«Темное пространство»

Темное пространство (fb2) - Темное пространство (пер. Обратная сторона Группа) (Темное пространство - 1) 774K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лиза Генри

Лиза Генри Темное пространство

Глава один

Я очень старался напиться.

Сделав глоток Хуперского самогона, я поморщился сначала от вкуса, а потом оттого, что обжег язык, и чуть не заплевал вербовочный плакат, висевший на стене склада. «Вступай в ряды героев и спаси Землю!» Чушь собачья.

Скорее всего на плакатах просто не поместилось: «Вступай в ряды героев и стань гребаным пушечным мясом для пришельцев». Или «Вступай в ряды героев, дай пришельцам тебя похитить, и пусть Безликий кошмар выпотрошит твои мозги такими способами, каких ты даже не можешь себе представить». Ну, вспомните Камерона Раштона.

Мы как раз недавно говорили о нем. Каждый раз о нем. Он был типичной темой для беседы в такие вечера. Шел под номером три в этом довольно коротком гребаном списке.

Сначала мы обсуждали девушек. Не таких, которых видели во плоти, а девушек из журналов, с огромными буферами, пухлыми губами, сонными глазами, с таким видом, будто их всю ночь трахали, а теперь они недовольны оттого, что парень наконец-то вышел. Мы очень много говорили об этих девушках. И само собой это были просто слова. Всех нас призвали в шестнадцать. Кто-то, возможно, дома даже успел переспать с какой-нибудь девчонкой, но мы точно не трахали моделей с картинок, пока у тех глаза в кучку не собирались. Любой, кто заявлял, что спал с такой — просто брехло.

После девушек мы переходили на офицеров — тех, которые на этой неделе нас особенно ненавидели, и на то, что мы, само собой, ничем это не заслужили. А они — просто ублюдки от природы и без нашивок не были бы такими уж крутыми. Один на один мы бы их точно уделали. Хотя это, конечно, тоже только на словах.

Замыкали список Камерон Раштон и Безликие. Невозможно было отделить одно от другого.

— Безликие разберут тебя на частицы, — сказал Хупер, забирая у меня бутылку. — Молекула за молекулой, и ты будешь чувствовать каждый разрез.

Впрочем, Хупер был чокнутым.

Он работал на внешнем поясе, в трубах.

Я ненавидел трубы. Мне не нравилось ощущать, что от асфиксии меня отделяет лишь маленькая шлюзовая камера. Трубами называли тоннели, ведущие из ангаров на внешнем поясе прямо в черноту. Из труб выпускали Ястребов.

Я бы вообще не совался на внешний пояс, если бы мог. Я предпочитал держаться на внутреннем, поближе к ядру. Вообще-то, вряд ли в ядре было много безопаснее, но я себя чувствовал гораздо спокойнее. В трубах мне казалось, что я начинаю задыхаться.

— Это невозможно, — фыркнул Чезари.

— Неправда. Это нанотехнологии! — Хупер был техником, так что, вполне возможно, знал о чем говорит. Но того факта, что он псих, это не отменяло. Частично оттого, что полжизни он провел, дыша растворителями и выхлопными газами, а частично — потому, что готовил самогон с помощью газоочистителей, но Хупер был гораздо более не в себе, чем все мы вместе взятые. Он пробыл на станции куда дольше. Хупер отслужил уже восемь лет из десяти обязательных, а восемь лет в консервной банке без женщин — это очень долго.

Правительство заявило, что женщины — слишком ценны, чтобы ими рисковать, так что на станциях те больше не служили. Гребаное правительство. Гребаные Безликие.

— Это нанотехнологии! — повторил Хупер. — Так ведь, Гаррет?

И почему, черт его подери, он спрашивает именно меня?

— Точь-в-точь как те, что сейчас разрабатывают для медиков-техников!

Мне не хотелось, чтобы меня втягивали во все это дерьмо. Я пришел напиться и поиграть в карты, но Хупер, видимо, принял меня за судебного эксперта. Я пожал плечами.

— Я читал в медицинском журнале, что у нас изобрели наноботов, которых можно впрыснуть прямо в сердце. Однако это не значит, что такое есть и у Безликих.

Я ненавидел это слово. Что если я запнусь от страха, и все станут смеяться? Или вдруг то, во что я верил ребенком, правда — назови их, и они появятся? Как демоны из страшилок, которые я слышал, или кошмаров, что мне снились.

— Готов поспорить, что у них и покруче имеется! И Камерона Раштона они наверняка вскрывали с помощью таких!

Чезари закатил глаза.

— Они не вскрывали Камерона Раштона, Хупер. Они забрали его, чтобы изготовить биологическое оружие против нас!

Это было логичнее, чем теория Хупера, но тоже не слишком успокаивало.

— Ага, — кивнул тот. — А после этого они разберут его на молекулы!

Самое худшее в том, что он, скорее всего, прав.

— Так ведь, эй, Гаррет? Гаррет? — спросил он. Когда я не ответил сразу, он позвал меня по имени. — Эй, Брэйди?

Я нахмурился.

— Откуда мне знать, долбоеб?

Я провел на Защитнике-3 уже три года. Скорее всего отец пришел бы в ужас, услышь он меня сейчас. Как и Хупер, я считал дни до окончания службы, чтобы поскорее вернуться на Землю. Как и все, я торчал тут с шестнадцати, и мне оставалось еще семь лет. Иногда мне казалось, что все семьдесят. Иногда — что вечность.

Хупер расхохотался в ответ на оскорбление и протянул мне бутылку.

— За Камерона Раштона, — отсалютовал я бутылкой и сделал глоток. Горло и желудок обожгло, но чего еще можно было ждать от Хуперовской отравы? От нее напиваешься — остальное не имело значения. — Так мы будем играть в карты или как?

— Ага, — кивнул Чезари. — Давайте сыграем и заткнитесь уже об этих Безликих.

Хупер заворчал и начал раздавать.

Мой взгляд скользнул обратно на вербовочный плакат и лицо Камерона Раштона. Красивое лицо с правильными чертами — в самый раз для подобного. У него была спокойная улыбка, зеленые глаза и офицерская прическа: короткие волосы на висках и чуть подлиннее — на макушке, вместо ежика, как у срочников.

Я отвел глаза от плаката, от этой улыбки. Что бы ни произошло с Камероном Раштоном, готов поспорить, его улыбку они забрали первой.

Четыре года назад Камерона Раштона похитили Безликие. Я видел запись; все видели. Ее даже на Земле показывали. Камерон Раштон только-только получил звание младшего лейтенанта. Он был пилотом Ястреба, вроде как именно к этому все мы должны были стремиться. Только не я. Я предпочитал не поднимать головы. Но пилотов считали героями флота. Они всегда готовы были тебе об этом напомнить. Мудилы.

В тот день, когда все случилось, Камерон Раштон не управлял Ястребом. Он вел один из говнолетов с Защитника-8 на Девятый. Нет, транспортные шаттлы вовсе не так назывались. Можете представить, чтобы какой-нибудь инженер хвастался таким проектом?

Джентльмены, Говнолет! Их прозвали так за неуклюжую квадратную форму и уродливый вид. На борту говнолета было пять человек: Камерон Раштон, второй пилот, стрелок — его присутствие мало чем помогло — и два офицера, переводящихся на Девятый. А потом из ниоткуда впервые за много лет появились Безликие. Говнолет нашли позже, он медленно дрейфовал в открытом космосе.

Стрелок успел сделать всего один выстрел, прежде чем Безликие вывели из строя защитную систему. А уж обогнать корабль Безликих говнолет вряд ли мог. Поэтому их взяли на абордаж.

Безликие не походили ни на что из виденного мною прежде. Высокие и пугающие. Они чем-то напоминали людей — фигурами, в смысле — но никто не знал, как они выглядят под своей черной боевой броней. Она облегала тело, словно тонкий латекс, но ничто не могло пробить ее — ни пули, ни клинки, ни бластеры.

На записи было видно, что все на говнолете понимали, что их ждет. Камерон Раштон и второй пилот бросили кабину и раздали всем оружие. А потом они впятером стояли и ждали, что, наверное, было самым ужасным.

В правом нижнем углу на записи шел обратный отсчет. Безликим понадобилось три минуты сорок шесть секунд, чтобы вскрыть обшивку говнолета. А потом они оказались внутри: три высоких фигуры с ног до головы в черном, похожие на тварей из ваших кошмаров. Их было не остановить.

И за какие-то доли секунды они убили всех… кроме Камерона Раштона.

На тактической вводной нам показали запись целиком. Лучше бы не показывали, уроды. На записи не было звука. Не знаю, потому ли что она оказалась испорчена или потому что инструкторы просто не хотели напугать нас до усрачки, заставляя слушать крики Камерона Раштона. Потому что он кричал. Беззвучный ужас с открытым ртом.

— Трусло, — вякнул кто-то, но голос его дрожал.

А я просто смотрел на лицо Камерона Раштона и пытался не представлять, что это происходит со мной.

Он сопротивлялся, даже когда они убили всех остальных, даже хотя это было бесполезно. Безликие повалили его на пол, прямо на тела других, и вывернули ему руки. А потом они что-то сделали. Было плохо видно. Скорее всего что-то вкололи ему шприцем, или, может, под черными перчатками у Безликих прятались ядовитые когти, но Камерон Раштон внезапно перестал вырываться. И его снова подняли на ноги.

Его шатало. Все так же заведя руки ему за спину, его вытолкали за пределы охвата камеры, и он исчез.

Шли минуты.

Момент, когда корабль Безликих отстыковался от говнолета, можно было легко угадать, потому что все трупы мгновенно высосало в открытый космос, словно марионетки, которых внезапно дернули за ниточки.

На Земле эту запись крутили очень часто, по крайней мере отредактированную ее версию, потому что Камерон Раштон был симпатичным парнем и потому что его называли героем. А еще ее показывали, потому что некоторые люди говорили, что Безликие больше не вернутся, и станции — просто лишняя трата денег. В основном видеозапись использовали для рекламы, ту часть, в которой он еще сопротивлялся. «Угроза Безликих реальна. Поддержите оборону Земли. Купите облигации военного займа!»

Мне всегда было жаль семью Камерона Раштона, когда я видел эту рекламу. Кому захочется смотреть это снова и снова?

Я сделал еще глоток самогона и притворился, что неприятный привкус во рту у меня появился только из-за этого. Мы немного поиграли в карты, разговор вернулся к девушкам с большими сиськами, которых мы хотели бы трахнуть, и к уродам-офицерам, у которых на нас зуб.

Потом, как раз когда Купер рассказывал, что сделал бы с капитаном Керслэйком, представься ему шанс, дверь склада распахнулась, и в проеме показался Брански.

— Мать честная, парни! — Брански был тощим и жилистым парнем со сломанным носом и ямочками на щеках, когда он улыбался. Сейчас он был серьезен. — Вы слышали?

— О чем? — спросил Хупер.

— Твою ж… Парни! — Глаза Брански были широко распахнуты. — Раштон! Камерон Раштон вернулся!

— Да ты гонишь, — пробормотал я.

— Видел его собственными глазами, — сообщил мне Брански. — Я стоял у стыковочного отсека, когда его выгружали. Он в стазисе.

Мое сердце ухнуло.

— В стазисе?

Лицо Брански вытянулось.

— Или типа того. Черт, я никогда подобного не видел!

Скажи это кто другой, я бы не поверил, но Брански знал о том, что происходит на Защитнике-3 побольше офицеров. Он работал в главном хранилище и был тем, к кому все обращались, если им нужны были сигареты, выпивка, таблетки или другая контрабанда. Брански почти в одиночку заправлял всем черным рынком на станции.

Хупер рядом со мной беспокойно поерзал.

— Подобного чему?

— Он в воде или чем-то вроде, — пояснил Брански. — Но они говорят, что он жив. Не знаю как, потому что на вид он утопленник. И, боже, его кожа!

— А что с ней? — Голос Чезари был едва слышен.

Я сразу же вспомнил каждую слышанную мной страшилку про Безликих. Несмотря на то что никто не знал, на что они способны, это не мешало никому пытаться угадать. Это как страшные истории вокруг костра, только посреди непроглядно-черного космоса. Здесь всегда ночь.

— Они его всего исписали, — сказал Брански. — Это как татуировки или что-то типа того. И они, мать их, светятся.

— Что за бред, — буркнул я, хотя не знал, верить ли этому. Лучше быть циничным, чем легковерным, так ведь?

— Это правда, — возразил Брански и медленно покачал головой. — Я никогда еще такого не видел.

И выражение его глаз напугало меня до чертиков.

Глава два

Я пропустил физподготовку, но никто даже не заметил, потому что к тому времени, когда прозвучал сигнал к отбою, вся станция знала, что Камерон Раштон вернулся. В казармах все только об этом и говорили.

— Он не такой, каким его помнят, — сказал Мур, в одном полотенце выходя из душа. — Поэтому коммандер Леонски и не объявляет о его возвращении.

— Как это «не такой»? — спросил Микаллеф. Микаллеф был новеньким: щуплый шестнадцатилетний парень с неровными зубами и нездоровой бледностью.

В обычное время Мур не обратил бы внимания на новичка вроде него, но сейчас ему не терпелось рассказать обо всем. А может, не терпелось напугать Микаллефа до смерти.

— Безликие что-то с ним сделали, — наклонившись поближе и понизив голос, произнес Мур. — Они написали что-то прямо на его коже, салага! Он весь в каких-то каракулях!

Мур работал в стыковочном отсеке, так что, наверное, мог все это видеть.

Микаллеф побледнел еще сильнее, и, скорее всего, не он один вдруг ощутил, как далеко, очень далеко, все мы сейчас от дома. Кружимся посреди черноты как блесна на леске.

— Оставь его в покое, Мур, — вклинился Чезари, и он не просто защищал новенького. Все сейчас думали об одном и том же — Безликие вернулись.

Когда я получил приказ явиться в медотсек, парни в казарме покосились на меня со страхом и завистью, и мое сердце бешено заколотилось.

Я направился в отсек по одному из рукавов станции, ведущему из казарм к ядру. На внутреннем поясе располагались жилые модули, казармы, комнаты отдыха, столовая и спортзалы. Все важные органы Защитника-3 были сосредоточены в ядре. Здесь находились Купол, оперативный отдел, медицинский отсек, администрация и под всем этим техотдел и ядерный реактор. В ядре на каждом шагу попадались офицеры. К тому времени когда я добрался до отсека, рука у меня просто отваливалась, столько раз я отдавал честь.

Я никак не мог понять, зачем Док позвал меня.

Доку я всегда нравился. На самом деле его звали майор Лэйтон, но я называл его Док. Он позволял это всего нескольким своим ученикам, и я был, наверное, самым младшим. После вводного занятия он сказал мне, что сделает из меня хорошего медика, и все эти три года выполнял свою угрозу. Он говорил, что я достаточно умен, чтобы стать врачом, как он сам, но не настаивал. Он знал, что я не хочу оставаться в армии дольше, чем нужно, а если бы я сдал экзамен и стал офицером, мне пришлось бы служить еще по меньшей мере лет пять. Спасибо, уж лучше пусть мне почти не платят, но я уберусь отсюда при первой же возможности.

Когда он вызвал меня в медотсек, я решил, что мне опять придется латать какого-нибудь идиота, который свалился с гимнастической стенки и подвернул лодыжку. Такое случалось по меньшей мере раз в месяц. Это никак не могло быть связано с Камероном Раштоном, потому что у Дока под командованием было минимум пять других врачей, плюс толпа курсантов офицерской школы, которых он натаскивал. Я слишком мелкая сошка для чего-то столь важного.

Двери в отсек разъехались. На мгновение мне показалось, что тут никого нет; а потом из одной из карантинных палат появился Док. Он был крупным мужчиной. Пуговицы мундира на животе грозили вырваться из петель. Док был жутким ворчуном и постоянно хмурился. На первый взгляд казалось, что он едва ли способен ухаживать за больным, впрочем, как большинство военных врачей, но под этим угрюмым фасадом скрывался хороший человек. Док поздно попал в армию, после смерти жены, и его не волновали звания. Именно поэтому он мне так нравился.

Кстати, он, как и я, курил, хотя постоянно грозился надрать мне зад за то же самое.

— Гаррет, — кивнул он, и я, не оглядываясь, понял, что здесь есть и другие офицеры. Иначе Док назвал бы меня Брэйди.

— Майор, — отозвался я и постарался красиво отдать честь. Не вышло.

В уголках его глаз проступили морщинки, хотя голос оставался ворчливым.

— Гаррет, за мной.

Он развернулся и направился обратно к первой карантинной палате.

Я их ненавидел и вовсе не из-за карантинных правил. Просто за три года на Третьем при мне их использовали вовсе не для того, чтобы защититься от инфекций: сюда Док клал пациентов, которых нельзя было оставить в общей палате — тех, которым нужно было тихое место, чтобы умереть. В основном это были люди с ожогами — как после пожара в реакторе. В тот день умерли два инженера и один рекрут — вернее они начали умирать в тот день. Рекрута звали Смит. Мы с ним вместе ходили на некоторые занятия. Даже хотя вся его кожа обгорела, он умирал целых три дня. Я часто сидел с ним, потому что его друзья были слишком напуганы. Именно после смерти Смита Док сказал моему куратору приписать меня к медицинскому отделу.

Я вошел вслед за Доком, и двери с шипением сомкнулись за моей спиной. Еще одна шлюзовая камера. Мы постояли, пока работала система дезинфекции, а потом шагнули в комнату.

Внутри оказалось целых шесть офицеров, включая коммандера Леонски, начальника станции. Готов поспорить, никто здесь не вспомнил бы мое имя, не будь оно пришито к форме. На станции было больше шестисот парней, в конце концов. И какого хрена я делаю в такой компании?

А потом я увидел его. Брански сказал, что Камерон Раштон в стазисе, и мне представлялся какой-нибудь пластиковый контейнер, гладкий и прозрачный, как в старых научно-фантастических фильмах. Но ничего подобного.

Капсула оказалась черной, такой же маслянисто-черной, как боевая броня Безликих, и вовсе не гладкой. Она была неровной и будто пористой, чем-то напоминая панцирь какого-нибудь жука. Дома, в Копе, мы часто ловили таких здоровенных шипящих жуков-носорогов с острыми жвалами и суставчатыми лапками. Стазисная капсула могла бы сойти за одного из таких, только футов десять длиной и лежащего на спине, обхватив лапками матовый пузырь, полный жидкости и окутанный венами. Кошмар.

При одном взгляде на него я почувствовал, как от лица отхлынула кровь.

Внутри белесой мутной жижи плавало тело, и мне не нужно было спрашивать: Камерон Раштон. Казалось, его проглотило гигантское насекомое, или… оно его высиживало?..

Я не мог оторвать от него глаз. Какая жуткая картина. Зачем Док попросил меня прийти? Ради этого? Что бы это ни было. Я поборол желание спрятать дрожащие руки в карманы и попытался вспомнить, как дышать. Если бы не толпа офицеров вокруг, я бы бежал со всех ног. Без вопросов.

— Это Гаррет? — спросил один из офицеров. У него на рукаве виднелась нашивка капитан-лейтенанта, но руки он сложил на груди, и я не мог прочитать его фамилию. По собственному опыту я знал, что, когда офицер просит кого-то подтвердить твое имя — это нехороший знак. Обычно это первый шаг к гауптвахте. За эти три года я попадал туда дважды, оба раза за драки. Шесть сотен парней и ни одной девушки, запертые в консервной банке посреди космоса: все когда-нибудь попадали на гауптвахту.

— Он самый, — протянул Док и хлопнул меня по плечу.

— Ты медик? — спросил капитан-лейтенант, сведя брови.

Не знаю, как я обрел дар речи или как сумел отвести взгляд от капсулы.

— Еще нет, сэр, — ответил я капитан-лейтенанту, расправив плечи. — До окончания курса осталось три месяца.

Он отмахнулся от моих слов, будто это не имело значения, и я снова задумался, какого хрена тут делаю. Зачем им вообще понадобился медик моего уровня? Я могу зафиксировать вывихнутую лодыжку, обработать ожоги и порезы, могу — в теории — заткнуть дырку при открытом пневмотораксе, чтобы пострадавшего успели дотащить до нормального врача, но какого черта я делаю в карантинной палате и пялюсь на какого-то несчастного в созданной Безликими стазисной капсуле? Я ничего в этом не смыслю. Черт, да Док тоже, наверное, ничего в этом не смыслит.

Но никто, конечно, мне ничего не сказал.

— Взгляни, Гаррет. — Док подтолкнул меня поближе.

Черт, нет.

В желудке заворочалась тошнота.

По коже побежали мурашки. Я не хотел находиться в одной комнате с этой капсулой, не говоря уже о том, чтобы ее трогать. Я не хотел подходить ближе. Я хотел убраться отсюда. Хотел обратно в казармы. Хотел оказаться за миллион миль, чтобы спину грело солнце, а под ногами чувствовалась рыхлая земля. Не здесь. Не в черноте и холоде, рядом с собственным ночным кошмаром.

Капсула жужжала, как живое насекомое, и я не мог избавиться от мысли, что, подойди я ближе, оно на меня набросится. Одна из мандибул в мгновение ока выпустит пузырь и воткнется мне в живот. Как в ужастиках. Может, именно за этим я и понадобился офицерам? Вместо подопытного кролика.

Я оглянулся на Дока.

Пожалуйста. Пожалуйста, не заставляйте меня.

Он жестом показал мне подойти ближе.

Скрипнув подошвами ботинок, я шагнул к капсуле. Она была чернильно-черной. Я видел в ней свое отражение: бледное лицо с большими испуганными глазами и ужасной стрижкой.

Держись, Гаррет.

Я протянул руку и коснулся капсулы. Она оказалась теплой и гладкой под моими дрожащими пальцами. Даже на ощупь как панцирь. Я не видел источника энергии, но чувствовал, как она гудит, волнами прокатываясь под тонким бесшовным корпусом. Я провел по нему ладонями, просто чтобы убедиться, что жук не шевелится. Только тогда я привстал на цыпочки и посмотрел на Камерона Раштона.

Мертвенно-бледное лицо было у самой поверхности мутного вещества.

Самое известное лицо войны моего поколения, лицо, которое я видел сотни раз на плакатах и по телевизору. Погруженное в эту молочную жижу, оно было бледным, бледнее моего, а еще худым и угловатым, словно кожу слишком сильно натянули на кости черепа. Его глаза были закрыты; темные ресницы лежали на щеках. На левом между ресниц застрял крохотный пузырек воздуха. Я машинально потянулся стереть его, но остановился, прежде чем дотронулся до пузыря. Черт. Сердце зачастило. Какого хрена я думал?

Камерон Раштон был голым. И походил на труп. Они уверены, что он жив? Как тут можно быть уверенным?

Я развернулся, и все офицеры уставились на меня.

— Что думаешь, Гаррет? — спросил Док.

— Он мертв, майор? — отозвался я дрожащим голосом. Мне казалось, что тело слегка шевелилось, подрагивало, но, возможно, это просто из-за вибрации энергии. Что я знаю о технологиях Безликих?

Док подошел и встал рядом со мной.

— Дотронься до него.

Сам дотронься.

Док подмигнул мне. Этот жест показался мне настолько неуместным, почти абсурдным — ведь мы стояли рядом с инопланетной гудящей штуковиной, которая могла на поверку оказаться чем угодно, которая могла означать приближающийся армагедец, — что я чуть не расхохотался. Я успел остановиться, прежде чем смех вырвался наружу, и сдавленно кашлянул, а потом вспомнил, что вообще-то должен быть в ужасе.

— Давай, — прошептал Док. — Все в порядке, Брэйди.

Откуда ему знать? Я скорчил ему гримасу — другие офицеры не могли ее видеть — и протянул руку к пузырю. Он был теплым. И прогнулся под моими пальцами, словно резиновый мяч — я отшатнулся, как ужаленный.

— Что это? — спросил я тихим голосом. — Это как… эмм… амниотическая жидкость?

Док пожал плечами.

— Понятия не имею, Брэйди. Никогда не видел ничего подобного.

Я притворился, что рассматриваю панцирь, а сам крепко зажмурился.

— Зачем я здесь, Док?

— Дотронься до него еще раз, — сказал тот. — Приложи к нему руку.

За эти три года я успел понять, что прямого ответа тут ни от кого не дождешься.

Я прижал ладонь к пузырю. Он слегка пульсировал, словно это действительно была амниотическая жидкость, и в ней слышалось эхо сердцебиения. И тут Камерон Раштон пошевелился.

Его рука взлетела ладонью вверх и прижалась к моей. Прямо напротив, словно он знал, что она там, хотя так и не открыл глаз. Странная эластичная оболочка пузыря скользила между нашими пальцами.

— Боже! — Я снова отскочил, сердце застряло где-то в пересохшем горле. Живот свело. Меня затошнило. Вот он: мой эпизод в этом ужастике.

Док схватил меня за плечо.

— Смотри.

И боже правый, Мур не врал. Он светился. Камерон Раштон светился. На его груди проступили надписи, строчка незнакомых символов протянулась от ребер к бедру, словно их вырезали лезвием. Они мерцали серебристым светом на его бледной коже. Как звезды.

— Что это? — спросил я, когда знаки пропали.

Док пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Черт, Док, — прошептал я, — почему я здесь?

Тот мрачно улыбнулся.

— Потому что пора разбудить спящую красавицу.

Прямого ответа не дождешься.

Глава три

Пока Док работал, я старался держаться как можно дальше. Он подозвал двух других врачей: капитана Лока и лейтенанта Вагнера. Я как-то видел этих парней в деле — они пришивали оторванный палец. И были очень хороши. Наверное, лучшие хирурги на Защитнике-3.

Но это ничуть не объясняло, что я тут делаю.

Я отошел в угол комнаты, стараясь не попадаться офицерам под ноги.

Капитан-лейтенант Чантер, который наконец убрал руки с груди и дал мне прочитать свое имя, окинул взглядом блестящую черную поверхность стазисной капсулы, словно рассматривал что-то красивое, словно, будь у него такая возможность, он забрался бы внутрь и устроился бы под бочком у Камерона Раштона. Чантер был главным инженером. Не слишком крупный и невысокий, он тем не менее выглядел жестким. И скорее всего был гением. Кому еще удалось бы удерживать на плаву такое ржавое корыто, как Защитник-3?

Коммандер Леонски прищурил глаза.

— Господа, объясните мне, в чем дело.

— Вещество может оказаться биологически опасным, — предположил Лок, разглядывая капсулу.

— Вполне возможно, что это биологическое оружие, — кивнул другой офицер.

— Это может оказаться любое оружие, — проворчал Чантер.

Я с трудом удержался, чтобы не вжаться в угол еще теснее. Они поэтому перенесли капсулу в карантинную палату? Они откроют капсулу, а там окажется рассадник какой-нибудь оспы? Или может, Безликие не столь старомодны, и все просто взлетит на воздух.

— Это не бомба, — сказал коммандер Леонски. Здоровый как шкаф, он словно состоял из одних мускулов. Большие, квадратные руки он держал по стойке смирно, как многие военные высокого звания. Волосы его начинали редеть. Из-за неправильного прикуса и явно сломанного в прошлом носа никто не назвал бы его красивым, но у него были умные глаза, окруженные смешливыми морщинками. Впрочем, сейчас ему было не до смеха. — Но мы не можем сказать наверняка, что капсула не представляет биологической угрозы. Лэйтон?

Док лишь пожал плечами.

— И не сможем, пока не откроем.

И мы пришли к еще одной проблеме: никто не знал как.

Некоторые парни на станции так и рвались в офицеры и с радостью лизали другим за это задницы, но не я. Поэтому из обсуждения я как-то сам собой выпал — недостаточно я квалифицирован, чтобы высказывать здесь свое мнение. Я прокрался вдоль стены, пока снова не оказался рядом с капсулой, и стал вглядываться в мутную поверхность. Пузырь пугал меня ничуть не меньше, а вот Камерона Раштона я боялся уже не так сильно. Он же не виноват, что застрял тут.

Я снова дотронулся до оболочки, потому что никто мне не запрещал, и Камерон Раштон, как в прошлый раз, вскинул руку навстречу моей. Наши ладони соприкоснулись. Я постоял так чуть подольше, наблюдая, как на бледной коже появляются серебристые символы.

Странно.

Это напомнило мне аккумуляторный пробник: когда подключаешь выводы к батарее, и прибор светится зеленым, если заряд еще остается. Все было именно так, когда моя ладонь его касалась. На этот раз происходящее даже не показалось мне таким уж жутким.

— Эй, — позвал я его, хотя он и плавал с закрытыми глазами в густой белесой жидкости. — Добро пожаловать домой.

Символы на его теле засветились серебристым. Интересно, что они означают. Может, их включают электрические сигналы, проходящие сквозь пузырь между нашими ладонями? Вдруг это инструкция по использованию стазисной капсулы? А может, предупреждение другим Безликим, что внутри биологическое оружие? Или просто что-то вроде собачьего ошейника с надписью: «в случае потери вернуть Безликим».

Бедняга. Камерон Раштон казался умиротворенным, но такими же кажутся мертвецы. Интересно, думает ли он о чем-нибудь. Видит ли сны в стазисной капсуле? Его ладонь прижималась к моей, но знает ли он вообще, что я здесь?

Я убрал руку и проследил, как его собственная упала обратно. Я снова коснулся пузыря: витые символы загорелись неоном. Его ладонь дотронулась до моей сквозь оболочку. Я растопырил пальцы, и он последовал моему примеру. Я сдвинул ладонь ниже, и он сделал то же самое. Пленка скользила между нашими руками.

Да ты хотя бы там?

Я передернулся. Пальцы мелко задрожали, то отрываясь от пузыря, то дотрагиваясь до него снова. Ладонь Камерона Раштона точно так же дрожала, подергиваясь, надпись то вспыхивала, то гасла.

И это происходило из-за меня, что бы это ни было.

Я крепче прижал ладонь к пузырю, пока она не перестала дрожать. Как и у Камерона Раштона.

Офицеры за моей спиной все еще пытались решить, что делать.

— Мы могли бы послать его на Землю, — сказал капитан-лейтенант Чантер, и готов поспорить, ему было больно это предлагать. Как инженер, он наверняка до смерти хотел сам разобраться с капсулой.

— Не вариант, — отрезал коммандер Леонски. — Если мы ее откроем, то сделаем это здесь. Приказ командного центра.

Он посмотрел, как я прижимаю ладонь к пузырю, но ничего не сказал. Может, думал о том же, что и я: на самом ли деле внутри капсулы Камерон Раштон? Может, это всего лишь пустой каркас?

Края губ Чантера дрогнули в улыбке.

— Нельзя посылать героя войны на Землю в такой упаковке. На экране не будет смотреться.

Невозможно было сказать, смеется ли он над Камероном Раштоном, или над правительством, или над журналистами, или просто над всеми разом. Я не осмеливался посмотреть на него снова, вдруг он смеялся и надо мной тоже.

— Они хотят, чтобы он на своих ногах сошел с транспортника на Землю, — сказал Леонски, — или не сошел вовсе. Так что либо мы ее откроем, либо уничтожим.

Мать честная. Жестко. К тому же, я совсем не привык, чтобы офицеры так говорили о правительстве. Может, они забыли, что рядом с ними обычный не хватающий звезд с неба рекрут в потертых ботинках? Нет, забудешь тут, когда из-за меня Камерон Раштон светится как рождественская елка.

На его горле тоже проявились серебристые символы. Капсула низко гудела там, где я к ней прислонялся. «Ну точно пробник, — снова подумал я, — а я батарейка». Почти неохотно убрав руку с пузыря — мне будто не хотелось бросать его одного — я посмотрел, как его ладонь плавно опускается обратно.

Он понял, что я отстранился? От внезапной потери контакта ладонь, казалось, зачесалась, и я потер ее о штаны.

— Здесь нет креплений, — деловито заметил Чантер. — По крайней мере таких, которые было бы видно. На дне есть тонкий стык, но его не подцепить. Самым логичным местом было бы то, где пузырь прилегает к корпусу, но он кажется почти… — Его голос дрогнул, прежде чем он договорил: — Почти органическим.

Я опустил на капсулу глаза. Черный блестящий панцирь продолжался и там, где начинался пузырь. Словно одно плавно переходило в другое. Жуть.

— Так что? — спросил коммандер Леонски, проведя пальцами по коротким седеющим волосам.

— Будем вскрывать, — ответил Чантер.

Док вскинул брови.

— Вскрывать?

— А почему нет? — удивился Чантер.

Док стал считать причины, загибая пальцы.

— Потому что мы не знаем, как это на нем отразится. Мы не знаем, как эта штуковина поддерживает в нем жизнь. Не знаем, не впадет ли он в шоковое состояние, если мы его оттуда вырежем… Вдруг его поразит током? Мы ни хрена не знаем!

— Поэтому и делаем это здесь, — отозвался Чантер, — а не в техотделе.

— Это может убить его, — сказал Док.

Чантер пожал узкими плечами.

— Вот и проверим, рано или поздно все равно придется, — отрезал коммандер Леонски, и все было решено.

Наверное, это было бы смешно, если бы речь не шла о чьей-то жизни.

Коммандер Леонски и другие офицеры вышли, и Док замкнул за ними дверь. Мы вчетвером стали ждать, пока включится стерилизатор воздуха.

— Док, — позвал я, наблюдая за тем, как капитан Лок и лейтенант Вагнер натягивают свои оранжевые защитные костюмы, — какого черта я здесь делаю?

Док открыл шкаф и вытащил еще один костюм.

— Ты здесь на случай, если он выживет, Брэйди.

— Что?

Док блеснул потемневшими от никотина зубами.

— Ты, Гаррет, неплохо ухаживаешь за больными, и ты из β-14, как и он.

— Это большой район, Док, — сказал я, нахмурившись, когда он сунул костюм мне.

В β-14 проживало шесть миллионов людей, и нас точно нельзя было назвать равными. Но Док просто хотел, чтобы Камерон Раштон услышал знакомый акцент, если выживет, а сиделка из меня и правда неплохая.

Я натянул костюм поверх формы и проверил защелки. Док перепроверил их еще раз.

Я не представлял, что именно должен буду делать, но мне хотелось увидеть, выживет ли Камерон Раштон — по правде говоря, я не знал, как объяснить, почему не могу подождать снаружи, как все остальные, но мне всегда нравилось быть по возможности полезным.

Поэтому, держась за спинами врачей, я стал выкладывать инструменты на тележку.

— Пульс есть? — спросил Док — его голос из-за шлема звучал приглушенно.

Лейтенант Вагнер прижал к пузырю стотескоп.

— Чтоб я знал.

Я не слышал, что сказал капитан Лок, но он потянулся за скальпелем и приставил его к оболочке. На мгновение все мы замерли. А потом Лок надавил на лезвие, и все полетело к чертям.

Пол внезапно оказался залит какой-то дрянью. Капитан Лок, на которого пришлась первая волна, отлетел к стене, сжимая скальпель в руке, словно Экскалибур. Лейтенант Вагнер пытался встать — он чуть не свалился прямо в стазисную капсулу. А Док крикнул:

— Дефибриллятор. Неси гребаный дефибриллятор!

Попытавшись стронуться с места, я наткнулся на тележку и сбил на пол поднос с инструментами. Ауч.

Не знаю, как Камерона Раштона, такого худого и бледного, не вымыло из панциря и почему он не оказался на полу рядышком с капитаном Локом, но… не оказался. Когда я, буксуя и доставая по пути дефибриллятор из чехла, подобрался к Доку, то увидел, что Камерон Раштон неподвижно лежит в мелкой белесой лужице.

Док вырвал у меня дефибриллятор, но из-за этой клейкой фигни электроды никак не лепились на грудь Камерона Раштона.

Я обхватил его запястье и, сосредоточившись, немного подержал.

— Пульса нет.

Да и был ли он вообще? Может, то, что его рука двигалась — это был какой-то трюк Безликих, чтобы заставить нас открыть капсулу?

Я посмотрел на его бледное, узкое лицо и лежавшие на щеках длинные темные ресницы. Он выглядел худее, чем на записи с говнолета, но вряд ли старше. Хотя трудно, конечно, разобрать сквозь всю слизь, облепившую его, словно эктоплазма.

— К черту, — наконец выругался Док, оставив дефибриллятор в покое.

Слизь капала на пол. Я опустил глаза и только сейчас увидел большую неровную дыру на своем костюме. И кровь. Видимо, налетев на тележку, я и скальпель зацепил.

У меня застыла в жилах кровь. В ушах зазвенело.

— Док, — позвал я, и что-то в моем голосе, наверное, привлекло его внимание.

Он повернул голову и проследил за моим взглядом. Его глаза за стеклом шлема расширились.

— Господи, Брэйди.

Сердце громко бухало — я пытался не обращать на него внимания. Если Безликие превратили тело Камерона Раштона в биологическое оружие, то я узнаю об этом первым, но сейчас уже слишком поздно что-то предпринимать. А потом я посмотрел на тело, лежавшее в том, что осталось от стазисной капсулы, и вспомнил, что я батарейка.

Назвался груздем…

Я снял перчатку. Пальцы тут же замерзли, но я потянулся к его груди. Кожа Камерона Раштона была гладкой и все еще теплой из-за капсулы, но сердце не билось. Я прижал ладонь к его ребрам — как Док учил меня при искусственном дыхании. Основание ладони скользнуло по слизи, но я удержал ее на месте и, расставив пальцы, накрыл его сердце.

Не знаю, чего я ожидал. Может, серебристых светящихся буковок, тянущихся от его ребер к бедру? Удара током? Но ничего не происходило. Я разозлился — разозлился, потому что порвал костюм, потому что порезался и потому что сунул руку без перчатки прямо в эту Безликую слизь, и все зря. Я не собирался сдаваться. Он еще теплый. Может, он вовсе и не был мертв, по крайней мере пока капитан Лок не вскрыл пузырь. Если он еще теплый, то есть шанс, что его можно реанимировать.

Я прижал к его груди вторую руку и в этот момент ощутил его — тихий удар. У меня перехватило дыхание. Я хотел сказать Доку, что пульс есть, но не мог выдавить ни звука. И тут глаза Камерона Раштона приоткрылись, испуганно расширились, и он начал задыхаться.

— Вытаскивай его! Вытаскивай! — заорал Док.

Казалось, тот ничего не весит. Втроем — Лок все еще тщился подняться — мы вытащили Камерона Раштона из капсулы. Это было непросто, но мы все же уложили его на пол. Слабо подрагивая, он перекатился на бок, а потом Док придерживал его голову, пока того рвало.

У него внутри были, наверное, литры этой отвратительной мутной жижи. Да он утонет, прежде чем избавится от всей этой слизи в легких. Может, и к лучшему?

Я поскользнулся и плюхнулся на пол, снова толкнув тележку. Глаза Камерона Раштона обрели почти осознанное выражение, и я услышал, как он хватает ртом воздух. С влажным хлюпаньем. Отвратительный звук.

А сам Камерон Раштон был в ужасе. Может, оттого что не мог вдохнуть, а может, еще и оттого что пришел в себя в окружении грозно нависших над ним людей в оранжевых костюмах. Он открыл рот, из которого все еще сочилась слизь, и попытался закричать, и этот крик оказался таким же беззвучным, как и тот, что я видел на записи четырехлетней давности.

— Эй, — позвал я, мой голос разлетелся эхом внутри костюма. Черт, костюм! Я стащил с себя шлем. — Все в порядке. Все хорошо.

Он сосредоточился на звуке моего голоса и повернул ко мне голову. Его испуганный взгляд остановился на моей — вполне человеческой — физиономии. У него были зеленые глаза, сейчас распахнутые так широко, что, казалось, они занимают половину бледного лица.

Я расстегнул и стащил костюм, снял оставшуюся перчатку.

— Все хорошо, — повторил я, хотя сердце мое и бешено колотилось.

Часть меня думала, что он мертв. Эта часть все еще не верила, что это оказалось не так.

Док мягко отпустил его, и Камерон Раштон подтянул колени к груди. Значит, он может двигаться. Хорошо. И дышит. Еще лучше. А вот понимает он, где находится и что я говорю, или нет, оставалось под вопросом.

Я скользнул по слизи поближе к нему. Она приставала к коже и дико воняла. К горлу подступила тошнота.

— Все в порядке, — сказал я снова.

Его затрясло.

— Принеси одеяло, — бросил Док Вагнеру, и тот осторожно встал на ноги.

Камерон Раштон походил на испуганное животное. Я медленно протянул к нему руку, и он отпрянул.

— Все нормально, — прошептал я, злясь на громыхающего чем-то у меня за спиной Вагнера.

Он позволил мне дотронуться до его плеча, хотя и вздрогнул. Его кожа была еще теплой, но быстро остывала вне искусственного тепла капсулы. А еще она была липкой и скользкой.

Вагнер вернулся и протянул Доку одеяло. Док накинул его на плечи Камерону Раштону, и тот задрожал, словно не мог вынести его тяжести. Зеленые глаза наполнились слезами, и я задумался, сколько же времени он провел в этой жиже.

— Все хорошо, — сказал я, подвинувшись ближе.

Скорее всего одного одеяла мало. Ему наверняка холодно, и у него шок. Я приобнял его рукой за плечи — он был худым, но не тощим — и медленно притянул к себе. Он застыл на мгновение, а потом постепенно расслабился. Он все еще дрожал, но не сопротивлялся.

Я сидел на залитом полу палаты, обнимая покрытого липкой слизью героя войны, завернутого в одеяло, и думал, мертвец я или еще нет.

* * *

В медотсеке было четыре карантинных палаты, каждая со своей системой обеспечения. От главной их отделяла шлюзовая камера с двумя герметичными дверями-люками, как в барокамере, чтобы изоляция была полной. Между собой они соединялись дверьми, на случай если произойдет вспышка какого-нибудь заболевания и всех придется переносить в одну палату, и имели выход к маленьким душевым. К счастью для меня, потому что вряд ли мне светило выйти отсюда в ближайшее время.

Мы с Доком все-таки уговорили Камерона Раштона подняться и кое-как отвели в душ. Я сидел рядом, прямо на плиточном полу, в мокрой насквозь форме, пока мы оба не смыли с себя всю слизь.

Одно хорошо — из-за возможной заразы мне не нужно было помогать с уборкой. Вся грязная работа досталась капитану Локу и лейтенанту Вагнеру.

Камерон Раштон сидел под теплыми струями воды молча, поэтому я болтал за двоих. В основном повторял, что все будет хорошо, что он на Защитнике-3, и что меня зовут Гаррет. Говорил, что нам нужно вымыться и что я ему помогаю. Он вздрагивал каждый раз, когда я проводил губкой по его коже.

В капсуле она показалась мне бледной, но это было не так. Моя была куда бледнее. Теперь, когда он согрелся, его кожа утратила свою бледность. Она была даже слегка загорелой. А еще он оказался в куда лучшей форме, чем я думал — это я понял, стирая с него слизь. Он был выше меня и стройнее, но костлявым я бы его не назвал. Никакой мышечной слабости. Я видел, как мускулы перекатываются под его кожей при каждом движении губки по его спине, и он все еще дрожал. Он был напуган, поэтому я положил ладонь ему на плечо, просто чтобы дать ему понять, что все нормально.

Прожив на станции три года, любой избавится от застенчивости, если когда-либо ею и страдал. Я каждый день мылся с парнями в душе, но не так. Одно дело стоять в ряд с десятком других парней, спорящих, кто быстрее проходит полосу препятствий и волнующихся, когда же кончится горячая вода, и совсем другое — сидеть на полу прямо в форме рядом с абсолютно голым парнем, тереть его вздрагивающую спину. И пытаться не замечать его эрекцию.

Хотя это, пожалуй, пустяки. Кто знает, что происходит с телом после выхода из стазиса? Наверное, все эндорфины и гормоны в его теле сошли с ума. Поэтому когда он, смутившись, попытался увернуться от моих рук, я поджал губы.

— С кем не бывает? Не волнуйся.

Его лицо впервые залилось краской.

Я продолжил мыть его, размышляя, что же происходило с ним эти четыре года. Где он был? Как вернулся? Что сделали с ним Безликие? Как они выглядели? Впрочем, Док позвал меня не за этим. Он позвал меня просто из-за знакомого акцента и умения ухаживать за больными, так что вопросы тут неуместны.

Да и не хотел я знать. Черт, нет. Потому что, что бы я там себе ни представлял, что бы мы все ни представляли, что если все еще хуже?

В медотсеке горячая вода не заканчивалась. Она была все такой же теплой, когда я наконец завернул кран и нашел Камерону Раштону несколько полотенец. Обернув одно вокруг его бедер и накинув второе на плечи, я осторожно подтолкнул его к приготовленной для него койке.

И помог ему вытереться. Это напомнило мне о том времени, когда я делал то же самое для своей сестры. Наверное, дело было в его волосах. Они мелкими волнами спадали ему на плечи, точь-в-точь как у Люси. Когда отец работал, я вытирал их для нее и расчесывал. Меня вдруг захлестнула волна тоски по дому.

Камерона Раштона трясло — дрожь пробегала по его телу, словно электроток. Я помог ему забраться в постель и укрыл сразу несколькими одеялами, а потом, поскрипывая своим защитным костюмом, вошел Док, измерил у него давление и прикрепил у койки кардиомонитор.

— В соседней комнате есть сухая форма, Брэйди, — сказал он. — Тебе придется остаться здесь. Ты ведь понимаешь?

— Да, — кивнул я, пытаясь не думать о том, какие вирусы или наноорганизмы курсируют сейчас по моим венам.

Я сходил переодеться, а, вернувшись к постели Камерона Раштона, обнаружил, что тот все еще дрожит и мерзнет. И практически умирает от страха, потому что Док пытается взять у него кровь.

— Все хорошо, — сказал я ему, и он как-то жалобно посмотрел на меня. — Мне кажется, его пугают костюмы, — пояснил я Доку.

Тот протянул мне шприц.

— Сам справишься?

Я умел пользоваться шприцем, если понадобится, но предполагалось, что я должен делать это, только если поблизости нет врача. И только чтобы накачать раненого морфином и прекратить его страдания. Когда даешь кому-то убойную дозу, аккуратность необязательна.

Прищурив глаза, я нащупал вену на сгибе локтя Камерона Раштона, и он мне это позволил. Только неровный писк монитора выдавал его тревогу, когда игла воткнулась в плоть.

— Умница, — похвалил Док, но я не понял, кого из нас.

Прилепив пластырь на место укола, я на мгновение почувствовал себя настоящим доктором. Я хорошо справился, и мне было чем гордиться. В желудке приятно потеплело.

Док похлопал меня по плечу.

— Побудь с ним, Брэйди. Кричи, если что понадобится.

— Хорошо.

Я прислонился к стене, наблюдая, как Камерон Раштон медленно засыпает. Времени ему понадобилось немало. Каждый раз когда мне казалось, что он наконец-то заснул, он вдруг распахивал глаза, хватая ртом воздух.

— Все в порядке, — успокаивал я его, так же как Люси, если ей снился кошмар. — Все хорошо.

В конце концов я устал видеть его испуганное лицо и слушать быстрое пиканье монитора, так что подтащил к койке стул и взял Раштона за руку. Даже под всеми этими одеялами он продолжал мерзнуть. Я боялся, что у него случится шок, но стук его сердца начал постепенно замедляться.

Он наконец расслабился, и медленный, ровный ритм его сердца убаюкал и меня.

Глава четыре

Следующие двадцать четыре часа я торчал в изоляторе, так что не видел, как пузырь натягивали на раму в безопасном помещении в техотделе. Он высох — ну, как настоящая кожа, по словам Дока. Может, это она и была. Мы так и не выяснили. Она рассыпалась трухой, так что капитан-лейтенант Чантер чертовски разозлился. У него все еще оставался корпус капсулы, но этого было недостаточно, чтобы выяснить принцип ее действия.

А я тем временем помирал в изоляторе со скуки, хотя старался этого и не показывать. Я знал, что дареному коню в зубы смотреть не принято. Я читал медицинские журналы, которые притащил мне Док, сидел у постели Камерона Раштона и смотрел, как он спит. Никогда бы не подумал, что тому, кто был в стазисе, настолько нужен сон, но какого хрена я об этом знаю? Он очень много спал.

Хотя в принципе я не возражал против того, чтобы целый день приглядывать за спящим парнем. Это все равно лучше занятий или физподготовки. Может, мне и приходилось спать на стуле, но по крайней мере над моей головой не болталась койка вовсю храпевшего О'Ши.

Док каждые четыре часа брал у меня кровь на анализ, внимательно следя за изменениями, но я чувствовал себя отлично. У меня была собственная комната, никто не гнал меня на занятия, к тому же на следующий день я впервые за три года принимал душ в одиночестве. Карантин — гребаный праздник.

Четыре года назад, когда его похитили Безликие, Камерону Раштону было двадцать два. Он все еще выглядел на двадцать два. Конечно, четыре года не обязательно должны читаться по лицу молодого парня, но пребывание в плену у Безликих не могло не оставить след. Поначалу я подумал, что он все время провел в стазисе, но потом понял, что это глупо — ведь у него отросли волосы. Они были волнистые и светло-каштановые с золотистыми прядями, словно выгоревшими на солнце. Он оказался вовсе не таким бледным, как все на Защитнике-3. Все его тело покрывал легкий загар.

Мне стало интересно, видел ли он хоть одно солнце за прошедшие четыре года.

Светящиеся надписи, которые так всех напугали, исчезли. Поразмыслив я, как потом выяснилось, пришел к тому же выводу, что и капитан-лейтенант Чантер: их просто никогда не было на его коже. Они проецировались на нее с оболочки пузыря. Может, это и правда был Безликий эквивалент «В случае потери вернуть…»

Когда это только пришло мне в голову, то показалось смешным, но сейчас я так не считал. Что если Безликие в самом деле его ищут? Черт, на Третий Безликие никогда не нападали, но тому, что после Третьего сразу шел Шестой, имелась веская причина. Четвертый и Пятый мы потеряли много лет назад. Погибли в общей сложности тысяча триста человек, и у них не было и шанса. Конечно, наши технологии вооружения с тех пор изменились, но, наверное, у Безликих тоже.

Поэтому я смотрел на Камерона Раштона, на то, как он спит, и задавался вопросом, почему Безликие оставили его в живых и не хотят ли вернуть его. Может, его появление спустя столько лет вовсе и не было чудом. Может, он предвестник конца.

Он все время спал. Иногда открывал зеленые глаза, и они расширялись от страха, словно он не знал, где находится. А потом он находил мое лицо, и вопящий монитор успокаивался, а Камерон Раштон засыпал снова. А я в это время читал вслух медицинские журналы, иногда пропуская длинные слова, которые не мог выговорить — просто чтобы Камерон Раштон слышал голос кого-то с β-14.

Я никогда не хватал звезд с неба в школе. Линда, моя мачеха, называла меня тупым как пробка, но, сами понимаете, не ей судить. К тому же, наверное, самым тупым из нас всех был отец, раз уж ему пришла в голову бредовая мысль, что мальчику нужна мать, и еще более бредовая — что Линда подходит на эту роль.

Она бросила нас два года спустя, оставив кучу своих долгов и ребенка. Впрочем, я не настолько глуп, чтобы скучать по ней. Хотя мне не хватало отца и Люси. Не хватало сильнее солнца. Я родился и вырос в β-14, в городке Копа, который когда-то был просто лагерем беженцев, пока люди не устали от кочевой жизни и не решили пустить корни в здешней грязи. Было это почти шестьдесят лет назад, когда Безликие впервые напали на Землю. Миллионы людей погибли, и миллионы родились. Лагеря вроде Копы возникали по всей планете. И хоть теперь они и перестали быть временным явлением, их все еще называли лагерями. Жители крупных городов не желали, чтобы их заполонили беженцы.

Камерон Раштон был достаточно известен, так что я знал, что он совсем из других мест. Он был с юго-востока β-14 — оттуда, где асфальтовые дороги, университеты, города, пляжи и тысячи магазинов, чтобы тратить деньги, которые, казалось, там водились у каждого. Я видел фотографии.

У меня не было ничего общего с этим парнем, совсем. Я родился в нищем фабричном городке, провонявшем дымом, где земля была красной как боксит. Он — в большом городе. Ему, наверное, никогда не приходилось вставать в пять утра, чтобы приготовить отцу завтрак перед работой. Не приходилось попрошайничать. Или слушать вопли аварийной сирены и думать, не значит ли это, что отец не вернется со смены.

Не то что бы я ему завидовал. Черт, нет. Что бы ни случилось с Камероном Раштоном в открытом космосе, я никому не пожелал бы такого.

Я читал про хирургическую обработку ран, когда он проснулся. Последние несколько часов спал он плохо, и у меня от чтения вслух уже сел голос. Я как раз добрался до отрывка, где говорилось, что, чтобы избавиться от омертвевшей плоти, можно использовать личинок.

— Миллионы лет эволюции, и мы снова вернулись к гребаным личинкам, — пожаловался я. — Вот же кошмар!

Камерон Раштон потянулся и вздохнул. Его глаза приоткрылись.

— Крис?

Выронив журнал, я вскочил с кресла с такой скоростью, что ощутимо хрустнула спина. Я склонился над койкой. Камерон Раштон не спал, он был в полном сознании, и в его глазах застыло такое выражение, словно он видит меня впервые. И при этом до такой степени разочарован увиденным, что, если бы у меня не перехватило дыхание, я бы извинился.

— Привет, — наконец выдавил я. — Я Гаррет, помнишь?

Похоже, нет. Зеленые глаза потемнели. Нахмурившись, он провел языком по пересохшим губам.

— Где я?

— На Защитнике-3.

Если бы он умирал или мучился от боли, я бы снова взял его за руку. Но он просто лежал, пытаясь сообразить, где он, и я его не знал. Я знал его лицо, знал его историю, но его самого не знал. А он так уж точно не знал меня — и что толку от знакомого акцента.

— Что-то не так. — На его лицо набежала тень. Он сжал губы, так что они побелели.

— Сейчас все хорошо, — возразил я. Мне впервые пришло в голову, что я понятия не имею, как к нему обращаться. Лейтенант? Было странно — вспомнить, что он все еще офицер, значит, все еще выше меня по званию.

Он заморгал и вздохнул.

— Хорошо.

— Хорошо.

Я нагнулся и поднял журнал.

Раштон снова закрыл глаза.

— Безликие идут.

Меня охватил озноб.

Вот это уж точно кошмар.

* * *

В карантинную палату набилась целая толпа офицеров в защитных костюмах. Я держался сзади, ожидая, что в любой момент меня выставят за дверь. Ну, или хотя бы запрут в другой палате. Вряд ли меня выпустили бы из медблока, пока оставался хоть малейший шанс, что я переносчик заразы. Но никто не обращал на меня ни малейшего внимания, с тех пор как Камерон Раштон заговорил.

Он говорил тихо, без интонаций, как будто зазубрил слова наизусть. Он даже не мог смотреть коммандеру Леонски в глаза.

— У военного регента Кай-Рена сообщение для начальника станции. Он направляется сюда.

Безликий. Он говорил о каком-то Безликом, будто у того было имя — имя и звание или титул. И гребаная миссия. Я почувствовал, как кровь отливает от лица, когда до меня дошло: Безликие идут. Нам всем конец.

Причина, почему я не годился в офицеры, сразу стала очевидна. Коммандер Леонски даже не дрогнул, когда Камерон Раштон закончил. Он лишь сложил руки на груди и посмотрел на того сверху вниз.

— И откуда же военному регенту известно, где нас искать? — спросил он.

— Надо было уничтожить капсулу. — Кажется, это сказал капитан-лейтенант Чантер, но за оранжевыми костюмами было трудно разобрать.

— Теперь уже слишком поздно! — отмахнулся кто-то другой.

— Он не отслеживает капсулу, — возразил Камерон Раштон. — Он знает, где я. Это он меня послал.

Это на минуту заставило всех заткнуться.

Камерон Раштон потеребил одеяло, зажатое в длинных тонких пальцах. Его сердце забилось чаще, и монитор запищал быстрее.

— Военный регент Кай-Рен послал меня как своего представителя.

Голос коммандера Леонски оставался ровным:

— И как вы общаетесь с этим Безликим, лейтенант Раштон?

Камерон Раштон покраснел, и монитор громко пискнул.

— Я знаю их язык, — с запинкой сказал он наконец. — Он меня научил.

Мне стало его жаль. Все в комнате смотрели на него как на предателя. Черт, да может, так и есть. Откуда мне знать?

Коммандер Леонски ничего не сказал. Наверное, тут нечего было говорить. Его рука в защитной перчатке сжалась в кулак, разжалась и сжалась снова, словно он не знал, что с ней делать.

Страх холодом сковал все внутри. Я вспомнил фигуры, затянутые в черную броню, высокие и отталкивающие. И подумал, каково было Камерону Раштону. Жуткие твари из кошмаров — какие у них лица? «Когти и клыки, — уверенно подумал я. — Когти и клыки, боль и ужас».

Офицеры насели на Камерона Раштона, а коммандер Леонски не стал их останавливать. Они закидывали его вопросами — быстрыми, хлесткими, жалящими — и ему было некуда деваться. Я даже не мог понять, кто из оранжевых костюмов выплевывал слова. Они стояли ко мне спинами и выглядели абсолютно одинаково, а их голоса, напряженные от гнева, а может, страха, звучали так же одинаково.

— Что вы рассказали Безликим? О нашей системе обороны?

— Ничего, — ответил он сквозь громкий писк монитора. — Я не рассказывал…

— О наших станциях?

— Об оружии?

— О Земле?

На этом слове офицер осекся, и мне на мгновение показалось, что голос его подведет. Мой бы подвел на его месте.

— Он не спрашивал. — Лицо Раштона было бледным, а голос дрожал.

— Что они с вами делали?

— Чем вас подкупили?

— Я не… Меня не подкупали. — Его взгляд скользил от одного скрытого шлемом лица к другому, но все они оставались холодными.

— Вас пытали?

Он открыл и закрыл рот, но ему не дали ответить.

— Сколько вы им рассказали? — снова вклинился коммандер Леонски.

— Пожалуйста, пожалуйста… — Раштон задыхался. Его грудь поднималась и опадала слишком быстро.

Леонски поднял стиснутую в кулак руку и повторил вопрос:

— Сколько вы им рассказали?

— Сэр, пожалуйста…

Шкала на мониторе опасно скакнула.

— Гаррет! — Голос Дока пробился сквозь весь этот шум. — Сюда, быстро!

Оранжевые костюмы расступились, и я подошел к койке.

Док не казался особенно взволнованным. Он подкатил кислородный баллон и нацепил на Раштона маску. Прозрачный пластик затуманился, когда тот вздохнул. Я протянул руку и поправил маску.

Я подумал, мне показалось, что меня словно ударило током, когда пальцы мои коснулись его щеки, но Раштон отдернулся, будто тоже это почувствовал, и его глаза расширились.

— Капсула, — выдавил он хрипло и зажмурился. — Вы ее не отключили, да? Вы вырезали меня оттуда!

— Да, вырезали, — подтвердил Док.

Раштон закусил нижнюю губу.

— Да. — Его голос снова дрогнул. — Стоило догадаться.

И у него остановилось сердце.

В одну секунду он разговаривал, а в другую умер, и Док заорал, чтобы несли дефибриллятор.

Наверное, за ним следовало бежать мне, потому что никто из офицеров не знал, где он хранится, но я не двинулся с места. Я протянул руку и прижал ладонь к обнаженной груди Раштона, точно так же, как когда мы вырезали его из капсулы. Не знаю, откуда я понял, что надо делать, но… Несмотря на гул в ушах, несмотря на бешено колотящееся сердце, я точно знал, что нужно делать: Дотронься до него, Брэйди. Дотронься. Ты батарейка, забыл?

Кожа на груди Раштона была гладкой. И теплой. Моя ладонь зачесалась, когда между нами словно проскочила искра.

— Гаррет? — позвал Док, густые брови за стеклом шлема нахмурились.

Именно в этот момент я почувствовал его — сердцебиение. Поначалу слабое, оно становилось все ровнее и сильнее. А потом грудь Раштона поднялась, и он вздохнул, а глаза его распахнулись.

Он обхватил мое запястье длинными пальцами.

— Не двигайся. Ты мне нужен.

У меня закружилась голова. Твою мать, я батарейка! Я так и знал, и он тоже знал, но больше никто.

— Какого черта происходит? — прорычал коммандер Леонски.

На кардиомониторе снова появилась кривая сердечного ритма: чересчур быстрого, немного испуганного, но сильного. И сейчас он откликался на сердце вовсе не Раштона, понял я. А мое. Это мое гребаное сердце.

— Вы меня вырезали, — сказал Камерон Раштон, краска медленно возвращалась на его лицо. Он говорил слабым голосом и тяжело дышал, но по крайней мере был жив. — Вы не дали капсуле завершить цикл. Это что-то вроде резервной системы на случай повреждения оболочки. Импульсы другого человека используются, чтобы стабилизировать мои. — Он посмотрел на меня и покраснел. — Думаю, это временно.

— Насколько временно? — спросил Док.

Хороший вопрос.

— Не знаю, — отозвался Раштон, наморщив лоб. — Кай-Рен сможет ответить.

И снова о нем. Мы возвращаемся к гребаному Безликому кошмару. Я бы убрал руку, позволив Раштону умереть, если бы он все еще не сжимал мое запястье.

— И когда он будет здесь? — невозмутимо поинтересовался коммандер Леонски.

— Скоро, — заверил Раштон. — Он будет скоро.

Ну просто зашибись.

Мое сердце застучало быстрее, и сердце Раштона — тоже. Так, это уже пугает.

— Мы почти на дальнем полюсе, — заметил капитан-лейтенант Чантер.

У всех станций, как у планет, имелись орбиты. Большую часть времени мы плавали по солнечной системе, как нитки из игры в «веревочку». Иногда мы подходили друг к другу так близко, что в иллюминатор можно было увидеть другие станции. Иногда мы даже видели Землю. Но через неделю мы окажемся наиболее уязвимы: в дальней точке эллипса, совсем одни.

Моя рука на груди Раштона задрожала, и он крепче сжал пальцы на моем запястье.

— Кай-Рен направляется сюда не для того, чтобы убить нас, — сказал он. — Я уверен, коммандер.

Леонски покачал головой.

— Они могут стереть нас с лица космоса в долю секунды!

Я старался не слушать, что он говорит. Хоть это и правда. Все знали, что он прав, но офицеры не должны говорить подобное. Офицеры должны толкать пустые пафосные речи о долге, работе для нужд фронта и о том, что все мы здесь ради тех, кто остался дома. Они не должны бояться так же, как и остальные.

— Он не станет этого делать, — с тихой уверенностью повторил Раштон.

Мне снова захотелось вырвать руку. Да кто он такой, чтобы утверждать, что слово какого-то Безликого что-то значит? Боже, офицеры правы. Он окончательно и бесповоротно себя дискредитировал. Мы не можем доверять Безликим, как не можем доверять и этому ублюдку.

— Он хочет переговоров, — сказал Раштон. — Это может означать мир, коммандер.

Или полное уничтожение Защитника-3, всех станций и Земли. Но едва ли мы в силах остановить Безликих, так ведь? У нас просто нет выхода.

— И вы его посланник, — заключил коммандер Леонски, поджав губы. — И на чьей же вы тогда стороне, Раштон?

Его сердце пустилось вскачь — или мое. Нас обоих.

— Не знаю, — растерялся Раштон и опустил глаза — ну разве это не говорит само за себя?

К черту! К черту тебя, Камерон Раштон. Гребаный предатель.

Меня вдруг накрыла волна тоски, очень похожей на мою собственную. И дело было не в том, что его тело читало мое. И даже не в сердцебиении. Я чувствовал то же, что и он. Его тоску, страх, боль и под всем этим попытавшееся ускользнуть, когда я попробовал за него ухватиться, тошнотворное чувство стыда.

Я покачнулся, перед глазами поплыло. Дерьмо. Откуда взялось это ощущение? Я попытался открыть рот, чтобы сказать Доку, что, наверное, все-таки болен, но не смог выдавить ни слова.

Док положил руку мне на плечо и усадил на койку.

— Приляг, Гаррет.

Я слишком устал и у меня слишком кружилась голова, чтобы спорить, поэтому я молча забрался в койку. Раштон сплел свои пальцы с моими, и я почувствовал это снова: стыд и что-то еще. Что-то новое. Мой мозг не узнал это чувство, а вот яйца — напротив. Твою мать. Похоть.

Кардиомонитор запищал еще быстрее.

Мы лежали плечом к плечу, бедром к бедру, и разделяли нас только моя форма и его одеяло. Мы держались за руки, и я уговаривал себя, что все как раньше, в душе. Просто странный коктейль из гормонов и химических веществ, текущий в крови. Чисто физическая реакция. Она ничего не значит.

Но почему я это чувствую?

Я закрыл глаза и попытался представить, как унизительно было бы возбудиться в комнате, полной офицеров.

— Все в порядке, — прошептал Раштон, но это был не шепот. Я слышал его в своей голове.

Мои глаза распахнулись; выгнув шею, я поглядел на него.

— Все в порядке.

Он даже не смотрел на меня. Он разговаривал с коммандером Леонски. А я так устал, что не мог разобрать слова за тихим, ровным звуком его голоса. Я не мог больше держать глаза открытыми.

— Все в порядке, Гаррет. Мне просто нужно ненадолго взять у тебя силы.

«Мать честная, — подумал я, отключаясь, — да он гребаный вампир».

Глава пять

— Объясняйте, — прорычал Док.

Я не открывал глаз и пытался не слушать.

— На самом деле я не знаю, сэр. — Голос Раштона звучал напряженно. — Это резервная система. Этого не должно было произойти.

— Почему Гаррет?

— Потому что он до меня дотронулся.

Твою мать. Я все еще дотрагивался до него, все еще тесно прижимался и жалел, что проснулся. И теперь лежал, притворяясь спящим, когда Раштону прекрасно известно, что я не сплю, а Док наверняка догадывается.

Если бы я не держал его за руку, пока он валялся в отключке, он, скорее всего, был бы сейчас мертв. Может, мне даже этого хотелось. Это не остановило бы Безликих, но по крайней мере я бы об этом не знал.

Гребаные Безликие. Раз уж они не поленились научить Раштона своему языку, то можно было бы хотя бы приделать на капсулу табличку: «НЕ РАЗРЕЗАТЬ» или «ДЛЯ НАЧАЛА СПУСКА ЖИДКОСТИ НАЖАТЬ СЮДА». Мы же вскрыли эту штуковину, как ребенок разрывает подарочную упаковку, разрушив капсулу и чуть не уничтожив Раштона.

— Это как-нибудь сказывается на нем? — спросил Док.

— Не знаю. — Раштон говорил едва слышно. — Не думаю.

После того как ушли офицеры, я действительно заснул. И мне снились странные сны, в которых вспыхивали какие-то огни, слышалось странное шипение, словно пар под давлением. Несколько раз я пытался вырваться из сна, но все время проигрывал. Чем больше я спал, тем дольше Раштон бодрствовал. В какой-то момент я даже испугался, что, чем сильнее станет он, тем больше ослабею я сам — неужели этот процесс высосет из меня все силы? — но к концу дня все пришло в норму. Теперь я просто чувствовал себя чуть более усталым, чем обычно, и словно в похмелье, хотя Раштон казался гораздо сильнее.

При мысли о похмелье мне захотелось выпить. Интересно, как там Хупер со своим новым перегонным аппаратом, который он прятал в кладовке у Трубы-7. Мы, конечно, не должны были пить, но, твою мать, много ли других развлечений на Защитнике-3? Играть мы тоже не должны были, но нам это не мешало. Хупер все еще торчал мне пачку курева за проигрыш в покер.

Причем ставки мы делали не только в карты. Мы ставили на то, в каком порядке будут прибывать говнолеты. Спорили, кто быстрее взберется на альпинистскую стену. Спорили, будет ли новенький в первую ночь распускать нюни. Спорили, нагнут ли его в душе и расскажет ли он об этом.

Мне повезло. Со мной это случилось только раз, и инстинкт подсказал мне держать язык за зубами. Если по каждому поводу плакаться своему куратору, уважения от других не дождешься, а вот когда ты отвязываешь у парня страховку, пока тот карабкается на стену, и он падает… в общем, он понимает, что сделал, чтобы это заслужить, и тоже молчит. Я все еще помню выражение лица Уэйда, когда он увидел, что я сижу на стене прямо у крепления его страховки. Я дал ему забраться повыше, так что, когда он потерял точку опоры и сорвался, то пролетел тридцать футов, прежде чем плюхнуться на маты.

«Мелкий засранец!» — орал мне Уэйд, когда его уносили в медотсек. Несколько его дружков после меня за это хорошенько отделали, но оно все равно того стоило. Не я ведь теперь хромаю.

Я подумал об этом, и Раштон сжал мои пальцы.

— Все хорошо, — услышал я в своей голове.

Мои глаза распахнулись.

Черт. Раштон это слышал? То есть эта фигня действует в обе стороны? Или это просто эхо того, о чем он успел подумать, прежде чем я уснул, или Раштон и сейчас у меня в голове, больной извращенец, копается в том, что ублюдок Уэйд сделал со мной тогда в душевой? Потому что я больше не сопливый подросток, и мне не хотелось, чтобы он меня таковым считал. Это было три года назад, и я с тех пор изменился. И отомстил.

Я отодвинулся от него насколько возможно, пока не наткнулся на поручни койки. Впрочем, она была слишком узкой, так что мы все еще соприкасались.

— Я принесу поесть, — сказал Док, его лицо за стеклом шлема казалось размытым.

— Да, Док! Да здравствует медпаек! — Я попытался изобразить привычный энтузиазм, но ничего не вышло.

Как и у Дока со смешком.

Еда на Защитнике-3 была дерьмовая, правда в медотсеке чуточку лучше, чем в казармах. Овощи здесь были тушеные, а не консервированные, а мясо не разваливалось как мокрая губка, когда ты протыкал его вилкой. Еда была одной из причин, по которой я так часто торчал в медотсеке. Порой мне доставалось то, что не доели пациенты.

Раштон скосил на меня глаза. Я что, выдал в себе помойщика? Именно так мы дома называли ибисов, которые рылись в мусорных ямах: помойщики. Иногда подобные мысли вызывали у меня улыбку. Не сегодня. Сегодня мысль о доме меня не успокаивала. Сегодня она засасывала, словно черная дыра.

Несколько минут спустя вернулся Док с двумя подносами. Он подтащил поближе стул и стал смотреть, как мы едим.

— В твоей крови все еще ничего нет, Брэйди, — сообщил он мне. — Если к утру ничто не изменится, ты свободен. Ну, насколько можно быть свободным в данных обстоятельствах.

Меня накрыло облегчение. В смысле нас. Иисусе, да я из-за этого чуть не опрокинул свой обед.

— Док, я не понимаю, что происходит. Это так странно.

Я боялся, что он сочтет меня психом. Ради бога, я же слышал голос Раштона в своей голове!

Что еще он может подумать?

Док положил руку в перчатке на мое плечо.

— Что именно?

Я посмотрел на Раштона. Он снова выглядел усталым. Я видел это в тенях под зелеными глазами и ощущал сам.

Я наколол фасолину. Она была какая-то скользкая.

— Док, я чувствую то же, что и он. Я слышу его в своей голове.

Я попытался сдержать дрожь в голосе, но не смог.

Глаза Дока за пластиковым стеклом расширились.

Только не пугайтесь, Док. Если вы испугаетесь, то и я тоже, и где мы оба тогда окажемся?

Раштон подвинулся, и меня будто защекотало током, когда тыльная сторона его ладони задела мое запястье.

— Это временно, — сказал он. — Это двусторонняя связь. Моя система жизнедеятельности опирается на его. Плохо то, что это вызывает ответную реакцию в виде электрических импульсов и биохимии.

Я вскинул брови. Только и всего? Электроимпульсы и биохимия меня не волновали. Только гребаная телепатия.

Раштон поглядел на меня. Уголки его губ приподнялись в лукавой улыбке.

Я нахмурился. Ничего. Утешительного.

— Гаррет нужен вам, чтобы жить, — подвел итог Док. — Так ведь?

Раштон кивнул:

— Да, сэр.

— И это временно? — спросил тот, прищурив глаза.

— Полагаю, сэр.

— Отлично, — кивнул Док, стиснув мое плечо, словно я был пациентом. — Потому что этот парень будет моим лучшим медиком, так ведь, Гаррет?

— Да, Док, — заверил я.

Нет, Док. Безликие всех нас прикончат.

— Вот и хорошо, — сказал тот. Если бы у меня оставались хоть какие-то волосы, он бы их растрепал. А так — просто несколько раз провел ладонью в перчатке по короткому ежику. Дети Дока давно выросли, но это не мешало ему обращаться со мной как с ними. А мне — втайне наслаждаться этим.

Но не сегодня.

Раштон посмотрел на меня.

— Я не смогу все это съесть. Хочешь?

Может, эта его улыбка должна была меня успокоить?

Может, он все-таки не еще один офицер-мудак?

Жаль только, что гребаный предатель.

Улыбка дрогнула и потускнела, а потом пропала вовсе, будто ее и не было.

А я так и не смог понять, кому из нас принадлежало чувство вины, поселившееся у меня внутри.

* * *

Чтобы переселить нас, они дождались середины ночи. Хотя ночь здесь — понятие условное. В космосе всегда ночь, но у нас все циферблаты имели двадцать четыре деления, поэтому в неделе оставалось все так же семь дней. И формально, когда за нами пришли, было три часа утра вторника, хотя на Третьем это время ничем не отличалось от любого другого.

Камерону Раштону отдали чужую форму с именем Коулман на кармане. Она ему не шла. Может, из-за волос, которые курчавились у воротника? Он слишком отличался от всех на Защитнике-3, с этими длинными волосами и легким загаром. Хотя вряд ли в это время у нас был шанс с кем-нибудь столкнуться.

Большинство парней дрыхли в казармах. После сигнала к отбою свет автоматически приглушался и становился ярче только в шесть, когда мигающие трубки ламп пытались обмануть наши организмы, заставив их считать, что настало утро, что мы все еще дневные создания и что все это проведенное в темноте время не высасывало постепенно из всех нас жизнь. Мы миллионы лет жили на планете, где были солнце, и луна, и сменяющиеся сезоны, и наша биология не слишком хорошо справлялась с безжизненной стерильностью сделанных нами же станций.

«Желтое солнышко помогает жить», — пела Люси, но, подозреваю, что военные никогда не слышали эту песню. Раз в месяц нам приказывали раздеться до белья, надеть защитные очки и пройтись под лампами в зале ультрафиолета, но это было совсем не то, что ощущать на своей коже настоящие солнечные лучи.

Посреди так называемой ночи сводчатые серые коридоры Защитника-3 были почти пусты. Да, кое-где все еще работали бригады рабочих, но либо в ядре, либо на внешнем поясе, где всегда была работа. Внутренний же пояс превращался в город-призрак.

По пути к моей казарме мы с Доком, Раштоном и двумя вооруженными охранниками встретили всего двоих. Мне нужно было собрать вещи, поэтому Раштону пришлось идти со мной. Док хотел проследить, что с нами все будет в порядке, а вооруженный эскорт был идеей коммандера Леонски.

— Поспеши, Гаррет, — бросил Док, когда мы добрались до казарм.

— Да, майор.

Я проскользнул внутрь, размышляя, почувствую ли, если сердце Раштона остановится. Насколько можно растянуть связывающую нас странную биохимическую резинку, прежде чем она лопнет? Сейчас не время проверять.

Моя койка была третьей справа во втором ряду. Я мог бы отыскать ее с закрытыми глазами. Нужно было просто идти на храп О'Ши. В казармах было темно и пахло потом и грязными носками, как и всегда. Я пробрался к своей койке и как можно тише открыл бокс. Вытащив свой рюкзак, я запихнул в него какую-то одежду. Темнота мешала что-либо разобрать, но не то чтобы у меня имелось много вещей. У меня было только то, что выдали мне в первый день, и книга, которую сунул мне отец. Я читал ее уже тысячу раз, но все равно спрятал в рюкзак. А то еще какой-нибудь урод стащит ее, пока меня нет.

Я думал, что все спят, но, когда пробирался к двери, чья-то рука дотронулась до моей ноги.

— Гаррет? — Мур выпрямился на кровати. — Я думал, тебя в космос высосало. Что случилось в медотсеке?

— Это засекреченная информация.

Видимо, Мур слишком устал, чтобы отреагировать на мои слова, но позже наверняка разозлится.

— Ты куда?

— Это засекреченная информация, — повторил я и вывернулся из его руки.

— Козел, — услышал я его шепот.

Как же все-таки приятно позлить Мура. Особенно приятно, потому что, несмотря на напускную браваду, я был до смерти напуган, и мне страшно хотелось отвлечься. Проблема не столько в том, что в обозримом будущем Раштон прилипнет ко мне как приклеенный, сколько в том, что это «обозримое будущее» будет чертовски коротким. Ведь идут Безликие. И я не верил, что им нужен мир. Никто в это не верил. Они хотят того, чего всегда хотели: стереть нас с лица вселенной.

Именно поэтому женщин перестали брать на станции. Какой лучший способ уничтожить врага? Разорвать цикл воспроизведения. Враг не может размножаться без женщин. Ну, люди не могут. Кто знает, как дела обстоят где-нибудь еще? Теперь Землю окружала паутина станций, движущихся по ночному небу, защищая наш самый ценный ресурс — наших женщин.

Моя девушка Кайли называла меня дураком. Ну, она была моей девушкой, еще до того как я попал сюда.

— Почему у девушек нет права работать на станциях? Дайте мне пистолет, и я научусь им пользоваться! — заявляла она. Но она родилась в той же дыре, что и я. Может, девушки из более приличных районов не такие боевые? Черт, наверное, почти всем девушкам с Копы война с Безликими казалась куда лучшей перспективой. По крайней мере лучше работы на заводах.

— Дело не в том, что они убьют тебя, — возражал я ей, притворяясь знатоком. — Дело в том, что они сделают это со смаком. Все это знают.

А на спину последней надежде мишени не вешают.

Когда я слышал о ней последний раз, Кайли выходила замуж за Марка Диметто — его родители заведовали универмагом. Помню, мне еще стало интересно, расскажет ли Кайли ему, что была одной из тех, кто тогда вломился в их магазин — Марк долго гнался за нами, но так и не поймал. Я все еще помнил, как от бега горели легкие. Я думал, мое сердце вырвется из груди. А стащить нам удалось всего одну паршивую бутылку водки. Это был прощальный подарок мне от Кайли. Это и дрочка под железнодорожным мостом.

Я выскользнул из казармы в коридор и почувствовал это. Словно шагнул в туман.

Меня накрыла волна усталости. Я так устал, хотя… вовсе не уставал. Это он устал, понял я; я просто ощутил эхо. Дорога от медотсека вымотала его, и наше короткое расставание тоже не прошло даром. Его сердце больше не билось в такт с моим. Оно колотилось быстрее. И у этого тоже было эхо, эхо, которое я чувствовал, даже не прикасаясь к нему.

Странно. И, пожалуй, жутко, но сейчас не время об этом задумываться. Сейчас я нужен ему.

Он стоял, прислонившись к стене и уставившись в пол. Волосы упали на лицо, скрывая черты.

— Эй! — Я потянулся к нему.

Раштон даже не посмотрел на меня. Он просто поднял ладонь туда, где, он знал, окажется моя рука, и мы дотронулись друг до друга. Я расставил пальцы, и он сплел свои с моими.

На лицах эскорта промелькнуло выражение брезгливости. Мне не нужна была телепатия, чтобы прочесть их мысли: «Пидоры». Дерьмо, если бы.

— Если бы? — пробормотал Раштон. Он поднял глаза и вскинул брови. Его губы сложились в слабую насмешливую улыбку.

Я поморщился:

— Я имел в виду, что это было бы менее странно.

По пальцам пробежал ток.

Его улыбка стала шире.

— Угу.

Док нахмурил брови и пристально посмотрел на нас.

— Все в порядке?

Я кивнул:

— Все отлично.

Иисусе, на кого мы, наверное, были похожи, идя по коридору, держась за руки. Док предложил понести мой рюкзак, но я отказался. Тогда бы я точно почувствовал себя девчонкой. Парней в коридорах в этот час почти не было, но и те немногие вовсю на нас пялились. Оттого ли, что Раштон был знаменитостью, или оттого, что мы держались за руки?

Мы забились в лифт в конце коридора. Когда двери разъехались, мы оказались на третьем уровне Внутреннего Пояса: в офицерском отсеке. Здесь было тихо. Коридоры казались уже, и, как я догадался еще до того, как двери в нашу комнату открылись, шириной коридоров пожертвовали, чтобы сделать больше спальни.

Мать честная. Я три года провел в тесной казарме, где со мной жили еще сорок с лишним парней. И это был лишь один зал в целом коридоре таких же. Здесь же обнаружилась широкая, просторная комната с окном. Мы находились так высоко на внутреннем поясе, что в окно был виден изгиб внешнего, уходящий далеко в черноту. У меня закружилась голова.

Раштон стиснул мои пальцы.

— Все в порядке, Гаррет.

Окно оказалось не единственной роскошью, которую я видел впервые за очень долгое время. Здесь было еще кое-что — индивидуальная ванная комната. Ну, не совсем индивидуальная, но я никогда еще не делил ванную меньше, чем с двумя другими людьми — папой и Люси, — так что для меня это был просто пятизвездочный отель. Лучше всего, что мне доводилось видеть с прибытия на Защитник-3, где я вынужден был мыться все с теми же четырьмя десятками парней, с которыми спал в одной казарме. Тут не пришлось бы прятать все вещи в шкафчик. Тут не нужно было беспокоиться, что какой-нибудь урод стащит мою бритву, если я оставлю ее на раковине.

Я бросил рюкзак на пол.

Кровать в комнате наблюдалась всего одна — и я задумчиво уставился на нее. Однако не по той причине, которая заставила наш эскорт сдерживать смешки. Настоящая кровать. Двойная, с хорошим матрасом. О такой не натрешь кожу, если материал слишком новый, и не порвешь — если слишком старый. И тебе уж точно не грозит проснуться от треска и оттого, что О'Ши плюхнулся тебе на голову.

«Какого хрена? Какого хрена?» — хватал он ртом воздух, а я не мог выдавить ни слова, потому что у меня от удара перехватило дыхание. Все смеялись над нами еще несколько недель, но не им же было ходить с треснувшими ребрами.

Мудилы.

— Дай знать, если что понадобится, — сказал Док. — Если хоть что-то будет нужно, просто пошли одного из солдат, пусть вызовут меня по внутренней связи.

— Да, Док, — кивнул я, и он вышел из комнаты.

Двери сомкнулись, я услышал, как защелкнулся замок.

Значит, вот так я проведу остаток жизни: запертым в комнате наедине с Камероном Раштоном. Черт, ну, у меня хотя бы будет настоящая кровать, да? Не придется бегать круги или карабкаться на стенку. Могло быть и хуже. Правда мне очень бы хотелось увидеть папу и Люси. Это желание внутри меня росло, болезненно тянуло в груди.

Раштон нахмурился.

— Это не конец. Он хочет мира.

— Как скажешь, — отозвался я. Мне не хотелось говорить о Безликих и военном регенте Кай-Рене или как там оно себя называло. Мне не нужно было знать название твари, которая собиралась убить меня. Я отпустил его руку. — Мне надо отлить.

По моей спине пробежала дрожь — мое тело словно считало его страх остаться одному. Живот свело, и я охнул. Это нечестно.

— Я быстро, — пробормотал я.

Когда я вернулся из ванной, он лежал на кровати. Я сглотнул. Наверное, это будет чертовски неловко. Я вспомнил ту дразнящую улыбку, что он послал мне у казармы, и мое сердце забилось быстрее. Я был почти уверен, что он гей. Я просто не понимал, почему эта мысль не приводит меня в панику.

— Какие-то предпочтения? — спросил Раштон.

— Что, прости? — Вежливая версия «Какого хрена?» в моем исполнении.

Он фыркнул, будто знал, о чем я думаю. Он и знал, так ведь?

— Какую сторону кровати хочешь, Гаррет?

— Ох. — Я почувствовал, как краска заливает щеки. — Все равно.

Он подвинулся. Я вытащил из рюкзака книжку и устроился рядом. Наши пальцы сплелись, и через мгновение сердцебиение синхронизировалось. Боже, если тридцатисекундный поход в туалет так на нем сказывался, будет чертовски неловко, когда мне понадобится сходить по-большому.

— Я становлюсь сильнее с каждой секундой, — сказал он мне. — Завтра будет еще лучше, думаю.

— Но не знаешь наверняка? — спросил я.

— Нет, не знаю. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Ты теплый.

— Что?

— У тебя ладони теплые, — тихо пояснил он. — Не холодные. Это приятно, ну, знаешь, после…

Не говори мне. Я не хочу знать. Твою мать. Пожалуйста.

Он отвел глаза:

— Прости.

Мое сердце зачастило — его тоже — попытавшись сглотнуть страх, я хмуро посмотрел на свою книжку, а он уставился в черноту за окном.

Читая, я чувствовал слабые отголоски восхищения, и это не имело отношения к книге. Я читал ее тысячу раз. Мне понадобилась секунда, чтобы сообразить, что это чувство исходит от Раштона.

— Я не видел эти звезды очень долго, — вздохнул он. — Это как вновь вернуться на Восьмой.

— На Восьмом так же херово, как и на Третьем? — пробурчал я, отказываясь поворачиваться и смотреть в окно.

Он улыбнулся:

— Наверное. Тебе не нравится вид?

— Что мне не нравится, — начал я, — так это знать, что от гребаного вакуума меня отделяет лишь тонкое стекло.

И еще ощущать, как эта чернота подбирается ко мне все ближе, как сейчас.

Его улыбка стала шире.

— Это не стекло, Гаррет.

— Не суть важно, — пробормотал я. — Мне просто не нравится, понятно?

— Хорошо. — Его взгляд снова скользнул к окну. Я видел отражение звезд в зеленых глазах. — Я был пилотом. Я просто люблю космос. Всегда любил.

— Даже после всего? — удивленно спросил я. Его улыбка поблекла. — Прости. — Молодец, Гаррет.

Он сменил тему:

— Что ты читаешь?

Я покраснел:

— Сказки.

— Правда? — Он придвинулся ближе и, протянув руку, наклонил книгу так, чтобы видеть открытую страницу.

Книга была старая и потрепанная. Она принадлежала моей матери. Она читала ее мне, когда я был маленьким. Я все еще помнил ее голос, хотя и забыл лицо. Я знал все истории наизусть, но мне нравилось листать потертые страницы и рассматривать рисунки, намалеванные карандашами — сначала мамой, потом мной. Их разделяло целое поколение. Мы оба накарябали свои имена на внутренней стороне обложки: эта книга принадлежит Джессике. Брэйди. А в нижнем углу виднелось имя Люси. Единственное, что осталось у меня от дома.

Боже. Я не хотел умереть на этой гребаной станции. Я хотел домой. Мне нужно было домой.

Раштон приподнялся на локте и внимательно посмотрел на меня. Зеленые глаза широко распахнулись.

— Это не война, Гаррет, обещаю. Он хочет мира.

— Ага, — кивнул я. Мое сердце пропустило удар, когда он поднял свободную руку и дотронулся до моего лица. — Как скажешь.

— Ты что, не можешь прочитать, правда это или нет? — спросил он.

Его пальцы на моей щеке были прохладными, или мне вдруг стало жарко. Я сглотнул и попытался не думать о том, каким приятным казалось его прикосновение. Это просто биохимия и электричество.

— Я знаю, что ты считаешь, что это правда. Но откуда мне знать, что ты не идиот?

Он слегка улыбнулся и нагнулся ниже.

Он был близко, слишком близко. У меня пересохло во рту, сердце застучало еще быстрее. Не знаю, чего я ожидал. Нет, знаю. Я думал, он меня поцелует. Черт, я думал, он наклонит голову и поцелует меня. И думал, что позволю ему.

Его дыхание защекотало мне ухо.

— Тебе придется довериться мне, Гаррет.

Он снова отстранился. Я вздохнул от облегчения или, может, от разочарования. Черт, не знаю.

— Да, как скажешь, — повторил я, презирая себя за то, как высоко и напряженно звучал мой голос.

Он повалился спиной на матрас и закрыл глаза.

— Читай свою книгу. А я посплю.

Как будто я мог сосредоточиться на книге. Вместо этого я закрыл ее и запихнул под подушку. Зажмурившись, я лежал и думал, как бы мне хотелось, чтобы не нужно было держать его за руку. И как бы хотелось, чтобы мне это не нравилось. А потом я целую вечность не мог заснуть.

Глава шесть

На следующий день была отработка действий при эвакуации. Пришел Док, и мы вместе с ним и Раштоном сидели и слушали завывания сирены. В теории эвакуировать весь персонал со станции вроде Защитника-3 можно было за двадцать восемь минут, если, конечно, говнолетов хватило бы (о чем оставалось лишь мечтать), и если Безликие дали бы нам эти двадцать восемь минут (чего никогда не произойдёт). Защитник-5 они разрушили меньше чем за десять, и все, скорее всего, задохнулись еще до того, как реактор взорвался. А ведь это было очень давно. Готов поспорить, с тех пор Безликие улучшили свое вооружение. Мы были для них все равно что насекомыми. Прихлопни — и нам всем конец.

— Пустая трата времени, — вздохнул я. Сирена раздражала до чертиков. Привычный пронзительный вой: уауауауауа. Только не будь это учения, на заднем фоне не повторялось бы рефреном «Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

— Это отвлекает людей от бесконечных размышлений, — тихо пояснил Док, выглядывая в окно.

— Как учебная тревога может кого-то отвлечь от того, что должно произойти? — пробурчал я. — Разве это не напоминает об очевидном?

Док послал мне улыбку и снова отвернулся к окну.

— Это дает им почувствовать, что они хоть что-то делают, — сказал он. — А не просто сидят и ждут.

«Как мы, например», — подумал я, посмотрев на Раштона.

Тот лежал на постели, читая журнал, который принес Док. Что-то о технологиях — впрочем, я успел лишь на мгновение увидеть обложку, прежде чем Раштон его забрал. Привилегии высокого звания, видимо. Мне достался второй журнал — что-то про достопримечательности для туристов в δ-6. Если бы мне довелось побывать в Старом Квебеке, там была одна маленькая уютная гостиница… которую меньше чем через пару недель сотрут в пыль вместе с остальной планетой.

Да и вообще, на вид там слишком холодно.

Раштон улыбнулся чему-то, что прочитал в моих мыслях, несмотря на мое дурное настроение, а может, просто представил, как я подскальзываюсь и плюхаюсь на задницу в какой-нибудь сугроб.

Делить с кем-то собственные мысли было странно. Насколько я понял, делили мы не все. Только то место, где обычно оставалось невысказанное: саркастические замечания, которые ты сдерживал, прежде чем из-за них у тебя будут неприятности, или слова, которые собирался произнести, но в последний момент передумывал. Все это было ясно как день. Внутренний голос — в смысле ту часть сознания, которая понимала, что это мысли — мы слышали оба. И это было странно. С бессознательным было иначе. Чувства и смутные бесформенные идеи — я улавливал их, но не всегда понимал. Это было еще страннее.

А самым странным были сны. Пусть наши сознания и были закрыты друг от друга, сны мы делили на двоих. Просто какое-то сумасшествие. Мне снилась темнота, вспышки света и странное шипение, которое пыталось говорить со мной. Мне было холодно и страшно, а сердце колотилось так быстро, что я задыхался. По какой-то причине от этих снов у меня всегда вставал. Его шизанутые мокрые сны становились моими шизанутыми мокрыми снами. Если реагировало его тело, то и мое тоже. И не спрашивайте меня, почему вспышки, странные звуки и страх его заводили. Я понимал, что это как-то связано с Безликими — на этих снах только что табличка не висела «Осторожно, пришельцы!», — но меня это не интересовало.

В часы бодрствования Раштон казался нормальным. Только я знал, насколько безумны его сны. Хоть и не по своей воле. Но не имел возможности на это повлиять. Мне просто не повезло.

Оставалось надеяться, что визиты Дока помогут мне не сойти с ума.

Я вздрогнул, когда он провел стетоскопом по моей голой спине.

— Дыши глубоко, — напомнил он мне.

Слабый хрип на вдохе напомнил мне, что я уже несколько дней без сигарет, а Хупер все еще должен мне пачку. Хотя, наверное, теперь шансов забрать ее у меня мало.

Док не стал комментировать хрипы.

— Отлично, — выдал он наконец. — Ваша очередь, Раштон.

К этому мы уже привыкли. После того как солдаты приносили нам завтрак, приходил Док, измерял у нас давление, слушал сердце и брал кровь. А еще колол витамины. Изгибы локтей у меня были уже как у наркомана.

Я сидел на полу со своим журналом и пытался проникнуться изображениями осенних листьев в Старом Квебеке. Из зеленого в желтый, потом в оранжевый, потом в красный, в коричневый и наконец в ничто. Такова жизнь. Я никогда такого не видел. У нас в Копе было два сезона: сухой и дождливый. Засуха и наводнение. Это была суровая земля, но другой я не знал — и мне ужасно хотелось домой.

А не крутиться в консервной банке посреди черной пустоты.

Я услышал, как Раштон резко втянул воздух, когда Док прижал стетоскоп к его коже. Я тоже это почувствовал и передернулся. От осмотров ему становилось не по себе. Он неловко напрягался каждый раз, когда до него дотрагивались. Док был хорошим мужиком, но после четырех лет с Безликими Раштон устал быть предметом изучения.

Я подвинулся на кровати и протянул руку. Раштон сидел, наклонив голову, и глубоко дышал для Дока. Его волосы закрывали глаза, но это не имело значения. Он и так чувствовал, что я рядом.

Он потянулся ко мне. Наши пальцы сплелись, по коже пробежал ток, а сердцебиение снова синхронизировалось. Он поднял голову и улыбнулся.

— Спасибо.

Интересно, это странно — то, что мне начинали нравиться вспышки вожделения, охватывавшие его, когда мы соприкасались? Охватывавшие нас обоих? Мне нравилось, как он на меня смотрит. Нравилось, что от его прикосновений сердце бьется чаще. Нравилось, что он нуждается во мне. Нравилось, что я для него важен.

Хотя долго это все равно не продлится. Либо мы все умрем, как я думал, либо Кай-Рен исправит эту связь, как говорил Раштон. Возможно и то, и другое, но пока все не пошло прахом, я этим наслаждался.

Меня вгоняло в ступор то, что Раштон знал, о чем я думаю, когда зачастую я сам этого не знал. Хотелось ли мне хотеть его? Я не мог ответить на этот вопрос. Но покалывающее ощущение, когда мы соприкасаемся, мне безумно нравилось.

В то утро мы впервые принимали душ вместе. Это не должно было казаться таким уж странным. Я мылся с парнями и раньше, с кучей парней, но вдвоем это было ужасно неловко. Мне приходилось смотреть на него, а когда я отвел глаза, то вдруг понял, что смотрю прямо на его член. И я в принципе ничего не имел против его утренней эрекции, но при виде ее мой собственный член тоже начал твердеть. После этого мне пришлось отвернуться и уставиться в стену, надеясь, что это не похоже на приглашение. Стоя под струями воды я горел от стыда, но притворяться, что ничего не случилось, было бесполезно, потому что он прекрасно читал мои мысли. Мое сердце бешено колотилось, и ничего хорошего Раштону это не сулило.

— Гаррет, — позвал он, и я услышал панику в его голосе.

Я развернулся и увидел, что его шатает. Я поймал его за руки, и мы застыли, смотря друг на друга, пока ему не стало лучше. А я вдруг понял, что мое смущение, как и его деликатность, неважны. За все время в душе я ни разу до него не дотронулся, потому что я не пидор, а Раштон был слишком хорошим парнем, чтобы навязываться. Так что мне нужно было взять себя в руки и напомнить себе о собственных обязанностях.

И мне вроде как нравилось, когда, соприкоснувшись, мы оба вздрогнули от электричества.

Раштон крепче стиснул мои пальцы и повернул голову посмотреть на меня, пока Док слушал его сердце. Наше сердце.

Волосы скрывали его лицо, и я с трудом удержался, чтобы не протянуть свободную руку и не откинуть их с блестящих зеленых глаз. А может, провести подушечками пальцев вдоль его подбородка.

Дерьмо! Откуда взялась эта мысль?

Первым желанием было вырвать руку, но я не стал. И дело было не только в том, что из-за меня он чуть не потерял сознание в душе. Скорее — в том, что мне это нравилось.

Губы Раштона сложились в робкую улыбку, а щеки покраснели.

Прошлой ночью я ждал, что он меня поцелует, и я бы позволил ему это. Не отвечая. Сейчас же мне хотелось толкнуть его на кровать и поцеловать самому. Хотелось, удерживая его голову, запустить пальцы ему в волосы. Хотелось прижаться к нему, чтобы чувствовать, как вжимается в него мой член. Черт, я хотел почувствовать, как его член прижимается к моему.

Если бы не Док, одному Богу известно, что бы я натворил.

* * *

Я проснулся рывком. Я лежал рядом с Раштоном. Он пристроился у меня под боком, закинув руку мне на грудь. Я слегка поерзал, боясь разбудить его, но мне надо было как-то стряхнуть с себя этот сон.

Мне снился Безликий. Он возвышался надо мной. А я был связан, подвешен на руках. Я не мог пошевелиться, а Безликий стоял у меня за спиной, дышал мне в шею. Его дыхание было прохладным, и он шипел на меня, как змея. А я просто висел, и мышцы в плечах ныли в ожидании удара. В ожидании того, что он вопьется клыками в мою шею.

Боже. Откуда эти мысли? От Раштона или из укромных уголков моего больного воображения? Какой кошмар.

Раштон потянулся.

— Гаррет? — прошептал он. — Ты в порядке?

— Да, — отозвался я в темноте. — Просто приснился странный сон.

— Хорошо, — пробормотал он и погладил ладонью мою грудь. Это совсем не расслабляло. — Хочешь, я лягу у окна?

Как с маленьким. Я залился краской.

— Хорошо.

Он перебрался через меня. На мгновение я оказался прямо под ним и испугался, что мое тело отреагирует, а потом мы откатились в стороны.

— Ты правда ненавидишь космос? — спросил он, повернув голову и посмотрев на меня.

— Правда ненавижу, — ответил я.

— Почему? — Он протянул руку и сплел пальцы с моими.

Наше сердцебиение выровнялось.

— Потому что там холодно и темно, и потому что он высосет из тебя весь воздух, пока твои легкие не лопнут, а глаза не повываливаются из орбит, — пояснил я. — Этого мало?

Он улыбнулся.

— Пожалуй, достаточно.

Мы полежали еще немного. Мне никак не удавалось стряхнуть с себя сон. Он все еще прятался на задворках сознания. Я боялся, что, если засну, то снова попаду туда.

— Мне нравится бескрайность, — наконец сказал Раштон. — Я всегда думал, что стать свободным можно, только осознав собственную незначительность. Почувствовать себя такой крохотной, но все же частицей волшебства вселенной. Времени, пространства и вечности.

Я вскинул брови. Отец называл это сладкими россказнями. Ими можно было приправить любой бред, так чтобы звучало красиво.

— Вселенная безбрежна, — продолжил Раштон.

Я поморщился.

— Не моя.

Раштон вздохнул:

— Когда ты был маленьким и смотрел на звезды, разве от них не захватывало дух? Тебе никогда не было интересно, каково там, высоко?

— Теперь я знаю, — ответил я. — И здесь хреново. — Раштон не ответил, поэтому я добавил: — С Земли звезды мне нравятся. Но на станции, когда какая-нибудь машина откажет, и ты не сможешь дышать… Или когда шлюзовая камера сломается, и все окажутся в полной жопе… Я не понимаю, как кто-то может хотеть сесть за штурвал Ястреба, когда там между тобой и вакуумом, который в случае чего вывернет тебя наизнанку, будет еще меньше защиты.

«Все пилоты Ястребов — чокнутые», — говорил Хупер. А уж он-то в этом разбирался.

— Там красиво, — мечтательно вздохнул Раштон и повернулся к окну. — И мы гоняемся за звездным светом.

Его восхищение коснулось меня легким дыханием, но я отпихнул его подальше.

— В космосе происходит много дерьма. И это дерьмо убьет нас всех. — Я уставился в потолок и прерывисто вздохнул. В голове опять всплыл сон: я, подвешенный в темноте и холоде, ожидающий удара. — Мне нравится ощущать землю под ногами, чувствовать на спине солнечные лучи и знать, что я могу дышать вволю.

Он стиснул мою руку.

— Солнце — ведь тоже звезда. Так что ты тоже гоняешься за звездным светом.

— Я ни за чем не гоняюсь, — возразил я. — Я просто хочу отслужить и вернуться домой.

Мы полежали молча, а потом Раштон повернулся ко мне и скользнул ладонью под мою футболку.

— Какого черта? — Я попытался вывернуться.

Он прижал руку к моей груди.

— Просто закрой глаза на минуту, Гаррет. Не пугайся.

Не пугаться? Да он, мать его, шутит?

— Просто закрой глаза, — попросил он, и я услышал в его голосе улыбку. Правда, не уверен, что я ей поверил. — Я не собираюсь на тебя набрасываться.

— Как скажешь, — пробурчал я, желая, чтобы сердце не колотилось так быстро.

— Закрой глаза, — повторил он.

Я неохотно зажмурился и сказал себе, что, если понадобится, запросто его скину. Если захочу. Черт.

Он раздвинул пальцы, и у меня закололо кожу. Дыхание застряло в горле, а член зашевелился. Черт. Черт, черт, черт. Тысячу раз черт.

— Не пугайся, — повторил Раштон, обжигая дыханием мое ухо. — Просто чувствуй.

Я сглотнул. Он вовсе не удерживал меня силой, так почему же я не мог пошевелиться? Какого хрена со мной происходит? Я прошелся языком по пересохшим губам и тут же пожалел об этом. Что если он сочтет это приглашением? Вдруг он меня поцелует? Хочу ли я, чтобы он поцеловал меня?

— Просто чувствуй. — Его голос звучал едва слышно.

Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. А выдохнув, понял, что сопротивление оставило меня вместе с воздухом.

Меня окружала темнота, но на этот раз мне не было страшно. Повернувшись, я заморгал, и в ресницах застряли лучи света. Света звезд.

Я прижал к окну ладонь, растопырив пальцы.

Здесь было так красиво. Я смотрел в черноту, и она словно разворачивалась передо мной. Слой за слоем. Темно-синий, фиолетовый, оранжевый и белый. Как калейдоскоп, только я не крутил его в руках. А медленно кружился посреди бесконечности. Столько цвета. Такая красота. Настоящее откровение.

Я надавил ладонью, и окно под ней прогнулось. Словно кожа.

Я был в капсуле. Плыл посреди космоса в капсуле Безликих. Окруженный странной молочной жидкостью, которая наполняла мои легкие. И я не боялся. Почему я не боялся?

— Чувствуешь?

Мне показалось, что голос доносится откуда-то издалека.

— Да. — Я вздохнул, повернув голову к цвету. Я был таким маленьким, меньше пылинки на безбрежном кипящем котле мироздания. И я не боялся, потому что был его частью. Что бы ни случилось, я не боялся.

Я плыл, слушая собственное сердцебиение, широко распахнув глаза.

— Хорошо, Гаррет, — прошептал Раштон мне на ухо. — Все хорошо. Теперь можешь вернуться.

Хорошо.

Это было все равно что медленно очнуться ото сна.

Я несколько раз моргнул и уставился в потолок. Повернув голову, я увидел совсем близко лицо Раштона. Я чувствовал его дыхание на своих губах.

— Что это было?

Он слегка улыбнулся.

— Воспоминание.

— Я думал, что в капсуле ты был без сознания, — прошептал я. Я не мог оторвать взгляд от его губ. Они снова изогнулись.

— Это сложно объяснить. Иногда я открывал глаза. Я не то чтобы бодрствовал, но все же видел.

— И тебя это не пугало? — спросил я.

Он покачал головой и поднял руку, чтобы откинуть волосы с лица.

— Нет. Я знал, куда лечу. Знал, что Кай-Рен позаботится о том, чтобы я туда добрался.

При упоминании Безликого мне стало не по себе. Я отодвинулся.

— Прости, что вырезали тебя. Мы понятия не имели.

Он пожал плечами.

— Это неважно.

— Я думал, ты мертв, — сказал я, вдруг вздрогнув.

— Я просто спал, — ответил он и снова потянулся к моей руке.

Послышался треск электричества, и я опять передернулся, задумавшись, на что будет похоже, если мы прижмемся друг к другу, кожа к коже.

И, наверное, он услышал эту мысль, потому что глаза его широко распахнулись.

— Прости, — пробормотал я, отвернувшись.

— Все в порядке, — отозвался он, устраиваясь рядом со мной.

Скорее всего я даже не в его вкусе.

Прежде чем я успел подумать, откуда взялась эта мысль, он ответил:

— Как знать.

Черт. Я выпрямился, вырвал свою руку из его пальцев и ушел в ванную. Захлопнув дверь, я опустил туалетное сидение и, трясясь, уселся на него.

Черт, черт, черт. Да что со мной такое? Я не гей. Не гей. Не гей. Так откуда этот стояк?

— Гаррет?

Я вскинул голову:

— Дай мне минуту.

— Я вхожу. — Подождав немного, он открыл дверь и нажал на выключатель — я заморгал от света флюоресцентных ламп, залившего комнату. Здорово. Как там было у Шекспира? «Как? Самому мне освещать свой стыд? Ах, он и без того уж слишком ясен»[1].

Он поднял брови.

— Да, я читал Шекспира, — пробурчал я. — Удивлен?

— Немного, — признал он.

Может, я и бросил школу в двенадцать, но у нас были книги. Шекспир принадлежал матери. Папе нередко приходилось продавать что-нибудь из них, но Шекспира мы сохранили. Отец говорил, что любой уважающий себя человек должен его прочитать. И мне нравились трагедии, пусть я и не каждое слово понимал. Отец обожал хроники, а мать, по его словам — сонеты. Ее любимым был тот, что про любовь, которая не меняется. «Она звезда, и моряку сквозь мрак блестит с высот, суля приют счастливый»[2]. Похоже, Шекспир тоже гонялся за звездным светом.

— Ну, мы на севере не все безграмотные нищеброды, — сказал я Раштону.

Тот слабо улыбнулся:

— А мы на юге не все попивающие латте педики.

Туше, чтоб его.

Он вздохнул и опустился на корточки рядом со мной.

— Я тебя понимаю.

— В этом и проблема, — проворчал я.

Он наморщил нос.

— С Кай-Реном поначалу было то же самое. Потому что он знал все, знал, о чем я думаю. И это было ужасно. Я пытаюсь сказать, что тебе незачем бояться, если в голову вдруг придет какая-нибудь чушь. Я был на твоем месте. Я не стану думать о тебе хуже.

Я вызверился на него.

Ля-ля-ля-ля-ля. Ну и о чем я сейчас думаю, придурок? Не о сексе. Вот черт.

Раштон расхохотался, запрокинув голову.

— Гаррет, ты меня убиваешь!

— Пока нет, — заметил я, — но подумываю об этом.

— Мне очень жаль. Правда. Я понимаю, каково тебе, и мне жаль, что нам приходится это делать.

— Ты не виноват, — пробормотал я, слегка расслабившись. Может, бояться и нечего. Я ведь могу надеяться, что он не выболтает все мои секреты? К тому же мы все равно скоро умрем. Не то чтобы это меня успокаивало. Но… спасибо, Господи, и за малые милости.

Раштон встал и взял меня за руку.

— Так что, попробуем поспать?

— Хорошо, — кивнул я, поднимаясь.

Мы направились в спальню. Он снова лег у окна.

Я засунул под голову подушку.

— Слушай, спасибо за сегодня.

Мне не нужно было объяснять ему, что я говорю о показанных им воспоминаниях.

— Все нормально.

— Космос всегда пугал меня, — вымученно улыбнулся я. — Может, теперь эти кошмары оставят меня в покое?

Раштон помолчал немного. А когда заговорил, его голос был едва слышен:

— Прости.

Выгнув шею, я посмотрел на него:

— За что?

Его лицо в темноте было совершенно серьезным.

— Это не твои кошмары. А мои.

Глава семь

Спустя еще один день нашего домашнего ареста я готов был лезть на стену. Делить комнату с Раштоном уже было плохо. Делить постель было пыткой совсем иного толка.

— Хватит! — воскликнул я, откатываясь в сторону.

Но Раштон, как и всегда, был рядом и сжал мое запястье.

Никогда еще мне так не хотелось вернуться в казармы. К черту эту большую комнату с этой большой кроватью, ванной и головокружительным видом на серебряные мерцающие в черноте звезды. Мне больше нет до них дела. Верните мне мой узкий брезентовый матрас и храпящего О'Ши. Это хуже клаустрофобии.

Проблема заключалась в том, что нам приходилось делить постель… и мысли. Сны Раштона становились все четче, и большая их часть — я чертовски надеялся, что они все-таки не мои — была про члены. Не могу назвать себя гомофобом. Ну, я все-таки провел на Третьем три года, здесь нет девушек, так что случается всякое — и то, о чем не напишешь в письме домой, но ты не должен был видеть такое во сне. Не должен был этого хотеть. Ты примирялся с этим, вот и все. Или, как уроды вроде Уэйда, ты брал это, даже если другой парень сопротивлялся.

А мне вдруг начали сниться члены. Я ласкал их руками, сосал, сидел на них верхом, и все это, мать вашу, в цвете. А самым худшим было то, что обе ночи я просыпался с таким стояком, что приходилось убегать в душ и по-быстрому дрочить. Я приноровился справляться за полторы минуты, потому что стоило чуть помедлить, и Раштону совсем плохело.

Он медленно становился сильнее, это верно. Выглядел он в миллион раз лучше, чем когда мы только вытащили его из капсулы Безликих, но мне процесс все равно казался недостаточно быстрым. Мне нужно было личное пространство. Нужно было вышвырнуть его из своей головы.

— С меня хватит!

— Прости! — Его пальцы стиснули мое запястье, лицо покраснело до самых светло-каштановых корней волос. Он прекрасно знал, в чем дело. — Прости.

— К черту, ЭлТи[3], — сказал я, отворачиваясь.

Я сел и спустил ноги с кровати, но руку выдирать не стал. Не мог, так ведь? Отвернуться — вот единственная возможность для меня как-то отстраниться от него, но этого было мало.

Я начал звать его «ЭлТи», потому что не мог заставить себя обращаться к нему «сэр». Трудно звать сэром парня, когда каждую ночь видишь его во сне на коленях. Когда каждую ночь во сне ты это он. Я даже знал, как у него выделяется слюна, когда он чувствует вкус члена. Знал, как он стонет «Крис, Крис, Крис», когда хочет, чтобы тот, второй, кончил.

«Все пилоты ястребов — педики», — говорил Хупер. Похоже, в случае с Раштоном он не промахнулся.

Я взглянул на черноту за окном и попытался избавиться от вкуса спермы во рту. Потому что он ненастоящий.

— Слушай, сколько еще ждать, пока я тебе больше не понадоблюсь, ЭлТи?

— Не знаю. — Его голос был едва слышен. — Чем больше контакта, тем я сильнее. Может, мы сумеем это ускорить.

Я напрягся. Трудно не торопиться с выводами, когда бывал в его снах. И это были очень реальные сны. Боже, да даже звук молнии, когда я ходил отлить, теперь звучал для меня иначе, вызывая дрожь предвкушения, которую я не мог игнорировать. Закрыв глаза, я ждал, что Крис подойдет сзади. Ждал, что почувствую его ладони на своих бедрах. Ждал, что он притянет меня к себе и… Да кто такой этот Крис? Я даже не знал этого парня, так что точно не заслужил, чтобы он меня преследовал.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, пытаясь говорить ровным голосом.

— Приляг, — попросил он.

О Господи. Это не может быть хорошей идеей. Большую часть ночи я провел, видя во сне парня, которого даже никогда не встречал, видя, как я отсасываю ему, а потом он меня трахает, а теперь Раштон хотел, чтобы я прилег? Мое сердце заколотилось, и его, наверное, тоже — вот, что самое худшее. Не потому что я нервничал, а потому что он знал об этом. Между нами не было никаких гребаных секретов. Это все в итоге и решило. Если бы я отказался, он бы понял, что это оттого что мне стыдно. Поэтому я не стал.

Улегшись на бок спиной ко мне, он закинул на себя мою руку.

Я положил голову на подушку и закрыл глаза.

Ну вот, я обнимаюсь со старшим по званию. Никогда не думал, что до такого дойдет. Я насмешливо фыркнул.

— Да, я тоже не так себе службу представлял, Гаррет, — пробормотал он, и я услышал в его голосе улыбку.

— Ненавижу, когда ты так делаешь, ЭлТи, — пробурчал я ему в затылок. Его волосы очень приятно пахли. Черт, что если он услышал эту мысль?

— Прости.

Мы полежали так немного.

— Ну что, чувствуешь прилив сил? — спросил я.

Он пошевелился, и я понял, что он стягивает с себя футболку. Мой взгляд тут же упал на его плечи и линию позвоночника, на перекатывающиеся мышцы. Я видел, как играют мускулы под его кожей. Золотистой — такой не похожей на мою и всех на Защитнике-3.

— Два, — сказал он.

— Чего два?

— Там было два солнца. — Он улегся обратно на матрас, снова прижавшись спиной ко мне. — Бинарная звездная система. Снимай футболку, Гаррет.

Я вздохнул и подчинился. Ну, вдруг сработает? Плотный контакт, все такое, и это не обязательно должно что-то значить. Просто было бы гораздо проще, если бы я не знал, что ему снится. Что снится нам обоим.

Я бросил футболку на пол и опять закинул на Раштона руку. Пройдясь предплечьем по бедру, я придвинулся ближе. Моя грудь прижалась к его спине, и мы оба охнули, потому что почувствовали это — щекотку от электричества, когда мы соприкоснулись.

— Твою мать, — прошептал он. — Да, так.

Голова закружилась, и я быстро заморгал.

— Да.

— Расскажи мне о Люси, — попросил он.

Я не смог сдержать улыбку. Видимо, мы делили не только его сны.

— Малышка Люси. — Я так устал. Казалось, я слышу, как потрескивает воздух вокруг нас. — Мне ее так не хватает.

Я подумал о ее смехе и о том, как она пищала, когда я ее щекотал. Вспомнил, как по утрам готовил нам завтрак и как Люси спала в кроватке, пока мне не приходилось ее будить. Я гладил ладонью мягкие волосы и смотрел, как открываются ее глаза, а потом она улыбалась и тянулась ко мне пухлыми ладошками.

— Ей уже семь, — сказал я. Интересно, он так же четко видит ее лицо? Чувствует ли он, как сильно я люблю ее? Когда Линда ушла, Люси осталась со мной. И в двенадцать мне пришлось бросить школу, чтобы присматривать за ней. Я повсюду таскал ее в слинге. Ее сердце билось рядом с моим день напролет; когда я укладывал ее спать, мне казалось, что я отрываю часть себя.

Боже. Неужели то же самое будет, когда я больше не понадоблюсь Раштону?

Он сплел свои пальцы с моими и вздохнул.

Я подумал о Люси, своей малышке. Я так скучал по ней. Так скучал по отцу.

— А у тебя есть семья, ЭлТи? — прошептал я.

— Угу.

— И как получилось, что я этого не знаю?

— Стараюсь держать это под замком.

— Ты так можешь? — Я никогда не умел скрывать свои мысли, даже до того как в моей голове поселился чужой парень. Все нарушающие субординацию мысли тут же читались по моему лицу, именно поэтому я постоянно вляпывался в неприятности. — А я не знаю как.

— Я не хочу, чтобы ты знал, — прошептал Раштон.

Он приник теснее. Его волосы защекотали мои губы. Его кожа там, где мы соприкасались, была такой теплой. Он слегка подвинулся, и его ягодицы прижались ко мне. Мой член затвердел, но я слишком устал, чтобы отстраняться.

— Так хорошо, — пробормотал он и подумал: — «Крис».

Я вздохнул, хотя даже не знал отчего. Естественно, он думает о своем… своем… бойфренде? Любовнике? О Крисе, когда лежит в объятиях другого. Это абсолютно естественно. Так что это за неприятное чувство? Ревность? Разве возможно? Нас связывал только химический процесс, ничего больше. Я не гей и даже толком не знаю Камерона Раштона.

— Кэма, — прошептал он.

— Что? — Я снова вдохнул запах его волос.

— Кэма, — повторил он. — Мне никогда не нравилось имя Камерон.

— О, — выдавил я из себя и закрыл глаза. — Хорошо, Кэм.

* * *

Самый страшный кошмар.

— Кам-рен. Кам-рен. Кам-рен. — Свистящее шипение.

От этого звука у меня екнуло сердце, а горло перехватило. Дыхание участилось. Все нервы в теле натянулись. Близко. Оно так близко.

— Кам-рен.

Я почувствовал дыхание на своей коже — по ней пробежала дрожь.

О Господи.

Я ничего не вижу. Почему я ничего не вижу?

Твою мать. Что-то коснулось моих ребер, больно. Что-то тонкое и острое. Когти? Иисусе, это когти? Я чуть не вывернул шею, но ничего так и не разглядел. Мне чем-то завязали глаза. И раздели. Я попытался вырваться, но двинуться не смог. Я был скован по рукам и ногам и не мог пошевелиться.

Мои руки были вытянуты над головой. Плечи ныли, когда я пробовал пошевелиться. Боль пронизывала позвоночник. Босые ноги скребли по полу, но встать не получалось. Отодвинуться тоже. Я ничего не мог поделать.

Шею укололо болью, и я всхлипнул. Значит, все же не когти… шприц. Я ощущал, как наркотик — яд? — растекается по венам густой тяжелой патокой. Ощущал, как стучит сердце, перегоняя кровь. На меня вдруг накатила сонливость, а потом я перестал что-либо чувствовать. Даже страх.

— Кам-рен.

Нет, страх пропал не полностью. Я все еще испытывал его при звуке этого голоса. Достаточно, чтобы дыхание застревало в горле.

У меня вырвался еще один всхлип, когда по моему бедру прошлась ладонь. Холодная. Мое тело дернулось, но деваться было некуда. На другое бедро легла вторая ладонь. О Боже, о Боже, но я лишь вздохнул. Прикосновения этих рук поначалу были невесомыми, едва ощутимыми. Длинные пальцы скользнули по ребрам, исследуя мое подрагивающее тело, и остановились на шее, там, где пульсировала жилка.

Меня трогал Безликий и… О черт. От каждого прикосновения этих прохладных пальцев меня бил озноб. Лучше бы боль. Боль я бы понял. Это же, твою мать, это было почти приятно. От этого по телу бегали мурашки удовольствия, отдаваясь где-то в яйцах. Они заставляли мой член возбужденно подрагивать. Почему он просто не убил меня?

— Кам-рен.

Я почувствовал его дыхание на своей шее. Не теплое, как у человека. А прохладное, как и его прикосновения. Это существо было холоднокровным.

Прохладные пальцы считали позвонки, двигаясь ниже и ниже по моей дрожащей спине. Я попытался заговорить… и не смог. Моя голова свесилась на грудь. Пожалуйста, пожалуйста, нет. Онемевшие губы не желали слушаться.

А потом мой член совсем затвердел, и тварь за моей спиной снова зашипела: низкий, радостный звук, полный одобрения. Пальцы прошлись по впадинке между моих ягодиц, и меня всего затрясло.

Нет, нет, нет. Господи, нет.

Длинный палец потрогал вход в мое тело. Надавил, и мышцы внезапно поддались. Я не сдержался, протяжно заскулив, словно животное.

Нет, пожалуйста! Но мой член оставался неизменно твердым. Я замотал головой. Мое лицо было мокрым от слез и соплей, и я все еще не мог выговорить ни слова. Холодный палец толкнулся в меня, и боль вскоре перешла в знакомое жжение. Палец согнулся, и тонкий ноготь царапнул узелок нервных окончаний внутри. Меня пронзило удовольствие. Яички поджались, член подпрыгнул. Нет, не так. Только не так.

Я снова всхлипнул.

— Кам-рен. Кам-рен.

Оно убрало палец, и я повис на цепях. Просто убей меня, чтоб тебя. Пожалуйста, просто убей. Только не это.

Оно зарычало, а потом прохладные ладони раздвинули мои ягодицы.

— Кам-рен, — прошипело оно снова, и я почувствовал, как большая головка члена Безликого уперлась в мой анус. И толкнулась вперед.

Перед глазами полыхнуло.

Я закричал.

* * *

Мои глаза распахнулись. Я ощущал, как Камерон Раштон — Кэм — дрожит. Я тоже дрожал, наверное. Мне было холодно. Так холодно, словно та тварь трогала меня по-настоящему.

«У тебя ладони теплые, — сказал он мне в первую ночь. — Это приятно, ну, знаешь, после…»

«Не говори мне, — подумал я тогда. — Твою мать. Пожалуйста».

Cны сделали это за него.

Было поздно. Освещение работало в ночном режиме. Должно быть, сигнал к отбою уже прозвучал, но я не мог посмотреть на часы, не двигаясь. А сейчас двигаться мне совсем не хотелось. Я сомневался, что сумею. Боже, мне казалось, я все еще ощущаю его дыхание на своей спине. Кожа покрылась мурашками.

— Это случилось на самом деле? — спросил я в темноту.

Я знал, что он не спит. Я это чувствовал.

Он прерывисто вздохнул и медленно с сожалением выдохнул:

— Да.

Его спина была мокрой от пота.

Я испытал его страх. Он все еще был во мне, скручивая все внутри, сковывая льдом. Сдавливал грудь. Во рту стоял привкус желчи.

— О Господи. — Меня сейчас стошнит. Моя рука на изгибе его бедра, у пояса штанов, задрожала.

Он потянулся назад и снова сплел свои пальцы с моими.

— Все в порядке.

— Все не в порядке, ЭлТи. — Горло перехватило. Я хотел отодвинуться, вырваться, дать ему умереть. Хотел, чтобы он убрался из моей головы, но для этого было слишком поздно. Я не мог забыть о том, что видел, что чувствовал.

Он стиснул мою ладонь.

— Это всего лишь воспоминание.

Я выдохнул, и его волосы шевельнулись. Кожа у него на затылке казалась такой нежной.

— Оно меня напугало.

Он вздохнул:

— Это было давно. — Он немного помолчал. — Прости за то, что мне снится, Гаррет.

— Это же от тебя не зависит, — отозвался я. — Иисусе, я знаю. Мне просто жаль, что с тобой произошло такое.

— Так было не всегда. — Его голос звучал очень тихо. — Одно воспоминание не дает полной картины.

Нас окутало странное спокойствие, уняв мое колотящееся сердце, и сердце Кэма. Думаю, это спокойствие от утешающих прикосновений после таких пугающих, словно нежность, сказанная шепотом, после гортанного крика. Именно тогда я почувствовал правду, и она испугала меня сильнее самого сна. Кэм не ненавидел Безликого. Не ненавидел Кай-Рена. После того первого раза ему понравилось.

По спине пробежал озноб страха и стыда. Он боялся моего презрения.

— Черт, — прошептал я в темноту. — Ты серьезно, ЭлТи?

Он уткнулся лицом в подушку.

— Да.

— Я не ненавижу тебя, — сообщил я ему. — Может быть, не понимаю, но не ненавижу.

— Спасибо, — прошептал он хриплым, сонным голосом.

Он отрубался снова, и меня отрубало вместе с ним. А прямо перед тем как его одолел сон, его воспоминания вдруг перескочили с Безликого на Криса. Мокрый сон Кэма, и я в качестве наблюдателя. На этот раз страха не было; только желание. Твердые, прижимавшиеся друг к другу тела. Соприкасающиеся губы. Руки везде.

Если бы я поборол сон, возможно, мне не пришлось бы быть его участником. Я знал по опыту, что разделю его физическую реакцию, но, может, мне не пришлось бы видеть сопутствующие картинки.

Он не может повлиять на свои сны.

Я знал это, знал. Просто устал торчать в его голове. Устал чувствовать чужое желание. Устал откликаться на него.

Мой член налился кровью. Черт. Интересно, эта непристойная мысль пришла в голову ему или мне?

Я осторожно отодвинулся, собираясь пойти в ванную и подрочить.

— Не надо, — прошептал он в темноте. — Пожалуйста, Крис.

— Я не Крис, — пробурчал я. — А Гаррет, ЭлТи.

— Останься. — Он вздохнул. — Пожалуйста, останься, Брэйди.

— Мне нужно, эмм… — Я сглотнул. — Мне нужно позаботиться об этом.

Наверное, я давно должен был привыкнуть, учитывая все то, чем мы делились в этих снах, но, боже, я чувствовал, как краснею при одной мысли о том, как мы сейчас лежим, о том, что я возбужден, и о том, как приятно, когда мой член прижимается к его заднице. Теперь это было в моей голове. Все его воспоминания, все его желания. Но я не Крис. Я Брэйди Гаррет, обычный рекрут, а он лейтенант. Таким как он я должен отдавать честь. А не обниматься с ними, и уж точно не заниматься чем-нибудь еще.

— Просто останься, — прошептал он. — Дай мне побыть с тобой. Послушать.

Если бы он сказал посмотреть, я бы как пить дать обделался. Но здесь было темно, а в кровати тепло и удобно, и из ванной он бы меня все равно услышал, ведь так? Он все равно в моей голове. Что бы я ни делал, он об этом узнает.

И разве мы все не мертвецы? Это неважно, все неважно, если нам всем конец.

Зажмурившись, я перекатился на спину. Расстегнул молнию, приспустил трусы и обхватил член.

Особой техники у меня не было. До того как я начал видеть сны Кэма, я и не знал, что она вообще существует. Дроча, я старался управиться поскорее и потише, лишь бы кончить. Нужда кончить как нужда отлить; смысл превращать ее в спектакль? Так что такого было в том, что Кэм лежал рядом и слушал, что мне вдруг захотелось растянуть это подольше?

Мой твердый член прижимался к животу, яички налились. Черт, долго не выйдет. Я огладил пальцами головку и быстро скользнул рукой до самого основания.

Кэм поерзал, и, открыв глаза, я увидел, что он лежит на боку и смотрит на меня. Его лицо в темноте казалось совсем бледным.

— Черт, ЭлТи! — охнул я. — Не смотри на меня.

Я попытался отвернуться, но он ухватил меня за плечо.

— Не надо, Брэйди, — попросил он. — Останься.

Может, от усталости, а может, оттого что было темно, или от внезапного напряжения в его голосе — приказных ноток, которые втайне заставили меня трепетать, — но я остался. Было странно — ощущать чьи-то еще прикосновения, лаская себя, и мое сердце застучало чаще. Он прижал ладонь к моей груди, и меня тряхнуло.

Он не отпускал мой взгляд. Хорошо. Думаю, если бы он попробовал посмотреть на мой член, я бы точно устроил истерику. Господи, как будто это имело значение. Я знал, что он ощущает каждую дрожь удовольствия, пока я дрочу себе, и с каждой мурашкой мои яички поджимались все сильнее.

Он скользнул ладонью по моему горлу к подбородку и мягко повернул мою голову к нему. Я почувствовал его дыхание на своем лице и передернулся, ускоряя темп. Я не знал, что может быть так. Не знал, что это будет так ярко. Все-таки это больше, чем биохимическая связь. То, как он смотрел мне в глаза в темноте. Я никогда в жизни ни с кем не был так близок.

— Сейчас кончу, — выдохнул я, напрягшись.

— Давай, — прошептал он и наклонился меня поцеловать.

О боже. Я, содрогаясь, кончил, стоило Кэму прижаться своими губами к моим. Теплое семя выплеснулось мне на живот и на грудь, потекло с пальцев. Я тяжело опустился на матрас — голова моя все еще была повернута к Кэму — и растворился в этом поцелуе.

Он был мягким и нежным, но от него меня всего трясло. Губы Кэма приоткрылись, и мои сделали то же самое, а потом его язык прошелся по моей нижней губе. Я вздохнул. Было так приятно.

— Как хорошо, Брэйди, — прошептал он, отодвигаясь. — Было так хорошо.

— Да, — выдохнул я, заливаясь краской, когда до меня вдруг дошло. Я только что дрочил для парня. Не на пару с ним, когда соревнуешься, кто дольше продержится, и смеешься над этим, но для парня. Да еще не для какого-то там, а для единственного, который читал мои мысли. Я не мог притвориться, что это не имело значения.

И я позволил ему поцеловать меня.

Кэм потянулся и накрыл нас одеялом. Я поерзал и поморщился в темноте, когда он нащупал мою ладонь. Ну, конечно, надо было взять именно липкую. Я подумал, что он сейчас сообразит это и выпустит ее, но он не стал этого делать. Он поднес ее к своему лицу и прижался к ней губами. Я ощутил его язык на своих пальцах — он пробовал на вкус мою сперму, и мне понадобились все силы, чтобы не вырвать руку.

— Иисусе, ЭлТи, — выдавил я звенящим голосом.

Я видел, как звездный свет из окна отражается в его глазах.

— Ты вкусный. — Он улыбнулся.

А потом улегся на спину, закрыл глаза и уснул.

Ублюдок.

Глава восемь

Не знаю, в этом ли было дело, но на следующий день Кэм казался явно сильнее. Он всего пару раз взял меня за руку, когда коммандер Леонски пришел его допрашивать. Я молча стоял, уставившись в пол, и прикидывался ветошью.

— Вы представляете угрозу для этой станции и людей на ней? — рявкнул коммандер.

— Нет, сэр.

Вооруженная охрана у двери как бы намекала, что рисковать коммандер все равно не собирался.

— Почему Безликие забрали вас?

— Не знаю, сэр, — ответил Кэм, но сердце его забилось чаще: похоть, стыд, воспоминания о холодных прикосновениях. — Я думаю, военному регенту Кай-Рену нужен был переводчик. И думаю, мысль об этом пришла ему в голову не спонтанно. Но я не знаю, почему из всех на том гов… на том транспортнике он выбрал именно меня.

Коммандер Леонски потер лоб.

— Вас пытали?

Кэм замешкался.

Я протянул руку, и наши ладони соприкоснулись. На этот раз дело было не в слабости, ну, или по крайней мере не в физической слабости.

Кэм коротко сжал мою руку.

— То, что со мной делали… не думаю, что под этим подразумевались пытки. Чтобы создать между нами биохимическую связь, чтобы я мог научиться понимать их, меня… эмм… — Он замолчал.

Я поднял глаза и увидел, как коммандер Леонски сощурился.

— Вас что? — спросил он.

Я ненавидел его за этот вопрос, но конечно, им нужно было знать. А Кэм не мог промолчать. Мне просто стало интересно, как же он собирается рассказать об этом. Кэм снова подумал о том, что тогда случилось, и я вдруг, как и он, понял. Это не было изнасилованием, по крайней мере с точки зрения Безликих. Это был способ облегчить общение. Главная задача — установить связь.

Безликие не говорили по-английски. У них не было нёба или языка, как у людей. Они не умели издавать привычные нам звуки. Кай-Рен не мог объяснить, что делает. Но Кэм понял сам, как только связь была налажена. И он простил Кай-Рена за это насилие, потому что после все стало хорошо. Невообразимо хорошо. Стоило им только начать общаться.

«Сильнее. Быстрее. Еще».

И он очень много узнал.

Я увидел два солнца в незнакомом небе. Увидел город, странный и ужасный, с башнями, тянущимися в лиловое небо. А еще мельком разглядел длинные белые волосы, бледную кожу и тонкий улыбающийся рот, когда Безликий коснулся моего лица: Кай-Рен. Мать честная. Лицо твари из моих кошмаров выглядело почти человеческим. Почти.

Я резко втянул воздух, и Кэм выпустил мою руку.

Коммандер Леонски уставился на нас, и впервые за все время до меня вдруг дошло, что, если Кэма решат выбросить в открытый космос через ближайшую шлюзовую камеру, я отправлюсь вместе с ним. Потому что если они не доверяли ему, то и мне доверять не станут.

— Отвечайте, лейтенант, — прорычал Леонски.

Несправедливо заставлять Кэма говорить это в присутствии охраны. Несправедливо вообще заставлять его говорить об этом.

Кэм скрестил руки на груди и слегка сгорбился.

— Кай-Рен взял меня силой. — Он откашлялся. — Как я уже сказал, это было сделано для того, чтобы установить связь между нами.

Коммандер Леонски нахмурился:

— Вы защищаете тварь, которая вас изнасиловала?

«Не говорите это слово». У него был привкус желчи. Оно было как удар кулаком в живот.

«Все в порядке, Брэйди».

Вот только что тут в порядке? Да это и близко не похоже на «в порядке»!

«Остынь, солдат».

«Да как хочешь». Он что, вдруг вспомнил о своем звании? После того, чем мы занимались?

Я вздохнул.

— Они пришельцы, — пояснил Кэм. — Они не такие, как мы. Он не собирался делать мне больно.

Леонски выгнул бровь:

— Но вполне собирался убить всех остальных на вашем говнолете.

— Да, сэр, — кивнул Кэм и отвел глаза.

«Они бесполезны. Они не нужны». Слабое свистящее шипение подсказывало, что Кэм вспоминает слова Кай-Рена, и вспоминать их ему по-прежнему больно. «В чем дело, Кам-рен?»

Кай-Рен на самом деле не понимал. И это пугало сильнее всего. Безликие убили тех людей, как мы шлепаем мух. Без хлопот, без заморочек, как говорится. И правда холоднокровные.

И мы должны были поверить, что они хотят мира? Черт, даже я не мог поверить в это, а ведь я торчал в голове у Кэма. Мне просто хотелось вернуться домой, увидеть красную землю и никогда даже не поднимать голову к ночному небу. Я совсем не хотел видеть место, откуда пришли мои кошмары.

Я закрыл глаза. Я просто хотел домой.

— Кто такой военный регент? — спросил коммандер Леонски. Он отвернулся и уставился на черноту за окном, убрав руки за неестественно прямую спину. Брански всегда шутил, что во время профподготовки офицеров первым делом им в задницу запихивают кол. А вторым — хирургически удаляют индивидуальность.

— Дословного перевода нет, — ответил Кэм. Его голос звучал настороженно. Пытается вычислить, что за подвох кроется в вопросе? Как и я. — Он вроде генерала, наверное, но я никогда не замечал у них иерархии, подобной нашей. Мне показалось, что он получил это звание по рождению — это я так его перевел, коммандер.

Леонски не повернулся.

— Сколько их?

— Не знаю, — пожал плечами Кэм. — Миллионы. Может, миллиарды.

У меня сдавило грудь, в горле вдруг запершило от слез. Они убьют нас всех. Я никогда больше не увижу Землю или папу с сестрой. Никогда больше не почувствую солнце на своей коже. Никогда не услышу вой ветра и шум прибоя. А Люси никогда не вырастет. Какого хрена я торчу на этой станции, когда должен быть с ними? Я не мог им помочь, не мог спасти, но мы были бы вместе.

— Он хочет мира, — сказал Кэм, пристально глядя на меня. — Клянусь!

Коммандер Леонски покачал головой и развернулся.

— Зачем Безликим мир? Они знают, что мы им не конкуренты. Разве нет?

Они без колебаний убили тех парней на говнолете. Без колебаний уничтожили Защитники-4 и 5. Без колебаний превратили наших женщин в мишени, чтобы помешать нам размножаться.

— Вы правы, — кивнул Кэм. — Кай-Рену все равно, но как раз в этом и дело. Мы для них не угроза. У нас нет ничего, что было бы нужно им. Он считает, что война нерациональна. Слишком много ресурсов и времени, потраченных впустую. Он хочет мира с нами, потому что мы не стоим тех месяцев, что им придется потратить, чтобы сюда добраться. Мы для Безликих — это дешевая победа для низкородных военачальников. Кай-Рен слишком горд. Он хочет выигрывать настоящие войны.

У меня заныло в животе. Значит, на этом основывалась вера Кэма? Мы для них хуже насекомых? И это должно утешать?

— И он послал вас сюда в капсуле, просто чтобы сообщить нам об этом? — спросил коммандер и снова покачал головой. — Вы лжете, Раштон.

Черт, мы все думали одно и то же.

Кэм не испугался. Да и как он мог испугаться после всего, что видел? Но он был чересчур спокоен для человека, которого обвинили в измене. И от этого казался виновным.

— Он послал меня, чтобы я предупредил о его прибытии, — поправил Кэм. — Об остальном я лишь догадываюсь, сэр.

Коммандер Леонски натянуто улыбнулся:

— Вы уж простите, лейтенант, если я не стану рисковать шестью сотнями жизней на этой станции, опираясь на ваши догадки.

— Да, сэр, — ответил Кэм, и я почувствовал, как его затапливает решимость, — но на самом деле у вас нет выбора.

У меня отпала челюсть. Глупо, ЭлТи! Он что, хочет, чтобы нас обоих выбросили в открытый космос? Потому что мне это совсем не улыбалось, чтоб его.

Кэм расправил плечи.

— Кай-Рен скоро будет здесь, сэр. Его корабль просто ждет за пределами радиуса действия наших сенсоров. И он там давно. Именно он выбирает время, а не вы, сэр. И если вы не примете его, он действительно уничтожит эту станцию и все остальные в сети. А потом отравит атмосферу Земли.

Охрана у двери потянулась к оружию.

Вот же черт. Я всегда боялся, что сдохну на Защитнике-3, но не так ведь.

Коммандер Леонски вдруг рассмеялся:

— Забавно слышать такие интересные угрозы от кого-то, кто хочет мира.

— И он его получит, — вставил Кэм, не обращая внимания на солдат-охранников. — Либо подписав мирный договор, либо всех уничтожив. Так или иначе он собирается положить конец этому бессмысленному противостоянию.

— Когда? — спросил Леонски.

— Не знаю, сэр. Скоро.

Коммандер посмотрел на солдат, потом снова на Кэма, словно подумывал отдать им приказ здесь и сейчас. Без всякого трибунала, чтобы не мутить воду.

Кэм не боялся. Хотя это было неважно. Я боялся за нас обоих.

Леонски пожал плечами:

— Чтобы вытащить остальных из оперативных центров и привезти сюда, понадобится не меньше месяца. А я не могу заключать соглашения от лица всего человечества, Раштон.

— Сэр, он привезет соглашение с собой, — покраснев, сказал Кэм. — Я написал его вместе с Кай-Реном. Вам лишь нужно поставить подпись, и они уйдут. И больше не вернутся. Они уважают договоры. Для них соглашения священны.

— Лейтенант Раштон, — протянул Леонски. — Эксперт по культуре Безликих.

— Не по своей воле, — процедил Кэм.

Леонски вскинул брови:

— Хммм.

Кэм нахмурился и добавил:

— Этот договор не позволит низшим военачальникам на нас нападать, а Кай-Рену не даст принять более радикальные меры для предотвращения конфликта.

Коммандер Леонски пристально посмотрел на Кэма.

— Если вы лжете, — медленно проговорил он, — я заставлю вас заплатить за это прежде, чем мы погибнем. Понимаете?

— Да, сэр, — кивнул Кэм.

— И я прослежу, чтобы командование известило всех о том, что именно случилось, — продолжил коммандер, — так что они узнают, что вы вовсе не герой войны, и каждому на планете будет известно, кто их предал. Миллионы людей станут проклинать вас перед смертью.

Кэм кивнул, поджав губы, так что они побелели.

Слабое эхо стыда и сожалений зашевелилось у меня внутри, а чего он ожидал? Что его примут на Защитнике-3 с распростертыми объятьями? Черт, он же худший гонец в истории человечества, да ему повезло, что мы не забыли ту старую поговорку и не пристрелили его на месте.

Коммандер Леонски посмотрел на него так, словно все еще подумывал об этом, а потом резко развернулся и вышел из комнаты. Охрана последовала за ним, и дверь закрылась.

Кэм опустился на кровать и уронил голову на руки.

Его боль очень напоминала мне тоску. После долгих четырех лет с Безликими он вернулся обратно к людям, но он чужой здесь. Чем больше он стал бы им говорить, тем большим злом сочли бы его остальные.

Хуже Безликих. Безликие просто такие, какие они есть, но Кэм должен был быть на нашей стороне. А такого люди не прощают.

* * *

Что-то происходило. Пусть я и ненавидел это окно, но делать в комнате было особо нечего, кроме как пялиться в черноту. И за последние три дня здешний поток транспорта сильно увеличился, особенно если вспомнить, что мы находились почти на дальней точке своей орбиты.

Кэм, лежа на животе, читал мою книжку.

Я сидел рядом и считал говнолеты.

— Третий за сегодня. Идем на рекорд.

Я подумал о парнях на внешнем поясе. Вот уж кто наверняка не рад такому количеству работы, когда так далеко от Земли и других станций у них должны были быть почти каникулы. Я пожалел, что сейчас не с ними. Интересно, что про меня говорят. Само собой, все знают, что что-то случилось и, само собой, смогли связать это с чудесным возвращением Камерона Раштона. Хотелось бы знать, что задумал коммандер Леонски. Собирает подкрепление? Хотя, учитывая, что Безликие просто взорвали бы станцию, сколько бы людей ни набилось на борт, это глупо. Может, оружие? Может, наши ученые наконец изобрели что-нибудь, что проделало бы дыру в корабле Безликих?

Если и так, у них ушло чертовски много времени.

— Он хочет мира. Я же тебе говорил.

Кэм перелистнул страницу.

Я закатил глаза:

— Уж прости, но я не верю этому Кай-Рену на слово.

— Поверил бы, если бы встречал.

Внутри все сжалось, и я попытался выбросить из головы картинку: длинные белые волосы, бледная кожа, тонкий рот, изогнутый в холодной улыбке.

— Что? — фыркнул я. — Он весь из себя благородный и порядочный, стоит только познакомиться с ним поближе?

— Безликих нельзя судить по нашим стандартам, — ответил Кэм. Зеленые глаза встретились с моими. — Он благороден — в их представлении. Но это не мешает ему считать нас ничтожествами.

Я отодвинулся и вспомнил ощущение прохладных, нежных пальцев Кай-Рена на своей… Кэма… подрагивающей плоти.

— Мне так не показалось.

Губы Кэма едва заметно дрогнули.

— Ну хорошо, он считает вас ничтожествами. Меня он повысил до положения послушного щеночка.

Я сглотнул.

— Ты не должен так говорить. Это не смешно.

Он вскинул брови:

— А по-моему, забавно.

В животе заворочалась тревога. Как инстинкт, который подсказывает тебе, что что-то не так, хотя ты еще не сообразил что. Как когда ты остаешься в душевой один, а потом слышишь скрип двери… и слабая дрожь беспокойства превращается в дурное предчувствие, стоит тебе обернуться.

— Что? — Его улыбка померкла.

— Тебе лучше заткнуться, ЭлТи. — Я сощурился и запихнул тревогу куда подальше. Понял я не сразу. А потом все медленно, но верно сошлось, и стало ясно как день, а я почувствовал себя идиотом за то, что сразу не заметил. — Потому что пока ты читал, то не дотрагивался до меня, и твое сердце сбилось с ритма. Я слышу эхо, и оно слишком быстрое. У тебя снова упало давление, а как результат рефлекторная тахикардия.

Его глаза расширились.

Я лег на живот рядом с ним и скользнул ладонью под серую футболку. Закрыв глаза, я поборол знакомое головокружение, которое всегда сопровождало процесс, который я про себя начал называть переподключением. Я ведь его батарейка как-никак.

— Нужно было сказать мне, что происходит.

Последние несколько дней мы экспериментировали. В конце концов больше заняться все равно было нечем. Кэм теперь держался без моих прикосновений все дольше и дольше, иногда почти по часу. Он становился сильнее с каждым днем. А меня это подозрительно мало радовало.

— Я сам не понял, — вздохнул он. — Решил, что просто устал. Даже не подумал.

Я покачал головой:

— Ты должен сообщать мне обо всем, даже если считаешь, что это неважно. Док говорит, пациенты совсем в этом не соображают.

Я гладил его по спине, нащупывая напряженные мышцы. Мне нравилось прикасаться к нему, и я знал, что ему тоже нравятся мои прикосновения. С того раза, три дня назад, когда я дрочил, лежа рядом с ним, мы ничего такого не делали, несмотря на то что оба хотели. Вместо этого мы держались за руки, спали в обнимку и неловко натыкались друг на друга в душе.

Кэм положил подбородок на скрещенные руки.

— Ты мог бы стать врачом, — сказал он. — Ты умнее, чем показываешь.

Я хмыкнул:

— Но это не значит, что мне хватит для этого мозгов. И отсосите, но я не собираюсь отдавать армии еще пять лет своей жизни.

— Разве это было бы так уж плохо? — спросил он, в уголках губ затаилась дразнящая улыбка.

Мои брови взлетели, и я покраснел. Он имел в виду вовсе не пять лет.

— Это просто устойчивое выражение.

— Ты мог бы стать офицером, — сказал он и перестал улыбаться. — Им платят лучше.

— Меня это не интересует. У меня еще семь лет, если, конечно, Безликие не сотрут нас с лица космоса, а потом я возвращаюсь домой.

Я уставился в окно, рассеянно гладя его по спине.

— Из тебя получился бы замечательный доктор, Гаррет.

— Хватит, — пробурчал я.

Значит, он еще не понял по моим снам или мыслям. Не понял, потому что мой разум сам собой отгораживался от этого. Дело было не в том, что я скучал по Земле или родным. Даже не в том, что я ненавидел армию.

Теперь я больше не мог не думать об этом.

У моего отца не было семи лет. Он был болен. Целая жизнь на фабриках и заводах, когда дышишь испарениями, не прошла бесследно. Там многие заболевали. И сценарий всегда был один и тот же. Когда они начинали кашлять кровью, у них оставалось от силы лет пять, а папа болел давно. У него, наверное, не было и года.

Он, конечно, более-менее позаботился о Люси. Его подруга Дэниз согласилась приютить ее. Когда это случится, каждый заработанный мной вшивый доллар будет отходить Дэниз, и я знал, что этого все равно не хватит. Чтобы жить в Копе, мало низкого жалованья. Мне надо было быть там. И если бы имелся хоть какой-то способ вырваться с Защитника-3, я бы воспользовался им в тот же день, когда получил письмо отца.

Кэм обеспокоенно наморщил лоб и коснулся моей руки.

— Он ходил к доктору?

Как будто все было так просто! Я нахмурился.

«В Копе нет врачей, городской мальчик».

Он залился краской.

— Прости.

— Забей, — отмахнулся я. Он напрягся под моими пальцами, и это бесило больше всего — он будто считал меня уродом, не способным принять извинения. — Я бросил школу в двенадцать, ЭлТи. Да кто ты такой, чтобы называть меня умным? Кто ты такой, чтобы спрашивать, ходил ли мой отец к доктору, будто это могло просто вылететь у него из головы? Ты ни черта не знаешь о моей жизни.

Я попробовал отстраниться, но он перехватил мое запястье и потянул на себя.

— Пусти, ублюдок! — Я попытался ударить его локтем, но он умудрился уклониться, а потом вывернулся так, чтобы я не смог заехать ему коленом по яйцам. Похоже, курс начальной военной подготовки он помнил гораздо лучше меня, ну, само собой, Камерон Раштон же само совершенство, многообещающий золотой мальчик, так? Так ведь писали на всех плакатах. Интересно, что бы они сказали, если бы знали, что ему нравилось трахаться с Безликим?

Он придавил меня к кровати и сел верхом. Его глаза горели.

— Вот так, да? Теперь ты бросаешь это мне в лицо?

— Ты не можешь повлиять на свои сны, — прорычал я, пытаясь вырваться. — А я — на свои мысли!

Он прижал мои запястья к матрасу, больно впиваясь пальцами.

— Мне жаль, что ты застрял у меня в голове, Гаррет, жаль, что я не вырос в какой-нибудь захудалой дыре, о которой никто никогда не слышал.

Я продолжал вырываться. Мне хотелось съездить ему по наглой роже.

Он еще крепче стиснул мои запястья.

— И мне жаль, что у меня никогда не было суки-мачехи, которой бы нравилось раздавать затрещины направо-налево и называть меня идиотом. Жаль, что я никогда в жизни не голодал. Жаль, что тебе пришлось бросить школу, чтобы присматривать за сестрой, и жаль, что твой отец болен.

Я вскинул бедра, чтобы спихнуть его с себя, но все было бесполезно.

— Жаль, что тебя призвали, — продолжал он, — и жаль, что тебя изнасиловали в душевой. И жаль, что ты не можешь вернуться домой.

Все желание драться улетучилось из меня, как гелий из дырявого шарика, пока я слушал этот жалкий перечень собственных несчастий. Я зажмурился. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я плачу. Разве он не достаточно еще меня унизил?

— Просто слезь с меня, пожалуйста.

— Нет.

Я распахнул глаза.

Он навис надо мной.

— А еще мне жаль, что тебе так не везет.

В этот момент я его ненавидел, но это не имело значения. Я запрокинул голову и встретил его поцелуй, сначала почувствовав только горячее дыхание, а потом его губы встретились с моими. В этот раз нежностью он не отличался. Это был голодный глубокий поцелуй — достойный ответ на мою злость. Его язык ворвался в мой рот, и я ему позволил. Даже больше. Я приподнял голову, чтобы лучше распробовать его вкус.

Было здорово. Здорово лежать под ним, почти не в силах пошевелиться, когда его пальцы стискивали мои запястья, придавливая к постели. Мой член затвердел, и Кэм замычал. Звук отдался вибрацией во рту. Я охнул, хватая воздух.

— Брэйди, — прошептал он, оставив мой рот и исследуя губами шею, изредка аккуратно прихватывая зубами. — Не надо меня ненавидеть.

Я застонал и выгнулся. Наверное, стоило бы уже сообразить, что это вовсе не ненависть.

Он провел губами по моему подбородку, потерся о мой член пахом, и я застонал снова.

— Мне нужно кончить, ЭлТи, — с трудом прохрипел я. — Если ты продолжишь, я не!..

— Потише, — прошептал он. — Не торопись.

Я зажмурился на мгновение, изо всех сил стараясь думать о чем-нибудь, кроме своего — и его — члена. Я перехватил его взгляд и попытался выровнять дыхание.

Боже, какой он красивый. Я никогда еще не думал такое, рассматривая другого парня, но я никогда и не занимался таким с другими парнями. У него были красивые глаза, красивые губы, и покрытая легким загаром тоже красивая кожа. Что он нашел в ком-то вроде меня? Наверное, это тоже биохимия. Просто последствия путешествия в стазисной капсуле.

Он слегка нахмурился, и я отбросил эту мысль, прежде чем он уловил бы ее.

— Продолжай, — попросил я. — Делай что собирался.

Что угодно. Я позволил бы ему что угодно, лишь бы мне было хорошо.

Его голос звучал очень тихо:

— Я отпущу твои запястья, но мне надо, чтобы они оставались там же, где и сейчас. Сможешь?

— Да, — выдохнул я, поведя бедрами, пытаясь найти хоть какое-то облегчение. — Зачем?

Он сел на пятки и разжал пальцы. Зеленые глаза расширились.

— Чтобы я мог сделать так, а ты не мог меня остановить.

Он скользнул руками под мою футболку. Его ладони медленно погладили мой живот, потом скользнули на грудь, задирая тонкую ткань. Я вздрогнул, когда его пальцы нащупали мой левый сосок. Он был твердым от возбуждения, но Кэм сжал его пальцами, и комочек затвердел еще сильнее, и не только он. Я вскинул бедра, когда вспышка удовольствия прошила меня от соска к яйцам. Я чуть не кончил.

— Черт, — всхлипнул я, изгибаясь всем телом. — ЭлТи!

— Я хочу, чтобы ты принял со мной душ, — сказал он, проводя языком по нижней губе. — Хочу, чтобы ты кончил для меня, и на этот раз я буду не только смотреть.

— Хорошо, — прошептал я, и он наклонился снова меня поцеловать.

«Мать честная, Брэйди, на что ты согласился? Обозначь хоть какие-то, мать твою, границы, пока еще не поздно».

Кого я обманывал? Уже давно слишком поздно.

Глава девять

Когда Кэм повел меня в душ, мне казалось, я сплю. Мысли словно отставали от тела шагов на десять. Я боялся, что когда-нибудь они его все равно догонят и возмутятся, но ничего подобного.

Я делал это, потому что думал, что нам конец.

Потому что, если нет, нам придется расстаться, как только Кай-Рен разорвет нашу связь.

Что бы ни было между нами, я хотел получить из этого как можно больше.

Руки тряслись, пока я раздевался. Сначала футболка, затем штаны полетели на пол. Я стоял посреди комнаты в серых выданных на станции трусах, прикрывая пах ладонями.

Кэм стянул через голову футболку, и я залюбовался тем, как перекатываются под кожей его мышцы. Он был стройным, но не слишком худым, с фигурой бегуна. Я представил узкую полоску блестящего на солнце песчаного пляжа, я почти ощущал песок между пальцами ног, пока бежал, а два солнца били по моей спине.

— Тебе там когда-нибудь хотелось домой? — спросил я, не в силах посмотреть ему в глаза.

— Постоянно, — сказал он и подсунул большие пальцы под пояс штанов и трусов.

Когда он нагнулся и стащил их одним движением, у меня загорелось лицо. Я видел его голым и раньше, но сейчас все было по-другому. Первые несколько раз он оставался для меня лишь пациентом. А после, когда мы мылись вместе, возможно, я и думал о сексе — особенно учитывая наши с Кэмом сны, но сейчас я впервые видел, как он раздевается именно для этого. Момент казался почти… судьбоносным?

«Ты не гей», — напомнило мне сознание, хотя прозвучало это не как возражение, нет. Скорее походило на вопрос, который я никак не мог толком сформулировать: «Если я не гей, то почему у меня на него встает? Не гей, так почему хочу его? Не гей, так отчего не могу оторвать от него взгляд?

Может, и не гей, но мне плевать».

Кэм шагнул в душевую и включил воду, а я стал смотреть, как она блестящими дорожками стекает по стройным контурам его тела, омывая каждый изгиб, каждый выступ, каждую впадинку. От воды Кэм весь точно сиял.

Он наклонил голову, и вода потекла с мокрых прядей волос. Мышцы, сухожилия, снова мышцы, сокращающиеся и перекатывающиеся под кожей. Как иллюстрация в папиной затертой «Анатомии Грея», замысловатая и красивая. Волшебная.

Я стащил трусы и тут же почувствовал себя по сравнению с ним тощим мальчишкой.

Папа говорил, что я еще расту, но это было три года назад, когда я прислал ему снимок, где стоял в форме на несколько размеров больше. Выглядел я лет на двенадцать, даже не на шестнадцать. Может, я с тех пор и вырос, пожалуй, теперь форма так на мне не висела. Наверное, я все же немного отъелся.

А Кэму, похоже, нравилось то, что он видит. Он улыбнулся и протянул мне руку.

Я сглотнул. Я не мог поверить, что делаю это. Не мог поверить, что мне этого хочется.

Его ладонь поймала мою: электрическое покалывание, головокружение и предвкушение.

— Закрой глаза, Брэйди, — попросил Кэм, затаскивая меня под душ.

Твою мать.

Он легким поцелуем коснулся моих губ, и мое сердце пропустило удар. Я и правда этого хочу или просто чувствую его желание? Черт, да имеет ли это вообще какое-то значение? Здесь и сейчас я хотел этого. Хотел до такой степени, чтобы не волноваться о том, каково мне будет утром. Жить оставалось чуть больше недели, чуть больше недели до того момента, когда Безликие убьют нас всех. В жопу сожаления.

— Ты как звездный свет, — прошептал Кэм, царапнув зубами мой подбородок. Я вздрогнул. — В тебе можно раствориться.

Мой член уже был твердым. Как и его. Он утыкался в мое бедро — поначалу я думал, мне будет противно. Но нет. Мне было жарко. Более того, происходящее казалось правильным. Жаль, я не знал, как сказать ему об этом. Вместо этого я застонал, когда его губы коснулись бьющейся на шее жилки, и впился пальцами в его плечи.

«Я не такой, как ты, Кэм. Я не найду умных или точных слов. Но я хочу тебя».

— Я знаю, — прошептал он, отклонившись назад и сжав мое лицо в ладонях. А потом криво улыбнулся. — И ты умнее, чем думаешь.

— Как скажешь, ЭлТи. — Я выгнул шею, подставляясь под поцелуи. — Давай уже скорее сделаем это, а все разговоры оставим на потом.

Он рассмеялся, смаргивая воду с ресниц.

Теперь я занервничал и почему-то испугался. В горле застрял комок, который я никак не мог сглотнуть. Кэм мне нравился, и я хотел его, но я не знал, что делать. В своих фантазиях знал, но это же реальность. Я никогда ничем подобным не занимался, и собственная неопытность пугала.

Кэм провел ладонью по моей макушке — коротко стриженой голове стало щекотно. Он улыбнулся.

— Ты бы выглядел еще сексуальнее, если бы мог отрастить волосы, Брэйди.

Я поморщился.

Он перехватил мой взгляд.

— Не умеешь принимать комплименты?

То, как внимательно зеленые глаза меня изучали, напрягало.

— Не больно-то ты меня ими баловал, ЭлТи.

Он прищурился и покачал головой.

— Не будь таким со мной, Брэйди.

— Каким таким? — выдохнул я.

Он осторожно толкнул меня назад, так что я уперся спиной в стену. Член его все еще вжимался в мое бедро, а теперь и все остальное тоже. Кожа к коже — то, что нужно нам обоим. Одна ладонь погладила мою шею. Вторая скользнула вниз по груди.

— Засранцем, — ответил он, наклонился и снова поцеловал меня. Прихватив мою нижнюю губу зубами, он нежно прикусил ее, и я застонал. — Не будь им, потому что я не хочу, чтобы он мешался, когда я говорю тебе, что ты классный, умный и чертовски сексуальный парень.

Ладонь прошлась по моему боку, и я передернулся.

— Сексуальный? — переспросил я, наморщив нос. Он был прав — я не умею принимать комплименты.

— Ага, — пробормотал Кэм. — Будь ты другим, я бы решил, что ты нарочно напрашиваешься на похвалу, но ты даже не осознаешь, так ведь?

Меня охватил жар, и к температуре воды он не имел никакого отношения. Никто никогда не называл меня сексуальным, а чтобы думать так о себе самому, мне не хватало самоуверенности. На Защитнике-3 были парни, которые считали себя такими — здоровые, бугрящиеся мускулами качки, — но над ними все смеялись. Какой смысл быть самцом на космической станции? Придурки.

Я был самым обыкновенным: слишком бледным, с тех пор как прибыл на Третий, темноглазым. Я походил на тех серо-розовых гекконов, которые жили под фотографиями в нашем доме — бледные, юрко-трусливые и с большими глазами. Хотя, пожалуй, уродом меня бы никто не назвал. А подзагорев, я выглядел вполне прилично. Просто никогда не считал себя особенным. Пока Кэм мне не сказал.

Я запрокинул голову, чтобы он снова мог потрогать губами жилку. Это было приятно.

— Может и так.

— Так и есть. — Ладонь Кэма подобралась к моему пульсирующему члену. — Ты так на меня действуешь, Брэйди.

Еще одна волна жара по телу. Так непривычно. Мне нравилось, что он это говорит, и все же это казалось странным. Происходящее вообще было странным, но недостаточно, чтобы мне захотелось остановиться. По крайней мере не когда пальцы Кэма сомкнулись на моем члене.

— Черт, Кэм! — воскликнул я и, дернувшись, ударился о стенку душа. — Ай!

— Ты в порядке? — спросил он, разжав пальцы, и, подтянув меня поближе, прикусил губу, стараясь сдержать смех. — Брэйди?

Я смущенно потер затылок:

— Да. Все хорошо. Прости.

Он улыбнулся и убрал со лба мокрые волосы.

— Значит, я могу сделать так еще раз?

— Черт, да! — отозвался я, в груди екнуло. Член дрогнул в предвкушении. — Да, пожалуйста.

Кэм провел пальцем по моей груди.

— Но, может быть, мне захочется сделать что-нибудь еще.

Я выгнулся, подставляясь под его прикосновения.

— Например?

Он улыбнулся и опустился на колени.

Мать честная. Не может быть! Я не знал, то ли удариться наконец в истерику, то ли радоваться тому, что Рождество пришло раньше обычного.

Кэм мягко ухватил мои бедра и поднял на меня глаза, смаргивая воду.

— Только не падай, хорошо, Брэйди?

Что-то в его дразнящем тоне помогло мне расслабиться. Ну, большей частью. Член мой был напряжен почти до боли. Иисусе, мне сейчас много не надо. Наверняка это будет чертовски неловко.

— Постараюсь, — выдавил я.

— Я тоже, — сказал он, хитро улыбнувшись, и потянулся к моему члену.

Черт. Первое прикосновение его языка, прошедшегося по щелочке на головке, было незабываемым. Все мое тело рефлективно дернулось вперед, и его пальцы на моих бедрах сжались крепче. Нерешительностью Кэм не страдал. У него было немало опыта. И большую часть его мне довелось испытать самому — во сне, но сейчас было иначе. Интересно, почему ему все время снится, как он делает кому-то минет, а не как ему делают? Ну то есть я знал, что ему это нравится, очень нравится, но когда сосут тебе — это неописуемо.

Его губы нашли мой член. Кэм приоткрыл рот и втянул головку внутрь. Во рту у него оказалось жарко, гораздо жарче, чем под душем, а еще у него был замечательный язык. Он точно знал, куда нужно прикасаться — не то чтобы там существовали такие места, прикосновение языка к которым могло быть неприятным, но Кэм погладил им чувствительное местечко под головкой, прежде чем скользнуть по толстой вене с нижней стороны моего члена.

Я почувствовал, как головка уперлась ему в гортань, и понял, что он собирается сделать. Он делал это во всех своих снах, и от предвкушения я чуть не кончил на месте. Черт, не знаю, что мне помешало, кроме абсолютной уверенности, что нужно продержаться подольше, потому что все обещает стать еще лучше.

Кэм расслабил горло и застонал, вбирая меня еще глубже.

Хотелось закрыть глаза, но я не мог. Мне слишком нужно было сейчас смотреть на него. Нужно было видеть, как вода бежит по голой спине. Как мокрые волосы липнут к лицу. Как он мотает головой, впуская меня в свое горло.

Я протянул руку и дрожащими пальцами коснулся его головы — он еще раз застонал. Я запустил пальцы в его волосы, сомневаясь, не будет ли он против. Так делал Крис, и Кэму это нравилось, но я ведь не Крис. Я просто парень, поселившийся у него в голове. Возможно, сексуальный и всегда под рукой, но Кэм ведь не в меня влюблен.

Он застонал снова, и по его спине пробежала дрожь. Звук этот отдался в моем члене, и я резко втянул воздух.

— О боже, Кэм!

Одна ладонь вдруг легла на мой зад, пальцы осторожно погладили впадинку между ягодиц. И это тоже оказалось приятно. Его пальцы были такими осторожными, не то что его рот. Видимо, мы оба не знали, как я мог отреагировать на такое. И оба вспомнили об этом подонке Уэйде, хотя сейчас все было совсем иначе. Хорошо.

«Тебе нравится?»

Услышав его голос в своей голове, я чуть не рассмеялся. Одно хорошо в телепатии — можно разговаривать, даже делая минет.

— Угу, — промычал я, дергаясь, когда один из пальцев прошелся по самому анусу. — Здорово. Ты ведь и так знаешь.

Я почти слышал в его голосе улыбку.

«Ты вкусный».

Мои яйца поджались. Все сконцентрировалось там, где-то между ртом Кэма и его пальцем. Ощущений было слишком много, они нарастали, накладываясь одно на другое. Я задыхался.

— Я сейчас кончу, — прошептал я, зажмурившись.

«Ну так давай».

Казалось, каждая мышца в моем теле напряглась, застыла, и я покорно подчинился. Сильно дрожа, я излился прямо в горло Кэму и крепко вцепился в его волосы, а он — в мои бедра. Кажется, у меня даже пальцы на ногах поджались.

После такого оргазма начали кружиться голова и подгибаться колени. Кэм облизнулся и посмотрел на меня.

— Ты в порядке?

— Да, — заверил я, хотя едва стоял. — Было классно.

Кэм поднялся и притянул меня к себе. Это тоже было здорово, потому что я знал, что краснею, и не хотел, чтобы он видел мое лицо. Хотя, наверное, это не имело значения, ведь он читал мои мысли, но быть с ним так близко тоже оказалось приятно. Я опустил голову ему на плечо.

— Хочешь сказать, тебе никто никогда не отсасывал? — спросил он. — Ты шутишь, да?

Я на мгновение прижался губами к его коже.

— Может, в офицерском отсеке все по-другому, ЭлТи, но срочники обычно такими делами не увлекаются.

Он рассмеялся — я почувствовал смех в его груди.

— Ты просто не туда смотришь, Брэйди. Но я говорил не о службе. Как насчет дома?

Я отодвинулся и заглянул ему в лицо.

— Моя подружка как-то мне отдрочила, вот то и все. Но, ты ведь понимаешь, мы были детьми. А у, эмм, тебя был кто-нибудь до Защитника?

— Так, несколько романов. Ничего серьезного.

А потом появился Крис. Кэм вспомнил о нем, и я тут же почувствовал.

Это произошло на Восьмом. В комнате отдыха после отбоя, я ощутил, как вокруг меня обвились его руки. Мягкие волоски на предплечьях защекотали грудь. Ладонь скользнула по моей груди, вызывая дрожь, а потом он зажал твердый сосок между большим и указательным пальцами, и по моему телу словно молния пробежала, ударив в яйца. Я ощущал, как его твердый член прижимается ко мне, дразняще трется между ягодиц. И хотел этого. Чертовски хотел.

Уж точно получше неловкой дрочки от Кайли.

Мои глаза расширились.

— Ты почувствовал это? — спросил Кэм, посмотрев на меня и обняв крепче.

— Да. На полную.

— Это связь. С Кай-Реном было то же самое. Это из-за того наркотика, который мне кололи, и чего-то в капсуле.

Я попытался выдавить смешок.

— Все лучше пыток, нет?

Он нахмурился:

— Вот только этого не должно было случиться. И не случилось бы, если бы вы открыли капсулу правильно.

— Но все не так уж плохо, — возразил я. Ничто, послужившее причиной для такого феноменального минета, не могло быть совсем плохо.

— Знаю, — согласился Кэм. — Просто… просто было бы здорово в качестве исключения побыть в своей голове одному.

Настала моя очередь хмуриться.

Кэм слабо улыбнулся и коснулся губами моего лба.

— Ты мне нравишься. Просто слишком давно мысли в моей голове принадлежат не только мне.

Мы оба услышали свистящее: «Кам-рен».

— Угу. Но он все исправит, разве нет?

Я все еще думал, что он убьет нас всех, но сейчас не время поднимать эту тему.

Кэм и так знал. Его улыбка стала шире и натянутей. Скорее всего, прочел мои мысли. И ему стало не по себе.

— Конечно, исправит.

И почему это прозвучало так безнадежно?

Мы еще немного постояли под струями воды. А потом до меня дошло, что я веду себя как эгоистичный засранец. Я все еще чувствовал член Кэма у своего бедра, и наверняка не ответить тем же — просто дурной тон.

Я поерзал и прижался к его горлу губами. Мне нравилось чувствовать кого-то так близко. Ни с кем раньше я не испытывал такой близости, даже с Кайли. Мы были детьми. Происходящее сейчас было непривычным, но приятным.

Я скользнул ладонью по груди Кэма, с интересом ощупывая. Мне нравилось трогать углубление под грудными мышцами, ласкать место, где ребра переходили в грудину. Нравилась твердость его живота.

— А пока Кай-Рена нет, — сказал я, — позволь мне помочь.

Я никогда еще не трогал чужой член, не уверен, чего я ожидал. Черт, моя рука прекрасно знала на ощупь мой собственный член, и этот мало чем отличался. Он был чуть сильнее выгнут, пожалуй, но почти такого же размера. Может, капельку толще. Он был тяжелым, и головка уткнулась в мою ладонь, когда я погладил его рукой.

Кэм охнул.

— Тебе не нужно это делать, Брэйди.

— Не могу же я так тебя оставить, ЭлТи. — Я отстранился, чтобы видеть, что делаю. Вряд ли стоит в первый раз действовать наощупь. — И мне хочется.

Кэм оказался гораздо сдержаннее меня. Один бог знает, как ему удавалось стоять, не двигаясь, пока я неловко ласкал его член. Я все делал не так. Даже не будь мы связаны извращенной наукой Безликих, я мог бы почувствовать исходящее от него волнами неудовлетворение. Он хотел, чтобы я действовал сильнее и быстрее, а я понятия не имел как.

— Он не сломается, Брэйди, — процедил наконец Кэм, когда я обвел пальцами упругую гладкую плоть. — Просто… просто делай то же, что и себе.

— Я бы с радостью, — сообщил я ему, — но обычно я вижу все под другим углом.

Его лицо растянулось в улыбке, и он зажмурился.

— Ты забавный, солдат.

«Вот как, тогда пощады не жди». Я крепко стиснул его в руке.

Кэм содрогнулся.

«Делай что хочешь, Гаррет».

— Да, сэр.

Его смех перешел в стон, когда я грубо прошелся ладонью от головки до основания. Я сморгнул воду и посмотрел на его член. Он потемнел от крови. Головка стала почти багровой. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы он кончил?

Его ладони оказались на моих плечах.

— Как хорошо, Брэйди.

Голос его звучал хрипло от желания, и меня затопило теплом от гордости. Это сделал я. Я сделал это с ним.

На этот раз я ощутил электричество. У меня закололо ладонь и перехватило дыхание, и я вдруг снова оказался в его голове.

Перед глазами заплясали пятна света. Я почувствовал на запястьях наручники и услышал в ушах шипящий голос: «Кам-рен, Кам-рен. Кончи для меня».

Нет. Сегодня все будет по-другому.

— Открой глаза, Кэм, — приказал я ему, и он подчинился. — Останься со мной.

Он кивнул, дрожа всем телом, обвел языком нижнюю губу и охнул.

— Не останавливайся, Брэйди, пожалуйста.

— Не остановлюсь, — пообещал я ему. — Но ты должен остаться со мной.

Никакие Безликие не украдут у меня этот момент.

Может, Кэм это услышал, потому что, закусив губу, снова улыбнулся.

— Я с тобой, Брэйди. Весь твой.

Я задвигал рукой быстрее, его член, не переставая, подрагивал в моей ладони. И мне это нравилось. Нравилось доставлять Кэму удовольствие. Нравилось настолько, что я решил проверить сам себя, замедлив движения, почти прекратив ласкать его.

Кэм застонал и шевельнул бедрами, потершись о мою руку.

Я потянулся к нему и прижался своими губами к его. Они оказались приглашающе открыты. Я толкнулся языком в его рот и одновременно крепко стиснул — Кэм охнул.

Мой собственный член к этому моменту уже был таким же твердым, мы продолжили целоваться, и я придвинулся к нему так, чтобы наши члены прижались друг к другу. Я не мог обхватить их оба, так что Кэму пришлось убрать одну руку с моего плеча, чтобы помочь. Наши пальцы переплелись, а потом мы стали двигаться и тереться друг о друга в идеальном ритме, словно делали это сотню раз прежде.

Поцелуй затянулся еще немного, а потом Кэм откинул голову.

— Брэйди. О, Брэйди!

Я прерывисто вздохнул. Да. Сейчас он был со мной. Никаких Кай-Ренов или Крисов, только мы.

Мы принялись двигаться еще быстрее. Дрожа и хватая ртом воздух, Кэм кончил первым. Влажный жар на моем животе и груди сорвал мне крышу. Кэм кончил на меня. Прямо на мою обнаженную кожу, и это возбуждало невыносимо. Я, вскрикнув, спустил через секунду после него, а потом мы, обнимаясь, стояли под душем, пока вода смывала все следы.

Его неровное дыхание защекотало мое ухо.

— Было здорово, Брэйди.

Я пробежался пальцами по его позвоночнику.

— Да. Просто зашибись.

Я подождал, когда меня охватит сожаление, но ничего подобного. Интересно. Иисусе, ведь мало того что подсознание уверяло меня, что я не гей, да и сам я еще не определился, я к тому же был медиком. И сомневаюсь, что хоть в каком-нибудь справочнике по первой помощи упоминалась взаимная мастурбация.

— И зря, — улыбнулся Кэм.

Я фыркнул:

— Ага, чертовски зря.

И лишь когда подушечки пальцев сморщились как чернослив, мы вышли из ванной.

Глава десять

Док знал все мои тайны. Даже о случае с Уэйдом в душевой, потому что я в тот день опоздал на занятия, чем вывел его из себя.

— Я ждал от тебя большего, Гаррет, — прорычал он. — Я из шкуры вон лез, чтобы тебя перевели в медики и тебе не пришлось нарезать круги по спортзалу всю твою оставшуюся жизнь, а ты платишь мне опозданиями? Да кем ты себя возомнил?

— Простите, сэр.

— Двадцать отжиманий, Гаррет.

Я не сделал и трех.

— Гаррет, у тебя что-то болит?

Я соврал, сказав, что нет, но Док приказал мне раздеться. Хотелось бы сказать, что я не знаю, что было хуже, боль или унижение, но я не настолько горд: конечно, боль. Пока Док меня осматривал, все тело точно горело. Живот резануло, словно я стекла наелся, и меня вырвало прямо на пол, когда пальцы Дока в латексных перчатках начали ощупывать меня изнутри.

— Кто это сделал, Брэйди? — спросил он.

— Не знаю, — снова солгал я.

Хотя он, должно быть, выяснил, потому что, сращивая поломанные кости, Док ни с кем еще не лажал так, как с Уэйдом, когда я наконец отомстил тому на стенке. Видимо, месть Доку была не чужда.

В общем, он знал все мои тайны. Но я все равно краснел и запинался, когда на следующий день он пришел на осмотр и спросил, что я такого сделал, чтобы Камерону Раштону стало настолько лучше.

— Не знаю, Док, — наконец родил я. — Может, оно само, ну, вы понимаете…

Док искоса глянул на меня, слушая стетоскопом сердцебиение Кэма. Он понял, что я вру.

— Хорошо, — сказал он. — Можете одеться, лейтенант.

— Сэр, — кивнул Кэм, поднимая футболку.

Я полюбовался игрой мышц, пока он натягивал ее через голову. Да, зрелище красивое.

Док внимательно посмотрел на меня, готов поспорить, я снова покраснел.

— Ну что ж, — наконец произнес Док, — раз уж вы так хорошо себя чувствуете, как насчет того, чтобы дать Гаррету передых?

«Чего?»

— Думаю, это хорошая идея, майор, — поддержал Кэм. — Уверен, Гаррет не откажется от отдыха.

И вдруг выяснилось, что мне иметь мнение на этот счет не полагается, они ведь офицеры. Козлы.

Док сказал, что у меня есть час. Мы знали, что Кэм продержался бы и два с половиной без необходимости в моих прикосновениях, но это когда я сижу с ним в одной комнате. Он божился, что стал сильнее, чем вчера, но с каких это пор пациентам в этом можно верить? Так что Док дал мне час. И хлопнул по спине, словно оказал услугу. Впрочем, пожалуй, так и есть. Если бы я четыре дня подряд проторчал взаперти с любым другим парнем, то с пеной у рта рвался бы наружу. Поначалу так ведь и было. Но похоже, я могу быть олицетворением терпения, когда кто-то постоянно вторгается в мое личное пространство, если при этом получаю минет каждый раз, когда мы оказываемся в душе.

Утром Кэм отсосал мне еще раз. А я так и не решился ответить ему тем же.

— За хорошее поведение ты заслужил отдых, Брэйди. — Док проводил меня к двери.

Идти не хотелось, но признаваться в этом тоже.

— Не знаю. Что если что-нибудь пойдет не так?

— На этот случай здесь остаюсь я, — ответил Док. — А у тебя будет рация. Погуляй, Брэйди. Побездельничай, поиграй в пейнтбол. Я слышал, что парни из техотсека сегодня играют в покер, да и спортзал всегда к твоим услугам.

Я вскинул брови. Спортзал? Вот доказательство того, как мало занятий на этой гребаной станции. Я ненавидел бегать на тренировках. И никогда не ходил в спортзал в свободное время, наверное, поэтому и оказался в дерьмосписке капитана Лопеза. Я всегда прибегал одним из последних. Никогда самым последним — мне хватало мозгов этого избегать, — но едва ли меня можно было назвать звездой отряда. Ни в спорте, ни в учебе, ни в чем, я не поднимал головы и не раскрывал рта. Старался не выделяться из общей массы, по крайней мере пока не превратился в ходячий кардиостимулятор для Кэма. Теперь мне становилось не по себе от одной только мысли, сколько офицеров знают мое имя.

— Не торопись. — Док сунул мне в руки рацию. — Отдохни.

Я оглянулся на Кэма, который так и сидел на краю кровати, дергая нитку на колене штанов. Лицо закрывали волосы. А потом он вдруг поднял голову и улыбнулся, отчего мое сердце застучало быстрее. Его тоже, наверное. Он прижал руку к груди.

«Ты у меня здесь. Я буду в порядке».

— Иди. — Док мягко выпихнул меня за дверь.

Первым я заметил, что вооруженная охрана никуда не делась. У коммандера Леонски были причины тревожиться за безопасность станции. Видимо, я особой ценности не представлял, раз уж меня спокойно заперли с кем-то, кто может быть опасен, впрочем, с каких пор с солдатами вообще считаются? Да ни с каких.

Охрана вытаращилась так, словно у меня выросла вторая голова. Придурки.

Я пошатался немного по коридору, почти ожидая, что моя рация оживет, срочно вызывая меня к Кэму. Но ничего не произошло. Я проверил, включена ли она, и подождал еще немного.

А потом до меня вдруг дошло, что впервые за четыре дня я абсолютно свободен и глупо трачу время, торча в коридоре. Я взглянул на часы. Пусть будет полчаса. Отлучиться на дольше я не рискнул бы.

Чуть больше 20.00. В столовой наверняка уже пусто, зато в казармах нет. Сейчас самое любимое всеми время. На нижних уровнях наверняка полно парней. Они будут играть в карты, как сказал Док, пить и, может быть, смотреть какой-нибудь фильм в одной из комнат отдыха. Четыре дня назад я бы присоединился. Но сейчас не хотелось. Не хотелось отвечать на вопросы, которыми меня наверняка закидают: Где ты был, Гаррет? Что с Раштоном? Откуда столько говнолетов? Что ты знаешь о Безликих? Слишком легко всему этому превратиться в: Какого хрена происходит? Почему ты молчишь, Гаррет? Да кем ты себя возомнил?

Не то чтобы на Защитнике-3 совсем не было нормальных парней. Я обзавелся несколькими друзьями и вряд ли успел кому-то насолить. Но слухи в закрытом пространстве, как на станции, очень быстро обрастали жуткими подробностями. С тех пор как появился Кэм, все наверняка нервничали. Все понимали, что происходит что-то серьезное, и им захотелось бы знать, что именно. Если бы они решили, что я что-то скрываю, то ополчились бы на меня. Даже среди рядовых таких, как я, ни во что не ставили. Боже, да в моей казарме было всего пятеро парней ниже меня по иерархии — их призвали позже. Три года — слишком мало, чтобы заработать уважение парней, которые почти отслужили свое. Ты для них ничто, сопливый юнец, и не имеет значения, оказался ты тут спустя девять с половиной лет или спустя неделю после них. Так уж устроен здешний мир.

Поэтому я еще погулял по узким коридорам офицерского отсека, держась подальше от лифта к родным пенатам. За углом обнаружился торговый автомат, и я подошел посмотреть. Здесь продавались журналы, шоколадки, сигареты — то же, что и на нашем уровне. Я бы купил шоколадку — какой смысл экономить, если идут Безликие? — но забыл бумажник в комнате.

Я заглянул за автомат. Он не был закручен, как у нас, но чтобы его открыть, все равно нужен был код. А для нашего — отвертка и отвлекающий маневр.

Я снова поглядел на шоколадку, в животе забурчало. Пожалуй, я мог бы придумать, что делать с автоматом, но попасться на воровстве в офицерском отсеке — явно плохая идея. Кэм не обрадуется, если нас обоих отправят на гауптвахту из-за моей любви к сладкому.

Жизнь в Копе вроде как превратила меня в побирушку. Таких, как я, было легко отличить от других. Мы всегда первыми оказывались в очереди в столовой, словно боялись, что еда закончится. Мы никогда не отказывались от добавки к пайкам, собирая даже те крохотные пакетики с кислым майонезом. Некоторые из нас вызывались добровольно работать на кухне. Некоторые, как я, поступали умнее — и торчали в медотсеке. И неважно, что самое хорошее в армии то, что никого никогда не оставляют голодным. Если в детстве такое происходит достаточно часто, то уже не забывается.

Зуб даю, Кэм никогда не был первым в очереди в столовой.

Я оставил автомат в покое и еще немного побродил по коридорам, каждые пять минут поглядывая на часы.

Клуб командного состава я нашел случайно. Обогнул угол, а там он: широко распахнутая дверь, ведущая в огромную комнату, полную кресел, столов и диванов перед широкоэкранным телевизором. Здесь был бар, пахло пивом. А у двери стоял парень, который подозрительно уставился на меня.

Отсутствие нашивок выдавало в нем рядового вроде меня. Я видел его пару раз, но не знал. Он был невысоким, но крепким. И еще страшным, казалось, кто-то съездил ему по лицу, и нос расплющился. Интересно, как ему перепала такая непыльная работенка.

— Что ты здесь забыл, солдат? — нахмурился он.

— Меня определили в одну из комнат ниже по коридору, — ответил я.

На его лице отразилось недоверие.

— Вали отсюда. Тебе сюда нельзя.

— Да пофиг, — отмахнулся я. Мне туда и не хотелось, если уж на то пошло.

Я развернулся и налетел прямо на одного из группы офицеров, направлявшихся в клуб.

— Осторожно! — прикрикнул тот, увернувшись.

— Простите, сэр! — Я резко выпрямился, развел плечи и старательно отдал честь. Три года в армии — можно было бы подумать, что я хоть чему-то научился, но моя привычка по возможности избегать офицеров привела к тому, что практики у меня было маловато.

Моя неловкость привлекла их внимание, как и отсутствие звания.

Их было трое, и я не знал ни одного. Высокие, немолодые и явно из одного и того же теста — я почти не различал их: один был чуть худее всех, второй — выше, а третий — лысее.

— Что ты тут забыл, солдат? — спросил худой, прищурив темные глаза. — У тебя есть причина здесь находиться?

«Ага, свиданка».

— Коммандер Леонски временно определил меня в одну из здешних комнат, сэр, — ответил я, удивляясь, почему это так похоже на тупое вранье. — Я не пытался пройти в клуб.

Они, конечно, мне не поверили. Они смотрели на меня так, словно я поднялся в их отсек специально, чтобы взламывать их торговые автоматы, бродить по их коридорам и дышать парами их пива. Как будто среди рядовых есть только лжецы и воры. Впрочем, меня исключением из этого правила вряд ли назовешь. Иисусе, да я просто живой пример вора и побирушки. На Третьем я не поднимал головы, потому что не хотел постоянно торчать на гауптвахте и потому что воровать здесь было особо нечего, но в Копе я нередко брал то, что плохо лежит, даже хотя отец прибил бы меня, если бы узнал.

Худой вскинул брови, длинный и лысый расхохотались.

Я попытался взять себя в руки. Что может случиться? Они вызовут коменданта, тот свяжется с коммандером Леонски или с Доком, и все рассосется. Но сколько на это уйдет времени? Я посмотрел на часы: я оставил Кэма двадцать пять минут назад.

Взгляд на часы оказался ошибкой.

— Куда-то торопишься, солдат? — спросил длинный, выпятив челюсть.

— Да, сэр, — отозвался я, и ему мой ответ не понравился.

Сперва они сочли меня вруном, теперь — нахалом. Здесь такое называется «нарушением субординации». Это длинное выражение красивее смотрится в отчетах.

— И куда же? — продолжил высокий.

Я пытался не смотреть на шрамы от прыщей, как кратеры, усыпавшие его щеки.

— Меня ждет майор Лэйтон, сэр.

Длинный сощурился.

— Ты медик, — вдруг осенило лысого. Я их не знал, но, видимо, они меня знали. — Медик Камерона Раштона.

— Да, сэр.

Все трое посмотрели на меня с таким же выражением, как недавно охрана: «педик». Лысый очнулся первым.

— Раштон в офицерском отсеке, — протянул он с ехидством, как бы намекавшим, что, по его мнению, Кэму здесь не место.

— Да, сэр, — подтвердил я. — Лейтенант Раштон здесь, сэр.

Мой тон им не понравился, ну и к черту. Я этого и добивался. В конце концов Кэм остается офицером, пока командование не скажет иначе, и у этих нет права говорить о нем так, словно он не заслуживает места в офицерском отсеке. Он ведь не незваный гость вроде меня.

— Он не может быть медиком, — вдруг встрял худой, смерив меня пристальным взглядом. — Он же новобранец.

Я открыл рот, чтобы объяснить, что заканчиваю курс через три месяца — что я не какой-то новичок недавно с Земли, — но лысый перебил.

— Раштону от него нужна не квалификация, — заявил он.

Худой и длинный хмыкнули, а у меня загорелись щеки.

— Поспеши, солдат, — бросил мне лысый, и его улыбка превратилась в ухмылку. — Уверен, лейтенант соскучился.

Теперь была его очередь сделать ударение на слове, превратив его в оскорбление.

— Сэр, — пробормотал я, разворачиваясь.

— Я знал Раштона еще рядовым, — сказал лысый другим у дверей клуба, повысив голос, чтобы я слышал. — Он и тогда был пидорасом.

Я попытался не показать, что все слышал, но их смех подсказал, что они видели, как я вздрогнул на слове «пидорас». Меня передернуло, живот скрутило, к горлу подступила тошнота.

— Интересно, как скоро Безликим удалось его оприходовать?

«Ублюдки. Вы ничего не знаете. Гребаные уроды».

Я пошел обратно к нашей комнате, жалея, что вообще выходил. Наверное, я все еще зло поджимал губы, когда вошел внутрь, потому что Кэм с Доком оба уставились на меня.

— Брэйди? — спросили они в один голос.

— Что случилось, сынок?

Иногда, когда Док так меня называл, это немного унимало мою тоску по дому. А иногда становилось только хуже.

Покачав головой, я подошел к кровати.

— Ничего. Неважно.

Я сел и начал развязывать шнурки. К черту. Те офицеры — просто уроды. Какая разница, что они думают? Если у меня осталась всего неделя, то мне точно нет дела до их мнения. Увидимся в аду.

Я стянул ботинки, а потом вспомнил, что я медик, а не гребаная принцесса, и обеспокоенно посмотрел на Кэма.

— Прости. Ты в порядке?

— Немного устал, — отозвался он, садясь рядом.

Док внимательно следил, как мы беремся за руки — с некоторых пор это был не самый излюбленный наш способ контакта, но главное ведь результат.

Сердце Кэма стучало чуть быстрее обычного, не так уж и плохо. Ритм вскоре выровнялся. Бывало и лучше, но и хуже тоже. Все равно не стоило его оставлять. И больше уходить один я не собирался. Так будет лучше для нас обоих.

Уроды.

— Тебя это так волнует? — тихо спросил Кэм.

Он знал. Интересно, наша связь достаточно сильна, чтобы он слышал все слово в слово, когда это только случилось, или он увидел все в моих мыслях?

Я распахнул глаза.

— Мне плевать, что говорят обо мне. Но они обязаны выказывать уважение тебе, ЭлТи.

Он слабо улыбнулся и пожал плечами.

— Мне все равно, что они думают, Брэйди.

Он говорил правду. Он был спокоен, и поэтому я постепенно тоже остыл. Его спокойствие обволокло меня, и вся моя злость и унижение исчезли, оставив после себя лишь слабое сожаление.

— Брэйди? — тихо позвал Док. Я и забыл, что он здесь. — Что случилось, Брэйди?

Я вздохнул:

— Ничего. Док, правда. Я просто наткнулся на каких-то уродов-офицеров, которые обозвали ЭлТи пидорасом. И меня заодно, видимо.

Док нахмурился, сведя густые брови, подошел и остановился рядом со мной. Он знал все мои тайны. Ну, до сегодняшнего дня. И мне вдруг подумалось, что он заслуживает знать и эту тоже.

«Ты не обязан это делать, Брэйди», — прозвучал голос Кэма у меня голове.

Нет, думаю, обязан. Для меня это было важно. Потому что я никогда не врал Доку, кроме того раза.

— Кто это сделал?

— Не знаю.

И та моя ложь еще долго мучила меня, как загноившаяся рана, потому что Док думал, что я ему не доверяю, когда на самом деле я верил ему больше, чем кому-либо на этой станции. Я не сказал ему, что это был Уэйд, только потому что не мог заставить себя выговорить имя этого урода.

Я выпустил ладонь Кэма.

— Док, возможно… эмм… возможно, они правы. — «Отлично, просто отлично сказано!» — И думаю, именно поэтому ЭлТи стал сильнее, — пробормотал я, уставившись в свои колени.

Он положил руку мне на плечо:

— Посмотри на меня, Брэйди.

Черт. Я с колотящимся сердцем встретил его взгляд. Не знаю, что я ожидал увидеть, но точно не беспокойство.

— Хочешь поговорить об этом наедине? — тихо спросил он.

— Незачем, Док, — пробурчал я, кивнув в сторону Кэма. — Он живет в моей голове.

Док встревоженно нахмурился, и я понял, что он думает о Уэйде и о том разе, когда я плакал во время осмотра.

— Ты действительно этого хочешь, сынок? На самом деле?

Я хотел одного — чтобы пол разверзся и поглотил меня.

— С ЭлТи все совсем не так.

Док был обеспокоен, а не удивлен. Сотни парней, запертых в консервной банке, и ни одной женщины: такое случалось. Иногда, правда, из-за уродов вроде Уэйда, но иногда и по обоюдному согласию. Хотя я никогда не занимался ничем подобным до Кэма. Черт, да я всего-то пару раз дрочил с еще одним парнем. Одновременно, в смысле — мы друг к другу не прикасались. Потому что я не гей, как я всегда думал, и до чего я докатился?

Я посмотрел на дырку в своем носке и пошевелил пальцами.

— Хорошо, Брэйди, — кивнул Док. — Только не забывайте о безопасности.

Наверное, я весь залился краской.

Док вздохнул.

— Мать твою, Брэйди, ты серьезно? Ты ведь знаешь, что такое венерические болезни!

— Мы просто… баловались, — пробормотал я, чувствуя себя тупым школьником. — И мы оба здоровы, разве нет?

— Он да. А вот тебя не проверяли уже полгода.

— Ну, за эти полгода я мог заработать разве что мозоли, — хмыкнул я.

Док убрал руку с моего плеча и хлопнул меня по затылку.

— Не огрызайся, Гаррет.

Я поморщился.

— В личное дело я это заносить не буду, — пообещал Док. — Тебе, Брэйди, не нужно взыскание, а вам, лейтенант, — обвинения.

О да. «Злоупотребление служебным положением» — еще одно так любимое офицерами в отчетах выражение. Военной верхушке было плевать, что происходит между двумя совершеннолетними по обоюдному согласию, но им чертовски не нравилось, когда отношения переходили установленные званиями границы. Гомосексуализм — не нарушение, а вот злоупотребление служебным положением могло подвести тебя под трибунал. Я бы оказался на гауптвахте, а Кэма лишили бы звания. Со службы тебя бы не погнали — армии слишком нужны были люди, — но сверху обязательно сделали бы так, чтобы все обо всем узнали. Пусть гомосексуализм и не нарушение, но парни, которых ты считал друзьями, наверняка нашли бы время, чтобы отбить тебе почки. И тут уж звание роли не играло — судя по моей недавней встрече с офицерами, их тоже нельзя назвать ярким примером толерантности.

Уроды.

Не то чтобы это имело значение. Боже, у нас с Кэмом нет будущего, в каком смысле этого слова ни посмотри. Даже если Безликие нас не уничтожат, долго мы вместе не протянем. Потому что он лейтенант, а я рядовой. Потому что его пошлют обратно на Восьмой или домой.

И даже если Безликие не убьют всех нас, Кай-Рен все равно разорвет нашу связь. Поможет Кэму и наверняка положит этим конец тому, что было между нами. Кэм, возможно, вернется к Крису, а я снова начну разглядывать в журналах девчонок с большими сиськами, и мы оба станем притворяться, что это ничего не значило.

У нас было ровно столько времени, сколько даст нам Кай-Рен. А все остальное неважно. Когда судьба столь неизбежна, с ней нет смысла бороться. Это даже рождало какое-то ощущение свободы.

Кэм потянулся и снова взял меня за руку, наши пальцы переплелись.

Док молча посмотрел на нас.

— Расскажи-ка, как это, когда он у тебя в голове, Брэйди?

Я на мгновение закрыл глаза, потом открыл и уставился в окно. Странно, но чернота больше меня не пугала. Может, оттого что Кэм так любил ее? Или оттого что теперь мне не было так одиноко?

— Часто я просто ловлю его ощущения, — пояснил я. — Как флюиды. Или подсознание. Но иногда я слышу голос, сознательный отклик, просто он думает, а не говорит вслух.

«Как сейчас?» — улыбнулся мне Кэм.

— Умник, — пробурчал я. — Простите, Док.

Тот лишь пожал плечами.

— Так что да, — кивнул я, пытаясь сформулировать для Дока то, что сам до конца не понимал. — Я чувствую его физические и эмоциональные реакции, и еще мы видим общие сны. В его снах я это он. Нет никакого переключения, никакого эхо, просто я это он.

— И работает это в обе стороны, — вставил Кэм. — Мне снилась твоя семья.

Мы оба подумали о Люси — нам обоим ее не хватало.

— И чем вы ближе, тем сильнее связь? — подытожил Док.

Я покраснел.

— Я разговаривал с коммандером Леонски, — сказал Док, повернувшись к Кэму. — Это так Безликие с вами общались?

— Да, — ответил Кэм.

Ему все еще было стыдно за это. У меня тоже свело живот. Но теперь я знал, что он стыдится не того, что случилось. Он стыдится только того, как теперь смотрят на него другие. Он не хотел их жалости или презрения. Ему это было не нужно.

Док был не из таких.

— Ну хорошо, — наконец произнес он. — Хорошо, если все действительно так. Но больше ничего от меня не скрывать, ясно?

— Да, сэр, — сказал Кэм.

Я кивнул:

— Хорошо, Док.

Тот хмуро поглядел на меня, а потом погладил меня по голове большой ладонью.

— Будь осторожен, сынок.

Интересно, Кэм ощутил, как переполнилось от чувств мое сердце, когда Док это сделал? Хотя само собой ощутил. Моя жалкая жизнь была для него как открытая книга.

Док собрал инструменты.

— Пойдемте, мальчики. Я отведу вас на ужин.

Я выпрямился.

— Ужин?

* * *

Офицерская столовая выглядела точь-в-точь как наша: ряды стальных столов и стульев и длинная очередь за едой. Я даже как-то расстроился, пока не добрался до окошка выдачи. Потому что еда была хороша. Сегодня подавали котлеты по-киевски. По крайней мере так было написано мелом на доске. Я знаю только, что смотрелось здорово, а пахло еще лучше. Док расхохотался, когда я поднял поднос к лицу, чтобы вдохнуть запах.

«Побирушка». — Кэм улыбнулся. Улыбка была нервная. Мы привлекали немало косых взглядов. Я — потому что был рядовым, а Кэм — потому что никто не знал, что он такое и чего от него ждать.

На Кэме была форма, которую прислали из штаба этим утром. С нашивками пилота Ястреба, значком «Щит-8» на плече, лейтенантскими шевронами и его фамилией на переднем кармане. Я уловил его настороженную гордость, когда он одевался, он словно радовался тому, что наконец надевает на себя правильную форму, и боялся, что ее снова отнимут.

К нему относились почти как к офицеру, а не к предателю. Единственное, что выделяло его теперь, это слабый загар и волосы. Никто так и не сказал ему подстричься, а сам он инициативу не проявил. Может, ждал приказа, чтобы убедиться, что его на самом деле считают своим.

Что было далеко от правды. Любой это видел. Когда мы проходили мимо, все разговоры умолкали, а за спиной слышался встревоженный шепот.

Мы сели за стол с Доком, капитаном Локом и каким-то незнакомым парнем в очках. Значок на форме свидетельствовал, что он из отдела материально-технического снабжения. Вполне возможно, что это его мне нужно было благодарить за котлеты. Он читал какой-то затертый роман и, казалось, находился за миллион миль отсюда, что вызвало у меня острый приступ зависти.

В столовой офицеров все было куда более чинно. Никто не ставил локти на стол, не горбился над подносом, словно пес, боясь, что тарелку отберут прежде, чем он успеет доесть. Никто не пытался перекричать сотню других разговоров и не тушил сигареты в тарелке новеньких, чтобы поржать.

— Гаррет. — Капитан Лок кивнул мне, когда я сел.

— Сэр.

Лок с любопытством посмотрел на меня, и я задумался, не рассказал ли Док ему, чем занимались мы с Кэмом. Он обещал не вносить это в личное дело, но что если он достаточно доверял Локу? Ну, это ведь должно быть интересно с медицинской точки зрения? А может, я просто параноик. Может, Лок, как и все в этом зале, просто думал, предатель Кэм или нет и не подхватил ли я это от него, словно инфекцию.

— Другое дело, а, Брэйди? — спросил Док, зарываясь вилкой в пюре. — Приятно сменить обстановку?

— Да, Док, — кивнул я, втыкая вилку в котлету.

Оказалось, Док привел меня сюда не просто так, а для задушевной беседы по вопросам продвижения по службе.

— Ты заканчиваешь через три месяца, — заметил он за десертом.

Десерт! Это был всего лишь рисовый пудинг, но сладкий и с молоком — я собирался стащить у Кэма его порцию, если он не поторопится.

Кэм взглянул на меня, улыбнулся и подвинул ко мне свою чашку.

Док фыркнул под нос и откашлялся.

— Ты заканчиваешь через три месяца, — повторил он.

Я вытер рот рукавом.

— Да, сэр.

Либо я закончу, либо буду уже мертв.

— Я хочу направить тебя на подготовку фельдшеров, — сказал Док.

У меня екнуло сердце.

— Это же для интернов, Док.

Я учился на простого медика, а не на фельдшера. Медики останавливали кровотечения, накладывали повязки и отсылали парней к настоящим врачам. Парамедики работали на совсем другом уровне: катетеризация, медикаментозная терапия, анестезия, интубация, наложение швов и уход за ранами. И Док знал, что я не хочу быть офицером. Даже ради всего рисового пудинга во Вселенной.

Док вскинул кустистые брови.

— На станции не хватает врачей, Брэйди, и меня попросили кого-нибудь порекомендовать.

Я положил ложку на стол. Значит, он для этого притащил меня в офицерскую столовую. Док знал, что, чтобы заставить меня что-нибудь сделать, обычно достаточно всего лишь подкупить приличной едой. Но не в этот раз.

— Нет. Я не хочу быть врачом.

На самом деле это было не совсем правдой. Я просто не хотел становиться офицером. Я не собирался отдавать еще пять лет армии. К тем семи, что мне оставались. У меня была жизнь, которую я хотел вернуть. Мне нужно было вернуть ее. У отца нет двенадцати лет. Черт, да у него и семи нет.

Док знал мою ситуацию.

— Через четыре года ты мог бы стать офицером, Брэйди. Это хорошие деньги.

— Знаю, — сказал я.

Я никогда не умел толком обращаться с цифрами. Никогда. Так что же лучше? Надеяться, что я вернусь домой через семь лет, и Люси будет в порядке? Или подписаться на еще тринадцать лет в черном ничто и начать через четыре посылать домой приличные деньги? Что бы я ни выбрал, я не мог залатать дыру, которую оставит после себя отец. От этого принять решение становилось намного проще.

— Нет, — отрезал я. — Спасибо, но нет.

— Хорошо, сынок, — кивнул Док, вид у него был почти разочарованный. И меня это задело, потому что мнение Дока всегда значило для меня больше, чем должно.

Ладонь Кэма под столом нащупала мою.

Да, я открытая книга.

К черту! Ну и что если я его разочаровал? Как-нибудь переживет.

Все равно через неделю мы все будет мертвы.

Я доел рисовый пудинг Кэма, не поднимая глаз, чтобы не встречаться взглядом с Доком.

Глава одиннадцать

Была середина ночи, и я умирал со скуки. Кэм заснул, наблюдая за говнолетами — после отбоя прилетели еще четыре; скоро на станции станет тесновато, — я укрыл его и какое-то время смотрел, как он спит. Мне не было дела до прибывающих сюда кораблей. Я же не пилот. Я не видел ничего интересного в том, как они медленно маневрируют на внешнем поясе, пока не получат разрешение на стыковку. Я не видел разницы между хорошей и плохой стыковкой, сколько Кэм ни пытался мне объяснить. Да, один из говнолетов настолько занесло, что пилоту пришлось отойти и подойти к станции заново, но все остальные на мой взгляд смотрелись одинаково.

«Напортачил с рулевым двигателем, — объяснил мне Кэм. — Видишь?»

Я не видел.

Кэм немного рассказывал о полетах на Ястребах, и я ощущал его тоску. Ему нравилась чернота. Он смотрел на нее и видел свободу, даже после всего, что с ним произошло. Я смотрел на нее и видел вакуум. Доку не стоило давать мне тот учебник о космосе. Те несколько парней, которых успели спасти, рассказывали, что слюна буквально закипала прямо у них на языке. У тебя были максимум минуты. Пожалуй, я бы даже не стал задерживать дыхание — я предпочел бы, чтобы все закончилось, прежде чем я почувствую, как глаза высасывает из глазниц.

Я отвернулся от окна. Гребаный космос. Ненавижу. Понадобится нечто большее, чем путешествие по чужим воспоминаниям, чтобы заставить меня изменить мнение. Может, ему и нравилось ощущение собственной незначительности в этой черной бесконечности, но я и без того всю жизнь ощущал себя ничтожеством, и это чувство потеряло новизну еще в прошлой жизни.

«Все пилоты Ястребов шизанутые, — говорил Хупер. — Ну кто в здравом уме захочет летать в этой черноте каждый день?» У них не было права на ошибку, даже без вступления в бой.

Однажды, пятнадцать лет назад, эскадра Ястребов заметила корабль Безликих. Они его не уничтожили, но повредили достаточно, чтобы тот отступил. И это, наверное, была единственная наша победа над Безликими. Да, те парни стали героями. Те четверо, что вернулись, получили медали, парады в свою честь и все такое прочее. А остальным шестнадцати достались только панихиды. Дерьмовый расклад, правда? Кто захочет пилотировать Ястреб после такого?

Чокнутые ублюдки вроде Кэма, наверное.

Чокнутые ублюдки, рассказывающие о том, как здорово, когда тебя выбрасывает из трубы в черноту, и о том, как однажды во время жесткой посадки не сработала гидравлика, и Кэм чуть не влетел носом в шпангоут. Чокнутые ублюдки, которые смеялись, рассказывая эту историю, словно смешнее ничего не бывает.

Кэму не хватало полетов, как мне не хватало дома. Хупер был прав. Шизанутые на всю голову.

Пока Кэм спал, у меня была передышка от его мыслей. Я догадывался, что ему снится, как и всегда, но, пока я не спал сам, то не видел его сны. Может, так и надо было поступить с самого начала — спать по очереди, но сейчас для этого было уже слишком поздно.

Я лег рядом с Кэмом, отвернувшись от окна. Одну руку я засунул под подушку, а другую — положил на него. Иногда мне нравилось осторожно касаться ладонью его бедра, иногда — прижимать его к себе, обхватив руками и считая сердцебиение. А иногда я любил накрывать ладонью его член, просто чтобы дотронуться до него. Мне нравилось, как он твердел под моими прикосновениями даже во сне. К тому же, если он просыпался со стояком, то тут же тащил меня в душ, чтобы с этим разобраться.

Мое признание Доку ничего не изменило. Мы все так же просто дрочили друг другу в душе, а Кэм все так же мне отсасывал. И я так и не решился ответить ему тем же. Все еще собирался с духом, что выглядело странно. Согласитесь, либо я гей, либо нет, верно? Я не верю во все это дерьмо о том, что если тебе, а не ты, то это другое дело — с какой бы стороны ты ни оказался, ты гей, если делаешь это добровольно. Так что я практически убедился в том, что я гей. Но все равно нервничал до жути при мысли о том, чтобы отсосать другому парню. Впрочем, Кэм не возмущался и не давил на меня.

Хотя через несколько дней нам всем конец, так? Какого хрена я ждал? Даже если я совсем облажаюсь, мне не придется долго переживать.

Утром после моего признания Док заявился с упаковкой презервативов и смазкой. Я спрятал их на дне рюкзака, и они притаились там, как монстр под кроватью, провоцируя меня посмотреть в лицо своим страхам.

У нас осталось несколько дней. Это все равно произойдет. Мне и так есть о чем сожалеть. И я не хотел, чтобы Кэм стал частью моих сожалений.

Пока я размышлял, моя ладонь нашла его член, и он начал набухать под моими пальцами. Кэм пробормотал что-то во сне и перекатился на спину.

Когда мне было восемь, я пошел на реку с парнями постарше. Они играли с тарзанкой-угольником — куском старой ржавой трубы, привязанным к свисавшей с дерева веревке. Не знаю, почему называлась она угольником, но так было всегда. В общем, ты хватался за трубу, раскачивался и прыгал в реку. Нужно было правильно рассчитать время, потому что иначе ты бы плюхнулся на берег или на мелководье и сломал бы себе шею. Главное — отпустить трубу в самой высокой точке. Все говорили, что у меня не выйдет, потому что я слишком маленький и напуганный. И я сделал это, просто чтобы доказать, что они неправы, хотя мне никогда в жизни не было так страшно. Никто не мог обвинить меня в трусости, ни тогда, ни сейчас.

Может, я и не умел смеяться над жесткой посадкой в Ястребе или смотреть в черное ничто, но кое-что мне точно было по силам.

Я забрался на Кэма и сел на колени между его ног. Он все еще спал, и я умудрился, не разбудив, стащить с него штаны. Его член лежал на бедре, не твердый, но и не совсем мягкий. Я облизнул губы. Сердце мое заколотилось, когда я наклонился и глубоко вдохнул. От него приятно пахло. Мылом и мускусом. Я думал, мне будет противно, но ничего подобного. Это же Кэм.

И почему я так боялся?

Я нежно погладил его, и он застонал и слегка поерзал. Я даже провел большим пальцем по его яичкам, и сморщенная тонкая кожица натянулась, когда они напряглись под моим прикосновением. Его член встал — я никогда ничего подобного не видел. По крайней мере с такого ракурса. Сначала он стал толще, а потом начал твердеть. Я поймал его ладонью, прежде чем он успел прижаться к животу Кэма, и снова облизнул губы. В тусклом свете на головке блестела прозрачная капля.

Я снял ее языком, чтобы распробовать. Непривычно. Горьковато, но не так чтобы неприятно. Просто… непривычно.

Кэм снова поерзал, потянулся и вдруг проснулся. Ну вроде как.

— Брэйди? — прошептал он.

— Не двигайся, Кэм, — ответил я.

— Я сплю? — спросил он и резко зашипел, когда я снова лизнул головку. Все его тело содрогнулось. — Брэйди! Что ты делаешь?

Чертовски тупой вопрос. Я снова провел по нему языком.

— Господи, Брэйди! Ты не должен это делать!

Что-то в его голосе заставило меня остановиться. Я отстранился и поднял глаза на белеющее в темноте лицо.

— Разве ты не хочешь?

— Иди сюда. — Он раскинул руки.

Я пристроился на постели рядом с ним — живот свело. Он не хотел, чтобы я это делал. Почему нет, чтоб его? Из-за Криса. Ну конечно.

Он наклонил голову и нежно поцеловал меня в губы, погладив по голове.

— Я хочу, Брэйди, но не так. Не потому что ты думаешь, что через несколько дней мы все умрем.

Я вздохнул.

— Как скажешь. Я ведь уже говорил, что не могу повлиять на свои мысли.

— Знаю, что не можешь.

Я скользнул ладонью ему на бедро и притянул его поближе. Член Кэма все еще оставался твердым. Как и мой — от его близости.

— В любом случае у нас есть всего несколько дней, разве нет?

Он шумно вдохнул и спросил тихим голосом:

— О чем ты?

— О том, что, если мы выживем, я рядовой, а ты лейтенант, — сказал я. Я потерся о него пахом, быстро теряя нить повествования. — И я застрял тут, на Третьем, а тебя, скорее всего, отправят обратно на Восьмой.

Кэм нахмурился:

— Да, наверное.

Я почувствовал, как он отстраняется, и не сразу осознал, что он не двигается с места. По крайней мере физически. Каким-то образом он сумел отстраниться ментально, и это ощущение меня испугало.

— ЭлТи, что такое?

— Ничего, — отозвался он, снова мягко поцеловав меня.

Ничего, ну да, конечно. Он не мог мне врать; я знал, что он что-то недоговаривает. Он как-то сказал, что старается закрывать воспоминания о семье. Значит, вот откуда внезапная потеря чувства единения между нами? Кэм отдалился, чтобы у него появилось место для маневра, возможность увильнуть. Какого черта он скрывает?

«Предатель. Предатель. Предатель».

Я оттолкнул его и слез с кровати. Потерев костяшками ежик волос, я хмуро уставился в пол.

— Брэйди? — настороженно позвал он. — Ты мне не доверяешь?

Я насмешливо фыркнул, но живот свело, словно меня сейчас вырвет.

— Хрена с два! Это вы мне скажите, сэр!

— Я никогда не лгал тебе.

— Да пошел ты, — огрызнулся я. — Какая разница между враньем и гребаными секретами?

Я сел и нацепил ботинки. Мне нужно было проветриться.

«Брэйди?»

— Отвали, ЭлТи, — прорычал я. — Вон из моей головы!

— Нет, — уперся Кэм. Он встал на колени за моей спиной и обнял меня за пояс. — Я никогда тебе не врал.

И я знал, что это правда.

Весь мой боевой дух сошел на нет. Наверное, его изначально было маловато, одно притворство. Я откинулся на Кэма.

— Какая разница между враньем и секретами?

— Ты не умрешь, Брэйди, — заверил Кэм и уперся подбородком в мое плечо. — Ты будешь жить. Как и все, если коммандер Леонски все не испортит.

Я закрыл глаза.

— Прости. Это сводит меня с ума.

— Знаю. — Он наклонил голову и поцеловал меня в шею. — Знаю. Но я никогда бы не сделал тебе больно. Скажи, что ты это чувствуешь.

Я на мгновение расслабился. Это было правдой. Я ощущал ее исходящими от Кэма волнами.

— Да, чувствую.

— Я рад. — Он скользнул ладонью вверх и провел пальцами по моей груди. — Так что, если у меня и есть парочка тайн, ты должен понимать, что ни тебе, ни твоим друзьями и близким от них не может быть вреда.

Я кивнул:

— Хорошо.

— Ну давай. Иди сюда.

— Хорошо, — повторил я, скидывая незашнурованные ботинки и позволяя ему подтащить меня к себе.

Его губы коснулись моих.

— Вот так, малыш.

«Малыш?» О, он за это заплатит.

— Покажи, на что способен, Гаррет, — прошептал Кэм, и я улыбнулся.

Мои губы нашли то самое местечко на его шее, заставив запрокинуть голову. Мне нравилось, когда он так беззащитен. Было в этом что-то первобытное, что-то говорившее о доверии и в некоторой степени даже о сдаче. Мой член сразу встал. Его тоже.

Я потрогал его горло губами и подобрался к уху.

— Дашь мне тебе отсосать, ЭлТи? Я хочу, чтобы все было всерьез.

Кэм слабо покачал головой.

Это было больно. Я попытался отстраниться, но он скользнул ладонью мне на затылок и удержал, а потом наклонился и мазнул своими губами по моим.

— Нет, но я дам тебе меня трахнуть.

* * *

По-моему, мне никогда в жизни не было так страшно. Даже тогда, в душевой, с Уэйдом. Даже когда я впервые увидел капсулу Безликих. Даже когда Кэм сказал, что Кай-Рен скоро будет здесь. Потому что с этим я ничего не мог поделать. Все это подходило под категорию «жизнь — дерьмо». Происходящее сейчас было совсем из другой оперы; я хотел этого, нуждался в этом, и боялся облажаться.

Сердце бешено стучало. Я слышал гул крови в ушах. В горле пересохло, но я не мог сглотнуть. Наверное, другим людям в такое время помогало поболтать ни о чем, но какой прок от этого нам с Кэмом? Он прекрасно знал, что я напуган до смерти.

— Все в порядке, Брэйди. Расслабься, о'кей?

Как будто это так легко.

— Конечно, — проскрипел я, неловко сминая в руках футболку. Я пытался ухватиться за низ, чтобы стащить ее через голову, но никак не мог подцепить край. Черт. Черт. Черт.

А потом Кэм сел на колени за моей спиной и скользнул ладонями вдоль позвоночника. Они были теплыми, но я задрожал, словно он касался меня кубиками льда. По-моему, сердце пропустило несколько ударов.

— Я хочу тебя, — прошептал Кэм и стащил с меня футболку, осыпая поцелуями мои плечи.

Я вгляделся в черноту, и впервые ее бесконечность не показалась мне такой угнетающей. Может, все это время я неправильно смотрел на нее? Может, бесконечность и правда успокаивает, как в воспоминаниях Кэма? Теперь я в ней был не один.

— Я тебя тоже, — выдавил я.

Зубы Кэма прихватили меня за шею, и по телу пробежала дрожь. Перед глазами заплясали звезды. Я закрыл глаза и вместо этого сосредоточился на ощущениях.

— Я не знаю, что делать, — сказал я, когда его пальцы стали считать мои позвонки. Мой член уже встал, прижался к животу. Я хотел этого. Каждый нерв в моем теле кричал, что я хочу этого, но сны Кэма были не особенно подробны, когда дело касалось подготовки. Я знал, что он хочет меня в себе, просто понятия не имел, что нужно делать для этого.

— Хочешь, я подготовлюсь сам? — спросил он, горячо дыша мне в ухо.

Хочу ли? «Несколько дней, — промелькнуло в голове. — Пусть будет все и сразу».

— Мне кажется, я хочу сам. — Я покраснел. — Только тебе придется рассказать мне, что делать.

«Несколько дней», — повторил он, и его сожаление смешалось с моим.

— Да, — простонал он. — Я расскажу.

Я поднялся и вытащил презервативы и смазку из рюкзака. Я встал перед окном и дрожащими руками раскатал презерватив по ноющему члену.

— Ты такой красивый, — сказал Кэм, наблюдая за мной широко распахнутыми глазами.

Я видел себя его глазами — на фоне черноты за спиной. В рамке звездного света. От такого контраста у него захватывало дух.

— Чертовы пилоты, — вздохнул я.

Он улыбнулся:

— Иди сюда.

Его захлестнуло волной похоти — нас обоих, — и пусть у меня имелись претензии к Безликим относительно нашей с Кэмом связи, сейчас я был ей только рад. Я знал, чего он хочет. Знал, что ему нужно. Я читал его желания как свои собственные. Необходимость в объяснениях отпала. Мы никогда не делали этого раньше, но это не имело значения. Мы будто вальсировали вместе, каким-то образом угадывая все па.

Кэм распластался передо мной точно жертва на алтаре, подсунув под бедра подушку. Тусклый свет блестел на его коже, освещал очертания тела. Боролся с тенями, когда Кэм шевелился. Перетекал, словно вода. Глаза Кэма были широко распахнуты, как и мои.

Я опустился на колени. Мне было бы страшно так лежать. Наверное, хотя, может, с Кэмом и нет. Он доверял мне, а я ему. Между нами, вышибая искру, бежал ток.

Смазка холодила ладонь, так что я растер ее в руках, чтобы согреть.

— Тебе нужно сперва растянуть меня, — прошептал Кэм.

— Хорошо. — Я попытался сдержать дрожь в голосе.

Ему не нужно было просить меня не спешить. Не нужно было говорить мне быть осторожным. Я знал все это и так, хотя никогда еще не оказывался в подобной ситуации. Я знал все это, потому что знал он. Знал, что, когда я войду в него, ему будет больно, как бы медленно я ни двигался, и знал, что это нормально. Ему нравилась такая боль.

Я скользнул ладонями между его бедрами, чувствуя под пальцами упругие мышцы. Его член был таким же твердым, как мой, а яички уже налились. Я дрожащими пальцами нащупал вход в его тело. Мягко надавил на него, и Кэм охнул, когда кончик пальца скользнул внутрь. Там было горячо и туго, гораздо туже, чем я ожидал. Я сомневался, что мой член туда поместится.

— Поместится, Брэйди, — хрипло заверил Кэм. — Обещаю.

Я протолкнул палец глубже. Не знаю, кому из нас было труднее дышать.

Это было странно. Я думал, что буду шокирован тем, что делаю, что мне станет противно, но это же был Кэм. Я видел, что с ним от этого происходит, я чувствовал это, и это было изумительно. Гребаное откровение. Я вдруг понял, что обладаю властью превратить его в дрожащую массу, и черт, да, именно этого я и добивался.

— Твою мать, — охнул Кэм. — Ну же!

Я на мгновение отстранился, чувствуя, как его мышцы сокращаются, пока он пытается удержать меня, а потом просунул в него сразу два пальца. Его член качнулся, тело содрогнулось. «Все это для меня, — подумал я, — все из-за меня». Я согнул пальцы, ища простату, и вознёс хвалу всем учебникам по медицине, которые прочел, когда нашел ее. Кэм дернулся, будто его ударило током, и еще туже сжался вокруг моих пальцев.

Вот когда меня наконец переполнила уверенность. Это я сделал это. Он уже извивался всем телом. А я мог сделать ему хорошо. Уже делал.

Я осторожно развел пальцы, и Кэм подо мной застонал.

— Боже… Брэйди! Засунь в меня свой член!

Никогда не слышал, чтобы он говорил таким отчаянным, таким сиплым голосом, и этот звук чуть не толкнул меня за грань. Я закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Я не хотел кончить так скоро.

— Пожалуйста, — всхлипнул он. — Мне это нужно сейчас!

С бешено колотящимся сердцем я стал помогать себе рукой. Забавно, насколько природа обо всем этом позаботилась. Когда я прижался головкой к сморщенному кольцу мышц и толкнулся внутрь, мной управлял в основном инстинкт. Это нормально? Прежде чем я успел начать переживать об этом, Кэм обвил меня ногами и потянул на себя.

О черт. Он был таким тугим. Таким тугим.

Это совсем не походило на сны. В тех снах я был Кэмом. А сейчас я чувствовал то, что испытывал бы Крис, и это было необыкновенно.

Я растворился в ощущениях. Нет, думаю, мы оба. Я дрожал, медленно проникая в него, накрывая его собой. Он приподнялся на локтях, и мы поцеловались, и теперь я чувствовал не только собственное желание. Но и его тоже. Мы были ближе, чем когда-либо. Одно сердце на двоих, одно сознание, одно существо. Я видел его вселенную.

То же… то же самое делал Кай-Рен.

— Не здесь, — прошептал Кэм мне на ухо. — Не сейчас. Только мы, Брэйди. Только мы.

И он был прав.

Я вошел в него, так что мои яйца прижались к его ягодицам. Почувствовав, как его мышцы подрагивают и сокращаются вокруг моего члена, я стал хватать ртом воздух.

— Кэм!

— Трахни меня! — попросил он, скользнув ладонью мне на затылок.

Я начал двигаться.

Кэм содрогнулся, когда головка прошлась по простате.

Мы превратились в ощущения, пот и неровное, неглубокое дыхание. Превратились в электричество. Я не мог различить, где его дыхание и всхлипы, а где мои. Я не знал, что может быть так. Не думал, что возможно быть так близко с другим человеческим существом. Бесконечная чернота превратилась в маленькую точку, будто скукожилась. Не осталось ничего, кроме нас.

— Кэм, — прохрипел я отчаянно, потому что готов был кончить. Я не мог понять, почему этого до сих пор не случилось. Черт, я завис на лезвии ножа. Каждый мускул в теле застыл, свернулся туже готовой распрямиться пружины. — Кэм!

Он широко открыл глаза и кончил первым.

Я почувствовал, что животу стало мокро, и кончил вслед за ним. Мы дрожали, прижавшись друг к другу и неровно дыша. Когда мы наконец пришли в себя, я повалился на него сверху, и Кэм обнял меня.

— Твою мать, — пробормотал я ему в шею. Его кожа была соленой от пота. — Ох.

«Как хорошо. Как хорошо, Брэйди», — сказал он у меня в голове.

Кэм разжал ноги, и мы раскатились в стороны, чтобы устроиться поудобнее. Он помог мне стянуть презерватив и завязал его, а потом улегся на спину, а я свернулся у него под боком, положив голову ему на грудь.

— Спи, — прошептал он, погладив меня по щеке.

Нас снова накрыло волной сожаления, но не из-за того, что произошло.

«Скоро».

Как обидно, ведь мы только нашли друг друга.

Я заснул в объятиях Кэма.

Глава двенадцать

Наверное, мне должно было быть хорошо — я уснул рядом с Кэмом, упершись макушкой ему в подбородок. От него исходило тепло, и с ним я чувствовал себя в безопасности. Я не должен был грустить, когда меня обнимает Кэм, но отчаяние все равно просочилось в мои сны, стоило мне забыть про возведенные мной стены.

А может, я знал. Может, предчувствовал, что все кончено.

В ту ночь мне приснилась Копа. Я лежал в кровати и смотрел из окна на звезды.

Утром пришла повестка, и она все еще лежала под моим матрасом. Я прочитал ее, а после не мог заставить себя взглянуть на нее еще хотя бы раз. Я хотел сжечь ее или закопать, но знал, что погоды это не сделает. Мой номер всплыл: меня призвали.

У меня оставалось два дня. Два дня до того, как придется оставить все ради черного ничто. Я был достаточно взрослым для призыва на службу, но никогда еще не чувствовал себя таким маленьким ребенком.

Я не хотел лететь. Я боялся. Я хотел позвать папу… Как, черт побери, я должен сказать ему об этом? Не то чтобы в Копе меня ждало светлое будущее, но мне хотя бы не грозило одиночество. У меня были бы отец и Люси, а у них я.

В них заключалась вся моя жизнь, и я всегда знал, насколько хрупок мой мир. Всегда страшился этого момента. И вот он настал, и все, что я так старательно пытался удержать, ускользало у меня из рук.

— Брэйди? Брэйди? Ты спишь, Брэйди?

Люси спала на матрасе прямо на полу — ну, во всяком случае предполагалось, что там, хотя чаще она забиралась в кровать ко мне. Летом от ее тельца шел жар, как от печки, и мы оба просыпались мокрыми от пота.

— Я не сплю.

Она подобралась ко мне. От нее пахло карболовым мылом — мы не могли позволить себе другое.

— Загадываешь желания на падающие звезды?

— Ага. — Желаю никогда их не видеть.

А потом во сне вдруг наступила другая ночь, и меня больше не было дома.

Папа показал на небо.

— Помаши Брэйди!

— Я загадала желание! — воскликнула Люси. — А Брэйди на небесах, пап? Брэйди умер?

«Брэйди умер? Брэйди умер? Брэйди умер?»

Я проснулся со слезами на лице.

Я сел и потер щеки. Кэм еще спал. Во сне он казался таким красивым. На его лице вдруг промелькнула тревога, и я почувствовал вину. Может, щупальца из моего сна зацепили и его? А потом он вздохнул, и его лицо разгладилось. Он снова мирно спал.

«Ты лучшее, что со мной случилось здесь, ЭлТи. Ты значишь для меня больше, чем следовало бы, так почему я не могу поверить, когда ты говоришь, что я не умру? Что ты скрываешь?»

Я глянул на будильник.

Черт, середина ночи. Еще по меньшей мере часа четыре до прихода охраны с нашим завтраком. А что потом? Потом, через несколько часов или дней — кто его знает? — придут Безликие. Может, хоть это принесет какое-то облегчение? Надеюсь.

А если они нас всех не уничтожат? Ну, пусть и недолго, но у меня был Кэм. По крайней мере когда Хупер снова скажет, что все пилоты Ястребов — самодовольные козлы, я смогу вспомнить о единственном, который не подпадал под это определение.

Сон все еще клубился на задворках сознания. Он оставался таким ярким, что я почти ощущал запах глины. Боже, как же я соскучился. Может, так со всеми. Говорят, что через несколько месяцев это проходит, но, может, просто к этому времени ты успеваешь научиться скрывать тоску под фальшивой бравадой. Как я.

Только Кэму я не мог солгать, от него у меня не было секретов.

Я опустил на него глаза — он так мирно лежал — и подумал, как же так получилось, что у него от меня секреты все же есть. Он гораздо больше времени провел под воздействием этого Безликого мозготраха, но дело ведь не только в этом. Что он скрывает? Почему не доверяет мне настолько, чтобы сказать?

Хотя Кэм обещал, что от его секрета никому не будет вреда, почему я не могу перестать думать о предательстве? Он что-то утаивал от меня, от всех. И это пугало.

Я выглянул в окно и подумал, что же делал с ним Кай-Рен. Как и коммандер Леонски, я сомневался, что Кэму можно доверять, когда дело касается Безликих. Он не лгал, я знал точно, но что если мы просто задавали не те вопросы?

«Эй, говнюк, — бросила мне как-то Линда, — это ты стащил десять баксов из моего кошелька?»

«Нет!»

«Ах ты мелкий, лживый засранец!»

Мне было десять, и я был худым как щепка. Она была больше. И все время, что она меня била, я думал только: «Я взял двадцать, сука». И оно того стоило.

Позже, когда вернулся домой отец, я поклялся ему, что сказал Линде правду.

«Я не брал десять долларов! Я не вру! Почему ты разрешаешь ей жить с нами? Почему ты позволяешь ей меня бить? Ненавижу тебя!»

В детстве я постоянно наказывал отца, потому что мне не хватало смелости, чтобы дать отпор Линде.

Вот вам и еще один пункт в список сожалений: Линда ушла, прежде чем я успел ей отомстить. Хотя вряд ли это теперь имело значение. Важно лишь то, что она ушла.

У меня было полно сожалений. Но смотря сейчас на Кэма, я принял решение, что он не станет одним из этого списка. Я могу сожалеть о том, что нам отведено слишком мало времени, но я никогда не стал бы жалеть о том, что мы сделали. Как будто такое возможно. Мне было не с чем сравнивать, но произошедшее казалось удивительным. Даже лучше минета, а это уже что-то.

Я прикусил губу и попытался сдержать смех. И где, черт побери, Кэм пропадал всю мою жизнь? Ещё неделю назад, чтобы сосчитать мои сексуальные эксперименты, хватило бы пальцев на одной руке — в основном правой, если уж быть до конца честным. Кайли, Уэйд и мозоли: хорошее, плохое и жалкое. Кэм стал для меня откровением. И если бы я хоть немного верил в бога, то на коленях возблагодарил бы его. Ну а сейчас мне хотелось на коленях отблагодарить Кэма.

Пришлось прикрыть рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух.

Это было несколько странно. Я открыл в себе такое, о чем не подозревал. Я никогда не думал, что смогу трахнуть парня. И никогда не думал, что парень вроде Кэма — офицер, джентльмен и все такое прочее — попросит меня его трахнуть. Иногда жизнь полна сюрпризов. Как и офицеры.

Я сдержал желание наклониться и поцеловать его. Я боялся разбудить его. Не тогда, когда он так красив во сне. Не тогда, когда мне так хочется представлять, что, возможно, он видит во сне меня.

В животе забурчало, и я вспомнил о торговом автомате неподалеку. Я мог бы купить шоколадку и сигареты — Док наотрез отказывался их приносить. Что толку любить кого-то как родного отца, если он не желает обеспечивать тебя никотином и сахаром?

Я выскользнул из постели и нацепил штаны — скорее всего Кэма. Сходив в ванную, чтобы выбросить презерватив, который так и валялся на полу, я вытерся влажным полотенцем, вернулся в спальню, натянул свою футболку и порылся в рюкзаке в поисках бумажника. Налички у меня было немного. Большую часть жалованья я сразу переводил отцу, но кое-что все-таки оставлял на карманные расходы вроде выпивки, сигарет и азартных игр. В общем, на все то, что так нужно растущему организму.

Даже не став заморачиваться обувью, я вышел в коридор. Всего на минуту.

У стены стоял охранник. Когда дверь отъехала в сторону, он выпрямился, но, увидев, что это всего лишь медик лейтенанта Раштона, снова привалился к стене.

— Я к торговому автомату и обратно. Хочешь чего-нибудь?

Он не ответил. Просто уставился на меня.

— Ну как хочешь, — пробормотал я и побежал по коридору.

Было поздно, дневное освещение еще не включили, до автомата я добрался незамеченным и медленно скормил ему несколько монеток. Я набрал код, и в лоток выскользнула пачка сигарет. Денег оставалось ровно на тонкую шоколадку. Не ту фигню, что прилагалась к пайку. Здесь продавали приличный шоколад, как дома в магазинах.

Я развернулся обратно к комнате и услышал голоса и шаги, прежде чем увидел их и сообразил, что выгляжу как… босой мальчишка, шастающий по офицерскому отсеку с шоколадкой и сигаретами в руках. Стопудово, все решат, что я тут не по делу. Засунув сигареты и шоколад в карманы, я скрестил пальцы, чтобы никто не заметил, что я босиком.

Конечно, они первым делом обратили внимание именно на это.

— Какого?.. — воскликнул один из них, тряхнув головой. — Похоже, здешние правила стали куда менее строгими с моего последнего раза на Щите-3!

Их было трое, все с рюкзаками, они тащили с собой сразу два контейнера.

Я почувствовал прилив настороженного оптимизма. На мне была простая серая футболка, а не куртка с фамилией на кармане, а эти офицеры были явно не с Третьего, так что вряд ли меня узнают. Может, даже удастся выкрутиться, если наврать.

Впрочем, как оказалось, их не особо заботило, что я здесь делаю.

— Это седьмой уровень? — спросил один.

— Да, сэр, — кивнул я.

Он опустил свой край сундука и вытащил из кармана лист бумаги.

— А где комната номер девятнадцать?

Я посмотрел на его форменную нашивку. Парни из внутренней разведки. Казалось бы, способны догадаться, что комната номер девятнадцать между восемнадцатой и двадцатой. Разве все станции построены не по одному и тому же плану?

Я показал в нужную сторону.

— Вниз по коридору, сэр. Первый поворот налево.

— Не хочешь помочь? — спросил второй.

— Конечно, сэр, — солгал я.

— Спасибо, — сказал офицер, державший сундук, за ручку которого я ухватился. — Пришлось тащить его сюда с самого внешнего пояса.

Если они не собираются язвить по поводу моих босых ног и явного отсутствия офицерского звания, то можно обойтись без грубости.

— Не проблема, сэр, — ответил я и поднял взгляд.

Твою мать. Я знал это лицо: эти темно-синие глаза, оливковую кожу, упрямый подбородок, прямой нос и кривоватую улыбку. Я видел их во сне. Это был Крис.

Живот свело, сердце заколотилось. Я почувствовал, что бледнею. В горле резко пересохло, а пальцы, сжимавшие ручку сундука, задрожали. Голова закружилась.

— Все в порядке? — спросил он.

Мой взгляд скользнул по его мундиру и обратно к лицу. Крис. Капитан Варро.

Я никогда в жизни его не встречал, но меня накрыло волной счастья. Крис здесь. Боже, я так скучал по нему. Я сморгнул слезы облегчения.

— Да, сэр, — с трудом выдавил я, и мы пошли по коридору.

«Держись, Брэйди. Держись».

Я сосредоточился на том, чтобы не уронить сундук себе на ноги. Всю дорогу я старался не смотреть на Криса, а он продолжал искоса поглядывать на меня и слегка хмуриться.

— Все в порядке? — повторил он вопрос, и я кивнул, уставившись в бок сундука.

Мы добрались до нужной комнаты, и я задержался в дверях, зная, что не должен, но не в силах отвернуться.

— Спасибо, малыш, — сказал капитан Варро. — Дальше я сам.

«Малыш?» Вот козел.

С ума сойти, но я чувствовал себя преданным. Я любил Криса. Хотел прикасаться к нему, пробовать его на вкус, вбирать в себя его член, а он смотрел на меня как на пустое место. Я любил его.

Нет, вообще-то, он смотрел на меня как на психа.

— Какие-то проблемы?

У меня загорелись щеки.

— Нет, сэр. Простите, сэр.

Уходя, я чувствовал на себе его взгляд, так что пришлось свернуть за угол, прежде чем стукнуть себя по башке.

«Гребаный идиот, Брэйди. Он никогда тебя не встречал. Он тебя не знает».

Это несправедливо. Я любил его.

«Нет, — напомнил я себе. — Не я. Кэм любил».

При этой мысли я резко остановился. Кэм любил его.

Между нами все кончилось в ту минуту, когда Крис Варро ступил на борт Защитника-3. Все это время я был лишь жалкой его заменой, но теперь все кончено. Может, если бы Кай-Рен разорвал нашу связь, меня бы так не шибануло, но сейчас мне было больно. Больно как от тоски по дому, как когда я получил то письмо, где отец писал, что болен, или когда рассказал Доку о том, что случилось между мной и Уэйдом. Больно так, словно моему миру пришел конец.

Что, собственно, так или иначе произошло бы со дня на день.

* * *

В ту секунду, когда я лег рядом с Кэмом, он обо всем узнал. Не проснулся, но все равно узнал.

— Крис? — прошептал он, перекатившись ко мне, и сейчас он нас вовсе не перепутал.

Я сплел свои пальцы с его и подумал, чувствует ли он растекающуюся от меня волнами боль.

Кэм вздохнул:

— Ох.

Ох. Всего лишь короткий вздох, и я не знал, выражал ли он удивление или сожаление. Я скользнул ладонью под его футболку и накрыл сердце. Я пытался прочесть его, но его эмоции оставались такими же запутанными, как мои. Может, они и были моими — не знаю. Он был взволнован, возбужден и ошеломлен натиском воспоминаний, проникших теперь в его сны. Мне вдруг стало интересно, что именно он видит — мне ведь повезло самому в них поучаствовать. Крис в душе. Крис в столовой. Крис в те украденные мгновения после отбоя. Крис, Крис, Крис.

Кэм нахмурился.

Я молча лежал, уговаривая себя, что вовсе не расстроен, и это даже было не совсем ложью. Я радовался, что Крис здесь, радовался за Кэма.

Я поднес его ладонь к губам. Я нуждался в его прикосновениях так же, так же как и он в моих, и я чувствовал, как время ускользает сквозь пальцы. Черт, кого я обманываю? Все уже закончилось.

«Все в порядке», — говорил я себе. Но все было далеко не в порядке.

Я выпустил пальцы Кэма и отвернулся, хотя теперь смотрел прямо в окно. На черное ничто, вглядываясь в холодный, бесконечный, пугающий вакуум космоса. Я чувствовал себя так же, как и всегда, как и всегда до Кэма — маленьким, незначительным и напуганным.

Мы снова отдалились. Я не знал точно, это он как-то отстранился от меня во сне или я сам как-то оттолкнул его. Это не имело значения. Я не хотел, чтобы он почувствовал мою боль, потому что с моей стороны это было нечестно. Кэм любил Криса, и он заслуживал счастья. Между нами ничего никогда бы все равно не вышло. Безликие, разные звания, разные станции и я — никчемный беженец не с того конца β-14. Кэм заслуживал счастья.

Он придвинулся ближе и скользнул рукой по моему бедру.

Между нами, покалывая кожу, бежал ток.

«Еще немного», — попросил внутренний голос. Я мог бы потерпеть боль еще немного, а потом, если бы Безликие нас всех не убили, мог бы вернуться к нормальной жизни. Может, через какое-то время я бы даже забыл, как близки мы когда-то были с Камероном Раштоном.

Ага, конечно.

«Ты ничего мне не должен, ЭлТи». Горло перехватило.

Я хотел спать, но не мог. Просто лежал и смотрел в черноту. Похоже, вовсе необязательно быть таким же смелым и наглым, как пилот Ястреба, чтобы смотреть в нее и не бояться. Похоже, иногда ты чувствуешь себя таким несчастным, что даже мысль об удушье не кажется такой уж ужасной.

Глава тринадцать

Свет должен был загореться в шесть утра, как и каждый день, но не сегодня. Казалось, я совсем не спал, хотя, должно быть, все-таки спал, потому что, когда в четыре пятнадцать вспыхнули лампы, я не сразу пришел в себя. Какую-то секунду я не понимал, где я и что происходит, и это была самая длинная секунда на свете. А потом передо мной возникло чье-то лицо. В нем читалось легкое удивление и отвращение, и я смутно припомнил одного из офицеров, на которых наткнулся во время своей ночной вылазки.

— Оденься, солдат.

На мне были спортивные штаны, так что едва ли можно было сказать, что я раздет, но я выбрался из постели, вытащил из рюкзака форму и направился в ванную. Вот, что творит с тобой армия. Какой-то мужик с нашивками на плечах что-то приказывает, и ты это делаешь и не задаешь вопросов, даже посреди ночи. Тем более посреди ночи.

— Брэйди? Брэйди? — Кэм проснулся, и его голос звучал выше обычного. Он боялся.

Кто-то тихо что-то сказал — я не расслышал — и Кэм замолчал.

Я оперся на раковину в ванной и повернул кран. Поплескал водой в лицо. Глаза защипало; я слишком устал. Стащив треники, я натянул форменные штаны и футболку. А потом сообразил, что забыл ботинки в комнате.

Выскользнув обратно в спальню, я увидел, что Кэма опять допрашивают.

Те три офицера из разведки, которых я встретил несколько часов назад. И один из них Крис. Они стояли вокруг кровати и холодно смотрели на Кэма. Забавно, всего троих парней хватило на такую стену.

Кэм сидел на краю постели, все еще в спальных штанах. От него, наверное, все еще пахло мной. Волосы спутались со сна. Папа называл такое на голове эльфийскими локонами.

— Меня зовут майор Дьюрек, — сказал первый Кэму. — Это капитан Луткас, а с капитаном Варро вы знакомы.

— Да, сэр, — ответил Кэм, скользнув взглядом к Крису и обратно. Его лицо оставалось по прежнему настороженно-безучастным, но я почувствовал, как его сердце пропустило удар.

Майор Дьюрек повернулся ко мне. Землистого цвета кожа, мешки под глазами — он выглядел так, словно тоже не спал. Его глаза прошлись по мне и снова сосредоточились на Кэме.

— Присутствие рядового здесь необходимо, лейтенант Раштон?

Кэм едва заметно сгорбился:

— Да, сэр.

— И зачем же? — спросил Дьюрек.

Кэм уставился в пол:

— Его сердцебиение регулирует мое, сэр.

Все трое переглянулись.

«Да, — хотелось мне сказать им, — вот так и живем».

— И как он это делает? — поинтересовался Дьюрек. Он снова посмотрел на меня, словно ожидая разглядеть что-нибудь помимо тощего призывника с плохой стрижкой.

— Прикосновением, — пояснил Кэм. Он все так же смотрел в пол. Прятался от взгляда Криса — я знал.

Ну и насколько все хреново? Они послали парня Кэма его допрашивать. Я, конечно, не спец, но конфликт интересов налицо, разве нет? «Хотя, — подумал я, просеивая воспоминания Кэма, — может, это была тайна?» Ничто не намекало на то, что они не скрывали своих отношений, хотя и признаков обратного я тоже не видел. Кэму снились только интимные моменты, как будто они были единственными людьми во всей вселенной. Я завидовал этим моментам.

Нет, я выше этого. Кэм ничего мне не должен.

Он искоса взглянул на меня, и я улыбнулся:

«Все в порядке, ЭлТи».

Майор Дьюрек нахмурился:

— Можете остаться, рядовой Гаррет.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

Я протиснулся между этой троицей и сел на кровать рядом с Кэмом, чуть отвернувшись от него. Как бы притворяясь, что меня тут нет, хотя все и знали, что я слышу каждое слово.

Капитан Луткас протянул майору Дьюреку папку. Тот открыл ее и принялся листать. Крис отошел в сторону и вытащил блокнот.

«Преданная секретарша, — подумал я. — Зуб даю, он совсем не так себе все представлял, сдавая экзамен во внутреннюю разведку!»

Губы Кэма дрогнули, и он опустил голову, пряча лицо за волосами.

«Да, не так».

Я скользнул рукой по матрасу, перевернув ее ладонью вверх, и Кэм прижал к ней свою. На этот раз мы не стали сплетать пальцы. Никто из нас не хотел демонстрировать подобную близость допросчикам Кэма, но я не сдержался и поднял глаза на Криса.

Он наблюдал за нами, поджав губы.

Я застыл на секунду, раздираемый ревностью и жалостью, а потом снова отвел взгляд. Я не мог возненавидеть Криса, так же как не мог возненавидеть Кэма. Кэм любил его, и даже эхо этого чувства во мне было очень сильным. И пугающим, потому что Кэм любил Криса, но очень скоро ему придется рассказывать перед ним ужасные вещи.

«Кам-рен, Кам-рен». О Кай-Рене и его свистящем шипении, оковах и наркотиках и о том, как он распял Кэма, а потом трахнул его. Желудок скрутило при одной мысли об этом, но мой член заинтересованно дрогнул. Страх и похоть смешались во что-то странное и необъяснимое. Во что-то волнующее. Связь, понимание, захватывающее дух мгновение, когда это свистящее шипение превратилось в слова, как бы в оправдание случившемуся.

Крис этого бы не понял. Никто не понял бы, кроме меня и Кэма. Черт, да даже мне трудно было это принять. Это будет кошмар.

Майор Дьюрек продолжил читать заметки.

Во времена средневековья короли строили дверные проемы в тронные залы такими низкими, чтобы всем входящим приходилось кланяться. Почти то же самое делал сейчас Дьюрек, возвышаясь над нами. Он сказал мне одеться, но что насчет Кэма? Он сидел на кровати в одних спортивных штанах, и Дьюрек заставлял его ждать, просто чтобы напомнить, кто здесь главный. Они явились среди ночи, чтобы застать его врасплох. А первые слова Дьюрека даже не были адресованы Кэму, они были обращены ко мне.

— Обычно мы не позволяем посторонним присутствовать на допросах, — небрежно бросил он, хотя взгляд его оставался внимательным. С таким расслабляться нельзя.

— Да, сэр, — пробормотал я. Может, из любезности он разрешит мне держать Кэма за руку, когда они станут пытать его водой. Урод.

Пальцы Кэма на мгновение впились в мою ладонь.

«Расслабься, Брэйди».

— Ты ведь не доставишь нам проблем, а? — спросил майор Дьюрек меня.

— Нет, сэр.

Крис щелкнул ручкой.

Несмотря на всю эту прелюдию, майор Дьюрек задавал те же самые вопросы, на которые Кэм отвечал уже сотню раз: Кто такой Кай-Рен? Что значит «военный регент»? Чего он хочет? Что он с вами делал? Те же знакомые вопросы, но Кэм к ним еще не привык. Отвечая на последний, он опустил глаза, голос его сел. А потом он еще объяснялся, когда сукин сын майор спросил, уступил ли он. «Уступил» — типа гребаный эвфемизм для стать дыркой для члена Безликого.

— Нет, сэр. — Голос Кэма дрогнул. — Я был связан и одурманен.

За этим последовала та неприятная тишина, когда они зависли между отвращением и состраданием, а потом неловко приземлились где-то посередине. Я посмотрел на Криса. Он продолжал записывать все, что рассказывал Кэм, но на скулах играли желваки. Это был единственный признак того, что его хоть как-то зацепило услышанное.

К черту их, к черту что они думают. Я переплел свои пальцы с пальцами Кэма и сжал.

— Все хорошо, ЭлТи.

— Закройте рот, рядовой Гаррет, — тут же набросился на меня майор Дьюрек.

— Да, сэр. — Я смерил его взглядом, никак не вязавшимся с моим уважительным тоном. — Простите, сэр.

Майор, прищурившись, посмотрел на меня.

В голове мелькнула мысль, что глупо превращать этих людей во врагов. Но чутье говорило, что через несколько дней я все равно буду мертв, так что без разницы.

— Брэйди, — прошептал Кэм. Его рука в моей дрожала.

Меня накрыло волной тошноты.

— ЭлТи?

Он побледнел. Его кожа была холодной и липкой.

— Еще слово, и на выход, Гаррет, — прорычал майор.

— Он нездоров, сэр, — возразил я, прижав свободную ладонь к груди Кэма. Она оказалась мокрой от пота. Сердце его бешено колотилось. — В прошлый раз у него случилась остановка сердца.

— Ну, с нами этот номер не пройдет, — отрезал Дьюрек.

У меня отпала челюсть. Номер?

— Сэр, у него сердце остановилось!

Майор Дьюрек переглянулся с капитаном Луткасом.

— Я в порядке, — выдавил Кэм. — Все будет нормально. Теперь я сильнее.

— Рад слышать, Раштон, — отозвался майор, словно ему было до этого дело. — Вы достаточно сильны, чтобы рассказать мне, что вам известно о вооружении Безликих?

Кэм вскинул брови:

— Ничего, сэр.

— Вы провели с ними четыре года. Я вам не верю.

Кэм слабо улыбнулся и пожал плечами.

Я закрыл глаза, потому что на меня нахлынула волна воспоминаний. Я видел привычные вспышки света и слышал знакомое шипение, но на этот раз было и кое-что еще. Я стоял на платформе и смотрел вниз на что-то похожее на крутящуюся турбину. Я не понимал, что это, но сообразил, что Кэм вспомнил об этом, потому что Дьюрек спросил о вооружении. Он знал. И это было что-то важное. А потом я увидел ладонь Кэма — нашу ладонь — на блестящем черном костюме Кай-Рена, этой пуленепробиваемой черной броне. И увидел, как Кай-Рен снимает ее с себя. Его кожа походила на фарфор: белая, холодная и твердая.

Боже, Кэм столько мог бы рассказать разведке. Почему он этого не делает?

Широко распахнув глаза, я посмотрел на него.

«Кам-рен, ты должен выполнить мой приказ. Кам-рен…» — При воспоминании об этом голосе по спине у меня побежали мурашки.

«Почему? — не понимал я. — Что за властью обладает над тобой Кай-Рен?»

Кэм прятал от меня глаза.

«Дело не в этом, Брэйди».

Я снова отвернулся, а молчавший до этого капитан Луткас вдруг заговорил:

— Вы ведь связаны телепатически, Раштон говорит правду?

— Да, сэр, — солгал я.

Но лжеца не проведешь. Луткас понял, что я вру.

— Встать, рядовой, — приказал он, сощурившись.

Я нервно подчинился.

— Развернись. Руки за спину.

«Ё-мое, он серьезно?» Холодные металлические наручники защелкнулись на запястьях. Я рефлекторно попытался развести руки, и наручники зазвенели. Я повернулся к Луткасу, но прикусил губу, чтобы не закопать себя в этом дерьме еще глубже.

«Может, они разрешат тебе держать меня за руку, когда станут пытать водой меня, ЭлТи? Ублюдки».

Но водой меня пытать не стали. Наверное, не хотели устраивать бардак. Правда капитан Луткас, как оказалось, читал гораздо больше книг по медицине, чем я. Он знал все о сгибательном рефлексе и о том, как манипулировать мной как гребаной марионеткой. Внезапное давление под ключицу заставило меня опуститься на колени, а потом он наклонился и сдавил мои скованные запястья. Его пальцы вонзились прямо мне в локтевые нервы, и я чуть не вывихнул суставы, пытаясь вырваться.

— Не трогайте его! — Кэм вышел из себя. — Он обычный новобранец!

Я всхлипнул как ребенок. «Вот же скотина». Я даже не мог стереть с лица слезы.

Капитан Луткас нагнулся к моему уху:

— Раштон говорит правду?

— Да, — процедил я.

Он снова впился пальцами, и я попытался вывернуться. Это была ошибка. Очередная. Наверное, я просто никогда не научусь. Какое-то время я, постанывая, сидел на полу, а потом он нажал пальцами куда-то мне под подбородок, и боль подбросила меня на ноги. Казалось, из глаз посыпались искры.

— Он говорит правду? — повторил Луткас.

— Да! — Этот мужик — просто любитель. Да половина парней в Копе дали бы ему фору. А еще предупредили бы, что из Брэйди Гаррета нельзя выбить признание. Я всегда был слишком упрям для того, чтобы сдаться.

— Майор! — воскликнул Кэм. Он попытался встать, но Дьюрек удержал его за плечо. — Боже! Что вы творите, мать вашу? Он же ребенок! Крис!

— Майор, — встревоженно позвал тот.

Дьюрек дал Луткасу время на еще один заход.

На этот раз солнечное сплетение.

«Твою мать».

— Он говорит правду?

— Да! — К этому времени я плакал как ребенок, но это не означало, что я сломаюсь. А самое странное, что, если бы они отвели меня в сторонку и по-тихому спросили, может, я и признался бы, что Кэм солгал. Потому что я ненавидел Безликих и боялся их, и ничем не был обязан Кай-Рену. Но в тот момент, когда Луткас сделал мне больно, его я возненавидел сильнее.

— Пусти его, — бросил Дьюрек.

Подонки. В ту же секунду, когда Луткас снял наручники, я развернулся и ударил его кулаком. И это было чертовски глупо с моей стороны. Во-первых, потому что он офицер. А во-вторых, потому что мои плечи так болели, что я даже не мог толком сжать пальцы в кулак, и он с легкостью блокировал мой удар и отшвырнул меня на кровать, как котенка.

— Лежи молча, Гаррет, — приказал майор Дьюрек.

— Скоты. — Это сказал Кэм, не я. — Вы просто скоты. — До этого он при мне ругался только когда собирался вот-вот кончить. Да, я явно плохо на него влияю. Он протянул руку и поймал мою ладонь. — Он мой медик, а не мальчик для битья!

— Начнем сначала, — сказал майор Дьюрек.

Я свернулся на кровати и заплакал. Было больно. Хуже того — стыдно. Снова как в детстве. Когда Линда порола меня ремнем, я сбегал, а потом пробирался в дом, после того как она напьется. Иногда я шел на кухню и открывал ящики, чтобы взглянуть на ножи. Один раз я даже добрался до папиной спальни, вернее — до края постели, но не смог. А чаще всего я просто прятался в своей комнате, забирался под кровать и засыпал прямо там.

Потом родилась Люси, Линда ушла, и долгое время все было нормально.

А после меня призвали, и все снова полетело к чертям.

Если бы не отец и Люси, мне было бы насрать на то, что Кай-Рен хочет убить нас всех. С его стороны для меня это было бы одолжением.

Майор Дьюрек начал по новому кругу задавать все те же вопросы и получать те же ответы. Правда Кэму больше не было стыдно, он злился. Я слышал, как дрожит его голос, пока он пытается взять себя в руки. Даже больше — я чувствовал его гнев. Каждый мускул в его теле был напряжен, и каждый нерв — натянут как струна.

«Я в порядке, ЭлТи. Правда».

Но он не расслаблялся.

Слезы наконец перестали течь, и мне стало лучше. Хотя я устал, и все тело ныло. Хотелось забраться под одеяло и заснуть. Но Дьюрек все продолжал и продолжал задавать вопросы, а Кэм — отвечать на них с тщательно выверенной долей уважения в голосе.

Никто раньше никогда не вступался за меня. Даже папа. Не то чтобы он был виноват. Чаще всего он ни о чем таком даже не знал, но бывало, что получалось слово Линды против моего. А она иногда перебирала с выпивкой, по словам отца. Впрочем, трезвой я ненавидел ее сильнее. По крайней мере от пьяных знаешь, чего ожидать. Когда она была трезвой, думаю, она стыдилась себя, и от этого, вновь напиваясь, злилась еще сильнее.

В общем, то, что Кэм за меня заступился, было приятно. Особой роли не играло, но все равно приятно.

— Хорошо, Раштон, — сказал Дьюрек. — На сегодня достаточно. Побеседуем позже.

«Побеседуем?» Я зарылся лицом в матрас.

Кэм не ответил.

Как только дверь закрылась, я зашевелился. Руки Кэма обвились вокруг меня, и я уткнулся головой в его голую грудь.

— Мне жаль, Брэйди. Очень жаль, — прошептал он и предупредил: «Мы не одни».

Черт. Я отпрянул, потер лицо руками и огляделся. Крис Варро стоял у двери и, обеспокоенно нахмурившись, нас разглядывал.

Кэм наклонился и поднял с пола свою футболку. Натянув ее, он пригладил пальцами волосы. Его сердце забилось быстрее, когда он снова посмотрел на Криса.

Криса я не ненавидел, зато как пить дать ненавидел Дьюрека и Луткаса, а Крис был с ними. И мне вдруг очень захотелось снова обнять Кэма и посмотреть, как это понравится Крису. Но он этого не заслужил, как и Кэм, поэтому я просто уставился себе в колени, теребя вылезшую из подола футболки нитку.

— Прости, Кэм, — сказал Крис. Он говорил с искренним беспокойством. — Просто… Просто это же Безликие, ты понимаешь?

— Гаррет не имеет к этому никакого отношения. — Кэм покачал головой.

«Крис».

У меня перехватило горло от слез, потому что Кэм вспоминал хорошие времена, как и я сам. Крис был хорошим парнем. Кэм всегда так считал. Прежде.

— Я же извинился, — нахмурился тот.

— Да, — выдавил Кэм. — Но едва ли мы можем вместе выпить и, вспоминая былое, наверстать упущенное.

— Да. — Крис вздохнул. — Едва ли.

— Так что можешь проваливать, — закончил Кэм.

От его тона даже я вздрогнул.

«ЭлТи?»

— Хорошо, — кивнул Крис, неловко улыбнувшись Кэму. Его взгляд упал на меня, и темно-синие глаза прищурились. — Оставлю тебя в покое. В столь приятной компании. Тебе стоит поблагодарить Леонски за то, что приставил к тебе трахаля.

Кэм накрыл ладонью мое плечо, чтобы успокоить меня. Чтобы успокоить нас обоих.

— Все не так.

— Не вешай мне лапшу, Кэм. Я слишком хорошо тебя знаю.

— Больше нет, — возразил тот.

— И давно тебя потянуло на детей? — поинтересовался Крис.

— Мне девятнадцать, — прорычал я и запоздало добавил: — Сэр.

«Он всегда был таким козлом?»

Кэм стиснул мое плечо.

«Я сам справлюсь, Брэйди».

— Приятно было повидаться, Крис, — сказал он. — Может, в следующий раз ты вспомнишь, что у тебя есть яйца, и подашь голос, прежде чем твои коллеги начнут пытать невинных новобранцев.

Крис открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, Кэм попал в точку, потому что он так и не издал ни звука. Покачав головой, он беспомощно посмотрел на Кэма, а потом крутанулся на пятках и вышел из комнаты.

Двери сомкнулись за его спиной.

Кэм спрятал лицо в ладонях.

Я придвинулся ближе.

— Кэм? Ты в порядке?

— Со мной все нормально, — откровенно соврал он, вздохнул и выпрямился. — То есть будет нормально.

— Тебе не нужно было говорить ему все это, — настороженно начал я.

Кэм хмуро взглянул на меня:

— Конечно, нужно.

Я сплел свои пальцы с его.

— Но он же хороший парень. И, ты ведь…

— Что? — спросил Кэм и, прищурившись, внимательно на меня уставился. — Что?

Я пожал плечами, пытаясь изобразить равнодушие.

— Ты ведь любишь его.

На мгновение Кэм явно растерялся, а потом его брови взлетели вверх и исчезли под растрепанной челкой.

— Люблю его?

Я залился краской.

— Ты не можешь лгать мне, ЭлТи. Не пытайся, пожалуйста.

Кэм поймал мою вторую руку.

— Нет, Брэйди. Я любил его четыре года назад. Четыре года назад он был хорошим парнем. Но это были долгие четыре года.

У меня загорелись щеки.

— Но ты же постоянно видишь его во сне.

Кэм криво улыбнулся:

— Брэйди, секс у нас был классный! Конечно, он мне снится! И я действительно любил его, но мы расстались еще до того, как меня схватили. За несколько месяцев.

— Правда? — Мое сердце пропустило удар. Я наморщил нос. «Правда?»

— Да. Он перевелся на Защитник-1, чтобы получить место в разведке. А я хотел остаться на Восьмом и продолжить летать. Несколько воспоминаний и снов не дают полной картины.

Мне понадобилось время, чтобы сообразить.

— Так ты не хочешь Криса?

Сердце застучало быстрее. У нас оставалось несколько дней, но Крис выпал из уравнения. И этого достаточно. Мне хватило. Я бы согласился на все, что бы Кэм мне ни предложил.

— Может, ты не такой и умный, — заметил он, наклонился и мазнул губами по моим губам. — По-моему, очевидно, что я хочу кое-кого другого.

— И кого же?

— Ты его не знаешь, — ответил Кэм, трогая губами мое горло. — Так, один языкастый медик, любитель сквернословить и показывать характер.

— Вот как? — Я отодвинулся и заглянул ему в глаза.

— Ага, — тихо отозвался он. — Ты ничего им не сказал, Брэйди. Спасибо.

«За то, что я предатель?»

— Ты поступил правильно. Если они решат, что мы можем бороться, если попытаются, нам всем конец. Понимаешь?

«Да. Нет. Не знаю, мать твою».

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб, — сказал Кэм. — Не хочу, чтобы все это оказалось напрасно.

— Они считают тебя предателем. — Я закусил губу. — И Крис тоже.

— Это не имеет значения, — отмахнулся Кэм, хотя мы оба почувствовали его горечь. — Не имеет значения, что думают другие, главное, чтобы коммандер Леонски подписал мирный договор.

— А что я думаю, имеет значение?

— Да. — Улыбка Кэма померкла. — Имеет. Ты имеешь значение.

Я сжал его пальцы:

— Да, конечно.

Кэм поднял свободную руку и провел кончиками пальцев по моему подбородку. От его пристального взгляда внутри у меня все оборвалось.

«Ты мое сердце, Брэйди».

Глава четырнадцать

В некотором роде я был счастлив, наверное, ну, или по крайней мере как можно ближе к этому чувству, чем за все время в космосе. Странное ощущение. Вряд ли оно со мной надолго, конечно — ведь скоро здесь будет Кай-Рен, — но знать это было почти облегчением. Не нужно ждать подвоха, потому что тебе и так известно, что все произойдет со дня на день. У нас с Кэмом не было будущего, ни у кого его не было, зато у нас было здесь и сейчас. И не нужно обмирать, затаив дыхание. Я мог провести остаток жизни, питаясь офицерской едой, валяясь в настоящей постели и дожидаясь конца света.

Мы с Кэмом лежали лицом к лицу. Он протянул руку и коснулся моей щеки.

— Долгое время мне было страшно, а потом одиноко.

Несколько дней назад я бы мысленно завопил, чтобы он заткнулся. Но не теперь. Если Кэм хотел мне рассказать, то я хотел его выслушать.

— Было так тяжело. — Его голос опустился до шепота. — Я бы сделал что угодно, просто чтобы поговорить с другим человеком. Чтобы дотронуться до него.

Тогда он и научился запирать свои воспоминания. Сейчас они выскальзывали за сооруженные им стены крохотными цветными вспышками: родители, дом с задним двором и дорожкой, спускавшейся к каналу, весь в гирляндах и полный людей. Кузены, кузины, дяди, тети. Друзья и соседи.

«Тебе так идет форма, Камерон! Когда вы вылетаете?»

«На следующей неделе».

Женщина — тетя Ди — оставила на его щеке отпечаток губной помады и пошла взять еще бокал. А Кэм запрокинул голову и посмотрел в ночное небо.

Он собирался гнаться за звездным светом, пока не поймает.

Или пока тот не поймает его.

«Я просто хочу домой».

Мы подумали это одновременно.

Когда все закончится — если Безликие нас не убьют, если Кэм — не предатель, будет ли ему больно расставаться со мной? Кэм ведь не единственный, кому было одиноко. Не единственный, жаждавший прикосновений.

Когда наша связь порвется, мне станет его не хватать? Или все дело в биохимии?

Я его сердце. Его гребаная вселенная.

Сейчас да, но скоро это закончится.

Мне будет этого не хватать, ощущения, что я для кого-то важен.

Будет не хватать ощущения, что я не один.

— Мне тоже, — прошептал Кэм.

Я потянулся за поцелуем.

Была середина дня. Свет горел, но мне было плевать. Хотя стук в дверь определенно привлек мое внимание.

— Черт. — Кэм откатился в сторону, и мы оба принялись спешно одеваться.

Я возился с пуговицами куртки, когда эти уроды из разведки вошли в комнату.

— Гаррет, на выход, — бросил майор Дьюрек, окинув меня взглядом с ног до головы. — У вас больше нет разрешения присутствовать при допросе лейтенанта Раштона.

Я упрямо не двинулся с места, решив немного сбить с него спесь.

— Я здесь по приказу коммандера Леонски, сэр, — сообщил я Дьюреку, выставив подбородок.

Глаза капитана Луткаса расширились от моей наглости. Он, наверное, счел это личным оскорблением — ну как же, значит, он в прошлый раз со мной плохо старался. А я знал только, что мне не хочется оставлять Кэма с этими скотами.

Но сейчас они пришли не одни. На этот раз с ними был Док.

— Остынь, Гаррет, — сказал он мне. Я знал, что хмурое выражение на его лице вызвано не мной. Происходящее нравилось ему ничуть не больше. — И захвати рацию.

На пороге я посмотрел на Криса Варро. «Сделаешь ему больно, — надеюсь, говорил мой взгляд, — и тебе конец».

Темно-синие глаза прищурились, но он не стал смеяться. Черт, кого я обманываю? Как ни посмотри, а я при всем желании не сойду за сторожевого пса. Скорее за что-нибудь между чихуахуа и шпицем. Но по крайней мере он не не стал смеяться.

Я взял у Дока рацию и вышел. Двери за мной сомкнулись.

Снова оказаться одному было странно, и мне это чувство не понравилось. Какое-то время я стоял в коридоре, прямо за углом, чтобы не видела охрана, прислонившись к стене. Мне было одиноко.

Задумавшись, удастся ли до него дотянуться, я сконцентрировался:

«ЭлТи?»

«Да, Брэйди». — Я даже слышал улыбку в его голосе.

Проведя пальцами по висевшей на поясе рации, я тоже улыбнулся. Похоже, она мне не понадобится.

«Ты в порядке, ЭлТи?»

«В полном. И все еще с тобой».

У меня загорелось лицо. Я волновался о том, что остался один, не меньше, чем волновался за Кэма, и он об этом знал. Но это заставило нас обоих улыбаться, так что все о'кей. Надеюсь, что так. Что я вообще понимаю в отношениях?

Или что там у нас. Больше похоже на биохимию, но я не знал наверняка. Мне было не с чем сравнивать. Я в этом деле новичок.

Я пошел к лифтам, подумав спуститься в казармы и посмотреть, там ли Брански. Он работал в здешнем магазине и заправлял черным рынком. У него всегда имелось немало журналов и сигарет по разумным ценам, а у меня до сих пор был кредит за прошлую горсть оксикодона, что я ему притащил.

Еда была не единственным плюсом работы в медотсеке. Суетливые смены, снующие туда-сюда парни, иногда лекарства «терялись». Брански всегда подначивал меня принести побольше, но я не хотел оказаться на гауптвахте. И не хотел разочаровывать Дока.

Первым, что я заметил, когда двери лифта разъехались внизу, был запах. Неделя наверху меня избаловала. Здесь, внизу, в отсеке призывников воняло. Даже в коридорах пахло старыми носками, потом и мочой. Неудивительно, что офицеры смотрели на нас как на грязных животных.

На этом уровене почти никого не наблюдалось. Я посмотрел на часы. Чуть за девять утра, и, кажется, сегодня понедельник. В коридоре я прошел мимо нескольких парней, но остальные сейчас скорее всего на дежурствах. У меня вот должна была быть физподготовка, где капитан Лопез орал бы на меня за то, что не выкладываюсь на сто десять процентов. А потом задержал бы после занятий, чтобы поиздеваться подольше, и мне пришлось бы нестись сломя голову, чтобы вовремя успеть на уроки.

В перерывах между дерьмовыми обязанностями армия давала нам образование. В теории, само собой. По сути у нас тут были парни вроде меня, которые бросили школу в двенадцать, парни, которые собирались получать высшее, и такие, которые даже не могли написать собственное имя. Так что занятия превращались в цирк.

В моей казарме было пусто. Картер все еще храпел во все дырки. Нога в гипсе свисала с края койки. Работу ему давали легкую, и он вовсю этим пользовался. Кто-то мылся в душе. Я услышал звук воды и слегка улыбнулся. Едва теплый душ, и то если повезет. Боже, еще немного, и я могу передумать насчет офицерского места. Или решить разжиться еще каким пациентом из офицерского состава.

Пара сачков сидели на койке, играя в карты. Я кивнул им, проходя мимо. Одного из них звали Харрис — нормальный парень. А второго — Притца — я ненавидел, потому что он водил дружбу с Уэйдом. Брански не видно — хреново.

Ощущение от возвращения было странным. Прошла всего неделя, но я смотрел на это место словно глазами гостя. Я стал другим человеком, и нет, секс тут ни при чем. А вот Кэм вполне. Если бы у меня появился кто-то вроде него с самого начала, может, мне бы не было так плохо на Третьем.

Я развернулся к двери, но в этот момент из душевой в полотенце на бедрах показался Чезари.

— Эй, Гаррет, — позвал он, несмотря на зубную щетку во рту. — Я слышал, ты обзавелся непыльной работенкой — нянчишься с Камероном Раштоном.

Слова звучали как шутка, а вот тон говорил о другом.

— Ага. Что-то вроде того.

Кроме полотенца, на Чезари ничего не было, влажная кожа блестела в свете ламп. На шее висел серебряный крестик. Мне вдруг стало интересно, действительно ли он верит во все это.

Он уставился на меня, пошевелил губами, но ничего не сказал.

Он хотел знать, но не хотел. Что-то в моем взгляде подсказывало ему, что на самом деле он не хочет этого знать.

«Да, Чезари, все мы скоро сдохнем».

Тот закатил глаза, и тут взвыла сирена.

— Твою мать!

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

Харрис с Притцем потащились к выходу. Картер проснулся и накрыл голову подушкой.

Чезари, с трудом натягивая штаны, попрыгал к эвакуационному пункту, махнув рукой в сторону моей койки.

— Тебе письмо, Гаррет. Доставили на прошлом говнолете.

— Спасибо, — кивнул я.

Чезари вышел в коридор с ботинками в руках. Намокшая футболка прилипла к спине.

Письмо лежало на покрывале. Конверт весь помялся и испачкался, но на Защитник-3 ничто не добиралось в первозданном виде. Между Землей и станцией много миль. Наклоняясь за письмом, я уже знал, что в нем. Знал, потому что сюда мне писал только один человек, и почерк на конверте был не его.

Моя рука не дрожала — вообще-то, странно. Может, у меня действительно руки хирурга? Док всегда говорил, что это ему во мне нравится. Мои спокойные прикосновения и то, что я не теряю хладнокровия в решительные моменты.

«Какой смысл паниковать?» — сказал я ему тогда. То же самое я сказал себе сейчас.

Перевернув конверт, я посмотрел на обратный адрес: Дэниз Кларк, ПО г. Копа, β-14.

Я вскрыл конверт и вытащил письмо. Ему было пять недель. Дорогой Брэйди, с прискорбием сообщаю, что твой отец скончался прошлой ночью… Я сложил его и сунул в передний карман куртки.

В силу вступила биология.

Меня захлестнуло волной эпинефрина. Сердечный ритм участился. Кровеносные сосуды сузились. Мышцы напряглись. В ушах зазвенело. Я опустился на койку. Я ничего не слышал, кроме этого звона, словно мозг отключился. Я вспомнил, что это симптомы острой стрессовой реакции из учебника Дока. Смысла паниковать нет, но с психикой не договоришься.

Мы были на внешней орбите. В неделях лета от Земли. Безликие скоро будут здесь. И если они не убьют нас всех, то мне придется проторчать на Защитнике-3 еще семь лет. Застряв в консервной банке посреди космоса, я ни хрена не мог сделать. Я всегда знал, что этот день настанет. Всегда знал, что не смогу прийти на помощь отцу или Люси. Всегда знал, что буду чувствовать себя беспомощным.

И это не имело значения. Не имело значения, даже если бы я повалился на пол и разревелся как ребенок. Нет смысла паниковать. Нет смысла съезжать с катушек. Ни в чем нет смысла.

Такова жизнь, да? Всегда имеет тебя во все места.

Я закрыл глаза и подумал о своей Люси. Дэниз не могла присматривать за ней вечно, а моего жалованья надолго не хватит. В городе жили и хорошие люди, вроде Дэниз и Кайли, но уродов тоже хватало. И хорошенькая маленькая девочка незаметно проскользнет между пальцев, если о ней некому позаботиться. Может, было бы лучше, если бы Безликие смели с лица космоса все станции и отравили Землю. Может, тогда Люси не пришлось бы страдать, потому что я ничего не мог сделать отсюда, чтобы помочь ей.

На мгновение я возненавидел отца за то, что он оказался так слаб и не сумел продержаться до моего возвращения, но он ведь был не виноват. Просто такова жизнь. Жизнь — дерьмо.

Я вздохнул, но горло перехватило. Глаза зачесались, но я не желал плакать. «Будь мужиком, Гаррет».

Я сгорбился, пытаясь вдохнуть, и задержал дыхание, пока в груди не начало гореть. А потом еще немного. Я покажу своему телу, кто тут главный. Когда я наконец выдохнул, перед глазами плыло.

Я уставился в металлический пол.

«Дыши».

Сталь, которой, вполне возможно, касались руки отца на городском заводе. Сталь, изготовленная той же промышленностью, которая его убила.

«Дыши».

Вот, что такое станции — холодные могилы. Бесполезные памятники людям, которые умерли, пока их строили.

«Дыши».

Напоминающий дышать голос в голове принадлежал мне, не Кэму. Мне вдруг ужасно захотелось его услышать. «Все еще с тобой», — сказал он перед моим уходом, и где он сейчас? Он так мне нужен. А потом я возненавидел себя за такие мысли, потому что это ведь я должен за ним присматривать, а не наоборот.

Я встал. К этому времени мои руки уже дрожали, так что я спрятал их в карманы. Может, и хорошо, что его нет поблизости.

«ЭлТи? ЭлТи?»

Ничего.

«Это все расстояние, — сказал я себе, — или он отвлекся, или я», — но мне вдруг стало плохо. Я пошатнулся, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Желудок скрутило, а во рту выступила вязкая слюна, как будто меня вот-вот вырвет. И мозг медика подсказывал, что это не мои симптомы. Черт. Это Кэм.

— Гаррет? — позвал меня Картер, выглянув из-под подушки, но я побежал прочь из казармы.

В горле пересохло, в груди болело. «В моей или его? В моей или его?»

Теперь в коридоре была толкучка. Парни шли к эвакуационным пунктам на внешнем кольце. За последние несколько дней они проделывали это уже столько раз, что и не думали торопиться. Даже завывания сирены больше не могли их расшевелить.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

— Пошли с дороги! — Я попытался прорваться между парой парней, распихивая их локтями.

— Что за нах? — Мерзкая рожа повернулась и растянулась в ухмылке. — Гаррет?

Уэйд. Просто здорово.

Я отшатнулся. Сердце заколотилось быстрее. Теперь ныло все внутри.

— С дороги, Уэйд.

— Куда-то спешишь, Гаррет? — протянул тот и, сощурившись, двинулся на меня. Он все еще хромал. И будет до самой смерти.

— Взбирался на стенку в последнее время? — поинтересовался я, борясь с желанием проверить, нет ли кого в коридоре у меня за спиной. «Никогда не вступайте в бой с противником без стратегии отступления», — учили нас на занятиях, но папа всегда говорил, что нельзя поворачиваться спиной к дикому псу.

Лицо Уэйда скривилось, став еще уродливее.

— Иди на хер, Гаррет! — А потом он сообразил, что сказал, и расхохотался над собственной шуткой.

— Свали с дороги, Уэйд, — повторил я. — У меня нет времени на это дерьмо.

Как и у Уэйда; просто он был слишком тупым, чтобы понять, какие у него будут проблемы, если он не явится к эвакуационному пункту через несколько минут.

Уауауауауауауа.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

Я больше не был тем испуганным ребенком, что и три года назад. Я был такого же роста, что и Уэйд. Конечно, по комплекции он больше походил на говнолет — даже не шкаф — но я за эти дни не раз вспоминал свое дворовое прошлое, и злости во мне было через край. Особенно сегодня, особенно сейчас. Готов поспорить, что завалил бы его, и боже, как было бы здорово разбить этому мудиле физиономию.

— Ну же, давай, — предложил я.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога. Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам».

Я глубоко вздохнул. В груди ныло, но сейчас я держался на адреналине. Я больше не был хнычущим мальчишкой, которого помнил Уэйд. Даже если бы я не смог пробиться сквозь него к Кэму, я сделал бы Уэйду очень больно за то, что он меня остановил. Мне почти хотелось, чтобы он избил меня до полусмерти, чтобы мне тоже стало больно. Может, я хотел почувствовать во рту вкус своей крови, чтобы вспомнить, что все еще жив. Все еще жив, тогда как отец мертв уже пять недель.

Я злился. Злость была понятна. Злость мне нравилась.

— Ну, — прорычал я. — Валяй! Действуй или слабо?!

Должно быть, он угадал во мне незамутненное бешенство, потому что Уэйд сделал то, чего я никогда не наблюдал раньше. Шагнул в сторону.

— Да иди ты, Гаррет, — усмехнулся он.

Но я уже пробежал мимо, стук подошв о металлический пол разносился эхом по коридору, словно биение сердца. Я завернул за угол и помчался к лифту.

«Только бы не пришлось ждать. Только бы не пришлось».

Двери уже были открыты. Я нажал на кнопку и прислонился к стене. Каждый вдох ножом резал легкие, и вовсе не от бега. Мое сердце билось слишком часто. Должно быть, давление тоже взлетело до небес. Я чувствовал шум крови, слышал его, словно рев океана. И, казалось, через минуту я в нем захлебнусь.

Затрещала рация:

— Гаррет? Гаррет?

Я дрожащими руками потянулся к ней.

— Скоро буду, Док!

Когда двери разъехались, охранник уже ждал. Схватив меня за руку, он выдернул меня из лифта, и мы вместе понеслись по коридору.

Сирена все не затыкалась.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

— Брэйди! Скорее! — крикнул Док в рацию.

Я скинул с себя руку охранника и прорвался мимо капитана Луткаса в комнату.

У меня сердце остановилось, когда я увидел Кэма. Он лежал на кровати. И не двигался. Док стоял рядом с ним на коленях, лепя электроды дефибриллятора к его груди. Крис Варро, сидя на корточках, сжимал безвольную руку Кэма.

Майор Дьюрек стоял у окна и с мрачным выражением лица наблюдал за ними. Мне стало интересно, считает ли он все еще, что Кэм ломает комедию.

— Пульса нет, — сказал Крис Варро.

И какого черта я так обрадовался, что он все же не просто решил подержать Кэма за руку?

Я отпихнул Криса с дороги, не удержавшись, еще и заехал ему локтем.

Док включил дефибриллятор.

— Руки!

— Выключите! — Я накрыл ладонями грудь Кэма, прежде чем Док успел возразить.

Док вырубил дефибриллятор, но электроды оставил. Он перехватил мой взгляд, и я понял, что он думает о том, что и я: сколько раз потребуется, чтобы мои прикосновения перестали работать? Может, хватит и этого?

Я не чувствовал знакомого электрического покалывания там, где касался его груди, и меня охватила паника.

— ЭлТи? — позвал я.

Его глаза были закрыты, но он не мертв. Он не мог умереть.

— ЭлТи? — Я провел ладонью по его ребрам. — Кэм?

Док встревоженно посмотрел на меня из-под лохматых бровей.

— Брэйди?

У меня пересохло во рту.

— Я ничего не чувствую.

— Ладно, — сказал Док. — Тогда начнем дефибрилляцию.

Я вскинул голову:

— Нет. Я его батарейка.

Это было единственное, что я точно знал. Знал, когда мы вырезали его из капсулы, и знал сейчас. Я закрыл глаза и вздохнул. Прижал обе руки к его сердцу, растопырив пальцы. Я почувствую биение через секунду. Почувствую. Потому что этот день не станет днем, когда я всех потерял.

Часть меня задавалась вопросом, как долго они позволят мне оставаться здесь, если мои прикосновения не оживят его. Пока он не остынет? О Господи, нет. Не сегодня.

«Брэйди?»

Я услышал его голос у себя в голове, прежде чем ощутил стук.

«Кэм?»

Его ресницы задрожали, но глаза оставались закрытыми.

«Что случилось?»

— Не знаю, — отозвался я. В горле першило. «Я вернулся, как только смог».

Его сердце под моими пальцами стучало все сильнее.

— Есть пульс, — услышал я голос Дока.

Я подавил желание погладить Кэма по волосам. Просто оставил ладони на его груди, надеясь, что так он станет сильнее.

«Как думаешь, они уберутся, если я не стану открывать глаза?»

Меня затопило облегчение. Я наклонил голову.

«Проверь».

Его губы дрогнули.

«Хорошо».

* * *

Когда все ушли, я уснул рядом с Кэмом, и мне снился дом.

— Папа? Папа? — Я сидел напротив него за кухонным столом.

Отец сжал опухшими, покрытыми шрамами пальцами кружку, чтобы не дать ей остыть. Иногда по ночам в Копе было холодно.

Я ждал, пока отец вернется со смены. Люси спала в моей кровати, укрывшись всеми нашими одеялами. Я замерз, но мне нужно было показать отцу повестку.

У отца было лицо старика: худое, со впалыми щеками, серое. Ему было тридцать восемь.

— Брэйди, — сказал он. — Это неправильно. — Я не мог говорить из-за кома в горле. — Ты ведь должен был присматривать за сестрой.

— Знаю.

Он меня не винил. Мы оба понимали, что я ничего не мог поделать.

Серые глаза отца наполнились слезами, прежде чем он успел сморгнуть их.

— Прости, папа.

Он выглянул в окно, на ночное небо, словно искал там меня.

— Брэйди.

Я проснулся и понял, что плакал. И Кэм тоже. Его темные ресницы и щеки были мокрыми. Я протянул руку и провел пальцем по влажной коже, а потом посмотрел ему за спину, на черноту за окном.

— Прости, папа, — сказал я звездам.

Я просил прощения за то, что он не смог продержаться. За то, что не мог вернуться. За то, что мы оба оставили Люси. И больше всего за то, что его жизнь была такой трудной. Он не заслужил всего этого. Когда-то он был парнем, влюбленным в девушку с Шекспиром в твердом переплете. Отец заслуживал большего, чем жизнь в Копе, работа на заводе, мертвая первая жена и алкоголичка вторая, и больше ничего, кроме детей и долгов.

Я выпрямился и вытащил письмо Дэниз из кармана. Поднеся его поближе к лицу, я стал читать его в тусклом свете.

Дорогой Брэйди, с прискорбием сообщаю, что твой отец скончался прошлой ночью. Сейчас твоя сестра живет со мной. Но из-за расходов мне пришлось забрать ее из школы. Мне очень жаль, но даже с твоим жалованьем я не смогу присматривать за Люси после Нового Года. У нас опять сокращения. Дэйву урезали часы. Надеюсь, к тому времени ты сумеешь все устроить. Надеюсь, тебе будет приятно знать, что перед смертью Стивен говорил о тебе. Дэниз.

«Все устроить?» Я поджал губы, хотя знал, что Дэниз не виновата. Она и так делала больше многих. Но боже, что я мог придумать? Если моего жалованья не хватает Дэниз, другим не хватит и подавно.

Я закрыл глаза и стал молиться своему кошмару:

«Кай-Рен, убей нас всех и побыстрее. Пожалуйста?»

На увольнение рассчитывать бесполезно. Я видел в медотсеке парней, которые думали вырваться отсюда на следующем говнолете ценой пары пальцев, но это никогда не срабатывало. Никого никогда не отпускали раньше. Тебе просто находили работу подерьмовее, чтобы преподать урок. Сволочи.

Со станций можно было выбраться двумя способами: десять лет спустя или в мешке для трупов. Но ни первое, ни второе моей сестре не поможет. Если бы дело было только во мне, я бы давным-давно перерезал вены. Скорее всего сразу после Уэйда. Но я не мог позволить себе такую роскошь, как самоубийство. У меня никогда не стояло такого выбора. Хотя черт, звучало здорово.

Я посмотрел на звезды.

«Она незыблемый маяк, навстречу бурь глядящий горделиво; она звезда, и моряку сквозь мрак блестит с высот, суля приют счастливый».[4]

Такая она, любовь, но любви недостаточно. Если бы ее хватало, то сила моей любви не дала бы отцу умереть. И сделала бы его счастливым. И спасла бы мою сестру с другого конца галактики. Может, любовь и незыблемый маяк, но ее мало, чтобы сделать мир лучше.

Я положил ладонь на грудь Кэма, ощущая его сердцебиение.

Кэм может сколько угодно гоняться за звездным светом, но ему никогда его не поймать.

Глава пятнадцать

Нельзя спрятать тайну от парня, который читает твои мысли.

Но можно попытаться.

«Ты в порядке, Брэйди?» — Кэм вывел невидимый узор на поцарапанной столешнице.

Я проследил за его рукой — мне показалось, он хотел протянуть руку и дотронуться до меня, а потом вспомнил, что мы не одни.

— Ты меня напугал, ЭлТи, — сказал я, запихиваясь пюре.

Мы сидели в офицерской столовой вместе с Доком. Больше никто с нами сесть не рискнул. Словно Кэм — зараза, которую все боялись подхватить. А может, и я тоже: Брэйди Гаррет и Воскресшие из Мертвых. Почти все офицеры за соседними столами на нас косились. Неподалеку сидел Крис вместе с Луткасом и Дьюреком, но я старательно не смотрел на них.

Кэм был все еще слаб и бледнее обычного. Если каждый раз когда у него останавливается сердце, отмирают ткани, возможно, каждый приступ разрушает сердце, подводя его все ближе к смерти, после которой он уже не очнется?

Док читал журнал по медицине — на развороте была диаграмма сердца, что вряд ли было случайностью. Хотя думаю, нужные ответы он бы в этом журнале все равно не нашел. Мы с Кэмом бросали вызов медицинским знаниям Дока и кого бы то ни было на Земле. Да что такое было в той капсуле, чтобы сделать Кэма таким? И сможет ли Кай-Рен действительно все исправить?

— Прости, — слабо улыбнулся он. — В следующий раз постараюсь не падать в обморок.

— Ты не падал в обморок, — сказал я. — Ты умер.

Мне не нравилось, как звучит это слово. Не нравилось, что приходится заставлять себя его выговаривать и не нравилось, куда могут привести меня ассоциации. Я потрогал письмо в кармане и почувствовал укол боли.

«Нет, не надо».

Кэм нахмурился:

— Брэйди?

Я не хотел рассказывать об этом ни Кэму, ни кому-то еще. Толку не будет; я больше не сопливый мальчишка. Я могу не думать об этом. Я могу думать совсем о другом. Мои страх и тоску можно истолковать так же, как и до встречи с Кэмом, главное — за них не цепляться. Тогда они не будут иметь значения.

— Ты умер, — повторил я, направляя свою печаль и злость на это.

Кэм хмуро посмотрел на меня, пытаясь распутать клубок моих мыслей.

— Сейчас я здесь, — возразил он.

Я сердито уставился на него:

«И надолго?»

Он улыбнулся и опустил глаза.

«Да, понимаю».

Странно, да? Кэм, может, и выживет, но мы не будем вместе. Может, когда Кай-Рен все исправит — или убьет нас всех (я всегда был пессимистом), — я перестану испытывать необходимость в том, чтобы он был рядом. Может, это все биохимическая связь между нами, точно симбиоз. Ему нужно было выжить, и поэтому мне нужно было постоянно к нему прикасаться. Может, это желание искусственное, просто изобретение какого-нибудь ученого Безликих. Может, оно исчезнет, как только наша связь благополучно порвется. Может, она отпадет, словно хвост ящерицы, послужив своей биологической цели. А может, я просто идиот, раз сижу здесь и пытаюсь думать об этом, когда должен с толком использовать оставшееся у нас время.

Кэму было так хорошо, когда Крис его трахал. Хочу ли я этого? Наверное, хочу. И я знал, что Кэм будет терпелив со мной. Я ему доверял. Если я и сделал бы это, то с ним.

Вот только какого хрена я думаю о сексе в такое время?

«Что-то не так, Брэйди? — Кэм внимательно посмотрел на меня. — Что случилось?»

«Оставь меня в покое».

Так он и послушал.

— Брэйди? — тихо позвал Кэм.

Я не хотел думать о папе или Люси, но почему вместо этого я думал о сексе? О том, чтобы меня трахнули, о том, чтобы кончить, когда отец мертв, а небеса Люси рухнули. Да что со мной такое?

— Иди на хрен. Я не шучу, ЭлТи, пошел ты.

Нарушение субординации налицо, да еще прямо посреди офицерской столовой. Прямо перед толпой ублюдков, медных звезд на плечах которых хватило бы на всю Вселенную. Прямо перед коммандером Леонски.

Он, сощурившись, наблюдал за нами через несколько столиков.

«Ну давай, засунь меня в карцер, козел. Посмотришь, есть ли мне дело».

Мне хватило ума не произносить этого вслух, но Кэм услышал и широко распахнул глаза.

— Гаррет, — сказал Док, нахмурившись. — Что случилось?

«С чего бы начать? Отвяжись».

— Брэйди, — тихо позвал Кэм. — Брэйди?

Я так резко отодвинул стул, что тот повалился на пол.

— Убирайся из моего головы, мать твою!

Похоже, офицеры не любят, когда новобранцы приходят в их столовую, едят их еду, а потом устраивают сцены. Не знаю, кто из них меня схватил, но точно не Док. И не Кэм, потому что они все еще в шоке смотрели на меня.

Какой-то урод, пахнущий лосьоном для бритья и кремом для обуви. Он за пару секунд скрутил меня, уложив на пол, хотя для него это вряд ли было достижением, потому что комплекцией он напоминал говнолет. Впрочем, моей проблемой всегда было неумение вовремя прикусить язык.

— Убери руки, грязная скотина!

Глупо кричать такое парню в два раза тебя больше. Особенно если он офицер. Он ткнул меня лицом в пол, и это было здорово. Внезапная волна боли и унижения прорвалась сквозь давящую тяжесть в груди, разодрав ее на части. Она разбилась вдребезги словно стекло — острое, твердое, прозрачное, — оставив после себя только холодную ярость. Это было так здорово.

«Сделай мне больно. Сделай мне больно еще».

Я попытался вырваться, и он повторил.

Где-то на периферии моего проигранного сражения я слышал поднимающийся гул голосов. Док и Кэм, наверное, единственные пытались меня защитить. Остальным не было дела до того, каким способом какому-то наглому рядовому вправляют мозги. Даже самому рядовому. Потому что так я не думал об отце, не думал о Люси, не думал о чертовом письме, лежавшем в кармане куском свинца.

Вот только на самом деле думал, и, конечно, Кэм эту мысль услышал. И должно быть, сказал Доку, потому что, не успел я ничего сообразить, как тот уже нашарил в моем нагрудном кармане письмо.

Я затих, и офицер отпустил меня. Кэм сел рядом на корточки и помог мне встать на колени — я сидел, сгорбившись и уставившись в пол, потому что, казалось, каждый урод в зале пялился на меня.

— Ну же, — наконец сказал Кэм, поднимая меня на ноги. — Пойдем, Гаррет.

Мое лицо горело, когда они с Доком выводили меня из столовой.

Потому что все обо всем узнают. Все спросят коммандера Леонски, почему меня не уволокли прямиком в карцер, и он им расскажет. Все будут знать, что бедняжка малыш Брэйди, как ребенок, закатил истерику, потому что его папочка умер.

«Да пошли вы. Не смейте жалеть меня, сволочи. Катитесь на хрен, вместе со всей станцией. Надеюсь, она сгорит к чертям. Надеюсь, все мы сгорим».

— Идем, — бросил Кэм, ведя меня по узким серым коридорам станции.

Гудение ламп. Спертый воздух. Ничто, мать его, в космосе не меняется.

Когда мы добрались до комнаты, я тяжело опустился на пол.

— Брэйди, — позвал Кэм, вставая на колени передо мной. — Мне очень жаль, Брэйди.

Нельзя устроить бойкот парню, который читает твои мысли.

— Все нормально, — монотонно пробормотал я — не доверяя себе, я боялся встретиться с ним взглядом. — Дерьмо случается.

Гребаный девиз всей моей жизни. И жизни отца.

— Эй. — Кэм потянул меня на себя, пока моя голова не прижалась к его плечу. Его ладонь тепло легла мне на затылок. — Я с тобой, Брэйди.

«А кто с моей сестрой?»

Я не заслуживал сочувствия. Она заслуживала.

— Брэйди. — Док наклонился ко мне и положил ладонь на мое плечо. — Мне очень жаль, сынок.

Боже правый, мне девятнадцать лет. Мне не нужно их сочувствие. Оно было таким приторно сладким, таким липким, казалось, оно меня задушит.

Я отпрянул и прислонился к стене, выставив вперед локти, чтобы Кэму не пришло в голову меня обнять.

— Я в порядке, — сказал я, перекрывая шум в ушах.

Я подумал о Люси. Да какая разница? Меня не было с ней пять недель назад, когда ее мир рухнул, и меня не было с ней сейчас. Никогда в жизни я не чувствовал себя так одиноко.

Вот, теперь я жалею себя. Мой отец мертв, моя сестра осталась одна, а я жалею себя. Гребаный эгоистичный ублюдок.

— Если тебе что-нибудь понадобится, сынок, зови, — услышал я краем уха голос Дока.

Я кивнул. Я не хотел раскрывать рот, потому что боялся заплакать, а слезы всегда бессмысленны, как и проливать их над тем, что случилось пять недель назад за миллион миль отсюда. От слез никому не становится лучше. Они только заставляют парня, за которого ты чувствуешь себя в ответе, жалеть тебя, хотя он тоже не виноват, что твоя жизнь — дерьмо.

Кэм наклонился вперед, словно не заметив, что мой локоть упирается ему в ребра.

— Что мне сделать, Брэйди? — спросил он, касаясь губами ежика моих волос. — Что мне сделать?

От его близости в голову внезапно полезли грязные мысли.

Я вцепился ему в рубашку.

«Сделай мне хорошо, ЭлТи. Трахни меня. Сейчас».

— Что? — Зеленые глаза Кэма широко распахнулись.

Я застал его врасплох и воспользовался этим. Поднявшись, я вздернул его на ноги, толкнул на кровать, пока он не пришел в себя, и забрался верхом. Оседлав его бедра, я уставился на него сверху вниз.

— Трахни меня, ЭлТи.

Я не узнал свой голос. Он звучал все так же монотонно. Словно вот-вот сорвется.

— Это плохая идея, Брэйди, — сказал Кэм, положив ладони мне на бедра, будто собираясь спихнуть.

— Не двигайся. — Я прищурился и впился пальцами в его плечи. — Напомни мне, что я еще жив.

Я когда-то читал об этом в учебниках Дока по психологии. Он не был психологом, но у него имелось до хрена книг по ней. В то время прочитанное показалось мне странным, но сейчас я так не думал: горе действительно может заставить тебя хотеть секса. В книгах Дока говорилось, что желание потрахаться — закономерная реакция на боль. Впрочем, иногда это просто способ убежать от реальности.

Кэм покачал головой.

— У меня дерьмовый день, — сказал я, — посреди дерьмовой недели моей в целом дерьмовой жизни. Сделай мне хорошо.

— Нет, — дрожащим голосом ответил он. — Ты не хочешь этого, Брэйди. Не сейчас.

Мне не нужно было читать его мысли. Все его эмоции читались по лицу. Желание, грусть, сострадание, беспокойство и даже отвращение к себе, потому что ему тоже этого хотелось.

Ухватившись за вожделение, я потянулся вперед и уткнулся носом Кэмму в шею. Потому что ему это нравилось, и мне тоже. Мои губы потрогали его кожу, нащупали неровный пульс и задержались на нем.

— Трахни меня, ЭлТи, пожалуйста. — Я просунул между нами руку, скользнул ею по его брюкам. Мои пальцы нащупали его член — он был уже твердым. И сочился смазкой. Значит, его сопротивление — аргумент спорный. Попался с поличным.

Я потерся о него.

— Нет! — Кэм перехватил мои запястья, внезапно вскинул бедра, и я вдруг оказался лежащим на спине, а он — сверху. Что меня вполне устраивало. Его волосы свесились по бокам от покрасневшего лица. — Нет, Брэйди, понятно?

Я выгнулся.

— Будешь со мной бороться, ЭлТи? Потому что сейчас я не против грубости. Ну же, трахни меня!

Он беспомощно нахмурился.

— Нет, Брэйди. Я не хочу, чтобы твой первый раз был таким.

— Ты ведь знаешь, что это не первый, — поморщился я. Обязательно надо было напоминать мне о Уэйде, да?

— Этого урода я не считаю, — возразил Кэм. Когда я попытался подвинуться, он еще сильнее сдавил мои запястья. — И тебе не стоит.

— Козел, — пробурчал я. — Так трудно хоть на секунду забыть, в какую херню превратилась моя жизнь, и просто меня трахнуть?

Он покачал головой и медленно наклонил голову. Его поцелуй был почти целомудренным.

— Нет, Брэйди. Для этого ты слишком сильно мне нравишься.

Я растерял весь запал. Как и всегда с Кэмом, интересно почему. Если бы меня так зажал кто-нибудь другой, я бы кричал от ярости. Как несколько минут назад. Я бы лягался, и кусался, и вырывался, пока меня не отпустили бы, или пока не избили бы до смерти. Но не с Кэмом. Только не с ним. Я спокойно лежал — он не отпускал мои запястья, пока моя эрекция не сошла на нет — и чувствовал себя полным кретином. Глупым, несчастным ребенком, который выставил себя идиотом.

Может, он думал, что я должен плакать. Может, он не понимал, что за парень плачет, когда капитан Луткас впивается пальцами в болевые точки, но не делает этого, узнав о смерти отца. Но я никогда не был таким уж сложным человеком. Физическая боль вызывала физическую реакцию. Все остальное — не ваше гребаное дело.

— Можешь отпустить меня, — сказал я, не в силах встретиться с ним взглядом.

— Может, я не хочу.

— Как хочешь. — Я не стал вырываться.

Интересно, он время засекал? Неловкие секунды растягивались в мучительные минуты. И все это время Кэм заглядывал мне в лицо, а я пялился ему в шею. Я не собирался смотреть ему в глаза. Не то чтобы ему это было так уж нужно. Он знал, что я сгораю от унижения.

Ты вешаешься на парня, а он тебе отказывает. Но не пускает. Какого хрена происходит?

Я закрыл глаза. У нас почти не оставалось времени, и вот так он собирался его провести? Отлично. Как хочет. Какая на хрен разница? Нам всем все равно конец: мне, Кэму, папе и Люси. Всей человеческой расе, хотя не то чтобы мне было дело до большинства из них.

Я мог бы избавить себя от многих страданий, просто вскрыв себе вены после Уэйда. Жаль, я этого не сделал.

— Это ведь неправда.

Я открыл глаза:

— Нет, я бы не стал убивать себя. Но я завидую ублюдкам, которые это делают.

Кэм чуть разжал пальцы.

— Брэйди, ты ведь последние три года держался на одной злости, да?

Что-то в его словах чуть не заставило меня улыбнуться.

— На самом деле гораздо дольше. Гораздо-гораздо дольше.

— И как тебя на столько хватает? — Его голос звучал очень мягко.

— Во вселенной достаточно уродов, ЭлТи.

— Боже, Брэйди, — прошептал он. Сполз с меня, улегшись рядом и притянув меня к себе — у меня не было сил сопротивляться. — Все не обязательно должно быть так. Цепляться за ненависть сложнее, чем ты думаешь. И ты ведь не становишься от этого сильнее.

«Как скажешь».

— Я серьезно. И может, я и попивающий латте педик, но ничто из того, что отталкивает людей, не делает тебя сильнее.

Я вздохнул. От Кэма так приятно пахло. Просто потом и мылом, но это был только его неповторимый запах. Мне будет не хватать его, когда наступит конец.

— Мне все равно, что ты «попивающий латте педик».

— А мне все равно, что ты «безграмотный нищеброд», — сказал он, скользнув губами по моим губам, отчего по спине у меня пробежала дрожь. — Но я не шучу. Тебе нужно дать себе передышку. Нужно подпустить людей поближе.

Я нахмурился:

— Без обид, ЭлТи, но последний, кого я подпустил поближе, это ты, и все с минуты на минуту закончится.

— Да, — пробормотал он, щекотно поцеловав мои ресницы. — И будет больно, но в конце ты станешь вспоминать только хорошее.

— Как с Крисом, — сказал я, прижимаясь губами к его подбородку.

— Как с Крисом, — кивнул он.

— Я так не могу. — У меня внутри все сжалось.

— Почему нет?

Я покачал головой.

— Потому что я даже не могу позаботиться о сестре. Она окажется на улице, и я ничего не могу с этим поделать. — Мой голос прервался, и мне стало за себя противно. — Думаешь, я заслуживаю кого-то после того, что с ней случилось?

— Брэйди, — успокаивающим голосом начал он, прижимая меня крепче. — Ты не виноват. Я знаю, ты сделал все, что мог.

От этих слов меня как ошпарило — снисходительная скотина! — я заехал ему локтем под ребра, чтобы между нами оказалось хоть какое-то расстояние.

— Да пошел ты! Я говорю не о какой-нибудь там собаке, которую надо усыпить! Я говорю о сестре! Она маленький ребенок!

— Твою мать, — прорычал Кэм. — Ты невозможен! Что ты хочешь, чтобы я сказал? Мне жаль? Ну так я тоже в этом не виноват! — Он приподнялся на локте и нервно провел пальцами по волосам. — Я просто хотел, чтобы тебе стало легче, Брэйди!

Я вскочил с кровати. Меня захлестнуло яростью.

— А тебе не приходило в голову, городской мальчик, что ничто во всем космосе не способно это исправить! Да пошел ты!

Я залетел в ванную и захлопнул дверь.

«Валяй, — четко прозвучал в голове его голос. — Беги. У тебя это хорошо получается».

— Отвали! — крикнул я через дверь, сполз на плиточный пол и спрятал лицо в руках. Меня трясло от слез.

К черту его, к черту это, к черту все.

А если оттого что я к нему не прикасаюсь, он вдруг умрет, к черту и это тоже.

Глава шестнадцать

Мы с Кэмом не разговаривали. По крайней мере, вслух. А я изо всех сил старался не обращать внимания на сочувствие, исходившее от него волнами и грозившее меня утопить. Мне было плохо, а он хотел помочь. Ну и в жопу его. Сдалась мне его жалость.

Почти весь следующий день я провалялся в постели, свернувшись на боку, чтобы не подпускать Кэма слишком близко. Плохо уже то, как он клал ладонь на мое плечо, чтобы выровнять сердцебиение, потому что мне чересчур нравились его прикосновения. Я хотел их, нуждался в них, но только без всего прилагающегося к ним дерьма. Если бы он хотел мне отсосать, это меня устроило бы. Если бы трахнуться, тоже. Но он хотел помочь.

Я знал, что веду себя как скотина. Знал, что злюсь, потому что это лучше, чем развалиться на части, и знал, что несправедливо вымещать свою злость на Кэме. Я был достаточно взрослым, чтобы все понимать, но, видимо, во многом оставался упрямым подростком. Брэйди Гаррет ненавидит свою жалкую жизнь, а потому ненавидит всех, кто пытается в нее пролезть. Идиотизм.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, Гаррет, — сказал Кэм.

— Брэйди, тебе нужно поесть, — повторил он час спустя.

Я пялился в стену.

Его ладонь скользнула с моего плеча вниз по руке.

— Брэйди, пожалуйста.

— Отвали, ЭлТи.

Я знал, что не стоило мне вчера сдаваться и выходить из ванной. Мысль о том, что нам необходимо прикасаться друг к другу, была отвратительна. Мне было противно, что я так хочу этого. Кэму это было нужно, чтобы оставаться в живых, а какая отмазка у меня? Я просто жалок.

— Мне что, напомнить вам о наших званиях, рядовой Гаррет?

Его холодный голос застал меня врасплох, и я фыркнул:

— Хотел бы на это посмотреть.

Пальцы Кэма легко прошлись по чувствительной коже на моем запястье.

— Съешь что-нибудь. Это приказ.

Я продолжил его игнорировать.

— Я мог бы подать на тебя рапорт, — сказал он.

— Ага, — пробурчал я. — А я с удовольствием рассказал бы кадровому офицеру, как трахал лейтенанта в задницу. Пусть повеселится.

— Ты что, меня шантажируешь, Гаррет? — Его голос звучал ровно, но прикосновения оставались нежными.

Я напрягся, когда его вторая рука скользнула под мою футболку, исследуя узлы мышц.

— У меня будет куда меньше проблем за неподчинение приказу, чем у вас за минет рядовому, сэр.

Я снова напрягся, потому что почувствовал прокатившуюся по его телу волну удовольствия. Брэйди-ехидна ему нравился. И нравилось, как я называю его «сэр», так, что это больше походит на оскорбление.

— Ты под моим командованием и двадцати минут бы не продержался, — сказал он.

Я закрыл глаза — теплая ладонь погладила спину — и почувствовал покалывание электричества.

— Да, бьюсь об заклад, с рядовыми ты был настоящим засранцем.

— Только с теми, которые этого заслуживали.

В нем было что-то, за что мне никак не удавалось зацепиться. Я заставлял себя не двигаться, потому что убеги я или, наоборот, поддайся его прикосновениям, и он понял бы, что победил. Но я не мог прочитать его, не до конца, и это тревожило. Наша близость его возбуждала, но не больше, чем меня. А еще он по-прежнему злился, но за этим чувствовалось что-то еще. Насмешка, что ли? Потому что если он надо мной смеется, я дам ему в морду.

К этому времени он успел задрать мою футболку до самых подмышек, и каждое движение его ладони заставляло меня вздрагивать.

— Так как, вызов принят?

— Какой вызов? — У меня перехватило дыхание.

— Двадцать минут под моим командованием.

Я вздохнул, представив, как он заставляет меня есть. Как прозаично — его прикосновения обещали куда больше.

— Я не голоден.

— Проголодаешься. Потом.

Черт. Может, и правда согласиться? Мой подрагивающий член точно не возражал.

— Я не собираюсь отжиматься по твоему приказу, ЭлТи, — пробормотал я. «Скажи. Скажи, чего ты хочешь».

— Двадцать минут, — произнес он так тихо, что я с трудом расслышал. — Ты мой на двадцать минут. И больше я ничего добавлять не буду.

Думал он то же самое, козел. Он куда лучше меня прятал свои мысли. Четыре года практики — куда деваться.

— Один вопрос — я смогу кончить?

Теплое дыхание коснулось моего затылка.

— Нет, пока я не разрешу.

Черт. Я сглотнул.

— Хорошо.

— Хорошо, а дальше?

У меня встал.

— Сэр.

Он отодвинулся.

Я перекатился на спину и хмуро посмотрел на него, чтобы скрыть нервозность.

— И что теперь?

Он поднялся.

— Повежливее, солдат.

Я поискал в его лице улыбку, но ничего не нашел. Да, выглядел он вполне соответственно — точь-в-точь как те офицеры, которые не узнали бы чувства юмора, даже если бы споткнулись об него. Хотя нет, не просто соответственно, он выглядел властным. Боже. Присутствие начальства никогда не вызывало у меня эрекции, но, видимо, я созрел, хотя мозг все еще не поспевал за членом.

— Встать, — бросил Кэм и, не дав мне времени пошевелиться, прикрикнул: — Встать, рядовой, быстро! Не заставляй меня повторять!

Звучало так по-настоящему — хотя он же и есть настоящий, — что я автоматически среагировал как и положено скромному рядовому. Вскочил с постели и покраснел.

— Да, сэр. Простите, сэр.

Взгляд Кэма равнодушно прошелся по мне.

— Раздеться.

А вот этому приказу я был только рад подчиниться. Хотя мне хватило мозгов не улыбаться, потому что я не знал, какие правила у нашей игры. Стащив через голову футболку, я спустил штаны и трусы. Почему-то так я почувствовал себя не просто обнаженным, но уязвимым и нервно взглянул на Кэма.

— Смотреть перед собой. — Я услышал звук движения — он обошел меня кругом, а потом завел мои руки за спину. Плечи после Луткаса ныли, так что я напрягся, но Кэм осторожно связал чем-то мои запястья. Чем-то шершавым на ощупь. Носком?

«Серьезно? После твоих приятелей из разведки, думаешь, нам стоит заняться связыванием?»

— Отставить посторонние мысли, рядовой, — бросил Кэм. Он нацепил мою футболку мне на голову, скрутил жгутом и поправил так, чтобы она плотно прилегала к глазам, оставляя нос и рот открытыми.

Ну, по крайней мере Луткас мне глаз не завязывал. Я попытался поискать в происходящем смешное, но не смог. Мне не нравилось быть таким — голым, связанным, не видеть и не знать, что будет дальше. Не нравилось быть беспомощным. И этот мудак это знал. Я открыл рот, чтобы сказать, что он победил, но не успел.

— Шестнадцать минут.

Я сглотнул. Хорошо. Я выдержу. Упрямства мне хватит. А потом до меня дошло, что Кэм скорее всего на это и рассчитывал. Какого черта он задумал? Я глубоко вздохнул и задержал воздух.

«Без истерик. Без истерик».

— Да, Гаррет. Только без истерик. — Низкий насмешливый голос прозвучал очень близко от моего уха. Он сказал это, словно бросил вызов. Он знал все мои больные места.

Я задержал дыхание, пока легкие не начали гореть, а потом еще немного. Мне нужно было что-нибудь, чтобы отвлечься и не думать. Я не знал, отчего так нервничаю.

Ради бога, он связал мне руки носком! Носком! Нет ничего страшного в носке. Только когда я наконец выдохнул, вздох больше походил на всхлип.

Он ко мне не прикасался. Почему он ко мне не прикасается? Он вообще здесь? Я слепо мотнул головой.

— Перед собой. — Он оказался за моей спиной.

Звук его голоса меня успокоил, и какой-то части меня это совсем не понравилось. А другая часть уверяла, что все будет хорошо, раз он еще здесь. Раз не ушел. Но мне это не нравилось. Не нравилось, что я ничего не контролирую. Не нравилось, как это меня возбуждает, каким делает жалким и жаждущим.

Мне было одиннадцать, когда Линда впервые обозвала меня хнычущим педиком. В то время я думал, что она попала в точку только в том, что касалось «хныканья». Может, она была не такой тупой, как казалась. Иисусе, она бы, наверное, надо мной сейчас посмеялась.

Я не замечал, что мое дыхание стало быстрым и поверхностным, пока Кэм не положил руку мне на спину между лопатками.

— Расправить плечи. Грудь вперед. Ты ведь здесь не первый день, а, солдат?

Я сглотнул и отвел плечи назад, как можно дальше.

— Нет, сэр.

Это игра. Просто игра. На самом деле он не может так со мной. Только не так. Хотя происходящее казалось реальным, и я хотел, чтобы так и было. Хотел, чтобы Кэм забрал контроль, сказал мне, что делать, а потом похвалил меня за то, что я все делаю правильно. Я хотел этого и ненавидел это. А больше всего мне хотелось сейчас заплакать, и я не знал отчего. Горло ныло, словно в нем стояли слезы. Все тело было напряжено.

Секунды складывались в минуты, но я уже потерял счет. Я все потерял, стоя здесь со стянутыми носком запястьями и футболкой на глазах. Связанный, ослепший, я превратился просто в комок нервов и бешено стучащее сердце, которые умоляли о том, чтобы хоть что-нибудь произошло. Мой член был твердым как камень, пульсировал и истекал смазкой. Я стал клубком противоречивых ощущений. Сознание цеплялось только за Кэма. Мне нужно было, чтобы он еще потрогал меня, заговорил со мной, как-то убедил, что он еще здесь.

Я уронил голову на грудь.

— Голову прямо.

Я вздернул подбородок. Ладно. Я смогу. Нужно просто продержаться до истечения времени. Нужно не дать себе совсем сойти с ума.

— Я предупреждал, что не люблю повторять дважды. — Его голос прозвучал совсем рядом с моим ухом, и я отдернулся. — Ты даже не можешь спокойно постоять на месте. Наверное, не стоило ждать большего от какого-то жалкого куска мусора из Копы.

Я стиснул зубы и нахмурился.

— Хочешь что-то сказать, солдат?

— Нет, сэр, — процедил я. «Попивающий латте педик. Ханжи и святоши. Лицемеры — все они до одного. Спасем деревья. Спасем океаны. Спасем климат. Спасем нас от себя, но никому нет дела до спасения маленьких детей каких-то нищих беженцев. Черт, надеюсь, Безликие прикончат этих уродов первыми».

Дыхание перехватило. Вся моя ярость, моя боль были на месте — только чуть копни. Я и так чувствовал себя абсолютно беспомощным, так зачем я дал Кэму все усугубить? Почему позволил ему называть себя куском мусора? Для этого меня совсем не обязательно связывать и раздевать. Достаточно просто обратиться к кому-нибудь из офицеров на Защитнике или к кому угодно дома.

А потом его ладонь легла мне на грудь, и я содрогнулся всем телом. Мои яйца налились. Кажется, я даже застонал.

— Так все-таки… хочешь что-то сказать, солдат?

— Да, сэр, — ответил я. Его дыхание согрело мои губы. — Пожалуйста, не убирайте руки, сэр.

— Не ты тут главный, рядовой. — Он отстранился. — Двенадцать минут.

Черт, серьезно? Это же настоящая пытка. Я переступил с ноги на ногу.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Гаррет? — Он обошел меня, задев пальцами ягодицы.

Я поморщился под футболкой. Мне нужно было кончить. Член уже всерьез болел, а яйца ныли.

— Нет, сэр!

Его ладони легли на мои бедра, и он прижался ко мне. Возбужденный член уткнулся мне в зад, и я вздрогнул. От шершавого прикосновения молнии и ощущения жара его тела сердце понеслось вскачь. Я с трудом удержался, чтобы не толкнуться ему навстречу. Кэм положил подбородок мне на плечо.

— Ты очень плохо себя ведешь, Гаррет.

Лучше плохо, чем никак.

— Ты не уважаешь вышестоящих, — продолжил Кэм.

Я закусил губу. Твою мать. Я сейчас кончу только оттого, что Кэм мягко трется об меня и между нами потрескивают электрические искры.

— Тебе нужно заткнуться и научиться выполнять приказы. — Кэм прижал меня теснее, и я задрожал от внезапного движения, пискнув, как маленький — волна стыда немного отсрочила подступающий оргазм. Минуты на две, наверное. Но если он продолжит так тереться об меня. — Ты меня слышишь, рядовой?

Черта с два.

— Да, сэр, — выдавил я.

Одна его ладонь скользнула с моего бедра вверх и легла на грудь.

— Хочешь, чтобы тебя трахнули, рядовой?

Я зажмурился под импровизированной повязкой, по телу побежали мурашки.

— Да, сэр!

Пальцы едва ощутимо задели сосок.

— И что это тебе даст?

— Вас, сэр.

Думаю, Кэм ждал не такого ответа. В тот момент я не мог его прочитать, но резкий вздох сказал мне, что я его удивил, впрочем, он быстро пришел в себя.

— Чертовски верно, Гаррет. Но ты должен это заслужить.

Я вздрогнул, когда его рука прошлась по моей груди.

Долгое время он молчал, просто легко касался моего живота, но пальцы ни разу не опускались слишком низко. Ни разу туда, где мне так хотелось их почувствовать. Я стоял и трясся, пытаясь не двигать бедрами. Пытаясь побороть досаду. Мне нужно было больше, но главным оставался Кэм.

Теплое дыхание пощекотало ухо.

— Ты не виноват.

Я застыл. Какого хрена? Что случилось с тем мудаком-офицером, который играл со мной? Да, теперь совсем не весело. Мой член обмяк, я покрылся холодным потом. Мне хотелось отпихнуть Кэма, и не знаю, что меня останавливало.

— Восемь минут, — сказал он.

Или я мог бы закончить все сейчас.

Кэм обхватил меня руками и прижал к себе.

Черт. Я чувствовал себя идиотом. Он что, проделал все это, просто чтобы я не смог вырваться? И кто я, раз такое вызвало у меня эрекцию? Наверное, извращенец? Больной, озабоченный урод, которого возбуждают подобные игры, когда мой отец мертв, а сестра на очереди.

— Ты меня слушаешь, рядовой?

Его голос и прикосновения были словно маяк в темноте. Мне ничего не оставалось, кроме как слушать. Хотя мне и было противно. Живот крутило, к горлу подступала тошнота.

— Да, сэр, — просипел я.

— Тебе нужно дать себе передышку, — продолжил Кэм. В его тоне все еще слышались приказные нотки, вызывавшие во мне очень интересные реакции. — И это, мать твою, приказ, Гаррет.

В голове стало пусто. Я помотал ей, но не смог придумать ничего связного, не говоря уже о том, чтобы что-нибудь озвучить.

— Ты не виноват, солдат. — Он прижался губами к моему обнаженному плечу.

Я почувствовал это, но словно оцепенел.

— Отвечай!

Мои губы зашевелились, но звук получился не сразу. И больше походило не на голос, а на скрип:

— Но кто-то же должен за все отвечать, сэр.

— Ты неправ. Ты просто безграмотный ребенок из Копы. Ты ни черта не знаешь.

Может быть. Я крепко зажмурился под футболкой — глаза защипало от слез. Дерьмо случается, но это не освобождает меня от ответственности. Я не мог такого допустить. Потому что иначе был бы ничем не лучше Линды. Она радостно всех бросила, так ведь?

— Так что ты будешь есть, — продолжал Кэм жестким голосом. — И говорить со мной, и ты не станешь закрываться от меня, потому что это не твоя вина. Понятно, рядовой?

Я дернул подбородком.

— Я не слышу. — Кэм усилил хватку.

Именно в этот момент я осознал, что он не собирается отпускать меня.

— Да, сэр, — прохрипел я, а потом разревелся. Это было как выпустить воздух из шарика. Сначала ноги, потом все остальное, не успел я ничего понять, как уже, всхлипывая, сидел на полу, пока Кэм возился с носком на моих запястьях.

Когда он сорвал с моей головы футболку, комната показалась мне ярче обычного, а от слез вокруг ламп появился сияющий ореол, как у звезд. Я тут же обнял Кэма за шею, будто это было самым естественным в мире, и заплакал как ребенок.

— Ты не слабый, Брэйди, — сказал он, и, кажется, я почти поверил. — Ты сильнее, чем думаешь.

— Неважно, — пробормотал я ему в шею. — Не имеет значения.

— Может и нет. — Он нежно погладил мою спину. — Но ты должен это знать.

Я подавился всхлипом.

— Я не хочу, чтобы Люси умерла!

Он баюкал меня:

— Знаю, Брэйди. Знаю.

«Неужели на севере действительно так плохо?»

«Городской мальчик».

— Да, — прошептал он. — Я и сам ничего не знаю.

Прошла вечность, или мне показалось, что прошла вечность, но я наконец смог отцепиться от Кэма. Прислонившись к кровати, я потер глаза и настороженно посмотрел на него, а он — на меня.

— Ты обманул меня, ЭлТи, — сказал я наконец. — Я думал, у нас уговор.

Губы Кэма дрогнули, он протянул руку и переплел свои пальцы с моими.

— Верно, Брэйди. У нас еще есть время.

Никакого времени у нас нет.

Я вздохнул:

— А ты был прав. Я не продержался двадцати минут.

Кэм поднес мою ладонь к губам и поцеловал костяшки.

— Да, но не переживай. Я был довольно жестким с тобой.

— Ага. Я почувствовал.

Зеленые глаза блеснули.

— Язва.

Я нахмурился:

— Почему тебе не все равно, ЭлТи?

Он вскинул брови:

— Может, я просто эгоист. Когда тебе плохо, плохо и мне. А может, даже хотя у тебя и не было выбора, кроме как впустить меня в чокнутый мир, который ты зовешь своей головой, мне вроде как там понравилось, и я хочу сделать это место лучше, раз уж в нем застрял.

Я неловко пожал плечами, и мы в один голос подумали:

«Несколько дней».

Либо мы все погибнем, когда придут Безликие, либо нет. И если нет, наша связь разорвется. Кэм на станции не задержится. Его пошлют обратно на Восьмой, а может, домой, и я останусь один. Но не настолько один, как Люси.

Я на мгновение закрыл глаза. Я мог бы разозлиться, мог бы снова сорваться или попытаться забыть о ее существовании. Но ничто из этого не помогало. Не помогало и не поможет. Со временем она просто превратится в еще один пункт из моего списка сожалений, станет еще одним выворачивающим душу наизнанку воспоминанием, которому я не могу посмотреть в лицо. Еще одной ошибкой.

— Знаешь, что случается с детьми в Копе, если они остаются одни? — спросил я, открыв глаза.

Лицо Кэма было серьезным.

— Нет.

— Они умирают. Ни школы, ни врачей, ни единого шанса. И будет лучше, если она умрет. Понимаешь? Потому что всегда может быть хуже.

«Не заставляй меня описывать, Кэм. Не заставляй рассказывать, что бывает с некоторыми из них».

Кэм кивнул.

— И это несправедливо, — сказал я. — Черт, я твержу это всю свою гребаную жизнь, но это ничего не меняет. Я почти надеюсь, что Кай-Рен уничтожит всю планету.

— Ты злишься. — Кэм протянул руку и прижал ладонь к моей щеке. — И теперь я тебя понимаю, Брэйди. Правда. Но я говорил серьезно. Это не твоя вина.

И мы снова пришли к тому, с чего начинали.

Я вздохнул.

— Легче от этого не становится.

Кэм наклонился и коснулся моих губ своими.

— Это я тоже знаю.

Я мог бы попросить помощи у него, но это было бы бесполезно. Никто никогда не думал, что Кэм вернется от Безликих. А что делают в армии, когда ты умираешь? Перестают тебе платить. Кэм вряд ли был в состоянии помочь.

Я вспомнил, как носил Люси в слинге. Как чувствовал ее сердце рядом со своим и как укладывал в кроватку каждую ночь, откидывая пряди волос со лба. Мое сердце все еще переполнялось при мысли о ней. Переполнялось и разрывалось каждый гребаный раз.

— Ты это чувствуешь? — спросил я.

Он кивнул:

— Больно.

Вот такая она, любовь.

Через несколько дней наша связь прервется. Кэм ничем мне не обязан. Это я должен был присматривать за ним, и что из этого вышло? Он не просил билет в переднем ряду на второсортную пьесу «Драма моей жизни». И он точно не просился в ней поучаствовать. Это было несправедливо по отношению к нему.

Я выдавил улыбку:

— Прости.

Кэм наклонился вперед, пока наши лбы не соприкоснулись.

Я закрыл глаза и прерывисто выдохнул.

Его близость работала там, где слова были абсолютно бесполезны.

И когда это исчезнет, то будет больно.

Глава семнадцать

Моя первая прогулка по залу ультрафиолета за несколько недель.

Я бросил форму кучей у двери и вытащил пару защитных очков. Поморгав за мутными стеклами, я огляделся. Боже, даже офицерский зал ультрафиолета оказался лучше нашего. В нашем пахло потом, ржавчиной и аммиаком. Тут — ничем. И ни одна лампа тут не жужжала, так что никому не грозила головная боль из-за мигающего света.

Прищурив глаза, я посмотрел на таймер на стене. Пока я удивлялся тому, какая эта комната большая, от пятнадцати минут осталось двенадцать. Может, это ощущение объяснялось тем, что я не ходил по нарисованному кругу с двумя десятками других парней в одном белье. Здесь были только мы с Кэмом. Мы старались держаться подальше друг от друга. Вся суть зала ультрафиолета заключалась в том, чтобы подставить свету как можно больше кожи.

Я покрутился, раскинув руки, впитывая в себя свет и жар.

«Выглядишь аппетитно», — сказал Кэм у меня в голове.

Я фыркнул:

— Очень смешно, ЭлТи.

Он сверкнул улыбкой:

— Я не шутил, рядовой.

Я поднял брови и просунул пальцы под пояс трусов.

— Хотите кусочек, сэр?

Его улыбка стала шире.

— Осторожно, Брэйди, ты ведь не хочешь заработать солнечные ожоги на некоторых чувствительных местах?

Ой. Я поморщился и принялся по привычке ходить по кругу. Пол под ногами уже нагрелся.

Это странное подшучивание… в общем, да, оно было странным. Часть меня до сих пор ничего не ощущала, до сих пор оставалась закрыта, отчего мне казалось, что я притворяюсь. Разыгрываю шоу для Кэма, изображая языкастого, похотливого рядового с плохим поведением и грязными мыслями. Но на самом деле я был вовсе не таким.

На самом деле внутри ощущалась пустота.

Хотя нет, все не так просто. Во мне словно одновременно уживались двое: тот самый жаждущий секса рядовой и парень, которого раздирало на части горе; и я абсолютно хаотично переключался между ними.

Горе должно было быть всепоглощающим. И я презирал себя за то, что оно не было таким. А иногда вдруг забывал. Боже, как можно забыть о таком? Иногда я по несколько минут не вспоминал, что отец мертв, но все это время боль просто перестраивалась, чтобы снова ударить меня посильнее.

— Ты в порядке? — тихо спросил Кэм.

— Ага.

Мы обошли друг друга по кругу.

— Я в твоей голове, Брэйди, — сказал он. — Не ври.

— Ну так не задавай тупых вопросов.

— Хорошо. — Кэм остановился. — Я беспокоюсь за тебя.

Я знал это. Я ведь тоже был в его голове, и с тех пор, как он узнал, что мой отец умер, тревога исходила от него волнами.

Умер. Черт. Папа умер. Каждый раз при воспоминании об этом меня потряхивало. Как глупо. Ведь я же знал, что отец мертв. Я, мать вашу, знал, но мой мозг словно отталкивал эту мысль. Единственный раз, когда со мной происходило что-то подобное, был…

Черт. С Уэйдом. Отупение, отключка мозга и что-то такое огромное, что я просто не мог осознать. «Это не может происходить», — твердил я себе, и, должно быть, до такой степени сам себе верил, что не мог посмотреть правде в глаза. Как трус.

— Нет, — возразил Кэм. — Это шок. Не думай, что это что-то другое. Ни тогда, ни сейчас.

Я отошел подальше. По крайней мере кое-что общее у нас всегда будет: психологическая травма. Хотя кто я такой, чтобы считать, что мои беды: то, что случилось с Уэйдом, или папина смерть — могут сравниться с тем, что произошло с Кэмом?

Я не понял, что Кэм рядом, пока он не схватил меня за руку и не дернул, заставив повернуться к нему.

— Какого черта, Брэйди?

У меня свело живот.

— Что?

— Перестань!

Я удивленно вскинул брови:

— Что перестать?

Кэм нахмурился, его хватка ослабла, но он не выпустил мою руку.

— Перестань считать себя неважным! Ты важен, понятно? То, что происходит с тобой, имеет значение.

— Для кого? — спросил я севшим голосом.

— Брэйди. — Кэм обхватил мое лицо ладонями и прижался лбом к моему лбу. Выпуклые стекла наших очков клацнули друг о друга. — Как я могу вбить это в твою тупую голову? Для меня. Ты важен для меня.

Я закрыл глаза.

— Я просто парень в твоей голове. Ты мог бы получить любого.

Он вздохнул.

«Думаешь, это все? Биохимия?»

— Не знаю, — прошептал я и пожал плечами. — Ты даже не хочешь меня трахнуть.

Кэм провел пальцами по ежику моих волос и вздохнул:

— Я хотел трахнуть тебя с тех пор, как впервые увидел.

Мой член шевельнулся.

— Так почему не сделал?

— Сейчас не время.

Я нахмурился. Из-за отца? Из-за Кай-Рена? Из-за того, что Кэм у меня в голове? Тогда нужное время никогда не наступит. Никогда. Либо Кай-Рен убьет нас всех, либо не убьет, и Кэма пошлют обратно на Восьмой или на Землю. Что бы ни случилось, больше времени у нас не будет.

— Я не знаю, готов ли ты, — прошептал Кэм. — Ты ведь и сам не знаешь.

Я сделал глубокий вздох.

— Как узнать, если не пытаться?

* * *

Была середина дня, но в космосе это не играло роли. Я приглушил свет, и в комнате наступила ночь. Только я, Кэм и звездный свет, который он так любит.

— Ты уверен, что хочешь этого, Брэйди? — Глаза Кэма в темноте казались огромными.

— Да, — ответил я, мое сердце стучало все быстрее.

— Ты напуган, — сказал он.

— Но это не значит, что я не хочу. — Я проверил, закрыта ли дверь и преодолел разделявшее нас расстояние.

Кэм прижал ладонь к моей груди, удерживая меня на месте.

— Потому что меня скоро здесь не будет, как никогда не было, и тебе не обязательно… Ты можешь, ну, знаешь… — Он замолчал.

Мне не нужно было читать его мысли, чтобы понять, о чем он.

— Думаешь, я могу притвориться, что ничего педерастического не происходило, если ты не засунешь свой член в мою задницу?

Брови Кэма взлетели.

— Ничего «педерастического»?

— Я пока работаю над терминологией, — сообщил я. — В любом случае — какая разница? Я почти уверен, то, что я сосал твой член, уже значит, что я вряд ли смогу стать голубее, чем есть.

Кэм покачал головой.

— Ты когда-нибудь слушаешь, какую пургу несешь?

— Неа. — Я подсунул пальцы в шлевки его штанов и подтянул поближе. — Никто не слушает, поэтому мне до сих пор и не поставили диагноз. — Он весело фыркнул. — Нет времени на смех, ЭлТи. Снимай одежду и трахни меня.

Его лицо стало серьезным.

— Брэйди, ты…

— Уверен, — оборвал я его, расстегивая пуговицу на его ширинке и засовывая руку ему в трусы. Его член, горячий и уже твердый, дрогнул в моих пальцах. — Хочу твой член в себя.

Черт. Никогда не думал, что скажу эти пять слов, даже в приступе белой горячки. Но сказал и не подавился, и они очень похожи на правду. И весь мой страх и беспокойство, которые Кэм легко читал, ничто. Только моя проблема, не его. Нечестно, что он так легко их улавливал.

— Пожалуйста, — прошептал я.

Я хотел Кэма. Хотел этого.

«Вот только, вот только, только…»

Вот только в прошлый раз, когда в моей заднице был чужой член, я просил совсем о другом, захлебываясь слезами и соплями: «Нет, нет, нет, пожалуйста, нет». Вот только не хрен думать о том, что случилось сто лет назад.

Мое сердце бешено колотилось в нас обоих.

— Но ты напуган, — возразил Кэм.

— Неважно. — Я подставил лицо для поцелуя.

Наши губы соприкоснулись. Поцелуй вышел легким, едва ощутимым. Такая нежность была для меня в новинку. Как и неторопливость. Но Кэм не давил на меня, а я не спешил, потому что в кои-то веки мы оба знали, к чему все идет.

Наши тела знали друг друга. В этом нам очень помогли наши сны. Пуговицы расстегивались, шнурки развязывались под нашими руками. От прикосновения пальцев Кэма кожу под резинкой белья покалывало электричеством. Ничьи другие прикосновения так не ощущались, и сейчас плевать я хотел, естественная это химия или производства Безликих. Какая разница? Его прикосновения электризовали каждое нервное окончание в моем теле, и я знал, что мои делают то же самое с ним. Я чувствовал это, и у меня перехватывало дыхание.

С ухающим сердцем я забрался на кровать и подпихнул себе под живот подушку. В голову пришла мысль, что я могу ее испачкать, и я ухватился за нее, потому что не хотел думать о том, как будет больно. Ведь будет? С Уэйдом было больно.

— Все в порядке, — прошептал Кэм, оседлав мои бедра и впившись большими пальцами в мои плечи. — Просто расслабься.

«Ага, щаз».

— Я это слышал.

— Знаю. — Я зажмурился.

Кэм стал массировать мышцы моих плеч и шеи. Поначалу они ныли, а потом боль прошла, сменившись почти удовольствием. Прикосновения Кэма стали менее бережными. Он стал дразнить меня, провел пальцами по моей спине, электричество начало покалывать кожу, и, передернувшись, я почувствовал его наслаждение.

— Здорово, — прошептал я. Мой член от предвкушения уже был наполовину твердым. Ага, мой мозг беспокоился, что это может быть больно, но по крайней мере мой член — оптимист. Да и почему нет? Кэм ни разу не делал ничего, что бы доказало его неправоту.

Я верил Кэму. Остальное не считалось.

Кэм сполз с меня, улегшись между моих послушно разъехавшихся перед ним колен. Он скользнул ладонями по моим ягодицам, и мой член дрогнул, налившись еще больше.

— Все хорошо, Брэйди. — Кэм положил руки мне на бедра и осторожно заставил меня приподняться — я послушно встал на колени. Какой смысл сейчас сопротивляться?

Уткнувшись лбом в скрещенные руки, я попытался не чувствовать себя глупо. Или таким беззащитным. «Ты веришь ему, забыл?» Я верил ему.

Пальцы Кэма, скользкие от смазки, нащупали ложбинку между моими ягодицами. Он обвел вход, и я с трудом сдержал всхлип, напомнив себе, что бояться нечего.

— Ты в порядке, — прошептал Кэм, осторожно просовывая один палец в меня. Черт. В меня. — Просто скажи, если захочешь, чтобы я остановился.

— Продолжай, — пробормотал я. Больно не было. Скорее странно. Словно мне всерьез приспичило в туалет. И как такое должно возбуждать? Может, он что-то делает неправильно? А может, со мной что-нибудь не так?

Я услышал улыбку в голосе Кэма:

— Просто подожди немного, Брэйди. Это новое ощущение. Конечно, оно странное.

Он протолкнул в меня еще один палец, и я застонал от чувства наполненности. Больно все еще не было, но анальный секс явно переоценивают. Черт, да если бы мне понадобился досмотр полостей тела, я мог бы просто подраться с кем-нибудь из офицеров. А для обследования простаты…

«Твою мать!»

Кэм снова согнул пальцы.

— Что ты там говорил?

Я застонал и толкнулся назад.

— Боже.

— Дыши, — сказал Кэм. — Я просто еще чуть-чуть тебя подготовлю.

«Хорошо».

Я никогда не подозревал. Даже несмотря на все воспоминания и сны Кэма в моей голове, я никогда не подозревал, что это будет настолько — нет, не хорошо, не совсем, по крайней мере — ярко, остро. Ощущения накатывали самые разные, и я начал стонать и ерзать. Мне нужно было, чтобы это прекратилось, или нужно было еще, или хоть что-нибудь.

Черт, я не знал.

— Брэйди? — Голос Кэма звучал низко, напряженно.

Я шумно втянул воздух.

— Черт. Господи.

— Ты в порядке, Брэйди?

Я всхлипнул в матрас.

«Не знаю. Я не знаю. Больно. Кажется, больно, но черт, мне нужно больше. Я хочу кончить. Пожалуйста. Кэм, пожалуйста».

— Сейчас я собираюсь тебя трахнуть, Брэйди.

«Хорошо. Боже, хорошо. Сделай это».

Боль, которую я ожидал, все же была, лишь дразнящая вспышка, когда головка члена оказалась внутри. Я зашипел, и Кэм замер, провел ладонями по моей спине и потер поясницу. Боль отступила, но распирающее ощущение никуда не делось. Чувство наполненности. Теперь оно не казалось таким уж приятным.

Я закусил губу.

Может, черт, может, я никогда не буду к этому готов.

Кэм просунул под меня руку и обхватил мой член. Я дернулся, дыхание резко вырвалось из груди. Член налился, пульсируя, и противоречивые ощущения переполнили меня настолько, что я не мог вздохнуть. Кэм толкнулся вперед, лаская мой член, пока удовольствие не затопило боль, или пока я не перестал их различать.

— Кэм, — прошептал я хрипло.

Мы двигались в унисон. Я подавался навстречу каждому его осторожному движению, а потом толкался обратно в ладонь Кэма.

«Ты такой тугой, Брэйди. Так здорово».

Я пробормотал что-то в матрас, когда Кэм нашел нужный ритм. А потом мы трахались как следует, жестко и быстро. И было хорошо. Лучше, чем хорошо. Всякий раз когда его член проходился по простате, мне казалось, я сейчас кончу. Я хотел и не хотел этого.

Я хотел, чтобы это длилось вечно.

Не получилось. Да и разве такое возможно?

Ничто не длится вечно.

Я застонал в матрас, пачкая спермой ладонь Кэма, свой живот, грудь и простыни. Кэм последовал за мной через секунду или две.

— Твою мать. Твою мать. — Его пальцы впились в мои бедра, и он задрожал, словно электроток между нами вдруг подскочил до нескольких тысяч вольт. — Брэйди.

Я закрыл глаза.

«Все еще думаешь, что я был не готов?»

Кэм беззвучно засмеялся и скользнул ладонью по моей потной спине.

— Нет, не думаю.

Мы медленно расцепились.

Я улегся на боку на матрасе, уставившись в черноту и думая, не должен ли чувствовать себя по-другому. Перед глазами сияли звезды, и мой страх боролся с восхищением Кэма.

Он вышел из ванной с полотенцем в руке. Усевшись рядом, он вытер мой живот, а потом бросил полотенце на пол и поднял ладонь к моему лицу.

Наши взгляды встретились.

Нам не нужны были слова.

Не нужна была телепатия. Правда читалась прямо по лицу.

Это могло бы стать чем-то большим, если бы не должно было закончиться, прежде чем мы успели хоть что-то осознать.

Это уже было больно.

Глава восемнадцать

Когда пришел Кай-Рен, все случилось быстро.

Я думал, у нас еще есть время. Я ошибался.

И что самое ужасное — это был не сон.

Мы стояли под душем, соприкасаясь, пробуя друг друга на вкус, наслаждаясь моментом. Только мы одни и стук капель по коже, только звук дыхания, стонов и всхлипов, которые мы издавали. Только мы, словно весь свой гребаный багаж мы оставили в соседней комнате.

«Кам-рен. Кам-рен. — В свистящем голосе явно слышалась насмешка. — Что ты делаешь, Кам-рен, мой мальчик?»

— Мать честная! — Отпрыгнув от Кэма, словно он враз стал ядовитым, я чуть не подскользнулся. Я неловко удержался на ногах — плечо прострелило болью, но я едва заметил. Я просто смотрел на Кэма — вода стекала по моему носу — и пытался вдохнуть. — Это было не воспоминание!

Я бросил в него слова точно обвинение, хотя это и было нечестно. Он же не виноват.

Он уставился на меня в ответ:

— Нет. Он достаточно близко, чтобы читать меня.

Я заглянул в глаза Кэма и подумал, не смотрит ли через них на меня Кай-Рен.

— Правда, ЭлТи?

Он кивнул.

И душ закончился. Я вышел из кабинки и схватил полотенце.

К черту все. Плохо уже то, что Кэм торчал у меня в голове. Других мне там не надо. Тем более всяких Безликих. Мать честная. Пожалуйста, только не Безликих.

Сердце застучало быстрее. У Кэма, наверное, тоже.

Боже. Будто в коконе, в своей комнате мы легко могли не обращать внимания на то, что происходит на станции. Ежедневные учебные тревоги участились, но поток транспорта прекратился, и Кэм по звездам определил, что мы находимся в дальней точке своей орбиты. Все это как бы говорило само за себя, но мы думали, что у нас еще есть время, пока маленький фокус Кай-Рена не напугал меня до чертиков.

Я оделся.

Мы молча поужинали, сидя, скрестив ноги, на кровати. Я держался спиной к окну и к Кэму тоже. Я не мог избавиться от ощущения, что Кай-Рен здесь, со мной в комнате, прячется под маской Кэма. Но то, что я отказывался смотреть на него или в окно, не играло роли. Корабль Безликих приближался. Я чувствовал, что он все ближе, и мне не нужно было видеть, чтобы знать, как он выглядит. Кэм ведь знал, и я тоже.

Я вспоминал вспышки света, отбрасывающие блики на странные выгнутые стены. Вспоминал гудение энергии, бегущей по трубам внутри этих темных, бугристых стен, словно кровь по венам. Если это был металл, то у нас такого не добывали. Если органика, то она формировалась, повинуясь желаниям Безликих. Капсула походила на панцирь жука, тогда как корабль их — на улей.

Когда Кэм впервые открыл там глаза, то не мог дышать. Он был голым, висел на пристегнутых руках, и его душил страх.

Сейчас это воспоминание душило меня.

— Он близко, — прошептал я.

Взгляд Кэма соскользнул с моего лица на черноту за моей спиной, и я понял. Понял, даже не оборачиваясь, что увидел бы там, но я упрямо продолжал сидеть спиной к окну.

Черное очертание на фоне звезд. Полное отсутствие света. Что-то, сотканное из бесконечной ночи. Темное пространство.

Мой кошмар, и он двигался прямо на меня.

«Убей нас всех, Кай-Рен, и прошу, сделай это быстро».

А другая часть меня шептала:

«Нет, нет, нет, нет, нет».

— Брэйди. — Руки Кэма обвились вокруг меня, притягивая к твердому телу. — Ты будешь жить, Брэйди. Я обещаю. Обещаю.

Я зарылся лицом ему в шею и вдохнул его запах и впервые за долгое время почувствовал себя почти ребенком. Как будто я почти поверил ему, как будто это было почти правдой. Вот только я не верил. Не мог.

Давным-давно я стоял на коленях в красной пыли, обнимая Люси и выдавливая из себя улыбку, изо всех сил стараясь, чтобы она не выглядела фальшивой.

«Все в порядке, — говорил я. — С тобой и папой без меня все будет в порядке, а я скоро вернусь домой, обещаю».

Обещаю, обещаю, обещаю.

Интересно, ложь Кэма так же горчит на языке, как горчила моя?

Я не ненавидел его за то, что он это сказал.

Я надеялся, что Люси тоже не ненавидела меня.

* * *

В космосе не было ночи. Ни дня, ни ночи. Часы на станциях показывали время в двадцатичетырехчасовом формате, так что Кай-Рену неоткуда было знать, что он прибыл на Защитник-3 в три часа утра.

Чуть за полночь включились сирены, оглушительный вой разносился по узким металлическим артериям станции. Три часа спустя красные мигалки все еще вспыхивали, хотя сигнал кто-то вырубил. Нам не нужно было напоминать, что у нас «красная» тревога.

Что нам всем конец.

Корабль Безликих оказался больше всех, которые мне доводилось видеть. По меньшей мере размером с четверть станции, он щетинился ступенчатыми ребрами, острыми стержнями и штуками, похожими на усики. Как у насекомого.

На нем не было ни внешних огней, ни иллюминаторов. Он выглядел просто черным. Таким же чернильно-черным, как стазисная капсула Кэма. Корабль состыковался с Защитником-3, словно паразит присосался, черная обшивка отражала солнечные лучи, будто темное зеркало или нефтяная лужа.

Логика подсказывала, что Безликие не станут взрывать нас, пока их корабль состыкован со станцией, но логика на этом спектакле сидела в последнем ряду, в отличие от мешающей дышать паники.

Я закрыл глаза. Я не мог смотреть в окно, на этого огромного паразита. На Кэма я тоже не мог смотреть, слишком боялся, что из сияющих зеленых глаз на меня взглянет Кай-Рен.

О Боже.

Черт. Да существует ли он, этот бог? Казалось бы, мне стоило подумать об этом раньше. Все это время, что я ждал неминуемой гибели… как так получилось, что я ни разу не задался этим вопросом?

Сердце екнуло.

Правда осела тяжелым камнем в желудке: потому что вопрос был дурацкий.

Нет никакого бога. Нет жизни после смерти. Нет вечной души.

Мы рождаемся. И умираем. Как крохотная, быстро гаснущая искра. И не остается ничего, кроме черноты.

Я как-то взял с полки Дока «Миф о Сизифе». На обложке был изображен большой красный камень, напомнивший мне о боксите. Наверное, поэтому книжка мне приглянулась.

«Тебе не понравится Брэйди», — сказал Док, но я его не послушал. Книга рассказывала о том, что жизнь бессмысленна. Странно, что такая оказалась на полке у врача. И, наверное, я даже понимал, что подобная мысль может в некотором роде снимать ограничения — как с Кэмом, когда он смотрел в черноту, — но сам я такого не чувствовал. Может, будь я один, и почувствовал бы, но Люси-то не могла утешиться философией.

— Ты не умрешь, Брэйди, — повторил Кэм. — Ты слишком злой, чтобы быть нигилистом.

Да. Я сделал глубокий вдох и ненадолго задержал дыхание. Да, наверное, он прав. Я закрыл глаза и вздохнул снова.

Буду дышать, пока могу.

А когда за нами пришла охрана, я просто поднялся и последовал за ними.

Бежать некуда, некуда, только туда, куда нас вели охранники: из офицерского отсека к ядру. В залитых красным светом коридорах все казалось странным, словно ненастоящим. Мое сердце бешено колотилось, как и сердце Кэма, по венам бежал адреналин. По нашим венам.

Мы добрались до ядра и вошли в лифт.

«Я боюсь, ЭлТи. Чувствуешь, как я боюсь?»

Нам очень хотелось коснуться друг друга, но сопровождающие угрюмо пялились на нас.

«Ты будешь в порядке, Брэйди. Все будет хорошо».

Внутренний голос Кэма звучал глухо.

Лифт понес нас наверх.

Двери разъехались, открывая огромный круглый зал, который мне доводилось видеть только на станционных картах: купол. Именно сюда на фотосессии прилетали политики и дипломаты. Все офицеры здесь носили парадные мундиры, а офицеров сегодня тут было полно: коммандер Леонски, капитан-лейтенант Чантлер, майор Дьюрек, капитан Луткас и Крис Варро. Док тоже был здесь.

Дома на всех рекламных брошюрах с изображением станций обязательно был купол. Окна от пола до потолка давали полный обзор окружающей нас черноты. Со всех сторон светили звезды. Но впервые у меня перехватывало дыхание и мне хотелось спрятаться вовсе не от страха, что космос высосет воздух из моих легких.

А из-за Безликого.

Он повернулся в мою сторону, и мое сердце запнулось.

Кай-Рен оказался высоким, таким же высоким, как в моих кошмарах. Он стоял, на голову возвышаясь над самыми высокими мужчинами в зале. Броня покрывала его с головы до пят — тонкая как латекс, но твердая как сталь. Сквозь маску виднелись смутные очертания лица — лоб, подбородок, тень носа — и больше ничего. Можно было подумать, что это кожа, но я видел сны Кэма. Видел под костюмом белоснежную бескровную плоть, похожую на фарфор.

Как он видит? Как дышит?

На Защитнике-3 стоял Безликий. Почему, черт возьми, мы все до сих пор дышим?

Это блестящее, бесформенное лицо было повернуто к нам, ко мне: из-за маски я не должен был понять, но, когда взгляд Кай-Рена задержался на мне, меня словно тряхнуло от чего-то. Страх. Ожидание. Не знаю, что, мать его, это было, но меня прошило искрой, как каждый раз, когда мы с Кэмом соприкасались.

Эта тварь смотрела прямо в мои мысли.

«Все в порядке», — сказал Кэм, но я слышал только вой, застрявший где-то у меня в горле, и отчаянно пытался его сдержать.

Безликий повернул скрытое маской лицо к Кэму и произнес свистящим, почти довольным голосом:

— Кам-рен, мой мальчик.

— Кай-Рен, — тихо отозвался тот.

— А где же теплое приветствие, Кам-рен? — спросил Безликий.

— Не знаю, что сказать, — ответил Кэм. От него исходили волны сожаления, превращавшиеся в страх, когда задевали меня. Кэм что-то скрывал.

«Кэм?»

Он не обратил на меня внимания.

Коммандер Леонски откашлялся:

— Прошу, лейтенант, не могли бы вы ограничиться переводом?

— Да, сэр, — кивнул Кэм. Его нервы гудели, словно перетянутые гитарные струны, сердце колотилось. — Кай-Рен просто поприветствовал меня.

«Чего? — Я моргнул. — Твою мать, чего?» Мать честная. Я понял, что сказал Безликий. Это было не на английском, но я понял. Кровь отлила от лица. В моей голове был не только Кэм. Кай-Рен тоже теперь был там.

Лицо в черной маске повернулось ко мне, и все внутри меня сжалось.

«Нет, нет, нет, нет, нет».

«Все в порядке, Брэйди», — подумал Кэм.

Я шагнул назад. Я пытался поверить Кэму, пытался прочитать его и не мог. Чем больше я прикладывал усилий, тем больше запутывался. Я не мог сосредоточиться. Как при головной боли, похмелье. Что-то мешало, словно накинутое на часть воспоминаний покрывало. Да, так и есть. Я знал, что это оно. Я мог ощупать эту пелену по краям, но не видел, что внутри. Ничего не получалось, но я знал. Именно там Кэм хранит то, что скрывает.

Мы обменялись с ним взглядами.

«Прости, Брэйди». — Его улыбка была такой мимолетной, что мне, наверное, просто привиделось.

Я сделал еще шаг назад и наткнулся на кого-то в мундире. Док.

— Что-то не так, — прошептал я ему.

Док протянул руку и обхватил пальцами мое запястье. Чтобы успокоить — себя или меня — или чтобы не дать мне устроить сцену, как в прошлый раз среди офицеров, не знаю. Мой пульс трепыхался под его крепкими пальцами.

— Что-то не так, — прошептал я снова, на этот раз чуть громче.

«Все хорошо, Брэйди, — сказал Кэм. — Я обещал, помнишь? С тобой все будет в порядке. Ты выживешь и вернешься домой. Как и все».

Я впервые заметил правду.

— Но что насчет тебя? — прошептал я.

— Я тоже буду в порядке, — тихо отозвался Кэм. Потянувшись, он коснулся кончиками своих пальцев моих. «Просто очень далеко отсюда».

* * *

Это не было предательством. Хотя боль снедала так же, но нет. Кэм был героем. Когда все обо всем узнали бы, они бы поняли. Может, оттого что у него было известное лицо, лицо, которое хорошо смотрелось на плакатах, его героизм представлялся мне именно таким: знаменательные моменты, навеки запечатленные на камеру. Беззаботная улыбка, чтобы смягчить героическую решимость.

Но в действительности героизм выглядел иначе. А я попался на уловку, ведь плакаты с улыбающимся лицом Кэма на фоне развевающихся флагов специально изготавливались так, чтобы, глядя на них, мы знали, что он герой. Вот только в реальной жизни его героизм вовсе не был таким ярким и радужным.

Кэм был бледен. Под глазами у него залегли темные круги. Он тихо переводил, пока коммандер Леонски разговаривал с Кай-Реном, и знаю, мне, наверное, следовало, широко распахнув глаза, следить за этим историческим моментом, впитывая в себя каждую деталь, чтобы как-то оправдать для себя страх на лицах всех в этом зале, но я видел только Кэма. Кэма и, когда меня накрывали особенно сильные волны безысходности, Кай-Рена. Каждый раз он поворачивался ко мне, словно гончая, уловившая резкий запах, отчего меня захлестывал ужас.

— Он полетит с ним, — прошептал я, и у Дока приоткрылся рот.

Когда Кэм объявил об этом, никто не стал возражать. Коммандер Леонски не взял мирный договор и не порвал его на части. В комнате полной мужчин, которые не могли посмотреть Кэму в глаза, воцарилась тишина. Крис Варро промолчал. Урод.

Да и я тоже.

Я отвернулся и уставился в черноту.

Время здесь теряет свое значение. Вне планеты оно занимает место где-то между массой и светом, превращаясь во что-то странное, непостижимое. В физику, философию, во всякое дерьмо, неподвластное моему интеллекту. Я знаю одно: смотреть в черноту — это все равно что смотреть в прошлое. Можно подумать, чего тогда бояться?

«Я никогда не лгал». — Голос Кэма нашел меня через весь купол.

«Знаю».

«У нас никогда не было будущего».

Время не имело значения, вот только каждая секунда — обратный отсчет к концу. Интересно, нам еще удастся дотронуться друг до друга или нет. Я тут же возненавидел себя за эту мысль. Да как я могу думать о том, чтобы к нему прикоснуться, когда мне не хватает смелости даже обернуться и посмотреть на него?

«Знаю».

Я сосредоточился на прошлом, таком далеком, что, возможно, та яркая звезда стала сверхновой миллион лет назад. Может, к нам сейчас несется взрывная волна, но мы не узнаем об этом, пока она не окажется здесь. Как мотыльки, пляшущие в огнях фар, ослепленные, не видящие грузовика, пока он не оказывался с ними в том же месте в то же время. Чавк.

Я закрыл глаза.

«Если бы я злился, было бы чуть легче».

«Ты ведь и злишься». — Я услышал в его голосе улыбку.

«Может быть. — Я стиснул кулаки. — Но не на тебя».

Я злился на вселенную, на судьбу, на бога, в которого на самом деле даже не верил, но не на Кэма, потому что Кэм — герой.

Нас обоих затопило сожаление. Я вытер нос тыльной стороной ладони.

«Совсем разошелся».

У Кэма это прозвучало нежно, но я не смог даже изобразить улыбку. Я развернулся и отыскал его бледное лицо.

Это неправильно. Абсолютно неправильно, и никто не собирался даже пытаться это остановить, потому что Кай-Рен мог стереть нас с лица вселенной. Кай-Рен мог уничтожить Землю. Если Кэм — цена выживания, то мы будем только рады от него отделаться. Позже мы, может, даже станем оплакивать его или почитать, но сейчас повяжем на него ленточку с бантом и бросим обратно Безликим. Наслаждайтесь! Счастливого, мать вашу, Рождества!

Кай-Рен повернул скрытое маской лицо ко мне.

«Что такое Рождество, Кам-рен?»

Твою ж налево. Я прижался спиной к окну, почти желая, чтобы он треснуло и высосало нас всех в открытый космос. Мне тут же вспомнилось, как Кэм тогда посмеялся надо мной.

— Что мне не нравится, так это знать, что от гребаного вакуума меня отделяет лишь тонкое стекло.

— Это не стекло, Гаррет.

Жаль, что не стекло. Жаль, что оно не тонкое как бумага, потому что Кай-Рен читал мои мысли и смотрел на меня — может, он все это время меня слышал? — в голове вдруг не осталось ничего, кроме картинки, где Кэм свисал на запястьях в первый раз, когда Кай-Рен его трахнул. И дыхание перехватило не только от страха.

Кай-Рен это понял.

«О, звуки, которые этот издавал бы под моей рукой, мой мальчик, были бы прекрасны».

Сердце Кэма застучало быстрее.

«Хочешь его, мой мальчик? Они отдадут его, если я попрошу».

«Нет. — Взгляд Кэма перехватил мой. — Не хочу».

Я зажмурился и подумал о красной глине и солнце.

«Боже, пожалуйста, нет. Пожалуйста».

В голове раздался свистящий смех Кай-Рена.

— Брэйди? — Док наклонился ближе. — Ты в порядке, сынок?

— Не дайте ему забрать меня, Док, — прошептал я. — Пожалуйста, не дайте.

— Никто никуда тебя не заберет, — заверил тот, но его хриплый голос звучал словно издалека, как эхо голоса Кэма:

«Он никуда тебя не заберет, Брэйди».

— Мне нужно убраться отсюда, — выдавил я, от паники перехватило горло. Он все еще смотрел на меня. Кай-Рен все еще смотрел, и я это, черт возьми, чувствовал. — Боже, Док, пожалуйста.

Доку хватило одного взгляда, чтобы понять, что я сейчас устрою истерику. Обняв за плечи, он повел меня к дверям.

«Брэйди. Брэйди?» — Это был голос Кэма, но я не мог обернуться снова. Мне нужно было выбраться оттуда, потому что каждый раз когда Кэм звал меня по имени, Кай-Рен с шипением повторял, словно смакуя: «Брэй-дии».

Док вывел меня наружу и почти доволок до лифта, когда я согнулся, и меня вырвало на его ботинки.

Глава девятнадцать

В медотсеке стоял полумрак, но это было одно из немногих мест на Третьем, где свет не вспыхивал красным. Здесь такое недопустимо. Докторам и без того напряженно живется. Им совсем ни к чему красные мигалки и сирены, когда они по локоть в кишках какого-нибудь парня.

Док усадил меня на диагностический стол.

— Черт. — Я прерывисто вздохнул, наблюдая, как он осторожно отцепляет мои пальцы от своего плеча. — Он был у меня в голове, Док, прямо в голове.

Док погладил меня по волосам большой квадратной ладонью.

— Раштон?

— Чертов Безликий, — прошептал я. В желудке снова заворочалась тошнота. — Я такой трус. Даже не попрощался.

Еще одно бесполезное сожаление. Придется найти способ заглушить его, как и все остальные.

— Уверен, он понимает, — сказал Док.

Искренности его голосу явно не хватало, но это не имело значения. Главное, что от него тишина казалась не такой звенящей.

Я очнулся, почувствовав укол шприца.

— Какого хрена, Док?

Тот свел густые брови.

— Это слабое успокоительное, Брэйди. Поможет тебе уснуть. Хочешь остаться здесь?

Я осмотрелся по сторонам.

— И проснуться оттого, что у какого-нибудь больного среди ночи случится припадок?

— Это было всего один раз, — проворчал Док. — И сейчас и так середина ночи.

— Нет, я пойду — я в порядке.

Вранье, конечно, но мне очень нужны были душ, чистая форма и сигареты. В медотсеке я мог получить только два из трех, а больше всего сейчас мне хотелось покурить.

Док сочувственно хлопнул меня по плечу, отправляя в мигающий красным коридор. Я направился в офицерский отсек, но дверь в нашу с Кэмом комнату оказалась заблокирована в открытом положении. Белье и матрас пропали — видимо, меня выселили, — мой рюкзак лежал на полу, и вокруг него, словно конфетти, валялись презервативы.

Я огляделся поискать, какой урод-приколист бросил их на виду у всех мимо проходящих, но поблизости никого не оказалось. Козлы.

Я собрал резинки и запихнул в рюкзак, стараясь держаться спиной к окну, космосу и огромному кораблю Безликих, пиявкой присосавшегося к внешнему поясу.

В горле саднило, в груди давило, но какой смысл плакать из-за гребаной комнаты. Какая разница, что это была наша с Кэмом комната. Теперь она пустая. И холодная.

Я закинул рюкзак на плечо и побрел к лифту.

Весь мир переливался красным. Я инстинктивно пытался проморгаться. Я как-то видел пилота Ястреба, страдавшего от акселерационного стресса. Он делал то же самое: просто сидел в медотсеке и безостановочно моргал, пытаясь разогнать красную пелену перед глазами от полопавшихся кровеносных сосудов. Когда двери лифта со скрипом разошлись на уровне казарм, я тоже все еще моргал.

Место казалось почти опустевшим. Ну да, боевая готовность, парни наверняка на своих постах. Правда некоторые ходили туда-сюда по широким коридорам. И среди них Чезари.

— Эй, Гаррет, привет. — Выражение его лица было настороженным и мрачным. Красные огни стирали острые углы дверных проемов и переборок, сглаживали резкие черты. — Наверху ты больше не нужен?

— Ага.

Глаза Чезари расширились.

— Ты знаешь, что там происходит? С Безликими?

— Понятия не имею, старик, — соврал я, потому что… мать твою, с чего начать?

— Ясно. — Чезари пожевал губу. Его рука дернулась к шее, и я вспомнил о крестике, который он носит под футболкой. — Удачи тогда?

— Угу, тебе тоже.

Казарма оказалась пуста, постели были разобраны, кое-где белье валялось прямо на полу, как его оставили ребята, когда включилась сирена. Я бросил рюкзак на пустую койку и начал рыться в нем, ища сигареты. Во рту аж выступила слюна.

Я вдруг подумал, не слышит ли меня еще Кэм. Почувствую ли, когда Кай-Рен все исправит? Интересно, Кэм просто выскользнет из меня, или расставание будет острым и болезненным, как ампутация в полевых условиях?

Я закрыл глаза.

«Кэм? Ты еще тут?»

Я ничего не ощущал. Никакой голос в голове мне не ответил. Ничего, кроме жалящего отчаяния, да и какая разница? Я знал, что все это ненадолго.

Потушив сигарету о пол, я прикурил еще одну. Глядя на завитки дыма, я старался не обращать внимания на саднящее горло. Я решил курить, пока они не кончатся. Несмотря на успокоительное, спать не хотелось.

Не знаю, чего хотелось.

Но мне не нравилось быть одному.

Я вспомнил парня, которого видел как-то в медотсеке — он перерезал себе горло. К тому времени когда его доставили, он уже был мертв, а тот парень, который пытался его спасти — какой-то новенький весь в крови — просто стоял, трясся и повторял: «Он попросил передать бритву».

Мне было жаль новенького, но не парня, который покончил с собой. Ему я завидовал. Никогда не верил в поговорку «пока дышу — надеюсь», пока дышу — несу ответственность, разве нет? А мне нужно было дождаться, когда все закончится. Я не мог бросить Люси. Она слишком зависит от меня.

— Я выдержу, — прошептал я себе. — Выдержу.

— Эй, Гаррет!

Твою мать. Я знал этот голос. Развернувшись на койке, я увидел в дверях Уэйда. С двумя корешами-уродами. Похоже, я в меньшинстве.

— Твой дружок-педик Раштон натравил на нас Безликих.

Мое сердце заколотилось. А его? Он все еще со мной?

Мечты, мечты.

— Ты не знаешь, о чем болтаешь, Уэйд.

— Я знаю, что ты пидор, — ухмыльнулся он, но его страх все равно был очевиден. — По-моему, это я доказал.

Я попытался не выдать, что испуган. Не выгорело.

— Отвали.

Ладони вспотели, и я вытер их о брезент кушетки.

— Подойди и повтори это мне в лицо. — Он усмехнулся.

Черт, деваться было некуда.

Я встал на ноги, бросил сигарету на пол и раздавил носком ботинка, тщась изобразить равнодушие.

— Какого хрена тебе надо, Уэйд?

Да, не стоило задавать такой вопрос уроду-садисту вроде него.

Его дружки притиснули меня к стене, прежде чем я успел пройти мимо. Проще простого.

А потом набросились на меня.

«Кэм? Ты тут, Кэм?»

Как же трудно связно мыслить, когда Уэйд пытается заставить меня захлебнуться собственной блевотиной. Первый удар пришелся по носу. Второй сломал ребра. А после я как-то потерял счет.

Живот, лицо, яйца.

Три места, который я пытался, скорчившись, прикрыть, но эти ублюдки работали по схеме.

Я лежал на полу и, каждый раз когда я сворачивался, один из них пинал меня куда-нибудь так, что я снова выпрямлялся. Они, конечно, были не столь скрупулезны, как капитан Луткас, игравший с болевым рефлексом, но, уверен, если бы они захотели, будущее в разведке было бы им обеспечено.

Кто бы мог подумать, что я потеряю Кэма и услышу голос Безликого прямо у себя в голове, и это все равно окажется не самым худшим событием за сегодня? Да, редко у кого день может быть настолько отстойным.

Где-то после шестого удара мои нахальство и язвительность вылетели в трубу, оставив только боль.

«Кэм?»

Боже, это не просто избиение.

Один из них со смехом сел на корточки и вытянул мою руку — у меня не было сил вырваться. Захлебываясь кровью из носа, а, может, из пробитого легкого — кто знает? — я не мог высвободиться, даже когда один из гогочущих дружков Уэйда с разбега прыгнул на мое предплечье.

Я услышал треск локтевой кости, и в мозгу осталась лишь одна мысль — в следующий раз это будет моя голова.

Эти ублюдки в самом деле убьют меня.

* * *

Я бросил школу, когда мне было двенадцать, чтобы присматривать за Люси.

Школа в Копе была не государственной. Она принадлежала церкви. Не знаю какой, но там говорили, что Безликие — Божья кара за грехи человечества.

Учителя повторяли, что нас будут судить.

И я верил в это.

Судить и осуждать.

Интересно, тот, кто станет судить меня, будет похож на отца?

«Брэйди, — сказал он, когда Люси порезала ногу о старую канистру с водой, — ты должен был присматривать за сестрой», — и, покачав головой, вздохнул.

Прости, папа. Мне очень жаль.

У Люси были такие же серые, как у отца, глаза. Боже, сейчас я видел в них себя.

«Брэйди? Брэйди, понеси меня!»

Я услышал смех.

— Валяй, реви, мелкий педик!

Если я и плакал, то не о себе.

А может, и о себе. О папе, Люси и о себе. О нас троих и о том, как нам не повезло родиться в Копе, ведь жизнь ни разу не давала нам передышки. О том, что мы никогда не просили много, но никогда не получали и малого. О холодной черной вселенной, которая развела нас.

Обо всем.

— Какого хрена, придурок? — Знакомый голос. Брански. Брански, который заправлял на Защитнике-3 черным рынком и который вроде как был моим другом. — Нельзя заниматься этим здесь! Нужно от него избавиться!

«Да пошел ты, Брански».

Кто-то схватил меня за ноги и куда-то потащил. Глаза у меня закатились, а изо рта вырвался странный звук. Что-то среднее между хрипом и воем.

— Черт, — выругался Брански. — Быстро за шваброй!

— Расслабься, — рассмеялся Уэйд.

— Расслабиться? Хотите под трибунал за убийство, кретины?

Мне всегда нравился Брански, потому что он был умным и мог дать фору любому офицеру, на которых работал в магазине. Брански все сходило с рук. Жаль, он оказался на стороне Уэйда.

— И где мне теперь искать нового чела в медотсеке? — пожаловался Брански.

Вот что я для него? Не то чтобы мы клялись быть братьями навеки или что-то типа того, но было бы приятно, если бы моя близкая кончина тревожила его больше, чем линии снабжения.

— Не надо, — попытался сказать я. — Не надо, пожалуйста, Брански.

Впрочем, не думаю, что мои слова вышли похожими на слова.

Когда меня начали двигать, стало больно, а я уж было подумал, что больнее уже не будет. Я думал, в какой-то момент болевые рецепторы больше не смогут передавать информацию в мозг, но я заблуждался. Вместо этого боль становилась все сильнее и сильнее, пока не достигла уровня, сравнимого с ультразвуком, слышимого только собаками, больно было по-новому и по-разному.

Меня куда-то тащили, а я лишь постанывал, истекая кровью на пол залитого красным светом коридора.

Один или два раза я терял сознание, а потом очнулся, когда меня бросили на пол. Серый металлический пол, в котором отражалась красная лампочка над дверью. Хотя стены и потолок были все в лампах, я не сразу узнал это место.

Зал ультрафиолета.

Черт бы побрал Уэйда, его дружков, а больше всего Брански, за то, что оказался умнее всех остальных. У меня даже не было сил встать и проверить, заперта ли дверь, хотя само собой заперта. Лампы на стенах и потолке стали одна за другой загораться.

Я открыл рот — чтобы позвать на помощь, закричать, взмолиться, хоть что-нибудь. Но у меня не получилось выдавить ни слова. Только звуки. И кровь.

Мне не выбраться.

На станции объявлена «красная» тревога, никто сюда не придет. Не раньше, чем через несколько часов. И если я правильно запомнил тот видеоинструктаж, который нас заставляли смотреть перед каждым походом в зал ультрафиолета, без защитных очков у меня двадцать пять минут, прежде чем я ослепну. И сорок пять, прежде чем изжарюсь. Боюсь, любые доказательства моего убийства к тому времени давно сгорят.

Я попытался шевельнуться, но не смог даже перекатиться на бок. Слишком много переломов и кровотечение. Слишком много боли, от которой темнеет перед глазами.

«Люси, прости, малыш».

Перед тем как я потерял сознание, в голове пронеслась еще одна мысль. Еще одно, что мне надо было сказать там, в Куполе, вместо того чтобы убегать.

«Прощай, Кэм».

* * *

— Брэйди? Брэйди?

Я с трудом разлепил глаза.

Свет бил прямо в лицо. Я лежал на каталке.

— Брэйди?

Надо мной, втыкая шприц в мою окровавленную руку — черт, это что, кость торчит? — стоял Док, но я слышал не его голос.

«Кэм?»

— Я здесь. — Его бледное лицо возникло надо мной.

Я ничего не чувствовал и знал, что умираю. Видел, какую дозу морфия вкатил мне Док. И еще я не мог дышать. Легкие были какие-то… тяжелые. Наверное, из-за крови. Что-то во мне порвалось. Что-то, что невозможно срастить, потому что столько морфия дают, только если хотят устроить передозировку. «Облегчить боль» — писали в учебниках. «Положить конец страданиям» — говорил Док.

Я всегда думал, что от морфия плывешь. Неправда. Я просто медленно тонул. Очень медленно и спокойно, и я вовсе не был против.

— Ты меня слышишь, Брэйди?

Кэм стоял рядом, и это было здорово. Он сжимал мою руку, кажется, мою, или чью-то еще обгоревшую, покрытую волдырями конечность. Я ее не чувствовал, но слезящиеся глаза уверяли, что она крепится к моему плечу. И это тоже было хорошо. А между тем грудная полость наполнялась кровью, которой там было не место. Я захлебывался, хотя рассчитывал, что морфий прикончит меня раньше. Док не дал бы мне времени почувствовать боль или испугаться. По крайней мере я уйду без боли, хоть и в компании собственных сожалений.

«Люси».

— Все будет хорошо.

Глаза закрывались сами собой.

Над головой вспыхивали лампы. Меня куда-то катили, и я не понимал, отчего такая спешка. Нет смысла торопиться. Уже ни в чем нет смысла.

Как нечестно. Мне девятнадцать, и я скоро умру. Это была эгоистичная мысль. Мне следовало думать о Люси, но я слишком устал для этого. Меня не отпускало смутное ощущение, что меня обманули. Это неправильно, несправедливо, но я слишком хотел спать, чтобы возмущаться.

— Держись, — сказал Кэм.

Легкие наполнялись кровью. Внутренние повреждения. Морфий мягко тянул меня на дно.

Он что, не понимает, что мне не за что держаться?

Свет сменился. Сзади зашипела шлюзовая камера, а потом мы оказались в другом месте. Потолок больше не был серым. Он стал темнее. Замигали лампы, и я узнал их по снам Кэма.

Я был на корабле Безликих. Я зажмурился. Пусть я ненавидел Третий, но те серые стены хотя бы были знакомыми. Может, когда-нибудь их даже касались руки отца. Я не хотел, чтобы последним, что я увидел в этой жизни, стало что-то чужое.

— Очнись, Брэйди. Очнись!

Я с трудом открыл глаза, услышав умоляющие нотки в его голосе, и именно тогда увидел ее — стазисную капсулу. Гигантского черного блестящего жука с оттянутой на брюхе пленкой.

Я попытался покачать головой. Попытался выдавить из себя слова: «Нет, пожалуйста, нет», но не издал ни звука.

Меня раздели, приподняли, и я оказался внутри.

«Нет, нет, нет!»

Я пытался сопротивляться, но в ответ меня лишь накрыло волной боли. Я попробовал теперь уже закричать, но изо рта вырвался только фонтанчик крови.

— Брэйди! — Кэм не дал мне подняться. — Брэйди! Все хорошо, Брэйди!

Я лежал в стазисной капсуле Безликих. Где уж тут хорошо?

— Кам-рен, — зашипел Кай-Рен. — Оно должно лежать тихо!

Нет. Я не хотел этого. Не хотел, чтобы Кай-Рен запихивал меня в жука. Не хотел, чтобы меня препарировали какие-нибудь Безликие ученые. Я хотел тихо умереть в медотсеке, единственном месте на Защитнике-3, которое мне по-настоящему нравилось. Почему коммандер Леонски отдал меня Кай-Рену? Почему Док им помогает?

Я вспомнил, что Кай-Рен сказал тогда, в Куполе: «О, звуки, которые этот издавал бы под моей рукой, мой мальчик, были бы прекрасны», и вспомнил, что говорил Хупер в ту ночь, когда мы хлестали самогон на складе, еще до того как моя жизнь превратилась в сумасшедший дом:«Безликие разберут тебя на части, молекула за молекулой. Молекула за молекулой, и ты будешь чувствовать каждый разрез».

«Нет, нет, нет, нет, нет».

Я попытался позвать Дока и поперхнулся.

Еще одна пара рук прижала меня спиной к дну капсулы. Док был здесь, как и капитан Лок. Да что я им сделал, что они так хотят от меня избавиться?

«Кэм! Кэм! Не дай ему забрать меня!»

А потом Кэм снова оказался рядом: он был голым и забрался в капсулу вместе со мной.

— Все в порядке, Брэйди.

Он не давал мне пошевелиться.

— Тихо, — прошипел Кай-Рен. — Оно должно лежать тихо.

Капсула загудела от энергии, и мембрана стала медленно натягиваться на панцирь. Сперва она казалась прозрачной, а потом словно помутнела, и внутрь полилась белесая жижа.

Кэм крепко обнял меня обеими руками.

— Спокойно, Брэйди. Этим можно дышать. Не сопротивляйся.

Захлебываясь сперва кровью, теперь — странной амниотической жидкостью, я кашлял, задыхаясь, пока мои рот и нос не оказались под водой. Я хотел глотнуть воздуха, но вместо него хлебнул этой жижи. Она нещадно жгла, проникая в искалеченные легкие. Я вдруг осознал, что продолжаю дышать. Почему я не задыхаюсь?

Я повернулся и посмотрел на Кэма сквозь белесую слизь.

Он коротко прижался губами к моим и расслабил хватку.

Я выдохнул, и на мгновение жидкость вокруг меня окрасилась розовым.

«Ты в порядке, Брэйди, — сказал Кэм у меня в голове. — Ты будешь в порядке. А теперь мы поспим. Закрой глаза».

И я послушался.

Глава двадцать

Солнце заставило меня открыть глаза.

— Где мы?

Кэм сверкнул улыбкой.

— Понятия не имею. Но это нормально.

Черт. Так и знал. Мы сидели на огороженном участке красной земли с клочками жухлой травы то тут, то там. Метрах в пятидесяти в лесополосе, высаженной вдоль берега реки, кричали попугаи. Если пойти по реке на восток, то за излучиной покажутся дымовые трубы и послышится звон металла, который разлетался эхом по всему городу и от которого содрогались стены лачуг из фиброволокна.

Если пойти на запад, то можно добраться до морского берега и мангровых зарослей, увидеть полусгнившие опоры старой пристани и ржавые ловушки для крокодилов, почти утопленные в соленой воде.

Копа.

На солнце Кэм был совсем другим. Я разглядел россыпь веснушек на его переносице — на станции никогда их не замечал. Его кожа светилась. Глаза казались еще зеленее обычного.

— Мы что, умерли? — Я посмотрел на свои руки. Они выглядели такими же бледно-нездоровыми, что и последние три года на Третьем. Чернота высосала из моей кожи все цвета.

— Нет. — Он протянул руку и сжал мою ладонь — его теплые пальцы сплелись с моими. — Обещай, что не испугаешься, Брэйди?

Твою ж… Я резко кивнул.

— Мы в стазисе, — пояснил Кэм и наморщил нос. — Это не реальность. Просто кое-что, что капсула для нас выбрала. Я никогда тут не был, так что это, наверное, твои воспоминания.

— Это Копа, — сказал я. Кричали попугаи, я чувствовал в воздухе запах глины. — Пожалуйста, прекрати это.

— Разве тебе не хочется быть здесь? — спросил Кэм, едва заметно нахмурившись.

— Это же нереально. — Лучше я буду жить в реальном кошмаре, чем в фальшивой фантазии. Что если я увижу Люси? Что если увижу отца? Пожалуйста, нет.

— Закрой глаза, — попросил Кэм.

Копа исчезла.

— Видишь нас?

— Не знаю, — ответил я, но что-то у меня в голове словно сдвинулось, и я вдруг понял, что вижу. Сердце бешено понеслось вскачь.

Мы лежали в капсуле, с головой в жидкости. И не тонули. Почему мы не тонули?

Руки Кэма обнимали меня.

«Я что, умираю?» — спросил я про себя.

«Нет».

Напротив, я исцелялся.

Пока я плавал в этой странной жиже, кровотечение остановилось. Ожоги зажили. Кости срослись.

Я потерял ощущение времени и места. Все ощущения, кроме близости Кэма. Мы были словно две детали конструктора — я уткнулся лицом под его подбородок, мы обнимали друг друга, наши ноги переплелись. Я слышал, как стучит его сердце.

«Пожалуйста, не дай им разобрать меня на кусочки, Кэм. Пожалуйста».

«Этого не произойдет, Брэйди». — Его голос был абсолютно спокоен.

«Мне нужно домой. По-настоящему. Ради Люси. Пожалуйста».

Он крепче стиснул вокруг меня руки.

«Прости, Брэйди. Мне очень жаль. Это был единственный способ спасти тебя».

«Тогда лучше бы ты дал мне умереть».

Что-то в жидкости поймало эту мысль, и я еще долго ощущал, как ее эхо топит нас обоих в чувстве сожаления.

* * *

Не знаю, как я узнал, что он здесь, но как-то узнал. Когда Кай-Рен положил свои затянутые в перчатки ладони на поверхность капсулы, она слегка прогнулась, и возросшее давление ощущалось лаской. Рука Кэма взлетела вверх. Моя тоже. Две маленькие марионетки, танцующие, когда Кай-Рен тянул за ниточки.

Сначала меня охватила тревога. За ней последовал страх.

Я распахнул глаза и уставился сквозь молочную жижу и оболочку пузыря прямо в черную бесформенную маску Кай-Рена.

«Брэй-дии», — произнес он у меня в голове.

Мое сердце зачастило, но я не мог опустить руку. Я больше не был самим собой — каким-то образом я превратился в деталь этой машины, и мое тело оказалось запрограммировано на выполнение определенной задачи. Я растопырил пальцы. Живот свело, когда Кай-Рен приложил свою руку к моей. Гладкая кожа капсулы скользила между моей ладонью и его перчаткой.

Его вторая рука накрыла пальцы Кэма.

Мы светились. По нашей коже бежали светящиеся буквы, мигая и сменяясь, пока Кай-Рен стоял рядом. Жизненные показатели, внезапно догадался я: сердечный ритм, температура, кровяное давление и частота дыхания.

Кай-Рен передвигал ладони, и наши двигались вместе с ним, а потом он вдруг шагнул в сторону.

По жидкости — по мне, по Кэму — пробежала рябь, и светящиеся символы исчезли. Кожа пузыря над нами начала растворяться. Еще несколько секунд, и я окажусь прямо в руках своих кошмаров.

«Нет, нет, нет, нет, нет».

Может, я еще задохнусь, как чуть не случилось с Кэмом? Вот только на этот раз капсулу открыли правильно. Я попытался шевельнуться, вырваться — я хотел, — но вместо этого на меня нахлынуло такое внезапное, абсолютное всепоглощающее спокойствие, что сразу стало ясно, что это действие какого-то препарата.

Уровень жидкости продолжал падать.

Наверное, был момент — даже мой полуотключенный мозг это заметил, — когда жижа в легких сменилась воздухом, и мое тело решило, что тонет. Я должен был бы запаниковать, начать биться в конвульсиях, но почему-то ничего не сделал. Я лежал в капсуле, продолжая обнимать Кэма, и чувствовал, как из онемевших губ течет слизь. Чувствовал, как воздух касается лица, наполняет легкие, но никакого резкого перехода. Жидкость вытекла, сменившись воздухом, а оболочка пузыря полностью растаяла.

Я посмотрел на Кэма и подивился тому, насколько расширены его зрачки. Они почти поглотили зеленую радужку. Его волосы, клейкие от слизи, липли к лицу.

«Прости, Брэйди».

Я попытался держать глаза открытыми, ведь над нами стоял Кай-Рен, но то, чем нас накачали, оказалось сильнее. Я всхлипнул, а Кай-Рен приподнял меня — мой кошмар почти поднял меня на руки. Я увидел лампы на потолке. Услышал шипение. Почувствовал пальцы Кай-Рена на своей шее.

«Кэм… Кэм…»

Ответил мне не Кэм:

«Тихо, маленький».

Интересно, вспышка страха, накрывшая меня, ударила и его, словно отдача? Тут до меня дошло: он собирается убить меня? Трахнуть, как Кэма? Разобрать на атомы и слушать, какие звуки я при этом издаю?

В комнате, куда принес меня Кай-Рен, было темно. Он опустил меня на пол и скользнул ладонью в перчатке по моей груди. Развел пальцы, накрыв рукой мой живот, и зашипел.

Я попытался перебороть действие препарата, который нагонял на меня сон, а потом вдруг задумался зачем. Разве беспамятство не дар?

Я застонал, когда Кай-Рен встал. На мгновение он оказался окутан тусклым светом, падавшим из коридора. Нависший надо мной Безликий, затянутый в черную боевую броню, высокий и молчаливый — существо из моих кошмаров, из кошмаров всех людей на свете.

А потом он пропал, и дверь скользнула на место за его спиной.

Папа часто пел мне. Его голос охрип от сигарет и работы в плавильне. Он был сиплым и скрипучим, но все равно… идеальным. Когда я боялся темноты, то слушал голос отца. Некоторые песни были на незнакомых языках. Песни, которые пел ему его отец, но папа не знал, о чем они и чьи. Значение слов оказалось давно утрачено, а звуки остались. Как эхо.

Я пялился в черное ничто и шептал себе под нос эти песни, в надежде что это поможет мне успокоиться. Но ничего подобного. Это лишь напомнило мне о том, насколько я крохотен, незначителен и как далеко сейчас от дома.

В темноте я не понимал, сколько проспал да и спал ли вообще. Может, я просто лежал, пока действие наркотиков не прошло, а может, мне приснилось, что я лежал. Я знал лишь, что в какой-то момент вдруг смог снова двигаться.

Я пошевелил пальцами рук и ног, проверяя состояние. После того как меня избили и бросили в зале ультрафиолета подыхать, на мне живого места не должно было остаться. Но сейчас ничего даже не болело. Я помнил, что из руки торчала кость. Но не нащупал даже шрама.

Жидкость из капсулы высохла и теперь хлопьями слезала с кожи, пока я водил по своему телу дрожащими руками.

Глаза защипало.

Я должен был умереть на Третьем, в окружении ублюдков-садистов, но эти ублюдки-садисты хотя бы были людьми. Меня не должны были отдавать Безликим, как бы Кэму ни хотелось меня спасти. А что насчет моих желаний?

Было так темно, что мне даже не нужно было закрывать глаза, чтобы ее увидеть: чумазое личико, мягкие непослушные волосы и глаза, менявшие цвет с голубого на серый и обратно — в зависимости от неба. Три года — долгий срок для маленького ребенка. Когда-то я был для нее всем, но что если она меня даже не помнит? Лучше бы не помнила.

Я потер глаза руками.

— Почему ты расстроен, мой мальчик?

Черт. Я оторвал руки от лица, ожидая снова увидеть над собой Кай-Рена. Ничего. Дверь оставалась закрытой. Я все так же лежал в темноте. Сердце колотилось.

— Я не расстроен, господин, — сказал Кэм.

Иисусе. Я их слышал. Не у себя в голове, не только в голове. Я слышал, как они разговаривают, хотя их и не было рядом. Я зажмурился и в ту же секунду еще и увидел их, так же, как Кай-Рен видел нас с Кэмом в душе.

Они стояли в большой круглой комнате. Мостик — подсказывал мне инстинкт. Инстинкт или та часть меня, которая проникла в их сознание. Здесь не наблюдалось панелей управления, кнопок или экранов. Вместо этого в глаза бросались альковы, полные странных светящихся огоньков — походило на биолюминесценцию. Технологии Безликих были живыми.

Кэм явно нервничал. Он стоял, сложив руки на обнаженной груди, в брюках от военной формы, которую ему, наверное, выдали на Защитнике, и босиком.

— Разве ты не хочешь тоже завести любимца, Кам-рен? — В свистящем голосе слышалось любопытство.

Кэм посмотрел на бесформенную черную маску.

— Нет, — отозвался он, но его ответ прозвучал натянуто.

Кай-Рен зашипел, но я не понял: его это позабавило или разозлило.

— Не лги.

Кэм на мгновение закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Не так. Он напуган.

Меня затрясло.

— Ты тоже был напуган.

Кэм протянул руку и коснулся плеча Кай-Рена.

— Это другое, господин.

Я уже ненавидел это слово. Мне было противно слышать его от Кэма. Кэм умный и смелый. Кэм гоняется за звездным светом. Он не какой-то там домашний любимец, у которого есть хозяин.

Кэм скользнул пальцами на затылок Кай-Рена, и я понял, что за этим последует. Я прижал кулаки к глазам, но это не помогло. Я все равно видел.

Видел комнату, в которой лежал: маленькую и темную.

Видел мостик.

Видел Кай-Рена глазами Кэма, и видел Кэма глазами Безликого.

Кэм расстегнул черную маску, открыв лицо моего кошмара.

Белая и холодная как фарфор кожа, туго обтягивающая острый угловатый череп с выступающими скулами и лбом. У Кай-Рена не было ресниц, а радужки оказались желтыми. Нос его был тоньше человеческого. А тонкие бескровные губы под ним растянулись в улыбке, когда Кэм поднял руку и погладил впалую щеку.

«Боже, Кэм, не надо. Не трогай его».

Если кто-то из них меня и услышал, они этого не показали.

— Почему другое? — вдруг спросил Кай-Рен, слова слетели с тонких губ, точно шипение пара.

Это что, клыки? Я не хотел смотреть, но не мог сбежать из собственной головы.

— Я боялся за себя, — пояснил Кэм. — Ему же есть за кого бояться помимо себя. — Кай-Рен сощурился. — Я знаю, что ты не понимаешь, — продолжил Кэм. Он грустно улыбнулся, а я вспомнил его слова: «Он благороден — в их представлении. Но это не мешает ему считать нас ничтожествами».

Кай-Рен зарычал и скользнул рукой в перчатке по спине Кэма, а я это почувствовал. Почувствовал так, словно прикасались ко мне. Почувствовал, как от прикосновения Кэм возбудился, и как возбудился от этого я сам.

Сердце заколотилось, я поднялся на четвереньки и не сдержал рвотный позыв. В желудке ничего давно не осталось, но мне как-то удалось разорвать связь между собой, Кэмом и Кай-Реном. И если моя кожа и пошла мурашками, то оттого что я голым валялся на корабле Безликих посреди космоса, а не оттого что Кэма трогали и ему это нравилось.

Потому что если бы причиной было это, то у меня точно совсем поехала бы крыша.

* * *

В этой комнате мое чувство времени ничуть не улучшилось, правда отлить мне еще не хотелось, как и есть, так что вряд ли времени могло пройти так уж много. Я лежал на полу, стараясь не обращать внимания на то, что он больше походит на кожу, чем на металл, и на пробегающие по нему волны вибрации. Гул двигателя, а может, мышечные сокращения. Откуда мне знать.

Дверь отъехала в сторону.

— Брэйди?

Меня накрыло облегчение.

— Кэм!

— Все хорошо.

Очередная гребаная ложь, но я очень старался в нее поверить. Кажется, на секунду даже получилось, а потом все рассыпалось в труху.

Я расплакался, а Кэм уселся на пол и обнял меня. Он гладил меня по лицу, тер спину, позволяя почти вжиматься в него.

«Все хорошо, — думал он, каждый раз сводя эффект на нет, отчетливо слышимым: — Мне очень жаль».

«Знаю». — Я пытался не думать о том, как его трогал Безликий. Пытался не думать о том, насколько далеко они зашли после того, как я закрылся от них, и понравилось ли Кэму.

Хотя понравилось. Я знал, что понравилось.

Телепатия, мать ее.

Жаль, нечем вытереть нос. Я шмыгнул.

— Почему мы все еще связаны? Я думал, он все исправит.

— Он и исправил, — отозвался Кэм. Его глаза в темноте казались огромными. — Но он хочет, чтобы ты мог с ним общаться, Брэйди.

Я пожал плечами.

Кэм провел ладонью по ежику моих волос.

— Ты ведь помнишь, как он это делает?

Меня охватил страх.

Перед глазами промелькнула яркая картинка: Кэм, впервые очнувшийся на этом корабле.

Он водил головой, но видеть не мог. Глаза у него были завязаны. Он был раздет. Скован и не в силах пошевелиться. Его руки были вытянуты над головой, так что плечи болезненно тянуло. Босые ноги скребли по полу, но нащупать опору ему никак не удавалось. Некуда деваться. Не оставалось ничего, кроме как сдаться.

Я зажмурился.

— Так что, может, ты лучше потерпишь меня у себя в голове еще немного, — продолжил Кэм. — Я побуду вашим посредником.

— Да. — Я судорожно вздохнул. — Да.

Мы посидели немного в темноте.

Страх проходит.

Ты думаешь, он проходит, но иногда он просто готовится к новому удару.

Кэм обнимал меня, пока я не заснул.

А проснулся я в цепях.

Глава двадцать Один

Я закричал.

Я был в комнате со вспыхивающими огнями, в оковах, а Кай-Рен — без маски — стоял передо мной и, сощурив желтые глаза, рассматривал меня.

Я рванулся, хотя и знал, что бесполезно. Мои руки были вытянуты над головой. Металлические обручи обхватывали лодыжки, не давая свести ноги.

— Не надо! — взмолился я, выкручиваясь всем телом. — Он сказал, что ты не станешь! Он сказал, что не станешь!

Кай-Рен зашипел.

— Ты не понимаешь, Брэй-дии. Ты не слушаешь.

— Я буду слушать. Буду! — Но я понимал, что он имеет в виду не это, не совсем это.

Связь с Кай-Реном у меня была не такой сильной, как с Кэмом. Кэм назвал себя посредником. Может, этого не хватало для того, чего хотел Кай-Рен, хотя нахрена ему сдался какой-то нищий оборванец из Копы, оставалось лишь догадываться. Кэм гораздо лучше подходил для должности посла человечества.

— Я слушаю, — продолжил я. Сердце панически колотилось, кровь захлестнула адреналиновая волна. «Бить или бежать?» — спрашивала биохимия, а я не мог ни того, ни другого. Только умолять. — Я буду слушать, пожалуйста!

Кай-Рен снова зашипел, и его тон стал почти… нежным.

— Скоро будешь, маленький.

Кай-Рен оказался сзади. Его ноготь — коготь? — ласково прошелся по моей спине, по напряженным узлам мышц. Кожа покрылась мурашками, желудок провалился в пятки.

«Нет, нет, нет, нет, нет».

Это был мой голос или воспоминание о Кэме, когда тот оказался в том же самом положении? Я не мог разобраться, да и какая к черту разница? Его, мой — он одинаково звенел от ужаса.

— Я не он! — всхлипнул я. — Я другой!

Если Кай-Рен ожидал после этого, что я начну понимать, то он ошибался. Может, Кэм и способен понять, что Кай-Рен — иной, что насилие для него лишь средство достижения цели, но я не мог и никогда не смогу. Кэм умнее. В Кэме нет столько злости, как во мне. Кэм незлопамятен и чистосердечен.

Я же никогда, никогда не перестал бы ненавидеть Кай-Рена за это.

И бояться.

И желать ему смерти.

Дело не в биохимии. А во мне самом.

— Я не такой, как он! — повторил я, глаза защипало от слез, из носа потекло. — Мы разные!

Хотя кто различает букашек?

Кай-Рен дотронулся до моей шеи. Меня обожгло внезапной болью.

Наркотик подействовал тут же. Меня накрыло спокойствие. Сердцебиение замедлилось. Дыхание тоже. Страх исчез.

Его сменили другие ощущения, когда ладони Кай-Рена прошлись по моей коже. Они не были теплыми, но возбуждали не меньше прикосновений Кэма. Я ненавидел, как Кай-Рен ко мне прикасался. Словно я был его вещью. Я ненавидел себя за вырвавшийся у меня стон. А больше всего мне было отвратительно, как он довольно зашипел, когда мой член начал твердеть.

— Умница, Брэй-дии, — прошептал он где-то у моего уха.

У меня даже не было сил отвернуться. Я просто висел, уронив голову, и смотрел на свое худое бледное тело, пока Кай-Рен прижимался ко мне сзади, а руки в перчатках скользили по моим бедрам, животу и вниз, к члену.

Я знал, что должен бояться, но то, что текло в крови — наркотик? яд? — заставило ту часть меня, которая должна была кричать от ужаса, заткнуться. Кончики пальцев Кай-Рена погладили меня, и я застонал.

«Нет, нет, нет, нет, нет».

Вот только да, да.

Руки Кай-Рена переместились с моего члена на ягодицы.

От наркотика я словно оцепенел, чтобы сопротивляться, но страх снова нашел меня. По лицу потекли слезы.

«Не надо. Пожалуйста, не надо. Он сказал, ты не станешь. Кэм сказал».

Кай-Рен зашипел, и, кажется, этот звук должен был успокаивать.

Снаружи раздался приглушенный, быстрый стук, а потом крик:

— Брэйди! Брэйди?

«Кэм?» — закричал я ему в ответ, пусть мое тело и оказалось не способно на что-то больше слабого всхлипа.

Кай-Рен снова зашипел. На этот раз в шипении явно слышалось раздражение.

Я поднял голову, дверь отъехала в сторону, и Кэм подошел ко мне.

— Не делай ему больно, — попросил он напряженным голосом и перехватил мой взгляд. В нем отражался тот же страх. — Пожалуйста, господин, не надо.

Кай-Рен провел когтем вдоль моего позвоночника, и я содрогнулся.

— Страх оставит его, когда наша связь станет сильнее. Когда он поймет.

— Не оставит, — возразил Кэм. — Мы разные.

Он встал передо мной и обнял. Бесполезный жест, неспособный защитить и утешить, но я закрыл глаза и притворился, что так мне лучше.

Кай-Рен погладил меня по голове. Я еще теснее приник к Кэму. Дыхание перехватило.

— Он должен слушать! — прошипел Кай-Рен.

Кэм подвинулся, пнув крепление на раме за моей левой лодыжкой. Трос завибрировал и втянулся в стену — я не знал, стоит ли мне шевелиться. Тем более Кай-Рен все еще стоял у меня за спиной, водя пальцами по позвоночнику и недовольно шипя, когда я издавал какие-нибудь звуки.

Кэм пнул вторую опору, а потом потянулся вверх. Его пальцы обхватили мое левое запястье и расстегнули наручник. Моя рука упала, и плечо тут же заныло. Сил поднять ее не было.

— Послушай, — сказал Кэм.

— Хорошо, — прошептал я сквозь слезы, борясь с туманившим сознание наркотиком. — Хорошо, Боже, хорошо!

— Нет, — перебил Кэм, крепче обняв меня. — Не ты, Брэйди.

Прижимая меня к себе, он высвободил и вторую руку. Я тяжело завалился на него, и Кэм осторожно опустил нас на пол. Я зажмурился и подумал, что теперь сделает Кай-Рен — убьет нас за это?

— Ты ее видишь? — спросил Кэм. — Ты это чувствуешь?

Кай-Рен зарычал, но в ту же секунду мы все увидели ее: тощую маленькую девочку, очень смуглую от солнца — она стояла посреди кухни с полотенцем на плечах, пока я вытирал спутанные мокрые волосы.

— А можно мне спать с тобой, Брэйди?

— Зачем это?

Серые глаза были просто огромными.

— Я боюсь темноты.

— А что если я тоже боюсь?

Люси наморщила нос:

— С тобой я перестану бояться, а потом помогу не бояться тебе, хорошо?

— Хорошо.

Люси была моим сердцем до Кэма.

Она все еще оставалась всем для меня.

— Ему тут не место, — прошептал Кэм. — И никогда не будет. Ты ведь должен это чувствовать.

— Он здесь для тебя, Кам-рен, — послышался сверху свистящий голос. — Ты ведь хотел его.

Кэм сплел пальцы с моими.

— Но не так.

Я открыл глаза и посмотрел через плечо Кэма на Кай-Рена. Интересно, я придумал, или в желтых глазах действительно появилось почти задумчивое выражение. Почти человеческое. А потом радужки сверкнули, и все пропало.

Тонкая верхняя губа поползла вверх, открывая острые зубы.

— Это подарок.

— Нет, — отрезал Кэм.

— Хорошенько подумай, Кам-рен. Если все будет по-твоему, никому не станет лучше.

— Верно, — согласился Кэм, — но, возможно, никто и не умрет.

Молчание затянулось. Если между ними что-то и происходило, я не слышал из-за собственных всхлипов.

А потом Кэм разжал руки.

Кай-Рен прищурил глаза.

— Вставай, маленький.

— Кэм, — шепотом позвал я.

— Все нормально, — сказал тот и помог мне подняться. — Он отошлет тебя обратно, Брэйди, хорошо?

Я не мог понять, врет он или нет.

Не мог понять, плачу я из-за Люси, из-за себя или из-за Кэма.

Когда Кэм помогал мне забраться, наверное, в ту же самую капсулу, в которой мы тогда видели Копу, меня безостановочно трясло. Не из-за капсулы, не из-за стоявшего рядом Кай-Рена и даже не из-за бескрайнего космоса. Просто от шока.

— Все хорошо, — успокаивал меня Кэм.

Для парня, который вообще-то был моим пациентом, он слишком часто повторял это с тех пор, как мы вырезали его из капсулы. Черт, похоже, я никогда не был главным.

Он провел ладонью по ежику моих волос, а второй рукой обхватил мое лицо. Зеленые глаза были широко распахнуты, словно впитывая последние наши мгновения вместе. Мои глаза были, наверное, такими же.

— Это разорвет связь, — пояснил он. — На этот раз. Если откроешь глаза, не пугайся, хорошо?

Я вспомнил, что он видел. Вспомнил, как он смотрел в черноту, и она разворачивалась перед ним цветными кольцами, одно за другим. Вспомнил, как захватывало дух от этого медленного кружения в бесконечности.

Гонка за звездным светом, пока не поймаешь.

— Не пугайся, — повторил он. — Каждую минуту ты все ближе к Люси. Наври им, Брэйди. Наври с три короба, лишь бы получить перевод на Землю, хорошо? Скажи, что видел оружие, города, что угодно.

Я попытался улыбнуться.

— Не надо учить уличного мальчишку врать, Кэм.

— Ага. — Его глаза заблестели от слез. — И если вдруг увидишь моих родителей. Им тоже что-нибудь соври, договорились?

— Хорошо, — пообещал я, в груди тянуло. Так ведь и поступают, когда кто-то из парней не возвращается домой?

— Придумай что-нибудь повеселее, — попросил он.

Капсула начала заполняться жидкостью.

— Прости. — У меня перехватило дыхание. В горле застрял задушенный всхлип — я с трудом сглотнул его. — Мне жаль, что я не смог выбрать тебя.

Кэм слабо улыбнулся:

— Нет, не жаль.

Я подумал о Люси.

— Да, не жаль.

— И правильно. — Кэм наклонился и поцеловал меня, прежде чем я успел хотя бы сообразить, что он сейчас сделает. Последний поцелуй. Он закончился слишком быстро. — Я буду скучать.

— Но ведь это нечто большее. — Сердце пропустило удар. — Пора признать это?

— Ага. — На мгновение его волосы закрыли лицо, а потом он снова перехватил мой взгляд. — Я люблю тебя, Брэйди.

— Я люблю тебя, Кэм.

Это не имело никакого значения, но мы хотя бы раз произнесли эти слова вслух.

* * *

В жопу вселенную.

В жопу вечность и мироздание, и миллионы цветов, кипящих в черной бесконечности.

Какой мне от всех них прок?

Мое сердце все равно разбито.

* * *

Я во второй раз за много дней — неужели всего лишь дней? — очнулся, оттого что к оболочке капсулы кто-то прижал ладони. На этот раз лицо, разглядывавшее меня, оказалось человеческим. Наши руки соприкасались сквозь кожу пузыря: я сосредоточился на этом угловатом старом лице и спустя минуту наконец узнал.

Оболочка растворилась, жидкость стекла, и я набрал полную грудь холодного рециркулирующего воздуха. Медотсек на Третьем.

— Брэйди! — воскликнул Док, скользнув ладонью мне на шею и нащупывая пульс, а другой гладя по щеке. — Брэйди. Боже правый, Брэйди.

За спиной Дока на меня уставились коммандер Леонски и капитан-лейтенант Чантер. Дальше я никого не видел, но слышал, как кто-то переговаривается.

А я лежал совершенно голый.

Шум, свет, холод, нагота, но я обращал внимание только на одно — стук сердца. Никакого эха. Ничего в этой пустоте. И единственный голос в голове принадлежал мне самому.

Иисусе.

Я один.

Я заморгал от слепящего света ламп на потолке.

«Кэм? — Мне понравилась жалящая тишина, и я позвал снова: — Кэм?»

Я задрожал. Да, эту рану можно ковырять миллион раз или даже больше, прежде чем она перестанет кровоточить. Если уж больше я ничего для него не могу сделать.

— Ты это чувствуешь? — как-то спросил я Кэма.

— Больно.

Так всегда было и будет.

Я скользнул ладонью по ребрам и прижал ее к сердцу. Когда-то сердце Кэма билось с ним в унисон. И Люси тоже. И будет снова. Я должен в это верить.

Док накрыл мою руку своей.

— Брэйди, — охнул он. — Что произошло?

Я моргнул — лампы на потолке расплывались, сияя как звездные ореолы. Я поднял дрожащие руки к глазам, чтобы стереть склизкую дрянь.

— Меня избил Уэйд, — сказал я, хотя он, наверное, спрашивал о другом. Скорее всего, он имел в виду, что произошло с Кай-Реном. — Слышите? Уэйд и его дружки избили меня, а бросить меня в зале ультрафиолета было идеей этого мудилы Брански. Они чуть не убили меня.

— Брэйди, — повторил Док. Густые брови сплясали какой-то странный танец. — Боже, Брэйди, я думал, они и убили.

— В жопу чудеса, — прошептал я. — В жопу вселенную.

— Господи. — Док взял себя в руки. — Давай вытащим тебя отсюда и вымоем.

— Угу.

Им вдвоем с капитаном Локом пришлось помочь мне выбраться из капсулы. Когда я наконец стоял на ногах, Док прислонил меня к капитану и проверил на предмет переломов.

— А теперь в душ, — наконец сделал он вывод.

Стена серых мундиров раздвинулась, и тогда я увидел ее. На мгновение я подумал, что каким-то образом развернулся или что с головой у меня еще больше непорядок, чем мне казалось, но она была реальна — черная блестящая штука, похожая на гигантского жука, завалившегося на спину и сжимавшегося лапками пузырь.

— Что это такое? — спросил я ломким голосом.

Док нахмурился:

— Вторая капсула.

Вторая…

Холодная вселенная вокруг меня раскрошилась на кусочки. Я не мог вздохнуть, но это меня не остановило.

Забавно. Когда я впервые увидел капсулу, черную, похожу на насекомое, то испугался до смерти. А сейчас мне не терпелось добежать до нее, встать на цыпочки и вглядеться сквозь молочную жидкость в лежащее там тело. Не терпелось прижать ладони к скользкому пузырю и посмотреть, как он растает.

— Кэм!

Когда я впервые увидел его, у него в ресницах застрял пузырек воздуха. Такой же пузырек был там и сейчас — блестел, как слезинка.

Я положил ладони на пузырь. Кэм поднял свои. Глаза его были закрыты, он все еще находился в каком-то странном месте, выбранном для него капсулой — может, в кружившейся водоворотом вселенной, а может, в воспоминании или на том поросшем жухлыми кустиками поле в Копе, что показал ему я — но от соприкосновения по пальцам пробежал знакомый электроток. Его губы сложились в улыбку раньше, чем оболочка капсулы растворилась, раньше, чем вся жидкость стекла, даже раньше, чем он открыл глаза.

А когда открыл, в отсеке словно рассвело.

— Привет, Брэйди, — просипел он, дрожа потому, что сидел мокрый в прохладной комнате.

Мой резкий лай от удивления вряд ли походил на смешок. Я не знал, что это было. Потянувшись в капсулу, я взял Кэма за руку. Наши скользкие пальцы переплелись.

«Я что, сплю?»

Никакого ответа. Ну и славно. У меня появился шанс перевести вопрос из мысленной речи во что-нибудь звучащее не столь жалко.

— Какого хрена произошло?

Кэм крепче стиснул пальцы и распахнул глаза.

— Он меня послушал. Послушал.

А потом, не обращая внимания на то, что он был голый, липкий от слизи и в целой толпе офицеров, Кэм начал смеяться. Секундой позже я тоже захохотал. Мне было плевать, даже если все офицеры в медотсеке сочтут нас обоих психами.

Глава двадцать два

Заводы и плавильни Копы выплевывали черный дым в ярко-синее небо.

Я поднимался по холму, и спину жарило солнце. Я тысячу раз ходил тут, но сейчас все казалось иным. Словно я чужак здесь. Ноги помнили дорогу, но глаза будто видели все это впервые.

Сапоги облепила красная пыль. Было гораздо жарче, чем мне запомнилось. От пота футболка липла к спине.

А потом мы оказались у моего дома. Стены из фиброволокна, просевшая крыша и крохотный садик, где много лет не росло ничего, кроме сорняков. Потрескавшаяся цементная дорожка была засыпана мусором, и мне вдруг стало стыдно. Какая дыра.

— Это твой дом? — спросил Кэм, положив руку мне на плечо.

Я поборол желание стряхнуть ее. Мне не нужно его… сочувствие? Я не хотел, чтобы Кэм смотрел на меня сверху вниз. Не хотел, чтобы он жалел меня. И не хотел, чтобы половина жителей Копы догадались, что я педик.

Все казалось гораздо проще, когда Кэм был у меня в голове: слушал, понимал и никогда не осуждал.

А еще мне определенно нужно поработать над терминологией, как я и собирался.

— Ага. — Я сел на корточки прямо в пыли, частично — чтобы рассмотреть дом, а частично — чтобы между мной и Кэмом оказалось расстояние побольше. Когда я был здесь в последний раз, у меня была девушка. А это уже показатель.

Черт. Понятия не имею чего.

Хотя тогда у меня еще и отец был.

В фиброволокне наверняка дыры, а в кровле больше ржавчины, чем металла, но это все еще дом. Отец упорно работал, чтобы у нас была крыша над головой. У многих не было и этого.

От стены дома тянулась бельевая веревка, завешанная чужой одеждой. В Копе дома недолго простаивали пустыми.

Я выпрямился.

— Дом Дэниз с другой стороны холма.

Кэм кивнул.

Может, он и был самым известным человеком на планете, но с длинными растрепанными волосами и в гражданской одежде никто ни разу не признал в нем парня с агитплакатов или из телевизора. На меня глазели куда больше. Меня тут знали.

Вдалеке закричали попугаи, и меня вдруг охватила паника. Именно так выглядела Копа, созданная капсулой Безликих. Такая живая, такая настоящая. Что если я все еще в гребаной капсуле? Что если Кай-Рен никогда меня не отпускал?

Может, Кэма больше и нет в моей голове, но вряд ли мои мысли так уж сложно прочитать. Он заметил выражение моего лица и улыбнулся.

— Дежа вю, да?

— Не надо тыкать всем в нос своим образованием, ЭлТи, — хмыкнул я. — Рискуешь, что кто-нибудь проломит тебе башку.

— Не называй меня ЭлТи, — отозвался Кэм. — Мы в отпуске.

Ага, в отпуске, потому что иначе формулировка звучала бы как «в самовольной отлучке». Когда меня в первый раз выпустили из временного штаба после «возвращения на родину», все пришли к выводу, что я страдаю ПТСР. Во второй, третий и четвертый меня определили в военную тюрьму. Тюрьма во временном штабе оказалось в тысячу раз лучше изолятора на Третьем, так что проблемы мои были куда меньше, чем я ожидал. Иметь в кармане справку о психической невменяемости оказалось очень полезно.

А еще, когда ты один из двух человек во вселенной, которые видели Безликих во плоти и выжили, это наделяет немалой свободой. Никаких официальных обвинений мне так и не предъявили, и никто так и не приказал Кэму подстричься.

— Ты похож на какого-то уголовника, — заявил он мне, придя навестить в тюрьме.

— А ты на гребаного хиппи.

— Тебе нравятся мои волосы, — напомнил он. — Так что привыкай.

Я прислонился к решетке.

— А тебе нравится, как я себя веду. Так что тоже привыкай.

То бишь мы вроде как друг друга стоим.

Высшие чины наконец пришли к выводу, что гораздо проще будет просто отправить меня обратно в Копу. А Кэма послали проследить, чтобы я вернулся. Меня это до смеху развеселило. Я не хотел оставаться в Копе. Да кто в здравом уме захочет здесь остаться? Они, наверное, правда считают таких, как я, совсем тупыми.

Свое мнение о нас с Кэмом, никто, само собой, не высказал. Хотя все всё знали. Черт, да мы же жили в одной комнате. Раздельные койки — не идеал, конечно, но, видимо, на большее высокое начальство не решилось. Я даже не знал, что раздражало их сильнее: его волосы и мои манеры, то, что он офицер, а я простой призывник, или что благодаря Безликим мы побывали друг у друга в голове. И в других местах.

Я ухмыльнулся и засунул руки в карманы.

Кэм перехватил мой взгляд и улыбнулся. Ему не нужно было забираться ко мне в голову, чтобы понять, что мысли там сейчас грязные.

— Пойдем, — сказал я, и мы пошли дальше вверх по холму.

В воздухе пахло солью, дымом и красной пылью. День выдался влажный. Мы шли, поднимая клубы этой пыли.

Кэм в Копе на все смотрел, широко распахнув глаза. Может, дело было в босых детях, или дырявых стенах, или в разбитых бутылках на улицах. Может, он просто наконец осознал, что я такое: неграмотный дикарь. Я видел снимки: дом, который я ему только что показал, не имел ничего общего с тем, в котором он вырос, впрочем как и с теми шестью или семью, что мы смотрели в сети.

«Если взять с четырьмя спальнями, одна останется свободной, но мне больше хотелось бы три спальни с гостиной. А тебе?»

Мне тогда показалось, что он говорит на другом языке.

Я волновался, что у нас нет ничего общего, что Копа несомненно ему это покажет.

Мы добрались до вершины холма. В жухлой траве у дороги играла толпа детишек.

— Боже! — воскликнул Кэм с чем-то похожим на восторг в голосе. — Это она. Люси.

Сердце пропустило удар, и я увидел ее: худенькую девчушку в полинявшем зеленом платье и босиком. Ее волосы были заплетены в косичку ленточкой.

— Это она, — повторил Кэм.

А потом я понял, что ошибся, что Копа стала частью его воспоминаний, как была частью моих. Что каждый бредовый трахнутый на голову кусочек моей жизни, когда-либо застревавший в памяти, в подсознании, во сне, был теперь и частью его жизни. Он подарил мне мокрые сны о Крисе и кошмары о Безликих. А я дал ему Люси.

Так что, может, все еще обойдется. Может, хотя бы раз все не покатится к чертям.

Люси медленно, пожевывая губу, подошла к нам.

Мне хотелось потянуться к ней, схватить и никогда не отпускать, но, твою мать, прошло ведь три года. Почти половина ее жизни. Я превратился в простого незнакомца.

— Привет, — сказал я.

— Привет.

От звука ее голоса после всего этого времени у меня внутри что-то пошло трещинами. Моя злость, наверное. Злость, обернутая в страх. Меня затрясло.

— Ты меня помнишь?

Она робко кивнула, засунула руку в кармашек платья и, вытащив мятый кусок картона, показала мне. Это была фотография. Я, шестнадцатилетний, короткостриженый и с огромными испуганными глазами.

— Ты мой брат, — сказала она. — Брэйди.

— Да. Я Брэйди, а это Кэм.

Люси перевела серьезный взгляд с меня на него.

— Я видела тебя на плакатах, — пробормотала она.

Я вспомнил тот, что висел на складе Защитника, где мы выпивали: «Вступай в ряды героев и спаси Землю!». «Какая чушь», — думал я тогда, но, похоже, они были правы, использовав на плакатах лицо Кэма. Он спас Землю.

— В жизни я красивее, да? — с ухмылкой спросил он.

Улыбка Люси напомнила мне папину.

Я протянул ей руку, и она сжала мои пальцы.

Три года страданий словно улетучились. Стало трудно дышать и невозможно говорить. Ну и хорошо. Мне все равно нечего было сказать.

«Присматривай за сестрой», — не раз повторял отец.

Присмотрел. Присмотрю. Обещаю.

Мои колени ударились о землю. Я обнимал Люси, а она вжималась в мою грудь. Дом. Я дома.

Улыбаясь или плача — не знаю, — я поднял глаза на Кэма.

Я никогда не задумывался о том, что будет после. Мне было не до поиска квартиры, строительства карьеры или обсуждения того, что мы там с Кэмом обсуждали, потому что какая-то часть меня никогда не верила, что это случится. Я не осмеливался мечтать, что придет день, и я вернусь в Копу и смогу обнять свою сестренку. И в кои-то веки не буду бояться, что все покатится в тартарары. В кои-то веки я буду ждать изменений к лучшему, а не к худшему.

С оптимизмом я как-то был не в ладах.

Я встал на ноги, так и не выпустив Люси. Она была тяжелой, но это не имело для меня значения. Я, наверное, больше никогда ее не отпущу. По крайней мере в ближайшее время точно.

— И что теперь? — неровным голосом спросил я Кэма.

Он улыбнулся, словно в точности знал, о чем я. А может, так и есть. Кэм протянул руки и обхватил меня, так что Люси оказалась зажатой между нами, и пофиг, что там подумают люди.

«Да, к черту тебя, Копа. Сначала каминг-аут, а потом я делаю отсюда ноги. И увидимся в аду».

Похоже, моя злость все еще при мне.

Кэм глубоко вздохнул и разжал руки. Его улыбка ослепляла.

— Не знаю, что теперь, Брэйди. Может, выясним вместе?

Я не смог сдержать ответную улыбку.

— Ага, — кивнул я, крепче стискивая Люси. — По-моему, хороший план.

КОНЕЦ

Примечания

1

Цитата из комедии «Венецианский купец», перевод: Т. Щепкина-Куперник.

(обратно)

2

Цитата из 116 сонета Шекспира, перевод: М. Чайковский.

(обратно)

3

ЭлТи — от английского сокращения Lt, что переводится как лейтенант.

(обратно)

4

Сонет 116 в пер. М. Чайковского

(обратно)

Оглавление

Глава один

Глава два

Глава три

Глава четыре

Глава пять

Глава шесть

Глава семь

Глава восемь

Глава девять

Глава десять

Глава одиннадцать

Глава двенадцать

Глава тринадцать

Глава четырнадцать

Глава пятнадцать

Глава шестнадцать

Глава семнадцать

Глава восемнадцать

Глава девятнадцать

Глава двадцать

Глава двадцать Один

Глава двадцать два Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg