«Долго без тебя»

Долго без тебя (fb2) - Долго без тебя 554K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александра Александровна Ревенок (Sake0901)

Долго без тебя

“Вихрь в далеком море Я,

Волны бьются в берег Я,

Гром прибоя это Я…”

Гимн Амергина

Пролог

Ирландия — холодная страна, где живет горячий народ. Народ, который уговорил Господа разрешить им колдовать. Народ, который уговорит кого угодно. Народ, который говорит с журчащим, как горный ручей, акцентом…

Именно здесь, в Ирландии, фэйри рассеиваются с утренним туманом, прячутся за лучом солнца, исчезают в мгновение ока. Здесь жители оставляют немного молока у очага для брауни. Здесь люди перед смертью слышат стоны банши. Здесь люди в канун дня всех святых вырезают на овощах страшные рожицы, чтобы прогнать Джека и других, чья душа не попала ни в рай, ни в ад. Здесь души — бабочки.[1] Здесь внутри холмов живут сиды. Здесь любые ваши три желания исполнит в обмен на свою свободу лепрекон, но не пытайтесь выманить золотую монету из его кошелька: в вашей руке она превратится в золу. Здесь трудно найти грань между волшебством и колдовством, выдумкой и реальностью. А, может быть, выдумок тут вообще нет? Может быть, все правда? Кто вам даст ответ на этот вопрос?

Глава 1

Есть волшебный остров, на котором живут феи.

Время там может идти очень быстро или очень медленно… [2]

Вместе с сильным порывистым ветром по высокому скалистому берегу разносилось прекрасное пение. Крепкие ветви вековых деревьев загибались с громким треском. Волшебный куплет повторялся в эльфийском кругу снова и снова. Кто-то слушал переливающуюся песню эфемерных фейри с замиранием сердца, кто-то, опасаясь за здравый ум, уходил подальше, но никто не смел перебивать.

Старшие говорят, что жил в Ирландии один добрый человек с воистину изумительным музыкальным слухом. Он дописал новые гармоничные строки к этой песне фей холмов, сделав ее еще более прекрасной. В благодарность осчастливленные представители малого народца на утро избавили его от врожденных увечий, и с тех пор золоченый солнечный свет освещал не только его душу, но и всю округу небывалой красотой человеческого лика…[3]

Малахитово-зеленая пена светилась радугой на кучерявых гребнях высоких морских волн, что с неудержимой силой ударялись о скалы высокого утеса, разлетаясь в хрустальные брызги. Сквозь прозрачную воду виднелись алые шапочки мерроу…

У подножия волшебного холма раскинулся просторный зеленый луг, изумруд которого разбавляли сочные колеры лепестков ярких пышных соцветий, но самым насыщенным из них был бронзово-золотой колер, развевающихся на порывистом ветру, длинных густых волос, что скрывали хрупкую, низко склоненную фигуру девушки. Юная особа старательно собирала полезные травы и безмятежно улыбалась, наслаждаясь прекрасным пением фей и внимательно, с терпением, отделяя стебель от стебля, лепесток от лепестка…

После смерти старухи Винни — приемной матери — Мюренн осталась единственной целительницей на всю округу. К ней обращались и стар, и млад поздней ночью и в разгар дня, жарким летом и лютой зимой. И девушка шла, шла в соседний дом и в соседнюю деревню. Ее почитали и любили почти также сильно, как и священника. Даже властный английский барон относился к девушке с большим уважением после того, как та спасла от сильной лихорадки его сына — единственного наследника.

Ветер становился все сильнее и гибкие прутья кустарников все ниже клонились к земле, а шум листвы едва не заглушал волшебную песню, которая разносилась на все большие расстояния. Мерроу с любопытством выглядывали из воды, пристально рассматривая края высокого утеса, внимательно прислушиваясь к веселому пению эфемерных сородичей и подергивая в такт своим серебристым хвостом. «Скоро начнется шторм…»

Эти особенные минуты Мюренн очень любила с самого детства. Восторженно смотреть на могущественную бушующую стихию — вот что для нее было истинным наслаждением. Девушка осторожно подошла ближе к краю величественного утеса и глубоко вдохнула соленый морской воздух, который оказался неестественно холодным для окончания лета.

Ее длинные рыжие локоны разлетались в разные стороны, подчиняясь сильным порывам ветра. Выцветший от старости, поношенный шерстяной плащ, больно дернув завязки, сорвался с тонких плеч и улетел в море. «Какой красивый мир!» Силы стихий восхищали ее, удивляли и пугали. Тяжелая морская волна набирала мощь и с небывалой скоростью приближалась к незыблемым, массивным скалам…

От радостного предвкушения по коже пробегали мурашки. Хрустальные капли брызг переливались, как лед в морозный день. Казалось, будто даже земля подрагивала в ожидании стремительного удара водного потока. Солнце, тусклые лучи которого прорывались через обрывки густых темно-серых туч, отсчитывало драгоценные мгновения. Осталось еще чуть-чуть, еще немного… Девушка крепко сжимала сумку с травами. Она сделала еще один глубокий вдох и пошатнулась, ощутив сильный толчок — это задрожали камни, когда стремительная и быстрая, как сокол, волна тяжело ударилась в высокий утес.

Громкий, заглушающий шум ветра и воды треск раздался на всю округу. Шторм сотрясал все живое. Неожиданно Мюренн почувствовала, как основательная, плотная земля уходит из-под ног, а она сама падает вниз, вслед за ней, успевая только в волнении хватать ртом леденящий душу воздух с особым ароматом соли. Стихии кружились вокруг… Солнечный свет слился с искрами от ударяющихся друг о друга камней и разгорелся ясным пламенем. Земля окружала все ее существо, но так и оставалась бесконечно далеко. Уже не сохраняющая тепла одежда развевалась под мощными порывами ветра… Еще мгновение, и холодные волнующиеся воды плотно окутали ее будто мягкая льняная пелена беспомощного младенца. Они безжалостно и неумолимо утягивали ее в неизведанную бездну, все дальше унося от берега, край которого теперь остался в другом мире, мире волшебных фейри…

Рассвет… Волшебный час… На все еще ночно-синем небе появились серые отблески, свидетельствующие о том, что слепящие солнечные лучи вот-вот прорвутся сквозь толщу морской воды, которая все еще мерцала свинцом. Таких отблесков с каждой секундой становилось все больше. Их количество росло с геометрической прогрессией и стремилось к бесконечности. Даже воздух переливался каким-то особенным магическим оттенком, будто скрывал от человеческого глаза что-то важное. Весь мир представал эфемерной дымкой.

Патрик любил после долгой ночи интенсивной и продуктивной работы расслабленно наблюдать, как природа готовится к солнечному свету. В эти мгновения все словно рождается заново, выстраивается в правильный порядок, появляется какая-то особая слаженность. И вот, когда мир достиг, казалось бы, экстремума, максимального волшебного цветущего состояния гармонии, поднимается золотистое солнце, одаряя гладкое, как зеркало, море ярким теплым светом и делая этот мир еще более прекрасным.

Вчера, сидя в саду и наблюдая, как Мэри старательно пропалывает свои любимые клумбы, повторяя идеально выстроенный цикл упорядоченных действий, он неожиданно нашел невероятно простое и в то же время неординарно-сложное решение задачи, которую пытался решить уже месяц. Долгий месяц усиленной работы и постоянного поиска, что по неизвестной причине никак не мог увенчаться положительным результатом и, соответственно, успехом решения задачи. Но это случилось! Случилось! Он решил! Он написал программу! Истинное вдохновение посетило его, и креативные идеи посыпались, словно из рога изобилия.

Глупцы те, кто говорит, что программисты — это не художники! Что они сухие логики! Разве можно такое предполагать?! Нет! Ни в коем случае! Да, царицей их вселенной является математика, но разве она не покровительница творчества?! Из математических знаков и переменных складывается программа, кажущаяся простому обывателю бессмысленным набором букв и символов, многие даже не различат в них функций и действий. Но стоит ее запустить, и она заиграет, как симфонический оркестр: слаженно и гармонично…

Но это все потом, когда довольный пользователь получает возможность быстро и с максимальным удобством работать, используя результат труда грамотных и талантливых «художников»-программистов. Однако ни один из благодарных пользователей, как правило, даже не догадывается, что это такое, составить, например, удобный интерфейс, при использовании которого инструкция скорее является приятным дополнением, нежели необходимой действительностью. Сколько текущего бурным горным потоком времени нужно? Сколько упорного труда и кропотливых исследований? Сколько для этого нужно людей, талантливых «сухарей»-математиков? И только завершив этот особый цикл подготовки, слаженная команда вдыхает свои идеи и мысли в поток функций и переменных, которые, обретя стройность нотных записей, заиграют, как Цветочный вальс Чайковского или Турецкий марш Моцарта.

Для этого нужно вдохновение, творческий порыв, выброс восторга! И именно поэтому талантливых логиков никак нельзя называть сухарями, ведь, чтобы мыслить логично, тоже требуется художественная гениальность. Математики — это художники. Математика — это гармония.

Вчера днем именно такое художественное вдохновение посетило Патрика О’Браена и подвигло его на созидание, отчего тот не мог оставить свой драгоценный компьютер, пока все идеи и мысли, накрывающие высокой штормовой волной, не воплотились в жизнь, не обратились в прекрасную гармонию переменных и функций… Такие же штормовые волны бушевали и за окном, полностью накрывали узкую полоску песчаного берега, с грохотом тяжелых орудий ударялись в подножие скал, громко шипя, пенились и снова бросались на них, стараясь унести за собой хотя бы камень, хотя бы малый осколок, крохотную часть волшебного Зеленого Острова.

И уж не известно, Патрик подпитывал своим заразительным энтузиазмом стихии, кроме того подначивая их бессмертными мелодиями Вивальди, или это великие и могущественные воплотили всю свою силу и энергию во вдохновении молодого одаренного программиста. Когда же работа подошла к концу, а «нотные записи» из функций и переменных выстроились в слаженное творение, шторм стал стремительно угасать. И уже спустя час Мерроу уплыли восвояси, а волны все дальше и дальше откатывали назад, освобождая вымокшую полоску песка и снимая завесу воды с черных ниток морской растительности, что под их гордым напором была вытеснена на берег. Море успокаивалось, и даже плавные покачивания становились с каждым неуловимым мгновением все медленнее, пока их движение стало и вовсе незаметно человеческому глазу. И тогда свинцово-серая гладь с особым блеском отразила в себе яркие и сочные, как спелые лимоны, звезды, которые важно переливались на все еще ночном небе.

Прошедшая ночь была воистину плодотворной…

Молочно-густой туман, взявшийся неизвестно откуда, рассеивался над умиротворенным морем, и небо довольно светлело, выставляя напоказ свою радужную красоту, а яркое солнце капризно, словно замирая в театральной паузе, все еще отказывалось осветить горизонт хотя бы одним единственным золотистым лучом.

В эти особенные минуты все чудесные сказки, которые рассказывала Патрику няня Мэри, все волшебные легенды и захватывающие истории — все они становились реальностью, материализуясь из жирного, как сливки, тумана, из искрящейся, как звездный поток, воды, из золото-красного, как крыло феникса, огня, из древних, как остров Авалон, деревьев и черной, как безлунная ночь, земли.

В такие минуты невозможно отрицать существование мерроу и эльфов, брауни и лепреконов, гримов и банши. Такие минуты волшебны. Такие минуты — счастливые: приятная утомленность сочетается с радостью от выполненной работы, реальность касается сказки… И разве теперь можно утверждать, что математики не художники?

Мужчина расслабленно гулял по берегу, мокрому и грязному после бурного шторма. На влажном песке чернели водоросли, с каждым моментом приобретая более четкие очертания и темно-зеленый цвет. Патрик чувствовал себя прекрасно: глаза слипались от приятной усталости, а рот расплывался в довольной улыбке. На берегу было еще много всего…

И вот, будто учтивый конферансье, утренний туман отступил, пропуская на сцену вселенского масштаба золотистые, как спелая пшеница, лучи, что разбегались по сторонам, словно благоговеющие перед своей королевой пажи — в небо гордо поднималось солнце. Расплывчатый взгляд рассеяно блуждал от моря к небу, от неба к скалам, к берегу, к морю… И снова к берегу…

— Что за?! — Увидев яркое, переливающееся под уже согревающими солнечными лучами, пятно, О’Браен на долю краткого мгновения замер, но тут же сорвался с места и побежал по мокрому берегу к неизвестности, что сияла, как золото лепрекона. Если раньше он улыбался убежденности Мэри в правдивости всех ее рассказов, то теперь ему было не до улыбок… — Хотя, возможно, это просто совпадение, — мужчина облегченно выдохнул: переливающимся золотом оказались ярко-рыжие волосы девушки, что блестели в свете утреннего солнца. Никакой фантастики.

Молодая особа лежала без сознания на засоренном штормом берегу, не подавая ни единого признака жизни, даже намека. Ее кожа была мертвенно бледной, даже серой с каким-то ужасающим синим оттенком. А губы и вовсе чернели, как сажа на выбеленном очаге. Странный мокрый наряд плотным покрывалом окутывала тина, из-за которой тот казался еще темнее, чем был на самом деле. Незнакомка была, словно пятно ночной тьмы в светлом раннем утре.

Можно было, конечно, все свалить на усталость, что туманит разум людей похлеще любого алкоголя. Но девушка была абсолютно реальной! От этого сердце в волнении забилось сильнее, отмечая каждый свой удар громким отзвуком в ушах.

— Вот и не верь потом во все эти рассказы… — Потерянно пробормотал Пат.

Первым порывом было вызвать констебля, даже рука его инстинктивно потянулась к телефону, но замерла на полпути. Вторым было — и более правильным на взгляд мужчины — попытаться спасти девушку. Так что уже спустя секунду, не испытывая и капли сомнений, Патрик поддался второму порыву.

Дальше бессмысленные в данный момент раздумья уступили место эффективным и необходимым действиям: искусственное дыхание и массаж сердца. Через некоторое время незнакомка начала судорожно захлебываться, Пат резко перевернул ее одним стремительным и сильным движением, надавил на живот, и барышню тут же стошнило грязной водой.

Прерывистые хриплые вдохи разносились по пустынному берегу, казалось, вот-вот раздастся испуганный крик, и, возможно, он бы раздался, будь у молодой особы достаточно сил и воздуха в легких, который та хватала с жадностью, будто боясь, что его вот-вот не станет.

Даже через несколько минут интенсивного, рваного дыхания ее темп не изменился, а каждый удар сердца звоном набата отдавался во всем существе Патрика О’Браена: впервые за много лет мужчина испугался, испугался по-настоящему, с каким-то воистину детским ужасом. И ведь, действительно, последний раз он так пугался только в детстве.

Вскоре мутные глаза девушки открылись, и их неосмысленный взгляд вперился в лицо мужчины. Это продолжалось недолго, около двадцати секунд, может быть меньше, потом веки устало закрылись, и незнакомка обессилено обмякла в руках Патрика. Единственное, что успокаивало его — так это глубокое, хотя и не ровное дыхание.

О’Браен подхватил на руки несостоявшуюся утопленницу и понес в дом.

— Миссис Макгир! Миссис Макгир! Мэри! — Патрик О'Браен никогда не считал себя слабаком, но несмотря на то, что девушка была совсем маленькой, она была очень тяжелой. Или это он устал после сотни ступенек? Но руки, казалось, вот-вот оторвутся, а собственное тяжелое дыхание причиняло боль.

В холле появилась низкая черноволосая моложавая женщина лет шестидесяти:

— Патрик! Мальчик мой! Что случилось?!

— Мэри помоги! Открой какую-нибудь спальню!

— Кто это?! — Женщина была крайне удивлена.

— Я не знаю, Мэри! Помоги! — Мышцы уже начинали деревенеть от напряжения, и Пат чувствовал злость на каждую секунду промедления, а вопросы Мэри раздражали до крайности. Похоже, она это заметила, и больше, не сказав ни слова, стала быстро подниматься по лестнице.

Как только дверь ближайшей спальни распахнулась, туда влетел Патрик и совсем не бережно бросил незнакомку на кровать, с облегчением глубоко втянув воздух. Несколько минут у него ушло на то, чтобы отдышаться.

— Я нашел ее на берегу! Вызови доктора! — Мужчина прислонился к стене и медленно съехал на пол. Голова даже немного кружилась. Он провел рукой по волосам и устало усмехнулся: — А я-то считал, что нахожусь в отличной форме! — Мэри же все еще стояла, удивленно переводя взгляд с воспитанника на незнакомку. — Фуф…

— Врач. — Медленно проговорила женщина и потянулась за телефоном. — А я считала, что меня нельзя шокировать, — сказала она после разговора с доктором Финном.

— Оказывается можно.

— Ага. — В комнате повисло молчание, длившееся несколько минут. — Какая же она молодая… — В этот момент, будто по велению волшебной палочки, глаза девушки неспешно открылись.

Мюренн безразлично смотрела вперед: «Где я?» Над головой было что-то непонятное. Ничего не выражающий взгляд скользил по комнате. «Какая она огромная. Больше, чем весь мой дом». Обилие дорогих и незнакомых ей тканей пугало и приводило в смятение. Взгляд девушки опустился на мужчину, сидевшего на полу, и женщину в непонятной тунике: «Странный у них вид. Все это так странно». Глаза девушки медленно закрылись, и она погрузилось в глубокий беспокойный сон.

— Мэри, наверное, ее нужно переодеть и согреть. — Экономка кивнула, но так и не сдвинулась с места. — Мэри!

— Да, сейчас. Иди… Принеси электрическое одеяло. — Мужчина с трудом поднялся на ноги и нетвердой походкой пошел выполнять команду.

Мэри Макгир редко терялась в стрессовых ситуациях и уж тем более перед трудностями — в конце концов, ей их встретилось в жизни немало — но сейчас женщина была просто обескуражена. И все-таки… Четкими ловкими движениями она принялась освобождать незнакомку от мокрой и грязной одежды, запах которой оставлял желать лучшего, но Мэри даже не поморщилась.

Нижнего белья на девушке не было совсем, кроме каких-то непонятных тряпок, которые вряд ли могли сойти за белье, скорее за драные нижние юбки, но кто сейчас такое носит? Однако здравый смысл и сосредоточенность на деле, не уступили место бесполезному в данный момент удивлению, поэтому все это, можно сказать, воспринялось, как должное.

Горячая вода в смежной ванной шумно набиралась, клубясь в воздухе теплым приятным паром, пока экономка старательно растирала руки и ноги молодой странной особы, ожидая, когда появится Пат и поможет перенести девушку.

— Я скоро рук не буду чувствовать, — пробурчал мужчина, скорее для вида, нежели реально проявляя недовольство. Он медленно нагнулся и аккуратно положил барышню в воду. — Чем еще помочь?

— Иди уже. Переоденься, пока доктора еще нет. Сам весь грязный.

Девушка еще пару раз приходила в сознание, но тут же снова ускользала. Когда ее кожа перестала быть землистого оттенка, а тело даже слегка порозовело, Патрик, сон которого выветрился еще час назад, на берегу, перенес незнакомку на перестеленную кровать, а Мэри укрыла ее уже теплым электрическим одеялом. Примерно в это же время раздался звонок в дверь: приехал врач.

Незнакомка, пусть и беспокойно, спала уже сутки. Доктор ее осмотрел и не нашел никаких сильных повреждений, но посоветовал все же отвезти ее в больницу. «Но как ее везти, если он даже не знает кто она? Может быть, ее кто-то ищет? Тогда, наверное, все же стоит отвезти?» О’Браен расхаживал по своей комнате взад-вперед ровно столько, сколько девушка спала, но одеревеневшие ноги этого будто и не ощущали.

Патрик всегда был очень интересующимся человеком. Это проявлялось во всех сферах его жизни, отчего та становилась все более насыщенной. Разумеется, его любопытство отличалось от того, что проявляют деревенские сплетницы, однако сейчас он был не уверен в этом: подробности жизни незнакомки терзали его не меньше, чем дата его мифической свадьбы владелицу местной продуктовой лавки — миссис Данн.

Его терзало любопытство и нетерпение, и еще что-то. Вот только что? Вся эта ситуация казалась нереальной. У него вообще было странное ощущение, будто все это происходит не с ним, будто он смотрит нелепый фильм или экранизированную сказку. Перед глазами снова и снова вставал вчерашний рассвет.

«Что делала она в море? Что это за наряд такой на ней?»

— Патрик! Мальчик, мой! Она пришла в себя! — Голос Мэри оторвал его от размышлений. Еще пара секунд ушло на осознание полученной информации, и тридцатилетний мальчик бегом отправился в комнату напротив.

Глава 2

Через огромное окно солнечные лучи падали прямо на кровать. От них было очень тепло, даже жарко, и просыпаться совсем не хотелось: так приятно оказаться на мягкой перине под теплым и не менее мягким одеялом! Ей так долго было холодно, и вот, она спала в тепле… Девушка медленно открыла глаза и шумно выдохнула: «Ооох! Эта огромная комната никуда не исчезла!» Не позволяя нелепому страху прорваться наружу, Мюренн сглотнула: «Значит, это не приснилось. Как я сюда попала? А с чего ты взяла, Мюренн О’Кифф, что тебе это все не снится сейчас?!»

Где-то кто-то что-то говорил, но все эти разговоры были далеко, будто отголоски прошлого. Девушка напряженно пыталась вспомнить, что же с ней произошло, но не было ни единой полноценной картинки, все воспоминания на деле оказывались непонятными обрывками, как старые лохмотья. «Луг… Травы… Ветер… Жуткий треск и грохот… Море… Холод… Вода… Яркое солнце…» Мюренн резко села в кровати.

Она посмотрела на руки. «Совсем голые. Я что вся?! Нет…» Рука нащупала необыкновенно мягкую ткань необычной туники, вырез которой доходил до самого горла. «Что за наряд?» Странное одеяние, несмотря на то, что сверху закрывало грудь до самого горла, бесстыдно открывало голые ноги, выставляя тем самым все напоказ. Девушка смущенно зарделась, стараясь натянуть ткань хотя бы до колена, но та никак не поддавалась. Тогда она натянула одеяло до самой шеи и стала разглядывать комнату, которая зачаровала ее не меньше тех невероятных историй, что рассказывали путешественники и торговцы, побывавшие за морями и видевшие Святую Землю.

Темная дубовая дверь была открыта настежь, но увидеть, что за ней все равно было невозможно: та была слишком далеко. Что уж говорить! Вся комната была огромной! Пожалуй, даже больше, чем два ее дома, а может быть и огород, в котором Мюренн и Винни выращивали травы.

Девушка громко сглотнула, вспоминая приемную мать. Столько времени прошло, а она до сих пор по ней скучает. Возможно, старая знахарка была права, когда говорила, что ей — Мюренн — стоит выйти замуж, может быть, она не была бы так одинока? За дверью что-то стукнуло, отчего все тело нервно содрогнулось.

«Кажется, со мной была женщина. Все-таки, какая огромная комната! Я это еще… Когда? Вчера? Два дня назад?.. Наверное, вчера… Вчера здесь еще был мужчина!»

И именно этот мужчина только что так быстро вбежал в комнату, будто летел на пожар. Его красивое лицо выражало крайнюю степень взволнованности, а черные, как сажа, волосы были небрежно растрепаны, будто от сильного ветра. Мюренн улыбнулась про себя: «Он как ребенок! Честное слово! Глаза такие большие! Как у деревенских мальчишек, когда рыцари достают из ножен свои огромные двуручные мечи или выводят из стойла боевых коней»!

Мужчина и сам был похож на рыцаря, высокий, широкоплечий, сильный, только одежда на нем… Совсем не рыцарская… «Странная! Может быть, я попала в Англию? Но не могут же англичане так отличаться?!» Девушка недовольно покачала головой: «Нет. Наш барон совсем по-другому одет… Оооох… Неужели это один из тех островов, про которые рассказывала старуха Винни?»

— Или это эльфы постарались?

— Здравствуйте! Мисс! Вы пришли в себя! — Он говорил с таким удивлением, будто не верил ни своим словам, ни своим глазам, очень голубым глазам.

Мюренн подняла голову и сощурилась, пристально разглядывая незнакомца, который уже подошел совсем близко и возвышался над ней, как скала. В его внешности и было что-то от скал. Тяжелый, как вековые валуны, подбородок и высокие и резкие, как обрывы, скулы, даже его аккуратный прямой нос был больше похож на резкий выступ скалы. Что-то величественное мелькало в его манере двигаться, если только он не торопился, а стоял, как сейчас. Тогда ему и впрямь не хватало кольчуги и меча, а еще развевающегося плаща позади.

Его вид обязательно восхитил бы ее и заворожил, если бы только… Если бы только она была дома. «Или хотя бы просто знала, где я», — расстроено, вздохнула девушка, еще больше натягивая на себя необыкновенно теплое одеяло.

— Эээ… Наверное. — «Кто такая Мисс? И вообще, говорит он как-то странно. Даже наш барон-англичанин говорит понятней». — А кто такая Мисс? — «Почему он так смотрит?» — Где я?

Деревенская целительница, заброшенная волею судьбы неизвестно куда, сидела на постели немного растрепанная, немного бледная и очень взволнованная. У нее родилось очень много разных вопросов и невероятных предположений, а также сомнений в реальности происходящего. «Но я же не стелила постель в очаге…»[4]

— А где вы надеетесь быть? — «Это только мне кажется все очень странным и не настоящим? Аааах! Милостивый Боже! Помоги мне не утратить разум! Может быть, это все-таки сон? Один из тех, о которых рассказывала старуха Винни?»

— Я не знаю… — Потерянно вздохнула девушка.

— Деревня Кладах. Мы в девяти километрах от Уэксфорда. — «И все-таки он странно говорит!» Этот язык значительно отличался от того, на котором говорила сама Мюренн или от того, на котором говорили в соседних деревнях. «Пожалуй, меня действительно морем унесло далеко». Но значительное различие местного и родного языков, волновали ее меньше всего. «Как попасть назад? Из неведомо откуда неведомо куда?» — вот главный вопрос, на который у Мюренн О’Кифф ответа не было. «Девять километров… Сколько это?» — думала она, хлопая глазами, словно лесная сова.

— А… А девять километров это сколько? — Скованная манера говорить, выдавала ее смущение, которое только увеличилось от осознания своей неосведомленности. И без того разрумянившиеся под жаркими лучами солнца щеки зарделись еще сильнее, став совсем пунцовыми. Но Мюренн вознамерилась узнать точно свое местонахождение, а потому собрала всю свою волю в кулак.

«Кажется, он удивился. Уэксфорд. Где это?»

— Ну… В общем… Девять тысяч метров. — «Что ж этот странный мужчина так странно изъясняется?!» Ее существо начало закипать: зачем говорить то, что не имеет смысла?! — Это довольно близко. За часа два — два с половиной можно дойти даже пешком… — Его пристальный взгляд остановился на ее раскрасневшемся лице: — Знаете, это, наверное, травма…

«Два часа ходьбы… Сколько это? Сколько идти до Дуна? Два часа! Девять километров! Что это такое вообще?!» Девушка сидела, насупившись, некоторое время, а потом снова несмело спросила:

— А долго идти до Дуна?

— Дуна? — Непонимающе переспросил незнакомец.

— Дун — деревня. Это деревня, откуда я родом.

— Хм… — Хозяин дома — «Если это еще хозяин!» — нахмурился: — Я о такой не слышал.

— Вы кто? Вы англичанин? — Это было единственным объяснением почему его язык одновременно так похож и так непохож на собственный. Резко очерченные губы плотно сжались, выражая недовольство.

— Я ирландец, — сквозь ровные белые зубы проговорил мужчина. «Похоже, ему не понравилось, что я заговорила про происхождение. Он не англичанин, как барон. Кто он? Таких ирландцев я еще не видела». — Меня зовут Патрик О'Браен. — «Что браен, то браен! Он, наверное, будет ростом с боевого коня!»[5] невольно подумалось ей. — А как зовут вас, мисс? — «Опять эта Мисс! Да кто же она такая?!»

— Меня зовут не Мисс! Я Мюренн, Мюренн О'Кифф. — «Снова этот странный взгляд!» Девушка стала раздражаться: никто никогда не сомневался в здравости ее ума.

— Очень приятно, мисс О'Кифф.

— Мюренн! — «Что же он смотрит на меня, как на глупую курицу?!»

Мужчина, в свою очередь, тоже нетерпеливо вздохнул, выказывая свое недовольство.

— Мюренн. Где находится ваша деревня? — «А где находится моя деревня? На севере. А где я сейчас? А вдруг я сейчас севернее?» Деревня у моря. Дун был у самого моря, порт был прямо в ней. «Поэтому и англичан у нас так много в округе».

— Моя деревня у моря.

— Я об этом догадался. Где именно? — «Он злится?» Мюренн раздраженно сжала зубы: «Мне тоже как-то невесело!»

— О'Браен! Я не знаю где я сейчас! Как я могу сказать, где моя деревня?! Моя деревня на севере. Ну, или… — Девушка замолкла из-за так не вовремя подступивших к глазам слез.

Пожалуй, Патрик был взволнован еще больше, чем эта Мюренн. Его смущал ее взгляд, он себя чувствовал гусеницей под стеклом исследователя. «Ирландец — англичанин — какая разница?! Ее выговор… Она же тоже ирландка! Вот только…» Только половину слов, сказанных девушкой, Пат понимал чисто интуитивно, а некоторые и вовсе проходили мимо него.

«Деревня Дун на севере у моря. Мэри должна знать, она знает все деревни в округе. Не могла же эта девушка очень далеко отплыть… Или могла? Как далеко ее север? Я тоже округу знаю, но о такой деревне не слышал…»

— Считайте, что мы находимся в Уэксфорде. Ваша деревня севернее?

— Эээ… Я не знаю. — Обезоруживающая потерянность в ее голосе трогала, но это сейчас не имело никакого значения. Мужчина нахмурился. Ярко-голубые с, возможно, чересчур большой радужкой глаза внимательно разглядывали незнакомку: «Наверное, она слишком взволнована. Все-таки надо было ее отправить в больницу, и пусть бы врачи сами с ней разбирались».

— Мисс… — Он замолк, как только увидел мгновенно вспыхнувший огонь раздражения в ее прямом немигающем взгляде, так неожиданно сменивший трогательную потерянность. — Мюренн, — тут же исправился Патрик: — Вы попали в шторм…

— Я помню! — Нетерпеливо перебила девушка. — Утес, на котором я стояла, обрушился в море. — «Ну, это может объяснять ее состояние. Наверное». — Я закончила собирать травы, когда начался шторм. — «Травы. Травы? Какие травы?! Не нравится мне все это!» Глубокий вздох самообладания не вернул, но хотя бы равновесие возвратилось. Хоть что-то! Длинные черные брови снова сошлись на переносице. «Она помнит, что происходило с ней до того, как она попала в шторм… Это же хорошо?»

— М…Мюренн, вас выбросило на берег вчера. Сегодня 8 сентября 2015 года.

Девушка косо посмотрела на Патрика. «Наверное, я уже схожу с ума!» Он подошел к столику у огромной кровати набрал внутренний номер:

— Мэри, поднимись в комнату к мисс… к Мюренн О’Кифф. — Девица сощурилась и стала пристально разглядывать Патрика. «Да что же она смотрит на меня, как на умалишенного!» Мужчина положил трубку и повернулся к своей… гостье? — Мюренн, не смотрите на меня, как на умалишенного! Я в своем уме! Я понимаю, стресс, волнения и все такое, но… — Он покачал головой. «А что тут сказать? Пространственная и временная дезориентация. Определенно стресс! Может, она память потеряла?»

— Стресс? Что? О’Браен, — Пат вздрогнул от резкого оклика, — что это такое?! Ты говоришь, что я испугалась? — «И снова это странный взгляд!»

— Зовите меня Патрик, — «Она так говорит О'Браен, что хочется стать по струнке смирно. Лучше уж Патрик».

— Патрик, — смиренно повторила она. — А сколько дней до Рождества?

— Сейчас придет Мэри, моя экономка. — Он осекся. — Я не знаю, сколько дней до Рождества. Чуть больше трех месяцев. — Она снова недовольно вперилась в него взглядом. Мужчина тут же поправился: — В днях… Не знаю, сто, может быть чуть больше… Так вот, Мэри лучше знает округу. Возможно, она нам поможет разобраться.

Когда в комнату вошла Мэри, ему сразу же стало спокойнее. Правда, ощущения собственного сумасшествия и глупости, которые Пат ненавидел, никуда не делись.

— Мэри! Отлично! — «Сейчас мы быстро во всем разберемся». — Где находится деревня Дун? Скорее всего, это где-то на севере, у моря…

— На севере? У моря?.. — Женщина пожала плечами. — Патрик, я о такой деревне не слышала. Мисс…

— Меня зовут не Мисс! Я Мюренн! — Ее резкий окрик заставил вздрогнуть всех, но бравада несостоявшейся утопленницы тут же испарилась, и та разразилась горькими слезами. С барышней случилось нечто вроде истерики. — Я Мюренн О’Кифф! Сколько можно говорить?! Кто такая эта Мисс? Я деревенская целительница Мюренн О’Кифф! — «Так вот откуда травы». — Что это за замок?! — «Замок? Это только я или Мэри это тоже слышала?» Пат бросил быстрый взгляд на экономку, которая наблюдала за всем молча, не выдавая чувств, что еще больше нервировало хозяина дома. — …Где ничего не знают?! Вы даже не выглядите, как нормальные люди! Разговариваете с какими-то вещами! Господи! Спаси меня! — Девушка схватилась за голову и стала раскачиваться вперед-назад. Мэри замерла, широко раскрыв глаза. А Патрик стоял в недоумении: «Разговариваю с какими-то предметами?» Закрались ли какие-то подозрения к нему в голову? Несомненно. Из его груди вырвался раздраженный вздох: «Все-таки Мэри переборщила в детстве с легендами и сказками». Мужчина закрыл глаза и взъерошил рукой волосы привычным жестом.

— Мюренн! Успокойтесь! — Он нервно переступил с ноги на ногу, ожидая действий со стороны Мэри Макгир, но заметив, что та даже не пошевелилась, настороженно подошел к девушке и обнял ее сначала нежно, а потом сдавил ее в своих объятьях, так как та начала вырываться. Но спустя минуту она смирилась, перестала бороться и отчаянно разрыдалась у него на груди.

Патрик прислушался к тихому бормотанию: Мюренн непрерывно читала молитвы. Мужчина стал гладить ее по голове и укачивать, как маленькую девочку. Прошло около получаса прежде, чем та успокоилась.

Мисс подняла на него свои заплаканные глаза, которые только ярче блестели от слез, подчеркивая их необычный цвет. «Какого они цвета? Зеленый? Желтый? Голубой?» Пат никогда таких не видел. Цвет красочной радужки изменялся от зрачка к черному канту. По спине дружным отрядом поползли мурашки, казалось, даже волосы на затылке зашевелились: таким необычным и невероятным казалось происходящее. Стараясь вернуть себе, трезвость мысли Патрик тряхнул головой раз, затем еще. «Мэри точно переборщила… Фэйри еще, куда ни шло… Банши… Брауни… Но это…» И снова тряхнул головой.

— Мэри, найди девушке что-нибудь переодеться и обуться. — Мужчина вновь обернулся к Мюренн: — Сейчас Мэри найдет вам одежду, и мы выйдем на свежий воздух. Возможно, вам станет лучше.

— Я хочу в церковь! — Из ее легких вырвался разочарованный вздох: — Хотя, у вас, наверное, ее и нет. — И на разноцветных глазах снова заблестели крупные горошины слез.

«Нет церкви? Что она имеет ввиду? Надо было ее отвезти в больницу». Но потом ему стало не по себе, когда О'Браен подумал о том, что ее скорее всего сочтут ненормальной. «Ну, Пат, ты ее и сам адекватной не считаешь. Мгм, а вместе с ней и себя».

— У нас в деревне есть церковь. Если хотите — мы обязательно туда сходим.

Девушка снова подняла на него глаза:

— Есть церковь? — «Она мне не верит? Почему у нас в деревне не может быть церкви?»

— Есть. Деревня у нас маленькая совсем, но церковь есть.

— Церковь есть. — Как завороженная, повторила девушка. — О'Б… Патрик, куда я попала? Почему здесь все такие странные? Я думала англичане странный народ… рыцари… Но… — Она обвела глазами комнату. — Даже у нашего английского барона нет таких богатых комнат! Во что вы одеты? Вы участвуете в турнирах? Комната богатая, а на вас шерсть… Вы… — Она прищурилась. — Вы носите камчатную ткань?

— Камчатную ткань?

— Вы не простолюдин.

— Простолюдин?

— За мной не надо повторять! — Раздраженно воскликнула девушка.

— Повторять? — Патрик мог сейчас только повторять. Его мозг отказывался связать все услышанное в единую картину, потому что получалась полнейшая чушь: «Целительница Мюренн О’Кифф из деревни Дун на севере у моря. Она была одета в странный средневековый наряд. Изъясняется странно. Некоторые слова я и вовсе не понимаю. Да и она не понимает значения многих слов. Пространственная и временная дезориентация. Рыцари, английские бароны… Глупость какая! Камчатная ткань? Сейчас, наверное, из нее только скатерти делают, хотя, что у всех этих модельеров на уме?.. Каждый год идеи все более абсурдные. Да причем здесь модельеры?! Она целительница, говорит про простолюдинов, рыцарей и баронов-англичан!» Мужчина снова посмотрел на заплаканное, но, тем не менее, очень симпатичное лицо девушки: широкие темно-коричневые, почти черные, вразлет брови подчеркивали белизну кожи и высоту мягко очерченного лба, делая разноцветные глаза, опушенные бархатными темными ресницами, среди которых нет-нет, да и проглядывали ярко-рыжие, еще более загадочными и необыкновенными; на вздернутом слегка курносом носу неопределенно показывались едва заметные веснушки, придавая еще больше очарования молодой особе; высокие выдающиеся скулы подчеркивали лишь слегка заметную впалость щек, а квадратный, но по-женски аккуратный, подбородок слегка выдавался вперед, обнажая ее решительность и упрямство, которые, по мнению Патрика, и без того ярко бросались в глаза стороннему наблюдателю.

О’Браен легко улыбнулся: «Симпатичная, но все-таки очень бледная. И очень рыжая. Очень… Очень… У нее сильные руки… Странные мысли порой в голову лезут.»

— Повторять! — Нетерпеливо ответила девушка, и внимание Патрика снова переключилось на разговор. — За мной не надо повторять, я не святой отец!

Пат устало провел руками по лицу и встал с кровати.

— Мюренн, я вас сейчас оставлю. Придет Мэри. Она покажет вам, где ванная.

— Ванная?

— И кто теперь повторяет, как попугай?

— Попугай? — Девушка уставилась на него ничего не понимающими глазами.

Он нетерпеливо махнул рукой:

— Забудьте. А вот и Мэри. Мэри, помоги Мюренн: покажи, где ванная… В общем, разберетесь. Я буду ждать в библиотеке.

— Патрик! Не уходи! — В разноцветных глазах плескался такой явный страх, что мужчине стало не по себе, появилось неприятное жгучее ощущение, будто он предает ее. Было видно, что и ему она не очень-то доверяла, но, похоже, уже более или менее привыкла.

— Я не могу пойти с тобой мыться.

— Мыться? — «Да, что же это такое?! Может быть, я и впрямь схожу с ума?»

— Мэри отведет тебя помыться. Я подожду.

— А где бадья?

— Бадья? — «Неужели, она считает, что если дом старинный, то и ванны здесь нормальной нет?» — Мюренн, у нас есть нормальная ванная. Мы не в средние века живем, чтобы в бадье мыться.

Мюренн осторожно вошла в просторную комнату, где стены, пол и потолок — все было ярко белым. С потолка лился еще более яркий невероятно ослепляющий свет во все стороны. Глаза неприятно резко заболели, будто она пришла сюда из темного подвала, а не светлых богатых покоев. «Заколдованный замок…» Бадья была тоже белая, как облака в ясную погоду. Девушка дотронулась до выложенной необычной мозаикой стены рукой. «Какая холодная. Что же это за камень такой белый?» Она внимательно разглядывала комнату с восхищением, страхом и интересом. «Никаких фресок на камнях нет. Только узкое, но высокое окно с разноцветными стеклами, как в церкви». Девушка с опаской подошла к ванне, дотронулась до нее и удивленно подняла глаза на Мэри:

— А бадья тоже каменная? Но она же холодная! А где вода? — Женщина ничего не ответила, только продолжала, прищурившись, смотреть на загадочную гостью. — Как же я буду мыться без воды?

Миссис Макгир громко вздохнула и, недоверчиво качая головой, включила кран.

— Потрогайте воду, мисс.

— Мюренн! Здесь нет никакой Мисс! Меня зовут Мюренн! Вам же Патрик сказал!

— Мюренн, потрогайте воду, — настойчиво повторила экономка. Вряд ли ее ситуация взволновала меньше, чем Патрика или молодую особу, что появилась в доме совсем недавно — вчера — а ощущение было будто прошел год. Смирение, которому выучила ее жизнь, или просто ее выдержка была гораздо лучше… Или, может быть, ее непогрешимая вера в чудеса? Но в здравии собственного рассудка и реальности ситуации Мэри Макгир была уверена больше остальных в этом доме.

Девушка же только сейчас сообразила, что из странной штуки над бадьей льется вода. «Зачем мне ее трогать?» Она опасливо посмотрела на воду, потом на странную женщину, и снова на воду, затем коснулась струи воды и… громко и пронзительно завизжала.

— Она горячая! — Мэри засунула руку под струю воды, подняла голову и снова внимательно посмотрела на свою подопечную.

Мюренн в свою очередь такой пристальный взгляд не на шутку взволновал: последний раз она такой взгляд видела у аббата, который подыскивал жертв на костер. «Разве может служитель богу быть таким немилосердным?» Девушка даже забыла про то, что из стены через какую-то необычную, странно изогнутую штуку льется вода, а из потолка светят «звезды». — Что такое?! Я не колдунья! Я целительница! Почему вы на меня так смотрите?!

Та, кого О’Браен называл Мэри, натянуто улыбнулась:

— Я верю. Успокойся, Мюренн. Я только помогу тебе вымыться. — Последняя фраза несказанно удивила девушку: последний раз ей было четыре года, когда старуха Винни помогала ей мыться. Приемная мать ей тогда все подробно объяснила и показала. Больше Мюренн никогда не помогали мыться. Совсем никогда. Ведь помощница при купании полагалась только знатным мистресс, но никак не деревенской простолюдинке.

Юная барышня тут же лучисто улыбнулась:

— Я же не госпожа. Я сама вымоюсь. Где отвары?

Мэри словно для себя что-то решила или поняла…

— Я все же вам помогу.

— А вы простолюдинка?

Женщина подняла одну бровь и как-то по-особенному на нее посмотрела:

— Простолюдинка? Мюренн, зови меня Мэри. И на этом остановимся.

— А мыться?.. — Экономка улыбнулась.

— Полезай в ванну.

Девушка стянула странную тунику и осторожно, с опаской стала опускаться в воду.

— Как вы живете в этих камнях! Они красивые, но тут же должно быть холодно зимой! Камина, печки — ничего нет! Жаровни сюда приносить? Но это же тяжело! А почему эти двери прозрачные? Они из стекла? Разве такое возможно? — Она смотрела на идеально чистую и оттого не сразу заметную дверцу душевой кабины. — А зачем такая маленькая комната? В ней даже полок нет, чтобы составить туда травы! А где они? В чем вы моетесь?! Мэри! А во что вы одеты? — Пожилая женщина, похоже, смутилась и придирчиво оглядела свой гардероб: вельветовые брюки и тонкий шерстяной свитер. — Такие чулки только мужчины носят! Но это даже не чулки! И Патрик так одет! Мэри! Простите меня! Я неблагодарная! Вы мне помогаете! Патрик меня спас! Но я… — Девушка снова заплакала. — Как? Во что вы одеты? Во что я была одета? Что это было? Мужская туника? Нижняя туника? Она не полотняная. Из чего она? Что это за ткань? Это не шерсть! Патрик ирландец, а живет богаче, чем наш английский барон!

Женщина по-матерински нежно обняла девушку и начала успокаивать:

— Тише, детка. Давай мы тебя вымоем, оденем, а потом ты с Патриком сходишь в церковь.

— Я уж и не знаю не снится ли это мне… Но скорее всего нет… — Мэри влила в воду что-то густое, густое и прозрачное. Женщина стала взбалтывать воду. «Пена! Пена как в море!»

— Это вместо трав?

— Что-то вроде того.

Девушка улыбнулась сквозь слезы:

— Зачем же мне помогать? Я же не госпожа… Я сама могу и вымыться, и одеться.

— И все же, я тебе помогу.

— А есть отвар для волос?

Губы Мэри тронула легкая улыбка:

— Отвара нет. Давай я помогу вымыть тебе твои косы. Сколько ты их растила такие длинные?

Глава 3

Патрик О’Браен нервно расхаживал по большой библиотеке, в которой он обосновался вместе со всеми «своими компьютерами», как только закончил среднюю школу, не желая занимать кабинет покойного отца. Эта комната обладала особой магией, возможно оттого, что в детстве здесь проходили одни из самых счастливых минут его жизни: кто-нибудь из родителей, а чаще всего они вместе, здесь читали ему книжки. Как правило, это были приключения, которые маленький Пат так любил. Но сейчас ни стройные ряды книг, ни магический солнечный свет, проникающий сквозь прозрачные занавески, ни тихое, едва уловимое жужжание техники не могли успокоить его.

Вся эта ситуация его крайне взволновала. Она бы взволновала любого человека, во всяком случае, здравомыслящего человека. За три рассветные минуты его жизнь превратилась в хаос, где перемешались и земля, и небо, и даже тартар.

«Английские бароны, простолюдины, рыцари… Может быть, она из тех, что живут в рыцарских деревеньках, выбирают своего короля? Тогда все ее слова логичны. Но она же не может не знать про время и километры…»

В голове рождались самые разные мысли и подозрения, в которые мужчина отказывался верить, ведь если он ошибается, а скорее всего так и есть — он выставит себя на посмешище. А такие эксцессы О’Браен не любил, если не сказать ненавидел: ему их хватило в детстве, когда он исправлял ошибки учителей в школе, из-за чего его не особенно жаловали эти самые учителя, а некоторые одноклассники смеялись над «ботаником». Вот и сейчас: убедительного доказательства того, что это действительно то, что подсказывает ему воспаленный мозг, который не отдыхал уже более двух суток, не было, как и возможности раздобыть таковые. «Но я же могу раздобыть другие доказательства! Обратного!»

Когда Патрик, охваченный детским восторгом, слушал захватывающие истории или читал их — это было прекрасно и интересно. С огромным удовольствием погружаясь в мир волшебства и приключений, юноша никогда не надеялся попасть сам вот в такую вот историю. Или надеялся? Однако мечтать об этом в подростковом возрасте и попасть в такую переделку в тридцать лет — огромная разница. У подростков еще жива вера в чудеса…

Теперь же, когда Патрик сам стал героем такой вот фантастической истории — ему в происходящее верилось слабо.

— В это вообще не верится!

Все происходило, как в каком-то нелепом сне. «А может быть, я просто переработал и заснул, прямо в библиотеке?» Мужчина остановился посреди комнаты. «…С той ночи никогда-никогда не завидовал он людям, которые видят сны.»[4]

— Так проснись же, Пат! — Он с силой ущипнул себя. Больно было. Но библиотека никуда не делась. И на календаре действительно восьмое… «А если я проспал сутки?..» — Мэри этого просто не допустила бы.

Последней надеждой были рыцарские деревни. Патрик сел за компьютер стал искать вот такие вот деревни, которые в век нанотехнологий и искусственных нейросетей жили по законам средневековья, устраивали рыцарские турниры, носили туники и ели что-то непонятное. Мужчину передернуло от отвращения, когда он увидел очередную фотографию одного из таких блюд. О'Браен поморщился и тут же закрыл страницу.

Патрик не нашел ни одной рыцарской деревни с названием Дун на севере у моря. И на юге. И далеко от моря. «Девушка глубоко верующая, возможно, по приходу можно найти…»

— Ага, как же… Церковных записей в интернете нет. — «Сколько времени это займет?.. Ездить по всем приходам». Потом в голову снова закралось сомнение. «Да, не может этого быть!» О’Браен снова вскочил и нервно заходил по комнате.

Ощущение безумия с каждой секундой было все сильнее. Стало не хватать воздуха. Мужчина резко распахнул двери на террасу.

— Надо прекратить тестировать игры. Хватит мне фриланса по программированию. Не верю ни глазам, ни ушам!

О’Браен вновь сел за рабочий стол и долго смотрел в экран. «Музыку что ли включить? Нет. И так в голове шумит». Он закрыл глаза и откинулся в кресле.

— Да, не может быть! Все-таки… — Пат покачал головой. — Это суеверия, это глупость! Ладно, не глупость… Но такого не может быть! — Мужчина с силой ударил кулаком по тяжелому старинному столу так, что даже телефонная трубка подскочила. Из горла вырвался непонятный рык.

Следующие четверть часа до появления Мэри и Мюренн он метался по комнате, как тигр в клетке. Новых мыслей не было: он пытался привыкнуть к своим догадкам. Патрик очень надеялся, что это сон, что Мэри сюда не войдет. Вернее войдет и разбудит. Но она не вошла и не разбудила. Вернее вошла, но… Экономка вошла вместе с таинственной гостьей. Мужчина чуть не застонал от досады.

Мюренн, стоя на пороге библиотеки, вся сжалась и пыталась прикрыться. Хотя, что там было прикрывать? Свитер был немного мал в груди, а дальше все очень даже ничего: он нигде не задирался, и вырез был нормальным. «Очень даже ничего… Чего! Именно чего!»

Ее длинные густые волосы сейчас не были спутанными, не были тусклыми из-за соленой морской воды. Они сейчас мягкими волнами падали ниже талии. Они были, как огонь. Они тягуче стекали по ее фигуре, как расплавленный докрасна металл. Цвет лица был еще бледным, но на щеках появился зародыш румянца. А Патрик стоял и рассматривал ее с приоткрытым ртом. Только миссис Макгир сдерживала улыбку.

— Мэри, мы сначала позавтракаем, — с трудом выдавил из себя хозяин дома после того, как тихо, едва слышно, клацнул зубами, закрывая свой так некстати открывшийся рот. «Мало того, что чувствую, так еще и веду себя, как идиот», — недовольно подумал мужчина. — А потом прогуляемся. — «Что она ест на завтрак? Надо что-нибудь попроще, наверное. Кофе она вряд ли пьет… Она его и не пробовала, скорее всего, ни разу. Бароны, простолюдины и все дела… Это еще до Колумба, кажется…» — Приготовь чай, омлет, бекон и так далее… Бутерброды, наверное. Я не знаю! Мне кофе. Накрой в малой столовой.

— Хорошо, Патрик. Я только…

— Мэри, я разберусь, — нетерпеливо перебил мужчина. Скорее всего, он был непростительно груб с женщиной, которая стала ему второй матерью, подумалось ему, когда миссис Макгир кивнула и вышла из комнаты, в которой воцарилось глубокое молчание.

Тишина правила здесь достаточно долго, чтобы из задумчивой превратиться в жуткую. Или так показалось только Патрику, который невидящим взглядом уставился в пол и безрезультатно пытался привести в порядок свои мысли, которые разбегались, как тараканы при свете?

Зачем он сюда пригласил девушку? Это было бессмысленно. Во всяком случае, сейчас, пока мужчина еще не решился высказать свои предположения: чувствовать себя глупо — одно, а вот выставлять себя глупцом…

Когда Патрик наконец-то более или менее собрался с мыслями, девушка же уже не стояла и не жалась возле двери. Она, словно завороженная песнями и плясками лесных эльфов, рассматривала библиотеку своими большими разноцветными глазами. Восхищенный вдохновенный взгляд плавно переходил от одного стеллажа к другому, гостью охватывал восторженный трепет, у нее даже рот приоткрылся. «Наверное, именно в таких случаях говорят: как ребенок в кондитерской».

— Так много книг! — В ее голосе было столько благоговения и в то же время удивления! Что на секунду и сам Патрик удивился размеру своей библиотеки.

Хотя чему было удивляться? Если и без того обширную коллекцию книг начал активно пополнять еще его прапрадед, который любил чтение больше, чем работу. Из-за его безалаберного ведения дел и огромных трат на редкие экземпляры самых разных книг, в семейном бюджете появилась огромная дыра, которая росла с каждым годом, вплоть до того дня, когда старик умер, и обо всем стало известно сыну. Все поместья к тому моменту пришли в упадок. В итоге прадеду достались баронский титул, библиотека и долги. Но, нужно отдать должное Гарретту О’Браену: в память о дорогом, хотя и экстравагантном отце, он не продал из богатой коллекции ни экземпляра. А ведь и четверти было бы достаточно, чтобы покрыть все долги семейства.

Мюренн подошла к одному из стеллажей и осторожно с особым благоговением, едва касаясь, провела кончиком указательного пальца по корешку коллекционного издания Диккенса. «Было ли столько восторга в глазах Киана О’Браена?»

— Даже у нашего англичанина столько нет! И в церкви тоже!

— Это все собиралось долгое время. Очень долгое. Сколько вам лет?

Девушка покраснела. «Неужели и тогда свой возраст скрывали? На вид ей лет… — Пат прищурился, разглядывая гостью: — Года двадцать три. Двадцать пять самое большее».

— Я сама отказалась идти замуж. — В словах, в позе, во взгляде — во всем чувствовалось напряжение, будто тема эта для нее особенно болезненна.

Что же чувствовал в этот момент невольный спаситель? Возможно, удивление. Ведь он как-то и не задумывался, что она может быть замужем: «А ведь тогда, действительно, лет с пятнадцати замуж выходили…»

— Я не про это спрашиваю. Если тебя будут разыскивать… Мне нужно знать, сколько тебе лет.

— Искать? Кто меня будет искать? Ох! Моя лошадь, наверное, домой сама вернулась! — «Лошадь… Бароны… Простолюдины… Рыцари…» — Мне двадцать три. — «А я угадал!» — Патрик широко по-мальчишески улыбнулся, как и всегда, когда решал какую-нибудь задачку или отгадывал загадку. Мюренн же только еще больше нахмурилась, и мужчина смутился: «Идиот. Какая вообще разница: угадал или нет?»

— Вы думаете, что вас сейчас не будут искать?

— А вы ищете кого-нибудь, если во время шторма лошадь прибежала одна? — «Действительно, Пат, если лошадь одна… Конечно, ищем!»

— Вообще-то, да! И вас, я думаю, будут искать ваши родители…

— У меня нет родителей. — Эта фраза не просто перебила поток его оптимистичных планов, она выдернула его из реальности, или, наоборот, вернула в нее, отчего ему стало не по себе. — Меня вырастила старуха Винни. Она и научила меня всему. Жаль только читать не умела… — В голосе девушки слышалась очень сильная тоска и грусть, сожаление. Все эти чувства были доподлинно знакомы Патрику О’Браену с пятнадцати лет. Одна лишь тоска была знакома ему гораздо раньше, задолго до всего. — У вас так много книг. Вы умеете читать? — «Ну, если тебе, Патрик, надо было больше доказательств…» Ответить на этот вопрос оказалось неожиданно сложно. Нет, разумеется, он умел читать! Однако он даже никогда не задумывался, что это какая-то особенная ценность, которой когда-то, да что когда-то, которой даже сейчас обладают далеко не все. «Читать — все равно что дышать», — так с раннего детства считали, пожалуй, все О’Браены.

— Хм… — Он смущенно откашлялся. — Да, я умею читать.

У девушки тут же ярко, будто полная луна в ночном небе, загорелись глаза, словно это и не она еще час назад рыдала у него в объятиях. В разноцветных очах появилось искреннее восхищение, от которого даже воздух стал переливаться, как радуга.

— Это, наверное, прекрасно! И вы знаете латинский язык?! — «Сейчас восторга у нее поубавиться», — невесело усмехнувшись, подумал Пат.

— Нет, латинского я не знаю. Его привыкли считать мертвым языком. — Мисс О’Кифф недоуменно нахмурилась, отчего на лбу появилась складка. — Ммм… Так говорят про языки, которые утратили свою… ммм… актуальность, наверное. Языки, на которых сейчас не разговаривают. Ими и пользуются, наверняка, только врачи и священники, историки еще, может быть… — Но самолюбие сыграло с ним забавную шутку: еще с детства Патрику О’Браену нравилось, когда его считали не просто умным, но и чрезвычайно образованным, отчего тот с еще большим рвением стремился познавать. Так что теперь, не смирившись с тем, что его авторитет в глазах молодой особы таял на глазах, мужчина выдал фразу, из-за которой в детстве Мэри поставила бы его в угол на час, а то и на два: слишком уж задиристо и горделиво она звучала. — Я знаю четыре языка.

— Правда?! А какие?

Патрик снова почувствовал себя неуютно. Несмотря на то, что именно восхищения он добивался от своей гостьи, удовлетворения оно почему-то не принесло.

«Почувствуешь тут себя уютно, если мной восхищаются за знания, которые я считаю само собой разумеющимися! Представить только, что несколько веков назад время мерили горящими свечами! Что взрослый человек даже понятия не имеет, как складываются буквы в слова! Когда тебе три года, и ты действительно понятия об этом не имеешь… Да детям тогда и все равно! Они не задумываются над этим! Но когда тебе за двадцать… Каково это, не уметь читать?»

— Ирландский, английский, разумеется, французский и испанский, — ответил он уже смущенно.

— И вы можете научить меня читать? — «Что ей ответить? Я даже не знаю, как долго она здесь пробудет…»

— Хм… Я попробую. Просто я не учитель.

— А кто вы? — «Для нее моя профессия вообще пыль…»

— Я…

— Это, наверное, глупый вопрос. Вы землевладелец.

— Ну, в наше время это ничего не значит, если только вы не фермер или арендодатель. — Девушка оторвала взгляд от стеллажей и непонимающе уставилась на Патрика. — Фермер — это тот, кто работает на земле или держит животных. Только он выращивает все в очень больших количествах. Или у него много голов. — Патрик поморщился про себя от такого ужасного пояснения. Красноречие его явно подвело: было отчетливо видно, что Мюренн не совсем поняла, но старалась не подать вида.

— А вы кто?

— Я ни тот, ни другой. У меня не так уж и много земли.

— И вы совсем ничего не выращиваете у себя?

— Хм… Мэри любит заниматься цветами… — В комнате снова повисла тишина. — Я думаю, завтрак уже готов. Так что…

Девушка остановилась посреди комнаты и стала оглядываться по кругу:

— Столько книг! Мне в деревне не поверят! — «Окажешься ли ты когда-нибудь в своей деревне — еще большой вопрос…»

Девушка бодро шагала по галерее за хозяином необычного замка и с восхищением разглядывала все прекрасные картины, что висели на стенах, едва успевая удивляться, тонкой работе столяра, что сделал такую красивую мебель. «Какой замок! Ирландец! У него, наверное, очень много рыцарей!»

— А сколько у вас рыцарей? — Мужчина осекся и едва не споткнулся на ровном месте. Выглядел при этом он очень забавно, однако причины его странного поведения Мюренн не поняла и тут же повторила вопрос: — Сколько вассалов?

— У меня нет рыцарей. — Голос его звучал необычно, сдавленно, будто Патрик держал на каждом своем широком плече по мешку, а то и по два мешка, муки. А ведь еще недавно хозяин дома горделиво, словно павлин из замка барона, хвастал, что знает несколько языков. И тогда его голос звучал совершенно иначе. Но ее заинтересовал не только голос, но и выражение лица: «Он словно хочет еще что-то сказать… Странные это люди. Как будто не из Ирландии. Столько новых слов! А сколько книг?! А в библиотеке был камин. Комната была еще больше той, в которой я спала! И все в книгах! Если у него столько книг…» Девушка удивленно покачала головой. — А кто же охраняет все ваши книги? Все ваши богатства?! — Она развела руки, словно пыталась все это обнять, голос был такой же восхищенный, как и в библиотеке.

— Я тебе чуть позже расскажу. — Сейчас его тон снова переменился, и снова непонятно почему. Мюренн бросила настороженный взгляд на переменчивого, как погода весной, мужчину и кивнула. — Мы сейчас будем завтракать. Не знаю, знакомы ли вам эти продукты, но… Думаю, яйца вы уж точно знаете. — «Мда. Он и в самом деле странный». Они вошли в малую столовую: — Прошу к столу.

Гостья с любопытством разглядывала невероятно мелкие и при этом аккуратные приборы, которые украшали еще более мелкие завивающиеся розы. Тарелки с красивыми цветочными рисунками блестели, как зеркало, и отбрасывали яркие солнечные блики. Зрелище было воистину завораживающим, будто замерзшие кружева на разноцветных стеклах церкви в лютые зимы, которые, благо, не обрушивались на деревню Дун в последние четыре года.

— Мэри, ты можешь идти. Мюренн, присаживайтесь. — Теперь настала ее очередь отвлекаться от размышлений, что девушка сделала не очень охотно, так как мысли о родной деревне отвлекали от невеселой реальности. А реальность заключалась в том, что деревенская целительница Мюренн О’Кифф попала неизвестно куда и неизвестно вернется ли она назад. Да и как?

Девушка присела за стол и опасливо посмотрела на тарелку с омлетом и беконом. Потом, стесняясь, подняла глаза на мужчину, а тот в свою очередь стал делать все очень медленно, словно растерял все силы. О'Браен ел так медленно, словно… «Он хочет меня научить! Научить, чтобы я ела так же!»

Мюренн не очень ловко стала повторять все действия, которые проделывал мужчина. «Как же они едят-то! Руки можно поломать, пока кусок отрежешь!» Нож сорвался и заскользил по фарфоровой тарелке, по комнате разнесся неприятный звук. Девушка поморщилась, чувствуя, как по телу бегут мурашки, а хозяин дома как-то напрягся. Через несколько секунд, трапеза продолжилась.

«Как вкусно! Или это я просто такая голодная?»

— А что вы пьете? — От глаз барышни не ускользнуло, что напиток хозяина дома значительно отличается по цвету.

— Я пью кофе. Вы не знакомы с этим напитком. — «Откуда он знает?!»

— Вы тоже занимаетесь растениями?

— Нет, я не занимаюсь растениями. Просто… Это как… Как и пшеница очень знакомое всем растение.

— Из него тоже делают хлеб? Зачем же вы тогда его пьете?

— Ну, вы же делаете напитки и из пшеницы. — «Делаем… Делаем и из пшеницы.»

— А долго делать вот такой вот напиток?

— Нет, минут… Довольно быстро. Воду нагреть и еще немного.

— Так быстро?! — «А как же…» — Вы его только сейчас пьете, а зимой нет?

— Кофе — это бобы. Они просушиваются и…

— Как и пшеница может лежать долго, — закончила за Патрика гостья. Темно-розовые губы растянулись в широкой улыбке: «Напитки из бобов! Представляешь, Винни?! Подумать только! Они пьют это по утрам, как мы с тобой пьем воду».

Девушка укусила мягкий, как облака, хлеб. Запах у него был волшебный: отчетливо улавливался такой любимый аромат подтаявшего сливочного масла. Однако не только запах, но и вкус у этого хлеба был совершенно иной. В деревне Дун, да и в соседних деревнях тоже, хлеб Мюренн нахваливали все. Даже ее приемная мать Винни говорила, что у названной дочери он мягче и ароматней, чем у нее самой. Но этот…

Он отличался по запаху, по вкусу, даже по цвету: мякоть его была белая, как свежее молоко.

— А хлеб? Он из чего? — С наслаждением пережевывая очередной кусок, спросила девушка.

— Он из пшеницы.

— Ваша стряпуха просто волшебница! А можно с ней познакомиться? — С гораздо большей скоростью с ее тарелки исчезали хлеб и сливочное масло, нежели все остальное. «Как же он у нее такой мягкий! Такой…» — А она добавляет туда травы?

— С Мэри ты уже знакома… Травы? Я не знаю… Готовить я не умею. Если только самые простые блюда.

Девушка снова внимательно посмотрела на маленькую кофейную чашку в больших и красивых руках Патрика и улыбнулась. Этот яркий контраст веселил ее, потому что она даже представить себе не могла, чтобы кто-либо из рыцарей барона взял в руки такую вот чашу, и уж тем более они не стали бы из нее пить.

Также ее внимание обратилось и к собственной чашке, что была больше. Но даже из таких в деревне никто бы не стал пить. Мюренн заглянула в нее, потом снова подняла глаза на странного хозяина замка:

— А что там?

— Это чай.

— Это травы?

— Что-то в роде того. Это листья чайного куста. Они высушиваются. Потом завариваются.

— А для чего его пьют? — Патрик широко раскрыл глаза и уставился на гостью. Медленно проглотил то, что жевал.

— Ну… С утра, для бодрости, наверное, — сдавленно ответил мужчина. — «Ирландец, а говорит, как на другом языке…»

— А почему у меня чаша больше?

Вот теперь было явно видно, что мужчина растерялся. Он переводил взгляд со своей кофейной чашечки на чайную чашку гостьи и только шевелил губами, будто на ходу придумывал ответ. «Что с ним такое?»

— Ммм… Эээ… Такая традиция? — Ответил Пат и замер, ожидая ее реакции.

Девушку же такой ответ вполне устроил. Она давно заметила, что тут столько всего странного, и еще одной странной традиции Мюренн ни капли не удивилась. В столовой снова повисло молчание. Оба снова принялись за еду

— А как вы едите суп? — Пат застыл и снова перестал жевать. Ей было стыдно за свой вопрос, нет, совсем не от того, что она не знает. Просто было очень забавно наблюдать за О’Браеном, когда тот замирал, как напакостивший кот, которого застукали за съедением ворованной рыбы. — Ну, — девушка подняла вилку, стараясь сдержать смех: — Этим же неудобно есть суп.

Глаза у хозяина дома уж и вовсе стали огромными, сходство с перепуганным котом теперь проявлялось не только в движениях, а даже в выражении. Мужчина не шевелился. Так прошло несколько секунд. Потом он схватил стакан с водой и стал жадно пить. Позабыв об этикете, он громко выдохнул и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Мы едим его ложкой. Некоторые супы иногда, на кухне можно просто пить из большой чашки.

Мюренн весело улыбнулась:

— Не совсем отличаетесь от нас.

— Я очень на это надеюсь. — «Странный он какой-то».

— А почему мы не должны сильно отличаться?

— Перед прогулкой мы вернемся еще раз в библиотеку, и я вам все расскажу. — Девушка раздраженно вздохнула: она терпеть не выносила, когда с ней обращались будто ей три года, а не двадцать три!

И, чтобы сохранить благое расположение духа, которое приносили мягкий золотистый хлеб и сладкое масло, а еще ароматный чай, оказавшийся на удивление вкусным, дальше Мюренн не задала ни одного вопроса. Патрик тоже ел молча.

«Вот как сказать человеку, что он попал на много лет вперед и не известно вернется ли он назад? А если не вернется? Значит, ее нужно научить. Только как? Как учат детей в школе или иначе? Как рассказать все, чего она не знает? Как восполнить пробел нескольких веков? Как ее вообще включить в современную жизнь?»

Из-за всех событий, что произошли за последние сутки, голова начала гудеть, возможно, отпечаток оставила и утомленность, ведь Пат не спал уже более двух суток. Казалось, еще немного и голова лопнет или расколется, как грецкий орех.

И тут вдруг им овладело сильное негодование: почему с этим должен разбираться он?! В один миг как-то все надоело. Хотелось развернуться и уйти в свою комнату. Закрыться там и спать. Спать, пока все само не рассосется. Но, нет, Пат никогда так не поступал, не собирался поступать и сейчас. «Назвался груздем — полезай в кузов», — так говорила всегда бабушка Элен.

Во второй свой визит в библиотеку Мюренн если не свыклась, то более или менее успокоилась, так что теперь глаза ее останавливались не только на драгоценных книгах, а еще и, например, на рабочем столе. Подозрительно прищурившись, она поглядывала то на стол, то на Патрика. Ее косой взгляд очень смущал.

«Может быть, ее стоило не в библиотеку привести? А то здесь вся техника… А куда?»

— Мюренн, тебе сейчас все кажется незнакомым, потому что сейчас другое время.

Она оторвалась от рассматривания странных приспособлений на тяжелом дубовом столе и с улыбкой обернулась к хозяину дома:

— Ну, конечно! — Пат недоверчиво прищурился: «Так легко?!» — Конечно сейчас другое время! Прошло, пожалуй, несколько дней с тех пор, как я собирала травы на лугу у утеса. — «Вот теперь понятно, что здесь не то!»

О'Браен молча расхаживал по комнате взад-вперед, собираясь с духом. Он взъерошил волосы раз, другой, глубоко вздохнул, словно перед прыжком: «Была, не была!»

— Прошла не неделя. — Ее брови удивленно изогнулись:

— Вы знаете сколько прошло? — На ее лице отчетливо отобразилось недоверие: — Откуда? Сколько прошло времени?

— Я не знаю, сколько прошло времени точно. Но я уверен, что прошло много лет. Очень много лет.

— Меня много лет носило в море, и я ни капли не постарела? — Ее взгляд, ее тон… Все в ней так и говорило: «Патрик, а у вас все в порядке с головой?» Сам же Патрик пытался найти ответ на заданный вопрос. И найти его не мог из-за чего начал злиться.

— Что-то в роде того. Вы… ээээ — Он раздраженно вздохнул: «Почему я должен оправдываться?!» — Вы попали в будущее, Мюренн. — Сказанные густым басом слова отразились от высоких стен и повисли в воздухе вместе с оглушающей тишиной. Казалось, даже пошевелись где-нибудь муха — и этот звук разнесется, как раскаты грома перед сильным ливнем по летнему небу.

— А с чего вы взяли? — Девушка сделала шаг в сторону Пата, затем еще один. — Почему вы решили, что я попала в будущее? — Она подходила ближе: — А почему вы не попали в прошлое? — У стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, будто Мюренн наступает и вот-вот нападет, но О’Браен отчетливо видел, как внутри нее все переворачивается, и с ней может вот-вот случиться истерика. И все-таки, ее силой можно воистину восторгаться: в больших разноцветных глазах продолжала светиться ясность, несмотря на огромный шквал чувств, что бушевал внутри. «Что бы ты делал, если бы попал в будущее, Пат? или прошлое?» — Откуда вы это знаете?! — Прокричала она, и его сочувствие развеялось в тот же миг:

— Я не знаю! Я только догадываюсь! Как минимум… — «Вдох, выдох. Вдох, выдох». — Я только догадываюсь. Потому что рыцари в доспехах сейчас есть только на театрализованных представлениях! Потому что баронов сейчас нет! Ну, вернее есть, но это не важно. Потому что, если вы мне не снитесь, я могу быть сумасшедшим! Потому что я себя чувствую также паршиво, как и вы! — Патрик сам не заметил, как повысил голос, а заметив резко замолк. Девушка ошеломленно смотрела на него, не отводя глаз, которые блестели от слез. Немного успокоившись, он продолжил. — Я не знаю, Мюренн. Я не знаю, как так получилось, — устало проговорил мужчина. — Я не знаю, вернетесь ли вы в свое время. Я ничего не знаю!

— Вы это решили только из-за рыцарей и баронов? — В ее голосе за показной насмешливостью отчетливо слышалась надежда, но взгляд все равно как бы говорил: «Глупый, может быть, в ваших краях их просто нет!»

— Нет.

— Нет?

— Нет. В наше время почти все умеют читать. В наше время книги — это не привилегия богачей. Есть, конечно, дорогие книги, но это не то… — Он провел рукой по лицу. — Мы не пишем на пергаменте.

— Винни говорила, что есть страны, в которых не пишут на пергаменте… Там какие-то другие способы…

— Сейчас почти во всех странах пишут на бумаге.

— Бумаге?

— Бумаге. Наши языки так похожи, но только похожи, потому что между нами пропасть во времени.

Девушка, продолжая недоверчиво разглядывать хозяина дома, ее спасителя, не села, а упала в огромное кресло.

— Небо потемнело, наверное, собирается дождь, — довольно прозаичное замечание, отмеченное краем сознания ее разгоряченного разума, прозвучало невероятно тихо. — Поэтому вы так странно одеваетесь. — Тихо рассуждала гостья из прошлого, далекого прошлого. — А женщины одеваются, как мужчины. — Она вопросительно посмотрела на своего спасителя — тот, не нашелся с ответом, да и вопросов как таковых не было, и Пат только пожал плечами.

— Наши времена сильно отличаются, Мюренн. Очень сильно.

— Откуда вы знаете про рыцарей?

— Про времена рыцарей знают если не полмира, то все в нашей стране, кроме совсем маленьких детей. Хотя и они, наверное, тоже.

— Детей… — Барышня и сама была больше похожа на ребенка, вся ее взрослость выветрилась, как только смысл слов удивительного мужчины дошел до измученного событиями сознания.

— Сейчас все дети идут в школу, где учатся писать и читать, учатся считать…

— Считать и я умею! Меня Винни научила.

Патрик кивнул.

— Я заметил. Но этого мало. Они учат другие языки. Историю. Чем старше дети становятся, тем больше… наук они изучают.

— И ты тоже все это изучал?

— И я тоже. После школы можно учиться дальше.

— Ты учился?

— Да.

— Ты знаешь так же много, как и святой отец?

— Я не знаю, что в ваше время знал святой отец. Что же до настоящего… У священников не больше возможностей, чем у остальных людей.

Мюренн устало махнула на рабочий стол Патрика, на котором стояли несколько мониторов, телефоны, а позади стоял музыкальный центр:

— Что это?

— Это… Это слишком долго рассказывать. Я не знаю, останетесь ли вы здесь… Как долго все это будет. — В библиотеке воцарилась тишина, и было слышно, как одна, а следом за ней и другая, и третья серебряные капли косого осеннего дождя упали на стеклянную столешницу большого овального стола на террасе. Количество и частота легких ударов стремительно росли, постепенно достигая той стадии, когда глухие негромкие звуки сливаются воедино, превращаясь в равномерный шум. Вслед за ним и множество капель образовали прозрачно-платиновую завесу, которая просвечивала, как тончайший шелк или воздушный шифон.

— Научите меня читать. — Патрик невольно вздрогнул и отвлекся от умиротворяющего занятия — наблюдения за мягким осенним дождем — окинул внимательным взглядом гостью, после чего медленно кивнул. Да и мог ли он ей отказать? Ему показалось, что это было бы просто-напросто бесчеловечно. И, нет, совсем не жалость была движущей силой… Это было сочувствие: уметь читать все равно что уметь дышать — во всяком случае, Патрик расценивал эти умения именно так.

— Я попробую. Но в наших языках есть отличия… Много отличий.

— Научите меня вашему языку.

Глава 4

Патрик смотрел на Мюренн и не мог поверить в происходящее. «Каково ей сейчас? Что она чувствует? Я себя чувствую сумасшедшим. Но я-то дома…» Гостья из прошлого сидела в кресле, откинувшись на спинку. Взгляд не отрывался от люстры. Только прерывистое дыхание и блестящие глаза выдавали ее состояние.

Прошло около часа, прежде чем девушка смогла себя более или менее взять в руки. Дождь к тому времени уже закончился, тучи развеяло, и лучистое солнце фонтаном выбрасывало теплый золотистый свет на ярко-голубое небо. Единственным напоминанием о недавно прошедшем дожде остались серебряные капли на пока еще зеленых листьях.

— Вы говорили, что в деревне есть церковь.

Мужчина некоторое время рассматривал ее, затем кивнул.

— Да, конечно. Может быть, вам нужно в туалет?

— О'Браен, говори сразу, что это такое! Потому что я тебя не понимаю! — Тот покраснел. «Как маленьким детям об этом рассказывают?»

— Я Мэри позову. — «Мне стыдно? Мне стыдно, что я все сложности перекладываю на плечи Мэри. Аааа! А как еще-то?! У нее хотя бы опыт воспитания меня есть». — Идем, лучше сами ее найдем.

Мюренн себя чувствовала просто отвратительно, хуже было только на похоронах Винни. «Знает ли она, что со мной происходит?»

Все, кто плохо был знаком с местной целительницей Винни О’Кифф, считали ее вредной жестокосердной старухой, иногда взбалмошной, иногда нетерпимой, но всегда справедливой. Всегда и во всем. По мнению Мюренн, этой женщиной следовало восхищаться, так как не каждый из мужчин обладает такой обезоруживающей смелостью говорить всем и всегда правду, только правду и ничего кроме правды. К ней не приходили за утешением или сочувствием, а ведь, несмотря на свою жесткость, Винни была очень доброй и теплой. Ее объятия как никакие другие могли утешить. И именно этих объятий сейчас не хватало девушке. «Как же ты далеко, мама!»

Слезы снова стали резать глаза. Как же Мюренн их не любила! Считая, что плакать можно только из-за кого-то, кого-то стоящего, ну уж никак не из-за страха! А она вот-вот разревется из-за постыдной трусости, которой Винни никогда не терпела, чему научила и названную дочь.

Горло сдавило тисками, большой ком мешал сглотнуть, и челюсть неприятно сводило, как в преддверии тошноты. «Почему я?» Этот вопрос постоянно крутился в ее голове. Ее мучил только этот вопрос, он кружил, как стая летучих мышей: не причиняя вреда, но наводя самый настоящий ужас. Тяжелая и какая-то пустая голова, казалось, развалится вот-вот на две части, словно спелая тыква.

Потом вспомнились слова Патрика о том, что в деревне есть церковь. «Там, там я смогу помолиться и успокоиться… У меня даже нет трав, чтобы сделать успокаивающий отвар… Что?»

— …туалет? — Девушка нахмурилась: «Опять! Туалет? Это еще что такое?!» Она начала злиться:

— О'Браен, говори сразу, что это такое! Потому что я тебя не понимаю! — «Что уж скрывать! Он читать умеет! Образованный! Языки даже другие знает! Пусть рассказывает! Учит меня, необразованную!»

Хозяин дома ошарашенно уставился на нее, и на его лице отобразилось странное выражение, будто он не знает, что делать. Но, видимо, он все-таки знал, так как после пары глубоких вздохов подошел к Мюренн, взял за руку и повел за собой, как маленького несмышленого ребенка. И, надо заметить, девушка сейчас себя чувствовала именно так. Однако, когда Патрик О’Браен держал ее за руку, было гораздо спокойнее. И все невзгоды прятались, как закатное солнце в море. И все становилось хорошо, и слезы высыхали сами собой: «Так утешать могла только мама». И девушка даже не обращала внимания, куда они идут. Просто шла за мужчиной и верила, что если он рядом, то все будет хорошо.

Мюренн шла за ним с разинутым ртом, что вызывало улыбку, которую Пат еле сдерживал. И, пожалуй, это была за сегодняшнее утро первая улыбка, не заглушаемая негодующими эмоциями и дурными предчувствиями из-за шокирующих событий.

«Мда, — усмехнулся Патрик, — «Алиса в стране чудес» отдыхает. Все чудесатее и чудесатее. Мог ли Кэрол такое предположить? А что будет, если она увидит автомобиль? Или еще что-нибудь?»

— Мэри, отведи Мюренн в туалет, пожалуйста. — Бодрый голос ни на мгновение не обманул пожилую экономку, ее вообще обмануть было невозможно, не стоило и пытаться. Особенно, если учесть, что она знала его ровно с того дня, когда дико орущего недовольного долгой дорогой младенца привезли из роддома. Правда, тогда она являлась его няней.

— Он так и не рассказал мне, что это такое. — Женщина насмешливо посмотрела на воспитанника — тот отвел глаза, а на щеках выступил неяркий румянец.

— Мы собираемся потом сходить в церковь. Пойдешь с нами?

— Я лучше займусь обедом. А вы сходите без меня. Идем, Мюренн, я покажу тебе, что такое туалет. — Девушка с недоверием посмотрела на Мэри, а потом вопросительно на Патрика, и пошла следом за экономкой только, когда мужчина ей ободряюще улыбнулся и подтолкнул.

— Я буду ждать тебя здесь.

Скорее всего, неожиданное в данной ситуации благодушное и веселое настроение — реакция утомленного мозга. По-другому объяснить это нельзя — иначе с чего ему радоваться? Но с другой стороны…

Радоваться — ну, возможно, не радоваться, а восторженно изумляться — было чему. Названия своим ощущениям подобрать Пат не мог, лишь чувствовал, будто внутри него поселилась целая вселенная. Процесс этот был такой необычный и захватывающий, что мужчина просто ушел в себя, наслаждаясь этим богатством, которым его так неожиданно одарило Небо.

Из волшебного состояния Патрика О’Браена вырвали неожиданно и резко. По дому из ближайшего туалета разнесся такой пронзительный визг, что мужчина невольно вздрогнул, впервые пожалев о том, что шагает в ногу со временем: во всех туалетах дома уже года три как стоят фотоэлементы.

Прошедший день был самым невероятным за всю ее жизнь, да и не только ее. Сколько уж найдется таких людей, с которыми бы случалось нечто подобное? Даже рассказы моряков о приключениях и далеких странах теперь казались вполне обыденными, всю их будоражащую кровь необычность смыло разом, как смывается зимняя грязь в весеннюю грозу.

Но если раньше она бы восторгалась этой необычностью — сейчас ей было не до смеха. Голова Мюренн горела, будто в нее сбросили раскаленные угли, ее сдавливало постепенно, сильно, неумолимо, так бондарь одевает на бочку металлическое кольцо. Глаза, казалось, вот-вот лопнут, в них темнело, как только девушка их открывала. Боль была настолько сильной, что все ушло на второй план. Все осталось далеко, все стало неважно. Но, даже выбросив все свои переживания из переполненной мыслями головы, деревенская целительница не смогла собраться и сосредоточиться, чтобы излечить самое себя.

Ощущение жуткого холода подкралось неожиданно, еще больше затуманивая разум. Если бы девушка еще в состоянии была что-то слышать и воспринимать — обязательно бы удивилась тому, как звонко стучали ее зубы, когда все тело тряслось от холода.

Неожиданное тепло явилось из неизведанного пространства и окутало ее, как согретое на очаге одеяло. Тепло это было твердым, и ему невозможно было противиться. Сильные руки подняли ее и куда-то понесли. В этих руках стало так хорошо, даже головная боль отступила… И вдруг холод вернулся вновь.

— Не уходи, Патрик. Мне страшно. А с тобой нет. — Мужчина ничего не сказал. Только пододвинул стул к кровати и сел рядом.

— Тебе холодно.

— Д-да.

— Я сейчас вернусь.

— Патрик…

— Я вернусь. — Твердо пробасил он, и она поверила. А кому еще верить, если не ему?

Сквозь туман лихорадки Мюренн видела, как в комнату вошли Патрик и Мэри: мужчина казался взволнованным и взъерошенным, а женщина — сосредоточенной, как капитан корабля в буйный шторм.

Легкие прикосновения теплых рук Мэри отдавались тупой болью во всем теле, и это не прекращалось: ее трогали снова и снова, будто знали, что ей от этого больно. Пить ей и вовсе не хотелось, но экономка решительно прижала холодную чашку к губам молодой гостьи, заставляя выпить все ее — чашки — содержимое. И с этим содержимым совершенно определенно что-то было не так: голоса, которые и без того казались глухими и далекими, теперь и вовсе стремительно утихали, и Мюренн О'Кифф погрузилась в сон.

Утро наступило резко и вырвало девушку из теплых объятий сна приступом удушающе сильного кашля, который усиливался и усиливался, и который, как бы барышня не старалась подавить, не прекращался. Горло резко сжала невидимая рука, в зажмуренных глазах блеснула молния, а во рту почувствовался солоноватый привкус крови. Один судорожный вдох сменялся другим, а воздуха все равно не хватало.

— Это, — она снова сильно закашлялась. — Это катар! — К великому облегчению Патрика О’Браена, в этот момент в гостевую комнату вошла, даже, наверное, вбежала взволнованная Мэри.

Всю ночь его снедало странное чувство, это чувство жгло раскаленным камнем грудь. С этим чувством, как орхидеи с тропическими деревьями, плотно свивалось беспокойство, из-за которого даже после нескольких суток бодрствования Пат не смог уснуть, как бы не старался. Будь он привередой — можно было бы предположить, что все из-за софы: она была чересчур коротка для его роста. Но нет.

Короткая софа из комнаты для гостей была здесь совершенно ни при чем. Еще в средней школе О’Браен обнаружил у себя очень полезное свойство: он мог спать в любых условиях, даже стоя. Не имело значения, сколько подушек под его головой и есть ли они вообще, есть ли одеяло, и даже крыша над головой. Если он хотел спать — засыпал в любом месте и в любой позе. Это свойство особенно ценил он, и недолюбливала Мэри. Сколько раз она ловко подхватывала из расслабленных рук воспитанника кружки с горячим чаем или кофе?!

Но сегодня это полезное свойство не проявило себя никак. Совсем. А когда на рассвете Мюренн неожиданно закашлялась — ему и вовсе было не до сна.

— Мэри, я вызову скорую.

— Мне нужен волкобойник. — И девушка снова зашлась в приступе кашля.

— Мэри, что это такое?

— Патрик, неси лучше аптечку. Она на кухне под раковиной.

Мужчина среагировал быстро, не мешкая. Спустя минуту коробка с лекарствами была в руках у экономки.

— Закипяти воду. Лимон и мед в холодильнике.

Это утро было еще более беспокойным, чем два предыдущих. С тех пор, как О'Браен увидел Мюренн О’Кифф, лежащую без сознания на берегу, не было ни одного нормального часа. Спать не поучалось. Все тело было напряжено. Голова гудела.

Сейчас же, ко всему прочему, он испытывал настоящий страх. Страх за ее жизнь. Поэтому все, что говорила Мэри, мужчина выполнял неукоснительно и точно. Патрик сам себе удивлялся. Потому что все, что он испытывал внутри, никак не отображалось на его поведении, на выполнении четких инструкций. Уже через полчаса в комнате было тепло и даже жарко. Отопление работало на полную мощь, а камин горел так ярко, как, наверное, за всю свою историю не горел. Увлажнитель делал воздух все более мягким.

— Может быть, стоит вызвать Финна?

— Он отправит ее в больницу. А ты прекрасно понимаешь, что ей туда нельзя.

И были еще одни сумасшедшие сутки. И еще одни… Патрик стойко исполнял свое обещание и не уходил из комнаты Мюренн больше, чем на несколько минут. Пользы от него было мало, но он в состоянии полусна достойно сдерживал свое обещание, как, впрочем, и всегда.

По часам Мэри давала Мюренн какие-то таблетки, различные отвары. Мужчина же мог только следить за ее состоянием. К утру второго дня сухого удушающего кашля не было, жар спал, а вслед за ним и напряжение. Девушка погрузилась в сон, не в бессознательное состояние, а нормальный спокойный сон. Напряжение отпустило и Патрика, который спустя полчаса уснул на софе вслед за гостьей.

Прошло несколько долгих изматывающих дней прежде, чем Мюренн окончательно пришла в себя. Все это время Патрик и Мэри были рядом. Великодушие и тепло этих людей очень тронули девушку. Внутри них словно горел свет. Это было так необычно и так… особенно.

В деревне Дун был довольно большой порт, а потому в ней всегда было много приезжих. Моряки, торговцы, путешественники и священнослужители… Однако таких людей встречалось все равно очень мало. Когда с ними говоришь — словно касаешься света. Такой была и Винни, таким был святой отец Гай О’Фаррелл, такими были новорожденные, которых так любила принимать Мюренн, сложнее всего было признать таким и барона: местные англичан всегда недолюбливали.

Кроме того, теперь, придя в сознание, гостья из прошлого очень смущалась: уж слишком откровенно она цеплялась за, по сути, малознакомого мужчину, звала его, верила ему. И О’Браен был рядом все эти дни, несмотря на усталость и измождение, что смутило еще больше. Лишь на четвертые сутки, когда голова стала соображать, девушка поняла, что за все это время Патрик не отходил от нее ни на шаг.

Ярко-голубой цвет его глаз поблек и стал каким-то прозрачным, что особенно подчеркивали темные круги. Так весеннее солнце обнажает зимнюю грязь на улицах. Черная шевелюра больше не блестела, а лишь тускло торчала в разные стороны. Тень щетины в тусклом свете раннего утра делала его облик особенно зловещим, и девушке стало не по себе: уж слишком точно он напоминал сейчас Люцифера.

— Добрый вечер? — Услышала она странный голос и вздрогнула, казалось даже скрип несмазанных колес старой телеги приятней, нежели этот скрежет, который только вызывал мурашки. И Мюренн тут же устыдилась своих мыслей, ведь Патрик был рядом все эти дни и до такого изможденного состояния дошел, стараясь ей помочь. Сердце затопила благодарность и какая-то особенная нежность.

— Патрик, прости. — Мужчина нахмурился, отчего стал выглядеть еще более зловеще, но ничего не сказал. Девушка медленно глубоко вдохнула. Впервые за последнее время она могла свободно дышать. — Ты спал? — Этот вопрос ей самой показался до боли глупым и бессмысленным, и все-таки… Но хозяин дома вновь не проронил ни слова, лишь смотрел на нее странным неосмысленным взглядом, будто не понимал, кто или что перед ним. — Похоже, он и сейчас спит. — Мюренн неуклюже выползла из-под теплого пухового одеяла и нетвердой походкой пошла через всю комнату к Патрику.

Взгляд его был стеклянным, а сознание затуманено:

— Патрик, проснись. — Легкое прикосновение теплых рук неожиданно вернуло того в реальность, отчего он резко дернулся и вскочил с софы.

— Мюренн! — Ровно такое же удивление на его лице было написано в то самое первое утро, когда она пришла в себя. «Так удивляются дети чудесам», — Мюренн легко улыбнулась и потянула мужчину за руку:

— Идем, тебе нужно поспать. — И он пошел за ней, как привязанный, и послушно выполнял все, что говорила Мюренн. Теперь они поменялись местами. Теперь она оказывала ему помощь. Теперь ситуация была для нее привычной, что очень сильно успокаивало, даже придавало сил.

Патрик уснул глубоким сном, едва его голова коснулась подушки.

Его сон длился двое суток, возможно, длился бы и больше: слишком приятно было то ощущение блага и тепла. Однако, когда желудок не вытерпел такого долгого перерыва в трапезах и взбунтовался, пришлось проснуться.

Мужчина некоторое время лежал в кровати неподвижно, рассматривая огромный балдахин из темно-зеленого бархата над головой. Как данность он воспринял то, что кровать эта не его. Безразличный взгляд рассматривал обстановку комнаты.

— Сколько я проспал? — Желудок снова дал о себе знать. На глаза попался халат, Патрик медленно натянул его и неровной поступью отправился на кухню, все также отвлеченно разглядывая дом будто впервые. Мозг отказывался генерировать какие-либо мысли: слишком уж приятно было ощущение чистоты в голове. Тихие женские голоса раздававшиеся в кухне тоже не вызвали никаких эмоций. Он просто вошел в кухню и сел на стул. Разговор тут же прекратился и две пары глаз уставились на него с явным интересом. Чего от него ждали, Пат не понимал, оттого и не отреагировал никак. Однако его молчание вызвало, пожалуй, даже большее смущение, чем могли бы вызвать какие-либо слова: Мюренн залилась яркой краской и стала выглядеть презабавно: с ее цветом волос такой румянец… Реакция Мэри была гораздо более прозаичной: она отправилась к холодильнику.

— Что будешь?

— Я не знаю. Голоден очень. Что дашь — то и буду. — Через пару минут перед ним стояла полная тарелка. — Что это?

— То, что я дала. Ешь. — Он послушно взял вилку и нож и стал есть. После завтрака Патрик окончательно проснулся, а вместе со сном развеялась и надежда, что все прошедшее — плод его бурного воображения. — А почему я спал не в своей комнате?

— Потому что я не знаю, где твоя комната, — ее щеки заалели больше, и гостья стала уж совсем похожа на перезрелый томат.

— Ты меня укладывала? — Мюренн ласково улыбнулась:

— Должна же я была хоть чем-то тебе отплатить за спасение, а еще ты был рядом, когда я горела от лихорадки. — Отчего-то слово «отплатить» так не понравилось Патрику, что тот даже разозлился.

— Если бы я хотел оплаты — выставил бы счет! — От неожиданности обе женщины синхронно вздрогнули, Мюренн вконец растерялась, а Мэри довольно улыбнулась. — Что тут веселого?!

— Я просто…

— Не пугай ребенка. — Мужчина насупился. — Не обращай внимания. Он всегда с утра такой.

— Патрик, я не хотела тебя обидеть. Я…

— Обидеть она не хотела, — недовольно пробурчал Пат. — Не говори глупости. И не будешь обижать.

В нормальное русло — при условии, что путешествие во времени обычное явление — жизнь в доме Патрика О’Браена вошла через несколько дней. Во всяком случае, так казалось его обитателям. Приходящая дважды в неделю уборщица миссис Брэди перестала настораживаться при появлении незнакомого лица и даже стала с удовольствием делиться «последними новостями» деревни Кладах.

Сам Патрик работал много и энергично, даже с каким-то особым вдохновением, которого не испытывал уже много лет. Мужчина с еще большим, чем обычно, энтузиазмом генерировал новые идеи, вел переговоры, участвовал в видеоконференциях. Мюренн это слово ни о чем не говорило, но за происходящим она наблюдала с улыбкой. «А как тут не улыбаться, если взрослый мужчина разговаривает с какой-то огромной доской? Ну, или не доской». Как эта штука называется, девушка не помнила и не старалась запомнить: все ее внимание было сосредоточено на чтении.

Это было что-то невероятное! Научиться читать — была ее заветная мечта. Винни читала по рунам и научила этому Мюренн, но книги — совершенно другое дело! Как же это необычно и ново: понимать текст!

Разумеется, все оказалось гораздо сложнее, чем думалось в самом начале. Выучив, алфавит едва ли не после первого же прочтения, она самонадеянно ухватилась за книгу… И удивленно застряла уже на первом слове. Связывать буквы в слог, а потом и в слово оказалось невероятно трудно. Каждая руна несла в себе смысл, послание, обращение. В то время как буквы, на взгляд девушки, совершенно им не обладали. Хотя некоторые буквы были очень похожи на руны, что еще больше сбивало с толку. Кроме того, мелкие буквы сливались в единый узор, из-за чего Мюренн еще больше терялась.

Видимо, Мэри сразу догадалась об этом и, негромко фыркнув, ушла. Пат был удивлен не меньше своей гостьи.

— Мэри?!

— Патрик мне понадобится твоя мужская сила! — Вскоре они вернулись с большим ящиком тонких, но ярких и красочных книг, которые значительно отличались от тех, что девушка видела у барона и у отца Гая.

Разумеется, вид этих необычных книг поражал воображение, но внимание привлекли не они. Гораздо большее внимание привлекли горящие огнем глаза Патрика. Казалось, он вот-вот запоет, как влюбленный трубадур. Его так и распирало от эмоций и чувств, от радости, от восторга. И этот восторг охватил всех обитателей дома.

Мюренн вообще обратила внимание, что, несмотря на всю его образованность и начитанность, главным его достоинством, или даже даром были вдохновение и восторг. И он ими делился со всеми, всеми, кто попадался на его пути. В этом было что-то от волшебства, иначе не скажешь. Мюренн О’Кифф даже не была бы удивлена, окажись ее спаситель волшебником. Она до сих пор с удивлением вспоминала, как Пат разговаривал с сыном миссис Брэди: юноша тогда изменился прямо на глазах, в нем будто тоже загорелся свет. Вся его потерянность и унылость из-за проигрыша на турнире — это единственное, что поняла Мюренн, все остальные слова Мирны Брэди показались ей полной чушью — развеялись в миг. И «бедный мальчик» тут же расцвел.

«Бедный мальчик», — Мюренн едва сдержала смех при этом определении. Роннану Брэди было «всего» пятнадцать. Во всяком случае, так говорила его мать Мирна. И на взгляд девушки он уже был взрослым мужчиной, хотя так сразу на вид и не скажешь. «Откормить бы его, что ли? И с мечом почаще бы ему тренироваться,» — именно это подумала гостья из прошлого едва увидела тощего, как жердь, хотя и довольно высокого юношу…

Девушка наконец-то узнала, кто такая мисс. Вернее выяснилось, что это обращение ко всем незамужним женщинам. Поэтому теперь, вспоминая, как она злилась на Патрика и Мэри за это обращение, ей было и смешно, и стыдно.

О'Браен сейчас разговаривал на каком-то совсем непонятном языке. Его ярко-голубые глаза то расширялись, то становились обычными, а потом вскакивал со стула и ходил перед этой доской взад-вперед и грозно что-то говорил. И ни с того ни с сего начинал смеяться.

«Какой же Пат красивый. Почему я решила, что он похож на люцифера? Он ведь хороший. Я, наверное, была не в своем уме».

Мужчина резко взмахнул рукой и стал что-то громко и недовольно доказывать. Привычным жестом взъерошил волосы — эта его привычка забавляла Мюренн больше остальных: густые черные волосы становились дыбом, глаза горели, как драгоценные камни в перстнях знатных вельмож — и замер, глубоко вдохнул, что-то пробормотал и снова широко улыбнулся. В первый раз, когда девушка наблюдала за вот такими действиями, она еле сдерживалась, чтобы не засмеяться в голос. Но Патрик сказал, что это все слышно тем, кто с ним говорит.

А вот голоса, доносившиеся из ящиков рядом со столом, улыбку совсем не вызывали. Они настораживали: это не укладывалось в ее голове. «Как такое возможно?» Слышался и благодушный смех. Но все равно было как-то не по себе.

Очередная видеоконференция закончилась. Пат оторвал взгляд от «странной доски».

— Ты прочитала то, что я тебе говорил? — «Он еще строже, чем старуха Винни», — улыбнулась про себя Мюренн.

— Да.

— И что ты прочитала?

— Историю про первую умную голову.

— А почему не всю сказку?

Девушка улыбнулась:

— Мне было совсем смешно. И я боялась, что буду тебе мешать.

— Пошли в сад. Там мне почитаешь вслух.

Патрик с улыбкой слушал свою любимую с детства сказку. В исполнении Мюренн она была… Мужчина старался сдерживать смех, девушка уже почти не путалась в буквах. Слова целиком она еще не воспроизводила, но уже понимала, о чем читает. Все гораздо сложнее было с произношением. Ее сильный журчащий акцент делал ирландский в ее исполнении больше похожим на французский. «Хотя нет. На французский это тоже не похоже.»

— Ты меня совсем не слушаешь! — Гостья подозрительно сощурилась: — Чем закончилась сказка? — Пат невинно улыбнулся.

— Он женился на своей невесте.

Мюренн забавно насупилась:

— Ты знал, чем она закончится.

— Зато я забыл третью историю про луну.

— Честно?

— Честно. Я помнил только про брюки и корову.

Девушка некоторое время молчала, а потом кивнула.

— Пошли в дом, а то я совсем замерзла. Ветер с каждым днем все холоднее.

«Какой же я идиот!»

Два часа спустя вся компания в составе Патрика, Мэри и Мюренн приехала в Уэксфорд.

— Вы сами знаете, что нужно, тут я вам не помощник. Меня дергайте на кассе. — И только услышав в ответ молчание, мужчина обернулся: спутницы его так и не отошли от машины ни на шаг. Мэри держала девушку за руку, Мюренн в свою очередь так крепко сжимала руку женщины, что та уже побелела. Вся непринужденность и веселье очаровательной путешественницы развеялись, как прах по ветру. Настороженный взгляд метался со стороны в сторону, она была похожа на кошку перед сворой собак. — Что случилось?

— Я думаю, она напугана.

— Мюренн! — Девушка осторожно глянула на Патрика, тот взял ее за руку. — Все хорошо. Слышишь?

— Я не напугана. — Это упрямое выражение вызвало улыбку: «Она скорее себе руку отрежет, нежели признается, что ей страшно». — Что это за место такое? В горле першит от этого воздуха. Даже дышать больно. И людей, как муравьев. Я никогда столько не видела в одном месте!

— Это город. В городах живет гораздо больше людей, чем в деревне.

— В ночной чаще ориентироваться легче, чем в этой суматохе. Куда они все идут? Как они еще не потерялись?!

«Это я как-то не продумал». Мужчина достал из кошелька визитку, дописал туда номер сотового Мэри, адрес дома, и еще несколько своих номеров, которых в рабочей визитке не было. На обратной стороне он написал просьбу позвонить, если что-то случится.

— Вот, держи это. Если ты потеряешься. Подойди к кому-нибудь в черном костюме. Видишь, все, кто здесь работает, одеты в черный костюм, а сбоку прикреплен белый цветок. — Мюренн кивнула. — Вот, подойдешь к ним, и отдашь мою визитку.

— Что отдать?

— Вот эту бумажку. Только потом забери ее назад.

— Хорошо.

Более утомительного и долгого дня у Мюренн еще не было. Даже, когда она принимала близнецов у Кэти О’Келли, было легче, хотя девушка тогда два дня солнца не видела: слишком уж тяжелые роды были.

«Я, наверное, за всю жизнь столько раз не одевалась!»

И все-таки ее больше всего поразило количество людей. Вместе с отцом Гаем она бывала в городе два раза, тогда еще Винни была жива. Люди сновали туда-сюда, даже глаза разбегались, но сегодня… А вонь? Горло до сих пор першило, и привкус во рту остался неприятный.

— Мэри, как там люди живут? — Она удивленно покачала головой: — Я полагала, что в наших городах такая сильная вонь из-за сточных канав, но тут не было ни одной… — Экономка усмехнулась:

— Уж чего-чего, а сточных канав хватает в Уэксфорде. Правда, это не совсем канавы. Вернее совсем не канавы. Это трубы и они идут под землей.

— Так сразу и не скажешь, что лучше: дышать запахом сточных канав или этим… воздухом. От того глаза так не слезились и горло не першило.

— Горожане уже привыкли и даже не чувствуют этого запаха.

— А разве можно к этому привыкнуть?

— Можно. Привыкнуть ко всему можно. Ты, например, очень ловко уже управляешься со столовыми приборами…

— И все-таки у меня в голове это не укладывается.

— Главное, что у нас здесь свежо. — Женщина окинула взглядом множество пакетов: — Еще раз все примеришь или сразу все по шкафам разложим?

— Снова? Нет уж! Я очень благодарна вам с Патриком, но у меня совсем нет сил! Я за всю свою жизнь столько не одевалась и раздевалась, а уж тем более в один день. Давай я после ужина разберу?

Патрик сверлил насупленным взглядом стену библиотеки уже добрую четверть часа. Мужчина был крайне недоволен собой. Ему было стыдно, он был смущен, он был удивлен. Да и как тут было не удивиться? Единственный раз, когда Пат видел Мюренн в юбке — в тот день, когда нашел ее. Юбка та была до пят, жутко воняла, и ему вообще было не до нее. Даже нагота девушки его в то утро не тронула ни капли. Но сегодня… сегодня он превзошел самого себя по части непристойных мыслей.

«Как Мэри удалось уговорить ее примерить то платье? И, главное, почему она не смутилась? Даже капли румянца на щеках не обнаружилось! А ведь тогда женщины щиколотки даже своему жениху до первой брачной ночи не показывали! Лучше бы она и дальше свои щиколотки скрывала». А разве нет?

Платье открывало ноги до колена, юбка была широкой, но из очень тонкой и мягкой ткани, отчего так и льнула к телу. Красный вызывающий цвет, несмотря на рыжие локоны, удивительно ей шел. Это зрелище ему до сих пор не давало покоя.

А как он разозлился? За это ему тоже было стыдно! Еще бы! Разве это нормально злится на всех подряд? Заинтересованные взгляды в сторону девушки его нервировали. Он искренне полагал, что в нем взыграл инстинкт защитника. Но собственная реакция на новый облик Мюренн, явно противоречила этому.

Патрик О’Браен был крайне не доволен своим поведением. Неуместный вопрос постоянно крутился в его голове: «На ней были чулки или колготки?» Он с силой ударил кулаком по тяжелому столу и, беззвучно выругавшись, взялся за работу.

А вот Мэри Макгир в последние дни была довольна как никогда. И ей с трудом удавалось скрыть свое довольство. События последних недель не просто ее удивили, они ее шокировали. Но, как когда-то говорила ее мать Дженифер Макгир, нет ничего невозможного. А может быть, это просто возраст или что-нибудь еще… Поэтому смирилась с происходящим женщина гораздо быстрее Патрика и Мюренн. А когда жизнь вошла в более или менее нормальную колею и вовсе была довольна, очень довольна. Потому что не было на ее памяти еще ни одной девушки, на которую бы ее воспитанник смотрел так же, как на Мюренн.

В свое время его страстные и восхищенные взоры на Дженет О’Нейл, с которой он приезжал на День святого Патрика в первый год после окончания университета, зародили в Мэри надежду, что скоро в доме будет свадьба, однако эта надежда не оправдалась. Бывали и другие особы, но в его глазах не было и половины того восторга, который вызывала Дженет. А сейчас забавная необразованная, как она себя называет, гостья из прошлого захватила внимание Патрика, даже больше, чем его драгоценные проекты, с которыми тот обычно носится, как мамочки-наседки с младенцами. И все-таки, не вспомнил о них даже, когда Мюренн слегла с лихорадкой.

Похоже, молодой человек об этом и не задумывался. Но Мэри это сразу бросилось в глаза. Было ли когда-нибудь такое, что бы он сутками сидел у чьей-либо кровати? Нет. Сутками он мог сидеть только за компьютером. «Ну, или за книгами. Наверное, у О’Браенов это в крови».

Женщина до сих пор улыбалась, вспоминая, как они с Мюренн вместе читали сказки. И это было не просто умиление. Таким одухотворенным Мэри не видела Патрика очень долго. Много лет. Если быть точной — пятнадцать, с тех пор, как погибли его родители. А сейчас он стал снова похож на себя. Нет, он не был хмурым и суровым, но женщина чувствовала, что в важные моменты ему не хватает родителей. Когда он выигрывал конкурсы, когда получил грант на обучение, когда с отличием окончил университет, когда защитил диссертацию. А теперь его улыбка была чистой, без примеси грусти. И единственное, что по-настоящему беспокоило Мэри Макгир — время пребывания здесь Мюренн.

Глава 5

Уже два месяца Мюренн жила в доме Патрика. Два месяца полных переживаний и впечатлений, полных слез и улыбок, полных радости и грусти. Два завораживающих, как узоры калейдоскопа, месяца.

Девушка тратила большую часть этого необычного и скоротечного времени будущего на учебу. В чем ей помогали Мэри и Пат. Скорее всего, этот процесс с одинаковой силой захватывал всех троих: каждый открывал в самых обычных детских учебниках что-то новое, новое и необычно простое, новое и невероятно удивительное. К концу первого месяца Мюренн читала медленно, однако уже почти не делала ошибок, хотя значение многих слов так и проходило мимо нее.

Патрик эти два месяца стал необычно внимателен к деталям. Деталям, которые делали мир совсем другим, открывали новые грани. Так у хорошего инженера плоские проекции чертежа объединяются в единое целое, образуя нечто новое, особенное, и перед ним уже нет линий и штриховок, перед ним есть живой «организм». В его голове растворились цифры и стрелки. Проекций прошлого и будущего не стало. Все стало настоящим и живым.

Однажды он замер посреди лестницы, представляя, как по ней идут барышни в кринолинах, а неизменно вежливый и немного надменный дворецкий распахивает тяжелые двери гостям и провожает их в приемную. Горло сжало, когда мысли его перенеслись в другое пространство, пространство, где по этой широкой лестнице идет мама, такая родная и теплая, а папа ее ждет внизу, глядя влюбленными глазами и не забывая при этом хитро подмигнуть сыну, который прячется за высокими перилами от Мэри, зажимая в руках очередную книгу про Тома Сойера.

В тот момент ему почему-то стало так спокойно, словно родители здесь рядом, словно и не было того страшного дня, и констебль не звонил в двери, не сообщал печальные новости. «Может быть, этого дня никогда и не было?» Скорее всего, так и есть. Иначе откуда это тепло, словно мама держит его за руку?

Как и без Донована и Кэйтрин О’Браен, трудно теперь представить этот дом и без Мюренн О’Кифф. Патрик отказывался верить в то, что это пространство будет правильным и гармоничным, если она исчезнет также неожиданно, как и появилась.

Он приезжал из командировок и жаждал увидеть ее, шел в кухню по утрам, желая услышать заливистый смех, распахивал широкие окна, чтобы увидеть живой огненный блеск тяжелых рыжих волос на осеннем солнце. Ему нужно было ощущать ее взгляд.

А она восхищалась… Она восхищалась почти всем! Почти? Да, почти. Девушка закашливалась от выхлопных газов в городе, ее нервировала городская суета. Однако с большим удовольствием наслаждалась ароматами осени, этими особыми, хотя и немудреными запахами сырой земли, грибов и опавших листьев. Увлеченно, словно не было важнее этого ничего, общалась с соседями. Что это было за общение! Сплетнице миссис Данн пришлось разворошить все свои негустые запасы знаний ирландского: а как иначе? Ведь столько информации пройдет мимо нее!

Мюренн дисциплинированно ходила в церковь каждый день, сохраняя верность себе даже в ужасную погоду. А порой именно в нее — ужасную погоду — становилась у края обрыва, вглядываясь в линию горизонта, словно чего-то ожидая, и надолго погружалась в свои мысли. Были ли это воспоминания? Возможно. Была ли это тоска по близким? Скорее всего. Был ли это страх перед новыми изменениями? Совершенно определенно, ведь здесь, в этом огромном доме на высоком скалистом морском берегу, она обрела семью…

Девушка на все смотрела с широко раскрытыми глазами: с искренней заинтересованностью, удивлением и любопытством. Это… Это заставило Патрика О’Браена взглянуть на все радости цивилизации по-новому и оценить их по достоинству. Ведь никогда раньше он так не удивлялся достижениям предков, как сейчас.

Например, часы. Несомненное удобство. Хотя он их и не носил никогда, однако с большим удовольствием пользовался ими. Теми высокими, что отмеряют ударами пространство отцовского кабинета. Или теми забавными, что издают пронзительный и громкий, как пожарная серена, звон на всю кухню, извещая о готовности блюда. Мюренн на них смотрела сначала настороженно, потом с любопытством, пожалуй, ее бы захватило движение шестерен, откройся перед ней механизм.

А календарь? Сейчас едва ли кто-нибудь самостоятельно составляет свой собственный, тот, в котором главные ориентиры — солнцестояния и равноденствия. Да и зачем? Однако Мюренн современный календарь казался полной бессмыслицей, поэтому она составила свой, благодаря которому, ориентировалась в современном, как рыба в воде.

Когда мужчина ей показал карту мира и рассказал что это, девушка долго ее рассматривала, а потом спросила:

— Откуда ты знаешь, что там есть земля?

Но самой невероятной для нее оказалась новость о том, что Земля вертится вокруг Солнца. Даже когда Пат показал снимки из космоса, она не могла решиться и принять этот факт. Эта новость казалась ей полнейшей чушью, но если не верить Патрику — кому тогда?

Потом был… ступор, пожалуй, так… ну, или шок. Девушка увидела вертолет. Она долго молча наблюдала, а потом громко воскликнула:

— Что это за огромная стрекоза?!

Еще больший был шок, когда она увидела в небе самолет. Вернее нет «птицу, что оставляет после себя следы на небе». А когда Патрик рассказал ей что это, и какого на самом деле размера эта «птица», рассказал, что в ней есть люди… Мюренн снисходительно посмотрела на него и громко расхохоталась. А кто бы не расхохотался? Как объяснить, что эта точка в небе на самом деле громадина в несколько десятков метров, что такие точки могут вмещать несколько сотен людей, что они преодолевают огромные расстояния за относительно малый отрезок времени?

Густой и бархатный эспрессо, которым так наслаждался О’Браен, заставлял девушку морщиться от горечи, впрочем, как и Мэри. А вот чай дарил истинное удовольствие. Она могла принюхиваться к аромату черного чая с бергамотом бесконечно, порой заваривая его только, чтобы почувствовать этот волшебный запах. А специи? Перец и гвоздика, корица и шафран, розмарин и тимьян, имбирь и кардамон…

Мюренн доверчиво пробовала все, что ей предлагал Пат. Его очень забавляло то, с каким наслаждением гостья поглощала картофельное пюре, словно это было и не пюре вовсе, а небывалый деликатес. В каком же она была восторге от шоколада и какао! Брауни по особому рецепту Мэри Макгир исчезал с ее тарелки со скоростью света. Тропические фрукты вызывали удивление и восторг. И каким же настороженным стал ее взгляд, когда она увидела устриц! А попробовав, недоуменно посмотрела на Патрика:

— И это все? Я так ничего и не почувствовала.

Мюренн тянулась к знаниям. Они ее восхищали и захватывали. Такое же возбуждение она чувствовала, когда Винни обучала ее целительству. Мир казался больше. Так было когда-то, так есть и сейчас. Девушка старалась выучить все, что только возможно. Очень старалась, потому что, как и Патрик с Мэри, не знала, когда закончится это путешествие.

Ее уверенность, ее желание вернуться домой таяли на глазах. И теперь сомнения, к которым Мюренн О’Кифф испытывала истинное отвращение, пожалуй, даже большее, чем к страху, одолевали с неведомой силой. Приемная мать ее всегда учила думать самостоятельно, делать собственные выводы, составлять свое собственное мнение. Единое мнение. И никаких совокупностей, никаких СОмнений!

Словно вредный боггарт из-за очага, неожиданно объявилось чувство вины за собственные желания, ведь не только Дун, но и еще несколько соседних деревень останутся без целителя. А девушка была воистину рада этим проказам лукавых фейри.

Когда она смотрела на замечательного сильного Патрика и ласковую добрую Мэри, ее сердце сжималось. Противоречивые чувства и желания доводили до исступления, тревоги разрывали сердце и душу…

Порой ей казалось, что Патрик учится вместе с ней, словно большинство вещей он видит впервые, что знакомится с ними заново. Она была в этом уверена, она чувствовала это. Каждое утро, когда Мюренн открывала глаза — испытывала облегчение: «Я сегодня увижу Патрика». Девушка видела, как тот смущается, под ее пристальным взглядом, который отвести было практически невозможно: ей хотелось на него смотреть снова и снова. «Видела ли я кого-то красивее? Наверное, нет».

Эти ярко-голубые, как небо, глаза притягивали, а черные волосы блестели, как вода под ярким весенним солнцем. Он был очень высоким. Девушка улыбалась, вспоминая, что сравнивала его с боевым конем, но ни в коем случае не отказывалась от этого сравнения: таких высоких мужчин ей, наверняка, не доводилось видеть. Однако боевые кони были слишком тяжелыми, грузными, а Пат напоминал ей заморских скакунов, легких и подвижных, полных энтузиазма и энергии. Все эти «неправильные» мысли о хозяине дома удивляли и смущали ее. Доходило до того, что она не могла и слова из себя выдавить. Только смотрела на своего спасителя с восхищением и все, даже пошевелиться не могла.

«Когда я стала такой дурехой?» Смущающиеся девицы, что замирали, как бабочки в янтаре, при одном лишь взгляде на своих возлюбленных, и не могли выдавить из себя ни слова, кроме глупых хихиканий, всегда забавляли ее, она посмеивалась над ними, шутила, говоря, что у нее есть отвар, что развязывает язык. Ей бы самой сейчас этот отвар не помешал бы.

А потом О’Браен рассказал ей про измерение расстояния и времени. Это очень долго укладывалось в сознании Мюренн, но в итоге медленно она стала использовать часы. С непривычки было сложно расстояние и высоту мерить одними и теми же мерками. Получалось, что Патрик высотой как четыре шага. Это ее очень смешило.

Изо дня в день Мюренн наблюдала за Мэри, как та готовит, используя все эти странные приспособления, которые, несомненно, облегчали работу. Однако сама опробовала всего один раз миксер, и то под четким руководством Мэри. Все-таки «руками» работать ей было гораздо проще. Прежде всего, оттого, что во время готовки девушка всегда отдыхала, а, используя технику, отдохнуть никак не получалось, совсем.

Очень трудно и непривычно было держать ручку. Она была, как волшебная палочка, в больших руках Патрика и совсем не слушалась в руках Мюренн. Но девушка старалась, очень старалась. Она уже могла писать под диктовку, а в некоторых словах и вовсе не делала ошибок.

Спустя два месяца к Патрику наведался доктор Финн, чтобы узнать, что сталось с девушкой, которую выбросило штормом. Вот тогда Патрик и понял, сколько бы Мюренн не оставалась здесь — все равно ей нужно сделать документы. Не станет же он рассказывать всем, что она из прошлого! В лучшем случае его отправят на прием, в худшем — всех троих поместят в психиатрическую больницу… Хотя порой мужчина все еще не верил, что ему все это не снится. И если в первые дни он надеялся проснуться, то теперь он этого боялся.

Чтобы все же сделать ее пребывание в этом пространстве легальным, он обратился к адвокату. Накануне он долго раздумывал, отлично сознавая что, несмотря на свои хорошие отношения с Финном Брауном, не готов ему рассказать об истинном положении дел… В итоге, они с Мэри ничего дельного не придумали кроме как рассказ части правды.

Когда подошел черед медицинского обследования — именно тогда перед Патриком и встал действительно сложный вопрос: как объяснить его девушке? Что такое вся компьютерная и бытовая техника, все сенсоры и электроника в доме О’Браена, в сравнении с томографом, рентгеном, аппаратом УЗИ и множеством других приборов и датчиков, к которым прилагается персонал с препарирующим взглядом?

Без тени смущения Мюренн обнажила весь свой ужас при посещении стоматолога, и это с учетом того, что зубы оказались у нее вполне здоровыми! Что было бы потребуйся ей лечение? Из кабинета гинеколога она вышла не красного цвета, нет, малинового, густого малинового цвета, а рыжие волосы только подчеркивали эту интенсивность. Это было бы забавно и, скорее всего, вызвало бы улыбку у Патрика, если бы переживания не одолевали его с такой силой. О, он не раз уже порывался пойти вместе с ней! Причем, скорее, для собственного спокойствия, нежели как-то стараясь «спасти» Мюренн. Ей этого точно не требовалось. Моральная поддержка, может быть, но никак не помощь. Но был визит, который его воистину пугал: психиатр. Он просто не представлял, что будет, а вот Мюренн этот визит никак не трогал: здесь в нее не вставляли никаких приспособлений — уже хорошо.

Под кабинетом нервничали Патрик и Мэри. И если Мэри держала себя в руках — Патрик не знал, куда себя деть. А прием все длился и длился…

— Что же они там так долго?! — И уже, наверное, в пятидесятый раз обошел приемную по кругу.

— Патрик, сядь! Если ты так будешь туда-сюда ходить — следующим на прием пойдешь ты.

— А если…

— Замолчи! Сядь и сиди! — Мужчина замолчал, но движение продолжил.

— Уже сорок минут! — По Мэри было трудно сказать, что она в смятении, но некоторые действия ее все же выдавали. Нет, не посторонним — Патрику. Еще ни разу на его памяти Мэри Макгир не была так молчалива. — Мэри, скажи, что все будет хорошо! — Женщина подняла глаза, молча посмотрела на него и устало покачала головой.

Еще через сорок минут из кабинета вышла улыбающаяся Мюренн, к этому моменту Мэри совсем погрузилась в себя, а Патрик сошел на нет. Он так сосредоточенно смотрел под ноги и что-то бормотал себе под нос, что даже не сразу заметил девушку, а когда поднял голову, та ужаснулась:

— Патрик! Что случилось?! — Он молча покачал головой и рухнул в кресло. — Мэри?!

У женщины заблестели глаза:

— Все хорошо?

Девушка, непонимающе уставилась, на бледного, как тень, Патрика и непривычно молчаливую Мэри:

— У меня да. А что случилось с вами?!

Они ничего не ответили, Мэри глубоко вдохнула и заулыбалась, а Патрик закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Он качал головой, словно не верил происходящему, потом тихо пробормотал:

— Все хорошо. — Он рассмеялся. Мэри улыбнулась шире. А Патрик все смеялся.

— Мэри, что случилось с Патриком? — Девушка обеспокоенно всматривалась в его лицо.

— Я думаю, это перенапряжение.

— Перенапряжение? — Она подняла глаза на Мэри.

— Он очень за тебя волновался.

— Почему? Я ведь здорова.

— Здорова. В наше время очень сложно воспринимается все новое… — Женщина махнула рукой: — Да, в любое время оно так воспринимается. Врач мог решить… Не важно. Врач понял, что ты здорова, и все хорошо.

— А Патрик здоров?

Мэри с легкой насмешкой посмотрела на того:

— Думаю, Мюренн, ему нужен один из твоих отваров. Поехали домой. За рулем поеду я.

Спустя еще две недели Мюренн получила документы. Она их отстраненно долго рассматривала, будто и не документы смотрела, а книжки с картинками. Потом внимательно прочитала все, что там написано.

— И что теперь? — Она подняла глаза на Патрика. — Что мне с этим делать?

Патрик выбрал удостоверение личности из стопки документов:

— Вот это ты всегда должна носить с собой, когда будешь выходить из дома.

— Как ту карточку с твоим адресом?

— Как мою карточку с адресом. Хоть ты и не выходишь без нас, все равно носи их всегда с собой. Всегда.

— А карточку теперь не надо носить?

— А карточку носи обязательно. Это, наверное, еще важнее, чем твой паспорт.

— Да?

— Да.

— А эту штуку? — Девушка указала на мобильный телефон.

— И телефон. Если ты долго будешь держать двойку — он позвонит мне. И мы сможем поговорить. Ты помнишь? — Девушка кивнула.

— А что делать с этим? — Она указала на стопку документов.

— Это я спрячу в сейф. Если они понадобятся — ты сможешь их взять.

— А они могут понадобиться?

— Да, если ты захочешь окончить школу или побывать в другой стране, или окончить университет…

— Как ты?

— Как я.

— Теперь я это могу?

— Теперь можешь.

Девушка долго молчала.

— А я могу ездить с тобой, когда ты уезжаешь? — Его сердце пропустило удар. — Я очень скучаю по тебе. — Теперь сердце замерло, сдавило горло… Он даже не мог ответить. — У нас в деревне женщины ждут своих мужей из походов по несколько лет… Да и в других деревнях тоже… Они очень сильные и смелые, потому что, когда ты уезжаешь всего на день или два, я боюсь. Боюсь, что больше никогда тебя не увижу.

— Я очень хочу, чтобы ты со мной ездила. Очень… — Он говорил тихо и хрипло.

— Правда?

— Правда. Самая настоящая.

Глава 6

— И Дублин еще больше, чем Уэксфорд?

— Гораздо больше. Во много-много раз. Не знаю, как ты представишь себе это… Больше, чем пятьсот тысяч человек. Это примерно двадцать пять таких городов как Уэксфорд.

Глаза девушки изумленно раскрылись:

— Господи! Ты не шутишь! — Мюренн уже даже забыла и думать про то, что едет на переднем сидении автомобиля, только удивленно качала головой, силясь представить такое огромное количество людей.

Патрик улыбнулся:

— Не шучу. — «Столько много. Я столько людей за всю свою жизнь не видела». — Ты должна приготовиться к тому, что в Дублине будет еще сильнее вонять, чем в Уэксфорде.

— Куда уж сильнее?

— Нет предела совершенству.

— Чего?

— Ну, так говорят, когда что-нибудь, я не знаю, бесконечно.

— Бесконечно?

— Когда нет границ. Когда что-то может быть еще лучше, чем есть.

— А вонь это разве хорошо?

— Нет, но так говорят и, когда может быть еще хуже, чем есть. Давай приедем домой, и я тебе в словаре посмотрю. Из меня никакой учитель.

— А когда мы приедем домой?

— Через неделю или дней десять.

Мюренн рассматривала поля вокруг, смотрела на другие машины. «Наверное, жить гораздо проще, если обо всем этом знаешь с самого детства. Мое же самое длинное путешествие — город нескольких милях от Дуна. Дальше я не выезжала. Да и зачем?»

Девушка не удержалась и снова перевела зачарованный взгляд на своего спутника, внутри все так сжалось: «Я перевернула его жизнь с ног на голову, а он так тепло ко мне относится. Разговаривает со мной подолгу, учит. Ему, наверное, совсем неинтересно со мной. Чего я могу ему рассказать?.. Почему такой хороший человек еще не женат? Хотя Мэри говорила, что сейчас женятся гораздо позже, что я здесь не старая дева… У него были бы красивые дети. И умные, такие же, как он.»

Патрик изредка косился на Мюренн. Ее любознательность и пытливость очень ему нравились. Он часто не находил ответа на ее вопросы. Эти вопросы заставляли посмотреть на все с нового ракурса. Что-то понять, представить. Привычная логика отступала, когда Пат говорил с Мюренн О'Кифф. По правде говоря, ему вообще казалось, что при виде нее его мозг отключается. А когда она улыбалась ему… Тогда было стыдно за собственные мысли и желания: он должен был бы ее защищать. «От себя в первую очередь. И во вторую». Мужчина сильнее сжал руль.

Отправляясь в Сингапур вместе с Мюренн, он хотел показать ей мир, который ярко отличается от размеренной жизни деревни Кладах. Но теперь, на пути в Дублинский аэропорт, Пат признался себе, что за всем этим крылось совершенно другое желание: побыть с ней вдвоем, чтобы даже Мэри не было рядом.

Девушка крепко сжала руку Патрика, так сильно, что даже пальцы побелели.

— Держи меня крепче. Я даже не знаю, что буду делать, если потеряю тебя, — еле слышно выговорила она. Мужчина оставил чемодан и повернулся к Мюренн. Некоторое время он просто смотрел на ее лицо, в радужные глаза, а потом просто крепко обнял. Обнял так, что девушка едва не задохнулась, но когда Пат ослабил объятия — прижалась к нему еще крепче.

— Я же рядом. Чувствуешь? — Мюренн кивнула. — Я всегда буду рядом, пока ты этого хочешь. — В горле встал комок: «А чего я хочу? Я скучаю по своим друзьям, но жизни без Патрика не представляю. И чего я хочу?» Девушка уткнулась носом в его грудь и глубоко вдохнула, наслаждаясь приятным свежим ароматом. Горло сдавливала невидимая железная рука, а на глаза навернулись слезы: «Я не могу его отпустить». — Ну, тихо. Ты помнишь, куда мы едем?

Она шмыгнула носом:

— Ты мне показывал на…

— На глобусе.

— Да.

— Так вот, если мы и дальше будем так стоять — самолет улетит без нас. И ты не сможешь увидеть, какими большими они бывают.

— Я видела, когда мы выходили из машины.

— Вблизи они еще больше. — Мюренн отстранилась и вытерла слезы. — Вот, а то устроила тут потоп.

Сказать, что девушку очень удивил и восхитил перелет — возможно, и напугал, но в этом она никогда не признается даже себе — ничего не сказать. Она была в состоянии крайнего возбуждения.

Мюренн смотрела на огромный самолет, как маленький ребенок, и не верила своим глазам. Огромные размеры аэробуса ее восхищали. Когда пристегнули ремни, восторженная улыбка играла на ее губах, однако исчезла буквально в тот же миг, едва заработали турбины.

Девушка крепко вцепилась в руку Патрика, сжимая ее тем сильнее, чем выше самолет подымался в воздух. Что же чувствовал сам Пат в этот момент? Он тоже напрягся, только не из-за турбин. Ему всегда было приятно, что Мюренн доверяет ему больше, чем кому бы то ни было. Но сейчас… Это было не просто приятно. Это было как-то по-новому. Совсем иначе.

С некоторых пор Патрик осознал, насколько может быть эгоистичным желание быть рядом с кем-то. А его желание быть рядом с Мюренн всегда иначе, кроме как эгоизмом, не назовешь. Хочет ли она сама быть рядом с ним? Хочет ли она вообще оставаться в этом пространстве?

Его накрывал самый обычный детский страх. Патрик О’Браен тридцатилетний мужчина по-детски боялся закрыть глаза, а открыв не увидеть Ее. Боялся, потому что уже не представлял своей жизни, без этой прекрасной рыжеволосой девушки с глазами разноцветными, как радуга. Не девушки. Женщины. Красивой, мягкой, нежной и бесконечно ласковой. Порой наивной, порой своенравной. Патрику даже показалось, что не будь девушка так потрясена всем происходящим, вся ее кротость развеялась бы, как дым. Об этом можно было судить хотя бы по ее редким рассказам о своей жизни или бесцеремонности и прямолинейности.

Пат сильнее сжал ее руку, словно это удержало бы ее рядом с ним навсегда.

Даже в номере гостиницы расслабиться было почти невозможно. Весь тот шум, гам, вонь и суета настолько потрясли Мюренн, что она не знала куда себя деть. Стояла такая жара, что невозможно было вдохнуть. Голова гудела. Еще хуже стало, когда Патрик ушел на какую-то встречу. Потому что ко всему этому снова добавилась беспричинная тревога.

Пытаясь успокоиться, девушка разглядывала разные картины на стенах номера. «Какие странные здесь люди. Они совсем другие. Подумать только! У них на Рождество так тепло! А дома возносятся прямо в небо!»

Девушка встала перед окном: легкая туманная дымка потягивала город. Мюренн глубоко вдохнула. «Это много выше, чем тот утес, на котором я так любила бывать!» Рассматривать этот огромный город было не менее захватывающе, чем следить за штормом, так что ей было не до чтения. Прозрачное стекло совсем не искажало мир за ним. Сердце даже начинало биться сильнее, когда она подходила совсем близко. «Таких больших и прозрачных стекол, наверное, и не делали никогда в наше время… Город такой огромный! Он еще больше Уэксфорда и Дублина! Хотя, Патрик говорит, что Уэксфорд маленький город… Да, Дублин гораздо больше. Там столько людей! Там тоже дома возносятся в небо. Я думала, Дублин похож на муравейник! Но это…» Мюренн про себя улыбнулась. «Как же все это отличается! Здесь я не старая дева. Венчаются даже не все. Как же можно не венчаться? Говорил, что есть… есть… Как же его… Другие… религии, вот! Во что же они верят? Неужели они язычники?..»

«Если я здесь не старая дева…» Девушка закрыла глаза и тяжело вздохнула. Внутри все снова заболело. «Но Патрик же очень умный! Он столько всего знает! А если я исчезну? Тогда он останется один?» На глаза навернулись слезы. Спустя несколько минут девушка разрыдалась. Она плакала и плакала, и не могла остановиться. Сердце сжималось до боли, когда девушка думала, что Пат может исчезнуть.

Патрик возвращался с длинной и скучной деловой встречи: «А ведь раньше они никогда не казались мне длинными и скучными». Раньше он чувствовал себя в своей стихии, а сейчас… Сейчас стихия осталась, а приоритеты изменились. Он готов был писать программы, вот только без всяких встреч. Встреч, которые отвлекали его, разлучали с Мюренн. Сегодня эта тоска была особенно сильной. Сегодня она, как кислота, выжигала изнутри все. «А если ее уже нет? Если я приеду в гостиницу, а она исчезла?»

Мужчина вошел в номер. На столике возле кресла лежала книга. В гостиной номера больше никого не было. Патрик подошел к двери спальни Мюренн, постучал. Ответа не было. Его охватила сильная паника, он распахнул дверь в комнате никого. Дверь в ванную была распахнута. Там тоже было темно. Это был туман, густой… Из таких туманов появляются фэйри, из такого тумана появилась Мюренн. В таком тумане она исчезла…

Пат съехал по стене. «Может ли быть больнее?» Он так чувствовал себя, когда погибли родители. Ему было всего пятнадцать. Ему было больно и хотелось кричать, только горло сдавило так, что не вырвалось ни звука. Сейчас он чувствовал то же. Ему хотелось кричать. Туман не рассеивался. Хотелось встать, что-то делать… Хотелось куда-то бежать… Только сил не было пошевелиться. Он смотрел прямо перед собой. «Ты же не забываешь оставлять молоко у очага?»

В канун дня всех святых Мюренн вырезала почти на всех овощах страшные рожицы. Разнесла их по всем комнатам… «Ты знаешь, что фэйри могут появиться из огня в камине?»

Однажды она пришла в библиотеку взъерошенная, бледная, а глаза сверкали нездоровым блеском: «Я слышу банши! Я слышу ее!» Мурашки поползли по спине… Теперь завывания в камине были не просто ветром… Патрик отчетливо услышал стоны. Через несколько дней девяносто четырехлетний сосед Патрика Колум Маклафлин умер.

«Где правда? Я просыпаюсь или я сплю? Или Мюренн рассеялась, как туман?»

«Если поймал леприкона — не моргай, он может исчезнуть!»

Пожалуй, поймать леприкона — это то, что ему сейчас нужно. Тогда бы он загадал желание — никогда не расставаться с Мюренн, быть рядом в любом времени, в любом пространстве, в любой точке вселенной…

Патрик обессилено закрыл глаза… «А если я снова окунусь в сон? В сон, где есть Мюренн, где все хорошо?» Мужчина закрыл глаза и только усмехнулся своим мыслям.

К тому времени, когда Мюренн открыла глаза, небо стало совсем черным. Все тело болело. Ей было жарко и в то же время зябко. Дул слабый, но холодный ветер. Откуда он? Она попыталась разогнуться. Тело заболело еще больше.

«Хм… Патрика еще нет». Девушка как сидела, так и осталась на полу. Она оперлась спиной о кресло. «Сколько огней. Патрик говорит, что это не свечи. Это электричество. Я, правда, так и не поняла, что такое электричество. Но горит красиво. Он говорил, что молния — это тоже электричество. А радуга на самом деле вода…» Девушка усмехнулась. «Вода! Радуга — вода! Вот это да! Кому скажи — не поверят! Мне и самой не верится!» Маленькие «молнии» сейчас мигали и просто горели по всему городу. Автомобили, которые ездили непонятно как. «Но Патрик сказал, что если я пойду в школу — там все расскажут лучше, чем он». Автомобили с такими же «молниями» ездили по дорогам. «Эти новые дороги очень хороши. В дождь на них почти нет воды и совсем нет грязи». Девушка всматривалась в окно около пятнадцати минут. Потом медленно поднялась и пошла в комнату.

Эта комната была гораздо меньше той, что была в доме Патрика, но она была гораздо светлее: «Еще бы! Вместо стены одно огромное окно». На пороге девушка остановилась, снова вглядываясь в бессчетное множество огней: «Подумать только!» Не отрывая взгляда от пейзажа за окном, Мюренн повернулась к выключателю и… пронзительно завизжала.

Патрик думал, что у него остановится сердце. Так неожиданно кто-то завопил. Он резко и широко раскрыл глаза. В комнате было темно. Только перед ним во весь свой небольшой рост стояла девушка. О'Браен улыбнулся: «Я вернулся в сон…» Он снова закрыл глаза. Визг резко прекратился, комнату залил яркий свет. Глаза пришлось снова открыть. «Вернусь ли я в тот сон, где Мюренн еще рядом?» Мужчина открыл глаза и увидел перед собой… «Мюренн!»

— Мюренн! Ты здесь! Я не сплю?!

Девушка с широко раскрытыми глазами несколько секунд смотрела на Патрика, словно не узнавала его. А потом вдруг улыбнулась.

— Патрик! Как ты меня напугал!

Тот вскочил на ноги и так крепко сжал ее в объятиях, что девушка невольно застонала.

— Оооох. Мне трудно дышать.

— Мюренн, дорогая моя! Я точно не сплю?! — Он был так взволнован, что даже не замечал, что кричит.

— Ты же только что проснулся.

— Ущипни меня, ущипни так, чтобы было больно!

— Зачем? — Мюренн правда не могла понять зачем. Она попыталась его ущипнуть, но все равно не смогла. — Пат, я не могу! Я не хочу делать тебе больно!

Он вглядывался в ее лицо, смотрел на нее и больше ничего вокруг не видел. Он снова прижал Мюренн к себе и закрыл глаза. В горле образовался комок.

— Ты здесь, ты рядом! Хорошая моя!

Девушка обеспокоенно рассматривала Патрика:

— Что случилось? Почему ты снова решил, что спишь, как в первый день?

Он ничего не ответил, он взял ее лицо в свои руки, долго всматривался, а потом поцеловал. Он целовал ее как в последний раз. Целовал крепко, чтобы убедиться, что она рядом. Он прижал ее к себе. Целовал и не мог оторваться. Трогал руками ее лицо, гладил по волосам. Целовал ее глаза, щеки, губы…

— Ты рядом!

Он продолжал ее целовать. Девушка отзывалась, сначала робко, потом смелее. Она обняла его сама, и уже было не понять, кто кого целует. Они целовались. Это было счастье. Они были как Мидхир и Этейн. [6]Они словно нашли четырехлистный клевер… [7]

Мюренн еще никогда такого не испытывала! Она словно взлетела на крыльях. Все вокруг кружилось, внутри был ураган! Все мысли выветрились в один миг! Остались чувства! Чувства! Таких сильных чувств ей не доводилось испытывать! Все тело горело. Она трогала Патрика, гладила его по плечам, щекам, волосам. «Уж не сплю ли я?!» Воздуха стало мало. Он провел рукой по ее спине. Дышать стало и не нужно! Она выгнулась. Все тело горело. Ноги подгибались. Губы мягкие, настойчивые. Комната кружилась. Только бы касаться всегда Патрика губами, целовать его… Чувствовать его горячее дыхание на коже. И тут этот прекрасный поцелуй, это бесконечное счастье прекратилось в один миг. Мюренн глубоко дышала, словно вынырнула из воды. Патрик покраснел, как ягоды падуба. Девушка же испытывала не смущение, нет… Она испытывала разочарование. Ей хотелось, чтобы этот прекрасный поцелуй никогда не прекращался.

Мужчина медленно высвободил ее из своих объятий.

— Прости меня. Прости. Я не должен был себя так вести. Извини! — Девушка смотрела мужчине прямо в глаза и молчала. А Патрик все продолжал: — Мюренн, прости меня! Я… Мне нет оправдания! Я не должен был себя так вести!.. Я вошел в номер — тебя не было! Я думал, ты исчезла! Исчезла так же внезапно, как и появилась! Я… Я очень испугался!

— Испугался? — Девушка говорила очень тихо, почти шептала. — Испугался?

— Это, наверное, эгоизм! Определенно! Эгоизм! Но я не хочу, чтобы ты исчезала! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом!

«Это ли не счастье?! Если нет, то не понятно, какое оно тогда! Патрик хочет, чтобы я всегда была рядом!»

— Всегда-всегда?

Он не сводил с нее глаз.

— Всегда-всегда.

Мюренн снова прижалась к нему и крепко обняла. Теперь настала его очередь удивляться, ведь Патрик не мог даже представить себе, что она не захочет вернуться назад, туда, где все понятно и просто… Мужчина прижал ее к себе.

— Ты скучаешь по дому?

— По дому?

— Ну, по тому дому, где ты выросла, где ты лечила всю деревню…

Девушка подняла глаза.

— Я очень скучала. Очень. Я и сейчас скучаю по своим друзьям и соседям, волнуюсь за них: в соседних деревнях нет целителей. Но… — Она густо покраснела. — Мне… Но я… Я не хочу расставаться с тобой… С тобой и Мэри. Я… Я не знаю, я, наверное, не хочу назад. — Девушка уткнулась лицом в грудь Патрика. А тот ее только крепче прижал к себе. Мучительное, больное и такое сладкое счастье. Именно так… Мучительное и сладкое. Внутри все болело, внутри было тепло, и горел огонь.

Они так простояли… Кто знает, сколько они так простояли? Мгновение? Несколько мгновений? Час? Ночь? День? Вечность?

Патрик выпустил ее из объятий и долго всматривался в ее глаза.

— Сейчас мы идем мыться, а потом я хочу показать тебе этот прекрасный город. Я хочу… Не знаю я, чего хочу! — Он обвел большим пальцем ее губы. — Только чтобы ты была счастлива!

«Когда люди заглядывали в круг эльфов, они видели такую же красоту? Говорят, люди могли там провести годы, глядя на волшебный мир. Это ли не эльфийский круг? Как же много людей! Сколько шума! Сколько огней! Светло, как днем! А звезд совсем не видно! Столько людей улыбается! И говорят на совсем непонятных языках!» Мюренн смотрела и не верила глазам. На пляже они с Патриком, держась за руки, с явным страхом вошли в море.

— Какая теплая вода! Патрик! Она теплая! Разве такое может быть?! — От удивления девушка даже забыла о том, чего секунду назад боялась.

Мужчина рассмеялся, но руку девушки не отпустил.

— Мы далеко на юге. Как раз посредине земного шара. Помнишь я тебе показывал на глобусе?

— Маленький мир?

— Большой мир… Тут не бывает зимы и лета, весны и осени…

— Как? Совсем?

— Совсем.

— И как так жить?! — «Как жить если не понятно, сколько времени до Рождества? Когда сеять и когда собирать?»

Патрик с улыбкой пожал плечами.

— Люди, которые живут здесь, не понимают, как можно выдерживать холодные зимы. А ведь есть страны, в которых гораздо холоднее, чем у нас в Ирландии, где очень много снега…

— Как у нас в горах?

— В некоторых горах его даже больше, есть горы, которые гораздо выше. А если поехать еще южнее — там будет лето. Там все наоборот.

— Да? И что же Рождество у них летом?

— Да. Невесело, правда?

Они смеялись. Мюренн чувствовала теплый песок. Волны щекотали ноги. Огни горели. Они освещали лицо Патрика. Говорят, один эльфийский король и жена короля людей полюбили друг друга… Целая армия окружила их, чтобы Мидхир не мог украсть Этейн. А он обнял ее, и они взлетели ввысь… [6]

Глава 7

…Они взлетели в Сингапуре и приземлились в Дублине. Он обнял ее, и они унеслись в Кладах. А тут все сияло. По вечерам, когда шум затихал, был слышен топот маленьких ножек в стеклянных башмачках — это танцевали эльфы… Все одевались как можно теплее: за много лет впервые был такой холод, даже мороз. Елки и Даид-на-Нолаг [8], падуб и омела — все покрылось инеем. Пожалуй, даже на носу фэйри замерзала сосулька. В окнах домов виднелись горящие свечи. Из труб валил дым. К Рождеству готовилась вся деревня, весь город, весь мир… Пение, доносящееся с холмов, стало веселее, затихли даже стоны банши… Много улыбающихся людей в магазинах. Мюренн с удивлением отметила, что падубом уже украшают только двери и окна. Омела вешалась в проходах по всему дому. «Ель. Рождественская Ель! Мы только полено жгли все двенадцать дней. А потом оставляли немного от него и хранили весь год. А тут в дом приносят целую ель!» В гостиной стояла такая высокая елка, что девушка даже представить себе не могла, сколько лесная красавица будет в высоту. «Патрик сказал, что она где-то метра четыре или чуть больше. Это немного больше, чем два Патрика…» Она улыбнулась.

— Что такое? — Мужчина подозрительно смотрел на Мюренн.

Та только снова загадочно улыбнулась:

— Все хорошо.

— Но ты чему-то улыбалась?

— Улыбалась, — и продолжала улыбаться.

— Чему?

Ее щеки порозовели, а девушка отрицательно покачала головой. Мэри за всей этой картиной наблюдала с еще более таинственной улыбкой, чем у Мюренн. А эти двое совсем ничего не замечали. Позавчера ночью они вернулись из дальней поездки. Перелеты, дорога. Все это должно было их немало утомить, но нет… Они, казалось, светились, как электрические лампочки. Пожалуй, они бы смогли и весь Уэксфорд осветить! Широкие улыбки и горящие глаза. Энергии только прибавилось, и прибавлялось с каждой минутой. Подготовка к Рождеству, которая началась в доме… Она стала такой же оживленной, как и пятнадцать лет назад… Мэри удивленно покачала головой: «Всего три человека! А столько суеты, словно сюда прибудет целый полк!»

Женщина никогда не видела своего воспитанника таким счастливым. Даже когда ему подарили велосипед, даже когда он победил на конкурсе по математике, когда поступил в университет… Когда писал эти свои программы! Мэри видела, как горели глаза Патрика, когда его охватывало вдохновение. Сейчас они горели ярче! Также ярко горели глаза прекрасной путешественницы Мюренн. «Мюренн… Рожденная морем. Как это имя ей подходит!» Яркие глаза. Счастливые улыбки. Море энергии. Все это было знакомо Мэри. Все это радовало ее и беспокоило. Очень беспокоило.

— Ну… В общем… Я посчитала высоту елки в Патриках. — Девушка снова покраснела и отвела глаза.

— Ну, Патрик! В тебе мы еще ни разу не мерили высоту Рождественской ели.

Пат некоторое время разглядывал ее, а потом совершенно серьезно спросил:

— И сколько же у тебя получилось Патриков?

— Э… — Девушка явно смущалась. — Чуть больше двух… Наверное…

— Правильно. А сколько получится в Мэри?

Та тут же возмутилась:

— Меня много надо будет! — Тот же только насмешливо посмотрел на нее, прекрасно зная, как женщина не любит, когда ей напоминают про маленький рост.

— Три? Или все четыре?

— Патрик! Ставь лестницу!

— Ага, я уже. А ты Мюренн — считай.

— Хватит паясничать!

— Если бы ты знала, Мюренн, как Мэри переживала, что в тринадцать лет я был выше ее на целую голову.

— Патрик!

— Все, я ставлю лестницу, а то в этом году мы не справимся табуреткой.

— А почему в прошлом году справились?

Мэри насуплено посмотрела на воспитанника:

— Потому что в прошлом году у нас была елка, как один Патрик и еще немного.

Каждая игрушка была тщательно осмотрена Мюренн, каждый «огонек-молния», каждая веточка падуба, сплетенная в венок омела. Когда она поднялась на лестницу, чтобы повесить ангела на верхушку, Патрик внизу очень переживал. Если бы не Мэри — он бы полез следом за ней.

— Не лезь! Вот благодаря тебе вы оба можете упасть! — Мужчина не послушался и только хотел взяться за нее, чтобы поддержать… — Я тебе сказала, не мешай девочке украшать елку!

А девочка стояла на лестнице смотрела на все это сверху вниз и счастливо улыбалась. Такого волшебного Рождества у нее еще не было. Это ли не сказка? Это ли не проделки фэйри?

Когда Рождественская ель была готова, уж и не верилось, что это дерево когда-то стояло в лесу. На ней сияли стеклянные шары с изображениями трехлистного клевера, на котором святой Патрик объяснял понятие Святой Троицы, с изображениями старого хлева и яслей, с изображением заснеженных долин, фарфоровые фигурки листьев падуба с ярко-красными ягодами, которые были такими тонкими и выглядели совсем как настоящие, глиняные леприконы с полным золота горшком, гипсовые эльфы с большими, но очень тонкими крыльями, кружевные ангелочки, которые светились, как настоящие ангелы. Серебряный дождь покрывал все это сверху. В глубине хвойных веток переливались разными цветами огоньки, а на кончиках стояли маленькие свечки, они были совсем как настоящие, казалось даже пламя настоящее. Мэри выключила свет и вся комната, весь дом попали под волшебство рождественских огней. Это было волшебство!

Раньше вера Патрика во все сказки Мэри была поверхностной, но он старался слушаться ее и, если Мэри не могла или забывала — сам ставил блюдце молока. В пятнадцать лет он решил, что Санта-Клауса нет. Ему говорили об этом раньше, но он не верил… В пятнадцать он перестал верить в Санта-Клауса… А что он ответит теперь, если спросить его: верит ли Патрик в волшебство? Он ответит, что нужно написать письмо Санте! Он даже уже знал, что попросить в подарок.

В комнате стоял полумрак. Никто не говорил, все прислушивались к пению фей. Мюренн, которая никогда не сомневалась в существовании волшебства, молилась о том, чтобы оно не заканчивалось. Мэри смотрела на ель не мигая, в глазах блестели слезы. А Патрик мысленно составлял письмо.

— Я знаю, что мы сейчас должны сделать! — Женщины повернули к нему головы. — Мы должны написать письмо Санте! — Мэри улыбнулась и вытерла рукой слезы, а Мюренн удивилась:

— Ему можно написать письмо?

Мэри воскликнула:

— Конечно! — Она и сама сейчас очень хотела написать письмо.

«Дорогой Санта!

Я желаю тебе счастливого Рождества! Здоровья и искристого веселья! Я знаю точно: ты самый лучший на свете, потому что ты помогаешь верить в чудеса, и приносишь радость и тепло многим людям во всём мире. Прости, что не писал тебе вот уже пятнадцать лет.

Я не знаю, вел ли я себя хорошо в этом году. Наверное, не очень. Но я честно старался дарить счастье и радость Мэри, быть добрым и честным со всеми, с кем встречался. Очень надеюсь, что у меня получилось.

В этом году я коснулся волшебства. В моем доме появилась девушка, ее зовут Мюренн, Мюренн О’Кифф. Я очень хочу, чтобы она была счастлива. Очень хочу, чтобы она осталась со мной. Но если она хочет вернуться домой — помоги ей.

Патрик О’Браен, врослый, который снова стал ребенком»

«Дорогой Санта!

Счастливого тебе Рождества! Пусть твои олени будут как всегда резвые, эльфы довольные, а ты в хорошем настроении!

Мне трудно судить, была ли я послушной, вела ли я себя хорошо. Да и не ребенок я вовсе. Но я надеюсь: ты все равно исполнишь мою просьбу. Очень надеюсь.

В этом году произошло очень много всего. И я знаю, что если не ты ко всему приложил руку, то это сделал другой волшебник. Но сейчас помочь можешь только ты. Мюренн О’Кифф — девушка, рожденная морем. Мой дорогой Патрик, мой воспитанник, ее спас. Мюренн попала морем к нам из средневековья. Я женщина пожилая, и вижу то, что еще, судя по всему, не замечает молодежь: они беззаветно влюбились друг в друга. Но счастье всегда очень зыбко, а в их случае все совсем хрупко. Сделай так, чтобы они оба были счастливы. Чтобы я нянчила внуков. Я знаю, ты можешь помочь.

Всегда твоя Мэри Макгир. От всей души благодарю тебя»

«Дорогой Санта-Клаус!

Я еще ни разу не писала тебе писем. Я еще никому не писала писем. Извини, если оно написано не так красиво, как у Патрика или Мэри: я только научилась писать. Патрик меня научил.

В моем письме может быть много ошибок. Читаю я пока тоже медленно. Но я очень стараюсь. Я столько всего узнала за последних три месяца! Как ты умудряешься облететь такую огромную Землю за одну ночь?! Мы с Патриком целый день и часть ночи летели в Сингапур. Патрик показал мне, где это на глобусе. А ты на своих волшебных санях преодолеваешь время!

Я желаю, чтобы у тебя было все хорошо, чтобы это Рождество для тебя стало особенным, как и для меня! Я никогда и помыслить не могла, что попаду куда-нибудь дальше своей деревни. Я не знаю, где я сейчас, возможно я осталась почти там же, где была моя деревня. А, может быть, море, меня унесло далеко. Мне интересно посмотреть, как сейчас живут там люди, как там мои дорогие соседи. Я даже представить не могу… Я не хочу расставаться с Патриком и Мэри. Они очень хорошие. Я их очень люблю. Это, наверное, не хорошо. Но я хотела бы быть с ними всегда. Правда, я беспокоюсь за деревню, скучаю по близким. Порой и вовсе не знаю, чего хочу. Иногда такая тоска одолевает, что дышать больно. Я пишу тебе письмо с пожеланием, а сама не знаю чего желать. Как выбрать? Ведь нельзя совместить два времени. И от этого становится нехорошо. Некоторые девушки у нас в деревне выходили замуж за рыцарей и уезжали с ними. Они знали, что больше никогда не увидят своих матерей, друзей, всех своих родных. Чувствовали они себя так же? Как они решались на такой шаг? Помоги мне решить, чего я хочу. Пожалуйста.

А хочу я быть с Патриком и Мэри всегда. Хочу вернуться в свое время. Там все понятно и ничего не пугает. Там друзья. Но в Дуне нет Патрика, и тогда все друзья…

А еще я хочу, чтобы в моей деревне появился целитель. Это очень большие подарки. Мы дарили только угольки в деревне. Мэри рассказывала, что дети пишут свои заветные желания. Наверное, мои желания очень сложные. Но я очень тебя прошу исполнить их.

Благодарю. Мюренн О’Кифф»

После написания все письма были разложены по конвертам. Адреса на конвертах написаны. У Мэри даже, неизвестно откуда, взялись красивые рождественские марки…

Мэри пошла проверить по комнатам не горит ли где свет, Мюренн уже, наверное, уснула. А Патрик сидел за столом в библиотеке с выключенным светом. Сквозь окно была видна луна, единственный источник света. В душе была не буря, нет. Сегодня, когда писал письмо Санте, Патрик понял… признался себе, что влюбился, что полюбил эту прекрасную женщину с глазами, как радуга. Понял, что не сможет с ней расстаться, хочет быть с ней всегда. Но еще он понял, что будет хуже, если он будет держать птицу в клетке. Поэтому в письме Пат и не написал своего желания. Поэтому он с замиранием сердца ждал Рождества. Патрик оставил все три письма на столе в библиотеке… «Завтра надо будет отправить»

Вы верите в волшебство? Мы все верим в волшебство. Но, когда оно случается с нами, мы либо не замечаем его, либо все списываем на случайности. Нам трудно свыкнуться, что чудо есть! Если оно случается с другими — мы просто не вверим в это. Так проще. Ведь если чудо не случилось, значит, не нужно искать объяснение, почему оно произошло с конкретным человеком… «Ни почему!» [9]

Вот вы поверите, что на утро три письма со стола в библиотеке исчезли? Если бы Патрик не думал, что это Мэри их отправила — он бы обязательно поверил. А письма действительно исчезли… Мэри этому только улыбнулась. Забрала пустое блюдце у камина и ушла на кухню.

Вы верите в чудо?

В доме О’Браенов всегда праздновалось Рождество с большим размахом. Небольшая семья собиралась вместе. Вечерами все сидели в гостиной, пили какао, чай, молоко… Ели печенье или ничего не ели. Они виделись очень редко в течение всего года, и им было, что рассказать друг другу. Родители приезжали домой на все двенадцать дней Рождества. Патрик всегда этому очень радовался. Он любил родителей, и они любили его. «Просто работа…» Так Мэри стала ему второй мамой.

В пятнадцать лет Патрик выиграл свой первый конкурс по математике в масштабе провинции Лестер. Он так хотел поделиться этим с родителями, показать свой сертификат. Родители приехали на День всех святых. Патрик показал им свой сертификат… Тогда он решил, что на Рождество загадает, чтобы мама и папа больше никогда не уезжали… Вот только до письма дело не дошло: Донован и Кэйтрин О’Браен погибли в авиакатастрофе. Они вылетели из Дублина после четырехдневных выходных. Места назначения самолет не достиг. У Патрика осталась только Мэри. Только он остался у Мэри. Она стала для него мамой, второй мамой, которая была всегда рядом, а он для нее сыном, которого у нее никогда не было. «Сейчас потерять Мюренн…» Пат гнал от себя дурные мысли и старался каждую свободную минуту проводить с Мюренн и Мэри.

Темное зимнее утро только начало светлеть… Патрик сидел в гостиной, в которой он вчера был вместе с двумя самыми дорогими ему людьми, где когда-то он радостно махал перед отцом сертификатом. В горле встал комок. Он смотрел на мигающие огоньки, не отрываясь.

— Доброе утро… — Он не испугался, когда услышал шорох позади, только мурашки по спине поползли, так всегда было, когда входила Мюренн. Внутри все согрелось и запело, когда он услышал этот шепот. На лице появилась улыбка.

— Доброе.

— Сколько дней до Рождества?

— Три дня.

— А наши письма дойдут?

— Обязательно. Мэри их уже отправила.

— Отправила?!

— Шшшш… Иди сюда. — Девушка села рядом на диван. Они вместе вслушивались в ветер за окном. Они держались за руки. — Когда я был маленький, Мэри говорила, что это волшебный час.

— Волшебный час?

Патрик кивнул:

— Когда солнце еще не встало, а на улице становится светло… В такой час я нашел тебя на берегу.

— А как это было? Что ты делал так рано на берегу?

Он пожал плечами:

— Когда я заканчиваю проект… Мммм… Ну, это как ты вылечиваешь человека, завершаешь работу… Так и я завершил свой проект. Весь вечер и всю ночь пока я работал, бушевал шторм… — Мужчина ненадолго задумался, вспоминая то утро. — Так вот, после завершения проекта, я люблю гулять внизу по берегу. Я часто наблюдаю этот волшебный час. И вот, когда солнце показало свои первые лучи, на песке разгорелся огонь.

— Огонь?

— Огонь. Твои рыжие волосы горели, как огонь в камине. Теперь я не понаслышке знаю, что этот час в самом деле волшебный.

— А сейчас ты тоже закончил проект?

Он покачал головой:

— Нет. Теперь я просто наслаждаюсь волшебством, наслаждаюсь счастьем. А сейчас, когда держу тебя за руку — счастье вдвое больше.

Повисла тишина. Было так тихо, неслышно было даже дыхания…

— Я тоже очень счастлива. — Мюренн положила голову на плечо Патрику, он обнял ее. Так в тишине они и сидели, пока не поднялось солнце…

В этот день завтрак проходил на кухне. Совсем как раньше…

— Детвора! За стол! — Тридцатилетний ребенок был возмущен, а вот Мюренн рассмеялась. — Не спорить со мной! У нас сегодня еще масса дел!

— Дел? Каких еще дел, Мэри?

— Патрик, мы еще не украсили дом! Кроме гостиной ни одна комната в доме не готова к Рождеству! А еще мы не купили подарки.

— Мэри! Прости! Я совсем не подумал! — Он бросился к ней, подхватил на руки и стал целовать ее в щеки, как это делал в детстве, когда напакостил или умасливал ее… — Мюренн, после завтрака мы всей семьей выезжаем в город. Даю всем полчаса — потом вывезу, в чем вы есть!

Патрик и Мюренн не заметили, а вот Мэри заметила… Это согрело ей душу. Она была почти счастлива, почти…

После похода по магазинам все трое вернулись каждый со своим пакетом, который старательно берегли друг от друга. Любовь и тепло… В доме были любовь и тепло.

Патрик хитро поглядывал на женщин, а те в свою очередь также хитро переглядывались, словно у них была общая тайна.

Мужчина пристроил свой пакет у стены и стал снимать куртку.

— Мэри! Что у нас на обед?

Она подальше от глаз Патрика спрятала свой пакет и вернулась в холл:

— Какой шустрый! Я его еще не приготовила.

— Мы готовы тебе помочь. Я в первую очередь!

— Ты в первую очередь мне будешь только мешать!

— Мюренн, ты слышала?! Вот так вот всегда! Именно поэтому я и не умею готовить! — Мужчина развешивал верхнюю одежду своих спутниц по вешалкам.

— Все ты умеешь! Просто твоя логика мне непонятна! — Мэри расстегивала зимние сапоги. — Она очень отличается от моей, а вот Мюренн перемещается по кухне как надо! Ты же делаешь все задом наперед! Как так можно?! — Женщина покачала головой. — Но вот если ты нас с Мюренн будешь развлекать…

— Я за! Патрик, ты столько всего знаешь!

Мэри довольно улыбнулась:

— Не зря же я его заставляла делать уроки! Мыть руки, и бегом все на кухню!

— Мэри, а что мы сегодня будем готовить?

— Рыбу.

— Рыбу? А какую?

— Мэри, а можно что-нибудь другое?

— Если будешь мешать — на гарнир приготовлю витлуф. [10] Форель.

— Ох, нет! Я молчу!

— Витлуф? А что это?

Патрик поморщился:

— Это такая редкостная гадость, которую как ни готовь — все равно не вкусно.

— Прекрати! — Женщина с улыбкой обернулась: — Не слушай его Мюренн. Очень даже вкусно. Просто витлуф он не любит с детства. На самом деле все очень даже вкусно.

— И кто теперь говорит глупости?!

Мэри приподняла одну бровь:

— Ты все-таки хочешь, чтобы я тебе напомнила вкус этого прекрасного блюда?

— Вот, Мюренн, она так всегда с самого детства! Тебя в детстве заставляли есть то, что ты не хотела?

Девушка улыбнулась:

— Очень даже. Винни любила варенное сало, а у меня оно в горле застревало. Оно было таким жирным и так странно пахло, какие бы она не добавляла травы… Поэтому, когда нам кто-нибудь приносил кусок сала, я старалась уйти за травами или еще куда-нибудь…

— Ты очень рано занялась травами…

Мюренн кивнула:

— А когда мне было шестнадцать лет, Винни хотела меня подготовить к замужеству, даже договорилась с кем-то из соседней деревни. Но я тогда отказалась, решив заняться целительством.

— Мэри, а во сколько я решил…

— Ох, я даже и не знаю! Математику ты любил с самого начала. К языкам ты был равнодушен. Зато на математику ходил с удовольствием!

— А когда дети идут в школу?

— Патрик пошел в школу в пять лет.

— В пять?! И ты можешь читать так долго?! Не удивительно, что ты столько всего знаешь! Мэри, ты тоже так рано научилась читать?! — Женщина пожала плечами:

— Времена всегда меняются. Сейчас детей учат читать с трех лет, учат их иностранным языкам.

— Так рано? Но они же толком ходить не могут!

— Ученые про… Гораздо более образованные люди, чем я…

— Такие бывают?

Патрик рассмеялся:

— Определенно! Так вот, они много наблюдали за детьми, за обучением и пришли к выводу, что будет больше пользы, если начать учить ребенка очень рано. Чем раньше начинаешь, тем легче учиться.

— Правда?! Вот это да!.. — Девушка ненадолго задумалась. — Хм… А старуха Винни меня тоже учила с самого детства… А я даже не знала почему…

— Такие женщины как Винни всегда знали очень много.

— Правда? Мэри, а откуда ты это знаешь? — Мэри таинственно улыбнулась и пожала плечами.

— Знаю…

— Она столько всего знает, что я ей в подметки не гожусь! Она знает все легенды и сказки наизусть! Я в детстве даже думал, что она их придумывала! А, может быть, ты их на самом деле придумывала? — Патрик, сощурившись, с хитрой улыбкой наблюдал за Мэри, она ему ответила такой же улыбкой:

— Кто знает… Кто знает…

— Вот, Мюренн, она знает, но не говорит! Только таинственно улыбается!

— Мэри, а ты расскажешь какую-нибудь сказку мне?

— Вечером. Вечером, после ужина. Я поделюсь с вами своими знаниями… или выдумаю что-нибудь…

Женщины стояли на морозе и наблюдали, как Патрик развешивает гирлянды и еловые лапки под крышей:

— Мэри, там так высоко! А он не упадет? — Девушка так явно переживала, что заставило Мэри улыбнуться.

— Ну, мы зацепили его страховкой, так что если что — повиснет на веревке.

— А как он тогда слезет?

— Ну, как-нибудь слезет… Не переживай! Там есть устройство… прибор… в общем, там есть кое-что… он сможет снять зажим и тогда веревка размотается и он опустится на землю.

— Да?!

— Да, жизнь стала гораздо проще… Хотя, тут трудно сказать…

— Знаешь, Мэри, я так полюбила вас! Очень-очень.

Женщина внимательно посмотрела на взволнованную девушку:

— Знаю… — Она перевела взгляд наверх. — Он тоже это знает. Он тоже полюбил…

— Правда?

— Правда… Мы тебя очень сильно полюбили.

Девушка подняла влюбленный взгляд на мужчину под крышей:

— Патрик, он такой!.. — Она покачала головой. — Такой добрый… Такой… Мэри, я никогда не видела таких мужчин! Он такой умный, столько всего знает!

Мэри гордо улыбнулась:

— Он настоящий умница.

— Мэри, а где его родители?

Женщина тяжело вздохнула:

— Его родители умерли, когда ему было пятнадцать… — Они замолчали. Дом преображался с каждой минутой, с каждой еловой лапкой. — А ты? Старуха Винни ведь не твоя мать?

Девушка кивнула:

— Меня ей подкинули. Она меня назвала, вырастила и всему научила… Я очень плакала, когда слышала банши… Но Винни сказала, что она рада, что ее нужно отпустить… Я тоскую по ней.

— Мы все тоскуем по дорогим нам людям…

— А ты по кому тоскуешь?

Женщина отвернулась и посмотрела вдаль…

— По многим, детка, по многим…

— И что ты тогда делаешь?

— Иду в церковь. И Патрик тоже…

Женщины, не отрываясь, смотрели на прекрасного мужчину, которого любили всем сердцем.

— Мэри, ты была его кормилицей?

Женщина удивленно посмотрела на Мюренн:

— Н-нет… Я нянчилась с ним, когда он был совсем крохой: его родители много работали и ездили по свету.

— Как Патрик?

— Гораздо больше. Они приезжали домой только на праздники. Патрик тоже уезжает, но уезжает совсем ненадолго. Может быть, он от того и работает дома…

— Эй! Вы там! Не хотите передвинуть лестницу! Стоите, разговариваете, а остальные работают, между прочим!

На улице уже несколько дней держался сильный мороз. Воздух был очень прозрачным, яркое солнце едва грело. Но к вечеру все небо затянуло облаками. Они спускались все ниже. На улице стало немного теплее, но этого совсем не чувствовалось из-за пронизывающего холодного ветра… Первые снежинки, кружась и пританцовывая в такт песням с холмов, спускались на землю… Старуха Холле на дне ручья взбивала свою перину…[11]

— Вообще-то, я замерз! Так что мне полагается чай!

— Иди разденься сначала! Мы с Мюренн тоже замерзли, но мы же не кричим!

— Я больше всех работал! Вы там только стояли и разговаривали, да еще прикрикивали: «Патрик, левее!» «Патрик, не так, выше!»

В такие минуты, когда забывалось их зыбкое положение, когда радость перекрывала переживания, когда дела отвлекали от мрачных мыслей, они были абсолютно счастливы. Вот и сейчас… Тишина, на елке мигают огни… В камине тлеют угли… Патрик и Мюренн застыли под омелой. Видели ли они кого-нибудь в очаге? Они бы не удивились. Но они ничего не видели… Никого не видели… Они застыли под омелой, и никто не решался поцеловать… Мэри деликатно вышла.

Шли минуты, а они так и стояли, не шевелясь, глядя друг другу в глаза. Патрик коснулся рукой ее щеки, у Мюренн поползли мурашки по спине. Она хотела снова испытать то чувство, которое испытала в Сингапуре, когда Патрик ее поцеловал. Но она не решалась.

А он… А он не выдержал и поцеловал. Медленно, нежно. И уже не стало рождественской ели, не стало очага, не стало дома и мира вокруг. Осталась омела над ними, но вскоре не стало и ее. Вскоре остались только они. И это был шторм, это был черный шквал, это был ураган. Ураган такой силы… Он бы обрушил не один утес, а, может быть, и весь Зеленый остров потопил… Но этот ураган был внутри них… Ураган чувств и эмоций… Мужчина и женщина стали одним целым. Он касался ее губ своими… Тело стало тяжелым, кровь горячей. Теперь не было сомнений, страхов. Они все были снесены тем ураганом, потоплены тем штормом… Когда поцелуй закончился, оба знали, что никуда и никогда друг от друга не денутся, потому что их души навсегда связаны этим поцелуем… Их души объединились в одну… жизнь — это, когда они рядом, когда держатся за руки. Когда разноцветные глаза смотрят в голубые, когда в большой руке прячется маленькая нежная ладошка, когда вступает в силу волшебный час, когда рассеивается туман, а с вечно зеленых холмов доносится прекрасное завораживающее пение…

Глава 8

— Патрик, а почему мы в первый день ели в другой комнате?

Он растерялся.

— Ну… У меня были только догадки… Я боялся… В общем, я не хотел показаться идиотом, — на высоких скулах мужчины проступил легкий румянец.

— Идиотом?

— Глупцом, дураком…

— О, Патрик в этом вопросе очень…

— Мне просто, как и большинству населения земного шара, не нравится выглядеть смешно.

Мэри усмехнулась:

— Вот сейчас, когда краснеешь, как девица — ты выглядишь смешно. А верить в то, что есть что-то, чего твоими переменными не описать — это правильно.

— Переменчивыми? Чем переменчивым?

— Не переменчивыми, а переменными. Это такие величины… Они постоянно изменяются, как… как погода или температура на улице. Им присваивается имя. Например, Погода, как бы она не изменялась — она все равно останется погодой, но она может быть солнечной, дождливой, морозной… Мэри, ты не знаешь как еще объяснить?

— Э… Ты знаешь, я не знаю, как по-другому объяснить… Мне, например, стало понятно… Может быть, такими переменными и можно описать все…

— Ох, Мюренн, я даже не знаю, как по-другому объяснить…

Девушка сосредоточенно на что-то смотрела и, казалось, не слышала, что дальше говорили Мэри и Патрик. Она словно говорила сама с собой. Потом медленно перевела взгляд на мужчину и улыбнулась:

— Я не знаю правильно ли, но, кажется, я поняла. Только зачем эти все переменные? Зачем все описывать ими?

— Э… — «Зачем? Знаешь ли ты, Патрик, зачем?» Мужчина почесал затылок. — Я даже не знаю как это объяснить… — Мэри рассмеялась. Мюренн внимательно смотрела на Патрика и ждала ответа, а он… Он просто потерял дар речи.

Женщина покачала головой:

— Отомрите, молодежь! Патрик, ты не все на свете можешь объяснить, так что уймись. Мюренн, после праздников тебе надо будет нанять репетиторов — тогда ты сама найдешь ответы на все свои вопросы.

— А кто такие репетиторы?

— Репетиторы это учителя. Они помогут научиться тебе всему, чему учат в школе. Только делают это дома. Мэри, — мужчина покачал головой, — Мэри, я не знаю как бы мы были без тебя! Почему я не подумал об этом раньше?!

Она хитро улыбнулась:

— Я думаю, ты сам догадываешься почему. — Патрик и Мюренн залились краской. — Ешьте, пока не остыло.

— Мэри, ты обещала…

— Я помню, что я обещала. Но я же сказала — после ужина.

На окнах горели высокие восковые свечи. В камине потрескивали поленья. На высоких стенах и потолке отражались мигающие гирлянды. За окном уже в полную силу разгулялась метель. Сиды спрятались в холмах…

В одно прекраснейшее летнее утро, незадолго до восхода солнца… В волшебный час молодой ирландец Дик Фицджеральд стоял на берегу моря близ Смервикской гавани. Солнце стало всходить из-за громадной скалы и красными лучами своими прогонять седой туман, еще лежавший над волнами. Вскоре все море засияло на солнце, как громадное зеркало, в которое спокойно гляделись окрестные берега.

Дик с восторгом любовался чудной картиной солнечного восхода, а сам думал: «Как грустно смотреть на все это одному, когда нет ни души живой возле, с которой бы можно было поделиться дорогим впечатлением, передать свои мысли, свои чувства, а кругом меня, — сказал он, оглядываясь, — все пусто, ни живой души, — одно только эхо отозвалось, может быть, на слова мои… И он вдруг остановился. Недалеко от себя, у подошвы утеса, увидел он женщину ослепительной красоты; она сидела на берегу и медленно, грациозно поднимая руку, белую, как снег, расчесывала золотым гребнем свои длинные, изумрудно-зеленые волосы.

Дик, еще будучи ребенком, слыхал от матери, что если у морской девы отнять ее маленькую островерхую шапочку, то дева теряет способность возвращаться в свое подводное царство, пока не вернуть ей ее шапочки. В голове Дика тотчас созрел план: подкрасться тихонько к морской деве и овладеть шапочкой, лежавшей возле нее на песке. Придумано — сделано.

Но едва успел Дик спрятать шапочку в карман, как морская дева обернулась в его сторону, потом закрыла лицо руками и горько-горько заплакала. Дик, понимавший очень хорошо, что причиной этих слез была у бедной феи мысль о вечной разлуке со своей родиной, подсел к ней поближе, взял ее за руку и стал утешать, как мог. Но фея продолжала плакать по-прежнему; однако же ласки взяли свое: она, наконец, подняла голову, взглянула на Дика и сказала ему:

— Человек, скажи, пожалуйста, ты хочешь съесть меня?

— Съесть? — с удивлением спросил Дик. — Да помилуй! С чего это тебе в голову пришло? Уж не рыбы ли выставили людей в глазах твоих в таком дурном свете?

— Так что же хочешь ты со мной сделать, коли не съесть меня? — спросила его фея, не спуская своих глаз с его лица.

— Что? — повторил Дик. — А вот что. Скажи мне: хочешь ли ты быть моей женой? И если ты согласна, так вот тебе мое честное слово, что не далее, как сегодня же вечером, ты будешь носить мое имя!

— А что это такое деньги? — с удивлением спросила морская дева.

— О! Деньги — это такая вещь, которую очень хорошо иметь, когда в чем-нибудь нуждаешься или хочешь ни в чем себе не отказывать.

— Мне и без того не приходилось себе отказывать ни в чем: чего бы я ни пожелала, стоило только приказать рыбам, и они тотчас же все исполняли.

После этого разговора на берегу Дик повел свою невесту домой — в тот же вечер с ней обвенчался.

Зажил Дик со своей женой припеваючи: все ему удавалось и счастливилось, а у нее все домашняя работа спорилась и кипела в руках, как будто она всю жизнь свою прожила на земле между людьми, а не между странными существами подводного царства. Через три года у Дика было уже трое детей: двое мальчиков и одна девочка. Можно сказать, наверное, что он бы счастливо прожил всю свою жизнь с милой феей, если бы человек мог не забывать в счастье о мерах благоразумной предосторожности. Но — увы! — чем более Дик жил со своей женой, тем более забывал о ее происхождении и о том, что у нее когда-нибудь может явиться желание вернуться опять на свою родину. Он даже не позаботился спрятать ее шапочку куда-нибудь подальше, а просто бросил ее под кучу старых сетей, лежавших в темном углу его хижины.

Однажды, когда Дика не было дома, жена его, строго следившая за чистотой, захотела вынести из хижины все лишнее и прибрать ее к приходу мужа получше. Она подошла к старым сетям, лежавшим в углу, сдвинула их с места и вдруг увидела на полу свою дорогую волшебную шапочку. Тысячи новых мыслей и старых воспоминаний тотчас же зароились в голове ее; она подумала о своем отце, о своих подругах, о родине… Потом пришли ей на память муж ее, Дик, и маленькие детки, которым еще так нужны были и ласки, и заботы матери. Однако же она подняла свою шапочку, повертела ее в руках, подошла к колыбели, где спал ее младший сын, поцеловала его, простилась с остальными детьми и, утешая себя мыслью, что она может сойти в море лишь на время и всегда вернуться к своему милому Дику, медленно направилась к берегу.

Дик вернулся домой вечером и, не видя своей жены, стал спрашивать о ней у своей маленькой дочки, но та ничего не могла ему сказать. Тогда он отправился к соседям и узнал от них, что те видели, как жена его ходила по берегу и что на голове у нее была какая-то странная шапочка. Тут уж он бросился в угол своей хижины, стал рыться между старыми сетями и, не найдя заветной шапочки, догадался, в чем дело.

Разлука с феей была страшным ударом для Дика. Он не мог утешиться и ни за что не хотел слышать о женитьбе, уверенный в том, что его жена и мать его детей должна к нему когда-нибудь вернуться.

Но год шел за годом, а морская царевна все не выходила на берег.

Никто не видел ее с того времени, как она исчезала, но память о доброй, услужливой и кроткой фее еще живет между жителями окрестностей Смервикской гавани… [12]

Глава 9

В гостиной воцарилась тишина. Никто не двигался. Казалось, даже снежинки за окном повисли в воздухе. Перестало доноситься пение. Мэри тихо вышла. А Мюренн и Патрик продолжали сидеть на полу у камина, не шевелясь.

Сегодня после поцелуя в этой самой гостиной Патрик чувствовал себя… Он взлетел выше небоскребов в Сингапуре, выше неба, выше звезд… Мягкие огненные локоны отражали свет камина… Он предвкушал одну из волшебных легенд или сказок, которые Мэри рассказывала на Рождество. Легенда была… Или не легенда… Только о Рождестве здесь не было ни слова. Сначала был ступор, потом стало очень больно, словно кто-то воткнул в него нож и медленно проворачивал его. Так больно, что хотелось кричать. Было очень больно. Он задерживал дыхание. Мыслей не было.

Мюренн вспомнила старуху Винни. Она могла вставить свой урок… Могла добавить ложку дегтя в самый сладкий мед без зазрения совести. Она могла в веселый праздник сказать, что слышит банши. Она могла в холодную зиму затушить очаг. Она делала это не из вредности. Мэри права: Винни знала очень много, очень. Она и половины своих знаний не передала Мюренн. Может быть, специально не передала, может быть, это был еще один ее урок? Мюренн закрыла глаза и снова ногами почувствовала теплое море. Мэри сейчас сбросила не умеющего плавать Патрика в реку. Патрика, а за ним и Мюренн. По белой матовой щеке скатилась серебряная слеза.

Прошел час или два? Может быть, вечность? На кухне у очага опустело блюдце. Снежинки продолжили свой танец за окном. Длинные свечи сгорели и погасли. Угли тлели в камине. Мигали огоньки на елке…

Мюренн прижалась к Патрику.

— Я хочу быть рядом с тобой… — Он приложил палец к ее губам. Она подняла на него глаза. Ярко-голубой радужки не было видно. В расширенных зрачках отражались елочные огни. Патрик смотрел на Мюренн, не отрываясь, словно она может исчезнуть, как лепрекон. Он прижался лбом к ее голове. Их глаза закрылись, дыхание стало общим, боль стала общей. — Ты держи меня.

Он ее поцеловал. Это была мольба. Он просил ее быть с ним. Не оставлять его никогда. Вдыхал ее цветочный аромат, растворялся в нем. Его губы касались ее губ. В поцелуе они отдавали самые сокровенные тайны, открывали заветные желания. Его щетина кололась. Это было необыкновенно приятно. Теперь их глаза не закрывались, теперь они смотрели друг на друга, не отрываясь. В поцелуе, в объятиях. Замирая, двигаясь, они не отводили глаз друг от друга.

Поднимался ветер. Кружился снег. У подножия скал волновалось море. Из тлеющих углей разгорелось яркое пламя. Запах хвои… хвои и цветов. Ветер становился все сильнее — поцелуи смелее и откровеннее. Эхо волн разлеталось по округе и заглушало их дыхание. Внизу все горело. Глаза смотрели в глаза. Радуга отражалась в небе. Яркое пламя камина захватило все существо. Молнии пронзали все ее тело. По его рукам, ногам, по венам несся электрический ток. Буря, ураган. Они взлетели в небо. Горели звезды. Они смотрели глаза в глаза. Он провел рукой по бедру снизу вверх. Торнадо кружило их. Они чувствовали брызги морских волн. Соленый привкус… Огонь внутри. Жидкий металл по венам. Он гладил низ ее живота, целовал грудь. Вода окутывала их. Мурашки бежали по телу. Все чувства обострились. Тело стало чутким. Каждое прикосновение — молния, каждый поцелуй — вознесение вверх. Обнаженные тела прижимались друг другу, глаза смотрели в глаза…

Губы припухли от поцелуев. Небо и земля поменялись местами. Все тело дрожало. Где сон? Где реальность? Стоны уносил ветер. Горячие тела контрастировали с холодом моря. Она выгибалась, она чувствовала его дыхание внизу, вверху… всем телом. Она касалась его. Целовала всего его, обнимала широкие плечи. Пламя пылало. Она скользила руками по его талии, бедрам, животу… Касалась его, он хватал воздух. Руки, ноги — все тело больше не слушалось. Страсть. Ураган внутри. Все скручивалось. Спина чувствовала холод камней, бедра — его горячие руки. Все кружилось. Он целовал ее. Грудь касалась груди. Внутри натянулись все струны до предела. Ускорение стремилось к бесконечности. Ритмичные движения набирали темп. Их качал океан. Руки сплетались с руками. Холодок поднимался по позвоночнику. Приятное ощущение наполненности. Дыхание общее. Губы сливались в поцелуе. Вихрь, ураган, смерч… Спираль закручивалась все туже. Ноги переплетались с ногами. Осязание. Земля раскачивалась. Огонь обжигал. Глубокие страстные поцелуи. Его дыхание в ложбинке между грудями. Судорожные вдохи. Все кружилось. Они парили. Разгоряченные мокрые тела… Она прикусила его шею. Бесконечность. Бесконечность стала освобождением. Дыхание приходило в норму. Волны стали успокаиваться. Кружились снежинки. На елке мигали огни. Они погрузились в сон…

Глава 10

На улице светлело. Наступил волшебный час. Мороз. Воздух совсем прозрачный. Поблескивает снег. Ветер затих. Перезвон колоколов. Наступило морозное зимнее утро.

Огонь в камине погас. В гостиной стало прохладно. Легкая дрожь пробежала по телу. Патрик возвращался из сна. Он медленно открыл глаза. Он был один, в комнате больше никого не было. Внутри все заболело. Можно было не идти в ее комнату: он знал, что в доме ее нет. Воздух застрял в легких. Жить не хотелось. Она забрала его с собой: она унесла с собой его сердце. Болела каждая клеточка. Хотелось кричать. Кричать так, чтобы она услышала его через века. Дышать больно. Двигаться совсем не хотелось. «Любовь и время… Только время знает, как важна в жизни любовь…» [13]

«Время украло мою любовь».

Шли минуты, мгновения… Патрик неотрывно смотрел в окно. В полдень ярко блестел снег. Лучи скользили на закате. А он смотрел и смотрел. Все его существо больно сжималось. Не вдохнуть, не выдохнуть.

Закружила неистовая метель. Поднялся могучий ветер. Разгорелся жаркий огонь в камине. Внизу бушевало кипящее море. Мерроу в красных шапочках раскачивались на высоких волнах и с сочувствием смотрели вверх, где тускло горел свет в окне.

Ее сердце осталось с ним… Он чувствовал это, как чувствовал и ее поцелуи, ее смех, эхом разносящийся по дому. Руки ощущали ее кожу. Рядом с камином вздыхал грустный брауни, забыв про молоко. Морская соль на губах. Сотни шагов назад, тысячи, миллионы… Она там. Так далеко… «Как жить?» Очень хотелось броситься в шторм. Затихли песни, перестали стучать стеклянные башмачки. Ветер выносил все мысли. Внутри все горело. Холодная вода обнимала все тело. Запах цветов…

Вместе с сильным порывистым ветром по высокому скалистому берегу разносилось прекрасное пение. Крепкие ветви вековых деревьев загибались с громким треском. Волшебный куплет повторялся в эльфийском кругу снова и снова. Кто-то слушал переливающуюся песню эфемерных фейри с замиранием сердца, кто-то, опасаясь за здравый ум, уходил подальше, но никто не смел перебивать.

Малахитово-зеленая пена светилась радугой на кучерявых гребнях высоких морских волн, что с неудержимой силой ударялись о скалы высокого утеса, разлетаясь в хрустальные брызги. Сквозь прозрачную воду виднелись алые шапочки мерроу…

У подножия волшебного холма раскинулся просторный зеленый луг, изумруд которого разбавляли сочные колеры лепестков ярких пышных соцветий, но самым насыщенным из них был бронзово-золотой колер, развевающихся на порывистом ветру, длинных густых волос…

Холод пробежал по телу. «Какой сильный ветер». Волосы падали на лицо. Мюренн поморщилась. Следующий порыв ветра отбросил волосы назад. Девушка резко открыла глаза.

Ее охватила паника. Такой ни разу в ее жизни не было. Никогда. Привязанная лошадь громко ржала где-то поодаль, а внутри было так холодно… «Не может быть, чтобы все это мне приснилось!» Горло заложило, а из глаз покатились слезы. Мюренн громко разрыдалась. Душа болела. И не было холодно. Было только больно. «Патрик, где же ты? Возьми меня за руку. Прошу. Мне страшно!»

Слезы все еще текли. От соленого морского воздуха кружилась голова. Травы прибивало к земле сильным ветром. Яркие лепестки уносились ввысь. Грохот волн раздавался на всю округу. Девушка сильнее укуталась в плед. «Одеяло. Это мне не приснилось! Патрик, далеко ли ты? Как же я раньше не знала, чего хочу?! Если знала!»

Ветер становился все сильнее и гибкие прутья кустарников все ниже клонились к земле, а шум листвы едва не заглушал волшебную песню, которая разносилась на все большие расстояния. Мерроу с любопытством выглядывали из воды, пристально рассматривая края высокого утеса, внимательно прислушиваясь к веселому пению эфемерных сородичей и подергивая в такт своим серебристым хвостом. Мюренн поднялась на ноги и смело посмотрела вперед. «Скоро начнется шторм…»

Ее длинные рыжие локоны разлетались в разные стороны, подчиняясь сильным порывам ветра. Мягкий шерстяной плед вторил длинным локонам, и его становилось все труднее удерживать. Вдали тяжелая морская волна набирала мощь и с небывалой скоростью приближалась к незыблемым, массивным скалам…

Хрустальные капли брызг переливались, как лед в морозный день. Казалось, будто даже земля подрагивала в ожидании стремительного удара водного потока. Солнце, тусклые лучи которого прорывались через обрывки густых темно-серых туч, отсчитывало драгоценные мгновения. Осталось еще чуть-чуть, еще немного…

Девушка крепко сжимала руки, удерживая то единственное, что было на ней — одеяло из дома Патрика. «Если я шагну вперед, буду ли я с ним?» Она сделала еще один глубокий вдох и шагнула вперед…

Громкий, заглушающий шум ветра и воды треск раздался на всю округу. Шторм сотрясал все живое. Неожиданно Мюренн почувствовала, как основательная, плотная земля уходит из-под ног, а она сама падает вниз, вслед за ней, успевая только в волнении хватать ртом леденящий душу воздух с особым ароматом соли. Стихии кружились вокруг… Солнечный свет слился с искрами от ударяющихся друг о друга камней и разгорелся ясным пламенем. Земля окружала все ее существо, но так и оставалась бесконечно далеко. Плед развевался под мощными порывами ветра… Еще мгновение, и холодные волнующиеся воды плотно окутали ее будто мягкая льняная пелена беспомощного младенца. Они безжалостно и неумолимо утягивали ее в неизведанную бездну, все дальше унося от берега, край которого теперь остался в другом мире, мире волшебных фейри…

Прозрачный морозный воздух. Яркие звезды растворялись на светлеющем небе. Солнце еще не поднялось… «Волшебный час… Какая ирония.» Он закрыл глаза. Солнце встало. Снег блестел ярко…

Мэри обняла Патрика:

— Идем, тебе нужно отдохнуть.

Его взгляд ничего не выражал. Он молча поднялся и пошел за Мэри. Радостного предвкушения Сочельника не осталось…

Глава 11

Рождественская сказка. Сказки бывают разными. Но в Рождество все должно заканчиваться хорошо. Рождество вселяет надежду, укрепляет веру, дарит любовь. Рождество объединяет все времена. Прошлое, настоящее, будущее — все становится единым. Часы бьют, колокола звенят. Горят свечи. Небо искрится, планета вращается, солнце горит. Гармония.

Где-то вдали радостные мелодии исполняет волынка. Мир кружится, как волшебный шар. Часы бьют, колокола звенят. Сердца переполнены любовью, радостью, счастьем. Никто не будет даже сомневаться в волшебной силе Рождества. Это все равно что сомневаться в вере. Вы можете не верить в фэйри, вы можете не обращать внимания на странное пение и звонкий топот. Вы можете не слушать стоны банши. Но вы должны верить в Рождество. Верить в Бога. Это непреложная истина. Сильнее его волшебства нет.

Сияют солнечные лучи на снегу? Что это? Блестит воздух? Что это? Море гладкое, как зеркало? Что это? Свечи горят, как звезды? Что это? Ответ один: это Рождество!

Меняются траектории движения. Частота колебания переменных все выше. Резонанс увеличивается. Мир раскручивается. Вселенная светится. Все становится на свои места. Восстанавливается порядок. Это Рождество! В этот день нет ни одной христианской души, что не верит в чудо. Вы верите в волшебство? С Рождеством!

Рождественские подарки — это особенные подарки. Рождественские подарки — это волшебные подарки. И как это приятно — получить в подарок чудо! Заглядываете под мохнатую еловую лапку, а там переминается с ноги на ногу недовольный расставанием с мешком золота лепрекон, или на иголках покачивается, громко хохоча, целое семейство эфемерных пикси, а брауни за ними строго следит, дабы они не натворили в доме дел.

Но еще большее счастье охватывает, когда вы заглядываете под мохнатую зеленую ветку, а там ваша мечта. И глаза у этой мечты… Какого они цвета? Зеленый? Желтый? Голубой?

Эпилог

Яркое солнце светило в глаза. Патрик проспал волшебный час. Он сонно потянулся. На груди полыхало пламя: в ярком солнечном свете горели волосы самой прекрасной в мире женщины. Она пошевелилась, медленно открыла глаза и посмотрела на Патрика:

— Мы проспали? — Мужчина широко улыбнулся — ее глаза счастливо заблестели.

— Проспали.

— А…

— Они с Мэри.

— Мэри вчера сказала мне, что она самая счастливая бабушка на свете. — Патрик самодовольно ухмыльнулся:

— Если мы самая счастливая семья… Почему бы ей не быть самой счастливой бабушкой? — Они улыбались. Радуга отражалась в небе. Весь мир светился…

Довольный брауни еще не ушел. Он любил бывать в этом доме, доме где тепло, где много любви… Тогда у него было очень хорошее настроение. Вот и сейчас, уже четвертое Рождество он с улыбкой наблюдал, как Патрик и Мюренн О'Браен просыпают волшебный час. Эфемерный фейри спрыгнул с широкой каминной полки, уставленной картинками счастья, и растворился в сияющем золотистом блике солнца. Вы верите в волшебство?

Конец

Литература

[1] — "Душа-бабочка" — народная Ирландская сказка-легенда

[2] — Речь идет о волшебном острове Авалон.

[3] — Нокграфтонская легенда о Лисьем Хвосте.

[4] — Еще в дохристианское время в Ирландии было поверье: если спать в очаге — будут сниться удивительные сны. Пример: Сказка-легенда "Удивительный сон".

[5] — Приставка «О» у ирландцев буквально означает «кого» или «из тех-то». Сложилось применение этой приставки при обозначении человека, который сыном не является, но принадлежит к той же семье.

Браен — высокий, возвышенность.

[6] — Легенда о любви короля эльфов Мидхира и жены короля Ирландии Этейн.

[7] — Четырехлистный клевер является символом удачи лепрекона. А также символом удачи вообще. Трилистник имеет другое значение, но он также является символом Ирландии. На нем святой Патрик, по легенде, наглядно объяснял понятие Святой Троицы: «Так же, как три листа могут расти от одного стебля, так и Бог может быть един в трех лицах.»

[8] — Ирландский Дед Мороз — Отец Рождество или Даид-на-нолаг, в настоящее время Санта Клаус.

[9] — Ирландская легенда "Ни почему!"

[10] — Витлуф — салатный цикорий (Cychorium intybus var. foliosum), многолетнее травянистое растение семейства астровых. Возделывают в основном в странах Зап. Европы (Бельгия, Нидерланды). В культуре как одно- или двулетнее р-ние. Холодостоек. В пищу употребляют кочанчики, образующиеся при выгонке из корнеплодов в теплицах и парниках, к-рую проводят спустя месяц после уборки и в зимний период. Тушенный в духовке витлуф является одним из национальных блюд Бельгии.

[11] — "Фея ручья и веретено", Народная Ирландская сказка-легенда.

[12] — "Дик и его жена Морская дева", сказка-легенда.

[13] — из ирландской притчи "Любовь и время"

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg