да и вообще оказались не в меру болтливы. Кстати, это один из них поведал о моих вчерашних подвигах в общежитии.

«Медики» смешно поднимали брови, и линия роста волос уезжала к темечку, а лицо становилось еще более неестественно вытянутым.

«Иванушки интернейшенал» вели себя сдержанней остальных. Быстротой и точностью их жесты напоминали атаки змеи. А еще почти все они были левшами.

Теперь оставалось самое главное — выделить королей и заводил.

Первые всегда собирают вокруг подражателей и обожателей, вторые — разгильдяев и хулиганов.

У первых проблемы с ленью и посещаемостью, у вторых — с дисциплиной и уважением к преподавателю.

Героев надо знать в лицо.

Оставшуюся часть пары заняло знакомство с потоком — я называла студентов, и они вставали, еще раз представляясь по форме.

Королей я определила без труда, отложив заводил на следующую пару.

«Иванушками интернейшенал» верховодил Каштант Уль. Смуглый почти как мулат парень с правильными чертами лица, пожалуй, даже женственными, мелкими. Его мужественность спасал очень высокий лоб и квадратная челюсть. Ткань черной футболки Каштанта походила на тончайшую кожу, на плечах блестели клепки, в форме погон.

Каштант выглядел не таким шкафом, как соседи. Но его видимое изящество было обманчивым. Стальные, жилистые мускулы явно превосходили «соседские» не только в силе, но и в гибкости.

По-моему он выщипывал брови. Но не из желания придать им идеальную форму. Правую бровь Каштанта рассекала белесая нитка шрама, и вдоль него не росли волосы. По счастью, рубец располагался ближе к виску, и парень выщипывал кончики бровей, делая дефект почти незаметным.

Разговаривая, он любил приглаживать идеально забранные в хвост волосы и мотать головой, словно откидывает назад несуществующую челку.

Король скандров — Грабант Миларди, напротив, стоял молчаливой каменной глыбой, и выглядел соответственно. Только губы его периодически растягивались в кривую усмешку — Вархар обзавидуется. В целом он был почти копией проректора. Только без удивительных родинок над бровью, с чуть более узкими губами и острыми чертами лица. Мелодичный, певучий голос Грабанта совсем не вязался с его «амбалистой» внешностью.

«Эльфами-терминаторами» заправляли близнецы — Льди и Морл Васкольд, столь же похожие, сколь и разные. Темно-сиреневые глаза, белые, как снег волосы, идеальная кожа, на зависть девушкам, и длинные, густые ресницы, сразу бросались в глаза. Как и тонкие, изящные черты — самые тонкие и самые изящные в потоке. Но у Льди обнаружилась дурная привычка постоянно держать руки в карманах и две родинки прямо на переносице. Левый висок Морла был гладко выбрит, одна мочка уха проткнула, но без серьги. Когда он нервничал, то начинал изучать свои овальные, блестящие, слишком ровные для мужчины ногти.

Близнецы носили одинаковые ярко-алые туники, подпоясанные широкими кожаными ремнями угольного цвета и узкие брюки, больше похожие на лосины. Представляясь мне поочередно, перебивали друг друга, перекрикивали, щипали и хлопали.

Заальдрим Кра — неформальный лидер «медиков» любил гордо поднимать голову, чтобы все полюбовались его римским носом, почти без горбинки. В фас же становилось заметно, что он слегка искривлен вправо. Но парня это не портило. Именно его глаза потрясли меня невероятным цветом вороненого серебра. А когда Заальдрим поднялся с места, выяснилось, что на свету они отливают настоящим, высокопробным серебром. Вот только на правой радужке проявилось темное пятнышко.

Куртка и брюки Заальдрима отличала не только снежная белизна — ткань напоминала то ли дорогой шелк, то ли тончайший атлас.

Последние крохи лекционного времени я объяснила — что мы будем проходить, и чем это всем нам грозит.

По-прежнему до глубины души впечатленные моими вчерашними подвигами студенты, внимали как фанаты любимому актеру. Нужное послушно записали в тетради, и я отпустила их на перемену.

Оставшись одна в аудитории, наконец-то вздохнула полной грудью.

Слава богу, на этой неделе больше ни одной лекции. Я приступила к обязанностям не с понедельника, и часть занятий благополучно прошли без меня.

Для первого рабочего дня впечатлений достаточно.

И вот только я так подумала, аудиторию наполнил самый громкий гудок, что когда-либо слышала. Уши заложило моментально. Должно быть, тот, кто рассчитывал громкость сигнализации планировал заодно избавить учащихся и преподавателей от диких звуков паники.

Я осторожно выскользнула в коридор, и мимо пронеслось стадо. Да, именно стадо. Зрелище отдаленно напоминало бегство туров от лесного пожара.

Высоченные лбы сплошной рекой неслись куда-то, сметая все на своем пути.

Пока я ошарашенно озиралась, пытаясь сообразить — что делать и как быть, меня, словно картонный манекен, подхватил подмышку Вархар.

Не утруждая себя объяснением, проректор стремительно влился в поток беженцев, и мы вырулили к лифтам.

Все десять громадных кабинок забились мгновенно.

Несколько студентов даже держали товарищей над головами.

На минуту я испугалась, что лифты не поднимут такую тяжесть, заартачатся, просигналят, чтобы часть народу вышла. Но кабинки взмыли вверх с невероятной скоростью.

Легким движением руки усадив меня к себе на шею, Вархар нажал двести девяноста девятый этаж.

Интересно, куда же мы приедем в четырехэтажном-то здании?

* * *

Время шло, а лифт продолжал двигаться. Я даже порадовалась тому, что сижу. Да и спускаться было решительно некуда — студенты монолитной стеной сгрудились подо мной.

За первые минуты поездки я успела пожалеть о том, что не надела брюки и порадоваться тому, что не надела юбку-карандаш. Она была моим первым вариантом «низа» для лекции. Не знаю уж интуиция индиго меня остановила или банальная лень — юбка слегка помялась, и ее нужно было прогладить, но слава ей до конца дней.

Теперь понятно, почему почти все преподши носили брюки такого же мешковатого кроя, как и мужчины. Мало ли с чем доведется столкнуться в очередной рабочий день! Что-то подсказывало, я еще многого не видела.

— Женщина, — на какой-то минуте поездки оживился Вархар. — А ты легче, чем предполагал.

Студенты зашушукались, захихикали, монолитная стена вмиг обратилась в море и оно заволновалось. Но тут Вархар прорычал.

— Кого-то оставить вне антимагнитной зоны? Только дайте повод! Меньше народу больше кислороду!

Испуганная тишина накрыла нас с головой. Пролети муха, показалось бы — вертолет рассекает воздух над головой. Похоже, я одна задалась вопросом — как можно на ходу высадить кого-то из лифта? Или я чего-то не знала? Но студенты верили Вархару безоговорочно и взирали с суеверным ужасом.

В оглушительном беззвучии, проректор продолжил комментировать мои «прелести».

— Вроде бы и грудь шикарная, и попа что надо. А держу-то тебя почти, не чувствуя. Это очень даже хорошо, отлично даже. В некоторых случаях великолепно. И удобно, и полезно.

Море студентов у моих ног заволновалось вновь. Особо озабоченные задергались, пытаясь разглядеть то, что так красочно рекламировал Вархар.

— А вот твоя фигура могла бы быть и поизящней, — ответила я проректору той же монетой.

— Моя фигура? Изящней? — казалось, Вархар вообще не ожидал услышать эти слова в одном предложении. Без усилий вывернув голову так, что у меня бы, как минимум, свело шею, проректор посмотрел как на ненормальную. — Женщина! — хмыкнул он, пригрозив пальцем. — Да ты понимаешь, что говоришь?! Мужчина должен быть крепким как дуб, и мощным как скала. Желательно еще и быстрым, как змея. Никогда при мне не произноси слово изящный в отношении мужчины. Еще студенты подхватят этот вирус. Перестанут понимать — каким должен быть настоящий мужчина. Что мне потом с этими изящтунами делать? Мне из них воинов лепить! А они изяществом заразились…

Я невольно хихикнула над изобретенным проректором словом.

— Короче! Считаю твою фигуру и вес очень даже годными для отличного времяпрепровождения. А твой характер не сахарным, но приемлемым для более серьезных отношений, — странно, но соседство пары сотен учащихся ни капли не смущало Вархара.

— А я считаю, что мой срок годности давно вышел, — парировала я. — Хватит с меня уже отношений.

Раз пошла такая пьянка, плевать на толпу, разберемся по-свойски.

— Да чтоб ты понимала, женщина, — Вархар казался непробиваемым для сарказма и намеков. — Женщина с опытом самое оно. Тем более, что мой, после набегов тебе все равно не переплюнуть, — и он смачно хлопнул меня по пятой точке.

Положение было безнадежным. Спрыгнуть с проректора я не могла. Только отползти по головам студентов, что набились в лифт как сельди в бочку — хоть сейчас маринуй.

Лифт и не думал останавливаться — ехал себе и ехал, словно планировал отвезти нас, как минимум, в другую Галактику.

Похоже, угрозы Вархара впечатляли студентов все меньше, а его комплименты и намеки все больше.

Многие, не в силах сдержаться, начали похохатывать. Звуки сильно походили на хрюканье. И я совсем не уверена, что виной тому тактичность или смущение. Каждого студента прессовала толпа соседей. Скорее всего, учащиеся просто не могли вдохнуть полной грудью, чтобы загоготать в голос.

Но стоило Вархару уронить взгляд в толпу, лифт вновь погружался в звенящую тишину.

— Еще раз меня шлепнешь, я тебе все волосы повыдеру, — после недолгой паузы нашлась я и вцепилась в шевелюру проректора так, что он дернулся и взвыл.

Несколько слов на неизвестном мне языке почудились трехэтажным матом, пока Вархар не загоготал и не перевел:

— Женщина! Ты такая воинственная. Такая несгибаемая. Заводишь прям с пол оборота. Жаль, тут полно народу.

Я тоже очень об этом жалела, но по совсем другой причине.

Еще пару секунд во мне жила тщедушная надежда на то, что проректор шутит. Но его мутный взгляд и бесстыдно разгоряченные руки, добили ее. Если не насмерть, то до глубокой комы уж точно.

Я напряжено ждала, когда же лифт остановится. И уже было совершенно все равно где — на Луне, на соседней планете, в другой Галактике. Лишь бы сбежать от Вархара подальше.

И вот когда я совсем отчаялась, а жаркие руки проректора поползли к бедрам снова, лифт дернулся, встал, и двери его распахнулись.

5

— К уклонению от предметов готовьсь! — скомандовал проректор, словно в армии. И я уже предположила, что он шутит в своей незабываемой варварской манере. Но не тут-то было.

Нашему взору открылся громадный зал. Всех прибывших он вместил без проблем, хотя там уже шарахались из стороны в сторону не меньше четырех сотен существ. Или того больше.

Преподаватели и студенты с выпученными глазами носились по помещению, падали навзничь, подпрыгивали, приседали, уклонялись.

По залу, со свистом вспарывая воздух, летала мебель — будто бы какой-то заезжий великан неумело жонглировал всем, чем ни попадя.

— Магнитная буря. Ты еще не видела, что на улице творится, — подмигнул мне Вархар так, словно ничего особенного и не случилось. — Мебель прилетела из соседних помещений. С других этажей. Двери-то открыли загодя. Иначе мы остались бы и без дверей. Для полного-то счастья.

Действительно, две двери на противоположных сторонах зала были не только распахнуты настежь, но и прижаты каменными глыбами, размером с Драгара.

В громадные проемы задорно влетала мебель самого разного цвета, размера и назначения. Словно решила тут погостить, поздороваться.

Иногда она текла сплошным потоком. Иногда в проеме нерешительно появлялась одна ножка, другая и лишь после этого к нам в гости залетал очередной стол, стул или шкаф.

Я никак не могла взять в толк, почему магнитная буря подняла в воздух деревянные столы, стулья и шкафы, с четырех Вархаров размером.

— Бронзовое крошево, — подсказал начальник — наша очередь выходить из лифта еще не наступила. Кабинку покидали поочередно и медленно расстредотачивались в мебельном граде. — Его добавляют повсюду. Иначе пожары, вроде вчерашнего, спалят все подчистую. А что натворят водники! Или камнепадники! И это я еще магнетиков не вспоминал! — Вархар поднял глаза к небу, словно молился. Неожиданно. — Энергетические выбросы студентов и преподов скопятся в мебели махом. И она махом поменяет свойства. С безобидных на угрожающие, естественно. Тогда то, что ты видишь здесь, покажется детским утренником.

На этой веселой и не совсем понятной мне, физику ноте, Вархар поставил меня на пол изрядно опустевшей кабинки лифта и первым вышел наружу.

Мебельную бомбардировку все воспринимали по-разному. Некоторые студенты и преподы с визгом и хохотом скакали по залу словно сайгаки. Другие многоэтажно чертыхались и с трудом спасали части тела от ударов громадных предметов.

Третьи норовили притулиться где-нибудь у стенки. Они забились бы в угол, если бы в круглом помещении нашелся хоть один.

Те, кому «посчастливилось» пропустить мебельную атаку визжали и многоэтажно выражались на разных языках. Недолго они жалобно, но сдавленно постанывали, прихрамывали или держались за поврежденное место. Но вскоре отвлекались на новую мебельную бомбардировку, благополучно забыв о боли и травмах, и спасая пока еще целые части тела.

К гадалке не ходи — все, кто воспринимал происходящее с гоготом и без драматизма — оказывались скандрами. Вархар уходил от бомбардировки так лихо и ловко, словно передо мной не двухметровый варвар, а юркий постреленок, играющий в вышибалы. Складывалось ощущение, что для него это скорее игра, тренировка, чем сражение с опасностью. Слабенький квест, так, для разминки. Глядя, как Вархар почти без усилий уклоняется от мебели, я вдруг поняла, что шансы мои достать его молнией-мечом были еще ничтожней, чем предполагала.

Немного помедлив, выскочила из лифта в свою очередь, и проректор мигом очутился рядом.

Что ж, новая проверка на вшивость.

Сколько их еще предстоит?

Поначалу уворачиваться от мебели оказалось ой как нелегко. Не смотря на мою вроде бы неплохую спортивную форму, бронзированные снаряды так и норовили заехать по голове или спине. И стоило отшатнуться, присесть, как мебель бросалась под ноги, норовя уложить на обе лопатки. Ножки стульев и столов непременно метили в голову, или того хуже — в глаза. Ящики в обязательном порядке вываливались на самом подлете мебели, словно контрольный выстрел.

Если я упускала смертельный град из виду, уши закладывало от крика Вархара «береги-ись!». Он шустрил вблизи, не отступая дальше, чем на несколько шагов. Охранял. И если бы не наш разговор в лифте, я поблагодарила бы начальника от души. Его опека помогла избежать нескольких сотрясений мозга и многих травм спины. Но едва «спасибо, Вархар» норовило сорваться с языка, в голове всплывали его рассуждения в кабинке, и в груди закипало негодование.

* * *

Салочки студентов, преподавателей и мебели затягивались. Но я навострилась так лихо избегать столкновения, что вскоре даже исхитрялась переговариваться с Вархаром без ущерба для здоровья.

Оказывается в нижних корпусах сейчас «магнитные завихрения», а здесь «они рассеиваются». Как физик, я впервые слышала эти термины. Но в «Академии войны и мира» меня давно ничего не удивляло.

Вархар поведал, что оставаться внизу опасно для жизни. Что-то происходит с мозгом и человек медленно сходит с ума. Никакое «волшебное» и не волшебное лечение уже не помогает.

— Ну и так, по мелочи. Спонтанно возникают всяческие кровотечения. Кровь льет, откуда ни попадя, — бросил Вархар так, словно рассуждал о погоде. — Короче! Спасти удается не всех. А кто выживает, уже не приходит в здравый рассудок.

Прямо скажем, приятная перспектива.

— А как дд-ооолго длится буря? — спросила я, перескакивая через стул — ему вздумалось срочно сделать мне подножку.

— Да не больше трех-четырех часов, — весело отмахнулся Вархар, уклоняясь от стола. Его ножки просвистели прямо над виском проректора, но он и бровью не повел.

— А сколько уже прошло?

— Полтора, — бодро крикнул Вархар, без видимых усилий уходя от шкафа. Тот вращался в воздухе как гигантский бумеранг и размахивал открытыми дверцами, словно крыльями.

И тут мой взгляд упал на перепуганную девушку — бедняжка вжалась в дальнюю стену и тряслась как осиновый лист.

Она походила на «шотландцев» и даже одевалась также. Высокая и широкоплечая, сейчас студентка выглядела птенчиком, атакованным коршуном.

Коршунов обнаружилось несколько. Два стула нацелились прямо в голову девушки. Стол летел к ней под ноги, а шкаф подрезал сбоку, зазывно хлопая дверцами, будто сам себе аплодировал.

Мебель словно нарочно взяла бедняжку в оцепление и сжимала кольцо.

Еще минута и ее просто расплющило бы. Я вскрикнула. И сама себе удивляясь, в несколько прыжков подскочила к дальней стене, притормозив в паре шагов от «мебельной жертвы». И под удалой крик Вархара: «Дура! Стоять! Ничего уже не сде…!» крепко зажмурилась, выбросив вперед руки.

Вывели меня из оцепенения шумные возгласы и хлопки в ладоши, от которых предсказуемо заложило уши. Если бы местные делали что-то наполовину и без ущерба для здоровья окружающих, повалил бы красный снег с зеленым градом вперемежку.

«Круто!» «Ни чинты себе!» «Ого!» «И электрик и магнетик в одном флаконе — это что-то новенькое». «Женщина! Больше не смей так делать!»

Первые возгласы издавали пораженные студенты, авторство последнего было также очевидно, как если бы он расписался под словами собственноручно.

Я приоткрыла один глаз. Сайгаки-учащиеся задорно скакали вокруг, пораженно тыкая пальцем в шкаф, стол и стулья, что прочно зависли в воздухе. От тычка и даже хлопка ладонью они и не думали падать, лишь покачивались, а иной раз лихо кувыркались.

Вархар уже был рядом и тряс ошалевшую студентку, как ребенок копилку, проверяя — много ли там набралось монеток.

— Дура! — орал он ей в ухо. — Если бы Ольга из-за тебя повредилась, я бы…

Никогда еще не видела Вархара таким. На его бледном лице проступили красные пятна и медленно расползались по щекам, сливаясь в полосы. Губы сжались, мышцы на шее бугрулись жгутами, вытолкнув наружу вздутые вены.

Студентка что-то нечленораздельно бормотала. Похоже, девушка основательно вышла из себя еще, когда поняла, что сейчас мебель угробит ее. А после набега Вархара-варвара зайти обратно ей уже не грозило.

Девушка могла лишь мычать и тыкать в сторону новых мебельных атак. Проректор уходил от них играючи. Студенткой он манипулировал также — наклонял, нагибал, подкидывал в воздух, как мягкую игрушку, ловил, ни на секунду не переставая при этом трясти и отчитывать. Юлий Цезарь уже умер был от зависти.

Тем временем вокруг меня образовалась «зона воздушной безопасности». Мебель подлетала на расстояние двух вытянутых рук и отскакивала, словно натыкаясь на невидимую преграду. Столы, стулья и шкафы, что исхитрялись все же преодолеть ее, повисали в воздухе, рядом с предыдущими.

Пара ушлых студентов изловчились пристроиться рядом, в безопасной зоне. Вархар умудрился и им высказать, все, что думает, не прекращая уклоняться от мебельной бомбардировки, уводить от нее «шотландку» и отчитывать ее.

Но ребята и бровью не повели. В одном из них я узнала «шотландца», что вчера подзуживал шальную троицу на битву молниями.

Он узнал меня тоже. Мило пожал плечами, и тоном более невинным, чем юная девственница, что никогда не слышала о половом воспитании и мужчинах, прогундел:

— Ну Ольга Искандеровна! Ну забудьте уже вы о вчерашнем. Вы самый крутой из завобщежитием, что у нас был. Мы вас прям зауважали. Да что там зауважали! Полюбили всей душой! — он даже икнул от собственной наглости и смехотворности заявления. — А сейчас так ваще! — «шотландец» выпучил глаза и растянул губы в такой гримасе, что я не знала, то ли расхохотаться, то ли ужаснуться.

— Боюсь даже предположить, что стало с вашим предыдущим завобщежитием!

Неужели я сказала это вслух? Добрая половина «сайгаков» заржали как кони. Что преподаватели, что студенты. Вархар поддержал, «шотландец» тоже.

Но тут прозвучала новая сирена, и у меня предсказуемо заложило уши.

Когда звук пропал, проректор добил мои бедные перепонки командой.

— От мебели в воздухе ша-арахайся! По углам р-рас-средоточься! На пол лооожись!

Зал наполнился убойным грохотом. И если крики Вархара громкостью напоминали ружейные выстрелы, то нынешний шум — артиллерийскую канонаду. Столы, стулья, шкафы, тумбочки посыпались сверху пушечными ядрами.

Сдавленные крики «Ой», менее стеснительные «Что за?!», и совершенно уже не стеснительные многоэтажные ругательства посыпались вместе с мебелью.

Я заткнула уши, потому что шум стоял неимоверный. Спустя какие-то минуты все успокоилось, «рожденная стоять на полу» мебель там и осталась. Но обнаружился странный побочный эффект моих «магнитных» подвигов. «Замороженные» мной в воздухе «ядра» продолжали висеть на прежнем месте и падать не собирались.

Вархар подошел и недоверчиво потыкал пальцем в шкаф. Тот лихо крутанулся вокруг своей оси, недовольно взмахнул дверцами, словно всплеснул руками и снова замер.

Проректор уставился на меня самым удивленным из своих взглядов — обе его брови уехали на лоб, а рот слегка приоткрылся. Я растерянно пожала плечами и попыталась улыбнуться.

— Эм-м… Ольга Искандеровна, — подал голос Драгар. Я не видела его в общем столпотворении. Но сейчас помощник «нарисовался» прямо рядом с Вархаром, который разве что не рычал в его сторону. — Попробуйте облегченно выдохнуть и развести руки в стороны, — предложил Драгар. — А остальных, — он посмотрел на «шотландца», его соседа, явно из «иванушек интернейшенал» и Вархара: — попросил бы отойти подальше.

Реакция на просьбу оказалась до боли предсказуемой. Студенты нервно попятились, а проректор нахмурился, криво усмехнулся и не сдвинулся с места.

— Да не родился еще такой предмет мебели, чтобы в меня попал, — заявил, сложив руки на груди.

Я прикрыла глаза и сделала то, что советовал Драгар. Открыла — мебель продолжала висеть в воздухе.

— Вы внутренне напряжены. Поэтому и поле генерируете по-прежнему, — как ни в чем ни бывало объяснил помощник, игнорируя взгляд Вархара, способный испепелить всю прилетевшую сюда мебель. А бронзовое крошево в ней расплавить.

— Расслабьтесь, подумайте о хорошем, — посоветовал Драгар.

Я снова закрыла глаза и вспомнила свои более чем ничтожные навыки медитативного расслабления.

Море. Солнце. Песок.

Я иду вдоль кромки воды, а языки волн неторопливо облизывают ноги. Где-то в вышине кричат чайки, камнем падают в воду, охотясь за рыбой.

Пропитанный солью и пряностями воздух освежает, щекочет ноздри, прочищает голову.

Бух-бам-трах-хрясть. Бац.

Я приоткрыла один глаз, приоткрыла другой. Мебель тихо-мирно разлеглась на полу, рядом стоял и ухмылялся Вархар, чуть поодаль застыл серьезный Драгар.

— Спасибо, — я кивнула помощнику, а затем нехотя и проректору. Только теперь заметила, что народ столпился у лифтов, но уезжать не спешил. Все ждали — чем же закончится мое противостояние с летучей мебелью.

После нашей финальной схватки, студенты и преподаватели начали неспешно забиваться в кабинки.

— Ольга! — я даже вздрогнула от крика Вархара. Зачем так орать, если ты в двух шагах от собеседника? — Еще раз с риском для жизни бросишься защищать студентку, — он метнул в спасенную такой взгляд, что я удивилась — как девушка не сползла на пол, пронзенная насквозь. — И я сам, прямо на месте ее прикончу. Ясно? У меня на это есть все права. Узнай у ректора. Вот так вот прямо возьму и прикончу! И это не аллегория. Не шутка и не сравнительный оборот! Ты поняла меня, женщина?!

Глазом моргнуть не успела, Вархар подскочил и схватил за талию. Слегка встряхнул, словно отряхивал пыль, а затем рывком притянул и почти прижал к своему крепкому телу. Сквозь полупрозрачную зеленую футболку его явственно проступили соски. Вот это я понимаю — академический дресс-код. Хорошо хоть штаны на Вархаре, как обычно, были на размер больше.

— Отвечай мне, Ольга! Ты поняла? — ноздри проректора раздувались, красные пятна на щеках расползались полосками.

Он был такой горячий, такой сильный, такой… мужественный. Никогда прежде не воспринимала я Вархара как мужчину. Вернее, воспринимала, но не так. Неожиданно в глаза бросились губы проректора — до безобразия красиво очерченные, возмутительно чувственные.

В мутных глазах его появился нехороший, горячечный блеск. И не успела сообразить, что происходит, Вархар обнял так, что выжал из груди воздух. Я открыла рот, чтобы возмутиться, но проректор впился в губы поцелуем, перекрыв кислород окончательно.

С пару секунд казалось, он хочет просто съесть меня. Такой Вархар-людоед, проректор и варвар в одном флаконе. Но потом стало приятно — какие-то совершенно нелепые, даже я бы сказала — подлые, теплые волны покатились по животу, собираясь все ниже и ниже. Я забилась в руках проректора и замычала без единой надежды на освобождение. Но Вархар неожиданно отпустил и отскочил на два шага.

С минуту он пыхтел и сопел так, как не пыхтел и не сопел, даже отскакивая от мебели.

Присутствие хмурого Драгара, и нервной «шотландки», проректора не смущало ни на грамм. Я не заметила ни тени стеснения на его лице, в улыбке мартовского кота, что вдруг растянула губы.

— Ты прямо воительница, Ольга, — слегка отдышавшись, выпалил Вархар. — Если не дашь обещание, отправлю девку в темную башню, — добавил таким тоном, каким хулиганы требуют у ботаника деньги на обед. Обещают не бить, или поколачивать, но так, до легких переломов, почти без потери сознания.

— Ладно. Даю слово, — сдалась я, глядя на девушку — ее нервный тик усилился, а лицо даже не побелело — посерело.

— Отлично, — расслабился Вархар. — Пошли. Сегодня у всех выходной. Расслабимся, — его улыбка не сулила ничего хорошего. Но я покорно побрела за проректором в лифт, вместе с Драгаром и спасенной студенткой.

Все остальные давно уехали.

Двери кабинки закрылись, скрыв из вида многострадальное помещение — по нему словно ураган Катрина прошелся. Или армия таких, как Вархар с Драгаром.

6

Пока мы ехали в лифте, неутомимые скандры наперебой рассказывали про прошлые магнитные бури. Жестикулировали как две бешеные мельницы и строили гримасы тиранозавра на охоте.

Спасенная мною девушка забилась в дальний угол и вжалась в кресло — отходила от шока. Сначала на нее напала мебель, а потом и Вархар. После такого любой не скоро придет в себя.

Бледное лицо «шотландки» выглядело получше, чем у вчерашних бедокуров. Но веснушек, прыщей и щербинок и на нее природа не пожалела.

Долгая поездка отозвалась в моих ногах ноющей болью, а шумные мужские возгласы и бешеные махи руками — мигренью. Я только и мечтала прийти в свою комнату, упасть на кровать и не вставать до завтра.

— А вот три года назад магнитной бурей принесло кусок какого-то здания, — щедро делился воспоминаниями Вархар. — Что было-ооо… Оно врезалось в башню, башня упала вниз, врезалась в учебный автобус. Автобус взлетел в небо. Выбил окна сотого этажа. Снес все кафедры и коридоры как взрывом, — проректор перечислял катастрофы таким восторженным тоном, словно речь шла о прогулке по парку аттракционов.

— Стоп, — вынырнула я из мутной отрешенности. — А почему сотого этажа? На вид тут не больше четырех?

Вархар запрокинул голову и загоготал. Драгар подхватил, хотел взять слово, но проректор просто приложил пятерню к его рту и, игнорируя возмущенное мычание помощника, как ни в чем не бывало, поведал:

— Видишь ли. В стратегических целях бОльшая часть здания невидима. А то, что ты видишь снаружи — нечто вроде фантома, наложенного на настоящие корпуса. Снизу все без изменений. Сверху будто бы небо, облачка, а на самом деле, это все еще здание. Так вот, — без перехода обрушил на меня Вархар новый поток баек из местного склепа.

Казалось бы, в автоматные очереди рассказов проректора невозможно вставить ни слова. Да что там слова, даже нечленораздельный возглас не втиснуть.

Но Драгар исхитрялся вставлять слово и даже не одно.

Моя бедная голова гудела, как будто на нее надели ведро и беспрерывно, из чувства особого садизма, били по нему молотком.

В лифте, что недавно вмещал под триста существ, или даже больше, казалось, мужчин слишком много, а меня слишком мало. Внимать неиссякаемым фонтанам их красноречия становилось все невыносимей.

Я всерьез заинтересовалась возможностью сойти с лифта на ходу.

… — А что было, когда бурей принесло доспехи, мечи и щиты… — распространялся Вархар.

— Ага-а… Мы их потом неделю собирали во всех углах парков, — перебивал его Драгар. — А еще на газонах, на чердаках, на деревьях. Коты забрались аж на крыши башен. И как только умудрились? До сих пор гадаем. Оралииии оттуда почти как сигнализация. И так пять ночей напролет. То ли град клинков вспоминали. То ли вниз спуститься очень хотели, но боялись. То ли вообще оголодали. Мы пытались их подкормить. Мы ж не звери какие! — помощник оскалился в самой добродушной из своих акульих улыбок. — Только мало кому удавалось докинуть еду. На такую высоту-то. Мы ж не какие-нибудь там бассетхаунды… ой, баскетхаунды… ой баскетглисты? В общем! Чаще всего случался недолет. Еда попадала кому-нибудь на голову. И на третий день преподаватели запретили кормление котов. Под страхом темной башни запретили.

Так и вообразила себе эту живописную картину. Выходишь себе из корпуса, и — блюмц — яичница падает прямо на лицо как какая-нибудь увлажняющая маска. Или, того хуже, чья-нибудь поджаренная нога со свистом обрушивается на затылок. Даже странно, что преподы терпели два дня. Возможно, просто не все помнили, что случилось…

— А когда принесло три поезда…

Я тонула в океане слов, они кружились в голове вихрем, сметая мысли подчистую.

— А самолет с людьми?

— А железобетонный забор?

— А лошадей в железной сбруе?

Когда Драгар сильно выпендривался, Вархар просто закрывал ему рот рукой и продолжал говорить, под аккомпанемент сердитого мычания помощника. Судя по улыбке проректора, его это даже забавляло.

Не помню, как мы доехали до нижнего этажа. Только помню, как пулей вылетела из лифта, а мужчины хором крикнули: «Ольга, давай провожу до комнаты!»

Наплевав на то, что Вархар уже почти нагнал меня, а Драгар ни с того, ни с сего назвал по имени, без отчества, я припустила сильнее. Но куда слабой женщине до воинственных скандров.

Меня настигли, зафиксировали между двух мощных тел и довели до самой двери.

Быстро и нервно выкрикнув «Не-ет!» на предложение сходить в столовую или приготовить чай «на дому», я захлопнула дверь и сползла по ней на пол.

Переживания догнали, накрыли и утопили. Где-то в самом горле билось сердце. Едва дыша, вспоминала я, как вокруг летали смертельно опасные для любого нормального человека предметы, а затем едва не погибла девушка.

Нервотрепка перед лекцией тоже давала о себе знать. С трудом поднявшись с пола, я на неверных ногах добрела до кухни, и выпила сразу три чашки мятно-ромашкового чая. Залпом — одну за другой, как коньяк.

Когда я дошла до кровати и плюхнулась навзничь, руки все еще тряслись, а сердце бешено колотилось. Но поспешную мысль «наконец-то передохну, переведу дух, высп…» прервал настойчивый стук в дверь. Мне дико захотелось прикинуться шлангом, крикнуть «Никого нет дома, зайдите завтра, а еще лучше — никогда».

— Ольга Искандеровна? А, Ольга Искандеровна? — подростки, что с них взять. Что в обычном мире, что на волшебном перекрестке миров, все они похожи, и проблемы их всегда попахивают местечковым «концом света».

Высокий голос с нотками заискивания, кажется, принадлежал спасенной от мебели студентке.

— Заходи, — вздохнула я устало, садясь на кровати и тремя хлопками зажигая свет. Надо проснуться, а яркие кружочки перед глазами преотлично стимулируют почти отключенный мозг.

Девушка слегка приоткрыла дверь, бочком протиснулась между ней и косяком и встала как вкопанная.

Дылда, так называли бы ее в моем мире. Широкоплечая, с небольшой грудью, крупными чертами лица и очень глубоко посаженными серо-голубыми глазами. Я приняла бы ее за парня, тем более, что низкие хвосты до пояса тут носили все кому не лень. Только широкие бедра, крепкие и округлые говорили о том, что передо мной не очередной варвар-воитель. Длинные, по-мужски мускулистые ноги ее обтягивали тонкие колготки, в тон кожи. Студентка молчала, переступая с ноги на ногу и нервно дергая за ручку двери. Та жалобно скрипела, переходя на предсмертный скрежет.

— Слушаю вас, — предложила я «шотландке» высказаться, спасая бедную ручку от вандализма. Еще немного, и я даже запереться не смогу.

— Я хотела вас поблагодарить, Ольга Искандеровна. Меня в потоке не очень-то уважают. Скорее уж наоборот, — это она зря рассказала, я догадалась и так. Никто не протянул «шотландке» руку помощи, когда в нее метила мебель, никто не подождал ее, чтобы ехать назад вместе. Зато все задорно хихикали и тыкали пальцем, когда девушка едва не погибла. Да и сама она явно предпочитала нашу, предподскую компанию, родной, молодежной.

Я молчала, угрюмо ожидая продолжения, а студентка снова мялась у дверей.

— Благодарность принята, — поддержала я беседу. Ясно как божий день — сама «шотландка» этого не сделает, но и не уйдет восвояси, позволив мне наконец-то «бросить кости» на кровать.

— Ольга Искандеровна, я просто хотела… не знаю… поблагодарить и… поговорить… — девушка помялась еще немного и наконец-то собралась с духом, избавив себя от страданий, и меня, заодно тоже. — Можно мне к вам в группу по практике?

— Ты сейчас о какой практике? — я смутно начала понимать — о чем речь, но решила окончательно убедиться в прискорбности своего положения. По словам Драгара, каждый преподаватель кафедры набирал группу для обучения управления стихией. Небольшое количество студентов, на свой вкус. Конечно же, он их и курировал — заботился, опекал, защищал от нападок сокурсников.

Мне было ужасно жаль девушку. Кажется, ее тут назначили официальным изгоем, козлом отпущения, мишенью для насмешек. Но напроситься ко мне в группу — не выход. Я взяла бы ее, из сострадания, из женской солидарности, из чувства справедливости, наконец. Но этим лишь оказала бы медвежью услугу. Добиваться уважения сокурсников нужно не прячась за спиной «препода», а, напротив, доказав им, что ничуть не хуже остальных.

Я попыталась как можно мягче, но и как можно убедительней объяснить это «шотландке». Но после нервотрепки и общения с воинственными скандрами мой дар убеждения стремился к нулю, и студентка ужасно расстраивалась. Делала она это настолько нарочито, что не только Станиславский сказал бы «не верю», но и слесарь-алкоголик Дядя Ваня недоверчиво икнул. И даже после того, как приполз бы в свою слесарскую коморку «на бровях». Студентка сгорбилась, вытянув шею вперед, как страус во время бега, смешно подтирала нос пальцем. Дилетантка! Даже и не подумала о том, что после этого не мешало бы для достоверности вытереть палец о юбку. Взгляд кота из мультика про Шрека «артистке» не особенно удался — она выпучила глаза до размеров блюдец и бешено ими вращала. Хорошо, что я уже повидала улыбку Езенграса, Вархара и Драгара тоже. После них даже такой взгляд грустного зомби перед поеданием человека заживо не сильно пугал. Так, до легкого нервного тика. Мелькнула шальная идея посоветовать «шотландке» встречать насмешки сокурсников с таким же лицом. Остановило меня лишь то, что в Академии уже год как не было штатного психолога.

Сначала я поразилась — откуда взяла сведения об этой предсказуемой оказии. Драгар не рассказывал, а я не спрашивала.

Только потом дошло. С перепугу, во время магнитной бури, у меня открылся редкий среди индиго дар — черпать в информационном поле перекрестья нужные и совсем ненужные сведения. Эх! Была бы моя воля — закрыла бы дар обратно! Некоторые вещи лучше даже в общих чертах не представлять. Сведения из жизни «Академии войны и мира» яркий тому пример. Но самым худшим оказалось другое — я видела и узнавала только то, чем хотело поделиться информационное поле. Все прочее, как ни прискорбно, оставалось темным пятном.

Когда истории просто приходили в голову, еще полбеды. Но временами красочные эпизоды загружались в мой бедный мозг, словно файлы в компьютер. Упорно проигрывались там, без рекламы, попкорна, и, что самое ужасное — без предупреждения и успокоительных.

Именно так я и увидела, как последний вузовский психолог уволился отсюда с криком «Я лучше пойду санитаром к самым буйным!». А когда ректор попытался уговорить его остаться, решительно вышел в закрытое окно третьего этажа. Отделался бедолага очень легко — буквально три-четыре гипса, штук сто порезов по всему телу — и он дома, в родном мире, далеко от Академии.

Хуже того — все ректорские запасы сильнейших транквилизаторов (Езенграс принимал их, чтобы взбодриться) закончились после какой-то «костюмированной вечеринки».

Что меня, кстати, совсем не удивило.

Конечно же, от натуги на глаза студентки навернулись слезы. Снова здорОво! В какой вуз не попаду, везде одно и тоже. Никакой фантазии у этой молодежи, никакой экспрессии, никакого креатива!

Спектакли, рассчитанные на женское сострадание «жалостливой преподши» разыгрывала чуть ли не каждая вторая студентка. Невдомек было горе-артисткам, что проницательна я не меньше, чем сострадательна. И спектакли раскалываю как белочка орешки.

И все же помочь жертве невоспитанных амбалов хотелось сильно. Эмансипированные гены во мне даже уже не проснулись, взорвались бодростью и энтузиазмом, как студенты после четырех-пяти банок энергетика.

— Тебя как зовут? — спросила я, запоздало смекнув, что мы так толком и не познакомились.

— Сласа, Слася Вольк, — с придыханием представилась девушка. Слезы в ее глазах тут же высохли, на скорбных губах мелькнула улыбка Чеширского кота. Так я, в принципе, и думала.

— Вот что я скажу тебе, Слася Вольк. Заходи ко мне завтра, после занятий. И мы подумаем — как тебе добиться уважения сокурсников. Вступление в мою группу вопроса не решит. Наоборот, они обозлятся. Решат, что ты прикрываешься дружбой с преподом. Поверь, у меня опыт есть.

— Вы где-то еще работали? — заинтересованно приподняла брови Слася, словно полагала, что я буквально вчера вылупилась из яйца посреди Академии и тут же заступила на должность.

— Где только не работала, — устало протянула я. — А теперь иди. Одохни, отдышись, выспись. Сон улучшает кожу, между прочим.

Девушка картинно вздохнула, подняла и опустила плечи, но открыла дверь.

— Ой, Слася, — окликнула я.

Она быстро обернулась.

— Пудра и тональный крем ухудшают кожу. Лучше смешай раствор соли. Треть столовой ложки на литр воды. И делай примочки — утром и вечером. Минут по тридцать-сорок. Следи, чтобы не щипало. Увидишь разницу.

— Просто раствор соли? — поразилась Сласа, всплеснув длинными руками, словно надеялась взлететь. Этот жест в Академии явно в почете.

— Просто раствор соли, — кивнула я. — И не надо замывать лицо до дыр. Гигиена — хорошо, уничтожает бактерий. Но чрезмерная гигиена приводит к обратному результату. Ты смываешь с кожи жировую пленку. А именно она защищает от бактерий, которые провоцируют прыщи.

Брови Сласы совсем выползли на лоб. Будто бы я не элементарные вещи ей говорила, а открыла новую Галактику.

— Вы такая умная, — восхитилась девушка.

Да уж, и такая усталая, прибавила я мысленно.

Сласа еще раз длинно поблагодарила и ушла.

Только я погасила свет и устроилась в постели, в дверь снова постучали.

Да что ж за день-то?

— Да? — промямлила я.

В комнату влетел энергичный Вархар. Самолично нахлопал самое яркое освещение — у меня аж искры из глаз посыпались — и небрежно шлепнул на мой рабочий стол кипу бумаг. Высотой с пол моего роста она подозрительно поползла вбок, грозя упасть и разлететься по комнате. Но Вархар уставился на стопку и грозно нахмурился. Бумаги замерли на полпути, наверное, в суеверном ужасе. Теперь кипа напоминала слеш.

Черт знает что!

Не жилье, а проходной двор! Надо бы поставить какой-нибудь суперзамок, а еще лучше устройство, отпугивающее нежеланных посетителей.

Проректор пробежался взглядом по комнате, и, заметив, что я сижу на кровати, ухмыльнулся. Его мутный взгляд и румяные щеки не сулили ничего хорошего.

— Ольга! Тебе очень идет эта тонкая пижама, — с придыханием произнес Вархар, и улыбка его стала шире. И, что еще хуже — гораздо нахальней. — А как тебе идет кровать! Я вообще считаю, что главное место женщины на кровати!

— Ага. А еще на кухне и беременной, — усмехнулась я. Но проректор не оценил анекдот моего мира.

— На кухне лучше кухарка, — поучительно произнес он: — А женщина… — проректор обвел руками воздух, словно очерчивал гитару, и хищно ухмыльнулся. Правая бровь вскинулась, приподняв родинки. — Женщина хороша в постели. Ну и детей рожать тоже.

— Можно мне отдохнуть, — взмолилась я, осознав, что фонтанирующему энергией Вархару вряд ли близки мои трудности. — А потом я подумаю, в чем хороша женщина. А?

Проректор хмыкнул, не прекращая улыбаться во все тридцать два зуба и не сводя с меня взгляда. Он ни разу не моргнул с момента, как делал комплимент моей пижаме.

— Женщина! Заруби себе на носу! — Вархар ткнул пальцем в воздух, едва не достав до названной части моего лица. — Чем хороша женщина, может знать только мужчина. В твоем случае, только я!

Звучало как приговор. Тот самый, что окончательный и обжалованию не подлежит.

И черт меня дернул удивиться:

— Это почему же в моем случае только ты?

— Потому, что я лучший мужчина в Академии! И самый лучший для тебя, разумеется, — изрек Вархар прежним тоном.

Но я слишком вымоталась, чтобы спорить с его раздутым до размеров корпуса самомнением.

— Давайте мы потом обсудим лучших мужчин и вообще, — скатилась до просьбы.

— Это не обсуждается! — отрезал Вархар — лицо его посерьезнело, а бровь все еще удерживала родинки на лбу.

— Тогда, может, ты позволишь мне отдохнуть? Чтобы, потом, на свежую голову, разобраться в мужчинах получше? — с надеждой в голосе спросила я.

Проректор снова хмыкнул, пожал плечами, ткнул пальцем в кипу бумаг на столе — она вздрогнула и слегка сдвинулась — и смягчился:

— Я принес тебе программы для обучения. Физике и управлению огнем, электричеством, магнетизмом. Хотя, судя по сегодняшнему, ты сама можешь последнюю составить.

— Ой, да я понятия не имею, как все произошло, — отмахнулась я, поздно сообразив, что начала общаться с Вархаром по-свойски.

— Давай разберемся, — немедленно воспользовался он ситуацией и с выражением лица «вы хотите об этом поговорить» запрыгнул на кровать. Матрас пожаловался скрипом, одеяло — треском, и горячий бок проректора прижался к моему.

— Я хочу отдохнуть. Давай позже, а? — взмолилась почти шепотом.

— А ты ложись, отдыхай. И мы поговорим, — непробиваемый Вархар и не думал уходить. Напротив, его рука словно бы невзначай легла на мою талию и медленно так поползла ниже.

Останься у меня силы, я бы точно его стукнула, и даже субординация не удержала бы мой кулак от знакомства с носом проректора. Хотя, не исключено, что остановило меня не только это. Родилось ужасное предположение, что мой хук Вархар воспримет как заигрывание. А сочетание лже-заигрывания, кровати и проректора казалось мне, мягко говоря, взрывоопасным.

— Дай мне поспать! — вскрикнула я, и отодвинулась от вездесущей пятерни Вархара.

— Ладно, спи, — ухмыльнулся он с таким видом, словно говорил «мы продолжим, только позже».

Медленно, шаг за шагом проректор отступил к двери, и вышел, бросив через плечо.

— Зря отказываешься. Отдых — это смена рода деятельности. А такой деятельностью ты сегодня точно не занималась. Уж я проследил. Да и со мной это лучший отдых! Буквально второе дыхание! — и захлопнул дверь.

Я легла снова, и еще с полчаса нервно дергалась, поглядывая на дверь.

Но на сей раз меня и впрямь оставили в покое.

Я закрыла глаза и провалилась в сон.

* * *

— Р-раз, два, р-раз, два, р-раз, два! Поднажми-и! Р-раз, два! Стоя-ять!

От этих волшебных звуков я не проснулась — подпрыгнула на кровати, как ужаленная. И если бы не полусонное, еще ватное тело, точно вскочила бы по команде.

За окнами забрезжил рассвет.

Розовые языки солнца лениво лизали небо у горизонта, расползались красочными разводами. Звезды выцвели и призрачными силуэтами таяли в синеве.

Сколько сейчас времени?

Жертва бешеного дизайнера — настенные часы в форме наконечника стрелы — показывали четыре утра.

По счастью, выключилась я вчера рано, и успела выспаться.

— Да у тебя каким местом руки вставлены? Каким местом ноги топорщатся? В глаза смотри! Я к кому обращаюсь? Если руки растут из задницы, туда я их тебе и вставлю! Чтобы все видели твою истинную физиологию!

Звуки бодрили несказанно.

От каждого выкрика я снова подпрыгивала на постели. Ну что ж, по крайней мере, зарядку уже можно не делать. Главное — позитивный настрой!

Выбравшись из постели, я не удержалась и выглянула в окно. И это было моей роковой ошибкой. Еще более роковой, чем согласиться на работу в «Академии войны и мира».

Зрелище во дворе корпуса убедительно доказывало — всякий раз, когда я думала, что уже ничему не удивлюсь, жестоко ошибалась.

Мне представлялись солдаты, что идут строем и выполняют всякие финты, которые умные люди называют «военно-строевая» подготовка.

Реальность превзошла не только самые смелые, но и даже самые извращенные фантазии.

Вархар — без него утро не утро — с генеральским размахом командовал пятью… садовниками. Он орал так, что даже у меня закладывало уши. И жестикулировал как три регулировщика движения и два дирижера большого Оркестра вместе взятые.

Жилистые парни, в одинаковых зеленых робах, подпрыгивали от каждого возгласа Вархара, и метались по Академическому дворику как заполошные.

Малейшая задержка всерьез угрожала здоровью садовников. Посчитав, что его не расслышали, проректор подходил поближе и размахивал руками прямо у их лиц. Парни нервно дрыгались, уклоняясь от карающей десницы начальника. Вархар не пытался их задеть. Но увернуться от сверхскоростной мельницы его рук мог либо нинзя, либо герой фильма «Матрица». Бедные садовники слегка уступали обоим фантастическим персонажам в талантах, поэтому время от времени сдавленно ойкали и шарахались в сторону.

На раз-два каждый должен был добежать до указанного проректором куста. Заслышав «Поднажми-и!» отстричь «некондиционные» после магнитной бури ветки секаторами чуть ли не с человека размером.

Если кто-то запинался, путал кусты, или хуже того, натыкался на товарища, Вархар разряжал в него всю обойму своего варварского юмора.

Послушав куда и кому вставить ноги, руки, или даже голову, я отпрянула от окна, в надежде, что меня не засекли. И зачем тут вообще на что-то надеяться?

— Ольга-а! — кажется, зов Вархара услышали во всех пяти мирах вокруг Академии. Не исключено, что и в соседних тоже. — Просыпайся и пошли завтракать!

Я тяжело вздохнула, понимая, что спокойный завтрак мне не грозит, да и день, видимо, тоже.

— Да куда ж ты пре-ешь! — без перехода рыкнул Вархар. — Я тебе сейчас копыта местами переставлю, и глаза на задницу натяну. Может хоть тогда научишься ходить в нужном направлении!

Что поразительно, фантазии проректора на тему замены частей тела или натягивания одной на другую, никогда не повторялись.

— Ольга-а! — новый крик лишил меня шанса немедленно юркнуть в ванную.

Я опять выглянула наружу, заметив, что из окон повысовывались студенческие головы и кончики носов преподавателей. Похоже, в их представлении это был верх тактичности и уважения к коллеге.

— Да отстаньте уже! — раздраженный возглас вырвался сам собой. — Я еще даже себя в порядок не привела.

— А-а-а… Да не вопрос! Я тут подожду! — казалось, Вархара вообще ничем не проймешь. — Для женщины важно привести себя в порядок. Умыться, помыть все свои места. Голову помыть, наконец.

На этом его фантазия иссякла. Но и первых перечислений хватило, чтобы у меня загорелись уши, студенты загоготали, а преподы деликатно захрюкали в кулаки. И меня прорвало.

— Свои места помой, варвар невоспитанный!

Зря я это сказала. Ой, как зря!

— Хм, — Вархар вскинул голову так, что, казалось, шея у него резиновая и гнется под любым углом. — Приятно, что тебя это волнует. Не беспокойся, я очень гигиЕнистый варвар. И все свои места мою регулярно. Даже не один раз в день.

Теперь у меня уже горели не только уши, а еще и лицо, и шея.

Студенты ржали как кони, преподы продолжали задорно похрюкивать, а садовники вдруг захихикали как гиены. Зоопарк, ей богу.

И посреди всего этого возвышался непробиваемый Вархар, как главный дрессировщик местной фауны.

— Тебе подробно объяснить, как и чего мою? Или поверишь на слово? — уточнил он, и я поняла — проректор не угрожает. Так, предупреждает, добродушно предоставляет выбор.

— Нет, — пискнула я, и спряталась в окне.

— Как скажешь, — спокойно гаркнул Вархар. — А вы чего вылупились? Чего зубы скалите? Смотрите, чтобы шальным камнем не выбило. (И почему я сразу догадалась — кто хозяин этого «шального камня»?) Ща сюда вызову! Помогать будете, раз утром заняться нечем. Заодно и разомнетесь перед тем, как на занятиях задницу плющить! Чего прячетесь? Я всех запомнил еще пять минут назад, — и чтобы никто не сомневался в прискорбности своей участи и памяти проректора он поставленным лекторским голосом перечислил имена студентов. Чуть помедлил, словно наслаждаясь произведенным эффектом — учащиеся и впрямь разом затихли. Теперь из их окон доносилось лишь покаянное дыхание. — Так-то лучше, — похвалил их Вархар. И не менее громко перечислил имена-фамилии и должности преподавателей. Хрюканье тоже вмиг прервалось. Как проректор узнал подчиненных по кончикам носов, для меня осталось загадкой. Только из окон полетели длинные извинения, вперемежку с испуганной икотой.

— Конечно же, я вас прощаю! Я сегодня добрый, — хохотнул Вархар. — Буду добрым. Если Ольга со мной пообедает.

— Коне-ечно пообедает! Уж мы убедим, — обещания рекой полились из окон, и стало ясно, что моя песенка спета. Единственный шанс избежать обеда с проректором — бежать, куда глаза глядят. Но что-то подсказывало — меня все равно догонят и под белы рученьки приведут к начальнику.

— Отлично! — прервал клятвы Вархар, а то я уже боялась, что сейчас любопытные варвары начнут вскрывать вены и расписываться кровью, и выдал. — Если Ольга согласится, всем сотрудникам легкий выговор с лишением премии. Плюс необременительные двухмесячные уборки в подвале корпуса. Крысы развелись, заразы! Гадят, где попало. А уборщицы отказываются отмывать полы под прицелом электротока. Не оценили в последний раз красоты момента. Тогда вчетвером отплясывали хип-хоп. Вальсы любят, наверное. Вот не верят они нашему главврачу. Не доверяют его квалифицированному мнению. Мастгури клянется, что своевременный электрошок великолепно улучшает мелкую моторику.

Я живо представила этого доктора Франкенштейна с фирменным академическим оскалом. Вообразила как он «улучшает» мелкую моторику у тех, кто не перегрыз металлические прутья решетки и не выскреб ногтями камни из стен. Чтобы избежать «прокачки», сохранить мелкую моторику и мозг в неулучшенном электрошоком виде пойдешь и не на такое.

— Короче! — продолжил между тем Вархар. — Если Ольга не согласится, всем тяжелый выговор со всеми вытекающими, — из тяжелого выговора вытекало не только лишение премии, но и штраф в размере трети зарплаты за неуважение к коллегам. — А также посменное дежурство в темной башне. Езенграс запихал туда еще темной материи. Уже несколько месяцев жаждал проверить ее действие на мозги. Я рад, что подопытные, наконец-то, нашлись. Бедный ректор уже хотел вспомнить дни своей бурной варварской молодости. Понахватать пленных из враждующих с нами миров. А после этого… сами знаете он слегка в неадеквате.

Мне страшно было представить Езенграса «слегка в неадеквате» после того как познакомилась с Вархаром и Драгаром «в адеквате».

Удивляло, что никто из преподавателей не последовал примеру психолога, и бесповоротно не уволился, выйдя прямо из окна. Должно быть, отставные варвары стремились закалить характер, чтобы потом щелкать вражеские армии как орешки. После Вархара и дикарь, что с чавканьем вгрызается в человеческую ляжку, казался безобидным интеллигентом.

В Академическом дворике воцарилась звенящая тишина. Даже птицы перестали петь, даже кошки — мяукать. Похоже, проректор и на них находил управу, и даже не один раз.

С чувством полной безысходности забредя в ванную, я услышала новую фантазию проректора на тему расчлененки.

— Вот свинти свою тупую башку и приклей на задницу! Может, хотя бы тогда перестанешь натыкаться этой задницей на окружающих. А заодно и наконец-то увидишь их той частью тела, которой ходишь вперед.

* * *

В ванной мне удалось отдохнуть душой, даже выходить не хотелось. Но приведя себя в порядок и в чувство, я со вздохом вернулась в комнату.

— Я тебе сейчас глаза повыкручиваю и пришью на темечко! Может, тогда ты будешь видеть дальше собственного носа?

Я больше ни на что не надеялась, и оклик Вархара заставил лишь усмехнуться. Пора начинать воспринимать все с чувством юмора. Иначе долго в здравом уме я здесь не протяну.

Уходить из-под окон проректор не собирался, а клятвы преподавателей и студентов оставляли мне мало шансов скрыться в никому неведомом направлении. И я не нашла ничего лучше, чем одеться как можно скромнее. Раскопала в шкафу свободную бежевую тунику, широкие черные брюки и угольные балетки.

Поравняться ростом с подчиненными мне все равно не грозит, к чему ненавистные каблуки? Да и меньше риска навернуться на бутылке, бумажке, поскользнуться на ворохе семечек или банановой кожуре. Благодаря студентам, этого незатейливого дизайна помещений на кафедре хватало с лихвой.

Повертевшись перед зеркалом, размером с двух Вархаров, я сочла свой вид достаточно несексуальным. Чтобы не казаться совсем уж расхлябанной, подпоясалась узким черным ремешком.

Волосы забрала в высокий пучок и закрепила двумя резинками без всяких кружавчиков.

Краситься я перестала еще лет тридцать назад. Как отрезало. Но брови укладывала всегда, иначе густые длинные волоски торчали во все стороны. Убедив самые упрямые из них вести себя прилично, и не сильно выбиваться из коллектива, я наконец-то вышла наружу. Кипу бумаг, которую Вархар нес играючи, и швырнул, как пустую картонную коробку, подняла с огромным трудом. И теперь тащила ее, мысленно проклиная длинный холл и отсутствие здесь машин-погрузчиков, как в супермаркете. На худой конец тележек.

Я еще льстила себе надеждой, что проскользну по холлу и быстренько скроюсь на кафедре, пока Вархар распекает на все корки бедных садовников.

Но он словно чуял меня.

Едва дошла до лифта, сзади послышался громкий оклик:

— Ольга? А поесть? На тебе вон уже одежда болтается! Грех портить такую фигуру.

Я нервно вздрогнула и обреченно обернулась — Вархар размашисто маршировал навстречу. По блеску во взгляде проректора становилось ясно — формы от него даже в мешке не утаишь.

— У меня очень насыщенный день, — деловито сообщила я Вархару, заходя в лифт. Он, конечно же, шагнул следом. — В девять утра заседание кафедры, а в двенадцать практика.

— И? — бровь проректора приподняла родинки в уже знакомом мне жесте.

— Очень бы хотелось подготовиться. Морально и физически, — как можно тверже отчеканила я.

— Ах, э-это! — проректор деланно всплеснул руками и хохотнул. — Да я тебя так подготовлю, что твои преподы будут ползать на корточках и приносить апорт в зубах.

В чем в чем, а в этом, после сегодняшнего утра, я не сомневалась ни секунды.

Без единого слова, звука, предупреждения Вархар вырвал у меня из рук документы. Все-таки в его опеке были и плюсы тоже — руки устали так, что слегка подрагивали. Не самый выгодный вид для знакомства с подчиненными.

7

Даже с кипой бумаг в руках, Вархар изловчился несколько раз защупать меня по дороге на кафедру.

Я еще долго недоумевала — как ему это удалось.

Вроде бы и руки проректора были заняты документами, и возможностей для маневра у него почти не оставалось — кипа то и дело норовила рассыпаться. Но виртуозный Вархар трижды ухватил меня за талию, дважды «задел» грудь, и четырежды погладил по бедру. Но кто считает?

Я испытала почти катарсис, когда юркнула в рабочее кресло, и нас с проректором разделили полтора метра стола.

Рано же я радовалась!

Без приглашения, Вархар развалился на стуле напротив. Небрежно плюхнул стопку бумаг на край стола, и без усилий перегнулся через него. Между нашими лицами осталось не больше ладони. В отчаянии я слишком сильно толкнулась ногами. Кресло резво отъехало и с тупым звуком врезалось в стену. Меня слегка встряхнуло, словно невидимые силы приводили в чувство. Эх! Если бы не стена, я отъехала бы и дальше, ведь знала насколько длинные и беспардонные у проректора руки. Но здание решительно выступило на стороне Вархара. Наверное, опасалось ужасной участи крепостей, что проректор брал штурмом в свои лихие варварские времена. Быстрее, чем осознала бесполезность собственного маневра, Вархар перегнулся через стол всем телом, и свел мои старания к минимуму.

Довольно ухмыльнулся, привстал и легким движением руки подтянул кресло завкафедры назад.

— Ты там поосторожней на креслах разъезжай, женщина! — как ни в чем ни бывало усмехнулся проректор, словно обучал ребенка ездить на велосипеде. — Еще ушибешься. Не машина ведь. Тормозов не предусмотрено. Короче, слушай.

Слова вставить не успела, на меня, как из рога изобилия, посыпались рекомендации Вархара.

И впервые за наше знакомство проректор сильно удивил, почти обескуражил.

Вместо вандала, бретера и бахвала в одном флаконе в моем кабинете оказался мудрый, немного усталый от придурей дикарей-подчиненных и студентов, начальник. Начальник, что за годы работы не возненавидел их, не отгородился за ширмой высокой должности, не заперся в кабинете, с облегчением отсылая всех к замам и помощникам. И научился относиться к академическим будням со здоровым юмором. Не без налета варварства, как же без него, но в рамках приличия. За одно это я зауважала Вархара по-настоящему.

Без подготовки хлебнуть академических будней куда губительней для здоровья, чем без подготовки хлебнуть медицинского спирта. Даже для непьющего человека, вроде меня.

Инструктировал Вархар с серьезным, немного хмурым лицом, привычно приподняв бровью три удивительные родинки. И даже когда шутил, ни разу не усмехнулся.

— Ольга, — проректор резко убрал локти со стола, и откинулся на спинку кресла, добродушно выделив мне хоть немного жизненного пространства. — Первое, что тебе нужно уяснить — местные сотрудники разгильдяи и лоботрясы. Все, как один. Студенты, конечно же, тоже. Но, к этому, предполагаю, ты, уже привыкла. Езенграс говорил — опыта преподского у тебя хоть отбавляй. И раз ты жива-здорова, в здравом уме и твердой памяти, значит, студентам не по зубам, — он подмигнул, и на мгновение из маски сурового начальника показалось нахально-самоуверенное лицо варвара. Но тут же скрылось вновь. — Так вот. Дисциплина нашим преподам нужна не просто суровая, но и жестко систематизированная. Иначе — крындец. Нет, правда, крындец. Тут один завкафедры месяц не требовал отчетов. Что началось! Преподы являлись на ползанятия. Посреди рабочего дня свинчивали в никому неизвестном направлении. Свинчивали с концами. На кафедру заявлялись к обеду и с невинным лицом шли в столовую. Утверждали, будто бы из-за страшного приступа амнезии позабывали все утренние дела.

Бедный Езенграс! Трое суток пахал во дворе корпуса. Так устал, ужас!

Преподов воспитывал. А им-то что? Всего-навсего отжимались сутки напролет. Дак и то некоторые умудрялись халтурить. Падали навзничь, делали вид, что с них семь потов сошло. Потеть каждый дурак может!

Езенграс не терялся. Хрясть их током! И лодыри снова в строю! Бодры, аж трясутся от жажды деятельности. А вот бедный ректор все глаза проглядел, всю энергию растратил.

Короче! Намучился с ними по самое не могу. Мораль! Пожалей старика и не доставляй ему таких мытарств.

Каждый день или два, это уж как тебе удобней, требуй отчета. Пусть докладывают все подряд. Как прошли лекции? Даже если без сбоев и катаклизмов. Что проделано за день? Даже если это только чтение лекций или практические занятия. Пусть отчитываются за каждый шаг. Во сколько явились на работу, с точностью до минуты. Когда бегали в буфет, сколько там провели времени. Во сколько ускакали домой, с точностью до секунды. Начнут распинаться про походы в туалет, притворно оживись, блесни глазами. Спроси — какой ширины струя? Не прерывается ли? Долго ли терпели? И очень громко так, желательно, чтобы слышали даже в коридоре, еще лучше, на ближайших этажах, добей коронным вопросом. А проверялись ли вы после военных компаний на венерические заболевания? Спрашивай менторски, дотошно. Изобрази на лице заинтересованность. Не забудь стрельнуть глазами на брюки и недвусмысленно кивнуть. Все! Ерничать прекратят раз и навсегда.

Уборщиц и электриков не трогай. Эти шустрят сами по себе. Чем реже их вызываешь, дрессируешь, требуешь отчета, тем чище и светлее на кафедре. И, что гораздо важнее, безопасней. То-о-олько швабры-тряпки и датчики фазы не удел, все, крындец. Кафедра становится похожа на адскую мусорку. Там темно, как в зад… как в аду и грязно как на помойке. В кромешной тьме кто-нибудь непременно со всего размаху поскользнется на банановой кожуре. Куда же без этой классики? Или по самое немогу вляпается в очередную лужу чего-нибудь липкого и неотмываемого. Когда включится свет, многие, конечно, поржут. Но занятия будут сорваны в хлам. Если навернется препод, или даже несколько, пиши пропало. Две-три пары внимания от студентов не жди. Будут гоготать, хоть по башкам бей, хоть колЫ сотнями лепи. На всякий случай, если такое все же случится, сразу говори, что позовешь доктора Мастгури. Или можешь, как бы невзначай, блеснуть знанием местной фауны. Назвать его Доктор Шок. Поверь, студенты поймут мгновенно. Я тебе о нем попозже расскажу. И во всех подробностях.

Всех, кто ведет потоки, приглашай раз в неделю дополнительно. Пусть рассказывают о практике управления стихиями. Чего получается у студентов, чего нет. Требуй информации о каждом студенте! Но! Одним словом. Хорош, плох, середнячок. Вот где-то так. Если будут рассусоливать, просидишь с ними до второго пришествия.

Прямо так и говори, — Вархар рубанул ладонью по воздуху. — Даю одно слово на студента. И чтобы они тебе мозг не перегрузили, большую часть этих самых слов пропускай мимо ушей. Можешь даже на компе что-нибудь набирать. Документы проверять, заявления подписывать, лекции в уме проигрывать. Главное, время от времени бросай на докладчика умные взгляды, желательно исподлобья. Уж это ты умеешь. Ну как на меня, когда ухаживаю. В стиле Медузы Горгоны. «Посмотри-и на меня, и я сделаю тебя ве-ечным!» — Вархар наклонил голову, выпучил глаза и уморительно захлопал ресницами. Я хихикнула, проректор даже не улыбнулся. — Если замешкаются, замолчат, брось испепеляющий взгляд. В стиле «не высосу всю кровь, так закусаю до икоты». Ну как на меня в окно, когда я тебе мытые места предлагал показать. Они должны свято верить — ты вездесущая, как бог. Сама в документах по самую макушку, но каждое их слово слышишь. И, если что, накажешь не по-детски. По-взрослому отошлешь в темную башню. И будешь сурово хихикать, когда зеленые и на четвереньках выползут по-пластунски. А после исключительно по доброте душевной пошлешь их к нашему главврачу. К тому самому Мастгури. У него собственная методика. Все болячки лечит электрошоком и терапией ужаса. Кстати, свой метод воспитания преподов Езенграс у него подглядел.

Но Мастгури креативней. Чаще всего неожиданно из-за угла полусгнивший труп подсовывает… Ночью, в грозу. Если нет грозы, организует короткое замыкание. Обязательно с горением проводки. Говорит — «спецэффекты в деле исцеления страждущих — наше все». Трупы у него всегда на веревочках. Выплясывают как цирковые марионетки. В процессе теряют части тел. Когда у Мастгури заканчиваются трупы, он не теряется и не расстраивается. Подкрадывается сзади и надевает мешок на голову. Да много у него этих методик. Все и не упомнишь. Как выражается Мастгури: «шок и электрошок избавят вас от всех болезней». Термины: «инфаркт», «сердечный приступ», «аритмия» он не признает категорически. Если кто-то после его опытов хватается за сердце, Мастгури заносит счастливчика в километровый список собственных воздыхателей. И не просто обходит стороной, шарахается, как черт от ладана. Так несчастные получают шанс на осмотр у другого врача нашего диспансера. Главврач убежден — каждый больной должен быть облагодетельствован его методом лечения. Как ты понимаешь, больше половины Академии страстно и безответно сохнут по Мастгури. Я в их числе, хотя и натурал, — Вархар быстро подмигнул. Я всерьез испугалась, что на подходе новая серия приставаний в фирменном проректорском стиле «Круче меня только яйца, трижды сваренные вкрутую. Даже летучая мышь не занимается сексом на потолке лучше меня». Приставания, от которых ничем и никак не избавиться. Как показала практика, даже выдиранием волос. Но проректор посуровел вновь и продолжил инструктировать так, словно ни на что и не намекал: — Очень рекомендую тебе, не мешкая, вступить в наши стройные ряды. Это я про тех, кто днями и ночами вздыхает по Мастгури. Я уже пустил об этом слух.

Но вернемся к нашим баранам. К одним в прямом смысле слова, к другим — в переносном. Я снова про студентов и преподов. Тех, кто успевает слишком хорошо или слишком плохо лучше знать в лицо. Первые — потенциальная угроза зданию, вторые — дисциплине и успеваемости.

Женщин-преподов лучше всего попросить как бы невзначай указать их в толпе студентов. Наши бабы хоть и выглядят как танки в юбках, но хитры как лисы. Будут нашептывать на ушко с невинным лицом ушедшего на пенсию киллера. Гарантировано студенты сочтут за женское чириканье. Ну и пусть понагибаются к тебе. Сама видела, каланчи, а не бабы. Хоть вместо лестницы к крепостной стене приставляй. Зато удобно. Потребуется на верхние полки шкафа забраться — стремянку искать не надо. Зовешь любую преподшу с кафедры, и нет проблем.

Только, боже тебя упаси, просить мужиков-преподов «невзначай показать отличников и двоечников в толпе»! Не поймут. Слово «невзначай» я в их лексикон ввожу уже лет десять. И все без толку. Пока только последний слог освоили. И свято верят, что это какой-то очень мудрено названный напиток. Ну как! Целых три буквы и не русский мат!

Притащат они тебе студентов в холл, к столовой или, того хуже, прямо на лекцию. Поставят к стенке или к доске и еще пальцами потычут. Чтобы ты уж точно не ошиблась. И это, скажу тебе, в лучшем случае. В худшем, приволокут в кабинет за шкирку «для наглядной демонстрации». Потрясут над полом, как будто пыль вытряхивают. Я все это проходил. У Езенграса есть фотографии всех студентов, в личных делах. Вот пусть твои мужики-преподы потренируют сердце и ноги. Сбегают к ректору и отсканируют тебе снимки в лучшем ракурсе. Заодно вспомнят, как пользоваться сканером. А то некоторые до сих пор принимают его за тумбочку со светомузыкой.

Вархар говорил настолько неожиданно умные, выдержанные временем, как хорошее вино, вещи, что я слушала, приоткрыв рот. Его шутки помогали лучше воспринимать тонны сведений, уложить их в голове.

— Не позволяй приходить с заявлениями и просьбами когда попало. Все дни будут пороги обивать, покоя не дадут. Будут настигать в столовой, вваливаться на лекцию, в комнату проникнут. Каждый день будешь находить их с прошениями под своей дверью, в шкафу и под кроватью, — продолжал Вархар, забавно морща нос, словно вспоминал о своем не слишком радужном опыте. — Ты открываешь кухонный гарнитур, а оттуда рожа с улыбкой во все сорок четыре зуба. «Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна, отпустите в отпуск летом? А?» Ты открываешь холодильник, а оттуда складной шкаф вылезает — один из наших шкафов-преподов. Если преподша — складная этажерка. «Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна? Так вы меня отпустите в отпуск летом?»

Жестко и непоколебимо назначь только один день, и только определенное время для всех просителей. Не зависимо от темы, срочности и важности просьбы. На всякий случай, трижды повтори. Мол, во все остальные дни и часы я нема и глуха к любым обращениям. Есть немалый риск, что проникнутся далеко не все. Некоторые из упорства приползут на коленях с просьбой. Не ведись! Наши артисты и не такое сбацают. Только волю дай! Делай вид, что не слышишь их и не видишь. В прямом смысле слова. Они тебе заявление на стол. А ты как бы невзначай ставь туда стакан, и наливай из графина воду. И обязательно проливай полстакана на документ! Еще лучше, разверни шоколадку, почисти какой-нибудь фрукт, ручку распиши. Короче! Изгвоздакай бумагу так, чтобы даже уборщицы подивились экспрессии, студенты зауважали. Просители заваливаются к тебе в кабинет и умоляют об изменении расписания, другом потоке… да о чем угодно. А ты как бы невзначай подходишь к шкафу и — хрясть их дверцей. Вроде в упор не заметила. Или садишься на вот это, гостевое кресло, и нежно так наезжаешь колесиком просителю на ногу. И сразу на попятный не иди. Пускай поверещат, поноют. На утробные крики раненых в самое сердце антилоп поозирайся. Приподнимись слегка и зыркни в окно. Мол, кто это там? Или послышалось мне? Растерянно пожми плечами и… плюхнись назад со всей дури. Устройся на ноге получше, поменяй высоту кресла. Чтобы оно просело посильнее, подергалось на славу. Так у них в памяти события лучше осядут. Можно, конечно, еще стул на ногу поставить. Но тут нужен высший пилотаж, меткость невероятная. Даже на лыжи наших красавцев без тренировки, да сходу, попасть ножкой стула не так-то просто.

Для закрепления эффекта, с размаху открывай дверь, шибанув их в спину. Выскочи в коридор, будто бы по срочному делу. Поверь, для наших вояк это семечки. Они твоих ударов и наездов, в прямом смысле слова, не заметят почти. Зато уяснят — в неурочное время просители для тебя — невидимки.

Используй фантазию на полную катушку. Ты сбежала из кабинета от просителя, а по коридору рассекает кто-то из преподов? Не теряйся! Это твой шанс! Останови первого встречного, расспроси. А не видел ли он того самого сотрудника, что у тебя в кабинете мнется? Живо поинтересуйся — не заболел ли бедолага? Вообще появлялся ли сегодня на работе? Может, прогуливает, подлец! Надо же знать, кого лишать премии!

На крики из кабинета: «Я же зде-есь!» оглянись. Пожми плечами. Озадачь все того же первого встречного. А не послышалось ли ему чего? И вообще, не эхо ли по корпусам гуляет? Не призраки ли лишенных премии преподов воют?

И чтобы не ответил чего неправильного, как бы невзначай напомни. Мол, как раз сейчас премии-то и распределяю. Вот думаю, кого бы еще лишить. Повод ищу.

Приемные часы назначать лучше с утра и до какой-нибудь лекции. Если назначишь вечером, до ночи до постели не доберешься. Если в свободный день, даже в туалет не сходишь. Не то, чтобы пообедать.

Ну и по мелочи. Аспирантам надавай студентов в помощь для практических экспериментов. Можно даже над самими студентами. Такую самодеятельность не запрещай. Пытки лучше пробовать на живых подопытных. Кошки у нас бешеные. От слова «пытка» или «эксперимент» бросаются как камиказде. Орут, царапают, кусают все, что ни попадя. Только ледяной водой отлить и удается. Нет, правда. Самому приходилось. А студенты народ непуганый. Пока. Особенно первокурсники. У этих черный пояс по глупым попаданиям под горячую руку преподов. И под эксперименты аспирантов. А что? И аспирантам полегче, и преподам разгрузка. Да и студентам лишний раз академическое имущество разрушать недосуг. Преподам скажи, чтобы обо всех эксцессах докладывали тебе лично. Но без истерик, без метаний стихии и чтобы все «по полочкам». На доклады «Ой! Что мне делать? Там такое-е!» реагируй как на внеурочную явку с прошением.

И загадочно пообещай, что премии будешь распределять только за особые заслуги. В чем именно они заключаются, ни в коем разе не говори. Если будут уточнять, возмущайся. У меня и так дел по горло! Одни только ваши особые заслуги еще с лупой разыскивать надо! А вы тут отвлекаете. Марш работать!

С минуту я еще прибалдело смотрела в лицо Вархара. Оценив произведенный эффект, проректор вольготно откинулся на спинку стула. Хлопнул ладонью по столу до подозрительно-жалостливого скрипа и расплылся в довольной улыбке.

— Ольга! Я работаю тут много лет. И Езенграс поставил меня на должность не за то, что показываю шрамы женщинам, — приступ самоиронии, совсем нетипичный для Вархара, обескуражил меня.

Но проректор молниеносно свел феерический эффект своей речи к нулю. Шлепнул по столу так, что компьютер подскочил на добрых два пальца, графин с водой — на три, а стопка документов вздрогнула и поползла вбок. Вархар окатил ее пристальным взглядом, и кипа замерла в «позе слеша», в точности как у меня в комнате.

Пикнуть не успела, проректор снова перегнулся через стол, почти до «чоканья» носами и с прежней акульей улыбкой выпалил:

— Вот и все, собственно! Понадоблюсь — зови. Утихомирю, поставлю на место, физически превзойду любого. Морально сотру в порошок, не напрягаясь, — Вархар хитро подмигнул, поиграл грудными мышцами — их очертания, как и соски, полупрозрачная зеленая футболка почти не скрывала. Я уже начала опасаться, что сейчас он примется бить себя кулаками в грудь и завопит по-Тарзаньи.

Но проректор встал, лихо крутанулся на пятках, и вышел вон из кабинета, похоже наслаждаясь произведенным впечатлением.

Вот это да! Единственное, что приходило в голову.

* * *

Впервые войти в лекционную «Академии войны и мира» все равно, что войти в клетку с саблезубыми тиграми, размером со слона. А впервые войти на заседание кафедры все равно, что войти на собрание самых матерых дрессировщиков. У них эти тигры и через кольцо прыгают и морковку грызут на потеху публики.

Ровно в девять утра я с замиранием сердца открыла дверь совещательной и заглянула внутрь. Предательская дрожь в коленях усилилась.

Аудитория не особо отличалась от лекционной, не уступала ей и размерами. Потолки на высоте четырех-пяти Вархаров, окна — ровно на две стены. В лекционной так не развернешься! Аудитория-то не угловая!

Окна начинались где-то на уровне моей груди и заканчивались у потолка. И никаких тебе ставен. Слова «мера» архитектор не знал и ни в чем себе не отказывал. А, нам, простым смертным, приходилось закрывать часть окон жалюзи. Иначе солнце перекрестья миров, не менее добродушное, чем тиранозавр на охоте, слепило так, что глаза спасли бы только черные очки.

Зато, словно бы невзначай, дернув золотистый шнурок, я могла легким движением руки превратить совещательную в пыточную. Под страхом ослепнуть даже местные преподы расскажут все, что потребуется.

Вместо стройных рядов скамеек по огромной площади были хаотично разбросаны кресла. С высоченными спинками, с мягкими матерчатыми сиденьями, с удобными подлокотниками. В такие и президента усадить не стыдно, и светилу науки не совестно.

Меня вновь, как и в день знакомства с кафедрой, посетила ассоциация с ВИП-залом кинотеатра. Чудилось — вот сейчас преподы нажмут кнопки на подлокотниках кресел, и те превратятся в лежанки. Сотрудники поставят на подлокотники даже не ведерки, десятилитровые металлические ведра с попкорном. И захрустят им, наблюдая за мной, как за цирковым клоуном, что развлекает публику в перерывах между сеансами.

Фантазии не прибавили мне уверенности, зато прибавили адреналина. А он прибавил ногам силы. Внутренне содрогаясь, я вытянулась струной и твердой поступью вошла на свое первое заседание кафедры.

Сказать по правде, подчиненные вели себя гораздо приличней, чем студенты.

Ни тебе шума, ни тебе гама, ни тебе грохота мебелью.

Никто не рисовал на партах, нажимая так, что получались уже не картинки, а барельефы. Никто, словно бы невзначай, не отскребывал ногтем куски скамеек, чтобы использовать их как закладки в учебниках и тетрадях.

Разве только взгляды людоедов, в ожидании пока человеческая тушка поджарится на костре, немного мешали позитивному настрою.

Все как один — что женщины, что мужчины сидели с идеально прямой спиной, и сложенными на коленях ладонями. Из-под ручищ, с лопату размером, выглядывали небольшие стопки бумаг. Предполагаю, что отчеты.

Завидев меня, сотрудники кафедры разом встали. И я почувствовала себя уже не карликом на слете бодибилдеров, а хоббитом на слете каменных троллей.

Чтобы не свернуть шею напрочь, поспешила жестом попросить всех сесть.

И едва набрала в грудь побольше воздуха для приветствия, дверь кабинета приоткрылась. В щели между ней и косяком повисла голова Драгара. Глаза его бешено вращались, а волосы слегка вздыбились.

Я было понадеялась, что до такого состояния помощника довел очередной приступ самобичевания. Драгар опять опоздал на работу на целых две минуты. Но надеяться на лучшее в «Академии войны и мира» все равно, что надеяться на лучшее, когда в твою шею вгрызается аллигатор, а второй с аппетитом хрустит ногой.

— Там большая драка. В холле, между кафедрами. Магнетики и водники, — оттараторил Драгар. Не ожидала, что можно говорить так быстро и с таким придыханием.

Покосившись на подчиненных, я наткнулась на вытянутые лица, стиснутые челюсти и по-драгаровски выпученные глаза. Казалось, очутилась на слете героев аниме. Женщин от мужчин отличала с большим трудом, косы и хвосты усиливали впечатление. Вот вздумалось анимешкам обрести плоть и кровь, подрасти, и подкачаться. Но с глазами-блюдцами ничего уже не поделать. Такова логика вещей.

Снова здОрово! Понеслась душа в рай.

— Показывай! — я постаралась говорить деловито и спокойно.

Драгар распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Я как можно более степенно направилась на выход и кивком предложила подчиненным «воспоследовать».

Образовалась презабавная процессия.

Впереди шествовал Драгар, ему только флага и не хватало.

Следом вышагивала я, стараясь копировать твердую поступь местных преподов.

Позади меня, ровным строем, как рота солдат, маршировали сотрудники кафедры. Кажется, даже в ногу.

Что ж. Студентам я уже показала, кто тут главный. Настала очередь завоевывать уважение подчиненных. Завоевывать, похоже, в прямом смысле слова.

Распахнув двери кафедры, Драгар открыл нам невиданное зрелище.

Холл между нашей кафедрой и соседней был заполнен до отказа.

Две группки, студентов по пятьдесят навскидку, разделяла ослепительная стена света. Исходила она из ладони… Вархара и упиралась в двери центрального из трех лифтов.

Проректор высился у изголовья лестницы, можно сказать, на линии экватора между кафедрами. И напоминал то ли Конана-варвара, то ли Зевса Громовержца. То ли Зевса Громовержца, который обзавидовался гонорарам голливудских актеров и приехал в силиконовую долину пробоваться на роль Конана Варвара. Глаза его светились мерным, голубым светом.

Знаменитая полупрозрачная футболка Вархара, висела на одном голом плече, не менее знаменитые широченные штаны — на другом. Вода стекала с них ручьями. Изредка по ним пробегали веселые такие синие и оранжевые молнии. Ручьи «с огоньком» медленно, с чувством ползли по обнаженному торсу проректора, капая на нечто среднее между спортивными шортами и плавками. На самом интересном месте красовался меч, недвусмысленно перевернутый острием вверх. Ярко-серебряный на черном фоне он прямо-таки бросался в глаза.

Да-а-а… Эротические магазины многое упустили, не видя этой аппликации.

Разряды не причиняли Вархару ни малейшего неудобства, хотя прямо под ним каменный пол уже дымился. Между плитами подозрительно потрескивали разряды. Заземление б сюда!

Стоило мне появиться в дверях кафедры, Вархар развернулся так, чтобы от взгляда не ускользнули ни горы мышц, ни кубики пресса. И даже слегка поиграл ими, чтобы я уж точно ничего не упустила из виду. Упустишь такое!

Бодибилдеры засмущались бы собственной хлипкости, и больше никогда не разделись бы перед жюри. Даже за очень большие деньги. Репутация дороже.

Правая рука Вархара застыла в жесте, которым коммунистические Вожди указывали народу светлый путь. Что выглядело более чем символично. Из его ладони выстреливал пучок света, вытягиваясь в ту самую ослепительную стену — от пола до потолка.

По нашу сторону световой баррикады со свистом вспарывали воздух металлические предметы. Ручки, сумки с железными пряжками, часы. И так, по мелочи: бронзовые ящики, тумбочки размером с полдрагара и сейфы — с полвархара. Они клином кружили над головами магнетиков, словно стая птиц, и время от времени дружно пикировали на световую завесу.

По другую ее сторону над затылками водняков плавало «жидкое облако».

Оно походило на облачка в комиксах, внутри которых пишется — кто и о чем думает. Только без текста. Наверное, студенты думали о противниках такое-е-е… Что писать это даже в столь неприличном обществе, как общество полуголого Вархара с мечом на плавках не решались.

Подлетая к световой преграде, водяное облако издавало мерзкий шипящий звук и к потолку устремлялись стебельки пара. Они плавно стекались, сливаясь воедино, и наполняли холл мерзким запахом гари.

Затем, на минуту или больше в воздухе повисал туманный череп над перекрестием костей. Как на пиратском флаге.

Весело живется в этой Академии. Даже странно, что тут осталось столько вменяемых существ, а где-нибудь рядом не отстроили «Перекрестную психушку».

Вархар еще немного поиграл мышцами, повернулся и так и сяк, чтобы даже упругие ягодицы мелькнули перед моим взором. Не говоря уже о ножнах, сзади, на его плавках, чье острие устало устремлялось вниз. Только после этого проректор выдал:

— Не то, чтобы я не справлялся сам. Но помощь не повредит, — в его голосе звучало плохо скрытое облегчение. — Я, конечно, могу шибануть их светом, — Вархар покрутил в воздухе другой рукой — из ладони полились рассеянные лучи. — Но тогда кто-нибудь пострадает всерьез, — опять акулья улыбка и приподнятая бровь с родинками. Вархар в своем репертуаре. Если он и хорохорился, то студенты ничего не просекли. Все, кто топтался в опасной близости от проректора, по обе стороны световой преграды, отшатнулись. Но поле боя покидать не спешили.

Я раздумывала.

Можно попытаться силой, в подробностях, растолковать студентам — насколько они не правы. В конце концов, за моей спиной целая кафедра. И, если верить информационному полю — каждый препод — живой электрошокер. А некоторые и куда более многофункциональное оружие.

Но разве это выход? Скорее уж запасной вариант, на самый крайний и безнадежный случай. Уложим мы эту мелочь пузатую на пол Академии, обездвижим. Толку-то? Завтра они найдут укромное местечко. И наткнемся мы на колоду утопленников. Или тел, которые совершенно случайно приняли за боксерские груши, а то и вовсе за манекены для испытания пресса. Что-то подсказывало — летающие сейфы не предел возможностей магнетиков. На одной только кафедре физики немало гораздо более весомой мебели.

Я оглядела смутьянов снова.

Такая раса мне еще не встречалась. Коренастые крепыши, чуть пониже скандров, телосложением ужасно напоминали безбородых гномов. Нескладные, с руками до колен и словно обрубленными ногами они оглушительно галдели таким басом, что, казалось, угодила на концерт саксофонистов. Но инструменты попались на редкость некачественные, и вместо музыки выплевывали дичайшую какофонию. Зато акустика не подводила, стократно ее усиливая.

Я с радостью отметила, что мои уши пообвыклись с кошмарными буднями Академии и отказывались сдаваться на волю очередной звуковой атаки.

Наверное, теперь мне даже ночная дискотека не более, чем тихий шепот студентов о том — догадается ли препод, что доска намазана воском.

Лампы у потолка, по примеру аудиторных, временами утробно гудели, как киты-горбатки в брачный период. Благодаря им наша честная компания счастливо наблюдала резонанс воочию. Стоило драчунам сногсшибательно загундеть в унисон с лампами, те в долгу не оставались. Пластиковые плафоны бешено вибрировали, словно собирались вырываться из плена потолочного камня и присоединиться ко всеобщей вакханалии.

Одевались безбородые гномы в странные, мешковатые рубахи до колен из ткани, похожей на холстину. Штаны из той же грубой материи заправляли в кожаные сапоги с невиданным количеством клепок и кнопок. Казалось, иголок у кактусов и то меньше.

Лица смутьянов удивили меня.

Мелкие, почти женоподобные черты, гладкая кожа цвета молочного шоколада… Будто бы профессор Франкенштейн наведался сюда по приглашению знаменитого доктора Мастгури, с него станется. И два самых страшных светилы медицины в четыре руки пришили головы дроу к телам гномов. Насколько я поняла, местные электрошоковые процедуры легко поднимут и мертвых, и франкентшейнов на раз-два.

Впечатление усиливали белоснежные волосы, с голубым отливом, собранные в хвосты на макушках.

Отметя идею убедить студентов вести себя прилично с помощью легкого удара током или чем-нибудь тяжелым, я решила попытать счастья в переговорах.

Краем глаза заметила, что Вархар устает. Лицо его окаменело, посерьезнело, побледнело. Свободная поза варвара, хозяина положения, сменилась напряженной, неподвижной.

Секунды не прошло, световая стена замигала, то вспыхивая ярче, то превращаясь в еле заметную белесую завесу. Казалось, между смутьянами натянули тонкий тюль. Теперь Вархар напоминал мне лампочку, чей срок службы безнадежно истекает, и бедный электрический прибор испускает последние лучи.

Испугалась я не на шутку. Смутьяны загалдели, задвигались, принялись разминаться. Они поводили плечами, растягивались, бежали на месте, как боксеры перед выходом на ринг. Мелкие заразы ожидали, что вот прямо сейчас, с минуту на минуту возобновится потасовка стихий. Но Вархар прокашлялся, эффектно затряс рукой, будто бы встряхивал батарейку, и стена зажглась с новой силой.

Толпа преподавателей за моей спиной разразилась облегченными вздохами.

Уж лучше бы разразилась идеями. Я еще раз оглядела толпы смутьянов, отметив главарей. Это труда не составило, разве что в глазах зарябило. А мое бедное чувство стиля издало последний, истошный крик — предпоследним оно всякий раз приветствовало футболку Вархара — и умерло до самого увольнения.

Сказать, что главари выделялись пестротой костюмов все равно, что назвать медведя хомячком. Тот, что заправлял магнетиками, носил бирюзовую рубаху с огромными желтыми пятнами, подозрительно похожими на ракеты, и алые штаны. Тот, что заправлял водниками — оранжевую рубаху с черными кляксами и лиловые штаны. На их фоне остальные, в рубахах и штанах одного цвета, непременно бьющего по глазам, просто терялись. Но этого главарям показалось мало. В радуге целых семь цветов, миллионы оттенков, зачем себя ограничивать? На поясах главарей висело штук по шесть ремней, с огромными пряжками. Любой можно было с одного удара вырубить мужчину комплекции Драгара, с двух — даже Вархара. Все ремни и пряжки были разных цветов — от снежно-белого до фуксии.

Остальные смутьяны ограничились тремя-четырьмя, но тоже непременно разноцветными. Казалось бы, куда уж больше пестроты, яркости, экспрессии? Но не-е-ет!

Только стена Вархара начинала постреливать шальными лучиками, ремни мерцали, испуская цветные искорки, а пряжки переливались перламутром.

Главари стояли свободно, сложив руки на груди, остальные же застыли в напряженных полусолдатских позах. Руки по швам, ноги на ширине плеч. Не хватало лишь ладони у виска, как на параде перед генералом.

Временами главари бросали в толпу «своих» краткие шепотки. Я попыталась расслышать, но остальные смутьяны так гундели, что это не представлялось возможным.

Эх! Была не была!

Чего мне терять? Уволят? Хотя бы живой до дома доберусь! Если сильно повезет, еще и в здравом уме. Опять же, от домогательств Вархара избавлюсь. Вспомню, что такое ухаживания без лапаний и обещаний показать себя «везде».

Я попыталась вернуть ощущения во время магнитной бури, когда остановила на подлете шальную мебель. Выбросила вперед руки, без особой надежды на первую попытку.

Но главари взмыли в воздух как птицы и повисли над потолком вниз головами как летучие мыши.

Из их карманов посыпались: ножи, шарики размером с апельсин, подозрительно похожие на рогаточные снаряды, монеты, размером с грецкий орех, и примерно такие же кнопки. Боюсь даже предположить, кому они предназначались.

Крупнокалиберный град забарабанил по тем магнетикам, что не успели вовремя сориентироваться и ретироваться с места бомбардировки.

По холлу разнеслись залихватские крики. «Ой!» «Ай!», «Да чтоб тебя!» перемежались с трехэтажными ругательствами. Перекрывали все душераздирающие, непереводимые вопли тех, кому попало по самым чувствительным местам.

Я намеренно зафиксировала магнитным полем только ноги заводил. Град продолжался так долго, словно у них не карманы, а, как минимум, амбарные мешки.

Последним из кармана главаря магнетиков вывалился… топор. Да, да, самый настоящий топор, каким рубят дрова. Просвистав до пола, он лихо срикошетил, и в нарушение всех законов физики, резво полетел в толпу по нашу сторону световой завесы.

Этажности у ругательств резко прибавилось. Крики перешли в ультразвук — на смутьянов посыпались снаряды, заготовленные для вражеского лагеря. Видимо, живой и веселый топор не одну меня поразил до самых глубин души. Сосредоточенность магнетиков мгновенно свелась к нулю, а цели — к увиливанию от топора.

Стайка железных вещей освободилась от их пагубного влияния, и как порядочная, повиновались гравитации.

Магнетики заметались по своей половине холла, пытаясь увильнуть от топора и не попасться под град легких и тяжелых предметов. Задачка выпала им непростая.

Словно ракета с самонаведением, топор метил в самую «гущу событий». Туда, где столпилось побольше жертв. Сейфы и металлические ящики контрольным выстрелом добивали одиночных скитальцев, что исхитрились избежать прицела топора.

Придавленные этими увесистыми, железными в прямом смысле слова, аргументами в пользу дисциплины, так и оставались лежать ничком. Наверное, на всякий случай.

Вскоре весь пол был усеян «металлическими черепахами». Сейфы и ящики громоздились на спинах распластанных на камнях студентов угловатыми панцирями.

И даже те магнетики, на чье темечко ящик грохнулся столь удачно, что наделся как шлем, не пытались избавиться от нежданного головного убора. Или оставили его на случай атаки бешеного топора?

Я понимала, что это неправильно, непрофессионально, несолидно, наконец. Но дикий хохот так и рвался из горла при виде студентов, на чьи затылки слишком метко спикировали сейфы.

Бронебойные, судя по этим судьбоносным встречам с мебелью, темечки магнетиков пробили дыры в самом удачном месте — внизу сейфов.

И теперь у них на головах красовались высокие металлические шлемы. Мигом вспомнился анекдот: «Не квадратная у тебя голова, не квадратная».

Но самое смешное было не в этом. «Сейфоголовым рыцарям» пришлось вступить в неравный бой со своенравными «забралами». Дверцы неустанно захлопывались. И посвященные в рыцарей ударом мебели по голове, с размаху налетали на стены и товарищей. Хуже того! Упрямые «забрала» так и норовили закрыться на магнитный замок, словно стеснялись показывать свету лица хозяев.

Услышав ухмылку Мастгара Раттифера — преподавателя моей кафедры, я догадалась, откуда у топора такие чудеснейшие свойства.

Преподы вступили в бой!

Мастгар хохотнул и подошел ко мне, подмигивая — сверху вниз. На голову выше Вархара, грузный, с заметным животиком, он ужасно напоминал огра. Что, впрочем, совершенно не мешало Мастгару носить еще более узкие футболки, чем проректор. И не менее тонкие — пупок Раттифера прорисовывался сквозь ткань во всех подробностях. Вплоть до мельчайших складок кожи.

Мастгар «рулил» топором более увлеченно, чем ребенок самолетиком с пультом управления. Высокий каштановый хвост на его макушке задорно раскачивался из стороны в сторону. Движения повторяли металлические кольца на сосках, размером с иной браслет. Дресс-код Академии все сильнее поражал мое воображение.

Акулья улыбка на квадратном лице Мастгара (наверное, мужчины с другими улыбками не проходили кастинг у Езенграса) демонстрировала отсутствие трех зубов.

Информационное поле не дремало. Напротив, вознамерилось не лишать меня удовольствия и в картинках поведало о подвигах нового подчиненного.

Вышагивая по коридорам вразвалочку, огр неизменно насвистывал в дырки какую-нибудь мелодию. Легкие и даже тяжелые предметы на пути его «музыки ветра» сметало как ураганом.

Я прямо увидела, как от посвиста Мастгара падали с книжных полок и кружили в воздухе, словно осенние листья, брошюры с заданиями по практике. Очень удачно, прямо на голову электрика грохнулся со шкафа ведерный ящик с канцелярскими товарами. Усыпанный ручками, тетрадями, папками, с воткнутыми в прическу карандашами, как у гейши, электрик выдал такую фразу… Я еще долго гадала — были ли в ней слова, или только выражения.

Со стола одной из кафедральных лаборанток четырежды падали и разбивались вдребезги вазы с цветами. Неунывающая девушка приклеила очередную вазу каким-то «супермоментом». Его инструкция обещала удерживать скандра на потолке «не меньше десяти дней». Не знаю как скандр на потолке, но ваза все равно не удержалась. «Музыка ветра» изо рта Мастгара разрушила действие клея «супермоментно». Теперь лаборантка запирала вазы с цветами в сейф и баррикадировала его шкафом. Зачем? Кто ж ее знает. Я еще не научилась управляться с новым даром. И коварное, как и все местное, информационное поле издевательски загружало в голову только те сведения, которые хотело.

По этой же причине я все еще не разобралась, какой же расы Мастгар. Но его мясистый нос, глубоко посаженные глаза и массивные надбровные дуги впечатлили бы не одного земного антрополога. Не говоря уже о приплюснутом черепе и сильно выдвинутых вперед челюстях, как у шимпанзе.

Вскоре ко мне присоединился еще один колоритный персонаж кафедры физики.

Очень высокий, жилистый преподаватель с рыжей косой. Кажется, его звали Суггурдалт Брело.

Перед заседанием кафедры я несколько раз запиналась, тренируясь произносить его Имя и Фамилию. Потому что отчество получалось лишь через три раза и то по слогам. Бреддиламрганж.

Едва Суггурд приблизился, благодаря все тому же информационному полю, я увидела документальный блокбастер с ним в главной роли.

Как выяснилось, Брело обожал походя что-то рассказывать и жестикулировать в стиле Вархара — мельница обзавидуется. Но площадь поражения мельницы его рук была намнооого больше.

Суггурд сметал на своем пути все. Начиная от студентов и заканчивая неосторожно подобравшимися на опасное расстояние стеллажами с книгами.

Однажды он решил показать спутнику что-то в окне лаборатории. Рука Суггурда выстрелила вбок и пробила бронзовый горшок с цветами — он тихо-мирно висел в макраме на шкафу и никого не трогал. Внизу оттирала с пола что-то едкое уборщица. Можно сказать, Суггурд водрузил на ее голову венок с красивыми розовыми цветами. Жаль только чернозем с корней высыпался на лицо уборщицы. Долго еще по Академии ходили слухи о безумной негритянке-флористке. Будто бы она с дикими криками носится по аудиториям, выдирает из горшков комнатные растения и плетет из них венки.

В другой раз Суггурд метким броском руки продырявил стену и вытащил оттуда… рубашку другого препода — он неосторожно читал лекцию в соседней аудитории. С удивлением оглядев трофей, Брело вытер им лицо и руки — на них попала каменная пыль. А затем, немного подумав, с самым добродушным оскалом на лице сунул изменившуюся до неузнаваемости рубашку обратно в дыру.

— Простите? Это не ваше? — такого вопроса там уж точно не ожидали.

Спутники человека-мельницы, с риском для жизни старались держать его подальше от горшков, мебели и стен. Увы! Наградой за их самоотверженность служили шишки и фингалы.

Да, наша кафедра не просто так преподавала физику. Деформацию и силу тока почти каждый препод демонстрировал студентам на примерах. Желательно на живых. Опыты на неживых объектах моих сотрудников не вдохновляли совсем.

Посмотрев на меня добрыми-добрыми светло-голубыми глазами, Суггурд хищно ухмыльнулся. Жидкое облако над головами «водников» затрепетало и заискрило электричеством.

Студенты заволновались и отступили к стене.

Вскоре мы наблюдали превеселую картину. Хоть сейчас фотографируй для фильмов про супергероев.

Магнетики жались по углам, с ужасом глядя на топор. Он медленно, на бреющем полете описывал широкие круги по опустевшей части холла, где еще недавно толпились смутьяны. Металлические предметы, что витали над ней духом непримиримости с «водниками», валялись на полу, как и угодившие под них студенты.

Сами же водники выстроились по стеночке, невдалеке от дверей собственной же кафедры. Один даже с минуту истошно дергал ручку, толкал дверь. В последнем, отчаянном жесте с разбегу навалился на нее плечом. Не верил, что дверь заперли. Поверил лишь тогда, когда ручка осталась в его ладони. Парень с ужасом и непониманием воззрился на сувенир и сник — покорился судьбе.

Фортуна сегодня была на нашей стороне, на стороне преподов.

Из жидкого облака автоматными очередями частили разряды, словно бы невзначай попадая по ногам водников. И по некоторым попадали настолько удачно, что там и селились. Яркими вспышками гуляли по металлическим клепкам и кованой подошве.

«Везунчики» отплясывали дикий танец, вскидывая колени и подпрыгивая с задорными «ой», «ай» и непереводимыми «твою ж»… Ремни на их поясах громыхали как ритуальные бубны, а сапоги позвякивали, встречаясь с каменным полом. Шаманы первобытных племен без сомнений признали бы в них родственные души.

Когда Суггурд и Мастгар поддеражли меня, на душе полегчало. Кажется, проверка на вшивость закончена. Вшей не обнаружено, и в бой пошла тяжелая артиллерия.

— Ну что, теперь, будем договариваться? — спросил Вархар у «потолочных главарей».

Они радостно закивали. И согласились так громко, что заглушили даже треэтажные выкрики, звон пряжек и стук окованных металлом подошв. Но то были лишь цветочки.

— Тогда все остальные брысь отсюда! — скомандовал проректор и привычно добавил. — Раз, два! Раз, два!

Глазом моргнуть не успела, студенты испарились. Уходили все по-разному.

Те, кому достались «заряженные ботинки» не переставали выплясывать и подпрыгивать. Те, кого придавило сейфами, отползали, как морские черепахи на кладку яиц.

Несколько студентов так и ушли с ящиками и сейфами на головах. Не всякий раз удавалось им открывать упрямые дверцы, не всякий раз удавалось с первого раза преодолеть упрямство магнитного замка.

Внезапно ослепших «сейфоголовых» мотало из стороны в сторону, как матросов в шторм. Они смачно врезались в углы и неловких товарищей, а из запертых «забрал» доносились гулкие возгласы. Наверное, ругательства. Но до нас долетало лишь поэтичное: бу-бу-бу-бу… бу-бу-бу-бу… бу-бу-бу-бу…

Шестерых студентов «сейфоголоые» сбили с ног на подходах к кафедре, и те отползли по-пластунски.

Гонгом нашей победы стал удар одного из сейфов в бронзовую дверь. Бу-м-м-м-м-м…

Не знаю, как чувствовал себя «сейфоголовый», но мне показалось, что прямо над ушами звякают тарелками бешеные барабанщики.

Студент выпрямился, дернулся и снова рванул на кафедру.

Бум-м-м-м…

Ну вот как можно промахнуться дважды? Моя голова зазвенела сильнее.

— Слышь, ты, человек-колокол, — окликнул его Вархар. — Еще раз промажешь, и я добавлю к твоей музыке световое сопровождение.

Не знаю, что бы это значило, но «сейфоголовый» подскочил на месте. Дверь к тому моменту почти закрылась. Но парню удалось просочился в небольшой зазор между ней и косяком.

Двое у потолка привычно смотрели на меня глазами кота из древнего мультфильма «Шрек». Похоже, популярный тут способ разжалобить препода. Только трогательно прижатой к груди шляпы не доставало.

В отличие от «шотландки» мультяшный взгляд удАлся им куда лучше.

Но меня не проняло.

По старой памяти, я закрыла глаза и представила, как иду по пляжу.

Чайки почему-то не кричали, а гоготали голосом Вархара. Вместо плеска волн откуда-то сбоку раздавались хрюкающие смешки Мастгара и Суггурда.

Вместо удара девятого вала о несчастный волнорез послышался грохот, затем всплеск, и снова грохот. Посыпались такие смачные ругательства, что самые завзятые матершинники и алкоголики моего мира покраснели бы и умолкли навеки.

8

Я открыла глаза, и взору открылась уморительнейшая картина.

Еще недавно главари смутьянов осваивали технику отдыха летучих мышей — вверх ногами, у потолка, а теперь распластались на полу. Закрыли глаза и не шевелились — прикидывались, что убились насмерть.

Вархар задорно подмигнул, и небрежно сбросил с плеч мокрую одежду. Она весело заискрила, трогательно потрескивая, как пламя костра. Синий купол разряда накрыл тряпицы. Камни вокруг них, (и наверняка под ними тоже), обуглились в мгновение ока. Никто из присутствующих и бровью не повел.

Шашлык из половых плит волновал только меня.

Хотя-я-я… Чего это я? Если хорошенько подумать, оно и понятно. Местные каждую неделю, если не чаще, задыхались на пожарах, захлебывались в наводнениях. Сталкивались с Вархаром… С магнитными бурями и их сюрпризами — катапультами-поездами, ядрами-автобусами, мебельными ядрами и еще бог знает с какими чудесами академических будней. После всего этого на такие незначительные мелочи, как обугленный пол внимания не обращаешь. Не обуглился, не подорвался, не захлебнулся и не расплющился от удара чем-то тяжелым и наверняка неожиданным… Все, счастлив. День выдался на редкость удачный.

Пока я наблюдала за куполом разряда и искрами, что летели во все стороны, Вархар усмехнулся и вмиг очутился рядом. Вампиры с их суперскоростью умерли бы второй раз — от зависти. И третий, тоже от зависти. От вида проректора, одетого только в бицепсы, трицепсы и… плавки с мечом наголо. Что лишь добавляло его образу пикантности. Куда пропали ботинки Вархара, так и осталось загадкой.

Суггурд и Мастгар отступили, давая проректору место рядом со мной. Не ожидала от них такой подлянки. Ничего! При выдаче премий сочтемся! Мой ум созрел для зла!

— ПеФфные наФ-Ии-ю штуденФы-ы-ы! — резко взвыла и театрально всплеснула руками Лиция, преподша с моей кафедры. Естественно, скандр, естественно, двухметровая, естественно с косой саженью в плечах. Если бы не грубоватые черты лица, я назвала бы ее привлекательной. Настолько, насколько вообще может быть привлекательной двухметровая женщина-оглобля с горящим взглядом голодного крокодила. — По сех-хо мы доФье-юли пефЬюных п-еетоххх! — продолжила она входить в роль плакальщицы. Волки, воя на Луну, с радостью приняли бы Лицию в свой стройный хор.

Даже не заподозрили бы чужую, хотя она и выла словами. Тем более, что не всякий догадался бы, что это слова. И далеко не всякий, кто догадался бы, что это слова, догадался бы что это ЗА слова.

Не знаю как студенты на лекции, но я понимала сотрудницу только, читая по губам. У Лиции не было нескольких зубов. «Их нравы!» — подумала я о скандрах, когда заметила этот «незначительный» изъян. Но сотрудница не только шамкала. Она не выговаривала большую часть алфавита, и плюс к тому картавила. Порой мне казалось — Лиция говорит на каком-то ей одной понятном птичьем наречье. С оглушительным количеством шипящих и «лычащих».

И окатывает окружающих легким душем своей слюны. Ни один уважающий себя препод не подходил к ней ближе, чем на метр. Студентам везло меньше. Информационное поле сочло своим долгом поведать о том, что на занятиях Лиция, в истинно предподском запале, сама частенько подлетала к рядам. И, как писающий мальчик из анекдота про Цирк, легко доставала даже до задних. Особенно, если делала замечания. Студенты редко шумели, рисовали, ковыряли парты, да и вообще нарушали дисциплину на ее занятиях. Но даже пролетевшую мимо муху, Лиция расценивала как заговор против нее лично. И спешила высказать все, что накипело не мухе, а студентам своего потока.

— Отвлекает внимание, — шепнул мне на ухо Вархар, попутно приобняв за талию. — Пока они расшифруют, что именно она сказала… Сейчас будет фирменное шоу доктора Мастгури. Занимай места в первом ряду.

— А как у вас настоящих-то больных лечат? — вырвался у меня сдавленный шепот.

— Женщина! Ты думаешь, кто эти медики? — хохотнул мне на ухо Вархар, пока Лиция продолжала «оплакивать» «Фефьюных пеФохек». Она заламывала руки так, что гуттаперчевый мальчик позеленел бы от зависти. Я всерьез задумалась — нет ли у Лиции лишних суставов. Тем временем Вархар шептал мне на ухо, все подозрительней и подозрительней касаясь его губами. — Наши медики, поголовно, владеют стихией жизни. Ну как ты электромагнетизмом или я — светом. Лечат этой энергией. Когда больница открылась, принимали всех подряд. И обнаружился презабавнейший побочный эффект лечения. Женщины — хорошели, молодели. Мужики силушкой прирастали. Всякой. И сексуальной, в том числе, — Вархар подмигнул так, что мне поплохело. Но этого ему показалось мало. Проректор двинул бедрами вперед, словно хотел мечом на плавках пронзить врага насквозь. Жар бросился мне в щеки, и проректор повторил жест, видимо, для закрепления эффекта. И, как ни в чем ни бывало, продолжил. — Ну а наши-то преподы нахалы… я тебе уже рассказывал. Стали почем зря топтаться в клинике. Целые стада бизонов с самого утра прибегали! Чуть двери не выносили к чертям. Но после, конечно же, делали унылые, страдальческие лица. Ковыляли, спотыкались и стонали так, что у врачей уши закладывало. Жаловались то на головную боль, то на слабость, то на бессонницу. Короче на то, что не проверишь. Вот так симулянты и получали порцию живительной энергии. Говорили, виагра рядом не стояла. Медики бедные чуть не разбежались по своим мирам. Шутка ли — столько сил на симулянтов изводить. Одна Лиция вон, семь раз зубы новые отращивала. Правда, речь ее от этого понятней не становилась… Но…

Вот главврач и придумал… Попутно решил проблему прогульщиков. Любят первокурсники придуриваться. Больных изображать. Жаловаться на все подряд. Лишь бы лишний часок поспать, а ночью в инете «позависать». В игрушки-войнушки порезаться. Молодежь! То же мне, развлечения! Зудятся плечи? Пошел и навалял кому-нибудь. Вон Лиция так и делает. Правда, регулярно без зубов остается. Везет ей на прицельные удары в челюсть. А может нарочно подставляется? Ну чтобы все думали, будто из-за прикуса ее ни черта не понять. Удобно! Не надо глотку на лекциях драть! Все пишет на доске. — У меня родилось подозрение, что Вархар завел такую длинную лекцию не из-за профессиональной деформации, а чтобы потискать меня подольше. Пока он говорил, руки проректора гуляли по спине, талии, опускались на бедра, а губы уже почти прильнули к моему уху. И, что самое возмутительное, мое тело реагировало вовсе не бешенством, не комком в горле. Совсем наоборот! В животе бессовестно порхал целый выводок бабочек. Сачка на них нет! Коварные мурашки так и бежали по коже. И пока мой разум бился в неравной схватке с инстинктами, Вархар с упоением продолжал: — Короче! Первокурсники первое время гуськом ходили в медкорпус. Прикидывались немощными. Вот, как эти, — он кивнул в сторону двух почти неподвижных тел на полу. Главарь водников все же не утерпел и почесал нос пальцем. Не столько заметно, сколько громко — скрежет раздался такой, словно кто-то ногтем шкрябает по металлу. Заметив, что привлек слишком много внимания, водник снова раскинул руки и замер. Вроде… Это не я и корова не моя. — Думаешь, почему у нас посещаемость почти сто процентов? Даже физкультуры! Даже военной подготовки! Какой еще Вуз такой похвастается? А все гений Мастгури! И его волшебный метод…

Вархар прервался и кивнул на лестницу. По ней поднимался тот, кого он так многословно воспевал.

Не узнать главврача было невозможно. На нем как влитой сидел белый халат с вышивкой на широкой груди «электрошока и страха мало не бывает». На шапочке красовалась аппликация «Залечу по самое не хочу». Доктор шел, приплясывая и, как игрушечными, поигрывая щипцами, размером со здешние садовые секаторы.

Мастгури поводил плечами, словно разминался, пощелкал щипцами — выглядело многообещающе. Доктор лишь немного уступал Вархару в размерах, но сильно — в росте. Внешность его впечатляла до дрожи в коленях.

Мастгури походил на гибрид сильно уменьшенного йети и Бармалея. Почти все лицо его скрывала борода и усы шоколадного цвета, как и длинная коса за спиной.

Борода и усы стояли дыбом. Наверное, из-за частых экспериментов с электротоком. Но даже бороде и усам, Льву Толстову на зависть, не удавалось скрыть от народа белозубую улыбку. По сравнению с ней улыбка Езенграса уже казалась мне почти американской. И все же самым ярким пятном на лице Мастгури были выпученные, бешено вращавшиеся ярко-голубые глаза.

Мне почему-то вспомнился доктор Ливси из мультфильма «Остров Сокровищ». Так и видела, как он умиляется дряблой печени, воспевает «никудышные легкие», отдышку и другие последствия нездорового образа жизни.

И пока я разглядывала Мастгури во все глаза, он вдруг подпрыгнул и почти запел, прищелкивая в такт щипцами:

— Ну наконец-то судьба предоставила мне шанс вылечить больных! И сразу двоих! Я с утра не нахожу себе места! Мне надо, надо кого-то лечить! Я вижу в этом свое предназначение! Свою роль в хаосе мироздания! Свою цель в несовершенном, несправедливом, исполненном микробов и кариеса мире! Свою войну с нашествием микробов, ПМС и других несознательных вещей! Они нападают на юные, неокрепшие организмы! Хоть самому калечь всех подряд. А потом волочи в медицинский корпус для полного и безграничного исцеления!

— Вархар! — без перехода обратился Мастгури к проректору, сойдя с высокого штиля на человеческий. — Что за хиляков-аспирантов ты мне подсунул? Мой новый электрошок вдвое меньше старого. Но они его едва тягают!

И тут на лестнице показались три огромных шкафа. Двое детин в полтора раза больше Вархара, в белых халатах и с фирменной вышивкой на них, кряхтя и передыхая, тащили чудоустановку. Черный прямоугольный ящик, похожий на шкаф, только без дверцы. Габаритами и формой он почти полностью повторял носильщиков. Издалека почудилось бы, что двое трезвых несут вдрызг пьяного товарища. Бездыханное тело не в силах даже пошевелился и висит на друзьях тяжелой обузой.

В самом центре чудоустановки, словно диковинный нос, торчала длинная загагулина, обмотанная проводами, как клубок нитками. На концах проводов болтались и позвякивали иглы-шила, длиной с полторы моих ладони.

— Вот! Мое новое изобретение! — презентовал ящик Мастгури, не прекращая улыбаться и вращать глазами. И для полной уверенности, указал на чудоустановку щипцами. Те щелкнули прямо у самого носа одного из носильщиков. Но, что поразительно, он даже не сдвинулся с места. Словно тоже превратился в шкаф. Только глаза блеснули лазерами. Главврач же продолжил, не обращая на эти мелочи никакого внимания. Не замечая, что убирая щипцы назад, зацепил ими штаны того же носильщика. Ткань оглушительно треснула и разошлась сразу по двум швам. Брюки ненадолго задержались на бедрах аспиранта «на соплях» — на двух тонких нитках. И рухнули на пол. Парень даже не пошевелился, когда Мастгури явил всему миру его черные плавки. Истинно скандрские черные плавки с алым взрывом на самом интересном месте. А Вархар, оказывается, еще поскромничал! Доктор взмахнул щипцами еще раз. Мастгар и Суггурд присели на корточки, пока «оружие для стриптиза» свистело у них над головами. Мастгури хмыкнул и восторженно продолжил. — Вы только вдумайтесь! Раньше электрошок использовали отдельно, а иглоукалывание отдельно. И бедные пациенты не могли познать оба чуда исцеления разом. Не ведали счастья, когда и то, и то перестает вонзаться в их тела. Но! Теперь у медицины есть я! И я создал то, о чем мечтали все врачи и пациенты, но стеснялись об этом спросить! Прошу любить и жаловать!

Электрошок и иглоукалывание в одном флаконе! Действует безотказно. И током бьет и иглами колет. Я даже слоган придумал. Электроукалывание — это не только нежный удар тока, но и чувственные уколы игл. Эта новейшая разработка мигом поднимет на ноги всех! Даже мертвых! Ну, где там мои бедные пациенты?

По поводу «поднимет на ноги» и «бедные пациенты» Мастгури как в воду глядел. Главари смутьянов даже не вскочили, взлетели с пола и вытянулись, как солдаты перед главнокомандующим.

— Хм, — Мастгури прошелся перед ними, как сержант перед новобранцами. Оттянул нижнее веко каждого, почти до самых губ, внимательно заглянул туда. Отодвинулся, покачал головой, заглянул снова. — Даже не знаю, — произнес, как и прежде, нараспев. — Вроде бы живы. Но здоровы ли? Может все же легкое электроукалывание? Именно так все восточные йоги познали дзен! А некоторые даже дошли до невиданных уровней катарсиса!

Судя по бледным лицам бунтарей, дзен они успели познать и не один раз. И то, что у катарсиса нет уровней, им было уже совершенно «по барабану».

Я даже не думала, что существа с таким цветом кожи умеют так бледнеть.

Их судорожные взгляды перескакивали с меня на Вархара и на Лицию. Выражение глаз менялось мгновенно, как на голографических открытках, если их наклонять туда-сюда. При взгляде на Мастгури глаза главарей расширялись, и казалось, вот-вот выпадут из орбит. При взгляде на нас наполнялись слезами, а брови складывались домиком. Кот из мультфильма про Шрека снова вступал в бой. Даже странно. Dream Works Pictures вроде бы осчастливил зеленым огром только мой мир.

— Похоже, парни бодры и здоровы. И даже готовы к переговорам, — ухмыльнулся в сторону Мастгури Вархар.

— Чувствовать себя здоровым и быть здоровым далеко не одно и тоже, — парировал главврач, и еще раз оттянул веки главарей до ртов. Теперь уже не поочередно, а одновременно, лихо орудуя двумя руками, размером с лопату каждая. — Что-то они бледненькие. И вон испаринка на лобике. И желваки дергаются. И губки дрожат. Наверное, от обморочной слабости. И нервный тик под глазиками… Да и сами глазики какие-то странные. Ой! И пальчики нервно дрыгаются. Нет! Не верю я в их окончательное и полноценное выздоровление. К тому же, — Мастгури хитро прищурился и ткнул в потолок пальцем, больше похожим на сардельку. — Аспирантов же надо учить, тренировать. Не побоюсь этого слова, натаскивать. Новенькие — неумехи каких свет не видывал, — он кивнул в сторону «шкафов», что держали установку для чудоисцеления. — Сегодня им ничегошеньки не удается, — главврач глубоко вздохнул, развел руки, взмахнув щипцами. Носильщики отклонились — кажется, футболки были им дороги, гораздо дороже брюк. — Троих отправили в судорожные припадки. Одного — в беспамятство на полдня. Еще один почти три часа ползал по полу и что-то там вынюхивал. Я боялся, что он начнет лаять и бросаться на посетителей.

Должны же парни научиться правильно исцелять электрошоком. До легкой бодрецы, до дрожи желания действовать. Учиться! Учиться! И еще раз учиться! На кого я эксклюзивную методику оставлю, когда уйду в отпуск? Кто будет исцелять ужасные хвори первокурсников? Вроде тех тяжело больных бедолаг, что пришли к нам сегодня. Заявили, что не смогли проснуться на первые пары. Ой-ой-ой, — Мастгури покачал головой и поцокал языком так, что лампы у потолка тревожно загудели. — Говорят, и головушка-то болит, и тело-то ломит. Не можем, дескать, учиться. Только мучиться и можем. А та-ак хотим! МОчи нет! Прямо зубы чешутся погрызть гранит науки!

Их хворь оказалась настолько таинственной, запущенной и неизвестной официальной науке, что ее не показали никакие анализы! Мы откачали у каждого по пол литра крови, взяли все жидкости организма, какие могли! Я лично пробивал сверлом позвоночники, чтобы набрать спинномозговой жидкости! А вдруг менингит? Это же сразу эпидемия. Конечно же, мне приятно воображать, как гуляя по Академии, исцеляю электроукалыванием каждого встречного. Только завидел кого-то — и хрясть его прямо на ходу. Но занятия ж сорвутся! Мы засунули бедолаг в магнитный сканер, и продержали там пять часов. Болезнь испугалась нашего напора. Подговорила студентов попроситься в туалет. Они практически умоляли, плакали, требовали, угрожали замочить внутренности сканера. Но мы не поддались на уловки болезни! Знаю я этих микробов как облупленных. Мы сканировали и анализировали студентов шесть часов кряду. Мы взяли у них биопсию всех внутренних органов. На всякий случай, брали помногу. По три квадратных сантиметра плоти. Мало ли что? Вдруг забудем положить в холодильник? Или потеряем по дороге? Или выбросим случайно? Но болезнь затаилась и решительно отказывалась являть свое уродливое лицо на свет божий! Хуже того! Представляете, до какой хитрости она докатилась? Студенты кричали и бились в истерике, заверяя, что уже здоровы. И хотят, мечтают посетить оставшиеся пары без чудодейственного исцеления электроукалыванием. Но мы не сдались! Мы не поддались на обманки и провокации болезни! Мы пошли до конца!

Я лично использовал свой знаменитый метод, и он дал великолепные результаты! Не побоюсь этого слова ошеломляющие результаты!

От нас студенты бежали, как олимпийцы. Не сбиваясь с шага и, не задыхаясь. Они уверяли, что больше никогда, никогда, никогда не заболеют во время учебного года. И уж тем более, ни за что и никогда не захворают во время сессии! Даже пританцовывали от счастья. И лучились, сияли, фонтанировали энергией. Или это был остаточный заряд? — Мастгури задумчиво почесал затылок, мечтательно вскинув глаза к потолку.

Главари смутьянов нервно поглядывали то на лестницу, то на лифт. Похоже, оценивали — успеют ли добежать туда прежде, чем получат «заряд бодрости и здоровья».

Заметив это, Мастгури в два широких шага очутился рядом с лифтом, а его шкафы-аспиранты замерли у изголовья лестницы. Глаза студентов едва не вывалились из орбит, лица вытянулись, удлинились в полтора раза. Главный путь к отступлению был отрезан напрочь, и до полнейшей безнадежности.

Они бросили истошные взгляды на двери нашей кафедры, но возле них притулился Мастгар. И как бы невзначай поигрывал в руке топором с самонаведением. Подкидывал его в воздух, топор зависал, ласково кивая смутьянам острием. Мастгар перехватывал его другой рукой, и подкидывал вновь.

Смутьяны бросили последние, отчаянные взгляды рачьих глаз на дверь кафедры водников. Но к ней в задумчивой позе Арамиса, что нашел упоительно пахнущий женский платок, прислонился Суггурд. И с романтическим выражением лица влюбленной гориллы пускал мелкие разряды из кончиков пальцев. Вот это я называю ток любви!

Мастгури нахмурил брови, и кустистые, курчавые поросли занавесили глаза.

Из-под них сверкающий взгляд главврача казался еще более загадочным и еще менее гуманным.

Ненавязчивым жестом он засунул щипцы за пояс. Ручки их уперлись в подбородок Мастгури, острия — в пол. И при каждом шаге главврача, да что там шаге, при любом мимолетном движении скребли по камню так, что у меня аж скулы сводило. Мастгури это не смущало ни капли.

Но студентов проняло. Не удивительно! Они стояли гораздо ближе к главврачу и получали куда большую дозу звуковой терапии, чем я. Бормашина рядом не стояла.

Главари смутьянов скривились, себе же на беду. Мастгури приподнял бровь, и подскочил к студентам. Щипцы шваркнули по полу так, что пробрало даже Мастгара. Он схватился за челюсть и выронил топор. Не успел скорректировать полет орудия усмирения студенческих масс, и оно грохнулось на ногу хозяина. Слава богу, тупым концом.

Мастгури присвистнул прямо в прическу Лиции — ей повезло стоять прямо на «линии огня».

Коса преподши взметнулась в воздух, резинки лопнули и волосы занавесили ей лицо. Теперь Лиция очень напоминала девочку из японского ужастика «Звонок». Заломанные руки, кажется, в ожидании второго акта оплакивания «Фефных фепофеххх», белый костюм и почти незаметные тонкие колготки дополняли образ. А завершала его походка и грация медведя.

— Фу-у-у! — возмутилась Лиция, выплевывая волосы и усиленно сдувая их с лица. Веер ее слюны покрыл пол холла, и мелким дождичком осел на головы аспирантов Мастгури, каким-то чудом не долетев до самого главврача. Теперь сквозь тонкие футболки парней явственно проступили пресловутые «горошинки сосков», многократно и многословно воспетые в эротической прозе. Горошинки величиной с лесной орех. Но кто считает? Не выпуская чудоустановку из рук, другими руками аспиранты смахнули с лица влагу и брезгливо стряхнули на пол.

Пуц-пуц-плюх-плюх…

Вязкие лужицы растеклись по камням. Одна из них медленно так, с чувством нырнула в стыки плит и ползла до тех пор, пока не добралась до сброшенной Вархаром одежды. Купол разряда, будто только этого и ждал, можно даже сказать, надеялся. Он восторженно взорвался искрами. Те взметнулись в воздух и разлетелись по сторонам. Вархар прикрыл меня своим оголенным торсом. Его сосок в буквальном смысле слова напросился в мой рот. Воткнулся в губы, я даже пикнуть не успела. Нет, он нарочно! Я уверена!

Но не успела возмутиться, как минимум, вгрызться в этот самый сосок зубами, случилось новое происшествие. До Лиции, прямо-таки по закону кармы, долетел горячий ответ пола на ее слюну.

Преподша дернулась, словно танцевала брейк, и волосы ее взметнулись к потолку, зависнув над головой высоченным конусом.

Средневековые красотки с их метровыми прическами отдали бы все свои владения за адрес парикмахера Лиции. А за запись к нему по блату отдали бы даже своих любовников — может и не навсегда, но на прокат наверняка. И слушать не стали бы нытье несчастных, что общение с Лицией опасно для жизни. Рискуешь захлебнуться, когда предпоше захочется громко вскрикнуть — от радости, от удовольствия или возмущения не столь важно.

Главари смутьянов оживились. Губы их задергались — студенты с огромным трудом сдерживали смех. Но Лиция приоткрыла рот, словно намеревалась возмутиться столь вопиющим неуважением к светлому образу препода. Парни в мгновение ока сникли, погрустнели.

Пикнуть не успели, Мастгури извлек из кармана зажигалки, и включил их у самых носов студентов. Пламя вырвалось на свободу, но все-таки не коснулось их бледных лиц.

Шоковая терапия сработала на ура. Особенно после расслабляющего смеха над конфузом Лиции. Студенты шарахнулись назад, как от взрыва. Магнетик поскользнулся на луже. Несколько секунд старательно перебирал ногами, будто бы бежал на месте, я даже залюбовалась, но все-таки смачно грохнулся на пол. И не вставая, как упал, на спине, принялся отползать от главврача подальше.

— Какие-то они нервные, — притворно вздохнул Мастгури, пожав плечами. — Даже замечательный, не побоюсь этого слова музыкальный скрежет, их раздражает. Попахивает истерическим припадком. Но это поправимо, — главврач взмахнул рукой, дирижеру большого театра на зависть, и аспиранты-шкафы поставили чудоустановку на пол. Пока магнетик, по стеночке, поднимался на ноги «неумехи каких свет не видывал» раскрутили катушки проводов и встали с иглами наперевес. Они держали их так, как бывалые воины держат клинки. Скандры, что с них взять, кроме эротических плавок. На конце каждой иглы задорно искрил разряд.

— Мне нужно в туалет! — взвизгнул водник и метнулся к нашей кафедре. Но здесь его ждал Мастгар и его ласковый и нежный топор. Он закружил над головой парня как назойливая муха, медленно и многообещающе снижаясь.

Водник шарахнулся назад и едва не наткнулся на Лицию. Между ее пальцами поблескивали молнии, на лице застыла очаровательная беззубая улыбка, а глаза наполнились крокодильими слезами. Парень заметно расстроился. Посмотрел на Вархара и на меня с выражением лица раскаявшегося грешника. А скорее даже жертвы жестоких экспериментов пришельцев, что заставляют мужчин вынашивать собственных детей. Теперь уже Кот из мультфильма про «Шрека» взмолился бы о мастер классе.

— Да нет, ну посмотрите, у них ведь даже недержание, — продолжал представление Мастгури, ткнув пальцем в штаны магнетика. Будто бы забыл, что парень только-только искупался в луже. — Правда, после моего лечения такой эффект случается тоже. Но! Клин клином вышибают! — воскликнул он, воздев палец к потолку. — Тем более, интересно попробовать!

— Погоди, — сжалился над студентами Вархар. У смутьянов был такой вид, словно они прямо сейчас готовы сигануть в окно или даже прогрызть камень под ногами и уйти в подполье. В прямом смысле слова погрызть гранит науки. И уже неважно, что это не гранит, а тераскит. — Может, они и сами оправятся. У нас тут переговоры намечаются. Неохота ждать пока эти красавцы будут у тебя разряды, ой, заряды бодрости и здоровья получать.

На лицах смутьянов появилось желание расцеловать проректора в обе щеки. Вархару это ну совсем не понравилось, и он небрежно так бросил Мастгури.

— Хотя… С другой стороны. Ты жаловался, что новые аспиранты с трудом тягают электроустановку?

— Да-а! — главврач даже подскочил от прилива энтузиазма. — Тащатся как черепахи! Да что там черепахи! Как улитки! Даром, что воинственные скандры, твои сородичи.

— Ну во-от, — задумчиво протянул Вархар. — А эти другой расы — леплеры. Если после электрошока временно сделаешь из них безмозглых животных, будут на себе чудо-установку возить. И тебе облегчение, и мы на неделю-две избавлены от нарушений дисциплины. Учебный год только начался, а первокурсники уже все соки из нас выжали, — Вархар неизвестно откуда вытащил насквозь мокрые носки, подался вперед и выжал их… прямо на ноги леплеров. Те имели неосторожность придвинуться поближе к проректору, подальше от Мастгури и его чудоустановки.

Если бы собственными глазами не видела, как проректор выжимал обычные мужские носки, пусть и сорок пятого размера, решила бы, что он опрокинул переполненное ведро. Но парни даже не дрогнули.

По лицам их я поняла, что леплеры готовы. Готовы на все. Окончательно и бесповоротно. И целовать Вархару бросятся не щеки, а кончики ботинок, если проректор спасет от чуда исцеления.

Судя по разыгранному, как по нотам спектаклю, в реальности Мастгури редко использовал свой чудометод. Но, насколько я поняла, он прочно поселился в умах и сердцах студентов. И являлся им в самых страшных кошмарах. Гораздо чаще, чем Фредди Крюгер подросткам из названного в честь него фильма.

— М-м-м, — промычал главврач, словно смаковал идею Вархара, как изысканное блюдо. — Действительно. Эти дармоеды, — он кивнул в сторону аспирантов. Те застыли, словно статуи, с «электроиглами» в руках и, по-моему, даже не моргали. — Сегодня не смогли поднять другую установку. Она, правда, потяжелее. Но не сильно же! Раз в пять всего-то! А я так жаждал опробовать ее здесь и сейчас, — Мастгури вновь мечтательно вскинул глаза к потолку.

У леплеров начался сильнейший нервный тик, из всех, какие я только видела. У них дергались веки, руки, губы, пальцы. Ноги дрожали, и из сапог выплескивалась вода — щедрый подарок Вархара.

— Хм, — нахмурился Мастгури, бросив на студентов нарочито заинтересованный взгляд. — Как любопытно! Электрошок и иглоукалывание они еще не получили, а выглядят так, словно только что подверглись чуду исцеления. Я по-онял! Это эффект плацебо! — главврач поднял кверху уже не палец, всю пятерню и закивал так, что шапочка его съехала вбок, как матросская бескозырка. — Эх! Ладно! — махнул рукой. — Пусть идут на переговоры. Но если вдруг им станет плохо, или даже слегка занедужат, сразу ко мне, сразу ко мне! Тем более, и ножки у них уже мокренькие.

По лицам леплеров я поняла — даже если у них будут отваливаться части тела, парни ни единым словом не пожалуются на здоровье.

Мастгури повернулся к аспирантам и резко провел ребром ладони по шее. Кто-то мог подумать, что он предлагает парням зарезаться. С честью покончить с существованием «неумех каких свет не видывал». Глаза главврача бешено вращались, подтверждая такую трактовку. Не говоря уже об улыбке — от нее даже акулу прошиб бы холодный пот. Но аспиранты в мгновение ока выключили установку, вернули провода на место и начали степенно спускаться с лестницы.

Также медленно развернулся и двинулся следом главврач.

Они уходили как в замедленной сьемке. Мастгури несколько раз обернулся, бросил заинтересованные взгляды на леплеров.

Смутьяны вдохнули полной грудью лишь тогда, когда, спустя несколько минут, вся врачебная процессия скрылась из виду.

Лишь тогда леплеры схватили сапоги и вылили из каждого не меньше полведра воды — я не ошиблась с количеством. Вода в Академии Войны и мира имела странные свойства и еще более удивительные пристрастия. Тонкими струйками потекла она по стыкам плит и, естественно, а как же иначе (?), заспешила на свидание с «искрометной» одеждой Вархара.

Уже было утухшие, видимо, от нашего невнимания, разряды взвились с новой силой. Два увесистых куска камня откололись от половых плит и взмыли в воздух как истребители.

Все, кто был в холле, дружно пригнулись. Один камень ударился о стену, срикошетил и юркнул на лестницу. Этажом ниже раздался грохот и непередаваемая ругань — истребитель нашел цель.

Но и второй камень был не лыком шит. Он тоже срикошетил… от лба кого-то из преподов. Я не успела заметить, шеренга не дрогнула, никто не пожаловался. Действительно! Что такое небольшой кусочек тераскита, всего лишь размером с грейфрут, по сравнению с бронебойным лбом местных «каменных троллей»? Никто не просек — куда подевался булыжник. Все расслабились, растеряли концентрацию. И тут в воздухе раздался удовлетворенный свист камня. Он пролетел ползала и вонзился в прическу Лиции. Преподша даже не удивилась. Теперь ее прическа походила на гнездо, где кто-то ушлый исхитрился отложить яйцо. Неправильной формы, с острыми углами. Но ведь местные пернатые выживают рядом со скандрами, Мастгури, Мастгаром… да и многими другими академическими знаменитостями. Может на нервной почве такие яйца они и несут.

— Ну раз все здоровы, тогда в мой кабинет! — бодро заявил Вархар, приобняв меня за талию. — Ох уж эти первокурсники, — притворно вздохнул он. — Вечно у них то болезни, то драки, то корпуса горят. Студенты следующих лет обучения посговорчивей, посмекалистей. И бедокурят тайно, подальше от преподов. Не пойман, не вор. Сам закопал труп, Академии облегчение. Расчленил и выбросил в соседние миры — вообще умничка. Пусть там поломают голову над чужой головой. Ну или рукой там, ногой. Кому уж чего достанется. Глядишь, и нападать на нас поостерегутся. Уж если мы своих так… в клочья, то чужих и вовсе до молекул порвем. Меньше народу — больше кислороду! Так у вас в мире говорят? — и проректор прижал меня посильнее.

Я высвободилась, и метнула в Вархара самый испепеляющий из своих взглядов. Кажется, проректор назвал его «не высосу всю кровь, так закусаю до икоты». Вархар приподнял бровь с родинками, с упорством скандра приблизился и обнял за талию. Словно ничего не понял.

Из нашей недавней беседы я четко уяснила — Вархар преотлично «ловит» намеки, получше многих. Ловит прямо на лету гораздо ловчее, чем прическа Лиции шальные камни-истребители. Преотлично понимает все мои вербальные и невербальные посылы. Но послать его туда, куда я посылала всеми этими способами очень сложно. Гораздо сложнее, чем заставить находчивых леплеров не притворяться погибшими во цвете лет без помощи Мастгури.

Но отступать и сдаваться на милость Вархара в мои планы никак не входило. Я отстранилась настолько, насколько позволяла крепкая хватка проректора. И со всей дури ущипнула его за бок. А потом, сразу, контрольным выстрелом, ткнула в ребра тремя пальцами.

Вархар аж подпрыгнул, и ослабил объятия. Я вырвалась из плена его рук, и краем глаза заметила, что Драгар беззвучно аплодирует.

— Хм… ты такая страстная! Аж дух захватывает… — воскликнул непробиваемый проректор. Обругать его не успела, Вархар опять очутился рядом. Замахнуться не успела, стиснул так, что я не то чтобы отстраниться, дышала и то через раз.

Обнаженное, горячее тело проректора было непривычно мужским, непривычно крепким, непривычно горячим. И мое, собственное тело в очередной раз сподличало. Вознамерилось предать, сдаться брутальному обаянию воинственного скандра. Отчасти я понимала его — в последний раз мужчина обнимал меня так много-много лет назад. Страшно подумать — как давно это случилось. Ноги подло ослабели, голова коварно закружилась. Я сомлела в руках Вархара, как какая-нибудь студентка в руках старшекурсника. Тело продолжало предавать меня, уже по-черному. Тепло собралось внизу живота, а взгляд отказывался отрываться от губ проректора. Чувственных, ярко-красных, приоткрытых.

Даже обещание, что предатель получит утроенную растяжку, удесятеренный холодный душ, и месяц просидит на кефире и йогуртах, не возымели эффекта.

По счастью, Вархар неожиданно отпустил, махнул рукой студентам, и с победоносным видом скрылся в «предбаннике» своего кабинета. Интересно, как отреагирует проректорская секретарша на то, что начальник разгуливает по вузу в одних плавках? В истинно-скандских плавках, как теперь выяснилось!

Но мои мысли мгновенно перетекли в другое русло.

Я заметила, что кафедральные преподы так и стоят шеренгой и невинно хлопают глазами велоцераптеров перед охотой. Суггурд, Мастгар и Лиция давно встроились на прежние места и делали вид, что там все время и оставались. Мастгар насвистывал в потолок, и лампы гудели в ответ.

— Заседание кафедры переносится на… — я запнулась, судорожно прикидывая — когда лучше собрать подчиненных вновь. Но за меня закончил фразу Вархар. Я думала, проректор уже давно в кабинете, распекает леплеров на все корки. Но его голова высунулась из зазора между дверью и косяком.

— На понедельник! — гаркнул начальник. — Завтра — выходной. Суббота как-никак. Какие уж тут заседания? В субботу у нас традиционные танцевальные вечера, — он хмыкнул на мой взгляд «Медузы Горгоны» и исчез из виду. Дверь кабинета с грохотом захлопнулась и слегка подребезжала от возмущения. От косяка отвалился кусок. И как Академия вообще простояла столько лет? При таких студентах, при таком проректоре и при таких преподах?

Ах да, преподы!

Шеренга «каменных троллей» как стояла так и продолжала стоять.

— Все как сказал проректор, — вздохнула я, сдаваясь на волю аргументов Вархара и с ужасом думая о завтрашнем танцевальном вечере.

Шеренга преподов даже не шевельнулась.

— Вре-мя-я! — приложив руки ко рту через весь зал «подсказал» мне Драгар. Не без труда подавила я желание провалиться в подпол и помыть там, увиливая от бродячего, вопреки законам физики, электричества. Закусила губу и заставила себя взглянуть в глаза страху. В глаза толпе «каменных троллей». Одни похрюкивали, другие скалились по-езенграсовски, третьи почти добились улыбки Мастгури.

Выручила бесценная инструкция Вархара.

— Ага, — с притворной рассеянностью произнесла я. — Простите, размышляла, кого лишить премии. Задумалась. Да-да, время то же!

Хрюканье стихло. Улыбки мгновенно стерлись с лиц преподов. А сами лица вытянулись, словно резиновые маски, поддернутые сверху и снизу.

— А-а-а? Ольга Искандеровна? Сегодня некоторые вам даже помогали, — выражение обиженного ребенка на лице розовощекого огра Мастгара производило неизгладимое впечатление. Для пущего эффекта он ковырял пол носком кованого сапога. С жалостным скрипом камень крошился, веером взметаясь в стороны. Да так удачно, что самые мелкие песчинки долетали до лиц преподов. Несколько расчихались. Другие усиленно затерли глаза, избавляясь от «подарочной» соринки. Третьи отплевывались, конечно же, попадая в соседей. Те взирали на смачные подарки на собственной одежде с таким удивлением, словно никак не ожидали такого поворота событий. И стреляли в «виновников торжества» горящими взглядами. Наверное, именно после таких Люция регулярно лишалась зубов. Мастгар обвел всех взглядом, преисполненным святой невинности и искреннего изумления. Сложил брови домиком, руки за спиной. И, пожав плечами, продолжил ковырять лаз на нижний этаж.

— Всем работать! — я снова вспомнила рекомендации Вархара и крикнула так, что шеренга синхронно подскочила. Преподы развернулись как солдаты — синхронно и даже в одну сторону и замаршировали на кафедру.

9

— Ольга Искандеровна! А Ольга Искандеровна? Я вам нужен на переговорах? — Драгар подскочил так быстро и неожиданно, что я вздрогнула, и отшатнулась. Зачем-то сунула руку в карман, и там что-то убийственно зашуршало, а потом еще более убийственно хрустнуло. Я вздрогнула снова, отступив от Драгара под защиту кабинета проректора. Помощник воспринимал его почти также, как и самого Вархара. То ли с нездоровой ревностью, то ли со здоровым опасением.

Я судорожно соображала, что же такое постирала вместе с одеждой? На ощупь оно было прямоугольной формы. Гладкую поверхность нарушали два ряда круглых выпуклостей. Ой… Да это же моя упаковка валерьянки! Так вот куда она спряталась, родимая!

И тут на меня, без предупреждения и объявления войны, накатила ностальгия по нормальной жизни. Ненадолго я выпала из ужасной реальности, погрузилась в прекрасное прошлое.

После нескольких дней в Академии нормальным и даже прекрасным казалось абсолютно все.

Сосульки, что каждую весну норовили спикировать с крыши на голову. Труженики управления нашего дома клятвенно заверяли, что у них боязнь высоты, а сосульки рано или поздно спустятся сами.

Зимний гололед на лестнице и крыльце. Соседка утверждала, что поливает их святой водой, чтобы очистить дом от скверны, и отпугнуть полтергейст. Увы! «Скользкой чистоты» едва хватало на пару часов. И то в удачные дни. В сильную метель или скрипучий мороз.

Виной всему крики гостей и случайных прохожих, которые обязательно наворачивались на «чистом крыльце». Они безнадежно загрязняли ауру нашего дома многоэтажной бранью. Что требовало немедленного вмешательства святой воды. Дети катались с крыльца на ледянках, иногда неудачно врезаясь в прохожих. Не трудно догадаться, что и эти несознательные субъекты коварно загрязняли ауру нашего дома нецензурной бранью и «выхлопами негативной энергетики».

Град стройматериалов с верхних этажей. Кирпичей, останков мебели, плитки, ветоши. Верхние соседи — все как один — считали, что выносить мусор обычным способом дурная примета.

Собаки на стройке через двор. Днем они молчали как рыбки баскервилей, а ночью ехидно принимались выть на все голоса. Милиции так и не удалось призвать собак к ответу — они слишком хорошо лаялись. Отловщики примерили на себя шкуру змей и пауков. Поползали по трубам, полазили по недостроенным этажам и категорически открестились от наших вызовов.

Пианистка-соседка, изгнанная из театра за какие-то особые заслуги, что принималась играть гаммы с часу ночи до трех. Как она умудрялась сфальшивить, до сих пор ума не приложу!

И даже баба Света из нашего дома, что сутками грызла семечки под окнами и плевалась шелухой в прохожих, не выглядела таким уж стихийным бедствием. Прошел мимо, стряхнул кожуру с прически, вывалил из сумки, из обуви, из карманов. И снова человек!

Дом, милый дом.

А всему виной фансайт. Старый, добрый, милый фансайт.

Я вооружилась двумя упаковками успокоительного, прежде чем идти на окончательные и бесповоротные разборки в чате. На том самом, что довел мой бедный разум до изнеможения, а инстинкт самосохранения до комы. Из-за их «временной недееспособности» я и очутилась в «Академии войны и мира».

Одну упаковку валерьянки я прикончила быстрее, чем чашку чая. Точно помню — предпоследняя таблетка отправилась на отчаянную борьбу с моими расшатанными нервами на втором часу бойни в чате. Тогда меня объявили мужиком нетрадиционной ориентации, далеко за сорок.

И несколько фанаток поклялись на крови… других посетительниц форума, что в Личке я им не раз об этом писала.

Дальше пошли такие многоэтажные и витиеватые оскорбления, что я не запомнила. Помню только, что валерьянка схватку проиграла. А мои нервы победили с разгромным счетом три ноль после третьего припадка рыданий и четвертого насквозь мокрого платка.

Вскоре после этого победили они еще и компьютер, и сон. Но кто считает?

Вторую упаковку валерьянки я случайно оставила в кармане сегодняшних брюк. И в полуневменяемом состоянии, дрожащими руками кинула в стиралку. Где-то между новыми сообщениями о том, что я «нетоварного вида старушенция» и «вышла в тираж». Здесь моя логика тоже встала в тупик и безуспешно пыталась разгадать ребус, похлеще тех, что загадывал читателям Льюис Кэрролл. Как можно, имея нетоварный вид, выйти в тираж? Хорошо нашлась одна добрейшей души женщина … когда спит зубами к стенке. Для начала он заклеймила меня в чате «лысой клушей». Наверное, это была ее смелая фантазия о том, как выдергивает обидчице любимой актрисы все волосы. И что-то подсказывало мне, что не разом, а по-одному. Чтобы я уж точно мало отличалась от голой… ой главной героини сериала. У той несколько волосенок еще висели в художественном беспорядке. И отчаянные парикмахеры-гримеры, кажется, вылили на них весь лак. Получившийся шедевр напомнил мне одну чудесную, хотя и бородатую, комедию. Там, герой с героиней спасался от преследователей на мотоцикле. Когда погоня отстала, они остановились и огляделись. Повернулись в профиль к зрителям и ненадолго замерли, позируя. Волосы их так и «развевались» флагом по ветру.

Добрейшей души женщина (чтобы никто ненароком не усомнился в этом, она даже ник такой взяла) перевела мне в личке часть предыдущих обвинений. Должно быть, опасалась, что, не разгадав их сакрального значения, не смогу проникнуться собственной ничтожностью. С ее слов «выйти в тираж» все равно что «выйти на улицу красных фонарей». И тут моя логика снова спасовала перед фанатской смекалкой. Зачем выходить на улицу красных фонарей, если ты уже нетоварного вида? Тогда еще одна добрая девушка из чата великодушно пояснила в Личке, что цель «посылов» — не логика. Их цель — донести до меня эмоции фанаток. Вынести мне этими эмоциями весь мозг.

Я опять не поняла, как чужие эмоции могут вынести мой, собственный мозг. Но, похоже, меня сочли непроходимо тупой и больше ничего не расшифровывали. Упорно продолжая осыпать китайской грамотой молодежного и прочего сленга.

Нервы сохранить я не надеялась, не говоря уже о логике — бедняжка категорически отказывалась анализировать сообщения в чате. Даже под страхом смертной казни — полного отречения от нее в дальнейшей жизни.

Я попыталась утешить несчастную, морально поддержать.

Ну какая может быть логика у тех девушек? Бедные свято верили, будто актриса, что за всю блистательнейшую кинокарьеру снялась в одной-единственной голой, ой, главной роли, в сериале — гениальна.

И, что гораздо важнее, сексуальна. Что же может быть сексуальней девы среднего возраста, в пух и прах разодетой в носки до середины икры, прыщи и морщины? Особенно когда она задорно присвистывает щербинкой, трогательно косолапит и косит глазами-бусинками, что едва угадываются из-под обвисших век.

Хотя… не запомнить этот образ, не пронести его сквозь долгие месяцы, невозможно.

Наверное, поэтому, все до единого нелюди сериала хотели героиню со страшной, просто нечеловеческой, силой. Столько нелюдей не жило в ее городе, сколько хотело героиню. Но и это не смущало фанаток. Даже столбы возле отеля, где работала горничной героиня, хотели ее. Только сказать не могли. Так и торчали, бедные.

Естественно, вначале она была целомудренной, но потом, выражаясь языком моих антифанаток «вышла в тираж». Не выдержало девичье сердце. Штабели загорелых, брутальных оборотней у ног, бледных, но мускулистых вампиров, не менее бледных и мускулистых фейри кого угодно лишат целомудрия. И редкий нелюдь не удовлетворил свое хотение. Это же сериал! Количество персонажей ограничено, а осчастливить каждого красавца-пушистика главная задача режиссера. Иначе фанаты порвут как тузик грелку. Ну или как меня, в чате.

Последнюю таблетку валерьянки я заглотила ближе к утру. Запила ее уже не помню чем, может даже лимонным соком — меня изрядно перекосило. Или это случилось от взгляда на трехмерную фотографию актрисы без макияжа? Эту ядерную бомбу я хранила в отдельной папке. Один взгляд на нее пробирал до кончиков волос, обеспечивая бессонную ночь получше литров кофе. Но меня довели. И я нажала красную кнопку — выложила снимок в чат.

Там воцарилась убийственная тишина, прямо как после взрыва. Так и слышала, как скрипят шестеренки в головах фанаток, как с хрустом ломается их представление о жизни. Уж больно отличался мой прощальный подарок от шедевров фотошопа из многостраничных темок сайта.

Несколько нечленораздельных смайликов высыпали в чат, нервно дрыгаясь и приплясывая. Шок это по-нашему!

Хотя знакомство с доктором Мастгури перевернуло мое понятие о шоковой терапии с ног на голову.

Эх! Были ж времена!

Рядом с «Академией войны и мира» тот фансайт просто райские кущи рядом с адскими сковородками. А фанатки — ангелы по сравнению с местными студентами и преподами.

Хочу туда, назад.

Не понятно почему, внезапно, во мне вспыхнула тихая истерика. Все нервные клетки ходили с плакатами «Положите нас туда, откуда взяли!», «Согласны на десять ночей в чате вместо одной ночи в Академии», «Готовы каждое утро любоваться на ту самую фотографию с минимальными последствиями! Легкий нервный тик, еженощные кошмары максимум! Торг уместен!»

Я слегка осадила их, похрустев в кармане валерьянкой и тонко намекая на смирительные рубашки более сильных успокоительных.

Обреченно вернулась в реальность и сосредоточилась на Драгаре. Помощник прямо-таки горел энтузиазмом, во всех смыслах слова. Между его пальцами даже искры проскальзывали. Я решила, что огневая поддержка нам не помешает, и махнула парню рукой. А что по этому поводу подумает Вархар, пусть оставит при себе.

Плавки с мечом не самый весомый аргумент!

* * *

Я очень надеялась лично поучаствовать в переговорах. Хотя бы увидеть — как они проходят в Академии войны и мира. Чтобы знать, на будущее.

По-человечески тут не делалось ничего.

Занятия напоминали работу на крокодильей ферме. Никогда не знаешь, какие неприятности или опасности тебя поджидают. И откуда щелкнут челюсти.

Обед в обществе Драгара и Вархара напоминал экскурсию в пещеру к неандертальцам.

Лечение напоминало казнь на электрическом стуле. С той лишь разницей, что ты оставался жив и способен пройти еще несколько таких же казней. Для профилактики.

Что же напоминают переговоры?

Но мы с Драгаром ворвались в кабинет проректора к шапочному разбору. Радовало одно — Вархар успел одеться. И хотя футболка мало что изменила, брюки и ботинки придали нижней половине его тела вполне цивилизованный вид.

Леплеры, еще бледнее прежнего, даром, что Мастгури ушел и его помощники с электроукалыванием тоже, выстроились у стенки по стойке смирно.

Вархар высился над ними, как Циклоп над греками.

И обернулся с таким лицом, что я снова нащупала в кармане валерьянку.

Для полноты картины проректору не хватало только человеческой ляжки в зубах, стакана крови в руке и костей вместо сережек.

— О-ольга! — улыбка Вархара стала шире, а мне стало еще страшнее. — А мы тут уже мило поговорили и все решили, верно ж?

Он по-дирижерски взмахнул руками, словно показывал — кто это мы. Леплеры с трудом уклонились от карающей десницы проректора — его пальцы мелькнули в миллиметрах от их глаз. Отступить назад или отшатнуться студенты не могли — им, как и мне, очень мешала стена. Они ушли бы и в стену, но благоразумно нагнулись вбок.

И моя тоска по старому миру снова полезла изо всех щелей. Кажется, мой организм использовал ее как противоядие к академическим будням. Или шок от последних событий спровоцировал длинные приступы ностальгического бреда.

Вспомнился бравый ведущий физкультминутки на каком-то канале, времен советской молодости. В майке-алкоголичке и семейных трусах он странно растопыривал ноги «на ширине плеч», и упирал кулаки в бока. Да, не руки, а непременно кулаки. Наверное, так он представлял человека, который «всегда готов». Набить кому-то морду, в том числе.

Позволив зрителям насладиться всей прелестью позы, он начинал так резво наклоняться туда-сюда, что я опасалась за здоровье и жизнь телефизкультурников. В последние демократично-торговые годы, когда цены в магазине демократично покусывали, а не отгрызали руку покупателя по локоть, зрителей таких передач хотя бы предупреждали. Не вздумайте повторить это дома! Если же вздумаете, заранее вызовите скорую. Пока она через несколько часов до вас доедет и разогнет…

А так вам помогут сразу, как только сведет все тело и «заклинит» позвоночник…

Тоска по родному, безопасному, нормальному миру решила добить меня окончательно и бесповоротно. Хотя именно от образа физкультурника времен соцреализма мое чувство стиля и прекрасного испытало первый шок. Знало бы, что ждет его в «Академии войны и мира», еще тогда бы покончило с собой!

Физкультурник перед моим ностальгическим взором уже приседал. Но почему-то выдыхал он как Мастгар, сбивая с полок у телезрителей все, что «плохо лежит». Томики советской энциклопедии падая, пробивали пол и валились на осчастливленные головы нижних соседей. Ведь теперь у них были не только сотрясенные энциклопедическими данными мозги, но и надежные «прессы» для консервирования разносолов. Банки с этими загадочными разносолами каждую весну устилали асфальт, рядом с мусорными контейнерами. И местные алкоголики легким толчком нижней челюсти вскрывали металлические крышки, употребляя соленья-варенья как хороший самогон. Но каждую осень все как один солили, мариновали, варили и снова солили все, что только вырастало на грядках любимых шести соток. Какой же уважающий себя советский гражданин не имел шести соток?

Мириады статуэток покачивались, недовольно позвякивали. Некоторые решительно падали с полок, считая, что недостойны находиться в обществе остальных. Но здесь их ждал ковер. Старый-добрый ковер, который вытряхивали на балконе, чтобы все соседи вдохнули уюта домашнего очага.

Неожиданно физкультурник остановился и голосом Вархара скомандовал:

— А теперь на занятия шагом марш!

Вот черт! Варвар взял штурмом даже последний форпост — мои фантазии. И ладно бы сексуальные. Этот позор я бы еще пережила. Так ведь фантазии о доме!

Под привычные выкрики Вархара:

— Раз-два, раз-два! — леплеры припустили так, что я думала вот прямо сейчас у них запылают подошвы.

— Видала, какой энтузиазм? Какое рвение к наукам? — Вархар потер ладони. — Вот это я называю воспитательная беседа, — закончил, гордо вскинув голову и подозрительно приближаясь. — Хотя, на самом деле, я просто пообещал при малейшей промашке сдать их Мастгури на опыты. Под предлогом странного обморока на глазах всей кафедры. Вдруг сотрясение мозга? Воспаление глупости? Менингит, наконец! А то и вообще! Красная волчанка! Во! — проректор медленно и с чувством сокращал расстояние между нами до ничтожного.

Враз ощутив себя трепетной ланью перед совсем не трепетным тигром, я отступила к двери.

— Ну раз тут все без меня улажено, я пошла дальше работать? — пробормотала с робкой надеждой.

Вархар не ответил. Глазом не успела моргнуть, как он очутился у двери, ловко перекрыв самый удачный, легкий и нетравматичный путь к отступлению. Я с сомнением оценила окно проректорского кабинета.

Четвертый этаж, внизу с распростертыми объятиями ждут каменные плиты. Чтобы долететь до кустов, придется развить прыгучесть кузнечика и скорость вертолета.

Вархар проследил за моим взглядом, стрельнул глазами в Драгара и довольно произнес:

— Отличная идея, Ольга. Я давно хотел проверить — допрыгнет ли Драгар до кустов. Научный эксперимент и крайне полезный в случае войны или пожара. Ну? Давай, парень! Не вадь время! Мы ждем твоих подвигов! — проректор подмигнул Драгару и плотоядно улыбнулся. — Хочешь, помогу? Может быть, тогда разучишься пялиться на чужих женщин?

Драгар опасливо оглянулся, но уходить не спешил. Так и застыл справа от меня.

— А ну марш на кафедру! У меня к Ольге отдельный разговор! — вспыхнул Вархар, окатив Драгара взглядом, от которого еще недавно мне самой хотелось выпить все таблетки валерьянки разом.

— Я…в-вам еще нужен? — не сдавался Драгар, лишь слегка заикаясь. Только глаз его безнадежно задергался в нервном тике, и нервный пот капал с ладоней на пол.

— Иди, — обреченно отпустила я парня, от греха подальше. С Вархара станется. Выбросит Драгара в окно и скажет, что экспериментировал. Проверял — умеют ли электрики летать. А если и умеют, то хороши ли в приземлении. И так трижды. После чего парень, совершенно случайно, раз пятнадцать упал на кулак Вархара.

— Ольга! — весело подмигнул мне проректор, почти вытолкав помощника в дверь. Когда дар убеждения Вархара не добивал оппонента окончательно, Вархар добивал его более привычным и традиционным для варвара способом.

Я дернулась, пытаясь отскочить вправо, но проректор мастерски отрезал путь к отступлению. Я судорожно отпрыгнула влево, но путь к бегству, как всегда преградила стена. Нарочно они, что ли? Постоянно встают на дороге!

Я оглянулась в поисках нового пути к отступлению или хотя бы очень тяжелого предмета, чтобы погладить затылок Вархара, но было поздно. Ладони проректора уперлись в стену, аккуратно у моих висков, а наши носы почти «чокались».

— Завтра идешь со мной на танцевальный вечер, — Вархар не предлагал и не спрашивал. Приказывал. Взгляд проректора помутнел, опустился на мою грудь, скользнул ниже, и снова вонзился в глаза.

— А я не пойду на танцевальный вечер! А я отдыхать буду! — нараспев произнесла я.

Вархар загоготал, выплескивая мне в лицо горячий пар. И, что самое противное — пахло у него изо рта отнюдь не противно. Все мои предрассудки о варварах с нечищеными зубами, с несвежим дыханием проректор убил как мухобойка мошкару. Изо рта Вархара пахло приятно — то ли сосной, то ли пихтой.

— Ольга! — наставительно заговорил проректор. — Ходить на танцевальные вечера для преподов — не развлечение, а служебный долг. Если, конечно, мы хотим после этого вечера найти в Академии хотя бы один целый предмет мебели. Хотя бы одного недобитого студента. Хотя бы одного не упившегося в хлам студента. Хотя бы одного не упившегося в хлам препода. Который, к тому же, не добил ни одного своего студента. Или у тебя другие цели? Признавайся! — бровь Вархара снова переселила родинки на лоб.

Ну и что тут ответишь? Жажду, чтобы от Академии остались рожки да ножки? Мечтаю увидеть «допившихся» и «добитых» студентов?

Вот тебе и приглашение на танцы! И ведь, что самое мерзкое, не откажешься!

— В общем-то не-ет, — протянула растерянно, и меня тут же перебили.

— Вот и отлично! — заявил проректор. — Зайду за тобой в семь. И, Ольга, — он расплылся в акульей улыбке. — Наряжайся поосторожней. Я тоже не железный. То ты меня на кровати встречаешь, то в пижаме. То в волосы руками лезешь. То щупаешь бока. Между прочим, именно между ребрами у меня самые эрогенные из приличных зон. Я уже даже не говорю о щипках! За такое на моей родине сразу валят. И даже не один раз!

Знаешь ли, я ведь варвар. И на заигрывания мой варварский организм, а особенно самые мытые и неприличные места, реагирует однозначным образом.

— А почему собственно я должна идти на вечер с вами? — от возмущения его нахальством сердце подскочило к горлу и настойчиво стучалось в виски. Я выскользнула из-под руки проректора, так ловко, что сама себе поразилась, и отскочила вбок. Но здание Академии, и академическая мебель предсказуемо выступили на стороне Вархара. Стул подставил мне подножку. Я начала заваливаться назад, и чуть не опрокинулась на громадный стол, размером с четырех Вархаров. И была победоносно поймана проректором. Он схватил меня одной рукой и приподнял как картонный манекен.

Перекинув меня на другую руку, Вархар наклонился к лицу и снова расплылся в акульей улыбке.

— Прия-ятно заранее репетировать танец! — бросил в лицо, снова обдав горячим дыханием и запахом хвои. Я набрала в грудь побольше воздуха, собираясь высказать проректору все, что думаю о его манерах, о том, как он приглашает на вечер, и о нем самом. Но очутилась прижата к крепкому мужскому телу. Вархар будто бы окаменел. Его горящий, но при этом мутный-мутный, нахальный-нахальный взгляд, казалось, проникал сквозь одежду.

Да что ж такое-то! Возмущение продолжало клокотать в горле. Мне так и хотелось то ли огреть его посильнее, то ли ткнуть побольнее, то ли наступить на ногу и попрыгать на ней. Но советы проректора о заигрываниях и варварском организме не прошли даром. Я медленно, но уверенно скользнула вниз. Поднырнула под рукой Вархара, выпрямилась и отступила к противоположной стене, чтобы уж точно не споткнуться.

Проректор ухмыльнулся во все зубы.

— Как мне нравятся твои финты, Ольга, — пророкотал он утробно. — Заводишь не раздеваясь. Поэтому слишком открытую одежду надевать тебе не советую, — вернулся к заезженной пластинке.

Я опасалась, что Вархар снова прижмет или, того хуже, схватит. Но он, напротив, широким шагом отошел к столу и присел на него, сложив руки на груди. Я решила, что это мой шанс, но, как всегда, ошиблась.

— Может быть, ходить на танцы и моя обязанность. Еще проверю! — я погрозила Вархару пальцем, но он только шире ухмыльнулся. — Но более чем уверена, что в мои обязанности не входить ходить туда с тобой!

От собственной решительности я даже взвизгнула. Пачка валерьянки предупреждающе хрустнула в кармане. Словно намекала, что для ответа проректора может мне ее не хватить. Вархар запрокинул голову и расхохотался.

— Конечно же, входит, — вытирая ладонью слезы, произнес он, когда успокоился. — У нас нельзя женщине появляться на таких вечерах одной. Ты студентов видела? А остальных варваров-преподов? Я тут один из самых деликатных, если что!

Вообще, — он заговорщически понизил голос. — У нас новичков принято на таких вечерах слегка… хм… опускать. Сначала на них случайно проливают холодную воду, потом роняют в фонтан. Он под окнами бального зала. Там даже я мог бы утонуть, при желании. Да что я, даже Мастгури со всеми своими аспирантами!

А потом вытаскивают и несут сушиться. Всей кафедрой, не без участия самых активных студентов. Сушат у нас как белье. По-старинке. Протягивают над залом веревку и вешают новичка. Прямо над танцполом. На высоте метров десяти.

Снимают к концу вечера. И я не шучу, — снова эта фирменная улыбка, никак не привыкну. — А если ты придешь со мной, тебя никто не тронет.

Так и хотелось выпалить «Не потому ли, что все решат, что я уже достаточно наказана? И ужасы посвящения рядом не стоят с вечером в твоей компании?»

Но сильный приступ запоздалого благоразумия остановил меня.

— Короче! Я зайду за тобой в семь, — проректор совсем уселся на стол и скрестил ноги. Стол недовольно скрипнул, но ломаться поостерегся. — Оденься красиво, но не слишком открыто. Если не хочешь проверить мои рассказы о том, каков я в постели. Ты только намекни, за мной дело не станет! — он подмигнул так, что пачка валерьянки звонко сломалась у меня в кармане. — А пока иди на занятия, — благородно разрешил проректор.

Проглотив несколько не слишком цензурных в моем мире слов, я развернулась и выскочила из кабинета, понимая, что все худшее впереди. Впереди Вархара. Его наглые руки, его мутный взгляд и все остальные части тела, что не питают ко мне ни малейшего уважения. Но, к несчастью, питают вполне четко обозначенный интерес.

* * *

За дверью дежурил всклокоченный Драгар. Он со скоростью гоночного автомобиля накручивал круги, восьмерки и замысловатые косички в холле. Посыпь мы подошвы парня мелом, он уже расчертил бы поле для игры в баскетбол, футбол и волейбол сразу.

Когда Драгар ринулся навстречу, я впервые захотела послать человека очень по-русски и очень матерно. Но Драгар не был человеком. Хуже того, он был скандром. А воинственные скандры посылы, тычки, удары и выдирания волос воспринимают как заигрывания. В панической суматохе я отступила в сторону кафедры и быстро выкрикнула:

— Драгар! Сходи-ка, проверь, все ли занятия идут, как надо. После инцидента.

И, не дав ему ответить, бросилась бежать. В прямом смысле слова бежать в свой кабинет, в свою крепость. Скорость я развила невероятную — как минимум серебро на Олимпиаде завоевала бы махом. Заскочив в свой кабинет, метнулась к графину, налила стакан воды и залпом осушила его. С минуту подумав, вытащила упаковку валерьянки и закусила четырьмя таблетками. И только после этого, следуя пресловутой женской логике, взглянула на срок их годности. По счастью лекарство обещало спасать меня от наплыва впечатлений в Академии еще, как минимум, два года.

Нет! Так надолго мне этой упаковки точно не хватит. Максимум на неделю.

Опустившись в кресло, я бросила взгляд в угол монитора, на часы. Пять минут второго. Через полчаса у меня по расписанию очередной подвиг — практические занятия. Резко захотелось выброситься в окно, чтобы уволиться традиционным для Академии и, кажется, единственно возможным способом.

Но валерьянка не дремала и спустя минут десять мне заметно полегчало. Я даже смогла выглянуть во дворик не для того, чтобы оценить, куда лучше падать, а чтобы полюбоваться на цветы.

Сегодня распустились удивительные бархатно-черные соцветия. Распахнув окно, я вдохнула медово-пряный аромат нектара и бодрящий — свежескошенной травы.

Валерьянка продолжала свои разрушительные действия на мой здоровый инстинкт самосохранения. Он отчаянно боролся, но заметно сдавал позиции. Я вдохнула еще раз. «Все-таки неплохо тут» — произнесла за меня валерьянка. «Заводами-фабриками не пахнет, кислорода хоть отбавляй… Природа-а… Дикая, как местные проректоры-варвары и студенты-бретеры… Но симпатичная-я.»

«А какие у них плавки-и! А какие шикар-рные тела!» Вздумал высказаться совсем другой инстинкт. И мечтательно так, с придыханием, добавил. «А какие губы-ы-ы! А какие настойчивые ухаживания! А какие крепкие объятия!»

От последней, шальной мысли, я залпом осушила второй стакан воды, и закусила тремя таблетками валерьянки.

Теперь можно смело в бой. Ой… то есть на практику.

* * *

Первые минуты в аудитории стерли оптимизм напрочь, и меня снова неудержимо потянуло в окно.

Прочитав в расписании «практика по электричеству» я в глубине души надеялась, что мы порешаем безобидные задачки. Ну пускай не мы! Пускай порешаю я! Студенты же будут с выпученными глазами списывать с доски малопонятные буковки и циферки, до глубины души поражаясь — как они сюда попали и зачем? Все это я тысячу раз проходила на решениях задач.

Да и навести порядок на такой паре раз плюнуть. Пригрозил, что вызовешь к доске решать очередную задачу, для пущего страха зачитаешь условия — медленно так, смакуя — все, в аудитории гробовая тишина.

Но меня, по местным, жестоким традициям, ждало глубочайшее разочарование. Практика оказалась теми самыми лабораторными занятиями, о которых в Академии я иначе как с ужасом не думала.

На аудиторных столах топорщились подозрительно рабочие установки с электрическими контурами, лампочками, термостатами. А над ними почти безумно сияли глаза и улыбки двух десятков студентов.

И я бы пережила, будь они «шотландцами», «иванушками интернейшенел», да пусть бы даже леплерами.

Но на меня с истинно акульими улыбками смотрели два десятка скандров.

Их шаловливые пальчики, как бы невзначай, тянулись к розеткам, фазовым переключателям и проводам.

Я ощутила себя радистом, которого ни с того, ни с сего перевели в саперы. И из чувства особого садизма сразу же направили обезвреживать самое настоящее минное поле.

Несколько минут мы со студентами обменивались улыбками. Я постаралась тоже порядочно оскалиться и даже выпучить глаза. Полоснув взглядом по стеклянной дверце шкафа у стены, осталась весьма довольна собой. От вида женщины в отражении рука снова потянулась за валерьянкой, а в горле пересохло. Не помог даже аутотренинг. Это я, это я, это же я, любимая. Надо бы запомнить это выражение лица… специально для Вархара и Драгара. Взгляд Медузы Горгоны, похоже, не действует. И даже к взгляду «не высосу всю кровь, так закусаю до икоты» у обоих начал вырабатываться до неприличия стойкий иммунитет.

Придется идти дальше. Главное, отшивая воинственных скандров, случайно не посмотреть на себя в зеркало…

10

Еще читая лекцию по технике безопасности, я поняла — наша песенка спета.

Все кому не лень бросились проверять мою «угрозу», что если сунуть в розетку пальцы, «шибанет током».

Нескольких студентов, действительно, хорошенько «шибануло», но они совершенно не расстроились, скорее очень сильно удивились. Как ток посмел напасть на воинственных скандров? Не побоялся, главное… Вот, нахал!

Проверяя — насколько отважен ток, большинство студентов сунули пальцы в розетку еще по нескольку раз. Взбодрились по-варварски, небрежно стряхнули с волос остаточное электричество, конечно же, на тех, кто еще не успел «приобщиться к науке и технике».

Столь впечатляющее подтверждение моих «угроз» сработало самым неожиданным образом. Буквально все скандры воззрились так, словно я, как минимум, с точностью до секунды предсказала конец света. Мда-а-а… Как все запущено-то.

Но то были лишь цветочки.

Я, как порядочная, неосторожно предупредила, что в одной из лабораторных установок есть оголенный провод и он под напряжением. (Ума не приложу — какому гению пришло в голову оставить столь опасный «нудизм» на откуп студентов). Тут же двое из них схватились за провод, и начали отплясывать польку. Вцепились друг в друга, и продолжили танцевать. К ним подскочил третий, четвертый, пятый.

Вскоре вокруг злосчастной установки разросся длинный хоровод плясунов. Каждый танцевал в меру своих способностей. Кто-то уже перешел на брутальный бути-дэнс и тряс пятой точкой так, что пол, столы и стулья завибрировали от перевозбуждения. Кто-то еще выписывал ногами суровый мужской канкан, неизменно попадая стопой себе в лоб. Кто-то решительно пытался повторить цыганские пляски, точнее «тряски» грудью.

Хоровод множился со страшной силой. Каждый следующий скандр отказывался верить, что если схватится за «крайнего» или «среднего», «сила тока» доберется и до него тоже. «Ну должна же она когда-то закончится!», «Не может быть, чтобы она добралась даже до меня!» «Не может быть, чтобы она не побоялась меня достать!» После таких бравых возгласов, хоровод непременно пополнялся танцорами.

Двое из них, выделывая ногами сложные кренделя — нечто среднее между выпадами кунг-фу и танцем маленьких утят — задели ногами «стену сейфов».

Таким украшением могла похвастаться каждая лаборатория кафедры.

Дальнюю от входа стену целиком обкладывали сейфами, как кирпичами. Драгар объяснил, что там хранятся контрольные работы, дипломы и рефераты учащихся. И называл кладку гигантских металлических кирпичей «стеной стыда, позора и смеха». Если верить Драгару раз в семестр преподы устраивали «Всемирный день юмора». Не глядя доставали рефераты, дипломы или контрольные работы и зачитывали вслух под громогласный хохот окружающих.

Лекция по технике безопасности убедила меня, что это не преувеличение.

Даже таблички с угрозами на сейфах вызывали полное и безоговорочное доверие.

«Не влезай — убьет смехом!» «Осторожно! Концентрация глупости превышает безопасные для здоровья размеры». «Внимание! Ни за что не верьте тому, как тут бессовестно оболгали законы физики!»

Схлопотав несколько истинно-варварских ударов в самые чувствительные места, сейфы с негодованием загремели, и стена рассыпалась как карточный домик. Не теряясь, танцоры лихо подпрыгивали, пока «металлические кирпичи» падали и «стекались» к их ногам. Многие продолжали выплясывать уже на импровизированном помосте — такой бешеной чечетки я еще не видела. Грохот стоял неимоверный, жаль, что с ритмом возникли серьезные проблемы.

Несколько студентов ухитрились найти «слабые места» в сейфах, провалились внутрь и продолжили пляски. Из-под их ног взмывали в воздух кипы бумаг и романтично кружили в воздухе как осенние листья.

Дискотека была полная.

Наконец, с криком:

— Ну должен же он когда-то закончиться! — последний студент схватился за конец хоровода. Подпрыгнул и начал выделывать ногами кренделя не хуже чем знаменитые танцовщицы «Мулен Руж».

Хорошенько порывшись, я откопала в себе силу убеждения. Магнитную силу убеждения. Выбросила вперед руки, и студенты разлетелись по аудитории как одуванчиковый пух от ветра. Фуф.

Поднимаясь с пола, скандры воззрились на меня с еще большим уважением. Кажется тот, кто сумел «приложить» их похлеще тока, повышался до статуса бога.

И тут я заметила, что кипа бумаг на полу зашевелилась, заволновалась и разразилась трехэтажной бранью.

Следом за бранью из нее выбрались две наши уборщицы. Вслух ругалась только одна, вторая жестами показывала студентам, что она с ними сделает.

То ли наденет ведро на голову, то ли оторвет этот ненужный отросток шейных мускулов к чертям — все равно им никто не пользуется…

С техникой безопасности сильно не заладилось. Но самый настоящий интеллектуальный коллапс наступил во время расчетов результатов экспериментов.

— Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна! — раздавалось из всех концов аудитории. Я подходила и уныло подтверждала собственные подозрения.

Скандры не умели считать даже с калькулятором. Вархар все сильнее вырастал в моих глазах. И уже даже плавки с мечом не могли затмить светлый образ проректора, способного не только считать до десяти, но и без усилий, в уме, вычислять премии.

Последней каплей стало общение с четверкой скандров, чуть поменьше Драгара. Все, как один огненно-рыжие, с черными глазами и квадратными челюстями, они позвали меня ближе к концу пары.

Я с опаской подошла к парням, заметив, что новенький калькулятор в их лапищах, уже лишился десятка кнопок. Один из студентов с удивлением вертел две в руках. Теперь понятно, почему тут используются древние калькуляторы, и почему размеры кнопок у них с пол спичечного коробка. А главное, почему они не пластмассовые, а металлические. Наверное, те, что поменьше, высыпались бусинками еще на первых минутах подсчетов. Эти же мужественно продержались почти две пара.

— Слушаю, — я подошла к рыжей четверке, ожидая худшего. И наконец-то не ошиблась!

— Ольга Искандеровна, — нахмурился Ярхар — самый шебутной из рыжих. — Мы что-то никак не поймем. Что это за таинственные значки из черточек и палочек? — и его палец, с две сосиски размером, потыкал во все математические знаки. Начиная от плюса и заканчивая равняется.

Нервно сглотнув, я последовательно «расшифровала» для рыжих «китайскую грамоту» алгебры, в надежде, что дальше уж они сами. Ну чего стоит, сопоставить значки в брошюре со значками на калькуляторе и понажимать их в нужной последовательности?

— Та-ак! — с умным видом произнес Саллихар — самый задумчивый из рыжих. — Значит четыре минус оди-ин, плюс три-и, поделить на два-а, равняется…

И тут калькулятор меня предал. От удара пальца Саллихара по знаку «равняется» из прибора высыпались все кнопки, по внутренностям прошел возмущенный ток. Прибор вспыхнул как новогодняя гирлянда и погас.

— Ой, — пожал плечами Саллихар и потряс останками новенького калькулятора — те недовольно загремели. — Какие-то они хлипкие.

— Действительно! — возмутился Ярхар — самый энергичный из рыжих и ударил по столу кулаком. Угол столешницы отломился и упал на пол. Я с ужасом вгляделась в кусок бронзированного дерева, толщиной с мою ногу.

— Ладно, — в отчаянной попытке спасти хоть что-то от вандализма скандров, вздохнула я. — Пишите: равно трем.

— Тре-ем? — недоверчиво протянул самый молчаливый из рыжих — Галлихар. До этого момента он гипнотизировал брошюру так, что я всерьез опасалась внезапного возгорания.

Меня слегка вывела из равновесия та небрежная легкость, с которой скандры крушили и рушили все, что, казалось, сделано на века. В полной задумчивости исследуя обломок стола на полу, я машинально ответила.

— Ну да. Четыре минус один три, три плюс три — шесть, поделить на два — три.

— Ась? — за вопросом последовало невнятное мычание четырех скандских голосов. Я переключилась с оценки масштабов разрушения аудиторной мебели на оценку масштабов разрухи в студенческих умах.

Галлихар поднял на меня чистейшие, незамутненные пониманием глаза. На не обезображенном интеллектом квадратном лице его читалось искреннее изумление. С минуту парень неотрывно смотрел на меня, невнятно шевеля губами в немом восхищении. Но все же взял себя в руки и с придыханием выпалил:

— А разве можно так быстро считать? Да еще без этого, как его? Каку-лятора? — и он потряс над головой прибором, погибшим смертью храбрых ради скандрских вычислений.

Да уж… Нелегкий будет семестр. Про зачеты и экзамены лучше и не думать. Упаковка валерьянки не бесконечная, осталось только две полные пластинки с таблетками. Одну я почти прикончила. И что-то подсказывало — в Академическом медкорпусе такой препарат днем с огнем не сыщешь.

* * *

Три пары лабораторных занятий с воинственными скандрами выжали меня как лимон. Да что там как лимон! Как Вархар свои знаменитые носки!

Но мой мозг, терпение, вкупе со всеми остальными, еще живыми, рабочими органами и качествами ждало новое испытание на прочность.

Я взяла «на дом» отчеты преподавателей.

И зачем я только пригрозила подчиненным ознакомиться с их «художествами» до завтра? Наверное, в тот момент, мой инстинкт самосохранения нахально филонил, наивно полагая, что хуже уже не будет.

Очень распространенное заблуждение всех моих инстинктов в Академии. Пора бы им усвоить одну простую истину. Если сегодня с тобой стряслось что-то плохое, можешь быть уверен, завтра оно покажется тебе манной небесной. Сразу после того, как случится что-то еще ужасней.

Первый шок поджидал меня уже за первой страницей первого же отчета. Отчет оказался написанным от руки. Интуиция настойчиво советовала сразу же отложить документы, успокоить нервы валерьянкой, сном. Но я неосторожно сочла ее замаскированной паранойей и решила заглянуть в остальные отчеты.

Вот за этим «углом» и поджидал меня второй шок.

Набирать документы на компьютере сотрудники, похоже, считали неуважением к заведующему кафедры. Но что-то подсказывало другое объяснение. Скорее всего, когда местные каменные тролли садились за компьютеры, бедолаги проживали такую же короткую, но яркую жизнь, как калькуляторы на занятиях скандров.

Некоторые сочинения подчиненных требовали микроскопа — даже заглавные буквы там были не больше булавочной головки. Другие требовали дешифровщика — почерки их создателей походили на помесь египетских, китайских и японских иероглифов с наскальными значками пещерных людей.

Третьи состояли из глаголов и междометьев.

«Я пришел на лекцию…епт… бли… зар… гад…

Я пришел на лабораторное занятие… епт… бли… зар… гад

Я сходил в буфет… епт… бли… зар… гад…

Я вернулся на кафедру. А там… епт… бли… зар… гад..»

Как я понимала этих сотрудников! У самой во время знакомства с их отчетами комментарии почти не отличались.

После пятидесяти шести сочинений на тему «как я провел начало семестра», мне показалось, что уже никогда не смогу разговаривать иначе. Да что там разговаривать! Думать иначе, и то не выходило.

Единственное, о чем я горячо мечтала после столь жестокого насилия над глазами и мозгом — лечь в постель и отключиться. Хотя часы тонко намекали, что еще рано — только полвосьмого вечера, детское время.

Но, по традиции, как только я легла в постель, в дверь постучали.

Ну, если это Вархар! Горе его шаловливому мечу! И всем остальным органам в придачу!

— Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна? — голос Сласи вернул меня ко вчерашнему обещанию. Я с сожалением вынырнула из-под уютного одеяла, встала, заправила кровать и разрешила:

— Заходи.

Черт возьми! Я же сама ее пригласила!

* * *

Сласю было прямо-таки не узнать! От затюканной, невзрачной девчонки не осталось и следа. Она не мялась возле двери, не пыталась оторвать ручку — сразу прошествовала в комнату. Так-то лучше — и девушке приятней, и ручка целее. Вблизи контраст между вчерашней Сласей и сегодняшней казался еще разительней. Грудь — колесом, взгляд — горит, на лице играет улыбка — значит, ничего хорошего не жди. Ужасное подозрение закралось в мою голову, и подтвердилось спустя недолгие минуты.

Я нахлопала яркий свет, и причины рождения «новой Сласи» бросились в глаза.

Почти все воспаления на лице ее поддались чудодейственной силе соли гораздо раньше, чем я ожидала. Краснота ушла, и прыщики стали едва заметны.

Слася сплагиатила мои брови — я слегка выщипываю их, истончая кончики.

Теперь глаза ее казались больше, глубже и выразительней.

Изменила Слася и походку — с грации медведицы на грацию тигрицы. Только жилистые ноги по-прежнему портили впечатление.

— Эта ваша соль! Ну просто! Ну просто! — восторги Сласи никак не хотели складываться в фразы. Типично для здешних студентов — с грустью подумала я.

— Ты лучше выглядишь, — бросила, уныло поднимаясь, и отправляясь на кухню. Уже в дверях махнула студентке рукой, и она вприпрыжку залетела следом. — Соль не моя, морская, — пошутила устало. — Тебе, действительно, очень быстро помогло. Я рада.

— Ага-а! — Слася довольно повертела головой, задрала ее, опустила. — Меня сегодня девчонки просто замучили. Расскажи секрет и расскажи. Фигушки им! Вот! — от переизбытка чувств студентка подскочила на месте, подарив моим нижним соседям несколько минут грохота. От удара кованными сапожками сорок второго размера об пол, он тревожно затрясся. Приглушенный звон возвестил о том, что светильники нижнего этажа тоже приобщились к воодушевлению Сласи.

Честно говоря, я радовалась за нее всей душой. Даже усталость немного развеялась. Да и, чего греха таить — люблю ставить задавал на место, а забитым и несчастным подкидывать козыри, желательно короли и тузы. Сама себе удивляюсь. В школе и университете я неизменно числилась в списках первых красавиц и первых же умниц. То ли с возрастом пришло понимание, что нужно отдавать долги тем, кому повезло меньше, то ли размякла я за годы без преподавания…

По-быстрому заварив ромашковый чай с шиповником, я налила две чашки, здраво предполагая, что благодарностью визит Сласи не ограничится.

Увы. На сей раз предчувствия и разум спелись и оказались убийственно прозорливы…

— Я поняла вашу правоту! — распиналась девушка. — Сама теперь буду очки у сокурсников зарабатывать. Надо чтобы они уважали меня за… меня! — глубокомысленно изрекла Слася. — А не за то, что я у вас в группе… Только у меня к вам еще одна просьба. Можно, а?

Опять этот взгляд не столько кота из «Шрека», сколько безумного ученого над распластанной жертвой экспериментов — аж мурашки по телу. Поучиться бы ей у леплеров, что ли… И мои нервы целее будут, и для экзаменов пригодится.

— Слушаю, — я отпила немного чаю и подперла чугунную голову рукой.

Слася помолчала, придвинула стул поближе ко мне — за кухонным столом уместилась бы орда из двадцати Вархаров. Глотнула чаю, воззрилась невинными глазами, контрольным выстрелом похлопала ресницами и разродилась:

— Завтра танцевальный вечер. Поможете мне одеться? Подкраситься? А?

Я ощутила себя Феей-крепостной. Вот именно — не крестной, а крепостной.

Что ж… Следовало помнить, что сочувствие и неравнодушие страшно наказуемы. Можно сказать, я еще легко отделалась.

Ладно, куда ж деваться — взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Хорошо, заходи к пяти, — обреченно согласилась я.

Слася восторженно допила чай, еще трижды поблагодарила меня и ретировалась.

Я призадумалась всерьез. Истинная женщина ни к одной проблеме, даже к стуку Всадников Апокалипсиса в дверь, не подходят так серьезно, как к превращению серой мышки в мисс «Вселенную»!

Одна моя знакомая любила говаривать, что каждая уважающая себя дама всегда имеет под ругой одну невзрачную подругу. Захотела — взяла ее в ночной клуб, чтобы оттеняла твою неземную красоту. Захотела — превратила в милашку и взяла в ночной клуб, чтобы оттеняла твою неземную доброту.

На наряд Сласи возлагалось несколько стратегически важных задач. Скрыть ноги, подчеркнуть стройность талии и выделить грудь так, чтобы ни один мужчина не смотрел на девушку выше шеи. Нужны акценты!

Конечно! Я вспомнила про огромную брошь с бирюзой, похожую на кусочек восточного ковра. Одна идея уже есть!

Допив чай и отложив сон, я решительно приступила к инспекции коробки с косметикой, размером не меньше ящика письменного стола. Сама себе ничего не покупала уже лет тридцать или дольше. Но знакомые и друзья дарили декоративную косметику на все праздники и даже без них. Ненавязчиво так намекали, что неплохо бы бросить дурить, и снова начать наводить марафет.

Зачем я захватила эту коробку в Академию? Сама не знаю. Положила в чемодан машинально, не думая.

Так-с… что у нас есть?

Гель для укладки бровей трех цветов, тушь, огромная палитра теней почти всех оттенков костюмов леплеров, три помады, блеск, пудра четырех цветов. Помню, приятельница гордо презентовала мне ее на очередной День Рождения, а я не сдержалась и съязвила.

— Это на случай, если решу менять расы как перчатки? Сегодня китаянка, завтра негритянка, а послезавтра каманчи?

Девушка юмора не оценила. И я была жестоко наказана за попытку шутить в самом неподходящем для этого обществе. Три часа кряду усиленно пыталась не клюнуть носом на лекции о том, что вот если я загорю, а если заболею, а если пожелтею, а если покраснею от стыда… Думала, не доживу не то чтобы до следующего дня рождения, до конца нынешнего и то не дотяну. До сих пор вспоминаю тот «вынос мозга» с куда большим содроганием, чем плавки Вархара!

После ревизии содержимого «небольшой косметички», я сочла себя достойной поспать. Но судьба не согласилась на мои доводы.

Вначале, как и вчера, я еще какое-то время дергалась в постели, в ужасе представляя, что кто-то непременно да заявится в мою тихую обитель. Этот образ еще долго преследовал меня наяву и в кошмарах.

Убедившись, что никто не ломится в тихую обитель завкафедры, я уже было придремала, но тут над головой раздался топот. Потолок затрясся, зазвенел стеклами книжный шкаф, зазывно приоткрыл дверцы, словно приглашал залетные томики погостить. Сам гардероб, воткнутый в угол, невдалеке от ванной, заходил ходуном, будто бы планировал прогуляться по комнате, размять затекшие ножки.

И я наконец-то узнала, на каком честном слове держится зеркало, на стене, в нескольких шагах от двери.

Оно задергалось, затряслось, странно звякнуло и поползло вниз, по каменной кладке, как огромный овальный жук.

Тотчас обнаружилось, что зеркало крепится на четырех длинных петлях, а они исчезают в стене, словно вмурованы туда неведомой магией.

Каких-нибудь несколько секунд ужаса, что вся тяжесть проклятья разбитого зеркала обрушится на меня, и петли резко сократились. Зеркало заскользило назад, и встало на законное место.

Да тут все веселее и веселее.

Внутренне закипая, я слушала нарастающий топот сверху и понимала — настало время выплеснуть накопленный негатив. Избавиться от него самым лучшим, самым распространенным и самым популярным способом — щедро поделиться с ближними.

Особенно, учитывая, что ближние столь откровенно и беспардонно напрашиваются.

Казалось, над моей бедовой головой носился табун лошадей. Нет, даже не табун лошадей — стадо слонов, как минимум. Как максимум — стадо бронтозавров прибыло из какого-нибудь мира перекрестья на практику. А что? Их мозг, размером с грецкий орех, наверняка считал не хуже мозга скандров. К чему же дискриминация по признаку вида?

Я заткнула уши берушами — всегда беру их в малознакомые вузы, мало ли… Но чудо не свершилось. Грохот упорно преодолевал все преграды, стремясь достучаться до моего усталого сознания.

В груди клокотало, в голове звенело, тело потряхивало от возмущения. Наадреналиненная по самое не могу, я быстро натянула первые попавшиеся штаны, кофту, балетки и рванула на верхний этаж.

Ну все! Если я их не убью, то покалечу наверняка. Спасайтесь, кто может!

* * *

Не помню, как пронеслась через весь коридор до лифта и как поднялась наверх. Там пол ходил ходуном, как и мой бедный потолок и шкаф. Я добежала до дверей «виновников торжества» — оттуда слышался не только топот, но и сдавленные стоны. Замахнулась ногой, но, немного подумав, скромно постучалась кулаком. Ну как скромно? Двери затряслись, задребезжали, а одна даже слегка покосилась и жалобно скрипнула.

Открыли мне почти сразу же. И желание убивать, калечить, да хотя бы просто высказать все, что думаю, пропало напрочь.

С четыре десятка студентов метались по комнатам, схватившись за головы и нечленораздельно мыча. Что интересно, среди них были почти все знакомые мне расы. Скандры, «шотландцы», «эльфы-терминаторы», наконец пестрые леплеры.

Только «медиков» не хватало.

— Что случилось? — ошарашенно спросила я. Видала я целые студенческие потоки, что пали жертвой гриппа. Видала целые студенческие потоки, что пали жертвой предэкзаменационной лихорадки, которую мы, преподы, в просторечье называем «воспалением хитрости». Но чтобы целая группа пала жертвой мигрени… Это уже что-то новенькое в медицине и преподавании.

— Все из-за бури. Вчерашней бури… У магнетиков такое случается, — подал голос один из «терминаторов». — Длится с неделю… или чуть меньше.

Мое состояние после его сообщения как нельзя лучше иллюстрировала фраза: упала и стою. Это что же мне, неделю не спать? Да и студентов жалко. Хотя себя все же жальче.

Я устало оперлась о стену, судорожно раздумывая.

— К врачу ходили?

Зря спросила. При упоминании академических мастеров страха и электроукалывания, студенты заметались по комнатам еще быстрее, еще эспрессивней. Теперь уже не только мой потолок, но и здешние потолки затряслись. Стены загудели, а шкафы закачались, в страстном порыве сбежать вместе с моим куда «стекла» в дверцах глядят. Лишь бы подальше от местного вандализма и безумия.

— Спокойно-спокойно, — попыталась я утешить болезных. — Не буду я звать вашего Мастгури.

Студенты слабо закивали в благодарность и продолжили оглушительный променад.

Надо что-то делать! Думай, Ольга, думай.

Физика тебе в помощь. Хотя… кто ее знает здешнюю физику. Может тут и Ньютон сошел бы с ума. А, может, наоткрывал бы гора-аздо больше — восемь законов Ньютона или даже двадцать. Ведь шансы его получить яблоком по голове в Академии резко увеличивались. И не только яблоком, и не только по голове.

Мозг… магнитное поле… мозг… магнитное поле…

Так ничего и, не придумав, я прикрыла глаза, и воспользовалась уже затертой до дыр техникой. Представила, что студенты — замороженная мною мебель. И теперь я «размораживаю их»…

Море. Солнце. Песок.

Чайки стонут голосами магнетиков. Волны ударяются о волнорез топотом десятков слонопотамов. Пена шипит у берега дребезжанием шкафов, дверей и зеркал.

В коридоре внезапно стихло, и я подумала — все, оглохла. Уши объявили забастовку против местного звукового колорита и забаррикадировали серой барабанные перепонки.

Но крик, похожий на победоносный вопль Тарзана со скалы, разорвал тишину, твердо убедив меня в обратном. Думаю, уши пожалели, что не оправдали опасения.

— Все прошло-о-о! — теперь амбалы-магнетики отплясывали на полу танец шамана племени тумба-юмба после волшебных грибочков.

Не-ет! Так не пойдет!

Я с трудом отодрала измученное тело от стены и что есть мочи гаркнула:

— Еще один мало-мальский звук, и я верну мигрень обратно! На всю неделю! Если очень разозлюсь — на месяц! Кто первый?

Магнетики как стояли, так и замерли. Кто в полупрыжке, кто с поднятой ногой, кто с открытым ртом. Казалось, передо мной очень реалистичные статуи инопланетян. Студенты даже не моргали. Так, на всякий случай.

Взгляд притягивал один из леплеров. Кажется, он хотел подпрыгнуть, но не успел и теперь с выпученными глазами стоял на носочке, как балерина. Балерина, ростом с гнома, с фигурой тяжелоатлета, лицом невинной девушки и грацией гипопотама. Вытянутые леплером руки, явно для равновесия, усиливали сходство. Еще бы пачку вместо растянутых треников и лиф вместо… голого торса…

Приятная, долгожданная тишина господствовала вокруг. Фууф! Так-то лучше! Просто бальзам на измученные нервы озверевшего препода.

— И если до конца ночи услышу еще хоть один звук… Любой звук…

Я обвела студентов тем самым взглядом, который старательно репетировала на практике. Магнетики дружно закивали, как китайские болванчики. Леплер-балерина покачнулся, начал падать, но был немедленно пойман соседом-«шотландцем». Ловким движением руки «шотландец» толкнул соседа на кровать. Тот мягко приземлился, и замер, не двигаясь. Матрас тихо, но ворчливо скрипнул, и все, до единого, магнетики зажмурились и съежились.

Я вздохнула, и, гордо вскинув голову, направилась к лифту, надеясь, что теперь-то смогу спокойно уснуть.

По дороге исхитрилась почти беззвучно закрыть двери магнетиков. После моих щедрых обещаний сами они на этот рискованный шаг не решались.

* * *

Стоило лечь в кровать, усталость придавила к матрасу.

Три дня! Господи! Я же тут всего три дня!

Меня уже чуть не спалил пожар! Чуть не удушил вездесущий дым! Чуть не расплющила летучая мебель! Я повидала град сейфов и шкафов, самонаводящийся топор, Доктора Шока, слонопотамов после магнитной бури и жестокую расправу над калькуляторами.

И завтрашний выходной не сулил ничего хорошего.

Мне предстоял танцевальный вечер в Академии войны и мира, что само по себе пугало до чертиков. Хуже того — туда меня сопровождал Вархар. Тот самый воинственный скандр, что исхитрялся защупать меня, с занятыми кипой бумаг руками. Так ловко, что только диву давалась, так нагло, что лишалась дара речи! Представляю, что ждет меня на вечеринке, в роли официальной спутницы проректора.

Кожей чувствовала — обстановка все больше давит, ложится на плечи тоннами кирпичей. Нет! Всеми сейфами из лаборатории. А сверху выплясывают истинно варварский кан-кан воинственные скандры, тряся над головой калькуляторами, как маракасами.

Я с удивлением обнаружила, насколько изменила отношение к Академии за последние сутки, может даже за последние часы.

Настоящее, честное волшебство, что лезло тут изо всех щелей, упорно задвигая на второй план законы физики, не вызывало прежнего восторга.

Власть над электричеством, над магнетизмом, прямо как у супергероев, тяготила непомерной ответственностью за собственные действия. Воодушевление перед новыми испытаниями, азарт доказать себе, доказать другим — чего стоит маленькая женщина из мира без варваров, растаяли. Боже как я устала!

С этой мыслью я уплывала в царство Морфея.

А вдруг он тоже окажется настоящим, реальным существом? Усадит с собой за стол, нальет ароматного эрл грея, как старый-добрый наставник — преподаватель с моей первой кафедры. Расскажет бородатые, седые байки — классику каждой кафедры физики. О том, как на просьбу написать А в квадрате студент чертил аккуратненький такой квадратик и внутри него выписывал букву. О том, как препод шутки ради попросил его написать А в кубе.

О том, как просматривая лекцию своей студентки, препод обнаружил фразу: «Диэлектрики — это полупроводники с нетрезвыми магнитными моментами».

О том, как застеснялась студентка вопроса экзаменатора — что известно ей о физике твердого тела. Но пошляк-препод добавил: «Желательно рассказать побольше о деформации мягкого тела при встрече с твердым. И об изменении температуры мягкого тела». Студентка раскраснелась, вскочила и пулей вылетела из аудитории. В тот же день к ректору попала жалоба на «приставания прямо на паре, с недвусмысленными сексуальными намеками и четко обозначенными намерениями».

«Вот уж не думала, что физика настолько эротичная наука» — сквозь смех выдала я, впервые услышав эту историю. А спустя столетие, как наследие всех преподов-физиков сама рассказывала ее новенькой ассистентке на кафедре.

Я вдруг поняла, что ужасно скучаю по всем этим милым физическим фразочкам, замечаниям и шуткам.

По тому, как, случайно налетев на другого препода в коридоре, можно услышать: «Коллега, убедительно прошу вас обходить меня с большей амплитудой. Тогда мы оба избежим ненужной деформации».

По тому, как в очередной раз попавшись тебе навстречу, коллега выдаст: «Странно! Мы с вами весь день в противофазе! Надо что-то делать!».

От местных «каменных троллей» я в лучшем случае ждала, что меня не затопчут. Масгар не снесет прическу над головой, изучая новомодную мелодию. Суггурд, жестикулируя во время беседы, как заправский нинзя, не заставит лечь на пол, пережидая новую серию хуков. Не обрушит на голову горшок с цветами, случайно вытащив его указующей дланью. Цветы еще куда ни шло, но земля в волосах совсем не мой стиль.

И тут информационное поле решило добавить мне драйва, продолжив рассказ об академических героях — в лицах и красках.

Начало с трогательного «шотландца» Грамидьера Лаферта.

Этот преподаватель моей кафедры прославился на всю Академию феноменальной рассеянностью.

Студенты и преподы знали в лицо почти все его ночные пижамы и сорочки. С трогательными уточками и циплятами, с алыми маками, с котиками, с зайчиками, с золотыми рыбками.

Успели познакомиться местные и с домашними тапочками Грамидьера. Розовые, с пушистыми медвежатами многим нравились больше бежевых, с рогатыми лосями. В них «мистер рассеянность» почти не запинался, ни на кого не падал и ничего не ронял.

Однажды Грамидьер пришел на практику в развеселой оранжевой ночной сорочке, на тонких бретельках, чуть ниже колен. Одна бретелька порвалась и болталась во все стороны, нескромно приоткрывая грудь Грамидьера.

Никто и никогда не видел «мистера рассеянность» в одинаковых носках. Хотя бы близких по цвету.

Но смеяться над Грамидьером не решались ни студенты, ни преподаватели. Он слишком отвлекался на их эмоциональную реакцию и непременно что-то ронял, сносил, ломал.

Позавчера «мистер рассеянность» пришел на лекцию в зеленом гольфе в фиолетовую клеточку, в синем носке в красный горошек, в сапоге и резиновой шлепке. И все бы ничего, ведь Грамидьер на сей раз вспомнил про футболку. Жаль только забыл про брюки, и его волосатые ноги тяжелоатлета торчали из-под пижамных шорт с розовыми ромашками, размером с ладонь. Студенты крепились долго, но ближе к перемене один, несознательный, слабый духом скандр расхохотался. Нет бы подождать еще пару минут!

Грамидьер ведь почти уже ретировался из аудитории, налив себе чаю.

На громкий звук он резко обернулся и… вылил всю кружку на нашу лаборантку. И все бы ничего — предусмотрительная девушка давно носит резиновую шапочку. То ли спасается от электротока, то ли от Грамидьера, то ли от Лиции, то ли от всех вместе взятых.

Но лаборантка, как на грех, несла одну из установок для лабораторных работ по электричеству. Там оголился провод, и девушка собиралась сдать прибор в починку. Хуже всего то, что установка работала на аккумуляторе, без внешнего питания.

Конечно, скромный кельтский танец лаборантки в холле, после плясок водников уже никого особенно не впечатлил. Но девушка уронила установку и та упала аккуратно на ногу Мастгара. Мастгар присвистнул, снес два бидона питьевой воды со шкафа. Под шкафом возилась уборщица с железным ведром, а рядом чинил проводку электрик. Вода выплеснулась на них, бидоны аккуратно сели на голову. Мы услышали крики, и в коридоре началась дискотека с участием лаборантки, электрика и уборщицы. Как на голове лаборантки оказалось ведро, никто не понял, но насколько оно музыкально, вскоре оценил весь корпус.

Труженица фронта ведра и швабры, как называл их Вархар, оказалась очень кстати вооружена шваброй. Выделывая невероятные кренделя ногами, кружась и подскакивая, она то и дело доставала палкой от швабры всех, кто не успел вовремя уклониться.

Несколько студентов получили подсечки под колени, упали на мокрый пол и поддержали задорный хип-хоп сотрудников кафедры.

Уборщица, кажется, сочла «новичков» в электрическом брейке соперниками. И начала мотать шваброй над головой, во избежание прибытия новых танцоров, способных затмить ее «выступление». Теперь почти каждый взмах шваброй заканчивался громогласным «бумммммм»… и глухим «уммм…»

Уборщица не только всякий раз попадала по ведру, но и задевала бидон из-под воды, надетый на голову электрика.

Тем временем, Мастгар попытался встать на травмированную ногу и еще раз присвистнул.

Дверь кафедры оглушительно захлопнулась, как от сильного сквозняка, придавив нескольких студентов и придав скорости трем преподавателям.

Студенты сползли по стене, неудачно кувыркнулись и… угодили в воду.

Преподавателям повезло больше — они отправились в полет, и счастливо спланировав над электродискотекой, приземлились поодаль.

Но самое худшее, что воздушная волна включила установку для изучения колебаний. Там, внутри длинных стеклянных цилиндров, на пружинках висели десятки грузиков.

Они принялись резво колебаться и спустя пару минут установка, как заправский автомат зарядила грузиками в толпу плясунов.

Если раньше они танцевали под нечто вроде репа. Он звучал примерно так: «Ах ты ж… Да что ж… Да я ж тебе… Да ты у меня…»

То бомбардировка грузами придала речитативу плясунов экспрессии, драматичности и русского народного колорита.

«Ой… Да что ж тебя… Ааай… Да я ж тебе… Ооох… Ай… Чеерт… Да ты у меня…»

Электрик дал жару больше всех. Он лихо размахивал отверткой, размером с бейсбольную биту, отбивая грузики как воланчики бадминтонной ракеткой. Благодаря ему веселье не прекращалось. Установка давно опустела, пружины выскочили из цилиндров, развеваясь флагами, но бомбардировка продолжалась. А вместе с ней и славянский реп сотрудников Академии.

Одни словом, вечеринка удалась на славу. Лучше нее, пожалуй, были только пляски скандров на моей практике. Вокруг танцоров и певцов выросла и ежеминутно множилась толпа зевак. Их не останавливали даже удары грузиков по лбу, даже подсечки уборщицы, даже юркая отвертка электрика — вскоре на ней болтались несколько выдранных кос и хвостов.

Остановил представление Вархар. С минуту он наблюдал за всем со стороны. Но затем выбросил вперед руку и оттуда в воду ударил луч света. Как он справился с электричеством, не имею ни малейшего понятия.

Некоторые законы физики здесь поставили бы в тупик и Ньютона, и Вольта, и даже Теслу с его богатой инженерной фантазией.

Но пляски прекратились, а танцоры диско ошарашенно плюхнулись на пол, глядя на проректора как на бога.

Жаль, что их восхищение прервали падения грузиков на головы. И вместо молитвы танцоры высказали в небо нечто многоэтажное и витиеватое.

Еще утром, новый бесплатный киносеанс от информационного поля заставил бы меня вдоволь похихикать.

Сейчас, после задорного хоровода в лаборатории — я даже не улыбнулась. Ну сколько можно? Одни и те же электрические пляски! Никакого разнообразия!

Что-то щелкнуло в моей голове, сработал какой-то переключатель. И все, что казалось курьезным, вздорным представлялось теперь опасным, непредсказуемым.

Все, что казалось преодолимым, виделось теперь неразрешимым. Заставить Вархара уважать меня и держать шаловливые ручонки подальше, лучше даже в карманах. Заставить студентов вести себя прилично, научить их считать хотя бы до шести, хотя бы с калькулятором до шести.

Боже, как я устала!

* * *

До пяти часов следующего дня меня, на удивление, никто не трогал.

Никто не топал по потолку так, что казалось, наверху несется на водопой стадо мамонтов.

Никто не вваливался ко мне с просьбами или срочными проблемами.

Никто не поджег этаж, не взорвал корпус, не поднял Академию на воздух.

И даже Вархар ни разу не зашел с каким-нибудь срочным делом. Не доконал сомнительными комплиментами по поводу того, как мне идет кровать или домашняя майка с шортами без белья. Не продемонстрировался, одетый в одни лишь бицепсы, трицепсы и плавки с мечом наголо или чем-то похлеще. Кто его знает — какие плавки надевают воинственные скандры по особым случаям.

Ближе к вечеру утомленность Академией и всем, что с ней связано, слегка отпустила.

Шесть таблеток валерьянки смело вступили в бой с моими издерганными нервами, скрутили их и связали по руками и ногам.

Ровно в пять часов пришла Слася, и я на славу ее преобразила. Зверев бы обзавидовался тому, как без пластики, силикона и прочей хирургии сделать из невзрачной девчонки шикарную кокетку. Ведущие передачи «Снимите это немедленно» потребовали бы немедленно заснять Сласю для истории.

В голове почему-то так и вертелась песенка.

Повстречался с тобой на балу,

Я никак позабыть не могу.

Ты казалась прекраснее всех,

Но теперь меня мучает смех.

Ты сначала сняла свой парик,

И стоишь предо мной как старик,

А потом отстегнула протез,

Я от страха на люстру залез.

Ты моя девочка косоглазая,

Ты моя девочка косорылая,

Ты моя девочка, вся лишайная

И даже лысая, ну, ваще!

Ну а третий сюрприз был не ждан,

Ты свой глаз положила в стакан,

Подмигнула здоровым глазком,

Я из комнаты вылез ползком

Слава богу, Слася была куда симпатичней героини из песни. И что гораздо важнее — намного волосатей, зубастей и глазастей.

Превратить ее в принцессу особого труда не составило, в королевну — потребовало еще немного усилий.

Тушь, тени, пудра, блеск и щипцы для завивки волос (даже не знаю, где откопала этот антиквариат) не подводили еще ни одну девушку.

Бирюзовое платье на тонких бретельках, с вопиюще нескромным декольте, не оставляло равнодушным ни одного мужчину. Когда я надевала это шелковое великолепие в пол ни один академик, ни один профессор ни разу не взглянул в глаза. Чего уж говорить о простых смертных. Если же требовалось, чтобы первый встречный не смог связать двух слов, я вставала к нему в полоборота. Платье не только не скрывало спину, но и зазывно демонстрировало вторую самую соблазнительную женскую ложбинку — между ягодицами. Чтобы добить сильный пол Академии, я нацепила «ковровую брошь» по центру декольте Сласи.

Девушка вертелась перед зеркалом и счастливо хихикала. Мало кто из местных студентов и преподов был способен на более «литературное» выражение восторгов или гнева.

Сама я вначале честно хотела нарядиться как можно скромнее. Угрозы Вархара, которые сам проректор считал предупреждениями, так и всплывали в памяти.

Но потом во мне, очень некстати, проснулся дух противоречия. Тот самый, на чьей совести остался нынешний вечер с танцевальным залом в придачу. Но кто считает?

Моя рука уже благоразумно потянулась за скромным платьем, с закрытым воротом и пышной юбкой чуть ниже колен. Но взгляд упал на другое, угольно-черное.

Назвать это платье нескромным все равно, что назвать море лужей.

Но при всей своей вопиющей откровенности, оно целиком и полностью соответствовало требованиям Вархара. Ворот под горлышко, рукава длиннющие, подол до пола.

Вот только плотная, шелковистая часть платья начиналась от сосков и заканчивалось где-то на середине бедра. Все, что выше, ниже, дальше было пошито из тончайшего кружева. И к этому великолепию прилагалась юбка «с сюрпризом». Достаточно пышная, чтобы идти широкими шагами, она в самый неожиданный момент расходилась в высоком разрезе. Таком высоком, что я, всякий раз с трудом подбирала под него белье.

Выловив платье из шкафа, я с недоверием повертела его в руках. Во мне боролись благоразумие и дух противоречия. Как на грех благоразумие вооружилось только угрозами Вархара. А дух противоречия — самым страшным оружием — возмущением оттого, что проректор вообще имеет наглость диктовать мне — во что одеваться. Еще немного и он возьмется диктовать куда ходить, как разговаривать и с кем встречаться!

Этот последний, контрольный выстрел духа противоречия сразил мое бедное благоразумие наповал. Он же, чуть позже, сразил и танцевальный зал с несколькими студентами в придачу. Но кто считает?

Я решительно влезла в черное платье и улыбнулась зеркалу. Надо же! Подруга подарила его мне почти девяноста лет назад, а сидит и выглядит так, словно только, что из бутика.

Над обувью я раздумывала всерьез и без спешки.

Слася пришла в правильных туфлях — черных, под любой наряд, с невысоким каблуком. С ее ростом в любых других мужчины смотрели бы на «шотландку» снизу вверх, отчетливо понимая свою ничтожность перед беспощадной силой женской красоты. Мне же хотелось, чтобы мужчины понимали свою ничтожность немного позже. Сразу после того, как Слася начнет отказывать партнерам в танцах, а ухажерам — в беседе и номере телефона.

Поначалу я склонялась в сторону аккуратненьких черных туфелек на маленьком каблучке. Все равно для того, чтобы «поравняться» ростом с местными преподами мне потребовались бы не шпильки, не платформы, а цирковые ходули.

Но сердце согревала мысль о том, что всегда смогу наступить острым каблуком Вархару на ногу. Так, в качестве профилактики променада его шаловливых рук по моей фигуре.

После таких чудесных фантазий я решительно отставила туфли на низком каблуке и вытащила черные, лакированные лодочки на двадцатисантиметровых шпильках. Вот оно, оружие против варварства и наглого лапанья.

В таком платье оружие самозащиты не роскошь, а средство оставить хотя бы пару сантиметров тела незащупанными проректором!

Слася смотрела на то, как я надеваю лодочки и несусь к шкафу — убрать ненужную одежду — как на восьмое чудо света. Девушку не удивляли молнии в руках однокашников, не потрясали виртуозные полеты мебели, не сражали наповал топоры с самонаведением. Судя по не смолкавшему щебетанию Сласи, до нее дошли рассказы о нашем вчерашнем приключении.

Но мои пробежки по комнате на головокружительных шпильках потрясли ее до глубины души.

Слася даже рот приоткрыла и захлопала удлиненными тушью ресницами так, что в комнате поднялся легкий ветерок.

Я едва успела подвести глаза карандашом, а губы — блеском, убрать косметику в шкаф, как в дверь постучались.

Вархар! Я чуяла его той самой пятой точкой, которая вечно влипает в неприятности и оттого великолепно их чует.

В панике метнула взгляд на скромное платье, что сиротливо покачивалось на дверце шкафа немым укором духу противоречия. Казалось, наряд пенял мне, предупреждал.

И, как выяснилось спустя недолгое время, он был убийственно прав.

11

Я открыла дверь и поняла, что раньше меня взглядом еще не раздевали, а вот тепееерь…

Куда там диллетантам студентам и аспирантам до настоящего профессионала — Вархара.

Первой жертвой его цепкого взгляда стало все, что не столько прикрывало, сколько искусно подчеркивало кружево. Проректор трижды сглотнул, но промолчал.

Следующей его жертвой стало все, что не столько скрадывал, сколько подчеркивал тонкий трикотаж. Вархар сглотнул еще трижды.

Слася молча выскользнула из комнаты, коварно бросив меня на милость слегка подвисшего проректора.

Некоторое время он только открывал рот и произносил нечто вроде:

«Оггоооггго»… «Оггггоооо»…

Истинный скандр проснулся в Вархаре, и способность связно выражать мысли благоразумно уступила ему место.

Прошло пять минут, если верить моим экзотическим настенным ходикам, а проректор так и не отвис. Его лихорадочный взгляд уже даже не раздевал, «ощупывал» самые выдающиеся места, и я начала всерьез побаиваться за свою целостность.

Вдруг с немыслимой силой захотелось переодеться, но было уже поздно…

Вархар улыбнулся одной из своих самых нахальных и самых сладких улыбок. Теперь на меня смотрела помесь акулы и Чеширского кота. Я нарекла эту улыбку Чеширским оскалом. Страшноватое зрелище.

Я попыталась ответить проректору той же монетой, окатив его взглядом с ног до головы.

Не скажу, что Вархар изменил своему фирменному стилю, он просто слегка усилил акценты, как говорят модельеры.

К черным брюкам на два размера больше прилагалась самая узкая угольная футболка в сеточку, что я видела.

Соски даже не просвечивали, они зазывно торчали в дырки.

Я ожидала, что проректор подаст руку, протянет ладонь, хотя бы пригласит вслух.

Вместо этого Вархар схватил меня за талию, поднял и поставил рядом, захлопнув ногой дверь. Не успела возмутиться, замахнуться каблуком, проректор, как порядочный кавалер, продел мою руку через свой локоть и потащил за собой.

Он даже не маршировал, летел, и половину пути до лифта я добежала на цыпочках. «Контуженный» платьем Вархар, заметил мои трудности не сразу, но, заметив, сразу сжалился и сбросил скорость. На каждый его шаг приходились три моих, но теперь проректор двигался как брейкер, что изображает робота. Делал шаг, замирал, а когда я догоняла его, делал второй. И, что самое интересное, выглядел Вархар не столько курьезно, сколько пластично.

Это должно было сразу меня насторожить. Но инстинкт самосохранения временно отпросился в отгул. Перегрелся на пожаре, перенапрягся на лекции, переутомился на практических занятиях.

Без задней мысли доехала я с проректором до двадцатого этажа.

По счастью, лифт был на моей стороне и доставил нас к месту действия за считанные секунды. За это время Вархар успел зажать меня в углу, и погладить по ягодице. Его взгляд ужасно хотелось прямо-таки оторвать от груди. Казалось, он пристал к ней как липучка, и только отлипал, также намертво приклеивался к бедрам.

Мы очутились в холле-перекрестке между двумя кафедрами, лифтом и лестницей, как и на этаже физиков и биологов. Вархар лихо крутанулся на пятках и утянул меня в одну из дверей.

Я в ступоре разглядывала помещение, залитое синевато-сиреневым светом и наполненное музыкой так, что, чудилось, даже воздух завибрировал.

Мои поджилки, органы и мышцы задрожали, как камертон от удара молоточка. Я оглядывалась широко раскрытыми глазами, а Вархар улыбался Чеширским оскалом.

В зале с потолками высотой с восемь, а то и десять Вархаров, танцевало несколько сотен студентов и чуть меньше сотрудников вуза. Но свободного места оставалось так много, что еще несколько сотен легко разделили бы с ними танцпол. Не только нашли бы где развернуться, но и долго искали остальных танцоров.

Музыка не лилась, скорее фонтанировала из черных колонок, чуть поменьше Вархара. Я насчитала двенадцать штук — по три у каждой стены. Диско, вальс, рок-н-ролл, тяжелый металл и нечто без стиля и ритма, вроде «пумц-думц» беспорядочно сменяли друг друга, но это никого не смущало. Скорее всего, уже спустя несколько минут, многие воспринимали музыку только по пляске внутренних органов.

В шаге от троицы колонок дрыгалась кучка «иванушек интернейшенел», студентов. Как оказалось «сон в руку», а название в тему. Приплясывая так, что уже даже танцы скандров на моей паре выглядели балетными партиями, «иванушки» громко подпевали. Они не попадали ни в ритм, ни в ноты, жутко фальшивили, резко переходили с баса на фальцет. И, что самое ужасное, какофония их подвываний время от времени стойко перекрывала музыку.

В ладонях горе-певцов, как водится на вечеринках, тряслись пластиковые стаканчики с какими-то напитками. Вязкие струи щедро выплескивались на студентов. Но они настолько вошли в «музыкальный катарсис», что ничего не замечали.

Возле ближайшей стенки сгрудилась внушительная группка леплеров. Наконец-то я увидела девушек этой расы! Пышногрудые и круглобедрые они носили шаровары и вместо четырех-шести ремней на талии втрое больше ремней-браслетов на руках. Усыпанные заостренными клепками, они явно предназначались не только, чтобы подчеркнуть узкие запястья. Но и чтобы подчеркнуть, как небезопасно лезть к шикарным бедрам и груди владелиц. Эх! Мне бы такие!

Полутьма спасала мои глаза от пестроты одежды леплеров. Даже промаргиваться не потребовалось. Хотя их «вечерние туалеты» отличались от будничных, также как фрак от цыганского наряда.

Мало того, что рубашки и штаны были разного, бешеного цвета, с узорами непременно тоже бешеного оттенка. Так ведь ребята надели еще и жилетки! И, конечно же, они были бы не леплерами, если бы жилетки не то чтобы совпадали по цвету, хотя бы гармонировали с остальной одеждой. Последним штрихом на голове каждой «живой палитры» красовалась бандана, или что-то очень похожее. Банданы испещряли мелкие аляповатые кляксы нескольких оттенков. И каждая клякса, буквально каждая, не совпадала по цвету с остальными деталями гардероба и непременно с ними же не сочеталась.

Как можно откопать такое количество несочетающихся цветов, для меня осталось загадкой.

Пояса, клепки леплеров мигали всеми цветами радуги и еще несколькими оттенками.

Чувство стиля, уже умершее во мне недавно, дважды перевернулось в гробу и подозрительно затихло. Боюсь, с горя обращалось в вампира.

Танцевали леплеры как роботы, у которых закончились батарейки. Так и чудилось — вот-вот они совсем «встанут».

От ритма движения леплеров не зависели совсем. Их танец жил сам по себе, музыка сама по себе. Любые совпадения можно было смело списать на случайность.

Под бешеный пумц-думц, веселый рок-н-ролл, тяжелый металл леплеры танцевали одинаково. Лениво и медленно приподнимали расслабленные руки, ни в коем случае не выше чем на две ладони, и опускали. Лениво и медленно покачивали головами, и очень редко покачивали туловищами. И ни разу, ни разу, не сдвинулись с места. Самым интересным движением мне показались неспешные выпячивания бедер. Бедро начинало свой долгий и тяжелый путь в одну сторону. Замирало так, словно его владелец планировал продемонстрировать нам свое искренне неуважение. В это время леплеры начинали крутить руками у висков — с чувством, с толком, с расстановкой. Словно оценивали интеллект тех, кто смотрит на их танец.

Ближе к центру «выкаблучивались» самые смелые. Свято убежденные, что их танец не грех показать общественности. Даже если сама общественность предпочла бы его не видеть.

Несколько «эльфов-терминаторов» извивались на полу, изображая нечто среднее между нижним брейком, танцем живота и движениями кобры на охоте. Временами их руки и ноги сталкивались, переплетались, цепляясь друг за друга, и на полу образовывался клубок тел. Позам «терминаторов» позавидовали бы даже йоги.

Живая скульптура напоминала очень сложную модель атома, где руки и ноги исполняли роли химических связей, а головы — молекул. Части тела бодро дергались в такт в тщетном усилии «развязаться». Но вместо этого живая скульптура подпрыгивала на полу, как мячик.

Добросердечные соседи помогали не сразу, только вдоволь похихикав.

Невдалеке от «модели атома» танцевало несколько десятков «иванушек интернейшенал». Огромная группа выстроилась спиралью. Медленно, трясясь, как в ознобе, они описывали над неподвижными ногами широкие круги торсом. Полузакрытые глаза и отсутствующие выражения на лицах не сулили ничего хорошего. Я грешным делом начала побаиваться, что в центре спирали с душераздирающим скрипом откроется дверь в потусторонний мир. Улыбчивые зомби, хохотушки-привидения и задумчивые Франкенштейны вылезут оттуда и присоединятся к вечеринке. Складывалось ощущение, что посреди всеобщей вакханалии их не сразу и заметили бы.

Чуть ближе к стене вытанцовывали несколько «медиков». Я затруднилась определить стиль, хотя отучилась в балетной школе без малого четыре года.

Они дружно приседали до пола и вращали обеими руками так, словно крутили то ли колеса, то ли рычаги.

Несколько студентов разных рас сидели у стены, кажется в состоянии полного и безграничного катарсиса, как выражался Мастгури. Они почти не двигались, лишь изредка руками в такт музыке и мычали.

Рядом выстроилась батарея прозрачных бутылочек с жидкостью болотного цвета. Я сделала себе зарубку, что к «болотной воде» лучше не прикасаться.

В отличие от студентов, преподы больше трех не собирались.

Зато высились над толпой как карандаши над огрызками таких же карандашей. Вроде бы похожи, но гора-аздо длиннее.

Почти в самом центре зала сгрудились пары.

Одни прижимались и терлись друг о друга так, что, казалось, я снова на сеансе жесткого порно. Вторые танцевали, чуть касаясь партнера вытянутыми руками и едва заметно шевелясь в такт.

Третьи прислонились друг к другу так, словно не прислонись они хотя бы к чему-то, рухнули бы навзничь. Уютно устроив головы на плече партнера и закрыв глаза, они мерно покачивались, как на волнах.

Судя по танцам, визгам, что перекрывали даже убойно громкую музыку (если под нее убивать, никто не услышит крики жертвы), вечеринка удалась. Запах универсального мерила веселья и бесшабашности — сильного алкоголя — в прямом смысле слова сбивал с ног. Казалось, меня с головой окунули в медицинский спирт. Захотелось немедленно закусить. Соленым огурцом. Нет, банкой соленых огурцов. Нет, двумя банками. А потом залпом выпить весь рассол.

Откуда взялись эти крепкие напитки?

Я пригляделась повнимательней, и зацепила взглядом прямоугольник света, в дальнем углу зала. Он обрамлял дверь, на которой временами загоралась зеленая надпись «КАФЕ». Оттенок ее недвусмысленно так предсказывал, какой цвет лица обретут те, кому залить в уши музыку для драйва мало. Требуется еще залить чего-нибудь горячительного в горло. И с первого же взгляда становилось ясно — погорячились смельчаки изрядно.

Из кафе вываливались студенты и преподы со стаканами, бутылками и странными сосудами, похожими то ли на женскую фигуру, то ли на гитару.

Волосы и одежду присутствующих словно развевал ветер. Я поискала взглядом вентилятор, но его нигде не было. Зато в глаза бросился Мастгар.

Он пришел на вечер с Лицией, и вдвоем они насвистывали что-то в дефекты прикуса. От беззубой пары во все стороны разлетался веер слюны. Благодаря этому они лихо вытанцовывали на свободной площадке радиусом не меньше двадцати метров. Вытанцовывали нечто среднее между брейком, вальсом, танцем живота и пляской скандров в ожидании, когда закончится электроток.

Пока я оценивала насколько все запущено, музыка прервалась. На секунду все вокруг стихло, только «иванушки интернейшенал» у колонок продолжали петь, как ни в чем ни бывало.

На нас обрушилась мелодия танго. Большинство обитателей танцпола и не подумали сменить стиль. Зачем оглядываться на такую мелочь как мелодия, ритм, если тело просит движения?

— Пойдешь танцевать? — возглас Вархара утонул в громогласном пении колонок и «иванушек интернейшенал». Даже проректору не удавалось их перекричать. Все еще слегка прибалдевшая от запаха алкоголя, контуженная музыкой, я не сразу поняла суть вопроса.

Но Вархару этого и не требовалось.

Не дожидаясь ответа, он схватил меня за руку, и дернул на себя. Точно в ритме танго я упала на грудь Вархара. Проректор ловко отклонился, застыв в позе слеша, и удерживая меня почти на весу. Теперь я возлежала на Вархаре целиком, и едва доставала носочками до пола. Крепкие мужские руки на талии не стискивали, как ожидала, лишь придерживали.

Возмущение закипело, обожгло щеки и уши. Я толкнулась назад. И, не рассчитав силы удара, полетела спиной вниз. Не успела испугаться, восстановить равновесие — на шпильках это не так-то просто — Вархар поймал меня почти без усилий. Наша поза очень подходила для танго. Одной ногой проректор остановил обе мои — с его размером ступни остановил бы и три, и четыре. Правая пятерня Вархара удерживала меня за левую руку. Наклонился он с красивой, прямой спиной — балетные бы взмолились о мастер-классе. И я зависла в четырех-пяти ладонях от пола.

— Ну что женщина, — точно попадая в ритм музыки, нараспев произнес проректор. — Отпустить тебя? Или не надо?

— Не-ене, — не успела договорить «не надо», Вархар выпустил мою левую руку и у самого пола поймал правую. Конечно же, левой пятерней. Да так ловко, что я почти не приблизилась к каменным плитам.

— Значит, не-е? — уточнил проректор, приподняв бровь с родинками.

Я закивала настолько сильно, насколько могла в своем нижайшем положении.

— Запомни! Ты сама это сказала! — снова нараспев скандировал Вархар и дернул меня на себя.

Ахнуть не успела, как снова легла на каменное тело проректора, он поднял меня за подмышки, как куклу и… крутанул колесом.

Поставив меня на ослабевшие ноги, Вархар уточнил сквозь Чеширский оскал:

— А теперь отпустить?

— Уку, — только и смогла выдавить я — голова еще кружилась от неожиданного виража.

— Понял! Мне повторять не надо, — Вархар подтолкнул меня, и мы сделали несколько шагов танго. Точнее, сделал проректор. Я по большей части дрыгала ногами, почти не касаясь, пола. Вот это партнер! Он мог жонглировать мной как клоун мячиками.

— Очень бы хотелось встать на пол! — возмутилась я, когда наконец-то смогла дышать.

— Любой каприз! — усмехнулся проректор. Поставив меня на ноги, ухватился рукой за колено и рванул его на себя.

Мы снова застыли в позе танго. Мое колено прижалось к бедру проректора, и разрез призывно распахнулся. Горящий взгляд Вархара прошелся по телу, недвусмысленно застревая на груди и бедрах, и все больше мутнея. Опустился на голую ногу и несколько секунд исследовал ее. Каждый миллиметр того, что открывало платье и, как мне показалось, каждый миллиметр того, что оно еще прикрывало. Стало страшновато.

Но тут Вархар отступил, не выпуская мою ногу из стальной хватки. Я упала бы на него, если бы ценой титанических усилий не удержала корпус прямо. Поза танго стала еще более красивой и возмутительно зависимой от проректора. Не теряя времени даром, Вархар положил руку мне на грудь и медленно, в такт, провел ею до обнаженного бедра. Ладонь проректора возмутительно по-хозяйски стиснула его, чуть отпустила и не менее возмутительно скользнула к колену. Снова взлетела к бедру, и снова его сжала.

Да! Платье было неудачной идеей! Самой неудачной с тех пор, как я согласилась тут работать.

Слегка притушенное танцем негодование вспыхнуло с новой силой, опалило щеки, достучалось пульсом до ушей. Я вдохнула поглубже, чтобы высказать Вархару все, что думаю. К несчастью, оторвать руку, чтобы приласкать проректора по темечку, в ответ на путешествие его пятерни по моему телу, не представлялось возможным. Я крепко держалась за плечи Вархара, чтобы не потерять равновесие на тонком каблуке, в неудобном, наклонном положении.

Проректор расплылся в Чеширском оскале, словно прочел мои мысли. Подтянул на себя и еще крепче прижал мою ногу к своему бедру. Его лихорадочный и мутный взгляд так и гулял по груди, и казалось, просачивался сквозь платье.

Я уже решила плюнуть на равновесие и организовать пламенную встречу своего кулака с глазом проректора. Хотя бы с его челюстью, а там как пойдет…

Но Вархар резко отпустил мою ногу. Подхватил за руки и заставил сделать еще несколько шагов танго. Сказать, что Вархар вел, не сказать ничего. Сказать, что он великолепно танцевал, не сказать ничего. Сказать, что он вопиюще нагло пользовался танцем, чтобы тискать меня, управлять мной, тоже не сказать ничего.

Но возмущение таяло, а восхищение Вархаром стремительно и неумолимо росло. Для бретера он поразительно грациозно исполнял фигуры танго. Для скандра одаривал невероятно умными, ехидными репликами. И в его руках я ощущала себя пушинкой, я ощущала себя… женщиной.

Лишь спустя несколько минут заметила, что пары вокруг расступились — мы танцевали в пустом центре зала. Остальные же слабо подражали где-то на галерке, ближе к стенам и окнам.

Вначале танца внутри закипало возмущение властью проректора над моим телом, движениями, но ближе к концу тело и чувства предали меня.

Наше танго безумно походило на изысканный секс. Каждая моя клетка, даже мысли и эмоции повиновались Вархару. То предельное напряжение собирало тело в кулак, то блаженная расслабленность разливалась по мышцам. Проректор безапелляционно вел, а я послушно крутила бедрами, выписывая фигуры танго. Без единой мысли, возражения, прогибалась, выпрямлялась, удерживала ноги и руки в верном положении. Вархар вращал меня, кружил, подбрасывал, закидывал на плечо, и неизменно осторожно опускал на ноги.

Помимо воли к концу танца все мое существо предательски размякло, подлючески поддалось необычному обаянию проректора.

Помимо воли я улыбалась ему, вскидывала голову, чтобы поймать горячечный, мутный взгляд мужчины. Воина, который умел так шикарно, так неподражаемо танцевать.

И это стало для меня самым большим открытием, шоком. Помнится, несколько знакомых дзюдоистов сопровождали нас с подругой на дискотеку. Боже мой! Как они двигались! Танец борцов напоминал нечто среднее между балетом бегемота, медведя после спячки и коровы на льду.

Вархар даже не чувствовал музыку, он жил в ней. Эта гора мышц двигалась, словно вообще ничего не весила. И к последним аккордам я забыла обо всех наших ссорах, о его беспримерной наглости. Я дышала танцем вместе с Вархаром, как единый организм.

На финальных аккордах он подхватил меня на руки и подбросил вверх крутанув винтом. Я выпрямилась струной, взлетела до плеч Вархара, и упала в его руки. Инстинктивно обхватила проректора за шею и чуть прильнула к нему.

Музыка стихла, но зал утонул в звоне аплодисментов. Еще недавно казалось, моим ушам все нипочем. Они закалены и готовы к любому академическому грохоту. Но хлопки в ладоши эхом пронеслись по залу и ненадолго оглушили. Контуженная, потрясенная, пьяная и расслабленная я повисла на руках Вархара. А он приподнял мою голову и поцеловал. Резко, порывисто, словно все еще двигался в такт танго. И не успела возмутиться, только-только замахнулась, чтобы врезать Вархару хотя бы по темечку, выпустил из рук.

Поставил на неверные ноги и придержал, посмеиваясь:

— Ольга-Ольга… Теперь можешь и не пытаться от меня открещиваться. Твое тело и твои восторги в танце мне уже сказали «да». Рано или поздно скажешь и ты, — он хохотнул, и снисходительно так провел рукой по моему плечу. И также снисходительно в стиле «чем бы дитя не тешилось…», «на тебе, маленькая, только не ной…» убрал пятерню.

Воспользовавшись неожиданной свободой от вездесущих, нахальных лапищ Вархара, я рванула в сторону. Но тут кто-то ласково дернул за руку, едва не вытащив ее из суставной сумки.

Слася.

Студентка оттащила меня к окну так, словно я вообще ничего не вешу. За считанные секунды я узнала от «шотландки» больше, чем за два часа сборов на вечеринку. Сколько раз ее приглашали на танец, и сколько раз она отвергала «хулиганье из родной группы». Солько записок с телефонами у нее в кармане и сколько она демонстративно выбросила в окно на глазах у хозяев. Хорошо, что у бирюзового платья был кармашек — маленький, но воистину женский.

Особенность истинно женских карманов в том, что туда можно уместить невероятное количество вещей. В карман, не больше спичечного коробка мои подружки умудрялись засунуть: помаду со спичечный коробок, пудру, вдвое больше спичечного коробка, кошелек, вдвое больше пудры, визитницу, вдвое больше кошелька. И так, по мелочи: штук двести дисконтных и банковских карточек.

Слася была талантливой девушкой. Из кармашка не больше половины ладони она достала, повертев у меня перед глазами, кипу бумажек в три ладони толщиной — от тетрадного листа до формата А2. Похоже, местные ухажеры считали — чем больше листок и крупнее цифры, тем соблазнительней телефон.

Даже удивительно, что никто не принес Сласе плакат, в ее рост высотой.

Я немного расслабилась, отвлеклась, и тут меня снова дернули за руку.

Я показалась себе куклой, у которой скоро станет одной рукой меньше. И придется идти к Доктору Шоку. Он, кстати, уже вовсю отплясывал нижний брейк возле женщины, на полторы головы выше Вархара.

Дивная пара произвела фурор еще в момент появления на вечере. Мастгури едва доставал спутнице до пупка. Зато вместо того, чтобы степенно держать ее за руку, или подставить локоток, преспокойненько обхватывал длиннющей рукой ягодицы. И нежно так водил по ним. От самых неожиданных и нескромных движений его ловких пальцев, спутница главврача смешно подпрыгивала.

Даже тут Мастгури умудрялся довести до шока не только свою женщину, но и окружающих.

Немало студентов неосторожно обзавидовались доктору Шоку и попытались повторить движения его шаловливых пальцев на ягодицах собственных дам.

Громкая музыка почти заглушила их крики, грохот падения тел и «профилактических» ударов черепов о камень пола.

Мастгури оглянулся, улыбнулся так, что те, кто вставал, упали снова и ласково так предложил первую помощь. Студенты подскочили как ошпаренные. В ужасе похватали выбитые зубы, наверное, на память, приподняли опухшие от синяков веки и стройным хором отреклись от помощи доктора Шока.

— Ольга, потанцуем?

Образ Драгара, с розой в зубах, и акульим оскалом еще долго преследовал мое воображение.

Не говоря уже о его спортивном костюме. На танцевальном вечере он смотрелся гораздо примечательней, чем самые смелые наряды леплеров. Тех хотя бы можно было спутать со светомузыкой оригинальной конструкции.

Разглядывая мешковатые трико помощника, растянутые на коленях, майку-алкоголичку между полами распахнутой спортивной куртки, я даже забыла о главном. О том, что он снова, безо всякого разрешения и повода назвал меня по имени, совершенно без отчества.

Или опять сработал ужасающий «эффект платья»?

Не успела обдумать эту идею, случилось нечто совсем изрядное. То, что и привело меня на следующее утро в кабинет проректора с прославленным на весь вуз заявлением об уходе.

Прославилось оно сразу после того, как Езенграс вывесил документ на не менее прославленную доску объявлений в главном корпусе.

Откуда ни возьмись, возле нас с Драгаром появился Вархар. Я готова была поклясться, что не видела его нигде поблизости. Но проректор собственной персоной возвышался рядом со мной, напротив помощника.

Я ожидала очередную пламенную речь о том, куда Вархар отправит Драгара, если тот не прекратит «пялиться на мою женщину». Но, как уже повелось, ошиблась.

Легким ударом ноги Вархар послал Драгара туда, куда я сама собиралась секунду назад. В другой конец зала, подальше от воинственных скандров.

Драгар летел как смерч, сметая все на своем пути. Сбил с ног «медиков», и наступил на «модель атома» в исполнении «иванушек интернешенал». Ноги помощника запутались в их ногах-руках-головах-телах. Восседая на шее у одного из студентов, он взмахнул руками, словно планировал взлететь, как птица, но вместо этого повалился навзничь. Но мощь вархаровского посыла на этом не иссякла. Вся куча-мала, из которой торчали чьи-то пальцы, уши и ботинки, покатилась дальше, и добралась до леплеров. Ребята попытались расступиться, но их смели и приобщили к веселью.

— Вот это я называю импульсом! — хохотнул Вархар, указывая мне на дело рук своих. — Физику нужно изучать экспериментально! Как Ньютон! — добавил глубокомысленно, воздев палец к потолку. — Он изучал на собственной башке. А твой непутевый и крайне недогадливый аспирант — на своей. И не только на ней. Как там у вас говорят? Дурная голова геморрой в заднице? Не?

Я только открывала рот, как рыба, выброшенная на берег, мысленно оценивая масштаб катастрофы. Увы! Это были лишь цветочки!

Куча-мала докатилась до стены, врезалась в нее и провернулась несколько раз. Уверена, посыла Вархара хватило бы, чтобы она докатилась до потолка, но неподалеку присвистнул Мастгар. От ударной волны его дыхания, клубок тел рассыпался на составляющие и оттуда выскочил Драгар. Глаза его бешено вращались, от оскала мне захотелось немедленно уйти в стену.

— Ты не хозяин Ольге! Я хочу с ней танцевать! И буду танцевать! — выпалил помощник, и в два прыжка добрался до нас. Я на всякий случай шарахнулась в сторону. Благоразумие проснулось во мне после долгой и затяжной спячки. В ужасе икнуло и заткнуло кляпом эмансипированные гены, уже готовые выплеснуть на скандров феминистские не-восторги. Такое чувство, что ни Вархару, ни Драгару и в голову не приходило, что на пути их танца «с Ольгой» есть еще одно, малюсенькое препятствие — мое, собственное мнение.

Рука помощника дернулась к моей талии, но… легла на талию Вархара. Ловкий проректор очень вовремя загородил меня и теперь плотоядно усмехался в расширенные от удивления глаза Драгара. Дав парню секунды, чтобы осознать собственный конфуз, Вархар со всей дури дернул его на себя и ловко отскочил в сторону. Драгар полетел вниз, и распластался на полу, у ног до ужаса довольного собой проректора.

— Короче! Скажу я тебе, Масдрагар одну простую истину, — процедил он сквозь зубы. — Если ты еще хоть раз хоть какой-то частью тела дотронешься до моей Ольги… Можешь с этой частью тела загодя проститься. Я дам тебе на прощание с ней пару минут. Если очень будешь умолять, целовать ноги — десять. А потом оторву.

— Парни, ой… ребята… ой… скандры… Вархар, Драгар, — пока я судорожно искала подходящие для обоих эпитеты, варвары заняли подозрительно немирные стойки. Ближайшие к ним танцоры еще подозрительней рассыпались по сторонам.

— Да ладно ва… — я попыталась встать между скандрами. Но Вархар подпрыгнул, пробежал несколько метров, оттолкнулся руками от пола и перелетел через меня как какой-нибудь Брюс Ли.

Я ошарашенно наблюдала, как проректор приземляется рядом с Драгаром, хватает его за шкирку и… начинается веселье.

Дикими воинственными воплями скандры легко перекрыли музыку и даже «иванушек интернейшенал». И… понеслась душа в Рай.

Ноги, руки, головы и зубы мелькали перед моими глазами как в ускоренной сьемке. И все эти части тела принадлежали вовсе не драчунам, а тем, кто попадался на их пути или не успевал вовремя освободить дорогу.

Лоскуты одежды, кнопки, молнии, ремни задорно свистели в воздухе и градом осыпались на головы.

Танцоры заметались по залу, то и дело натыкаясь на воинственных скандров.

Многие изловчились все же отползти или даже уковылять.

Большинство напоминали нудистов — их одежда пала невинной жертвой неприязни Драгара и Вархара. Они, не церемонясь, срывали с ближайших студентов и преподов ремни, куски ткани, обувь.

Трижды Вархар надевал на голову Драгара чьи-то сапоги, дважды душил его несколькими ремнями сразу. И уже не помню сколько раз скручивал руки ноги тряпками.

Бывшие владельцы этого оружейного новодела, прикрывая все, что можно прикрыть ладонями, убегали из зала под улюлюканье оставшихся. Тех, кто ухитрился прибиться к стене или занять безопасную позицию в углу.

Драгар попытался повторить все маневры проректора, но не очень успешно.

Сапоги леплеров никак не хотели налезать на голову Вархара. Ремни он рвал легким движением шейных мускулов, а куски ткани расходились на нитки, стоило проректору напрячь руки.

Спустя некоторое время Вархар с Драгаром снесли звуковые колонки. Двое студентов, «сбитые начальником и помощником с ног в процессе эмоционального общения», как выразился потом Езенграс, запутались в проводах.

В последнем, отчаянном порыве попытались вырваться из сетей проводки, но грохнулись на пол, и поползли куда-то, волоча за собой колонки.

— Эй, вы, хвостатые! — окликнул их Вархар, одновременно дубася Драгара то в живот, то в челюсть и тщательно шнуруя у него на голове чей-то сапог. Как всегда Юлий Цезарь перевернулся бы в гробу. — Не выползайте из зала. Музыка еще может понадобиться!

И тут же врезал лбом в лоб Драгара. Звон самых крепких черепов, что я видела, ознаменовался взрывом проводки. От ласкового оклика Вархара, студенты, что ползли с колонками на ногах, истерично дернулись. Раздался оглушительный треск и провода выскочили из стены, припорошив пол каменным крошевом. Техника безопасности в Академии довела бы до инфаркта любого проверяющего. Провода оказались бесстыдно голыми, как и те, за чей счет вооружались скандры. И, конечно же, немедленно закоротились друг о друга.

Фейерверк вышел знатный. Все заискрило, и от стены горизонтально выстрелили лепестки пламени. Несколько студентов на их пути, упали на пол, спасаясь от огня. И, конечно же, угодили прямиком на колонки. Ползуны припустили сильнее — вокруг их ног вьюнами вились провода. С прежним упорством, не унывая, волокли они за собой всю конструкцию, напоминая ездовых черепах.

Стена упорно продолжала пламенеть.

Студенты упорно продолжали ползти.

Те, кто спасся от вынужденного стриптиза и травм продолжали следить за всем, как за цирковым представлением.

Вархар с Драгаром прочно завладели их вниманием, оттеснив на второй план даже Мастгури, который нижним брейком упорно колотил по ногам спутницы. Она прыгала, увиливала, но не всегда успешно.

Попутно, Мастгури сбил с ног двух беженцев от драки Вархара и Драгара, а Лиция наступила им на волосы.

Беженцы распластались на полу и тут же прямо по ним кубарем прокатились проректор с помощником. Их мертвой хватки хватило лишь до ближайшей стены.

Скандры врезались в нее и клубок тел распался.

Теперь отчетливо стало видно, что одежды на обоих кот наплакал. На Вархаре остались знаменитые плавки и кусок штанины. Он трогательно болтался на лодыжке, как браслет. Драгар умудрился сохранить в потасовке только черные плавки… с золотой ракетой на самом интересном месте. Конечно же, острие ракеты смотрело вверх.

Вархар вскочил на ноги мгновенно, и с акульей улыбкой взирал на Драгара, все еще распластанного на полу. Его расфокусированный взгляд бродил по потолку, на лице застыла удивленная гримаса — брови приподняты, рот приоткрыт. Кажется, парень порядочно приложился к стене.

Я надеялась, что битва титанов завершена. Драгар повержен и Вархар уйдет восвояси. Как же я ошибалась!

Проректор резко отлучился в дальний конец зала и вернулся с сапогом и несколькими ремнями в руках.

Не успела сообразить, что происходит, Вархар напялил на голову Драгара сапог и зашнуровал. Руки проректора прямо-таки летали, пока он с улыбкой людоеда, что поджаривает человека на костре, продевал и подтягивал шнурки.

Хлястик Вархар, похоже, засунул внутрь сапога, потому что шнуровка начиналась на лбу Драгара и спускалась по носу, подбородку. С победоносным видом завязал проректор шнурки на шее парня каким-то на диво замысловатым узлом. И затянул посильнее.

Я думала — на этом все. Но Вархар по-одному накрутил на шею Драгара ремни и застегнул их. Те самые тяжеленные ремни леплеров.

С удовлетворением на лице проректор поднялся, глядя на плоды трудов своих.

Я думала — ну вот теперь-то его душенька довольна! Но снова ошиблась.

С криком:

— Хей-я! — Вархар схватил помощника за шкирку и ненавязчивым движением рук выбросил в окно. Все-таки он провел обещанный эксперимент.

Драгар пролетел через весь зал, традиционно взмахнул руками как крыльями, будто бы хотел улететь подальше от собственного позора. На подступах к стеклу, сердобольный Суггурд открыл ему окно и даже проводил широкой улыбкой голодного аллигатора. Правда, слегка приласкал краем рамы по голове. Но кто считает?

Драгара встреча с оконной рамой не смутила нисколько. Еще бы! Голову его надежнейшим образом защищал сапог, с кованой, между прочим, подошвой. Глаза помощника бешено вращались в дырках шнуровки.

Под хлопки и улюлюканье всех вокруг, даже преподов, Драгар со свистом вылетел на свободу, и быстро-быстро замотал руками. Занятный народец, эти скандры! Все, как один, считают себя птицами.

Но чуда не случилось. Драгар с треэтажным криком рухнул вниз. Рухнул как булыжник и ударился о каменные плиты во дворе корпуса с таким же звуком.

Вархар не дал мне выдохнуть, не дал посмотреть — жив ли вообще помощник. Подскочил, схватил на руки и потряс над головой, как охотник добычей.

И, что самое страшное, студенты хором скандировали его имя. А заодно и мое. Из толпы зевак послышались на диво дружные возгласы. Такое чувство, словно они репетировали заранее. И даже не один раз.

«Вархар раздобыл Ольгу, отбив Драгару все, что нужно», «Вархар отбил Драгару все, что нужно, вместе с охотой добиваться его женщины!» «Вархар отбил Драгару желание прикасаться к Ольге и все остальные части тела!» Новоизобретенные фразеологизмы окончательно добили и меня тоже.

Не помню, как спрыгнула с рук проректора. Но помню, что даже не навернулась на шпильках, даже не пошатнулась. Наконец-то настал час моих любимых лодочек! Со всего размаху я наступила каблуком на проректорскую ножищу.

— Ой-оооо! Какая ж ты страстнаяяяя! Ойо! Ойо! — вскрикнул непробиваемый, неунывающий Вархар.

Не глядя под ноги, я бросилась наутек, заскочила в лифт и нажала кнопку своего этажа. Вылетев из лифта, как ужаленная, не оглядываясь, бросилась к своей комнате. И заперлась.

Подумав хорошенько, решила, что для воинственных скандров этого мало. К гадалке не ходи, сочтут — заигрываю, заманиваю.

Я подтащила к двери кресло. Нет, и этого показалось мало. Я подтащила к двери второе кресло. Затем еще стул и еще. Когда баррикада уперлась в потолок, на душе слегка полегчало.

Руки тряслись то ли на нервной почве, то ли от усталости после перестановки мебели. Даже стулья тут весили больше меня.

Меня не слабо колотило. На языке вертелось все, что не успела сказать Вархару. Изо рта так и рвались нечленораздельные возгласы задушенного моей природной интеллигентностью мата.

Еще час или больше, я, как загнанный зверь металась по комнатам, в ужасе ожидая гостей.

Когда слегка успокоилась, обнаружила в руке пустую пластинку от валерьянки, три разбитые чашки в раковине, и опустошенный чайник из-под ромашкового чая.

Но до утра меня никто не трогал.

Возможно, судьбоносный удар шпилькой по ноге Вархара, произвел на всех неизгладимое впечатление. Возможно, то, как я лихо вонзала шпильки в ноги студентов, что неосторожно попались на пути.

Возможно, ректор заставил всех прибираться в бальном зале, больше похожем на место мамаева побоища.

Возможно проводка, искря и потрескивая, умудрилась-таки привлечь внимание общественности к собственной скромной персоне.

Возможно все вместе.

Я отключилась в двенадцать ночи, так и не разобрав баррикаду у двери.

А утром прибежала к Вархару с тем самым, прославленным заявлением об уходе.

По дороге остановила Суггурда и осторожно поинтересовалась — выжил ли Драгар.

Препод расплылся в акульей улыбке, и махнул рукой.

— Та не беспокойтесь! Легкое сотрясение, несколько ушибов. Это ж скандры! Чтобы их добить надо бросать уж сразу с крыши… — он немного подумал, почесал затылок и покачал головой. — Не! На всякий случай, лучше с башни.

В ушах били колокола, сердце заходилось от возмущения, бешенства, дыхание перехватило.

Я обязана была сначала подать заявление Вархару. Что и сделала, цинично сняв копию и заверив у проректорского секретаря. У той самой оглобли, что сопровождала его в столовую, в мой первый рабочий день. У той самой Гандалии, которую упоминал Вархар в нашу первую встречу.

Победоносная, хищная улыбка расползлась на ее лице, когда девушка потянулась за печатью. Когда же печать обрушилась на бумагу, я всерьез испугалась, что она пробьет лист насквозь, а заодно стол и, возможно, даже пол.

Но бумага выдержала. Не даром говорят: «Бумага все стерпит». Стол покряхтел, немного пошатался и все же решил не распадаться на части в столь прекрасное солнечное утро.

С новехоньким заявлением и копией проректорского, я пулей влетела в кабинет Езенграса.

Его секретарша не успела даже закончить фразу:

— Доброе утро Ольга Искандеровна.

Последнее слово догнало меня вместе с грохотом встречи двери и косяка. Металл задребезжал, и ручка осталась в моей руке.

Я с опаской взглянула на Езенграса, на нежданный трофей и снова на Езенграса, ожидая, как минимум, выговора, за порчу казенного имущества.

— Хм! — хмыкнул ректор, выбираясь из-за стола и направляясь мне навстречу. — А Вархар прав. Ты женщина с огоньком. Во всех смыслах! Кстати, — он кивнул на дверь. — Эта дверь пережила три нашествия варваров из соседних миров.

При этих словах дверь задребезжала снова, покосилась и повисла на одной петле, жалобно проскрипев нечто вроде «Аг-гаааа».

Но не прошло и секунды, как ее словно ветром сдуло. Вархар, отбросив дверь, как меченосец ненужный щит, вошел в кабинет и с порога гаркнул:

— Если ты уволишь Ольгу, я тоже увольняюсь!

И в подтверждение своих слов вытащил из кармана кусок ватмана. Развернул его, и продемонстрировал нам обоим заявление об уходе. Заглавные буквы были размером с ладонь, обычные — с пол ладони.

Езенграс посмотрел на меня, на Вархара, снова на меня, и снова на Вархара. Он переводил взгляд и поворачивал голову, пока моя собственная голова не закружилась. Я пошатнулась, а ректор деловито изрек:

— Вы оба остаетесь. И хватит уже дурить! На нас идет армия крипсов. Решили взять сначала нас, а потом уже и Заллеандру. Иначе-то теперь никак.

12

Я собиралась разразиться вопросами — кто такие крипсы, и где эта самая Заллеандра, но звон стекла нарушил все планы. Езенграс пригнулся, Вархар прыгнул на меня сверху. Как обычно, не успела я высказать ему все, что думаю о варварских манерах скандров, об отказе уволить, как над нами просвистело нечто. Потом еще одно нечто. Потом третье, четвертое, пятое и шестое.

Бум-м-м…Бум-м-м. Бац. Бух. Трах.

Троекратно раздался оглушительный звон — нечто падало и падало на несчастную, уже изрядно побитую сегодня дверь. Та ответила заунывным дребезжанием, смешанным со странными, почти человеческими возгласами, и все стихло.

Когда Вархар позволил мне выбраться из-под его мощного тела, дверь лежала в приемной, а из-под нее торчала удивленная голова секретарши. Чуть поодаль распластались трое преподов.

Снаряды сбили посетителей с ног и те удивленно озирались вокруг. Кажется, прилично приложились головой.

В окне ректорского кабинета зияли шесть отверстий, и от них красивой паутинкой расползались трещинки.

Вархар с Езенграсом преспокойненько перешагнули через распластанные тела и подняли с пола то, что произвело столь сногсшибательный эффект.

Булыжники, размером с голову Езенграса, обернутые бумагой.

Ректор с проректором одновременно развернули по три камня, и Вархар презрительно скривился:

— Ну вот что это? Ну кто так объявляет войну? Дети, ей богу, дети! Что там дети! Дилетанты! Не умеешь объявлять войну, не объявляй!

С этими словами он замахнулся и запустил все свои камни обратно в окно. Снаряды вылетели точно в дырки в стекле. Не уверена, что каждый в ту самую, которую сам же и проделал, но три отверстия были использованы по назначению. Булыжники описали красивые дуги в воздухе и рухнули в самый центр ближайших к окну прямоугольников кустарника.

Оттуда раздались звуки, подозрительно похожие на нецензурную брань и грохот. Однажды у меня на глазах с подъемного крана упал блок здания. Шум был почти такой же. Громкость и эмоциональность возгласов строителей внизу тоже. Разве только они не переходили на ультразвук.

— Ну дети же! — хохотнул Вархар. Выхватил из рук Езенграса его камни и отправил в оставшиеся три, незаслуженно обделенные вниманием, отверстия.

Брань усилилась, визги оглушали. Новый удар о землю чего-то не менее тяжелого, нежели в предыдущий раз, сообщил нам о том, что проректор по-прежнему на диво меток.

— Чего разлеглись? — возмутился Езенграс, глядя на сбитых с ног преподов. — А ну бегом туда! Марш! Рраз, два! Рраз, два!

Двое вскочили, как ужаленные и, потирая шишки на лбу, размером с небольшие рожки, бросились вон из приемной.

Только третий, «шотландец» продолжал лежать и странно подергиваться, как эпилептик.

— А тебе чего? Мало камнем попало? — уточнил Вархар, наклоняясь. — Исправить упущение?

— М-м-м… Хво-ост! — фальцетом взвизгнул «шотландец».

— А-а-а, — Вархар посмотрел на свои ноги — одна из них прочно стояла на хвосте препода. — Сойти что ли? — уточнил с улыбкой.

— Мгу-у-у, — промычал «шотландец».

— Ой, да подууумаешь, — возмутился Вархар, все еще не убирая ногу. — Конским шампунем отмоешь и не такое.

— Мгу-у-у, — снова промычал шотландец, чей скальп натянулся до предела, а глаза бешено таращились на проректора откуда-то с темечка.

— Да ладно, ладно, я сегодня добрый, — Вархар убрал ногу, и препод вскочил, как подорванный.

— Все бы тебе развлекаться, — пожурил Езенграс проректора как журит учитель младшеклассника. — У нас всего два дня на подготовку.

— Ты заподозрил крипсов в пунктуальности? — Вархар приподнял бровь с родинками и подмигнул мне со странным выражением лица. Я такого не помнила. Он не подначивал, как прежде, и не намекал на нечто неприличное. Скорее поддерживал. Почему? Только сейчас сообразила, что совершенно растерялась.

Мне повезло жить в местах, куда ни разу не долетали даже отголоски боевых действий. Очень повезло. Пережив несколько войн, я, по-настоящему, не пережила ни одной. Все мои баталии сводились к телевизионным репортажам непомерно бодрых дикторов на фоне унылых развалин городов и поселков. К монотонным, многословным рассуждениям политиков, что бубнили о пользе мира, о договорах, пактах. К страшным сводкам, куда не попал никто из моих знакомых. Они остались в памяти просто цифрами. Ужасными, печальными цифрами, но не более.

Не было для меня за ними ни живых людей, ни судьбоносных трагедий. Не было слез матери, что оплакивает любимое дитя.

Еще недавно она улыбалась ему в коляске, еще недавно гладила по головке, прижимала к груди, если случайно ушибся или расстроился. А теперь… осиротела грудь, осиротела материнская жизнь.

Не было слез женщины, что потеряла любимого. Еще недавно она прижималась к нему холодной зимней ночью, кутаясь в его тепло, как в шерстяной плед. Еще недавно смеялась вместе с ним над нелепой ошибкой в смс, когда глупая машина заменила букву в слове. Еще недавно встречала его с работы — усталого, голодного. Забирала сумки с покупками, поспешно раскидывала продукты по полкам в холодильнике, разогревала еду.

А потом они вместе пили чай, обсуждая, как лучше потратить очередную премию — на курорт или на ремонт квартиры.

И вот теперь не нужна ни квартира, ни курорт, ни ремонт. Лишь бы снова обнять его, снова прижаться к своему мужчине.

Все это прошло мимо меня. Отголоски чужой боли, чужие слезы и чужие разбитые вдребезги судьбы. Им, людям, сложнее стократ.

Не прожить им пару веков, чтобы доброе время стерло из памяти, из эмоций самые острые, самые болезненные моменты. Не получить второго, третьего шанса материнства, не встретить еще одного, единственного и любимого.

Мысли стервятниками кружили в голове. Тоска больно колола грудь. Бухало в висках сердце — ошалело от наплыва эмоций. В горле, откуда ни возьмись, появился колючий, мерзкий комок. Я попыталась сглотнуть, но он упорно не желал уходить, рассасываться.

Теплая влага обожгла глаза.

Когда я в последний раз плакала? Я дотронулась до глаз и в ступоре уставилась на капельки, что поблескивали на пальцах.

Прозрачные, соленые свидетельства того, что какой бы расы ты не родился, какой бы долгий жизненный путь не прошел, не разучишься ни плакать, ни переживать. Только со временем подарочная мудрость веков, набитые за столетья шишки и бездонный колодец выплаканных слез учит тратить эмоции лишь на то, что непоправимо ужасно.

Я не поняла, что произошло, когда лицо уткнулось в футболку Вархара. Он обнял меня так, как никогда не обнимал. Нежно, осторожно, словно я дорогущая хрустальная ваза. Мягко, ненавязчиво, без малейшего намека на флирт, соблазнение. И я растаяла в руках Вархара. Его объятия надежной гаванью приняли меня после долгого плавания в море одиночества, каменной стеной защитили от невзгод и ужасов реальности.

— Ну что ты, Олюшка, — дрожь прошла по телу, когда он назвал меня так. Вопреки субординации, не оглядываясь на присутствие Езенграса. Ректор скалился, наблюдая за нами, как за студентами, застуканными за обнимашками-целовашками в коридоре Академии.

— Не пла-ачь, — еще мягче, еще мелодичней и еще тише проронил Вархар. Боже! Как же мне оказывается нравился его низкий, грудной голос. Не грубый, как у большинства местных преподов, очень певучий.

Вархар запнулся, будто не знал, что еще сказать, предпринять. Но его утешение и нежность сделали свое дело. Тепло, в которое хотелось завернуться, как в кашемировый свитер и больше никогда не вылезать в холод мира, вернуло что-то давно позабытое. То, от чего пахнет спелыми яблоками и лесной малиной, яичницей с сосисками и борщом, фиалками с подоконника и сиренью за окном.

Я стиснула челюсти, сжала кулаки и подняла глаза на Вархара.

Он улыбался, приподняв бровь с родинками.

— Мы принимаем бой! — заявила я так, словно самолично поведу Академическое воинство на крипсов.

— Ты моя воительница! — выпалил проректор. — Только не истреби их подчистую. Ты можешь! Сам видел. Раз-два — и пожар. Три-четыре и межреберная невралгия. Пять-шесть — враги вверх тормашками. Семь-восемь — распластаны на полу и повержены. Крипсы нам еще пригодятся. Мы на них мастерство боя оттачиваем.

Рассказ Вархара о моих «академических буднях» взбодрил всех.

Езенграс оскалился шире, давая фору не только акуле, но и Мастгури.

Видимо приглашая меня по скайпу на работу, он использовал самую очаровательную из своих улыбок. Остальные улыбки рассудок кандидатов просто не выдерживал.

— Ну если между вами мир и согласие, — и Езенграс подмигнул так, словно мы с Вархаром только что занимались чем-то до безобразия неприличным и пикантным. — Давайте-ка наведем порядок в Академии.

Вархар. Собери всех завкафедр. Ольга, собери всех своих преподов. Не мне объяснять вам, что магнетики и электрики — наша главная сила. Водники и почвенники лишь прикрытие, подмога. Ну и, конечно же, сообщите доктору Мастгури.

На секунду мне поплохело. Вообразила, как главврач лечит раненых своей знаменитой чудоустановкой. Или той, что так и не дотащил до нашего этажа.

Но Езенграс подмигнул мне и задорно подвигал бровями.

— Да что ты, Ольга! Как ты могла подумать! У нас будут пленные! — ректор оскалился так, что акула уже бы даже не вспотела, умерла от разрыва сердца. — А это значит что?

— Что у Мастгури будут живые пациенты! — задорно подхватил Вархар.

Я решительно заставила себя не думать о том, что планируют сотворить с пленными воинственные скандры. О том, на каком месте среди длинного списка их достоинств находится гуманизм. И есть ли он там вообще.

И меня наконец-то отпустила ностальгия по старому миру. Странно, забавно, но опасное приключение на горизонте отрезало ее напрочь.

А, скорее всего, отрезал ее Вархар. В тот самый миг, когда обнимал меня, здесь, наплевав на присутствие Езенграса.

Здесь и сейчас прижимал меня к груди не воинственный скандр, не беспардонный начальник, не бретер и бахвал… Мужчина… Настоящий мужчина, каких поискать во всех пяти мирах.

* * *

В следующие два дня я узнала много новых слов — цензурных и не очень.

Езенграс с утра до вечера муштровал преподов во дворе Академии, а на Академической площади, позади крепости муштровал аспирантов Вархар. И все бы ничего, но во дворах корпусов муштровали студентов преподы по военной подготовке.

Я не видела их раньше, и с удовольствием не увидела бы еще много, много лет.

Бурбурусса Брабана все называли просто и незатейливо — Генерал.

Этот скандр, выше Вархара на голову издалека и со спины напоминал не столько шкаф, сколько дверь. Его единственный темно-карий глаз сверкал как драгоценный камень. На месте второго лихо сидела повязка с черным кружочком.

Многие думали, что беспощадный воин Бурбурусс потерял глаз во время штурма какой-нибудь крепости. Хотя бы во время сражения с сильно превосходящими силами противника. На самый худой конец в схватке с другим зверски настроенным скандром.

Но Вархар поведал мне тайну, о которой преподы шептались по углам Академии, но никто не говорил вслух. Генералу выбила глаз… жена. Вначале я даже не удивилась. Сама не раз покушалась на глаза Вархара. И будь я посильнее, да пошустрее, выбила бы ему больше глаз, чем полагается скандру по физиологии.

Но все оказалось намного прозаичней с точки зрения Вархара и комичней — с моей.

Любимая жена Бурбурусса — Свангильда — выбила мужу глаз во время страстных постельных игр. И, что самое поразительное, пропажу супруги заметили только после четырех оргазмов у каждого.

Я так и представила эту картину.

— Дорогой, я получила невероятное удовольствие. Ты довел меня до четырех оргазмов… Ой… А вот там, в углу не твой ли глаз валяется?

Одеждой Бурбурусс переплюнул всех воинственных скандров, что попадались мне в Академии, даже Вархара на танцевальном вечере. Да что там Вархара, Драгар, и тот, в подметки генералу не годился.

Квадратный генеральский торс не столько прикрывала, сколько открывала майка-алкоголичка. Большую ее часть составляли тонюсенькие бретельки, а головокружительное декольте едва доставало Бурбуруссу до пупка.

«Низ» Генерала тоже поражал воображение. Узкие шорты-велосипедки не скрадывали никаких выпуклостей и впадинок, более того — откровенно сообщали всем вокруг, что Бурбурусс не носит белья.

На ногах генерала неизменно красовались ботинки на подошве, должно быть, в ладонь толщиной.

Вархар утверждал, что однажды студенты примерили обувку Генерала. Как они ее раздобыли, история умалчивала. Только оба экспериментатора, надев всего лишь по одному ботинку, угодили в медкорпус с сотрясением мозга и расплющенными носами. Они слишком резво шагнули, но не сумели оторвать генеральский ботинок от пола, и атаковали лицом каменные плиты корпуса. Не трудно догадаться, что невредимыми из столкновения вышли плиты. Скандры… что с них взять, кроме стойкого запаха самомнения.

Второй преподаватель военной подготовки тоже был скандром, что меня ни капли не удивляло. И тоже издалека походил на одну из бронзовых дверей Академии.

Странгард Карлалди, по прозвищу Священник, одевался гораздо скромнее Бурбурусса — его майка-алкоголичка даже закрывала пупок.

Темно-серые глаза Священника даже не сверлили, сразу пробивали дырки в каждом, на кого он смотрел.

А еще у Странгарда отсутствовало… левое ухо. Я и тут надеялась, что священник потерял ухо в бою, сражаясь с превосходящими силами противника. Но… снова ошиблась.

Странгарду откусила ухо жена… в порыве страсти. И, что удивительно, никто из них не заметил пропажи, пока не получил четыре оргазма. История повторялась.

Священником препода военной подготовки прозвали за то, что размахивал борсеткой как кадилом. И неизменно «осенял» ею нарушителей дисциплины. Вернувшись после наказания из медкорпуса, студенты хором твердили, что свет в конце туннеля, на самом деле, увидели. С суеверным трепетом уверяли, что весит «кадило» не меньше, чем булыжник, размером с самого Странгарда.

Но самым колоритным казался мне третий преподаватель военной подготовки — Виселгалл Липляндский — «шотладнец». Ко второму дню военно-строевой подготовки я уже знала, что расу эту называют мрагулы. Но первое впечатление упорно подсказывало старое прозвище.

Виселгалл слегка уступал скандрам в росте, зато был вдвое шире в плечах.

На первый взгляд его костюм выглядел скромно, по сравнению с одеждой генерала и священника. Но это только на первый взгляд. Не зря же Виселгалла прозвали Колокол.

Под шортами-юбкой «шотландец» никогда не носил белья. И очень любил вставать над головами студентов, пока те качали пресс. Так и заработал свое прозвище.

Оба глаза Виселгалла оставались на месте, и оба уха тоже. Но кусок правой ноздри словно кто-то отгрыз. Я и тут надеялась, что «шотландец» все-таки не воинственный скандр и увечье заработал на поле боя. Брал крепость, сражался с превосходящими силами противника или хотя бы дрался с каким-нибудь зверским скандром.

Но… снова ошиблась.

Ноздрю Виселгаллу отковыряла… жена.

Неет! Вовсе не во время секса! После, когда супруги дрались за право первым пойти в душ.

Супружеские отношения местных преподов все больше поражали мое воображение.

С утра и до вечера под окнами корпуса, под дикие крики преподов по военной подготовке студенты маршировали, отжимались и сражались на стихиях.

Вокруг зданий летало все, что летать не должно и все, что должно летало тоже.

Деревья, помахивая на прощание корнями, проносились мимо окон.

Автобусы, помахивая на прощанье дверцами, пытались их догнать.

Коты, размахивая когтистыми лапами не пытались никого догнать. Они явно ждали удобного случая, чтобы приземлиться и объяснить обидчику, что рожденный лазать летать не должен.

Птицы ничем не размахивая, камнями реяли вокруг. И пользуясь случаем, падали клювами на студентов и преподов, первыми мстя за поруганье над животным миром.

Молнии сверкали возле здания ежеминутно. Деревья то и дело вспыхивали факелами, и водники обрушивали на них «жидкие облачка». Двух-трех хватало не только чтобы потушить дерево, но и насквозь промочить всех, кто находился в радиусе десяти-пятнадцати метров.

Включая котов — и те продолжали точить когти в надежде объяснить академическим гадам, что любят принимать душ еще меньше, чем летать.

Камни и куски земли свистели над головами студентов и преподов, порой очень удачно пикируя на их головы.

И, конечно же, все происходило под град многоэтажной ругани, вопли и крики жертв.

Но стоило Генералу рявкнуть:

— Кому дороги глаза — Цыц!

Священнику гаркнуть:

— У кого нет лишних ушей за-аткнись!

Колоколу прогреметь:

— Мол-чаать всем, кто надеется завести детей!

Во дворе ненадолго воцарялась такая тишина, что даже мухи старались жужжать как можно беззвучней.

Коты переставали мяукать и свистели мимо окон в гробовом молчании, перебирая когтями в воздухе.

Птицы пикировали на чужие макушки без прежнего восторженно-победоносного клича.

Военная подготовка шла полным ходом, а занятия шли полным ходом тоже.

Правда, преподам приходилось либо наглухо закрывать окна, либо перекрикивать генералов.

Закрытые окна были чреваты метким попаданием в них того, что летало во дворах корпусов. Почти две трети стекол пали их невинными жертвами. И все бы ничего, но пали они на студентов и преподов.

От стеклянной крошки все навострились уворачиваться сразу после того, как она настигла студента у доски. Вот он решает себе задачки, и вот уже пришпилен стеклянными «лезвиями», как фокусник в номере с метателем кинжала.

Конечно же, пару вел Мастгар — без него не обходилось ни одно веселое происшествие. Вместо того, чтобы снять распятого на доске студента, он еще два часа водил всех полюбоваться чудо-зрелищем.

И всякий раз, когда студент начинал дрыгаться и возмущаться, дотрагивался до стекла, вонзившегося у него между штанин, и ласково так обещал:

— Еще звук или писк, и карьера Фаринелли Кастрата тебе обеспечена.

Посетив «комнату оборзения» — так называли студенты все аудитории, где вел занятия Мастгар — я уже ничему не удивлялась.

Ни тому, что по коридору то и дело бродили студенты и преподы с рамами на шее. Ни тому, что ни разу оконному стеклу не удалось никого порезать. Бронебойные затылки и носорожья кожа выручали население Академии лучше рыцарских доспехов.

Первокурсники быстро сникли — ректор сообщил, что «на войну» рекрутируют только со второго курса. У «младшеньких» же будут продолжаться занятия в «штатном режиме».

Конечно же, «штатный режим» Академии сильно отличался от «штатного режима» в любом другом месте.

Я не удивилась, когда по громкой связи, вместо гонга прогромыхал голос Езенграса. Сигнализация наши уши еще щадила, ректор же, как и любой воинственный скандр, слова «пощада» не знал. В полукантуженном состоянии я поняла, что лекции и лабораторки переносятся в аудитории главного корпуса.

Наконец-то я увидела — что же это такое.

Проводить меня туда вызвалось сразу несколько преподов нашей кафедры.

Предложение Суггурда, Лиции и Мастгара я отвергла сразу.

Суггурд с утра провожал меня в столовую окольным путем — он проходил около военных учений, а не в шаговой близости от них.

По дороге подчиненный долго рассказывал о том, как в прошлый раз на Академию нападали маренги. Я запомнила из его рассказа только одно — каждые пару шагов нужно приседать, чтобы руки препода пролетали над головой.

Лиция и Мастгар пугали меня невероятными способностями своих щербинок.

А Драгар еще отлеживался в медкорпусе.

Мой выбор пал на Метаниллу. Ту самую преподшу, что напутствовала меня на первую лекцию. На кафедре ее прозвали «мадам страшила». И вовсе не из-за внешности — Метанилла мало чем отличалась от других местных женщин. Из-за любви рассказывать всем — какие ужасы их ожидают.

Под эту раздачу попала и я перед своей первой лекцией.

Пока мы шли к главному корпусу, я узнала все самые страшные легенды перекрестья и даже больше.

О том, что в бронзовом крошеве может содержаться радиация, а она убивает всех, даже таких, как Вархар.

О том, что почти все виды пауков одного из соседних миров смертельно ядовитые. И кто их разберет, не эмигрируют ли они к нам, в Академию, перекусав и перетравив все, что движется у себя, на Родине.

О том, что мужчины-скандры занимаются сексом несколько часов кряду и марафон этот не выдерживают даже их жены. Многие частенько наведываются в медкорпус, и ложатся туда на недельку, поправить здоровье и передотдохнуть.

О том, что в щелях между корпусных плит может притаиться черная плесень или, того хуже, зеленая гниль. Каждая из них только и ждет момента, чтобы наброситься на нас и отравить.

О том, что электрическое поле из подпола не раз пыталось прорваться выше. И, того и гляди, подкрадется к кому-нибудь во сне — нападет, пока противник беззащитен и ничего не подозревает.

О том, что по ночам в темной башне гуляют куски ауры студентов, сошедших с ума после наказания. И кидаются на всех, кто проходит мимо корпуса, выжигая мозг…

И многое, многое, многое другое…

Мои уши уже категорически отказывались слушать этот нескончаемый поток параноидального бреда, а нервы требовали показать им ту самую ауру. Утверждали, что встреча с ней нанесет рассудку гораздо меньший урон, чем общение с Метаниллой.

И вот когда я уже готова была броситься наутек в первую попавшуюся арку, мы свернули к козырьку с надписью «Главный корпус».

Венчала внешне пятиэтажное здание стройная пятигранная башенка с флюгером в виде сфинкса. Интересно, на какой она высоте на самом деле?

Газонные кусты возле главного корпуса выглядели особенно квадратными. Камни дорожек особенно ровными. Дверь в корпус… особенно тяжелой. И, к сожалению, не только казалась…

Несколько минут я дергала ее, в тщетной попытке открыть. Чуть позже, не смотря на мои гордые возражения, к истязаниям ручки присоединилась Метанилла. И тоже без особого успеха.

Так бы мы и дрыгались возле двери всю мою будущую практику, если бы не мимо не проходил Генерал. Что он делал возле Главного корпуса в самый разгар военной подготовки, никому не ведомо.

Генерал остановился и несколько секунд наблюдал за нашим танцем возле закрытой двери.

— А-а-а… Что вы тут делаете? — спросил шепотом, подойдя поближе. У воинственного скандра не укладывалось в голове, что кому-то не под силу открыть самую обычную, бронзовую дверь, шириной всего-то в шесть ладоней.

Мы с Метаниллой переглянулись. Рассказать ему о своем позоре или соврать прямо в глаза? Мысли преподши явно потекли в том же русле, что и мои собственные. Недолго поиграв со мной в гляделки, подчиненная изобразила полукивок полупоклон. К сожалению, в последние дни я стала до ужаса хорошо понимать жесты сотрудников. Вы начальница, вам и ответ держать. Что-то в этом роде молчаливо произнесла Метанилла, бессовестно вручив свою честь в мои слабые, человеческие руки.

— Ээээээ… зарядку делаем… Отжимаемся стоя! — нашлась я после недолгой паузы.

Генерал окатил нас пораженным взглядом своего единственного глаза, и я испугалась, что он и его сейчас лишится. Уж больно сильно тот выкатился из орбиты.

Покачав головой и поцокав, Бурбурусс усмехнулся и махнул на нас рукой:

— Женщины! Разве так отжимаются?

Не говоря больше ни слова, он схватил Метаниллу за шкирку, прижал к стене, и принялся учить отжиматься. Смотрела бы и смотрела на то, как сотрудница расплачивается за то, что кинула меня «на рельсы» любопытства Генерала. Но мне очень хотелось попасть на занятие.

Метанилла пыхтела и сопела, отталкиваясь руками от стены, Бурбурусс удерживал ее на полусогнутых локтях и толкал назад. Дрожащими руками, вся в испарине, сотрудница едва спасала лицо от каменных объятий стены десятки раз. Но потом я, словно бы невзначай, спросила у Генерала:

— А ты не мог бы открыть мне дверь? Руки заняты, — и повертела перед его носом тоненькой пластиковой папой с планом занятия, крепко сжимая ее обеими руками. Это и сгубило смешливую Метаниллу. Тяжелая длань Бурбурусса толкнула ее к стене в самый неудачный момент — Метанилла как раз захихикала. Сотрудница поздно опомнилась, попыталась дернуться назад, но сопротивляться длани воинственного скандра под силу только его жене. Метанилла расстроенно всхлипнула и с размаху штурмовала лицом каменную кладку. Генерал добродушно отпустил сотрудницу, чтобы открыть непокорную дверь, и обнаружилось, что корпус все же пострадал больше Метаниллы.

На камнях остался толстый слой пудры, помада, тени, туш и еще невесть что. Казалось, на стене корпуса кто-то нарисовал портрет женщины ну очень легкого поведения. Что самое поразительное, лицо Метаниллы менее размалеванным от этого не стало.

Жирный кусок тонального крема с пудрой вздрогнул и плюхнулся со стены на землю. Невдалеке приземлился кот. Шерсть его стояла дыбом, а когти готовились любому долго и усиленно объяснять — насколько их владелец не в восторге от вынужденного полета.

Кот осторожно подошел к тональному крему, ткнулся в него носом, принюхался, и оглушительно чихнул, подскочив на месте. Это его и сгубило. Остатки косметики Метаниллы плюхнулись прямо на спину животного. Кот подскочил как ужаленный, и бросился наутек. Но на его спина еще долго улыбалась всем наверху алой помадой и подмигивала длинными ресницами.

Генерал без усилия дернул дверь, и та распахнулась настежь.

Я не сдержала облегченного вздоха.

До занятия оставалось целых двадцать минут — достаточно времени, чтобы познакомиться поближе с прославленной доской объявлений. Я столько о ней слышала, что просто жаждала увидеть воочию.

Зрелище не обмануло ожидания.

Правильно говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Доска простиралась во всю стену корпуса, напротив двери. Наверху, на кнопках, размером с мою ладонь висел клочок ватмана. Вот именно не кусок, а драный клочок, со следами чьих-то зубов, словно отрывали его с их помощью.

На клочке красовалась надпись «ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ. ТАЙНОЙ ИНФОРМАЦИИ. СМЕХАПАНОРАМА».

Вся стена ниже была сплошь завешана этой самой тайной информацией — по сравнению с ней настоящая «Смехапанорама» выглядела просто жалко.

Под заголовком «Угадайка» красовались студенческие записки вроде: «Я тебя ублю» или «Я тобой позавтракаю», или «Я тебя не могу»…

Рядом пестрели шпаргалки одного и того же автора. Во всех формулах знак плюс заменяло скромное слово «полюс». «Равно» — уже более кровавое «рана», «разделить» — жестокосердное «разделать», минус совершенно нескромное — «минет». И словно бы ответ на последнее предложение знак «умножить» заменяло трагичное «не мможеть».

Где-то ближе к верхнему углу было пришпилено мое заявление, с заголовком:

«Не уволюсь, так развлекусь!»

Я даже не обиделась.

Во-первых, рядом с моим заявлением висело Вархаровское — весь кусок ватмана. Чуть ниже, под ним философски сообщалось «Хорошего заявления должно быть много или проректорских опусов мало не бывает».

Во-вторых, мой скромный опус нервно курил в сторонке, по сравнению с заявлением на отпуск, под заголовком: «Вот что бывает, если препод не отдыхает»…

«Я категорически и совершенно категорически требую отпустить меня в отпуск по трем причинам», — так эмоционально начиналось заявление. Дальше шли вовсе не три причины, а штук двадцать пять, среди которых затесались.

— нервная чесотка от одного вида студентов с риском академической эпидемии;

— повышенный аппетит на… занятиях. Что приводит к ужасным, не побоюсь этого слова, трагическим последствиям. Студенты заливают слюной все электрические цепи, глядя как я алчно поглощаю один бутерброд за другим. А это, в свою очередь, приводит к последующим взрывам и порче казенного имущества. Не говоря уже о драке, за случайно забытый мной бутерброд с ветчиной. После нее в лаборатории не осталось ни одного целого стула — студенты колотили ими друг друга. Ни одного целого стекла — каждый, завладевший бутербродом, стремился выброситься в окно со своей законной добычей. (Похоже, выходить в окно, не заботясь о том — открыто оно или закрыто — тренд «Академии войны и мира».)

— нервные махи головой, из-за чего коса тоже мотается из стороны в сторону.

Именно поэтому половина студентов вверенной мне группы ушли с занятия с фингалами, а вторая половина — с более серьезными повреждениями. Бедняги пытались уклониться, забыв, что сидят за партами, а на партах стоят установки. У многих сломались челюсти, у некоторых — вылетели зубы.

— Случайные ежедневные опоздания на работу из-за непомерной слезливости на нервной почве. Не могу же я, мужчина, бессерт (эту расу я назвала «медики») явиться на занятие весь в слезах от своего жалкого вида. Синяков под глазами и унылого оскала.

И я еще не все пункты зачитала.

Ближе к низу шли цитаты из лекций под названием: «Чему мы их учим».

Нежная: «Если погладить кота по шерсти много-много раз он ответит вам током любви».

Трогательная до слез «если электрический провод закоротить, он замкнется в себе…»

Поучительная «Не бойтесь раскалить диэлектрик до бела, он проводит вас в ток…»

Страстная: «Деформация — это проникновение твердого тела в мягкое с обязательным нагревом мягкого внутри…»

И уже совершенно бесстыдная: «Энергия дефлорации вычисляется по формуле…»

Жаль, я не успела прочесть выдержки из докладов и жалоб преподов под заголовком «О времена, о нравы».

Уже первые нарезки запомнились надолго. «Глава 7. Рационализаторское приложение студентов…», «Доклад о хождении студентов в позор»… «Доклад о хождении студентов в зазор»… «Доклад о хождении студентов в кругозор«…Слово «дозор» у автора хронически не получалось.

«Лобовым ударом я открыл студентам глаза на все моменты импульса сразу».

«Мне пришлось трижды взрывать горючие смеси, чтобы студенты заучили простые правила.

Если вы в химической лаборатории и что-то взорвалось, первым делом проверьте — остались ли вы живы. Вторым делом — проверьте — все ли части тела на месте… В процессе обучения выжили почти все студенты моего потока…»

«Я составил план лабораторных роботов…»

«Я подорвал занятие только, чтобы сбегать в буфет за водой…»

«В аудитории парил порядок…»

«Я порвал студента, чтобы вставить ему формулу…»

Под заголовком «Что может быть скромнее?» висели семь сканов тех самых частей тела, которые, по заверению Вархара, он очень даже часто мыл.

Над ними красовалось пояснение, набранное ну очень жирным и очень наклонным шрифтом.

«Однажды семь студентов первокурсников «Академии войны и мира» поспорили у кого больше… сами знаете что… Чтобы сравнение вышло честным… отсканировали все под лозунгом: «Техника не краснеет». А следом сканировал свои документы… ректор…»

Слава богу, «досье» на преподов висело на другом конце доски-стены.

Меня особенно впечатлили рассказы о наших способностях.

Про себя любимую прочла первой.

«Скромная, где-то даже тихая женщина, обладающая лучшими в Академии приемами по: выдиранию проректорских волос, драки на шпильках и тычков в ребра. Любые ваши молнии она с легкостью засунет вам в… туда, куда захочет. Мебель на скаку остановит, в горящий корпус войдет. Филигранно владеет техникой вывешивания студентов под потолок и лучше всех умеет считать до шести».

Я нашла глазами Вархара и похихикала на славу.

«Мужчина хоть куда! Легко выбросит любого в окно, поймает женщину на лету в танце, разденет толпу танцоров за считанные минуты. Одевать не предлагать! Разденет толпу рискнувшись предложить за считанные секунды. Владеет техникой подглядывания, подслушивания и телепатии при помощи загадочной энергии света, которая, якобы везде. Всем, кто с ним общается и намерен сохранить хоть что-то в секрете, рекомендуем назначать рандеву в абсолютно черном теле.»

Про Драгара писали мало, но прочесть это стоило.

«Летучий Голландец… ой… аспирант. Самый модный рыцарь Академии. На балы ходит в трениках и майках-алкоголичках, а на турниры — в сапоге вместо шлема. Тех, кто после встречи с ним выжил и не умер от смеха добьет электричеством»…

Про Лицию.

«После общения с ней душ можно не принимать. И лучше не злить ее в процессе. Электричество пойдет по мокрому насквозь телу со страшной силой. В этом и есть ее сила как боевой единицы Академии…»

Про Мастгара.

«На редкость музыкальный преподаватель. Его музыкальный свист знаком всем, кто не получил после него сотрясение мозга. От силы его музыки на окружающих пикируют с полок и шкафов тяжелые предметы. Домашний питомец — топор с самонаведением. Очень любит хозяина, на чужих кидается как собака».

Между двумя своими занятиями я то и дело бегала к доске и дочитывала, досматривала все, что не успела.

Не знаю, кто придумал этот шедевр для разрядки после академических будней, но Нобелевскую премию дала бы ему сразу, вне конкурса.

13

Лаборатория главного корпуса отличалась от нашей только несколькими лишними метрами и окном.

Также как и на моей кафедре, дальняя стена ее была выложена сейфами.

Надписи на них немного отличались от тех, что я уже видела.

«Кто придумал — тот и взрывается», «Осторожно! Не вздумайте применить эти формулы в домашних условиях! Если не умрете от смеха, погибнете от взрыва».

Наши, физические показались мне интересней.

Обнаружив, что в аудитории одни «медики» я поначалу обрадовалась. Что может быть хуже скандров, рассуждала я. Только еще больше скандров.

И, по традиции, ошиблась.

Не прошло и десяти минут от начала занятия, как аудиторию заполнил гул голосов.

«Болтун, находка для шпиона», — говорил о тех, кто не умолкает даже чтобы поесть или попить мой отец. Таких находок в лаборатории было целых сорок пять.

Каждый стремился чем-то поделиться, а со мной, с соседом или с котом за окном уже не столь и важно.

На объяснение техники безопасности ушло двадцать минут от полуторачасового занятия. Каждые несколько минут я прерывалась, чтобы навести порядок.

Мои замечания раз от раза становились все креативней и креативней.

Начинала я со скромных:

— Всем, кто хочет дожить до конца пары, тихо!

— А ну прекратили шушукаться! Или языки в узлы завяжу!

Закончила уже немного более жестко:

— Всех, у кого длинный язык, подожгу пятки!

— Для тех, у кого слишком длинный язык сейчас принесу палечную гильотину. Укорочу все, что плохо торчит враз.

Мой суперкреатив обеспечивал тишину всего на десять минут дольше, чем скромные замечания.

Боюсь, студенты просто долго расшифровывали понятие «палечная гильотина». И пытались проникнуться моей мыслью. Почему за длинный язык поджигают пятки?

Когда шум и гам вновь прочно воцарился в аудитории, мне захотелось заткнуть уши и убежать прочь.

Взяв себя в руки, я обдумывала — что же делать, позволив студентам немного расслабиться. Удар лучше наносить тогда, когда противник ничего не подозревает.

Эти минуты мне запомнились на долгие годы.

Я узнала, что некоторые студенты пробовали секс в шкафу, а другие мыли голову раз в месяц. В их мире укоренилось суеверие, что помыв голову, отдаешь воде всю свою сексуальную силу. Мне, конечно, импонировала мысль, что сексуальную силу «медики» ищут в голове, а не там, где у Вархара меч наголо. Но я предпочла бы счастливое неведение о сексуальных подвигах и пристрастиях учащихся.

Кроме них, «медики» обсуждали только предстоящую войну. Точнее возмущались тем, что их туда не пригласили.

Делились — кто кому и когда откусил палец в драке — и не какой-нибудь — большой палец на ноге! Кто кому, когда и сколько выбил зубов и в какой шкатулке хранит сувениры.

Пока студенты хвастались друг перед другом боевыми и сексуальными подвигами, я медленно зажгла за спиной две шаровые молнии. Еще утром Мастгар дал мне повод гордиться собой. На голубом глазу поведал, что управлять молниями и магнитным полем, как я, способны лишь единицы. Большинство «ваяли электрооружие» и выпускали на волю. Создатель терял власть над собственным творением, как только оно отлетало на несколько шагов. Не мудрено, что пожары тут обычное явление, подумала я тогда.

И вот теперь решила незамедлительно воспользоваться собственным уникальным даром.

Зная, что еще пожалею о своей новой педагогической методе, взвизгнула, переходя на ультразвук:

— А ну сбавить голоса на тридцать-сорок децибелл!

И запустила молнии в ряды студентов. Не без моей помощи огненные шары четко нацелились на пятые точки болтунов.

Не ожидая такой «подставы» они заскакали по аудитории как горные козлы, перепрыгивая через стулья и парты. Некоторые даже попытались просочиться в сантиметровые зазоры между шкафами и стенами.

Вот что я называю эффект неожиданности. И никакого электрошока не надо.

Несколько раз молнии почти долетали до мишени, и студенты припускали сильнее. Дыхание жара в… самый низ спины придавало им силы, открывало второе дыхание.

Минут пятнадцать «медики» метались по аудитории, пока не начали терять концентрацию и слабеть. Сталкивались друг с другом, встречались со стенами и падали куда попало.

Те немногие, кому особенно повезло растянутся на электрических установках, исполняли танец нервного моржа. Припав грудью к незащищенным, как частенько водилось в Академии проводам, дрыгали руками и приподнимали головы, издавая нечленораздельные звуки. Что-то вроде «Мымымммм».

Самые умные бросились к подоконникам, стремясь вырваться наружу. Всего-то восьмой этаж, мелочи жизни. Но их подвела смекалка товарищей. «Самых умных» оказалось слишком много, и студенты застряли, зажатые между товарищами и рамами. Мне вспомнился мультфильм про Винни Пуха и мучения сладкоежки, застрявшего в дверях дома Кролика. Смех вырвался из горла. Сначала я сдерживалась, глядя на вертлявые ягодицы в окнах — они крутились и ерзали, в тщетной попытке высвободиться. Но нервные потрясение последних дней уложило мое самообладание на обе лопатки, и я расхохоталась.

Студентам, над которыми гордыми буревестниками все еще реяли шаровые молнии, мой смех показался зловещим. Они даже вздрогнули. И это подвело тех, кто притаился под партами. Ба-бах! Бум! Хрясть! Затылки встретились со столешницами, столешницы возмутились треском, и сбросили с себя несколько увесистых установок. «Ой!» «Ай!» «Огоооо!» взвыли студенты, которым удалось спасти пятые точки от молний, но не удалось сберечь от ударов тяжелых предметов.

Два «медика», почти просочившиеся в зазор между шкафом и стеной дернулись и — предсказуемо — шкаф покачнулся и упал. Я давно уяснила — местная мебель никогда не погибает одна, неизменно нанося обидчикам ответный удар. Шкаф аккуратно приземлился на стол, неподалеку. Под столом уже было облегченно вздохнули студенты. Но тут из шкафа посыпались ручки, ножницы и пилки для ногтей. Тому, что среди лабораторного инвентаря больше пилок для ногтей, чем брошюр и ручек, я даже не удивилась. Студенты сжались под столом, пока шкаф цинично вонзал в зазоры половых плит и столешницу один острый предмет за другим. Наконец, пилки закончились. И студенты вздохнули с облегчением. Но рано они радовались.

Из шкафа посыпались гирьки.

«Ой», «Ай», «Что б тебя!» разнеслись по лаборатории снова. Гирьки тоже были не лыком шиты и норовили ударить студентов по самым мягким местам.

Когда закончились и они, «подстольных медиков» засыпали папки с брошюрами.

А после студент, что прятался за шкафом, смахнул с головы шелуху от семечек (и откуда она только там взялась) и промямлил:

— Ооооольгааааа Иииискандээээровнааааааа… ааааа… аааа… а ссссссорок децибеееееел эттттто совсеааам заааааткнуться? Или ммммможно иногдаааа вздохнууууть?

«Медикам» хватило десяти минут, чтобы привести аудиторию в порядок. Даже пилки были собраны — все до единой — и возвращены на законное место.

Когда последнюю группу студентов удалось освободить из плена оконной рамы, по лаборатории поплыла звенящая тишина.

— Вз? — спросила залетная муха и тоже умолкла, «во избежание». Молнии я оставила у потолка, так, для профилактики.

Опасливо поглядывая на огненные шары над головами, студенты выполнили лабораторные работы в рекордные сроки.

И если какая-то установка начинала дребезжать или гудеть, они подносили палец ко рту, тыкали им в молнии, и советовали:

— Шшшш…

Не смотря на неудачное начало занятия, законили мы не так уж и плохо. По счастью, считали «медики» намного лучше скандров.

Ну как лучше. Пострадало вдвое меньше калькуляторов. И лишь половина расчетов потребовала моего срочного хирургического вмешательства.

Усталая и довольная покинула я аудиторию. Прекрасно осознавая, что завтра на доске объявлений появится дополнение к моему досье.

* * *

Оставшийся день мы с женщинами кафедры — то есть я, Лиция и Метанилла включали защитные энергетические купола по всему корпусу. Если верить спутницам, купола пропускали только «массированный стихийный удар». Я так поняла, пробить их можно лишь, если сотни электриков, магнетиков или водников объединят силы.

Мы приезжали на этаж и планомерно обходили все аудитории, нажимая на черные кнопочки, в углу, у самого потолка.

Слова Вархара о том, что любую местную преподшу можно использовать и по непрямому назначению — в качестве стремянки, я восприняла как шутку.

Но в шутках проректора, как выяснилось, доза шутки не тянет даже на гомеопатическую.

Ткнув пальцем в первую же черную кнопку, Метанилла, без предупреждения подхватила меня и усадила к себе на плечи. Но даже с ее великанского роста мои руки никак не дотягивались до нужной высоты.

Тогда, тоже ни слова не говоря, Лиция подскочила и посадила Метаниллу к себе на плечи. Цирк Дюссалей уже разорвал бы все контракты, вернул зрителям билеты и уехал опозоренным.

Женщины-скандры поражали мое воображение все сильнее.

Увы! Даже такой акробатический этюд не помог нам добраться до волшебной кнопки в совещательной аудитории.

Меня поставили на пол. Лиция кивнула Метанилле, и та подозрительно огляделась вокруг. «Мадам страшила» схватила со стола заведующего кафедры увесистый булыжник. Я еще долго гадала — зачем он тут, с какой целью лежит рядом с лампой. Камень напоминал те, что привозят туристы с моря — гладкий, с белыми кольцами. И я предположила, что этот сувенир оставил кто-то из предшественников.

Счастливо уволенные из Академии, вряд ли захотели бы вернуться сюда за забытым добром. Даже не так. Под страхом смертной казни вряд ли кто-то из них вернулся бы сюда не то чтобы за сувенирным булыжником, за миллионом долларов или стопкой золотых слитков.

«Мадам страшила» задумчиво взвесила камень в руке и кивнула Лиции. Тут бы мне насторожиться. Но усталость, как всегда, в самый неподходящий момент, вырубила внимание напрочь. Примерно как боксер вырубает противника накаутом.

Метанилла лихо замахнулась и… булыжник взмыл в воздух. Чуть-чуть не долетев до кнопки, ухнул вниз, прямо на голову неудачно заглянувшей к нам лаборантки. Она ойкнула, упала и уронила вазу с цветами.

Вода разлилась под ноги Лиции. А та, как на грех, искрилась удивлением — во всех смыслах слова. Ток прошел по луже, по стене, и привычное мне горизонтальное пламя элегантно поползло к кнопке.

Словно нарочно в аудиторию заглянул электрик. Леплер Федерикк Паструм — тот самый электрик, которого Мастгар осчастливил карандашами в прическе. Теперь он ходил по кафедре только в металлической строительной каске, на резинке от штанов. Лишь время от времени приподнимал электрик головной убор, оттягивая резинку, и, на всякий случай, не снимая его полностью, почесывал затылок.

Парадокс, но лицо Федерикка было самым женственным из всех, кто окружал меня в аудитории.

В руках он традиционно мял оригами. То ли это успокаивало нервы, то ли дарованная Федерикку Мастгаром прическа гейши все же подействовала на его мозг. И электрик внезапно ощутил в себе неукротимую тягу к японской культуре.

— О! Горящая проводка! — весело констатировал Федерикк, подмигнул мне здоровым, ярко-голубым глазом и ткнул пальцем в пожар.

Кто-то подумал бы, что другой глаз электрика все время смотрит куда-то вправо из-за удара тока. В прямом смысле слова из-за профессиональной деформации. Но я уже знала, что виной тому деформация от удара Суггурда. На заре своей карьеры в Академии Федерикк имел не осторожность отправиться с преподом-мельницей в столовую. По дороге туда он и заработал свое увечье, в дополнение к еще нескольким мелким повреждениям. Легкому сотрясению мозга, перелому челюсти и контузии.

Что не помешало ему сначала плотно пообедать, и лишь затем на неделю слечь в медкорпус.

Федерикк постоял несколько минут, любуясь на то, как языки пламени, весело искря и трогательно потрескивая, подбираются к кнопке. И, почесав под каской затылок, резюмировал:

— Придется тушить.

Глазом не успела моргнуть, в руках Федерикка откуда ни возьмись, появился огнетушитель, в пол человеческого роста. И даже не струя, бурный поток пены брызнул в стену.

Сравнить с ним можно было разве что водопад, организованный Вархаром в мой первый день работы в Академии.

С тех пор я усвоила — тут ничего не делается наполовину.

Если тушат, то не только стены, но и горячие головы.

Если свистят, то до полного сноса крыши коллег и студентов, ну и сноса всего, что попадется на пути.

Если лечат, то до «полного и безграничного исцеления» и… остаточного заряда.

Если раздевают взглядом, то догола.

А уж если обещают выбросить кого-то в окно, то выбрасывают в ближайшие сутки.

Огнетушитель изрыгал пену битых двадцать минут. Пламя давно погасло, жалобно выбросив в воздух струйку серого дыма. Но Федерикк держал огнетушитель как автомат и приговаривал:

— Видали? Сжиженная пена. Размеры минимальны, а сколько удовольствияяя…

Когда пена иссякла, а вместе с ней и удовольствие электрика, я растерянно оглянулась в поисках спутниц. Лицию и Метаниллу как ветром сдуло. Я уже собиралась лишить их премии за дезертирство. Где же это видано? Бросить начальницу наедине с маньяком-пеноманом? Но вовремя заметила, что гора пены под стеной, с меня высотой, подмигивает четырьмя до боли знакомыми глазами. Метанилла первой выскочила из пузырчатого плена, отряхнулась так, что Федерика засыпало по макушку, и вернула себе булыжник.

— Сто-ой! — крикнула я. Но сразу поняла — не остановить мне воинственного скандра на пути к мечте. Метанилла метнула взгляд в непокорную кнопку и следом за взглядом метнула в нее камень. На сей раз снаряд достиг цели. Кнопка зажглась синим светом — купол включился.

— Видали? — гордо вскинула голову преподша.

Но камень и не думал завершать свое путешествие. Мы услышали звук, словно зазвонил колокол, и заметили, как булыжник стекает с горы пены. Еще недавно она подмигивала нам единственным способным на этот подвиг глазом Федерикка. Но теперь как-то растеклась, и новый звон ознаменовал удар каски электрика о плиты пола.

Я уже хотела броситься Федерикку на помощь. Но добрая Лиция, стряхивая с себя пузырчатую шубу, решительно подула на него. Уже почти поднявшийся Федерикк, рухнул на пол, как подкошенный. Колокольный звон повторился, а пена улетела в окно, и там кто-то подозрительно вскрикнул.

Не сразу поднялся электрик из лужи, созданной дуновением Лиции. Несколько раз он поскальзывался, и колокол продолжал звонить и звонить.

Оставив надежду уйти от нас на своих двоих, Федерикк встал на четвереньки. Всего три раза растянулся он на пути к спасению — к двери аудитории.

А когда скрылся за ней, мы услышали многоэтажные пояснения, что уж лучше пять раз попасться на пути свиста Мастгара, чем один раз на нашем.

Мы поразили его в самое сердце.

Когда все до единой кнопки засияли синим, у меня болели даже те мышцы, о существовании которых не подозревали самые передовые биологи перекрестия миров.

Но неутомимые женщины-скандры оставались бодры и энергичны.

И, конечно же, вызывались проводить меня до комнаты.

Если бы у меня только осталось хоть немного сил — душевных и физических. Я послала бы их… проверить отчеты, или просто сбежала — не впервой.

Но ноги категорически отказались от такой тяжелой работы, и трижды споткнулись, бессовестно угрожая уронить меня на пол.

Сила духа оставила меня еще в момент, когда «мадам страшила» метала камень в кнопку.

И я угрюмо побрела, зажатая между двумя женщинами-скандрами, как в стальных тисках.

Слава богу, Лиция не пыталась завести беседу. Зато за двоих оторвалась Метанилла.

Всю дорогу «Мадам страшила» рассказывала мне историю трех студентов. Каждое утро после включения куполов они приходили на занятие без одной части тела. Сначала они пришли без правой руки. Затем без левой. Потом они пришли без правой ноги. Потом они пришли без левой.

Спрашивать, как можно прийти без ног, я не рискнула. Чем быстрее закончит Метанилла свою сказку, тем лучше для моих расшатанных нервов.

Потом студенты пришли на занятия без правого уха. Потом пришли на занятия без левого уха.

А потом студенты клялись, что видели их призраки. Те блуждали поодаль от купола, держа в руках головы и ноги. Предупреждали всех, не подходить к границе. Будто бы оттуда вылезает энергетический монстр и сжирает всех, кто слишком приблизился.

По счастью, моя чугунная голова с трудом воспринимала страшные сказки сотрудницы.

Лиция же так весело улыбалась, словно Метанилла всю дорогу травила анекдоты. И я поняла, что возвращаться домой в обществе Вархара и Драгара — далеко не худшее из зол.

На этой чудесной ноте, едва держась на ногах, я зашла в свою комнату, нахлопала приглушенный свет и чуть не сползла по двери от удивления.

В кресле, за моим письменным столом восседал… Вархар. И улыбался Чеширским оскалом.

— Жива? — поинтересовался проректор, опасно приподнимаясь и шагая навстречу.

— Ппочти, — растерянно произнесла я.

Мы не встречались с момента знаменательной сцены в кабинете Езенграса. Тогда я дала слабину, и начала всерьез опасаться, что Вархар принял ее за согласие на все и во всех позах.

Страх придал мне силы, открыл второе дыхание. Сердце забарабанило в ушах строевой марш, и я выскочила под него на кухню. И… снова обомлела.

На круглом деревянном столе стояли чайник и чашка. Одна! Не две, как можно было предположить.

Из чайника упоительно пахло мятным чаем, а из микроволновки так тянуло жареной курицей, что мой желудок громко высказал благодарность Вархару.

Он услышал. Пока я ошарашенно оглядывалась, Вархар вошел на кухню. Очутился рядом, придерживая за талию, но, не прижимая как прежде.

— Да успокойся ты, женщина, — наставительно произнес Вархар. Голос его звучал так мягко и ласково, что подлая стайка мурашек понеслась по моей спине. Колени ослабели, а тело уже даже не предало, сдалось на милость победителя. И настоятельно требовало прижаться к воинственному скандру, успокоиться на его широкой груди. А-ах! Была не была! Если что шаровые молнии у меня в загашнике!

И я обняла Вархара за шею и спрятала лицо на его груди. «О-ой» — впервые за наше знакомство речь проректора ограничилась таким коротким нечленораздельным возгласом. Даже вечернее платье он приветствовал намного длиннее.

Вархар недолго помедлил и осторожно погладил меня ладонью по спине. Но спустя еще немного времени ласки его стали настойчивей и спустились ниже. Пятерня Вархара поглаживала мои бедра, а тело недвусмысленно намекало на то, о чем я подумала, зайдя в комнату.

Я напряглась, но проректор отпустил и отступил на несколько шагов.

— Отдыхай, Ольга, — сказал очень тихо и хрипло. — Считай, на бой ты меня напутствовала, — и стремительно вышел вон.

* * *

На следующий день Езенграс отменил занятия и распорядился, чтобы преподши проинспектировали ближайшие кафедры. Проверили — включены ли защитные купола.

Мы с Лицией и Метаниллой честно оббили пороги всех кафедр нашего и двух соседних корпусов. И к концу дня я заскучала по своим тиграм-студентам, и даже подчиненным «каменным троллям».

Ноги решительно отваливались, руки не поднимались, все тело болело. Мы обнаружили больше сотни не включенных куполов и, как порядочные, исправили упущение. Кажется, все до единого кнопки удалось понажимать только мне и моим бравым скандрам-преподшам.

Как дошла до своей комнаты, не помню.

Только там, на кухне, как и вчера, стоял заваренный чайник, а из микроволновки упоительно пахло жареной картошкой.

На весь экран компьютера светилась надпись: «Спокойной ночи, женщина! Хорошенько отдохни. Завтра тяжелый день».

Стоило прочесть послание Вархара, и подозрительное тепло разлилось по телу. Сердце екнуло и, презрев все доводы разума, забилось быстрее.

Я засыпала, сытая, довольная, почти отпустив тревоги ожидания нашествия крипсов. И думала о Вархаре.

Проректор все-таки взял меня штурмом, как принято у него в мире.

Таран его настойчивости снес стену моего предубеждения как Драгар танцоров в зале. Атака его сексуальности заставила мое неприятие отношений на работе выбросить белый флаг. А его забота кляпом заткнула рты всем остальным противоречиям и возражениям.

Душа и тело приняли завоевателя с распростертыми объятиями, благодаря за избавление от сиротливости одиночества. И готовились встретить его хлебом и солью, как только обстоятельства изменятся к лучшему.

14

Стоило мне вскочить рано утром, привести себя в порядок, надеть брюки с водолазкой и кеды, во дворе корпуса раздался гудок. За предыдущие дни я привыкла к учебной тревоге и лишь слегка взбодрилась.

В какой-то странной, нервной лихорадке, выскочила наружу, и с разбегу врезалась в грудь Вархара.

Он стоял возле самой двери в корпус, словно ждал меня.

— Ты вовремя, — огорошил, приобняв за талию. — Идем. Увидишь Академическую стену. Поверь, оно того стоит. Хотя повод не самый приятный.

Мы миновали несколько арок, явно направляясь к внешнему кольцу лабиринта академических корпусов.

С тех пор, как автобус высадил «еще одну бабу» в самом его центре, я крутилась между внутренними частями замка.

Внешние корпуса почти ничем от них не отличались. Разве что цвет стен был белее, а башни — выше.

Миновав ровно двенадцать арок, мы очутились возле последней, самой высокой, с узором из символов всех стихий. Огни сплетались косичкой с корнями деревьев, над ними чередовались камни и водяные облачка. Символично.

В арку легко прошло бы стадо слонов, если бы вздумало навестить Академию, а тиранозавру пришлось бы лишь слегка пригнуться.

Мы торжественно миновали арку, и я обомлела.

Невольно приоткрыла рот, бросила на Вархара растерянный взгляд. Проректор усмехнулся и задорно подмигнул — явно и неприкрыто подбадривал, но мне захотелось обнять его и расцеловать.

— Академическая стена, Ольга. Любуйся.

Белая-белая каменная стена, выше самой длинной башни, опоясывала внешние корпусы. Она выглядела монолитной, без единого шва, без единого стыка плит и глянцево блестящей, словно отполированной.

Справа от арки стену разрывала бронзовая дверь, ей под стать.

— А-а-а… Почему стена не видна из окон корпусов? — поразилась я.

— Какая ж ты у меня умница, женщина, — улыбнулся Вархар. И я вдруг поймала себя на том, что не замечаю — акулья у него сейчас улыбка или человеческая, Чеширский оскал или ухмылка саблезубого тигра. Душу грело воодушевление проректора, его спокойное отношение к грядущей битве.

— Я ж говорил — корпуса выше, чем кажутся… И…

— На самом деле скрывают стену, — закончила я за него.

Улыбка Вархара стала шире, он открыл рот, собираясь что-то сказать, притянул меня поближе, но не проронил ни слова.

Я проследила за его взглядом и подумала, что зря Вархар наговаривал на крипсов. Они оказались на редкость пунктуальными.

Перед Академическими воротами, откуда ни возьмись, появилась летающая тарелка. Самая настоящая летающая тарелка, как описывали их «сумасшедшие контактеры» моего мира.

Она удивительно походила на огромного ската. Сверху черная, снизу голубая, с короткими «усиками»-выступами впереди и двумя большими черными глазами-овалами под ними. По краям тарелки горели мириады желтых лампочек.

Вархар деликатно подтолкнул меня вперед, и непривычно осторожно приобняв за талию, указал рукой на Академические ворота.

Я никогда не выходила наружу. И вот теперь, бронзовые двери, с проректора толщиной, распахнулись как деревянные калитки. Скрежет, дребезжание резанули по ушам, но я забыла об этом.

Ошалелый ветер ударил в лицо, за секунду разметав пучок, скрепленный на затылке четырьями резинками.

Теперь я понимала, почему местные носят хвосты и косы.

Мой взгляд приковала равнина. Она простиралась впереди, и справа и слева, повсюду насколько хватало глаз. Низкая, светло-голубая, полупрозрачная трава покрывала черную землю, а над ней клубился сиреневый туман. Он то приподнимался и стелился поземкой, то собирался в комки, похожие на цветную вату. Их, как перекати поле, гонял туда-сюда тот самый ошалелый ветер.

— Перекресток, — словно издалека донесся до меня голос Вархара и гулкий звук — ворота закрылись за нашими спинами.

Академическое воинство выстроилось чуть поодаль от белой стены, по правую мою руку.

Каждая раса, как и в мирные дни, нарядилась в собственные одежды. Но ряды великанов-студентов и титанов-преподов сливались в одну темную массу. И от нее исходила незнакомая мне, но отчего-то потрясающе приятная мощь. Астральное зрение открыло диковинное зрелище. По сравнению с ним все компьютерные спецэффекты фантастических игр и фильмов моего мира меркли как светлячки на фоне звезд.

Воинство Академии нимбом охватывало радужное сияние. Оно переливалось сотнями оттенков и цветов, то мерцало, то вспыхивало тысячами огней. И за спиной каждого — препода ли, студента ли, расправились крылья, совсем не похожие на крылья бабочки. Скорее они напоминали крылья стальной птицы — огромные, покрытые сверкающими перьями.

Вархар снова подтолкнул меня вперед, и мы отошли подальше от ворот.

Теперь академическая армия начала перестраиваться. Стройные ряды студентов и преподов развернулись, как по мановению волшебной палочки и застыли, перекрыв крипсам доступ к воротам.

Разделились на несколько абсолютно симметричных квадратов — между ними едва ли проскочили бы два скандра.

Потрясенная я наблюдала, как синхронно, красиво шли и замирали бойцы.

Мы с Вархаром очутились между передними рядами, неподалеку от Езенграса. Он каменным колоссом высился точно между двумя центральными квадратами из десятков ровнехоньких воинских шеренг.

Из летающей тарелки пролился тугой луч света. Чертовщина какая-то! Сны и видения контактеров моего мира в руку…

Я приоткрыла рот от удивления, и тут Вархар ошарашил еще сильнее:

— Заллеандра — это твой мир, Ольга, — тяжело вздохнул проректор. — Крипсы уже дважды нападали на него. Но нам удавалось одолеть их. Помогли великосветские господа из «Академии внушений и наваждения». Они на соседнем перекрестке этих же миров. Стерли землянам память. Поэтому вы и не знаете, не помните…

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Кто-то из вас помнил инопланетян? Верно?

Я снова кивнула.

— Помнил, как их забирали на летающих тарелках? Как проводили страшные опыты?

Я закивала без остановки, а проректор продолжил сыпать фактами.

— Кто-то помнил, что его заставляли вынашивать инопланетных детей?

— Кто-то помнил, что его водили по ледяной пустыне или по пеклу?

— Кто-то помнил, что его забирали лучом света?

— Кто-то помнил, что встречал зеленых монстров?

— Кто-то помнил летающие тарелки?

Проректор выдавал информацию в гомеопатических дозах. Наверное, позволял привыкнуть, адаптироваться, переварить услышанное.

И я окончательно и бесповоротно полюбила Академию, зауважала студентов и преподов, уборщиц и электриков. Не зависимо от того, умеют они считать с калькулятором или нет, красиво выражают эмоции и мысли или только мычат. Все эти воинственные, порой по-детски наивные смутьяны, нахалы и грубияны собственной жизнью отстаивают чужие миры. И взамен не получают ни славы, ни богатства, остаются безвестными для тех, кого спасли от рабства и гибели.

И я поняла, что именно здесь, среди них мое место. Даже если придется заново вдалбливать всем и каждому скандру азы математики, а каждому медику заклеить рот скотчем.

— Ну, в общем, я все сказал, — выждав небольшую паузу, добавил проректор.

Если бы не теплая ладонь Вархара на талии, от наплыва чувств, удивления, я наверняка села бы в туман, на траву.

Луч света из летающей тарелки расширился, взорвался золотистыми искрами, и пропал. Напротив академического воинства словно из воздуха появилось другое, примерно такой же численности.

И я поняла, почему инопланетян в моем мире называют зелеными человечками.

Только это были не человечки, а человечища. Зеленые, лысые, в темно-болотных комбинезонах без молний и пуговиц, ботинках из прозрачного материала, похожего на тонкий пластик.

— Ректоры нашей Академии и соседней запечатали границы между мирами, — шепнул мне Вархар. — Пройти в них можно только мимо нас.

Огромные глаза крипсов, похожие на стрекозьи, переливались перламутром. В них не было ни зрачка, ни радужки, и оттого взгляд инопланетян казался еще более жутковатым. Когда крипсы моргали, словно тонкая пленка на долю секунды прикрывала глаза.

Узкие щели вместо носов расширялись, втягивая запахи. Чем тут так пахнет? Я втянула воздух и ощутила едва уловимый аромат шарлотки.

— Это место особенное, — шепнул Вархар, заметив мой жест. — Тут каждый видит и чувствует что-то свое. Что-то, что идет изнутри… Из души что ли… Из памяти… Или типа такого, — немного смущенно усмехнулся он.

Сплошная стена крипсов расступилась, и навстречу нам вышел один. Он почти ничем не отличался от остальных. Разве что глаза сверкали перламутром чуть ярче, да ноздри казались чуть шире. Хотя, наверное, мы, люди, для крипсов такие же одинаковые.

— Многоуважаемые воины «Академии войны и мира»! — резко выкрикнул он. Высокий, неприятный голос эхом разлетелся по равнине. Даже ворота Академии возмущенно задребезжали. — Мы имеем честь атаковать вас, чтобы пройти в Заллеандру. Наши женщины хотят новых рабов и рабынь. Наши мужчины хотят новых емкостей для своего потомства. Мы просим вас по-хорошему пропустить нас. И все наши разногласия будут исчерпаны. А бой не состоится.

Он говорил гладко, ровно, словно заучил речь давным-давно. Словно читал лекцию неразумным студентом.

— Мы пройдем через Академический двор, не затронув ничего. Мы никого не обидим, и никого не тронем. Вы лишаете нас права на продолжение рода. А это негуманно…

— Бла-бла-бла, — прошептал мне Вархар. — Их женщины не могут вынашивать детей. Крипсы берут в плен женщин других племен, чтобы те выносили их потомство. Фу-у! — и без перехода обратился к оратору. — Мы вас пока ничего не лишали. Во как лишают права на продолжение рода, — Вархар выставил вперед руку и брюки ближайших к нему двадцати крипсов обуглились, а их хозяева с дикими криками побежали куда-то вдаль.

Оратор, словно ничего не заметил и продолжал сыпать аргументами в пользу своих требований еще минут двадцать. От его монотонной речи, визглявого голоса у меня свело челюсти. От неподвижной позы затекли ноги.

Я оглянулась на полководцев — они замерли между квадратами шеренг.

Колокол ковырял в ухе — в том самом, без ушной раковины.

Генерал тер глаз — тот самый, чье отсутствие скрывала черная повязка.

Священник ковырял в носу — в той самой, ободранной ноздре.

Езенграс улыбался. Так улыбался, что уже даже мне захотелось броситься в летающую тарелку и улететь куда глаза глядят.

Вархар поддерживал имидж Езенграса, копируя его оскал. Но почему-то лицо проректора по-прежнему казалось мне до боли родным, даже дорогим.

Оратор распинался еще с полчаса. Рассказывал, как тяжело живется крипсам без потомства и как хорошо живется рабам и «емкостям для потомства». В клетках их кормят по четыре раза в день, а в аквариумах — аж по пять.

Простор обеспечен — двадцать на двадцать метров шикарнейшей искусственной растительности и хвойный ароматизатор.

Дважды в неделю рабов и «емкости для потомства» выгуливают на чудесных просторах мира крипсов. Среди прекрасных вечных снегов или чудесных золотых пустынь.

Так и представила лютый холод белой пустыни и изнуряющий зной желтой.

Среди скучных лесов и полей бродят сами крипсы, купаются в утомительных морских волнах и греются на холодном солнце побережья.

Крипс пообещал не надевать рабам ошейники с электрошоком, оставив «легкие, ненавязчивые строгие ошейники» с иглами и шипами.

Когда оратор почти поклялся, что слуги будут спать дважды в неделю, а служанки даже трижды, Вархар прорычал:

— Ну хватит уже! — и глаза его зажглись как голубые лампочки.

Проректор выбросил вперед руку и… балагур обуглился в мгновение ока. Подул сильный ветер. Ах нет! Подул Мастгар, и оратор рассыпался в прах.

Крипсов это не удивило ничуть. Похоже, они и впрямь были отлично знакомы со способностями Вархара, да и Мастгара встречали не впервой. Зеленые ряды расступились, и навстречу нам вышел другой крипс.

Ни слова не говоря, он ткнул пальцем в Вархара и провел ребром ладони по шее.

— Ольга! Теперь тебе тут не место! — проректор сказал это настолько незнакомым, настолько непривычным тоном, что я по-настоящему испугалась.

На меня напал ступор. Я смотрела то на Вархара, то на Езенграса, то на крипса. Тот продолжал жестами обещать нашим полководцам счастливое будущее.

Глядя на Генерала ткнул себе пальцем в глаз, глядя на Колокол, почесал ноздрю, глядя на Священника подергал себя за ухо.

И с ухмылкой воззрился на Езенграса. До акульей улыбки ректора крипсу было как до луны. Но дрожь пробрала меня до кончиков пальцев. Я догадалась, что битва не за горами.

Не успела так подумать, Вархар подхватил меня на руки и швырнул к воротам Академии. Они на секунду распахнулись, я долетела до ближайшего корпуса и приземлилась… на ковер — его натянули и держали пятеро студентов.

Только слезла с ковра, в небо взвились молнии, водяные облака, камни, земля задрожала под ногами.

Здание Академии завибрировало, как громадный комертон, загудело и заскрежетало. В воздухе запахло гарью и чем-то еще до жути мерзким, едким.

Сердце больно екнуло и пропустило удар. Вархар…

Я бросилась в корпус, за считанные секунды добежала до лифта, заскочила внутрь и нажала трехсотый этаж. Пулей вылетев в просторный холл обнаружила, что все окна уже заняты первокурсниками под завязку.

Они гроздьями свешивались наружу, наблюдая за сражением.

Я было расстроилась, что «мест на балконах» не осталось. Но студенты обернулись, и возле каждого окна для меня освободилась широкая площадка.

Я огляделась и устроилась у того, что ближе к лифту. Оттуда все поле сражения было видно как на ладони.

Вовремя!

Я успела заметить, как Вархар оттолкнул Езенграса, закрыл его собой и принял грудью чужую молнию. Футболка проректора обуглилась, и расползлась как обожженный полиэтилен.

На груди зияла огромная рана с почерневшими краями.

Вархар даже не скривился, только скулы предельно натянулись и глаза полыхнули синим пламенем. Проректор выстрелил светом в глаза десятерых крипсов в передних рядах атакующих.

Те завизжали фальцетом, и ветер донес их мерзкий вой до академических окон. Грохнулись навзничь, закрыв лицо руками, забились на траве как эпилептики, и затихли. Вархар перевернул их сапогом — всех по очереди. Вместо глаз крипсов зияли черные дыры.

Проректор удовлетворенно фыркнул и… рухнул как подкошенный.

Под бешеный гонг сердца в висках, едва дыша, я метнулась к лифту, спустилась вниз и выскочила из Академических ворот.

Помню, как меня пытались удержать студенты и преподы и совсем не помню, как очутилась за воротами академической стены. Как вообще их открыла и как закрыла за собой.

В руках засверкали кусочки пламени, взвились, и обрушились на крипсов огненным дождем.

Один за другим десятки вражеских воинов обуглились и рассыпались в прах без участия Мастгара.

— Малитани! Малитани! — завопили остальные и плотное кольцо крипсов разорвалось. Отряд Езенграса и Вархара вырвался из окружения.

Спустя несколько дней ректор перевел мне истошные крики крипсов. Они нарекли меня «Богиня огня и Хаоса». Что-то мне это напоминало…

Не успела глазом моргнуть, меня и проректора подхватили наши воины и унесли за академические ворота.

Эпилог

В самую высокую башню, над главным зданием вел только один лифт. Здесь, надо всеми обитателями Академии, почти в облаках и работали медики.

Я неслась в больничное отделение, не чуя ног, боялась не успеть. Как он там? Жив ли? Сильно ли ранен?

Сердце стучалось в уши, пульсировали в висках вены, между пальцами проскальзывали молнии, вспыхивали огоньки.

Как же быстро я вошла в полную силу!

Старшекурсники, что выносили нас с Вархаром с поля битвы, обсуждали «расцвет» моих способностей. Шептались, что на перекрестье такое случается сплошь и рядом. Но только спустя несколько лет работы или учебы в Академии.

Наверное, так подействовал страх за мое несчастье, за моего варвара.

Я не только управляла электричеством, огнем, как рукой или ногой.

Я наконец-то научилась филигранно «читать» информационное поле — брать любые сведения, какие требовались. А не только те, от которых хотелось плакать и смеяться одновременно.

Лифт донес меня до пятисотого этажа в одно мгновение. Даром что до двухсотого в других корпусах ехал бесконечно долго.

Конечно же! Чему я удивляюсь? Чудо-лифт срочно доставлял раненых к врачам и врачей к раненым.

Голубые лампочки у потолка окрашивали розовые стены фиолетовым.

Перекрестье холла, один в один как на нашем этаже, и на всех других этажах корпусов, задержало меня на секунды.

Хорошо, на обеих дверях — справа и слева висели таблички.

«Кафедра исцеления и врачевания». «Больничное отделение».

Я бросилась туда, изо всех сил дернув руку. Она оплавилась от моего огненного касания, и бесформенным куском металла осталась в ладони.

Отбросив его в сторону, я ворвалась внутрь больничного отделения.

Сердце припустило сильнее, больно екало.

Разряды, потрескивая, скользили между пальцев, на ладонях плясало пламя.

Пока не успокоюсь, так и будет — пришла информация.

Я точно знала куда идти. Самая дальняя комната, за дверью, увитой рельефными узорами. Вьюны сплетались и цвели, символизируя жизнь.

Я собиралась метнуться туда, к Вархару, но сзади окликнул Езенграс, задержал со своими новостями. Как будто они не могли обождать? Как будто не нашел лучшего времени?

Я выслушала ректора в пол уха и рванула вперед. Еще немного! Еще несколько шагов!

У двери в комнату или палату, не знаю что тут точнее, слегка притормозила, тяжело переводя дух.

Вдохнула поглубже, словно ныряла, и вошла.

В самом центре комнаты, на постели, где легко раскинулись бы еще трое воинственных скандров, лежал Вархар.

В странной, темно-зеленой пижаме из тонкого трикотажа, прикрытый голубой простыней.

У меня остановилось сердце.

Он был такой бледный, такой неподвижный. Румянец схлынул с лица, посинели губы, впали щеки.

Я сглотнула слезы, и бросилась к кровати своего наказания.

Разряды пропали из ладоней, погасли шальные огни. Влага обожгла глаза, потекла по лицу.

Невдалеке от кровати спорили два главных медика Академии — главврач Мастгури и его помощник Либорт Эйль. «Эльф-терминатор» Либорт в белом халате на лиловые лосины и толстовку нарезал громадные круги. Как всегда когда нервничал, вдруг поняла я.

Мастгури стоял спокойно, сложив руки на животе, и следил за коллегой так как следит смотритель зоопарка за новой, любопытной зверушкой.

Сегодня на его халате не было знаменитой надписи, шапочка отсутствовала.

— Я сильнее, я и буду исцелять! — выпалил Либорт, притормозив, и немедленно припустил в другую сторону.

— Ты сильнее, а я умнее, — парировал Мастгури. — Я лучше управляю энергией жизни.

Я переводила взгляд с них на Вархара и, казалось, перепалка медиков может стоить проректору жизни. Казалось, каждую секунду синие круги под глазами моего несчастья темнеют, губы бледнеют, а кожа истончается. Я бросилась к медикам, собираясь вставить им мозги на место, даже если для этого потребуются все силы Малитани. Разряды заискрили между пальцами, ладони вспыхнули кострами, у висков зависли шаровые молнии.

Но знакомый, грубоватый голос осадил Мастгури и Либорта раньше меня.

— А ну цыц! — в комнату вошел Езенграс.

Только-только загудевшие лампы у потолка умолкли от его оклика первыми.

Ветер затих за окном вторым — лихой посвист его оборвался, словно выключился.

Следом замокли и академические медики.

И лишь потом потухло пламя в моих ладонях, пропали разряды между пальцев и шаровые молнии у висков.

— Лечит Либорт. Мастгури, ты можешь остаться или уйти, — скомандовал Езенграс. — И не стыдно вам выкабениваться, когда Вархар в таком состоянии?

— Он не умрет, — парировал Либорт. — Он не умирает, — поправился то ли для меня, то ли для ректора.

— Еще бы! — оскалился Езенграс. — Если он умрет, я привяжу вас к койкам в отделении для тяжелых симулянтов. А потом вдосталь поиграю на нервах электроукалыванием. Ах неет! — от нынешней улыбки Езенграса умерли бы от разрыва сердца десятки, сотни акул. — Я отдам вас Милитари, — и ткнул в меня пальцем.

Врачи посмотрели так, как еще недавно, в холле, возле нашей кафедры, смотрели на Мастгури леплеры.

Главврач бочком отошел от кровати Вархара, Либорт тем же макаром приблизился.

Задрал пижаму моего несчастья, приподнял скороспелую повязку, и я отвернулась.

В груди бешено бухало, в ушах стоял звон. Я не хочу его потерять. Да, вот такого вот варвара, вот такого бахвала, вот такого нахала. Да, вот такого безобразно, вопиюще невоспитанного скандра! Я не хочу потерять его! Со всеми его недостатками, достоинствами, мне дорог этот мужчина.

И пока я ценой титанических усилий приводила себя в чувство, Либорт проворчал.

— Даже повязки не умеют накладывать. То же мне военные медики. Чему я их только учу! Сдам, сдам Мастгури на опыты…

В его голосе мне отчетливо послышалось облегчение. Но поверить было слишком страшно, рискованно. Вдруг мне лишь показалось? Вдруг я обманываю себя? Чего стоит интонация врача, который отдает начальнику студентов на сеанс безграничного исцеления электроукалыванием?

Чего стоит интонация любого врача из любого мира? За свою работу, за свою жизнь медики видят такое… что если бы все еще переживали за пациентов, давно бы слегли с инфарктом.

— Не страшно, — продолжил комментировать Либерт, и я внезапно вспомнила, как дышать. — Залатали в целом терпимо. Сейчас волью ему энергии по самые уши. И вскочит ваш проректор. И понесется снова рубить вражеские головы.

С недоверчивой надеждой я обернулась, наблюдая, как из глаз Либерта полилась та самая удивительная энергия стихии жизни. Два тугих темно-синих потока вонзились в сомкнутые веки Вархара.

Какое-то время энергия лилась и лилась, а результата не было. Струи мерцали, то темнели, то светлели. Но Вархар продолжал лежать неподвижно — бледный и осунувшийся.

Либерт прервался резко и неожиданно. Синие потоки пропали, врач встал и вышел из комнаты, бросив в мою сторону:

— Я все сделал.

— И ты, давай, — кивнул Мастгури Езенграс.

Главврач еще немного поворчал себе под нос. Что принес замечательные новости. Что в его лаборатории целых сто пленных и каждый ждет, надеется, буквально жаждет увидеться со всеми чудоустановками вместе и поочередно.

Что многие из пленных, сразу после знакомства с Мастгури и его знаменитыми методами, сами попросятся в пыточную ректора и проректора.

И что главврач уже выделил для пыточной новенький электрический стул, стол, кресло, и даже шкаф.

Езенграс на голубом глазу закатил Мастгури пламенную речь о том, как неравнодушный к главврачу проректор смутится в его присутствии. Шутка ли? Тут предмет вожделения, а он почти голый. Ну и что, что на Вархаре больше одежды, чем в его трудовые будни? Пижаму варвары вообще за одежду не считают.

Главврач еще немного помялся, но все-таки вышел, опасливо поглядывая в мою сторону. Я слышала его топот еще минут десять.

Следом за ним тихо покинул комнату Езенграс. Ну как тихо? От его хлопка дверью задребезжал только шкаф невдалеке от выхода. Со стола, в углу комнаты попадали: лампа, подставка для ручек вместе с ручками и увесистая папка с историями болезни. Но у меня даже уши не заложило.

И я осталась одна, с Вархаром, в полном замешательстве. Что сделал Либорт? Что это все? Вылечил ли он мое наказание или расписался в собственном бессилии? Очнется Вархар или погибнет?

Я присела на край кровати, оцепенело глядя в родное, такое красивое и мужественное лицо. Вдохнула, а выдохнуть не получалось.

Моя вдруг ожившая логика подсказывала, что ни врачи, ни Езенграс не ушли бы так спокойно, так запросто, случись самое страшное. Но нервы уложили ее на обе лопатки, скрутили смирительной рубашкой отчаяния.

Сколько я так просидела не знаю. В голове грохотал пульс, в висках пульсировала боль. А сердце… сердце вытворяло такое, что затрудняюсь даже описать. Но когда я уже решилась мчаться за Либертом снова, Вархар приоткрыл один глаз, второй и на бледном лице его расплылась до боли знакомая улыбка.

— Ты жи-ив… — сорвался с моих губ возглас облегчения. И мне стало глубоко наплевать на то, что передо мной варвар, и он наверняка все припомнит, потребует «продолжения банкета». Я осторожно наклонилась и коротко поцеловала свое наказание в губы.

Вархар разулыбался шире.

— Женщина, — выпалил он. — Пока я не получу тебя в жены, мы не проведем в постели часа четыре… гм… пять… может быть… Так вот, пока все это не случится, даже не надейся, что я сдохну!

Я прижалась к груди Вархара, и он медленно погладил волосы, плечи, спину.

Так целомудренно и ласково, словно и не варвар вовсе, а нормальный, положительный во всех смыслах слова мужчина.

— Так мы отбились? Или эти уроды вернутся? — приподнял бровь с родинками Вархар.

— Обещали вернуться, — вздохнула я. — Езенграс потребовал утроить часы военных занятий. И укрепить подступы к Академии какими-то новыми ловушками стихий. А еще он обещал послать кого-то в ту Академию, другую…

— К высокомерным засранцам из «Академии внушения и наваждения»? — приподнял мои любимые родинки над бровью Вархар. — К слизнякам, что не способны драться и могут лишь мутить другим мозги?

— Угу, — хмыкнула я.

Эк он их заклеймил! Даже интересно, что же за высокомерные засранцы и слизняки в одном флаконе обитают на соседнем перекрестье миров и мутят другим мозги.

— Лады, не дрейфь, — Вархар снова погладил мою спину — мягко и в рамках приличий. — Разберемся. Не впервой. Но ты ведь не уволишься? Я хочу вот что тебе сказать, женщина. Пока ты не ответила. Если ты уволишься, я приду в твой мир. Я найду тебя там, хоть под землей окопайся. Я достану тебя так, что даже твои соседи взмолятся о пощаде… А потом…

Я не слушала его, пропускала по-варварски нахальные обещания мимо ушей. Плюнула на то, что ладонь Вархара зашла уже очень далеко за рамки приличий и там добрела до моих ягодиц.

Он живой! Он живой! Он живой! Кричало все во мне — от макушки до кончиков пальцев.

Я всхлипнула и прижалась к крепкой мужской груди.

Вот он, мой варвар, и мое наказание. Мой мужчина. С ним я ничего не боюсь. С ним я переживу даже новое нашествие крипсов. Ну не могут победить нас существа, чья раса называется почти как клипсы.

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg