«Телохранитель для мессии (Трилогия)»

Телохранитель для мессии (Трилогия) (fb2) - Телохранитель для мессии (Трилогия) (Телохранитель для мессии) 3035K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юлия Морозова

Annotation

Начать жизнь с чистого листа порой так заманчиво. Новые места, новые друзья, новая работа. Но, заключая трудовой контракт, не стесняйтесь уточнять то, что обычно пишут мелким шрифтом. Ведь вполне может статься, что полный соцпакет и бесплатные курсы повышения квалификации не перевесят того, что «жить на работе» и «вкалывать как проклятый» вам придется в самом буквальном смысле, а командировка и служебный роман могут обернуться концом света.

Содержание:

Телохранитель для мессии

Дорогами Пророчества

Знак Единения

Юлия Морозова

Телохранитель для мессии

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Дорогами Пророчества

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Знак Единения

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

ЭПИЛОГ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

Юлия Морозова

Телохранитель для мессии

Телохранитель для мессии

Мы попали в сей мир, как в силок — воробей,

Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.

В эту круглую клетку, где нету дверей,

Мы попали с тобой не по воле своей.

Омар Хайям

Глава 1

Он был ошеломляюще красив и бесподобен. Формы безупречны, линии совершенны, стиль продуман. Во рту пересохло, стоило мне увидеть предмет своих моральных терзаний. При взгляде на него вспоминалась Древняя Греция с ее поклонением красоте. Своим присутствием он освещал строгое помещение, насмехаясь над нелепым официозом. Его облик вызывал трепет и восхищение. Я не осмеливалась приблизиться к нему из опасения не сдержать своих пылких чувств и…

— Лия, прекратите гипнотизировать выпечку! — раздраженно бросил заглянувший в приемную шеф. — Где договор с «Натисом» на подряд?

Лия — это я. Аурелия, если быть точной. Мое полное имя в переводе с латинского означает «золотая». Специально узнавала, чтобы иметь достоверные данные, за что именно страдаю. Выяснилось, что оригинальное имечко кроме меня гордо носили некое беспозвоночное и корабельная смазка. В детстве с именем пришлось изрядно помучиться (что я плохого своим родителям сделала?!). Разнообразных кличек хватало. Рейка и Рельса не прижились исключительно по причине моей упитанности. К пятому классу, когда я пошла в новую школу, назрела настоятельная необходимость имя укоротить. Лия — простенько и со вкусом. Мне нравится.

В этом просторном помещении — жертве евроремонта — я, сидя за столом на видном месте, добросовестно тружусь офис–менеджером. Моя должность представляет собой противоестественную смесь секретаря, завхоза и инспектора отдела кадров. Суровый мужчина с кустистыми, сердитыми бровями и взглядом древнеегипетского надсмотрщика за рабами, настойчиво требующий от меня ответа, — наш директор. Обрушев Петр Александрович. Прошу любить и жаловать.

Запрашиваемый договор находился где ему и положено: на визировании у юристов, о чем директор был заранее проинформирован. Впрочем, напоминание с моей стороны не помешало. Про бурно развивающийся склероз руководящего аппарата я тактично молчала.

«Шеф не забывает, шеф просто не засоряет свою память излишней информацией». Внутренний голос. Скабрезник, язва и сплетник. За что люблю, не знаю.

Вырвать из загребущих рук юридической службы искомую бумагу раньше чем через четыре часа — подвиг, достойный войти в анналы истории нашей фирмы. Начальство, осчастливленное этими сведениями, неопределенно хмыкнуло в раздумье, не потребовать ли от меня деяний Геракла. Но, не выдержав взгляда моих преданных глаз, оно скрылось в недрах собственного кабинета для обдумывания мести коварным подчиненным.

— Между прочим, до конца обеденного перерыва еще целых двадцать минут! — Демонстративно высунутый язык в сторону захлопнутой двери помог мне восстановить пошатнувшееся самообладание.

Я попыталась взять себя в руки и все–таки закончить письмо подруге, но мой взгляд вместо монитора вновь притянул по–царски расположившийся посреди рабочего стола огромный кусок торта «Пьяная вишня». Еще недавно он был частью грандиозного трехкилограммового сооружения, которое принесла наш маркетолог в честь своего двадцать пятого дня рождения. Валентина юбилей отмечать не хотела, но бдительные коллеги (приложила руку, каюсь) не дали зажать праздник. Госпожа Евменова откупилась десертом, пообещав при первом удобном случае отметить событие с размахом. Зная Валю, подозреваю, что сей знаменательный момент совпадет аккурат со следующим Новым годом.

Живот отзывался на присутствие сладкого искушения низким, недовольным урчанием. Как только у некоторых бесчувственных личностей язык поворачивается называть это произведение искусства банальным словом «выпечка»?! Разве может передать невыразительное определение всю прелесть воздушных сливок, скрывающих пропитанный ликером бисквит, который одним своим видом вызывает у меня непроизвольное слюноотделение?

И почему именно сегодня мне пришло в голову сесть на диету?

Ответ заключался в чудесной черной юбке, сшитой на заказ. Эта деталь туалета входила в комплект строгого повседневного костюма, придававшего мне весьма презентабельный вид. Но вся моя представительность оказалась под угрозой. Пуговица, несмотря на все уговоры, отказывалась застегиваться, а замок — сходиться. Знатно я отъелась за зиму! Денег не было ни на покупку нового костюма, ни на посещение ателье, и я приняла судьбоносное решение о сокращении рациона.

«Это только начало, — тоскливо подумала я. — Впереди еще Восьмое марта».

Торт немым укором простоял до конца рабочего дня, призванный воспитать во мне силу воли. Та почему–то взращиванию не поддавалась. Душевные страдания достигли пика, стоило мне представить, как уборщица заглядывает в холодильник и, видя там беззащитный тортик, набрасывается на него с алчным блеском в глазах…

«Не бывать этому!» — подумала я и побежала ставить чайник.

Унылые, одинаково серые пятиэтажки проносились за окном маршрутного такси номер тринадцать, одинокие прохожие безысходно месили весеннюю грязь. Весна, нагрянувшая с внезапностью налоговой проверки, совсем не красила город, который из приблизительно белого вдруг стал грязно–серым с мутными подтеками луж. Озябшие, чумазые воробьи на остановках дразнили неповоротливых голубей, таская у них из–под носа накрошенную жалостливыми старушками еду. Обрывки облаков в цвет талого снега засоряли небосвод.

Стоило ослабить бдительность, как свирепо набросилось запоздавшее раскаяние в содеянном. Напрасно я выбрала этот маршрут. Нужно было поехать на «четверке» через красиво украшенные центральные улицы, чтобы меня затянула предпраздничная суета, а пестрящие по обеим сторонам рекламные щиты отвлекли от невеселых мыслей. Острый приступ самоедства не стеснялся присутствия посторонних лиц. В раздумьях о бесславном крушении моих грандиозных планов настроение из плохого превращалось в мерзопакостное. Даже верное чувство юмора, которое не раз выручало, стало мне изменять.

Это было хуже всего.

Для полноты ощущений надлежало вспомнить о грядущем дне рождения, который прибавит мне еще один год. Согласитесь, не повод для радости, если ты особа женского пола. Прошедший год не соизволил порадовать меня приятными и разнообразными событиями, чтобы пытаться его удержать. Из динамиков на смену незапоминающейся попсовой песенке в салон маршрутки хлынул требовательный голос Виктора Цоя.

«Перемен — требуют наши сердца!» — поставил он в известность пассажиров.

«Перемен — требуют наши глаза!» — не дождавшись ответной реакции от тупо уставившегося в окна люда, уточнил солист группы «Кино».

Хотелось бы. Но откуда им взяться? Переменам–то.

«Перемен! Мы ждем перемен!» — начала подпевать про себя я, покидая маршрутку и заранее зная, что от прочно засевшей в голове песни уже не избавиться.

Щедрый дождь грязных брызг из–под колес иномарки окатил меня с ног до головы и стал последней каплей в чаше терпения. Плюнув на поруганную диету, я на последние деньги отоварилась в ближайшем ларьке отвратительно калорийными продуктами и отправилась домой.

Моя дорога лежала через парк, по виду напоминавший заповедник для маньяков. Угрюмые тополя перемежались с чахлыми рябинками. Центральную дорожку осаждали заросли кустарника, разглядеть сквозь которые что–нибудь даже при полном отсутствии листвы было невозможно. Гравий настораживающе скрипел под ногами. Картина становилась еще более удручающей в спускающейся на город темноте. Редкие фонари даже не делали попыток исправить положение тусклым освещением. Но пять с половиной лет — достаточный срок, чтобы привыкнуть к чему угодно. Не доверяйте первому впечатлению. Никакого криминала, в отличие от центрального городского парка, здесь отродясь не водилось. Но некоторым его подобием наша лесопарковая зона все же могла похвастаться.

Первая достопримечательность — тихий наркоман Леша, который при ограблении очень вежливо и интеллигентно просил отдать какую–нибудь вещь. Опытные жертвы, подвергавшиеся разбойному нападению не в первый раз (к незнакомым людям он стеснялся подходить), отдавали имущество без боя. На следующий день сердобольная бабушка горемыки с многочисленными извинениями все возвращала. Обеспеченные родители, постоянно мотающиеся по загранкомандировкам, раз в год обязательно сдавали неразумное дитятко в хорошую лечебницу. Лечение стоило дорого, но все же обходилось дешевле, чем оплата Лешиных подвигов и потраченные нервы. Правда, результатов оно не приносило.

Вторая достопримечательность — эксгибиционист, пожелавший остаться неизвестным. В зависимости от времени года на нем поверх фривольного белья были накинуты либо шубка, либо плащик по последней моде. Вот и сейчас он ненавязчиво терся невдалеке, робко выглядывая из–за пушистой елочки. Завистливый вздох вырвался из груди, когда я разглядела очередную новинку гардероба. Белое пальто, украшавшее сегодня нашего маньяка, приковало меня в прошлую субботу к витрине центрального универмага почти на час. Но чтобы его купить, на три месяца мне пришлось бы отказаться от еды, ходить на работу пешком и задолжать значительную сумму ЖЭКу.

«Ничего. Белое полнит». Утешает.

Я приветливо помахала знакомой фигуре в белом. Вместо того чтобы вежливо ответить на приветствие, он шарахнулся от меня как от чумной. Пять лет с гаком прошло, пора забыть старые обиды.

…Не совсем трезвая, вернее, совсем нетрезвая первокурсница–заочница, которую доброжелательные коллеги надоумили в своей теплой компании обмыть первую удачно сданную сессию (учебы не будет!), возвращалась проторенным путем домой. На несчастье местного криминала, это была моя первая пьянка с таким размахом. Бокал шампанского или легкого вина по праздникам не в счет.

Снег нежными хлопьями планировал сверху, задерживаясь на ресницах и шапке. Я глупо хихикала, пытаясь стряхнуть налипшие осадки. Ноги постоянно отклонялись от курса, вместо прямой линии получался скособоченный зигзаг. Когда меня занесло на очередной вираж, навстречу выпрыгнула, гостеприимно распахнув норковую шубку, наша достопримечательность. Шуба длиной до пят, сияющая антрацитовым переливом в изменчивом лунном свете, поразила меня в самое сердце. Если бы сознание не дрыхло хмельным сном, может быть, фактор неожиданности и сыграл бы ему на руку, а так…

— Нашел чем гордиться! — презрительно фыркнула я, окидывая пренебрежительным взглядом дорогущий прикид. И обошла его с видом королевы в изгнании, величественно поправляя пальто с вылезшим и пожелтевшим от времени песцом на воротнике.

За спиной раздались сдавленный писк и обиженные всхлипы. Снег скрипел и кусты трещали под торопливо удаляющимся горе–извращенцем. Вслед ему неслось мое хихиканье, быстро перешедшее в хохот, неприлично громкий в притихшем парке, — я наконец сообразила, как было воспринято мое высказывание. Но каждый понимает в меру своей испорченности. Я–то про шубу говорила! Нечего выпендриваться, тогда бы обращали внимание на другие части тела. Хотя, скажем прямо, хвастаться там нечем…

На этом приятные воспоминания заканчивались. Попало мне в тот раз! Узнала о себе много нового. Недаром один из многочисленных Бабулиных поклонников каждый раз, когда бывал у нас, спрашивал, не боится ли она порезаться бритвой, заменяющей мне язык. Мучительная бессонная ночь в обнимку с тазиком на всю жизнь отбила у меня охоту к возлияниям такого рода.

От запаха национального сорокаградусного напитка воротит до сих пор.

Парк закончился, наш двор открылся во всей красе. Кособокие качели надрывно сипели, перетягиваемые двумя пацанами. Кто–то проводил подводные раскопки в затонувшей песочнице. Из–за повышенной чумазости опознать чадо было затруднительно. Если судить по шапочке с помпоном, цвет которой с трудом определялся как красный, можно предположить, что это Олька, дочка моей одноклассницы. Но не поручусь. Большинство детей с деликатностью бульдозеров носились по лужам. После купания на остановке моему пуховику было уже ничто не страшно, поэтому я бестрепетно пересекла площадку, игнорируя безопасный обходной путь.

Баба Маша, как всегда, бдела на посту. В горячую пору возвращения народа с работы крепкая, как гриб–боровик, старушенция дежурила на лавочке возле нашего подъезда при любой погоде. Единственный раз на моей памяти ее не оказалось на месте — бесконечный сериал бабы Маши перенесли на такое неудобное для нее время. К сожалению, любящий внук осчастливил бабушку видеомагнитофоном, пользоваться которым она научилась на удивление быстро. И теперь только ураган мог согнать с насиженного места бдительную бабульку. Но в отсутствие столь неблагоприятных погодных условий проверить эту версию еще никому не удалось. В погожие деньки к посиделкам присоединялись многочисленные старики и старушки из окрестных подъездов. Тесным кружком они перемывали кости проходящим мимо соседям. Те не имели альтернативы в виде черного хода, которым очень хотелось воспользоваться при взгляде на эту честную компанию.

Безнаказанно проскользнуть в подъезд, скороговоркой пробормотав «здрасте», не получилось.

— Когда замуж пойдешь, Лийка? Годики, поди, не убавляются, — завела свою обычную песню «ум, честь и совесть» нашего двора.

— Как только — так сразу, баб Маша. Некогда мне.

— Что сказала бы Лидия Ивановна, мир праху ее, если бы знала, что внучка ее до сих пор в девках ходит?

Оставив без ответа заявление бабы Маши, я начала восхождение на пятый этаж, раздумывая над ее словами. Вот кто бы точно слова против не сказал, так это Бабуля. Она всегда уважала чужое мнение, даже если оно было диаметрально противоположно ее собственному. Этой осенью ее не стало, и моя жизнь с тех пор была подобна сыру, из которого нахальные мыши выгрызли громадные куски.

Я сирота. Родителей, которые не вылезали из археологических экспедиций, совсем не помню. С двух месяцев я, как цыганка с табором, кочевала от одной бабушки к другой. Даже сейчас, когда смотрю на фото в рамке, мне трудно представить, что такие похожие, коротковолосые, улыбающиеся мужчина и женщина — мои мама и папа. Когда они погибли во время очередной экспедиции, это мало затронуло пятилетнюю меня, разве что наконец–то появилось постоянное место проживания. В Гималаях был сход ледника, тела так и не обнаружили. Тогда много писали об этом. Известные археологи, какая потеря для науки и так далее и тому подобное. Обычный газетный треп. Статьи еще где–то сохранились.

Несмотря на эти задокументированные факты, по нашему двору гуляло, не без деятельного содействия бабы Маши, три версии моего сиротства. По первой мой отец обесчестил мою мать и скрылся, а та не выдержала позора и преставилась при родах. Вторая туманно намекала на мое интернатское происхождение. И, наконец, третья основывалась на том, что Бабуля отобрала меня у пропащей (пила, курила, была неразборчива в связях) племянницы, которая отбывает в данный момент свой второй тюремный срок за разбойное нападение.

Эти слухи плодились на благодатной почве. Лидия Ивановна была бездетной теткой моей мамы, и гостила я у нее практически с пеленок. Родственники со стороны отца не горели желанием взваливать на себя тяжкое бремя. И она, не побоявшись трудностей, оставила у себя внучку покойной сестры. Бабулей я ее называю просто по привычке.

Покойная принадлежала безвозвратно ушедшей эпохе, обладала своеобразным чувством юмора и стилем. Мне она часто снится такой, какой была при жизни: всегда элегантно одета (халаты в цветочек ею никогда не признавались), в зубах мундштук с сигаретой «Полет», на голове — безупречно уложенная прическа (в последние годы, когда у Бабули совсем стало плохо с руками, артрит замучил, это была моя святая обязанность). В наследство от нее мне достались двухкомнатная хрущевка и многочисленные знакомства с людьми старшего пенсионного возраста. В Бабулиной комнате все осталось как было при ней, начиная от аккуратно заправленной кровати и заканчивая старыми фотографиями в потерто–коричневых рамках на комоде. Особенно часто я приходила туда в первое время после похорон, чтобы окунуться в атмосферу ее незримого присутствия. Приходилось тяжело, но сейчас ничего, пообвыкла. Остались только сны с ее участием. Грустные. Забавные. Разные. Но всегда тревожащие.

…Мягкое кресло с регулирующейся спинкой и овал иллюминатора, радующий взор каким–то морским пейзажем с высоты птичьего полета, не компенсируют неприятных ощущений в «заложенных» ушах. Желудок в холодеющем животе отказывается реагировать на ловящий воздушные ямы самолет столь же быстрым движением. Ко мне наклоняется предупредительная стюардесса в идеально сидящей униформе. На передвижном столике одиноко томится пузатая рюмка коньяку.

— На посошок? — весело предлагает бортпроводница.

Я перевожу взгляд с едва покачивающейся жидкости благородного коричневого цвета на девушку и от неожиданности просыпаюсь.

Это Бабуля…

Трезвон моего старенького, раздолбанного телефона был слышен еще на лестничной площадке. Запыхавшись, я успела в последний момент схватить трубку надрывающегося аппарата и умудрилась повалить при этом все что было возможно в тесной прихожей. К моему огорчению, звонил не постоянный заказчик, жаждавший вручить мне на перепечатку свой диссертационный труд, а ближайшая подружка Наташка. Она находилась в декрете, а поэтому вожделела новостей с нашей общей работы. Пришлось подробно отчитаться перед испытывающей информационный голод Натальей. Ей были преподнесены свежайшие сплетни, полученные из надежных рук Лизки, младшего бухгалтера, обладающей сверхъестественным нюхом на намечающиеся романы.

Новости у меня быстро закончились, поэтому дальше намолчавшаяся за день подруга уже говорила сама, исполняя радиопостановку на злободневную тему «Я и моя свекровь» и довольствуясь моими ответными редкими «угу», «не может быть!», «да что ты говоришь!». Трубка, прижатая к уху плечом, не мешала мне заниматься текущими домашними делами, радиус которых ограничивался длиной провода. Поваленные вещи возвращались на законные места, пуховику придавался первозданный вид (хотя бы такой, как утром). К тому времени как подруга выдохлась (всего–то через полчаса), куртка уже была отчищена.

Повесив трубку и еще раз вздохнув об отсутствии дополнительного приработка, а значит, и денежных вливаний в мой бюджет, я проследовала на кухню. Плакала моя диета.

«Второй день на диете самый легкий, потому что мало кто выдерживает первый». Мой случай.

Я рассовала покупки по шкафам, и на столе остался только пакет с разомлевшими по недосмотру пельменями. Кран чихнул, недовольно побурчал, но тоненькой водной струйкой все–таки одарил.

— Горячее сырым не бывает, — философски изрекла я, бросая в кипящую воду ком слипшегося мяса и теста.

Давно доказано, что готовка не моя стихия, — на кухне всегда царила Бабуля. После ее смерти я предпочитала обходиться полуфабрикатами, которые не требовали сложного священнодействия.

Как–то на заре трудовой деятельности по случаю празднования Дня строителя мной была принесена вольная вариация на тему салата «Цезарь». Наш директор снимал пробу со всех блюд, бессовестно пользуясь своим служебным положением. Отведав ложку моего угощения, он отдышался кое–как, от продолжительного кашля на глазах выступили непрошеные слезы. Этот страстный любитель острой кухни, в другое время радостно хрустевший кайенскими перчиками, категорично сказал, что всему должен быть предел. До конца гулянки салат украшал своей нетронутостью стремительно пустеющий стол. С того памятного случая на все корпоративные мероприятия я просто скидываюсь на спиртное.

Зато кофе варю потрясающий.

Ритуал просмотра девятичасовых новостей не добавил хорошего настроения. Серьезный дяденька в костюме–тройке доводил до моего сведения, сверяясь с лежащей перед ним бумажкой, информацию следующего содержания. Террористы опять где–то что–то взорвали, за что власти грозились страшно отомстить, если кого найдут. У многострадального Владивостока снова перебои с электроэнергией. Братья–славяне конфликтовали с народными избранниками, настойчиво у тех интересуясь, какой именно народ их избрал. Америка не могла остаться равнодушной к Ближнему Востоку. Рубль медленно сползал вниз, несмотря на все усилия Центробанка. После продолжительной рекламной паузы большую часть экрана заняла дородная, жизнерадостная физиономия спортивного комментатора, которая радостно сообщила, что сборная по футболу продула с разгромным счетом, сборная по волейболу — тоже, а теннисист Кафельников не смог выступать из–за травмы. За спортом пришла очередь погоды. Красавица в практически невидимой юбке (чтобы никто не усомнился в длине ее ног), ослепительно улыбаясь, тыкала в экран позади себя, озвучивая гадания Гидрометеоцентра.

Все как всегда…

Я выключила телевизор, пока жить не опротивело совсем, тем более что моего внимания ждал ранее взятый на дом заказ. Бодрое клацанье клавиатуры сопровождалось орущей за стеной музыкой. К счастью, пятнадцатилетняя соседка не отличалась экстремальностью музыкальных вкусов. За три года ее полового созревания я уже привыкла и обращала внимание на надрывающийся магнитофон не больше чем на мерное урчание холодильника. Последний удар по клавише совпал с наступлением тишины у соседей. «Оксанку спать погнали», — подсказал мой трехлетний опыт.

— Пожалуй, достаточно. — Я с хрустом потянулась и взглянула на часы в углу монитора. Они показывали первый час ночи.

Компьютер натужно кряхтел, пытаясь сохранить данные. На экран выпрыгнуло окошко с издевательским сообщением об ошибке, доводя до моего сведения, что половина работы пошла псу под хвост.

— Чтоб тебя! — Не хватало еще разреветься и назавтра щеголять опухшим лицом.

От греха подальше я решила лечь спать.

На толстенную книгу о мальчике–волшебнике сил уже не хватило. Ни моральных, ни физических.

— Аурелия, — Бабуля тихонько трясла меня за плечо, — вставай, девочка. Тебе пора.

Глаза распахнулись и незряче уставились в темноту спящей комнаты. Сон был настолько реален, что я очнулась. Странно. Очень странно. Я сплю крепко. Нет, не так — я сплю очень крепко, и разбудить меня трудно. Успешно, а главное — быстро с этой задачей справлялся лишь немецкий будильник, отхваченный Бабулей еще до войны. В его нутре рождалось достойное оповестить о конце света дребезжание — настолько громкое, что его было слышно у соседей. Те даже не заводили свой будильник, полностью доверяя побудку моему чудовищу.

Окутывающая меня темень не была уж столь непроглядна. Подозрительные вспышки и треск вырывались из–под двери Бабулиной комнаты.

«Проводку закоротило!» — сверкнула мысль, озаряя темноту еще спящего мозга.

За несколько секунд в голове пронеслось все увиденное когда–либо о жертвах пожаров. Погорельцем быть жутко не хотелось: халупа какая–никакая, а другой нет и не светит. Несоображающее тело устремилось в соседнюю комнату, откуда доносились шумы и нахально сверкало, с намерением отстоять родную жилплощадь. Зря, конечно. В смысле хотя бы халатик накинула. Как гласит народная мудрость, знала бы, где упасть, соломки подстелила бы. Дверной проем втянул вяло сопротивляющееся тело с силой всасывающей турбины. Глаза трусливо зажмурились перед бездной слепящего света. Появилось скверное ощущение, как будто меня спеленали, заткнули рот и приложили хорошенечко по голове.

Свет.

Льдисто обжигающий, болезненный до удовольствия. Он мчится через слепоту к прозрению. Свивается в спираль воронки, вбирающую мироздание. Острой кромкой слепящего лезвия отсекает лишнее. Взрывается мириадами звезд.

А позади та, без которой нет Света. В терпеливом ожидании. Заботливо окутывающая. Она многозначительно молчит, баюкая Миры в своих объятиях.

Тьма…

Ой!

Глава 2

Очень мерзли ноги, лишенные утепляющего покрова. Опять одеяло с дивана сбросила. Сонно потянувшись за ним, я почувствовала, как моя правая рука по локоть утонула в холодной воде. Одновременно пришло осознание того, что поверхности подо мной далеко до удобства дивана. Тело подбросило вверх, голова завертелась, пытаясь обозреть окружающий ландшафт. Меня окружала пасторального вида картина. Звенящий ручеек, неправдоподобно зелененькая для нашей местности центра химического производства травка, стройные деревья в пушистых шапках крон — не пейзаж, а прямо мультик про Белоснежку! Не хватает только умильно выглядящих зайчиков, белочек, бурундучков и других не проявляющих склонность к людоедству зверюшек. Жаль, роль сказочной принцессы не мое амплуа, мне всегда был ближе типаж «своя в доску». Да и костюм подкачал! Почему я не сплю в пижаме — хоть какая–то одежонка?!

Стра–а–ашно как! Ноги подкосились. Упав на четвереньки, я лихорадочно заползала по поляне в поисках непонятно чего.

Черт, черт, черт… ЧЕРТ!!!

— А–а–а!!! — Громогласный, до рези в ушах, крик, поддержанный звонким эхом, распугал, наверное, всех промышлявших в окрестностях хищников. Птицы шумно снялись с верхушек обступавших меня кленов. Дыхание быстро кончилось, и при попытке повторить вой на бис из горла раздалось только хриплое карканье.

Очень не хватало хорошей каменной стены, чтобы вволю побиться головой. Попробовала о землю — не понравилось. Больно. Покаркав еще некоторое время, голос, напоследок булькнув в горле, пропал совсем. Зато вернулась способность соображать. Стресс сняли, теперь можно и подумать.

«Зачем орала? Нет чтобы сначала поискать чем прикрыться!» От неожиданности. А укрыться все равно нечем — лопухи и те не растут.

Кричать вообще–то в такой красоте было как–то неудобно, прямо–таки неприлично. Кроме того, больно противный звук у меня получился. Никогда бы не подумала, что умею так орать.

Где же это я? Может, лежу сейчас в палате интенсивной терапии, после грандиозного пожара, с ожогами третьей степени, накачанная лекарствами, и брежу? Даже представила себе, как баба Маша дает интервью журналистам криминальной хроники: «Такая хорошая с виду девушка была, кто ж знал, что она смолит как паровоз, да еще и пьет. Чего? Откедова я это знаю? А какой трезвый человек с сигаретой в постели уснет?» Бр–р, ну и картинка.

Ущипнула себя — больно. В середине лба начала расти набитая на нервной почве шишка, натруженное горло болело, содранные колени саднило. Трава колола кожу, от ледяных брызг замерзли ноги. Очень даже реальный бред.

Всему происходящему можно было придумать несколько объяснений. Одно другого краше.

Версия на затравку: мой «любимый» руководитель что–то не поделил со своей «крышей», меня взяли в заложницы, держали под действием наркотиков, пока я случайно не сбежала. В этой версии зияли огромные прорехи. Вряд ли директор расщедрился на мой выкуп. Во–первых, красть нужно Вальку Евменову (даже приходящая уборщица знала об их с шефом нежных отношениях), а не меня. А во–вторых, наша бухгалтерия быстренько представит расчет, что дешевле нового работника нанять.

Менее правдоподобное истолкование: похищение меня, любимой, инопланетянами для сохранения своей исчезающей популяции. Счастливую мать пары–тройки десятков симпатичных гуманоидов высадили на первой же технической остановке летающей тарелки. У этой версии тоже имелись свои недочеты. При развитых инопланетных технологиях потратить на размножение больше месяца и не обеспечить меня симпатичным серебристым костюмчиком? Безобразие.

Как третий вариант в голове заклубилось что–то о параллельных мирах и подобном мракобесии, благо фантастики в свое время я начиталась немерено. По крайней мере, об этом думать намного приятнее, чем, например, о том, что мой адрес теперь — областная психиатрическая больница, отделение для буйно помешанных, палата номер шесть.

«Хотела приключений — получите, распишитесь».

Вот ехидна. Правду–матку режет, сволочь. Ведь именно я совсем недавно заявляла: хочу перемен. Дохотелась. Как там у классика? Бойтесь ваших желаний, они имеют нехорошее обыкновение сбываться на свое усмотрение.

Судя по положению солнца, полдень еще не наступил. Звуков близкого человеческого жилья — как то: говорливое радио, рык тракторов, собачий лай и петушиное кукареканье — слышно не было. И не уйдешь отсюда в таком виде. Если только поблизости нет нудистского пляжа, куда есть смысл прогуляться в костюме Евы… ну почти в костюме Евы, потому что на мне трусы. Но просто так стоять на одном месте — глупо. Можно попробовать изобразить жертву ограбления по инструкции сказки «Кот в сапогах». Согласно первоисточнику, надлежало залезть в воду по шею и поджидать проезжающую мимо особу королевской крови, чтобы пожаловаться на горькую судьбинушку и на обнаглевших разбойников, лишивших последнего.

«Фотоаппарат импортный — две штуки. Пиджак замшевый — тоже два. Все, что нажито непосильным трудом, все ж пропало». Ну что–то в этом роде…

Для пробы опущенный в воду палец посинел до онемения. Если бы я увлекалась ледяными обливаниями, ходила в общество «моржей», в крайнем случае практиковала обтирания снегом, этот способ мне, несомненно, пригодился бы. К сожалению, ничем подобным не занималась. К тому же мелко до безобразия — ни один здравомыслящий человек не поверит, что здесь кому–то захочется искупаться. Разве только ноги помыть. Но раздеваться догола для этого совсем не обязательно.

Ну и чушь мне в голову полезла! Это все шок…

Других свежих идей пока не было. Оставалось попирать бережок, молясь, чтобы снизошло озарение. Конечно, стоять столбом необязательно, при желании можно и присесть. Поплакать над водой, что ли, подобно Аленушке с картины Васнецова? Чтобы скучно не было.

Ручей пересекал поляну по краю, появляясь и исчезая в глубине таинственного леса. Деревья с вполне понятной ревностью обступали свободное от них пространство со всех сторон, пряча сокровище непролазными зарослями сирени. Красота будет здесь теплым деньком в конце мая, когда все вокруг расцветает белыми, сиреневыми, розовыми и фиолетовыми соцветиями, распространяющими вокруг пьянящий аромат, вдыхая который хочется сойти с ума. Но это, наверное, где–то через месяц, а сейчас солнце, несмотря на все свое старание, не могло раскочегариться до путающего мысли пекла. Обнаглевшие насекомые не мешали приятному времяпрепровождению на природе, а птичьи разговоры с вплетающимся перезвоном ручья разбавляли дремотную лесную тишину.

Неожиданно вся романтика весеннего леса была нарушена не самым приятным звуком. Вопль обиженного жизнью, обманутого в своих лучших чувствах осла заставил замолчать болтливых птах. Мы могли бы спеть с ним дуэтом. Кто там издевается над бедным животным? Звук повторился уже ближе, заставив вздрогнуть меня всем телом и настороженно сжаться. Для замученного он что–то слишком быстро бегает. Я не спешила вскакивать. Руки сами собой крепко сцепились в замок вокруг смятенно подобранных к подбородку коленей.

Потревоженные заросли протестующе трещали. На поляне вместо ожидаемого осла появилась на белоснежном коне необыкновенно красивая девушка. Беспроигрышный вариант — «сказочная принцесса» убойной силы. Длинные, ниже пояса, белокурые волосы, обрамляя нежный овал лица, скручивались мягкими локонами на концах. Большие ярко–голубые глаза немного не дотягивали до предела мечтаний художников анимэ. Платье под цвет глаз надето на фигуру фарфоровой статуэтки. Темно–голубой плащ скрепляла крупная золотая застежка в виде лиса, изгибающегося за своим хвостом. Даже в мою абсолютно гетеросексуальную голову начали закрадываться мыслишки нетрадиционного толка. Хорошо, что они там не задержались… Она слегка перестаралась с образом: белый конь в комплекте ко всему остальному — уже тривиально. Слишком красива, чтобы быть человеком.

«Завидуешь?» Есть немного.

Сейчас на нее исподлобья, обхватив замерзшие ноги, смотрел оживший комплекс неполноценности. Я, наивная, полагала себя симпатичной! Но, увидев это недостижимое совершенство, оставалось утопиться в близлежащем водоеме. И тут не повезло. Мелко.

«Без комментариев». Будем жить.

Ожившая коллекционная кукла Барби соскользнула с банальной лошади и подбежала к ручью. Холеными, унизанными кольцами пальчиками она приподняла подол и изящно опустилась передо мной на колени. Бурная жестикуляция и явно иностранные слова в ее исполнении не вызвали во мне видимой ответной реакции. Это огорчило девушку и ввергло в задумчивость. Ненадолго. Она вернулась к лошади и извлекла из седельной сумки платиновый кубок, чью резную ножку оплетала тоненькая золотая змейка. Зеленью полыхнули на солнце изумруды, синевой замерцали сапфиры, кровью поманили рубины. В драгоценных камнях я не разбираюсь, но эти не походили на бутафорию. Ключевая вода наполнила высокий кубок до краев. Загадочный шепот сорвался с красивых губ. Голубые глаза приценились к сидящей на холодной земле фигуре.

Пить не буду, пусть не надеется. Мало ли кто тут ноги мыл!

Кубок вопреки ожиданиям просто опрокинулся мне на голову. Вода, прокатившись по телу ледяными дорожками, вырвала из горла надрывный сип. Зубы громко застучали, меня заколотило крупной дрожью. Окружающее на мгновение потеряло четкость, расплываясь кровавым маревом, которое погасила синяя волна, позволяя проступить нежной зелени.

«Сволочь!» — сказал мой вновь обретший ясность взгляд мучительнице.

Злодейка усовестилась и пожаловала плащ с королевского плеча. Я отказываться не стала, поднялась с земли и блаженно закуталась в мягкий бархат. Голова кружилась, слегка поташнивало. Ноги мерзли, смешно выглядывая из–под плаща, так как я была на полголовы выше девушки и крупнее в кости. Может быть, удастся под шумок стрясти с раскаявшейся красавицы еще что–нибудь? Обувь, например?

— Сэр Лассен! — громко позвала девушка, поломав мои корыстные планы.

По сирени, которой не украсить теперь своим цветением конец мая, проехался целый отряд рыцарей. Тесновато. Они хотя бы по очереди сюда заезжали, а не всем скопом. Без труда угадывалось достойное похвалы желание охраны найти и обезвредить того, кто заставил волноваться их госпожу. Правильно, от сильных эмоций, говорят, морщины образуются…

Если что–то случалось в нашей организации, крайним обычно оказывался офис–менеджер, как самый молодой, а значит, неопытный работник коллектива, и никакие оправдания перед распаленным шефом не помогали.

«Шеф не орет, шеф доходчиво излагает свою точку зрения». Глухой да услышит…

Потом, конечно, извинялись, задабривали премией, но суть от этого не менялась. Я с мстительным удовольствием мечтала, как займу должность экономиста и какая–нибудь бедняга сменит меня на посту официальной девочки для битья.

Так что реальный повод для беспокойства у меня, как у стрелочника со стажем, имелся. В довершение всего девушка была неспособна на связную речь. Что удивительно, отдельные слова, вычленяемые из ее сбивчивого монолога, прекрасно опознавались, но доходили до сознания с некоторым запозданием. Особой предрасположенности к изучению языков за мной не водилось (иначе я бы украшала собой приемную совместного американо–российского предприятия, где заправлял внук близкой Бабулиной подруги). Этот феномен я отнесла на счет недавнего помутнения рассудка. Целебная водичка.

— Наконец–то!.. Мы столько… Уже!.. — восклицала она, щедро пересыпая фразы междометиями.

Смысл ее речи оказался тайной не только для меня, но и для всего отряда, так как понимания на их лицах не прослеживалось. Девушка отозвала в сторонку приземистого мужчину с окладистой бородкой, по всему видно старшего. Дело происходило рядом, поэтому мне, в отличие от других членов отряда, их беседа была прекрасно слышна. Невменяемая барышня лопотала что–то о том, что я вроде бы избранная, посланная свыше им на помощь, их надежда, предсказанная то ли в летописях, то ли в хрониках.

Врет и не краснеет! Имя спросила бы, прежде чем Надеждой обзывать. Свою кандидатуру на выборы в Думу, или что тут у них еще, не выставляла, и не собираюсь. А у хроник–летописей пусть год издания сверит — мало ли какие накладки случаются. Или здесь заповедник либо место какое особое, на котором достаточно просто постоять, чтобы вас автоматически причислили к лику святых?

И не возразишь ничего. Не опротестуешь. Голос отказывался возвращаться в надорванное криком горло.

Зверское выражение на суровом лице рыцаря неохотно уступало место удивленному недоверию. Я заинтересовалась, какие доводы в пользу своей версии будет приводить эта девица, но она неожиданно замолчала. Видимо, посчитала, что ей поверят на слово. Удивительно, но ее собеседник смолчал и не стал спорить. То ли поверил, то ли сделал вид. Практика показала, с особо опасными сумасшедшими лучше не спорить. Обернувшись к остальным, он не стал делиться полученной информацией, а начал скупо отдавать распоряжения. Двое из них спешились. Один помог взобраться на коня принцессе, как я ее про себя окрестила, а другой направился ко мне.

Покидать поляну совершенно не хотелось, но моим мнением по данному вопросу забыли поинтересоваться. Кроме того, численное превосходство противника действовало угнетающе. Меня аккуратно посадили на лошадь перед каким–то рыцарем. Конская шея оказалась крайне неудобной для сидения, особенно боком. Я испуганно вцепилась в попутчика. У молодого человека были широкие плечи, мощный торс (по крайней мере, я на это надеялась — доспех скрывал их напрочь) и симпатичная ямочка на подбородке. Каштановые с легкой рыжиной волосы, подстриженные под облагороженный вариант прически «горшок», легонько шевелил непоседа ветер. Симпатичный. Но чурбан чурбаном! Мог хотя бы прижать покрепче — вдруг упаду? Вместо этого он сидел в седле, как будто предварительно позавтракал колом, — спина неестественно выпрямлена. Малиновые уши просвечивали сквозь волосы.

Отношения с мужским полом у меня никогда не складывались. Единственный поклонник, исправно таскавший за мной портфель еще со школы, стойко выдерживал нападки острого Бабулиного язычка ровно три года, после чего позорно ретировался.

Не последнюю роль в моей судьбе сыграла пишущая машинка «Ятрань» с западающими клавишами «М» и «Ю», доставшаяся нам в наследство от переехавших соседей. Печатать я научилась, наверное, раньше, чем писать, вследствие чего сказать о моем почерке «как курица лапой» значит сделать тому незаслуженный комплимент. Бабуля со свойственной ей рациональностью заявила, что больше не будет терзать уши грохотом каретки забесплатно, и нашла мне первый заказ. Где первый, там и второй, и третий — набор текста стал приносить ощутимый доход нашей маленькой семье. И когда другие девчонки бегали на свидания, я бодро отстукивала заказы, не переводившиеся благодаря Бабулиным знакомствам.

При поступлении в университет я осознанно предпочла заочную форму обучения и начала работать почти сразу же после зачисления. Давнишний Бабулин поклонник пристроил меня в крошечную фирму, которая за неполные шесть лет значительно выросла. Моя персона была на хорошем счету, начальство ждало только защиты мной диплома и ухода на пенсию экономиста, чтобы продвинуть меня по карьерной лестнице, а это уже совсем другой уровень зарплаты. Место переехавшей в чулан «Ятрани» занял старенький компьютер, весьма облегчивший мне жизнь. Казалось, вот–вот — и все наладится…

Как показало время, мне это действительно мерещилось.

Полтора года назад Бабуля неожиданно заболела. Постоянные мотания в больницу, катастрофическая нехватка денег на дорогие лекарства, лихорадочные поиски хоть какой–нибудь подработки, постоянные опоздания везде и всюду и непроходящая усталость. Урвать бы время на здоровый сон, стараясь не поддаваться панике перед грядущим государственным экзаменом, надвигающимся с неотвратимостью айсберга на «Титаник». В довершение всех бед похороны оставили меня без копейки. В наше циничное время, когда дешевле жить, чем умереть, траты оказались непосильными для моего бюджета. Ко всему прочему, я была гордая и дура, поэтому последний долг отдала только в феврале.

«И при чем здесь мужчины?» Они–то как раз оказались в моей жизни «не у дел». С мужчинами я предпочитала дружить — это существенно экономило время, деньги и нервы.

Оторвавшись от столь безрадостных мыслей, я заинтересовалась пейзажем. Мы уже успели довольно далеко отъехать от места моей высадки в этом мире. Ландшафт радовал все той же пасторальностью. Ничего особенного там не происходило, поэтому меня начал занимать вопрос некомфортабельности такого вида транспорта, как лошадь.

«Как бы не получить защемление нерва», — тут же забеспокоилась я.

«Седалищного у тебя или шейного у лошади?» — бодренько откликнулся мой внутренний голос.

Язва. Я уже говорила?

Хлестко ответить мне помешал появившийся на горизонте замок. Это сооружение было трудно пропустить — благодаря своему внушительному виду он беззастенчиво завладевал всеобщим вниманием. Ехать до крепости пришлось долго, хотя казалось, что до нее рукой подать. В комплект к замку прилагались ров и подъемный мост.

Неподготовленные уши заложило: рыцарь, лошадь которого топтала землю справа, трижды протрубил в рог. Вот и нашелся потерянный осел–страдалец. Честно сознаюсь, не так я себе представляла чистые звуки охотничьего рога…

Мост, опустившись без единого скрипа, с негромким постуком мягко лег в предложенные выемки. Ворота гостеприимно распахнулись. Молодой человек, любезно подбросивший меня к этой постройке, без малейшего усилия избавил своего коня от моего бренного тела, а затем спешился сам. Радостное облегчение при избавлении от моей особы читалось большими буквами на благородном лице рыцаря. Принцессе тоже помогли сойти с лошади, но совсем с другими чувствами. Она осторожно взяла меня за руку и повела в крепость, а мужчины остались за воротами.

«Так им и надо», — мстительно подумала я.

К моему удивлению, на воротах стояли одетые во что–то наподобие доспехов молодые девушки. «Ага, женский монастырь, — догадалась я, — вот почему мужиков не пустили. И скорее всего, не просто монастырь, а какой–то воинствующий Орден, не зря же девчонок вон как обрядили».

«Молодец, возьми с полки пирожок». Он у меня еще и зануда.

В крепости шла бурная деятельность. На площадке справа от замка тренировалась группа примерно из пятнадцати девушек, точнее не успела сосчитать. Они лупили и валяли в пыли друг друга почем зря. Туда–сюда сновали женщины самых разных возрастов, одетые в широкие темно–синие одеяния. Идущие навстречу монахини почтительно кланялись моей спутнице, еще раз подтверждая мои догадки о высоком происхождении девушки. Она явно была здесь не впервые и целеустремленно шла куда–то в глубь замка.

Внутри оказалось гораздо уютнее, чем можно было подумать. Цивилизованнее, что ли. Странно, помещения равномерно освещались неярким белым светом, исходящим прямо от потолка, покрытого каким–то составом. С физикой мы не были закадычными подружками, поэтому внятного объяснения я припомнить не смогла. В голову почему–то нахально лез фосфор. Коридор резко свернул и неожиданно оборвался в огромной светлой зале. Каменный пол разнообразили блики от огромных витражей, на которых были изображены безусловно героические деяния некоего типа. Козлиная бородка, оригинальная прическа, которой мог бы гордиться уважающий себя дикобраз, и внушающий трепет шнобель. Всю эту красоту упаковали в синий камзол с роскошным малиновым воротником и колготки нежно–салатового цвета. Боже, кто у несчастного в стилистах?!! Руки бы ему отрубить. По локоть. Чтоб другим неповадно было.

Широкая лестница в конце залы привела нас на второй этаж. Верхняя галерея подавляла обилием дверей. Двери, двери, всюду двери. И как тут не заблудиться?! Коридор свернул и неожиданно закончился в холле с одной–единственной дверью. Массивная, резная, необычная — на ней отдыхал примелькавшийся однообразием взгляд. Принцесса, всю дорогу хранившая молчание, постучала и смиренно попросила разрешения войти. Позволение было дано, и мы вошли.

Кабинет тонул в полутонах, довольно жмурясь темно–синими портьерами. Солидная мебель из темного дерева создавала атмосферу основательности и непреходящего величия. Низкие, удобные кресла возле потухшего камина, забитые книгами шкафы, хрустальный шар на треноге. Массивный секретер завалили свитки, неровной стопкой громоздились книги. На чуть отставленном от стола высоком стуле восседала женщина, с головы до ног упрятанная в белоснежное одеяние. Солнечные лучи, проникая в небольшой зазор между шторами, создавали вокруг ее фигуры сияющий ореол, одновременно пряча в тени лицо.

Было трудно ошибиться со статусом хозяйки кабинета — мать–настоятельницу монастыря с простой монашенкой не перепутать.

Приветственный кивок достался моей спутнице, а цепкий, оценивающий взгляд — мне.

— Подойдите ближе, — негромким, мягким голосом повелела она. — Провидение на сей раз нас не обмануло, дитя?

— Это она, матушка. — Удовлетворение от хорошо выполненного долга пропитывало каждый звук. — Как и было предсказано, появилась на поляне у священного ручья, где святой Конхол явил чудо воскрешения, в третий день полнолуния, нагая, как младенец, со странным амулетом на шее.

Скептическое хмыканье настоятельницы не поддержало энтузиазма принцессы.

Я заглянула под плащ в поисках неведомого таинственного амулета. На шее вопреки ожиданиям одиноко болтался только мой крестик. Крестик как крестик. Пора восстановить историческую справедливость.

— А вот и нет, — встряла я хриплым голосом, — на мне еще трусы были. Собственно, они и сейчас на мне.

Стул, неожиданно попросивший не просиживать ему сидушку, произвел бы меньший фурор. А что, я должна притворяться глухонемой? Размечтались. И так долго молчала. Хорошенького помаленьку.

— Ты можешь разговаривать? — после недолгого замешательства взвилась девушка.

— А то! — И насмешливо уточнила: — Еще могу считать, писать и вышивать крестиком.

— Почему же ты за всю дорогу не сказала ни слова? — Принцесса проигнорировала мою не слишком удачную шутку.

— Голоса не было. Спасибо воспаление легких не схлопотала после ваших обливаний, — огрызнулась я. — Может быть, кто–нибудь разъяснит, где я нахожусь и что, собственно, происходит?

Сидящая за столом женщина продолжала невозмутимо молчать.

Вопрос спровоцировал новую паузу в беседе. Меня же все начинало раздражать: устала чрезвычайно, от ледяного каменного пола ступни потеряли чувствительность. Решив, что дожидаться разъяснений лучше сидя, я забралась с ногами в одно из двух кресел.

— Отрадно видеть, что дюжина полнолуний не зря потрачены на заговор понимания, — наконец вымолвила настоятельница. — Впрочем, на ожидание Избранной времени потрачено много больше.

— Это меня, что ли? — опешила я.

— Тебя. — Ее голос окрасился теплом улыбки. — Нашей надежды.

— И на что же вы надеетесь?

— Что все будет хорошо, — уклончиво ответила мать–настоятельница. — С божьей и с твоей помощью.

Перспектива меня не прельстила.

— С удовольствием бы вам помогла, но, знаете ли, мне домой пора, — попыталась отпереться я от великой чести. — У меня работа… квартира без присмотра… до защиты дипломной работы всего ничего. Вы себе другую Избранную найдете. Наверняка их у священного ручья без дела толпы слоняются. Честное слово, просто вы меня первой встретили!

Кристально честный взгляд, оказывающий благотворное влияние на директора, почему–то не помог. Молчание затягивалось.

— На что меня избрали–то? — обреченно спросила я.

— Ты должна охранять Спасителя.

Приехали. Кем–кем, а телохранителем мне еще быть не приходилось. Честно признаюсь, физкультура никогда не была моим любимым предметом — отлынивала от нее по мере возможности. Лыжи так просто ненавидела. Память до сих пор хранит ужасные воспоминания. В те дни, когда в расписании стояли уроки физической подготовки, к бремени ранца с пудовыми книжками и сменной обуви добавлялись пакет с одеждой, лыжи и палки, соскальзывающие при каждом удобном и неудобном случае. О эти красно–синие деревянные монстры, превращавшие мое утро в картину «Бурлаки на Волге»!

Хм–м… Палата номер шесть кроме меня заждалась еще парочки пациентов. Поэтому я осторожно, чтобы не разозлить этих помешанных, сказала:

— Боюсь, я не гожусь в телохранители: физическая подготовка не та, знаний маловато — обращение не по адресу. Тут нужен мужик шкафообразных размеров, а не девушка с высшим образованием и пристрастием к сидячему образу жизни.

— Тебя научат, — снизошла до объяснения принцесса.

Оно мне надо?

— А что я со всего этого буду иметь? — Очень закономерный вопрос.

— То есть? — По–идиотски вытаращенные глаза не идут даже таким совершенным красавицам, как эта.

— Оплата труда, премиальные за риск, доплата за вредность, условия страхования, социальные льготы, отчисления в пенсионный фонд, ежегодный отпуск, — начала перечислять я, загибая пальцы. Работа с кадровыми документами давала себя знать, позволяя привычным вещам отсрочить притаившуюся за внешним спокойствием панику.

— Быть Избранной — это честь… — Девушке не хватило слов и дыхания, чтобы закончить предложение.

Неужели?

— Тогда сама и охраняй своего Спасителя. Почет тебе и слава! А также божья помощь в таком нелегком, но нужном деле!

В ее лице не осталось ни кровинки, красивый рот перекосило в бессильном гневе, холеные пальцы вцепились в дорогую ткань. Представляю, насколько сильно сейчас у нее желание расцарапать мою наглую физиономию. От былого радостного воодушевления не осталось и следа.

— Велисса, выйди, — не допускающим возражений голосом приказала настоятельница.

Прекрасное лицо разгладилось, судорожная хватка ослабла, отпуская неповинное платье. Передо мной снова оказалась идеальная героиня романтических сказок, о спонтанной вспышке гнева предательски свидетельствовала только смятая материя. Девушка молча развернулась и покинула комнату, аккуратно закрыв дверь, как будто та была из стекла.

Настоятельница величественно поднялась и вышла из–за стола. Казалось, она не шла, а плыла над полом, не утруждая себя прозаической поступью. Широкое одеяние подыгрывало этой иллюзии, окутывая фигуру белоснежным облаком. Стоящее напротив кресло приняло женщину как трон королеву. Блекло–голубые глаза внимательно ощупывали меня с головы до ног, не упуская ни единой детали. Я в долгу не осталась, получив наконец возможность оценить собеседницу. Открытыми у нее оставались только лицо и кисти, все остальное запрятано под форменное одеяние. Руки по–мужски крепкие, не изнеженные покоем и бездельем. Морщин немного, да и те следствие подвижной мимики, а не времени. Но она была стара. Очень. Готова поспорить на месячный оклад, что волосы под головным убором белее ее одеяния.

«И зло не чурается белых одежд…» Не думаю, что цитата к месту, но тетка действительно непростая.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросила она.

— Лия. — По привычке я не стала представляться полным именем.

— Лия… — задумчиво протянула собеседница. — Что ты хочешь, Лия?

— Не знаю, — честно ответила я. — А что вы можете предложить?

Грустная, немного презрительная улыбка изогнула тонкие губы, не тронув блеклых глаз. Она будто другого ответа и не ожидала.

— Богатство. Титул. Положение при дворе.

— Что я буду с этим делать, интересно? — насмешливо отказалась я от предложенных благ. — Все, вами перечисленное, быстро отбирают, обычно вместе с жизнью. Нет, благодарю, я не самоубийца.

Улыбка настоятельницы потеплела, взгляд смягчился.

— Силу. Магию. Знание, — веско сказала женщина. — Знание, как этим управлять.

— Возвращение домой?

— Никогда. — Безапелляционный тон не оставлял надежды.

Я порывисто встала, захваченная врасплох категоричностью ответа. Не соображая, что делаю, двинулась к двери, за которой скрылась Велисса. В глазах стремительно потемнело, и я впервые в жизни грохнулась в обморок.

В чувство меня привела влажная ткань, приятно холодившая лоб. Тело опять покоилось в глубоком кресле, заботливо укутанное плащом. Крепка старушка, если тягает девиц, подобных мне. Голова гудела как колокол на вечерней службе. Хорошо же я приложилась затылком о каменный пол! Две шишки за один день — не многовато ли? Сочувствие в глазах настоятельницы спровоцировало предательские слезы, крупным горохом покатившиеся по моим щекам.

«Никогда», — страшное слово. Если все это правда, щедрое предложение стоило рассмотрения. Вряд ли здесь востребованы офис–менеджеры с незаконченным высшим образованием. Избранная так Избранная. Как там сказала настоятельница? Мне дадут Силу и Знание, как ею воспользоваться? А пользоваться я буду на свое личное усмотрение и для своей личной пользы. И тогда кто знает…

«Никогда не говори «никогда“. Вот именно!

Мягкая ткань плаща отлично сошла за носовой платок, и я шумно в нее высморкалась. В отсутствие альтернативы решила согласиться. Тогда это казалось единственно правильным решением. Удар головой сделал свое черное дело…

— Хорошо, — медленно выговорила я. — Что нужно делать?

Оказалось, для вступления в должность требовался определенный ритуал — Пробуждение Силы. Технологию процедуры я не поняла. Может быть, потому, что мне так «доходчиво» объяснили, а возможно, потому, что в магии я разбираюсь как свинья в апельсинах.

Матушка решила ковать железо, пока горячо, и назначила ритуал на завтра, с утреца, по холодку. Мои робкие намеки на долгое ритуальное очищение мать–настоятельница отмела решительно и бесповоротно, приведя неоспоримые аргументы — положение Луны и магические циклы. Ответить достойно я не могла — голова после всего произошедшего соображала туго, поэтому пришлось согласиться с предложенной датой.

На том и порешили.

Тогда я еще не знала, что в безвыходное положение бесплатен только вход, а за выход придется заплатить. И немало…

Глава 3

Предоставленная мне комната оказалась очень симпатичной, но, к сожалению, без окон. Тем не менее затхлости подвала не было, а чувствовался приток свежего воздуха откуда–то сверху. Стены занавешены светло–бежевыми гобеленами в веселый узорчик, на полу тканый половик чуть потемнее. На неширокой, застеленной колючим пледом кровати дожидались своего часа ночная рубашка и полотенце. Судя по тому, что на низком деревянном столике, окруженном тремя пуфами, стояли только глиняный кувшин и стакан, а еды не наблюдалось, мини–пост мне все–таки решили устроить. В углу небольшого шкафа на вешалке сиротливо скучало темно–синее одеяние. В качестве светильника — шар размером с крупный апельсин. Он притулился на жердочке под потолком и давал не раздражающий глаза свет.

Сюда меня после окончания разговора с настоятельницей проводила алона Дорина, приятная полная женщина лет пятидесяти. Она мило пожелала мне приятного отдыха и заперла входную дверь на засов.

Будто мне было куда бежать…

После непродолжительных поисков в келье нашлась небольшая ванная комната. Из гигиенических удобств — каменная ванна и отверстие в полу, прикрытое плотно подогнанной крышкой. На стене висело небольшое зеркало в красивой раме в виде виноградной лозы.

«Практически современная сантехника!» Кому и каменный век — современность… Но это не тот случай, чтобы придираться.

Кинув на один из пуфов надоевший плащ и подхватив с кровати полотенце и рубашку, я вернулась в ванную. Без проблем разобралась с системой кранов и назначением разнообразных бутылочек. Ванна наполнялась с хорошей скоростью. Мой взгляд упал на отражение в настенном зеркале и придирчиво там задержался.

Глаза большие, цвет не определить — то ли серый, то ли зеленый, в зависимости от настроения. Нос прямой, брови черные «домиком», губы смешливые, подбородок, что называется, упрямый. Очень коротко стриженные волосы (чтобы не мучиться с укладкой), которым, согласно носимому мной имени, надлежало быть золотыми, в крайнем случае светло–русыми, темнели пепельным. Уши не торчат, грудь есть (посмотреть приятно), ноги ровные, длины более чем достаточной. Телу не мешало бы избавиться от балласта лишних килограммов, накопленных презрением к физической нагрузке и злоупотреблением калорийными продуктами. В целом ничего, но до безупречности Велиссы — как на собачьей упряжке до экватора.

Титулом девушку, кстати, я наделила не зря. Королевская кровь плескалась в ее жилах — в прабабках числилась чистокровная принцесса. Но сама она всего–навсего герцогиня.

Крепость, в которой мы находились, называлась Конхол — в честь святого (тот тип с козлиной бородкой на витражах), который пал смертью храбрых в этих краях. Я не совсем поняла, почему Орден женский — то ли он спасал молодых девушек от замужества за нелюбимыми, то ли жен от постылых мужей. Каким способом он это делал, не объяснялось, но у меня имелись смутные подозрения на этот счет. По–моему, у художника они тоже были, если принять во внимание масленые глазки святого на изображении. Сам же замок находился в одной из центральных провинций обширной империи Тилан.

Эти ценные сведения мне удалось выяснить уже к концу беседы с матерью–настоятельницей. Я спросила обо всем напрямую. И получила такие же прямые ответы. Более или менее. Но когда своими настырными вопросами я переступила грань, меня тут же осадили:

— Хватит вопросов, дитя мое. Тебе пора отдохнуть. — Матушка на секунду прикрыла глаза. — Алона Дорина проводит тебя.

Как только она это сказала, на меня навалилась отступившая на время разговора усталость. Идея об отдыхе показалась просто замечательной. Было жаль покидать удобное, нагретое кресло, опять вставать на холодный пол, но за мной уже пришли… И привели сюда.

Блаженство в ванне не затянулось, в теплой, расслабляющей воде глаза неотвратимо закрывались. Экспериментальным путем выяснилось, что кровать как раз такая, как я люблю: в меру мягкая, но не проваливающаяся. Непривычно было засыпать с включенным светом. Убавить бы… Откликаясь на эту мысль, предусмотрительный светильник приглушил свое свечение до интимного полумрака. Я думала, что масса новых впечатлений не позволит мне всю ночь смежить веки, заставляя размышлять о предстоящем ритуале. Но как только я очутилась в постели, сработала усталость, накопленная за долгий, волнующий день. Уснула мгновенно, спала крепко и сладко, без всяких сновидений. Знала бы, что меня ожидает, глаз бы не сомкнула.

Подняли в несусветную рань. Так как моего чудовищного будильника у алоны Дорины не случилось, побудка далась ей нелегко. Из–под одеяла вылезать не хотелось, но женщина была очень убедительна. Поэтому пришлось вставать, надевать синюю рясу, залезать в тапочки и сонно двигаться на выход. В монастыре, несмотря на ранний час, уже вовсю бурлила жизнь. В длинных коридорах навстречу мне постоянно попадались монахини, с самым занятым видом идущие куда–то по своим монашеским делам.

Ладно, меня подняли в такую рань ради ритуала, а им–то чего не спится?

В оконных проемах, встречающихся по дороге, небо едва серело. Яркие звезды медленно тускнели, предвещая отличную погоду. Запутанные переходы привели в затхлое подвальное помещение. На стенах из грубо обработанного камня чадили закрепленные в железных кольцах факелы. Дым от них все равно не смог перебить стойкий запах давно не посещаемого склепа. Холод змеей стелился по земляному полу, обвивая ноги. Каждый из камней подвальных стен украшали таинственные знаки, начертанные субстанцией, подозрительно напоминающей засохшую кровь. На полу была скрупулезно вырисована гексаграмма. Мой трудовой энтузиазм и интерес к новой работе убывали в геометрической прогрессии с каждой проведенной здесь минутой.

Несколько человек столпились в противоположном от дверного проема углу. Мое появление в дверях приостановило обсуждение, и все головы повернулись в мою сторону. Фигуры и лица скрывали просторные черные одеяния с капюшонами, и было непонятно, мужчины это или женщины. Мороз подирал при взгляде в бездонные провалы капюшонов.

«Как в кино про сатанистов». А то сама не знаю.

— Проходи–проходи, девочка, — подозрительно ласково позвала третья фигура справа голосом матери–настоятельницы.

Я, застряв в дверном проеме, инстинктивно подалась назад. Пришлось собрать все силы, чтобы не кинуться, противно вереща, вон из помещения, а просто тихо пятиться. Слишком все происходящее походило на жертвоприношение. Что–то мне расхотелось в Избранные…

— Лия. — В голосе женщины зазвучал металл.

Ноги сами перешагнули порог. Желание сопротивляться меня покинуло. Я позволила себя раздеть и уложить в середину гексаграммы, нарисованной прямо на ледяной земле. Сложенным на груди рукам не хватало традиционной свечки. От холода, страха и волнения меня колотило мелкой дрожью, мерный стук зубов задавал ритм колебаниям тела. Напряжение достигло пика, отзываясь глухим гудением стен и подрагиванием пола. Фигуры — их оказалось ровно двенадцать — завершили бурные прения в углу и стали занимать свои места на лучах звезды.

«Что–то они не слишком торопятся, я тут совсем к полу примерзну. Мало того, так еще можно заработать кучу малопривлекательных болезней, начиная с цистита. Лечи их потом, тратя на лекарства с трудом заработанные гонорары», — вяло и как–то отстраненно крутилось в голове.

Последней мысли не дали развиться во всей красе — ритуал начался.

Гул двенадцати голосов отозвался болью в барабанных перепонках, трансформируясь в звук, не слышимый уху, но ощущаемый каждой молекулой тела. Мышцы оледенели, потеряв всякую способность к сокращению. До боли распахнутые глаза с ужасом наблюдали за облаком алого тумана, который, быстро потемнев до цвета только начинающей свертываться крови, принял форму моего тела. Надо мной плыла я сама, обретавшаяся в сгустке плотного багряного марева. Эта жуткая «я» улыбнулась хищной, плотоядной улыбкой и рухнула вниз, ловя меня в смертельные объятия.

И тут пришла она — Боль, которая была настолько сильной, что в первое мгновение ее невозможно почувствовать. Но лишь вначале. Затем все на секунду отстраненные ощущения налетели в полной мере. Казалось, меня выворачивали наизнанку, сдирали кожу, отрывали по кускам мясо, вынимали внутренности и дробили кости. А я даже не могла кричать — не было ни рта, ни легких. Не было ничего. Только боль. Боль и кроваво–красные всполохи. Все, что было мной, пульсировало: Боль–боль–Боль–боль… Смерть казалась величайшим благом. Ритуал продолжался часами, днями, годами или веками: меня окружало безвременье.

В какой–то момент я провалилась в непроглядную тьму.

«Наверное, это и есть смерть. Наконец–то». Это была последняя успокаивающая мысль, перед тем как сознание трусливо дало деру.

Темнота. Не черная. Багряная. Нежная. Теплая, как парное молоко. И столь же непроглядная. Напитывающая душу, как кровь, сочащаяся из раны, приложенную к ней ткань. Душная до безоглядного, безотчетного Ужаса.

— Пробудись! — повелели в ней.

Неровности и шероховатости потолка прихотливо складывались в материки, омываемые океанами. Здесь нашлись и Америка, и Австралия, с большим натягом можно было узнать даже Евразию. После пробуждения я добросовестно изучила эту импровизированную карту, прежде чем отважилась чуть–чуть повернуть голову. Помещение было мне незнакомо. Комната размером примерно двадцать на двадцать шагов не поражала своим убранством: ничем не прикрытые каменные стены, узкие окна–бойницы, сквозь которые нехотя проникал солнечный свет. Из мебели — жесткая кровать, на которой лежало мое неподвижное тело, и стол с большим количеством ящичков самых разнообразных размеров. Это все, что можно было увидеть с моего неудобного ложа.

Не подвал, и ладно.

Больше я на ритуалы, при участии в коих понимаешь насущную необходимость эвтаназии, не ходок!

Некоторое время я лежала не двигаясь, опасаясь возвращения кошмарной боли. Воспоминание о ней сковывало тело ужасом. Но недвижно валяться быстро прискучило, поэтому я с большой опаской попробовала пошевелить конечностями. Мышцы слушались неохотно, но боли не было. Не почувствовав дискомфорта, я рискнула сползти с кровати.

Из одежды мне опять ничего не досталось. Соорудив из коричневого покрывала вольную вариацию римской тоги, я безотлагательно занялась осмотром помещения. Исследование решила начать с самого интересного — со стола. Честно говоря, обозревать, кроме него, нечего. Он был доверху набит разнообразными скляночками, чашами, пузырьками и бутылочками с чем–то очень любопытным. На мгновение мне даже показалось, что я знаю чем. От этого захватывающего занятия меня отвлек скрип открывающейся двери.

— С пробуждением, дитя мое, — поприветствовал до оскомины знакомый голос. — Рада видеть, что ты уже на ногах.

В руках у меня находилась ни в чем не повинная колбочка, она–то и пострадала: разбилась об пол, срикошетив от невидимой стены, окружавшей настоятельницу.

— Могли хотя бы предупредить, сказать, что будет так ужасно! — Я просто кричала.

«Хорошо, на поросячий визг не переходишь». Мой верный друг и товарищ внутренний голос. Что бы я без него делала?

— Зачем? — Искреннее удивление окрасило ее голос. — Ты впала бы в панику, и нам не удалось бы добиться столь впечатляющих результатов.

Вторая колбочка, и на этот раз не пустая, пошла в дело. Густое ярко–розовое вещество радостно плюхалось внутри. Не пролетев и половины расстояния, разделявшего меня и настоятельницу, она с тихим хлопком исчезла.

— Каких?! Я ничего такого особенного не ощущаю. Где Сила и Знание, которые мне пообещали? — Обиды в моем голосе хватило бы, чтобы пронять камень. Но мать–настоятельница была из материала покрепче.

— На все воля божья. — Ответчица в показном смирении потупила глаза. — Если ему будет угодно…

— ЕСЛИ?!! — Мой возмущенный вопль услышали, наверное, за пределами крепости.

— Прояви терпение. Все придет в нужный момент, — ответила она, пряча улыбку. — Ты же не думала, что такая Сила и такое Знание достаются даром?

Уши вероломно заалели. Именно так я и рассуждала.

— То, что достается даром, ничего не стоит. — Матушка посерьезнела. — Запомни это, девочка.

Перефразированная пословица про сыр в мышеловке если и не остудила мой гнев лучше всяких оправданий, то перевела его в скрытую форму. В кои веки хотела схалявить, а не получилось. Бутыль из темного стекла аккуратно опустилась обратно на свое место.

Матушка смотрела на меня с усталой улыбкой.

— Знаешь, как меня зовут, Лия?

— Астела, — не задумываясь, ответила я.

Она развела руками:

— Цена заплачена не зря. Тебе подвластна любая магия. Только представь, любая. Даже Некромантия.

«Рада?» Очень. Всегда мечтала покойников поднимать.

— Мы поделились с тобой этим, пробудили к жизни, — продолжила мать Астела. — Из тех, кто принимал участие в ритуале, четверо не могут подняться с постели, один пребывает в забытьи до сих пор. Жертвы не напрасны: мы дали миру надежду.

«Ну разумеется, чужая жертва во имя мира никогда не бывает непомерной».

Я подавленно опустилась на кровать. Торжественность ее речи произвела на меня угнетающее впечатление. Взгляд упал на собственные руки. Неужели в моем теле заключена теперь огромная Сила? Мать–настоятельница, аккуратно подобрав рясу, присела рядом. Сухая, теплая ладонь утешающе погладила мою вихрастую голову.

— У тебя все получится. — Она выделяла каждое слово. — Пробудить Силу я помогу, но, для того чтобы тело вспомнило боевые навыки, придется пожить жизнью алоний, самых молодых дочерей Ордена. Через полгода ты станешь безупречна и будешь готова предстать пред Императором.

— Через полгода? — машинально переспросила я, думая о том, зачем Императору моя безупречность и не придется ли мне охранять кровать у него в спальне.

— Кто–то тратит всю жизнь на то, что ты получишь за жалкие полгода. — Голос настоятельницы оторвал меня от картин кровожадной расправы.

Было в голосе и в выражении глаз матери–настоятельницы нечто такое… пугающее, отчего я поторопилась сменить тему:

— Когда меня переведут в мою комнату? Кровать жесткая, удобств никаких…

Мать–настоятельница подарила мне всепрощающую улыбку воспитательницы в заведении для детей, отстающих в умственном развитии.

— Сразу, как только аалона Ренита с тобой закончит. Сейчас я ее пришлю.

Она ушла, а спустя несколько минут появилась вышеупомянутая аалона. Сказать, что женщина была большой, значит не сказать ничего. Огромная — вот верное слово — руки молотобойца, косая сажень в плечах, бюст как два арбуза, выспевших под щедрым краснодарским солнцем. Ей только санитаркой в психиатрической лечебнице работать — успокаивать буйных больных. Я с ужасом подумала, что же это она со мной такое должна сделать.

Если опять всякая боль — я пас.

Потянув за руку, она поставила меня на ноги. Ее маленькая голова качнулась в откровенном осуждении.

— Запустила ты себя, девочка. — Голос должен был принадлежать томной, ослепительной красавице, а не этой женщине–горе, до того он был нежен и бархатист.

Она медленно обошла меня, придирчивым взглядом окидывая фронт работы. Что той непочатый край, без труда угадывалось по выражению озабоченности на лице монахини. Закончив осмотр, женщина все же ободряюще улыбнулась:

— Мы все приведем в порядок.

— Будет больно? — задала я наводящий вопрос.

Ее смех пушистым мехом ласкал слух:

— Ничуть.

И понеслось. Из стола, как из ящика Пандоры, извлекались сосуды с самым разнообразным содержимым. С каждой открытой крышкой атмосфера в комнате изменялась, напитываясь ароматами косметических составов. Некоторые имели приятный цветочный запах, но большинство воняли настолько отвратительно, что на глаза наворачивались непрошеные слезы. Меня мазали кремами, скребли щетками, поливали микстурами, маслами, вытяжками и настоями, втирали эликсиры, посыпали порошками. Тело бросало то в жар, то в холод — в зависимости от используемой субстанции.

Самое ужасное было припасено напоследок. Аалона со священным трепетом достала сосуд в виде запаянной сферы. Внутри прозрачного шара, странно колыхающегося из стороны в сторону, находилось вещество цвета грязной зелени, которое очень уж напоминало выделения великана, страдающего хроническим насморком. Оболочка легонько прогибалась под пальцами, отчего сопливая пакость влажно хлюпала. Осторожно женщина вознесла сосуд над моей головой и, едва приоткрыв губы, нежно выдохнула, одновременно убирая руки. Ничем не сдерживаемая слизь смачно шлепнулась мне на макушку. Монахиня быстро размазала ее лопаткой по волосам. Через несколько секунд вещество затвердело, неприятно стянув кожу головы и волосы. Кожа тут же начала зудеть.

— Это что еще за дрянь? — спросила я, царапая выносливую корку в безуспешных попытках почесаться.

Аалона Ренита с ужасом уставилась на меня.

— Неблагодарное создание! — возмутилась она. — Это же вытяжка из мозга черного дракона. Тысяча тиланов за унцию!

Меня сразу заинтересовал вопрос, сколько граммов в унции и соответственно сколько тысяч местной валюты намазано у меня на голове. А какой был дракон — черный или серый в крапочку, — фиолетово. Особенности тутошней фауны, несмотря на ритуал, пока оставались для меня тайной, покрытой мраком. Но аалона осталась глуха к моим оправданиям.

— Такая необразованность, — без конца повторяла она, — недостойна Избранной.

То, что я приступила к обязанностям чуть больше суток назад, ее не волновало.

Раздраженно фыркая, женщина напялила на меня синий балахон и, видимо не в состоянии находиться в одном помещении с такой невеждой, отволокла за руку в мою келью.

— День не мыться! — с суровым лицом приказала она, прежде чем дверь с громким стуком захлопнулась у меня перед носом, скрыв за собой рассерженную монахиню.

В комнате за время моего отсутствия ничего не изменилось, но она стала восприниматься мной совсем по–другому. Веселенький узорчик на гобеленах оказался оберегающими и останавливающими рунами. В половики были вплетены связывающие заклятия. Все эти достойные самого пристального внимания вещи прошли по краю сознания, потому как меня занимало сейчас совершенно другое. Мне просто необходимо было зеркало: полюбоваться на свою несравненную красоту, разумеется проявившуюся после всех усилий аалоны.

Бесстрастная зеркальная поверхность правдиво отобразила существо в зеленом мотоциклетном шлеме над распухшей красной физиономией. Нос от усиленных чисток сливой алел в середине того, что когда–то было симпатичным лицом. Глаза слезились и понуро смотрели на мир через оставленные им щелочки. По всему телу поползли какие–то подозрительные пятна, похожие на лишай.

Ну навели красоту!

«Можешь за свою девичью честь теперь не беспокоиться». Я и раньше–то за нее не переживала. Одно радует: теперь точно в спальню охранять не позовут.

В крайнем расстройстве я покинула ванную и коварное зеркало. На столе большой кипой лежали не замеченные мной в шоковом состоянии книги. Их не увидеть — это надо было постараться: полметра в поперечнике, в ладонь толщиной, кожаный переплет с отделкой. Пытаясь отвлечься, я с трудом стащила верхнюю книгу (тяжелая, зараза!) и открыла на первой странице. Текст читался легко, если не заострять внимание на отдельных рунах, тщательно выведенных чернилами на тонком пергаменте. Для интереса сосчитала их, пролистав книгу до конца. Числом рун оказалось как букв в английском алфавите, а на вид — помесь арабской вязи с греческими загогулинами. Жалко, не догадались принести мне бумагу и карандаш, чтобы можно было попрактиковаться в написании. Разобравшись в местной азбуке, я углубилась в книгу.

Определить, сколько времени прошло, в помещении, где нет окон, было невозможно. Светильник давал одинаково ровный свет, чтение под веселый аккомпанемент бурчания пустого желудка помогало часам проходить быстрее. Я рассеянно перебирала находящиеся на столе книги, беря то одну, то другую для более детального ознакомления. Некоторые разрисовали картинками сомнительного художественного качества. Не сказать что содержание тоже было особо увлекательным. Так, дела давно минувших дней. Один маг вызвал другого на дуэль из–за спора по поводу того, кто автор чудотворного эликсира, увеличивающего мужскую силу… Ученик мага соблазнил юную монахиню, за что был лишен колдовской силы и доживал свой век простым деревенским знахарем… И тому подобное. Право, наша желтая пресса и то интереснее кропает! А жизнеописание выдающихся личностей — кто так пишет?! Засыпаешь уже на второй странице: автор даже самое захватывающее приключение превращал в нуднейшее чтиво.

Непонятно как, но среди всего этого вульгарно–нарядного хлама затесалась тоненькая книжица в таком потрепанном переплете, что его первоначальный цвет даже не угадывался. Произведение, принадлежащее перу благородного сэра Тэмаса Лейма, радовало изяществом изложения и ненавязчивым юмором.

Прелюбопытная история об одном оригинальном волшебнике завладела моим вниманием надолго. Главный герой повествования на старости лет вдруг решил, что, пока он корпел над изучением магических фолиантов, жизнь прошла мимо. Нигде не был, ничего не видел. Путешествовать своим ходом в преклонном возрасте — весьма затруднительно, прибегать к Башням телепортации — не по карману (да и боязно!), Стихийная магия — не по способностям (ревматизм еще при левитации разыграется!), а хотелось страсть как. Не пропадать же в безвестности, пока кто–то в мире славу да деньгу сшибает! Находчивый старичок, Мастер Вещественной магии, в припадке озарения смастерил колечко — Ключ, Отворяющий Путь. Но скорее всего, по причине преклонных лет и слабеющей памяти, он что–то напутал при создании. Вопреки чаяниям вместо прохода между исходной точкой А и конечной точкой Б кольцо открывало дверь между мирами.

Эта пикантная подробность, выяснившаяся только на испытаниях, существенно сократила количество учеников мага, коих ушлый старичок посылал вперед себя. Ни один из них не вернулся и не послал о себе даже весточки: мол, все путем и кормят здесь неплохо. После того как «добровольцы» закончились, маг Адеус Ша Корзак, а именно так звали этого деда, с сожалением отказался от походов в другие миры, отговорившись возрастом. Но охота к перемене мест его не покинула. Не откладывая в долгий ящик, он собрался в турне. Мир посмотреть, себя показать, а заодно и заработать денежек на черный день кое–какой прикладной магией (так, амулеты всякие, зелья — совсем поиздержался с тратами на исследования да прокорм учеников–обормотов!). За каким бесом его понесло к неранкам, местному варианту амазонок, осталось загадкой как для меня, так и для автора книги. Возможно, решил втридорога толкнуть просроченный любовный эликсир. Последнее утверждение — мои бессовестные домыслы, а не факты, изложенные сэром Тэмасом. Но с тех пор ни дедушки, ни Ключа никто не видел.

Занятная история. Дед вообще был презабавным. Чего только стоило происшествие с его участием в ассамблее, которую Гильдия магов проводила по провинциям с финалом в столице каждые десять лет!

«…Скоро ассамблея. Адеус Ша Корзак потеребил привычным жестом бородку и ушел в серьезные думы. Раз в десятилетие — шутка ли! Вторую сотню разменял, а сандалового посоха победителя в руках так и не подержал. Воистину надо придумать что–то этакое, ни единожды не сотворенное! Утереть нос злопыхателям, посмеивающимся за спиной! Задумчивый взгляд ненароком упал во двор: первая красавица, добродетельная Миллена, удостоила его булыжник касанием легких ножек. Маг хитро прищурился, потирая руки в восторге от собственной гениальности.

…Два месяца подготовки, ученики носились, ошалевшие и взмыленные, по всей башне, готовя реактивы. Наставник, отсутствовавший две седмицы, вернулся пешком, в камзоле с выдранными клоками, исцарапанный, как будто его драли гарпии, припадающий на левую ногу, в бороде запуталась рыбья чешуя, насквозь пропахший тиной, но страшно довольный. Прижимая к груди перевязанный грязной тряпицей сверток, он поспешил в лабораторию, строго–настрого наказав его не беспокоить. Неделю ученики гадали, что учудит их наставник. Философский камень? Нет. Кольцо Стихий? Вряд ли. А может…

Но никто не ожидал появления на главной площади гордого Адеуса, держащего в руке невзрачную, жиденькую косицу. Знающие люди без труда опознали в русых с прозеленью волосах русалочьи. Корзак триумфально воздел руки, призывая зрителей к молчанию.

— Появись же, о самая прекрасная и добродетельная дочь города!

Все затаили дыхание. Даже шавки прекратили грызню за мозговую кость у дверей мясной лавки. Перед магом сгустилось молочно–белое облако.

— Здесь я, сладенький, — кокетливо прокряхтело оттуда.

…Провожаемый гоготом стражников, разбегающимися крестьянами, прыгающими от радости детьми, Адеус Ша Корзак пытался улизнуть от прихрамывающей старухи Гроньки.

— Куды ж ты, миленький?! — голосила бабка, справившая в этом году столетний юбилей. — Неужель запамятовал, как говорил, что краше меня не сыскать, хоть весь город обойди? Жениться обещал! Я–то уж постаралась, сберегла себя! — неслось ему вслед.

…Да, удивить ассамблею ему удалось — когда стихли гогот и свист и разъяренного изобретателя «гения чистой красоты» удалось нейтрализовать, ему присудили премию за самый оригинальный магический артефакт! Корзак плевался, орал, что вызывает всех и каждого из хохмачей на поединок. Но Совет Верховных Мастеров флегматично заявил, что запрещает дуэли по причине невозможности присудить победу какой–либо из кучек пепла дуэлянтов…»

В открытую дверь протиснулась алона Дорина, держа в руках поднос с моим ужином. Я немедленно потеряла интерес ко всяким сказочным историям и их героям, про себя отмечая, что голод телесный всегда возьмет верх над голодом духовным.

Глава 4

— Современная теория классификации магии насчитывает двенадцать видов, — диктовала мать Астела. — Двенадцать. Лия, ты успеваешь записывать?

Матушка размеренно прохаживалась по комнате, заложив руки за спину. Полы белоснежного одеяния развевались в такт шагам. Получив от меня утвердительный кивок, она продолжила измываться над моей скорописью.

— Более ранние учения предлагали дробление на три группы, что в принципе неверно, так как дифференцирование происходило по условно–номинальным признакам. Кроме того, ранее существовало разделение на два класса — вербальный и невербальный. Некоторые придерживаются этой ошибочной теории до сих пор. Этот признак хорош как вспомогательный. В качестве других признаков используются также материальный и соматический, но они не являются основополагающими. Это скорее вторичное группирование по способу исполнения. Так, например, Рунная, Песенная, Стихотворная и аналогичные магии в чистом виде практически не используются. Они очень трудоемки, требуют большего времени откастовки и особой точности в соблюдении всех тонкостей ритуала. Как правило, применяется смешанный метод, включающий в себя несколько или все приемы. Итак, перечислим все двенадцать видов. Изменяющая. Стихийная. Вещественная. Некромантия. Очарования. Живых Разумных Существ. Живых Существ, Не Обладающих Разумом. Магических Существ. Пространственная. Иллюзий. Исцеляющая. Предсказывающая. Все они взаимосвязаны. По взаимодействию между собой могут быть индифферентны, взаимоисключаемы или взаимодополняемы. Маг выбирает профилирующую школу (в Академии при Гильдии магов их ровно по количеству видов) согласно Дару. Он может воспользоваться заклятиями другой школы, Сила которой не находится в оппозиции к его собственной. Но вершин мастерства возможно достигнуть исключительно в одной разновидности. Магов–универсалов немного. Тех, кому доступны заклинания высшего порядка, — единицы. Бесконтрольно все Силы подвластны только богам или…

Тут она сделала многозначительную паузу, чтобы я оценила, как мне повезло. Я осознала, но не впечатлилась этими голословными заявлениями.

— Каждый вид имеет от двух до пяти подгрупп. — Лекция продолжилась. — К примеру, Стихийная, как легко догадаться, делится на магии Огня, Воды, Земли и Воздуха. Предсказывающая — на магии Пророчеств и Вероятностей. — Мать Астела задумчиво поглаживала литой серебряный браслет, покрытый гравировкой. — Все виды будут рассмотрены в соответствующих темах. Мы изучим постулаты, запишем основные теоремы, аксиомы и определения. Вопросы?

Последних был вагон и маленькая тележка. Я открыла рот, дабы начать последовательно высказывать их вслух. Но голос куда–то пропал. Горло пыталось издать хоть какие–нибудь звуки, но безуспешно.

— Вот и хорошо. — Настоятельница удовлетворенно улыбнулась. — Продолжим…

До меня наконец–то с трудом, но дошло, кто приложил руку к моей временной немоте. Мать–настоятельница не уважала длительных дискуссий на своих занятиях. Как она объяснила потом: «Времени мало, а вычитываемого материала много».

— Новая тема. Изменяющая магия: сущность и принципы формирования. Положительные и отрицательные стороны, особенности применения…

Мои занятия до боли напомнили мне установочные сессии в институте, которые, казалось, после успешно сданного государственного экзамена навсегда остались в прошлом. Тот же напряженный график и желание вылить на бедную голову студента в нереальный срок кошмарное количество информации, чтобы в свое время попытаться ее оттуда извлечь. Как говорится, работу преподавателя можно сравнить со святой инквизицией: сначала проповеди, проповеди… а потом пытки и казни.

Развлекательной литературы, как в первый день моего почти месячного заточения, больше не приносили. Фолианты с заклинаниями в невероятном количестве громоздились по всей комнате, угрожая в скором времени превратить ее в склад макулатуры. От зубодробительных и языколомательных фраз сводило челюсти. Но изучение теории, как оказалось, было не самым сложным. Трудности начались при попытке применить полученные знания на практике.

— Лия, соберись, — уже не требовала, а слезно вымаливала мать Астела. — Это просто, если как следует сосредоточиться.

Сконцентрироваться я старалась уже четвертые сутки. Пока с нулевым результатом. Сила отказывалась сосредоточиться в одной точке и достигнуть нужной концентрации, необходимой для инициации заклинания. Как я ее понимала! Просидела бы Астела безвылазно три с лишним недели в помещении без окон, не видя солнечного света, а после проверили бы ее собранность!

— Представь, — в сотый раз объясняла она, — магия разлита в каждой частичке твоего тела. Тебе нужно только собрать ее в одном месте. Найди его и стяни туда всю Силу.

Я честно попыталась это сделать. Поискала необходимую точку по всем частям своего тела, даже в самых неподходящих для этого местах. Поиски опять оказались неудачными, отчего мои плечи недоуменно приподнялись и опустились. Этот жест положил конец терпению матери–настоятельницы.

— Бестолочь! — не выдержала она. — Послал же Единый такую… Избранную на мою голову. Столько Силы в нее вложено, а она даже не может ее сосредоточить!

Опыт бесчисленных вспышек гнева директора позволил мне достойно выдержать эту неприятную сцену.

— Вы точно в меня ее запихнули? — ехидно уточнила я. — Не промахнулись?

Мать Астела резко остановилась, взгляд блеклых глаз замер на мне. Лицо расслабилось, гневно нахмуренные брови утратили свой трагический излом. Я поняла, что она приняла для себя какое–то решение, примирившее ее с провалом.

— У тебя достаточно знаний, чтобы самой в этом разобраться. — Она премерзко улыбнулась и вышла из комнаты.

Так бесславно закончилось мое обучение с матерью Ордена.

На следующий день под чутким руководством аалоны Рениты был смыт шлем, украшавший мою голову. Серо–зеленая гадость на волосах не теряла времени даром, сторицей окупая те муки, которые мне пришлось пережить по ее милости за прошедшие недели. Я поначалу даже спать не могла, просыпалась от гулкого стука, раздававшегося, стоило мне ткнуться макушкой в спинку кровати. Зато каков оказался результат! Волосы, презрев стрижку «Молодость», доходили почти до плеч. Прорастая через нанесенный слой маски, они приобретали янтарное напыление. На свету это покрытие переливалось разнообразными оттенками золота — от белого до красного.

Вот оно, мое золото, наконец–то после стольких лет повылазило!

Темно–синюю рясу пришлось сменить на костюм, виденный мной на послушницах Ордена по приезде сюда. Штаны из плотной ткани горчичного цвета, легкая хлопковая рубашка, жилет из переплетенных кожаных шнуров и удобные, мягкие сапоги пришлись впору. Короткая коса ограничила свободу отросшим волосам. Порог комнаты, ставшей мне темницей за эти недели, я переступила с нарастающим радостным нетерпением. А ведь пора было уже привыкнуть, что таинственные прогулки ни к чему приятному здесь не приводят! Тем более в компании с алоной Дориной…

На улице весна хвастливо делилась своей лучшей погодой. Нежный ветер ласково погладил щеку, заправив выбившуюся из косы прядь за ухо. Даже суровые каменные стены крепости приобрели уютно–домашний вид. Аромат цветущих яблонь, наполнявший воздух, дурманил до невменяемого состояния. Улечься бы на нагретую солнцем землю, покрытую сочной, зеленой травой! Раскинуть руки, пытаясь обнять неохватное небо, и разглядывать дрейфующие облака, доверяя своему воображению трактовку их меняющихся очертаний.

Суровая действительность расставила все по своим местам. Вместо удобной зеленой травки — тренировочная площадка, твердости которой мог бы позавидовать городской асфальт. Сюда меня выдворили упражняться, а не наслаждаться ничегонеделанием. Только почему–то забыли об этом предупредить.

Мягкую когда–то землю многие поколения дочерей Ордена утоптали до каменного состояния. При нашем триумфальном появлении площадка сразу же опустела, освобожденная совершенствовавшимися там в искусстве ближнего боя сестрами. На меня уставились больше десяти пар любопытных глаз стоящих неподалеку девушек. Но чувства царапнуло пристальное внимание статной женщины. Ей было далеко за сорок. Крепкое тело даже и не думало сдаваться безжалостному времени, уповая на железную крепость мышц. Хозяйку предавали волосы, допустившие в свои темные ряды более трети седины.

— Голла, Ания, Мера, проверьте ее. — Женщина кивком указала на меня.

Названные отделились от группы и направились в мою сторону. Алона Дорина вероломно меня покинула, оставив в одиночестве. Не ожидая ничего дурного, я спокойно следила за приближением трех фигур. Рослые, одетые, как и я, девушки не стали разводить церемонии, а тут же начали выполнять приказание наставницы.

«Ой, больно!» — вскрикнула одна сторона моего тела.

«Еще как!» — отозвалась другая.

«А где же опора?!» — удивились ноги.

Я лежала, уткнувшись лбом в землю, не находя сил подняться. Слезы обиды и боли бороздили пыль на моих щеках. На меня еще никто никогда не поднимал руку. Отступившие на два шага мучительницы равнодушно взирали на мои страдания. Наставница презрительно поджала губы. Это помогло мне добраться до внутреннего резерва и все–таки встать на ноги. Болезненный удар в живот уложил меня обратно на жесткую землю. Дыхание перехватило, от обиды слезы фонтаном брызнули из глаз.

Ах, значит, вот мы как?!!

Воздух загустел настолько, что стало трудно дышать. Небо потемнело до цвета свежепролитой крови, окрасив дрейфующие облака в ярко–розовый. Ярость поднималась из глубин моего подсознания как чудовище со дна взбаламученного омута. Уродливая голова показалась над водой и плотоядно огляделась. Неосмотрительно брошенные презрительные улыбки, раздразнившие чудовище, потускнели. Острый гребень рассек водную гладь: зверь рванулся вперед — сильной, гибкой, быстрой мной. Вспышки багрянца, в просветах которого мелькали чьи–то руки, ноги, слышались крики боли. Возможно, что мои. Ледяная вода, выплеснутая прямо в лицо, смыла кровавое безумие. Тяжелое, с всхлипами дыхание вырывалось из груди пополам с надрывным кашлем. Чудовище разочарованно покрутило головой и нырнуло обратно в глубины сознания, оставив меня потерянно озираться. На площадке, кроме меня, не осталось ни одной стоящей женской фигуры. Все они в живописном беспорядке валялись тут же. Мой взгляд затравленно метнулся к женщине, державшей в руках пустое ведро. Она продолжала смотреть на меня с тем же выражением легкого презрения на лице.

— Что ж, неплохо, девочка. Но техника хромает. Я не поклонница магических штучек, так что придется основательно поработать. — Аалона Валента, «вспомнила» я, наставница молодых послушниц в боевых искусствах.

Что–то маловато я про нее вспомнила.

«Ага, а тебе нужно как в «Семнадцати мгновениях весны“: аалона Валента (тиканье часов) — истинная арийка, в порочных связях не замечена и тому подобное. Размечталась». Вот ведь, сколько молчал, а тут на тебе, высказался. Кажется, пора представиться, а то, наверное, так и будут обзывать. То «дитя мое», то «девочка», а там кто его знает, до каких кличек дело дойдет.

— Меня зовут Лия, рада знакомству.

— Я на твоем месте так бы не радовалась, — не оценила моей любезности наставница. — Будем, Лия, работать, работать и еще раз работать!

«Несомненно, как завещал великий дедушка Ленин». Нет, Ильич завещал учиться. Хотя этому доброму человеку принадлежит фраза о том, что «перемена труда есть отдых». Боюсь, наставница и этим принципом не брезгует.

Ноги отказали мне в благосклонности, свалив тело недвижимым мешком на землю.

До окончания тренировки я просидела сторонним наблюдателем, подпирая стену, к которой меня под локотки оттащили две послушницы. Девицам, проверявшим меня на прочность, не повезло. Их, как и остальных, загнали обратно на площадку. Идеальная синхронность движений завораживала, сила ударов впечатляла. А смотреть на это, сидя в тенечке и вдыхая сладкий, свежий воздух, казавшийся после трех недель заточения особенно сладким и свежим, было незамутненным удовольствием. Про меня вспомнили, только когда пришло время ужина. Послушницы уже ушли, лишь одна из них задержалась, чтобы показать мне дорогу.

— Привет, меня Лэнар зовут. — Невысокая, улыбчивая девушка с карими глазами и волосами цвета опавшей листвы протянула мне руку, чтобы помочь подняться. — Аалона Валента просила присмотреть за тобой.

— Лия. — Я хмуро приняла ее помощь. — Аалона Валента — сама внимательность, как я погляжу.

— Валента — зверь, верно. — Лэнар хихикнула и, быстро оглядевшись — не слышит ли кто, шепотом добавила: — Здорово ты девчонок! Пошвыряла как котят! Этой зануде Голле давно было пора начистить… хм… много чего. Спасибо, что проделала это за меня. Короче, будут вопросы, обращайся, постараюсь помочь.

— Спасибо за предложение. — С третьей попытки мое тело обрело устойчивость. — Не дура, отказываться не стану — ни черта в происходящем не понимаю…

— Знание не всегда есть благо. — Девушка усмехнулась. — Уж поверь той, что выбрала Предвидение. И как раз сейчас оно мне подсказывает, что если мы не поторопимся, то останемся без ужина.

Обеденная зала освещалась все тем же неярким светом, исходившим от потолка и стен. Свечение, равномерное в коридорах, тут образовывало на поверхности причудливые узоры, как будто неведомый художник, макнув кисть в светящуюся краску, разрисовал стены, как диктовала ему его безумная фантазия. Практически все помещение занимали длинные столы со скамьями. В зале уже собрались все монахини, включая мать–настоятельницу, и дожидались последних опоздавших послушниц. Мать Астела не удостоила меня ни единым взглядом, предпочитая игнорировать не оправдавшую надежд Избранную.

На столе уже стояли плошки с дымящейся кашей, по виду овсяной. К ней прилагался весьма и весьма скромный кусочек мяса. Запивать это предлагалось местным аналогом киселя. Пучки молодого зеленого лука и петрушки по–простому накидали между плошками. Хотя жесткие лавки без поддерживающих спинок не располагали к продолжительному сидению, занесенную над кашей ложку пришлось отложить. На свободное место перед столами для выступления вышел одетый в немаркую коричневую рясу сухонький старичок с редкой растительностью на яйцеобразной голове.

Без всякой магии Предвидения я могла напророчить, что нам предстоит прослушать занудную проповедь в исполнении монастырского священника. Ее содержание сводилось к следующему: все мы дети Единого, а магию, пищу и все остальное мы имеем лишь благодаря тому, что он соизволил нам это дать. За это присутствующим предлагалось в свою очередь славить в безмерной благодарности строгое, но справедливое божество денно и нощно. Дедок постоянно путался в словах, забывал, что он говорил, а что еще нет, поэтому некоторые куски проповеди нам «посчастливилось» прослушать несколько раз. Демонстрация прогрессирующего старческого маразма затягивалась. Мать Астела, лицезревшая подобный спектакль, наверное, не в первый и, скорее всего, не в последний раз, взяла дело в свои руки.

— Какую чудесную проповедь прочитал нам сегодня отец Ванхель! — воскликнула она, дождавшись паузы в рассуждениях старичка. — Давайте же возблагодарим Единого за пищу, кою он нам ниспослал, и приступим к трапезе.

Окружающие меня девушки приложили кончики пальцев к середине лба, облегченно произнесли: «Хвала Единому!» — и активно принялись за еду.

— Единому хвала, — торопливо поддержала я, готовая славить кого угодно, лишь бы покормили.

После ужина нас построили, как в старом кино про пионерский лагерь, и повели в общую спальню. В этой большой комнате с тремя десятками кроватей под пологами одну, в самом углу, выделили мне.

Под строгим взором наставницы всем были розданы из большого встроенного в стену шкафа полотенца и ночные рубашки. Группами по пять человек стали заходить в дверь, находившуюся в противоположном от входа конце комнаты. Так как послушницы выходили оттуда умытыми и переодетыми, даже я догадалась, что там душевая. Дело шло ходко, каждый отряд укладывался в минут десять — пятнадцать. Но по закону подлости очередь моей группы была самой последней. Ожидание показалось мне вечностью. Ноги не держали, а присесть на кровать в грязных штанах мне не позволяло воспитание. Но усталость разрешила опуститься прямо на пол и не обращать внимания на стороннее неодобрение.

Бесцеремонный толчок в спину вырвал меня из неглубокой дремы — настала моя очередь. Душевая разительно отличалась от ванной в келье. Практически пустая комната, из мебели — только простые деревянные полки на стенах, куда складывали чистую одежду. Грязная скидывалась в бездонный провал в полу, ведущий, по ощущениям, в ад, а не в прачечную, как можно было предположить. У дальней стены — пять кранов на потолке и отверстия для слива на полу. Валента ухватилась за огромный рычаг возле двери. Встав под кран, я, неосмотрительно задрав голову, с интересом ожидала, когда же польется вода. Оттуда извергнулся поток мыльного раствора, тут же попавшего мне в глаза. Резь стала нестерпимой, я моргала в стремлении избавиться от мыла, одновременно пытаясь судорожно размазать оное по телу. Высшие силы сжалились, и струи чистой теплой воды позволили промыть очи, а также смыли вместе с пеной всю грязь, накопленную за день.

Жесткое полотенце обдирало кожу, глазам было больно моргать. Подол надетой мной широченной ночной рубашки достигал пола. Вкупе с глухим воротом и длинными рукавами этот наряд остудил бы пыл самого разгоряченного сексуального маньяка.

«Это кто у нас здесь такой проказник? Уж не отец ли Ванхель?» Цыц, охальник.

Под настороженное молчание и косые взгляды я проскользнула в постель и спряталась за опущенным пологом. Узкая, жесткая кровать с бугристым матрасом в который раз за день заставила меня с тоской вспомнить удобную келью. Я долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок и вслушиваясь в странную тишину спальни.

Поднимали здесь, как в армии, не хватало только ротного с горящей спичкой. Но аалона Валента блестяще справлялась с этой ролью. Я долго соображала, каким образом оказалась на полу и чего от меня хочет это громко орущее и потрясающее одеялом чудовище в человеческом образе. Оно алкало выгнать меня на пробежку вокруг крепости. К моему прискорбию, ей это удалось. Послушницы, находившиеся там уже с полчаса и получившие дополнительные десять кругов за задержку тренировки, встретили опоздавшую меня хмурыми взглядами.

О своей «горячей любви» к физическим упражнениям я уже говорила. Первая пробежка далась мне ой как нелегко. Одышка замучила, в правом боку пульсировала нудная боль. Но бодрые спины далеко впереди задавали убийственный темп и не позволяли расслабиться. Всходившее солнце равнодушно наблюдало за происходящим безобразием.

«Сало — сила, спорт — могила», — приговаривал шеф, наглаживая внушительный животик после роскошного банкета. Точно, если пробежка в ближайшее время не закончится, одной Избранной станет меньше. Аалона Валента геноцида не допустила, свернула к подъемному мосту. Наша группа потянулась в крепость, я заплетающейся трусцой бежала следом.

Сегодня я уже не сидела возле стены, а принимала полноправное участие в тренировке. Чучелом для отработки другими алониями захватов и бросков. Почти все занятие я провела в лежачем положении, трудолюбиво роя носом землю. Девушки жалели убогую и не били меня в полную силу. Чуда, подобного вчерашнему, не произошло, потому досталось мне — мама дорогая! Наставница зверствовала вовсю, время от времени обреченно вздыхая при взгляде на мои конвульсии.

Где моя драгоценная маленькая келья? Неужели мне там было скучно? Ничего подобного, хочу обратно! Буду как миленькая концентрироваться на уютном коврике в компании матери Астелы.

Солнце упрямо застыло над нашими макушками, и Валента погнала всех к большой бочке, покоящейся на постаменте из деревянных балок. Она обреталась за конюшнями, которые узнавались по характерному запаху и доносившемуся оттуда ржанию. Долой жилеты и айда под большой кран! Мощная струя нагретой на солнце воды окатывала с ног до головы, проникая теплыми влажными пальцами под одежду и в сапоги, даря приятное чувство свежести. Следом каждой из нас выдали по плитке спрессованного мяса с овощами и по кружке воды. Я без сил упала на пятую точку, отгрызая солидный кусок от съестного монолита.

«Пикник на чистом воздухе, здоровая деревенская пища». Ага. На вкус, как настоящие деревенские опилки. Хорошо еще воды дали, а то бы подавилась.

Но, дожевав последний кусок этой безвкусной массы, я поняла, что сил у меня значительно прибавилось.

После сытного обеда «избиение младенцев» продолжилось. К моему глубочайшему удивлению, вечером обнаружилось, что кости все же целы, а травмы на теле совместимы с жизнью. На глаза набегали слезы от усталости и непривычной нагрузки, их приходилось постоянно смахивать и украдкой шмыгать носом. Интересно, как синяки и ссадины сочетаются с моей безупречностью, о которой так пеклась мать–настоятельница?

Все в точности повторилось на другой день и во все последующие. Теперь меня каждое утро безжалостно будили с петухами, а так как я люблю поспать утром подольше, это была с их стороны одна из самых изощренных пыток. Далее следовала бодренькая пробежечка кругов этак десять вокруг замка вместе с такими же несчастными, как и я, а потом тренировки, тренировки и еще раз тренировки.

— Да вставай же, коровища!

Не знаю, что заставило меня проснуться — разъяренный шепот или болезненный тычок под ребра.

— От коровищи слышу! — С третьей попытки мне удалось освободить рот от закрывавшей его чужой руки.

— Тебя разбудить — некромансер быстрее мертвяка поднимет!

Я недоуменно огляделась. Комната, погруженная в расслабленную тьму, сладко спала. Плотно задернутые пологи, слаженный хор неглубокого дыхания. Кто–то из нас, очевидно, сошел с ума.

— Лэнар, ты сдурела?!

— Ш–ш–ш… Одевайся быстрее!

Она кинула на постель одежду. Опыт мгновенного выскальзывания из ночной рубашки и ныряния в форму, выработавшийся под воздействием грозно сведенных бровей и ядовитых замечаний аалоны Валенты, благотворно сказался на скорости одевания.

— Обувь не забудь.

Дверь беззвучно выпустила нас в коридор. Портянка, заматываемая на ходу, отказывалась влезать в сапог.

— Куда мы?

— Увидишь, — отрезала Лэнар, прибавляя шагу.

Сапог наконец–то занял полагающееся ему место, позволяя мне догнать подругу. Лэнар легко перемахнула через подоконник, изящно загасив инерцию кувырком. Я с грацией мешка картошки выпала из окна следом за ней.

Хозяйственный двор мирно безмолвствовал. Темные силуэты предметов, привычных в светлое время суток, рождали зловещие ассоциации. Справа, на месте укрытого стога сена с небрежно прислоненной рогатиной, угрожающе нависал минотавр. Рассерженно хлопали крыльями сохнувшего белья гарпии.

— Скорей же! — Лэнар рванула меня за руку. — Опоздаем!

Я поддалась прозвучавшей в ее голосе острой необходимости, и мы помчались. Обогнули подсобные пристройки, поднырнули под бочку с водой и уперлись в глухую стену. Лэнар легко взлетела по ней, цепляясь за незаметные выбоины.

— Куда бежим?

— Будет интересно, — уклончиво ответила она, втаскивая кряхтящую меня за шкирку на крышу. — Быстрее!

Мы подтянулись на нависающий балкончик. Лэнар невесть откуда взявшейся проволокой легко справилась с крючком на внутренней стороне двери. Нагромождение мебели во мраке помещения не позволяло достоверно сказать, для чего оно предназначалось. Спутница потянула меня к выходу, знаком призывая к молчанию. Дальнейшее слилось в дикую гонку по коридорам, лестницам, переходам. Вперед. Вверх. Быстрее.

Замерли. Серый ветер крыльев взметнулся вокруг. Ему стало тесно в крошечном помещении, и он выпорхнул наружу, разлетаясь шумными голубями. Стук упавшего люка погасил толстый слой птичьего помета. Стены покрывали фрески, истертые временем, природой и темнотой в неразборчивые пятна.

— Смотри. — Лэнар тихонько развернула меня в сторону зияющего во всю стену оконного проема.

Небо неторопливо светлело, обстоятельно перебирая палитру. Полночно–синий был отвергнут ради ярко–сиреневого, стремительно выцветающего в нежно–розовый. Показалась рыжая макушка пробуждающегося светила, радостно брызжущего лучами на еще спящий мир. Свет возвращал яркие краски, украденные жадной ночью. Ласковые лучи дотянулись до нашей башенки и преобразили невзрачное помещение. По стенам побежали золотые всполохи, рассыпающиеся разноцветными призрачными бабочками. От их исступленного танца закружилась голова. Хрупкие создания метнулись к окну, сбиваясь в слепящий вихрь, соткавший в проеме женское лицо. Бесконечное сострадание и понимание светилось в глазах женщины. Нежная полуулыбка бережно освобождала душу от застарелых обид, непонимания, усталости. Солнце всплыло над горизонтом, и образ истаял золотистой дымкой, оставив после себя ощущение светлого покоя. Я судорожно вздохнула и обернулась к Лэнар. Слова благодарности застряли в перехваченном слезами горле.

— Я подумала, что тебе необходимо это увидеть. — Лэнар вытирала мне, как маленькой, мокрое от слез лицо припасенным куском ткани. — Утешительница редко балует нас своим явлением. Всегда случайно. Но я тоже не бессмысленно выбрала школу Предсказывающей магии…

На тренировку мы, запыхавшись, успели вовремя. Приподнятое настроение и чувство умиротворения остались со мной до самого вечера. В первый раз за все время я уснула счастливой, глупо, по–детски улыбаясь.

Дни потекли один за другим, похожие друг на друга как близнецы: подъем в несусветную рань, тренировки до изнеможения и молитвы, которых к концу первой недели я уже знала в количестве трех штук, как то: «Хвала Единому Во Гневе», «Хвала Единому За Любовь К Чадам Его» и «Хвала Единому, И Только Ему». Заучить их было несложно, так как повторять приходилось раз пять на дню каждую, а то и больше. Но четкого графика у моления не было. Через несколько дней я заметила, что время молитвы странным образом совпадает с появлением в поле зрения отца Ванхеля. Мы дружно бухались на колени, принимали благочестивый вид и, коснувшись склоненного лба кончиками пальцев правой руки, начинали заунывным речитативом возносить хвалу Единому. Сморщенное лицо святого отца расплывалось в довольной улыбке при виде сего богоугодного зрелища.

С каждым днем время, проведенное мной на тренировках в вертикальном положении, неуклонно увеличивалось. После того как я научилась группироваться и падать правильно, и синяков существенно поубавилось.

Еще на второй день занятий аалона Валента поняла, что техника у меня не просто хромает, а начисто отсутствует, и взялась за мое обучение собственноручно. И собственноножно. Послушницы тренировались отдельно, а наставница с выражением бесконечного терпения на лице мучила меня в сторонке.

Начали с самого простого — с кувырков. Однако то, что в исполнении аалоны выглядело просто и изящно, у меня получалось коряво и тяжеловесно. Вместо того чтобы из положения стоя прокатиться последовательно по руке, боку, бедру и бодро вскочить ванькой–встанькой на ноги, я со всего размаху грохнулась спиной, умудрившись еще удариться головой. При попытке повторить процесс в обратном направлении были отбиты все те места, до которых не добрался кувырок вперед.

После обеда, когда аалоне надоело валять мое негибкое тело по площадке, мне в руки дали гладкую деревянную палку, по форме отдаленно напоминающую меч. Научиться правильно ее держать тоже было не самым легким. Даже под руководством наставницы.

— Возьми меч. Умница. — «Дура дурой» отчетливо слышалось в этом ласковом слове. — Теперь сделай это с правильной стороны. Обеими руками. Правую придвинь к самой гарде, левую держи на конце рукояти. Гарда — это то кольцо, которое отделяет рукоять от лезвия, а не середина меча, как тебе, видимо, кажется. Руки почти полностью выпрямлены, но расслаблены. Расслаблены, я сказала! Да не сжимай ты его, словно женушка скалку, поджидая неверного муженька! Так, а сейчас поработаем над защитами…

К вечеру я щеголяла симпатичным сине–желтым окрасом ребер, отбитыми до нечувствительности пальцами рук. До коленей и локтей нельзя было дотронуться. По левой скуле растекался фиолетовый кровоподтек.

Тело вспоминало навыки рывками, будто сознание — сцены ночного кошмара. После трех дней индивидуальных тренировок и разученных основных приемов Валента вернула меня в коллектив.

Однако самым лучшим учителем оказалась Ее Величество Боль. Не хочешь получить в печень — уклоняйся, жалко ребер — скручивайся, а дороги зубы — закрывайся. Будь текучей как ртуть — пропускай удары мимо себя, сбрасывай удар по лезвию, не позволяя причинить урон истерзанному тренировками телу.

Поначалу страшно хотелось взбунтоваться, на все наплевать и закатить образцово–показательную истерику. Однако какой–то внутренний предохранитель не давал это сделать. Через силу, но я выполняла все, что от меня требовала неумолимая аалона Валента.

«Все–все?» У–у, достал.

Потом втянулась и даже стала получать удовольствие.

«…» Молчишь? И правильно.

Стало в радость рано вставать, чувствовать вечернюю усталость натренированного тела и ощущать себя частью слаженно работающего механизма, которым был Орден.

Глава 5

Как всякая уважающая себя организация, Орден имел строгую иерархию.

На самой нижней ступеньке находились лонии — послушницы, только пришедшие в монастырь, на них держалась вся грязная работа. Стирка, уборка, готовка, уход за животными — вот далеко не полный список обязанностей. Чтобы стать лонией, девушка должна пройти самый жесткий отбор. Каждые три года, в день святого Конхола, приходившийся где–то на середину лета (точнее определяли на месте), сотни девушек всех сословий Империи приходили к стенам монастыря, чтобы испытать судьбу. Для семьи большая честь иметь в роду алонию. Это означает, что род отмечен благодатью Единого и отныне под защитой Ордена, а также может попросить о любой, в пределах разумного, помощи. Материальная выдается сразу. Такая благодать только на два поколения. Вот и не убывает, а возрастает год от года число соискательниц, идущих в Орден кто добровольно, а кто и по принуждению «добрых» родственников.

На праздничных мероприятиях отбирали около пятидесяти девушек. Однако это не означало, что выбранная получит гордое звание алонии. По истечении трех лет послушниц ждал суровый экзамен на профпригодность. Испытание проходили немногие, редко больше двадцати девушек, в плохой год — десяти. Провалившиеся возвращались домой, а выдержавшие проверку оставались для обучения в Ордене еще на три года — до следующего отбора. После пятнадцати лет службы, если, конечно, оставалась в живых, алония получала статус алоны. А выживали очень немногие — девушки служили универсальным заградительным заслоном между людьми и «человеколюбивой» нежитью. Алона, претендующая на более высокое звание аалоны, должна приготовиться выдержать экзамен на Мастера Гильдии либо Маршала Храма. За последние десять лет это удалось лишь четверым. Аалона Валента, аалона Ренита, аалона Хилон, аалона Тано являлись верными помощницами правившей железной рукой всем этим большим хозяйством матери–настоятельницы, или, правильнее сказать, алны Астелы.

Женский воинствующий Орден Конхол был единственным в своем роде.

«…И наделил Господь, Имя коему Единый, человека Силами души и тела. И повелел Господь, Имя коему Единый, чадам своим: нет хорошего человеку в обладании обоими Дарами единовременно, ибо соблазн великий греху поддаться скрыт в оном. И разделил Господь, Имя коему Единый, людей на владеющих телесной мощью и мощью духовной обладающих. И стало так. Но сказал Господь, Имя коему Единый: Дщерь, душою чистая, божественного единения достойна будет, жертву принеся огромную…» — этой цитатой из Священного Свитка Единения отец Ванхель начинал каждое занятие религиозного просвещения.

Переводилось на понятный язык это так: мужчины либо маги, либо воины. Лишь девушки сочетали оба этих дара, если вступали в Орден, покинуть который они могли, выйдя замуж. В Уставе оговаривалось, что условие выхода действует лишь до получения дочерью статуса алоны (оно и правильно — кому нужна заматеревшая баба под сорок?) и если будущий муж победит ее в каком–либо виде искусств — воинском или магическом. За всю историю существования Конхола, а это без малого шестьсот лет, таких случаев набралось не больше сотни. И почти половина историй имела трагический финал, так как, становясь женой, алония лишалась всей Силы — и не каждая переживала эту потерю без последствий.

Высоковельможные господа, несмотря на высочайший запрет Императора, постоянно цапались с соседями по поводу и без. А ведь нужно еще защищать вверенное им население от разнообразной нечисти, особенно плодовитой вблизи Разделяющих гор и Великого разлома. Вот и мечтали благородные сеньоры иметь в своем гарнизоне хотя бы небольшой отряд алоний — «Смертоносных Клинков Империи». Вознаграждение Ордену от благодарных властителей оговаривалось более чем щедрое. Девушки того стоили — воины и маги в одном лице, крепких напитков не употребляют, с девками гарнизонными не якшаются. К тому же нет вернее воина, чем алония. Она будет драться до последнего вздоха за того, кому поклялась служить, хотя все равно останется самой преданной дочерью своего Ордена.

Для девушек, желающих развивать свой магический Дар или совершенствоваться в воинском искусстве, вступление в Орден было единственной возможностью, так как ни в Академию при Гильдии магов, ни в Храмовые Школы женщин не принимали. Их ждала участь либо деревенских знахарок, либо монахинь.

И Церковь, и Гильдия магов, в другое время готовые перегрызть друг другу глотки, были на редкость единодушны в отношении Конхола. Ордену поручали самую грязную работу, с которой не могли справиться сами. Алне приходилось балансировать подобно акробату, выступающему без страховки под куполом цирка, стараясь угодить и тем и другим. Поэтому, где и кому служить, она решала, руководствуясь не столько откровениями Единого, сколько политическими соображениями и намерением остаться в религиозной и магической иерархии Империи. Предпочтение отдавалось тем высокородным семьям, которые уже имели в тупиковых ветвях своего генеалогического древа алоний, причем не одну и не две, а много больше. И, надо признать, систему продумали толково, рекламную кампанию провели по всем правилам, Орден регулярно обеспечивался свежими чернорабочими. Добрая молва о Конхоле неслась по всей Империи, и вряд ли поток послушниц когда–нибудь иссякнет.

Мой статус Избранной держался в строжайшем секрете, ална убедительно попросила не разглашать эти сведения. «Для твоей же безопасности!» — загадочно намекнула она. Для моего безболезненного появления в рядах алоний цвет Ордена подготовил солидную легенду. Послушница Лия привезена герцогиней Рианской из монастыря святой мученицы Малрены, что в самой глухой провинции (предположительно Твианы), проявила все задатки алонии для пробного обучения. Вдруг что выйдет, а то возраст, страшно сказать, двадцать два года.

«Легенда–то слабовата». Любимая присказка в Ордене гласит: «С алной не спорят». По крайней мере, расспрашивать меня никто не пытался…

Несмотря на все ограничения, жили очень даже весело. Гуртожиком. Общежитием то есть. Я уже не засыпала сразу после вечернего умывания, а внимательно смотрела и привыкала к новой жизни. Такое разнообразие женских лиц в одной комнате зачаровывало. Здесь была представлена почти вся многоликая Империя Тилан. Сереброволосая Ания — дочь неприветливого ледяного Новера. Смуглая, с жесткими курчавыми волосами Тала из знойной Джерии. Узкоглазая Дила с блестящей черной косищей до колен — прирожденная наездница из пыльных степей Дарстана. Признанная красавица Кенара, обладательница фиолетово–сиреневых глаз вполлица, из Тении, славящейся своими нежными красавицами и тканью шеру (за тем и за другим в центральную провинцию приезжали со всей Империи). И другие, менее экзотические девушки — общим числом тринадцать.

Личность первого Императора вызывала неподдельное восхищение. Нужно быть действительно великим человеком, чтобы объединить столь разные народы. И превратить их в монолит Империи одной религией, одним богом. Произошло нечто грандиозное, не иначе пришествие самого Единого, и на спецэффекты, вероятно, не поскупились. Хорошо бы покопаться в книгах — спрашивать у сестер не рекомендовалось. Несмотря на рассказанную сказочку, некоторая настороженность в отношении меня все–таки чувствовалась. Оно и понятно: девушки живут вместе уже больше трех лет, а тут я, даже и дня не побыв лонией, — сразу в алонии. Бывает, не знаю элементарных вещей.

«Да, в теологические споры тебе пускаться еще рано». И я о том же.

Адаптационный период не затянулся. Неделя — и все потихоньку улеглось, жизнь пошла по наезженной колее. Успешный набег на кухню, который я случайно организовала, стал моим посвящением в тесный круг дочерей Ордена.

Вечер начинался вполне безобидно. Некоторые из нас, отгородившись пологами, видели уже второй сон, но большинство разбились на кружки по интересам, коим предавались на кроватях зачинщиц. Мы с Лэнар азартно резались в местный аналог игры «Козел», которая здесь тактично называлась «Скупой муж», записывая набранные очки мелком на спинке моей кровати. Причитания богобоязненной послушницы Сеш, истово молившейся согласно ритуалу в северном углу, приятно разнообразили безмятежность спальни.

— Нет ничего лучше сальгрийского кольчужного масла, — сказала сидевшая на соседней постели огненно–рыжая Ранель, уроженка Сальгрии, любовно натирая свою кольчугу.

Еще месяц — и тренировки с деревянными мечами подойдут к концу, нам в руки дадут настоящие. Мне и с деревом пока не удавалось управиться, а уж про колюще–режущее оружие я боялась подумать. Но пусть уж сразу прирежут: для новых миленьких синяков и очаровательных шишек, оставляемых на теле гладким деревянным мечом из белого дуба, уже не осталось места.

Ранель была страстной патриоткой и признанным авторитетом в данном вопросе. Мучительно размышляя, какая последняя карта осталась у Лэнар и соответственно какую масть попросить, пожертвовав темной принцессой, я, не подумавши, ляпнула:

— Каждый кулик хвалит свое болото.

Боже, что тут началось! Тогда меня еще никто не поставил в известность, что характер у Ранель под стать ее волосам, такой же огненный, мгновенно вспыхивающий. Остальные, прекрасно осведомленные об особенностях нрава сальгрийки, старались ее не задевать, одна я по дурости подставилась. Помянуты были все мои родственники вплоть до пятнадцатого колена. Недвусмысленно высказаны сомнения по поводу способности моей семьи воспитать достойную дочь. Потому как она не научила меня уважать то, чем славны другие провинции, раз уж своя ничем похвастаться не может.

Вот вляпалась.

«Голова человеку дана, чтобы думать, а не только чтобы шапку носить». Согласна. Но родителей за что трогать?!

— Да ладно, — неосмотрительно бросила я. — Твое кольчужное масло гораздо хуже средства, которым алона Горана заставляет лоний натирать котлы.

Кто меня за язык дергал?

Казалось, у Ранель сейчас пар из ушей повалит, а волосы и правда задымятся.

— Неужели? — сквозь зубы процедила сальгрийка. — И ты готова это продемонстрировать?

— Почему бы и нет? — смело согласилась я, ведь отступать было некуда. — Сейчас, только на кухню сбегаю.

Сказала я это в надежде, что меня остановят. Наивная.

На комнату опустилась выжидающая тишина, примолкла даже Сеш. Все взгляды устремились к моей скромной персоне.

Вот уж язык мой — враг мой. Вход на кухню, где заправляла гроза всех лоний алона Горана, после наступления «комендантского» часа был строжайше воспрещен. Да и прогулки по замку в это время тоже не приветствовались. Застигнутая на месте преступления питалась в воспитательных целях всю следующую неделю черствым хлебом с отнюдь не родниковой водой, а ночевала в отвратительно холодной подвальной келье. Удовольствие на любителя. Самое интересное состояло в том, что о местонахождении кухни я имела смутное представление и в чудодейственности упомянутого средства вовсе не была уверена. Но если сейчас не пойти, авторитет будет подорван окончательно.

«О чем беспокоишься? Его у тебя здесь и не было». Значит, пора обзаводиться!

Бросив карты на одеяло, чтобы они не выдали предательское дрожание рук, я медленно поднялась. В попытке потянуть время с проворством старого паралитика надела поверх ночной сорочки темный плащ. Меня никто не остановил, но неожиданно подоспела помощь.

— Подожди, Лия. — Лэнар встала следом за мной. — Прогуляюсь с тобой, а то проголодалась что–то…

Рассвет, встреченный вместе, и явление Утешительницы нас очень сблизили. Она была единственной, кто не сторонился меня и не смеялся, если я задавала глупые, с ее точки зрения, вопросы. К тому же Лэнар — бездонный кладезь информации.

Мой моральный дух поднялся до недосягаемых высот, поэтому, выходя, я небрежно уронила:

— Ладно, девочки, может быть, захватим и вам чего–нибудь вкусненького. При случае.

Провожало нас разъяренное шипение Ранель.

Тихонько прикрыв дверь, мы со всей осторожностью начали прокрадываться на кухню. Каменный пол тревожно холодил босые ноги. Светлые лунные кляксы окон освещали с тщательной осмотрительностью выбираемый путь. Гулкая тишина разбавлялась оглушающим биением наших сердец. Шепот развевающихся плащей зловеще разносился по пустым коридорам. Мы без приключений прошли практически весь путь. Оставалось только пересечь обеденную залу, когда нам повстречалось непреодолимое препятствие в лице аалоны Валенты. Она безуспешно старалась поправить занавес, отделяющий залу от общего коридора. Золотой витой шнур, поддерживающий портьеру, предательски соскальзывал, норовя тяжелой кистью огреть наставницу по голове. С ее губ срывались слова, подходящие грубому солдафону, а никак не почтенной аалоне. Но это было еще полбеды. По коридору неслись звуки голосов и нестройного топота алон, возвращающихся с полуночного моления. Я живо представила, как сейчас нас обнаружат, — позора на весь монастырь, кошмарная неделя и насмешки потом на всю жизнь. Мало того что сама подставилась, так еще Лэнар втянула. Возможно, меня и не накажут, Избранная как–никак, а ей достанется по полной программе. Лицо подруги неестественно побледнело, а потом и позеленело, она так крепко сжала зубы, что заострились скулы, неразличимые на ее круглом лице в другое время.

Под безысходным взглядом Лэнар мне захотелось стать маленькой, незаметной, подобно хамелеону слиться с окружающей обстановкой и переждать в таком состоянии пару столетий. Дыхание замедлилось, сердце стучало все реже и реже. Мироощущение претерпевало разительные перемены. Беспросветное отчаяние плавно перетекало в равнодушную собранность. Полная растерянность сменилась непререкаемой четкостью — время замедлило свой ход, мысли шли, как дисциплинированные солдаты, в нужную сторону.

Левая рука судорожно вцепилась в плечо Лэнар. Правая потянулась к солнечному сплетению, безошибочно находя точку сосредоточения. Силу не нужно где–то выискивать — я сама была ею. Сосудом, наполненным чистой, незамутненной магией. Концентрация энергии в одном месте, где она достигала критического предела, перейдя который я могла сотворить чудо, далась мне так же естественно, как дыхание. Собранная магия устремилась в правую руку, чтобы переродиться в руну Невидимости. Не задумываясь, я плела вязь, заключая нас в кокон, словно паук набрасывая петлями вытянутую в нити Силу. Голосом заклинание далось бы гораздо легче, но нас не должны были услышать. Не дыша, мы прошли мимо все еще борющейся с неподдающимся шнуром аалоны, которая даже не повернулась в нашу сторону. Почти сразу за нашими спинами послышались голоса алон, приветствующих Валенту, и посыпавшиеся советы вперемешку с предложениями помощи.

Странное состояние покинуло меня, когда мы достигли вожделенной кухни. Как–то сразу оказалось, что сердце бьется где–то в левой пятке, а ладони повлажнели и противно дрожат.

— Эй, а ты не говорила, что у вашего монастыря лицензия на заклятие Невидимости, да еще в Рунной магии. Потрясает. — Лэнар аж присвистнула. — Хотя, на мой взгляд, заклинание Разрыва, которое выбили в Гильдии сестры Тонара, в долгом паломничестве все же понадежнее будет.

— Ну–у… — промямлила я, — как ты догадалась?

— Я же не из норы волкодлака вылезла! Как–никак мой родной город Марон — столица нашей провинции.

Неопределенное пожатие плечами было ей ответом. Зачем человека переубеждать, если он свято уверен в своей правоте? Так и расстроиться недолго.

Угрюмо–темное помещение кухни заставили всевозможной мебелью. Шкафы вырастали до самого потолка, который находился почти в четырех метрах от пола. Для лоний–альпинисток заранее заготовили инвентарь в виде передвижных лестниц. Огромные печи даже в нерабочем состоянии выглядели устрашающе. Чудовищные ножи, воткнутые в разделочные доски, вызывали содрогание.

— Откуда бы начать поиски? — Я тоскливо взирала на бесчисленные ряды шкафчиков. — Тут нескончаемое количество всяких полок и ящиков, а я даже не знаю, как это чудо–средство выглядит…

Лэнар сложило пополам от смеха. Она медленно сползала по шкафу, не в состоянии устоять на ногах. После стольких усилий испортить все громким смехом!

— Да тихо ты! — рассерженно шикнула я. — Весь Орден перебудишь.

— Поспорила с Ранель, а сама даже не знаешь, как это выглядит, — едва успокоившись, проговорила она.

— Ну не знаю, что теперь. В книжке прочитала. Между прочим, труд святого отца Лода, — обиделась я.

Лэнар прошла к третьему шкафу и из правого верхнего ящика с видом фокусника достала искомый продукт. Взглянув на мои выпученные глаза и отвисшую челюсть, обронила:

— Три года лонией. Перечищенных котлов не сосчитать.

«Тяжелый случай, и не лечится. Диагноз: голову нужно ампутировать, чтобы больной не мучился». Ладно, на правду не обижаются.

Набрав полные подолы крепких, душистых яблок, хранившихся в плетеных корзинах, мы стали пробираться назад. Обратный путь был на изумление чист. Хотя ничего удивительного. Все добропорядочные лонии и алоны уже спали: завтра предстоял трудный рабочий день. Только девчонки, взбаламученные мной, не смыкали глаз. Нас встретили одобрительными возгласами. Яблоки пришлись кстати. Все ели да нахваливали и как–то совсем подзабыли о цели нашего с Лэнар похода на кухню. Одна Ранель сидела обиженной неясытью в углу, и я поняла, что данный конфликт нужно душить в зародыше. Поэтому подошла к ней и протянула припрятанное для себя, а потому самое красивое и большое яблоко, радующее глаз ярко–красным боком.

— На! — Вежливость никогда не бывает лишней. — От сердца отрываю.

Ранель искоса взглянула на соблазнительный фрукт, но устояла.

— Прости дуру, — покаялась я. — Средство так себе, и с сальгрийским кольчужным маслом оно и рядом не валялось. Но есть оправдание — в заблуждение меня ввел достойный муж Лод. Мир?

Смачный яблочный хруст разом смолк. Тишина была как на старом заброшенном кладбище в полночь на похоронах у глухонемых.

Немного помедлив, огненноволосая алония с усмешкой взяла предложенное яблоко.

— Конечно, дура, — невозмутимо согласилась сальгрийка. — Всяких мужиков заумные бредни слушаешь. Но смелая, поэтому небезнадежная. — Она задумчиво надкусила фрукт, немного помолчала, пережевывая отхваченный кусок, а потом продолжила: — Ну да ладно, поумнеешь еще. — Взгляд насмешливых глаз потеплел. — Уговорила, мир…

В комнату вернулись звуки, сообщавшие, что от принесенных трофеев скоро останутся жалкие огрызки. А у меня с этого памятного момента появилась в таком странном и непонятном мире еще одна очень вспыльчивая, но и очень отходчивая подруга.

Боевыми тренировками воспитание алоний не ограничивалось. Послушницы, определившиеся после полугода обучения с профилирующей магией, занимались на факультативах со своими наставницами. Но были и общие занятия, которые стала посещать и я начиная со второй недели.

Каждые три дня после утренней пробежки нас на целый день под свою опеку брала аалона Хилон. Худая как жердь женщина–воин обладала изящными кистями пианистки. Всегда безупречно чистая тора (головной убор, скрывающий волосы) делала ее похожей на монахиню–кармелитку, мантия неизменно выглажена самым тщательным образом. Пятна на ней аалона воспринимала как личное оскорбление. И что бы мы ни делали, какие неудачные опыты ни проводили, ее наряд оставался все в том же первоначально идеальном состоянии. Сей факт всегда ставил меня в тупик, так как аалона Хилон преподавала азы боевой магии. Что говорить — магия чистой воды.

Для подтверждения звания Мастера требовалась сдача экзаменов по всем подгруппам профилирующего вида. Это в лучшем случае. В худшем Мастера Гильдии прогоняли бедолагу по всем околичным и хотя бы мало–мальски связанным группам. В случае с алонами Конхола все именно так и происходило. Гильдия всегда недолюбливала выскочек, а если это были еще и женщины!.. Их изводили по мере сил и возможностей, искренне убежденные, что все делается на благо Империи. И нельзя отказаться: для выдачи Имперской лицензии на обучение, без которой Орден становился обычным женским монастырем, требовались минимум три преподавателя в ранге Мастера или Маршала Храма, а лучше и то и другое разом. В свое время этот закон в Совете протащили именно для того, чтобы подрезать крылья Конхолу, сделать его еще более зависимым и контролируемым.

Огненная стихия — коронный номер наставницы в боевой магии. По слухам, передававшимся среди послушниц страшным шепотом, Хилон, тогда еще алона, на просьбу продемонстрировать избирательность пламени просто убила (образно выражаясь) экзаменаторов пожаром, после которого от одного из корпусов Академии остались только перекрытия. Мебель и драгоценные персоны Верховных Мастеров, находившихся в предынфарктном состоянии, остались в неприкосновенности, поэтому покушение на цвет Гильдии инкриминировать ей не удалось. Пытались подвести Хилон под статью «Порча казенного имущества», но и тут не повезло — здание построили на «благотворительную» помощь. И Гильдия в великой скорби все списала на стихийные форсмажорные обстоятельства.

Другая аалона, Тано, маленькая смешливая толстушка, едва переступившая сорокалетний рубеж, обучала послушниц таинству Исцеления. В отличие от одеяния аалоны Хилон, ее платье постоянно было перепачкано в каких–то снадобьях, так что даже первоначальный цвет угадывался с трудом. От нее постоянно исходил запах цветущей сирени. Не тот удушающий дух химического заменителя, к которому я привыкла, а едва уловимый, умопомрачительно тонкий аромат цветов, только начинающих распускаться. Меня всегда изумляло, как в ее исполнении зелье из мышиных хвостов, медвежьей желчи и волчьей ягоды нежно благоухало свежескошенной травой. С ней мы занимались два раза в неделю по три часа.

Гороподобная аалона Ренита вдалбливала в наши сопротивляющиеся такому надругательству головы предмет «Магические существа». На широких просторах Империи год от года прибавлялось самой разнообразной нечисти. Вся магическая фауна по отношению к роду человеческому подразделялась на две большие группы. Нечисть, которая «горячо любила» человечество (обычно в качестве сытного завтрака, обеда и ужина, можно позднего), и нечисть, которой на нас совершенно наплевать, если ее не трогать. К первой группе относились вампиры, оборотни на любой вкус, мертвяки (они же зомби), горгоны, высасывающие тени, а также куча других малоприятных тварей — любителей полакомиться разнообразными частями человеческого тела в зависимости от предпочтений. Во вторую входили драконы, элементали стихий, различные земноводные (русалки, водяные, омутники), пегасы, гиппогрифы — всего и не перечислишь. При желании их можно изловить или сговориться о деле, но результат оказывался непредсказуемым. Встречи и с теми и с другими лучше бы избежать, но нам, как истинным алониям, это вряд ли удастся.

«Обнадеживает». Да уж…

Кроме леденящих кровь лекций у нас предусматривалась практика. Не менее впечатляющая. Обычно на практические занятия аалона с радостным видом Деда Мороза, делающего подарки малышам, приносила что–нибудь настолько отвратительно–мерзкое, что каждую послушницу в группе по разу, да стошнило. Меня и вовсе трижды. На одном из таких занятий нас порадовали мигами — червями времени. Фу, гадость. За полчаса они обрастали слизью, творя из окружающего их пространства временную кашу, при взгляде на которую желудок подпрыгивал к горлу. Тягучая слизь облепляла руки и не желала стряхиваться, позволяя сквозь толщу полюбоваться разложением обволакиваемых ею вещей, ускоренным в тысячи раз.

Аалона оказалась злопамятной и не забыла моего промаха с драконьей вытяжкой. Мне вменили в обязанность ассистировать ей во всех опытах. Наставницу не трогало, что я разводила антисанитарию на уроках неконтролируемыми приступами тошноты. Вырвало в первый раз, во второй, в третий. На четвертом занятии я недрогнувшей рукой взяла мига в руки. На восьмом умудрилась при препарировании куролиска, в котором мы с воодушевлением копались всей группой, дожевывать оставшийся с обеда сухой паек.

Про занятия, которые вел отец Ванхель, ничего плохого или хорошего сказать не могу, так как просыпала их самым бессовестным образом. В отличие от других преподавателей, святой отец не заставлял нас конспектировать лекции, полагая, что женщина, обученная грамоте, противна Единому. А под усыпляющее бормотание священника о житии святых мои глаза закрывались сами собой. Впрочем, на этих уроках бодрствовала одна закаленная долгими молитвами Сеш.

Глава 6

Празднование дня святого Конхола было проведено по всем правилам. Монахини умели не только работать, но и отдыхать.

«Только редко уж очень…» Зато с размахом!

Подъемный мост опустили, тяжелые дубовые бочки с монастырским вином (сама катила, тяжесть достоверно могу подтвердить) врыли в землю недалеко от рва, окольцовывающего крепостную стену. Лонии всю предшествующую неделю работали как каторжные, готовя всевозможные разносолы. Ими не собирались кормить прибывающий люд даром — под стенами Ордена с раннего праздничного утра голосила и шумела веселая ярмарка.

Окрестные селяне стянулись сюда накануне вечером, ставя пестрые палатки и раскладывая свои товары, чтобы, едва солнце покажется над горизонтом, начать бойкую торговлю. В качестве музыкального оформления праздника пригласили несколько самодеятельных коллективов, среди которых громче всех старался хор бабушек и дедушек, которые рвали душу народными песнями под здешний вариант гармони. Когда этот народный хор, умаявшись, в обед отправился в полном составе промочить горло, все вздохнули с облегчением. Но ненадолго. Спустя некоторое время музыкальная пытка возобновилась. Слава этому самому Единому, кто–то догадался организовать пожертвование в пользу развития песенной культуры, которое эта культура не побрезговала пропить.

На «хрупкие» девичьи плечи алоний руководство Ордена возложило развлекательную часть мероприятия. Голла и Кенара под предводительством алоны Виены, которой в будущем году предстоял аттестационный экзамен на Мастера Иллюзий, показали представление на тему деяний отца–основателя. Сцены с его участием подверглись тщательному редактированию — у них святой Конхол вышел куда симпатичнее и доступнее для народной любви, чем в официальной версии на витражах.

Остальные послушницы, не наделенные подобным талантом, тешили жителей дальних и близлежащих поселений зрелищем своих достижений в ратном деле. Девушки делали «змейку», вставали в «пирамиду», сомкнутыми руками останавливали острый меч (имелся такой фокус в арсенале Ранели и Сеш) и демонстрировали отработанные до блеска боевые приемы. Я подобной чести не удостоилась, чему совсем не печалилась. Прыжки на солнцепеке не самое мое любимое занятие. Меня и Анию, как неспособных к акробатическим изыскам, приставили охранять стратегические запасы монастырского вина.

Охранницы из нас получились так себе. Но хватало одного нашего вида и грозно нахмуренных бровей, чтобы не переводившаяся возле бочки очередь вела себя пристойно. Лония, не растерявшая еще преклонения перед старшими сестрами, подобострастно предложила отведать охраняемого продукта. Чаши были нами благожелательно приняты. Ничего вкуснее я в жизни не пробовала. По небу и языку разливалось вкусовое блаженство, оседавшее в неподготовленном к таким вакханалиям желудке. Амброзия, недолго плескавшаяся в наших чашах, действовала сразу в двух направлениях — на голову и на ноги. Скоро для устойчивости пришлось прислониться к бочке. Губы расплывались в по–идиотски довольной улыбке. Деревенские парни, наплевав на наш неприкосновенный статус, бойко кадрили подвыпивших алоний.

Как–то незаметно мы присоединились к шумному празднованию, иногда возвращаясь на охраняемый пост за наполнением чаш. Уследить за нами оказалось некому: алоны, проведшие в хлопотах предыдущую ночь, пребывали в состоянии, близком к обмороку. Вследствие всего выпитого остальная часть празднования вспоминалась с превеликим напряжением.

Глаза, приученные подъемом в одно и то же время, распахнулись сами. Я мучительно пыталась вспомнить что–нибудь из вчерашнего, попутно ощупывая свою драгоценную персону: все ли на месте. Отдельные фрагменты прошедшего вечера, всплывающие в уже не замутненном сознании, приводили в ужас.

Зачем я полезла на огороженную площадку, где заканчивали выступление сестры?

«Для демонстрации школы пьяного мастера, когда–то увиденной и поразившей твое воображение в фильмах с Джеки Чаном».

Понятно. А почему мой лоб украшает здоровущая шишка?

«Заодно ты захотела показать, как разбиваются лбом твердые предметы типа «кирпич“. Так как оного не нашлось, на замену пошел подходящий по размерам булыжник».

Та–а–ак. Отчего же после вышеперечисленных подвигов я проснулась не в подвальной келье, а в собственной кровати?

«В честь праздника решили простить, тем более не ты одна отличилась. А какие задушевные песни ты пела!»

Кошмар! И праздничный фейерверк пропустила, а девчата столько о нем рассказывали…

«Ничего. Попросишь, они еще и про вчерашний салют поведают».

Не хочу повторяться, но… Язва.

Вино действительно превосходное — похмелья не наблюдалось. В общей спальне появилась аалона Валента. Тоже слегка помятая, к слову сказать.

— Долой с лежанок! — гаркнула она.

Я выкатилась из кровати и мухой метнулась в душевую, плавно огибая по дороге препятствия в виде чужих коек. По опыту знаю, что, если в душ не успеешь сразу, потом своей очереди замучаешься ждать. Благодаря такой прыти я оказалась готовой раньше всех, чем заслужила скупую улыбку аалоны, больше напоминавшую болезненную гримасу. Как с утра после злоупотребления спиртным накануне. Возможно, все так и было…

Солнце палило немилосердно, превращая тренировочную площадку в раскаленную сковороду, на которой наставница доводила наш коллектив до состояния готовности. Застывшее марево испуганно вздрагивало, потревоженное звоном клинков. Жара стояла такая, что потом, выжатым из нашей одежды после утренней пробежки и тренировки, можно было полить средних размеров огород. Принимая во внимание вчерашние возлияния, упражнения давались нелегко.

Мы уже месяц с лишним тренировались на настоящих мечах, чередуя занятия с боевыми и деревянными клинками. Этому знаменательному событию предшествовало торжественное вручение оружия каждой из послушниц — Ночь Выбора.

Церемония, обставленная с размахом, началась в полночь — время сосредоточения Силы. Нас, сменивших ради такого случая штаны и рубахи на длинные парадные одеяния, привели в главный зал, где уже собрался весь Орден. Мечей на ярко–синих подушках в руках алон покоилось не по числу алоний, а много больше. Оружие разнилось между собой так же, как и послушницы. Хищно изогнутые ятаганы; благородные мечи — короткие и длинные, надежно широкие и изысканно узкие, безукоризненно прямые и причудливо изогнутые; небольшие клинки и легкие сабли. Они наполняли своим присутствием зал, призывая Силу.

Тем не менее, несмотря на разнообразие, свою красавицу я узнала безошибочно. Взгляд лениво прошелся по первому ряду алон, не останавливаясь на втором и третьем, скользнул дальше, чтобы замереть на последнем. Она царственно возлежала на своем бархатном ложе, излучая превосходство над окружающим ее железом, маня блеском идеально отточенного металла. Длина слегка изогнутого узкого клинка — ровно с мою руку при раскрытой ладони. Кольцо, искусно выплетенное из стальных нитей, свивающихся в пленяющий рисунок, отделяло рукоять от острейшего лезвия цвета моих глаз. Стального, с зеленым отливом. Ладонь зудела от едва контролируемого желания обхватить рукоять, обмотанную полосками бархатистой черной кожи.

Я зачарованно сделала один шаг в направлении поразившего мое воображение оружия. Лэнар схватила меня за руку, кивком указывая на алну, которая как раз собиралась разразиться торжественной речью. Пафосные высказывания настоятельницы Ордена, не затрагивая слуха, пролетали мимо, пока мои глаза алчно пожирали меч. Наконец был дан сигнал начала Выбора, поддержанный всеобщим выдохом: «Хвала Единому!» — и шелестом рукавов темно–синих одеяний при ритуальном касании лба. В отличие от большинства послушниц, потерянно бродивших среди всего этого великолепия, я уверенно направилась в нужную сторону. Но мою уже потянувшуюся за мечом руку опередили.

— Уй! — взвизгнула Мера, отдергивая пальцы, которые окрасились выступившей из глубокого пореза кровью.

Я не стала ждать, пока оружие приглянется еще кому–то. Моя рука на секунду опередила громкий крик алны:

— Лия, нет!

Но настоятельница безнадежно опоздала. Рукоять совершенно естественно улеглась в ладонь. Это был мой меч. И не он — она, истинная подруга воительницы, без жалости разящая врагов. Неотразимая. Чем не имя для оружия?

«А не слишком самонадеянно?» Ну и пусть, мне нравится. Здоровая доля оптимизма в таком деле только на пользу.

Я любовно погладила идеально наточенное лезвие, с удивлением отмечая, что на огрубевшей от тренировок коже не осталось ни капельки крови. Острие со свистом рассекло воздух, без дрожи замирая в вытянутой руке. Баланс был идеален. Пусть только попробуют ее отобрать!

Ална приблизилась демоном возмездия. Мои руки крепче взялись за рукоять, успокаивающая бархатистость которой уняла предательскую дрожь.

— Как это очутилось здесь? — Заданный свистящим шепотом вопрос настоятельницы был обращен к перепуганной алоне, беспомощно вцепившейся в пустую подушку.

— Светлейшая, — провинившаяся монахиня упала на колени, — вы сами приказали — все клинки…

— Но не проклятые же! — оборвала ее ална очень тихим голосом, отлично слышным в примолкшем зале. Она круто развернулась в мою сторону, хлестнув подолом одеяния коленопреклоненную алону. — Лия, — невозможно ласковым тоном попросила настоятельница, — может быть, ты изменишь своему предпочтению?

Я отрицательно мотнула головой, смело глядя ей в глаза.

— Что ж, это твой выбор! — веско уронила Астела. Потом с непроницаемым лицом обернулась к другим послушницам и сделала приглашающий жест: — Дочери Ордена, ищите свое оружие. Не ошибитесь в предпочтениях.

Притихшие девушки одна за другой выбирали себе оружие и присоединялись ко мне. Последовавший за Выбором праздничный банкет проходил в похоронном молчании и до боли напоминал тризну, щедро сдобренную многочисленными косыми взглядами в мою сторону.

С тех пор прошло больше месяца напряженных тренировок. Мои вопросы об источнике проклятия остались безответными, но меня перестали сторониться и перешептываться за моей спиной. Каждый вечер после насыщенного трудового дня я не уставала нежно заботиться о Неотразимой. Сушила ее тальком, с тревогой простукивала молоточком — не отзовется ли где битым хрусталем трещина, протирала выклянченным у Ранель ценой бесконечных восхвалений непревзойденным сальгрийским маслом. И все не могла ею налюбоваться.

Неотразимая уже не порхала бабочкой в воздухе, как в начале тренировки, с каждым проведенным на площадке часом прибавляя в весе. Карие глаза противницы терпеливо дожидались моей оплошности. Эту приятную в другое время девушку с русой косой до пояса, задорным курносым носом и россыпью золотистых веснушек звали Клессия. Бой длился больше получаса, что говорило о моих несомненных успехах в ратном деле. Искусство поединка состояло отнюдь не в том, чтобы красиво танцевать вокруг противника, соблюдая весь ритуал честного единоборства. Цель — молниеносно вытащить из ножен меч и убить ворога с одного удара. Нападала я — она не справилась, — очко в мою пользу. Мы продолжали выжидающе кружить вокруг друг друга, изредка обмениваясь раззадоривающими фразами, стараясь вывести противника из себя.

— Лия, пожалей свою хворостинку! Переломится, — поддела Клессия, метя мне в шею легким, широким, но коротким мечом.

— А от твоего оружия, как я погляжу, уже кто–то оттяпал половину, — не осталась в долгу я, уходя вниз от удара.

Аалона Валента с видом надсмотрщицы прохаживалась между сражающимися парами, по ходу бросая едкие реплики:

— Мера, куда мажешь! Лия, хочешь отрубить руку — руби, не стесняйся! Ранель, метя в пах, представляй, что эта тварь лишила чести твою младшую сестру! Тала, что ты флиртуешь с ней, как шлюха из квартала развлечений!

Если поединок не закончить в ближайшее время, комментарии станут куда более ядовитыми. Здесь главное — предоставить инициативу противнику и правильно воспользоваться ситуацией. За этим дело не стало. Клессия метнулась вперед, вероломно метя в мой беззащитный живот. Мое тело, обтесанное и натасканное болезненными тренировками, легко сместилось с линии атаки. Неотразимая плавно поддела лезвие нападающего меча, высвобождая место для маневра. Коса при стремительном развороте больно стеганула плечи, лезвие, дрожа, застыло в миллиметре от поясницы соперницы. Клессия опустила меч, полностью признавая свое поражение. Если бы дело происходило в реальном бою, оружие рассекло бы потенциального противника до позвоночника. А при доброй силушке да желании можно и пополам разрубить. Чистая победа.

«Красиво». А то.

Три месяца в Ордене ни для кого не прошли бы даром. И я не зря помучилась на ритуале — схватывала теперь приемы с одного–двух раз, иногда даже быстрее, чем другие сестры. Наука боя вбита в мышцы на совесть.

Как всегда внезапно, наступило время обеда. Хотя с утра ты стараешься поторопить желтый, ленивый кругляш солнца, который еле ползет по небосводу, потом становится не до того: тебя постоянно кто–то старается побольнее ударить, пнуть или хорошенечко приложить о землю. И вдруг ты, уже окаченная прохладной водой, валяешься на траве в тени крепостной стены и жуешь безвкусные «опилки», считающиеся здесь самой полезной едой для молодых алоний. Такие моменты хочется продлить подольше, и уже не мешает припекающее солнце, даже лень поправить прилипшие к шее жаркие прядки, выбившиеся из косы. Но самое прекрасное — это чистая прохладно–сладкая вода, льющаяся в твое пересохшее горло.

«Имидж ничто — жажда все». Угу. Блаженство.

— Лия, а зачем ты вчера ползала на четвереньках, стуча лбом обо все встречающиеся камни? — вдруг поинтересовалась Голла.

Вода, так же неожиданно застрявшая в горле, изверглась оттуда фонтаном.

— На прочность проверяла, — буркнула я, откашлявшись. — Голову…

В дремотной обеденной тишине выстрелом прозвучал сигнал охотничьего рога. Именно этот звук возвестил мое торжественное прибытие в Орден. Три месяца минуло… а кажется, я здесь уже три года, такие глобальные изменения произошли за прошедшее время.

— Герцогиня приехала, — сказала, приподнимаясь на локтях, Ранель. — Неспроста…

— Да уж, просто так она ничего не делает, — пессимистично подхватила Лэнар.

— Не каркайте, — оборвала их я, испытывая разом все симптомы дурного предчувствия.

— Принесли же ее Сумерки! — в сердцах бросила Ания. — Могли бы еще на травке поваляться, а так Валента живо нас на площадку спровадит.

— Не богохульствуй!!! — взвилась Сеш.

Жаркому спору на религиозную тему не дали разгореться. Слова Ании оказались пророческими — аалона скомандовала подъем. Тренировка уже началась, когда во двор величаво ступила прекрасная Велисса вместе с невысокой женщиной в пышном платье, смешно смотревшемся на ее необъятной фигуре. Она бегала вокруг герцогини, как квочка возле последнего из выводка цыпленка. К ним навстречу поспешила алона Тентра:

— Ваше сиятельство, чем обязаны столь скорому возвращению?

Расслышать ответ мне помешал довольно болезненный тычок в бок, который я получила, зазевавшись, от Талы, моей напарницы после обеда. Тренировка продолжилась уже без оружия, но проще она от этого не стала. К тому времени когда я смогла отвлечься, двор опустел.

«За каким лешим герцогиня прикатила?» Самой интересно.

До конца дня ничего экстраординарного больше не произошло. Велисса не удосужилась спуститься в обеденный зал к ужину. Все было как обычно, включая и ежедневную проповедь отца Ванхеля. Но предчувствие под названием «Жизнь готовит очередную свинью для подкладки» разыгралось не на шутку. Ощущение затишья перед бурей отзывалось противными скачками желудка. Перед ощущением того, что скоро меня затянет в водоворот событий, где мало будут учитываться мои пожелания, аппетит позорно капитулировал. Я все ждала, что меня позовут к алне, но она обращала на меня внимания не больше чем всегда.

Плотный полог прятал перепуганную Избранную от негромких разговоров, от сестер и неяркого света. Было страшно до пугающей дрожи в теле и повлажневших рук. Вместо внутренностей — клубок толстых змей, вяло ворочавшихся не в состоянии найти себе удобного положения. Я нуждалась хотя бы в такой иллюзии одиночества, чтобы утихомирить расшалившиеся нервы. Очень не хватало ободряющего прикосновения к прохладному металлу Неотразимой. Но она сейчас преспокойно лежала в специально отведенном для хранения оружия шкафу.

И с чего я решила, будто приехали за мной? Непонятно. Предчувствие серьезных изменений не оставляло меня, но я потихоньку успокаивалась.

«Никогда не бывает так плохо, как опасаешься». Утешает. Жаль, у этого правила есть и обратная сторона: так хорошо, как хотелось бы, тоже редко получается.

Утро ничем не отличалось от предыдущих. Отбегав положенные круги, мы толпой повалили на тренировочную площадку. После обеда предстояли занятия с аалоной Тано. Вследствие чего Валента, как всегда в такие дни, старалась за отпущенное время выжать из наших молодых тел как можно больше. Со мной сегодня этот номер не прошел. Молоденькая лония, имени которой я не знала, отчаянно краснея от важности своей миссии, передала мне приглашение проследовать к алне. Наставница разрешающе кивнула, смущенно отводя взгляд в сторону.

Я сошла с площадки и с тоской посмотрела на сестер, будто видела их в последний раз. Окинула взглядом двор, крепостные стены, яркое небо, пытаясь навсегда запечатлеть этот летний день в памяти.

— Сестра, — подергала меня за рукав лония, — вам пора…

Да, пора.

В кабинете алны ничего не изменилось. Он был таким же, каким я запомнила его в тот далекий первый день: массивный стол, шкафы, до отказа забитые книгами, внушающими трепет своей древностью, и два больших кресла, стоящих у потухшего камина. В одном из них и сидела мать–настоятельница, к подолу ее белоснежного одеяния тихонько подбиралось солнечное пятно. За креслом стояла, как всегда прекрасная и ошеломляющая, Велисса, резко вдохнувшая при моем появлении.

Она сморщила свой прехорошенький носик и чуть погодя спрятала его в надушенном платочке.

— Вы добились потрясающих результатов, матушка. — Комплименты с утра — плохая примета. — Она… она изменилась.

Простите, герцогиня, дорогой парфюмерией алоний здесь не балуют!

Я остро почувствовала, что мое лицо покрыто живописными разводами грязи, рубашка пропиталась потом, мокрые волосы слиплись в комок. На фоне безупречно одетой и овеянной нежным ароматом Велиссы я смотрелась вызывающе неприлично. Почему–то в присутствии этой девушки меня мучил ужасный комплекс неполноценности, заставляя делать все наоборот.

«Зависть, дорогуша». Пречерная.

— Рада, что тебе нравится, Велисса. — Астела усмехнулась и обратилась ко мне: — Лия, пришло время покинуть эти стены, и намного раньше, чем я планировала.

Драматические паузы алне всегда удавались. Герцогиня внимательно рассматривала свой платок, старательно делая вид, что ничего особенного не происходит. Я, переминаясь с ноги на ногу, соблюдала субординацию, вместо того чтобы нагло усесться в свободное кресло.

Кто бы оценил мою благовоспитанность…

— Тебе еще многому учиться, но все в руках Единого…

— Императора постигла ужасная болезнь, — встряла Велисса. — Ты нужна в столице.

Выпалив это, она осеклась под укоризненным взглядом настоятельницы и занялась разглядыванием своего туалета.

Неожиданностью это для меня не стало, сюрпризом оказалась боль от расставания с Орденом, который за неполные три месяца стал мне домом. Нужно хотя бы попрощаться со всеми. Я буду очень скучать по девчонкам, наставницам и даже по мучительнице аалоне Валенте. Словно прочитав мои мысли, ална сказала:

— Я попрощаюсь с сестрами за тебя. Беги собираться, Велисса потом по дороге все объяснит.

Как же, дождешься от нее объяснений, так я и поверила! Опять будет вещать что–то маловразумительное о моей избранности, заменяя особо важную информацию междометиями.

— Зачем ей собираться, все равно в столице мы поменяем ей весь гардероб.

Эта красотка в своем репертуаре.

— Душ, по крайней мере, можно принять? Поездка дальняя, а я, простите, потная, только с тренировки. — Герцогиня раздражала меня все больше, не доеду я с ней к Императору. Убью.

— Иди–иди, дитя, — благословила меня ална. — Мы будем еженощно возносить молитвы Единому.

Как будто мне это поможет.

«Хуже точно не будет».

Кто знает.

Водные процедуры не затянулись, несмотря на все приложенные мною старания. К моему выходу из душевой на кровати меня дожидался походный вариант формы алоний. Согласно спецификации туда входили: сапоги кожаные мягкие с прилагающимися портянками — одна пара, штаны из плотной ткани — один экземпляр, хлопковая рубашка — также один экземпляр, жилет из по–особому скрученных кожаных шнуров, который не даст разворотить грудь враждебно настроенным когтям, — в том же количестве и, конечно, плащ походный, длинный, с капюшоном. Неброские ножны с Неотразимой нашли пристанище на спине, надежно скрепленные впереди ремнями. Для пользования мечом такое крепление не очень удобно, но для путешествия под вооруженной охраной — самое оно. Покидала в сумку пару сменного нижнего белья, непочатую фляжку сальгрийского масла и была готова к отъезду.

Минут через сорок после разговора с алной я уже пересекала двор по направлению к распахнутым воротам. Надвинутый капюшон плаща не позволил мне увидеть, как отреагировали сестры на мой отъезд. Зачем было прятать меня под ним, если каждому в крепости понятно, что это я, хотя бы потому, что все остальные алонии топтали площадку для тренировок, а алоны и лонии в обычные дни Орден не покидали? Под ворохом одежды нечем было дышать, но я терпела.

В последнее время я проявила прямо–таки чудеса покладистости: надо тренироваться — пожалуйста, не задавать вопросов — никаких проблем, ехать в столицу — нет ничего проще. Это настораживало, в голове часто–часто застучали тревожные молоточки, но пустая черепная коробка предпочла их проигнорировать. Перед расставанием с Орденом в ней царил такой вакуум, что не хотелось задумываться вообще ни о чем.

За воротами крепости поджидала карета — потрясающее бело–золотое сооружение с громоздкими колесами, запряженное четверкой белоснежных лошадей.

«Нездоровое какое–то пристрастие у неких высокородных особ к белому цвету». До чего верно подмечено. Интересно, кто моет это великолепие?

К транспорту прилагался эскорт, лица были до боли знакомы — именно эти благородные рыцари сопровождали меня в поездке сюда, а приятный молодой человек, сейчас помогающий нам погрузиться в карету, вообще всю дорогу вез меня на своей лошади. Судя по отсутствующему выражению его лица, он меня не признал. Немудрено. Я и сама себя не узнавала.

В карете уже находилась толстушка, прибывшая с герцогиней. Она тут же бросилась устраивать поудобнее хозяйку, своими бестолковыми метаниями больше мешая, чем помогая. Мне и без такого почета было неплохо: я самостоятельно чудесно расположилась в углу кареты на мягких подушках, предварительно избавившись от лишнего облачения и аккуратно пристроив ножны с оружием рядом. Легкий толчок возвестил о начале путешествия — наша карета покатила по обширным землям Империи в ее почти одноименную столицу Тилану.

Глава 7

Узкая щель в неплотно задернутых шторках скупо пропускала свет в карету. Мягкий полумрак расслаблял тело, настолько притерпевшееся за долгое время к тренировкам, что ему нисколько не мешала нудная тряска. Две пары глаз напротив настороженно ловили каждое мое движение. Не разочаровывать же их! Вслед за плащом и жилетом я освободилась от обуви, тут же развесила портянки и закинула ноги на пустое сиденье рядом. На лицах моих спутниц однозначно читалось осуждение принятой мной позы как не сочетающейся с аристократической честью. Но повисшего молчания никто из них не нарушил.

Я хотела было прикорнуть, удобно устроившись в своем углу, но вовремя вспомнила об обещанной мне алной Ордена консультации от недалече сидящей гражданки Велиссы. Так, с чего бы начать?

— Как зовут вашу спутницу?

Звуки человеческой речи воспринимались здесь неадекватно: Велисса закатила глаза, а предмету моего вопроса так и вовсе стало нехорошо.

— Это Айда, моя камеристка, — подозрительно глядя на меня, сказала герцогиня. Вид у нее при этом был такой, как будто она выдала государственную тайну. Никак не меньше.

— Я просто подумала, что надо бы представиться, а то как–то неудобно получается. Давайте знакомиться, меня зовут Лия.

Айда проблеяла что–то неразборчивое в ответ и предпочла проигнорировать мою протянутую руку.

Что ж, все формальности были мной соблюдены.

— Ну раз мы уже здесь все знакомы, я уверена, Ваше сиятельство не откажется дать ответы на несколько несложных вопросов. Тем более что ална Астела убедительно просила вас разъяснить мне некоторые моменты.

— Постараюсь сделать все, что в моих силах, алония. — Тон, которым это было сказано, у всякого другого отбил бы охоту спрашивать, но со мной она просчиталась.

— Сколько провинций в Империи? Как она велика? Правда ли, что она занимает целый материк?

Если Велисса ожидала каких–либо вопросов, то, очевидно, не этих. Что касается меня, то в Ордене я стеснялась спрашивать о таких элементарных вещах, о которых другие девушки знали с пеленок, а вложить эти знания в мою до отказа заполненную голову маги как–то не озаботились.

«Может, места не хватило?» Все может быть.

Кто знает, что еще в моей бедной головушке обретается?

Информацию Велисса выдавала крохотными дозами, как красноармеец на допросе у белых. Несмотря на все старания сиятельной особы, некоторая картина все же вырисовывалась. Да, действительно Империя занимала целый материк. В ее состав входила двадцать одна провинция. Были еще Вольные острова, которые не принадлежали Империи и где, по всей видимости, процветала демократия (а может, и анархия — не разберешь!). Там власть выбиралась всенародно, но с ними был заключен взаимовыгодный договор о мире и сотрудничестве. Все эти сведения вкупе с названиями провинций как–то плохо укладывались у меня в голове, и я затребовала карту. Таковая нашлась у капитана сопровождающего нас отряда. Этот невысокий, с непропорционально широкими плечами и окладистой каштановой бородой мужчина, командовавший рыцарями еще в первое наше путешествие, отзывался на имя Лассен.

В то время как я рассматривала карту, Ее сиятельство дулась из–за того, что пришлось останавливаться. Нечего забирать меня раньше времени, может быть, я бы уже все это знала!

Лоскут кожи с махристыми, неровными краями, на котором были нарисованы топографические подробности этого мира, вызывал у меня самые нехорошие ассоциации. По виду кожа совсем как человечья. Возраст изделия определению не поддавался, порождая сомнения в достоверности изображенных сведений. Но в целом наглядное пособие со своей миссией дать общее представление справлялось.

От материка, на котором красивым, замысловатым шрифтом рука топографа вывела «Тилан», был отколот огромный кусок земли. При взгляде на карту возникало чувство, что какой–то гигант взял меч и отсек ненужное. Образовавшиеся в результате неизвестного катаклизма острова своей формой свидетельствовали в пользу этой версии. Отколовшаяся земля не носила на карте никакого названия. На вопрос о данном феномене я получила «пространный» ответ:

— Это Сумеречные земли.

За ответом последовало многозначительное молчание, как будто этим было все сказано.

Айда шумно вздохнула, приложила пальцы к середине лба и исступленно зашептала молитву «Хвала Единому Во Гневе», которую я и так помнила назубок. Выходило у нее не хуже, чем у Сеш.

— Сумеречные земли — и что? — не думала смущаться я. — Что это такое?

Камеристка без промедления затянула следующую молитву, которую я уже не имела чести знать. У герцогини оказались более крепкие нервы, поэтому мне удалось узнать, что Единый во второе свое пришествие («Было еще и первое!» — нужно не забыть попозже спросить и об этом) увидел, что чада его в страшной опасности и многих уже коснулось тлетворное влияние зла, и отсек не поддающуюся очищению часть суши. Так возникли Сумеречные земли.

«Молодец! Рубить, так сплеча».

После грандиозного зрелища чада, естественно, свой лик от зла отвратили.

«Еще бы, после таких показательных выступлений… Зачем его лишний раз из себя выводить, а то разозлится еще больше и оставшиеся акры земли в капусту порубает».

Безусловно, небольшие очаги зла в Империи еще остались (куда без них!), но это все семечки по сравнению с Сумеречными землями и Островами Проклятых. Ладно, сделаем вид, что пока поверили этой детской сказочке.

Еще раз взглянув на карту, я насчитала двадцать две провинции вместо заявленных двадцати одной. Пересчитала повторно — никакой ошибки. Пришлось опять обратиться за разъяснениями.

— Неран. — Лицо девушки перекосило как от рези в животе. — Остров не принадлежит Империи. Страна нечестивцев и еретиков. После войны, закончившейся более двухсот лет назад, отношения между нами несколько… м–м–м… немного… а–а… напряженные.

Родные междометия. Значит, пошла по–настоящему интересная и важная информация, и название какое–то знакомое… Однако дальше отвечать Велисса отказалась наотрез, довольно бездарно изобразив крайнюю усталость. С чего ей уставать? Она–то не скакала с утра козой по раскаленной площадке, как некая Избранная, то есть я.

Большое багровое солнце устало опускалось за горизонт, когда мы подъехали к небольшому, аккуратному городку под названием Нельм. Все в нем выглядело таким чистеньким и опрятным! Дорожки установленной ширины и длины, аккуратно посыпанные гравием, одинаковые бело–коричневые двухэтажные домики с красными черепичными крышами, стоящие в строго определенном порядке, деревья и кусты, посаженные будто по линеечке. Мне не довелось побывать за границей, но именно так я себе и представляла маленькие городишки где–нибудь в Норвегии или Швеции с их северной педантичностью. На здании гостиницы, которой посчастливилось заполучить нас в постояльцы, красовалась внушительная вывеска. На ней было написано «У Мэдди» и изображен добродушный мужчина с солидным пивным животиком, наверняка этот самый Мэдди.

Все это мне удалось увидеть, когда я прильнула к узкой щели в шторках, сквозь зубы поругивая больших рыцарских коней, существенно ограничивающих мне панораму. Перед выходом из кареты меня опять заставили полностью облачиться.

«Это чтобы никто не увидел твою несравненную красоту». Было бы еще на что любоваться!

Замучили они меня этой конспирацией. Хотя бы дело зимой происходило! В этом пекле под тяжелым теплым плащом пот начинал выделяться в невообразимых количествах, отчего рубашка противно прилипала к взмокшей спине. Глупо разводить весь этот церемониал с секретами. Скорее всего, запомнится именно таинственная фигура в плаще. А человек так устроен: если чего–то не знает, сам додумает. Потом еще приврет для красного словца. Не хотели показывать, что я алония, так одели бы нормально. Выдали бы за ту же служанку. Правда, для обслуживающего персонала у меня угодливости маловато. Но я готова поучиться у Айды, лишь бы не скончаться от теплового удара.

Гостиница была классифицирована мной как четырехзвездочная. Коридоры освещались небольшими и не очень яркими светильниками магической работы. Моя комната с наглухо закрытыми ставнями находилась на втором этаже. После Ордена апартаменты казались просто шикарными: тут вам и мягкая двуспальная кровать, и массивный комод, и удобные кресла, и стол на гнутых ножках, и мягкий ворсистый ковер под ногами. Отсутствовала только ванная комната, но ее отлично заменяли таз и кувшин воды. Все это великолепие — для меня одной! После трех месяцев, проведенных с чертовой дюжиной девушек в одном помещении и очередью в душ, — предел мечтаний.

Негромкий стук предупредил о приходе камеристки Велиссы. Чем же я заслужила взгляд, рачительно припасаемый для особо опасных преступников?

«Улыбайся пореже. Людей это нервирует».

На деревянном подносе уместились тарелка, на которой возлежала (другими словами и не скажешь!) огромная отбивная рядом с горой жареной картошки, соусник, плошечка маринованных грибочков с лучком, парочка упругих сочных помидоров, а также литровая кружка кваса. В свободный уголок с трудом впихнули полкаравая ржаного хлеба. После аскетизма монастырских трапез такая роскошь выглядела попросту разнузданно.

— Айда! — остановила я собирающуюся выйти женщину.

Она застыла, вцепившись в дверную ручку, как оказавшийся перед вампиром священник в нательный крест, затем медленно повернулась ко мне.

— Не возражаете, если я буду называть вас просто по имени?

— Как угодно госпоже, — удивленно отозвалась она и поклонилась.

— Тогда не поможете мне расправиться с ужином? — Я указала на поднос.

Лицо Айды пошло красными пятнами, рот жалко искривился.

— Если госпожа подумала… решила… предположила, что я голодна, то это не так. И если ей кажется, что я…

— Да ничего такого я не подумала! — прервала я ее причитания. — Не предполагала и уж точно не решала! Госпоже кажется, что одной ей столько еды не осилить. В Ордене я привыкла к куда более скромным трапезам.

Женщина нерешительно топталась на месте, не рискуя принять мое заманчивое предложение.

— Айда, ну пожалуйста! — заканючила я. — Если хотите, я могу пойти попросить разрешения у герцогини, чтобы вы могли составить мне компанию.

— Ее сиятельство уже отдыхает. — Айда сделала первый неуверенный шаг к подносу.

— Тем более. — Обняв за плечи, я уверенно повела ее к столу. — Посидим душевно, поболтаем по–женски…

Разговоры «за жизнь» закончились под утро. Я хорошо умею слушать и рассуждать на дежурные темы «Ох уж это руководство», «Хочешь потерять друга — одолжи ему денег», «Молодо–зелено» и еще на много других могу бесконечно. А как профессионально поддакиваю! Когда нежданно у Айды сыскалась бутылочка доброго монастырского вина, беседа, больше не натыкаясь на подводные камни, потекла размеренно и плавно.

«Так и спиться недолго! Женский алкоголизм, между прочим, неизлечим». Умеренная трезвость еще никому не повредила.

Айда, десять лет как вдова, имела двоих сыновей и дочку. Старший, решивший завоевать изменщицу–славу, пошел в имперские вольнонаемные войска, да пропал без вести в Разделяющих горах пару лет назад. Средний отпрыск заправлял в качестве мажордома в родовом замке герцогини Рианской. А от младшей дочери Айда со дня на день ждала уже третьего внука.

— Было времечко, дуреха–то моя к вам в Орден собиралась. Рот не закрывался, алонии — то, алонии — се! Мол, вывернусь, а буду в рядах Смертоносных Клинков Империи! Да только блажь эта до первых посиделок продержалась — замуж выскочила, я приданое еле успела собрать. Уже двумя пацанами мужа порадовала. Чаю, нынче меня, старую, внучкой потешит…

Тут разговор свернул на внучат и больше с этой проверенной темы не сходил. Рассвет застал нас за забавной историей Айды о том, как у старшенького резался первый зубик и как невыспавшийся зять перепутал при одевании покойного ныне герцога штаны для верховой езды с парадными.

— Вот этот злыд… зять мой ненаглядный подает Его сиятельству заместо верховых штанцы праздничные, парчовые, камнями драгоценными расшитые. — Разошедшаяся женщина хохотнула. — Герцог, прости Единый его нагрешившую душу, не глядючи и надел! А как в зеркало посмотрел, так у него голос пропал, но руки–то в добром здравии остались! Пока трость об спину моего зятька не преломилась, не успокоился. Хорошая трость была, тисовая…

Взгляд раскрасневшейся от приятных воспоминаний Айды скользнул по стремительно светлеющему окну, ставни которого уже были нами распахнуты настежь. Глаза ее удивленно расширились, рассказ оборвался на полуслове. Я заинтересованно посмотрела в ту же сторону, ожидая всего, в том числе и зависнувшей в воздухе подобно ведьме на помеле Велиссы. Виновником потрясения оказался всего лишь рассвет. Айда спохватилась и бросилась убирать место преступления, то есть нашего душевного междусобойчика. Я мешала по мере сил и возможностей, твердо убежденная, что оказываю существенную помощь. Айда быстро прекратила мои поползновения, отправив меня умываться и переодеваться, предварительно засунув в рот какой–то отвратной травы, начисто перебившей запах употребленного напитка. Оказалось, пришло время собираться в дорогу. Наказав мне не ложиться спать, Айда умчалась будить и собирать Велиссу. Оставалось только бросать тоскливые взгляды на нетронутую кровать, такую удобную на вид.

Весь день я, к вящему удовольствию Велиссы, клевала носом и не мучила ее вопросами, на которые ей не хотелось отвечать.

— Ты не выспалась, Лия? — на всякий случай поинтересовалась она.

Айда перестала дышать в своем углу, стараясь стать как можно более незаметной.

— Кроватные клопы спать не давали, — спокойно соврала я, открывая правый глаз. — Может, всякие дубленые шкуры ничего не ощущали, а у меня кожа нежная, чувствительная. Всю ночь глаз не сомкнула.

Велисса с сомнением посмотрела на мои руки, кожа на которых была прочнее иной подошвы. Я в ответ неопределенно пожала плечами, злорадно наблюдая, как герцогиня начинает неконтролируемо почесываться. Мои глаза удовлетворенно закрылись, хотя этой милой сердцу картиной хотелось любоваться долго, но сказывалась бессонная ночь. Уверена, сегодняшнему ложу будет устроен тщательный досмотр на предмет возможных кусачих квартирантов. Бедная Айда!

На третий день путешествие стало меня утомлять. От непрекращающейся тряски мутило, а из Велиссы ничего интересного вытянуть не удавалось. Та отделывалась красивыми, обтекаемыми фразами, общий смысл их сводился к «Что тебе, дуре, объяснять!». От такой «хорошей жизни» я удумала попроситься покататься верхом. Хотя бы окрестности осмотрю, а то из–за рыцарей, мелькающих на лошадях по обе стороны кареты, ничего толком не увидеть. Моя просьба вызвала бурю протеста, но я, доведенная до белого каления нахождением в душном, замкнутом пространстве после трех месяцев на свежем воздухе, тоже уперлась, как козел рогами в землю.

— Хочу на лошадь. Меня стошнит, если я еще хоть часок пробуду в этой колымаге.

— Мы торопимся. Кроме того, у нас нет даже запасного животного, чтобы ты могла покататься, — постаралась отговорить меня Велисса.

— Ничего страшного, — упорствовала я. — Пусть какой–нибудь рыцарь пересядет к вам в карету, а я на его коня.

По виду Велиссы я поняла, что у нее для меня нет нормальных слов, а те, что есть, она стесняется произносить вслух вследствие аристократического происхождения и хорошего воспитания. Тут уже не выдержала Айда.

— Спаси нас Единый! — Она всплеснула руками. — Простого рыцаря в карету к Ее сиятельству! Ты в своем уме, девочка?!

— Ну ладно, с каретой я погорячилась. — Я тут же пошла на попятный, поняв, что слегка перегнула палку. — Пусть тогда он сядет к кучеру на козлы.

На это им сказать было нечего. Зато, несомненно, нашлось что сказать тому бедняге, которого лишили коня. Но его, к моему счастью, никто не спрашивал.

Оказавшись перед вожделенной лошадью, я вдруг поняла, что дала маху. Передо мной был здоровенный боевой конь чалой масти, и я ему, похоже, не очень–то нравилась. Мой опыт общения с лошадьми сводился к пятиминутной езде в праздник Дня города на смирной лошадке пожилого возраста, которая вследствие своих преклонных лет ходила только шагом, а тут такой коняра. Но отступать некуда.

«Жребий брошен, Рубикон перейден». Не так, конечно, все серьезно, но лицо терять тоже неохота.

Я, стиснув зубы, полезла в седло. Оказывается, это не так здорово, как казалось в карете. И свежий воздух далеко не так свеж — мужчины и их кони пахли (если не употребить другое, более сильное слово) специфично. Вот так всегда — вначале делаю, а затем думаю.

«А умные люди поступают наоборот». На то они и умные, а мы так, с придурью.

Конь, кротко подождав, когда непутевая наездница перестанет елозить, мостясь в седле, тихонько пошел шагом. Вскоре рыцари пустили своих коней рысью. Благо умное животное само знало, что ему делать, и не обращало никакого внимания на судорожные движения бестолкового всадника, который ему сегодня достался. Всю дорогу до ближайшего города меня совершенно не интересовали местные красоты, обозреть которые жаждало мое сердце. Я сидела, вцепившись в животное всеми конечностями, с одной лишь мыслью: не сверзиться с такой высоты к всеобщей потехе — и боялась повернуть голову. Но когда Велисса или Айда высовывались из окна и спрашивали, не пора ли мне в карету, я с ослепительной улыбкой беззаботно отвечала:

— Ни за что! Здесь так хорошо: солнышко, птички, приятные молодые люди вокруг.

«Приятные молодые люди» ехали с самыми мрачными лицами, а рыцарь, которому пришлось уступить мне лошадь, вообще бросал на меня с козел убийственные взгляды. И если бы у меня была хоть капля совести, а у него — магический дар мгновенных проклятий, я нашла бы свою мучительную кончину под копытами его коня.

Пыль, выбиваемая из дороги лошадиными копытами, оседала на одежде и открытых частях тела, скрипела на зубах, лезла в глаза. Из–за бряцания рыцарской амуниции не пробивалась даже птичья разноголосица. Из моей головы немилосердно вытрясло последние здравые мысли, от высоких подскоков пятая точка потеряла всякую чувствительность. Как потом стало известно, капитан Лассен специально задал такой темп, чтобы я сама попросилась обратно в карету. Если бы не последние месяцы тренировок, возможно, так и вышло бы. Но, спасибо аалоне Валенте, часа через три я освоилась настолько, чтобы принять вполне устойчивое положение в седле, без боязни упасть, и осмотреться по сторонам. Полюбоваться особо было нечем. Ни тебе стад пасущихся единорогов, ни летающих пегасов, ни в крайнем случае какого–нибудь рахитичного, карликового дракона. Никакой иномирной экзотики! Лес по обеим сторонам дороги перемежался с ухоженными полями, на которых вдалеке усердно трудилось местное крестьянское население. Навстречу всего–то и попалась парочка груженых телег, услужливо уступивших нам дорогу.

Однако, когда перед очередным городком скомандовали остановку, я безропотно сползла с коня и молча поковыляла к карете, принеся туда неповторимый запах конюшни. Скрюченные пальцы не хотели выпрямляться, ноги при попытке их вытянуть сводило болезненной судорогой. Велисса что–то мне выговаривала, но понять смысл ее речи моя голова, полностью занятая расслаблением на мягких подушках, оказалась не в состоянии.

Остаток пути я с упорством, достойным лучшего применения, каждый день часа на два садилась на лошадь. Возможно, я и не прирожденная наездница, но к концу нашего путешествия в седле держалась довольно сносно. Мужчины, поначалу обменивавшиеся при виде меня едкими усмешками, стали относиться ко мне более благожелательно, а некоторые посматривали весьма заинтересованно. Это проходило мимо моего внимания, пока во время такой конной прогулки со мной не заговорил знакомый еще по первой поездке молодой человек.

«А–а, широкие плечи, каштановые волосы, ямочка на подбородке? Помним, помним». И благоразумно помалкиваем.

— Чудесная погода, миледи, — оригинально начал разговор этот сэр.

Я чуть с лошади не свалилась, когда услышала справа от себя его приятный голос, — так привыкла к несловоохотливости этих воинов. Теперь мне стало понятно, что чувствовала Велисса, когда я впервые с ней заговорила. В прошлую поездку он меня не очень привечал. Верно, проживание на свежем воздухе и правильное питание пошли мне на пользу. Синяки опять же начали сходить.

— Погода действительно превосходная, — поддакнула я. — Но в это время года она всегда такая. К сожалению, не имею чести знать ваше имя, благородный рыцарь…

Парень покраснел, как девица на смотринах, что, надо отметить, очень ему шло.

— Покорнейше прошу простить меня за неучтивость, леди. Алестатор рю Дортонер, второй сын графа Бира, к вашим услугам, — представился он и замер в ожидании моей реакции.

Не знаю, на что я должна была среагировать, это имя мне абсолютно ни о чем не говорило, так что в обморок от смущения я не упала.

— Рада познакомиться с вами, сэр Алестатор. Мое имя, к сожалению, не такое прославленное, как ваше, — он опять покраснел, на этот раз от удовольствия, — но можете называть меня Лия.

— Как?! Просто по имени?! — ужаснулся рыцарь. — Но…

— Ничего страшного, — поспешила успокоить его я. — Алониям вроде как титулы не полагаются, а называть меня алонией Лией — слишком официально. Давайте, чтобы никому не было обидно, я буду звать вас… ну… О! Лесь. Хорошо?

— Почему так? — подозрительно уточнил новонареченный Лесь. — Очень уж похоже на название нечисти…

— О! — Я закатила глаза в напускном восторге. — Так зовут главного героя моей любимой книги. Она даже названа в его честь.

«А жанр произведения?» Гротеск. Но об этом лучше тактично промолчать.

Молодой человек сравнялся цветом со свеклой. Капитан Лассен только неодобрительно хмыкал в бороду, наблюдая за краснеющим рыцарем, однако не говорил ни слова.

— Ну, раз любимой… — согласно протянул парень и на всякий случай переспросил: — Так, значит, правда, что вы алония?

Ума у него палата! Любой бы сообразил: если приехали в Орден, воспитывающий алоний, и вывезли оттуда девушку, одетую и вооруженную как алония, то, наверное, это все–таки алония. Но под взглядом доверчивых каре–зеленых глаз я благочестиво придержала все эти мысли при себе.

— Первого года обучения, — смиренно подтвердила я. — А вы, Лесь, из какой провинции?

Он удивленно воззрился на меня:

— Мы все здесь преданные слуги герцогини и Рианы.

Об этом Велисса меня как–то забыла предупредить, поэтому я живо перевела разговор, поинтересовавшись его боевым конем. Это была благодатная тема, на которую благородный сэр Алестатор мог говорить часами, чем он и занимался до моего обязательного водворения в карету на густонаселенных участках нашего пути.

Так, проезжая по живописным ландшафтам и останавливаясь в чистеньких, уютных городках, на пятнадцатый день нашего путешествия мы добрались–таки до столицы. Мне даже было жаль, что оно закончилось, так как я уже подружилась с Айдой, привыкла к Велиссе и, самое главное, завела первого поклонника. Лесю совершенно не мешало, что я, являясь алонией, не должна отвечать на его чувства. Он решил сделать меня дамой сердца и поклоняться мне тайно, наивно полагая, что никто не догадывается о его чувствах. Временами юный рыцарь приходил в ужас от моих заявлений и манеры общения вкупе со сленговыми словечками. Однако все быстро забывалось, и он опять был в нестройных и очень малочисленных рядах моих воздыхателей.

Глава 8

Тилана вольготно раскинулась на берегу огромного пресного озера Ортан, что в переводе со старокернийского означало «башмак» или, как иногда трактовали, «след бога». По своей форме водоем действительно похож на отпечаток от обуви. Я про себя обозвала его инфузорией–туфелькой, так как его форма при разглядывании карты напомнила мне именно это простейшее. Город основали еще до второго пришествия: тогда он носил совсем другое название, которое теперь помнили лишь архивариусы. Позже, в силу удачного географического и стратегического положения, его провозгласили столицей Империи и благополучно переименовали. Этой лингвистической и исторической справкой снабдила меня Айда, когда мы подъезжали к городу.

Я просто прилипла к окну, беспардонно распахнув шторки. Там было на что посмотреть и чему удивиться. Пригород пестрел отделанными белым и розовым мрамором домами с изящными балкончиками и открытыми террасами. Окруженный пышной зеленью садов, он поражал своей роскошью и великолепием. Несмотря на то что в качестве транспорта и тягловой силы в основном использовались лошади, нигде не увидеть лошадиного навоза, чистотой блестели гранитные плитки тротуара. Чем ближе мы подъезжали к центру, тем теснее прижимались друг к другу здания, поднимаясь ввысь, но при этом не теряя своей хрупкой соразмерности. Спешащая по своим безотлагательным делам прислуга завладела тротуарами. В пестром людском потоке девушки и женщины, встречаясь, сцеплялись в парочки и тройки и двигались дальше уже вместе, сберегая ручную кладь от уличных воров. Мужчины, приостанавливаясь на секунду для обмена рукопожатиями, без сожаления расходились в разные стороны. Конный патруль бдительно надзирал за сохранением всеобщего благоденствия. Представители Имперской гвардии, поражающие воображение молодых служанок яркой формой и лихо закрученными усами, почтительно уступали дорогу сказочно изящным каретам с вычурными гербами на дверцах.

Великолепие столицы короной венчал Императорский дворец, расположенный на искусственном холме в центре города. К нему стекались все центральные улицы, и от него, как круги по воде, расходились кварталы разных сословий. Это бесподобное сооружение, казалось, парило над городом, и его было прекрасно видно из любой точки столицы. Огромную дворцовую площадь выложили цветными плитами, которые, если приглядеться, составляли сцены, по–моему, на какие–то религиозные темы. Дворцовое здание построили в белых и розово–золотых тонах — много башен, ажурных арок; все вместе оставляло впечатление причудливо собранных в замок облаков, чуть тронутых первыми лучами восходящего солнца и непостижимым образом задержавшихся над городом.

Я вовремя скачком переместилась к противоположному окну и успела увидеть, как на северо–востоке города, словно мыльный пузырь, севший на влажный пол, зеркально переливается всеми цветами радуги странное здание в форме полусферы. Если дворец поражал своим великолепием, то это сооружение рождало в душе благоговение и боязнь, что неосторожный ветерок разрушит чудо.

— Храм Единого, — заметив мой прикипевший к зданию взгляд, благоговейным шепотом пояснила Айда. — Говорят, что его стены, хоть они и толщиной с человеческий волос, невозможно разрушить. Наземную часть храма может посетить любой верующий, под землю же допускаются только служители Храма. Самые могущественные маги Тилана поступались Силой, дабы создать эту диковину. Тогда между Гильдией и Храмом еще не было такой грызни, как нынче. А все после…

— Хватит болтать, Айда! — раздраженно бросила Велисса. — Мы уже подъезжаем.

Камеристка послушно замолчала. Герцогиня, испортив всем настроение, продолжила угрюмо гипнотизировать пустой угол.

Дворец и дворцовый парк от прочих зданий отделяла высокая, безупречно гладкая стена, проходы в которой бдительно охранялись стражниками в начищенных до блеска кирасах. Вояки уважительно освободили путь нашей процессии.

Как я заранее и предположила, меня подвезли вовсе не к парадному входу, а к каким–то подсобным помещениям.

«Тсс… Конспирация!» За ногу ее.

Замотали с головой в плащ и повели внутрь дворца, куда нас пропустили без малейшей задержки.

«Хорошо иметь в бабках принцессу». А вы как думали?

Надвинутый капюшон мешал мне оценить обстановку, ноги постоянно путались в полах длинного плаща, тонкая струйка пота побежала между лопатками. По ощущениям дворец казался огромным, до покоев герцогини мы добирались все полчаса.

Роскошь апартаментов, куда мы пришли, просто кричала о высоком положении своей хозяйки. Огромное окно с небесно–голубыми (не иначе как под цвет глаз) занавесями открывало великолепный вид на город. Модный, похоже, в этих местах мозаичный пол на тему райских кущ уставили удобными кушетками, на которые так и тянуло присесть. Множество предметов искусства, среди которых преобладали изделия из драгоценных металлов, заняли все поверхности, хотя бы мало–мальски для этого пригодные. А в середине помещения (о верх вульгарности!) жизнерадостно журчал небольшой фонтан. Капитан Лассен и еще один рыцарь, последовавшие за нами во дворец, остались у входа, сменив находившихся там воинов. С порога к нам бросились две служанки предпенсионного возраста во главе с такой же «молодой» фрейлиной.

— Как Император? — не отвечая на приветствия, нервно поинтересовалась герцогиня. Глядя на красноречиво траурное выражение лица фрейлины, Велисса тут же стала отдавать скупые приказы: — Одежду служанки. Быстро! Последнего уровня.

Одна из женщин кинулась из комнаты выполнять приказание. Вернулась она спустя несколько минут, сильно запыхавшаяся.

— Оденьте ее. — Герцогиня указала на меня.

Служанки набросились на меня, как голодные псы на мозговую кость. Моментально сняли опостылевший плащ и попытались избавить от ножен с Неотразимой. Я отстранилась, сняла их сама и бережно положила на ближайшую кушетку, наказав беречь оружие до моего прихода. Сама же стянула рубашку. Юбка темно–розового платья, которое было мне безнадежно велико, бесследно погребла под собой штаны и сапоги. Даже при затянутом корсете оно болталось на мне, как боевое седло на дойной козе.

— Волосы под чепец, — продолжала отдавать распоряжения Велисса.

Тут же отыскался кошмар с рюшами, который водрузили мне на голову, запрятав под него скрученную косу.

— Опусти глаза, они тебя выдают. — Это уже мне.

Бросив на меня последний испытующий взгляд, она осталась довольна. Потом перевела взор на фрейлину и хмуро сдвинула брови.

— Вы еще здесь? — сурово спросила Велисса, определенно ища, на ком бы сорвать раздражение. — А кто готовит мое платье для посещения Императора?

Лицо женщины, и так не отличавшееся яркими красками, выцвело еще больше. Но она нашла в себе силы судорожно присесть в глубоком реверансе и охрипшим голосом ответить на вопрос:

— Айда позаботилась об этом, Ваше сиятельство. Если герцогиня желает, она может пройти в гардеробную.

Велисса, не удостоив ее ответом, презрительно скривила губы и вышла в боковую дверь. Мы с фрейлиной обменялись понимающими взглядами, прежде чем она торопливыми шагами проследовала за госпожой.

Я устало опустилась на самый краешек кушетки. Многострадальная я! Не дали даже с дороги отдохнуть, а уже куда–то тащат. По всему видно, на аудиенцию к Императору. Меня хотя бы кто–нибудь спросил, нужно это мне или нет. Но протестовать было уже поздно, как говорится, назвался груздем…

Спустя некоторое время герцогиня в сопровождении личной служанки, то бишь замаскированной меня, покинула апартаменты. Я тащила шлейф парадного платья Велиссы, за который успела пару раз неосторожно дернуть, чем заслужила многообещающий взгляд герцогини. Мои глаза тут же, как и положено образцово–показательной прислуге, были опущены долу. Обширной экскурсии вновь не получилось, мне оставалось только обозревать идеально чистый, выложенный причудливыми узорами мраморный пол. Чем дальше мы заходили в глубь дворца, тем больше людей попадалось нам навстречу. Количество ног, проходивших мимо меня, увеличивалось с каждым поворотом. Ноги были очень разными: от обутых в грубоватые башмаки и облаченных в простые, но добротные штаны и юбки наподобие моей — у слуг, до вычурных сапог, надетых на бархатные панталоны, или крошечных туфелек под пышными кринолинами — у аристократов. Но никто не посмел остановить нас или даже окликнуть: наверняка Велисса постаралась состроить соответствующую случаю гримасу.

Караул возле Императорских покоев пропустил герцогиню молча, почтительно разведя скрещенные церемониальные алебарды. После ярко освещенных залов и коридоров сумрак приемной, а затем и спальни казался непроглядным. Легкое дуновение, пробравшееся из–за отрытой двери, не выжило в спертой атмосфере комнаты.

Никогда не могла понять: почему умирающие должны проводить свои последние минуты в темноте, когда им и так страшно? В том, что здесь находился умирающий, не оставалось никаких сомнений: тлетворный запах предстоящего горя уже витал в воздухе, пропитывая тяжелый материал портьер. В центре помещения на возвышении, к которому вели три ступени, стояла кровать чудовищных размеров. На ней сиротливо лежал дряхлый, высохший старик. Вот кого мне уж точно охранять не придется. Вряд ли он задержится на этом свете.

— Мой Император. — Велисса, легко преодолевая ступени, со слезами на глазах бросилась к этой мумии, чтобы прильнуть к сухой, морщинистой руке. — Простите, мы не успели…

Император сделал едва заметное движение свободной рукой, и две фигуры серыми тенями отделились от полога и исчезли за дверью.

«Один маг, другой воин», — безошибочно подсказала моя выучка алонии.

— Ты привезла ее. — Голос, изрекший это утверждение, оказался необычайно сильным и глубоким для высохшего тела. — Все остальное не имеет значения.

— Привезла, — обреченно подтвердила Велисса. — Но я опоздала… безнадежно опоздала… — Слезы с удвоенной силой потекли по ее щекам.

— Ничего, Тилан еще поборется. Хвала Прародителю, наследник у меня достойный!

Плечи Велиссы поникли, будто на них взвалили непосильную ношу.

— Я хочу посмотреть на Избранную.

Велисса освободила место возле старца, чтобы я могла подойти к ложу, пред светлы очи Государя Императора. Встретившись с ним глазами, я уже не смогла отвести взгляд. Потрясающе красивые, с плещущейся в них синевой и жаждой жизни, они не должны были принадлежать умирающей развалине. Эти глаза разбирали меня на составные части, взвешивая и оценивая каждый элемент по отдельности и вместе, невозмутимо отсеивая лишнее. Я упрямо задрала подбородок, освобождая себя из плена его взгляда.

— У тебя есть характер и независимость, — одобрительно отметил он. — Но насколько это хорошо, время покажет.

Интересно, как он это определил?

«Комплименты с утра…» Примета плохая.

— Ничего удивительного здесь нет, Ваше Императорское Величество. — Строптивое пожатие плеч. — Характер есть у любого разумного существа, пускай его иногда и принимают за отсутствие оного.

Морщинистая рука в старческих пигментных пятнах приподнялась, но, не выдержав собственного веса, упала обратно на покрывало.

— Да тут еще язык, острый, как ивильский клинок. — Император попытался улыбнуться и перевел взгляд на всхлипывающую Велиссу. — Помнишь, Дэрриш как–то говорил, что любит трудности? Что ж, пусть радуется — с ней их будет немало.

Герцогиня негромко выругалась, чем заставила меня нервно хихикнуть. Я–то думала, Велисса и слов таких не знает!

Но Императора наше неподобающее поведение у его смертного одра только порадовало.

— Так–то лучше, девочка! Сырость будешь разводить в другом месте и в другое время. Как ты думаешь, сколько мне лет, Избранная?

Вопрос, заданный без всякого перехода, застал меня врасплох. Льстить я не хотела, грубить тоже, поэтому благоразумно промолчала.

— Молчишь? Благоразумно с твоей стороны.

Я продолжила проявлять благоразумие, не поддаваясь на провокации Императора. Видимо, это была его любимая манера разговора — огорошивать собеседника неожиданными вопросами и самому на них отвечать, наблюдая реакцию.

— Пятьдесят.

Я посмотрела на него с откровенным изумлением: ему, должно быть, за сотню, но никак не ее половина.

— Да, это так. — Старик устало смежил веки и неожиданно попросил: — Возьми меня за руку.

Рука на ощупь была шершавой, сухой и еле теплой, как оставленная на солнцепеке газета.

Император открыл глаза. Отчаянная надежда в его взгляде умерла при виде недоумевающего выражения на моем лице.

— Ты ничего не чувствуешь. — Он саркастически усмехнулся. — Предназначение никогда не было моим. Судьба жестока к проигравшим, отнимая даже неведение…

Император зашелся сардоническим смехом, быстро перешедшим в надрывный кашель. Выпустив его руку, я шарахнулась от кровати.

— Позвать лекаря? — обеспокоенно спросила Велисса, бросаясь на колени на освободившееся место у ложа.

Старик отрицательно покачал головой.

— Я устал, уходите, — приказал он, когда восстановил дыхание. — Ты знаешь, что делать. Приготовления необходимо начать уже сегодня, чтобы успеть до завтрашнего погребения.

Я не сразу поняла, что он говорит о собственных похоронах. Нужно иметь истинное величие, чтобы так бесстрастно говорить о своей смерти и при этом отдавать распоряжения.

Велисса, коснувшись губами сморщенной руки Императора, поднялась с колен и сошла с пьедестала. Духота в комнате становилась невыносимой. Велисса подарила умирающему полный преданности взгляд, и мы наконец покинули Императорские покои.

Оказавшись в собственных покоях, герцогиня безутешно разрыдалась. Я сочувствовала ее горю, но разделить его не могла. Император был для меня посторонним человеком, а для нее, возможно, приемным отцом или наставником. Впрочем, ей хватило получаса, чтобы справиться с чувствами и перейти к активным действиям.

Позвонив в серебряный колокольчик, она вызвала Айду.

— Наследному принцу должна быть незамедлительно передана нижайшая просьба названой сестры о счастье видеть Его Императорское Высочество, дабы поприветствовать после длительной разлуки. — В ее словах прозвучал такой металл, что, будь я на месте этого принца, бегом бы сюда побежала.

Хотя, скорее всего, к наследным принцам герцогини сами бегут.

Я ожидала, что мы выдвинемся следом за Айдой, но ничего подобного не произошло. Возможно, аудиенции приходится ждать часами и камеристка помчалась занимать очередь?

После сегодняшних переходов ноги у меня приустали, и я нагло завалилась на находящуюся в самом углу кушетку. Служанки, суетившиеся вокруг Велиссы, бросали на меня неодобрительные взгляды. Наплевать.

Обо мне никто не хочет позаботиться? Предложить помыться с дороги? Покормить?

Хотя о чем это я…

Свесившись с удобного ложа, я с интересом рассматривала выложенные мозаикой на полу художества. Эти лубочные картинки отличались редкой слащавостью: молочные реки и кисельные берега с прилагающимися к ним флорой и фауной. Вследствие чего они потеряли для меня всю привлекательность. Куда интереснее было наблюдать за Велиссой, раздраженно поругивавшей нерадивую прислугу.

Я как раз выбирала между тем, чтобы вздремнуть или все–таки попытаться выклянчить хоть какой–нибудь еды, когда входные двери с громким, уверенным стуком распахнулись настежь. В залу вошел самый красивый мужчина, которого мне когда–либо приходилось видеть. Звучит банально, но именно так и было.

Идеально правильные черты лица коробили взгляд невозможным совершенством. Густые и такие черные, что отливали синевой, волосы доходили мужчине до плеч. Белоснежный воротник–стойка подчеркивал безупречную смуглость кожи. Вычурная одежда цвета полуночи не могла скрыть беспощадно натренированного тела и перекатывающихся под плотной тканью мускулов. При достаточно высоком росте он двигался с небрежной грацией дикого хищника, абсолютно уверенного в своих силах. Такой убьет и не поморщится, отрежет голову и скажет, что так и было. Не хотелось бы мне сойтись с ним в одиночном поединке, несмотря на все мои знания и умения.

Без сомнения, я имею честь лицезреть Его Императорское Высочество. Красота в чистом виде, но без смазливости, можно сказать, смертельная. Не одно поколение постаралось над этим совершенным телом. Не мужчина — мечта, да еще и королевской крови. Одна половина местных красавиц, наверное, лишилась из–за него волос, а другая недосчиталась зубов.

Волосы, на мой вкус, слегка длинноваты. Но кто тут когда интересовался моим мнением?

— Вы хотели видеть меня, Велисса, — серьезно сказал он.

— Благодарю, Ваше Высочество, что вы так быстро откликнулись на мою мольбу о встрече. — Герцогиня склонилась в изящнейшем реверансе.

Эту сцену я наблюдала раскрыв рот. Неприкрытое болезненное обожание разительно переменило облик Велиссы: во взоре появились ранимость и беззащитность, презрительно поджатые ранее губы изогнула нежная полуулыбка, шелковистая кожа щек предательски заалела. Наследник стоял ко мне спиной, но я думаю, в его глазах были различимы не менее сильные чувства.

Ничего себе брат с сестренкой!

«Названые». Да, конечно, как же я могла забыть.

Что ж, странно, если бы было по–другому — они идеальная пара. Классическое сочетание светлого и темного. Даже прислуга залюбовалась ими, прежде чем покинуть помещение. Я уже собралась тактично последовать за прислугой, когда разговор возобновился:

— Где она?

«Он имеет в виду редкую вазу периода первого пришествия Единого?» Вряд ли…

— Да здесь я, — проворчала я, поднимаясь с кушетки.

Принц стремительно обернулся на мой голос и подарил мне фамильный оценивающий взгляд. У него были глаза отца. Такие же невыносимо синие. Только моя хваленая выучка алонии помогла мне не утонуть в этих мрачных омутах, а твердо выдержать взгляд. Сердце, нашедшее убежище где–то в животе и бившееся там глухими толчками, отказывалось возвращаться на свое законное место.

Мне сразу стало стыдно за мешковатое платье служанки, в котором я чувствовала себя неуклюжим розовым поросенком, и за жуткий чепец. Присутствие блистательной Велиссы добавляло дискомфорта.

— На этом мне придется жениться? — Он безразлично перевел взор с меня на Велиссу, по–прежнему обращаясь исключительно к ней, и получил в ответ утвердительный кивок.

«Твое мнение здесь кому–нибудь интересно?» Похоже, что нет. Но замуж — это уже перебор, пусть и за мужчину–мечту. Вот только не мою.

Я целеустремленно подошла к игнорирующему меня мужчине так близко, как было возможно. Даже приподнялась на цыпочки, чтобы стать равного с ним роста и твердо посмотреть в эти невозможные глаза. При ближайшем рассмотрении он оказался еще красивее. Правая бровь, приподнятая в саркастическом изломе, была заметно выше левой, но их асимметрия придавала красоте наследника изощренную законченность.

— Не придется, — отрезала я. — Кроме того, мое имя Лия, а вовсе не Это. Вследствие чего выражаю трепетную надежду, что впредь вы будете обращаться сразу ко мне, а не через третьих лиц и именно так.

Синий лед в его глазах начал таять под лучиками удивления, а на губах появилась слабая усмешка. И смеялся он вовсе не надо мной.

— Что ж, рад познакомиться, Избранная. — Он насмешливо поклонился. Нет, не отвесил поклон, а чуть его обозначил — точно отмеряя свое отношение к происходящему. — Весьма наслышан о вашей неординарной особе.

— Надеюсь, вы слышали обо мне только хорошее? — не осталась в долгу я, едва удерживаясь, чтобы не присесть в ответном глупом книксене.

— Более чем.

— Хотелось бы ответить вам той же любезностью, но не могу похвастаться обширными знаниями в этой области.

— О, со всей уверенностью могу предсказать, что у нас будет предостаточно времени узнать друг друга ближе. — По тону сказанного я бы не сделала вывода, что наследного принца прельстила подобная перспектива.

— Думаю, что прекрасно обойдусь шапочным знакомством.

Мы могли бы еще долго обмениваться колкими любезностями, поддерживая имитацию светского разговора, но вмешалась Велисса.

— Пророчество должно быть исполнено, ты Избранная, и это твой долг, — тихо и невпопад проговорила она за моей спиной.

— Погодите–ка. — Теперь я развернулась к ней, уперев руки в бока и растеряв все свои великосветские манеры. — Разговор шел об охране объекта под кодовым названием «мессия». Никакого замужества я не припомню и провалами в памяти не страдаю. Что в общем–то отрадно. Если данная императорская персона и есть мессия, то, чтобы его беречь, мне не нужно выходить за него замуж. Обычно смешивание личных и деловых интересов работе только во вред. В любом случае я жду разъяснений. — Возможно, у меня истерика в преддверии так называемых критических дней, но эти недомолвки уже просто бесят.

— Так она ничего не знает? — светским тоном поинтересовался принц, приподнимая правую бровь еще выше.

— К моему искреннему сожалению, никто не удосужился мне разъяснить. Может быть, сейчас я получу эту счастливую возможность.

— Я думаю, мы не будем докучать нашими женскими разговорами Его Высочеству, — как всегда, попыталась увильнуть Велисса. — Множество важных государственных дел ждут его внимания…

— Честно признаться, их не так уж и много. — Выпроваживаемый с таким усердием наследник сверкнул белоснежной усмешкой. Он не спешил покинуть помещение. — С удовольствием послушал бы!

Но его чаяниям не суждено было исполниться. Дверь отворилась в очередной раз, и в залу прошествовал человек в необыкновенно роскошной одежде с таким высоким и пышным воротником, что, казалось, мужчина обречен молчать.

— Его Императорское Величество желает, чтобы его сын и наследник, Его Императорское Высочество принц Дэрриш, предстал пред светлым ликом Императора, — зычным басом отрапортовал мужчина, опровергая мои досужие домыслы.

— Прошу прощения, дамы, — посерьезнев, бросил Его Императорское Высочество и стремительным шагом покинул помещение.

Нарушитель спокойствия подобострастно посеменил следом.

Оставшись наедине с Велиссой, я возжелала получить наконец–то ответы на все те вопросы, которые меня мучили не один месяц.

— Хочу знать, какого черта я должна выходить за него замуж? — нехорошо усмехаясь, поинтересовалась я.

— Потому что так предначертано. — Это было сказано таким тихим и безжизненным голосом, что я едва расслышала.

— Кто предначертал такую глупость? Чтобы нанять меня в качестве телохранителя, жениться не обязательно! Нужно просто оформить трудовой договор. — Моя попытка разрядить обстановку шуткой не удалась.

— Ты не понимаешь, Дэрриш не Спаситель! — прошептала она.

— Тогда я вообще ничего не понимаю! — Либо мне сейчас все подробненько объяснят, либо я кого–нибудь убью. И моя расшатанная нервная система здесь совершенно ни при чем.

— Дэрриш не мессия.

Это я уже слышала, повторяешься, девочка.

— Он его отец. А ты… Ты его будущая мать.

Боже, сколько раз за день человек может испытывать шок без ущерба для здоровья?! Такие потрясения явно вредны для хрупкой нервной системы.

— Ничего подобного! О том, чтобы беременеть, вообще не было сказано ни слова. Речь шла только об охране, а на роды я не избиралась, уж подвиньтесь.

Меня просто трясло от злости, в то время как герцогиня, наоборот, успокоилась и приводила убойные, как ей казалось, доводы.

— Никто не сохранит ребенка лучше его матери, тем более если эта мать — алония. Но простая дочь Ордена утрачивает после замужества свою Силу. И только Избранная не просто сохранит оба Дара, они усилятся настолько, что ребенку будет нечего опасаться, — безжизненно–спокойным голосом поясняла она.

Мне хотелось забиться в истерике. Заорать так, чтобы разлетелось стекло в этом окне с роскошным видом на столицу и осколки задели бы красивую куклу, которая втравила меня во все это.

— Но я не хочу рожать. НЕ ХОЧУ!!! — Мой голос сорвался на безобразный крик, который заплутал между скульптурами и утонул в фонтане. — Так, значит, я страдала на ритуале, терпела изнуряющие тренировки, после которых на теле нет ни места без кровоподтека или синяка и даже дыхание вызывает боль, только для того, чтобы меня разнесло от совершенно незнакомого мужчины?! Как ты можешь это допустить, Велисса?! Ты, которая влюблена в него без памяти?!

Девушка стала мертвенно–бледной. Она посмотрела на меня расширившимися от ужаса глазами и, закрыв лицо руками, тихо осела на пол. Ко мне вдруг пришло осознание того, что если кого и стоит пожалеть, то ее, а не меня. Вот почему она так торопилась в столицу, пытаясь обмануть неизбежное, возможно, даже надеялась, что отцом станет нынешний Император. Эта жалость, пришедшая внезапно, волной погасила злость, что горела во мне.

Я с состраданием смотрела на коленопреклоненную влюбленную герцогиню, когда весь дворец, как, наверное, и город, пронзил горестный звук гонга, не оставляющий сомнений в том, что сердце Императора перестало биться. Этот скорбный звук еще держался в углах залы, а Велисса была уже на ногах и вытирала слезы тыльной стороной ладони.

— Пора, — выдохнула она единственное слово, выглядя собранной как никогда.

Я даже не успела испугаться, как Велисса сорвала с шеи тоненькую золотую цепочку с кулоном. Внутри граненого кристалла беспрестанно крутилась розовая дымка. Велисса со всей силы бросила украшение на пол. Кристалл легко разбился, высвободив туман, моментально ставший знакомо кроваво–красным. Ужас сковал меня, и только глаза могли следить за ее губами, произносившими слова, которые я не могла слышать. Однако они проникали в каждую частичку моего тела, как недавно звук траурного гонга пробивался во все дома столицы. Сознание стало уплывать в неизвестном направлении, оставляя вместо себя одну–единственную мысль: «Какая же я идиотка!»

Глава 9

Самый странный из моих снов. Мне снился туман. Он был моим прибежищем, моей защитой, моей средой обитания. Марево, плотной ватой окутывая со всех сторон и поглощая любые звуки, полностью отрезало меня от внешнего мира. Его цвет изменялся от багряного, не дававшего мне рассмотреть даже кончик носа, до розоватой дымки, сквозь которую были видны окружающие меня предметы и люди.

Каждый раз, когда туман приоткрывал свою завесу, моему взору представала новая сцена со все расширяющимся кругом участников и меня в качестве обязательного реквизита. Из таких сцен даже получалась незатейливая бульварная пьеска.

Акт первый. Сцена первая.

Действующие лица: Ее сиятельство герцогиня Велисса Рианская и Его Императорское уже Величество Дэрриш (предположительно Первый).

Декорации: роскошные покои герцогини и я.

Главные герои о чем–то ожесточенно спорили, иногда посматривая на меня, отрешенно сидящую на пуфике. Длинные красивые пальцы Дэрриша с такой силой сжимали рукоять меча, что возникало беспокойство за ее целостность. Абсолютная звукоизоляция не позволяла разобрать, о чем идет речь, да меня и не интересовала тема их беседы. Мой взгляд, безразлично блуждая, упал на собственные руки.

Это точно сон. Такими лилейно–холеными мои пальцы не были даже в те времена, когда знали только барабанную дробь по клавиатуре и несложную работу по домашнему хозяйству. Совсем уж нереальными были длинные ногти, которые я согласно специфике работы всегда обрезала под корень. А теперь их еще и украшали золотые, усыпанные бриллиантовой крошкой пластины. Это только в любимых латиноамериканских сериалах бабы Маши бедная секретарша Мария–Хуанита обладала наманикюренными ногтями, размером сравнимыми разве что с когтями ястреба, и при этом печатала быстрее, чем говорила. Правда, иногда звукорежиссер забывал выключить магнитофон, и бодрый звук печатной машинки еще слышался после того, как знойная красотка покидала свое рабочее место, чтобы охмурить бедолагу, по совместительству являющегося ее шефом. В действительности такие ногти существенно снижали скорость печати, постоянно цепляясь за находящиеся рядом клавиши. А что уж говорить о моих руках после обучения в Ордене! Усиленные тренировки, реактивы, въевшиеся в кожу желтыми, несмываемыми пятнами, прекрасно потрудились над кистями — они стали самым страшным ночным кошмаром мастера по маникюру.

Акт первый. Сцена вторая.

Действующие лица: те же, а также толпа всевозможного люда.

Декорации: тронный зал и я.

Огромный зал представлял собой гигантскую лестницу. На ее вершине находились я, трон и Дэрриш. Именно в таком порядке. Кресло с высокой спинкой, стоящее между нами, было скромно прикрыто отрезом черного шелка. На площадке двумя ступенями ниже расположились два человека, в которых легко угадывались телохранители. Справа — воин в ранге Маршала Храма, слева — Мастер Гильдии. Они бдели на приличном расстоянии друг от друга, не забывая время от времени обмениваться неприязненными взглядами. Еще несколькими ступенями ниже — группа роскошно одетых аристократов. Среди них обреталась и одна знакомая мне герцогиня с постным выражением лица. Ниже располагались менее богато облаченные люди, и так до подножия лестницы, где–то далеко внизу. Кого–то кому–то представляли. Кажется, меня всему честному собранию. Но не исключено, что и наоборот. Загадочная черная вуаль, забралом накинутая мне на лицо, не позволяла это определить.

Акт второй. Сцена первая.

Действующие лица: штат прислуги в полном составе, а также некая красотка с лучезарно–дебильной улыбкой на светлом лике, ясно свидетельствующей, что даже первый класс школы для умственно отсталых ей не осилить.

Декорации: гардеробная комната и я.

Меня куда–то принаряжали, больную на голову девушку напротив — тоже. Платье цвета распускающейся листвы придавало ее глазам, в которых не было и проблеска интеллекта, изумрудный оттенок. Умело накрашенное лицо ни разу за время облачения не сменило выражения, даже когда две дюжие служанки затягивали на ней орудие пытки под названием корсет. Талия казалась особенно тонкой, а декольте — неприлично глубоким в сочетании с пышной юбкой, усыпанной золотой вышивкой. Перчатки в цвет платья длиной до локтя оттеняли алебастровую кожу плеч. Для полноты сходства с рождественской елкой девушку, словно игрушками, увешали драгоценностями. Ее волосы — вот чему действительно можно было позавидовать. Мелкие причудливые косички оплетали голову короной. Их распущенные концы, завитые в локоны, спускались ниже оголенных плеч. Но очень уж знакомо сияла сложная прическа! Зря, выходит, аалона Ренита попрекала меня непомерно дорогими косметическими средствами! Этой девице явно нетяжелого поведения денег–то хватило.

Мамочки! Это ж зеркало…

Акт второй. Сцена вторая.

Действующие лица: много кто.

Декорации: Храм Единого и я.

Неправдоподобно тонкие стены грандиозного помещения в форме полусферы избирательно пропускали солнечный свет. Они создавали внутри приятный сумрак, в то же время позволяя любоваться чуть приглушенным пейзажем, окружавшим Храм. Проходы, перекрещивающиеся в центре, ярко озарялись плывущими в воздухе магическими шарами. Зал размером со стадион был разделен на четыре неодинаковых по размеру сектора — два побольше и два поменьше, забитых до отказа нарядно одетыми людьми.

Я бодренько шагала по одной из дорожек к центру, умудряясь даже не запинаться о подол. Длинный шлейф, который бросили на произвол судьбы, грустно волочился следом, замедляя продвижение. На лицах стоящих вдоль прохода людей в роскошных одеждах как в открытых книгах можно было прочесть всю гамму эмоций: благоговение, ненависть, восхищение, страх, а в редких случаях и любовь… Одна рожа с выпученными глазами мне даже подмигнула. Я в ответ невозмутимо показала язык. Рожа потрясенно моргнула и, засмущавшись моего пристального внимания, скрылась в толпе. Воодушевленная достигнутыми результатами, я задумчиво посмотрела на мужчину, неспешно направлявшегося ко мне с противоположной стороны Храма. Но, внимательно обозрев его каменно–невозмутимое лицо, решила демонстрацию коммуникативного органа отложить на более благоприятное время. Дэрриш, Его Императорское Величество, Император Тилана. Одет с головы до ног во все черное. Королевский красный был ничто в сравнении с его императорским черным, а мой изумрудно–зеленый с вульгарным обилием золота казался верхом безвкусицы. Платиновая корона, без единого украшения совершенная, бросала отблески на волосы Императора, оттеняя их вороной цвет. В простом темном облачении он подавлял окружающих своим невозмутимым величием. Почему мне не дали надеть что–нибудь такое же простое и элегантное? Хотя, возможно, мне не хватало его царственной уверенности…

Сердце Храма не пустовало — нас, идущих навстречу друг другу, терпеливо дожидался служитель Единого. Его густая, тщательно расчесанная борода подметала пол. Этот убеленный сединами, но еще крепкий мужчина был настолько выше саном бедного отца Ванхеля, насколько ална Ордена выше обычной лонии. Хотя его сутана и была простой, но благородный ослепительно белый цвет — это не скромный коричневый, а знак служителя в виде платинового круга, инкрустированного рубинами, изумрудами и бриллиантами, — не простой железный кругляш, покрытый облупившейся цветной глазурью. Священник по–хозяйски осматривал свою паству, настойчиво ей напоминая о чем–то, без сомнения, очень важном, что определялось по моментально поскучневшим лицам слушателей. У звукоизоляции есть свои бесспорные плюсы — мой слух обошла стороной эта, вероятно, весьма познавательная проповедь.

Да меня, никак, замуж выдают! Очень уж все происходящее на свадьбу похоже. Конечно, не исключено, что Император решил отречься от престола в мою пользу, сделав меня принародно Вседержительницей Тилана. Но это маловероятно даже для сумасбродного сна. Дэрриш, не догадываясь о моих злодейских мыслях, взял меня за руку и вывел на небольшую круглую площадку, ровно такую, чтобы на ней смогли уместиться двое близко стоящих людей. Моя вторая рука тоже удостоилась чести оказаться в свободной ладони Императора. Его синие глаза безучастно взирали на меня, ни тени эмоции не проскользнуло по красивому лицу. Я ответила ему точно таким же взглядом, с отстраненным любопытством ожидая продолжения своего сновидения. Не ограничиваясь лицезрением потенциального жениха, моя голова заинтересованно оглядывалась по сторонам, стараясь увидеть как можно больше. Служитель воздел длани к небу, потрясая ими, чтобы привлечь внимание зрителей. Все и так смотрели на него, так как других артистов разговорного жанра больше не наблюдалось. Но и этого ему показалось мало.

— На колени! — воззвал он.

Этого я, разумеется, не слышала, но, когда люди в едином порыве падают на колени, и так все понятно. Всеобщий падеж не коснулся лишь нас троих.

Ослепительно яркий свет хлынул сверху, скрывая окружающее не хуже абсолютной темноты и, в отличие от своей противоположности, причиняя ощутимую боль глазам. Мучение, продолжавшееся доли секунды, погасло одновременно со слепящей вспышкой. На мгновение я вспомнила что–то, несомненно весьма значимое, но розовая дымка успокаивающе обвернулась вокруг меня, отгораживая возникшее беспокойство и неприятные ощущения. Император все так же равнодушно отпустил мои безвольные руки.

Что, уже все?! Самая короткая свадебная церемония, которую мне приходилось видеть. Конкуренцию по продолжительности ему мог составить только показанный в передаче «Клуб путешественников» брачный обряд дикого африканского племени, который заключался в ударе избранницы по голове и сволакивании оглоушенной в хижину новоиспеченного мужа.

Обманули! Обделили!

Однако Верховный служитель не разочаровал меня и собравшийся ради зрелища народ, до отказа наполнявший Храм. Вспышка не прошла бесследно, свет нашел временное пристанище в руках священника, заполняя их собой, как раскаленный металл — кузнечные формы для литья. Выступившая на его лбу испарина и вытянувшиеся в бескровную линию губы свидетельствовали, что ноша божественной благодати не была невесомой. Видимо, чтобы не одному страдать, он вцепился обеими руками в наши плечи. Черная ткань рукава Императорского одеяния обугливалась под светящимися пальцами. Легкая гримаса боли чуть тронула безразличное лицо Дэрриша, чтобы бесследно исчезнуть. Я завороженно проследила путь тяжелой капли пота, которая, не торопясь, сползла по смуглой щеке. Только по побелевшим костяшкам стиснутых кулаков можно было понять, насколько ему больно.

«Довольно», — подумала я, решив, что уже достаточно наблюдала за чужими мучениями и раз уж это мой сон, то в моих силах их прекратить.

Священник растерянно разжал стремительно тускнеющие пальцы, прежде окольцовывающие наши плечи, и я поняла, что высказалась вслух. В глазах Императора, как в первую нашу встречу, треснул лед безразличия — и под ним показалось живое удивление. Но красный туман сна, послушный моему призыву, уже заволакивал своей непроницаемой пеленой все вокруг, оставляя меня бродить в одиночестве до следующего просветления.

Акт третий (последний).

Действующие лица: смотри акт второй, сцена первая.

Декорации: смотри выше.

Дебильная физиономия напротив была мне хорошо знакома. Значит, передо мной опять зеркало, хотя и поменьше, чем в первый раз. Мою «ненаглядную» персону потихоньку разоблачали. Аккуратненько сняли перчатки и следом начали избавлять от украшений, навешанных на мне с головы до ног. Все педантично раскладывали по специальным отделениям шкатулки размером почти с амбарный сундук. Никогда не видела драгоценностей в таком огромном количестве.

Мои жадные ручонки самопроизвольно нырнули в эту блистающую и переливающуюся массу, чтобы безнадежно затонуть там по локти. Как в сказке про чуть не погоревшего на присвоении чужих ценностей Али–Бабу!

— Сим–Сим, откройся! Сим–Сим, отдайся! — пользуясь удобным случаем не слышать свой не приспособленный к воспроизводству музыкальных произведений голос, вовсю надрывалась я.

Три добропорядочные служанки, отражавшиеся в зеркале, испуганно переглянулись. Вращательное движение кисти правой руки одной из них в убедительной близости от головы показало, насколько «высокого» они мнения о моих умственных способностях. Чего уж стесняться собственных сновидений!

Пока прислуга, тяжело вздыхая и возводя очи к безответному потолку, расплетала бессчетное количество косичек, я с радостью мартышки, обнаружившей у себя на носу очки, копошилась во внутренностях этого кладезя сокровищ. Что–то покоящееся где–то на самом дне меня сильно привлекало и беспокоило одновременно. Пальцы, неосмотрительно потянувшиеся на это ощущение, обожгло ледяным холодом, и они прочно примерзли к молочно–белому камню, который висел кулоном на тоненькой золотой цепочке. Розовая дымка, обволакивающая меня, стала с сумасшедшей силой втягиваться внутрь камня, окрашивая его в свой цвет. Голова, не расположенная к таким скоростям, пошла кругом. Вестибулярный аппарат согласно поддержал ее забастовкой, поэтому, чтобы сохранить равновесие, мне пришлось закрыть глаза и за что–нибудь уцепиться.

Занавес.

Судорожный вдох отозвался мелкой дрожью во всем теле.

«Это не сон», — билась в голове одичавшая мысль. И только закрытые глаза и крепко стиснутые зубы не давали ей вырваться на волю.

Я вспомнила.

Прислуга в один миг сбилась в обеспокоенную кучу, наперебой интересуясь моим драгоценным самочувствием. Их крики в три голоса раздражали привыкшие к абсолютной тишине уши. Прекрасно понимая, что перекричать их все равно не удастся, я не стала пускаться в длинные, путаные объяснения, а просто вновь вернула на лицо фирменную улыбку. Ее благотворное влияние сказалось немедля — успокоившиеся женщины облегченно вздохнули и вернулись к прерванным занятиям. Велисса не поленилась провести предварительный инструктаж.

Амулет сменил постоянное место жительства на временную прописку у меня во рту, куда я его сунула при первом же удобном случае.

Какой вес мне пришлось тащить, я поняла, когда с меня сняли платье. Золотые нити, которыми был щедро вышит подол, солидно утяжеляли и без того нелегкую ткань. Расшитый драгоценностями лиф стоял колом. И волокла я все это в полузадушенном состоянии — благодарные легкие заработали в полную силу, лишь освобожденные из тисков корсета. После таких мук избавление от многочисленных нижних юбок и белья не стоило упоминания.

На очереди находилось принятие водных процедур. Хрупкие пенные шарики радостно лопались, принимая меня в емкость размером с небольшой бассейн. Две молоденькие девушки высоко держали мои волосы, чтобы они не намокли, пока престарелая служанка омывала мое лицо и тело. Мягчайшая простыня собрала все до единой капельки с кожи, которая после купания стала безумно нежной. После меня умаслили, надушили и облачили в пеньюар, оставляющий мало простора воображению. Волосы, достающие уже до колен, расчесали самым тщательнейшим образом.

Неплохо меня готовят для первой брачной ночи. Постараюсь не разочаровать молодого мужа — его ждут незабываемые впечатления! Пусть тоже приготовится…

Через смежную с гардеробной дверь меня провели в Императорскую опочивальню. Полупрозрачные занавеси стыдливо прикрывали алтарь брачного ложа, находившийся на круглом трехступенчатом пьедестале.

Вот где Избранную принесут в жертву маловразумительному Пророчеству!

Спальня со времени моего посещения значительно похорошела. Что ни говори, а черные занавеси и драпировки не украшают помещение. Светильники романтично парили вокруг балдахина, позволяя подробно рассмотреть комнату, оформленную в кремовых тонах. Окон не было — их заменяли качественные иллюзии, неотличимые от оригиналов. Оснащенные для большей реалистичности портьерами, они все равно коробили мне, как обладательнице Силы, взгляд — сквозь загадочно подмигивающее ночное небо отлично просматривалась обыкновенная стена. Матрац, лежащий на кровати размером с частный аэродром, мягко спружинил, когда меня на него усадили. Служанки, гордо полюбовавшись делом рук своих, вереницей покинули опочивальню через центральные двери.

Настороженно выждав в неподвижности минуту, я забралась на предоставленную в мое распоряжение постель с ногами. Выплюнутая цепочка с амулетом нашла пристанище на моей шее. Поерзав по скользким простыням, тело приняло позу, которую аалона Валента называла «ждущая опасность», а Ранель — «затаившийся мертвяк»: спина прислонена к изголовью, правая нога подогнута для упора, руки выжидающе расслаблены поверх одеяла.

Если мне не изменяет вернувшаяся после продолжительного отсутствия память, именно в данной кровати испустил последний вздох экс–Император, а до него еще куча других. Интересно, не мучают ли его сыночка кошмары в этой постели? Мне бы было не до сна.

Ай да Велисса, здорово она постаралась, чтобы уложить меня на Императорское ложе. Причем не она одна: взять хотя бы алну Астелу. От кого еще у герцогини этот чудо–амулетик?

«Из лесу, вестимо».

Ба, кто это тут у нас прорезался?! Где ж ты раньше был, мой любимый внутренний голос?

«Крепко спал».

Пока ты бессовестно дрых, я успела в брак вступить!

«И на час нельзя тебя оставить. Обязательно в какую–нибудь дрянь вступишь!»

Вместо того чтобы пошлить, лучше бы подсказал, что мне сейчас делать. Ясно одно — не бывать этому запланированному высшими силами материнству. Черта им лысого, а не Спасителя! Но для начала нужно вывести из игры моего венценосного супруга.

Последний, легок на помине, появился в спальне. Тяжелые двухстворчатые двери почтительно пропустили Дэрриша внутрь. Он плотно закрыл их за собой и устало прислонился спиной к узорчатой створке. На моих губах тут же восстановилась улыбка, от которой уже сводило судорогой лицевые мускулы, и глаза уставились в одну точку. Взгляд Императора задумчиво упал на главный в комнате предмет обстановки — кровать с возлежащей на ней моей персоной. Энтузиазма на его лице при виде этой картины не проявилось. Новоприобретенный муж не торопился с отдачей супружеского долга.

«Нужно было принять на грудь для храбрости».

Ну нет! Всегда существует возможность перебора и опасность осрамиться перед молодой супругой — не суметь достойно исполнить супружеские обязанности.

Собравшись с силами, он все–таки отлепился от двери и походкой вымотанного хищника двинулся к кровати. Его босые ноги мягко, неслышно ступали по ковру. Полы длинного халата из черного, расшитого серебром бархата распахивались при каждом шаге. Я, усыпляя его бдительность, оставалась все в той же позе тихой душевнобольной. Не останавливаясь, новобрачный кошкой поднялся по прикроватным ступенькам. Сброшенный халат полетел на расправленную постель. В пижамных штанах ему тоже было неплохо, но лучше бы он не раздевался — я чувствовала бы себя намного спокойнее и увереннее.

Я и раньше подозревала, что у него красивое тело. Но не представляла, что настолько: без изъяна, вылепленное породой и долгими тренировками, не прикрытое и островком растительности. Это великолепие не было нарушено ни единым, даже пустяковым, шрамом или уродующим рубцом. Только золотая татуировка, окольцовывающая правое плечо Дэрриша, ярко сияла на смуглой коже. Этому феномену могло быть несколько объяснений, ни одно из которых не внушало мне оптимизма. Густые черные волосы спадали на плечи, глаза сверкали синими озерами. Горькая усмешка кривила совершенные губы. Я залюбовалась, взгляд действительно стал стеклянным, необходимость в притворстве отпала.

«Интересно, а от короны лысина не образуется?» А и правда? Вот у нас охрана здания все как один с ранней плешью. Давно уже подозреваю, что все дело в фирменных фуражках… Тьфу, о чем это я?

Император некоторое время просто стоял рядом, прежде чем осторожно присесть на краешек ложа возле меня. Скорее всего, сейчас начнет что–либо вещать о необходимости свершения супружеского долга.

Как в воду глядела!

— Прости, Лия, — устало произнес он.

Молодец! Запомнил мое имя, я уже не Это, прогресс!

— Мне это тоже не доставляет удовольствия, но я должен это сделать.

Ага, как же, верю!

— Когда отцу было действительно за что–то стыдно, он говорил, что это его долг. А теперь так говорю уже я. — Император сухо рассмеялся. — Я должен это сделать. Нет, мы должны это сделать.

Ну прямо герой дамского любовного романа: внешность подходящая и изъясняется соответственно. Успокойся, радость моя, тебе ничего не придется делать, я все сделаю сама. Ближе, ближе наклоняйся, милый муженек, как раз нужное расстояние для моего любимого приема.

Упругий мячик стянутой Силы приятно согревал живот, придавая рукам убежденную точность. Его солнечное сплетение оказалось неготовым к выстрелу моей правой руки, стиснутой в острый кулак. Украденное дыхание сделало его беззащитным перед магическим ударом, молнией сорвавшимся с другой руки. Обездвиженный супруг тяжело упал ничком на мои укрытые одеялом ноги. Прием проведен идеально, хотя, не застань я Дэрриша врасплох, вряд ли удар у меня получился бы столь безукоризненным — реакция Императора была молниеносной, но все же недостаточно быстрой.

— Ой! — нарушил тишину мой негромкий вскрик от боли в правой руке.

Она горела как после ожога, и я затрясла кистью, чтобы избавиться от возникшего жжения, которое, впрочем, очень быстро прошло. От греха подальше постаралась побыстрее скатить потяжелевшее тело Императора со своих ног и выбраться из кровати. Должно быть, на нем какой–то оберег. Только где он?

«А ты в штанах поищи». Угу. Он там крестиком на трусах вышит.

В тяжких раздумьях я стала прохаживаться вокруг пьедестала с ложем, на ходу мне всегда легче сосредоточиться.

Что же делать?

«Ты еще спроси: кто виноват?» А что, и спросила бы, будь у кого.

Хотя что тут спрашивать? Сама, балбеска, и виновата! Надо было с самого начала не соглашаться на эту сомнительную работенку по спасению человечества, и все дела.

Все, нужно успокоиться и поразмыслить. Сила у меня есть, надо ее только применить по назначению. Проведем–ка разведку окрестных помещений. Возможно, получится телепортироваться, но предварительно необходимо разузнать, куда прыгать, чтобы по недосмотру не угодить в стену, или того хуже, в какого–нибудь постороннего индивидуума. Дворец не стерильная Башня телепортации!

С удобствами и без стеснения расположившись на противоположном от лежащего без движения Дэрриша конце широченной кровати, я стала вспоминать, что говорила о бестелесном поиске аалона Хилон.

«Отрешитесь от ощущения своего тела, — прохаживаясь вокруг стола, на котором лежала подопытная Ранель, объясняла она. — Не сдерживайте свой дух хрупкой оболочкой из мяса и костей. Освободите себя, почувствуйте радость легкости бытия и всепроникновения…»

В тот раз у меня получилось ощутить освобождение всего на несколько секунд, прежде чем шлепнуться обратно в тяжелое тело. Надеюсь, теперь, при чрезвычайных обстоятельствах, избыток адреналина компенсирует недостаток умения.

Сила, как всегда, наполняла тело — спокойная, уверенная, готовая прийти по моему зову на помощь. И я призвала ее, а она пришла, послушная мне. Меня выкинуло так быстро, что я только успела увидеть собственное тело, безвольно раскинувшее руки, прежде чем со всего размаха врезаться во что–то донельзя твердое и срикошетить обратно. Возмущенное таким произволом тело отреагировало пронзительной болью, от которой захотелось громко взвыть во весь голос. Теплая кровь из прокушенной губы потекла по подбородку, но оглушительно визжащий крик удалось предотвратить.

Кто–то из Императорских магов догадался поставить сферический заслон. Абсолютная штука, герметичная на магию, как яичная скорлупа. Гасит любое магическое воздействие и настроена на пропускание внутрь строго определенных личностей. Телепортация здесь точно не поможет. Силы в препону вложили немерено, чтобы оградить новобрачных, и придется теперь искать другой, не такой радикальный способ побега.

Я тихо съехала с края кровати, рукавом утирая с лица все еще сочившуюся кровь вместе с выступившими слезами. С усилием, но удалось подняться на дрожащие ноги. Под мерный, пусть медленный и трудный, шаг думалось намного лучше. Что же теперь делать? Куда бежать даже без начальной информации? А нужно выбраться не только из дворца, но и из города… Как это сделать? Алонией уже не переодеться, слишком заметно, да и где взять одежду? Кем же тогда? Не одеваться же опять служанкой Велиссы… Стоп. Что там было? Велисса. Служанка. Ура!!! Нашла, я буду служанкой. Так, где найти одежду служанки?

Я лихорадочно заметалась по спальне, ища несуществующее облачение.

«Балда, даже если ты чудом найдешь здесь одежду служанки, что так же вероятно, как найти тут джинсовый костюм иностранной фирмы «Деним“, кто же выпустит служанку из спальни Императора в брачную ночь?»

Правильно, ее сначала нужно впустить.

Не составило труда найти звонок для вызова прислуги, находившийся за пологом. Правая рука уже потянулась к витому шнуру, когда мой взгляд случайно упал на постель. Вид неподвижного Императора, лежащего поперек кровати в подозрительной позе паралитика со стажем, бесспорно, раньше времени насторожит предполагаемую жертву. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, я принялась за сотворение картины мирно спящего Государя.

Предусмотрительно сброшенный супругом халат пригодился, чтобы прикрыть мое практически нагое тело. Ткань впитала в себя запах Дэрриша — разгоряченной схваткой стали, лесного озера после грозы и едва уловимый аромат ванили. Халат волочился по полу, рукава пришлось основательно подвернуть. Пояс от моего пеньюара крепко перевязал тугую косу, в которую я заплела мешающиеся длинные волосы. Уложить Дэрриша в желаемую позу мне удалось не сразу. Все–таки я не ломовая лошадь, чтобы запросто, не вспотев, таскать мужиков под метр девяносто ростом. Да еще, помня об имеющемся у Императора таинственном амулете, приходилось избегать любых соприкосновений с его кожей. А он, как назло, разделся. Повезло, что хотя бы штаны на нем были.

«Наверняка чтобы не смущать молодую супругу». И на том спасибо.

Очень в моем нелегком деле помогло покрывало, на которое упал обездвиженный супруг. Не будь его, несладко бы мне пришлось. В результате огромных усилий и моей настойчивости тело Императора все же было приведено в должное положение и укрыто одеялом. Я позволила себе насладиться успехом и оглядеть дело рук своих, но наткнулась на горящий ненавистью взгляд. За всеми этими хлопотами я совсем забыла, что пораженный магическим ударом остается в полном сознании и абсолютно все чувствует и понимает. В его глазах недвусмысленно отражалось, что, если бы к Императору сейчас божьим чудом вернулась способность двигаться, производство мессии было бы последним, что его заботило.

— Ничего, дорогой мой супруг! Очень надеюсь, вам сейчас нетрудно понять, что мне пришлось пережить по вашей с Велиссой милости, и почувствовать себя бессловесной овцой, которую отдали на заклание дурацкому предназначению. — Хриплый звук собственного голоса показался мне чужим после многодневной звуковой изоляции.

Император оставил мое заявление без ответа, так как вряд ли смог бы мне возразить, даже если бы и хотел. А я приступила ко второй части своего коварного плана, энергично подергав за шнурок звонка. Надеюсь, они пощадят мою стыдливость и пришлют всего одну служанку. С двоими придется повозиться.

Глава 10

Небо услышало мои молитвы, и на требовательный звонок в приоткрытую дверь нерешительно протиснулось совсем юное создание лет семнадцати. Среднего роста, пухленькая, но фигурка ладная. Миленькую мордашку украшали большие невинно–голубые глаза, тонкие брови удивленно изгибались полукругами. Тугие соломенные кудряшки выглядывали из–под кружевного чепчика. Лучшего не стоило и желать.

С самого начала я выбрала правильную линию поведения в образе этакой стервозы Императрицы.

— Как тебя зовут, деточка? — спросила я покровительственным тоном.

— Ри–иса, моя вен–ценосная гос–пожа, — заикаясь, ответила она.

— Ты моя личная служанка, Риса? — Ее имя змеиным шипением сорвалось с моих губ, изогнутых в пакостной улыбке.

Имя имеет над человеком непреодолимую власть. Его звучание — самая сладкая музыка, которую человек различит в любом гаме и грохоте, пусть даже и сделает вид, что пропустил окрик мимо ушей. Нужно только иметь силу, даже не обязательно магическую, и смелость, чтобы воспользоваться этой властью.

— Только од–дна из многи–их, вен–ценосная гос–спожа. — К заиканию добавилось теребление неповинной юбки.

— Но у меня должны быть фрейлины, а не простые служанки? — Допрос с пристрастием продолжился.

— Герцогиня Рианская сказала, что, до того как супруга Императора понесет, ей должны прислуживать только непорочные девушки, — сказала она и густо покраснела.

— Неужели при Императорском дворе таких не нашлось, Риса? — притворно изумилась я.

Девушка смутилась еще больше, не найдясь с ответом.

Во всяком случае, по–видимому, Велисса считает, что нет. Кроме того, опытные фрейлины быстро догадаются, что с молодой Императрицей происходит нечто странное. А служанки не так сообразительны, да и, если что, будут крепко держать язык за зубами. Хватит догадок, пора браться за дело, а то так и до рассвета доболтаться недолго. Решение пришло совершенно спонтанно, и сильно отличалось от задуманного первоначально.

— Раздевайся, — без всякого перехода приказала я. — Быстрее!

От изумления девушка даже забыла, как сильно она боится «венценосную госпожу», и удивленно вскинула глаза.

— Что уставилась? — До чего же у меня омерзительный голос! — Ты знаешь, какое наказание ждет ослушавшегося Императорской воли?

— Мучительная, медленная смерть, венценосная госпожа, — проблеяла моя жертва.

— Мы же не хотим, чтобы с тобой произошла эта досадная неприятность, не так ли, Риса? — елейным голосом поинтересовалась я.

Как загипнотизированная, она начала раздеваться, аккуратно снимая по очереди предметы своего нехитрого туалета, пока не осталась в исподнем.

— Снимай все и полезай в постель под одеяло.

Девушка покачнулась как от удара, но с места не двинулась. Ужас наполнил голубые глаза влагой.

— Не волнуйся, Император изволит почивать, — или что–то вроде того, мысленно уточнила я, — и твоя непорочность останется при тебе.

«Ну ты и стерва». Исключительно по производственной необходимости, следуя системе Станиславского.

Мелко дрожа, на подгибающихся ногах Риса в точности выполнила все мои приказания. Честно говоря, я чувствовала себя не лучше перепуганной девушки. Заклинание Проникновения не самая приятная вещь на свете. Его мы не изучали на уроках по боевой магии, не рассматривали на занятиях с алной Ордена, оно вообще недоступно обычной алонии. Им предусмотрительно оснастили меня изначально, и в этот критический момент нафаршированная память услужливо его подсказала. Пора Астеле пожинать горькие плоды своих усилий: эти знания, несомненно, мне очень пригодятся.

Заклинание относилось к разряду высших в магии Живых Разумных Существ. Но не каждый Мастер рисковал к нему прибегнуть. Применив данное заклинание, ты не просто узнаешь информацию, ты ее вспоминаешь, становясь на время совершенно другим человеком, с его бедами и радостями, переживаешь все то, что ему пришлось испытать, вплоть до той боли, которую причинил ему при ритуале. Последствия нелегко предсказать, даже при помощи Мастера Пророчеств. Поэтому предусмотрительные маги очень редко прибегали к нему, как правило стараясь заменить его более простыми и менее болезненными заклинаниями. Но сейчас был крайний случай. Мне нужно не просто запомнить информацию, я должна знать! Только так мне удастся выбраться из дворца и не оказаться снова в его стенах. Отбросив последние колебания, я решительно села рядом с перепуганной девушкой.

— Мне нужна твоя помощь, девочка. Посмотри на меня.

Загипнотизированная требовательным тоном, она подняла глаза и больше не смогла отвести взгляд. Я осторожно, кончиками пальцев, коснулась ее висков, входя в то особое состояние, которое всегда предшествовало особенно трудным заклинаниям. Риса дернулась, как будто вместо прохладной кожи мои пальцы покрывал раскаленный металл, но не смогла освободиться от навязанной воли. Мое сознание сквозь прикосновение неторопливо потекло навстречу той стене страха, которая окружала ее. Нужно подобрать слово–ключ, открывающее ворота в эту крепость. Что это может быть? Имя матери, отца, брата, любимой бабушки? Или приказать: «Откройте именем Императора»? Мне почудилось или барьеры и правда слегка поддались в ответ на мою дурацкую шутку? Пароль — Император? Нет. Что же тогда? Дэрриш. Я почти не заметила, как рухнули все барьеры, и даже не успела порадоваться, как все просто, потому что я уже больше не была собой.

…Я сижу за деревянным столом, который кажется маленькой мне просто огромным. Статная женщина в аккуратном холщовом платье — моя самая красивая в мире мама, которая делает самый вкусный на свете мясной пирог. Бесформенное тесто в ее ловких руках превращается в чудо–дворец с мясной начинкой, который исчезает в недрах огромной печи. То–то обрадуется папа, когда вернется с поля. Хлопает дверь, и в комнату входит большой мужчина с большими руками — мой отец. Он хватает меня и высоко подбрасывает в воздух. Я оглушительно визжу, а он так же оглушительно смеется. Рядом звонко хохочет мама.

…Мне восемь. В нашем просторном доме никто больше не смеется, он стал большим погребальным костром моего отца. Языки пламени, вздымаясь к самому небу, сжирают все, что мне было дорого, оставляя после себя такое непостоянное тепло. Я стою рядом со сгорбленной фигурой матери, зябко кутающейся в черную накидку, в то время как у меня от жара все лицо в испарине. До меня долетает перешептывание соседей, их голоса змеями заползают в мои уши: «Такой молодой… Какое несчастье… Разве можно справиться в одиночку с оборотнем… Мафа тронулась… Дом не пожалела… Что с дитем будет?» Я стараюсь не слышать эти такие разные и такие похожие голоса, вслушиваясь в сытое потрескивание горящего дерева.

…Меня и мои нехитрые пожитки везет тряская телега по размытой слякотью поздней осени дороге. Крепкая лошадка ходко бежит, с каждой минутой приближаясь к столице, где проживает мой дядя, брат матери, которая, не выдержав горя, ушла в монастырь святой Толмы, покровительницы вдов. Тилана встречает меня противным моросящим дождем и неприветливыми стражниками на воротах, которые очень долго держат нас на въезде, так как им вовсе не хочется выходить из–под теплых, сухих навесов. Дом главного распорядителя прислуги третьего уровня, а по совместительству и моего дяди рента Арвала, после нашей небогатой деревни кажется мне верхом роскоши. Только принимают меня тут совсем не по–родственному. Оказывается, моя мать разругалась со всей немногочисленной родней, когда настояла на своем и вышла замуж за неотесанного деревенщину, по чистому недоразумению оказавшегося в столице. В память об этом прискорбном событии меня не готовят, как моих двоюродных сестер, в личные служанки высокородной дамы, а отправляют на кухню прислугой второго уровня. Дни до безобразия похожи один на другой.

…Мне пятнадцать. Фигура округлилась в нужных местах, даже Дила завистливо вздыхает при взгляде на мою грудь. На меня уже обращают внимание мужчины. Но рента Тарина говорит, что если я хочу чего–то добиться в этой жизни, то не побегу с первым подмигнувшим мне гвардейцем «любоваться на луну». До сих пор не понимаю, чем я приглянулась распорядительнице пятого уровня. По словам всезнайки Дилы, она забрала меня из прислуги второго уровня исключительно в пику моему дяде (поговаривают, в ранней молодости между ними что–то было, но так и не закончилось священными узами брака). Трудно представить, глядя на эту суровую женщину, что когда–то она бегала на свидания. Теперь перед ней трепещет вся без исключения прислуга, даже личные служанки не погнушаются уважительно с ней поздороваться. Именно под ее началом у меня раскрылся талант за считанные мгновения приводить в порядок прически и туалеты признанных красавиц, в каком бы плачевном состоянии они ни находились. Я уже умею считать и могу написать свое имя. Жизнь налаживается.

…Моя шестнадцатая весна. Дорожка дворцового сада торопливо несется у меня под ногами. Мне не до окружающих красот — герцогиня Рианская случайно оступилась в саду и упала прямо в колючие кусты декоративного шиповника. Страшно подумать, что стало с ее платьем! Я бегу со всех ног к Ее сиятельству, зная, как она сурова с нерадивыми слугами. Дорожка делает резкий поворот, и чьи–то сильные руки ловят меня, не давая упасть. О ужас! Я чуть не сбила с ног Его Императорское Высочество! Но вместо того чтобы примерно меня наказать, Дэрриш (Единый, как я смею его так называть!) просто говорит:

— Поторопись, девочка. Велисса не в самом лучшем настроении. Помоги ей. — И добавляет: — Я надеюсь на тебя.

И улыбается своей неотразимой улыбкой, которую еще очень долго потом, стоит мне закрыть глаза, я вижу перед собой. Он уходит, оставляя меня в полнейшем потрясении от его ослепительной красоты и величия.

В чувство меня приводят гневные крики в отдалении, куда я тотчас устремляюсь. Привести в порядок герцогиню не составляет труда. Там и требуется всего–то в нескольких местах прихватить платье, расправить затяжки и чуть взбить прическу. Другое дело — собственные чувства. Я влюбилась. Любовь с первого взгляда. Нет, это нельзя назвать любовью — обожание, поклонение, вознесение на пьедестал. Как же может быть иначе, когда влюбляешься в наследного принца.

…Император болен. Это странно. Это просто невозможно. Ходят упорные слухи, что дело не обошлось без самой пречерной магии. Так ли это, не знаю, но маги Ближнего Круга перевернули весь дворец сверху донизу, и каждый подвергся тщательной проверке. По–моему, ничего не нашли, так как Император продолжает медленно угасать. Меня волнует совсем другое. Я стараюсь хоть издали увидеть принца. Берусь за самую черную работу, лишь бы она была вблизи от его покоев или покоев Императора, где принц находится в последнее время намного чаще, чем в собственных.

…Император умер. Печаль погребальным покрывалом опускается на город. Но после неприлично короткого траура с Башни Глашатаев разносится весть — новый Император объявил о своей женитьбе. И на ком?! На никому не известной дочери захудалого барона из этой дикой Твианы. Ее имя — Лия Арианеста ди Триан — никому ничего не говорит, такая глухомань поместье ее отца. Почему она?! Никто во дворце, да и в столице, не сомневался, что своей избранницей Его Величество назовет герцогиню Рианскую. Даже конюхи перешептываются о странном выборе Императора, а я безрассудно надеюсь, что она окажется уродиной. По дворцу пожаром пронеслось известие, что на Представлении невеста была в вуали. Целых полдня я пребываю в счастливом неведении.

…День свадьбы Императора. Накануне вечером распорядительница огорошивает известием, что мне придется прислуживать лично венценосной невесте. Стоило ее увидеть — и последние иллюзии о ее предполагаемых недостатках оставили меня. Она красива, в этом нет сомнений. От изгиба бровей и стрельчатых ресниц до кончиков изящных пальчиков ног. Чудесные волосы спускаются до колен, их цвет очень трудно определить. Каждый волосок покрывает тонкий слой золотой пыльцы. В зависимости от освещения волосы меняют цвет от нежно–золотистого до пламенно–красного. Но ее красота не красота изнеженной придворной дамы. Говорят, до того как рента Тарина лично с ней поработала, ее ладони покрывали уже затвердевшие мозоли, а кожу — недопустимый для аристократки загар. Все странно в этой Лие Арианесте ди Триан. В ней нет жизни. Можно подумать, что хозяйка отлучилась куда–то по неотложным делам, оставив на время неразумную оболочку. С застывшей на лице какой–то ненастоящей улыбкой, она просто кивает всем, не произнося ни слова. Но самое удивительное — все распоряжения, связанные со свадьбой, отдает герцогиня Рианская.

…Все кончено. Ритуал свершился — благодать Единого коснулась новобрачных, связав их навеки. Я одна из двух служанок, прислуживающих Императорской чете в эту ночь. Меня удостоил вниманием Мастер–телохранитель Императора. Честь его прикосновения горит на моем челе знаком, позволяющим входить в Императорские покои. Разве не об этом я так долго мечтала? И от этого еще горше. Настойчиво дребезжит звонок вызова из Императорской спальни. Я потрясенно вскакиваю. Дилы нет, она убежала на свидание к очередному гвардейцу, несшему очередной караул. Удивленные взгляды охраны встречают меня перед дверями Императорских покоев. Знак ярко полыхает, позволяя мне беспрепятственно пройти внутрь. Безмолвная приемная остается позади. Тяжелая створка двери неохотно поддается моим усилиям. Возле Императорского ложа, нетерпеливо постукивая ножкой, меня ждет оживший кошмар — вернувшаяся в свое тело Императрица Лия Арианеста.

— Как тебя зовут, деточка? — презрительно роняет она.

Жутью веет от ее улыбки…

Круг замкнулся.

Меня мутило. Сильно. Приходилось прикладывать титанические усилия, удерживая свой желудок от опорожнения на шикарный ковер и пытаясь отвлечься на хитросплетения его узора. Нельзя оставлять такой ценный материал для поисковой группы. Во рту уже предчувствовался отвратительный вкус рвоты. Кровь из вновь прокушенной губы помогла смыть его, а боль — немного прийти в себя. После кошмарного ритуала, на который я сама себя обрекла, у меня не осталось никаких сил. Даже моя магия почти исчерпала себя, отхлынув за недоступный пока для меня предел.

— Я Лия, Лия, Лия. — Тело раскачивалось из стороны в сторону в такт повторяемым словам. — Не служанка Риса…

Я из последних сил цеплялась за собственное имя, стараясь засунуть полученные такой жертвой воспоминания в самый дальний и пыльный уголок своего мозга. Но пока получалось не очень, хотя первый шок более–менее прошел, оставив после себя маслянистый осадок отвращения к себе. Риса лежала в счастливом беспамятстве, после глубокого сна она и не вспомнит произошедший кошмар. В отличие от невезучей меня. Ничего удивительного, что маги редко пользуются этим заклинанием. Теперь от воспоминаний не избавиться: они будут появляться, как привидения замурованных преступников, из темных закоулков мозга. У меня не было другого выхода.

Я Лия, Лия, Лия…

«А не Лия Арианеста?»

Заткнись.

«Все, соберись. Что, такие усилия — и все зря?»

Как бы не так.

Приученная ранними побудками в Ордене, я переоделась в рекордные сроки. Можно было еще быстрее, но отвлек блеск золота на левой руке. Мое плечо украшала татуировка, идентичная той, что окольцовывала правое плечо Дэрриша. У нее была странная форма: не ровный ободок браслета, а как будто след от чьей–то сильной хватки, непонятным образом оставшийся вплавленным в тело золотом. Моментально вспомнился нужный момент псевдосна и вцепившаяся рука служителя, наполненная мучительным светом.

Я предпочла бы традиционное обручальное кольцо.

Добытая одежда оказалась привычно удобной. К сожалению, лиф темно–розового платья на мне уныло провисал. Единый был весьма щедр, отпуская Рисе женских прелестей. Пришлось срочно организовать себе операцию по увеличению груди. На расходный материал ушел весь мой пеньюар, еще и место осталось. Ботиночки тоже норовили оставить мои ножки необутыми, но я туго привязала их шнурками к щиколоткам. Длинная коса кое–как уместилась под тесным чепцом (проклятая драконья вытяжка — волосы за месяц отрастают как за год!), со скрипом получилось натянуть его ниже бровей.

«Ну вылитая служанка!» Хватит ехидничать.

Можно попробовать навести иллюзию, но Силы на это практически не осталось. А если бы ее и хватило, магический заслон вряд ли оставит морок в целостности.

Но не могу же я уйти отсюда просто так! Одинокой девушке нужно еще на что–то жить. А Императорская казна задолжала мне крупную компенсацию за моральный ущерб. Где у нас тут хранятся деньги или материальные ценности, которые без проблем можно на них сменять? Хотя бы некая памятная резная шкатулка?

Услужливая память Рисы указала на дверь, отменно замаскированную под деревянную панель обшивки. Она вела в гардеробную, минуя обходной путь через приемную. Свет зажегся, как только я вошла в комнату, озаряя наряженные в платья манекены, которые придавали помещению сходство с ателье. Их, метущих пол пышными кринолинами, набралось больше десятка. Причитающиеся к ним аксессуары — как то: туфли, перчатки и прочее — хранились отдельно, аккуратно разложенные по многочисленным полочкам двух шкафов, куда я тут же сунула любопытный нос.

Когда это они успели состряпать такое количество одежды?

«Осталось в наследство от прежней Императрицы?»

Вряд ли. Если положиться на воспоминания Рисы, она уже как двадцать лет почила в семейном Императорском склепе.

«Велисса решила поделиться своим гардеробом?»

Не ее стиль. Белого с голубым мало до неприличия.

«Не так уж и плохо, наверное, быть правящей супругой, а?»

Так и дали поправить, держи карман шире. Суррогатная мать для наследника, не больше. Стоило бы мне разродиться долгожданным мессией, как «правящую супругу» тут же снарядили бы попутешествовать в дальнюю, куда и гуси не летали, резиденцию под усиленной охраной.

В противоположных углах помещения переглядывались два разнокалиберных зеркала. У меньшего, украшавшего собой высокое трюмо, никем не охраняемый, стоял тот самый сундук с сокровищами из сказок Шахерезады. По–хозяйски откинув крышку, я с энтузиазмом зарылась в сверкающие внутренности сундучка. После тщательного осмотра мною были отобраны несколько вещей: бриллиантовый браслет (куда девушке без ее лучших друзей!), толстая золотая цепь, подмигивающая красным глазом рубиновой подвески (пусть немного и по–варварски), пяток колечек да сережки из платины. Тиара с сапфирами — привлекательно, но чересчур. Пожалуй, хватит. Не воровка же я, накачавшая клиента клофелином! Беру себе только на существование.

«Безбедное». Дорога нынче жизнь в столице.

Окружающие меня платья умоляли их примерить, но, если я не хочу встретить рассвет в теплой компании мужа, его охраны и любовницы, пора делать отсюда ноги.

Сложив драгоценности в платок и засунув его за корсаж, куда можно было ссыпать еще четверть содержимого сундучка, я с сожалением отвернулась от всего остального великолепия и вернулась в спальню. Магические светильники гасли за медленно закрывающейся дверью.

Никто из находившейся на кровати парочки за мое недолгое отсутствие не надумал уйти. Они лежали в тех же позах, в которых я их оставила. Поднатужившись, я подкатила Рису поближе к Дэрришу и создала картину мирно спящей после бурно проведенной ночи супружеской четы, удачно накрыв обоих с головой одеялом. Вот и сбылась мечта этой девочки, только несколько по–другому, чем она думала. А когда, собственно, судьба дает нам то, что мы хотим?

Обойдя мое несостоявшееся брачное ложе, я наклонилась к драгоценному супругу, чтобы попрощаться.

— Счастливо оставаться, ми–и–илый, — приторным до угрозы кариеса голосом пропела я. — Уверена, моя практически равноценная замена не даст тебе заскучать. Ничего, что я на «ты»? Можно сказать, мы почти родственники…

Ответа, разумеется, не последовало. Я великодушно приняла вынужденное молчание Императора за знак согласия.

— Передавай привет нашей общей знакомой, герцогине. Пусть сваха из нее не получилась, но человек она в общем–то неплохой, — не смогла я отказать себе в мелком удовольствии.

На прощание решила осчастливить муженька пламенным супружеским поцелуем. Он пришелся аккурат на кончик Императорского носа.

Тело предало свою владелицу, перестав мне повиноваться. Раскаленная ртуть скользнула в вены, вытеснив оттуда теплую кровь. Губы жаждали прикоснуться к таким желанным губам, кожа хотела ощутить шелковистость смуглой кожи. Пальцы запутались в длинных темных волосах Императора. Его запах, проникающий в каждую пору моего тела, становился моим запахом. Синие глаза были невозможно близко. Жалкие крохи Силы, оставшейся после иссушающего ритуала, взывали к этому неподвижному телу.

Стоп!!! Я Лия, Лия, Лия… Лия, черт побери!

Во рту было отвратительно сухо. Вцепившись в ткань покрывала, я трясла непутевой головой, стараясь освободить ее от неподобающих мыслей. Меня еще потряхивало, а легким не хватало воздуха, и приходилось судорожно вдыхать жизненно необходимый кислород. Избегая смотреть на лежащие под одеялом фигуры, а особенно на Императора, в панике перед повторением странного приступа я с трудом отползла от кровати и попыталась взять себя в руки.

Что за дешевая мелодрама?! Неужели чувства этой девчонки к Дэрришу так на меня подействовали? Но когда тихое обожание успело трансформироваться в изматывающую страсть? Здесь не должно быть никаких эмоций — тень воспоминаний, и только!

«Играй, гормон» будет в следующий раз. Пора отсюда уходить, если ты еще не раздумала». Не раздумала, не дождешься.

Платье перекрутилось. С таким тщанием выполненный пышный бюст сполз вниз, превратив меня из сексапильной красотки в не единожды рожавшую мать семейства. Возвратив его на законное место, поправив одежду и выпустив часть воспоминаний Рисы на волю, чтобы войти в образ служанки, я проследовала на выход. Темная приемная не осталась в памяти. Найденная в потемках входная дверь легко скользнула в сторону. Чужая Сила льющимся потоком прокатилась по коже, оставляя чувство приятной прохлады. Магический купол опознавался на раз, и мне оставалось только порадоваться своей предусмотрительности в плане отказа от личины Рисы. Здорово я сейчас выглядела бы перед караулом с потекшей иллюзией! Зрелище не для слабонервных. Маги–телохранители ограничились лишь заслоном, всецело положившись на его стопроцентную надежность при невпускании всякой гадости внутрь. Они же не брали в расчет меня. Зря.

Все остальное удалось даже легче, чем я предполагала: хорошо вышколенный караул, не особо разглядывая (остатки Силы ушли на отвод глаз, оставив внутри сосущую пустоту и слабость до тошноты, подкатывающей к горлу), пропустил меня даже без сальных шуточек по поводу брачной ночи и того, что могло понадобиться от меня новобрачным. Я уверенно, благодаря знаниям Рисы, нырнула в хитросплетение коридоров для слуг. Меня ждало одно очень важное и неотложное дело, прежде чем я покину дворец.

«Убийство Велиссы в состоянии аффекта?» Смешно. Нет, я должна выручить подругу с красивым именем Неотразимая.

Глава 11

Служебные коридоры опутывали здание с педантичностью канализационных труб. Их стены наводили тоску невыразительно серым цветом. Низкий потолок тускло светился. Подозрительное мигание подсветки придавало обстановке сходство с бомбоубежищем во время налета вражеской авиации. Через бессчетное число дверей можно было проникнуть практически в любое помещение дворца. При наличии соответствующего доступа, конечно.

Руны пяти видов, начертанные на створках, ярко полыхали, проступая на невыразительной поверхности, стоило к ним подойти поближе. Никакой разрушающей магии здесь не предусматривалось: нет пропуска или он имеет не тот уровень допуска — ступай дальше, дверь останется запертой, и все попытки ее отворить будут тщетны. Если попытаешься проскользнуть вслед за кем–то, расшибешь лоб о магическую преграду. Не один криминальный элемент, польстившийся на Императорские сокровища, погорел на этом. Страшные истории, рассказываемые слугами в тоскливые зимние вечера, изобиловали скелетами этих бедняг, нашедших здесь в бесконечных скитаниях свой мучительный конец.

Надеюсь, мои бренные останки не пополнят их увеличивающиеся от рассказа к рассказу ряды.

После непродолжительных размышлений я решила начать поиски с тщательного осмотра покоев Велиссы как места, где в последний раз видела разыскиваемую. В соответствии с полученными знаниями следовало спуститься на один этаж. Винтовая лестница ужасала своей крутизной. Правая нога, неосторожно оступившись, утянула мое тело вниз. Ступеньки добросовестно пересчитали мне все ребра. Но в полете все же удалось сгруппироваться и не проскочить в запале нужный этаж. С кряхтеньем и оханьем я поднялась на ноги, одергивая задравшееся платье.

Этот коридор тоже услаждал слух мирной тишиной, а взор — пустынностью. Дверей еще больше, чем наверху. Нужная мне нашлась всего за двумя поворотами. Руна растерянно мигнула, не в состоянии определиться в отношении меня, и решила на всякий случай дверь не открывать. От греха подальше.

«И что теперь?» Надо подумать.

Я устало сползла по стене и уткнулась в подобранные колени лбом. Тело настоятельно требовало отдыха, Сила — восстановления. Злые слезы неудержимым потоком побежали из глаз, впитываясь в плотный материал юбки. Столько всего преодолеть, чтобы сейчас тупо рыдать перед закрытой дверью!

«Можешь еще тихо скончаться, после чего твой скелет станет украшением коллекции местных страшилок».

— Ы–ы–ы… — Я зарыдала в голос от жалости к себе после такого «оптимистичного» утешения.

Рыдание быстро перешло в заикающиеся всхлипы, которые не думали смолкать.

— Кто тебя обидел, бедняжка? — Знакомый сочувствующий голос кувалдой ударил по макушке.

Я ошеломленно подняла заплаканное лицо.

— Лия?! — ужаснулась, узрев мою распухшую физиономию, Айда.

Пока я громко предавалась жалости к себе, оплакиваемая дверь уже успела открыться и впустить камеристку Велиссы.

— Айда! — Я бросилась к женщине, радостно повиснув у нее на шее.

Айда от неожиданности и под весом моего обрадованного тела села прямо на пол.

Мягкие, добрые руки слегка отстранили меня, чтобы еще раз недоверчиво заглянуть в мои глаза. Полное лицо расплылось в ошеломленной улыбке.

— Ты что здесь делаешь, девочка?

— Из дворца выбираюсь, — без обиняков повинилась я.

— И не получается, — полувопросительно сказала она.

Мой тяжкий вздох стал подтверждением ее сообразительности.

— А попытаться выйти не через дверь для слуг высшего уровня? — Если бы это сказала не Айда, я бы с уверенностью утверждала, что надо мной издеваются.

— Да меч хотела свой забрать… — Признаваться, так сразу во всем.

Моя исповедь не произвела видимых губительных изменений в поведении Айды. Она не спешила вскакивать, срывая голос в созыве Императорской охраны.

— Это та железяка, что ли, о которую успели порезаться все горничные Ее сиятельства? — просто уточнила она.

Я энергично закивала. Точно, это могла быть только Неотразимая.

— Ее сиятельство приказала снести оружие капитану Лассену.

В глазах у меня помутнело, нос вновь предательски зашмыгал.

— Но эта лентяйка Майла сызнова пропустила все мимо ушей, — поспешила остановить начинающийся потоп Айда. — Твой меч так и лежит в чулане гардеробной.

Умоляюще сложенные руки и мой обожающий взгляд помогли женщине принять правильное решение.

— Сейчас принесу. — Она вздохнула. — Да ключи заодно уж прихвачу.

Моментально вскочив на ноги, я помогла ей подняться.

— Жди меня здесь. Я быстро, — наказала она.

Я схватила ее за рукав. Айда удивленно остановилась.

— Айда, почему ты мне помогаешь?

— Почему бы не помочь девушке, которая не побрезговала разделить со мной трапезу, — спокойно ответила она и ушла.

Я вновь уселась на пол, веки смежились, погружая меня в утомленную полудрему.

…Вокруг сдвигает стены отвратительное мне до рвоты подземелье. Горящая на земле гексаграмма угрожающе топорщится двенадцатью лучами. Люди в капюшонах занимают на них свои места, готовясь к болезненному ритуалу. Оно тоже здесь. Мастерски притворяется одним из двенадцати, пряча от других под капюшоном красные угли глаз. Мне нечем дышать. Кто из них?.. Кто?.. Еще мгновение — и я пойму… еще секунда… Мерзкий, полный довольства собой смех настороженно смолкает — Оно меня почуяло. Оно ищет, скрупулезно, сантиметр за сантиметром обшаривая помещение расплескавшейся вязкой Силой, которая подползает ко мне все ближе, и ближе, и ближе…

Я очнулась от собственного вскрика и прикосновения Айды, которая тут же оказалась на полу благодаря доведенной мной до автоматизма самообороне. В моей голове прояснилось, стоило глазам увидеть блеск лезвия меча, выскользнувшего при падении из ножен на два пальца. Я подхватила Неотразимую, прижав оружие к груди как любимое дитятко. Показалось на мгновение, будто старая добрая подруга ободряюще обняла меня за плечи: мол, не волнуйся, прорвемся, вместе нам все по силам.

«Может быть, нашей благодетельнице не стоит лежать на холодном полу?»

Я смущенно помогла Айде встать на ноги. Извинения пополам с бессвязными словами благодарности срывались с моих губ.

— Пустое, — отмахнулась она. — Нам пора.

Я послушно пошла следом за охающей Айдой, которая так держала ушибленную спину, что угрызения совести набросились на меня с удвоенной силой. Помня предыдущий опыт общения с винтовой лестницей, я спускалась очень медленно и осторожно, изо всех сил уцепившись за перила и при первых признаках опасности повисая на них всем телом.

— Нужно тебя переодеть, — определила Айда цель нашего путешествия. — Не хочу знать, где ты раздобыла эту одежду, но в ней незаметно дворец не покинуть. Эти молоденькие вертихвостки думают, раз получили высший уровень, так все можно, и уже не выходят в город без охраны. Да разве ж они откажутся покрутить задом перед стражниками!

Айда сокрушалась о падении нравов современной молодежи, пока мы не прошли лестницу до конца. Ступеньки, привычно ложась под ноги моей спутницы, норовили сбежать из–под моих. Я медленно ползла по перилам, уберегая от перелома свои конечности и шейные позвонки.

Первый этаж, к сожалению, был не столь малолюден, как его верхние собратья. Две служанки в добротных коричневых платьях, весьма отличающихся от наших по покрою и качеству материала, понукали худосочного мужичонку, тащившего корзину с грязным бельем размером как раз с него. Бедняга молча нес свое бремя, не рискуя огрызаться на мучительниц, бывших в несомненном большинстве. Троица почтительно посторонилась, пропуская нас. Мы постарались как можно быстрее скрыться с их глаз, свернув в первый попавшийся коридор.

Еще минут десять брожения по однообразно серым коридорам — и цель была достигнута. Айда затащила меня в дверь, которую предварительно по–простому открыла ключом, вычлененным из внушительной связки. Вопреки ожиданиям дверь не думала категорично захлопываться перед моим носом. Айда зажгла два огарка, закрепленных в подсвечнике. Комната осветилась неярким, изменчивым светом, который позволил опознать по соответствующим орудиям труда гладильную. На перекладине висело всего три чистых, отутюженных форменных платья коричневого цвета. Айда, критически осмотрев каждое и сравнив с оригиналом, то есть со мной, со вздохом выбрала то, что поменьше.

— Выбор невелик, — извинилась она. — Прачки закончат работу только к утру. Переодевайся быстрее.

Упрашивать себя я не заставила, без стеснения скидывая одежду Рисы. Хотя следовало проявить скромность, так как с Айдой стали происходить пугающие перемены. Она повалилась на колени, глядя на меня со священным ужасом. Я с неменьшим страхом принялась себя оглядывать в поисках выросших лишних конечностей. Взгляд уткнулся в золото татуировки.

— Умоляю простить меня за дерзость, Ваше Императорское Величество! — заголосила коленопреклоненная женщина, в раскаянии гулко стукнувшись лбом об пол.

Я начала долго и витиевато ругаться — подучилась в свое время этому необходимому во всех случаях жизни искусству у Ранели. Моя тирада произвела впечатление на Айду, которая даже заинтересованно приподняла голову. Я опустилась на колени рядом с женщиной, взяла ее руки в свои. Она вздрогнула, но рук не отняла.

— Айда, ну какая из меня Императрица, а? — Я жалко улыбнулась. — Ты же меня знаешь. Не место мне здесь. Я домой хочу.

Сказала это и опять заплакала. Айда обняла меня, подхватила мой плач, и мы душевно возрыдали на плечах друг у дружки.

«Не наскучило еще сырость разводить?» А вот и нет! Проверяю на достоверность изречение о том, что жидкость, выделенная слезными железами, не способна оказать поддержку в неблагоприятных жизненных обстоятельствах. Иногда слезами очень даже поможешь горю!

Мягко высвободившись из утешающих объятий, я с чувством высморкалась в скинутое платье. Айда с просветленным лицом последовала моему примеру.

Форменная одежда оказалась мне велика, и это помогло сокрыть ножны с Неотразимой, надежно привязанные к левому бедру. Если широко не шагать, со стороны их и не увидят. Оружие и припрятанный за корсажем платок с драгоценностями придавали мне здоровой уверенности. Красивые, длинные ногти я безжалостно обгрызла под корень.

— Выкинешь это на кухне в главную печь. — Узелок со всеми собранными следами моего превращения перекочевал в мои руки. — Там и не такое сгорает.

Голова Айды, осторожно высунутая на разведку в приоткрытую дверь, благополучно вернулась обратно и приглашающе кивнула мне.

— Дочка–то моя разродилась, — торопливо рассказывала, пока мы шли к кухне, Айда. — Я в тот же день, как мы в столицу приехали, паромом и отбыла. Внук у меня третий. Зять кочетом выхаживает. А по мне, так девчонка лучше. И матери опять же помощница. Только вечером вернулась. Так сокрушалась, что Императорскую свадьбу пропустила…

Она осеклась и настороженно посмотрела на меня.

— Я ее тоже смутно помню, — утешила я свою спутницу. — Да и смотреть там, в общем, не на что было. Мероприятие прошло скомканно и без размаха.

После моей реплики молчание воцарилось надолго. Оно затянулось до нашего прихода к незаметной, низенькой двери, возле которой Айда опять извлекла на свет внушающую уважение связку ключей. Но она не торопилась с отпиранием замка, и я сообразила, что наше совместное путешествие подошло к концу.

Темно–карие глаза женщины вновь наполнились слезами. Мои тоже захотели подхватить дурной пример, но я сурово призвала их к порядку, для острастки пошмыгав носом и поджав задрожавшие губы.

— Куда ты теперь, девочка? — участливо поинтересовалась Айда.

— Домой, — твердо ответила я, изо всех сил стараясь не пустить слезу.

Айда отвернулась к двери, украдкой утирая мокрое лицо передником. Ключ, вставленный в замок до упора, легко провернулся.

— Это сервизная, — инструктировала меня Айда. — Комната проходная: на той стороне будет вход на кухню. Оттуда проще всего выйти в город.

Я кивала. Воспоминания Рисы подтверждали каждое слово Айды.

Прежде чем распахнуть дверь, женщина наклонила мою голову и поцеловала в лоб.

— Храни тебя Единый. — Ритуальное благословение прозвучало как–то по–особенному грустно. Наверное, потому, что это было прощание.

Чьи–то голоса радостно летели впереди хозяев, заставив мою благодетельницу быстро втолкнуть меня в проем и закрыть за падающим телом замок на два полных оборота. Вход на кухню бледным пятном маячил впереди. Мои усталые ноги понесли меня на свет, по возможности стараясь не споткнуться.

Кухня встретила незваную гостью бурной деятельностью, развернутой многочисленной прислугой. Помещение размером с ангар куда логичнее было бы назвать фабрикой, настолько поражали ее масштабы. Милое домашнее название при взгляде на это казалось чистым недоразумением.

Я продвигалась бочком в направлении центральной печи, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Кухарки носились между печами с грацией, которой трудно было ожидать при их формах. Самая большая печь стояла чуть в стороне, предназначенная для согрева кошмарного количества воды, требовавшегося для жизнедеятельности дворцовой кухни.

Раскаленная ручка железной дверцы обжигала пальцы сквозь намотанный на руку передник. Ревущий огонь без следа поглотил узелок, сыто лизнув напоследок языком пламени закрывающуюся заслонку. По упорно плодящимся слухам, именно в этой печи находили свой бесславный конец результаты устранения нежелательных беременностей высокородных дам. Засов с лязгом опустился на прежнее место.

— Кто ты такая и что тут делаешь? — прогремело позади меня.

Моя голова вжалась в плечи, с месторасположением сердца опять начали происходить странные вещи. Тело на подгибающихся ногах развернуло навстречу судьбе.

Судьба приняла причудливое обличье дородного мужчины лет под пятьдесят с обвислыми усами и существенно поредевшей шевелюрой очаровательно пегого цвета. Следы вчерашнего перепоя бледно–зеленым цвели на усталом челе. Кто бы мог подумать, что мне посчастливится встретить самого распорядителя слуг третьего уровня!

«Родня!» Наш любимый дядюшка Арвал — мой и Рисы.

Объект родственных чувств сурово нахмурился в ожидании ответа. Смущенная улыбка растянула мои губы, глаза честно и преданно (читай: не мигая) уставились в область сведения мохнатых бровей. Отработанная в совершенстве за шесть лет ежедневного применения на директоре гримаса сработала блестяще. Собравшийся складками лоб разгладился, щеки расслабленно повисли, и даже плешь самодовольно заблестела. Дядя Арвал всегда считал себя самым умным и слушал тоже исключительно себя, любимого.

— Знаю, знаю, ты новенькая. — Довольство собственной сообразительностью распирало его. — Внучатая племянница старухи Иммы. Еще спит, поди, старая карга? Не стесняйся, девочка, я теперь тебе как отец родной.

«Ну–ну. Родные отцы не имеют таких масленых глазок и не стараются заглянуть родным дочкам за корсаж». Всякие извращенцы попадаются.

Несмотря на отсутствие бороды с сединой, бес с чувством прошелся по ребрам рента, как совсем недавно лестничные ступеньки по моему туловищу. Плодами этого мне предстояло коварно воспользоваться. Раскрыв глаза еще шире и захлопав ресницами, я восхищенно промямлила:

— Как вы догадались?

— Я должен все знать, без меня тут работа встанет. Продукты к Императорскому столу и то я лично отбираю. Никому это доверить нельзя! — Даже его усы важно встопорщились.

— Неужели для самого Императора?! — воскликнула я тоном круглой идиотки.

Еще чуть–чуть — и мне не придется притворяться, совсем привыкну к этой роли, в арсенале имеется даже фирменная улыбка, к которой я не преминула прибегнуть.

Рент самодовольно кивнул.

— Это же такая ответственность! Как бы я хотела принимать участие в таком важном деле. Наверное, мне не справиться…

Глубокий сожалеющий вздох приподнял собственноручно сделанную мной грудь.

— Одной, конечно, не справиться. — Его взгляд не отрывался от передвижений корсажа. — Но я мог бы взять сегодня тебя с собой на рыночную площадь. У тебя нет с утра никаких заданий? Хотя о чем это я, распределяю работу–то тоже я, — самодовольно закончил распорядитель.

— О, рент Арвал, я была бы так благодарна, так благодарна, — со значением промолвила я.

Дядюшке Рисы большего и не надо было, он все понял правильно: девчонке страсть как неохота возиться с котлами, надраивая их круглыми сутками, и она готова на все, чтобы получить работку поприличнее.

— А ты умненькая девочка, далеко пойдешь. Мы это еще обсудим поподробнее. Позже.

Он обеспокоенно взглянул на подпотолочное окошко, чернеющее клочком неба, и продолжил:

— На рынок давно пора. Для Императорской кухни, конечно, отложат самое лучшее, но надежнее за всем проследить самому. Всегда эти торговцы стараются облапошить кого–нибудь. — Мясистая ладонь по–хозяйски потрепала мою щеку. — Дику! — гаркнул он, перекрикивая окружающий гам. — Где этот бездельник?! Торговля начинается чуть свет, а он дрыхнет!

Из лабиринта печей и шкафов появился отчаянно зевающий детина и пробасил:

— Да не спал я, господин, отлучался по надобности, и то ненадолго.

— А то я не вижу по твоим бесстыжим глазам, что ты делал! — рисовался передо мной рент. — Лицо бы потрудился умыть. Стыдно! На Императорской кухне работает такое убожество. И зачем я тебя только держу?!

Каждая собака знала зачем: Дику обладал поистине нечеловеческой силой — мог поднять бричку с лошадью вместе, не напрягаясь. Но при этом был кроток как ягненок и совершенно непригоден к строевой службе. Вот и пристроили его разнорабочим на кухню, тем более что он приходился ренту дальним родственником. Эти воспоминания Рисы пришли ко мне абсолютно органично, но при этом отстраненно и без всякого отторжения, свидетельствуя о моей адаптации к ним, что не могло не радовать.

Арвал продолжал бушевать весь путь до первого поста, который, как и Дику, привычно пропустил бурное проявление чувств почтенного рента мимо ушей, занятый тщетными усилиями подавить зевоту. Пройдя хозяйственный двор и захватив на конюшне тележку размером чуть меньше кузова самосвала, мы вышли за ворота дворцовой ограды.

Едва–едва занимался рассвет, и небо нехотя, как непорочная невеста с ночной рубашкой, расставалось со своей чернильной синевой. Город просыпался, неохотно стряхивая сладкие сны. Сырая утренняя прохлада нескромно пробиралась под юбку, хватала за открытые части тела, вызывая жаркий румянец на щеках. Мы шли по знакомой мне благодаря чужим воспоминаниям дороге. Впереди важно вышагивал рент Арвал, вещая о том, какая он значимая фигура. Чуть позади я, жадно ловящая его слова, что подвигало мужчину на новые откровения. Завершал нашу нестройную процессию Дику, кативший без всякой натуги неподъемную тележку, тащить которую удалось бы не каждому коню–тяжеловозу.

Спустившись с холма, на котором находился дворец, и миновав почти полгорода, мы очутились на широченной площади, со всех сторон зажатой разнообразными лавочками. Свободное пространство поделили на ряды, на которых продавали только строго определенную продукцию. Наш путь лежал в продуктовый ряд. Оставив Дику с его кошмарной телегой у входа (эта колымага передавила бы половину палаток), мы двинулись в нужном направлении. Народ, колготившийся сегодня здесь, ублажал взор помятыми физиономиями (сказалось, наверное, вчерашнее празднование по поводу бракосочетания Императора). Перегаром несло из каждой третьей палатки. Покупатели, узнавая главного распорядителя слуг третьего уровня, почтительно уступали нам дорогу, разбегаясь в стороны как тараканы перед хозяйской тапкой.

Прилавки ломились от овощей, фруктов, зелени, половины названий которых не знали ни я, ни Риса. Каждый хозяин изгалялся по–всякому, лишь бы привлечь внимание Арвала. Рент придирчиво осматривал товар, брезгливо морщил нос, но, стоило ему соблазниться чем–либо, осчастливленный высоким вниманием торговец загорался радостью, как неоновая вывеска казино в ожидании лопоухих клиентов. И вприпрыжку нес необходимое количество товара в ту сторону, где поджидал нас Дику. Невооруженным глазом видно, что распорядитель просто наслаждается своим положением и полон желания растянуть сие удовольствие как можно дольше. Не буду ему мешать, тем более что пора технично сваливать. Выбрав удачный момент, когда рент заинтересовался спелыми помидорами, которые предлагала пышногрудая и крутобедрая лавочница, я, робко потянув за рукав, жарко зашептала ему на ухо:

— Достопочтенный рент Арвал, пожалуйста, не могли бы вы оказать мне свое высочайшее доверие и позволить что–нибудь купить и самой отнести это во дворец? Остальные служанки обзавидуются, а бабушка больше не сможет сказать, что я еще недостаточно взрослая, раз вы посчитали меня самостоятельной и поручили сделать покупки.

Не знаю, что оказало большее влияние на решение Арвала — мой многообещающий шепот или потрясающие воображение формы торговки и желание от меня ненавязчиво избавиться. Скорее всего, последнее, так как он тут же полез в карман и высыпал в мои раскрытые ладони целую пригоршню толинов.

К слову сказать, толин в Империи самая мелкая монета. Восемьдесят медных толинов можно при необходимости сменять на один серебряный тален, а пятьдесят пять таленов — на один золотой тилан. Не самая удобная система счета, но люди ко всему привыкают. В ходу еще полушки и четвертушки, на которые рачительные тиланцы, несмотря на строжайший Императорский запрет, расчленяли толины.

— Хорошо, что напомнила, твоя бабка просила купить шпагат для перевязывания тушек птицы. Сходи–ка в предпоследний ряд и возьми два моточка. Да купи себе какие–нибудь бусы или сережки. — Великодушие распорядителя не имело предела.

Повезло так повезло. Я быстренько скрылась с глаз долой, пока он не передумал. Конечно же я и не думала тащиться в предпоследний ряд, но следовало раздобыть денег, а то на эту мелочь не больно разгуляешься. У меня есть драгоценности, но не предлагать же их всем подряд ювелирам. Так меня быстро схватит стража по подозрению в воровстве: откуда у бедной служанки такие цацки?

«А может, и правда займешься воровством, тем более что удачное начало положено в Императорской гардеробной».

Не–е–ет, там было другое, я не воровала, а брала честно заработанное, так что не надо оскорблений, хотя здравое зерно в этом есть. Нужно найти скупку краденого, но как это сделать? Не подойдешь же к первому встречному и не спросишь светским тоном: «Будьте столь любезны, подскажите, где у вас здесь ворованное берут по сходной цене?» Представляю ответную реакцию, бр–р… Мы пойдем другим путем.

Глава 12

Провинциальная ротозейка пробиралась в тесном пространстве между рядами, умудряясь шустро вертеть головой по сторонам. Острые локти прокладывающих путь более опытных завсегдатаев рынка норовили ткнуть тетеху побольнее. Руки устали отбиваться от потных ладоней, жаждущих мимоходом приложиться к девичьим прелестям. Опытные торгаши, жалея на недотепу зазывающее красноречие, презрительно отворачивались. Притулившись на пятачке за крайней палаткой, дуреха извлекла из кармана передника скудную наличность и принялась пересчитывать, наморщив непривычный к таким усилиям лоб. Она старательно переложила мелочь из одной ладони в другую три раза подряд, прежде чем ссыпать звенящие кругляши обратно в карман.

Заинтересованные глаза внимательно смотрели ей вслед. Грех не воспользоваться такой удачной возможностью!

Проворная ладошка потянулась в гостеприимно распахнутый карман. Чья–то жестокая клешня вцепилась в запястье так, что онемела вся неосмотрительно позарившаяся на чужое рука.

Вором оказался мальчишка лет двенадцати, совершенно неприметной внешности, даже взгляду не уцепиться — ничем не выдающиеся глаза, нос и уши. Среднестатистический пацаненок. Вознеся мысленно хвалу в очередной (не упомнить в какой) раз выучке алонии, так как, не будь ее у меня, вряд ли удалось бы поймать карманника с его проворством, я подхватила его под локоток и интимно склонилась к чуть оттопыренному уху:

— Не рыпайся! — Мой шепот сквозь зубы был далек от любовного. — Уходим отсюда, не привлекая ненужного внимания. Если не хочешь оказаться в ласковых объятиях местной стражи, веди меня в тихое местечко, где мы спокойно побеседуем о… м–м–м… о вечном.

Маленький воришка проявил редкую понятливость, покорно двинувшись в сторону выхода с рынка. Впрочем, на этом его покладистость и закончилась.

— Ой, мамочка–папочка мои! А–а–а–а–а–а–а!!! — внезапно заголосило чадо. — Заобижали вашего сиротинушку–у–у–у! Злые люди недоброе замышляют! Свести со света белого хотят! Ой, что же деется–я–а–а–а–а?! Руки лишают, окаянные! Бо–о–ольно!!! Помира–ю–у–у!

Он повалился на землю, исступленно дергаясь и поднимая пушистое облако желтой пыли, стеная и размазывая свободной рукой по щекам несуществующие слезы. Мое правое ухо оглохло напрочь, в носу засвербело от поднятой пылищи. Одна половина посетителей базара тут же повернулась в нашу сторону с нескрываемым осуждением во взоре, другая — со здоровым интересом. Лица стражников у ворот посуровели, в глазах зажегся азарт, руки поудобнее перехватили короткие копья. Я, не дожидаясь последствий, поспешила им навстречу, волоча за собой в полуподвешенном состоянии извивающееся маленькое тело.

— Дядечки–и–и стражники–и–и! — Завывания у меня получились ничем не хуже. — Ну хоть вы мне помогите поганца на путь истинный наставить!

Стража несколько оторопела от подобной просьбы. Мальчишка тоже, судя по стихшим враз причитаниям.

— Совсем от рук отбился, — не давая им опомниться, зачастила я. — По дому не помогает, младшеньких не нянчит, к гончару в ученики идти не желает. Из последних сил выбиваюсь, прокорм добывая! Ни мамки–то, ни папки нет! А ему б только по улице пошляться! Того и гляди, воровать начнет…

Услышав мои последние слова, произнесенные с трагическим надрывом, народ забеспокоился о сохранности своих кошельков. Осуждающий ропот ураганом пронесся по собравшейся толпе и стих в последних рядах.

— Э–э–э… — растерянно протянул стражник с печальными усами, косясь на дородного купца, явно не нашедшего наличность на положенном месте и теперь обхлопывавшего себя в ее безуспешных поисках. — Нехорошо это…

Мальчонка тоже как–то поскучнел и притих, смотря в ту же сторону.

Толпа в сжатые сроки пришла на помощь обделенной фантазией страже: советы по воспитанию малолетних в достатке сыпались со всех сторон:

— Ремнем обормота!

— Розгами — оно вернее будет!

— В соленой воде не забудь вымочить!

— Своими пора обзаводиться, красавица! Приходи, помогу…

Народ оказался неисчерпаем на выдумку. Предложения, каждое из которых встречалось дружным хохотом, лились широким потоком.

Другой стражник, судя по наличию короткого меча начальник, старательно делал вид, что его не интересует происходящее, и уже украдкой дергал усатого за рукав, собираясь незаметно ретироваться.

— Долгих лет вам, достопочтенный! — Лобызать грязную, мозолистую руку мне не хотелось, поэтому для пользы дела пришлось просто ткнуться в нее лбом. — Ваша мудрость зажгла над нами свет прозрения!

Легким сжатием руки я убедила мальчугана последовать моему достойному подражания примеру. Он с готовностью обслюнявил руку другому стражнику, который ошарашенно вытер ее об штаны. Этих знаков благодарности вкупе с уже выказанными хватило, чтобы остолбеневшая стража не успела опомниться, как мы нырнули в ближайший переулок. Как раз вовремя. Ревом раненого медведя понесся над базаром вой обкраденного купца.

— Ты куда? — Моя не один раз воспетая реакция опять пришла мне на выручку, не позволив остаться в тишине подворотни в гордом одиночестве.

Сграбастанный за руку в последнюю минуту перед бегством мальчишка по–партизански смолчал.

Ну что ж, пришло время показательных выступлений.

Труднопроизносимые слова, не имеющие абсолютно никакого смысла, посыпались из моего рта. Радужка глаз порадовала быстрым изменением цвета от ярко–красного с оранжевыми всполохами до беспросветно–черного (простенькая иллюзия, а впечатляет!). Я грозно свела брови и веско произнесла:

— Зря ты связался с Гильдией, щенок. Теперь это уже внутри тебя. — И многозначительно посмотрела куда–то в район его желудка.

Мой тон и взгляд подействовали на него самым благоприятным для меня образом — цвет лица мальчишки сменил большую часть радужного спектра, прежде чем остановиться на нежно–зеленом.

— Что… что у меня внутри? — испуганно пролепетал малолетний преступник.

— Как — что? — Искреннее недоумение от его дремучести слегка окрасило мой голос. — Бородавчатая жаба, конечно. Чувствуешь, как она начинает шевелиться и расти внутри?

Сила слова — великая сила: он готов был грохнуться в обморок, прислушиваясь к шевелениям несуществующей жабы.

— Нет? Скоро почувствуешь, — удовлетворенно сказала я. — Нечего тянуть руки к деньгам мага. В следующий раз будешь умнее и будешь знать, у кого красть. Если доживешь, конечно…

Мальчишка почти повис на моих руках, но я не спешила проявлять сочувствие и на всякий случай не выпускала его заведенный за спину локоть.

— Но я не знал… Я думал, вы простая служанка, достопочтенная. — В его глазах заблестели хорошо отрепетированные слезы. — Мне нужно кормить семерых братьев и трех сестер.

— Вот только не надо давить на жалость. Неужели твои родственнички все как один безногие и безрукие калеки, что только такой пацан их может прокормить?

Мой суровый взгляд предотвратил жалостливую историю о многочисленной семье инвалидов, которой собрался порадовать меня мальчуган.

— Чеши это кому–нибудь другому, а не мне. — Его открытый для рассказа рот тут же захлопнулся. — Насквозь тебя вижу.

— Что чесать?.. — недоуменно переспросил он.

— Ладно, проехали. — Я махнула рукой. — Есть один способ избавиться от данной проблемы. Но услуга за услугу.

Не пожалев штанов, он бухнулся на колени, ойкнув от боли в руке, хватку на которой я не успела вовремя ослабить.

— Госпожа, я сделаю для вас все что угодно! — горячо уверил меня воришка. — Только прикажите, обкраду хоть самого начальника Императорской стражи.

— Никого обкрадывать не надо. — Мой отказ от профессиональных услуг опечалил его мордашку. — Умные люди уже сделали это за тебя. А вот сбыть кое–какие позаимствованные вещи нужно. Кто у вас тут занимается скупкой ювелирной продукции с сомнительным прошлым?

— Ну так нет ничего проще! — радостно воскликнул мальчишка, вновь вскакивая на ноги. — Мерат Кривой этим промышляет, да и Долан Тихушник не брезгует, и…

— Вот к кому–нибудь из них ты, душа моя, меня сейчас и отведешь, — перебила я собравшегося до бесконечности продолжать список пацана. — Иначе не завидую я твоим внутренностям. Хорошо, если до следующего новолуния от них останутся хотя бы ошметки.

Второго объяснения не потребовалось: он шустро повел меня лабиринтом тесных улочек туда, куда было велено.

Улицы, по которым мы шли, в отличие от центральных, не смущали своим бело–розовым великолепием — обычные серокаменные дома.

«Вот она, столичная политика: центр в чести, а окраины — живите как хотите!» До чего ж ты у меня умный.

По обеим сторонам дороги располагались добротные лавки, вывески которых ясно говорили о роде занятий их владельцев. Сложно не догадаться, чем живут хозяева этих заведений, если на вывеске изображены ножницы и катушка ниток или понуро свесивший голенище перед портняжным шилом сапог. Запах из приоткрытой двери таверны с украшенной изображением пузатого кувшина и дымящейся индейки вывеской доносился преотвратный: рагу из прелой капусты с мясом далеко не первой свежести. Добровольно под своды таверны никто ступить не решался. На этот случай возле нее, скрестив руки на груди, стоял зазывала. Он не мучил голосовой аппарат бесполезным трудом, а просто хватал идущих неосторожно близко прохожих, слегка одуревших от несущихся из помещения ароматов, и закидывал в гостеприимно распахнутую дверь. Жестом, выдававшим многолетний опыт, он захлопывал ее, чтобы «добровольцы» не успели выбраться прежде, чем за них возьмутся дюжие разносчики. Через некоторое время дверь опять приоткрывалась в ожидании зазевавшихся. Тех, кто не мог расплатиться, выкидывали тем же манером.

Не знаю, что на меня накатило, наверное, профессиональная гордость алонии, но, потратив некоторое время на созерцание столь занимательного зрелища, я решительно направилась по узенькому тротуарчику, пробегавшему мимо таверны. Мальчишка, не сообразивший, что пришло мне на ум, спокойно топал рядом. Он приготовился привычно вильнуть в сторону, но моя рука, вцепившись в него намертво, не дала ему завершить маневр.

Уродливая гора мяса, оснащенная маленькими, хитрыми глазками, одарила нас щербатой улыбкой. Волосы на пару с обнаженным торсом, мышцы на котором хорошо упрятались под внушительный слой жира, сально блестели на солнце. Моя ответная благосклонная улыбка несколько смутила зазывалу. Но не настолько, чтобы он не попытался препроводить беззащитную служанку с пацаненком в душное нутро таверны.

Потная лапища по–хозяйски сграбастала мое правое запястье, разворачивая меня к открытой двери. Случившееся дальше показало, что аалона Валента не зря столько месяцев вбивала в мое сопротивляющееся тело азы самообороны, срабатывающие теперь на подсознательном уровне. Оттолкнув мальчика, плененной рукой я потянула на себя волосатую конечность зазывалы. Осталось слегка помочь бедолаге поддаться силе инерции и получить верное направление, подло присев под его ноги, чтобы он со звуком, от которого содрогнулся фундамент, кувыркнулся в открытый проем. Неотразимая напомнила о себе болезненным тычком в левый бок, на что получила в ответ мое негромкое «ох!». В обратном развороте я с удовольствием гробовой крышкой захлопнула дверь, щелкнувшую опустившимся запором.

Таверна не пользовалась популярностью, вследствие чего очевидцев, кроме остолбеневшего мальчишки, не наблюдалось.

Я схватила своего невменяемого провожатого за руку и потащила с места преступления, иногда сбиваясь на бег. Вскоре он пришел в себя настолько, что смог скорректировать наш путь и восхищенно выдохнуть:

— Ух ты!..

— Веди, не отвлекайся, — сердито буркнула я, закрывая скользкую тему.

«О Великая воительница! Защитница сирых и убогих! Победительница грязных зазывал!» Сама знаю, что дура, напоминаний не требуется. Не профессиональная гордость мне в голову ударила, а кое–какая жидкость. Так засветиться!

Воришка привел меня к двери в серо–красное двухэтажное здание, не помогающее ищущему никаким пояснением. Без сомнения, хозяин был уверен, что кому надо — найдет, а кто не найдет — сам виноват.

— Вам придется подыграть мне, госпожа, — просительно предупредил он, прежде чем потянуть на себя тяжелое дверное кольцо.

Прохладная темнота воровского логовища благотворно действовала после начинающего нагреваться уличного утра. Для надежности ставни на окнах хозяева забили досками. От погреба помещение приятно отличалось отсутствием давящей влажности и запаха плесени. Здесь не предусматривалось даже торговой стойки: так, колченогий стол да пара стульев. Хилый магический светлячок, притулившийся над столом, давно плюнул на попытки осветить всю комнату. Недовольно скрипнула внутренняя дверь, спеша распахнуться перед хозяином дома.

Личность, надо сказать, была колоритная. Приземистый, голова что пивной котел, причем основательно помятый. Такое чувство, что его лицо кто–то очень злой взял за уши и потянул в разные стороны: одно — вверх, другое — вниз. Серебряная цепочка, продетая в колечки, что проткнули сережками его правое ухо, беспрерывно раскачивалась. Рыжая кожаная безрукавка скреплялась впереди двумя широкими ремнями, которые поддерживали свисающий живот. Поверх коричневых штанов, заправленных в тяжелые ботинки с обитыми железом носами, пузырился накладными карманами передник. Вне сомнения, сие творение причудливой природы — Мерат Кривой.

«Симпатичный малый». Интересно, окажется ли он таким же «приятным» в общении?

— Ну чего притащился? Ладно бы один, так еще девку приволок! — вместо приветствия напустился «миляга» на мальчишку.

— Послушал бы сначала, прежде чем ворчать, дядя Мерат, — затараторил пацаненок. — Поблагодаришь меня еще — как–никак клиента тебе привел!

Перекошенная голова удручающе качнулась.

— Эх, не был бы ты сыном моего покойного друга, показал бы тебе, чем оборачивается неуважение к старшим. Долго потом сидеть бы не смог. Благодарить я его должен! Привел, понимаешь ли…

Подозрительный взгляд без всякого мужского интереса придирчивым щупом пробежался по моей фигуре.

— Как знать, может, ее стража подослала, — задумчиво протянул он. — Давно на меня зуб точит, а за руку поймать — руки коротки, да и кривоваты. Ученый Мерат, ой ученый. Да береженый.

— Да что ты, дядя Мерат, своя она. — Мальчишка вовсю отрабатывал излечение от «жабьей» болезни. — Это ж Дранина дочка. Продать тут кое–что хочет. Да и мы внакладе не останемся.

Чуть помедлив, скупщик уселся за хлипкий стол.

— Ну показывай, чего притащила, — без перехода деловито приказали мне.

Бриллиантовый браслет на покоробленной деревянной поверхности стола был так же неуместен, как в навозной куче. Еще по дороге сюда я решила «оторвать его от сердца» первым, как наиболее заметный и дорогой в моей «фамильной коллекции», и предварительно переложила в карман юбки. Предстояло крупно потратиться на экипировку и провизию перед дальним путешествием, а в таких делах денег, как известно, мало не бывает. Проблема заключалась в том, чтобы суметь сторговаться: ни Риса, ни я уж подавно не имели представления о стоимости бриллиантов. Приходилось полагаться на интуицию.

Для начала Мерат провел браслетом по лежащему на столе черному бруску из материала, напоминающего уголь, и внимательно пригляделся к оставленной камнями полоске, а затем извлек из передника окуляр и с возросшим интересом склонился над украшением.

— Так–так, что это у нас здесь? Браслет в четыре ряда. Желтый брильянт! — Его голова удивленно оторвалась от созерцания камней. — Откуда это у тебя, девчонка?

Я неопределенно пожала плечами, не собираясь разглашать рыбные места.

— Клейма нет. Ой чую Румнову руку, гнушается он свои изделия метой портить. Но не поручусь, — боясь поверить своему счастью и вновь склоняясь над столом, пробормотал он.

Тщательный осмотр продолжался непозволительно долго.

«Может, надо камушки на зуб попробовать? Если зубы крошатся, значит, точно брильянты. Не обознался». На мой взгляд, это уже лишнее.

Наконец он оторвался от созерцания, чтобы вернуться к насущным делам.

— Моя цена — тридцать четыре талена, — хитро прищурив левый глаз, выдал Мерат. — И я неимоверно щедр по отношению к тебе.

«Две коровы!» — восторженно пискнула память Рисы.

Что ж, попробуем измерить стоимость бриллиантов в крупном рогатом скоте. Хоть какой–то ориентир.

— Пятьдесят, — в ответ известила я. И уточнила: — Тиланов.

От такой наглости прищур Мерата рассосался, показав во всей красе вытаращенный левый глаз. Вслед за первым и второе око медленно полезло на лоб. Тонкогубый рот возмущенно раскрылся. Поток брани, низвергнувшийся оттуда, миновав мою горемычную персону, щедро вылился на голову бедного Лита. Так, оказалось, зовут этого несовершеннолетнего преступника. Всю тираду Мерат произнес на одном дыхании и остановился, только когда оно закончилось. Я ловко воспользовалась секундной паузой.

— Тише, папаша, — примирительно сказала я. — Пацаненка почто огульно поносить? И за сотню тиланов не прикупишь такую цацку, а я прошу всего пятьдесят.

Прищур вернулся на свое законное место — на левый глаз.

— Неужто? — Сощурилось второе око. Так и ослепнуть недолго. — И кто ж такое бает? Поищи–ка дураков связываться с таковским приметным товаром! От твоего платья, девочка, уж больно Императорскими мастерскими несет. Нитки небось еще махрятся от споротого знака прислуги низшего уровня?

Какой глазастый попался!

— Десять тиланов, — подвел скупщик итог вышесказанному. — Видит Единый, это справедливая цена.

— Правильно говорил мне папаня Дран, нечего связываться с сальгрийцами, вечно норовят обжулить. — Я попыталась забрать со стола браслет, но скупщик вцепился в него словно клещами.

Ребро моей ладони безжалостно рубануло по сгибу волосатой конечности. Пары мгновений, в которые непроизвольно разжалась толстая пятерня, хватило для возвращения браслета к хозяйке.

— Не–е, Лит, пошли–ка лучше к Долану. Коренной тиланец. Вот у кого справедливые цены! А то что я скажу родителю? Когда он узнает, что я проворонила приданое, шкуру спустит.

Мерат побагровел вплоть до висящего пуза, и красоты ему это не добавило. Я не ошиблась с родной провинцией скупщика. Да простит меня Ранель, обладающая той же манерой растягивать гласные и пятью сережками в правом ухе со знаками рода, за возведенную напраслину.

«Чай, не впервой». Цыц.

— Двадцать, — выдавил из себя Мерат, потирая локоть. — Это мое последнее слово.

Ой, ничего и не последнее.

— Пятьдесят.

— Двадцать и три полушки.

— Пятьдесят два.

— Двадцать и пять.

— Пятьдесят четыре.

— Двадцать и десять.

— Пятьдесят шесть.

Нецензурный монолог на этот раз пришелся точно по адресу и затронул тайну моего происхождения, воспетого первой сплетницей нашего двора.

— Родители состояли в законном браке еще до моего появления на свет, — с достоинством отмела я наглые инсинуации о моем незаконном рождении. — Шестьдесят.

Сальгриец подавился очередной порцией брани.

— Сорок, — предсмертный хрип раненного в сердце.

— Семьдесят.

Лит восхищенно ахнул за моей спиной.

На мгновение мне показалось, что скупщика хватил удар — на его лбу мелким бисером выступил пот, а глаза налились кровью. Но он, сделав пару глубоких вдохов, разродился:

— Пятьдесят! И хватит надо мной издеваться!

Его угрюмый взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Договорились, — перестала ломаться я: дел столько — не переделать. — Но деньги вперед. Беру золотом да пятачок серебром.

Мерат делал вид, что расстается с деньгами как с горячо любимым единственным ребенком, оплакивая его мучительную кончину от моих рук. Я, не доверяя подобной скорби, тщательно все пересчитала. Стребовала недостающие три талена и только потом отдала браслет. Увесистый кожаный мешочек, стянутый на горловине толстым шнуром, оттягивал руку на целый килограмм.

— Приятно иметь с вами дело, — продемонстрировала я хорошее воспитание.

Мерат Кривой пробурчал что–то неразборчивое (предположительно нецензурное) в ответ и скрылся за дверью, из которой появился. Нам с мальчишкой ничего не оставалось, как направиться в противоположную сторону.

Лит, очутившись на свежем воздухе, сразу приступил к наболевшему:

— Что там насчет бородавчатой жабы? — заканючил он.

— Да нет проблем, уговор есть уговор. Избавлю в два счета, — успокоила я волнующееся население. — Только скажи, есть тут у вас хорошая и недорогая лавка, где можно разжиться добротной мужской одеждой? Недорого.

— Да тут через два проулка лавочные ряды! Там не только одеждой, а еще кучей всякого разного барахла можно разжиться. И цены не задирают, — доложил он и опять принялся за свое: — Вы обещали–и–и…

Без магии здесь действительно не обойтись: мальчишка все равно от меня не отстанет. Даже если я скажу ему рецепт избавления от пресловутой жабы, ему достанет ума (или дурости) проследить за мной, какие бы ему кары ни пообещали. Мальчишеское любопытство не удержать.

— Не могу же я расколдовывать тебя посреди улицы! — возмутилась я. — Место спокойное нужно. Сосредоточиться, Силу собрать.

— Нет проблем. — Быстро салаги схватывают выражения! — Знаю один заброшенный дом. Говорят, принадлежал одному проклятому магу — будто бы страшенное место! Врут все, был я там — и ничего, не помер! Но никто не удивится, если вы там немного колданете.

Ох и любопытный — все я правильно рассудила.

— Молодец, соображаешь. — Моя похвала заставила его зардеться от удовольствия. — Веди тогда.

Лит, подпрыгивая, бежал рядом со мной и показывал дорогу.

— Ой, че деялось, че было–то! — Он, захлебываясь, пытался поведать мне полувековой давности историю разрекламированного дома. — Улицы пылали, черным дымом полнеба заволокло, квартал лежал в развалинах, драконы низко–низенько летали, мертвяки туда–сюда шлындали, как у себя дома, святые отцы проклятиями сыпали да знаками махали так, что с места сдувало…

— Подожди, — приостановила я рассказ, с сомнением поглядывая на дома, по виду больше столетия не подвергавшиеся капитальному ремонту. — Маг из некромантов, что ли, был?

— Да нет! Морочник! — отмахнулся мальчишка. — Хотя в дружках у него некромансер водился. Только тот вовремя смекнул, что дело ладаном разит, да и смылся из города по–тихому. Сейчас, вона, вернулся да поживает себе спокойненько, не тужит. Мне историйку Баг Рыжий рассказывал, а ему–то доподлинно все известно, он по малолетству у темного разорителем могил подрабатывал.

— А откуда тогда пожары, драконы, мертвяки?!

— Да говорю ж, мороки! — «Здоровая, а глупая», — читалось в его взгляде. — Пока разобрались, что к чему, сами уже успели под шумок пару домов спалить да пограбить вволю. Стража–то первой и сбежала! — самодовольно закончил он, словно сам гнал стражников до городских ворот.

— За что Мастеру Иллюзий такая немилость?

— Так пытаюсь рассказать, а ты не даешь! — с обидой в голосе попенял пацан. — Баг баял, что морочник вместе со своим дружком–некромантом наладили доходное дельце — мертвецов на стройки поставлять. Один поднимет, а другой мороки навешает, будто это обычные работяги. Мало того что могилы тишком разоряли, так еще и в Гильдии не ин–вен–та–ри–зо–ва–ли. — Мальчишка с трудом по слогам выговорил умное слово. — Тут как раз оказия подвернулась — Верховный священник храм задумал построить. Это ж о–го–го какие деньжищи! Подрядились. Вроде как даже половину отстроили. Да стукнуло отцу–священнику постройку освятить, чтоб лучше возводилась. Так строители и полегли в страшных корчах. Верховному при взгляде на эту картину поплохело, сердечко от волнения прихватило. Давай разбираться: некромант тю–тю, вот его подельника под горячую руку прокляли, казнь показательную измыслили. Но морочник просто так не дался. Утек бы, да Гильдия больно осерчала, что барышами с ней не поделились, — подмогла церковникам.

Лит примолк, засмотревшись на проходящего мимо горожанина с покачивающимся на поясе неприлично толстым кошельком. Глаза его зажглись вдохновением.

— Так что там с магом стало? И с домом? — Я сгребла пацана за воротник, не давая двинуться следом за добычей.

— Чегось? — Он разочарованно оторвался от созерцания упущенной прибыли. — Маг? Преставился, что ж еще! А дом стоит… Прокляли или отпрокляли, кто ж доподлинно ведает! Народу вроде как полегло там шибко годиков так… — Воришка, старательно загибавший пальцы сначала одной руки, затем другой, тяжело вздохнул и прекратил подсчеты. — Давно когда–то, в общем. Снести было хотели, да не нашли. Раз чуть соседний дом с землей не сровняли. По ошибке. — Мальчишка заговорщицки хихикнул.

— Это как же домами можно ошибиться?

— Обходные пути знать надо! — Его широкая улыбка светилась превосходством. — О, пришли…

Пресловутый дом стоял в конце тупика, окруженный невысокой кованой оградой. Краска на прикрытых ставнях облупилась, но не слишком, черепица цела, палисадник зарос в меру, однако все вокруг пропиталось неуловимым ароматом заброшенности. Дома–соседи, казалось, старались отодвинуться от него подальше, чтобы (не дай бог!) не подхватить этот вирус нелюдимости. Мне он не показался зловещим, скорее вызывал какую–то непонятную жалость: дом походил на одичавшего домашнего пса, которого бросил хозяин и он ждет, что в один прекрасный день одумавшийся повелитель вернется и наполнит его жизнь смыслом.

Отводящее заклятие ореолом серебрилось вокруг здания. Препона отклоняла недоброжелательно настроенных индивидуумов, не давая приблизиться на расстояние, необходимое для порчи имущества. Хорошее такое заклятие у мага получилось, душевное. Иными словами, к каждому со своей меркой подходило, не брезговало индивидуальную работу с клиентом проводить: кого за пару кварталов учует да от верного курса отклонит, а кого и на расстояние вытянутой руки подпустит. Усиленное предсмертной волей, оно гарантированно продержится еще полста годков. А то и больше.

Мальчишка отворил тихо скрипнувшую калитку и поманил меня за собой, прежде чем нырнуть в заросли декоративного колючего кустарника. Пригнувшись, мы выбрались к многообещающе чернеющему окну, сыскавшемуся почти у самой земли. Аккурат на его месте ртутную оболочку заклятия разъедала брешь. Ее серебристые края слабо трепыхались, не в состоянии соединиться. Год за годом она будет разрастаться, пока от препоны не останутся жалкие лохмотья, не способные отвести глаза даже какому–нибудь страдающему близорукостью старичку.

— Лит, как ты его нашел?!

— Молча, — пропыхтел протискивающийся в брешь мальчишка.

Пролезть в узкое полуподвальное окошко в платье, с привязанным к бедру мечом оказалось непросто, но я справилась. Пыль взметнулась выше головы, заставив меня расчихаться. Первым делом я облегченно нащупала кошель на поясе и лишь затем огляделась.

Света из окна, находящегося высоко над головой, хватило, чтобы разглядеть деревянные бочки, пузатыми боками прильнувшие друг к другу.

Рядом тонко чихнули. Я, насколько позволяло освещение, присмотрелась к мальчику. Не такой уж он и неприметный. Лопоухий, вихрастый, большеротый. Нос курносо задирался вверх. Между передними зубами — щель, добавляющая улыбке хулиганства. Длинные, выгоревшие ресницы создавали иллюзию наивно–открытого взгляда.

«Сама незаметность». Обвел меня вокруг пальца, шельма!

— Слушай, тебе обязательно нужно на ежегодный отбор в Гильдию. — У него несомненный Дар Иллюзий. — Тебе никто этого не говорил?

— Больно надо! Учиться еще заставят, а мне и так хорошо, — отмахнулся Лит, выворачиваясь из моих цепких пальцев, и привычно вскарабкался по приставной деревянной лестнице наверх.

Потирая заработанные при падении ушибы и негромко поругиваясь, я полезла вслед за ним.

Крышка напольного люка упала с громким стуком, который заставил меня вздрогнуть и нервно оглянуться. Окружающая обстановка не производила впечатления, что здесь происходят странные и жуткие вещи. Щели между ставнями скупо цедили дневной свет. Никакого магического инвентаря, ассоциирующегося с алхимическими экспериментами. Обычная мебель расставлена по своим местам, разгрома не наблюдалось. В лакированном, темного дерева, шкафу на гнутых ножках неярко поблескивал хрусталь. На маленьком столике возле кресла, накрытого когда–то пушистым, а теперь истлевшим пледом, ждала своего читателя ненадолго оставленная книга. Возле камина аккуратной поленницей сложены березовые дрова. Магические часы на стене неторопливо отмеряли время. Я, удивленная таким благолепием, воззрилась на Лита.

— А не выносится ничего. — Он грустно шмыгнул носом. — Сколько раз пытался, а на выходе все одно — на место улетает. Да еще по башке напоследок ка–а–ак треснет! Пребольно!

Воришка скривился от всколыхнувшихся воспоминаний и почесал макушку.

Подозрительно все как–то… Центр города (столицы!) — место паломничества криминальных элементов, нечистых на руку магов и искателей легкой наживы. А дом, наполненный магией по самый чердак, стоит и не рушится. Заклинание и то цело! Его давно должны были на заплаты разодрать, а здание разграбить, да так, что и панелей обшивки не осталось бы.

— Почему не снесли? Давно бы уже новый построили… — Так, мысли вслух.

— Ага, дураков–то нет! В последний раз до моего рождения дело было. — Лит с видом отличника, знающего назубок трудный урок, поторопился влезть с комментариями. — Когда мертвяков сюда сгоняли, так они такие коленца начали выкидывать — еле запокоили! Аж святым отцам на орехи досталось…

Я легонько коснулась стены, сосредоточиваясь. И удивленно отпрянула. Дом был живым, дышащим, чувствующим. До последнего камня в кладке фундамента. Препятствующий преступным замыслам природы и человека.

— Заклятие на крови, — прошуршал в голове чей–то еле слышный голос. — Вся, родимая, ушла, без остатка.

Хранитель! Но почему мальчишка?..

— Кровь, — шепнули мне. — Родная кровь…

Все стало на свои места. И мальчик, и его способности, и брешь, и та легкость, с которой он проникает сюда. Родная кровь не водица.

Вместе со знанием пришло ощущение уюта — чувство возвращения домой после длительного отсутствия. Будто ноги нырнули в удобные домашние тапочки, а любимое кресло обняло тело. Я своя. В это жилище меня привел родственник.

Мне захотелось остаться здесь навсегда, спрятаться и никуда не бежать…

«Очнись, дуреха! Схватят при первом же патруле, если маги Его Императорского Величества не разыщут тебя еще раньше». Что это на меня нашло? Жалко, нельзя провериться у специалиста.

Тут подал голос Лит:

— Ну когда же будете меня расколдовывать?.. Вы обещали–и–и…

До чего ж настырный товарищ!

— Обещала, обещала. Хватит канючить, подойди лучше поближе.

Он радостно подскочил ко мне.

— Руки прочь от моего корсажа! Иначе, несмотря на твой юный возраст, я подумаю, что ты озабоченный маньяк, и изобрету что–нибудь похуже бородавчатой жабы, — пришлось мне призвать мальчишку к порядку.

Драгоценности, примеченные глазастым воришкой, когда я доставала браслет, не давали ему покоя, но после моего грозного предупреждения он вытянул руки по швам и больше не шелохнулся.

Любопытные серые глазенки доверчиво заглядывали мне в лицо. Загорелый, не тронутый юношескими прыщами лоб оказался идеальной поверхностью для начертания руны Беспамятства.

Главное достоинство Рунной магии — ее бесшумность, поэтому, несмотря на недостатки вроде филигранной точности и сложности исполнения, она пользовалась неослабевающей популярностью. Мальчишке, да и, что скрывать, мне, очень повезло, что ална Астела на наших скоротечных занятиях постаралась дать наиболее полное представление о магии рун. В противном случае всякое могло случиться. Например, загнуть этот хвостик не вверх, а вниз, и уже у Лита мозги как кисель — вместо легкого помрачения рассудка на несколько часов.

Чем четче проступала руна на его лбу, тем меньше проблеска мысли в серых глазах. Знак вспыхнул и погас, а воришка поступил в полное мое распоряжение. Теперь необходимо действовать быстро, но точно. Запас времени — полчаса. Потом он очнется и не вспомнит ничего из событий сегодняшнего утра. Для большей действенности заклинания и во избежание рецидива мне необходимо быть как можно дальше от него. Совесть не позволяла мне отпустить Лита просто так, даже если он этого и не вспомнит.

Я думаю, пара серебряных таленов скрасят ему легкую амнезию.

— Лит, слушай мою волю. — Его лицо слепо поднялось вверх. — Сейчас ты осторожненько выходишь из дома. Тебя никто не должен увидеть! И быстренько бежишь на рынок, где занимаешься своими обычными делами, забыв про то, что мы вообще когда–то с тобой встречались. И чтобы до вечера к дому ни ногой! Все, действуй.

Мальчишка молча развернулся, откинул деревянную крышку люка и исчез в открывшейся дыре.

Усталый вздох покинул мои губы. Сила не успела восстановиться, и даже такое малозатратное заклинание отозвалось ломотой в висках и легким помрачением. Но времени на отдых не предполагалось: время утекало как речная вода сквозь пальцы — не остановишь. В запасе еще часа три, а то и меньше, до того момента, как придут будить Императора с его молодой женой, то есть мной. А обнаружат мою замену — то есть Рису. Что ж, нужно поторопиться. Хорошо, что я успела поинтересоваться у Лита месторасположением торговых точек. Не хотелось бы в таком виде светиться на рынке.

Поняв, что штурм подвального окна мне в таком состоянии не по силам, я решила банально воспользоваться входной дверью. Хранитель мне теперь не помеха. Узкая щель услужливо показала, что путь чист.

«Возвращайся!» — тоскливо скрипнула на прощание калитка.

Глава 13

До нужной мне лавки я добралась без приключений, в спорные моменты прибегая к позаимствованным у Рисы воспоминаниям. Изучив вывеску с изображением штанов, рубахи и портновских ножниц, я решительно толкнула входную дверь. Колокольчик, предупреждая хозяина о посетителе, мелодично тренькнул и примолк.

Тесное помещение заполонили рулоны тканей. Они погребли под собой прилавок, заняли углы, собирая всепроникающую пыль.

Шуршание ленточных штор предупредило появление владельца магазина. Крепкий старик, чьи глаза выдавали в нем хорошего человека (этим мне предстояло коварно воспользоваться), приветливо улыбнулся.

Я смущенно ответила на улыбку и поздоровалась:

— Доброе утро, достопочтенный! Ниспошли вам Единый свое благословение.

— И тебе того же, девочка. Чем могу помочь?

Я опустила глаза долу и начала сбивчиво объяснять свою «проблему», нервно теребя коричневую юбку:

— Мой братишка тут… в наемники подался… молодой, неразумный… поумнеет, да поздно будет… ладно, дело не в этом. Думала, успею еще собрать этого обалдуя, деньги копила — одни мы друг у дружки. — Я жалобно всхлипнула. — А сегодня пришел приказ выступать с отрядом завтра поутру. Все случилось так скоро… быстро так… ничего не куплено… не успела я… Ну и вот… — Мой голос трагически сорвался.

— Да разве это беда? — Старик махнул рукой. — Что ему необходимо, дочка?

Дедушку зацепило, пора просить — и чем больше, тем лучше.

Я всплеснула руками:

— Ой, мне столько всего надо! — И стала загибать пальцы: — Штаны, рубашку, куртку, чтобы в дороге не замерз, плащ, чтобы было во что завернуться, и…

— Все–все. Я понял тебя, девочка. Подобрать это не стоит большого труда, у меня тут как раз большой заказ для лесничих барона Дракко. Его заберут только через пару седмиц, а все почти готово. Только вот я не знаю, какой у тебя братишка.

— Это совсем не сложно объяснить. — Я шмыгнула носом. — Мы с ним погодки, все говорят, что очень похожи. Ростом с меня, и фигура примерно такая же. Только в некоторых местах я покруглее. — И, краснея, показала на корсаж.

Во второй раз за день по моей фигуре прошелся не отягощенный заинтересованностью, придирчивый мужской взгляд.

— Подожди–ка… сейчас, — произнес старик и скрылся в колыхнувшихся шторах.

Я осталась одна в полутемной комнате.

«Да, плоховато тут с освещением торговых помещений». Угу — «два» по маркетингу. Кто ж так торгует?

Мои мысли о проведении рекламной кампании прервало появление дедушки с шикарным ассортиментом товара. О таком я могла только мечтать. Штаны из непромокаемого марена, рубашка с длинным рукавом из шеру, жилет, удобная, длиной до середины бедра, куртка из мягкой кожи и, о чудо, теплый плащ с капюшоном, легкий и при этом очень компактно складывающийся. И все потрясающего зелено–коричневого цвета, лучшего просто нельзя желать. Да еще и сумка имелась. От восторга у меня пропал дар речи.

— Нравится?

Я посмотрела на старого торговца обожающим взором:

— Это то, что надо. Спасибо вам большое! Благослови вас Единый. Сколько? Сколько я должна за это сокровище?

— Если б мог, я, конечно, отдал бы тебе все это даром, но мне нужно кормить свою старуху и многочисленных внуков. Так что, дочка, двадцать таленов.

Я счастливо улыбнулась, так как была готова отдать куда большие деньги, чем те, что он запросил. Делая вид, что смущена, я отвернулась и вытащила из–за корсажа золотой тилан и отдала хозяину лавки со словами:

— Спасибо, достопочтенный. Возьмите, пожалуйста, за срочность.

Он взял монету и посмотрел на меня долгим и странно всепонимающим взглядом, от которого у меня сами собой заалели щеки.

— Зачем, госпожа, вы обманываете старого мастера? Нет никакого брата, это ведь вам нужна мужская одежда? Другой на моем месте мог и не заметить, но простые служанки не имеют в своем корсаже золотых тиланов и не разговаривают как высокородные дамы. У них нет таких нежных ручек, коих коснулась алмазная пыль.

Осуждение в его голосе задело меня. От стыда вспыхнули уши, их пылающие кончики, казалось, просвечивали сквозь белую ткань чепца.

— Простите меня, достопочтенный. Я не хотела никого обманывать, — предприняла я слабую попытку оправдаться. — Но в наши смутные времена чем меньше знаешь, тем крепче сон. Мне нужна эта одежда. Очень.

Не зная, что еще сказать или сделать, я молча смотрела на свои пальцы, предавшие хозяйку. Разумеется, можно попытаться прибегнуть к магии и заставить старика забыть произошедшее.

«И что тебе мешает?» Совесть. А чтобы заткнуть ей рот, Силы маловато.

— Я старый честный тиланец и кое–что в этой жизни еще понимаю. Не хотите выходить замуж за жениха, навязанного родней.

Я удивленно подняла на него взгляд. Да, старый мастер близок к истине, только меня уже выдали замуж и бегу я вовсе не от строгой родни.

— Вижу, мои слова попали в цель. Я сам встретил свою жену, когда она сбежала от суровой тетки, желавшей отдать ее за Лонда–мясника. Поэтому я помогу вам, высокородная госпожа. Сейчас, сейчас, — пробормотал старик и опять скрылся в перешептывающихся лентах.

Вскоре он вернулся с куском ткани и баночкой с каким–то темным веществом.

— Возьмите, госпожа. Этой тканью, извините за дерзость, вам нужно будет перетянуть грудь, иначе любой сразу же определит в вас женщину. А если намажете вот этой мазью кожу, она потемнеет и не будет уже такой нежно–белой.

— Благослови вас Единый, отец. — Слезы признательности навернулись мне на глаза.

«Осталось только разрыдаться в порыве благодарности!» Ехидна.

— Может быть, еще подскажете, где я могу купить добротную обувь, которой нестрашна дальняя дорога?

— Сапожник Тапан торгует хорошей обувью, и совсем недорого. Скажите, что вы от старого Рига, и, я думаю, разживетесь парой отличных сапог.

Теперь уже не смущаясь, я достала из–за корсажа несколько таленов и, не слушая никаких возражений, вручила их старику.

— Я не покупаю ваше молчание, достопочтенный, — отмела я его возражения. — Хороший совет сейчас совсем не дешев.

Собрав все приобретения в удобную сумку–рюкзак из прочной ткани, я еще раз сердечно поблагодарила старого мастера и отправилась в обувную лавку. Пара удобных сапог досталась мне практически даром благодаря рекомендации Рига. Их, по словам обувщика, носить не сносить, обойди хоть всю Империю по периметру.

Знакомый тупик мирно безмолвствовал. Дом проклятого мага радовал тишиной и невозмутимостью. Его серокаменные соседи дремали за прикрытыми ставнями. Я обыденно прошмыгнула в калитку. К моему облегчению, баловство с Рунной магией осталось без внимания. При быстрой инспекции комнат в самой маленькой, на втором этаже, даже обнаружилось зеркало во весь рост в начищенной до блеска серебряной раме. Возможно, проказник Лит содержал его в абсолютном порядке, чтобы любоваться своей замечательной персоной.

Содержимое сумки я, не мудрствуя, разложила прямо на полу. Платье и нижние юбки полетели в сторону. С облегчением отвязала ножны, от которых на боку расплывался багровый синяк. Последним оказался на ковре натерший уши чепец. Освобожденная коса довольно зазмеилась почти до колен. Вспотевшая голова чесалась немилосердно. Ну и отросли у меня волосы за последние месяцы! Срочно нужно что–то предпринять.

«Как — что? Отрезать!» Легко сказать!

Сердце кровью обливалось, когда я, взяв в руки Неотразимую, отхватила косу где–то в районе затылка. Высвобожденные из плена волосы упали на лицо.

«Нечего жалеть, оставалась бы во дворце, плела бы косы и ходила бы раздутая как пузырь». Твоя правда.

Есть и другие светлые стороны в этом вопросе: возни с лохмами будет намного меньше. Сколько же шампуня нужно на такое количество волос! Да и вычислить меня по ним легче легкого. Где это видано, мужик с волосами ниже колен, а?!

Убеждая себя подобным образом, я недрогнувшей рукой завязала срезанную косу в передник.

Подойдя к зеркалу, я придирчиво осмотрела себя. Хорошо, что это не произошло раньше, иначе от зеркала меня было бы не оторвать, таким красивым было мое отражение.

«Красавица», — прошептали изумленные губы.

«Красавица», — подтвердили ошеломленные глаза.

Прежде воспоминания Рисы меня не убедили. Но сейчас, стоя перед зеркалом обнаженная, с неровно обрезанными волосами и с золотой татуировкой, окольцовывающей левое плечо, я осознала собственную привлекательность.

«Скажите, девушка, почем ваша красота зря пропадает?» Тьфу, пошляк…

Веревка, не позволяющая материи соскользнуть с горлышка банки, туго поддалась моим пальцам. Запах темно–коричневой жижи, слегка отдававший ароматом крема для обуви, не вызывал неприятных ассоциаций. Поколебавшись, я зачерпнула полную ладонь мази и припечатала ею живот. Вторая рука пришла на помощь первой, круговыми движениями втирая мазь в кожу. Это почти сразу же принесло видимые результаты: кожа значительно потемнела и приобрела цвет грубого, многолетнего загара. Больше половины банки ушло на то, чтобы распространить его по всему телу.

«Чем не автозагар?» Хорошо взялся. Жалко только, ногти какие–то подозрительно желтые. Они и так не блистали, после того как я соскоблила с них остатки лака с бриллиантовой крошкой. А сейчас у них вид, будто я вспахала гектар чернозема. Руками.

Черты лица видимо заострились, но волосы портили все впечатление. Своим редким меняющимся цветом они выдавали меня с головой. Вновь на помощь подоспела супермазь. Изведя ее остаток, мне удалось все–таки добиться того, что мои волосы стали грязно–коричневого цвета. Туго перебинтованная грудь стесняла дыхание, но благодаря несложному ухищрению мужская одежда сидела на мне просто идеально. Оставался последний штришок: срезанная чуть ниже бровей челка. Зеркало отразило смазливого парня лет семнадцати, которому еще не пришло время бриться. Теперь даже Велисса, увидев меня на улице, прошла бы мимо. Льщу себя надеждой, что и ална Астела обманулась бы.

«Ночью. Безлунной. С повязкой на глазах и с затычками в ушах». Шутник.

Ножны по привычке устроились на спине. Драгоценности и большую часть денег я предварительно примотала к груди. Оставшиеся капиталы надежно упрятала во внутренний карман куртки. Плащ и сменную одежду утрамбовала обратно в рюкзак, который вместе со второй сумкой закинула на плечо. Все остальные вещи, включая передник со срезанными волосами и банку из–под мази, завязала в узел из верхней юбки, взяв который я отправилась на первый этаж.

Все следы моего пребывания здесь следовало уничтожить. Если начнут искать (к гадалке не ходи!), прочешут в обязательном порядке подозрительные места, среди которых этот дом на вершине хит–парада. Нагрянет сюда магический патруль, которому все мои переодевания как зайцу стоп–сигнал, и вмиг вычислит меня, да хотя бы по волосу.

Нужно действовать быстро и четко. Узел опускаем возле калитки, произносим заклинание вызова магического огня. Это не то пламя, которое обитает в уютных каминах и кострищах. Магический огонь пожирает вещь без остатка, не оставляя даже пепла. Заклятие очень громкое, вот почему так важно оказаться как можно дальше от его действия, поэтому молниеносно даем стрекача и переводим дух лишь в трех–четырех кварталах от заброшенного дома.

Сказать проще, чем претворить в жизнь. Сосредоточить Силу удалось только с четвертой попытки, выскребая ее остатки из всех закоулков противящегося измывательству организма. Появление крошечной искорки отдалось в животе острой резью, свалившей меня на землю. Впрочем, этой искры хватит, чтобы спалить все в радиусе полуметра, включая кустарник и траву. Мое «стремительное» бегство походило на исход евреев из Египта — так же бестолково и сумбурно, с одной верой в божье чудо.

Не помню, как я добралась до полутемного тупика. В памяти остались лишь невразумительные картины незнакомых улиц столицы, которые удивляли все той же малочисленностью прохожих. Ребра корсетом стискивала боль, сердце бухало, добавляя телу неприятных ощущений. Я не позволяла себе сползти на землю, иначе мне с нее уже не встать. Кроме того, необходимо затеряться в большом скоплении людей, поэтому моя дорога лежала прямиком на рынок. Заодно разживемся провиантом, да и спички были бы нелишними — еще одно такое заклинание меня убьет. Шаркающей походкой, то и дело приостанавливаясь, чтобы отдохнуть, я двинулась на северо–запад, где раздавался разноголосый гомон торговых рядов.

За те часы, что я отсутствовала, больших изменений не случилось: может быть, только народу стало поменьше да торговцы, уставшие драть глотку, стали поспокойнее. Пора навестить не успевший по мне соскучиться продуктовый ряд. Я нисколько не удивилась, когда застала на прежнем месте, подле прекрасной торговки, рента Арвала. Его дама была на седьмом небе от счастья. Я решила проверить качество своей маскировки: спокойно прошла рядом с ними, а уважаемый рент даже не обратил на меня внимания. Зато пышнотелая дама его сердца подарила мне такой обжигающий взгляд, что, будь я мужчиной, ни капли не сомневалась бы, в чьей постели мне доведется провести сегодняшнюю ночь. Патруль уделял мне до обидного мало внимания, так что я могла чувствовать себя совершенно свободной: проходящие мимо особы женского пола вовсю строили мне глазки, а их отцы и мужья недовольно хмурились.

Когда я покидала гостеприимный рынок, мою голову украшала франтоватая шляпа с мягкими полями, а плечи оттягивала еще одна сумка, доверху набитая самыми полезными вещами. В ней находилось: несколько плиток спрессованного со злаками мяса (конечно, до пищи алоний ему было далеко, но в целом тоже неплохо), пергаментный сверток с ароматным тенийским чаем, кожаная фляжка крепкого вина (на всякий случай), кожаная же кружка, маленький топорик (не рубить же Неотразимой ветки для костра!), мешочек соли, пара смен белья и портянок, нитки с иголкой, россыпь пуговиц, моток тонкой бечевки, походный котелок с ложкой на длинной ручке, огниво и кусок мыла. И еще кое–что по мелочи.

Уже на выходе с рынка ко мне незаметно подобралась сухонькая старушка и прошелестела:

— Доченька, возьми амулет. — Бабуська совала мне в руки браслет из незнакомого дымчато–синего камня. — Возьми сохранителя, не пожалеешь.

Внутри у меня похолодело. Обыкновенная бабка сумела раскрыть мой маскарад. Стараясь не привлекать опасного внимания, я постаралась ответить как можно беспечнее:

— Глаза вас обманывают, уважаемая. Перед вами сын, даже внук, а вовсе не дочка.

— Глаза не могут меня обманывать — они давненько не глядят на мир, но мое сердце ведает. — Старушка тихо рассмеялась. — Возьми амулет. На челе у тебя знаки избранности. Но Тьма за спиной. Впереди Она. Обнимает руки, заглядывает в глаза, бежит в сны. И только над тобой Свет. Бери, бери амулет, дочка, он убережет тебя, пусть не от самой себя. Но Тьму в нужный час отпугнет. Не сможет, так предупредит.

По спине пробежался липкими пальцами страх, кожу царапающими осколками задела чужая магия Предвидения. Несмотря на то что карманы мои были полны мелочи, я достала золотой тилан и отдала старухе. Она распустила завязки на манжете моей рубашки, чудесным образом просунула свою сухонькую руку внутрь не очень широкого рукава, надела браслет на мое левое плечо, глухо щелкнув застежкой.

— Спа… — Затянув узел на манжете зубами, я подняла голову и замерла на полуслове — старуха исчезла, как и не было.

«Ну и дура ты, Лийка. Подошла какая–то бабулька, навешала на подставленные уши пророчеств, а ты и рада стараться — раскидываешься тиланами. Богатенькая ты наша!» Будет тебе скупердяйничать! Можно сказать, оказала бабушке посильную благотворительность и симпатичный браслетик приобрела.

Для успокоения нервов и желудка был прикуплен здоровенный расстегай с мясом и капустой. Меня ждали Восточные Врата, через которые предстояло отбыть из столицы. Вот туда–то я и направила свои стопы, с аппетитом поедая по дороге мясокапустный пирог (невегетарианского компонента в начинке было до безобразия мало).

От расстегая остались приятные воспоминания. Открывшаяся же на выезде из города картина оптимизма мне не внушала. Длиннющая очередь перед Вратами подвергалась тщательной проверке. Досматривались без разбору и элегантные кареты, и топорные телеги, а также пешие граждане. Народ возмущался по–тихому, то и дело косясь на двоих магов с Имперскими знаками на плащах — корона, покоящаяся на скрещенных мече и магическом посохе. По мере сил и разумения представителям Гильдии помогал отряд стражи, тщательно перерывающий каждое транспортное средство.

«Такой строгий таможенный досмотр — обычное дело или он по твою душу?» Хороший вопрос.

— Почто страсти такие? — продублировал мои мысли голос неподалеку, чем заслужил мое самое пристальное внимание.

Осведомлялся мужичонка средних лет — обладатель редкой пегой бороденки и этакой же густоты да цвета шевелюры.

Опрашиваемый зажиточный селянин, развалившийся на телеге в ожидании своей очереди, не побрезговал ответить:

— Единый разбери! Как батюшка Амператор, мир праху его, преставился — так и повелось. Почитай каждую седмицу на базар подъезжаю, а закавыки токмо с былого новолуния.

— Длинно энто?

— Да уж не коротко, — недовольно проворчал селянин. И нарочито громко, чтобы расслышали у самых ворот, продолжил: — Благодарствуем заступникам нашим! На днях слушок прогулялся: двух татей словили, что добро честных горожан вывезти пожелали.

Потеряв интерес к переговаривающимся, я устремила унылый взгляд к возне у Врат. Наверняка один из магов, тот, что повыше рангом, — Чтец. Моей Силы на Зеркало — заклятие, защищающее от телепатического сканирования, — еще достанет, а на сокрытие его существования уже не хватит.

«Рискнешь?» В другой раз.

Развернулась спиной к тоскливой картине и побрела назад, в город. Серый камень мостовой расплывался перед глазами. Ноги еле поднимались, сбиваясь на шарканье. Бессонная ночь удобно устроилась на плечах, прибавив весу сумке и рюкзаку. Ужасно захотелось есть. Пирог упал в желудок, как и не было. И тут оазисом среди пустыни впереди возник постоялый двор. Я устремилась в раскрытую дверь как раскаявшийся грешник в церковь за отпущением.

Ароматы по малолюдному помещению разносились головокружительные. Чисто выскобленные столы обступили длинные лавки. Мне приглянулась угловая, как раз напротив входа, куда я опустила умаявшееся тело. Без промедления подскочила разносчица в накрахмаленном переднике.

— Чего изволите? — поинтересовалась она.

— Всего, и побольше.

— Три толина, — не растерялась девушка.

Я молча отсчитала требуемое количество медных кругляшей. Она смахнула их со стола и умчалась на кухню. Скоро передо мной уже дымился горшочек с грибным супом, соблазняла зажаристой корочкой куриная нога, плавали в сметане оладьи и пенился в огромной кружке эль.

— Лежанки свободные есть? — осведомилась я.

— Пять толинов за ночь. — Не девушка — ходячий прейскурант.

Я одарила ее еще пятью монетами.

— Наверх по лестнице. Занимайте ту, какая глянется. Нужник во дворе, — проинструктировала она меня, прежде чем уйти.

Сила с каждой проглоченной калорией понемногу восстанавливалась. Но все равно недостаточно быстро. Требовались здоровый сон (хотя бы пара часиков) и свежая голова, чтобы придумать, как выбраться из города и куда податься.

Посетив рекомендованное помещение во дворе, я волевым усилием подняла свое усталое тело наверх. Общая комната практически пустовала. Возле двух кроватей лежали чьи–то вещи, уберегаемые от посягательств охранными амулетами. Толку на деле от подобной охраны немного — бери вилы да и неси к небрезгливому магу для снятия Охранной магии. На третьей кровати громко выводил рулады весьма нетрезвый гражданин. Угловая койка поманила меня относительной чистотой белья, удачным месторасположением и близостью к окну. Шляпа с головы перекочевала на кроватный столбик. Я пошире распахнула оконце для выветривания перегара, заменила подушку собственными сумками, проследив, чтобы наверх пришелся мягкий плащ. Ножны с Неотразимой остались на прежнем месте, нисколько не мешая мне восстанавливать энергию мертвецким сном.

— Эй, ты! — Отвратительно громкий мужской голос резанул еще спящий слух.

Мои с трудом продранные глаза уставились в окрашенное закатными лучами окно. Легкий прохладный ветерок приятно овевал взопревшее от сна лицо. Взгляд осоловело прошелся по уже пустой комнате. Пробуждаться не хотелось, веки опять умиротворенно смежились.

— Постояльцы есть? — вновь раздался требовательный голос. — Изволь отвечать, когда спрашивает Имперская стража!

Меня подкинуло на постели и уронило на пол. Даже сладкая зевота не посмела прицепиться.

— Понятно, есть! — задиристо ответил девичий голос. — Это ж постоялый двор!

Я подползла к окну и осторожно выглянула наружу. Напротив загораживающей дверь разносчицы переминались четыре коня с всадниками: трое стражников и один маг, укрытый плащом. Голова в капюшоне чуть повернулась в мою сторону, а я уже вытирала курткой пол.

Ч–черт! Опять Чтец! Такому «распотрошить» девчонку — раз и готово! Никогда не любила телепатию. Грязно это все.

«Чистюля!» Брезгую, что поделать. Для этакой работки требуется особая закалка!

Ползком снова вернулась к кровати, схватила сумки, сдернула шляпу и, не дожидаясь окончания диалога, скатилась по задней лестнице во двор. Благо он не заканчивался глухим карманом с нужником. За стойлами широко ротозейничали ворота для проезда груженых телег. Проигнорировав их, я демократично перемахнула через невысокий заборчик к соседям. Хозяйская собака, которую разморило на солнцепеке, в ответ на мое панибратское подмигивание вяло тявкнула исключительно из чувства долга. Я, воспользовавшись калиткой, спокойно вышла на смежную улицу и влилась в праздно прогуливающийся людской поток.

Глава 14

Бесцельное блуждание продолжалось до полной темноты. Один за другим вспыхивали магическим светом уличные фонари. Тротуары оскудевали, прохожих становилось все меньше и меньше. Благодаря грамотно поставленному Зеркалу мое сердце ровно билось, не екая каждый раз, когда я слышала цоканье копыт. Но скоро я начну привлекать нездоровое внимание стражи, и никакое Зеркало мне здесь не помощник.

Наглость моя достигла таких высот, что я тихонько уселась на лавочку в парке, прилегающем к дворцовой площади. Стройные клены переговаривались у меня над головой, колючие декоративные елочки укрывали от нескромных взглядов, луна, выгрызенная на одну треть, серебрила деревья.

Одиночество и обида на несправедливость высших сил вели ожесточенную битву за преобладание в моем мрачном настроении. Победило одиночество — залезло в душу и по–хозяйски там развалилось, наводя свои порядки. В гости к новоселу тут же напросилась тоска, беспардонно приведя с собой хныкающую жалость.

Нахлынуло острое желание, чтобы находился рядом со мной сейчас хоть кто–нибудь! (Имперская стража не приветствуется.) Помог, защитил, образумил. Посоветовал, в конце концов! Зов соскользнул с губ тихой мелодией, без затруднений просачиваясь через Зеркало.

«А если погромче покричать? Авось кто и откликнется!» Ой, не сдержалась… Все равно уже пора уходить.

Время пребывания здесь ограничивалось получасом. Если доверять памяти Рисы, вскоре ночной патруль частым гребнем пройдется по центру города, выискивая маргинальные элементы. До этого следовало убраться в квартал, где не так блюдут закон и порядок. Посему, разогнав незваных гостей, я покинула притихший парк.

Заброшенные на плечо сумки мерно ударялись о спину при быстром шаге. В котелке, упрятанном в одну из них, тихонько позвякивала ложка. Обезлюдевшая мостовая легко ложилась под ноги. Улочки становились уже и извилистее. Фонари встречались все реже, пока не пропали совсем. Из окон, неплотно прикрытых ставнями, сочились свет и звуки человеческого присутствия. Я направилась в порт, делая внушительный круг, дабы обойти квартал магов. Знания, полученные от Рисы, на запрос о самом неблагоприятном районе выдали припортовый. Недобрая слава ходила в народе об этом квартале. Кладбище опять же недалеко.

Воздух постепенно напитывался влагой и кровососущими насекомыми. К треньканью в сумке добавились озлобленные хлопки, не спасавшие, к сожалению, от зудящих кнопок на коже. Слева от меня потянулись ряды темных складских помещений, справа выставка монументальных произведений искусства — надгробных изваяний.

Настало время выбора ночлега.

Либо направо, либо налево. Кладбище привлекало неохраняемостью и возможностью уединения, склады — отсутствием покойных соседей, сухостью и комфортабельностью. Пока я размышляла, склоняясь к складскому варианту, судьба резко опустила чашу выбора совсем в другую сторону.

По мостовой бодро зацокали копыта конного патруля Имперской стражи. Звук, не слышимый в этом квартале почти со дня основания, вызвал у местного населения шок. Обалдение вылилось в шуршание, пронесшееся чуть впереди отряда по всему кварталу. Я, недолго думая, сделала выбор в пользу погоста, поднырнув под не пожелавшую отвориться калитку. Парадные ворота находились с другой стороны кладбища, но бежать до них полквартала. Результатом этих действий стали ободранная щека и спасенная шкура. Мое тело оперативно укрылось за широкими крыльями скорбящего ангела.

Перестук копыт смолк перед заклинившей калиткой, заставив мое сердце забиться в два раза чаще. Тишина являла собой подробную иллюстрацию к определению «могильная». Обнаглевшие комары, коварно воспользовавшись преимуществом, начали жрать меня заживо. И сожрали бы, если бы топот не возобновился, удаляясь с каждой минутой.

Расправа моя была страшна! Восемь комариных трупов и не знаю еще сколько покалеченных. Довольная, я огляделась в поисках подходящего уютного склепа. Не для безвременно почивших комаров. Для себя.

Симпатичных склепов оказалось в достатке. Места на кладбище предоставлялись только для особо важных персон. Обычных граждан хоронили за стенами города, экономя на земельных участках, непомерно дорогих, как и во всех столицах. На каждом надгробии возрыдала чья–нибудь фигура. Предпочтение отдавалось ангелоподобным созданиям, застывшим в различных позах, далеких от Камасутры. Повсеместно росла аккуратная газонная травка, не травмированная безалаберным бурьяном. В самом конце кладбища находилась сторожка смотрителя, в которой тот запирался ночью на все запоры. Такая предосторожность возникла вследствие того, что первое время здесь частенько недосчитывались сторожей, опрометчиво пренебрегших простыми правилами безопасности. В компании столь «жизнерадостных» воспоминаний Рисы я пробиралась в глубь кладбища.

Мягкая земля не внушала доверия. Как–то сразу вспоминались все виденные мной фильмы ужасов, где из благодатной кладбищенской почвы лезли скрюченные конечности и хватали заблудшего в такое неподходящее время путника за ноги. Поэтому я передвигалась по территории как по минному полю, придерживаясь выложенных плиткой дорожек, хотя занятия с алной Ордена дали мне реальное представление о Некромантии, которое развенчивало большинство мифов, эксплуатируемых современным кинематографом. Но менее страшно от этого не становилось…

— Ну и какой склеп выбрать? — Заданный вслух вопрос меня несколько приободрил.

— Берите моего хозяина, — великодушно разрешил чей–то хрипящий голос. — Он все одно пустует. Будьте как дома.

Леденящий, пронзающий ночную тишину, как нож опытного убийцы сердце «клиента», вопль не сорвался с моих губ исключительно потому, что у меня отнялся голос. Для ошалелого воя имелся замечательный повод — стоящий в десяти метрах от меня самый настоящий зомби.

Перепутать мертвяка с живым человеком может только дилетант, даже если труп такой качественный, как этот, — за гнойно–зеленую дымку некромагии, окутывающую тело, безошибочно цеплялся вооруженный волшбой взгляд. Лунный свет позволял неплохо рассмотреть этот продукт Некромантии. Ввалившиеся глаза на обтянутом кожей черепе, не мигая, в ответ уставились на меня. Нестарый еще мужчина за тридцать. Был. До того как его осчастливили второй «жизнью». Следов насильственной смерти не видно — при беглом осмотре. Возможно, под застегнутым на все пуговицы камзолом красовалось аккуратное отверстие от клинка. Не аристократ: фактура не та, но приближенный.

«Свеженький, от смерти пара неделек», — определил мой натасканный на подробных иллюстрациях в фолианте «Лики Смерти» взгляд.

Теорию Некромантии я худо–бедно осилила. Исключительно основы, на остальное просто не хватило времени. Тем более что разновидностей нежити как грязи. Приблизительно их можно подразделить на три большие группы: безмозглые, со средним интеллектом и высокоинтеллектуальные. Причины восставания нежити также разнились: массовый мор, суицид, неподобающее погребение (или вовсе его отсутствие), проклятие. При благоприятных условиях (повлиять могли и положение Луны, и противостояние планет — обстоятельства каждого случая строго специфичны) нежить вылезала из земли как грибы после дождя. По–хорошему для самостоятельного поднятия–упокоения требовался не год и не два занятий с опытным наставником. Чуть зазевался на ритуале и уже сам пополнил ряды противника.

Рука инстинктивно схватилась за рукоять Неотразимой, с тихим шорохом вытаскивая ее из ножен. Сразу полегчало: спокойствие вливалось через прикосновение к невозмутимому металлу.

— Ты чей будешь? — Заданный мной шепотом (чтобы не сорваться на визг) вопрос был весьма обоснованным.

Насколько я помнила из уроков, в благополучных срединных землях Империи мертвяки редко получались самостоятельно. Не восставали из могил самопроизвольно и сами туда не укладывались. Их поднимали, а когда в них отпадала необходимость, упокаивали. Здесь требовалась осознанная отдача Силы, а не просто ее, простите, недержание. И проводить ритуал должен некромант — человек, имеющий к данному виду волшбы талант и врожденную небрезгливость. Способности к Некромантии теоретически в моем арсенале имелись, а вот опыта не хватало, так как практикум по этому виду нежити аалона Ренита обещала только на будущий год. Что тоже не очень обнадеживало, так как, по слухам, практические занятия сводились к изрублению мертвяка на шевелящийся фарш с последующим его упокоением какой–нибудь не обделенной этим талантом алоной.

— Магистра Некромантии Самота, лицензия номер семь четыре пять шесть девять восемь дробь три восемь, — сдал хозяина с потрохами мертвяк.

Все правильно — врать зомби тоже не могут.

— Сертификат? — Сип, вырывавшийся из моего горла, был под стать звукам, издаваемым мертвяком.

Это где–нибудь в Ивиле, поближе к Разлому, и не разобрать, где чей мертвяк, а тут, в столице, им ведется строжайший учет. Наверняка зомби уже оприходовали в Гильдии.

— Два пять шесть, пожалован — день шестой, месяц Исцеляющих, год четыреста второй от пришествия по новому летоисчислению, — заученно отбарабанил он.

Тысчонку лет назад, когда маги и церковники еще жили одной дружной семьей, месяцы назвали красиво и вычурно — в честь того вида магии, который обретал наибольшую силу в соответственный период. Но годиков через пятьсот Гильдия и Церковь пошли разными дорожками, далекими друг от друга, и со стороны Храма предпринимались неоднократные попытки поменять названия на более благозвучные (с их точки зрения) в честь святых, которых за эти полтыщи лет набралось предостаточно. Но все давно привыкли к устоявшимся названиям, и от настойчивых предложений Имперская канцелярия просто отмахивалась. Простому люду на эти разборки в верхах было поплевать и растереть, так как в народе давно ходил близкий и понятный ему календарь. Вышеупомянутый август там по–простому звался «справник».

Надо же, почти не ошиблась с возрастом!

— Задание? — спросила я уже окрепшим голосом.

Он сделал один шаг вперед, заставив меня нервно вздрогнуть и настороженно приготовиться к нападению.

— Зов, — проскрипело в ответ.

В моей голове заклубилась смутная догадка.

— Чей? — Такие вещи требуют немедленного уточнения.

— Госпожа позвала. Госпоже нужна помощь — я пришел. — Его мертвые глаза, не моргая, продолжали смотреть на меня.

— Госпожа — это не я случайно? — поспешила я внести ясность.

— Да, — скрип в подтверждение.

«Кому там было одиноко? О Повелительница, призывающая мертвых!» Тьфу. Да не зазывала я никого!

— А другой призванной нежити, кроме тебя, здесь нет? — Меня очень волновало, не зацепило ли моим Зовом еще парочку таких очаровашек.

— Нет, — успокоил зомби.

Я вздохнула с облегчением и на всякий случай переспросила:

— Точно никакой?

— Только вампир, — невыразительно уточнил мертвяк. — Охота.

— Г–гд–де–е–е?!

— За скульптурой плачущей девы.

Взгляд, брошенный искоса на обозначенное надгробие, ничего не дал. Мраморная дева, обратившая свой заплаканный лик к равнодушным небесам, не вызывала подозрений. А вот стоящий напротив меня зомби — очень даже.

Но следом произошли два события, поменявшие мои приоритеты опасности: браслет предупреждающе обжег левое плечо раскаленной болью, которая развернула меня к метнувшейся черной тени. Отрубленная рука со скрюченными пальцами сигнальной ракетой взмыла вверх и шмякнулась у дальней ограды. Вампир обиженно заскулил и кинулся вслед за потерянной конечностью. Если бы у меня имелась секунда на размышление, я, громко вереща, шарахнулась бы от нечисти, благодаря чему приобрела бы постоянную прописку на этом элитном кладбище. Но происходящее вокруг было настолько неправдоподобным, что внутренний предохранитель осторожности, сгорев, лишил меня способности пугаться.

— Ну показывай свой склеп, — приказала я зомби, так и не двинувшемуся с места. — Хватит уже привлекать нездоровое внимание.

Помещение оказалось чистеньким, уютным и незатхлым. А главное — пустым. Мелкий магический светляк, паривший впереди меня, осветил каменный постамент, оказавшийся неожиданно свободным от гроба. Я взобралась на него и уселась по–турецки, поудобнее взявшись за рукоять Неотразимой.

— Заходи.

Мертвяк, мявшийся по моему приказу в трех метрах от двери, прошел внутрь.

— Закрой дверь и сядь возле нее. — Идея провести ночь в склепе наедине с зомби меня не вдохновляла, но лучше иметь его на глазах, чем отпустить к хозяину.

Он выполнил веленое. В воздухе разнесся легкоузнаваемый запах бальзамирующего масла, от которого приторно запершило в горле. Вспомнились занятия с аалоной Ренитой и щедро политые этим составом образцы, сберегаемые для того, чтобы наши неопытные ручки смогли поглумиться над ними в свое удовольствие.

Вот халявщик! Самот этот. Экономит Силу на заклятии Сохранности, заменяя его дешевым маслом! Скопидом.

«Не боишься, что зомби тебя того… съест?» Вряд ли. Он находится под действием Зова, поэтому весьма ко мне благосклонен. К тому же по всем внешним признакам мертвяка кормили совсем недавно — бодренький уж слишком.

В дверь вежливо поскребли.

— Госпожа, разрешите войти, — смиренно попросил низкий, вкрадчивый голос.

Я искренне рассмеялась:

— Размечтался! Может, тебе еще моей кровушки нацедить?

— Буду премного благодарен, — оживился за дверью вампир.

— Брысь! — Хватит с меня на сегодня учтивости.

На улице обиженно замолчали.

— Как тебя зовут?

— Валериус, — тут же подал голос кровосос.

— Кыш, я сказала! Не с тобой разговаривают!

Зомби после повторного вопроса сообразил, что обращаются к нему.

— Не знаю.

«Какое редкое имя». Это не повод для сарказма. Как же я могла забыть! Восставшие первой и второй, по общей классификации, групп не помнят ни имен, ни прошлого.

— Нехорошо без имени. А как тебя хозяин зовет?

Мертвяк ненадолго задумался, после чего выдал:

— «Эй, Ты».

«Потрясающего воображения человек!» Придется дать бедняге имя.

Я окинула восставшего мертвеца взглядом, прикидывая, как бы его наречь. Интимный сумрак не делал ходячий труп привлекательнее. Редкие каштановые волосы торчали клоками. Нос еще не ввалился, но через пару неделек, если некромант будет и дальше жадничать Силу на заклятие Сохранности, зомби станет похож на жертву сифилиса. Сухопарый при жизни мужчина, сейчас он смахивал на обтянутый кожей скелет. Я внезапно поняла, кого он мне так сильно напоминает. Владимира Ивановича Шкляра — хорошего знакомого шефа. Весь офис единодушно присвоил ему подпольное прозвище Черепок С Ушками, отвергнув даже не менее заманчивое Суповой Набор.

— Будешь отзываться на Вовчика, — постановила я, прикинув, что обращаться к нему по имени–отчеству долго, а кличка Черепок звучит несколько двусмысленно в данном случае.

— Хорошо, — безропотно согласился новонареченный Вовчик.

Теперь можно продолжить опрос.

— Что ты хочешь?

— Крови, — опять заныл несносный вампир.

Я мужественно смолчала и через минуту снова обратилась к мертвяку с тем же вопросом.

— Покоя.

Дать ему упокоение не в моих силах. Нет, теоретически это возможно. Но на такой всплеск Силы, вбуханной в ритуал по упокоению чужого прикормленного зомби, сбежится весь цвет Гильдии в сопровождении половины Имперской стражи.

— Чей это склеп? — Я предпочла поменять тему.

Неосведомленный вампир смолчал.

— Моего хозяина.

Этой ценной информацией я уже обладала.

— Самота?

— Да.

— А зачем ему, живому, склеп?

— Надо.

«Очень оживленный разговор!» Да уж.

— Госпожа… — вновь занудели за дверью.

— Да что ты ко мне привязался! — вышла я из себя. — Столько в округе доноров ходит, а ты ломишься в чужой склеп!

Наконец–то воцарилась тишина. Но ненадолго.

— Куда я пойду с отрубленной рукой? — горестно вопросил обнаглевший тип. — Крови–то на сращение нет.

— Постучи к смотрителю, может, он тебя облагодетельствует? — внесла я рацпредложение.

— Постучишься туда, как же! На стенах ни толина без заговорных рун нет. Госпожа, пожалейте калеку, лишенного руки.

Жалобное хныканье вызвало у меня новую вспышку раздражения.

— Сейчас вот выйду и головы для полного комплекта лишу, — пригрозила я. — Чтобы зря не жаловался.

После высказанной мной угрозы за стенами склепа разом все стихло. В непоколебимом молчании прошло больше часа. В мирной тишине глаза начали устало закрываться, несмотря на неблагоприятные внешние факторы в виде зомби у двери и вампира за оной. Пришлось срочно изобразить руну Бодрости, презрев досадные последствия в виде мигрени. Сила восстановилась практически полностью, и требуемая загогулина далась мне почти без усилий.

По–моему, наклон у руны был на градус больше, чем необходимо. Эйфория затопила сознание. Я резво вскочила на ноги, решив воспользоваться возможностью размяться парочкой боевых приемчиков.

— Выметайся! — дала я команду зомби.

Он в недоумении остался на месте. Приказ потребовал некоторой доработки.

— На улицу. — И торопливо добавила: — Быстро!

Свежий воздух хлынул в помещение, выветривая вонь бальзамирующего масла и ударяя в опьяненную голову. В нетерпении я шагнула за порог.

— Валериус! — Мой зовущий голос был столь же приторен, как и запах, которым провонял мертвяк.

Тот поторопился прийти на зов. Он не спешил нападать, давая мне возможность увидеть его во всей красе.

Не вампир — сплошное разочарование! Худенький, казавшийся просто тощим в черном камзоле, болтавшемся на узких плечах. Ножки в сапогах с широкими голенищами — как карандаши в стакане. Не выше метра шестидесяти. Зачесанные назад русые волосы открывали оттопыренные уши, клыки надежно прятались за плотно сжатыми, тонкими губами, выцветшие глаза навыкате пытались изобразить гипнотизирующий взгляд. Безуспешно. Он осторожно положил отрубленную руку на землю перед собой, не спуская с меня глаз. Правый обрубок беспомощно дергался в направлении недостающей части.

— Вовчик, забери у Валериуса руку. Нам сгодится, если уж ему она недорога.

Зомби отправился выполнять отданный насмешливым голосом приказ. Его не удалось привести в исполнение по объективным причинам: Вовчик, перелетев через два надгробия, впечатался в третье, рядом с которым и свалился мешком с костями. Вампир нахально улыбнулся, продемонстрировав внушающие уважение клыки. Я покрепче перехватила рукоять Неотразимой обеими руками. Но кровопийца остался на месте, не делая никаких угрожающих движений.

Я тоже не спешила с нападением, выжидая. Давать противнику преимущество необдуманной атакой — это не то, чему меня учила аалона Валента. Избыток бодрости горячил кровь, но не настолько, чтобы безрассудно кинуться в бой.

— Позвольте предложить сделку, госпожа, — нарушил настороженное молчание вампир, неудачно попытавшись изобразить одной рукой умиротворяющий жест.

— Мне будет не хватать моей крови в венах, знаешь ли. — Я усмехнулась. — Вряд ли ты способен предложить что–то, способное заменить ее потерю.

— Вечная жизнь?

Я расхохоталась ему в лицо:

— Поищи другую идиотку на такую вечность!

Взбодрившийся было вампир погрустнел. Но у него, как оказалось, действительно имелось то, что меня заинтересовало.

— А госпожа не любопытствует, как можно выбраться из города?

Пальцы сжали рукоять меча до боли в суставах. Выбраться из города! Это было практически единственное, что меня интересовало в данный момент.

— С чего ты взял, что меня это занимает? — Я деревянно пожала плечами. — Может, я решила здесь поселиться — такое дивное, тихое кладбище!

Преувеличенно бодрый голос даже мне резал фальшью слух, что уж говорить о чутком вампире. Клыкастая улыбка стала просто неприлично широкой.

— Не в том ли чудесном склепе? — ехидно поинтересовался он.

Я открыла рот, чтобы подтвердить собственное желание, и тут же захлопнула, сообразив, в каком качестве хочет меня туда поселить этот надоедливый тип.

Его глаза поймали мой угрюмый взгляд. И мир вокруг преобразился — из депрессивно черного трансформируясь в уютно желтый.

…Солнечный свет красит деревянную поверхность кухонных шкафчиков в цвет теплого липового меда. Бабуля, сидя за столом, целеустремленно разделывает селедку для моего любимого салата. Спина по–королевски выпрямлена, пальцы работают ножом, как скальпелем, с хирургической точностью отделяя мясо от костей. Голова, не склоняющаяся под тяжелым узлом седых волос, поворачивается ко мне.

— Аурелия, — строгий Бабулин голос всегда теплеет, когда произносит мое имя, — закатай мне рукава, солнышко. Как бы не запачкать.

Не успела я положить нож, которым чистила картошку, как на кухню вваливается разудалый зомби–сантехник.

— Госпоже потребна моя помощь? — Звук, оставляемый проводимым по стеклу пенопластом, приятнее его скрипящего голоса.

Обнаглели в ЖЭКе! Уже мертвяков в сантехники не гнушаются брать. А чем прикажете с ним расплачиваться?! Вряд ли он возьмет традиционную пол–литру…

Окружающее стремительно выцветало, устало возвращая себе привычный окрас. Нет кухни — она осталась в моем мире, нет Бабули — она уже давно на кладбище, далеко не таком роскошном. И только мертвяк остался прежним.

Глаза вампира перестали быть блеклыми — предвкушение крови залило их красным. Язык голодно мелькал между ощеренными зубами.

«Проголодался, бедненький!» Сейчас накормлю. Надеюсь, ему нравится острое.

— Иди же ко мне, девочка, — еще раз позвал он.

Иду, мальчик.

В шаге от нежити Неотразимая взвилась в воздух. Скупое, почти без замаха, рассчитанное до миллиметра движение отозвалось резкой болью в кисти. Я выполнила обещанное. Лопоухая голова скатилась как созревший кочан капусты. Туловище сырым тестом упало следом. Останки стремительно мумифицировались — время забирало отпущенное им в кредит. Обезглавленное тело не вызывало у меня никаких чувств — их просто не осталось после ночи, проведенной в такой странной компании.

— Да ты, дружок, у нас совсем молоденький! — Острие Неотразимой гадливо поддело ссохшуюся мумию, переворачивая ее на спину.

Десяточек едва стукнул. Согласно все тому же справочнику о посмертии, вампиры постарше рассыпаются на косточки, а после пары–тройки сотен лет нежизни — вообще прахом. А у этого еще и кожа сохранилась!

Зомби не подходил ко мне ближе чем на три шага, словно чувствуя неприятие. Я задумчиво посмотрела сначала на него, затем на труп перед собой и попросила:

— Вовчик, убери здесь, пожалуйста.

Он трудолюбиво скатил в кучу разобранного на запчасти Валериуса, сгреб это в охапку и беспомощно уставился на меня.

— В склеп неси. — Я злорадно улыбнулась, представив «радость» Самота при его следующем посещении последнего пристанища.

«Зачем пустовать такому замечательному постаменту». Угу.

Мертвяк споро вернулся. В нетерпении переминаясь на месте, он обеспокоенно посматривал на восток, где темно–синий край небосвода собирался вылинять в светло–серый.

— Пора?

Вовчик кивнул, клацнув челюстью.

— Иди уж, — свеликодушничала я. — Все равно больше ничем не поможешь. Буду теперь сама соображать, как выбраться из города…

Я не знала, что еще сказать. Благодарить его бесполезно — не оценит, просить молчать о нашей встрече бессмысленно — мертвые не могут врать (радовало одно — для того чтобы узнать от них правду, нужно задавать правильные вопросы).

— Прощай, — неслышно слетело с моих губ.

— Порт, — скрипнул зомби в ответ и, не мудрствуя, потопал прямо к парадным воротам.

Неотразимая упряталась в ножны: руки устали держать тяжелый меч. Мой взгляд проследил неторопливый путь Вовчика к выходу с кладбища, прежде чем подняться вверх. Небо светлело на полутон с каждой минутой. Я посмотрела на запястье — руна выцветала синхронно с небосводом. Позаимствованная бодрость подходила к своему логическому завершению, привычно сменяясь усталостью и сдавливающей виски головной болью. Вскоре район, просыпающийся всегда прежде спальных, оживет. Закопошатся рабочие на складах, нагружая паромы к утреннему отбытию.

Порт.

Глава 15

Пристань, огороженная шестью Башнями Направления, была полна шумным, спешащим народом, что совсем не удивляло. Каждый день в этом порту отправляли и принимали паромы из пяти городов Империи (трех крупных и двух помельче). Для этого между столицей и аналогичными Башнями, выстроенными в пунктах назначения более четырех веков назад, Мастера Стихийной магии натянули заклятия Направления, воздействующие на баржи–паромы. Если возникала потребность, скажем, сплавать в деревню Большие Бодуны, то уже приходилось воспользоваться более традиционными способами или заплатить тому же магу–погоднику за одноразовое заклятие.

Не очень далеко, где берег круто изгибался, виднелся причал для небольших элегантных судов. Такая близость к плебейскому порту обусловливалась Башнями. Штатный маг — это одно, а существенная экономия при использовании доступных ресурсов — совсем другое. Легкие, изящные шхуны покачивались на волнах, презрительно контрастируя с неповоротливой баржей, которая собиралась пуститься в путь. Поганки, плавающие почти возле берега, старались держаться поближе к аристократическим судам и подальше от босоногих мальчишек, имеющих полные карманы камешков, которыми они норовили запустить в птиц, соревнуясь между собой в точности. Стражник, опасавшийся порчи вверенного ему имущества, гнал наглецов от охраняемого объекта.

Деревянные мостки прогибались под вымотанными за напряженное трудовое утро носильщиками. Кровно заинтересованные в собственном имуществе торгаши пристально следили за погрузкой, нервно бегая вокруг рабочих и то и дело сталкиваясь с конкурентами. Чуть в стороне подрабатывал телекинезом совсем молоденький маг, точными движениями ставя ящики на указанные заказчиком места.

— Осторожно, фарфор!!! — каждый раз оглушительно взвизгивал клиент, когда груз касался палубы.

Если бы я занималась погрузочными работами, то уже при первом нервирующем окрике над ухом коробка со всего размаха шмякнулась бы на палубу. А юный маг только едва заметно вздрагивал и профессионально брался за следующий ящик, что свидетельствовало о его, несомненно, богатом опыте на данном поприще.

У меня создалось впечатление, что все присутствующие играли в игру «перекричи соседа». Вода, тщетно пытаясь внести свою лепту во всеобщий галдеж, лениво плескалась о грязный берег. Сине–зеленое колыхающееся пространство с розовыми отсветами заспанного солнца простиралось до самого горизонта, за который мне предстояло отправиться.

В плане моего бегства, накиданном в черновом варианте, последним пунктом стояло посещение Ордена. Разумеется, я не собиралась подъехать прямо к воротам и громко постучаться в оные, сообщая о своем прибытии. Но увидеться с Ранелью и Лэнар и найти Путь в свой мир стоило попытаться. Возможно, Врата совсем недалеко — ведь нашли же меня рядом с замком! Бесспорно, идее далеко до гениальности, в том направлении погоню отправят прежде всего, но достойной альтернативы пока не представлялось.

Что ж, не удалось выбраться посуху, стоит рискнуть по воде. Так даже лучше — можно запутать следы, а затем потихоньку двинуться в Конхол.

Представители Имперской стражи, закончив обязательную проверку баржи, откровенно зевали в три глотки после бессонной ночи.

Четвертый, почесывая древком короткого копья оттопыривающий кирасу пивной живот, вразвалочку шел им навстречу.

— Куда Чтеца дели, доходяги?

— Продали, а деньги пропили, — вяло отшутился один из троицы. — Нашли кого из Гильдии прислать! Укачало болезного, только на борт ступил. Другого лишь к полудню обещали.

Новопришедший понимающе закивал.

— Слышал, запарка у них вроде, людей не хватает. Подмастерьев и тех на улицы выгнали. Таинственности, как обычно, напустили. Кого ловят — непонятно…

Одна из Башен едва ощутимо завибрировала от активированного заклинания, помешав подслушиванию столь интересной беседы. Наступил тщательно выжидаемый момент. Я рысью бросилась к отчаливающему судну, размахиваемыми руками сметая попавшиеся на пути грузы, и громко завопила:

— Подождите!

Матросы, убирающие сходни, приостановились.

— Парень, ты чего? — Тот, что постарше, усмехнулся. — Все уже давно на борту. Общих мест нет, остались одиночные каюты, а они тебе не по карману.

— Ребята, пожалейте. Вчера пошел прощаться к невесте, вот и подзадержался…

Мужики понимающе улыбнулись.

— Чуть совсем не проспал. Да спасибо ее папаше, разбудил…

Матросы заржали уже в голос.

— Край как надо уехать! Я готов серьезно раскошелиться, лишь бы мой, не попусти Единый, будущий тестюшка меня не достал. Рано мне еще жениться.

Хвала и честь мужской солидарности — я получила свой пропуск на паром.

— Ладно, жених, давай шустрее на борт, а то капитан нам сейчас устроит разнос по твоей милости.

Я ласточкой взлетела на корабль и облегченно вздохнула, когда наконец между мной и берегом образовалась широкая полоса водной глади.

— Значится, так, — начал старший. — Три талена за каюту. Деньги вперед. Харчи оплачиваются особо. Все понятно? — Получив в ответ мой утвердительный кивок и запрошенные талены, он указал на второго матроса: — Мил тебя проводит.

Я двинулась за провожатым. Палубой, свободной от груза и уставленной низенькими лавками, целиком и полностью завладели более предусмотрительные пассажиры с пожитками. Повсюду стояли тюки с вещами, клетки с разоряющейся птицей, имелась даже парочка коров. Плавучий сумасшедший дом. Народ устраивался как умел, и мы еле пробрались ко входу в нижний отсек.

Матрос не оправдывал своего имени — угрюмый парень с хмурым взглядом исподлобья, Мил оказался неразговорчивым малым. Вся информация, которую мне удалось из него вытянуть, — что в пункте назначения мы будем приблизительно к вечеру, а если не повезет, то к ночи. Название порта, куда направлялась баржа, так и не прозвучало, как я ни старалась. Напрямую как–то постеснялась спрашивать.

Прохладная влажность не смогла пробраться в трюм. Сухое тепло, запах древесины и магические светляки приятно удивили. В тесный коридорчик вели двери пяти кают. Пробормотав невнятной скороговоркой слова благодарности, я захлопнула дверь, скрывшую за собой безучастную физиономию парня, задвинула тяжелый засов и с облегченным вздохом обернулась. Мебель в помещении размером три на два шага предусмотрительно прибили к полу. Крохотный иллюминатор под потолком пропускал достаточно света, чтобы не требовалось магическое вмешательство. Крюкам, вбитым в стену, я передоверила свое обмундирование, включая ножны с мечом. Разула усталые ноги, ослабила тугие бинты и ничком свалилась на лежанку. В нос лез запах слежавшегося белья, глаза, бессмысленно уставившись на поникшие сапоги, дожидались сна. Тот не торопился.

В голове крутилась только одна мысль: «Неужели я смогла это сделать?» Напряжение ушло, остались какая–то странная пустота и нечеловеческая усталость. Столько всего произошло за последнее время! Я успела выйти замуж, сбежать от супруга, раскланявшись с его охраной и не забыв прихватить некоторые фамильные драгоценности, сбагрить часть краденого, обзавестись (в который раз!) новой внешностью, познакомиться с симпатичным зомби, угрохать обнаглевшего вампира и отправиться в плавание, пусть не очень дальнее. Было от чего умориться. Сознание, в удивлении от переделанных дел, провалилось в глубокий сон.

Провалилась я не абы куда, а обратно в еще не забывшийся дворец. На том памятном перекрестье коридоров, куда меня забросило, мы проторчали с Айдой, пережидая, пока нас минует разговорчивая троица. Я с беспокойством осмотрела себя и удивленно присвистнула. Пышное свадебное платье смотрелось очень уж неуместно в коридорах для слуг. Руки, в подозрении взметнувшись к голове, обнаружили вместо коротко остриженного затылка кучу трудно расплетаемых косичек и ошеломленно застыли.

Служебные помещения гудели как растревоженный улей. Множество людей с самыми мрачными выражениями на лицах носились по катакомбам коридоров туда и обратно, отказывая мне во внимании. Так как трудно не заметить особу в роскошной до вульгарности одежде, оставалось выдвинуть предположение о собственной невидимости.

«Кто–то умер, не иначе». Во всяком случае, очень на это похоже. Хотя, скорее всего, всех расшевелило мое таинственное исчезновение.

«Уровень безопасности повышать нужно, товарищи, тогда и строптивые жены никуда не денутся». Я о том же.

Дородная женщина неслась по коридору как украинская проводница по плацкартному вагону. Я поспешила отступить с ее пути и неожиданно прошла сквозь стену.

«Может быть, ты уже призрак? Поплохело с сердцем в каюте?» Занятное зрелище: взламывают матросы дверь, а на кровати труп полураздетой бабенки.

«То–то все удивятся». Ну уж нет — я сплю. Моя щека чувствует шершавость подушки, рука затекла от неудобного положения, даже слышу, как сердце бьется. Наверное, что–то притянуло сюда мою сущность, пока тело беззаботно почивает. Отгоним беспокоящие мысли прочь и воспользуемся удачной возможностью: вперед, на экскурсию по своей вотчине! Надо же осмотреть, половина чего мне достанется при разводе?

«Нашлась претендентка! А кто супружеские обязанности не исполнил?» По–моему, их я как раз выполнила с блеском. Супруг остался доволен, слова против не сказал.

Дворец не разочаровал невольную туристку. Он завораживал, повергал в исступление, вовлекал в собственное совершенство. Каждая зала существовала подобно миру, что самодостаточен. Я не удостоила посещением личные покои, ограничилась общими помещениями, по возможности стараясь использовать для прохода двери. Тогда как в служебных коридорах жизнь бурлила, роскошные пространства залов пустовали, что придавало дворцу сходство с музеем.

Идущие один за другим залы четырех стихий сразили меня наповал. Огненно–красное буйство переходило в нежно–голубую, воздушную хрупкость, которая сменялась царством зелени, в свою очередь плавно перетекавшей в океан синего спокойствия. Но, пройдя их, я все равно оказалась неготовой к ошеломляющему тронному залу, великолепие которого в прошлый раз так и не смогла оценить в силу невменяемого состояния. Архитектор, по чьей задумке зал превратили в своеобразную лестницу, вызывал преклонение.

Место дышало магией, жило ею, корыстно использовало ее мощь на собственные нужды. Пол уподобили глади озера со снующими в глубине мелкими и покрупнее рыбешками. Я улеглась на живот, здраво рассудив, что пол здесь моют регулярно, а призрачному платью помяться не грозит. Магическая поверхность мягко оттолкнула руку, попытавшуюся пробраться внутрь. Любопытная золотая рыбка подплыла совсем близко, игриво махнула по моему прижатому к полу лбу полупрозрачным плавником и исчезла в синих глубинах, где черными тенями колыхались водоросли.

Я перекатилась на спину. Зал лестницей возносился к потолку, вместо которого был огромный цветной витраж, изображающий смену дня и ночи. Яркий дневной свет, проникая через кусочки разноцветных стекол, разбивался на пестрые блики, скользящие на поверхности стен, по которым золотыми лианами змеились причудливые растения, распускаясь и увядая прекрасными цветками. Они оплетали потолок замысловатым барельефом. Каждая гигантская ступень зала имела отдельный вход, кроме самой верхней. Там стоял казавшийся отсюда маленьким стульчиком трон Империи.

Я, валяясь в позе выброшенной на берег медузы и наслаждаясь окружающим великолепием, лениво размышляла на тему: «Сколько же пролетов до него тащиться, вот бы оказаться сразу наверху!» Стеклянное солнце скачком приблизилось одновременно с троном, которого теперь касалась моя правая рука. Она, моментально уцепившись за резную ножку, привела тело в сидячее положение.

«Вот это сервис!» Экспресс–лифт с магическим приводом.

Тело не остановилось на достигнутом и поднялось на ноги. Не сумев удержаться от соблазна, я по–хозяйски уселась в кресло с высокими подлокотниками. Голова пьяно закружилась, подавляя мое безотчетное желание сорваться с высоты, нырнуть вниз и всплеском разбить нерушимую гладь озера. Крепко сжатые веки отрезали меня от подавляющего совершенства, и синяя бездна неохотно отпустила. Я поспешно слезла с трона и, сбежав с трехступенчатого пьедестала, в панике выскочила за дверь.

На выходе наконец–то обнаружилась охрана. Двое караульных недвижно стояли подобно каменным изваяниям.

«Совсем совесть потеряли — террористов на них нет! Заходи во дворец, бери что хочешь! И ни одна собака не почешется». Вот–вот. На меня ни малейшего внимания. Мало ли что призрак — бдительность, ребята, нужно проявлять всегда, а не спать стоя.

«Любопытно, что стало с теми, кто нес караул у Императорской спальни в брачную ночь?» Несладко пришлось парням. Но кому сейчас легко?

Коридор привел в малый тронный зал, смотревшийся по сравнению со своим старшим братом весьма простенько. Для увеличения эффекта экскурсии нужно водить в обратном порядке. И магии поменьше, и золота с драгоценными камнями.

«Стройматериалы от большого зала остались, вот и решили — не пропадать же добру». Не остри. Нужно же где–то народ принимать. Если каждый раз в том ангаре собирать, умаешься до нижних этажей кричать. Большой тронный зал хорош для особых случаев с участием максимально большого количества подданных. В другое время можно обойтись чем–нибудь поменьше и поскромнее.

Тут–то меня и поджидал сюрприз: в конце зала, на своем законном месте, восседал не кто иной, как мой венценосный супруг собственной персоной. Облаченный во все черное, он застыл почти что в позе роденовского «Мыслителя», вперив сумрачный взгляд в пол. На месте упомянутых выше подданных я бежала бы без оглядки и постаралась бы не попадаться ему на глаза по меньшей мере месяц, а для надежности можно и в два раза больше. Словно в подтверждение моих мыслей, тронный зал был как никогда малолюден. Честно говоря, там находились только Дэрриш да парочка неблагоразумных граждан.

Эти двое ожесточенно переругивались, как ангел и бес над душой раскаявшегося грешника. Сравнение было весьма уместным. Одетые в одинаковые рясы диаметрально противоположных цветов, спорщики выглядели олицетворением светлого и темного начал.

Первый мужчина оказался мне знаком по свадебной церемонии. Степенную бородищу до пола в сочетании с глазами религиозного фанатика трудно позабыть. Вопиюще белоснежная ряса и благочестиво сложенные на груди руки дополняли образ идеального служителя Церкви.

«Верховный священник Аксий», — шепнула позаимствованная память.

Другого я видела в первый раз. Высокий, сухопарый мужчина слегка за сорок. От бородатого оппонента его приятно отличало чисто, до синевы, выбритое лицо с правильными чертами. Темно–русые волосы длиной до середины лопаток едва припорошила седина. Глубоко посаженные черные глаза насмешливо сверкали из–под мохнатых бровей. Тонкие губы кривила едкая усмешечка, бесившая собеседника. Казалось, чтобы еще больше насолить противнику, он оделся даже не в угольно–черный, а в невыразительно темный. Длинная черная мантия делала его похожим на священника. Но его Сила, растекаясь вокруг и наполняя зал, не позволяла обмануться.

«Верховный маг Империи Эст Сотворитель», — подтвердили воспоминания Рисы.

Приятно удивлена. Какие люди — и без охраны!

«Линяем! Удивительно, что еще не заметили». Успеется. Такой спектакль — да из первого ряда!

Я подошла чуть ближе, чтобы расслышать, о чем говорили первые люди Империи. За неимением стульев пришлось устроиться с сомнительными удобствами прямо на полу. Замечательно — звукоизоляции не наблюдалось.

Спорщики ни на секунду не прекращали грызню.

— Маги, — процедил сквозь зубы, как самую нецензурную брань, священник. — Ничего нельзя доверить. Все испоганите.

— Разумеется, — согласился маг с безоблачной улыбкой. — Куда нам своим скорбным умишком понять божий замысел! Скажем, догадаться оставить Донлон на поживу чуме.

— Он был полон скверны, — не растерялся служитель Единого.

Его собеседник резко посерьезнел.

— Да уж! Этого добра там действительно хватало.

Белобородый расплылся в довольной улыбке. Но маг не дал ей стать торжествующей, тихо продолжив:

— Распухшие трупы, истекающие пузырящимся гноем, от вони которого мухи сдыхают на подлете. Люди, гниющие заживо в своих домах. Способные еще двигаться, сгорающие в очистительных кострах, которые «добрые» служители разложили вокруг крепостной стены и которые не затухают с их помощью ни на мгновение. Взрослые, старики, дети, матери, пытающиеся перебросить младенцев через кострища. Достаточно было всего десяти Мастеров Исцеляющей магии да двух Живой и Неживой, чтобы остановить это.

Аксий скривился, как при виде надоедливого насекомого.

— На все воля Единого. — Убойный аргумент в устах священника.

— Хороша божественная задумка — обречь город! — повысил голос Верховный маг.

— Еретик! — взвился служитель Церкви. — Отлучу!

— Неужели?!

Эст изобразил на лице сильнейший испуг, выглядевший благодаря вытаращенным глазам и открытому рту столь комично, что из священника посыпались новые угрожающие посулы.

— Прекратить. — Одно негромко сказанное Императором слово — и в зале воцарилась напряженная тишина.

Дэрриш оторвал взгляд от мозаичного пола, чтобы испытующе посмотреть на каждого из спорщиков. Под синими глазами залегли усталые тени. У смуглой кожи появился серый оттенок измотанности. Даже иссиня–черные волосы, собранные в низкий хвост, потускнели.

Все одно хорош! Можно сказать, прекрасен во всех обличьях. Даже в таком мрачно–разбитом.

«Подлецу все к лицу». Тогда он мерзавец, каких свет не видывал.

— Пока я еще глава Церкви, — ровно произнес Император. — И последнее слово в вопросе отлучения остается за мной. Как и росчерк в указе о казни.

Спорщики пристыженно безмолвствовали. Властитель откинулся на спинку, утомленно прикрыв веки.

— Не тревожьтесь, мой Император. Дайте время — мы найдем ее, — осторожно нарушил молчание Верховный маг.

— Ворота уже перекрыты, из столицы никто не выезжал. Будьте уверены, она еще в городе, — не пожелал отставать Верховный священник.

Император промолчал, не удостоив утешителей взглядом, лишь кривая усмешка изогнула совершенные губы. Жизнерадостных заявлений больше не последовало.

На его месте я тоже сомневалась бы.

Притихшие соперники походили на мальчишек, которых развели по разным углам за драку. Не хватало только кулаков, показываемых друг другу из–за спины, пока не видит строгий учитель.

Тишина вплеталась в человеческое дыхание, приглушая его. Молчание давило на уши, вторя окутавшей недвижимые фигуры тиши. Прозрачные занавеси кокетливо колыхались, подзадориваемые сквозняком, пробравшимся из приоткрытых дверей. Насладившись упавшим безмолвием сполна, Император открыл глаза и удостоил тяжелым, требовательным взглядом Верховного священника.

— По следу уже пущены лучшие сыны Храма. — В голосе Аксия промелькнули оправдательные нотки. — Скоро она будет здесь, Владыка.

Взор переместился на Верховного мага. Тот не спешил с заверениями в моей скорейшей доставке.

— Это Избранная. — Неопределенное пожатие плеч. — Нельзя быть ни в чем уверенным. Постоянно изменяющийся фактор, отрицающий существование констант. Все и ничего. Теперь, когда снят ограничитель, добровольно пожертвованная Мастерами Сила подчиняется только ей. Возможно, в настоящее время ее проще найти немагическими способами.

Верховный священник нашел новый повод для злорадства.

— Маги! — с чувством произнеслось любимое ругательство.

Дальнейшее обличительное выступление пресеклось одним повелительным вскидыванием Императорской брови. Не обращая внимания на шпильку, Верховный маг продолжил разъяснения:

— Избранная не просто красивая кукла, а хорошо отлаженный механизм для защиты мессии, а значит, самой себя, как его потенциальной матери, и своих интересов. Не знаю, почему принуждение перестало действовать, но принцип свободы воли опять в силе.

Пальцы даже во сне непроизвольно нашли кулон, до боли сжимая в кулаке судьбоносный камень.

— На денек бы пораньше мне вернуться, — пробормотал себе под нос Эст Сотворитель, задумчиво вышагивая из стороны в сторону. — Никуда бы она не делась. Еще когда утром подъезжал к городу, чувствовал же что–то неладное, да не стал обращать внимания. Списал, идиот, на слабость после ритуала.

Я–то недоумевала, как мне удалось так легко сбежать. Оно вон как оказалось.

— Странно другое. — Маг остановился перед троном и пронзительно взглянул на Императора. — Почему не подействовало тяготение Предназначения?

Дэрриш, не думая уклоняться, ответил прямым взглядом.

— Подействовало. — Он невесело усмехнулся. — Очень впечатляюще! Только я оказался не в состоянии воспользоваться его плодами.

При воспоминании о той ночи у меня покраснели даже уши. Кулак с кулоном внутри сжался еще крепче.

Верховный маг неожиданно чему–то развеселился. Искренняя мальчишечья улыбка делала его на десять лет моложе.

— Узнаю истинную Избранную. Какова мощь магии — с бесстыдной легкостью проигнорировать божественную кровь! До сих пор не могу разобраться, что она сотворила. Непонятно как умудрилась замкнуть этот проклятый магический купол на стационар, и теперь он гасит все попытки дознания (отдельное мое спасибо старому склеротику Ролду!).

Тут наконец–то я, увлеченная подслушиванием столь интересного разговора, соизволила заметить, что сижу уже практически в ногах у длиннобородого. Тело, не собираясь останавливаться на занятой позиции, медленно, но верно продолжало продвижение к трону. В последний момент удалось уклониться в сторону и не врезаться в Аксия. Переворачивание на живот и попытка двигаться в обратном направлении не принесли результатов. Руки будто смазали жиром, и они бесполезно скользили по мраморной поверхности пола.

В разговор вновь вступил Верховный священник, решивший, что он и так слишком долго лишал потенциальных слушателей жемчужин своей мудрости.

— Вздорная девчонка! — обличительно высказался Аксий. — Воли много дали. Розги — вот залог женского послушания. Греховный сосуд, постыдное искушение достойных мужей!

«Ну и комплексы!» Еще бы, столько лет воздержания.

Дэрриш мягко поднялся на ноги, чтобы одним едва уловимым движением оказаться перед священником.

— Верховный священник Аксий, вы оскорбляете Ее Императорское Величество, Вседержительницу Великого Тилана, — предельно нейтрально произнес Император. — Осознаете ли вы меру наказания за подобные речи?

Цвет лица служителя Единого почти сравнялся с рясой, борода мелко затряслась. Верховный маг откровенно наслаждался разыгравшейся сценой. А упомянутая Вседержительница Тилана, которую опять развернуло к трону, ерзала на пузе у них под ногами. Отползти в сторону не выходило — меня неудержимо притягивало к Императору. И чем сильнее я сопротивлялась, тем сильнее становилось притяжение.

— Владыка… — потрясенно вымолвил священник.

Император равнодушно отвернулся.

Мне удалось подняться сначала на четвереньки, потом на ноги и даже сделать на полусогнутых неуверенный шаг назад, но притяжение, недовольное моим своеволием, пинком отправило меня в нужную сторону. Призрачная голова с размаху впечаталась в Императорский живот. От удара, оказавшегося неожиданно материальным, Дэрриша с болезненным охом сложило пополам, а меня отбросило назад.

Верховный маг лишний раз доказал, что не зря регулярно получает зарплату из Имперской казны. Он отреагировал мгновенно, без запинки прочитав труднопроизносимое заклинание Истинного Прозрения.

Ураганный ветер пронесся по залу, подхватив меня, как осенний вихрь сухой листок. Несколько секунд мое безвольное тело носило по залу, прежде чем оно зависло в центре помещения, которое залил ослепительный свет, не оставивший ни малейшей надежды моей невидимости. Занавеси взметнулись к потолку и опали. Длинные рясы, растревоженно хлопавшие на ветру, успокоились.

Последовала немая сцена. Здесь ожидали увидеть кого угодно, но только не меня в этом замечательном платье и с растрепавшейся от ветра прической. Мужчины оторопело уставились на явившееся им чудо. Выражения их лиц весьма разнились. Глядя на Аксия, сразу становилось понятно, что сейчас он укажет на меня перстом и воскликнет: «Блудница!» — начисто забыв о прозвучавшем ранее предупреждении блюсти мою Императорскую честь и достоинство. Его соперник находился в легком обалдении от того счастья, что ему привалило в виде моего неожиданного появления. О чем думал Император, осталось загадкой — он с отсутствующим видом стоял чуть в стороне, как будто происходящее его не касалось.

— Добрый день! — вежливо поздоровалась я. — Извините, что помешала. Уже ухожу.

Еще бы сообразить — как!

«Разве у нас нет чудесной способности в данном отдельно взятом сне перемещаться куда пожелаем?» Ага! СПАЛЬНЯ!!!

Трон моментально сменила Императорская кровать, имеющая не менее внушительный пьедестал. Ко мне опять вернулась невидимость, и занимавшиеся своими непосредственными обязанностями служанки не обратили на всполошенную Императрицу никакого внимания. Настырная золотая нить чужого заклинания, не желая выпускать жертву из своих липких объятий, волочилась следом. За мгновение до того как она меня настигла, я опять перенеслась в апартаменты Водной стихии. На очереди стояли Огненный зал, покои Велиссы, кухня, большой тронный зал, комната Рисы. Продолжать зайцем скакать по дворцу становилось все труднее. Помещений, не опутанных заклятием, не прибавлялось. Оставалась последняя надежда выпутаться из этой авантюры: появившись прямо перед носом Верховного мага и в ту же секунду исчезнув, я замкнула заклинание. Маг из охотящегося паука превратился в запутавшуюся в паутине муху.

Переводя дух в какой–то кладовке, я решила, что пора заканчивать мое по всем приметам затянувшееся рандеву, крепко зажмурилась и крикнула изо всех сил:

— Лийка, просыпайся!!!

Глава 16

Я вскочила с постели, дрожа как мышь, заслышавшая сову неподалеку от норы, и крепко стиснула зубы, чтобы не закричать от облегчения. Лихорадочно ощупав тело со всех сторон, пальцы впервые с неподдельной радостью запутались в коротких волосах. Да ну их, эти длинные лохмы! Плечи ныли, ноги еле передвигались, поясница почему–то не разгибалась — все симптомы болезни «разгрузи вагон с цементом». И что самое ужасное — кошмарно хотелось спать, зевалось так сильно, что челюсть грозила выскочить из сустава, а глаза совершенно отказывались открываться и смотреть на мир. В общем и целом, наблюдалось магическое переутомление.

«Такая бурная ночка, не менее энергичное утро и до кучи — последнее перемещение. О чем ты думала?» О поэзии Серебряного века. А, к лешему, наплюю на всех и лягу спать, и пусть только попробуют меня потревожить!

Кулем с мукой я завалилась обратно на топчан, где и продрыхла благополучно еще часа четыре. Меня, конечно, пытались будить любезным приглашением на обед, но, слыша ругательства из богатого словарного запаса, которым щедро поделилась Ранель, бросили этот дохлый номер.

Солнце, перевалившее далеко за полдень, нахально лезло вездесущими лучами в лицо, чем меня и разбудило. Мягкое покачивание умиротворяюще предлагало вновь закрыть глаза и предаться сладкому сну, но тут уж настойчиво напомнили о себе естественные потребности, забытые почти на сутки. Что делать, настало время вставать, перетягиваться, одеваться и выбираться в люди. Ощущение Неотразимой за плечом добавило мне уверенности. Собрав нехитрый скарб, я на всякий случай в спешке обновила охранные руны на сумках и карманах — воров везде хватает.

Оставалось найти кого–нибудь, способного просветить меня о местонахождении туалетной комнаты. На ловца и зверь бежит: стоило мне выйти из каюты, как навстречу вывернул утренний знакомец — старший из двоих матросов.

— Ну ты, браток, горазд спать! — с долей восхищения пробасил он. — А как грязно при побудке бранился! Даже за кэпом сгоняли, он у нас всегда рад новому словечку. Так капитан нам сразу сказал: мол, не мешайте мальцу спать. Чувствуется хорошая сальгрийская школа. Угадал?

— Она самая, — подтвердила я, приплясывая на месте от нетерпения. — Не подскажешь, где у вас тут… м–м… нужник?

Он понимающе хохотнул и доходчиво объяснил дорогу. После посещения тесного закутка, оснащенного деревянной кадушкой, мне стало значительно лучше, но есть захотелось просто зверски. В поисках пропитания я двинулась на палубу. За время моего отсутствия народу здесь не поубавилось. Непередаваемая смесь «ароматов» застарелого пота, продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота и начинающей портиться рыбы резанула обоняние. Люди, сроднившиеся с этим запахом, находились в самом разном настроении: от здоровой раздражительности до усталого отупения. Чтобы получить хотя бы немного тени, на всем мало–мальски подходящем натянули импровизированные тенты из того, что попалось под руку. А попались под нее грязные мешки из–под картошки, такие же «чистые» плащи и даже — трепыхавшаяся в ужасе от своего позора — чья–то застиранная нижняя юбка. Баржа, украшенная этаким колоритным образом, неторопливо продвигалась к пункту назначения. Судно шло так неспешно, что медленнее было бы только добираться вплавь. И то смотря как плыть.

Мой заинтересованный взгляд моментально вычленил из окружающей пестроты котел, зазывно блестевший на солнце. У его начищенного бока громоздилась стопка чистых плошек. Рядом обретался обнаженный по пояс парень, флегматично отмахивающийся здоровенным половником от мух, курсирующих между загончиком со скотиной и съестным и попутно достающих всех прочих пассажиров. Бугрящиеся мышцами руки матроса нежно обнимали вытатуированные на них русалки. Большие, средние пальцы и мизинцы украшали татуировки в виде рун Морской удачи, совершенно бесполезные как с моей точки зрения, так и с точки зрения современной теории магии на пресных водоемах. Возможно, это было сделано в надежде на будущее. Бритая голова соперничала блеском с соседствующим котлом.

В моем кармане еще бренчала кой–какая мелочь, которую я и сунула под нос бритоголовому детине.

— Есть. — Смягченное в последний момент слово «жрать» уточнило сделанный ранее жест.

Парень критически взглянул на предложенную наличность, но ею не побрезговал, ссыпав в карман засаленного передника. Хмыкнул, одной рукой сграбастал керамическую плошку вместимостью с фамильную супницу, а другой запустил половник в котел. Серо–коричневая масса наполнила подставленную емкость до краев. Воткнутая туда ложка едва бесславно не утопла в недрах каши, но я успела вовремя прислонить ее к краю плошки. Нож длиною в локоть, вытащенный из–за голенища мягкого кожаного сапога не первого дня носки, отхватил половину каравая, который матрос выудил из холщового мешка сомнительной свежести. Волосы у меня зашевелились при виде столь откровенного нарушения санитарно–гигиенических норм эксплуатации предприятия общепита. Тем не менее хлеб я взяла, как и литровую кружку с элем, в которой блаженно плавала пьяная муха.

Моими горячими молитвами всем богам сразу, включая пресловутого Единого, обнаружился крохотный кусок незанятого пространства возле борта, удачно замаскированный клеткой с гусями и мешками с каким–то овощем (по ощущениям спины — морковкой). Скинув сумки под ноги на палубу, я устроилась на мешках, предварительно одарив их хозяина парой толинов за аренду. Не без труда получилось принять позу, при которой Неотразимая не впивалась бы в бок.

Оказалось, что масса в плошке — пшенная каша с редкими вкраплениями мяса, хлеб вполне съедобен, а эль, после извлечения водоплавающего насекомого, превосходен. Вспугнутая птица попыталась рассерженным шипением выселить нежелательного соседа, однако метко закинутые в клетку куски хлеба настроили гусей более благодушно относительно меня, но резко испортили их внутрисемейные отношения, омраченные дележкой провианта.

Пока желудок не набился доверху, окружающее меня мало волновало. В плошке оставалось еще больше половины каши, а в кружке — чуть меньше трети эля. Ради мирной трапезы почти весь хлеб пришлось пожертвовать беспокойным соседям. И теперь громким гоготом они намекали, что не прочь полакомиться и традиционной пищей гусей — пшеном, пусть и в виде каши. Я, чувствуя себя сытой, а поэтому полностью довольной, готова была уже с ними согласиться, когда мне стало неуютно от чьего–то пристального внимания.

Взгляд осторожно прогулялся по палубе. Пассажиры, среди которых преобладали представители противоположного моему пола, прятались под навесами от расстаравшегося светила. Некоторые, сдвинув «крыши», вели свои мужские обстоятельные беседы. Кое–где торчали голые пятки, а рядом сушились портянки, судя по запаху, очень долгое время до этого обнимавшие эти ноги. Над ними радостно жужжали мухи, предпочтя проветриваемые детали туалета даже коровам. Взор, решив, что есть более приятные картины для созерцания, скользнул в сторону и наткнулся на обращенные ко мне глаза цвета горького шоколада, которые принадлежали маленькой девочке лет семи–восьми. Это была очень голодная маленькая девочка. Доедаемый хлеб отказался лезть в полный желудок и, к радости пернатых, угодил к ним в клетку. Основательно прокашлявшись, я подхватила посуду и отправилась к ребенку.

Поставив кружку на палубу рядом с девочкой, я протянула ей плошку с кашей:

— Возьми, малышка, поешь.

Маленькие ручонки робко потянулись к слишком большой для них миске.

Изможденная темноволосая женщина, сидевшая неподалеку, испуганно вскинула глаза. Едва малышка успела взять плошку с едой, меня отшвырнуло в сторону. Пожертвовав бедром, в которое пребольно впились ножны Неотразимой, я аккуратно уложила собственное тело на палубу, стараясь потревожить как можно меньше народу.

— Это отродье я буду кормить сам, когда посчитаю нужным! — Надо мной навис отвратительный субъект с габаритами платяного шкафа (что в длину, что в ширину — одинаково), мерзкой рожей и пудовыми кулаками. — Имей в виду, сопляк: хочешь видеть свою смазливую рожу в зеркале неиспорченной, двигай туда, где находился до сих пор, и не высовывайся до конца плавания.

Я медленно поднялась, понимая, что драки не избежать, от греха подальше сняла перевязь с мечом и положила его в ноги девочке. Затем повернулась к мордовороту:

— За свою физиономию я не волнуюсь, а вот твоей уродливой харе уже ничего не поможет. — Моя ехидная реплика была призвана отвлечь это чудовище от девочки, чтобы она спокойно поела.

«У тебя прекрасно получилось». Не выходит почему–то в последнее время просто пройти мимо таких шкафообразных личностей.

Глазки, выглядывающие из–за валиков жира, приговорили нахального мальчишку к мучительной кончине от тяжких увечий, несовместимых с жизнью.

— Смерти алкаешь, гаденыш?

— Поединка, — не согласилась я.

Ритуальное слово было сказано. Трое дюжих мужиков живо растащили лавки и мешки. Корова, которой кто–то невзначай заехал в бок деревянной ножкой, обиженно замычала. Народ, заскучавший от целого дня вынужденного безделья, вожделел зрелища и начал подтягиваться к импровизированной арене. Еще одна женщина, находившаяся на палубе, быстро увела детей подальше от места предполагаемого убийства. Больше в стороне никто не остался, окружив нас живой оградой. Нерастерявшийся сухонький старикашка выкрикивал ставки, которые, впрочем, никто не спешил ему вручать, с великим сомнением посматривая на худосочного паренька. Противник по сравнению со мной выглядел более впечатляюще.

Здоровый бугай! Коричневая рубаха трещала в плечах, расплетая шнуровку на горловине. Кудлатая голова ввиду практически полного отсутствия шеи сидела прямо на плечах. Слегка расплывшиеся бока нависали над широким кожаным ремнем. Кисти рук, каждая размером с две мои, нетерпеливо сжимались в убийственные кулаки и разжимались, чтобы снова в них собраться.

Что я опять делаю?!

«Оставляешь для погони жирные красные стрелки с надписью: «Здесь прошла Лия!“ Похоже на то.

Ладони горели, выдавая мой страх повлажневшей кожей. Сердце, совершив рокировку с желудком, трусливо бухало в животе. Мое состояние уж точно не дотягивало до требуемой для поединка сосредоточенной отрешенности. Я начала тихонько отступать в сторону, следя за тем, чтобы солнце оказалось у меня за спиной. Улыбка, которой не хватало для ослепительности двух передних зубов, растянула лицо моего противника. Он необдуманно кинулся вперед, решив, что юный наглец струсил. Догадка вполне соответствовала истине, но тело, управление над которым милостиво взяло на себя подсознание, сдвинулось в сторону, вежливо пропуская шкафообразного. Безошибочный удар острого локтя при развороте нашел нужное место на позвоночнике. Лишенное дыхания тело согнулось пополам, и задействованный ранее локоть довершил дело, точно ударив сверху вниз в обездвиживающую точку на великодушно подставленном мясистом затылке.

Ловкость рук — и никакой магии! Любимый приемчик религиозной фанатички Сеш, по возможности отлынивающей от использования Силы. Мужчина без единого звука свалился лицом вниз на палубу под разочарованный вздох зрителей. Гладкие доски жалобно скрипнули от упавшего на них веса. Послышались вопли проигравшихся граждан, с которых предприимчивый дед все–таки умудрился стрясти денежки.

Разгореться новой драке не дали представители власти, жаждавшие узнать подробности инцидента. Расталкивая плотную толпу, к месту схватки пробирались двое матросов под предводительством капитана, пересыпающего разгоняющие окрики отборной бранью. Надетый, не мудрствуя лукаво, на голое тело белый капитанский китель с полыхавшими на солнце золотыми пуговицами, помог присутствующим не обознаться, «кто тут главный». Плотный мужчина ростом мне по плечо, широко расставив ноги и уперев руки в бока, встал напротив. Курчавая рыжая бородка сердито топорщилась, темно–карие глаза на лице в крупную конопушку метали громы и молнии.

— Что… здесь… происходит?! — требовательно спросил он, щедро приправив вопрос непристойностями.

— Ничего. — Я пожала плечами.

Действительно, ничего не происходило. Толпа напряженно замерла перед разбушевавшимся капитаном.

— …! — уточнил он свое отношение к происходящему громким криком. Нецензурным. — А это что?!!

Я посмотрела на валявшееся под ногами тело. И ответила, чем, по моему скромному пониманию, является сие человеческое недоразумение, сделав о его родословной интересные выводы, опирающиеся на некоторые анатомические особенности лежащего передо мной организма. В толпе кто–то нервно захихикал.

— Сальгрийскую школу ни с чем не спутаешь, — уважительно крякнул капитан, мгновенно остывая. — Жив хоть?

Мои плечи опять недоуменно приподнялись.

— Что ему сделается. Позагорает чуток да очнется.

— Ну ладно. — Капитан не стал утруждать себя проверкой пульса, вместо этого прикрикнул на скучившийся народ: — Чего столпились? Ну–ка разойтись! Человеку голову напекло, полежит и оклемается.

Пассажиры стали потихоньку разбредаться. Лавки расставили по местам, лежащего без движения шкафообразного подтащили поближе к его спутницам. Мужики вернулись под навесы, опять впадая в разморенное состояние, от которого ненадолго пробудились. Баржа невозмутимо продвигалась вперед, не отвлекаясь на события, происходящие у нее на борту.

Капитан схватил меня за плечо, заставив наклониться.

— Слышь, малец, — шепотом попросил он, — повтори–ка еще разок, как определить, кто в предки достался.

Я покорно повторила. Потом еще. Капитан, довольный пополнением запаса образных выражений, пообещал мне скидку на билет и провоз багажа при следующей встрече. Свистнув своих парней, он удалился.

Справедливо рассудив, что, если есть возможность устроиться с большими удобствами, чем на мешках с морковкой, нужно ею воспользоваться, я забрала свой багаж из–под бдительной охраны гусей. Поверженный противник предварительно позаботился о комфортабельности путешествия, включающей мягкий тюк для сидения и небольшой навес, чем я с превеликим удовольствием воспользовалась. Неотразимая лежала рядом, добавляя моему состоянию комфорта. Две пары одинаково шоколадных глаз внимательно следили за моим обустройством на новом месте. Малышка все так же держала плошку в руках, даже не пробуя воспользоваться ложкой.

— Солнышко, почему ты не ешь? Не волнуйся, этот плохой дядя очнется еще очень не скоро. — Для наглядности я пнула тело, на которое положила вытянутые ноги.

Девочка робко посмотрела на мать и, когда та разрешающе кивнула, начала есть, тщательно пережевывая каждый кусочек, как будто вспоминая вкус пищи. Почему–то навернулись слезы при взгляде на эту картину. Мне пришлось срочно залюбоваться раскинувшимся водным пространством, чтобы скрыть постыдную влагу, собравшуюся в уголках глаз.

Медленно идущая баржа оставляла на воде скоро затихающую рябь. Небосвод щедро делился своей безоблачной синью с озером. Солнце, еще на час приблизившееся к западу, рассыпало по водной глади мерцающие блики. Погода сжалилась над путешественниками едва заметным ветерком, прыти которого, впрочем, не хватало даже высушить выступивший на лбу пот. Его приходилось смахивать то рукавом, то шляпой за неимением платка — сей обязательный для любой аристократической особы предмет я успешно забыла внести в список необходимых покупок.

— Благодарю вас, госпожа, — тихим, приятным голосом сказала женщина. — К сожалению, то, что вы сделали, не пойдет нам на благо.

Мои вытаращенные глаза были ей наградой.

«Звездой перевоплощения тебе не быть!» Я зря переодевалась?! Каждый второй раскрывает мой маскарад! Ладно нечисть всякая госпожой кличет, ей простительно — зомби сама позвала, а у вампира слух отменным оказался. Но бабка–то?! А теперь еще и какая–то безграмотная селянка! Возможно, не стоило маскироваться, тогда хотя бы не пришлось каждый раз испытывать шок, когда меня раскрывают.

Насупившись, я вернулась к созерцанию равнодушной водной глади, не зная, что бы такое сказать. Врать как–то не получалось…

— Не волнуйтесь, только я заметила, что вы не юноша. — Тень улыбки тронула ее губы. — Женский глаз наметанный. И этот удар, которому обучают алоний…

Озеро было тут же позабыто — я уставилась на женщину, открыв рот. Простая крестьянка, разбирающаяся в любимых ударах алоний, требовала самого пристального изучения. Темные волосы, заплетенные в толстую косу, глаза цвета горького шоколада, доставшиеся дочке по наследству, молочно–белая кожа, которой чужд загар. Потрясающе красивая женщина, если не обращать внимания на выражение безысходной усталости на лице и крайнюю изможденность. Если приглядеться, то в болтающемся сейчас на ней изношенном до предела отрепье можно опознать платье аристократки. Хороша селянка!

Чтобы хоть что–то сказать, я начала разговор на отвлеченную тему:

— Это ваш муж? — Еще один пинок лежащего без движения тела.

— Муж. — Женщину передернуло от отвращения. — Стал им в прошлом месяце.

Больше она не сочла нужным распространяться о своих семейных отношениях, предпочтя переменить тему.

— Меня зовут Тайя, а это моя дочь, — она пригладила густые темные волосы девочки, собранные в два хвостика, — Мийя.

Повисла небольшая пауза.

— Рель, — в очередной раз укоротилась многострадальная «Аурелия».

«Скоро вообще до Ау дойдешь!» Нет предела совершенству! Если серьезно, требовалось бесполое имя, а ничего лучше в голову не пришло.

Тайя понимающе посмотрела на меня, но смолчала.

— Откуда вы знаете столько об алониях? — Этот вопрос не давал мне покоя.

— Долгая история, — тоже не спешила откровенничать женщина.

— У нас куча времени до прибытия.

Тайя надолго замолчала. Я уже подумала, что неосторожно обидела ее своим любопытством, когда она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и поведала не слишком оптимистичную историю.

Семью кузнеца Тийана Единый отметил своим благословением — жена родила сразу двух девочек, и не просто двойняшек, а близнецов. Наследником мужского пола супруга уже одарила счастливого отца за три года до этого, и поэтому событие стало вдвойне радостным. Отрадой родителям росли две ладненькие девчушки, названные в честь обеих бабушек — Тайя и Мийя. Вместе с взрослением тела и первой кровью пришло осознание собственной Силы. Магия проявилась неодинаково: Тайя тяготела к Исцелению, а Мийю завораживали Стихии. Следующий отбор приходился как раз на шестнадцатилетие близняшек, которых с благословения местного знахаря решили везти на праздник середины лета в Конхол. Девочек приняли в лонии, а гордым родителям лично ална Ордена высказала благодарность за достойных дочерей и вручила весьма значительную сумму в тиланах. С честью выдержали сестры испытания на звание алонии и три года после оттачивали свое мастерство: Мийе больше давались магические науки, она нехотя использовала грубую физическую силу, а Тайя предпочитала все проблемы решать при помощи верного меча, изредка прибегая к магии. Девушки дополняли друг друга как хорошо подогнанные половинки одного целого.

Бок о бок уничтожали они нечисть в Разделяющих горах близ владений некоего светлейшего лорда. Здесь и подстерегла сестер судьба–злодейка: в Тайю влюбился гостивший у лорда молодой помещик из Керны. Все было бы не так трагично, но пылкий, красивый рыцарь тоже не оставил девушку равнодушной. Чувства оказались так сильны, что ни слезы сестры, ни сознание того, что она потеряет свой Дар, не остановили Тайю, и она уступила горячо любимому мужчине. Отпраздновали роскошную свадьбу, на радостях устроенную гостеприимным хозяином. В красивых сказках на этом можно было ставить точку, но жизнь редко позволяет это сделать.

Романтическая идиллия длилась ровно столько времени, сколько заняла дорога до поместья счастливого супруга. Семья мужа более чем прохладно встретила новообретенную невестку, которая к тому же (о ужас!) не скрывала своего, так сказать, крестьянского происхождения. Совершенно другой партии хотели они для своего младшенького. У соседей подрастала единственная красавица дочь, а тут какая–то голодранка, даром что бывшая алония! Муж старался сгладить положение как мог, но молодая кровь бурлила, требуя приключений и не давая сидеть на одном месте, даже рядом с обожаемой женой.

Однако Тайя не унывала. Молодости свойственно с надеждой смотреть в будущее. К тому же Сила не покинула ее. К ней молодая жена несколько раз неосторожно прибегла в присутствии новообретенных родственников, тем самым подбросив дров в костер их праведного гнева. «Ведьма», — шелестели за спиной голоса недоброжелателей, опасавшихся между тем бросить оскорбление в лицо.

— Получается, лишение Силы после сек… м–м–м… ночи с мужчиной — бабкины сказки?! — Мое возмущение не знало границ.

— Сказки, — с горькой усмешкой согласилась Тайя. — Непорочность не имеет к Силе никакого отношения. Никогда не задумывалась, почему девушки в Ордене так быстро и в совершенстве овладевают воинскими и магическими науками, если учесть, как поздно они начинают обучение?

Моя голова отрицательно помоталась из стороны в сторону. Действительно, а почему?

— Я долго думала над этим. Времени было более чем достаточно. — Еще одна безрадостная улыбка. — Способности искусственно усиливают, для действенности заклинания замыкая во время посвящения всю имеющуюся Силу на условие. И очень немногие знают, что это совсем не девственность, а…

— Материнство, — догадалась я.

Мийя за время долгого рассказа успела наесться и благополучно заснуть, положив голову на колени матери.

— Я не сожалею. — Женщина нежно провела рукой по детской щеке, заправив выбившуюся прядку за маленькое розовое ушко. — Ни о чем.

Рождение внучки не смягчило суровых родителей мужа, а, наоборот, еще больше настроило против невестки. Послеродовая горячка вкупе с утратой Силы чуть не стоила молодой женщине жизни. Но она выжила. Ради дочери, ради любимого мужа. Тот же во время нечастых наездов домой ничего не замечал, а может, не хотел замечать. А однажды он и вовсе не вернулся, сложив свою буйную голову где–то в Разделяющих горах. Тут родственнички как с цепи сорвались, обвиняя невестку во всех грехах, вплоть до наведения порчи и сведения супруга в могилу.

Чтобы скрыть позор, ее решили упечь в монастырь, а девочку, если повезет, отдать в Орден — хотя бы роду польза! Тут–то Тайе и подвернулся перекати–поле Дим, наемник, собирающийся отойти от дел. Он как раз подыскивал хорошую хозяйку с приданым, видя себя в мечтах владельцем постоялого двора на каком–нибудь шумном тракте. Доведенная до отчаяния женщина в страхе перед разлукой с дочерью предложила ему собственное тело и то, что удалось скопить за эти годы, тайно практикуя Исцеление. А также перспективу обрести зажиточных родственников, которые поспособствуют исполнению его мечты. Мужик, не подумав упускать шанс, что подарила судьба, той же ночью выкрал мать с дочерью из замка. И их жизнь превратилась в ад. Ночлег в таких клоповниках, которыми побрезговали бы даже городские нищие, сдерживаемые до ломоты в зубах крики боли каждую ночь, чтобы не разбудить дочь. Горькие слезы унижения и мучительный голод. Голод в глазах ребенка, переносившийся куда болезненнее, чем собственный.

Глава 17

Молчание, повисшее между нами, казалось особенно неестественным среди размеренного звучания низких мужских голосов, еле слышного детского посапывания и шумного возмущения перевозимой животины, измученной долгим плаванием.

— Скотина! — Накопившееся у меня за время рассказа Тайи возмущение требовало выхода. И не только словесного.

Тщательный обыск, проведенный мной без зазрения совести на предмет обнаружения денег, показал, что наличность покоилась в кожаном мешочке, висевшем у мужика на толстом подобии шеи. Я взвесила кошелек в руке — он оказался весьма тяжелым. Двое посторонних мужичков примолкли, с любопытством наблюдая за происходящим, но не подумали мне помешать: на их простых сельских лицах крупными буквами читалось сожаление, что не додумались до такой гениальной идеи первыми. Но тут уж, господа, кто не успел, тот опоздал.

Тайя безразлично взяла кошелек и, даже не заглянув внутрь, продела голову в круг кожаного шнурка.

— Пустое. — Темные глаза бездумно смотрели на лежащее под ногами тело. — Дим снова их отберет, как только мы покинем корабль.

— А ты не отдавай!

Разгневанно–темный взгляд вперился в меня. Лицо побелело, ноздри затрепетали, губы сжались в тонкую, бескровную линию.

— Легко некоторым раздавать советы! — На дрожащий от бешенства звук повышенно громкого голоса обернулась добрая половина пассажиров баржи. — Творят мимоходом «добрые» дела, не задумываясь о последствиях!

Мой острый локоть незаметно, но весьма болезненно ткнул разошедшуюся женщину в бок. Тайя, опомнившись, посмотрела на заинтересованно прислушивающийся к откровениям народ и, к всеобщему разочарованию, понизила голос до свистящего шепота:

— Неужели все сказанное мной прошло мимо твоего слуха?! У меня нет ни унции Силы! Те разрозненные куски знаний ничем не помогут… Разве что помощницей к шептуну попроситься…

Работать помощником знахаря — это, конечно, замечательно. В перспективе. Сила Силой, а как же боевые навыки, вколоченные в гибкое, молодое тело на тренировках? Понятно, колдовать не получается — ресурсов нет, но кто мешает тебе отстоять себя и добродетель кулаками?! Все эти сумбурные мысли я постаралась высказать собеседнице.

— Наивная девочка. — Гнев Тайи сменила обидная для меня снисходительная жалость. — Ты думаешь, что в столь короткий срок боевые приемы осваиваются алониями самостоятельно? Приобретаемая неотразимая смертоносность идеального оружия — это естественно? И Сила здесь совершенно ни при чем?

«Редкая наивность!» Даже для меня…

Мой взгляд пристыженно сбежал к горизонту. Среди набежавших на небо облаков предвестниками берега возникли темные точки птиц. Солнечный диск начал перекрашивать небосвод в нежно–розовый, изменяя его привычной голубизне. Облакам из предложенной светилом палитры достался светло–сиреневый. Зеркальная поверхность озера трудолюбиво отражала происходящие с небесной высью изменения.

— Скоро прибудем, — произнесла наблюдавшая ту же картину Тайя. — Риана уже близко.

— Риана? Мы плывем в Риану?!

Теперь пришла очередь Тайи удивленно посмотреть на меня.

— А ты не знала? — Она тихонько рассмеялась. К слову сказать, смех у нее был замечательный, как мягкий перезвон весеннего ручейка.

— Да понимаешь… — промямлила я. — Пришла в порт… как раз паром уходит… не хотелось день терять… вот и…

— Никогда не приходилось слышать более нелепого объяснения. — Она вновь засмеялась. — Но если тебе безразлично куда идти, Рель, может быть, проводишь нас к моим родителям? Это совсем недалеко — всего четыре дня пути. А то и меньше. — За тонким налетом искусственной беззаботности чувствовалась плохо скрытая отчаянная мольба о помощи.

— Мне не все равно куда идти, — не спешила соглашаться я на сомнительную прогулку по провинции. — Мне было все равно, как выбираться из столицы. А это разные вещи.

Улыбка на красивом лице Тайи уступила место усталой безнадежности.

«Кого ты пытаешься обмануть?» Себя. Кого ж еще? Как говорится, хочешь сделать доброе дело — сама виновата.

— Конечно, я провожу вас. — Облегченный вздох прокомментировал мое решение.

Детские ручонки неожиданно схватили мой рукав. Проснувшаяся Мийя серьезно смотрела на меня своими большими шоколадно–влажными глазами.

— Ты поедешь с нами, Рель, — удовлетворенно сказала она.

Куда ж я денусь!

Теперь оставалось только уладить одно маленькое дельце. Ноги после долгого сидения затекли, и не мешало бы их размять, отправившись на поиски знакомых мне матросов. Долго искать не пришлось.

— Слушайте, братцы, — начала я задушевным голосом, — вы когда назад в Тилану плывете?

— Ну–у… только разгрузимся, а поутру назад, — задумчиво протянул Мил.

То, что требуется!

— Тут такое дело… Встретил родственницу, матери родную сестру. Муж у нее — сущая скотина! Жену бьет, дочку впроголодь держит. Только себе брюхо завсегда готов набить. Мы чуть–чуть повздорили… ну вы видели, чем все кончилось…

Парни согласно хмыкнули.

— А едем–то к общим родственникам, и видеть эту рожу ой как неохота.

Матросы молчали, заинтересованно ожидая продолжения.

— Ребята, выручайте. Заприте этот мешок с не подлежащими переработке отходами в моей каюте. Мы с теткой скинемся, оплатим ему обратный проезд, причем в одноместной каюте. — Не успели они возразить, как я продолжила: — Само собой, и вас не обидим! Понимаем, зачем вам лишнее беспокойство.

Десять таленов незаметно сменили хозяина.

— Поможем этому красавцу добраться до родных берегов в лучшем виде, — пряча деньги в карман, произнес матрос, имени которого я так и не узнала. — Твоя родственница не станет возражать, если мы скрасим ему обратную дорогу «Грезами Апсар»?

Я искренне порадовалась такой предусмотрительности и подкинула еще тален на дурман–траву. Теперь перевозимый сладко проспит до самого утра, не портя казенное имущество и нервы команде.

Нехлипкие парни кое–как взяли Дима под белы рученьки и с большим трудом поволокли в трюм. Довольно потирая руки, я вернулась к Тайе и Мийе.

— Как у тебя это получилось, Рель? — ошарашенно спросила Тайя.

— Все дело в огромном личном обаянии, — скромно отрапортовала я.

«И приплаченное серебро здесь не сыграло никакой роли!» Скряга.

Солнце почти скрылось за горизонтом, когда показался берег, вспарывающий небеса острыми Башнями Направления, за которыми черными тенями домов потянулся Рин. Низкие фиолетовые облака заполонили собой небосвод, тяжело нависая до земли, где у самого горизонта еще оставались проблески высвеченного золотом чистого неба. Баржа неспешно подошла к ожидающему ее причалу. Магические светляки, бившиеся внутри фонарей, вспыхнули ярче, разгоняя тьму наползающего на город вечера. Пассажиры радостно зашуршали, торопясь покинуть опостылевшее за долгий день утомительного ничегонеделания плавсредство. Растормошив задремавшую девочку, мы с Тайей тоже сошли на берег. Твердь под ногами попыталась качнуться, и потребовалось несколько секунд, чтобы свыкнуться с ее неподвижностью.

Теснота и гам вокруг будоражили, обостряя чувства. Закопошилась предчувствием опасности магия Предвидения, безошибочно указывая на соглядатаев. Один из них, высокий бородатый мужчина, находился совсем рядом, рыская глазами по пристани в противоположной от нас стороне. Тоненькая косичка в густых русых волосах, сплетенная с умыслом, рассказывала знающему, что Маршал в поиске. Изящные, артистичные руки как бы невзначай касались одиноких прохожих, незаметно для обыскиваемого пробегали по телу, позволяя Маршалу получить практически полное представление о человеке. Таких украшенных косичками голов среди толкущегося народа мелькало три. В помощь храмовникам Гильдия выделила двух Чтецов, которые не опускались до толпы, спокойно сканируя причал с балкона на Башне. Телепатический щуп мазнул по старательно замаскированному мной Зеркалу и, не останавливаясь, скользнул дальше.

«Быстро разносятся вести по Империи!» Не то слово!

Я подхватила Мийю на руки, стараясь как можно быстрее покинуть опасное место. Идущая рядом мать девочки, тоже приметившая телепатов, трещала без умолку, не позволяя Чтецу заинтересоваться нами и копнуть поглубже.

— Погодка завтра не побалует, — засоряла Тайя пустой болтовней мысли Чтеца. — Вон как облака низко набежали. К погоднику не ходи — дождь будет!

Мое глубокомысленное поддакивание изредка вклинивалось в ее монолог, который не закончился с нашим приходом на постоялый двор, а плавно перешел в диалог с хозяином заведения. Произведя на него неизгладимое впечатление своим красноречием, Тайя смогла получить отдельную комнату в переполненной гостинице. Окно, лишенное стекла, по–простому закрывалось деревянными ставнями, вместо светляков — оплывшие свечи, на полу драный половик. Сундук высотой мне по пояс недовольно стукнул крышкой, принимая на хранение сумки, не заполнившие его даже на треть. Впрочем, широкая кровать оказалась вне критики — на ней мы втроем отлично уместились без ущерба для здорового сна.

Небо проснулось хмурым, недовольным утром, оправдывая вчерашний прогноз погоды. Противный мелкий дождик лениво размазывал грязь по булыжной мостовой. Сырость надолго поселилась в каменном городе, заставляя жителей прятаться в теплых норах домов. Выходить на улицу совершенно не хотелось, но кружка обжигающего, ароматного кофе помогла примириться с пасмурной действительностью. Оставив Мийю на попечение дочери хозяев, смешливой девочки лет пятнадцати, с которой наша малышка уже успела подружиться, мы с Тайей отправились за провиантом и лошадью.

Риана не могла похвастаться большими городами, поэтому Рин с полным правом мог именоваться ее столицей как самый крупный из них. Провинция пестрела многочисленными замками аристократов, вокруг которых ютились в поисках покровительства маленькие городки–поселения. Чем больше имелось таких населенных пунктов у одного дворянина, тем выше был его статус при дворе. Вследствие чего повсеместно вспыхивали кратковременные стычки, после коих то или иное поселение сменяло покровителя.

От постоялого двора до уменьшенного аналога тиланского рынка мы добрались менее чем за полчаса. Торговцы зябко прятались под навесами, немногочисленные покупатели передвигались перебежками от одного лотка к другому, не желая промокнуть окончательно. Дождь промозгло намекал на приближение осени, предлагая обратить внимание на скорое похолодание и обзавестись теплой одеждой. Но вняли предупреждению лишь хозяева лавчонок, вытащив на свет осенние, утепленные плащи и куртки.

В конном ряду мне сразу приглянулась невысокая, крепкая лошадка. Из–под густой каштановой челки застенчиво поблескивали темные глаза. Ее удивительно нежный нос доверчиво ткнулся в ладонь, клянча лакомство, и она окончательно покорила мое сердце. Тайя одобрила сделанный мной выбор, и скоро мы стали счастливыми обладательницами кобылы–трехлетки и легкой повозки в придачу. Я не предполагала, что эта женщина может так отчаянно торговаться за каждый толин.

— Это же не только мои деньги, — смутилась она в ответ на мои восхищенные возгласы. — Вот я и старалась свести траты к минимуму.

Дождь перешел в нудное покрапывание. Оставив лошадь под присмотром охраны рынка, мы двинулись на дальнейшие закупки. Дородный торговец, грустно свесив усы, одиноко скучал возле своей палатки. Стол уставляли бесчисленные скляночки незаменимых в хозяйстве средств. К сожалению, покупателей сейчас интересовали другие снадобья, которые могли бы помочь согреть их продрогшие тела. Мужчина обрадовался посетителям, наверное первым за день, как родным.

— Подари вам Единый свое благословение, достопочтенные. — И такая радость в его глазах осветила пасмурный день, что будь я достопочтенной, то почувствовала бы себя обязанной скупить половину лотка.

Радость во взоре сменилась скорбью, стоило ему узнать, что «достопочтенным» требуется всего лишь склянка дешевой коричневой краски для грубой обувной кожи. Приобрести ее меня надоумила Тайя во время серьезного женского разговора прошлой ночью. Конечно, я не спешила сознаваться со слезами на глазах в своих преступлениях против Короны, хотя и не врала — просто слегка недоговаривала. Для всеобщего же спокойствия. Очень хотелось рассказать все, но не думаю, что это принесло бы пользу нервной системе моей попутчицы.

Легенда выглядела следующим образом.

Дочь одного знатного рода, рано лишившуюся родителей, отдали на воспитание к престарелой родственнице.

«Кто это из благородных?!» Между прочим, у нас в генеалогическом древе граф значится. Из ссыльных…

Способности к магии у девушки проявились непозволительно поздно, но это не помешало сплавить сироту для обучения в Конхол.

«Неужели?» Скажешь, я сама туда поехала? Привезли…

Впоследствии для молодой аристократки образовалась чрезвычайно выгодная партия, от которой нельзя отказаться.

«Кх–м…» Разве Император не завидный жених? Попробуй не согласись…

Применив все свое немалое влияние на Гильдию и Храм разом, родственники забрали бедную сиротку из Ордена до того, как она успела закончить обучение.

«Родственники?» Будущие…

Девица не пришла в восторг от предлагаемого брака и предпочла вернуться в Конхол в надежде на теплую встречу.

«На что она уповала?!!» Мне там будут не рады? Сомневаюсь! Примут с распростертыми объятиями…

Поскольку благодетели горячо возражали, ей пришлось несколько видоизменить внешность и пробираться туда окольными путями.

«Бред сивой кобылы». Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Но немножко подретушированной…

Небо, устав дарить неблагодарным людям осадки, прояснилось. Лошадка споро доставила груженную нами и продуктами повозку на постоялый двор. Мийя, успевшая соскучиться, выбежала навстречу, за что получила нагоняй от Тайи и сладости от меня. Тут уже нахлобучку, смысл которой сводился к непедагогичности моих действий, заработала я. Выговор обе провинившиеся благополучно пропустили мимо ушей. Тайя обиделась и скрылась в доме, оставив нас на улице поразмышлять над нашим далеким от идеала поведением. Что мы усиленно и делали (хотя со стороны могло показаться, что играли в догонялки), пока она не вернулась.

— Обоз отправляется завтра с утра. Он следует в Менан, что лишь в двух лигах от моей деревни. Но нам нужно еще подготовиться. — Она со значением посмотрела на меня. — Так что довольно дурачиться! Идемте обедать, я уже все заказала.

Желудок как будто только и ждал этого приглашения, чтобы громко заурчать. Точно, за утренними хлопотами я и не заметила, как наступило время обеда. Кухня в гостинице оказалась отменная, крылышки в сметанном соусе просто таяли во рту, эль выше всяческих похвал, а про выпечку не нужно говорить — только есть. В зале кроме нас находились еще несколько человек, которые, как и мы, ждали завтрашнего обоза. За соседним столом расположилась семья, состоящая из четырех человек: муж, жена и двое взрослых сыновей. Вездесущая Тайя, успевшая уже непонятно как все разузнать, рассказала о том, что они собираются перебираться на север к родственникам, которые предоставят им землю для разведения лошадей. Завязался ни к чему не обязывающий застольный разговор, в котором присутствовали цены на корма, прогнозы на будущий урожай и предстоящую поездку. Говорили в основном Тайя и глава семьи, а остальные молчали, занятые уничтожением блюд.

После обеда мы с Тайей заперлись в своей комнате, оставив Мийю играть внизу. Предстояло заняться очень важной процедурой — поддержанием и сохранением маскировки. Тайя — умница — присоветовала множество полезных в этом деле вещей. Самое время было применить их на практике, так как, стоило мне хорошо вымыться, вся краска слезла с меня как трудно отстирываемая грязь под действием стирального порошка в научной фантастике, выдаваемой за рекламу.

Безнадежно испортив гостиничные простыни, удалось, однако, добиться придания моей коже на руках, лице и шее чудесного грязно–коричневого оттенка. Со стороны выглядело это, правда, так, будто я на четвереньках заползла в лужу попить водички, а затем решила макнуться в нее головой. С волосами пришлось повозиться: мало того что они непонятно как успевали очень быстро отрастать и их приходилось обрезать чуть ли не каждый день, так еще и обычная краска ни за что не хотела закрашивать восхитивший Тайю цвет. Пришлось сознаться, что он не естественного происхождения, а результат передовой косметической мысли вкупе с магическими умениями и, к сожалению, мне неизвестен химический состав данной смеси. Туманные намеки на происхождение сырья привели Тайю в благоговейный трепет. Что не помешало ей сбегать на кухню, насобирать там жирной сажи и превратить меня в брюнетку. До конца дня я, чтобы дать краске впитаться и высохнуть, больше не выходила из комнаты, в отличие от моей подруги, которая почти беспрерывно моталась туда–сюда, улаживая какие–то ну очень важные дела.

Кроме всего прочего, бывшую алонию весьма заинтересовал браслет, украшавший мое левое плечо. Робкую просьбу снять его и показать ей я проигнорировала (может, еще и татуировку под ним показать?!), сказав, что сия бижутерия мне безмерно дорога (в духовном смысле) и я поклялась ее не снимать до тех пор, пока не окажусь в Ордене. На замечание о странном месте для ношения браслета был дан ответ, что это символизирует мой отказ выходить замуж. На этом тему предусмотрительно закрыли.

Несмотря на то что все заготовили загодя, спать мы легли далеко за полночь. Наверное, все от волнения. Поэтому, когда утром меня попытались поднять, я еле разлепила веки. Да и что скрывать: люблю поспать! Распорядок Ордена, казалось, избавил меня от этой вредной привычки, но последние события, как это ни прискорбно, сломали мне весь режим. Но я тем не менее умудрилась привести себя в должный вид, впрочем не без помощи Тайи. Она же проследила за тем, чтобы ничего не было забыто, включая опять заснувшую, едва мы ее одели, девочку. Однако это не помешало мне, как только я оказалась в повозке на мягком, душистом сене, скрыться от утренней прохлады под теплым плащом, извлеченным из рюкзака, и мгновенно отрубиться рядом с мирно посапывающей малышкой, предоставив хлопоты, связанные с отъездом, старшей подруге.

В результате чего я проспала наш торжественный выезд из города и пробудилась ближе к полудню, благодаря тому что проснувшаяся раньше маленькая плутовка лазила по нашей колымаге к матери и обратно, не делая различий между сеном и мной. Убрав плащ в рюкзак и шумно потянувшись, я перебралась поближе к Тайе.

— Проснулась, соня. А ты, смотрю, любительница поспать. — Она улыбнулась мне с импровизированных козел.

— Что есть, то есть. Зачем отрицать? — честно ответила я, стараясь поудобнее устроиться рядом с ней. — А у нас попить ничего нет? Что–то в горле пересохло…

Без промедления мне была протянута фляжка с водой. Драгоценная влага неторопливо прокладывала дорогу внутрь, а я наконец соизволила осмотреться. Тусклый, прохладно–влажный Рин казался туманным сном при взгляде на окружающее благолепие. До горизонта простирались сочно–зеленые пастбища с небольшими вкраплениями рощ где–то вдалеке. Солнце не успело еще разгуляться и навести полуденный зной. Дорога, не особо мудрствуя, лежала прямо, а лошади, связанные в один поезд, не поднимая большой пыли, ходко двигались в нужную сторону. Хорошо оплаченная, а потому бдительная охрана, ехавшая на резвых конях вдоль обоза и негромко переговаривавшаяся, совсем не портила картину, хотя и вызывала недоумение царившей вокруг идиллии.

— Когда будет ближайшая остановка? — спросила я, возвращая Тайе фляжку. — Не то чтобы это меня сильно волнует, но по ходу следования могут возникнуть определенные потребности… Ну ты понимаешь.

— Скоро должен быть Хоган, минуем его и ненадолго остановимся, чтобы перекусить, дать отдых лошадям и, конечно, все остальное.

— Вот и славненько, — откликнулась я и мечтательно протянула: — Хорошо–то как! Еще бы музычку сюда…

И словно в ответ на мои мысли чистый женский голос в конце обоза затянул лирическую балладу о влюбленном рыцаре и его невесте, которую избрала ему судьба, не спрашивая мнения заинтересованных сторон. «Тристан и Изольда» местного разлива. Эта песня вернула меня к мыслям о моей судьбе, которая тоже несильно–то интересовалась моим мнением по данному вопросу.

— Тайя, что ты знаешь о Пророчестве? — Эти слова сорвались прежде, чем я успела прикусить свой болтливый язык.

«Если бы ты успевала вовремя это делать, вряд ли у тебя осталась бы хоть половина этого важного коммуникативного органа».

— О каком именно? — легко подхватила тему Тайя.

«А их еще и несколько. Сюрприз, сюрприз». Брысь.

— Ну там Избранная, мессия и все такое… — пространно начала я.

Бывшая алония обернулась ко мне и пытливо посмотрела в глаза:

— Рель, почему тебя интересует именно это Пророчество? Есть какая–то особая причина?

«Может быть, вывалить всю правду? Мол, так и так, Тайя, я и есть Избранная, а в столице меня ждет не дождется мой муженек и по совместительству будущий папашка мессии, и наверняка не просто так сидит, а строит грандиозные планы по моему возвращению. А я, сволочь такая, вовсе не хочу служить суррогатной матерью и спасать этот долбаный мир, вот и подалась в бега». Идея в теории неплоха, но на практике могут возникнуть проблемы.

— Да это все из–за песни, — прикинулась валенком я. — Вдруг подумалось — каково это быть Избранной, причем совершенно не по призванию. Давным–давно слышала обрывки Пророчества, но полного его текста не знаю.

Напряженность сменилась пониманием, и лицо Тайи осветила ободряющая улыбка.

— А я и забыла, что тебя тоже пытались выдать замуж против воли, поэтому ты негативно настроена. На самом деле там ничего такого нет. Если мне не изменяет память, речь идет о светлой и чистой любви между Избранной, той, что родилась не под этим небом, и прямым потомком Единого, то есть отпрыска Императорской ветви, плодом которой явится мессия. Все это, разумеется, в стихах, с множеством разнообразных словесных витиеватостей, так что точного текста я и не помню.

К концу ее небольшой речи я чуть не упала с телеги.

Ух ты! Все страньше и страньше, как говорила одна известная маленькая девочка.

У нас с Дэрришем, оказывается, была чистая и светлая любовь… Как только я не разглядела? Наверное, мне чистота и белизна глаза слепили. Почему заранее не предупредили? Возможно, я и сбегать не стала бы. Лучше подождала бы, пока забеременею (от непорочного зачатия, не иначе), и наслаждались бы мы любовью втроем — я, Дэрриш и Велисса (несомненно, все такой же светлой и чистой). Всем славно и польза, а то таскаюсь как неприкаянная по долам и весям. Нехорошо получается!

— Слушай, Тайя, а как можно определить Избранную? — решила я развить тему, раз представилась такая редкая возможность узнать побольше. — С Императором более или менее ясно, так сказать, в родословной занесено, да и то не факт. А что значит «не под этим небом»: под землей, что ли?

Моя собеседница так звонко и заразительно рассмеялась, что даже на лицах охраны, не прислушивавшейся к нашему разговору, появились улыбки.

— Ну, Рель, ты как что–нибудь скажешь! Как алония, ты должна иметь представление об устройстве миров и их многообразии, — нравоучительно изрекла она. — «Не под этим небом» означает, что она не из этого мира.

— Ну и что здесь такого? Получается, миров великое множество, да эти посетительницы могут хоть каждый день сюда шастать. Как узнать среди них Избранную? Что, каждую с Императором сводить? Так никакой, даже самой чистой, любви не хватит. — Нужно было ее подзадорить, что мне и удалось.

— Темная ты! — в сердцах бросила Тайя. — Что ты делала на уроках магического познания?

— Ничего не делала, потому что не успела на них попасть по причине острой нехватки времени.

— Прости, Рель, опять я опростоволосилась, — тотчас смягчилась она. — Постараюсь объяснить как можно понятнее. Наш мир особый, ограниченный. Сюда трудно попасть, еще сложнее выбраться. Трудно, но не невозможно, и, согласно Пророчеству, придет момент, откроются Врата, которые изберут единственную, кто достоин. В первоисточнике (разумеется, его читали очень немногие!) указаны даже точные место и приметы времени появления Избранной, которые, конечно, по известным причинам не разглашаются.

Теперь понятно, почему ална с Велиссой так в меня вцепились — без сомнения, им приходилось видеть сей научный труд с указанием координат прибытия десанта из другого мира. А также становилось ясно, почему они с энтузиазмом принялись за мою переделку, не оставляя на волю случая большую и чистую любовь.

«Что, если дверной проем ошибся и прихватил не ту невесту?» И настоящая Избранная сейчас где–то в далеком мире живет себе и не знает, что одно транспортное средство ошиблось адресом. Нужно вернуться домой, и, возможно, тогда все станет на свои места.

«А если б на твоем месте оказался парень?!» Хм, сложный вопрос…

— Тяжело предначертание судьбы, не каждый способен его вынести, — сказала я, чувствуя необходимость как–то нарушить затянувшееся молчание. — Этой девушке не позавидуешь.

— Ты просто примеряешь всю ситуацию на себя, что не совсем верно. Но даже если это и так, она обязана принять свое предназначение, от которого зависит судьба целого мира.

Безапелляционный тон ее ответа предлагал только порадоваться тому, что моя тайна осталась Тайе неведома. Как говорится, зачем валить с больной головы на здоровую.

— Прекрасная нынче погода, — с трудом выговорила я, «находчиво» меняя тему разговора. — Но что–то начинает припекать, стоит слегка разоблачиться…

В подтверждение чего сняла куртку. Легла рядом с угомонившимся ребенком и прикрыла лицо шляпой, чтобы, уже со всяческими удобствами развалившись на сене, продолжить путь под ненавязчивое музыкальное сопровождение.

Глава 18

Дорога споро ложилась под копыта лошадей. Путешествие разматывало дни как прилежная вязальщица клубок, проворно расходуя нить. Поездку четко спланировали заранее, и любая самодеятельность пресекалась на корню. Поэтому населенные пункты мы проезжали в строго определенное время, остановки делали в строго определенных местах, даже в туалет, по–моему, ходили, строго сверяясь с графиком.

Пара телег уже оставили наш обоз, свернув в расположенные близ тракта городки. В поселения мы не заглядывали, и для ночевки разбивался лагерь в специально предназначенных для этого местах, что сразу было видно по следам и по проявляемой не в первый и не в последний раз сопровождающими сноровке. По периметру становища в готовых ямах разжигались костры, на двух из которых готовился ужин. На недоуменный вопрос по поводу создания пожароопасной ситуации в лесном массиве я получила от Тайи ответ, произнесенный самым обыденным тоном:

— Волкодлаков расплодилось этим летом! Вот охрана и беспокоится.

На занятиях аалона Ренита пугала алоний картинкой этих малопривлекательных особей. Таланта художника хватило исключительно на зубы и когти, все остальное представлялось невразумительным серым пятном с четырьмя лапами и хвостом.

— Волкодлаки!.. Здесь?!! — В моей голове не укладывалось, как можно будничным тоном говорить об этаких невозможных вещах.

К счастью, Тайя поняла мое удивление по собственному разумению.

— Сама удивляюсь, — поддакнула она, двигая на середину повозки уже заснувшую дочку. — Так далеко от Разделяющих гор, да еще не в их месяц. Может, год благоприятный, а может, нежитник какой шалит неподалеку: готовится первого подмастерья получить, а Силу невмоготу сдержать. Ох уж эти разумники из Гильдии! Равновесие им подавай, а первыми страдают от этакой гармонии крестьяне да обозы!

Мужчина, укладывающийся спать на соседней телеге, неодобрительно шикнул на мою подругу, и она поумерила свой праведный гнев.

— Слышала, охрана перешептывалась, тут за справник случая четыре нападения наберется. Все на деревенских… Но лишней осмотрительность не будет. Хвала Единому, не вампиры. От этих тварей простыми кострами не убережешься, — сонно пробормотала Тайя, глубже зарываясь в плащ, чтобы через минуту спокойно засопеть.

Припомнив кровососущего знакомца Валериуса, я поспешила с ней согласиться, хотя мой ответ Тайю уже не интересовал — она крепко спала. Мой же взгляд слепо уставился в ночное небо.

Мир, где волкодлаки и вампиры самое обычное дело, нагонял тихую панику. Странный у нас состоялся разговор, будто о каких–то обыкновенных вредителях: нечисть все равно что комары или мухи, которые хоть и причиняют известные неудобства, но от них никуда не денешься. Становилось страшновато, и уснуть получилось только после самовнушения на тему «Охрана наша крепка» и «Бабкины россказни это все».

До четвертого дня путешествие воспринималось мной как приятная познавательная прогулка. Лето, предчувствуя скорую кончину, вытащило из запасников последние жаркие денечки. Вдоль дороги разросся бурьяном цикорий, отцветающий голубым, с частыми вкраплениями стелющегося спорыша. На тех лугах, куда не добралась крестьянская коса, вольготно произрастал золототысячник, вспыхивавший еще до восхода темно–розовыми цветами, трудолюбиво летали над мелиссой пчелы, цвел светло–желтыми кистями коровяк. Убранные поля со стогами сохнувшего сена разбавлялись небольшими березовыми перелесками. Поэтому темневший вдалеке густой ельник спровоцировал у меня странные предчувствия. Будто что–то должно вот–вот произойти. И вряд ли приятное.

«Слишком удачное место, чтобы не устроить засаду». Кто тут взялся пророчить?

А рука уже сама тянулась к рукояти лежащей у правого бока Неотразимой. Скользнув по ее успокаивающей бархатистости, пальцы нерешительно замерли. При любом раскладе охрана истолкует обнаженный меч не в мою пользу. Рука безвольно упала обратно на колени. Однако спокойствие не желало возвращаться.

Ельник встретил обоз сумрачной прохладой и тишиной. Колючие заросли можжевельника обступили петляющую дорогу. Над повозками звенели разговоры, подхватываемые болтливым эхом. Тайя отчитывала расшалившуюся дочь, приводя положительные примеры из своего детства, которые наводили скуку своей неправдоподобностью. Голоса в притихшем лесу звучали неестественно громко, словно на кладбище. Я мысленно отругала себя за неудачное сравнение. Не помогло. Чувство опасности, притаившееся за искусственным равнодушием, вернулось с удвоенной силой. Браслет, окольцовывающий левое плечо, завибрировал так сильно, что пришлось крепко прижать его к боку, чтобы окружающие не заметили. Охранники выглядели беспечно, но собственную интуицию и бабкин амулет дальше я игнорировать не посмела. Неотразимая с радостным нетерпением покинула ножны.

Плевать, что обо мне подумают!

— Тайя, быстро ложитесь на дно телеги. — Мой приказ прервал на середине историю о том, как благочестивые маленькие сестренки–близнецы предпочли игре проповедь. — Прикройтесь там всем, что найдете.

Все–таки хорошо иметь дело с алонией, хотя и бывшей! Она под удивленными взглядами попутчиков без разговоров спеленала по рукам не очень сопротивляющуюся дочку и сделала точно, как приказали. Какое–то время мы продолжали спокойно продвигаться вперед, и я уже начала думать, что здорово сглупила и сейчас по моей милости мать с дочерью мучаются под душными мешками.

Один из охранников подъехал к нашей телеге, приноравливая поступь коня к неспешному ходу обоза. Парень лет двадцати пяти, черные, коротко остриженные волосы, восточный разрез глаз, тонкие черты лица, красоту которых слегка портил сломанный нос.

— Малец, ты чего? — Литая серебряная серьга завораживающе покачивалась в его ухе. — Убери сабельку, а то порежешься ненароком.

Я хмуро промолчала, прикидывая, как объяснить этому самодовольному, уверенному в собственной непобедимости типу, что мои пальцы заледенели до бесчувствия, а Сила стягивается в солнечное сплетение, чтобы вспыхнуть мрачным Предсказанием. Тактично объяснить.

— Э–э–э… — Мой рот раскрылся и даже попытался издать какие–то звуки.

Ореховые глаза снисходительно взирали на мои жалкие потуги объясниться. Левая рука в ожидании внятного ответа нетерпеливо поскребла заросшую трехдневной щетиной щеку. Не дождался. Концентрация Силы достигла критического предела, предваряя инициацию.

Понеслось.

Весь лес был полон ими. И это не выглядело преувеличением, хотя позже подсчитали трупы — всего пять. Но тогда думалось, что нападающих сто пять.

Странная, противоестественная смесь человека и волка: обнаженные тела, заросшие жесткой проволочной шерстью, передние лапы (язык не поворачивается назвать их руками) заканчивались устрашающими острыми как бритва когтями. Такие же острые клыки, готовые рвать на куски зазевавшегося противника, не могли уместиться в пасти и высовывались из–под черных губ. Но это все казалось не важным по сравнению с глазами — не желтыми с вертикальными зрачками, а абсолютно черными, полными такой невыносимой жаждой боли и смерти, что останавливалось сердце.

«С лица воду не пить». С такого точно побрезгуешь. Да и лицо ли это?

Обоз резко остановился, телеги по инерции еще чуть проехали, чтобы, судорожно дернувшись, застыть, а затем опять начать конвульсивно раскачиваться, но уже из стороны в сторону. Кромешный ад развернулся вокруг нас. Визжали до рези в ушах не только женщины. Срывались на постыдный крик и солидные мужчины. Но даже хором они все равно не могли заглушить бешеное ржание лошадей. Обоняние напрочь отшибло запахом всеобщего страха, выделяющегося вместе с потом.

Чудовища в противоположность людям нападали в полном молчании. Мертвом. Первый встретившийся на их пути охранник кровавыми кусками живописно повис на можжевельнике. Мужчине не подарили ни единой возможности спастись. Зато другие сопровождающие получили шанс доказать, что не напрасно получали жалованье.

Парень из охраны, оказавшийся рядом, всеми силами пытался удержаться на беснующейся лошади. Подкованные передние копыта, то и дело взвиваясь вверх, грозили задеть меня, сидящую на козлах, поэтому я осторожно спрыгнула на землю с противоположной стороны, избегая едва сдерживаемого животного. От острой боли в животе меня сложило пополам. В том месте, где только что находилась моя голова, рассекли воздух острые когти.

Вообще–то предпочитаю, чтобы магия Предвидения проявлялась менее болезненно. Но у нее отвратная сочетаемость с Пространственной, особенно с ее временным аспектом.

Полное спокойствие вошло в мое сознание, время сгустилось вокруг меня в плотный кокон, заставляя окружающих двигаться как сквозь толщу воды и оставляя мне неограниченную свободу действий в его эпицентре. Мелкие еловые шишки, в изобилии валявшиеся на утоптанной поверхности дороги, впились в спину, на которую я мягко приземлилась. Волкодлак из такого положения казался нереально огромным. Устраняя это преимущество противника, лезвие моего меча укоротило его на добрый локоть. Рукоять Неотразимой в стиснутой ладони приятно нагрелась, придавая моим движениям уверенность и необходимую отчетливость. Я метнулась в сторону, спасая одежду от кровавого потока, хлынувшего из раны. Волкодлак падал столь медленно, что мне хватило времени подняться на ноги и отсечь ему заодно голову. Черная кровь тягуче изливалась из усеченного тела и неохотно впитывалась в твердую землю тракта.

Темпоральное заклинание, активированное в связке с Предвидением, перестало действовать, вернув времени естественное течение. Человеческие крики возвратились болью барабанных перепонок. Обезглавленное туловище еще недолго подергалось и обессиленно затихло.

Давно подозреваю (небезосновательно), что лезвие моего меча заговорено от нечисти, иначе как мне удалось так быстро упокоить волкодлака?

В последний момент я успела откатиться с пути чьей–то лошади и залезть под телегу. Усталость настойчиво поскреблась в левый висок, угрожая перерасти в переутомление. Мышцы противно ныли, перетруженные повышенной скоростью.

«А как же гражданский долг защитницы сирых и убогих?» Мать с дочерью! Совсем забыла…

Постыдно кряхтя и постанывая, я покинула укрытие. Охрана отлично управилась и без меня — добивали последнего волкодлака. Лезвие серебряного кинжала, как в масло, вошло в шею. Черная кровь запузырилась в пасти, когтистые лапы попытались неуклюже вытащить оружие. На не защищенных шерстью ладонях остались кровавые ожоги. Зверь покачнулся и ничком повалился на землю. Серебряный зуб с хрустом вынырнул из затылка, тускло заблестев в сгустках быстро свертывающейся волкодлачьей крови.

Лес как–то сразу притих. Люди потерянно бродили между телегами, оценивая убытки. Кое–кто прятал предательские пятна на одежде. То там, то тут валялись отрубленные части тел. Не пожелавшая впитываться в укатанную поверхность дороги черная жидкость вязко чавкала под сапогами. Лошади вздрагивали, шарахаясь от вымазанных в крови охранников, которые вытаскивали из валявшихся трупов оружие из драгоценного (в прямом смысле этого слова) металла.

Когда подсчитали понесенный ущерб, оказалось, что наш обоз отделался малой кровью. За исключением убитого в начале нападения охранника мы потеряли всего лишь одну лошадь. Невероятно повезло, что животные, связанные в поезд, не разбежались по лесу, напуганные волкодлаками. Без раненых, причем двоих из них весьма тяжело, не обошлось, но на мне и на моих спутницах не оказалось ни одной царапины, а Мийя даже не успела как следует испугаться. Никому не хотелось задерживаться в этом проклятом месте. Под чутким руководством водящего в рекордные сроки истерика была ликвидирована, собрано все, что осталось от несчастного охранника для дос–тойных похорон в более подходящем месте, с пострадавшего транспорта в другие телеги сгружены мешки и пристроены раненые. Останки чудовищ сгребли в кучу и подожгли. Они вспыхнули как сухие поленья, весело прогорели и оставили после себя только кучу дурно пахнущего пепла.

Утомление навалилось тяжелым мешком на плечи, грузно отдавшись в ногах и руках, от никак не выветривающейся вони разболелась голова. Бессмысленные движения полотна по лезвию Неотразимой — на ней не было ни пятнышка — были призваны успокоить расшалившиеся нервы. Отросшая челка лезла в глаза, мешала сосредоточиться.

— Ты славно сражался, парень. — Я удивленно оторвала взгляд от гипнотизирующего блеска лезвия.

Голова охраны в противовес собственным словам разглядывал мою щуплую для юноши фигуру и неодобрительно хмыкал в бороду, оценивая увиденное.

— Учун сказал, что никогда прежде не видывал, чтобы кто–нибудь так быстро двигался. — Еще один оценивающий взгляд. — А он хозяин своему слову.

«Когда только успел приметить?» Глазастый…

— С такими–то способностями — не сворачивая да в Воинскую Палату, — не дождавшись ответа, подытожил Голова. — Могу и наставника присоветовать.

Молчание затягивалось.

— Если, конечно, ты уже не служишь кому–нибудь. — Темные глаза в лучиках морщин требовали ответа.

Сгоряча отвечать не хотелось, но дольше держать паузу не представлялось возможным. Пока я мучительно соображала, что бы такое соврать, за меня ответила Тайя.

— Племянник обещан Храму на будущую весну, — не растерялась она.

Алчный огонек разочарованно погас.

— Это верное дело. Надеюсь, ты хорошо послужишь Единому, брат, — с кислым выражением лица выдавил дородный муж.

Кустистые брови, всколыхнувшие у меня воспоминания о директоре, опечаленно задвигались в такт мыслям о потерянной прибыли, которую, без сомнения, отстегивает Палата старому вояке за поставку молодых талантов. Неразборчиво пробормотав что–то в бороду, он сделал знак водящему трогаться и наконец–то отъехал от нашей телеги.

— Спасибо, Тайя, — с чувством поблагодарила я подругу. — Сейчас я не в том состоянии, чтобы придумывать очередную байку.

— Это то совсем немногое, чем я могу тебе помочь после всего того, что ты для нас сделала. — Она крепко прижала к себе сидящую рядом Мийю, словно кто–то прямо сейчас собрался ее вырвать из материнских объятий, потом весело посмотрела на меня и подмигнула: — Ну разве что еще не обращать внимания на «очередную байку».

Я негромко рассмеялась и продолжала смеяться до тех пор, пока из глаз не потекли обжигающие слезы и не пришло ощущение, как вместе с этой влагой меня покидают напряжение и страх, настолько сильный, что он ошибочно принимался за полное спокойствие. Мое состояние походило на шок у раненого бойца, не ощущающего в горячке боя боли, которая потом сторицей потребует отпущенное.

— Ты ничего не знаешь. — Тыльной стороной ладони я размазывала слезы по щекам. — Я самая настоящая трусиха, хотела отсидеться под телегой… А вдруг с вами что–нибудь случилось бы?!

— Ну не отсиделась же! — жестко оборвала мои самобичевания Тайя. — И ничего с нами не случилось.

Охранники неодобрительно косились на распускающего сопли парня.

— С боевым крещением, подруга. — Две одинаковые пары глаз понимающе смотрели на меня.

Мой первый настоящий бой. Драка на кладбище не в счет: бескровное действо в лунном свете, который придавал творящемуся оттенок нереальности. Первый человек, убитый на моих глазах. Тошнота до сих пор подкатывала к горлу при воспоминании о залитом кровью можжевельнике в ошметках человеческого мяса.

— Как… как ты догадалась? — Наверное, у меня, вытаращившей глаза, был очень глупый вид, так как девчонки прыснули.

Отсмеявшись, Тайя пожала плечами и пояснила:

— Не знаю. — Просто сразу заметно. Несомненно, лучше, если рядом с тобой старшие сестры, готовые прикрыть спину и поддержать после боя…

— Эй, хватит скалить зубы, а то сейчас остальные подумают, что у нас не все в порядке с головой, — призвала я их к порядку. И добавила тихим шепотом, слышным только нам троим: — Спасибо за поддержку, девочки.

Мы надолго замолчали, впрочем, как и другие участники путешествия. Изредка раздавались скупые реплики охранников да стоны раненых, которые те не могли сдержать, когда телеги подскакивали на колдобинах. Солнце медленно и неуклонно подползало к закату. И мне вдруг пришло в голову, что волкодлаки, может быть, самое безобидное, с чем мне придется столкнуться. Как жаль, что уроки аалоны Рениты были столь скоротечны, оставалось положиться только на свою бог знает чем нашпигованную память и верную, остро заточенную подругу. Будем надеяться, что обе не подведут.

Но оставался ряд невыясненных вопросов, которые мне не терпелось задать единственному доступному специалисту.

— Тайя, а тебе раньше приходилось иметь дело с волкодлаками?

— Приходилось… в горах, — после минутной паузы ответила она, как бы закрывая тему.

Если бы не мой богатый опыт общения с Велиссой, Тайя могла бы рассчитывать на мое смущенное молчание. Но та партизанка рангом повыше, поэтому я хладнокровно продолжила расспросы:

— Тебе не показалось, что в них было что–то неправильное? Не могу точнее объяснить, не встречались раньше, сравнить опять же не с чем…

— Показалось. — И снова то же гробовое молчание.

— Ау, Тайя! — Привлекающие внимание жесты правой руки перед ее носом. — Я, конечно, понимаю, что краткость — сестра таланта, но не до такой же степени!

Я была возмущена до глубины души, даже пришлось понизить голос, чтобы не послать к черту всю свою тщательно соблюдаемую маскировку.

— Извини, Рель. Просто не принято поминать темные силы, когда рядом неупокоенное тело, да и голова у меня совсем другим занята.

Тут к нам подлезла неугомонная Мийя и вопросительно прошептала:

— Мы завтра приезжаем домой, да, мамочка?

Немудрено было забыть за последними событиями этот факт, который Тайю, похоже, заботил больше, чем все волкодлаки, вампиры и прочая нечисть, вместе взятые. Теперь пришла моя очередь поддержать ее, и надо постараться справиться с этим так же хорошо, как и она.

— Неужели так плохо? — участливо спросила я. — Но ты ведь именно этого и хотела, не так ли?

Тайе нужно было выговориться, поэтому долго упрашивать не пришлось, слова о наболевшем потекли из нее сами собой:

— Хотела. И сейчас хочу. Но я не уверена, что мои родные жаждут того же самого. Сколько лет прошло с тех пор, как мы с Мийей покинули нашу деревню. Наверное, наша история стала там уже легендой, и тут появляюсь я, да еще без сестры. — Она подавленно вздохнула и выдохнула мучающую ее мысль: — А если… если отца с матерью уже нет в живых, что я буду делать в доме брата?

Да, клиника. Нужно принимать срочные меры, пока стресс не перерос в депрессию. Очень жаль, что я не психолог. Зачем, балда, на экономический факультет пошла?

«Это риторический вопрос или как?» Или как. Ну ничего, и без специального образования обойдемся.

Глубоко вздохнули, начали:

— Отставить пессимизм!

Тайя удивленно вскинула глаза — есть контакт.

— Не обращай внимания на непонятные слова. Не нужно хоронить родителей раньше времени, наверняка они живы–здоровы, чего и тебе желают. И не бойся быть им в тягость, они за вас с сестрой получили очень солидную материальную помощь, так что, я думаю, не обеднеют. Кто–то еще собирался к шептуну в помощницы попроситься… Ваш деревенский знахарь, как я поняла по твоим рассказам, дедушка — одной ногой в могиле, а тут ты вся в белом и с Даром. — Дыхание, на котором все это было сказано, закончилось, и пришлось переводить дух.

Этой паузой и воспользовалась малышка. Торжественным тоном, совсем не вязавшимся с чумазым личиком и застрявшей в волосах соломой, она пообещала:

— Мама, не волнуйся, я тебя защищу. — А потом добавила: — Нет проблем.

Вот и еще одна малолетняя проказница подхватила от меня эту фразочку.

Мы обнялись все втроем и сидели так до тех пор, пока водящий не скомандовал остановку. Как всегда, пришло время разбивать ночной лагерь. Приятные в преддверии отдыха хлопоты в этот раз были не в радость. Хотелось поскорее забыться крепким сном.

Но разве дадут усталому человеку нормально поспать?

Боль ворвалась в сон, убивая его с беспощадной жестокостью: ныла правая рука, намертво прикипевшая к рукояти Неотразимой, которая была ощутимо теплой. И с каждой секундой она становилась все горячее, пока не стала просто обжигающей, так что я чуть не взвыла в голос. Да еще этот проклятущий браслет с вибрацией, прямо пейджер какой–то! Тихонько поругиваясь сквозь зубы, я аккуратно вылезла из телеги. Неудобно вывернутая правая рука потянула на себя из ножен Неотразимую, принеся облегчение затекшим мышцам.

На первый взгляд все спокойно. Подслеповатый глаз полной луны смотрел с безоблачного, черного неба на спящий лагерь. Тихое сопение вперемешку с всхрапываниями неслось со всех сторон. Поодаль, окружая становище, тлели пять костров. Шестой ярко пылал, собрав возле себя бодрствующих охранников за негромким разговором.

В этой гармоничной симфонии ночи раздался диссонирующий с мирной обстановкой звук, от которого стыла кровь в жилах. Звук разрываемой когтями ткани — и откуда–то мне пришло знание о том, что это за когти. Я со всех ног кинулась на шум, но опоздала — зверь уже выбрался наружу из кожаного мешка, где нашли пристанище останки несчастного охранника, непредусмотрительно оставленные почти в центре охраняемого круга. Чудовище было еще ужаснее, чем его дневные собратья: разорванные куски не срослись как следует — то там, то здесь торчали обрывки внутренностей, что, понятно, шарма ему не прибавляло, да и горящие огненно–черным глаза его не красили. Я даже не могла позвать охрану, боясь, что, едва открою рот, заверещу как ненормальная, — тогда моему маскараду уже точно ничего не поможет. Жаль только, зверь не ждал, пока у меня закончатся моральные метания, а попросту прыгнул.

Рефлексы и Неотразимая спасли мою голову, лишив в свою очередь этой нужной части тела волкодлака. Снова боль. Резкая, скручивающая внутренности, пригибающая к земле. Боль в прокушенной губе по сравнению с ней казалась милым, приятным пустячком. Колени больно ударились о землю рядом с неподвижным телом.

Что за день–то такой?!

Кровь из располосованной когтями зверя руки неспешно стекала на рукоять. Успел–таки последним судорожным движением до меня дотянуться! Онемевшие пальцы разжались и выронили окровавленный меч. Лихорадочно я попыталась соорудить из пострадавшего рукава жгут. Узел никак не завязывался, влажная повязка норовила соскользнуть. На помощь пришли зубы. Раны нехотя перестали кровоточить.

Раздутая рука с четырьмя вспухшими поперечными отметинами волкодлачьих когтей выглядела не лучшим образом. По коже расползалась черная паутина подозрительных пятен. В моих глазах вскипали слезы при взгляде на это безобразие. Сила никак не собиралась, конечность холодела и ощущалась как полено, зачем–то привязанное к плечу, — деревянное и негнущееся. В затуманенном болью рассудке нехотя ворочались знания, подыскивая в своей среде подходящее заклинание Исцеления. Обезглавленное тело было единственным свидетелем моих мучений.

«Любопытно, сколько времени требуется, чтобы превратиться в это милое существо?» Еще парочка рассуждений на данную тему — и меня вывернет. Предупреждаю.

Неожиданно, без всяких усилий с моей стороны, неприятные ощущения разом стихли. Вопреки пессимистичным прогнозам рука не спешила отваливаться. Лунный свет позволял разглядеть, как опухоль спадает, борозды с воспаленными краями стягиваются, чтобы бесследно исчезнуть. Я недоверчиво потрогала руку, выглядевшую абсолютно здоровой. Со всей возможной осторожностью сжала пальцы в кулак, в любой момент ожидая, что они ощерятся страшными когтями. Наслюнявленные кончики пальцев другой руки недоверчиво терли засохшую кровь, под которой обнаружилась не тронутая даже синяком или ссадиной кожа.

Не замечала за собой способности к этакой мгновенной регенерации ранее! Что ж, еще одна тема для серьезного размышления в спокойное время в спокойном месте. Только почему–то никак мне не добраться до мирного уголка размышлений…

Подобрав меч, я тяжело поднялась на ноги. Вытертое оторванным для симметрии левым рукавом лезвие Неотразимой скользнуло в ножны.

Хорошо, что волкодлаки не издают леденящих кровь и будящих всю округу воплей. Лагерь продолжал мирно почивать, а охрана спокойно переговариваться.

Пора предупредить власти, не все же мне одной надрываться!

Пошатывающейся походкой я двинулась в сторону тепла и света. Мой тихий оклик сразу привлек внимание Головы. Мужчина с готовностью отправился со мной на место происшествия, видимо тайно надеясь, что парень отозвал его в сторонку, чтобы сообщить о том, что одумался и жаждет попасть в лапы к Палате.

Пришлось его разочаровать.

Он не проронил ни слова, споро собирая то, что осталось от чудовища, в изрядно порванный мешок. Потом так же методично замел следы преступления, засыпав сгустки черной крови комьями земли и вырванным дерном. Закончив уборочные мероприятия, он сделал приглашающий жест и отправился к полыхающему костру, куда были препровождены останки горе–оборотня. Не самое разумное решение, учитывая ту мерзкую вонь, которая распространилась при его бойком горении. Молодые парни, стоявшие в карауле, побледнели и спали с лица еще больше, когда их бравый командир зашелся в свистящем шепоте:

— Какой идиот догадался оставить это в пределах круга, не защитив со всеми предосторожностями?!! О раненых все подумали, амулетов кучу нацепили, чтоб, если вдруг что, не попусти Сохранитель! А об убитом товарище не покумекали! Теперь его душу не спасти. — Брызжущая слюна из рассерженного рта летела во все стороны. — Если бы не этот мальчишка, сейчас половина спящих была бы перерезана, пока вы спохватились бы. А то и того хуже, оказался бы нарушен обережный круг, и помоги нам тогда Единый! Хотя что помогать таким остолопам!

Подступившие к разъяренному Голове более опытные воины были мрачнее некуда. Один из них, высокий мужчина с пышными русыми усами и выгоревшей до белизны шевелюрой, подошел ко мне и хлопнул по плечу. От этакого дружеского хлопка я чуть не навернулась вперед кувырком.

— Спасибо, парень, спас наши дубленые шкуры! Хотелось бы узнать имя доблестного спасителя. — В голосе, несмотря на все старания ее скрыть, проскользнула насмешка.

Я была лаконична до неприличия:

— Рель. — В конце концов, имею право не рассказывать всю родословную: разбудили среди ночи, травят какой–то гадостью…

Как ни странно, меня поняли как нужно:

— Малец обещан Храму, Калтан.

Все понимающе закивали в ответ на реплику командира, как будто она все объясняла. Возможно, так и было.

Усталость решила, что довольно пожаловала мне времени опамятоваться и пора уже ей вступать в свои права. В глазах нехорошо потемнело, тело ощутимо покачивало, а необходимо еще как–то дотащиться до нашей повозки.

— Давайте завтра поговорим, а? — просительно протянула я. — Спать–то как охота! Жутко.

Фраза разрядила обстановку — все стало на свои места: бравые воины и отпрашивающийся баиньки юнец, у которого еще молоко на губах не обсохло, а вовсе не таинственный воин Храма. Можно идти восвояси.

Уже почти возле нашей телеги меня негромко окликнул все тот же Голова.

«Никак не расстанетесь». Любовь, наверное. С первого взгляда.

— Ма… Рель, если все–таки раздумаешь идти в Храм, отправляйся в Рин, спроси рента Алата, там меня все знают, да и не только там. В два счета найдем тебе работенку… — Он ненадолго замолчал. — Не торопись к церковникам, порядки там у них — не забалуешь. Просто подумай об этом.

Мужчина развернулся и пошел в обратную сторону, а я, оставив все глобальные размышления на потом, последним усилием сменила растерзанную рубашку с ампутированными рукавами на чистую, забралась под теплый плащ, чуть подвинув своих так и не проснувшихся подружек, и сдалась на милость заждавшимся сновидениям.

Глава 19

Нахальный острый стебель, непонятно как пробравшийся сквозь дерюжку, куртку, жилет и рубашку, колол кожу. И никакие старания не помогали избавиться от настырного раздражителя. Чертыхнувшись, я открыла глаза навстречу наступившему утру. Оно оказалось превосходным. Все как положено: нежно пригревающее солнышко, поющие птички, легкий теплый ветерок и красота позднего лета вокруг. Воспоминания о прошедшей ночи, не выдержав конкуренции с солнечным днем, трусливо скрылись в глубинах памяти.

Мийя на удивление спокойно сидела рядом, играя с куклой, сооруженной из каких–то тряпок. Я с ужасом опознала в них мою безнадежно испорченную рубашку с оторванными рукавами.

— Солнышко, — просипела я, — где ты это взяла?

— Мама дала, — охотно пояснила девочка.

После двух таких простых слов надежда скрыть от попутчиц ночное происшествие приказала долго жить.

Я перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы полюбоваться спиной сидящей на козлах женщины, оскорбленной в лучших чувствах.

— Тайя, — вкрадчиво начала я, — я могу все объяснить…

Она даже не повернула головы на мой негромкий оклик.

«Все понять — значит все простить. Или обидеться еще больше». Пусть обижается! Неужели я должна была ее разбудить со словами: «Ты знаешь, подруга, я тут волкодлака прибила, и теперь ты можешь спокойно спать»?! Не хочет разговаривать — принуждать не буду! У меня тоже гордость имеется…

Стараясь отвлечься от жалости к несправедливо обиженной себе, я решила уделить должное внимание окружающему пейзажу. Все вокруг было до боли знакомо — та же природа, но с каким–то неуловимым отличием, которое никак не давало мне покоя. Листва и трава как будто зеленее, оперение у птиц ярче, а небо голубее. Я, разумеется, не доктор биологических наук, но все–таки…

Что это — влияние магии на природу или наоборот?

«Да у нас здесь юннат завелся!» Этому юному натуралисту давно пора появиться, чтобы узнать хоть что–то об этом мире, а не давать отпуск голове, тратя впустую кучу времени.

Как мне не хватало наставника, проводника, которому я могла бы довериться и который помог бы мне узнать больше об этом удивительном мире!

«Вот только не нужно снова призывать мертвяков!» Ой…

За этими грандиозными размышлениями я не сразу заметила, что наш обоз остановился.

«Обед!» — первая мысль, пришедшая мне в голову.

Но есть почему–то не хотелось…

От тракта ответвлялась узкая, извилистая дорога, ныряющая в заросли дикой малины. Настало время попрощаться с попутчиками. Водящий отдал приказ, повозку вычленили из поезда и вывели под уздцы нашу лошадку на новый путь. Прощание было недолгим и скупым. Всего несколько минут — брешь в обозе ликвидировали, и он двинулся дальше. Рядом с нами остался лишь Голова стражи. Мужчина нерешительно мялся, скреб бороду и многозначительно хмыкал.

— Всего хорошего, рент Алат, — учтиво попрощалась я. — Счастливого пути.

Рент подавился очередным хмыканьем.

— Ну ты… Рель… это… не забудь, если вдруг что, спроси Алата, — напоследок напомнил он, прежде чем неохотно пустить коня по следу удаляющегося обоза.

Мы подождали, пока не исчезли последние клубы пыли за поворотом.

— Ты умеешь произвести впечатление на мужчин, — в первый раз за утро заговорила Тайя, понукая лошадь пойти неспешным шагом по стелющейся впереди дороге.

— Это да, это я могу. — Скромность никогда не относилась к почитаемым мной добродетелям.

Малинник не думал заканчиваться, обступая узкую дорогу, по которой едва могла проехать телега. Цепкие плети норовили ухватиться за одежду, а если повезет, то выдрать клок волос, за что и страдали, безжалостно отсеченные моим ножом. Повозку на колдобинах ощутимо потряхивало. Птичий гомон не смолкал ни на минуту. Тело под одеждой взопрело. Мийя, которую разморило после сытного обеда, свернувшись клубочком, посапывала у меня под боком.

Вдруг наша лошадь изумленно заржала, застыв как вкопанная. Я с интересом посмотрела на причину ее удивления. Из–за очередного поворота дороги, опираясь на клюку, ковыляла сгорбленная бабулька. Волосы, аккуратно упрятанные под цветастый платочек, востроносое лицо и хитрые блеклые глазки с подслеповатым прищуром. Клюка проворно перебирала дорогу, маленькие ножки семенили в нашу сторону.

— Деточки! — обрадованно заверещала старушка, ковыляя еще прытче. — Мне вас небушко пожаловало! Торбочка моя кудыть–то запропала… Оченьки старушечьи разглядеть чаво могуть? Ить ничаво не зрят, окаянные! Ваши–то глазоньки молодые, вострые, гляньте вона в тех кусточках…

Мой взгляд непроизвольно метнулся к указанным клюкой кустам. Малинник невозмутимо хранил свои тайны при себе. Не стоило и пытаться разглядеть потерянную кошелку с такого расстояния в густых зарослях малины! Передо мной настойчиво замаячила перспектива поисков пропажи, а совесть не позволила ее проигнорировать. Виски легонько сжала начинающаяся мигрень.

— Ах ты старая хрычовка! — неожиданно напустилась на старуху Тайя.

Я ошарашенно упала обратно в телегу, из которой уже почти выбралась, чтобы пойти и детально обследовать заросли.

— Вот это видела?! — Тайя бросила вожжи, чтобы освободить руки для составления фигур из трех пальцев. — Сама по кустам шурши, пока своим костылем по маковке не получила!

«Сурово она с бабулькой!» Не замечала за Тайей неуважения к старшим.

Мийя, проснувшаяся от громких криков, тоже с удивлением взирала на мать. Лошадь переступала с ноги на ногу и нервно всхрапывала.

— Подруга, ты чего?.. — осторожным шепотом поинтересовалась я.

Обернувшись, Тайя обожгла меня гневным взглядом.

— Помолчи! — повелительно прошипела она и вернула внимание к воспрянувшей было от моего заступничества старухе. — Ну–ка пошла отсюда, древняя кочерыжка! И чтоб я тебя больше не видела!

Бабка обиженно засопела и растаяла в воздухе, подернувшись полуденным маревом. Даже клюки не осталось на укатанной земле, чтобы напомнить о ее пребывании. Тайя невозмутимо стеганула кобылу, и та резво снялась с места. А я наконец–то поняла, что жарко мне не только из–за припекающего послеполуденного солнца: браслет горячил левое плечо. Но не до болезненного ожога, чтобы обратить на него внимание незамедлительно.

— Мам, а почему бабушка исчезла? — озвучила мои противоречивые вопросы девочка.

— Потому что, доченька, это не бабушка.

— А кто? — уточнил настырный ребенок.

— Боли–бошка, — пустилась в объяснения Тайя, предназначенные, похоже, больше для меня, чем для дочки. — Проказливый лесной дух, обитающий в ягодных зарослях. Является путникам в обличье немощного старичка или старушки, просит найти якобы потерявшуюся сумку. Соглашаться ни в коем случае нельзя! Начнешь беспокоиться о потере, голова разболится, да и заплутаешь в зарослях, которые вроде бы в просвет видны. Вот такие элементарные вещи, дочка, алонии проходят еще в самом начале обучения.

Я сконфуженно терзала свой рюкзак, оттирая существующее исключительно в моем воображении пятно. Перед глазами стояло видение пухлого литературного труда Сегрия Моронского «Духи. Подробное описание с иллюстрациями». Вышеупомянутый Боли–бошка проходил в одной группе с Аукой и Лесавками.

Стыд мне и позор!

«А также общественное порицание!»

Дорога выбежала из зарослей, тесня скошенную траву своей пыльной лентой. Телега жаловалась на долгий путь тихим скрипом. Мухи, привлеченные походной трапезой, досадливо жужжали прямо над ухом. Теплая, почти горячая вода, плескавшаяся в бутыли, не утоляла жажду, а тут же терялась с потом. Волосы под шляпой слиплись в мокрый, грязный колтун, оставлявший на коже черные разводы жирной сажи. Скрипеть повозке пришлось еще довольно долго: крыши домов показались, только когда солнце красным боком уже цеплялось за вертевшиеся на них флюгеры.

Тайя сидела, крепко вцепившись в вожжи, и не произносила ни слова. Я тоже молчала, не смея ей мешать в столь ответственный момент. Мийя следовала моему примеру, несмотря на то что измаялась за целый день ожидания.

Золото, а не ребенок.

Поселение в окружении пастбищ и убранных наделов пашни уютно устроилось в низине между двумя холмами. Открывшаяся с одного из них панорама просто кричала о достатке: это была уже не просто деревня, как я себе ее представляла, а почти что маленький городок. Его огородили добротной каменной стеной с двумя воротами, по традиции расположенными с южной и с восточной сторон. Пространство, обнесенное оградой, которую возвели с солидным запасом лет этак двести назад, полностью застроили, и дома уже начали потихоньку тянуться ввысь.

Наша лошадь устало подвезла нас прямо к южным воротам, которые охранял хорохорившийся дед с залихватски закрученными седыми усами и алебардой наперевес. Весь бравый вид старичку портила консервная банка, поеденная ржой, служившая ему рыцарским шлемом. Дедок восседал на ящике в тени каменного навеса.

— Кто такие?! — грозно вопросил он, выбираясь из–под козырька. — Ночь подбирается к обережному кругу — неча туточки чужим разгуливать!

«Вот это гостеприимство, ничего не скажешь!» Что, теперь жди утра и пропадай за воротами?!

— Разве так заповедал Единый встречать вернувшихся из долгого пути родственников, а, дядя Хайян? — наконец–то подала голос Тайя.

Хорошо, а то я уже начала опасаться, как бы она не онемела.

Оружие с глухим стуком упало на землю. Сухие, старческие руки порывисто обняли Тайю, одновременно пытаясь утереть выступившие на глазах слезы.

— Прости дурня старого, внучка, — запричитал дедок. — Совсем глаза подводить стали. Мы уж не чаяли никого из вас увидеть! Ни тебя, ни сестренку твою. Почто опять в наши края? Весточка до нас донеслась, будто ты замуж пошла за кернийского барона, али брешут все?

— Не врут. Овдовела я, дядя Хайян. Вот и решила вернуться в родные места, да не одна, а с дочкой. — Девочка смущенно выглянула из–за материнской юбки. — Это Мийя. А это, — она указала на меня, — Рель, — мой провожатый. Может быть, все–таки впустишь нас в Ольном?

Старик, спохватившись, широко распахнул ворота и не позабыл запереть их за нами. Людей на улицах было немного, но те, что оказались неподалеку, ошеломленно смотрели на моих спутниц. Они, в отличие от Хайяна, близорукостью не страдали и тянулись следом. Опережая нас, несся недоуменный шепоток: «Она вернулась? Кто вернулась? Она вернулась!»

— Батюшка с матушкой твои, слава Единому, живы и здравствуют, — отвечал по дороге на бесчисленные вопросы бывшей алонии Хайян. — Тийан и по сию пору первый кузнец в деревне, хотя твой братишка уже ни в чем ему не уступит. Как времечко–то бежит! Еще недавно хворостиной стегал этого сорванца за покражу яблок! А вот уже и усищи отрастил да жену завел. Женился он, к слову сказать, на дочке Кейна–пасечника, живут с твоими родителями. Двое деток–погодок подрастают. Эйя преставилась прошлой весной, совсем плоха перед смертью стала, никого из родных не узнавала. А уж что чудила! Бывало, нарядится под вечер аки молодуха, словит какого бедолагу — и давай с ним по улице прохаживаться. Невестится, значит, — вся деревня со смеху покатывается! Или вот еще…

За такими занимательными разговорами, пройдя половину поселка и свернув с главной улицы, наша процессия остановилась перед добротным, ладно сложенным домом. Чуть поодаль нещадно дымил трубой приземистый сруб, по моему скромному разумению (а может, и с подсказки Рисы) бывший кузницей. Тайя неуверенно окаменела у калитки, не решаясь сделать следующий шаг. Все сопровождающие замерли истуканами, ожидая ее дальнейших действий. Не знаю, как долго мы так простояли бы, если бы в это мгновение, будто почувствовав всеобщую нерешительность, из дома не вышла женщина. Не подлежало сомнению, что я вижу мать Тайи: те же черные, но с нитями серебра волосы, собранные в тяжелый пучок, высокая, статная фигура, которую, как ни старались, не смогли испортить прошедшие годы и нелегкая деревенская жизнь.

Женщина удивленно остановилась, глядя на столпившийся перед домом народ. Ее взгляд недоуменно мазнул по собравшимся селянам, прежде чем зацепиться за такую же черноволосую голову моей подруги и прикипеть к ней намертво. Народ замер в предвкушении красивой сцены, и мать с дочерью их не разочаровали. С криками и слезами женщина бросилась к Тайе, и повторилось то, что уже было у ворот. Только еще больше слез, причитаний, объятий. Обнимались буквально все, даже и мне досталось.

«Скажи спасибо, до более детального ощупывания дело не дошло». Спасибо.

На крики из кузницы прибежал отец блудной дочери, и опять все прошло на бис. Толпа не расходилась, умиляясь происходящему. Всем представили Мийю и меня. Сцена достигла апогея — наконец нас запустили в дом.

Белесый пар, поднимавшийся от наполненной горячей водой бадьи, услаждал мой истосковавшийся по простым гигиеническим радостям взор. Я чувствовала себя отвратительно грязной, как будто поездка длилась не неполную неделю, а целый месяц. Это впечатление усиливали отросшие за дни путешествия волосы: им срочно требовалась стрижка. Необязательно модельная. Взмах моей верной острой подруги — и обрезанные без сожаления сально–грязные пряди оказались на полу, а затем и в печке. Зачерпнутый с благоговением ковш незамедлительно опорожнился мне на голову. Дорожки грязно–коричневой воды заструились по телу, чтобы скрыться в отверстиях напольной деревянной решетки. Широкой бадьи высотой мне по пояс едва хватило, чтобы отмыться. Ополаскивалась я уже ледяной водой из бочки, постыдно повизгивая от холода.

Маскировочные процедуры не отняли много времени. Еще в пути я сварила зелье из собранного по дорогое чистотела, дягиля и волоса серой в яблоках кобылы, удачно оказавшейся в обозе. Вот мне и пригодились занятия по Исцелению. Не все же добрым словом поминать одну только аалону Валенту…

— Запомните, девочки, — объясняла аалона Тано, помешивая в небольшом котле вязкую бурую жидкость, — при нанесении на кожу остерегайтесь прямых солнечных лучей. Иначе даже за очень непродолжительное время покроетесь трудносмываемым загаром. Советую проявлять осторожность и наносить препарат на пораженные почесухой участки кожи деревянной лопаткой в затемненном помещении.

От котелка с зельем в моем исполнении несло, в отличие от эталона, лошадиным навозом, а не фиалками. Запах оказался таким сильным, что половина участников обоза тут же кинулась на уборочные работы, а Тайя и по сию пору гнушалась использовать мой котелок по прямому назначению…

Применение средства тем не менее принесло видимые положительные результаты: руки по локти, лицо и шея радовали той редкой смуглостью, которой могли похвастаться лишь коренные народы пыльных степей. К сожалению, волосы не поддавались воздействию магии, ибо сами являлись ее творением. Их стремительный рост и феноменальный цвет доставляли мне существенные неудобства.

«Пусть, зато красиво!» Больно нужна такая красота! Рост волос, между прочим, идет за счет моей Силы, которая мне и самой пригодилась бы! Я неоднократно пыталась заблокировать ее несанкционированный расход, но это так же легко сделать, как перестать дышать, — замкнуто на уровне физиологии.

С еле сдерживаемым отвращением я щедро нанесла на чистые волосы купленную на базаре в Рине обувную краску, которая, застыв, превратила их в коричневую паклю.

Из–за моего несколько затянувшегося туалета ужинать сели затемно. Все собрались на чисто выскобленной кухне, которая не просто рассказывала о своей любимой хозяйке, а прямо–таки хвалилась ею. Каждая мелочь существовала здесь на своем месте, но без налета педантизма. Мебель в доме была столь же добротна, как и он сам, — широкий стол, за которым могла поместиться очень большая семья (совершенно напрасно Тайя боялась, что ей с дочерью не хватит тут места), удобные деревянные стулья с высокими спинками, навесные шкафчики, украшенные резьбой, большая, в полкухни, очень напоминающая русскую печь. Но самое главное — ощущение, которое ни с чем не перепутаешь, — домашнего тепла и уюта.

Мне, как главной провожатой, вернее провожатому (я сделала страшные глаза, когда Тайя попыталась заикнуться о моем истинном поле, и она больше не поднимала эту щекотливую тему), гостеприимные хозяева предложили оставаться столько, сколько сочту нужным. Я посчитала, что до утра вполне достаточно. После часа причитаний в три голоса этот срок был милостиво увеличен мной до трех дней. Не последнюю роль сыграло коварное обещание проводить меня к Перекрестью трактов.

— Ишь какая красавица у тебя получилась, дочка, — собирая на стол, завела разговор рена Дейна. — Жаль, отец ее не прижился на этом свете, но ты не тревожься — воспитаем. Вон у Айана старшенький — аккурат ее ровесник, не заскучает.

Тайя, помогавшая матери, промолчала. Слова были лишними. И так ясно без всяких заверений, что моим подружкам здесь будет хорошо.

«Рент–рента, рен–рена? Как бы не запутаться…» Что здесь сложного? «Рен (рена)» стандартное вежливое обращение, равносильное «господин (госпожа)». В то время как «рент (рента)» скорее почетное звание или даже должность.

Я, пользуясь преимуществом своего мужского инкогнито, бездельничала за столом, терпеливо дожидаясь вместе с реном Тийаном ужина. Справедливости ради сказать, ждать пришлось недолго — поверхность стола заполнялась с недурной скоростью самыми разнообразными блюдами, которые роднил бессовестно вкусный запах. Если учесть, что в последний раз мы перекусили сразу после полудня, пришлось напрячься, чтобы проявить хорошие манеры и не накинуться на еду тотчас. Просто замечательно, что благодарственная молитва Единому такая короткая. Неизвестно, надолго ли хватило бы моей выдержки и воспитания. Тут было принято есть молча, и фразы, кроме «можно соли», «передвинь поближе блюдо», не приветствовались, а еда просто сама лезла в рот. К концу трапезы ощущалось, что, если хотя бы еще один кусочек попадет ко мне внутрь, живот не выдержит и треснет где–то в районе пупа.

Мийя после такого беспокойного дня и обильного ужина вовсю клевала носом, поэтому мать без лишних разговоров повела ее укладываться спать. Как–то сразу я поняла, что пришло время расспросов по мою душу. Пока я мылась, Тайя успела переговорить с матерью, и для меня осталось тайной, о чем у них шел разговор.

«Разумения не хватило договориться». Ну не хватило! Отродясь не водилось, а где взять, не знаю.

— Давно ты служишь у Лоранских баронов? — взяла быка за рога Дейна.

— Ну… — забыв про переполненный желудок, я схватила со стола ватрушку и принялась энергично жевать, чтобы дать себе немного времени подумать. — Не то чтобы давно… С некоторых пор. — Что–то в последнее время не получаются у меня связные объяснения, нужно будет потренироваться.

«Столько врать пришлось! Пора уже это дело довести до автоматизма, чтобы, ночью разбуди, байки от зубов отлетали». Они на них почему–то вязнут…

— Сынок, — вступил отец Тайи, — мы просто хотим знать, как тебя, такого… — он ненадолго замялся, боясь обидеть мои подростково–юношеские чувства, — молодого, не побоялись отпустить с нашей дочкой. Неужели не нашлось никого постарше?

Значит, Тайя умолчала о побеге и скороспелом замужестве. С другой стороны — правильно, нечего родителей по пустякам беспокоить, возраст опять же немаленький! Уже легче — можно врать не стесняясь. В крайнем случае, ограничиться полуправдой.

— Нашлось, — честно созналась я. — Был с нами еще один сопровождающий — свинья редкостная! Все деньги себе забрал. Нехорошо же получилось? Нехорошо. А главное — нечестно! В общем, поделили деньжата заново. По справедливости.

— Вы что, его… убили? — ужаснулась хозяйка.

— Что вы, рена Дейна, что вы! — Я протестующе замахала руками. — Просто отправили тем же кораблем назад и даже попросили матросов о нем позаботиться. Они нам клятвенно пообещали, что предоставят ему, как особо важному пассажиру, отдельную каюту. — Глаза у меня были невиннее, чем у новорожденного ягненка.

Рен Тийан так громко икнул, что я вздрогнула, испугавшись того впечатления, которое произвели мои слова. Впрочем, так же быстро и успокоилась, когда громогласный «ик» перешел в раскатистый хохот, с секундным замешательством дружно поддержанный нашим с реной Дейной смехом. Так что, когда возвратилась Тайя, обессиленно хихикающая компания с выступившими на глазах слезами не сразу смогла объяснить, в чем, собственно, заключался повод для веселья. Стоило Тайе вернуться, как нас с реном Тийаном тут же выставили с кухни. С нашей стороны возражений не последовало: уборка со стола и мытье посуды — удовольствие сомнительное, а утомленные глаза закрывались сами собой.

Семейное ложе отсутствующего брата Тайи, которое предоставили почетному гостю, моментально пришлось мне по душе своими размерами — ложись хоть поперек. Рен Тийан, поставив подсвечник с зажженной свечой на комод, пожелал мне приятных снов и вышел. Добротная, как и все в этом доме, дверь плотно закрылась за ним. На полу возле кровати меня дожидались мои сумки, поверх которых обиженно возлежала забытая Неотразимая.

«Где это ты шлялась, подруга?! Без меня?» — говорил весь ее вид.

— Дожила! — Опостылевший бинт разматывался непозволительно медленно. — Осталось только с мечами начать разговаривать!

Наконец освободившись от одежды, я погасила свечу и растянулась на широченной кровати. Свежезастеленные простыни умопомрачительно благоухали медуницей, которой рена Дейна, без сомнения, перекладывает постельное белье. Предвкушение трехдневного отдыха разлилось по усталому телу. Бдительность была потеряна, и разбойник сон, подкравшись незаметно, схватил меня в свои крепкие объятия, не оставляя надежды вырваться.

Глава 20

Мерцающий, низкий потолок почти касался оплетенной косами головы. Унылые серые коридоры гулкой пустотой тянулись от меня в обе стороны. Вызолоченная зелень платья кляксой выделялась в окружающей сумеречности.

Нет, я так не играю.

Стоило чуть–чуть расслабиться, подумать о том, как это замечательно — пожить три дня в деревне, на свежем воздухе: здоровье поправить, нервы подлечить. С этакой бурной жизнью заикой стать недолго…

Нате вам, получите! Распишитесь в доставке.

Дворец заказывали?

Нет?

Все равно получите. Кувалдой. По голове.

Какое–то дежа–вю: опять на том же месте, в том же платье и с теми же длинными патлами (насчет патл я погорячилась, очень уж расстроена).

«А нечего на ночь объедаться — кошмары и не снились бы!»

Справедливо. Все путешествие лишнего себе не позволяла и спала как младенец. Одной лишь ночью поднялась, исключительно по жизненной необходимости.

И что теперь делать?

«Может быть, еще одну экскурсию по памятным местам?»

Хватило и прошлого раза: как ошалелый заяц по всем помещениям проскакала! Мне тех ощущений — за глаза!

Почему–то чрезвычайно тянуло в правое крыло, но туда я просто из чувства противоречия не пошла. Да и мало ли: люди с предыдущего раза, поди, подготовились к моему визиту, ловушки гостеприимно понаставили! А чувство самосохранения требовало пересидеть тревожные времена где–нибудь в тенечке и без суеты дождаться пробуждения.

«Надеюсь, Велисса тоже терзается бессонницей!» — мелькнула злорадная мысль.

Ч–черт…

Пестрые обрывки картин калейдоскопом промелькнули в глазах, чтобы застыть гранитной мозаикой пола. Рисунок казался смутно знакомым. От неожиданного осознания, где мне посчастливилось видеть его ранее, поза «четвереньки» немедленно трансформировалась в «присядем на дорожку».

Хорошо знакомые покои Ее сиятельства. Нераздражающая болтовня фонтанчика, нахохлившиеся желтыми цыплятами светляки на жердочках люстры, засилье изделий из благородных металлов, пузатые напольные вазы из зеленого с прожилками малахита, тяжелый бархат портьер цвета бирюзы и широкая панорама ночной столицы в огромном окне.

Полюбоваться филигранно наведенным мороком города в огнях (иллюзия стоила дешевле, чем ночное освещение городских улиц ради красивого вида) мешала обнимающаяся парочка. Светловолосая головка девушки уютно устроилась на мужском плече. Вороная прядь, выбившаяся из нетугой, короткой косы, контрастировала с тщательно уложенными белокурыми локонами. Тонкие руки подобно цепким лианам крепко ухватились за мужчину, который успокаивающе поглаживал вздрагивающую от беззвучных всхлипов девичью спину.

Ч–ч–ч–ч–ч–черт!!!

Сила всколыхнулась, закипая проклятием, и устремилась во дворец из спящего тела, презрев разделяющее расстояние. Окно содрогнулось от сильного удара. Защищенное магией стекло устояло, наполнив комнату обиженным дребезжанием. Морок на секунду подернулся крупной рябью как водная гладь при сильном ветре, чтобы тут же успокоиться.

Вычурный ритуальный меч с рассерженным шипением покинул ножны. Император, мгновенно отодвинув Велиссу за спину, настороженно замер в атакующей стойке лицом к оконному проему. Окно не спешило нападать, храня восстановленную невозмутимость.

— Что это было? — спросил скорее себя, чем Велиссу, Дэрриш.

«Психованная законная супруга». Цыц!

— Птица? — робко предположила девушка.

— Птичка вымахала с крупную собаку. Что–то не припомню таких особей в Императорских соколятнях. — Взгляд синих глаз ощупывал морок с тщательностью таможенного досмотра.

Гашение дворцовой защитой топорно выполненного проклятия привело меня в чувство. Применение Силы задействовало притяжение, проявившееся в легком подталкивании по направлению к Императору. Вспомнив предыдущий печальный опыт, со всей возможной скоростью я кинулась в противоположную сторону, чтобы заключить в страстные объятия статую из розового мрамора.

Как же это получилось?

«Возможно, не стоило изображать оскорбленную невинность, взывая к супружеской верности?» Признаю, с проклятием я погорячилась. От неожиданности.

— Странно, но мое чувство опасности молчит. — Император задумчиво вернул меч в ножны, закрепленные у левого бока. — Надо бы пригласить Эста, пусть разбирается. И звать придется самому — в разгар эксперимента в лабораторию можно сунуться только с моей невосприимчивостью.

— Нет! Не надо! — Окрик герцогини остановил Дэрриша у самой двери.

Редкий случай, когда я была с Велиссой безоговорочно согласна.

— Почему? — удивленно осведомился Дэрриш.

Герцогиня смешалась:

— Он мне не нравится.

— Твой аргумент поистине неотразим. — Легкая улыбка необидной иронии заиграла на лице Императора.

— И я ему тоже не нравлюсь! — Велисса капризно надула слегка тронутые розовым блеском губы.

— Вел, перестань быть эгоистичным ребенком, который думает, что мир вертится вокруг него. Ты же умная женщина, должна сама понимать всю серьезность ситуации. — Длинные смуглые пальцы Дэрриша вновь взялись за дверную ручку.

Герцогиню различимо затрясло. Удобно пристроив подбородок на плечо полнотелой нимфы, я с удовольствием любовалась спиной рассерженной Велиссы.

— Наконец–то ты удосужился это заметить! — Злость, прозвучавшая в ее голосе, приятной музыкой усладила мой слух.

Император оставил дверь в покое, медленно развернувшись в сторону Велиссы. Традиционный черный длинный камзол с разрезами до середины бедер, вышитый по подолу серебристыми рунами–оберегами, делал его внушительнее. Прищур глаз цвета синей полуночи таил сдержанный упрек.

— Я думал, мы обо всем договорились, — спокойно произнес он.

Велисса порывисто подалась к нему, чтобы замереть в полуметре. Пышная нежно–голубая юбка взметнулась, приоткрыв обшитые атласом в цвет туфельки.

— Что ты к ней испытываешь? — прозвучало резко и требовательно.

В ответ Император саркастически усмехнулся.

— Как утверждает Эст, Потомок и Избранная тесно связаны между собой, и каждый из них должен остро чувствовать эту связь. Но пока ничего не получается, иначе она уже давно была бы во дворце. По моему Императорскому разумению, это весьма показательно.

Да, девочка, ревность здесь неуместна. Удивительно, он не стал отпираться, а рассказал, как есть. Не ожидала.

— Но в Пророчестве сказано… — не отставала Велисса.

— Мне плевать, что сказано в этом дурацком Пророчестве! — зло бросил Дэрриш. — Я живой человек, а не голем, чтобы беспрекословно повиноваться!

Собеседница не посмела ему возразить.

Он отошел к окну, сосредоточившись на ночной жизни своего города, умело воссозданной иллюзией. Напряженно выпрямленная спина и стиснутые на рукояти меча руки говорили, что мужчина пытается вернуть потерянную хладнокровность. Черная прядь шрамом пересекала смуглую щеку. Созерцание его четко очерченного профиля доставляло мне удовольствие. Исключительно эстетическое.

Голова Императора слегка повернулась к герцогине.

— Я не отец. — Скорбная морщинка пролегла меж асимметричными бровями. — И я не готов к этой миссии. Это он идеально подходил под требования Пророчества. Бредил им, фанатично уверовав в собственную Избранность. Все остальное было в его жизни второстепенным, быстро проходящим. Тем, чем можно пожертвовать без сожаления. В число всего прочего угодила и моя мать. Мне даже казалось, что он вздохнул свободнее, когда она умерла, тем самым развязав ему руки. Одно время я ненавидел его за это…

Дэрриш прижался лбом к темному стеклу. Голос, наполненный болью, звучал глухо. На мгновение я почувствовала разочарование маленького одинокого мальчика как свое собственное. Велисса смотрела на Императора с нескрываемым удивлением.

— Теперь–то я понимаю: он просто пытался соответствовать великой цели, — немного помолчав, тихо продолжил он. — Мне стоит невероятных усилий удерживать вместе все то, что совсем недавно казалось неделимым целым. Империя — это видимость. Иллюзия, поддержание которой — изнурительная каждодневная работа, и последние события не делают ее легче. Невозможно бесконечно скрывать загадочное исчезновение Императрицы. Аксий злорадствует, просчитывая, как лучше применить такой замечательный способ манипулирования мной и тем самым «удружить» магам. Эст круглые сутки не покидает лаборатории, мучаясь Поиском. Замшелые пни из Совета Верховных Мастеров Гильдии ведут безрезультатные прения. А одинокая девушка тем временем бродит неизвестно где, ежечасно подвергаясь опасности. И «безмятежность» не то слово, каким можно охарактеризовать Тилан в последнее время.

«Молодец, волнуется, как бы не пострадало тело будущей матери мессии». Похвально. Но я предпочитаю опасные просторы Империи мирному дворцовому парку.

Император отвернулся от панорамы ночной столицы и перевел взгляд на изумленную услышанным Велиссу.

— В свете всего вышесказанного, — казалось, Дэрриш раздосадован своей неожиданной откровенностью, — ваша, герцогиня, прямая обязанность — оказать всяческое содействие в поисках. Иными словами, поддержать Верховного мага в любых начинаниях.

— Да что он может?! — Чуть вздернутый носик презрительно сморщился. — Прошла неделя! Где результаты? Одни обещания. А Избранная, между прочим, абсолютно предсказуема в своих поступках. Кроме Конхола, идти ей некуда. И я быстрее поверю в то, что Аксий первым узнает о местопребывании беглянки, принимая во внимание Илану. Лучшей подсказки для Маршалов не придумать.

Дэрриш непроизвольно потер правое плечо, болезненно поморщившись, будто вспомнил нечто весьма неприятное.

«Это она о чем?» Предположительно о моем несмываемом украшении. Оказывается, не зря я прикрываю его браслетом. Спасибо бабушке, надоумила.

— Тем больше причин оказать поддержку Верховному магу. Равновесие не должно быть нарушено никоим образом.

— Но…

— Мои указания не подлежат обсуждению, — бездушно официальным голосом добавил Император.

Атласная туфелька герцогини, стянутая с ноги, со всего размаху впечаталась в закрывшуюся за Императором дверь. Одной туфли Велиссе показалось мало — другая, гулко стукнувшись каблуком, упала рядом с первой.

— Ненавижу!!! — разъяренно шипела герцогиня, меряя босыми ногами комнату. — Поучают! Все кому не лень учат, что мне делать! Надоело! Тетка Астела письмо из Ордена прислала. И какое! Как будто я виновата, что эта идиотка в бега подалась! Теперь еще и Дэрриш! Только язвы Эста с его гаденькой улыбочкой мне здесь не хватало! Ненавижу!!!

Внезапно взбешенная девушка остановилась, уперевшись взглядом в покалеченную обувь.

— Айда! — Громким, требовательным криком бы–ла вызвана камеристка.

Та не замедлила явиться на зов, тяжело дыша после быстрого бега.

— Что стоишь столбом, бестолочь?! — разгневанно прикрикнула на служанку герцогиня. — Не видишь, в каком я виде? Сейчас здесь будет Верховный маг, и мне совсем ни к чему, чтобы у него возник лишний повод для идиотских шуточек!

Маленькая полная женщина послушно засуетилась вокруг Велиссы, аккуратно поправляя взъерошенные локоны.

Мне тоже пришла пора откланяться, хотя своеобразное чувство юмора Эста Сотворителя — последнее, что меня сейчас волновало. Принуждение оставило комнату вместе с Императором. Я собрала все внутренние резервы, устало закрыла глаза и приказала: «Домой!» Открыла их уже в предоставленной мне спальне и с полчаса просто тупо созерцала сереющий в темноте комнаты потолок.

Сладкий запах медуницы намекал на возможность опять смежить веки и насладиться особенно крепким предутренним сном. Пригревшееся тело пришлось вытащить из кровати через «не хочу» и «не могу». Распахнутые ставни явили взгляду выцветающее небо. Почти утро. В комнате посветлело — зажженная свеча оказалась без надобности. Выстиранная с вечера одежда была еще влажной и неприятно холодила кожу. Ножны с Неотразимой заняли свое законное место за правым плечом. Попозже перевязь можно будет спустить на бок для удобства пользования мечом, но, пока деревня не осталась позади, лучше не щеголять перед местными оружием. Сигналом к выходу прозвучал петушиный крик. Подхватив сумки, я покинула комнату.

Заспанное солнце неторопливо поднималось по небосклону, и ему не было никакого дела до моих забот. Не знавшая жалости утренняя прохлада сразу напомнила о не успевших высохнуть после стирки рубашке и штанах. На заднем дворе куры с ворчливым кудахтаньем делили пшено, насыпанное щедрой рукой рены Дейны. Гордый обладатель пернатого гарема и пронзительного голоса снисходительно взирал на перебранку, сидя на невысоком штакетнике. В сарае недовольно замычала корова. Приземистая кузница уже вовсю дымила трубой.

Глаза повлажнели при мысли об упущенных беззаботных днях отдыха. Но задерживаться здесь не стоило. Проследить наведенное мной проклятие — дело времени. Вряд ли долгого. А моей подруге еще жизнь налаживать, дочь растить.

— Куда собралась так рано, дочка?

Вздрогнув, я обернулась к рене Дейне, выходившей из сарая с полным ведром молока, и обреченно вздохнула.

Ну сколько можно? Для кого только переодеваюсь?

Мать Тайи хитро подмигнула мне:

— Да разве проведешь опытную повитуху — уж бабенку я всегда распознать сумею! Как обнимались вчера у порога, забыла?

— Мне нужно идти. — Я не приняла ее шутливого тона. — Простите, не хотелось сбегать не простившись, но мне приснился сон…

Я растерянно замолчала, поняв, насколько глупо звучат мои слова. Тяжелое ведро опустилось на землю, слегка плеснув молоком через край. Женщина подошла и так по–матерински крепко обняла меня, что на мои глаза опять набежали непрошеные слезы.

— Просто так, девочка, я тебя никуда не отпущу, — твердо произнесла она. — Сейчас соберем все необходимое в дорогу, да и Тийан закончит подковывать твою лошадь.

— Но это не моя лошадь…

— Твоя–твоя, — отмела мои попытки восстановить историческую справедливость Дейна. — Тайя успела вчера мне кое–что шепнуть на ушко. Опять же лошадкой резвее добираться. И чем со старшими спорить, дочка, послушай сначала, — может, что дельное услышишь.

Так я снова оказалась на чистой кухне матушки Дейны. Она споро собирала мне сумку с продуктами, время от времени скрываясь за дверью. Появляясь в комнате, женщина успевала поддерживать разговор:

— Не волнуйся, Рель, никуда не опоздаешь. Старый Хайян откроет Ворота, только когда придет время выгонять коров на пастбище, а до этого мы еще столько всего успеем сделать.

Я в ответ согласно кивала, занятая поглощением вчерашних ватрушек, которые запивала простоквашей.

На кухню вошел отец Тайи, принеся с собой запахи раскаленного металла, мужского пота и тяжелого, но любимого труда.

— Твоя лошадка готова, парень. — Большая, мозолистая рука сграбастала приглянувшуюся мне зажаристую ватрушку. — Верно тебе послужит, попомни мое слово. Тут Дейна просила дорогу тебе к соседнему тракту рассказать.

— Угу. — Набитый рот мешал мне выражать мысли членораздельно.

Кузнец присел на табуретку, и жена тут же поднесла ему большую глиняную кружку простокваши.

— Почитай прямо за Восточными Воротами дорога разбегается на две. — Рассказ начался лишь после того, как блюдо с выпечкой и кружка опустели. — Выбирай правую, а как покажется лесок — сворачивай. У трех приметных елок начнется тропинка, спустишься по ней к речке да поедешь так, чтобы солнце в глаза светило. У сожженного в грозу дерева будет брод. Переправишься, а там уже Тренонский тракт видать. С помощью Единого после полудня будешь уже на Заячьем Перекрестье.

Просветив меня подобным образом и не став слушать слов благодарности, он покинул кухню так же неожиданно, как и вошел.

Сумка, поданная мне реной Дейной, оттянула руку до земли. Я с интересом заглянула внутрь: огромный каравай, фляжка с элем, бурдюк с колодезной водой, полюбившиеся мне ватрушки и кусок вареного мяса.

— Мясо обязательно съешь сегодня. Завтра уже душком потянет, — наказала мне женщина. — Не рачительствуй!

— Не буду, — с готовностью пообещала я.

— На талию бинтов не жалей, а то она у тебя слишком тонкая. Сразу видно разницу. И ходи чуть пошире, расставив ноги, вразвалочку, — продолжала наставлять меня она, когда мы уже подходили к моей лошади.

— В торбе овес с ячменем. Не забывай кормить животное, на подножном корму оно долго не протянет. Не успела я как следует все подготовить: поедешь, открой крышку, чтобы корм на солнышке дошел. Но не пересуши!

— Хорошо.

Кобылка, привычная к ходу в повозке, а теперь обряженная в упряжь, нервно переступала с ноги на ногу. Мягкими губами животное взяло с руки припасенную мной заранее половинку яблока и благодарно фыркнуло. Я уверенно подхватила повод и перекинула через ее спину перед седлом связанные между собой сумки.

— Что ты делаешь, Рель? — В укоряющем голосе неразрывно смешались обида и слезы. — Разве ты не обещала… обещал остаться на три дня?

Если у меня и имелась тайная надежда уехать без слез и долгих провожаний, то ей не суждено было сбыться. Босая простоволосая Тайя стояла на крыльце. Темные глаза излучали откровенный упрек.

— Обещала. — Я покаянно опустила голову. — Но человек предполагает, а Единый располагает, посылая нам предупреждающие сны. Вещуны нельзя оставлять без внимания, они имеют одну нехорошую особенность — сбываться.

Я легко взбежала на крыльцо и обняла Тайю так же крепко и успокаивающе, как прежде меня обнимала ее мать. Подруга порывисто обхватила меня руками, словно пытаясь удержать.

— Пора привыкать к спокойной жизни. — Мой шепот был слышен лишь нам двоим. — И отвыкнуть от сумасшедших волнений, тревог за завтрашний день. Я — последнее о них напоминание. Пора, Тайя.

Ее руки безвольно упали. Я забралась на лошадь и поехала, не оглядываясь. В затуманенных слезами глазах улица сливалась в сплошную размытую цветную полосу. Восточные Ворота охранял незнакомый гражданин, вследствие чего мне не пришлось прощаться со стариком Хайяном, боясь, что непрошеная влага, прорвав плотины сдержанности, побежит горячими потоками и размоет весь мой тщательно созданный имидж.

Выбрав из двух дорог правую, я пустила лошадь легкой рысцой. Теплый ветерок, нежно лаская волосы, осушал соленые слезы, собравшиеся в уголках глаз, и изгонял из непутевой головы хмурые мысли. Любуясь погожим деньком и вдыхая сумасшедше сладкие запахи последних цветов лета, ехать на резвой лошадке было сущим удовольствием.

Кстати о последней: я решила осчастливить ее именем и недолго думая назвала Морковкой. И вовсе не за пристрастие к данному овощу, хотя, наверное, и это имело место. Лошадка очень походила на мою пятнадцатилетнюю соседку Оксану, обладательницу такой же густой каштановой челки и больших карих глаз с загнутыми ресницами.

— Морковка, выходи! — вызывая даму сердца, каждый вечер под нашими окнами надрывался Оксанкин ухажер, так называемый перец.

Это вовсе не что–то обидное, просто слово «морковка» в переводе с молодежного сленга означает «классная девчонка». Прозвище прилипло к Оксанке намертво. Впрочем, она даже им гордилась.

Мы с новонареченной Морковкой строго придерживались объяснений рена Тийана: свернули в ближайший лесок. Но приметные елки не спешили обнаруживаться. Нет, разнообразных хвойных деревьев было в достатке, на мой пристрастный взгляд, очень приметных — лес оказался ельником. Выбрать из такого разнообразия мне не удавалось.

Пришлось положиться на авось и свернуть у первой попавшейся троицы елок.

Удача меня подвела — близился вечер, а блеска воды и жужжания речного комарья не обнаруживалось.

Пора констатировать неутешительный факт: я заблудилась. Да так, что не могла вспомнить, как выехать обратно на дорогу. Солнце скатывалось за островерхие ели, живот, недовольный моей забывчивостью о его наполнении, громко урчал, лошадка устало двигала ногами. Пора устраиваться на ночлег, спасибо недолгому путешествию за знание, как это делать. На первой пригодной для лагеря поляне я спешилась и привязала Морковку за повод к дереву. Сваленные в кучу сумки обозначили место предполагаемого ночлега. Усталые пальцы с трудом расстегивали застежки подпруги. Не сдерживаемое ремнями седло свалилось на землю рядом с кобылкой. Я отволокла его за луку в сторонку и взялась за скребок.

— Цени, какая тебе попалась заботливая хозяйка!

Морковка не оценила моих героических усилий по ее обиходу и презрительно отвернулась к торбе с кормом, намекая на положенный утомленному животному ужин. Я вняла напоминанию, после чего решила, что пришло время позаботиться о собственном пропитании и отдыхе.

Хвороста для костра оказалось в избытке, и скоро он уже уютно потрескивал в импровизированном очаге. Над огнем коптился котелок, а рядом с кострищем сушились надетые на воткнутые в землю палки сапоги и развешанные на них же портянки. При сборе топлива я умудрилась провалиться в овраг, на дне которого притаился лесной ручей. Промокшие ноги меня нисколько не огорчили — ведь если завтра пойти вслед за бегущей водой, то можно без труда обнаружить потерянную речку.

Вода в котелке закипела, и брошенные туда листья земляники и душицы, которыми меня заботливо снабдила рена Дейна, распространяли божественный запах. Прекрасно благоухал и огромный бутерброд с толстенным куском мяса, который почти мгновенно оказался у меня в животе, куда следом отправился его брат–близнец.

«Так недолго лишиться совершенной фигуры!» С таким–то расходом калорий?!

Я, закутавшись в плащ, прихлебывала из кружки горячий отвар. Расслабленному телу было тепло и спокойно, спина чувствовала за собой крепкий ствол дерева. Загадочные ночные звуки нисколько не мешали. Браслет безмолвствовал, прозрачно намекая на отсутствие в округе нечисти. На мгновение показалось, что я нахожусь в моем мире, у Наташки на даче. Они с Серегой ушли «полюбоваться закатом» и вот–вот вернутся. Наталья выйдет на поляну и скажет:

— Так, скотина: отдаешь пожитки добровольно — и твоя жалкая жизнь останется при тебе!

Глава 21

Разумеется, Наталья никогда бы так не сказала. Разве что требуя с потерявшего (или, что вероятнее, пропившего) последнюю совесть экспедитора авансовые отчеты в предпоследний перед сдачей бухгалтерского баланса день.

Говорила здоровенная девица, одетая, как и я, в мужской костюм. Но пшеничная коса, румянец во всю щеку, крутые бедра и весьма выдающаяся грудь не оставляли ни малейшего шанса ошибиться с полом собеседницы.

— …! — с достоинством проорала я в ответ.

При неожиданном появлении гостьи моя рука дрогнула — и кружка махом опустела на половину. Причем эта обжигающая половина оказалась на моих голых ступнях.

— Не вздумай двигаться. — Предупреждение прозвучало несколько неуверенно из–за моих нецензурных метаний вокруг костра. — Чуть что — и стрела моей подруги пронзит твое черное сердце!

«Где учат так выражаться?» Попытаюсь ее образумить.

— Гражданочка, — как можно миролюбивее процедила я сквозь зубы, — может, разойдемся по–хорошему? Лес большой, места много…

Что–то пакостно вжикнуло, правое ухо обдало шелестом. Я обернулась на звук, отозвавшийся ломотой в зубах. Зарывшись острием в шершавый сосновый ствол, предупреждающе подрагивала стрела. Морковка, привязанная к пострадавшему дереву, тревожно прижала уши, разворачиваясь к перевязи узкой мордой.

Ох и надоели! Лес и правда большой, раз я в нем заплутала, а эти двое выбрали меня, как будто больше здесь никого нет!

Неотразимая оказалась вне досягаемости — ножны беспечно лежали у костра. Я легонько встряхнула правую кисть, готовя руку к применению Рунной магии. Осталось выбрать руну: Невидимость или Щит. Первая способна внести смятение в ряды противников, но не защитит от шальной стрелы. Щит убережет от метательного оружия, однако это напрасный перевод Силы в ближнем бою.

Вторая стрела глухо взрыла землю прямо у моих ног.

— Последнее предупреждение, — спокойно раздалось справа от меня. — Попытаешься воспользоваться магическими штучками — в следующий раз не промахнусь.

Я осторожно повернула голову на этот негромкий голос. Неверный свет костра едва дотягивался до невысокой фигуры. Тонкая и гибкая, как лук, чью тетиву она слегка натягивала. Миндалевидные глаза смотрели на мир не слишком серьезно, темно–каштановые с искорками рыжины волосы вились упругими кудряшками как им вздумается.

Оценив обеих противниц, я без колебаний предпочла первую.

— Только и горазды из–за кустов стреляться. Побоялись честного поединка! — Я презрительно скривилась. — Бабы как бабы. Сидели бы уж дома — при печке! Деток рожали, а то шастают, честным людям спать мешают! Девица–то кровь с молоком — за малышами да скотиной ходить самое оно!

Светловолосую проняло.

— Не трогай его, Кирина! Сама выпотрошу! — взревела она и бросилась со всей дури на меня.

«Задела девушку за живое, сразу видно». На это и было рассчитано.

Я кувыркнулась назад. Выскользнувшая из ножен Неотразимая успела в последний момент встретить меч противницы, позволяя мне уйти в сторону. Первый удар определил характер боя. Девушка бесхитростно кидалась на меня в лобовой атаке, а я уклонялась, пропускала мимо себя, лишь по касательной отводя удары клинком.

Очень важно правильно воспользоваться невменяемым от гнева состоянием противника. В свое время аалона Валента позаботилась жестко вдолбить в дочерей Ордена это умение на тренировках.

«В битве хороший воинский запал и немного сумасшествия никогда не помешают, но в бою один на один нужна трезвая голова», — любила приговаривать она.

— Грязный подонок! Все равно тебя достану! Отрежу мужскую гордость — ты будешь валяться у меня в ногах и скулить от боли! — Злость проявлялась и в невоздержанности на язык.

«Просветишь эту воительницу на свой счет?» Пожалуй.

— Рада бы посодействовать, — короткие, рубленые фразы сберегали дыхание, — но нельзя отрезать то, чего нет.

Сарказм пропал втуне.

Она демонически расхохоталась:

— Трусливый мужичонка! Каким жалким способом ты пытаешься выторговать себе жизнь!

Я свободной рукой с силой рванула рубашку за ворот. Завязки с треском порвались. Девушка, впрочем, не замечала мою половую принадлежность.

Ну почему, когда нужна была маскировка, — все норовили обозвать то дочкой, то госпожой. А тут «мужик» — и все! Глаза бы разула, дура!

— А грудь я перетягиваю просто так. Ради острых ощущений. — Я попыталась привлечь ее внимание к предмету демонстрации.

Воительница даже не соизволила сфокусировать взгляд.

— Эона, стой! — непререкаемым тоном приказала вторая разбойница. — Не врет она.

Моя противница неохотно замерла.

— Она? — Девушка тяжело дышала и меч зачехлять не спешила.

— Она, — повторила темноволосая и усмехнулась. — Девка это, не парень.

— Она–она! — насмешливо подтвердила я. — Если кое–кто соизволит раскрыть глаза пошире, то, без сомнения, это заметит.

Светловолосая с рычанием оскалилась, покрепче перехватывая меч. Тоненькие пальчики невесомо легли на ее плечо и повелительным сжатием остановили рывок.

— Не переусердствуй.

Девица, с которой я мерилась силами, смолчала, угрюмо глядя исподлобья. Благодарение небесам, не все такие слабо поддающиеся силе разума, как эта отдельно взятая женская особь.

— Меня зовут Кирина, а мою подругу — Эона. — Вторая разбойница повернулась ко мне и обезоруживающе улыбнулась.

«Разбрасываются именем?» Будем надеяться, это жест доверия и доброй воли.

Что ж, давайте познакомимся.

— Рель. — Мне привили в детстве хорошие манеры.

Не делая резких движений, я подняла ножны с земли и убрала в них Неотразимую. Подобрала пустую кружку. От костра остались еле тлеющие угольки. Язычки пламени жадно лизнули подброшенный в очаг хворост.

— Ты нас извини. — Стрела вернулась в колчан, а лук за спину. — Знали бы, что перед нами девушка, повременили бы с нападением.

«Если бы не твое умение постоять за себя, разбирались бы «кто есть кто“ с трупом. Вряд ли они упустили бы шанс обыскать бездыханное тело».

А ты циник.

«От кого набрался?»

Молчу.

Я хмуро посмотрела на несостоявшихся грабительниц.

— Присоединяйтесь.

Лица девушек удивленно вытянулись.

— Ужинать будете? — Мое недовольное ворчание походило на приглашение весьма отдаленно. — Воды только принесите.

Кирина подхватила протянутый котелок.

— С удовольствием. — Опять сверкнул ряд безупречных белоснежных зубов.

Тонкая фигурка растворилась в темноте леса.

Эона дулась. Во взгляде светло–карих глаз сердито ворчала медведица.

«Задерет». Эта может.

На память пришел случай с Ранелью и сальгрийским маслом: коктейль из тактичной лести и очевидного покаяния должен помочь и сейчас.

— Эона…

Зверь удивленно почесал за ухом при звуках моего задушевного голоса.

— Я должна попросить у тебя прощения: все те ужасные слова были сказаны, только чтобы выиграть время.

Ее взгляд ощутимо потеплел.

— Ты сражалась великолепно, — уверенно добавила я. — Как думаешь, почему я начала о себе рассказывать? Еще чуть–чуть — мне бы пришел конец!

— Ты тоже неплохо сражалась. — Она зарделась от похвалы.

«Невероятно, что с человеком можно сделать, если сказать ему хотя бы немного приятных слов». Побеждала она! Как же! Просто мне не хотелось иметь дело с ее подругой — Кирина та еще штучка.

— Рель, не держи на меня зла. — Косолапая рыкнула на прощание и покинула светло–карюю юдоль. — Просто я думала, что ты… что ты…

— Грязный мужик, понимаю. Не волнуйся, ты просто делаешь честь моей маскировке.

В этот трогательный момент вернулась с водой темноволосая разбойница:

— Вижу, вы уже разрешили свои обиды.

Подозрительно улыбчивая девушка.

— Расскажешь, зачем тебе нужна такая опасная маскировка?

Насчет опасности я могла бы с ней и поспорить.

— Запросто, — покладисто согласилась я, пристраивая котелок над костром. — Мне не жалко. История довольно длинная и, льщу себя надеждой, интересная. Есть что поведать. Вот только вскипятим водички да заварим вкусного, душистого отварчику. Но уговор таков: сначала я повествую о себе, потом вы делаете такую же ответную любезность. Согласны?

План приняли единогласно. Костерок уютно потрескивал, Морковка всхрапывала во сне. Я щедро вытащила из закромов ватрушки рены Дейны, разлила отвар по кружкам и принялась за рассказ. Речь текла плавно и размеренно, иногда вовсе сбиваясь на былинный стиль. В дело пошла уже обкатанная на Тайе история о бедной сиротке, которую пытаются выдать замуж нехорошие люди. С чувством поплакалась о трудностях на пути к истинному призванию — гордо носить звание алонии.

— Ну ты и дура, — неожиданно прервала меня Эона, — нашла куда возвращаться! В Ордене родственники с женихом и алной уже лучшее монастырское вино попивают, тебя дожидаючись! А служитель Единого им подливает, чтоб чарки не опустели! Зачем в розысках бегать, если ты сама скоро прибудешь? Спорь не спорь, дура и есть.

От выказанной наглости речевой аппарат мне отказал. Надо сознаться, с такой стороны я свою историю не рассматривала.

— Зачем же так резко, Эона, — сочившимся приторным ядом голосом попеняла ей Кирина. — Каждый имеет право выбирать то, что хочет. Рель с открытыми глазами идет на это. Не правда ли?

Щеки окрасились легким багрянцем, и я разразилась маловразумительным лепетом.

— Если честно… Раньше не задумывалась… Просто… мне некуда больше идти, поэтому особого выбора у меня нет. Вот.

— Но ты могла бы… — попыталась встрять Эона.

— Подожди, подруга, ты торопишь события, — вновь сказала свое веское слово Кирина. — Еще не время. Кто знает, вдруг перед нами сидит Имперская подосланная, а мы тут душу изливаем.

«Выездное собрание кружка анархистов».

Да еще в шпионки записали! Не в какие–нибудь, заметьте, а в Имперские.

«Императрица все–таки».

Пусть это будет нашей маленькой тайной.

— Никакая я не подосланная, — обиделась я. — Откуда мне было знать, что вы на меня нападете в этом лесу? Ехала себе спокойно, никого не трогала. Чуть было не ограбили да не убили. Теперь еще и оскорбляют! Я им все рассказала, а они…

Так у меня это правдоподобно получилось, так себя стало жалко, что на глаза набежали слезы. Я смахнула их рукавом и, дабы никто не усомнился в моих чувствах, громко пошмыгала носом.

«Мадам, по вас плачет драматический театр». Разумеется. Изрыдался весь.

— Все не все, а многое недоговорила, — продолжила наступать Кирина.

— Почему я должна перед малознакомыми личностями душу наизнанку выворачивать?! — справедливо возмутилась я. — Кроме того, теперь ваша очередь!

Девушка не поддержала скандала, а внезапно попросила:

— Я у тебя меч приметила нашей работы. Разрешишь глянуть?

«Нашей» — это чьей, интересно?

Я неохотно извлекла Неотразимую из ножен, но не стала передавать разбойнице, ревниво держа меч на вытянутых руках. Отблески пламени заплясали на лезвии, сплетаясь в замысловатую вязь рун. Зеркало металла отражало зазеленевший огонь. Эона бросила взгляд на оружие с исключительно профессиональным интересом. Кирина же дотошно осмотрела каждый миллиметр лезвия, водя носом чуть ли не по клинку.

— Интересно–интересно, — бурчала она себе под нос. — Трудно поверить…

Мы с Эоной непонимающе переглянулись.

— Меч Мариты, — благоговейно выдохнула Кирина. — Как же давно… Столько лет поисков! Как ты ее зовешь?

— Неотразимая. — От неожиданности на заданный вопрос мной был дан абсолютно правдивый ответ.

— Хорошее имя, — одобрила она. — Мы называем ее Разящая.

— Имя как имя. — Мне надоело нездоровое внимание, и меч снова оказался в ножнах. — Рассказывать будешь или нет?

Девушка задумчиво накрутила локон на палец. Взгляд темных глаз не отрывался от оружия, лежащего у меня на коленях.

— Пожалуй, ты достойна узнать правду.

Вот уж осчастливили и удостоили!

— Неран? — Я выловила слово, которое плавало где–то на краю сознания.

Откуда еще могли быть эти две чокнутые, как не из, цитируя Велиссу, страны нечестивцев и еретиков. Сэр Тэмас Лейм в своем труде «Несообразности величия» выразился об Острове более тактично: «Край дев–воительниц с обычаями диковинными, народом Империи порицаемыми».

Две головы, светлая и темная, склонились друг к другу и принялись оживленно перешептываться. Светлая тихо возмущалась, за что получила от темной по лбу.

— Неран — моя родина, — въедливо уточнила Кирина. — Эона туда только направляется, чтобы предстать перед Мудрейшей и стать одной из нас.

Эона, потирая ушиб, подтверждающе кивнула.

— Марита — кто это?

— Легендарная воительница Нерана. Первая среди лучших. Гордость Острова. Предание гласит: она разделила с мечом свою душу. Оружие уже пару веков как утеряно. Два столетия назад, в разгар кровавых стычек с Имперской гвардией, одна самоуверенная соплячка стащила меч из святилища и отправилась мстить за сестру. Спохватились с бо–ольшим опозданием. Истерзанное тело обнаружили много позже на границе Твианы с Иданом. Сыны Империи никогда не церемонились с дочерями Острова.

Я, затаив дыхание, внимала рассказу о событиях двухсотлетней давности. Эона, похоже, также слышала эту историю впервые.

— Тело, привязанное к пограничному столбу, было полностью обнажено. Воронье мало что оставило для погребения. Доспех и оружие исчезли в неизвестном направлении. Самое удивительное — сразу после этого открытые сражения прекратились. Империя неожиданно согласилась просто не замечать Неран, предпочтя войне «худой мир». Мудрейшая отправляла несколько отрядов на поиски Разящей. Безрезультатно. Несколько раз до нас доходили слухи о ней, всегда в связи с историей о смерти очередного ее владельца. Потом и они прекратились. Как она тебе досталась?

— Я получила ее в Ночь Выбора.

— Кто кого избрал — вопрос. — Кирина усмехнулась. — Так или иначе, она признала равную. В противном случае тебя постигла бы та же участь, что и предыдущих хозяев. Я не могу забрать ее или купить. И вряд ли ты согласишься подарить меч мне?

Мой свирепый взгляд дал определенный ответ на этот глупый вопрос.

— Однако у тебя есть все качества, чтобы Остров стал твоим домом. Пойдем с нами — верни Нерану Разящую!

— Неотразимую, — машинально поправила я.

Притихшая Эона подняла голову. Глаза фанатично горели.

— Неужели ты предпочтешь пожизненное заточение в доме мужа? Каждый год — еще ребенок. Мечты погребены под ежедневными заботами. На Острове ты обретешь свободу, станешь равной другим сестрам. — За ее словами стояла безоговорочная вера.

— Личный опыт?

Подпущенная шпилька пропала втуне. Фанатичный огонь разгорался все ярче.

— Поверь, я, как никто другой, могу тебя понять. Мой отец — один из богатейших купцов Тении. Послушная дочернему долгу, я была готова выйти замуж, забросить устремления, учебу и тренировки, так как моему будущему супругу это не нравилось. — Ее всю передернуло. — Но пришли странные сны, и за ними появилась Кирина. Я наконец–то поняла, что хочу в жизни. Рель, настал час и тебе определиться с этим!

Она замолчала, а ее последние слова еще несколько секунд призывом звенели в воздухе. Вид у нее был как у женщины на плакате «Родина–мать зовет!».

Повисло гнетущее молчание. Я не торопилась с ответом. Проехаться с ними, пока нам по дороге, — это одно. А тащиться в Неран через Разделяющие горы, о которых мне успели рассказать столько «лестного и приятного», — совсем другое.

Видя мои терзания, Кирина не стала на меня давить.

— Я понимаю, Рель, всю трудность ответа. Но завтра утром он нам нужен. Если ты согласишься — дальше мы пойдем вместе. Иначе наши дороги расходятся: каждый идет куда ему вздумается, забывая, с кем он расстался только что.

Звезды подмигивали с клочков неба, томившихся в обрамлении посеребренных светом убывающей луны еловых веток. Искры танцевали над догорающим хворостом. Умиротворенное сопение доносилось от завернувшихся в плащи фигур. Дым разгонял нахальную мошкару, рвущуюся к свету и теплу. Темный лес не безмолвствовал — одеяло летней ночи лишь приглушило его разноголосый говор. Громкое уханье совы выбивалось из слаженного хора ночных звуков ельника.

Из–за возникшей по понятным причинам бессонницы я вызвалась дежурить первой. В голову лезли самые разные мысли: они сталкивались и разлетались, разбрасывая осколки в стороны. К сожалению, среди разнообразия идей не находилось ни одной нужной мне.

В увещеваниях неранок имелась своя железобетонная логика. Пробраться в Конхол будет не так легко, как мне казалось в начале путешествия. Все пути туда давно перекрыли. Кроме того, был верный способ меня вычислить — вытатуированная божественным светом Илана. Такую примету при тщательном досмотре не спрячешь. На кой им сдалось делать татуировки?! То ли дело кольца — снял, и порядок. Одно спасение — бабкин браслет для прикрытия этой радости преследователей.

Другая виновница тяжких дум вольготно расположилась на моих коленях.

— Ты, оказывается, не так проста, подруга.

«Разве я это скрывала? — блеснула лезвием Неотразимая. — Ты знала, что выбирала».

Действительно, ална Астела меня предупреждала. Кто ж ее стал слушать?

«Может быть, ты изменишь своему предпочтению?» — предложила тогда мать–настоятельница.

Подушечки пальцев любовно скользнули по причудливо изогнутой гарде. Бархатистая рукоять привычно легла в ладонь. Лезвие рассекло лунный свет, рассыпав серо–зеленые блики мне на колени.

Повторись Ночь Выбора — я поступила бы точно так же.

— Какая она, твоя родина?

Оружие безмолвствовало.

— Красивый остров, наверное. Достопримечательностей не счесть. Девочки хвалят. Интересно там уж во всяком случае. Не зря же туда дедуля Адеус поперся! Хотя после громкого провала на ассамблее и не в такую даль заберешься, лишь бы скрыться от насмешек.

Я тихо захихикала, вспомнив эту презабавную историю. Очень живо представилось, как амбициозный маг прытко удирает от бабки, голосящей о своей девичьей чести, хранимой для суженого почти сто лет. Не везло дедку с изобретениями, что тут поделаешь! Один артефакт вместо первой красавицы подкинул дряхлую зазнобу с претензиями. А колечко для перемещения на небольшие расстояния оказалось Ключом, Отворяющим Путь…

Внезапно меня осенило, о чем я так ехидно рассуждаю.

В страшном волнении я вскочила и как полоумная начала носиться по поляне. Мелкие веточки и шишки, притаившиеся в невысокой траве, впивались в пятки. Довольно чувствительно, чтобы подпрыгивать с вскриком. Но недостаточно больно, чтобы надеть непросохшие портянки и сапоги. Мои метания разбудили спавшую стоя Морковку, а также прикорнувшую у костра Кирину. И если встревоженная лошадь просто удивленно вскинула голову, то девушка молчать не стала:

— Что случилось?

— Все в порядке! Вас охраняю, — бодро отрапортовала я.

— Не могла бы ты делать это потише? Чуть погодя буди Эону — ее очередь, — сонно распорядилась она и перевернулась на другой бок.

Я опять подсела к костру, крепко обхватив колени руками.

Мне определенно необходимо попасть на Неран. Это решило бы все мои проблемы.

Во–первых — мои преследователи останутся с носом.

Во–вторых — лишний повод позлить ханжей из дворца.

В–третьих — самое важное, мне нужен Ключ.

Решение было принято и обжалованию не подлежало. Сразу отчего–то потянуло в сон. Я сочла это за знак, что подоспела очередь Эоны нести караул. Та будилась неохотно и поднялась только лишь с пятого раза, отчаянно зевая. Я улеглась на нагретое девушкой место под боком у Кирины. Крепко обняла мой пропуск на Неран — Неотразимую, легко и с улыбкой отошла ко сну.

В первый раз за все время, проведенное здесь, мне приснился родной мир. Вокруг было очень много людей. Знакомых мне хорошо и не очень, а то и вовсе смутно припоминаемых. Все они с радостью на лицах поздравляли меня с возвращением. Хлопали по плечу, обнимали или просто приветливо улыбались.

И лишь Бабуля стояла в стороне, в задумчивости смотря куда–то за мою спину. Отталкивая тянущиеся ко мне руки встречающих, я обернулась.

Развилка осталась позади.

Путь тяжело катился, протискиваясь меж неприветливых холмов. Устало огибал препятствия. Песчинки, гонимые ветром по обочинам, загадочно перешептывались. Равнодушные валуны обременяли собой землю, поросшую скудной растительностью.

Далеко на севере подремывало море. Пасмурно–серое. Ворчливое. Недовольное. Нехотя подчиняясь повелениям Луны, на берег накатывали волны. Лениво забирались и отступали, выкидывая на влажный песок ненужное хмурой пучине.

Где–то там. В Конце Пути.

Он не торопился.

Куда?.. Зачем?..

Все там будем…

Дорогами Пророчества

В этом мире на каждом шагу – западня.

Я по собственной воле не пожил и дня.

Без меня в небесах принимают решенья,

А потом бунтарем называют меня!

Омар Хайям

За предоставленные стихи и помощь в стилизации песен автор благодарит Ольгу Филиппову.

Глава 1

Голоса во Тьме. Тихие. Громкие. Сильные. Слабые. Мужские. Женские. Разные… Они звучали соло. Сплетались в дуэты. Сливались в трио. Растворялись в хоре. Множество и множество голосов, тонувших в багровых глубинах Тьмы. И лишь немногие удерживались у поверхности, пробегая по ней рябью отголосков…

– Ее нашли?..

– Нет.

– Какие–нибудь следы?..

– Нет.

– Но поиск продвигается?..

– Нет.

– Это радует.

Она была довольна…

– Поднимайся! Живо!!!

Наполовину приоткрытый левый глаз обозрел окружающую тьму. Высунутый из–под плаща нос оценил температуру воздуха как «некомфортную». На основании сделанных наблюдений сознание отказалось просыпаться категорически.

– Я уже дежурила. Второй раз – даже не надейтесь. – Плащ был вновь натянут до бровей.

Чьи–то жестокие руки бесцеремонно лишили меня импровизированного одеяла. В процессе борьбы за его возвращение я проснулась окончательно.

Птицы будили солнце звонкими голосами. Предрассветная промозглость заставляла двигаться быстрее. Вещи непонятным образом размножились за ночь и никак не хотели умещаться в сумках. Заседлать лошадь удалось лишь с четвертой попытки – исключительно благодаря редкому терпению и покладистости животного.

Кирина быстро и методично уничтожала следы нашего ночлега. Ее подруга суетилась поблизости, скорее мешая, чем помогая. Однако обе девушки выжидающе помалкивали, предоставляя мне возможность высказаться первой.

– Хорошо, я иду с вами, – озвучила я решение, выстраданное накануне.

Их реакция меня несколько разочаровала. Девушки проявили редкостное спокойствие и не стали бурно выражать свою радость, хотя могли бы – все–таки не каждый день к ним в попутчицы набиваются Вседержительницы Великих Империй.

«Это кто же такая? » Для зануды внутреннего голоса (и не только для него) приведу краткую биографическую справку.

Аурелия Иннокентьевна Каховская – если верить паспорту, Лия – для знакомых и друзей. Сова по натуре, жаворонок лишь по суровой необходимости. Возраст: двадцать лет с небольшим хвостиком (думаю, не стоит уточнять его длину). Образование: неполное высшее. К уголовной и административной ответственности не привлекалась. Да и вообще отличалась крайне покладистым, спокойным характером до тех пор, пока не сменила в принудительном порядке родной мир на этот, где в нагрузку к обременительному статусу Избранной получила сомнительную работенку по спасению человечества, кучу проблем на свою непутевую голову и новое имя. Много новых имен: Императрица Лия Тиланская, в девичестве ди Триан, супруга Его Императорского Величества Дэрриша Первого, Предсказанная Избранная, Будущая Мать мессии и другие, начинающиеся с заглавной буквы. Так уж сложились обстоятельства [Если уважаемого читателя вдруг заинтересовало, что это были за обстоятельства, то он всегда может обратиться к книге «Телохранитель для мессии». – Здесь и далее примеч. авт.], что в данный момент я нахожусь в бегах в компании двух последовательниц местного феминистического движения и отзываюсь на еще одно новое имя – Рель.

«А девушки в курсе, с кем им посчастливилось путешествовать?» Честно сознаться, нет…

Непримиримые разногласия настигли нас при определении судьбы Морковки. Кирина не горела желанием брать ее с собой, настаивая на возвращении лошади в лоно матушки–природы. Я в свою очередь категорически отказывалась это сделать, апеллируя к тому, что в лесу полно страшных хищников и оставлять тут мою лошадку просто преступно. Кроме того, я успела к ней привязаться, дала имя, и если они хотят видеть в своей компании меня, то придется полюбить и моего товарища, коим, несомненно, являлась Морковка.

– Вы только подумайте, сколько от нее пользы! На лошадь можно погрузить припасы, ехать на ней по очереди, если кто устанет. Не дай б… Единый, кого ранят, так и раненую можно везти, – жизнерадостно увещевала их я.

В конце концов пришлось пригрозить отказом от путешествия в Неран, и им ничего не оставалось, кроме как согласиться. Затянувшиеся сборы были наконец–то закончены, и мы двинулись в путь.

Наличие у Кирины некоего потрепанного пергамента с подробным планом местности меня приятно удивило.

«Неранские лазутчицы не одно столетие работали над данной картой, не щадя живота своего?» Не иначе.

Изучая на ходу карту, она бросила:

– Еще примерно с полдня будет довольно пустынно и спокойно. Зато потом помаемся – начнутся земли графа Бира! Эта богинепротивная скотина хорошо известна нетерпимостью к… таким, как мы.

В имени Бир слышалось что–то смутно знакомое. Произнесенное вслух, оно оставило послевкусие надежности с легким оттенком наивности.

Почему Его сиятельство взъелся на таких праздношатающихся граждан, как мы?

«Неранки девок свели?» Не исключено.

Мне стало интересно, сколько народу они уже поуводили на Остров, как меня и Эону, и я поспешила поинтересоваться у последней:

– Скажи, как отнеслись родные к тому, что ты ушла с Кириной?

Эона переглянулась с подругой. Та неопределенно передернула плечами: мол, хочешь – рассказывай.

– Да никак. Они ничего не узнали… – Светловолосая запнулась и, покраснев, затеребила кончик перекинутой через плечо косы. – Лерад – город портовый, забавы без моря не обходятся – тут и у наипоследнего перекупщика хотя бы утлое суденышко да найдется. А папаша мой так сразу на причал замахнулся: чтоб все как положено, и гребцы при деле. Почитай, через день на морские прогулки выходили, если погода позволяла. Но за борт упасть и при полном безветрии немудрено. Умеючи–то.

– Твое бренное тело, конечно, не нашли, – догадалась я. – А обнаружили какую–нибудь приметную вещичку.

– Примерно так. – Девушка перестала мучить косу, раздраженно отбросив ее за спину. – Кирина помогла мне проплыть под водой до берега, там рифы недалеко совсем. Само собой, шуму, визгу, крику было – оглохнуть! До поздней ночи пловцы ныряли, даже на дне поискать нежитника позвали. А он утопленника какого–то из–под воды вытащил да этим всех спасателей и распугал. Мы не дуры, тоже стрекача дали, а наутро спокойно подбросили на берег платок и туфлю. Все равно вторая утопла.

– Разве тебе не жаль родителей?

– Жаль, – с вызовом во взгляде подтвердила Эона. – Но девок на выданье у них еще три да одна, а мне по–другому не убежать было. Отец удавился бы, но насмешек над собой не потерпел. Последнее бы отдал, чтоб дочь непутевую вернуть и позора не допустить.

Здравая мысль.

«Неран только так пополняет свои ряды?» Вряд ли. Замучаешься каждый раз таскаться в Тилан и устраивать подобные представления.

Я разрешила свои сомнения посредством нового опроса.

– Кирина, а у вас на Острове что, совсем нет мужчин?

Морковка шарахнулась в сторону от хохота, которым разразилась неранка. Его осколки задели Эону, тут же захихикавшую следом.

– Имперские предрассудки! – Каштановые кудряшки подпрыгивали в такт иканью и всхлипам. – Есть, есть у нас мужчины! И живется им получше, чем некоторым женщинам. Тут ходят слухи, что мы ужасно над ними издеваемся, порем до смерти, обращаемся как с животными. Большей чуши, клянусь Богиней, я не слышала! Возможно, их у нас не так много, как женщин, и им приходится выполнять всю тяжелую работу…

– Вот это правильно, – поддакнула Эона.

– Но только тем, кто не способен делать что–либо другое, – поспешила уточнить Кирина, заметив скептическое выражение моего лица. – К тому же основные обязанности лежат на женщинах: мы защищаем наш Остров, охотимся, в море на промысел выходим, принимаем важные решения.

Бедные мужики! Нелегко им приходится, если судить по тому, как убежденно говорила неранка. Но оставался еще один вопрос, который мне не терпелось задать.

– Если у вас есть мужчины, почему вы постоянно пробираетесь в Империю за новыми девушками?

Кирина ненадолго замялась, но все же ответила.

– С каждым годом все меньше сестер готовы обречь себя на добровольную пытку беременностью. Ведь это такая потеря времени! Девять месяцев вынашивания и хотя бы четыре до того, как можно передать малыша на воспитание няньке–мужчине. Да прибавь еще парочку месяцев на восстановление формы. А какое разочарование для матери, когда рождается мальчик! Обычно вынашивание ребенка назначается Мудрейшей как наказание провинившейся дочери.

«Забавное место, не находишь?» Да уж, забавное. Боюсь, только мужикам, вкалывающим на благо матриархата подобно рабам на уборке сахарного тростника, не до смеха. Знали бы неранки, как научить мужчин рожать, – те рожали бы как миленькие.

Сумрак ельника остался позади. Полуденное пекло растекалось по полю. Разморенное жужжание насекомых лезло в уши. От одуряющих сладковатых ароматов разнотравья тягучая, как сахарный сироп, слюна в пересохшем рту приобрела тот же приторный вкус. Тело под взмокшими бинтами нещадно чесалось. Сверкание речной воды сквозь заросли остролистой бузины сулило утоление жажды и прохладу. Ноги сами сбежали по некрутому спуску к речке. Галька заскрипела под копытами Морковки, на удивление куда осмотрительней своей хозяйки выбирающей тропу. Речка весело мчалась на восход, взбивая на перекате белую пену. Любопытные мальки сновали в мелкой заводи у берега. Мои руки нырнули в свежесть, заставив серебристых рыбешек кинуться врассыпную. Прохладная влага, выплеснутая горстями в лицо, почти смыла усталость.

«Помоги ближнему своему».

– Рель! Мерзавка ты эдакая! – взвизгнула Кирина, окаченная водой из котелка, незаметно отцепленного мной от седельных сумок.

Эона тихо хихикала, радуясь, что еще не успела спуститься.

Я не стала дожидаться мести, а лишний раз продемонстрировала собственное превосходство над безлошадными спутницами. Как полноправная хозяйка Морковки, вскарабкалась в седло и переехала через речку со всеми удобствами. Даже ног не замочила, так, слегка забрызгала. Спутницам же пришлось разуваться, закатывать штанины, медленно и осторожно шагать, опасаясь коварства скользких речных голышей.

– Убедились теперь, как это удобно, когда в отряде есть лошадь? – не смогла удержаться я от мелкого торжества.

– Потише можно? – осадила меня Кирина. – Графские земли не место для дешевенькой показухи.

Я пристыженно слезла с лошади, за что тотчас пострадала, вымоченная в четыре руки. Месть моя была страшна! Особенно с котелком. К заключению перемирия с нашей одежды лило ручьем. С таким же успехом речку можно было пересечь вплавь, не изводясь в поисках брода. Тем временем Морковка, не дожидаясь окончания водных баталий, попыталась продолжить путь в гордом одиночестве. Начать самостоятельное путешествие ей помешал повод, запутавшийся в корнях поваленной ели.

– Что, живых волков давно не видела? – попеняла я, разбираясь в хитросплетении корневища.

«Не видела», – тряхнула мордой кобылка.

– Я тоже. Только на картинке.

Повод резко поддался, и я схватилась за горячую влажную лошадиную шею, уберегаясь от падения на выворотень.

– Хватит с лошадью обниматься, – недовольно пробурчала темноволосая. – Идти пора.

Одежда быстро высохла на не по–августовски жарком солнцепеке. Кирина не придерживалась проторенных дорог, предпочитая овраги и перелески. Она шла чуть впереди, не утруждаясь приглядом за отстающими. За ней осторожно ступала Эона, в отличие от подруги постоянно бросающая настороженные взгляды через плечо. Замыкали процессию мы с Морковкой. Последняя безропотно везла вещи, однако и я не бездействовала. Руки машинально дергали попадающуюся под них лекарственную траву. Учитывая, что любая флора при определенных условиях оказывалась целебной, полезной растительности уже набрался приличный пук. Горький сильный запах случайно размятых стеблей дудика, отпугивающий даже бесцеремонных мошек, не мешал лошади покушаться на собранный букет. Зато мешала хозяйка, стегавшая предметом вожделения по нежному лошадиному носу.

Ладные, белоствольные березы распавшимся хороводом встали за неглубоким овражком, где кустился усыпанный крупными желтыми цветами девясил. Едва наша компания надумала скрыться в светлом березняке, раздался густой мужской бас:

– Оставайтесь на месте, если хотите сохранить свои жалкие жизни!

«Коронная фраза всех разбойников?» Местный колорит. Прежде чем заняться своим нелегким ремеслом, они выучивают ее назубок, чтобы при случае сверкнуть этим перлом человеческой мысли.

Впрочем, я ошиблась. Вовсе не работники ножа и топора почтили нас вниманием. Прятавшиеся в лесу и окружившие наш небольшой отряд люди были воинами какого–то лорда, о чем свидетельствовала их форма, и пусть меня хорошо побьют палками, если это не помянутый Кириной граф Бир. Но на этом сюрпризы сегодняшнего дня не закончились: вслед за своими людьми на знакомом вороном коне выехал не менее известный мне Алестатор рю Дортонер, второй сын графа Бира.

Можно по–простому – Лесь.

Мой первый и единственный поклонник в этом чертовски странном мире.

Руки разжались, и с таким тщанием оберегаемые от здорового аппетита Морковки травы посыпались на землю.

Сказать, что я была удивлена, – значит погрешить против истины. Ошарашена, изумлена, поражена – вот более верные слова, характеризующие мое состояние при встрече с Лесем. Еще более удивительное впечатление рыцарь произвел на неранок. Обе девушки враз остолбенели, безропотно позволив себя разоружить. Их глаза неотрывно следили за каждым движением молодого человека.

«А еще говорят, что любви с первого взгляда не бывает» . По симптомам больше на приворот похоже. И очень сильный.

Двое мужчин рылись в сумках, притороченных к седлу Морковки. Та нервно всхрапывала и пыталась кусаться. Слезы бессильной злости наворачивались на глаза при взгляде на то, как чужие грязные ручищи хватали мои личные вещи, а похабные комментарии и смешки сопровождали появление каждого предмета. Остатков самообладания хватило на отвод глаз обыскивающему меня стражнику. Сила ласково струилась по коже, не давая беспардонным лапищам меня коснуться. Благодаря этому несложному, но весьма энергоемкому заклятию отряд пребывал в счастливом заблуждении относительно моего истинного пола.

– Да это ж парень! – ощупывая воздух вокруг меня, поразился седоусый, потрепанный жизнью дядька.

Еще один всплеск Силы – другой стражник, призванный в качестве независимого эксперта, согласно закивал, задумчиво потирая плешь.

– И правда. Заморочили бедняге голову, оторвы! – Он зло пихнул в спину стоящую рядом неранку. – Наобещали небось жизнь райскую. Ничего, малец, быстро думалку на место приставим. Если надо, то и розгами поможем.

Мое согласное мычание и растерянный взгляд возвысили мужчину в собственных глазах до освободителя и поборника обиженных, то бишь угнетенных. Впрочем, отобрать Неотразимую и жестко связать мне руки за спиной стражники не побрезговали.

– В путь, – хмуро скомандовал Лесь, разворачивая коня.

Очень вовремя. Энергии вряд ли хватило бы на пару–тройку таких обысков.

Солнце, просачиваясь сквозь негустую листву, слепило глаза. Вспугнутые сойки с разудалым гэканьем сопровождали отряд, живо перескакивая с ветки на ветку. Потревоженные болтушками, пеночки спешно покидали ставшие вдруг неспокойными кроны. Нос, зачесавшись, не думал успокаиваться. Докучливые мошки лезли в глаза. Связанные руки ничем не могли помочь и лишь добавляли мучений, а пот, каплями сбегая с висков, закатывался за воротник. Идти, не имея возможности хоть изредка взглянуть себе под ноги, когда постоянно тычут чем–то острым в спину – редкое «удовольствие». Тем не менее есть смысл насладиться им подольше, если никак не можешь придумать, что же тебе делать дальше. Вот только думать почему–то совсем не хотелось…

«Правильно, зачем? Выброси голову за ненадобностью, пока она сама не атрофировалась». Бесценный внутренний голос – вместо того чтобы поддержать добрым словом, сыплет на рану целый мешок соли.

А поддержка перед парой дюжин вооруженных мужчин требовалась нешуточная. Желательно не только моральная. Каждый пройденный шаг (хотя бы и сделанный кое–как) приближал меня к трагической развязке, а что–нибудь дельное прийти в голову не спешило. Так и мои спутницы не торопились приниматься за активные действия: вяло переставляя ноги, девушки просто покорно шли вперед. Я их, разумеется, прекрасно понимала – вид вооруженных стражников не вдохновлял на более близкое знакомство – однако странно, что они вообще не оказали никакого сопротивления.

Недолгий березняк выпустил дорогу в неубранное кукурузное поле, тревожно шелестевшее листьями и кланявшееся земле тяжелыми початками.

– Хороша нынче–то кукурузка уродилась! – послышался за спиной знакомый голос плешивого стражника.

– Дык! Зря, что ль, чудодея из самой столицы Их сиятельства выписали! Знатно с упырями в гадальник [Гадальник – второй месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Предсказывающих.] разобрался, а, дядько? С зимы–то уж и забыли, как нежить выглядит, а в баронских наделах, сказывали, ящер здоровущий, чисто пригорок, жрет что ни попадя! Благослови Единый заступника нашего, не сглазить бы! – звонко восхитились в ответ.

Позади послышался шум, очень похожий на раздачу подзатыльников.

– Думай, кому благословение призываешь, дурень! Услышит отец Андр, твоя Венька старицей помрет, не дождавшись освященных Храмом уз ни на эту осень, ни на будущую.

– Дядько, перед ребятами бы уж не позорил! Третий десяток скоро разменяю, а ты все рукоприкладством балуешься.

– Поговори мне! Ох давно я за ремень не брался…

Парень благоразумно заткнулся, ограничившись обиженным сопением.

– Ну будет–будет, не обижайся на дядьку. Добра ведь желаю, – сменил гнев на милость старший. – Глядишь, за потаскушек энтих кой–какую награду огребем (денежки в сумках сам видел), чай, Их сиятельства не обидят. Тады к исходу надельника [Надельник – девятый месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Пространственных.] свадебку–то и справим.

Сопение из обиженного перешло в довольное.

«Какие делаем выводы из вышесказанного?» Сразу две плохие новости. В крепости есть придворный маг – раз, меня обокрали – два.

Ч–черт. И маг некстати, и денег жаль – не то слово. Но хотя бы моя предусмотрительность себя оправдала: не зря мучилась, заматывая драгоценности и часть золотишка в бинты.

Что ж, учитывая наличие мага, дальше медлить нельзя – пора уже что–то предпринимать. Начнем, как обычно, с разведки. Ох, не люблю телепатию, да деваться некуда.

Расслабиться. Сосредоточиться. Открыть сознание. Сделать это на ходу было непросто, но вполне возможно.

Разноголосье человеческих мыслей оглушало. Сводило с ума, угрожая разорвать хрупкую черепную коробку. Голоса шептали, пели, подвывали, надрывно кричали. Отдельные слова практически не вычленялись: звуки, смешиваясь между собой, выстраивались в фантастически бессмысленные конструкции. Я в ужасе отшатнулась в себя, панически закрываясь от мира, признавая тем самым неудачу. Практики жизненно не хватало. Может быть, в спокойном месте и в расслабленном состоянии с куда меньшим количеством людей (в идеале – одним подопытным) у меня что–нибудь и вышло бы. А так в результате лишь болезненный тычок меж лопаток, заработанный спотыкающейся походкой, прокушенная губа и соленый привкус крови.

Видимо, все–таки придется огорошить Леся чудесным превращением постороннего мальчика в неплохо ему знакомую (это он так думает) девочку. Последствия этого шага, конечно, не внушают оптимизма: пеленание по рукам и ногам с препровождением под почетной охраной в столицу в подарок своей госпоже – герцогине Рианской. Но по крайней мере в Тилану меня доставят в целости и сохранности, чего не скажешь о пребывании в подвалах замка, которое вряд ли благоприятно скажется на моем здоровье. А дорогой в столицу может всякое приключиться…

Я пригляделась к предмету своих чаяний повнимательней. С последней нашей встречи Лесь практически не изменился. Его симпатичная внешность осталась при нем: не потолстел, не полысел, и ямочка на подбородке тоже в наличии. Хотелось бы сказать, что молодой рыцарь возмужал (хотя куда уж больше), в глазах появился трагический блеск, чело пробороздила ранняя морщина, появившаяся из–за горькой разлуки с дамой сердца… А вот шиш! Какой был, такой остался, почти как в песне: только чуть больше серьезности, хотя, возможно, это на молодого Бира родные пенаты так повлияли, а вовсе не наше расставание.

Как к такому подступиться? Не кидаться же на шею с дикими криками: «Любимый, ты случайно по мне не соскучился?» Так можно до Леся и не добежать – уложат по дороге или, хуже того, поймут совершенно превратно.

Пока эти мучительные размышления терзали мою бедную головушку, в поле зрения появился замок: мощное сооружение со сторожевыми башнями, толстенными стенами и внушающим опасение рвом. Вокруг живописно раскиданы дома подвластных крестьян, предпочитавших жить на глазах у сурового хозяина, зато не беспокоясь о собственной безопасности, не озаботившись даже приличной оградой. Приспущенный стяг над главной башней свидетельствовал о том, что самому графу довелось отлучиться из замка. Для чего только это афишировать. Чтобы все «добросердечные» соседи знали? Но традиция есть традиция.

Первая хорошая новость за день: по всему выходило, что Лесь пока здесь за главного: его старший брат находился где–то в Ивиле с далеко идущими матримониальными планами. Все–таки от наших многочасовых бесед (или, правильнее сказать, пространных монологов молодого рыцаря) по дороге в столицу была несомненная польза.

Пора.

Я несколько раз кашлянула для проверки голосового аппарата и ласково позвала:

– Лесь.

Мужчина, погруженный в свои мысли, продолжал ехать как ни в чем не бывало.

– Лесь! – уже громче.

Рыцарь не соизволил даже оглянуться и удостоить меня вниманием, зато на мою долю пришлась парочка ударов от идущих следом стражников. Чтобы мало не показалось, надбавили еще тройку–другую. Для профилактики.

– Лесь!!! – рявкнула я, окончательно выведенная из себя безразличием парня и болезненными тычками.

Мой крик оказал на сэра Алестатора крайне странное воздействие: его спина вздрогнула как от удара хлыстом. Лесь так резко развернул коня, что идущим сзади людям пришлось отпрянуть, из–за чего вся процессия потеряла стройность. Однако заслуженный тычок в спину все одно меня настиг. Он был такой силы, что колени подогнулись, и я, не располагая балансом в виде рук, ничком свалилась на землю, больно ударившись лбом. Пнули пару раз для острастки и грубо, за ворот, поставили на ноги. Кровь хлюпала в носу, стекала тонкими струйками по исцарапанному подбородку, а сглатываемая слюна имела солоноватый привкус.

Взгляд молодого рыцаря, уже справившегося с занервничавшим животным, метнулся к подругам, задержался на каждой из них и, не найдя искомого, попытался слегка мазнуть по моей персоне. Не тут–то было – мои глаза цепко поймали его взор, а окровавленные губы чуть растянулись в улыбке женского превосходства. Краска медленно сбегала с его открытого лица, пока в каре–зеленых глазах разгорался пожар узнавания. Крайне необычная реакция на нашу встречу, даже учитывая то, что он не ожидал меня увидеть. Но надо отдать должное младшему сыну графа Бира, он умел быстро взять себя в руки.

– Савел!

– Да, мой господин, – откликнулся все тот же плешивый стражник, выходя вперед.

Рыцарь повелительно указал на место рядом с собой. Савел поспешил подойти.

– Ты за Голову! – Лесь снял с шеи тяжелую цепь с подвеской из дымчато–серого камня, оплетенного золотой сеточкой, и отдал мужчине.

Наклонился ниже и негромко произнес несколько слов, слышных только собеседнику.

– Не подведи меня! – Уже громче.

– Да, мой господин.

Предоставив отряду глотать пыль, рыцарь пустил коня галопом по дороге в замок. Нас погнали следом, однако не в таком быстром темпе. Новоиспеченный Голова не спешил, привыкая к собственной значимости.

– Чего это с молодым хозяином? – обеспокоенно зашушукались позади. – Нервический чего–то лишка! Уж не порча ли…

– Разговорчики там! – прикрикнул на шептавшихся старший.

Дорога достигла поселения. Возле домов, огороженных плетнями, суетились куры, в придорожной канаве плавали откормленные почти до неприличия гуси. Неподалеку, в зарослях смородины, разбойничала беспризорная коза. Добротный храм, традиционно выстроенный в форме полусферы с колокольной башенкой наверху, поднимающейся едва ли не выше флагштока, говорил о несомненном влиянии Церкви на сеньора здешних мест. Навстречу отряду, оглушительно крича и размахивая игрушечными деревянными мечами, мчалась ватага чумазых ребятишек. Дети с разгона проскочили мимо нас, но, сориентировавшись, вернулись и, радостно вереща, носились вдоль процессии взад и вперед. Едва мы поравнялись с первым двором, невысокая, полная женщина, развешивающая выстиранное белье, уронила чистую рубашку на землю.

– Распутницы! – Злой плевок не долетел до нас буквально полметра.

Дальше – больше. Толпа вдоль дороги собиралась с хорошей скоростью, люди торопились выказать свое негативное отношение, как будто за старание им снизят налоги: отовсюду слышалась ругань, сыпались плевки, а иногда и мелкие метательные предметы. Правое плечо ныло – в него угодил камень, пущенный чьей–то меткой рукой. Охрана вяло отмахивалась – скорее для порядка, чем в служебном рвении.

– Прихожане, остановитесь! Не гневите Господа нашего!!! – воззвали зычным голосом откуда–то слева. – Ибо скор Он на возмездие!

Все присутствующие, включая стражников, уважительно замерли и притихли.

Я вывернула шею, пытаясь разглядеть тутошнего священника. Высок и болезненно худ. На нарочито скромную рясу пошел не один метр дорогущей тонкой шерсти. Темно–русые волосы, тронутые сединой, аккуратно подстрижены. Неприятный пронзительный взгляд, подмечающий любую оплошность. Под прицелом светлых, почти до бесцветности, глаз толпа значительно поредела.

– Какая кара уготована нечестивицам? – требовательно вопросил священник. – Помоги вам Единый, если изведаю, что опять непотребства да прелюбодеяния как по весне деялись, когда я за благословением Преподобного в Рин отъезжал! Прокляну!!! Колдун, не иначе, неокрепшие умы моей паствы смущает!

Толпа продолжала виновато помалкивать. Отозвался по виду самый молодой стражник – белобрысый парень в косо сидящей кирасе:

– Дык… Подпалим небось… Ой! – Тяжелый подзатыльник оборвал самодеятельность.

– Простите недоросля, отец Андр, – покорно попросил за паренька Голова. – Огонь божьего гнева покарает еретичек. Только Их сиятельства дождемся, так очистительные костры и запылают.

Спины обсуждаемых остались невозмутимыми, девушки даже не повернули голов в сторону говоривших.

– Благое дело, благое, – одобрительно закивал святой отец. – Благослови вас Единый, дети мои. Не запамятуйте загодя гонца в Храм послать – лично Очистительную молитву над грешницами прочту.

Священник величественно развернулся и ушел в направлении Храма, куда следом потянулась также добрая половина паствы, а нас, подальше от греха и оставшейся половины местного населения, поспешили увести в замок.

Глава 2

Вонь застоявшейся грязной воды, наверное, была призвана подорвать моральный дух предполагаемого противника. А довершить процесс деморализации предлагалось мошкам, тучами роившимся здесь же. К моему искреннему сожалению, они, не делая различия между своими и чужими, кидались на всех, кому «посчастливилось» идти по узкому подъемному мосту, перекинутому через ров. По вступлении в широкий, выложенный разнокалиберным булыжником замковый двор у меня чесалось все, что было открыто мошкариному произволу.

Навстречу высыпала не в меру любопытная прислуга: обихаживать Морковку кинулись аж три конюха, пятерым служанкам безотлагательно понадобилось к колодцу за водой, необъятная кухарка в накрахмаленном чепце спешила лично проинспектировать сваленные почти у самых ворот мешки с картошкой. Все делали вид, что безумно заняты. И только мужик ростом с меня, ставшую на табуретку, шириной и того больше, лысый, что моя коленка, целенаправленно подошел к временному Голове. Тяжелый, сильно скошенный вправо подбородок кивнул в мою сторону.

– Забирай, – разрешающе махнул рукой Савел.

«Душераздирающий призыв не остался без ответа». Похоже.

Здоровяк еще раз флегматично кивнул и по–простому взвалил меня на плечо. Это вызвало бурю насмешек среди стражников.

– Тэрен, не того схватил! Девку бери!

– Никак, обет решил нарушить?

– Святой отец прелюбодеям путь в Храм заказал!

– Аль мальчишки не в счет?

Голова быстро призвал насмешников к порядку.

– Эй, вы хохмы–то попридержите! – цыкнул он на разошедшихся мужчин. – Глухонемому ваши шуточки, само собой, без разницы. А вот дойдет до отца Андра – глянем еще, перед кем двери Храма затворятся!

Те разом поскучнели. Савел ободряюще похлопал мой транспорт по спине, не дотянувшись до его плеча, и указал на массивную входную дверь.

Способ передвижения оказался не слишком удобным. Руки затекли, запястья саднило, в голове шумело от прилившей крови, тошнота, подчиняясь силе притяжения, подкатывала к горлу. И когда меня наконец–то поставили на ноги, я тихонечко сползла по резной двери из мореного дуба. Мужчина не поддался на провокацию: схватив за шкирку одной рукой, он легко поднял мое безвольное тело и с третьей попытки утвердил в вертикальном положении. Разрезал спутывающие руки веревки и втолкнул в комнату.

Спальня. В центре комнаты многозначительно стояла кровать на пять персон. Именно столько могло спокойно на ней разместиться. Если лечь валетом и поперек, то вообще восемь. Деревянный балдахин опирался на увитые резными кленовыми листьями столбики. На парчовом покрывале, расшитом кленовым орнаментом, возвышалась гора маленьких остроухих подушек.

«Это намек?» Если да, то весьма прозрачный.

Я ошеломленно застыла перед этим чудовищем о четырех ножках, позабыв про необходимость сосредоточиться на том, что я буду врать Лесю. В планы последнего вовсе не входило давать мне время на раздумья, появился он в помещении буквально спустя несколько мгновений.

На торопливо выбритых щеках с парой свежих порезов цвел лихорадочный румянец. Чистые волосы, зачесанные назад, влажно блестели. Удлиненный камзол теплого коричневого цвета подчеркивал широкий размах плеч. Покоящийся в ножнах у левого бока кинжал внушал уважение. Странный дымчатый камень, одновременно тревожащий и дразнящий свернувшимся клубком Силы, вновь обрел свое законное место на груди рыцаря.

«Без сопровождения? Штатный маг в отъезде?» Надеюсь.

Справедливо полагая, что даме не пристало первой начинать разговор, особенно если ей нечего сказать, я решила дать отдохнуть своим усталым ножкам. Бочком обошла многообещающую кровать. За ней (о счастье!), в паре с низеньким комодом, обнаружилось кресло, не замеченное в порыве восхищения главным предметом интерьера. Те же кленовые мотивы в вышивке пледа и оконных портьер с тяжелыми кистями. Я степенно присела на краешек сиденья и приготовилась внимать речам молодого лорда. Мой рыцарь в свою очередь не торопился начинать выяснение отношений, а просто стоял и смотрел на меня. Обветренные пальцы терзали жесткий от золотой вышивки воротник, словно он был ему тесен или непривычен.

«Долго это будет продолжаться?» Попробуем–ка его поощрить: милая, приветливая улыбка – самое оно.

Тактика оказалась верной, но привела к весьма неожиданным результатам: Лесь метнулся к креслу, едва не снеся по дороге кровать, упал возле меня на одно колено и благоговейно коснулся моего лица кончиками пальцев. Однако тут же отдернул руку.

– Живая… – наконец выдохнул он.

Не мертвая, уж точно.

«Когда же тебя успели похоронить?» Теряюсь в догадках: приглашение на поминки почему–то забыли прислать! Но могу предположить, что здесь не обошлось без Ее сиятельства герцогини Рианской! Безумно интересно, каким жутким способом меня умертвили? Ясен пень, я не умерла своей смертью. С моим–то характером и профессией.

Не зная, что можно ответить на это провокационное заявление, я продолжала все так же поощрительно молчать, из последних сил стараясь сохранить загадочный вид.

– Госпожа сказала, что алония Лия погибла, защищая ее, – догадался внести ясность коленопреклоненный рыцарь.

«Это как же?»

…Мятежный маг, увешанный артефактами убийственной силы, материализовался в покоях герцогини. Его демонический хохот продирал до костей. Темные очи горели на бледном лице, тонкие артистичные руки, оказавшиеся неожиданно сильными, схватили беззащитную девушку: он без промедления начал домогаться Велиссы на моей любимой угловой кушетке. Я самоотверженно бросилась на защиту чести и достоинства Ее сиятельства. За что и поплатилась. Взбешенная тем, что ее прервали на самом интересном месте, герцогиня запустила в меня первым попавшимся под изнеженную ручку амулетом. Долго еще потом зеленые, осклизлые части моего тела ползали по помещению…

– Несчастье произошло в тот же день, как мы прибыли в столицу. – Лесь по–рыцарски не обратил внимания на мой истерический смешок. – В покои принесли подношение. Якобы от наследника. Алония, приставленная алной для охраны Ее сиятельства, выхватила сверток у госпожи, и тут заклинание Разрушения Живой Материи сдетонировало…

Последнее слово он выговорил, чуть запнувшись, явно подражая кому–то.

– Я видел обгоревшую одежду.

«Впечатлительный юноша». Надо же, как слегка подпаленные штаны с рубахой сильно на него повлияли. Надеюсь, ална спросит с Велиссы за изувеченный почти новый комплект униформы по всей строгости.

Фу, как банально – никакого воображения. Моя история по крайней мере отличалась некой оригинальностью.

Ох, и зря Велисса меня умертвила. Героическая смерть добавила и без того романтическому, поражающему воображение своей недоступностью образу алонии неземную притягательность. Видимо, не имея перед глазами разочаровывающего оригинала, молодой человек наделил мой сомнительный облик ангельскими добродетелями и всеми мыслимыми достоинствами, вознеся на пьедестал недостижимого совершенства. А мое чудесное воскрешение окончательно сорвало крышу парню.

Ой зря, Велисса.

Рыцарь, склонив голову, ждал моего сурового вердикта. Виноват. Поверил. Сердце не подсказало. Изменил Верности. Не выдержал Испытания. Предал Любовь. Рыцарские идеалы с самой большой буквы посрамлены. И кем? Обожаемой госпожой.

Я почти слышала, как мысли потерянно мечутся в склоненной голове, наполняя глаза недоуменным страданием. В нем еще слишком сильна вера в доброе и светлое, не угасла юношеская черно–белая категоричность, а сердцу не хватало панциря циничности.

Ч–черт! Почему же тогда больно мне?

– Лесь.

Он поднял голову и обреченно посмотрел на меня, готовясь к худшему – Ее сиятельство должна была так поступить.

«И какого лешего ей это было нужно?»

– Ради блага Империи. – Я не позволила себе ни малейших колебаний.

Болезненная неуверенность уступила место несмелой надежде, а затем и убежденности в правильности происходящего.

Пока Лесь не опомнился и не потребовал более детальных объяснений, я схватила его за руки и горячо зашептала:

– Знаю, что могу довериться сыну такого замечательного человека, как граф Бир! – Я до сих пор не представляла, чем же он так замечателен, однако толика лести была нелишней. – Но мне нужна уверенность: то, что я скажу, должно остаться между нами. От этого зависит судьба Тилана, а не только моя или ваша жизнь.

На меня незамедлительно посыпались уверения в преданности, готовности положить свою жизнь к моим ногам, лишить себя языка, если лишнее слово сорвется с уст, и так далее и тому подобное. Велисса, сама того не подозревая, весьма и весьма мне подсобила – пусть теперь пеняет на себя.

В голове начал вызревать план.

Изобразив, насколько позволяли мои скромные актерские способности, крайнее волнение, я так резво вскочила, что парень не удержался и упал уже на оба колена, с которых тотчас легко поднялся. Ножны глухо стукнули о деревянный подлокотник кресла. Метания по комнате были призваны продемонстрировать Лесю глубину моих моральных терзаний, а мне дать время на размышления.

Что ж, будет ему заговор, да такой, что любо–дорого! Побольше великих, как горы, целей, чьи кручи скрыты в тумане неясностей. Поменьше топографических подробностей, имен да названий.

«Главное – не переиграть». Постараюсь.

Я остановилась, решив, что достаточно поспособствовала головокружению зачарованно следившего за моими метаниями рыцаря.

– Клятву! – Мое требование входило в правила игры.

– Не обрести мне посмертия! – с готовностью отозвался он.

Его рука, пышущая сухим жаром, вздрагивала в моих ладонях. Тонкий шрам едва заметной ниточкой тянулся от запястья к указательному пальцу. Кожа на ладони – отполированное дерево.

«Врать, глядя прямо в глаза, слишком трудно?» Попробую ограничиться полуправдой.

– Я не принадлежу себе, Лесь. – Внезапная хрипотца придала голосу нужную степень интимности. – Верная дочь Ордена делает лишь то, что велит всеведущая ална. Она скажет: умри – и алония послушно перестанет дышать.

Первая заповедь Устава Ордена святого Конхола прозвучала как нельзя более к месту.

– Я направляюсь на мятежный Остров. И ни одна живая душа, а тем более нежить, не должна пронюхать о моем местопребывании.

Сила впитывалась в обветренную кожу через прикосновение моих пальцев тяжело и неохотно, то и дело норовя отхлынуть назад.

Одна попытка.

Вторая.

Третья.

Четвертая…

Тело Алестатора отторгло заклятие Доверия зеленоватым туманом. Едва заметную дымку моей магии без остатка поглотил мышастый камень в сеточке золотого плетения.

Силен артефакт!

Смирившись с поражением, я уронила мужскую руку и отступила на пару шагов, когда Лесь, не подозревающий о моей неудавшейся попытке сделать его сговорчивее, потянулся за мной.

– Портал. В горах. Я обязана узнать, где он. – Лихорадочное напряжение мысли и еще один шаг назад.

– Но зачем? – справедливо поинтересовался Алестатор, тоже сделав шаг.

«И правда – зачем?»

– Расследование убийства Императора еще не завершено, но уже есть все основания полагать, что здесь не обошлось без участия Нерана, – без зазрения совести оклеветала я поклонниц матриархата.

Во взгляде рыцаря появилась сталь. Лесь вытащил клинок из ножен и со злостью загнал его обратно.

– Я этих мерзких девок… сейчас… сам… – Лесю явно не хватало слов, чтобы описать то, что он с ними сделает, по крайней мере приличных слов, достойных моих нежных ушей (наивный, послушал бы он аалону Валенту!).

Похоже, ласка и доброжелательность не идут ему на пользу.

– Сэр Алестатор, – очень сухо и по–казенному отчеканила я, старательно подражая Дэрришу – если Велиссу проняло, то на Леся уж всяко подействует. – Прошу не проявлять чрезмерную поспешность в суждениях и поступках. Вы едва не сорвали тщательно и долго подготавливаемую операцию. Ценой огромных усилий мне удалось войти в доверие к вражеским лазутчицам. Вы обязаны оказать содействие дочери Ордена и исправить собственную оплошность, пока еще не слишком поздно это сделать.

Молодой человек, побагровев, отпрянул от меня как от чумной. Было чему ужаснуться! Ох и нелепо я, наверное, выглядела! Перемазанная, встрепанная, неопределенного пола, опухшая, в красных пятнах мошкариных укусов. И при этом изъясняющаяся сухим, официальным языком.

Похоже, я снова перегнула палку. Придется исправляться и влезать в опостылевшее амплуа «дама терпит бедствие».

Надо опять отдать должное его выдержке, Лесь сдержался и не отпрянул при моем приближении.

– Мне неловко об этом говорить. – Робкое заглядывание в глаза. – Но я очень проголодалась. Да и хотелось бы хоть немного привести себя в порядок…

Благородный рыцарь, естественно, не смог остаться безучастным к просьбе дамы, поэтому сорвался с места, попутно принося кучу извинений, и с просветленным лицом вылетел из комнаты.

– Вещи мои захватите! – крикнула я вдогонку, не уверенная, что меня услышали.

Через пять минут знакомый лысый мужик, Тэрен кажется, без видимых усилий втащил в комнату стол и поставил его рядом с креслом. Желтоватая льняная скатерть при неосторожной установке съехала вправо, большие серебряные блюда, заполненные всякой съедобной всячиной, возмущенно тренькнули, столкнувшись начищенными до блеска краями.

Я виновато подумала, что вряд ли девушек покормили, но аппетит устыдиться отказался и разыгрался еще сильнее: голодный желудок не желал слушать доводы совести. Запах еды кружил голову, а рука сама потянулась за куском. В последний момент я ее отдернула, ужаснувшись виду собственных пальцев с грязными, обломанными ногтями.

«Мойте руки перед едой». Хорошо бы. Но где?

Я попыталась выяснить у Тэрена, но он лишь осклабился, явив мне два ряда крупных, под цвет скатерти, зубов, и равнодушно развернулся к выходу. Едва слуга скрылся за дверью, в нее прошел Лесь, неся в руках не только все наши с неранками вещи, но и что–то еще. Этим «что–то» оказалось платье солнечно–желтого цвета с широкими рукавами и пышной юбкой. Слух у парня, как выяснилось, отменный.

– Я взял на себя смелость подобрать вам одежду. Дверь в туалетную комнату слева от окна, там можно переодеться. – Парень очаровательно покраснел.

Соблазн был велик, но…

– Нет, благодарю, – с сожалением отказалась я.

Рыцарь посмотрел на меня умоляющими глазами:

– Никто ничего не узнает, даю слово.

Хм… Магическому сканированию его слово не помеха.

– Благодарю, не надо.

Лесь не сдавался:

– Я прикажу, чтобы пока привели в порядок вашу одежду. Она вся изорвана.

Мягкий, ласковый материал платья заискивающе коснулся моей руки.

– Не стоит беспокоиться. Я сама прекрасно управлюсь с починкой, – сделав над собой усилие, ответила я и, прихватив сумку, позорно сбежала за дверь от желтого соблазна.

Небольшая, мрачная комнатка, где под самым потолком пробили окно–бойницу, хотя толку от него чуть. В обстановке нет и следа той роскоши, которой пропитана спальня. Обыкновенный деревянный стол, настенная полка для полотенец, возвышающаяся на табуретке полная кадушка теплой воды, а в углу, извините за подробность, ночной горшок. О зеркале здесь не приходилось и мечтать.

Опустив щеколду запора на второй двери, выходящей в коридор, я скинула куртку и рубашку. Не настолько они и изорваны. Потрепаны после дневных приключений, быть может. Но это дело поправимое – залатать несложно.

На столе кто–то – судя по аккуратности исполнения, все тот же слуга – свалил в кучу всякие банные принадлежности. Похоже, их собирали по всему замку. Разноцветные и разнокалиберные скляночки, ароматический мох для ванны, жесткие щетки и мягкие мочалки, даже два скребка для подошвы. Ванну принимать я не собиралась, а только по возможности аккуратно, не замочив бинтов, смыть грязь с верхней половины тела.

Не доверяя завлекательно благоухающему содержимому бутылочек, я отдала предпочтение куску мыла со свежим ароматом лимона.

Вскоре вода в кадушке потеряла изначальную прозрачность, клочья грязной пены неприкаянно бороздили мутную поверхность. Правда, я в ней не только помылась, но и рачительно простирнула рубашку и портянки.

Хлюпанье в воде всегда поднимало мне настроение, поэтому после умывания к Лесю вышло почти довольное собой и окружающим миром существо. Впрочем, я не погнушалась сначала проверить другую дверь. Как и ожидалось, за ней скучал невозмутимый Тэрен. Ну нет так нет.

Рыцарь выскочил из кресла при моем появлении.

– С легким паром, – пробурчала я себе под нос, чувствуя себя неловко под обожающим взглядом молодого Бира.

– Что?

Я сделала вид, что не расслышала вопроса.

– Не пора ли нам к столу? – Ласковая улыбка в ободрение.

Возле стола в пару к креслу стоял низенький пуф, на который пристроился мужчина, галантно уступив мне более удобное место. Оставив демонстрацию хороших манер до лучших времен, я накинулась на еду. Вот она – страшная цена гигиены: все изысканные кушанья успели благополучно остыть. Но не будем привередничать. Пока я в безмолвии, нарушаемом лишь постукиванием тарелок, уписывала предложенные моему вниманию деликатесы, собеседник поедал меня глазами. Да так, что мне пришлось возмутиться.

– Лесь, да прекратите же так на меня смотреть – кусок в горло не лезет! – потребовала я, однако тут же смягчила приказ просительной улыбкой. – Лучше развлеките гостью беседой.

Он извинился, опустил глаза и завел ни к чему не обязывающий разговор о погоде.

«А предложить присоединиться благородному рыцарю к трапезе?» Ни в коем случае! Самой мало.

– …Уже время Исцеляющих [Месяц Исцеляющих – восьмой месяц года.] на исходе, а природа как у истоков Расцвета [Расцвет – одно из поэтических названий месяца Очарования, седьмого месяца года.], – старательно отводя взгляд от моего лица, пространно распинался он. – Ночи на загляденье теплые стоят. Даже нежить притихла, а…

Кстати о темном времени суток.

– О! – Я замахала почти обглоданной куриной ножкой, привлекая внимание Леся. – М–ме а–ак ас у–тить оою осу–аа.

– Что?!

– Мне нужно покинуть замок этой же ночью, – прожевав, уточнила я свое предыдущее мычание. – А тут и погода в самый раз. Рыцарь же не откажет даме в помощи?

Рыцарь не торопился с ответом на мой шутливый полувопрос–полуутверждение: лицо приняло чересчур серьезное выражение, предвещавшее тягостную сцену с признаниями и выяснением отношений типа «любишь – не любишь», чего сейчас мне хотелось меньше всего. Но Леся, как разогнавшийся паровоз, было не так–то просто остановить.

И понеслось.

– Я никуда вас не отпущу! Лия, вы останетесь здесь, а этих неранских шл… – Тут он запнулся, но вскоре продолжил с новой силой: – Вернется отец, и я, испросив, как славными предками заповедано, родительского благословения, отправлюсь в Конхол, чтобы бросить вызов и сразиться за вашу руку и сердце. Сама судьба предопределила нашу встречу!

«Хорош гусь!» А меня не нужно спросить? Скажем, хотя бы для приличия предложить те же руку и сердце сначала мне. Или это не обсуждается? Ну что за самодурство?! Прям зло берет, когда все, кому не лень, начинают решать за меня.

– Дерзайте, благородный сэр, – просите! Разумеется, ална со всей возможной благосклонностью разрешение даст, особенно после того как пойдут прахом все ее чаяния, а Император останется неотомщенным! – В эти слова я вложила столько презрения, что можно было пробить шкуру куда толще, чем у этого молодого мужчины.

Он сразу сник, гордо расправленные плечи ссутулились.

Ч–черт! Ну почему я опять чувствую себя сволочью, обидевшей малыша?

– Сколько вам лет, Лесь?

– В одиннадцатый день Изменяющихся [Месяц Изменяющихся – десятый месяц года.] исполнится девятнадцать, – неожиданный вопрос вырвал его из беспросветных глубин самобичевания.

Боже, да он младше меня на три года! Неудивительно, что я вызвала подобную бурю эмоций. Первая любовь, возвышенные чувства: романтический образ прекрасной алонии, якобы трагически погибшей, не мог не завладеть воображением впечатлительного аристократа.

Вдруг его озарила какая–то идея, и он поднял на меня сияющие глаза:

– В замке есть магическое зеркало, мы можем связаться с госпожой, попросить совета и…

– Сдурел?!!! – почти прорычала я. Заметив ошарашенный взгляд Леся, смягчила тон. – Никаких магических зеркал! То, что я рассказала, не должно выйти за пределы этой комнаты, иначе… меня ждет… медленная и мучительная смерть.

«Ух, куда тебя занесло». Пугать – так пугать, пока он не побежал докладывать обо всем Велиссе. Не думаю, чтобы молодой Бир хорошо разбирался в магии, чем мне и предстояло коварно воспользоваться.

– Мой благородный друг, я не хотела вам этого говорить, но, кажется, без горькой правды не обойтись: на меня наложено заклятие… Добровольного Исполнения. – Если честно, я и сама не знала, что это за заклятие и с чем его едят, оставалось понадеяться, что и Лесь пребывал по этому поводу в блаженном неведении.

Он снова оказался у моих ног, стараясь завладеть руками и по–щенячьи заглядывая в глаза.

Неужели когда–то этот парень мог мне нравиться?

«Могу авторитетно подтвердить: нравился, и даже очень». Я провела с ним не больше двух часов, а он уже успел мне надоесть, как навязшая в зубах глупая поп–песенка. Такая же приторная и приставучая.

Странные существа женщины. Спроси любую, что она надеется найти в спутнике жизни, получишь в ответ: доброта, преданность, порядочность и так далее и тому подобное. И эта самая опрашиваемая будет с дотошностью старателя, просеивающего золотоносный песок на приисках, искать достойного ее мужчину с вышеозначенными качествами. И только для того, чтобы, обретя его, изменить идеалу с первым же подвернувшимся мерзавцем. Впрочем, некоторые здравомыслящие особы даже не утруждают себя поиском. Потому как истинная добродетель скучна и неинтересна. Особенно если у нее нет чувства юмора.

– Теперь действительно все. – Мне удалось освободить руки и ретироваться к окну. – Лесь, мне нужна помощь. – Сколько раз можно объяснять одно и то же? Может быть, хотя бы от частого повторения к нему придет понимание.

«Тебе никто не говорил, что ты та еще сволочь?» Как – никто?! Ты же повторяешь мне это при всяком удобном и не очень случае. Да я и не переживаю – на всех не угодишь.

– Хорошо. Я помогу, – тихо произнесли у меня за спиной, и, когда я обернулась на голос, комната уже опустела.

Одна.

Наконец–то.

Ч–черт…

Чтобы избавиться от тягостного чувства вины, я занялась осмотром помещения.

Безусловно, не самая бедная комната замка. Скорей всего, у нее имелось даже собственное название. Например, Кленовая спальня. Или Красная. Или Королевская. Или… Да мало ли как еще!

Ящички комода, как назло, пустовали. Под кроватью ничего тяжелее пыли не нашлось. Гобелены с засыпающим осенним лесом не прятали потайных ходов. Дальше противиться искушению заглянуть в сумки девушек было выше моих сил.

«С содержимым ознакомилась добрая половина населения замка. Одним больше, одним меньше», – смалодушничала я.

Вещи из сумок расположились на кровати в виде двух горок – чтобы не перепутать. И тут ничего интересного. Смена чистого белья, разные бытовые мелочи, которые могут пригодиться в путешествии. Вроде бы все одно и то же, а пожитки Кирины из двух куч определялись на раз. И не только по размеру одежды. Среди ее имущества обнаружились плотный холщовый мешочек с наконечниками для стрел, точило и маленькая фляжка с жидкостью, в которой мной с ностальгической радостью было опознано сальгрийское оружейное масло (надо будет при случае поклянчить для Неотразимой). Однако я искала нечто иное – карту. Видимо, кто–то не менее догадливый изъял ее ранее, как и другие ценные вещи – деньги из моего рюкзака тоже пропали.

Сплошное разочарование.

Дабы загладить вину еще и за неуместную любознательность, я со всей возможной аккуратностью сложила вещи назад. Во второй сумке поверх пришлась рубашка Эоны. В рукаве было завязано что–то твердое. Извлеченное на свет, оно оказалось деревянной фигуркой медведя размером с детский кулачок. Не игрушечный медвежонок: взрослый, поживший зверь. Стоит на задних лапах, предупреждающе подняв когтистую переднюю – «не тронь, хуже будет». Скупыми движениями резца автор вдохнул в дерево жизнь, а неизвестный маг – Силу. Вот сюрприз будет обшаривавшим сумки стражникам! У кого живот так прихватит, что замучаешься до нужника бегать, кого на будущую зиму простуды достанут, а у кого и сердечко шалить начнет. Оберег свято следовал народной мудрости: у кого что болит…

«А нам что досталось?» Сейчас проверим.

Та–ак. Общее ослабление иммунитета. Возможные проблемы с щитовидкой и почками при «благоприятном» для них стечении обстоятельств.

Вдохнули. Задержали дыхание. Сила нестерпимым жаром прокатилась от макушки до пят, выжигая чужеродный сглаз. Выдохнули.

Дыхание вырвалось из легких сизым, похожим на сигаретный дымом. Тело вспотело, как после спавшего жара. Послеболезненная слабость раскачивала меня из стороны в сторону.

В этот душещипательный момент в помещении вновь появился Лесь. Парень помертвел и застыл в дверях изваянием скорбящего рыцаря, видимо решив, что это последствия моей откровенности.

– Лия, что с вами?!!

Я не стала его разубеждать, небрежно отмахиваясь:

– Ничего страшного! Невысокая плата за опасное любопытство, – все еще выдыхаемый дымок делал меня похожей на огнедышащего дракона. – Лесь, в раскрытых дверях не стойте – либо туда, либо сюда! Довольно светить мою неотразимую персону на весь замок. И еще, раз уж к слову, могу я получить обратно свой меч?

Стук хлопнувшей двери был мне ответом.

Вот так теряют поклонников. И без того редких.

Глава 3

Ночь расплескала чернила тьмы на замок и его окрестности, гася чахлые костерки света. Острый серп нарождающейся луны соперничал по яркости со звездами и ревниво теснил их крутым боком. Почти неразличимая в окружающей темноте, высокая мужская фигура уверенным шагом преодолевала одну залу за другой. Будто сам мрак обрел плоть и проверял вверенные ему наделы. Звуки с почтительным шелестом облетали его стороной, растворяясь в непотревоженной тиши. Редкие магические светильники, попадающиеся навстречу, бесшумно гасли, не успевая раскрыть инкогнито ночного странника.

Я, спотыкаясь, брела позади и тихо завидовала Лесю, знавшему крепость как свои пять пальцев. Ему не приходилось прибегать к магически стимулированному ночному зрению, от которого глаза назавтра будут немилосердно слезиться, приобретя пикантно красный цвет. Учитывая дополнительный расход Силы на заглушку, цветущим видом этим утром мне не похвастаться.

План по моему вызволению до сих пор оставался для меня тайной.

– Я все улажу, – отрубил мрачный Лесь, игнорируя расспросы.

Устроит так устроит. Просто интересно как. Мост поднят, ров полон воды (для колорита не хватает только крокодилов), а уж что говорить про «дружелюбных» селян!

«Будем надеяться, что путь к спасению лежит не через выгребную яму». Вот только каркать не надо!

Воспользовавшись потайным входом за фальшивой панелью в одной из замковых гостиных, мы оказались в полуподвальных помещениях. Они, в отличие от верхних комнат, полностью отвечали моим дремучим представлениям о средневековом замке – каменные стены, земляной пол, спертый, пропитанный ароматами, живо напомнившими погреб, воздух. Дойдя до места, где коридор резко сворачивал налево, Лесь остановился и соблаговолил наконец дать хоть какие–то разъяснения.

– Здесь нам придется расстаться, никто не должен связать меня с вашим побегом, – тяжело проронил он. – После того как я уйду, появится мой человек, который приведет неранских потас… женщин. Он же выведет вас отсюда.

«Ну раз так, давайте прощаться, плакать не будем». Я бы вообще предпочла легкое «пока» и чмоканье в щечку, но, чует мое сердце, сейчас этим не обойтись. Парень столько для меня сделал и жаждет вознаграждения.

Сумки, которые Лесь благородно тащил всю дорогу, оказались на полу, а я вместе с моим рюкзачком – в крепких мужских объятиях. Меня попытались поцеловать. Я особо не сопротивлялась, благочестиво подставляя под страстное лобызание макушку. После нескольких безуспешных попыток «примкнуть к устам сахарным» рыцарь решил ограничиться еще одним крепким объятием, видимо приняв мою неуступчивость за девичью скромность.

«Скромность украшает девушку, если других украшений не предусмотрено». Просто нет настроения целоваться, к тому же боюсь увлечься. А время дорого.

Я упиралась обеими руками в его широкую грудь, стремясь хоть чуть–чуть отвоевать себе личного пространства.

Как бы свернуть эту мелодраматическую сцену?

– Выползень задери!!! – Лесь неожиданно выпустил меня из объятий, удивленно созерцая глубокий порез на левой ладони. – Это что такое?!!

Неотразимая, что ж еще! Возражающая против лапанья хозяйки.

– Вам пора, мой рыцарь, – высокопарно начала я, отвлекая его от скользкой темы о том, каким образом он смог порезаться мечом в ножнах. – Я не могу допустить, чтобы вы пострадали. Госпожа никогда бы мне этого не простила.

Моя жертвенность произвела неизгладимое впечатление: Лесь, не обратив внимания на сомнительную чистоту пола, грохнулся на одно колено и благоговейно поцеловал мне руку.

– Лия, я не могу больше молчать, мои чувства требуют, чтобы вы о них узнали, – срывающимся голосом проговорил он.

«Вот уж удивил!» Я что, похожа на слепую или недоразвитую? По–моему, даже самая тупоголовая догадается, что мужчина к ней неравнодушен, если он: а) безоговорочно верит всей той бредятине, которую она рассказывает; б) бухается при каждом удобном случае на колени и целует ей руки; в) не сводит с нее влюбленного взгляда; г) идет на все, чтобы помочь предмету своего обожания, даже если это включает в себя невольную помощь злейшему врагу; д) и, наконец, собрался просить ее руки (о чем было заявлено во всеуслышание).

Пожалуй, не время сейчас для открытия «великой тайны» о нежных чувствах, бурный поток которых вряд ли иссякнет к утру.

– Лесь, сейчас не время и не место говорить о наших чувствах. – Тем более что и говорить в общем–то не о чем. Особенно мне.

Младший отпрыск графа Бира при этих словах просиял так, что я вновь ощутила себя последней сволочью, уверяющей безнадежно больного в скором выздоровлении.

Рыцарь молча поднялся с колен:

– Пообещай, что вернешься.

Ошеломленная внезапным переходом на «ты», я не смогла сразу отказать: дать такое обещание не в моих силах – кто знает, чем закончится путешествие.

Прочитав ответ в моих глазах, рыцарь перефразировал вопрос:

– Тогда пообещай, что не останешься в Неране.

– Ну если меня там не похоронят… – Я запнулась, глядя на его вытянувшееся лицо, и обреченно вздохнула. Шутка вышла неудачной. – Даю слово.

Вряд ли я задержусь на Острове. Разживусь заветным колечком – только меня там и видели…

– Хорошо, – оборвал тяготивший меня разговор Лесь, неожиданно развернулся и, не оглядываясь, быстрым шагом скрылся за поворотом.

Я тупо смотрела на опустевшее место перед собой, думая о том, что вряд ли еще когда–нибудь увижу Леся и что даже не нашла в себе смелости, решимости да и просто обыкновенной порядочности по–человечески с ним попрощаться.

Ч–черт…

Рекомендованный молодым рыцарем Тэрен появился ровно после того, как я успела основательно продрогнуть и перебрать мысленно множество вариантов развития событий весьма пессимистического толка. Самой безобидной версией была внезапная кончина посланца Леся от сердечного приступа.

Впереди мужчины, мелкими шажками передвигая связанные ноги, шли мои нечаянные подружки. Вид у девушек был плачевным: руки жестко перехвачены за спиной ремнями, глаза завязаны, а рты заткнуты кляпами.

– Ноги хотя бы развяжи! – возмутилась я. – Быстрее же будет!

Мужик усмехнулся и жестом указал сначала на рот, а затем на уши.

– Глухонемой… – понятливо протянула я.

Но этого ему показалось мало – бессовестный тип, взваливая на плечо сумки, сделал мне знак молчать и протянул повязку на глаза, сестру–близняшку тех, что украшали лица девушек. Я покладисто ее взяла и сделала, что попросили: ночному зрению это не мешало, так зачем тратить на бесполезные споры с глухонемым нервы, и так уже изрядно потрепанные. Руки–ноги не связали – и на том спасибо.

На душе полегчало: вроде ни к чему завязывать глаза перед лазаньем по выгребным ямам?

Потайной ход (нужно отметить, довольно комфортабельный) уходил глубоко вниз. Обзор через повязку оставлял желать лучшего, но при необходимости я, наверное, смогла бы пробраться обратно в замок. Открыть секретную дверь было проще простого: всего–то вставить ключ в нужное отверстие и повернуть. Правда, чтобы заполучить причудливо изрезанную металлическую пластину размером в мужскую ладонь, пришлось бы сначала прикончить ее двухметрового обладателя.

Но это уже мелочи.

Под чутким руководством Тэрена мы сошли (а кое–кто и скатился) к извилистому тесному коридору, чьи шершавые стены не обошлись без магической поддержки. А как же иначе? В противном случае водой давно бы размыло потолок, одновременно являющийся дном замкового рва. Перекрытие зачаровали на совесть: даже сыростью не пахло – лишь присутствие Силы отзывалось легким раздражающим покалыванием в пальцах. Должно быть, семейству Биров потайной ход обошелся в кругленькую сумму. Либо магу, сотворившему его, стоил жизни. Такое доверяют только самым надежным и верным людям. Страшно подумать, что может сделать с младшим сыном граф, если все узнает…

«Ничего не сделает. Хотя, может, и выпорет. Больно, но вполне переживаемо». Бить детей непедагогично.

«Зато результативно». Не поспоришь.

Шли довольно долго. Окончание коридора ознаменовалось повторным падением споткнувшейся о ступеньку Эоны. Тэрен невозмутимо подхватил обеих подруг за воротники и вытащил наверх: при его росте и ручищах затруднений это не вызвало. Благоразумно оставшись внизу ждать проводника, чтобы не расстраивать его своей осведомленностью, я была препровождена на свежий воздух с куда большим почтением.

Ход выводил на поверхность далеко за пределами «гостеприимной» деревни: в глубоком овраге почти у самого березняка. Тяжеленную дверь удачно маскировали два валуна, подкрепленные действенной Иллюзией, в сокрытие которой Силы вложили еще больше, чем в сам морок.

Приближающаяся осень потихоньку выстужала ночи, и без плаща слегка знобило. Под сенью деревьев в игру «допеки пленниц» азартно включились комары, особенно злые в предчувствии завершения сезона и своей бесславной кончины. Невезучие спутницы приняли всю тяжесть комариной атаки на себя: я–то могла махать свободными руками как ветряная мельница, а к Тэрену не решался подлетать ни один комар, здраво рассудив, что незачем ломать о его дубленую кожу орудие пропитания.

Под воздействием окружающего пейзажа очень некстати в памяти всплыли заученные в глубоком детстве пушкинские строки:

…в глушь лесную

И, связав ее, живую

Под сосной оставить там

На съедение волкам…

Сдвинув повязку на лоб, я огляделась в поисках подходящей березки, под которой смогли бы уместиться три человека. Репрессивных мер эти самовольные действия за собой не повлекли, и стало понятно, что наше совместное с Тэреном путешествие подходит к логическому завершению. Вскоре этот местный Иван Сусанин удовлетворился пройденным от замка расстоянием и бросил нас вместе с пожитками, по примеру своего хозяина не прощаясь.

Может быть, они англичане? Ведь, если мне не изменяет память, это их национальная черта?

Освобождать пленниц следовало бережно, аккуратно, прикрывая голову и жизненно важные органы. Поэтому для начала были сняты повязки и вытащены кляпы, дабы спутницы могли во всей красе лицезреть свою чудесную спасительницу и сердечно ее поблагодарить.

Что тут началось! И чего я только о себе не наслушалась: подлая предательница, графская подстилка, имперская шлюха и другие лестные для моего сексуального опыта эпитеты.

«Хорошо, что не додумалась руки и ноги развязать». Да уж. Тогда «добрые и сердечные» слова сопровождались бы добрыми тумаками.

Вот она, человеческая неблагодарность!

Памятуя о том, что девушкам необходимо излить накопившееся напряжение и выговориться, тем более они так долго молчали, я решила спокойненько пересидеть этот трудный для всех нас момент. Теплый плащ, извлеченный из сумки, отодвинул ночную прохладу.

– Мерзавка! – Истошный вопль Эоны вырвал меня из сладкой полудремы. – Развяжи нас. Немедленно!!!

Я широко зевнула и потянулась:

– Если вы сейчас же не прекратите обзываться, я вставлю кляпы обратно, а сама пойду дальше – искать менее шумное место для ночлега.

Казавшийся неиссякаемым источник их красноречия тотчас пересох, и наступила благословенная тишина.

– Страшна людская неблагодарность! – заламывая руки, с горьким пафосом воскликнула я. – Рискуя жизнью, спасаю их шкуры, и что я слышу в ответ?

Раскаяние, проступившее на лицах девушек, было высшим признанием моих актерских способностей.

– Но, Рель, – первой подала голос Кирина, – что еще мы могли подумать, когда очнулись в темнице, а тебя там не оказалось?

– Может быть, меня на расстрел увели… в смысле на колесование, – неподдельная обида в голосе, – или еще чего похуже, а вы сразу – предательница!

Некоторое время девушки любовались моим обиженным затылком, но надолго их терпения не хватило.

– Возможно, мы были неправы, – пошла на уступки старшая.

– Только «возможно»?!

– Хорошо–хорошо! Мы были неправы, – вышла из себя девушка. – Освободишь ты нас, в конце концов, или нет?!

– Запросто. Но только если вы пообещаете в любом случае обойтись без рукоприкладства. Слышишь, Эона? Тебя это касается в первую очередь.

Светловолосая пожала плечами и отвернулась.

– Обещаем, – ответила за двоих Кирина.

Девушки, негромко поругиваясь, растирали освобожденные от ремней конечности. И, когда я преждевременно расслабилась, одновременно ринулись на меня, прижимая к земле.

Вот оно, человеческое коварство!

– Теперь поговорим на наших условиях! – пропыхтела Эона, с трудом удерживая мои брыкающиеся ноги.

– Девчонки, ну что вы, в самом деле? На земле же холодно, я заболею, а нам еще до Острова идти и идти!

– Ничего, у тебя плащ теплый, а в Неран мы с Эоной и вдвоем дойдем.

– Зачем вдвоем? Втроем веселей и безопаснее. К тому же не забывайте, меч Мариты до сих пор у меня и подарить его я еще никому не успела.

– Ничего, мы Разящую в наследство возьмем.

– Удачи не видать, – мстительно накаркала я.

Кирина тяжело вздохнула, но так просто не сдалась:

– Сейчас ты нам все расскажешь, а мы решим: брать тебя с собой или нет!

«Битых два часа кряду уговаривают идти с ними, расписывают достопримечательности, чудесный климат, а теперь какие–то условия!» Придется рассказать, выбора нет: передо мной не влюбленный рыцарь, а две скептически настроенные девицы, которым задурить голову не удастся.

– Хорошо, я все расскажу! – Лишь бы только они с меня слезли. – Но вам не кажется, что прежде надобно отдалиться от родовых владений семьи Бир? Рассвет–то приближается!

Девушки обеспокоенно переглянулись и освободили мое бренное тело.

– Ладно, – хмуро согласилась Кирина. – Разговор до утра потерпит. Но не рассчитывай, что легко отделалась. Я Ощущающая истину, и соврать не удастся.

Как будто кто–то собирался. Будем резать правду–матку, причем с большим количеством крови, то бишь подробностей.

Подобрав с земли пожитки, мы с Эоной выжидательно уставились на подругу. Та задрала голову и с минуту напряженно всматривалась в звездное небо. После чего скомандовала «За мной!» и нырнула в просвет между деревьями. Мы бодренькой трусцой потянулись следом.

Утро, а вместе с ним и злополучный разговор, приближалось с хорошей скоростью. И хоть бы какая–нибудь зараза навстречу попалась – перед нашей целеустремленной процессией отступали даже дикие звери, а не только всевозможные чуда–юда. Небо неуверенно серело. Месяц с сожалением и неохотой бледнел, укоряя своим болезненным видом ночь. Предрассветный туман стелился по полю, предвещая ясную погоду. Он трусливо заползал в чащу темнеющего впереди смешанного леса, стараясь уберечься от губительного рассвета. Меж лиственницами размашистыми опахалами подрагивал папоротник, роняя холодные капли утренней росы. Сумки натирали плечи, штаны промокли до колен, и я с тихой грустью вспомнила о Морковке.

– Привал, – устало выдохнула Кирина, когда заросли колючего и нахально царапавшегося шиповника остались позади.

Три высокие ели, стоявшие чуть обособленно, образовывали уютный шатер. Их разлапистые ветки надежно защищали сверху и сбоку. Землю буро–зеленым ковром устилали сухие, прошлогодние иголки. Стоило мне увидеть эту благодать, как сразу же захотелось завернуться в плащ с головой и соснуть часов эдак двенадцать, а можно и дольше. В глазах поселилась настойчивая резь, слезы приходилось постоянно смаргивать, растрата Силы отзывалась легким головокружением. Но по грозному выжидательному виду попутчиц было ясно, что так легко отойти ко сну не удастся: чтобы дело пошло на лад, нужна взятка, желательно продуктами. Голодные со вчерашнего дня подруги ничем другим просто не возьмут.

– Девочки, предлагаю бартер. – На их непонимающий взгляд пояснила: – Натуральный обмен. Я делюсь с вами рачительно припасенной провизией, а вы, прежде чем начать расспросы, даете мне выспаться от души. Вам, получается, тройная выгода – поедите, выспитесь и получите нужную информацию. На свежую голову и сытый желудок думается намного лучше. Лады?

И так заразительно зевнула.

– Ки–и–ир, жрать просто жуть как хочется. И спать, – раззевалась следом Эона.

– Кракен с тобой! – махнула рукой неранка, снимая с шеи амулет на длинном кожаном шнурке и привязывая его на еловую лапу. – Харч давай.

Не заставляя себя упрашивать, я шустро извлекла все что было съестного в сумках. К сожалению, из питья там завалялась только втюханная мне еще на центральном рынке Тиланы и не распечатанная до сих пор кожаная фляжка с крепленым вином. Неосмотрительно из нее хлебнув, я закашлялась. Расхваленное ушлым торговцем «марочное вино» на поверку оказалось подкрашенным жженым сахаром самогоном с «непередаваемым букетом». Сивушным.

Уже совсем рассвело, когда мы, потрапезничав всухомятку, дружно завалились спать. В отличие от сразу отключившихся девушек, некоторое время я просто лежала закрыв глаза. Из–под ресниц ручьями сбегали слезы.

Я боялась. Боялась того, что может прийти ко мне в сновидениях. В последнее время они стали для меня страшнее самого лютого волкодлака…

Разбудил меня вкусный запах готовившегося мяса. Под угрозой захлебнуться слюнями шалаш пришлось безотлагательно покинуть. Кашеварила Кирина, уже неизвестно где раздобывшая воду и это самое мясо, бывшее когда–то зайцем, судя по висевшей на ветке выскобленной шкурке.

– Добрый вечер! Как спалось? – поинтересовалась она и, наблюдая, как я отчаянно тру покрасневшие глаза, захихикала. – У тебя крысолюдов в родне не случалось?

– К сожалению. Иначе с удовольствием трапезничала бы нежным девичьим мясцом, не дожидаясь, пока доварится этот умерший от старости заяц…

– Сама бы шла и охотилась, вместо того чтобы дрыхнуть, – с обидой в голосе попеняла Эона, выходя из–за моей спины. – Как хаять, так все горазды…

В руках девушка держала охапку хвороста, которую тут же в сердцах бросила рядом с костром.

– Где воду брали? – Меня заинтересовало месторасположение ближайшего водоема: очень хотелось умыться и прополоскать рот от устойчивого привкуса продегустированного перед сном самогона.

– Я провожу, – вызвалась светловолосая под многозначительным взглядом подруги. – Заблудишься еще! Иль нападет кто…

Кто, интересно?

«Зайцы. Будут мстить за павшего товарища».

Я демонстративно сняла ножны с Неотразимой и оставила их у костра.

Видимо, в целях же охраны Эона увязалась в сопровождающие даже тогда, когда меня настиг зов природы.

В лесу быстро темнело. Когда мы наконец сели ужинать, небо уже усыпали колючие зернышки звезд, а ночная прохлада советовала поплотнее укутаться в тепло плащей. И Кирина, и Эона заглатывали пищу так, словно это была последняя трапеза в их жизни. Я же в свою очередь ела неторопливо, тщательно пережевывая каждый кусочек, отлично зная, что уж мне торопиться совсем не след.

– Ну? Ты наелась? – первой не вытерпела Эона.

– Да вроде бы… – Я старательно облизала ложку с обеих сторон и только после этого соизволила продолжить. – Чаю охота: промочить горло перед долгим рассказом.

К тому времени как я получила желаемый напиток, девушки только что не плясали на месте от нетерпения.

«Еще чуть–чуть – и тебя будут пытать, с чувством и толком». С них станется.

– Сестры, пришел столь долгожданный вами момент истины, – пафосно провозгласила я, в паузах между словами прихлебывая обжигающе горячий травяной настой. – Делаю официальное заявление: я Избранная.

Мое признание не произвело эффекта разорвавшейся бомбы (честно говоря, мне бы этого хотелось). Спутницы уставились на меня в обиженном недоумении. До них доходило долго, как до общеизвестных пернатых, только вот суток у нас на это не было.

– У–у какие вы темные. – Пришлось поторопить их мыслительный процесс. – Подсказываю: есть один такой нетленный псевдонаучный труд, он же сборник Пророчеств, где центральное место занимает душещипательная и слезовыжимательная история, главными героями которой являются Потомок Единого, мессия и Избранная. Правда, несколько в ином порядке. Ну вспоминаете или дальше намекать?

– Врешь, – просто сказала Эона, куда более осведомленная о последних событиях при Императорском дворе, чем неранская подруга. Хотя кто ее, эту Кирину, знает. – Я, конечно, не из столицы, но, чай, и не из деревни. Знаю я эту байку для наивных дурачков! По ней выходит, что наследник Единого – это Император Дэрриш Первый Всеблагой. Он же недавно женился. И если бы ты была Избранной, то…

– Позвольте представиться – Лия Арианеста, в девичестве ди Триан, нынешняя Императрица Тилана. Всеблагая я или как – не имею понятия, но откликаюсь исключительно на Рель. Терпеть не могу эти вычурно длинные имена!

– Почему – Рель? – оторопело выдала светловолосая.

– Потому что!

Сегодня была ночь разговоров и ночь молчания, они сменяли друг друга, зубами вырывая себе право на жизнь. В ночную тишь органично вплетались потрескивание костра, еле слышный будоражащий вой далекого волка–одиночки и запутавшийся в деревьях ветер, от которого хотелось зарыться в плащ поглубже. Или, наоборот, сбросить его, перекинуться волком и рвануться навстречу призывной песне зверя размашистыми прыжками, раскидывая лапами слежавшиеся иголки. Непросто было вернуться из той дали, куда я, следуя за воображением, успела умчаться в серой шкуре. Но я возвратилась, а туда унеслись мои страхи и тревоги. Слова, комом стоявшие в горле, потекли легко и непринужденно…

Рассказ получился долгим и закончился далеко за полночь, если не сказать под утро. Я без спешки допивала остывший чаек, размышляя о том, как странно, что эта стервочка Кирина еще ни слова не произнесла. Наверное, не может выбрать, какую гадость лучше всего озвучить.

Интуиция меня не подвела.

– Ты сама это придумала или твой вчерашний любовник подсказал?

Лучше бы неранка и дальше помалкивала.

– Тебе не кажется, что младший отпрыск графа Бира не в состоянии ничего такого подсказать? Даже с далеко идущими последствиями. Воображения попросту не хватит.

Кирина едко усмехнулась, подбрасывая в костер еще хвороста.

– То, что он твой любовник, ты уже не отрицаешь?

Эона возмущенно охнула, а я равнодушно пожала плечами.

– Смысл? Ты все равно мне не веришь.

– Разумеется. Потому что все это лишь твои голословные заявления. – Неранка серьезно и не мигая посмотрела мне в глаза. – Рель, ты же сама должна понимать, только идиот поверит такому без доказательств. Если я сейчас скажу, что являюсь любимой пятой дочкой Скрытого–в–тени, чем ты докажешь обратное?

Ч–черт! Она была абсолютно права. Где мои доказательства?

«На руке, полагаю». Точно.

– Одно доказательство у меня все же есть, только вот не знаю, будет ли оно достаточным для вас…

Девушки настороженно подобрались, держа оружие наготове. Я стала неспешно раздеваться. Отбросила плащ, сняла куртку и жилет, распустила завязки на вороте, а затем выпростала из рубашки левую руку. Браслет, украшавший левое плечо, загадочно блеснул в свете костра.

– Это же «кровь сумерек»! – присвистнула Кирина. – Да за столь редкий камень Арья–искусница последнего не пожалеет – а не хватит, так займет. Затейница ты, Рель! Вначале Разящая, теперь это. Как только умудряешься?!

– Ее зовут Неотразимая, – занудно поправила я. – Браслет как браслет. Заговоренный, правда. У бабки на столичном рынке прикупила.

– Ага, – ехидно поддакнула неранка. – Меч выбрала, браслет купила. Подозрительно везет тебе! Тиланцы, они, само собой, с причудами, но чтоб настолько…

Ух какой раритет мне достался, а кое–кто жалел для бабушки золотой тилан.

«Исключительно из беспокойства о наших финансах!» Такой антиквариат чуть из рук не уплыл. Бабулька, поди, и не знала, какой ценности предмет ей достался, а мы теперь, отдельное спасибо неранкам, знаем.

Украшение, впрочем, не являлось гвоздем моего стриптиза. Щелкнув скрытой застежкой, я избавилась и от браслета. То, что произошло дальше, было слишком неожиданно как для меня, так и для девушек. Илана [И л а н ы – символы нерушимости супружеских уз. В свадебном ритуале их олицетворением в зависимости от Провинции являются кольца, ожерелья или парные браслеты. Истинные же Иланы наносятся супругам лишь на брачной церемонии, проводимой Верховным священником Великой Империи Тилан.] вспыхнула своим ярким, затмевающим даже пламя костра светом все на добрый метр вокруг. Сознание же, в отличие от этого чуда, медленно гасло, словно с трудом зажженная сырая спичка – неотвратимо, с фыркающим шипением. Но это было даже к лучшему. Левую руку раскаленными клещами терзала невыносимая боль. Она выкачивала из окостеневшего тела силы и волю к сопротивлению.

Знакомо багровая темень теплым байковым одеялом накрыла и отгородила меня от внешнего, такого враждебного мира.

Глава 4

Императору было скучно. Невыносимо. Просто–таки смертельно. В сочетании с хроническим недосыпом это давало интересные результаты.

«Проклятье, как спать–то хочется! Ненавижу эти «тайные“ ночные совещания! Последняя дворцовая посудомойка прекрасно осведомлена о времени прохождения Совета Верховных Мастеров Гильдии, так не лучше ли делать это в более подходящее время и на свежую голову?» Его Императорское Величество изо всех сил сжимал челюсти, дабы не уронить Императорскую честь недостойным зевком.

Еще бы прок был! Переливали из пустого в порожнее – по десятому разу обсасывали, как собака полюбившуюся кость, вопрос исчезновения Императрицы. Как будто, если еще раз обсудить приевшуюся тему, Лия сама здесь появится и отчитается о своем местонахождении, только чтобы отстали. Рассчитывать на это со стороны Совета было по меньшей мере глупо. Коварный Эст уклонился от мероприятия под предлогом важных исследований по обсуждаемой проблеме и невозможности их отсрочки.

«Спит себе спокойно, хитрая бестия, пока я маюсь с этими двухсотлетними дедами, раз уж их замучила старческая бессонница! О Божественный предок! Может быть, издать указ, отменяющий все эти ночные бдения? Заклюют. Традиция, волкодлак ее загрызи! Конечно, им же нечем будет заняться длинными бессонными ночами!» – тоскливо думал Дэрриш, глядя, как шестеро из дюжины самых сильных и авторитетных магов Империи, сидящих за овальным столом в святая святых, его личном кабинете, с азартом пререкаются скрипучими голосами.

Присутствие Императора придавало собранию определенный статус, безразличный самому Дэрришу, как волку капуста. Нить разговора постоянно ускользала от его внимания, ослабленного третьими сутками практически без сна.

– Коллеги, а что, если нам попробовать заклятие Обратного Отсчета? – Реплика Мастера Наивысшего ранга Ролда освободила голову Императора от бунтарских мыслей, оставив взамен размышления по поводу целесообразности ношения бороды по колено, украшавшей вышеупомянутого магистра, и хлопотности ухода за этим атрибутом истинного мужчины и мага.

– Досточтимый и глубокоуважаемый коллега, я надеюсь, вы не злоупотребляли заклинанием Восстановления Памяти? – При этих словах Мастера опять же Наивысшего ранга Жино, маленького, щуплого мага с очень строгим взглядом, краска залила свободные от растительности места на лице Мастера Ролда, выдавая с головой его преступные деяния. – Упомянутое вами заклятие мы использовали одиннадцатым, сразу же после заклинания Замкнутой Петли.

– Возможно, все дело именно в очередности, – не сдавался оппонент, уличенный в склерозе. – Давайте проведем опыт по применению обратного порядка.

Император вновь приложил титанические усилия по сдерживанию спонтанно возникшей зевоты. Он бодрствовал прошлую ночь, равно как и предыдущую, из–за магических экспериментов Эста. Верховный маг с энтузиазмом работника пыточных застенков, выбравшего профессию по призванию, мучил его самыми разнообразными ритуалами и поисковыми заклятиями. Но из–за дурной божественной наследственности Императора и редкой невосприимчивости к магическим воздействиям, направленным против него даже с благой целью, это оказалось пустой тратой времени.

«Лучше бы выспался». Еще один подавленный зевок.

Для всего остального мира Императрица Лия Арианеста никуда не сбегала, а со всей возможной роскошью и удобствами жила во дворце, посещала приемы, приуроченные к свадебным торжествам, иногда со скуки снисходя до благотворительных и общественных мероприятий. Трое Высших Мастеров и один Наивысшего ранга, пропустивший сегодня Совет по этой уважительной причине, тратили бездну Силы на поддержание иллюзии, реальной во всех смыслах. Но на сколько времени их хватит, знает лишь божественный предок.

Коронованная Императрица–Избранная слишком лакомый кусок, чересчур привлекательный способ обретения власти, редкий шанс перекроить Империю, чтобы так просто заявить об исчезновении венценосной супруги. О том, что действительно произошло в ту роковую ночь, кроме Императора знал строго ограниченный круг лиц: Совет Гильдии, Верховный маг, Верховный священник, ална Ордена святого Конхола да еще герцогиня Рианская. И тот, кто помог Избранной сбежать (не сама же она сняла Ограничение!). Разумеется, если мятежника не было среди перечисленных выше…

Пусть даже с чужой помощью, как ей удалось?!

Вырубить его прямой магической атакой, что по причине божественной неприкосновенности в принципе невозможно! Как?! Да чтоб обыкновенная сыпь появилась, нужно яд вместо воды месяц пить. И не простой, а с магической составляющей против самовосстановления. Отца, видимо, на восприимчивости к зельям и подловили…

Незамеченной сбежать из охраняемого дворца! Неосуществимо: слуги за каждым поворотом, стража возле каждого выхода, магические замки почти на каждой двери. А она спокойно уходит в город через хозяйственный двор, облапошив старого, похотливого дурака… как его там? Разумеется, после тщательного магического расследования Службы Дознания распорядитель слуг третьего уровня понес суровое наказание, но Императрицу это не вернуло…

И, наконец, бесследно исчезнуть. Скрыться от всевидящего магического ока Гильдии – нереально! Тем не менее лучшие маги Империи не спят ночами, гадая, куда она пропала.

Головная боль и вынужденная бессонница из–за простой безответственной девчонки, с которой он успел перекинуться всего лишь парой фраз. Девушка как девушка. На его взгляд, ничего особо выдающегося. Да, красива. Но при дворе признанных красавиц – плюнуть некуда – попадешь, не целясь. Да, неглупа. Однако в хитросплетениях дворцовых интриг дурочкам не место – более опытные соперницы съедят и не поморщатся. В меру нахальна, сообразительна, осмотрительно дерзка. Правда, язык острый, что лезвие ивильской заточки…

«Нет, не простая, – мысленно усмехнулся Император. – Избранная…»

Опять разнылась правая рука. Это с его–то божественной способностью к регенерации! Тупая ноющая боль кольцом сжала правое плечо – только этого для полноты картины не хватало! А в размышлениях о том, что после Совета ему тоже не выспаться, ибо ожидается прибытие делегации с Вольных островов, настроение у Дэрриша испортилось окончательно и бесповоротно.

Император попытался отрешиться от неприятных ощущений, сделав пару медленных, глубоких вдохов. Но боль, несмотря на строгое внушение, стремительно приближалась к тому порогу терпимости, за которым сидеть с невозмутимым видом будет бесовски трудно. Дэрриш попытался незаметно размять беспокоившую его руку, стараясь не отвлекать на себя внимание спорящих магов. Не стоило смущаться: не на шутку сошедшимся в споре и занятым исключительно своими персонами Мастерам не было никакого дела до того, что сидящий во главе стола в качестве украшения Император исключительно волевым усилием сдерживается, чтобы не потерять сознание от боли.

«Кто здесь, в конце концов, Император и Потомок Единого!» Он так резко встал, что тяжелый резной церемониальный стул с беспардонно громким стуком упал на пол.

– Хватит, – это было сказано самым спокойным и ровным голосом, однако солидные маги ошеломленно замолчали. После всеобщего минутного замешательства Император удостоился взглядов, наполненных мягкой укоризной. Так смотрят на несмышленого малыша, который опять перепачкал пеленки. Дэрриш почувствовал себя еще хуже, хотя на его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул.

«С отцом бы они себе такого не позволили», – с горечью подумал Император, а вслух твердо и сухо произнес:

– На сегодня Совет окончен.

От продолжения тягостной сцены его освободили подозрительные шумы за дверью. До окончания Совета личной охране запрещалось подпускать к кабинету кого бы то ни было, даже если внезапно явится загадочная правительница Нерана, которой будет невтерпеж сделать Остров покорной провинцией Империи. В целях безопасности дверь открывалась только изнутри. Но этот кто–то никак не желал угомониться: шум становился все громче и настойчивей. Явно с магическим уклоном. Как будто за стеной бушевала гроза – отчаянная, яростная, беспощадная. Громыхнуло так, что содрогнулся пол, а Мастера подпрыгнули вместе с церемониальными стульями. Только один человек в Империи мог себе позволить подобную наглость – ее Верховный маг.

От облегчения, что сейчас показательная пытка закончится, Император позабыл о боли в руке и направился к двери с явным намерением ее отворить. Совершенно напрасно: боль тотчас отомстила, вгрызаясь сразу в обе руки столь сильно, что грязные ругательства непроизвольно прорвались даже сквозь стиснутые зубы.

И тут его самым беззастенчивым образом облили ледяной водой. Наверное, полным ведром…

Открыв глаза, я долго не могла сообразить, что делаю в лесу и почему рубашка насквозь промокла, противно прилипая к телу и расточительно избавляя его от тепла. Оригинальным дополнением к окружающему пейзажу служили перепуганное лицо Эоны и сосредоточенное Кирины. Пустой котелок выпал из ослабевших рук последней и весело покатился по ковру из еловых иголок.

Пульсирующей болью напомнило о себе плечо. Не размышляя, я тотчас возвратила на место судорожно зажатый в правой руке браслет, надела мокрую рубаху и на полном автомате затянула тесемки на вороте. Все болевые ощущения тотчас оставили мои верхние конечности (правая рука тоже ныла, но на фоне левой это было практически незаметно).

После того как схлынула боль, вернулась наконец–то память.

Ох… Тошно было и без нее.

Кожа покрылась щекочущими мурашками. Меня колотило от перенапряжения, бросало то в жар, то в холод, а щеки алели обжигающим кумачом. Дрожащими пальцами я остервенело дергала завязки мокрой рубашки, пытаясь их развязать. Узелки, вместо того чтобы распуститься, затягивались еще туже. Это привело меня в чувство, и я передумала устраивать публичное раздевание на бис: в промокших бинтах притаились оставшиеся драгоценности, которые не хотелось обнародовать перед попутчицами раньше времени.

Слава доброму дяде на небесах, пожитки валялись от меня в некотором отдалении, поэтому не попали под действие рукотворного водопада. Подобрав с земли свои вещи, я побрела в еловый шатер. Эона попыталась последовать за мной, но Кирина отрицательно покачала головой, и светловолосая послушно присела у костра.

Переодевание не затянулось: надо было всего лишь сменить мокрые бинты и рубашку. Да и краска на волосах выдержала обливание вполне достойно, я отделалась несколькими трудно оттирающимися подтеками на лбу и шее. Но руки до сих пор подрагивали. В животе поселился будоражащий холод, а в душе – странная злость.

«Ах, значит, ничего особенного?!! Красива, да не очень?! Неглупа, и ладно?!» Свирепо скалясь, я разматывала промокшие бинты.

«Чему возмущаемся?» В конце концов я ему не чужая, чтобы так… Я… я…

«Что – я?» Ничего. Непонятно, чего я распсиховалась? Дэрриш мне ничего не должен, я ему соответственно тоже.

Все, забыли.

Поняв, что без успокоительного не обойтись, я достала из сумки заветную фляжку с обхаянным ранее самогоном.

За время моего отсутствия обстановка у костра существенно не изменилась. Притихшая и какая–то пристыженная, Эона сидела у огня, Кирина стояла чуть в стороне, задумчиво оглаживая рукоять метательного ножа. Не возникало ни малейшего сомнения, что при возникшей необходимости девушка хладнокровно пустит его в ход.

Никто не торопился начинать разговор первым.

Я подобрала валявшийся на земле плащ. Закутавшись в него по самый подбородок, подсела к костру, откупоривая прихваченную с собой фляжку. Отдающая сивухой жидкость, обдирая горло и вышибая слезу, проскользнула внутрь. Но приятное тепло постепенно проникало в каждую частичку тела. Понаблюдав за мной еще немного, Кирина присела рядом с подругой. Однако нож из рук не выпустила.

Настроение после переодевания, согрева у огня, да и что скрывать, от принятого на грудь алкоголя стало благостным. Прямо–таки ощущалась настоятельная потребность кого–нибудь простить.

«Императрица Лия Всеблагая. Или, может быть, уже и Император?»

Зажатая в левой руке фляжка дернулась, щедро поливая землю самогоном. Немного прийти в себя мне помогло успокаивающее прикосновение к браслету.

Не может.

«Почему?»

В голове незаметно сформировались ясные и четкие ответы. Будто когда–то давно мне зачитывали отрывок из справочной литературы, который я сейчас пыталась рассказать по памяти.

Иланы в своем высшем проявлении налаживают между супругами двусторонний канал связи на ментальном уровне. Для болезненно ревнивых супругов это просто находка: всегда можно с абсолютной точностью сказать, чем благоверный занимается в данный момент.

«Мечта параноика». Брр…

Активация канала связи происходит не сразу, а спустя некоторое время после первого контакта (честно сознаться, при воспоминании о нашей первой брачной ночи я до сих пор краснею). Однако как раз в тот момент Император оказался несколько… хм… скован, а когда моего супруга привели в работоспособное состояние, я уже получила от бабки некую ценную во всех смыслах бижутерию. Браслет – в определенном роде блокировка моей Иланы, хотя глушит сигнал не полностью, а лишь сводит к минимуму. Следствием этой утечки являются вещие сны и замедленная регенерация. Стоило только снять браслет, и ментальный канал заработал на всю мощность. С непривычки меня выбросило из тела и переправило к супругу, у коего Илана работает давно, стабильно и исправно. Всех «прелестей» прямой трансляции Дэрришу избежать не удалось, но почувствовал он их с заметным опозданием и в облегченном варианте.

Если не принимать во внимание ледяной душ в конце.

«И откуда ты все знаешь?» Знаю. И в данный момент мне абсолютно все равно откуда…

Коллеги по путешествию терпеливо ожидали того момента, когда моя венценосная особа соизволит начать долгий, обстоятельный разговор. Девушки сидели не шелохнувшись. И если неподвижность Эоны напоминала зачарованность кролика перед удавом, то Кирина походила на кошку за секунду до прыжка.

– Ну что, убедились? – Эти слова мелкого превосходства вырвались у меня прежде, чем я успела захлопнуть рот.

Ну вот. Хотела поблагодарить за спасение – девушки запросто могли прирезать меня в бессознательном состоянии от греха подальше – а взамен случился такой конфуз. Сама ненавижу, когда изрекают сакраментальную фразочку «мы же тебе говорили!».

– Убедились, – хмыкнула старшая, пристально наблюдая за мной поверх пламени. – Только вот в чем…

В поисках поддержки я перевела вопрошающий взгляд на Эону. И чуть не подавилась очередным согревающим глотком самогона.

Девушка смотрела на меня с благоговейным восторгом, будто над головой у меня сияла не то что Императорская корона, а слепил глаза золотой нимб (я даже скосила глаза, пытаясь разглядеть его отблески). Как же, в кои веки удается увидеть живую Императрицу, да еще и Избранную! Если так дальше пойдет, Эона будет поклоняться мне как святым мощам. Такое следовало душить в зародыше.

– Хватит так на меня смотреть, второй головы у меня не вырастет, не дождетесь! – В ответ послышалась пара нервных смешков. – Да обычная я! Обычная! Самая обыкновенная недотепа, которую развели брачные пройдохи. У них только титулы высокие, а на деле как есть жулики. Да я не в обиде, сама виновата. Мне б домой вернуться…

Недолгая растерянная тишина повисла над нами.

– Ты что, не хочешь быть Императрицей? – недоверчиво переспросила Кирина под изумленный вздох Эоны.

Аллилуйя! Моей истории поверили полностью и безоговорочно.

Я осторожно глотнула еще горьковатой, обжигающей горло жидкости, подождала, пока горячая волна докатится до желудка, и тяжело вздохнула.

– Да чего уж тут хорошего? Ответственности много, а прав – худо–бедно. И притом ограничений не счесть, да еще интриги, в которых я ни лешего патлатого не соображаю. Муж влюблен в другую, причем она отвечает ему взаимностью. Разумеется, ради титула можно бы и пострадать, тем более Дэрриш не страшилище, а совсем даже наоборот, парень с понятиями и все такое. Хотя и не считает меня чем–то особо выдающимся… – Я немного помолчала, собирая захмелевшие и поэтому разбредающиеся мысли. – Но, родив наследника, каждую минуту сходить с ума от беспокойства за своего ребенка, ожидая подосланных убийц. Знать, что однажды ты можешь не успеть… Извините, на такой подвиг я неспособна.

Опьяневшая горечь выплескивалась из меня, наконец–то найдя выход и внимательных слушателей.

– Мне нужна ваша помощь. Возможно, Мудрейшая знает, как мне попасть домой. Обратно в мой мир. – О Кольце Пути у меня почему–то язык опять не повернулся сказать.

– Мудрейшая непременно тебе поможет! – с непоколебимой убежденностью в голосе воскликнула Эона.

«Она и правда такая наивная или мне кажется?» Сама никак не определюсь.

Неранка благоразумно промолчала.

В свою очередь я тоже хотела их кое о чем спросить.

– Откровенность за откровенность. Можно задать вопрос?

– Ну попробуй. – Кирина раздраженно откинула со лба темную кудрявую прядь волос, упрямо лезшую в глаза.

А вот возьму и попробую.

– Почему вы не оказали никакого сопротивления, когда нас взяли в плен, а? Не трепыхаясь, пошли следом? Я полностью согласна, что это было разумно. Но тогда еще никто не ожидал (я особенно), что удастся уболтать Леся и вывести нас из замка. Если учесть то, что вас ожидал не самый радужный прием, вы могли хотя бы попытаться сбежать по дороге.

Угрюмые взгляды исподлобья.

– Не могли.

– Неужели вера не позволяла? – делано посочувствовала я. – Заповедь там какая, к примеру, «не подними руку на врага своего»? И как вы только, девочки, с таким вероисповеданием на большую дорогу вышли народ от нажитого избавлять?

– Не язви, коль не знаешь, – одернула старшая. – У молодого Бира было «Око Богини»!

– Никаких глаз, кроме его собственных, я у Леся что–то не приметила. – Было очень трудно отказать себе в удовольствии поддеть неранку, хотя прекрасно понимала, что речь о камне непритязательного серого цвета размером с голубиное яйцо. Тот артефакт странной Силы, что болтался на золотой цепи у Леся на шее.

– Это наша святыня, – тихо, словно опасаясь сорваться на брызжущий слюной крик, предупредила неранка.

«Могли бы выбрать что–нибудь попривлекательней для поклонения». Не спорю.

– Поподробнее, пожалуйста, – протягивая фляжку неранке, кротко попросила я. Люблю ее байки. Такие занятные.

Кирина от души хлебнула самогона и, вместо того чтобы закашляться, лишь негромко крякнула. Да темные глаза заблестели ярче. Сильна неранка.

Подобрев, девушка снизошла до рассказа, а мы с Эоной восторженно развесили уши.

– Лет четыреста назад, следом за Светопреставлением, Великий Голод тяжелой поступью прошелся по северным провинциям, не обойдя своим страшным вниманием и Неран – щедрую человеческую дань собрал он с Острова. Рыба обходила наши берега стороной, растения чахли, не успевая расцвести, дичь вымирала, Разделяющие горы не мог одолеть ни один торговый караван. Сестры доедали последнее, вываривали кожаные наручи, пытаясь поддержать угасающие силы. И тогда Мудрейшая приняла решение попросить помощи. Связываться с Хмарью – себе дороже, оставалась Твиана, ближайшая провинция–соседка. Как показало время, кракен дракона не дружелюбнее…

Хмарь.

Неприглядное, точно осенняя распутица, слово вязкой жутью хлюпает внутри.

Хмарь.

Стремительно леденеют пальцы.

Хмарь.

Ворочаются в памяти чуждые знания.

Ни Тьма, ни Свет, но их Отродье, стыдливо поминаемое тиланцами, кои осеняют себя при этом обережными знаками, – Сумраком, Сумерками, Мгой. Да только, как ее ни назови, Хмарь – она Хмарь и есть – падение в склизкую, душную грязь хаоса…

– Рель, что с тобой? – Обеспокоенный голос Кирины.

Разъедаемый светом костра, серый, маслянистый покров, отгородивший меня от спутниц, нехотя истаял.

– Все в порядке, – поспешила я с ответом, пряча шальной взгляд. На сегодня уже довольно странных видений. – Давай рассказывай дальше. Интересно же.

Девушка немного помолчала, приложилась к фляжке еще разок и продолжила:

– Перемирие заключили, Голод отступил, люди понемногу приходили в себя. Торговля между Твианой и Островом была и раньше, в редкие передышки между стычками. Хиленькая, конечно (основной–то поток товаров через прикормленных торгашей уходил за горы). А тут расцвела: в порт потянулись торговые суда – даже ивильским ювелирам не тягаться с нашими мастерицами. Металл всегда неранок уважал…

При этих словах я непроизвольно нащупала лежавшую рядом Неотразимую и тихонько погладила бархат ее рукояти, удостоившись в ответ ободряющего отклика.

– На одном из таких кораблей и прибыл Рениш рю Дортонер, Его сиятельство граф Бир (да будет проклято это имя!), доверенное лицо Императора, якобы закончить кровопролитную многолетнюю войну. Раскинули большой белый шатер, столы, укрытые кипенными скатертями, ломились от угощений, щедрые дары сложили у входа на коврики цвета свежевыпавшего снега. Сестрам бы уже тогда заподозрить неладное, увидеть упреждающий знак Богини: отблески снежной смерти. Но Мудрейшая и ее телохранительницы вошли в шатер. И ни одна не вернулась. Живой…

Еще одна пауза, куда длиннее предыдущей. Я случайно перевела взгляд на Эону, которая слушала раскрыв рот, и поспешила захлопнуть свой.

– Богиня не попустила, – выдохнула Кирина, отвлекаясь от каких–то уж совсем невеселых мыслей. – Мудрейшая незадолго до Белой Резни назвала преемницу и, отдав последние силы, перенесла душу «Ока» в другой камень, на Остров. Позже Молодая Мать отомстила за предательство – все участники были перебиты. Но коварный Рениш Бир (да будет проклято это имя!) трусливо бежал, унося с собой опустевшее вместилище. Та, в ком теплится частичка души Нерана, откликается на его зов.

– Что же граф растерялся? Схватил бы камушек, простите, «Око Богини», – быстро извинилась я, остерегшись нахмурившихся бровей Кирины и недовольного сопения Эоны. – И бегом на Неран, ожидая от местного населения радушной встречи и полного послушания.

Неранка как–то невесело усмехнулась, разглядывая собственные побелевшие пальцы, стиснувшие почти пустую фляжку.

– После Разделяющих гор камень теряет свою силу. На той стороне более сильное молодое «Око», а здесь его слабая тень, действующая всего лишь на расстоянии нескольких локтей. Но и она способна повелевать дщерями Богини.

А Лесь–то хорош! Разливался передо мной соловьем о своих неземных чувствах, а артефакт для ревизии надеть не позабыл! Дабы проверить, не завалялось ли у меня где случайно «души Нерана»…

– Надеюсь, ты довольна? – Солнечным лучом на хмуром лице сверкнула ехидная улыбочка. – Я была достаточно откровенна?

– Достаточно. – Убедительно, не возразишь.

– Тогда пора заканчивать взаимные признания и трогаться отсюда. – Закупоренная фляжка полетела в сторону. – Чем быстрее, тем лучше. Ты так блистала своим «Императорским статусом», как бы в соседних деревнях не было видно.

– И долго?

– Пока я за водой до ручья не сбегала.

Кирина поднялась на ноги, отряхивая приставшие к одежде сухие иголки.

– Спасибо. – Я встала следом.

– Сочтемся.

Она пытливо вгляделась в меня, словно пытаясь увидеть в серо–зеленом болоте моих глаз самое донышко души.

…Широко распахнутые глаза не спеша покидает жизнь. Слипшиеся от пота и крови каштановые волосы кажутся чернее воронова крыла. Выбившиеся из хвоста маленькие прядки влажными колечками обрамляют мертвенно–тусклое лицо. При попытке заговорить на губах вскипает кровавая пена.

– Сочте…

Тяжелый кровавый кашель не дает ей договорить…

Я тряхнула головой, отгоняя еще одно непрошеное видение. Бред какой–то. Пьяный.

– Погоди! – Меня с опозданием осенило. – Зачем мне было что–то доказывать?! Ты сказала, что ощущаешь истину…

Кирина не отвела взгляд.

– Врала.

В ее глазах было что–то непривычное. Неужели смущение?

– Кирина! Рель! – окликнула нас забытая у костра Эона – Смотрите!

Амулет, привязанный к ветке, пульсировал красным. Его металлические лепестки вспыхивали и гасли с одной и той же частотой. Кожаный шнурок судорожно дергался из стороны в сторону, раскачивая еловую лапу.

Кирина опустилась на колени рядом с качающейся веткой, вслух подсчитывая частоту пульсации.

– Ищейка, – сплюнула девушка, сдергивая амулет с ветки. – Близко. Погоня теперь не отстанет до самой реки. Мы должны успеть добраться до воды первыми. Собираемся, девочки!

Ищейка, надо же! Конспектировали мы как–то ритуал по вызову этой нечисти…

– Живей–живей! Не стесняемся нагибаться! – Требовательный тон Кирины не дал мне возможности пуститься в долгие воспоминания.

Собрались в рекордные сроки: торопились, а поэтому пожитки просто кое–как запихали в сумки, трещавшие по швам от такого надругательства. Инструктируемые по ходу сборов неранкой запаслись водой («Фляжку, безголовые, не забудьте! Желательно полную») да забросали землей еще теплившийся костер («Что замерли, как над разрытой могилой? Закапываем–закапываем, не ленимся!»).

После чего старшая ревизорским взглядом пробежалась по полянке: ничего не забыли?

– Эона, преследователям твои портки без надобности! Ладно бы грязные, а выстиранные и высушенные оставлять жалко.

Светловолосая, отчаянно покраснев, торопливо сдернула с ветки развешанное для просушки нижнее белье и запихала его в сумку.

Еще один внимательный взгляд.

– Бе–е–егом!!!

Прямо вот так с места и сорвались, ага.

Хотя скоро мы действительно с быстрого шага перешли на легкий бег, следуя за Кириной, которая петляла как заяц, срезая путь в самых неожиданных местах.

Уже занимался ленивый рассвет, когда ветер донес еле слышный, но от этого не менее жуткий вой, изредка срывающийся на лай, отдаленно напоминающий собачий.

Гон начался.

Глава 5

Лучи палящего полуденного солнца прицельно били по гудящей голове. Хотелось есть, пить, упасть и полежать – и все это одновременно. Но пить все–таки больше. Последнюю плитку спрессованного с овощами мяса мы съели еще вчера. Воду припасли заблаговременно, но выдавала ее Кирина, словно библиотекарша книги из закрытого фонда для работы в читальном зале – безжалостно отбирая при малейшем намеке на злоупотребление. Передышки делали лишь тогда, когда от напряжения темнело в глазах настолько, что невозможно было разобрать дороги, а воздух вырывался из легких как кровь из смертельной раны – горячими, болезненными толчками. Нас загоняли как дичь – обстоятельно и с азартом. Но амулет пульсировал все с той же частотой, показывая, что мы пока еще в отрыве.

Поля сменялись перелесками. Пыль проселочных дорог слякотью заболоченных овражков. Неутомимая Кирина мчалась первой, то и дело приостанавливаясь и подгоняя нас. Стараясь не отставать, я бежала сразу за ней. Мои мысли были преисполнены благодарности и пожеланий всего наилучшего благословенной аалоне Валенте за проявленную в обучении строгость. Эона, тяжело дыша, держалась в арьергарде. Я периодически с интересом прислушивалась к сдавленным ругательствам, раздававшимся за спиной. Словарному запасу девушки позавидовал бы портовый грузчик со стажем.

– Тихо!!! – змеиным шипением остановила нас впереди идущая неранка и осторожно раздвинула ветки бузины.

На противоположном берегу широкого грязноватого пруда или, вернее, большой лужи паслось стадо коров. Их было не так уж много – голов пятнадцать – двадцать. Животные размеренно двигали челюстями, лениво сгоняя мух с упитанных пятнистых боков хлесткими ударами хвостов.

«Подоить бы!» – мелькнула подозрительно не моя мысль.

Молоко я не любила и могла выпить исключительно в лечебных целях, зажав нос. А чтобы еще самой доить!

«С голодухи крыша поехала?» Если бы…

Все гораздо плачевнее: это дала о себе знать позаимствованная в первую брачную ночь память молоденькой служанки. Благодаря позабытой на время Рисе я, оказывается, за скотиной ходить умею.

«Вот радость–то!» Тьфу…

Пастух нашелся в тени раскидистого молодого дуба. Парнишка лет четырнадцати не скучал в одиночестве. Компанию ему составляла девочка–ровесница, чье поощрительное хихиканье и восторженные охи–ахи подвигали подростка, рассказывающего историю своих геройских свершений в лицах, прыгать выше, махать пастушьей клюкой кровожаднее и издавать победный клич громче. Врага изображал большой старый пес, развалившийся неподалеку и предоставивший облезший серый бок с запутавшимися в шерсти репьями для воображаемых страшных ран. Смирившись с ролью олицетворения вселенского зла, он уже не обращал внимания на прыжки и грозное рычание над ухом.

– Деревня совсем рядом, – оценила обстановку Кирина. – Чего застыли? В воду!

Я с недоверием посмотрела на неранку, кошкой спрыгнувшую с невысокого обрывчика, затем на водоем. Берег с нашей стороны непролазно зарос рогозом. Над поверхностью воды, затянутой ряской, темным облаком клубились насекомые. Я была готова поручиться, что больше половины из них кровососущие.

Как она это себе представляет?!

Мы с Эоной согласно тяжело вздохнули, переглянулись и последовали примеру старшей, нырнувшей в прибрежные камыши.

Пруд оказался неожиданно глубоким. Вода, показавшаяся разгоряченному бегом телу ледяной, доходила до середины бедра. Ноги глубоко увязали в иле, каждый шаг давался с трудом. Коричневые початки рогоза плюшевыми боками тыкались в лицо. От их пуха свербело в носу и слезились глаза. Комары проявили к нам самый живой интерес, предлагая задержаться в гостях подольше. Мне казалось, что мы шумим как стадо носорогов, бегущих на водопой, однако занятые друг другом подростки не обращали на нас ни малейшего внимания. Лишь бывалый пес настороженно приподнял вислоухую голову. Убедившись, что незнакомцы, выбравшие такой странный способ передвижения, не собираются приближаться к охраняемому стаду, он снова задремал. Продравшись сквозь камыши, мы выбрались на противоположный берег.

Бег возобновился.

– Когда у реки будем? – глядя на измазанные в иле штаны и сапоги, в который раз поинтересовалась я.

– Скоро, – лаконично бросила Кирина.

Это «скоро» длилось весь день, и конца ему не наблюдалось. Пульсация амулета участилась, – видимо, погоня, обзаведясь свежими силами в окрестных деревнях, которые мы обегали за версту, стала сокращать расстояние, несмотря на все наши уловки.

Лес, начавшийся как светлый осинник, постепенно перешел в смешанную чащобу, настолько непролазную, что иногда приходилось протискиваться под поваленными деревьями буквально на пузе. Солнечный свет заглядывал сюда нечасто – древесные исполины в борьбе за его благосклонность теснили друг друга косматыми кронами. Во влажном сумраке чащи, пропитанном запахом прелых листьев и приближающейся осени, царствовал его величество мох, накладывая загребущую, лохматую длань на все, до чего мог дотянуться. В сапогах смачно хлюпало, от промокшей одежды несло тиной с тонким «ароматом» коровника – темная прохлада леса не располагала к быстрой просушке.

Насморк, плавно переходящий в воспаление легких, и кровоточащие мозоли – вот перспектива завтрашнего дня.

Осклизлый, заросший мхом ствол поваленного дуба коварно выскользнул из–под ног и вежливо подставил твердый бок под мои коленки.

Ой! Больно же…

Как мне все это надоело! К чертям конспирацию!

«Сейчас кто–то побежит в Джерию, овец пасти!» – я злорадно позвала Силу на Отводящее заклятие и…

Глухо.

Я изумленно споткнулась, не в силах поверить очевидному. И как только раньше не заметила: в теле ни капли магии. Ау?..

Сзади налетела Эона.

– Ты чего застряла?!

Я же точно вросла в землю.

– Сдурели! – рявкнула обернувшаяся Кирина. – Может, еще отдохнуть приляжете?

– Это все Рель, – наябедничала Эона, между тем весьма обрадованная нежданной передышкой.

– Я не чувствую, – хрипло шепнула я.

– Что не чувствуешь–то? – скептически хмыкнула неранка. – Рук, ног?

– Магии… Силы… Ничего нет, – мой потерянный вид мог разжалобить кого угодно: губы мелко дрожали, на глаза наворачивались слезы обиды.

Девушка оказалась не из жалостливых.

– Глаза пошире открой, дурища! Мы для чего крюк через Бредовую Чащобу делаем? – Не снисходя до более подробных объяснений, Кирина понеслась дальше.

– Раньше сказать не могла, – пробурчала я и побежала следом, снова обгоняя громко сопящую Эону.

Бредовая Чащоба, вскользь упомянутая аалоной Ренитой на занятии по редким видам магических существ, – малоизученная природная аномалия, в районе которой магическая активность необычайно низка. Большинство заклятий здесь либо не действует, либо приводит к непредсказуемым последствиям. Нечисть практически неактивна, но бывают «приятные» исключения, как правило, те самые «непредсказуемые последствия». Областей, подобных этой, по Империи насчитывается не более десятка, но Чащоба самая крупная из них.

Мозги заклинило на одной мысли – бежать, в противном случае ноги просто отказались бы двигаться вперед. Тяжелые ножны, привязанные для удобства сзади, подстегивающе хлопали по спине.

Устали все. Мой ехидный внутренний голос и тот был неправдоподобно молчалив. Такой изматывающий бег кого угодно до ручки доведет, даже такую язву, как он.

«Кто из нас язва, это еще нужно посмотреть, причем хватит одного взгляда». Нам, татарам, там–тарарам. Понятно.

«А за национальную дискриминацию и вопиющую неполиткорректность можно и ответить». Все вопросы к моему адвокату.

Опять я начала заговариваться. Если так пойдет и дальше, мой слабый рассудок до реки не выдержит.

Казавшееся прибитым гвоздями к небосводу, иногда проглядывающему среди макушек деревьев, солнце неожиданно быстро закатилось. Полная темнота подкралась незаметно, слившись с полумраком и отобрав у леса последние крохи ярких красок. Терпкий воздух стремительно остывал. Когда ночь опустила на окружающее непрозрачную занавесь, старшая бросила сумки на первом более–менее ровном участке земли, свободном от деревьев и пригодном для привала.

– Можно отдохнуть.

Мы со второй попутчицей, скинув поклажу, обессиленно упали рядом. Плечи ломило, спина не разгибалась, сапоги со стертых ног было страшно снимать. Глаза слипались, тяжелая от усталости голова клонила подбородок к груди.

Кирина, не ввязываясь в спор о распределении обязанностей, быстро развела костер – хвороста вокруг было в избытке.

Я подползла поближе к теплу и свету. Заледеневшие в мокрых штанах ноги потихоньку отогревались.

– А как же погоня? – подала слабый голос отдышавшаяся Эона.

– Ищейки в Чащобу не сунутся, люди на ночь глядя тоже поостерегутся заходить. Рель, не спи! – Девушка присела рядом и зло потрясла меня за плечо. – Круг обережный нарисовать сумеешь?

Я кивнула и меланхолично заметила:

– Нечем.

Садистка Кирина протянула мне мелок.

Никуда не делась, стеная и поругиваясь, нарисовала. Вернее, кроша в немеющих пальцах мел, насыпала. Не без огрехов, конечно, но для Чащобы и такой сойдет – Силы–то на его подкрепление, один черт, нет.

Ныли все мышцы сразу. Последний раз мне было так плохо еще в первый месяц обучения в Ордене. Вытащив из сумки плащ, я мешком свалилась на прежнее место. Плотная ткань накрыла меня с головой – мысль о том, что надо бы сменить и остальную одежду, сознание нагло проигнорировало.

– Не засыпай! – Глаза нехотя открылись только после болезненного тычка в бок. – Поговорить нужно.

Похоже, у нас намечался военный совет. Раз уж поспать не судьба, я решила заняться сбитыми за день ногами и, болезненно морщась, сняла–таки мокрую обувь. Очень осторожно размотала влажные портянки. Однако конечности выглядели много лучше, чем ожидалось.

– Завтра в полдень будем у реки.

Оптимистичное начало разговора мне понравилось, но при следующей реплике Кирины портянка выпала у меня из рук, едва не угодив в костер.

– Правда, стоит выйти из леса – нас тут же схватят. – Это новый метод шоковой терапии – новость плохая, новость хорошая и далее по списку?

– Что они за нами увязались? – задала риторический вопрос Эона, выразительно поглядывая на меня. От былого поклонения не осталось и следа: наверное, нимб потускнел. Тут и не такое поблекнет. Грязь забилась под ногти, кусками налипла на обувь. Пыль смешалась с потом и пополам с присохшим илом покрыла кожу и одежду толстым слоем.

– Других беглых преступников в нашей компании, кроме меня, нет? – для порядка оскорбилась я. – Неранок, конечно, в Империи ценят, уважают и привечают в каждом доме. Хлебом–солью. До сих пор не могу забыть «теплую» встречу в поселении графа Бира!

– Хватит, сестры, – оборвала нас более опытная спутница. – Не время искать правого и виноватого – Мудрейшая нас рассудит. Сейчас необходимо придумать, как задержать погоню, а не пререкаться по пустякам.

Обе спутницы, не сговариваясь, одновременно посмотрели на меня.

А что я? Ну почему всегда я крайняя?!

– Вы знаете, дамы, я девушка городская, в лесу посторонняя и путать следы не приученная, – честно призналась я.

– Если б это помогало! – вздохнула Кирина. – Нежитник за нами увязался, только ему под силу ищеек крепко на поводке держать. Этим тварям дай воли – своих же порвут! Магия тут нужна. Сильная, высшего порядка, не чета моим мелким фокусам.

– Какая, к бесам, магия?! Это же Бредовая Чащоба! Я даже не уверена, сработает ли нарисованный мной обережный круг – может, лучше было бы классики начертить – нечисть хотя бы развлеклась, попрыгала, аппетит нагуляла!

– Классики – это руны прыгучести, да? – вытаращила глаза Эона.

Я безысходно махнула рукой.

– Ты же Избранная, сделай что–нибудь! – напирала другая.

– Ну и что с того? Я летаю, как птица? Сейчас, ага. Передо мной поворачивают реки и расступаются леса? Что–то незаметно. Хотя, быть может, несметные сокровища появляются по одному моему зову? Золото там, каменья драгоценные? Очнитесь, блаженные!

– Но в Ордене тебя же чему–то учили? У нас на Острове легенды об алониях ходят!

– В Лераде такие байки рассказывают – заслушаешься! – как всегда, поддержала подругу светловолосая.

– Мало ли что люди брешут, – вяло отмахивалась я, раскладывая обувь для просушки.

– Рель, я верю, ты обязательно что–нибудь придумаешь, если хорошенько постараешься! Просто попробуй.

– Вечно я кому–нибудь это самое «что–нибудь» должна, – неслышно проворчала я и добавила уже громче: – Я попробую.

Девушки, чтобы, не дай бог, не спугнуть полет моей мысли, сидели тихо и неподвижно, как вурдалак в засаде.

Лучше бы спать легли и не нервировали меня взглядами исподтишка.

Спутницы заснули, трогательно прислонившись друг к другу, так и не дождавшись моего озарения. Изматывающий день подействовал сильнее самого убойного снотворного. Эона спала по–детски безмятежно: лицо, освобожденное от бремени дневных забот, разгладилось, чуть приоткрытый рот, ладонь под щекой. Кирина, напротив, даже во сне не теряла своей начальственной сосредоточенности – брови то и дело хмурились, а губы шевелились, пытаясь что–то сказать. Я скучала по ее широкой улыбке, совсем еще недавно не сходившей с лица девушки.

Время от времени я подкармливала голодное пламя хворостом. Сон бесследно исчез, не выдержав груза ответственности, коварно переложенного на мои плечи попутчицами. Пустой желудок жаловался на пренебрежительное к нему отношение недовольным бурчанием. На ум, несмотря на приложенные усилия, до сих пор не пришло ничего, что могло бы помочь в данной ситуации.

Вот они, недостатки хваленого экспресс–метода: если бы я училась как полагается, наверняка сообразила бы, что делать!

«Учись ты как положено, настоящего уровня достигла бы годам к семидесяти – восьмидесяти. Сама понимаешь, в этом почтенном возрасте становятся уже прабабками, а никак не матерями». Надо отметить, мать и сейчас из меня получилась бы аховая.

Я в сильной задумчивости поворошила палкой горящий хворост. Искры угодливо затанцевали над костром.

Как там про меня говорил Верховный маг? «Избранная – механизм по защите своего ребенка»? «Фактор, отрицающий существование констант»? А что есть Бредовая Чащоба, как не некая постоянная величина…

«Удочери спутниц, глядишь, дело пойдет на лад». Этих удочеришь – никакого дочернего почтения!

Мысль, несмотря на всю свою под стать Чащобе бредовость, показалась мне дельной. Она требовала серьезной доработки, но рациональное зерно в ней имелось.

Только Вера. Никакой магии. Может быть, совсем чуточку.

Я решительно закрыла глаза, а когда их открыла…

У меня на коленях сладко спал ребенок. Ему недавно исполнилось четыре месяца: возраст, когда младенцы обретают кукольную привлекательность. Умильные ручки и ножки, маленькое тельце, одетое в чудесный синий костюмчик. В тон ему чепчик на круглой маленькой головенке, что удобно устроилась на сгибе моего локтя. На лазоревом поле одеяльца, в которое укутан малыш, золотой гладью вышита Императорская корона.

Мой сын. Данила. Данилка. Данечка. Мне всегда нравилось это имя: когда–то давным–давно я решила, что именно так назову своего сына. Так, и никак иначе. Малыш тихонько посапывал, используя вместо соски кулачок с крохотными пальчиками. Длинные черные ресницы пушистым полукругом лежали на пухлых щечках, едва касаясь прозрачной нежно–розовой кожи. Он уснул совсем недавно, и я была готова убить любую сволочь, которая осмелится потревожить его сон. Словно насмехаясь над моими мыслями, над ночным лесом пронесся жуткий, леденящий кровь вой. Данька проснулся, выгибаясь и протестующе вякая против такой побудки. Смешно наморщив носик, он распахнул круглые глазенки. Совсем как у папы. Синие–синие. Невыносимо. Но мой мальчик и не думал плакать. Наоборот, он улыбнулся, гордо демонстрируя свой первый молочный зуб, даже вытащив ради этого изо рта вкусный кулачок. Малыш доподлинно знал: мама сумеет его защитить. В свою очередь я была абсолютно уверена, что смогу это сделать.

Противник попался не из слабых – Ищейка на чей попало Зов не придет – ранг второй, не ниже! Так, что мы можем ему противопоставить?

«Стена огня», оставляющая после себя только обугленные камни?

Не годится, слишком броско.

Заклятие Ледяного дождя, превращающее безобидный дождик в град смертоносных ледяных игл?

Отдает вульгарностью.

Это должно быть что–нибудь простое, элегантное, но в то же время действенное и не сразу распознаваемое магом–противником. М–м… дайте подумать…

Как насчет Иллюзии? Не примитивной, нет. С элементами магии, как говорила Кирина, высшего порядка? Так, с заклинанием определились, но мне нужна Сила. Много Силы. Очень много Силы.

Я с интересом огляделась и довольно улыбнулась – Силы вокруг более чем достаточно.

Лес, как огромная губка, впитывал энергию. Он не был банальным вампиром, отбирающим жизнь у других. Чащоба вбирала излишки, выбрасываемые вовне. Если что–то выбрасывается, значит, это уже не нужно, не правда ли? А не хочешь отдавать – спрячь… как и не было. Но иногда поглощенной энергии скапливалось столько, что лес щедро делился ею с кем–нибудь. И если этот кто–то не мог воспользоваться подарком, разве это вина дарителя? Стань частью леса, его дщерью, его подобием, и он обильно напитает тебя…

Поудобнее перехватив сына, я осторожно встала и шагнула подальше от пламени – извечного врага леса. Плащ тихим шорохом соскользнул с плеч. Еще недавно холодная и неподатливая земля под моими босыми ногами стала мягкой и теплой, как пашня, ждущая посева. Пальцы зарылись в почву, словно пытаясь в ней укорениться, плечи расправились, макушка потянулась ввысь – молодой побег вбирал в себя Силу, вливаясь в жизнь леса. Магия Чащобы, подобная грунтовым водам, питающим деревья, – зеленовато–прозрачная, с минеральным привкусом и легкой прохладцей, отчуждалась человеческим телом, равнодушно проходила сквозь него. Но жадность быстрорастущего голодного саженца, раскачивающегося в такт с лесом, не давала Силе утечь полностью, задерживая малую часть потока. Впрочем, и того было с избытком.

Я вернулась к костру с благим намерением разбудить девушек, но они уже проснулись сами. Мои ступни зарывались в уютную, ласковую землю при каждом шаге, магически подпитывалось тело, и так наполненное вскипающей Силой под самую маковку. Пробудившиеся спутницы странно смотрели на меня и сына: не проснулись еще, наверное. Даня согласно агукнул.

– Мне нужны три зайца. Живые, – не обращая внимания на вопросительные взгляды подруг и ничего не объясняя, просто приказала я.

– А мне роскошный дворец и штат слуг, – мрачно съязвила Кирина. – Как мы будем по темноте их выискивать?

– Зачем искать? – Закрытые глаза помогли сосредоточиться и прочувствовать весь лес до последней былинки. – Совсем недалеко притаился целый выводок.

– Может, они сами… того… прибегут? – с надеждой поинтересовалась Эона, которой очень не хотелось нырять в темень странного леса.

– Не прибегут, – отрезала я. – На месте мне еще реально их удержать, а приказывать зайцам – у них соображения не хватит понять. Вы хотите уйти от погони? Если да – живо за ушастым сырьем для заклинания!

Магический светляк спорхнул с моей ладони и завис перед неранкой.

– Дорогу покажет и обратно приведет. Постарайтесь побыстрее и потише – медвежья берлога там совсем близко. Покинутая, в общем–то, но хозяйка, бывает, рядышком дозором бродит…

Кирина серьезно кивнула, принимая информацию к сведению, а вот менее опытная подруга, прямо скажем, заметно побледнела. Какая я умница, что про абааса промолчала: только скажи Эоне, что в Чащобе обретается камнеподобное чудовище, пожирающее заблудших путников, она никуда и ни за что не пойдет, хоть иллюминацию до самых зайцев развешивай. Было бы чего бояться! Почти безобидная нечисть – мимо не ходи, она и не тронет. Не верлиока же…

Я махнула рукой, и светляк степенно, с полным осознанием собственной значимости поплыл прочь. Подруги, осторожно выбирая дорогу, побрели вслед за ним. Время ожидания их возвращения пролетело незаметно и весело: мы с Данькой развлекали друг друга разговорами. Вернее, с моей стороны щедро сыпались комплименты – какой у меня ладненький, чудный, красивый, бесподобный и вообще самый–самый лучший сын в мире, а малыш согласно махал ручонками, гукал, однозубо смеялся и показывал язык, когда сумасшедшая мамаша говорила о таких серьезных вещах, как агу–агу, в которых ничегошеньки не понимала.

– Кир, она что, того?.. – Тихий, изумленный голос, набатом прозвучавший в ушах, вырвал меня из счастливого созерцания.

К своему глубокому стыду, я давно позабыла следить за девушками. Впрочем, они прекрасно справились и сами – у них в руках беспокойно стригли длинными ушами три зайца, чьи раскосые глаза загипнотизированно смотрели на меня, притягиваемые исходившей Силой.

Почти половина дела сделана, можно даже сказать, самая трудная.

– Я в своем уме. – Мой прохладный тон, надеюсь, показал, насколько неуместны их подозрения. Ну или по крайней мере заставил усомниться. – Достаньте три кружки… одну мне, пожалуйста… благодарю. Наполните посуду кровью до половины.

Девушки с готовностью взялись за оружие.

– Своей!!! Не зайцев! – В последнее мгновение я успела остановить своих чересчур кровожадных спутниц.

Резать вены с ребенком на руках было невероятно трудно, тем более что Неотразимая отчего–то раскапризничалась и отказалась заниматься членовредительством. «Месяц… нет, два, без полировки и заточки!» – цедила я сквозь зубы, напрасно водя запястьем по лезвию, плашмя зажатому между коленей.

– Кирина, помоги. – Осознав тщету собственных усилий, я отложила меч и протянула неранке руку ладонью вверх.

Острая боль полоснула запястье – темно–красная кровь из глубокого, чистого пореза неторопливо проложила себе дорогу в кружку. Но и этого оказалось недостаточно – рана норовила затянуться, будто организму вдруг стало жаль драгоценной жидкости.

– Еще! – скрипя зубами.

Просить о помощи пришлось еще дважды, прежде чем набралось необходимое количество жидкости. Как только я оставила рану в покое, она исчезла прямо на глазах, не оставляя после себя даже шрама. Девушкам так не повезло – они помогали друг другу остановить кровь.

Что, мне Силы жалко? Тем более дармовой…

– Эй! Сюда подойдите! – Легкое касание, и ран как не бывало.

– У–у–ух! – восхищенно задохнулась Эона.

Кирина недоверчиво потрогала руку и только потом пробормотала что–то весьма отдаленно похожее на «спасибо».

– Теперь каждая выбирает ушастого, который ей больше приглянулся, и собственноручно (никто никому не помогает – это важно!) самым тщательным образом вымазывает его набранной кровью, – и сразу же уточнила. – Чур, мой крайний слева.

Это оказалось не проще, чем нацедить собственной гемоглобиновой жидкости. В моем распоряжении была только одна рука, второй приходилось держать Даньку. Стреноженный заяц вздрагивал от каждого прикосновения, кровь засыхала на серой шубе жесткими бурыми иголками, которые неприятно кололи кожу. Мы с Данилой на пару тоже перемазались в крови, как чушки.

Ничего страшного, будем у реки, умоемся, правда, малыш? Сын радостно заулыбался.

Девушки уже закончили и выжидающе смотрели на меня.

– Выдирайте по пряди волос. Потолще и подлиннее! Не жадничайте – долговечнее заклятие будет. Молодцы! Связывайте своим питомцам уши. К ним же привяжите какой–нибудь лоскуток из одежды, хорошо бы не первого дня носки. Соображаешь, Кирина! Портянки – лучше не придумаешь. Мою подайте…

Вот и наступил момент демонстрации так долго рекламируемой Высшей магии. Как не хотелось выпускать сына из рук, но пришлось: Триада магий (Разумных, Неразумных и Иллюзий) с рунным прикрытием – это не те штуки, которые можно проделать одной левой. Соорудив из плаща импровизированную колыбель на земле, я аккуратно положила туда своего карапуза. Он моментально скуксился и захныкал, но зарыдать во весь голос не решился. А сынок–то у меня не из легких, руки затекли так, что отказывались подниматься.

В моей чашке оставалось еще немного крови, но она уже успела свернуться и присохнуть к стенкам. Я с сожалением вздохнула и опять протянула руку Кирине, которая без разговоров взмахнула коротким клинком.

– Лбы подставляйте.

Кровь очень подходит для выписывания рун – сохнет хорошо и не растекается. Рунное прикрытие нужно для того, чтобы магически подкованный противник не разгадал наши махинации раньше времени. Конечно, Чащоба – сама по себе хорошая маскировка, но когда–нибудь нам придется из нее выйти…

Теперь можно и к зайцам. Я поочередно прижимала к себе каждого. Жесткая заячья шерсть царапала щеку, с моих губ срывались непонятные мне самой слова с кошмарным набором гласных и согласных, где последних было неизмеримо больше первых. Руки были липкими от крови, а высохшие подтеки неприятно стягивали кожу.

– Мел.

С видом квалифицированной медсестры, ассистирующей хирургу, Кирина подала мне требуемое. Треугольник вырисовывался долго и тщательно – каждый градус был важен – правильно прочерченная сторона вспыхивала нестерпимо белым.

– Девочки, берем по зайчику. Своему зайчику, Эона, и не тяни руки к моему косому! Встаем по углам и не пугаемся – будет немножечко больно.

Лес всколыхнулся. Сила, вытягиваемая мной и не удерживаемая до конца, расплескивалась вокруг, затопляя окружающий мир зеленоватым глянцем. По венам, подобно древесным сокам, заструилась магия Чащобы. Ноги ушли в землю по щиколотку, волосы замерли сухими веточками. Тело стало деревянным: казалось, чиркни ножом – соберешь тонкую стружку. Сила вызревала во мне, как диковинный плод, наливаясь соком и сладостью, чтобы, созрев, полететь в голодную пасть «трех углов».

Похоже, с «немножечко» я погорячилась: скрутило так, что из глаз брызнули слезы, тело свело жестокой судорогой, но почти сразу же отпустило. Руки бессильно разжались – вспышка поглотила многострадальных животных. Когда свет угас, на земле лежали три молодые девушки, связанные по рукам и ногам: наши точные копии – обманыши. От нас их отличали лишь глаза. Совершенно дикие раскосые глаза.

– Нож! – хрип, вырывающийся из горла, был больше похож на скрип сухого дерева, чем на человеческую речь.

Мои грязные, с обломанными ногтями, пальцы вцепились в протянутую рукоять. Острое лезвие легко рассекло стягивающие обманышей веревки. Безумие смотрело на меня раскосыми, почти без белков, глазами, касалось влажными руками…

– Прочь!!!

Обманыши пытались бежать, отталкиваясь ногами и помогая прыжку руками. Падали, вставали и вновь летели на землю. Паника и слабость навалились одновременно. Рот наполнился горечью, виски сдавило до ломоты. Я опустилась на колени, зарываясь руками в землю, рванула поток Силы и захлестнула созданные ею Иллюзии петлей – любой ценой необходимо было закончить ритуал. Чащоба возмущенно зашумела, но сотворенные мной существа, подчиняясь приказу, поднялись на ноги и пошли. Сначала несмело и натыкаясь на деревья, но с каждым пройденным шагом они двигались все быстрее и увереннее.

Шаг… еще… опять… снова… быстрее…

Я отпустила поводок, напоследок хлестнув потоком, как плетью, гоня их параллельно реке.

В завершение надлежало вернуть позаимствованную чуждую Силу – она жадно впиталась почвой, которая тут же потеряла под моими пальцами свою рыхлость и податливость. Кровь зашумела в ушах, наполнила рот, в сознании меня удерживала только мысль о сыне. Я ободряюще улыбнулась измученным спутницам и на четвереньках поползла к расстеленному на земле плащу, где самым постыдным образом свалилась в обморок.

Пусто…

Бредовая Чащоба смеялась последней, издевательски шелестя кронами.

Глава 6

Окружающее марево цвета свежепролитой крови неохотно отступало перед всепроникающей зеленью. Меня мягко и осторожно выталкивало из багровых глубин беспамятства, пока…

– Вашу мать четыре раза!.. – выругалась я и резко села, озираясь вокруг и хватая пересохшим ртом воздух.

Бредовая Чащоба. Догорающий костер. Страдальческие лица подруг. Я провела ладонью по лицу – холодные капли, собираясь в грязные ручейки, по–хамски сбегали за шиворот. Снова мокрая и закоченевшая, как утопленница. Неужели нельзя как–нибудь поделикатней привести меня в чувство?

– Сестры! Сколько можно терпеть этот произвол? – хрипло воззвала я к стоящим надо мной девушкам. – В следующий раз похлопайте меня по щекам, дайте понюхать что–нибудь непотребное, хоть портянки – запах после дневного забега мертвого поднимет, но не надо на меня сразу выливать столько воды. Никакой одежды же не напасешься!

– В следующий раз получишь оплеуху, договорились, – отрубила Кирина, рывком поднимая меня на ноги. – Собираемся. Светает уже.

Лес покачнулся, кровь бросилась в голову, пошумела там и утихла. Окружающее распалось на чехарду цветных пятен. Кости ломило, собственное тело казалось чучелом, набитым соломой. Силы – ноль.

Плохо. Да и подругам, похоже, не легче.

И если побледневшая Кирина невозмутимо занималась сборами, то Эона, крепко обхватив себя руками, раскачивалась из стороны в сторону и тихонько поскуливала.

– Расскажешь? – как бы между прочим спросила неранка, утрамбовывая в мою сумку грязную одежду.

– Что? – Я с трудом сфокусировала на ней взгляд.

– Почему я себя так погано чувствую? – Вопрос был задан самым обыденным тоном.

Ноги вроде бы перестали разъезжаться. Уже неплохо.

– Что просили, то и получили. – Я отвела от девушки виноватый взгляд.

– А именно? – Все тот же вежливый интерес.

Руки тоже перестали мелко трястись, только подрагивали заледеневшие пальцы. Еще лучше.

– Магию заказывали? – Будто так неясно.

– В Чащобе?

«Теперь мы об этом вспомнили!» Раньше надо было волноваться, точно.

– В ней. – Мои зубы постукивали от холода. – Все не так уж и трудно – если знаешь как. Вся хитрость: выклянчить у Чащобы побольше Силы, а дальше хоть морок Пятого Легиона лепи…

– Меня не это занимает, а почему мои кишки точно узлом завязали! – Наконец–то подозрительно невозмутимую Кирину что–то проняло. – Так что будь добра, Рель, растолкуй!

– Растолковать… – голова будто набита прелыми опилками – какие уж тут объяснения? – трудно. Ты знаешь, что такое аура?

Кирина осторожно покачала головой.

– Аура – это… магическая оболочка, которой наделено каждое живое существо, и… – я, прикладывая огромные усилия, пыталась припомнить, что говорила аалона Ренита, и одновременно выражаться попроще – это не способности к магии, а просто отражение… не знаю, как лучше сказать… хорошо, пусть будет души… хотя и это неправильно. У кого–то аура больше, у кого–то меньше. И любой маг, а особенно магическое создание, прежде всего ориентируется именно на нее, так как внешность можно поменять, а изменить ауру очень трудно. У зайцев, понятно, она маленькая, слабая, и я щедро добавила им до нашего полного размера, подкрепив Иллюзией. Правда, теперь у нас от этого покрова осталось… мало что… и мы, само собой, уязвимее. Любое магическое воздействие будет… ммм… в общем… лучше, чтобы его не было.

Даже Эона перестала стонать.

– Зато нас по этой слабой тени почти невозможно засечь, – преувеличенно бодрым голосом закончила я и в качестве отвлекающего маневра тоже занялась сборами, искоса поглядывая на неранку.

Костер умирал. Прожорливые язычки пламени жадно доедали обломки хвороста. Небо грозило вот–вот заалеть в смущении перед быстро наступающим утром.

– Ты хочешь сказать, одно простенькое заклятие – и мы в чертогах Богини?!

– Ну–у… – Я не отваживалась смотреть девушкам в глаза.

– Рель!!! – Теперь уже стало заметно, что Кирина, несмотря на деланое спокойствие, держится из последних сил.

– Это ненадолго. – Самочувствие помаленьку если и не приходило в норму, то определенно улучшалось. – Мороки закляты на крови, и, как только она смоется, все вернется на свои места. Догадайся, куда бегут наши зайцы?

– А если их поймают раньше?

– Все зависит от уровня мага… профилирующей школы… там много вариантов. Вряд ли заклинание действует больше суток… плюс–минус пара часов.

– А убьют?

– Ничего страшного, – отмахнулась я, роясь в сумке в поисках чем бы вытереться. – Они сгорят красивым синим пламенем, как и в случае любого другого заклинания этой группы, нарушенного столь бесцеремонным образом. Зайчиков, конечно, жаль, но нас еще жальче…

Предутренняя прохлада прибавила зубовному стуку бойкости.

Куда же подевался мой плащ?

Он разоренным гнездом валялся неподалеку.

Данила. Данилка. Данечка… Мой… сын.

Его имя отозвалось гулкой пустотой внутри. Боль утраты мясницким ножом резанула сердце, кромсая его на куски.

Сумка выпала из рук.

Мой Данька!

Как я могла про него забыть?

– Рель! – Девушки бросились ко мне. Кирина успела первой, подхватив меня под локоть и осторожно помогая сесть.

– Рель, что с тобой? – Рядом упала на колени Эона и испуганно переспросила: – Случилось что–то, да?

«Неожиданно случилось материнство. И так же неожиданно прошло. Не мать, а кукушка!» Умеешь ты испоганить все чистое, доброе и светлое.

«Нашлось бы что испортить». Но он был такой…

«Был. Надо будет, еще придумаешь. А если хочешь настоящего – добро пожаловать во дворец. Там тебе сыночка быстро заделают». Тьфу, пошляк!

– Все… все в порядке, – через силу прошептала я, пряча набежавшие слезы за длинной челкой. – Уже лучше… не волнуйтесь.

– Точно? – Кирина настойчиво пыталась заглянуть мне в лицо. – У тебя взгляд был такой… будто умер кто…

Умер.

Да, замечательная вышла бы из меня мать для мессии: даже за выдуманным ребенком уследить не смогла.

– Почему…

– Потому, – зло отрубила я, вставая и подбирая брошенную сумку. – Пойдем дальше или здесь заночуем?

К разговорам о Даньке я еще не готова. Да и вряд ли когда–нибудь буду…

Чащоба с неохотой, но все же отпустила загостившихся путников. Тяжесть поклажи пригибала к земле. Ноги еле приподнимались, цепляясь одна за другую, тело не слушалось, глаза беспрестанно слезились. Спутницам было не лучше. Выбираясь из леса, мы постоянно натыкались на кустарник, деревья и друг друга.

Колдовство до последней крупицы Силы улучшению самочувствия не способствует – нужно взять себе на заметку.

Раскинувшееся до самого горизонта поле выстелило перед измученными путницами коричневую ленту дороги. Нам навстречу, приплясывая, двигалась нарядно одетая и умеренно трезвая толпа местных жителей обоих полов и всех возрастов. Размахивая сахарными леденцами, с визгом и ором под ногами у взрослых путались дети.

– Ах, красавец рыцарь зна–а–атный, – жалостливо голосили бабы, – что же ты невесел? И че–е–его же, и заче–е–е–е–ем же ты го–о–о–о–оловушку повесил… Ой, люли–и–и, люли–и–и–и–и…

– Хорошо, не хозяйство, – сострил кто–то из толпы.

Очередные «люли–люли» потонули в громком мужском гоготе.

– Охальник! – напустилась было на шутника с кулаками самая голосистая деваха, да притихла, заметив нас.

Народ сбился в кучу. Мужики хмурились, бабы испуганно молчали, пряча любопытную детвору за материнскими юбками. Наша грязная, оборванная команда, похоже, вызвала у толпы самые нехорошие ассоциации с беглыми преступниками. Повезло, что мужичье не кинулось прибивать нас на всякий случай. Очевидно, о бутылях с недопитой брагой, трепетно прижатых к груди, они беспокоились посильнее, чем о женах и детках.

– Здрасте, – выдохнула я. – Мы тут… мимо… уходим… уже.

– Не–е–е, малец, – протянул кудлатый детина, нехорошо щурясь, – не выйдет. А за–ради праздника глотнуть?

– Благодарствуем, при обете мы, – брякнула я первое, что пришло в голову, и бочком–бочком в обход гуляющих потащила за собой вымотанных девушек. – Святому Конхолу–великомученику…

Толпа опомнилась не сразу, что позволило нам удалиться на приличное расстояние, прежде чем вслед понеслось «Наших не почитают!». Пусть их. Камней все равно было не добросить, а бегать по жаре да под хмельком никто и не собирался. Тем более в отсутствие вдохновляющей на сей подвиг погони.

– Что за праздник с утра пораньше? – не удержалась я от вопроса, когда крики изрядно подвыпивших селян стихли в отдалении.

– Надельник–месяц встречают, – пропыхтела мне в спину Эона. – Отец всенепременно пирушку закатывал, чтобы удача стороной не обошла, Единый добром не обидел, а торговля ширилась и… Неужели добрались?

Надсаживающим рывком мы пролетели расстояние до цели забега и упали, не в состоянии сделать ни шагу. Даже погрузив руку в прохладную воду, я с трудом могла поверить, что наш изматывающий марафон закончился.

Река была широкая и неторопливая: редко что могло вывести ее из себя. Да и название носила соответствующее – Тихая. Пусть норовистые горные речки да не уважающие себя речушки–вертихвостки пытаются доказать свою значимость сбивающим с ног бегом, а Тихая себе цену знала! Величаво несла она воды между берегами, усыпанными мелкой круглой галькой.

– Не распускаемся. – Кирина приподняла голову. – Потом плыть не сможем.

Опаньки… Уже приплыли.

Мой любимый стиль плавания назывался просто и красиво – топориком. Иными словами, оказавшись в воде, я верно и неотвратимо шла ко дну. Могла еще побарахтаться на глубине где–то по шею, но, как только переставала чувствовать дно под ногами, – все, привет русалкам. И сейчас я лихорадочно прикидывала, как поделикатнее довести эту «приятную» новость до спутниц.

А если понадеяться на знания, обеспеченные ритуалом? Не может же Избранная бесславно утонуть, правда?

«Можно еще выколоть себе глаз и повеситься на ближайшем ясене, проткнув себя копьем – проверенный веками способ обретения божественности». Благодарю, но я православная христианка, и Один у меня не в авторитете.

– Ну–ка, подсобите мне, – Кирина уперлась руками в серый валун.

«Вот и камешек на шею нашелся». Остряк–самоучка.

Из углубления под камнем неранка с трудом вытянула небольшой сверток, обернутый в грязные, вонючие тряпки.

– Фу–у, – скривилась светловолосая. – Что это?

– Бренные останки, – без тени улыбки разъяснила я. – А что еще ты ожидала найти под надгробным камнем?

Девушка позеленела и отпрянула от камня. Одной мне было его не удержать, и валун довольно бухнулся на прежнее место, чуть не придавив Кирине руку.

Я всегда так по–дурацки шучу, когда нервничаю…

Неранка неодобрительно покачала головой, глядя на нас, и распотрошила сверток. Тряпки скрывали четыре крепких бурдюка и моток веревки.

– Проспорила бутылку можжевелки, – вздохнула Кирина и малопонятно пояснила: – Никогда не пейте с провидицами – такого накаркают… Ладно, давайте вещи грузить.

Поднадутые совместными усилиями, связанные вместе бурдюки превратились в некое подобие плавсредства. Спустив его на воду, мы уложили сумки и оружие, стараясь равномерно распределить нагрузку на плоту и хорошенько все закрепить.

– Рель, чего застыла? – Эона подпрыгивала на одной ноге, стягивая штанину с другой. – Раздевайся.

– Может, не стоит?

– Ну если тебе одетой плыть сподручнее… – съязвила Кирина, удерживающая покачивающийся почти у самого берега плот, затем неожиданно уставилась на меня как на сумасшедшую. – Или ты стесняешься?!

– Да нет… я… я плавать не умею, – призналась я и нервно рассмеялась, хотя всем было явно не до смеха. – Моста или переправы нигде поблизости нет?

На берегу воцарилось ошеломленное молчание, а река, казалось, насмехалась надо мной громким, жизнерадостным журчанием.

– Что, совсем–совсем? – не поверила Эона, выросшая у моря.

Я ее прекрасно понимала: как же, Избранная, и не умеет плавать!

– Совсем, – отрезала я. – Нет, безусловно, речушку шириной в два моих роста и глубиной по грудь я еще осилю, но большего – не просите.

На их лицах отразились тяжелые душевные терзания: то ли, несмотря на все мои заслуги перед будущим отечеством, бросить меня здесь, к собачьим бесам и не маяться дурью, то ли все–таки ради немеркнущей славы рискнуть здоровьем, помучиться и перетащить обузу на своем горбу на тот берег. Жажда всеобщего признания губила и более стойких личностей, поэтому мне в конце концов была предложена помощь в препровождении через реку. Я не заставила себя долго упрашивать и быстренько избавилась от одежды, решив не трогать только бинты (как же они мне надоели!).

– Рель, быстрее!

Я вздохнула и нерешительно полезла в воду, поднимая тучи брызг и громко ойкая каждый раз, когда наступала на острый камень.

– Ну что ты как корова! – Кирина на пару с Эоной, зайдя в воду по пояс, мешали течению, норовящему перевернуть плотик. – Осторожнее нельзя?

Осень все сильнее теснила загостившееся лето, поэтому температура воды была далека от совершенства, как то «парное молоко», но все же и не ледяная. С опаской заходя глубже и следя за тем, как дно исчезает в речной темноте, я непроизвольно припоминала жуткие истории про утопленников, русалок, водяных и прочую гидрофильную шушеру. Знания, почерпнутые отчасти из домашнего фольклора, отчасти из уроков аалоны Рениты, совершенно перемешались в памяти, образовав в голове полную кашу.

Стоило моим бедным ножкам не почувствовать дна, как тщательно концентрируемая безмятежность улетучилась в неизвестном направлении, благородно уступив место тихой панике. Титанические усилия были брошены на ее подавление, лишь бы не дать ей вырваться из меня беспорядочным барахтаньем.

Нас сносило течением, усилий спутниц еле хватало, чтобы по чуть–чуть двигаться не только в сторону, но и вперед. Я изо всех сил цеплялась одной рукой за плотик, а другой за неранку, смиряя желание обхватить ее руками и ногами и не отпускать до самого берега. Разумеется, делать этого не следовало, чтобы не добавлять трех свеженьких утопленниц к уже, безусловно, имеющейся коллекции.

На середине реки, когда я вполне приноровилась к данному способу передвижения, что–то пощекотало правую пятку.

«Это маленькая рыбка. Очень маленькая. Она просто проплыла рядом». Мои пальцы до посинения вцепились в Кирину.

– Хмарные бесы тебя задери! – Та зашипела от боли. – Отпусти сейчас же!

– Прости. – Я ослабила хватку.

Зря…

Тут же за пощекоченную пятку дернули со всей дури.

От неожиданности руки разжались, и я почти бесшумно ушла под воду, которой было далеко до прозрачности слезы. Воздух в легких быстро заканчивался, барабанные перепонки запротестовали против стремительного погружения острой болью. В слепом ужасе руки и ноги судорожно дергались, пытаясь оттолкнуть что–то холодное и скользкое, но без толку – я попробовала закричать, набрав полные легкие воздуха… ой нет, воды… то есть…

Я действительно дышала!

Жидкость проникала в мои легкие так же естественно, как прежде кислород, не вызывая ни малейшего чувства дискомфорта. Это обстоятельство неожиданно меня успокоило, заставило собраться и подумать. Едва движение прекратилось, я определилась с расположением верха – хотя расплывчато–тусклый кругляш солнца обнаружился совершенно не там, где предполагалось его застать. Глаза свыклись с видоизмененным светилом, и окружающая зеленоватая муть прояснилась. Теперь можно было посмотреть вниз, на то, что еще удерживало меня за ногу.

Угловатая девушка–подросток с острыми плечиками и едва наметившейся грудью уставилась на меня перепуганными серо–зелеными глазищами (насчет цвета я была не совсем уверена вследствие своеобразного освещения и ракурса). Хрупкую шейку опутывал шнурок с кулоном из витой перламутровой раковины. Нервно постукивающий по дну рыбий хвост поднимал темные илистые тучки.

Русалка… Правда, какая–то нестандартная. Где шикарные формы, кои обязаны быть, согласно слышанным мной рассказам? Вместо них прыщики – зеленкой мажьте, авось пройдут, как говаривал первый бабник нашего офиса. А на голове не роскошные кудри длиной до колен… тьфу… середины хвоста – задорный ежик волос цвета речной тины, придававший девочке сходство с панкующими малолетками моего мира. Не хватало только пирсинга, натыканного по разным частям тела. Но и без него у русалки была очень колоритная внешность.

Какого черта лысого понадобилось от меня этому трудному подростку?!

Мои попытки вырваться стали яростнее. Русалка только испуганно вздрагивала и усиливала хватку.

«Попинать ее, что ли?» Девчата наверху, поди, с ума сходят, а эта сволочь прилипла как пиявка!

Злость придала сил – отчаянным рывком мне почти удалось освободиться. Но русалка метнулась следом и, обхватив за шею, прильнула ко мне холодным рыбьим телом.

Ощущения, прямо скажем, не из приятных…

Взбаламученный нами ил осел, и внезапно моим вниманием помимо отпихивания воспылавшей ко мне нежными чувствами русалки завладело кое–что еще. Изящный изгиб девичьей спины обезображивал тошнотворный нарост. Внутри опухоли что–то жило своей собственной жизнью, копошась и дергаясь под бледной кожей. Я легонько притронулась к опухоли. Русалка хныкающе забулькала и ослабила хватку, но изумление помешало воспользоваться удачным моментом.

Надо же… Ужаст.

Пакость, сколь редкая, столь и редкостная.

Крошечная стрела, чей наконечник – клык водного вампира де–хаака, а древко – вываренный в крови лобаст трехсотлетних русалок, ивняк, при попадании в жертву инициировала овеществление ее самого жуткого страха. По окончании срока созревания ужаст, вытянув из носителя почти все силы, разрывал кокон и выбирался наружу. При значительной подпитке Силой чудовище, рожденное подобным образом, могло просуществовать достаточно долго. В противном случае оно ненамного переживало своего хозяина, лишившись подкормки.

Ужасты так хорошо запомнились мне потому, что впервые меня вырвало на занятии аалоны Рениты, посвященном как раз лобастам. В то прекрасное утро преподавательница в качестве дополнения по штудируемой теме поведала нам занимательную историю возникновения такого прогрессивного оружия, как ужаст, сопровождая свой и без того красочный рассказ показом гравюр, изображающих жертв. Для особо впечатлительных был заготовлен отдельный подарок – демонстрация заспиртованной головы лобаста, чья жуткая перекошенная харя снилась мне потом целую неделю.

Я осторожно отстранилась и посмотрела девочке прямо в глаза, пытаясь мысленно четко сформулировать вопрос.

«Как это произошло?»

И открыла сознание для ответа.

Меня закружило в калейдоскопе чужих воспоминаний, которыми щедро делилась русалка.

Праздник исхода лета – лови мгновение – вода ночь от ночи становится холоднее. Но эта ночь – особенная. Сумасшедше звездная. Ночь Совершеннолетия. Переливчатый смех, ошибочно принимаемый человеческим ухом за журчание воды, разносится по реке. Юные русалки дарят свой первый танец луне, будоражащей холодную кровь, толкающей на безумства. Она нашептывает Ати всякие глупости, обещая несбыточное, запретное, подмигивает желтым глазом. И манит, манит, манит…

В Черную Заводь.

– Испытание–испытание–испытание, – журчат насмешливо подружки. – Не сможешь, не осилишь, побоишься…

– Испытание–испытание, – вторит им Река.

– Испытание… – злорадно ухмыляется Луна.

– Смогу! – за русалку кричит ее безрассудство.

Вздрагивая от каждого всплеска и пугаясь собственного хвоста, Ати все же плывет вперед – туда, куда и днем не каждый водный житель отважится сунуться. Свет ни луны, ни звезд не проникает сквозь тьму Черной Заводи. Пусто. Тихо. Мертво. Нигде не мелькнет даже мелкая рыбешка, только мрачно колышутся заросли жерухи.

Пение. Ати слышит его даже сквозь толщу воды – грубое, утробное, человеческое. Оно в своей отвратительности притягивает ее. Будто на поводе тащит к берегу, к поющему.

Человек. Фигура скрыта под просторным плащом с капюшоном, только неправдоподобно белые руки иногда выныривают из рукавов, чтобы бросить что–то в жидкость, бурлящую в котле. Дым зеленоватыми клубами стремится к луне.

– Что там? Что там? Что там? – повторяет Ати, подбираясь ближе и ближе.

Непонятно почему и против своей воли ей необходимо узнать, что же варится там, в котле.

Плети жерухи оставляют саднящие полосы на нежной коже, ладони кровоточат, особенно нежная чешуя на животе сдирается об остро–каменное дно.

Это неважно. Ничто неважно. Неважно, неважно, неважно…

Человек вздрагивает, увидев русалку, высунувшуюся из воды. Рука, занесенная над котлом, дергается, и жидкость из крошечной склянки проливается на землю. Мужчина взвывает, в ярости ударом ноги опрокидывает котел. Тягучая масса смачным хлюпом поглощает огонь.

Наваждение сгинуло.

Ати, очнувшись, запоздало пытается скрыться от возмездия. Страх придает необходимые силы. Но когда русалка почти поверила в свое спасение, что–то острое жалит ее под левую лопатку.

Вернувшись к подругам, Ати, обычно журчавшая без умолку, почему–то смолчала о произошедшем. Как и не сказала никому об опухоли, увеличивающейся ночь от ночи и причиняющей непереносимую боль.

Боль, которая заставила Ати в отчаянии броситься к первому же учуянному носителю Силы.

«Печальная история. И поучительная» – этими словами дежурной жалости я пыталась отстраниться от чужих воспоминаний, чтобы перестать испытывать острую боль от отравленного жала дротика в спине…

«Интересно, чем баловался маг?» Уточним, хмарный маг. Добропорядочному чародею нечего делать возле омута с плохой репутацией в праздник исхода лета – в ночь разгула нечисти. Нежитник и тот поостережется! Вряд ли Хмарник решил порыбачить в Черной Заводи, а заодно поесть ушицы из русалочьих плавников. В любом случае, что бы он ни делал, любопытная девочка помешала завершению ритуала. Довела бедолагу до бешенства, раз он не пожалел на нее ужаста.

Я ощупала опухоль еще раз – ужаст внутри нароста недовольно завозился, однако не слишком активно. Похоже, процесс не зашел слишком далеко, и русалке можно помочь без ущерба для здоровья. Моего, что немаловажно.

Нажала посильнее – жалобный крик русалки ультразвуковыми гвоздями боли вонзился в уши. Если б я могла, тоже заорала бы.

Дышать становилось все труднее. Мои судорожные вдохи и лихорадочные метания наконец–то навели Ати на мысль, что человеческой особи длительное нахождение под водой не идет на пользу, еще чуть–чуть – помогать русалке будет некому. Она схватила меня за руку и без предупреждения вытянула на поверхность со скоростью ракеты. Такая стремительность на пользу тоже не пошла: обратный процесс восстановления дыхания на поверхности был куда менее комфортным. Я долго и с чувством освобождала легкие для воздуха. На меня, извергающую бурные потоки жидкости, остолбенело уставились уже одетые, но почему–то с мокрыми волосами девушки.

Неужели ныряли по мою душу? Могли ведь забрать меч и уйти…

Я ожидала какой угодно реакции, но только не той, что последовала. Девушки с радостными криками и причитаниями, поднимая тучи брызг, кинулись ко мне.

– Ну и напугала ты нас, бесовка! – Кирина помогла мне подняться, а Эона чуть не уронила обратно, повиснув на шее.

Похоже, они были уверены – меня нет в живых, а тут такой сюрприз. Если в пути подобных «приятных» неожиданностей с моим участием будет побольше, к Нерану девушки доберутся седыми.

Глава 7

Мучнистый, трупного цвета клубень на вкус оказался еще хуже, чем на вид. Будто жуешь загустевший обойный клей – склизкий и комковатый. Безусловно, пробовать его мне не доводилось, но по испытываемым ощущениям складывалось именно такое впечатление.

– Что кривишься? Ятрышник не по вкусу пришелся? – Неранка невольно улыбнулась, увидев, как меня перекосило. – Лопай, силы восстанавливай, с прошлого утра ведь не ели, а до привала еще шагать и шагать.

Вернее, хлюпать и хлюпать.

Мы брели по мелководью против течения, спотыкаясь и вяло поругиваясь. Узкая, но достаточно глубокая, чтобы Ати могла плыть, речка плутала в ивняке, делая все возможное, чтобы замедлить наше продвижение. Появляющаяся время от времени над водой голова русалки служила нам путеводным ориентиром.

– Эон, ты как? Держишься? – Старшая с тревогой оглянулась на отставшую подругу.

Девушка в ответ жалобно шмыгнула и кивнула.

Ее зайца убили первым. Благодаря отдаче от аннигиляции заклятия, Эоне пришлось пережить не самые приятные минуты в своей жизни, но аура девушки стремительно возвращалась к своему естественному состоянию, а значит, и самочувствие светловолосой тоже должно было существенно улучшиться.

– Тогда шевели конечностями бодрее! – Жалость Кирины имела весьма ничтожные пределы. – Иначе тебе потом придется волочить меня и Рель.

Данная перспектива существенно подбавила Эоне прыти.

Ати хлестнула хвостом по воде, привлекая всеобщее внимание. Тоненькая, словно ветка ивы, рука русалки указывала в противоположную от нас сторону. Мы с непониманием в глазах уставились на заросший до непролазности берег.

– Рель, чего эта нечистая хочет, а? – Эона, засмотревшись, оступилась и, удерживая равновесие, уцепилась за меня.

Мое измученное тело отреагировало на увеличение нагрузки усилившейся болью.

– Чтоб ты меня отпустила – боится, что я не удержу такую тушу! – взвыла я.

– Не такая уж я и крупная. – Девушка обиделась почему–то не на меня, а на русалку. – Просто этой сдыхоте так кажется… Уй!

Ати довольно улыбнулась, полюбовавшись нашей компанией, обрызганной с ног до головы, и снова ткнула пальцем в сторону берега.

– Поплыли, все равно уже вымокли. – Кирина, как обычно, взяла инициативу в свои руки. – Там вроде бы заводь видится… Рель, переправу осилишь или помочь?

Я критично оценила разделяющее берега расстояние и в расстройстве покачала головой – не в моем нынешнем состоянии.

– В таком случае жди тут, – мгновенно сориентировалась неранка. – Вещи перетащим, тебя после заберем. Эона, вперед!

Трудности возникли откуда не ждали…

– Я туда не полезу, – уперлась, подобно грешнику пред вратами преисподней, Эона.

– Что так? – нехорошо сощурилась темноволосая.

– Вдруг она меня топить начнет?

– Кто? Русалка?! – Старшая рассмеялась, словно удачной шутке. – Да ты на нее посмотри, а потом на себя!

Светловолосая упрямо вздернула подбородок:

– Сдыхота сдыхотой, а хватило сил Рель–то под воду утянуть!

– Ну не тебя же!

– В тот раз не утянула, а в этот – возьмет и потопит!

– Я. Сказала. В воду! Быстро!!! – У Кирины закончилось терпение.

Эона замотала головой и попятилась.

– Что–о–о?!

Внезапно мне стало хуже – запоздало настигла отдача. Аннигиляцией одного из компонентов заклинания была нарушена безупречная конструкция равностороннего треугольника, и нагрузка неровно распределилась между оставшимися участницами. Крики ссорящихся подруг болью зазвенели в ушах, мир задергался в укачивающей болтанке. Я опустилась на корточки, зажав раскалывающуюся голову между колен, тупо отмечая, как вокруг разливается река крови…

Холодная, мокрая ладошка коснулась моего пышущего жаром лба, отгоняя лихорадку. Подняв мутный взгляд, я встретилась глазами с Ати – личико заострилось до некрасивости, губы истерзаны в кровь – она пыталась помочь…

– Прекратите цапаться. – Мой сиплый голос заставил спутниц разом угомониться. – Я поплыву с русалкой. И возвращаться не придется, и она точно никого не утащит.

Мой каркающий смех почему–то не поддержали…

Если вам скажут, что плыть с русалкой исключительное блаженство – не верьте: холодная и скользкая, как лягушка, она постоянно норовит нырнуть, окуная вас вместе с собой и заставляя вдосталь нахлебаться речной воды.

Однако если альтернативы нет…

На том берегу действительно обнаружилась небольшая заводь, замаскированная ивами, понуро свесившими ветви в воду. Я растянулась на земле, восстанавливая дыхание после заплыва.

– Рель, ты ее держишь? – с подозрением спросила Эона, продираясь сквозь заросли вслед за толкаемым впереди себя плотом.

– А как же! Крепко. За хвост. – Меня скрутило в приступе болезненного истерического хохота.

– Что ты говоришь? Не слышу…

– Она сказала, что если ты не поторопишься, то тебя утоплю я. И без всякой русалки, – раздраженно бросила неранка, пихая забуксовавшую при виде Ати спутницу.

Девушки (светловолосая продолжала с опаской коситься на русалку) выволокли плот с вещами на берег. Первым делом я отвязала Неотразимую.

Все–таки с ней как–то спокойнее…

– Все руки в порезах из–за нее, – поспешила нажаловаться на меч Эона.

– Нечего было… – Не договорив, Кирина упала на землю срубленным тополем и забилась в конвульсиях.

Хлынувшая из носа девушки кровь дополнила удручающую картину, при виде которой у меня тоже подкосились ноги, а Эона зашлась криком.

– Тише! – шикнула я на нее.

Девушка переключилась на долбящий скулеж.

– Да заткнешься ты или нет?! – Мой психованный вопль подействовал на всех присутствующих: русалка с испуганным плеском исчезла в глубине, а Эона наконец–то замолчала. Даже Кирина затихла.

– Прости, сорвалась, – устало извинилась я. – Но ты, как пережившая аннигиляцию, должна бы сообразить, что происходит.

Эона тихонько всхлипнула, однако снова взвыть в голос постеснялась.

– Ани… ге… что?

– Не засоряй себе голову непонятными словами. – Момент выдался уж точно неподходящий для объяснения магических терминов.

Усталость придавила меня каменной плитой, а сверху на нее весомым грузом легли дурное предчувствие и раздражение. Теперь заклинание было замкнуто исключительно на мне. Словно толстый канат, оно тянуло меня назад, за Тихую. А может статься, ему кто–то уже помогал…

С тяжелым надрывным кашлем Кирина пришла в себя.

– Конями затоптали, – прохрипела она, с видимым усилием повернувшись на бок и сплюнув на землю слюну пополам с кровью.

Как только неранка открыла глаза, давление стало еле переносимым. Будто кто–то вытаскивал из меня внутренности – кишку за кишкой – медленно и с садистским наслаждением.

– Я ненадолго, – успела прошептать я, прежде чем сознание протяжной болью вытянуло из тела.

Пряная до одурения трава. Кусты, прикрывающие лесные пролысины. Хлесткие ветки. Тяжелое дыхание и непривычная легкость во всем теле.

Необходимость.

Бежать. Нестись. Лететь.

«Вода–вода–вода–вода–вода…» – бухало в ушах.

Мир – смазанное цветное пятно. Вбок – влево. Прыжок – полет – снова прыжок. Вправо – вперед. Назад. Наискось. Петля. Снова вперед.

Это нужно.

Бежать. Нестись. Лететь…

Влажными, терпкими запахами реки воздух наполнился задолго до того, как ее воды блеснули в высокой траве. Я отринула землю в последнем прыжке с обрыва…

Резкая остановка, полная неподвижность и тяжелое неудачное падение отозвались болью сразу во всех мышцах. Хотелось зайтись в крике, забиться, разрывая землю когтями – но я была способна лишь на мелкую дрожь.

– Заставили же вы нас побегать, милая леди, – попеняли мне сильным, глубоким голосом – таким только в любви со сцены признаваться.

Словно кто–то дернул мое тело за невидимые ниточки. Оно рывком поднялось на ноги и повернулось лицом к говорившему, повисая на нитях чужой Силы.

Мужчина, увы, до уровня героя–любовника не дотягивал – среднего роста, приятной полноты, круглое, мягкое лицо с располагающей улыбкой и ранняя лысина. Будь он актером, с такой внешностью ведущих ролей ему бы не светило. Его потолок – недалекий друг главного героя, погибающий ближе к финалу пьесы.

Щегольской охотничий костюм из зеленой замши не спасал положения. Балахон мага смотрелся бы здесь куда более уместно. Особенно учитывая специфику деятельности этого типа.

«Так уж устроен человек: любит строить из себя другого». Переодевайся не переодевайся – ауру не спрячешь. Конечно, если не постараться…

Маг не рисковал подходить ко мне ближе чем на расстояние шагов в пять. Его холеные пальцы поигрывали короткой серебристой цепочкой, отполированной до блеска частыми прикосновениями. Мне были до колик в боку знакомы эти ухоженные молочно–белые кисти рук и исходившее от них чувство смертельной угрозы.

Только хмарного мага, поднабравшего Силы в ночь исхода лета мне и не хватало!

«Для чего он ее сосредоточивал–то?» Хороший вопрос.

Ответ на него с хриплым, весьма отдаленно похожим на собачий воем выбежал к реке.

Пара черных, костлявых тварей подошла к хозяину и замерла, повинуясь взмаху холеной руки мага. Исчадия на четырех лапах, некогда бывшие собаками. Безвинных животных замучили на ритуале изощренными пытками, чтобы в трупы смогли вселиться частицы Хмари.

Ищейки – идеальные гончие, не знающие ни усталости, ни промаха.

Пустые глазницы истекали гноем – глазные яблоки собакам вырывали еще при жизни. Ищейкам, ориентирующимся на ауру, зрение не нужно. Очертания обезображенных тел то расплывались, то вновь обретали четкость, а в глазницах красным вспыхивал и гас огонь, что наводило на определенные размышления.

Я с ненавистью посмотрела на приободрившегося с появлением ищеек мага. Приманить низшего хмарного демона возможно лишь солидным куском собственной плоти или человеческой жертвой. Причем банальные девственницы не годились – требовались женщины на сносях. Арифметика проста: две ищейки – два демона – две женщины на последних сроках беременности.

Вид у мужчины был пусть и не цветущим, но вполне здравствующим – соответственно к первому варианту он не прибегал…

– Да, милая леди, грешен, – развел руками маг, поймав мой ненавидящий взгляд. – Но что прикажете делать, если обычные поисковые заклятия не действуют, а мой господин поставил мне крайне жесткие сроки?

«Совершить ритуальное самоубийство». Пожалуй, это был бы наилучший вариант.

К месту действия подтягивались остальные участники погони. Восемь всадников в одежде без опознавательных знаков – грязные, издерганные мужики, одаривающие меня, Хмарника и ищеек одинаково угрюмыми взглядами. Девятая лошадь, позванивая сбруей, шла на поводе с пустым седлом. Я перевела взгляд обратно на мага, найдя объяснение его некоторой бледности. Врата переноса, сцепленные в анфиладу телепортационного моста, – штука затратная.

Вновь прибывшие не торопились приближаться – лошади нервно всхрапывали, шарахаясь от сотворений Хмари. Конники, трехэтажно ругая всех и вся, еле сдерживали неистовствующих животных, не давая им взвиться в свечке.

В противовес творящемуся на поляне хаосу маг был само спокойствие и доброжелательность.

– Надеюсь, мелкое недоразумение не станет помехой нашему сотрудничеству, милая леди? Ну не надо, не надо прожигать меня взглядом ваших очаровательно раскосых глаз. Лучше укажите ваше истинное месторасположение, и тогда мои маленькие помощники останутся без обеда. – Колдун с умилением посмотрел на тварюг у своих ног. – Мне не хотелось бы терять много времени – они так медленно пережевывают пищу!

Меня внутренне передернуло – двигаться я по–прежнему не могла. Оставалось бросать тоскливые взгляды на реку: времени для прыжка не хватило совсем чуть–чуть! Куда подевалось мое хваленое чувство самосохранения Избранной?

Где же взять воды на завершение заклинания?!

«Глас вопиющего в пустыне?» Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему.

Библию и я цитировать могу.

«Какие цитаты? Рядом что протекает?»

Река…

– Так что же решила милая леди?

Милая леди (боже, меня уже тошнит от этого обращения!) решила устроить небольшое наводнение. Как вы к этому относитесь?

«Положительно».

К ненависти в моем взгляде примешалось злорадство, и маг с небольшим опозданием догадался, что при полной обездвиженности разговаривать мне было затруднительно. И телепатия в случае с зайцем не помощница. Сообразил и чуть ослабил управляющие мной, словно марионеткой, нити Силы.

Мне и этого хватило…

Первый раз мой Зов был осознанным, а не просто случайным недержанием Силы – очень помогло общение с Ати – без нее мне было бы намного труднее позвать спокойную, ленивую реку выйти из берегов. Я потянулась к воде, как некогда вверялась Бредовой Чащобе. Мысленно нырнула в стремительный поток, отдаваясь на волю течения, влекущего меня все дальше и дальше.

Моя кровь – вода.

Моя жизнь – вода.

Моя свобода – вода.

О, мать–река, услышь дщерь любимую…

Гул в моей крови нарастал постепенно и осмысленно, вторя набирающему силу далекому шуму. Тихая отзывалась, пусть неохотно, сосредоточивая мощь.

Покарай никчемных людишек, рабов Хмари, посмевших обратить Силу против детей твоих…

Вспениваясь и фыркая, вода уходила – река недовольно ворочалась в тесных берегах, обнажая илистое дно. Обрыв с мягким шорохом стряхивал мелкие комья грунта.

Прими в объятия дочь свою!

В Зов я вложила всю жажду жизни и Силу до последней капли.

Река вздыбилась горбом, как рассерженная кошка, выгребая со дна мешанину ила и щебня. Испуганной дрожью, переданной людям и животным, отозвалась земля под ногами. Действительность разорвалась на грязные, мятые лоскуты. Вскинутые в защитном жесте руки Хмарника. Неверие в его глазах. Ищейки, с визгливым поскуливанием попытавшиеся рвануться прочь. Беснующиеся лошади, сбрасывающие наездников. Человеческие крики. Ужас. Боль. Все потонуло в реве прогневленной воды, захлестнувшей обрыв. Она яростно ломала, комкала такие хрупкие, живые существа. Агонию, выжигающую сознание синим пламенем и укрывающую от взора искалеченные трупы, я приняла почти с облегчением.

«Убийца…» Пальцы с сорванными ногтями судорожно вцепились в траву, вырывая ее вместе с дерном.

«Убийца…» Меня безудержно рвало: было уже нечем, а сухие содрогания все продолжались.

«Человекоубийца…» – перед глазами стояла картина: исковерканные тела, развешанные старыми тряпичными куклами на уцелевших деревьях.

Оттолкнув заботливо поддерживающую меня Кирину, я подползла к воде, пару раз макнула в нее гудящую голову и улеглась рядом с заводью.

«Не думать. Только не думать!»

Вроде чуть полегчало…

– Лучше?

Я хотела ответить Кирине кивком, но побоялась, что меня снова начнет тошнить, поэтому хрипло прошептала:

– Немного.

– Рель, тут произошло кое–что… – замялась Эона.

– Что? – спросила я без всякого интереса.

– Сдыхота эта… ну русалка твоя… померла, кажись…

Голова, нашедшая удобное пристанище на чьей–то притянутой вслепую сумке, соображала с большим запозданием. Я желала только одного – чтобы меня оставили в покое. Глаза почти закрылись, когда до меня дошел смысл сказанного.

– Где?! – Я медленно села.

Кирина молча кивнула в сторону заводи.

Недалеко от берега на поверхности воды мерно покачивалось безвольное тело русалки. Ее широко открытые глаза бессмысленно взирали на небосвод, даже не пытаясь укрыться за стеной век от яркого солнечного света. Это был уже повод для паники, поэтому я, преодолевая головокружение, рванулась выуживать Ати.

Жизнь теплилась в хрупком тельце едва–едва – ужаст с жадностью допивал ее последние капли, готовясь покинуть оболочку. Вода слегка сдерживала созревание.

– Жива, – выдохнула я и потянула русалку к берегу.

Неранка без вопросов устремилась ко мне, помогая вытащить скользкое тело и переложить его на живот. Эона по–прежнему жалась в сторонке.

Опухоль достигла размеров головы годовалого ребенка и постоянно дергалась, провоцируя судороги всего тела. Насколько я помню из урока, по всем симптомам, еще часик в темном, прохладном месте – и можно «принимать роды», одновременно готовясь к безвременной кончине русалки.

«Рекомендуете аборт, доктор?» Я на нем настаиваю. Но предварительно необходимы некоторые приготовления.

– Эона, разведи костер, только непременно из березовых веток. – Я начала делать распоряжения, лихорадочно роясь в сумках в поисках бинтов и фляжки с алкоголем. – Кирина, нужна емкость. Любая. С крышкой.

Герметичная тара нужна не только для того, чтобы извлеченный ужаст не носился как угорелый по окружающей нас природе, причиняя ощутимый вред экологической обстановке и нашему здоровью. Правильно добытый ужаст – ценнейший материал для морочащих и отпугивающих заклинаний. И если все пройдет удачно, это будет хорошим подспорьем – как его использовать, мы тоже успели пройти, правда в теории.

Наконец–то вспомнив, что спиртное закончилось еще два дня назад, а бинты русалке вряд ли понадобятся после заживления – в воде лишний груз, я отбросила бесполезный рюкзак.

Раскочегаренный костер уже вовсю полыхал, а Кирина все никак не могла найти требуемую емкость. Хорошенько подумав, я пришла к выводу, что зря откинула рюкзак. Пустая фляжка из–под самогона была извлечена на свет, придирчиво осмотрена и брезгливо обнюхана. Горлышко, конечно, узковато, но выбирать не приходилось. Выцарапанная на пробке запечатывающая руна в виде креста получилась на загляденье!

«Интересно, отсюда пошло выражение «поставить на этом крест“?» Не исключено.

– Приступим, – скомандовала я и взяла в правую руку Неотразимую за середину лезвия, уперев ее рукоятью в плечо для устойчивости.

Держать меч, словно импровизированный скальпель, было крайне неудобно, но помощь заговоренного металла в таком деле нелишняя. Знакомо пришло ощущение рядом надежного дружеского плеча, на которое я всегда могу опереться.

– Тащите русалку к костру. – Хорошо, когда есть кому отдавать приказания.

Еще лучше, если их выполняют…

– Эон, ну что опять произошло?

– В нашу дорогую спутницу снова вселилась упрямая ослица, – издевательски проронила Кирина и поволокла Ати в одиночку.

Эона побурела и бросилась к неранке на помощь.

– Держите ее крепче и, что бы ни случилось, не выпускайте.

Нарисовать традиционный обережный круг не было ни времени, ни лишней Силы, поэтому я просто обошла поляну вокруг против часовой стрелки. Девушки настороженно следили за моими перемещениями. Эона лопотала молитву Единому. В ответ на ее причитания Кирина цедила сквозь зубы богохульства. Я глубоко вдохнула–выдохнула, набираясь решимости, и оседлала склизкий хвост русалки. Сила отвечала с неохотой, отдаваясь ломотой в костях и суставах – на опухоль плавно опустилась серебристая сетка, зияющая прорехами из–за недостатка энергии. Неотразимая аккуратно и чисто прорезала кожу нароста. От мягкой вибрации браслета левая рука мелко задрожала, заставив меня чертыхнуться и притиснуть дергающуюся руку к туловищу. Прежде чем горлышко фляжки успело закрыть проделанное лезвием отверстие, оттуда дохнуло вышибающим слезу смрадом. В глазах помутилось, сознание захватила сводящая с ума паника.

Левое плечо пронзило острой болью. Мой прояснившийся взор упал на одурманенных испарениями ужаста подруг.

– Держите ее! – заорала я медленно разжимавшим руки девушкам.

Кирина, выругавшись, снова вцепилась в русалку. Светловолосая, зажмурившись и завизжав для храбрости, повторила подвиг подруги. Правда, в первый раз промахнувшись, чуть не заехала мне в глаз.

Ритуал превратился в пародию на родео. Тело подо мной бешено дергалось, пытаясь скинуть меня, точно необъезженная лошадь наездника. Кирина ругалась, Эона визжала не переставая. Но если бы не их помощь, я галопировала бы на русалке по бережку, как на диком мустанге. Однако не это было самым трудным – фокус заключался в том, чтобы удержать фляжку на месте и не дать горлышку сдвинуться ни на миллиметр.

Ужаст поддавался еле–еле, по капле покидая судорожно дергающееся тело, стараясь напоследок выкачать из кормилицы как можно больше. Наконец самый большой прощупывавшийся сгусток проскользнул во фляжку, и кожа пустым мешком провисла на спине затихшей русалки. Дрожащей от усталости рукой я сунула лезвие в костер. Взвыв от боли в обожженной ладони, просунула раскаленное на углях острие под прижатое горлышко фляжки и перевернула емкость.

– Эона, прекратить визг! Все уже закончилось, – мой голос дрожал так же, как и руки.

Визжание смолкло, принеся облегчение ушам. Светловолосая опасливо открыла глаза и разразилась благодарственной молитвой.

– Кирина, возьми пробку и помоги мне.

Я сползла с неподвижного тела и села на землю, крепко зажав сосуд между колен, продолжая закрывать лезвием горлышко. Освободившейся рукой забрала у Кирины пробку и сунула ее вместе со своей конечностью в пламя. Пробка зашипела, как сбежавшее молоко. Больно. Но нагретый металл сдержал ужаста и подарил мне необходимые секунды, чтобы плотно запечатать сосуд и не отравиться.

Потеряв интерес к безобидной (до поры до времени) фляжке, я вновь вернулась к обездвиженному телу. Многострадальную спину русалки, помимо безобразно отвисшей кожи, уродовали многочисленные ожоги.

Я же не коновал какой–нибудь, чтобы оставлять все в таком виде?

«Неужели имею счастье быть знакомым с самим доктором Франкенштейном?!» Скорее Айболитом: зверюшек лечу… бесплатно, между прочим.

«Да? Разве ценный магический материал с подопытных разрешается брать?» Все лучше, чем нарушать экологический баланс вредными отходами.

«Не пора ли уважаемому доктору вплотную заняться русалкой, пока она хвост не откинула?» К слову сказать, русалочий хвост – очень ценный материал для ритуалов. Вот, например, чтобы вызвать паводок, необходимо… Ну ладно, об этом позже.

Ругаясь на чем свет стоит, чтобы постыдно не взвыть от боли в пальцах, покрытых лопнувшими и кровоточащими волдырями, я отсекла лишнюю кожу и свела края раны вместе. Безжизненное, холодное тело создавало иллюзию работы с трупом. Следуя методике, пройденной на занятиях по магическому целительству, я, высунув от старания язык, представляла себе, как кожа срастается, вновь становясь единым целым. Пот заливал глаза, руки меленько тряслись, а сдвигов все не было. Сила, расточительно расходуемая в последние дни, никак не хотела исполнять то, что от нее требовалось.

Я обернулась в поисках источника ее пополнения, и мой взгляд наткнулся на сочувствие в глазах неранки.

– Кир, пожрать бы чего–нибудь? – сдалась я, не обнаружив нигде фонтанирующего источника Силы. Возможно, я ханжа, но использовать для пополнения резерва жизненную энергию подруг мне претило. – Хоть той безвкусной гадости…

Ятрышник показался мне самой вкусной вещью на свете. Брошенный в, казалось, бездонную топку моего организма, он спровоцировал хиленький отклик тех крох Силы, что остались после преждевременной аннигиляции заклинания. Энергия с неохотой и через боль подчинялась: края раны потихоньку срастались, превращаясь в уродливый, багровый рубец.

Я с отвращением посмотрела на дело рук своих. Хрупкое тельце русалки было вываляно в мелких веточках, вымазано травяным соком и припорошено сверху пеплом. Прозрачный хвостовой плавник чуть надорван. Сам хвост усыпали проплешины серо–зеленоватой кожи – содранная чешуя осталась на моих штанах и земле возле костра. Спереди дело обстояло не лучше: грудь и живот в небольших порезах и царапинах. Дыхание почти не прослеживалось. Однако плотно закрытые жабры вселяли некоторую надежду на благополучный исход операции.

– Ее нужно отнести в воду. Только бережнее, пожалуйста. – Просящий, хриплый от усталости голос, казалось, принадлежал не мне.

Кирина тяжелым взглядом посмотрела на подругу, и та, понурив голову, побрела к телу. Девушки подхватили русалку и препроводили в родную стихию. Ати просто болталась на поверхности воды, как всплывшая брюхом кверху мертвая рыба. У меня опустились руки: столько усилий, и неужели все зря?! Я осела на землю и громко, в голос, разрыдалась.

– Рель, смотри!

Я вскинула голову, повинуясь окрику Эоны.

Животворное влияние родной стихии делало свое дело: сначала шевельнулся хвост, потом руки, наконец дернулась голова, и ожившая Ати метнулась в прохладную глубину заводи.

– Живучая нечисть, – усмехнувшись, выразила общую мысль Кирина. – И зачем мы с ней столько возились? Никакой благодарности.

«Работа наша такая – всех спасать». Кто бы еще подсказал, как уволиться. Можно без выходного пособия…

Глава 8

Купол небосвода блистал чистотой, словно свежевымытая и тщательно ополоснутая от облачной пены чашка. Ветер, заблудившись в ивняке, баламутил заводь мелкой рябью. Колокольчиками позванивали песни синиц–тружениц, в чью мелодию вплетались серебристые голоса жаворонков. Солнце теплой ладонью осушало капельки влаги на коже, как бы извиняясь за утреннюю свежесть.

– Встала уже… – Кирина, позевывая, сладко потянулась. – И помыться, гляжу, успела. Как водичка?

Я перевернулась, подставляя солнцу спину, и злорадно проинформировала подругу:

– Колодезная теплее. Пока от чешуи отмылась да штаны отстирала, чуть не околе…

Я не договорила, с открытым ртом наблюдая, как Кирина широко улыбнулась, скинула одежду и, разбежавшись, рыбкой нырнула в воду. Мне, вспоминая недавнее купание, даже смотреть на это было холодно.

Проснувшаяся Эона полностью разделяла мои чувства. Она осторожно выглядывала из–под плаща, видимо опасаясь, что неранка и ее затащит купаться. Я, довольная тем, что мне подобная перспектива не грозит, вновь улеглась, упершись лбом в сцепленные в замок руки.

– Вода – прелесть! Дома уже в это время не искупаться. – Несколько холодных капель упали на спину, заставив меня вздрогнуть и вскинуть голову.

Рядом подскакивала то на одной, то на другой ноге Кирина, вытрясая из ушей воду. Темные кудряшки обильно кропили влагой все вокруг. Давно я не видела старшую в таком приподнятом настроении: она раскраснелась, глаза сверкали, белозубая улыбка не сходила с лица.

– Никто больше не хочет?

Отсутствие ответа вопрошающую не смутило.

– Эона, в следующий раз, когда будешь притворяться крепко спящей, пыхти потише. Или храпи погромче, – рассмеялась Кирина, сдергивая с девушки плащ.

– И не притворялась я вовсе, – поднимаясь, пробурчала уличенная в притворстве и побрела умываться.

Ее повизгивания сообщили, что вода со времени моего купания не сильно потеплела. Неранка свалила рядом с плескающейся Эоной ворох грязной одежды.

– Прискорбно слышать, что кто–то уснул на дежурстве. – Кирина со значением покосилась на внушительную кучу. – Надеюсь, стирка поможет утихнуть мукам совести, кои терзают тебя при мысли о нашей возможной мучительной кончине.

Эона с тяжким вздохом вытянула из груды серую, в бурых пятнах крови, рубашку и взялась за мыло. Подкинув подруге еще один повод для стенания на несправедливую судьбу, темноволосая занялась очагом.

– Рель, будешь и дальше загорать или позавтракаешь? – поинтересовалась девушка, пристраивая над костром котелок с водой.

Стоило мне услышать о еде, понукаемое голодом тело пришло в движение. Желудок в спешном порядке вспомнил, что не кормлен со вчерашнего дня, а впиханное в него не заслуживает доброго слова, и жалобно забурчал.

– Опять ятрышник? – Вопреки отсутствию энтузиазма в моем голосе организм был согласен съесть и не такое.

– Вообще–то я тебе запеченную рыбу хотела предложить, – усмехнулась Кирина. – Но если тебе так полюбился ятрышник, попробую накопать немного.

Затаившаяся в костях ломота разлилась по телу, придавая моему наклону за сумкой изящность и маневренность журавля на пересохшем колодце.

– Стыдно над калеками издеваться! – Стеная дуэтом с Эоной, я натягивала запасные штаны и рубаху.

– Над калеками – стыдно, – расстилая недалеко от костра относительно чистое полотенце, согласилась неранка. – А над тобой – наоборот – полезно.

– Для кого полезно? – опешила я.

– Для всех. – Скоро ее улыбка и странные взгляды начнут меня нервировать. – Ну что, ты рыбу будешь или как?

На импровизированной скатерти не без помощи Кирины появились наши кружки и выложенная на лопухи горка чуть подгоревших с одной стороны плотвичек размером с ладонь.

– Спрашиваешь! – Перед видом запеченной рыбы меркли все обиды.

Я быстренько подсела к «столу», схватила самую большую рыбку и впилась в нее зубами.

– Когда наловить успели–то? – Набитый рот редко когда мешал мне разговаривать.

– Да вчера еще! Эта мучительница вконец меня загоняла по мелководью своей рыбалкой, – не поднимая головы, пожаловалась Эона, старательно жулькая в воде белье.

– Тебе полезно! – не сговариваясь, протянули я и Кирина, переглянулись и рассмеялись.

– Да ну вас! – Светловолосая обиженно махнула в нашу сторону выстиранной рубашкой.

Мокрая ткань выскользнула из рук и смачно плюхнулась на землю. Эона ругнулась, подхватила ее и вернулась к постирушкам.

Кирина высыпала в кипящую воду остатки чая.

– Рель, подай ложку, – попросила она и еще пару раз тряханула холщовый мешочек над котелком, чтобы убедиться, что там ничего не осталось.

Не прекращая увлекательного процесса выплевывания мелких рыбьих костей ни на секунду, я протянула запрашиваемое. Неранка перемешала воду, сняла котелок с огня и принесла к расстеленному полотенцу, усаживаясь рядом.

– А где ожоги? – вдруг спросила она.

Я поднесла ладони к носу, внимательно осмотрела руки с обеих сторон и честно ответила:

– Зажили.

«Замечательный свадебный подарок – регенерация». Вряд ли это безвозмездно. Скорее всего, имеет место взаимовыгодный обмен. Мне – способность к быстрому восстановлению и заживлению, Дэрришу – возможность единения Даров.

«Все равно вещь в хозяйстве полезная». Кто спорит? Полезная. Только затратная, а вкупе с ростом волос за счет Силы – так и просто разорительная!

– Каких только чудес на свете нет! – ядовито изумилась неранка и обернулась к спутнице: – Эона, бросай уже постирушки – дыра скоро будет! Иди завтракать, заодно послушаешь, какие занятные сказочки Рель придумывает.

Я благоразумно промолчала.

Девушка не заставила себя долго упрашивать. Белье тут же было развешано на ближайшем дереве, а Эона довольно шлепнулась на пятую точку по другую сторону полотенца и замерла с видом фанатки, узревшей кумира. Под таким взглядом у меня несварение могло приключиться.

«Твоему аппетиту вряд ли что–нибудь повредит». Ну, в общем–то, верно… Но все равно как–то неуютно.

– Чего уставилась?

– Твои волосы… они… э–э–э… – проблеяла девушка.

– Что с ними такое? Повылазили? – Я обеспокоенно ощупала голову.

Волосы оказались на месте – чистые, непривычно мягкие, без жирного налета маскирующей мази. Они доросли до плеч и не собирались останавливаться на достигнутом.

«Стричься надо было короче». Учту.

– Ну, подросли немножко, с кем не бывает. Чего привязалась?

– Не бывает, это точно, – поддакнула Кирина с милой улыбкой.

Я состроила страшную рожицу нашей «штатной язве».

– Их цвет… он такой… странный. – Эона не успокаивалась.

– Обычная магическая покраска, – пожала я плечами. – Правда, по цене не очень доступная – тысяча тиланов за унцию. Вроде бы…

Про себя я, наверное, уже в тысячный раз недобрым словом помянула аалону Рениту.

– Можно я возьму прядь на память?

Подавившись рыбой, я закашлялась до слез.

– Зачем?!

«Организуем фан–клуб и музей боевой славы!» Тьфу…

Под осуждающим взглядом старшей Эона покраснела как монашка, застуканная за просмотром срамных картинок, и предпочла уделить все свое внимание завтраку.

– Не поскупился на тебя Орден, – продолжила разговор за подругу Кирина, разливая по кружкам настоявшийся чай. – Хотя чего ради переживать за Имперскую казну?

– Естественно, на Избранной не принято экономить. – Я учтиво вернула девушке ехидную улыбочку. – Совсем другое дело – простые неранские лазутчицы. Бедняжкам даже приходится промышлять разбоем, потому как руководство пожадничало на надлежащее довольствие.

В глазах собеседницы плескалось веселье.

– Ну и язва же ты, Рель.

Я взяла протянутую дымящуюся кружку, сделала осторожный глоток терпкого, чуть горьковатого напитка и, сыто улыбнувшись, изрекла:

– Я тоже тебя люблю, Кирина.

Эона благоразумно притихла, зная, что в любой момент сама может стать тем предметом обсуждения, о который мы будем увлеченно точить когти своего остроумия. Девушка молча жевала и не пыталась больше встревать с провокационными вопросами.

Разговор как–то сошел на нет, но он напомнил мне об одном забытом деле. После двух суматошных дней верная подруга Неотразимая также нуждалась в уходе и заботе.

– Кир, не пожалей чуточку сальгрийского маслица, а? – попросила я, вытаскивая из рюкзака коробочку с тальком и особую тряпочку для протирки.

– А откуда ты знаешь, что оно у меня есть? – коварно поинтересовалась неранка. – В сумке копалась?

Мои щеки запылали. Я безмолвствовала, стесняясь признаться, что не удержалась от соблазна порыться в чужих вещах.

– Не смущайся, Рель! Мы с Кир тоже вчера пожитки твои глянули, когда соль искали. Не тормошить же из–за такого пустяка, тем паче что тебя было не добудиться, – к неудовольствию старшей подруги, встряла простодушная Эона. – У сестер не должно быть тайн друг от друга.

Я насмешливо посмотрела на ту, которой, несомненно, принадлежала последняя фраза. По лицу неранки прекрасно читалось, как сильно ей хочется отвесить светловолосой подзатыльник. На свое счастье, Эона сидела далековато для воспитательных акций.

– Ну так как насчет масла?

Хозяйка ценного продукта раздраженно дернула плечом и перебросила сумку поближе ко мне:

– Сама возьми.

Я даже не подумала стесняться.

День давно перевалил за половину, дела были переделаны, внешность приведена в должный вид (волосы подстрижены и напомажены, грудь перебинтована, вещи просушены и собраны). Однако мы до сих пор не тронулись с места, так как не могли прийти к согласию по одному вопросу. А именно: либо двигаться дальше, либо еще задержаться и подготовиться к путешествию как следует. Разногласия, как всегда, возникли при моем активном участии. Кирина отдавала предпочтение первому варианту развития событий, моя Императорская персона – соответственно второму. Эона, не зная, чью же сторону принять, держалась строгого нейтралитета.

Река превратила наши следы в полную неопределенность, но всегда найдутся люди, знающие, как разобраться с многообразием выбора версий. Я прекрасно все это осознавала и спорила с Кириной не из одной только вредности.

– Мы не готовы!

Неранка, которой не терпелось двинуться в путь, находилась в последней стадии раздражения.

– Рель, какая подготовка тебе еще нужна? – прозвучало из ее уст вместо «Нет, мы готовы!», упрямо повторяемого последние полчаса.

Наконец–то.

– Нам нельзя идти в таком виде.

Кирина зло сплюнула.

– А в каком можно? Может, нарядимся юными пастушками?

Эона поддержала подругу хихиканьем.

– Да хоть бы и пастушками! – Я тоже вышла из себя. – Сами подумайте, из замка Бир сбежали две девицы в мужском платье и безусый мальчишка. Поэтому искать нас будут в том же составе.

Открытый для едкого ответа рот захлопнулся.

– Что ты предлагаешь? – В серьезном голосе Кирины не осталось и следа насмешки.

– Разделиться. На время.

Вопреки моим ожиданиям, берег не огласился криками «Измена в наших рядах!», «Сбежать захотела?!», «Смерть предателям!». Неранка в молчаливой задумчивости смотрела на воду, накручивая на палец темный локон. Выбывая из композиции «В чистом поле три березки», я села. Сначала светловолосая последовала моему примеру, а затем и Кирина опустилась на колени. Мы молча переглядывались.

– Так, как делиться будем? – робко нарушила тишину Эона.

– На части! – опять дуэтом гаркнули обе «штатные язвы» отряда.

И рассмеялись. Эона хотела было обидеться, но не выдержала и присоединилась к нашему заразительному хохоту, скинувшему накопившееся за время препирательств напряжение.

– Смех смехом, а уже пора что–то решать. Рель, ты же понимаешь, что одну тебя мне ну очень не хочется отпускать? – Дождавшись моего кивка, Кирина продолжила: – Может, оставишь в залог Разящую?

Я набрала в легкие побольше воздуха, собираясь долго и обстоятельно, а главное – громко высказывать свое возмущение этаким самоуправством и тиранией.

Не дали.

– Ладно, не хочешь – не заставляю, – безжалостно наступила на горло моей песне неранка. – На всякий случай спросила.

– Ничего себе вопросики! – Мои пальцы вцепились в рукоять Неотразимой, словно Кирина собиралась отбирать меч прямо сейчас.

– Считай, что я извинилась. Дальше будем думать?

«А мы умеем?» Мозги полезно иногда потренировать.

Эона часто–часто замахала руками, привлекая наше внимание.

– Ты хочешь взлететь или что–то нам сказать? – скептически поинтересовалась неранка, уворачиваясь от бурной жестикуляции подруги.

– Пусть Рель опять колданет! – выдохнула свое озарение наша светловолосая спутница. – Ну как тогда, в Чащобе! И разделяться не придется!

Я усмехнулась.

– А переднички вам крестиком не вышить?

Восторженности у Эоны поубавилось, но ненадолго.

– Тогда ты тоже так говорила!

Чащоба… Отголоски ее мрачноватой Силы еще тревожили кровь, солью горчили на губах. Мучили воспоминаниями о том, что началось моей кровью, а закончилось чужой смертью. Забыть. Что угодно, только не думать…

– В тот раз была совершенно другая ситуация. – Упавшая на глаза челка помогла мне скрыть сквозивший во взгляде страх. Ужас, что все может повториться. – Без мощного источника сделать подобное я вряд ли смогу, да и обращаться к магии буду в состоянии очень и очень не скоро – за последние два дня Силу–то тратила без оглядки. Но и после ее восстановления за прочность даже слабенькой Иллюзии не поручусь. – Частенько такие мороки развеиваются в самый неподходящий момент. Нам это надо?

– Ладно, не кипятись. – Кирина успокаивающе похлопала меня по плечу.

– Подожди, я не закончила. – Я дернула плечом, сбрасывая ее руку. – Есть еще один вопрос, который мне не терпится задать уже давно. Куда мы, собственно, идем?

Подруги воззрились на меня как на ущербную.

– К Острову, – оторопело выдала Эона.

– Понятно, что наша конечная цель – Неран. Но мы же не по воздуху туда полетим! Какая провинция следующая в очереди на посещение?

Секундная заминка с ответом.

– Дарстан.

Пришла моя очередь изумляться.

– Какого лешего мы туда попремся, скажите на милость? Даже мне, не особо ориентирующейся на местности, ясно, что Неран в другой стороне! – Нашли доверчивую идиотку! Карту я, что ли, не видела?

Кирина как–то скисла и засмущалась, что бывало с ней крайне редко.

– Так надо. – Она не спешила делиться ценной информацией.

«Сие есть великая военная тайна Нерана». Зачем таиться? Все равно увижу своими глазами, или они собираются всю дорогу вести меня в повязке?

«Тебя поведешь! Ты же с открытыми глазами спотыкаешься, а что будет, если тебе их закрыть?» Нет, на подобное самоубийство я не пойду, пусть даже не рассчитывают.

– Девушки, мы команда или нет? – прямо спросила я. – Если ваш ответ – «да», то давайте попытаемся верить друг другу. Я действительно хочу попасть на Остров и не собираюсь никого предавать.

Неожиданно за меня вступилась Эона:

– Рель права! Мы сестры и должны доверять друг другу! Кир, ты нам ничего не рассказываешь, обращаешься как с несмышленой ребятней! – Светло–карие глаза наполнились слезами обиды. – Ты же сама говорила, что между сестрами тайн быть не должно!

Кирина свирепо сдула упавшую на глаза кудрявую прядку.

– Да я о вас же забочусь, дурехи! – стукнула кулаком о землю девушка. – Если, избави Богиня, поймают – долго под пытками продержитесь?

– Оставь себе такую заботу – мне она еще в отчем доме наскучила! – Упрямства Эоне было не занимать. – Я хочу доверия и уважения. Хочу стать настоящей дочерью Нерана!

Я вжала голову в плечи, предчувствуя бурю.

– Хмаровы ублюдки! – рявкнула Кирина. – Уважения она жаждет! Тебе, Рель, тоже чего–то не хватает? Проси, не стесняйся!

Хотелось мне много чего и еще что–нибудь приятное в довесок. Но, посмотрев на разъяренную неранку, я отложила обнародование списка желаний до лучших времен. Хорошее настроение Кирины пропало, как и не было его: девушка, побагровев, невидяще уставилась на собственные колени. Виновато поглядывая на подругу, Эона тихонько шмыгала носом и украдкой пыталась утереться рукавом.

– Мы идем к порталу, – не отрывая взгляда от коленей, устало произнесла Кирина. – Это в Разделяющих горах, на границе между Дарстаном и Яссиром. Портал односторонний, выходит в Гиблых топях Порреоны. Пользуются им нечасто, но, боюсь, иного выхода нам не остается. Все. Ваша жажда доверия утолена?

Где–то я эту историю уже слышала, только не могу вспомнить…

«Здрасте приехали! А кто небылицами про шпионов пугал беднягу Леся?» Вот это называется «пальцем в небо».

– Было из чего огород городить да тайну великую делать, – пробурчала я. – Больше нервов потратили, тебя расспрашивая, чем сведений получили. Я всего–то и хотела уточнить место встречи на всякий случай.

В глазах собеседниц появилось непонимание.

– Встречи? – переспросила Кирина.

– Ну да, в Дарстане. По–моему, всем ясно, что Риану нужно покидать разделившись? – Мой взгляд задержался сначала на одной подруге, затем на другой. – Думаю, со мной пойдет Эона…

Светловолосая сердито засопела.

– …в случае чего будет выручать из трудных ситуаций, – вовремя поправилась я.

Сопение стало чуть тише.

– Правильно думаешь, Рель, – подмигнула мне неранка и приобняла подругу. – Эон, хорошо, что я могу положиться на тебя, а не на эту легкомысленную аристократку.

Эона угрюмо посмотрела на наши улыбающиеся физиономии, но спорить не стала.

– Колдануть некоторым лень, – проворчала она в сторонку.

Я сделала вид, что не услышала, и обратилась к старшей:

– Кир, давайте условимся о встрече. Поселение на границе называй сама.

Темноволосая в задумчивости потерла лоб.

– Звучит неплохо, – наконец согласилась она. – И местечко подходящее имеется. Хокпекты – дыра дырой, конечно, зато и маги, и храмовники стороной обходят.

– Далеко?

Неопределенное пожатие плеч.

– Да кто ж их знает. Большинство стекается на заработок в Умузбулар: там и нанимателей побольше, и самим на товаре нажиться можно.

– Ты не поняла, – хихикнула я. – Обходные пути наемников меня мало интересуют. Хокпекты эти далеко?

Смеялись уже в три голоса.

– Точно не знаю… вроде бы дня три, если пехом. Подожди, сейчас по карте прикинем.

Кирина извлекла из–под рубашки знакомый пергамент. Три головы столкнулись над развернутым листом.

– Подвиньтесь, своими башками весь свет мне загородили!

Неранка недовольно распихала нас локтями и вновь склонилась над картой.

– Так, Заячье Перекрестье мы уже проскочили, а сейчас находимся тут. – Палец старшей ткнул в точку с надписью, прочитать которую можно было, только вооружившись лупой. – Хмел – чахлый городишко на почти заброшенном Дрюссельском тракте. Сильно повезет, если попутный обоз попадется. А нет, так пешком до Дрюсса пару дней с остановками топать. Здесь уже проще: на Умузбуларский базар в надельник месяц только ленивый не едет. Еще день–два. Не доезжая границы, сворачиваем в Моске, полдня идем следом за солнцем, и вот они – Хокпекты. В целом, да будет благосклонна к нам Богиня, должны успеть дней за пять.

– А потом еще провидец знает сколько тащиться по степи до гор, – для порядка побурчала я. – И не в обозе! Вдруг доведется с кочевниками столкнуться?

– Я очень на это надеюсь, – загадочно улыбнулась Кирина.

– Сбрендила?!

От моего вопля подскочила разомлевшая на солнышке Эона и притихли напуганные синицы, вскоре запричитав с удвоенной силой. Порыв ветра принес сладковато–свежий запах воды, маня искупаться. Мы в дружном унынии посмотрели на заводь.

– Да в своем я уме. – Неранка аккуратно свернула карту и сунула ее обратно за пазуху, походя собирая ладонью выступивший на шее пот.

– А так и не скажешь…

– Рель, когда тебе язвить надоест?

– Как только дождусь твоего вдохновляющего примера. – Мы с Кириной обменялись понимающими усмешками – временно нами была объявлена ничья. – Так, что там со степняками?..

Неранка досадливо дернула плечом.

– Дарстан никогда не отличался особым почтением к власти: попробуй призови к порядку ветер – кочующие степные кланы. Посему Империя не трогает их, а они создают видимость верной провинции, однако не особо усердствуя. Такое положение устраивает практически всех, за исключением церковников, беспокоящихся за крепость веры (они правильно тревожатся, надо заметить). Если Богиня нам улыбнется, осеннее становище клана Белого Коня в дне пути от Хокпектов останется неизменным, и там мы получим лошадей, снаряжение и проводника. Мать клана очень многим обязана нашей Мудрейшей.

Слышали мы уже такие сказочки! Да не по одному разу.

– Что же такого значительного сделала Мудрейшая, чтобы толпа имени Коня–альбиноса зауважала Неран? – Недоверчивое фырканье. – Обеспечила клан охранным амулетом от огромных земляных червей, которые из любви к теплому климату Дарстана обитают исключительно на его территории и жрут за перегон по полтабуна вместе с наездниками?

– Правда? – широко распахнула глаза падкая на сказочки Эона.

После этой реплики с Кириной приключилась форменная истерика. Девушка хохотала, утирая слезы. Мы с Эоной обменивались недоумевающими взглядами.

– Гигантские черви… амулеты… табуны… – Неранка уже икала от хохота. – Надо же было так наврать! Мать Айзгуль – внучатая племянница Мудрейшей – придет в восторг, когда это услышит. Богиня не обделила тебя воображением, Рель!

При чем здесь моя фантазия? Это не ко мне – я всего лишь кратко и очень вольно пересказала «Дюну» Хэрберта.

Ночь убаюкивала безмятежностью, но спокойствия в душе не было. Я отмахивалась от комаров, навязчиво предлагавших мне скоротать дежурство в своем обществе. Прикорнувшая у костра Эона из–под плаща отзывалась на мои хлопки недовольным всхрапыванием. В черной, маслянистой бездне заводи с плеском тонули редкие крупинки звезд. Тихо потрескивающий, чахлый костерок силился окончить свое бренное существование, но мешала моя рука, время от времени подкармливающая его хворостом.

Кирина покинула нас сразу, как только мы обговорили все детали будущего хокпектинского свидания. Встретиться условились на постоялом дворе, единственном, по словам неранки, в этом богом забытом поселении. В качестве пароля на случай маскировочного морока был заготовлен «гениальный» по содержанию проверочный вопрос: «Не подскажете, как пройти на рынок?» Если в ответ раздавалось: «Я как раз туда собираюсь», – все в порядке. Однако, услышав: «Я сама (сам) здесь впервые», следовало незамедлительно ретироваться, а дальше действовать по обстоятельствам.

…Сложности возникли при обеспечении нас с Эоной картографическим материалом. К сожалению, никто из нас не догадался захватить с собой ни клочка бумаги, не говоря о пергаменте. Уголь крошился и размазывался по полотенцу, делая изображенную на нем карту похожей на картину Малевича после стирки нерадивой прачкой. Все молчали: каждая втайне надеялась, что рубашку на поругание придется отдавать не ей. Я оттирала пальцы от угля, когда меня озарило.

– Эона, стаскивай быстро рубашку! – радостно завопила я и бросилась к своим пожиткам.

Девушка обиженно поджала губы:

– Почему сразу я?!

Кирина поймала мой заговорщицкий взгляд.

– Потому что! – прозвучало хором.

– Только и знаете, что издеваться надо мной!

Скинутая и скомканная рубашка полетела в мою сторону.

– Эона, перестань дуться. – Я увлеченно рылась в своих вещах. – Никто не собирается пачкать твою одежду.

Баночка с маскировочным зельем, разумеется, нашлась на самом дне сумки, чье содержимое пришлось вывалить на землю. Зубами я вытащила притертую деревянную пробку.

– Что бы у тебя там ни было, оно уже испортилось. – Из–за зажатого двумя пальцами носа голос Кирины звучал гнусаво. – Притом давно.

– Вот это мы сейчас и проверим, – тоже закрыв нос рукавом, пробормотала я и посмотрела на Эону.

Та попятилась.

– Эона, солнышко, тебе помочь расшнуровать сорочку?

Ужас застыл в глазах девушки.

– Кир, эта тронутая отравить меня хочет! – тонко и испуганно заверещала она. – Я с ней не останусь!

Неранка вопросительно посмотрела на меня.

– Сама она ненормальная! – Я покрутила пальцем у виска. – Зелье это! От почесухи. Если нанести его на кожу и недолго подержать на солнцепеке – трудносмываемый загар обеспечен.

Путем долгих уговоров и увещеваний Эона согласилась–таки стать нашей ходячей картой. Пока я тонкой веточкой срисовывала наш путь до Хокпектов, она хихикала и не переставая жаловалась, что ей неудобно, щекотно, жарко и холодно, выворачивала голову, чтобы посмотреть, как получается. Несмотря на это, карта получилась вполне пристойная.

Солнце уже цепляло покрасневшим боком верхушки деревьев, когда, обняв каждую из нас на прощание, Кирина наконец тронулась в путь. После ее ухода мы с Эоной почему–то избегали смотреть друг другу в глаза, бросая исподтишка вороватые взгляды, замолкали на полуслове. С траурными лицами поужинали подстреленной неранкой жесткой уткой, которую начали варить еще в обед, распределили ночное дежурство и стали устраиваться на ночлег. Эона своими шумными вздохами и кручениями с боку на бок допросилась посула всенощного бдения, после чего на удивление быстро заснула. И, глядя на умиротворенное лицо спящей спутницы, я поняла, что именно исчезло, ушло вместе с Кириной…

Чувство защищенности. Уверенность ребенка в родителях, ученика в учителе. Все мы чьи–то дети. Неразумные чада, громко требующие самостоятельности, свободы, уважения и беспечно упускающие, что вместе с правами приходят обязанности. На одно «хочу» найдутся десятки «надо» и сотни «нельзя». Но осознание этого обычно приходит слишком поздно: пуповина перегрызена, и дорога разбегается на две: искать нового родителя или самому становиться им. Хотя есть и третий путь – в уродцы, подобные мне, что находят ребенка внутри себя – они боятся взросления, но еще больше страшатся зависимости. И эта непонятная тревога, холодившая живот, – не что иное, как неизвестное мне дотоле бремя ответственности за кого–то еще, кроме себя, любимой. Странное ощущение пугало меня, но одновременно делало сильнее…

Мягкое, серебристое свечение, поднимающееся от воды вместе с туманом, отвлекло меня от философствования на вечную тему отцов и детей. Лимонная долька луны с любопытством выглянула из облаков. Браслет помалкивал, но рука сама нашла рукоять Неотразимой и осторожно потянула меч из ножен. Отдохнувшее за день тело легко перетекло в стойку на ногах, расслабленных в коленях.

Ночь вспыхнула журчащим смехом сотен голосов, отражающиеся в воде звезды закружились в шальном танце. Туман вскипел молочно–белым, вспыхивающим серебристыми искрами облаком и медленно поплыл к берегу. Резкий порыв ветра развеял это облако и, унеся звенящий смех с клочьями дымки, явил моему восхищенному взору русалку. Она удобно устроилась в полусидячей позе, опираясь о дно рукой и игриво поплескивая отливающим зеленым перламутром хвостом.

Наконец–то мне довелось увидеть настоящую русалку в ее классическом варианте, так любимом кораблестроителями, – пышная, хоть пивные кружки ставь, грудь, тонкая талия и волосы, настолько длинные, что их кончики плавали на поверхности воды, подобно диковинным водорослям.

Мне стало интересно, как она будет со мной общаться – мысленно или знаками?

«Азбукой Морзе по лбу настучит». Была бы польза…

Сообразив, что нападать никто не собирается, я осторожно присела на плоский камень неподалеку от воды. Но Неотразимую из рук не выпустила.

– Я хочу поблагодарить тебя за мою правнучку, Избранная. – Голос русалки был подобен переливчатому напеву ручья, где одно слово, позванивая хрусталем, плавно перетекало в другое.

Красивое, строгое лицо с очень нежной, белой кожей и правильными дугами бровей. Нефритовая радужка ее больших глаз практически не оставляла места белку. Надменно–пухлые губы изгибались в загадочной полуулыбке. Вьющиеся русые с прозеленью волосы, разделенные пробором на две равные части, затейливо перевиты бусами из мелких ракушек. Лоб украшала крупная хрустальная бусина, вплетенная в тоненькую косичку. Шею русалки опутывало множество самых разных украшений: ожерелья из жемчуга, янтаря, ракушечные и костяные бусы, подвески на витых шнурках. Готова поклясться, простой бижутерии на ней не надето – сплошь амулеты!

Вот бы мне прабабушкой так выглядеть!

«С хвостом?» Да хоть с копытами!

Ой, а откуда она знает о моем избранном статусе? У меня что, на лбу неоном буквы горят или еще какие опознавательные знаки имеются?

– Что, моя избранность так заметна? – недовольно проворчала я.

Смех был столь же обезоруживающе красив, как и голос.

– Я Владычица этих вод и всегда узнаю призвавшую меня дочь. – Ее тонкие белые пальцы оставляли за собой светящийся след в темной воде. – Особенно любимую.

Вот ведь невезуха!

– Надеюсь, эту важную информацию вы оставите при себе? – Я попыталась выяснить масштабы катастрофы. – Мне ни к чему лишняя шумиха…

На этот раз русалка не рассмеялась, но кожей ощущалось, что все это ее крайне забавляет.

– Зов как брошенный камень – Сила распространяется вокруг подобно кругам, что тревожат воду, выдавая твою сущность. Я не скажу – другие поймут. – Она неопределенно махнула хвостом.

– Но что же мне было делать?

– Молчать. – Русалка едва заметно усмехнулась.

Посмотрела бы я, как она «смолчала» бы перед сотворениями Хмари!

– Я хочу вознаградить тебя. Пусть Избранной мало что необходимо, однако мой подарок обязательно пригодится. – Она опять многозначительно улыбнулась.

Меня захлестнуло возмущение. Как это – мало что необходимо?! Много чего очень даже необходимо: еда, одежда, медикаменты, деньги тоже пригодились бы. Да ладно, пусть хотя бы что–нибудь дадут. Не дура – отказываться не буду. Зря, что ли, на этом самом бережку надрывалась?

«Конечно, прихватизированный ужаст, заныканный в рюкзаке, здесь совсем ни при чем». Компенсация за риск в расчет не принимается. Грех обижать благодарных родственников.

Владычица поманила меня к себе. Я ненадолго замялась, не зная, как поступить с мечом. Но, все же положившись на браслет, отложила Неотразимую, сняла обувь, закатала штаны и с некоторой опаской зашла в воду примерно по колено.

– Выбирай. – Русалка просто указала на обилие бижутерии у себя на шее, а не стала лупить меня хвостом, как представлялась моему больному воображению.

«Такими темпами скоро соберется целая коллекция подвесных украшений». В следующий раз буду просить сережки, чтобы гарнитур получился.

Чтобы рассмотреть украшения, я наклонилась ближе. Пахло от Владычицы чем–то неуловимо приятным, свежим. Мне не приглянулись ни нитка розового жемчуга, ни янтарные бусы – пальцы притянула витая в форме рога раковина на кожаном шнурке. Владычица странно посмотрела на меня, однако, поколебавшись, развязала шнурок и сунула его мне в руки, будто боясь передумать.

Пока я таращилась на презентованную бижутерию, русалка невоспитанно скрылась в глубине, напоследок от всей души окатив меня водой. Прохладный ночной ветер тут же напомнил о том, что промокать в это время суток не рекомендуется. Зубы живо откликнулись противным стуком, а ноги наперегонки побежали к почти потухшему костру и бессовестно проспавшей все интересное Эоне.

Глава 9

Осень, спохватившись, что рассеянное человечество могло и не заметить ее прихода, напомнила о себе похолоданием. Мелкий дождь зарядил с самого утра и не думал утихать, занудно настукивая по голове. Намокнув, плащ и сумки прибавили в весе, но тяжелее поклажи на плечи давило низкое, свинцовое небо, вжимая усталых путников в землю. От резкой смены погоды ломило виски и клонило в сон. «Переодевания переодеваниями, а физиологию забывать не след», – решил мой организм и тоже порадовал «подарочком» – с каждым сделанным мной шагом, с отдачей в позвоночник, меня все больше беспокоила знакомая всем зрелым женским особям тягучая боль.

По извилистой лесной дороге довольно быстро мы выбрались на Дрюссельский тракт – о чем нас оповестила надпись, выбитая на тесаном придорожном камне. Нанесенное рядом со знаком об охране тракта изображение стражника наглядно доказывало, что разметчикам нечужды художественные таланты. А обилие накорябанных тут же похабных стишков положительно характеризовало грамотность как проезжающих, так и местного населения. Движение на большаке, как и предсказывала Кирина, не удивляло оживленностью: за весь день навстречу попался лишь одинокий всадник. Настегивая загнанную хрипящую животину, нарочный (а больше некому) промчался мимо, удостоив двух промокших путников лишь смазанным взглядом.

Раскисшая колея чавкала под сапогами уже довольно долго, а обещанный картой Хмел как сквозь землю провалился.

– Я так и знала, что мы заблудимся, – ныла плетущаяся слева от меня Эона. Из–под капюшона ее плаща то и дело раздавалось чиханье вперемешку со шмыганьем. – Наверняка не там свернули, а все ты: поди, карту неправильно срисовала – только всю спину мне зазря исцарапала да рубашку той вонючей дрянью перепачкала. Говорила я, с Кириной надо было идти, пока погодилось, а не презирать знаки божьи…

Критические дни получили свое название не за просто так. В этот напряженный период месяца всегда тянет указать окружающим на их несовершенство. И делать это хочется громко, с применением весомых материальных аргументов.

И только вездесущий Единый знает, чего мне стоило сдержаться…

– Эона, сокровище мое, хреново мне и без твоего нытья, поэтому заткнись, пожалуйста. – При звуках моего вкрадчиво–ласкового голоса спутница подавилась очередным «я ж говорила!» – Первое же услышанное от тебя слово я приму за божье повеление прибить одну нудную особу и прикопать ее останки в ближайшем лесочке!

Девушка недоверчиво глянула на меня исподлобья, но смолчала. Я же, сорвав на ком–то накопившееся раздражение и злость, почувствовала себя лучше и прибавила шагу.

«Легче страдать не одной, а с другими?» Нет, легче, когда страдают только другие, но, к сожалению, так случается крайне редко.

К вечеру дождь усилился, отгораживая нас от мира завесой сырой, хмурой мги. Все, что могло на нас промокнуть, промокло. Все, что можно было натереть мокрой одеждой, натерто. Запас ругательств я перебрала в три раза, включая производные и многоэтажные, а также изобрела парочку новых. Ноги убедительной болью намекали, что скоро откажутся двигаться вовсе. Поэтому разглядеть городскую стену мы смогли, только почти уткнувшись в нее лбами. Очереди у деревянных ворот, окованных железом, в такую погодку, да к ночи ближе, понятно, не наблюдалось, но прождать, пока стражники соизволят спуститься на стук из теплой сухой караулки, пришлось преизрядно.

Стукнула задвижка смотрового отверстия.

– Кто такие? Что надо? – Судя по перегару, дохнувшему из калиточного окошка, в окрестностях Хмела дождило еще со вчерашнего дня.

Обдумав ответы на подобные провокационные вопросы заранее, я врала, как по писаному.

– Ниспошли вам Единый свое благословение, достопочтенные. – Заискивающий поклон и вовремя просунутый в окошко и положенный на мозолистую ладонь стражника тален.

Калитка в воротах заинтересованно приоткрылась, явив нам двоих успевших промокнуть, а потому мрачных мужиков в кирасах и с копьями наперевес.

– Сестрицу вот к нареченному в Дрюсс провожаю, а с обозами нынче, сами знаете, на тракте–то негусто – приданое хорошо если в меняле–месяце [Меняла – десятый месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Изменяющихся.] доедет. Обогреться бы нам, а поутру своей дорогой дальше пойдем.

Эона, видимо приняв всерьез мою угрозу, лишь буркнула что–то подтверждающе–неразборчивое, чересчур энергичным кивком откидывая с лица капюшон. Разглядев ее хоть и усталую, но хорошенькую глазастую мордашку, стражники заметно оживились. Тот, что постарше, выразительно посмотрел на второго и широко распахнул калитку.

– Сестриц мы завсегда обогреть рады, и даже забесплатно, – протянул он под гогот приятеля и посторонился, чтобы мы могли пройти. – Вниз по улице корчма рена [Р е н – вежливое обращение к горожанину.] Ивалия будет, «Святой костер» называется. Вывеска приметная, не ошибетесь…

Непогода превратила ранние сумерки в поздний вечер, однако пройти мимо оригинальной вывески под раскачивающимся на ветру фонарем, изображающей сожжение ведьмы, и впрямь было трудновато. Намалеванный костер полыхал алым и оранжевым, будто настоящий, подпаливая развевающуюся тьму ведьминого плаща. Особенно удалось даровитому художнику выражение ужаса на лице приговоренной женщины: рот исказило судорогой беззвучного крика, в глазах застыла нечеловеческая боль. Прямо как с натуры рисовали…

– Рель, пойдем отсюда, а? – Подруга испуганно покосилась на вывеску. – Она плачет как живая…

– Поплачет да перестанет – только дождь утихнет. А вот мы с тобой скоро за согревом сами на костер полезем, потому как другой постоялый двор в этой дыре вряд ли отыщется. – Я решительно толкнула калитку и потянула Эону к двери, откуда явственно тянуло запахом готовящегося на вертеле мяса.

Типун на мой болтливый язык…

Меня разбудил холод. Эона, воспользовавшись моим бессознательным состоянием и своим превосходством в весе, захватила одеяло. В отчаянной схватке за его возвращение я получила чувствительный пинок в голень и проснулась окончательно. Однако вылезать из–под трофея не спешила.

Давешний мелкий дождик нынче окреп и обрел хамоватую уверенность. Его робкий стук бедного родственника превратился в барабанную дробь победного марша. Приняв позу зародыша, я убаюкивала боль, ставшую на ближайшие дня три неотъемлемой частью моего существования. Вид собственной одежды (наверняка холодной и влажной) вызывал у меня омерзение. А ведь до нее, развешанной на вбитых в стену колышках, еще нужно добежать по ледяному полу – сумрачная комнатка была пусть и невелика, но сильно вытянута в длину. О магических светильниках в Хмеле, понятно, и не слышали (чай, не столица), да и камином комнату тоже не украсили. Жаровня с углями, принесенная в комнату с вечера, давно остыла. Сквозь щели в ставни вместе с хмурым утренним светом проникали сырость и зычные, щедро сдобренные площадной руганью покрики корчмаря.

К слову сказать, ужин и комнату у этого милого человека вчера мы получили без особых хлопот.

«А какие могли возникнуть трудности? Вот если бы у вас денег не было, тогда другой разговор». Спасибо за наш комфорт надлежит сказать Лесю – парень побоялся, что мог недоглядеть за своими людьми, и с лихвой восполнил возможные денежные потери.

«Однако хорошо иметь дело с благородными рыцарями». Куда хуже, когда вместо них бессовестно дрыхнущие девицы.

– Па–а–а–адъем! – скомандовала я, исправляя в окружающей обстановке хотя бы то, что было в моих силах.

Команда перешла в стон, стоило мне принять вертикальное положение. Тело, желавшее весь оставшийся день только лишь нежиться в постели, выказало категорический протест.

Эона подскочила и ошалело завертела головой: светлые перепутанные волосы стоят дыбом, глаза дурные, мутные. Девушка заметалась по кровати, лихорадочно ища мирно притулившийся у дальней стены меч, дабы отразить домогательства толпы насильников, ломящихся в комнату. Однако, узрев в помещении лишь их бледное подобие в моем лице, она вновь нырнула под одеяло.

– Чего орешь? – Донесшийся оттуда голос был подобен наступившему утру. Хмурый и обиженный.

– Того самого. Вставать пора. – Решив подбодрить спутницу личным примером, я ступила на пол. Опыт не удался. – Твои предки, согрешившие с духом выгребных ям в первый день святой недели воздержания…

В ответ на мои поругивания в процессе скачкообразного добывания одежды из–под одеяла раздавались сдавленные смешки. Штаны и рубаха, как и ожидалось, не высохли за ночь. Помочь этому благому делу магически я попыталась еще вчера вечером, но исчерпанные до донышка запасы Силы и общее ослабленное состояние отсоветовали мне это делать в весьма болезненной форме. Прежде чем одеться, мне предстоял еще один подвиг – омовение в щербатом корыте. Негромко повизжав для смелости, я щедро плеснула на себя воды из кувшина. Ледяной влагой ожгло кожу, тряхануло разомлевшее после долгого восстанавливающего сна тело. Да так, что к концу купания мне стало даже жарко.

– Смейся, смейся, – бурчала я, растираясь жестким полотенцем. – Придет еще твоя очередь умываться, а воды–то нет.

– А и не надо. – Эона не торопилась с подъемом, продолжая валяться в уютной, теплой постели. – Мне и так хорошо.

– Мойдодыра на тебя нет!

Девушка, любопытствуя, аж приподнялась:

– Это заклятие такое умывающее, да?

Размечталась.

– Умывальников начальник и мочалок командир, – просовывая голову в ворот рубашки, процитировала я по памяти Корнея Ивановича и от себя добавила: – Здоровенный шкаф с железными гнутыми руками и краном вместо носа. Приходит к грязнулям и насильно их моет.

– Жуть какая! – Эона подхватилась с кровати и состроила брезгливую гримаску. – Этим магам только бы гадость какую–нибудь оживить.

В воспитательных целях я не стала уточнять, что стишок про эту «жуть» в моем мире наизусть знает каждый ребенок, а полезла за вещами под кровать.

«Куда–куда?» Под кровать. Подальше от воров и здравого смысла.

– Ре–е–ель.

– М–м?.. – Сумка, зацепившись за что–то лямкой, никак не желала вытаскиваться. Чтобы ее освободить, мне пришлось почти целиком влезть под койку, выметая оттуда залежи прошлогодней пыли.

– Может, задержимся здесь на денек, а? Глянь, погода какая… – Светловолосая, подпрыгивая на месте, с относительным успехом пыталась умыться двумя пальцами. – Все равно по слякоти далеко не утопаем.

Вид у Эоны был самый жалобный.

– Задержимся, – легко согласилась я, потроша рюкзак в поисках кошеля.

Содержимое кожаного мешочка, высыпанное на одеяло, требовало самого внимательного пересчета. Нам предстояли кой–какие незапланированные траты…

Основательность. Именно это слово первым приходило на ум при взгляде на мужчину, сидевшего на табуретке у распахнутой настежь и подпертой чурбачком двери. Хозяин лавки подслеповато щурился, изучая на просвет темную ткань, и то неодобрительно качал головой, то прицыкивал. Неожиданно потемнело: кто–то загородил ему и тот скудный свет, что давало пасмурное, отнюдь не ласковое к проснувшимся горожанам утро. Мужчина повернул голову посмотреть, какой сумасшедший притащился. Чужак, не иначе – кто ж из местных попрется к портному в такой дождь!

В дверном проеме застрял долговязый мальчишка в промокшей насквозь мешковатой куртке. Вода стекала с узких полей потрепанной шляпы прямо ему за шиворот. Молоденький совсем – бриться еще даже и не начинал. Выглядел паренек неважно: одежда болтается, как на пугале огородном, лицо исхудавшее, будто после болезни, тени под глазами, кожа с сероватым оттенком и грязные, сальные волосы.

– Да не обойдет Единый хозяина щедротами своими! – хриплым ломающимся голосом поздоровался посетитель и звонко чихнул.

– Да не останется глух Создатель к чадам Его. – Портной уважительно посмотрел на черное оголовье меча, выглядывающее из–за плеча мальчишки. – Чего изволите, достопочтенный?

Какой–какой, а достопочтенной моя особа уж точно никогда не была. Утерев рукавом нос, я шагнула внутрь помещения и замешкалась с ответом, присматриваясь к хозяину лавки.

Цепкий взгляд карих глаз. Кряжистый, серьезный. Положительный. Окладистая борода, русая пополам с сединой. В поведении ни унции спеси, но и ни капли заискивания – все та же степенность.

– Платье. – Мои пальцы затеребили тощий кошель.

Голос лавочника неожиданно потеплел.

– Зазноба?

– Сестра, – мотнула головой я.

Мужчина, кряхтя, поднялся с табурета, бросая отрез ткани на широкий некрашеный прилавок. Приволакивая правую ногу, хозяин направился в дальний угол небольшой опрятной комнатки, которая казалась еще более тесной благодаря толстым рулонам материи, накрученной на вбитые в пол костыли.

– Ну ежели непривередлива сестренка, глядишь, и платьице парадное, хоть сейчас на танцы, ей подберем.

Как забавны проделки судьбы! Не далее как недели две назад, изображая служанку, я приобрела одежду для «брата». А теперь вот в мужском образе покупала платье для «сестры».

Представив на секунду бредущую по размокшему тракту Эону, облаченную в нечто эфирное с рюшами, я поторопилась уточнить:

– Мне бы что попроще и потеплее!

Мужчина даже не обернулся:

– И такое найдется.

«Ходят тут всякие», – надсадным скрипом крышки пожаловался большой окованный сундук, притаившийся в сумраке угла.

– Какова сестренка–то? – спохватился портной, оглядываясь на меня.

«Размер одежды – сорок восьмой, груди – четвертый, полновата в бедрах и широка в кости, рост – около метра семидесяти», – могла бы ответить я, но вместо этого промямлила:

– Ну такая… такая… вот, – и показала какая, насколько мне позволяли размер ладоней и артистизм.

– Фигуристая она у тебя, – одобрительно хмыкнул мужчина и снова нырнул в сундук.

Некоторое время оттуда доносилось постукивание, сопение, неразборчивое бурчание. Наконец с мягким шуршанием искомое было извлечено на свет. Универсальный немаркий коричневый цвет, к удивлению лавочника, вызвал мое горячее одобрение, а не снисходительное «Поярче ничего не сыскать?». Я подергала за шнуровку корсажа, прикидывая, можно ли его утянуть и не велико ли будет Эоне платье. По виду оно должно было прийтись моей спутнице впору.

– Беру, – решилась я, щупая тонкую шерсть. – Сколько?

Мужчина огладил бороду.

– Десяточек серебром.

Ничего себе цены! Столичных раза в два выше…

– Сбавить бы, достопочтенный! Вполовину.

– Сыщите дешевле, – усмехнулся хозяин, сгребая с прилавка платье. – Только нынче на весь Хмел рен Брес один такой.

– Авось и сыщу, за шесть–то таленов. – Я вцепилась в подол и потянула на себя. – Уважаемый рен Брес, может, в городе и один, да что–то толпы перед его лавкой не видать.

– Дождит – вот и нет никого. А как распогодится, понабежит народ, по девяточке быстренько платьица разберет.

Платье снова пришло в движение.

– Может статься, дождь на неделю зарядил. – Мои пальцы отпустили материю. Лавочник, не удержавшись на ногах, плюхнулся на табуретку. – А я–то, не откладывая, даю семь таленов.

– Седмицу полежит – не окорок, не попортится. Мне, старому, и тален лишним не будет.

– Мне тоже.

Я пожала плечами и повернулась к двери, делая вид, что собираюсь уходить.

– Ладно, давай серебром шестерочку. – Мужчина улыбнулся, глядя на мою ошеломленную физиономию, и хитро прищурился. – Трешку за балаган плачу – потешила старика. А то серо на душе, тягостно…

Отвязанный от пояса тощий кошель глухо звякнул о прилавок.

– А еще один тален за что? – не удержалась от вопроса я, отсчитывая серебро.

– Фигуристой сестричке на гостинец.

Мужчина отмотал два локтя бечевки, скатал вывернутое на изнаночную сторону платье плотным валиком, перевязал его и передал мне.

– Благодарствую, уважаемый рен Брес. Да продлит Единый ваши годы…

В лавку, чуть не сбив меня с ног, кубарем вкатилось нечто мокрое и орущее:

– Деда! Деда!

Нечто, схваченное лавочником за шиворот, оказалось босоногим пацаненком лет восьми. Свободные штаны и рубаха подраны во всех приличных и не очень местах да заляпаны по самое не хочу грязью.

– Ужо я тебе, баловник, сейчас уши обдеру!

– Ну де–е–еда–а–а–а. – Мальчишка засучил ногами в воздухе.

– Что – деда?! Мать твоя куда смотрит? Знал же, когда дочь за кожевника отдавал, дело хорошим не обернется. – Похоже, последнее предложение было любимой присказкой лавочника. – Что на свете белом деется? Как жить, когда устои неразумным молодняком попираются…

Пацан ловко вывернулся из рук сокрушающегося деда, отбежал на безопасное расстояние и завел старую песню по новой.

– Деда, айда на площадь ходче! Астахе тетка Гальча да бабка Китра чужачку за волосы приволокли! Девка чисто ведьма у дядьки Ивалия на вывеске – патлатая да чумазая! А уж верещит как – страсть!

Выпалив на одном дыхании ценную информацию, мальчонка потерял к нам всякий интерес и нырнул снова в дверной проем под стихающий дождь. Только отмытые в лужах пятки засверкали.

У меня нехорошо засосало под ложечкой. Насколько я могла видеть вчера вечером, другими постояльцами женского пола, кроме нас со спутницей, корчма явно не могла похвастаться, а под определение «чужачка» и подавно подходила лишь Эона. Уж не ее ли приволокли к бургомистру Астахе (ну и имечко у бедолаги!) те две гнусные бабы. Хотя… теткам подруга первая синяков да шишек понаставила бы.

Почему–то эта мысль меня совсем не успокоила. Кое–как запихав в сумку платье и кошель, я припустила вслед за пацаном, даже не попрощавшись с хозяином. Он что–то кричал мне вслед, но прислушиваться было некогда.

И ведь несколько раз повторила этой дурехе, чтоб из комнаты ни ногой!

Хмел не отличался оригинальностью градостроения и, согласно радиальной планировке, все самое ценное берег в своей середке. Его главную площадь взяли в кольцо городской храм, ратуша и дом с фривольной остроконечной крышей из красной черепицы, – наверное, особнячок здешнего бургомистра. Чтобы еще больше украсить город, на лобном месте соорудили многофункциональный деревянный помост, служивший одновременно как трибуной, так и виселицей.

Сюда я добиралась долго и муторно. То и дело сворачивала в тупики, выбиралась из одних тесных, извилистых улочек, чтобы заблудиться в других. А спросить дорогу оказалось не у кого. Достигнув наконец центра города, я поняла почему.

На немаленькой площади народу было – не протолкнуться. Накрапывающий дождь не мешал горожанам развлекаться – сновали ушлые лоточники, то тут, то там слышались веселые разговорчики и взрывы хохота. Дети помладше оседлали отцовские плечи, кумушки вытягивали шеи, пытаясь разглядеть зловредную ведьму, сразу же успевая и обсуждать увиденное. А на помосте, окруженном плотным кольцом стражи, как я и боялась, стояла связанная по рукам и ногам, промокшая и разнесчастная Эона. Рядом с ней вместо стражников несли караул две бабы. Та, что помоложе, – рыжеволосая, рыхловатая бабенка. Другая – тощая и бесцветная старуха. Отсюда не разглядеть, но вроде бы первая из них попалась мне навстречу утром, когда я уходила из корчмы.

Над площадью вместе со свинцовыми облаками нависло ожидание. И оно было приятным…

«Чего, собственно, дожидаемся?» Горожане, по всей вероятности, ждут бургомистра, а я – дельной мысли. И боюсь, градоправитель появится первым…

Пробраться к Эоне сквозь плотную людскую массу вряд ли будет просто. Особенно с теми скудными запасами худо–бедно восстановившейся к настоящему времени Силы. Да и момент для ее использования, честно говоря, не слишком подходящий.

Я окинула взглядом толпу, прикидывая, как бы мне просочиться поближе к помосту немагическим способом, и тут поняла, что же мне кажется неправильным в окружающем ландшафте.

На площади не чувствовалось возмущения Силы. Абсолютное спокойствие, затишье. Ни мягкой, но мощной волны официального представителя Гильдии магов, ни мелких ручейков колдунов–самородков да потомственных знахарей. Даже городского шептуна в качестве эксперта по ведьмам не пригласили.

Либо маги тратят уймищу Силы на маскировку. Что еще более подозрительно…

Дождь решил, что поработал достаточно и пора бы на обеденный перерыв, а нерастраченные осадки он еще успеет вылить вечером. Солнце желтым любопытным глазом глянуло из–за туч. Градоправитель понял, что наступил более чем подходящий момент для торжественного выхода, и соизволил явиться пред очи избирателей. Издалека бургомистр выглядел как нечто невысокое, пухлое и рыхлое, увенчанное большой остроконечной шляпой. С его груди мне, как и доброй половине людей на площади, слепила глаза большая золотая бляха на толстой цепи из того же металла.

«Почему градоправители в таких небольших городках обязательно невысоки и полнотелы?» Как верно подметил один большой любитель покопаться в чужом сознании, маленькие люди стремятся компенсировать недостаток роста, добиваясь власти и успеха, а в провинциальных городишках возможности для этого не так уж и велики. Что же касаемо «полнотелости» – на народных харчах да званых обедах всяко не отощаешь.

Толпа раздалась в стороны, пропуская к помосту своего избранника, а также высокого, плечистого священника в темной подпоясанной рясе. Пыхтя, градоправитель взобрался по ступенькам. Охрана из двоих стражников и служитель Единого поднялась следом. Бургомистр поднял в приветствии пухлую руку, на что народ разразился восторженными криками и подался вперед.

Не упустив представившуюся возможность, я покрепче перехватила сумку обеими руками и вклинилась в толпу, энергично работая локтями. Несмотря на старания, мое продвижение нельзя было назвать стремительным. Горожанам тоже хотелось увидеть происходящее во всех подробностях, и люди крайне негативно реагировали на то, что им мешают не только смотреть, но и слушать.

– Дорогие жители Хмела, – неожиданно зычно пронесся над площадью голос бургомистра, – беда постучалась в ворота нашего славного города прошлым вечером – злокозненная ведьма вступила в каменные стены и, дабы творить непотребства магические, противные Господу нашему, посягнула на святое. Реликвию, вот уже более четырех столетий хранящуюся в городском храме.

Люди вокруг меня разразились громкими осуждающими криками. Стараясь не обращать внимания на усиливающуюся боль, я заработала локтями активнее и нечеловеческим рывком выбилась в первые ряды.

Открывшаяся картина не внушала оптимизма. Сгорбившись и понурив голову, Эона вздрагивала от каждого слова, произнесенного низеньким толстячком в богатом костюме.

Куда ж тебя понесло, дуреха!..

– И если бы не бдительность этих достопочтенных горожанок, – пухлая рука указала на бдевших по бокам от девушки теток, которые взирали на люд с чувством хорошо выполненного долга, – Хмел мог лишиться самого дорогого – портянки святого Икития!

Располневшая молодуха с жиденькой рыжей косицей выпятила плоскую грудь. Жилистая бабка на полусогнутых подбежала к толстячку и что–то негромко проскрипела. Ее слова потонули в окружающем шуме.

После некоторой заминки бургомистр продолжил:

– Как правильно подметила достопочтенная Китра, – благосклонный кивок в сторону старухи, – нашей благодарности достоин еще один герой – внук этой уважаемой рены Ерлик.

Рекомый взбежал на помост, поигрывая мускулами обнаженного торса. Толпа взорвалась одобрительным ревом. Герой, обладающий к прочим достоинствам смазливой физиономией, расточал улыбки. Легкими мотыльками над площадью закружили восхищенные девичьи вздохи.

Теперь мне стало ясно, как совершили подвиг по поимке Эоны не слишком героического вида тетки.

Тут на передний план вышел священник.

– Чада мои, – пробасил он, простирая руки над паствой, – как мы покараем мерзостную ведьму?

– Сожжем! – в едином порыве заревела людская масса.

Девушка в ужасе вскинула голову и задергалась, тщетно пытаясь выпутаться из веревок. Исцарапанное лицо, некогда светлые, а сейчас серые, всклокоченные волосы, безумные глаза действительно делали ее похожей на ведьму. Глядя, как она что–то мычит в кляп, а слезы бегут по грязным щекам, мне самой хотелось разрыдаться и броситься к непутевой подруге.

«Но будет ли от этого толк?» Не будет. Даже если бы я смогла использовать Неотразимую против горожан, меня просто сомнут числом…

Поэтому я, прикусив губу до крови, не двигалась с места.

– Однако, – снова взял слово бургомистр, – отец наш Небесный заповедал прощать нечестивцев, давая им возможность искупить свои грехи. Блюдутся ли в нашем городе заповеди Его?

Ответы городского населения прозвучали вразнобой и не столь уверенно, как предшествующий приговор. Оратор, милостиво не заметив произошедшей заминки, с превосходством посмотрел на своего антагониста.

– Да разве раскается в грехах своих ведьма нечестивая? – скривился святой отец.

– Согласна ли ты покаяться, дева? – повернулся к Эоне градоправитель.

Девушка, не в состоянии ответить, просто закивала.

– Согласна ли ты искупить дела непотребные свои?

Опять затравленный кивок.

– Согласна ли ты принести жертву во имя Единого и добровольно направиться к астахе?

И тут меня озарило. Если бы со всех сторон не зажимали люди, я бы хлопнула себя по лбу. Игра в злого и доброго полицейского – вот что изображали на деревянных подмостках священник на пару с бургомистром. А следом припомнилось, что такое или кто такой астаха.

Что ж, присоединимся и мы к этой талантливой труппе провинциального балагана…

– Ми–и–илостивые–е–е государе–е–е! Го–о–осподом Единым прошу–у–у, поми–и–илосе–е–е–рдствуйте–е–е…

Глава 10

За спиной хищно лязгнула дверь подвала, укрывая от меня щедро поливаемый дождем кусок мира. Хорошая такая дверь. Массивная, прочная – солидная, одним словом. И уличного шума не слышно, и до стражи с первой попытки не докричаться.

Усталые плечи с облегчением избавились от гнета сумок. Не решаясь спуститься ниже, в стыло–влажную, пахнущую плесенью и прогорклым маслом тьму, я присела на верхнюю ступеньку, предварительно постелив на нее сложенный вчетверо плащ. На ощупь нашла и вытащила из рюкзака кулек со сладкими рогаликами, под шумок выклянченный у лоточника по дороге сюда. От одуряющего медового аромата сдобы помутилось в голове, а слюна чуть с подбородка не закапала. Осторожно надкусывая крошащийся приторно–сладкий рогалик, я пожалела, что не додумалась выпросить еще и фляжку с водой.

Впрочем, всего не предусмотреть, и это не самый плохой вариант развития событий, принимая во внимание все произошедшее.

Никогда бы не подумала, что могу так громко и жалостливо орать. Чего от безысходности не сделаешь!

– Ми–и–илостивые–е–е государе–е–е! Го–о–осподом Единым прошу–у–у, поми–и–илосе–е–е–рдствуйте–е–е. – Завывая подобным образом, я юркнула между впечатленными моим вокалом стражниками.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, я вскарабкалась на помост и бухнулась в ноги бургомистру. Тот мужественно устоял на месте, только в испуге заколыхалось обширное пузо. А вот находившийся неподалеку герой дня, смазливый Ерлик, отскочил к бабушке за спину. От неожиданности, наверное.

С некоторой заминкой подоспела верная охрана и дернула меня вверх, заламывая руки. От боли аж слезы брызнули.

– Ой–ой–ой! Не винова–а–а–ты–ы–ый я–а–а–а, сиротка–а–а горемы–ычны–ы–ый. Ве–е–едать не ве–е–еда–а–ал! Зна–а–ать не зна–а–ал. – Мое нытье не снижало громкости, а, наоборот, набирало силу. – Пожалейте обездоленного, люди добрые–е–е!

Градоправитель поморщился и махнул пухлой рукой стражникам: мол, выкиньте этого убогого с помоста, чтоб под ногами не путался, общению с народом не мешал.

– Пока–а–я–а–а–ться–а–а хочу–у–у! – в отчаянии возопила я, упираясь ногами в доски. – Ве–е–едьма–а–а проклятая–а–а с пути–и–и и–и–истинного сбила–а–а…

Надежды на действенность воплей у меня было немного, но все–таки это сработало. Бургомистр замер и быстро переглянулся со священником.

– Отпустите отрока, – пробасил святой отец, шагнув в мою сторону. – Пусть покается в грехах своих.

Стражники, волочившие меня к спуску с помоста, нехотя повиновались, а я, лишившись их болезненной поддержки, снова распростерлась ниц, теперь уже в ногах у служителя Единого:

– Благодарствую, святой отец, заступник сирых и убогих, спаситель покинутых и обездоленных, светоч в темном царстве неверия…

– Полно, полно, юноша, – прервал мое чересчур восторженное покаяние бургомистр. – Поднимайтесь и толком все расскажите, а то вы вконец отца Тидока засмущали.

Глядя на последнего, и не скажешь, что священнику это было неприятно, скорей уж зависть одолела градоправителя.

Я поднималась нарочито медленно, страдальчески охая, исподтишка пытаясь оценить сложившуюся обстановку. В толпе активизировались торговцы сладостями, калеными орехами и бражкой. Народ в предвкушении увлекательного зрелища сметал с лотков все подряд.

«Публика – самая благодарная». Согласна.

Начнем.

– Достопочтенные горожане! – Придерживая мятую шляпу, я поклонилась в пояс, чем заслужила одобрительные взгляды. – Сирота я неприкаянный, мамку, папку волкодлаки сожрали, окаянные. Достался я, дитятко неразумное, на воспитание тетке, сестре отца сводной, да муженьку ейному, силушкой не обделенному…

Далее в моем заунывном исполнении следовала душещипательная история о житье–бытье бедной сиротинки у родственников. Как вы понимаете, безоблачным и радостным оно не было. Перечисление невзгод, обид и других ужасов сиротского существования заняло время, достаточное для хорошей проповеди. К финалу повествования почти у всех горожанок глаза были на мокром месте и даже суровая жилистая старуха, караулившая Эону, тайком смахивала набегавшую слезу.

К слову о моей подруге: в ее глазах светилась такая нескрываемая радость, что оставалось только вознести хвалу тому самому Единому, что ей догадались закрыть рот кляпом и она не могла испортить мне представление.

Мужская половина присутствующих оказалась не столь сентиментальна. То тут, то там слышались свист да презрительные выкрики: «Неча дома штаны просиживать – работать шел бы!», «Не малолетка уже, чтоб родню объедать!» – и все в таком же духе.

– …А когда приличные прихожане в храм ходили, проповеди, душу очищающей, внимать, меня отправляли хлев чистить. – Голос от долгой говорильни охрип и срывался. – Но и там я молился Господу нашему Единому, чтобы не дал мне Боженька впасть во грех…

И, дабы не быть голословной и умиротворить разделившихся по половому признаку горожан, я речитативом затянула «Хвала Единому За Любовь К Чадам Его» [Молитва входит в тройку наиболее широко употребляемых в богослужениях, что свершаются в храмах на территории Великой Империи.]. За время обучения в Ордене молитву мне пришлось повторять столько раз, что теперь слова слетали с губ сами, не затрагивая мыслительного процесса. Это дало мне время, чтобы оценить воздействие, произведенное моим рассказом на окружающих.

Большинство из присутствующих послушно повторяли за мной слова молитвы. Священник взирал на происходящее все с большей благожелательностью и одобрением. Нетерпение выказывал лишь посматривающий на меня со странной задумчивостью и неопределенностью во взоре градоправитель, но и он машинально подхватывал последнюю строчку каждого стиха.

«Славься, славься, славься!» – поддакивал он, обеспокоенно поглядывая на вновь сгустившиеся тучи.

Надолго его не хватило.

– Очень поучительная история, – поторопился встрять с репликой бургомистр, едва прозвучало последнее прославление. – Но что привело вас в наш город, юноша?

– Она! – Я повернулась и обличительно указала на Эону. – Тетки моей, мучительницы, дочка старшая.

Толпа ахнула в едином порыве. Эона вздрогнула и изумленно посмотрела на меня.

Я дождалась, пока удивленные перешептывания докатятся до последних рядов, повалилась на колени перед священником и заныла по новой с удвоенной силой:

– Пока–а–я–а–а–ться–а–а хочу–у–у! Не винова–а–а–ты–ы–ый я–а–а–а, сиротинушка–а–а. Ве–е–едать не ве–е–еда–а–ал! Дума–а–а–ал, что–о–о к жениху–у–у провожаю–у–у… Зна–а–ать не зна–а–ал ни–и–и про какие–е–е непотребства–а–а! Все она–а–а, ве–е–едьма–а–а проклятая–а–а…

Градоправителя передернуло. А сколько мольбы было в его глазах, обращенных к служителю Единого! «Отпусти же ему наконец эти бесовы прегрешения, пусть заткнется, или я сам до греха дойду – пришибу поганца!» – говорил измученный взгляд бургомистра.

– Господь наш всемилостив, – внял мольбе святой отец, – снисходителен к чадам своим, что сердцем чисты и помыслами благообразны.

С выражением полнейшего просветления на лице я припала к ногам священника, украдкой утирая полой его рясы нос. Умилению горожан, позабывших все свои разногласия при созерцании трогательной сцены покаяния, не было предела.

В поле моего зрения появились толстые ножки, затянутые в фиолетовые лосины и обутые в сапожки с золотыми пряжками. Бургомистр решил, что представлению уже давно пора закругляться.

– Покаялись, и будет. Давай, мальчик, поднимайся. – Пухлая рука градоправителя покровительственно похлопала меня по плечу. – Не тревожься, нечестивица получит по заслугам…

Доски помоста жалобно заскрипели в ответ на мое бодрое вскакивание.

– Сожжем ведьму! – Кровожадной фанатичности во взоре «любящего братца» не нарадовалась бы святая инквизиция, но бургомистра такой поворот в развитии событий явно не устраивал.

– Единый заповедал прощать…

– Нет прощения грешнице, осквернившей Храм Его!

– Но… – растерялся градоправитель, не ожидавший подобной прыти.

– Неотвратимо возмездие Господне! И долг священный чад Его ускорить небесное воздаяние! Ведь так, святой отец?

– Ну… э–э–э… – не посмел со мной согласиться под свирепым взглядом бургомистра священник.

Я заметалась по помосту в поисках несуществующего топлива для костра. Горожане как завороженные поворачивали головы вслед за моими метаниями. Стражники покрепче прижали к себе копья, чьи древки, как показалось охране, привлекали мое нездоровое внимание. Женщины и осторожный Ерлик предусмотрительно по–тихому слиняли с помоста. Эона, тряся светловолосой (вернее, уже сероволосой) головой, пыталась промычать сквозь кляп что–то протестующее. Из ее светло–карих глаз на меня смотрела обида всеми преданного ребенка.

– Молчи, ведьма проклятая! – Мой кулак угрожающе закачался перед носом подруги. – Думала провести добрых людей?! Как бы не так! Да услышит мои слова святая Кирина, уж я позабочусь, чтобы ты свое получила.

Надеюсь, она поняла намек…

– Грехи прощаются во искупление! – понукаемый градоправителем, выступил вперед священник. – Отринь ненависть, отрок! Дева искупит прегрешения свои, принеся жертву огромную, и воздастся ей за это на небесах…

– Искупит она, как же! – невежливо перебила я святого отца. – Сбежит, знамо дело. Да к мамашке своей… подколодной. И вот тогда я доподлинно не жилец на этом свете, сиротка горемычный, судьбинушкой обиженный! Кто, окромя меня, о могилках родительских позаботится? Совсем зарастут лебедой да бурьяном без присмотра–а–а…

– Ну–ну, мальчик, успокойся, – снисходительно успокоил меня бургомистр. – От астахи не сбегают.

– А вдруг…

– Не вдруг, – раздраженно отрезал мужчина, который, похоже, для себя уже все решил, и ему сразу надоело пререкаться. – Если есть охота, можешь со стражей завтра до логова прогуляться. Сам убедишься, так сойдет?

Видя мое счастливое лицо, толстячок тоже расцвел сияющей улыбкой и вкрадчиво продолжил:

– Только не обессудь, сегодняшнюю ночь придется в подвале переждать. Сам понимаешь, доверяй, но не плошай…

Опять этот странный обмен доверительными взглядами со священником.

– А вещи? – не спешила радоваться я предоставленному местными властями ночлегу.

– Что – вещи? – не понял градоправитель.

– Мои вещи. – Хмурый, тяжелый взгляд исподлобья. – Они в корчме остались. Что с ними? Когда мне их отдадут?

– Завтра получишь…

– Не–е–е, я так несогласный, сразу давайте. – Реплика в толпу: – Знаю я этих корчмарей: овса лошадям недосыпают, посетителей обсчитывают, бражку безбожно разбавляют. Что за ночь с моим скарбом будет?!

Последнее замечание вызвало самый горячий отклик у горожан.

– А Ивалий–то хорош! Вона чем балуется…

– То–то бражка слабовата стала…

– Обсчитал! Как есть обсчитал! А еще, бесстыдник, баял, что я Лиле пяток таленов оставил. Да она больше трех не стоит! Уй…

Заговорившийся мужик получил от обманутой жены оплеуху и быстренько заткнулся. Но соседи, любящие позубоскалить, молчать не стали. Завязалась небольшая потасовка, которой не дала развернуться бдительная стража, накостыляв всем подряд. Для профилактики.

Погода вспомнила, что задолжала человечеству некоторое количество осадков. Их первая капля снайперски угодила на мясистый нос градоправителя.

Бургомистр зло выругался, подозвал ближайшего к нему стражника – невысокого конопатого парня с ушами, что кофейные блюдца, – и приказал:

– Принеси его пожитки. И чтоб быстро! Одна нога здесь, другая там!

Рогалики подозрительно быстро закончились, подарив на прощание приторно–медовый привкус и дикую жажду. Я мужественно терпела, напоминая сама себе о необходимости накопления Силы для побега и соблюдения магической конспирации. Медитация и самовнушение помогали слабо: жажда усиливалась с каждым мигом. Мне даже стали мерещиться звуки капающей воды.

Стоп! А чудится ли это?

Некоторое время я напряженно вслушивалась в окружающую тьму и поняла, что мне не показалось. Филиал Великой засухи во рту сподвиг меня на более активные действия, чем аутотренинг.

«По стеночке, на ощупь, будешь спускаться или Силы все–таки пожертвуешь?» Ноги мне еще дороги, и не только как память – ломать их я не собираюсь.

Стимулирование ночного зрения требовало постоянной магической подпитки и измывательства над реакциями организма, поэтому в ход пошли более традиционные способы улучшения видимости. Крохотный магический светляк спорхнул с кончика моего указательного пальца и завис на расстоянии вытянутой руки. Я прижала голову к коленям и закрыла глаза, пережидая несколько мучительно долгих мгновений, пока уляжется взбаламученная Силой боль.

Ничего, к утру должно полегчать. Третий день как–никак…

Помещение показалось небольшим: шагов семь на восемь. С освещением, даже таким хилым, подвал приобрел уютный, почти домашний вид, утратив свою бездонность и загадочность. Большие деревянные короба с картошкой, морковкой и свеклой да холщовые мешки с чем–то похожим на капусту – вот и вся таинственность.

Отвязав ножны с Неотразимой и оставив их лежать на плаще, я начала осторожно спускаться вниз по крутым ступенькам почти вертикальной лестницы, стараясь определить, откуда доносится вожделенное кап–кап. Однако проявляемой мной осмотрительности оказалось недостаточно: нога зацепилась за странно мягкий мешок, сваленный у самого подножия. Я попыталась смягчить падение кувырком, но места для маневра было явно маловато. Глухой удар о деревянный короб и мои трехэтажные ругательства раздались почти одновременно.

У каждого человека есть свое больное место. То самое, которым умудряешься удариться при любом падении. У меня это локоть правой руки. И каким бы боком я ни падала (да хоть вверх тормашками!), но вершина острого угла, в каковой инстинктивно сгибалась правая рука, страдала в любом случае.

Поругиваясь и потирая ушибленный локоть, я встала и уже занесла ногу, чтобы добрым пинком выместить злость на виновнике моего падения, но вместо этого задействовала руки. Завывания, несмотря на меры предосторожности, все равно вышли жуткие.

Да и как не завыть дурниной при виде зеленоватого мужского трупа?

Тело молодого мужчины, потревоженное мною, завалилось на бок и не подавало признаков жизни. Я с опаской наклонилась, стараясь на всякий случай глубоко не вдыхать. Первое, что бросалось в глаза, – он был весь какой–то… длинный. Вытянуто–худощавое длинноногое и длиннорукое тело, одетое в неброский «видавший всякое» дорожный костюм и обутое в потертые сапоги. Очень длинные, где–то по пояс, темно–русые волосы, заплетенные во множество меленьких косичек, связанных крученым шнурком на затылке в толстенный хвост. Длинные, густые ресницы отбрасывали в свете подлетевшего ближе светляка траурные тени на зеленоватую кожу. Длинный, тонкогубый рот навсегда застыл в сардонической усмешке. Нос был тоже длинноват, однако не умалял, а скорей добавлял притягательности красивому своей странностью лицу мужчины.

«Вот так бургомистр! Вот «удружил“! Желаю «приятной“ ночки в «теплой“ компании несвежего трупа». Тьфу! Интересно, сколько он здесь уже лежит?

Наклонившись еще ниже, я отважно принюхалась.

Странно.

Вопреки ожиданиям пахло от тела довольно приятно. Вернее, славно было уже то, что от него не разило ничем неприятным. Ни тебе тошнотворной, сладковатой вони разлагающейся плоти, ни удушающей приторности бальзамирующего масла, да и следов некромагии тоже что–то не чувствовалось.

Очень странно.

По–хорошему сейчас надо сломя голову нестись к выходу и с криками о помощи, сбивая костяшки в кровь, барабанить в запертую дверь. Мало ли по какому поводу здесь валяются подозрительные трупы!

Вместо этого я осторожно присела на корточки рядом с приваленным к лестнице телом. Во–первых, куда страшнее было через него перелазить, в красках представляя, как в меня сейчас вцепится рука ожившего трупа. А во–вторых, браслет, мой личный индикатор опасности, вел себя, на удивление, смирно и не спешил впадать в вибрирующую панику.

Набравшись смелости, я прикоснулась к неподвижной руке с длинными аристократичными пальцами. Кожа на ощупь оказалась прохладной, мягкой и чуть влажной. Хотя, возможно, это просто мои ладони вспотели от страха. Пульс почти не прощупывался. Почти. Глубоко внутри этого недвижимого тела, чья отравленная кровь даже через кожу жгла мне пальцы, угасала крохотная, подобно сотворенному мною светляку, искорка жизни.

Неожиданно во мне всколыхнулась злость. Заклокотала ярость, заплескалась ненависть к этому городишке, чьи жители трусливо покупают собственное спокойствие чужими жизнями и болью, прячась за лживой праведностью и показной добродетелью. Сначала пострадала Эона, теперь вот этот.

«Не многовато пафоса? Да и вопреки расхожим заблуждениям далеко не всегда верно утверждение, что враг моего врага – мой друг». Сейчас как раз и проверим.

К сожалению, под рукой не случилось никаких противоядий, поэтому действовать пришлось грубо и вульгарно. Выдираемой у организма Силой. Болью прокатившись по костям, она вспыхнула в моих ладонях и устремилась к чужому телу, разжигая из еле тлеющей жизненной искры ярко полыхающий очистительный костер.

Я дальновидно отпрянула назад.

Мужчина дернулся, выгнулся дугой и повалился на спину, стукнувшись головой о короб с картошкой. В судороге тело вытянулось в струнку, меленько задрожали напряженные мышцы. Сквозь стиснутые до побелевших скул зубы продрался утробный стон, от которого у меня зашевелились волосы под шляпой. Но окончательно я поняла, что сглупила, когда спасенный открыл глаза.

Бездонные, янтарно–желтые, фосфоресцирующие, с черным вертикальным волоском зрачка. При взгляде в эту пропасть хотелось даже не закричать, нет, а заскулить от ужаса…

Живот запоздало скрутило болью. Мое сознание справедливо решило, что все происходящее для него уже чересчур, и, не прощаясь, меня покинуло.

Неподалеку что–то бренчало, шуршало, а иногда и стучало, чем раздражало меня до крайности. Эти звуки нервировали настолько, что я не поленилась открыть глаза. Светляк, лишившись и без того скудной магической подпитки, видимо, тихо скончался своей смертью. Источником света и нервно дергающихся теней служила насквозь проржавевшая масляная лампа, время от времени рассерженно фыркающая в стенной нише. Я повернула голову на шум и увидела деловито роющегося в моих вещах сокамерника. С его кожи сошла нежная зелень, и выглядел он до неприличия здоровым. В свете того, что у меня каждую косточку ломило от лежания на стылой земле, это было обидно вдвойне. От возмущения дар речи мне напрочь отказал, зато телу хватило сил встать на четвереньки.

– Очухалась? Шустрая… – Молодой мужчина бросил на меня, невразумительно мычащую, равнодушный взгляд и опять вернул свое внимание сумке. Говорил он глубоким, приятным баритоном, чуть смягчая шипящие, отчего его голос казался бархатистым, словно тонкая, дорогая замша.

Ну ничего себе обращение с дамой! Погодите–ка… С дамой?

Я перестала мычать, словно недоеная телка, и в изумлении села. Внимательно себя осмотрела. Руки–ноги целы, одежда в порядке – рубашка наглухо задраена до последней завязки. На всякий случай ощупала шею (мало ли, за мое беспамятство всякие казусы могли приключиться) – следы укусов тоже не обнаружились.

По всей вероятности, облегчение ударило мне в голову, потому как я подползла к незнакомцу и со словами «Простите, это мое!» выдрала у него из рук свою полупустую сумку. Тот заинтересованно уставился на меня. Глаза у него оказались обычными. Вернее, почти обыкновенными. Их радужка была такого насыщенно янтарного цвета, что выглядела при изменчивом освещении масляной лампы золотой.

– У тебя пожрать ничего нет? – как ни в чем не бывало спросил парень, будто не он только что копался в моих пожитках.

– Нет, – буркнула я, стоя на коленях и запихивая обратно в сумку вываленные им на землю вещи. Немного помолчав, спросила: – Как ты узнал, что я девушка?

– Обыскал, – просто ответил он.

«И в самом неприметном человеке найдется что–то любопытное, если его как следует обыскать». Остряков–самоучек просят воздержаться от комментариев.

– И денег, наверное, тоже подзанял. – Я взвесила в руке весьма полегчавший кошель.

Парень пожал плечами, он явно не видел смысла отвечать на риторические вопросы. Мол, раз сама видишь, зачем спрашиваешь?

«Доброта наказуема». Мало того, чаще она карается строже иного зла.

Впрочем, не стоит путать добро с глупостью.

Кстати, о глупости. Незнакомец стоял между мной и лестницей. Он проследил за моим взглядом, усмехнулся и, демонстративно медленно поднявшись по ступенькам, полускрытый мраком уселся ниже той, где укоризненно лежала Неотразимая.

Ну не гад ли?!

– Я тебе жизнь спасла, – на всякий случай лихорадочно прикидывая варианты самообороны, предприняла я попытку воззвать к его совести.

Наверно, она жаловалась на слух.

– А я просил? – Его лицо находилось выше уровня света, и по голосу невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.

Точно гад.

– Но…

– Детка, – задушевно проронил он, – пока ты здесь изображала из себя светскую даму и валялась в беспамятстве, с тобой могло случиться всякое. Поэтому просто будь благодарна, что ничего такого не произошло.

Гад. Ползучий.

Я скрипнула зубами, но сдержалась:

– И кого же мне надо благодарить?

– Для тебя Веарьян Илиш, детка, – насмешливо представился парень.

– А покороче нельзя? Долго поминать в благодарственных молитвах.

Похоже, мне наконец–то удалось озадачить нахала. Как же, девица не огрызается на «детку» и не устраивает истерику со слезами да попреками! Каюсь, в другое время я так бы и поступила, но сейчас была слишком измотана для подобных концертов.

Парень спрыгнул с лестницы и мягко приземлился неподалеку. Тяжелый хвост из косичек ударил его по спине. Без видимых усилий замерев на полдвижении, сокамерник ненавязчиво продемонстрировал, насколько хорошо владеет своим длинным, гибким телом.

– Можешь звать меня Верьян. – Он немигающе смотрел на меня сверху вниз своими кошачьими глазищами. – Только это имя куда чаще упоминается в проклятиях, чем в молитвах.

– Почему–то я так и подумала, – пробормотала я в сторону и поднялась на ноги, тяжело опираясь на короб. Этот хам даже не подумал предложить даме помощь.

Моя голова едва доставала ему до плеча. Высокий, гад.

Он спокойно наблюдал, как я забрасываю сумку на плечо, обхожу его, чтобы вскарабкаться к оружию, и не сделал даже попытки меня остановить. Ощущение заговоренного металла в руках, как всегда, вселило в меня уверенность. В отличие от Силы, Неотразимая мне никогда не изменяла. Я села и расслабленно привалилась спиной к двери – вдруг накатила неимоверная усталость.

Как же я от всего этого устала! Устала бежать. Устала бороться. Устала бояться.

Бесовски устала…

Даже этот странный парень вместо страха стал вызывать у меня глухое раздражение, притупленное безразличием.

– Сволочь ты, Верьян. – Я прижалась лбом к бархатистой рукояти обнимаемого меча.

– Ну сволочь, – покладисто подтвердил сокамерник.

Он выудил за хвостик из короба крупную свеколку и придирчиво осмотрел со всех сторон. Удовлетворившись увиденным, присел на нижнюю ступеньку и снял с левой ноги сапог. При нажатии на подошву сапога из нее выскочило довольно длинное лезвие.

– Зачем только последние крохи Силы на тебя потратила? – продолжила я стенания, наблюдая, как Верьян ловко чистит буряк импровизированным ножом. – Как мне подругу теперь спасать…

– Это от астахи, что ли? – Парень так смачно захрустел отрезанным куском свеклы, что у меня чуть слюнки не побежали, а смысл вопроса дошел далеко не сразу.

– А ты откуда знаешь?!

Верьян доел последний кусок и в скорби от собственной непредусмотрительности поглядел на такой неблизкий короб.

– Заказали мне его, заразу!

Я была настолько ошарашена, что даже не возмутилась, когда он протянул руки и вытер их о мой плащ.

– Заказали? Кто? Бургомистр?

– Дрюссельская Гильдия магов меня наняла. – Верьян спрыгал на одной ноге до короба за новой порцией съестного и вернулся обратно. – А бургомистр, скотина, траванул. Но тут я сам лопухнулся…

– Но зачем? – опешила я.

Он неопределенно махнул рукой, дожевывая отхваченный кусок свеклы.

– Дай кусочек, а? – Голод и жажда, сплотившись, победили мою брезгливость с разгромным счетом.

Похоже, Верьян хотел культурно меня послать в ту же сторону, куда прыгал сам, но, так как рот у него был занят, просто отрезал мне запрошенный кусочек.

Вкус свеклы показался божественным – сладковатая, она прекрасно утоляла голод и жажду одновременно. Теперь мы с Верьяном хрустели на пару. Заняв все ступеньки ниже той, где сидела я, он насмешливо посверкивал на меня снизу вверх своими фосфоресцирующими желтыми глазами.

– «Зачем–зачем»?! Затем, – прожевав, веско изрек парень и принялся чистить следующую свеколку. – Умный потому что бургомистр в Хмеле. Разве трудно ему раз в год девицу заезжую астахе отжалеть? Зато городской казне – сплошная выгода. Барон Лешеро вон с позапрошлой осени податей в глаза не видел: астаха уже троих сборщиков у него сожрал (вместе с охраной), а бургомистр только руками разводит. Да и святая инквизиция, после того как два отца–дознавателя без вести пропали, тоже в эти места заезжать опасается – мало ли…

– Ты–то здесь при чем? Это дело Гильдии. – Я нахально выхватила из–под ножа еще кусок.

Верьян на мгновение напрягся, даже привстал, но потом тряхнул головой (только зашептались между собой связанные в хвост масляно поблескивающие на свету косички) и снова растекся по ступенькам, продолжая беседу.

– Вот она и занялась. За баронские деньги, разумеется. – Он не стал мелочиться и отбирать свеклу, а ограничился неодобрительным хмыканьем. – Да только эта сволочь чешуйчатая магов за пару миль чует, не подпускает. Вот и наняли охотника за головами.

– Охотник за головами – это ты?

– Я, – подтвердил парень.

– А тебе что, все равно, чья голова?

– Угадала. – Так как пальцы были перемазаны в свекольном соке, он почесал свой длинный нос о рукав. – Лишь бы платили соразмерно голове, а чья она – дело десятое.

Наткнувшись на мой суровый взгляд, Верьян ухмыльнулся, но все же вытер ладони и нож не о мой плащ, а о собственные штаны, с усилием засунул лезвие обратно в подошву и надел сапог. Притопнул пару раз, проверяя, надежно ли упрятан нож, и лишь затем неторопливо поднялся.

Вот теперь все стало на свои места, плотно войдя в пазы и перекрыв зазоры в моем понимании происходящего. И эти странноватые переглядывания самых уважаемых людей Хмела, и подозрительная покладистость градоправителя, и потворство желаниям чужого мальчишки – все происходило по одной–единственной причине. Меня приняли за очередного охотника за головами, который подсуетился и прибыл в город сразу с наживкой. Да и в подвал посадили исключительно для того, чтобы потянуть время.

Это означало, что, согласно планам бургомистра, как оказалось человека неглупого и предусмотрительного, мне не суждено пережить сегодняшнее утро. Скорей всего, нового охотника тоже поджидал кубок с отравленным вином. На дорожку…

– Ну что, пошли.

Я в оторопи уставилась на сокамерника:

– Куда?

– Как куда? К астахе. – Верьян задумчиво посмотрел поверх моей головы на дверь. – Заказ сам себя не выполнит.

«Золотые слова». Да уж. Чувствую, они мне дорого обойдутся.

Глава 11

Солнце чаровника–месяца [Чаровник – седьмой месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Очарования.] с жарким любопытством заглядывает в класс через распахнутое настежь окно. Очень жаль, что примеру светила не следует ветер, мчащийся куда угодно, лишь бы не залетать в душное помещение, где стервенеют от жары и скуки тринадцать рослых девиц.

– Ску–у–учно мне. – Разомлевшую тишину класса помимо жужжания мух нарушает протяжный капризный голосок Кенары.

– А мне весело! – вскидывается Ранель, откровенно недолюбливающая эту красивую светловолосую алонию, изнеженную дочь Тении. – Прям помру сейчас от веселья!

Тенийка наигранно–радостно распахивает и без того большие темно–синие, почти фиолетовые, глазищи.

– Правда? Неужели мое счастье так близко?

– Не дождешься! – цедит сквозь зубы закипающая сальгрийка, отмахиваясь от моих предупредительных тычков в бок.

Нашей Ранели, чтобы завестись, много не надо – в помещении раздается единодушно–обреченный вздох.

Сеш подскакивает с места.

– Сестры! Давайте помолимся! – фанатично взывает она.

Хор обреченных вздохов звучит на бис.

– Давай лучше ты сядешь и заткнешься, а? – лениво бросает Голла, даже не поднимая лежащую на парте голову.

Сеш оскорбленно поджимает губы и, бормоча «Единый вас покарает, еретички!», усаживается на место.

– Если возмездие Господа нашего примет облик отца Ванхеля, – так же неторопливо продолжает изрекать Голла, – одна праведница получит шанс проверить крепость своей веры, вылечивая многочисленные переломы при помощи чудодейственных средств достопочтенной и глубоко почитаемой аалоны Рениты.

Раздается несколько слабых смешков – слишком жарко даже для веселья.

Впрочем, свое «черное» дело в вопросе погашения скандала самая набожная алония этого набора успевает сделать.

Я разочарованно отворачиваюсь к раскаленному окну. Хоть какое–то развлечение и то обламывается. Пусть после выматывающей предпраздничной тренировки–репетиции драться не больно–то и хочется, но все–таки…

Все возвращаются к прерванным занятиям, вернее, отсутствию оных. Откуда–то с последних парт слышится негромкое похрапывание – Ания способна спать в любых, даже мало–мальски пригодных для этого условиях.

А мне не спится. Спать тоже жарко.

По расписанию с час, как должно начаться занятие с аалоной Ренитой, да, видно, из–за завтрашнего празднования Дня святого Конхола женщина замоталась и забыла про нас окончательно.

Душно. Кажется, что кожа под плотной тканью формы плавится, как забытый на солнцепеке сыр, а кровь в венах близка к закипанию.

– Лэн, – зову я, оборачиваясь к стоящей следом за нашей с Ранель парте.

– А? – вяло откликается Лэнар, не удостаивая меня взглядом.

– Кто у нас из стихийниц?

Подруга неохотно открывает один глаз, потом другой, мутно оглядывает класс и закрывает их в том же порядке.

– Айлин и Клессия. Вода и Воздух. Обе ученицы Репеки. – В ее голосе нет ни малейшего любопытства, почему меня интересует данный вопрос. Трудно ожидать горячей заинтересованности от алонии, выбравшей Школу Предвидения, но вид–то хоть можно сделать, правда?

– Так какого че… врага рода человеческого они до сих пор нам нормальные условия существования не обеспечили?! – возмущаюсь я.

Вместо Лэнар с ответом влезает Ранель:

– Лия, ты с какой смотровой башни рухнула? С восточной или западной? – Сальгрийка у нас просто сама вежливость и тактичность. – Применение Силы в классе только с дозволения аалоны.

Ну спросить–то можно…

– Ску–у–учно мне. – Ехидно поглядывая в нашу сторону, Кенара применяет уже единожды сработавший метод выведения из себя сальгрийки.

– Ничего, сейчас развеселим, – ядовито и о–о–очень многообещающе улыбается подруга, вставая с места.

– Чего сидишь? – Раздраженный мужской голос вырвал меня из состояния задумчивости. – Давай стучи.

В ответ на приказ Верьяна шкодливое воображение почему–то нарисовало довольно занятную картину: я наяриваю колотушкой на огромном тамтаме гимн Ордена святого Конхола.

Недовольное хмыканье застало тамтамную вакханалию на втором куплете.

– Куда стучать? Зачем? – Я с трудом оторвалась от воображаемого выстукивания последней строчки припева: «И дочерью достойной будь Ему».

Парень демонстративно возвел янтарные очи к небу, то бишь грязному потолку в лохмотьях старой паутины, и столь же демонстративно громко вздохнул.

– В дверь, детка, в дверь. – Его длинные пальцы в нетерпении забарабанили по низеньким деревянным перильцам. – А вот зачем, увидишь, когда откроют. Обещаю.

Легко некоторым говорить! Стучал бы сам, раз охота приперла!

Я оценивающе окинула взглядом массивную дверь, опустила уже занесенный кулак, подняла вместо него ногу и от души пнула преграду к нашей свободе. Дерево отозвалось глухим, недовольным гулом.

– Уй! – Удар болью отдался в ноге.

Верьян ухмыльнулся, протягивая руку к лампе в нише. Запах прогорклого масла стал резче.

– Детка, я просил в дверь постучать. – Он с нажимом произнес последнее слово. – Если бы я хотел, чтобы ты ее пнула, то так бы и сказал, не сомневайся.

Гад. Ползучий, скользкий гад.

Стук получился вежливым, но настойчивым. Образцовый такой стук.

… На шум и грохот прибегает алона Виена, наставница Голлы и Кенары, избравших Школу Иллюзий. Она раскраснелась и запыхалась. Рукава ее синей рясы хлопают, как стая всполошенных сорок.

– Прекратить немедленно! – кричит женщина, потому как первого предупреждения никто не слышит: все заняты происходящим. – Что здесь творится?!

Как – что? Драка тут творится. Что, разве не видно?

Рыжеволосая сальгрийка по–простому тягает Кенару за волосы, а та с воем пытается лягнуть ее в голень. Вокруг азартно галдят разделенные на две группы поддержки алонии.

Ну Виена! Попозже прийти не могла!

Пользуясь тем, что Лэнар нельзя применить свое коронное Предвидение, я в кои–то веки поспорила с ней на месячное дежурство на лабораторных у Рениты. Мало того, поставила на Ранель (она поопытнее Кенары будет, как ни глянь), а Лэнар на то, что победит дружба – иными словами, никто.

Ловлю на себе взгляд пророчицы – она самодовольно усмехается в ответ на мою кислую мину и показывает язык.

Вот мухлевщица! Еще вчера, поди, на факультативе со своей наставницей все разведала. Но я–то! Я–то хороша! Надо же быть такой склеротичкой, чтобы забыть, как Лэнар хвасталась, что как раз практикуется в прогнозировании ближайшего будущего.

Ранель неохотно отпускает волосы соперницы и отходит в сторону. Алона Виена обводит всех нас рассерженным взглядом.

– Что вы делаете, идиотки сопливые! – От ее разъяренного крика звенит лабораторная посуда. – Вам же сражаться рядом, умирать друг за друга!

Голос срывается. Женщина ненадолго замолкает, затем продолжает уже тише:

– Наступит время, – ее тихий голос пробирает сильнее, чем самый громкий крик, – страшное время отдачи последнего долга павшим сестрам, и что вы вспомните на поминальной церемонии? Глупые обиды, за причинение которых уже не у кого попросить прощения?

Мы в пристыженном молчании растекаемся по своим местам и там замираем, стараясь даже не дышать. Пыл Виены, впрочем, не остывает.

– Я вынуждена сообщить о случившемся алне. – Алона цепенеет с полуприкрытыми глазами.

Через мгновение перед распахнутой в класс дверью бесшумно материализуется Астела и переступает порог, принеся в помещение запахи кухни. Накануне главного праздника в году никто не сидит сложа руки.

За исключением позабытых всеми алоний.

Спевшийся хор вздохов в который раз исполняет самый злободневный и востребованный номер своей программы.

– Чего шумишь, окаянный? – наконец донесся из–за двери глухой заспанный голос стражника, когда мой стук в дверь потерял всю образцовость и вежливость, сведясь к банальному долбежу.

Я вопросительно посмотрела на Верьяна, тот в ответ неопределенно пожал плечами и задул плавающий в масле огонек. Подвал погрузился в прогорклую тьму, растворяя в себе охотника за головами. Окружающий мрак был живым, дышащим. И, вбирая в себя, он точно отнимал у меня дыхание.

– Страшно, – очень натурально прохрипела я. – А еще воняет чем–то… жутким… будто покойник недалече…

– Че? Погромче там!

– Страшно!!! – гаркнула я изо всех сил. – Да мертвечиной разит!

За дверью недолго помолчали.

– А я тут при чем? – резонно поинтересовались оттуда.

При том.

– Дяденька, светец завалящий сиротинушке не пожалейте! – Завывания получились столь пронзительными, что у меня самой заломило зубы.

«Демонстрировать импровизации на тему «Сами мы не местные, помогите, люди добрые, чем можете“ еще не надоело?» Тренируюсь. Глядишь, скоро смогу на паперти подрабатывать. Все лучше, чем по большакам грабежом пробавляться…

Озадаченное молчание воцарилось за дверью надолго. Спустя некоторое время с улицы донесся неразборчивый разговор. Я припала ухом к шероховатой деревянной поверхности: на улице негромко пререкались двое мужчин. Расслышать все, о чем они говорили, было нельзя, а вот понять – запросто. «Последняя ночь… помолился бы лучше…» – вот и подтвердились все мои предположения.

– Господом нашим Единым заклинаю–у–у!!! – Мне быстро надоело ждать, когда стражники договорятся или на них снизойдет озарение.

– Ить сопля пугливая! – Презрение в голосе новопришедшего, видимо, было призвано пристыдить меня и заставить заткнуться.

Вместо ответа я лишь энергичнее забарабанила в дверь, отбивая кулаки. За спиной нетерпеливо ворочалась темнота, пряча в своем душном нутре Верьяна, но это знание, вместо того чтобы успокоить, наоборот, пугало еще больше.

– Утихни, зараза шумная! Перебудишь же всех! – прикрикнул первый стражник.

Гнев освежил другому охраннику память.

– Лампу стенную запали, бестолочь!

«Бестолочь», – шепнул мрак голосом сокамерника, соглашаясь со стражником.

– Достопочтенные, вы в здравом уме или как?! Чем палить–то? – Злость всегда заставляла мои мозги работать шустрее. – Я что, похож на святого, Силой Единого чудеса вершащего, аль, Господи прости, колдуна проклятого?

Обиженное сопение в две носоглотки было мне ответом. Чуть погодя к нему прибавилось бряцанье ключей.

– Вниз спускайся, убогий, и стань так, чтобы я тебя видел, да мечишко свой подальше отодвинь, – хмуро скомандовал первый стражник.

– И смотри мне, без глупостей! – добавил второй.

Тьма мягко подтолкнула меня вниз по лестнице…

Лицо алны бесстрастно. Взгляд выцветших глаз, словно декоративный пруд в безоблачный, тихий денек, ясен и спокоен. Настоятельница – всегда «вне», над всем происходящим. Кажется, даже тягучая послеполуденная жара с опаской обходит стороной ее снежно–белую фигуру.

– Спасибо, Виена. – Тонкие губы растягиваются в полуулыбку, не находящую отражения во взоре настоятельницы. – Я сама проведу занятие.

– Но… – Алона медлит с уходом, нерешительно теребя ткань синего одеяния.

Улыбка Астелы, обращенная уже к нам, все столь же нейтральна, а взгляд светел.

– Надеюсь, ни у кого здесь не вызывает сомнение моя преподавательская компетенция? – Вопрос вроде бы адресован ко всем, но краснеет, как маков цвет, Виена.

– Прошу прощения, Горане наверняка нужна моя помощь с выпечкой, – бормочет она и быстрым шагом, которому не хватает совсем чуть–чуть, чтобы стать бегом, покидает класс.

Ална даже не поворачивает головы на стук захлопнувшейся двери, а молча идет к окну. Умиротворенно шуршат, вторя ее шагам, полы накрахмаленного, белоснежного одеяния. Тринадцать пар глаз напряженно и испуганно следят за передвижениями настоятельницы. Несколько секунд женщина сосредоточенно наблюдает за тонущим в зное середины лета подворьем, а затем соединяет ладони. Литые серебряные браслеты на ее запястьях негромко звякают, ударившись друг о друга.

Долгожданная прохлада разливается в помещении, прочищая мысли и просветляя отупевшее от жары сознание.

– Думаю, так лучше, – невозмутимо изрекает ална и поворачивается к нам: – Что ж, дочери Господни, приступим!

Класс оживает: стучат крышечки открываемых чернильниц, шуршат свитки конспектов, едва уловимо шелестят занесенные над ними перья.

– На какой теме вы остановились?

Как обычно, с места подскакивает первая зубрила, любимица и гордость Рениты, джерийка Тила, и на одном дыхании выпаливает:

– Магические аномалии. Причины и принципы их образования, месторасположение и влияние аномалий на магическую фауну близлежащих районов.

Астела в задумчивости легонько, кончиками пальцев, массирует левый висок.

– Пожалуй, новую тему начинать не будем, а займемся повторением пройденного материала. – Подобрав подол, настоятельница усаживается за преподавательский стол. – Точнее, освежим постулаты применения Силы.

Вновь класс наполняется постукиванием и шебуршанием: чернильницы закрываются, лихорадочно перерываются свитки в поисках тех, что могут понадобиться в первую очередь.

Мне шуршать нечем (исписанные лекциями алны свитки мне никто не потрудился отдать, а в новых конспектах основ не было – сестры прошли их еще за полгода до моего появления в Ордене), поэтому я и не суечусь.

– Итак, начнем с элементарного. Надеюсь, количество магических Школ и их названия напоминать не нужно?

На шпильку настоятельницы мы отвечаем робкими смешками.

– Превосходно. Идем дальше. Гексаграмму магических Школ нам начертит… – Ална неторопливо переводит взгляд с одной алонии на другую. Та, на ком он задерживается, перестает дышать до того момента, пока взор не скользнет к следующей жертве, – нам изобразит… Лия.

Ранель пихает меня, беззаботно считающую ворон, острым локтем в бок и шипит: «К доске! Гексаграмма!» – делая при этом такие страшные глаза, будто после мне предстоит принестись в жертву на собственноручно начерченной схеме.

Я встаю и плетусь к доске, по дороге усиленно стараясь вызвать в памяти картину запрашиваемого символа. Нечто всплывающее из глубин сознания весьма напоминает Звезду Давида – два зеркальных равносторонних треугольника, наложенных друг на друга, – из центра которой разбегаются двенадцать лучей. Правда, этот нехитрый рисунок дополнен кучей вспомогательных линий и всяких красивых финтифлюшек в качестве оформления.

Кто б еще знал каких!

Шершавый уголек крошится в дрожащих пальцах и неуверенно замирает в сантиметре от некрашеной доски.

– Ну же, Лия. – Настоятельница оборачивается ко мне. – Мы ждем.

Угольная крошка обильно осыпается с доски, где линия за линией появляется шестиконечная звезда.

Так, Прямой Тривиум Усиления начерчен.

Теперь рисуем Обратный.

Есть.

Вписываем получившуюся Звезду в Большой Шестигранник Индифферентности, а Малый Шестигранник Взаимодействия – в сформированную треугольниками середину.

Сойдет.

Попарно соединяем противоположные точки сосредоточения Сил, проводя через центр линии Противоречия.

Почти ровно.

Красиво оформляем мучительно извлеченное из памяти художество соответствующими обозначениями магических Школ.

Все, готово – можно восхищаться.

Получившаяся гексаграмма сильно скособочена влево и состоит из явно неодинаковых треугольников–тривиумов.

Астела бросает быстрый взгляд на доску, затем обращается к алониям:

– Восскорбим же, дочери Господни, о сестре нашей Лии! Ее только что затянуло в пространственный разрыв.

После секундного замешательства помещение наполняется дружным девичьим хохотом.

– Тише, дочери. Спокойней! – в напускной строгости призывает к порядку разошедшихся алоний настоятельница, сама едва сдерживающая улыбку. – Дадим Лие еще одну возможность рискнуть здоровьем.

Я достаю из ведерка, висящего на крючке под доской, тряпку и тщательно смываю собственные художества. После чего отжимаю ветошь, вытираю деревянную поверхность насухо и вновь беру в руку уголек.

Прежде чем я нарисую вариант, ублаготворяющий алну, мне доведется пережить еще много чего интересного. А именно: потерять разум (Звезду повело вправо и вверх), устроить магический ураган, обессилив местность на милю (соскользнувшая рука луч, обращенный к полу, сделала в полтора раза длиннее, чем необходимо), поднять все кладбища в округе (упор на некромантию) и не единожды помереть в страшных муках.

Каждый комментарий настоятельницы сопровождается взрывом хохота, в эпицентре которого сгорают обиды и непонимание.

Все–таки мудрая у нас ална!

– Шутки в сторону, – серьезнеет женщина, лицезря мой последний вариант на тему «Гексаграмма обыкновенная». – Меня весьма удручает тот факт, что алония не в состоянии начертить простейшую схему. Разумеется, я делаю послабление на твое недолгое пребывание в наших стенах, но весьма небольшое.

Мои уши горят, точно их ошпарили кипятком. Я предпринимаю робкую попытку слиться с ландшафтом и проползти на свое место.

Не тут–то было…

– Предоставим Лие последний шанс реабилитироваться. – Каждое слово настоятельницы – как гвоздь в крышку моего гроба.

Громыхнул тяжелый засов, брякнула железная щеколда. Мое лицо обдало свежим, прохладным дуновением, а глаза ослепило показавшимся невыносимым, почти болезненным, после полной темноты светом фонаря.

– Ить, ссыкун малолетний! – проворчала темная фигура знакомым голосом первого стражника. – Потеряешь огниво, голову оторву, понял?

Все еще щурясь и рукой прикрывая лицо от слепящего света, я понятливо кивнула. В проем заглянул второй стражник.

– Не тяни, Таск, – поторапливающе бросил он. – Кидай, да пошли – глотнем за упок… тьфу… для согрева.

– Не Голова, не командуй! – огрызнулся первый. – Свое бы кидал, коль охота приперла, а чужое не трогай!

Он наклонился, чтобы положить на ступеньку кисет, которым, видимо, очень дорожил, когда притаившийся в сумраке Верьян устремился к стражникам. Что есть силы рванул мужчин на себя, приседая и на одном движении захлопывая за ними дверь. Те, не удержавшись на ногах, гремя щитами, рухнули с лестницы вниз. Я метнулась в сторону и забилась за короб, прижимаясь к холодной влажной стене. С глухим стуком проскакал по ступенькам фонарь, упал на пол и тут же погас.

Подвал погрузился в непроглядную тьму.

Несколько мгновений неразберихи, какая–то шумная возня, стук, испуганные, хриплые ругательства стражников. Негромкий мягкий хруст. Что–то тяжелое стукнулось о короб недалеко от меня и с тихим шелестом сползло на пол. Отчаянный крик. Хруст повторился, и тьма замолчала.

Наступила тишина, вслушиваясь в которую я холодела и сильнее вжималась в стену – там, во мраке, была смерть. Быстрая и беспощадная.

Если меня не подвели слух и интуиция, кому–то только что сломали шейные позвонки. И этот кто–то был не в единственном числе.

Дверь распахнулась, стало чуть светлее.

– Детка, прогуляться не желаешь?

Вопрос остался без ответа.

Верьян вновь спустился в подвал, подхватил первое тело под руки и поволок в дальний угол помещения, чтобы труп не было видно, если просто заглянуть в дверной проем сверху. Я зажала рот руками, слушая, как подбитые железными набойками сапоги мертвого стражника скребут о деревянный короб.

Схватив попавшиеся под руки сумки (ножны с Неотразимой были надежно привязаны за спиной, когда авантюра еще только затевалась), я в ужасе ринулась в светлеющий прямоугольник дверного проема, опасаясь, что могу остаться здесь навечно.

Правда, компания будет уже другая…

Едва не сбив с ног Верьяна, оттаскивающего второе тело, я взбежала сначала по деревянным, а потом и земляным ступенькам. Вверх, к свежему воздуху, на волю. И замерла, растерянно озираясь в темной подворотне, привыкая к ночи и не зная пока, как распорядиться обретенной свободой.

Ехидненькая улыбочка алны не предвещает ничего приятного. Для меня.

– Итак, Лия, вопрос из ряда простейших, учитывая твою причастность к данному объекту. Какому виду нечисти ты обязана своей чудесной прической?

Благодаря аалоне Рените дать ответ на этот вопрос я могу без запинки:

– Черному дракону.

«Повезло, угадала». Плещется насмешка во взгляде Астелы, но настоятельница не собирается сдаваться так просто.

– Правильно. Теперь дай название этому дракону (или правильнее – лжедракону) по всеобщему классификатору магических существ.

Ничего себе «простейшие» вопросы! Что тогда, с ее точки зрения, подходит под определение «сложный вопрос»? Хотя, наверное, лучше этого не знать.

– Ну… э–э–э… если принять некоторые допущения… или не принимать их… то, как вы понимаете… говоря другими словами… иначе выражаясь… можно сделать вывод… – Неся эту околесицу, я с мольбой о подсказке смотрю на алоний. Тила елозит и подскакивает на месте. Всем своим видом девушка показывает, что она, и только она, способна ответить на вопрос, и не просто там озвучить ФИО нечисти, а если потребуется, нарисовать генеалогическое древо аж до прародителя – лжедракона. Кенара ехидно скалится. Ранель взором и недоуменным пожатием плеч пытается донести до меня светлую мысль о том, что она в общем–то не знает ответа, но готова оказать моральную поддержку в любом случае. Лэнар, как всегда, философски принимает все происходящее как данность и не суетится. Остальные девушки просто отводят взгляды. – …И из этого следует, что…

– Алония Лия не в состоянии ответить на такой простой вопрос, – заканчивает за меня предложение Астела. – Что ж, крайне прискорбно. Садись.

Я скоренько шмыгаю на место, пока ална не передумала и не измыслила новый экзамен, и затихаю там, как мышь под метлой.

Астела не успокаивается:

– Кто ответит?

Кроме джерийки, желающих почему–то не находится.

– Тила, будь добра, – со вздохом сдается ална.

Девушка выскакивает из–за парты, как снаряд, запущенный катапультой, не собираясь упускать свой звездный час.

– Астахарус Демиус. Семейство лжедраконовых, подотряд пресмыкающихся, отряд чешуйчатых, класс позвоночных. В длину от двадцати до тридцати локтей. Отдельные крупные особи могут достигать длины свыше сорока локтей. Окрас чешуи – черный. Благодаря общим видовым признакам Астахаруса часто путают с драконом – отсюда расхожее название. В районах, близких к Разделяющим горам, данный вид нечисти еще именуют астахой.

Настоятельница одобрительно кивает, изредка со значением поглядывая в мою сторону.

Можно подумать, можно подумать!

Если бы у меня в личных наставницах была Ренита, авось бы и я не оплошала!

– Помимо цвета (думаю, всем известно, что драконы привязаны к своей стихии и имеют соответствующий ей окрас?) астаху отличают рудиментные отростки на хребте (размером примерно в пядь) вместо кожистых перепончатых крыльев, присущих семейству драконовых, отсутствие пирожелез в пасти, а также более короткий, чем у драконов, хвост. – Тила на мгновение переводит дыхание и быстрее тараторит дальше. Пока не перебили. – Влаголюбив. Плотояден. Хищник. Полуразумен. Опасен для людей. Тем не менее ради собственной безопасности астаха способен сотрудничать с человеком. Очень чувствителен к магии вследствие своей способности при поедании вытягивать из определенного вида жертв и накапливать Силу, после применять ее в качестве средства самообороны. В последние годы по эту сторону Разделяющих гор встречается крайне редко. Около трехсот лет тому назад Мастером Разумной и Исцеляющей Апитоном Умником было открыто средство по преодолению защитного поля астахи. Это снадобье как раз и оказывает на носителя Силы тот косметический эффект, который мы можем сегодня наблюдать у Лии на голове. Средство, для приготовления которого используется вытяжка из мозга астахи, включено в «Полный перечень снадобий с одной или несколькими магическими составляющими» под названием «Черный дракон». Его применение вошло в моду во времена правления Императора Джеюрена Второго, что значительно сократило популяцию этих существ. На сегодняшний день стоимость…

– Спасибо, Тила, за очень подробный ответ. – Астела торопится не допустить оглашения расходов Ордена на косметические процедуры. Наивная! Девчонки все равно потом выспросят – не у меня, так у Тилы. – Обязательно выскажу благодарность твоей наставнице.

Джерийка краснеет от удовольствия, а Кенара с Ранелью заговорщицки переглядываются (чую, ждет кого–то допрос с пристрастием!).

Нет, Астелу можно назвать как угодно, но только не наивной! Исподволь, ненавязчиво уладить конфликт и одновременно изящно ткнуть меня носом в собственное несовершенство и полную зависимость от Ордена может только настоятельница. Виене это пока еще не по зубам.

Ална встает из–за стола, ее руки птицами взлетают в благословляющем жесте.

– Благословение Всевышнего дочерям Ордена. Урок окончен.

И, не дожидаясь ритуального ответа, выходит из класса. Вместе с алной из помещения исчезает вымечтанная прохлада.

Жара…

Следом за мной из подвала на улицу, неся на плече позабытую сумку Эоны и мою посеянную впотьмах шляпу, сгустком мрака просочился Верьян. Педантично запер тяжелую, окованную дверь, не поленился опустить толстый брус засова. Связка ключей со смачным бульком потонула в неподалеку стоящей бочке с дождевой водой.

Двигаясь скользящим, бесшумным шагом, темная фигура встала рядом со мной.

– Ты их убил!!! – точно разозленная ядовитая змея, зашипела я на Верьяна.

Меня потряхивало и колотило. Напряжение и испуг, так долго, жестко подавляемые, вырвались наружу.

– Ну убил. – В ответ на разъяренное шипение всего лишь спокойное пожатие плеч. – Бывает.

– Не бывает!

– Да ну? – В темноте я не вижу его лица, но готова поклясться: на нем красуется коронная издевательская усмешечка.

– Чтоб ты знал, я никогда…

Беснующиеся лошади, сбрасывающие наездников.

Человеческие крики. Ужас. Боль.

Рев воды, захлестнувшей обрыв. Она яростно ломает, комкает такие хрупкие живые существа…

Исковерканные тела, развешанные старыми тряпичными куклами на уцелевших деревьях…

Убийца.

– Знал.

Больше не говоря ни слова, Верьян нахлобучил мне на голову позабытую шляпу, сунул в руки пожитки Эоны и взял направление на просвет между домами. Немного помявшись, я побитой собачонкой потрусила следом, ежеминутно поправляя оттягивающие плечи сумки.

Хоть бы с поклажей помог…

«Кто там воротил нос от благородных рыцарей без страха и упрека, спешащих, по поводу и без, на помощь к даме?» Глупая была, неопытная. Исправлюсь.

Глава 12

Хмел беззаботно спал. Сильный, порывистый ветер разогнал тучи над его крышами, явив спящему городу темно–синий бархат неба. Звезды были такие яркие и сверкающие, будто ливший больше двух суток подряд дождь до блеска отдраил небесный купол. Подобревшая с позапрошлой ночи луна любовалась своим отражением в бесчисленных лужицах и в благодарность серебрила влажный булыжник мостовой.

Две фигуры ночными призраками скользили по городским улицам от тени до тени. Сливались с тьмой подворотни, завидев какого–нибудь припозднившегося горожанина, нетвердой походкой и тяжелым винным духом извещающего, какое именно заведение он только что покинул.

Пережидали, облегченно вздыхали и спешили дальше.

Редкое собачье брехание тотчас стихало, стоило полуночным странникам пройти неподалеку, после чего возобновлялось, доходя до хриплого исступления.

– Что с животными? – тихонько задала я беспокоивший меня вопрос, поравнявшись с Верьяном.

Меня не удостоили даже взглядом.

– Ничего особенного, – отмахнулся парень. – Просто… не любят меня эти… блохастые твари.

«Нелюбовь без резона – признак тяжелой умственной неполноценности». Или результат пробуждающейся магии Предвидения.

– Тому есть объективная причина?

Верьян на миг обернулся: в лунном свете холодноватой желтизной блеснули его кошачьи глаза.

– Можешь в этом не сомневаться, детка.

Поняли, заткнулись.

Надолго этих похвальных намерений не хватило. В моем запущенном случае любопытство нередко побеждает гордость.

– Куда идем?

– Никуда. Уже пришли.

Центральная площадь Хмела после народных гуляний, как и любая другая в подобной ситуации, не являла собой пример образцового порядка. Поутру, едва только предчувствием рассвета высветлит восточный край неба, сюда, громыхая по булыжной мостовой тележкой для мусора, придут золотари. Поругиваясь и мучаясь с похмелья, они очистят площадь от усыпавшей ее ореховой скорлупки да семечковой шелухи, палочек от сахарных петушков, черепков битой посуды. Выметут крупные и помельче лоскутки ткани, измятые и изорванные листья лопуха, ранее свернутые кульками на лотках у торговцев, и, перекидываясь с недоспавшими свое на дежурстве стражниками «бородатыми» подколками, «ночные короли» [ «Ночной король» – золотарь (ирон.).] пойдут дальше – чистить городские канавы и отстойники.

Но утро пока не наступило, и мусор, щедро накиданный хмельчанами, все еще толстым слоем покрывал площадь, добираясь грязной лапой и до прилегающих к ней улочек.

Верьян замер в переулке, настороженно оглядывая пусть весьма замусоренное, но открытое пространство, которое нам предстояло пересечь.

– Мы за Эоной? – Я подергала наемника за куртку, привлекая его внимание.

Выдрав рукав из моих цепких пальцев, он соизволил обернуться и нехотя пояснить:

– Твоя Эона, красиво принаряженная и крепко связанная, уже дожидается в условленном месте прибытия астахи.

– Так какого беса хмарного, не единожды пойманного, мы вообще сюда приперлись?! – В голосе проскальзывали истерические нотки, несмотря на все мои усилия их скрыть. – Золотарям подсобить?

Парень растянул губы в улыбке, показав, что оценил шутку. Но и сам в долгу не остался:

– Нет, навестить одного гостеприимного бургомистра.

– Но она же может погибнуть, пока мы… тут… да я никогда себе… – Неожиданно возникшее косноязычие мешало внятно поведать об обуревавших меня беспокойстве и чувстве вины перед подругой. – Сейчас же пошли… ох!

Длинные пальцы до боли сжали мои плечи – Верьян увлек меня в ближайшую подворотню. Я не сопротивлялась, хотя тело инстинктивно напряглось, готовое извернуться и вывихнуть кой–какому зарвавшемуся типу руку или, если повезет, то обе.

– Вот что, детка, – прошептал он, наклонившись к моему уху настолько близко, что его дыхание шевелило волосы, а странный пряно–терпкий запах затопил обоняние, – мне надоели твои вопросы, упреки и привычка всем распоряжаться.

– Но я…

Пальцы впились сильнее, а тихий до интимности шепот стал еще ласковее.

«Не хочешь ответить парню взаимностью? К примеру, нежно приложить его о булыжник». Вряд ли реализация этого желания пойдет Эоне на пользу. Хотя, если хватка станет сильнее, я за себя не ручаюсь…

– Но больше всего меня достала твоя болтовня. Если ты хочешь, чтобы твоя подруга пережила сегодняшний восход солнца, то, пока мы не выйдем из города, будешь молчать, а говорить, только когда спросят. И делать что прикажут. Все понятно?

Я уже было открыла рот, собираясь произнести «да», но, подумав, захлопнула его и просто кивнула.

– Умница, быстро учишься, – напоследок почти нежно шепнул он, прежде чем резко отстраниться и разжать тиски на моих плечах.

«Быть на месте того, кому постоянно затыкают рот, не так уж и весело, да?» Бедная Эона. Надо будет попросить у нее прощения…

Мягким, пружинистым шагом, скрываясь от любопытной луны в тени домов, Верьян устремился к особнячку с красночерепичной крышей, огибая площадь по противоположной стороне от храма с ярко горящим над входом фонарем. Потирая ноющие плечи и мысленно обзывая себя последними словами, самыми лестными из которых были «тряпка» и «размазня», я брела на небольшом расстоянии вслед за наемником. В сонной тишине чуть слышно поскрипывала скорлупа да хрустели глиняные черепки под подошвами наших сапог.

На первый взгляд жилище бургомистра никем, кроме громко храпящего на крыльце стражника, не охранялось. Дом просто окружала каменная, высотой где–то мне по пояс ограда. Мы легко перемахнули через нее во двор, где обнаружили неприятный сюрприз – большой и лохматый. Черная остроухая собака размером с полугодовалого теленка сидела на длинной цепи, которой хватало как раз добежать до забора. Псина привстала, ощерив внушающие уважение клыки.

«Эта лаять не будет, просто порвет!» – испуганно проскакала в голове «обнадеживающая» мысль.

Наемник просто шагнул вперед.

«Ну все, конец…» – подумала я.

Собака заскулила и, позвякивая цепью, в ужасе попятилась.

Верьян сделал еще шаг.

Зверюга метнулась прочь. Следом за ней тянулась блестевшая в лунном свете мокрая дорожка. Псина забилась в будку, даже не решаясь скулить. Только во тьме поблескивали горящие ужасом глаза животного.

Презрительно сплюнув в сторону будки, Верьян пошел в обход дома, перешагивая через вытянутые ноги спящего, трогательно обняв копье, стражника. Его оглушительный, раскатистый храп, видимо, был призван устрашить возможных грабителей, а тяжелая вонь перегара – отпугнуть нежить почище ладана.

«Просто какой–то заповедник для алкоголиков, а не город!» Что поделать, его название ко многому обязывает.

Достопочтенному градоправителю Хмела снился кошмар. Пожалуй, это был самый жуткий сон за всю его отнюдь не короткую да и не то чтобы праведную жизнь. Происходящее в сновидении почти не отличалось от действительности. Рядом безмятежно похрапывала переусердствовавшая с темным элем по случаю праздника Освобождения благоверная градоправителя. Умиротворяюще тикали большие напольные часы – влетевшая бургомистру в добрую сотню тиланов блажь его достопочтенной супруги. Просачивался сквозь широкую щель в полузадернутых портьерах лунный свет. И все бы хорошо, да только вот ни рукой, ни ногой градоправитель двинуть не мог.

– М–м–м… – Он с ужасом обнаружил, что говорить тоже не в состоянии. Из–за кляпа.

Вот тут–то бургомистр испугался по–настоящему, потому как понял – не сон это вовсе, а реальность, коя во сто крат хуже иного затянувшегося кошмара – ибо в коридор из лунного света вошел мертвец, ставший таковым не без его, бургомистрова, непосредственного участия. Точно желая обратить на себя еще больше внимания, оживший покойник подкидывал и ловил клинок, хищно поблескивающий серебром узкого лезвия и золотом рукояти, инкрустированной рубинами. Оружие, позаимствованное из личной коллекции градоправителя, порхало в умелых руках, балансируя на опасной грани, отточенной реакцией и выдержкой.

Мужчина отчаянно завозился в кровати, заелозил под одеялом, тщетно силясь ослабить веревки и разбудить почивавшую по левую руку от него жену. Но, кроме недовольного всхрапывания, никакого отклика от перебравшей супруги он так и не добился.

Страшный визитер беззвучно шагнул к ложу и плавно присел рядом на корточки – ни одна косичка не шелохнулась в тяжелом хвосте наемника. Пугающий до икоты холод металла коснулся нежной шеи бургомистра, который икнул и замер, боясь не то чтобы шевельнуться, а даже глубоко вздохнуть.

– Ну здравствуй, гостеприимный и хлебосольный хозяин. Заждался небось? – поприветствовал его живой мертвец и ласково улыбнулся. Жуткой была та улыбка, да. – А я тут мимо проходил. Дай, думаю, зайду, пожитки свои заберу. Целы вещички–то?

Памятуя о коллекционном кинжале, приставленном к драгоценному для всего Хмела горлу, градоправитель осторожно, но усердно затряс пухлыми щеками и двумя подбородками…

Где–то вдалеке, за лесом, распевались волки, готовясь к будущему полнолунию. Деревья разлапистыми кронами тянулись в ночное небо, пытаясь изловить луну, что ехидно подмигивала им с недоступной высоты и ярко освещала дорожку, петляющую в притихшем лесу. Тропу к месту жертвоприношения хмельчане протоптали на совесть: двое могли пройти рядышком, не цепляясь локтями и не боясь запнуться. А если потесниться – то и третий в рядок пристроится.

Нас пока было двое. И, разумеется, без компенсации за моральный и физический ущерб – она тут же осела в бездонном мешке Верьяна – мы из Хмела не ушли.

«Удивительно, каких высот достигает человеческое бескорыстие при помощи всего лишь кинжала!» А если хорошо постараться, попутно еще и раскаяние проснется.

Вот и Верьяновы вещички нашлись у бургомистра почти нетронутыми в тесном чулане под лестницей. Барахлишко наемника кто–то заботливо разложил на верстаке – длинные парные кинжалы в простых ножнах, большой заплечный мешок, удлиненный до середины голени камзол на байковом подкладе, служивший одновременно теплой курткой и плащом. Да еще потрепанная шляпа с широкими висячими полями, место которой, по правде сказать, было на огородном пугале – ворон да галок устрашать. Помня последнее, отнюдь не китайское предупреждение Верьяна, я оставила при себе критику чужого стиля в одежде и продолжала благоразумно помалкивать.

Тем более моему спутнику в тот (как, впрочем, и любой другой) момент было откровенно наплевать на чужое мнение. Он счастливо улыбался, нежно, точно единственное и горячо любимое дитя, баюкая арбалет поистине чудовищных размеров: к непомерно длинному ложу крепился внушающий уважение стальной лук. Мне даже стало интересно, как натягивают тетиву этого монстра – сплетенную из пеньки и проволоки струну, что потолще моего большого пальца.

Однако Верьян без заметных усилий удерживал это воплощение извращенной мысли оружейника–манька в руках. Длинные пальцы ласково пробежали по отполированному деревянному станку, поиграли на ненатянутой тетиве, нежно огладили причудливую резьбу приклада.

Отложив обожаемую игрушку, наемник полез в мешок и, порывшись там, извлек странного вида зубчатую рейку с округлой рукоятью на конце. Самым тщательным образом оглядел со всех сторон, чуть ли не возя по ней своим длинным носом. Довольный увиденным, Верьян кивнул сам себе и запихнул странный предмет обратно. Вдев руку в лямку из широкого кожаного ремня, парень аккуратно повесил арбалет за спину. Пристроив туда же вещмешок, он несильно подергал за приклад, пару раз подпрыгнул, огладил дугу лука и, сияя удовлетворенной улыбкой, наконец повернулся ко мне.

Похоже, я сильно заблуждалась в сравнении: так обращаются не с ребенком, а с любимой женщиной…

Исход же из города мне вспоминать не хотелось. Как и два мертвых тела, распростертых на серой каменной кладке. Парный патруль на стене Верьян снял играючи – к тому моменту, когда я, основательно ободрав ладони о пеньку, взобралась вслед за ним, все уже было кончено. Наемник равнодушно переступил через одного стражника, как будто ничего стоящего внимания не произошло, проверил, хорошо ли закреплена складная кошка, перекинул через стену на другую сторону веревку и начал по ней спуск вниз. Борясь с подкатившей к горлу тошнотой, возникшей при взгляде на трупы, я тоже поспешила спуститься.

На наше счастье, ров, похоже, вырыли совсем недавно и еще не успели заполнить водой. Однако чтобы основательно извозиться, нам хватило за глаза и той грязной жижи, что скопилась на его дне после двух суток почти непрерывного дождя.

Стелющаяся сейчас у нас под ногами дорожка обнаружилась совсем недалеко от городской стены. Откуда Верьяну было известно о тропе, я не знала, а спрашивать по понятным причинам не решалась.

– Лия, – негромким окриком Верьян оторвал меня от размышлений.

– А? – вскинув на него взгляд, отозвалась я. – Что?

Второй раз за эту нескончаемую ночь парень счастливо улыбнулся.

– Да так, ничего, – пожал плечами, продолжая довольно лыбиться. – Проверить тут кое–что хотел.

Поправляя натершие мне плечи лямки тяжелеющих час от часа сумок, я подозрительно вгляделась в нахала.

Ну просто кот, втайне от хозяйки сожравший кринку сметаны и собирающийся слопать еще жбан сливок. Но уже на виду у всех домочадцев, прекрасно зная, что ему все сойдет с рук. То есть с лап.

– И как, удачно?

– Более чем.

И почему мне не нравится эта кривая ухмылочка, не сходящая с его вытянутого длинноносого лица, скажите, пожалуйста?

«Возможно, потому, что он назвал тебя по имени?»

Ч–черт…

Довольно долго мы шли в полном молчании. В мыслях у меня проносились душеспасительные и усовестительные тирады, бессвязные оправдания, невразумительные обвинения. Теснилось множество вопросов. Все вместе это превратило мысли в малопривлекательную кашу полного непонимания происходящего.

– Откуда? – через силу выдавила я, наконец сведя все вопросы к одному–единственному слову.

Верьян не окоротил меня банальной остротой «оттуда», а остановился, аккуратно положил на землю чудовищный арбалет, скинул заплечный мешок и стал что–то в нем сосредоточенно выискивать, попутно проясняя некоторые важные для меня моменты.

– Глашатаи уже с неделю глотки надрывают, суля награду в тысячу тиланов за поимку беглой алонии.

– А что конкретно говорят?

– «Разыскивается девица Лия, двадцати двух лет от роду. Обликом благолепна, значительных телесных изъянов не имеет. Может быть обряжена в мужское платье. Особые приметы: волосы цвета необычного, волшбой поменянного, а собственно золота красного колдовского», – процитировал наемник, копаясь в вещах. – Правильно делаешь, что волосенки закрашиваешь, кстати… О, вот она, зараза!

Он поднялся и протянул мне измятый, перепачканный листок.

– От Рина до Умузбулара этот портрет только что в нужниках не повесили, на бумагу не поскупились. Чувствую, молиться скоро на него начнут. А что, грех не помолиться на такую–то награду.

Я опустилась на землю. Предательски дрожащие пальцы расправили на коленях листок, чуть его не порвав. Взгляду, жадно впившемуся в портрет, только–только хватало яркости лунного освещения.

Мои глаза. Мой нос. Мои губы. Брови удивленным домиком. Длинные волосы заплетены в перекинутую через плечо косу. Несомненное сходство между мной и девушкой, изображенной на портрете, конечно, имелось. Но была и огромная разница ценой в беспечность и доверчивость.

Такой, как на портрете, скороспелая алония Избранная Лия приехала в столицу. Эту девушку не предавали: она пока не знает, что такое убивать, не умеет лгать так же легко, как дышать, не осмеливается распоряжаться человеческими жизнями, прячась от ответственности за самообманом. Черты ее лица еще не заострились от постоянного недоедания и злоупотребления Силой. А во взгляде нет той циничности, загнанности, вечной усталости, что присущи бесполому перевертышу Рель.

Лия и Рель.

Рель и Лия.

Две стороны разменной монеты, имя которой Аурелия.

«Как ты только все это разглядела?» Иногда воображение и интуиция прекрасно заменяют зрение. Утром устрою им проверку на зоркость. Если выживу, разумеется.

Я устало посмотрела на спутника снизу вверх. Его и так длинная фигура на фоне неба казалась непомерно высокой – точно бесстрастный ангел воздаяния по грехам человеческим, пришедший и по мою душу.

– Что ты хочешь?

Верьян опустился на корточки, долго и немигающе смотрел на меня в упор, после чего веско произнес:

– Работу.

– К–как–кую работу? – От удивления я стала заикаться.

– Для начала я согласен на охранника, а дальше посмотрим. Ну это если у тебя нет никакой головы на примете.

Охотник за головами усмехнулся собственной удачной шутке.

– Есть. Твоя, – зло отчеканила я и тут же зашипела от боли.

Мои плечи вновь были зажаты в тиски его пальцев.

Ох, когда–нибудь я не выдержу и поломаю ему хваталки! Больно же!

– Детка, хочу тебя огорчить, ты не в том положении, чтобы язвить. – Его губы улыбались, но глаза были серьезны. Смертельно серьезны. – Поэтому давай–ка настраивайся на дело. А то время, знаешь ли, к рассвету – астаха никого дожидаться не станет.

Рывком я высвободилась из его рук и отползла подальше.

– Зачем это тебе? Ты же можешь просто сдать меня Имперской страже и получить законную тысячу тиланов, не напрягаясь!

Верьян был само спокойствие, деловитость и собранность в одном лице.

– Знаешь ли, охотясь за чужими головами, я понял, насколько мне дорога моя собственная черепушка. Непростая ты, конечно, девка, Лия, но тысячу золотых за тебя никто не даст – скорее прирежут тихонько, чтобы лишнего не болтал. Нет, я уж лучше за тобой пригляжу… – «а коль случай благоприятный подвернется, то и властям сдать не побрезгую». – Хотя наемник вовремя замолчал, окончание предложения будто висело в воздухе. – Если ты заплатишь, само собой.

– Сколько? – решилась я.

Этот негодяй сделал вид, что задумался. Почесал длинный нос, тряхнул косичками, многозначительно похмыкал и выдал:

– То, что скрыто у тебя под одеждой, меня вполне устроит.

Честно сознаюсь, не ожидала от него подобного предложения. Возможно, поэтому моя реакция была бурной. Даже чересчур бурной.

– Что–о–о?!! – Вопль звонким эхом разнесся по ночному лесу.

– Не ори, дура! – сердито шикнул на меня Верьян. – Храни свою добродетель и дальше, никто на нее и не покушается!

«Вот это–то и обидно!» Ну–у…

Кровь прилила к щекам, обжигая. Язвительного ответа придумать с ходу не выходило.

– Во имя Господа строгого, но справедливого, почему вы, бабы, вечно думаете об одном?! – Верьян, конечно, не упустил возможности поиздеваться.

– Разумеется, вы, мужики, думаете совсем о другом, – огрызнулась я. – О высоком. И вечном.

– Вот–вот. Об этом самом и думаем – о высоких и постоянных доходах. – Парень легонько щелкнул меня по носу и беззлобно рассмеялся в ответ на недовольную, обиженную гримасу. – Да знаю я про ваши дурацкие алонийские обеты, не беспокойся!

– Тогда что тебе надо? – Неужели это робкое блеянье мое?

– Уж точно не то, что для алонии хуже, чем смерть. Не льсти себе. – Издевательский смешок. – Девка ты, конечно, ничего так…

Впервые услышав от наемника столь лестное замечание в свой адрес, я смущенно порозовела. Заставляя меня покраснеть еще больше, мужской взгляд, прицениваясь, прошелся по моей фигуре, особенно долго задержавшись на перетянутой груди.

– …в смысле ничего особенного, – спустил меня с небес на землю Верьян. – Да, и на мой вкус, тощая больно – половины тех денег, что обещано, не стоишь.

– Ну знаешь… – Дыхание перехватило от его наглости.

– Знаю, – отмахнулся наемник, по–прежнему задумчиво созерцая мой торс. – Еще в подвале про побрякушки узнал, да несподручно было с бинтами возиться. Пожалуй, нащупанной цепочки с кулоном на первый месяц должно хватить.

Ничего себе нынче тарифы у охотников за головами! Да за ту толстенную золотую цепь с рубином отряд охранников нанять можно! Еще и пара монет на мальчика с опахалом останется.

При упоминании обыска услужливая память подкинула кое–какие сведения провокационного толка.

– А как же тогда деньги?! – В крайнем возмущении за все и сразу я вскочила на ноги.

– Какие деньги? – Верьян лениво поднялся следом.

– Из моего кошелька!

Не обращая внимания на мою рассерженную персону, он закинул на спину заплечный мешок.

– Ах это. – Наемник скучающе зевнул. – Неустойка плюс гонорар.

– Какая еще неустойка?! Какой еще гонорар?!

– За астаху.

– Но тебе же за него уже заплатили?!

Еще один широкий зевок мне в лицо.

– Так заплатили только за него, а про спасение посторонней девицы речь не шла. А уж сколько времени на твое освобождение было потрачено – ты мне должна еще два раза по столько же.

Я в сердцах плюнула, осознав бесперспективность спора. Отряхнула одежду и тоже взвалила на плечи потяжелевшие сумки.

– Пусть вездесущий Единый будет судьей твоей ушлой душонке! – Хотя, судя по насмешливому взгляду наемника, божий суд его волновал в самую распоследнюю очередь. Оставалось только покорно вздохнуть. – Ладно, уговорил – ты принят. Заключим договор или поверим друг другу на слово?

– Разберемся с астахой, получишь от меня клятву. Но не раньше, чем обещанное жалованье будет у меня в руках.

После так после, спорить не буду.

– Тогда пошли, что ли.

Верьян не сдвинулся с места:

– Ты уже пришла.

– То есть? – не поняла я.

– Нет, хорошо, что ты сама из монастыря сбежала, иначе тебя все равно оттуда выкинули бы рано или поздно. За дурость. – Он покосился на светлеющее небо. – Подождешь меня здесь. Не хватало еще, чтобы мне попортила охоту какая–то недоучившаяся монашка, у которой Сила есть, а ума, как ее с толком применять, не хватает.

Гад. Отвратительный, скользкий, ползучий гад.

Ну я ему покажу, как командовать!

– Не мои проблемы. Я иду с тобой. – И с премерзкой улыбкой добавила: – Дорогой охранничек!

Длинная рука набрасывающейся змеей устремилась ко мне, пытаясь оглушить. Нерассуждающее тело само сместилось с линии атаки, стряхивая сумки и кувырком уводя меня назад. Тонким свистом запела выскользнувшая из ножен Неотразимая. Она радостно подрагивала у меня в руках, наслаждаясь свободой и предчувствуя схватку.

– В следующий раз отрублю руку, – мрачно пообещала я. – Кстати, подобные случаи в моей практике уже бывали.

Лезвия парных кинжалов сверкнули в тускнеющем в преддверии утра лунном свете – наемник был не намерен предаваться воспоминаниям. Быстрым, почти незаметным глазу, смазанным движением он сократил дистанцию между нами. Мягко скользнув по лезвию Неотразимой, левый кинжал отводил ее в сторону, в то время как его правый собрат метил мне рукоятью в висок. Я с легкостью увернулась от удара, вновь отступая и освобождая себе пространство для маневра.

Пусть придумает что–нибудь получше. Алония, хоть и недоучившаяся, – это не стражник из захолустного городишка.

– Вот дура. – Его голос был на удивление спокоен, хотя и слегка презрителен. – Если он тебя почует, все мои приготовления пойдут волкодлаку под хвост.

Тут меня понесло. Обида и злость выплескивались из меня вместе со словами неостанавливающимся потоком, звенели в каждом ударе Неотразимой.

– Сам придурок! Ты с кем разговариваешь, а? Если я иду, значит, можно, понял? Силы у меня сейчас столько – ни один астаха не учует. Всю на тебя, неблагодарное отродье хмарных демонов и болотных топильщиков, потратила, к слову заметить! Спасибо хотя бы сказал! Как же, дождешься тут!

Удар на удар. Посвист и скрип встретившихся в стремительном танце лезвий. Кинжалы мягко, изящно гасили атаку Неотразимой, а насмешливое молчание Верьяна только сильнее разжигало мою ярость.

– Да хоть бы и была, Сила эта, один леший – иммунитет у меня! Им–му–ни–тет! Понял? Не подействуют на меня астаховы выходки, если твоей тупой наемничьей башке так будет яснее.

Текучий, как ртуть, наемник двигался с нечеловеческой быстротой. С каждым ударом он неуклонно сокращал дистанцию, которую я пыталась изо всех сил увеличить, подбирался ближе и ближе. И молчал. Но даже в его безмолвии сквозила издевка…

– Хотя ты же все деньгами привык мерить, да? Так посчитай: цена зелья, наделившего меня такой неприкосновенностью, – тысяча тиланов за унцию! А потрачено его знаешь сколько? Много! Вот так! И не смей больше называть меня дурой, – выдохнувшись, несколько нелогично закончила я пламенную обвинительную тираду.

Движения лезвий убыстрялись, звук ударов участился, сливаясь в единую звенящую ноту. Поддерживать навязанный темп становилось все труднее – не хватало дыхания, беспечно растраченного на разговоры. Собратья–кинжалы плели вокруг смертельную паутину, не давая отступить и вместе с тем настойчиво прокладывая путь ко мне.

В какое–то мгновение я испугалась, что мы сражаемся по–настоящему, насмерть, и один из нас останется–таки бездыханным на этой тропе скорби и человеческого предательства. Но Верьян на очередном развороте просто отступил в сторону, с полупрезрительной усмешкой наблюдая, как я пытаюсь восстановить дыхание.

– Треплешься много, дыхалку не бережешь – чуть со скуки не задремал. – Он нарочито широко зевнул. Спокойно зачехлил кинжалы и взялся за лямку арбалета. – Хотя что с баб возьмешь? Лишь бы истерики по любому поводу закатывать.

Наемник взвалил на спину арбалет, поудобнее перехватил мешок, развернулся и пошел дальше, уверенный, что мне никуда от него не деться.

«Радуйся, обозвали не дурой, а истеричкой». Прогресс налицо, не находите?

Еще бы отдышаться.

Глава 13

Широкая, удобная тропа закончилась внезапно. Еще недавно мы целеустремленно мерили шагами густой, беспросветный лес, и вот уже совсем рядом с носками наших сбитых сапог махрится травой край невысокого обрыва, нависающего над небольшим лесным озером. Укрытое белесой дымкой предутреннего тумана, оно походило на старую миску с неровно сколотыми краями–кручами, заполненную водой на треть, вследствие чего кое–где из зарослей бузины и бобовника проглядывал широкий травянистый ободок берега. К одной из таких пролысин водяным ужом стекала по обрыву наша дорожка, превратившись в узенькую, труднопроходимую тропку.

Однако Верьян не торопился сходить по ней к озеру. Он опустился на одно колено, вглядываясь в противоположный берег. Не знаю, много ли наемник там увидел: луна поблекла одновременно с небом, превращая удаленные объекты в бессмысленное нагромождение теней. Не пожалев штанов, Верьян встал на оба колена, вцепился в траву и осторожно свесился с края обрыва. Стараясь не мешать осмотру, я тихонько скинула сумки и присела на корточки неподалеку. К утру стремительно похолодало, руки и нос совсем оледенели – я пыталась согреть их дыханием, одновременно вглядываясь в девичью фигурку на берегу.

Верьян не приврал, Эону действительно принарядили в нечто белое, в темноте и издалека похожее на простыню с прорезанной в середине горловиной. Жестко зафиксировав руки и ноги, девушку привязали к дереву, скучающему на берегу без собратьев, в окружении лишь кустов–недоростков.

Место жертвоприношения, несмотря на попытку приукрасить его Эоной, все равно смотрелось как–то невзрачненько. Будь я астахой, честное слово, обиделась бы на подобное неуважение. Мое ужаство по–любому затребовало бы гранитного постамента с парой столбов, кокетливо украшенных кандалами (для жертвы) и удобными пологими ступеньками (для меня). А рядышком солнечные часы – чтобы не опаздывать к завтраку. Правильное питание, оно, знаете ли, требует точного соблюдения режима. Ну и цветов, разумеется, побольше. Только без шипов – они в лапах застревают.

«Про транспарант, на котором золотой гладью вышито: «Мойте руки перед едой“, не забыла?» А что, кумач на темном, отполированном граните смотрелся бы концептуально. Только слоган попросила бы другой. «Приятного аппетита!»

«Осталось только уведомить астаху, что ему требовать с бургомистра в следующий раз». Очень надеюсь, следующий раз для этой сволочи не наступит.

«Для какой конкретно сволочи? Бургомистра или астахи?» Это уж как повезет.

Наемник бесшумно втянулся обратно и, сделав мне знак молчать, поманил за собой с дорожки в гущу леса. Я поднялась, подхватила сумки и пошла куда позвали.

Вовремя это было сделано…

– Что, Малой, может, хватит нам с тобой бока в кустах отлеживать? – неожиданно пробасил из темноты под обрывом мужской голос.

– Верно говорите, рен Терес, – угодливо согласился с ним другой голос, помоложе и позвонче. – А то уже замерз я как собака.

– Как щенок, Малой, – хохотнул первый. – До хорошего сторожевого пса тебе еще расти и расти. Ладно, собираемся: утро на пятки наступает. Поди, уж не успеет никто девку до астахи сожрать. А то просидим тщетно до петухов, и из–за этой оторвы у меня опять, как у прошлом годе, спину прихватит. Неделю потом было не разогнуться.

Под обрывом шумно завозились, послышалась негромкая ругань, затрещали ломаемые ветки.

– Рен Терес, а вам ее совсем не жалко? – вдруг робко спросил Малой.

– Мне Ларку мою жалко, – жестко отрубил старший. – И Милошку с Дранькой, подружек ейных. А девку бесстыжую, что в штаны рядится да шляется где ни попадя, пусть другие жалеют, ежели дури хватает. Все, довольно трепаться, пошли уже. Не ровен час, упаси нас Единый, сами ранним завтраком станем.

Две темные фигуры, кряхтя от натуги и бряцая оружием, вскарабкались по тропке на обрыв. На расстоянии вытянутой руки прошли от деревьев, за которыми мы укрывались.

Нет, умом я, конечно, понимала, что для нас будет лучше, если эти двое не дойдут до города и не поднимут его жителей безответным стуком в ворота, чтобы затем всей этой теплой компанией найти мертвый караул на стене и связанных бургомистра с женой в супружеской кровати. Но все же, когда стражники благополучно миновали Верьяна и пошли дальше, с облегчением вздохнула и оперлась на удобно выступающий, точно подлокотник, сук.

Кто ж знал, что он обломится с таким оглушающим треском!

Стражники схватились за оружие, напряженно вслушиваясь в ночные шорохи.

«Может, обойдется, а?» – замерев с поднятыми руками, трусливо подумала я, глядя в перекошенное лицо спутника.

Плохо же я еще знала навязанного судьбой напарника!

Бесшумно скользнувший в сторону сгусток тьмы, синхронно взметнувшиеся кинжалы, хрипы предсмертной агонии. И два мертвых тела, у каждого на шее – почти у самого подбородка – глубокая колотая рана, все еще обильно кровоточащая.

– Иди сюда, – повелительно бросил мне Верьян. – Живее!

Слабеющие руки из последних сил удерживали сумки. На подгибающихся ногах я подошла к наемнику. Он отработанным движением вытер лезвия кинжалов об одежду убитых, срезал кошели с их поясов и только после этого убрал оружие в ножны.

– Не спи! – поднимаясь, прикрикнул на меня охотник за головами и указал подбородком на лежащие тела. – Оттащим их с тропы да чутка присыплем на всякий случай – не хватало нам шального упыря, прибежавшего на запах крови. Давай бери за ноги, а я под руки возьму.

Мужчина постарше полууткнулся в землю, мертвая рука крепко сжимала короткий меч. Второй стражник, раскинув руки, лежал на спине, выроненное от испуга копье валялось неподалеку. Короткие волосы кудрявятся у висков, открытое, приятное лицо, в широко раскрытых, остекленевших глазах мутнеет светлеющее небо. Молоденький, наверное, младше меня лет на пять. Был.

Глаза защипало от слез, окружающее подернулось спасительной дымкой. Пожитки упали на землю из обессилевших рук.

– Я… я не могу… – Слезы побежали по щекам и закапали с трясущегося подбородка на воротник. – Он же еще мальчишка совсем. А у второго, слышал, жена, дочка. Ну зачем ты с ними так?

Похоже, Верьян по–настоящему разозлился. Сузившиеся желтые глаза были совершенно бешеными.

– Нашлась чистоплюйка! – процедил наемник. – Легко быть чистенькой, когда чужие руки с твоей дороги навоз убирают. Ну и сидела бы тогда в подвале, раз такая жалостливая. Сокрушается, понимаешь, обо всех и каждом! А кто из них пожалел ту девчонку, что сейчас, привязанная, в исподнем на берегу своей участи дожидается? Может быть, этот?

Носком сапога Верьян поддел и с натугой перевернул на спину тело старшего стражника.

– Что–то непохоже… – Несильный, злой пинок откатил короткое копье другого стражника далеко в сторону. – Сказывали мне тут дрюссельские наниматели, как астаха свою жертву пожирает. Не желаете ли, ваша чистоплюйская светлость, послушать байку о мучениях с восхода до заката юной девы, чья вина только в том, что она не такая, как другие?

Забыв про слезы, я ошеломленно смотрела на взбешенного Верьяна, которого, видимо, не на шутку задела поднятая тема.

– Что, не хочется? – ожесточенно выплюнул парень. – Тогда ноги в руки – и вперед. Солнце вот–вот взойдет, а мне еще приготовления кой–какие сделать надо.

Я молча отвернулась и ухватила ближайшее тело за ноги, Верьян взялся за него с другого конца. Но неожиданно выпустил покойника из рук и громко заковыристо выругался.

– Так, планы изменились. Тащим этих на берег, к воде. – Он задумчиво кивнул на озеро, вглядываясь в сгущающийся к утру туман, подобный парному с пеной сливок молоку.

Время – самая странная штука из всех, с которыми приходится работать магам. А также самая капризная и самая затратная с точки зрения расхода Силы. Когда нужна податливость, оно застывает неуступчивым монолитом прошлого. Но стоит только захотеть определенности и основательности, улетучивается неуловимым туманом будущего. И лишь краткое мгновение настоящего более–менее поддается воздействию. Однако и эта песчинка времени так и норовит выскользнуть из пут вашей Силы, чтобы выкинуть какой–нибудь финт ушами. Поэтому ничего удивительного, что и с обычными людьми оно ведет себя как ему заблагорассудится. Ехидно ускоряется в тысячи раз, если никчемным человечишкам хочется задержать счастливые мгновения. Или практически останавливается, когда не терпится побыстрее разделаться с чем–то особенно неприятным.

Если по дороге сюда казалось, что еще вот–вот – и рыжая макушка просыпающегося солнца появится над горизонтом, то, стоило нам в ожидании рассвета и астахи занять свои места в засаде, время поползло как тяжелораненый боец с поля боя – медленно, с натугой, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться.

Не то чтобы мне сильно не терпелось сразиться с проголодавшимся чудовищем, однако прижиматься к шершавому стволу ольхи было тем еще удовольствием (для мазохиста со стажем), особую прелесть которому придавала бессонная ночь и гудящие от долгого стояния ноги.

– Верьян, – чтобы избавиться от навязчивых мыслей о погибших за сегодняшнюю ночь не только по вине напарника, но и моей, и осиротевших семьях, я решила развлечь себя светской беседой, – не уснул там еще?

– Нет, – донеслось из кроны у меня над головой. От удивления наемник аж свесился с ветки вниз, почти касаясь моих волос покачивающимися косичками.

С момента нашей последней стычки мы не разговаривали, да и шарахалась я от него как от чумного. Угрюмо сопела, пока отвязывала бесчувственную Эону. Девушка, к сожалению (или к счастью), не приходила в себя: либо обморок из–за нервного потрясения был слишком глубоким, либо ее чем–то предварительно опоили. По обыкновению обделив даму помощью, Верьян самозабвенно возился со своей адской машинкой. Сосредоточенно прилаживал на место стальную полосу с зубцами и что–то мудрил с рычагами, пока я, пыхтя и утирая пот, волокла подругу в ближайшие к ольхе кусты бузины, про себя клятвенно обещая посадить как–нибудь потом тяжеленную Эону на самую жесткую диету.

Только бы оно наступило, это «потом»…

Снимая с девушки белое жертвенное одеяние и укутывая в плащ, я тихонько приговаривала, неуверенная, кого увещеваю потерпеть – подругу или саму себя:

– Потерпи, девочка. Держись. Совсем немного осталось. – Безвольная холодная рука подруги в моей ладони. – Скоро все закончится. А если не закончится, обещаю, я и из преисподней достану этого клятого охотника за головами!

Верьян только скалился в сторону, предусмотрительно не начиная перебранку. Он был настолько увлечен, что даже не отпустил ни одной скабрезной шуточки, пока я обряжалась в белый балахон, чтобы занять вакантное место жертвы.

Что самое обидное, подменить Эону было моей идеей.

«Инициатива, как известно, наказуема». Обычно наравне с глупостью и доверчивостью.

Тем временем наемник извлек из замшевого чехла, вытащенного в свою очередь из деревянного футляра, металлическую, отливающую золотом стрелу и осторожно, точно та была из стекла, стал пристраивать ее в продольный желобок на деревянном станке. От усердия парень аж высунул кончик языка.

Я изумленно наблюдала за его манипуляциями с необычной стрелой.

Он что, всерьез рассчитывает завалить астаху этим?! Не смешите помпоны на моих тапочках! Только если это не…

Заставив Верьяна заметно вздрогнуть, я резко подалась вперед, чтобы удостовериться в осенившей меня догадке. Так и есть.

Вся стрела, вплоть до странного скругленного острия, была покрыта спиралью рун, столь мелких, что их почти невозможно прочесть. Да этого и не требовалось – хотя бы немного посвященному в Силу трудно не признать «твердый огонь». Никогда не думала, что мне доведется это увидеть не только на гравюре в учебнике по боевой магии. Силы на Запечатывающее огонь заклятие требуется немерено, а уж про точность рунного исполнения и говорить не приходится: чуть что не так – от оплошавшего мага даже пепла не останется. Впрочем, как от его лаборатории и того городского квартала, которому «повезло» приютить стихийного мага.

Да, хороша гильдейская экипировка, тут не поспоришь.

Проявленная Верьяном словесная сдержанность имела для него самые благоприятные последствия. Учитывая, как он со здоровенным арбалетом, оберегая тот от любого сотрясения, взгромождался на ольху и там обустраивался – это отдельная долгая песня, не наступить на горло которой дорогого мне стоило.

Я посмотрела вверх:

– Можно задать один вопрос?

– Валяй, – великодушно разрешил парень, продолжая свешиваться вниз головой.

Вообще–то вопросов было в разы больше, чем один, но я начала с того, что мучил меня дольше других:

– Почему ты не убил градоправителя?

– Я что, похож на идиота? – вопросом на вопрос ответил наемник.

– Но он же хотел тебя убить?!

Охотник за головами, по обычаю, попытался в ответ пожать плечами и неопределенно махнуть рукой, но парня хлестнула потревоженная сломанная ветка и оцарапала ему щеку. Глубокая царапина быстро наполнилась кровью. Он мудрено ругнулся и оставил попытку объясняться жестами.

– Никто не совершенен, – пытаясь утереть кровь на щеке плечом, расфилософствовался Верьян.

«Нет ничего столь совершенного, чтобы быть свободным от всяких упреков?» С классиками можно поспорить, однако трудно не согласиться.

– Но почему тогда ты не пощадил стражников?

Либо Верьян заскучал, либо ему набили оскомину мои бесконечные «почему» «да зачем»: так или иначе он снизошел до внятного объяснения.

– Мне нужно было выбраться, а они стояли у меня на пути. Им попросту не повезло – ничего личного.

– Но бургомистр…

Нет, я точно его достала.

– Убивать градоправителя без соответствующего гонорара или серьезного подкрепления станет только глупец, – объяснял мне как маленькой наемник. – Разъяренных горожан, храмовников и магов–дознавателей по следу нам только не хватало! Ко всему прочему, если бургомистр – не дурак (в чем я уверен), он постарается замять это дельце с покойными стражниками, дабы не придать огласке свой сговор с «богомерзким астахой». В крайнем случае повесит эти трупы на тебя…

– Что–о–о?! – возмутилась я.

Верьян поморщился:

– Да что ж ты такая громкая! Потише не можешь?

– Я постараюсь.

– «Я постараюсь», – передразнил он меня фальцетом. – Ладно, успокойся, если мы разделаемся с этой чешуйчатой мразью, никто нам и слова не посмеет сказать – победителей, как говорится, не судят…

– Ага, их казнят без суда и следствия. Зато долго и со вкусом.

Расслышав, что я пробурчала себе под нос, Верьян как–то совсем по–мальчишески хихикнул.

Меня будто что–то толкнуло и заставило перевести взгляд на притихшее в молоке тумана озеро. Браслет на левой руке быстро нагревался и нервно подрагивал.

– Кстати о пословицах, поговорках и других проявлениях народной мудрости. – Привлекая внимание напарника, я дернула за попавшуюся под руку косичку, как за шнур от звонка. – А если быть более точной, то о том изречении, где «Помяни нечисть…» – у нас гости.

Охотник за головами моментально подобрался, стряхнув с лица улыбку, точно семечковую шелуху с одежды. Его шутливого настроения как не бывало, парень напряженно прислушивался.

Округа услужливо примолкла до неестественной тишины – без нечастых тихих всплесков в озере резвящейся на рассвете рыбы и рассветного птичьего гомона.

«Еда–а–а–а–а…» – змеиным шипением вполз в мои мысли жутковатый своей нечеловечностью голос.

Над поверхностью озера медленно всплывала темная громада астахи, почти неразличимая в густом, как кисель, тумане. Зашлепали по мелководью тяжелые лапы. Немного выжидающего молчания, прежде чем захрустели перемалываемые страшными челюстями кости трупов.

– Ты это видишь? – Мой испуганный голос упал до хриплого шепота.

Ветки над головой затрещали. Неудобно вывернув шею, я задрала голову, чтобы посмотреть, чем занимался Верьян.

Наемник выпростал из–под одежды цепочку с кулоном, оказавшимся бутылочкой–ампулой. Совсем крохотная, каплевидной формы, с навершием–ушком для продевания цепочки. Под оболочкой из то ли темного матового стекла, то ли крашеного фаянса еле ощутимо пульсировала Сила. Верьян осторожно переломил кулон по горлышку, аккуратно вытряхнул на подушечку указательного пальца большую, тяжелую каплю серо–зеленой жидкости и очень тщательно размазал по одному веку. Затем в той же последовательности повторил свои действия, но уже для второго глаза. От век наемника стало исходить мягкое зеленоватое свечение, что придало ему сходство с упырем, вылезшим из могилы на третью ночь после похорон. Секунды на четыре он крепко зажмурился, после чего внимательно глянул в сторону озера.

– Теперь вижу. – Невозмутимый запоздалый ответ на мой вопрос. – Правда, это ненадолго. Он бы поторопился там, что ли…

В голове как–то разом опустело. Только бродила подлая мыслишка: «Какого лешего я с ним напросилась, а? Сидела бы себе спокойно в лесочке, вздремнула бы…» Несмотря на эти провокации себялюбия, я потянула Неотразимую из ножен. Правда, руки у меня при этом тряслись совсем не по–геройски.

– Шкура у этой заразы покрепче рыцарской брони будет, – не замечая моих пораженческих настроений, поучал Верьян шепотом. – Если вдруг что пойдет не так, целься в глаза, по лапам и под нижнюю челюсть. Шею не трогай, попасть в шейный зазор между чешуйчатыми пластинами можно, только если очень сильно повезет. По тому, что я слышал, счастливится редко кому. Усов опасайся – шустрые они да и то ли ядовиты, то ли еще что… По мне, так гильдийцы сами не очень в теме, больно мудрено объясняли.

– Какие еще «вдруг», когда у тебя «твердый огонь» есть?!! – тоже шепотом возмутилась я и, мучимая самыми нехорошими предчувствиями, добавила: – Надеюсь, Гильдия не поскупилась и стрел хотя бы на одну больше, чем я уже видела?

Парень недолго помолчал.

– Они и с одним болтом не спешили расставаться, – наконец неохотно сознался наемник. – Да уж больно их астаха достал…

– А что будет, если ты промажешь?! – нервно спросила я, не отрывая взгляда от потенциальной мишени.

– Придется последовать основному принципу охотников за головами.

К подозрительности добавилось очень сильное сомнение в его профессиональной пригодности.

– Это еще какому, а?

Верьян вновь примолк, будто всерьез раздумывал, достойна ли я быть посвященной в столь важную тайну.

– Изматывание противника бегством, – наконец со смешком выдал напарник.

Остряк–самоучка, чтоб его!

– Тьфу на тебя, – вяло отлаялась я, нервничая и не в силах отвести взора от мерно двигающего челюстями астахи.

Лжедракон не торопился нападать. Казалось, он даже не пытался сожрать оставленные нами на берегу трупы, а перемалывал хрупкие человеческие тела, просто чтобы исключить подвох со стороны подлых людишек. На лбу выступила испарина – под вибрирующим браслетом левое плечо припекало неимоверно. Я смахнула пот рукавом, вытерла поочередно о балахон повлажневшие ладони.

– Ну сколько жрать–то можно! – разъяренно шипел у меня над головой наемник. – Сюда иди, тут все самое вкусное без тебя съедят!

– Цыпа–цыпа… – поддержала я Верьяновы воззвания.

«Ты уверена, что лжедраконов именно так подзывают?» Тьфу! Простите, это нервное.

Чудовище, будто услышав наши страстные призывы, заинтересованно оторвалось от раннего завтрака.

– А мне что делать? – пискнула я, запоздало вспомнив про инструкции.

– Развлеки его чем–нибудь, – почти не разжимая губ, отдал последнее указание Верьян. – Только не очень бойко.

И притих, будто не было его вовсе.

– Ничего–ничего, охранничек, – бурчала я себе под нос, неотрывно наблюдая за приближающимся астахой. – Посмотрим, что ты скажешь, когда я компенсацию за моральный ущерб удержу из твоего жалованья.

Хотя кому я угрожаю? Ведь отбрешется же потом, точно вам говорю, отбрешется!

Да и вообще, все просто замечательно! Вы не находите? Мало того что как двое самоубийц мы идем на эту громадину со смехотворным арсеналом, в то время как не помешали бы двуручный меч, катапульта и отряд стражи в качестве группы поддержки, а еще лучше гранатомет, так мне еще предлагается эту заразу чешуйчатую развлекать! Чем, интересно?

«Как – чем? Собой». Больше, как это ни прискорбно, нечем…

Ну развлекаться так развлекаться! На полную катушку.

Солнце вскарабкалось на небосвод, растапливая последние клочья тумана. Приближающийся ко мне астаха напоминал мутировавшего крокодила, вымахавшего до габаритов слона. Несмотря на столь ужасающие размеры, двигался он мягко, пружиня на коротких когтистых лапах. Угольно–черная чешуя матово поблескивала на утреннем солнышке. Зубчатым гребнем выгибался хребет, плавно переходящий в хвост, тяжелым копьевидным наконечником приминавший заросли рогоза. По бокам от позвоночника трепетали перепончатые крылышки размером в ладонь, смотревшиеся на этой туше столь же нелепо, как розовый чепчик в рюшах на трактирном двухметровом вышибале. Небольшая приплюснутая голова, оснащенная зубастой пастью и очень длинными, постоянно двигающимися усами, поворачивалась ко мне то одной, то другой стороной. Маленькие алые глазки пылали самым горячим интересом. Гастрономическим.

«Еда–а–а. Много–о–о еды–ы–ы» Голос астахи прозвучал в моей голове куда отчетливее по сравнению с первым разом.

Не дойдя до нас какой–то десяток метров, тварь замерла. Усы настороженно ощупывали пространство вокруг. Когда один из них приблизился ко мне почти вплотную, стало заметно, что это скорее не ус, а толстый, усыпанный бородавчатыми наростами кожистый хоботок. Нервы у меня не выдержали – рассерженно вжикнуло в воздухе лезвие Неотразимой, и чужой щуп стремительно вернулся к хозяину, скатываясь в плотный, дрожащий валик.

«Еда–а–а?» Судя по изменившейся интонации, лжедракон крайне оскорбился невежливым отказом принять участие в его, как никогда, обильной трапезе.

Меня оглушило почти материальной волной чужой ненависти. Сбоку черной змеей вынырнул как–то упущенный мной из вида второй хоботок, обвился вокруг сапог и с силой дернул к астахе. Я упала на спину, больно ударившись копчиком о землю. Неотразимая не выпала у меня из рук исключительно потому, что ее бархатная рукоять будто прикипела к ладони. Ноги холодели в кольце черной кожи – казалось, через астахово прикосновение из них вместе с теплом утекали желание сопротивляться и сама моя жизнь.

Где этот хмаров охранник?!

«Много–о–о, много–о–о еды–ы–ы». Обдавая меня волной смрада, довольно клацнула зубастая пасть, астаха, как на тросе, подволакивал меня поближе к себе. Мелкие ветки и камешки драли спину почище наждака. Мотало так, что было и не разобрать, где верх, а где низ – смазанное пестрое пятно.

Не утро, а прямо какая–то иллюстрация из брошюрки «Если вам не везет – не мучайте себя и других: сто пятьдесят верных способов свести счеты с жизнью».

Ну где же этот гад, мой скользкий напарничек? Куда там он говорил метить? В глаза, лапы и что там дальше? Еще бы взбалтывать меня, как шейкер с коктейлем, перестали…

Будто в ответ на мои мысли болтанка внезапно утихла – я повисла вниз головой и, борясь с подступившей тошнотой, чуть было не пропустила второй щуп, метивший мне в лицо. Однако Неотразимая не подвела: резким, почти без замаха, росчерком лезвия, отозвавшимся болью в потянутых суставах запястьев, астаха лишился одного хоботка. Обрубок судорожно задергался, разбрызгивая капли черной, вязкой крови. Чудовище взревело так, что, казалось, еще чуть–чуть добавить этому звуку громкости – разорвет барабанные перепонки. От ужасной вони мне стало нечем дышать.

– Верьян!!! – покрепче перехватив Неотразимую двумя руками, не слыша себя, заорала я. – Ну сделай же что–нибудь!

Он и сделал.

В распахнутую в реве пасть астахи со смачным хрустом врезался болт. Лжедракон от неожиданности попытался сглотнуть, но болт костью застрял в горле, мешая захлопнуть пасть. Он мотнул головой, задрав морду, и меня резко подбросило вверх. Нечеловеческим усилием извернувшись в воздухе, я перерубила второй, и последний, хоботок. И, подняв тучу брызг, а также, разумеется, отбив о выступающий над водой валун свой любимый правый локоть, свалилась на мелководье.

Ноги не ощущались. Ползком, свободной рукой нащупывая дно в вязком иле, я пятилась от беснующегося на берегу астахи.

Все случилось почти одновременно: шея твари вспухла огненным шаром, клочья плоти полетели во все стороны, а оторванную от тела голову, точно снаряд из запущенной катапульты, выбросило в воздух практически вертикально. Следом, так что земля вздрогнула, упала черная туша лжедракона.

Это было последнее, что я увидела, прежде чем ударной волной меня швырнуло к другому берегу.

«Теперь мне точно конец…» Ноги еле двигались, но уже хотя бы немного слушались. Надетая на меня куча одежды и намертво зажатая в руке Неотразимая сковывали движение и тянули на дно. Взвихренное облако илистой мути не позволяло разглядеть, куда плыть. В панике молотя руками по воде, я с ужасом осознала, что, несмотря на все усилия, опускаюсь все ниже и ниже. В легких сгорали последние крохи воздуха, когда чья–то сильная рука больно рванула меня за волосы на поверхность…

– Сволочь ты, – стоя на четвереньках и отплевываясь от водорослей, прохрипела я.

– Сволочь, – как всегда, невозмутимо подтвердил Верьян.

По сравнению со мной, вдоволь потасканной астахой по бережку, к тому же прополосканной в озере, выглядел он очень даже чистенько и опрятненько. Еще бы, ему даже в воду лезть не пришлось, чтобы меня вытащить: обежал водоем – и готово (это же только с моим «везением» можно попасть аккурат в омут у самого берега). Обряженный в удлиненный камзол в сочетании с широкополой шляпой да на фоне поверженного чудовища, вид наемник имел крайне романтичный.

Уперевшись коленом в бородавчатую тушу астахи, парень с неизбывной печалью во взоре смотрел на широкую кожаную лямку своего обожаемого арбалета – все остальное было погребено под мертвым чудовищем. Каким образом любимая игрушка Верьяна оказалась в столь плачевном состоянии – непонятно. Не меня же наемник бросился спасать с такой прытью, в самом деле…

Тем не менее, осатанело сдирая с себя мокрый, грязный, местами продранный жертвенный балахон, я и не подумала проникаться сочувствием к этому нахалу.

– В следующий раз сам будешь нечисть развлекать, скоморох хмаров! – Купание в ледяной воде добавляло зубовному скрежету предпростудной томности. Меня потряхивало от холода и перенапряжения. – И признательности за это тоже можешь не ждать, понял?

Сняв шляпу, Верьян изобразил нечто вроде неглубокого благодарственного поклона. Точнее – пародию на поклон. Я швырнула в него грязной тряпкой, некогда бывшей белым одеянием.

Наемник проворно увернулся от запущенного мной «снаряда». Отбросил за спину тяжелый хвост косичек, издевательски осклабился и, нахлобучив шляпу обратно, пошел слоняться по берегу. Побродив в недолгих поисках, он с видом триумфатора выкатил из кустов честно добытую голову астахи.

Какой же охотник за головами без своего коронного трофея!

Глава 14

Закованный в сверкающие на утреннем солнце доспехи, рыцарь боялся даже дышать на пребывающую в глубоком обмороке девушку, навек сраженный ее красотой. Наконец нежный румянец тронул бледную кожу. Затрепетали пушистые ресницы. Спасенная из лап дракона прекрасная дева глубоко вздохнула и открыла большие глаза цвета небесной лазури. Легкая улыбка, подобная пригревающему солнышку, тронула губы. Она устремила благодарно–влюбленный взгляд на рыцаря, благоговейно преклонившего колени перед спасенной для мира красотой, и протянула ему для поцелуя лилейно–нежную ручку.

Вот примерно где–то так это обычно бывает в сказках. В нашем же конкретном случае все сложилось несколько по–другому…

Долгое тормошение развязанной подруги не дало видимых результатов. Она мямлила что–то неразборчивое, категорически отказываясь открывать глаза. Успеху приведения в чувство поспособствовало энное количество озерной воды, выплеснутое наемником Эоне в лицо. Последствия не заставили себя долго ждать: девушка подскочила, как–то умудряясь одновременно визжать и склонять на все лады тех крайне нехороших личностей, что посмели привести ее в сознание столь нецивилизованным способом.

Подругу немного штормило, что почти не сказывалось на качестве ругательств. С некоторым смущением я опознала в них большинство своих любимых крепких выражений.

Способная девочка.

– Рель!!! – Наконец моя несколько истрепанная последними событиями особа была опознана, и с еще более громким визгом, на сей раз радости, светловолосая бросилась мне на шею.

Восторженный, бессвязный лепет лился безостановочно.

– Я так боялась… но ты сказала… Кирина… а они… а ты… почему так долго? Но я так рада, так рада… – Вновь экзальтированный визг и душные объятия. – Рель!!!

– Одна громкая, но другая – вообще кошмар для ушей, – пробурчал наемник, пытаясь утрамбовать голову астахи в пусть громадный, но все равно маловатый для такого грандиозного трофея мешок – несмотря на то что взрывом снесло нижнюю челюсть и выжгло череп изнутри, боковые наросты и обрубки щупалец существенно осложняли процесс упаковки.

Девушка отпрянула от меня, стремительно разворачиваясь к Верьяну. Тот под ее подозрительным взглядом поднялся с корточек, тряхнул косичками и с ленцой потянулся всем длинным телом, давая возможность полюбоваться своей значительной персоной. Эона мрачнела с каждой секундой.

– Это еще кто такой? – угрюмо поинтересовалась подруга, со всем пылом будущей неранки пытаясь изобразить презрение к мужскому роду в целом и вот этому конкретному его представителю в частности.

Нашла перед кем стараться: Верьяну на ее актерские потуги (к слову, совершенно бездарные) было откровенно наплевать.

– Твой спаситель, детка, – прямо–таки мурлыкнул он, бесстыдно разглядывая роскошные формы Эоны, облепленные промокшей тканью плаща.

Ох, до чего быстро сообразил, шельма, как можно привести в ярость мою подругу. Или смутить. Что, похоже, устраивало его куда больше.

Оттерев в сторону багровеющую Эону, я с претензией выдала:

– Эй, парень! У тебя совесть есть?

– А что такое? – Наигранная невинность шла ему, как покойному ныне астахе крылышки.

– Ты кого это «деткой» называешь, а?

В предчувствии шикарной бабской истерики Верьян зубасто усмехнулся и кивнул на стоящую позади меня девушку. Наивный!

Эона зашипела, как вскипающий чайник – с тем же характерным посвистом. Вовремя отдавленная нога не дала крыше этого «чайника» сорваться окончательно.

– Не–е–е, друг, так не пойдет. «Детка» – либо она, либо я. Где твоя фантазия? Пора бы уже разнообразить убогий словарный запас. Или память с возрастом подводит? – делано посочувствовала я. – Сказывается нервная работенка? Имена стало трудновато запоминать, да?

Парень молчал, задумчиво почесывая кончик длинного носа. Я могла бы праздновать победу, если бы не странный взгляд Верьяна – так смотрит на попавшуюся птичку змея, которая всю жизнь охотилась на мышек. На вид – подозрительно, а по запаху – вроде вкусно.

– Хорошо, – изрек он после недолгого молчания, – «деткой» будешь ты, а она, – указующий кивок на Эону, – «малышкой».

Вот ведь гад! Наглая, желтоглазая сволочь!

– Только не попутай. – Я нашла в себе силы беззаботно улыбнуться. – За каждый промах вычитаю из гонорара золотой.

– Как скажешь, детка, как скажешь. – Верьян был сама покладистость. – Кто платит – тот и прав. Пока у него есть золото, само собой.

Его многозначительный тон вызвал в памяти одну картину…

Мокрая ткань бинтов, плохо поддающаяся под усталыми, ободранными пальцами, недолгий блеск золота и кровавое подмигивание рубинов в моей грязной ладони. Золотая цепь проворно меняет хозяина под произнесение обета, больше похожее на зачитывание вслух стандартного срочного договора на предоставление услуг.

«Я, Веарьян Илиш (свидетельство об Имперском учете за номером один два четыре ноль один, серия «Н“ три шесть пять, охотничья лицензия пять восемь семь семь два пять продлена в девятый день Предсказывающих, год четыреста второй от второго пришествия), обязуюсь обеспечивать охрану присутствующей здесь девицы Лии за вознаграждение в оговоренном ранее размере».

И в правой ладони наемника рождается вспышка света. Яркого. Того, что не ослепляет, а скорее изобличает, детализируя окружающее и выявляя в нем даже самые мелкие изъяны – точно освещение в прозекторской.

«Договор теряет Силу в последний день Изменяющихся сего года».

Свет гаснет, поглощенный нашим крепким рукопожатием…

– Ну мое золото теперь у тебя. – Я осторожно прощупала почву возможной язвительной контратаки.

– Точно у меня, – с глубокомысленным видом кивнул Верьян и, опережая мою следующую реплику, заметил: – А я сволочь.

– Еще какая сволочь. – Безнадежный взмах руки и тяжелый вздох. – Может, все–таки признаем ничью, а?

– Отчего ж не признать, – неопределенно пожал плечами наемник. – За соответствующее вознаграждение – всегда к вашим услугам, рена [Вежливое обращение к горожанке.] Лия.

– Рель, дорогой охранничек, – стараясь не скрипеть зубами, с милой улыбкой уточнила я. – Просто Рель. Легко запомнить, не так ли?

Прежде чем он успел ответить, в разговор вмешалась светловолосая. Выдерживать молчание, особенно когда говорят другие, Эона могла куда меньше меня. И кричала она тоже громче.

– Рель, кто этот наглый мужик?! Как он смеет так с тобой разговаривать?!!

Вновь усталый вздох покинул мои губы – воинствующий феминизм в лице подруги утомлял донельзя. Наемник заинтересованно уставился на меня, ожидая, что же я начну про него рассказывать.

– Эона, познакомься, это Верьян. – Собственный голос преувеличенной жизнерадостностью резал слух даже мне. – Некоторое время… он будет… э–э–э… моим охранником. Так получилось, что мне пришлось его нанять и… вот.

Я беспомощно развела руками и смолкла в крайней растерянности, поняв, насколько дико все это звучит.

«Меня шантажировали» – выглядит намного лучше». Цыц!

– Но, Рель? – Девушка задохнулась от возмущения. – Зачем?! Зачем тебе эта грязная, нахальная ско… Ой!

Та же нога была отдавлена по второму разу, а Верьян, поняв, что ничего особо интересного ему не расскажут и не покажут, как–то поскучнел и, прихватив топорик, вернулся к упаковке трофея. Только бросил напоследок: «Вы пошустрее там!»

– Рель, но как же… Рель… – беспомощно промямлила Эона. Светло–карие глаза наполнились слезами, в серых подтеках мордашка жалобно сморщилась – девушка явно собиралась заплакать.

Вообще–то я прекрасно ее понимала: роль потенциальной жертвы вряд ли сделает чью–нибудь нервную систему крепче. Как и наркотик неизвестного происхождения, коим одурманили нашу феминистку. Резкие перепады настроения, расширенные зрачки – все говорило за эту версию. Но я понимала и другое: стоит только проявить хотя бы видимость жалости – истерику подруги будет уже не остановить.

– Заладила – «Рель» да «Рель»! Что, слов других не знаем?

Эона попыталась влезть с оправдательными комментариями, но я не стала ее слушать, продолжив:

– Если бы не этот парень, мы бы сейчас здесь не стояли и не разговаривали. Поэтому, будь добра, повежливее. – Далее последовало хмурое, недовольное ворчание. – Ты мне лучше вот что поведай, красавица моя, куда тебя леший из корчмы понес, когда я четко и ясно, а главное – доходчиво сказала сидеть в комнате, а?

Слезы у девушки разом высохли, осталось лишь возмущение.

– А ты б еще дольше непонятно где ходила! – Эона замахала руками как ветряная мельница. – Я же беспокоилась! Жду–жду – а тебя все нет и нет: не знала, что уже и думать!

Дождаться от меня сочувствия оказалось не легче, чем от Кирины.

– Во–во, сразу видно, что не знала, иначе подумала бы и никуда не поперлась.

– Ну и в нужник мне приспичило, – слегка покраснев, созналась Эона, – а тут как раз…

Что «тут как раз» произошло, мне узнать так и не довелось: девушка придушенно пискнула, узрев наконец, что Верьян опять забросил свои упаковочные работы и с горячим интересом наблюдает за импровизированным стриптизом в ее исполнении – от бурной жестикуляции завязки на плаще распустились, и он самым гнусным образом распахнулся. Учитывая то, что из одежды бережливые хмельчане обеспечили жертву лишь балахоном, валявшимся сейчас грязным комком неподалеку, заинтересованность парня очень даже можно было понять. Эона вспыхнула до корней волос, сгребла в горсть ворот плаща и спаслась бегством в ближайшие кусты.

Я мрачно посмотрела на наемника, но, увидев на его длинноносой физиономии озадаченно–мечтательное выражение, не удержалась и прыснула в кулак. Парень дернул плечом и отвернулся с независимым видом, на удивление удержавшись от своих скабрезных шуточек. Работа прямо закипела у него в руках: астахова голова в четыре удара была освобождена от остатков щупалец и утрамбована в мешок в рекордные сроки.

Оказывается, мы не такие уж и непробиваемые, какими хотели казаться.

«У любого даже самого сильного мужчины есть своя слабость». Обычно пышногрудая и блондинистая.

Верьян поднял на меня, довольно лыбившуюся, непроницаемый янтарный взгляд:

– Чего уставилась? Собирайся давай! И подругу поторопи. – Интересно, мне привиделось или он и правда, вопреки блуждающей на лице глумливой ухмылке, слегка покраснел? – Местные, конечно, до полудня к астахе в пасть не сунутся, но все–таки поспешить бы не мешало…

Все еще негромко похихикивая, я подхватила сумки и поплелась вслед за убежавшей Эоной – что ж, попытаемся приодеть нашу стриптизершу, пока ее не разоблачили окончательно.

Солнце почти скатилось за горизонт, одаривая нас на прощание кусочками предзакатного золота. Небо подозрительно насупилось тучами, но с непредсказуемой погодой ранней осени ни в чем нельзя быть уверенным – то ли похмурится и прояснится к утру, то ли дождь зарядит на неделю. Очень хотелось верить, что природа потерпит с осадками хотя бы до рассвета, ибо наша компания собиралась заночевать пусть на укрытой кустами и мохнатыми елками от шального ветра поляне, но все же без крыши над головой.

Уютно потрескивали дрова в костре, рассерженно брызгая жиром, благоухал на вертеле цыпленок, размерами не уступающий взрослому петуху.

Желудок пару раз болезненно трепыхнулся, а рот наполнился едко–горькой слюной. Мы с Эоной страдальчески переглянулись и уткнулись каждая в свою кружку с намешанным на скорую руку горячим комковатым киселем, чей вяжущий вкус был призван успокоить взбунтовавшиеся внутренности.

Ох, не впрок пошел нам обед в придорожной корчме!

Начиналось все вполне оптимистично. Верьян пинком (драгоценный трофей оттягивал руки нам обоим – поднять голову астахи в одиночку наемнику оказалось не под силу) распахнул дверь в почти безлюдное, уставленное длинными деревянными столами и лавками помещение. Обстановка радовала взгляд дремотным покоем, а обоняние – не выветрившимися еще «ароматами» перегара и скисших дрожжей. Кроме сыто жужжащих сонных мух корчма могла похвастаться только одним посетителем – в углу негромко храпел засидевшийся до утра в обнимку с недопитой кружкой эля мужичонка забулдыжной наружности. За стойкой клевала носом столь же бодрая разносчица – девочка лет десяти–одиннадцати.

Мы опустили на пол тяжеленный мешок и кое–как запихали его под приглянувшийся Верьяну стол. Наемник смахнул с его покоробленной поверхности пару засохших хлебных корок – на освободившееся место мягко спланировала скинутая Верьяном потрепанная широкополая шляпа – да оседлал ближайшую к столу лавку. Мы с Эоной, не сговариваясь, уселись напротив. Пододвинув свободную лавчонку, я с наслаждением закинула на нее усталые ноги. Подруге так не повезло: купленное в Хмеле платье (кстати, раскритикованное девушкой в самых крепких выражениях) обязывало совсем к иному поведению – крепко сдвинутым коленям, благочестиво сложенным в молитвенном знаке рукам и опущенным долу глазам. К несчастью Эоны, другой одежды для нее у нас не нашлось – отлично зная характер подруги, я позаботилась об этом заранее. И очень надеялась, что девушка не сможет опознать в тряпках, которыми я перетягивала грудь, свои рубашки.

Шум с некоторым запозданием, но все же внес приятное разнообразие в сонное царство корчмы: мухи заметно оживились, доносящиеся из угла храпы стали раздаваться пореже. Девчонка наконец повернула к нам веснушчатую мордашку. Помимо конопушек ее достопримечательностью были большие, слегка навыкате глаза цвета застоявшейся озерной воды. Разносчица сползла с высокой табуретки, одернула грязно–коричневое платьице, поправила фартук не первой свежести, подтянула ленточки на куцых хвостиках, недолго постояла, раздумывая о чем–то своем и ковыряя в ухе. И только после этого, старательно шаркая ногами, соблаговолила подойти к нашему столику.

Да, что уж тут скажешь: до расторопности обслуги в столичных заведениях девочке ох как далеко!

– Чего желают достопочтенные господа? – Сонные глаза смотрели на нас без всякой заинтересованности в клиентуре.

Достопочтенные господа хотели много чего, а точнее, сытно и вкусно поесть, однако почти ничего из того, что могло бы порадовать нас, на кухне не оказалось.

– С вечера, почитай, ничего и не осталось, сожрали все, – охотно разъяснила скудость ассортимента разносчица. – Папаня намедни в Дрюсс подался, вот старая Гриня, кухарка наша, и запила.

Еще немного подумала и добавила:

– Вообще–то она всегда так.

Чувство голода полученная ценная информация, к сожалению, не притупила. Однако после длительных, утомительных переговоров с этим «веснушчатым кошмаром ресторанного бизнеса» мы все же заполучили каравай ржаного хлеба, шмат сала, пять луковиц, три холодные вареные картофелины, большую пузатую миску маринованных грибов и кувшин попахивающего прокисшей бражкой эля. Причем каждого нового кушанья не блещущего разнообразием обеда приходилось дожидаться столько времени, будто разносчица, прежде чем доставить к нашему столу заказанное блюдо, делала с ним по селу круг почета.

В одну из таких пауз Верьян задал живо интересующий нас троих вопрос.

– Куда дальше двигаемся, девушки? – Ловко орудуя ножом, он нарезал крупными ломтями каравай прямо на столе.

– Вообще–то нам в Умузбулар. – Я тяжело наступила на ногу попытавшейся встрять с ответом Эоне. Та ойкнула и обиженно отвернулась, подперев для надежности рукой щеку. – Но если тебе срочно надо совершенно в другую сторону – езжай, ни о чем не беспокойся. Потом нагонишь.

Парень широко улыбнулся и ладонью покатал круглую золотисто–коричневую головку лука по щербатой деревянной поверхности, прежде чем снова взяться за нож.

– Мне теперь до волховника [Волховник – одиннадцатый месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Существующих Силой.] твою тень изображать. – Острое лезвие быстро и точно рассекло луковицу на четыре части. – И избавиться от меня никак не получится. Да и чревато…

– Угрожаешь?

Нож с размаху острием воткнулся в дерево, чуть покачался, прежде чем его соизволили вытащить.

– Советую.

«Чем в данном случае угроза отличается от совета?» Формой изложения.

– Никто и не собирался сбегать! – наигранно оскорбилась я, но под насмешливым взглядом охранника закруглилась с показухой и поинтересовалась: – Разве тебе не нужно гонорар забрать? Не зря ж ты с этой обгорелой головой носишься как шептун со скоропортящимся зельем для привередливого клиента.

Два точных удара – и еще одна луковица распалась на четвертинки, разбрызгивая капли едкого сока. В носу знакомо засвербело. Вздрагивающая от каждого звука Эона, решив встречать опасность лицом к лицу, вновь повернулась к нам.

– А что голова? – Верьян взялся за третью луковицу. – Заглянем по дороге в поместье Лешеро – сдадим барону за хорошую плату, заодно и путь до Моска срежем. А там, обозом, и до Умузбулара – рукой подать.

Я ничего не имела против Моска и озвучила свое согласие громким чихом. Некультурно вытерла ладони прямо о штаны и пододвинула поближе к себе одной рукой миску с плавающими в маринаде опятами, а другой – тарелку с картошкой. Эона продолжала сидеть не шелохнувшись, медитируя над пустой кружкой.

– Подруга, а ты чего как неродная? – Я пихнула девушку локтем. – Верьян тут угощает, а ты нос воротишь!

– Я угощаю?! – неподдельно изумился парень. – Размечтались! Каждый сам за себя платит.

– В таком случае трофеи этот каждый тоже пусть самостоятельно таскает – мы ему грузчиками не нанимались.

Верьян для порядка побухтел, что–то про прожорливых девиц на свою (а не астахову) голову, и благоразумно заткнулся. В ответ на мое заговорщицкое подмигивание воспрянувшая духом Эона широко улыбнулась и ловко увела у расстроенного наемника из–под носа самый большой ломоть хлеба.

Знали бы мы, какой «приятный» вечер нас ожидает, не налегали бы так на угощение – поберегли бы фигуру и здоровье.

Дожидаясь ужина, отвратительно здоровый (на наш с подругой пристрастный взгляд) Верьян увлеченно возился со своим внушающим почтение оружейным арсеналом.

Как он только все это на себе прет, непонятно…

Наемник поставил рядом с собой небольшую плошку с водой и начал выкладывать на промасленную тряпицу извлеченные из ножен кинжалы, пару метательных ножей, около десятка крошечных стрел, а также оружие убитых стражников – короткое копье и меч…

Непослушно кудрявятся у висков волосы, а в широко раскрытых, остекленевших глазах мутнеет светлеющее небо…

– Рель, а ты круг обережный не хочешь изобразить? – вдруг поинтересовалась, глядя в кружку, светловолосая.

– Что? – переспросила я, не в силах тотчас оторваться от страшных воспоминаний о прошлой ночи. – Что ты сказала?

– Оберег бы нарисовать, – неожиданно робко повторила просьбу девушка.

А шаманский танец с бубном вокруг костра не сплясать?

– Чего–то не хочется.

– Круг был бы нелишним, – как бы между прочим согласился с Эоной наемник, берясь за точило и окуная его в плошку. – Мало ли…

Я неопределенно хмыкнула.

Мерный скрежет отдался нытьем в зубах, вынуждая поморщиться. Мысль о том, чтобы вставать и тащиться рисовать этот хмаров круг, меня как–то не вдохновила. Пусть мошкара, слетавшаяся на свет костра, нахально лезла в глаза, но выбираться из–под плаща в холодную темень не было ни малейшего желания. Желудок охотно со мной согласился, почти прекратив дергаться.

– Смысл? – задала я риторический вопрос и вновь прикрыла глаза.

Покосившись на подозрительно благосклонного наемника, девушка продолжила канючить:

– Ну Ре–е–ель! Вдруг волкодлаки какие нагрянут или еще что похуже…

– Да ну тебя к лешему, – отмахнулась я. – Накаркаешь еще!

Эона тотчас заткнулась, обиженно посопела и даже попыталась улечься спать. Однако после недолгого затишья нудеж на тему «Трудно некоторым колдануть!» начался сызнова.

Верьян тактично помалкивал, а скорее всего, просто прикидывал, насколько достанет моего терпения. Надолго, понятное дело, его не хватило.

– Эона, умолкни уже со своим «обережным кругом». – Широкий заразительный зевок. – Можешь спать спокойно: всю нечисть, что покрупнее, астаха распугал…

Но девушку это не впечатлило.

– То крупную!

– …а на всякую шушеру мелкотравчатую у меня охранник имеется – честно проплаченный, между прочим. – Мелкими глотками я допила кисель и припечатала: – Вот и пусть бдит.

Осторожно потянулась, ожидая в любой момент болезненных кульбитов желудка, и также с опаской встала на колени. Кружку мыть было лень, хотя, если этого не сделать, кисель к утру присохнет намертво – не ототрешь. Придя сама с собой к компромиссу, я просто залила наши с Эоной чашки кипятком и отодвинула посуду подальше от костра.

– Ладно, глаза уже слипаются. – Позевывание стало почти беспрестанным. – Всем спокойной ночи. При такой–то охране ей другой не быть.

Разумеется, без бравады здесь не обошлось. Однако я на самом деле не видела смысла утруждаться: Силе еще восстанавливаться не день и не два – тратить ее попусту не хотелось.

Охранник потянулся к вертелу с цыпленком и продемонстрировал, каким именно образом он будет бдеть. Я сглотнула слюну и поспешно отвернулась, все еще не уверенная в крепости собственного желудка. Подгребла к себе сумку, успешно заменявшую мне подушку, и подкатилась к теплой спине успокоившейся Эоны.

– Этот тип мне не нравится. – Подруга нашла новый повод для волнения и озвучила его громким шепотом.

– Что я, тилан золотой, чтоб всем нравиться? – незамедлительно подал голос Верьян, оторвавшись от цыпленка.

Эона фыркнула и перевернулась на другой бок. Взгляд светло–карих глаз умилял серьезностью.

– А Кирине это уж точно не понравится. – Девушка потрудилась понизить голос.

– Надеюсь, ко времени нашей с ней встречи нам уже удастся отделаться от назойливого сопровождения, – одними губами, почти беззвучно шепнула я, – опасно было недооценивать слух наемника.

– Убьем? – Не многовато ли воодушевления в шепоте моей спутницы?

– Никого убивать я не… – Я хотела сказать «буду», но, вспомнив давешний разговор с Верьяном, поправилась: – Не собираюсь.

– Но как же тогда…

Наемник подозрительно притих, точно прислушиваясь к нашему перешептыванию.

– Время придет, узнаешь. Спи давай.

Эона послушно заснула. Я тоже.

Серое перекрестье.

Зеленое свадебное платье. Длинные косы. И приятная бесплотность. Обычный джентльменский… тьфу… дамский набор. Эдак если дальше пойдет, переносы сюда станут совсем привычными, оборачиваясь рутиной.

Давненько я во дворец не заглядывала. По–хозяйски огляделась – все ли в порядке, не бегают ли в панике туда–сюда взмыленные слуги. Нет, тишь да гладь в округе.

«За каким лешим нас опять в столицу принесло?» Чует мое сердце, недолго мне в неведенье оставаться.

В ответ на неосторожные мысли пространство взвихрилось сумасшествием красок, затянув меня в свой водоворот, побезумствовало и мягко улеглось.

Проявившаяся из хаоса комната была мне незнакома – я с опаской огляделась. Не спеша отгородиться тяжелыми портьерами, ночь в большом окне смущенно укрылась за белой вуалью из невесомого тюля. Обшитые панелями из розового дерева стены, казалось, вбирали свет развешанных вдоль них гирляндой хрустальных шаров с магическими светляками внутри. Огромный письменный стол из лакированного дерева на тон темнее, кресло с высокой спинкой, пара наглухо закрытых шкафов, больше напоминавших сейфы, да обитая темно–вишневым велюром низкая, широкая кушетка – вот и вся мебель. Пожалуй, я охарактеризовала бы это помещение рабочим кабинетом: и дело здесь даже не в строгости, почти аскетичности обстановки по сравнению с другими дворцовыми помещениями – неуловимый аромат казенности пропитывал сами стены этой просторной комнаты.

На обтянутой бордовым шерстяным сукном столешнице находилась лишь литая подставка из золота с чернильницей и заточенным пером, да завлекательно поблескивал нетронутой белоснежностью мелованной поверхности листок бумаги. Собираясь изучить сей предмет более подробно (а возможно, и похулиганить, оставив надпись, где душевно обругать всякими нехорошими словами Единого, Империю, Императора, Церковь и Верховный Совет Гильдии скопом), я чуть было не споткнулась о не замеченный мной ранее предмет обстановки. Однако совсем не это заставило меня отскочить как можно дальше, а опознание личности лежащего на полу человека.

Презрев удобную кушетку, а также проигнорировав ворсистый ковер цвета спелой вишни, широко раскинув руки, Его Императорское Величество, будто какой–то простолюдин, лежал прямо на мраморном полу. Каменные плиты не самое удобное место для отдыха, но Дэрриша, видимо, все устраивало.

Венценосный супруг, по обыкновению, вырядился в любимый цвет властителей Тилана. В одежде Императора безраздельно царил угольно–черный: от шелковой рубахи с широкими манжетами и удлиненного камзола до узких штанов и невысоких, до середины голени, сапог из кожи искуснейшей яссирской выделки. Ярким пятном в этом царстве черного выделялся лишь подвешенный на тяжелой цепи нагрудный Знак Единого – тонкий платиновый медальон размером с мою растопыренную пятерню. Над его поверхностью золотом выступал крест, делящий круг на четыре неравные части. Каждая из них была инкрустирована драгоценными камнями, согласно традиции, коей уже более тысячи лет.

Впрочем, об истории религиозной символики лучше поразмышлять в другой раз, а сейчас все внимание необходимо уделить оказавшемуся в поле зрения супругу.

Антрацитовые волосы неровными прядями разметались по розовому с прожилками мрамору. Совершенное лицо почти бесстрастно: лишь слегка нахмурились асимметричные брови – синие глаза Императора с вдумчивым интересом разглядывали потолок. Я невольно задрала голову, любопытствуя, созерцание чего так увлекло Дэрриша. Потолок был девственно чист: ни замысловатой, вычурной лепнины, ни красочных витражей, ни благородных фресок на классические темы, даже косметического морока придворные маги не удосужились навесить.

«Руки надо было по–другому сложить. И свечку не забыть. Достовернее вышло бы». Непринципиально. Ему всяко идет.

В непонятной растерянности, подойти ли поближе или удрать без оглядки, я застыла на месте, по–глупому вытянув шею.

– Не стоит меня стесняться – устраивайся поудобнее.

При звуках глубокого, хорошо поставленного для выступлений перед многотысячной толпой голоса Императора меня подкинуло чуть ли не выше стоящей рядом кушетки. Пальцы до посинения вцепились в велюр ее спинки.

«Только без Силы, только без Силы, только без Силы», – зажмурившись, занялась я самовнушением.

«А что так?» Притяжения и, как результата, страстных приветственных объятий с муженьком после долгой разлуки мне сейчас для полного счастья и не хватало!

Приоткрытый глаз показал, что Дэрриш уже не валяется на полу, а сидит на том же месте, подтянув колени к подбородку и глядя прямо перед собой. Во избежание всяких недоразумений я осторожно обернулась: кроме нас, в кабинете больше никого не было.

Ох, и нервная у Императоров работка–то! Правит всего ничего, а уже сам с собой разговаривает и сам себе поудобнее устроиться предлагает.

«Разговаривать самому с собой – какой моветон!» Молчу, молчу.

Негромкий, подобострастный стук в дверь заставил меня снова подпрыгнуть. Пожалуй, участь Избранной понервней будет.

– Занят, – бросил Император, красивым слитным движением легко поднимаясь на ноги. С наслаждением, до хруста в затекших суставах, потянулся всем телом.

– Но, Ваше Императорское Величество, вы просили напомнить… Совет… – проблеяли из–за двери.

– Просил. Вы напомнили. А теперь прочь. – Каждое слово Императора будто тяжелый камень, падающий в глубокий колодец.

– Но…

– Давно не было в столице показательных казней, – произнес Дэрриш в сторону, однако достаточно громко, чтобы его слова услышали в приемной.

Там испуганно пискнули и предпочли ретироваться, как говорится, несолоно хлебавши. Император глубоко вздохнул, будто пытаясь вернуть утраченное спокойствие, сцепил длинные смуглые пальцы в замок и отвернулся от двери.

– Так на чем мы остановились? – Секундная заминка. – Ах да. Будь как дома, Лия.

Глава 15

Как–то еще на заре моего обучения в Ордене ради скуки, а также повторения пройденного материала Лэнар попыталась просветить меня в магии Предсказывающих, а именно инициировании Пророчеств. Практика закончилась довольно быстро и весьма плачевно – одновременно с изматывающими кошмарами. Такими, когда просыпаешься от собственного крика и вся в поту. И после ничего не помнишь, но туманные, малопонятные обрывки этих сновидений мучают тебя весь следующий день, внушая ужас перед грядущей ночью и очередным пророческим видением. Бодрствование превращается в пытку, существование – в ожидание боли: от вспышки до вспышки сумбурных картин чужого будущего. Думаю, не нужно объяснять, почему практиковать мазохизм истых Пророчеств мне быстро надоело. Лэнар восприняла мой отказ со свойственным ей фатализмом и, не настаивая на продолжении, предложила заняться чем–нибудь другим, попроще.

Вопреки опасениям, теория составления таблиц индивидуальных предсказаний пришлась мне по сердцу. Очень уж она напоминала дикую помесь до боли знакомых астрологических прогнозов, гаданий на картах, кофейной гуще, нумерологии и прочих инструментов по облапошиванию доверчивых граждан адептами народной медицины и доморощенными прорицателями в оставленном мной родном мире. Моя ближайшая подружка Наталья являлась горячей поклонницей всей этой «хиромантии» – именно благодаря нашим с ней походам по разнообразным гадалкам и целительницам я легко могла отличить расклад «Мадам Ленорман» от банального пасьянса «Четыре туза». Однако при наблюдении за увлеченно копающейся в груде свитков со всякими данными, схемами, звездными картами и таблицами Лэнар мысль о шарлатанстве дохла в зародыше.

Чтобы получить достоверное предсказание, требовалось знать имя того, для кого составляется прогноз. Ведь оно дается человеку при рождении и сопровождает его всю последующую жизнь, и не имеет значения, короток или длинен отмеренный небом путь.

– Имя – это ключ к ауре. – Лэнар заучивает вслух отрывки из внушительного тома, лежащего у нее на коленях. Она сидит на моей кровати, поджав под себя одну ногу и свободно болтая второй. – А аура – это жизнь.

Волосы цвета опавшей листвы собраны в высокий хвост, сосредоточенный взгляд скользит по строчкам, то и дело приостанавливаясь. Обветренные пальцы осторожно переворачивают пожелтевшие от времени пергаментные странницы старинной книги. Если хорошенько приглядеться к отблескам почти вытертой позолоты на обложке, можно прочитать тисненное на коже переплета название – «Именницы».

– Имя – это Слово, Мелодия, Руна. Оно столь же значимо для судьбы, как час и место рождения. А иногда и весомее. – Ее голос звучит почти распевно. – Особенно если наречение произошло на таинстве посвящения Единому, ибо Бог – это судьба Мира…

– А Мир – это удел Бога, – заканчиваю я за Лэнар один из первых постулатов магии Предсказывающих.

Девушка отводит взгляд от листа, чтобы внимательно посмотреть мне в глаза.

– Верно. Ты уже читала «Именницы» раньше?

– Нет. – Мотание головой в отрицание. – Но мы же с алной совсем недавно по «верхам» Школы проходили, а сейчас просто в памяти само всплыло.

– Вот бы завтра на испытании у меня тоже так «само всплыло», – вздыхает подруга. – Жаль, что вероятность наступления этого события много ниже порога сбываемости.

Свиток с таблицей соответствия написания имен их произношению выскальзывает у меня из рук и с тихим шорохом падает на покрывало.

– Это как?

– Да накидала давеча схему благоприятных исходов на испытательную седмицу – глухо, как у магов–дознавателей в застенках, – безрадостно поясняет Лэнар. – Так что не отлыниваем, учим дальше.

Взгляд карих глаз вновь возвращается к исписанным убористым почерком страницам:

– Имя есть суть вещи, ее предназначение…

Даже если абстрагироваться от вышесказанного, собственное имя – это второе по предпочтениям (после «я», разумеется) слово в лексиконе каждого человека. И первое из тех, что ему важно слышать из чужих уст как можно чаще. Особенно в сочетании с лестными эпитетами. Даже сам факт, что кто–то знает, как тебя зовут, поднимает собственную значимость и самооценку.

Однако бывают моменты, когда свое имя, что бы там ни утверждали психологи о его притягательности для человеческого слуха, – это последнее, что ты хочешь услышать…

– Будь как дома, Лия, – повторил Император и изобразил правой рукой широкий приглашающий жест.

Не сон, а один сплошной стресс.

– Ты меня видишь? – Мой робкий голос отразился от белоснежного потолка и эхом вернулся ко мне.

– Нет, только чувствую. – Дэрриш обратил на меня невидящий взгляд. – Но если ты захочешь, то увижу.

«Хочу!» – неожиданно подумала я.

Мягко скажем, это было очень неумно, а также крайне недальновидно.

Никаких видимых и ощутимых результатов моего решения не последовало – не засверкали молнии, не загрохотал гром, даже волнения Силы не случилось. Только взор Императора стал куда осмысленнее.

– Прекрасно выглядишь, – серьезно заметил он, не выказав ни малейшего удивления при моем внезапном проявлении. – Путешествие пошло тебе на пользу.

«Да уж, действительно!» Польстил так польстил. Но откуда Дэрришу знать, какова «блистательная» внешность его венценосной супруги на данный момент?

Честно сознаться, выглядела я неважненько…

После того как наша небольшая компания отобедала в придорожной корчме, остановиться на ночлег пришлось задолго до заката по причине резко ухудшившегося самочувствия. Мы с Эоной провели «весьма приятный и интересный» вечер (каждая у своего куста), полный незабываемых впечатлений и едких комментариев Верьяна. Вследствие чего женская часть команды услаждала взгляд омерзительно здорового спутника черными тенями под глазами и приятным зеленоватым оттенком кожи на измученных физиономиях. Что конкретно не понравилось нашим желудкам – сказать затруднительно, но я грешила на маринованные опята: грибы – это всегда подозрительно.

Мало того, вместо роскошных кос у меня на голове красовался результат моего же продвинутого парикмахерского искусства, метко охарактеризованный Верьяном «оплешивевшим ежиком, сбрендившим на старости лет». Видимо, когда я вечером взялась за стрижку, на почве отравления у меня в мозгах помутилось.

А что уж говорить об одежде, выглядевшей после последних событий так, будто я сняла ее со скончавшегося в дороге калики перехожего раза в полтора толще исхудавшей донельзя Избранной.

«Интересно, выдержало бы ваше с Императором «светлое чувство“ такую проверку на прочность?» Не уверена – на меня в нынешнем состоянии даже Верьян не позарился. Да еще обзывается «мешком с костями», язва такая!

– Благодарю, Ваше Императорское Величество, – я присела в шутливом реверансе, – польстили.

– Я думаю, ты вполне способна отличить правду от лести, – белозубо усмехнулся Дэрриш и тоже в свою очередь отвесил насмешливый поклон. – Может быть, желаете это обсудить, Ваше Императорское Величество? Наравне с другими вопросами?

Да уж, пару ласковых высказать супругу не мешало бы!

– Может быть, – уклончиво ответила я.

Он мягко, точно большой кот, подобрался поближе:

– Не хочешь присесть?

«Может, лучше сразу прилечь?» Может, лучше кому–то заткнуться?

– Спасибо, я постою.

– Разговор предстоит долгий. – Он продолжал наступать.

– Так присядь. – Я учтиво вернула мужу светскую улыбку, перебирая руками спинку кушетки и осторожно двигаясь в противоположную от него сторону. – Тем более если кое–кто сейчас не успокоится и не отойдет от меня подальше, разговора не будет вообще.

Император незамедлительно приостановился, огляделся по сторонам, вытащил из–за стола кресло и демонстративно в него уселся.

– Так лучше? – Насмешливое вскидывание асимметричной брови.

– Стульчик подальше отодвиньте, дражайший супруг, и будет вообще замечательно.

При помощи Дэрриша кресло, мерзко скрипя ножками о мрамор и собирая гармошкой лежащий на полу ковер, доползло почти до самой стены.

– Так достаточно, ненаглядная моя?

– Более менее, – вздохнула я, сожалея о том, что Император вряд ли согласится выйти за дверь и разговаривать из–за нее.

– Тогда, возможно, ты все–таки присядешь? – Дэрриш указал взглядом на кушетку. – Я, разумеется, привык сидеть, когда стоят другие, но не в присутствии же собственной жены Императрицы.

Наблюдая за мной, он расслабленно откинулся на спинку кресла, опираясь правой рукой на его широкий, удобный подлокотник.

– А что такое? – Я исподволь пыталась оценить на предмет ловушек то место, куда меня так настойчиво пытались усадить. – Традиции не позволяют?

– Традиции как раз позволяют, – неожиданно по–доброму улыбнулся моей шпильке Дэрриш. – Они вообще настоятельно рекомендуют Императору даже передвигаться сидя. Желательно на плечах у верных подданных.

Благодаря юной служанке я «знала», что он умеет не только кривить губы в надменной ухмылке, но и вот так, очень искренне, открыто улыбаться. Однако все равно оказалась не готова к заразительной мальчишеской улыбке, при виде которой в глупой девичьей голове становилось непередаваемо легко, и тотчас хотелось разулыбаться в ответ.

Чтобы ни в коем случае не совершить этой непоправимой ошибки, пришлось экстренно состроить крайне постную физиономию, будто у меня разболелись все зубы разом. Именно с таким видом я обошла кушетку и осторожно уселась на ее краешек, благочестиво сложив затянутые в зеленые перчатки руки на коленях.

Очевидно, Дэрриш хотел предоставить мне возможность начать разговор первой. Уперев кулак в подбородок, он изучающе смотрел, как я стараюсь пристроить куда–нибудь мешающие руки – им явно было мало места на коленях. И молчал.

«Сволочь! Красивая, бездушная сволочь! Сидит тут в тепле и довольстве, пока я брожу в холоде и голоде. Вон как лыбится. Чему улыбаемся, спрашивается? Собственному совершенству или моей глупой доверчивости? – буравя попеременно взглядом то мужа, то юбку, я изо всех сил пыталась заставить себя разозлиться, но пока не слишком успешно. – Да уж, таких дур, как я, еще поискать! Сидела бы сейчас в том же тепле и довольстве, и мужик вроде ничего так, с юмором… Ой! О чем думаю, идиотка?!»

«Если кто–то о чем–то думает, то он уже не идиот». А кто же тогда?

«Болван. Тот, кто позволяет, чтобы за него думали другие». Не одна категория, так другая. Везет мне!

Не дождавшись от меня вступительного слова, Император первым нарушил наше затянувшееся молчание.

– У тебя сейчас такой взгляд, как у Аксия [А к с и й – Верховный священник Империи Тилан, Его Первосвященство Аксий Благочестивый.], когда этот бородатый пройдоха собирается порадовать меня донос… хм–м… обличительной речью против единопротивных магов, – вновь улыбнулся он. – Ты тоже хочешь кого–то гневно обличить или попробуем побеседовать как взрослые люди?

Я прекратила терзать ткань юбки и с легким удивлением во взоре посмотрела на Дэрриша.

– Думаешь, у нас получится?

– Если приложить хотя бы немного усилий – уверен.

В кабинете вновь повисло напряженное молчание. Эти внешне невинные фразы, произнесенные нами вслух, прозвучали весьма двусмысленно, учитывая обстоятельства, послужившие причиной нашей свадьбы.

Кстати, о свадьбе…

– Что стало с той девочкой? – спросила я, неожиданно не только для Императора, но в первую очередь для самой себя.

– Какой девочкой? – не понял вопроса Дэрриш.

– Той молоденькой служанкой… Рисой. Она была в ночь после нашей свадьбы в спальне.

Мальчишечья улыбка на лице Императора медленно поблекла. Он весь подобрался – его поза больше не выглядела расслабленной, а взгляд приобрел жесткость и холодность.

– Тем же утром девушку забрали в Службу магического Дознания. Пару раз о служанке упоминалось в отчетах. Судя по тому, что после ею заинтересовались храмовники, вряд ли для девушки все закончилось благополучно.

Еще одна загубленная жизнь тяжелым речным голышом легла на совесть. Возможно, когда «камней» будет слишком много, они просто–напросто раздавят чрезмерным грузом мою душу.

– Но в чем виновато это несмышленое дитя?!

Холодный, точно синий лед, взгляд.

– В том, что оказалось не там и не тогда.

– Это несправедливо! – почти выкрикнула я.

– Жизнь очень часто кажется простым смертным несправедливой. Так и есть, хотя это и не было задумано Творцом изначально, – воля людская, ничего больше. Справедливость не на Земле, но на Небесах – вот наш удел от пришествия до пришествия.

– Мы не на проповеди, давай обойдемся без цитирования Свитка Единения, о Владыка. – Последнее слово было насквозь пропитано издевкой.

Мужчина не повелся на откровенную провокацию.

– Как хочешь, – равнодушно обронил Император, мимолетным привычным движением касаясь платинового медальона у себя на груди. – Давай оставим вопросы веры в стороне. Тем более я все равно не могу понять, что тебя раздражает.

– Что меня раздражает?! – взвилась я. – Да все! Все раздражает! И мне непонятно, как ты можешь спокойно рассуждать о том, как по твоей вине на дознании замучили молоденькую девушку!

– По моей вине? – холодновато осведомился супруг, чуть приподнимая бровь. – Это не я заманивал служанку в спальню, и не я использовал заклятие из списка «Сотня и одно заклинание, запрещенные к применению на территории Великой Империи, а также вблизи границ Ее», не так ли?

– А нечего было на мне жениться и доводить дело до ситуации, когда просто не остается другого выбора – либо ты, либо тебя!

Вцепившись в подлокотники, Император резко подался вперед. Радужка его глаз потемнела до того сине–черного цвета, что бывает у неба беззвездной ночью поздней осени. Однако последовавшая далее речь оказалась неожиданно выдержанна и спокойна.

– Думаешь, кто–то оставил этот пресловутый выбор мне? «Власть» и «свобода выбора», несмотря на кажущуюся похожесть этих слов по смыслу, совершенно не одно и то же. – Каждое слово, сказанное Дэрришем, звучало ровно, четко, а главное – весомо. – Не спорю, при должном искусстве этими определениями можно жонглировать до бесконечности, но в конечном cчете истина все равно останется неизменной и незыблемой: для нас с тобой такого понятия, как «выбор», не существует в принципе. Никогда не было и вряд ли появится. Запомни это, Лия. Хорошо запомни. А еще лучше прими как данность, и тогда твоя жизнь станет куда проще и разумнее.

– Может, я не хочу, чтобы было проще? И разумнее не хочу? Но, что более вероятно, мне не по душе насилие – как над собой, так и другими. – Наши взгляды, почти враждебные, скрестились. – Выбор есть. Был и будет. Всегда. По–моему, я уже это прекрасно доказала на собственном примере.

Мое полное морального превосходства выступление оказало на супруга действие абсолютно противоположное тому, на которое было рассчитано.

– Отсрочка неизбежного не есть его альтернатива, а вопрос времени, и только, – задумчиво покачал головой Император, смотря словно куда–то сквозь меня, и вновь откинулся на спинку кресла. – О каком насилии идет речь? Ты всерьез полагаешь, что, если бы свадьбе предшествовало больше времени, я не смог бы добиться взаимности? Или если бы Велисса справилась с возложенной на нее задачей заранее тебя подготовить и, запаниковав тогда, не прибегла бы к крайним мерам, мы не пришли бы к какому–нибудь разумному компромиссу? Да что говорить, не поведи я себя в ту ночь как распоследний идиот, изрекающий для собственного подбадривания высокопарный бред, она закончилась бы совершенно иначе.

Некоторое время мы просто молча смотрели друг другу в глаза, испытывая противника. Первой сдалась я, отведя в сторону смущенный взгляд. Гордость требовала ответить Императору скептическим хмыканьем, но понимание его правоты заставило промолчать. Убийственно красивый мужик, весьма неглупый и королевских кровей к тому же – где уж тут устоять той доверчивой идиотке, какой я была совсем недавно. Влюбилась бы как миленькая. Или, точнее сказать, как наивная девочка Риса? Под венец сама бы побежала вприпрыжку, и уговаривать бы не пришлось.

– Все равно я против принуждения. – Упрямое тихое бурчание.

Тень прежней мальчишеской улыбки появилась на безупречно красивых губах Императора, когда в моем угрюмом взгляде мелькнуло понимание.

– Впрочем, что случилось, того уже не исправить. Возможно, все так, как и должно быть, – мы просто оказались не готовы принять Пророчество: я был просто раздавлен смертью отца и свалившейся ответственностью, а твое обучение еще не…

Стук в дверь прервал разглагольствования супруга на полуслове. От неожиданно громкого звука мы с Дэрришем одновременно вздрогнули и недоуменно переглянулись.

– Совет, чтоб его… – еле слышно выругался Император.

Затем, уже погромче, предельно культурно и весьма витиевато Дэрриш послал участников упомянутого собрания вместе с гонцом так далеко, насколько хватило фантазии. Она оказалась у супруга столь безгранична, что оставалось только пожалеть об отсутствии под рукой письменных принадлежностей, дабы запечатлеть ее полет для последующих поколений сквернословов.

Стоящий по ту сторону двери не разделил моего восхищения:

– Теряешь форму, мой мальчик. А все от жизни светской и праздной – не на пользу она, как ни отпирайся: три раза повторился и в двух сравнениях неправильно расставил акценты, – насмешливо протянул приятный мужской голос. – Похоже, давно тебя на пирушках в казармах не видали. Хотя такая возможность может представиться позже, а прямо сейчас Верховный Совет жаждет помочь Вашему Императорскому Величеству скоротать ночку приятной беседой и слезно умолил вашего покорного слугу оповестить вас об этом горячем желании. Дозвольте войти?

– Эст, я не… – откликнулся было Император, но замолчал, в растерянности глядя на меня, беспокойно заерзавшую на месте.

Я уже и без подсказок догадалась, кто стоит за дверью: единожды услышав голос Верховного мага Империи, его манеру насмешливо растягивать гласные, а также своеобразное чувство юмора – это трудно позабыть.

– Дэрриш, ты там не один? – Дверная ручка бесполезно задергалась. – Почему дверь заперта? Дэрриш?..

Император молчал, по–прежнему не сводя с меня настороженно–внимательного взгляда.

– Дэрриш! – Беспокойства в голосе Верховного мага ощутимо прибавилось.

– Давай, девочка, вставай! – Шепча это, я медленно, стараясь не делать резких движений, поднялась с кушетки.

Мужчина, сидящий в кресле напротив, зеркально повторил мои движения. С мягким шуршанием стек с темно–вишневого велюра обивки подол длинного Императорского камзола. Император сделал шаг мне навстречу.

– Дэрриш!!! – Дверь сотряслась от мощного удара. Я покачнулась от предчувствия волны чужой Силы и уклонилась от ее ударного вектора. Однако дворцовые перегородки и перекрытия тоже не дилетанты заговаривали: поток энергии, растеряв львиную долю мощности, ворвался в кабинет всего лишь сильным предгрозовым ветром. Штормовыми волнами взбудоражился тюль, испуганной чайкой вспорхнул со стола листок бумаги, заметался по комнате и спланировал на пол, замерев вместе с вихрем.

– Просыпайся, ну же! – Приказ уже в голос и медлительное отступление, грозящее в любую секунду перейти в паническое бегство. – Проснись, я сказала!

Стремительным, отчаянным броском Император рванулся ко мне, намертво схватив за запястья. Как в первом сне, наше прикосновение оказалось на удивление материальным. Я задергалась, пытаясь высвободиться из его стальной хватки, но супруг держал крепко – проще, наверное, было вырваться из сработавшего капкана.

– Эст! Скорее, я держу ее! – выкрикнул Император, стараясь увернуться от моих пинков, и сдавленно добавил: – Пока держу.

Как следует пнуть Дэрриша мне мешала пышная юбка свадебного платья. Кожу на запястьях, как и левое предплечье, начало немилосердно печь – точно кто–то стал нагревать надетые на руки кандалы.

– Да разбудите же меня кто–нибудь, Хмарь вас задери!!! – заорала я что было мочи уже без всякой надежды быть услышанной.

Но меня услышали. И помогли.

Сознание вернулось ко мне болезненным рывком. Вода заливала глаза, при попытке глубоко вздохнуть она затекала в рот и нос. Обнаружив, что не могу шевельнуться из–за чего–то тяжелого, темного, навалившегося сверху и мешающего дышать, я в панике задергалась всем телом.

– Тише, детка, – ласково прошептала темень Верьяновым голосом, – успокойся.

Опознав говорившего, я прекратила изображать эпилептический припадок. Показавшийся родным бархатистый голос наемника оказал на меня прямо–таки магическое действие: сердце застучало спокойнее, дыхание выровнялось, только гудящая, точно набат при пожаре, голова затрудняла мыслительные процессы.

– Что, имя забыл, опять деткой обзываешься? – Воронье карканье и то мелодичнее моего хриплого голоса. – Пусти.

Меня тотчас освободили. Я села, утирая лицо рукавом и сплевывая комочки киселя – замоченные на ночь кружки, уже пустые, валялись рядом.

«Хорошо, не суп у них под рукой оказался». И то верно.

Глубокий вдох – и легкие наполнились отрезвляюще–прохладным воздухом. Нестерпимо пахло дымом, ночным лесом. И осенью. Не скромной гостьей, едва ступившей на порог лета, а молодой хозяйкой, которая еще оглядывается на суровую свекровь, но уже полна решимости установить собственные порядки.

Глаза постепенно привыкали к скудному освещению, что давал еле тлеющий костерок.

– Рель, опять, да? – Сочувственно–перепуганное лицо Эоны белело в полумраке. – Как тогда?

Хуже. Много хуже.

– Вроде того… Не волнуйся, нормально уже… более–менее. – Я перевела взгляд на сидящего на корточках Верьяна: тот выглядел получше спутницы, но озадаченность на длинноносой физиономии тоже присутствовала. – Что, сильно страшно было?

– Еще бы. Орала как одержимая: «Разбудите меня, разбудите!» А лягалась как – будь здоров! – недовольным голосом пожаловался он и подозрительно уточнил: – Это не заразно?

– Если жениться не надумаешь – нет.

– Упаси Единый, – усмехнулся Верьян и внимательно посмотрел на мои руки. – У тебя всегда так после приступа?

Я проследила за его взглядом и зашипела от осознанной с запозданием боли: кожа на запястьях была местами содрана почти до мяса и вовсе не спешила заживать, как прочие мои раны.

«Не муж, а одни убытки да семейные скандалы!» Гнусный предатель! Мерзавец, зубы мне заговаривал, а сам–то… сам… сволочь. Хотя нет, он всего лишь… Император.

Глава 16

Чопорный дворецкий с плохо скрываемой брезгливостью осмотрел подозрительную троицу посетителей с ног до головы.

Мужик наглорожий, пацан сопливый да девка бесстыжая.

Тьфу!

Вон у того, длинного, с физиономией висельника, патлы – не у каждой девицы на выданье такие сыщешь. И глазищами желтыми, бесстыдными так и зыркает: чему тут на месте не лежится…

Пацан–то, пацан! В чем душа у бедолаги держится, непонятно: кости отовсюду выпирают, точно осиновые колья из мешка охотника на упырей. А запястья чего перевязаны? Не беглый ли, часом, каторжные метки под бинтами прячет?

Но всего противнее было на девицу охальную смотреть. Совсем стыд девка потеряла: мечом направо–налево сверкает, будто, Единый прости, алония какая! Что бы там ни баяли, негоже бабам оружие в руках держать да с ним на людях показываться; мужей честных позорить. Неужто те жен своих, Единым данных, защитить не смогут? Ежели в штанах девка была бы – выгнал бы, ни на что не посмотрел…

Тьфу!

Разве господа, коих в домах приличных принимают, так выглядят? Нет, сразу видно – голь перекатная, наемники или, того хуже, колдуны, Единому противные (да простит достопочтенный Мастер Линмер, не про него сказано!).

Тьфу–тьфу–тьфу (три раза).

Мужчина неодобрительно глянул на главу замкового гарнизона – бородищей косматой да шрамами обзавелся, а ума как в молодости не было, так и нынче нет. Пускает в уважаемый дом всякую рвань, а ему, почтенному дворецкому в седьмом поколении, разбирайся теперь!

– Его сиятельство в отъезде. – Слуга все–таки соизволил разжать зубы и надменно проронить: – Будут не скоро.

Я тряхнула головой, прерывая неожиданную трансляцию чужих мыслей. Боль легонько сдавила виски, отдаваясь ломотой в затылке. То ли я настолько ослабела, что не в состоянии контролировать спонтанные всплески восстанавливающейся Силы, то ли наша честная компания вызвала у дворецкого чрезмерно сильные чувства.

Возможно, имеют место быть оба варианта вкупе с наличием у мужчины слабой предрасположенности к Школе Разумных. Сколько дворецкому лет? Навскидку можно было дать слегка за пятьдесят – достаточный срок, чтобы не развиваемые должным образом способности почти сошли на нет, очень редко возвращаясь вот такими необременительными вспышками. Скорее всего, Дар передается в его семье по наследству, позволяя обладателю недурно выполнять свои обязанности – понимать хозяина с полуслова, предугадывать желания да и (что скрывать) пользоваться определенным влиянием, иногда в сугубо личных целях.

Однако может статься, все куда проще, чем я себе навоображала: передача отрицательных эмоций изначально сильнее, чем положительных, ибо так заложено в самой человеческой природе. Позитив мы стараемся удержать в себе, а негатив выплескиваем во внешний мир – обратное положение вещей губительно для рассудка, – в отличие от легко рассеивающихся позитивных чувств, отрицательные имеют свойство накапливаться и приводить к эмоциональному взрыву.

Ладно, куда–то меня не туда в размышлениях повело…

Отсутствие в замке барона Лешеро не стало ни для кого неожиданностью – приспущенный над центральной башней флаг, согласно глупейшей (с моей точки зрения) традиции, оповестил об этом важном событии не только нас, но всю округу. Другое дело, что по великому и нерушимому закону вселенской подлости телеги, двигающейся в ту же сторону, что и усталые драконоборцы, на дороге не оказалось. Тяжеленный, заработанный в муках трофей приходилось в страданиях же тащить на самодельных носилках: по двое, периодически сменяясь, постоянно поругиваясь. В результате чего ноги вместе с руками выказывали горячее желание отвалиться, а живот подумывал, не преподнести ли хозяйке сюрприз в виде грыжи.

– Достопочтенный, а когда именно должен вернуться барон Лешеро? – Я поторопилась с вопросом, пока еще мне удавалось изображать уважение и почтительность.

Долговязый хрыч с негнущейся спиной и блестящей, точно ее час полировали, лысиной на острой макушке посмотрел на меня как на таракана, осмелившегося не только заговорить, но еще сплясать и спеть на могиле горячо любимой бабушки дворецкого. Мужчина нарочито громко пробурчал в сторону: «Его сиятельство, окромя батюшки Императора, ничего никому не должен» – и только после этого удостоил ответом мою недостойную такой чести особу.

– Барон обещались быть к обеду. – И злорадно добавил: – Завтрашнему.

Я обернулась и вопросительно посмотрела на скучающего у стенки Верьяна. Тот пожал плечами и безразлично отвернулся: мол, встряла первой в серьезный мужской разговор, теперь сама разбирайся.

Нет, ну вы это видели?! Гад. Как есть гад. Ничего–ничего, месть моя будет ужасна, беспощадна и неотвратима. Когда–нибудь…

– Тогда будьте любезны, уважаемый, доложите о нашем приходе баронессе, – попросила я, собрав остатки вежливости в предчувствии, что на долгие переговоры меня не хватит.

– С радостью это сделаю, – скривился мужчина, всем видом намекая, что куда большее веселье ему доставила бы возможность сообщить хозяйке о наших похоронах. – Однако позвольте высказать сомнение в том, что Ее светлость баронесса Лешеро вас примет.

Неудивительно, что барон живет столь замкнуто – с таким–то дворецким! Будь его воля, он бы посетителей еще на въезде разворачивал.

– Не позволим, – нагло ухмыльнулся Верьян, решивший наконец взять дело в свои длинные, загребущие руки. В прямом и переносном смысле. Поднатужившись, он вытряхнул из снятого с жердей мешка чешуйчатую башку астахи (вернее, то, что от нее осталось) на натертый до слепящего блеска мраморный пол. – Иди–иди докладывай, пока у нас тут астахова голова не протухла.

Эона как бы невзначай отпрянула от трофея как можно дальше и даже мужественно не заверещала. Только позеленела слегка. Стражник тоже проявил себя вполне достойно, но, скорей всего, этому поспособствовало то, что он лицезрел эту часть тела астахи уже не в первый раз – наемник успел попугать ею гарнизон на въезде в замок.

К слову, голова и впрямь попахивала, красноречиво намекая присутствующим, что Верьян в своем праве.

Невозмутимый дворецкий, не меняя надменно–брезгливого выражения лица, освидетельствовал предъявленный объект – не фальшивку ли мы пытаемся подсунуть. С видом по меньшей мере областного эксперта по драконам и их лжеразновидностям он не поленился придирчиво заглянуть в развороченную пасть и поскрести обугленную чешую ногтем – вдруг из воска отлили да покрасили.

– Хорошо. – Неохотный кивок. – Ждите.

Подождем, разумеется. А что, у нас был еще какой–то выбор?

Ожидание затягивалось. По моим ощущениям, с момента ухода дворецкого прошло около часа. Нетерпение давно переродилось в скуку, щедро сдобренную зевотой. Астахову голову пришлось запаковать обратно в мешок, однако она продолжала вонять и оттуда. Весьма просторная приемная давно была осмотрена до последнего гобелена (намертво приколоченного к стене, кстати – лично проверила), а начальник гарнизона выспрошен Верьяном о погоде, урожаях и других злободневных для сельского хозяйства проблемах. После чего все надолго замолчали: заводить разговоры на опасные темы в присутствии стражника, явно тяготившегося нашим обществом, никто не торопился. Постоянно оглядываясь на привалившегося к стене наемника, Эона остерегалась ругаться на «несносных, тупых мужиков», по крайней мере, в голос – и то радость.

Кожа под повязками зудела так, что хотелось грызть бинты. Я вздохнула, припомнив, какое отвратительное зрелище мои запястья представляли утром. Да и сейчас, наверное, выглядят не лучшим образом. Интересно, шрамы останутся?

Эх, нормальные мужья дарят женам дорогие украшения и наряды, а мне от супруга все больше достаются проблемы мирового масштаба и отметины на теле!

«При всем желании тебя сложно назвать нормальной женой». Не больно–то и хотелось…

Стены приемной загудели от вибрирующего звука гонга. Бесцельно бродившие по комнате люди поспешили принять соответствующие торжественной встрече позы согласно собственному разумению: начальник замкового гарнизона застыл каменным истуканом у выхода, Эона судорожно расправила платье, Верьян сдернул с головы шляпу, я по здравом размышлении последовала его примеру.

Двойные двери распахнулись. Вытянутый в струнку дворецкий промаршировал в открывшийся проем и зычно отрапортовал:

– Ее светлость госпожа Ольхеза рю Яандер, баронесса Лешеро, прекраснейшая, добрейшая, щедрейшая, мудрейшая, благороднейшая, несравненная владетельница бесчисленных полей, трех лесов, пяти поселений и…

Возникла небольшая пауза – дворецкий набирал в грудь побольше воздуха, чтобы эффектно закончить представление госпожи.

– Двух болот! – нетерпеливо зашипели откуда–то из–за левой створки двери.

От такого подлого удара в спину по его гордости дворецкий поперхнулся и закашлялся до слез.

– И двух болот, – повторил он, смахнув влагу с ресниц с видом священника, присутствующего при оскорблении святыни язычниками, и посторонился.

Зазвучали фанфары (на слух детская дудка) – в залу, высоко задрав и без того вздернутый нос, вступила нарядно одетая молодая женщина. Мы затаили дыхание: тяжелые, приторно–сладкие духи баронессы не то чтобы перебили вонь портящейся астаховой головы, но придали этому «аромату» неповторимый головокружительно–удушающий оттенок. Пока от этой непередаваемой смеси запахов не потемнело в глазах, я поторопилась разглядеть сей светоч неземной красоты и добродетели, что почтил нас своим вниманием.

Крепенькая. Рост – не больше метра шестидесяти. Не достающие до модельного стандарта сантиметры с лихвой компенсировало самомнение, судя по всему выходящее далеко за границы разумного. Фигурой госпожа Ольхеза уродилась в любовно ошкуренное бревно – с какой стороны ни подойди, особой разницы не заметишь, а изобразить на нем талию оказалось не под силу даже туго затянутому корсажу ярко–голубого атласного платья в рюшах. Аккуратную головку баронессы отягощал каскад буйных локонов всех оттенков рыжего – от золотисто–медного до безбожно–красного. И, если я что–нибудь еще понимала в женских уловках, большая и, честно сознаемся, лучшая часть этого рыжего великолепия ранее кудрявилась на головах подвластных барону Лешеро селянок.

Миловидное личико госпожи Ольхезы запоминалось очень бледной кожей, надменно вздернутым носиком, выщипанными почти до полного их отсутствия чернеными бровями, но главным образом выражением вечного недовольства.

Нос чуточку опустился, позволяя его хозяйке рассмотреть непрошеных гостей. Взгляд серых глаз придирчиво прошелся по нашей троице, ревниво задержавшись на Эоне. Готова поспорить на последнюю целую пару сапог, баронесса Лешеро была единодушна со своим дворецким в нежелании пускать мою подругу под своды фамильного замка. Правда, причины этого нежелания у них весьма разнились.

– Чем обязана визиту? – недовольно поинтересовалась хозяйка замка. Голос оказался неожиданно басовитым для такой комплекции.

Наученная горьким опытом, я не спешила здороваться первой, предоставив всю инициативу нагловатому охотнику за головами.

И не ошиблась.

– О добродетельнейшая госпожа. – Верьян подмел шляпой пол в галантном и таком низком поклоне, что скребнули по мрамору металлические зажимы длинных косичек. – Ваша несравненная красота сковала мне, недостойному, язык и не позволила поприветствовать вас должным образом, за что корю я себя неимоверно.

Нет, это ж надо!

Дворецкий смерил расточающего обожающие улыбки Верьяна подозрительным и на редкость неприязненным взглядом. Однако это не помешало хозяйке сменить гнев на милость. Недовольство аристократки растаяло как первый снежок под разошедшимся не по сезону солнцем. Баронесса зарделась от удовольствия и кокетливо потеребила накладной локон.

– Полноте, не стоит пустых сожалений, достопочтенный?.. – Она вопросительно подняла выщипанную бровь.

Куда смотрит эта блаженная? Или у нее сильная близорукость, не поддающаяся лечению? Назвать этого длинноносого пройдоху «достопочтенным»?! Да у него ж на физиономии написано, что добропорядочности от такого дождаться не проще, чем от хмарного мага благих дел – не иначе как по чистой, а потому очень редкой случайности.

– Ах, я еще не представился? Нижайше прошу меня простить за досадный промах! – Потрепанная широкополая шляпа вновь пришла в движение. – Свободный охотник с Имперской лицензией на умерщвление агрессивно настроенной нежити Веарьян Илиш к вашим услугам, прекраснейшая госпожа рю Яандер. Дрюссельская Гильдия магов должна была оповестить барона о моем предполагаемом визите в связи с решением одной известной проблемы…

«Интересно, где его научили так выражаться?» М–да–а–а… Впечатляет. Расспросить бы, да кто ж мне ответит?

Глава замкового гарнизона, услышав род занятий наемника, ожил и глянул на Верьяна почти с благоговением. Во взгляде хозяйки поместья тоже ощутимо прибавилось интереса – магическое словосочетание «лицензия на убийство» кому угодно добавит ореола мрачной, чуть страшноватой и тем еще более притягательной романтики.

– Да–да, мой дорогой супруг как–то упоминал вскользь об этом письме, – поспешила продемонстрировать осведомленность и участие в делах мужа баронесса под многозначительным взглядом охотника за головами, непозволительно близко наклонившегося к розовому ушку сиятельной госпожи Ольхезы. – Его доставили нарочным из Дрюсса на прошлой неделе.

Раздалось вежливое покашливание – бдевший у распахнутых дверей дворецкий намеренно громко прочищал горло, с осуждением поглядывая на происходящее. Женщина поторопилась согласно этикету смутиться, а Верьян спокойно выпрямился и небрежным жестом указал на нас с Эоной – переминавшихся с ноги на ногу на некотором удалении.

– Разрешите представить вам моих спутников.

Баронесса милостиво кивнула.

– Рель – мой юный воспитанник, ученик и ближайший помощник.

От уникального зрелища под названием «Верьян–джентльмен» невозможно было оторваться: когда еще представится возможность увидеть такое?

Разумеется, восхищение пополам с восторженным изумлением, сиявшее в этот момент на моей физиономии, госпожа Ольхеза приняла на собственный счет.

А как же иначе…

– Какой милый мальчик! – Она одарила меня благосклонной улыбкой.

Я помахала шляпой в ответ, копируя галантный поклон Верьяна. Если судить по откровенно издевательской ухмылке последнего за спиной у баронессы, вышло не очень.

– Его сестра Эона, – продолжил представление хозяйке дома наемник. – Эта милая, добродетельная девушка помогла нам одолеть астаху, отважно согласившись стать приманкой для чудовища.

Эона порозовела от смущения, похорошев просто до неприличия. Улыбка хозяйки поместья несколько поувяла, да и благосклонности в ней порядком поубавилось. По правде сказать, ей было от чего запечалиться – в противоположность аристократке с полным отсутствием бюста, талии и густой копны волос длиной по пояс купеческую дочку этими женскими прелестями природа очень даже не обделила.

Выкрашенные в угольно–черный цвет бровки–ниточки наморщились, а уголки тонкогубого рта уныло опустились, выражая крайнее недовольство увиденным.

– Сиятельная госпожа, позвольте вымолить у вас прощение, – отвлек от девушки опасное внимание наемник.

– За что на сей раз? – Вновь кокетливо тряхнула рыжими локонами и стрельнула глазками баронесса.

– За наш непотребный облик, недостойный предстать перед вашими прекрасными очами. Нам довелось выдержать битву с мерзким астахой, наносившим значительный урон владениям Лешеро, а после мы без отдыха и сна спешили доставить радостную весть барону. Знаю, это жалкое оправдание, но… – Верьян сокрушенно покачал головой и замолчал.

Вот артист! Куда мне до него.

– Какие глупости! – всплеснула руками госпожа Ольхеза. – Сейчас же распоряжусь приготовить комнаты, чтобы вы могли отдохнуть и дождаться моего ненаглядного супруга. Не сомневайтесь, наша признательность будет более чем щедра…

Тут по замку разнесся обиженный детский рев, от ударной мощности которого задребезжали стекла. Баронесса в волнении прижала руки к тому месту, где у других женщин предполагается грудь хоть какой–нибудь степени выпуклости.

– Мое сокровище, мой маленький Ромуальдик проснулся! – Женщина уже успела достигнуть распахнутых дверей приемной, когда вспомнила про так некстати свалившихся на голову гостей: – Господа, вынуждена вас покинуть. Буду рада, если вы все присоединитесь к нам за ужином.

На слове «все» баронесса заметно запнулась, удостоив Эону мимолетным неприязненным взглядом.

– Почтем за честь, Ваше сиятельство. – Поклонился Верьян, принимая любезное приглашение.

Детский крик прозвучал вновь. С намеком так, предупреждающе…

– Дибон, позаботься о гостях!

Дворецкий в угоду хозяйке попытался скривить любезную улыбку. Однако баронессе было не до героических поступков челяди: перекрикивая детский возмущенный ор словами «Мамочка уже бежит, мой цветочек!», хозяйка замка вылетела из комнаты, оставив нас наедине с разобиженным слугой (стражник незаметно исчез еще раньше, чем госпожа Ольхеза).

– Комнаты скоро будут готовы, – с кислой миной проронил Дибон. – Ждите.

Двустворчатые двери плотно закрылись за дворецким. Я устало шлепнулась на пол, примерно представляя, какой промежуток времени характеризуется здесь словом с емким, но весьма размытым понятием «скоро». Ко мне тут же подсела на редкость молчаливая Эона. Повременив пару минут, к нам присоединился и наемник. Никто не рисковал дышать полной грудью. Ведь кое о чем мы все–таки забыли. А именно: всучить проклятущую астахову голову хозяевам.

Воняла она просто зверски.

Опровергая пессимистичные прогнозы дворецкого, барон Лешеро в сопровождении небольшого конного отряда нарисовался ближе к вечеру. С прибытием Его сиятельства утопающий в проворно сгущающихся сумерках двор сразу оживился, наполнился голодным ржанием лошадей и забористой руганью их хозяев.

Двое дюжих слуг со всем возможным почтением и осторожностью помогли спешиться первым вовсе не барону, а некой личности, чья сухонькая фигура была укутана в темно–бордовый плащ с головы до ног. Отмахнувшись от провожатых, человек, тяжело опираясь на двухметровый посох, поковылял к распахнутым настежь дверям.

Кожа в области солнечного сплетения потеплела, словно к животу приложили булькающую горячей водой грелку. Я глубоко вздохнула и очень медленно выдохнула, заставляя Силу, непроизвольно сконцентрированную мной в точке сосредоточения, растечься по телу и затаиться. Сердце пропустило удар, потом еще один, тревожно екнуло, но вскоре успокоилось.

«Да, давненько тебе маги не встречались». К хорошему быстро привыкаешь. А вот отвыкнуть куда труднее…

После ухода мага столпотворение продолжалось недолго – накрапывающий по–осеннему холодный дождь, грозящий ночью перейти в ливень, поторопил прибывших и кинувшихся им навстречу слуг поскорее закончить насущные дела да укрыться в замке. Последнюю лошадь увели под навес, двор вновь опустел, а я вернулась к процедуре превращения чистых волос в грязно–маскировочные.

До ужина оставалось чуть больше часа, и надо было успеть привести себя в порядок – прибывшего мага не годилось встречать абы как.

Глава 17

Дождь усилился, рисуя на полотне наступившего вечера темную, серо–коричневую акварель ранней осени. Стремительные мазки умелой кисти. Смешение красок в тусклой хмари дождливого вечера.

Хмарь…

Магические часы на главной башне пробили семь раз. Вздрогнув, я отвернулась от тоскливого пейзажа в раме окна, чтобы оказаться лицом к чуть менее безрадостной картине тесной каморки, куда еле втиснули комод да две узкие кровати. На одной из них лицом к стене лежала обиженная на меня Эона.

Тихонько, на цыпочках, я подкралась к постели и заглянула девушке через плечо. Уснула, бедняга…

Такой большой замок, а нас опять поселили вместе! Якобы как брата и сестру, – по мне, так просто не нашлось более удаленной комнаты от покоев баронессы. Все эти Дибоновы «западное крыло на реставрации», «Ее сиятельство проявила беспокойство о чести младой девы» – лишь жалкие отговорки.

«Грех привередничать!» Да какие капризы? Мне не нужны шикарные апартаменты: лишь бы умыться, поесть да выспаться по–человечески.

Да еще бы истерики на сон грядущий не устраивали…

Сдернутое со второй кровати покрывало укрыло подругу до подбородка. Она что–то невнятно пробурчала и зарылась глубже под плед. Стараясь не дышать, я потихоньку вышла в коридор, показавшийся после натопленной комнаты зловещим, холодным, точно склеп, и плотно прикрыла за собой даже не скрипнувшую дверь.

Мрачноватая Малая обеденная зала встретила меня, вдоволь поплутавшую в замковых коридорах, приглушенными мужскими голосами, аппетитными запахами и мелодичным бренчанием посуды. Стены комнаты, завешанные почти до вульгарности картинами в тяжелых золоченых рамах, накрыла вуаль полумрака. Неяркий свет магических светляков, трепыхавшихся вместо свечей в четырех канделябрах на высоких бронзовых подставках, располагал к непринужденной беседе. Убрав лишние стулья и приборы, длинный овальный стол на двенадцать персон сервирован на восемь человек, шестеро из которых уже заняли свои места.

На противоположных концах укрытого нежно–кремовой скатертью стола расположились барон и баронесса. Хозяйка поместья, наряженная в платье из желтой тафты, рубины и рыжий парик, млела от обаятельной Верьяновой улыбки: отмытый от дорожной грязи, прифрантившийся охотник за головами неплохо устроился у правой ручки Ее сиятельства.

Вот шельмец! Мало того что заполучил комнату в разы больше и лучше нашего с Эоной чулана, так еще успел проинспектировать гардероб барона (не без помощи его дорогой женушки, надо полагать).

Довольный жизнью, Верьян успевал поддерживать непринужденную беседу не только с баронессой, но и с сидящим напротив безнадежно простывшим старичком. Тот практически ничего не ел, отдавая должное лишь дымящейся чаше с глинтвейном. Дедушка был в весьма размытом возрасте «столько не живут». Редкие волосы поседели до цвета белого серебра, казалось, они светятся сами по себе. Просторное бордовое одеяние лишь подчеркивало мумифицированную худобу старца и желтизну его кожи. Учитывая, что возраст магов, на который они выглядят, можно смело умножать на два, а то и три, точную цифру озвучить я побоялась бы.

Чтобы опознать в перманентно чихающем старике прибывшего с бароном мага большого ума не требовалось: после каждого чиха в огромный носовой платок лежащие рядом с тарелкой приборы норовили воспарить к потолку, но приставленный как раз на этот случай лакей ловил их и возвращал на место. До следующего громового чиха.

По правую и левую руки же Его сиятельства сидели два посторонних мужика лет тридцати – тридцати пяти. Справа – привлекательный широкоплечий, чуть рыхловатый блондин со щегольской бородкой клинышком. Подобных типов любят за грубоватую, но очаровательно–непосредственную наглость впечатлительные юные барышни и заскучавшие от семейной идиллии дамы, как говорится, в соку. В нем всего было слишком. Он слишком много говорил, слишком громко смеялся, слишком бурно жестикулировал, слишком ярко одевался. Второй гость не так бросался в глаза: русоволосый, гладковыбритый, средней комплекции, скромная одежда, минимум украшений. Тем не менее при внешнем несходстве что–то неуловимо общее проскальзывало в облике обоих мужчин и намекало на близкое родство.

Поодаль, у стены, стояли столик и высокий детский стульчик, где, подвязанное кружевным слюнявчиком, восседало полуторагодовалое сокровище рода Лешеро. Рядом, с удобствами расположив свое массивное тело на небольшом диванчике, дремала над вязаньем нянька. Умильная глазастая мордашка наследника Ромуальда была перемазана в каше вплоть до рыжих, как у мамы, волос. Нянька изредка приоткрывала глаза и одобрительно смотрела на маленького разбойника – авось хотя бы часть разбрасываемой вокруг каши попадет внутрь.

За столом жужжали ни к чему не обязывающие светские разговоры. Вокруг почти бесшумно сновали два лакея в зеленых с начищенными до блеска медными пуговицами ливреях. С хрустом чистого снега под легкими заячьими лапами разворачивались накрахмаленные салфетки. Путаясь в ногах у обслуги, таскалась туда–сюда, клянча угощение, отъевшаяся до шарообразного состояния черная кошка с огромным ядовито–розовым бантом, завязанным ориентировочно где–то на шее.

– Таррег, что за паренек в дверях мнется? – кивая на меня, пророкотал блондин. – Элверов, что ли, отпрыск в оруженосцы прибыл? Так вроде он помладше будет…

Разумеется, в мою сторону тотчас посмотрели все без исключения находившиеся в комнате, а не только барон, к которому был обращен вопрос.

Хозяин дома вопросительно посмотрел на супругу.

– О, вот наконец и ваш воспитанник, Веарьян, – баском проворковала та, нежно улыбаясь почему–то наемнику, а вовсе не собственному мужу. – Мы уже и не думали дождаться этого молодого человека.

«Без церемоний, просто по имени? Куда смотрит барон?» В тарелку, я полагаю.

Верьян вернул баронессе улыбку.

– Господа, прошу прощения за моего ученика, – обратился он к сидящим за столом. Затем повернулся ко мне: – Рель, хватит уже маячить в дверях, иди сюда.

Я и поплелась, раздумывая о том, что идея поужинать в комнате наедине с беспрестанно ноющей Эоной кажется мне все более привлекательной.

– Я заблудился, извините, – промямлила я, под пристальными взглядами проскальзывая на свой стул, любезно отодвинутый одним из лакеев.

Госпожа Ольхеза подала знак слугам, и они с расторопностью, поведавшей о тяжелой хозяйской ручке лучше всяких слов, убрали лишний прибор и унесли массивный стул с изогнутой резной спинкой.

Передо мной возник дымящийся, засыпанный порошей свежей кинзы суп. И в отличие от меня, он уж точно чувствовал себя в своей тарелке.

В моей плохо соображающей из–за недостатка нормального сна и питания голове тут же возникла мысль ознаменовать свое появление за столом изящнейшим комплиментом хозяйке замка.

Забегая вперед, скажу, что у Верьяна это выходит намного лучше…

– Какой у вас чудесный цвет волос, госпожа Ольхеза, – надумала тонко польстить я, берясь за ложку. – Рыжий. Такая редкость в наше время!

Раздался бьющий по зубным нервам грохот пополам со скрежетом – уносивший грязную посуду лакей разжал вдруг ослабевшие руки. Следом перепуганно ахнула нянька, а задремавший было над чашей с остывшим вином маг вздрогнул и вскинул голову, с удивлением оглядываясь. Больше никто не осмелился обернуться на шум – все взгляды устремились к хозяевам дома. Белеть госпоже Яандер было некуда, поэтому она побагровела – не равномерно, а живописными пятнами. Барон Лешеро вжал голову в плечи и цветом сравнялся с нежно–зеленой обивкой стульев. Даже маленький Ромуальд прекратил снайперски обстреливать кашей хвостатую любимицу Ее сиятельства – каша сорвалась с занесенной ложки и со смачным шлепком приземлилась на накрахмаленный передник няньки.

– Рыжий?!!! – После минутного замешательства баронесса с визгом подскочила и грозно нависла над столом. – Я не рыжая! Я – золотистая–а! Все слышали?

– И не раз! – со смешком подтвердил светловолосый здоровяк.

– Сэр Эвэгор, вы забываетесь!!!

Тот поднял пустые руки, сдаваясь на милость победительницы.

– Я золотистая! – угрожающе нависла над столом хозяйка замка. – Это всем здесь понятно? Надеюсь, больше повторять не надо?

Под ее тяжелым, недобрым взглядом, по–моему, закивали все присутствующие, включая кошку. А маг подтверждающе чихнул.

Промокнув густые усы льняной салфеткой, барон Лешеро благородно принял всю тяжесть гнева супруги на себя, обратившись к виновнику дебоша.

– А где же ваша отважная сестра, о которой мы уже столько слышали, милый юноша? – участливо поинтересовался хозяин замка, а я вспомнила, что хотела получше рассмотреть человека, способного уживаться с такой симпатично и компактно упакованной манией величия особой, как баронесса.

Тридцатилетний мужчина довольно приятной наружности. Хотя красивым его не назовешь: неправильные, крупноватые черты лица, кожа в мелкую оспинку, большой мясистый нос и безобразный, рваный шрам на левой щеке. Однако добрые карие глаза, смешно торчащий вверх чубчик коротко стриженных каштановых волос, оттопыренные уши и мягкий подбородок с ямочкой открыто заявляли, что их обладателю присущи отвращение к некрасивым скандалам (к коим питала слабость его супруга), незлобивое чувство юмора и некоторая рассеянная мечтательность.

Госпожа Ольхеза плюхнулась обратно на стул, крайне недовольно поглядывая на мужа, однако тот успел сделать вид, что не заметил ее раздраженного взгляда.

– Простите, Ваше сиятельство, но сестре нездоровится.

Предотвращая дальнейшее развитие этой темы, госпожа Яандер подарила благоверному настолько зловещую улыбку, что барон еле выдавил приличествующие случаю слова дежурного сочувствия.

«Соображаешь» – читалось в мимолетном одобрительном взгляде Верьяна.

Знал бы он, чего мне стоило успокоить истерику Эоны после сообщения о том, что она будет ужинать одна! Сколько пришлось выслушать пламенных, обличительных тирад об угнетенном положении женщин в несправедливом обществе современной Империи! Я уже молчу о несчетных сравнениях всяких бесталанных Избранных с таким недостижимым идеалом, как Кирина.

«В чью пользу?» А ты догадайся.

Это вам не наряды с баронского плеча примерять…

– А что с сестрицей вашей приключилось? Может, попользовать надобно болезную? – неожиданно прогундосил сквозь платок сидящий напротив маг.

Мягкое дуновение чужой Силы ожгло кожу – старец, проведя безымянным пальцем по ободку чаши, вскипятил вино. Мне с трудом удалось сохранить прежнее смущенно–наивное выражение лица, когда мысли взвихрило Знание. Холодное. Отстраненное. Не мое.

Не Целитель. Стихийник.

Зацепившись за эти два определения, я постаралась размотать всю цепочку рассуждений.

Без сомнения, последователь одной из Школ Малого Шестигранника. Для тривиумов Усиления (как Прямого, так и Обратного) поток Силы недостаточно скоординирован при довольно высоком ранге. Предсказывающих и Очарования отбрасываем, как маловероятные и не подкрепленные внешними признаками. Пожалуй, Магических Существ тоже – Астахарус Демиус как весомый аргумент. Что остается? Иллюзий, Стихийных, Изменяющих. Принимая во внимание плечи взаимодействия Сил, результат нетрудно вычислить. Мастер Стихийных. Ранг – не ниже второго или, что вероятнее, первого.

«Ух ты какая умная!» Самой страшно, ага. Правда, несмотря на такой «блестящий» ум, с ответом на любезное предложение мага у меня возникли большие затруднения.

– Боюсь, ваши услуги нам не по доходам, Мастер Линмер, – подмигивая старичку, выручил недогадливую Верьян.

Приверженец Школы Стихийных охотно перенес внимание и хитроватый взгляд слезящихся глаз с невразумительно мычащего мальчишки на его языкастого наставника.

– Мне все уши прожужжали про некую хорошенькую девицу, пожаловавшую в замок. Ради знакомства с ней я отдыхом пренебрег. А это, знаете ли, дорогого стоит!

Наверняка в молодости достопочтенный Мастер покуролесил от души и сейчас пытался вспомнить былые дни – как говорится, тряхнуть стариной.

– Намекаете, что мы уже вам должны и сумма за осмотр не сильно повлияет на конечный счет?

– Именно, молодой человек, именно! Однако проникшись сочувствием к юной особе, я ведь могу растрогаться и…

Не успев договорить, маг оглушительно чихнул.

– …грязно воспользоваться ее невменяемым состоянием, – закончил за него фразу Эвэгор и расхохотался под неодобрительным взглядом родственника.

– Сэр Эвэгор! Что вы себе позволяете?! – вновь возвысила голос Ольхеза. Ее недовольство супругом, поднявшим такую неудачную тему, где хорошенькой называют постороннюю женщину, а не его законную жену, достигло пика. – Дорогой, тебе не кажется, Мастер Линмер не должен страдать из–за невоздержанности на язык некоторых из наших гостей?

– Мастер Линмер и не страдает, – заверил хозяйку замка наслаждающийся происходящим маг. – Он давно не получал таких комплиментов своим… кхм… мужским способностям.

– Господа, господа! Давайте оставим этот неподобающий разговор, затрагивающий честь юной особы, – с опаской глядя на багровеющую супругу, вмешался барон и поторопился сменить опасную тему, обратившись к рыцарю, сидящему от него по левую руку. – Вегений, так что ты там говорил о новых податях в будущем году?

Дальнейшая застольная беседа, разделившая гостей по интересам на два лагеря, протекала под деликатное постукивание приборов и при частой смене блюд. То и дело чихающий маг молча потягивал глинтвейн на нейтральной полосе, не проявляя больше интереса ни к одной из затрагиваемых тем.

Громче всех вещала хозяйка банкета, мы с Верьяном только поддакивали, изредка вставляя что–то вроде: «Как чудесно!», «Быть не может!» или «Удивительно!», ибо речь шла о феноменальном ребенке. А точнее, о Ромуальде рю Яандер, будущем бароне Лешеро и гордости как родителей, так и всей Империи Тилан.

В противоположной от нас стороне обсуждались совершенно другие вопросы, для меня намного более интересные да и, что скрывать, куда более предпочтительные, чем скользкая тема материнства. Предоставив Верьяну единолично очаровывать баронессу, я вслушивалась в разговор на другом конце стола и время от времени искоса поглядывала то на беседующих, то на мага, маскируя интерес отменным аппетитом. Особенно прикидываться не пришлось – замковый повар расстарался и приготовил к ужину такие шедевры кулинарии, как–то: гусь в яблоках, запеченный картофель со специями, фаршированный орешками судак, а на десерт – сладкий ягодный пирог.

Мужчины на самом деле оказались братьями: Эвэгор и Вегений рю Гаш – владельцы крошечного поместья, граничащего с землями Лешеро. Насколько становилось понятным из происходящей здесь беседы, эти два прохвоста… хм… простите, благородных рыцаря подбивали барона на небольшую военную кампанию против общего соседа, чьи угодья не давали братьям рю Гаш насладиться крепким здоровым сном вот уже весьма длительное время. Его сиятельство задумчиво теребил ус – хозяину замка явно не пришлась по душе эта авантюра, но, опасаясь, что чересчур общительные Эвэгор и Вегений успели нанести визит к возможному противнику с аналогичным предложением, барон не говорил ни «да», ни «нет». Он тянул с ответом, отделываясь обтекаемыми, ни к чему не обязывающими фразами, то и дело уводя неприятную беседу далеко в сторону. Вследствие чего нить разговора причудливо изгибалась, путалась, иногда затягиваясь в узелки неловких пауз.

Лакеи унесли последнюю смену блюд. Нянька, на руках которой почти засыпал малыш Ромуальд, груженой баржей последовала за ними.

Барон едва дождался окончания ужина. Остановив взглядом Верьяна, хозяин поместья сам подошел к супруге и галантно помог ей выйти из–за стола.

– Дорогая, ты не усладишь наш слух своим прелестным пением? Это стало бы чудесным завершением сегодняшнего вечера.

Предложение барона вызвало у некоторых гостей немного странную, на мой взгляд, реакцию.

– Пожалуй, я вас покину, господа. Развлекайтесь без меня, молодые люди. Старость, знаете ли… – прытко подскочил дотоле безмятежно дремавший Мастер Линмер. – Даже девиц осматривать не доверяют.

Встающие с мест братья Гаш обменялись понимающими взорами, полными безысходного страдания. Старичок довольно захихикал, подарил присутствующим ехидную улыбочку и чуть вихляющим курсом двинулся на выход. Уже у самой двери маг обернулся:

– Ах да, рад был свести знакомство с вами, Веарьян Илиш. Если верно то, что я слышал, ваши цены поболее моих будут. Доброй ночи.

Сказал и, то пьяно похихикивая, то шумно сморкаясь, покинул залу.

– Дорогая, мы ждем, – напомнил барон, вновь приложившись к ручке супруги.

Госпожа Ольхеза первый раз за вечер с благосклонностью посмотрела на мужа.

– Я даже не знаю… – для приличия посмущалась баронесса. – Желают ли благородные господа услышать…

– Не желают! – воскликнул Верьян.

Лица присутствующих оторопело вытянулись. Выщипанные брови баронессы, предвещая тайфун, цунами и другие бедствия враз, сошлись на тонкой переносице.

– Они жаждут!!! – Наемник вслед за бароном припал к сиятельной ручке. – О прекраснейшая госпожа Ольхеза, все находящиеся здесь мечтают о счастье услышать ваш божественный голос!

Шутник хмаров, у меня чуть сердце не остановилось!

– Ваше сиятельство, просим! – Я горячо поддержала напарника.

– Дорогая! – взмолился барон, косясь на не теряющих надежды возобновить переговоры о недружественном визите соседей. – Мы все тебя просим!

Братьям рю Гаш ничего не оставалось, как присоединиться к увещеваниям. Женщина расцвела, наморщенный лобик разгладился, и она милостиво разрешила себя уговорить всего за каких–то десять минут.

Вслед за слугами, несущими канделябры со светляками, все перешли в гостиную. Комната была небольшая, но, в отличие от малой залы, обставлялась человеком со вкусом и чувством меры. Темное, лакированное дерево стен превосходно сочеталось с тяжеловесной мебелью, а цвет ковра был темнее, чем малахитовый бархат портьер, ровно на столько тонов, на сколько требовалось.

Пока я восхищенно любовалась интерьером, двое плечистых лакеев притащили музыкальный инструмент – что–то вроде арфы (я не очень–то в этом разбираюсь). Баронесса присела рядышком на низенький бархатный пуфик и ласково тронула струны. Те отозвались мелодичным треньканьем. Пару раз кашлянула, прочищая горло, и прочувствованно, басом затянула песню. От ее оригинального содержания и колоритного исполнения поплохело всем без исключения:

Как хотела меня мать

Да за рыцаря отдать,

А тот рыцарь —

Ох, под шлемом лысый!

Ой, не отдай меня, мать.

Как хотела меня мать

Да за купчика отдать,

А тот купчик, —

Уши да чубчик!

Ой, не отдай меня, мать.

Как хотела меня мать

деревенскому отдать,

А тот деревенский —

Пьяница известный!

Ой, не отдай меня, мать.

Как хотела меня мать

Да за вомпэра отдать,

А тот вомпэр —

Надкусил да помэр!

Ой, не отдай меня, мать.

Как хотела меня мать

Да к алониям отдать.

А у тех алоний

Так отвратно кормят!

Ой, не отдай меня, мать.

Как хотела меня мать

Да к дракону снаряжать,

А тот ящер —

Ушлый да ледащий.

Сам не схотел меня брать! [Песня, чьи вариации известны в Империи Тилан практически повсеместно, в Риане носит название «Засиделась в девках». Традиционно поется подружками невесты в девичий вечер накануне свадьбы. Однако песня пользуется успехом и на сельских посиделках – обычно исполняется молодым человеком, потехи ради переодетым в женское платье.]

Охотно верю. На месте того невезучего дракона я тоже отказалась бы баронессу кушать – острое пищевое отравление гарантировано.

Вот это репертуар: гости только челюсти подбирают! Хотя поет госпожа рю Яандер замечательно – громко, проникновенно, жалостливо – вон аж собаки во дворе завыли.

– Ольхезочка у нас увлекается собиранием народного песенного творчества, – с признательностью улыбнувшись жене, гордо пояснил барон в ошеломленной тишине. – Она не только коллекционирует старинные песни Рианы, но и сама сочиняет стилизации. К примеру сказать, совсем недавно переделала одну такую шутливую песенку. Весьма удачно, на мой пристрастный взгляд, получилось. Н–да…

Его сиятельство умолк, обдумывая, что бы еще такого сказать лестного в адрес раскрасневшейся супруги. Не измыслив ничего путного, он взглядом попросил помощи у охотника за головами. Несколько оторопевший Верьян тотчас отмер и разразился бурными аплодисментами, выказывая горячее желание всенепременно услышать переиначенный баронессой шедевр народного творчества. Эвэгор и Вегений посмотрели на наемника как на опасного умалишенного. В ужасе от перспективы скорого продолжения домашнего концерта соседи, к безграничному облегчению барона Лешеро, поспешили откланяться.

А вслед им понеслось:

У меня свекровь

Ох и злобная.

Что мне делать с ней,

Старой воблою?

Накормить бы ее

Волчьей ягодой.

Не прохватит же,

Распроклятую!

[За основу была взята шутливая кабацкая песня «Тяжела зятькова доля» (автор известен).]

Глава 18

Все познается в сравнении. Не узнав горя, не узнаешь и радости. После ненастья солнышко ярче. И так далее и тому подобное.

Банально, скажете вы? Не спорю, избито. Но по сути своей – вернее некуда. Как и все тривиальные истины.

Но разве охарактеризовала бы я прежде езду в тряской крытой повозке по безбожно ухабистой дороге, когда пятая точка отбита практически до нечувствительности, как неземное блаженство? Если отвечать честно, то вряд ли. А вот после путешествия своим ходом да практически в обнимку с астаховой головой весом с центнер – очень даже запросто.

Как же тут не порадоваться: дорожную грязь месить приходится не тебе, нудный осенний дождь вымачивает другого несчастного, да и о переноске труднотранспортабельных тяжестей на большие расстояния думает посторонний гражданин, а совсем не ты.

Правда, счастье – это такая подлая штука, что стремится закончиться поскорее. Да еще по принципу – чем гнуснее, тем лучше. Наверное, чтобы потом возвратиться с триумфом и блеском, под бурные, несмолкающие овации.

Либо не вернуться вовсе.

Из–за внезапной остановки лошади повозку тряхануло и накренило. Тех, кто находился внутри, спасаясь от дождя под пологом из просмоленной дерюги, впечатало в противоположный борт. Однако кой–кому повезло угодить в мягкого попутчика, а кое–кто, извернувшись длинным телом, так и вовсе на месте удержался да шляпу не уронить умудрился.

Как вы сами понимаете, со своим локтем и «везением» оказалась в числе первых, то бишь «бортовых». Учитывая, что в крытой части повозки пассажиров было всего трое, как распределились между Эоной и Верьяном оставшиеся роли – догадаться нетрудно.

– Ох и жесткая же ты, Рель, – пожаловалась подруга, сползая с моего тела, пребывающего в полубессознательном, а потому молчаливом состоянии.

Разумеется, после событий последних двух недель мягкой меня не назовешь, но в любом случае моя костлявая тушка всяко предпочтительнее, чем неподатливое дерево. Донести до Эоны эту ценную информацию, правда в куда более крепких выражениях, я не успела: Верьян, сграбастав меня за воротник, болезненным рывком подтащил к себе.

– Как начнется заварушка, спрячьтесь под днищем. – От его тихого, зловещего шипения аж в ухе засвербело. – А затем драпайте, не оглядываясь.

– Но…

Дерюжные стены заходили ходуном.

– Только под ногами путаться будете, – оборвал чуть было не начавшиеся пререкания наемник.

Ткань, протестующе треща, прогнулась внутрь повозки: со стороны возницы на полог навалилось что–то тяжелое. Глухо завозилось и со вскриком утихло.

– А…

– Я сам вас нагоню где–нибудь ближе к Моску.

Он едва успел впихнуть мне в руки свой тяжеленный вещмешок, напоследок прошипев: «Потеряешь, тебе же хуже!» – и оттолкнуть в сторону, когда пришел в движение грязный, замусоленный от частого лапанья край полога. Открывшийся взору осенний пейзаж, подмоченный сонным дождем, не спешила разнообразить ничья рожа, отказываясь изображать мишень для метательного оружия.

– Выходим, достопочтенные, не стесняемся, – пригласил на прогулку низкий, хрипловатый голос, доносившийся откуда–то справа. – Только осторожнее спускайтесь, любезные, не споткнитесь о ступеньки. Или наши арбалетные болты.

Грянувший за этим дружный хохот продемонстрировал, что вежливый товарищ находился далеко не в одиночестве.

Не рассусоливая, Верьян выбрался из повозки первым, мягко просочившись (другого определения его текучим движениям и не подберешь) в созданный откинутой дерюгой узкий проем. Закинув на спину свои сумки да взяв в руки Верьянов мешок, осторожно придерживаясь за невысокий борт, я тоже спустилась на землю. Раскисшая колея неприятно чавкнула под сапогами, а дождь, собираясь вот–вот угомониться, прикасался к коже легкой, почти невесомой моросью.

Так чудесно начавшийся день не оправдывал выданных авансов.

Вокруг было относительно малолюдно (относительно – для Верьяна и меня, разумеется, а не пыхтящей нам в спины Эоны): семеро обряженных в хауберки [Х а у б е р к – кольчужная рубашка с длинными рукавами и капюшоном.] пеших мужчин прикрывались круглыми щитами от возможных сюрпризов с нашей стороны. В придорожных кустах тускло поблескивало железо, – похоже, это с удобствами расположилась пара–тройка заявленных ранее арбалетчиков.

При взгляде на сей «жизнерадостный» пейзаж наша надежда на заурядное разбойное нападение тихонько скончалась.

«Не везет тебе отчего–то на встречи с простыми романтиками большой дороги». Да уж. Скорее наоборот: на пути так и норовят попасться всякие добропорядочные и сюзеренопослушные граждане. Достали уже своей праведностью, честное слово!

К слову о сюзеренах.

Происходящее на дороге оживилось с появлением щеголеватого типа, чью физиономию двоим из нашей компании уже довелось лицезреть накануне.

То–то эмблемка на плащах показалась мне смутно знакомой…

Сэр Эвэгор рю Гаш ослеплял своим блестящим в прямом смысле слова видом. Полный пластинчатый доспех, начищенный до той степени зеркальности, что создает вокруг фигуры сияющий ореол даже в пасмурный день, удачно маскировал расплывшуюся талию благородного рыцаря. Белокурые волосы, тщательно расчесанные и завитые, хотя и порядком намокшие, выгодно обрамляли волевое, красивое лицо. Плащ цвета красного вина, якобы небрежно откинутый, ниспадал с плеча тщательно уложенными складками. Даже вороная шкура рыцарского коня слепила взгляд своим начищенным великолепием.

Эона, благодаря мне лишенная этого «ослепляющего» представления минувшим вечером, издала восхищенный вздох, позабыв о своей долго и тщательно лелеемой неприязни к мужчинам. На что Верьян презрительно хмыкнул, а я наскоро прикинула, в какую сумму обходится роду рю Гаш подобный блеск – частая смена истончившихся от постоянной шлифовки доспехов проделает солидную брешь даже в герцогском бюджете.

«А навести блеск с помощью магии не дешевле выйдет?» При нынешней гильдейской монополии на выдачу лицензий? Как бы не дороже…

Рыцарь послал многообещающую улыбку (сулила она как минимум одну незапланированную беременность) нашей катастрофически краснеющей феминистке и обратил свое внимание на Верьяна.

– Какая неожиданная, но весьма приятная встреча! – Актер из Эвэгора был еще хуже, чем из Эоны актриса, а до едкой иронии Кирины он не дотягивал.

Как, впрочем, и до ядовитого ехидства охотника за головами.

– Сердечно рад за вас.

Сопровождающая эту фразу коронная Верьянова гримаса «любил я вас всех чрезвычайно извращенным способом, и не один раз» (напоминающая улыбку весьма и весьма отдаленно) пропала втуне.

– Могу уверить, вскоре эта радость станет обоюдной, наемник, – ухмыльнулся рю Гаш. – Служба у нас с братом одна имеется. Как раз по тебе.

– В отпуске я, по состоянию здоровья, – фальшиво посокрушался Верьян и в подтверждение своих слов нарочито громко охнул, хватаясь за якобы больной бок. – Того и гляди, не служба мне впору будет, а рубашка деревянная [Гроб (иносказ.).].

В присутствии сеньора люди Гаша расслабились и с трудом, но сдержали рвущиеся из горла смешки, маскируя постыдную слабость кашлем разной степени громкости.

– Тебе не в охотники за нежитью – в скоморохи надо было податься, – процедил Эвэгор, не такой добродушный, как раньше.

Надо же! Оказывается, не одна я подозревала, что Верьян ошибся с выбором профессии…

– О, да вы просто открыли мне глаза на истинное призвание!

– Я же тебе их и закрою, если не придержишь свой не в меру длинный язык.

Верьян тотчас высунул упомянутый язык и демонстративно ухватился двумя пальцами за его острый кончик.

Сейчас нас убьют, а после даже хоронить поленятся – сложат трупы кучкой на обочине…

«А как же вышесказанное «семерых одним ударом“?» Аутотренинг. Говорят, иногда помогает.

Однако вместо сигнала арбалетчикам зловещую тишину взорвал хохот. Благородный сэр Эвэгор смеялся до слез, до икоты. При этом он покраснел так, что становилось страшно, как бы у хохочущего рыцаря сердечко не прихватило.

– Придержал… и–ик… клянусь портянкой святого и–ик… и–ик…И–икития… и–ик… придержал!

Пользуясь предоставившейся возможностью улизнуть под шумок, я, подпихивая спиной упирающуюся Эону, вплотную приблизилась к повозке.

– Малой, ты куда? – Острие меча несильно, но болезненно кольнуло меня под ребра. – Шуруй–ка на место. И девку не баламуть.

Я обернулась на голос. Исподлобья глянула на говорившего – коренастого седобородого мужика и двух конных рыцарей за ним. На рослом гнедом жеребце восседал второй из братьев рю Гаш – русоволосый, сероглазый Вегений. Рыцаря сопровождал молодой парень, совсем еще мальчишка – вооружен победнее, конь похуже, а спеси во взгляде – на троих графов хватит. Оруженосец, наверное.

Опасаясь внимания сиятельных особ, я промолчала и вернулась к наемнику. Похоже, общение с Верьяном кого хочешь пререкаться отучит – дайте только срок. Вон уже Эона, открывшая рот, не поленилась немного подумать и снова его закрыла.

Направляемый умелым наездником конь гнедой масти обошел повозку и стал рядом с вороным красавцем. Его всадник все еще пытался справиться с коварно напавшим смехом. Вегений, неодобрительно глянув на брата, с хихиканьем утирающего слезы, кивком поприветствовал наемника. Тот в свою очередь на пару мгновений приподнял широкополую шляпу для ответной любезности.

– Господа, раз уж вы оказались проездом в поместье Гаш, мы с братом приглашаем вас отобедать с нами. – Мягкий, уверенный голос. Ни грана иронии или издевки в спокойном тоне. – А заодно обсудить одно взаимовыгодное дело.

«Что за удивительная обходительность?» И крайне подозрительная настойчивость.

Отдавая должное вежливому обращению, а потому бросив паясничать, охотник отрицательно тряхнул длинными косичками.

– Благодарю, но не думаю, что с нашей стороны будет разумно принимать ваше радушное предложение, не имея намерений дать согласие на контракт.

– Почему бы для начала просто не выслушать, рен Илиш, для чего вас собираются нанять?

– Зачем? – пожал плечами Верьян. – Я и так знаю.

– И что же конкретно вам известно? – уточнил старший рю Гаш, безотчетно вертя на безымянном пальце фамильный гербовый перстень.

Наемник задумчиво потер кончик носа, поскреб шею. Длинные пальцы скользнули по хвосту из косичек, откидывая его за спину.

– Не уверен, что с моей стороны будет очень умно озвучивать это.

– А все же? – продолжал настаивать на откровенности Вегений. – В общих словах.

Выдержав паузу в несколько ударов сердца, Верьян таки решил удовлетворить мучившее присутствующих любопытство.

– Благодаря последнему из выполненных мной заказов вы лишились стабильного источника дохода. – Каждое Верьяново слово было подобно пиале из ассенского фарфора, до краев наполненной густым, дымящимся шоколадом. Одно неосторожное движение – и приторный напиток хлынет за тонкую, почти невидимую кромку чаши, обжигая пальцы. – И теперь находитесь в поиске возможности для его восполнения. Можно сказать, уже нашли. Но требуется устранить…

Оба брата рю Гаш как по команде подобрались. Эвэгор тотчас забыл про недавнее веселье. Вегений оставался по–прежнему невозмутим – лишь быстрее вращалось тяжелое золотое кольцо.

– …некое препятствие к этому источнику обогащения, – не меняя интонации, равнодушно закончил Верьян.

Вот, значит, как…

Градоправитель Хмела проказничал не в одиночестве, а при солидной поддержке и с более грандиозным размахом. Следовательно…

«…Аппетит покойного астахи был сильно преувеличен – его держали впроголодь: бедолага сидел на строгой диете из девственниц».

Похоже на то. И теперь, после его бесславной кончины, уже не на кого списать исчезновение обозов. А также нечем отпугнуть ставленников Гильдии и отцов–дознавателей Храма. Только успевай отворять казну…

«…Где и так ничего не звенит – все давно растрачено».

При таком неутешительном для рода рю Гаш раскладе богатый сосед обречен заранее. Дело за малым…

«…Найти достаточно умелого исполнителя, с коим поостережется связываться и проживающий в замке соседа далеко не слабый маг».

Интересно, кому из двоих братьев уготовано жениться на вдове Лешеро и соответственно стать опекуном малолетнего наследника? Хотя чего тут гадать – красавцу блондину, разумеется.

Точно откликаясь на мои мысли, помянутый нарушил неловкую паузу.

– Тогда каких Сумерек ты тут ломаешься как девица… – Далее рыцарь высказал чрезвычайно негативную оценку поведения нерешительных в вопросах семьи и брака девушек, а также, вероятно, несознательно подражающих им юношей.

Однако наемника сия тирада не тронула – судя по громкому возмущенному пыхтению Эоны у меня за спиной, высказывание Эвэгора промахнулось адресатом.

– Прошу прощения за моего брата. Иногда он бывает несколько… – Вегений буквально на секунду затруднился с цензурной характеристикой родственника, – несдержан. Тем не менее по сути вопроса Эвэгор высказался предельно точно: на данный момент, насколько мне известно, вы не на долговременном контракте и, как только что выяснилось, в курсе наших затруднений, а мы готовы достойно оплатить их разрешение. Так что же вам мешает хотя бы обсудить вероятность сотрудничества?

Взгляд наемника остался непроницаем.

– Домыслы, не подтвержденные признанием, домыслами же и остаются.

– Безусловно, – кивнул Вегений.

– Однако после того как мне будут сообщены все детали, вы вряд ли примете отрицательный ответ – скорее доводы в обсуждении станут более убедительными.

– Вполне вероятно.

– А так как мое решение в любом случае будет отрицательным, в настоящий момент я просто пытаюсь сберечь свое время, избежать ненужных убийств и весьма обременительных хлопот с останками.

– Вы сейчас о телах наших людей, разумеется? – усмехнулся Вегений, показывая, что оценил шутку.

– Разумеется. – Фирменная Верьянова гримаса «любил я вас всех много раз, а дальше вы в курсе» вновь заняла свое законное место на длинноносой физиономии.

Немного передохнув, моросящий дождь занудел вновь. Одежда быстро намокала, а в носу преддверием насморка засвербел чих. Стражники мрачнели одновременно с небом, поглядывая на сеньоров пока еще без глухого недовольства, но уже с легкой обидой.

Застоявшийся конь Эвэгора взбрыкнул, чуть не выбив из седла всадника, чье внимание всецело было занято происходящим разговором. Это стало последней каплей в неглубокой чаше терпения эффектного блондина.

– Братишка, да что ты с ним любезничаешь! – раздраженно бросил он. – Вязать всех – и в замок. Еще не таких гордецов уламывали. Особенно если начать с юного ученичка. Или задушевно… поговорить с хорошенькой сестричкой. Не так ли, красавица?

Обращенный к Эоне вопрос был угодливо поддержан взрывом глумливого хохота. Не поддаваясь царящему в рядах стражников веселью, Вегений наклонился к брату, что–то тихо, с нажимом ему выговаривая. Эвэгор пытался возражать, но без особого успеха – родственник его просто не слушал. Закончив говорить, он ободрительно похлопал брата по плечу и, повернувшись к наемнику, лишь развел руками.

– Увы, рен Илиш, мой брат, как обычно, до нетактичности прямолинеен, но тем не менее более чем прав. – Мужчина удобнее перехватил поводья, сильным сжатием колен убедив животное развернуться. – До скорой встречи в замке, господа.

Он повелительно кивнул оруженосцу, и только дорога сыто зачавкала под копытами коней, выбивающими в галопе комья раскисшей глины…

– Взять их, – скомандовал Эвэгор, отбрасывая с лица мокрые, липнувшие к коже волосы. – Постарайтесь сильно не покалечить. Все трое нужны нам живыми.

Кольцо стражников вокруг повозки сдвинулось к нам, ощетинившись мечами. Поведение Верьяна вызывало недоумение: даже не пытаясь вытащить кинжалы, он совершенно спокойно, особо не торопясь, распутывал кожаный шнурок, стягивающий на затылке копну мокрых, блестящих косичек.

Успокоенный миролюбивостью наемника, блондин подъехал чуть ближе, пристально глядя на девушку:

– Поедешь со мной?

Эона, побагровев, смачно сплюнула и отвернулась, пряча злые слезы.

Рыцарь помрачнел.

– Девку ко мне! Быстро, – повелительно кивнул он двум мужчинам неподалеку и, не дожидаясь исполнения приказа, отправился за девушкой сам.

– Сопротивляйся громче! – только успела прошипеть я Эоне, прежде чем ее подхватили сильные руки Эвэгора, – та даже меч не вытащила.

Оглушительный визг пронесся над лесом: девушка, оставив боевые навыки для другой битвы, прибегла к исконно женским способам борьбы с насилием. Она лягала, кусала и царапала все, до чего могла дотянуться.

Умница.

Пока стражники глазели, как рыцарь, нещадно бранясь, пытается справиться одновременно с визжащей девушкой и занервничавшим конем, я с облегчением уронила в грязь тяжеленный вещмешок наемника и потянула из ножен Неотразимую.

Под ребрами вновь болезненно кольнуло.

– Ну–ка, парень, оружие на землю, – хрипло приказал высокий черноволосый мужчина. – Бери–ка лучше пример с наставника…

Стражник кивнул на наемника и потрясенно умолк, обратив внимание на того, кого предлагалось взять за образчик, – стоявший к нам вполоборота Верьян повергал в безотчетный ужас. Смерть, стань она сейчас с ним рядом, показалась бы всего лишь милой, безобидной бабушкой с сельскохозяйственным инструментом широкого назначения.

Кожа охотника за головами наливалась грязноватой зеленью, покрывалась узором из желтых разводов и черных пятен. Освобожденные из плена косички не рассыпались, как обычно бывает, по плечам и спине, а мягко–мягко зашевелились. Они, сплетаясь и расплетаясь между собой, заставляли напряженно вслушиваться в рождаемый их движением тихий, почти до глухоты, шелест. Взгляд невольно отмечал хаотичное шевеление, следуя за каждым изворотом, каждым движением. И, когда становилось понятным, что это не искусно сплетенные косички, а тоненькие пятнистые змейки, зачарованного взора, следящего, как они приподнимали округло–треугольные головки, раскрывали маленькие пасти и рассерженно шипели, угрожающе выдвинув крохотные зубы, было уже не оторвать.

«Получается, что он…»

По–прежнему не доставая оружия, наемник просто шагнул прочь от застывших в нелепых позах людей. В сторону вороного коня. Без капли страха, с перекошенным от ненависти лицом благородный сэр Эвэгор перебросил девушку ближайшему стражнику и замахнулся двуручником. Однако не верный меч и не собственная реакция подвели рыцаря – захрипевший красавец конь взвился в свечке, расшвыривая стоящих рядом людей и скидывая седока. Насмерть перепуганное животное скакнуло вбок и, не разбирая дороги, увлекая за собой намертво застрявшего ногой в стремени всадника, ринулось прямо в те кусты, где засели арбалетчики.

Следом запаниковала лошадь, впряженная в повозку. Опрокинув в грязь труп возничего с перерезанным горлом и стражника, не успевшего выпустить повод, животное сорвалось с места в галоп. Обозленный визг тетивы перекрыли человеческие крики, шум ломаемых веток и лошадиный хрип. Верьян досадливо увернулся от случайного болта точно от надоедливого насекомого. Тот со смачным хрустом врезался в стоящего за ним человека. И только вид брызнувшей из смертельной раны крови заставил людей очнуться.

Оцепенелые, двигающиеся чуть замедленно, будто только очнулись от глубокого сна, мужчины пытались сопротивляться, не понимая, что уже бесполезно. За ними пришла Смерть. Взмах–бросок кошмарными волосами–змеями вправо – мужчина с быстро захлебнувшимся воем покатился по обочине, пытаясь разодрать кровоточащее, распухающее лицо. Верьян крутанулся вокруг себя, задев еще двоих нападающих уже выхваченными из ножен кинжалами…

«Он…»

Долгожданное озарение снизошло вместе с острой болью, вырвавшей меня из состояния тупого оцепенения, – казалось, браслет прожег мое плечо до кости.

– Эона! В лес! Быстро! – заорала я, рукоятью Неотразимой двинув в лицо стражнику, державшему подругу. Он медленно разжал руки и зашатался, точно пьяный. – Беги, идиотка!!!

Освободившаяся девушка, разумеется, тут же испуганно застыла. Визжать, правда, не перестала. Пришлось пихнуть ее изо всей силы так, что она кубарем полетела на землю. Вслепую отмахнувшись от кого–то из нападающих, я схватила поднимающуюся Эону за руку и поволокла прочь от дороги, остервенело отодвигая Неотразимой ветки с прокладываемого пути. Выбивая щепу, соседние деревья чиркнула парочка–другая арбалетных болтов, пущенных нам вслед.

Звуки придорожной стычки становились все глуше и глуше, а потом и вовсе стихли, впитанные с дождевой водой в прелый наст.

Дождить перестало. Рассерженно чихнула прижимающаяся к шершавому сосновому стволу промокшая белка. Среди бурелома и густых зарослей, подергивая рыжевато–коричневыми хвостами, тут же зашмыгали крапивники. Свисающие бахромой с листвы капли терпеливо дожидались путников, имеющих наглость побеспокоить березу почтенных лет и зим, чтобы ледяной стеной обрушиться на их никчемные головы, заставляя обратить мутный взгляд ввысь. Туда, где разлапистые кроны деревьев с листвой, чуть задетой золотящей дланью ранней осени, не давали упасть на землю тяжелому, свинцово–серому небу.

Кое–как отряхнувшись, мрачные, измотанные, теперь точно промокшие до последней нитки, дальше мы побежали уже по петляющей звериной тропе, на которую нам повезло в буквальном смысле свалиться. Она то и дело норовила потеряться, скрываясь в непроглядных папоротниковых зарослях.

Натруженные долгим маханием Неотразимой запястья саднили, на грязных бинтах проступили бурые пятна крови, усталые пальцы мелко дрожали. Справедливости ради стоит заметить, что Эоне приходилось еще хуже моего: она путалась в длинной юбке, цеплялась растрепавшимися волосами за ветки и постоянно спотыкалась. В конце концов мне пришлось пропустить ее вперед себя, иначе имелся шанс забыть эту несчастную в каком–нибудь неглубоком овражке.

Почему–то в нос лез резкий, чуть кисловатый запах мускуса, а непокрытой голове (шляпа пропала где–то в дороге) не давала покоя мысль, что я упустила из вида что–то жизненно важное.

«Например, смертельно опасное чудовище с волосами–змеями?» Помимо Веарьяна Илиша, разумеется…

Подруга остановилась так внезапно, что я, глубоко задумавшись, с разгона уткнулась носом ей в спину. Да еще собственные сумки чувствительно наподдали сзади.

– Эона, твоих предков в прославленное небытие, что еще такое?! Осторожнее же надо быть!

Подруга обернулась, утирая рукавом со лба выступившую испарину.

– Рель! Илиш… ты… – Светловолосая задыхалась после долгого изматывающего бега.

Как говорится, помяни нечистого…

– У нас исключительно деловые отношения. – Нашла время это выяснять! Резкий толчок в спину направил потерявшую дар речи и покрасневшую до ярко–свекольного цвета Эону вниз по тропе.

– Я не об этом! – запротестовала девушка, пытаясь обернуться на ходу. – Я… ты… мы должны ему помочь!

– Ему должны, зато себе – обязаны, – огрызнулась я. – Тем паче что сейчас наша помощь нужна Верьяну как благословение служителя Единого вампиру – мало того что без толку, так еще и глупо, ибо чревато для благодетеля.

– Но он же нас спас! Ре–е–ель… ой!

Беспомощно взмахнув руками, Эона скрылась из вида, ухнув в заросший по краю кустами и не замеченный в пылу спора овраг. В панике продравшись сквозь заросли и свесившись вниз, я невольно отпрянула, наткнувшись на взгляд глубоко несчастного человека.

– Это неправильно. – Светло–карие глаза заблестели непролившимися слезами.

Исцарапанное лицо. Руки, ноги целы. У испачканного платья всего лишь в паре мест чуть надорван подол – шесть таленов хмеловскому портному были заплачены не зря. Потревоженные падением заросли папоротника щедро поделились с девушкой собранной влагой, и сейчас она стекала тоненькими грязными ручейками, прилизывая встрепанные волосы.

Ох и упертая. Зато невредимая.

– Что неправильно? – От облегчения, что с ней все в порядке, мне даже не захотелось с чувством ругнуться.

– Неправильно бросать друзей в беде, – уточнила Эона, с фирменным упрямством проигнорировав мою протянутую руку.

Верьяна бросишь, как же! Только если как бумеранг.

– Да ну? И когда это только вы с Верьяном успели сдружиться? – Вид у меня был самый что ни на есть невинный, а голос нейтральнее некуда. – Помню, еще совсем недавно кое–кто имел в отношении достопочтенного Илиша весьма кровожадные намерения.

Ответа на провокационный вопрос не последовало.

– Кирины на тебя нет! – пропыхтела я, с натугой вытаскивая девушку из оврага. – Уже о мужиках волноваться начала.

Имя нашей почетной святой (этот самый, Единый, до чего же я по ней соскучилась!), как всегда, сотворило чудо – Эона замолчала надолго.

Лес закончился, как и все за сегодняшний день – внезапно и довольно болезненно. Светловолосая (точнее, уже «серо–буро–в–крапочку–волосая») в очередной раз поскользнулась на обломке гнилой древесины и, побалансировав некоторое время самостоятельно, уцепилась за меня. Сама равновесие я, быть может, еще и удержала бы, а вот с довеском в виде подруги, одетой в мокрое, а потому потяжелевшее платье – не сумела. Барахтающимся, визжащим клубком мы покатились с пригорка в заросли можжевельника, пролетели их, почти не останавливаясь, и упали прямо в слякоть проселочной дороги.

– Эк нас… удачно. – Эона встала на четвереньки, пытаясь удержаться на разъезжающихся конечностях.

– А как быстро, – поддакнула я, тоже озабоченная проблемой устойчивости.

Мы недоуменно переглянулись, после чего с обессиливающим хохотом уселись обратно в грязь. Представляю, как дико мы смотрелись со стороны: две сумасшедшие бродяжки, грязные, оборванные, сидят прямо посреди раскисшего тракта и покатываются со смеху, утирая выступившие слезы.

Глава 19

Наконец распогодилось и потеплело. Природа сменила гнев на милость, а небосвод – тяжкий свинец на эфирную лазурь. Ориентируясь на еле заметный дымок на горизонте, мы медленно брели по дороге, выглядывая вдоль ее обочины какой–нибудь водоем побольше и почище лужи: грязь засохла и потрескалась, при каждом шаге осыпаясь с одежды, коя просто вопияла о нашем бедственном положении. В таком виде нас не пустят ни в одно поселение, а если и откроют ворота, то только для того, чтобы навалять по немытым шеям и отобрать последние деньги.

Наше терпение было вознаграждено: в просвете придорожных кустов блеснул небольшой пруд. Его воды гордо бороздила пара упитанных, явно не диких уток. Все указывало на то, что до поселения осталось меньше мили. Хорошо бы еще, городок этот назывался как–нибудь обнадеживающе. Вот, например, Моск – не название, песня. По крайней мере, для нашего слуха…

– Вроде у меня что–то пожрать в сумке было. – Птицы лениво отплыли к противоположному берегу, выбрались на сушу и столь же неторопливо поковыляли прочь, провожаемые нашими голодными взорами. – Сейчас гляну.

– Глянь, – сглотнув слюну, охотно согласилась подруга.

Я скинула с плеч сумку и вслепую начала рыться внутри, еще некоторое время не в силах отвести взгляда от тех кустов, за которыми скрылись птицы. Затем вспомнила, где мы находимся, и нервно обернулась на дорогу. Она пустовала, но это еще не означало, что в ближайшее время все так и останется.

Осторожнее надо быть, а не ворон считать. Или уток…

Мой взор притянула вяло хлюпающаяся на мелководье Эона.

– Пока никого нет, ты бы спину оголила, что ли…

– Это еще зачем? – По–моему, после всего вместе пережитого смотреть на меня с такой подозрительностью – просто верх неприличия!

«Как правило, подозрительность обусловливается недостаточностью полученной информации». Как всегда, прав, хотя и зануден.

«От зануды слышу!»

Решив, что пререкания с внутренним голосом в этот и так насыщенный безумствами день – уже сверх отмеренного человеческому рассудку, я кротко разъяснила Эоне высказанную ранее просьбу:

– Карту посмотрю.

Светловолосая мученически вздохнула и, последний раз плеснув в лицо пригоршню воды, поднялась с колен. На ходу терзая шнуровку платья, девушка поплелась ко мне. К тому моменту, когда она до меня все–таки дошла, корсаж был затянут на такое количество узлов, на какое только позволяла длина свободно болтающихся завязок.

Я возвела очи к небу, позавидовала его просветленности и отобрала у Эоны узловатые концы шнура. Сотворенное подругой безобразие распутывалось долго и нудно – усталые пальцы слушались еле–еле.

– Рель, ты там скоро?

– Аааооааыу, – промычала я, уже практически догрызая последний, самый стойкий узел.

– Что?

– Как только, так сразу. – Веревка наконец–то поддалась моим зубам и настойчивости. – Поворачивайся давай. Буду сейчас ориентироваться на местности.

– Что?

– Карту посмотрю. – Вновь кроткая улыбка осветила мое лицо.

То ли состроенной гримасе недоставало кротости, то ли еще чего, но спину для осмотра Эона предоставила мне с большой неохотой. Рисунок на молочно–белой коже выцвел и потерял четкость, однако вполне еще поддавался чтению.

Начало Дрюссельского тракта в Заячьем Перекрестье осталось за пределами карты. Отображенный здесь огрызок от большака, минуя достопамятный Хмел, огибая по широкой дуге поместье Лешеро и россыпь усадеб поменьше, заканчивался в городе, которому был обязан своим названием. Через притаившийся между девичьими лопатками Дрюсс также проходил второй по величине тракт Рианы – Южный. Извилистой диагональю он спускался к родимому пятну в самом низу поясницы, где рукой Кирины была выведена размашистая «У» – то бишь Умузбулар. Крупный город, стоящий на пересечении трех торговых путей: двух наземных и одного водного. Как раз ровно на полпути между Дрюссом и Умузбуларом находился искомый нами Моск. От этого городишки до изгибающейся змеей границы, а значит, и Хокпектов – было уже совсем рукой подать.

Мой взгляд опять с надеждой обратился к дымку, поднимающемуся в небо за реденьким перелеском на горизонте.

«Кстати, о змеях, что там шипит позади кустов?» Мамочки… это же… это Верьян!

Догнал.

Я, разумеется, предполагала, что охотник за головами неминуемо появится, но чтобы так скоро да все еще в перекинутом виде…

Шелестение нарастало – и мне вдруг некстати подумалось, что именно так мог бы звучать шорох стремительно убывающего песка в часах человеческого бытия. Откликаясь на шипяще–свистящий звук, браслет на левом предплечье моментально нагрелся, а с сердцем стало твориться нечто странное. Оно подпрыгнуло к горлу, с этой высоты ухнуло в пятки, брошенным с силой мячиком срикошетило в живот и тревожно там заметалось.

В панике я навалилась всей массой на собирающуюся повернуться ко мне лицом Эону. Та испуганно ойкнула и, не удержавшись на ногах, растянулась в траве.

– Не шевелись, пожалуйста, – повторяла я как заведенная, прижимая к земле брыкающуюся и мычащую что–то невразумительное, но громкое Эону, одновременно пытаясь не упустить из виду длинную, худую фигуру с непокрытой головой. Издалека и против света очертания шевелящихся змей можно было принять за развевающуюся на ветру гриву волос, да только почти полное безветрие и зловещее шуршание не давали обмануться даже самым легковерным.

Горгон. «Горгонус сфенос», – как дотошно уточнила бы любимая ученица аалоны Рениты Тила. Отличительные черты: волосы–змеи, кровь–яд и взгляд–парализатор.

«Неплохой наборчик, тебе не кажется?» Не кажется. Очень жаль, что в то же время мне не кажется и этот полумифический нелюдь… эх!

И тогда, в подвале, мне тоже не привиделось с испугу. Хорошо бы, еще пораньше было вспомнить, что, как правило, начальная стадия межвидовой трансформации в первую очередь затрагивает органы зрения и осязания, а также увеличивает растяжимость и прочность кожных покровов. Да после, как следует поразмыслив, проанализировать странности в поведении наемника и принять соответствующие меры. К примеру, сварить обращающее зелье или запастись змеец–травой, кою всячески рекомендует коллектив авторов пухлого старинного трактата «Лекарственные сборы, противоядия и прочия вернейшия снадобия супротив гадов ползучих, ядовитых весьма или некрепко».

«Думать вообще полезно. Хотя бы изредка». А если делать это почаще и понастойчивее – результаты умственного труда уж точно приятно удивят.

Вот если хорошенько порыться в памяти, мысленно обратившись к справочнику «Всеобщий классификатор магических существ», то можно еще вспомнить, что горгоны бывают исключительно женского пола [О способе размножения «горгонус сфенос» существует несколько равновозможных гипотез. На их основе были написаны: два трактата, глава во «Всеобщем классификаторе» и одна книжечка весьма фривольного содержания.]. В отличие от маячившего у меня перед глазами наглядного пособия и опытного образца в Верьяновом лице.

«Мутация?» Возможно. Однако меры предосторожности в любом случае принять не помешает…

«Какое у нас там кодовое слово? «Мессия в опасности“?» Тьфу на тебя.

Творимому заклинанию катастрофически не хватало мощности, а ходившее ходуном подо мной тело мешало сосредоточиться и прямо–таки напрашивалось на успокаивающий удар по голове. Просмотра базовых уровней реальности при таком расходе энергии и степени концентрации не добиться. Впрочем, этого и не требовалось – лишь бы худо–бедно защищало от парализующего взгляда горгона.

Глаза защипало, а кончики пальцев заледенели до бесчувствия – отток Силы отразился на общем самочувствии почти моментально. Я сморгнула набежавшие слезы, привыкая к активированному впопыхах магическому зрению.

Окружающие меня предметы и существа обзавелись расплывчатыми ореолами – туманным намеком на ауру. Выглядело это так, точно неведомый вездесущий художник обмакнул кисть в воду и забавы ради слегка размыл контуры только что нарисованных фигур. Среди расцветок преобладали серые – от мышастого до маренго [Черный с серым отливом.]. Реже встречались ауры других цветов: например, нежно–голубая – у дрыгающей ногами Эоны – или болотно–зеленый в болезненных желтых разводах ореол вокруг напряженно застывшего Верьяна.

Не удержавшись от соблазна, затаив дыхание, я покосилась на собственные руки и разочарованно выдохнула. Серость. На первый взгляд беспросветная и безнадежная. Глухая. Однако стоило всмотреться пристальней – медленно проступали фиолетовый, темно–синий… Секунда–другая – и вот вся цветовая палитра плещется в сером туманном море, изредка вздымая над волнами взлохмаченный радужный хвост…

Взбрыкнувшая подруга оторвала меня от созерцания. И очень вовремя. Поняв, что его наконец заметили, наемник сократил расстояние между нами до десяти шагов – двигался он резкими, стремительными бросками, но не по прямой, а как бы чуть в сторону – и встал напротив.

Длинный, гибкий, точно хлыст. Смертельный. Верьянову кожу покрывала отливающая зеленой медью чешуя в шрамах желтых и черных разводов. Шипя друг на друга и на окружающих, змеи–волосы свивались в косы, ласково оплетали его широкие плечи. Пересилив страх и понадеявшись на действенность заклинания, я посмотрела в лицо нахальному исключению из магических правил и сразу же наткнулась на жуткий немигающий взгляд желтых с вертикальным зрачком глаз. Терпкий с кислинкой мускуса запах был почти непереносимым, удушающим. Мне стало не хватать воздуха, и внезапно захотелось с диким воем ринуться прочь отсюда. Все равно куда, хоть к Имперской страже под крылышко, лишь бы подальше от Верьяна.

Да только от него, как от совести, не убежать…

Предательски воспользовавшись моим остолбенелым состоянием, подруга чуть меня не сбросила. Прошипев «не смотри, идиотка!» не хуже Верьяновых змеюк, я впечатала Эону в землю.

– Больно же! – полузадушенно пискнула светловолосая.

– А ты не дергайся – и больно не будет! – огрызнулась я.

– З–сдрас–с–ствуй, крас–савис–с–ца, – каждое слово, сказанное Верьяном с протяжным посвистом, точно всплывало из пучин змеиного шипения.

Прижатая к земле Эона, услышав знакомый, хотя и сильно искаженный голос, снова дернулась, и я поняла, что не смогу одновременно держать подругу и уделять должное внимание наемнику. Моя рука взметнулась и резким, сильным тычком нашла обездвиживающую точку на девичьем затылке – светловолосая обмякла. Решив, что разговаривать стоя намного удобнее, я медленно поднялась с колен, не сводя с Верьяна настороженного взгляда.

Вот любопытно, почему считается, что на территории Великой Империи горгоны (не без дружного, на удивление, содействия Гильдии и Храма) давно вымерли? Если доверять официальным источникам, стряслось это радостное событие еще до второго пришествия. Изучение горгон даже не включено в обязательную программу подготовки Академии, не говоря уже об обучении алоний. Для сестер Ордена святого Конхола на первом месте всегда находится практика, в то время как теория дается в сильно ужатом, можно сказать, адаптированном виде. Это только в залетных Избранных пихают все подряд.

– Меш–ш–шок с–ссюда. – Чудовище, некогда бывшее нашим попутчиком, повелительно указало на место перед собой. – Он мне нуж–ш–шен.

«Зачем ему мешок, стесняюсь спросить?» Ты постесняешься, как же! Впрочем, мне совсем не трудно ответить…

Несвоевременная принудительная смена ипостаси без должной подготовки не насморк, сама не проходит. Например, низшим оборотням достаточно убийства существа с аурой большей, чем у них. Тварям рангом повыше – и условие позаковыристей, хмарным демонам на зависть. Вот как–то на обзорной лекции по оборотням аалона Ренита рассказывала историю Эверского Перевертыша…

Наставнице быстро надоедает мерить шагами класс. Она аккуратно и, можно даже сказать, не без изящества умещает свое большое, объемное тело за преподавательским столом.

– Поживший–то был оборотень, – этот красивый напевный голос хочется слушать и слушать часами, – осторожный: не один год гильдейские сыскари по его следу шли. Кровавому следу, дорогие мои, весьма кровавому. И нашли, разумеется. Рано или поздно всех находят. Да оборотень вывернулся, зверем ушел… Запомните, девочки: перевертыши дуреют, больше суток задержавшись в звериной ипостаси. – Ренита как–то незаметно сбивается с былинного тона на менторский. – Дичают. Поиск жертвы становится неосознанным, но обязательным условием. Оборотень успел три деревни вырезать, пока в Гильдии сообразили, что его интересуют непорочные рыжеволосые девицы, рожденные в полнолуние, и не изладили неподалеку от Эвера ловушку с живой приманкой. Что ты хотела спросить, Тила? Изловили ли? Поймали, разумеется. Рано или поздно всех ловят, дорогие мои. Рано или поздно…

«А нашему что, и мешка довольно?» Как смешно.

В Верьяновом мешке находится либо вышеупомянутое оборачивающее зелье, либо артефакт равнозначной Силы. Скорее всего, последнее – не зря же Верьян постарался первым делом избавиться от вещей. Находясь поблизости, артефакт сдержал бы процесс перекидывания или сделал его более болезненным. Хотя куда уж больше…

Вздрогнув, я посмотрела на горгона, терпеливо дожидавшегося моего ответа. К сожалению, мне было нечем его порадовать.

– Я… – Голос повиновался мне не сразу. – Я потеряла его. То есть он остался там… на дороге.

Его глаза полыхнули злым желтым огнем и сузились.

– Тебя предупреж–ш–шдали?

По–умному предупреждать надо, а не абы как.

Гад. Скользкий. Ползучий. Ядовитый.

«Отвела душу?» Как тут выпустить пар, если в случае с Верьяном ругательства становятся всего лишь констатацией факта?

– Да. – Я с трудом сглотнула.

«Почему бы не вернуться и не поискать?» Не думаю, что это поможет. Артефакт отторгает нынешнюю ипостась Верьяна, вполне вероятно, он настроен на его человеческую сущность.

– З–с–сначит, ж–шерт–тва. – Сказано еле слышно и как–то очень устало. Не вопрос, озвучивание очевидного.

Взгляд наемника потяжелел. Медленно раздавался вширь волос зрачка, расколовший надвое фосфоресцирующую шафрановую радужку. Стремился стать кругом – водоворотом, затягивающим человеческую волю. Горгон шагнул мне навстречу, а пятнистые змейки, извиваясь с тихим шорохом, подались по направлению к Эоне.

– Нет. – Твердо и без надежды на уступку. Стремительно выскользнувшая из ножен Неотразимая предупреждающе рассекла воздух перед сплюснутыми головками. Змеи отпрянули и разгневанно ощерились.

Дурачков на главной площади горгоновскими фокусами зачаровывай, а не алонию, пускай и недоучившуюся!

Нелюдь озадаченно замер, и спустя пару мгновений в его руках запорхали парные кинжалы. Однако движениям до странности не хватало обычной хамоватой уверенности, завершенности.

– Желаеш–ш–шь с–с–сраз–с–ситьс–с–ся? – Верьян как будто находился в состоянии противоестественной для него нерешительности.

Ага. Так жажду, что вот прямо бегу и падаю! В открытой схватке один на один мне с Верьяном и в нормальном состоянии справиться не удавалось, а уж в перекинутом – нечего и мечтать.

Я оптимистка, а не дура. Существенная разница, не так ли?

«В твоем случае эти определения нередко являются синонимами». Зануда.

Где не помог страх, решающую роль сыграл гнев – вся так тщательно сберегаемая эти дни Сила устремилась к точке сосредоточения. Приток энергии и ее концентрация благотворно сказались на зоркости магического зрения: абрисы человеческих аур проступили четче, а их цвета стали насыщеннее и определеннее – без размытых переходов. Материальный мир словно отступил в тень, предоставив ярко освещенную сцену межмирью. Оно – тончайшая прослойка между мирами – еще не грань, но уже их защита. Межмирье невозможно описать, как невозможно рассказать о каждом из миллиона оттенков серого этого удивительного места. Хотя бы немного увеличить мощность, и можно было бы увидеть даже всецветный перламутр межмировой Перемычки. Барьер, который мне не преодолеть. Пока не преодолеть…

Внезапно мое внимание привлекла Неотразимая, сияющая почти нестерпимо зеленым, в то время как все прочие предметы – трава, деревья, небо, солнце… – слилось в невнятную серую массу. То, что оружие у меня непростое, – было понятно сразу, а вот факт наличия у Неотразимой ауры, присущей лишь живым существам, стал для меня открытием.

Вот интересно…

«Может, лучше оставить этот интерес на потом, а вот прямо сейчас разобраться с теряющим терпение горгоном?» Пожалуй.

Покрепче ухватившись за рукоять Неотразимой одной рукой, тем самым освободив левую для пассов, я переступила через уткнувшуюся в землю Эону – неподвижную фигуру в ярко–голубом ореоле ауры. Встав напротив замершего, подобно змее перед броском, Верьяна, я начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Мое низкое, утробное пение рябью пробежалось по серому, вязкому пространству, затухая вдалеке и сигналя знающему о творимой волшбе.

Сейчас уже не до конспирации.

Я не собиралась изображать из себя великую заклинательницу аспидов – вопреки расхожему мнению, змеи почти не слышат звуков, и соответственно музыкой гадов не зачаровать. Однако это же и означало, что горгон не сможет противостоять Песенной магии – нельзя одолеть то, чего не знаешь и не понимаешь.

Использовав меч как основу для заклинания Хлыста, я стеганула им воздух в направлении Верьяна, намереваясь отбросить противника, а при благоприятном стечении обстоятельств – так и сознания лишить.

Как показала практика, условия оказались настолько далеки от подходящих, насколько вообще было возможно: наемник не спеша отступил на один шаг, а между нами ярко вспыхнула белая крученая нить чужой Силы. Мою правую руку с резкой болью почти вывернуло из плечевого сустава. Кисть разжалась, роняя тускнеющий меч.

…Усталость. Холод. Вонь гари. Обезглавленное тело астахи. Следы копоти на потрепанной одежде.

«Я, Веарьян Илиш… обязуюсь…»

Вспышка яркого света в правой ладони наемника. Яркого.

«Договор теряет Силу в…»

Наше крепкое рукопожатие гасит свечение…

Песенная магия, змеи, заклинатели…

Тьфу, дурища!

Как можно было упустить из виду существование скрепленного гильдейской резолюцией охранного контракта?! Хотя и немудрено. Где уж тут упомнить, когда некоторые длинноносые личности весьма недобросовестно выполняют свои должностные обязанности.

«Лиши охранника квартальной премии». Обязательно, вот только расчетную ведомость отыщу.

Шутки шутками, но если бы не контракт – Верьян бы меня уже в тоненькую лапшу покрошил. А так вон только нервно кругами ходит и ближе чем на десять шагов не приближается… Подождите, подождите… Отношения работника и работодателя – процесс обоюдоострый. И не только в переносном смысле.

Превозмогая боль в плече (Хмарь и все ее демоны, похоже, оно все–таки вывихнуто!), я обеими руками ухватилась за скользкую силовую нить, присосавшуюся ко мне чуть повыше правого запястья. Вопреки опасениям сгусток энергии не обжигал, а, наоборот, неприятно холодил кожу и норовил выскользнуть из пальцев.

Любопытно, куда крепится наша замечательная ниточка у Верьяна?

Сейчас проверим.

Парочка несильных рывков показала, что энергетический жгут прикреплен к чему–то довольно увесистому.

– С–с–с–с–стой. – Горгон неожиданно попятился.

Я лишь крепче стиснула задергавшуюся нить и потянула ее на себя – по ощущениям, будто тащишь из пораженного недугом тела живого червяка и боишься его порвать.

А если…

– Не кас–с–ссайс–с–ся! – Наемник с трудом двигался в обратном от меня направлении. Тоненькие змейки уже не шипели, а беспомощно свистели.

«Я нежно. Можно сказать, любя…» – злорадно подумала я и дернула за нить.

Сильно дернула. До почти непереносимой боли в плече и брызнувших слез. Используя силовой жгут, я выворачивала наизнанку двуликую сущность корчившегося в судорогах начавшейся трансформации Верьяна. Его беззвучные крики врезались в уши, а перекидывание качало из меня необходимую ему Силу через связующую нить. Она разбухла и пульсировала, впиваясь в сотрясающееся длинное тело.

Сущность перевертышей похожа на одежду, у которой обе стороны являются лицевыми. К примеру, носишь симпатичную красную курточку, носишь, а она возьми и замарайся. Никаких проблем. Выворачиваешь вещичку на изнаночную сторону – вот у тебя уже новая зеленая ветровка. Носи, пока не надоест. Или пока до стирки дело не дойдет. Так и с оборотнями – когда возникает необходимость, их безжалостно выворачивает к миру другой стороной.

Верьяна крючило и корежило. Сухо потрескивала сходившая с кожи чешуя. Змеи раздувались, словно их накачивали изнутри воздухом, и лопались с громко–влажным, омерзительным чпоком. Среди их ошметков и потеков зеленой, тягучей слизи уже можно было разглядеть прежние косички…

Меня скрутило и бросило на колени.

Ничего страшного. Всего лишь стошнило.

Темнота до звездочек в глазах.

Туда. Обратно. Снова туда. Главное не останавливаться.

С ожесточением я пилила натянутую вибрирующую нить Силы, не рискуя ни приблизиться к затихшему телу наемника, ни растормошить Эону. Неотразимая жалобно стонала в дрожащих от слабости руках.

От кукловодов прямо отбоя нет! Так и норовит меня всякий за ниточки подергать, почувствовать себя в роли вершителя судеб.

Туда. Обратно. Не останавливаться. Туда. Обратно. Снова туда.

«Пилите, Шура, пилите».

Глава 20

Скорчившееся зародышем, неподвижное тело Верьяна, покрытое ошметками побуревшей шкуры и слизью с подсыхающей корочкой, вызывало у меня минимум энтузиазма. Если точнее, имело место его полное отсутствие. Правое плечо ныло при каждом неосторожном движении, хотя боль постепенно сходила на нет. К сожалению, регенерация почему–то не действовала на пораненные запястья – грязные, пропитанные потом бинты набрякли от крови.

У пришедшей в себя Эоны также поубавилось благородного рвения. Прямо–таки на порядок. Ей определенно было не до высокого и вечного – согнувшись вдвое, она расставалась с завтраком, поддергивая так и не завязанные концы то и дело распускающейся шнуровки. За последние пятнадцать минут подругу стошнило уже дважды.

«Сотрясение мозга?» Скорее желудка.

Только что сменивший ипостась – зрелище, да еще при ярком солнечном свете, малоаппетитное. Однако в свое время на занятиях аалоны Рениты брезгливости у меня даже не то чтобы поубавилось, ее отшибло практически начисто: все происходящее нисколько не мешало чувству голода крючить внутренности. Традиционный уже перерасход Силы отзывался в животе болезненной, сосущей пустотой. Трясущимися руками я извлекла из сумки мясной пирог (приятное напоминание о гостеприимстве Лешеро) и жадно впилась зубами в его крошащуюся мякоть, не обращая внимания, что подругу скрутило в очередном мучительном приступе.

«Стерва ты, с луженым желудком вместо сердца!» – сообщил мне страдальческий взгляд Эоны.

Здоровенный пирог был слопан в несколько укусов. Жалея, что нет еще парочки таких пирожков, а лучше даже трех–четырех, я с опаской приблизилась к Верьяну на расстояние вытянутой руки и вытащила Неотразимую из ножен. Ее металл устало потускнел, а на безупречном доселе лезвии появились крохотные зазубрины.

– Рель, ты чего? – испуганно вскинулась подруга, забыв о тошноте.

Не отвечая, я легонько потыкала мечом лежащее передо мной недвижимое тело. Наемник будто находился в состоянии комы, совершенно не реагируя на осторожные уколы Неотразимой.

– Он… он умер? – Пошатывающаяся Эона встала напротив: во взгляде – беспокойство, в голосе – слезы.

Изумленный взгляд был ей ответом. Упаси этот самый, Единый, уж не влюбилась ли наша доморощенная феминистка?!

«Вполне может быть: во все времена женщины любили подонков». «Любили» – не совсем верное в данном случае определение. Скорее мерзавцы – это вызов женскому самолюбию и гордыне, подначка судьбы–насмешницы…

В глубокой задумчивости я потерла нос, однако, спохватившись, что копирую любимый жест одного знакомого наемника, тотчас прекратила.

– Да вроде живехонек. – Дождешься от этого нахала, как же!

К еще большему моему изумлению, светловолосая присела на корточки и несильно потрясла Верьяна за плечо.

– Тогда что с ним? – Она отдернула руку и покраснела, будто наемник собирался сейчас открыть глаза, чтобы с фирменной улыбочкой выдать очередную скабрезность.

Браслет на левом плече горячо не возмущался, поэтому я убрала оружие обратно в ножны и тоже опустилась на колени рядом с Верьяном. Его кожа явственно отливала тем оттенком нежно–зеленого, что уже был мне знаком по пребыванию в хмеловском подвале.

– Точно не скажу… – Я сковырнула ногтем с косички присохшую шкурку. Та довольно–таки легко отстала, за ней тянулась тонкая нить слизи. – По симптомам его состояние весьма похоже на коллапс, наступивший вследствие двусторонней принудительной трансформации.

– Колпас принудительной транф… трас… чего?

– Коллапс принудительной трансформации.

– А–а–а… понятно, – протянула девушка таким тоном, что сразу становилось ясно, что ни черта ей непонятно.

– Да оборотень наш Верьян. – Практика показала, что в случае с Эоной лучше сразу все рассказать, чем потом мучительно пытаться находить объяснение своим поступкам. – В отключке он из–за смены ипостаси: перекинулся два раза подряд, да еще не в цикл, вот и переутомился.

Я внимательно оглядела покрытый слизью чешуйчатый кусочек шкуры, затем поднесла к носу и осторожно принюхалась. Запах не сказать чтобы очень приятный (резкий, мускусный, с кислинкой), но вполне терпимый. Расхрабрившись, я содрала пласт шкуры потолще.

«Не совестно беззащитных обдирать?» Верьяну–то все равно, а мне на досуге будет очень полезно с зельями поэкспериментировать.

Не выдержав зрелища добычи и упаковки ценного ингредиента экспериментального оборачивающего эликсира, подруга поскорее отвела взгляд, боясь возвращения тошноты. Видимо, поэтому до нее не сразу дошла сообщенная мной информация.

– Оборотень?! – Она отпрянула столь резко, что не удержалась на ногах и плюхнулась на землю.

– Оборотень.

Наши взгляды пересеклись.

– А кем он оботн… обор… перекидывался?

Светло–карие глаза были наполнены ужасом, недоверием, непролитыми слезами. И на самом–самом донышке тяжелел яд отвращения. Придет время, и он отравит все прочие чувства. Вот вам и вся любовь…

– Лучше и не спрашивай – спать крепче будешь. – Я перевела виноватый взгляд с подруги на объект ее чувств.

Тело наемника было неподатливое. Точно каменное. Мои попытки его распрямить не увенчались успехом. Если бы не слабое дыхание, можно было решить, что передо мной вообще труп. С некоторой опаской приподнятое веко обнажило нормальное глазное яблоко: из лимонно–желтой радужка вновь стала золотисто–коричневой, привычно круглый зрачок пусть едва заметно, но на свет реагировал.

– Похоже, это у организма защитная реакция. Побудет в таком состоянии пару деньков – станет как новенький. А нам–то что с тобой прикажешь делать, Веарьян Илиш?

Вопрос, понятное дело, остался без ответа.

– Ладно, вечереет уже. – Я поднялась с корточек, по очереди обтирая липкие ладони о штаны. Настороженно прислушалась к самочувствию – на заклинание какой мощности достанет Силы. – Пошли овраг какой поищем: надо успеть тело спрятать до темноты.

Перебирая землю руками, светловолосая попятилась от меня в священном ужасе.

Хокпекты и правда оказались, как точно охарактеризовала поселение Кирина, «дырой, какую еще поискать». Даже надвигающийся вечер не красил этот захолустный пограничный городок, а стремительно густеющие тени захламляли улицы наравне с мусором. Ограждения, как такового, у Хокпектов не было: ни высоких каменных стен, ни хотя бы крепкого, острого частокола. Поселение окружала символическая каменистая насыпь, лишь усиливающая сходство с общественной свалкой. В довершение удручающей картины над переполненными сточными канавами роились тучи мошкары.

Домов было не так уж много, но они жались друг к другу, как селяне перед лицом нового наместника. Эти угрюмцы с крепкими, наглухо запертыми ставнями нависали крышами над узкими, извилистыми улочками, отчего последние становились еще более мрачными и тесными на вид. Да если постоялый двор – главный показатель достатка поселка на тракте – выглядел словно вот–вот рухнет, погребенный под тяжестью собственной крыши, о чем тут еще было говорить…

Усталая, понурая кляча, из последних сил тащившая за собой груженую телегу, остановилась возле здания, на мой взгляд ничем не отличавшегося от прочих. Правда, даже из–за плотно прикрытой двери доносились звуки, подозрительно похожие на те, что выдают без меры любопытным соседям знатное гульбище – бряцание струн, низкий гул человеческих голосов и неразборчивые, но ощутимо нетрезвые выкрики. А какие оттуда доносились ароматы! Крайне завлекательные для голодных путников.

В противоположность снулой лошади ее хозяин, маленький, суетливый человечек, был чрезмерно бодр и энергичен. Бросив мне вожжи, он соскочил с телеги, развивая бурную, но бестолковую деятельность. Напроситься к нему в компанию нам посчастливилось в Моске.

Мы завернули в корчму со странноватым, но забавным названием «Поющий суслик»: пообедать, запастись провизией и детально расспросить дорогу до Хокпектов. Питейное заведение встретило случайных путников настороженно и с опаской: город наводнила переодетая Имперская стража. Их было трудно не заметить – местные непроизвольно шарахались от хамоватых, не особо таящихся стражников. Маршалы Храма действовали тоньше и незаметнее, но для моей магии Предвидения было без разницы – мирской воин перед ней или божий. Пережидая облаву и отпаивая элем перенервничавшую Эону, я потихоньку разговорилась с лысоватым востроносым мужичонкой средних лет, расположившимся по соседству. В ходе беседы выяснилось, что достопочтенного рена величают Темрином, проживает он в Дрюссе, где вполне успешно торгует овощами. Вот уже неделя, как эта торговля должна была сместиться в район Хокпектов, да его помощник некстати ввязался в драку с тиланскими стражниками. Поддакнув сетованиям дрюссельского торговца на обнаглевших столичных гастролеров и выразив горячее желание защитить с оружием в руках имущество достопочтенного рена, не щадя живота своего и других частей тела, я обеспечила нам проезд за чисто символическую плату. Впрочем, это не помешало мне и Эоне продрыхнуть всю дорогу под непрекращающуюся трепотню разговорчивого торговца.

– Приехали!!! – надрывал глотку рен Темрин, бегая вдоль невысокого, слегка покосившегося заборчика. – Выгружаемся! Живее–живее!

Городишко реагировал на его вопли не больше, чем сладко посапывающая на мешках с семенным картофелем Эона. Когда я потрясла ее за плечо, она только промычала что–то недовольно–неразборчивое и перевернулась на другой бок, натягивая дерюжку повыше.

Как и форсировавший заборчик и затарабанивший в запертую дверь мужчина, я поняла, что здесь требуются более активные методы воздействия. Коварно наклонилась к беззащитному девичьему ушку и проорала с претензией на мелодичность:

– Вставай, вставай – штанишки надевай!

Это не могло не сработать – эффективность сего метода побудки проверена не одним поколением детсадовских нянечек. Резко дернувшись, девушка впечаталась головой в деревянный борт. Рассохшаяся телега отреагировала нецензурным скрипом.

– Рель, ты чего? – жалобно спросила Эона, потирая ушибленную макушку.

– Ничего. Вставай, приехали уже.

В этот момент работа мужичка дятлом тоже возымела действие: заскрипел тяжелый засов, дверь медленно отворилась, обдавая нас волной ошаращивающих звуков и запахов. В освещенном дверном проеме возник здоровенный детина с взведенным арбалетом.

– Деньги есть? – негостеприимно поинтересовался он вместо приветствия.

Рен Темрин с готовностью продемонстрировал увесистый кошель.

– Приехали, – счастливо выдохнула моя спутница. – Кирина нас, поди, заждалась уже.

Знали бы мы как.

– Девочки!!! – разнесся по корчме оглушительный нетрезвый вопль. – Ой–ой! Подождите! Сейчас я пароль скажу! Вам же куда–то было надо… Сейчас–сейчас… В нужник?.. Нет?.. К костоправу?.. Тоже нет?.. О, на рынок!!! Угадала? Да? Не ходите. Давайте лучше выпьем…

Утро выдалось свежее, ясное. Небо без единого облачка в квадрате распахнутого окна предвещало хороший, не по–осеннему жаркий день. Снизу доносились постукивание глиняной посуды и умопомрачительный аромат свежеиспеченного хлеба. Я весело сбежала по ступенькам, размышляя о том, что наступающий день действительно обещает быть очень славным.

Внизу было малолюдно. Пара нетрезвых мужичков да Кирина, гипнотизировавшая пустую столешницу. Выглядела девушка, прямо скажем, не цветуще: грязные темные волосы сально поблескивали, а кожа серела прямо в тон с ленцой помытому полу.

– Доброе утро! – Я шлепнулась на соседний стул и призывно махнула скучающей у стойки девице в клетчатом переднике.

– Кому доброе, а кому навыворот, – сдавив виски запястьями, процедила Кирина. – Эона где?

– Спит наверху. – В этот момент к столику подошла разносчица. С опаской косясь на неранку, так и не поднявшую взгляда от столешницы, она приняла заказ и поторопилась удалиться на кухню. – Ничего, что мы твою кровать заняли? Просто с пола вставать ты наотрез отказывалась…

– Пустое. – Оборвала меня темноволосая, страшась резко мотать головой. – Что так долго добирались? Я уже почти начала волноваться.

На удивление шустро возвратившаяся служанка сгружала с подноса заказанную снедь, с интересом прислушиваясь к нашей беседе.

– Заметно, что «почти», – поддакнула я. – Судя по разговорам, корчма третий день на ушах стоит.

Кирина усмехнулась. Вернее, попыталась. Потому что, увидев, как перекосило неранку, разносчица, не пересчитывая, сгребла деньги со стола и шмыгнула обратно к стойке. Трясущейся рукой темноволосая ухватилась за стакан с рассолом, отхлебнула немного и тут же поставила его на место.

– Хмарь забери, что ж я вчера такого выпила, отчего мне сегодня так плохо?

– Как мне кажется, главный вопрос здесь не «что?», а «сколько?».

– Ну и сколько?

– Точно не скажу. – Я пожала плечами, удивительно напоминая сама себе Верьяна. (Интересно, долго еще я буду его всуе поминать?!) – Когда мы вчера приехали, ты уже была пья… хм… солидно навеселе и вовсю убалтывала какого–то кривоногого, раскосого мужичонку побрататься…

– Побрататься? – полузадушенно просипела неранка. – С мужчиной?!

– Угу. – Злорадный смешок: не все же мне одной попадать в дурацкие ситуации. – В смысле, наверное, посестриться… Кирин, как там это у вас, на Острове, называется, а?

Разнесшийся по залу страдальческий стон, подобно удачно проведенному ритуалу экзорцизма, изгнал из корчмы всех прочих посетителей.

– Что еще я говорила?

– Ты громко и очень убедительно требовала сию же минуту подать тебе нож, дабы провести церемонию по всем правилам. К сожалению, ни один из принесенных не подошел. – Я придирчиво осмотрела стену, утыканную не понравившимися Кирине ножами. – И чем они тебе не угодили? Вон тем тесаком для рубки мяса из любого мужика не то что сестру, святого можно сделать…

Первый раз за это утро неранка подняла на меня мутный взгляд. Ее воспаленные, с полопавшимися сосудами глаза с трудом сфокусировались на моей переносице.

– Рель, могу я тебя кое о чем попросить?

– Разумеется, – великодушно разрешила я.

– Будь добра, заткнись.

«Сумеешь?» Легко.

Ради нашей долгожданной встречи я была готова еще и не на такие жертвы.

Жаркое марево разлилось по степи. Будто и не было последних дней холода и непрерывных дождей. Выстеленная ковылем степь тянулась до самого горизонта, где неясными тенями скорее угадывались, чем вырисовывались очертания гор.

Мы тащились по сухой, крошащейся под сапогами колее, Кирина знает куда, начиная с полудня. Светловолосая тарахтела почти беспрерывно, повествуя о наших злоключениях.

– Как ты сказала, Рель, зовут того парня? – невпопад поинтересовалась неранка, перебив жалобные причитания Эоны, коими та перемежала свой рассказ. – Веарьян Илиш?

Мечтая лишь о том, чтобы упасть куда–нибудь в тенек и полежать там в тишине и покое недельку–другую, я подавила очередной зевок и равнодушно подтвердила:

– Ага.

– Охотник за головами, говоришь? – не унималась Кирина.

– Точно.

Светловолосая с недовольством во взоре глянула на меня, бессовестно отвлекающую обожаемую, давно не виденную подругу, и попыталась продолжить рассказ:

– Кир, так вот…

Не тут–то было.

– Нагловатый такой тип? Длинный? Худющий? С кучей косичек? – Вопросы из неранки посыпались как фасоль из прохудившегося мешка.

– Ну да… – оторопело согласилась со словесным портретом Верьяна Эона. – И глаза такие… как у кота… желтые.

Кирина выругалась. Витиевато, мудрено, с душой. Помолчала. Вновь выругалась – уже покороче.

– Рель, тебе опять удивительно повезло. – Если судить по нехорошей улыбочке Кирины, подфартило мне в очередной раз как утопленнице. – Надо же, такую знаменитость встретить!

– Первый раз слышу… – встряла было Эона, но умолкла под холодно–насмешливым взглядом подруги.

– Твое счастье, – усмехнулась неранка. – Если по эту сторону Разделяющих гор имя Проклятого Ублюдка не на слуху, то лишь потому, что отродье Илишей находится здесь недостаточно долго. Надеюсь, вы прирезали эту легенду среди побережных убийц, тело сожгли, а пепел развеяли по ветру?

Неожиданно и совершенно непоследовательно пришло осознание того, что мне недостает Веарьяна Илиша, кем бы он там ни был: охотником за головами, Проклятым Ублюдком или просто человеком с примесью крови горгонов и язвительным чувством юмора.

Похоже, я скучала по этой длинноносой бестии…

– Не совсем, – осторожно подбирая слова, ответила я. – Скажем так, мы его в овраге схоронили. Правда же, Эона?

– Ну да, – охотно подтвердила та. – Только…

– Только… – перебила я девушку, собирающуюся поведать Кирине, что в овраге оставили мы Верьяна в добром здравии и под прикрытием заклинания Защитной Сферы, рассчитанного на пару суток, – теперь нам очень уж хочется узнать побольше об этой знаменитости.

Расчет оказался верным.

– Кир, расскажи, а? – предсказуемо заканючила падкая на сказочки Эона.

– Долго рассказывать. – Неранка в задумчивости машинально накрутила на палец темную непослушную прядку. – Длинная это история, не одно поколение тянется.

– Так мы вроде тоже никуда не спешим, – елейно улыбнулась я. И с фальшивым сочувствием в голосе добавила: – Хотя, возможно, у тебя с похмелья язык заплетается?

Эона хихикнула.

Как вы понимаете, дальше упрашивать темноволосую не пришлось.

– Береговые аристократы Идана [Идан – самая северная из провинций Великой Империи Тилан.] благородны и возвышенны лишь в песнях хорошо проплаченных менестрелей, – для острастки скрипнув зубами, распевно начала рассказ Кирина, – а на деле морским грабежом да мародерством уже который век не брезгу…

Внезапно неранка замолчала на полуслове и пристально вгляделась в горизонт. Мы с Эоной посмотрели в ту же сторону и синхронно вздохнули в разочаровании – байкам на сегодня пришел конец.

Отряд степняков налетел с криками и улюлюканьем, сбивая нас в тесную кучку. Мир вокруг завертелся в бешеной, сводящей с ума пляске под музыку лошадиного ржания.

– Мир тебе и твоим спутникам, Кирина–абы! – прокричал круглолицый мужчина в отороченной лисьим мехом шапке, пытаясь перекричать поднятый всадниками шум.

– А тебе и твоим воинам – доброй схватки с хорошей добычей, Талеген–дай!

– Да услышит твои слова Великое Небо, дочь Мудрой Матери. – Предводитель степняков хитро прищурился, хотя и не сбавил свой велеречивый пафос. – И не оставит Оно своей благодатью того юного воина, что, перебрав накануне хмельного напитка, не смог сегодня утром взобраться на коня.

Кирина неожиданно покраснела.

– Дети Белого Коня заждались тебя, сестра…

Меж пузырившимися на степной глади юртами клана Белого Коня пахуче дымили в вечереющее небо очаги, подкармливаемые лепешками кизяка. Перед самой большой юртой нас сгрузили с лошадей прямо в оглушительно галдящую раскосую толпу женщин и детей.

Поясницу ломило от долгого сидения в неудобной позе, кожа зудела, а покрасневшие глаза нещадно слезились. Внезапно еще и правая рука онемела почти до локтя. Я испуганно глянула вниз – за запястье уцепилась ручонка древней бабки. Ее высохшая фигура, принаряженная в расшитый геометрическими узорами халат, напоминала знак вопроса. Круглое личико избороздили тысячи мельчайших морщинок. Но самыми старыми были глаза – наверняка они видели еще первое пришествие Единого.

– Пойдем в юрту, дочка. Пойдем–пойдем–пойдем, – повторяла старуха как заклинание. – Старая бабка Апаш погадает тебе. Глянет на теплые кишки годовалого суслика, всю правду порасскажет.

Нарисованная перспектива отчего–то не вдохновляла.

– Ну… – Я беспомощно посмотрела на Кирину. Та лишь развела руками в ответ.

Видя мою нерешительность, бабка неодобрительно зацокала.

– Старших не уважаешь, дочка. Ай–ай! Нехорошо отказывать провидице, ай нехорошо! Прогневается Великое Небо, возропщут попранные предки…

К сожалению, пока роптали не гипотетические пращуры, а очень реальные люди, поэтому выбора у меня не осталось – я послушно потопала за старухой, как телка на крепком поводе.

Полутьма юрты скрадывала очертания предметов. Воняло прогорклым бараньим жиром, в котором плавал фитиль медной лампы, и еще чем–то кислым. Бабка выпустила мою руку и по пояс зарылась в массивном окованном сундуке. Покопавшись в нем, старуха достала небольшой сверток.

Переплетя ноги, бабка уселась прямо на устеленный свалявшимися шкурами пол.

– Садись, дочка, садись. – Ладонью правой руки она похлопала рядом с собой. На ее указательном пальце блеснул железный наперсток: искусно сработанный, с навершием в виде острого, сильно загнутого когтя. – В ногах–то разве есть правда? Нет ее.

Раздумывая о том, когда старуха успела нацепить приметный коготь, я медленно опустилась на кошму и неожиданно сообразила, что меня беспокоит.

– Откуда вам известно, что я не мальчик?

Старуха зашлась смехом, больше похожим на сухой кашель.

– Старая Апаш видела много, знает еще больше. И даже Избраннице Великого Неба покажет кое–что…

Она пододвинула поближе чадящую лампу и размотала вытащенный из сундука сверток. Под сероватой тряпицей скрывалась инкрустированная безумно дорогим перламутром деревянная шкатулка. Благодаря усилиям сухих пальцев–веточек щелкнул секретный замочек, откинулась тонкая крышка. Бабка осторожно извлекла оттуда старый пергаментный свиток и протянула мне.

Перестав обращать внимание на засуетившуюся в каких–то приготовлениях старуху, я опасливо развернула потрескивающий пергамент. Перед глазами расцвела причудливая вязь рун стародарского языка, почти безвозвратно ушедшего в небытие со времени введения единого официального. Написанные практически выцветшими чернилами на пожелтевшей пергаментной поверхности слова не прочитывались, а словно вытравливались у меня на подкорке.

Тьма обернется Светом согрешившим,

Свет ясной Тьмою станет. Боль потерь

Откроет перед сроком наступившим

В забытый Мир спасительную дверь.

Избранницей Божественного зова

К нам явится Небес чужих дитя

Нести оковы сказанного Слова,

Для Равновесья жертвовать себя.

Пройти тернистый путь любви и стали,

Единственно возможный, но другой,

Начертанный на полустертой грани

Костей игральных, брошенных судьбой.

Там, на границе вечной Тьмы и Света,

Последний враг не будет побежден.

Так станет неделимое от века

Вновь целым до скончания времен.

Ошеломленная и потерянная, я развернулась к старухе:

– Что это?

– Пророчество, – невозмутимо прошелестела бабка Апаш, расстилая перед собой кусок чистой белой ткани, похожей на льняную.

– Это я и сама уже поняла. Откуда оно у вас? Кем написано? Что значит?

– Ай, дочка, сколько глупых, ненужных вопросов – все узнаешь. Когда время придет. – Старуха бережно отобрала у меня пергамент, которым я возбужденно потрясала, и убрала его обратно в шкатулку. – Старая Апаш сулилась погадать, стало быть, поворожит. Как есть все расскажет.

Откуда–то из полумрака бабка выдернула плетеную корзину. Вытащенный из нее маленький, пушистый зверек с беличьей мордочкой удивленно таращил темные глаза. Резкий, скользящий удар железного когтя – и на расстеленную ткань вывалились внутренности.

К горлу подкатил угловатый ком тошноты.

«Кто–то совсем недавно хвастался собственной небрезгливостью…» Было дело. Но не зря же говорят – не зарекайся…

Ненужная больше старухе пятнистая тушка суслика отправилась обратно в корзину, а бабка склонилась над грудой потрохов. От них удушающе несло смертью и магией Предвидения.

– У тебя много имен, но нет истинного. – Железный коготь цеплял то одну кишку, то другую. – У тебя много лиц, но нет настоящего. Много дорог у тебя под ногами, но ты не хочешь никуда идти. Много нитей у тебя в руках, но ты не хочешь за них дергать. Ты желанна для многих мужчин, но среди них нет любимого. Ты желанна для многих богов, но среди них нет веруемого.

– И что же мне делать? – Пытаясь справиться с тошнотой, я безучастно следила, как по ткани пробегают синие всполохи чужой Силы.

– Выбрать.

– Что выбрать?

– Имя. Мужчину. Бога.

Она тряхнула выпачканными руками: редкие капли густеющей крови тяжело упали на некогда светлую материю.

– Человек без веры – сирота. Дитя неразумное. Не ведает, что творит. Не знает, за что покарают.

Пальцы вновь нырнули в кишки, заставив меня сглотнуть горчащую рвотой слюну.

– Женщина без мужчины неспособна породить чудо жизни.

Еще один резкий взмах кистей над тканью и веер кровавых капель.

– Живое без имени – несуществующее. Мягкая глина без формы. Как ни назови, все верно. Но неживуче.

Сказанное старухой забивалось в уши, взрывалось в мыслях сумасшедшими образами.

– Главное, дочка, выбрать. Не ошибиться да мимо не пройти. А коль выбрала – держи и не кайся, все равно без толку. Хе–хе. Стряхни–ка.

– Что? – От удушающей смеси запахов мутило, а голова была как литая чугунная болванка.

– Стряхни кишки с ткани.

Я брезгливо ухватила за уголки заляпанный кровью кусок ткани и стряхнула с него внутренности.

– Теперь смотри.

Повинуясь повелительному тону старухи, я вгляделась в буреющие разводы. Удивительно, но они складывались в буквы, а те в свою очередь становились словами:

Боги бросят, не глядя, игральные кости

На Дорогу Пророчеств. Сумеешь – пройди.

Судьбы Мира стекут по крупинке из горсти,

Растворятся незримо в дорожной пыли.

– Что это значит?!

– Старая Апаш много знает. Но откуда ей знать такой чудной язык? – пожала плечами бабка, сгребая кишки в грязную тряпицу.

Написано было на моем родном, почти забытом языке.

Сожаление.

Странное слово, порождающее звучанием своим странные мысли и странные чувства.

О чем жалеем?

О сбывшемся. О несбывшемся. О том, чему никогда и не суждено сбыться.

А стоит ли?

Не лучше ли поберечь эту жалость для других, а для себя припасти смелости и решимости. Немного. Столько, чтобы хватило прямо взглянуть в глаза… нет, не смерти… жизни.

Своей жизни.

Знак Единения

Автор выражает признательность всем, кто помогал, вдохновлял и просто ждал окончания этой истории. Особая благодарность Маргарите Рожковой – самому первому читателю, самому верному бета–тестеру и просто хорошей подруге.

Смысла нет перед будущим дверь запирать,

Смысла нет между злом и добром выбирать.

Небо мечет вслепую игральные кости.

Все, что выпало, надо успеть проиграть.

Омар Хайям

За предоставленные стихи автор благодарит Ольгу Филиппову.

Глава 1

Край мира. Маслянисто–перламутровая пленка Перепонки мягко пульсирует в сером вязком нутре Межмирья. Впрочем, нет, не пульсирует – дышит.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох…

Перепонка осторожно заигрывает с Гранью: то жаждет приблизиться, то отпрянет в испуге. Снова потянется…

Грань между Светом и Тьмой. Она острым лезвием Бытия покоится в руках Вечности. Чем станет для Мира этот клинок? Оружием справедливого возмездия? Карающим мечом? Или, быть может, орудием самоубийства?

Ей решать.

Вдох. Выдох. Вдох…

Ночь была ясной и по–осеннему прохладной. Где–то неподалеку выли собаки, бездарно подражая доносящемуся из леса волчьему вою. Сгусток мрака отделился от каменной кладки и бесшумно стек на землю.

Если бы поблизости оказался случайный наблюдатель, он мог бы хорошенько присмотреться (благо полнолуние позволяло это сделать) и разглядеть в спустившемся с крепостной стены мужчину с двумя заплечными мешками. Черты его лица скрадывала тень от потрепанной шляпы с большими обвислыми полями. В правой руке он держал длинный кинжал, который, судя по темным пятнам на блеснувшем в лунном свете лезвии, недавно пускали в ход. Странный незнакомец огляделся, спрятал оружие в ножны, поправил сумки и бесшумно скрылся в лесу.

Если бы поблизости оказался случайный наблюдатель, он мог бы, разумеется, все это разглядеть. Но выжить – уже вряд ли…

* * *

Дождь влажной лапой стучался в юрту, изредка пробираясь внутрь тяжелой прелой сыростью, если жильцы ленились плотно привязывать к колышкам кошомную дверь. Почти не рассеивая тьму, у самого потолка мягко покачивался и светился наполненный водой высушенный бараний желудок. Жидкость булькала, когда бабка Апаш всхрапывала особенно громко и как–то очень недовольно. Сегодня она встала затемно и навешала таких заговоренных «шариков» в каждой юрте. По замыслу шаманки, сдерживающая воду емкость должна была обеспечивать и непромокаемость жилища даже в самый сильный дождь.

Непогода обрушилась на дарстанские степи внезапно. Вечером накануне небо радовало взгляд облачными замками, чьи башенки закатные лучи выкрасили в нежно–розовый. А наутро, благодаря непрекращающемуся дождю, земля превратилась в чавкающую топь из раскисшей глины, где намертво застревали как сапоги, так и лошадиные копыта. Провидческий дар старухи Апаш не сплоховал. Племя, кочующее к месту зимовки на предгорных пастбищах, подготовилось к сюрпризам погоды и загодя раскинуло стойбище.

Пока мужчины сооружали временные загоны для скота, женская половина племени не покладая рук устанавливала юрты. Споро потрошились войлочные тюки, врывались в землю деревянные столбы, разворачивались решетчатые складные стены, раскатывались узорчатые циновки.

Получившиеся остовы заботливые женские руки укрыли тяжелыми кошмами, обтянули поверх тканью, и на широкой мозолистой ладони степи выросли двадцать и одна юрта рода Шарип–тош–Агай – именно так звучало исконное название клана. В вольном переводе со стародарского это значило «Конь, чья шкура белее шапок великих гор, вершины коих попирают небо».

Мать вождя, Айзуль–алым, [1]почтила своим присутствием каждое жилище. Со словами «будь Домом, приносящим счастье» эта крепенькая пожилая женщина, с осторожностью и уважением заходила внутрь, бросала на расстеленную у входа кошму пару–другую горстей медовых шариков и шла благословлять следующую «новостройку».

К слову, мужское участие в процессе установки юрт свелось к поднятию обода и отпусканию фривольных шуточек.

– Посмотри, Рель–абы, [2]разве не я первая красавица клана? – обратилась ко мне сидящая напротив девочка.

Вообще–то в моем паспорте написано «Каховская Аурелия Иннокентьевна», да вот незадача – с удостоверяющим мою личность документом мы теперь находились в разных мирах. А все из–за одного маловразумительного Пророчества: за последние полгода я успела сменить место жительства, профессию, семейный и социальный статус, а также кучу имен и прозвищ. Собственно, в степь меня занесло как раз в поисках способа вернуться домой, в родной мир.

Скитания по просторам Империи Тилан проходили не в одиночестве – компанию мне составили две представительницы местного феминистического движения. Девушки были полной противоположностью друг другу. Кирина – уроженка независимого Нерана – невысокая, гибкая, темноглазая, с копной темно–каштановых кудряшек и нравом мелкого деспота. Эона – избалованная купеческая дочка родом из Тении [3]– рослая, фигуристая, светловолосая, тихоня и паникерша. Впрочем, различия в характере и воспитании нисколько не мешали их дружбе. Меня в этот тандем включили далеко не сразу, а после неоднократных проверок на прочность и лояльность.

Благодаря отдаленному родству Кирины с матерью вождя в клане нас приняли как дорогих гостей. Обласкали вниманием и заботой. Даже принарядили: бабка Апаш покопалась в бездонных закромах и нарыла там явно попахивающее Первым Пришествием тряпье. Каждую оделили шароварами, длинной рубахой–платьем и невразумительно–бурого цвета стеганым халатом, расшитым по манжетам и горловине тамбуром (про головной убор, помесь тюбетейки с платком, я вообще лучше промолчу).

Одежда, оказавшаяся мне одновременно широковатой и коротковатой, сидела просто «изумительно». Эона с Кириной чуть животы не надорвали во время генеральной примерки. А уж ехидных комментариев неранки я на год вперед наслушалась…

«Что–то подсказывает, в долгу ты не осталась». Еще бы собственному внутреннему голосу меня не знать! Разумеется, оторвалась по полной.

Подругам тоже мало шли изыски местной моды. Особенно Эоне. Хотя мой вкус здесь, похоже, не являлся эталоном – вон к светловолосой уже четверо местных джигитов посватались.

Мои успехи у противоположного пола были не столь впечатляющими. Только лишь вчера один чабар (то бишь пастух) преклонных годов позвал меня младшей женой: так его впечатлили юрто–установочные работы в моем бойком исполнении.

«Мало что так побуждает мужчину к предложению руки и сердца, как вид вкалывающей по хозяйству женщины». Очень похоже на то.

«Да неужели ты не согласилась на такое заманчивое предложение?» Пришлось скрепя сердце отказаться. Как–никак я все–таки уже замужем.

«Так выдвинула бы встречное предложение – берешь чабара в младшие мужья». Он не прошел конкурс в супруги по возрасту, увы. Кроме того, хватит с меня мужей. Спасибо, накушались: от одного благоверного Императора проблем столько – не знаю, как расхлебать.

Вообще–то грех было придираться к нашим нарядам. Я вздохнула с облегчением, избавившись от необходимости перебинтовывать грудь, путешествовать по степи стало намного удобнее и проще, равно как и затеряться от «имперских глаз» среди кочевников. Заодно появилась возможность подлатать свою одежду, не торопясь и основательно. Чай, в горы собираемся, где и летом не припекает. Хотя кто их, эти Разделяющие горы, знает…

На время вынужденной по случаю непогоды остановки нас расквартировали в юрте, где обитала провидица и ее несовершеннолетняя ученица. Впрочем, назвать этот склад разнообразных артефактов и амулетов жилищем можно было с большой натяжкой. В захламленное донельзя нутро, на гостевую половину, едва–едва влезли три дополнительные лежанки.

Истины ради стоит сказать, что в данный момент тесноты особой не наблюдалось. Кирина с Эоной как с утра утащились в юрту вождя, где женской половиной заправляла Айзуль–алым, так до сих пор еще не вернулись. Они звали меня с собой. Но после двух недель кочевки мне куда больше светских визитов и многозначительных высказываний, сдобренных аллегорическими красивостями, на которые богата речь матери вождя, хотелось только лишь немного тишины и покоя.

Увы, подруги ушли, а непроходящая головная боль всего рода Шарип–тош–Агай осталась. Неподалеку с распахнутой шкатулкой; на коленях сидела Фаша на – единственная, а потому беззаветно любимая и без меры балуемая дочь вождя клана.

Девочке шел тринадцатый год, из которых шесть лет она была ученицей старой Апаш. Не самой прилежной, стоит заметить. Шаманка была единственной, кто мог справиться с буйным нравом девчонки, поэтому, потеряв последнюю надежду сладить с внучкой и не найдя поддержки ни у разбаловавшего дочь вождя, ни у болезненной невестки, Айзуль–алым сплавила «подарочек» провидице.

Ох уж эта Фаша–Фашана… Круглолицая, с раскосыми глазами, загорелая, как прописавшийся в печке чугунок. Вертлявая, непоседливая, смешливая. Скорее любопытная, чем любознательная. Худая и нескладная. Ко всему прочему, приставучая, как растаявшая тянучка, да надоедливая, точно осенняя муха. Ее смоляные волосы, поутру туго заплетенные в толстую косу бабкой Апаш, к вечеру было не расчесать от нахватанных за день, непонятно как и где, репьев.

Эта маленькая негодница, любительница приукрасить события, искренне недоумевала, когда ее ловили на вранье: она обычно пожимала плечиками и говорила, что «ничего такого не имела в виду, просто так же интереснее».

Быть бы Фашане прилюдно поротой за свои бесчисленные шалости, но отцовская рука Талеген–дая [4]не поднималась ударить живой портрет жены, уже две зимовки как покойной, но (так поговаривали до недавних пор) все еще любимой.

Как истинная маленькая женщина, Фаша обожала блестящие украшения. Особую слабость она питала ко всяким брошкам и серьгам с разнообразными гремяще–звенящими висюльками. Вот и сейчас девочка, покачивая маленькой головкой, чтобы нежно бряцали гроздьями мелких монеток длинные сережки, любовалась на себя в крохотное зеркальце.

– Угу, красота неописуемая, – не глядя, отдала я должное стараниям Фашаны, безуспешно пытаясь вдеть нитку в кривоватую иголку устрашающего вида и размера. Света чадящая лампа давала совсем немного, так что даже в здоровое ушко попасть было нелегко.

– Ты не смотришь! Сейчас же посмотри! – В капризном тоне девочки прорезались командные нотки. – А не то…

Интересно, мне показалось, или рулады, выводимые бабкой Апаш, все же приобрели угрожающие интонации?

– Не то… – дочь вождя предусмотрительно понизила голос, – …я пожалуюсь отцу, и он высечет тебя плеткой, как строптивую кобылу!

– Жалуйся, – беспечно согласилась я, не отрывая взгляда от непослушной нитки, отказывающейся лезть в игольное ушко, и притворно вздохнула. – Хоть покаюсь Талеген–даю перед мучительной смертью. А то вторая седмица пошла, как глаз сомкнуть не могу, зная, кто изорвал платье и вымарал овечьим пометом перья на саукеле его невесты, достойной Тинары–абы – совесть заснуть не дает.

– Да ты!.. – задохнулась от возмущения девочка. – Да как ты! Ты не можешь этого знать!

– Могу. Иногда я очень некстати просыпаюсь ночью, чтобы… хм… подышать свежим воздухом. В одиночестве. И, бывает, интересные вещи вижу. Например, как некая хорошо знакомая мне особа пробирается к возку с приданым и…

Не став договаривать предложение до конца, я скосила глаза на безмолвствующую собеседницу. Фаша крепко задумалась. Угроза с моей стороны была нешуточной. Если станет доподлинно известно, что сие дело рук неугомонной Фашаны, – от порки ей никак не отвертеться. Бог с ним, с платьем, а вот саукеле, свадебный головной убор, готовился для невесты вождя лучшими умелицами клана Таул–сош–Гар больше года и стоил бешеных денег. Как раз с неделю тому назад, кажется, старшая сестра или тетка Тинары на все становище сокрушалась о порче приданого в целом и саукеле – в частности. Сколько на эту шапку с перьями пошло серебряной парчи, золота и драгоценных камней, будущая родственница вождя перечислила, по меньшей мере, трижды.

– Ладно, я тебя прощаю, – важно произнесла девочка. – Ничего папе говорить не буду, но ты должна признать, что я первая красавица, а эта неряха Тинарка, которая сама себе рвет платья и не может уследить за богатыми дарами, недостойна целовать следы моих ног!

– Истинно так. – Что, мне трудно подтвердить? – Краше луноликой Фашаны и во всех степных кланах никого не сыскать.

Фаша повеселела и принялась примерять следующую пару сережек, а я вернулась к починке куртки. Мир был восстановлен. Надолго ли?..

Подобные гневные вспышки и частые смены настроения стали привычными для девочки недели две назад. Подгадав момент, когда клан собирался перекочевать к месту зимней стоянки, в Шарип–тош–Агай прибыл отряд посланников дружественного рода Таул–сош–Гар, и становище облетела радостная весть о предстоящей свадьбе вождя. Слухи об этом ходили давно, но на этот раз в Шарип–тош–Агай приехала невеста: познакомиться с будущими родственниками, обычаями клана, себя показать. И если все будет благополучно, в День весеннего обновления войти в белую юрту вождя полновластной хозяйкой.

Привыкшая к безраздельному владению отцовской любовью, Фаша очень болезненно переживала появление в его жизни «другой женщины». Именно на ней девочка вымещала всю свою боль и обиду. Тинара же (не только на мой взгляд, но и по мнению всего рода) мало того что не заслуживала подобных нападок, так еще и сносила их просто с безбрежным терпением. Эта хрупкая, удивительной красоты девушка, старше будущей падчерицы всего на четыре года, лишь мягко улыбалась в ответ на жуткие оскорбления Фашаны. Oт Тинары никто не слышал не только ни одного бранного слова, но даже разговаривать с кем–либо на повышенных она себе не позволяла, стараясь болтать поменьше, а слушать побольше. Зато девочка в присутствии будущей мачехи словно впадала в помешательство и говорила просто ужасные вещи.

В кошму, служившую дверью юрты, поскребли, отвлекая меня от праздных мыслей о семейных проблемах главы клана. Похоже, Кирина с Эоной вернулись. Наконец–то.

Взглянув на вновь увлекшуюся примеркой девочку, я вздохнула, отложила куртку, которую латала, и осторожно отодвинула плюющуюся бараньим жиром лампу. От продолжительного сидения в скрюченной позе у «трудолюбивой швеи с ненормированным рабочим днем» затекли ноги и плечи. Я потянулась всем телом, помедлила, дав возможность застоявшейся крови свободно пробежаться по сосудам, и поплелась отвязывать шнур из конского волоса, удерживающий дверь.

Вместо ожидаемых захмелевших от неумеренного потребления кумыса подруг из дождя в юрту шагнул смутно знакомый мне кочевник. Вместе с ним в теплое нутро жилища просочились горьковато–резкие запахи непогоды и пропотевшей конской кожи. А следом по застеленному войлоком полу прополз и влажный холод.

– Храни вас Великое Небо!

– Да будут благополучны дети Его. – Зябко ежась на сквозняке, я указала рукой в сторону очага, как бы приглашая гостя.

Мужчина наконец опустил за собой кошму. Снял башлык, после присел рядом с огнем, почтительно протягивая к нему озябшие руки:

– Апаш–амай [5]видеть желают глаза мои. Мои уши жаждут внять мудрости той, кого осенило благодатью Великое Небо.

Услышав ритуальное воззвание, Фаша неопределенно, но как–то уж очень не по–детски хмыкнув, сняла шкатулку с колен. На четвереньках девочка подползла к спящей провидице и легонько потрясла ту за плечо. Старуха тотчас открыла глаза, будто вовсе не она недавно храпела так, что сотрясались войлочные стены.

– Что привело тебя в юрту Видящей, Харунак? – Шаманка не спешила вставать, а лишь чуть повернулась, чтобы лучше разглядеть пришедшего.

– Беда, – просто сказал мужчина. – Большая беда.

И если судить по крайне обеспокоенному выражению круглого обветренного лица, он не преувеличивал.

Ни о чем больше не спрашивая, старуха, кляня свои старые кости, поднялась. Мужчина встал следом и замер возле выхода. Кочевник терпеливо дожидался, пока Апаш соберется, позволяя себе лишь время от времени нервно потеребить жидкую косицу.

Фашана споро уложила провидице сумку и начала тоже одеваться, но была поймана за плечо цепкой старушечьей рукой.

– Со мной Рель пойдет. – Старуха ткнула в сторону притихшей на гостевой половине меня.

– Но… – попытались в один голос возразить мы.

Шаманка споров не любила.

– Старших слушать надо! – прицыкнула на нас Апаш, разворачивая ученицу лицом ко мне. – Отдай ей сумку, аждим. [6]

Девочка, обиженно поджав губы, в сердцах бросила вещи к моим ногам и демонстративно ушла за сундук – дуться.

«Не обижаться, радоваться надо!» Точно. Вот уж счастье – тащиться непонятно куда под проливным дождем!

– А ты, дочка, собирайся живее, не печаль старую больную Апаш, не убавляй и так считаные годы!

Интересно, сколько раз со счета сбивался тот, кто их считал?

– Не преувеличивайте, уважаемая Апаш, вы еще меня переживете! – На улицу, под дождь, мне не хотелось совершенно. – Все–таки, может, пусть лучше с вами Фашана сходит, прогуляется…

«…Голову свою дурную проветрит – авось там причуд всяких поубавится», – мысленно закончила я про себя предложение.

– Не уважаешь старость, дочка, – начала сокрушаться старуха, несомненно рассчитывая на благодарную публику в лице измаявшегося в ожидании кочевника. – Зубоскалишь над сединами…

Вот ведь старая пройдоха!

Взглянув на помрачневшего Харунака, я благоразумно не стала дослушивать тираду до «попранных предков» и «неблагодарной молодежи», а с обреченным вздохом подобрала брошенную Фашаной сумку и потащилась одеваться.

Поверх халата на плечи весомо лег теплый войлочный плащ с башлыком. Обнажая запястья, обезображенные грубыми, совсем свежими шрамами, задрались коротковатые мне рукава. Поморщившись, я поспешила их одернуть, вовсе не горя желанием лишний раз воспоминать о том, кто оставил эти отметины. Раны зарубцевались буквально на днях, да и то лишь благодаря чудодейственным мазям бабки Апаш.

Кстати, овечий помет наравне с кислым кобыльим молоком был основой для подавляющего числа лекарственных средств у кочевников – хорошо, что сие обстоятельство стало мне известно уже после того, как отпала необходимость в дарстанской народной медицине.

Шаманка взгромоздилась на спину к Харунаку, покорно склонившемуся для своего «оседлания», и скомандовала отбытие. Фашана придержала полог перед «верховой» Апаш, но мстительно попыталась уронить тяжелую кошму на спину мне.

Не получилось. Чтобы приноровиться к каверзам, мне требуется теперь куда меньше времени, чем две недели назад.

…Шли довольно долго. Харунак, обогнув стойбище с запада, направился куда–то далеко «в поля». Под накипью туч окружающий пейзаж увязал в грязно–серой мути вечера, подгоняемого дождливой моросью. Каждый шаг по тропе давался с усилием – его приходилось вырывать у раскисшей почвы. Та отпускала сапоги неохотно, с недовольно сожалеющим чавканьем.

Вскоре к нам присоединились еще трое кочевников. Размытые дождливым вечером фигуры выросли неподалеку, точно из–под земли. Или точнее – из дождя. Я уж было обрадовалась, что сейчас устроюсь на спине одного из новоприбывших не хуже клановой шаманки, но, увы, никто не спешил мне навстречу с таким заманчивым предложением. Возможно, потому что мой вес будет поболе, чем у высушенной годами и степными ветрами старухи. Или, это вероятнее всего, потому что мы уже пришли.

В нос шибанула кислая до горечи вонь, щедро приправленная сладковатым навозным душком. Стараясь глубоко не вдыхать, смаргивая с ресниц слезы пополам с набегавшими дождевыми каплями, я попыталась осмотреться.

Толку от натянутого второпях на четырех кольях навеса посреди чистого поля было немного – ветер почти беспрепятственно закидывал под него ведра воды. Сберегаемый между двумя кочевниками факел плевался и возмущенно фыркал в ответ на происки погоды. Проку от него было столько же, сколько и от навеса, однако на то, чтобы от увиденного к горлу подкатил душащий ком тошноты, освещения хватило.

Харунак присел, и шаманка, кряхтя, сползла с его спины в грязь, чудом не наступив на разбросанные рядом с лошадиным трупом внутренности вперемешку со слизью.

– Трехлетка еще с утра от табуна отбилась. Поискали вот… нашли, – дал несколько путаные разъяснения к происходящему низенький крепенький мужчина, державший факел. – Так я сразу сказал – не напрасно проливает слезы Великое Небо. Беда случилась. Апаш–амай звать надо.

«Пророк, однако». Да уж, тут трудно ошибиться в прогнозах…

Земля в ошметках точно перекрученных через мясорубку кишок была взрыта беснующимся в мучительной агонии животным. Металлический привкус чужой Силы вместе с дождевым холодком льнул к коже. Не просто чужой – нечеловеческий. Я долго пыталась ухватить плавающее на краю сознания определение магического следа.

Железо?.. Ржа?.. Нет, не получается с ходу определить.

Удрученно прицокивая, шаманка с осторожностью обошла труп и нависла над развороченным брюхом.

– Дочка, давай сюда сумку. Смотреть будем, кто пришел. – Тяжелый хриплый вздох. – Хотя чего уж тут, понятно, что углядим…

Лямка тотчас соскользнула с моего плеча, кожаное днище сумки с хлюпом впечаталось в грязь. Сухонькие старушечьи руки нырнули в матерчатое нутро, доставая оттуда набитый до отказа мешочек. Распустив стягивающий по горловине шнурок, Апаш, не скупясь, сыпанула порошкообразным содержимым на мертвую Лошадь. Вопреки ожиданиям порошок не осел на шкуре серыми комками, а покрыл ее равномерным беловатым, чуть светящимся налетом. Он приобретал заметно рыжий оттенок на искромсанном животе.

– Подсветите–ка мне, старой.

Засмотревшись на страшные раны, не задумываясь, я сгенерировала светляк и сама себе удивилась – никогда еще прежде пользование Силой не давалось мне столь легко, можно даже сказать, естественно.

Кто–то неподалеку шумно выдохнул. Обернувшись на звук, я напоролась сразу на два подозрительных, на грани враждебности взгляда и с опозданием сообразила, что Апаш просила просто поднести факел поближе.

Вот идиотка!

«Кто именно?» Не шаманка, понятное дело, я. Удружила сама себе, ничего не скажешь! Сдала со всеми потрохами.

Сгусток света меж тем поднялся над нашими головами и завис почти под самым тентом. Налет на шкуре замерцал, рыжие провалы на нем налились красной медью, задвигались, складываясь в причудливую руну. Она на мгновение вспыхнула и потухла. Вместе с ней погасла и сверкнувшая в моей голове примерно на то же время догадка.

Апаш же, видимо узнав все, что было нужно, потеряла к трупу всякий интерес. Шаманка сунула мешочек обратно в сумку, указала мне на нее – мол, возьми – и заковыляла в сторону Харунака.

– Неси туда, где взял, сынок, – ворчливо приказала старуха.

Кочевник вновь смиренно нагнулся. Мужчины молчали – то ли традиция не позволяла задавать шаманке прямые вопросы, то ли еще что. Лишь я, мучимая зверским любопытством, решилась подать голос:

– Что это такое было–то?

– Жиз Тарнык в Шарип–тош–Агай за данью наведалась, – пропыхтела старая Апаш, взбираясь на спину к Харунаку. – Жизнями возьмет, слезами да горем. А может, и еще чем.

Кочевники вздрогнули, как по команде, и хором помянули «Великое Небо» и какую–то дальнюю родню «шелудивого пса и одноглазого шайтана» – видимо, про пожаловавшую в клан нечисть им уже приходилось слышать. В отличие от меня.

– Жиз… чего? – непонимающе переспросила я. – Это кто еще такой?

– Кто такая. Жиз Тарнык, – снизошла до ответа шаманка. – Медный Коготь.

«Медный Коготь, – вертелось в голове, пока я шлепала по раскисшей тропе в сторону становища. – Медный».

И дождевые капли, собиравшиеся в уголках губ, тоже имели этот мерзкий металлический привкус…

Глава 2

Молясь об улучшении погоды, люди попрятались по юртам и старались без крайней нужды на улицу не соваться. Как назло, дождь лишь усиливался, точно намереваясь возвратить размоченные человеческие фигурки в первозданное состояние. Ведь согласно верованиям кочевых племен Дарстана первый человек – это кусок глины, оплодотворенный Великим Небом.

Кизяка осталось совсем немного, его берегли и жгли, только чтобы вскипятить воду для чая или похлебки. Надетый на меня ворох сырой одежды почти не грел. Время от времени ее приходилось сушить с помощью Силы, наплевав на конспирацию и косые взгляды.

Животный ужас, казалось, пропитывал войлок юрт и, испаряясь, отравлял воздух подозрением – он медленно, но верно въедался в людские души. Два последующих за страшной находкой дня стали для нас, да и для всего племени, просто кошмаром. Наутро, после той страшной ночи, обнаружили изуродованное тело одиннадцатилетнего мальчика, на второй день – обезображенный труп молодой женщины. А нынче, еще до рассвета, подняли крик в соседней юрте – там недосчитались годовалого малыша.

Медный Коготь вошла во вкус и, похоже, не собиралась умерять аппетиты.

Шаманка таскала меня на осмотр каждого тела. Отговорки, что я, мол, не судмедэксперт на выезде, не помогали. Мало того что ничего приятного в лицезрении трупов не было, так еще очень нервировали сопровождающие мое появление шепотки и взгляды исподлобья.

«Время такое. Суровое». Сама понимаю, но легче от этого почему–то не становится…

Еще в первый день наложением соответствующего амулета старуха проверила в становище всех до последней собаки, но результатов это, увы, не дало. Как не помогло и мое магическое зрение: рыжеватая дымка расползлась по всей округе, растворив ауры в грязно–медном тумане. Браслет тоже меня подвел – он постоянно был ровно теплым, намекая, что расслабляться не стоит.

«Может, следует прогуляться с ним по округе темной ночкой». Может. Но до таких высот самопожертвования мне еще карабкаться и карабкаться.

– Ну как–то же эту мерзость раньше уничтожали! – Я просто терялась в догадках. – Почему сейчас ничего не выходит?

– Когда–то изничтожали, – тягостно вздохнула в ответ шаманка, перебирая в сухоньких ручках–веточках связку амулетов. – Да времени минуло с тех пор – кочевок не счесть… Ох–ох–ох! То ли отвернулось от детей своих в гневе Великое Небо, то ли старая Апаш сердцем ослепла.

Само собой, я кинулась убеждать ее, что сердце Апаш зорко, как никогда, а Великое Небо если и отвернулось, то на секундочку.

– Будто прячет ее кто–то. – Вздох еще тяжелее прежнего. – А кто? Не свои же прячут, пришлые.

– Кого – ее–то? – поторопилась я отвлечь Апаш от скользкой темы «чужие среди своих». – Что за Жиз Тарнык такая?

– Проклятие степей. Само не приходит – зовут ее, уговаривают, жертвы сулят, дожидаются. Приходит в образе девичьем, силы немереной, с когтями острыми медными да голосом громким оглушающим. Дань щедрую собирает, дабы укорениться по эту сторону…

– Подождите–подождите, достопочтенная! «Девичий облик» солидно сужает круг поиска, разве нет? Можно же рассказать Талеген–даю или Айзуль–алым, а затем собрать всех девушек клана в одной юрте и подержать там пару деньков. При таком раскладе эта Жиз – тьфу, язык сломать – Тарнык сама себя выдаст!

– Увы, – покачала головой шаманка, – та, в чью душу вцепились медные когти, извернется и выскользнет, а невинные пострадают. Страх делает людей слепыми, а значит, жестокими, ибо не видят они того, что творят.

Да уж, трудно поспорить…

Несмотря на страх перед грядущей ночью, день тянулся тоскливо–медленно. С починкой одежды было покончено вчера, Неотразимая обихожена по всем правилам, а сумки для путешествия в Разделяющие горы собраны. Поцапаться и то было не с кем: Фашану забрал к себе отец, Кирина перетряхивала оружейный запас – трогать ее себе дороже. Доводить Эону еще неделю назад стало просто неинтересно. Со скуки я решила поэкспериментировать с припрятанными до поры до времени трофеями.

«Это еще зачем?» Так, на всякий случай.

Приготовление оборачивающих зелий у меня было, как говорится, «на твердую троечку», да и то в теории. Впрочем, благодаря приобретенным на ритуале по инициации Избранной знаниям, процитировать все три свитка «Снадобья для приема внутрь и наружно, суть коих переворот есть. Сысканы и упорядочены Ламбером Благочинным» особого труда для меня не составляло. Посему, выцыганив у Апаш закопченный котелок и недостающие ингредиенты, я решила поднабраться и практического опыта в зельеварении.

Змеиная кожа, шершавая и тонкая, как папиросная бумага, оказалась на удивление прочной. Для того чтобы покрошить ее на чешуйки, пришлось выклянчить у шаманки еще и острый ритуальный нож. Видимо, в опасении, как бы мне не понадобилось чего–нибудь кроме этого, Апаш скоренько засобиралась с визитом в юрту вождя – навестить ученицу и поговорить «о делах наших скорбных» с Айзуль–алым.

– Кстати, Кирина, помнишь, ты начинала рассказывать историю Проклятого Ублюдка? – Вода в котле никак не хотела закипать, а ингредиенты уже были накрошены и красивыми кучками разложены на покоробившейся, местами закопченной доске. – Верьян Илиш который.

– Ну начинала, – без всякого энтузиазма к продолжению рассказа откликнулась неранка.

– Закончить не хочешь?

Угрюмое молчание.

– Ау, Кирина! Если ты не заметила, я тут вопрос задавала.

– Нет.

– Что «нет»?

– Не хочу.

– А если подумать? – Порой я бываю редкостной занудой.

«Разве только «порой“? «Всегда“ в данном случае более уместно». Цыц!

Кирина одарила меня далеким от дружелюбия взглядом.

– Ну Ки–и–ир, расскажи, – поддержала меня якобы собирающая вещи, а на деле тоже маявшаяся от безделья и бесцельно слоняющаяся по юрте туда–сюда Эона.

Неранка посмотрела на нас с тихой безнадегой во взоре…

…Береговые аристократы Идана [7]благородны и возвышенны лишь в песнях хорошо проплаченных менестрелей, а на деле – морским грабежом да мародерством уже который век не брезгуют. По чести сказать, иначе там и не выжить: скалистое побережье Севера куда щедрее к хмарной нежити, нежели к пришлому человеку…

«Кушать–то всем охота, одним благородством сыт не будешь». Это верно – благородным и великодушным быть проще не на пустой желудок.

…Лесс Илиш был одним из тех прожженных вояк, кто не растерялся и о себе не позабыл в сумятице Второго Светопреставления – отхватил в собственность полуостров, острым зубом вгрызающийся в море. Клык Шторма, как и его новый хозяин, не прославились гостеприимством: оба угрюмцы, каких поискать, – колючие, неприступные, и у каждого в темном прошлом по куче изуродованных до неузнаваемости останков. А уж честолюбия у наемника – на двух герцогов хватало, да еще излишки остались.

Правда, Клык тот чуть о Неран не обломился, но Илиш был далеко не дурак, вовремя сообразил, что на контрабанде заработает больше и людей сбережет…

– Жалостливый какой–то, – засомневалась Эона. – Чересчур.

– Хозяйственный, – возразила я.

– Мне дальше рассказывать или вы еще пообсуждаете?

Мы тотчас заткнулись, глядя на Кирину преданными умоляющими глазами.

…Годы бежали – не заметишь, а дела потихоньку налаживались. На полуострове вырос замок с зубчатыми стенами, а у Илиша – наследник с дурной головой на широких плечах. Тесно ему стало у родителя под присмотром, захотелось подвигов великих, земель неохватных. Только вот незадача: наделы задолго до его появления на свет расхватали те, кто поудачливее, породовитее, посноровистей, уже папаше оставив лишь кусок скалистой бесплодной земли. За героическими деяниями в Разделяющие горы и ехать далековато, и снаряжение отряда в толинчик [8]влетит.

А когда обернуться нельзя, вперед усерднее вдвое поглядывают, верно?

Вопрос был риторический, однако это не помешало слушателям активно затрясти головами в знак согласия.

…Вот и стал наследничек вылазки на Проклятые острова тайком делать, лелея надежду когда–нибудь Земли Сумерек своими назвать. Так бы и сгинул благополучно, да старик Илиш подсуетился, тряхнул старыми связями имперского наемника: одним совсем не погожим деньком появился у ворот замка один совсем не простой человечек. Роста невысокого, внешности невыдающейся. Кто такой, откуда пришел, кроме владельца Клыка Шторма доподлинно никто не знал. Может статься, и хозяин не ведал, только догадывался, а те догадки держал при себе.

Слухи, конечно, разные ходили – одни других надуманнее. Кое–кто аж отца–дознавателя в незнакомце признал. Ну это зря, конечно: в глушь северных провинций отцы–просветители и те не часто заглядывают…

Кирина вновь эдак нехорошо разулыбалась, что сразу становилось понятным, уроженки какого Острова отвадили ревнителей Веры от Иданского Побережья.

…Имени своего пришедший открыть не пожелал, но как–то незаметно местные стали называть его Дагой, что на староиданском «вечный» означало. Кто так пришельца первым кликать придумал, понятно, и не вспомнили. Да не суть дело…

Много времени на то, чтобы обжиться, чужаку не понадобилось: молодому Илишу скоро в доверие вошел, в думы тайные влез, переиначивая их по своему разумению. Вылазки на Проклятые острова стали приключаться все реже и реже, пока совсем не прекратились. Остепенился наследничек, жениться надумал, чтоб приданым немаленьким поживиться да крепче укоренить на скудной почве Побережья хиленькое древо рода Илишей.

А что с появлением чудодея за пару седмиц в окрестностях тройка–другая крестьян бесследно сгинула – разве ж это убыток? В голодную зиму и то больше помирало…

Поняв, что на кизяке вода закипит хорошо, если к завтрашнему утру, я решила ускорить процесс магическим способом. С ладони, обдав кожу жаром, в очаг стек язычок пламени.

…Меж тем стали в подвалах замка появляться создания разные: и не люди, и не нежить хмарная, а так, не пойми что – это пришлый маг со скуки в свободное время опытами противоестественными, чародейскими забавлялся. Еще по приезде он уговорился с Илишем–старшим, что чинить препятствий в досуге ему никто не вздумает. Вот и не препятствовали. Боялись. Подозревали всякое. Ненавидели. Но не мешали.

К тому ж в большинстве своем дохла нечисть эта довольно быстро.

Однако случались и исключения. И узнали об этом даже не тогда, когда ранним осенним вечером недоискались пришлого чудодея и обшарили подвал, а много, много позже…

Вода в котле наконец закипела.

– Кирина, обожди малость, а? – перебила я неранку, отвлекаясь от деяний давно минувших дней на текущие проблемы.

Подруга замолчала, передернула плечами – мол, сами упрашивали–умоляли, а сейчас рот затыкают – и демонстративно вернулась к выправлению наконечников для стрел. Эона недовольно сопела, поглядывая то на меня, то на Кирину, но свои претензии пока держала при себе. Ибо горький опыт подсказывал: если мы с неранкой затеем пикировку остротами, то услышать продолжение истории в ближайшее время точно никому не светит.

Воскресив в памяти рецепт из третьего свитка «Снадобий», я осторожно, по стенкам, влила в бурлящую жидкость настой змеец–травы и вытяжку из козьей желчи (две мерки первого и одну второго). Туда же всыпала высушенные в полнолуние семена ковыля (три щепотки), цветы тысячелистника (одна щепотка), измельченное корневище лихоманника (горсть) и накапала гадючьего яда. Дошла очередь и до плодов Верьяновой линьки: серо–зеленые хлопья ненадолго припорошили кипящее зелье, прежде чем я тщательно размешала его серебряной ложкой (кстати, клянчить ее у Апаш пришлось дольше всего), как того требовала рецептура.

– Ну теперь это выпаривать и выпаривать, – довольно выдохнула я. – Кирин, так что там с этим подозрительным магом? Любопытство же сейчас меня совсем заест!

Неранка для порядка выдержала обиженную паузу, после которой как ни в чем не бывало продолжила рассказ.

…Дагой исчез, будто и не было его никогда на Клыке Шторма – ни одна живая душа не видела, как маг покидал полуостров. Только в подвальной лаборатории нашлись кой–какие его вещички, среди которых было и замотанное в груду тряпок странное яйцо: круглое, размером со здоровенный кочан капусты. Собрались уже все найденное с обрыва в море скинуть – от беды и отцов–дознавателей подальше, – только зашевелилось тут хмарово яичко, заскреблось что–то внутри, затрещала скорлупа. Народ струхнул, вон бросился, друг дружку с ног сбивая.

Пока хозяину доложили, пока ополчение да смелость собирали, немало времени минуло. Содержимое яйца так и вовсе пропало безвестно: лишь лужа слизи на полу и осколки скорлупы на старых тряпках. Перетряхнули замок сверху донизу, а толку – чуток и еще немножко. Зато беготни много было. И шума.

Наверное, поэтому в неразберихе да суматохе последующих дней почти никто и не приметил, что одним младенцем на Клыке Шторма стало больше…

– Ты как считаешь, это Верьян был? – страшным шепотом поинтересовалась у меня Эона, пока рассказчица сделала еще одну паузу, чтобы промочить горло остывшим чаем.

– Да ну, навряд ли. – Не переставая ни на мгновение помешивать варево, я быстренько прикинула в уме, сколько минуло от Второго Пришествия – лет триста где–то, с гаком. Наемник выглядел от силы на двадцать пять – вряд ли он так хорошо сохранился, даже учитывая примесь горгоньей крови и, как следствие, нечеловеческую продолжительность жизни.

… Не одно поколение сменилось с той истории. Благодаря дальновидным брачным союзам род Илишей окреп, а хорошие прибыли от контрабандной торговли с Нераном позволили обрести желанный аристократический лоск, влияние и репутацию. Соседи побаивались, при императорском дворе открыто насмехаться остерегались. Правда, шушукаться и злорадствовать за спиной недоброжелателям никто не мог запретить – вот они и старались от души. Тем паче было над чем: браки во имя финансового благополучия рода редко когда предполагают неземную красоту нареченной, если не сказать наоборот. Оттого совсем неудивительно, что девицы Илиш ни разу не удостоились чести получить из Имперской Канцелярии приказ о назначении на должность фрейлин Ее Императорского Величества, а Клык Шторма время от времени пополнялся бастардами обоих полов.

Оттис Илиш, и поныне здравствующий хозяин полуострова, не был нарушителем установившихся традиций. Прижив от законной супруги двоих наследников мужеского пола и посчитав свой долг продолжателя рода более чем выполненным, он с достойным лучшего применения рвением оделял своей благосклонностью хорошеньких служанок. Частенько это хозяйское «облагодетельствование» происходило против воли последних. А коли женихи у кого имелись, так святое право первой брачной ночи и поныне никто не отменил – дураков–то нет. И разве вина благородного господина, если какая–нибудь из осчастливленных им девиц вдруг оказалась столь слабого здоровья, что преставилась при родах? На все воля Единого…

– Мерзкая похотливая скотина. – Эону колотила дрожь, в глазах полыхали костры праведного гнева. – Я бы ему… я бы его…

Светловолосой явно не хватало лексикона для описания того, что она бы сделала с любвеобильным феодалом, окажись тот в пределах досягаемости.

– Похвальные намерения, – совершенно серьезно и безо всякого ехидства одобрила Кирина. – Жаль, неосуществимые.

– С хозяином, скорее всего, не поспоришь, – поддакнула я неранке и предположила: – Посадили бы строптивицу на хлеб–воду. Всыпали бы розог, вымоченных в морской воде. Или, на крайний случай, привязали бы к кровати…

Эона в который раз удостоила нас с Кириной взглядом, где священный ужас перемешался с восхищением и любопытством. Так, прогуливаясь в балаганном зверинце, зеваки глазеют на клетку с ядовитой амбифсеной, чьи склочные головы готовы вот–вот вцепиться друг в дружку.

…То ли скончавшейся при родах служанке удалось затронуть–таки неприступное, как скалы над зимним морем, сердце Илиша, то ли хозяина замка терзало чувство вины, а может быть, он попросту вознамерился досадить законной супруге – так или иначе, папаша официально признал своим крепенького малыша, появившегося на свет при столь безрадостных обстоятельствах.

Нарекли ребенка со значением. Верьян – «сторонний, особый» по–староидански. Вот и рос мальчик в стороне, обособленно – и не с господами, и не со слугами. Хотя и воспитывали Верьяна вместе с законнорожденными сыновьями, наравне с ними обучали тому, что положено знать каждому отпрыску благородного семейства, забыть о «позорном происхождении» бастарду не давали ни на мгновение. Косые взгляды слуг, обидные насмешки и поколачивания сводных братьев, тихая ненависть лейди Илиш, показное пренебрежение редких на полуострове титулованных гостей.

Все закончилось для Верьяна на его тринадцатую весну.

Что на самом деле произошло в классной комнате в то злополучное утро между бастардом и его сводными братьями, доподлинно так и не прознали, а вот результаты ссоры довелось увидеть многим. Перекинувшийся Верьян чудом родственничков до смерти не покалечил. Больше обликом страхолюдным перепугал: волосы–змеи и кожа в чешуе – они никого не красят, надо заметить.

Нагнал страху, а сам в бега подался.

Пара гильдейских из Службы магического дознания, вызванные наемным магом Илишей, прибыли в замок уже следующим вечером. Все–таки не каждый день объявляется давно вымершая нечисть. Вернее, с успехом истребленная…

Наследников Илиша приезжие маги в чувство быстренько привели. А следом и змееныша, дело понятное, в скалах отловили да облик ему человеческий вернули.

В ходе расследования всплыла из темных пучин преданий, казалось бы, навсегда там похороненная история с яйцом и загадочным магом. Любопытство дознавателей так одолело, что они не поленились за опытным некромантом в саму Ойстру [9]послать: как–никак более трех веков с тех событий минуло. Пока до сути доискивались, замковое освященное кладбище, где мертвецов со времени Светопреставления скопилось, как опарышей в теплом перегное, два раза перерыли.

А землица в тех местах ой какая каменистая! Конечно, откровенничать Гильдия ни с кем не стала, да только там словечко, здесь намек – вот и поползла сплетня: дескать, Верьянова пра–пра… Хмарь знает, какая по счету… бабка по материнской линии была горгоньим отродьем, выпестованным заезжим магом. Будто бы дело вот как было: пока перепуганные слуги к господину за указаниями да обороной бегали, в магов подвал заглянул на детский плач замковый истопник. Увидел, что младенец в мокрых тряпках копошится, вот и решил – колдун жертву для черного ритуала заготовил. Пригляделся, оказалось, девочка это: ладненькая, здоровенькая. А у мужика жена совсем недавно мертвого ребеночка принесла, умом из–за чего тронулась даже, болезная. В общем, долго над младенцем истопник не колебался, завернул в мешковину из–под угля – и ходу…

– Слушай, а почему из Верьяновых предков никто не оборачивался? – Я не удержалась и встряла с вопросом. – За три сотни–то годков горгонье наследие должно было либо себя как–то проявить, либо сгинуть вовсе и не отсвечивать.

Девушка пожала плечами:

– Вроде как до Верьяна мальчиков–полукровок у горгон не случалось. А вообще, хмарный демон их всех разберет! Ты лучше у гильдейских при случае поинтересуйся, а не меня пытай.

Уварившееся почти втрое зелье смачно хлюпнуло, привлекая мое внимание. Из бурого содержимое котелка стало ядовито–зеленым, намекая знакомым с рецептурой на свою скорую готовность.

Что–то мне подсказывало, что и Кирине тоже совсем немного осталось поведать.

…Цену непомерную за свои хлопоты гильдейские заламывать не стали, другое захотели – перевертыша с собой забрать. А Илиши сами рады от ублюдка избавиться – вот и уладили дельце к взаимному удовольствию.

К чести хозяина Клыка Шторма надо заметить, отрекаться от родства с полукровкой он не стал, как и отказную подписывать. В противном случае гнил бы пацан в подвалах Гильдии до Третьего Пришествия. А так сговорились, что мальчик пройдет обучение в гильдейском отделении Воинской Палаты. Заодно и маги к оборотню присмотрятся, приценятся, а если вдруг что – прикончат. Как опасную для людей нежить…

Верьяна, понятное дело, вообще никто не спрашивал, поставили на лицензию, и все. Десять лет после паренек отрабатывал Гильдии магов немаленькую стоимость лицензии и обучения в Школе наемников. По всему Северному Побережью никаким приработком не гнушался: обуздывающие переворот зелья и амулеты – товар не из дешевых. Да и проценты на золотые тиланы, вложенные в талантливого полукровку, тоже набежали.

Ну да легендой среди побережных убийц за просто так не становятся, тут деньжата немалые требуются.

Что в этой истории враньем было, а что – правдой, решать не мне. Я – всего лишь скромная рассказчица…

Девушка замолчала, а мы с Эоной еще долго не могли сообразить, что рассказ окончен.

– Кир, это все, что ли? – осторожно поинтересовалась светловолосая.

– Все.

Ничего себе!

«Кто–то любит точки, а кто–то – многоточия». Это что, камень в мой огород?

– Кирина, кто же так истории заканчивает! Ну не будь сволочью! – не утерпела уже я. – Что с Верьяном–то после было?

Неранка сверкнула белозубой улыбкой:

– Вам лучше знать!

О, сколько в этой реплике было превосходства, язвительности и самодовольства.

– Кирина!!! – не сговариваясь, в голос завопили мы с Эоной.

Улыбка неранки, став шире, солидно подрастеряла в ехидстве.

– Да откуда же я знаю? Привираю, как умею. – Девушка рассмеялась в ответ на возмущенные крики, но затем посерьезнела. – Ладно–ладно, так уж и быть, скажу. Правда, мой Поиск аккурат вместе с морочником [10]начался – посему на свежие сплетни не рассчитывайте. Последнее, что я слышала: после разгрома шайки Шурикса Проповедника Илиш расплатился–таки по гильдейскому контракту и подался в свободные охотники за нежитью. Ходили даже слухи, что Проклятый Ублюдок посетил родной полуостров, но чем там дело закончилось – увы, не ведаю.

– Ничего хорошего не вышло, я так полагаю, раз Верьян через Разделяющие горы на заработки в центральные провинции рванул.

Неранка согласно хмыкнула, глядя, как Эона в странной мечтательности уставилась на пляшущий в очаге огонь.

«Золотой, – вдруг подумалось мне. – Как глаза преданного судьбой и близкими людьми Верьяна Илиша».

Из котелка ощутимо потянуло знакомым кисло–мускусным ароматом. Похоже, пора прекращать медитировать над посудой с серебряной ложкой и приступать к последней стадии приготовления.

Получившийся увар я смешала с растопленным жиром трехмесячного ягненка и, пока зелье не застыло, наполнила смесью отмытую от остатков маскировочного средства керамическую банку. Плотно заткнула широкое горло притертой деревянной пробкой, спеленала в холщовую тряпицу. Еще теплый сверток убрала в сумку и удовлетворенно вздохнула.

«Думаешь, представится случай приветить угощением дорогого гостя?» Что–то мне подсказывает, встречи с охотником за головами не избежать при всем желании – Верьян не из тех, кто легко прощает долги. Особенно денежные.

Глава 3

Еле заметно колыхался бирюзовый занавес. Успокаивающе журчал фонтанчик. С напольного мозаичного панно «Пятое Деяние св. Конхола во славу Тилана, Веры и Единого» благожелательно взирал вышеупомянутый святой. Не поддаваясь всеобщему умиротворению, Велисса в раздражении постукивала носком изящной туфельки по скорбному мозаичному лику канонизированного (если Дэрришу не изменяла память, сразу вслед за Первым Пришествием) покровителя алоний. Сидящий же напротив герцогини Император, слушая вполуха пространную тираду о жестокосердии и неблагодарности некоторых представителей рода человеческого. Дэрриш тихо завидовал увековеченному в мозаике герою, которому уже глубоко безразличны как удары в лицо, так и чужие истерики.

Меж тем настроение у Ее Сиятельства герцогини Рианской было не просто плохим, а прямо–таки из рук вон. Дэрришу оставалось только, покрепче стиснув зубы, терпеть. Хладнокровно и с железной выдержкой настоящего Императора.

– Утром пришло очередное послание от тетушки, – наконец перешла от избитых истин к конкретике и озвучила причину испорченного настроения герцогиня.

В подтверждении своих слов Ее Сиятельство аккуратно, двумя пальчиками, извлекла из–за корсажа платья цвета пасмурного зимнего неба (лишний раз привлекая внимание к своим соблазнительным формам) письмо. Помахав им чуть ли не перед носом венценосного собеседника, девушка брезгливо уронила бумагу на стоящий между ними столик с бутылкой вина и одним полупустым бокалом. Второй, почти полный, грел в руках Император.

«Так–так. – Мужчина заинтересованно подался вперед. Не к корсажу, а туда, где на темной полированной поверхности лежал свиток. – Вести из Конхола. Вот это действительно более чем интересно».

Бокал со стуком опустился рядом с собратом.

– Можно ознакомиться? – Дэрриш выразительно покосился на столик и, не дожидаясь разрешения, потянулся к злополучному письму из Ордена. Не то чтобы Император наплевательски относился к тайне переписки, просто вряд ли внутри было что–то сколько–нибудь личное – в противном случае герцогиня не показала бы ему даже краешек послания Астелы. Скорее всего, Велисса собиралась зачитывать письмо вслух, сопровождая чтение своими едкими комментариями.

– Нет, Дэрриш, подожди! – Нервный окрик Велиссы пропал втуне. Как и последующее предупреждение, которое безнадежно запоздало на пару мгновений. – Письмо под защитой…

Мужчина даже не вздрогнул, а лишь усмехнулся, без малейшего трепета разворачивая шершавую бумагу.

– Но… Астела сказала, что письмо… бумага настроена на мою… ауру… – Герцогиня в растерянности комкала атлас юбки. – Письмо в чужих руках просто сгорит…

– Вел, кажется, ты забыла, кто перед тобой. – Еще одна холодноватая усмешка. – В Империи для меня не существует секретной корреспонденции – Божественная Кровь, знаешь ли…

«Хотя за что корить подданных, когда я сам постоянно пытаюсь забыть о божественном наследии», – мимоходом подумал Император и углубился в чтение письма, пробегая взглядом ровные, как алонии при построении на плацу, строчки – буковка к буковке.

«Дорогая племянница!

Надеюсь, у тебя все благополучно, и тяжкие многочасовые думы о безотрадных делах наших не сказываются губительно на твоей цветущей наружности, драгоценном' сне и душевном здоровье.

К сожалению, в Конхоле не все столь прекрасно, как нежный облик моей обожаемой Велиссочки. В нашу тихую скромную обитель милостью Единого долетела весточка, будто бы девицу (очень похожую на одну хорошо известную тебе особу) видели в Риане. [11]

Конечно же твое ласковое сердечко истосковалось в столице по отчему дому и родной провинции, посему вернуться в Риану и лично проследить за поисками беглянки тебе будет не тягостно, а только в радость.

Уверена, Его Императорское Величество, наш Всеблагой Император (сохрани Его и Империю Отец наш Единый) поймет твои чувства и не станет чинить препятствий.

С заботой, молитвой и Верой в Господа нашего Единого,

твоя тетушка Астела.

Да, чуть не забыла:

Ренита просила передать, что средство для притирания, о котором ты ее просила, будет готово к исходу следующей луны (да не оставит нас и деяния наши помыслами своими Единый и Его Величество Император)».

Ну до чего язвительная старушенция! Каждое слово этого короткого послания истекало приторным ядом, точно отравленный нож мнительного убийцы.

– Да уж. Старая карга, как всегда, желчи для эпистолы не пожалела. – Император сочувственно посмотрел на Велиссу.

Герцогиня оттолкнула столик. Тот, дребезжа бокалами, медленно отъехал в сторонку. После чего Велисса картинно пала Дэрришу в ноги и уткнулась лбом в его колени. Деликатно шурша, мягкими красивыми волнами на пол легла пышная юбка.

– Дэрриш, ты же не отпустишь меня, правда? – Само воплощение мольбы и покорности любому решению венценосного собеседника.

Тот знал герцогиню не первый год, а посему ни на миг не дал себя обмануть ни показным смирением, ни кротостью во взгляде.

– Понимаешь ли, Вел, – осторожно, подбирая каждое слово, начал Император. – Астела кое в чем несомненно права…

– Дэрриш, как ты можешь?!

– А вот как–то так. – Улыбнувшись, Его Императорское Величество попытался погасить намечающуюся ссору шуткой.

Благие намерения, как это обычно и бывает, сработали наоборот. Возмущенная мужской черствостью герцогиня подскочила, от избытка чувств крутанувшись на каблуках. Ураганом взметнулся сине–серый атлас.

– Дэрриш!

Но тот продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Правда, свиток в его пальцах, и так изрядно помятый, превратился в комок бумаги.

– Да, Велисса?

Тут бы девушке насторожиться, обратить внимание на упрямую складку, появившуюся между асимметричными бровями собеседника. Захлопать ресницами, наивно улыбнуться или жалобно заглянуть в эти невозможно синие глаза. Удариться в слезы, наконец!

Но нет…

– Что я забыла в рианской глуши? – Обиженно–надутые губки. – И чем я могу помочь в поисках этой непуганой идиотки, твоей жены, которой не сидится в тепле и роскоши? Это дело Маршалов и магов, а не мое. Вот пусть Храм с Гильдией и разбираются. Кроме того, Дэрриш, ты просто не смеешь просить меня о подобном!

– Не смею.

Велисса победно улыбнулась. Но торжествовать было рано…

Император ответил на эту улыбку усмешкой, тепла в которой было не больше, чем в ледниках Разделяющих гор.

– Мне достаточно всего лишь приказать.

– Дэрриш… – Прекрасные голубые глаза Ее Сиятельства наполнились слезами.

Император смотрел на девушку холодно и отстраненно.

– Вы совершенно правы, герцогиня, именно это имя мне дали на церемонии посвящения Единому. Но давайте лучше вернемся к вопросу поисков Избранной. Хотя если эта тема и вверенная роду рю Сарра провинция Риана вызывают у вас столь тягостные ощущения, Мы готовы рассмотреть возможность передачи герцогских прав другому благородному семейству…

* * *

Некоторое время я просто лежала с закрытыми глазами, пытаясь запомнить и осмыслить почти упорхнувший от меня сон.

«И что нам открылось?» Неплохой такой вид: столица, дворец.

Действующие лица: Велисса, Дэрриш. Опосредованное участие – ална Астела.

«Что нового?» Много чего.

Хорошие новости: Верьян нас не сдал. Пока. О Дарстане тоже не было сказано ни слова. Как и о неранском направлении моего пути.

Плохие новости: связь между мной и Императором крепнет с каждым применением Силы. Чем увереннее я пользуюсь магией, тем активнее моя Илана [12]– настолько, что предохраняющий браслет дает сбои.

«Выводы и далеко идущие планы?» Нету. Как появятся, оповещу.

Я открыла глаза, машинально потирая запястья в тщетной надежде избавиться от призрачного зуда. Похоже, это уже становилось вредной привычкой.

За мощным храпом клановой шаманки посапывания подруг было почти не слышно. Такая тщедушная бабулька, а храп–то какой – здоровому мужику на устрашение!

Грядущий день просачивался в юрту, разбавляя душный полумрак. Меня вдруг озарило, чего не хватает в серости утра – нудного похлопывания дождя по войлоку. Того тревожного шебуршания, пронизывающего мое существование в последние дни. Желание удостовериться в смене погоды вытащило меня из–под теплого одеяла и погнало на студеный воздух.

Идеально чистое небо розовело рассветом. Пряча замерзший нос в плащ, предусмотрительно наброшенный на плечи перед выходом, я смотрела, как потихоньку просыпается становище. Встречая наступившее утро, радостно брехали шныряющие меж юртами собаки. Клянча чего–нибудь съестного, одна такая псина – рыжая, вислоухая, с потешно скалящейся мордой – кинулась под ноги вышедшей на улицу соседке. Молодая женщина вздрогнула в испуге, но, приглядевшись, прицыкнула на виляющую хвостом животину и мимоходом кивнула мне.

– Доброго утра, Айнуш–алы, [13]– теснее кутаясь в плащ, тоже поздоровалась я. – Никак распогодилось нынче.

– Смилостивилось над нами Великое Небо, – улыбнувшись, закивала соседка, – прояснило взор свой.

За моей спиной раздались невнятные ругательства и шумная возня.

– Рель, Хмарь тебя за ногу! – донесся из глубины юрты заспанный голос Кирины. – Кошму же опускать за собой надо – все тепло из дома выпустила!

Весь день в клане царило радостное оживление. Жертв больше не было, погода наладилась – что еще надо для счастья? Только сниматься с места. Кочевники собирали пожитки, намереваясь уже завтра двинуться в путь, торопясь поскорее оставить позади недавний ужас.

Недаром слова «жить» и «кочевать» на староиданском звучали одинаково.

Всеобщее воодушевление не коснулось лишь клановой шаманки. Апаш угрюмо ковыляла по становищу из конца в конец, потрясая внушительной связкой амулетов. Страшных пророчеств от старухи не слышали, но весь ее вид говорил сам за себя – ничего хорошего в ближайшее время лучше не ждать.

Однако уставшие от непогоды и постоянной тревоги люди предпочитали не замечать скорбного вида Апаш–амай.

Ближе к вечеру в юрте шаманки нарисовалась Фашана с лихорадочно–блестящими глазами. Мне показалось, что за время отсутствия она еще больше вытянулась и похудела. Помогая старухе со сборами, мы уже распихали по тюкам утварь, которая точно не понадобится во время кочевки, и наслаждались законным отдыхом, лениво отгоняя обнаглевших мух.

– Возрадовалось Великое Небо! – затянула с порога уже надоевшую от бессчетного повторения песню девочка.

– Точно, с утра вовсю веселится, – поддакнула с улицы Кирина.

Сидевшая на топчане у входа в юрту подруга присматривала, чтобы наш ужин не сбежал из казана на костре, а заодно любовалась на солнышко, готовое вот–вот скрыться за горизонтом.

– Как бы к ночи подшучивать еще не стало, – само собой, не отстала я от Кирины.

Неранки с улицы видно не было, поэтому полный укоризны взгляд Эоны достался мне одной.

– Фаша, не обращай внимания на этих… этих… – Девушка беспомощно махнула, не в силах подобрать нам с неранкой подходящее определение. – У людей горе, а им все шуточки да зубоскальство. Ты как, сильно испугалась?

– Еще чего, – скривилась дочь вождя и протянула Эоне пахнущий свежей выпечкой узел. – Бабушка, вот, лепешек напекла, отнести просила.

Фашана осталась на ужин. Она была на удивление тиха и молчалива. Даже вызвалась помочь с мытьем посуды: в другое время проще и быстрее было помыть самим, чем сподвигнуть на это дело Фашу. После, не дожидаясь возвращения Апаш, девочка убежала обратно, в отцовскую юрту.

Разбираться в странностях поведения ученицы клановой шаманки не было никакого желания, да и возможности – сегодняшний сон оккупировал мысли и наводил в моей голове свои порядки, наблюдательности и вдумчивости не способствующие…

Живот скрутило жестокой судорогой, и я проснулась. Левое плечо пылало сухим жаром, а по лбу градом катился пот. Непроглядная темень тоже не содействовала успокоению нервов. На этот случай у меня был другой способ – правой рукой я нашарила неподалеку от своей лежанки ножны с Неотразимой. Однако тревога не отпускала.

Судорога прокатилась му кой по телу во второй раз, тьма вдруг стала багровой и пульсирующей. В себя я пришла уже на улице: босая, в одной сорочке, стискивающая в руках ножны с мечом и глупо озирающаяся. Вокруг тишь да благодать. Кабы еще не припекающий во всю мощь браслет…

Как я здесь вообще оказалась?!

«Кого–то настиг острый приступ лунатизма?» Угу, меня. Подозреваю, что здесь не обошлось без нечисти с языкосворачивательным именем Жиз Тарнык, у которой на ночь глядя разгулялся аппетит.

Дрожащими руками я стряхнула ножны с меча и попыталась сориентироваться, куда меня занесло. Но в кромешной темноте степной ночи все юрты выглядели совершенно одинаково.

Где бродит этот хмаров дозор, якобы берегущий покой становища?!

Меня колотило – в тонкой ночной рубашке холод продирал до костей. Сжимая рукоять Неотразимой в потных ладонях, я прислушалась. Тишина – как на образцовом погосте только в ушах буханье собственного сердца да зубовная дробь. Странно, что даже собаки не брешут. Хотя чего тут странного? Жить–то всем охота.

На стылой земле босые ноги заледенели. Пока пальцы на них совсем не потеряли чувствительности, я пошлепала к ближайшей юрте и поскребла во входную кошму. Внутри закопошились, но дверь не открыли.

– Простите, я не хотела вас беспокоить, но мне нужна помощь.

Опять возня, неразборчивые голоса. Вроде бы женские. Жар браслета стал почти нестерпимым, осязаемо, всей кожей, чувствовалось, как опасность подбирается все ближе и ближе.

– Да помогите же! Быстрее!

Мой прерывающийся голос прозвучал, видимо, достаточно убедительно, так как кошма поднялась. В слабо освещенном проеме возникла встревоженная Тинара, с распущенными волосами, прикрывающаяся широкими рукавами наброшенного впопыхах халата.

– Рель–абы, что случилось? На вас кто–то напал?

– Еще нет. – К жару добавилось болезненное подергивание левого плеча. – Заклинаю Великим Небом, разрешите мне войти! Жиз Тарнык бродит где–то неподалеку.

– Конечно–конечно! – закивала девушка и посторонилась.

Я с облегчением проскользнула в юрту и удивленно застыла у порога, глядя на перепуганную Фашану. Вот уж кого не ожидала встретить ночью в гостях у нареченной вождя. Впрочем, мощный удар в спину от столь хрупкой девушки, как Тинара, удивил меня еще больше. А вот последовавший за ним полет через всю юрту, безуспешная попытка перегруппироваться в его финале и впечатывание в тяжеленный окованный сундук – уже не очень, времени не хватило…

Хрясь! И в столь ответственный для всех нас момент мое сознание скрылось в одному ему известном направлении.

Голоса доносились будто через толстый слой войлока. В ноздри лезла печально знакомая вонь едва начавшегося разложения. Разлепить веки удалось далеко не с первой попытки. Полускрытые сумраком стены юрты то расплывались в серое марево, то принимались раскачиваться.

– Еда. Еда. Еда… – бормотал, причмокивая, чей–то голос неподалеку. Узнать в нем интонации Тинары можно было, лишь хорошо поднапрягшись. – Вкусная–вкусная еда.

Я лежала там же, где и упала, – у сундука. Конечности не слушались, тело ломило. Меня слегка подташнивало, а в ушах звенело.

– Как же наш уговор?! – Чуть–чуть повернув голову, я нашла заговорившую вдруг Фашану. С трудом сфокусировала на ней взгляд – стены наконец перестали играть в «Море волнуется раз».

От неожиданно сильной вспышки гнева у меня в голове прояснилось.

Девочка сидела ко мне вполоборота: скуластое личико заплакано, сложенные на коленях руки стиснуты. Возможно, если бы я не была на нее так зла, то даже пожалела бы эту безголовую идиотку!

В поле зрения появилась вторая участница разговора. Длинные черные волосы Тинары, обычно убранные под красный платок невесты, ниспадали спутанными патлами, наполовину занавешивая лицо. Фигура согбенная – будто она больше привыкла перемещаться на четвереньках, чем на своих двоих. Из длинных рукавов выглядывали концы острых когтей.

– Еда пришла в себя, – улыбнулась окровавленными губами Жиз Тарнык, посмотрев жутким немигающим взглядом прямо мне в глаза. – Не звали, сама пришла! Мое, значит!

Раз мое бодрствующее состояние больше не являлось тайной, я постаралась привести себя в более выгодное положение. Вышло с третьей попытки. Обзор значительно улучшился. Юрта невесты вождя «порадовала» еще одним сюрпризом: на лежанке обнаружился труп, кое–как прикрытый кошмой. Судя по запаху и состоянию выглядывающих конечностей, лежал он здесь с прошлой ночи. Наверное, это та склочная тетка, родственница Тинары.

«Вот почему утром не нашли новых жертв…» Девочка бросила на меня через плечо быстрый затравленный взгляд. Я поняла, что последнее утверждение произнесла вслух.

– Ты обещала, что больше никого не тронешь, если я помогу тебе! – всхлипнула Фаша.

– Уговор был только на охоту! Еда сама пришла! Сама! Мое, значит! Есть! Есть! Есть!

Фашана уязвленно подскочила на ноги.

– Я тебе приказываю!

Существо, некогда бывшее Тинарой, оскалило два ряда острых, как иглы, зубов.

– Приказывать? Жиз Тарнык?! – Казалось, чудовище позабавил этот факт. Когти пробежались по осевому столбу, снимая с него тонкую стружку. – Глупый человеческий детеныш! Думаешь, если вызвала, то и указывать можешь?

Медный Коготь глумливо захихикала, крадучись, без спешки подбираясь ко мне. Я настороженно следила за ее приближением. Спокойно, без ужаса, стараясь здраво оценить свои силы.

«Так, что имеем? Неотразимая отброшена к противоположной стене. Тело повинуется, но еще с трудом. Вся надежда на Силу и «заговаривание зубов“. Хотя вряд ли последний прием сработает с голодной нечистью».

Все–таки этот Мир, несмотря на все мое сопротивление, исподволь изменял меня. Да, я могла бояться чего–то неведомого, дрожать от страха перед неизвестным, робеть при виде непонятного. Но как только опасность возникала передо мной, как говорится, во всей красе, волнение отступало. Когда исчезала таинственность, очередная пугающая до дрожи в коленках жуть превращалась во всего лишь неприглядную повседневность.

– Жиз Тарнык исполнила желание Вызвавшей, избавилась от самки. Вызвавшая дала Жиз Тарнык хорошее тело. Взамен Жиз Тарнык посулила не охотиться больше на сородичей Вызвавшей. Еда – не сородич, сама пришла! Сама!

Терпение и выдержка нечисти были на исходе. Жиз Тарнык, с мерзким скрипом точа когти друг о друга, не отрывала от меня голодного взгляда. Раскосыми черными глазами сейчас смотрел на меня неутолимый голод – спорить бесполезно, а то и чревато. Впрочем, время споров давно миновало – поздно было уже тогда, когда разбалованная малолетняя дура задумала воззвать к хмарной нечисти. И хладнокровно сосредотачивала Силу для отбрасывающего удара, на глазок прикидывая его вектор.

Устав обсуждать очевидные для нее вещи, Медный Коготь метнулась к законной добыче, то есть ко мне.

– Нет, не тронь ее! – выкрикнула Фашана, бросаясь наперерез чудовищу.

Ч–черт! Ну какая же она дура!

Правой рукой Жиз Тарнык машинально попыталась отбросить дочь вождя со своего пути. С влажным хрустом пять когтей врезались в худенькое тело девочки. Мне были видны их острые окровавленные кончики, вспоровшие халат на спине. Предсмертный крик Фашаны захлебнулся кровью. Чудовище постаралось стряхнуть тело, да только в нем увязли и когти второй руки. С Жиз Тарнык начало твориться странное: с закладывающим уши воем нечисть, спаянная собственными когтями с уже мертвой девочкой, каталась по полу. Из носа и рта чудовища извергалась лазурно–синяя пена пополам с хлопьями. Я отползла подальше, за сундук, дожидаясь окончания агонии.

На первых порах жизни вызываемого и вызывающего очень тесно спаяны. Как готовое вскоре появиться на свет дитя связано пуповиной с матерью. Если погибнет ребенок, женщину, скорее всего, спасут. А вот если наоборот – плоду почти наверняка не выжить.

Вскоре Жиз Тарнык ненадолго застыла. До треска прогнулась в хребте и окончательно затихла. Личико Тинары разгладилось, возвращая себе былую девичью прелесть. Мертвые глаза покинула бездонная чернота.

Последними втянулись обратно в пальцы страшные медные когти.

Ой, кажется, меня сейчас вырвет…

Шаманка суетилась вокруг сундуков, вороша и раскидывая утварь, которую мы днем еле–еле туда запихнули. Старуха Апаш молча слушала, как я сбивчиво, то и дело отвлекаясь, чтобы унять клацанье зубов, рассказывала о произошедшем. Проклятая дрожь во всем теле никак не унималась – больше всего раздражали трясущиеся руки, неспособные даже без посторонней помощи удержать пиалу.

Кирина отпаивала меня горячим чаем, а Эона, укутав одеялом, обнимала за плечи. Как я добрела до нашей юрты, перебудила, а заодно и перепугала ее обитателей – вспоминалось смутно. Идти на самом деле было всего ничего. Со смертью Жиз Тарнык ночь точно ожила. Задышала. Зашлась чуть истеричным лаем собак.

Слез по Фашане у меня почему–то не нашлось. Совсем. Была брезгливость. Жалость? Немного. Преобладала злость. Злость на тех, кто воспитал чудовище похлеще Жиз Тарнык. Да еще на себя – ведь мне тоже было проще закрыть глаза на чудачества девочки.

– Уходить вам надо, – изрекла старуха, стоило мне замолчать.

Я тупо на нее посмотрела:

– Зачем уходить? Ведь я ни в чем не виновата.

Апаш потрясла извлеченным из сундука одеялом.

– Уходить–уходить. Быстро. Я помогу. И тех, кто вослед соберется, придержу. Мудр Талеген, да отцовская любовь не разуменьем сильна…

– Но, достопочтенная. Апаш, вы же скажете вождю правду! – поддержала меня Эона, ободряюще сжав мое подрагивающее плечо. – Разве нам есть чего опасаться?

Неранка забрала у меня из рук пустую пиалу.

– Ох и дуры вы, девки, – ответила за шаманку Кирина. – Кто ж сейчас с правыми и виноватыми разбираться будет? Привяжут Рель к двум коням – да поскачут в разные стороны. Да и нас за компанию, чтобы тосковать не вздумали. Или мстить…

Да уж. В юрте осталось три тела, два из которых дочь и невеста вождя. А я в чужой крови чуть ли не по уши. Разорвут конями под горячую руку, а извиняться потом перед растерзанным трупом будут. Если вообще будут.

Скверная перспектива. Определенно не радужная.

– Не сиди сиднем, дочка! – Шаманка стукнул клюкой о ведро с водой. От громкого звука я испуганно вздрогнула. – Собирайся живей!

И почему, только стоит мне расслабиться, привыкнуть к спокойной, размеренной жизни, как тут же образуется ситуация, требующая панического бегства?

«Ничего не поделать – карма такая». И откуда ты, язва такая, взялся на мою голову?! Ах да, карма…

Глава 4

Старая Апаш и правда помогла. Собрала в дорогу кое–чего поесть и привела трех низкорослых степных лошадок. Дорога на перевал убегала в противоположную сторону от той, что вела к предгорным пастбищам, и это нам было только на руку. Хотя какие там, в Дарстане, дороги, скорее, намеки на них! Не зря кочевники говорят: «Нет дорог в бескрайней степи, есть лишь направления».

Ехать нам предстояло еще дня два. Первый мы постоянно оглядывались, то и дело ожидая увидеть позади улюлюкающую толпу кочевников. Однако клановая шаманка подсобила и в этом – горизонт за нами оставался чист.

Но чувство тревоги, какой–то надвигающейся катастрофы не оставляло. Точно вот–вот произойдет нечто такое, что нарушит хрупкое, почти болезненное равновесие, оборвутся ниточки моего подвешенного состояния…

В ту тревожную ночь мне приснилась Бабуля. Вернее, привиделась в полудреме, так как назвать сном состояние на грани бодрствования было, увы, нельзя.

Ветерок легонько перебирает кухонные занавески в цветочек. Бабуля курит, стоя у распахнутого настежь окна. Огонек ее папиросы прожигает сгущающиеся сумерки. Там, за окном, теплый летний вечер, гомонящий детскими голосами двор, далекая музыка, урчание стоящего у подъезда автомобиля и нахальные гудки его клаксона. Там, за окном, жизнь, а здесь…

– Вернулась? – не поворачиваясь ко мне, роняет Бабуля. – Долго что–то. Я уж беспокоиться начала, где ты потерялась.

– Потерялась, – тихо повторяю я, не в силах отвести взгляд от тлеющего кончика папиросы. – Я потерялась.

Бабуля отворачивается от окна, чтобы строго посмотреть на меня и заметить:

– Если ты не хочешь узнать, где находишься, значит, ты не потерялась.

Под утро второго дня ударил первый морозец. Хороший такой, пробирающий даже через стеганые войлочные халаты, заставляющий бодрее переставлять ноги в сапогах из толстой овчины. Тонкий ледок хрустел под копытами навьюченных лошадей. Под покровом из омертвевшей травы раскисшая от продолжительного дождя земля застыла щербатым монолитом, твердости которого позавидовал бы гранит. Решив поберечь животных, мы спешились и повели их за собой в поводу. Шли молча, пряча лица от студеного степного ветра за поднятыми воротниками, прикрываясь отворотами башлыков.

Рассветало быстро. Проявившиеся вдалеке из отступившего предрассветного сумрака две конные фигуры не вызывали особого беспокойства. Степняки мало того что ехали нам навстречу со стороны Разделяющих гор, а не покинутого становища, так еще и неспешно, если не сказать – вальяжно. Завидев нас, они тоже не ударились в панику: помахали приветственно хвостатыми шапками и продолжили свой путь, с нашим никак не пересекающийся. Кони шли все тем же медленным осторожным шагом, а всадники то и дело прикладывались к баклажкам и перебрасывались фразами, расслышать которые, дело понятное, отсюда было нельзя.

Встречи в степи – редкость. В другое время кочевники обязательно бы подъехали и завели неспешный разговор (часа на два, а то и больше) с обстоятельным выспрашиванием последних новостей и распитием кумыса. Но зимой степным кланам не до распрей и праздных бесед – всегда дела поважней найдутся.

Можно было вздохнуть с облегчением, но меня заинтересовала фигура, бредущая на аркане вслед за степняками. Приложив руку ко лбу козырьком, я пригляделась.

Длинную юбку и меховую накидку нещадно трепал ветер. Девица, надо же!

Справная девушка, плечистая, ростом поболе Верьяна Илиша будет – а такую дылду, как он, между прочим, еще поискать надобно.

«И давно у нас Проклятый Ублюдок за эталон стал рассматриваться?» Да что ж такое, опять наемника по поводу и без поминаю! Тьфу, через левое плечо. Три раза.

Если судить по одежде, плененная была не из кочевников. Чепец в рюшах, платье с корсетом и обилием пышных нижних юбок никогда не пользовались успехом у местных женщин, предпочитавших удобные шаровары сковывающей движения юбке.

Прежде чем я успела сделать еще какие–нибудь наблюдения или пуститься в пространные философские рассуждения о моде степных кланов, вмешалась Эона.

– Мерзкие похотливые ублюдки! – Светловолосая с места в карьер рванула в сторону неспешно едущих кочевников.

Мы с Кириной с одинаковой мукой во взорах переглянулись.

– Знаешь, Кирин, давно хочу тебе сказать: ты бы побеседовала с подругой на предмет разнообразия приветственных обращений. А то уж как–то неудобно перед людьми становится…

Неранка согласно скрипнула зубами. Ничего не сказав, она сдернула с седла лук и на своих двоих бросилась вслед за Эоной, на бегу доставая стрелу из заплечного колчана.

– Как вы смеете так обращаться с девушкой?! – Рев взбешенной Эоны далеко разносился по подмерзшей степи.

Борьба за попранные права угнетенных тиланских женщин – одно из любимейших развлечений светловолосой.

Мне стало как–то совсем кисло. Поглубже натянув башлык, я обреченно вздохнула.

Ч–черт…

Моральные принципы, конечно, важны, но это еще не повод пешей бросаться с мечом на двух конных.

Вытягивая тепло из и так порядком замерзших конечностей, Сила сосредоточилась упругим горячим мячиком в ладонях. Как следует замахнувшись, я запустила его девушкам вдогонку. Уже в полете сгусток Силы растянулся и завился жгутом, который наотмашь ударил по кочевникам.

Вместе с лошадьми те красиво рухнули к ногам только–только успевшей подбежать к степнякам Эоны, размахивавшей руками, точно ветряная мельница.

«О Великая!» Немного не рассчитала силу удара, бывает. По–моему, это еще не повод язвить и злорадствовать…

– Сурово ты с ними, – удивленно хмыкнула Кирина, склоняясь над оглушенными мужчинами. – Молодцом, растешь!

– Да они как–то сами… – Эона покраснела.

– Вообще–то я к Рель обращалась. – Неранка кивнула мне. – Ну подруга, даешь, вместе с конями мужиков приложила! Сильна!

Ведя за собой в поводу всех трех наших лошадок, я как раз нагнала подруг. Состояние было, как после двух марш–бросков вокруг крепости под неусыпным надзором аалоны Валенты.

– Даю, ага… – Вряд ли кто–то разобрал мое недовольное бурчание себе под нос. – Хороший материал для поисковых заклятий. Идиотка! – И уже громче: – Эон, ты в следующий раз нападай молча, хорошо? Не знаю, как с этим делом на Острове, но алоний учат, что противника лучше врасплох заставать.

Кирина закинула лук за спину.

– Еще одна такая самодеятельность, и ей вообще ни на кого нападать не придется!

– Да я… да они… девушка же была в опасности! – Светловолосая сравнялась цветом с вареным бураком.

Все тут же вспомнили о спасенной и завертели головами в ее поисках. Жертва степняцкого произвола как раз поднималась с земли. Похоже, девушку задело остаточной волной. Не оглушило, но сбило с ног и кубарем прокатило по земле.

– Не бойтесь, милая девушка, мы не причиним вам вре… Ой! – Эона было кинулась на помощь пострадавшей, но застыла на полпути, так как в этот самый момент «милая девушка» явила нам свой «нежный лик». Мужской, надо заметить. Ибо украшением явленного лица в обрамлении некогда белого кружевного чепчика были шикарнейшие усы и выдающийся (во всех смыслах) нос.

Мы застыли красивой скульптурной композицией «Три девицы, застигнутые царем–батюшкой за сплетнями об его венценосной особе».

– Ничего себе, – присвистнула я.

Эхом из ошеломленных вздохов откликнулись подруги.

– Благодарствую вам, заступники–спасители! – заголосило фальцетом это чудо, не давая нам опомниться. – Избавили сиротку от участи, которая хуже чем смерть!

– Они что, из некромантов были? – всполошилась я, проявляя горячий интерес к валяющимся без сознания мужчинам. Ну как сейчас очнутся…

Позади Кирина поперхнулась, закашлялась и, не в силах дальше сдерживаться, зашлась почти истерическим хохотом. С опозданием, но я все же поняла свою ошибку. Видимо, шоковое состояние отрицательно влияет на мыслительные процессы. «По всем признакам похоже, что ты из него практически не выходишь». Что поделаешь, если у меня не жизнь, а сплошная шокотерапия.

– Снизойдет на вас благодать Единого, достопочтенные! Кого же мне следует благодарить за спасение?

Подстраховаться – это никогда не лишнее.

– Рель… хм… Илиш, подмастерье мага–погодника, – исподтишка показывая хихикающей неранке кулак, представилась я. – А это мои сестры – Эона и Кирина. Из Дрюсса мы…

– А как зовут тебя, красавица? – все еще похрюкивая от смеха, перебила меня Кирина.

«Девушка» присела в кособоком реверансе:

– Ша льни, достопочтенные.

– Не в честь ли последнего месяца весны [14]дали имя столь цветущей девице? – еще ехиднее уточнила подруга.

Мужчина потупил глаза, покраснел еще больше и кивнул. Сил моих больше не было – я уткнулась в седло ближайшей лошади и зарыдала. От смеха.

– Что случилось с реном Илишем? – тотчас заинтересовался моим состоянием спасенный.

Вновь услышав знакомое имя, Эона вздрогнула и с обиженной укоризной посмотрела в мою сторону. Я пожала плечами. Что поделать, если фантазия отказала от перерасхода Силы, со всяким может случиться.

«Пусть спасибо скажет, что Лией Тиланской не назвалась?» Во–во! Всеблагой Императрицей!

– Наш братишка смущается в присутствии красивых девушек, – безоблачно улыбнулась Кирина. Вот ведь язва! От этого заявления Эона поперхнулась, а я зашлась в новом приступе смеха. – Как же вы оказались в столь бедственном положении, рена Шальни?

– Из–за влюбчивого девичьего сердечка! – с надрывом поведал мужчина. – Ради Алфеда я все готова была бросить, самое дорогое хотела ему отдать, а он продал меня развратным степнякам! А я–то думала, мы с ним бежать собираемся…

Он зашмыгал внушительным носом.

– Какой подлец! – проявила было хм… женскую солидарность Эона, но осеклась под нашими насмешливыми взглядами.

– Подлец… – со вздохом согласился Шальни, не замечая возникшей неловкости. – Но такой красавчик! Первый парень у нас в Шэнеко…

Кирина, успевающая и поддерживать светскую беседу, и обыскивать бесчувственных кочевников, встрепенулась.

– Шэнеко? Крепость Шэнеко? Уж не та ли, что на Дар–Яссирском перевале?

– Она, – усердно закивал мужчина и умоляюще сложил руки. – Единым заклинаю, достопочтенные, проводите меня домой! Я бедная девушка и не смогу щедро отблагодарить вас… Моя девичья честь – вот мое приданое. И оно в вашем распоряжении, рен Илиш.

Вот уж счастье мне привалило! Похоже, снова одеться мальчиком было не самой удачной моей идеей.

– Я не могу принять такой жертвы… – выдавила я через силу.

Шальни сделал шаг в моем направлении.

– Но вы спасли меня!

– Это само вышло, случайно… – попятилась я.

Спасенный прижал руки к плоской груди в том месте, где, видимо, билось его благодарное сердце.

– Рель, я ваша навеки!

Я снова шагнула назад, неубедительно пытаясь отпереться от свалившегося на меня счастья.

– Нет–нет, что вы…

Однако упорства Шальни было не занимать.

– Я настаиваю!

Мужчина попытался броситься ко мне на шею, но длина аркана, к моему огромному облегчению, не дала ему этого сделать. Правда, если сила его страсти будет продолжать расти, то Шальни и оглушенную лошадь, поднатужившись, потащит.

– Наш брат – честный юноша. Совесть не позволяет ему воспользоваться бедственным положением девушки, – вступилась за меня Кирина. – К тому же мы все равно отправляемся на перевал и с удовольствием захватим вас, рена Шальни, с собой. Не так ли, братишка?

– Вне всяких сомнений, – пробурчала я, продолжая пятиться.

– Вот и прекрасно! Значит, можно двигаться в дорогу.

Эона обреченно вздохнула и помогла неранке с сумками. Вещей у нас подозрительно прибавилось.

– С кем же я поеду? – со значением стрельнул глазками в мою сторону Шальни.

Ч–черт…

Разделяющие горы – это особенное, заклятое место. Или вернее сказать – проклятое. Царство Хмари, ее плевок в лицо Единому. Как же, почти в сердце Его драгоценной Империи находилось гнездо хмарной нечисти, подобно гнойному нарыву пытающейся расползтись по всему телу!

Ткань мира здесь похожа на истертый частой ноской материал – словно штаны на коленках. Неподготовленному человеку больше одного дня в Разделяющих горах не выжить – сожрут. Или нет, не сожрут – поглотят. Творения Хмари в ее владениях аморфны. Они способны существовать в форме так называемой нежизни. Причем даже не тогда, когда просачиваются сквозь «прорехи», а лишь укоренившись по эту сторону: именно человеческие эмоции придают им силу.

Впрочем, имперские маги и Маршалы тоже не зря коптят небо Тилана: в округе Разделяющих гор заклято и освящено все, что только можно. Сюда нельзя забрести случайно: вне дороги заплутаешь еще в Предгорьях и вернешься туда, откуда пришел. Через них нельзя перенестись магически: телепортационные башни просто не срабатывают. Эти горы можно лишь пересечь. Шестью зачарованными путями–перевалами, каждый из которых начинается и заканчивается запирающей крепостью.

Но магические заслоны не вечны, со временем в них становится полным–полно прорех – только успевай латать…

Вечер.

Приглушенные девичьи разговоры, сдавленное хихиканье, то и дело левитирующие из одного угла общей спальни в другой подушки.

«И вздрогнула земля. И взволновались моря. И заплакало слезами кровавыми небо. Ибо восхотела Тьма поглотить Мир, ввергнуть тварей живых в безумие и беспорядок изначальный. И взмолились люди Господу, имя коему Единый, и внял Он молениям их. И сошел Он на землю. И тяжела была поступь Его, а возмездие неотвратимо. И просели горы, что Разделяющими зовутся, принимая непосильную ношу, кою возложил на них Господь наш Единый…»

– Лия! Бросай уже свои книжки! – окликает меня с другого конца комнаты Ранель, отвлекая от чтения. – Шестой в «скупого мужа» будешь?

– Изыди, дитя порока и разврата! То есть азарта. Вместе с мужьями различной степени щедрости, – отмахиваюсь я. – У меня задание к завтрашнему занятию у аалоны Рениты не сделано.

– Чем же ты в Час повторенья занималась? – фальшиво изумляется сальгрийка под смешки Лэнар и Голлы.

– А то ты не знаешь! Чьими же это стараниями, интересно, я сегодня зубрила Священный Свиток Единения? – Чтоб я еще раз поддалась на уговоры этой рыжеволосой стервозины и ввязалась с отцом Ванхелем в философско–религиозный диспут «что первоначально: курица или яйцо?»!

– Это Единый тебя вразумил, конечно!

– Велики деяния Его, ага. – К удовольствию набожной Сеш поддакиваю я и, не поддаваясь на дальнейшие провокации, вновь утыкаюсь в книгу.

«Как иллюстрирует вышеприведенная цитата из трактата святого Онголия Ландрийского «Смутные времена Второго Светопреставления“, история Разделяющих гор, как последнего оплота хмарной нечисти, начинается именно со Второго Пришествия. Ранее сего знаменательного во всех смыслах события прорывы ткани реальности встречались повсеместно и с такой частотой, что это стало угрожать самому существованию человека. В Смутные времена истончившаяся ткань межреальности была стянута в район горного массива и скреплена по принципу сильно вытянутой асимметричной гексаграммы. Это вполне предсказуемо повлекло за собой различные природные катаклизмы по всему Тилану, в особенности разрушительно проявившись в северной части материка. В качестве наиболее яркого примера здесь можно упомянуть возникновение Проклятых островов.

Однако вернемся к Разделяющим горам. В местах силовых скреп были возведены горные крепости. Фундамент каждой из них есть мощный артефакт узкой направленности (примерные расчеты и техника создания – глава седьмая). Последовательно–параллельная связка по принципу асимметрично–гексаграммного соединения позволила проложить относительно безопасные пути следования через горы. Вне стационарных силовых тоннелей пространственная ткань нестабильна, имеет значительные по количеству и различные по качеству разрывы, через которые Хмарь просачивается в наш Мир…»

«Увлекательность» чтива вызвала приступ зевоты. А ведь это я еще к седьмой главе «Расчеты и равновозможные схемы построения гексаграмм различной степени асимметрии» не приступала…

Предгорья у Разделяющих, как такового, почти нет. Степь упирается в них, точно в замковую стену. Черные, мрачные, зубчатым частоколом устремляющиеся в небо, горы заставляют почувствовать тебя никчемной пылинкой, которую неизвестно зачем принесло степными ветрами к подножию суровых великанов.

Дорога на перевал начиналась у каменной насыпи. В ее центре был установлен деревянный шест, обвязанный по всей длине полосками ткани некогда ярко–синего цвета, а ныне бледно–голубого, выгоревшего на солнце.

Мы снова спешились. Я – с облегчением, Шальни – с заметным сожалением. Эта романтичная увлекающаяся натура воспылала ко мне, как спасителю, сильными чувствами, кои весь путь пыталась выражать страстными прижиманиями и вздохами.

– Здесь заканчиваются земли степняков.

Кирина подобрала отдельно валявшийся камешек, бросила его в общую кучу и обошла ее против часовой стрелки три раза.

– Это ошбо, – пояснила девушка в ответ на наши недоумевающие взгляды. – Одновременно храм и жертва Великому Небу. Каждый может испросить благословения и удачи, поучаствовав в его создании, жертвуя ошбо свой камень.

– Но, Кир, это же кощунст… – попыталась возразить Эона, однако осеклась под холодным взглядом подруги.

– Бывают ситуации, когда не помешает любая поддержка. И уж тем более не стоит пренебрегать благосклонностью чужих богов.

Как там говорят? «Всегда обращайся к чужим богам – они выслушают тебя без очереди».

Я тоже подняла с земли камень. Мысленно испросив удачи для нас всех, аккуратно положила его на насыпь. Эона неохотно последовала нашему с Кириной примеру. Шальни остался безучастен к происходящему: он не сводил с меня влюбленного взгляда, к тому же ему не терпелось поскорее двинуться в путь.

К видимому разочарованию мужчины, дорога резко пошла в гору, и дальше мы снова отправились пешком.

На подъеме воздух стал холоднее. Острые камешки чувствительно кололи сквозь подошву мягких степных сапог. Лошади нервничали. После угодливо расстилающейся под ноги равнины идти стало намного труднее.

Крепость Шэнеко, запиравшая путь по эту сторону Дар–Яссирского перевала, была мощной, основательной, но какой–то… потрепанной, что ли. Завидев ее, наш попутчик, и без того весело приплясывающий при ходьбе, ускорил шаг. Так как мы шли с ним под ручку, прибавить ходу пришлось и мне.

– Быстрее, девочки, быстрее! Стемнеет же скоро! – томным, слегка гнусавым голосом пропел Шальни, дожидаясь у поворота дороги, пока подруги нас нагонят. – Опоздаем к ужину. Повар, конечно, ко мне неравнодушен, но…

Шальни кокетливо потеребил бантик на куцей косичке, выглядывающей из–под чепца, и слегка покраснел. Воспользовавшись удачным моментом, я вернула себе затисканную руку и поспешила обезопаситься с одной стороны лошадью, а с другой – неранкой.

– Но что?.. – уточнила запыхавшаяся на подъеме Эона, неодобрительно посматривая на похрюкивающих от сдерживаемого смеха меня и Кирину.

Не найдя, откуда бы ко мне подступиться, Шальни нашел поддержку и наперсницу в лице светловолосой.

– Но даже ради такой красотки, как я, этот старый развратник не станет открывать кухню после захода солнца. Строго у нас с этим на перевале, – поежился он. – С наступлением темноты только алонии обережные стены покидают. Разделяющие горы как–никак…

Совершенно непоследовательно мужчина захихикал и опять покраснел.

– А чем уж там эти… хи–хи… алонии по ночам… хи–хи… занимаются, добропорядочным девушкам, навроде меня, знать не полагается.

Алонии! Все правильно, «Разделяющие горы как–никак…». Как же я–то не подумала! Ч–черт…

Я дернула идущую рядом Кирину за рукав и поинтересовалась трагическим шепотом:

– Кир, зачем нам туда, а? Там же алонии! Это ж значит, что…

– …Мастеров и Маршалов в крепости нет, – сверкнула белозубой улыбкой Кирина. – Зато есть проверенный временем человек, который выведет нас к прорехе.

Вот так и пришлось заткнуться.

Дорога уперлась прямо в крепостные ворота – не обойти, не объехать, не перелезть. Они были такой высоты, что приходилось до упора опрокидывать голову, дабы узреть маковки сторожевых башен. Так как проследовать дальше можно было лишь через крепостной двор, оставалось лишь смиренно постучать.

Надеюсь, «проверенный временем человек» не уехал навестить дальних родственников в Неране.

Шальни уверенно взялся за увесистую ручку колотушки позеленевшего от непогоды и времени медного гонга. Мягкий, но всепроникающий звук болезненно отозвался в перепонках.

– У вас ворота всегда закрыты? – полюбопытствовала я, пытаясь отвлечься от пессимистичных прогнозов. – Даже днем?

– Торговцы и служба снабжения наезжают нечасто – к их услугам куда более надежный и удобный Дар–Мирунский путь, а вот нежить всякая постоянно набегает. И народ лихой не прочь на огонек заглянуть. – Впервые мужчина говорил нормальным голосом, и мы, не сговариваясь, все трое уставились на него.

Впрочем, миг просветления был краток, и Шальни затянул фальцетом:

– Нучтожонитакдо–о–олго! Ужин–то стынет.

Точно в ответ послышался скрежет в воротах.

У меня как–то нехорошо заныло в районе желудка. А ну как при взгляде на нашу разношерстную компанию во главе со страдающим шизофренией трансвеститом нас погонят в три шеи. Спасли, называется, на свою голову. Какого лешего мы его вообще с собой взяли?! Вдруг этот сумасшедший нам соврал: в крепости его никто знать не знает. Или того хуже – знают. Поэтому сами прогнали с позором, а мы это чудо сейчас назад приволокли. Ох, чувствую, и наслушаемся мы «благодарностей», мало того – «вознаграждение» получим…

В открывшемся проеме появилась статная женщина, на вид чуть за тридцать. Очень коротко стриженная. Одета в кожаные доспехи поверх мужского костюма. Короткий меч в поясных ножнах совсем не для украшения. Плюс – Сила, что накатила на меня душной волной.

Неприятные ощущения в области желудка стали много сильнее. Но привратница всего лишь мазнула по нам равнодушным взглядом (он задержался только на Шальни) и с безликим «проходите» сделала шаг в сторону. Ведя лошадей в поводу, наша компания гуськом вступила на двор крепости – и так не сказать, что большой, а при нашем появлении он показался просто крохотным. Сюда вело двое огромных ворот, расположенных друг против друга. Через первые мы вошли, а через вторые, если, конечно, повезет, выйдем и направимся дальше.

У арочного входа во внутренний двор нас поджидала делегация из трех встречающих: еще две бесстрастные алонии и тучный запыхавшийся мужчина в богатой лисьей шубе, то и дело косившийся на Шальни, сгорбившегося за нашими спинами.

– Приветствую вас, странники, в крепости, что принадлежит благородному Балле рю Ива, маркизу Шэнеко, бесстрашному почетному Стражу Шестого пути. – Было заметно, что толстяк очень нервничает – он беспрестанно вытирал о лосины потевшие ладони.

Интересно, с какого перепуга нам такая честь?

Судя по тому, что мне приходилось слышать, запирающие крепости – это те же самые перевалочные пункты. Надолго здесь никто не задерживается. И каждого вот так торжественно встречать «хлебом–солью» – замучаешься. Общая численность жителей невелика, так как крепость полностью находится на привозном довольствии. Гарнизон, как правило, маленький и состоит из четырех–пяти (на крупных оживленных путях – десяти) алоний: если понадобится, они размажут тонким ровным слоем по крепостным воротам как заглянувшую на огонек нежить, так и нагрянувших с визитом разбойников.

Бывает, конечно, наезжают горячие головы из молодых да ранних рыцарей, жаждущие ратных подвигов, славы, а кто и просто вознаграждения из имперской казны за ликвидацию в районе прорех хмарной нежити. Или маги столичные потренироваться перед Испытанием на ранг Мастера заглянут. Да только ни на тех, ни на других наша честная компания никак не тянула…

– Благодарствуем за теплый прием, достопочтенные. – Мне пришлось откликнуться на приветствие, так как остальные помалкивали. – Рель Илиш из Дрюсса – к вашим услугам. Я и мои кузины направляемся в Яссир… к находящемуся при смерти дядюшке. Дозвольте нам заночевать в этих славных стенах, а наутро отправиться дальше.

– Разумеется–разумеется. Прямо с утра и поедете. Никаких задержек, что вы, что вы. – Глазки у встречающего мужчины забегали быстрее. – А за спинами у вас кто прячется? Не прекрасная ли Шальни?

Моя челюсть со стуком упала на замковый двор. Образно выражаясь.

– Ну… э–э–э… Это он… она то есть. – На этом мое и так не фонтанирующее красноречие иссякло. Я обернулась и беспомощно взглянула на Кирину, Та хмыкнула и подтолкнула Шальни вперед.

– Приветствую вас, рен Рижиг, – потупил взгляд наш странный попутчик. – Вы на меня не сердитесь? За то, что я сбежала?

– Ну что вы, сэ… милая Шальни! – замахал руками толстяк. – Мы так рады вашему возвращению! Пойдемте скорее, обрадуем госпожу! Она места со вчерашнего дня себе не находит…

Шальни затоптался на месте, смущенно разглаживая юбку и кидая на меня через плечо пламенные взгляды.

– Эти милостивые господа спасли меня из грязных лап кочевников. Рен Илиш был так храбр и благороден! О них позаботятся, рен Рижиг? Я обещала, что нас накормят ужином.

Рижиг затряс всеми тремя подбородками.

– Разумеется–разумеется, не извольте беспокоиться. Обо всем позаботятся. Самым наилучшим образом. Прошу вас, сестра Обессия, – обратился он к ближайшей алонии, темноволосой девушке, не сводившей с нас тяжелого взгляда, – уладьте это дело. А нам пора. Да–да, пора. Пойдемте–пойдемте. Госпожа ждет. Вы же знаете, она очень–очень не любит ждать…

– Доброй ночи, достопочтенные. – Шальни внезапно схватил меня за руку. – Рен Илиш, мы еще увидимся?

Он жалостливо зашмыгал носом. Я осторожно высвободила свое запястье.

– Ну… э–э–э…

Управляющий не дал затянуться прощанию:

– Разумеется, увидитесь. Утречком, милая Шальни, все утречком. А сейчас всем надо отдохнуть. Да–да.

Аккуратненько подхватив Шальни под ручку, толстяк выразительно посмотрел на нас и потянул слабо упирающегося мужчину в арочный вход, а затем, через боковую дверь, завел внутрь здания.

Стремительно темнело. Холодало еще быстрее. Пытаясь согреться, я переминалась с ноги на ногу, с завистью поглядывая на алоний, на которых из теплой верхней одежды были только меховые безрукавки. Что касается меня, занятия по терморегуляции я, к большому моему сожалению, в свое время пропустила. А пользоваться согревающим заклятием в такой компании – по меньшей мере, неразумно, если не сказать – самоубийственно.

После ухода мужчин во дворе повисло гнетущее молчание, первым которое нарушила алония, которая нас сюда впустила. Неяркое свечение замерцало меж ее почти сведенных ладоней.

– Сейчас мы все уладим. Наилучшим образом, не извольте беспокоиться, – сказала она, явно передразнивая толстяка. – Вот только проверим одну ориентировочку…

При этих словах я непроизвольно нащупала рукоять Неотразимой – уж очень двусмысленно они прозвучали.

– Попрошу сдать ваше оружие, достопочтенные. И без резких движений.

Все обернулись на голос, раздавшийся из–под арки. Из сумрака внутреннего дворика к нам неторопливо приближалась темная женская фигура.

Четвертая алония! Ч–черт, ч–черт, ч–черт!..

Спорхнувший с ее ладони мощный магический светляк осветил двор до последнего камешка. Не осталась в тени и появившаяся. Длинные темные волосы, собранные в высокий хвост. Молочно–белая кожа. И испытующий взгляд глаз цвета горького шоколада. В упор.

– Тайя! – Это имя вырвалось у меня прежде, чем я успела прикусить свой не в меру болтливый язык.

Глава 5

Женщина мучительно вглядывалась в меня, пытаясь вспомнить. Разумеется, без особого успеха.

– Вы знаете мою сестру, достопочтенный? – наконец сдалась она.

– Хмарь побери! Да конечно, знает! У нее пол–империи в знакомых ходят, скоро уже плюнуть будет просто некуда! – ядовито прошипела у меня за спиной Кирина. Следом раздался нервный смешок Эоны.

Молча и с достоинством я проигнорировала подлые инсинуации подруг.

Да, я знала сестру этой женщины. Ее сестру–близнеца. Бывшую алонию, отвергнутую родней мужа вдову и мать чудеснейшей девочки, которую назвали в честь тетки – Мийя.

– Одно время мы путешествовали вместе по Риане. Вернее, мне посчастливилось сопровождать ее и дочку до Ольнома. – Еще немного, и от холода я начну несолидно подпрыгивать на месте. – Вы же Мийя, так? Тайя много о вас рассказывала…

От бесстрастной непогрешимой алонии не осталось и следа. Глаза лихорадочно блестели, щеки полыхали румянцем.

– Тайя вернулась домой после смерти мужа? Как она? Благополучна? А дочка? Большая уже совсем, наверное? На кого похожа? Красавица, вся в маму?

Мне вспомнился день нашей встречи.

…Паром. Плеск воды за бортом. Сладковатый душок хлева. Разморенное жужжание насекомых над палубой. И измотанная донельзя женщина, бережно прижимающая к себе уснувшую девочку. Не отрывая взгляда от горизонта, тихим ровным голосом Тайя рассказывает свою невеселую историю. О сестре–близняшке, о годах обучения в Конхоле, о службе в Разделяющих горах и, конечно, о любви. Любви, которой так и не удалось преодолеть беспечность, зависть, злобу. И смерть.

– Я не жалею. – Женщина нежно проводит по детской щеке. – Ни о чем…

– Здоровы обе. Красавицы, само собой, – перебила я женщину, с неохотой вернувшись из того жаркого дня в промерзшую действительность. И жалобно добавила: – Сестра Мийя, давайте поговорим в тепле, а? Я вам все–все расскажу: и про рену Дейну, и про рена Тийана, даже старого Хайяна помянуть не забуду. Холодно уж очень. Да и стемнело совсем…

– Да, конечно, – торопливо согласилась Мийя. – Подождите немного.

Она обернулась к другим алониям:

– Бесс, пошли кого–нибудь из слуг приглядеть за лошадьми. Амара, проследи, чтобы распорядились насчет комнат и ужина. Илса, пробегись быстренько кругом поверху – не открылась ли где новая прореха. Если что, ставь временную заплату. Можешь прямо со стены – и назад. После, поутру, сделаем на совесть. Да, и еще. К незатяге заверни – проверь скрепляющее заклятие.

– Но…

– С каких пор приказы старшей подлежат обсуждению?! – рявкнула Мийя. И во дворе закипела бурная деятельность. Высыпали слуги, крепость загомонила, забурлила, ожила.

А самое главное – нас, победно клацающих зубами, наконец повели внутрь.

В тепло.

– Да все… ик… у нее… ик… в порядке… ик!

– Ты мне точно не врешь?

– Да чтоб мне… ик… вею оставшуюся жизнь по праздникам поститься и проповеди… ик… отцов–просветителей слушать! Вот леший, что ж это я… ик… ик… икаю?

– Так выпить надо!

– Так… ик… наливай!

Пенный эль зашипел в кружках.

– За что выпьем?

– Как за что? Ик… За Орден!

– За Конхол!

– За… ик… Конхол!

Глухой стук сдвинутых кружек и недолгое молчание.

– Так, значится, Вэрг преставился прошлой зимой, и Тайя домой вернулась? К провидице не ходи, Торвики из замка сестренку тотчас выжили! Тело еще, полагаю, не остыло, а уже думать начали, как от невестки–простолюдинки избавиться!

Глиняная кружка полетела в стену – только черепки брызнули в стороны. За сегодняшний вечер это была уже третья. Или четвертая.

– Что там, умерли все? Кружку мне! И эля заодно притащите!

Затребованное тут же принесли: И, от беды подальше, скрылись за плотно прикрытой дверью. Мрачный взгляд в кружку.

– Знаешь, я ведь тоже его любила… Вэрга–то. – Долгая, полная изумлением тишина. – Да что говорить, по нему все девки в Гилане сохли. И не только там, надо думать… Смазлив был, что девушка, но широк в плечах, в бою отважен, а речи какие вел – заслушаешься. Золотой мальчик с золотыми волосами, которому все блага земные падали с неба: красота, титул, состояние, слава, победы в сражениях и любви. Легко приходило, легко уходило. Все у него получалось играючи, точно само собой, без усилий. До той встречи в Гилане…

Жадный глоток.

– Второй год пошел нашей службы на Ор–Сальгрийском перевале, когда в крепость из самой столицы на охоту за нежитью прикатили господа–рыцари. Блестящие, что солнце. А ярче всех – молодой Вэрг рю Торвик. Вот увидели его – и обе пропали. Мы с Тайей потому и не ссорились, что в суждениях сходились, хотя и разные. Про нас мамка знаешь как говорила? Тайя у нас светлая и прозрачная, как стеклышко чистое, а я, мол, горшок глиняный – и не разглядит никто, что внутри, пока крышку не сорвет. Вот так–то. И в отличие от моей наивной сестренки я тогда сразу поняла: ничем хорошим эта любовь не закончится. Мало того что думать себе про заезжего рыцаря запретила, еще и высмеяла прилюдно. Но разве сердцу неразумному прикажешь… И ведь видела, кого люблю. Эх, прости Единый его грешную душу, слабым был благородный Вэрг Торвик. Хорошим, добрым, отзывчивым, горячим, но слабым. Стержня в нем не было, постоянства, увлекался быстро, остывал еще скорее. Жить торопился. Удачу свою на прочность испытывал. Не зря говорят у нас в Ольноме, «как не заставить шальной ветерок работать на мельнице, так не построить крепкий дом из красивых баек»… Эй, а чего я одна пью?!

– Ик… за Ольном!

– За Ольном… Знаешь, это ведь моя идея была из дома уехать, к алониям податься. А Тайя со мной согласилась, она всегда со мной соглашалась. Но в то проклятое хмарью лето все получалось не так, как обычно… – Усмешка, не коснувшаяся глаз цвета горького шоколада. – Вэргу поначалу все едино было – я или сестра, да только после моих зубоскальств сразу с выбором определился.

Невеселый смешок.

– Тайя никогда чувств своих удержать не могла, хорошо хоть соображения хватило за просто так с Даром не расставаться. Молодой Торвик к тому времени в сестренку по уши влюбился, на все ради нее готов был. Слова плохого не скажу, сделал все честь по чести: вызов бросил, ритуальный поединок при свидетелях затеял. Смех один, а не поединок то был, само собой – Тайя без боя сдалась тому, кого, если б захотела, по двору размазала, что навоз лошадиный… Свадьбу устроили иным герцогам на зависть. Никто не догадывался о моих настоящих чувствах, если и замечали что, думали, поди–ка, о предстоящей разлуке с сестрой тоскую. И о том, как в ночь после отбытия свадебного поезда я с воем каталась на полу нашей с сестрой комнаты, тоже никто не знает. Не знал… До сегодняшнего дня… Слушай, а почему я тебе это вообще рассказываю, а? Кто тебя ко мне подослал?! Говори! Сейчас же!

– Не знаю… ик! – Проклятая икота! Ей и тряска за грудки не помеха! – В смысле никто меня не подсылал. Мне… ик… почему–то все рассказывают. И Тайя… ик… между прочим, тоже… ик… рассказывала.

– Тайя, да… – Буря утихла, как не бывало. – Ладно, старое это, хотя… Я ведь видела Вэрга потом еще раз. И даже не смогла поговорить по–человечески, справиться о сестренке – сорвалась в издевку и устроила безобразную сцену. А стоило Торвику покинуть перевал, к алне зачарованным голубем полетело мое прошение о переводе… Все, хватит соплей! Давай, Рель, расскажи лучше мне еще про них! Про родителей, сестру, племянницу. Про старуху Эйю тоже расскажи. Про Ольном.

– Да уже… ик… по пятому разу – сколько можно–то?

Раздраженный удар кулаком по столу.

– Рассказывай!

Он неожиданности икота ненадолго отпустила.

– Да все хорошо у них. – Пьяный вздох. – Почти у всех, потому как старая Эйя вроде как померла. Прошлой весной еще, кажется… Или осенью? А, неважно… Но перед этим, нет сомнений, у нее все тоже было… лучше просто не бывает!

– Помянем старуху!

– Мир праху ее.

Выпили, не чокаясь.

– Шрамы у тебя занятные, Рель Илиш. Да и имечко смутно–знакомое отчего–то… Где обзавелся?

– Да, разборки… ик… семейные… Слушай… ик… вы из–за шрамов по какой–то ориентировке нас проверять хотели? Неужто мы с… ик… сестрами на разбойников каких похожи?

– Да проверили уже… Мимо. Кому–кому, а тебе, парень, вообще в голову брать не стоит… Маги тут с храмовниками в кои веки сговорились, девицу какую–то беглую ищут. Якобы из недоучившихся алоний. Только брехня все это.

– Ик?..

– Слушай сюда. – Заговорщицким шепотом. Ну очень нетрезвым. – Нечисто там все, прямо нутром чую. И весточки от алны до сих пор нет… Не нравится мне это… Не сбегают алонии из Конхола. Выгнать могут, это да, в это я еще поверю. Сила – вот что держит нас покрепче иных цепей. Кто мы без нее? Чернь–рвань бесправная. Выскочки, шишки на ровном месте, больная мозоль на пятке. Видишь, как с Тайей дело повернулось? Была бы в Силе, разве посмел кто слово против сказать?! – Принесенная не так давно кружка нашла свой конец там же, где и все предыдущие. – Да что с посудой сегодня такое! Кружку сюда! Живо!

Ее тотчас принесли. Заодно и полный кувшин с элем.

– Вот видишь, с тобой напиваюсь, буяню, и ни одна зараза не вякнет – а то я не знаю, что за спиной говорят… Боятся. Видит Единый, правильно делают.

– Что, и… ик… маркиз… ик… боится?

Пьяное хихиканье.

– Этот пуще других. Хотя, ей–Единый, мы тут ни при чем. Вот еще разбрасываться предсмертным неснимаемым проклятием на всяких там дегене… аристократов. А старуху жалко, не со зла она это… Но с юморком у карги все в порядке… Было. Его сиятельство гонору поменьше на людях выказывал бы, авось проклятие шальника–месяца мимо и прошло бы. А так извиняйте!

– Хочешь сказать, Шальни…

Почти трезвый взгляд в упор.

– Тихо ты! Что, пожил свое уже? Хочешь в горах сгинуть?

– Да я… ик… нет.

– А раз мечтаешь добраться в целости к яссирскому дядюшке, помалкивай. Какого хмарника вы к тем степнякам привязались! Знаешь, сколько им Рижиг отвалил, чтобы они нашу «красавицу» до следующего полнолуния продержали. Аккурат Алфеда, сынка своего, оженить бы успел. Когда вы обратно нашу «красавицу» притащили, бедолага со страху чуть Единому душу не отдал: подумал, Его сиятельство раньше срока в себя пришли… – Пьяное хихиканье опять резко сменилось пьяной же серьезностью. – Эх, ваше счастье, что Тайю знаете, иначе заплаченное до последнего толина вытрясли бы.

– Да я… ик… знать… откуда…

– Откуда–откуда! От неклюда! На, выпей лучше. Икать не будешь.

Когда так предлагают, отказываться нельзя. Выпили.

– Не любят господа–аристократы шуточек над собой. Особенно если должность у них наследованием не подкреплена. Ох, разоткровенничалась я сегодня что–то… Ты мне лучше с утра напомни, я Бесс скажу, она тебе память подчистит. Так оно вернее будет.

– Но…

– Не боись, лишнего не уберет. Сестра Обессия у нас свое дело знает. Разумница знатная: давно ее на Тел–Ивильский перевал из нашей глуши сманивают… Хотя после это… А пока расскажи–ка мне лучше про Тайю. И про племянницу. Да и про родителей тоже не забудь словечко вставить. Про Ольном…

* * *

Темная высокая фигура мягко и уверенно скользила по ночной степи. Мрачный путник не спешил. Зачем? Тонкая нить следа маняще мерцала впереди, убегая в сторону Разделяющих гор. Хотя медлить тоже не стоило – позади осталось немало смертей и еще больше неоплаченных долгов.

Расчет – это суть непрекращающейся игры со смертью, основа везения. Одна неточность, упущенная деталь, досадный промах – и место тебе в канаве у обочины жизни. Было и такое… Но не в этот раз. Еще немного, добыча будет настигнута. И тогда ей придется заплатить. За все. Про набежавшие проценты тоже надо будет не забыть. Чего–чего, а считать он любит…

Только бы успеть первым. А он успеет.

Темная фигура скользила во мраке, а все живое (да и вся нежить тоже) торопилось убраться прочь с пути. Во избежание…

* * *

– Рель, подъем!

– Хр–р–р…

– Вставай, я сказала!

– П–почти…

– Да просыпайся же, пьянчуга беспробудная! Нам выходить с рассветом.

Кое–как я сползла с кровати и разлепила глаза. В руках – дрожь, в мыслях – полупьяная муть с флером подзабытого кошмара, а во рту – словно переночевал цыганский табор: с лошадьми, собаками и цепными дрессированными медведями.

«Мы отлично повеселились тут все вместе – чай, не впервой. В тесноте, да не в обиде». К внутреннему голосу большая просьба – воздержаться от демонстрации похмельного юмора. Меня может и стошнить…

Голова раскалывалась, виски ломило просто нещадно. После умывания холодной водой вроде бы полегчало, да и в мыслях просветлело.

С удивлением я оглядела место, где меня угораздило проснуться. Свеча, грустно догоравшая в закопченном старом канделябре, света давала немного, но комнатка была настолько маленькой, что хватало и этого. Обстановка – скромная донельзя. Видимо, чтобы те, кому довелось переночевать в крепости Шэнеко, не вздумали здесь загоститься. Кирина суетилась со сборами. Стараясь ей не мешать, полностью одетая Эона тихо посапывала в уголочке.

– Интересно, а как я здесь оказалась?

Мой риторический вопрос в пустоту не остался без ответа.

– Что ж здесь интересного? – пожала плечами Кирина, распихивая последние оставшиеся вещи по сумкам. – Приперлись где–то за полночь с этой, ну которая у алоний за старшую, да еще песни по пути горланили. Она тебя у порога сгрузила, а сама дальше по стенке поползла… Ну ты готова?

– А–а–а–га. – Зевок был мной безжалостно подавлен.

– Эона, тебя это тоже касается! Подъем!

– А? Что?.. Я не сплю. – Светловолосая так честно таращила на нас осоловелые глаза, что мы с Кириной не выдержали и расхохотались. Вернее, звонко рассмеялась неранка, я рискнула лишь слабо усмехнуться. Да и улыбка вышла больше сочувственной, чем насмешливой.

А все–таки это здорово, что я не одна. В смысле в хорошей компании.

В дверь тихонько поскреблись, и веселья как не бывало. Видимо, «проверенный временем человек», пожаловал.

– Ну деточки, собрались? – с беспокойством продребезжал из–за двери старческий голосок.

«Обстоятельные жительницы на Неране на проверки времени не жалеют». Да уж…

Взвалив пару сумок на плечо, Кирина осторожно потянула дверь на себя. Только убедившись, что в коридоре, кроме дородной бабки, никого, девушка проронила:

– Готовы.

– Благословение Богини! – Старуха отряхнула испачканный мукой передник. – Шустрее, деточки, надобно быть. Ох шустрее… Нарочный к девкам нашим беспутным пожаловал. Пока старшую не добудились – к незатяге вам убраться потребно.

И почему мне это совсем не нравится?

Утро выдалось морозное и свежее. Солнце первым делом подрумянило остроконечные шапки гор, а после снизошло и до всех остальных, в том числе и до трех путников, что поднимались по тропе.

Бабуська, которую, как свою, приветила Кирина, отплатила нам черной неблагодарностью – отвела к люку для сброса отходов. Как мы там корячились в кромешной предрассветной темноте, спускаясь по веревкам, лучше рассказывать не буду, в носу до сих пор свербит от мерзкого запаха выгребной ямы.

«Вот ведь злыдня, а не бабка! И это вместо того, чтобы с почетом и торжественной музыкой выпроводить вас через главные ворота!» Ну что за жизнь! Побухтеть в свое удовольствие – и то не дадут.

Лошадей пришлось бросить в крепости. Шли пешком, то и дело поскальзываясь. Однако ругаться опасались – вокруг царила тишина, подобная той, что в храме: доносит каждое слово до строгих небес.

Прореху было видно издалека. Невнятно–бурое пятно зависло прямо в воздухе чуть в стороне от тропы. Оно пульсировало, точно живое, непроизвольно вызывая чувство гадливости.

Небо, еще недавно чистое какой–то ледяной голубизной, быстро и незаметно затянуло тучами, что не прибавило мне спокойствия. Вскоре и вовсе пошел снег. Я ловила белые невесомые крупинки ладонями и думала, что это мой самый первый снег в этом мире. От этого бесцельного занятия меня отвлек шепот светловолосой:

– Кир, а нам обязательно лезть? – Эона поморщилась и все тем же брезгливым полушепотом уточнила: – И прямо… прямо туда?

– Мне тоже интересно, кстати, – в кои веки поддержала я девушку.

Напряженно о чем–то размышляющая Кирина отмахнулась: мол, лезьте, куда хотите, только не ко мне с глупыми вопросами – время придет, все разъясню.

Мы, само собой, заткнулись. А что нам еще оставалось?

Подъем становился все круче, а прореха, или, как ее называли в крепости, «незатяга», меж тем приближалась. Свое название она получила благодаря тому, что никакие усилия как алоний, так и заезжих магов не могли залатать этот прорыв межмировой ткани в Хмарь. Не один маг получил своего первого «подмастерье», написав пару–тройку рефератов на тему сего феномена.

При ближайшем взгляде на эту мерзость у меня на душе тоже стало неспокойно. Не покидало стойкое ощущение, что за нами наблюдают. С той стороны. Прильнули жадно, плотоядно, нетерпеливо…

– Рен Илиш! Рен Илиш! – позади нас раздался окрик знакомым фальцетом, разбегаясь эхом среди гор. – Эона! Кирина! Подождите меня! Я с вами!

Сейчас, ага.

Делая вид, что глухота у нас с рождения, мы ускорили шаг.

– Рель, любовь моя, не покидай меня! – Подобрав пышные юбки, постоянно оступаясь, мужчина карабкался следом.

О, господи, Единый который, за что это мне?!

«Вскружила девушке голову, разбирайся теперь, казанова недоделанная». Тьфу на нас обоих. Тебя и этого покалеченного проклятием идиота!

– Ходу!!! – рявкнула Кирина, здраво оценив обстановку.

До незатяги осталось каких–то пара–тройка шагов, когда мир вокруг нас сошел с ума. Легкий снежок обернулся метелью. Налетела вьюга. Завертела, закружила, безнадежно сбивая с направления. А после отступила, отрезая нас от мира стеной из мятущегося снега. На плечи вдруг легла неподъемная тяжесть, отчего подогнулись колени.

Четыре силуэта проступили в беснующейся метели. Три из них тенями остались стоять в снежной круговерти, а четвертый шагнул внутрь круга, и мы оказались лицом к лицу с взбешенной Мийей.

– Ваш путь окончен, достопочтенные. Прошу не оказывать сопротивления, тогда никто не пострадает. – Несмотря на перекошенную физиономию, голос алонии оставался официально–бесстрастным.

Вот это выдержка!

– Отпусти нас, Мийя. Пожалуйста.

Алония усмехнулась:

– Глупо на это надеяться, Рель. Или как там тебя? Сестра Лия?

– Зови, как хочешь, – буркнула я, отворачиваясь.

Резким порывом ветра с головы сорвало башлык и растрепало мои отросшие волосы, предательски посверкивающие у корней красным золотом. Утром было как–то не до покраски…

– Если бы не послание алны… – Мийя сплевывала слова, словно ядовито–горькую от желчи слюну. – Как ты могла предать Орден?

– Я никого не предавала, – все так же упрямо напирала я.

Кто б меня слушал? Уж точно не алония, самообладание которой было готово ей вот–вот изменить.

– Еще втерлась ко мне в доверие! А я–то расчувствовалась, пьяная дура, душу ей изливала!.. Лгунья!

«А нечего пьянствовать с первым встречным!» Кто бы говорил…

Груз на плечах потяжелел настолько, что мне пришлось упереться в мерзлую землю руками, чтобы не распластаться навзничь. Острые камешки больно впились в ладони. Было такое ощущение, что еще немного, и они прорвут кожу и впечатаются в мясо.

Где–то там у меня за спиной болезненно охнула Эона и выругалась Кирина.

– Каждое слово, сказанное о твоей семье, было правдой. Я никого не пыталась вывести на откровенность. Это тебе нужно было выговориться. Не мне.

Алония скрестила руки на груди, с презрением смотря на нас сверху вниз.

– Я сама знаю, что мне нужно.

– Да неужели? – Меня точно прорвало. Честно говоря, я вообще плохо соображала, что несу. – А я вот думаю, что не знаешь! И никогда не знала. Вернее, просто боялась себе в этом признаться. Ты же отказалась от любимого мужчины, причем не из благородства характера, верности Конхолу или любви к сестре, а из–за страха и гордыни. Тогда как Тайя ничего не побоялась. И знаешь, несмотря на весь тот ужас, через который ей пришлось пройти, она ни о чем не жалеет. В ее жизни была любовь, было счастье. И еще у Тайи есть ее самое дорогое сокровище, ее любимая дочка. А что осталось у тебя, помимо твоей пресловутой Силы, долга и болезненного самолюбования? Перешептывания за спиной, чужая подозрительность, зависть и пустота. Это ты предательница и лгунья, а не я! Ты предала и обманула саму себя…

От сдержанности Мийи не осталось и следа. Лицо побагровело, пальцы до дрожи сжали рукоять меча.

– Заткнись!

– Меня можно заставить замолчать, но что делать с твоими воспоминаниями?! – выкрикнула я, почти срывая голос. И сипло продолжила: – Твоими персональными призраками… Разве не они приходят к тебе каждую ночь, глумливо хихикая, мучают тем, что могло бы быть, но не случилось? А ты готова сделать что угодно, лишь бы не думать, забыться… Хотя бы пьяным сном…

Расширившиеся темные глаза смотрели на меня, а видели оживший труп несбывшихся надежд.

– Откуда ты знаешь…

Стена из ревущего снега сгустилась, превратившись почти в монолит. Стало больно дышать. Еще немного – и я потеряю сознание.

– Знаю… Мийя, пусти… – Из горла через слово вырывался хрип. – Ради всего святого… Я… я тоже хочу пойти своим путем, как… как Тайя… Помоги же… мне. Ради… него… Ради… Вэрга… Ради… памяти… о нем…

Секунда, другая, и небосвод, казалось навалившийся на нас сверху, вернулся на свое законное место. Хотя, может быть, непосильную ношу приняли ссутулившиеся плечи стоящей напротив нас женщины.

– Прости его, – тихо сказал кто–то вместо меня. Не веря своим ушам, я оглянулась – это была Эона. – И себя прости. Что случилось, того уже не изменить. Отпусти прошлое, не держи – тогда оно тоже тебя отпустит.

На мгновение алония подняла на нас больной взгляд, а после растворилась в метели. С трудом я поднялась на ноги, оглядываясь и топчась на месте. Вьюга расступилась, открывая, будто коридор, уходящую вверх тропу.

– Вперед! – Повторять больше двух раз Кирина никогда не любила. Она схватила нас с Эоной за руки и потащила за собой. Прямо к прорехе.

Где–то там, за нашими спинами, в снежной круговерти, раздавались выкрики:

– Мийя, что происходит?!

– Потом…

Ветер, подгоняя, хлестнул в спину.

– Рен Илиш, я ваша…

– Какой хмари, ты…

– Да что с ней такое?!

– …Навеки!

– Мийя, очнись! Контур нарушен!

– Девочки, держите стену! Не справляемся!

– Рен Илиш!.. Не покидайте меня!

– Сестры, налегли!

– Мийя, где девки?!

– Позже!

– Маркиз, куда вы!

– Хмарь его поглоти! Уперлись в стену! Ну же!

– Рен Илиш!

– А ну назад, придурок! Держите его! Бесс! Илса! Помогите!

– Рель, я люблю вас!!!

– Хмаров недоумок! Назад! Илса, пеленай Силой. Бесс, крути руки!

– Мийя!!!

Где–то далеко позади… А прямо передо мной разрасталась прореха. Кирина забормотала что–то совершенно неразборчивое. Из–под воротника ее куртки начал пробиваться слабый голубоватый свет. С каждым мгновением он становился все ярче. Незатяга жадно впитывала это свечение, набухая и светлея. Она приняла форму четкого квадрата, по периметру которого замерцали знакомые мне руны перехода.

Если бы у меня осталось еще хоть немного инстинкта самосохранения, да и просто здравого смысла, я уперлась бы руками и ногами, но не дала себя утянуть в эту чавкающую хлябь. А так…

– Мийя, нарыв лопнул!!! – последним донесся до нас крик одной из алоний, прежде чем окружающий меня мир схлопнулся.

Глава 6

В Зале Большого Совета давно не было так многолюдно. Сегодня здесь собрались наместники всех провинций Великой Империи Тилан. Особняком шушукалась делегация с Вольных островов. Учитывая, что каждый притащил с собой еще по советнику и писарю (не дай Единый, будет пропущено хоть одно слово, которое можно истолковать в свою пользу!) – ничего удивительного, что народу было не протолкнуться. Опять же, со времени последнего собрания прошло уже без малого два года.

Хорошо еще на Совет не допускались придворные маги и храмовники: составители уложения «О проведении Большого и Малого Имперского Советов» наивно полагали, что политика – исключительно мирское дело.

Присутствующие неспешно прогуливались на самом нижнем ярусе трехуровневого зала–амфитеатра, с умыслом тасуя образующиеся группы и изредка поглядывая на незанятые кресла второго уровня. Усесться на эти жесткие, обитые винно–красным бархатом сиденья было пределом мечтаний честолюбивых представителей многих и многих аристократических семей Империи.

Пустовал и возвышающийся над всеми присутствующими тронный пьедестал. Великий Император Дэрриш Всеблагой изволили задерживаться.

«Ничего–ничего, подождете, высокородные, от вас не убудет», – усмехнулся про себя последний, Разглядывая разношерстную толпу сквозь магический занавес, непроницаемый для других, но совершенно прозрачный для невосприимчивого к магии Императора.

Посмотреть было на что. Столько смертельно опасных существ в одном помещении – это зрелище, пожалуй, даже отдает некоторой изысканностью, хотя со временем может и надоесть.

К примеру, хаад Джерии и шан Лавимы так мило беседуют на общефилософские темы, то и дело обращаясь к мудрости древних поэтов, на память цитируя бессмертные строки, а ведь не далее как на прошлой неделе служба дознания представила отчет о двух неудавшихся покушениях. Взаимных, между прочим.

Или вот еще: больше похожий на священника, чем на главу провинции, герцог Кернийский. Посмотришь – образцовый аскетизм, верность Храму и Вере. А на чем род свой поднял? Целая сеть подпольных заведений по всей Империи, где торгуют ласками веселых девиц и джерийским порошком. Страшный человек, но преданный Короне. К тому же подати платит исправно.

Неподалеку, поглаживая плечико смазливого писца, расположился наместник Яссира. Те, кого вводила в заблуждение его внешность деревенского увальня, жестоко расплачивались за свою наивность. Живых врагов у него практически не осталось, лишь тайные и очень осторожные недоброжелатели.

Первый Маршал тихонько притронулся к плечу Императора, отвлекая его от созерцания Большого Совета:

– Вам пора, Владыка.

– Да, пожалуй. Императрица готова? – Дэрриш перевел взгляд на другого сановника и вопросительно посмотрел на Первого Мастера.

Прежде чем ответить, тот на пару мгновений прикрыл глаза, мысленно связываясь с Мастером Иллюзий Наивысшего ранга Омениссом.

– Все готово, мой Император.

– Тогда начинаем.

Первые телохранители слаженно кивнули и заняли свои места чуть позади Императора. Чувствуя себя донельзя глупо, Дэрриш поднял согнутую в локте левую руку. Не будь «божественного наследия», он бы сейчас не просто увидел рядом с собой беглую супругу, а ощутил аромат ее духов, почувствовал, как легкие пальчики Императрицы опираются на предложенную мужем руку.

Высшие иллюзии – это не балаганные фокусы, хотя тоже народу на потеху…

– Публика в сборе, артисты готовы. Представление начинается, – скорее для себя, чем для охраны, сказал Император, и занавес за троном рассеялся.

Зазвучали фанфары, и императорская чета через арочный вход вступила в зал.

– Их Императорские Величества: Дэрриш Всеблагой и Лия Всемилостивейшая! – нараспев продекламировал герольд. – Славься Божественная Кровь!

– Славься!!! – грянуло так, что задрожали стены.

Разумеется, тут же в окна сквозь витражные стекла заглянуло солнце, огладив лучами малые парадные короны, тем самым создав блистающие ореолы вокруг императорских особ.

«Божественный предок, когда им надоест эта показуха?» – скривился про себя Император.

Собравшиеся в зале наместники почтительно склонили головы. Остальные присутствующие, рангом пониже, опустились на колени. Императорская чета взошла на тронный пьедестал, увенчивающий третий уровень Зала Совета, и заняла там полагающиеся им места. Телохранители застыли изваяниями неподалеку.

Большой Имперский Совет начался. Первый – со дня смерти Джейслана Второго Справедливого.

И, как заведено, начался он с представления ключевых участников. Порядок процедуры не менялся со времени созыва Первого Совета, который состоялся почти тысячу лет назад. Император повелительно кивнул герольду.

– Да пошлет процветания Единый провинции Ассен, да снизойдет мудрость на наместника ее.

Высокий лэрд Ассенийский поднялся на второй ярус и занял крайнее левое из стоящих здесь кресел.

– Да пошлет процветания Единый провинции Лавима, да снизойдет мудрость на наместника ее.

Шан Лавимы не спеша проследовал на свое место.

– Да пошлет процветания Единый провинции Эльма, да снизойдет мудрость на наместника ее.

Следующий глава провинции взошел на второй ярус…

«Каждый раз одно и то же! Неужели нельзя просто рассесться по местам и быстро, а главное, конструктивно решить возникшие проблемы!» – Увы, такие добродетели, как терпение, почтение к традициям и снисходительность, не были сегодня свойственны Его Императорскому Величеству.

– Боже, приснится же такое! Ну и тоска! – продублировал мысли Императора чей–то шепот неподалеку. – Когда же закончится эта тягомотина…

В глубоком ошеломлении Дэрриш скосил взгляд вправо. Трон рядом с Императором больше не пустовал. Его занимала девушка, одетая, согласно вышеупомянутому уложению «О проведении Большого и Малого Имперского Советов», в платье императорского черного цвета. Волосы оттенка красного золота собраны в высокую прическу и увенчаны малой императорской короной. Изящные пальцы унизаны кольцами–оберегами. Из других украшений – только платиновый медальон со знаком Единого – символ божественного избрания.

Да, сомнений быть не могло, Дэрриш видел сейчас свою беглую супругу. Император чуть повел затекшим правым плечом – судя по всему, действие окольцовывающей его Иланы усиливается со временем. Он стал способен видеть, слышать, а может, даже осязать высшие иллюзии. Верховный маг говорил о возможных последствиях ритуала иланения, но Император не предполагал, что они начнут проявляться подобным образом. Хотя, если принять во внимание последнюю встречу с призрачной Императрицей, чего–то похожего следовало ожидать.

После памятного бурного «свидания» ожоги на ладонях неделю сойти не могли. А недостойная невозмутимого воина и властителя привычка почесывать их о колени до сих пор не прошла…

– Да пошлет процветания Единый провинции Телен, да снизойдет мудрость на наместника ее, – ворвался в мысли Императора зычный голос герольда.

– Такая скукотища здесь постоянно или Ваше Императорское Величие устроили этот праздник в мою честь? – Лия повернулась к мужу и скорчила забавную гримаску.

– Все для вас, моя бесценная Императрица, – еле слышно процедил Император.

– Да уж, нет мне цены – вот все и стремятся заполучить по дешевке. – Девушка опустила взгляд на занимающего свое место наместника Тении.

Только муштра учителей, крепко вбившая еще в детстве дворцовый этикет, помогла Дэрришу сохранить подобающее случаю невозмутимое выражение лица. К сожалению, так же легко призвать к порядку скачущие, как бешеный волкодлак, мысли не удалось.

Еще в самом начале этой аферы Император с пристрастием расспрашивал Верховного мага о высших иллюзиях. Как рассказал тогда Эст, это есть некий слепок с личности, который ведет себя соответственно характеру, привычкам, устремлениям, благодаря чему иллюзии столь достоверны и труднораспознаваемы. Попутно Верховный маг изрекал еще много разных малопонятных слов, но это представление – основное, что Дэрриш вынес из того разговора.

– Да пошлет процветания Единый провинции Риана, да снизойдет мудрость на наместника ее.

Движения на нижнем ярусе не наблюдалось. Дэрриш удивленно окинул взглядом зал – отсутствие Велиссы им было замечено только сейчас – так Императора выбила из колеи его новоприобретенная способность.

От нижнего уровня ко второму стремглав помчались изумленные шепотки. Наместник может пропустить Большой Совет по очень веской причине. К такой приравнивалось, пожалуй, только нахождение при смерти. Все остальное преодолимо, а значит, не является оправданием. Но даже в этом случае глава провинции должен был прислать вместо себя доверенное лицо, имеющее бумагу с печатью Имперской Канцелярии и оттиском своего родового герба.

Согласно восьмому пункту все того же уложения «О проведении Большого и Малого Имперского Советов» отсутствие наместника на Большом Совете дает право другому благородному семейству этой провинции претендовать на власть. Разумеется, последнее слово в назначении за Императором, но…

Сколько интриг и покушений было замешено на этом пункте! В архивах Службы магического Дознания материалы по делам подобного рода уже в одну комнату не помещаются. Как раз только позавчера Дэрриш подписал главе дознавателей ходатайство на расширение служебных помещений. В сердце Дэрриша кольнуло беспокойство. Когда этим утром он покидал покои герцогини Рианской, с ней было все вполне благополучно. Да, настроение Велиссы оставляло желать лучшего, так как назавтра ей предстоял отъезд из столицы, но выглядела девушка, как всегда, великолепно.

– Да пошлет процветания Единый провинции Риана, да снизойдет мудрость на наместника ее, – неуверенно повторил герольд, бледнея и краснея попеременно.

«Что же могло произойти с Вел?» – Беспокойство нарастало, заставляя до боли стиснуть подлокотники трона.

– В порядке она, – шепнула Лия. И улыбнулась в ответ на изумленный взгляд. – Как пить дать хочет показательные выступления устроить. В этом вся Велисса.

«Что эта Избранная о себе воображает!» – Беспокойство разбавилось едким раздражением.

– Да пошлет процве… – В этот момент большие двустворчатые двери распахнулись, и в Зал Большого Совета вступила, как обычно ослепительно–прекрасная, Велисса рю Сарра, герцогиня Рианская, одетая в угольно–черное платье, с диадемой из черных бриллиантов в белокурых волосах. В почти абсолютной тишине легкие девичьи шаги звучали, как удары храмового колокола.

– …тания Единый провинции Риана, да снизойдет мудрость на наместника ее, – с видимым облегчением договорил в третий раз фразу бедолага–герольд.

Не обращая внимания на всеобщее замешательство, Велисса невозмутимо прошла к лестнице, сделала реверанс в сторону трона, со значением улыбнулась Императору и поднялась к своему креслу.

«Смотрите, вот она я, настоящая императрица!» – говорил весь ее вид.

Снова жалящий рой шепотков закружился по залу.

«Идиотка! Разве она не понимает, что сейчас выставляет на посмешище нас обоих! Причем делает это таким образом, что я буду вынужден отреагировать!» – Тревога за девушку обернулась гневом. Таким сильным, что Дэрришу пришлось прибегнуть к технике восстановления внутреннего покоя.

Мысленно он вернулся в детство, в сумрачную прохладную благодать Храма. Годы обучения там были самым упорядоченным и одновременно беззаботным периодом в его жизни. В пять лет, сразу после смерти матери, будущего Императора отдали на воспитание Маршалам Храма. Дворцовые интриги, игры на выживание, проверки на прочность, которые так любил устраивать отец, – все это уже было потом…

От души зачерпнув покоя в детских воспоминаниях, Дэрриш смог вернуться к действительности.

Меж тем церемония представления почти закончилась.

– Да пошлет процветания Единый провинции Идан, да снизойдет мудрость на наместника ее.

Суровый, как и природа возглавляемой им провинции, конунг Иданский занял последнее свободное кресло.

Традиционно первое слово было за Императором.

– Мы, Император Дэрриш Первый, приветствуем вас, высокородные, на Большом Совете! Да пребудет с нами благословение Отца Нашего Единого, да снизойдет на нас мудрость Его! Действуйте для и во благо Великой Империи Тилан.

Дэрриш замолчал, и в наступившей тишине смешок Императрицы был слышен по–особенному отчетливо. Торопясь сгладить неловкую ситуацию, с места поднялся наместник Мируны и попросил слова.

Император поспешил предоставить запрошенное дозволение, пока венценосная супруга не вытворила что–нибудь похлеще.

«Куда смотрит Оменисс?! – Дэрриш сердито покосился на Императрицу. Едва восстановленное спокойствие было готово оставить его вновь. – Ну Эст Сотворитель, готовься, сразу после окончания Совета тебя ждет подробнейшее обсуждение профессиональной пригодности некоторых твоих подчиненных».

Дальше Совет пошел по накатанному тысячелетием сценарию. Наверное, даже на том, самом первом Большом Совете, собранном Даррианом Всемогущим, решались те же самые проблемы.

Свары, свары, свары…

Границы Мируны были «незаконно потеснены», целостность Империи «оказалась под угрозой великой», ибо Тахил и Новер, а точнее, их наместники вступили в «единопротивный сговор», а значит, «сеют раздор и смуту». Конунг Новерский яростно отказывался от «подлых наветов», не забывая поносить «рассадник хмарной скверны» – Порреону. Наместник последней припоминал сальгрийцам отхваченные в «скорбные дни Второго Пришествия» рудники и, как следствие, «безоружность аки беззащитность пред ордами хмарной нежити». Представитель Сальгрии, ухмылялся в седые усы, обещал помочь «соседу нашему ближайшему» оружием, а плату за него взять, только лишь «благотворительностью не унизить». На это герцог Ландрийский тотчас заметил, что прошлогодняя соседская поддержка оружием вверенной ему провинции больше напоминала грабеж на большой дороге, чем честную торговлю, не говоря уже о благотворительности. Ландрии поспешили напомнить о ее возмутительном завышении цен на вина. Конечно же в этом оказались виноваты грабительские пограничные пошлины Орландона и Керны, не говоря уж о Телене…

В общем, присутствующие развлекались, как могли.

Один Император с тоской молча выслушивал (уже и не упомнить в который раз) и в уме начерно прикидывал, во что обойдутся имперской казне межпровинциальные дрязги в нынешнем году.

– Вступительная речь была просто бесподобна! – саркастически прошептала Лия, слегка наклоняясь к мужу и отвлекая того от подсчетов, сколько потребуется золота на кампанию зачистки Порреонских болот и вообще стоит ли эта «волкодлачья шкура» выделки.

Император скрипнул зубами – не хватало еще препираться с какой–то там иллюзией, к тому же на глазах у Большого Совета!

Он опять вернулся к мыслям о Порреоне. Проблему нужно–таки решать: вампиры наглее с каждым годом…

– Давно не слышала, чтобы говорили так лаконично, четко и по делу, – продолжила хохмить Императрица, окончательно перерубив мужу нить размышлений.

– Я старался, – еле слышно процедил Дэрриш. – Рад, что вам моя речь пришлась по сердцу, драгоценная супруга.

– Ну как же мне могла не понравиться божественная мудрость, изрекаемая устами Всеблагого Императора. – Упершись локтем в золоченый подлокотник, а кулаком в упрямый подбородок, Лия с насмешкой во взгляде смотрела на Дэрриша.

«Божественный предок, за что мне это! Мало проблем с Велиссой, теперь еще с женой разбирайся! И даже не с женой, а с ее иллюзией». – Настроение Императора и так было не очень, а тут вообще испортилось дальше некуда.

Он перевел мрачный взгляд на герцогиню Рианскую. Велисса была единственной женщиной в Совете. После смерти старого герцога три года назад она получила это место по одной простой причине. Даже двум. Девушку прочили в невесты наследнику, а в родственницах у нее – сама ална Конхола. Остальные наместники и аристократы рианы терпели такое положение вещей, так как думали, что это все временно. Велисса выйдет замуж, ей станет не до политики, вот место и освободится. Зачем портить отношения с будущей Императрицей?

Фаворитка же – совсем другое дело. Пристрастия императоров так переменчивы…

Герцогиня поймала взгляд Дэрриша и расцвела влюбленной улыбкой.

«Эта тоже хороша! Устроила тут представление! Правильно Аксий говорит, все беды от женщин», – Император холодно отвернулся.

Улыбка Велиссы из обольстительной стала почти жалкой. Происходящее не укрылось ни от одного человека в зале. На многих лицах без труда можно было прочесть нескрываемое злорадство. Сочувствовали же опальной герцогине единицы.

Совет меж тем шел своим чередом. Жаркие споры набирали обороты. От мелких междоусобных дрязг стали переходить к действительно важным вопросам.

– А не пора ли нам обсудить ситуацию с Сумеречными Землями, высокородные? – оборвал пререкания членов Совета командный голос конунга Иданского. – Вместо того чтобы убивать время на всякую чушь, которую спокойно можно решить и за пределами Большого Совета.

«Единственный нормальный человек в этом зверинце», – с неожиданной теплотой подумал Дэрриш, глядя на бывшего наставника.

Испросив слова, хаад Джерии грузно поднялся с места.

– Но достойно ли мудрейшим мужьям Великой Империи тратить драгоценнейшее время свое на то, что нельзя изменить? Мудрость Совета небезгранична, о высокочтимый Сигуд. Не будет ли более разумным обсудить вопросы, имеющие конкретные пути решения?

– Недостойно отсиживаться по провинциям! – рявкнул наместник Идана. – Переждать хотите? Думаете, пусть Север мается, а до наших мягкотелых провинций хмарная зараза не доползет?!

Конунги Ивила и Новера в согласии огладили серебристые бороды. Наместник Порреоны сердито фыркнул, однако спорить не стал. Император также был согласен с иданцем – полностью и безоговорочно.

– Ну наконец–то что–то забавное, – пробормотала Императрица, чуть подаваясь вперед.

– К хмари такие забавы, – проворчал Дэрриш. – Вместе с прогнившей политикой.

Эх, сейчас бы на коня и в поход! Подальше от двора и интриг, назойливых придворных и обязанностей. Куда–нибудь в гущу событий, туда, где в жаре схватки тело не рассуждает, а действует. Как в старые добрые времена, в Разделяющих горах, когда его еще не называли ни Императорском Высочеством, тем более Величеством, а побратимы по крылатому отряду звали просто – Вороном. Сейчас же, кроме Эста Сотворителя и Велиссы, никто не рискует обратиться и просто по имени. Даже навязанная Пророчеством жена…

– Как бы не так, – уже спокойнее продолжил глава Идана. – Сумерки никогда не довольствуются малым – они пожирают все. Стоит ли ждать Третьего Пришествия или, может, необходимо объединить силы и выжечь скверну, пока она не расползлась?

Под напором конунга джерийский наместник плюхнулся обратно в кресло. Тотчас встал другой.

– А не кажется ли вам, благородный Сигуд, если сие великое деяние можно было бы свершить, его бы давно устроили? – по залу храмовым елеем растекся голос шана Лавимы. – Как вы собираетесь сражаться, когда до Сумеречных Земель доходят три корабля из десяти, а возвращается из них хорошо хотя бы один? Рассчитываете потопить в Великом Разломе весь имперский флот? То–то порадуются Вольные острова, присоединяя Хакар…

На нижнем ярусе дружественная делегация возмущенно зароптала, а выше уровнем побагровел хакарский наместник. Император вскинул бровь, делая знак секретарю выделить в протокольном свитке последнее высказывание. Дабы после Совета не забыть о взыскании в казну виры с провинции Лавима соразмерно несдержанности ее наместника.

– Я ни в коем случае не желал обидеть гостей нашей прекрасной Империи, – заюлил выступающий, – а всего лишь указал на возможное развитие событий. Необдуманные решения грозят самому святому – целостности Тилана.

Конунг Иданский смерил оппонента тяжелым взглядом.

– Целостности Империи грозит как раз наше бездействие. Тесно Сумеркам в загонах, расползается нежить по тиланским землям, сжирая целые поселения. Поднажмет Хмарь, разойдутся скрепы на перевалах, что делать будете, высокородные?

Ни один шепоток не нарушил повисшую в зале мертвую тишину.

– Возможность обойти Великий Разлом есть. – Конунг оглядел притихших людей. – Но хватит ли нам духа поступиться гордостью и воспользоваться ей?

В ответ на это, в противоположность прошлому вопросу, гомон возбужденных голосов поднялся чуть ли не к самому потолку.

– Что же это за таинственная возможность, Сигуд? – Любопытство никому не чуждо. Даже венценосным особам божественного происхождения.

– Ничего таинственного, мой Император. Ответ давно у нас перед глазами, – поклонился наместник Идана.

Дэрриш нахмурился. Да, Сигуд был одним из его наставников, но подобному обращению не место в Зале Совета.

– Нам нужен прямой ответ, а не простонародная игра в угадайку, наместник.

– Простите меня, Ваше Величество. – Еще более низкий поклон. – Но ответ действительно очевиден. Это Неран.

«Нет, все–таки хорошо, что храмовники с магами на Совет не допускаются, – подумал Император, глядя, как распаляются присутствующие. – От одного Аксиева ора «Отлучу! Измена! Еретики!“ я бы сейчас оглох».

– Неран, – замешкавшимся эхом прошептала Лия.

Дэрриш вздрогнул и на мгновение отвлекся от творящегося беспорядка на нижних уровнях, чтобы посмотреть на супругу.

Но трон Императрицы уже опустел…

* * *

На неглубоком снегу, раскинув руки, лежал молодой мужчина. Над ним угрожающе нависали горы, но взгляд янтарных глаз, минуя пики, в задумчивости упирался в набрякшее тучами небо.

Нить исчезла. Не оборвалась, нет. Запуталась.

Где–то закрался просчет. Опять. Хотя пока это еще не ошибка. Просто решение окажется более сложным. И более интересным.

Парень поднялся, взвалил на плечи мешок и решительно зашагал к виднеющейся вдалеке крепости.

Глава 7

Хруп, хляп… Хруп, хляп… Блям–с! Хруп, хляп…

Это мы шли гуськом: как всегда, неранка впереди, я посередке, а Эона ковыляла в арьергарде. Скелеты голых березок стыдливо выглядывали из–за чуть более одетых хиленьких товарок–сосенок. Петляющая между деревьями, покрытая тонким ледком кочковатая тропинка хрупала под нашими усталыми ногами. Глубокие следы в торфе тут же заполнялись болотной жижей.

Когда нас утром вышвырнуло из портала в каком–то болотистом леске, крепко приложив о землю, двигаться дальше – сил не оставалось. Но идти было просто необходимо: портал – это такое возмущение Силы, пусть и весьма размытое Вампирьими топями, которое нельзя не заметить. Точное место, конечно, не определят, но примерный ареал очертить смогут.

Далеко мы, правда, не ушли – на первом же пригодном для лагеря островке свалились спать. Переброс вытянул из нас чуть ли не столько же энергии, сколько ушло бы, путешествуй мы своим ходом. Такова коварная природа самопальных порталов, особенно тех, что привязаны к хмарным прорехам. Если бы дело проходило в Башнях телепортации, момент перехода вылился бы в пару мгновений, неприятных, но вполне переносимых ощущений без последствий, – все они достались бы дежурному магу Башни. Недаром эта должность – одна из самых высокооплачиваемых в Гильдии.

– Рель? – окликнула меня Эона.

– Ммм?.. – маловразумительно отозвалась я, находясь в состоянии крайней задумчивости. Этим утром мне опять приснился императорский дворец.

«И что тут особенного? Он же тебе постоянно снится»:

В этом сне я была сразу в двух местах. Смотрела на происходящее как бы со стороны Дэрриша и одновременно в собственном обличье сидела на троне – вся из себя в черном платье и в короне – поди, на залетную ворону в курятнике походила. С моим–то изяществом, да еще по сравнению с Велиссой. Эх…

«Завидуешь?» Сама не пойму. Вообще ощущения от сна остались странные. В отличие от прошлых посещений у меня было чувство полной нереальности происходящего. Иначе, от этой двойственности, наверное, я бы просто сошла с ума…

Настойчивое подергивание за рукав.

– Расскажи о своем мире, а?

– Что? Не поняла… – Мысленно я все еще находилась в Зале Большого Совета.

– Ну о своем мире расскажи, – покладисто в третий раз повторила светловолосая. – Откуда ты к нам попала?

Да–а–а… Вопрос выдернул–таки меня из императорского дворца и поставил в ближайший тупик для размышлений.

– Ты знаешь, Эон, я не мастерица рассказывать. Это у нас вопрос к Кирине…

– Да ужель ли? – обернувшись к нам, усмехнулась упомянутая. – А кто ж нам байки травил про сбежавшую монашку, кою к служителю Единого тащили на обряд венчания? Баюн лесной, что ли? Давай–давай, не увиливай, рассказывай!

Я подтянула лямки заплечной сумки немного повыше.

– Нашли с чем сравнивать! Одно дело навра… то есть рассказать о каком–нибудь человеке, и совсем другое – о целом мире! Есть же разница!

Кирина оглянулась снова.

– Да никакой! Мудрейшая говорит: «Мир вокруг – это лишь отражение представлений о нем в нас самих. А мы – всего лишь мысли Богини».

Вот завернула!

«На то тетка и мудрейшая, чтобы изрекать всякую малопонятную чепуху, выдавая ее за вековую мудрость». Что поделать, такое положение ко многому обязывает.

– И что вы хотите узнать о моем мире? – сдалась я.

– Ну… – замялась Эона. – Какой он… что за люди там живут, как живут, каким богам молятся?

– Да разные люди. Как и здесь. Встречаются и плохие, и хорошие. Рождаются, любят, ненавидят, сражаются между собой, умирают… И молятся, конечно. Многим богам молятся, да еще постоянно придумывают новых.

– Новых? – ужаснулась светловолосая. – А истинные боги не гневаются?

– Да кто их знает, – пожала плечами я. – Многие в нашем мире считают, что богов нет вообще.

Девушки были так ошеломлены, что не сразу нашлись что сказать. Очень недолго мы переставляли ноги в полной тишине.

Хруп, хляп… Хруп, хляп… Блям–с!

– Как – нет?! – Высказанный мной факт пронял даже Кирину. – Как же без Бога? А кто тогда есть?

– Высший разум. Вселенская справедливость. Мировое равновесие. Законы существования. Природа.

– Разве все это и не есть Бог? – Кирина удивленно остановилась.

Я еле успела вовремя затормозить. А Эона – нет, привычно уткнувшись мне носом в спину.

– Пожалуй.

Неранка испытующе посмотрела мне в глаза:

– Сама–то ты в Бога веришь?

– Верю. И, честно говоря, мне все равно, как это называется. Хотя по большей части наш мир утратил веру в божественное чудо. Люди верят лишь только в то, что могут увидеть, пощупать, исследовать. Современный человек предпочитает знать, а не верить. А некоторые и знать не хотят… Может, это все оттого, что в нашем мире совсем нет магии.

– Нет?! – в голос ахнули подруги. – Вообще?

– Вообще. Есть наука, знание, техника. А магии – нет. Чудеса называются шарлатанством, а люди, которые в них верят, наивными глупцами.

– Так не бывает, – тихо сказала Эона.

Я лишь молча улыбнулась.

Какое–то время мы шли в тишине. Хлюпала под ногами размякшая жижа – к вечеру распогодилось и потеплело.

– Какое ужасное место, – произнесла у меня за спиной светловолосая. – Почему ты хочешь туда вернуться?

«И правда, почему?» По кочану.

– Не такое уж и ужасное, – вступилась я за собственный мир, только что мной же и обруганный в красках. – Обычное. Смотря как устроишься. Все зависит от того, готов ли ты приложить усилия, чтобы добиться, чего хочешь. От тебя все зависит. Главное – по–настоящему захотеть. И никто не пытается заставить тебя что–то делать, прикрываясь дурацким Пророчеством…

Почему–то на глазах выступили слезы. Я невольно остановилась, пытаясь с ними справиться.

– Рель, прости, – ткнулась лбом мне в плечо Эона. – Я не хотела тебя расстраивать.

– Да ладно… Сама не понимаю, и чего это я расквасилась.

Оглянувшаяся на нас Кирина, как всегда, быстро и верно оценила обстановку.

– Все, сестры, заканчивай пустопорожнюю болтовню! Привал! Да поживее. Солнце скоро сядет. А байки можно и у костра потравить.

Луна полновесным серебряным таленом дразнила с небес. Во тьме тяжко вздыхало болото, иногда разражаясь чьим–то тоскливым плачем. Обходя стороной обережный круг, по стылой земле стелились странные шорохи и с плеском тонули в черной воде.

Волкодлачье время. Или вампирье.

Обихоженная Неотразимая с довольным стуком вернулась в ножны. Я аккуратно отложила их в сторону и, чтобы как–то нарушить затянувшееся молчание, поинтересовалась:

– Кирин, слушай, а почему эти топи Вампирьими зовутся?

– Вампиры тут водятся. – Девушка пожала плечами, мол, «что тут непонятного – название говорит само за себя».

Несколько мгновений мы провели в тишине и покое. А после началось.

– Вампиры! – задохнулась Эона, роняя сумку, в которой только что самозабвенно копалась.

Неранка недовольно посмотрела на меня. Ее взгляд красноречиво говорил, что именно и в каких выражениях она думает о дурацких провокационных вопросах и о тех идиотках, которые их задают.

Пришлось идти на попятный.

– Эон, да расслабься! Не зря же мы горбатились, круг обережный мастерили. – Я махнула рукой в сторону наваленного вокруг нашей стоянки лапника: заговорила на совесть, даже на рунное прикрытие Силы не пожалела. Думаете, легко выцарапать на тонких ветвях руны числом трижды по двенадцать? Попробуйте – узнаете. – Как–никак уже вторую ночь в болотах кукуем – топляк и тот не привязался.

Однако наша светловолосая паникерша не желала успокаиваться. Не понимаю, как я могла ее при первой встрече принять за бесстрашную валькирию?

– Кир, что, правда вампиры? Настоящие?!

Та неприветливо зыркнула на меня еще раз и рявкнула:

– Нет, хмарь их пожри, игрушечные! Забавные такие. А уж как кровь сосут – обхохочешься! Щекотно же.

Светловолосая обиженно замолчала и отвернулась.

– Наверняка местные так комаров называют. – Я уже жалела, что завела этот разговор. – Нам повезло, что мы не в сезон попали.

– Ну почему же не сезон? – насмешливо протянули из темноты. – Холодная осенняя ночь – самая пора для нас, можно сказать.

Мы, все трое, как по команде, вздрогнули и удивленно вскинули головы, озираясь и нащупывая оружие. Будто бы в угоду нам, свет костра озарил подошедшего к кругу из еловых ветвей мужчину. Приятный, невысокий, располагающей внешности, но взгляду зацепиться особо не за что. И никто из нас не слышал, как незнакомец приблизился – ни плеска, ни вязкого шума шагов. Не по воздуху же он прилетел…

– Дозволите ли вашему покорному слуге присоединиться к столь блестящему обществу, дорогие дамы? – Мягкий полупоклон.

По неосторожности я посмотрела в глаза подошедшему. Хмарь смотрела оттуда, топко хлюпая в огромных расширяющихся зрачках, подавляя волю и грозясь поглотить меня без остатка. Из этой топи меня выдрала боль, раскаленными клещами пронзившая левое плечо.

– В глаза не смотрите!!! – заорала я, в панике отводя взгляд.

Однако предупреждение запоздало. Девушки уже пытались шагнуть прочь из обережного круга. Времени на раздумья не оставалось. Рядом с костром в котелке отмокали остатки пригоревшей похлебки. Схватив его, я наотмашь, что было силы, шарахнула по беззащитным девичьим затылкам, подкрепляя удар кое–как сляпанным впопыхах оглушающим заклятием. Жидкость забрызгала сумки и чуть не залила костер, зато подруги без стона осели на землю.

«Сурово ты с ними». Ничего, потом прощения попрошу. Если будет у кого, конечно…

– Вы на удивление быстро ориентируетесь в критической ситуации, ренесса. [15] – Улыбка обнажила белоснежные клыки. Вампир попытался снова поймать мой взгляд. – И методы у вас хороши. Одобряю.

Старательно изучая носки его стильных ботфортов, украшенных золотыми пряжками, я хмуро заметила:

– Жизнь заставила. А без вампирского одобрения я уж как–нибудь обойдусь, благодарствую. Да и вообще, шли бы вы, достопочтенный, болотцем дальше, не мешали бы честным людям отдыхать.

– Что за манеры! Негоже Избранной грубить собеседнику и вести себя, подобно уличной девке. – В тоне вампира проскользнуло порицание.

И откуда ж вы только беретесь на мою голову, такие осведомленные!.. А за манеры мне так стыдно, вот прямо сейчас прямо под землю провалюсь, ага.

– Вы тоже не больно–то вежливы, достопочтенный, раз до сих пор не соблаговолили представиться. – Пыхтя, я по очереди оттащила подруг поближе к костру и с независимым видом уселась рядом, демонстративно положив Неотразимую на колени.

То, что вампир не может вступить в обережный круг, еще не гарантирует нам полную безопасность. К сожалению, магические обереги мало защищают от обычного метательного оружия. Если этот оберег – не талисман абсолютного везения, разумеется. С другой стороны, что судьба понимает под везением – это уже отдельный разговор…

– Мое упущение, каюсь. – Изображение искреннего раскаяния вкупе с аристократическими манерами, выраженными глубоким поклоном. – Паулус Арсениум Риккс, Ведущий клана. По вашим, человеческим, меркам я некоторым образом… очень трудно подобрать равнозначное понятие… король вампиров. Да, пожалуй, так.

Высший вампир? Я окинула его оценивающим взглядом снизу вверх.

С виду обычный мужчина лет эдак за сорок. Приятные черты лица, в меру элегантен (особенно для окружающего нас болотного пейзажа), хотя и слегка потрепан жизнью. Цвет волос такой, что седину сразу и не увидишь – блондинисто–пегий. И затягивающая вязко–серая Хмарь в глазах.

Торопливо отведя взгляд, я не удержалась от скептического хмыка.

М–да–а…

«Что нас смутило?» Честно признаюсь, не таким я представляла себе короля (или как его там?) вампиров… Где, я вас спрашиваю, демонически красивый и крайне сексуальный субъект, появление коего в обществе валит наземь впечатлительных юных, и не очень, барышень пачками? Да разве этому «красавцу» захочется самой подставить лилейную шейку? Я просто разочарована…

«А может, его кровососуще величество просто не в курсе, что на тебя не действуют мороки?» Не исключено. Эх, никакой романтики!

– Чем обязана высокой чести королевского визита?

Вампир развел руками:

– А что прикажете делать, если в гости вас не дозовешься, а посланных за вами сопровождающих вы топите в реке, как щенят. Вот, приходится самому…

«Топить в реке, как собак» – эта фраза крючьями зацепила и вытащила из моей памяти картину.

Вздыбившаяся горбом, как рассерженная кошка, река выгребает со дна мешанину ила и щебня. Дрожью, передающейся людям и животным, отзывается земля под ногами. Действительность рвется на грязные мятые лоскуты. Вскинутые в защитном жесте руки хмарника. Неверие в его глазах. Ищейки с визгливым поскуливанием пытаются рвануться прочь. Беснующиеся лошади, сбрасывающие наездников. Человеческие крики. Ужас. Боль. Все растворяется в реве прогневленной воды, захлестнувшей обрыв.

Протяжный крик в ночи, оборвавшийся столь же резко, как и начался, заставил меня вздрогнуть и очнуться.

– Так это был ваш посланник?

– Вижу, он произвел на вас впечатление. – Вампир стряхнул с манжеты спланировавший на нее сухой березовый листочек.

– Он – нет. А вот его собачки мне еще долго в кошмарах являлись. – Меня всю передернуло от омерзения. – Так почему же вы стремились со мной встретиться и вообще какого лешего вам от меня надо?

Паулус немного прошелся вдоль обережного круга. Я напряженно следила за каждым его шагом.

– Что–то вы неприветливы, ренесса Лия. – Его ставший вдруг приторным и тягучим голос залеплял уши, точно патока. – Я, можно сказать, к вам с самыми честными намерениями…

Ядовитая усмешка искривила мои губы:

– Это с какими же? По–честному так загрызть?

– А милая девушка у нас, оказывается, шутница. – В его сухом смехе веселья было ровно столько же, сколько в объявлении обвинительного приговора суда перед присяжными. – Что ж, наличие чувства юмора в будущей супруге меня только радует.

Радовать этого монстра в любом качестве, в том числе и возможной благоверной, в мои планы не входило.

– Так вы на мне жениться собрались? – Я всплеснула руками. – Это же все объясняет! Не верю своему счастью!

«Про Большой театр уже вроде бы комплимент был?» Не мешай в роль входить!

«Какую? Непуганой идиотки?» Цыц.

– А вот язвительность в девушках мне совершенно не нравится. – Похоже, на вампира моя «гениальная» актерская игра тоже не произвела впечатления. – Но дайте срок, мы это обязательно исправим.

Сильный ветер согнул верхушки близстоящих деревьев, но обошел стороной обережный круг – лапник даже не дрогнул. Хорошо, что кое–кто догадался (и самое главное не поленился!) поставить антистихийный купол.

– Единый в помощь, – приторно улыбнулась я.

Вампир поморщился:

– Не язвите, ренесса. Не стоит. Мое терпение не безгранично.

Тьма вокруг заворочалась, заметалась, ожила. Ворох летучих мышей забился в обережный круг, словно мотыльки в освещенное окно. Жар от браслета стал нестерпимым. Захотелось с воем покатиться по земле, лишь бы отпустило.

– Хватит, я поняла. – Сдавленно, сквозь зубы.

Шорох крыльев утих, как и боль в левой руке.

А он силен. Просто потрясающе силен! Воздействие на психику было такое мощное, что легко преодолело мою защиту, в разы усиленную барьером обережного круга. Страшно подумать, что могло произойти, если бы я поленилась его нарисовать…

Сапоги с золотыми пряжками пришли в движение.

– Счастлив, что мое предложение показалось вам достойным внимания.

Проигнорируешь такое, как же!

– Однако, уважаемый Паулус, – я замялась, – понимаете ли, в чем дело, я уже вроде как замужем.

Вампир осклабился:

– Вот именно, «вроде как»! Не вижу здесь никакой проблемы.

Мне бы так.

– На что вы намекаете?! Я – честная девушка! – почти натурально возмутилась я. – В смысле верная супруга!

«Чего ж тогда врешь всем напропалую да шляешься непонятно где?» Из инстинкта самосохранения.

– Да ни на что я не намекаю, уважаемая Лия! – с ухмылкой вернул мне обращение Паулус. – Судя по моим последним сведениям, вашему мужу недолго осталось. Ничего страшного, если мы немножко поторопим события.

Такой вариант развития действий меня решительно не устраивал.

«Неужели за нынешнего мужа волнуемся?» Если только совсем немного. Дэрриш мне не безразличен… То есть… не совсем чужой.

– Мало ли кто и что говорит! Что я теперь, должна всем на слово верить? – Презрительная гримаса. – Откуда мне знать, может, вас подло обманывают?

– Меня обманывают? Это вряд ли.

Кирина пошевелилась и что–то забормотала. Я подползла к ней поближе и перевернула на спину.

– Хотелось бы каких–нибудь доказательств. – Такие упругие на вид кудряшки неранки оказались мягче одуванчикового пуха. – А не просто голословных утверждений.

– Каких именно доказательств? – уточнил настойчиво набивающийся ко мне в суженые вампир.

– Ну всяких… там… – Я неопределенно пожала плечами.

– Размытое определение, вам не кажется, ренесса? – Паулус внимательно смотрел, как я задумчиво пристраиваю голову Кирины у себя на коленях. – Нельзя ли поконкретнее?

– Нельзя, – отрезала я. – К тому же я не труп мужа прямо сейчас у вас прошу, а всего лишь гарантии. Ритуал иланения – это не брачный обряд, впопыхах проведенный сельским священником! И честно сознаюсь, я мало представляю себе последствия разрыва такой глубокой связи…

– Ну–ну, не надо драматизировать.

А еще лучше не надо со мной разговаривать, точно успокаивая истеричку.

– Возможно, – протянула я и, как бы между прочим, заметила: – Да, кстати, вас не шокирует, что я вижу ваш истинный облик?

Похоже, мне удалось его удивить.

– Ренесса не восприимчива к высшим иллюзиям? – растерянно уточнил Паулус, делая странные пассы перед собой левой ладонью.

– Божественная Кровь, знаете ли. – Любимая присказка Дэрриша пришлась как нельзя более к месту. – У мужа.

Вампир крепко задумался, дав мне наконец возможность хорошенько поразмыслить и определиться с выбором.

Прохладная кожа лба под моими влажными пальцами. Косая черта, наклонившись вправо, оборвалась крючком. Ее пересекли волнистая линия в паре с прямой. Знак засиял розовым, становясь влажно–выпуклым. Недолго померцал, после чего впитался в кожу.

Кирина открыла глаза и заговорщицки мне подмигнула. Взгляд был полностью осмысленным, будто бы и не случалось никакого беспамятства. Руна ясности рассудка мне определенно удалась. Ближайшие сутки магического принуждения и затуманивания разума неранке можно было не опасаться.

Потирая затылок, девушка села и с беспокойством оглянулась на Эону, потом вопросительно посмотрела на меня. Я колебалась: предстояла заварушка, и пара вооруженных рук нам определенно не помешала бы, но это же наша паникерша…

– Рель, она нам нужна, – твердо сказала Кирина, косясь на радушно улыбающегося вампира и подтягивая поближе к себе лук и колчан со стрелами. – Эона – не ребенок. Она – женщина. Будущая воительница. И она моя… утана.

Последнее слово мне уже где–то приходилось слышать.

– Утана?

Ответ на мой вопрос пришел, откуда не ждали.

– Позвольте блеснуть скромными познаниями, дорогие дамы? – Не дождавшись разрешения, вампир продолжил: – Со старотеленского это переводится как «та, что дополняет». Впрочем, некоторые источники склоняются к варианту «делающая сильнее», то есть «усиливающая». Все верно?

– Тай'ека! – сплюнула неранка.

– А вот это со старотеленского разрешите не переводить, – ухмыльнулся Риккс. – Дабы не оскорблять слух юных дев.

Я вопросительно взглянула на Кирину. Та посмотрела на меня с выражением, которое прибавило ей лет десять, а то и пятнадцать.

Во второй раз руна у меня получилась быстрее и аккуратнее.

– Привет, – улыбнулась я распахнутому взгляду Эоны. – Нам нужна твоя помощь. Ты как?

Она подняла тяжелую голову с моих коленей.

– Затылок ноет. А где… вам… пир? – Светловолосая икнула, наткнувшись взором на искомую фигуру.

– Не беспокойтесь, ренесса, я все еще здесь. – Паулус не без изящества поклонился, не оставляя попыток подчинить нашу волю. Признав их безрезультатность, он вздохнул и отступился.

– Потерпи, скоро слабость должна пройти. – Кирина крепко сжала Эону за руку и помогла девушке сесть.

Мы сдвинули головы.

– Сестры, сейчас все решаю я. Никаких бессмысленных метаний, встревания в чужой разговор и пафосных заявлений. Это всем понятно? – Я внимательно посмотрела на Эону. – Вампиры, тем более высшие, не наивные степняки. Умрете раньше, чем заметите. Или даже хуже, чем умрете…

– Ну зачем же так стращать подруг, дорогая невеста? – прервал наш импровизированный совет вампир. – У посмертия есть целый ряд преимуществ. Осмелюсь предположить, что вы вскоре все их оцените по достоинству.

– По–моему, встревать в чужой разговор – невежливо. А кое–кто еще указывал мне на отсутствие манер! – Я поднялась на ноги и, как бы между прочим, прошлась вокруг костра. Паулус напряженно наблюдал за моими передвижениями.

Подруги переглянулись.

– Невеста? – переспросила Кирина. – Ты ж вроде как уже была под обрядом?

Три шага на север, три – на восток. Поворот вокруг своей оси. Сила щедро расходовалась мной – сейчас не время экономить. Сюда бы еще водицы, освященной в храме на праздник Воскрешения Пепелса Целомудренного Великомученика…

Самое пекло. Ранель свешивается головой вниз с деревянной перекладины, зацепившись за нее ногами. Кончик рыжей косы подметает мощеный двор. Вокруг толпится с десяток алоний.

– Чисто упырица на погосте, – хихикает Кенара. – Ой, как сейчас загрызет!

– Бу! – вяло оскаливает зубы сальгрийка, мешком сползая с турника. – Воды мне. Не обязательно даже святой. Чья сейчас очередь?

Валента, мучившая Тилу поединком на другом конце площадки, гаркает:

– Сеш, живо на перекладину! Двадцать на прямых с утяжелителями!

Всегда такая исполнительная девушка мешкает. Застыв истуканом, она невидяще смотрит куда–то вдаль.

– Сеш, ты чего, – толкнула ее Голла. – Твой черед.

Наша самая набожная алония вздрагивает, отводя зачарованный взгляд от перекладины.

– Мой черед, – изменившимся голосом повторяет Сеш, делает шаг вперед и падает без чувств – ее только–только успевают подхватить.

Минутная заминка, после чего девушку уносят, и тренировка продолжается как ни в чем не бывало.

Одна я в недоумении.

– Чего это с ней? – спрашиваю, как обычно, Лэнар. – Перегрелась?

Подруга в курсе. Как обычно, впрочем.

– Сеш у нас из Порреоны. Единственная, кто выжил в Беразской резне.

– И?..

– Разве не слыхала про такую? Странно… Порреона к вам вроде бы ближе, а Бераз так и вовсе где–то на границе с Иданом? Нет? – Мое мотание головой подвигло подругу на дальнейший рассказ. – Кровавое дельце было. Вампиры в поселении кого не выпили, перегрызли потехи ради. Нашей Сеш тогда лет пять было, спаслась в храмовой купели. Сильная воля у девчонки оказалась, не смогли выманить. Все остальные сами вышли из Храма. С радостными улыбками навстречу смерти. По очереди…

У Валенты не пошушукаешься…

– Достопочтенный Паулус торопится. Своего согласия я не давала. – Зато в рожу ему дала бы с большим удовольствием.

– Еще не давала. – Вампир выделил первое слово.

Заканчивая ставить защитный купол, я усмехнулась своим мыслям.

– Еще, ага.

Ирония осталась незамеченной.

– Вы меня удивляете своей рассудительностью, ренесса! – Вампир расцвел улыбкой. – С такой женой мне можно будет только позавидовать.

Кирина негромко, но весьма отчетливо заметила:

– Обзавидоваться, какой клад мужик отхватил!

Жених опять сделал вид, что ничего не услышал. Я тем более не стала комментировать провокационное высказывание неранки: незачем лишний раз дразнить хищную хмарную нежить.

– Попрошу из круга. – Паулус поклонился и протянул руку мне навстречу. – Торжественный прием в честь помолвки ждет нас.

Да побежала прямо, теряя подметки! Размечтался!

К изумлению всех присутствующих, я опять демонстративно уселась к костру и подкинула туда хворосту. Пламя жадно набросилось на сухое дерево.

– В чем дело, Избранная? – поинтересовался потенциальный жених, разом теряя всю свою благожелательность.

– Как это в чем? А обсудить брачный контракт?!

Вампир за сегодняшнюю, похоже, ночь наудивлялся на годы вперед.

– Что, простите, обсудить?

– Брачный контракт, – невозмутимо повторила я. – Что, как и за что я получу. Мне нужны гарантии. По–моему, про обязательства я уже в третий раз говорю.

Жаль, такая здравая идея мне не пришла в голову при достопамятном разговоре с алной насчет Избранности. Впрочем, с тех пор немало чего изменилось. В первую очередь я сама…

– Ваша предусмотрительность выше всяких похвал! – позеленел вампир.

Интересно, чем это я так довожу мужчин? Стараюсь быть милой и учтивой, а в ответ подобная некрасивая реакция.

Кирина прыснула в кулак. С выражением «или я сошла с ума, или мир» на лице Эона бухнулась обратно на землю.

– Ну поневоле станешь предусмотрительной, когда каждый встречный норовит тобой воспользоваться.

– Хорошо, – медленно выговорил Паулус. – Я готов выслушать ваши условия, ренесса Лия. Заранее хочу сказать, что сразу согласен на все.

«Какие мы щедрые!» Заметьте, я никого за язык не тянула.

– Для начала хотелось бы выслушать, что вы можете мне предложить, уважаемый Паулус. И что потребуете за это. Не из–за моей же хваленой рассудительности вы жаждете заключить этот союз.

– Мне нужен наследник. – Предчувствуя долгое обсуждение, вампир щелкнул пальцами, и рядом с ним возникло кресло, куда он опустил свое элегантно приодетое тело.

Приехали! Мыло–мочало – начинай сначала.

«И что это всех так размножаться потянуло? Вроде бы не весна». Самой очень интересно.

Дальше наш разговор походил на теннисный матч.

– Вокруг столько достойных девушек. Чем же вас привлекла моя скромная кандидатура? – Проверка противника.

– Ну–ну, Избранная, не будем чересчур скромничать! – Соперник принял подачу.

– Это не скромность, а банальное любопытство. – Ответный удар.

– И предусмотрительность, разумеется? – Крученый слева.

– Разумеется. – Наотмашь с вежливой улыбкой.

Умеренно восторженная публика, в немногочисленных лицах Кирины и Эоны, только успевала вертеть головами, пытаясь уследить за игроками.

– В темном Пророчестве сказано, что только Избранная способна продолжить род главы алчущих крови. Родившийся от нашего союза разрушит Тилан и воздвигнет свою Империю. Великую Темную Империю!

Эк нас растащило! Да какая вампирам Империя?! Они же одиночки, друг с другом ужиться не могут – перегрызутся. Кланы на линии подчинения прародителю еще как–то держатся, да и то только во время охоты. Большой охоты.

Посмотрев на скептическое выражение лиц слушателей, вампир умерил пыл.

– Оставим пока дела далекого будущего. – Он щелкнул пальцами, и рядом с подлокотником из тьмы соткался чистый листок. Еще один щелчок – над поверхностью, нетерпеливо подрагивая, зависло перо. – Я слушаю ваши условия, Избранная.

«Пользуясь случаем, хочу?» Надеюсь, почерк у Рикксова пера убористый, потому как писать придется очень много.

– Все будет задокументировано, так я понимаю? – Я сделала вид, что оценила и его предусмотрительность.

– Обязательно. И подписано. – Третий щелчок пальцами. Перо вывело на бумаге слова «Брачный контракт» с вензелями и вычурными завитушками. В чувстве юмора, пусть и своеобразном, Паулусу Рикксу не откажешь.

– Кровью конечно же?

Вампир ухмыльнулся:

– Конечно же. Итак, что вам подсказывает ваша фантазия, дорогая невеста?

Это он зря спросил.

Моя извращенная фантазия фонтанировала чуть ли не до самого утра. Я расстаралась от души. Будущий гардероб был уточнен до помпонов на тапочках и тесемочек на ночных рубашках. Драгоценностей я выклянчила столько, что хватило бы даже жадному до злата дракону. Между делом обсудила воспитание будущего отпрыска, включая количество гувернеров для сего гениального ребенка. Незаметно разговор сошел на слуг. Возраст, внешний вид, униформа, подобающие личной служанке матери будущего Великого Темного Императора, подверглись самому наиподробнейшему обсуждению. Вампир сломался на диетическом меню и сравнительных характеристиках крови жителей разных провинций.

– Хватит! Вы издеваетесь надо мной, ренесса! – Риккс в сердцах стукнул по подлокотнику так, что задремавшие на плече друг у дружки девушки подскочили.

– И как вы только догадались, драгоценный жених? – Из вежливости прикрывшись ладонью, я зевнула. – Правда, несколько поздновато. Светает.

Взмах руки, и перо с бумагой рассыпались черным дурно пахнущим порошком, а Паулус вернул себе потерянную было невозмутимость.

– Не переживайте, Избранная, совсем не поздно. Я бы даже сказал, что в самый раз, – ухмыльнулся вампир. – Благодарю, что развлекли беседой, ренесса. Осмелюсь предположить, на будущую ночь я буду столь же остроумен.

Что ответить я не нашлась.

– Взять их! – скомандовал Паулус куда–то в темноту. – Будут сопротивляться – бить на поражение. Живой мне нужна только стриженая, остальных – в расход.

Фигура вампира в кресле потекла жирной тьмой, размазываясь в хмари раннего утра. Скукожилась, концентрируясь в небольшой клочок, который развернул крылья и улетел прочь летучей мышью. Осиротевшее без хозяина кресло болотной жижей плюхнулось на землю.

Над Вампирьими топями неспешно всплывало солнце, проявляя из рассветного сумрака вооруженный до зубов отряд.

Глава 8

Мы стояли с оружием наизготовку, следя за неспешно приближающимся к нам противником. Правильно, зачем им торопиться. Вокруг топь – особо не побегаешь. Из происходящего вытекало две новости: плохая и хорошая.

Плохая – это были люди. Наемники, которым что обережный круг, что антистихийный купол – все голубое. Может быть, Сила чуть замедлит движения – и только.

Хорошая – это были люди. Раз так, у нас имелся шанс договориться. Пусть крохотный такой, но он все–таки…

– Славное утро, девочки! – издалека крикнул мужчина со шрамом во всю правую щеку. Видимо, предводитель. – Развлечемся?

Кроме него отряд насчитывал человек десять – двенадцать. Да, это были люди. Но люди, которым нечего терять, в чьих взглядах – насилие да смерть.

С этими не договориться…

Ситуацию в свои руки, как всегда, взяла Кирина. Выпустив несколько стрел, она отбросила лук, выхватила нож и под аккомпанемент чьих–то предсмертных хрипов метнулась ко мне. Казалось, даже болото удивленно плюхнуло в ответ на инициативу неранки.

Следом раздались и другие звуки:

– Мразь!

– Тварь!

– Размажу!

– Всем стоять!!! – заорал мужик со шрамом, чудом останавливая озверевших наемников. – Кто двинется, самолично прикончу!

Стонов подстреленных не раздавалось. Вот так мне довелось убедиться, что лук Кирина таскала не просто так: сколько стрел – столько же трупов.

– Эта гадина пригвоздила Релата, Шрам! – прорычал, поднимаясь с колен рядом с неподвижным телом, похожий на быка детина. – Порешу тварь!!! – и бросился к обережному кругу. Вслед ему полетел тяжелый нож и с хрустом воткнулся в основание черепа. Мужик свалился лицом в лапник, ломая трудолюбиво сооруженный заслон.

– Еще кому–нибудь здесь треба втолковать, что старшего надо слушать? – Главарь обвел наемников тяжелым взглядом.

В наступившей напряженной тишине раздался спокойный голос Кирины:

– Эона, собирай вещи, мы уходим.

Светловолосая даже не пошевелилась. Я скосила глаза: девушка вперила взгляд в окровавленный нож, торчащий в затылке мертвого наемника.

– Эона! Ну! – требовательно прикрикнула на нее еще раз неранка.

Как сомнамбула та начала собирать наши сумки.

– Смышленая баба – затейница в койке, – невозмутимо изрек главарь, доставая из ножен короткий меч взамен утраченного ножа. – Моя.

Оставшиеся наемники, ни мало не смутившись произошедшим, поддержали командира:

– А мне, хмарь, блондиночку бы!

– А мне чернявую. Люблю кудрявеньких.

– Так уж и быть, беру обеих.

– Черед блюди, Косой! Девок–то по старшинству любят.

– То–то кровососы уперед всех!

Раздался оглушающий хохот, от которого снялись птицы с деревьев.

– Спокойно, ребята, всем хватит. Слыхали, кровосос балакал, если что – в расход девок. Скажем потом, буйные дюже попались, – делано хохотнул Шрам. И задумчиво добавил: – Интересно, чем эта пацанка клыкастых соблазнила?

– Может, сами спервоначала ее дарования испытаем, а, мужики? – опять встрял косоглазый.

– Дельная мысля, Косой! – как бы мимоходом заметил главарь шайки. – Только я вот лучше мимо. Как потом придет ноченькой эта краля в своем новом клыкастом обличье да как приласкает по старой памяти…

Ухмылки стали шире, хотя в некоторых взглядах уже появилось беспокойство. Энтузиазма по поводу моей персоны убавилось как у Косого, так и у остальных наемников. Не сказать, чтобы меня это сильно согрело.

Кирина слегка надавила на рукоять, и я зашипела от боли. Стало трудно дышать.

– Больно же!

– Ты втравила нас в это. – В ее голосе послышались отвращение и злость. – Потерпишь!

Что она делает?!

«Возможно, пытается всех вас спасти?» Поаккуратнее нельзя?

– Я ее прирежу. – Голос девушки звучал совершенно безучастно, но вместе с тем очень веско.

– Не станешь. – Ухмылка превратила шрам на щеке главаря в знак вопроса. – Это же твоя подружка.

– У Нерана нет друзей, только сестры. И еще враги. – Кирина еще чуточку усилила нажим. Затягивающийся порез снова начал кровоточить, а я – ругаться сквозь зубы. – Почему я должна жалеть случайную попутчицу? Ну проводник из девки неплохой, только нас убьют при любых раскладах. Зато так и вы не уцелеете.

– Врешь. – В голосе главаря наемников еле заметно прозвучала неуверенность. – Видел я островитянок годков эдак пять назад. Не больно ты похожа на тех бой–баб…

Царапина на горле затянулась, как будто ее и не было, но я надеялась, что под подсохшей кровяной коркой этого им не разглядеть.

– А ты проверь. Только, в случае чего, разбираться придется не со мной. И даже не с моим трупом. Говорят, вампиры платят хорошо, но и за неудачи спрашивают в полной мере. И эту падаль ты из страха прикончил.

Кирина с отвращением плюнула на труп. В рядах наемников кто–то было дернулся, но на более активные действия не решился. Еще бы! Пример результатов неповиновения – вот он, перед глазами, лежит с ножом в затылке.

Глава наемников оценивающе–пристально посмотрел на нас, потом кликнул к себе двоих. Призванные для консультации активно возражали, бурно жестикулировали и периодически кивали в нашу сторону. Но последнее слово было все–таки за главарем. И вразумительная зуботычина как весомый аргумент.

Дорого я бы отдала, чтобы узнать, до чего они там договорились!

– Ладно, девки, дело ваше! Идите. – Мужчина ухмыльнулся. – Только мы вас проводим. И на ночлег устроим со всеми удобствами. Негоже таким красавицам одним по болотам шастать – нападет еще кто! А с такими бравыми ребятами, как мы, ничего не страшно.

Возразить было нечего, да и неранка не собиралась ни с кем спорить, все равно без толку. Вот приказать – совсем другое дело.

– Эона, сумки! Быстрее! Оружие не забудь. – Кирина пнула оброненную мной Неотразимую.

«Пинать мой меч! – Я громко скрипнула зубами. Получилось удачно – точно стон боли. – Отомщу. Страшно».

Светловолосая похватала наши вещи и встала рядышком. Девушка выглядела на удивление сосредоточенной и спокойной.

– Эон, прикрывай спину, – шепнула неранка, чуть поворачиваясь. – И далеко не отходи. Все поняла?

Та подобралась, покрепче перехватывая меч.

Наемники расступились. Но обережный круг я перешагнула не без внутреннего сопротивления…

Вечерело. Солнце все не могло решиться – закатиться ли ему за горизонт или поторчать над болотом рыжей макушкой.

Заросшая дорога вывела к покосившемуся столбу с криво прибитой деревяшкой, на которой с усилиями, но еще можно было различить вырезанную на ней надпись «Бераз».

Вот так, не думала не гадала – довелось побывать на родине Сеш…

Сразу за поворотом нарисовалось и само поселение. Когда–то большое и богатое, судя по рассказам Лэнар, теперь оно лежало в руинах. Тихо и пустынно. Ставни на окнах заколочены накрепко. Просевшие «поплывшие» в торфе дома, которые медленно, но верно прибирал под свою длань лес.

И только храм Единому в самой середке Бераза еще держался перед всеобщим разрушением. Добротные каменные стены этого круглого строения даже не пошли щербинами. Лишь колокол на «созывной» башенке позеленел да веревка сгнила.

Факелы разгоняют сгущающуюся над болотом тьму. Вокруг храма толпятся люди, стараясь побыстрее зайти внутрь. Заплаканные дети цепляются за юбки матерей. Мужчины с топорами наперевес настороженно оглядываются. На высоком каменном крыльце стоит служитель Единого, беспокойно подгоняя прихожан.

– Живее–живее проходите! Солнце почти село!

Светило и правда почти закатилось. Темнота падает на Бераз тяжелым душным покрывалом. Завораживающим пугающим узором на ночном небе проявляется россыпь летучих мышей.

Люди сильнее напирают на дверной проход. Женщины голосят громче. Им вторит детский плач…

Очнувшись от видения, я неосторожно дернулась, и на шее затянулась удавка. Кирина тотчас ослабила ремень – она вела меня на поводке. Его неранка сообразила из ремня одного из наемников (ограбленному бедолаге теперь приходилось то и дело подтягивать штаны), когда у нее устала рука держать нож у моего горла. Теперь острие упиралось мне в спину.

– Пришли, девоньки, – крикнул откуда–то сзади главарь. – Пора бы уже на ночлег устраиваться.

– Ну это само собой. – Неранка перехватила удавку повыше и подтолкнула меня по направлению к храму.

– Э–э–э! Краля, ты куда?! – спохватился главарь.

– Туда. – Нож сильнее ткнулся под ребро. – Помолиться на сон грядущий.

Я вновь от души выругалась. Ткань бы острием не пробило! Рана–то зарастет, а куртку зашивать придется.

– Может, другой домик займете? Там кроватки помягче храмовых лавок будут.

Неранка презрительно смолчала, понукая меня быстрее двигаться к храму. Перед крыльцом мы ненадолго замешкались.

– Эона, дверь!

Светловолосая потрусила к входу.

– Прости, Рель, что так долго. Скоро освобожу, погоди. – То, что говорила Кирина, было слышно лишь нам двоим. – Открывается дверь, рвем в храм. Там дружно налегаем на засов. Что–то мне подсказывает, крепкий он…

Тыльной стороной ладони, сжимающей нож, она попыталась смахнуть со лба выступивший пот. Тут же, откуда–то слева, взвились в воздух несколько арбалетных болтов, чтобы с хрустом врезаться в открывшийся девичий бок.

Неранка сделала изумленный шаг в сторону. Следом полетели еще несколько болтов, опрокидывая девушку на спину. Кирина упала, невольно затягивая ременную удавку и сваливая меня на землю. Я впечаталась коленями в мягкий торф, хрипя и пытаясь ослабить ремень. В глазах темнело, но я успела увидеть, как, схватившись за голову, точно она должна была треснуть пополам, с нечеловеческим воплем Эона, оступившись с высокого крыльца, упала на землю.

– Сочтем… – хрипнула багровая темнота голосом Кирины и затихла.

Вслепую нашарив на поясе у неранки нож, я перерезала душащий меня ремень, полосуя заодно нежную кожу горла, и смогла глотнуть воздуха полной грудью.

Зрение прояснилось.

Нас окружили наемники. Я тупо посмотрела на расхлябанные сапоги в комьях грязи, потом перевела взгляд на два тела рядом со мной. Эона, закатив глаза, лежала без чувств. Кирина же была мертва…

Утыканное арбалетными болтами худенькое девичье тело. Кровавая пена на усмехающихся губах успела чуть подсохнуть. Глаза, помутневшим стеклом отражающие пасмурное небо…

«Мертва». – Тяжелый валун отчаяния сорвался и ухнул в ту выгребную яму, что некогда была моей душой.

Это было настолько невероятно и как–то совершенно по–дурацки, что я сначала тихонько захихикала, а потом вовсе запрокинула голову и рассмеялась в голос.

– Эй, Седой, глянь, пацанка–то… того, двинулась умишком.

– Сам вижу. Ничего, пусть с ней кровососы сами разбираются!

Стоя в грязи на коленях, я захохотала еще громче. Прямо до слез.

А ведь угадали, сволочи!

Что–то сдвинулось во мне. С убийственным скрипом, с чудовищной болью, но сдвинулось. Мукой прокатилось по телу изменение, впиталось в каждую его частичку.

Изменение произошло.

Теперь я жадно вбирала опасность. Хлестала ее, как водку. Большими глотками, не чувствуя вкуса, разбавляя самоуверенностью вместо тоника. Опасность горячила кровь, вместе с ней неслась по сосудам, ударяла в голову. Похмелье будет тяжелым. Но это потом. Если вообще будет это «потом». А сейчас меня накрыло пьяное чувство всесилия и вседозволенности.

– Франт, Мелкий, хватайте девку – сдадим утречком. Косой, вещи подбери. В Храме клыкастых подождем. Береженого… сами знаете что.

Я метнулась от наемников к лежащей Эоне. Правая рука самостоятельно, без подсказки сознания, нашла рукоять Неотразимой и, крепко обхватив, потащила меч из ножен.

Я больше не боялась.

Не боялась человеческих жертв, не боялась увечий, не боялась ни–че–го. Люди без страха – это сумасшедшие, лишенные стержня, инстинкта самосохранения.

Сомнений больше не было, осталась необходимость. Необходимость и неутолимая жажда действия.

Понеслось.

«Труп слева. Еще два справа. Впереди. Позади. В сумме – пять», – равнодушно считалось где–то на уровне, близком к подсознательному.

Одежду заляпало быстро подсыхающей кровью. Мелькнула несуразная мысль, как же это потом отстирывать. Царапнула и сгорела в запале боя.

Движения на пределе выносливости, на грани видимости.

Внезапно все остановилось. Парные кинжалы поймали Неотразимую в ловушку, а меня словно кто–то дернул за нить. С трудом, но я сфокусировала взгляд на противнике. Тот мне заговорщицки подмигнул.

От изумления, плавно переходящего в ступор, я опустила меч.

– Цветов не надо, объятия – позже, – широко улыбнулась мне знакомая длинноносая физиономия.

Верьян!

Что он тут делает?! Каким образом он вообще сюда попал?!

Вопросы вихрем пронеслись в сознании и растворились в полном непонимании происходящего. Впрочем, шок помог мне прийти в себя.

Не тратя времени на объяснения, парень обошел меня и принялся за дело. Извлек из вещмешка два свертка и распотрошил их. Внутри нашлась парочка амулетов порядочной силы. Первый представлял собой медную фигурку лягушки размером с мужской кулак. Второй – монетка с толин, испещренная рунами, словно кожа переболевшего оспой рытвинами.

«Одноразовые. Объект воздействия – подпространственная ткань», – на автомате определила я, безо всякого интереса наблюдая за его приготовлениями – лишь бы не смотреть на мертвые тела вокруг. Руки у меня дрожали, в голове было пусто до гулкости.

Верьян посадил лягушку на ближайшую более–менее удаленную от домов кочку. Парочку трупов, валявшихся в опасной близости, наемник отволок за ноги в ближайшую канаву.

Аккуратно, точно она сейчас взорвется и снесет к хмари весь поселок, парень вставил монетку в распахнутую лягушачью пасть и быстро отшагнул в сторону.

Собранный артефакт окутала голубоватая дымка, которая постепенно сгущалась в облачко. В наползающих на Бераз сумерках исходящее от него свечение казалось почти нестерпимым. Облако быстро разрасталось. Скоро оно достигло среднего роста человека и стало вытягивать углы, образуя широкий прямоугольник. Руны перехода мигнули вспышками и растворились в общем свечении. Цвет пространственного окна сменился с голубого на ярко–зеленый.

Мельком бросив взгляд на неранку, наемник присел и взвалил бесчувственную Эону себе на плечо.

– Пошли. – Верьян поднялся с заметным усилием. – Сумки захвати.

Он сделал шаг по направлению к порталу, а я снова упала на колени рядом с мертвой девушкой. Осторожно убрала с застывшего лица волосы. Вытерла краем куртки запекшуюся на неподвижных губах кровь.

Очень хотелось заплакать, но слез не было, хотя в уголках глаз отчаянно свербело, почти до жжения.

– Детка, я сказал, потопали.

– Я… не брошу ее здесь. – Мертвые, но еще теплые пальцы – в моей ладони. В остекленевших глазах отражается закат.

Верьян свободной рукой почесал кончик длинного носа.

– Детка, труп я не потащу: Забудь. Забыть…

– Мы должны ее похоронить!

– Дура, – сплюнул Верьян. – Кровососы вот–вот повылазят, а она похороны какие–то затеяла!

– Мне все равно. – Я упрямо мотнула головой.

– У тебя лопата хотя бы есть?

Не дождавшись ответа на свой ехидный вопрос, парень безнадежно сплюнул еще раз и сгрузил Эону на землю. Бросил на меня быстрый, приценивающийся взгляд.

– Только попробуй. – Я крепче сжала руку Кирины.

Верьян сплюнул в третий раз.

– Ладно, давай в храм затащим. Только быстро! Портал недолго продержится.

Не понимая даже, чем же мне так глянулось предложение Верьяна – ведь Неран почитал Богиню, а не Единого, – я кивнула и убрала Неотразимую в ножны.

Илиш подхватил тело за ноги, и мы втащили Кирину на каменное, обросшее с боков лишайником крыльцо.

– А может, в болото? Слыхал я как–то от одного знакомого алхимика, что трупы там лучше всего сберегаются. Он из порреонцев, кстати. Был… – Парень напоролся на мой тяжелый взгляд и на время решил завязать с неудачными шутками, толкая спиной дверь. – Понял, в храм.

Внутри было сумрачно, сыро и пахло плесенью. Последние закатные лучи почти не проникали в потолочное окно над нефом. В укрывшем каменные скамьи и алтарь одеяле пыли наблюдались солидные прорехи. Восточная часть храма, за алтарной перегородкой, вообще была чисто выметена.

Видимо, наемники не раз тут ночевали, разумно не доверяя охочим до человеческой крови нанимателям.

– И куда? – Внутренним чутьем Верьян догадался, что просто ближайшая лавка меня не устроит.

Я решительно кивнула на престол. На его темной поверхности Кирина казалась еще более хрупкой. Я сдвинула тело к середине стола – арбалетные болты мерзко царапнули о гранит, привлекая внимание наемника, который уже успел сунуть нос за алтарную перегородку и залезть в ларец, где некогда находился Свиток Единения. «Некогда» – это потому, что под ногами у меня валялись обрывки пергамента, подозрительно напоминающие останки этого самого свитка.

– Все, детка, валим. – Парень нетерпеливо побарабанил длинными пальцами по граниту.

– Подожди, – отмахнулась я, – дай попрощаться.

– Не вопрос, детка, прощайся, – пожал плечами наемник и, уже почти дойдя до выхода из храма, нейтрально заметил: – Только учти, что на улице другая твоя подружка без чувств валяется. Мало ли кто округой бродит…

Эона!

Мысль о светловолосой вправила мне мозги получше любых банальностей типа «жизнь продолжается», «все там будем» и прочее.

– Спи спокойно, подруга. – Я поцеловала на прощание Кирину в лоб. – О нашей паникерше я позабочусь, обещаю.

Взгляд зацепился за выпавший из–за ворота рубахи трехлепестковый амулет. Повинуясь внезапному порыву, точно кто–то толкнул меня под руку, я сняла его с Кирины и повесила себе на шею. После чего, не оглядываясь, побежала следом за Верьяном.

Солнце село, и Бераз окончательно потонул в сумерках. Портал сиял яркой зеленью, маня и увлекая в неведомое. Помимо надвигающейся темноты улица встретила нас неприятным холодным ветром и еще более досадным сюрпризом.

«Этому сюрпризу уже тысчонка–другая лет». Жаль, что менее неприятным он от этого не становится.

– Куда–то собрались, возлюбленная невеста? – Вампир занял стратегически важное место между нами и порталом.

– Ну девки! Когда не надо – тормозят, – хмыкнул Верьян. – А как замуж – так за ними не угонишься.

– Не твое дело, горгоний выродок! – совершенно непоследовательно взъярился Риккс. – Эта самка – моя! Захочешь перестать быть последним из рода – поищи себе другую.

«И ты, Брут?» Ой! Надеюсь, Верьяна со мной размножаться не потянет…

«Будешь сильно против?» Не знаю, пусть пристанет для начала. Ой!..

– Да забирай эту идиотку упертую, – не стал пререкаться наемник, вновь закидывая на плечо бесчувственную Эону. – Меня вполне и эта устроит. Тихая, покладистая, и перекусить можно при необходимости.

– Да ты… – задохнулась я. – Мерзавец!

– А то ты, детка, не в курсе. – Пальцы наемника железной хваткой впились в мое плечо. – Давай–давай, с вещами к милому, как говорится, на выход.

Я дернулась. Плечо враз онемело.

– Без выкрутасов, детка, – прошипел Верьян. – Бери сумки, я сказал. Сейчас же!

От осознания собственного бессилия на глазах выступили слезы. Знает, сволочь, после недавней резни максимум, на что я сейчас способна, – вот такое беспомощное трепыхание.

Сумки казались неподъемно тяжелыми. Кое–как я взвалила их на спину и сделала неверный шаг вперед под действием толчка в плечо по направлению к повеселевшему вампиру. Боковым зрением я увидела, как парень достал из–за пазухи фляжку (наверняка с чем–то алкогольным!) и стал прихлебывать на ходу, свободной рукой придерживая девушку.

Паулус ухмыльнулся, отступая с Верьяновой дороги.

– За счастье новобрачных! – не упустил случай поглумиться напоследок Верьян, делая солидный глоток.

Вот подлец!

– Проклятого Ублюдка никто здесь не спрашивал! – вновь окрысился Паулус, чувствуя, что вот–вот избавится от наемника.

Ответом была струя жидкости, выплюнутая Верьяном в лицо вампиру. Туда же полетела фляжка. Острые когти распороли металл, точно бумагу, и обуглились. Жидкость начала с шипением разъедать одежду Паулуса, а его кожа – слазить целыми лоскутами. Разъяренный вой вонзился в уши. Фигура вампира потекла в спасительной трансформации.

Вокруг нас зашевелились сумерки. Верьян схватил меня за шиворот и рванул к себе. Следом за мной, хлопая крыльями, неслась черная туча.

Еще одни рывок. Толчок в спину. Падение в зеленую сияющую бездну.

Темнота.

И стихающий вой в голове: «Достану!!!»

…Голые каменные стены круглой комнаты без окон были старательно заштукатурены. На полу явно магическим способом выжжена асимметричная гексаграмма седьмого уровня сложности. Под самым потолком, испускающим мягкий зеленоватый свет, – несколько небольших вентиляционных отверстий, забранных частой решеткой.

Мой блуждающий по помещению взгляд наткнулся на две фигуры. Одна из них лежала на полу без сознания. Зато вторая, точнее, второй был на отвращение бодр и язвителен.

– Какая радостная встреча! – ухмыльнулся Верьян, поймав мой взгляд. – Привет, детка!

Я скривила лицо в гримасе, отдаленно напоминающей приветственную улыбку – мне было у кого поучиться.

– Соскучилась? – продолжил ломать комедию наемник.

– Сил нет как, ага. – Мрачности в моем взоре солидно прибавилось.

– Чего ж тогда обниматься не бежишь? – Наемник намеренно испытывал мое терпение.

Я поближе пододвинула к себе свои вещи. Верьян – тот еще кадр, доверять ему ценности – все равно что совать руку в горгулье гнездо! Авось, конечно, ущерба не будет, но это очень уж вряд ли.

– Ноги отнялись. Видимо, от радости великой.

Длинноносое лицо сморщилось, превратившись в маску притворной скорби.

– Спасаешь чужие шкуры, рискуя своей. А в ответ получаешь чернейшую неблагодарность!

Не в силах смотреть на язвившего наемника, я опустила взгляд на свои руки, чуть ли не по локоть заляпанные чужой кровью.

Тошно.

Хотелось остаться в одиночестве, без свидетелей выплакать свое горе. Всласть. Взахлеб. С воем и катаниями по полу. А вместо этого приходилось, скрипя зубами, лицезреть глумливую физиономию с паскудной улыбочкой.

– Может, прекратишь паясничать? – Мой голос прозвучал тихо и устало.

Попросили ветер не дуть, ага.

– Неужели так быстро надоело мое общество?

Негодование всколыхнулось где–то глубоко внутри и выплеснулось желчными словами:

– Гад ты, Илиш! – Плевок ему под ноги. – Да если бы я не запустила обратную трансформацию, ты сожрал бы Эону!

Я покосилась на бесчувственную девушку.

– Вот еще – есть целиком, – пожал плечами парень. – Выгрыз бы печень, и только.

Тошнота подкатила к горлу от понимания того, что Верьян не шутит.

– Как ты можешь так говорить, ведь она тебе нравится? – Беспросветность во взгляде и голосе. – И ты ей, между прочим, тоже…

Наемник отвернулся.

– Зря она это.

Зря. Все зря. А Кирина мертва…

Я сморгнула выступившие слезы и подумала, глядя на его длинноносый профиль, что действительно была рада его видеть. Ужасно. Но признание в этом у меня можно вырвать лишь пытками…

Хлопнула входная дверь, привлекая всеобщее внимание.

На пороге стоял невысокий коренастый мужчина. Кудрявые, некогда рыжие, а сейчас почти полностью седые волосы острижены не слишком коротко. Приветливо улыбающееся гладко выбритое лицо. В серо–зеленых глазах плескалась радость. Поверх рабочей одежды накинут длинный передник, испачканный в какой–то слизи, распространявшей острый уксусный запах.

– Верьян, мальчик мой, вернулся уже? – Мужчина довольно потирал здоровенные, несоразмерно росту, ручищи. – Знаешь ли, чрезвычайно рад тебя видеть. Просто чрезвычайно! И вас, любезная наша Императрица, тоже.

Глава 9

Не знаю, кто был изумлен больше: я или Верьян. Обрушься сейчас потолок башни, наверное, это произвело бы меньший эффект.

– Императрица? – после минуты гробового молчания ошеломленно переспросил парень.

– Лия Арианеста Всемилостивейшая, собственной персоной, мой мальчик, – покровительственно улыбнулся наемнику мужчина. Затем обратился ко мне: – Раз уж к слову пришлось, разрешите представиться, Ваше Императорское Величество. – Он как–то деревянно поклонился. – Магистр Наивысшего ранга Аэлексэш Испытатель. Член Имперского Совета Наивысших Мастеров и Глава Гильдии магов Ойстры.

– Предатель.

Возможно, все произошедшее в тот день так повлияло на меня, но дальше мое поведение было просто безобразным. Броситься на наемника мне не позволила магическая преграда, вмиг вставшая между нами. Без раздумий со всей дури я ударила по ней Силой. Башня телепортации содрогнулась. Щит прогнулся, но и устоял, а Глава Гильдии слегка поморщился, усиливая защиту.

– Ну–ну, Ваше Величество, спокойнее. – Магистр, наверняка сейчас черпающий Силу откуда–то извне, мог позволить себе превосходство. – Такое поведение не подобает Избранной и Императрице.

В данный конкретный момент мне было плевать, какое именно поведение подобает Избранной, а уж тем более Императрице!

Выскребая последние крохи Силы, я повторила удар. Во рту появился привкус крови, а виски сдавила боль. Вот вечно у меня все на последнем издыхании: не умею правильно рассчитать ресурс, расходую его в ущерб телу, пока другие спокойненько присоединяются к внешнему источнику и играючи отбивают мои атаки.

Пол задрожал. С потолка посыпалась штукатурка. По стенам со зловещим шуршанием пробежалась сеточка трещин… и больше ничего. Инстинкт самосохранения Избранной перекрыл доступ к тем жалким каплям Силы, что еще остались. Наглухо. Иначе процесс выбрасывания энергии вовне стал бы необратимым и от меня осталась высушенная мумия.

Я расплакалась, по стенке сползая на пол. Громко, навзрыд и совершенно безобразно. Может быть, кто–то умеет плакать красиво, но только не я: реву белугой, физиономия опухает и покрывается пятнами, а потом еще икаю минут пятнадцать. Зато происходит это крайне редко и почти никогда прилюдно.

Ничего удивительного, что мужчины от подобного зрелища оторопели.

– Ну–ну, Ваше Величество, успокойтесь, – попытался угомонить меня Аэлексэш. Впрочем, приближаться ко мне он все еще опасался. – Вы в безопасности. Вскоре мы сообщим нашему Императору радостную весть о поим… возвращении потерянной венценосной супруги. Уверен, возникшее недоразумение уладится к всеобщему удовольствию, не так ли, Верьян?

Парень скупо кивнул и отвернулся.

Как будто мнение этой сволочи кого–то интересует!

Не то чтобы меня успокоили увещевания мага – нет. Просто слезы закончились. Равно как и все чувства, кроме тупого равнодушия. Я утерла лицо рукавом, прежде чем, опираясь на стенку, подняться на ноги.

Маг с наигранной радостью хлопнул в ладоши:

– Вот и чудесно! Пойдемте, моя Императрица, я отведу вас в ваши покои. Там вы сможете привести себя в порядок и отдохнуть.

Мне было настолько все равно, что произойдет дальше, что я спокойно подобрала вещи и направилась к выходу. Не знаю, чего от меня ждали, но определенно не этого.

– Оставьте этот мусор здесь, он вам больше не понадобится, Ваше Величество. – Глава нахмурился, глядя на мои набитые мешки, а особенно недовольно на ножны с мечом.

– Нет. – Прозвучало спокойно и тихо, а поэтому весомо. Наверное, после недавней истерики мое поведение выглядело крайне подозрительным.

– Вас ждет новый гардероб и личная служанка. – Аэлексэш скрестил руки на груди.

– Новый гардероб – прекрасно. Но мои личные вещи – это не мусор. И если хоть что–то из них пропадет, я буду очень расстроена, – холодно заметила я и кивнула на Эону. – И личная служанка у меня уже есть. Позаботьтесь, чтобы ее привели в чувство, одели, как подобает прислуге, и приставили ко мне.

Маг стал еще мрачнее.

– Но, моя Императрица…

Нечего было затевать игру в придворного.

– Вот именно. Из нас двоих Императрица и Избранная – здесь я. А следовательно, мои желания не обсуждаются. И сейчас это возникшее недоразумение уладится к всеобщему удовольствию, не так ли, Верьян? – Мою речь можно было бы принять за изощренное издевательство, если бы не бесцветный тон.

Илиш кивнул все с тем же непроницаемым видом.

Я величественно подала Главе Гильдии свободную правую руку, как показывала Велисса на уроках по дворцовому этикету во время нашего тиланского путешествия, и приказала:

– Проводите меня, Магистр Наивысшего Ранга Аэлексэш Испытатель. Ваша Императрица утомлена и желает отдохнуть.

Тому ничего не оставалось, как почтительно принять мою царственную руку. Правда, колебался он перед этим секунды две, а то и больше.

Покои мне и правда отвели царские. Здесь было все, кроме свободы и окна. Зато имелся шикарный морок последнего, который расщедрившиеся на Силу гильдейцы навели во всю стену. Оно демонстрировало вид на главную площадь столицы провинции Идан. В центре работал большой фонтан, представлявший из себя скульптурную группу на тему: «Спасение Ойстры святым Устимием Победоносцем от хмарных выползней»: мускулистый мужик героической внешности душил чудовище, похожее на огромного осьминога, из головы и щупалец которого фонтанировали струи воды. Вокруг него время от времени прогуливались нарядно одетые горожане. Некоторые даже присаживались на низенькие лавочки, чтобы полюбоваться этим монументальным кошмаром.

Я с отвращением задернула шторы. За двое минувших суток сей пейзаж был изучен вплоть до обсиженной голубями головы святого и рюшей на чепчиках праздношатающихся горожанок (всегда одних и тех же).

Эона спала в соседней комнате – она до сих пор не пришла в себя. Мало того, в первую же ночь здесь у нее началась лихорадка. Я настояла на том, чтобы девушку положили в моих покоях. Правда, в свою очередь, мне тоже пришлось кое–чем поступиться.

Не сказать, чтобы эти уступки были чем–то очень неприятным. Я бросила оценивающий взгляд в зеркало. В кои веки оно отразило особу определенно женского пола. Девица, которую мне все–таки навязали в служанки, постаралась на славу. Загорелая обветренная кожа вновь стала белой и нежной, грязные обломанные ногти – вычищенными и аккуратно подпиленными, а отросшие до плеч волосы – вымытыми и красиво уложенными в прическу под жемчужной сеткой. Шрамы на запястьях надежно укрылись под длинными рукавами. У меня даже обнаружилась какая–никакая грудь.

Единственное, что мало соответствовало облику знатной дамы, – моя почти болезненная худоба. Казалось, ребра выпирают даже сквозь золотое шитье корсажа роскошного платья.

Новый облик навязывал совершенно другое поведение, жесты, даже мимику, В пышной многослойной юбке не прыгнешь с размаху на кровать. Не закинешь ноги на стол, сидя рядом в удобном кресле. Шаги сами собой получались степенными, взгляды – томными, осанка – идеально прямой, а движения – изысканными. Еще немного – и я сама поверю в свою избранность и императорский статус. Пора срочно что–то предпринимать, пока образ не прирос окончательно!

Судя по тому, что я все еще любуюсь пейзажем Ойстры, а не доблестно осваиваю императорское ложе, Магистр Наивысшего Ранга Аэлексэш Испытатель еще не решил, каким именно образом разорить имперскую казну. Глава Гильдии пару раз пытался вдумчиво поговорить со мной на предмет внутренней политики Империи и особой важности государственной поддержки современной магической школы.

Беседы проводились в присутствии двух чтецов – так в Империи называли телепатов – один бездарно играл роль слуги, а второй, видимо в целях конспирации, сканировал меня из соседнего помещения. Особых успехов, правда, не достигли ни тот ни другой.

«Божественная Кровь супруга?» Она самая. В противном случае меня бы давно разложили на составляющие.

– Позвольте смиренному подданному проявить некоторое любопытство, Ваше Величество? – спрашивает Аэлексэш и, не дожидаясь разрешения, продолжает: – Как вам удалось сбеж… покинуть дворец? Столь блестящий побег требует серьезнейшей подготовки.

По коже точно бегают невидимые насекомые, щекотно перебирая лапками в попытке найти брешь в моей защите.

– Это был чистый экспромт. – Вежливая улыбка.

Сидящий напротив меня мужчина зеркально копирует все мои жесты.

– Экспромты бывают удачными, лишь когда их тщательно подготавливают. Ну–ну, моя Императрица, разве красиво приписывать себе чужие заслуги?

Шебуршание чужой магии становится раздражающим. Я едва сдерживаюсь, чтобы не почесаться. Чтобы как–то отвлечься, мне приходится встать и отойти к окну.

– Вы сомневаетесь в моих способностях? – Делаю вид, что мне безумно интересен набивший оскомину пейзаж.

– Что вы, Ваню Величество! Всего лишь адекватно комментирую произошедшие события.

Медленно поворачиваюсь к магу. Интересно, Дэрриш оценил бы мое царственное вскидывание брови?

– А вот по нашему скромному императорскому разумению, нам лучше знать, что, как и когда с нами произошло. – Я намеренно говорю о себе во множественном числе, дабы подчеркнуть свой титул.

– Разумеется, Всемилостивейшая Императрица, разумеется. Однако вы могли быть введены в заблуждение и не осознавать, что…

– Раз я ничего не осознавала, что ж вы меня тогда спрашиваете? – Невежливо перебивать, но если очень хочется, то можно. А иногда даже необходимо.

Чинно усаживаясь обратно в покинутое кресло, я про себя замечаю, что хладнокровия и выдержки Главе Гильдии Ойстры не занимать в отличие от его спутников. После чего посылаю ласковую улыбку чтецу. Пытаясь меня «вскрыть», бедолага от натуги аж вспотел. Надеюсь, тому, кто за стенкой, не легче…

Встреча в верхах состоялась вчера – меня пытали вопросами до поздней ночи. Особенно магов интересовала Илана. «Всемилостивейшую Императрицу» настойчиво просили продемонстрировать «Знак Единения», коим меня удостоили на ритуале бракосочетания с «Всеблагим Императором». Я стыдливо отнекивалась, цитировала отца Ванхеля с его «Негоже юной отроковице оголяться пред взорами как мужскими, так и женскими…».

К слову, принимая во внимание совместное проживание более десятка девушек в одном помещении и отсутствие в Конхоле других мужчин, кроме самого святого отца, сия цитата из пухлого талмуда «Растолкование Свитка Единения преподобным Сероговичем», произнесенная вслух, вызывала сдерживаемое изо всех сил хихиканье не только у алоний.

С сегодняшнего утра аншлага посетителей не наблюдалось. Вследствие чего я маялась от скуки. Апатия и равнодушие уже прошли, уступив место тревоге и лихорадочной жажде действий.

Что–то мешало мне сосредоточиться. Нет, никто не пытался пробить мою защиту, но общая обстановка действовала как жужжание насекомого над ухом, мешающее уснуть.

Памятуя печальный опыт моей первой брачной ночи и удачный побег, сферический заслон гильдейские ставить не стали. Мало ли. Ойстровская Гильдия ограничилась магической заглушкой в стенах и «почетным караулом» за дверьми, обвешанным с головы до пят оружием и противомагическими амулетами. Дежурство чтецов в помещении неподалеку тоже не прекращалось, но сканирование из активной фазы давно переключилось в ждущий от меня всяких пакостей режим.

Меж тем моя собственная Сила восстанавливалась крайне медленно и неохотно, словно мстя мне за неразумное использование.

Пометавшись еще некоторое время бесцельно по комнате, я с надеждой заглянула в соседнее помещение. Эона спала. И сон этот был каким угодно, но только не здоровым. Хотя лихорадка отступила, и девушка уже не металась, не стонала, не вздрагивала во сне, как сутки назад. Она просто лежала неподвижно и, казалось, даже не дышала.

Тихонько, точно боясь разбудить, я подошла к кровати и опустилась рядом на колени. Взяла теплую безвольную руку, уткнулась в нее лбом.

– Прости меня, подруга. – Еле слышный бессвязный шепот. – Это я во всем виновата. Втравила вас с Кириной во всю эту… Хмарь. Поправляйся, ладно? Мне очень трудно без тебя. Очень.

Нет, я не плакала. Слезы текли сами, капая с подбородка на простыню. Голова стала тяжелой. Я устало пристроила ее на край кровати и незаметно для себя заснула.

* * *

Комната старшей алонии в крепости Шэнеко. Магический светляк дремлет над столом. Эль в кувшине все никак не кончается.

Хорошо. Спокойно.

– За Неран! – поднимает очередной тост Кирина, нарушая уютное молчание.

– За Неран! – охотно поддерживаю я.

Девушка выпивает, не чокаясь, и ставит стакан вверх дном.

– Рель, тут такое дело… – мнется она, пряча взгляд. – Мне уйти надо будет. Ты же позаботишься об Эоне, правда? Ей нельзя сейчас одной.

– Бес–с–с проблем. – Я пьяна, а потому все могу.

– Не дай ей пойти за мной следом. – Неранка наклоняется ближе и вкладывает трехлепестковый амулет мне в руку. – Привяжи ее. Это просто. Только найди нить и привяжи.

Меня мучает чувство неправильности происходящего. Пытаясь понять, что же не так, я тяну руку к кувшину.

– Тебе уже хватит, Аурелия, – отодвигает посуду Бабуля, возникающая рядом со столом из мрака. Она осуждающе качает головой, глядя на нас с Кириной.

Откуда здесь бабушка?!

Меня озаряет:

– Я вспомнила! Вы же умерли! – Смеюсь. – Обе. Теперь никто мне не указ – что хочу, то и делаю.

– Аурелия, – строго говорит Бабуля, – перестань.

– Не буду! – упрямо мотаю головой. – Вы меня бросили! Предали! Все меня предали…

Они смотрят на меня с жалостью. Как на неразумного ребенка.

– Без предательства не узнать цену настоящей верности.

– Найди нить, Рель.

Они говорят это почти одновременно.

– Не бросайте меня. – Плачу. – Я не справлюсь одна.

Они ободряюще улыбаются и уходят.

Они…

* * *

Вздрогнув, я проснулась. Какой тяжелый странный сон…

Все, а особенно шея и спина, затекло от неудобной позы. Лицо мокро от слез. А в голове: «Найти нить, найти нить».

В бессилии я ударила кулаком о кровать. Навязались тут на мою голову! Легко некоторым указывать. Еще бы, они мертвые, им можно. Во мне взыграла какая–то детская обида. На Кирину, Бабулю, Эону, Дэрриша, Астелу, Велиссу, Аксия, Верьяна… Да на весь мир! Обида плавно перетекла в злость. Хорошую такую. Ту, что заставляет действовать и страшно мстить всем подряд без разбору.

Не став подниматься, я разлеглась прямо тут же, на полу, здраво рассудив, что если эта поза помогает сосредоточиться венценосному супругу, возможно, и мне будет польза.

Ровный потолок ничем не порадовал (даже трещинами), поэтому я закрыла глаза и попыталась активировать магическое зрение. Сила подчинялась крайне неохотно, норовя схлынуть из точки сосредоточения и залечь за недоступными для меня пределами. И только вспыхнувшая ранее злость не позволила ей это сделать.

Темнота взорвалась яркими обжигающими красками. Все вокруг было напитано магией, сияло и искрило. Синим пульсировала в стенах сеть заклятия «заглушки». Сквозь ее ячейки свободно проникала внутрь светящаяся белая взвесь сканирующего заклинания чтецов и сияющим ореолом оседала на предметах. На полу, по периметру, змеился ограничивающий контур, подмигивая мне зеленым светом. И только некогда ярко–лазоревая аура Эоны мутным голубовато–серым пятном выделялась на общем фоне буйства красок. Со стороны сердца у еле светящегося ореола вокруг девушки точно выдрали кусок. Рваные края силились вновь стать единым целым, но разрыв был слишком велик.

Нить. Надо найти нить.

Я осторожно потянулась к махристому краю тускнеющей серой кляксы чужой ауры. И тотчас отпрянула. Меня обожгло холодом. Смертельным холодом. Если что–нибудь не сделать, Эона действительно пойдет следом за неранкой.

Нить. Мне нужна нить.

Вернее, обрывок той связи, что удерживала вместе таких разных людей. Вновь осторожное беглое касание. Куча махров и ни одного более–менее подходящего по длине энергетического обрывка. Время упущено, Эона не справится собственными силами. Я глубоко вздохнула: будет больно, будет очень больно.

Приращение к чужой ауре происходит либо спонтанно (как будто это было изначально предназначено), либо принудительно (через насилие и боль). Если в первом случае это легко и приятно, то во втором – наоборот, ибо процесс это неестественный, а значит, чертовски болезненный.

Моя дымчато–серая аура плевать хотела на все благие намерения по спасению чужой жизни – выскальзывала из клещей Силы, отказываясь жертвовать своей целостностью. Если кто–то думает, что это легко, пусть попробует отрезать себе палец, пусть даже и во имя великой цели.

Пытаясь хоть как–то зацепиться за край, я обнаружила то, что так тщетно пыталась урвать у собственной ауры, – нить. Тоненькая, как леска, едва заметная, она цеплялась к моему правому запястью и убегала куда–то за пределы комнаты, хитро пристроившись к ограничивающему контуру и обдурив заглушающее заклятие.

На время позабыв обо всем, я с любопытством подергала за ниточку. Почти тотчас пришел ответ – резкое онемение правой руки. В носу засвербел специфический мускусный запах.

…Перепаханный агонизирующим астахой берег лесного озерца. Глаза слезятся. Гарь скрипит на зубах.

«Я, Верьян Илиш, обязуюсь охранять… девицу Лию… Договор теряет силу в последний месяц Изменяющихся сего года».

Скрепляющее уговор крепкое рукопожатие…

Вот змей подколодный! Теперь понятно, как он нас нашел. Шел, не напрягаясь, по следу, ориентируясь на не до конца оборванную связь.

…Берег совсем другого водоема. Перепуганные утки. И не только они. Бесчувственное тело перевертыша в комках слизи. Силовая нить между нами обрезается Неотразимой медленно и муторно. Рукоять меча протестующе подрагивает…

Как там мне сказала Бабуля во сне? Без измены не узнать цену истинной преданности.

Единый с ней, с верностью! При сильном желании можно нажиться и на самом предателе.

– Привет, работничек! – улыбнулась я, мысленно потянувшись через нить, чтобы обратиться к Верьяну. – Есть дело. На тысячу–другую тиланов. И возможное обретение титула. Интересует?

Безмерное удивление было мне ответом. Но откликнулся не только Верьян.

– А что, интересно, моя Всеблагая Императрица делает на полу?

Аэлексэш Испытатель, как, всегда был жутко «кстати».

Глава 10

Некоторое время я с отсутствующим видом изучала потолок, привыкая к обычному зрению. Аэлексэш терпеливо ждал, пока мне это надоест.

– Отдыхает Всеблагая Императрица, – наконец проворчала я, усаживаясь. – Не видно разве?

– На полу?

– Нравится мне так. Вас что–то не устраивает, Магистр?

Маг взмахнул ручищами в фальшивом подобострастии.

– Нет, что вы! Разумеется, как будет угодно Вашему Величеству!

– Нашему Величеству угодно, чтобы ей помогли подняться. – Я протянула руку.

Аэлексэш сграбастал ее и поставил меня на ноги, точно выдернув морковку с грядки. В отличие от последней нашей встречи он снова был в перепачканной робе. И воняло от него просто зверски.

«Придворная галантность у него несколько прихрамывает»: Угу. Ей давно пора дать инвалидность – за полное отсутствие Конечностей.

– Так что же вы хотели от меня, Магистр Наивысшего ранга? – Присев на краешек кровати Эоны, я неосознанно взяла ее руку в свои.

– Ничего особенного. – Глава Гильдии Ойстры склонился в поклоне. – Ваш покорный слуга, моя Императрица, зашел осведомиться о вашем драгоценнейшем здоровье. Или, если нашу венценосную гостью одолевает скука, развлечь вас, Ваше Величество, по мере своих скромных возможностей.

– Так торопились, что даже не успели переодеться? – Усмешка в сторону.

– Как всегда, зрите в самую суть, Ваше Величество. – Легкий полупоклон.

Вялая рука Эоны в моих ладонях.

– Не стоило беспокоиться, мне было чем себя занять.

– Не сомневаюсь. – Маг перестал играть, став пугающе серьезным. – Тогда позвольте вас предупредить, Избранная. Еще одна такая выходка, и я посажу вас в каменный мешок.

– А что я такого сделала? – Наигранно–невинное хлопанье ресницами. – Что случилось?

– Пока ничего. И не случится. Если вы не станете больше баловаться Силой в моих владениях…

Видимо, чтецы засекли мои шалости. И поторопились доложиться. То–то Аэлексэш Испытатель примчался в таком виде.

– Однако это владения и моего венценосного супруга, а значит, и мои – не так ли?

«Соскучились по дорогому муженьку?» Да уж. Только Дэрриша нам сейчас тут и не хватало!

– Однако, – передразнил меня Аэлексэш, – Его Императорского Величества пока здесь нет. Зато есть ваш покорный, самый преданный Короне подданный.

Я сузила глаза:

– Вы мне угрожаете?

– Упаси Единый, Ваше Величество! – Маг вновь легко вернулся к амплуа галантного верноподданного. – С вашей головы не упадет и волос. А вот с вашей подругой или, если вам будет угодно, вашей служанкой может случиться всякое. Хрупкого здоровья девушка, как это ни прискорбно. Ей бы жить да жить…

Я выронила руку подруги.

– И что вы сделаете? Убьете ее?

– Как вы можете думать обо мне такие ужасные вещи, Ваше Величество! – Пречестный взгляд и искреннее возмущение. – Дабы, не попусти Единый, с девушкой ничего не случилось, я даже пришлю для охраны своего лучшего человека. Вы, моя Императрица, кажется, с ним неплохо знакомы.

Маг подошел к кровати и эдак по–отечески погладил Эону по голове, дожидаясь, пока до меня дойдет смысл угрозы.

– Вы скормите ее Верьяну?! – Я задохнулась от возмущения и злости.

Аэлексэш, напротив, остался благожелательно–спокойным.

– Я тут совершенно ни при чем. При мощных всплесках Силы мальчик просто может не выдержать напряжения и потерять самоконтроль. – Маг развел руками. – Знаете ли, такое бывает с полукровками. Особенно в присутствии идеальных жертв.

– Ему же не жить после этого!

– Что ж, – пожал плечами мужчина, – для эксперимента, даже самого удачного, нужен расходный материал. Пусть и дорогой.

Пару минут мы слушали тишину.

– Подумайте об этом, Ваше Величество, прежде чем делать разные глупости. Хорошо подумайте. А сейчас прошу меня простить – дела.

Аэлексэш еще раз поклонился и направился к двери.

– Во благо Империи, само собой? – съехидничала я вослед магу.

– Разумеется, моя Императрица, – не остался в долгу маг. – Не извольте сомневаться.

Сказал и вышел.

На дворе, то есть на оконном мороке, была уже глубокая ночь, а в голове у меня так и не сыскалось ни одной дельной мысли. Вернее, идея имелась, но, как поспособствовать ее осуществлению, я пока не придумала. Передо мной стояли задачи – одна другой невыполнимее.

Во–первых, мне нужно было как–то добраться до Верьяна. Во–вторых, уговорить его нам помочь с побегом. В–третьих, привести Эону в сознание. Или, если совсем глухо, забрать девушку с собой в теперешнем бесчувствии. И, по возможности, снова не попасться к Гильдии в лапы.

Все эти пункты и поодиночке, казалось, нереально провернуть, а уж вместе они выглядели так, что опускались руки…

«Сбежала же ты как–то из дворца. Возможно, и отсюда получится?» Тогда я была одна, а значит, отвечала только за себя.

«Так тебе никто и не помогал». Помогали. И еще как… Правильно Дэрриш считает – самой мне такой фокус было не провернуть.

Мотаясь по покоям, как… ну не будем уточнять, что именно, я вновь заглянула к подруге. Без изменений.

«Так не пора их хоть как–то спровоцировать?» Самое время. Но как? «Ручками».

Массаж ауры разве что сделать. Да толку не будет – вон какой разрыв! Тут скорее требуется швеей–мотористкой поработать…

«Неплохая идея – хоть каким–то делом займешься, вместо того чтобы слоняться, как… мы сами знаем что».

Злыдня. Мне же нельзя использовать магию… Подождите–ка, постойте!

Аэлексэш пригрозил: еще одно использование Силы, и охранять нас будет не кто иной, как Верьян Илиш. А чтобы привести Эону в чувство, мне необходимо?.. Правильно, использовать Силу!

К тому же, если я применю для восстановления ауры нить нашей с Верьяном связи, девушка будет вне опасности. Конечно, через пару недель наш договор с Проклятым Ублюдком потеряет силу, но к тому времени, надеюсь, надобность в скрепляющей нити уже отпадет.

Активировать магическое зрение повторно было намного проще. Одно усилие – и окружающее пространство замерцало. Куда сложнее (и больнее!) оказалось исторгнуть из себя иглу Силы. Ее острие пронзило живот, точно настоящее шило, и вспыхнуло, выходя, рядом с солнечным сплетением.

Быстрее, девочка, быстрее.

Я попыталась оборвать дергающуюся у правого запястья нить. Она вросла в него намертво. Использовать снова Неотразимую я не решилась – на кромке ее лезвия и так остались зазубрины. Немного подумав, я потянула нить на себя, сложила вдвое и вставила в крохотное игольное ушко, после чего направила ее к тусклой ауре девушки. Руки обжигало холодом, а рваные края не желали сходиться.

Очень хотелось расплакаться от собственного бессилия.

– У меня ничего не выходит, Кирина. – Я устало склонилась над Эоной. – Зря ты на меня понадеялась…

Из выреза моего платья выскользнул трехлепестковый амулет. Махристые серые края сами потянулись к нему. Оставалось только прихватывать иголкой через край, стягивая разрыв.

Ощущения были странные – словно шьешь по живому телу. Ткань ауры трепетала и норовила отпрянуть. Лишь сила амулета сдерживала края вместе. Каждый стежок давался с заметным усилием, натянутая до предела нить судорожно дергалась. Мне казалось, это никогда не закончится. Разумеется, я была неправа: красивый узелок увенчал мою работу. Полюбовавшись на дело рук своих, я облегченно свалилась в обморок.

Вот так всегда…

В себя я пришла под пристальными взглядами трех пар глаз. Они осуждающе взирали на валяющуюся на полу меня.

Аэлексэш и чтец нависали прямо надо мной, а невозмутимый Илиш стоял чуть в стороне.

Хоть бы на кушетку переложили! Три здоровых мужика не смогли поднять относительно хрупкую девушку. Тело затекло, в голове было легко и пусто. А еще у меня откуда–то возникла полная уверенность, что с Эоной все в порядке. Это вселяло спокойствие.

– Добрый вечер, достопочтенные, – вежливо поздоровалась я и уточнила, покосившись в сторону занавешенного окошка: – Или уже утро?

Мужчины переглянулись. Аэлексэш сурово нахмурил брови, Верьян ухмыльнулся, а чтец напряженно сцепил в замок пухлые руки, все еще пытаясь меня просканировать. Но тщетно.

– Вас предупреждали, Ваше Величество! – тожественно и почему–то с какой–то детской обидой за всех троих провозгласил Глава местной Гильдии магов.

И это вместо приветствия? Вот никакого воспитания у людей.

– Скорее угрожали, – улыбнулась я, протягивая вверх руку.

Аэлексэш кивнул Верьяну – тот помог мне подняться. Его прохладная сухая ладонь чуть задержалась на моем запястье.

– Благодарю, – сказала я сухо и отстраненно.

Верьян посмотрел на меня с каким–то непонятным выражением.

– Рад служить моей Императрице.

Я бросила быстрый взгляд в сторону спящей девушки, желая удостовериться, что с той на самом деле все благополучно, и с облегчением вздохнула. Эона спала самым что ни на есть крепким, здоровым сном. Дабы эти три хамоватых товарища ее не разбудили, я вышла в другую комнату. Мужчинам ничего не оставалось, как последовать за мной. Пусть и с небольшим опозданием. Встретила я их уже сидящей в кресле, точно на троне. Кирина бы мной гордилась…

На оконном мороке только занимался рассвет. Площадь была пустынна и печальна. Святой Устимий сонно и устало домучивал чудовище – причудливые утренние тени нарисовали герою мешки под глазами.

– Так что вы хотели мне сообщить, достопочтенные? – Я отвела взгляд от окна, возвращая свое внимание мужчинам. – Надеюсь, это нечто сверхважное, раз возникла необходимость нарушать мой покой в столь ранний час?

– Мы спешили сообщить вам радостную весть, моя Императрица. – Маг был доброжелателен и ласков, будто бы это не я недавно нарушила строжайший запрет на использование Силы. – Нынче вечером мы ждем прибытие Его Императорского Величества.

– Дэрриш будет здесь уже сегодня? – растерянно переспросила я.

– Именно так. Мы достигли взаимопонимания по всем интересующим нас вопросам. И поэтому… – Аэлексэш сделал значительную паузу, чтобы положить руку на Верьяново плечо. Парень едва заметно напрягся, – …до момента вашей знаменательной встречи мой воспитанник Верьян Илиш будет самолично хранить ваш покой и проследит, чтобы у вас, наша возлюбленная Императрица, не возникало более желания испытывать судьбу.

– Наедине с мужчиной? – удивленно вскинутая бровь. – Что подумает обо мне мой венценосный супруг?

– Насколько я знаю, Ваше Величество, вы путешествовали в компании моего воспитанника не одну седмицу. – Змеиная улыбочка. Почти как у Верьяна. – Думаю, несколько лишних часов не окажут особого влияния на мнение Всеблагого Императора.

Я высокомерно вздернула подбородок.

– Благодарю за заботу. Никого больше не задерживаю, – и добавила, обращаясь к Аэлексэшу: – Будьте добры, пришлите ко мне служанку. Я должна подготовиться к встрече Императора.

Это было почти прямое оскорбление. Магистр еле сдержался.

– Как прикажете, Ваше Величество. – Глава Гильдии Ойстры остервенело дернул за шнурок вызова прислуги, поклонился и вышел. Чтец последовал за ним.

Верьян же застыл истуканом у двери. Я поднялась из кресла и вплотную подошла к наемнику. Парень не пошевелился. Охранник, Хмарь его забери!

– Прекрасно выглядишь, предатель! – Парочку раз я прошла мимо него. Туда и обратно. – Совесть спать не мешает?

Насмешливое молчание было мне ответом.

Да–а–а… Как–то не с той стороны я зашла – мне нужна его помощь и лояльность, а ерничать сейчас совершенно не следует. Он мне нужен. Очень нужен. И не только мне.

Кушетка прогнулась подо мной и протестующе скрипнула, когда я забралась на нее с ногами.

– Ты же знаешь, что на любое предательство всегда находится еще одно, куда более подлое и изощренное, не так ли? – Как и следовало ожидать, Верьян продолжал молчать, игнорируя мой пристальный взгляд. – Тебя предал отец. Ты в свою очередь продал меня, а тебя пустил в расход твой наставник. Или, быть может, надсмотрщик? Ты же наверняка в курсе, для чего тебя приставили ко мне. На убой, дорогой охранничек, ведь так?

Проклятый Ублюдок вздрогнул и наконец–то посмотрел на меня в упор желтыми кошачьими глазищами. Да, я собиралась врать. Нагло, беспардонно. Ничего не дрогнуло во мне, не всколыхнулось. И дело было даже не в предательстве Верьяна.

Со смертью Кирины во мне как будто сгорел какой–то предохранитель…

– Не пора ли Гильдии вернуть тебе должок, Илиш, как думаешь? – Я аккуратно расправила юбку. – А сверху еще бы добавить – за моральный–то ущерб. Не думаю, что годы, проведенные здесь, были самым приятным временем в твоей жизни…

Напряженное молчание. Я опять поднялась с места, подошла к Верьяну близко–близко и зашептала:

– Помоги мне убраться отсюда, Илиш. Просто помоги. – Жаркий шепот. – И никто, слышишь, никто больше не посмеет называть тебя Проклятым Ублюдком – ни в глаза, ни за спиной. Ты подумай. Хорошенько подумай. Может статься, милость Императрицы предпочтительнее равнодушия Императора, а? Верьян, ну ты же не идиот…

– Вы звали, Ваше Be… ой, простите!

Заспанная служанка с открытым ртом застыла в дверном проеме. Мы с Верьяном отпрянули друг от друга, точно нас застали за чем–то неприличным.

Щеки красноречиво алели.

– Да, я звала вас, э–э–э„. – Как же ее имя? Кажется, Тара. – Тара. Тебя же так зовут, девочка?

– Тайра, венценосная госпожа. – Девушка опустила глаза.

– Мне все равно. – Я раздраженно отмахнулась. – Так вот, Тайра, сейчас ты скоренько разыскиваешь одежду для моей служанки – она скоро приступит к своим обязанностям. Обувь не забудь! Да, и еще, сообрази чего–нибудь пожр… – Главное, вовремя спохватиться. – …Поесть. И побольше. Что стоишь столбом? Бегом выполнять!

Мой окрик оказал благотворное влияние на расторопность служанки.

– Как прикажете, Ваше Величество! – Девушка выскочила за дверь, будто бы за ней гнался хмарный выползень, ускользнувший из мускулистых рук святого Устимия.

– А ты что скажешь? – Я повернулась к Верьяну. – Поможешь мне?

– Как пожелает моя Императрица, – усмехнулся, сгибаясь в поклоне, Проклятый Ублюдок.

Верьян все не возвращался. Я подпирала плечом вялую Эону. Та пыталась завалиться на меня и на кушетку одновременно. Некоторое время я мужественно сопротивлялась весу чужого тела, потом плюнула и уступила кушетку девушке.

Сумки неопрятной кучей валялись неподалеку.

Подумав, я запихала их под кушетку. Пустая предосторожность, конечно, но все–таки…

Матерчатый бок раздутой торбы с гулким стуком ударился о деревянную ножку. Повозившись с завязками, я извлекла спеленатый в тряпки горшочек. Подержала в руках и засунула обратно. Недалеко – авось пригодится.

Ну где же он? Этот наглый скользкий тип! Ненавижу ждать! Отвратительное чувство, вытягивающее из тебя спокойствие.

На оконном мороке солнце как раз вскарабкалось к полудню и лениво там разлеглось. Полюбовавшись безлюдной площадью, я снова уперла мрачный взгляд в дверь. Точно отзываясь на мои мысли, она неслышно открылась, и в комнату проскользнул Верьян. Прежде чем я успела что–нибудь сказать, он метнулся к нам и повалился на пол, перевернув кушетку. Почти тотчас раздался сильнейший взрыв. Пол содрогнулся, стены завибрировали. Кусками посыпалась штукатурка. С грохотом и лязгом обвалилась роскошная люстра. Мигнул и погас морок. Комната погрузилась во мрак. Нас еще маленько потрясло, и все затихло.

– Что ты сделал? – прокашлявшись, поинтересовалась я.

– Так, пос–с–ш–шумел немного. – Голос Верьяна доносился до меня словно через толстое ватное одеяло. В уши лезло противное нервирующее шебуршание.

Немного замешкавшись, я активировала магическое зрение. В обозримом пространстве неярко сияли только три наших ауры. Ни живых людей, ни действующих заклятий не наблюдалось.

Похоже, взрывом снесло как защиту, так и охрану. Наверное, погибли люди, но меня это почему–то совершенно не расстроило…

Сдерживающее заклятие исчезло, и я с легкостью зажгла магический светляк. Он воспарил к потолку, освещая тот хаос, в который превратились некогда шикарные апартаменты. Поваленная мебель, осыпавшаяся штукатурка, потрескавшиеся панели. Но стены были целы. Думаю, они устояли лишь благодаря сдерживающим заклинаниям, которыми от души нашпиговали комнату гильдейские маги.

Со мной тоже творилось что–то странное. Гамма ощущений сместилась. Я острее реагировала на температуру. Слух, наоборот, притупился: я скорее чувствовала движение воздуха, чем слышала звуки. Сознание раздваивалось: были мгновения, когда я могла наблюдать себя со стороны. Зрение то и дело переключалось в монохромный режим. К горлу подкатывала тошнота, почти не притупляя чувство нарастающего голода.

Верьян выбрался из–под кушетки, легко отбрасывая ее в сторону, точно это был складной детский стульчик.

Ничего удивительного. В ипостаси горгона он, наверное, еще и не такое может.

Глава 11

Произошедший из–за взрыва выброс Силы запустил принудительную трансформацию горгона. Силовая подпитка была настолько мощной, что перекидывание произошло за считаные мгновения. Не зря же Аэлексэш предупреждал меня о возможных последствиях применения магии…

Хотя надо заметить, среди творящегося кошмара горгон смотрелся на редкость органично. Его пропыленную одежду и высокие потрепанные сапоги великолепно дополняли чешуйчатая кожа и волосы–змеи.

Чтобы наконец–то нарушить затянувшуюся неловкую паузу, я спросила:

– Давно хотела узнать, они у тебя ядовитые?

– С–с–само с–с–собой. – Из–за клыков улыбка наемника вышла жутковатой. – И кус–с–сачие.

Шутник.

Голова кружилась до дурноты. Слюноотделение резко усилилось. Кожа реагировала на каждое дуновение, меня бросало то в жар, то в холод.

– Да Единый с ними! Если что, можно на преследователей натравить. – Я сглотнула и деловито уточнила: – Тебе как лучше? Сейчас ипостась сменить хочешь или попозже?

Горгон удивленно мигнул.

– А ты мос–с–шеш–ш–шь?

– Угу. – От висевшей в воздухе пыли я чихнула. – Да не косись ты так на Эону, слопать все равно не удастся. Не зря ж мне так хмарово сейчас – похоже, я как–то перетянула на себя через нить часть горгоньего безумия, только поэтому ты более–менее вменяем. Слушай, у меня волосы еще не шевелятся?

Верьян усмехнулся и мотнул змееволосой головой.

Уже лучше.

– Ты мне скажи, сейчас–то что делаем? Надеюсь, не Верховного мага в компании с моим муженьком дожидаемся?

– Упас–с–си С–с–соз–с–сдатель!

– И?..

Вместо ответа Верьян скользнул к двери и попытался ее открыть. Створку заклинило намертво. Горгон выдрал ее вместе с петлями. Проход оказался почти полностью завалей камнями. Быстро двигая когтистыми руками, Верьян разобрал завал настолько, чтобы в образовавшееся отверстие смог протиснуться человек.

Наемник со значением посмотрел на меня. Вертикальные зрачки чуть расширились.

– Пош–ш–шли.

– Сейчас. – Я принялась расталкивать Эону.

Разумеется, та и не подумала пошевелиться. С того момента, как я подлатала ауру девушки, прошло достаточно времени, чтобы она более–менее пришла в себя. Периодически Эона ненадолго просыпалась, но была крайне вялой, никого не узнавала и быстро проваливалась обратно в сон.

– Хмарные демоны и их приспешники! – В моем голосе слышались слезы. – Не получается! Илиш, помоги, а?

– Не боиш–ш–шьс–с–ся–а–а, ч–щ–щ–то по–кус–с–саю подруж–ш–ш–ку?

– Отравишься! – усмехнулась я сквозь набежавшие на глаза слезы. – А то ты без меня не чувствуешь, что я нашу связь на Эону замкнула.

Горгон ухмыльнулся в ответ.

– Дай с–с–сюда! – Он ухватил Эону за шиворот и на вытянутой руке поволок к двери.

Верьян бесцеремонно протолкнул девушку в темноту проделанного прохода.

– Эй, поосторожнее там!

– С–с–сумки з–з–ахвати, Императриц–ц–с–са! – кинул мне, не оборачиваясь, Верьян.

Лучше бы «деткой» продолжал называть…

Шатаясь, я поднялась на ноги. Все–таки хмарово это – быть горгоном. Нет чтобы силушки его перепало или сверхбыстрой реакции. Сейчас, ага. Забрала себе голод и избирательность чувств. С другой стороны, Силы заметно прибавилось.

– Лез–з–зь.

Легкое движение запястьем, и светящийся мячик поплыл в проход. Я протолкнула вперед себя вещи и сама полезла следом. В пышном платье это оказалось непростым делом. Ободрав на верхней юбке золотое шитье, я все же это сделала. И кое–как успела откатиться из–под ног скользнувшего за мной Верьяна.

Мы снова оказались в тупике. Только в коридоре было еще намного хуже, чем в моих покоях. Нагромождение обломков камней, вывороченных из стен. Потолок держался исключительно на честном (наверняка магическом!) слове. Из завала, перегораживающего проход вправо, торчали чьи–то ноги, обутые в добротные сапоги.

Без малейших угрызений совести, под одобрительным взглядом горгона, я стянула обувь с трупа – в нарядных туфельках много не прошагаешь.

Сапоги оказались мне велики всего на пару размеров. Намотать на ступни портянки потолще – и будет просто замечательно.

Верьян побродил по свободному от камней пространству коридора. Покопошился сначала в одном завале, затем в другом. На раскопках последнего горгон подзадержался.

– Слушай, Илиш, а как ты это устроил? – Шевелящиеся змеи почти перестали вызывать у меня омерзение, но в сторону Верьяна я старалась лишний раз не смотреть.

– А не вс–с–се ли вам равно, Ваш–ш–ше Ве–лич–щ–щес–с–ство? – Голос горгона, шорох каменной крошки, шуршание змеиной кожи сплетались в убаюкивающую шелестящую мелодию.

– Само собой. – Пришлось приложить усилия, чтобы просто кивнуть, стряхивая шуршащее оцепенение. – Мне все равно. Праздное любопытство, не более. Возможно, тебе тоже будет интересно, как я собираюсь возвращать тебе человеческий облик. Так что это было, Илиш?

– Т–с–твердый огонь в двери ос–с–ставил, – нехотя прошипел горгон, продолжая разгребать завал. – Неплот–с–но з–с–с–акрытая дверь – это вс–с–сегда ис–с–скус–с. З–с–с–ахлопнуть.

«Твердый огонь»…

Над поверхностью озера всплывает темная громада астахи, почти неразличимая в густом, как кисель, тумане…

– Шкура у этой заразы покрепче рыцарской брони будет, – поучает меня Верьян шепотом. – Если вдруг что пойдет не так, целься в глаза, по лапам и под нижнюю челюсть…

– Какие еще «вдруг», когда у тебя «твердый огонь» есть?!! – возмущаюсь я. – Надеюсь, Гильдия не поскупилась, и стрел хотя бы на одну больше, чем я уже видела?

– Они и с одним болтом не спешили расставаться, – сознается наемник. – Да уж больно их астаха достал…

– Ах ты, скупердяй змеевидный! – От нахлынувшего праведного возмущения я даже ненадолго пришла в себя. – Жмот подколодный! Жадюга ядовитая! Ах, значит, эта подлая Гильдия отжалела всего один магический болт для убиения астахи, да?!

Верьяновы змеюки на меня сердито зашипели. Его голос не слишком от них отличался:

– Я не говорил, ш–ш–што с–с–стрела единс–с–ственная. Ты с–с–сама до этого додумалас–с–сь.

– Я могла умереть тогда, на берегу. И Эона тоже!

– Ну не с–с–с–сдохли ж–ше! – в сердцах сплюнул Верьян. Наверняка ядом.

– И сколько их всего было? Ну? – Руки в боки, грозный взгляд.

Горгон пожал плечами:

– Тогда с–с с–с–собой – одна.

– А вообще?

Илиш поднялся во весь свой внушительный рост.

– Хватит раз–с–сговоров! – рассерженно прошипел он. – Пош–ш–шли уж–ш–ше.

– И куда же?

Верьян молча показал на откопанный пролом в стене. Я подошла и с опаской заглянула внутрь, морщась от исходившей оттуда едкой вони.

– Что это? – спросила я, хотя уже и подозревала ответ.

Наемник меня не разочаровал.

– С–с–сточный ж–ш–шелоб для от–с–сходов из общ–ш–шей кухни. – Издевательская усмешка. – С–с–съедем, как с–с–с горки. С–с–с ветерком.

В задумчивости я почесала нос.

– А Эону как?

– Вперед ногами. – Прозвучало двусмысленно и ехидно.

У меня внутри все аж вскипело.

– А что там внизу? Она же без сознания! Если упадет в воду – задохнется!

Горгон не стал препираться. Достал из заплечного мешка солидный моток веревки и кинул мне.

– Предлагаешь мне повеситься, чтобы дальше не мучиться? – Я скептически посмотрела на моток у своих ног.

– Ш–ш–шутниц–с–са! – Кожа горгона масляно блестела, змеи почти нежно сплетались между собой. Неожиданно мне захотелось до них дотронуться. – З–с–са пояс–с–с подруж–ш–шку об–вяж–ш–ши. Там невыс–с–соко.

Я торопливо отвела взгляд, борясь с каким–то противоестественным искушением запустить руку в ядовитую шевелюру, и принялась обвязывать веревкой Эону вокруг талии. В четыре руки мы протолкнули девушку в пролом. По склизким от дурно пахнущего налета стенам Эона соскользнула вниз.

– Быс–с–стрее!

Схватив сумки и, самое главное, Неотразимую, я нырнула следом вперед ногами, подтягивая за собой магический светляк. Благодаря острым камням от верхней юбки остались одни лохмотья.

Спуск оказался пологим. Видимо, мы находились у самой сточной ямы. Придерживаясь за веревку, которую держал горгон, я заскользила вниз. Пара мгновений, и я плюхнулась в какую–то вонючую жижу, скопившуюся на полу прохода, настолько низкого, что передвигаться по нему представлялось возможным только на четвереньках.

Эона в полном сознании сидела неподалеку: глаза широко раскрыты, в них – паника.

– Рель!!! – Девушка вцепилась в меня, точно изголодавшийся клещ. – Где мы?!

Слава Всевышнему, она очнулась!

– Да хмарь знает, – пожала плечами я.

– Пос–с–сторонис–с–сь! – пронеслось у нас над головами.

Я метнулась в сторону, волоча за собой Эону. Зазмеилась веревка, а следом свалился Верьян. У него даже «плюх» получился каким–то тихим и аккуратным.

– З–с–сдрас–с–сти, девоч–ш–щки!

Эона не заорала только потому, что у нее пропал голос. Она пыталась выдавить из себя хоть какой–нибудь звук, но, кроме хрипа из ее широко раскрытого рта, ничего не раздавалось.

– Рот закрой! – Болезненный тычок под ребра. – Свой он.

– Дельный с–с–совет, – одобрил горгон. – По–полз–с–с–ли, крас–с–савиц–с–с–сы.

Он пролез мимо нас. Эона, дрожа, вжалась в стену. Да и у меня желудок несколько раз кувыркнулся, когда горгон поравнялся со мной и парочка змей угрожающе зашипели мне прямо в лицо.

– Потом все объясню. Даю слово. Все вопросы после. – Я сунула подруге в руки мешок – тот, что побольше, разумеется. – На, не потеряй смотри!

Закинув оставшиеся сумки и ножны с мечом на спину, я погребла за Верьяном. Позади раздался неуверенный плеск – Эона двинулась следом. Медленно и нерешительно, зато без истерик.

Магический светляк пристроился ко мне на плечо, помогая черной жижице отражать мою перекошенную от специфического запаха физиономию. Сверху мерно капало, обоняние отшибло напрочь, руки и ноги заледенели, позади поскуливала Эона, впереди шипели Верьяновы змеи, а коридор все никак не заканчивался. Желудок ощущался какой–то черной дырой, в которую засасывало все остальные внутренности. Теплая слюна стекала из приоткрытого рта. Видок тот еще, ага.

Жрать хотелось просто неимоверно. И убивать…

Кожей я почувствовала изменение температуры и едва заметное дуновение зловонного воздуха. Желоб, убегающий вниз под небольшим уклоном, наконец уперся в железную решетку. Горгон с легкостью ее сорвал, точно это было не железо, а прогнившее дерево.

Вывалились мы, понятное дело, не на главную площадь Ойстры, а в выгребную яму где–то на задворках города. Благо ее совсем недавно чистили, но стоявшая тут вонь продрала даже мое притуплённое обоняние и вызвала слезы…

Находя когтями зазоры в склизкой стене, Верьян быстро выбрался на поверхность, отодвинув прикрывающую яму деревянную крышку. Затем по очереди за шиворот вытащил из вонючего нутра нас с Эоной.

На улице стояла глубокая ночь, расцвеченная всполохами догорающего пожара где–то в квартале от нас. От удивления я чуть было не оступилась и не упала обратно в яму. По моим ощущениям, сейчас должен быть самый разгар дня. Я ошарашенно посмотрела на Илиша, успевшего придержать меня за рубашку.

– Морок–с–с–с. – Он улыбался, если это выражение можно применить той гримасе, которая перекосила горгонью физиономию.

– Что за хма… – не успел договорить вывернувший из–за угла стражник.

Мощным ударом нас с Эоной отбросило в сторону. Ровно столько времени, сколько это заняло, мужчина еще прожил – горгон вырвал ему глотку. Второй в паре патрульных пережил напарника всего на несколько мгновений.

– Рель, он… он… – прошептала Эона.

– Илиш нас спас, – твердо закончила я за нее, пристально глядя на мертвецов. – Не нам судить его методы.

На трупы стражников я смотрела мало того что без прежнего содрогания, а даже с каким–то гастрономическим интересом. Мне нисколько не мешала вонь, казалось пропитавшая все вокруг. Хотелось подползти к телу, разодрать живот, зарыться лицом в еще теплые, но быстро остывающие внутренности и…

– Рель! – Подруга испуганно трясла меня за плечо. – Очнись!

Я сморгнула и вытерла плечом бежавшую из правого уголка рта слюну.

– У тебя глаза были, как у… – Девушка кивнула на обыскивающего стражников горгона. – Как у него.

Вот хмарь! Я перетягиваю на себя горгоньи инстинкты с каждым часом все больше и больше. Если бы не связь, наверное, начала бы кидаться и на Эону.

Преодолевая внутреннее сопротивление, я подошла к Илишу. Сначала хотела подергать его за рукав, чтобы привлечь внимание, но, на удивление адекватно оценив возможные последствия своих действий, передумала это делать и просто покашляла.

– Ты не хочешь обратно перекинуться? Мне чего–то все хуже и хуже…

– С–с–снач–щ–щала выберемс–с–ся из–с–с Ойс–с–стры.

– Тогда пошли уже, что ли, пока я бросаться на прохожих не начала…

И мы двинулись дальше по переулкам–подворотням, безуспешно пытаясь таиться, вокруг распространялось непередаваемое амбре выгребной ямы.

…Ойстру мы покинули тихо, практически без скандала. Трупов за собой по дороге и то больше не оставляли. Через городскую стену перебрались благодаря нечеловеческим способностям Верьяна, разумеется: он взобрался по отвесной стене и сбросил нам оттуда веревку.

Далее был бег по ночному лесу. Тяжелый, выматывающий. Под строгим присмотром убывающей луны, выглянувшей ради такого важного дела из–за облаков. Даже не знаю, что тут сыграло свою роль – горгонья аура или наш убийственный запах – от нас шарахались как звери, так и нечисть.

Наутро мы свалились без сил у какого–то лесного озерца. Его берег нестройными рядочками заполонили сосенки вперемешку с елками. Одно лишь дело не терпело отлагательств: требовалось сменить Верьяну ипостась. Правда, для этого пришлось извести почти всю мазь, что у меня была. Но к тому моменту я настолько отвратительно себя чувствовала, что готова была поделиться даже своей кровью, лишь бы избавиться от чувства голода, высасывающего из меня волю.

За ветки деревьев цепляются клочья тумана, путаются в камышах. От воды несет промозглостью и тиной. Эона стучит зубами, пытаясь согреться возле разожженного нами хиленького костерка. Илиш неохотно усаживается неподалеку, вцепившись когтями в землю. Я откупориваю банку и от души оттуда зачерпываю. Жирная мазь пахнет так вкусно, что хочется слизать ее с пальцев. Борясь с искушением, я подношу руку к затылку горгона. Змеи так резко отшатываются в сторону, что голова Верьяна дергается, а когти зарываются еще глубже в почву.

Меня это не останавливает: голод – вот что подстегивает получше кнута. Мазью я смачно шлепаю в самую гущу змей, размазываю по гладким шевелящимся тельцам.

И вызываю даже через прокушенную губу: тотчас в мою ладонь вцепляется сразу несколько десятков крошечных, острых, как иглы, зубов. Точно каждая змейка, прежде чем сползти влажной шкуркой с Верьяновой косички, считает своим непременным долгом оставить мне укус на память. Рука опухает и темнеет, теряя чувствительность. Я не сдаюсь, продолжаю наносить мазь.

Ранки заживают почти мгновенно, опухоль то спадает, то возникает вновь, кожа меняет цвет от трупно–синего до здорово–телесного и наоборот.

Наконец, последняя змеиная шкурка остается у меня в ладони. Одежда и земля вокруг нас засыпана чешуей. Мы с Верьяном перепачканы в слизи. Меня шатает и хорошенько подташнивает, но внутри – ликование.

У меня получилось!!!

Серьезный взгляд янтарных глаз с обычными, пусть и слегка расширенными зрачками, в упор.

– Ты была права, детка, – говорит Верьян непривычно нормальным голосом. – Мне на самом деле любопытно, как у тебя это получилось.

Победное «я же говорила» застревает у меня в горле – Эону громко и чувственно тошнит под ближайшей елкой…

Потом, наверное, около часа мы отдраивали себя песком в ледяной воде, отстирывали одежду. Мое платье вообще пришлось сжечь. Хорошо, что у Верьяна были запасные штаны и рубаха – в итоге мне опять перепал мужской костюм. Для Эоны я прихватила пожертвованные Гильдией «моей очнувшейся служанке» платье и обувь. Недостающие предметы одежды Илиш виртуозно стащил в ближайшей деревне.

Вообще он оказался запасливым малым! И оборотистым. Хорошо, что он на нашей стороне.

И пусть его лояльность досталась мне ценой моего вранья. Все равно.

Мне на многое сейчас было наплевать.

* * *

Дэрриш был в бешенстве. Не в тихом, нет.

Захватившее Императора чувство требовало крушения мебели, отрубленных голов, лишений титулов и чинов. А еще бы хорошо поорать. Так, чтобы окружающие оглохли напрочь. Дабы неповадно было устраивать самодеятельность.

Вместо этого Император повторил свой вопрос сдержанно и спокойно (воспитание, волкодлак его задери!):

– Как это получилось?

Магистр Наивысшего ранга Аэлексэш Испытатель выцвел, как его шевелюра. В отличие от него наместник Идана был спокоен, подобно скалистым берегам его провинции.

– В подземельях магов прогремел взрыв. Ваше Величество, – сухо доложился конунг Иданский. – Случившийся вследствие этого печального происшествия пожар задержал проведение раскопок обрушившегося здания Гильдии, а также начало поисковых мероприятий. Одно известно точно: Императрица жива и все еще находится во вверенной мне провинции.

Император сцепил руки в замок.

– Я уже знаю, что произошло. – Он произносил раздельно каждое слово. – И теперь я всего лишь хочу узнать, как получилось, что меня известили так поздно.

В главной зале императорской резиденции в Идане повисло гробовое молчание.

– Мой Император… – начал было наместник, но замолк, повинуясь знаку Императора.

– Я не виню вас, Сигуд. Больше того, сожалею, что пришлось ввести вас в курс событий, – помолчав, продолжил Дэрриш. – А вот к Главе Гильдии магов, находящейся на вашей территории, у меня есть претензии. И немаленькие.

– У меня тоже, – еле слышно проворчал стоящий позади него Эст Сотворитель. И тоже осекся под взглядом стремительно обернувшегося Императора.

Дэрриш прошелся вдоль галереи портретов предков Иданского наместника. Дойдя до Яральда Гневливого, известного потомкам даже не столько своим бешеным нравом, сколько рекордным числом официально признанных бастардов (законному наследнику пришлось изрядно потрудиться, вырезая конкурентов), Император повернул назад, к замершим подданным.

– Десять дней, – медленно произнес он, смотря поверх склоненных голов. – Именно за такой срок Избранная должна быть найдена. Десять, и ни днем больше. Отец мой Единый велит прощать, но больше я не буду столь неосмотрительно милосерден.

Глава 12

Погоня сжимала тиски с садистской медлительностью. Мы спали урывками, ели на ходу. Когда мылись в последний раз – забыли вовсе. Вся моя Сила уходила на то, чтобы маги преследователей не могли точно определить наше месторасположение и создать прицельный телепорт. Выносливости мне перерасход Силы, понятное дело, не прибавлял. Если бы с нами не было Верьяна, боюсь, никакая магия скрыться не помогла бы.

Но, несмотря на препятствия, мы все–таки приближались к побережью. Климат становился мягче, леса не такими непролазными. Впрочем, нечисти тоже прибавилось: наутро у границы обережного круга были следы – волосы шевелились, когда мне представлялась встреча с теми, кто их оставил.

С утра потеплело. Раскисшая проселочная дорога тяжело ложилась под ноги, а сверху давило свинцовым брюхом осеннее небо. Мои мысли были под стать окружающему депрессивному пейзажу.

Почему все так? Почему это происходит со мной? Что я сделала неверно? И сделала ли вообще?.. Кирина мертва, а я дышу, хожу, живу…

«Ну и банальные же у тебя рассуждения!» Пусть… Я даже не представляла, как много она значила для меня. Будто у меня взяли и выдрали какой–то важный орган, о наличии которого я и не подозревала. Хотя нет, это звучит еще банальнее…

– Прекрати, – тихо, но веско сказал Верьян.

– Что прекратить?.. – вскинулась я.

Наемник с невозмутимым видом почесал нос.

– Задавать самой себе, детка, глупые безответные вопросы.

– С чего ты взял? – обрадовалась я возможности поцапаться с Верьяном и тем самым хоть как–то отвлечься от самоедства.

– Да у тебя все на физиономии нарисовано. Глупейшее занятие, детка, не увлекайся.

Нашелся тут указчик!

– Не твое горгонье дело!

– Не мое, – легко согласился парень и отстал на полшага.

Ну сейчас, ага! Не упускать же такой отличный шанс сорвать злость. Я резко обернулась и застыла, наткнувшись взглядом на плетущуюся позади Эону.

Свесив голову и еле передвигая ноги, светловолосая еле брела. Я подождала, пока мы поравняемся, и остановила девушку, взяв ее за руку. Эона вздрогнула, подняла на меня потухший взгляд и тут же его отвела.

– Мне тоже ее очень не хватает. Очень. – Я обняла подругу. Но ответного объятия не дождалась. – Я скучаю и тоскую, так же как и ты.

– Не так! – Сбросив мои руки, Эона вырвалась и отступила на пару шагов, увязая в дорожной грязи. – Ни хмарного демона ты не понимаешь! И не надо тут меня утешать!

За спиной у меня присвистнул Верьян.

– Так объясни мне, – выдавила я из себя, буквально ошалев от кричащей вне себя, поминающей хмарь Эоны.

– Как можно кому–то объяснить, каково это, когда у тебя нет руки?! Или ноги! Ее просто нет! И никогда не вырастет. Нет – и все! Понятно?!

Ну что здесь ответишь… Девушка распалялась все больше:

– Почему ты не дала мне пойти за ней? – продолжала вопрошать Эона. – Это было моим предназначением! Утаны – половинки целого, им не жить друг без друга.

Это меня задело.

– Ах предназначение?! – Как же хорошо, когда тебе есть что проорать в ответ. – Посмотри на меня! Внимательно посмотри. Я должна была стать бессловесной племенной коровой! Потому что так было сказано в Пророчестве. Так вот знаешь что? К хмари его, это предназначение!

– Тут совсем другое, – произнесла Эона пусть с обидой, но спокойно, не повышая голоса.

Из чувства противоречия я хотела покричать еще, но передумала.

«Чего так?» Да глупо это все как–то…

– У каждого свое, родное. Наболевшее. – После крика мой голос стал сиплым.

Что–то кольнуло меня в грудь. Сунув руку за ворот, чтобы почесать укушенное место, я нашарила трехлепестковый амулет Кирины. С удивлением вытащила шнурок наружу.

– Откуда он у тебя? – Взгляд Эоны прикипел к амулету, она сделала шаг мне навстречу.

Медные лепестки тускло поблескивали в раскрытой ладони, и мне не хватало духа ее сжать.

– Кирина дала… Ну… почти дала… Во сне. – Путаные объяснения ситуацию не спасали. Эона мрачнела все больше.

– Сперла его с трупа, и все дела, – хмыкнул позади нас Верьян.

– Заткнись! – в один голос крикнули мы с Эоной, разворачиваясь к наемнику.

Переглянулись и расхохотались. Смеялись, пока не расплакались.

– Вот девки – дуры! Только повод дай сырость развести… – пробурчал Илиш, глядя на нас, плачущих на плече друг у дружки, и прикрикнул: – Эй, рены дур… достопочтенные! Давайте уже, двигайте тем, чем вас мать–природа не обделила!

Мы с Эоной синхронно плюнули в его сторону. И, конечно, не попали.

…Небольшая комнатка на четыре спальных места была откуплена нами полностью.

«Комнаты наивысшего комфорта–с. Нарочно для самых требовательных господ–с. Не хуже, чем в столице, уж поверьте–с», – разливался соловьем хозяин постоялого двора, втюхивая нам апартаменты. Еще бы ему не распинаться – гостиница находилась на столь захудалом тракте, который на картах–то редко когда упоминался – чаще оставался безымянным. Из постояльцев – вообще только мы. Основную прибыль трактирщику, похоже, приносили не заезжие клиенты, а местные мужики, забредавшие пропустить кружечку–другую эля да закусить выпитое.

Повышенный комфорт номера свелся к переоборудованной из чулана умывальне и неработающему звонку для вызова прислуги. Вот и все преимущества.

Муж, жена и великовозрастный племянник–приживала – именно таким составом мы и отрекомендовались. Для поддержания образа у нас имелись телега, лошадь и подорожная. Я старалась не думать, каким образом это богатство досталось Илишу. Просто одним ранним утром, когда мы с Эоной только–только продрали глаза, наемник уже деловито привязывал лошадь к дереву. Допрос с пристрастием результатов не дал: что–что, а уходить от ответов Проклятый Ублюдок умел мастерски.

К слову о последнем: он явно куда–то намылился из нашей душной полутемной комнатенки.

– Ты куда?

Перевязывая хвост из косичек покрепче и пряча его за воротник, Верьян указующе мотнул головой в сторону двери:

– Вниз.

– Вообще–то за нами гонятся, не помнишь? – Руки в боки – я встала напротив двери, наблюдая, как Илиш вновь повязывает голову неким подобием банданы.

Наемник зеркально отобразил мою позу.

– И что теперь? Голодным ходить?

Весомый аргумент, но у меня было чем парировать.

– Можно ужин наверх заказать, я узнавала.

– И переплачивать три талена за доставку?! – хмыкнул Илиш, технично, почти изящно огибая разъяренную меня. – Шикуешь, детка.

Надо же, какие мы экономные! Будто б из его кармана ворую! Между прочим, мы сейчас проживали деньги, которые оставались у нас с Эоной.

– За безопасность можно и доплатить! – Тон беседы явно повышался.

– Что у вас тут деется? – Из–за двери умывальни показалась обеспокоенная, уже отмытая мордашка светловолосой. Следом появились остальные части ее привлекательного тела.

– Верьян опять скупердяйничает, – не упустила случая пожаловаться я.

Наемник не остался в долгу:

– Да уж, не Вашему Императорскому Величеству задумываться о презренных деньгах!

Сказав это, Верьян вышел из комнаты, от души хлопнув дверью, которую я тут же открыла и крикнула вдогонку:

– Еды притащи, скряга!

Мы с Эоной переглянулись.

Да что это с ним такое в последнее время!

«Каждый из нас был на пределе, а это состояние не способствует собранности и выдержанности, надо проявить терпение и понимание», – я попыталась настроить себя на позитив. Не особо удачно, так как еды мы не дождались ни через час, ни даже через полтора.

– Ладно, пойду–ка гляну, как бы наш провожатый никуда не влез. У него сегодня настроение какое–то… для этого самое подходящее. Да и пожрать нам чего–нибудь поищу – живот скоро к спине прилипнет.

– Но…

Девушка попыталась увязаться со мной, но я жестко пресекла бунт:

– Эон, посиди лучше тут. Я недолго. Честно. Посмотрю, что к чему, захвачу еды – и сразу назад. Физиономия у меня, конечно, приметная, на всех углах означенная, но на твою хорошенькую мордашку пьяные мужики быстрее обратят внимание, чем на бесполое существо вроде меня…

Хотя трактир здесь был не из самых дешевых (то есть конкретно нам обошелся в приличную сумму), но на магическое освещение хозяин тратиться не спешил. Настенные лампы больше чадили, чем давали света. Оно, наверное, и на пользу заведению – в царившем полумраке обсчитывать клиента сподручнее. В зале воздух был – хоть ножом режь или, как там еще говорят, топор вешай. Непередаваемая смесь запахов перегара, человеческого пота и перебродившего эля кислотой въелась как в дерево столешниц, так и в сами стены. Вдобавок из кухни ощутимо тянуло сбежавшим молоком.

Стоило мне поставить ногу на первую ступеньку, ведущую вниз, как гул голосов притих. Тренькнули первые аккорды, и сочный баритон затянул крайне знакомую песню:

Как родная меня мать провожала,

Тут и вся моя родня набежала.

«Ах, куда же ты, браток, ах куда ты,

Не ходил бы ты, бастард, во солдаты!

Для того ль тебя растил наш папаша,

Чтобы ты ушел служить в чью–то стражу!

Ах над кем же нам теперь издеваться,

Не дури, бастард, давай оставайся».

Плюнул я в свою родню от порога,

Отвяжитесь от меня, ради бога!

Надоели вы мне все, лоботрясы,

Повернулся и пошел восвояси.

Неосознанно я спустилась еще на пару ступенек ниже и не поверила своим глазам. Переделанную незабываемой госпожой Ольхезой рю Яандер народную песню пел пьяный в дымину Верьян.

Когда он успел так набраться?!

«Долго ли, умеючи!» Вот уж точно.

Через пару лет из войск отпускали,

Все сержанты руку мне пожимали,

Говорили: «Ежли че, возвращайся,

Ты ж работой никакой ни гнушался.

Где ж еще найти того дурака–то,

Что с бастардов да пошел во солдаты!

Благородных–то гнобить любо–мило,

Веселуха нам с тобой привалила».

Из казармы я ушел, напевая,

До ворот дошел, гляжу, догорает.

Вот, ребята, вам моя благодарность,

И простите, если что, за гуманность.

Сшибая углы и запинаясь, я рванула назад в нашу комнату, чуть не затоптав попавшуюся навстречу служанку.

– Эона, скидывай платье! – заорала я с порога.

Девушка опешила:

– Что случилось?

Мои метания по комнате приняли осмысленный характер.

– Пока ничего. Но если ты не поторопишься – может запросто.

Светловолосая бухнулась на кровать.

– Что–то с… Верьяном?

– Эона, хмарь тебя за ногу, платье давай! Все вопросы – завтра!

– Ты всегда обещаешь, – пропыхтела девушка, стаскивая платье через голову. – И никогда ничего не объясняешь.

– Так завтра все никак не наступает. – Я приплясывала на месте от нетерпения. – Все сегодня да сегодня.

– Будешь издеваться – ничего не получишь, – пригрозила подруга.

Я выхватила одежду у нее из рук.

– Мильон извинений.

– Чего?!

– Много–много–много–много извинений.

Платье было надето прямо поверх моего костюма. Для придания мне соблазнительных форм мы с Эоной в четыре руки запихнули в неглубокий вырез пару наволочек. Короткие волосы надежно прикрыл чепец. Моему измученному лицу не помешало бы немного косметики, а то я вышла несколько бледноватой. С другой стороны, будем надеяться, никто не пристанет – примут за чахоточную какую.

За минувшее время пьяный Верьян не растворился в дыме, а продолжал бренчать на некоем подобии гитары и тянуть нескончаемые куплеты:

От невесты убегал, не прощаясь,

Драгоценности тащил, не стесняясь.

Не смогла понять баба–дура,

Как бастарда слишком тонка натура.

Подхватив со стойки поднос, я бочком пробиралась между столами к нашему спонтанному менестрелю, машинально уворачиваясь от лапищ нетрезвых посетителей. Народ здесь отирался исключительно из местных – на втором этаже была занята только одна комната, что интересно – нами.

Не заманишь нас к себе пестрой юбкой,

Не прикинешься невинною голубкой.

Всем вам, знаю, одного только надо,

Чтоб горбатился мужик задарма–то.

Под венец ходить – для бастарда

Ни веселья, ни какого азарта.

Так с приданым–то в бега и подался,

Зря я, что ли, по ночам напрягался.

– Не зря, яхонтовый мой, – сладким голосочком пропела я у Верьяна над ухом. – Ой не зря!

Мгновения не прошло, я уже сидела у Илиша на коленях и смотрела наемнику в глаза. Поднос выпал из моих ослабевших рук, грохотом привлекая к нам всеобщее внимание.

Верьян же аккуратно поставил инструмент на пол, прислонив гриф гитары к стулу. Чуткие длинные пальцы легонько пробежались по моей искусственно приукрашенной фигуре. Я задохнулась от возмущения. Вот ведь подлец – обыскивает, пользуясь случаем!

– Привет, милая. Соскучилась?

Язык у Верьяна заплетался, а по глазам было видно – парень трезв, как начальник стражи в день смотра готовности гарнизона. Интересно, зачем он косит под пьяного?

Развязное поведение наемника заслужило одобрительный хохот, содрогнувший закопченные стены трактира. Парень спихнул меня с колен и взялся за гитару. Не зная, что предпринять, я осталась стоять рядом с ним.

Верьян на мгновение привстал и шутливо поклонился. После взял аккорд и под негромкое одобрительное постукивание кружек исполнил еще один куплет:

В путь кабацкие дружки провожали

Да над кружкою пустой причитали:

«Пусть карманы у тебя опустели,

Но мы славно тут вчера погудели».

– Илиш, прекрати паясничать! – возмущенно прошипела я ему на ухо. – Пойдем наверх, сейчас же!

Он снова отставил гитару и притянул меня, усаживая к себе на колени. Длинные пальцы впились мне в ребра. Вкрадчивый шепот заполз в уши:

– Приказываете, Ваше Величество?

Дался ему мой титул!

– Нет, конечно, умоляю. – Я сделала вид, что страстно к нему прильнула, чтобы прошептать: – Сумерки и все хмарные демоны, Илиш! Пошли уже. Жрать охота, сил никаких нет. Эона там одна наверху, поди, извелась вся. Сейчас она как припрется нас выручать – вот действительно потеха начнется.

Мольба дошла до адресата: наемник ссадил меня с колен, мимоходом шлепнув по мягкому месту.

– Простите меня, достопочтенные, но моей даме не терпится. – Мужики довольно заржали. – Иди, дорогуша, я скоренько, вот только куплеты ребятам допою. Ты пока жратвы захвати – после трудов праведных я голоден, что волк.

С пылающими щеками я стала пробираться к стойке, а за спиной красивый с хрипотцой баритон Верьяна выводил:

«Будут деньги, будет пиво в достатке,

Будет слава и веселье бастарду,

Значит, надо проявить благородство,

Намекнуть кое–кому на отцовство.

Ведь наследство – это штука такая:

Слишком много да на всех не бывает».

И решил я, что пора возвращаться

Да с роднею–то за все поквитаться.

Разносчица как раз поставила на стойку передо мной поднос с жареной курицей, караваем хлеба и большим кувшином эля, когда рука Проклятого Ублюдка голодным удавом обвила мою талию.

– Тебе помочь, дорогая? – ехидно шепнул наемник мне на ухо, бросая на стойку пригоршню мелких монет.

Молча я пихнула его в грудь груженым подносом. Волей–неволей Верьяну пришлось меня отпустить, дабы наша (потому как оплаченная!) еда не оказалась на полу.

За нашими спинами гулко ударилась о стену входная дверь.

– Хозяин! – прогремело следом. – Лучшую комнату имперскому загонщику при исполнении! Живо!

Честно сознаться, я порядком струхнула. Смутить Верьяна оказалось не так просто. Одной рукой он поудобнее перехватил поднос с едой, а другой снова обвил мою талию. И поволок обе одинаково пассивные ноши вверх по лестнице. Следом за нами, с задержкой в пару минут, поднимался хозяин.

«Самые лучшие комнаты–с… – доносился снизу голос лебезящего трактирщика, – не уступают столичным, сами убедитесь, достопочтенный… Что?.. Ах, молю о снисхождении, благородный лэрд, нечасто к нам заглядывают имперские загонщики…»

До нашей двери оставалось совсем ничего, когда мужчины появились в коридоре. Верьян не растерялся и тут: аккуратно поставил поднос на пол и прикрылся мной от загонщика. Для этого наемник чуть приподнял меня над полом и прижал теснее к себе. Сопротивляться ему было глупо, а то и опасно. Лицо Верьяна приблизилось, губы оказались неожиданно мягкими, нежными. И ищущими. У меня как–то странно закружилась голова, в ушах зашумело, а вниз по позвоночнику прокатилась жаркая волна, отчего колени совсем ослабели.

– Ох, дело молодое! – как сквозь вату донесся до меня заговорщицкий шепот хозяина. – Может, благородному господину тоже мужское потешить охота?.. Могу прислать… Что? Нет?.. Обеты Единому – это ж святое! Понимаю–с. Но если надумаете… Молчу–молчу–с.

Мне никак не удавалось определиться: кружится мир или моя голова. На всякий случай я перестала упираться руками Илишу в грудь, а обняла за шею, прильнув к нему всем телом.

– Уй! – Резкая отрезвляющая боль в левом плече привела меня в чувство.

Я заозиралась в поисках возможной опасности, на которую среагировал браслет. Однако было тихо. Коридор, оказывается, уже давно опустел. Я отпрянула от наемника, неосознанным жестом вытирая губы.

– Брезгуете, Ваше Величество? – Взгляд парня, как всегда, был насмешливо–непроницаем.

– Нет, опасаюсь. – Я наконец–то заметила оцепеневшую в дверном проеме Эону.

Интересно, что она видела?

«Достаточно, раз ее так перекосило». Вот хмарь!

Постояв еще пару мгновений неподвижно, закрыв рукой рот, девушка сорвалась с места и скрылась в умывальне. Из–за запертой двери до нас донеслись сдавленные рыдания.

– Вот посмотри, что ты натворил! – бросила я Верьяну, гордо проходя мимо него в наш «люкс–номер».

Наемник подхватил поднос и пошел следом за мной.

– Что именно не понравилось Вашему Величеству? – Верьян ногой толкнул дверь, закрывая ее за нами. – Неужели ваш покорный слуга чем–то не угодил?

И взгляд такой… честный–честный.

Запах съестного направил мои мысли в более прозаичное русло. Изо всех сил стараясь не покраснеть еще больше, я подошла к парню, взялась за поднос с едой и потянула его на себя.

– Илиш, скоморошничать не надоело еще? – Скептически приподнятая бровь. – А то ты мало сделал! Кто с мужиками теми внизу целенаправленно надирался?

– Полукровку элем не свалить, – усмехнулся Верьян, не отпуская поднос. – Только голова яснее становится да память лучше.

– Зачем тогда придуривался? – Слюну приходилось сглатывать, иначе она бы капала прямо в тарелку.

– Надо было, – веско сказал Илиш, разжимая руки. Я еле устояла на месте. – Скоро приду.

После столь глубокомысленных заявлений парень свалил из комнаты, оставив меня в глупейшем виде с полуоткрытым ртом.

Ну надо так надо. Поесть, например.

– Эона! – Я закрыла рот и пнула дверь умывальни.

Всхлипы затихли.

– Чего? – угрюмо спросили оттуда.

– Есть пошли.

– Не хочу!

– Вот и замечательно, мне больше достанется, – философски заметила я, пристраивая поднос на прикроватном столике. – К тому же, когда ты помрешь голодной смертью, я смогу сделать из тебя зомби, который будет беспрекословно таскать за меня сумки.

– Ты не посмеешь! – Разгневанная заплаканная Эона появилась на пороге умывальни.

Я предостерегающе махнула куриной ножкой.

– На твоем месте, я бы проверять не стала.

Девушка шлепнулась на кровать рядом со мной и, потянувшись к другой куриной ноге, тихо спросила:

– Зачем?

Мы обе старательно отводили взгляды друг от друга.

– Надо было. – Верьянова фразочка пришлась к месту. Глубокомысленности в ней по–прежнему хватало.

Возня и бренчание во мраке перемежались недовольными возгласами.

– Надевай!

– Сам надевай!

– Малы они мне! Надевай, я сказал!

– Воняет же!

– Это запах благородного рыцарства.

– Видимо, во мне недостаточно благородства.

– Вот и наберетесь, Вашество. Пропитаетесь духом, можно сказать.

– Прекрати меня так называть! И вообще издеваться!

– Как будет угодно моей Императрице.

– Тьфу на тебя!

Долгие препирательства в почти абсолютной темноте привели–таки к желанному Верьяном результату: жаркий, вонючий, потный поддоспешник сел на меня как влитой. Наемник взялся за кирасу. Было такое чувство, что под ее весом я ушла в пол на пару сантиметров. Парень заскрипел следующей железякой. В конюшне было практически ничего не видно, но Илиш безошибочно находил нужные завязки.

– Локоть согни, – скомандовал он.

– Все равно мне не нравится, как попахивает твоя идея, – пожаловалась я. – В этих доспехах точно кто–то помер. От старости.

Верьян хмыкнул:

– Не волнуйся, детка, когда я свернул шею их хозяину, этот цветущий мужчина был только в ночной рубашке.

В прежние времена я напустилась бы на парня с упреками в жестокости. Но… то было раньше.

– Надеюсь, тело припрятал?

– Обижаешь, детка.

– А со слугами что? – Я стала до циничности практичной.

– Эти щедрые люди с радостью поделились с нами вещами – они им теперь без надобности.

– Понятно…

Мы надолго замолчали. В окружающей темноте особенно отчетливо было слышно бряцание доспехов, всхрапывание потревоженных лошадей и наше недовольное сопение.

Скрипнула дверь, заставляя нас затаить дыхание.

– Вы там скоро? – нервно спросила Эона, вертя головой в попытках увидеть хоть что–нибудь в темном нутре конюшни. – Я уже здесь замерзла совсем.

– По–о–оы–ы а–о–о–ы. – Верьян как раз что–то мудрил с завязками подшлемника.

Светлое пятно дверного проема стало шире.

– Что?!

– Почти… закончили. – Цепкие пальцы Илиша наконец освободили мой подбородок, и я смогла нормально разговаривать. Однако на голову мне тут же нахлобучили шлем. Хорошо еще забрало не опустили.

– Все, детка, можешь валить, – великодушно разрешил наемник.

Я попыталась как можно более бесшумно подобраться к двери.

«Крался по деревне трактор». Удачное сравнение.

У меня как раз было такое ощущение, что от издаваемого мной лязга всполошится все поселение.

А ведь нужно еще взгромоздиться на лошадь!

Слава всем святым и тому же Единому, мне удалось–таки это сделать. Правда, только с помощью Верьяна и подруги. Не будем уточнять с какого раза.

Глава 13

Поселение осталось далеко позади. Рассвет подкрался незаметно: небо, которое еще недавно было цвета переспелой черники, вспыхнуло холодным неприветливо–осенним утром. Дорога петляла по лесу, чья листва давно променяла легкомысленную зелень на роскошные «багрец и золото». Моя лошадь шла степенно, не торопясь. Неся двойную ношу и поэтому отставая, брела вторая. К утру подморозило, листва хрустела под копытами. А в доспехах (точнее, в поддоспешнике) было тепло, почти жарко. К запаху я тоже уже притерпелась, поэтому чувствовала себя вполне сносно.

Мы с Эоной со вчерашнего вечера так и не разговаривали. Вернее, общались только по необходимости. Объяснения типа «это совсем не то, что тебе показалось» ни к какому результату не привели. А еще я постоянно ловила себя на мысли, что то и дело задерживаю взгляд на губах Верьяна и тут же отвожу и краснею… Вот хмарь!

Повинуясь какому–то предчувствию, я резко натянула поводья. Лошадь заплясала на месте – у ее копыт, подрагивая древком, взрыла землю стрела. За первой полетели остальные. Животное поднялось на дыбы. Скрипуче взмахнув руками, под аккомпанемент вскрика Эоны, грудой железа я брякнулась на землю. Дыхание прервалось, чтобы вернуться через мгновение – вместе с болью в ребрах.

Смотря сквозь решетку забрала на небо, с тем же, кстати, стальным оттенком, я лежала неподвижно, приходя в себя после падения и сосредотачивая в солнечном сплетении тугой комок Силы. Драться в этом обмундировании не представлялось возможным.

Мимо летели стрелы, раздавался лязг мечей и вскрики, а я лежала, как перевернутая черепаха. Попутно злилась, концентрируя энергию для удара.

– Эй, Проклятый, не пырни знакомого! – прозвенел чей–то веселый голос, перекрывая шум драки.

– Если только по старой памяти! – откликнулся Илиш.

– И не вздумай перекидываться, у меня душа впечатлительная – еще спать потом не смогу.

Комок концентрируемой Силы перестал расти, пока я настороженно прислушивалась к завязавшейся беседе.

– Вот еще, для всяких тут перекидываться! Опаздываешь, Ломаный, – проворчал Верьян. – Я уж думал, Хантир, что тебя прирезали где–то дорогой.

– Точно–точно, прирезали Хантира, – с притворным сожалением вздохнул невидимый для меня мужчина. – Еще по прошлому лету. Говорят, некто Верьян Илиш лишил бедолагу жизни и получил за это от Гильдии хорошие денежки.

– Деньги плохими не бывают, – поддакнул наемник. – И человек наверняка тоже был хороший. Империи достойно послужил – разбойников истреблять надобно. Нещадно.

– Что ж ты мертвецу тогда весточки посылаешь, помощи просишь? – насмешливо уточнил все тот же голос. – На тот свет торопишься, с переправой помочь надо?

Мне надоело лежать бесполезным металлоломом, распираемым сконцентрированной Силой.

– Это мне помочь надо, – встряла в чужой разговор я. – Эй, Илиш, подсоби благородному рену! А то я ж поднимусь самостоятельно и разнесу все здесь к хмаровой матери!

Наемник, не торопясь, подошел ко мне и потянул за руку. Другую подхватила Эона, и меня с лязгом поставили на ноги.

Доспехи надоели хуже нравоучений отца Ванхеля в Святую неделю! Я раздраженно откинула забрало и с интересом воззрилась на Верьянова знакомца.

Невысокий, но ладный. Одежда на нем добротная. Светлые волосы, очень коротко стриженные. Кривой сломанный (и не раз) нос. Глаза цвета слегка потускневшей стали. И цепкий, все подмечающий взгляд.

Ох и разбойничья рожа–то!

– Как я погляжу, ты неплохо устроился, Проклятый, – прищурился мужчина. – И хозяином обзавелся. И бабой. От меня чего надо?

Эона, разумеется, не смолчала:

– Я не… ой!

Тяжелый, пусть и не рыцарский сапог тоже бывает кстати.

– Домой хочу наведаться, Хант. – Верьян тяжело посмотрел на белобрысого. – Хотел тебя с собой позвать. Мать давно навещал, соскучился небось?

Разбойник с сомнением покачал головой:

– Не знаю, кто у тебя в покровителях, но папаша твой, из благородных который, точно нас обоих вздернет, только мы появимся на Клыке. Давно ж обещано.

– А мне другое обещано. И я ведь свое спрошу, ты меня знаешь, – как бы мимоходом заметил Проклятый Ублюдок, помогая мне взобраться в седло. – Долги, оно ведь всем платить положено. Мертвецам – уж тем более.

Некоторое время они сверлили друг дружку взглядами. Прозрачный осенний лес поддержал драматический момент тревожной тишиной.

– Хмарь с тобой, Проклятый! – Мужчина безнадежно махнул рукой. – Куш–то хоть хорош?

– Не сомневайся. – В кои веки Верьян был почти серьезен. – Награда будет больше, чем ты себе можешь представить.

Хантир повернулся к придорожным кустам и трижды проухал совой. Ему из чащи ответили пятикратным уханьем. И вскоре на дорогу один за другим стали выходить усталые мужчины.

А освобожденная из капкана воли (или, может быть, страха?) Сила вновь свободно растеклась по телу.

…Делая резкие повороты, узкая дорога карабкалась в гору. Отряд, возглавляемый конным рыцарем, неспешно прошел по ней к запертым воротам крепости. Повинуясь жесту господина, от строя отделился мужчина и забарабанил в калитку.

– Открывайте! Имперский загонщик, Его Сиятельство Адвер рель Доуэлльский желает попасть в замок!

За стеной что–то заскрипело, зазвучали неразборчивые выкрики, но ворота открываться не спешили. Мужик заколотил в калитку снова. С тем же результатом. Стук стал громче и злее. Через некоторое время изнутри соизволили открыть калиточное окошко.

– Ну чего долбитесь? – хмуро вопросили оттуда.

– Вот как имперским войскам весточку пошлем, они придут, растолкуют, – гаркнул Хантир, слегка подретушированный наведенной мной иллюзией.

– Что за напасть такая! Вы за эту седмицу уже вторые, а за надельник [16]– так и вовсе пятые! – проворчал стражник из–за калитки.

– Так меняла [17]вторую седмицу разменял уже, достопочтенный, – усмехнулся Ломаный.

– Вот–вот. Месяц токмо начался, а уж пожаловали, – хмуро буркнул в окошко мужик. – Сначала грамотки свои покажите, я Их Сиятельству снесу. Уж он разберется, чьих будете.

Скалистый полуостров встретил нас хмурой моросью. Казалось, ледяная влага, пронизывая воздух, делала бесполезными все попытки согреться.

Судя по тому, что я уже про него слышала, Клык Шторма никогда не отличался гостеприимством. А вот теперь убедилась лично: угрюмая природа, угрюмый замок, угрюмые жители. Сплошная безнадега…

Я достала из седельной сумки пергамент, что прилагался к доспехам. Подала его Верьяну, а тот уже сунул документ в приоткрытое окошко. И мы приготовились к долгому ожиданию.

После получасовой проверки документов нас впустили–таки в крепость. И обращались уже куда почтительнее. Хотя добросовестно окропить святой водой наш отряд встречающие не забыли. Да еще с антимагической составляющей. Забавные у них здесь святые отцы, надо заметить…

Антимагический компонент аккуратно и бесшумно испарился еще на подлете – ни капли не попало на наши головы. Не для этого я как проклятая навешивала с утра личины на дюжину человек и одного полугоргона – пальцы до сих пор подрагивают. Хотя стоит отметить, что с каждым днем, и даже часом, Сила повиновалась мне все охотнее.

– Проверяют что–то все. А что у нас туточки проверять? – продолжал бухтеть себе под нос стражник, провожая меня в сопровождении преображенных магией Верьяна и Хантира к хозяину. – Кладовые наши, что ли, приглянулись? Чего еще смотреть–то…

Смотреть и правда здесь было не на что. Внутренняя обстановка замка отличалась аскетизмом. Никаких тебе изысков: ни золототканых гобеленов, ни мебели из древесины ценных пород. Деньги в роду Илишей шли исключительно в дело.

Верьян по дороге в крепость снизошел поведать заскучавшим попутчицам одну семейную историю.

Около полувека назад тогдашний хозяин Клыка Шторма женился по любви – первый из всего рода. И, как потом оказалось, последний. Жена попалась – натура тонко чувствующая, тяготела к прекрасному. Сразу после свадьбы начала переделывать замок в соответствии со своими вкусами и столичной модой, с размахом так: если уж шелк для портьер, то из самой Лавимы, ковры – только из Джерии, хрусталь – исключительно яссирский. Любящий супруг скрипел зубами, но оплачивал прихоти благоверной. Год, другой… На третий любовь прошла, долги остались, а наследники никак не появлялись. Так что после пары седмиц серьезных размышлений (и расчетов в компании амбарных книг) Илиш остался безутешным вдовцом – его супруга очень кстати «отравилась несвежими морепродуктами». Впрочем, горевал он недолго – следующий брак как раз и поправил пошатнувшееся было благополучие Клыка Шторма.

«И какая отсюда мораль?» Умеренность в желаниях – основа долголетия и процветания. Именно так Верьян резюмировал свою историю под осуждающим взглядом Эоны и аккомпанемент моего глумливого хихиканья.

Похоже, именно в главной зале крепости сохранились остатки той былой роскоши: изящная мебель, панели, картины, напольные вазы. Правда, в этой темной неуютной комнате они были размещены по принципу «все равно где стоит, лишь бы пыль вытирать не мешало».

Старый Илиш совсем не походил на сына (или, правильнее сказать, Верьян был совершенно не похож на своего отца?). В отличие от высокого и узкого в кости полукровки Оттис был кряжист, на физиономию простоват и абсолютно лыс. Тяжелые черты лица, глубоко посаженные глаза, расплывшаяся фигура. Кожу мужчины здешней природой высушило, выщербило и покоробило, точно обломок корабля, который долго носили волны северного моря, а после, наигравшись, выкинули на берег.

При нашем появлении хозяин замка с трудом поднялся с кресла. Стало заметно, что его левая нога, от ступни до колена, была в лубке, а кисть правой руки забинтована.

– Приветствую вас под моей крышей, благородный Доуэлль. – Илиш снова опустился в кресло. – Ничего, что я по–простому? Имперские загонщики редки в наших краях. Да и вообще все имперские…

Ничего себе намеки с ходу.

– Не очень–то меня хотели под эту крышу пускать, достопочтенный Илиш, – хрипло заметила я, обращением делая акцент на разнице в наших титулах.

В действительности имперский загонщик Адвер–рель рю Доуэлль, к имени которого я так нагло добавила свое и графский титул, весом в обществе не отличался – имел при себе только оруженосца да пару слуг. И, судя по нехитрому скарбу и потасканному снаряжению, его финансы пребывали в весьма плачевном состоянии, поправить которое могла лишь очень крупная добыча. Вышло так, что нюх у загонщика был отличным, а вот удача – ни к хмари.

Мужчина прищурился:

– Так здесь не столица, чтоб двери распахнутыми держать. Особенно в дни фамильного траура. Месяца не минуло, как мой старший сын сгинул в Великом Разломе. Меня, как видите, тоже потрепало…

– Примите мои соболезнования. – Мои слова прозвучали чопорно и бесстрастно. – Клык Шторма понес невосполнимую утрату.

– Как знать, как знать, – загадочно промолвил хозяин замка. И неожиданно поинтересовался: – А вы не чересчур молоды для такой должности?

Я хмыкнула. Вопрос Илиша был весьма коварен по своей сути.

Загонщик – это не титул и не должность, это проявляющийся с разной силой талант (как правило, у представителей мужского пола). Наделенных им детей, как не попадающих под принцип несовместимости Даров мага и воина, служители Единого разыскивают по всей Империи и готовят в Маршалы Храма. Загонщик – это маяк для порталов, причем сам он магией, не обладает, но при острой необходимости может вызвать к себе внушительную поддержку. Задерживая противника по мере сил и умений своих, разумеется.

Стало быть, миряне среди носителей сего таланта хоть и встречаются, но крайне редко. Обычно это происходит, если Дар у человека проявился достаточно поздно, когда обучение уже теряет всякий смысл. А моя внешность не подверглась особо сильным изменениям, взрослее я не стала. Слегка огрубила черты лица, добавила себе мужественности, редкой щетины и ширины в плечах. Самая лучшая маскировка та, что не скрывает, а, скорее, скрадывает.

– В самый раз. – Я бы с удовольствием, скрипя сочлениями железной амуниции, опустилась в ближайшее кресло и повторила недоверчивый хозяйский прищур, но в доспехах этот номер в любом случае не прошел бы. Поэтому все, что мне оставалось – стоять и витиевато ругаться (про себя). – Мой Дар проявился не так давно. У вас есть сомнения в моей компетенции? Или, может, личная неприязнь?

Илиш недолго помолчал перед ответом, поглядывая на стоящих за моей спиной наемников.

– Дело не в этом, – медленно проговорил Оттис, подбирая слова. – Вы же здесь ради поимки моего парня? Так?

«Можно сказать, привезла нашалившего мальчика домой». Вроде того.

– Быстро слухи по Империи разносятся, – усмехнулась я.

Отец Верьяна подобрался.

– Так это все–таки правда?

– Не совсем. – Я замолчала: имперский загонщик никому ничего не должен объяснять.

В полном доспехе было жарко, душно и страшно неуютно. Не зря все–таки алонии предпочитают кожаные латы! Или те же кольчуги. Они легче и при случае защитят от шальной стрелы – а большего от них и не требуется: основной упор в обороне сестер делался не на крепость спрессованной кожи, а на мощность магического щита. Ну и собственную ловкость да быстроту, разумеется. А какая тут скорость, когда на тебе пуд железа…

Еще ко мне вернулось обоняние: казалось, от меня просто убийственно разило застарелым потом. Хотя, может, и не казалось…

– А подробнее? – Илиш с горящим взором подался вперед. – Верьян – последний из моих сыновей, и его судьба…

– А подробнее, достопочтенный Оттис, – перебила я мужчину, тяжело переступая с ноги на ногу, – мы поговорим за ужином, устроенным в честь моего приезда. Дорога, знаете ли, была трудной…

Мужчина обмяк в кресле. Он устало махнул здоровой рукой, подзывая слугу:

– Проводи! – И полувопросительно – мне: – Надеюсь, вечером нас ждет крайне интересная беседа.

– Вы вполне можете на это рассчитывать. – Я поспешила откланяться.

Снова мрачные сырые коридоры, винтовые лестницы, пройти по которым можно было только гуськом. Попадавшиеся навстречу слуги жались к стенам, чтобы мы могли протиснуться. До покоев пришлось тащиться долго и нудно.

– Что вы творите, Ваше Императорское Величество? – прошипел в ухо нагнавший меня в коридоре Верьян. – Может, поделитесь планами?

– Не здесь, – прошептала я почти беззвучно.

Мы уперлись в тяжелую деревянную дверь, которую тут же поторопился распахнуть для меня слуга. Не очень просторная комната с минимумом обстановки. В первую очередь внимание привлекал камин в половину стены, покрытый изразцовой плиткой. Кроме него в комнате обретались стол, пара кресел и спартанского типа кровать. Вместо вида на хмурое море – гобелен с панорамой какой–то битвы. Впрочем, небольшое витражное окно здесь тоже имелось – под самым потолком, забранное мелкой решеткой. Света от него было немного, но вполне достаточно, чтобы передвигаться, не спотыкаясь о мебель.

Забирая у подельника мой шлем, Верьян сжал плечо Хантира, взглядом приказывая ему оставаться у входа, а сам прошел следом за мной в апартаменты. Со словами «Господин желает ванну и служанку посмазливее» он выпроводил оттуда любопытного слугу и плотно закрыл за ним дверь.

Выигрывая время на раздумье, я подошла к Горгону и протянула руку. Тот без вопросов принялся отвязывать налокотники (или как они там называются?).

– Не боишься, что он быстро вернется?

– У нас, в замке, нагреть воду быстрее и проще, чем отыскать смазливую служаночку, – осклабился наемник, ловко снимая одну деталь доспехов за другой.

– Что, пытался уже? – Как же, я – и не поддену!

– Было дело, – сознался парень, дабы скорее перейти к интересующему его вопросу. – Так что мы делаем теперь, Вашество?

Конечно, я ждала этого вопроса. Ждала и боялась до взмокших ладоней и трепыханий желудка. Еще с Ойстры у меня была заготовлена речь. Красивая, правильная, убедительная, хорошо отрепетированная в долгие, томительные часы ожидания Верьяна. Но сейчас, стоя с ним лицом к лицу, все эти правильные слова сбежали от меня к какому–то другому оратору. Проклятый Ублюдок – это вам не доверчивый благородный мальчишка, готовый принять за правду любую чушь, если ее говорит любимая девушка. Илиш почувствует малейшую нотку фальши, просчитает слабости любых доводов, разметет нагромождения лжи. Ибо сам предатель, лжец и барыга.

– Так что вы предлагаете, Ваше Величество? – демонстративно перейдя на «вы», поторопил с ответом наемник, избавив меня от последней железки.

Я скинула потный поддоспешник и с невыразимым удовольствием почесала все, до чего смогла дотянуться. Собственное тело показалось просто невесомым: чуть подпрыгнуть – и взлетишь. Впрочем, прыгать я не стала, а, наоборот, удовлетворенно свалилась в ближайшее кресло.

– А чего ты сам хочешь, Верьян Илиш?

Вопрос наемника озадачил. Наверное, предполагалось, что его будут долго и красиво уговаривать, суля золотые горы и Империю в придачу.

– Много чего, – буркнул Проклятый Ублюдок, усаживаясь в кресло напротив. – Денег, власти, титула. Будто вы чего–то другого хотите…

«Какие мы вежливые». Выпендривается! Что ж, учтем.

Пальцы легонько перебирали бахрому пледа. Внимательные янтарные глаза Верьяна ловили каждое мое движение.

– Не вижу смысла отпираться. – Я зябко передернула плечами – стеганый поддоспешник хоть и вонял, зато был теплым. – Мне тоже нужно все и еще чуть–чуть сверху. Только всего без верных толковых людей, увы, не достичь. С верностью у тебя, Илиш, конечно, проблемы, а соображалка – та работает. И это главное. Верность – дело наживное, точнее, покупаемое.

Верьян усмехнулся, показывая, что оценил шутку, а я продолжила:

– Но даже вдвоем мы мало чего стоим – беглая Императрица да выродок захудалого семейства. – Илиш еле заметно дернулся от моих слов, но прерывать меня не стал. – Нам нужна поддержка, хорошо бы титулованная. Твой родитель жаждет вернуть заблудшего сына – думаю, стоит доставить ему эту неожиданную радость и…

– Нет.

Категоричности этого «нет» могла бы позавидовать и гильотина.

Прежде чем попытаться «приставить отлетевшую голову на место», я подошла и стянула с кровати вышитое покрывало. Закуталась в него, так как окончательно продрогла. Растекшийся в кресле Илиш лениво наблюдал за моими перемещениями.

– Почему нет? – Видя, как наемник уже открывает рот для ответа, я уточнила: – Это не праздное любопытство. Мне действительно необходимо знать, почему мы должны отказаться от такого хмаровски выгодного мероприятия.

Верьян молчал, бесцельно глядя в потолок. А потом, одним слитным движением, таким быстрым, что я его не увидела, а скорее почувствовала, оказался рядом со мной. Мои запястья больно сжали тиски пальцев Илиша, а покрывало соскользнуло с плеч на пол.

– А потому, Ваше Величество, – прошипел он, – что из Вампирьих топей, а затем гильдейских застенков я вытаскивал зарвавшуюся девку как раз для того, чтобы мой достопочтенный родитель валялся у меня в ногах, а не наоборот.

Руки почти онемели, но я не сделала попытки высвободиться, твердо смотря Верьяну в глаза. Его нужно было поставить на место. Прямо сейчас – иной возможности мне не представится. И плевать на фамильного мага Илишей, если таковой имеется: скоро я буду вне досягаемости всех Мастеров Империи.

Сила вспыхнула, раскаленной волной прокатываясь по коже. Илиш со сдавленным криком боли отпрянул от меня. Завернувшись в подобранное покрывало, точно в королевскую мантию, я опустилась обратно в кресло.

– Я – твоя Императрица, – раздельно произнесла я. – Теперь уже поздно в чем–либо сомневаться. Ты сделал свой выбор там, в Ойстре. Теперь принимай его последствия. Поэтому просто сядь и выслушай.

Верьян послушно сел. Он с настороженностью следил, как одна за другой загораются свечки в настенном канделябре, повинуясь моей Силе.

– Итак, продолжим. – Я не хотела устраивать эту пошлую демонстрацию, но пришлось. Тем более в комнате стало совсем темно. – Север ропщет: вся милость Империи достается благополучным центральным провинциям. Хотя работы непочатый край, магов сюда не заманишь никаким жалованьем, да и с чего платить–то! Тилану [18]мало волнует, что происходит за Разделяющими горами. Вспоминают лишь во время сбора податей. Думаю мысль о том, что хорошо бы перенести столицу по эту сторону гор, не раз и не два заглядывала в светлые головы северных лэрдов…

Мне невольно вспомнился мой сон о Большом Совете. Большинство из того, что я сейчас выдавала Верьяну будничным тоном, было почерпнуто именно оттуда. Остальное – нагло домыслено.

– Но как уже говорилось ранее, нам нужна основа. Должен быть кто–то, к кому прислушаются, – тогда у нас найдется что сказать. А воссоединение семьи – это так трогательно, не находишь? В отличие от ее полного вырезания, между прочим. Посему у лэрда Илиша нынче вечером будет двойная радость. Он сможет прижать к отцовской груди сына, а также выказать преданность и почтение своей Императрице. Что ты об этом думаешь, Верьян?

Взгляд наемника был снова непроницаем.

– То, что мне повелит Ваше Императорское Величество, разумеется.

В этот драматический момент в дверь почтительно постучали:

– Ванна для благородного гостя!

Вовремя. Разговор пора было сворачивать. У меня почти закончились аргументы, а у наемника терпение.

– Верьян, раздобудь мне женское платье, будь добр. – В последний момент я смягчила приказной тон. – И сходи за Эоной. Когда я сниму покров иллюзии, он упадет сразу со всех.

– Будет исполнено, моя госпожа.

Илиш театрально поклонился и покинул помещение. В открытую наемником дверь двое слуг втащили боком здоровенную лохань. Следом еще трое несли ведра с горячей водой. А за ними в комнату заглянула обещанная служанка. Хорошенькой ее назвать было сложно. Полнотелая, нос бульбочкой, левый глаз заметно косит, до ослепительности угодливой улыбке не хватает пары передних зубов.

– Благородному лэрду требуется помощь, – выдохнула она, со значением поглядывая на кровать.

М–да…

– Благодарю вас, милое дитя, у меня… ммм… обет. Вот после Святой недели в месяц Некромантии буду рад… принять… э… мм… всяческую помощь.

Из–за двери послышался сдавленный хохот Хантира. Слуги, таскающие туда–сюда ведра, тоже заухмылялись. Вот наивные! Точно так же я сплавила бы и первую красавицу Империи.

Конечно, с дурнушкой вышло куда достовернее.

Глава 14

За окном свирепствовал проливной дождь, а здесь, в хорошо натопленной зале, уютно потрескивали в камине дрова. Он был огромным и прожорливым – слуге то и дело приходилось подкладывать поленца.

Стол уже убрали. Присутствующие расположились у огня в глубоких удобных креслах. Только лейди Соунник сидела на специальном стульчике без спинки и тихонько перебирала струны наколенной арфы.

Лет благородной лейди было вряд ли больше семнадцати. Блестящие каштановые волосы, по–простому заплетенные в косу. Нежная чистая кожа, легко вспыхивающая румянцем. Чуть раскосые миндалевидные глаза. Не красавица (да и кто помнит те времена, когда в роду у Илишей красотки водились?), но почти хорошенькая. Вся такая кругленькая, мягонькая и уютная.

А еще по уши влюбленная в сводного кузена. Наслушалась, видимо, романтических историй про охотника на агрессивную нежить!

Племянница Оттиса смущалась и краснела, пряча взгляд, не только из–за присутствия в зале Верьяна. Девушка искоса, якобы незаметно, пыталась меня рассмотреть. Как же, в гостях венценосная особа! Хотя было бы на что дивиться…

Платье, которое одолжила «дорогой гостье» сама же лейди Соунник, из–за разности наших комплекций болталось на мне, несмотря даже на до упора затянутый корсет. Юбка была на пару ладоней короче, чем требовал этикет и хороший вкус. Короткие волосы, кучерявившиеся на затылке, не поддавались никакой укладке и торчали во все стороны. Только туфли пришлись мне впору – но должно же было мне хоть в чем–то повезти!

Хозяин замка тоже задумчиво поглядывал в мою сторону, правда, делал он это, не скрываясь. Взгляд у него был подозрительно приценивающимся. Когда мы с Верьяном вышли к ужину при полном параде, лэрд Илиш почти не выказал удивления, за сердце не схватился – выдержка у него была под стать сыновней. Бурной радости мы тоже не дождались. Оттис буднично прижал сына к груди, морщась от боли, преклонил передо мной колено, после чего предложил пройти к столу. Я ни на мгновение не обольщалась: отец Верьяна про себя прикидывал, кому и за сколько продать столь бесценную гостью. Ему надо было решить, посылать ли весточку Императору или рискнуть и собрать Совет Севера.

Верьян, как и положено раскаявшемуся блудному сыну, сидел подле отца. Парень был тих, скромен и благопристоен. И в отличие от меня – одет с иголочки. А еще бесстыдно красив. Как это я раньше не замечала его красоты?

«Видимо, прекрасного горгона расколдовал поцелуй Императрицы». Не язви, гастрит будет.

– Сыграйте что–нибудь, – неожиданно для себя попросила я девушку и тут же прикусила свой болтливый язык, некстати вспомнив самодеятельность баронессы Лешеро. Госпожа Ольхеза рю Яандер обладала замечательно громким голосом. К сожалению, при этом она была начисто лишена музыкального слуха.

– Нет–нет, что вы, Ваше Величество. – Соунник смутилась и покраснела. – Мне неудобно. Вы из вежливости меня просите…

– Просить из вежливости – это у нас к Верьяну, – ободряюще улыбнулась я. – А я действительно хочу послушать, как вы поете.

– Но я даже не знаю, что вам исполнить… – Она беспомощно посмотрела на наемника.

Тот пожал плечами.

– Какая–нибудь слезливая баллада вполне подойдет. – Великодушию младшего Илиша просто не было предела.

Я сердито хмыкнула, Верьян очаровательно улыбнулся, а лейди Соунник взяла первый аккорд, чтобы спеть песню. Про меня.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Поманит ли западный ветер тебя?

В мужья посулит самого короля,

И тронный зал, и шепот интриг,

Величие власти и зависть других.

Одарит богатством, почетом, войной,

И в трудное время ты станешь вдовой.

Падет ли столица, отступят войска?

История все сохранит до конца.

Нагрянет ли ветер восточных земель,

Закружит беспутства и лжи карусель?

Под звездное небо бродяг заведет

И сердце навеки тебе разобьет.

Пойдешь за другого и будешь верна…

Семейный очаг и детишек толпа…

Ты будешь и долго и счастливо жить

И к старости сможешь то небо забыть.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Пусть южные ветры ударят в набат,

Когда паруса поднимает пират.

Лишь море решает судьбу корабля.

Послушайся ветра и встань у руля.

Надейся на случай и верь маякам

И радуйся моря соленым дарам,

И каждому шторму, и каждой волне,

Что южные ветры пророчат тебе.

А север предложит холодную сталь,

Горячих коней и закатную даль,

И правое дело, и верных друзей,

Жестоких врагов и сверканье мечей.

Там сердце споткнется о брошенный нож,

И стоном последним ты губы сожмешь.

Отдашь свою жизнь, чтобы спасся другой…

В балладах такое зовется – ценой.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Хотя нет, конечно, эта песня – не про меня. И как раз осознание этого стало болезненным. То, о чем пелось, могло бы произойти со мной, но мне никогда не хватило бы силы духа выбрать такую жизнь…

Хозяин замка тяжело закашлялся, возвращая меня к действительности.

– Прошу прощения, Ваше Величество. Я весьма скверно себя чувствую. – Дождавшись моего разрешающего кивка, Оттис поднялся, протягивая здоровую руку наемнику. – Верьян, проводи меня.

Наемник почтительно подставил локоть, чтобы отец смог опереться. Такой умилительной группой они вышли из залы. А я, коварно пользуясь их отсутствием, обратилась к лейди Соунник:

– Вы чудесно поете, Соунник. Ничего, что я называю вас по имени?

Девушка смутилась:

– Ваше Величество, что вы такое говорите…

– Слова. – Покровительственная улыбка.

– Да–да, конечно, – совсем смешалась Верьянова племянница. – Как вам будет угодно…

– Соунник, вас не затруднит выполнить одну мою небольшую просьбу?

Она удивленно воззрилась на меня.

– Смогу ли я… – залепетала девушка.

– Сможете. – Категоричность, смягченная улыбкой. – Без сомнения. Но об этом позже, а пока сыграйте еще.

– А что?

– Я полностью доверяю вашему вкусу.

Откинувшись в кресле и полуприкрыв глаза, я вслушалась в музыку. Покачиваясь на волнах наигрываемой Соунник мелодии, мне было легче отрешиться от происходящего.

В данный момент нельзя позволить Верьяну никакой самодеятельности. Если он собирается меня предать (а он наверняка собирается!), я как минимум должна быть в курсе происходящего.

Мои пальцы захватили невидимую силовую нить, вьющуюся вокруг правого запястья, и осторожно потянули. Чуть помедлив и собирая решимость, как перед прыжком в воду, я нырнула в Межмирье, выпадая из собственного тела.

* * *

Расстояния и размеры здесь условны, тонкая нить вполне может обернуться потоком, стоит лишь сместить восприятие. Не слишком широким: связь слаба – срок договора на исходе. Я ныряю в силовой ручей нити и отдаюсь на волю течения. Первой я чувствую Эону – клубок махровых сомнений, мягкой неуверенности и цветной мечтательности. Стараясь не заблудиться в этом сплетении, следую за нитью дальше – к жесткой целеустремленности и структурированной расчетливости Верьяна, которые ощущаются мной, как нагромождение геометрических фигур. Нить оплетает их, устремляясь к центру, где в колодце сущности горгона пузырится черно–зеленая жидкость. Стараясь не думать, что может случиться, если меня затянет в эту вязкую муть, я отделяюсь от потока и растекаюсь на поверхности приглянувшегося мне куба, прислушиваясь к гулко разносящимся здесь голосам…

– Есть серьезный разговор, сын.

– У вас других ко мне не бывает… отец. – Верьян хочет, чтобы в голосе прозвучала издевка, но та уступает место горечи.

– Да, иногда я бываю излишне строг… – Голос Илиша звучит глуше. – Но давай не будем поминать былое. Нынче, время такое, смутное, надо жить сегодняшним днем и успевать создать задел на будущее.

– Это из–за Императрицы?

– Девчонка здесь по большому счету ни при чем, – отмахивается хозяин замка. – Просто еще одна рыбка в мутной воде.

– Щука, – шутит Верьян. – Зубастая.

– Ты лучше не зубоскаль, а слушай, что отец говорит. Избавляться от девки надо скорее – Императрица она там или демоница хмарная.

– Императрица–императрица. Самая настоящая. Аэлексэш говорил…

– Мало ли о чем трепался этот рыжий проныра! – перебивает сына Илиш. – Наследил ты в Ойстре знатно, вот это беда. Если бы не затрещали скрепы на перевалах и не загнали в Разделяющие горы всех мало–мальски сильных магов в помощь алониям – болтаться бы тебе, сынок, на Устимской площади.

– Откуда вам это известно? – Несмотря на все усилия сдержаться, в голосе Верьяна все–таки слышится тон обиженного подростка.

– Первые беженцы уже потянулись с гор. А вместе с ними и последние слухи. Попомни мои слова, скоро из Предгорий люди хлынут потоком. Важно момент не упустить. Клык Шторма сейчас не в лучшем своем состоянии, как, впрочем, и я. Нашим землям нужна крепкая рука. Хозяин, который своего не упустит. В Ойстру весточку я уже послал. Эх, если б Аркамакс не сгинул в Великом Разломе вместе с твоими братом! Еще по надельнику отправил в Гильдию прошение на рекомендацию нового фамильного мага, да все пока без ответа… Ладно, не будем о грустном. Твою жизнь мы этой девкой выкупим, женишься на Соунник, а там поглядим, как Единый распорядится…

Неожиданно четкие построения Верьяновых размышлений начинают течь. Поверхность куба становится вязкой, я влипаю в нее, как муха в мед – когда от панических дерганий только глубже уходишь. Я тону, я задыхаюсь…

* * *

Классная комната утопала в ярком солнечном свете. Довольно жмурившийся Верьян растекся по парте, наслаждаясь редкой возможностью тепла и покоя. Он вообще любил жару, столь редкую в родных краях. Наслаждаться теплом и покоем мальчику мешали сразу два обстоятельства. Первое – урчащий от голода живот, а второе – сидевшие за впереди стоящим столом и сопевшие над заданием по арифметике «эти» – язык не поворачивался называть их братьями. Сам Верьян справился с задачей, когда еще солнечное пятно только–только переползало учительский стол.

В дверь постучали. Гувернер, дремавший в своем углу, вытянув в проход между столами скрещенные ноги, встрепенулся:

– Входите!

В комнату заглянула Ристина, старая нянька наследников, еле тащившая огромный поднос с едой.

– Помилуйте старую, рен Ташек, но лейди Сангрин приказала покормить мальчиков. Вот, собрала туточки маленько. – Пыхтя, она сгрузила ношу на ближайший стол.

«Пирог. С мясом. Только из печи», – по запаху определил Верьян, давясь слюнями.

– Ну раз сама лейди приказала, что поделать, кормите… – Гувернер встал и потянулся. – Пойду–ка я тоже перекушу. Тихо тут без меня!

Насвистывая, он вышел из комнаты. Нянька погладила «этих» по голове и поплыла следом за гувернером.

Лесс захапал самый здоровый кусок пирога, успев перед этим дать по рукам младшему брату. Тот хотел было подраться, но передумал – тоже набросился на еду.

«Уроды!» Верьян не ел со вчерашнего утра, так как был наказан за непочтительное отношение к лейди Сангрин – недостаточно быстро уступил путь хозяйке. Верьян отвернулся, не в силах смотреть, как «эти» жрут.

За что и поплатился. Подзатыльник был такой силы, что от него потемнело в глазах.

– Эй, Тэм, не трогай ты эту палку–навозомешалку, руки не марай!

Верьян сильно вытянулся за последние три месяца. Мышцы не успевали за костями. Мальчик был длинный и худой, как прут. В отличие от плечистых коренастых «этих», которые были старше его всего–то на пару весен.

– Да я, наоборот, вытираю. – Сводный братец демонстративно обтер жирную от соуса ладонь о волосы Верьяна. Когда тот мотнул вихрастой головой, то получил второй тяжелый подзатыльник.

– Ну как хочешь, – лениво протянул старший, вгрызаясь в яблоко. – Подхватишь еще какую заразу. Кто знает, чем его мамашка–подстилка «наградила». Один Единый ведает, от чего подохла…

Он не договорил: подавился яблоком, когда Веарьян врезался головой ему в живот. Правда, как следует подраться не дали – второй братец заломил бастарду руки за спину. Тут уж Лесс оторвался. Ребра трещали под ударами кулаков. От боли невозможно было дышать.

– По морде только не бей, а то от Упыря влетит, когда вернется, – пропыхтел над ухом Тэмиас, по–прежнему крепко удерживая Верьяна, хотя тот уже не вырывался.

– Хватит, пожалуй. Руки устали уже, – донеслось до него сквозь боль. – Отпускай ублюдка.

Освобожденный из тисков Верьян мешком свалился на пол.

«Ненавижу! Всех! – билось в висках. – Себя, себя ненавижу! Хмарь! Слабак! Ненавижу».

Голову пронзила разламывающая кости боль. Оглушающая, острая до непереносимости. Верьян завыл. Вскоре негромкий скулеж перешел в протяжный вой.

– Что это с ним? – растерянно спросили где–то за границей того, что сейчас мог осознавать мальчик.

– Лесс, не нравится мне это, – невпопад ответили там же.

Пытаясь не дать голове разлететься на кусочки, Верьян вцепился себе в волосы. Они росли, удлиняясь с каждым мгновением. Растущие волосы, не умещаясь в пригоршнях, пучками пролезали между пальцами и сразу сплетались в косички, а те вспухали и твердели.

Голова потяжелела. Мука выгнула хребет назад, затем завернула тело в обратном направлении. Боль резко стихла, но тотчас во всех местах разом зачесалась кожа, вспоротая молодой чешуей.

Перерождение завершилось. Совершенно новое существо поднялось на четвереньки, присматриваясь к потерявшему многоцветность и четкость миру. Вокруг было враждебное расплывчато–серое марево. Когти растерянно царапнули пол.

Существо неуверенно встало на ноги. Сил прибавилось, однако голод тоже возрос. Темное пятно напротив, двинувшись в сторону, обрело форму. Концентрируясь на нем, возродившийся сместил фокус восприятия, и зрение прояснилось.

Теплокровные. Двое. Задвигайся они в этот момент – и в комнате появилось бы два трупа. Но людей парализовало от страха. Это их спасло.

«Ес–с–с–сть», – ластясь, нашептывали ему змеи, а может быть, сам голод. И горгон метнулся прочь из комнаты – к свободе, к еде. Он чуял ее издалека и шел к ней кратчайшей дорогой. Она была где–то здесь неподалеку. Белая. Мягкая. Вкусная.

Переродившийся не мог ясно мыслить – теперь у него был не один разум, а сотня. Мысли множества крохотных голов смешивались в одной большой. Из этой мешанины он выбрал самую простую и жизненно необходимую. Жрать…

Его вело змеиное чутье. Вниз. В сторону. Хоронясь от случайных встречных в сумраке коридорных ниш, горгон продвигался к цели. Первое попавшееся его не устраивало. Она была где–то здесь. И он ее найдет.

Долго искать не пришлось. Человечинка. Вкус–с–с–ная. Змеи предвкушающе зашипели.

Обернувшись на шорох, девушка застыла, пойманная немигающим взглядом горгона. Тяжелая корзина выпала из ее враз ослабевших рук.

Он метнулся вперед, предвкушая, как вонзит когти в мягкую плоть, раздирая внутренности и добираясь до печени. Но сильный удар отбросил его в сторону и впечатал в каменную кладку. Горгон шустро откатился, и следующий удар пришелся на пустое место. Перевертыш извернулся, пытаясь разглядеть нападавшего.

Впереди была зеркальная стена.

Мощнейшая силовая волна снесла с петель дверь, выбив ее вместе с остолбеневшим горгоном. Его вынесло на площадку для сбрасывания мусора. Перевертыш чудом зацепился когтями за огороженный край. Далеко внизу бесновался, бросаясь на острые камни, прибой. Но не он страшил перерожденного, а скрывающийся за зеркальной стеной, взгляд на которую замораживал самого горгона.

Поэтому он начал сползать вниз, под площадку, находя в скале когтями почти невидимые трещины. Вниз. В расщелины. Лишь бы подальше, в первую очередь от напавшего мага. А голод можно утолить и позже…

* * *

– Ваше Величество! Очнитесь! – Соунник совершенно непочтительно трясла мою императорскую особу.

– А?.. Что?.. – Я заморгала, пытаясь осознать возвращение в собственное тело.

Оно казалось тяжелым, неповоротливым, неудобным. К тому же меня затошнило – с сознанием вернулись и чужие воспоминания.

– Простите меня, Ваше Величество… – отпрянула от меня девушка. – Я испугалась. Мне показалось, что вы… вы…

– Заснула? – Мы с тошнотой решили признать временную ничью.

– Д–да… – Лейди окончательно смешалась.

Как же! Наверняка я выглядела точно покойница. Перепугала бедную девочку так, что она даже начала заикаться.

– У меня был тяжелый день, Соунник, вот и разморило перед камином. Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу сдержанность и деликатность при обсуждении произошедшего здесь?

– К–конечно, Ваше В–величество.

– Вот и славно. – Хлопнув в ладоши, я осторожно поднялась на ноги, стараясь не трясти головой, и как бы между прочим заметила: – Ах да, о моей маленькой просьбе. Вы не одолжите мне свою служанку, Соунник? Камеристке требуется помощь в переделке моих туалетов. Боюсь, ей одной за ночь не справиться…

Девушка кивала, как китайский болванчик: мол, «да, разумеется, она одолжит», «не беспокойтесь, сейчас же пришлет», «услужить Императрице – честь для всех домочадцев Клыка Шторма».

С победной улыбкой я вышла из залы вслед за сопровождающим меня лакеем. Пусть тошнота подкатывала к горлу, стоило подумать о горгоне, зато я знала, каким именно образом Проклятый Ублюдок покинул замок. Чуток магии иллюзий, столько же пространственной, крепкая веревка с частыми узлами, немножко собственной ловкости, а также добавить капельку везения – и Верьян Илиш останется с носом.

«Предаем предателя?» А что, в этом даже есть своя горькая прелесть.

…Ночи на Севере светлые, ясные, прозрачно–синие. Как зимняя прорубь. И такие же холодные. У нас с Эоной зуб на зуб не попадал. Вот как раз под эту четкую дробь мы и добрались до обрыва, откуда был виден Остров. Неран размытой громадой темнел у самого горизонта.

Отлив обнажил шершавое брюхо берега, которое лизали набегающие волны. Спуск к воде был не из легких. Хорошо еще к полуночи дождь прекратился, а ветер, очистив небо, улегся.

– Рель, что дальше? – шмыгнула носом подруга.

– Что, пророчицу нашла? – рыская среди мокрых камней, огрызнулась я. – Помогла б лучше, чем вопросы задавать…

– Чем?

– Знак ищи. Чует моя печенка, он должен быть где–то тут. Помнишь, как тогда у Тихой речки? – Размышления были скорее для себя, чем для подруги. – Должен же у неранок быть предусмотрен способ возвращения на Остров! Глупо пускаться в Поиск, не зная, как назад вертаться. Не зря же Кирина про Клык Шторма упомянула…

– Какой он, знак этот? Ой… – Эона оскользнулась и чуть не упала. – На что похоже–то?

Хороший вопрос. Я замерла у кромки воды, глядя на лениво накатывающие волны.

– Да хмарь его знает. Неранское что–то, наверное… – задумчиво протянула я. И неудачно сострила: – На имперскую печать не похоже, так уж точно.

– А на что похожа имперская печать? – не замедлила поинтересоваться подруга.

Мокрая галька скрипела под сапогами. С каждой минутой становилось все холоднее. Занесло же нас.

– Забудь. Ищи что–нибудь необычное. Необычно–неранское.

– Что–то неранское, – бубнила себе под нос светловолосая, бесцельно шатаясь вдоль берега.

– Угу. Например, вот такое. – Я достала из–за ворота амулет Кирины.

Лунный свет заиграл на его лепестках. Кулон мягко засиял и дернулся из моих заледеневших пальцев. Шнурок болезненно впился в тонкую кожу шеи. Я наклонила голову, и амулет с нее соскользнул, зависая в воздухе. Потом завертелся на месте, вбирая в себя все больше и больше лунного света. Вскоре образовавшийся светящийся диск мог поспорить с луной. Чтобы быть ближе к сопернице, он поднялся повыше.

– Рель, что это значит? – прошептала Эона, с открытым ртом наблюдая, как одной луной в небе стало больше.

– Что я идиотка, – таким же торжественным шепотом отозвалась я, в свою очередь уставившись на лунную дорожку, бегущую по волнам. На наших глазах она становилась все материальнее. Будто портной раскатал по темному атласу платья рулон тесьмы, прикидывая, подойдет ли она для отделки.

Под действием моего чудотворного тычка локтем в ребра светловолосая очнулась. Она присела на корточки и с опаской потрогала застывший лунный свет.

– Она твердая!

Отодвинув ее, я наступила на колыхающуюся на волнах серебристо–белую дорожку шириной где–то в локоть. Она прогнулась под моим весом. Осторожно я поставила на лунное полотнище вторую ногу. Светящаяся тропа покачнулась, но устояла.

– Да вроде бы ничего, идти можно, – пробормотала я, отступая обратно на твердую землю.

Меч, привязанный за спиной, сумки за плечами кренили меня назад. Поэтому для лучшей устойчивости я опустилась на четвереньки, приготовившись ползти вперед, к свободе.

– Земля, прощай. – Припомнились знакомые с детства слова – уж очень ситуация способствовала. – В добрый путь.

Я обернулась на замешкавшуюся Эону.

– Рель, мне страшно… А вдруг она исчезнет, что делать будем?

– Поплывем. Ты ведь, в отличие от меня, плавать умеешь.

– Вода же холодная…

– Греби быстрее, не замерзнешь. – Нас скоро хватятся, а она тут разговоры разводит! – Быстро за мной!

Подруга боязливо вползла следом на дорожку. На ней покачивало, как на подвесном мостике над пропастью. Да и ощущения были похожими – особенно если задуматься, какая бездна воды колыхалась под нами. И что там могло еще водиться помимо безобидных рыбок. Да еще вблизи Великого Разлома…

Хотя нет, как раз об этом думать не надо. Как бы не накаркать…

– Рель?..

– Чего? – Что у меня за стервозный голос! Холодный ветер в лицо не добавляет терпимости и любви к ближнему.

– Что с Верьяном станет? Ну… – Эона помялась. – Из–за того, что мы сбежали?

Если бы я могла, то пожала бы плечами, а так просто бросила через плечо:

– Что ему сделается? Других наследников, как я поняла, у Илиша нет и не предвидится. Женится наш любезный Верьян на лейди Соунник и узаконится окончательно…

– Женится? – изменившимся голосом переспросила подруга.

– Угу. – Я не стала уточнять, что это произойдет, только если Оттис сможет откупиться от Гильдии и обвинения в государственной измене.

После моей последней реплики разговор заглох сам собой.

Ползли мы довольно долго. За это время Неран почти не приблизился, зато совсем заледенели конечности.

– Знаешь, там, на берегу, что–то происходит, – пропыхтела у меня за спиной Эона. – Мне это совсем не нравится…

Просто обернуться оказалось недостаточным: Эона мешала полноценному обзору. Балансируя при помощи рук, я встала на ноги и осторожно оглянулась. А затем красиво и длинно выругалась.

Весь берег за нами был усыпан огнями зажженных факелов. Хуже того, над ними парили еще несколько магических светляков. Порывом внезапно поднявшегося ветра донесло отголоски перекрикиваний преследователей. Наверняка магов среди них было немерено. Увидеть нас с такого расстояния, да еще в темноте, они не могли, а вот почувствовать – запросто.

Для пущей нашей безнадежности из–за утеса выворачивал небольшой корабль. Парус был спущен, судно шло на веслах. И кто бы вы думали, стоял у него на украшенном драконьей мордой носу, держа в руке магический фонарь, освещающий все на лигу вокруг?

Верьян Илиш, разумеется.

Глава 15

Небо заполонили низкие тяжелые тучи, скрыв наполовину оба лунных диска – настоящий и сотворенный амулетом, хотя последний висел не так высоко, как первый. Море растеряло свою ленивую безмятежность, подгоняя беспокойные волны нам навстречу. Я кинула тревожный взгляд в сторону Острова. На полотне тропы зияли рваные черные дыры – если тучи сгустятся сильнее, добраться до берега можно будет только вплавь.

Оценив неутешительные перспективы, я вернула внимание Клыку Шторма. Следом за нами по лунной дорожке пустились в путь четверо преследователей. Им даже удалось пробежать гуськом пару–другую метров, прежде чем они с громкими ругательствами ушли под воду.

За правую руку меня дернуло к оставленному побережью. Невольно я даже попыталась сделать шаг в сторону полуострова.

– Рель! – заверещала Эона, ухватившись за мои колени, и едва не спихнула в воду.

Чтобы точно там не оказаться, я снова упала на четвереньки и вцепилась в истончающееся полотнище дорожки. Принуждение ослабло, зато усилилась качка.

С опозданием меня озарило: где–то там, у берега, в ледяной воде барахтался и мой благоверный. То–то народ оживился, выуживая Императора, временно позабыв даже про нас.

– Рель! – вновь крикнула светловолосая прямо мне в ухо. Так и оглохнуть недолго! – Мы сейчас утонем?!

– Размечталась! Вон спасательная команда плывет. – Мрачно. – Сейчас как всех нас спасут, и разрешения никто не спросит.

Судно тем временем приближалось, свет магического фонаря на носу становился ярче. Из–за отлива корабль шел медленно и аккуратно, обходя подводные сюрпризы.

Да и куда им было торопиться – при такой поддержке с берега мы никуда не денемся.

Вновь я оценивающе глянула в противоположную от корабля сторону – на Неран. Магический свет, беспрепятственно разливающийся вокруг нас, у берегов Острова как будто упирался в невидимую стену. Зато расстояние до него оказалось много меньше, чем мне представлялось в темноте. Да только корабль (кажется, у викингов такие звались дракарами) нагонит нас раньше, чем мы достигнем благословенной неранской земли.

Нам могло помочь только чудо. Но после бегства из замка Силы практически не осталось. Вся она ушла на нашу с Эоной маскировку и подстраховку при спуске с обрыва – все–таки ни у меня, ни у подруги не было реакции горгона. И его когтей. А скалы после дождя – не самая надежная опора… Я попыталась собрать хотя бы остатки Силы, но меня точно отрезало от ее источника. И дело здесь было даже не в перерасходе энергии, а в близости Нерана. То–то маги на берегу нам вдогонку, кроме куцых туч, ничего не смогли учудить…

Впрочем, морю хватило и этого. Раззадоренное применением магии, оно заворочалось, заволновалось. Похоже, надвигался шторм. Тучи потяжелели, холодный ветер бил в лицо. Мы почти не продвигались, несмотря на все старания.

Вскоре ветер усилился настолько, что мне пришлось опустить ноги в ледяную воду, чтобы удержаться на тропе. Хватка подруги становилась непереносимо болезненной.

– Ты мне так клок мяса вырвешь скоро! – Я возмущенно обернулась. – Лучше держись, как я.

– Мне ст–т–трашно, – застучала зубами Эона, старательно поджимая ноги. – Вд–д–друг здесь водятся такие же, как те водяницы… ну на Тихой. Помнишь? Цап за ногу – и поминай как звали.

Нашла что вспомнить и о чем переживать! Сравнивая нашу скорость со скоростью приближающегося корабля, я равнодушно заметила:

– Русалки–то? Разумеется, водятся. Навалом должно быть. Хантир же говорил, что отсюда до Проклятых островов один морской переход, не больше. Да и неподалеку от Великого Разлома вообще хмарной нежити навалом должно быть.

– Ты меня нарочно пугаешь, да?

– Ага. – Отплевываясь от летящих в лицо соленых брызг, я подумала, что компания Ати, любопытной русалки–подростка, нам сейчас как раз бы не помешала. Надо было внучку просить у королевы русалочьего народа, а не артефакт невнятного назначения.

Та–а–а–ак… «Что, дошло наконец?» Похоже на то.

Одеревеневшими от холода пальцами я нащупала под рубахой раковину в форме рога и крепко, до боли, сжала. Силы не было, только Вера в чудо…

«Помоги. Добраться до Острова. Помоги. Помоги. Помоги».

Я даже глаза для концентрации не могла себе позволить закрыть, потому как наблюдала за приближением корабля. Дракар как раз сделал разворот. Илиш тоже переместился к левому борту. Ветер нещадно трепал Верьяновы косички, почему–то не собранные, как обычно, в хвост. Помимо Проклятого Ублюдка народу на корабле было еще человек десять – двенадцать. По моим ощущениям, как минимум трое из них – маги. А то и четверо. Правда, работать с Силой они могли с тем же успехом, что и я.

Вся команда, кроме рулевого, свесилась с левого борта.

Для пущего драматизма заморосил дождь, хотя воды нам хватало и так.

– Эй, Ваше Императорское Величество, – пытаясь перекричать ветер, воззвал ко мне с палубы Верьян. – Вы так спешно нас покинули, что непомерно расстроили меня и моего покойного батюшку. Да примет Единый его нагрешившую душу!

«Помоги. Помоги. Помоги».

– А не пошли бы вы, Верьян Илиш, к хмарным демонам! – неожиданно звонко крикнула в ответ Эона, чем вырвала меня из почти молитвенного транса. – Вместе с вашим батюшкой.

Окоротить Верьяна никогда не было легким делом.

– Подозреваю, родитель как раз у них и находится, а вот я туда совсем не тороплюсь. Задерживают дела императорской важности.

– И что же это? Наследство? Выгодная женитьба?

Хмарь, что она несет! Какая женитьба?!

– Возможно.

– Ну вот валите туда, откуда приплыли! Хмарь, хмарь и еще раз хмарь!

От кого она таких выражений набралась? Неужели от меня?!

– Не могу, крошка. Надо один должок с кое–кого стрясти. Багры тащите! – Верьян сделал знак кому–то из команды и снова повернулся к нам. – Надеюсь, Ваше Величество будут столь любезны пожаловать на борт сего скромного судна?

Нас окатило очередной волной, а меня – озарением.

«Долг. Я требую вернуть долг. Кровь за кровь. Силу за Силу. Помощь за помощь. Нам нужно на Остров. Сейчас».

Края стремительно теплеющей раковины болезненно впились в кожу, согревая окоченевшие руки. Повинуясь наитию, я поднесла ее к губам и легонько дунула. Реву, который произвела крохотная раковина, наверное, позавидовала бы иерихонская труба.

Звук был низким, тягучим, вибрирующим и вместе с тем оглушающим. На мгновение все стихло: люди, ветер, дождь и даже море. Замерло. Но там, глубоко под нами, что–то пришло в движение. Что–то огромное.

– Ты тоже это почувствовала? – прошептала Эона, прижавшаяся ко мне всем телом и для верности обнявшая не только руками, но и ногами.

– Что, твою пламенную страсть ко мне? – Когда я нервничаю, то обычно шучу. По традиции крайне неудачно.

– Дура, – огрызнулась Эона, однако ни рук, ни ног не разжала.

На корабле люди тоже задвигались. Слегка оглушенные, они переглядывались, пытаясь определить, что же произошло. Вот тут–то и началось веселье – беготня, крики, бряцание оружием.

Ничего удивительного, Верьян в ипостаси Горгона мало кого вдохновляет на теплые, дружеские чувства.

Проклятый Ублюдок, не будь идиотом, зашвырнул за борт магический фонарь. Тот красиво пошел ко дну, озаряя темные дотоле глубины и подсвечивая снизу корабль. Погаснет светляк еще нескоро – если, конечно, какая–нибудь хмарная нечисть не вытянет из него Силу раньше, чем она израсходуется на свечение.

После яркого освещения водворившаяся темень показалась непроглядной, чем не преминул воспользоваться Верьян. Лишь по истончившейся связи я могла определить примерное его местонахождение. И меня категорически не устраивало, что оно было уже не на корабле.

Интересно, насколько хорошо горгоны плавают?

Оказалось, что весьма неплохо. Голова Верьяна всплыла неподалеку. Змеи зябко жались друг к другу и даже не шипели. Но от этого менее страшно не становилось.

Впрочем, вскоре мне стало совсем не до горгона.

Окатив водой, нас, визжащих, – меня и Эону – подбросило и уронило на что–то жесткое. В панике я ухватилась за какой–то кожаный канат, попавшийся под руку. Эона, успевшая проморгаться от соленой воды, заверещала с новой силой, не забывая стискивать меня медвежьей хваткой. Было от чего: мы сидели на спине морского дракона, между двумя шишковатыми наростами, почти у самой головы, что была размером с половину дракара. А длинное черное тело дракона, мерно покачивающееся на волнах, наверное, могло обернуться вокруг корабля раза два.

Вызвала зверюшку на свою голову…

Второй ус услужливо ткнулся мне в руку – мол, хватайся пока я добрый. Я и вцепилась, не особо задумываясь о последствиях. Хотя, вспоминая астаху, надо было бы хорошенько поразмыслить.

И понеслась.

Верх поменялся местами с низом, стороны махнулись друг с дружкой, а вода заполонила все и сразу. Дракон бесновался. Он словно пытался что–то сбросить, возможно нас. Под ударами тяжелого хвоста за считаные мгновения корабль превратился в обломки. Что стало с людьми, я уже не разглядела – дракон рванул с места, помчался, почти приподнимаясь над водой, подобно ракете.

Радовало, конечно, что он устремился в сторону Острова, однако нам навстречу с той же скоростью мчалась прозрачная стена, опоясывающая Неран. Эту преграду я не видела, но ощущала. А еще чувствовала, что, если мы не «сбросим обороты», нас размажет по ней, не хуже чем по каменной кладке.

Эона верещала не переставая. Я даже позавидовала ее легким – сама бы уже давно осипла. Попутно жалела, что заняты руки: так сильно было желание стукнуть подругу по голове, чтобы замолкла хотя бы ненадолго.

В паре локтей от невидимой преграды дракон вертикально ушел вниз. Я даже не успела задержать дыхание и как следует зажмурить глаза.

Вниз. Через сопротивление ледяной воды, показавшейся от прилившей к коже крови кипятком. Легкие распирало. Когда мне почудилось, что еще чуть–чуть, и их порвет в клочья, дракон устремился наверх.

Холодный воздух обдирал небо, но я не могла им надышаться. Позади меня зашлась надсадным кашлем Эона. Мои глаза точно разъедало морской водой – я остервенело терла веки кулаками. Воспользовавшись этим, дракон стряхнул нас на мелководье, как корова надоевших слепней, и скрылся по своим драконьим делам.

«Более важным, чем императорские?» Вне всяких сомнений.

Кое–как мы выползли на берег. Дрожа и задыхаясь, упали на гальку подальше от набегающих волн.

Небо уже начало потихоньку бледнеть перед рассветом. К утру похолодало еще сильнее. Тело стремительно деревенело и теряло чувствительность.

– Вот мы и на Неране. – Вместе со словами подруга выдохнула облачко белесого пара. Несмотря на посиневшие от холода губы и измученный вид в целом, девушка выглядела почти счастливой.

Я с трудом приподнялась на локтях и огляделась. Узкий галечный пляж упирался прямо в обрыв, заросший непролазным стлаником… Как и куда отсюда выбираться – было совершенно непонятно.

– Добро пожаловать на свободную землю. От всего свободную.

В моем голосе было куда меньше радости. Отказала моя магия. Напрочь. Я не чувствовала в себе ни крупицы Силы. По эту сторону неранской стены Избранная Лия (или, быть может, беглянка Рель?) вновь стала обыкновенной девушкой.

Эона резко села. Она схватила меня за плечи и затрясла. Откуда только силы взялись?

– Рель, ты разве не понимаешь? Мы здесь, на Неране! – Глаза подруги лихорадочно блестели. – Как мы мечтали. Как хотела Кирина…

Разве объяснить ей, что бывают дороги, которые лучше бы не заканчивались. Ты идешь, идешь, мечтая о цели, но, едва достигнув, понимаешь: путь к ней был в сто крат лучше краткого мгновения триумфа.

– А то… Понимаю, само собой. Только не тряси меня, ладно? – Я неловко высвободилась из рук подруги.

Неожиданно она отступилась и как–то вся сникла.

– Как думаешь, он выжил? – шмыгнула Эона.

Мне не требовалось пояснений, о ком это она.

– Надеюсь… – Связь с Верьяном тоже оказалось оборванной, и ничего о его судьбе я узнать не могла. Оставалось лишь молиться – да хоть бы этому самому, Единому. – Ладно, пошли, что ли, дрова поищем. Надо костер развести, пока совсем не окоченели.

И попыталась подняться. Однако что–то острое чувствительно уперлось мне в спину, под ребра. Следом звонкий девичий голос поинтересовался:

– Может, вас проводить? Гости столь редки в наших краях – не хотелось, чтобы вы заблудились.

Стараясь не делать резких движений, я осторожно обернулась. С короткими копьями наперевес нас с огромным интересом рассматривали три девицы, самой старшей из которых было лет шестнадцать (двум остальным – двенадцать–тринадцать, не больше). Все три светловолосы. Одеты совсем не по погоде: штаны в облипку, легонькие курточки и короткие сапожки. Однако, приглядевшись, я поняла, что первое впечатление было обманчиво – одежда девушек была выполнена пусть из тонкого и очень гладкого, но меха.

– Здрасте, девочки. – Эона так сильно вцепилась мне в плечо, что я не выдержала и пихнула ее локтем, лишь бы отстала.

Старшая скривилась и свободной рукой демонстративно поправила лук за спиной.

– Девочки у чейни за скотиной ходят, а мы – полноправные дочери.

– И утаны уже есть? – как бы между прочим уточнила я, стараясь не сильно отстукивать зубами в такт словам.

Девчонки дернулись.

– Будут, – с вызовом пообещала старшая и, подозрительно прищурившись, спросила: – Откуда про утан знаешь, чейни?

От чейни слышу!

– Кирина рассказала. – Мы были не в том положении, чтобы ерничать. – А еще она говорила, что здесь нас примут как родных, особенно если я привезу вот это.

Я сбросила с плеч мокрые тяжелые сумки и принялась за веревку, которой были привязаны ко мне ножны с Неотразимой. Девчонки насторожились, с опаской поглядывая на мои манипуляции с мечом. Пальцы слушались плохо, узлы почти не поддавались. При помощи Эоны я все же справилась и на вытянутых руках показала меч неранкам. Вернее, хотела показать: руки так дрожали от переутомления и холода, что быстро упали обратно на колени.

– Это что? – поинтересовалась та, что пониже, и тут же осеклась под взглядом старшей.

Прежде я не собиралась делиться этими сведениями ни с кем, кроме Мудрейшей, но сейчас была готова сказать что угодно и кому угодно, лишь бы свести к минимуму «разборки на таможне» и поскорее оказаться в тепле.

– Имена Марита и Разящая вам что–нибудь говорят?

– Ты хочешь сказать, что это…

– Она самая.

Меня начало колотить. Непонятно от чего больше – холода или злости.

Впечатлить девчонку оказалось не так уж легко. Младшие были куда доверчивее.

– Разящая! Маль, это правда Разящая?! – Самая низенькая из неранок округлила глаза. – Ух ты!

– А кто из двух Марита? – задергала за рукав старшую вторая девчонка. – Маль, ну кто, а?

– Никто! Мирта, тебя что, Богиня разумом обделила? – зашипела предводительница этой малышни. – Марита когда погибла–то, очнись!

– Ой, точно, она ж у седой скалы похоронена, – потерла лоб девочка. – А это тогда кто?

– Ну мне откуда знать? – притопнула ногой старшая. – Почему я вообще должна верить словам какой–то чейни!

Это было уже слишком. Мое терпение закончилось вместе с любовью к человечеству в целом и подросткам в частности.

– Хмарь, вы совсем слепые, что ли? Не видите, в каком мы состоянии?! Окоченели совсем! Измотаны! А три соплячки устроили тут допрос с пристрастием вкупе с игрой «верю – не верю»! – Рукоять Неотразимой неожиданно ободряюще согрела ладонь, возвращая чувствительность окоченевшим пальцам. – Заняться мне больше нечем, как сказочки для малолетних дурочек выдумывать!

– Да ты!..

– Да, я!

Я поднялась на ноги, плохо ощущая собственное тело и мало представляя, как буду сражаться. Пустые ножны со стуком упали на гальку.

– Рель, не надо… пожалуйста. – Подруга, пошатываясь и тяжело опираясь на меня, встала. – Это не то, чего хотела бы Кирина…

Сейчас мне было плевать, чего именно и кто хотел. Сила пусть по каплям, но вливалась в меня. И даже эти крупицы опьяняли, кружили голову, действуя подобно глотку крепкого вина на пустой желудок. Лезвие моего меча с хмельной наглостью отвело направленные мне в грудь копья. Оттолкнув нетвердо стоящую на ногах подругу с линии удара, я поднырнула под руку ближайшей неранки. Через кувырок прокатилась по скользкой влажной гальке и встала уже за спинами противниц. Те стремительно обернулись и все втроем кинулись на меня.

Глупо. На их месте я бы просто взяла в заложницы Эону.

– Ай–яй–яй, как нехорошо, втроем на одну, – зацокала языком я, подражая интонациям старой шаманки, и отступила подальше от старающейся вновь подняться на ноги подруги. – А как же честь воина?

– Не чейни говорить о чести! – Одна из младших метнула в меня копье. Оно намертво застряло в стланике. – О чести сестер тем более!

Дура. Хотя бросок неплохой – прицельный, сильный, – я увернулась, но с большим трудом.

Девчонка, оставшаяся без копья, взялась за лук. Дважды дура. Ну какая польза от лука в ближнем бою?!

Если трезво оценивать мои шансы, я уже могла прикончить соперниц, и не по разу. Даже в нынешнем плачевном состоянии: муштра аалоны Валенты, Силовая подпитка и легендарный меч – хорошее подспорье в таком деле. Останавливало меня вовсе не человеколюбие – трупы на берегу вряд ли добавят нам лояльности местного населения…

Ч–черт, о чем я думаю!

Подруга бросилась ко мне и тяжело повисла на правой руке.

– Рель, это же дети! – заорала Эона прямо в ухо.

Нет, я с ней точно оглохну!

– Сами напросились! – Я попыталась ее отпихнуть, но не вышло – девушка вцепилась в меня намертво. Пользуясь заминкой, младшая из неранок, отбросив лук, метнулась за своим копьем. Не такая уж она и дура, надо заметить.

А Эону тем временем понесло…

– Сестры. – В голосе подруги послышались слезы, а во взгляде солидно прибавилось фанатизма. – Что вы делаете, сестры?! Разве этому учит кодекс чести воительниц? Разве не написано там: «Сестра должна быть справедлива и честна. Сестра должна проявлять сочувствие к людям. Сестра должна владеть собой»? И недаром же начертано Богиней на скале пришествия: «Тэй'на, орсой эс'зонн ниват утан'на»!

Мы уставились на девушку в немом изумлении. Все четверо.

– Утан'нэа лэста, – отдышавшись, выдала та, которую называли Маль. – Воззвание проклятых, что сразу–то «слово прибывших» не сказали? Сколько сил и времени бы сохранили.

– Мне вот тоже о–о–очень интересно. – Видимо, мой взгляд предвещал мало чего хорошего, потому как подруга отлепилась от меня и попятилась на пару–другую шагов. Конечно же тотчас поскользнулась и шлепнулась на землю.

Маль закинула копье на плечо, подошла к Эоне и подала руку, которую та приняла, не колеблясь.

– Богиня любит нас.

– Все верно, любит, – неслышно пробормотала я, подбирая ножны. Стоило Неотразимой в них оказаться, как весь мой запал потух, а кураж развеялся. – Некоторых – особо извращенным образом.

Глава 16

Расщелина вывела нас с пляжа в редкий ельник. Прежде чем добрести до одинокого дома с островерхой, устланной соломой крышей, мы поплутали «в трех соснах» и побродили вдоль берега. Для чего это было нужно, стало понятно, когда на подступах к дому к нам присоединились еще три девушки. Они вынырнули из ближайших кустов и невозмутимо зашагали рядом. Троица была весьма колоритной: раскосая уроженка дарстанских степей, смуглая кучерявая джерийка и беловолосая светлоглазая северянка.

«Конвой?» Хотелось бы думать, что это почетный эскорт, но не настолько я отупела. Хотя в моем нынешнем состоянии все возможно… Голова просто раскалывалась, тело лихорадило, а ломота маятником отдавала в затылок. Кожу стянуло высохшей морской солью. Горло першило, и изредка я срывалась на кашель, а в носу свербело, предвещая насморк. Оказывается, я отвыкла болеть. Не восполнять растраченный резерв, не заживлять в спешке полученные раны, а вот так по–обычному ловить простуду от переохлаждения.

Эона выглядела не лучше. Ее знобило, лицо горело, а взгляд понемногу терял осмысленность.

Встречающая нас на пороге дома женщина средних лет совсем не излучала добродушие и гостеприимность. Тяжелая коса смоляных волос явно плелась в страшной спешке – в прическе было полно «репьев». В остальном же неранка выглядела собранной и опрятной: рубашка заправлена, жилет завязан на все веревки, отвороты мягких сапог аккуратно расправлены.

За спиной незнакомки виновато жалась Миган: самая младшая из девчонок умчалась вперед нас, чтобы предупредить дозорных.

– Тай'ека! – выругалась неранка вместо приветствия. – Чем ты думаешь, Мальена?!

Ругательство было мне смутно знакомым – пару раз я слышала его от Кирины, доведенной до ручки. Во всех прочих случаях она предпочитала отделываться емким, а главное безликим «хмарь».

– Младшая сестра Мэделена, простите, я… – попыталась оправдаться Маль.

– Нэтка аах'ена! – по–видимому, продолжала расширять мой словарный запас нецензурной неранской лексики женщина. – Где голова твоя была?

Девушка сильнее вжала голову в плечи. Мирта, Эона и я машинально сделали то же самое.

– Но я…

– У нерестящейся таги разума и то больше! Ты подвергла опасности не только себя, но и своих подопечных! Что ты должна была сделать по приказу? Ну?

– При обнаружении на Острове чейни первая в выучной тройке посылает одну из непосвященных дочерей к Младшей сестре, а вторую – на поиски ближайшей дозорной тройки, – заученно выдала Мальена.

– Дальше!

– Сама же во время ожидания незаметно наблюдает за новоприбывшими, не предпринимая никаких самостоятельных действий по установлению контакта с чейни, – убитым голосом закончила цитировать выдержку из устава девушка.

– Что из этого сделала ты?

– Но они не выглядели опасными…

– Я не спрашиваю, как они выглядели! – рявкнула женщина. – Я спрашиваю, что ты сделала по приказу.

Маль ссутулилась и окончательно понурила голову.

– Ничего.

Я бы полюбовалась этой сценой еще некоторое время, но саднящее горло, тяжелая голова, мокрая одежда и наваливающаяся на меня Эона совершенно не способствовали получению эстетического наслаждения.

– Прошу прощения, достопочтенная Мэделена, – встряла я, – но не могли бы мы продолжить разговор в более уютном месте?

Она уставилась на меня пусть не как баран на новые ворота, но очень близко к тому.

– Нам бы переодеться во что–нибудь сухое и теплое. – Я сглотнула через боль в горле. – А то спорить скоро будет не о чем. Вернее, не о ком.

Женщина окинула нас долгим оценивающим взглядом. Особенно он задержался на Эоне, которую уже начало лихорадить. Если сейчас опять начнутся рассуждения о чейни, то…

– Ладно, позже разберемся, – не оправдала моих опасений Младшая сестра. – Двое идут заканчивать обход, двое со мной, а Мальена ждет моих дальнейших распоряжений здесь.

Джерийка кивнула Мирте. Та неохотно последовала за старшей, то и дело оглядываясь на Маль.

Женщина продолжила раздавать распоряжения:

– Миган, приведи Миреллу, скажи, что у меня хворая в дозорном срубе. – Еще один брошенный взгляд в нашу сторону. – Даже две.

Кивнув, девчонка спрыгнула с крыльца и припустила в противоположную сторону той, куда ушли дозорные. Мэделена открыла дверь и скрылась в доме.

– Проходите, – донесся до нас недовольный голос. – Живее, тепло выходит.

Я схватила вялую подругу за руку и потащила скорее внутрь. Сначала согреемся, а там разберемся.

Дом оказался неожиданно большим, вытянутым в длину, но теплым. В нем не было отдельных комнат, помещение разделялось на секции раскладными ширмами. Правда, домашним уютом здесь и не пахло: спартанская обстановка перевалочного пункта, суровое «очарование» казармы. Стекла в окнах были идеально чистыми, а стоящие рядочком кровати – образцово заправленными. Картину портили только натянутые по диагонали веревки с сохнувшим бельем.

– Я просто посижу, ладно? – пробормотала Эона.

Не дожидаясь одобрения, она сползла на пол и привалилась к стене. Та коварно оказалась матерчатой ширмой на деревянном каркасе и с грохотом упала. Эона конфузливо подскочила. Зашедшие за нами в дом неранки бросили вещи у порога и там же разулись. Молча переглянувшись, они поставили ширму на место.

– Разувайтесь – вы же не на улице! – Мэделена проследила, чтобы мы избавились от грязных сапог. Правда, наши портянки были не чище. – Одежду тоже снимайте.

Младшая сестра бросила нам стянутые с бельевой веревки полотнища и махнула рукой на выпирающий из–за ширмы бок пузатой бочки:

– Умыться можно из той кадки. Вода остыла, но другой, увы, нет. Я скоро.

И, надев тапочки взамен скинутых сапог, вернулась на улицу – наверное, чтобы закончить моральную порку нашей провожатой. Или, скорее всего, в подробностях расспросить о вынесенных на неранский берег чейни.

Холодная влажная одежда точно вросла в тело и сдиралась еле–еле, по ощущениям, вместе с кожей. За ширмой оказалось некое подобие душевой комнаты. В полу были проделаны отверстия для слива воды. Правда, оттуда поддувало нещадно.

Эона наскоро ополоснулась, дважды зачерпнув ковшом воду, притом даже не расплетя косу. После поспешного омовения она завернулась в простыню и тряслась, сидя на кровати. Хотя при умывании меня знобило, я продолжала упрямо вымывать соль из волос, не забывая время от времени подглядывать за происходящим через щель в ширме.

– Так откуда вы? – Блондинка протянула Эоне меховую накидку.

– Я из Тении. Меня там Кирина нашла. – Подруга измученно улыбнулась, кутаясь в меха.

– Кирина – имя чейни. – Северянка задумалась. – В Поиске сейчас только Мэйда, Манира, Миримма и Миафа. Кто из них была твоей утаной? Миримма?

– Манира. – Эона закашлялась. Ее лихорадило все сильнее. – Она погибла… в Вампирьих топях…

Все помолчали.

– Ясно. А подруга откуда?

– Рель из… из…

– Эльма, – из–за ширмы подсказала я, выливая на себя последний ковш воды. – Ну почти.

– Что значит «почти»? – спросила молчавшая до сих пор вторая неранка.

Я отжала волосы, закуталась в полотнище и отодвинула ширму.

– Что это значит, я расскажу только Мудрейшей.

Мы все обернулись на звук хлопнувшей двери. Опершись о косяк, Мэделина скрестила руки на груди.

– До встречи с Мудрейшей дожить еще надо.

Женщина кивнула на что–то позади меня. Я крутанулась и застыла – потерявшая сознание подруга лежала поперек кровати.

Так и не приходя больше в сознание, утром третьего дня Эона умерла, несмотря на усилия местной целительницы. Я очнулась позже, как раз когда уже выносили тело. Поползла следом, скуля и цепляясь за одежду тащивших подругу неранок. Младшая сестра собиралась провести обряд, как если бы Эона была полноправной дочерью Острова, – уложить тело в легкую лодочку из кожи тэнги и отправить по волнам в последний путь, к Богине. Да вот не вышло: сумасшедшая чейни то требовала, то молила зарыть умершую в землю. Подумать только, как какого–то мужчину!

Я не сдавалась. Эона так хотела стать частью Нерана. И она ею станет.

Всю ночь я просидела рядом с подругой, сжимая ее руку и пялясь в темноту. Глупо надеялась, что сейчас раздастся: «Рель, ты чего тут сидишь, а?» Наутро целительница раздвинула скрывающие нас с Эоной ширмы и погнала меня переодеваться к церемонии погребения.

Это были вторые похороны близкого человека в моей жизни, не считая быстрого прощания с Кириной. Место для могилы выбрали на обрыве, нависающем над широким галечным пляжем, неподалеку от дозорного сруба. Отсюда, если всмотреться, можно было увидеть на кромке горизонта тиланский берег.

Ясное морозное утро плохо подходило для скорби. Не по–осеннему ярко светило солнце. Принарядившийся в охру, багрянец и золото лес дорогой кокетничал с нами и щебетал, словно не ко времени вспомнившая молодость матрона. Море притихло и ластилось к Острову. Лучшая погода для долгих пеших прогулок и мечтательности, а не для погребальной процессии. Поэтому до боли хотелось тяжелых свинцовых туч, злого беспощадного ветра и нудного дождя, стекающего по лицу и заменившего бы мне невыплаканные слезы.

Все прошло тихо и скромно. Правда, девушки–дозорные держались поближе ко мне, будто боясь, что я сигану с ближайшего обрыва.

Одетую во все лучшее подругу опустили в выстланный тюленьей шкурой «новый дом». На грудь положили меч и нечто вроде небольшой свирели. Сестра Мэделина произнесла краткую, но проникновенную речь: о разделении души меж сестрами, о том, что утанам не жить друг без друга, о жизни после смерти в полном воссоединении.

– Богиня любит нас, – напоследок сказала она.

«За что меня любить? Меня, убийцу», – хотела крикнуть я, но промолчала, боясь устроить истерику.

Это ведь я их убила. Не напорись девушки в том лесу, около Ольнома, на беглую Императрицу, ничего бы не произошло: добирались бы на Остров Неран не спеша и без особых приключений.

Джерийка похлопала меня по плечу. Я зачерпнула пятерней земли. Первая горсть мерзлого грунта упала Эоне на грудь и с сухим шорохом осыпалась с куртки. Девушка была такая красивая и умиротворенная. И очень повзрослевшая с нашей первой встречи.

Наша первая встреча… Воспоминания хлынули потоком.

Эона фанатично призывает меня последовать за своей судьбой на Неран… Эона дразнит мою лошадку клоком выдранного осота… Эона радостно виснет у меня на шее… Эона хохочет, слушая наши с Кириной препирательства… Эона с надеждой смотрит на меня, ломающую комедию перед всем городом… Эона краснеет от Верьяновых шуточек… Эона со слезами на глазах требует помочь Горгону… Эона кричит, что хочет умереть… Эона счастливо улыбается, говоря: «Рель, мы на Неране!»

Эона, Эона, Эона… Прощай, подруга!

«Вот и дождь», – захлебываясь рыданиями, подумала я, падая на колени возле засыпанной могилы.

…Неран. Я столько слышала про этот оплот феминизма, что его внешний вид меня прямо–таки разочаровал. Поселение, находящееся в долине, которую некогда образовал в верховьях островной сопки теперь уже пересохший ручей, не было ни крупным, ни богатым. Каменные домишки крепко вросли в не слишком гостеприимную землю. По сравнению с ними большое деревянное здание, находящееся в центре застройки, рядом с небольшим озерцом под белесой дымкой, выглядело почти дворцом.

– Налюбовалась? – недовольно поинтересовалась Мэделина и, получив от меня кивок, скомандовала: – Тогда пошли уже!

Со смерти Эоны минуло больше недели. После похорон я опять слегла.

Ох и намучилась целительница Мирелла, пытаясь выходить свалившуюся ей на голову чейни! Никаких слов не хватит описать как. Приличных, само собой. Ухаживая за мной, женщина солидно пополнила мой запас местных ругательств.

Но, пожалуй, это были самые спокойные и безмятежные дни за последнее время. Даже несмотря на болезнь, а может, только по ее милости. Меня даже не изводили вопросами, памятуя об устроенной на похоронах истерике. Я потихоньку приходила в себя, как никогда уверенная в своем желании вернуться домой…

– Ты, Рель, девка крепкая, – качала седой головой Мирелла, замешивая для меня очередную микстуру. – Хоть с виду и кажется, что тебе к Богине на днях собираться. Оклемаешься.

«Крепка, как молодой дубок?» Подозреваю, что выжила исключительно благодаря мужу, вернее, его божественной способности к регенерации.

В отличие от пасмурного настроения самочувствие у меня было прекрасным, под стать погоде этим ранним утром – солнечной и ясной. В долину не пробирались промозглые морские ветра, поэтому морозный воздух всего лишь бодрил, а не раздражал. Тем более на мне был костюм дозорной – теплый и очень удобный, а за плечами надежно привязаны ножны с Неотразимой.

Мы спустились к поселению по узкой тропке. Впереди Мэделена, затем я, а в конце – Майла, темнокожая девушка–джерийка. Где–то, далеко позади нас, по кустам хоронились еще пара неранок, но я благородно делала вид, что не знаю об их существовании.

Меня повели не к центральному зданию, а окружными путями куда–то на задворки. Мэделена старалась не привлекать к нам излишнего внимания. Я же смотрела во все глаза, вертя головой, как флюгер при штормовом ветре. Кое–где по дворам работали мужчины: кто чинил забор, кто крышу латал, а кто и козу доил. Женщин попадалось меньше, и, вопреки моим ожиданиям, многие из них были в платьях, а не в мужской одежде.

Дом, к которому меня привели, оказался совсем немаленьким и даже двухэтажным. Перед ним был разбит опрятный симпатичный садик, прочерченный ровными дорожками из мелкой гальки. Выложенный за садом мраморными плитами дворик был безлюдным, но стоило нам подойти к крыльцу, как тут же нарисовалась рослая девица. Черноволосая, румяная, со здоровым любопытством во взгляде.

– Приветствую дочерей Богини в доме Старшей сестры.

Мэделена коротко поклонилась:

– Младшая уповает на старшую мудрость. Будет ли дозволено нам войти?

Прежде чем девица успела открыть рот, в дверях появилась молодая женщина. Шелковый халат был наброшен прямо на голое тело и подпоясан широким поясом, а русые волосы длиной до плеч растрепаны, как если бы она только что проснулась. Тонкая серебристо–серая ткань нежно обтекала ее безупречное тело. Женщина раздраженно постукивала ножкой, обутой в сабо.

– Мила, иди занимайся своими делами, я сама гостей приму.

Девица поклонилась и скрылась в пристройке.

– А тебе, Мэд, хватит уже церемониться! – Прикрыв рот ладошкой, женщина сладко зевнула. – Ты бы еще ночью приперлась и начала ритуал представления.

– Но, Машэтра, это же не по приказу… – Голос всегда такой строгой Мэделены прозвучал почти жалобно.

– Ах тебе приказ подавай, – с нехорошим прищуром протянула та, – ну что ж… – И гаркнула: – Младшая сестра Мэделена!

– Здесь!

– Посвященная дочь Майла!

– Здесь! – вытянулась по струнке джерийка.

– Бегом по домам – завтракать и ждать моих распоряжений!

– Но…

– Не обсуждается!

Очень знакомая сцена, надо заметить.

Мэделена обиженно посопела, после чего со словами «Да будет по мудрости Богини!» покинула двор. Исподтишка сверкая белозубо–довольной улыбкой, Майла зашагала следом.

– Что за поминальный столб у меня во дворе? – Хотя голос Машэтры был суров донельзя, в ее глазах плясали смешинки. – Ну–ка быстро в дом!

Интерьер дома выглядел наподобие того, к которому я успела привыкнуть в дозорном срубе. То же разграничение пространства раздвижными ширмами на функциональные зоны и минимализм в обстановке. Но здесь простота смотрелась изысканно и элегантно, а не бедно и скудно.

«В чем фишка?» Слышимость потрясающая, и пространство не захламляется.

Я привычно разулась и поставила обувь на специальную приступочку. Отвязала ножны и пристроила на особые штырьки. Сняла курточку и повесила на крючок.

Не зря вчера Мэделена полвечера убила на вдалбливание в меня основ местного этикета.

– Сюда. – Машэтра отодвинула раздвижную дверь и пропустила меня в небольшую уютную комнату в песочных и золотистых тонах. Устланный циновками пол, диванчик, низенький столик и напольные подушки – вот и все, что составляло ее интерьер.

Я уселась на небольшой диванчик, чинно поджав ноги. Но на этом моя вежливость благополучно закончилась.

– Когда я увижу Мудрейшую?

– Скоро. – Старшая сестра задвинула за нами ширму.

– Есть надежда, что сие радостное событие состоится сегодня? – ехидно уточнила я.

– Надежда есть всегда, – улыбнулась Машэтра, изящно усаживаясь на пододвинутую к столику подушку. – Мне говорили, что прибывших чейни зовут Рель и Эона…

– Я – Рель.

– Я знаю. Мне докладывали, что Эона отправилась к Богине вслед за своей утаной. Я понимаю чужую боль, но не люблю, когда меня перебивают.

– Учту.

– Надеюсь. – Женщина снова улыбнулась. – Есть хочешь?

– Да. – Переход на «ты» после пикировки меня настолько ошеломил, что я не стала отнекиваться из гордости, вежливости или волнения перед судьбоносной встречей с Мудрейшей.

Старшая сестра громко хлопнула в ладоши. Спустя несколько мгновений в комнату, почтительно пригибаясь, вошел обнаженный по пояс молодой мужчина. Точнее сказать, до умопомрачения красивый молодой мужчина. Его темные волосы живописной волной спускались почти до вышитого шелком пояса с тяжелыми кистями. Длинные локоны контрастировали с молочно–белой кожей – чистой и нежной, как у ребенка. А обтягивающие штаны из черного шелка как нельзя более выгодно подчеркивали его… хм… выдающиеся достоинства.

Босые изящные ступни неслышно прошлись по ковру.

– Что младший брат может сделать для своей Старшей сестры и ее гостьи? – Темные глаза оценивающе сверкнули в мою сторону.

Машэтра собственнически похлопала склонившегося в поклоне парня по мягкому месту.

– Сооруди–ка нам скоренько чего–нибудь пожевать, Айлон. И выпить.

Он молча поклонился еще раз, перекинул через плечо темно–каштановую волну волос и вышел так же бесшумно, как и вошел.

– Как тебе моя сладенькая забава, Рель? – Неранка поощрительно мне улыбнулась.

– Ну… э–э–э… – Что я еще могла сказать, да еще совершенно незнакомой женщине?!

– Хорош, не правда ли? – самодовольно спросила Старшая сестра. – Еще бы! Меня из–за него три раза на поединок вызывали. Красный фисккус все–таки!

– Чего… красный? – Я делала отчаянные попытки не покраснеть. Малорезультативно.

– Фисккус.

«Это у них так называется?» Фу, пошляк!

«Сама–то!»

– Неужели ты ничего не слышала о фисккусах? – удивилась Машэтра.

Я отрицательно помотала головой.

– Ах да, ты же чейни. – Женщина жестом поманила меня к себе. Я заинтересованно придвинулась поближе к неранке. – Наша Мудрейшая (да продлит Богиня ее годы!) имеет одну слабость. Ты же никому не скажешь, правда?

Я усиленно закивала, всем своим видом демонстрируя, что даже жестокие пытки не вырвут у меня сию страшную тайну.

– Это ее садик. Тот, что во внутреннем дворе.

Поймав мой обиженный взгляд, Машэтра рассмеялась, прикрываясь широким рукавом халата.

– Ох, смешная ты, Рель! Все на лице написано. – Женщина утерла выступившие слезы. – Так, о чем я?.. Ах да, о фисккусе. Пару столетий назад контрабандой Мудрейшей привезли горшок с редчайшим растением с Вольных островов.

– Фисккусом? – догадалась я.

– Точно! Молодец, девка, сечешь! – похвалила меня неранка. – Так вот листья этого цветочка напоминают по форме… Чего ты краснеешь, как непорочная атница?.. Да, то самое и напоминают. Так наши девки–выдумщицы сразу придумали титулы мальчикам раздавать: Фисккус первого года цветения, Плодоносящий фисккус и, собственно, Красный фисккус.

– И чем они между собой отличаются? – Я снова покраснела против воли.

– Тем самым… – Неранка, разумеется, «заметила мое смущение – ее усмешка стала шире. – По форме. Фисккус первого года цветения корот…

– Все–все, я поняла, спасибо. – Хватит с меня подробностей.

«А что так?» Да я и без того при встрече с Айлоном буду думать, какой у него… хм… фисккус.

В комнату без стука вошла незнакомая женщина. Невысокая, с коренастой фигурой. Пегие волосы свободно спускались на плечи, только передние пряди челки были собраны в хвост на макушке. Если тетку накрасить и приодеть, она была бы вполне ничего, но доспех делал ее и так не слишком женственную фигуру совсем уж мужеподобной, да и прическа ей не шла совершенно.

– Мудрейшая Мать требует чейни к себе, – рубанула она с порога безо всяких церемоний.

Вот и накрылся мой завтрак. Машэтра любезно улыбнулась. Я бы даже сказала, чересчур любезно.

– Благодарю, Старшая сестра Мерчулла, за добрые вести. Но разве сейчас не время беседы Матери с Богиней?

Неранка смутилась всего лишь на мгновение.

– До Обители Мудрости нужно еще дойти, а Мать Юфимия ждать не любит.

– Разумеется, – глубокомысленно кивнула Машэтра. – Пять дворов и два проулка. Это длинный и опасный путь, который не преодолеть до полудня, когда Мать выходит к дочерям.

Мерчулла покраснела, собираясь разразиться гневной тирадой. Но в этот момент мимо нее протиснулся Айлон с груженым подносом, прижимаясь к гостье филейными частями тела.

– Чаю? – любезно улыбнулась хозяйка дома.

– Нет, благодарю.

И багровая Мерчулла выскочила из комнаты, точно монашка, за которой гнался Айлон, потрясающий своим призовым фисккусом.

Глава 17

Она стояла у деревянных поручней на открытой террасе и грела в ладонях камень. Он был вправлен в кулон, висевший на тяжелой золотой цепи. Солнечный свет ореолом обтекал фигуру Мудрейшей. Он смягчал серо–зеленый цвет ее платья до дымчато–малахитового и зажигал красные искорки на коротких легкомысленных кудряшках, выбившихся из прически.

Мудрейшая Мать выглядела просто–таки неприлично молодо. Особенно для такого громкого титула. В уложенную вокруг головы косу темно–каштановых с красным отливом волос не вплелось и нити серебра. Кожа была гладкой, нежной, почти без морщинок. Идеальная осанка: обыкновенное длинное платье под пояс с широкой юбкой и свободными рукавами смотрелось на этой женщине, как королевский наряд.

– Ты можешь подойти, гостья Острова. – Голос не соответствовал внешности – он был сухим, властным и чуть дребезжащим.

Я отступила от двери, которую плотно прикрыла за моей спиной Мерчулла, оставив нас с Мудрейшей наедине. Скрип деревянного настила отмечал каждый мой шаг.

«И не побоялись?» Место открытое. Подслушать разговор не смогут, зато стрелой меня снимут запросто. Да и Мудрейшая не так беззащитна, как кажется.

Вид отсюда открывался замечательный: дом утопал в золоте осеннего сада с вкраплениями изумрудно–зеленых елочек и рубиново–красных рябин. Терраса почти нависала над озерцом, от которого шел белесый пар. У деревянных мостков покачивалась лодочка.

– Приветствую Владычицу Нерана. – Это Мерчулла научила меня так здороваться. Согласна, звучит ужасно.

Мудрейшая улыбнулась:

– На Острове властвует Богиня, а не я. – Во взгляде зеленых глаз Юфимии царили покой и умиротворение, хотя не обошлось и без хорошей доли ехидства.

– А вы озвучиваете ее волю, разве не так?

– Так, – ответила она и замолчала.

На террасе было свежо, если не сказать – холодно, но одетая в тонкое платье и обутая в сабо Мудрейшая ни разу даже не поежилась. Я вновь пожалела об утраченной Силе. Будь она у меня, прочитать ауру Юфимии труда бы не составило. А еще бы я могла спасти Эону…

Предательские мыслишки о потерянном могуществе посещали меня с самого утра, надолго омрачая погожий денек.

– И что же Богиня хочет от чейни? – Несмотря ни на что, эта женщина вызывала у меня… доверие.

Мудрейшая надела цепь с Оком на шею.

– Разумнее спросить: «Чего чейни хочет от Богини?» Ведь это ты искала встречи со мной.

Действительно искала. Как давно это было – еще до смерти Эоны…

Не дождавшись от меня ответа, Мать Юфимия заговорила вновь:

– Восемь восходов назад мне доставили требование Тилана о выдаче двух беглянок.

– И что вы решили? – Мои пальцы до хруста в суставах вцепились в поручни.

– Что Неран не подчинялся, не подчиняется и впредь не намерен подчиняться требованиям Империи. Но три восхода назад приказ был заменен на просьбу о встрече и предложение сделки. И вот я спросила себя и старших дочерей: кого же принесло морем к нашему берегу вместе с легендарным мечом, если даже Тилан смирил гордыню?

Отступать мне было некуда, поэтому я спокойно и кратко, даже скупо рассказала свою историю, выслушав которую властительница Нерана надолго задумалась. Она чуть присела на перила, уставившись вдаль и накручивая на тонкий палец выбившийся из прически локон.

Внезапно острой болью кольнуло сердце воспоминание о Кирине. Та тоже любила в состоянии крайней задумчивости наматывать прядь волос на указательный палец. Я постаралась отогнать мысли о подруге, боясь, что расплачусь.

Наконец Мудрейшая вернула мне свое внимание.

– Я знаю, что тебе нужно, Избранница. – Мать Юфимия пристально на меня взглянула. – Кольцо Пути, не так ли?

Я вздрогнула и пораженно уставилась на женщину, не в силах выговорить ни слова.

– Ты его получишь.

Невысказанное «но» прямо–таки висело между нами.

– Даром вы мне Кольцо не дадите, я правильно понимаю?

Собеседница улыбнулась, чуть склонив голову набок, отчего снова сделалась удивительно похожей на Кирину.

– Ты умная женщина, Рель.

– Не очень часто, но бываю. – Мы обменялись усмешками. – Итак?..

– Ты поможешь мне, точнее, Острову – взамен получишь Кольцо Пути и сможешь вернуться домой. По–моему, это честная сделка.

– Что мне нужно будет совершить?

– Ничего особенно тяжкого. Просто некоторое время побыть собой.

Я понимающе усмехнулась:

– Собой? Вы имеете в виду ту меня, которая Императрица всея Тилана Лия Всемилостивейшая?

Мать Юфимия сцепила пальцы, прикрывая Око.

– Совершенно верно.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Какие гарантии, что после вы не сдадите меня Империи в качестве натронной куклы? Или даже не убьете – и пусть Империя с ее Пророчествами горят ярким пламенем?

– Слово Матери. – Мудрейшая развела руки – дымка внутри Ока полыхнула синим светом.

– И не боитесь гнева обманутого Императора?

– С этим мы как–нибудь сами разберемся. Так ты согласна?

Я глубоко вздохнула:

– Да.

– Хорошо. – Женщина снова облокотилась на поручень, теряя ко мне интерес, и устремила свой взор на озеро. – Можешь идти. Мерчулла знает, что делать.

Неожиданно для самой себя у двери я обернулась и спросила:

– Мать Юфимия, возможно, вам это покажется чересчур наглым, но я должна спросить… Кем вам приходилась Кирина? То есть… Манира. Дочерью?

Она даже не повернула головы, но все же ответила. Только голос был странно глухим и тихим.

– Она была моей праправнучкой. Ее прабабка – мое наказание молодости.

Прабабка Кирины!

Я присвистнула: целебные, видно, на Острове горячие источники.

Мать Юфимия бросила на меня взгляд через плечо. В темно–зеленых раскосых глазах Мудрейшей спряталась усмешка:

– Богиня дает любимым дочерям вместе с мудростью и долгую жизнь. Тебе пора, любопытная чейни. У Мерчуллы, наверное, уже рука устала с мечом наготове за дверью стоять.

Встречу с посольством Императора готовили три дня. Именно столько времени понадобилось, чтобы привести в порядок здоровенный плот, который обычно использовали для торговли с контрабандистами. Мерчулла лично инспектировала все работы, с утра до позднего вечера пропадая в бухте Светлой. Каждый раз я увязывалась за ней, лишь бы не оставаться в одиночестве и не слоняться по Обители Мудрости, гоня прочь мысли о предстоящей встрече с Дэрришем. По высочайшему указу Мудрейшей мне дозволялось делать все, что взбредет в голову, поэтому Мерчулла скрипела зубами, но брала меня с собой.

Время зимних штормов еще не пришло, но море было неспокойным. Волны захлестывали деревянный причал, не щадя зазевавшихся. На берегу было шумно, холодно и ветрено. Пробирало даже через меховую одежду. Работа кипела. Пронзительно кричали чайки, однако Мерчулла орала еще противнее и громче:

– Пошевеливайтесь, тхэловы дети! Ибо я пообещала Мудрейшей, что мы закончим в срок!

«Пообещала – бери топорик и вкалывай, а не ори как оглашенная», – можно было прочитать во взглядах многих из тех, что тут работали.

К слову, на трудовой коллектив из тридцати теток приходилось всего пара худосочных парней, и те разносили питьевую воду да кашеварили на большом костре в сторонке.

За время пребывания на Острове я приметила из неранского молодняка всего–то четверых мальчишек да тех трех непутевых девчонок, что нашли нас с Эоной на берегу после шторма.

В пору блужданий по Вампирьим топям Кирина рассказывала, что за последние пять лет появилось на свет всего двенадцать детей, из них восемь – девочки. Как я поняла, новорожденных мальчиков вывозили с Острова и подбрасывали в семьи тиланцев. Если везло, то подменяли одного младенца другим. Надо заметить, они редко возвращались с пустыми руками.

Что ни говори, а Мудрейшая была действительно умной женщиной: она прекрасно понимала, что сердце матери далеко не камень и может дрогнуть при виде сына в услужении, пусть даже и у Старшей сестры.

Лет до семи мальчики и девочки воспитывались вместе в некоем подобии яслей. После девочки продолжали обучение, а мальчиков отдавали в услужение. Маленькие неранки с ранней весны до поздней осени жили отдельно, в общем срубе, за пределами поселения, лишь изредка появляясь в Обители, чтобы получить благословение Матери. Только на зиму девочек распределяли по «полноценным семьям». А таковыми считались лишь те ячейки общества, которые образовали две инициированные утаны.

Тогда, слушая Кирину, было трудно представить, как же все устроено на самом деле, но, оказавшись здесь, я стала понимать в мироустройстве Нерана еще меньше. А что–либо объяснять мне никто не торопился.

В свою очередь на меня удивленно косились как мужчины, так и женщины – цвет волос приметный, да и лицо незнакомое. Это на Острове, где все друг друга знают! Кто полюбопытнее и понаглее подкатывались к Мерчулле, но, получив в ответ злобное «Не ваше нэткачье дело!», уходили ни с чем. Впрочем, вскоре кое–кто смекнул, что можно найти источник информации и посговорчивее. В обеденный перерыв ко мне, сидящей на отшибе, подошла невысокая худенькая девушка. Темноволосая, с короткой стрижкой, большеглазая. Ее можно было бы даже назвать хорошенькой, если бы не широкий мясистый нос.

– Богиня любит нас. – Этой фразой на Неране начинался и заканчивался почти любой разговор. – Можно я тут присяду?

Так как рот у меня был занят, я махнула рукой – мол, места полно, куда хотите, туда и приземляйтесь. Девушка быстро оглянулась на Мерчуллу, распекавшую парня за остывшую похлебку, и присела на соседний камень.

– Меня Мурема зовут, – представилась она.

Продолжая есть, я кивнула, показывая, что приняла сию ценную информацию к сведению. Не то чтобы мне не хотелось поболтать, но в последнее время меня все чаще донимала мысль о том, будто общение со мной приносит людям несчастье.

«Неужели мрут как мухи, перекинувшись с тобой парой слов?» Почти. Посмотри, чем все закончилось для Кирины, Верьяна, Эоны, а еще…

«…А еще куча народу выжила и вполне себе здравствует». Впредь я постараюсь, чтобы таких было побольше.

– А тебя? – не дождавшись от меня продолжения беседы, полюбопытствовала неранка.

– Рель.

– Это имя чейни, – делано удивилась Мурема.

Я промолчала – незачем подтверждать очевидное. Однако неранка не отставала.

– Ты из Тилана?

Вот ведь настырная, поесть не даст.

– Нет, с Вольных островов.

– Врешь!

– Вру. – Я пожала плечами.

Поняв, что уловками от меня ничего не добиться, девушка взяла разговор в свои руки. Правда, свелся он к форме «вопрос–ответ» и больше походил на допрос. Мои односложные реплики не остужали энтузиазма Муремы, а, наоборот, подстегивали.

– Ты чья–нибудь утана?

– Нет.

– А как ты попала на Остров?

– Приплыла.

– Разве такое возможно?!

– Ага.

– А как?!

– Вот так.

Мурема решила зайти с другого бока.

– У тебя красивые волосы.

– Угу.

– Одежду дозорные дали?

– Точно.

– Тебе здесь нравится?

– Да.

– Хочешь остаться?

Я облизнула ложку и кинула ее в опустевшую миску.

– Нет.

– Что?!

Возмущенный вопль привлек внимание Мерчуллы, и девушке пришлось в срочном порядке ретироваться.

К закату третьего дня плот был закончен. Бревна выскребли дочиста. Сверху постелили доски и вбили столбы. На них натянули матерчатый навес и соорудили три стены. Вместо четвертой повесили занавес, который можно было легко поднять, потянув за шнур.

– Теперь остается только молиться о хорошей погоде на завтра, – заметила я, когда мы с Мерчуллой возвращались в Обитель затемно. – Чтобы шторм не помешал спустить плот на воду.

– Об этом, чейни, можешь не волноваться, – проворчала не без гордости Старшая сестра. – Первым ушей Богини достигает ее же голос.

– Понятно…

Вместе со всеми я радовалась окончаниям работ – и не только потому, что приближалось мое возвращение домой. Разговор с Муремой имел свои последствия.

Вроде бы все замечательно. Отношение – просто великолепное. На лицах доброжелательные улыбки, а затылком чувствуешь чужое неприятие. На грани слуха отпечатываются перешептывания. Боковым зрением ловятся косые взгляды.

И я одна против всего Острова. Всегда одна…

* * *

Удерживаемый на месте двумя грузилами плот лишь слегка покачивало на волнах. Видимо, молитва Мудрейшей оказалась на редкость убедительной – с самого утра установилась тихая безветренная погода. На ярком солнце море стало того глубокого бирюзового цвета, который так любят эксплуатировать в своем творчестве художники и поэты.

Тащить на плавсредство трон Мудрейшей не стали, вместо этого плот застелили ковром. Мать Юфимия и шестеро ее сопровождающих взошли на него гуськом. Женщины направились на свои места, чинно опустились на колени, аккуратно и изящно подоткнув одежды.

Предмет торгов с Империей, то бишь меня, усадили поближе к Мудрейшей. Находиться в такой позе, как и все, мне было непривычно, а главное – неудобно. Поерзав на месте под осуждающими взглядами неранок, я нашла приемлемый для себя компромисс. Мудрейшая покосилась, но ничего не сказала, лишь с кротким вздохом, означающим «простим чейни ее грубость и невежественность, да ниспошлет Богиня нам терпения на этот подвиг», возвела очи к небу.

Положив перед собой обнаженные мечи, шесть дочерей ближнего круга, среди которых, разумеется, были и Первые Старшие сестры Мерчулла и Машэтра, расположились по бокам и чуть впереди Матери Юфимии, готовые в любое мгновение отдать за нее жизни. За матерчатыми стенами на всякий случай стояло еще несколько потенциальных камикадзе рангом пониже. Они же управляли плотом с помощью шестов–весел. Для полного военкомплекта следом за нами шло две лодки с лучницами.

Прибытие имперской делегации выглядело не столь помпезно. Опустив паруса и развернувшись к нам правым бортом, тиланский корабль встал на якорь на приличном расстоянии от стены. С судна спустили шлюпку, куда поместились Император, Верховные маг и священник и еще четыре человека, разглядеть которых я пока не могла, да и не особенно старалась, сосредоточившись на главных действующих лицах.

Видимо, Верховный маг как–то обошел антимагический эффект стены, поскольку шлюпка двигалась без участия весел и паруса. Мягко скользя по волнам, она подошла совсем близко и встала к нам боком. С корабля ее прикрывали лучники и маги.

Разумеется, наш плот тоже не был беззащитным. Но в самую первую очередь нас оберегала стена. Она была практически незаметной – только время от времени воздух в том месте «плыл», как от сильной жары, но приближаться к ней ближе, чем на пару локтей, не рисковала ни одна из сторон.

Дэрриш традиционно был в черном.

– Неран приветствует гостей, что пришли с миром. – Мудрейшая развернула ладонь в благословляющем жесте. – Богиня посылает им свое благословение.

По–моему, она откровенно издевалась над Аксием, у которого при виде такой вопиющей ереси аж борода затряслась.

И это называлось тут дипломатией?!

– Тилан, в нашем лице, благодарит за оказанное благоволение и ожидает, что оно распространится не только на Ее Императорское Величество. – Император говорил ровно, без малейшего намека на издевку, но ехидная улыбочка Верховного мага не давала обмануться.

Акценты были расставлены, и переговоры начались. Правда, говорила в основном Мать Юфимия. Эст Сотворитель парировал, изредка бросая на меня оценивающие взгляды, Аксий к месту и не очень вставлял презрительные реплики, откровенно игнорируя Избранную–предательницу. Ну а Дэрриш? Дэрриш предпочитал пока отмалчиваться…

«Он не должен мне нравиться. Я ничего к нему не чувствую. Абсолютно ничего».

Последние часа полтора я повторяла эту фразу про себя, как заклинание. Хотя нет, это было похоже на молитву.

Мое тело плевать хотело на силу самовнушения: вдоль позвоночника прокатывалась обжигающая волна. Она добегала до кончиков пальцев на ногах и устремлялась вверх, и так по кругу, заставляя мелко вибрировать браслет и предательски пылать щеки. Хорошо еще, что я поддалась на уговоры сестры Метьяны и дала набелить себе лицо.

Надеюсь, Дэрришу мое состояние было не заметно.

«Такое не заметить – это надо постараться! Например, можно в другую сторону смотреть».

Я бросила на супруга быстрый взгляд и тут же, покраснев еще больше, его отвела. Не смотрит он, как же! Да на мне скоро дырки начнут образовываться от пристального внимания Императора.

Радовало одно: судя по румянцу на щеках Дэрриша, благоверному приходилось не легче моего.

«Чему радуешься?» Не одна мучаюсь, а в высокопоставленной компании.

Зато Мать Юфимия была само спокойствие и доброжелательность. Властительнице Острова безумно шел ярко–алый цвет, преобладавший в ее наряде, платье – очень похожем на кимоно, которое было перетянуто на талии широким поясом, жестким от золотого шитья. Манжеты на широких рукавах и ворот ее наряда отделаны горностаем. Темные волосы Мудрейшей были собраны в высокую прическу из кос, уложенных короной и перевитых золотой и алой лентами. Пальцы Юфимии были унизаны рунными кольцами, запястья плотно обхвачены браслетами из перламутра. Но самое незабываемое впечатление, пожалуй, производило ее тщательно набеленное лицо – благожелательная маска, глядя в прорези которой у всех появлялось ощущение, что их оценивает на редкость умный и опасный противник.

Похоже, как раз своей самоуверенностью Мудрейшая доводила тиланское посольство до белого каления.

Для церемонии приветствия меня одели попроще, чем Мать Юфимию, но поярче дочерей ближнего круга в нарядах сдержанных серебристо–синих тонов. Зеленый и золотой в моем облачении навевали на меня не слишком приятные воспоминания – свадебный наряд Ее Величества Императрицы был выдержан в этих же цветах.

«Интересно, это простое совпадение или тщательно подготовленный ход?» Насколько я успела узнать Мать Юфимию за минувшие дни, смело предполагаю второе.

За все время пребывания на Неране мои волосы так и не успели отрасти. Однако надевать на меня церемониальный парик, наподобие тех, что украшали головы дочерей ближнего круга, Мудрейшая строжайше запретила. И теперь моя непокрытая макушка давала возможность убедиться всем заинтересованным лицам, что Императрица если и не самая настоящая, то очень похожа на таковую.

Какую жирную и наглую свинью я подложила Империи своим бегством на Остров, мне стало понятно, когда, закончив с взаимными расшаркиваниями и «прощупыванием почвы», Юфимия перешла к конкретике переговоров.

– Накануне столь радостной встречи я взяла на себя труд начерно накидать наше соглашение, – Мать Острова повелительно качнула головой, и две дочери ближнего круга поднялись со своих мест. При помощи багров женщины ловко и аккуратно передали через стену ларчик. Я прекрасно знала о его содержимом. Вчера при мне Мудрейшая собственноручно уложила туда внушительный рулон бумаги: читать – не перечитать.

Дэрриш кивнул одному из сановников. Тот откинул крышку, достал из ларца свиток и развернул его перед Императором. Разумеется, Эст и Аксий тотчас сунули туда свои длинные носы.

– Что?! – возопил Верховный священник Империи, вчитавшись в содержание бумаги. – Служение Богине в храмах Единого!

Отрывистое императорское «Аксий!» заставило того на время заткнуться.

Император продолжил вдумчивое изучение документа, ничем не выдавая своих чувств по поводу прочитанного.

Соизволив отвлечься от венценосного супруга, я оглядела его свиту. И, словно на нож, наткнулась на пронзительный взгляд.

Боже мой – да хоть бы Единый! – как я могла сразу не приметить в толпе сопровождающих знакомую каштановую с искорками рыжины макушку!

Алестатор рю Дортонер, второй сын графа Бира, удержал мой взгляд. Кривя губы в издевательской улыбке, Лесь едва заметно склонил голову в приветствии.

Когда он научился так улыбаться?!

«Ты лучше спроси, кто его сподвиг научиться». Х–хмарь…

Как же больно видеть на этом красивом лице горько–презрительную усмешку, стыдно смотреть в эти каре–зеленые глаза и понимать, что поселившиеся там вместо открытости, юношеской доверчивости безнадега и цинизм – полностью твоя заслуга.

Я виновато опустила взгляд, который тут же вскинула, услышав обволакивающий голос Императора.

– Прекрасный стиль письма, Мудрейшая Мать. Ваш старотеленский безупречен, а изящество оборотов не может не вызывать восхищения. К нашему прискорбию, содержание этого документа нуждается в серьезной доработке, о чем мы позаботимся уже сегодня.

Юфимия спрятала Око Богини в ладонях. В голосе прибавилось дребезжания:

– Я не тороплю вас с ответом, Дэрриш. Поразмышляйте, обсудите. Но, думается мне, в свете сложившейся ситуации вы найдете наши пожелания вполне приемлемыми. А пока Ее Величество еще погостит в моем доме.

Под тяжелым взглядом Императора Аксий лишь скрипнул зубами, предоставляя слово заклятому оппоненту. Верховный маг, получив одобрительный кивок Дэрриша, взялся держать ответ:

– От имени Его Императорского Величества Дэрриша Всеблагого хотим поблагодарить вас, Мудрейшая Мать, за теплый прием. А сейчас позвольте откланяться, дабы со всем вниманием ознакомиться с любезно представленным вами документом. Уверен, мы в состоянии подготовить для вас столь же заманчивое предложение.

Мать Юфимия улыбнулась и милостиво кивнула.

«Вот и поторговались! – вдруг подумалось мне. – Никто из присутствующих здесь не воспринимает Избранную как личность, как живое существо, способное чувствовать. Для этого мира я всего лишь символ или даже хуже – вещь. Кто купил, кто продал – не суть важно. Мне полагается смириться с чужим решением. Вот демона им хмарного! Что бы там ни говорил Дэрриш, выбор есть всегда. И я выбираю возвращение домой, а они пусть расхлебывают последствия моего решения».

Приступ безбашенного веселья застал меня врасплох. И не только меня, судя по вытянувшимся лицам.

– Разрешите поздравить с окончанием сегодняшнего торжища! – Надеюсь, в моем голосе не слышно истерических нот? – Думаю, мне можно – на правах самого дорогого товара. Приятно, хмарь возьми, когда твоя особа оценивается настолько высоко.

От неудобной позы у меня затекли ноги. Наплевав на этикет, я уселась по–турецки. Все присутствующие окаменели, а Дэрриш первый раз за всю встречу улыбнулся. Широко и заразительно.

– Рад был порадовать мою Императрицу.

Сидящая поблизости Машэтра попыталась призвать меня к порядку, незаметно пихнув рукоятью меча. Пустое! Не помог бы и тяжелый вразумляющий подзатыльник.

– Я не ваша Императрица.

Мне очень хотелось показать супругу язык. Широкая улыбка по–прежнему не сходила с лица Императора.

– Скоро будешь.

– Не будет, – положила конец нашим препирательствам Мудрейшая. – Если Империя не примет наши условия, ничего не будет. И Тилана в том числе.

Мать Юфимия сделала знак опустить занавесь. Это служило сигналом к возвращению на Остров.

Плот аккуратно подошел к причалу. Мудрейшей помогли спуститься и проводили к крытым носилкам. Женщина еле переставляла ноги, точно не сидела на переговорах, а целый день выкорчевывала пни в поле. Я сошла следом. У меня горели уши от той выволочки, что мне устроили дочери ближнего круга. Мать Юфимия участия в развлечении не принимала. Весь путь назад она просидела, уставившись в одну точку и не обращая на происходящее ни малейшего внимания.

Погода испортилась, стоило нам сойти на берег. Ветер тревожно захлопал в матерчатых стенах. Небо нахмурилось, посмурнело, его затянуло тучами. Волны захлестывали причал, мешая неранкам вытаскивать плот на берег. Вскоре припустил противный мелкий дождь, грозя в ближайшее время перейти в муторно–затяжной.

Ко мне подошла Мерчулла, как всегда недовольная жизнью и окружающими.

– Пошли, Мать Юфимия хотела побеседовать с тобой в Обители Мудрости. Позже. Сначала ей надо отдохнуть.

Я вздохнула. Опять говорильня. Слова, слова, слова…

Как мало на самом деле значит то, что мы говорим. Слова как шелуха на зернах – наших поступках. Щелкая жизненные ситуации и проблемы, мы сплевываем фразы, тут же о них забывая. С нами остается вкус свершившихся деяний и чувство насыщения. Или несварения. Тут уж как повезет.

Глава 18

Утро началось просто замечательно. Я проснулась поздно, уютная мягкая постель держала до последнего. Дождь, под шум которого так хорошо спалось, выдохся за ночь. Сейчас в окно с любопытством заглядывало солнце, заливая комнату светом.

– Давай–давай, поднимайся, соня! Нам на аудиенцию к Мудрейшей. – Я выбралась–таки из–под одеяла и сладко потянулась. – Хорошо как!

«Опять разговариваешь сама с собой?» А что такого? Очень даже приятный тактичный собеседник.

В комнате было тепло. Кто–то заботливый не так давно принес горячих углей – они даже не успели остыть. А еще исчезла грязная одежда, которую я вчера грудой свалила в угол, клятвенно пообещав себе разобраться с ней завтра. Взамен мне оставили чистые брюки и рубаху, предусмотрительно развесив их над жаровней.

Неужели Айлон постарался?! Уж наверняка не по собственной инициативе. Но в любом случае спасибо ему или кому–то еще.

Я вытянула правую руку и полюбовалась на результат нашего с Мудрейшей разговора вчера вечером. Кольцо Пути (оно же Ключ, Отворяющий Путь) тускло серело на большом пальце – серебро не мешало бы почистить.

«Выглядит не очень презентабельно. А нас точно не надули?» Точно.

В труде благородного Тэмаса Лейма упоминалось, что согласно скудным описаниям, дошедшим до автора книги спустя шестьдесят лет после исчезновения мага, кольцо было самым обыкновенным на вид: «Из серебра не самого чистого, каменьями драгоценными не отягощено, взамен испещрено знаками мелкими». А еще в книжке была иллюстрация – сплетенные друг с другом руны «адль» и «керр» в их староландрийском варианте (это не я такая умная – на странице сноска с пояснением имелась) – фирменный знак Мастера Высшего уровня Адеуса Ша Корзака.

«Скоро–скоро–скоро! – бухало внутри меня радостное ожидание. – Я возвращаюсь домой, и пусть только кто–нибудь попробует меня остановить. Им же хуже!»

Скинув ночную рубашку, я наскоро умылась и оделась. Нагретая одежда приятно льнула к телу, прибавляя хорошего настроения.

Внизу хлопнула входная дверь. Тотчас спокойствие дома и безмятежность этого прекрасного утра испарились, как не бывало. Сердитые голоса, шум, бряцание, удивленные вскрики. Сердце тревожно екнуло.

Гул возбужденных голосов поднялся на этаж выше и стремительно приближался к моей комнате.

Дверь отъехала в сторону, и в комнату ввалилась толпа народу, возглавляемая Старшей сестрой Машэтрой. Она была полностью одета и при оружии. Позади нее стояли три дюжие девицы из личной охраны Мудрейшей. Им в затылок дышали еще пять смутно мне знакомых неранок. А на галерке ошивался любопытный Айлон. Все обуты, что говорило о крайней спешке, когда не до соблюдения церемоний. Я вжалась в стену – в помещении стало до приступа клаустрофобии тесно.

– Где одежда, в которой ты была вчера? – ледяным голосом спросила Старшая сестра.

Я пожала плечами:

– Не знаю.

Машэтра сжала челюсти. Было заметно, как она всеми силами старается сохранить хладнокровие и не сорваться на крик:

– Спрашиваю во второй раз – учти, третьего не будет. Мне действительно важно знать, Рель: где… твоя… одежда?

Что же случилось?!

– Правда, не знаю. – Мне стало страшно – лучше бы она на меня орала, как, например, та же Мерчулла. – Когда я проснулась, ее уже не было. Есть только эта.

Я подергала рукав своей рубахи.

– А меч? – продолжила допрос Старшая сестра. – Где твой меч?

Мудрейшая осторожно, почти благоговейно достает меч из деревянных ножен. Лезвие ловит солнечные блики, зазеленевшие на зеркале металла.

– Ты знаешь, что это за меч, Рель?

Зачем спрашивать очевидное.

– Это мой меч. – Горько. – Был…

Мать Юфимия усмехается, со стуком загоняя лезвие обратно в ножны.

– Марита была сумасшедшей девчонкой. Совсем как ты.

Она передает оружие Мерчулле. Та с почтительным поклоном принимает ношу. Четыре церимониальных шажка влево, и Неотразимая вольготно устраивается на вбитых в стену брусках, покрытых лаком.

– Да я просто легенда, – бурчу я.

Женщина делает вид, что не замечает моей иронии. Темно–зеленые глаза смотрят на меня, но видят дела давно минувших дней.

– Так легендами становятся не от счастливой жизни. А какое счастье без утаны? Утаны, отвергнутой не из–за собственной гордыни, а любви к мужчине. Поиск ревнив, не прощает измены и не дает второго шанса, отбирая самое ценное, что даровала нам Богиня, – цельность. А в итоге не жизнь – вот какое существование ждет дочь Нерана без ее утаны. Однако находятся упрямицы, готовые рискнуть душой, чтобы найти себя.

Взгляд Мудрейшей проясняется.

– Разве ты не из таких, Рель?

Увы, мне нечего возразить. Однако похвалиться тоже нечем.

Могла бы и не бить по живому. Подруга принадлежала этому миру, поэтому я решила оставить ее на Неране. С каким трудом мне далось это решение! А пакостное чувство, что я предала лучшего друга, не оставляло меня до сих пор.

– Неотразимая у Мудрейшей! Я же при вас ее отдавала! Машэтра, что за дурацкие вопросы?!

Женщина не удостоила меня ответом. Выходя из комнаты, она бросила одной из телохранительниц:

– Чейни – вниз, здесь все обыскать. И вокруг дома тоже.

Через полчаса перед Старшей сестрой лежала груда тряпок в бурых пятнах, в которой с трудом можно было узнать мое вчерашнее зеленое с золотом одеяние. Машэтра вопросительно взглянула на девушку, что его принесла.

– Нашли в сумке чейни. – Комментарий от неранки из личной охраны Матери Юфимии был краток.

Машэтра поднялась с низкого диванчика.

– Вяжите ее и тащите в Обитель.

Приказы Старшей сестры не обсуждались. Находясь в шоке от всего происходящего, я не особо отбивалась. В чувство меня привела боль. Руки заломили за спину, а крепкая веревка болезненно впилась в кожу запястий.

– Подождите! – крикнула я, упираясь в дверях. – В чем меня обвиняют? Я должна знать!

Поколебавшись, женщина все же ответила:

– В убийстве.

Что за глупость?! Я начала брыкаться сильнее.

– Бред какой–то! Дикий! Развяжите меня, Машэтра. Я сама с радостью пойду в Обитель. Мать Юфимия все разъяснит. Мне незачем убивать на Неране кого бы то ни было!

Машэтра отвернулась.

– Этим утром Мать Юфимию нашли мертвой, – безучастно сказала женщина. – Ей отсекли голову. Это сделали твоим мечом, Рель.

Окна тронной залы наспех занавесили белыми траурными полотнищами, опустевший трон накрыли отрезом выбеленного шелка. Подле него на ковриках из белого меха сидели шесть женщин. Самой старшей из них было уже хорошо за шестьдесят. Прочие находились в расплывчатом возрастном промежутке от тридцати до сорока.

Собрание дочерей ближнего круга было в самом разгаре. Никаких помпезных нарядов, сложных церемоний и прочей шелухи, рассчитанной на стороннего наблюдателя. Просто полдюжины усталых женщин собрались разобраться с возникшей проблемой, с которой не справиться в одиночку. А еще они намеревались определить мою дальнейшую судьбу, точнее, свести к минимуму продолжительность жизни.

Полтора часа назад на все расспросы я как заведенная твердила, что невиновна. Кричала, плакала, да все без толку. Разумеется, если не считать за результат два удара в живот и несколько пощечин. Теперь я сидела на полу, тупо глядя перед собой и с безразличием слушая, что обо мне говорят.

Каждая из шести присутствующих здесь женщин время от времени поглядывала на опустевший трон, возможно мысленно желая оказаться на нем. В теории на высший титул могла претендовать любая жительница Острова, однако лишь Первые дочери всерьез рассчитывали его получить.

А пока они, как обычно, сцепились друг с другом.

Мерчулла была не в себе. Лицо побагровело и приобрело оттенок вареной свеклы.

– Казнить убивицу! Немедленно!! – орала она, брызгая слюной во все стороны. – Ибо такое нельзя оставить безнаказанным!

Машэтра поморщилась и демонстративно поковырялась пальцем в ухе. На Острове уже лет десять как ходила присказка «как Машэтра с Мерчуллой» – аналог выражения про «кошку и собаку». Стравливать Первых сестер между собой было одним из любимых развлечений Матери Юфимии. Пусть земля ей будет пухом. Или костер – высоким?

Почивших Матерей, в отличие от простых неранок, сжигали. Считалось, что так освобожденный дух сразу вознесется к Богине.

– Думается мне, что Мудрейшая Мать желала бы видеть не убийство, но справедливое возмездие.

А мне подумалось в тот момент, что заступничество Машэтры – не что иное, как еще один способ позлить соперницу в борьбе за титул. Обольщаться не стоило. Если это прибавит ей популярности и поможет в битве за власть, Старшая сестра меня четвертует, а потом поглумится над трупом. Но пока за мою казнь ратовала Мерчулла, ее соперница будет драться зубами и когтями, отстаивая праведный суд и гуманность.

– Это и будет заслуженная кара!

Машэтра поднялась с коврика и прошлась по зале.

– Вина чейни еще не доказана, – заметила она, останавливаясь возле меня. – Не стоит принимать поспешных решений.

– Машэтра, ты ее защищаешь?! – Мерчуллу подбросило на месте.

– Не ее. Нас. – Женщина слегка повысила голос. – Эта чейни ценна для Империи, а значит, и для Нерана. Мы еще вполне можем поторговаться. На благо себе, Острова и Богини.

Зря она это сказала. Другую Первую дочь, как говорится, понесло.

– Защищаешь убийцу Мудрейшей! Уж не по твоей ли указке она…

– Старшая сестра, – холодно оборвала ее Машэтра, – если хотите вызвать меня на суд Богини, делайте это по правилам, как подобает дочери ближнего круга, а не провоцируйте, подобно сопливой атнице.

Побагровевшая соперница потянулась за мечом. Но драке не дали разгореться.

– Уймитесь, сестры, – прикрикнула на них Мериит, по виду самая старшая из дочерей ближнего круга. Ее короткие волосы были совсем седыми, а кожа на лице покрылась глубокими морщинами. – Нашли время и место, упаси Богиня.

Старшие сестры уселись обратно на коврики, бросая друг на дружку не слишком дружелюбные взгляды.

– По мне, так все ясно, – хлопнула себя по колену маленькая светловолосая женщина – я не помнила, как ее зовут. – И я полностью согласна с Мерчуллой, надо побыстрее разобраться с этим делом. Око должно избрать новую хозяйку, а убийца – принесена в жертву на погребальном костре во славу Богини. Без ее помощи мы беззащитны, точно новорожденный тэнга без матери.

– Да, Меолна, и я соглашусь, что нам необходимо наказать убийцу, – подала голос доселе молчавшая сестра. – Но слишком тут все очевидно. Слишком…

Я подняла голову и с плохо скрываемой надеждой посмотрела на говорившую. Высокая, сухопарая, нос с горбинкой. Угольно–черные глаза, брови и волосы. Возраст – куда ближе к сорока, чем к тридцати.

– Посмотрите, сестры, нас точно тыкают носом, – продолжила она. – Вот меч чейни, вот одежда чейни, а вот сама чейни. Казните ее, и будет вам, дочери, благодать Богини. Не знаю, как другим, а мне не нравится, когда меня вслепую используют!

– Меня никто не использует, – процедила Мерчулла. – Ибо я знаю истину. А она такова: эта чейни – подосланная Империей убийца.

Ой, насмешила! Весь этот всеимперский переполох с Избранной был затеян исключительно для того, чтобы пришить самодержицу небольшого островка где–то на задворках Тилана.

Я не смогла сдержаться и захохотала. Смех был таким сильным, что меня повалило на пол, а на глазах выступили слезы. Машэтра подошла ко мне и потрясла за плечо.

– Рель, успокойся! – приказала Старшая сестра.

В ответ на это мой смех стал только громче, надрывнее. Не помогли даже пара пощечин. Я задыхалась, захлебывалась, но продолжала хохотать.

Позвали неранок, стоящих на карауле по ту сторону закрытых дверей.

– Выведите ее и заприте в комнате для просветления, – распорядилась Машэтра. – Нечего чейни делать на собрании дочерей ближнего круга.

Со словами «как прикажет Старшая сестра» девушки волоком потащили все еще хохочущую меня из зала.

Истерика давно прекратилась. Даже последующая за ней икота стихла. Я тихо лежала на топчане, поджав ноги и обхватив себя за колени. От нечего делать считала выщербины на бревнах. Одна, две, пять, одиннадцать. Дошла до ста – надоело.

Я встала и принялась нервно вымерять помещение шагами.

К слову, комната для просветления оказалась обыкновенным карцером. В помещении из мебели – деревянный топчан, в роли параши – низкая кадушка. Почти у самого потолка прорубили крохотное окошко, благодаря которому в комнату проникало хотя бы некоторое количество света.

Дельная мысль все никак не желала посещать мою гудящую голову, а холод, что разлегся на земляном полу, хватал меня за босые пятки при каждом шаге. Посему я опять забралась с ногами на топчан.

А умирать–то страшно… Я даже не представляла себе, насколько это страшно…

«Веселого здесь мало, это точно». Одно дело преставиться в запале боя, и совсем другое дожидаться казни на рассвете, перебирая события собственной жизни, как четки. Друг за другом нанизаны на леску существования яркая синяя бусина первой безответной влюбленности, облупившийся серый кругляш похорон Бабули, искристо–хрустальная – Ночь Выбора оружия, муарово–зеленая – дня свадьбы, багровая – первого боя, янтарная с прожилками – встреча с подругами в ночном лесу…

«Обозреть всю жизнь успеешь за мгновение до… Лучше подумать о чем–то более полезном, не находишь?» Точно, так не пойдет. Если чего–нибудь срочно не придумать, завтра меня уже не станет.

Я покосилась на тусклую полоску серебра у себя на большом пальце.

Как обидно! Мне ведь почти удалось вернуться! Почти. Надо только подумать, выход обязательно найдется. Пытаясь согреться, я обхватила себя за плечи. Пальцы нащупали под рукавом твердость браслета.

А что, если… Не успев даже додумать эту мысль до конца, я полезла под рубаху. Щелкнула скрытая застежка и… Ничего не произошло.

Как–то, во времена моего обучения в Ордене, Валента затеяла шуточный бой между алониями. Разделила наш отряд пополам – одна половина получила луки, другая – деревянные мечи. Я даже не успела выхватить оружие из ножен, как меня «убили».

И вот теперь я чувствовала себя неуютно, точно лучник без кольчуги перед атакой противника, не знаешь, с какого бока стрела вонзится.

Вздохнули… Раз, другой… Ничего.

Я разочарованно плюнула и бухнулась обратно на протестующе скрипящие от такого произвола доски. Здесь–то меня и накрыло.

* * *

Императорский шатер был наглухо задраен, а сам Дэрриш, по обыкновению, лежал на полу и буравил взглядом матерчатый потолок. Наверное, это помогало Императору сосредоточиться. Или, кто знает, наоборот – расслабиться, отрешиться.

Я быстренько осмотрелась в поисках посторонних, попутно отмечая, что сегодня моя персона, против обыкновения, не при полном параде, а все в тех же тряпках, в каких меня бросили в темницу. Босая, рубаха порвана, штаны в каких–то бурых пятнах, отросшие волосы собраны в простецкий хвост, а под ногтями грязь.

«Не принцесса! Чисто королевна!» Попросила бы, без издевательств!

Как обычно, при моем появлении Император поднялся. Потянулся, точно большой разлежавшийся кот. Я уже даже не удивилась – почти привычная картина нашей бурной семейной жизни.

– Привет, – первым поздоровался Дэрриш, опять же отдавая дань традиции наших встреч.

– Привет, – ответила любезностью я. И, удивив себя, тихо поинтересовалась: – Как оно?

– Бывало лучше. – Привычным жестом он взвесил в ладони кругляш императорского знака. – А у тебя?

– Тоже не блестяще. – Неопределенное пожатие плеч и отведенный в сторону взгляд. – Завтра вот казнить собираются.

– Сурово, – после недолгого молчания заметил Император. – А что тебе вменяют?

Я усмехнулась и вновь пожала плечами.

– Как обычно, отличилась по полной программе. Предъявлены обвинения в государственной измене и попытке выкрасть особо ценное казенное имущество.

Он небрежно оперся об осевой столб шатра.

– Учудила.

– А на сладкое – кто бы подумал! – убийство Мудрейшей.

Из глаз Дэрриша исчезла плясавшая там смешинка.

– Мать Юфимия мертва?

– Ага. Это не я.

Дэрриш улыбнулся:

– Я догадался.

Х–хмарь!

Ну вот почему, почему я каждый раз в его присутствии чувствую себя такой дурой?! А иногда еще и идиоткой – для разнообразия!

«Может, потому, что ведешь себя соответственно?» Помолчал бы, без тебя тошно!

– И кто теперь Мудрейшая Мать? – после недолгого молчания поинтересовался Император. – Первая сестра Машэтра?

– Скорее всего, она, хотя Мерчулла тоже не оставляет надежд. Выборы назначили на утро. Новая Мать вынесет окончательный приговор, и меня сожгут на погребальном костре Юфимии. И знаешь что?

– Что?

– Видел бы ты тот костер! – задумчиво протянула я. – Хорошо, что Мудрейшие мрут раз в лет двести, а то бы на Острове совсем деревьев не осталось. Сама я, правда, погребальный костер еще не видела – только слышала, как охранницы переговаривались, что…

Императора сложило пополам. Он хохотал как полоумный. Мне даже как–то обидно стало – человека, да что там, родную супругу завтра казнят, а ему смешно!

Почему все вечно потешаются над моими словами – сначала Кирина, потом Машэтра, а теперь вот этот.

«Какая–то нехорошая закономерность вытанцовывается, не находишь?» Да уж…

– Прости. Просто ты такая забавная, – извинился он, не перестав меж тем хохотать. И неожиданно серьезно добавил: – И еще красивая. Очень красивая.

Ну начинается!

Предназначение, продолжение рода, Мессия, все дела…

– Ой, ну прям… – Под пристальным взглядом синих глаз Императора я осторожно попятилась. – Самая обыкновенная. И я сегодня даже не при параде…

Муж даже не сделал попытки перекрыть мне пути к отступлению, все так же хладнокровно подпирая осевой столб. Я продолжала тихонечко пятиться, не в силах отвести взгляд от Дэрриша, и пыталась не думать о том, как мне, до покалывания в подушечках пальцев, хочется прикоснуться к красивому лицу Императора.

– Ты же знаешь, что я говорю правду. – Он скрестил руки на груди. – От кого бежишь, Лия? Что–то мне подсказывает, что не от меня. Я – только намалеванное тобой же пугало, отговорка, позволяющая находить причины и бежать все дальше и дальше. От себя самой?

А ведь он был прав. Абсолютно и безоговорочно.

Я устало села на пол и уткнулась подбородком в подтянутые колени.

– От себя не убежать, – глухо пробормотала я.

– Определенно. – Тут Дэрриш меня снова удивил – он не стал читать нотации, а просто свернул тему. – Ладно, оставим это. Ты же не за проповедью сюда пришла, а за помощью, не так ли?

Молчаливый кивок.

– Обещаешь не чудить?

Я хотела опять кивнуть, но передумала:

– Обещаю.

– Эй, Эст, хватит прятаться за порогом. – Император чуть повернул голову к выходу, стараясь на всякий случай не терять меня из виду. – Императрица обещала вести себя пристойно.

– Ну даже и не знаю, заходить или как, – фальцетом откликнулся Верховный маг Империи, откидывая полог и заглядывая внутрь. – А вдруг она на меня все же накинется и сделает что–нибудь… хм… неприличное. Как я, опороченный, потом буду в глаза Аксию смотреть!

Против воли я захихикала, а потом и вовсе расхохоталась в голос, повалившись на ковер. Такой яркой была представившаяся мне картинка: путающийся в длинной мантии и страстно прижимающий к груди портретик Верховного священника Эст Сотворитель, бегающий от меня вокруг осевого столба.

– Вижу, у нас есть–таки надежда на конструктивный диалог, – сказал Эст уже нормальным голосом, плотно прикрывая за собой полог в шатер. – Только будет он, к сожалению, совсем не коротким. Ваши Императорские Величества, разрешите присесть старому немощному магу? Настоялся я что–то уже за порогом.

Император рассмеялся:

– Разрешаем. – Он кивнул на единственное кресло.

– Ой, ну как же я буду сидеть, когда мой Император стоит! – наигранно засокрушался Верховный маг.

– Садись, – стальным тоном приказал Дэрриш. – Лицедействовать будешь в другой раз. Сейчас на это нет времени.

– Знаю, подслушивал, – невозмутимо сознался маг, довольный усаживаясь в кресло. – Наконец у кого–то хватило сил прикончить старую стерву. То есть я хотел, разумеется, сказать, все под Единым ходим.

– Эст. – Предупреждающие металлические нотки в голосе Императора зазвучали громче.

Верховный маг похлопал ладонью по подлокотнику.

– Простите старика, мой Император, привычка.

Маг повернулся ко мне и попросил:

– Ваше Величество, будьте добры, расскажите поподробнее о случившемся.

– Буду. Если пообещаете не называть меня «Ваше Величество». Иначе буду злющая, как голодный волкодлак, и никакого диалога у нас не получится.

Дэрриш нахмурился:

– Лия, сейчас не тот момент, чтобы спорить и ставить условия.

– Вот именно.

– По–моему, Дэш, она тебя сделала. – Эст поймал недовольный взгляд Императора и развел руками. – Понял, молчу и слушаю… Императрицу.

– Дэш, а по–моему, кое–кто сделал нас обоих, – мрачно заметила я.

– Этот может.

Мы обменялись понимающими взглядами.

– Дети, не отвлекайтесь. До утра не так уж много времени. Итак, что же произошло на Острове после нашего отплытия?

А ведь действительно, что же такого произошло в тот вечер?

…Сумрачный коридор Обители. Две до невозможности серьезные неранки бдят у раздвижных дверей.

– Не утомляй Мудрейшую пререканиями, – наказывает мне Мерчулла, прежде чем впустить в покои Матери Юфимии.

Три настенные лампы дают приятный мягкий свет. В комнате не просто тепло – жарко. Однако Мудрейшая кутается в меховую накидку – ее знобит. Прикрыв глаза, она полулежит в глубоком кресле. Даже при слабом освещении заметно, что кожа женщины желтовато–серая, щеки впали, а под глазами залегли тени. Сегодняшний день состарил ее лет на двадцать.

– Садись, Рель, я сейчас, – говорит Мать Юфимия, не дрогнув ресницами. – Может быть, хочешь чаю?

Других кресел тут нет, как и стульев. Поэтому усаживаюсь просто на меховой коврику ног Мудрейшей.

– Нет, благодарю. – Пока мы с Мерчуллой ждали аудиенции, в меня уже влили пару чайников этого целебного напитка.

– Хорошо. – Голос Матери что наждак по дереву – сухой, жесткий, невыразительный. – Не хочу утруждать Младших дочерей – они и так со мной побегали нынче.

Я с любопытством оглядываюсь. Как–никак личные покои Мудрейшей – интересно же! Сказать честно, интерьер роскошным не назовешь. Только кровать выбивается из общего изящно–простого стиля. Слишком уж она… тиланская – с тяжелым балдахином, пуховой периной и кучей подушек.

Мы молчим некоторое время. Мать Юфимия наконец открывает глаза. Взгляд у нее отнюдь не сонный или затуманенный. Женщина протягивает руку к неподалеку стоящему сундуку и откидывает у него крышку. Извлеченный оттуда футляр Мудрейшая отдает мне.

– Ты выполнила свою часть сделки, – слабо улыбается она, – сейчас я выполняю свою. Открывай.

Я открываю пузатую коробочку. Внутри лежит кольцо. Из серебра, простенькое, поверхность изрыта мелкими рунами. По виду оно точно такое, как его описывал благородный Тэмас в своей книге. Даже клеймо мага на месте – выгравировано на внутренней стороне.

– Вы отдаете его мне? Сейчас?!

– Да.

– И не боитесь?

– Нет.

– Но… почему?! – Меня распирает от удивления, слов выразить ошалевшие мысли не хватает. – Я ведь могу… просто… раз, и… все. А вы останетесь ни с чем.

– Не можешь.

– Разве?

Я вытаскиваю кольцо и надеваю его на большой палец – единственный, с которого оно не сваливается. И всеми силами пытаюсь обратиться к артефакту.

«Домой! – приказываю я. – Верни меня домой! Сейчас же!»

Кольцо мертво. Просто кусок давно не чищенного серебра.

– Вот видишь, – усмехается Мудрейшая Мать. – Мне не о чем беспокоиться.

От обиды у меня выступают слезы.

– Вы меня обманули!

Мать Юфимия устало прикрывает глаза.

– Ничуть. Кольцо подлинное. Если тебе нужны будут доказательства, в архиве сохранились дневники Корзака. Можешь изучить – там есть подробное описание и наброски.

Я предательски шмыгаю носом.

– Благодарю, я знаю, как выглядит Ключ! Но возможно, в моих руках всего лишь дубликат, изготовленный по только что упомянутым дневникам, дабы обдурить некую чересчур доверчивую Избранную?

– Не так уж ты и доверчива. – Она пристально смотрит мне в глаза.

Отвечаю ей тем же:

– Жизнь не способствовала.

Мудрейшая вздыхает и говорит совершенно серьезно:

– Кольцо не работает в пределах Острова. Как и все, что сделано тиланскими магами, впрочем. Этот придурковатый Корзак потрясал связкой амулетов, угрожая разнести тут все к хмари. Я не желала ему смерти, но дочери ближнего круга слегка… переволновались.

– Если они были такими, как Мерчулла, вполне себе представляю эту картину.

Женщина пытается улыбнуться, но тут же сдавливает виски пальцами.

– Богиня! Как же голова трещит!

Я сочувственно и понимающе киваю.

– У меня перерасход Силы обычно тошнотой и головокружением проявляется. Мигрень, наверное, похуже будет.

В первый раз за день Мать Юфимия смотрит на меня с удивленным интересом.

– Ну раз так, сама должна понять, как воспользоваться Ключом. У тебя будет несколько мгновений при передаче – должно хватить. А сейчас иди, мне что–то становится хуже, завтра договорим… И скажи Мерч, чтобы меня сегодня больше уже не беспокоили…

Вползшая в императорский шатер тишина задержалась тут надолго. Я устала говорить. Эст, потирая подбородок, напряженно что–то обдумывал. А Дэрриш просто молчал, поглядывая на меня с непонятным выражением во взгляде.

– Выходит, Ключ теперь у вас, моя Императрица? – нарушил тишину первым Верховный маг.

– Выходит, что так. – Я кивнула.

– И кольцо не работает?

– Верно. – Под пристальным взором Дэрриша я начала опять краснеть.

– Нет, неверно. – Сияющий довольный Эст поднялся на ноги. Взъерошил пятерней и так не сильно причесанные волосы. – Оно работает. И еще как!

Мы с Дэрришем переглянулись и уставились на Верховного мага, как два упертых животных на новую хозяйственную постройку.

Император шагнул к мужчине и тяжело положил ладонь ему на плечо.

– Эст, давай только без неясностей, которые так любят гильдейские! – Супруг пытливо посмотрел ему в глаза. – Ты что–то придумал?

Маг чуть растерянно потер переносицу.

– Да тут все предельно ясно! И очень просто. Если, конечно, Ее Императорское Величество согласится нам помочь.

Мужчины вопросительно посмотрели на меня.

– Я согласна. – Попробуйте отказаться, когда на кону стоит ваша жизнь.

– Тогда попрошу на выход.

Эст Сотворитель откинул полог шатра, приглашая нас с супругом прогуляться в ночь. И пришлось идти. Что делать – жить очень хотелось.

Глава 19

Разбудили меня еще до рассвета. Не дав ни умыться, ни переодеться, вывели на морозный воздух. Единственное, тюремщицы выдали мне обувь. Но скорее не по доброте душевной, а из опасения, что босой я до места назначения не доберусь, и придется меня тащить на себе.

Предрассветную темень разгоняли зажженные факелы. От озерца поднимался белесый пар. За воротами Обители уже собралась целая толпа. Жители Нерана надели свои лучшие одежды, дабы достойно проводить Мудрейшую к Богине. Женщины скрыли волосы под белыми траурными платками. Мужчин было на порядок меньше. Они топтались в последних рядах – в глаза бросались их обнаженные головы. Были еще и дети, точнее, девочки. Они стояли как бы отдельной от взрослых группкой, жались друг к другу. Только одну малышку лет трех несла на руках помощница Машэтры. Неподалеку от нее стояли Миган и Мальена.

И все эти люди ждали только нашего появления. С неожиданным облегчением я про себя отметила, что руки большинства присутствующих заняты отнюдь не камнями. Каждый нес с собой подношение покойной Мудрейшей – шкатулку, браслет, расшитый платок, кинжал, ожерелье и много чего еще, видимо, весьма дорогого сердцу жертвователя.

Вчера, когда меня тащили из дома Машэтры, мне на мгновение показалось, что в толпе, собравшейся у Обители, мелькнула длинноносая физиономия Верьяна Илиша. И сегодня, несмотря на здравый смысл, я всматривалась в лица мужчин, глупо надеясь увидеть среди них одно, до боли знакомое. Но быстро сдалась. Нечего тешить себя пустыми надеждами – никто не придет на помощь, не защитит и не спасет…

Мой взгляд выхватил из толпы хмурое лицо Мэделены.

«Что ж ты, паскуда, наделала?» – можно было прочесть в ее глазах.

Мне захотелось в который раз крикнуть о своей невиновности. Но толку…

На свой счет я ожидала ругательств, проклятий, рыданий, хулительных выкриков, но к месту вознесения (по совместительству моему эшафоту) процессия двинулась в полном молчании. Тем самым жители Нерана приносили Богине самую большую жертву – отказывали себе в праве выместить на убийце свои гнев и боль.

Мы медленно спускались с возвышенности к морю по широкой, хорошо утоптанной тропе. Подобно пятнисто–огненной змее процессия ползла по склону, потрескивая чешуей горящих факелов. Порывистый промозглый ветер с моря обжигал щеки, зато отгонял едкий дым, от которого слезились глаза.

Край небосвода неспешно выцветал. Факелы гасли один за другим – над морем поднималось кровавое солнце.

«Его заката мне уже не увидеть», – с щемящим чувством осознала я.

«Не рано ли ты сдалась?» А у меня разве есть выбор?

«Разве нет?» Нет. Магия мне изменила, воинское умение было не настолько великим, чтобы справиться с целой толпой. Амулетов и тех в запасе не осталось. Если даже Дэрриш не смог помочь, надеяться уже не на что.

Ночные эксперименты Верховного мага окончились неудачей. Барьер поддавался только Императору, оставляя не у дел его многочисленную охрану, включающую носителей обоих Даров. Понятное дело, вся эта честная компания вцепилась в своего повелителя, как Верьян Илиш за набитый тиланами кошель.

– Все, пожалуй, мне достаточно. – Эст одной рукой смахнул со лба испарину, второй же вцепившись в борт лодки, покачивающейся на волнах неподалеку от стены. – Давайте лучше попробуем…

Что именно хотел попробовать неугомонный маг и чего ему было достаточно, я так и не узнала. Стоило лодке пройти сквозь стену, как меня втянуло обратно в собственное, скрюченное на голых досках, тело. Его тормошили и всячески приводили в чувство.

«Так, может, стоит последовать первому правилу успешных домохозяек?» Это какому?!

«На мужа надейся и сама клювом не щелкай». Ну поязви напоследок, поязви…

К тому моменту, как мы добрались до места вознесения, окончательно рассвело. Второе утро подряд выдалось ясным и погожим. Наверно, именно таким должно быть утро собственной смерти. Я пыталась насладиться каждым мгновением, пока меня вели к месту прощания с Матерью Юфимией. Это притом, что идти было не слишком удобно. Руки мне жестко зафиксировали, заломив за спину, а ширину шага ограничивала связавшая щиколотки веревка.

Вывернув из пролеска, тропа спустилась со склона. У его подножия дорога вывела нас на ровное место. Большая, специально расчищенная площадка заканчивалась крутым обрывом. Ближе к нему, чем к центру этой каменной ладони, были возведены четыре каменных столба. На них установили паланкин Мудрейшей. Туда полууложили–полуусадили закутанное в белоснежное покрывало тело. Задернутые полупрозрачные занавеси колыхались, создавая обманчивое впечатление, что внутри сидит живой человек.

Около столбов была навалена огромная куча дров, судя по запаху еще и чем–то политая – для горючести. Вокруг будущего погребального костра неподвижно, с обнаженными мечами стояли шесть женщин – точно вершины симметричной гексаграммы. К столбам был оставлен узкий проход: мне сразу стало ясно для чего. На них многозначительно висели кандалы. Но пока меня всего лишь поставили на колени между двумя конвоиршами. Стоять так было бесовски неудобно, но все же лучше, чем висеть на столбах, закованной в кандалы.

Площадка едва вместила всех желающих проститься с Мудрейшей. От обилия одинаковых «белоплаточных» голов рябило в глазах. Шесть дочерей ближнего круга, хранившие в эту ночь покой Матери, отмерли, сошли со своих мест и выстроились в линию лицом к солнцу.

Мерчулла вспрыгнула на сооруженный перед кострищем помост. Парадное облачение на ее маленькой коренастой фигурке, без всякого намека на женственность, смотрелось до смешного нелепо. К тому же расшитый экзотическими птицами алый шелк совершенно не вязался с грубыми солдатскими сапогами. Видимо, цвета Мудрейшей был призваны показать собравшимся, кто тут главный претендент на освободившуюся должность.

Машэтра выглядела куда более уместно в своем темно–синем наряде. Она величественно и неторопливо взошла на помост и встала чуть позади соперницы. За ней последовали и остальные дочери ближнего круга, двое из которых несли тяжелый сундучок, а двое других – треногу–подставку для него.

– Возлюбленные дети Богини! – зычно начала Старшая сестра Мерчулла, не дожидаясь, пока сестры закончат установку ларца. – Великая утрата постигла Неран! Горе и печаль вступили на наш берег посредством подлой чейни.

Указующий перст ткнулся в мою сторону, ведя за собой взгляды присутствующих. Я поймала на себе один из них. Он принадлежал девочке, что вместе с двумя другими юными неранками нашла нас с Эоной на берегу. Глаза Мирты расширились, встретившись с моими. Но очень быстро ее взор тоже стал пустым и чужим.

– Мы оказались слишком беззаботны и доверчивы, не услышали поступь беды. И вот он, результат нашей беспечности.

Перст сместился по направлению к столбам. Скорбящие послушно посмотрели на замотанное в покрывало тело. Пухленькая девочка лет восьми начала было плакать, но ее одернула старшая подруга. Толпа продолжала хранить скорбное молчание. В отличие от Мерчуллы.

– Наша Мать, наша Мудрейшая Мать… Она была коварно убита позапрошлой ночью. Обессиленная противостоянием с коварными тиланцами, она не смогла призвать всю мощь Богини, дабы отразить смертельный удар меча. Тем паче меча с душой…

– Лия, – шепнули мне прямо в ухо, отвлекая от происходящего на помосте.

От неожиданности я дернулась, узнавая говорившего, и громко выдохнула:

– Дэрриш!

Охранницы с подозрением покосились в мою сторону.

– Тише! – Шепот стал рассерженным. – Ты нас выдашь.

Я повесила голову, делая вид, что сломлена волной обвинений Старшей сестры.

– Неужели Эсту удалось?!

– Нет. – Вздох сожаления.

– Тогда как я могу тебя слышать?

– Иланы.

– Но стена…

Небольшая заминка.

– Больше не помеха.

– Это значит, что…

– Я здесь, неподалеку.

У меня потемнело в глазах.

Недоумок! А еще Император! Что исправит его присутствие здесь? А на моей совести будет еще одна смерть. И какая! Представляю, как меня сейчас костерят Эст и Аксий, если, конечно, еще не передрались между собой.

– Направленные на меня мысли я прекрасно слышу, – холодно уточнил Дэрриш. – Особенно такие громкие.

Х–хмарь! Он же пытается меня спасти!

– Извини, – буркнула я. – А почему мысленно тогда не общаемся?

– Мы же с тобой не телепаты. Просто Иланы делают нас ближе.

Я фыркнула:

– Да уж, настоящая семейная близость.

Одна из охранниц ткнула меня древком копья:

– Ты чего там бормочешь?

Враждебный взгляд из–под упавшей на глаза челки.

– Молюсь. А что, нельзя?

– Единому? – спросила она уничижительно.

– А хоть бы. Вам–то какое дело? – Я намеренно дерзила. – Или если я Богиню помяну, меня сразу помилуют?

Девушка презрительно отвернулась.

– Лия, – опять позвал меня Дэрриш, – не отвлекайся. Если будешь делать, как я говорю, у нас есть шанс выжить. Невеликий, но все–таки…

Вот это уже интересно.

– Слушаю и повинуюсь.

– Лия, я серьезно.

– Как ни странно, я тоже. Говори, что нужно делать.

Дэрриш выдержал небольшую паузу, прежде чем ответить:

– Ты должна завладеть Оком Богини.

– Что?! – возопила я, позабыв про всякую конспирацию. – Да ты с ума сошел!

Стихли даже разглагольствования Мерчуллы. Все как один уставились на меня. Пришлось выкручиваться. Как в переносном, так и буквальном смыслах.

– За что ты оставил меня, Отец Единый?! – Чуть лоб себе не отбила, падая ниц. – За что послал дочери верной своей муки сии? Неужто разум помутился мой!

– Переигрываешь, – долетел иронический шепот Дэрриша.

А то сама не знаю!

Я еще разок истово ткнулась лбом в землю и затихла.

Мерчулла вернулась к речи, скорректировав ее с учетом моего представления.

– Так какого волкодлака нам понадобилось Око?

– Его необходимо уничтожить. Стена рухнет, и тогда Эст сможет хоть что–нибудь предпринять.

Гениальный план. Просто гениальный!

– Спасибо.

– Это был сарказм.

– А это была ирония.

Вдохнули–выдохнули.

– Хорошо. Как мне это провернуть?

Дэрриш явно затруднился с ответом.

– Я постараюсь устроить небольшой переполох, а ты воспользуешься моментом.

Интересно.

Я оглянулась, пытаясь определиться с тем, как и чем тут можно воспользоваться со связанными руками и ногами. Выходило, ничем.

– Может, попробуем наоборот? Я чудю, а ты вовсю пользуешься представленной возможностью. У меня богатый опыт в таких делах.

– Нет. Потерпи, я скоро.

Возмутиться категоричностью и обтекаемостью ответа мне не дали стремительно разворачивающиеся на помосте события. Мериит оттеснила в сторону вещающую про «единение в темные времена скорби» Старшую сестру.

– Пришло время оставить скорбь и причитания, Мерчулла. Богиня ждет.

Женщина с усилием открыла крышку установленного на треноге сундука. Око лежало на белой шелковой подушке. Вокруг него змеей обернулась золотая цепь. Лишенное внутреннего света, оно было непритязательно–серого цвета и походило скорее на снесенное диковинной птицей яйцо, чем на великий артефакт, дарующий власть и неувядающую молодость.

По толпе точно ветер прошелся. Люди еле заметно раскачивались из стороны в сторону, не сводя с символа власти благоговейных взглядов. Постепенно цвет камня из просто тускло–серого стал сиреневатым, а поверхность – такой бархатистой на вид, что ее хотелось потрогать.

Рука Мерчуллы непроизвольно потянулась к Оку, но была остановлена соперницей.

– Не рановато ли, возлюбленная сестра?

– А что тянуть? – огрызнулась та, пытаясь вырвать свое запястье из цепкой ладони Машэтры. – Мериит верно сказала, Богиня ждет. А враги ждать не будут.

– Но это еще не означает, что ты должна взывать первой.

Мерчулла взвилась:

– А что, ты должна, да?!

Машэтра продолжала удерживать руку соперницы.

– Я не уступлю, Мерч. Ты же знаешь.

Ситуацию разрешила та женщина, что вступилась за меня на собрании дочерей – я так и не узнала ее имени. Она с лязгом захлопнула крышку сундука.

– Испросим справедливости Богини.

Старшие сестры точно ждали этих слов, как какого–то условного сигнала. Они почти одновременно спрыгнули на землю, достав мечи из ножен. Толпа отпрянула, освобождая место для поединка. Меня втащили на помост, чтобы не мешалась под ногами. До Ока оставалась всего пара шагов, но что я могла сделать? Разве что попытаться опрокинуть сундук…

– Я прошу суда Богини, – с вызовом сказала Старшая сестра Мерчулла.

– Я прошу суда Богини, – эхом подхватила Старшая сестра Машэтра.

Мериит обошла их, рисуя затушенным факелом замкнутый круг. Он получился диаметром где–то в пять шагов. После чего женщина переступила начерченную жирной сажей границу и вновь поднялась на помост.

– Бесконечна любовь Богини к чадам Ее, но справедливость превыше всего. Та, что первой покинет круг, будет признана проигравшей. Да свершится суд!

– Да свершится суд! – поддержал Мериит нестройный хор голосов, в котором слышались и детские.

Соперницы не спешили начать схватку. Они молча кружили друг против друга, собираясь воспользоваться чужой слабостью. Первой не выдержала Мерчулла. Метнувшись вперед, она сделала обманный выпад, но соперница легко ушла от удара, крутанувшись на пятках и отведя меч по касательной. Молчаливое кружение возобновилось. Женщины не торопились – слишком уж многое было поставлено на карту.

Где же Дэрриш? Удачнее момента не придумать.

Краем глаза я уловила движение в паланкине и постаралась убедить себя, что мне показалось. Однако взгляд не отвела. Фигура в белом вновь пошевелилась, точно пытаясь принять более удобную позу. Волосы у меня на затылке встали дыбом.

Меня озарила догадка.

Это же наверняка ужаст!

«Где? Волосы тебе на затылке шевелит?» Ехидна.

Ужаст в теле Мудрейшей! Видимо, неранки не упустили шанса тщательно изучить мои вещи – вдруг еще какие неоспоримые доказательства моей виновности попадутся? – да и наткнулись на неприметную фляжку.

Почему я не потеряла ее по дороге!

Картина произошедшего накануне встала у меня перед глазами, точно я сама присутствовала при этом.

…Пробка фляжки не поддавалась, и Мерчулла нетерпеливо сбила ее ножом. Ужаст не стал вырываться с гиканьем и свистом. Напротив, почти бесцветной дымкой он тихо просочился через узкое горлышко и побыстрее юркнул в ближайшее убежище – лишь бы подальше от Ока. Пустая мертвая оболочка подошла, лучше не придумаешь…

Ох и буйная у меня фантазия! Боюсь, сейчас начнется.

Однако время шло, а ничего так и не начиналось. Дэрриш не появлялся, фигура в паланкине угомонилась, а женщины в круге продолжали испытывать друг друга на прочность редкими выпадами.

– Дэш, где же ты? – шептала я, пробуя незаметно ослабить веревки на запястьях. – «Скоро» – уже давно прошло.

– Да здесь я, – громко сказал Император, подтягиваясь на руках и стремительно выныривая из–за края обрыва. – Здесь!

Впрочем, на Императора сейчас он походил не слишком сильно. Некогда черная, а нынче серая от пыли, в пятнах, а кое–где даже рваная одежда, волосы завязаны в хвост. Лицо в грязных разводах, а руки в кровоподтеках. Только меч Дэрриша ловил солнечные блики.

Толпа притихла. Император усмехнулся, играючи уворачиваясь от пары брошенных коротких копий. Между ним и толпой было сразу несколько преград: баррикада погребального костра, помост и круг божьего суда.

Мерчулла дернулась было из круга, но, бросив угрюмый взгляд на спокойно стоявшую Машэтру, передумала. Поди потом докажи, из–за чего была нарушена запретная грань…

– Взять живым! – крикнула она. – Он нужен Нерану живым!

Последнее, что я успела увидеть, как неранки из охраны Мудрейшей двинулись к Дэрришу в обход круга. Чей–то грубый толчок в спину бросил меня ничком на помост – еле успела спасти нос, пожертвовав правой скулой. Челюсть загудела. Эхом отозвалась боль в заломленных руках – лопатки придавили тяжелым сапогом, задирая вверх связывающую мне запястья веревку.

Х–хмарь!

Вдолбленные в тело аалоной Валентой умения неожиданным образом воскресли. Я рванулась вперед, крутанулась через левое плечо, избавляясь от гнета и брякаясь на спину. Ноги выстрелили вверх, скидывая с помоста потерявшую равновесие неранку прямо на кучу дров.

– Держите чейни! – Крик Машэтры опоздал ровно на мгновение.

Я покатилась дальше влево, сбивая треногу. Сундук упал с грохотом на помост, проламывая доски и чудом не размозжив мне голову. От удара крышка раскрылась и намертво так заклинила. Гремя цепью, Око прокатилось пару пядей и замерло.

Тут уж Мерчулла не удержалась, кинулась к помосту. Машэтра не отставала. Толпа готовилась хлынуть следом – все равно круг был нарушен.

Сделав рывок вперед через боль в мышцах и «не могу», я зажала Око между подбородком и шеей, намереваясь докатиться до края помоста и сбросить артефакт на камни. Краем глаза я успела заметить занесенный меч и поняла, что на еще один такой бросок меня не хватит, увернуться не успеваю – сейчас разрубят пополам. И не завизжать!

…Из рук Мерчуллы вышибло занесенный меч. Предмет, которым досталось Старшей сестре по рукам, проскакал чуть ли не в центр круга божьего суда и картинно там замер, приведя толпу в замешательство. В наступившей тишине был отчетливо слышен звон ударов – три телохранительницы продолжали теснить Дэрриша к обрыву. Все прочие, включая меня, зачарованно уставились на мумифицированную голову Матери Юфимии. Обтянутый серой кожей череп. Глазные яблоки, что пересушенный урюк, а от шикарной гривы волос осталось всего ничего, зато остатки их были собраны в высокую прическу, растрепавшуюся при полете и ударах о землю.

Помост рядом со мной натужно скрипнул, спустя мгновение мои руки были свободны. Меня дернули за шиворот и поставили на ноги.

– Привет, детка! Скучала? – поинтересовался знакомый голос.

Освобождая ноющий подбородок, я вцепилась онемевшими пальцами в Око и обернулась. Верьян Илиш – мало того что живой и невредимый, так еще и в белом одеянии до пят. Косички завязаны в хвост, а на длинноносом лице, как обычно, красуется ехидная ухмылка. Мне до одури захотелось кинуться ему на шею с криком «Конечно, скучала!». Но, как оказалось, не судьба…

Брошенное копье с хрустом вспороло мою спину точно между лопаток…

– Тебе идет бе…лый, Илиш, – успела прохрипеть я, прежде чем повалилась обратно на помост, продолжая сжимать в ладонях камень.

Мир затопило ярким ослепляющим светом.

Похоже, я умерла.

Глава 20

Год шестьсот восьмой от Первого Пришествия (по старому летоисчислению)

Ее Императорское Высочество Юссена Мэйла второй час бродила по саду. Погода располагала к долгим прогулкам, хотя вовсе не она выманила принцессу на воздух в это яркое солнечное утро.

Взгляд девушки был на редкость задумчив, а ноги не знали покоя, меряя и меряя бесчисленные дорожки дворцового парка. Слуги торопливо убирались с ее пути, фрейлин она отослала сама, а молодым аристократам было запрещено появляться в этой части сада еще в те времена, когда Юссена только–только начинала взрослеть.

Даже личная камеристка не спешила привлечь внимание принцессы, хотя подол дымчато–синего платья, которое так удачно подчеркивало цвет глаз Ее Высочества, уже порядком измазался, а волосы давно лишились ленты. Достопочтенная рена Тисса, умеющая определять настроение госпожи не только на взгляд, но и на слух, благоразумно оставила принцессу в покое и занялась другими делами, которых, как всегда, было в достатке.

Лишь две телохранительницы неотвязно следовали за Ее Высочеством, но их присутствию девушка придавала значения не больше, чем тени у своих ног. Есть – и ладно, нет – значит, просто не хватает света, чтобы увидеть.

Его Императорское Высочество принц Джейслан опаздывал, заставляя Юссену то в раздражении убыстрять шаг, то замирать, прислушиваясь.

«Брат, конечно, не виноват, – утешала себя девушка. – Просто Малый Совет затянулся… Вот древние валуны, ничего быстро делать не умеют!»

Еще час назад ей надоело гонять служанок во дворец, чтобы узнать, закончился ли Малый Совет, куда принцессу (что обидно!) не позвали.

Досадно было еще потому, что Юссена – старшая из двойняшек. Именно она появилась на свет первой, а все почести – Джейслану! Еще бы, мужчина, наследник! Ей же достаются сомнительные комплименты касательно «неземной красоты Ее Высочества».

Впрочем, принцесса лукавила. Юссену называли прекраснейшей, сокровищем Тилана, самой яркой драгоценностью в императорской короне не только из лести – принцесса действительно была красива. Той яркой красотой, при виде которой непроизвольно отводят взгляд, потому что она ослепляет. Нежная смуглая кожа досталась девушке от матери – шан–ши [19]Лавимы. От нее же по наследству принцесса получила изящные черты лица, пухлые губы и крохотные ступни. От отца – глаза, что ивильские сапфиры и иссиня–черные волосы, прямые и тяжелые, которые так удобно заплетать в косы. А гибкая точеная фигурка, вызывавшая в этом сезоне зависть признанных придворных красавиц, – результат трехгодичной муштры в Конхоле.

Впрочем, у Ее Высочества был один, но существенный недостаток – любознательность. К большому сожалению родителей, компанию этой черте характера составляли редкое упрямство, целеустремленность и бесстрашие. Качества сами по себе весьма похвальные, но в подобной гремучей смеси – катастрофические. Пусть втайне нынешний Император Дарвикс Второй и гордился дочерью не меньше, чем сыном, но рассудком он понимал, что в будущем характер принцессы доставит Короне немало хлопот.

К прорицателю не ходи, все так и случилось.

С раннего детства Юссена постоянно втягивала во всевозможные шалости своего спокойного и рассудительного брата. Последний безропотно получал нагоняй за обоих. Мальчик уже привык, что никто не верит в виновность сестры.

«Разве могло это очаровательное невинное дитя добавить в чан с замоченным для стирки бельем магический проявитель, отчего придворные дамы и кавалеры, заночевавшие в чужих постелях, чесались, как лишайные? Ни в коем разе!» – думали люди, смотря на прехорошенькую синеглазую девочку в голубом шелковом платье с рюшами, и не догадывались, что в этот самый момент «невинное дитя» замышляет очередную каверзу.

В пять Ее Высочество захотела и получила личный зоопарк редких видов нечисти. Затраты на него перевесили годовые расходы на содержание императорских конюшен, соколятен и псарен вместе взятых.

В восемь она заболела кораблями и всем, что с ними было связано. Одну Башню направления пришлось отдать шутовской флотилии принцессы, отчего цены на перевозки выросли в два раза. Ровно во столько же увеличилось время доставки груза.

К тому времени, как принцессе исполнилось одиннадцать, паруса и большие водные пространства были позабыты – девочка увлеклась изучением исторических хроник. Фолианты, написанные до Первого Пришествия, свозили в столицу со всей Империи. А получение никому доселе не нужной должности попечителя дворцовой библиотеки стало объектом для интриг сильнейших и благороднейших аристократических семей Тилана.

Но самое страшное случилось, когда Юссене исполнилось пятнадцать – она возжелала вступить в алонийский Орден. На беду, у нее были зачатки магического дара, не очень сильного, но и его было вполне достаточно, чтобы пройти трехгодичное обучение. Не помогли ни увещевания, ни уговоры, ни даже прямое магическое вмешательство. Девушка была непреклонна: хочу, и последствия меня не волнуют.

Сопровождаемая многочисленной охраной, магами семи из двенадцати школ, престарелой нянькой, камеристкой и двумя фрейлинами, принцесса прибыла под стены Конхола на отбор. Разумеется, она его прошла. И благодаря особому императорскому приказу Ее Высочество миновала участь лонии.

Однако ална Ордена недрогнувшим голосом приказала выставить за ворота свиту Юссены. Настоятельница заявила, что присмотра Святого Конхола принцессе будет вполне достаточно, и помощников не требуется.

Три года обучения пролетели незаметно. Потом минули еще два – девушка с азартом отрабатывала полученные навыки вблизи Разделяющих гор. Но когда принцессе исполнилось двадцать лет, потерявший терпение Император приказал дочери возвращаться. И в пятый день месяца Неразумных сего года Ее Императорское Высочество принцесса Юссена Мэйла прибыла в столицу.

Она как раз успела к окончанию весеннего сезона – серии тематических балов, посвященных временам года. Двор был покорен одним взглядом ярко–синих глаз, сражен неповторимым изяществом и грацией Ее Высочества. Сдался без боя очарованию принцессы.

Увы, в свою очередь двор не произвел столь же благоприятного впечатления на Юссену. Ей быстро стало скучно, а еще скорее надоели суета и интриги. За минувшие пять лет девушка успела отвыкнуть от придворного этикета и напыщенной манеры выражаться. При дворе никто ничего не говорил напрямую, предпочитая облекать мысли в шуршаще–блестящие обертки двойных, а то и тройных смыслов. Юссена постоянно попадала в неловкие ситуации. Разумеется, ни один подданный не позволил себе ни осуждающего взгляда, ни презрительного слова, но от родителей нравоучений пришлось наслушаться изрядно.

И если бы не Джейслан, принцессе стало бы совсем невмоготу. Только с братом ей было легко. Он всегда находил для сестры время, не читал нотаций, не осуждал, не вставлял к месту и нет сентенции об императорской чести.

– Крошка Мэйли! – Остановившуюся в тени молодого клена задумавшуюся Юссену подхватили чьи–то сильные руки и закружили на месте.

Она не думала сопротивляться. Только Джейслан по–прежнему называл сестру детским именем Мэйли – уменьшительно–ласкательное от второго домашнего имени. Даже мать предпочитала официальное – Юссена, а отец и вовсе пользовался в разговоре с дочерью исключительно полным – Юссена Мэйла.

– Джейс, нельзя же так, – все же укоризненно попеняла брату девушка, когда ее опустили обратно на землю. – Если бы сработала моя самозащита? Я себя еще плохо контролирую, ритуал состоялся не так давно, каких–то два года…

Его Высочество тоже сильно изменился за последние пять лет. Когда Юссена уезжала в Орден, Джейслан был почти на полголовы ниже сестры. Щекастый полноватый мальчишка. Сейчас он вытянулся, повзрослел и возмужал. На широкие плечи и жестко–натренированное тело было приятно посмотреть. Взгляд фамильных синих глаз разбивал девичьи сердца без разбора. Коса иссиня–черных волос была ненамного короче, чем у самой Юссены. Смуглую кожу подчеркивал белоснежный воротник – знак наследника – на костюме, выдержанном в императорском черном цвете. Наследный принц вырос в довольно пылкого юношу. Этим летом в светских салонах дамы с придыханием обсуждали новую претендентку на его сердце (и постель). Две официальные фаворитки наследника принимали в этом обсуждении самое горячее участие.

– У тебя бы стало одним нахальным братцем меньше, – беспечно пожал плечами Его Высочество.

– Не говори ерунды! – Принцесса рассерженно вырвалась из братских объятий и отступила на пару шагов.

– Единый, что за кислый вид, Мэйли? – удивился Джейс. – Это мне сейчас полагается ходить с постным лицом и вещать о благе Империи, наслушавшись выступающих на Малом Совете!

– А меня туда никто и не звал. – Несмотря на все старания, нотка обиды все–таки проскользнула в голосе принцессы.

Джейслан сел на низенькую скамейку, перегородив дорожку вытянутыми длинными ногами.

– Нашла о чем сожалеть, – отмахнулся он, закидывая руки за голову и подставляя лицо солнцу. – Там всегда одно и то же. Только слышно: Хмарь, Империя, Второе Пришествие. И опять по кругу. Бла–бла–бла…

Юссена присела рядом, аккуратно расправив юбки.

– Но ведь это действительно важно, – серьезно произнесла она. – Грядет Второе Пришествие, Джейс.

Парень состроил скорбную физиономию:

– Мэйли, хоть ты не начинай!

Но девушку было не остановить.

– Нельзя закрывать глаза на очевидное! Мастер Высшей ступени Предсказывающих Басфор писал об этом еще в прошлом столетии. В его Пророчестве даже время указано – это будет совсем скоро, Джейс. Совсем скоро.

– Этих пророчеств столько, – шкаф в дворцовой библиотеке битком набит. Сама знаешь! Тебя же из этого рассадника пыли в детстве никак выманить не могли.

– Ты не понимаешь…

Юссена отвернулась от брата. Она наклонилась и сорвала попавший под руку нарцисс.

– Я не понимаю только одного! – Принц тоже начал горячиться – он ненавидел, когда собеседник поворачивался к нему спиной. – А именно: что с моей сестрой сотворили в этом Конхоле!

– Вспомни храмовые казармы, и затруднений с ответом у тебя возникнуть не должно, – не поворачиваясь к нему, ответила принцесса.

Джейслан поднялся и прошелся туда–обратно вдоль скамейки. Юссена соизволила повернуться и поднять на него взгляд.

– Чушь! Это не объясняет, где та беззаботная девчонка, за чьи шалости мне постоянно перепадало от наставников. Хохотушка, выдумщица и непоседа. Где она?

Девушка задумчиво покачивала цветком в такт шагам брата.

– Она повзрослела, Джейс. Не хотела, но ей пришлось.

Принц остановился и пытливо посмотрел ей в глаза:

– Ты жалеешь? О том, что решила стать алонией?

– Нет, – легко ответила Юссена. – Орден многое дал мне. Правда, забрал тоже немало. В первую очередь мое невежество. Одно время я думала, что не выдержу, не осилю… Но я справилась.

Наследник раздраженно перекинул косу через плечо за спину.

– Я ведь здесь не только тем занимался, что на балах па разучивал, Мэйли. Четыре года у Маршалов Храма – это, знаешь ли, тоже не праздное времяпрепровождение в летней резиденции! Особенно для того разбалованного увальня, которым я. был.

Нервным движением принцесса сломала пополам мясистый стебель.

– Но у тебя есть будущее, Джейс! Будущее!

Наследный принц от души расхохотался, падая обратно на скамейку.

– И это мне говорит Ее Императорское Высочество Юссена Мэйла? Прекраснейший цветок Тиланской Империи, ярчайшая драгоценность в короне ее, гордость двора и… Ох… – Парню прилетело кулачком в плечо. – Хороший удар, сестренка!

– Джейс, заткнись.

– Уже, – подмигнул наследник. – Кстати, забыл сказать, твоя утренняя просьба о свидании была весьма и весьма… оригинальна. Эта огненная птица, вещающая громовым голосом «О, божественный, прибудь…», произвела неизгладимое впечатление на графиню Льиортар. Боюсь, до следующего новолуния в двери ее спальни мне лучше не стучаться.

Девушка потупилась:

– Прости, я не хотела…

– Насколько я тебя знаю, еще как хотела, – вновь рассмеялся Джейс.

Сестра не выдержала и тоже захихикала.

– В будущем постараюсь выманивать тебя из покоев фавориток более традиционными способами.

– Надеюсь, – ухмыльнулся наследник. – Так о чем ты собиралась со мной поговорить?

Юссена тряхнула волосами.

– Обо мне.

– Я мог бы догадаться! – Принц улыбнулся. – Вы, женщины, говорить о другом и не желаете…

– Джейс, – перебила его сестра, – в следующий раз я обязательно выслушаю все твои остроты. Даю слово алонии. А сейчас просто ответь на мои вопросы. Хорошо?

Поколебавшись для виду, наследник кивнул.

– Отец выбрал мне мужа? – Юссена смотрела на брата в упор.

Джейслан махом растерял веселость и беззаботность.

– Откуда ты знаешь? – нахмурился он.

– Неважно. Так да или нет?

– Да, – тяжело уронил наследный принц.

– И сегодня утром Малый Совет одобрил претендента?

– Да.

– Кто он?

Принц молчал.

– Джейс, отвечай же! – Юссена повысила голос. – Ну!

– Конунг Твианский.

– Он?! – Солнце светило все так же ярко, птицы продолжали разливаться трелями, а девушке показалось, что из летнего сада ее поместили в темный душный склеп. – Меня собираются отдать этому северному медведю?!

Юссена без труда вспомнила огромную грузную фигуру наместника Идана. А еще точно вырубленное изо льда лицо, вечно разлохмаченные космы и здоровенные мозолистые лапищи.

Нет, только не он!

– Будет тебе, сестренка, – растерянно пробормотал наследник. – Льярс – отличный парень. Мы с ним в Разделяющих горах не в одной заварушке побывали. А как–то раз он мне даже жизнь спас!

– И ты решил в благодарность отдать ему сестру! – напустилась на брата Юссена.

Джейслан на всякий случай отодвинулся совсем на край скамейки, подальше от разгневанной Юссены.

– Во–первых, это отец решил, а не я. Во–вторых, Твиана – крупнейшая и богатейшая из провинций Империй. А в–третьих, не понимаю, чем ты недовольна. Льярс дамским вниманием вроде бы не обделен. Фрейлины из его спальни не вылеза… То есть, я хотел сказать, за него любая бы пошла!

– Я не любая! – взвилась девушка, вскакивая с места.

– Разумеется, – съязвил брат. – Ты Ее Императорское Высочество Юссена Мэйла. Слышали–слышали.

Принцесса мрачно усмехнулась:

– Не только. Я еще и алония, помнишь?

Сильный порыв ветра пеной взметнул юбки ее платья и запутался в распущенных волосах. Джейслан поневоле залюбовался сестрой. Она напоминала ему грозу – такая же яркая, непредсказуемая и опасная.

– А я будущий глава Храма и олицетворение Единого под этим небом. И что из этого? – Наследник пожал плечами. – Божественных чудес творить и то не умею.

Глаза Юссены потемнели.

– Зато я умею.

Истерзанный цветок в ее пальцах начал оживать, расправил листья, поднял поникший бутон. Он спорхнул с ладони девушки и устремился к той клумбе, откуда его сорвала принцесса. Спикировал на землю, взрывая ее некогда искалеченным стеблем. Поерзал в лунке, устраиваясь поудобнее. И зацвел по–прежнему.

Наследный принц не мог отвести взгляд. Обычно Юссену было не уговорить продемонстрировать свои способности, но только не сегодня. Внезапно скамейка под ним исчезла. В последнее мгновение успел спружинить на руки – ладони ушли в мягкий пепел. Деревянная скамейка сгорела вчистую.

– Не знал, что ты и так умеешь. – Джейслан осторожно поднялся, отряхиваясь. – Ты могла меня задеть, между прочим.

Юссена пожала плечами:

– С нашей фамильной невосприимчивостью к магии тебе ничего не грозило…

Джейслан нервно усмехнулся:

– Ничего, кроме как прогуляться по дворцовому парку с голой задницей, выглядывающей из прожженных штанов. – Серый пепел особенно ярко выделялся на черной ткани и никак не хотел счищаться.

Девчоночье хихиканье Юссены мало вязалось с обликом грозной алонии. Улыбка наследника перестала быть нервной.

– Ты в следующий раз поосторожнее брата пугай! Он у тебя один все–таки.

В неожиданном порыве чувств она прижалась к Джейслану, пряча лицо у него на груди.

– Я не могу потерять это все, Джейс! – прошептала Юссена. – Просто не могу. И не хочу. Не хочу расставаться с Силой, с домом, с… тобой. Должен же быть какой–то способ все это сохранить, как думаешь?

Джейслан осторожно положил руки ей на плечи.

– Это неизбежно, Мэйли. – Он поцеловал сестренку в макушку. – Ты же сама говорила, что мы взрослеем. Что–то теряем, что–то приобретаем. Поговори с отцом Котурном – он тебе красиво все объяснит, не то что твой косноязычный братец.

Юссена подняла лицо и насмешливо посмотрела ему в глаза:

– Уговаривать фрейлин моему братцу косноязычие почему–то не мешает.

– Где дела мирские, а где духовные, – заметил Джейслан благочестиво.

Девушка не отводила взгляда, будто пыталась найти в синих глазах брата что–то для нее очень важное. Но, не увидев того, что искала, принцесса опустила лицо.

– Я люблю тебя, Джейс, – еле слышно и как–то обреченно проронила она.

Наследный принц нежно коснулся губами ее лба.

– Я тоже люблю тебя… сестренка.

Свадьбу назначили на исход лета – время Исцеляющих. Принцесса настояла на том, чтобы обряд состоялся в поместье будущего мужа.

«Это крепче привяжет меня к новой родине», – безапелляционно заявила Юссена, наотрез отказываясь от брачной церемонии в главном храме Империи.

Путешествовать через Башни телепортации Ее Высочество тоже не пожелала. Как и брать с собой в дорогу фрейлин, сказав, что женщин в кортеже будет и так предостаточно.

Родители, приятно удивленные тем, как легко дочь согласилась на брак, потакали ей во всем. Тем более Императора держали в столице неотложные дела, и он решил, что они с супругой и сыном порталами прибудут сразу к свадьбе, а Юссена пусть проветрит свою упрямую головку да привыкнет дорогой к мысли о замужестве.

Джейслан рвался к сестре в сопровождающие, но, к всеобщему удивлению, в этой чести ему было отказано. Даже не отцом – самой Юссеной. Все заметили, насколько прохладнее стали отношения между братом и сестрой. Девушка обращалась к наследному принцу только вынужденно и подчеркнуто официально. Лишь в день прощания Юссена позволила себе крепко обнять брата.

– Вспоминай обо мне, хорошо? – Глаза ее лихорадочно блестели, а губы кривились. – Хотя бы иногда.

– День твоей свадьбы, Мэйли, я точно не забуду! – Таивший доселе обиду Джейслан тотчас оттаял и подхватил сестру на руки, закружив на глазах у всего двора. – Не волнуйся, сестренка, буду точно к сроку!

Честь проводить принцессу к жениху выпала герцогу Рианскому – проверенному временем вояке, разменявшему уже пятый десяток. Род рю Девва не одно столетие пользовался особым доверием Короны, а его нынешний глава Эвальд Мудрый был не только соратником, но и давним другом Императора.

Воинов в сопровождающий Ее Высочество отряд герцог отбирал лично, отдавая предпочтение Маршалам Храма, потому как был в курсе последней прихоти Юссены. Она вытребовала сразу все свое приданое и охрану к нему, состоящую из двадцати алоний, с которыми Ее Высочество проходила обучение в Конхоле.

Свадебный кортеж двинулся в сторону Разделяющих гор в первый день месяца Очарования. Счастливый жених умчался двумя седмицами ранее – готовить замок к встрече принцессы. Юссена же ехала неспешно, останавливалась в каждом попадающемся на пути замке, скрупулезно соблюдая этикет, по которому полагалось гостевать не менее двух дней.

Хозяева, польщенные столь высоким вниманием, приглашали задержаться на более долгий срок, на что Ее Высочество милостиво соглашалась.

Герцог пытался возражать, настаивая на более быстром продвижении к цели, но принцесса отговаривалась этикетом и общей утомленностью. Выглядела Юссена и правда неважно. То, что путешествие выматывало ее, было заметно не только самым внимательным. Принцесса похудела, осунулась. Под глазами залегли тени, а волосы потускнели. Точно перед герцогом была уже не юная девушка, а пожившая женщина на дюжину лет постарше Юссены.

– Ваше Высочество, вас должен осмотреть целитель! – увещевал принцессу Эвальд. – Что я вашему жениху скажу, когда он увидит свою невесту в столь плачевном состоянии? Да что там конунг Твианский! При первом же взгляде на вас Император отправит меня на плаху, и будет прав!

Голос принцессы был холоден, как воды у берегов ее будущей родины.

– Если вы еще не заметили, герцог Рианский, меня сопровождают алонии. Две из них выбрали путь Исцеления. Милостью Единого я достигну цели в полном здравии и в срок, будьте спокойны. Только не торопите и не подгоняйте меня.

Эвальду ничего не оставалось, как смириться, хотя чутье, не раз спасавшее его шкуру, просто кричало о грядущих неприятностях. Но как бы то ни было, после преодоления Разделяющих гор дочери Императора действительно полегчало. К ней вернулась прежняя живость и прелесть юности. Девушка даже стала охотно участвовать в приемах, устраиваемых в ее честь.

Однако герцога это не успокоило, а насторожило еще больше. Он старался ни на мгновение не упускать принцессу из вида, под благовидными предлогами, которые девушка не могла оспорить, навязывался в сопровождающие. Да и просто старался быть неподалеку. И раз ему довелось стать свидетелем следующего разговора.

– Эс'тэ пэрро в'еха ке а сэс'атена! – горячилась невысокая русоволосая алония, в компании которой Юссена проводила большую часть времени. – Лин'иар? [20]

Познания герцога в старотеленском сводились к парочке крепких ругательств. Благодаря одному из них он опознал слово «собака» в его бранном варианте, да и вообще понял на каком языке идет разговор.

– Ил нессера. Тадас лос'ва кама медит'аба [21]… – начала говорить принцесса, но осеклась, заметив замершего в дверях герцога. После недолгой заминки невозмутимо с улыбкой поинтересовалась: – Уже пора ехать, сэр Эвальд?

Тот молча поклонился и кивнул.

Путешествие проходило легко и почти без происшествий. За исключением не по сезону активизировавшейся хмарной нечисти, но, принимая во внимание количество и качество охраны, особых хлопот это не доставило. Пару раз нападали волкодлаки, чью атаку десяток Маршалов Храма отбили играючи. Отогнать заблудившегося василиска всего лишь двум алониям не составило никакого труда. Они же запечатали подкоп двергов к ночному лагерю.

Вот разбойники, те обходили кортеж по широкому кругу, несмотря на солидный куш в виде приданого Юссены.

Но когда до Гайделя – столицы Твианы – оставалось около двух дней пути, начались настоящие неприятности, заставившие герцога Рианского не единожды пожалеть о том, что он согласился сопровождать к жениху эту взбалмошную девчонку, а не отговорился возрастом и прострелом в пояснице.

Сначала с тяжелейшей лихорадкой свалился верный вассал Эвальда. Алонии развели руками, признавая свою беспомощность (а может, нежелание помочь). Целитель же запретил тревожить больного, тем более куда–либо везти, грозя ему скоропостижной кончиной. С большой неохотой герцог оставил Лутия на попечении своего оруженосца и фамильного мага в том замке, где принцесса останавливалась на ночь. Правда, хозяева не очень–то хотели привечать у себя недужного, но Эвальд был весьма убедителен.

Затем не состоялась встреча на твианской границе. Счастливый жених должен был ожидать свадебный кортеж у переправы через Виан и проводить невесту в столицу. Герцог лично послал весть в Гайдель магической почтой. Еще на всякий случай отправил два письмеца – голубями и с нарочным. Но утро сменилось обедом, а будущего зятя Императора все не было. К вечеру, когда стало ясно, что конунг сильно задерживается, герцог принял решение переправляться и уже на том берегу разбить лагерь и подождать наместника.

Небо хмурилось с рассвета. Несмотря на собирающийся дождь, Ее Высочество с самого утра забралась на крышу кареты, игнорируя как причитания камеристки, так и неодобрительные взгляды герцога. Девушка стояла, напряженно вглядываясь в сторону, противоположную той, с которой должен был прибыть конунг. Между ладоней Юссена катала дымчато–серый камень, размером с детский кулачок.

К полудню наместник Твианы так и не прибыл, а тучи из свинцово–серых стали темно–фиолетовыми. Поднялся колючий ветер, гнущий редкие придорожные деревья чуть ли не пополам. Вскоре потемнело настолько, что создавалось впечатление, будто день и ночь поменялись местами.

– Защитный купол! – крикнула сверху принцесса. – Быстро!

Слуги сбивали кареты и повозки теснее друг к другу. Маршалы Храма спешно стреножили лошадей, а алонии вшестером ставили защитный магический купол. Остальные девушки помогали успокаивать храмовникам нервничающих животных и вкапывали колеса легких повозок в землю. Ветер усиливался с каждым мгновением, трепал одежду, пытался повалить с ног. Но стоило алониям замкнуть круг, как все стихло. Постепенно угомонились и люди – они завороженно смотрели, что творится за пределами купола.

Ураган пытался смести силовой контур и добраться до находящихся внутри хрупких человеческих тел. Вперемешку с лошадиным всхрапыванием слышались обрывки молитв и проклятий. За свою вовсе не короткую жизнь Эвальду рю Девва пришлось повидать немало. Случалось наблюдать и за поединками магов и охотой на нечисть. А по молодости как–то даже в Порреанские болота сунулся – еле ноги унес, хотя разговор нынче не об этом… Но то, что творилось сейчас, было глубоко неправильным по своей сути. Старый вояка не мог объяснить, откуда он это знал, однако чувствовал эту неправильность, как говорится, потрохами.

– Что ж такое творится? – пробормотал себе под нос Эвальд, с суеверным страхом наблюдая за беснующейся непогодой.

– Второе Светопреставление, – просто ответила принцесса, незаметно подошедшая к герцогу и вставшая рядом.

Мужчина вздрогнул и с удивлением повернулся к Юссене:

– Почему вы в этом так уверены, Ваше Высочество?

Принцесса отстраненно улыбнулась:

– Потому что это я его устроила.

Герцог заложил руки за спину, пытаясь скрыть страх. Эвальд рю Девва мало чего боялся в этой жизни, но от мысли, что предсказанное Светопреставление устроила стоящая рядом с ним девушка, у него вспотели ладони.

– Прошу меня простить, Ваше Высочество, но я вам не верю.

– Ваше право, – пожала плечами Юссена, не сводя взгляда с горизонта, где яркими всполохами танцевали молнии.

Купол мягко сиял. Стоявшие по кругу шесть девушек, раскинув руки в стороны, застыли, точно изваяния. Эвальд старался не думать о том, что будет, если магическая защита исчезнет.

– Но если бы вдруг ваш покорный слуга поверил в столь невероятную возможность, у него имелся бы всего один вопрос… – Он замолчал, дожидаясь поощрения.

– Какой же? – подыграла ему принцесса.

– Как?

– А «почему?» или «зачем?» вас не интересуют?

– Жена и пять дочерей давно отучили меня искать причины и смысл в поступках прекрасных дам. Другое дело, мне всегда было интересно, как им удается превратить жизнь мужчины в Лэймов дом. [22]

– Вы действительно хотите это знать?

– Только если Ваше Высочество хочет это рассказать.

Девушка резко обернулась к нему, сжимая до побелевших костяшек висящий на цепи камень.

– Да, я очень хочу рассказать! – Она повысила голос настолько, что к ним обернулись все присутствующие. – Например, о том, как просчитался мой отец, когда не убил меня в детстве. Или о божественных узах между мной и братом, что рвали мне душу! А еще об Ордене, который вернул мне целостность. Но вам же неинтересно, Эвальд Мудрый, потому как все те причины, толкнувшие меня на это, – бабья блажь!

– Ваше…

– Молчите, – оборвала его Юссена. – Вы ведь хотели знать как? А все очень просто и, можно даже сказать, банально: божественное наследие. Сила Императора, которая одновременно его слабость. Кстати, высокородный Эвальд, вы, как и брат, считаете, что божественная сила – это способность творить чудеса?

Мужчина молча развел руками. Девушка заговорила тише:

– Вас не зря зовут Мудрым. А Джейс, конечно, не прав, за чудесами – это к магам или причудникам площадным. Суть бога в другом – он хранит цельность мира, оберегает от Хмари. Она же, в свою очередь, стремится поглотить и растворить в себе созданий порядка, что неудивительно – ведь когда–то все это было ее частью.

Эвальду было дико слышать столь откровенную ересь из уст принцессы. Отлучение – это самое меньшее, что грозило хулителю веры. Но еще более странно было видеть, как спокойно выслушивают крамольные речи Ее Высочества Маршалы Храма.

Точно прочитав его мысли, девушка очень тихо заметила:

– Они самые верные слуги божьи, а значит, и мои тоже. Вы отлично подобрали мне сопровождающих, Эвальд.

Только теперь герцог начал верить каждому слову принцессы, понимая, каким простачком он выглядел в глазах Ее Высочества.

Меж тем Юссена продолжала:

– Хмарь прорывает ткань мироздания, и лишь воля бога способна ее заживить. Но бывает так, хотя и очень редко, что мощь единения воплощается сразу в двух детях, даря благословение и проклятие породившему их миру, ибо цельное становится делимым, а значит, уязвимым.

– А в чем же тогда благословение?

– Только двое могут запечатать мир от Хмари. Впрочем, и открыть его можно лишь вдвоем. Предчувствуя свою смерть, отец постарался разлучить нас с Джейсланом, чтобы мы не натворили непоправимого.

У Эвальда закололо в груди.

– Император при смерти?!

– Отец скоро умрет – так предначертано, и не мной – сила единения уже начала переходить к нам с братом. И я всего лишь взяла то, что принадлежало мне по праву рождения. Честно сознаться, забрать пришлось не только у него, но и у себя, а также у людей, доверившихся мне. Сила единения, хотя бы ее крохи, есть в каждом из нас. Вся сложность была лишь в том, чтобы подобрать сосуд для нее, но императорская сокровищница оказалась к моим услугам. Редчайший камень, знаете ли. Всего пара–тройка штук на всю Империю.

Мышасто–серый камень, зажатый в ее ладонях, начал неярко светиться.

– Ваше Высочество, но зачем?..

– О, вижу, вас наконец–то заинтересовали мои мотивы, герцог Рианский. – Ироничная улыбка изогнула губы девушки. – Мне нужна свобода. Свобода от проклятия двух Даров, свобода выбирать самой и быть выбранной. Я ищу свободы не только для себя, но и для тех, кто мне доверился. Я не хотела устраивать Светопреставление, просто так получилось. Нарушилось единство и…

– Но люди умирают!

– Люди всегда умирают – это их судьба. Суровая неизбежность. Правда, в последний месяц это происходит несколько чаще, чем обычно. Все, что вы видели вокруг себя весь наш путь, было всего лишь иллюзией, поддерживаемой сестрой Лееной. Мирная пастораль, балы, приемы, цветущие луга – все ложь! Империя захлебывается в крови. Ваш верный Лутий не свалился с лихорадкой, как вам привиделось, он был тяжело ранен. Когда мы обходили Гайдель с запада, на нас напала шайка из того отребья, что собирается в кровавой неразберихе за считаные недели, дабы нажиться на чужом горе.

То, что говорила принцесса, плохо укладывалось у него в голове.

К Юссене подошла та русоволосая девушка, что была у алоний за старшую, и с полувопросительными интонациями в голосе сказала пару фраз на старотеленском. Принцесса в ответ задумчиво кивнула, покосившись на Эвальда, которого стал тяготить этот разговор.

– Так мы в Твиане? – тяжело спросил он.

– И уже довольно давно. Пожалуй, хватит слов. – Ее пристальный взгляд устремился вперед. – Пора перейти от них к делу.

Мужчина непроизвольно посмотрел туда же.

Мир за стенами купола окончательно потонул в серой вязкой хмари. Она навалилась брюхом на прозрачно–светящиеся стены, точно пытаясь продавить их своим весом. Почва под ногами сначала мелко задрожала, потом заходила ходуном. Заскрипели повозки. Те, кто к этому времени еще был на ногах, повалились на землю. Все, кроме Юссены и тех шестерых алоний, что держали купол.

Приглядевшись, Эвальд заметил, что принцесса парит в ладони от земли. Камень в ее руках разгорался все ярче, питая своим свечением расширяющийся во все стороны купол. Мир погрузился в абсолютную тишину, отдававшуюся болью в ушах. Поэтому родившийся где–то глубоко под землей утробный вой герцог прочувствовал всем телом. Вскоре мужчине пришлось закрыть глаза, спасаясь от ослепительного света. Но он, казалось, жег даже сквозь зажмуренные глаза.

Земля содрогнулась в последний раз и затихла. Герцога обдало свежим морским ветром, а спустя некоторое время он стал различать почти позабытый со времен поездки к Вольным островам шум прибоя. Эвальд с опаской открыл все еще слезящиеся глаза.

Стоял разморенный полдень. Небо без единого облака. Сочно–синее. И благостно–спокойное море. На самом горизонте в белесой дымке угадывался другой берег. Оглушенные, ошеломленные люди пытались встать.

Держась за прихватившую спину, мужчина тяжело поднялся, ища взглядом принцессу. Болтая ногами, та сидела на крыше некогда белоснежной кареты, с удовлетворенной улыбкой глядя на приходящих в себя людей.

– Где мы? – хрипло спросил герцог.

Девушка легко спрыгнула и очутилась рядом с ним.

– Добро пожаловать в мой мир, Эвальд Мудрый.

– Мы перенеслись?

Принцесса заулыбалась еще шире.

– Нет, мы там же, где и были. Это слегка уменьшившаяся Империя теперь в другом месте. – Она кивнула на далекий берег. – Я думаю дать острову название Н'е раан. На старотеленском это означает «Моя земля». Что думаете?

– Простите меня, Ваше Высочество, я не силен в старотеленском. Но вы, верно, и так это знаете.

– Нет, вы меня простите, дядюшка Эва.

Герцог вздрогнул. «Дядюшка Эва» – так Юссена не называла его с тех пор, как ей исполнилось три года и она научилась выговаривать «Эвальд».

У мужчины пересохло во рту, проклятия застревали в горле. Как могла эта маленькая девочка–хохотушка, которая так любила в детстве, когда дядюшка Эвальд подкидывал ее на руках, разрушить все, что ему дорого? Империя и родная Риана корчатся во Втором Светопреставлении, люди гибнут, земли уходят под воду, Император при смерти, а Юссена радуется, заполучив новую игрушку.

В тяжелом кашле его согнуло пополам. Не успев даже подумать о том, что он делает, Эвальд привычно выхватил длинный кинжал из ножен и вонзил девушке в живот. Движение было настолько молниеносным, что все три упреждающих удара алоний и храмовника безнадежно опоздали. Падая на землю, он с удовлетворением думал, что умирает, выполнив свой долг.

Однако над ним склонилось улыбающееся лицо Юссены в расплывающемся сияющем ореоле.

– Как же ты мог не знать, Эвальд Мудрый, что Избранного богом нельзя убить мертвым железом. – Слезы принцессы капали ему на лицо. – Прощай, дядюшка Эва.

Боль отпустила, и Эвальд мягко скользнул во тьму. Как пальцы Юссены закрыли ему глаза, он уже не почувствовал.

Глава 21

Погребальный костер почти прогорел. За время прилива вода сильно поднялась, и на каменную ладонь даже изредка долетали брызги волн, шипя на догорающих углях. От деревянного помоста вовсе остался один пепел. Из событий почти пятивековой давности меня швырнуло в куда менее привлекательную действительность. Прямо в толпу, где люди, с просветленными лицами, скрестив руки на груди, опускались на колени и почтительно склоняли головы. Передо мной.

И вот уже я одна продолжала стоять на каменной площадке – все же остальные опустились на колени и склонили головы. Среди них были Машэтра, Мериит, Майла, Мальена, Мирта, Айлон и даже Верьян Илиш. Последний ткнулся лбом в землю прямо у моих ног. Я легонько пихнула его в плечо носком сапога. Он поднял лицо и наткнулся на мой растерянный взгляд.

– Оклемалась? – беззвучно, одними губами, поинтересовался Верьян.

Зябкий ветер забирался под разодранную рубаху. Взгляд наемника следовал за ним. Я покраснела и неуверенно кивнула.

– Тогда гони уже верующих домой, – произнес он едва слышно.

Легко сказать, а вот сделать…

Руки неосознанно сомкнулись на Оке. Я совершенно не помнила, как надела цепь себе на шею. Теплый камень, касавшийся обнаженной кожи, приятно согревал стиснутые на артефакте пальцы. Неожиданно пришло понимание собственной власти, возможности менять этот мир под себя – в моем распоряжении теперь был океан Силы. Ее не надо выдирать у собственного организма, а стоит всего лишь попросить. Или взять у тех, кто с такой слепой верой смотрит на меня.

Мои ступни оторвались от земли. Отпустив камень и раскинув руки, я медленно воспарила над площадкой. Это было так легко и практически не потребовало усилий, точно кто–то заботливый поднимает тебя на руках.

Взлетев повыше, я поискала глазами Дэрриша. Но взгляд притянуло неподвижное ярко–алое пятно – лицом вниз лежало скрюченное тело Мерчуллы. Из спины у нее торчало окровавленное лезвие, а подсохшая лужа крови рядом с трупом отражала мутное солнце.

Я все вспомнила, правда, с опозданием: и ясное небо морозного утра, и запах дыма, и перекошенные лица, и звон мечей… крики, хруст ребер, раздирающую грудь боль и вкус собственной крови на губах. Вспомнила, как я умерла.

Ладонь сама собой зашарила по груди, лихорадочно, вслепую ища рану, так как посмотреть вниз было страшно. Разорванная копьем спереди и сзади рубаха держалась на честном слове, а засохшая кровь неприятно стягивала кожу. Но самой раны не было. Я вздохнула и продолжила поиски мужа.

Неестественно бледный Император обнаружился почти у самого обрыва. Дэрриш лежал, полуприкрыв глаза и вцепившись в собственный левый бок. Его руки и одежда были в крови, а меч бесполезно валялся в стороне.

Потянувшись к нему через Илану, я почувствовала, что регенерация у Дэрриша идет полным ходом, и занялась более насущными делами.

«Дети Нерана!» – Мое воззвание ласковым шепотом забралось в мысли жителей Острова, точно это был их внутренний голос.

Взгляды присутствующих поднялись вслед за мной. Я растворилась в их сощуренных от яркого солнца глазах, стала частью каждого, а они, в свою очередь, стали частичкой меня. Дети Ока. Или точнее, его родители. Те, кто отдал ему часть себя, чтобы создать здесь свой закрытый мирок и поддерживать существование Нерана.

Как там говорила Юссена? Бог – это тот, кто хранит целостность. Мира, народа, души. Неважно. Бог, дарящий Единение. Вернее, Богиня. Вот что сотворила Ее Императорское Высочество Юссена Мэйла.

Я купалась в любви и почти безграничной власти. Каждый из этих людей любил меня и беспредельно доверял мне, ибо во мне они ощущали себя, верили только себе. Сила била через край. Вскоре мне стало тяжело удерживать ее в себе.

«Пора домой, дети Нерана». – Я выплеснула излишки Силы вниз, на коленопреклоненных людей.

Жители Острова поднимались, помогая друг другу и отряхиваясь. Без суеты и помпы, со светлыми улыбками они покидали место прощания. Каждый из них озаботился каким–то своим важным делом, позабыв о парящей в небе Избранной. Только трехлетняя малышка задрала светловолосую головку и сделала мне на прощание ручкой «пока–пока». Я помахала ей в ответ. Девочка продолжала смотреть на меня, пока несшая ее неранка не скрылась за крутым поворотом.

Когда на площадке остались только Верьян, Дэрриш и несколько трупов, среди которых было и тело Мерчуллы, я неохотно приземлилась на один из четырех столбов. Пепел скрипнул под подошвами моих сапог. Решив все же не искушать судьбу, я села, свесив ноги. Мое настороженное внимание целиком принадлежало спутникам.

Верьян стащил с себя белоснежное одеяние Мудрейшей и занялся сбором трофеев. А Император уже мог сидеть более–менее прямо, хотя все еще продолжал вжимать в бок согнутую в локте левую руку.

– Дэрриш, ты как? – Я надеялась, что беспокойство в моем голосе не превышает допустимую вежливость.

– Нормально. – Император поморщился, пытаясь встать, но после пары неудачных попыток остался сидеть.

– Это ты ее? – Я кивнула на Мерчуллу, чье тело без зазрения совести обыскивал Илиш.

Супруг молча мотнул головой и вновь осторожно улегся на спину. Сложил руки на груди и закрыл глаза. Похоже, эта поза все–таки помогает ему сконцентрироваться.

– Ослепла, детка? – встрял в наш разговор Верьян, стаскивая со Старшей сестры церемониальные браслеты. – Не при делах он – его сразу после тебя подрезали. Честно говоря, я думал, ко мне тоже конец прокрался. Девку… ой, я хотел сказануть, Ваше Величество проткнули, теперь за меня, безвинного прохожего, возьмутся. Да тут очень кстати копье из тебя вылезло. Божественно воссияв, ты мимоходом пожгла тут все, что плохо стояло. Наглядевшись на твои деяния, тетка очень впечатлилась и сама на свой же ножик кинулась.

– В смысле сама? – Я нахмурилась, глядя на паясничавшего Верьяна.

Тот, не выходя из образа, продолжил:

– В прямом. Сразу после того, как повинилась перед честным народом, что она убивица и на преступление ее меч попутал. С душой который.

Ах, ну да… «Избранного богом нельзя убить мертвым железом». Спасибо Юссене, просветила. А Мерчулла не устояла перед искушением проверить эту теорию на практике, узрев такой подарок судьбы, как меч и дура, на которую можно свалить убийство.

Моя Неотразимая, или, как ее назвали на Неране, Разящая. В нашу первую встречу Кирина рассказывала, что именно с этим мечом разделила душу Марита. Редкий человек способен на разделение, да и тот поостережется дробить душу, рискуя посмертием. Лишь сумасшедшая неранка, мучающаяся от невозможности исполнить обет – найти утану.

Возможно, оружие исчезло с Острова и вовсе не случайно. Мать Юфимия постаралась обезопасить себя, сплавив меч контрабандой в Конхол, к алониям на хранение. Что совсем неудивительно, если вспомнить, откуда взялись первые неранки. А той безутешной сестре, что хотела отомстить за смерть утаны, Мудрейшая подбросила обманку. Или не она, а девушка сама стащила фальшивку из Обители, положив начало очередной страшной сказочке о жутких кровожадных тиланцах и пропавшем легендарном мече.

И все было замечательно, пока я не принесла на Остров Неотразимую и не сделала эту легенду былью.

– Кстати, Илиш, тебя–то как сюда угораздило?

– Охранять тебя – моя работа, – с пафосом выдал Верьян и притворно посочувствовал: – Забыла, что ли? Ах да, с памятью у тебя в последнее время не очень…

Нашел чем поддеть, зараза! Что случилось после удара копьем, я не помнила, хоть убей. Впрочем, меня уже убивали – хватит на сегодня.

– Так твой контракт как две седмицы истек, не помнишь, что ли? – Если чему наше совместное путешествие меня и научило, так это отбивать Верьяновы шуточки с лету. – Похоже, провалами в памяти не я одна страдаю.

Илиш приложил руку к сердцу. Будто бы оно у него было!

– Так я на добровольных началах. Из благих побуждений, так сказать.

Где Верьян, а где благие побуждения! Особенно непроплаченные.

Ветер с моря усилился. Рубаху с меня не сдуло только потому, что она присохла к телу вместе с кровью. С каждым мгновением жители Нерана были все дальше от места прощания, вместе с ними убывала и моя Сила.

– Ну–ну, так я и поверила. Куртку дай, охранничек. – Я зябко обхватила себя руками, вцепившись в плечи. – А то я вскорости от простуды помру.

– Да тебя прямое попадание копья не убило, что там какая–то жалкая немочь, – хмыкнул наемник, но куртку все–таки снял и кинул мне.

– Вот и подумай, прежде чем мне врать. Из гроба встану и достану, если что. – Я натянула на себя куртку и блаженно улыбнулась. – Так откуда ты, говоришь, тут взялся?

– Вот любопытная, – проворчал наемник.

– Мне тоже интересно. – Дэрриш приподнялся на локте и вперил в Илиша тяжелый взгляд. – И я привык удовлетворять свое любопытство немедленно.

Верьяна наше пристальное внимание нисколько не смутило. Он перешел к следующему телу и принялся его обыскивать.

– Да оттуда же, откуда и вы.

– Это как раз понятно. – Согревшись, я беззаботно болтала ногами в воздухе. – Непонятно, как ты просочился сквозь стену и где обретался до того, как заявиться на мою казнь.

Верьян почесал свободной рукой нос и ухмыльнулся:

– Да был у одной местной, на постое. Отлеживался. Выволокла она меня за лохмы из прибоя, где я болтался после того, как ваша зверюшка меня с лапы на мелководье все–таки стряхнула. Ох и бесноватая тварь оказалась! Не баба, зверюга хмарная.

Из вредности я уточнила:

– Это морской дракон был, если тебе интересно.

– Не–э, мне неинтересно, Вашество. – Парень намеренно начал грубить, зачем–то строя из себя эдакого недалекого увальня. – Перевезла меня эта тварь, и ладно. А вот девка – приглянулась. Но больно охочая до мужской ласки, заездила совсем. Туго у них на Острове с этим. Фисккусов все каких–то обещала.

Почему–то мне было неприятно это слушать. Перед глазами сама всплывала картина – пустынный берег и свежая могила Эоны.

– Илиш, паясничать–то прекращай! – прикрикнула на него я. – Уши вянут.

Наконец мне удалось хоть чем–то пронять наемника.

– Чего? – переспросил он. – С ушами? Не понял.

– Говорю, слушать твои россказни устала уже. Давай кратко и по делу. Мое божественное терпение не бесконечно.

– Мое тоже. – Дэрриш с трудом, но все–таки поднялся на ноги. – Правда, по другому поводу.

Смутить Илиша, как всегда, оказалось непросто.

– Ну ежели по существу – как пришел в себя, решил по Острову прогуляться, свежим воздухом подышать, то–се… Надо ж после долгого валяния ноги размять, красоты местные со всем тщанием оглядеть. – Наемник приступил к обыску последнего трупа. – Смотрю, казнить кого–то собираются. Дай, думаю, посмотрю поближе…

Я слушала его бред вполуха, напряженно следя за приближающимся Императором. Его штормило, пока он шел ко мне, волоча за собой меч. Дэрриш привалился к соседнему столбу и закрыл глаза, переводя дух. Я смогла разглядеть испарину у него на лбу и залегшие под глазами черные тени.

Верьян сказал, что Императора ранили сразу вслед за мной. Получается, он пострадал из–за меня и я ему не безразлична…

– Лия, ты должна уничтожить Око Богини, – не открывая глаз, вымолвил Дэрриш, разбивая одной фразой все мои робкие надежды непонятно на что.

Я молчала, отстраненно наблюдая, как Верьян обыскивает очередное тело. Понимание того, что Око должно быть уничтожено, давалось мне нелегко. Еще было живо чувство восторга от полета, да и что скрывать, собственной безмерной власти пусть не над Миром – мирком. Добровольно это уничтожить? Как он себе это представляет?!

– Только рука владеющего способна разбить камень, – сказал Император и, упреждая мой вопрос, ответил: – Да, я еще могу слышать твои мысли, направленные на меня.

– Да уж поняла, – хмыкнула я, стараясь вновь не залюбоваться его совершенным лицом и не думать слишком громко о том, что мужчине грех быть таким прекрасным.

– Тогда и другое пойми: пока цело Око, ни ты, ни я не можем покинуть Остров.

Время перевалило за полдень. Не по–осеннему яркое солнце слепило глаза, но не грело. Ветер подхватывал чаек и нес над морем. Они срывались и камнем падали вниз, под воду, чтобы спустя мгновение вынырнуть с добычей.

– Единожды Юссена все же покидала Неран, – не только из чувства противоречия заметила я, отводя взгляд от горизонта. – Правда, как я слышала, ее как раз тогда и прирезали.

Уютно потрескивает костер. От глотка самогона глаза Кирины блестят ярче, а рассказ льется напевнее.

– Лет четыреста назад, следом за Светопреставлением, Великий голод тяжелой поступью прошелся по северным провинциям, не обойдя своим страшным вниманием и Неран – щедрую человеческую дань собрал он с Острова. Рыба обходила наши берега стороной, растения чахли, не успевая расцвести, дичь вымирала, Разделяющие горы не мог одолеть ни один торговый караван. Сестры доедали последнее, вываривали кожаные наручи, пытаясь поддержать угасающие силы. И тогда Мудрейшая приняла решение попросить помощи. Связываться с Хмарью – себе дороже, оставалась Твиана, ближайшая провинция–соседка. Как показало время, кракен дракона не дружелюбнее…

Перемирие заключили, голод отступил, люди понемногу приходили в себя. Торговля между Твианой и Островом была и раньше, в редкие передышки между стычками. Хиленькая, конечно (основной–то поток товаров через прикормленных торгашей уходил за горы).

На одном из таких кораблей и прибыл Рениш рю Дортонер, Его Сиятельство граф Бир (да будет проклято это имя!), доверенное лицо Императора, якобы закончить кровопролитную многолетнюю войну. Раскинули большой белый шатер, столы, накрытые кипенными скатертями, ломились от угощений, щедрые дары сложили у входа на коврики цвета свежевыпавшего снега. Сестрам бы уже тогда заподозрить неладное, увидеть упреждающий знак Богини: отблески снежной смерти. Но Мудрейшая и ее душе– и телохранительницы все–таки вошли в шатер. И ни одна не вернулась. Живой…

Мы с Эоной жадно внимаем каждому слову этой душещипательной легенды.

– Было дело. – Император глубоко вздохнул и открыл глаза. – Только учти, что тогда на Острове осталось второе Око и подготовленная преемница. К тому же Юссена надеялась на перемирие с братом и готова была рискнуть. Однако Единый распорядился так, что Джейслана задержали дела в столице (оппозиция предприняла очередное покушение), а переговоры доверили Ренишу, старшему брату Лутия Бира, что не доехал вместе со свадебным кортежем в Гайдель. Дортонеры уже тогда славились крепкой памятью и мстительностью. Резни, как таковой, кстати, не было – уже после для красоты легенды добавили. Юссену отравили по–тихому – фамильный маг Биров как раз на ядах специализировался, а восприимчивость императорской ветви к зельям уже давно ни для кого не тайна.

Да, в исполнении Кирины история звучала несколько иначе.

– А ты неплохо осведомлен.

Дэрриш слабо улыбнулся:

– Тебе бы моего наставника по императорским хроникам! Меня ночью подыми, и то отвечу, сколько фавориток было у Джеюрена Первого и при правлении какого по счету Дарвикса вспыхнуло восстание Трех провинций.

– Веселое у тебя было детство.

Мы обменялись понимающими улыбками.

– Я бы сказал – занятное.

– Вернее, занятое.

Силы возвращались к Дэрришу прямо на глазах. Я сильнее закуталась в куртку Верьяна и прислушалась к себе.

Император тянул Силу из Ока через наши Иланы. Отток был небольшим и, пока здесь находились подпитывающие артефакт люди, для меня совершенно незаметным.

– Мы привязаны к этой земле, как если бы были прикованы кандалами. – Тыльной стороной ладони Дэрриш качнул закопченные цепи на столбе. Те в ответ совсем немузыкально скрипнули. – Ты уверена, что хочешь быть заперта здесь? И стать тюремщицей для всех остальных?

– Полагаешь, быть запертой во дворце – участь много лучше? – Я съехала по столбу вниз и оказалась прямо напротив Дэрриша. – И для всех живущих на Острове людей лучше быть мертвыми, но в свободной Империи, так?

– Неран войдет в Империю как самостоятельная провинция. – Супруг тоже вслед за мной повысил голос. – Слово Императора!

Я уперла руки в боки, как сварливая лавочница, торгующаяся до последнего толина.

– А мне какая от этого польза? Что будет со мной? Я тоже стану частью Империи? Если ты еще не заметил, могу пояснить: меня эта мысль давно не прельщает!

Дэрриш вдруг стал отчужденно–официальным.

– Ты сможешь воспользоваться Ключом.

– Что? – Я не поверила своим ушам.

Император выпрямился и сцепил руки за спиной.

– Как только исчезнет стена, можешь возвращаться домой. Я не стану препятствовать.

Согласна, презрительное фырканье, прозвучавшее в ответ, – это не очень вежливо, но удержаться не смогла.

– Эст благополучно помешает мне и без твоего участия.

Взгляд синих глаз был холоден и непроницаем.

– Как только Око будет уничтожено, мощь Единения вновь перейдет к императорскому роду. И, думаю, я смогу избежать Третьего Светопреставления собственными силами. Никто из моих подданных не посмеет тебе помешать.

– Слово Императора?

– Слово Императора.

Он протянул мне руку для скрепляющего рукопожатия. Наши ладони почти соприкоснулись, когда неподалеку раздался голос Верьяна:

– Эй, голубки!

Развернувшись на голос, мы попали в облако зеленого порошка, который Илиш вытряхнул из платка прямо нам в лицо. Непроизвольный судорожный вдох, и мир сначала поплыл перед глазами, а потом и вовсе исчез.

Второй раз за утро – это уже слишком!

Глава 22

Меня окатили водой. Ледяная, горько–соленая с привкусом йода, она заставила меня закашляться и прийти в себя. При попытке утереться я обнаружила, что крепко привязана к столбу. Где–то по соседству выругался Император. Кое–как проморгавши» от едкой морской воды, я разглядела знакомую девичью фигурку на фоне размыто–розовеющего неба. Передо мной стояла Ее Сиятельство герцогиня Рианская в мужской одежде и с непокрытой головой. Вместо замысловатой прически – туго заплетенная коса. Вместо любимого небесно–голубого цвета в наряде – непритязательно–темный.

По бокам от герцогини стояли на редкость серьезный Верьян Илиш и цинично усмехающийся Алестатор рю Дортонер, младший сын графа Бира.

Я дернулась. Под моими сапогами хрустнула каменная крошка. Опустив взгляд, я увидела осиротевшую цепь и расходящиеся меловые лучи гексаграммы (судя по скребущим звукам, изредка пробивающимся из–за шума моря, магическую фигуру еще дочерчивали).

Дэрриш сказал, что камень под силу разбить только владельцу. И, кажется, я догадываюсь, кто именно вложил Око в мою ладонь и хорошенько треснул им о столб. Была б моя воля, всех змей с головы этого кое–кого оборвала.

Ситуация требовала от меня заорать «Предатели!» и плюнуть – до кого доплюнется. Что скрывать, раньше я как раз так и поступила бы. Но меня уже столько раз предавали, что стало почти обыденностью. Теперь же я думала о том, что силы, которые могли бы быть потрачены на истерику, мне еще пригодятся.

Император поймал мой взгляд.

«Ключ. Воспользуйся!» – только эти два слова я смогла вычленить из того вихря смазанных образов, что возник у меня в мыслях. Дэрриш опять оказался прав, общаться телепатически даже с помощью Илан не так уж легко.

– Нет, – вслух громко ответила я, к удивлению всех присутствующих.

Да, Дэрриш спасал меня из чувства долга, но бросить мужа в свою очередь мне не позволяла совесть. По крайней мере, пока…

Возможно, меня ждала телепатическая оценка Дэрришем моих невеликих умственных способностей, но в этот самый момент Велисса подошла к хмурому Императору, проверявшему связывающие его веревки на прочность. Меня девушка подчеркнуто игнорировала.

– Какая приятная встреча, Дэрриш.

Неужели этот выдержанный прохладно–ровный голос принадлежал взбалмошной Велиссе?! Ни истеричных ноток, ни дрожания, ни тени гневливости.

– Вот уж не сказал бы, – пожал плечами в ответ мой супруг.

Герцогиня вытащила у него из–за ворота и сдернула цепь со знаком Императора. Велисса пропустила меж пальцами платиновую цепочку, задержав в ладони сам кругляш императорского медальона.

– А были времена, когда говорил… – Тонкие пальчики легонько оглаживали вплавленные в платину камни. – Много красивых слов. О чувствах, нежности, страсти и верности.

Дэрриш взорвался:

– Вел, ты предала меня! Нет, ты предала Империю! А какой любви может сейчас идти речь?

Герцогиня едва изогнула губы в полуулыбке.

– О любви между нами речь не идет очень и очень давно, не так ли, Дэш?

Удивительно, но Император виновато опустил глаза.

– Велисса, я не принадлежу себе, ты же знаешь… Я – раб. Раб титула, Империи, Единого…

Цепь со свистом рассекла воздух в пяди от лица Императора. Тот даже не вздрогнул. Девушка подбросила медальон на ладони и повесила его себе на шею.

– Что ж, теперь будешь только моим рабом.

Смиренная улыбка осветила лицо Дэрриша.

– Все в руках Отца моего Небесного. Лишь Ему я волен служить, презрев другие мирские подневольности…

– Ну–ну, мой возлюбленный Император, – холодно перебила его Велисса, – вот только не нужно проповедей!

– Вот я ему то же самое говорю постоянно, – не смогла удержаться я, чтобы не пробурчать себе под нос. – Почти теми же словами.

Получилось неожиданно громко. Дэрриш с обидой покосился в мою сторону, а Велисса наконец снизошла: обратила на меня внимание, смерив презрительным взглядом.

Я пожала в ответ плечами. Зачем на правду обижаться?

– И ты променял меня на это. – Вопреки ожиданиям в голосе герцогини не проскользнуло ни одной уничижительной нотки – чистая констатация факта.

Дэрриш холодно улыбнулся:

– Тот обмен, если помнишь, твоих рук дело. Ты сама подложила «это» в мою, нет… нашу постель, аргументируя свои действия «благом Империи» и «высшей целью».

Изящные пальчики Велиссы вцепились в медальон.

– А ты не сильно–то сопротивлялся представившейся возможности! – Молодая женщина рассерженно притопнула.

– Бросай эту клоунаду, Вел. У тебя скверно выходит роль расчетливой стервы, – скривился мой супруг. – Вот подрастешь…

– Айаделла! – перебивая его, повелительно и зло крикнула герцогиня, наконец выходя из себя.

Я почувствовала дыхание Силы за секунду до последовавшего мощнейшего удара. Меня всего лишь вжало в камень. Загудело в висках. Голова Императора сильно мотнулась, носом пошла кровь. Дэрриш сполз по столбу, падая на колени.

– Не знал, что тебя возбуждают подобные игры, дорогая. – Он утерся о плечо. – А то мы обязательно это попробовали бы…

– Замолчи!

– Спокойнее, девочка. – Из–за наших спин к Велиссе вышла женщина весьма преклонных лет.

Она шла, тяжело опираясь на посох. Объемный плащ плескался на ветру, а на груди мягко светилось изначальное Око. То самое, что когда–то помогло Алестатору Биру захватить двух неранок и одну беглую Избранную. Похоже, стена вокруг Острова в целости и сохранности, а я по–прежнему не могу воспользоваться Кольцом Пути, даже если бы захотела.

Белые и мягкие на вид волосы старухи почти полностью были упрятаны под маленькую темную шапочку с вышитой по краю вязью рун, что полагалась только Мастерам Наивысшего ранга. А если учесть, что этот статус в Гильдии магов доставался исключительно мужчинам или аалонам, каждую из которых я знала лично, вывод напрашивался сам собой.

«И какой же?» Либо я сошла с ума, либо мир.

Боюсь, наша с Дэрришем участь незавидна, принимая во внимание гексаграмму для жертвоприношения. Обратный тривиум усиления явно смещен в сторону пространственной магии. Старуха определенно собирается сотворить разрыв в межмировом пространстве, используя нас с Дэрришем в качестве топлива. Проще говоря, кое–кто в очередной раз торопит очередное Светопреставление.

И место для этого выбрано чертовски удачное – стена сдержит излишне прытких имперских магов. Разумеется, потом ее тоже снесет, затянув в пространственную воронку, но будет уже слишком поздно – процесс станет необратим.

– Но, Айаделла, этот… – узнаваемо–капризно начала Велисса.

– …Будет твоим, если ты захочешь. Я сотворю тебе точно такого же, обещаю, – перебила герцогиню старуха. – Позже.

– Но…

– Позже, – с металлом в голосе повторила колдунья. – Сейчас нам необходимо провести ритуал.

– Да, конечно.

– Вот и умница. – Старческая рука погладила Велиссу по щеке. – Иди к мальчикам, не мешай бабушке.

Велисса послушно пошла, куда послали, а старуха заковыляла к нам. Со словами «ух, баловник» она походя потрепала коленопреклоненного Дэрриша по макушке. Его голова безвольно повисла. Точно прицениваясь, Айаделла встала напротив, задумчиво изучая меня через прищур водянисто–голубых глаз.

«Интересно, что за школа?» – Я вернула ей оценивающий взгляд. Старуха улыбнулась:

– Изменяющих. И пространственная, – ответила она на не высказанный вслух вопрос. Навершие посоха сверкнуло, будто в подтверждение ее слов. – Ну здравствуй, Аурелия. Давно мы уже не виделись, девочка.

Ей действительно удалось меня удивить.

– Мы с вами знакомы?

– Ближе, чем ты думаешь. Вот, например…

Ее черты неуловимо изменились, очертания фигуры поплыли, раздаваясь в стороны. Передо мной стояла первая камеристка Ее Сиятельства.

– Не узнаешь меня, девочка? – Голос тоже изменился.

– Айда!

Полное лицо расплылось в ласковой довольной улыбке, а затем сморщилось. Глаза подернулись бельмами. Фигура сгорбилась и высохла.

Да это же та старуха с тиланского базара!

– Ну как, помог тебе бабушкин браслетик, доченька? Не оплошал?

Колдунья изменилась еще раз. Идеальная осанка, строгое лицо, искореженные артритом руки… Бабуля!

Это был удар ниже пояса. Слезы набежали на глаза. Женщина мягко перетекла в тот облик, в котором появилась перед нами.

– Но как?..

– Надо же было поспособствовать Избранности, Аурелия. Твоя престарелая тетка должна была умереть двадцать лет назад. Моя воля – вот что поддерживало жизнь в ее тщедушном теле. День за днем я насаживала твою душу на крючок ложного предназначения, чтобы в нужный момент подсечь и вытащить. А дальше гильдейский Совет Двенадцати. Они слепили Избранную практически без моего непосредственного участия.

Ловким едва уловимым движением старуха сдернула с моей шеи тоненькую цепочку с каплевидным кулоном из непрозрачно–розового камня. Именно он привел в чувство меня в ту несостоявшуюся первую брачную ночь и снял магическое принуждение, позволив сбежать.

– Это больше ни мне, ни тебе не пригодится. – Камень пылью рассыпался в ее узловатых пальцах. – Хороший все ж получился у меня амулет, да жаль, одноразовый. Силы–то вложила в него немерено. К тому же всю дорогу от Конхола до Тиланы на нас с тобой настраивала, привязывала. А уж следящее и направляющее заклятие как вплела – ничем не перешибить было. Оставалось лишь дождаться, пока ты доберешься сюда, время от времени подтасовывая случайные встречи с нужными спутниками. Ты, конечно, не делала мою задачу легче. Даже вон пришлось паренька нанять, чтобы сотворенная мной Избранная окончательно не сгинула на дорогах липового Пророчества.

Сухой кивок в сторону Верьяна. Тот ухмыльнулся и пожал плечами, поймав мой ненавидящий взгляд.

– И Леся… то есть Алестатора тоже вы подкупили?

– Нет, деточка. – Старушечье лицо сморщилось в чуть ли не благосклонно–ласковой улыбке. – Его ненависть и готовность нам помогать – целиком твоя заслуга.

Веревки врезались мне в кожу – так сильно было желание ее ударить, а непонимание грозило свести меня с ума.

– Но Пророчество… Я же читала Пророчество! – с детской обидой выкрикнула я.

– Это которое же? – ехидно поинтересовалась бабка. – Благодаря моим усилиям по Империи ходит несколько вариантов, причем некоторые из них друг другу противоречат. Сейчас–сейчас – подожди… – Волшебница закрыла глаза и продекламировала:

Свет обернется тьмой безгрешной,

Тьма – тусклым светом. Радость встреч

Закроет вслед за странницей нездешней

В знакомый мир погибельную дверь.

Судимая плебейскою молвою.

Уйдет она, земли родной дитя,

Владеть свободой, окропленной кровью,

Из бездны хаоса вернув саму себя.

Уйдет с дорог предательства и славы,

В огромном множестве пройдя одной тропой,

Перечеркнет пророчества лукавых

Стальным клинком – оплавленной судьбой.

Там во владеньях сумрака и света

Сотрется смысл каждой из побед.

И ложь одних, как в оправданье века,

Сломает мироздания хребет.

Это?

Я мотнула головой.

– Ну тогда, значит, «Тьма обернется Светом согрешившим…» – догадалась Айаделла. – Тоже неплохой вариант. Хотя этот мне нравится больше. Эх, баловалась я по молодости стишатами.

Я стала понимать, каким облапошенным дураком чувствовал себя Эвальд Мудрый во время рассказа Юссены. Мерзко было ощущать себя отмычкой, с помощью которой грабитель добрался до вожделенных сокровищ.

– Но зачем все?

Айаделла наклонилась ко мне и заговорщицки подмигнула.

– Власть, девочка, – тихо проговорила она. – Банальная безграничная власть. Старые боги изжили себя, пришло время новых. Тех, что создам я. А вы мне поможете, открыв ворота Хмари – высшего олицетворения изменения. Ваша смерть активирует гексаграмму и впустит перемены, уничтожив прежний мир. Ты же хотела перемен, Аурелия. Помнишь?

– Помню, – призналась я. – Много чего. И раз уж между нами больше нет секретов, может, все–таки примете свой истинный облик, ална Астела?

Женщина мягко улыбнулась и покачала головой.

– Когда–то меня звали и этим именем, но тот облик не был истинным.

– Айаделла! – подала голос Велисса, отскакивая от набегающей волны. – Прилив! Нас скоро отрежет от тропы.

– Да, девочка, ты права, хватит лирики. – Колдунья с силой, странной для костистой старушечьей руки, надавила на плечо, заставляя меня опуститься на колени. – Ритуал давно пора начинать! Идите–ка наверх, там посуше будет. Я сейчас.

Пропустив вперед себя Велиссу, Лесь спокойно прошел мимо к тропе, едва мазнув взглядом. Эх, недаром злопамятность Биров вошла в поговорку.

Старуха уже протянула руку, чтобы вырубить меня так же, как Дэрриша, когда вмешалась длинноносая судьба.

– Эй, Вашества, погодите! – крикнул Верьян.

– Что такое? – обернулась к нему Айаделла.

Илиш почесал нос и кивнул на меня:

– Куртка на ней моя.

Все опешили.

– И что? – спросил Лесь, со значением положив ладони на рукоять меча.

Жилка Верьяновой рачительности так легко не перешибалась.

– Так снять надобно! Любимая она у меня, трофейная.

– Будет тебе новая, мальчик. Потом. – Старуха попыталась унять наемника способом, опробованным ранее на Велиссе.

– Это еще когда будет! – отмахнулся Илиш. – А замерз я уже сейчас. Ей все равно, а мне каково в одной рубахе!

– Верьян Илиш! – Колдунья пристукнула посохом.

Тот уперся, как святой отшельник–мученик пред дверьми борделя.

– Нет, я, само собой, на контракте, но соображалку отключать я не подписывался!

Вода прибывала, и времени на споры не оставалось. Старуха наверняка с удовольствием распорядилась бы прирезать зарвавшегося наемника, но кто знает, как поведет себя гексаграмма, предназначенная совсем для другой жертвы.

– Снимай, только быстро, – приказала Айаделла. – Алестатор, проследи за ним. Привяжите девчонку, как было. И не задерживайтесь тут – время выходит.

Лесь, приложив к груди правый кулак, поклонился.

– Пойдем, Велисса. Ненавижу мочить ноги, – пробурчала старуха.

Опираясь одной рукой на посох, а другой на локоть герцогини, она поковыляла к тропе. Вода расступалась на их пути.

– Ну что, жлоб, забирай свою вонючую куртку! – Я все–таки не удержалась от удовольствия плюнуть в наемника, но не попала, так как этот подлец скользнул мне за спину.

– Когда загадить только успела? – пропыхтел Верьян, борясь с узлами. – Давал же совсем чистую.

Я гордо промолчала, сверля взглядом стоящего напротив Леся. Держа наготове обнаженный меч, тот отвечал мне полным равнодушием. Вскоре мои руки были свободны.

– Подавись! – Я встала с колен, стянула куртку и кинула ее прямо в воду.

Точнее, попыталась. Рука Верьяна змеей подхватила любимицу.

– Чего творишь, хмарова девка! – возмутился наемник, надевая куртку. – Она ж и так наполовину мокрая уже.

Он вновь заломил мне руки за спину, скручивая их веревкой. А после с силой опустил меня на колени, как прежде до него Айаделла, прямо в ледяную воду, доходившую мне уже до середины бедра. От поднятых брызг рубаха намокла и окончательно сползла с плеч, обнажив грудь уже полностью. Золотом блеснуло на плече кольцо Иланы.

Неожиданно покраснев, Лесь отвернулся. А Верьян ухмыльнулся и подмигнул.

– Удачного плаванья, детка! – беззвучно произнесли Верьяновы губы, а камень в его руке прошел в волоске от моего лица. Я послушно уронила голову на грудь, расслышав, как он произнес уже громче: – Ну что, друг, поплыли! – Шумно, поднимая тучи брызг, Илиш двинулся туда, где дожидались герцогиня с Айаделлой.

Из–за упавшей на глаза челки мне было видно, как Лесь дернулся в мою сторону проверить узлы, но в последнее мгновение передумал, не стал лезть в воду, а, стремительно развернувшись, последовал за весело насвистывающим Верьяном.

Вода быстро поднималась. Вскоре она уже скрыла мои торчащие от холода соски. Линии гексаграммы под ее толщей не размывались, а, наоборот, становились как будто четче, ярче. Знаки магических школ делались объемнее, наливались светом.

Я проверила веревку. Такой прочный на вид узел распустился с одной попытки. Я не стала вскакивать с места и вообще лишний раз шевелиться. Наверняка Айаделла собирается контролировать выброс Силы с безопасного расстояния. И если не получится нас утопить, всегда можно попробовать применить другие, менее гуманные способы.

Благо Дэрриш был выше меня ростом, и, когда волна добегала мне уже до подбородка, его плечи все еще возвышались над водой. Набрав побольше воздуха, я нырнула. Плыть под водой с открытыми глазами – то еще удовольствие. Поэтому, определив направление, я зажмурилась и стала продвигаться на ощупь. Мокрая веревка почти не поддавалась. Срывая ногти и помогая себе зубами, я все–таки с ней справилась.

Да только наше положение лучше не стало. Дэрриш, которого больше не удерживала у столба веревка, стал заваливаться вперед. Поднять его мне не хватало сил. Усилия сжигали кислород вдвое быстрее, воздуха стало не хватать, и я на мгновение вынырнула, после чего опять устремилась вниз.

Гексаграмма запылала ярче. Ее «пространственный» луч запузырился хмарно–серым. Вода там стала вязкой на вид и густела с каждым мгновением. Я усерднее затрясла Императора, но никакого отклика не последовало. С горем пополам мне удалось–таки придать ему более–менее вертикальное положение. Однако голова Дэрриша уперлась во что–то твердое. Не поверив глазам, я попыталась всплыть сама, но больно ударилась макушкой о поверхность. При движении в сторону мои руки натыкались на стены, образованные малым шестигранником взаимодействия в центре гексаграммы.

Мы точно рыбки в аквариуме с крышкой. Кровь стучит в висках, воздух распирает легкие. Хмарь вбирает в себя все больше воды, придавая ей причудливые уродливые формы… Это конец.

Перевернувшись на спину, сквозь мутную качающуюся поверхность я увидела расплывающуюся темную фигуру. И представила довольную улыбку на лице Айаделлы, наблюдающей мои беспомощные барахтанья. Это сподвигло меня на последнюю отчаянную попытку.

«Дэрриш, очнись! – молила я, но не Единого, а мужа, пытаясь дотянуться до него через Иланы и одновременно вдыхая ему в рот воздух. – Ты мне так нужен! Одна я не справлюсь».

Император открыл глаза, а его руки сомкнулись на моем горле, выдавливая из меня остатки воздуха.

Меня не стало. Опять.

* * *

Две сущности слились воедино. В то же мгновение не стало Дэрриша, божественного потомка, не стало Аурелии, олицетворения Богини. Фальшивое Пророчество Айаделлы свершилось – мы породили Мессию, нечто совершенное, целое, Единое.

Стекло гексаграммы брызнуло в разные стороны. Мы–Оно медленно воспарили над жертвенником, исходившим от нас свечением разгоняя сумрак, упорядочивая хаос. Окружающая Остров стена треснула, как скорлупа, выпускающая птенца на свободу. Он взмахнул крыльями и полетел изменять открывшийся ему Мир.

Маленькая фигурка, стоящая у грани Межмирья, была снесена поднятым вихрем, как сухая, отжившая свое ветка.

Хмарь исходила из Мира. Он медленно выдавливал ее из себя, восстанавливая свою целостность, заживляя язвы на межмировой ткани.

Ибо Бог – это судьба Мира, а Мир – это удел Бога…

ЭПИЛОГ

Мы с Дэрришем просто молча шли рядом, избегая любых соприкосновений. Я куталась в куртку с чужого плеча, а куда более предусмотрительный Император сдернул с кого–то из личной охраны теплый плащ. Оба грязные, измотанные, бесовски усталые, но упрямо передвигающие ноги, мы делали все, что угодно, лишь бы не разговаривать.

Оказалось, быть единым целым, как любят аллегорически выражаться авторы дамских романов, – не столь уж приятная штука. Но особенно отвратителен процесс разделения – словно кто–то бездумно–жестокий рвет тебя пополам. Ты как будто чувствуешь себя инвалидом, а свое тело – ровно в два раза меньше, поскольку то, что когда–то было частью тебя, шевелится рядом, вызывая ужас и чувство брезгливости.

Именно такие бесполезные половинки нашел Эст Сотворитель, когда прочесал сначала северный, а потом и южный берега Нерана, после того как застал место прощания с Мудрейшей развороченным магическим взрывом. Ни одной живой души Верховный маг Империи там не обнаружил – неживой, впрочем, тоже. Как причитал (ей–Единый, причитал, не вру) позже Эст, он испугался, что нас раскидало по соседним мирам, если судить по паре зарубцевавшихся тоннелей в межмировой перемычке.

Честно говоря, что мне, что Дэрришу в тот момент было откровенно наплевать, кого и куда выкинуло. Дрожащие, полуголые, мы старались держаться друг от друга подальше. По иронии судьбы располовиненный мессия обнаружился в том самом месте, куда когда–то выкинуло нас с Эоной.

К тому моменту как императорскую чету нашла первая поисковая группа, в залив подтянулась и вторая, возглавляемая Машэтрой. Лидеры обеих имели между собой разговор на весьма повышенных тонах. Шансы были примерно равны – последние события высосали Силу на много миль вокруг, а на собственных ресурсах магам было не разбежаться. Зато у той и у другой из сторон имелись в наличии веские колюще–режущие аргументы. Пришлось императорской чете выходить из «постмессийного» шока, дабы возвратить так называемую «беседу» в более цивилизованное и менее кровопролитное русло.

К слову, Дэрриш показал себя настоящим Императором. Такую речь толкнул о межнациональном и внерелигиозном единстве – заслушаешься. Говорил как по писаному – красиво, аргументированно, гладко. О судьбах мира, о предназначении, что есть у каждого, о взаимопонимании между полами. И тому подобное. Но в какой–то момент мне стало тошно это слушать. Я подошла к мужу и подергала его за плащ:

– Дэрриш, прости, можно тебя ненадолго прервать?

Застигнутый врасплох на середине фразы о всепрощении, Император ошеломленно кивнул.

Люди были измотаны не меньше нашего. А еще больше – испуганы. Пытаясь согреться, я спрятала руки в широкие манжеты великоватой мне куртки.

– Достопочтенные, как ни странно, Богиня любит нас. – Неранки поддержали меня нестройным одобрительным криком. Но тотчас притихли, услышав следующую фразу: – И Единый нас тоже любит. Любят боги, удача и судьба, иначе никто из нас не стоял бы сейчас здесь. Хотя почему вы меня слушаете? Вы вообще знаете, кто я и как меня зовут?!

Замешательство грозило затянуться.

– Вот вы, Эст Сотворитель, как бы ответили на этот вопрос?

Верховный маг поклонился. Его длинные, наполовину седые волосы трепал ветер.

– Если Ваше Величество приказывает…

Мой взгляд потяжелел.

– Приказывает.

Эст навалился на посох.

– Передо мной Ее Императорское Величество Лия Всемилостивейшая, она же предсказанная Избранная.

– Благодарю, Верховный. К сожалению, ваш ответ неверен. – Я повернулась к воспрянувшей духом Машэтре: – Теперь ваша очередь, Старшая сестра.

Та тоже недолго мешкала:

– Мудрейшая Мать Юрель снизошла к дочерям своим, за это они денно и нощно прославляют Богиню.

– Тоже неверно, – вздохнула я и в задумчивости уставилась на потрепанный имперский дракар.

Неожиданно всплыла в памяти ночь прибытия на Остров. Шторм. Погоня. И Эона. Здоровая, как всегда паникующая. Еще живая.

«Мы на Неране, Рель!» – Луна отражается в счастливых глазах…

– Мне можно ответить? – Дэрриш легонько коснулся моего плеча.

Я дернулась, точно меня ударили со всего маху.

– Прошу. – Смешок. – Так кто я?

Невозможно–синие глаза смотрели прямо и твердо.

– Моя жена – перед Единым и людьми. Та, что спасла всем нам жизнь.

Он тоже ошибался. Они все ошиблись.

– Но сначала поставила ее под угрозу. – Я немного помолчала, прежде чем продолжить. – Впрочем, Его Императорское Величество прав в одном – мы муж и жена. У нас все общее. В том числе народ. Гражданские войны нам не нужны, зато новая провинция была бы кстати. Не так ли, Верховный маг Эст Сотворитель?

– Вы правы, моя Императрица. – Мужчина сначала усмехнулся, а потом захохотал в голос. – Как всегда.

– Машэтра?..

Женщина отвела взгляд.

– Мудрость Матери неоспорима.

– Вот и отлично. Люблю, когда меня понимают. А теперь прошу простить, у меня есть важное неотложное дело, и компания мне не нужна. – Я повернулась спиной к ошеломленным подданным.

Никто не посмел меня остановить, а ветер даже наоборот – точно подгонял. Прежде чем скрыться в расщелине, я бросила через плечо:

– Ах да, меня зовут Аурелия. – И зачем–то добавила: – Это означает «золотая», я узнавала.

Увязаться следом за мной сумел только Дэрриш.

Тропа уперлась в скалистый обрыв и ворочающееся в неудобном каменистом ложе меж берегом и горизонтом темно–серое море.

Было холодно и ветрено. Широкий галечный пляж под обрывом пустовал. Тюлени, или, как их называли на Острове, тэнга, ушли в открытое море, подальше от магических катаклизмов. Со времени похорон на могиле Эоны установили обтесанный камень. На нем была высечена одна–единственная руна на старотеленском – «утана». Она означала одновременно верность и силу.

– Привет. – Мои пальцы легонько пробежалась по шершавой поверхности гранита. – Я вернулась, как обещала.

Ветер трепал, то и дело швыряя мне в лицо, вновь отросшие волосы. Дэрриш, догадавшийся завязать свои в низкий хвост, любовался пейзажем беспрепятственно.

– Красиво тут.

– Красиво. – Я выплюнула прядь, забившуюся в рот при ответе, и обиженно повернулась к нахальному ветру лицом.

– Может, поговорим? Вроде есть о чем… – Император последний раз скользнул по горизонту взглядом и обернулся ко мне.

Неожиданно у меня подогнулись колени, и я без сил сползла по шершавому валуну на стылую землю. Муж присел рядом.

– Аурелия? – Мы по–прежнему боялись коснуться друг друга. – Все в порядке? Ты как себя чувствуешь?

Аурелия. Так странно было слышать свое имя из его уст. А еще – называть про себя Дэрриша мужем…

– Как идиотка, – буркнула я.

– Интересное определение, – хмыкнул Дэш.

– Главное – точное.

– Что заставляет тебя так говорить?

Мой взгляд, казалось, прикипел к белому рваному шраму у меня на запястье.

– Существующая действительность, – криво усмехнулась я, отдергивая рукав.

Проследив за направлением моего взгляда, Император промолчал.

– Надо же. Столько преодолеть, пережить, буквально вымучить сопротивление, сломать себя и собрать чуть ли не заново, а в результате оказывается, что я не сделала ни одного самостоятельного шага. Понимаешь, Дэрриш, ни одного! – Я схватила его за руку, позабыв об осторожности. Гнев на себя разъедал меня изнутри. – Правильнее было вообще ничего не делать. Зачем тогда все?

– Что именно? – как–то отстраненно поинтересовался Дэш.

– Ну… это… все. – Я попыталась сформулировать мысль, но облечь чувства в слова мне не удалось.

За что погибла Кирина? Умерла Эона? Лишился веры в идеалы, в близких Лесь? Пожертвовала гордостью, предала свою любовь Велисса? Я уже не говорю о других брошенных в мясорубку «божественных игр» жизнях.

Это было странное состояние. Понимание собственной несостоятельности, никчемности. Что бы я ни делала, все было зря. Никому не нужно. Все это время можно было спокойно просидеть во дворце, и ничего не изменилось бы. А как я собой все это время гордилась! Втайне даже от себя самой. Как же, Избранная, отказавшаяся от своего Предназначения! В первый раз в жизни я пошла против всех, приняла решение отстоять свою независимость, выбрала, как жить. И не догадывалась, что на самом–то деле все решили за меня, просчитали каждый мой шаг.

Сколько чужих жизней перечеркнуто зря! И все из–за моей гордыни и эгоцентризма! Из–за моей же неспособности подумать и взять на себя ответственность – за себя в первую очередь.

И, конечно, вранье. Горы вранья. Все врали всем.

Меня колотило. Дэрриш осторожно высвободил руку и как–то очень бережно притянул мое трясущееся тело к себе, точно ожидая, что я в любой момент начну вырываться.

Напрасные волнения.

Мне просто необходим был якорь, чтобы судорожно в него вцепиться и разрыдаться. Слезы текли и текли, рыдания рвали горло. Император стойко сносил обрушившийся на него слезливый потоп, а я чувствовала себя дурой больше, чем когда бы то ни было прежде. Что заставляло реветь меня еще жалостливее и надрывнее.

– Знаешь, у тебя отлично получается. – Голос Императора был спокоен и рассудителен, как никогда.

В ответ – мое оторопелое молчание.

Через некоторое время я с трудом произнесла:

– Что именно?

– Расслабляться. Я вот так не умею. Завидую тебе.

Дэрриш взъерошил мне волосы. Я инстинктивно мотнула головой, высвобождаясь. Он тотчас убрал руку.

– Это ты сейчас так пошутил, что ли? – Я никак не могла определиться: обидеться или подождать, а потому просто попыталась незаметно утереться рукавом.

– Что, не получилось? – Дэрриш протянул мне непонятно как оказавшийся у него в руках платок.

Я смущенно взяла его и с чувством высморкалась.

– Кто тебя научил отвечать вопросом на вопрос?

– А тебя?

Мы переглянулись и захохотали, как ненормальные.

– Ты знаешь, резкая смена настроений – первый признак расстроенной психики.

– Если быть откровенным, ни демона хмарного не понял из того, что ты сейчас сказала.

– Да это я к тому: по всему выходит, что мы с тобой сумасшедшие.

– А ты не знала?

– Догадывалась.

Дэш взял в ладони мою правую руку и тихонько сжал.

– Лия…

– Мм?

Император ненадолго замолчал, прежде чем признаться.

– Мне тоже нелегко далась эта история с Пророчеством, – через усилие произнес он. – И еще сны эти…

– Какие сны?

Последовавшая за моим вопросом пауза была длиннее предыдущей.

– Знаешь, я тоже мог переноситься к тебе. Но у меня были всего лишь крохи твоего Дара, поэтому мое присутствие почти никак не проявлялось.

– И когда… когда ты?.. – Мне снова не хватало слов.

– Когда я был рядом? – понимающе усмехнулся Дэрриш. – Например, в ту ночь, когда вы собирались с тем парнем, Илишем, идти на дракона.

– Псевдодракона, – совершенно машинально поправила я.

– Какая разница. Я тогда чуть камердинера не прибил. Он разбудил меня, как раз когда это творение Хмари из озера полезло. Места не находил себе, пока ты во дворце не объявилась. Извини, был несдержан…

Он с нежностью провел пальцами по рваному шраму у меня на запястье. Я вспыхнула и отвела взгляд, но свою руку из его ладоней вырывать не торопилась.

– Раз уж разговор зашел, что будет с Илишем?

Дэриш помрачнел:

– Хочешь сказать, если его найдут?

Что–то подсказывало мне, Верьян жив. Пускай это была только надежда, но я не собиралась от нее избавляться. К тому же горгоны на редкость живучи.

– Тебя так беспокоит его судьба? – спросил муж, не дождавшись от меня ответа.

Я твердо посмотрела в его невозможно синие глаза:

– Да.

– Почему? – Вопрос был задан спокойно, почти отрешенно.

Теперь настала моя очередь взять паузу для обдумывания ответа.

– Он меня спас. Не единожды. Каковы бы там ни были его мотивы, я обязана, понимаешь, обязана Илишу жизнью.

Император вдруг стал холоден и неприступен, как стоящий рядом надгробный камень Эоны.

– Не обманывай себя, Аурелия. Все это Илиш делал лишь потому, что ему хорошо заплатили. А еще – чтобы ты умерла на жертвеннике. Если бы не Предназначение, мы бы оба там умерли. Во славу Хмари.

Неожиданно для себя самой я схватила мужа за руки и принялась горячо его переубеждать:

– На самом деле Верьян не такой гад, каким хочет казаться! Я это точно знаю. Просто его слишком часто предавали, и предательство вошло у него в привычку. И там, на жертвеннике, только благодаря ему мои руки остались свободными, и я смогла до тебя дотянуться. Понимаешь?

– Понимаю, – процедил Дэрриш.

Бесполезно. Я выронила его руки и отвернулась.

– Я прошу за него. Если, конечно, для Всеблагого Императора моя просьба хоть что–то значит… – Мой голос сорвался.

Вот идиотка!

– Разумеется, значит. – О, мне прекрасно был знаком этот прохладно–отстраненный тон – именно таким Император ставил на место зарвавшуюся Велиссу. – Если Всемилостивейшая Императрица желает, особым императорским указом с Верьяна Илиша будут сняты все обвинения, а повторно заключенный контракт с Гильдией магов Ойстры – расторгнут. Кроме того ему будет пожалован патент на освоение земель, ранее известных как Проклятые острова. Этого довольно?

– Благодарю, – выдавила я, чувствуя, как возникшие между нами теплота и взаимопонимание бесследно исчезают.

Император сухо кивнул.

Ветер усилился, небо у горизонта посмурнело. Чайки летали низко, то и дело пикируя к воде. С большой долей вероятности к ночи можно ждать шторма.

Видя, как я безуспешно борюсь с ветром и собственными волосами, Дэрриш потянулся к своему хвосту. Освобожденная иссиня–черная волна затрепетала на ветру.

– Держи. – Он протянул мне витой шнур, одновременно пытаясь свободной рукой отвести с лица волосы. – Не могу смотреть, как ты мучаешься.

– Предлагаешь сразу повеситься?

Дэш засмеялся, продолжая протягивать шнурок. Поколебавшись, я его взяла. Растерянно повертела в руках. И вдруг поняла, что мне надо сделать. Император удивленно наблюдал, как я привстаю на колени, с сосредоточенно–серьезным выражением лица собираю его волосы и завязаю обратно в хвост. Наши лица были так близко, что поцелуй в данной ситуации оказался самой естественной вещью на свете.

Да и что скрывать, приятной.

– Может, пойдем? – полувопросительно шепнул Дэрриш, чуть отстранившись. – А то я замерз уже. Да и императорская охрана с Верховным магом, что вон за теми валунами прячутся, – тоже. Эст же потом меня достанет жалобами на подхваченный по моей вине ревматизм. Сама знаешь.

Смутившись, я нервно хихикнула:

– Ну пойдем. Только куда?

– Домой. Стены больше нет, скрепы в Разделяющих горах нам уже не помеха. Три–четыре телепорта, и мы в Тилане. – Император встал и потянул меня за собой. – Ты же хочешь домой, Аурелия?

Одна старая шаманка как–то сказала, что я должна выбрать: имя, мужчину, бога. И тогда все встанет на свои места. Кажется, свой выбор я сделала.

В голове сами собой всплыли строчки баллады, спетой для меня лейди Соунник одним длинным дождливым вечером.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Как сложится все и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

И я пошла. Сама. Без всякого принуждения, крепко сжимая теплую и какую–то очень родную ладонь Дэша. Кольцо Пути искушающее поблескивало на пальце правой руки. Но жизнь скучна без искушений, не так ли?

Да и плану «Б» всегда найдется местечко.

Все проходит.

Так или иначе. Рано или поздно. Проходит все.

Хорошо это или плохо?

Это правильно.

notes

Примечания

1

Алым – почтенная женщина, мать взрослых детей. – Здесь и далее примеч. авт.

2

Абы – обращение к молодой, незамужней девушке.

3

Тения – одна из центральных провинций Империи Тилан.

4

Дай – одновременно титул и обращение. Означает человека, облеченного властью. Между тем, это может быть не обязательно вождь клана. Скорее тот, кто вершит суд. Слово произошло от «ад–дай» – воздающий (стародарск.).

5

Амай – та, кто видит. Традиционное обращение к шаманке (стародарск.).

6

Аждим – ученица (стародарск.).

7

Идан – самая северная из провинций Великой Империи Тилан.

8

Толин – самая мелкая монета на территории Империи. Кроме медных денег в обращении ходили серебряные талены и полновесные золотые тиланы.

9

Ойстра – столица провинции Идан.

10

Морочник – третий месяц года. Официально принятое название – месяц Иллюзий (простореч.).

11

Риана – одна из центральных провинций Империи Тилан.

12

Иланы – символы нерушимости супружеских уз, на деле доказывающие банальности «отныне и навек», «в горе и радости», «в богатстве и бедности», «все мое – твое».

13

Алы – обращение к замужней женщине.

14

Шальник – пятый месяц года (простореч.).

15

Ренесса – обращение к незамужней девушке. Вышло из лексикона еще до Второго Пришествия (устар.).

16

Надельник – девятый месяц года (простореч.).

17

Меняла – десятый месяц года (простореч.).

18

Тилана – официально столица Империи с пятнадцатого года (от Второго Пришествия).

19

Шан–ши – дочь шана (шан – официальный титул наместника провинции Лавима). В буквальном переводе со старолавимского означает «дитя бога».

20

Этот старый пес что–то подозревает! Устранить? (старотеленск.)

21

Не надо. Все идет, как и задумывалось (старотеленск.).

22

Дом для выживших из ума магов. Учредителем, а впоследствии и пациентом этого Единоугодного заведения был Антонас Лэйм – предок того самого знаменитого биографа Тэмаса Лема.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg