«Ловцы душ»

Наталья Загороднева Ловцы душ

1

  Он выбрал меня.

   Колючий взгляд пронзил насквозь, как лезвие ножа, прошел между лопаток, залил холодом грудную клетку. Я тут же пожалела, что оказалась здесь, прокляла свое любопытство и мнительность. Лектор вытянул руку, не отрывая от меня глаз, поманил, и я пошла, как овца на заклание. Аудитория - большей частью разновозрастные женщины, - смотрели на меня кто с завистью, кто с нескрываемым презрением, мол, с чего это ей такая честь? Краем глаза я успела заметить, что многие держат в руках книги лектора - а я, к стыду своему, не удосужилась купить. Так бы тоже попросила автограф.

   Вышла и встала рядом с преподавателем, бегло изучив его вблизи. Да, ему подходит звание магистра, есть в нем что-то мистическое, хотя это может быть и частью антуража. Высокий, черноволосый, и, можно сказать, красивый, но... Есть нечто отталкивающее в его взгляде, голосе, словах, то ли эта колючая холодность, то ли подчеркнутое высокомерие. Интересно, он действительно обладает сверхъестественными способностями? Или обычный фокусник - шарлатан? На всякий случай я оставила кошелек дома, взяла только деньги на проезд.

   - Позвольте начать с вас, милая барышня, - глухо прозвучал низкий голос. - Вам не терпится узнать, зачем вы здесь? - эти слова он произнес, обращаясь ко всему залу. - Так вот, цель нашей встречи - познание ресурсов нашей энергетической кладовки, именуемой душой.

   Я усмехнулась, напряжение немного отпустило. И чего я испугалась, в самом деле? Очередной цирк для легковеров, за яркой рекламой и обещаниями бесплатных откровений скрывающий банальное зомбирование доверчивых домохозяек вроде меня. "Сейчас начет вещать про карму и чакры, вампиризм и донорство, - пришло в голову, - а там, глядишь, обнаружит у меня порчу, сглаз и венец безбрачия всего рода до седьмого колена".

   Тем временем магистр усадил меня на стул, поднял руку, призывая аудиторию к тишине, встал рядом, прикрыл глаза и сделал вид, что погрузился в транс. Вторая рука сжала мое плечо, и от этого прикосновения снова пробежал холодок вдоль позвоночника. Его дыхание стало тяжелым, и лицо чуть подергивалось, будто он и в самом деле видит мою душу.

   - Вы молодая мать, - произнес он, наконец, - у вас...сын. Да, сын, маленький, не больше года.

   Мои брови полезли вверх, я напряглась.

   - С вами что-то случилось недавно. Какой-то случай, заставивший вас задуматься о своем предназначении в жизни, так?

   Я завороженно слушала, глядя в лица зрителей, ожидающих чуда. В горле пересохло, и я не смогла ответить, просто кивнула. Раздались восхищенные вздохи и редкие аплодисменты.

   - Так, что еще... Семья у вас вполне благополучная. Вижу рядом с вами мужчину, это ваш муж?

   Я снова кивнула.

   - Да, он даже не знает, что вы здесь. Вы боитесь сказать ему об этом. Но не потому, что он может осудить этот поступок, а потому, что сами не знаете, как относиться к тому, что произошло. Что-то с вашим ребенком... Он упал, кажется? Нет, не упал... Вы почувствовали беду и смогли вовремя отреагировать, так? Но при этом то, что вы чувствовали, осталось для вас загадкой? Потому и решили посетить мои лекции и понять, какая сила помогла предотвратить несчастье?

   Я зааплодировала и вслед за мной - весь зал. Лектор открыл глаза, вздохнул тяжело, устало, опустился на стул.

   - Ну а теперь расскажите.

   - Я не понимаю, как вы узнали! - ответила я, от восторга сбиваясь и путаясь. - Да, это было две недели назад. Все верно, да, - это уже зрителям, - мой сын был с мамой, а я пошла в магазин. И у меня было предчувствие, места себе не находила. А когда возвращалась, увидела сына на подоконнике кухни. А мы живем на третьем этаже. Я перепугалась, побежала к дому, - а Стасик только-только начал ползать, - и не сводила с него глаз. И вот когда я уже подбежала, он увидел меня сверху, потянулся и упал.

   Я захлебывалась словами, лектор удовлетворенно кивал, зрители слушали с горящими глазами, - как же, чудо!

   - Я не знаю, что случилось, но все замерло вокруг, словно время остановилось. Я смотрела только на сына, видела, как он все ближе, как-то потянула его к себе и поймала... Даже не так. Его словно положили мне в руки, я даже не дрогнула от тяжести. И тут люди закричали, подбежали, я не знала, что и думать. Потом соседка сказала, что видела все и не успела закричать, не поняла, как я так быстро оказалась под окнами. И мне не дает покоя это происшествие, хочется понять, что же там было на самом деле, почему так получилось?

   - Вот, дорогие мои, - довольно начал магистр, рукой подталкивая меня к залу, - как видите, в обычной жизни случаются чудеса, и им нет объяснения. Давно прошли те дни, когда за предположения о некоей силе, наделяющей сверхъестественными способностями, сжигали на кострах. Сейчас многие известные ученые открыто заявляют о наличии в людях способностей к изменению действительности. Да-да, мы говорим о магии. И это совсем не то, что вы привыкли понимать под этим словом. Магия - это не то, о чем вам поведали в детстве бабушкины сказки. Отбросьте мысли о колдовстве, ворожбе и волшебных палочках. Посмотрите вокруг, - все послушно завертели головами, и я, к тому времени занявшая свое место, тоже, - что вы видите?

   Зрители обменялись недоуменными взглядами.

   - С виду ничего особенного, не так ли? Обычная обстановка лектория, окно, стулья, доска... Стены, потолок, и так можно продолжать долго. Но вы не видите воздуха, а его в этом помещении много. Точно так же, если каждого из вас разобрать на составляющие, можно будет увидеть кости, мышцы, внутренние органы... Но одного увидеть нельзя.

   - Душу! - выкрикнула истеричная на вид блондинка из первого ряда.

   - Да, душу. А что это такое, кто знает?

   Тишина была ему ответом.

   - Обратимся к непререкаемым авторитетам - церковным книгам. Как известно, бог вдохнул жизнь в человека, то есть его дыхание, дух святой, и есть то, что позволяет нам существовать на этой земле...

   Я заслушалась, не всегда понимая, о чем он говорит. Неотрывно наблюдая за живыми черными глазами магистра, я чувствовала странную тягу к этому немолодому мужчине, ощущала его внутреннюю силу и боялась ее. Теперь уже не жалела о потраченном времени и благодарила бога за то, что мне попалась на глаза афиша, приглашающая посетить эти лекции. В конце концов, магистр прав, пора уже посмотреть на себя под другим углом. А если и в самом деле мы можем больше, чем кажется? Что-то же помогло мне поймать Стаса? И потом, эти сны... Но о них я поговорю с Николаем Валерьевичем отдельно.

   После лекции подойти к нему не получилось. Его плотно обступили поклонницы, наперебой рассказывали свои истории и задавали вопросы. Я сокрушенно вздохнула: ну вот, самое главное и не узнаю. Впрочем, если уговорить Сережу посидеть со Стасиком в следующую субботу...

   - Девушка! - окликнул меня магистр. - На одну минуту подойдите, пожалуйста!

   Я радостно поспешила к нему, продираясь сквозь толпу.

   - Возьмите мою визитку. - Черные глаза проткнули взглядом мою переносицу. - Позвоните, есть пара вопросов. Буду ждать.

   Я снова кивнула, и, сопровождаемая завистливыми вздохами не столь удачливых слушательниц, пробралась к выходу, сжимая в руке лакированную картонку.

   Остаток вечера провела в мыслях о магистре. Прислушивалась к своим ощущениям и не могла понять, что меня так взволновало. Все, что он говорил, казалось знакомым, но позабытым. Вроде бы, ничего нового и не узнала, но появилось чувство, что стала другой, изменилась, и жизнь теперь тоже изменится. Вот только понять бы, к лучшему ли...

   - Ну как сходила?

   Сережин голос вернул в реальность. Я спохватилась, что в десятый раз мою одну тарелку. Смущенно улыбнулась мужу.

   - Хорошо.

   Напомнила себе, что сказала ему, будто иду к подруге, навестить после болезни.

   - Как Маринка?

   - Все в порядке, выздоравливает.

   А вот, казалось бы, почему не сказать правду? У нас с мужем никогда не было секретов друг от друга. А тут зачем-то соврала.

   - Ну и отлично, хоть развеялась, а то совсем тут заскучала, в четырех стенах.

   Сережа подошел, обнял, скрестив руки на моем животе. Я привычно прижалась к нему, закрыв глаза от удовольствия. Мои любимые моменты - стоять вот так, слившись воедино, слышать его ласковый шепот в ухо, - и хочется, чтоб это никогда не кончалось.

   - Решила, кого позовем на юбилей?

   - А давай, никого? - я обернулась, посмотрела в его глаза. - Это же наш праздник, отметим вдвоем? Устроим романтический вечер, со свечами и вином. Стасика отдадим маме на ночь и будем творить, что хотим.

   Сергей усмехнулся.

   - Звучит заманчиво. Но, может, проведем репетицию, чтобы уж точно знать, что нас ожидает?

   Я рассмеялась. Напряжение отпустило, мысли о магистре развеялись, уступив место нежности и привычному покою рядом с любимым.

2

  Просьба магистра вылетела из головы - я занялась подготовкой к празднику, да и сын отнимал много времени. Так что вспомнила о визитке только к вечеру. Нерешительно потопталась у телефона, махнула рукой: а, ладно! Тот сон больше не снится, ничего особенного не происходит, может, и не стоит звонить.

   До субботы оставалось всего три дня, а еще столько нужно сделать! Мне хотелось на пятилетие свадьбы поразить мужа своим видом, выглядеть, как в нашу первую встречу. Осмотрев себя в зеркале, со вздохом призналась: нет, восемнадцатилетней мне уже не стать. Но и двадцать три - не приговор. Я просто запустила себя после родов, мало обращала внимания на внешность. А потому решительно залезла в копилку, вытрясла любовно отложенные купюры, отвезла Стасика к маме и отправилась по магазинам. К вечеру руки приятно оттягивали пакеты с обновками, салон красоты назначил мне свидание на субботнее утро, и перспектива обрести достойный вид стала вполне реальной.

   - Ничего не готовь на послезавтра, - шепнул мне Сережа перед сном, обнимая. - Будет сюрприз.

   От этих слов сон как рукой сняло, я стала шутливо допытываться, что за сюрприз, и кончилось это, само собой, жарким, волнительным сексом.

   Он так и не признался, что задумал, и на все вопросы лишь хитро улыбался. Я делала вид, что обижаюсь, надувала губы и хмурилась, но тайком счастливо улыбалась: вот бы так жить и десять, и двадцать лет спустя: даря друг другу маленькие чудеса, ждать чего-то нового, и любить все больше. Хотя, куда уж больше?

   Субботнее утро началось сказочно. Проснувшись, я довольно потянулась. В окно бил солнечный свет, а в квартире царила тишина. Протянула руку - место рядом пустует. Что такое? Сергей так рано уехал? Куда? Подняла голову от подушки и ахнула: одеяло усыпано розами, свежими, с еще влажными лепестками.

   - Счастье мое! - От умиления на глаза навернулись слезы.

   Собрала цветы в охапку, втянула божественный аромат. Как здорово, когда тебя так любят! И я люблю. Самого лучшего в мире мужчину. Такой любви, наверное, и не бывает, только мы так умеем - красиво, по-настоящему.

   Детская оказалась пуста - Сережа отвез Стасика к маме, сам, пока я спала. Дал мне выспаться, зная, что для меня это уже праздник. В кухне на столе я нашла красивую открытку со стихами и припиской: "В шесть, ресторан "Мельница". Люблю, целую". Так вот что за сюрприз! Он помнит, где прошло наше первое свидание, и, наверняка, заказал тот самый столик у окна, с видом на пруд. Довольная и воодушевленная, посмотрела в зеркало - глаза блестят, кожа светится, - и радостно побежала собираться в салон красоты.

   К ресторану я подъехала на такси, и всю дорогу любовалась на себя в зеркало заднего вида. С мастером повезло - посоветовала и стрижку, и цвет волос, так что теперь я сама себе казалась неотразимой. Впрочем, водитель тоже делал загадочные знаки лицом, но я его старательно игнорировала. Десять раз проверила подарок для Сережи - изящную коробочку, внутри которой покоилась на бархате цепочка - знаю, он давно хотел такую. Волновалась, как встречусь с ним, словно это и в самом деле первое свидание. Но все тревоги улетучились, когда вошла в зал и встретилась с ним взглядом. Вздохнула: как он красив! Тоже приоделся, волосы уложены, - хотя и лохматым он мне нравился. Так идет ему новая рубашка! И этот красавец - мой муж. Словно и не прошло пяти лет, и я впервые вижу эти удивительные светлые с искорками глаза, окаймленные пушистыми ресницами. Ямочки на щеках... Наверное, это выглядит странно для женщины - восторгаться такими умильными чертами в сильном, уверенном в себе мужчине. Но мне-то как раз и нравилось, что наряду с твердостью характера в Сереже остается детскость, чистота. По крайней мере, я ее видела с первого взгляда.

   Милый поднялся мне навстречу, лучась улыбкой. Махнул рукой ансамблю, и заиграла наша любимая музыка, под которую танцевали в первый вечер. Как же чудесно! Чем же я заслужила такое счастье?

   Он не сразу смог заговорить, смотрел с восхищением.

   - Яночка! Какая ты у меня красавица! Сам себе завидую!

   Я довольно встряхнула волосами.

   - Женщину делает красивой любовь, так говорят. А у меня ее - целая вселенная!

   Люди улыбались, глядя на нас. А мы, как школьники, держали друг друга за руки и говорили, говорили, обо всем подряд, и мне так хотелось, чтоб этот вечер не кончался никогда. Сережа пригласил меня на танец, и я с наслаждением порхала, ведомая его сильными руками. Затем конферансье торжественно поздравил нас, свет погас и под медленную приятную музыку повар внес торт в виде двух сердец, окруженных пылающим кольцом. Вокруг звучали аплодисменты. Сережа принял торт и поднес ко мне:

   - Загадай желание.

   Я загадала. Оно давно уже появилось у меня, и долго думать не пришлось. Дочку! С его глазами и ямочками на щеках.

   Мы переглянулись и вместе задули огонь. Но тут по одному из сердец пошла трещина. У меня в груди закололо, душу захлестнуло леденящее предчувствие беды. Но я справилась с собой, улыбнулась мужу и ничего не сказала.

   У дома, расплатившись с таксистом, Сережа подхватил меня на руки.

   - Хочу как тогда, после свадьбы, - шепнул он мне.

   Голова закружилась, я обхватила руками шею любимого, нежно целовала его прохладную щеку, а он легко нес меня на третий этаж.

   Дома опустил меня на пол, закрыл мне глаза руками и заговорщицки сказал:

   - Иди вперед!

   Я пошла, улыбаясь, чувствуя его за спиной, догадываясь, что идем мы в спальню.

   Там он отнял руки от моего лица.

   - Подожди, не смотри.

   Он щелкнул зажигалкой, чем-то пошуршал и, наконец, скомандовал:

   - Смотри!

   Я открыла глаза и ахнула: горели свечи, мягко освещая нашу комнату. На кровати, покрытой шелковым покрывалом, лежало бесподобной красоты белье - нежная шелковая сорочка и пеньюар. А рядом...

   - Ми-и-илый! - Я повисла на шее мужа, осыпая поцелуями.

   Он, посмеиваясь, легонько подтолкнул меня к тому, о чем я давно мечтала - упаковке дорогущих духов.

   - Ну зачем ты? - сокрушалась я, вертя в руках заветную коробочку. - Это же столько стоит!

   - Ты для меня бесценна! - шепнул он.

   Я подхватила подарки и убежала в ванную - примерять. Все подошло идеально, а духи опьянили и окутали восхитительным облаком, словно на мне было платье из экзотических цветов.

   Я вошла в спальню, и ощутила себя богиней, увидев в глазах мужа неподдельный восторг. Таким нежным я его еще никогда не видела. Он был лучшим любовником, чутким и умелым, а мысль о том, что он - мой, единственный, - вознесла на такие высоты блаженства, о которых, пожалуй, знают только боги.

   Мы уснули, обнявшись, усталые и счастливые, и угасающее сознание еще пыталось напомнить мне что-то тревожное, какую-то деталь, но я не обратила внимания.

   Я проснулась глубокой ночью, дрожа от страха. Это снова произошло. Тот самый сон, что не раз заставлял меня плакать и каменеть от ужаса. Каждый раз одинаковый, он мучил меня все чаще, и именно затем, чтоб понять, что это значит, я и ходила на лекцию профессора Кассальского. Выбор был прост: или туда, или к психиатру. Потому что оно убьет меня или сведет с ума.

   Я тихонько выскользнула из-под руки Сережи, на цыпочках пробралась в кухню, налила воды, и едва не расплескала, пока пила. Зубы стучали о стекло, пальцы не чувствовали холода. Сердце билось где-то в животе, а ноги, казалось, вот-вот сведет судорога. Я опустилась на корточки у стены и горько расплакалась, боясь признаться самой себе: мое счастье скоро закончится. Рыдания сотрясали меня, я на коленях подползла к холодильнику, над которым мама пристроила икону Спасителя.

   - Если ты есть, - зашептала жарко, - спаси, помоги! Защити меня от беды, отведи угрозу! А иначе, зачем все это? Зачем ты дал мне жизнь?

   Молилась, как могла, своими словами, пока не успокоилась дрожь, и голова стала тяжелой, мысли текли лениво, неторопливо, лик бога стал расплываться. И словно не я, кто-то в моем теле, поднялся, провел руками плавно, будто танцуя, и, повинуясь его желанию, зашевелились занавески, взмыли в воздух столовые приборы, завертелись вокруг меня, а мои губы шептали что-то шипящее, чего я и знать не могла. Я чувствовала возникшее в воздухе напряжение, он словно сгущался, сворачиваясь в кольцо, закручивался смерчем. Руки стали горячими, и в темноте комнаты стал виден слабый свет, сочащийся из ладоней. Я была спокойна и бесстрастна, выгибалась и закручивала невидимые, но ощутимые теплые нити воздушных потоков в подобие кружев, или сетей, и я знала, как выглядит этот узор - но откуда? Наконец, напряжение достигло предела, я в последний раз выгнулась, резко подняла и опустила руки, склонившись до пола. От них кругами разошлись волны обжигающего жара. Дом едва ощутимо тряхнуло, и все прекратилось. У меня поплыло перед глазами, голова закружилась, и последнее, что я запомнила - падающие на меня тарелки и стаканы.

3

 Сережа испугался, конечно. Проснувшись от грохота, он выскочил на кухню и нашел меня на полу, бесчувственную. Тут же кинулся звонить в "скорую", а пока ехали врачи, сбрызнул водой и похлопал по щекам. Я лежала безвольной куклой в его руках, ощущая, как он трясет меня, слыша, как он кричит мое имя, но не могла и шевельнуться. Мне просто хотелось спать, в голове лениво заворочалась мысль: "Что ж он так меня дергает, пусть оставит, я устала". Но вскоре пришли ощущения, сначала холода, потом боли. Я, наконец, почувствовала свое тело, хоть и это возвращение было не из приятных: нахлынула тошнота и желудок скрутило. Я закашлялась, задохнулась, а дрожащие Сережины руки крепко держали меня, и его голос звучал тревожно:

   - Девочка моя, как же ты меня напугала!

   Он поднял меня и перенес в спальню. Я стучала зубами от холода, закутывалась в одеяло. В прихожей застучали каблуки - прибыли врачи. В спальню вошла молодая шатенка в белом халате, вслед за ней - высокий парень с чемоданчиком в руках.

   - Что у вас случилось? - сонно поинтересовалась она у Сережи.

   - Не знаю. Она упала в обморок, я нашел ее уже без сознания.

   - Понятно, - кивнула она и взяла из рук медбрата тонометр.

   Пока она обследовала меня, проверяла давление, прослушивала сердцебиение, я вглядывалась в ее лицо и приходила в себя. Тревожность прошла, и от этой женщины веяло чем-то родным, позабытым. Умные карие глаза, поджатые губы, тонкий нос - где-то я уже видела ее, немного иначе одетую, и, возможно, с другой прической. Она расспрашивала меня, что я делала, что ела, чем болела в последнее время, а мне почему-то хотелось, чтоб она не отпускала мою руку - от ее пальцев по коже шло тепло, и дрожь унялась.

   - Ну, сейчас я не вижу повода для госпитализации, - обратилась она к Сереже, - обморок может быть вызван переутомлением или, возможно, гормональным сдвигом. Сердце в порядке, давление стабилизируется. Советую завтра же обратиться к своему участковому врачу. Сейчас мы сделаем укол, после него она поспит, но пусть резко не поднимается, может снова закружиться голова.

   Мужчины вышли из комнаты, а она постучала по шприцу, сгоняя воздушные пузырьки, помогла мне повернуться и мастерски вогнала иглу в мышцу.

   - Что ж вы так, Яна Витальевна? Беречь нужно себя, больше спать, бывать на свежем воздухе.

   - Да я и так бываю, - улыбнулась я, - с ребенком нужно гулять ежедневно.

   - Проверьтесь на всякий случай у гинеколога, а сейчас с вами все будет в порядке, - улыбнулась она, сжимая рукой мое запястье.

   - Подождите! - взмолилась я. - Посидите со мной еще минутку. Как вас зовут?

   - Татьяна, - в ее голосе звучало удивление.

   - Танечка, мне неудобно вас задерживать, но скажите... - я замялась. - У меня такое чувство, что я скоро... умру. От чего это может случиться?

   - Так, еще и к психотерапевту наведайтесь, - мягко сказала она, укладывая мою руку поверх одеяла. - Такое состояние может указывать на скрытую депрессию, это часто бывает после родов, гормоны могут шалить. В общем, обследуйтесь как можно тщательнее.

   - Нет, вы не поняли, - перебила ее я. - У меня нет депрессии. У меня предчувствие. И сегодня ночью было что-то вообще неописуемое...

   Я замолчала, вовремя сообразив, что, если расскажу про летающие стаканы, она тут же вызовет бригаду из психдиспансера.

   - Что неописуемое? - переспросила она, внимательно вглядываясь в мое лицо.

   - Да нет, пожалуй, ничего. Вы правы, нужно идти в поликлинику.

   Она помолчала, разглядывая меня, будто сомневаясь, потом вздохнула, посмотрела на часы.

   - Вам сейчас нужно поспать. Все решите завтра. А пока - отдыхайте.

   - Хорошо. Спасибо вам.

   Она пошла к двери, а я смотрела на слабое свечение вокруг ее ладоней и думала, что и впрямь неплохо бы показаться психиатру.

   Наутро Сережа строго-настрого приказал мне не вставать до приезда мамы и уехал на работу. Едва за ним закрылась входная дверь, я поднялась, придерживаясь за кровать и стены, прошла на кухню. Поставила чайник на огонь и подошла к окну. Мир изменился. Все стало другим. Или я по-другому теперь смотрела? С высоты третьего этажа мне было видно далеко - окутанный осенней туманной дымкой город, ползущие неторопливо машины, деревья, уже тронутые желтизной, и далекое, холодное солнце. Теперь мой взгляд выделял детали, незаметные раньше - и тонкую пронзительную синь небес, и вяло текущее время, ежеминутно высасывающее жизнь из всего живого. Я приглядывалась к каждому человеку, проходящему под окнами. Какие они, о чем думают, чем живут?

   Закипел чайник, я залила кипятком заварку, в бокале закружился хоровод чаинок, оставляющих за собой яркий коричневый след. Залюбовалась причудливыми завихрениями смешивающихся потоков. Темное и светлое... А смешается - будет однородный цвет, но я-то знаю, что в нем смешаны два разных, неразделимых.

   Не выпив чаю, я поставила бокал на стол, прошла в прихожую, вытащила из кармана плаща визитку и решительно набрала номер.

   Он ответил сразу, будто ждал.

   - Здравствуйте, это Яна, вы мне дали свою визитку на лекции, попросили перезвонить.

   - Да-да, помню. - Он, кажется, даже обрадовался. - Яночка, лекции закончены, к сожалению. А мне бы хотелось с вами кое-то обсудить. Вы не могли бы приехать ко мне домой?

   Я замялась, а он, хохотнув, добавил:

   - Вы же не подумаете, что я, в свои года, начну к вам приставать?

   Я посмотрела на себя в зеркало, будто спрашивая ответа. Мое отражение пожало плечами: почему нет? Ты же хочешь расспросить его обо всем? Я поглядела на визитку, на которой переливались золотом буквы: "Центр познания души и тела "Невероятное очевидное". Ваши возможности - не ограничены. Ограничены знания" и подпись внизу: "профессор РГМУЭ, магистр в области клинического психического здоровья, бакалавр археологии и палеонтологии, писатель - эзотерик Кассальский Н.В."

   - Я приду. Диктуйте адрес.

   Вскоре пришла мама со Стасиком. Сынок соскучился по мне, радостно протянул ручки. Прилег на мое плечо, обнял, прижался доверчиво. Я целовала пушистую макушку, вдыхая родной запах малыша. Мама тревожно разглядывала меня:

   - Дочь, ты чего это надумала заболеть? Что с тобой случилось?

   - Да не волнуйся, мамуль, я в порядке, это Сережка перестраховался.

   - Точно? - строго спросила она.

   - Точно, - улыбнулась я.

   - Тогда пойдем чай пить, я тебе пирожков испекла, вот, еще горячие.

   Мама накрывала на стол, а я смотрела на нее, будто видя впервые. А ведь мы похожи. Во мне, как в том чае, соединились гены родителей, так же как Стас - наше с Сережей творение. Я вспомнила, как ждала его, загадывая: пусть у него будут Сережины глазки, а губы - мои, и щечки. Пусть будет сильным, как папа, а от меня возьмет терпеливость и упорство. А теперь только время покажет, каким он будет, и, может, станет совсем не похожим ни на меня, ни на Сережу. Но все равно он - мое продолжение. И, даже если меня не станет, в нем и его детях останется частичка меня. И в каждом человеке есть частичка того, кто начал род людской. А в нем - чьи гены? Интересно...

   Уложив сына спать, попросила маму посидеть с ним, а сама, сославшись на приказ врача, собралась и ушла, якобы в поликлинику. На самом деле, конечно к магистру.

   У высокого старого дома - не меньше шестнадцати этажей, - я сверилась с адресом, и, убедившись, что все верно, толкнула тяжелую деревянную дверь.

   - Вы к кому? - безразлично поинтересовалась консьержка.

   - Я в сорок седьмую, к Кассальскому.

   Она внимательно посмотрела на меня поверх очков, и я поежилась от ее взгляда. "Еще подумает, что я его любовница!"

   - Я студентка, профессор ждет меня.

   Женщина молча кивнула и уткнулась в книгу, от которой я ее отвлекла.

   Я поднялась по широкой лестнице, ища нужную квартиру. Наконец, остановилась у высоких дверей с табличкой "Кассальский Н.В,"

   Осмотрела себя, одернула платье, глубоко вздохнула и нажала на медную кнопку звонка. Ничего не происходило - в квартире стояла тишина. Я уже обрадовалась, что его нет, как вдруг заскрежетал звонок и дверь отворилась. Меня снова окатило холодом. На пороге стоял Николай Валерьевич, в домашнем халате поверх брюк и рубашки. Безжизненно улыбаясь тонкими губами, он ощупал меня взглядом, и я задала себе вопрос: "Зачем пришла?"

   - Ну заходите, Яна, - глухой низкий голос звучал как из колодца. - Милости прошу.

   Я вошла, дверь за мной захлопнулась, и прихожая погрузилась в темноту.

4

  Тихо щелкнул выключатель, зажегся свет. Я ахнула: обстановка, как в Лувре. Ну, может, не совсем так, но шикарно. Высоченные потолки украшены аэрографией, мебель - по виду старинная, - сверкает золотой отделкой, пол устлан дорогими коврами. Я смутилась, попятилась к выходу, увидев, что туфли оставляют грязные следы.

   - Не беспокойтесь, - усмехнулся хозяин. - Знаю, что непрактично - ковры на полу, но мне нравится. Люблю тишину, а они поглощают звуки.

   Он помог мне снять плащ, достал из шкафа тапочки и протянул мне.

   - Пройдемте в гостиную.

   Я, наверное, глупо выглядела - вертела головой, разглядывая окружающую роскошь. Подсвечники под старину, золоченые часы на мраморном камине, а на стенах - картины, старые, потрескавшиеся, не удивлюсь, если оригиналы. Гостиная оказалась практически бальным залом. Центр комнаты занял большой стол темного дерева, вычурный и на вид просто неподъемный. Его окружили стулья в том же стиле, с шелковой обивкой. У стены напротив возвышались шкафы под потолок, заполненные книгами. Насколько я смогла увидеть, многие на иностранных языках, переплеты потерты - тоже, наверное, антиквариат. Камин настоящий, загороженный причудливой решеткой. Люстра хрустальная, огромная, свет от нее падал мягко, рассыпаясь бликами на мебели. Да, обстановка, достойная персидского шаха. Даже шторы, глухие, непроницаемые - и то из тяжелой ткани, расшитой золотыми узорами. Но в целом - мрачновато.

   Хозяин жестом пригласил меня присесть на высокое кресло в углу, рядом с кофейным столиком. Я подчинилась и утонула в мягкости бархата, объемные подлокотники показались мне лапами мохнатого зверя, заманившего в свои объятия добычу и ласкающего в предвкушении обеда.

   - Вы голодны? - будто прочитал мои мысли магистр.

   - Нет, спасибо. - Я решила держаться подчеркнуто-отстраненно.

   - Ну, хоть чаем позволите вас угостить? Такого вы не пробовали, уверяю. Я привез его из Индии. Очень редкий сорт, к тому же обогащенный целебными травами.

   - Ну, от чая не откажусь.

   Он ушел на кухню, а я прошлась вдоль шкафов с книгами. Названия на латыни и нечитаемых иероглифах мне ни о чем не говорили, но сами переплеты были крайне занятны. Притом, кое-где на полках были разложены разные камни, старинные предметы. Зеленый от времени кинжал и лежащие рядом ножны, украшенные разноцветными камнями, наверное, стоили целого состояния. Удивилась лежащему на отдельной полке простому булыжнику, пожала плечами: кто их разберет, этих коллекционеров? Может, этот невзрачный камень стоит дороже всего остального?

   Я поежилась от холода. Как же он живет тут, без солнечного света? Хотя, у всех свои причуды. Наконец, на самой нижней полке шкафа нашла книги самого магистра. Взяла в руки увесистый том, еще пахнущий типографской краской, и обмерла: на обложке был изображен человек, раскинувший в стороны руки, а вокруг него закручивался смерч.

   "Властелин чудес, или управляй силой духа". Наугад раскрыла посередине - какие-то формулы, знаки... Слишком сложно.

   - Не скучаете? - хозяин вошел неслышно, неся поднос с чайником и чашками.

   - Нет, у вас так интересно. Рассматриваю книги.

   - Вряд ли вы поймете, что там написано. Многие фолианты на древних языках, я собирал их по всему миру.

   - А вы много путешествовали? - заинтересовалась я.

   - Не погрешу против истины, если скажу, что бывал там, где столетиями не ступала нога человека.

   - Вот это да! - восхитилась я. - Это по работе, да?

   Он кивнул.

   - Долгое время я возглавлял научные экспедиции, приходилось и под землю спускаться, и подниматься на вершины Памира.

   - Наверное, столько интересного повидали! - Я, любопытствуя, снова забралась в кресло и приняла от магистра фарфоровую чашку с горячим напитком.

   - Если я начну вам рассказывать, то вы состаритесь и умрете, не дослушав, - пошутил он, улыбнулся натянуто, но мне почему-то не стало смешно.

   Я предпочла промолчать, отхлебнула чай - он оказался горьковатым и со странным, но приятным вкусом.

   - Итак, пока вы пьете, я хотел бы объяснить, зачем позвал вас. Там, на лекции, мне было неудобно касаться сугубо ваших дел, вы понимаете, наверное, лектор обязан держать аудиторию.

   Я качнула головой, мол, понимаю.

   - Меня очень заинтересовал ваш феномен. Я давно изучаю способности человека и, как вы сами видели, написал несколько книг на эту тему.

   Я продолжала прихлебывать, не сводя с него взгляда.

   - Понимаете, Яна, людей, подобных вам, очень мало. Зачастую я вижу в историях о сверхъестественных явлениях то жажду наживы, то стремление к легкой славе. Вы же действительно столкнулись с чудом. Может, вы удивитесь, но души, как и прочие человеческие органы, у каждого носителя обладают своими уникальными особенностями. Проще говоря, двух одинаковых душ быть не может. Но! Есть равносильные, но с противоположными векторами. Впрочем, это к теме нашей беседы не относится.

   Он встал и принялся расхаживать по комнате.

   - Изучая древние манускрипты, я узнал, что наши предки были гораздо лучше осведомлены о свойствах души. С гибелью мощнейших цивилизаций многие практики считались утерянными. Но я решил попытаться воссоздать знания, которыми обладали наши пращуры. Я много изучал, экспериментировал, и в конце концов, мне удалось доказать, что человек именно божественного происхождения, и сам несет в себе задатки бога.

   - Как это? - поперхнулась я.

   - Что есть бог, в вашем понимании? - хитро прищурился магистр.

   - Бог? Ну... Творец всего сущего.

   - Именно! - обрадовался он. - Творец! То есть, если я сотворю что-то из ничего, могу я считаться богом?

   Я растерялась, не зная, что ответить.

   - Наверное, нет. Вы ведь не сможете управлять собственной жизнью.

   - И снова вы правы! - магистр вскинул палец. - Не зависеть от времени и физических свойств организма - вот главное! Можно научиться управлять энергетическими течениями, влиять на погоду, поднимать затонувшие острова и обрушивать горы - но все это бесполезно, пока над нами властвует время. Человек смертен. Но душа! Вот сосуд знаний, опыта, средоточие высших сил, не подверженное влиянию времени! Стоит найти способ управлять ею - и я обрету божественность.

   - А к чему вы все это мне говорите? - Я чувствовала себя странно, смысл его слов ускользал от понимания, голова немного кружилась, а по телу разлилась истома.

   - К тому, моя дорогая, что я давно искал вас. Мой замысел - овладеть душой и использовать ее, - разбивался о программу, заложенную в каждом из нас. Господь подстраховался, - криво усмехнулся он, - словно стада овец, бродят частички его божественной силы по Земле, делятся, размножаются, примитивные - собирают жизненный опыт и гаснут, высшие - управляют всем стадом, перерождаясь и накапливая знания. Но каждая знает дорогу домой, и, стоит освободить ее от плена плоти, отравляется к создателю. Сорок дней для прощания с земной жизнью - и все, нет ее. Все мои прежние попытки проваливались: слабые душонки развеивались, не выдержав перемещения. Но в этот раз...

   Меня сковал холод, тело стало деревянным, а в груди защемило.

   - Отпусти, сволочь, - прошептала я, не в силах крикнуть.

   - Мне повезло с тобой, - будто не слыша, продолжил он, - будто само провидение послало как раз то, что нужно. Ты еще не успела раскрыть своих истинных способностей. Твоя душа достаточно сильна, чтоб пережить ритуал, и никто не знает, что ты здесь.

   "Какой еще ритуал?" - ужаснулась я про себя.

   - Сегодня я завершу дело всей жизни. - Он навис надо мной, впился костлявыми пальцами в подлокотники. - Сегодня я стану богом. Не волнуйся, это не страшно. В конце концов, я лишь приближу твой естественный конец. Все смертны, и ты тоже. Только теперь я решу, когда тебе уйти. И это не будет убийством. Ты останешься жить - но не в слабой плоти, а в моей власти.

   - Зачем?! - выдавила я из пересохшего горла.

   - Чтобы обрести бессмертие, - выдохнул он мне в лицо.

   Я уже не могла говорить, только слезы текли из глаз, скапливаясь на подбородке.

   - Это легкий растительный наркотик, - равнодушно пояснил магистр, отходя от кресла. - Еще немного, и ты уснешь. Ну, или не уснешь, но, по крайней мере, ничем мне не помешаешь. А пока скажу, чтоб тебе было приятно. С годами ты могла обрести большую силу. Как я, например. Тебя не удивило, что я читаю мысли? - обратился он ко мне, - И не только это. Я многое могу. И ты могла бы. Но - увы, не в этот раз. Честно говоря, мне самому очень интересно, что скрывают глубины твоей души. Какой магией ты овладела бы?

   Его голос доносился до меня, как сквозь вату, контуры предметов расплывались, и, уже засыпая, я заметила, что его тело, словно коконом, окутано темным густым свечением.

5

  Я словно тонула в вязком киселе, то выныривая, то снова погружаясь в забытье. В голове монотонно звучал низкий голос, под ритмичный стук барабанов выводящий то ли песню, то ли молитву.

   "Откуда тут барабаны? - лениво подумалось,- Может, это сердце стучит так громко?"

   Открывая глаза, я видела пляшущие блики на хрустальных подвесках люстры... а может, и не люстры... может, это солнце? А почему их два? Нет, три...

   Я поняла, что лежу на столе. Магистр стянул с меня одежду, а мне было почему-то совершенно безразлично, что он собрался делать. Что-то холодное полилось на живот, горячие руки принялись растирать меня, от головы до ног. Тело совсем окаменело. Магистр встал рядом со столом, возвел руки вверх и забормотал слова на непонятно каком языке. Боли не было, но вот душа... Я ощутила, как она бьется внутри меня, как отчаянно цепляется за жизнь, за тело, в котором была так спокойна и счастлива.

   "Мне страшно! Сереженька, спаси меня! Где ты, любимый? Пусть это окажется сном, и я проснусь на твоей руке, прижмусь к тебе, теплому, родному, и пойму, что все по-старому. Я не хочу умирать! Я все исправлю, все искуплю, только дайте мне шанс!"

   Вдруг пение прекратилось, магистр положил мне на грудь и живот какие-то предметы и распростер руки сверху. Несколько слов - жестких, режущих, как лезвие,- и во мне словно лопнул воздушный шар. Все закрутилось, сжалось, свернулось в полую трубу, по которой я понеслась с немыслимой скоростью. И взлетела под потолок. Теперь я видела все со стороны. Мое тело безжизненно распласталось на столе, бледное, с ярко-синими прожилками вен и сосудов. Мое тело... Так странно, теперь оно было для меня просто предметом, куклой, пустой тарой. Никаких эмоций - ни жалости, ни злости. Вся моя жизнь стала лишь просмотренным кинофильмом. Теперь пришла пора покинуть это место...

   Снова зазвучал голос. Тело на столе дернулось, выгнулось и плавно поднялось в воздух. Меня с силой потянуло обратно, но войти я не смогла - словно натыкалась на стену. Магистр продолжал выкрикивать, проводя руками под телом, и меня повлекло туда, под его ладони.

   - Будь покорна мне, прими своего хозяина! - повелительно скомандовал он.

   Я почувствовала боль - не плотскую, гораздо сильнее, отсекающую от меня, как от младенца пуповину, связь с тем, к кому я должна вернуться.

   - Ты моя! - торжествующе завопил магистр. - Моя собственность!

   Тело опустилось на стол. Я не могла ни плакать, ни умереть, хоть так хотелось этого. Теперь уже ничего не осталось, только тупая ноющая боль, безволие и, как поводок, непроходящая тяга к хозяину. Мы разделились - на столе лежала бездушная Яна, я же, как привязанная, металась рядом с ней, не в силах ни попасть в тело, ни оторваться.

   Магистр устало потер руки.

   - Свершилось! Великий день!

   Он потрепал по щекам бледную Яну, ее веки слабо дрогнули, глаза открылись.

   - Ты слышишь меня?

   - Да,- ответила она.

   - Вставай, одевайся,- скомандовал он и прошел к креслу, блаженно вытянулся, раскинув руки на подлокотниках.

   Яна послушно села, спустила ноги со стола, сползла на пол и принялась собирать одежду. Ее шатало, вещи выпадали из рук, но она безропотно поднимала.

   - Чудесное настроение! - восхитился магистр. - Мне хочется поговорить. Все равно ты никому не расскажешь. Хотя, оставлять тебя в таком состоянии нельзя - родные забьют тревогу. Сделаем так: ты умрешь сегодня же, дома, поняла?

   Яна кивнула.

   - Все будет чисто. Сердце остановится, а как, почему - это пусть врачи головы ломают. Ко мне никаких вопросов не будет - никто не в курсе, что ты тут. Эх, знала бы ты, как я рад! - он откинулся на спинку, стукнув по подлокотникам руками. - Столько лет я занимался всякой научной ерундой, скрывая истинный интерес! Я открыл этот ритуал еще десять лет назад, на раскопках в Америке. Майя практиковали его. Но они сохраняли души жрецов, чтобы возродить в других телах. Но и это их не спасло - вымерли, не оставив потомкам четких описаний своей магии. Одни намеки, догадки. Кто знает, может, кто-то еще владеет этой технологией? Но уж точно немногие. Я еще не решил, что с тобой делать. У меня уйма времени на это. Собственная душа, надо же!

   Он вскочил и стал расхаживать по комнате.

   - Это же... Бесконечные возможности! Я могу тебя продать, заставить работать на себя, использовать как джинна на побегушках! Впрочем,- помрачнел он,- вряд ли ты сейчас что-то можешь. Нет, джинн из тебя не получится. Ну, для начала попробую высосать твою силу, чтобы стать могущественнее. Я буду главным магом на этой планете! Буду вызывать катаклизмы и войны, перекраивать мир по своему усмотрению, обрету новых рабов и придумаю, наконец, как перестать стареть.

   Яна оделась и стояла, как живая кукла, покачиваясь, глядя впереди себя стеклянными глазами.

   - Сейчас нам придется расстаться,- магистр обратился ко мне. - Три дня до погребения ты будешь при теле - увы, это неизбежно. Но потом будешь являться ко мне по первому зову. К сожалению, эти сорок дней моя власть над тобой не будет полной,- он развел руками,- это время тебе для прощания с земными привязанностями, отрыва от прежней жизни. Проведи их с пользой. Иди, душа моя,- хохотнул он,- посмотри в последний раз на своих близких.

   Яна развернулась и неуверенно пошла в прихожую. Молча обулась, магистр выпустил ее в подъезд и захлопнул дверь. Она, как робот, выполняющий программу, двинулась вниз по лестнице, спотыкаясь и чуть не падая.

   "Не иди домой, не иди! Куда угодно, только не туда!"- молила я, но она меня не слышала. Медленно прошла мимо дремлющей консьержки, та поглядела неодобрительно, поджав губы, проводила взглядом и широко зевнула. Я поняла, что могу читать мысли - женщина осудила Яну, решила, что та напилась, потом подумала, что вся молодежь такая: ни чести, ни понятий. "Шалава",- лениво ругнулась она.

   Яна вышла на улицу и побрела по тротуару. Встречные прохожие обходили ее, провожая недоуменными взглядами.

   "Надо же, такая молодая, красивая. И одета прилично. Наркоманка, не иначе".- Мысли у всех были примерно схожи, и я поразилась людскому равнодушию. Хоть бы кто-то подумал, что ей плохо и нужна помощь!

   А она шла на автопилоте - вот уже наш сквер, где мы любили гулять с сыном, а за ним - бетонные девятиэтажки и мой дом.

   "Поверни, уйди в другую сторону!"- безрезультатно надрывалась я.

   Соседки на лавочке, завидев ее, принялись перешептываться, обсуждать. Как же так, тихоня - Яночка напилась в кои-то веки! Вот уж устроит ей сейчас Сергей разнос!

   Механически нажав кнопку лифта, Яна вошла в кабинку и бессильно привалилась к стенке. Программа магистра начала действовать, и жизни моей бывшей владелице оставалось всего на несколько шагов.

   Сережа открыл дверь.

   - Яна! Где ты была? Почему мобильный не отвечает? - сердито начал он, но она, лишь перешагнув порог, повалилась ему на руки. - Яна! Яночка! Да что ж такое?! Надежда Викторовна!

   На крик прибежала мама, ахнула, побледнела.

   - Вызывайте "скорую", быстрее! - скомандовал Сережа, а сам пронес тело жены в зал, уложил на диван, принялся растирать холодные пальцы. - Яночка, милая, открой глаза!

   Тело Яны сотрясла конвульсия, губы посинели, глаза закатились. Она дернулась и перестала дышать.

   - Яна! - закричал Сережа, затряс ее, затормошил,- Дыши, милая, прошу тебя! Держись, пожалуйста!

   Мама прибежала, кинулась к ней:

   - Дочка! Девочка моя!

   - Ну где же "скорая"?! - простонал Сергей, прижимая к себе жену.

   Поздно - ее глаза уже остекленели, и я-то знала, что она не очнется.

   Все было кончено, минуты утекали, а Сергей и мама все пытались растормошить ее, отказываясь верить в случившееся.

   В прихожей раздались шаги - приехали врачи. В комнату вошла та же женщина, что была ночью, Татьяна.

   - Что у вас произошло? - деловито поинтересовалась она, на ходу доставая стетоскоп.

   - Она не дышит! - Сергей посторонился, встал в стороне.

   Татьяна нахмурилась, приложила стетоскоп к груди Яны. Затем скомандовала:

   - Помогите мне! Нужно положить ее на пол! Адреналин!

   Пока медбрат набирал в шприц лекарство, она принялась за массаж сердца.

   - Дыши, ну же! Сколько времени прошло?

   - Да вот, только что, минут пять- десять,- растерялся Сергей.

   Игла пробила грудную клетку. После укола Татьяна снова принялась ритмично давить на грудь Яне, приговаривая в отчаянии:

   - Ну что ж вы, обморок, обморок! Тут реанимацию надо, у меня нет оборудования! Ну же, давай, девочка! - она приложилась к губам Яны, выдохнула. Затем снова послушала сердце.

   - Поздно...

   Мама забилась в истерике, Сергей сполз по стене, закрыл лицо руками.

   - Как же так..,- устало прошептала Таня,- я же ночью ее смотрела, никаких отклонений... А она ведь говорила! Твою мать!

   Она села прямо на пол рядом с трупом, опустила голову.

   - Ты не виновата,- подумала я.

   - Виновата,- тихо ответила она и по ее щекам потекли слезы.

   Меня оглушило открытие: она слышит! Слышит мои мысли!

   Татьяна встала, прошла в подъезд, достала сигарету дрожащими руками, прикурила. Ее лицо побледнело и осунулось. Набрав на мобильнике номер, поднесла его к уху:

   - Диспетчер? У меня труп, вышлите перевозку. Нет, диагноз неясен. Не успела. Криминал? Вряд ли. Хотя... Там разберутся.

   - Не криминал,- мысленно сказала я. - Но меня убили.

   Таня вздрогнула, закашлялась.

   - Тише, тише,- я постаралась ее успокоить. - Не бойся, прошу! Ты мне очень нужна! Скажи, ты слышишь меня?

   - Что это?! - Она оглянулась, побледнела и затряслась еще больше.

   - Таня, я - Яна, не пугайся, пожалуйста!

   - Господи..,- выдохнула она и кинулась в квартиру. Там наскоро написала что-то на листке, скомандовала медбрату: "Уходим!", и уже у двери обратилась к Сергею:

   - Скоро подъедет машина, тело нужно доставить в морг на экспертизу. Там вам все скажут. Соболезную.

   И поспешила выйти. Я рванулась за ней, но меня отдернуло назад, к телу.

6

   Мама рыдала, держа холодеющую руку Яны, Сергей сидел у стены, качаясь, обхватив голову обеими руками.

   - Бедный мой, бедный,- с тоской подумала я,- погладить бы тебя сейчас по щеке, утешить.

   В его глазах застыла такая скорбь, что даже мне стало холодно. Как сказать ему, что я жива, я здесь, рядом и люблю его по-прежнему? Он тяжело поднялся, подошел к дивану, опустился на колени рядом с телом жены. Смотрел на нее, нахмурясь, будто силился что-то вспомнить, и я знала, о чем он думает.

   - Куда она ходила? - спросил бесцветным голосом.

   - В больницу,- всхлипнула мама.

   - В какую? Что они там с ней сделали? - он стал злиться. Я не осуждала его, понимала - для него это сейчас единственно верное, чтобы выдержать этот удар. - Почему она мне не сказала? Почему?! Еще вчера все было хорошо!

   - Я не знаю, не знаю! - замотала головой мама. - Сережа, прошу, не надо, я не выдержу.

   Он рывком поднялся, прошел к окну, отвернулся к темному стеклу, скрестив руки на груди. Смотрел в ночь, прерывисто дыша, и все-таки не сдержался - закрыл лицо руками, из-под пальцев потекли струи слез.

   - Яна, Яна...- повторял, как заведенный. - Ну как же так? Как ты могла?

   А я рвалась на части от боли, от бессилия что-то изменить, от понимания: впереди разлука, первая и последняя. Эх, отмотать бы время назад! Хоть на один день! Какой же дурой я была! Прости меня, любимый, прости...

   - Как я без тебя? - прошептал Сергей и ударил по стеклу. Оно жалобно зазвенело. Он прислонился лбом к нему и плакал. - Не верю, не верю...

   В дверь позвонили. Это санитары! Не отдавай им меня, милый, прошу тебя!

   Сергей прошел в прихожую, открыл дверь, молча пропустил двух мужичин в халатах, с носилками.

   Они прошли в комнату, громко топая.

   Мама, увидев их, зарыдала еще сильнее, вцепилась в плечи дочери.

   - Соболезнуем,- тихо сказал тот, что постарше. - Где бумага от врача?

   Сергей показал на стол, сам остался стоять в дверях, прямой, натянутый, бледный.

   - Грузим,- кивнул старший.

   Они осторожно оттеснили маму, вдвоем подняли тело, уложили на носилки. Старший накрыл его простыней.

   - Пешком придется, в лифт не войдем,- сказал он второму, тот покосился на Сергея, мол, может, муж понесет? Затем, вздохнув, взялся за поручни.

   Я заметалась. Не хочу! Не отдавай меня им!

   Сергей посторонился, отвернулся, когда мимо него пронесли тело жены. С носилок свесилась рука Яны, болталась в воздухе. А я... Мне ничего не оставалось, как следовать за ними.

   - Стойте! Я с вами поеду! - Сергей схватил куртку, бросился в подъезд.

   Я так хотела бы прижаться к нему, поблагодарить за то, что еще немного он побудет со мной, не оставит одну. Дорогой он держал за руку Яну, глядя перед собой невидящими глазами. Как он теперь будет жить? Не могу поверить, что это случилось. И наш сын... Он ведь и не вспомнит меня. А как я буду без них? Безысходность, беспомощность... Только теперь я поняла, как много всего могла, пока была жива. Столько было возможностей! И прежде всего, нужно было ценить то, что есть. Беречь и дорожить. Я виновата перед тобой, любимый. И перед сыном - виновата. Пусть предстоящая разлука станет мне наказанием. Если бы все вернуть...

   Машина остановилась, санитар вышел и открыл задние двери. Я прижалась к Сереже, будто он мог почувствовать это. Носилки, дребезжа, выкатились, из низкого неприглядного дома вышел санитар в несвежем белом халате - помятый, видно, со сна. Зевая, прочел бумагу, подслеповато щурясь, кивнул:

   - Заносите!

   Сережа вышел, закурил, встал рядом.

   - Ваша?

   Он кивнул.

   - В холодильнике мест нету,- просительно заявил мужчина. - Может испортиться.

   Сергей молча достал из кармана тысячную купюру, сунул в ему карман. Тот радостно осклабился:

   - Ну, для вас найдем.

   Я смотрела на Сережу, как будто впервые видела. Все стало важно: и мелкие морщинки, и седые нитки, высвеченные светом фонаря. Он словно умер вместе со мной. Никаких мыслей, никаких эмоций. Каменный. Это плохо. Плачь, кричи, делай что-нибудь!

   - Прощаться будете? - спросил санитар, открывая большие железные двери.

   Сережа посмотрел на него непонимающе, потом помотал головой, развернулся и пошел вглубь темной аллеи.

   - Странный какой-то,- сказал мужчина.

   - Ну так,- развел руками старший,- жена, да еще такая молодая. Любил, наверное, шибко.

   Любил... В прошедшем времени. У меня теперь все в прошедшем.

   Носилки водрузили на каталку, завезли, громыхая по асфальту, в темноту морга. Я ужаснулась: не хочу туда! Остаться совсем одной, в холоде и мраке!

   Меня никто не слышал. Ничего не оставалось, как следовать за телом. Двери звонко заскрипели, закрываясь, снаружи послышался шум мотора, и вскоре наступила тишина. Вот и все.

   Я еще не привыкла к тому, что не живая, и для меня ни холод, ни тьма не страшны. Самое ужасное - расстаться с Сережей. Мне хотелось еще раз умереть, теперь уже окончательно. И ни плакать, ни кричать я не могла.

   Чуть-чуть успокоившись, пригляделась к тому месту, где предстояло провести ночь. И тут меня ждал сюрприз: я была не одна. На таких же каталках лежали другие тела, а рядом с ними, чуть светясь, порхали их души.

   - Не бойся,- прошелестела одна из них. - Это не страшно. Жить страшнее: вечно бояться что-то потерять. Теперь ты свободна.

   - Если бы так,- горько ответила я. - Мне не будет покоя. Отныне я собственность мага, и так будет, пока он жив.

   - Ловец? - заинтересованно спросила другая душа.

   - Что? - не поняла я.

   - Ну, Ловец, тот, кто забирает души.

   - Ты знаешь о нем? - спросила я, не веря в удачу.

   - Знаю,- тихо прозвучало в ответ. - И ты знаешь, но не можешь вспомнить.

   - Почему?

   - Ты не оторвана от хозяина. Тебе не попасть в чистилище, значит, не очиститься от памяти этой жизни. Потому многие знания тебе недоступны.

   - Что же делать?

   - Потеряв память, ты погибнешь. Держись за нее, и тебе помогут.

   Я замолчала. Память... Да, это все, что у меня осталось. Моя любовь, нежность... Пока они есть, я жива. Пусть так. А потом что-нибудь придумается. У меня целых сорок дней.

   - Ищи проводника,- послышалось из дальнего угла комнаты.

   - А кто это?

   - Это тот, кто сможет удержать тебя.

   - А как его узнать?

   - Узнаешь...

   Ловцы, проводники... Неужели все это было рядом со мной, в реальном мире?

   - Конечно,- снова раздалось в ответ. - Есть и Хранители, они противостоят Ловцам, возвращают потерянные души. Да ты и сама...

   - Что сама?

   - Это тебе предстоит понять. Ищи. И помни.

   Я почувствовала рассвет. Там, за стенами, вставало солнце. Начался еще один день. Я хочу света. В нем все плохое становится мельче и на многие вопросы находится ответ. Я устала... Просто хочу отключиться и попробовать что-то понять. Одиночество только оскалило свои острые клыки, скоро оно начнет рвать меня на куски, и, где бы я ни была, никогда уже не испытать прежних чувств. А приспособиться к новой жизни я еще не успела. Откуда ждать помощи? Где мне искать этих загадочных проводников? Да и зачем?

   Вскоре в комнате зажегся свет, вошли люди - двое врачей и санитары. Для них лежащие на каталках тела - просто работа. Набор органов. И они будут сосредоточенно рассматривать, изучать мои внутренности, ища причину смерти, как ребус, головоломку. Я-то знаю, в чем причина, но ее не впишешь в заключение о смерти. А им обязательно нужно отчитаться, от них зависит, будет ли расследование моей смерти, станут ли таскать и так измученных Сережу и маму на допросы, вытаскивать из них воспоминания обо мне- живой. Будут задавать вопросы, был ли у меня любовник, употребляла ли я наркотики, связана ли с криминалом. Цинично... Но - таков порядок. И это мы должны пройти. Вместе, потому что я незримо буду рядом. Если бы только это могло помочь...

   Пока врачи готовились к работе, я присмотрелась к ним - не может быть, чтоб такая работа не оставила следа в их душах. С удивлением отметила, что, и впрямь, каждый из них светится по-особому. Один - серым с темным отливом, он пошел сюда работать в надежде на легкий заработок, кто-то сказал ему, что тут неплохо поднимают с родни покойных. Второй светился легким оранжевым - хороший, веселый человек, в институте плохо учился - некогда было, душа компании, он больше бывал на вечеринках и гуляньях. И, когда замаячила угроза отчисления, ему предложили перейти на другое отделение, где был недобор специалистов. И так он и остался в патологоанатомах.

   Внезапно меня осенило. Если я вижу их души, почему бы не попробовать договориться с ними? Странно, конечно, но...

   Я сосредоточилась на том, оранжевом. Он словно почувствовал что-то, замер, уставившись в одну точку. Я присмотрелась к его глазам. Светло-серые радужки с голубыми нитями, и зрачок, глубокий, темный, как тоннель... Как-то само получилось, что я нырнула в эту темноту, как в омут. Мне все вдруг стало про него известно - и имя - Алексей, и то, чем он живет. Почувствовала его страх, постаралась успокоить:

   - Все хорошо, не бойся...

   Он откликался! Сердце стало биться ровнее, легкая дрожь пальцев прошла.

   - Молодец. Теперь возьми документы Яны Зарецкой, скажи, что займешься ею сам.

   Он неуверенно прошел к столу, перебрал лежащие на нем бумаги. Достал нужный листок.

   - Сергеич! - окликнул коллегу. - Я, пожалуй, посмотрю новенькую.

   - Зачем? - лениво откликнулся тот. - Пусть полежит, не к спеху.

   "Соври что-нибудь!"- приказала я ему.

   - Да я ее мужа знаю, надо помочь,- пробормотал мой подопытный.

   Второй посмотрел на него понимающе:

   - Ну, надо, значит, надо. Бери.

   Алексей взял каталку с телом Яны и повез в прозекторскую

   "Там все чисто. Самопроизвольная остановка сердца",- продолжила я внушение.

   Вскрытие продолжалось недолго. Вскоре он вышел обратно в морг, снимая перчатки.

   - Ну, что там? - спросил его второй.

   - Пробы взял, отправлю в лабораторию, но, думаю, ничего не найдут. В заключении напишу - сердечная недостаточность.

   - А на самом деле? - вопросительно посмотрел на него Сергеич.

   - А на самом деле нечего хороших людей таскать по ментовкам,- ответил Алексей,- девчонку уже не вернуть, какая теперь уже разница, что с ней было? Умерла. Похоронят и отведут все как надо.

   Друг кивнул и вернулся к своему занятию: он как раз готовился к вскрытию одного из тел. Я отпустила своего помощника, тот пошатнулся, едва не упал.

   - Ты в порядке? - забеспокоился Сергеич.

   - Да, что-то голова закружилась,- пробормотал врач, потер виски,- пойду подышу воздухом,- и, покачиваясь, вышел.

   А я почувствовала дикую усталость, словно от невероятного напряжения. Но, вместе с тем и радость: рано еще опускать руки, впереди много дел, и мое новое состояние готовит мне сюрпризы...

7

  Мне хотелось только одного: поскорее вернуться домой. Я делала все, что могла: убирала ненужные вопросы у пришедших следователей, подгоняла врачей с подготовкой моего тела к погребению. Забыв об усталости, работала с каждым, кто оказывался в поле зрения. У меня уже легко получалось входить в контакт с людьми, и это несказанно радовало. Мне даже нравились новые способности, приятно было чувствовать, что и в таком положении многое могу.

   Сережу я почувствовала даже сквозь стены. Это было сродни рождению рассвета. Еще не увидев его, поняла: он тут, рядом, и потянулась к любимому. Как же соскучилась за эти сутки!

   Он очень сдал, как видно, совсем не спал, много курил. На лице залегли тени, и во всем черном он сам выглядел призраком. Горе подкосило его, я не узнавала своего сильного, крепкого, уверенного в себе мужчину. Впрочем, разве можно его осудить за это? И без своих новых способностей я знала, что он сильно любил меня. Хотя, почему любил? Любит.

   Благодаря мне, никаких проволочек с выдачей тела не возникло, из ритуального агентства доставили гроб, и в него уложили Яну. Теперь она напоминала куклу в подарочной коробке: красивая, одетая в новое бежевое платье, волосы накрыты легким светлым шарфом, на ногах - белые туфельки. Гроб с телом вынесли из морга, и я с наслаждением открылась для закатных солнечных лучей, согревших меня после мрачной сырости. Впереди ждала последняя ночь дома.

   Квартира преобразилась. Мебель сдвинута, зеркала занавешены, на всем вокруг - печать запустения и скорби. Стасика отдали соседке, и малыш с радостью играл с чужой теткой, еще не понимая, что матери нет.

   Мама пригласила женщину из церкви, та расставила свечи, зажгла, принялась нараспев читать молитвы. Мне приятен был ее голос и тексты, наполненные светом и древней мудростью. Теперь уже я понимала - не для меня эти ритуалы прощания, они - для живых, чтоб легче им было перенести разлуку. Слушая молитвы, они понимали, что не им первым приходится провожать в последний путь близкого человека.

   Правда, это мало помогало. Сергей, хоть и держался, внешне не выдавал своего горя, внутренне окаменел. Старался не смотреть на жену, не думать о том, что еще пару дней назад обнимал ее, живую, счастливую. Интуитивно он все делал правильно: планировал, как пройдут похороны, что еще нужно сделать, кого позвать, как все организовать. Мама сидела у гроба потухшая, сразу постаревшая. Нет ничего хуже, чем хоронить свое дитя. Уже две ночи она не спала, лекарства помогали лишь на время, она забывалась тревожной дремотой, но вздрагивала от каждого шороха. И в каждой тени, каждом колыхании занавески ей чудилось, что это Яна пришла с ней попрощаться. Знала бы она правду! Почувствовала бы, что я рядом, утешаю ее и держу за руку. Может, ей было бы легче. На сей раз я не стала влиять на мысли моих родных. Мне больно было прикоснуться к их душам, так изранены они были свалившимся на них горем.

   Церковница ушла, оставив Сергея и маму одних рядом с телом дорогого человека. Они молчали, думая каждый о своем. Мама - просила дочь забрать ее с собой, в мыслях говорила, что не видит жизни без ее тепла и звонкого смеха. Вспоминала меня - маленькую, как я шалила, как росла и становилась все красивее, мечтала вместе с ней, что придет сказочный принц и сделает ее самой счастливой. И он пришел. Сережа маме сразу понравился. Отпуская меня с ним, она была спокойна. И, узнав о том, что мы любим друг друга и хотим пожениться, перекрестилась: дочка в надежных руках. Потом появился Стасик. Мама строила планы, как будет помогать мне растить внуков, с упоением рассказывала подругам о малыше, какой он забавный, умный, быстро растет и редко болеет. И вот теперь ей не хочется жить. И это моя вина. Но я знала: ради внука она выдержит, не даст себе распуститься. А вот Сережа...

   Он будто уже умер. Я слышала его мысли и ужасалась: он думал, как можно покончить с собой. Холодно и спокойно планировал, сколько должно пройти времени, чтобы было не так больно теще и друзьям - его родители давно умерли.

   - Нет, милый, не делай этого! - молила я безуспешно. - Так мы расстанемся действительно навсегда! Выбрось эти мысли! Я еще здесь, и может, что-то придумаю, чтоб снова быть с тобой!

   Он решительно сказал маме:

   - Надежда Викторовна, завтра тяжелый день, идите-ка вы спать.

   - Ну как я ее оставлю? - всхлипнула она.

   - Поверьте, если завтра вы попадете в больницу, никому легче не станет. Прошу вас. Я сам посижу с... женой,- осекся он.

   Мама кивнула, тяжело поднялась и пошла в спальню. Мы остались вдвоем. Он долго смотрел в застывшее лицо Яны, затем стал тихо говорить вслух:

   - Я все думаю, что так многого не успел. Все откладывал на потом. Мечтал съездить с тобой на море - и находились кучи доводов, чтоб не делать этого. Работа, ребенок... И я так и не посижу теперь с тобой у прибоя, не встречу самый красивый закат, обнимая лучшую в мире женщину.

   Он погладил волосы Яны, выбившиеся из-под шарфа.

   - Знаешь, меня всегда удивляло, что ты ищешь себе недостатки. Расстраивалась из-за нескольких лишних килограммов, считала, что срочно должна сесть на диету. А я любил в тебе все! Каждую складочку, каждый сантиметр твоей кожи! Слышишь? И буду любить до последнего вздоха. Не за красоту, не за ум и характер - хоть все в тебе было идеально, а за то, что ты - одна такая, моя, по-настоящему моя половинка. С тобой я словно нашел свою душу, стал другим. Я не хотел засыпать ночами, слушая твое дыхание. Ты меня ревновала иногда,- усмехнулся он. - Поверь, рядом с тобой я не видел других женщин. Друзья упрекали меня, мол, стал подкаблучником. А я согласен был им быть. Мне нравилось воспитывать тебя, как ребенка, и понимать, что ты сама можешь многому меня научить. Как научила быть любимым, нужным. Я был таким большим и сильным с тобой, Яна. Теперь я маленький и слабый.

   Он заплакал, слезы потекли из глаз, а он их не вытирал.

   - Видишь, оказывается, и я могу плакать. Научился вот... Теперь мне придется всему учиться самому - и это будет совсем не то знание, ради которого стоит жить.

   Мне так хотелось коснуться его, успокоить. Но, стоило лишь заглянуть в его глаза, я обжигалась о переполнившую их боль. И ничего придумать я не могла, оставалось только слушать.

   - Но я уже все твердо решил, любимая... Я знаю, как поступлю.

   Откуда-то, разрастаясь, набирая силу, послышался мерный гул, в котором стали различимы слова: "Иди ко мне!" Я поняла, что это и отчаянно заметалась по комнате. Хозяин зовет меня... Он здесь, рядом.

   - Сережа! Тот, кто убил меня, здесь! - закричала я, но он, конечно, не слышал.

   Меня потянуло к Ловцу и я, против своей воли, оказалась у его ног, в машине, неподалеку от подъезда.

   - Соскучилась по мне? - холодно спросил он. - Я тоже скучал. Пришел посмотреть, как ты проводишь свой последний день у тела. Может, зайти, познакомиться с твоими близкими?

   Меня переполнила ярость.

   - Мерзавец! - крикнула я, он усмехнулся.

   - Ты испытываешь эмоции, это прекрасно. Снова убеждаюсь в своем везении. Чувствую, ты еще преподнесешь мне немало приятных сюрпризов.

   - Ты будешь наказан, я верю,- мрачно пророчествовала я. - Ты не бог, и не станешь им. Магия не укроет тебя от справедливого возмездия.

   - Ты так ничего и не поняла,- осклабился он. - Для твоего бога безразлично, в каком теле ты живешь. Пока ты здесь, на земле, он тебя не замечает. Им отмерен срок, за который ты должна исполнить его программу - и выставлен маячок, на который ты должна полететь. Я всего лишь переставил его. И ты придешь ко мне. Так что никакого преступления нет. Умерла ты сама, да и как умерла, вот, говоришь со мной, чувствуешь. - значит, существуешь. А то, что слышат тебя немногие,- смирись, такова твоя нынешняя действительность. Кстати, если увидишь кого-то, кто видит тебя - скажи мне, его душа будет хорошей добычей. Да и тебе подружка,- хохотнул он.

   Как мне хотелось плюнуть в эту ухмыляющуюся рожу!

   - Но-но,- процедил он. - Не забывай, кто ты. Моя собственность. И так будет, пока я этого хочу. И, для профилактики...

   Он скрутил пальцы в кулак, и меня пронзила нестерпимая боль. Я и не знала, что бывает так нестерпимо горько. Это хуже физической боли. Будто все несчастья обрушились на меня, и я враз потеряла все, что было мне дорого.

   Он вдоволь насладился моими мучениями, разжал руку и я бессильно распласталась на грязном полу автомобиля.

   - Наступить на тебя, что ли? - холодно спросил он. - Тебе не больно, а мне приятно. Чтобы уважала и ценила. Хотя... Есть и другие способы. Хочешь, чтоб твои близкие не пострадали - веди себя хорошо, поняла?

   Я похолодела.

   - Простите, хозяин! Я буду хорошо себя вести!

   - Вот так-то лучше. Отдыхай пока, скоро ты мне понадобишься.

   И, выжав педаль газа, умчался, я осталась под темным хмурым небом одна.

8

    Наблюдать свои похороны - не самое приятное занятие. С утра шли вереницей друзья, знакомые, соседи, родственники. Комната наполнялась венками и живыми цветами. Люди застывали у гроба, смотрели с сожалением и скорбью на молодую красивую женщину, так рано ушедшую из жизни, многие плакали. Выразив соболезнование, отходили, шептались в коридоре:

   - Как же так? Еще вот недавно...

   - Да я вообще позавчера ее видела...

   - Только-только пятилетие свадьбы отметили...

   - И ребенок маленький...

   Мама и Сергей сидели у гроба с каменными лицами, сами похожие на покойников - бледные, с синяками под глазами. Церковница нараспев читала полагающиеся молитвы, горели свечи, на столе улыбался радостно и открыто мой портрет, а перед ним вдыхалась водка из хрустальной рюмки, накрытой кусочком черного хлеба.

   К полудню подъехала машина из ритуального агентства, и плач в квартире усилился, женщины запричитали по обычаю. Вошли крепкие мужчины с повязанными на предплечьях носовыми платками. Сергей обернулся на них равнодушно, я увидела в его глазах бесконечную тоску.

   Под плач причитальщиц гроб с телом понесли на улицу. Там собрался, казалось, весь дом. К машине от дома пролегла дорожка из живых цветов. Траурная процессия двинулась медленно, впереди - дети с венками и цветами, портретом, затем - мужчины, несущие гроб, Сережа с мамой и следом - друзья и родственники. Встречные, присмотревшись к молодому лицу на фотографии, охали, качали головами, мол, как же так? В конце улицы гроб погрузили в машину, и Яна отправилась в последнюю поездку по родному городу.

   На кладбище уже была готова могила. Я содрогнулась: как страшно! А если я еще почувствую, каково это - лежать под двухметровым слоем промерзшей земли? Но тут же напомнила себе, что связь с телом уже утеряна, я ничего не ощущаю, там, в гробу - лишь пустая оболочка. Прах к праху...

   Короткие прощальные речи, монотонное пение молитв, и вот могильщики дали знак: пора закрывать. Мама надрывно закричала, бросилась на гроб всем телом:

   - Нет! Не дам! Не пущу!

   Соседки, плача, оттянули ее. Сергей смотрел невидящим, сухим взглядом впереди себя, казалось, ничего не замечая. Лучше бы ругался, рыдал, ну хоть как-то выплескивал свое горе!

   Гулко стукнули о дерево первые тяжелые горсти земли. Сергея подтолкнули к яме, подсказали, что делать. В его голове мелькнула мысль: упасть прямо сейчас туда, на двухметровую глубину, и пусть засыпают и его тоже. Но сзади уже подталкивали, а могильщики приступили к работе, шустро орудуя лопатами. Он бросил три горсти, как полагалось, и отошел в сторону. Когда все уже ушли, он долго стоял у нарядной могилы, как шубой, укрытой венками и цветами. Смотрел на портрет любимой и надпись под ним, состоящую из фамилии, имени и двух дат.

   Он ушел, а я осталась. Не потому, что тело все еще держало меня. Просто не понимала, куда мне теперь? Связь с хозяином ощущалась, я понимала, что не могу отправиться далеко отсюда. Не будь ее, можно было бы пролистать страницы памяти, побывав в самых значимых моментах земной жизни, легко пересекать время и расстояние. Но мне это не позволено.

   Сквозь тянущую боль я почувствовала и другое: отчетливое тепло и свечение откуда-то. Присмотрелась, прислушалась к своим ощущениям. И поняла, что меня тянет мой собственный дом. Он светится! Не просто светится, а тянет меня, как свеча мотылька. Я удивленно отметила, что есть в этом сиянии нечто необъяснимое... Магия? Вспомнила: той ночью, перед тем, как отправиться к Ловцу, я потеряла сознание. А до того? Летающие стаканы... Меня пронзила догадка. Так вот в чем был смысл неосознанного ритуала! Неужели... Не может быть, чтоб то-то, о чем я и не подозревала в себе, тогда уже знало, что все это произойдет, и я попаду в капкан и мне нужен будет маяк?! Так, значит, все это предопределено? Но зачем же это было нужно? Значит, еще ничего не закончено, и кто-то подает мне знак, что нужно бороться.

   Поминки прошли буднично, обычно. Мама в хлопотах отвлеклась, металась между кухней и залом, где за столами сменялись партии гостей. Наконец, остались самые близкие. В комнате повисло гнетущее молчание. Сережа, очнувшись от глубокой задумчивости, поблагодарил маму и предложил ей ехать домой. Она не отказалась - устала очень, да и чувствовала себя неважно.

   Оставшись один, он машинально убрал со стола, передвинул мебель, навел порядок в комнате. Прошел в спальню, сел на нерасправленную постель. Что-то вспомнив, поднялся, принялся искать по ящикам. Наконец, нашел. Мою шелковую маечку, ту самую, что подарил на годовщину. Прижал ее к груди, вдохнул запах, еще сохранившийся на ткани, и завыл, как раненый зверь.

   Меня отпустило: ну хоть выплачется. Но он сорвался, побежал в зал, достал из бара бутылку коньяка и жадно прихлебывая, пил прямо из горлышка. Затем, пошатываясь, вернулся в спальню и рухнул на кровать, как подкошенный.

   И теперь уже мне было так горько и больно - мало того, что одна, так еще и видеть, как любимый глушит память обо мне спиртным. А если это у него войдет в привычку? Беззвучно заскулив, я приткнулась под бок к мужу, слушая торопливое биение его сердца, и остаток ночи вспоминала наши с ним счастливые моменты.

   Утро подарило приятный сюрприз. Сережа еще спал, когда в дверь позвонили. Я поняла, кто там и замерла в приятном предчувствии. Он. Помятый с похмелья, открыл дверь. На пороге стояла Татьяна.

   - Здравствуйте, вы меня помните?

   Он всмотрелся мутными глазами, молча кивнул, посторонился, приглашая ее войти.

   Она смущенно присела на стул в кухне. Сережа потер лицо руками, извинился, попросил подождать несколько минут - ушел умываться и приводить себя в порядок.

   - Ты пришла, - радостно подумала я.

   - Ага, - шепотом ответила она. - Я с ума сошла?

   - Вовсе нет, - уверила я ее. - Это, наверное, мой ангел послал мне тебя.

   Она вздохнула.

   - Я все думала, что же это со мной, и из головы не выходили слова, что тебе нужна помощь. Решила: раз уже я не поверила, и поплатилась: теперь до скончания жизни буду винить себя за твою смерть.

   - Не кори себя, - ответила я. - Меня убили.

   - Но как? - громко спросила она и осеклась, оглянулась, добавила шепотом: - Как убили? На теле никаких повреждений!

   - Я все расскажу тебе, а ты сама решишь, нужно ли тебе в это влезать, хорошо?

   Она кивнула. Тут вернулся Сережа, умытый, посвежевший.

   - Простите, не помню вашего имени...

   - Татьяна, - представилась она.

   - А я Сергей. Давайте помянем Яночку?

   Он снова помрачнел, и Таня взяла инициативу на себя:

   - Закуска найдется? А у меня - вот...

   И достала из сумочки бутылку водки.

   Они долго сидели за столом, и я радовалась: Сережа выговорился. Рассказал ей всю нашу историю, показал семейный фотоальбом и пьяно поплакал. Она слушала, сама едва пригубляя спиртное. Когда он окончательно размяк, подставила ему плечо и проводила в спальню, уложила в постель, укрыла одеялом.

   - Исполни одну мою просьбу? - спросила я ее. - Там, с моей стороны постели, под матрасом - тетрадка. Достань, пожалуйста.

   Она послушно сделала это.

   - Возьми себе. Там мои стихи. Глупость, конечно, но мне не хочется, чтоб Сережа нашел их. Ему будет больно.

   Она молча положила тетрадь в сумку, прошла в прихожую, оделась.

   - Пойдем со мной?

   Я прислушалась к своим ощущениям. Кажется, смогу отправиться с ней. Тем более, что вся она окутана таким приятным теплым свечением.

   И весь вечер Таня сидела на своей уютной кухне, под плетеным абажуром, пила коньяк, курила, размахивала сигаретой, как дирижерской палочкой и читала стихи вслух. Временами останавливалась, вытирала слезы, изрекала: "Жизнь - дерьмо", и продолжала читать. Уснула тут же, за столом, а я не могла ее перенести в кровать. Пока она спала, я прижалась к ней, заглянула под неплотно прикрытые веки, и...

   Она вдохнула меня. Будто смерчем подхватило, понесло, смяло, расправило...

   Ох, как же хорошо снова чувствовать! Правда, не самые лучшие ощущения - похмелье, дурное настроение, сонливость и апатия. Теперь я знала о ней все, вместе с ней пережила ее любовные неудачи, потерю близких, одиночество. А ведь у нее и подруг не было, с тех пор, как одну из них Таня нашла в своей постели, вернувшись с работы чуть раньше обычного. Не стала поднимать шум. С мужем рассталась тихо и быстро. Но перестала встречаться с друзьями. Зациклилась на работе, постепенно втянулась так, что дом для нее стал досадным дополнением к настоящей жизни. А ведь молода, и чиста душой, открыта и честна. О такой подруге можно только мечтать. Но меня заботило и другое: в ней, как и во мне - прежней, дремало нераскрытое умение влиять на людей, на судьбы, на окружающий мир. Но если я искала знаний, то она, напротив, избегала их, и не хотела раскрывать свой дар.

   Я выскользнула из ее тела - тяжело было находиться внутри, это сильно ослабляло. Я уже поняла, что такие проникновения нужно использовать в крайнем случае - сливаясь с чужой душой, я забывала себя прежнюю, а этого так не хотелось...

9

   Связь с земной жизнью еще была очень сильна, меня потянуло домой - туда, где прошли последние дни. Сережа оставил открытой форточку, и холодный ветер раздувал занавески, вбрасывая в тепло квартиры блестящие искорки дождинок. Я не мерзла, а вот он свернулся на кровати, поджал ноги, его трясло в ознобе. Как просто было бы встать, толкнуть форточку, укрыть его одеялом - и даже эти простые движения для меня сейчас казались неисполнимым желанием. А что может быть хуже, чем видеть, как твоему родному человеку плохо, и никак ему не помочь? В доме больше никого, а к утру он простынет, заболеет... И это моя реальность - все видеть, понимать и бездействовать...

   Я загрустила. Приткнулась под бок к мужу, смотрела его сны, наполненные болью и страхом, и тоскливо сожалела о своих ошибках.

   Так и произошло: утром он проснулся уже больной. Закашлялся, прижал ладонь ко лбу, сел на кровати, мучительно сморщился, с трудом сглотнул. Наконец-то закрыл форточку, выпил прямо из горлышка холодный чай, вернулся в постель и быстро уснул под одеялом. Его лоб покрылся капельками пота, он трясся в ознобе, временами шептал мое имя - бредил. Бедный мой, бедный!

   Решение пришло само: нужно просить помощи. Я настроилась на Таню, спросила, где она, и услышала ее. Спустя мгновение она уже изумленно таращилась в полутьму кухни, пытаясь сообразить, что происходит. Я рассказала ей, и она сонно кивнула, мол, все поняла, сделаю.

   Такси довезло ее до моего дома. Она поднялась на третий этаж, решительно утопила кнопку звонка, и жала ее до тех пор, пока в прихожей не раздалось шлепанье босых ног.

   - Что вам нужно? - Сергей, закутанный в одеяло, не был настроен на прием гостей.

   Она нахально его оттолкнула, прошла в комнату.

   - Я вчера была у тебя, помнишь? Татьяна. Мне показалось, ты неважно себя чувствуешь. Вот, привезла лекарства, я же врач.

   - Слушай, Татьяна, давай не будем врать друг другу? - сморщился он. - Я не хочу, чтоб ты придумала себе то, чего нет. Не нужно меня опекать. Болен я или здоров - только мое дело. У меня жена умерла... Чужой тебе человек. Ты не понимаешь и не поймешь того, что чувствую я. И не в моих планах сейчас завязывать дружбу с кем бы то ни было. Оставь меня в покое!

   - А теперь слушай ты! - гневно процедила она. - У меня есть обязательства перед твоей женой, и я буду делать то, что она хочет! Слышишь, ты? Надо будет - вызову санитаров и свяжу тебя. Ее спокойствие для меня сейчас важнее, чем твои надуманные бредовые фантазии.

   Он обхватил голову руками.

   - Хватит! Перестань! Ее нет! Нет, понимаешь?! Какие, к черту, обязательства? Ей уже все безразлично. И мне тоже.

   - Зато мне не безразлично, - тихо сказала Таня, подошла к нему, положила руку на его плечо. - Пожалуйста, не мешай мне делать то, что нужно. И поверь - она ближе, чем ты думаешь.

   - Уходи! - он толкнул ее к выходу, сел на стул и опустил голову на руки.

   - Уйду, - ответила она. - Вот таблетки, пей, пожалуйста, как тут написано. Не для меня. Для нее.

   Она вышла из дома, а он заплакал, сгреб лекарства, отбросил на пол.

   - Я сдохнуть хочу. Просто сдохнуть.

   Я поникла. Ничего не получится. Упрямый мой, своенравный...

   Он, будто услышав мои мысли, поднял с пола таблетки, выдавил несколько на руку, кинул в рот. Поднял мокрые глаза вверх.

   - Яночка... Если ты видишь... Вот, смотри - я пью эти чертовы пилюли. Знаю, ты не хочешь, чтоб со мной что-то случилось. Но я не могу без тебя. Попроси там... Пусть и меня... к тебе...

   Я прижалась к его груди и болела вместе с ним.

   С каждым днем все тяжелее становилось сохранять прежние чувства. Прежняя жизнь все чаще казалась просмотренным кинофильмом, и без общения с родными их тепло и ласка стали забываться. Я понимала - для души так легче, потерять все связывающие ее со всем земным нити, отправиться в новое путешествие свободной, избавленной от привязанностей. Но мне-то нужно было удержаться! Как молитву, как мантру повторяла я день за днем слова, что говорил мне любимый, прокручивала в памяти моменты наших встреч, вспоминала его нежность и любовь. Временами так уставала от этого, приходили мысли о бесполезности и тщетности, казалось бы, зачем теперь уже хранить прошлые чувства? Мои близкие тоже не будут вечно страдать обо мне, пройдет время - и они успокоятся, смирятся, забудут... Сергей встретит другую женщину, и с ней будет так же ласков и нежен, как был со мной. Сын будет называть мамой чужую тетю. Только маме меня никто не заменит. Но и она выдержит разлуку.

   Впрочем, и думать мне было не положено, все, что осталось - эмоции и чувства. Наверное, привязанность к Ловцу сыграла мне на руку - я все еще держалась за этот мир, а значит, и ко всему, что было мне дорого.

   Сереже становилось хуже с каждым днем. Он автоматически выполнял привычную работу, заботился о сыне, но душа его медленно умирала, и я это видела. И тут не могла помочь Таня, все ее слова натолкнулись бы на стену противоречия с его стороны. Он постоянно думал обо мне, и мысли эти не были светлыми. Отчаянная тоска и боль рвали его сердце. Он забывал, когда ел, спал, и каждый день неизменно приходил на кладбище, подолгу сидел у могилы, молча гладил холодный портрет. И даже не думал ни о чем, просто плакал душой.

   Прошла еще одна важная дата - девять дней со дня моей смерти. Будь я свободна, мне открылось бы небо, совсем иначе, чем для живых. Человек видит космос и Вселенную, галактики и туманности. Душа же путешествует между мирами, временами, пересекая тонкую границу сущего. Любые фантазии становятся реальностью, и я могла бы побывать там, где происходит действие любимых книг. Если бы была свободна... Но связь с Ловцом держала меня крепче, чем стальные канаты.

   Он иногда напоминал о себе. Не приходил больше - я чувствовала, что ему тяжело бывать в доме, накрытом моей защитой, хоть он и не понимал, почему ему так плохо. Все же он был больше человеком, чем магом. И его способности не раскрылись до конца, хоть он и в самом деле владел многими знаниями.

   А я устала находиться в постоянном ожидании чего-то плохого. Предчувствие не покидало меня, и я не знала, за кого бояться больше: за Сережу, всем сердцем желающего угробить себя как можно быстрее, или за себя, обреченную повиноваться любому желанию взбалмошного мага. Я научилась просто отодвигать в сторону боль, забывать, что не существую в реальном мире. Сережа полюбил гулять вечерами - ему плохо было в стенах дома, где поселилась тишина. Сын пока был у мамы, она настояла - и ей так легче забыться, и ему пока невыносимо было без теплых женских рук. Сергей не особо сопротивлялся, ему вообще было все равно. Он бродил по темным улицам, лелея надежды на несчастный случай - что привяжется пьяный задира с ножом и решит все проблемы, или ночной гонщик не справится с управлением. Не знал только то, что я старательно отводила от него всех, кто мог причинить ему зло.

   Холодным дождливым вечером он отправился на мост над железной дорогой, встал посередине, облокотился на перила, курил. Я слышала его мысли.

   "Одно меня останавливает, Янка. То, что, сделай я это сам, мы можем быть разлучены - все-таки грех. И тогда я никогда не встречу тебя. Знать бы, как там на самом деле... А может, и плюнуть на все, прыгнуть - тут и высоко, и проезжающий экспресс довершит дело? Так - выдержать всего несколько минут. Это лучше, чем мучиться всю жизнь, вспоминая тебя. А что, хороший день для смерти. Похоронят рядом с тобой, а сын еще маленький, вырастет - и не узнает, что у него были родители".

   Как бы я хотела закричать, ударить его. Смотрела в его стеклянные глаза, исполненные тупой решимости, и ничего не могла сделать сама. Он огляделся, убедился, что один на мосту, не считая пролетающих автомобилей, и перекинул ногу через ограждение.

   Я замерла в ужасе. Нет, только не это! Нужно помешать ему!

   К мосту подъезжала машина, водитель врубил музыку на всю и подпевал популярной певице. Я коснулась его виска...

   - Притормози.

   Он послушно выжал педаль тормоза. Помотал головой, не понимая, что с ним не так.

   - Музыку выключи.

   Он нажал кнопку магнитолы.

   - Там, впереди, мужчина. Ты должен любыми способами отговорить его от того, что он задумал.

   Он побледнел. Благо, как раз вчера он смотрел мистический фильм, и все еще находился под впечатлением. Голос в голове стал для него продолжением фантазий в фильме.

   Выскочил из машины, быстро пошел вперед. Увидел Сергея, охнул, пригнулся и, крадучись, двинулся к нему. Подошел ближе, схватил за руку.

   - Мужик! Тут собака не пробегала, большая, белая?

   Я мысленно похвалила его: молодец, правильную выбрал тактику.

   Сергей обернулся, ошалело уставился:

   - Что?

   - Собака, говорю. Слушай, помоги найти? Очень нужно. Она такая большая, белая. Добрая, не кусается. Давай, ты - в ту сторону, а я - в эту?

   - Оставь меня в покое! - разозлился Сергей, дернул руку, но незнакомец держал крепко, подтягивая к себе.

   - Нет, слушай, сначала собака, потом все остальное. Собака - друг человека. И машина не заводится, толкнуть надо, а кого я сейчас найду? Пойдем, давай, перелазь обратно.

   Сергей, оглушенный таким количеством информации, поддался, перекинул ногу и через минуту уже стоял на мосту. Незнакомец присел на корточки, спросил дрожащим голосом:

   - Закурить есть?

   Сергей протянул пачку.

   Спаситель благодарно кивнул, подкурил, поднялся.

   - Слушай, что скажу. Я не знаю, кто ты и что задумал. Но мне приказали увести тебя отсюда. Так что сегодня у тебя не получится то, что хотел. Сейчас мы поедем в одно место, где ты мне все расскажешь. А там посмотрим.

   Он привез его в тихий бар на окраине города. Заказал выпивку на двоих, протянул стакан Сергею:

   - На. И рассказывай.

   И Сергей стал говорить. Все, с нашего знакомства до сегодняшнего вечера. Незнакомец слушал внимательно, не перебивал.

   - Ты, мужик, дурак, - коротко высказался, когда Сергей замолчал. - Раскис, как тряпка. Эгоист и трепло.

   - Не понял, - обиделся Сережа.

   - А подумай. Ты жене обещал, что позаботишься о ней и сыне? Обещал. Ну так не по-мужски бросать пацана на тещу. Что бы ни случилось - а ты у него один. И жена твоя, если видит тебя сейчас - каково ей, ты подумал?

   Сергей опустил голову.

   - Вот-вот. А теперь задай себе вопрос: кто меня остановил сегодня? Кто приказал помочь тебе?

   - Вот и ты тоже.., - тихо сказал муж. - Еще эта... докторша. Ну как такое может быть? Почему вы слышите ее, а я нет?

   - А что ты вообще слышишь, кроме своей тоски? А ты сам пробовал говорить с ней? Сказать, что помнишь и любишь, и сделаешь все, чтоб она была спокойна?

   - Ты прав, - Сергей закрыл лицо руками. - Как же ты прав! Спасибо тебе. Я понял.

   - Ну, я рад, - потрепал его по плечу парень. - Сейчас отвезу тебя домой, а ты пообещай, не мне - ей пообещай, что этого не повторится?

   - Обещаю.

   Я легонько коснулась виска незнакомца:

   - Спасибо...

   Он посмотрел вверх?

   - Ну, может, и мне зачтется...

10

  На следующее утро он забрал сына у мамы, привез домой. Договорился с ней, что она будет сидеть с малышом днем, пока он на работе. Неся домой Стаса, обнимал его и вдыхал его запах, словно впервые.

   - Сыночек... Как же я соскучился!

   Навел дома порядок, выстирал белье, перемыл все, что только можно - квартира засияла уютом. Играл с малышом, а я радовалась - словно вернулось то время, когда мы были вместе. Теперь за Сережу можно не беспокоиться - он понял. И у меня прибавилось сил и решимости бороться. Тем более, что я чувствовала - развязка близка...

   Магистр выдернул меня ночью из-под теплого бока мужа. Его жесткий приказ явиться прогремел для меня раскатом грома. Я съежилась под его взглядом, не сулящим ничего хорошего.

   - Не могу ждать, - пояснил он. - Я должен знать, каково это - быть всесильным. Пусть на время.

   В комнате все было готово к ритуалу. Я поняла, что мне предстоит, и предпочла бы умереть еще раз.

   Он зажег свечи, сел на колени посередине зала, закрыл глаза, развел в стороны руки. Вокруг него завихрилось темное поле. Он нараспев читал заклинания, походящие на мантры, и я почувствовала, что растворяюсь в его голосе, становлюсь безвольной, слабой. Мне стало безразлично, что со мной происходит, потянуло к нему, ближе, ближе...

   Его зрачки расширились так, что закрыли радужку, казались бездонным черным омутом. И меня втянуло туда.

   Это было похоже на взрыв. То ли земля качнулась, то ли магистр так вздрогнул. Я еще помнила себя, но ощущение было такое, словно попала в крутящийся барабан - меня высосало, я стала маленькой и беспомощной - слабее, чем раньше. Меня разрывало на части, я поняла - если это продлится - исчезну, погибну.

   А Ловец... Он изогнулся от дикой боли вначале, затем отдышался, встал, удивленно рассматривая свои руки. Легко шевельнул пальцем - и огромный стеллаж с книгами рухнул. Маг захохотал.

   - Вот это да!

   Он легко повел руками и осколки, книги, обломки стеллажа завертелись вокруг него.

   - Я всемогущ!

   Он и внешне изменился: мышцы налились упругостью, тело стало гибким и сильным, как у молодого мужчины. Морщины разгладились, волосы налились чернотой, глаза засверкали хищным блеском. Он наслаждался своим состоянием. В голове его роились мысли, как же применить эту невиданную силу. Одно движение - и дом тряхнуло, над землей пронесся гул. Я с ужасом поняла, что сейчас он может вызвать и землетрясение, и цунами, и свернуть горы. В его раскрытой ладони появился тот камень, что я видела на полке. Он сжал его в кулаке, поднес к лицу, рассматривая... И я поняла, что, если он его сейчас раскроет...

   - Не-ет! - закричала, и рванулась из тела Ловца, превозмогая слабость.

   Вылетела, как пробка из бутылки шампанского. Магистр рухнул на пол, сверху на него посыпались осколки. Моментально состарился и сдулся.

   - Так вот оно что! - прошептал посеревшими губами. - Я узнал тебя!

   И, пока он не пришел в себя, я, собрав последние силы, покинула дом своего заклятого врага.

   - Таня...

   Она сонно потерла глаза, уставилась в полутьму спальни.

   - Что? Яна? Что случилось?

   А я и объяснить не могла, теряла последние силы, рвалась на кусочки от страха и боли.

   Таня проснулась, вскочила с кровати.

   - Иди ко мне!

   Неосознанно раскинула руки, открылась...

   И меня окутало золотистое теплое свечение ее души. Стало легко и хорошо, будто родные заботливые руки взяли меня в ладони и покачали, как ребенка...

   В памяти всплыло, что мы проходили уже это. Я вспомнила и ее, и себя, такую же беспомощную, ее чистый свет, готовность драться за меня, и умереть.

   Таня устало опустила руки, оперлась о стул.

   - Я смогла! Я, правда, это почувствовала!

   Она подкурила, сигарета плясала в ее дрожащих пальцах.

   - Проводник.., - блаженно подумала я и провалилась в негу.

   Возвращение было похоже на выход из обморока. Вначале - безразличная усталость, слабость и пустота. Затем стали возвращаться воспоминания - яркими вспышками, моменты радости и огорчений, где я еще жива, хожу, дышу, люблю и строю планы на будущее. Потом смерть... Холод и безграничная тоска, одиночество, которого не заполнить никому. Ловец... Хищный взгляд, черный огонь в глазах, жжет, обжигает касание с его душой...

   Я все вспомнила. Вспыхнула яростью и отчаянием. И их было так много, что я заполнила ими все пространство комнаты. Таня почувствовала, поежилась.

   - Боже... Что это?

   В ее глазах заблестели слезы. Она не знала, что случилось, лишь чувствовала мою боль и плакала за двоих - мне это с недавних пор недоступно. Она не спрашивала, поняла, что случилось нечто ужасное. И ей стало страшно: руки задрожали, лицо побледнело, по губам разлилась синева. Из ее рта дыхание выходило с паром, как на морозе.

   Я опомнилась, постаралась собраться - иначе загублю свою единственную помощницу. Вспомнила, как тепло мы провели с ней вечер здесь, на кухне, за чтением моих стихов. Полегчало, потеплело, холод отступил. Таня без сил опустилась в кресло. Ее лоб покрылся испариной.

   - Что это было, скажи? Мне казалось, я стою у дверей ада.

   - Прости, это я невольно передала тебе свое состояние.

   - Тебе было так плохо? - изумилась она. - Как же ты выдерживаешь такое?

   - Скорее всего, и не выдержала бы, - призналась я. - Ты помогла.

   - Яна, Яна! - она схватилась за голову. - Но так же нельзя, невозможно! Ты должна что-то придумать, не может быть, чтоб не было выхода! Как можно просто ждать сорокового дня, зная, что потом тебя ждет такое, а то еще и в сто раз хуже?! И это навечно! Я не могу себе это представить! - она расплакалась снова. - Я привязалась к тебе,- говорила глухо, - даже не думала, что смогу так впустить кого-то в душу. За что нам это? Почему, только обретя родственную душу, нужно терять ее? Ну хорошо, тело - смертно, но ты-то ведь не должна умереть! - она смотрела на меня глазами, полными слез.

   - Что ты видишь? - спросила я. - Ты смотришь на меня, и какая я теперь?

   - Я вижу девушку, - призналась она. - Правда, черт лица не разобрать, туманный силуэт - и все... Зачем ты спрашиваешь?

   - Меня давно нет, Танюш, - грустно сказала я. - Видишь и слышишь меня только ты, ну еще Ловец. Вы с ним - маги, оба владеете даром видеть души.

   - Не все, - возразила она. - Другие я не вижу.

   - Может, не хочешь видеть? - предположила я. - А может, не видишь, потому что ничего этого на самом деле нет? И все тебе кажется? И меня нет...

   - Даже слышать этого не хочу, - она решительно вытерла слезы. - Ты есть, и я сделаю все, чтоб была! - в ее голосе зазвучали стальные нотки. - Я не могла придумать тебя такую. И не могла узнать то, что узнала от тебя, как-то иначе. Я верю в тебя. И, клянусь, не оставлю. Никогда.

   - Спасибо, родная. Но мне немного осталось. Ты права - такого существования я не допущу. Нельзя. Это даже не мое решение. Так нужно для всех. Не спрашивай, почему. И все случится гораздо раньше.

   - Когда? - испугалась Таня.

   - Очень скоро. Потому, прошу, будь готова к тому, что однажды я пропаду. Не хочу, чтоб тебе было больно. Помни: я уже умерла. Ты видела мою могилу.

   - Нет, нет, нет, - она затрясла головой. - Я врач, и привыкла бороться до конца. Я привыкла к этому. Каждый день я вижу смерть, и тех, кто победил ее. И ты просто обязана все исправить. Для меня, для Сережи и сына. Думай. Нельзя покоряться.

   Если бы у меня было тело, я обняла бы это чудесную девушку с огромной и чистой душой.

   Она почувствовала мое желание, потянула меня - теперь она это умела, - сказала:

   - Мы вместе. Твой враг, может, и силен, но нас двое, а он один. Я стану твоими руками, ногами. Только скажи, что нужно делать. Я все смогу. Знаешь, ты меня сделала другой. Я будто проснулась. И что-то подсказывает мне, что вот это - то, что сейчас происходит, - и есть самое важное в моей жизни. И ты для меня - не посторонняя. Даже больше - ты единственная такая, необыкновенная, чудесная, и если я не вытащу тебя из этого - не знаю, как буду жить. Я готова сама пойти убить его.

   - Думаешь, он это допустит? - усмехнулась я. - Скорее, ты станешь его следующей жертвой. С твоей-то силой.

   - Ну и пусть, - твердо заявила она. - Пусть берет меня.

   - Нет, милая, - ответила я. - Это мое дело, и я все решу сама.

   - А теперь послушай меня, - она упрямо уперла руки в бока. Ты сказала, я тоже Ловец. Такой же, как он. Пусть у меня меньше знаний, но я чувствую тебя. Если с тобой что-то случится, - а я постараюсь не допустить этого, - то он будет иметь дело со мной! Я сказала!

   - Амазонка моя, - тепло ответила я. - Благослови тебя бог. Как же хорошо, что я тебя успела встретить! Ты согрела меня в самое трудное время. Если когда-нибудь встретимся - я отдам этот долг.

   - Подожди еще прощаться, - скрестила она руки на груди. - Еще повоюем.

   Я промолчала. Смотрела на разгорающийся закат и думала, как сложно все...

11

  Холодный свет осеннего солнца неспешно высвечивал обстановку спальни. Сережа спал, завернувшись в одеяло. На подушке рядом с ним лежала моя маечка - та, что он подарил.

   "Мы редко встречали рассвет вместе, - думала я. - Обидно, что редко. Казалось, есть дела поважнее, а это успеется - где-нибудь в старости. Помнишь, милый, мы думали о том, какими будем, когда состаримся? И ведь даже мысли не возникло, что кого-то из нас уже не станет к тому времени. А может, и обоих. Можно сколько угодно жаловаться на судьбу, но главное - мы были вместе немыслимо долгое время, и большую часть его потратили впустую. Верни мне сейчас настоящую жизнь - я жила бы иначе. Наверное... Впрочем, верни мне жизнь - и я все забуду. Так положено. Тело стирает память души. Остаются слабые всполохи памяти, странные ощущения и сны. И я не помнила, что уже встречала тебя раньше - в прошлых жизнях, и любила - всегда. Просто, встретив, потянулась душой. А ты ко мне. Сережа... Это всего лишь имя. Оно забудется. Вспомним ли мы, если еще встретимся, друг друга? Ведь теперь тебе долго идти по жизни без меня. А мне, может, и вовсе исчезнуть. Рассказать бы тебе все, поделиться! Сесть вот так рядышком и поплакаться в твое плечо. И ты бы успокоил, нашел бы нужные слова. Мне страшно. Знал бы ты, что мне предстоит пройти - теперь уже осознанно, понимая, что ждет впереди. Наверное, не пустил бы, удержал. Но не знаешь и не удержишь. Пришло время проститься. Мне осталось недолго. Этот рассвет, может, последний, что я встречаю с тобой. И он прекрасен. Самый лучший в моей памяти. А ты спишь... И даже снов не видишь. Спи, любимый. Забывай свою боль и живи за нас обоих. Воспитай сына и встреть хорошую женщину, которая заменит меня. Ты не выберешь плохую, уверена. И будешь счастливым. Я очень хочу этого. Не вини себя, во всем, что случилось, никто не виноват. Так было нужно. Прощай, свет мой".

   Солнце выплывало из-за бетонных высоток, отражаясь в заиндевевших стеклах. Хороший день, чтобы умереть. И я уже хочу этого. По крайней мере, больше не придется отсчитывать дни и бояться. Нужно все решить. Я чувствую связь с Ловцом и знаю: он ждет меня. Не зовет, а ждет и знает, что приду. Мы теперь - одно целое, в нем осталась часть меня. И эта часть всегда будет указывать нам путь друг к другу, чтобы найдя, вновь вступить в противостояние. Наши силы равны, и, качнув маятник, любой из нас может уничтожить мир. Я - его мир, он - мой. У меня есть выбор: покориться, оставить все как есть, отдать ему свою силу, свою магию. Может быть, мне будет совершенно безразлично, что он с ними сделает, сколько душ заберет и как их использует. Как получилось, что у него оказался этот камень? Что подсказало ему подобрать его на развалинах старого города? Или... камень сам шел к нему в руки, чтобы попасть ко мне? И я ведь смотрела на него, почему не взяла в руки? Что уж теперь... Я беспомощна, устала и едва держусь. У меня нет надежды на хороший исход. И он знает это. К счастью, он не успел узнать обо мне все. Но и того, что есть, уже достаточно, чтобы не выдержать сорок дней. Да и зачем, если он понял, что можно сделать все раньше? И я поняла. Потому и сделала выбор.

   Предчувствие не обмануло - Ловец решился.

   Магистр не спал, и, как видно, провел беспокойную ночь. На столе горой возвышались книги - он искал ответы на свои вопросы. Он и сам больше походил на труп - эксперимент ускорил течение времени, и маг состарился за ночь как минимум на десять лет. Его лицо покрылось морщинами, волосы побелели. Дышал с трудом, руки дрожали.

   - Что ты сделала со мной? - с ненавистью процедил, почувствовав мое присутствие. - Как тебе это удалось? Я был всесилен, а стал дряхлым слабаком. Жаль, не могу убить тебя снова, - он бессильно потряс кулаками. - Я не стану ждать, пока ты отбудешь свой срок. Теперь я знаю, как выжать из тебя все, что мне нужно. И я верну себе все, что ты забрала. Может, ты и не выживешь, ха-ха, - он мрачно рассмеялся. - Мне уже безразлично. Сейчас я хочу лишь избавиться от этой муки - быть рядом с тобой. Я и не думал, что будет так плохо. Ты все видишь, да? Значит, знаешь, что я сделаю? Лучше подчинись, не вынуждай меня тратить силы на ломку. Помни - твои близкие еще у меня в руках. Так что жди, скоро я буду готов.

   Мне не было страшно - я ждала этого. Молчала, не пыталась ему возражать. Зачем? Он ведет себя так, как я и рассчитывала.

   Он произнес несколько слов, и я почувствовала, что не могу сдвинуться с места. Пусть, все равно мне отсюда дороги нет.

   - Сегодня вечером я завершу ритуал, - сказал маг. - Видишь, как я милостив к тебе. А мне будет спокойнее, если ты побудешь пока здесь.

   Он вышел из комнаты.

   Что ж, до вечера, так до вечера.

   Я провела это время в воспоминаниях. С тихой грустью вызывала в памяти лица любимых, улыбки и лучшие моменты прежних дней. С таким теплом не страшно и умереть.

   - Яна! - голос Тани вернул меня к действительности. Я слышала ее отчетливо, словно она была рядом. - Ответь, где ты?

   - Я там, откуда уже не выйти, - ответила я. - Прости, что не сказала тебе. Так будет лучше. Еще немного - и все закончится.

   - Нет! - закричала она. - Ты не можешь, ты не должна!

   - Могу. И должна. Это мое дело.

   Она замолчала, я поняла: плачет.

   - Сколько у меня времени? - спросила глухо.

   - Пара часов, - ответила я. - Успеем проститься.

   - Послушай меня. Знаю, ты устала. Тебе плохо. Но постарайся выжить, прошу. Я знаю, у нас есть шанс все исправить. Лови!

   Я почувствовала волну тепла. Еще не понимая, что она задумала, я открылась для ее света. Сил сразу прибавилось - в меня входила ее решимость.

   - Бери, сколько нужно и иди ко мне.

   - Я не могу, - отчаяние захлестнуло меня.

   - Можешь! Я сказала! Иди ко мне!

   Она сделала петлю! Меня потянуло к ней. Больно. Крепко держит заклинание мага. Я разорвусь.

   Ловец почувствовал чужака. Вбежал в комнату, изумленно таращась: знаю, он увидел светящуюся нить, обвившую меня.

   - Что? Кто? Нет! Не отпущу!

   Он выбросил руки перед собой, медленно сводил их, выжимая из меня силы.

   А я разозлилась. И вернулась к себе прежней...

   - Кем ты себя возомнил?! Кто ты - против меня? Убийца, вор. Думал, все предусмотрел? Ты не бог, и не станешь им. Ты отнял у меня все. Но я жива! И скоро ты поймешь, как ошибся...

   Я дернулась изо всех сил, позабыв про боль, резко вошла в его черную, гадкую душу, отравленную злобой. И там вспыхнула, так, как и сама не ожидала. Жгла и кромсала его изнутри, давила и била - оказалось, я это могу.

   Он выл и стонал, царапая слабыми пальцами грудь. Ему не хватало дыхания, из глаз лились слезы, ноги ослабли, он рухнул на пол. Мне нужно было добить его, пока он не собрался для удара...

   - Яна, ты нужна мне сейчас! Очень нужна! - услышала я голос Тани и успела подумать: "Зачем? Я еще не убила его. Если оставить его - станет еще сильнее. Еще немного - и мы умрем вместе...", - и она дернула меня так, что я вышла из него, казалось, с куском плоти, оставив взамен часть себя.

   Изорванная на лоскуты, израненная, цепляющаяся за гаснущие образы тех, кого любила, я ухватилась за сияющую петлю и потянулась к Тане... Чтобы проститься...

   - Держись, подруга, - лихорадочно шептала она.

   Я, как в тумане, осмотрелась. Мы на дороге, уже темно, рядом мигают огнями "скорые" и полицейские машины. Она на вызове... Но зачем тогда?

   - Отпусти меня, - попросила ее. - Мне слишком больно...

   - Я не знаю, правильно ли делаю, но попробую, - шептала Таня.

   Она стояла у носилок, на которых лежало тело, накрытое простыней. С головой. Врачи уже отошли от погибшей, и смотрели непонимающе на Таню, с отчаянным рвением бросившуюся реанимировать извлеченный из разбитой машины труп.

   Как у нее это получилось? Она взяла меня в измазанные кровью ладони, маленькую, беспомощную, поднесла к лицу девушки...

   - Нет! Не смогу и не хочу! - меня сковало ужасом. - Это буду не я! Я тебя не вспомню, вообще все забуду, слышишь?

   - Я помогу, - шепнула Таня, и с силой нажала на грудную клетку девушки.

   Бледные губы приоткрылись, легкие втянули воздух, и я, подталкиваемая Татьяной, вошла в новое тело....

   Девушка не дышала. Тело медленно холодело. Я еще была собой и с сожалением и грустью наблюдала за Таниными попытками реанимировать погибшую.

   - Разряд! - Другие врачи качали головами, мол, оставь ее, поздно. Она не сдавалась, припала губами к холодным губам умершей. - Я приказываю тебе! Заклинаю тебя! Ради меня, ради Сергея, помоги мне! - крикнула она.

   Сережа... Увидеть тебя еще раз... Живой, теплой, прикоснуться к тебе... Обнять сына...

   - Дыши, мать твою!

   Я согрела неподвижное сердце.

   Будто сквозь сон, до меня донесся крик Ловца:

   - Не-ет! Вернись!

   И сердце сжалось - совсем чуть-чуть. Слабо дернулось. Еще раз. Кровь побежала по венам.

   Я вздохнула, с трудом втягивая ушибленными легкими холодный осенний воздух с привкусом крови...

   И все забыла.

12

  Все смешалось, завертелось, и в этой мешанине боли, страха, запоздалого ужаса вспыхивали и гасли незнакомые лица, улыбались и злобно скалились, кривились от презрения и зависти, смотрели грустно и с сожалением, а затем растворялись, уходили из памяти. Кто я? Что со мной? Красное марево залило глаза, громко пульсировала кровь в висках - бум, бум, каждый стук, как удар молота. Мне хотелось закричать, выплеснуть нестерпимую муку - тело будто разобрали на части, разорвали живую плоть. Казалось, все кости сломаны, каждый вздох приносил невероятные страдания. Как сквозь вату, я слышала голоса, и не могла понять, кто и что говорит. Постепенно стали различимы слова, их смысл стал доходить до меня.

   - Дыхание самостоятельное! Есть пульс! Давление...

   Новая волна боли захлестнула меня, из горла вырвался хриплый стон. Какая-то женщина непрерывно говорила, говорила, и я цеплялась за ее голос, чтобы не потерять сознание.

   - Все будет хорошо, все будет просто замечательно! Ты только дыши, дыши! Капельницу! Кислород! Катетер!

   Легкий укол в запястье я почти не почувствовала, но от него приятным холодом потекла по вене блаженная нега. Боль отступила, перед глазами заплясали радужные блики, и я смогла, наконец, вздохнуть спокойно. Меня тормошили, напяливали что-то на шею, сковывали руки и ноги, а я безразлично прислушивалась к своим ощущениям. Наконец, хлопнула дверь, завизжала сирена и легкая тряска подсказала: едем.

   А я устала терпеть. Проваливалась в сон и возвращалась. В памяти всплыли кадры: яркий свет в лицо, оглушительный скрежет тормозов и удар.

   Вначале не было больно. Медленно сложилась пополам машина, руль вошел в грудную клетку, а ноги зажал в тиски влетевший в салон двигатель. Подушка безопасности не сработала - я забыла ее заправить...

   В нос ударил запах бензина и горячего металла. Лобовое стекло рассыпалось хрустальной крошкой - она была повсюду, осколки быстро окрашивались красным. Меня затрясло так, что казалось, что и машина дрожит вместе со мной.

   И тут пришла боль.

   Раньше я думала, что мне бывало больно. Теперь поняла, что это была легкая прелюдия к настоящей пытке. Я закричала - долго, протяжно. А вдохнуть уже не смогла.

   Помню, увидела себя со стороны - с перекошенным ртом, неестественно вывернутыми руками. Увидела глаза, застывшие от ужаса. Но мне не было больно. Было легко. Так легко, что я взлетела над дымящимся капотом, свободная от всех переживаний и привязанностей, от огорчений и радостей, от страхов и ожиданий.

   Кто-то тихо позвал меня по имени... Как же оно звучит? О, да, вспомнила.

   - Анна!

   Я обернулась и увидела маму. Она стояла на дороге. В легком платье и на голове - платок.

   - Как же так? Ты же умерла? - изумилась я.

   Она кивнула.

   Я поняла, что сильно соскучилась. Что я безумно долгое время была без нее, без теплых рук, ласковых глаз, без ее улыбки.

   - Мамочка!

   И побежала к ней, маленькая, в ситцевом сарафане, моем любимом - с желтыми ромашками.

   Она подхватила меня на руки.

   - Доченька... Девочка моя...

   Я прижалась к родному плечу, обняла крепко, вдохнула знакомый запах и расплакалась.

   - Ну. Не плачь, все уже прошло, - мягко проговорила мама. - Мы уйдем далеко-далеко, и там будет очень хорошо. Там тебя никто не обидит.

   Она пошла по дороге, приговаривая что-то теплое, нежное.

   Я смотрела на искореженную машину, к которой подъезжали машины с мигалками...

   Издалека, нарастая, зазвучала музыка. Хитовый мотив заставил двигаться в такт, поводя плечами.

   - Анна, ну что, успела?

   Я посмотрела на парня, принесшего мне бокал.

   - А как же! - весело ответила ему. - Все классно получилось, он и сам не понял, как выболтал мне про свой контракт с "Челси".

   - Ну ты сильна! - восхищенно протянул... да, кажется, Вадим. - А в суд не подаст?

   - О чем ты? - я помахала перед его носом диктофоном. - Все записано. Кстати, забросишь на студию? Тебе же монтировать еще?

   Он кивнул.

   - А ты?

   - А я еще потусуюсь. Может, еще чего нарою, публика солидная.

   - Хорошо. А поедешь потом как?

   - Ой, да ладно, впервой, что ли? - рассмеялась я. - Подумаешь, пара коктейлей! Не волнуйся, у меня автопилот в порядке.

   - Смотри, как знаешь. А то довезу, - он призывно прижался к моему бедру, затянутому в тонкий чулок.

   - Не дорос еще до такой чести, - я шутливо оттолкнула его. - Вот станешь замом главного - тогда подумаю.

   - А почему не главным? - огрызнулся он.

   - А главной буду я, - расхохоталась ему в лицо и легко оттолкнула.

   Он осклабился, но ничего не сказал, взял кассету и смылся.

   Я, приплясывая на месте, потягивала горьковато-кислый напиток, присматриваясь к тусовке.

   - Вы позволите? - На бедро легла горячая рука.

   Обернулась, бегло оценила взглядом. Молод, хорош собой, жгучий брюнет с белоснежной голливудской улыбкой. Под тонкой рубашкой угадываются тугие мускулы, на запястье дорогие часы, в ухе - золотая серьга. Или чей-то альфонсик, или сынок олигарха. Ну что ж, на вечер сойдет.

   Я улыбнулась ему.

   - Позвольте угостить вас коктейлем?

   Соблазнительный взгляд и игриво выгнутая бровь сообщили ему о моем согласии. Он подвинул поближе стул, сел вплотную ко мне, и горячо зашептал в ухо дежурные глупости...

   - Девушка! Девушка, откройте глаза!

   Кто-то настойчиво лез в мой покой. Я раздраженно поморщилась.

   - Вы меня слышите? Слышите?

   Похоже, нужно ответить, иначе она просверлит мне голову своим криком. Я слабо шевельнула губами, но вместо слов прозвучал стон.

   - Жива. Ну что там?

   - Подъезжаем.

   - Хорошо. Алло, приемное? Реанимационную бригаду к центральному. Травма. Внутреннее кровотечение, множественные переломы, черепно-мозговая. Нет, в сознании. Дыхание самостоятельное. Пульс нитевидный. Давление шестьдесят на сорок.

   Машина остановилась. Меня снова дернуло, в лицо пахнуло холодом. Вернулась дрожь, отозвалась болью во всем теле. Я громко застонала. Тряска, грохот дверей, быстрые шаги по кафельному полу, короткие отрывистые фразы, мелькание огней, суета...

   Еще уколы. Снова холод по вене. И блаженство...

   Долгий сон, снова боль - и уколы, дарящие эйфорию. Тошнота, во рту сухо.

   - Пить...

   Губ коснулась свежесть, я жадно втянула ее - с привкусом лекарств, самую каплю с сырой ткани. Хорошо...

   Проснулась ночью. Гудящая голова и скованность во всем теле. Темно... Но я смогла открыть глаза. Размытые контуры больничной палаты, белые стены, приборы с мерцающими огоньками. Рука затекла, больно, пальцы ледяные. Стон.

   - Сейчас-сейчас.

   Пожилой врач тут же подскочил, вгляделся в мое лицо, посветил фонариком в глаза. Я сморщилась.

   - Руку...

   Он догадался, подвинул. Фух, слава богу.

   - Как вас зовут? - пытливо поинтересовался он.

   - Анна, - смогла выдавить я. - Что... со мной?

   - Теперь уже все в порядке, - улыбнулся он, отчего вокруг глаз собрались морщинки. - Теперь сто лет проживешь, в рубашке родилась.

   От этих слов почему-то защипало в носу, глаза затуманились и по щекам потекли ручейки. Я всхлипнула, и, как ни странно, стало легче.

   - Ну-ну, не надо плакать, - он заботливо вытер мои щеки бинтом. - Все уже позади. Самого страшного не случилось, будешь бегать еще лучше, чем раньше. На свадьбу-то пригласишь?

   Я разрыдалась.

   Он вздохнул, жестом позвал медсестру, та вошла со шприцом в руке. Через минуту веки отяжелели, напряжение отпустило, и, засыпая, я подумала, что нужно позвонить ему. Кому ему? Не знаю. Откуда-то издалека донеслись слова:

   - Марин, выйди, скажи Татьяне, пусть идет домой, поспит. Жива ее крестница, пришла в себя, теперь можно не волноваться. Она и так, бедная, трое суток тут.

   - Хорошо, Владимир Петрович. А она родственница, что ли?

   - Нет, даже не знакомая. Видишь, как человек относится к работе? С того света вытащила девчонку. Если бы не она...

   И все погрузилось в вязкую теплую темноту.

13

  Сон... Он встревожил меня, заставил вспомнить что-то важное. Я слышала смех, чувствовала тоску по кому-то, но ни имени, ни образа - ничего. Голос... Он звучал так знакомо, звал меня, тянул - но я не могла вспомнить, чей он. До боли напрягала память, тянулась на зов, но тщетно - будто стена встала между мной и тем, кто звал меня.

   Проснулась в слезах на мокрой подушке. Медленно открыла глаза - утро, самый рассвет. По стенам - отсветы розовых лучей. Пахнет лекарствами. Тихо, только где-то в коридоре какое-то движение. Прислушалась к себе: да, это я, живая и закованная в гипс. Шея сжата чем-то жестким. Губы пересохли, потрескались. Пить хочется. Скосила глаза - за стеклянной стеной перебирает на столе бумаги медсестра. В палату вошел вчерашний врач. Осмотрел меня, заулыбался, а мне так нравились его лучики - морщинки. Я улыбнулась в ответ.

   - Простите, я вчера слишком была... в общем, даже не сказала вам спасибо.

   Он кивнул.

   - Не за что. Это моя работа, а благодарить будешь бога за то, что осталась жива, да и то, когда встанешь на ноги.

   - А вы говорили вчера о девушке, что меня спасла...

   - Татьяне? Да, это настоящее чудо. Не каждому врачу так посчастливится - вытащить пациента из лап костлявой, - он задумался. - Побольше бы такого везения. А Таня наш врач, со "скорой". Ты теперь ей как крестница, - усмехнулся, - она тут как тень бродила, все о тебе спрашивала. Сейчас дома, поди, отсыпается. Но придет, наверняка.

   - А можно мне ее увидеть? - прошептала я.

   - Да пустим, теперь-то можно, - улыбнулся он. - Она и сама захочет войти.

   Сердце застучало сильнее. Я увижу ту, что спасла мне жизнь! Что сказать ей? Как отблагодарить? И еще...

   - Доктор?

   - Да?

   - Со мной что-то странное... Не могу понять...

   Врач посмотрел очень внимательно.

   - Что-то не так? Болит? Как? Тянет, режет?

   - Я... я не знаю. Я как будто другая. Хочется плакать, на душе тяжесть, и такие сны...

   - Это шок, он пройдет, не волнуйся. А ты как хотела? Тебе пришлось пережить серьезное потрясение, и понадобится время, чтобы все вернулось - и чувства, и ощущения. Ты хорошо все помнишь? Нет ощущения провалов?

   - Нет, я все помню, но... Как будто это все не со мной было. Как будто другой человек.

   - Пока не нужно напрягаться, давай подождем, пока ты восстановишься? Ушиб мозга - это не шутки. Тебе нужно поменьше думать, побольше спать. И, конечно, не переживать и не нервничать. Договорились?

   Я опустила веки. Врач легко пожал мои пальцы и вышел.

   Вот моя действительность теперь: неподвижность, бинты, нудная тупая боль. Мне сказали, нужно пытаться шевелиться. Я пыталась, и каждый раз в живот словно всаживали нож.

   - Так надо, - терпеливо повторяла медсестра. - Быстрее заживет и спаек не будет.

   Я слушалась и снова поворачивалась, превозмогая боль. Стискивала зубы. Плакала. Уставала и проваливалась в дремоту. А когда просыпалась - одна, вспоминала. Вернее, мучительно пыталась понять, кто был для меня важен, чем я жила, почему сейчас я не чувствую тяги и тоски по знакомым, друзьям? Родных у меня нет - давно умерли и родители, и бабушка. Никто не ждет меня дома. Никто не тревожится.

   Я журналист. В памяти всплывали интервью, записи, люди, лица. Я и дома-то бывала нечасто, набегами, между работой и очередной вечеринкой, где тусила в надежде застать медийное лицо. Как все это далеко сейчас! При мысли о том, что придется этим заняться снова, тошнит. Не хочу. Благо, у меня есть неплохой счет в банке. На первое время хватит, а там подумаю.

   Ближе к полудню дверь тихонько открылась и в палату вошла невысокая брюнетка в белом халате.

   Не знаю, как это произошло, но в голове что-то щелкнуло, стало ясно, что это - Таня, и хорошо, что она пришла. Так бывает, когда при встрече с незнакомым человеком появляется ощущение, что знаешь его сто лет. Так вот, ее я определенно знала. Такое милое, родное лицо, улыбка, блеск в карих глазах. Я почему-то была уверена, что она много курит, часто ругается, но добрая и душевная, практически не пользуется косметикой и очень любит кофе...

   Она не торопилась начать разговор, я тоже не могла сказать ни слова. Горло сжал спазм, в глазах скопились слезы, и я видела сквозь водяную пелену, как она приближается, садится рядом и промокает салфеткой мои мокрые щеки.

   - Ну, здравствуй... Так вот ты какая...

   - Какая? - улыбаясь, выдавила я.

   - Красивая, - так же улыбаясь, ответила она. - Я ведь тогда, ночью, тебя не рассмотрела. Узнала меня?

   Я не могла кивнуть, но моргнула, и она поняла. В ее глазах отразилось море чувств: и нежность, и тревога, и облегчение - будто она боялась получить другой ответ.

   - Как же вы...

   - Ты, - мягко поправила она.

   - Как же... ты... не бросила меня? Почему?

   Она пожала плечами.

   - Не знаю. Интуиция, наверное. Знала, что смогу. Помнишь, я материлась и кричала?

   Я улыбнулась.

   - Правильно кричала. Помогло же. Врач говорит, это чудо.

   - Ну, считай так, - отшутилась она. - Пусть чудо. К слову, у меня впервые такой случай, и, дай бог, не последний. И ты молодец - держалась, боролась. Просто герой. Так что все будет хорошо. Но только от меня теперь не избавишься. Я ведь как бы несу ответственность за свою крестницу.

   Мне стало тепло от этих слов, и вдруг так очевидно проявилось мое прежнее одиночество. Как же мне было пусто и холодно, оказывается. А вот пришла эта незнакомая девушка - и стала роднее всех родных. Я все стерплю - боль и неподвижность, любые процедуры и долгое ожидание, только знать, что она рядом, и придет, и сядет вот так же - просто поговорить. От ее рук идет тепло, приятно согревает мои пальцы. Как отплатить ей за спасение? Какие слова найти?

   - Я... хочу сказать... спасибо, - голос дрогнул.

   - Не говори ничего, - Таня сжала мои пальцы. - Не нужно. Слава Богу, что ты есть, ты здесь, это и есть самое настоящее чудо. И теперь ты просто обязана поправиться. Обещаешь?

   - Обещаю, - улыбаясь, ответила я.

   - Мы проведем вместе много-много вечеров. Тебе не будет скучно. А потом, когда встанешь на ноги, будем бродить по улицам, говорить, говорить, говорить... Я знаю, мне понравится дружить с тобой. И я сделаю все, чтоб вернуть тебя... - она осеклась, - к прежней жизни.

   Я замолчала, обдумывая ее слова. Она волнуется, голос срывается. Неужели мне повезло встретить такое искреннее сочувствие в наше сложное время?

   - Ну, теперь отдыхай, а я приду еще вечером, и вообще, буду приходить часто, хорошо?

   Я снова моргнула.

   Она ушла, а я еще долго улыбалась, смакуя в уме подробности ее визита, вспоминая ее глаза, голос, теплые пальцы. Как же так? Почему у меня такое отношение к ней? Очевидно, от шока. Другого объяснения не было.

   Настроение поднялось, и даже травмы уже не так беспокоили. У меня появилась надежда. Сны больше не тревожили, напротив, в них мне было хорошо и уютно, я смеялась и чувствовала тепло и заботу кого-то близкого, родного. Проснувшись, долго не могла избавиться от ощущения, что меня ждут и любят. Впрочем, если это последствия шока, то всем бы такие. Я была почти счастлива.

   Прежние друзья, наконец, соизволили поинтересоваться моей судьбой. В палату их не пустили, но мне принесли записки от них с охами-ахами и пожеланиями выздоровления. Я слушала, как медсестра читает их послания и вспоминала: это от Ольги, вместе учились в институте, потом славно бузили по клубам и дискотекам. Много пьет, курит, громко смеется, часто меняет мужиков, каждый раз переживая разрыв как главную трагедию своей жизни. Одевается ярко, броско, волосы красит в кричаще-рыжий цвет, отчего кажется старше. Раньше часто встречались, по крайней мере, звонили друг другу, делились сплетнями. Хочу ли встретиться с ней сейчас? Прислушавшись к себе, ответила: нет.

   Еще одна записка от Вадима - и снова абсолютная пустота в душе. О чем мы говорили? Сейчас и не вспомнится. А ведь, кажется, он мой друг, и интересуется моим здоровьем искренне. Хотя... После того, как медсестра отнесла им послания от меня с известием о том, что мне придется надолго забыть о нормальной жизни, впереди месяцы больницы, костыли, - от них больше ничего не последовало.

   Вечером приходила Таня. Она сидела на стуле рядом со мной, пила принесенный с собой кофе и рассказывала о себе - как росла, училась, любила и расставалась. О своей подруге, которая погибла недавно, оставив маленького сына на попечение любимого мужа. Практически моя ровесница. Вот ведь как бывает - я выжила в такой страшной аварии, а она не перенесла сердечного приступа... Превратности судьбы. Теперь-то я понимаю, что такое умереть молодой, когда кажется, что впереди еще столько возможностей. Увы, кому-то везет, как мне, а кому-то - нет. Некстати вспомнилось расхожее выражение: "Смерть выбирает лучших". Так я, что же, второй сорт? Обидно. Хотя... Есть в этом толика правды. Как я жила раньше? Бестолково и бесполезно, и наверняка не дожила бы до старости.

   - Зачем я выжила?

   - Да уж не затем, чтобы киснуть и ныть, - решительно ответила Таня. - Все пройдет, перемелется. Заживет. Ты, главное, держись. Я помогу во всем. Буду рядом столько, сколько понадобится.

   - А тебе-то это зачем? - глухо спросила я.

   - Нужно, - ответила она, взяв мою руку. - Ты даже не представляешь, как нужно.

14

 Так вышло, что за свои двадцать пять лет я никогда раньше не лежала в больнице. Редкие походы в поликлинику и вызовы врача на дом - вот и весь опыт общения с медиками. И теперь я - словно путешественница, попавшая в другой мир, другую страну, в которой хоть, благо, говорят на понятном мне языке, постигала науку неподвижного созерцания каждодневной обыденности. Сначала довольно сложно было привыкнуть жить по режиму, большей частью ничего не делая, лишившись общения, увлечений, да и вообще, в принципе, всех привычных занятий. Первые дни в палате я прожила в состоянии амебы, медленно приходящей в себя после пережитого. Резкие перемены всегда сопровождаются растерянностью. Вот и я просто лежала, как спеленутая кукла, пыталась собраться воедино, свыкнуться с мыслью, что жизнь изменилась безвозвратно и прежней Анны не существует, а с новой я не знакома.

   От нечего делать в перерывах между сном и приступами хандры и боли я пыталась адекватно оценить свое состояние и привыкнуть к нему. Прежней Анне претило длительное бездействие - нынешнюю оно вполне устраивало. Я вообще, к собственному удивлению, покорно принимала все, что происходило. Принесли на завтрак безвкусный кисель - прежняя Анна отказалась бы пить, еще и устроила б скандал. Нынешняя Анна покорно выпила и сказала спасибо медсестре.

   Да, кстати, еще одно несовпадение: прежняя Анна умудрялась конфликтовать и наживать себе врагов везде, где появлялась. Что изменилось сейчас? Окружающие были милы и приветливы, хоть и выполняли не самые приятные процедуры. Но главное даже не это... Они искренне заботились, сочувствовали мне. И я стала воспринимать иначе тех, с кем приходилось общаться. Глядя на лица людей, я их чувствовала: мысли и настроение, характер, эмоции - все, о чем раньше приходилось догадываться лишь со слов.

   У меня даже появился поклонник. И я, привыкшая к мужскому вниманию и легко отталкивающая назойливых ловеласов, испытывала что-то сродни благодарности за то, что и тут, в таком неприглядном виде, умудрялась чувствовать себя женщиной. Молодой врач, войдя однажды в палату, бросил на меня быстрый взгляд и покраснел. Смущенно уткнулся в историю болезни, сделал вид, что погружен в чтение. Мне польстило его поведение: значит, я еще привлекательна.

   - Меня зовут Александр Евгеньевич. Буду наблюдать вас. Есть ли какие-то жалобы, пожелания?

   Я усмехнулась. Какие у меня, распятой в гипсовом корсете, могут быть жалобы? Вспомнилась шутка из кинофильма.

   - Есть жалобы.

   - Слушаю, - он нахмурился и с самым серьезным лицом приготовился записывать.

   - Нет счастья в жизни, - вздохнула я.

   Он кашлянул и залился краской.

   - Шутите? Это хорошо. Быстрее поправитесь.

   - А вы хотите, чтоб быстрее поправилась? - поинтересовалась я елейным голоском.

   - Конечно, - он был все так же серьезен. - В этом и состоит наша задача - ставить на ноги пациентов.

   - Тогда отдаюсь в ваши надежные руки, - торжественно произнесла я.

   Он снова кашлянул, но собрался и приступил к осмотру.

   Да, это был еще тот крепкий орешек! В отсутствие других развлечений попытки его разговорить стали для меня хорошим занятием. Так мы и соревновались в пытливости: то он расспрашивал меня, то я его. Он мне - про температуру, аппетит и сон, я его - женат ли, чем увлекается, какие смотрит фильмы. Какую музыку слушает. Так, незаметно, стали общаться легко и непринужденно. Временами он спохватывался и надевал на лицо маску ледяного безразличия, но я-то знала: в его душе прочно поселилось мое отражение.

   Однажды он пришел грустный, немного потерянный. Рассеянно спросил, как спала, но, кажется, даже не услышал ответа.

   - Я тут подумал, не устроить ли нам консультацию с профессором Аникиным?

   - У меня что-то серьезное?

   - Нет-нет, не беспокойтесь. Заживление идет хорошо, анализы а порядке, давление стабилизировалось. Так что, скорее всего, завтра-послезавтра будем вас переводить в отделение.

   - Как? Уже?

   Он окончательно скис, и я поняла: вот что его тревожило.

   - Увы, я не могу держать вас здесь вечно. Пациенты должны выздоравливать и покидать больницы. - В его голосе звучала тоска. - Но я подумал, после консультации с профессором, возможно, придется еще немного подзадержаться у нас, чтобы я был уверен в положительной динамике.

   Я улыбнулась.

   - Как скажете, Александр Евгеньевич, вы доктор, вам и решать. А мне все равно торопиться некуда, да и к вам я уже привыкла.

   Бедный доктор! Он покраснел, в глазах отразилась глубочайшая мука, губы шевельнулись - кажется, он едва сдержался, чтобы не признаться в своей симпатии ко мне.

   - Надеюсь, отвыкать и не придется, - взяв себя в руки, сухо проговорил он, - я своих пациентов не бросаю до полного выздоровления, и наблюдаю после выписки. Так что прощаться нам с вами рановато. Ну а теперь отдыхайте, - засуетился он, видя, что я устало прикрыла веки. - Все-таки я поговорю с профессором... Да, и МРТ бы не помешала... Всего доброго, Анна Александровна.

   - До встречи, Александр Евгеньевич, - слабым голосом попрощалась я, и он поспешил вон из палаты.

   Едва за ним закрылась дверь, я вздохнула и принялась себя ругать. Ну, зачем мне поклонник? Ладно, он не понимает, что после того, как мужчина видел женщину в таком беспомощном положении, ни о каких отношениях не может быть и речи, но я-то это понимаю! Да и не тот он, с кем я вижу себя в будущем. Не сможет он дать того, о чем я теперь часто мечтала.

   Закрыв глаза, я увидела залитую солнцем обычную квартиру - обстановка скромная, но не безвкусная. Оранжевые занавески на кухне задернуты, несмотря на то, что день, и от этого вся комната погружена в теплый апельсиновый свет. Я смотрела на себя в легком летящем сарафане: в хорошем настроении пританцовываю под веселенький мотивчик по радио. Руки в муке - что-то пекла.

   "Я?! Та, что и яичницы толком сделать не умеет?!" - ехидная реплика моего скепсиса.

   Да-да, я, вдруг полюбившая готовить, и больше того - хорошо готовить. В моих руках оживают куски теста, принимая вид пирожков, я закладываю их в сковороду с шипящим маслом, умудряясь не обжечься. И вот, вскоре они становятся золотистыми, а по дому разливается божественный аромат.

   - Хозяюшка моя, - Чьи-то руки обхватывают меня за талию, а шеи касаются прохладные губы, теплое дыхание щекочет кожу, и по рукам - мурашки от удовольствия.

   Сейчас я обернусь и увижу лицо самого любимого на свете мужчины...

   - Анюта, спишь?

   О боже... Я едва не застонала от разочарования. Похоже, я действительно уснула. Какой чудесный сон! Но почему-то хочется плакать. Я скучаю, вот в чем дело. Скучаю по тому, кто обнимал меня во сне. Но как это возможно? Со мной никогда ничего такого не случалось, никогда и никому я не готовила пирожков, и никто не обнимал меня вот так!

   А настроение все-таки испортилось. Глаза повлажнели, мир снова стал серым, ноябрьским, и даже появление Тани не сильно его скрасило.

   - Что с тобой?

   - Плохо мне. - Я все-таки всхлипнула и расплакалась. - Ты бы знала, как плохо!

   - Что-то болит? - встревоженно спросила она.

   - Болит, да. Душа болит. Такое бывает? - Я посмотрела на нее сквозь слезы.

   Она улыбнулась.

   - Это хорошо, Анечка. Болит - значит, живая. Все устроится, хороший мой.

   - Может, мне пора пообщаться с психиатром? Может, я схожу с ума? Мне снятся сны, где я и не я, скучаю по тому, кого никогда не видела, и вообще, не узнаю себя. Что это?

   На лице Тани отразилось сомнение, и это насторожило. Такое чувство, что она знает что-то, чего мне не положено знать. И теперь мучительно подбирает слова, чтобы соврать так, чтобы я поверила.

   - Аня, нужно просто подождать. Мы с тобой говорили об этом. Очень многие люди после клинической смерти обнаруживали у себя новые способности, о которых не подозревали раньше. Если бы я могла это объяснить с точки зрения науки - получила бы Нобелевскую премию. Понимаю, тебе сейчас тяжело. Но слезами и депрессией ты делаешь себе только хуже. Нужно просто жить и ждать.

   Мне стало совестно. И правда, чего рассопливилась? Человек мне помочь хочет, да и, вообще, жизнь спасла, возится, как с маленькой, а у нее и свои проблемы имеются.

   - Прости меня, пожалуйста. Сама не знаю, что накатило.

   Она вздохнула с облегчением.

   - Ну и ладушки. Давай-ка лучше расскажи мне, что у тебя с Александром Евгеньевичем? Он сейчас со мной минут пятнадцать говорил о тебе, и я так поняла, что он совсем неравнодушен?

   Я смутилась.

   - Ну да. Я тут, лежа в бинтах, соблазняю больничных красавцев, вся такая неотразимая. Или, может, у него склонность к беспомощным полумертвым девицам?

   Таня рассмеялась, я вслед за ней, и мы хохотали, пока из глаз не потекли слезы.

15

 Жизнь в больнице подчиняется определенным законам, и, наверное, каждый человек, попавший сюда надолго, проходит своеобразную мутацию под новые условия существования. Поначалу больничные стены кажутся чем-то нереальным, как сон, что вот-вот кончится и, проснувшись, обнаружишь себя в привычной постели, дома. Но нет, время идет, мираж остается на месте и напоминает о себе запахом лекарств, писком приборов, распорядком, которому приходится подчиниться: пробуждение, процедуры, завтрак, обход, обследования, процедуры, обед, сон...

   Спустя несколько дней этот распорядок начинает раздражать. Хочется что-то сломать в устоявшемся ритуале, и, наверное, те, кто могут передвигаться, в это время задумываются о продолжении лечения дома. Мне же травмы не позволяли и мечтать о скором возвращении в привычную среду, потому я погрузилась в хандру и равнодушно - отстраненно принимала размеренно - однообразное течение больничной жизни.

   Александра Евгеньевича это не на шутку встревожило, он стал приходить почаще, хмурился, видя меня апатичной и безразличной, пытался расспрашивать, но я действительно не хотела ни с кем разговаривать. Закрывала глаза, давая понять, что устала. Как результат - ко мне стал приходить психолог, вызвавший своими вопросами у меня неприязнь. Чем больше я слушала про стресс и его последствия, тем больше не хотелось его разочаровывать и показать во всей красе свою депрессию с суицидальными наклонностями.

   От нечего делать я развлекалась, угадывая разные забавные вещи про самого психолога. Прервала его речь о посттравматическом шоке вопросом:

   - А вы ведь в четвертый раз женаты?

   - Откуда вы знаете? - оторопел он.

   - Так, просто в голову пришло. А что же, психология лично вам не помогла найти взаимопонимание с первыми тремя женами?

   - Простите, я не намерен обсуждать свою личную... - покраснел он.

   - Да что тут обсуждать! Вот вы всех лечить пытаетесь, а сами себя - не можете. Вам никто не говорил, что пристрастие к молоденьким студенткам отдает извращением и инфантилизмом?

   - Ну, знаете ли... - вскипел доктор, - Не знаю, кто вам наболтал обо мне всякой чуши, но я не позволю...

   - Да никто мне не говорил, я сама знаю. Журналистский опыт... Лучше вы мне скажите: зачем мне это знать? Зачем мне информация, что вы любите ходить по квартире голым и тешите себя надеждой, что кто-то подглядывает за вами в окно?

   Доктор поперхнулся, закашлялся и смотрел на меня уже со страхом.

   Я спохватилась: этак он меня упечет в психушку! Надо срочно успокоить его.

   - Вы уж не обижайтесь, пожалуйста. Я не буду обсуждать вас ни с кем, обещаю. Это у меня временно. Оно пройдет. Бабушка была ведуньей, вот, наверное, в стрессе обострились какие-то наследственные способности. А со мной все в порядке будет, вы и Александру Евгеньевичу передайте.

   - А, так вот в чем дело! - успокоился доктор. - Ну, я вижу, вы вполне в себе, глубинных изменений психики не наблюдается, а невротическое состояние после пережитого стресса вполне ожидаемо, так что выпишу вам успокоительное, и подождем ремиссии.

   - Спасибо, доктор.

   Мне показалось, что он так быстро и легко открестился от меня как раз из-за моего неожиданного дара видеть то, что скрыто от посторонних глаз. Очевидно, побоялся, что, общаясь со мной, даст возможность узнать еще какие-нибудь секреты. Наивный! Они все мне стали известны сразу же, как посмотрела в его глаза. Благо, у меня хватило ума не дать ему понять, как много про него знаю. Одно ясно: он больше не придет. А ведь я легко отделалась! Мог и написать что-то типа шизофрении и тогда мне прямой путь в психиатрическую клинику, но почему-то я с самого начала понимала, что не напишет, побоится. Однако, нужно заканчивать с такими экспериментами.

   Но, как ни крути, а неподвижность и одиночество стали серьезно напрягать. Так я действительно сойду с ума, если не найду себе занятие. И тут, неожиданно для самой себя, я стала сочинять стихи. Просто складывала слова в рифму и, подчиняя определенному ритму, они начинали звучать. Мне понравилось, сложилось впечатление, что я этим занималась давным-давно, только забыла.

   После обеда пришел Александр Евгеньевич и сухо сообщил, что переводит меня в общую палату, в отделение. Он был обижен и расстроен - психолог все же поговорил с ним и посоветовал держаться от меня подальше, во избежание различных неприятностей. Но даже не это его обидело и расстроило, а то, что он не понимал, почему его ко мне тянет, и почему меня не тянет к нему. Бедняжка, он так одинок. Будет скучать по мне. Приходить ко мне в палату. Даже гулять будем вместе, когда я смогу вставать. И однажды он мне признается в любви...

   - Александр Евгеньевич?

   - Да, Анна Александровна?

   - Не обижайтесь на меня. Вы очень хороший, и я хотела бы остаться вашим другом. Но не больше, понимаете? Просто не хочу, чтобы вы надеялись на то, чего никогда не будет.

   Он побледнел, но взял себя в руки, улыбнулся краешком губ.

   - Ну что вы, Анна Александровна, я врач, и вижу в вас, прежде всего, пациентку. Но - спасибо за откровенность. Надеюсь, больше этот вопрос не возникнет.

   - И вам спасибо.

   Он ушел, а я все думала о нем и обо всем, что произошло после аварии. Похоже, мне придется заново учиться общаться с людьми. Раньше я видела в них однородную серую массу, теперь же, непонятно почему, они стали интересны мне. Но это не повод играть их чувствами, и нужно отдавать себе отчет, как далеко все может зайти.

   Так странно - прислушавшись к себе, я поняла, что могу влиять на окружающих, заставлять их испытывать то, что нужно мне. Это как своеобразное поле, которое я могу включать и выключать. Вот, сейчас зайдет медсестра Зина, у нее нелады с мужем и маленький сын болен. Она расстроена, подавлена, и думает только о том, что ее ждет вечером дома - новый скандал, бессонная ночь с плачущим от боли малышом, или же все успокоится и наконец-то наступит тишь да гладь. И я могу помочь ей, могу успокоить, сказав, что муж на самом деле ее любит, и ссоры случаются и между близкими людьми, а сила женщины не в том, чтобы гордо выжидать, пока муж попросит прощения, а в том, что она может проявить гибкость и пойти на примирение сама. В ее случае - именно так. Ее мужу будет очень приятно, если она избавит его от необходимости просить прощения за то, в чем он не чувствует себя виноватым. А ребенок выздоровеет - обычный отит.

   Да, но, сказав все это, я переброшу мостик доверия между нами и стану частью ее жизни, и с этой близостью либо нужно жить и дальше, либо подать это как разовое откровение, без надежд на продолжение. Вот этому-то и нужно учиться.

   - Здравствуйте, Анна Александровна. Как вы тут? Укольчик сделаем?

   - Добрый день, Зиночка. Спасибо, все нормально. А вот у вас усталый вид. Что-нибудь случилось?

   - Да так, дома неприятности, не обращайте внимания.

   - Ничего, все пройдет, поверьте. Вот моя подруга позавчера собиралась разводиться из-за какой-то мелочи, а вчера уже помирилась и все разрешилось.

   Реплика попала точно в цель. Зина посмотрела на меня с надеждой.

   - Ну, наверное, они не так уж серьезно поссорились?

   - Да уж куда серьезнее. Просто мы, женщины, обычно преувеличиваем масштаб трагедий. Тем более, когда кажется, что в жизни наступила черная полоса. А на самом деле все так же как и было - муж любит, ребенок радует, и все неприятности пройдут, нужно просто улыбнуться и успокоиться.

   - Вот какая вы, Анна Александровна, удивительная, - с улыбкой произнесла Зина, набирая лекарство в шприц, - сами вот вся в бинтах лежите, а других успокаиваете. Побольше бы таких людей! А то зачастую, наоборот, все ноют и жалуются.

   - А это потому, Зиночка, что я теперь знаю истинную ценность жизни. Но никому не пожелаю пройти через такое, чтобы научиться видеть хорошее вокруг себя.

   - Ой, как вы правы! - вздохнула Зина. - Все кажется, что чего-то недостает, мало вечно, то денег, то времени, то внимания... А оно ведь может вот так - раз, и... Ой, простите, - спохватилась она. - Заболталась я с вами. А теперь давайте-ка лечиться.

   Сделав укол, задержалась ненадолго в дверях.

   - Хорошая вы, Анна Александровна. С вами поговоришь - и легче на душе. Выздоравливайте скорее. Слышала, вас в отделение переводят? Жалко, буду скучать. Но приду, навещу вас там.

   Улыбнулась и ушла, осторожно притворив дверь. А я прислушалась к себе - а ведь очень приятно, когда получается кому-то помочь, успокоить. Хандру как рукой сняло, сердце пело. Знаю, что Зине стало легче, и сейчас она набирает телефон мужа, чтобы сказать, как она его любит.

   И как же я хочу сказать кому-то, что люблю...

16

  С переводом в общую палату жизнь снова обросла событиями. Это в реанимации мне казалось, что я - центр Вселенной, тут же я была частью огромной круговерти, в которой никому, по большому счету, не было до меня дела. Уже к вечеру первого дня я жутко устала. Сначала от дотошного милиционера, явившегося брать у меня показания об аварии. Объяснения, что ничего не помню, на него не подействовали. Присев на стул, разложил на своих коленях черную папку и стал писать от моего имени рассказ о происшествии, иногда шокируя меня странными вопросами. Его визит и так вызвал у меня нервную дрожь, а уж в сочетании с безучастно-нудным тоном, которым он сообщил мне о смерти человека во второй машине - и вовсе грозил нервным срывом.

   Он умер - водитель машины, в которую я врезалась. Сорокалетний мужчина, одинокий - в разводе, куда он спешил в три часа ночи? Он тоже был пьян, как и я тогда, и это он вылетел на своей Мазде на мою полосу. Если бы не это, возможно, мы оба спокойно доехали бы до своих домов, отправились бы спать, чтобы наутро продолжить жить обычной жизнью. Теперь уже у него не спросишь. Он не был пристегнут, подушка безопасности не сработала... Поневоле начнешь верить в фатум. Я-то выжила. И даже, возможно, восстановлюсь полностью - у меня нет необратимых травм.

   - Если хотите, вы вправе потребовать компенсацию за телесные повреждения и моральный вред с наследников покойного.

   - О чем вы? Судиться?! Посмотрите на меня, я похожа на человека, способного что-то требовать с детей, потерявших отца?

   - Ну, вы вправе это сделать, экспертиза показала, что автомобиль покойного был исправен, и столкновение произошло по его вине. Но вам, похоже, с правами придется попрощаться - сами понимаете...

   Понимаю. И думаю, так будет лучше. Не смогу больше сесть за руль, по крайней мере, пока. Память милостиво избавила меня от подробностей той ночи, но страх не скоро уйдет, если даже при одной мысли о машине возникает дрожь.

   Спасибо врачу, прогнавшему назойливого посетителя, иначе он довел бы меня до слез.

   Вечером пришла Таня и я выплакалась ей, стало гораздо легче, да и она посоветовала нанять адвоката, чтобы он все уладил сам, без моего участия. Она же договорилась с врачами, чтобы ко мне никого не подселяли, и радостно заявила, что воспользуется таким прекрасным шансом - поскольку имеется еще одна кровать в палате, то грех не выспаться после ночной смены. Я понимала, что это шутка, и ей почему-то просто хочется почаще бывать со мной и помогает мне она совершенно бескорыстно. Да и не хотелось отказываться от ее общества - впервые в жизни я узнала, что такое родная душа рядом. С ней было хорошо, мы отлично проводили время в разговорах, и я без натяжки могла назвать Таню своей подругой.

   Она осталась ночевать, и это было здорово. В полутьме комнаты, освещаемой лишь отблесками из коридора, она читала стихи своей подруги, той самой, что умерла не так давно. Временами я чувствовала странную ревность, видя, как Таня любила эту неведомую мне Яну. Но, спохватившись, ругала себя: как не стыдно, девушка умерла, и Татьяна, наверняка, сильно скучает по ней. Тогда я отбрасывала собственнические мысли и в полудреме слушала стихи. Они были простыми и душевными, многие настолько задевали, что я плакала. Слова о любви звучали так искренне, что я и сама готова была полюбить того, кому они предназначены. Наверняка он достоин этих строк.

   Снилось мне что-то хорошее. Но утром не смогла вспомнить, что именно. Я уже привыкла к тому, что от снов остаются лишь настроение и редкие обрывки. Главное, чтоб не кошмары.

   С удивлением я поняла, что помню многие из стихов, тех, что читала Таня, даже больше того - могу написать сама похожие по стилю. Что ж, стать поэтом никогда не поздно, и как раз будет, чем себя занять.

   Навестили меня и прежние подружки - Ольга и Лена, с которыми я проводила время, гуляла на вечеринках, отмечала праздники, да просто общалась. Глядя в их лица, я не понимала, что раньше связывало нас. Сейчас не о чем стало разговаривать. Брезгливо глядя на мои забинтованные руки, подруги - дорого одетые, с безупречным макияжем, ухоженными ногтями и отличной укладкой, рассказывали о том, как все взволновались, узнав о том, что приключилось. Я слушала с трудом, едва сдерживая желание попросить оставить меня в покое. Что они могут понимать о моих переживаниях? Впрочем, они тоже гоняют по городу нетрезвыми...

   - Да, и вот что... Ань, мы тебе хотели сказать...

   Ленок замялась, собираясь с духом. Судя по взглядам, которыми они обменялись с Ольгой, мне предстоит услышать что-то неприятное.

   - Ты, наверное, ждешь Макса...

   Ах, понятно. Экс-бойфренд решил меня бросить в самое тяжелое время. Благо, я к нему не испытываю ни малейшей тяги, иначе было бы трудно принять это предательство. Сейчас же я едва сдержала вздох облегчения.

   - Он не придет, да?

   - Ну, он сейчас в Италии, с той крашеной, помнишь, они еще так мило щебетали на афтепати?

   Мне захотелось, чтоб девушки ушли, и я сделала вид, что расстроена. Отвернулась к стене, замолчала. Сработало - подруги засобирались, вспомнили про важные неотложные дела и поспешили покинуть больничную палату.

   Все изменилось в моей жизни, как будто некто неведомый метлой вымел ненужное, наносное - вот, уходят прежние друзья, на работу совершенно не тянет, изменились привычки и пристрастия, да и я сама, кажется, даже внешне. И почему-то это совершенно не пугает. Напротив, появилось предчувствие чего-то хорошего, будто я только начинаю жить. Теперь я строю планы - но это больше похоже на мечтания. Наконец-то я захотела связать свою судьбу с кем-то, создать семью, родить ребенка... Странно, что я не хотела этого раньше. Может, нужно сказать спасибо аварии? Что-то меня потянуло на философствования.

   Дни пролетали один за другим - похожие и разные, менялся пейзаж за окном, становилось все холоднее, и от апельсинов, что мне приносила Таня, стало пахнуть морозцем и приближающимися праздниками. А мне уже не терпелось встать на ноги и выйти из больницы.

   Наконец, сняли гипс. Порезы на руках зажили, и доктор обещал, что со временем даже шрамов не останется. К ноющей боли я уже привыкла, и теперь с нетерпением ждала, когда разрешат ходить. Но сначала предстоял период реабилитации - массажа, бассейна, различных процедур. Но я больше не была овощем, и это очень радовало.

   Таня помогла добраться до душевой, и я чуть не расплакалась от счастья, стоя под тугими горячими струями воды. Еще никогда я не получала столько удовольствия от процесса мытья. Мне все казалось новым, чужим - кожа, волосы, тело - будто не мое. Таня мыла меня, как маленькую, мы смеялись и кидались пушистой пеной, так, что к концу помывки и она вся была мокрой.

   - Почему ты одна? - спросила я ее, когда, закутавшись в полотенца, мы пили горячий кофе.

   - Не знаю, - пожала она плечами. Как-то не посчастливилось. Была замужем, казалось, все в жизни пришло к знаменателю, остается только строить планы и надеяться на долгое и счастливое плавание вдвоем. Наверное, слишком доверяла... Или подруга попалась не та, которой стоило верить. В общем, однажды я застала их вдвоем.

   Она замолчала, а мне неудобно было расспрашивать дальше.

   - Но ничего, - она встряхнула волосами. - Привыкла, перестала ждать, посвятила себя работе, и, видишь, не зря. Тебя вот встретила.

   Я улыбнулась.

   - Велико счастье нянчиться с разбитой колодой, - отшутилась.

   - Чем собираешься заниматься после выписки? - спросила она.

   - Пока не думала, но на работу не пойду. Возьму отпуск и побуду дома.

   Мне показалось, она что-то хочет спросить, и не решается.

   - Надеюсь, ты не собираешься бросить меня? Мы ведь будем общаться и дальше?

   - Вот это мне и было интересно, - с явным облегчением ответила она. - Теперь тебе уже не будет нужна моя помощь. Может, захочешь вернуться к прежней жизни, и мне в ней не будет места...

   - Перестань, - прервала я ее. - Что бы ни было со мной, одного не изменить - ты мне просто необходима. Я не смогу уже без твоей дружбы. Понимаешь, у меня никогда не было человека, с которым я могла поделиться самым сокровенным, как с тобой. И я прошу - не лишай меня этой радости? Не оставляй меня?

   Она обняла меня, и ее плечи вздрагивали - она плакала.

   - Не оставлю. Обещаю. Ты тоже мне нужна, Ян... ой, прости, Анечка.

   Она смутилась, я же пришла в замешательство: только что она чуть не назвала меня именем своей умершей подруги. Что это значит? Что я - лишь замена Яны? Что я похожа на нее? И как на это реагировать? Я промолчала. Но решила при случае выяснить, почему она ассоциирует меня с другой девушкой.

17

 Тяжелая деревянная дверь на массивной пружине стала последним рубежом, разделяющим два мира: настоящую жизнь и временную, пропахшую лекарствами и казенной едой, надеждами и огорчениями, беспомощностью и одиночеством.

   Выйдя на улицу, я захлебнулась позабытыми звуками мегаполиса: сиренами, шумом автомобилей. Несколько минут стояла на больничном крыльце, с восторгом рассматривая голые деревья, подернутые инеем, замерзшие лужицы, газон у ворот - зеленую траву в бисеринках льда. Осеннее небо накрыло город, серые тучи проносились так низко, что, казалось, задевали шпили высотных зданий. И воздух, наполненный выхлопами машин, запахом жареных беляшей из ларька, табачным дымом, показался прекраснейшим из ароматов после затхлого, спертого воздуха палаты.

   Стой - не стой, а уходить придется.

   Напоследок оглянулась на окна больницы, ища знакомые занавески, пробежалась взглядом по этажам, заметила силуэт Александра Евгеньевича - доктор стоял, грустно глядя на меня. Увидев, что я задержалась на нем глазами, криво улыбнулся, поднял руку, прощаясь. Я искренне улыбнулась в ответ, а сердце сжало чувство вины. Конечно, всех не обогреешь, но он - хороший человек и мне искренне хотелось бы, чтоб он нашел себе пару. Хоть и знала я откуда-то, что он будет одинок еще довольно долгое время, так же дичась людей и шарахаясь от пациенток.

   Ходила я еще очень плохо, опираясь на палку, потому путь от дверей до такси стал тяжким испытанием. Плюхнувшись на сиденье машины, почувствовала себя героиней, хоть и устала неимоверно. Назвала адрес водителю и с упоением погрузилась в поездку по знакомым улицам города. До первого перекрестка. Стоило водителю резко выжать тормоз перед пешеходным переходом, как меня охватил приступ паники - руки похолодели, тело стала бить дрожь, на лбу выступил пот. Дыхание перехватило, захотелось кричать, я с трудом сдержалась. Прикрыв глаза, попыталась восстановиться, и тут перед глазами замелькали кадры: моя рука тянется к бардачку, открывает. В нем - бутылка виски с вечеринки... Дорога слегка двоится... Свет фар ослепляет... Удар...

   - Вам плохо?

   Водитель с тревогой вглядывался в мое лицо.

   - Как вы себя чувствуете?

   - Что... что случилось? - переводя дыхание, спросила я.

   - Вы так побледнели и застонали... Я подумал, у вас приступ.

   - Нет, все в порядке, - слабо улыбнулась я. - Просто недавно я побывала в аварии. Вот, только выписалась из больницы.

   - Сочувствую, - откликнулся водитель. - Серьезная переделка?

   - Да, один человек погиб, а я едва выжила.

   - Ничего себе. А кто виноват?

   - Да оба мы виноваты, - раздраженно ответила я и уставилась в окно. Почему-то стыдно стало говорить о себе - той, что была раньше. - Никогда не садитесь за руль нетрезвым.

   - О, это да. Бутылка и руль - опасное сочетание. У меня вот тоже знакомый...

   Я откинулась на сиденье и проигрывала в голове мелодию, звучащую по радио. Мне неприятны эти разговоры. После того, как я узнала истинную ценность жизни, не хочется каждую минуту думать о том, что она может стать последней. Да, похоже, поездки станут для меня проблемой на какое-то время, пока не забудутся боль и ужас пережитого. Чтобы отвлечься, я сосредоточилась на водителе, по привычке угадывая все о нем. Ничего особенного. Холост, детей нет. Встречается с двумя девушками. Скучно.

   Машина въехала во двор моего дома. Таксист, обиженный моим невниманием, сухо назвал цену за проезд, я расплатилась, вышла, и он газанул с места, заполнив двор белесой дымкой выхлопа.

   С детства знакомый двор сейчас казался чужим, и, главное, нежилым. Никаких признаков жизни. Я поймала себя на мысли, что уже очень давно не приглядывалась к дому и его обитателям, все как-то не до того было - быстро выскочить из дома, на ходу дожевывая бутерброд, завести машину, обругать соседей, опять перегородивших выезд и рвануть через арку на проспект. А там что? Не помню. Ни зданий, ни магазинов. Потому что, обычно, проезжая до перекрестка с Кольцевой, обычно смотрелась в зеркало, подкрашивала губы, затем доставала телефон и названивала куда-то.

   Поежившись от холода, потихоньку двинулась в сторону подъезда, с трудом передвигая непослушные ноги. Машинально подняла глаза на свои окна и погрустнела: как там сейчас? Пусто и холодно, наверное, а в открытую форточку ветер накидал листьев.

   Дома оказалось темно и тепло. Мебель покрылась толстым слоем пыли, на столе в тарелке - засохшие бутерброды и заплесневевший сыр. В комнатах беспорядок - но это обычное состояние моего жилища. Я прошлась по дому, вспоминая, что где лежит. Одежда, разбросанная повсюду, напомнила о прежних временах. Похоже, придется сменить гардероб.

   Я вздохнула, оценив фронт предстоящей работы, но, вспомнив о том, что никто этого не сделает за меня, решительно скинула пальто, достала ведро и тряпки и врубила музыкальный центр на всю громкость.

   Еще никогда уборка не доставляла мне такого удовольствия. Смывая грязь со стекол и столов, я представляла, что смываю свое прошлое - с фальшивыми друзьями, предателями - любовниками, одиночеством, пьянством, зацикленностью на себе любимой, непонятой, неоцененной. Ожесточенно терла и мылила полы, смывая следы тех, кого больше не хотела видеть в своем доме и своей жизни. Прочь неудачи, безнадежье и грусть! Я жду гостей... тех, кто должен поселиться здесь навсегда.

   Уставшая, но счастливая, приняла душистую пенную ванну, сделала маску на волосы, заметив, что и отношение к внешности у меня тоже изменилось. Я стала нравиться себе, из зеркала на меня смотрела та, знакомство с которой еще в самом начале - а впереди, я уверена, еще немало сюрпризов. Оглядела себя со всех сторон и осталась довольна, вот только прическу сменю - не хочу больше коротких стрижек.

   Завершил вечер ужин, впервые за долгое время приготовленный без спешки и суеты. Посыльный доставил два пакета продуктов, и я с удовольствием, смакуя, потягивала горячий душистый чай из большой фарфоровой кружки, вприкуску с домашним яблочным пирогом. Он был таким вкусным, особенно с золотистым медом, собравшим в себя солнце и ароматы лета. После больничной еды пиршество было поистине царским.

  -- Ну, Анна, с возвращением тебя! - я подняла бокал красного вина.

   Взгляд упал на большое зеркало в коридоре. И, то ли так интересно падал свет, то ли у меня стали случаться галлюцинации, но я увидела не себя. Поморгала, прогоняя видение - отражение послушно похлопало ресницами. Помахала рукой - и мой зеркальный двойник повторил движение. Я вздохнула с облегчением.

   - А что ты хотела? - спросила сама себя. - Конечно, ты уже не та, что раньше. Но знаешь, - разозлилась, - может, хоть теперь станешь умнее. Пора уже понять, что, если ты сама о себе не позаботишься - никто не позаботится. Это счастье, что жива и почти здорова. Раны заживут, а память останется, надеюсь. Бог дал тебе шанс жить иначе, так воспользуйся. Хватит прыгать по клубам, пора заняться чем-то серьезным. И, в конце концов, подумать о семье. Неужели вот так и будешь - в одиночестве?

   Отражение вздохнуло и понуро опустило плечи. Так мы и сидели в тишине, пока бокал не опустел, за окнами совсем стемнело, и уют вкупе с покоем настраивали на романтический лад.

   Блаженно откинувшись на высокое сиденье стула, я замечталась. Представилось, что жду кого-то, и этот кто-то так важен для меня, так нужен, с ним я стану совсем другой, обрету покой и уверенность, а может, и пойму еще что-то важное для себя. Так странно - мне двадцать пять, а прежний опыт кажется мультиком, просмотренным по телевизору маленькой девочкой. Я снова мечтаю, как в детстве... Хочется не спать ночами, любуясь на родное лицо единственного, любимого мужчины, говорить особенные слова - такие, чтоб до сердца, чтоб он понял, как важен для меня.

   И я даже знаю, каким он должен быть... Во снах я видела его лицо, чудесные глаза с какой-то грустью во взгляде, пушистые ресницы, нежные мягкие губы, которые так приятно целовать. Казалось, знаю, как пахнут его волосы, и иногда, проснувшись, я чувствовала тепло ладони, будто согретой на его груди. При мысли о нем дыхание учащалось, а губы сами собой растягивались в улыбку. Мой суженый-ряженый, незнакомый, сколько же у меня к тебе нежности! Как же я хочу оказаться в твоих руках, сильных, надежных, крепких. Где ты сейчас? Где тебя носит, когда ты так нужен мне? Я скучаю...

   Тишину вечернего сумрака прорезал пронзительный звон. Я вздрогнула и очнулась. Кто-то пришел. Нащупав палку, приковыляла к двери, и только приготовилась спросить, кто там, как снова накрыло ощущение дежа-вю: показалось, что сейчас прозвучит глубокий бархатный голос, и я услышу имя того, по кому так скучаю. И зовут его... Ну, я же знала! И забыла...

   - Кто там?

   - Анечка, открывай. Это Татьяна.

18

 Оказывается, осенние вечера могут быть такими приятными - все зависит от компании, в которой их проводить. Мы с Таней устроились в зале у искусственного камина, на пушистом ковре, потягивали глинтвейн и болтали обо всем подряд.

   - Расскажи мне о Яне, - попросила я, когда повисло молчание.

   - О Яне... - стушевалась Таня. - Что же рассказать... Я ее мало знала. Но она была необыкновенная.

   - В каком смысле?

   - Ну, - замялась она. - Ну, хорошо. Вот хотя бы скажу так: до знакомства с ней я считала, что все в моей жизни уже распланировано на много лет вперед, и не будет никаких сюрпризов. В первую встречу я и не запомнила ее. Зато потом... - она замолчала. Встряхнула короткими волосами, продолжила: - Она умела любить. Просто так, ничего не ожидая взамен. Ей было важно, что она сама любит, понимаешь?

   Я помотала головой. Глинтвейн уже играл в крови, голова немножко кружилась, и тело стало как ватное.

   - Ну, неважно, - отмахнулась она. В ее глазах блестели всполохи ненастоящего огня, щеки порозовели, а лицо приобрело выражение глубокой задумчивости. - Она меня изменила, понимаешь? Я стала другой. И это было удивительно - человек, стоя на пороге жизни, думает о других, больше, чем о себе...

   - Ты любила ее?

   Она опустила взгляд на стакан, задумчиво поигрывала багряным напитком, будто решая, что лучше сказать.

   - Я и сейчас люблю. Но эта любовь... ее трудно описать. Я скучаю по ней как по родному человеку, хотя так мало с ней общалась... при жизни... - она спохватилась, поправилась, - не видела ее здоровой.

   - Где же вы встретились во второй раз?

   - Где? - она уставилась чуть косящими карими глазами мне в переносицу. - Там... В больнице.

   - Что-то не сходится, - усомнилась я. - ты говорила, что у нее был сердечный приступ, моментальная смерть. Какая больница?

   - Так, я уже пьяная. - Она поднялась. - Ого, как поздно! А мне еще через весь город пилить!

   - Вот еще! Оставайся, кто тебя там ждет? Комната найдется, а мне только в радость.

   - Правда? - обрадовалась она. - Отлично.

   Выходя из комнаты, задержалась в дверях.

   - Слушай, я хотела тебе предложить... Давай составишь мне компанию, я собираюсь на днях съездить на кладбище, посмотришь на Яну, на ее портрет, вернее.

   - Почему бы нет? - пожала я плечами. - Съездим.

   - Ну, вот и отлично, - она зевнула. - А теперь давай спать.

   Я уложила ее в комнате родителей, на огромную двуспальную кровать, после ночной смены моя спасительница так устала, что уснула, едва коснулась головой подушки. А я вернулась в зал, села у камина и смотрела на краснеющие трещинки в искусственных поленьях. Хмель слетел, и осталось ощущение какой-то недоговоренности. Что-то было на поверхности, неуловимая тайна, которая не давала мне покоя. Почему я думаю о Яне? Из-за Тани? Нет. Я не ревную, смысл делать это по отношению к умершему человеку? Я вспоминала стихи Яны, адресованные ее мужу и душу скребли кошки. Я ей... завидовала. Представляла себе ее жизнь, размеренное существование, лишенное мук одиночества, тесный мирок под названием "семья". Что случилось бы, если б она не умерла? Остались бы их чувства такими же жаркими спустя годы? Или все съели бы быт и привычка? Почему-то не верится в длительность счастливых отношений.

   Наверное, я задремала. Снова вернулся тот сон, где я жарила пирожки. Теперь он продолжился. Все то же: кухня, залитая оранжевым светом, приятная мелодия из динамиков, крепкие руки любимого, обнявшие со спины...

   Я откинулась назад, чувствуя его плечи. Он выше меня, и ему пришлось наклониться, чтобы шепнуть мне в ухо: "Хозяюшка моя... Любимая". Я млела от счастья, прикрыла глаза, чувствуя кожей его теплое дыхание. Он легко коснулся губами моей шеи, я застонала, прижимаясь к нему еще сильнее. В этот момент я ощущала себя единым целым с ним, и никого другого на его месте невозможно было представить. Только он, с такими чудесными мягкими губами, нежной улыбкой, пахнущий ванилью и сливками, мой любимый...

   Что-то отбросило меня, оторвало от него, навалилась темнота, холод, мне стало страшно. Я озиралась, ища его глазами, чувствуя: он рядом, здесь, и мне нужно найти, нащупать его руку и держать крепче, не отпускать. А в грудь уже бил ледяной ветер, до физической боли морозящий кожу.

   - Я здесь! Здесь! - кричала я в темноту, закрываясь руками, плакала, и слышала его слабый голос, зовущий меня по имени: "Яна! Яночка! Не уходи, прошу, не бросай меня!"

   А ветер отталкивал меня все дальше и дальше, и я уже не чувствовала ни рук, ни ног, понимала, что еще чуть-чуть, и я просто замерзну.

   - Где ты? Где? - крикнула я в темноту, готовясь окликнуть его по имени, и... проснулась.

   Я лежала на полу, в открытую форточку сквозняк принес запах дождя и скорого снега, я дрожала от холода и ощущения такой неизбывной тоски, что не выдержала - разрыдалась. Ревела в голос, обняв руками колени, выплескивая накопившиеся боль и томительное ожидание.

   На шум прибежала Таня.

   - Аня?! Что с тобой? - затормошила меня она.

   - Я больше не могу-у-у, - завыла я, уткнувшись в ее плечо. - Не могу больше видеть эти сны! Это не моя жизнь, не мой мужчина, не моя любовь, но почему я все это чувствую? Я схожу с ума, Таня! Меня нужно в психушку, лечить от раздвоения личности!

   - Перестань, о чем ты? - фальшиво возмущалась Таня. - Ты не больна. С тобой все в порядке, это просто последствия...

   - Не нужно снова говорить, что это от стресса и шока! - взорвалась я. - Я не верю, что от стресса я способна чувствовать эмоции незнакомой мне женщины!

   - Да с чего ты взяла, что чувствуешь их? Просто я много тебе рассказывала о Яне, читала ее стихи, вот ты и приняла близко к сердцу...

   - Вот! - подняла я вверх палец. - А я ведь ни словом не обмолвилась, что речь идет именно о ней!

   - Ты меня запутала совсем! - Таня отбросила мои руки и встала. - Прекрати истерить! Давай-ка, пойдем в кроватку и спать. Напились на ночь, еще и уснула на полу. Вот и привиделось всякое.

   - Но...

   - Все, я сказала! - жестко припечатала она, и я подчинилась. В конце концов, у меня, кроме нее, никого нет, нужно поберечь нашу дружбу.

   Наутро, проснувшись, я увидела, что она уже ушла, оставив мне свежеприготовленный завтрак. Мне стало стыдно за вчерашнее, я позвонила и хотела извиниться.

   - Танюш, я вчера вела себя, как психопатка... Прости?

   - Ты о чем? Не помню такого, - весело ответила она. - Впрочем, обсудим вечерком твое поведение? Ты как, не против, если я тебя снова навещу?

   - Давай уж с чемоданом, - рассмеялась я. - Что мотаться туда-сюда? Я не шучу. Погости у меня, пока не восстановлюсь?

   - С радостью, - откликнулась подруга.

   И мне стало так тепло на душе, все печали просто улетучились. Жизнь прекрасна и удивительна, впереди - только хорошее.

   После обеда я отправилась в магазин за продуктами. Неспешно ковыляя по каменной мостовой, любовалась нарядными витринами магазинов, улыбнулась, глядя, как парень покупает огромный букет роз - в голове сразу сложилась картинка, как сегодня же вечером он подарит их своей девушке вместе с колечком в бархатной коробочке. Это правильно. Люди должны влюбляться, жениться, заводить семьи, рожать детей от любимых.

   На лавочке в сквере сидели молодые мамочки, покачивая коляски со спящими малышами. Проходя мимо них, я машинально заглянула в коляску, увидела сопящего во сне розовощекого карапуза и отшатнулась, пораженная новым всплеском воспоминаний. Вот так же когда-то... я...и коляска с малышом... И что-то было потом... мужчина... Я резко обернулась, ожидая увидеть его жесткий страшный взгляд, и инстинктивно выставила перед собой ладонь. Откуда у меня это жест?!

   Аллея была пуста, безлюдна. Мамочки смотрели на меня со страхом, не понимая, отчего я так дернулась. Я поспешила уйти. Сердце колотилось как сумасшедшее. Руки дрожали. Итак, видения продолжаются. Больше того - я уверена, что это как-то связано с Яной. В своей жизни я никогда не бывала в парках с коляской - у меня и желания заводить детей не было.

   Успокоившись, я перебирала в голове все возможные причины этих видений, грешным делом подумала о переселении душ, но отмела эту мысль, как бредовую. Скорее всего, действительно, в состоянии аффекта я получила информацию, которая вошла в мое подсознание и заставила считать себя другим человеком. Может, когда я лежала без сознания в реанимации, Таня говорила что-то о своей подруге?

   Когда я подошла к подъезду, зазвонил телефон.

   - Алло, Ань, ты не занята?

   - Нет, а что?

   - День такой хороший, я подумала: а чего откладывать на потом? Помнишь, я говорила тебе, что хочу съездить на кладбище? Ты как насчет прокатиться прямо сейчас?

   - Отлично, - обрадовалась я. Наконец-то увижу эту таинственную Яну.

   - Ну и замечательно. Будь готова, я сейчас подъеду.

19

  По дороге на кладбище Таня молчала, погруженная в свои мысли. Я не лезла с разговорами, понимая, что ей, может быть, тяжело бывать у могилы подруги. Я рассматривала город, попутно думая о том, что скоро выпадет снег, погребет под собой остатки осени - пожухлые листочки с деревьев, доживающие последние дни цветы на клумбах. Остановятся детские карусели, люди оденутся в шубы и шапки, коляски сменятся на санки. Но это и неплохо. В каждом времени года есть свое очарование. Детишки будут играть в снежки, кататься с горок. А вскоре начнется предновогодняя суета, город засверкает гирляндами, на площадях встанут величественные елки, и по улицам начнут ходить красноносые Деды Морозы.

   Но это потом, а пока есть время насладиться прощальным теплом осеннего солнца. День, и правда, выдался на редкость приятный - безветренный, тихий, ясный. Даже шум машин звучал глуше. Вся природа будто замерла в предчувствии чего-то.

   Кладбище находилось на окраине города, вдали от домов и магистралей. Окруженное высокой кованой оградой, оно казалось самостоятельным государством, со своими немногословными жителями, улицами, проспектами и площадями. Такси остановилось у ворот, перед которыми разместились бабушки с букетами и венками. Недолго поторговавшись, Таня выбрала корзинку с искусственными цветами, я же купила большой букет желтых хризантем. Неловко перекрестившись на висящую над входом икону, я шагнула вслед за Татьяной в царство мертвых.

   Мы шли неторопливо по главной аллее, разглядывая надгробия. Бедные, покосившиеся кресты сменялись шикарными памятниками из черного и белого мрамора, с золочеными надписями. Встречались и скульптуры - ангелы, скорбно склонившиеся над могилами, изображения самих покойных, на могиле молодого парня высился монумент в виде диджейского пульта. "К чему это им? - лениво подумалось мне. - Родители, установившие помпезный памятник, надеялись искупить таким образом вину перед сыном, на их глазах убивавшим себя наркотиками и алкоголем? Или это прикрытие перед всеми друзьями - знакомыми - родственниками, своеобразное подтверждение любви? Нет в памятнике никакого подтверждения. Говорить о любви нужно было живому. И так говорить, чтобы понял, как важна его жизнь, как нужна и ему самому и тем, кто рядом".

   "А если я и родился для того, чтоб умереть молодым? - нахально отвечал мне портрет на памятнике. - Может, в этом и было мое жизненное предназначение - вспыхнуть и сгореть, как свеча, оставив след в умах и душах людей свой музыкой, своими стихами?"

   - Может быть, может быть, - задумчиво пробормотала я.

   - Что? - переспросила Таня.

   Я с улыбкой помотала головой: ничего, мол, это я о своем.

   Так мы дошли до ряда, где недавние могилы пестрели еще не выцветшими венками. Памятников не было - только деревянные и железные кресты с портретами и надписями: имя-фамилия, родился, умер.

   Могилу Яны я угадала сама. Меня словно потянуло к невысокому холмику, заботливо ухоженному, накрытому покрывалом из венков. С портрета улыбалась милая девушка, кареглазая, с длинными темными волосами, добрым, открытым лицом. И вот что странно: от ее изображения не было ощущения смерти. Про нее никак нельзя было сказать, как про умершую. В отличие от изображений прочих покойников, ее портрет будто светился и излучал тепло.

   - Ну, знакомься. Вот она, Яна, - будто не замечая, что я и так стою у могилы ее подруги, сказала Таня. - Красивая, правда?

   Я кивнула.

   Таня пристроила корзинку и ушла за водой, чтобы поставить мой букет. Я осталась у могилы одна.

   - Ну, вот и ты... А это я. Удивлена? - я разговаривала с Яной, как с живой, и, казалось, ее глаза с фото вот-вот подмигнут мне, а улыбка станет еще шире. - Скажи, почему я все время думаю о тебе? Что ты хочешь донести до меня? О чем попросить? Я не знала тебя, ты - меня, так почему мне снятся твои сны? Есть кое-что общее в наших судьбах: мы обе умерли. Но я зачем-то живу. Именно так - зачем-то. У нас общая подруга, и я иногда ревную ее к тебе. А ты? Но, так уж сложилось, что кроме Тани, у меня вообще никого нет. А у тебя была семья. Но чем-то еще мы связаны, и мне нужно понять, чем. Иначе я с ума сойду от этих снов, дежа-вю и прочих фокусов. Что бы там ни было и в чем бы мы не пересеклись, а прошу: отпусти меня? Уйди из моих мыслей, вместе со своими стихами. Я сама по себе, и хочу остаться собой.

   Конечно, ответа я не дождалась, и визит сюда никак не помог мне и не прояснил ничего из того, что меня тревожило. Даже внешность Яны показалась мне такой знакомой, что сюрприза не получилось. Таня выглядела разочарованной. Посидев молча у могилы с полчаса, она посмотрела на часы и махнула головой, мол, пойдем. Я встала, размяла ноги, ухватила покрепче палку, обернулась попрощаться с Яной, когда Таня сказала:

   - Ань, ты не обидишься, если я попрошу тебя оставить меня тут ненадолго? Иди потихоньку, я догоню.

   Я смутилась. Ну, конечно, сама могла догадаться. Торопливо кивнув, я повернулась и побрела по аллее к выходу.

   Интересно, что она скрывает от меня? Ее постоянные ошибки в ответах меня беспокоят. То она знала Яну, то не знала, но вот ходит к ней на могилу, говорит о ней, как о самом родном человеке, а между тем ни разу я не слышала, чтоб она навестила ее сына и мужа. И ко мне она слишком добра и внимательна. С чего бы? Ну, со мной еще как-то можно понять - она меня спасла, все-таки, это повод следить за моей судьбой. А вот с Яной... Непонятно.

   На меня накатила меланхолия. Тут, на кладбище, особенно ярко заметна тщета и бренность всего земного. Каждый день что-то происходит, кто-то рождается, кто-то умирает, и этот процесс бесконечен и неизменен. Ничего от нас не зависит, никто не спросит, хочу ли я уходить или нет. Просто придет время и мне. И не станет еще одной одинокой никчемной личности - а мир так и будет жить, как живет сейчас. Сколько их здесь, людей разных поколений, разного достатка и положения, а исход один - два метра в глубину. И заслуги при жизни тут не имеют никакой ценности - разве что место посолиднее, ближе к центральной аллее, на сухом участке... Вот оно, последнее счастье человека - быть поприличнее захороненным. Так что ценно? Пожалуй, только люди, которые рядом. Те, в которых останется частичка тебя, твои черты, твои гены. Дети, семья. Мда, иногда полезно умереть, чтобы понять, как надо жить.

   В таких мыслях я брела по аллее, вороша неубранную дворником сухую листву. День будний, да еще и послеобеденное время, посетителей практически нет. Мы да вот еще впереди мужчина с коляской неторопливо идет мне навстречу, как видно, тоже навестить кого-то. Еще немного и пересечемся с ним, живые среди мертвых. Интересно, кого он тут похоронил? Он приближался, все явственнее я видела его черты. Перед собой он катил открытую коляску, в которой играл с погремушкой, очевидно, его сын. Я загляделась на малыша и не заметила, что давно улыбаюсь, глядя, как сосредоточенно он обрывает цветные шарики на подвеске. Какой милый! Я не очень люблю маленьких детей, но этот сразу понравился. Захотелось взять его на руки, потискать, увидеть, как он улыбается. Из-под вязаной шапочки выбился белокурый локон, сделав малыша похожим на херувимчика. Когда между нами было с десяток шагов, он улыбнулся. На щеках заиграли ямочки. А я замерла, как будто окатило ледяной водой. Медленно я подняла глаза на его отца.

   Я читала, что такое бывает. Что вот так встретишь человека и сразу понимаешь, что это -  он, тот самый. Так я и подумала. Как в замедленной съемке, он приближался ко мне, а я смотрела на его лицо и понимала, что с этого момента все изменится. Меня охватил восторг вперемешку со страхом, радостью, болью - так, словно я встретила давно жданного близкого человека. И усталость, словно с души упал тяжелый груз. Захотелось плакать и смеяться, а больше того - подойти, обнять, прижаться и стоять так, отогреваясь и набираясь сил, слушая стук его сердца.

   Его лицо было родным - и не сказать иначе. Кому-то он мог показаться слишком брутальным с таким суровым выражением, кому-то - красивым, но я не оценивала его, а просто любовалась. Глаза, губы, высокий лоб, прямой нос, и светлые волосы до плеч - память услужливо сложила мозаику в картинку. Вот он смеется, вот задумчив, вот грустит... Сердце билось медленно и гулко. Я не могла пошевелиться, ничего не соображала.

   Мы сблизились. Он равнодушно скользнул по мне глазами. На секунду показалось, что обернется, окликнет, и я расплачусь от счастья. Чуда не случилось - он прошел мимо, а я машинально шла вперед, отдаляясь от него. Вдруг отчетливо поняла, что не могу, не хочу уйти просто так. Это трудно объяснить, но что-то подсказало, что не прощу себе, если просто уйду. И чем дальше мы были друг от друга, тем сильнее натягивалась в душе струна, до физической боли влекущая к нему. И, повинуясь внезапному порыву, я обернулась и крикнула, и эхо понесло по аллее как заклинание, как боевой клич, как молитву, имя, вдруг всплывшее в памяти

   - Сережа!

   Он остановился. И медленно обернулся.

20

  Когда вернулась способность соображать, поняла, что он идет обратно, а я стою, заглатывая воздух, задыхаясь от сжавшего горло спазма, в глазах собрались слезы, грозящие вот-вот низвергнуться водопадом. И нет ни единого внятного объяснения происходящему. Вот он подойдет и спросит, откуда я его знаю, и что скажу? Мол, пришло в голову само? Он пожмет плечами и уйдет. Мысли заметались, хаотично пытаясь выстроиться в более-менее правдоподобное подобие объяснения. Руки затряслись, голова закружилась, во рту пересохло. И, когда он приблизился, силы оставили меня, я пошатнулась, а он подхватил.

   - Что с вами? - спросил. - Вам плохо?

   Я кивнула, он поднял меня на руки, донес до ближайшей лавочки, бережно опустил, с тревогой заглядывая в лицо. Что-то еще говорил, спрашивал, но я уже не слышала. Перестали существовать звуки, весь мир сузился до яркого пятна, в центре которого - он, Сережа. Я повторяла про себя имя, пытаясь понять, откуда оно взялось. Смотрела в его глаза, ища подсказки. Он встряхивал меня, отчаянно озираясь по сторонам.

   До меня стал доходить смысл его вопросов, я с горечью призналась себе, что это мое сумасшествие, и формально мы не знакомы, так что лучше будет придумать, как не отпустить его. Мучительно захотелось, чтобы ураган, буран, дождь, снег, - все, что угодно, - чтоб мир вокруг рушился, а Сергей прижал бы к себе и держал крепко, закрыв от всех опасностей и угроз.

   - Вы слышите? Как вы себя чувствуете? Я звоню в "скорую".

   - Анна.., - ответила я слабым голосом, для убедительности прикрыв лоб ладонью, - Меня Анной зовут. Не волнуйтесь, скоро пройдет, я тут с подругой, она врач.

   - Хорошо, - успокоился он. - Воды?

   Я кивнула. Он достал из коляски бутылку с минералкой, а я удивленно уставилась на малыша, вспоминая, когда это Сергей успел забрать коляску с аллеи. Неужели я и впрямь отключилась? Мальчик хитро смотрел на меня, будто видел истинную причину моего волнения и посмеивался над тем, как я разыгрываю его отца. Я подмигнула малышу, когда Сережа отвернулся. Тот заулыбался.

   - Вам лучше? - Сережа снова стал отстраненно - холодным, и я вспомнила, где мы находимся. Он ведь не знакомиться сюда пришел. Наверняка, помянуть близкого человека. Так что кокетство будет неуместно. - Мы знакомы?

   Этот вопрос застал врасплох, я еще не придумала, что на него отвечать. Потому сказала правду:

   - Наверное, да. Ваше имя просто всплыло в памяти. Потому и окликнула, когда почувствовала себя плохо.

   - Ну, теперь точно знакомы, - ответил он.

   - Спасибо вам, - искренне сказала я, воспользовавшись моментом и взяв его за запястье. - Я недавно побывала в аварии, вот, пока не восстановилась, ноги не держат совсем.

   По его лицу пробежала тень, видно, я задела чувствительную тему. Он помрачнел и стал демонстративно собираться - поправил ребенку комбинезон, посмотрел на часы и приготовился попрощаться.

   - Аня! Что случилось? Куда ты пропала? - запыхавшаяся Таня спасла положение. - Ой! Это вы? - Они с Сережей удивленно уставились друг на друга.

   - Да, а что, странно встретить меня здесь? - ответил он. - Здравствуйте.

   - Приветствую, - Таня развеселилась отчего-то. - Ну, я вижу, вы уже познакомились?

   - Не вполне, - поправила я ее. - Мы как раз остановились на том, что не помним, где встречались. А вы знакомы?

   Татьяна смутилась, Сережа снова погрустнел.

   - Ань, Сережа - муж Яны. Вернее, вдовец...

   Меня прошибло холодным потом. Вот это поворот! Как быть теперь, зная, что он еще совсем недавно пережил смерть любимой жены? И малыш остался без матери. Ладно, сейчас главное - не потерять связь.

   - Сочувствую вам. Простите, что задержала. Но... Могу я попросить еще кое о чем?

   Он кивнул.

   - Конечно.

   - Не могли бы вы проводить меня до дома? Ноги совсем слабые, зря я так рано стала выходить.

   - Так я же... - возмущенно начала Татьяна, но я прервала:

   - Ты же говорила, что поедешь в больницу, а я одна не справлюсь.

   - А.. Да? - ошарашенно уставилась на меня подруга. - Ах, да, точно.

   - Конечно, помогу, - ответил он. - Подождете нас здесь?

   - Не вопрос.

   Когда они ушли, Таня насмешливо констатировала:

   - Да, тебя одну оставлять нельзя. Тут же принимаешься кокетничать с одинокими мужчинами.

   - Сама не понимаю, что случилось. - Я обхватила руками голову, - Помешательство какое-то. До сих пор в себя не приду. Что делать - не знаю.

   - И думать нечего, - решительно заявила Татьяна, - общайтесь, а там видно будет.

   - Я не поняла. Ты меня благословляешь на роман?

   - Почему нет? Уж отговаривать точно не буду. - Она поднялась, поправила шарф, взяла сумку, и тихо добавила: - Он хороший. И я буду рада, если у вас что-то получится.

   - Спасибо, - ответила я.

   Она ушла, а я осталась ждать Сергея. Спохватившись, достала зеркальце - проверила, как выгляжу, ужаснулась и принялась поправлять макияж. Попутно удивлялась тому, как в одно мгновение изменилась - вдруг стала комплексовать, что слишком бледна, глаза не так накрашены, волосы не уложены, да и вообще - ничего общего с Яной, а ведь ему, наверное, нравится именно такой тип женщин - как его жена. Покойная...

   "Ну и что? - сказала я сама себе. - Так сложилась судьба, многие люди теряют близких, но это не обязывает их оставаться одинокими. К тому же, никакого преступления не совершаю - всего лишь хочу поближе познакомиться и узнать получше мужчину, так странно на меня действующего. Имею право? Несомненно. Жизнь продолжается, время не стоит на месте, и мне тоже нужно расти, развиваться, искать место в жизни. И, кажется, того, рядом с кем это место, уже нашла".

   Солнце пригревало по-весеннему тепло, а мне было холодно - зябли руки, все тело дрожало. Наверное, со стороны я казалась растерянной и глупой - мысли смешались в голове, и в сердце билось только одно: "Он сейчас придет..." Я ждала, и казалось, что уже целую вечность, хоть не прошло и получаса.

   Наконец, в конце аллеи показалась высокая подтянутая фигура, я счастливо вздохнула и улыбнулась солнцу.

   - Ну что, Яна, ты снова удивила меня. Хочешь, чтобы мы общались? А ревновать не будешь? Ну, смотри, сама меня привела сюда, - проговорила я вслух, - Я буду беречь их, обещаю, - добавила с неожиданной теплотой.

   Он подошел, подхватил меня за талию, я вцепилась в его плечо, и мы втроем медленно двинулись к выходу. Малыш уснул, мы молчали, и в тишине наступающих сумерек звучали только наши шаги. Я еле сдерживала дрожь и все уговаривала себя, что он обычный мужчина и просто помогает девушке добраться до дома, и это вовсе не объятие, нет. И его плечо такое крепкое, такое надежное... Как будто и не было моего прежнего опыта, ухаживаний других мужчин, которые я даже принимала за любовь

   - А кто у вас тут? - спросил Сережа.

   - Вообще-то, мы навещали могилу Яны, - смущенно ответила я, ожидая, что он снова помрачнеет. - Вы ведь знаете, что Таня дружила с ней?

   Он остался спокойным, по крайней мере, внешне.

   - Это называется "дружила"? На самом деле она чувствует себя виноватой. Но не будем об этом, - он осекся. - Вот, ходит, как и я. Почти каждый день... Но раньше не встречались. Я видел ее букеты.

   - Это здорово, - поспешила я подхватить беседу. - Вы молодец. Так и нужно. Вам нужно, прежде всего, для себя. Пока мы помним человека - он жив, верно? - Сережа кивнул, и я продолжила, ободренная: - Кстати, давайте перейдем на "ты"? И как зовут вашего сына?

   Взгляд Сережи потеплел, он принялся рассказывать о Стасике, я поддерживала разговор вопросами - профессионал, все-таки, не впервой выводить беседу в нужное мне русло. Так что к выходу с кладбища лед был сломан - мы смеялись над забавными случаями, проделками Стаса, обсуждали, что лучше: строгость или мягкость в отношении ребенка.

   У ворот, на стоянке, мы подошли к машине Сергея, и он отпустил меня, чтобы усадить сына в детское кресло на заднем сидении. Мне стало так холодно без его руки, я смотрела на него, любовно болтающего с малышом, и понимала, что всю дорогу с ним в обнимку чувствовала себя не той, что раньше - сильной, способной свернуть горы, завязать узлом ветер и перейти море. Внутри меня что-то изменилось, появилось ощущение, что мне сотня лет от роду, и я - как бы это сказать... ведьма, что ли? Откуда-то взялась уверенность, что захоти я - и поднимется ветер, проведи руками -  и остановятся машины, взлетят в воздух каменные скамейки на бульваре -  да все, что угодно, могу я сделать, одним движением руки. Наверное, какое-то очередное помутнение в голове. Я к ним уже привыкла.

21

    Почти всю дорогу до дома мы молчали. Я делала вид, что смотрю в окно, сама же боковым зрением наблюдала за Сергеем. Он был задумчив, и, погруженный в свои размышления, казалось, не обращал на меня внимания. Смущался, не зная, как себя вести. Вероятно, я ему все же понравилась, но - еще слишком мало времени прошло со дня смерти жены, насколько этично уже заводить знакомства? С другой стороны, когда этично? Кто устанавливает эти сроки приличия? По-моему, нужно слушать только свое сердце. Если понравилась - скажи, не отпускай, не отталкивай. Может, у нас впереди нечто волшебное? По крайней мере, никогда я ничего подобного не чувствовала, и, думаю, не почувствую снова.

   - Как думаешь, загробный мир есть? - нарушил он молчание.

   - Раньше думала, что нет, - ответила я. - Теперь не знаю. После серьезной опасности начинаешь задумываться о многом. Я могла умереть - а осталась жить. Кто-то дал мне шанс попробовать снова.

   - А почему кто-то? Может, это случайность, жребий такой?

   - Ну, каждому по вере... - Я не могла рассказать о своих сомнениях. - Я больше не отношу себя к воинствующим материалистам. Возможно, некая предопределенность в человеческих судьбах все же есть, и каждому отмерен свой срок, но если допустить, что душа бессмертна, это не имеет никакого значения. Важно только то, что сейчас. Былое - уже ушло, будущее - не настало. За то, что есть, нужно быть благодарным. И не упускать ни одну из возможностей стать счастливее.

   - Интересная теория, - откликнулся он, но уже с облегчением, как видно, мои слова ему помогли принять какое-то решение. - Да, пожалуй, нужно жить одним днем...

   Мы уже доехали, а он так и не спросил мой номер телефона. Я боялась, что и не спросит, и как тогда быть? Нужно что-то придумать...

   - Как же повезло встретить тебя сегодня! Не знаю, как добралась бы сама. Вот так, всю жизнь считала себя самодостаточной, а теперь - беспомощная и слабая. Плохо, когда не к кому обратиться за помощью.

   - Ну почему же не к кому? Звони мне, если нужно куда-то выйти.

   Я внутренне возликовала. Ехидно ответив ему про себя, что мне непременно понадобится помощь, и скоро, и часто, вслух же продолжала играть роль незаинтересованной малознакомой попутчицы:

   - Ох, спасибо. Наверное, это не очень удобно, но, и правда, мне очень поможет. Пока не встану крепко на ноги, - добавила я с самой искренней улыбкой, а про себя договорила: "И привяжу тебя к себе покрепче".

   Он написал телефон на листке блокнота, вышел, открыл дверцу и помог дойти до двери. Я оглянулась на машину - Стас спал, во дворе было немноголюдно, и захотелось, чтобы он хотя бы в щеку, но поцеловал меня на прощание. Он будто услышал мои мысли - улыбнулся, наклонился, - и отстранился. Но на мгновение задержался, и мне показалось, что слышу биение его сердца. Снова это странное чувство, будто нас двоих накрывает невидимый купол, объединяя в одно целое...

   Сергей выпрямился, взглянул мне в глаза, и я поняла, что он почувствовал нечто подобное. Он выглядел растерянным и немного испуганным. Но в светло-серых глазах появился свет. Справившись с порывом что-то сказать, молча развернулся, спустился к машине, у двери махнул рукой, сел за руль и рванул с места.

   А я стояла и улыбалась. Никуда он не денется. Мы будем вместе, уверена.

   Едва машина скрылась за аркой, я закружилась на месте, раскинув руки. Душа пела, хотелось танцевать, сотворить что-то совершенно сумасшедшее. Забыв о боли в ногах, я отправилась на проспект - идти домой совершенно не хотелось.

   На землю опускался вечер, зажглись фонари, людской поток затопил тротуары - час пик, в магазинах и на остановках толчея. Я шла против потока, вглядываясь в лица, улыбаясь, и хотелось каждому встречному рассказать о том, как счастлива. Наконец, выбралась к большому перекрестку. Постояла у светофора, думая, зачем меня сюда потянуло, что мне может быть нужно в этом районе, потом решила пойти вместе с толпой через дорогу, когда загорится зеленый.

   Сначала сама не поняла, что случилось. Глядя на ту сторону перекрестка, зацепилась взглядом за девушку в красной куртке. И удивилась - над ней словно нависала тень, укутывая всю девичью фигурку. И снова, как уже было когда-то, время замедлилось, стало вязко-тягучим, я увидела, как девушка делает шаг на проезжую часть, не замечая несущейся на большой скорости иномарки. Удар был сильным - несчастную отбросило на несколько метров вперед, затем несущаяся по инерции машина подцепила ее и поволокла по асфальту. Спустя несколько мгновений под колесами авто был уже не человек - фарш, из истрепанной красной куртки торчали обломки костей.

   Я захлебнулась от ужаса, едва не закричала, но тут очнулась и увидела, что мы все еще стоим у светофора, который горит красным. Не успела подумать, что это было, как девушка шагнула на дорогу, не дождавшись зеленого, глядя почему-то на меня. Мои руки сами собой взлетели, одна - раскрытой ладонью в сторону девушки, другая - по направлению к машине. Пространство вокруг качнулось, и я почувствовала, как двигаю невидимые потоки - словно горная река, по моей воле меняющая направление, незримые волны ударили в грудь девушку, и врезались в машину. Девушка отлетела назад, устояла, но едва удержалась на ногах, испуганно уставилась на невидимое препятствие. Иномарка зашипела шинами по асфальту, завиляла из стороны в сторону, но затормозила, остановилась у самой "зебры". От покрышек поднимался дым. Бледный перепуганный водитель вышел из машины, уставился на колеса.

   Остальные прохожие ничего не заметили, продолжили свой путь. Для них картинка была обычной: кто-то шагнул раньше времени на дорогу, отпрянул, машина затормозила, и все. Шоу не случилось. Меня понесло вместе с толпой на противоположную сторону. Я чувствовала дикую слабость, как после долгой физической работы. Спасенная мной девушка стояла у светофора, прижав руку к груди, видно, туда и пришелся удар. Когда мы поравнялись, она схватила меня за рукав.

   - Постойте! Что это было?

   - Что именно? - спросила я, оглядываясь. Не хотелось, чтобы кто-то услышал этот странный разговор.

   - Это ведь вы сделали, верно? Я смотрела на вас и видела, как вы подняли руку, и что-то откинуло меня назад...

   - Вам показалось, - мягко проговорила я.

   - И ему тоже? - она кивнула на водителя иномарки, с недоуменным видом оглядывающего передний бампер.

   - Не понимаю, о чем вы, - я отдернула руку.

   - Ну, подождите! - взмолилась она. - Послушайте, я ничему не удивляюсь. В последнее время у меня сплошь неприятности. И, если бы не вы, то я бы попала под эту машину, верно?

   Я отвела глаза.

   - Вы спасли меня, да? Кто вы?

   Я пожала плечами.

   - Честно сказать, сама не знаю, что произошло. Но вам, и правда, нужно аккуратнее переходить дорогу.

   Повернулась и пошла, заметив, что в этот раз почему-то немноголюдно у перехода, как по заказу, и никто не помешал нашему разговору. Вдруг пришла в голову мысль... Я обернулась, повела рукой над силуэтом все так же стоящей у светофора девушки, так, словно собрала в кулак темный туман, сдунула его с руки. Девушка побледнела снова, пошатнулась, взялась за лоб, и смотрела на меня уже с каким-то мистическим ужасом.

   - Больше у тебя не будет неприятностей, - шепнула я, почему-то совершенно в этом уверенная.

   А она хороша, даже не поблагодарила!

   Напряжение стало спадать, и я с удивлением рассматривала свои руки. Как же это у меня так получилось? Там, у перекрестка, была будто не я, а кто-то другой подменил меня на время. И это ощущение, что так уже было... А ведь не было! Но, как ни странно, меня не напугал этот эпизод. Я словно перешла на другой уровень в игре - появилось чувство, будто контролирую пространство вокруг себя, и оно будет все больше и больше, и однажды смогу видеть внутренним взглядом всю землю...

   У метро я купила букет роз - белоснежные тугие головки бутонов нежно пощекотали мои губы и нос, когда я вдохнула их божественный аромат. Медленно брела по ночной уже улице, обняв букет, и вспоминала события этого сумасшедшего дня. Сначала встреча с Сережей, перевернувшая все во мне, подарившая ощущение полета. Потом это странное спасение... Руки все еще немного подрагивали, ладони горели, готовые снова ударить, отодвинуть препятствие, остановить пулю, сдвинуть гору - все, о чем только в сказках читала. Мне вспомнились легенды о магах, в голове мелькали обрывки сюжетов от инквизиции до недавних громких историй с экстрасенсами. Может, и я теперь одна из них?

   Дойдя до дома, увидела на лавочке у подъезда Татьяну.

   - Где тебя носит? - ворчливо поинтересовалась подруга. - Я уже от нетерпения с ума схожу. И мобильник отключила, зараза такая! Ну как, что у вас с Сережей?

   Я вздохнула поглубже, не спеша рассказывать.

   - А откуда букет? Он подарил?

   Она протянула руку к розам, я отдала ей цветы и изумленно вытаращилась на них: все бутоны распустились!

   Таня проследила мой взгляд, понюхала цветы, недоуменно пожала плечами:

   - Розы как розы... Чего?

   - Ты не поверишь, - проговорила я.

22

 Таня молча слушала мой путаный рассказ, потягивая остывающий кофе. Она не посмеялась над моими словами, не усомнилась, только глубоко задумалась, будто решая для себя сложную задачу.

   - Ну, вот как, как такое может быть? - Я мерила шагами кухню, изредка бросая взгляд на распустившиеся розы. - Знаю, ты скажешь, что после аварии такое бывает, но я устала уже слушать это объяснение! Уже не верю ему, понимаешь? Мне все равно, что там бывает по статистике. Я - ненормальная, понимаешь? Что это было на кладбище? Откуда я узнала имя Сергея? Почему у меня на него такая реакция? Нет, я слышала, конечно, про любовь с первого взгляда, но это совсем другое. Откуда-то я его знаю, хотя уверена, что никогда раньше мы не встречались. Но и даже это не главное... То, как я себя чувствовала рядом с ним... Откуда взялось это ощущение, зуд какой-то, руки так и тянутся делать какие-то неизвестные мне до сих пор движения! Там, на перекрестке, я же не понимала даже, что творю! А машина едва не взлетела на воздух! А розы?! Это уже вообще не поддается пониманию! Как они могли распуститься на холоде? Что скажешь? Ну, что ты молчишь?

   - Хорошо, - вздохнула Таня. - Давай примем как факт, что ты - не такая, как все. В тебе проснулись способности, о которых ты не подозревала, но это не повод так нервничать.

   Я задохнулась от возмущения, но она продолжила:

   - Да-да, не нужно волноваться. Тебе, во-первых, они не особо мешают, больше того, ты, может, получила возможность, о какой другие только мечтают. Мы еще не знаем, как работает твой дар, но уже ясно, что ты можешь многим помочь, так ведь?

   - А меня кто-нибудь спросил, хочу ли я этого? - возмутилась я. - Не нужны мне эти фокусы, я обычный человек и не хочу становиться какой-нибудь бабкой-гадалкой!

   - Ну, бабкой-то еще рановато, - хохотнула подруга. - А так, в целом, неплохая перспектива, и дело доходное.

   - Не смешно, - огрызнулась я. - Посмотрела бы я на тебя, если бы у тебя открылись такие способности!

   Фраза оказала на Таню странное воздействие: подруга побледнела, стушевалась и полезла в сумку за сигаретами.

   - Так, мне надоели эти тайны, - решительно заявила я. - Ну-ка, выкладывай, что ты от меня скрываешь!

   - Я скрываю? - фальшиво удивилась она. - Что же, например?

   - С самого начала! Мое таинственное спасение, когда ты вернула меня с того света. Что, не так?

   Она пожала плечами, затягиваясь сигаретой.

   - И потом... Когда ты стала рассказывать про Яну... Мне снились сны про нее. В голове постоянно крутились ее стихи, мысли о ней, - а кто она мне?! Вот сегодня, на кладбище - мы случайно столкнулись с Сережей? Ты ведь знала, что он придет, верно? Ты специально привезла меня туда, чтоб мы встретились?

   Она вздохнула и, помолчав, ответила.

   - Знала, да. Спросила у Яниной мамы, когда он собирается на кладбище.

   - Но зачем? - Я плюхнулась на стул, пытаясь осмыслить услышанное.

   - Я не могу тебе всего рассказать, - в ее голосе звучали железные нотки. - Поверь мне, так надо. Когда-нибудь ты все узнаешь, но не сейчас. Пока все, что нужно знать - я тебе не враг. И я сама еще не представляю, куда все это приведет. Меня не меньше твоего пугают эти странности. Ладно, встречу я подстроила. Но то, что вы так потянетесь друг к другу - и предположить не могла. А уж про твои фокусы... Не отказывайся от них. Давай посмотрим, куда все это выведет?

   - С ума сойти, - простонала я. - Что меня заставят сделать завтра? Кто решил, с кем мне нужно сталкиваться, кого любить и с кем враждовать? Ты? А не думает ли ваше серо-кардинальское величество, что я могу взять и отказаться от навязанного вами будущего? И от Сережи, и от способностей этих!

   - И сможешь? - сердито блестя глазами, прорычала Татьяна.

   - Смогу! Сделаю над собой усилие и забуду и его, и Стаса, и аварию эту! Не было ничего, слышишь? Играй сама в свои игры, гуляй с ним, влюбляйся, общайся, - но без меня, окей?

   Она повернулась, взяла сумку, направилась к двери, я ее окликнула:

   - А какие способности у тебя?

   Подруга остановилась, замерла, не оборачиваясь. Я поняла, что она на грани срыва, едва сдерживается, чтоб не высказать что-то. Она несколько раз глубоко вздохнула, помотала головой, восстанавливаясь, и... Меня снова накрыло - ладони вмиг стали горячими, их будто обдувал теплый ветер, я пропускала сквозь пальцы щекотливые ручейки чего-то невидимого, окутавшего меня, заключившего в кокон. И снова возникло дикое желание провести руками... Вот так, плавно...

   Закрыть глаза. Понять, что все вижу, насквозь: предметы, стены стали прозрачными, за ними - люди, много людей, в моем доме, соседнем, и дальше. Я задохнулась от мельтешения лиц - улыбающихся и грустных, плачущих, счастливых. Кажется, я знаю о них все. Но больше всего меня интересует та, что стоит рядом, в двух шагах. Таня тоже будто в коконе... Но этот кокон - защитный. Она не пускает меня внутрь. На мгновения я вижу ее настоящую, но что-то ослепляет, отбрасывает. Упругие потоки заботливо держат меня, не дают упасть, бережно опускают на диван. И затем стекает, как шелк, с моего тела волна тепла; я, хоть и одетая, чувствую себя голой, мерзну и дрожу.

   - Ч-что эт-то т-такое?.. - выдавила, стуча зубами.

   - А это мои способности, - Таня усмехнулась, подошла, присела рядом. - Я могу дать тебе силу. Научись работать с ней.

   Она развернулась, ушла, а я осталась на кухне. Нужно было прийти в себя и о многом подумать. Руки тряслись, я выбила сигарету из лежащей на столе пачки, подержала, затем смяла и бросила. Заплакала, закрыв лицо руками - будто кто-то мог меня увидеть. Мне было жалко себя - так бывает у маленьких, когда просто хочется поплакать, и для этого вспоминаются все обидные случаи - и даже самые незначительные. Но у меня хватало причин для срыва - все произошедшее сегодня не вписывалось в рамки обычной, привычной жизни. И, если раньше я надеялась, что все мои странности пройдут, то, после того, что узнала о Татьяне, и вовсе почувствовала себя Алисой в Зазеркалье. Я вдохновенно рыдала, в какой-то момент стал мешать свет, раздраженно щелкнула пальцами в сторону абажура и лампочка, скорбно тренькнув, погасла. Я разревелась еще сильнее, и только когда основательно устала от слез, поняла, что плакала в большей мере от того, что впервые поссорилась с Таней. Ко всем остальным странностям у меня уже, наверное, выработался иммунитет.

   Мы стояли у окон в соседних комнатах, она - в зале, я - на кухне. На душе было тоскливо, я словно обнаружила подарок под елкой задолго до прихода деда Мороза. Сквозь разделяющую нас стену чувствовалось, что она растеряна и не знает, что делать дальше. В голове звучали обрывки фраз, наших разговоров, я собирала их воедино, пытаясь понять, где была я, а где - чье-то незримое руководство.

   Но есть и еще кое-что, в чем я должна себе признаться. С тех пор, как я стала другой, появилось и нарастало ощущение тревожности, предчувствия. Вот и сейчас, глядя в окно на пустынный двор, освещенный тусклыми фонарями, я ощущала, как по темным углам шастают тени, и они ищут меня. Зачем-то я нужна им. Можно решить, что это обратная сторона моего дара - способность видеть то, чего нет на самом деле. А может, и в самом деле нужно присмотреться, быть начеку и наготове?

   Вот и штормит меня, кидает из стороны в сторону. Ищу причину своего раздражения - а ее нет. Я просто не умею работать со своими ощущениями, и часто принимаю страх за злость, а ревность за обиду. Таня права, она - не враг мне. Что-то подсказывает, что враги есть, но пока еще далеко. Есть и друзья. И они тоже меня ищут. Все так сложно закручивается... Где-то уже зреет туча, что дождем прольется на мою голову. Но пока рядом верная подруга, Сережа, Стас... Есть время понять и вспомнить все...

   - Иди сюда! - мысленно позвала я Таню, и совсем не удивилась, когда она подошла, встала рядом, молча обняла, оперлась подбородком на мое плечо. И все ушло - обиды, огорчения; в душу вернулось спокойствие и радость от того, что я не одна.

   - Что ждет нас? - негромко спросила она.

   - Что-то новое, - улыбаясь, ответила я.

   - Позвонишь?

   - Сереже? Конечно.

   Мы, не сговариваясь, рассмеялись.

23

  Первый снег. Я вышла из подъезда, постояла, привыкая к рассеянному свету, легкому морозцу, чистоте и красоте двора, спрятавшего под белым покрывалом неряшливые напоминания об осени. Сначала не поняла, что меня беспокоит. Затем догадалась: тишина. Странное безмолвие, будто весь мир уснул. Ладно двор, но и с улицы не доносилось ни звука, не шумели машины, сирены, не галдели дети, спешащие в школу. Я огляделась, ища хоть какие-то признаки жизни. Никого. Спустилась по ступенькам, пошла по мягкому снежному ковру, нарушив его идеальный порядок. Миновала арку, очутилась на улице и остолбенела: город в пределах видимости был пуст. Ни одного автомобиля, ни одного человека. Серые дома, как памятники, деревья с серебряными от инея ветвями - все походило на театральные декорации. На шоссе - нетронутый снег, тротуары белым-белы, без единого следа. Я пошла к мигающему в конце квартала светофору, и поскрипывание снежинок под сапогами было единственным звуком в звенящей тишине.

   Меня гнал вперед страх перед заполнившим мир одиночеством. Отчаянно захотелось найти хоть кого-то, убедиться, что все по-прежнему, ничего не случилось. Сердце билось, как пойманная в силки птица, дыхания не хватало, а ноги мерзли и отзывались болью на каждый шаг. Я не выдержала этой томящей неизвестности, побежала, по пути заглядывая в витрины магазинов. Нигде ни души.

   Вдалеке показался человек. Я обрадовалась и рванула к нему. Пошел снег, нет, скорее упал стеной, отгораживая от меня незнакомца. Я закричала, чтобы привлечь внимание. Он остановился. Обернулся. Я узнала его.

   - Сережка!

   Медленно, неуверенно он двинулся мне навстречу. Снег стал еще гуще, вдобавок поднялся ветер, бил в грудь, бросал в лицо колкие снежинки, но я знала: мы уже близко, вот-вот встретимся. Уже видно его глаза, улыбку, он машет мне, мол, вижу, жду. Мы по разные стороны дороги, осталось лишь перейти, чтобы оказаться вместе. И уже плевать на вьюгу, остервенело треплющую мое пальто, кусающую открытую шею и руки без перчаток. Мы шагнули на шоссе одновременно, оставалось несколько метров перехода, и вдруг прямо перед Сережей вылетела невесть откуда взявшаяся машина. Я успела подумать, что сейчас его собьет, и, возможно, насмерть, это мгновение - последнее...

   И проснулась.

   Меня подкинуло на кровати, я задыхалась, судорожно цеплялась за одеяло, комкала его в руках. Из глаз брызнули слезы, я едва не закричала, но, оглядевшись, поняла, что все это было лишь сном. Откинулась на подушку, закрыла лицо руками и расплакалась. Да, фантазия, обычный кошмар, а ощущение потери осталось, будто и в самом деле все произошло. Наплакавшись, с тоской прислушалась к себе: может, случится чудо, и пойму, что нисколько не влюблена, не хочу его видеть и не скучаю. Увы. Сердце откликнулось щемящей болью. Скучаю. Хочу видеть. Ну, хотя бы узнать, что с ним все в порядке, и этот сон никакое не предзнаменование, пустое переживание, и только.

   Настроение не радовало. Гнетущая тоска, тревога и предчувствие беды - похоже, теперь это мое нормальное состояние. Мысленно пробежалась по вчерашним событиям, озадачилась вопросом, не приснились ли мне и ссора с Таней, и цветы, и весь этот цирк с экстрасенсорикой? Неохотно призналась, что не приснились, хуже того - сегодня, кажется, я еще лучше чувствую пронизывающие пространство потоки энергии, они, как живые, откликаются на мои мысли, желания, движения, ждут, что я с ними буду работать... А как? И зачем? Еще - растущее напряжение вокруг, вообще, в мире. Что-то надвигается, грозное, тяжелое.

   Решительно помотав головой, отбросила грустные мысли и, глубоко вздохнув, принялась успокаивать себя: все хорошо, все в порядке, это просто стресс, скоро пройдет.

   Наконец, совсем успокоилась и стала думать о том, что сказать Сереже, как позвонить. Придумать себе срочный визит в больницу? Навестить любимого начальника? Затеять ремонт? Перед глазами встало его лицо, на сердце потеплело, даже в комнате стало светлее, и постепенно от размышлений я перешла к мечтам.

   Сквозь закрытую дверь в спальню просочился запах чего-то вкусного, жареного, и желудок откликнулся голодным бурчанием. Я задумалась, когда нормально ела в последний раз, и оказалось, что только позавчера. Неудивительно, что так голодна.

   Встав, подошла к окну и обомлела: выпал снег. Снова накрыло тревогой, защемило сердце. Двор был точь-в-точь таким же, как во сне, белым, но, к счастью, исчерчен следами от машин, колясок. На площадке уже играли дети - лепили снеговика. Да и шум машин с улицы был отчетливо слышен. Я вздохнула, улыбнулась, накинула халат и пошла к Тане.

   - Доброе утро! - весело приветствовала меня она. - Как спалось?

   - Ужасно, - буркнула я, - но, думаю, это от того, что кое-кто решил меня убить запахами разных вкусностей.

   Она рассмеялась, поставила на стол тарелку с жареной картошкой - я забыла купить продукты, так что, как видно, она приготовила то, что нашла. Я притворно застонала и принялась за еду, не обращая внимания на довольный смех Татьяны.

   Наевшись, мы неспешно пили кофе и молчали. Я чувствовала ее настроение, и, кажется, уже начала привыкать к этому. Она чего-то постоянно ждала от меня, смотрела, как на фокусника в цирке, так и хотелось резко крикнуть: "Бу!" Ее не пугали мои странности, даже, скорее, радовали и забавляли. Если задуматься, кто она для меня, то я бы скорее сказала, что старшая сестра, опекун, или мастер-наставник, хотя ничему такому особому она меня не учила. Одно понятно: она знает обо мне гораздо больше, чем я сама. Рядом с ней я становилась другой - как рядом с военным, что привык командовать. Только ни расставаться, ни отказываться от ее помощи и опеки как-то не хотелось. Я должна быть хорошей ученицей, и кто знает, как это мне пригодится потом.

   - Ну и какие планы на будущее? - спросила я.

   - Это у тебя надо спрашивать, - ответила она.

   - Как это?

   - Из нас двоих только у тебя в жизни что-то происходит. У меня все ровно: работа, заботы, проблемы, общение. А поскольку жизнь твоя, то и решать тебе, что делать дальше.

   - Я не о том. Если уж у меня проснулись эти, как их... способности, то, наверное, нужно как-то учиться управлять ими?

   - Увы, тут я тебе не помощник, - сокрушенно развела она руками. - Я сама подмастерье, и мой учитель не успел сделать из меня что-нибудь толковое.

   - Погоди-ка, - меня осенила догадка, - Яна?!

   Она кивнула.

   - Но как же? Она тоже была... одной из нас?

   - Была. От нее-то я и узнала о своем предназначении.

   - Но как? Она же умерла?

   - Не спрашивай пока, хорошо? - попросила она. - Я тебе все расскажу в свое время. Но не сейчас.

   - А я для чего нужна? Что могу? Какое у меня предназначение?

   - Этого не знаю. Но то, что ты обретаешь эти знания сама - просто здорово. Потому что не знаю больше никого, кто мог бы тебя обучить.

   Я замолчала, обдумывая эти слова. Опять тайны.

   - Ты не случайно со мной, верно? Тебя попросили?

   Таня молчала, глядя в чашку с недопитым кофе.

   - Кто? Яна?

   Она резко встала, пошла к раковине, загремела посудой.

   - Нет. Она была, скорее, против. Я сама так решила.

   Я улыбнулась. От сердца отлегло.

   - Ну, тогда давай думать, как заманить сюда Сережу.

   Спустя полчаса я набрала его номер. Слушая гудки, волновалась, мысленно прокручивая отрепетированный текст. Наконец, его голос произнес: "Алло", и я моментально все забыла.

   Таня, увидев выражение моего лица, улыбнулась, прикрыв рот ладонью. Я очнулась, погрозила ей кулаком и пропела в трубку:

   - Привет!

   От волнения горло пересохло, голос получился хриплым и каркающим. Сережа не узнал меня, холодно переспросил:

   - Кто это?

   Я кашлянула, повторила приветствие, представилась, и его голос потеплел.

   - Да, Аня, помню, конечно. Здравствуй. Как ты?

   Хотелось сказать: "Плохо. Без тебя плохо. Приезжай и побудь со мной, пока я не устану от твоего общества - то есть до скончания жизни".

   Вслух же сказала:

   - Так неудобно, но приходится снова просить о помощи. Мне позвонили с работы, попросили приехать, а там такая высоченная лестница - сама я точно не поднимусь.

   Татьяна продолжала хихикать, глядя, как я играю роль беспомощной калеки. Я швырнула в нее тапком, не попала, зато вызвала новый приступ веселья. Одновременно состроила грозную гримасу и приложила палец к губам. Таня уткнулась носом в диванную подушку.

   Сережа, подумав, ответил:

   - Пожалуй, если во второй половине дня, то смогу. Только завезу сына к теще и приеду.

   - Да приезжайте вместе, - предложила я, - Таня присмотрит, пока ты меня проводишь.

   Татьяна изумленно вытаращила глаза. Я показала ей язык.

   На самом деле мне хотелось снова увидеть малыша. Но не признаваться же в этом его отцу? Не так поймет. С чего бы малознакомой тетке так рьяно тянуться к чужому ребенку? Не иначе, что-то задумала.

   - Хорошо. Мне так даже удобнее. К трем часам нормально будет?

   Я торопливо поблагодарила, назвала номер квартиры и код подъезда и отключила телефон.

   - Что это за принудительное шефство над детьми? - сурово спросила Татьяна, скрестив руки на груди.

   - А вот не будешь дразниться! - я запустила в нее второй тапочкой, и в этот раз удачно - звонкий шлепок по заднице и громкое "Ой" были мне наградой.

24

   К приходу Сережи я готовилась, как на конкурс красоты - так тщательно никогда раньше не собиралась. На кровати высилась гора одежды, я перебрала все, что висело в шкафах, и расстроилась, что носить нечего. К трем часам на меня из зеркала смотрела строгая, симпатичная девушка в светло-сером брючном костюме, подчеркивающем достоинства и скрывающем недостатки. Светлые волосы по плечи просто распущены, челка закрывает половину лица, такие прически в моде сейчас. Косметики на лице - самый минимум, только приукрасить, но не преобразить. Я осмотрела себя со всех сторон и осталась довольна. Пожалуй, я готова к битве за его сердце.

   Татьяна наблюдала за моими сборами с легкой улыбкой.

   - Что, знакомая картина? - поинтересовалась я. - Ты тоже так собираешься на свидания?

   - Ха, свидания, скажешь тоже! - отмахнулась она. - Я уже и не помню, что это такое.

   - Что так?

   - Да разочаровалась я в принцах, если честно. Выскочила замуж в девятнадцать лет и через два года поняла: не мое это - жить с кем-то. Я слишком независимая, наверное. Мужчины любят подчинять, а я в подчинение не хочу.

   Она говорила спокойно, но я чувствовала, что задела рану в ее душе.

   - Не грусти, просто ты не встретила еще того, кто нужен.

   Таня помотала головой.

   - Никто мне не нужен. И я никому не нужна. Оставим эту тему. Я за вами понаблюдаю и порадуюсь, если все получится.

   - Ты говоришь, как бабка столетняя, - хохотнула я. - Вот увидишь, встретишь своего человека и посмеешься над этими словами.

   Она только вздохнула, но ответить не успела - в дверь позвонили.

   Открывая дверь, я уже знала, кто за ней, но все равно растерялась. Наткнувшись на взгляд серо-голубых глаз Сережи, вдруг застеснялась и костюма своего и прически этой нелепой, рука сама потянулась пригладить волосы, одернуть полы пиджака. Стасик, сидевший на руках папы, прервал неловкое молчание - с радостным сюсюканием потянулся ко мне и я машинально приняла малыша на руки.

   - Привет, - поздоровался, наконец, Сережа и потянул сына обратно к себе. - Станислав, как не стыдно приставать к девушке!

   - Привет, - со смехом ответила я. - Проходите, располагайтесь.

   А про себя отметила: как-то ревностно отнесся он к тому, что я взяла ребенка на руки. Почему?

   - Нам же куда-то ехать?

   - Успеем, можно еще чаю выпить. Ты ведь, наверное, голодный? - спросила и прикусила губу. Откуда я знаю, что он голоден?

   - Да, с утра не получается перекусить.

   - Ну, вот и перекусим. Заодно малыша покормим.

   Решила проверить. Пока Сережа снимал куртку и разувался, стала раздевать мальчика, краем глаза наблюдая за реакцией папы. Да, я не ошиблась - ему не нравилось, что ребенок охотно идет ко мне.

   "Не хочет, чтоб Стас привязался? Почему? Боится, что я пропаду из их жизни, а для ребенка это будет новая потеря? Да, пожалуй. Он и сам держится на расстоянии, скорее всего, из этих же опасений. Но против природы не попрешь - меня тянет к малышу, и он с удовольствием идет ко мне на руки. Он скучает по матери, хоть и неосознанно. Так и хочется сказать, что понимаю, и не брошу, не откажусь от них... Но рано еще, не поймет".

   - Дай-ка я его сам раздену, - Сережа решительно забрал у меня Стаса.

   Мне осталось только вздохнуть и сокрушенно пожать плечами.

   Проходя в квартиру, Сережа присвистнул, оглядываясь. И мне почему-то стало стыдно за дорогой ремонт и помпезную псевдо-роскошь. Хотя, это не я - родители постарались, незадолго до своего рокового отпуска заказали известному дизайнеру переделку интерьера, и тот расстарался, превратил жилище в театральную сцену: дорогие английские обои, лепнина, подвесные потолки... Мне-то тогда и дела не было до всего этого, а сейчас испугалась: вдруг Сережа решит, что я разбалованная девочка-мажор, живущая только тряпочными интересами? А ведь я, между прочим, такой и была до недавнего времени...

   - Шикарная квартира, - похвалил, но так, словно подчеркнул пропасть между нами.

   - Вообще-то это родители позаботились, - оправдываясь, ответила я. - Папа хорошо зарабатывал, вот решили побаловать себя, а получилось так, что пользоваться всей этой мишурой пришлось мне.

   - Почему?

   - Они погибли. Разбились.

   - Прости, - он искренне посочувствовал, взгляд стал теплее, и, судя по выражению глаз, простил мне социальное неравенство.

   Мы расположились на кухне за большим столом, я нарезала бутербродов и заварила душистый английский чай. Сережа со Стасом на руках уселся напротив меня, и Таня присоединилась к нашему обществу. Разговор шел о какой-то ерунде, а я пыталась понять, о чем он думает. Похоже, это мое новое хобби - угадывать мысли людей. Держался он нарочито отстраненно, но равнодушным не был. Наверное, ему пришлось пережить серьезный бой с совестью. Да, он на самом деле любил жену. И, как и Стас, невольно тянулся ко мне, за теплом и лаской, которых оказался лишен. Но, в отличие от сына, пытался противостоять этой тяге. Временами он забывался, светлел лицом, я видела его настоящего - без налета трагизма на лице. Он улыбался, на висках собирались морщинки - и так ему это шло, глаза становились по-детски задорными, блестящими, в них плясали искорки. Я залюбовалась и растаяла от его улыбки, самой чудесной в мире, и здесь, сейчас, рядом с ним я чувствовала себя счастливой.

   Он заметил мой пристальный взгляд, смутился, стал деланно поправлять воротник Стасу. Потом, будто сказав самому себе: "Да пошло оно все!", оглядел меня дерзко, будто оценивающе. Теперь уже смутилась я.

   Как хорошо, что Таня была с нами! Она просто спасла нашу встречу - как чувствуя, что мы просто не можем разговаривать, болтала о чем-то, рассказывала медицинские байки, старательно обходя темы смерти.

   А мы разговаривали - безмолвно, взглядами, движением ресниц... Или то были мои фантазии? Пили чай, улыбались, но мои мысли были далеко от того, что рассказывала Таня, и Сережины, кажется, тоже. Стало жарко. Чтобы отвлечься, я состроила рожицу Стасику. Тот засмеялся, потянулся ко мне, и между мной и Сережей будто обрушился ледяной водопад. Он прижал к себе сына, будто я собиралась украсть его.

   Мне стало жутко обидно. С трудом сглотнув вставший в горле ком, я сумела удержать слезы, отвернулась и сделала вид, что слушаю Таню. Но не такой у меня характер, чтобы долго грустить. Я представила, как животик малыша щекочут солнечные зайчики. Стас засмеялся. Сережа удивленно посмотрел на него, не понимая, что ему показалось забавным. Я же невозмутимо пила чай и не смотрела в их сторону. Как только Стас успокоился, все повторилось. Таня догадалась, что это я играю с малышом, и едва сдерживала улыбку, нарочито громко прихлебывая чай. Сережа, недоумевая, осматривал сына, а тот капризно отворачивался от него и хлопал в ладошки, требуя продолжения игры. Я снова мысленно пощекотала его, он залился смехом, следом расхохоталась Таня. Мы с Сережей переглянулись и тоже рассмеялись. Лед был сломан.

   Я добилась своего - Стасик устроился на моих коленках, и откуда-то взялись рефлекторные покачивания, словно хочу убаюкать его. Держать малыша было легко и приятно, возникло ощущение, что я уже делала это не раз. Я прижала его к себе, под моими руками билось маленькое сердечко, и макушка с легкими, как пух, кудрявыми волосами пахла сладко, чем-то сливочным. Я заметила, что Сережа увлекся беседой с Таней, потихоньку поцеловала Стасика в теплую щеку и растаяла от нежности. Да так, что испугалась, отпрянула и, передав захныкавшего ребенка отцу, вышла из комнаты, сославшись на головную боль, якобы за таблеткой.

   Прижавшись спиной к двери, я глубоко вдыхала, стараясь привести чувства в порядок. Похоже, я схожу с ума. Просто невозможно, что все это происходит со мной. Откуда эти телячьи нежности? Я становлюсь слабой рядом с Сережей и его сыном. Кто они мне, в сущности? Никто. Пока еще не любимый, и не любящий мужчина и чужой ребенок, похожий на женщину, которую мне никогда не заменить. Никогда!

   Меня затрясло, захотелось срочно что-то расколотить или сломать. Руки стали горячими. Я вбежала в ванную, включила воду, подставила ладони под ледяную струю, и с удивлением увидела, что от них парит, как на морозе. Я машинально встряхнула руками, взглянула на себя в зеркало - на меня смотрела испуганная бледная незнакомка с глазами, в которых из-за огромных зрачков не видна была радужка. Жалобно тренькнув, погасла лампочка. В темноте мои руки слабо светились.

   Меня затошнило, голова закружилась, по телу разлилась слабость, я уцепилась за висевшее на сушилке полотенце и потеряла сознание.

25

  Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала чувствовать холод. Мне показалось - сразу. Вот только что тошнило и кружилась голова, а теперь лежу на холодном кафельном полу в абсолютной темноте. Странным, непостижимым образом вижу все, что происходит, но двинуться не могу.

   Нужно набраться сил и закричать, позвать на помощь, но тело не слушается, глаза смотрят в одну точку, в темный угол под ванной.

   Оттуда, медленно шевеля длиннющими усами, выбежал большой рыжий таракан, замер у моего лица, будто разглядывая. От ужаса у меня перехватило дыхание. Он подбежал еще ближе, я видела его так отчетливо, что разглядела, как движутся челюсти, словно он что-то жует или говорит. Его усы - щупальца коснулись моей кожи и меня накрыло...

   Убить! Уничтожить, раздавить, смести с лица земли. Желание вспыхнуло во мне, как жгучая изжога, разгорелось, расползлось. Я представила себе хруст, с которым треснет хитиновый панцирь насекомого; как звонко и липко брызнут его слизкие внутренности. В углу под ванной заворчало, забулькало, поползло по полу нечто черное, густое, вязкое, как кисель. Таракан замер, прислушиваясь, раскинул в стороны усы, будто пытался осмыслить надвигающуюся на него угрозу. Во мне клокотала ненависть, граничащая с диким животным страхом. Вместо мелкого, ничем мне не угрожающего насекомого я увидела монстра, протягивающего ко мне острые, шипастые лапы; он, будто что-то почуяв, попятился и оглянулся. И вдруг бросился прямо на меня, вскарабкался на ладонь и побежал по предплечью.

   Внутри словно взорвалась граната. Черная жижа на полу вздулась пузырями и нахлынула на меня волной.

   Все исчезло, ко мне вернулась способность двигаться, руки-ноги болтались, как тряпочные, а вокруг лениво ворочался чернильный кисель. Он не пропитывал одежду, не оставлял ощущения влаги на коже. Он жил сам по себе, и наслаждался моими страхами и злостью.

   "Убей!" - услышала я.

   Таракан все еще был где-то рядом, и мне казалось, что кожу царапают его коготки - то на спине, то на шее. Я напряглась, собирая силы, руки снова стали горячими, вокруг них кисель походил на масло - таял, будто подбадривал - ну же, ударь! И мне было понятно, как это сделать, и стоило лишь отпустить сгусток, что созрел в груди, выпустить его наружу, и волной разнесет и таракана, и... Таню... Сережу.

   Едва я вспомнила о них, как чернота вокруг недовольно заворочалась, оплела мою шею, сдавила угрожающе.

   "Бей!"

   Нет! Я не такая! Зачем и кто пытается меня пропитать этой злобой?

   Я помотала головой, и услышала хруст позвонков. Боль вспыхнула вдоль всего позвоночника и выгнула меня дугой.

   "Ты умрешь... и в этот раз тоже".

   Но что-то ему нужно еще...

   Он играл со мной - выламывал поочередно пальцы, сжимал до хруста шею и ребра - но не убивал. Во мне снова разросся страх, сковал холодом ноги, Еще чуть - и по ним побежит, подбираясь к сердцу, судорога.

   "Отдай".

   Я поняла, чего он хочет, зачем мучает меня, в голове мелькнула мысль: пусть, пусть, лишь бы это прекратилось. Но я сама себе ответила, что этим не закончится, и оно не выпустит меня живой. Служить ему или умереть... Или..?

   И, стоило мне понять, что именно или, туман замер, затих, будто прислушиваясь.

   Да! Я смогу, я умею!

   Хватка щупалец, сжимавших горло, ослабла. Во мне словно распрямилась стальная пружина, снова обожгло руки, но иначе, чем раньше. Я раскрыла ладони, и из них хлынул свет, яркий, молочно-белый.

   Чернота отпрянула, оставляя меня в растущей, как воздушный шар, сфере. Отдельные сгустки пытались атаковать меня, но сгорали, едва проникнув в световое поле.

   Я преобразилась. Тело обтянула серебристая пленка, как вторая кожа, невесомая, неощутимая, но откуда-то мне было известно, что она крепче брони. Меня переполнила сила, усталость ушла. Я поняла, что уже бывала в такой ситуации, и точно знаю, что делать, как двигаться, как бить - и убивать...

   Это знание и спасло меня. Темные сгустки, сгруппировавшись, мгновенно пронзили мой кокон со всех сторон. Их черные щупальца, прошив границу света, вытянулись в острие, тут же вспыхнули. У меня были доли секунды, прежде чем они пробьют защиту. Я не думала, что делаю, руки сами подсказали, как вывернуть, как очертить круг ладонью, резко соединить их крест-накрест и развести. Яркая вспышка отбросила черноту. Я зажмурилась и доверилась своему телу. Руки двигались на автомате, я равнодушно отмечала, что с каждым движением отвоевываю все большее пространство, туман заметно слабеет. Он не был уже столь же угольно-черным, как вначале, местами виднелись проплешины, за которыми угадывалась обычная ночная мгла, прозрачная, как темное стекло.

   Все исчезло моментально. Я не успела понять, как почувствовала спиной холод, руки и ноги онемели, застыли, как каменные, и, отключаясь, видела все тот же темный угол под ванной.

   Это уже было когда-то... Нарастающий гул в ушах, звуки постепенно сложились в имя. "Аня! Анечка!" Кому это? По щекам, кажется, били, но совсем не больно, только голова моталась из стороны в сторону. Мокро. Холодно. Тошно. Я пришла в себя и поняла, что лежу на полу, меня тормошат и плещут в лицо водой. Слабо отмахнулась, мол, оставьте меня в покое.

   Голоса...

   - Сереж, не звони никуда, просто обморок.

   - Уверена?

   - Да. Давай отнесем ее в комнату.

   Крепкие руки подхватили, подняли, прижали к теплому колючему свитеру, опустили на диван. Меня трясло, зубы отстукивали чечетку. Пушистый плед накрыл сверху. Желудок скрутило, я с трудом сдержала рвотный позыв.

   В кухне заплакал Стасик, Сережа ушел.

   - Ты как? - спросила Таня, держа мое запястье.

   - П-плохо. Чернота...

   - Что? - вскинулась она и почему-то оглянулась.

   - Убить меня... Оно говорило, что убьет меня снова, - сбиваясь, шептала я, понимая, что со стороны это кажется бредом.

   Таня испугалась.

   - Сейчас, - торопливо сказала она, взяла мои руки в свои и закрыла глаза.

   От ее рук словно током ударило. По венам побежало тепло. Я жадно принимала Танин свет, набиралась сил взамен утраченных. Мы стали единым целым, словно она обняла меня, согревая. Снова накрыло ощущение дежавю, но я к нему уже привыкла. Значит, Таня не впервые вытягивает меня, только и всего.

   Странно - не было страха. Все произошедшее вдруг показалось сном, и я усомнилась - стоило ли так пугать подругу.

   В волосах что-то завозилось, я машинально запустила туда пальцы и ухватила что-то верткое, шевелящееся. Вытянула ладонь перед собой, раскрыла - в центре ее бешено вращал усами мой старый знакомый - таракан. Таня дрогнула, отпрянула. А я засмеялась, глядя на таракана, затем опустила его на пол, и он унесся под диван.

   Подошел Сережа со Стасом на руках. Мальчик потянулся ко мне, и я приняла его на колени, буквально вырвав из рук отца.

   Сережа сел рядом.

   - Ну и напугала ты нас!

   А я и сказать ничего не могла, в горле защипало, на глаза норовили наплыть предательские слезы - сказывалось нервное напряжение. Сережа посмотрел на меня, накрыл мою руку своей, и я почувствовала, что она дрожит. Уткнулась носом в макушку Стасика и молчала, моля, чтоб это счастье продлилось подольше. Таня посмотрела на нас, усмехнулась и пошла на кухню.

   - Да, пожалуй, тебя опасно оставлять одну, - сказал он вроде и спокойно, но голос чуть заметно дрогнул.

   - А ты не оставляй, - тихо ответила я.

   Он сжал мою ладонь, и это сказало больше, чем сотня слов.

   Потом я потратила полчаса на то, чтобы убедить их, что со мной все в порядке, уговорила Сережу все-таки отвезти меня в редакцию. Мне просто нужно было уйти из дома, где в каждом углу мне виделись извивающиеся черные щупальца. На улице и впрямь стало легче, я встряхнула головой и приказала себе не думать о том, что случилось. Ведь я с Сережей. И мы одни.

   С ним мне было спокойно и хорошо. Между нами образовалось притяжение. И он, и я старались коснуться ненароком друг друга, смущались, встретившись взглядами, отворачивались, но сердце колотилось, и щеки горели, и сладко ныло в груди. И не только...

   Постепенно разговорились, болтали взахлеб, перебивали друг друга. Анекдоты из его уст казались очень смешными, а истории из детства - интересными, и, чем больше он рассказывал о себе, тем роднее становился. Мы вспомнили песни, что слушали в старших классах школы, походы на дискотеки, фильмы, книги, увлечения... И я мысленно благодарила пробки на дорогах, за то что у нас было столько времени вдвоем.

   Я указала въезд на стоянку перед офисом, кивнула охраннику, шутливо отдавшему честь, легко нашла свое место парковки. Оно пустовало - надо же, никто не занял за столько времени.

   Сережа не торопился выйти из машины, внимательно глянул на меня.

   - Как ты себя чувствуешь?

   - Нормально, падать не собираюсь.

   - Проводить?

   - Если не трудно...

   Он усмехнулся. Вышел из машины, открыл мою дверь, подал руку. И к зданию Медиа-Холла мы направились вдвоем.

   Надо сказать, что компания, где я трудилась, не поскупилась на представительство - настоящий дворец с огромной лестницей, как у здания МГУ, с высоченными дверями, украшенными коваными барельефами. Сама архитектура здания настраивала на должное отношение к одному из крупнейших концернов, состоявшему из множества "дочек" и филиалов. Пожалуй, трудно представить направление, не отмеченное логотипом Медиа-Холла: от розничной торговли до медицинских и спортивных центров, продюсерских компаний и благотворительных фондов. В свое время, сразу после окончания института, я попала сюда благодаря родительским связям и считала, что крупно повезло. Правда, после больницы я тут не появлялась и теперь разглядывала офис, как впервые увидела.

   Мы подошли к лестнице, я посмотрела вверх, и ощутила смутное предчувствие чего-то гадкого. На секунду показалось, что строение преобразилось - ощетинилось, оскалилось острыми углами, и холодно-отрешенные зеркальные стекла превратились в солнцезащитные очки, скрывшие жесткий, колючий взгляд. Мне захотелось развернуться и уйти. Лестница подернулась рябью - быстро, неуловимо, но я почувствовала движение. Она ждала меня - как зверь выжидает добычу.

   - Что случилось? - Сережа встревожился.

   - Подожди, - Я потянула его назад, к машине. - Кое-что вспомнила. Похоже, сегодня мы туда не пойдем.

   Он удивился, но ничего не ответил, послушно довел меня до места, на ходу доставая ключи.

   Мне же хотелось поскорее покинуть стоянку, не видеть этого здания, которое, казалось, всматривается в меня черными зрачками камер.

   - Уже уезжаете, Анна Александровна? - вежливо поинтересовался охранник, когда машина остановилась у шлагбаума. Казалось бы, невинный вопрос, но меня пробрало до костей. Я съежилась и торопливо кивнула. Откуда он знает мое имя?..

   Несколько мгновений он смотрел равнодушно, словно сканируя или ожидая отмашки начальства, затем холодно попрощался и открыл проезд.

   - Куда едем? - спросил Сережа.

   - Куда угодно, только скорее.

   Он ничего не сказал, вырулил на шоссе, и небоскреб цвета стали остался позади.

   Я сжала пальцами виски и напряженно прислушивалась к себе - от меня уже ничего не зависело, кто-то другой руководил мной: чувствами, поступками.

   - Ты испугалась чего-то.

   Сережа не спросил, а подвел итог размышлениям.

   - Чего? Чего ты боишься, Анна?

   Я промолчала. Да и что тут скажешь?

   - Не хочу недомолвок. Понимаешь? - он нервничал.

   - Ты прав. Кое-что меня тревожит, но мне нужно разобраться в этом самой. Это, скорее, мои внутренние проблемы. Но я расскажу тебе все. Только давай не сегодня, ладно? Я должна подумать.

   - Хорошо, - ответил он и вырулил к тротуару.

   - Ты куда?

   - Не я, а мы. Раз уж образовалось свободное время, могу я угостить тебя чашкой кофе с пирожным?

   - Это свидание? - шутливо поинтересовалась я.

   - Похоже, что так, - ответил он.

   И снова стало тепло и радостно, выглянуло закатное солнце, раскрасило небо в романтичный багрянец того особенного оттенка, что виден только влюбленным.

26

    Возвращались мы уже затемно. Сережа был напряжен, очевидно, Стасику пора спать. Он звонил Тане, справлялся, как малыш, не капризничает ли, и от этого романтичное настроение сошло на нет. Я с тоской смотрела в окно, думая, как хорошо было бы никуда не рваться, провести спокойный вечер дома, уложить ребенка и посидеть вдвоем. А потом пойти спать... Так, стоп! Что еще за мысли?! Меня бросило в жар, благо в полутьме салона Сережа не мог разглядеть заливший мои щеки румянец.

   И тут же я снова одернула себя: что еще за ханжество? Давно ли стала такой скромницей? В голове всплыли воспоминания - знакомства, свидания, жаркий пьяный секс... Как будто не со мной все это было. Иногда я и имени случайного любовника не запоминала. Нет, не была распущенной, не путалась с кем попало - в том обществе, где я находила приключения, вращались достаточно серьезные люди, чтоб не влипнуть в неприятности типа незапланированного залета или какой болезни. Но как-то не задумывалась о том, что, кроме физического влечения, должно быть что-то еще. Вот сейчас я хотела близости с Сережей, но не на раз. Даже нет - дико боялась, что он может наутро сказать, пряча глаза: "Прости, это было ошибкой... Я не готов к серьезным отношениям". И на этом все закончится... Нет уж, лучше подождем, пока он будет готов.

   А пока - просто друзья. Я улыбнулась своим мыслям, положила руку Сереже на плечо:

   - Не волнуйся. Со Стасиком все в порядке, сейчас заберешь его, доедешь до дома и уложишь.

   - Прости, такой вот я невезучий ухажер, - с виноватой улыбкой ответил он. - Какие мне свидания? - И погрустнел.

   - Да перестань! - с жаром возразила я. - Ты слишком драматизируешь! Давай лучше в следующий раз возьмем Стасика и втроем пойдем куда-нибудь?

   - Правда? Тебе будет интересно торчать в детской игровой комнате? - с сомнением в голосе произнес он.

   - А что не так?

   - Ну... Ты такая...

   - Какая? - Мне стало любопытно.

   - Модная. Стильная. Богемная, - перечислял он. - Красивая...- добавил так тихо, что я едва расслышала.

   - Значит, так ты меня воспринимаешь, - как бы подводя итог, сказала я, убирая руку.

   - Нет, погоди. - Сережа спохватился, что сказал что-то не то. - Я не в том смысле... В общем, что такой девушке, как ты, делать с таким...

   - Каким? - я ответила холодно, уже раздражаясь на то, что он возвел стену между нами.

   Он помолчал, будто собираясь с духом.

   - У меня умерла жена. С тех пор вся моя жизнь - сын. Я не думал, что так скоро обращу внимание еще на кого-то...

   Мне стало горько и стыдно.

   - Нет, ты не виновата ни в чем, - он торопливо продолжил объяснение. - Просто мне нужно немного времени, чтобы понять... Переосмыслить... Может быть.

   Он замолчал, а я не знала, что ответить. Что понимаю? Сама думаю об этом? И, несмотря на все доводы, готова на край света за ним, и не могу отпустить, не могу допустить и мысли о том, что снова останусь одна в этом мире, без его насмешливых серых глаз, тихого мягкого голоса и удивительного чувства покоя и радости, возникающего каждый раз, когда мы вместе.

   Так, в молчании, и подъехали к дому. Перед тем, как выйти из машины, я, подчиняясь внезапному порыву, повернулась к Сереже и быстро поцеловала его. Он даже ответить не успел. Но я почувствовала мягкость его губ, приятную колкость щетины, легкий привкус кофе. Хоть мгновение такой долгожданной близости. Ожидания не обманули - так хорошо мне еще не было никогда. Голова закружилась, сердце забилось быстрее. Кровь пульсировала в висках. И хотелось прижаться еще сильнее, глубже впиться в его губы, ощутить ответное движение навстречу...

   Я резко оторвалась от него, открыла дверцу, выскочила из машины и побежала к дому. Позади послышался звук закрываемой двери. Я вошла в подъезд и нажала кнопку вызова лифта. Почувствовала спиной, как подошел Сережа.. Не оборачиваясь, зашла в лифт, подождала, пока он войдет следом, нажала на кнопку своего этажа, и поверх моей руки легла Сережина. Дверцы закрылись. Он повернул меня к себе лицом и поцеловал.

   Столько нежности... И куда подевались все доводы, аргументы? Против природы не пойдешь. Замолчал голос разума. Остались мужчина и женщина - двое в лифте, как в дешевых мелодрамах. А нам было безразлично, где мы, что происходит вокруг. Он прижал меня так крепко, что я не могла дышать, и покрывал поцелуями губы, щеки, лоб...

   - Только не в глаза, - счастливо прошептала я. - Плохая примета.

   Он отстранился, посмотрел на меня серьезно, легко чмокнул в нос и потянул в открывшиеся двери.

   Таня ничего не сказала, когда увидела нас. Хотя, наверняка догадалась, что произошло. Мы оба краснели как школьники и отводили глаза. Втроем быстренько одели малыша, Сережа сухо попрощался и пошел к двери. Стасик помахал мне рукой. Я, было, двинулась за ними - еще раз поцеловать, обнять, но за спиной встала Таня, и Сергей лишь коротко улыбнулся, посмотрел так, что я все прочла во взгляде. Прикрыла глаза, показывая, что все поняла.

   Закрыв дверь, постояла у нее, услышала, как открылся лифт, и Сережа что-то вполголоса сказал Стасу. В груди защемило, будто впереди ждала долгая разлука. Я тут же откинула грустные мысли, сказав себе, что завтра же мы встретимся снова.

   Только когда лифт остановился на первом этаже, я обернулась к Тане и развела руками, мол, вот и все, уехали.

   - Так, а теперь давай-ка подробненько расскажи обо всем, что случилось.

   Перед глазами снова встало здание офиса, и опять пробрало холодом до костей. Меня словно выдернули из радужной мечтательности в суровую действительность. Я закрыла дверь еще и на нижний замок.

   - Ты еще всего не знаешь.

   - Рассказывай.

   Мы прошли на кухню, я выключила верхний свет и закрыла шторы, бросив взгляд на заснеженный двор. У подъезда терлась подозрительная парочка, спортивного вида парни стояли и разговаривали. Мне это показалось странным. Впрочем, мне все теперь казалось странным.

   Таня подошла ко мне, посмотрела через плечо на парней, качнула головой, мол, что?

   - Как-то все закручивается... Стремительно.

   - С чего ты в обморок-то упала? Увидела что-то? Почувствовала?

   - Сама не понимаю, что это было. Так испугалась! - Говорила я почему-то шепотом. - Как бы объяснить? Накрыло так, злостью такой, гадостью, ненавистью, безнадегой - в общем-то, даже не то... Знаешь, я посмотрела в зеркало. Глаза... Они были совсем черными. И руки так горели. Я думала, подожгу что-нибудь. Потом упала... и таракан... Но это не обморок был. Я все понимала. Черное болото, - я говорила медленно, воскрешая в памяти пережитое. - И я сама стала темной тогда... Это страшно.

   В Танином взгляде отразился ужас. Она инстинктивно откачнулась.

   - Да не бойся, прошло уже. Как не со мной все было. Помню, что было больно, и оно все хотело от меня чего-то, а я знала, что убьет, нужно защищаться, бить самой.

   Я замолчала, прервав свой сбивчивый рассказ. Понятно, словами не передать то, что видела. Таня вроде не должна подумать, что я сошла с ума, она верит мне почему-то. А вот я сама себе не верю.

   - Ах да, и офис. Когда мы подъехали к нему, снова стало страшно, и показалось, что здание живое, от него просто разило опасностью. Я не смогла войти даже в холл. И охранник так присматривался ко мне, будто я преступница. Бывают такие галлюцинации? Может, мне к психиатру пора?

   - Ты серьезно? - усмехнулась Таня.

   - В том-то и дело, что после случая на перекрестке я знаю, что все это по-настоящему. В отключке я творила такие интересные вещи, и, представляешь, знала, что происходит и зачем. Если бы не очнулась - еще неизвестно, что вспомнила бы. Но я и сейчас могу повторить то, что делала тогда, помню каждое движение. Я реально владею всем этим, и могу даже убить. Внутри как радар какой-то, постоянно прислушиваюсь к себе и замечаю, что вокруг воздух сгущается, становится трудно дышать. И страх... Кто-то пытается нейтрализовать меня, или, наоборот, вынуждает защищаться, чтобы я побыстрее научилась использовать свои способности. Или гипноз, только кому и зачем это нужно?

   В полутьме я не видела Таниного лица.

   - Прости, совсем забыла о тебе. Это ведь не твои проблемы. Я не могу предсказать, что случится дальше. Одно ясно - мне грозит опасность. И пока тебя не трогают, может, не стоит быть так близко?

   Горько было это говорить, но необходимо.

   - Ты и так сделала для меня больше, чем кто-либо...

   Таня перебила меня.

   - Молчи. Не говори ничего. Зачем тогда друзья, если в трудный час не на кого опереться. Я с тобой, Ань. Больше того - завтра напишу заявление на работе и возьму отпуск. Как думаешь?

   Я не ответила. Только вздохнула и благодарно пожала ее руку.

   Таня помолчала, собираясь с мыслями, и, вздохнув, сказала:

   - Думаю, тебе пришло время узнать кое-что о Яне...

   У меня все вылетело из головы, я поняла, что сейчас будет что-то важное, и настроилась слушать.

   Раздался звонок в дверь.

   Мы обе дернулись, как от удара током.

   - Кто это может быть? - прошептала Таня.

   Я только пожала плечами. Но пошла в прихожую, на цыпочках прокралась к двери, прислушалась. Угрозы не чувствовалось, тот, кто был в подъезде, не пугал меня. Скорее, наоборот, от него исходило ощущение покоя и защиты. Я открыла дверь.

27

 Я открыла дверь и вопросительно уставилась на гостя. Незнакомец - весьма симпатичный, на мой взгляд, мужчина лет тридцати, явно спортсмен - судя по стойке и осанке. Не бандит - одет скорее как менеджер среднего звена, хотя ему больше пошла бы спецназовская форма. Но и приличный серый костюм и удлиненная куртка из тонкой кожи весьма неплохо смотрелись на его фигуре. Приятный, но выражение лица - ух, просто скала, а не человек. Встретив мой оценивающий взгляд, он улыбнулся, и я не смогла сдержать ответной улыбки - так обаятельно заиграли ямочки на его щеках.

   Мне сразу стало ясно, что он - именно гость, не ошибся дверью и не праздно постучался.

   - Здравствуйте.

   - И вам того же.

   - Меня зовут Максим, я из службы безопасности банка "Регарт", и хотел бы поговорить с вами об аварии, в которую вы попали... - он достал из кармана удостоверение, развернул перед моим лицом. Я не запомнила фамилию, но фото точно было его.

   - Какое отношение к этому имеет банк? - сухо спросила я.

   - Видите ли, погиб наш сотрудник. И нам важно самим узнать об обстоятельствах его смерти.

   Мне стало холодно, горько и совестно. Человек умер, конечно, они имеют право узнать подробности.

   - Проходите.

   Я посторонилась.

   Он прошел, и прихожая стала тесной. С его ростом - на голову выше меня, он, казалось, задевал макушкой светильник. Аккуратно разулся, куртку повесил на вешалку, обдав меня волной приятного парфюма. Замер передо мной, сложив руки в замок. Терпеливо так, спокойно ждал, пока приглашу в комнату.

   - Прошу, Максим, - вздохнула я.

   На шум вышла Таня, они с визитером уставились друг на друга.

   - Здравствуйте,- поздоровался гость, она кивнула в ответ.

   - Это моя подруга Татьяна.

   Она с каменным лицом прошла на кухню. Он посмотрел ей вслед немного дольше, чем нужно для простого интереса.

   Примерно полчаса я добросовестно рассказывала все, что помнила. Максим задавал вопросы и записывал что-то в блокнотик. Но почему-то он мало интересовался своим коллегой, а больше спрашивал про меня: как привезли в больницу, что было потом, какие я получила повреждения, сколько пролежала там, и так далее. Я даже ляпнула про Таню, но прикусила язык - о таком лучше молчать. Но поздно - он уже заинтересовался.

   - Это та Татьяна, что встретила нас в прихожей?

   - Да, мы с тех пор дружим, - неохотно ответила я.

   - Могу я с ней побеседовать?

   - Да, наверное, - пожала плечами я. - Может, чаю?

   Он согласился, и мы прошли на кухню.

   Таня стояла у окна и курила. Нервничала.

   "Все еще обдумывает наш разговор, - подумала я. - Скорее бы Максим ушел и продолжим, не забыть бы, что она собиралась рассказать о Яне".

   - Танюш, Максим расследует обстоятельства аварии и захотел спросить у тебя кое-что, как ты на это смотришь?

   - Мне уже задавали вопросы следователи.

   Она сложила руки замком на груди. Я невольно поймала себя на мысли, что они с Максимом отлично смотрятся рядом, оба такие суровые на вид, и во внешности есть что-то похожее.

   - Простите, я не из милиции. Погибший - мой коллега.

   - Хорошо, спрашивайте.

   Они уселись рядом на диване, а я пошла накрывать на стол. Не слушала, о чем они говорят, задумалась о своем, причем ничего конкретного в голове не вертелось, так, обрывки мыслей. В основном, конечно, о том, как мы целовались в лифте. Губы растянулись в улыбке, руки машинально резали хлеб, и я спохватилась только тогда, когда искромсала весь батон. Отложила нож и тут же в кармане завибрировал телефон. Еще не посмотрев, кто, поняла: Сережа. Смутилась, вышла в коридор, на ходу доставая трубку.

   - Привет, - его голос просто сочился нежностью. - Я уже соскучился.

   - Честно? - счастливо выдохнула я.

   - Честно. Всю дорогу думал о тебе.

   - И что думал?

   Я почувствовала себя пятнадцатилетней влюбленной дурочкой. Глупо улыбаясь, несла всякую чушь, попутно ковыряя ногтем рисунок на обоях.

   - А ты пахнешь ванилью, - прошептал Сережа в трубку, и стало жарко и душно.

   Мы договорились о встрече назавтра, решили, что пойдем в торговый центр, где есть детская комната, и там пофотографируем Стасика. На прощание он назвал меня Анютышем, и я растаяла.

   Отключив телефон, не торопилась убрать его в карман, гладила светящийся экран, будто он хранил Сережино тепло.

   Вдруг меня привлек шум у входной двери. Я вздрогнула и присмотрелась. Звук напоминал тихий скрежет. Я подкралась к двери, прижалась к ней, прислушиваясь, и вздрогнула: снаружи определенно чем-то скребли по дверному полотну. Я отпрянула, на цыпочках прибежала в кухню и, задыхаясь от страха, шепотом сказала:

   - Там... Там... за дверью... кто-то есть.

   Ни слова не говоря, Максим встал, прошел в прихожую, ступая тихо, неслышно. Мы крадучись пошли за ним. Он вынул из-за пояса сзади пистолет, а мы с Таней вздрогнули и прижались друг к дружке. Макс прижал палец к губам, жестом показал нам, чтоб ушли. Мы спрятались за дверным проемом кухни, и тут замок отчетливо щелкнул, ручка медленно повернулась и дверь стала открываться.

   Дальше все понеслось, как в калейдоскопе. Я завизжала, темный силуэт, скользнувший в открытую дверь, замер, Макс, стоявший за дверью, изо всех сил обрушил на голову грабителя рукоятку пистолета. Тот мешком рухнул на пол.

   У меня все поплыло перед глазами, пол стал вязким, темным, вздулся пузырями, как кипящий гудрон, и я с ужасом увидела, что погружаюсь в эту склизкую грязь.

   Таня схватила меня за руки, тянула и кричала:

   - Аня! Держись за меня, не закрывай глаза, дыши!

   Я помотала головой, картинка снова сменилась на нормальную обстановку моей квартиры, но ненадолго - спустя мгновение все снова поплыло. Я услышала жесткий голос Макса:

   - Бери документы и верхнюю одежду, быстро!

   Что-то холодное коснулось моих губ.

   - Пей!

   Я послушно глотнула, жидкость обожгла небо, горло сдавило, я раскашлялась и снова очнулась. Увидела, что лежу на полу, мою голову держит Максим, лицо его бледное, сосредоточенное. Он снова поднес мне фляжку.

   - Выпей еще.

   - Ч-что это? - выдохнула я.

   - Отвар. Это нужно.

   Я послушно выпила, снова поперхнулась, но голова стала совсем ясной.

   Прибежала Таня, держа в руках наши сумки.

   - Возьми ее обувь, спускайся к машине. Дверь не закрывай, - скомандовал Макс, накрыл меня шубкой, подхватил на руки и понес. Я чувствовала неимоверную слабость. Холод обжег мои босые ноги, но это даже взбодрило. Пискнула сигнализация, Макс открыл дверцу автомобиля, опустил меня на сиденье. Я моментально замерзла и задрожала, ноги покрылись гусиной кожей.

   Прибежала Таня, села рядом со мной и я заметила, что ее тоже бьет дрожь. В темноте мне не было видно ее лицо, она нашла мою руку и крепко сжала.

   - Как ты? - спросила она.

   - Нормально. Что происходит вообще?

   - Не знаю. Ты снова упала в обморок.

   - А Макс... куда он нас собирается везти?

   - Ой, я не знаю, - едва не плача, ответила Таня. - Но уж лучше с ним, чем там...

   Макс вернулся, сел за руль, завел движок, но свет включать не стал. Мы замерли, испуганно прижавшись друг к другу.

   - Ну что, с Богом, - тихо сказал он, выжал газ и потихоньку поехал по слабо освещенному двору. В арке включил фары и, едва вырулив на проспект, рванул в противоположном от центра направлении.

   Виртуозно петляя между машин, он смотрел в зеркала заднего вида, достал телефон, не глядя, набрал номер.

   - Алло! Вань, ты где? Давай ко МКАДу, подстрахуешь. Да, я с пассажирками. Двумя. Скажи нашим.

   Отключился, и дальше мы продолжили путь в тишине. Он выглядел напряженным, руки сжимали руль так сильно, что побелели костяшки. Я практически пришла в себя, почувствовала его страх, но и решимость, силу, смелость - настоящий боец. И защитник. На сердце стало тепло, дрожь прошла. Я улыбнулась, сжала Танину руку, положила голову ей на плечо. Она все поняла. Погладила меня по ладошке и глубоко вздохнула.

   На развязке МКАДа Макс притормозил, затем помигал фарами, и за нами пристроилась еще одна машина. Мы медленно двинулись, влились в бурное, несмотря на позднее время, движение на трассе и спустя несколько развязок свернули на боковую улицу. Там уже Макс немного расслабился, его плечи опустились, руки стали свободнее, он повернулся вполоборота к нам и весело сказал:

   - Ну что, девчонки, едем в гости к друзьям. Бояться не надо, никто вас не тронет. Теперь не тронет. Там вы будете в безопасности. Понятно?

   Мы переглянулись и кивнули. Я знала, что он говорит правду. А Таня просто верила мне.

28

 Чем дальше уезжали мы от столицы, тем больше меня раздирали противоречия. С одной стороны, вдалеке от того кошмара, что едва не свел меня с ума, я успокоилась и расслабилась. Опять же, я чувствовала в Максиме защитника, опору. Конечно, могла и ошибаться. Но, если уж выбирать между ламинатом, полюбившим превращаться в зыбучее болото и неожиданной помощью от человека, судя по всему, что-то в этом понимающим, - выбор ясен. В голове все перемешалось. Эти видения по-прежнему оставались для меня загадкой: то ли мой поврежденный аварией мозг играет воображением, то ли и впрямь мир сошел с ума и наделил меня способностью видеть свои метаморфозы. Однако, домушник, скользнувший во вскрытую дверь, вовсе не был призрачным. И трудно представить, что кто-то в здравом уме отправился бы на промысел в то время, когда все приличные люди дома и не спят. Нет, он пришел не грабить. А зачем?

   По ощущениям, за мной охотились. Я могла лишь догадываться об их целях, но думала так: Максим искал меня, чтоб защитить, тот, в черном, пришел что-то разнюхать, а может, даже и убить. Но больше всего меня беспокоило то, что заставляло пениться пол в ванной. Это не фокусы и не гипноз. И, что хуже всего, оно действительно могло меня убить. Попытки сопротивления его не испугали. Я просто не увидела всей реальной мощи этого чудовища. Оно играет со мной... Хочет сломать, довести до безумия. Зачем? Надеюсь, Макс хоть что-то объяснит мне.

   - Максим!

   - Да? - не оборачиваясь, ответил он. Таня, дремавшая на моем плече, сонно встрепенулась.

   - Все-таки куда мы едем?

   - Я же сказал - к друзьям.

   - А это прилично - являться посреди ночи в полуголом виде?

   Он хохотнул и весело ответил:

   - Вам, Анна Александровна, там будут рады в любом виде.

   - Это кто-то из банка? Служба безопасности?

   - Вы необыкновенно проницательны. Но - скорее нет. Подождите, вам все расскажут. Я не могу - нужно следить за дорогой.

   Несмотря на скудность информации, мне понравился тон, которым общался со мной нечаянный спаситель - как с давно знакомым человеком, или даже родственником.

   - Ехать еще долго. Поспите! - предложил он, и я поняла, что и впрямь очень устала. В машине так тепло и уютно, шум мотора почти не слышен, тихонько жужжит печка, мурлычет радио - просто фоном, на лобовое стекло падают снежинки, а свет фар выхватывает бесконечное полотно дороги. И елки, елки, елки...

   Проснулась от того, что машина остановилась. Вскинула голову, соображая, где мы, увидела, что уже рассвет. Сколько же мы ехали?! За окном были все те же елки, припудренные инеем, впереди раскинулся поселок, перегороженный шлагбаумом.

   "Зона..." - мелькнула мысль, и неприятно заныло под ребром. Однако охранник не походил на военного - хоть его плечо оттянул ремень автомата, форма была, скорее, штатного типа. Максима он знал, они поздоровались за руки. Оба подтянутые, спортивные, примерно одного роста - но охранник в куртке-пуховике, а Макс в кожанке. Они говорили, возле их губ курился парок - похоже, хорошо подморозило. Что-то обсудили, Макс махнул рукой в сторону машины, охранник присмотрелся, на его лицо набежала тень - не то испугался, не то огорчился. Покивал и ушел в свою будку - открывать.

   Макс вернулся за руль, Таня заворочалась рядом на сиденье, но не проснулась.

   - Приехали, - шепотом сказал он мне, полуобернувшись. - Сейчас согреетесь и выспитесь.

   - Что это за место? - так же шепотом спросила я.

   - А, это наша секта, - на полном серьезе ответил он, а я въехала в поселок с изумленно распахнутым ртом.

   Домики вокруг были не из бедных, но и не кричаще - дорогие. Аккуратные, большей частью деревянные, но большие. Так и напрашивалось слово "терема". Причем, не новые, дворы обжитые, деревья высокие. И заборы чисто символические - похоже, и впрямь община, люди не таятся друг от друга. Я поискала глазами церковь. Фух, есть, вдалеке крест позолоченный над невысоким храмом.

   Машина меж тем подъехала к дому, где нас ждали. У ворот, кутаясь в накинутый на плечи полушубок, стоял коренастый старик, с белой бородой, густыми седыми волосами почти до плеч. Ну прямо Дед Мороз, - мелькнула мысль и я едва не рассмеялась. Макс подрулил к крыльцу. Я обернулась - старик запер деревянные створки ворот на засов, и шел к нам.

   - Не стой на морозе, озябнешь, - пробасил он, проходя мимо меня, выскочившей из машины в сапогах на босу ногу. Протопал по широкому крыльцу к двери, открыл ее и выпустил облако то ли дыма, то ли пара. Запахло выпечкой. Мой желудок тут же напомнил о том, что я и не помню, когда ела в последний раз. Максим легонько подхватил меня под локоть:

   - Пойдемте, Анна Александровна, милости прошу к нашему шалашу.

   Таня тоже вышла, сонно оглядывалась, помятая, взъерошенная как воробей. Макс посмотрел на нее, хмыкнул. Она сердито скривилась, но пошла за нами.

   За дверью открылась небольшая комнатка, я ее сразу окрестила предбанником - вдоль стен только лавки и вешалки для одежды. "А вешалок-то много, видно, народу тут полно", - машинально отметила я.

   Войдя внутрь терема, я как в сказку попала. "Хоромы", - восхитилась про себя, осматривая высокие резные потолки, раскрашенные вручную. По краям - лютики, васильки, в центре - ярко-желтое солнце. А так мило и светло от этого нехитрого орнамента. Ахнула, увидев в углу комнаты большую русскую печь, да к тому же растопленную - за чугунной заслонкой гудел огонь, облизывая прореху над дверцей ярким радужным языком. Под огромным сводом на деревянном противне подрумянивались круглые булки. От них, наверное, и шел одуряющее вкусный запах. Рот наполнился слюной.

   - Глеб, ты чего гостей на пороге держишь? - раздался зычный голос, и в комнату вплыла полная приятная женщина, лет сорока с лишним. Она улыбнулась, и напряжение окончательно отпустило - не может человек с такой улыбкой желать зла.

   - Ну, давайте знакомиться. Меня Машей зовут. Ну, если хотите - тетей Машей, вон вы молодые какие. А это муж мой, Глеб Борисович. Он у нас главный, - махнула она рукой в сторону старика, ворочавшего поленья в печи.

   "Что-то я уже в этом сомневаюсь", - съехидничал мой внутренний голос, а Глеб, будто услышав, усмехнулся в усы.

   - Просто Глеб, - буркнул он, - мне так сподручней.

   - А я... - хотела представиться, но тетя Маша покачала головой, перебила:

   - Аннушка, знаю.

   Я так и замерла с открытым ртом. Оглянулась на Таню, что стояла у порога в замешательстве, по ее лицу поняла, что она удивлена не меньше моего.

   - А откуда? Максим вроде бы не успел вам сообщить?

   - Все объясним, все расскажем, времени будет на то достаточно, - она обтерла руки о передник, жестом пригласила пройти дальше, в коридор. - А пока накормим. Вы ведь голодные, небось?

   И, не дожидаясь ответа, пошла в двери, из которых и появилась. Нам ничего не оставалось, как пойти за ней.

   Длинный коридор вел вглубь дома, из него же лестница вела на второй этаж. Комнат, как видно, было немало. Мы свернули в боковую дверь и попали в столовую: в центре зала расположился огромный круглый стол, а на нем... мама дорогая! - чего только не было! От обилия разносолов голова закружилась. Максим уже сидел за столом, но не ел - как видно, ждал нас. Мы торопливо сполоснули руки и уселись на свободные стулья рядом. Подошел Глеб, занял место напротив. Он тоже не принимался за еду, просто разглядывал нас. А мне уже было не до смущения, - тетя Маша поставила передо мной тарелку с дымящимся борщом.

   За борщом была картошка, политая маслом, посыпанная свежим укропом, а в дополнение к ней - вкуснейшие котлеты, на закуску - соленые грибочки, хрустящие огурчики, тугие помидоры, взрывающиеся во рту терпким маринадом, и под конец я еще смогла запихнуть в себя пирожок с яблоками.

   Тем не менее, процесс поедания всей этой вкуснятины не помешал мне заметить взгляды, какими награждал Максим Таню. Она ему явно понравилась, даже сейчас - растрепанная, похожая на голодного зверька, терзающего жареную куриную ножку.

   "Дай-то бог", - про себя благословила я подругу и переключилась на хозяина дома. Мы пересеклись взглядами, он смотрел так, словно у меня прямо сейчас должен открыться третий глаз на лбу. Терпеливо ждал, пока поем. А я разглядывала его, и он мне нравился. Чувствовался в нем характер железный, строгость, может, даже суровость. Но и доброта спряталась в паутинке морщин на висках. Кто он? Кто вообще эти люди?

   Сытость и усталость сделали мысли ленивыми, движения - медленными, веки - тяжелыми. Глеб снова усмехнулся, и мне показалось, что его глаза посветлели.

   - Давайте-ка, девчата, спать, - пробасил он, и у меня не возникло ни малейшего желания отказаться.

   Таня смотрела в упор на Макса, он - на нее.

   Я встала из-за стола, тетя Маша позвала меня в коридор, а из него проводила на второй этаж, в комнату, где уже ждала застеленная кровать. Сил едва хватило, чтобы раздеться, и я буквально рухнула на чистую постель, едва успела подумать, что просто счастлива и уснула.

29

  Я отлично выспалась - как уже давно не бывало. Без снов - провалилась в теплое облако мягкой постели, и открыла глаза, когда вовсю светило солнце, сквозь плотные занавески подглядывало за мной. Я блаженно потянулась, не торопясь вставать. Осмотрела комнату, наконец-то. Довольно просто, чистенько и уютно - как в хорошей домашней гостинице. Значит, этим людям привычно принимать постояльцев.

   События прошедших дней теперь предстали перед глазами иначе, не так, как вчера. Отдохнувшее сознание разложило по полочкам все загадки и предложило решать их последовательно. Итак, первое: прошлой жизни больше нет. Я не могу вернуться домой, хочется верить, что пока. Впрочем, думаю, и потом тоже. Долго мне еще будет мерещиться плывущий под ногами пол и черная тень в узкой полоске света. Кстати, эти погружения в морок будут преследовать меня, где бы ни находилась, или это явление ограничено моей квартирой? Хорошо бы посоветоваться с кем-то знающим, а с кем? Не подойдешь к первому встречному, велика вероятность, что он просто покрутит пальцем у виска.

   Вопрос второй: как мне относиться к людям, приютившим меня? Да, они производят очень хорошее впечатление, но я по-прежнему не знаю о них ничего. С какой стати им вздумалось мне помогать? Откуда они меня знают? Почему ждали вчера? У меня сложилось впечатление, что они давно за мной наблюдали, и ничуть не удивились моему появлению. Почему?

   И, наконец, вопрос третий. Как быть с Таней? Конечно, я очень привязана к ней, но у нее своя жизнь, работа, друзья, дела, а она вынуждена мотаться за мной, как хвост. Причем, кажется, именно я так влияю на нее. Никогда не замечала за собой властности, но иногда ловлю себя на мысли, что не спрашиваю Таню, хочет ли она быть со мной рядом, исполнять мои капризы и разделять все выпавшие на мою долю трудности. Может, стоит собраться с духом и перестать держаться за нее, отпустить - пусть живет своей жизнью и не рискует понапрасну? От этой перспективы заныло в груди, заранее стало холодно и одиноко. Но, наверное, я должна это сделать.

   Осталось самое важное. Сережа. Что мне делать с ним теперь? Имею ли право лезть в его жизнь, сама обвешанная проблемами, как новогодняя елка шарами? Он только-только начал оттаивать после смерти Яны, а тут еще переживать за меня... Хотя, как сейчас остаться без него - тоже не представляю. Как забыть, как отказаться от того, что обещало счастье? Да я уже скучаю по нему, хоть расстались совсем недавно, и голос в телефоне еще не успел забыться. А ведь мне, возможно, придется уехать еще дальше, бежать, и, может, надолго, если не навсегда...

   От этой перспективы настроение окончательно прокисло, я с тяжелым вздохом завернулась в одеяло с головой, как в кокон, и пожелала уснуть до тех пор, пока не найдутся ответы на все вопросы. Под одеялом было темно и душно, и на секунду я будто вернулась в свой обморочный сон. Вспомнилось ощущение липкого прикосновения к коже, мерзкий шепот, похожий на скрежет железа о стекло. Меня передернуло от брезгливости.

   Нежиться в постели расхотелось. Я встала, оделась, накинула покрывало на кровать и вышла из комнаты.

   В коридоре царила полутьма, наполненная запахами вкусной еды, чистоты, домашнего уюта и приближающегося праздника. Я не удивилась бы, обнаружив в соседней комнате большущую елку, хоть до праздника еще две недели.

   Спустившись по лестнице вниз, я вошла в столовую и нашла там тетю Машу.

   - Проснулась? - весело поинтересовалась она, вытирая только что перемытые тарелки.

   - Ага, - смущенно ответила я, - доброе утро!

   - Да какое утро, день на дворе! Как спалось? Ты голодная, наверное? Давай-ка, умывайся и садись за стол.

   Я почувствовала себя девочкой, будто каким-то волшебством вернулась в детство - то, где еще была жива бабушка. Только она так командовала, а я ее любила и слушалась, хоть и проказничала, конечно. Мама всегда меня баловала, обращалась исключительно с просьбами и говорила, как с маленькой. Почему-то это жутко раздражало. А сейчас стало так спокойно, показалось, что мудрая и взрослая тетя Маша запросто разрешит все мои трудности и на все вопросы найдет ответ.

   - А где все? - спросила я, усаживаясь за стол и накидывая белоснежную накрахмаленную салфетку на колени.

   - Да кто где. Кто тебя больше интересует?

   - Ну... Таня.

   - Они с Максимом поехали к ней на работу, написать заявление на отпуск. Тебе-то писать не надо, ты и так в отпуске.

   - Откуда вы знаете? - удивилась я.

   - А мы все знаем, - ответила она, так, что я ни на секунду не усомнилась в ее словах.

   - Ну, тогда, может, меня просветите? - Тон получился излишне суховатым, и я тут же об этом пожалела.

   - Конечно, просвещу. Ты ешь пока, а я расскажу.

   Она поставила передо мной тарелку с янтарно-желтым куриным супом. "Прямо как бабушкин", - восхитилась я и принялась за еду.

   - Так, с чего начать-то? Поселок наш называется Белоозерск, и существует он так давно, что уж никто не вспомнит, сколько ему веков.

   - Лет, вы хотели сказать? - поправила я ее по своей журналистской привычке.

   - Нет, именно веков, - улыбнулась она. - Видишь ли, он не совсем обычный. На карте его нет, к нам не ездят городские почтальоны и врачи, и вообще, если спросишь о нас в городе - никто не подскажет. Народ тут у нас необычный. То есть, для тебя-то обычный, а вот для непосвященного... Принято называть нас по-разному, кто экстрасенсами, кто ведунами, ворожеями. Но мы не особо беспокоимся о правильном прозвании, для нас городские - чудаки, а мы-то самые что ни на есть нормальные.

   Я от удивления забыла про еду.

   - Это как, целый поселок колдунов?

   - Нет, милая, колдуны - это не к нам. Про них еще отдельное слово будет. А мы просто умеем видеть и слышать, и говорить с душой, управлять силами природы и даже исполнять желания. Да-да, - рассмеялась она, заметив мой изумленный взгляд. - Каждый в меру своих способностей. У меня вот они средненькие, я большей частью тут, на кухне, ворожу.

   - Это да, готовите вы просто чудесно, - тепло откликнулась я.

   - Ну, вот и все мое волшебство, - развела она руками. - Глеб, мой муж, помнишь его? - он-то посильнее. Потому и ходит в Старейшинах. Максим - наш сын, защитник, опора во всех делах.

   - А как же банк, служба безопасности? - уточнила я.

   - Это все есть, - махнула она рукой. - Все по-честному, и банк имеется, и Максим там как раз безопасностью заведует. Только в одном пришлось слукавить.

   - Это не их коллега разбился тогда? - перебила я, осененная догадкой.

   Она кивнула.

   - Ну, надо же было как-то к тебе подобраться, не напугать. А ждать уже некогда было.

   - Вы все чувствовали? - продолжала я удивлять саму себя догадливостью. - Значит, все то, что сводило меня с ума, действительно существует?

   - Ох, этого мы и боялись, что ты себя в сумасшедшие запишешь, - вздохнула она. - Слишком резко все на тебя свалилось. Природу твоего дара еще нужно выяснить, но он так ярко проявился только после аварии, до нее не было всполохов... в вашем районе, по крайней мере.

   - В каком смысле? - опешила я.

   - Есть у нас люди, которые колебания сил ощущают, ну как в том мире Гидрометцентр, - пошутила она. - Только нас не погода интересует, а вспышки ментальной энергии - ну или магии, если так понятнее. Каждую рассматриваем, расследуем, кто там безобразничает, баланс нарушает. Боремся, конечно, как можем. Но со всеми-то колдунами не справиться, их развелось сейчас хуже собак. А нас-то все меньше, мало кто остается с чистым сердцем по нынешнему времени. Ну да ладно, баланс все равно сохраняется. И тебя мы почуяли. Ты как звездочка зажглась, дикая совсем, неумелая. Район определили быстро, а вот тебя саму искали долго. Обычно с детства следим за всеми, у кого способности к магии имеются. А тут - иголка в стоге сена.

   - А ведь не только вы искали... - тихо сказала я.

   Тетя Маша снова кивнула, посерьезнела.

   - Не только мы. И, слава Богу, что мы нашли первыми.

   - Не первыми, - добавила я, отодвигая тарелку. - Только что это такое и что с ним делать дальше, я надеюсь узнать у вас.

   - Понимаю. Тут можешь быть спокойна - ты в безопасности. Нас хорошо защищают. Обо всем узнаешь, нам вообще многое предстоит обговорить и решить. Но, самое главное, запомни: пока что из поселка ни ногой! Ясно?

   - Ясно, - согласилась я. - Не очень-то и хочется. Только... Я, наверное, должна буду заплатить за свое проживание тут?

   - Нет, ну вы посмотрите, какова нахалка! - вскипела тетя Маша, уперев руки в бока. Шутливо замахнулась на меня поварешкой: - Еще хоть слово про деньги услышу - не погляжу, кто ты, огрею по лбу! Ты тут своя, поняла? И мы тебе не чужие. Считай, что к родне в гости приехала.

   - С удовольствием! - улыбнулась я. - А кто я?

   Она прикусила язык.

   - Вот Глеб придет, его и пытай. А пока - ешь второе.

   Передо мной на столе появилась тарелка с овощным рагу. Вид и запах его были так чудесны, что я забыла все свои вопросы и принялась поглощать шедевр кулинарного искусства моей новообретенной тетушки.

30

   В прихожей послышались голоса и топот. Дверь открылась, и в комнату вошли Таня и Максим. Они так увлеклись разговором, что не прекратили болтать и при нас. Выглядело это весьма забавно:

   - Здрасьте, теть Маш. Проснулась, Ань? Как дела, как самочувствие? - спросила Таня, скидывая пальто на руки Максиму. - А я тебе говорю, что фигня все эти коллайдеры, ничего у них не получится, - обратилась она теперь уже к нему.

   - Привет, мам. Анна, мое почтение. Да почему не получится-то? Нужно просто соблюсти все технические параметры, воссоздать естественный процесс...

   - Вот именно - естественный! Ты сам-то себя слышишь?

   На нас они не обращали никакого внимания. Даже невооруженным взглядом видно было, то эти двое сошлись как инь и янь: хрупкая, большеглазая амазонка и рослый, плечистый богатырь. Мы с тетей Машей переглянулись, и стало ясно, что она тоже заметила: когда он смотрит на Татьяну, из его взгляда исчезает сталь. И Танечка просто расцвела рядом с ним: глаза горят как лампочки, щеки раскраснелись с мороза - красавица. Мы с тетушкой улыбнулись, подмигнули друг дружке и вышли из комнаты, оставив голубков спорить дальше.

   - Нет, ну а что? - задумчиво сказала она. - Под тридцать уже, пора и о семье подумать.

   - Да-да, - продолжила я, - так можно до старости прождать, мотаясь на "скорой" сутками.

   - А я так хочу внуков, - грустно призналась она, - соскучилась по детскому смеху.

   - У вас Максим - единственный ребенок?

   - Нет, у меня их четверо.

   - Сколько?! - ахнула я.

   - Да, четверо, - с улыбкой повторила теть Маша. - Максим старший, а остальных сегодня увидишь, сын Ванюшка и дочки - Марина и Наденька.

   Позади, в прихожей, к гулу голосов Тани и Макса добавился рокочущий бас Глеба.

   - Пойдем им обед накрывать? - позвала меня тетушка, и мы направились в кухню.

   Для меня, непривычной к большой семье, все пока было в диковинку. И огромные кастрюли с едой, что приходилось готовить на такую ораву каждый день, и удивительное единодушие, царившее в этом доме. Трудно было представить, чтоб кто-то тут всерьез ругался. Кажется, все эти люди - часть единого организма. Я невольно загрустила о своей судьбе. На фоне чужого счастья собственное одиночество мне показалось просто фатальным.

   Пока мы накрывали на стол, пришли остальные. Первым в столовую ввалился парень лет двадцати, чем-то похожий на Макса, но помельче.

   - Привет мам. Здрасьте, - восхищенно уставился он на меня. - Я и не видел, что вы такая...

   - Привет. Какая? - рассмеялась я.

   - Красивая, - покраснел он. - Темно было, я только шубу видел и волосы.

   - Так это ты нас провожал от МКАДа? - догадалась я.

   - Ага, я.

   - Тоже мне защитник! - снова усмехнулась я, а он обиделся:

   - Чего это? Я, между прочим, черный пояс по таэквондо имею.

   - Да ладно, ладно, шучу я. Значит, ты - Иван?

   - Он самый, - шутливо поклонился парень. - А вы Анна... не Австрийская, случаем?

   - Нет, отечественная, - пошутила я.

   - Чем интересуетесь? Поп, рок, электроданс? Какие игры предпочитаете? Квесты, стрелялки?

   - Во-первых, давай на ты. А во-вторых, я выросла из дискотек, наверное. Мне и клубная музыка уже поперек горла. Да и игры не уважаю, пустое это все, по-моему.

   - Жалко, - скис Ваня.

   - Отстань от нее, сын, помоги вот лучше, - вмешалась тетя Маша, и он со вздохом поплелся за ней.

   Буквально несколько минут спустя пришли девушки - Марина и Надя. Симпатичные, улыбчивые, лет по восемнадцать - девятнадцать обоим, длинноволосые, стройные, ростом с меня. Они казались ровесницами. Только в разговоре чувствовалось, что Марина старше.

   Наконец, все уселись за стол: во главе, конечно, Глеб Борисович, по его левую руку - тетя Маша, потом Иван, девчата, я, Таня и Максим. Ели молча, видно, дети тут так приучены, да и я под суровым взглядом хозяина хотела стать маленькой и незаметной. Потягивала душистый чай, - я-то уже наелась, Иван и девочки разглядывали меня с любопытством, Ваня подмигивал и улыбался, а девчата сами смущались и краснели, поймав мой ответный взгляд.

   Когда с едой было покончено, Глеб пробасил, поднимаясь:

   - Анна, пройдем-ка со мной.

   Все остальные проводили меня взглядом, как на экзамен.

   Он завел меня в кабинет - очень под стать своему хозяину: крепкая грубоватая мебель, просторный диван, накрытый большущей шкурой медведя. На столе - высокая лампа с абажуром, у стен - стеллажи с книгами, обычными: классика, сказки, сборники стихов.

   Глеб, заметив мою заинтересованность, усмехнулся в усы:

   - Что, ожидала книги заклинаний увидать?

   - Ну, типа того.

   - Маша тебе рассказала, кто мы? - спросил он, усаживаясь за стол, а мне жестом указав на диван.

   - Так, в двух словах.

   - Хорошо, тогда повторяться не буду. Ты здесь не случайно и надолго. Нам предстоит разобраться с твоим даром, узнать, что ты можешь и систематизировать твои умения. Ты должна научиться сама управлять своими способностями.

   - А откуда он у меня, дар-то? - спросила я. - Может, он пройдет сам собой, как вирус?

   - Не похоже. Такой силы выбросов я давно не помню.

   - Каких выбросов?

   - А сама не понимаешь, что ли? Мы, было, подумали, что заезжий кто развлекается. Сначала на перекрестке: пришлось парню мозги на место вправлять, едва в себя привели, к машине подходить боялся. У самих чуть ум за разум не зашел: такая дикая, необузданная сила - и на улицах города. Благо, что ты не принялась чудить направо и налево. А то могла таких дел натворить! За тобой оттуда след потянулся. Потом, когда уже ловцы стали кружить, как воронье, вокруг твоего дома, мы всерьез забеспокоились.

   - Ловцы? - удивленно переспросила я.

   - Ну да, так мы их называем. Охотники, ловцы. Те, кто ищут таких, как ты, и высасывают подчистую.

   - Что высасывают? - не поняла я.

   - Не кровь, знамо. Вампиры - из другой оперы. Силу.

   - И что тогда? Смерть?

   - Ну, все смертны, - вздохнул Глеб. - Тем, кто лишился дара, остается либо доживать, как обычный человек, либо...

   - Что либо?

   - Душу заложить. Многие соглашаются. И без души живут. Зато не болит, не тянет.

   - Как это возможно? - не могла поверить я.

   - Есть технологии, - отмахнулся он. - У кого от природы тоже дар такой, кто заклинаниями, артефактами, а еще умельцы появились - уже и химией умудряются.

   - А зачем? - похолодела я.

   - Да как же! Для них твоя сила - лучше наркотика. Высосет любой из них тебя и получит на блюдечке все, что пожелает: власть, богатство, даже бессмертие.

   - Бессмертие?!

   - А ты как думала? Правда, это уж высший пилотаж. Бессмертных крайне мало. А знаешь, почему?

   - Почему?

   - Потому что еще надо поймать тебя, сломать и усыпить так, чтоб ты сама не сопротивлялась. Да и мы не допустим.

   - А почему именно я?

   Он тяжело вздохнул.

   - Видишь ли, какое дело... Дар - он ведь у всех разный. У кого-то кровный, от предков передается, к целительству, ясновидению, внушению, предсказаниям, погодники, опять же. У кого - приобретенный, через книги, обучение, ну там попроще будет, все-таки, пока выучишься - года пройдут, уже и память не та, и амбиций поменьше. А вот таких, как ты - единицы.

   Он замолчал, собираясь с мыслями. Я терпеливо ждала.

   - Ты - абсолют. То есть, в принципе, можешь все.

   - Ух ты! - восхитилась я.

   - Погоди ухать. Это и ответственность огромная, между прочим. И управлять собой ты не умеешь совершенно. Понимаешь?

   - Кажется, да, - согласилась я.

   - Девчонка ты еще. Твоя сила - это все равно, что обезьяне дали пулемет, прости за сравнение. Но дело даже не в этом.

   - А в чем?

   - Видишь ли, недавно кое-что произошло.., - он замялся. - Нечто странное, чего мы не можем понять. И как ты к этому причастна - вообще не ясно. А то, что причастна - без сомнений, двух таких в одно время в одном месте никак не могло оказаться. Тем более что это было еще до твоей аварии.

   - А что было-то?

   - Да неприятное событие... Была вспышка, сильная, сошлись Ловец и кто-то из наших. Кто они - не знаем. Кто выжил, кто погиб - не знаем. Но баланс пошатнулся сильно, наши предсказатели чуть с ума не сошли. Но самое плохое началось потом. Темноты много стало, и с каждым днем все больше.

   - А что это? - глупо ляпнула я, потому что ничего умного в голову и прийти не могло, извилины в трубочку свернулись от всех этих новостей.

   - Да не думай, о чем не надо. Тьма пришла в наш мир, понимаешь? Кто-то воскресил того, кого не следовало. Такая сила редко встречается, знаю лишь несколько таких случаев в истории.

   - Так это Ловец? - осторожно спросила я.

   - Предположительно да, - задумчиво ответил Глеб Борисович, - хотя не исключаю, что и Светлого могли высосать... Темный обрел большую силу. И как его приструнить теперь - задача непростая. А хуже того, что он охотится за тобой.

   - За мной?! - ужаснулась я, поняв, о чем он говорит. То, что пыталось меня убить...

   - Если он возьмется за тебя всерьез, мы не сможем помочь, - сказал Глеб, глядя мне прямо в глаза. - Тут, у нас, ты пока в безопасности. Сохранить тебя - наш долг. От ловцов мы тебя укроем, сил хватит. Хотя, ты им очень нужна. Но когда в игру вступит он... Будем думать. И, если уж случится война - будем биться до последнего.

   - Какая война? - У меня почему-то застучали зубы.

   - Это не твоя забота, - ответил Глеб, вставая. - Тебе нужно тут тихонечко сидеть и заниматься, заниматься и заниматься. Ты должна быть готова...

   Я тоже встала, пошла к выходу, едва сдерживаясь, чтоб не расплакаться.

   - И все-таки, что же случилось тогда, в октябре... - задумчиво протянул он мне вслед.

   - Я могу рассказать. - В дверях стояла Таня. - Анечка, не обижайся, можно, я поговорю с Глебом наедине?

   Меня, конечно, это обидело, но я это гордо проглотила, задрала нос и вышла в коридор с видом оскорбленного достоинства.

   Дверь за мной закрылась, и за ней невозможно стало ничего расслышать, тем более, что в коридоре обнаружился Максим, ожидающий Татьяну. Он на меня осмотрел насмешливо, и ничего не оставалось, как выйти в гостиную. А потом, подумав и прихватив телефон, я накинула шубку и вышла на крыльцо.

31

  На улице уже совсем стемнело. На черном, высоком небе бисером рассыпались звезды, месяц только-только родился, тонкий ясный серп повис над поселком. Тишину морозного вечера нарушал только лай дворовых собак. И чего им неймется? Наверное, так они разговаривают между собой, делятся событиями за день: кого чем кормили, сколько кошек удалось напугать, сколько машин проехало мимо по дороге. Просторный двор перед домом чисто убран от снега, у крыльца стояла машина Максима, но вплотную к дому пристроен гараж, там могут быть и другие авто. У забора раскинула ветви высоченная ель. Летом, может, приятнее смотреть на сирень или яблони, но сейчас она, вся укрытая снегом, смотрелась внушительно - как огромная Снегурочка. Были бы в доме маленькие дети, наверняка построили бы шалаш под ее ветвями.

   Я зашла за елку и достала телефон. Весь день он был выключен, потому что я знала: Сережа позвонит. И не была готова к разговору. Нажала на кнопку, заиграла музыкальная заставка, на экране появились словами приветствия. Едва поднялась лесенкой шкала сети, одно за другим посыпались сообщения: абонент такой-то звонил вам, прислал голосовое сообщение, смс. Я не стала их открывать, знала, что там. Нажала кнопку вызова.

   - Алло! - Его голос звучал глухо, как видно, он обиделся, решив, что я его избегаю.

   - Привет.

   Только теперь я поняла, в каком напряжении была все это время. Сама от себя не ожидая, тихонько всхлипнула и заплакала.

   - Аня! Ты что, плачешь? Что случилось? - он встревожился.

   - Нет, ничего, - прогнусила я. - Просто меня какое-то время не будет.

   - Где ты? Что с тобой? - он уже почти кричал.

   - Не волнуйся, я у друзей.

   Слезы лились рекой, и я сама не понимала, почему. Скорее всего, очень-очень соскучилась. Или просто страшно, и хочется прижаться к нему, закрыть глаза и поверить, что он защитит от всех бед.

   - Скажи адрес, я приеду.

   - Да куда приедешь, тут лес кругом, - сквозь слезы рассмеялась я.

   - Лес?! Какой еще лес?

   - Ладно, - вздохнула я. - Вчера ко мне в квартиру забрался вор, мои друзья испугались за меня и забрали к себе на дачу. Это за городом, далеко.

   - Та-ак, - угрожающе прорычал он, - что еще за друзья?

   Я уже хохотала, забыв про слезы.

   - Да они мне родственники почти! И по возрасту в родители годятся!

   - Ну это еще куда ни шло, - выдохнул он. - А мужчин там нет?

   - Почему же? У них два сына. Один чуть постарше меня, другой лет на пять моложе.

   Он сердито замолчал. Слышно было только его тяжелое дыхание в трубку.

   - Я и не знала, что ты такой ревнивый, - сказала я с нежностью в голосе.

   - Кто ревнивый? Я? - деланно удивился он. - Ну, ревнивый.

   - Незачем ревновать, - с улыбкой продолжила я. - Мне никто не нужен, кроме... - и прикусила язык.

   - Кроме? - вкрадчиво переспросил он.

   - Ну, ты сам знаешь?

   - Что знаю?

   - К кому я неравнодушна.

   - Откуда же мне знать?

   - Ах, так! - вскипела я. - Еще слово и обижусь!

   - Ладно-ладно, больше не буду, - сдался он. - А если серьезно, то я тоже... неравнодушен. К тебе.

   Для меня все стало неважно - мир растворился в звуке его голоса, нежности, теплоты, льющейся из телефонной трубки, я закрыла глаза и погрузилась в долгожданное тихое счастье.

   В дом я вошла в таком романтически-возвышенном настроении, что не сразу заметила перемену в окружающих. Лишь когда очнулась в комнате, где все домашние, включая Таню, сидели молча, наблюдая за мной, словно я начну показывать фокусы, насторожилась. Как-то неуютно стало сразу, будто от меня одной утаилось то, что знают все. Потом вспомнила: как раз перед тем, как мне уйти на улицу, Таня завела разговор с Глебом. Что же она ему такого сказала, что он смотрит на меня так? А остальные, вероятно, все узнали от него. Я решила было обидеться, но тут хозяин встал, хлопнул в ладоши:

   - Так, нечего тут без дела ошиваться! Давайте-ка, дочки, Иван - за книги, Максим, пойдем со мной.

   Суровый дядька. Кстати, телевизора у них я не заметила. Похоже, не приветствуется у них праздное времяпровождение. Хотя, у Вани есть компьютер.

   Все разошлись, мы с Таней остались вдвоем.

   Она подошла к печи, по обыкновению затопленной, опустилась на колени перед заслонкой, открыла, уставилась на тлеющие угли. Глаза ее блестели, в них отражались яркие всполохи, мне вдруг захотелось выключить свет и подойти к ней. Что и сделала.

   - Ты ничего не хочешь мне сказать? - тихо спросила я ее, усаживаясь рядом.

   Она покачала головой, не отводя взгляда от углей. Я не настаивала. Решила подождать и прислушаться к ее настроению. А оно было странным.

   - Чего ты боишься?

   Ее глаза наполнились слезами. Блестящие дорожки прокатились по щекам, а она не вытирала.

   - Боюсь, да. Всего боюсь. - Она говорила прерывисто, через силу. - Зачем люди любят, скажи мне? Пока человек ни к кому не привязан, он свободен. Любовь сковывает по рукам и ногам, заставляет постоянно дрожать от страха за того, кто дорог. - Она всхлипнула и обняла меня. - Я за тебя теперь боюсь. За Макса.

   - Солнышко мое! - Я расплылась в улыбке. - Это же прекрасно, что ты любишь! Смотри, всего пара дней прошла с нашего разговора, а ты нашла свое счастье!

   - Да какое счастье? Сама себя ругаю, а сопротивляться не могу - тянет. Зачем оно мне? Снова обжечься? Я не способна быть с кем-то, характер не тот. И все равно разбежимся...

   - Дурочка, - я подняла пальцами ее лицо. - Он тоже любит.

   - Да с чего ты взяла? - она отпрянула и снова уставилась на огонь.

   - Ты не забыла? Я просто чувствую.

   Таня посмотрела на меня.

   - Но и ты можешь ошибаться.

   - Не веришь - не надо, - пожала я плечами. - Ничем не могу тебе это доказать. Разве что посоветую послушать свое сердце. Или и ему ты не веришь?

   Она смущенно улыбнулась. Оттаяла, наконец.

   - Ну, так скажешь, о чем вы говорили с Глебом?

   - Да ты и сама знаешь, - вздохнула она. - О Яне.

   - А какое отношение она имела к тому, что он рассказывал?

   - Так это ведь она тогда... В ту ночь она исчезла. Я думала - маг все-таки уничтожил ее. А потом...

   Она замолчала.

   - Подожди, как в ту ночь? Она же в сентябре умерла?

   - Аня, - Татьяна говорила тихо, глядя мне в глаза. - Яна вообще не умерла.

   Какое-то время я сидела, ошарашенная, собиралась с мыслями, не зная, что сказать. Таня тоже молчала, помешивая кочергой угли.

   - Не думай, физически ее нет на земле, - продолжила она. - Жива ее душа.

   - Да? - осторожно спросила я. - И где же она?

   - Я часто с ней общаюсь. Она замечательная.

   Я оглянулась на всякий случай, ожидая увидеть что-то типа привидения.

   - Тань, ты серьезно?

   - Нет, конечно, - ответила она, вставая. - Пошутила я. Она жива в моей памяти, в сердце. И общаюсь я с ней - вымышленной.

   - Ну и шутки у тебя! - обиделась я. - Предупреждать надо. Я привидений боюсь.

   Таня расхохоталась и так заразительно, что и я засмеялась, сама не зная, от чего.

   Зажегся свет, в комнату вошел Глеб.

   - Идемте-ка, - приказал гробовым голосом, да и вид у него был не лучше.

   Мы переглянулись, пожали плечами и пошли за ним. Поднялись по лестнице, вошли в кабинет.

   На столе стоял раскрытый ноутбук, удивительно чужеродный простецкой обстановке. Надо же, Глеб - наш суровый Дед Мороз, и владеет компьютерной грамотностью!

   - Иди сюда, - поманил он меня.

   Я села на стул, он щелкнул мышкой по изображению, заиграл видеоролик. Съемка, похоже, новостная. Бледная, растерянная девушка с микрофоном на фоне деревни.

   - Чудовищное по цинизму преступление совершено сегодня в поселке Северном. Зверски убита семья местного священника.

   Передо мной замелькали кадры: санитары выносят из большого, добротного дома носилки с телами, упакованными в черные полиэтиленовые мешки. И самое страшное - после больших пакетов выносят маленькие - детские, много, не меньше пяти.

   Меня замутило.

   - Неизвестные проникли в дом, когда вся семья приготовилась к обеду. Никто из односельчан не слышал криков и шума. Неясно, почему они не оказали сопротивления: в доме находились несколько крепких мужчин. Также остается невыясненным, каким оружием совершено убийство...

   Глеб снова щелкнул мышкой, на мониторе застыло в немом сожалении красивое лицо журналистки.

   - Что скажешь? - спросил он меня.

   Я дрожала, вдруг промерзнув до костей. Меньше всего хотелось говорить то, что чувствовала. Перед глазами стояли кадры, которых никто не увидит и не снимет: у порога трое мужчин провожают четвертого. Задержались, заговорили глухо, чтоб не слышали остальные домочадцы:

   - Сколько у нас времени?

   - Спроси что-нибудь полегче, - со вздохом ответил гость. - Все меняется с каждой минутой. Сами, поди, чувствуете, как растет напряжение?

   Сутулый лысый мужчина с аккуратной бородкой кивнул:

   - Да, тяжко становится. Звереют охотнички-то, землю роют. Давно им такой шанс не выпадал, в этот раз они ни перед чем не остановятся.

   - Вот то-то и оно, Стас. Собирай народ. И... это... берегитесь сами.

   - У нас все в порядке будет, - ответил молодой коренастый брюнет. - Сегодня подтянутся наши.

   - Молодцы. Давайте, братья. Свидимся.

   - И тебе счастливо, Глеб Борисович, - уже в спину уходящему гостю ответил старший.

   Затем повернулся к родным:

   - Степан, детей здесь собери, чтоб на улице не напали на них. Бабы тоже пусть не высовываются, пока помощь не придет. Антон, а ты приступай, не откладывай в долгий ящик.

   Я вытерла со лба холодный пот и спросила Глеба:

   - Что должен был сделать Антон?

32

   Несмотря на позднее время, дом наполнился людьми. Сразу стало тесно и шумно. Показалось, что весь поселок собрался у нас. Не было видно, правда, детей и подростков. Только взрослые. Мне захотелось найти укромное местечко и просто побыть одной. Я пошла по коридору, сталкиваясь с незнакомыми мне мужчинами и женщинами, но все здоровались со мной и многие называли по имени. Откуда они меня знают? Так, наверное, чувствуют себя звезды. Захотелось натянуть капюшон на голову и надеть темные очки.

   В комнате, где я спала накануне, было темно и пусто. Я облегченно вздохнула, свет включать не стала, подошла к окну. С высоты второго этажа было видно, что во многих домах горит свет, из труб идет дым, поднимается столбами от высоких крыш в темное звездное небо. На улице морозно... От моего дыхания запотело стекло. Как в детстве, провела пальцем по затуманившейся поверхности, нарисовала окружность, в ней - рожицу: точка, точка, запятая... Посмотрела сквозь нее на стекло, увидела свое размытое отражение, и оно показалось мне живущим отдельно, словно нас в этой комнате двое - я и та, что смотрит с темной поверхности окна. Черт лица не видно, только контуры тела. Я поправила волосы, незнакомка сделала то же. Я положила руку на стекло, и она тоже.

   В голове, как ни странно, было пусто. Ни одной мысли о том, что узнала от Глеба. Совершенно нелогичное спокойствие и апатия. Подумаешь, война! Да что она значит по сравнению с тем, что я второй день не вижу Сережу. Война... Хотя, я поторопилась делать выводы. От кончиков пальцев по телу разлился холод, меня затрясло, и дыхание больше не туманило стекло. Я сжала ледяными пальцами виски. Захотелось домой. Лечь спать в свою постель, проснуться, пойти на работу. Выслушать нагоняй от шефа. Выпить литр кофе, разобрать ленту новостей, выбрать объект и отправиться на охоту. Следить за ним, выжидать время, когда можно поближе подобраться и задать несколько вопросов. Тут главное - оглушить жертву, когда размякнет, и будет находиться в добродушном настроении. А потом записывать на диктофон пьяные откровения, внутренне торжествуя: йес, я сделала это! И с видом победительницы вернуться в офис, собрать аплодисменты, сдать редактору отчет и кассету. После публикации, конечно, шум, крики, угрозы судебного разбирательства... Но кто их боится? Как говорит шеф, любой пиар во благо.

   Как далеко это все... Мир оказался с двойным дном. И тут, за подкладкой, действительно страшно. Это не сказки. Перед глазами встали кадры недавнего видеоролика. Это не постановочные сцены из кино. Это правда. И застывшие глаза малышей - правда.

   Дверь тихонько открылась и вошла Таня. Подошла, встала за моей спиной, в отражении нас стало двое. Неожиданно на меня накатило раздражение.

   - Что? Следишь за мной?

   - Слежу? - удивилась она. - А что, просто так нельзя прийти?

   - Ну да, как обычно, просто так. Когда уже надоест делать из меня идиотку?

   - Не поняла, - холодным тоном ответила она.

   - Все ты поняла. - Я повернулась к ней и скрестила руки на груди. - Случайное спасение, случайная дружба, случайно ты здесь... Все случайно. И Яна твоя любимая... То жива, то нет. "Аня, выйди, это не для твоих ушей"! - передразнила я. - Я больше не хочу игр. Все серьезно, понимаешь? Погибли люди! И еще погибнут. А я чувствую себя беспомощной! Для чего-то же я нужна им всем!

   - Аня, успокойся, - неуверенно ответила она.

   - Не успокоюсь! Я не игрушка! Не кукла, которую можно перетаскивать с места на место, ничего не объясняя. - Я не заметила, как сорвалась на крик.

   Дверь открылась, и вошел Глеб. Щелкнул выключателем. Я закрыла глаза рукой, спасаясь от яркого света.

   - Что за скандалы?

   - Отвезите меня домой, - холодно процедила я.

   - Домой? Не вопрос. - Глеб прошел в комнату, сел на стул. - Отвезем. Но ты уверена, что сможешь вернуть свою прошлую жизнь?

   Я промолчала.

   - Мир уже изменился, Анна, хочешь ты того, или нет. Бежать от этого глупо, прятать голову в песок - тоже. Ты права, случайностей не бывает. И то, что убило наших друзей, не остановится. Оно будет убивать, пока не останется никого.

   - Что это? - спросила я.

   - У него масса имен. Перечислять их не вижу смысла, ты и сама знаешь. Как только его не изображали! Хвостатым, рогатым, похожим на ящера...А какой он в действительности, ты видела сама.

   Мне стало дурно.

   - Вы говорите о... дьяволе?

   - Я говорю о том, что девятнадцатого октября некто провел ритуал, открывший в наш мир дорогу темной энергии, неуправляемой, ненасытной, безжалостной и вечно голодной. И сделал он это не просто так - надеялся защититься. Скорее всего, тот, кто разбудил зло, сам не понимал, что творит. Нужно было добить - а он не смог, оставил так. И теперь Ловец ищет свою жертву. С одной стороны - это обычный процесс, они охотятся на нас, мы - на них. Но тот, кто ищет тебя, Анна, не простой охотник за душами. Его магия - древняя, исполинской силы. И противостоять ему может только равный, вот в чем дело. Всех наших сил мало, чтобы выйти против него.

   - Погодите, у меня сейчас мозги закипят, - замотала головой я. - Что за магия? Какая сила? Я не чувствую больше никаких сил!

   - Зато ее почувствовали мы тогда, - тихо сказал Глеб - Это было недолго, но просто чудесно. Она вспыхнула так ярко, что ее появление почуяли все видящие. И темные в том числе. Она не смогла вернуть зло обратно в его нору, где оно пребывало сотни лет, выжидая момента, когда проснется память. Она погасла, но появилась ты. Случайность? Потому и идет охота, ловцы роют землю в поисках тебя. Ты нужна всем, да. Нам, чтобы получить шанс выжить. Им - чтобы победить. Непрошенному гостю - просто потому, что нужна. Все, что ему интересно в этом мире - борьба с той силой, что так странно посетила нас. На этом и замешана жизнь в целом. Их противостояние заставляет крутиться планеты и звезды, движет время, дает жизнь и приносит смерть.

   - Сказка какая-то, - пробормотала я.

   - Сказка? - Он посмотрел на меня в упор, так, что стало страшно.

   - Ты спрашивала, что должен был сделать Антон?

   Я кивнула.

   - Он должен был, погрузившись в транс, выяснить, кто ты.

   - И... как? Получилось?

   - Думаю, да, - мрачно ответил Глеб. - Он позвонил мне и сказал, что узнал такое, что нельзя сказать по телефону. А потом его убили.

   - Какой ужас! - я закрыла лицо руками.

   - Он был лучшим видящим. Но теперь остается только догадываться, что же он узнал. И больше нет времени на новые попытки. Все предсказатели сходятся в том, что этот всплеск закончится большим столкновением сил. Одна из которых решит исход схватки. И, если тебя не будет с нами - мы обречены. Хотя... - добавил он, - мы еще не все козыри из рукава достали.

   Он посмотрел на Татьяну. Ну да, как же я могла не подумать об этом! Она ведь тоже... Такая, как я. Вот и решился вопрос, зачем она тут.

   - Хорошо, - сдалась я. - Что теперь делать?

   - Просто давай без самодеятельности, - скривился он. - Никаких "отвезите меня домой"! Не время для истерик. Пойдемте со мной.

   Мы следом за ним спустились по лестнице, прошли мимо столовой, заполненной людьми - в основном женщины. В большой комнате собрались мужчины. Я немного неуютно себя почувствовала в этой компании. Глеб вывел меня на середину комнаты, как на экзамене. Тане предложили стул у стены. Я поняла, что будут спрашивать.

   Здесь были и пожилые, и молодые. В их взглядах, изучающих меня, не было похоти или даже намека на кокетство. Они ждали от меня чего-то. Меня охватила спокойная решимость. Я принялась в упор рассматривать экзаменаторов, мысленно отмечая: "Вот этот мощный, скорее всего, боец. Этот, похоже, видящий. А этот - целитель". В основном преобладали бойцы. От них разило физической силой и той самой железной стойкостью и смелостью, что я видела в Максе. Такие не думают - действуют быстро и жестко. Несколько целителей - послабее телом, тщедушнее. Но кисти рук тонкие, длинные, гибкие. "Они видят пальцами", - мелькнула догадка.

   Наконец, я наткнулась на внимательный взгляд светло-серых глаз и поняла, что они с бесстрастностью рентгена рассматривают меня так же, как я всех присутствующих. На секунду почувствовала себя голой перед неприглядным мужчиной лет тридцати пяти, лысоватым, невысоким, с тонкими, в ниточку, губами. Такая бесцеремонность разозлила, и я тоже посмотрела на него нагло, прямо, но не раздевала взглядом, как он меня, а заставила почувствовать себя голым. Его брови удивленно полезли вверх, рот открылся, он, не отводя от меня взгляда, провел руками по груди, как видно, чтобы убедиться, что одет. Губы-ниточки поползли в сторону, открывая мелкие зубы. Это так он улыбался. Глаза его больше не казались колючими, теперь в них появилось теплое, дружественное снисхождение. Меня охватил азарт. Как же, не принимают всерьез! Смотрят как на девчонку малолетнюю!

   От меня ждали чуда.

   Глеб был прав: достаточно просто пожелать.

33

  Это оказалось просто. Не успев сообразить, что именно хочу сотворить, представила, как все присутствующие взмывают в воздух. Комнату огласили возгласы, послышался шум падающих стульев и лавок, и всего мгновение, но все мои экзаменаторы висели в воздухе передо мной. Мои руки развернулись ладонями вверх - я держала всех этих людей, и понимала, что могу швырнуть их о потолок, обрушить на пол, даже расплющить, хлопнув в ладоши.

   Мощный удар отбросил меня к стене, и я приложилась так, что, наверное, ненадолго потеряла сознание. Когда стала что-то понимать, увидела склоненные надо мной лица. Не злые, не обиженные. Кто-то смотрел с тревогой, кто - с опаской, кто - улыбался во весь рот. Только Глеб был зол, а колючеглазый потирал виски и выглядел усталым.

   - С ума сошла?! - накинулся на меня Борисыч.

   Я сжалась в комок на полу и вздрагивала от его громкого шепота.

   - Додумалась!

   Он негодовал.

   - Ладно, Глеб Борисович, успокойся, - произнес гость, подавая мне руку. - Сами виноваты, нужно было объяснить девочке, что можно, а чего нельзя.

   Я едва сдерживалась, чтоб не зареветь. А еще лучше - повернуться и уйти из этого дома. Надоело! Проверки эти, загадки... За кого меня принимают? Или пусть уважают и не играют в шпионов или пусть оставят в покое.

   - Правильно, - кивнул колючеглазый, - меня, кстати, Алексеем зовут.

   - Что правильно? - сквозь зубы поцедила я.

   - Думаешь правильно.

   Я представила, что на меня надели шлем, как у космонавтов, непроницаемый, глухой. Нечего кому попало в моих мыслях копаться.

   - Быстро учишься, - одобрил Алексей.

   Глеб пришел в себя и сказал уже мягче:

   - Пожалуйста, давай без самодеятельности? Мы не для того тебя прячем, чтоб ты сама показала врагам, где находишься. О себе не думаешь - вспомни, что случилось в Северном.

   Теперь до меня дошло, что я натворила. Стало стыдно и страшно. Но, как обычно со мной бывало, не торопилась признавать ошибки:

   - А предупредить нельзя было?!

   - Да кто ж тебя знал, что ты тут фокусы начнешь показывать! - гаркнул Глеб.

   - Можно подумать! Скажите еще, что вы все не ждали от меня демонстрации силы!

   - Да мы... - осекся он, а я осмотрелась и увидела, что все смотрят на нас с почтением, как подчиненные на начальство, не встревая в разговор.

   - Ну, все, закончим. Что сделано, то сделано,- сдался Глеб. - Давай-ка, присядь за стол. Никто тебя больше проверять не будет.

   Мужчины собрались у большого стола, придвинули стулья, расселись. Больше не обращая на меня внимания, принялись обсуждать какие-то технические вопросы, как я поняла, по защите поселка. Алексей сел рядом со мной и, улучив момент, пригнулся, зашептал в ухо:

   - А ты молодец. Я думал, не смогу отбить.

   Нехитрый комплимент согрел душу.

   - Вы тоже молодец, - улыбнулась я ему. - Вон как меня приложили.

   - У меня выбора не было, прости, - он виновато улыбнулся в ответ. - Я испугался, что ты и правда размажешь нас по стене.

   - Так вы тоже ... экстрасенс? - спросила я и осеклась, - Глупый вопрос. Тут все такие.

   - Ну, не все такие сильные.

   - А зачем я нужна тогда? Вы вон как хорошо справляетесь.

   Он пригнулся ко мне еще ближе.

   - Я, конечно, не знаю наверняка, но по сравнению с твоей силой моя - просто мизерная. Только ты необученная. Я присмотрю за тобой, согласна?

   - Конечно! - я обрадовалась, схватила Алексея за руку.

   Все оглянулись на нас, он приложил палец к губам, мол, слушаем.

   - Вот, кстати, Анна, интересно было бы твое мнение, - обратился Глеб - Что скажешь, знают они уже, что ты здесь? Ждать нам гостей?

   Я прислушалась к своим ощущениям. Обернулась на Алексея, он покачал головой, мол, ты сможешь, попробуй. Я закрыла глаза и сосредоточилась на тех, кто искал меня. Ловцы...

   Представила себе карту, на которой обозначила точкой Белоозерск. Не думала - прислушивалась к ощущениям. Картина представилась мне как с высоты птичьего полета. Селения внизу казались блестящими паутинками - освещенные фонарями дороги соединили их в панно. Вдалеке от Белоозерска раскинулся город - гораздо больше, ярче, мигающий огнями рекламы. Не зная, правильно ли географически представляю я местность, задала себе критерий поиска: где могут быть мои враги? Присмотрелась, вздрогнула: по карте кляксами растекались участки черноты. Где-то большие, где-то пока точками, стремились объединиться, разлиться морем, поглотить все. По телу побежали мурашки. Я поняла - там, где черно, страшно. Там люди убивают на улицах и в пьяных драках, не задумываясь о причинах вспыхнувшей ненависти. Там расстаются влюбленные, не спят ночами дети, а родители, раздражаясь, кричат на них, забывая о любви. Передо мной замелькали кадры, как тогда, с Северным. Похожие друг на друга, угловатые, сутулые, худые, шныряли по подъездам люди с пустыми глазами. Раскидывали в стороны руки, закрывали глаза и искали меня так же, как я ищу их. Я видела их сети. А обычные люди не видели. Сидели по домам, смотрели без интереса скучные телепередачи.

   Мне стало очевидно: несколько дней, и в Белоозерск придут. Он хорошо защищен, но это не поможет. Они поймут, что я тут.

   С каждым мгновением картинка представлялась мне все четче и понятнее. То, что проснулось от долгого сна, высасывает свет и питает тьму. Обостряются все конфликты, люди склоняются к злобе и ненависти, в них берет верх темная сторона души. Это эпидемия, грозящая перерасти в пандемию, и тогда... Начнется настоящая война, параллельно с той, что уже идет между нами - ловцами и хранителями. Всплыли в памяти древние пророчества: "Спустится с неба король устрашения"... Такое уже бывало в истории земли, и не раз. Две силы сходились в поединке. После него все затихало, прогресс двигал человечество на новые ступени развития, зажигались и гасли звезды, поднимались и тонули острова, взрывались вулканы. Гармония, в которой жизнь человека слишком ничтожна, чтобы ради нее ставить на кон мировой порядок.

   Что изменилось сейчас? Со всей четкостью передо мной встало понимание: нет, не Алексею, не Глебу и не всем хранителям вместе предстоит решить исход грядущего столкновения. Ловец пришел по мою душу. Он собрал армию, и она будет расти с каждым днем. Есть армия и у меня. Вот они, стоят рядом, готовые бороться, закрыть, защитить, рискнуть всем ради того, чтобы сохранить меня. Я - их надежда. Их икона. Но... Кто из них завтра закроет глаза навсегда? Глеб, Ваня, Таня, Максим?...

   Я задохнулась, вздрогнула, открыла глаза, посмотрела на своих воинов. Каждому заглянула в душу. Нет, ни одного из них не хочу отдать. Не позволю.

   Выглядела я, наверное, неважно. Мужчины всматривались в мое лицо, готовые пойти туда, куда скажу, сделать все, что велю. "Это не армия, - подумала я, - это моя семья". Улыбнулась, оперлась о руку Глеба, поднялась, собралась с духом.

   - У нас есть время. Не меньше месяца. Мы все успеем. Поселок хорошо защищен, они не знают, что я тут. Будем готовиться, не торопясь.

   Пошатнулась от слабости, оперлась на локоть Алексея, машинально посмотрела в его глаза. И поспешно отвела взгляд.

   - Я провожу тебя в комнату, - сухо сказал он.

   - Да, Ань, тебе нужно отдохнуть, - растерянно сказал Глеб. Похоже, он не ожидал, что я так тяжело перенесу простейший сеанс ясновидения.

   Мы с Алексеем прошли мимо жужжащей женскими голосами столовой, мимо комнаты Вани, из которой доносились звуки компьютерной игры, поднялись по лестнице. У порога спальни он придержал меня за руку.

   - Что, все так плохо?

   Я промолчала.

   - Знаю, что плохо. Видел сам. Не стал им говорить. Что думаешь делать?

   Я снова посмотрела в его глаза. Он опустил взгляд.

   - Ты поможешь мне, Алексей?

   Он мрачно кивнул, коротко попрощался и ушел.

   Я вошла в темную комнату, не стала включать свет, направилась к окну, где еще недавно рисовала на стекле. Из темноты на меня посмотрела бледная незнакомка с темными прогалами вместо глаз.

   - Ну что, подруга, больше откладывать нельзя. Рано, не спорю, но нас никто не спрашивает. Они и стремятся ударить сейчас, пока мы с тобой слабы. И тогда - все...

   Отражение молчало. И тут мне не найти поддержки. Впрочем, и не надо. Это только мое дело. В конце концов, чего бояться? Умирать все равно придется, не сейчас, так потом. Да и поверье гласит, что тот, кто умирал понарошку, будет жить долго. А я умирала. И не раз.

34

   Мне нечего было собирать. Я стояла у окна без мыслей, без чувств, перебирая в памяти глупые стишки, сами собой возникающие из случайного порядка слов. Все тело онемело, и я совсем не чувствовала холода. Никто не потревожил, не пришел пожелать спокойной ночи. По темному, освещенному одиноким фонарем двору прошли гости - отправились по домам. Значит, заседание окончено. Все переживают, хоть, может и не подают вида. Об этой войне не скажут в новостях, не объявят всеобщую мобилизацию, не поднимут флаги и не грянут "Варшавянку". Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут...

   Гнетут. Подгребают под себя мировой порядок. И меня пытались подгрести. Я выкрутилась тогда. А в следующий раз выкручусь? Впрочем, у меня нет выбора.

   Поселок засыпал. Гасли огни в домах, и небо в ярких точках звезд становилось все выше и ярче. Изредка лаяли собаки, отмечаясь, что они на посту, чужие там не ходят, а если придут - не поздоровится.

   Я зябко повела плечами, подавила зевок. Пора. К воротам подрулила машина, встала с зажженными фарами. Я тихонько спустилась по лестнице, на цыпочках, наощупь прошла по коридору, молясь, чтоб не заскрипела половица и не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Посчастливилось. Вышла в прихожую. В груде одежды нашла свою шубу, на полке - сапоги. Оделась, оглянулась. На глаза набежали слезы. Как же не хочется уходить из этого уютного, родного тепла в мороз и неизвестность. В никуда. И это не метафора. Мне некуда было идти.

   Долгие проводы - лишние слезы. Еще немного, и я осталась бы. Резко развернулась, дернула на себя тяжелую дверь, по обычаю не запертую, выскочила в звенящий морозный воздух, пробежала по скрипучим ступенькам и в несколько прыжков была у ворот. С трудом подвинула тяжелый засов, и перед тем, как толкнуть калитку, оглянулась. Милый дом, милый люди. Слишком милые, чтобы остаться.

   Алексей предупредительно открыл дверь белой "шестерки", я уселась, коротко скомандовала: "Поехали", и он рванул с места. Всю дорогу до шлагбаума я через силу сглатывала горький противный ком, вставший в горле. Сонный охранник заглянул в окошко, и я непроизвольно провела ладонью перед ним. Его лицо приобрело выражение глубокой задумчивости, глаза уставились куда-то сквозь меня. На негнущихся ногах он подошел к будке, шлагбаум поднялся, мы проехали мимо, оставив его в состоянии, близком к анабиозу.

   - Зачем? - укоряющее спросил Алексей.

   - Чтоб раньше времени не поднял крик, - спокойно пояснила я.

   Он не спросил больше ничего. Едва немного отъехали, я попросила остановиться. Он повиновался.

   Я вышла, оглянулась на поселок. Отсюда он был весь как на ладони - дорога шла немного в гору. По рукам побежали мурашки, пальцы закололо, будто в них вонзились иголочки. Я подняла руки, представляя, что держу в них весь Белоозерск и жестом подвинула в сторону. Морозный воздух качнулся, на мгновение раздвоились звезды и месяц, потом снова все встало на место. Я отряхнула руки, скидывая невидимые капли. Оглянулась - Алексей стоял с раскрытым ртом.

   - Не спи, замерзнешь, - насмешливо сказала я и пошла в машину. Он потряс головой и двинулся за мной, на ходу оборачиваясь.

   Уже в машине, придя в себя, он выдавил:

   - Всякое видал, но такого...

   Я промолчала. Никак не могла ему объяснить, что меня сподвигло просто так взять и создать мираж - двойник моего Белоозерска, с домами, людьми, шлагбаумом - в двадцати километрах отсюда. А здесь для непосвященного раскинулся глухой непроходимый лес. Посмотрим, сколько времени уйдет у них на то, чтобы понять, как я оказалась в дремучей чащобе и куда потом из нее делась. Следом за машиной поднималось облачко поземки, мгновенно заметающей след. Это оказалось совсем нетрудно, и как-то уже даже привычно.

   - Куда едем? - поинтересовался Алексей.

   Я пожала плечами.

   - Не знаю. Куда хочешь.

   И, поплотнее завернувшись в шубку, закрыла глаза и моментально уснула.

   Серое утро приветствовало меня гудением клаксонов. Вокруг, насколько хватало взгляда, стояли машины. Из глушителей валили облака пара, стекла покрывал морозный узор. Пробка. Я, еще не проснувшись, зевнула, потянулась, разминая затекшие ноги. Бросила взгляд на Алексея - он выглядел не ахти - под глазами залегли тени, щеки ввалились. Мне стало стыдно, но сонное безразличие подавило этот порыв. Совести хватило только на то, чтобы мельком просчитать длину пробки и включить зеленый свет нашему потоку. Надолго. Пока мы не проедем перекресток. Потом снова зевнула, потянулась и провалилась в дрему. Мне снилась довольно-восхищенная физиономия моего попутчика. А может, и не снилась.

   Машина, забуксовав, остановилась. Я разлепила веки. Сначала показалось, что мы снова в Белоозерске - переулочек, частные дома... Однако сообразила, что дома слишком старые и неухоженные. Похоже, все-таки окраина города. Алексей коротко скомандовал: "Приехали!", и вышел из машины. Я тоже выкарабкалась, спросонья не в силах разогнуть спину. На улице распрямилась, выгнулась назад так, что хрустнули позвонки, пошла следом за Лешей в неказистый низенький дом. По крыльцу было страшно подниматься, даром, что три ступеньки. Того и гляди, развалятся прямо под ногами. У самого порога дома пристроилась будочка, под стать домишку. Из нее высунула нос собака породы "дворянка", собралась гавкнуть, но передумала. Вылезла вся, завиляла хвостом и сразу заслужила доверие и похлопывание по грязному загривку.

   В доме оказалось чисто и уютно. Из угла на меня уставились печальными глазами лики святых со старых, рукописных икон. Перед ними на цепочке теплилась лампада, и от этого огонька стало особенно тепло и приятно. На окнах выстроились батареи фиалок и коробки с рассадой.

   Из дверей, ведущих в глубину дома, вышла пожилая женщина, невысокая, худая, с аккуратно уложенными в пучок седыми волосами. При первом взгляде на нее стало ясно, что они с Алексеем - родственники, причем близкие. Те же колючие глаза, тонкие губы.

   - Мама, - улыбнулся Алексей, - это Анна, приюти нас ненадолго?

   Она вперилась в меня взглядом, я бесстрашно смотрела прямо, не отводя глаз. Чего мне стесняться? Я ему не любовница, ничего не украла и не собираюсь.

   - Нина Максимовна, - протянула мне руку хозяйка.

   Я приняла сухую теплую ладошку, и от касания будто током ударило. Непростая мама у Алексея, тоже сильная ведунья. Впрочем, в последние дни я стала как-то забывать, что существуют и обычные люди.

   - Практикуете?

   - Так, по мелочи, - улыбнулась она. - На хлеб насущный.

   Ну-ну, усмехнулась я про себя. Особо и напрягаться не надо - ворожба, гадание, действительно по мелочи: порчу снять, сглаз, то-се. Такая силища и уходит на всякую ерунду.

   - Мало интересных случаев, - сокрушенно ответила она. Как видно, подглядывание в чужие мысли у них семейное.

   - Будет! - уверила ее я. - Ждите прямо в ближайшие дни.

   - Ох, господи, - расстроилась старушка.

   - Ничего, справитесь, - скидывая шубку на руки Алексею, ответила я. - Где у вас умыться можно?

   - Ой, правда, что это я? - забеспокоилась хозяйка и, забавно семеня ножками в премилых пуховых носках, пошла впереди, показывая дорогу.

   После ароматного травяного чая с покупными пряниками я отправила клюющего носом Алексея спать, а сама решила выйти поосмотреться. Хозяйка снабдила меня теплым вязаным шарфом, вложила в карман записку с адресом, чтоб не заблудилась, но не спросила, куда и зачем я направляюсь.

   Днем потеплело, снег уже не так хрустел под ногами. Я вышла из калитки, пошла по переулку. Дома смотрели на нас темными разрисованными морозом окнами, будто в них никто и не жил, или они сами по себе тут жили - такие же городские аборигены. Собака увязалась за мной.

   - Ну что ж, не дашь заблудиться, - разрешила я.

   Обычный переулок. Я в таких бывала по работе - нужно было сделать репортаж о том, как у очередников, прозябающих в бараках, воруют квартиры. И всегда, попадая в полуразвалившиеся, гнилые избенки, слушая стенания хозяев об отсутствии условий для жизни, поражалась стремлению нашего народа к халяве. Вот она, труба, у самого забора идет, подключись и будет тебе счастье. Приложи немного усилий - там поправь, тут подбей, и тебе же приятно будет. Обои поклей веселые, занавески новые повесь, цветочки, опять же, посади. Сделай ванную, туалет в доме. Нет, будут греть воду в ведрах, ходить по нужде на двор, мыться в сенцах, втайне радуясь, что не нужно платить по простыням счетов, но продолжать жаловаться и требовать. Ну да хрен с ними. И их нужно защищать.

   "А ведь они первыми встанут против нас, - подумалось. - У зла пряники вкуснее. Вместо христианского "подставь правую щеку" - коварное "а соседу выколю два глаза". Вот в чем разница: что мы можем пообещать за преданность? Чистоту души и самоуважение? А они? Все, что угодно, но за скромную плату. За душу. И многие купятся. Зачем она им, душа? Новая клетка в бетонном скворечнике дороже. А тут пройдут бульдозеры, сравняют с землей стены, поколениями намоленные, построенные руками предков. Но и они - мои люди... Несовершенные, но дети".

   Я незаметно вышла к оврагу, в котором извивался узенький замерзший ручеек. По краям его нагромождались старые покрышки, ржавые остовы стиральных машин и холодильников, куски сетки-рабицы, арматура... А ведь там могут гулять дети - неподалеку как раз школа. Сколько людей проходит тут каждый день, видя эту картину, и никто не пришел и не убрал все это безобразие.

   Я посмотрела на далеко раскинувшийся впереди город, поежилась, втянула плечи, руки сунула в карманы.

   Может, этот мир и не стоит спасения?

   Хотя нет... В нем есть Сережа. И малыш, которого хочу назвать сыном.

   Достала телефон, включила, нажала на пропущенные вызовы и кнопку соединения.

   - Алло! Аня?

   - Да.

   - Как ты?

   - Скучаю.

   - Я тоже...

   И больше сказать нечего. Сердце разрывалось на куски, в голове стучала мысль: "Кто знает, увидимся ли еще? Но все-таки, какое счастье, что ты есть! Не спрашиваю ни о чем. Знаю, что с тобой все в порядке, не считая тревоги за меня. Стасик не болеет, уже совсем большой, топает по комнатам и разоряет полки шкафов. Лепечет. Говорит "мама", а ты упорно повторяешь: "Папа, папа, скажи, сынок". И я все время с вами, там, Невидимая. Была, есть, и буду".

   - Ты уже в городе?- спросил он.

   - Да.

   - Приедешь?

   - Конечно, - ответила я и заметила, что снова плачу.

   Уже положив трубку, вспомнила, что не спросила адреса...

35

   Я не торопилась вернуться. Не потому, что чувствовала себя неудобно в чужом доме с чужими, по сути, людьми. С того дня, как Максим увез меня, прошло совсем немного времени, но я успела привыкнуть к мысли, что мне нет места нигде - и есть приют в доме каждого хранителя. Причем, не нужно представляться - они сами чуют, кто перед ними.

   Я присела на поваленное дерево на краю оврага. Гладила собачонку, доверчиво прильнувшую к моей ноге, и думала. Глеб прав - голову в песок не спрячешь. Охотники, наверняка, уже почувствовали, что я в городе. Так же, как я ощущаю их присутствие. Придет час, и мы столкнемся. Что тогда? Я ни разу не каратистка, оружия нет, да и пользоваться им не умею. Впрочем, уверена, что и в меня стрелять не будут. Им нужно вынуть из меня силу. Честно говоря, я, может, и сама с радостью переложила бы это бремя на чьи-то плечи, покрепче, чем мои, но странное упрямство твердило, что я должна сама пройти этот путь. И что? Меня, неопытную неумеху, поймают, скрутят, будут пытать - а потом? Конечно, я не справлюсь с такой армией, в лучшем случае погибну, в худшем стану бесчувственной куклой в руках злобных сектантов и колдунов. Мда, перспектива...

   Бежать? Не поможет. Ловцы будут преследовать меня по пятам, а, получив такую мощную подпитку, как пресловутый киселеобразный монстр, устроят настоящий конец света. Хранителей уничтожат. Сомневающихся перетащат на свою сторону... Стоп! Что-то такое припоминается... Взорванные церкви, распятые попы, сожженные иконы... Это было уже, более того, я сама видела все эти события. Низенький толстячок, картаво выкрикивающий колдовские заклятия под видом бессмысленных призывов к борьбе... Трудно назвать его по имени. Мне - сегодняшней с детства внушали к нему уважение и слепое поклонение. А мне же, стоящей в толпе перед ним, толкающим пламенную речь, он был врагом. Я смотрела не на него - сквозь, и видела силу, питающую его истинные устремления.

   На лбу выступил холодный пот, несмотря на мороз, - признак того, что я снова влезла куда-то далеко. Жутко захотелось курить. Причем, крепкие папиросы. Даже руки задрожали.

   Тогда тоже было холодно. Тонкая кожаная куртка не грела. Короткие темные волосы - крашеные басмой, - перехваченные красной косынкой, не прикрывали шею, за воротник падали колкие снежинки. Безликая, такая как все. Незаметная в толпе. Карман оттягивал тяжелый пистолет. Браунинг. Почему я выбрала оружие? Почему не ударила сама?.. Да, за ним стоял крепкий коренастый мужик с абсолютно черными глазами. Его руки едва заметно шевелились, под ногами застывших в немом восхищении людей стлался грязно-серый туман. Они его не видели. Так вот почему я не убила вождя. Я целилась не в него. Затем передала пистолет стоявшей рядом не5приметной женщине и внушила ей мысль о том, что она, не я, стреляла. Сама же развернулась и ушла, не стала дожидаться, пока очнется противник.

   Как я умерла тогда?... Интересно... Но пока не помню. Может, позже.

   Так это что же, моя работа - из жизни в жизнь подчищать тех, кто нарушает баланс? Причем не рядовых - с ними успешно справляются "подчиненные". Моя задача - иерархи. Верхушка пирамиды.

   Это многое проясняет. Итак, нужно понять, где искать того, кто управляет всей этой когортой. Всего один. Один на один. Он и я. И в этот раз - никакого оружия.

   Я сама - оружие. Страшное, смертоносное, и неотвратимое. Причем, не убиваю. Я могу вынуть душу. Могу встряхнуть ее и вытащить из глубин то, что убьет чище и вернее, чем пистолет. Совесть. Так просто и гениально. Пока есть душа, совесть поддерживает в ней баланс сил.

   Если бы знать, что умею, и как это делается... И тогда, стоит мне встретить врага...

   Неожиданно для самой себя я резко вскинула руки, будто отбивая мяч. Казалось, ничего не произошло, но на другой стороне оврага покачнулось и повалилось огромное дерево, безуспешно цепляясь корявыми ветвями за растущие рядом ели. Я повернула руки к себе, посмотрела на них, словно они не мои. Руки как руки - бугры, линии... Я сжала ладони в кулаки и вгляделась в невольную жертву моего эксперимента. Странно - мне показалось, дерево живое, его оголенные корни топорщились из земли, а само оно не было сломано, просто упало. Я воровато огляделась вокруг, снова взглянула на руки, развернула их, как тогда, но теперь потянула дерево к себе. Оно с громким скрипом поднялось, кряхтя и постанывая, вернулось на свое место. Я прижала его к земле легким пассом. Полюбовалась на свершенное чудо, осталась довольна. Ничто не выдавало недавнего падения. Даже ветки оказались целыми. Я еще раз оглянулась, махнула руками, с земли поднялось снежное облако, осело на ветвях. Потерла ладони, засунула руки в карманы и пошла к дому Алексея. Собака осталась сидеть у оврага и даже не обернулась мне вслед.

   Я шла по переулку и испытывала неожиданное веселье. Я показала им, что овладеваю своей силой, учусь использовать ее. Душа пела от внутренней свободы. Я могу все! Даже летать! Почему-то в этом была совершенно уверена, и, единственное, почему не захотела сделать этого тотчас же - чтобы не светить район, где могу пробыть еще какое-то время. До вечера они меня не найдут. А дальше нужно снова уходить.

   Алексей ждал меня у калитки. Он выспался, но был зол и подавлен.

   - Тебя же просили - без самодеятельности!- укоризненно сказал он вместо приветствия.

   - Я не люблю убегать, - весело ответила я, - люблю догонять. Пусть теперь они меня боятся.

   - Не рано ли? - усомнился он.

   - Двум смертям не бывать, одной не миновать!

   - Дура ты, - коротко ответил он и, развернувшись, пошел в дом.

   Эти слова, как пощечина, привели меня в чувство. Веселье схлынуло, будто его и не бывало. Мимо протрусила собака, забралась в будку и не высовывалась. Наверное, тоже решила, что я дура.

   А ведь он прав. Раздухарилась, называется. Глеб сейчас места себе не находит, рвет и мечет, тетя Маша пьет корвалол, а половина белоозерцев костерят себя последними словами за то, что спали ночью, когда я ушла одна, навстречу целой армии ловцов. И дело даже не в том, что я могу погибнуть глупо и бесславно. Что мне терять? Не нажила ни семьи, ни дела, ради которого стоило жить. А они, не обладая и сотой доли моих возможностей, готовы умереть за идею. За то, чтобы их дети росли на чистой земле, чтобы не гибли целые народы по капризу взбалмошных политиков. Чтобы люди не разучились любить и верить. Я уж молчу про то, что нужна им просто как знамя, как путеводная звезда. А звезда схватила звездную болезнь... Забавляется лесоповалом, не думая, что вскоре район оцепят охотники и вычислят этот дом. А в нем, между прочим, мама Алексея. И она ему куда дороже, чем я. А ведь и он пошел на побег ради того, чтобы дать мне еще немного времени. И увести врагов от родного поселка.

   В дом я вошла с красными, заплаканными глазами, шмыгая носом. Нина Максимовна, увидев такое мое состояние, всплеснула руками:

   - Это что еще такое? Ты чего это расклеилась?

   Вынув из кармана носовой платок, по-матерински вытерла мои щеки, от чего слезы полились с новой силой.

   - Я не могу-у-у,- выла я. - Это все неправда, неправда!

   Женщина обняла меня, похлопывала по спине, приговаривая:

   - Ну-ну, детка, ничего не поделаешь, судьба твоя такая. Тяжело тебе, понимаю, но ведь и ты не одна. Нас вон сколько - и все верим. А против веры ни одна гадость не выстоит. Она ж из души, вера. Этим и отличаемся от обычных-то. Они живут под потолочком, а мы - под самыми небесами. И бояться не нужно, оно все внутри тебя, только поверь.

   Я потихоньку успокаивалась под ее негромкий наговор, на сердце становилось легче, я крепко обняла худенькую старушку, шепнула в ухо:

   - Спасибо вам.

   - Давай-ка, отдохнешь, Анечка?

   Я кивнула, разделась, прошла в небольшую комнатку, уставленную старой, потертой мебелью, пропахшую ладаном и душистым мылом, улеглась на диван, устланный лоскутным одеялом, и только тогда поняла, что жутко устала. Нина Максимовна принесла в кружке теплое молоко с медом и еще чем-то пахнущим травами и летом, кусок теплого хлеба. Я с благодарностью приняла еду, перекусила и, едва опустившись на подушку, уснула. Напоследок подумала, что Алексей, как бы ни сердился, а прекрасно справляется с ролью защитника и соратника. Я усну, а он будет держать морок вокруг дома, чтоб не увидели те, кто придет по моему следу.

   И еще подумала, что, наверное, все правильно сделала.

36

   Безжизненная, черная каменистая равнина до самого горизонта, над ней - низкое тяжелое небо, по нему с огромной скоростью несутся лохмотья грязно-серых туч. Странно. Ветра же нет. Почему они летят так быстро? И солнца нет, время будто застыло. Под ногами мелкая острая галька, а я босиком. Какое пустое и страшное место! Некуда идти - везде все одно и то же. Но пошла, осторожно, на цыпочках, стараясь не пораниться. Вскоре ноги привыкли к боли, и идти стало легче. Однако, куда ни сворачивала, тучи все так же неслись в одном направлении. Накатила тоска, и усиливалась, сменяясь предчувствием такого горя, от которого не оправиться. Появилось ощущение, что я одна в этом мире, пустом, мертвом, превратившемся в бесконечную пустыню.

   Я устала. Села и поняла, что не хочу вставать, идти, искать кого-то, мне нужно просто лежать и смотреть на летящие хлопья сажи, пока не рассыплюсь такой же галькой, что шуршала под ногами. Даже подумалось, что прорасту в нее, постепенно окаменею и перестану чувствовать, думать. Все бессмысленно. Никому не нужно. Больше ничего никогда не будет.

   Я скорее ощутила, чем услышала движение позади себя. Обернулась и наткнулась на свое отражение. Огромное зеркало стояло прямо на земле, непонятным образом удерживая равновесие. Я обошла его, обнаружила, что оно двустороннее, и с той стороны тоже отражение пустыни и меня в ней. Я коснулась холодного стекла ладонью. На нем тут же появился отпечаток, причем очень четкий, с ясными линиями, как нарисованный. От нечего делать я стала разглядывать себя, поправила спутанные волосы, одернула серую хламиду, в которую была одета, облизнула пересохшие губы. И поняла, что что-то не так. Незнакомка по ту сторону зеркала неточно повторяла мои движения, чуть отставая. Она не была моим отражением.

   Едва эта мысль пришла в голову, она злобно усмехнулась; на лице, так похожем на мое, залегли тени, сделавшие черты острее, появилось в них что-то хищное. Я же была не в силах сделать и шага назад, как загипнотизированная, смотрела в зрачки моего двойника, расширяющиеся, заполняющие чернотой радужку и белок. С неба повалил черный снег, я подняла руку, поднесла к лицу, рассмотрела теплую легкую снежинку. Пепел. Оглянулась - вокруг ничего не видно за плотной темной стеной. Вернулась взглядом к зеркалу и обомлела. За спиной моей копии пылал огонь, какого я никогда не видела. Я вздрогнула и инстинктивно обернулась, с моей стороны все так же валил темный снег.

   Тем временем в отражении огонь подобрался к той, что украла мою внешность. Я замотала головой в ужасе, закрыла рот ладонью, поняв, что и она сейчас вспыхнет, как свеча. Незнакомка рассмеялась, закинув голову назад, и расставила руки. По ее ногам пробежали ручейки пламени. Она словно не чувствовала этого, хохотала, руками подгоняя огонь. Хламида вспыхнула и жарко разгорелась.

   Я закрыла лицо руками. Сердце колотилось о ребра, дышать стало тяжело, голова закружилась. Я понимала, что взглянув в зеркало, скорее всего, увижу свое обугленное тело, и просто не выдержу этого зрелища. По щекам потекли слезы, я решилась, опустила руки и изумилась. Передо мной устремился в бесконечность темный зеркальный тоннель. Пепел пропал, будто его и не было, тучи замерли, словно кто-то нажал паузу. Из глубины тоннеля ощутимо повеяло сквозняком, принесшим запах сырости и тлена. Я попятилась, а невесть откуда взявшийся ветер толкнул меня в спину, к тоннелю. Он требовал, чтоб я вошла туда. Я уперлась руками в раму, нависла над поверхностью стекла, а что-то тянуло меня внутрь, все сильнее и сильнее. Я отчаянно сопротивлялась, упираясь теперь и ногами. Тоннель оставался темным и пустым, но по краям полотна стали собираться темные капли, преобразующиеся в отвратительные щупальца. Они извивались прямо передо мной, за тонкой прозрачной преградой. Замутило, я зажмурилась, а когда открыла глаза, почти нос к носу столкнулась со своим черноглазым отражением. "Сейчас что-то будет"... - похолодела я. Двойник медленно подняла руку, прижала ее к отпечатку моей ладони, ухмыльнулась, надавила... и стекло пошло трещинами, став похожим на огромную паутину.

   Я закричала, а гадкие щупальца, вырвавшись на свободу, обвили меня за шею, руки, ноги, стянули грудь...

   Меня подкинуло, я судорожно хватала ртом воздух, руками отряхивала себя, все еще ощущая мерзкие липкие касания к коже. Не сразу поняла, что больше нет никакой пустыни, нет зеркала и страшного тоннеля, вокруг темно, но это нормальное, земное жилище, я сижу на диване, меня кто-то тормошит за плечо, а ухо режет однообразный тихий вой. Окончательно придя в себя, обернулась и увидела Нину Максимовну, плачущую, испуганную, дрожащую, как осенний лист.

   - Аня, Анечка, проснись, беда!

   - Что?! - я в мгновение была уже на ногах. Встряхнула старушку за плечи, сама тем временем прислушиваясь к своим ощущениям. Воздух буквально кипел угрозой.

   - Бежать тебе надо, скорее, - всхлипывала Нина Максимовна, протягивая мне одежду.

   Я, не задавая вопросов, на ходу натягивая брюки, рванулась к выходу. На улице звонко заливалась лаем собачонка.

   - Где Алексей? - коротко крикнула, пытаясь попасть в рукава шубы.

   - Он там, - махнула рукой женщина и снова залилась слезами. - Спаси его, Анечка, спаси-и-и!

   Я выскочила во двор. За кажущимся спокойствием ночи явственно чувствовалось приближение беды. Вот-вот всю округу затопит невидимый напалм, несущий смерть многим из живущих здесь. Я выставила перед собой руки, толкнула вперед силовой поток. Это задержит монстра, но ненадолго. Где же Алексей?..

   Неожиданно далеко справа, где-то в городе, вспыхнул огромной силы выброс. Там хранитель. Он стягивает потоки магии, готовясь отразить атаку ловцов. По телу пробежали мурашки. Леша...

   "Мать сбереги", - голос прозвучал в голове, словно из наушников.

   Я сглотнула колючий ком, застрявший в горле, вбежала в дом, закричала:

   - Нина Максимовна! Пойдемте, скорее!

   Ответом была тишина. Я пробежалась по комнатам. В одной из них увидела ее - маленькая, худенькая фигурка на коленях перед образом Богородицы. Ладони стиснуты в замок, губы неистово шепчут молитву.

   - Сына... Спаси и сохрани...

   Я махнула рукой, вылетела на улицу. В отчаянии очертила перед собой двумя сведенными пальцами окружность, и вокруг двора вздыбились снежные волны. Магическое кольцо сомкнулось, воздух качнулся, словно накрыв домик стеклянной крышкой.

   - Лишь бы только она не вышла за край, - прошептала я и побежала туда, где разгорался только нам, хранителям, видимый костер.

   Добравшись до перекрестка, повелительно вскинула руку, останавливая встречную машину. Завизжали тормоза, я решительно дернула ручку двери, села, скомандовала шокированному водителю:

   - К телебашне, и побыстрее.

   Он без лишних слов утопил педаль газа, и машина рванула с места. Я, напряженная до предела, машинально включала зеленый свет на всех перекрестках, отбрасывала с переходов припозднившихся пешеходов и одновременно держала связь с Алексеем.

   Он выжимал все, что мог. Поднялся наверх, надеясь дождаться поддержки от наших, выплескивал силу, щедро разливая ее с высоты двадцатиэтажного дома. А снизу уже полз по железобетонным стенам густой чернильный туман. Леша вызывает его на себя, имитируя мою силу! Враг думает, что идет за мной! Оттягивает опасность от своего дома...

   - Продержись, пожалуйста, я уже скоро, - прошептала я, водитель затравленно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

   Мне оставалось ехать всего пару кварталов, как вдруг увидела: тьма атаковала, набросилась на маленькую фигурку, выдернула из груди искру и утопила в своем чернильном мареве. Алексей сорвался и полетел вниз.

   Я закричала, напрягла руки до судороги, закрыла глаза, подхватила его в своем воображении и медленно, аккуратно опустила на землю.

   - Леша, Лешенька, миленький.

   Нужно было действовать быстро. Я собралась, изо всех сил напряглась, настроилась на его душу - родную мне, добрую, светлую душу хранителя. В отползающем тумане нашла ее и дернула на себя. Туман взревел, я усилила нажим и одновременно ударила - крепко, жестко. Разорвала его пополам, высвободила искорку. Теперь донести бы...

   Машина летела, казалось, не касаясь земли. Но время утекало...

   Я заплакала.

   Наконец, я увидела его. Он не шевелился. В нем больше не было жизни.

   Мы подъехали буквально через несколько минут. Я выскочила из машины, побежала к железной ограде, проскочила через нее, сама не заметив, как, и прямиком через сугробы - туда, где чернело большое пятно на белом снегу.

   Подбежала и упала на колени рядом с ним. Дрожащие ладони поднесла к его губам, держа в них крохотный клубок света. Он вошел в грудь Алексея, но кровь не побежала по венам, сердце не дрогнуло. Поздно...

   Завыла, зажав рот ладонями. Его ясные, светлые, немного удивленно распахнутые глаза застыли, устремив последний взгляд в высокое заездное небо. Тонкие губы чуть растянулись, обнажив мелкие зубы. Он так улыбался. И был удивительно красив.

   Тьма отползла, утолив голод. Силы светлого хранителя хватило ей, чтобы не посягнуть на души тех, кто оказался поблизости. Моей силы хватило, чтоб нанести ей рану, что еще долго будет болеть.

   Я словно окаменела. Сидела на коленях, раскачиваясь, и гладила тонкие волосы спящего друга. И говорила с ним.

   - А ты молодец. Все правильно сделал. Поступил, как настоящий мужчина. И за дуру я вовсе не обиделась, ты ведь прав был. Ты вообще намного мудрее меня. Спасибо тебе.

   Наклонилась, поцеловала в лоб, прислонила ладонь к его груди, прижала, потянула вверх, и под ней засветилось прозрачное облачко, поднялось, как приклеенное к ладони. Я поднесла его к лицу, улыбнулась сквозь слезы:

   - Счастливого полета, ангел!

   Легонько дунула, оно оторвалось, повисло в воздухе, потом медленно рассеялось в звенящем тишиной морозном воздухе.

   Я поднялась, отряхнула коленки, пошла, не оглядываясь назад, на то, что уже не было Алексеем.

37

   Я дошла до ограды, остановилась перед ней в нерешительности. Железные прутья ощетинились кольями, и нигде не было ничего похожего на лаз. Как же я прошла через них? На дороге стояла машина, водитель, привезший меня сюда, и не подумал уехать. Мялся с той стороны ограды, глядя на меня преданно и восхищенно. Похоже, в трансе я успела натворить дел. Вздохнула, потрясла крепкую решетку, и вдруг разозлилась.

   - Я что, обходить теперь должна, что ли!? - крикнула, обращаясь к забору, и вдруг прут переломился, как сосулька, у самого основания. Потянула его, он легко выпал, в образовавшийся проем я и пролезла. Водитель вытянулся по стойке "смирно", глядя уже не с восхищением - подобострастно.

   - Как вас зовут? - устало спросила я, подойдя к нему.

   - Алекс.

   Я вздрогнула.

   - Алексей?

   - Нет, Александр, можно Саша.

   - Отвезите меня, Саша, отсюда, - сказала, чувствуя, что вот-вот заплачу.

   - Конечно-конечно.

   Он засуетился, открыл дверь, я села. Мы поехали по ночным улицам, он не спросил меня, куда, просто поглядывал иногда вопросительно, ожидая команды. А я молчала. Думала о том, что на другом конце города немолодая, одинокая женщина, которая только что лишилась единственного сына, самого родного человека, еще даже не знает об этом. Погиб мой хороший друг. Не в горячей точке, не в схватке с преступником и не от болезни. На его теле не найдут повреждений, эксперты в недоумении разведут руками, а следователи сломают голову, пытаясь придумать, что написать в заключении. Но это неважно уже. Больше не будет его рядом. И только сейчас я поняла, что он значил для меня, как спокойно и уютно было под его защитой. Он привел меня в свой дом, доверился, а я, как последняя идиотка... Я закрыла лицо руками, чувствуя, что если расплачусь, то просто не остановлюсь. Не нужно думать об этом. Совершено еще одно убийство. И оно дало мне время... для чего? Теперь-то уже точно некуда идти.

   Я посмотрела в окно и заметила, что мы едем той же дорогой, что тогда, с Сережей. Стоило вспомнить о нем, сердце сжалось в комок и захотелось увидеть его, немедленно. Я достала телефон из кармана, и, едва дождавшись, когда высветится значок оператора, набрала его номер. Адрес не спросила - знала куда ехать. Меня тянуло туда, как магнитом - переполненная силой, я стала еще чувствительнее, и видела яркий свет защиты его дома. Кто ее поставил? Я. А когда?..

   Вскоре мы въехали во двор типовой многоэтажки, чем-то мне смутно знакомой.

   - Мне подождать? - вежливо поинтересовался Александр, и я совестливо сунула ему купюру, найденную в кармане.

   Он оскорбился.

   - Ну зачем? Мне не трудно. Я и подожду, если нужно.

   - Спасибо вам, - искренне поблагодарила я. - Храните этот свет. Вы уже второй раз помогаете мне, - и прикусила губу. А когда был первый? Память услужливо подсказала: мост, Сережа и Алекс...

   Я вышла, а он еще долго сидел в машине, не трогаясь с места. На губах его играла улыбка. Знаю, его душа согрелась рядом со мной. Пусть так и будет.

   Подняла голову на светящиеся окна третьего этажа. Интересно, видит ли он меня сейчас? Я стояла перед домом, как на границе миров. Шаг, другой, дверь подъезда, ступеньки, и увижу его. И сейчас это приобрело для меня буквально мистическое значение. Меня вело стойкое ощущение, что это - как раз то, что мне непременно нужно успеть сделать, прежде чем...И я изменюсь сама, еще не знаю, как, но стану другой.

   Я не вызвала лифт. Мне захотелось идти самой, поднимаясь по лестнице, будто принося жертву. Каждая из ступенек забирала кусочек прежней меня, делала старше, мудрее и опытнее. Каждый шаг - год, век, или тысячелетие. Какая разница? И в начале мира так шла женщина к любимому мужчине, так же стремилась соединиться с ним и обрести покой и гармонию. Больше нет глупых условностей, придуманных правил. Нет завтра, нет вчера. Все, что мне нужно - только прочесть в его глазах ответ на вопрос, который он должен увидеть в моих.

   Сергей открыл дверь сразу, будто ждал у порога. Наверное, так и было. Слушал шаги, понимал, что произойдет через минуту и решал, простит ли себя за это.

   Я ничего не сказала, посмотрела на него и в его ответном взгляде увидела все, что хотела узнать. Он схватил меня в охапку, прижал так, что хрустнули позвонки и замер, не отпуская. Я почувствовала его запах, голова закружилась, и из глаз потекли ручейки.

   - Я так долго шла к тебе, - сказала шепотом.

   Он отстранился, посмотрел на меня и принялся покрывать поцелуями лицо, волосы, жадно, ненасытно. Втянул в квартиру, закрыл дверь, торопливо стал расстегивать мою шубу, стягивать. Я сбросила сапоги, покорно подняла руки, он стащил с меня блузку. Мы снова целовались, а его руки знакомились с моим телом, гладили волосы, шею, плечи, вызывая во мне приливы жгучего желания.

   Неожиданно он остановился, замер, прижав меня к себе. Прошептал на ухо:

   - Я люблю тебя... И больше никуда не отпущу.

   Меня охватило такое счастье, по сравнению с которым померкли все былые переживания. В это мгновение я словно слилась с ним воедино и ощутила безбрежное спокойствие. Улыбаясь, я слушала стук его сердца и понимала, что не боюсь, и никто и ничто не сломает меня теперь. Я готова бороться и защищать то, что дорого, и нет силы, способной противостоять мне. Я всемогуща.

   Это было последнее, что пришло мне в голову. Комнату озарила нестерпимо яркая вспышка и все исчезло. Отключаясь, я подумала: "Нужно было ставить защиту и от оружия..."

   Дальше сознание возвращалось ко мне кусками. Выныривая из тяжелого сна, я видела мелькание огней, ощущала тряску и грубые руки, подтягивающие мое безвольное тело. Просыпалась каждый раз в новом месте - то в машине, где пахло чем-то приторно-сладким и тошнотворным, то в гулком пустом коридоре, и оглушительный топот армейских ботинок колоколом звенел в голове, будто набитой сырой ватой. Наконец, меня опустили на ледяную поверхность. Обрывки мыслей лениво ворочались в одурманенном сознании, в ушах навязчиво жужжал неприятный звук, будто кто-то орудовал дрелью. Полностью парализованная, я была абсолютно беспомощна, и холод под спиной жег, но не вызывал дрожи. Сквозь неплотно прикрытые веки я могла разглядеть только темные пятна, движущиеся рядом со мной. Еще я поняла, что у меня изо рта течет слюна, и нет сил сглотнуть ее. Низкие голоса звучали протяжно, я не могла разобрать слов. Меня взяли за голову, повернули, раздвинули поочередно веки, посветили в глаза. Я отчаянно приказала себе собраться хоть немного, хоть услышать, что они говорят.

   - Сколько кубиков вкололи? - удалось разобрать, наконец. Властный, повелительный голос.

   - Двадцать. - А это другой, дребезжащий. Похоже, подчиненный, и по возрасту ближе к старику.

   - Вы что, мать вашу!.. Она мне живая нужна!.. Овощем... Оторву яйца... Понятно?! - заорал первый, слишком быстро, не все удалось расслышать.

   - Такая активность! Генерирует... зашкаливает... - второй оправдывался, иногда переходя на шепот.

   - Через час... чтоб наверху! Понятно?! - рыкнул главный, и, не дожидаясь ответа, вышел. Это я угадала по оглушительному грохоту двери.

   Какое-то время все было тихо. Оставшийся в кабинете стоял рядом со мной, то ли просматривая то-то, то ли разворачивая.

   - Через час! - пробурчал он вполне отчетливо. - Я им Бог, что ли? Да она и через сутки в себя не придет! Молились бы лучше, чтоб вообще жива осталась.

   Он разговаривал сам с собой, не замечая, что мой взгляд становится осмысленнее, впрочем, он и не смотрел на меня. Загремел чем-то в металлическом ящике, продолжил радовать меня новыми сведениями.

   - Оторвет он! Пусть ОМОНом своим командует, а я ему не пешка. Попробовал бы сам такую активность загасить. Только и могут, что строить из себя знатоков. Мальчишка так вообще неизвестно, доживет ли до утра. И это не я отдал приказ колоть младенцу ТКСП! - крикнул он в закрытую дверь.

   Меня будто кипятком обдало. Сердце заколотилось, в висках застучала кровь. Стасик... Сын...

   Предплечья коснулась холодная рука, стянула жгутом, постучала по сгибу локтя. Я медленно повернула голову и открыла глаза, уставившись прямо на своего тюремщика.

   Он побледнел, затрясся, шприц в его руках заплясал. Ярость затопила меня, возвращая силы. Я не знала, что творилось со мной. На лице мерзкого старикашки в белом халате отразился животный ужас, рот его открылся, но я успела скомандовать раньше, чем он закричал.

   Я не говорила. Мысленно приказала ему молчать. Он замер, хватал ртом воздух, дрожал, как в лихорадке. Взглядом я приказала ему поднести шприц к шее. Он повиновался, в глазах его стали собираться слезы. Равнодушно и бесстрастно я заставила его воткнуть иглу в собственную сонную артерию. Он сделал это, с трудом попав пляшущими руками в пульсирующую жилу.

   "Дави!" - И он обреченно напряг большой палец, вгоняя смертельный яд в кровь.

   Он умер, не сводя взгляда с меня. Я смотрела в его стремительно стекленеющие глаза и не испытывала ни малейших угрызений совести.

   Старик мешком упал на пол. Я зажмурилась и сосредоточилась на ощущениях. Приказала своему телу выдавить из крови препарат, что превратил меня в полутруп. Из прокола в вене появились светлые прозрачные капли, ручейком стекли по руке. Я пошевелила руками, ногами, разминая; села, осмотрела запястья, обезображенные багровым рубцом. Щиколотки украшал такой же след, местами саднивший. Очевидно, я пыталась вырваться. Осторожно сползла с кушетки босыми ногами на кафельный пол. На мне была лишь тонкая шелковая рубашка, но холода я не чувствовала. Я провела руками вдоль тела, пытаясь понять что-то неуловимо ускользающее. Перешагнула через труп врача, подошла к небольшому зеркалу, висевшему над белой фаянсовой раковиной в углу.

   Сначала показалось, что это экран, показывающий кого-то другого. На меня смотрела незнакомка лет двадцати пяти, бледная, с синюшными тенями под глазами. Сами глаза скорее напоминали чернильное пятно. Длинные ресницы слиплись, нос заострился, а на белых, потрескавшихся губах засохли капли крови.

   Что-то случилось со мной... Я уже не я, и память молчит, лишь изредка подсовывая осколки прежних жизней.

   Я задумчиво провела руками по светлым спутанным волосам и равнодушно констатировала: " Анна. Меня теперь зовут Анной. Но все равно. Мне теперь все равно. Я должна..."

   Резко обернувшись, взглянула на труп и вспомнила. Руки моментально согрелись, я почувствовала, что с них буквально льется Сила. Развернулась, подошла к двери, выставила их перед собой, развернув ладони. Там, за дверью, двое в армейской форме. У них оружие. Спустя мгновение послышался грохот и лязг, я повернула ручку двери, и, перешагнув через лежащие вповалку тела, пошла по коридору, освещенному мигающей лампой дневного света.

38

  Я шла, не чувствуя ни холода, ни страха. Чутье вело, и я точно знала, куда. И знала, кто там. На мне была только короткая белая шелковая рубашка. Это та самая, что подарил любимый на мой последний день рождения. И хранил под подушкой с того дня, как я умерла. Он прижимал ее к лицу, когда спал, горел в лихорадке, кричал от тоски при мысли, что меня больше нет. Я была рядом, и видела отчаяние и горе, едва не лишившее его рассудка. Вспомнила боль, день за днем истязающую меня тогда, бессилие и тщетность попыток достучаться до родных сердец. Вспомнила и счастье, накрывшее, когда удалось раскрыть Таню, эйфорию от долгожданного чувства, что еще что-то могу.

   Вспомнила и еще одно. То, зачем прошла через все это, что горело во мне, не давая забыть, кто я и что должна сделать.

   - Я найду тебя! - И ветер понес мой шепот по гулким коридорам. - Я тебя больше не потеряю, слышишь? Душа моя, я иду за тобой.

   Мне все открылось, стало отчетливо видно. Не глазами - силой дара ощущала все вокруг, знала, что творится за пределами этого здания и в нем. Огромный небоскреб, он же - храм, преобразованный волей Хозяина, перенесенный в этот мир и веками притворяющийся то бесформенным каменным зданием, то краснокирпичным исполином, то неотличимым от соседних высоток железобетонным офисом.

   Он тоже вспомнил меня. Скрутил в немыслимые лабиринты тоннели, распрямил лестницы и свел стены, оставив узкие щели, в которые не пройти и мыши. Я усмехнулась.

   - А ведь ты боишься меня, - сказала негромко, и, опустившись на колено, уперлась одной рукой в стену, другую резко и с силой вдавила в пол. - Ты помнишь меня, верно? И я вспомню, что ты со мной сделал.

   Волна дрожи потрясла здание, я почувствовала его безмолвный крик, полный невыносимого ужаса. Храм стал тем, кем его задумал творец - обителью тьмы, высеченной из цельной скалы. С каменных сводов пещерных ходов гроздьями повисли солевые сосульки, напоминая о слезах тех, кто оставил здесь душу.

   Я поднялась и пошла дальше, под ногами пружинило, хлюпая, черное кисельное варево.

   Ловцы обнаружили меня. Отовсюду стали стягиваться волны их бесполезной ненависти. Поздно. Я уже стала собой - настоящей. На ходу складывая руки в древние магические знаки, плела свою сеть, и повсюду, куда хватало взгляда, вспыхивали и рассыпались снопами искр неопасные для меня сгустки проклятий. Не Яна, не Анна - кто-то другой, гораздо более могущественный, о ком память отказывалась рассказать, оставляя лишь четкость и уверенность магических приемов.

   Путь мой шел все выше. В крови заиграл адреналин: впереди бойцы, бесформенные черные нелюди, вооруженные силовыми сетями. Я нужна им живой. Им дан приказ измотать меня, выжать все, что возможно, чтоб наверх я поднялась слабой и обескровленной. Что ж, пусть попробуют.

   Теперь все происходило молниеносно. Ни одного лишнего движения, шаг - удар, шаг - блок. Очертив перед собой круг, выдернула из него горсть сияющих жемчужин. От их света отпрянули стены, пряча острые выступы. Подбросила жемчужины вверх и отбила ладонью, отправив в оскаленные пасти ловцов. Они не успели отскочить, их насквозь прошило нестерпимо ярко вспыхнувшими искрами. Я не остановилась и не оглянулась на извивающиеся живые факелы.

   В сердце кольнуло: к храму стягивались новые силы, колонны машин с сотнями новых бойцов, опытных и хорошо экипированных. Похоже, меня адекватно оценили. Я разозлилась: "Нет у меня времени на вас!" Приставила пальцы к вискам, сосредоточилась. Знала, сейчас везде, где есть мои люди, звучит колокол, молчавший многие века. Он возвестил миру о том, что Хозяйка призывает хранителей. Над Замком вспыхнула яркая звезда - знак моего Света. Это послужит ориентиром для них.

   Словно солнечные лучи, отовсюду потекли теплые ручьи светлой веры. Меня услышали, поднялись, идут защищать свою Хранительницу. Их радость, ликование от того что я возродилась, стали заслоном от черного страха и злобы, пропитавших стены из проклятого камня.

   Мысленно прикинула: где белоозерцы? Верные братья, не оставлявшие меня даже тогда, когда и сама не знала, кто я. Да, они тоже бегут сюда. Они давно искали мой след, но храм надежно укрыл меня от видящих. Теперь он уже не сможет сдержать моей воли.

   Как же здорово снова стать собой! Я подняла руки, вытянула, над ними образовалось светящееся облачко, из него полилось серебро, обволакивая мое тело, как вторая кожа. Стало так легко, что захотелось не бежать - лететь. Я проверила, как защита слушается меня, вытянула руку и в ладони тут же вспыхнул невесомый, но не знающий равных по силе, меч. Опустила руку - он исчез. Я снова приложила пальцы к виску, прислушалась. Моя цель - на самой вершине, укутанной непроницаемым черным туманом. И внутрь него я заглянуть не могу. Только догадываюсь, что лучше и не видеть.

   Кисель под ногами чавкал и норовил ухватить за щиколотки. Меня это не останавливало. Больше беспокоило стремительно разливающееся в груди предчувствие. Я старалась не думать о худшем. Сосредоточилась на атакующих меня ловцах, наконец добравшихся до лестницы. Машинально била, отпрыгивала, уворачивалась от сетей и отводила траектории пуль. Черная тягучая кровь фонтаном хлестала из взрывающихся тел, а я и не успевала понять, какое оружие использовала на этот раз. Краем сознания уловила, что внизу, у подножия храма, развернулся бой. Не отвлекаясь на подробности, сосредоточилась на подъеме. Вовремя - едва не влетела в упавшую с потолка сеть. Перепрыгнула через нее, но ладонью все ж зацепилась. Защита не подвела: серебро моментально вытянулось в лезвие, рассекло жадные щупальца, ухватившие запястье.

   Наконец, ловцы стали попадаться все реже, силы их иссякли, и все, чем они могли меня встретить - слабые всполохи проклятий, - я отбивала, досадливо морщась.

   Последний рывок, и вот последний рубеж. Врата в храмовую залу.

   В темном силовом облаке я ослабела. Согнулась, задыхаясь, со свистом втягивая воздух. Тяжело поднялась, отряхнула от черной крови дрожащие руки, оглядела ноги, рассеченные в нескольких местах, зажала бок, сыростью возвестивший о ранении. Прислушалась к себе - раны не опасны. От усталости и напряжения икры свело, я, стиснув зубы, помяла их пальцами, выпрямилась. Все-таки, я человек. Но пусть боль подождет. Некогда жалеть себя.

   Закрыла глаза и выставила перед собой руки. Отрешилась от всего остального. Постепенно картинка прояснилась и увиденное заставило похолодеть. Хуже всего, что здесь я не могла полностью использовать свой дар, остались только чутье и толика силы. Меня качнуло от внезапно накрывшей слабости, во рту стало горячо и солено - кровь из прокушенной губы.

   - Только не сейчас! - мысленно приказала себе. - Только не вздумай упасть!

   Высоченные двери, с повисшей на пыльном барельефе паутиной, приоткрылись, меня обдало порывом сквозняка, принесшего ощущение близкой смерти. Я обмерла, оглушенная страхом.

   - Входи без защиты, - прозвучал леденящий безразличием голос. - Ты знаешь, чем рискуешь.

   Серебристая пленка стекла с меня, образовав полупрозрачную мерцающую лужицу на полу, быстро впитавшуюся в вязкую грязь.

   Шагнула в проем. Двери с грохотом захлопнулись, Я вздрогнула - подумалось, что это закрылась ловушка. Пошла вперед, в полутьме бесконечного пустынного зала не видя, куда наступаю. Под ногами что-то хрустело и больно впивалось в ступни. Вдруг, словно морок, накатило воспоминание: черная пустыня, хлопья сажи...

   Вспыхнул огонь. Я закрылась руками от его жалящих стрел, на мгновение вспомнила - так уже было, и впереди - каменное ложе жертвенника...

   Окаменела внутренне и шла, ни единым вздохом не выдавая своих истинных чувств, туда, где у высокого, пыльного до непрозрачности окна стояла группа людей. Или нелюдей? Недалеко от окна возвышалось громоздкое кресло, из глубины которого доносился голос.

   - Иди медленно и руки держи за спиной! - от скрежета железных ноток по телу пробежали мурашки.

   Гордо подняв голову, я подошла и встала в нескольких шагах от кресла.

   Справа застыл в стойке напряженный боец не из рядовых, локтем сдавив горло стоящей перед ним на коленях Тане. Другая его рука прижала лезвие темного клинка к шее моей подруги. Из ее глаз текли слезы, она смотрела на меня виновато. Все читалось в ее взгляде: не выдержала, сбежала следом за мной, поняла, где искать... Ее взяли раньше, чем пришла я. Они ждали, а я не почувствовала этого... Нет мне прощения.

   Неподалеку возвышалась рослая женщина, и на ее мощных руках таким маленьким и беззащитным казалось тело моего сына. Ей и клинок не нужен был. Сынок спал, одурманенный наркотиком. Ее лапища лежала на его шее, готовая в момент переломить, как сухую ветку.

   Еще один человек лежал на полу, но в полутьме я не могла разглядеть его. Почувствовала, что он не маг, и, скорее всего, скоро умрет, его силы на исходе.

   - Ну, а теперь поговорим. - Я узнала, чей это голос. Но лучше бы я его не слышала...

   Он поднялся, довольно потянулся и пружинисто подошел ко мне. Сунув руки в карманы прямого темного плаща, обошел меня, оглядывая, будто видит впервые. Мерзкая ухмылка исказила его лицо. Ему не шло так улыбаться. Я привыкла видеть другую его улыбку. Передо мной, самодовольно покачиваясь, стоял мой муж. Сережа.

39

   Я смотрела на него, не узнавая. Те же лицо, фигура. Но глаза... Они стали мертвыми. Холодный блеск бездонных зрачков затягивал.

   Он так же всматривался в меня.

   - Да, это ты, - констатировал равнодушно. - Пришла...

   Красные отсветы пламени мелькали на его лице, напоминая мне другую нашу встречу. Там он был не таким. Тот старик, что бессильно распластался на полу.... Вспомнила. Он, но гораздо моложе, черноволосый, вальяжный, холеный... Тонкие длинные пальцы и цепкий взгляд.

   - Что, так я приятнее? - спросил он. Прошел мимо меня, обдав ненавистью, которую трудно скрыть. Что я ему сделала? За что он со мной так?

   - Ты не знаешь, что со мной было тогда, - будто отвечая на мои мысли, вполголоса продолжил он. - Ты бросила меня умирать, а я выжил. Знаешь, что помогло мне?

   Я знала.

   - Месть. Она дала мне сил выдержать боль. Я чувствовал: ты где-то рядом, и мне не будет покоя, пока не найду и не уничтожу. Сделаю с тобой то, что ты сделала со мной. Порву твою душу на лоскуты. И прослежу, чтоб не смогла стать прежней.

   Ярость вскипала в нем, воздух вокруг искрил разрядами. Стало трудно дышать. Решительность утекала из меня по капле, навалилась усталость. И это уже было...

   - Ты совершила ошибку, оставив меня в живых, - натянутой струной звенел его голос. - Желание жить заставило меня стать сильнее - самым сильным. Я сделал то, чего сам не ждал от себя - воскресил свою истинную силу. Брал души у всех, кто попадал ко мне в руки, не гнушаясь никем, - помнишь консьержку? - ее я высосал первой.

   Внизу, у входа в здание, закипел бой. Подоспевшие ловцы схлестнулись с моими хранителями. Каждая капля крови моих людей обжигала мне сердце. Они долго не выдержат...

   - Чего ты хочешь? - жестко спросила я. - Убить? Валяй. Сделай это сейчас - любым способом. Мне безразлично.

   - Ай, как неумно, - сморщился он. - Если бы я хотел твоей смерти, то убрал тебя еще там, в вашем гнездышке. Ты подстраховалась - я не смог войти туда. Но миром все еще правят деньги. Пачка казенной бумаги помогла мне справиться с тобой. Я искал твое уязвимое место - то, что для тебя хуже смерти - и нашел. Вот оно, - он выставил руку в сторону пленников. - Ты сама привела меня к ним, показала. Что они для тебя все еще важны. И ты готова их выкупить, не так ли?

   Я соображала быстро, нацепив непроницаемый колпак на мысли. Что он потребует, ясно: душу. Овладев ею, он как-то высосет всю мою силу, станет всемогущим властелином, а дальше? Понятно, хранители ему помеха - их он уберет сразу же, всех. Глеба, тетю Машу, ребят... И не только. Таню он тоже уничтожит. Я взглянула в глаза подруги. На секунду мне показалось, что ее зрачки вытянулись вертикально - может, из-за слез.

   Но я все еще могу бороться, знаю, чувствую. Сила вернется, стоит лишь захотеть. Цена этого - жизни родных. Их не станет, как только я шевельнусь. После этого я, конечно, разберу на молекулы тела врагов, но толку? Тела и так смертны. А как мне жить потом, неся такой груз на душе? Спасенный мир не вернет мне любви.

   - Каковы гарантии того, что они останутся живы? - отрывисто спросила я. Нужно тянуть время, торговаться.

   - Гарантии? - он выпучил глаза. - Нет никаких гарантий. Ты уйдешь из жизни добровольно, смирившись с потерей тела - теперь уже навсегда. Я могу взять тебя силой, но мне не нужна потрепанная душа. Я хочу полноценную силу Хозяйки. Ты слаба сейчас. Верни себя прежнюю, отдай мне то, что хочу, и тогда, возможно, они выживут. А нет - так тебе какая печаль? Вскоре ты сама покинешь эту бренную землю. Тебе не привыкать.

   Злоба забурлила во мне, руки налились жаром.

   - Давай, вот так! - расхохотался он. - Еще!

   Я мгновенно остыла.

   - Ты меня разочаровываешь, - он довольно потянулся. - Кстати, это твое?

   Он поднял с пола неприметный серый камень, покрутил в руках. Сердце замерло - этот предмет мне знаком! Я уже видела его, держала, и очень боялась, что он... Голову пронзило болью. Я сморщилась, застонала, тяжело дыша.

   - Не помнишь, значит, - довольно ухмыльнулся он. - Отлично. Значит, не помешаешь мне...

   Что-то толкнуло взглянуть на Таню. Подруга смотрела в упор на меня, мысленно призывая действовать. Я подняла брови: как?! Она опустила веки, словно говоря: не волнуйся, все получится. Я еле заметно помотала головой: нет, не стану. Сергея тогда не спасти - я не успею пересадить его душу, даже если пойму, как это сделать.

   - Ты сохранишь его жизнь? - спросила, машинально продолжая торг.

   - Любовь, - сморщился он. - Самое бесполезное чувство. Зачем он тебе? В этом теле ему не протянуть и года, и все это время ты будешь наблюдать его мучения. Хотя... Достойная плата тебе за то, что сделала. Возможно, сохраню. Чтобы еще раз полюбоваться на твое отчаяние.

   Навалилась апатия. Все бесполезно. Он победил.

   - Ну все, я вдоволь насладился твоей беспомощностью. Прощайся.

   Он выпрямился, развел в стороны руки, его окутало темное облако...

   Все произошло мгновенно. Таня дико закричала и выбросила ладони вперед, из них вырвалась сияющая петля, обвила Ловца, и одновременно нож вошел в ее горло.

   - Айя, нет, - прошептал маг побледневшими губами. И я ударила.

   Это получилось само - вырвавшиеся из моих рук лучи пронзили бойцов, Ловца, откинули черный туман к стенам зала. Внизу, на лестнице, они настигли боевиков, отбросили их от моих ребят.

   Охранники упали на пол, переломанные, как деревянные куклы. Легкое движение пальцев - и тело сына повисло в воздухе, плавно опускаясь на труп женщины. Таня истекала кровью. Петля вибрировала, Ловец беспомощно барахтался, пытаясь освободиться. В один прыжок я была у него. Прижала ладонь к бешено бьющемуся сердцу, потянула - и темный сгусток послушно пополз из тела. Глаза Ловца закатились, остекленели, но он еще был жив. Кулем повалился на пол, петля погасла - Таня отключилась. Я обернулась к Сереже и успела увидеть, как его тело дернулось в последний раз, и с губ слетел слабый вздох.

   - Возьми! - машинально скомандовала я камню.

   Он вспыхнул, раскрылся, залил светом зал и втянул в себя обе души - Ловца и Сергея. Медленно погас, став снова неприметным куском гранита. Я стояла, оглушенная, среди лежащих на полу бесчувственных тел, из которых уходила жизнь.

   - Не-ет! - закричала так громко, что стены здания дрогнули.

   Опустилась на колени, обняла тело Сергея, выла, раскачиваясь. Его сердце не билось.

   - Помогите!

   Мой призыв придал сил хранителям - раскидав противников, Макс рванулся наверх, за ним - остальные.

   - Дыши! Дыши! - рыдала я, тщетно сотрясая неподвижное тело.

   В зал ворвались люди. Замелькали лучи фонарей. Я узнала своих. Измученный, весь в крови, Максим подбежал было ко мне, но увидев Таню, бросился к ней.

   - Спасайте! Спасайте ее! Сына, Стасика, скорее. Здесь я сама! - закричала я.

   Глеб тяжело дыша, опустился рядом, схватил Сережино запястье, пощупал пульс. Прислонился седой головой к его груди, послушал и взглянул на меня.

   - Аня...

   - Нет! - Я замотала головой. - Он жив. Слышите?

   - Анечка, отпусти его. - Он потянул меня, по грязным морщинистым щекам потекли слезы.

   - Уйдите, прошу вас. Оставьте меня с ним.

   Наверное, на меня было страшно смотреть. Он подчинился, поднялся, махнул рукой, приказывая всем отойти. Я увидела, как Макс на руках несет Таню к выходу. К нему протягивают руки, он отталкивает: "Я сам!" Незнакомый мужчина бережно и осторожно за ним следом несет Стаса.

   Зал опустел. В наступившем полумраке я слабо видела черты любимого лица. Без ненависти Ловца они снова стали мягкими, спокойными. Я плакала, слезы падали на его открытые глаза, щеки, губы. Целовала остывающее тело и не могла остановиться.

   - Любовь моя... Слышишь, родной мой, единственный, не уходи! Не оставляй меня одну, прошу. Я не могу без тебя. Мы же половинки, возьми мою душу, кровь - все, что хочешь, только будь, умоляю... Зачем мне эта сила, если я не могу вернуть тебя? - закричала, надрывая связки. - Слышите, вы! Возьмите меня, но оставьте его жить! Сереженька, Сережа, счастье мое...

   Я припала к его губам, инстинктивно выдохнула в них.

   И почувствовала, как грудь поднялась под моей ладонью.

   Замерев, прислушалась. Удар. Слабый, едва слышимый. Еще.

   - Гле-е-еб! - От моего крика дрогнул воздух.

   Двери открылись, послышался топот.

   - Сюда, скорее! Врача! Он жив!

   Сильные руки подхватили моего милого, подняли. Я встала с пола, готовая бежать, и машинально схватила камень.

   В голову пришла еще одна мысль - я, не раздумывая, бросилась к телу Ловца, припала к его губам, выдохнула и в них тоже - сердце забилось.

   - Возьмите и его! - коротко бросила подошедшим ребятам.

   Кто-то набросил мне на плечи плащ, я рванулась вон из зала, следом за теми, кто уносил моих родных.

   Позади, на полу зала остались лежать два тела. Их спасать было незачем - они давно лишились душ.

  Внизу уже стояли машины "скорой помощи". Без темной силы Ловца храм снова стал серым офисом Медиа-холла.

   - Подождите!

   Я, расталкивая людей, подбежала к носилкам, на которых лежал Стас.

   - Секунду, прошу вас, - взмолилась я, и врач удивленно отступил.

   Взяла малыша за руку, прижала к губам.

   - Сыночек, лапушка, все будет хорошо.

   Из точки на его запястье выступили светлые капли. Я дождалась, пока наркотик покинет его организм полностью. Щечки порозовели, дыхание стало глубже и ровнее, он зачмокал губками во сне.

   - Покормите его, пожалуйста!

   А сама бежала к следующей машине. Люди расступались сами.

   Таня пришла в себя, ее горло уже перевязали, но крови она потеряла немало. Бледней самой смерти, с ввалившимися глазами, она слабо улыбнулась мне и протянула узкую ладошку.

   Я взяла ее, с теплом и любовью поцеловала, прижала к губам. Отдала достаточно силы, чтобы не бояться за ее жизнь. Она пыталась что-то сказать, я прижала палец к ее губам.

   - Позже, позже, милая!

   Она кивнула. На скамейке рядом с носилками, игнорируя протестующего врача, устроился Максим, отталкивая медсестру, пытающуюся перевязать его окровавленную руку. Врач сдался, захлопнул двери и "скорая" уехала.

   В третью машину я села сама и скомандовала врачу:

   - Едем.

   Он махнул рукой водителю, медбрат закрыл дверь и с воем сирены мы помчались по ночному городу. Я держала Сережу за руку, доктор тем временем подключал к нему аппаратуру, подсоединял капельницу. Медбрат набирал в шприцы лекарства. Я смотрела на лицо мужа, закрытое прозрачной маской и видела, как слабо туманится пластик у его губ.

   - Спи, мой хороший, - прошептала я. - Держись, я что-нибудь обязательно придумаю. Скоро мы снова будем вместе, обещаю.

   У больницы нас уже ждали. Носилки с Сережей подхватили двое санитаров, вытянули, поставили на каталку и бегом повезли в раскрытые двери приемного покоя.

   Я пошла следом. Мужчина в форме охранника пытался остановить меня, но я так на него посмотрела, что он отступил и сам проводил до лифта. Больше никто не задавал мне вопросов. Стоя рядом с врачами, суетящимися вокруг тела мужа, я вспоминала, как здесь же везли меня, разбитую, едва живую после аварии. Или не меня? И кто я вообще теперь? Яна или Анна? Я посмотрела в зеркало, занявшее половину широкой стены лифта. Анна. Грязная, взлохмаченная, смертельно уставшая и прошедшая через ад.

   Его поместили в палату реанимации, возможно даже в ту самую, где лежала я. Вокруг кровати собрался целый консилиум - осматривали Сережу, изучали показания приборов, советовались. Я знала, что его диагноз нельзя записать в медицинской карте, но не скажешь же это прагматичным эскулапам?

   Кто-то взял меня за локоть.

   - Анна?!

   Я повернула голову и слабо улыбнулась:

   - Здравствуйте, Александр...

   - Евгеньевич, - подсказал доктор. - Вы как тут?.. Что с вами?.. Почему не в палате?..

   - Тут мой муж, - грустно сказала я.

   - Муж - не муж, а вы сами вот-вот упадете. Ну-ка, пойдемте!

   Он потащил меня в смотровую, стянул плащ, вытаращил глаза, увидев шелковую майку на голое тело, но сразу взял себя в руки - истинный профессионал.

   - Валя! - закричал в открытую дверь. - Готовься ассистировать!

   - Да не нужно, - слабо протестовала я, в душе понимая, что не хочу уходить, так устала, что не смогу двинуться.

   - Что с вами случилось? - ужаснулся врач, - Бандитские войны? Почему вы в таком виде? Вас похитили?

   - Давайте не сейчас, - прервала я поток вопросов. - Позже.

   Он понял и молча продолжил работу, медсестра приготовила все для процедур, он обрабатывал и сшивал резаные раны на ногах, смазывал ссадины и гематомы, но я ничего не чувствовала. На кушетке лежало мое тело, а душой я была рядом с Сережей, слышала, как врачи говорят о коме неясной этиологии, предлагают меры по выводу его из этого состояния. Я говорила мысленно, обращаясь к нему: "В тебе живет часть меня, и, пока я жива, ты будешь дышать. Но я просто обязана вернуть тебя настоящего!"

   Вспомнив об артефакте, очнулась, вздрогнула, вскрикнула от боли и взмолилась:

   - Пожалуйста, дайте мой плащ! На минутку, прошу вас!

   Удивленная медсестра протянула мне черную тряпку, я запустила руку в карман и с облегчением вынула кусок гранита. Прижала к сердцу и уснула.

   Дальше меня кто-то тормошил, поднимал, нес, я слышала голоса и сонно думала: "Свои". Обняла чью-то шею и прижалась к теплой широкой груди в мягкой теплой толстовке, пахнущей выпечкой. Так и не заметила сама, как провалилась в сон окончательно.

   Следующее пробуждение было приятным. Проснулась с абсолютно пустой головой и какое-то время лежала, ни о чем не думая. Казалось, мне снился дурной сон, но вот он закончился, все хорошо, мир на месте и откуда-то доносится вкусный запах. У меня засосало в желудке. Но не хотелось даже шевелиться. Я лежала на чистой постели, укрытая легким пуховым одеялом, а в окна вовсю било солнце. Повернула голову: я в белоозерском доме, в своей спальне. У кровати стоит кресло, а в нем спит, свернувшись калачиком, Марина. Раскрытая книжка сползла с коленей, и девушка выглядит совсем дитем - русые волосы растрепались, рассыпались по плечам, рот чуть приоткрыт, что и придает ей невинно - детское выражение.

   Я потихоньку подтянулась, охнула - тело откликнулось болью.

   Марина вздрогнула, вытаращила сонные глаза, потом тихо сказала:

   - Ой...

   Спохватилась, соскочила с кресла:

   - Вы лежите - лежите, не вставайте, я сейчас!

   Она убежала и вскоре в комнату явилась целая толпа: Глеб, тетя Маша, Иван, Марина и Надюшка.

   Тетя Маша, вытирая руки фартуком, присела на край кровати.

   - Как ты, дорогая?

   - Жива, - улыбнулась я.

   - Ох, слава богу, - выдохнула она.

   Все стояли и смотрели на меня с такой нежностью, такой светлой радостью, что у меня самой не сходила с лица улыбка. На сердце было тепло, как будто я вернулась домой после долгих странствий.

   - Так есть хочется, - виновато сморщилась я. - А сколько времени?

   - Да-да, сейчас принесу все, - засуетилась тетя Маша, убежала, а на ее место сел Глеб, взял меня за руку.

   - Анечка, ты спала больше суток.

   - Как?! - изумилась я. И озадачилась: - А почему у меня все тело так болит?

   Он не сразу ответил, а до меня стало доходить: это не было сном...

   - Как Сережа?! - рывком поднялась я, забыв про боль и стыд.

   Он придержал меня:

   - Тише, лежи, все в порядке.

   Я закрыла лицо руками. Как можно было спать, когда ...

   - А Таня? Стасик? - засыпала я его вопросами.

   - Они тут, дома, все хорошо, - успокоил он.

   Что-то не понравилось мне в его тоне.

   - А что плохо? Ну, говорите?

   На его лицо словно тень набежала. Он тут же сгорбился, стал выглядеть старше.

   - Много погибших, - тихо ответил он. Дети тихо развернулись и вышли из комнаты. - Завтра похороны.

   Мне стало горько. Действительность обрушилась грязным селевым потоком, и солнечный свет показался насмешкой над горем людей.

   - Помогите мне встать, - сухо попросила я, и он без слов протянул руку. Я поднялась, одетая в длинную, до пят ночную рубашку не по размеру - рукава закрывали кисти рук. Однако, как же больно! Морщась и опираясь на руку Глеба, я дошла до двери в ванную комнату. Там махнула ему рукой, мол, дальше сама.

   Стянула рубашку, охнула - тело словно отбивная, где не перевязано - синее, в кровоподтеках.

   На стене висела подготовленная для меня одежда - не считая белья, - светлая юбка до щиколоток, белая водолазка и белый же меховой жилет. Я села на край ванны, задумалась. Как странно люди рассудили! Мне нужно идти в семьи, где погибли близкие, родные, а я буду вся в белом?

   Но, помывшись, посмотрела на себя в зеркало и сказала вслух:

   - А ты как хотела? Людям нужна вера. Придется соответствовать.

   И, когда я спустилась вниз, все домашние обернулись и замерли. Волосы я собрала в высокий узел на макушке, сверху накинула белый прозрачный шарф, закрасила следы усталости на лице корректором и теперь, наверняка, выглядела как подобает лидеру общины - крепкая, не сломленная горем, сильная женщина. Глеб встал со стула, медленно подошел ко мне, встал рядом, высокий, я смотрела на него снизу вверх, потом обнял меня, взял мою руку и поцеловал. Я замерла, не зная, как реагировать. Он не отнимал руки от лица, и я почувствовала сырость - он плакал. Я погладила седую голову. Послышался грохот - все остальные домочадцы подошли и тоже обняли.

   - Пожалуйста, не надо церемоний, - тихо попросила я. - Прошу вас, останьтесь для меня теми, с кем мне было легко и свободно?

   Глеб Борисович поднялся, улыбаясь в мокрые седые усы.

   - Ну и ты тогда позволь считать тебя родной? Будь нам за дочку?

   Я благодарно кивнула.

   Сели за стол, в коридоре послышался шум, и в двери вошла ...

   - Мама? - вырвалось у меня, и она вздрогнула, прижав к себе Стаса.

   А он узнал меня, потянулся ручками. Я подошла к ней, не отводя взгляда от ее лица, взяла ребенка. Ей, конечно же, все рассказали. Глаза ее заполнились слезами, она заплакала и обняла меня. Я тоже обняла ее свободной рукой и думала, что все это просто не укладывается в голове, и кому расскажи - не поверят.

   За столом Глеб, кашлянув, протянул мне артефакт, что я подобрала в храме.

   - Анна... Мы подумали, тебе это нужно.

   - Да, - ответила я, пальцем гладя шершавую поверхность камня. - Это станет самой главной загадкой на ближайшее время. Но я подумаю об этом завтра. Мы все заслужили хотя бы день душевного покоя....

40

  После обеда я поднялась к Тане. У нее в комнате дежурил Максим, чему я совсем не удивилась. Увидев меня, встал, приложил руку к груди, слегка поклонился. Я подошла, обняла его, прижалась, как к брату, он тоже тепло прижал меня. Мы все поняли без слов - я почувствовала его преданность, готовность защитить даже ценой своей жизни, но... В глубине его души жил подросток, чистый, открытый, мечтательный. И тот мальчик сейчас очень боялся за свою девочку. За ту, которая с первого взгляда стала ему роднее всех на свете. Упрямая, своенравная, непослушная. Одинокая. И он, конечно, переживал, что она оттолкнет его, не потому что не любит, а потому, что вбила себе в голову, что недостойна счастливой жизни рядом с тем, кто понимает, разделяет все ее страхи и горести и готов делить всю жизнь. Такой же, как она, разуверившийся в том, что где-то есть та, что поймет без слов, и полюбит его - такого, как есть. И еще он немножко ревновал ее ко мне, понимал, что ради меня она оставила его и ушла туда, где ее могли убить, а он, Максим, не мог защитить ее тогда.

   - Прости, - прошептала я ему в ухо.

   Он ничего не ответил, молча вышел из комнаты.

   Я подсела к Тане. Подруга по-прежнему была бледна, но уже не так, как тогда. Взгляд умных карих глаз стал живым, и каким-то солнечным. Я присмотрелась: на радужке появились светлые желтые пятнышки. Удивительно...

   Она улыбнулась мне. Я ей тоже. Нам и слова-то были не нужны. Мне только было интересно: поняла она, что нас связывает, или нет? Действовала по наитию, или у нее был план?

   - Ты все правильно сделала, - сказала я, и она опустила взгляд. - Это не твоя вина. Если бы не артефакт, Сережа уже был бы мертв. А камень, как видно, подчинялся мне. Только вот как быть дальше - не знаю...

   Она с трудом заговорила, вместо голоса у нее получался только свистящий шепот:

   - Я не могла... допустить... ты на коленях... и отдаешь себя ему...Так нельзя.

   - Знаю, знаю, милая.

   - Ты бы не стала... Ты бы сделала что-то с собой... я знаю. Потому лучше я...

   - Глупенькая. - Я сжала ее руку. - Что значит жизнь по сравнению с болью потери? А ты меня уже хоронила, так?

   Из ее глаз потекли слезы.

   - И молчала, не могла мне сказать, чтобы не нарушить хрупкий покой в моей душе?

   Она кивнула.

   - Бедная ты моя! Каково тебе было знать, кто я и молчать? Ты моя истинная дару.

   Она посмотрела на меня вопросительно. Брови приподнялись в немом вопросе. А я ошеломленно пыталась понять, что сама только что сказала.

   - Дару... Странное слово. Откуда оно?

   Я пожала плечами.

   - Сама не знаю, как-то на ум пришло. Ладно, поправляйся, ты мне еще нужна.

   Она благодарно кивнула, я вышла, посторонилась, давая пройти Максиму, он ждал в коридоре.

   Пока спускалась по лестнице, мысленно повторяла: "Дару... дару..." Что-то крутилось в голове, но так неясно, что я решила оставить на потом эту загадку.

   Потом мы пошли в те дома, где готовились хоронить родных. Я шла с огромной тяжестью на душе, чувствуя себя виноватой в их смерти. Но, стоило мне войти в дом, заплаканные, скорбящие люди светлели лицами, целовали мне руки: "Наша Аннушка!"

   Я подходила к гробам, вглядывалась в лица. Говорила с душами воинов, просила простить меня за то, что не хватило сил и умения закрыть, сберечь моих защитников. Плакала, конечно. С огромной нежностью целовала холодные руки, благодаря за службу. И - странно: стоило мне сделать это, от тела погибшего появлялся еле уловимый чудесный аромат, а сам покойный светлел лицом.

   Везде, где я прошла, скорбь сменилась светлой грустью расставания, но люди больше не плакали. Они улыбались. Я чувствовала их веру.

   Весь вечер я провела у тела мужа. Сидела на стуле у его кровати, держала за руку и говорила, обращаясь не к нему, а к камню, что теперь всегда держала при себе.

   Тихо подошел Александр Евгеньевич.

   - Ну как вы? Как себя чувствуете?

   - Я в порядке, спасибо, - улыбнулась я ему.

   Он покачал головой, глядя в историю болезни.

   - В порядке... Вам еще очень повезло, что раны поверхностные, все могло кончиться гораздо серьезнее. Не забывайте обрабатывать швы, я все сказал вашим родным.

   Я кивнула.

   - А вот с мужем вашим... Ничего не понятно. Повреждений, способных вызвать такое состояние, не выявлено. А если не ясна причина, то и неизвестно как лечить. Я пригласил еще консультантов, может они что-то прояснят. Но МРТ...

   - Вы просто поддержите его пока, - перебила я врача. - Пожалуйста, дайте мне время.

   - Для чего? - озадачился он. - Вы хотите его перевести за границу? Не советую, жизненные функции очень слабы, да и у нас есть все нужное оборудование...

   - Нет, вы не поняли, - улыбнулась я, - просто время. Чтоб я была спокойна за то, что он дышит. Пока не найду выход.

   - Я вас не понимаю, Анна Александровна, - оскорбился врач. - Мы никого и не оставляем без внимания, во-первых, а во-вторых, какой выход вы надеетесь найти?

   - Я не могу вам сказать этого пока. Извините.

   - Делайте, как знаете, - обиделся он. - Я со своей стороны буду сам заниматься вашим мужем и искать свои выходы. Всего доброго.

   Развернулся и вышел. А я сказала Сереже:

   - Ну вот, ты в надежных руках. Потерпи, я скоро.

   Вышла из больницы, поежилась от холода, поглядела в высокое звездное небо. И вдруг поняла, что в мире стало удивительно спокойно. Как-то враз стало меньше пробок на дорогах, люди стали вежливее и не так часто ссориться, милицейские сводки сильно похудели, а у спасателей появилось свободное время. И про себя с печалью добавила, что за все это - на чаше весов против души дорогого мне человека. Если я открою камень, то вместе с Сережей в мир вернется Ловец, и в этот раз справиться с ним будет сложнее - он не будет так расслаблен и самоуверен.

   Позавчера его подвело чутье - он не понял, что Таня - мой Проводник. Сама она не излучает света, но может взять у меня, что и случилось. Второй раз так уже не повезет.

   И это спокойное течение жизни может быть долгим, век, а то и больше, без крупных войн, революций, природных катаклизмов. Расцветут искусство, культура, люди потянутся к прекрасному. Но... Тело Сережи долго не будет в коме, просто перестанет биться сердце, или начнется отмирание тканей. Могу я принять такое решение: подвергнуть мир новой опасности взамен на жизнь любимого?

   А если я не справлюсь в следующий раз? Я буду виной того, что мир погрязнет в войнах и несчастьях.

   Впрочем, я не знаю, как открыть камень. Я смотрю на него, и в памяти не возникает и мысли, что с ним нужно сделать. Дежурить в больнице, ожидая чьей-то смерти, и новая душа откроет артефакт? Так она сама станет его пленницей. Сейчас, как есть, он настроен на ловушку. Возможно, есть ритуал, позволяющий открыть его. И, думаю, этого нет в справочниках. Камень - обычный, без надписей и рисунков, и не излучает магии, чем он привлек внимание Ловца? О нем знали только посвященные. Значит, он из таких. И я знала. Но забыла.

   Домашние старались поменьше меня задевать, давали побыть в себе. А я и не хотела ни с кем говорить, сидела у открытой печи, подтянув коленки к подбородку, смотрела на краснеющие угольки и забывалась, погружалась в блаженный транс - без мучительных мыслей. Болели раны, а меня это даже радовало, я старалась лишний раз надавить, сесть так, чтоб тянуло и жгло, лишь бы не чувствовать другой боли...

   Вертела в руках камень, не пытаясь вспомнить, просто рассматривала каждую трещинку, каждую выемку.

   Подошла Таня. Я укоризненно посмотрела на нее, мол, зачем встала?

   Она, придерживая рукой повязку, села рядом, поморщившись от боли.

   Я понимала, что она не просто так спустилась, что-то сказать хочет.

   - Аня, - медленно, с трудом, начала она. - Я весь день думала... В общем, не знаю, поможет ли это тебе, но тогда, когда он назвал тебя Айей, и сегодня, когда ты сказала... В общем, мне в голову пришло...

   Она помолчала, а потом каким-то другим, не своим голосом произнесла:

   - Айя, рукхи кхан дару.

   Я обмерла, застыла взглядом в одной точке, оглушенная. Потом медленно ответила:

   - А ту рхан Уцце...

   Мы посмотрели друг на друга, расплакались и обнялись.

   Я поняла, что она сказала мне. Это слова о том, что наши души вместе, и я ответила, что это истинно так. Дару - душа. Но что это за имена - Айя, Уцце...

   Меня охватило странное воодушевление. Я не могла найти себе места. Что-то рвалось из глубин памяти наружу, и никак не могло прорваться. Я то сидела, зажав голову ладонями, повторяя, как магическое заклинание слова, что всплыли сами собой, то срывалась на улицу, бродила по сугробам, будто ища что-то.

   Ко сну готовилась так, будто предстоит долгая разлука со всеми - поцеловала сына, попрощалась с Таней, Глебом, тетей Машей, девочками.

   Легла в постель, положила камень на грудь, смотрела в окно на падающие снежинки и шептала: "Айя, рукхи кхан дару"...

   Мне показалось, я только прикрыла глаза, а когда открыла - вокруг раскинулся рай. По-другому нельзя назвать это место, наверное, самое прекрасное на земле. Как там оказалась? И, как это бывает во сне, я была собой - и не собой. В голове возникали слова на древнем языке, и я понимала их. Подняла руку - загорелую, позолоченную солнцем. И окончательно проснулась там...

   Я стояла на вершине высокой горы, покрытой изумительными по красоте деревьями, травами, цветами; с ветки на ветку перелетали птицы самых ярких расцветок, какие можно вообразить, над нежными бутонами цветов порхали огромные бабочки, сами похожие на лепестки. Отсюда мне было видно очень далеко. Внизу, по долине, бродили, величественно помахивая хвостами, огромные ваалы, лениво шевелили ушами, переговаривались на своем языке, высоко задирая длиннющий нос. Слева простирались горы, с них длинными прядями спускались, серебристо блестя, водопады. Позади уходила далеко в небо Великая гора, а вдалеке, за зеленым ковром ласково сверкало Большое море. Мама рассказывала, там водятся водяные Великаны, ростом с гору, и, когда они топают по морскому дну, земля трясется. А морские Змеи, плескаясь в морских просторах, поднимают волны, достающие почти до туч.

   У меня захватило дух от ароматов, высокого чистого неба, ощущения полета и свободы. Здесь, на вершине, я чувствовала себя царицей мира. Восторг переполнил меня, и, сложив руки лодочкой, приложила их к губам и закричала:

   - Я - царица Майана!

   Захохотала и понеслась вскачь по тропе вниз, раскинув руки, на бегу срывая охапки цветов, а возмущенные птицы с клекотом и жалобным писком поднялись в воздух пестрым гомонящим облаком. Я летела так до самого подножия, распугивая мелких зверьков и змей, несколько раз едва не врезавшись в огромные валуны, и как-то угадывая тропинку между ними. Вскоре заросли расступились, и за ними открылся удивительный водопад, и небольшое озерцо под ним. Вода спадала из пещеры, и была похожа на молоко, столь же белая, а внизу, у камней, парилась легким туманом. Но озеро казалось таким чистым, будто его и не было вовсе, а только тонкая прозрачная пленка над каменной чашей.

   Я, не раздеваясь, с разбегу вбежала в воду, что сначала обожгла, а потом оказалась теплой и приятной. Глубоко нырнула, опустилась почти на самое дно, от меня врассыпную бросились яркие рыбки, спасаясь в легких, нежных водорослях. На дне среди больших камней блестели россыпи огоньков: красных, зеленых, голубых. Эти камешки прозрачные и крепкие, и, если в них проделать дырочки, можно собрать на нитку и будет очень красиво, на солнце они горят как настоящие искры.

   Поднялась на поверхность, легла на воду, раскинув руки, и замерла, любуясь, как сверху падает вода, как плывут перья облаков, прозрачные, похожие на разных зверей.

   Выбралась на берег, устроилась на большом камне, прогретом солнцем за день, рядом разложив мокрое платье. Мне было так хорошо, что хотелось лежать так вечно. Я улыбалась и была абсолютно счастлива еще и от того, что все это богатство - мое, никто сюда не забредает, и уж точно меня тут не увидит. Я так пригрелась, что, наверное, уснула. Потому что, когда в следующий раз открыла глаза, небо уже розовело к закату. Я с неохотой поднялась, натянула невысохшее платье, отряхнула длинные, до поясницы, светлые волосы. И почувствовала опасность. Привычно пригнулась, готовая отпрыгнуть, огляделась, выискивая врага. Медленно - медленно, едва ступая на камень, перебралась ближе к воде.

   Резкий шорох слева, и я успела повернуться, выкинуть руки перед собой. С визгом, как обиженная кошка, отлетел на камень спиной молодой ягуар. Я, не опуская рук, пошла ближе. Это самка, они мельче самцов, но ничуть не уступают в силе и быстроте. Она задергалась, закрутилась на месте, пытаясь вырваться из невидимой преграды, и, наконец, стихла, замерла, пристально глядя на меня своими ярко-желтыми, с вертикальными зрачками, глазами. Я поневоле залюбовалась ею.

   - Да ты царица ягуаров! - восхищенно сказала я ей, и она облизнула мордочку длинным розовым языком. Я отпустила ее, но она не убежала. Забавно уселась на задние лапы, и, склонив голову набок, думала. Мы смотрели друг на друга оценивающе. Я видела перед собой гибкую поджарую бело-желтую пятнистую кошку с острыми ушками и опасными блестящими клыками, она - обычную светловолосую девчонку, остановившую ее на лету. Вдруг она растянула мордочку, словно улыбаясь, прогнула спину, выставив передние лапки, как в поклоне. Я рассмеялась.

   - Ах ты, хитрюга!

   Она посмотрела на меня, и я могла поспорить, что эта дикая кошка прекрасно понимает, что я ей говорю, и тоже смеется.

   - Я назову тебя Уца, что значит капелька солнца. А я - Майана, и мы теперь друзья.

   Кошка подошла ко мне, потерлась о ногу и села рядом, преданно заглядывая в глаза.

   - Хотелось бы поиграть с тобой, но некогда, тороплюсь, - сокрушенно пожаловалась я, и, достав из-под камня корзинку, побежала домой.

   Уца все поняла, осталась сидеть у озера.

   Второпях набрав кореньев к ужину, я вскарабкалась на Плачущую гору - по ней стекало много ручейков, бьющих прямо из земли, а внизу раскинулся мой хаарц. Конечно, не город, где много дворцов и храмов, но тоже красиво: дома выросли прямо на горе, и вечером, когда зажигаются масляные лампы, огоньки опоясывают ее ожерельем. Домов немного, и всех соседей я знаю, а им, кажется, до меня нет никакого дела. Поселение небольшое - пара десятков домов, один целитель на всех, зато два невысоких каменных храма и три жреца. Но они уже старые, скоро будут проводить ритуал посвящения и выбирать новых жрецов из молодых послушников. Главный - конечно, храм Ориса, бога Огня, он ярко-красного цвета. С тех пор, как Великая гора разгневалась и плевала пылающими камнями на Город, ритуалы и жертвоприношения во всех домах Ориса проводятся каждый день. А дом Уны - прост, в нем бродят птицы и забегают шустрые масаки, кричат и виснут на сетях зеленого опостуса, превратившего храм в огромный цветущий куст. Конечно, Солнце только ласкает, ну иногда наказывает, сжигая кожу. Но от этого еще никто не умер. Перед спуском в хаарц я спрятала под валуном свое покрывало, и, натягивая его, всегда вздыхала - время становиться невидимкой.

   Закутавшись так, чтоб не было видно лица, я прошла узкими улочками, невольно подслушав разговор соседок. Крепкая пышнотелая Уана отбивала палкой полотно на камнях и говорила Калице, высохшей от старости.

   - Говорю я вам, не позже праздника Рух стоит ожидать жрецов из Города. Они уже объехали много поселений, и везде выбирали невест для великого Ориса, да минует нас его гнев. Благодарю богиню Ирицу, не давшую мне дочерей, не хотела бы такой участи своему даце.

   - Ох, плохие новости, - вздохнула старая Калица. - Давно не собирали жертвенных дев, не иначе, Орис подал плохие знаки, и следует запастись зерном.

   - Да-да, - кивнула Уана, - мой Толис уже задумался об этом, и завтра мы принесем жертву богине Уне, чтоб побыстрее вызолотила наше поле.

   Дальше я не слушала, прошла мимо их домов. Проходя мимо храма Ориса, привычно коснулась ладонями каменных ступеней, едва преклонив колени. Побежала дальше, а вслед мне звучал зычный окрик старого жреца:

   - Лбом, лбом нужно касаться священного камня, проклятая!

   Я успела прийти домой до прихода матери. Зажгла масляный светильник, почистила коренья, слила сок из больших круглых плодов лунного дерева. Вскоре зашуршали шаги на дорожке, и в проходе показалась мама. Увидев меня, устало улыбнулась.

   - Кхан сару, родная, ответь мне, что значит: "священные девы"? - спросила я, когда мы улеглись рядом на жесткое ложе, покрытое сухостоем, и пока не спали, глядя на звезды в круглом проеме над очагом.

   - Где ты слышала эти слова, ахана? - прозвучал в темноте ее встревоженный голос.

   - Соседки болтали, что вскоре к нам прибудут жрецы из Города.

   Мама рывком села.

   - Айя, не ходи из дома, прошу тебя. Оставайся всегда в тени. Это плохие новости для нас.

   Я кивнула, в душе попросив прощения у нее за это. Конечно, я не выдержу, и завтра снова убегу. Но пусть она будет спокойна...

   Мама всегда, сколько помню, ходила в поля, собирать лепестки трав, почему-то очень ценных в других землях. Потом мы относили их к морю, чтобы обменять на блестящие кружочки с письменами у чужестранных торговцев. Они приплывали на больших кораблях, я видела их, покачивающихся на волнах у каменной пристани. Огромные, с высоченными мачтами и затрепанными в путешествиях парусами, они сами казались чудовищами. В их бездонное брюхо закатывали бочки с маслом и вином, заносили мешки с пряностями, кувшины с благовониями и ящики с камнями. Больше всего мне было жалко, когда проносили связки шкурок - я представляла, сколько зверей убили ради того, чтобы кто-то надел на себя их пушистый мех. Хотя, мир так устроен - зверей убивают, а они рождаются снова, и меньше их не становится. И люди умирают. Правда, их шкурки никому не нужны.

   Много наших соседей встречалось нам в порту, они чинно здоровались с мамой и смотрели на меня с жалостью: какой уродливый ребенок, словно говорили их лица. Я и сама понимала, что отличаюсь - вокруг все темноволосые и смуглые, с темными оливковыми глазами, а я в кого только уродилась светловолосая? Впрочем, отца своего я не видела, но, наверное, точно не в него - мама вздыхала частенько, гладя меня по макушке: "Айя, ты дитя богов...Видно, сама Катцлейна пролила на тебя молоко, когда ты родилась".

   Назавтра, едва рассвело, я, подвязав волосы, вихрем пронеслась по хаарцу - Уца ждала меня у валунов. О предупреждении матери я забыла.

   С Уцей мне было лучше, чем среди людей. Мы убегали далеко в горы, где я нашла удивительные штуки: реку, текущую наоборот, вверх, и дерево, растущее кверху корнями. А еще я дурачилась.

   - Смотри, что могу!

   И подняла руками воду в реке, заставила ее танцевать, а у кошки глаза стали большими, как миски. Мне нравилось так играть. Я делала стену из блестящих камешков, и любовалась, как причудливо проходят сквозь нее лучи солнца. Или заставляла камень катать меня, а Уца испуганно бежала следом и скулила. Никому из людей я не показывала свои забавы. Они и так-то меня не любили, а узнают, что я творю - и вовсе изгонят из селения.

   Спустя несколько дней со дня моей встречи с Уцей я, возвращаясь домой, почувствовала неладное. Над хаарцем, еще не скрытым ночной мглой, поднимался дым. Сердце недобро кольнуло, и я закуталась в покрывало и поспешила на площадь, прячась в тени домов. Шум и крики я услышала издалека. У Храма Ориса бушевало пламя, а вокруг собралась толпа - все мои соплеменники. Монотонное пение посвящений грозному богу сопровождалось вскриками, когда пламя взметалось выше домов. Любопытство повело меня сквозь толпу. Выбравшись в первый ряд, я плотнее закуталась в покрывало и замерла, пораженная увиденным.

   Перед храмом лежал большой каменный жертвенник, окруженный огненным кольцом, весь залитый кровью. На нем стоял, воздев руки к небу, тот, кого я сначала приняла за самого Ориса. В огненном мареве он показался мне огромным, его кожа сияла, как натертая маслом. Я не могла отвести взгляда от его гибкого, сильного тела, танцующего на скользком камне. Абсолютно голый череп, широкие плечи, но поджарый живот, сильные ноги. На нем была только повязка на бедрах и браслеты на предплечьях. Он напоминал хищного зверя - невероятно красивого и опасного. Я впервые видела мужское тело так близко, и растерялась, не могла шевельнуться. Впрочем, не я одна. Все стояли завороженные этой дикой красотой.

   Взгляд его черных глаз задел меня, и сердце ушло в пятки. Он стоял ко мне спиной, но словно почувствовал, что я смотрю на него, обернулся и стал шарить глазами по лицам. Я поспешила надвинуть покрывало пониже. Жрец поднял руку, призывая к тишине. В наступившем безмолвии, казалось, было слышно биение сердца. Я опустила голову, и скорее почувствовала, чем услышала, что он вышел из огненного кольца. Медленно шел он по кругу, проводя рукой перед собой... Я задрожала. В голове билась только одна мысль: бежать! Не оглядываясь, сорваться и лететь до дома. Сердце подсказывало мне: что-то случится. Он подошел уже так близко, что жар от его тела передался и мне. Вдруг чья-то рука схватила меня, дернула вниз, срывая покрывало, и визгливый голос возвестил: "Ее, вот ее возьмите, господин!"

   Меня толкнули в спину, и я упала к его ногам.

   Он наклонился, подцепил ладонью меня за подбородок, потянул вверх, я подчинилась, поднялась и решилась посмотреть в его лицо.

   Он торжествовал. Его охота удалась и теперь добыча стояла перед ним, бессильная, безвольная, побежденная. Отчаяние захлестнуло меня. Пусть я - никто, и обречена стать следующей жертвой этого прожорливого бога, но во мне есть сила, о которой он и не догадывается. Я перестала дрожать, выпрямилась, гордо вкинула голову. Он отдернул руку, словно обжегшись.

   - Как твое имя? - спросил высокомерно.

   - Майана!

   Он с удивлением всматривался в мое лицо, а потом расхохотался, схватил меня за плечо и толкнул в сторону своих помощников:

   - Берем эту!

   И вся смелость ушла из меня, вместе с силой, я беспомощно болталась в руках жрецов, тащивших меня по пыльной дороге, извивалась и плакала. Я тянула руки к людям, рядом с которыми выросла, и повсюду натыкалась на взгляды полные страха и скрытой радости: их-то дочери останутся дома...

41

 До города мы добирались долго, ленивые быки еле тащили скрипучую повозку, а в плетеной из прутьев клетке сбились в кучу перепуганные и непрерывно ревущие девушки. Я уже не плакала. Вцепилась в решетку и застыла, как каменный идол. Перед глазами стояло только одно: как меня за волосы потащили в эту повозку, вслед за величаво вышагивающим жрецом. Я вырывалась и еще не могла поверить, что прежняя жизнь закончилась, и больше не будет привычного сердцу дома, родные руки не обнимут меня перед сном, и ласковый мамин голос не скажет: "Майана, даце ма! Кхан сару, живи долго!" Едва хаарц скрылся за поворотом, от него послышались крики, и я увидела ее, маленькую, бегущую со всех ног. Ветер донес до меня крики: "Айя! Майана-ле, не оставляй меня, свет мой!" Она недолго пробежала, Споткнулась и упала, я дернулась к ней, но сил не хватило даже окликнуть, дать знак. Во мне не осталось ничего... кроме боли и тупого ноющего страха. Стиснув зубы, я бессильно выла, глядя, как сумерки пожирают тонкую ветку дороги и темное пятно на ней.

   " Я вернусь, мама! Я вернусь за тобой!"

   Не успели доехать до города - опустилась ночь. Или я уснула? Открыла глаза - темно. Тихо переговаривались девушки.

   - Что с нами сделают? - дрожащим голосом спросила одна.

   - Жрец сказал, мы будем Священными девами,- всхлипнула другая. - И, если так, то быть нам на Большом Жертвенном Костре.

   - Как это?! - ужаснулась первая.

   - Я слышала, как мама рассказывала отцу, что однажды уже проводили ритуал Большой Жертвы, когда Великая Гора разгневалась на наш народ. Тогда море накрыло долины и лишило людей пищи в наказание за неподчинение. Чтобы умилостивить богов, жрецы принесли Большую Жертву - не овец и не птиц, нет. И даже не быков. Им принесли в дар двенадцать дев. И гора смилостивилась и перестала трясти землю.

   - О, Катцлейна, помилуй,- заплакала та, что слушала. - Я не хочу умирать.

   - Это не страшно,- бесцветным голосом ответила рассказчица. - Жрецы проведут ритуал повиновения, на гору мы взойдем уже бесчувственными и примем смерть как спасение. Такова воля богов...

   Я больше не слушала. Кровь во мне вскипела от негодования. Кто так решил, почему? Разве мало Орису тех жертв, что приносят ему селяне и горожане каждый день?

   Словно отвечая на мои мысли, над землей пронесся глухой гул. Земля вздрогнула и заволновалась. Кони под седоками вздыбились, заметались по дороге. Девушки закричали в ужасе. Я тоже испугалась, вцепилась в прутья клетки и крепко держалась. Посреди этого шума раздался голос жреца. Он пел. Меня это так поразило, что я забыла о страхе. Кетцаль опустился на одно колено, сложил руки ладонями вместе, прикрыл глаза и пел посвящение своему богу. Это было настоящее чудо: звуки проникали в самое сердце, усыпляли и лишали воли. Сама земля перестала дрожать, успокоились кони, стихли все звуки, кроме голоса Жреца. И я прониклась магией пения, душу заполнил восторг и почитание, ушли мысли о доме.

   "Так вот он - ритуал повиновения..."

   Навалилась дремота. Жрец замолчал, поднялся, занял свое место, и мы продолжили путь. С ленивым равнодушием смотрела я на окружающую красоту: величественные каналы, соединенные мостами, густо рассыпанные по краям дороги дома горожан, украшенные причудливыми рисунками на фасадах. И здесь, в городе, жрецы пели посвящения Орису, усмиряющие его гнев. Как видно, люди покинули свои жилища при первых толчках земного трясения, и сейчас успокаивались и возвращались домой, негромко переговариваясь. У храмов горели костры, отбрасывая на краснокаменные стены кровавые отблески. Дым костров пах чем-то сладким, пряным. От него кружилась голова и разливалось тепло по телу.

   Дорога расширялась, дома становились все наряднее и выше - мы приближались к Дворцовой площади. Когда-то я была здесь с мамой. Мама... Вспоминания о ней разбудили меня, я стряхнула сонное оцепенение. Закусила руку до крови, чтоб не терять ясности ума. Мне нужно было запомнить дорогу, чтобы по ней потом вернуться обратно.

   Поворот - и Дворцовая площадь предстала во всей красе. Я ахнула: так красиво смотрелся дворец в ярком свете луны. Отсюда, с подножия холма, казалось, он парит в воздухе. Я знала, что он окружен водой - последнее, девятое кольцо каналов, и внутри него - владения Правителей. Там, позади Дворца, раскинулся сад, равного которому нет на земле. Огромный, вместивший в себя и рукотворные водопады, и величественные пирамиды. Животные, не страшась людей, бродили там среди зарослей диковинных растений, и не нападали - сад окружала защитная магия.

   Справа от дворца возвышался Главный Храм Ориса, и повозка покатила туда. Cердце сжалось: конец пути близок. Нас кинут в подземелье, лишат имени, а потом и жизни. Больше не будет счастливых дней в горах, и мама не улыбнется мне, и Уца никогда не уткнется мокрым носом в мою щеку, не лизнет шершавым языком руки...

   Я всхлипнула, и слезы сами собой потекли из глаз.

   Всадники остановились у входа в храм, нас повезли дальше. У невысокого домика без окон повозка остановилась. Нас завели в дом, как видно, предназначенный для пленников - кроме скамей у стен, в нем ничего не было. Но мы так устали, что улеглись кто куда, не протестуя.

   Засыпая, я увидела кусок неба в щель на потолке. Далекие звезды мигали мне, будто обнадеживали.

   Снилось мне что-то тревожное: много крови, Жрец с жертвенным топором в руке, огонь и вода, и за всем этим - смерть... Но не уход из жизни страшил, а собственное бессилие что-либо изменить.

   Разбудил нас зычный окрик стража. Нам принесли еду, мы сели на пол, ели сухие лепешки и запивали водой, молча, многие плакали. Во мне по-прежнему не было сил, болела голова и руки дрожали от слабости.

   Затем нас вывели на улицу и под охраной повели в Храм. Площадь была полна народа, горожане с интересом разглядывали моих подруг по несчастью, переговаривались, обсуждали, какая из нас красивее. Я сжала руки в кулаки, стиснула зубы от злости. Мы просто потеха для этих зевак, им радостно видеть наши страдания. Я гордо вскинула голову и с вызовом смотрела по сторонам. Так и прошла царственной походкой по ступеням храма, про себя думая о том, что сбегу отсюда, как только восстановлю силы.

   Храм поразил меня роскошью и мрачной красотой. Высокие каменные колонны, много богатых украшений, на стенах - рисунки. А в центре - огромный жертвенник, от вида которого меня замутило. Нет, сейчас он был чист, но воздух пропитался запахом крови, и души убитых животных, казалось, бродят по бесконечным залам храма, с тоской и укором глядя на людей. "А если я не придумаю, как спастись, то скоро и наши души будут бродить тут неприкаянно",- мелькнула горькая мысль.

   Мы встали в ряд у стены. Стражи молча ушли, не сказав, долго ли нам ждать, и чего. Мне было неуютно и жутко в этом доме смерти, хотелось скорее покинуть его. Несколько девушек заплакали, очевидно, посчитав, что отсюда нас поведут прямо на жертвенный костер.

   Вскоре раздались шаги и голоса, в одном из которых я узнала Кетцаля. В зал вошли жрецы, направились прямиком к нам. Я похолодела. Что сейчас будет?

   По молчаливому приказу Верховного Жреца остальные разошлись по залу и встали в круг. Сам он прошел к жертвеннику. Встал в центр каменного ложа, опустил голову, сложил руки на груди и закрыл глаза. Слуги зажгли огонь в больших каменных чашах. Я завороженно смотрела на жреца, забыв о страхе. Мне вспомнилось, как ночью он пел, усмиряя силы природы, и захотелось снова испытать то странное чувство восхищения.

   Он запел. Развел руки в стороны и стал раскачиваться в ритуальном танце. Остальные жрецы опустились на колени и негромко подпевали, с обожанием глядя на него.

   Все повторилось - и оцепенение, и безволие. Звуки голоса Жреца захватили меня, все остальное ушло, перестало существовать. Только он, его движения, его манящие глаза. Мне казалось, он смотрит только на меня, зовет к себе, просит выйти и встать рядом. Я словно раздвоилась. Тело само стало отвечать на мелодию. Закрыла глаза и подчинилась желанию танцевать. Откуда только пришли движения? Я кружилась на носочках, едва касаясь пола. Ноги сами повели меня к тому, чей взгляд пронзал насквозь, так захотелось встать рядом, коснуться его кожи, слиться с нм воедино. Как он красив! Как глубок и нежен его голос...

   Я не заметила, как прошла через стену огня, окружившую жертвенник. Не было страха, боли. Поднялась по каменным ступеням и встала рядом с Кетцалем. Вздрогнула, когда его горячие руки коснулись моих плеч, развернули, повели в танце. Я закрыла глаза и задохнулась от восторга. Напряжение нарастало, руки вспыхнули, двигались уже сами по себе, а мир вокруг расцвел радужными цветами.

   Жрец замолчал, и я без сил опустилась на колени перед ним. Он поднял мое лицо, наши взгляды встретились. Он торжествовал.

   - Орис выбрал тебя,- сказал с нежностью и неожиданной теплотой.

   Остальные жрецы склонились в почтительном поклоне.

   Я почувствовала, что по щекам текут слезы.

 Так я стала невестой Ориса. Кетцаль рассказал мне о ритуале, вдоволь насмеявшись над моими страхами.

   - Айя, ты несмышленое дитя. Чей недалекий ум придумал сказки про жертвенных дев? Богу не нужны тела, ему нужны души. Все в мире подчиняется гармонии. Раз в столетие, на смене лун, Орис дает знак, что пришло время соединить небо и землю, чтобы две силы мироздания слились воедино. Это искупает зло и уравновешивает добро, свет и тьма становятся неразделимы, и рождается гармония. В мир приходит покой, и боги перестают посылать людям испытания.

   - Кетцаль-ото, но как Орис выбрал меня? Почему? - недоумевая, спросила я.

   Он хитро улыбнулся.

   - Ты услышала то, чего не слышали другие. В тебе есть сила, Майана. Ты и есть воплощение матери - земли.

   - Но мне придется стать женой бога? - ужаснулась я.- А как его узнать, если он будет в образе человека?

   - Так же, как он выбрал тебя, он выберет тело, в которое войдет в Священную ночь, - ответил он, и тихо добавил:- Надеюсь, это будет...- и осекся.

   И больше не сказал ни слова, как я ни пытала.

   Моя жизнь стала легкой и радостной. Кетцаль поселил меня в своем дворце, не таком роскошном, как у Правителя, но куда лучше моих самых смелых ожиданий. Я только ахнула, войдя в отведенные мне покои. Тончайшие ткани, искусное шитье, каменные украшения на стенах и рисунки мастеров. Была и купальня, наполненная чистейшей родниковой водой, а мое ложе, закрытое от ветров и летучих тварей прозрачной занавесью, покрывало мягкое пуховое облако. Я уже чувствовала себя богиней.

   Я спросила Кетцаля о судьбе остальных девушек, он обрадовал тем, что все они устроены, и будут прислуживать при храмах, а такая честь выпадает не каждой горянке.

   Он сам занялся моим обучением. Научил красиво одеваться, двигаться в танце, а главное - раскрыл тайны письма. Я оказалась хорошей ученицей - ему редко приходилось сердиться, чаще он довольно улыбался, глядя, как я, высунув от старания язык, вожу по мягкой глине тонкой палочкой, составляя слова.

   Я и не заметила, как пролетели девять лун. Каждое утро я просыпалась в радости, зная, что меня ждет новый день, наполненный радостными открытиями. Жрец заслонил собой все, что было мне дорого - и я, хоть и вспоминала маму и Уцу, но уже не так скучала по ним. Он рассказывал мне о древних мудрецах, о том, как устроен мир, откуда взялись небо и звезды. Да и сам он не скрывал, что ему хорошо со мной. Каждую минуту он старался быть рядом, и если отлучался, грустил. А отлучаться приходилось часто - Верховный Жрец все-таки. Большие служения проводил только он, и никогда не брал меня с собой. А мне так хотелось выйти из его дворца! Побывать в городе, увидеть Правителя, праздники и увеселения. Я снова и снова просила его взять меня с собой, но он мрачнел и отказывался.

   - Кетцаль-ото, что мы будем делать, когда Орис призовет меня? - грустно спросила я его однажды.

   Он задумался, взял мою руку, накрыл своей и сказал:

   - Я прошу Ориса не разлучать нас. Айя, ты мой свет, мое сердце. Я готов принести в жертву сто быков, чтобы стать избранным. Я не бог, но многое мне подвластно. Скоро праздник Рух, и все решится. Если Орис не даст знак, я сам призову тебя к себе.

   Я отшатнулась.

   - Ты боишься? - В его глазах мелькнула тревога.

   - Нет...- подумав, ответила я. - С тобой я ничего не боюсь, повелитель.

   Он прижал мою руку к губам, а я прислушалась к своему сердцу. Тот ли он, кому я могу отдать свою жизнь? Сердце молчало, а разум ответил: "Чего еще желать, глупая? Есть ли кто-то на земле, кто так же дорог тебе и кому ты дорога так? Такой участи позавидует любая девушка. Стать кацу Великого Жреца, продолжением его тени, носительницей его священного огня - не это ли счастье?"

   Что-то неуловимое пронеслось в памяти - миг свободы и абсолютного покоя, там, в моих родных горах. Я стряхнула грусть и перевела разговор:

   - Скажи, Великий Жрец, почему ты не берешь меня на служения?

   Он коснулся пальцем моего виска.

   - Айя, мне нужна твоя душа, отданная по доброй воле. Я хочу, чтоб ты открыла мне свое сердце, и верю, что однажды так и случится. Мне не нужна магия, чтоб завоевать тебя. Не хочу, чтоб ты видела, что твой Жрец делает на ритуальных служениях.

   Я промолчала, вспомнив залитое кровью жертвенное ложе, и по спине пробежал холодок. Да, я не хочу видеть, как по рукам Кетцаля струится кровь.

   И все потекло по-старому: прогулки и беседы, нежность повелителя и щедрые дары. Он любовался мной, любил наряжать и смотреть, как я танцую. Молчал, но я видела, как дрожат его руки и в глазах плещется огонь. Моя душа торжествовала: этот вершитель судеб - мой раб, одно мое слово и он исполнит все, что пожелаю. Я стала женщиной, кокетливой и знающей свою власть. Одно меня печалило - больше не было той силы, что я чувствовала в горах, и сама я не могла сотворить и простого чуда.

   Приближался большой праздник, а с ним - и первая наша разлука. Верховный Жрец должен проехать по всем селениям с ритуальными служениями, и я заранее скучала. И он тоже. Тысячу раз приказал слугам следить за мной и исполнять любой мой каприз, часто вздыхал, целовал мои руки, и глаза его становились влажными. Я уверяла его, что время разлуки пролетит незаметно, а сама в душе была рада, что смогу как-нибудь улизнуть из дворца.

   В день отъезда он сам разбудил меня. Я открыла глаза и увидела, что он сидит на моем ложе, рядом, внимательно глядя на меня. Испугалась вначале, потом укорила себя: мой будущий кац не должен увидеть, что я боюсь его. Улыбнулась и поцеловала его руку. Он прижал меня к себе, гладил мои волосы и шептал мне на ухо, что без меня умрет.

   - Доверимся Орису, мой повелитель,- ответила я,- он не допустит беды.

   Жрец отпустил меня и быстро вышел, и сразу же затем раздался его голос, призывающий отправляться в дорогу. Я высочила на открытую площадку, кутаясь в покрывало, но увидела только пыль на дорожке к воротам.

   И сразу стало так пусто...

   Я грустила и плакала день и ночь. А затем стала думать, чем себя занять. Слуги неотрывно следили за мной, видно, Жрец все же опасался побега. Но я заметила кое-что... Во мне снова стала просыпаться прежняя сила. Я даже не поверила вначале. Но все так - снова появилось ощущение легкости и полета. И проснулась память о маме. Теперь я грустила больше по ней. Сердце ныло, и все мысли были о том, как хорошо было бы ее повидать. Я уходила далеко в сад и там нашла чудесный уголок - небольшое озерцо у горы, по которой, журча, спускались ручейки. Так далеко я еще не заходила, и теперь наслаждалась одиночеством в тиши под сенью деревьев. Я набирала свитков в сокровищнице и уходила на целый день туда. А когда наступала ночь, работала над собой, вспоминала, что делала раньше, как ловила нити магии и сплетала в сети, двигала камни и поднимала воду.

   Вскоре сила так наполнила меня, что я могла уже многое: отводила глаза слугам, выходила в город и там бродила невидимая, неузнанная, ради потехи таскала у торговцев лепешки и сочные плоды с лотков. Когда наскучивало - возвращалась, и никто не догадывался, что меня не было весь день. Но путь домой непрост, и я не решалась уйти так далеко и надолго.

   Однажды ночью тоска особенно сильно сжала мое сердце. Я поднялась с ложа, встала в свет луны и со слезами на глазах сказала:

   - О, как бы я хотела сейчас оказаться дома! И так, чтобы можно было вернуться.

   То ли луна очаровала меня, то ли я так сильно хотела увидеть родные края, но сама не поняла, как начала тихонько напевать мелодию, что пела мама, и двигаться в танце. Руки налились тяжестью и согрелись. Казалось, я собираю магию в ладони. Я закрыла глаза и принялась лепить, словно тесто, лунный свет, вплетая в него свою силу, свои желания. Я чувствовала, как в руках собирается плотный шар, я его скатывала, пока он не стал размером с небольшой камень и легко поместился в ладонях. Открыла глаза и ахнула: зал заливал нестерпимый свет - это сияло мое творение. Я поняла, что оно может исполнить мою волю и тихо приказала:

   - Хочу оказаться дома!

   Шар раскололся надвое, я потянула половинки в стороны, меж ними оставалась тонкая прозрачная пленка, как марево. "Это врата!"- догадалась я. Шагнула в них и... вышла у своей пещеры в горах.

42

   Шар оставался у меня в руках и по-прежнему светился. Стоило мне подумать, что так он слишком заметен, как сияние исчезло, и теперь я держала половинки обычного серого камня. Соединила их - и камень стал цельным.

   - Никогда не покидай меня, а если так случится - вернись в мои руки,- приказала я ему, поднеся к губам.

   Глубокая ночь не скрыла от меня очертаний знакомых гор, тропинки между валунами, спускающейся к озеру. Я вдохнула родной запах деревьев и трав и с грустью подумала об Уце. Где она сейчас? И не знает, наверное, что ее дару вернулась. Но ноги уже вели меня к дому. Я побежала, спугивая спящих птиц. Вот и Плачущая гора, и мой хаарц - там, внизу. Огней не видно, лишь у Храма Ориса отблески углей после ритуального костра. Крадучись, прошла я мимо соседских домов, постаревших за время моего отсутствия. Или я стала старше? Чем ближе подходила я к родной калитке, тем сильнее билось сердце, воздуха не хватало. Увидев, как заросла тропинка к двери, я похолодела, в душу вошел страх.

   Дом был пуст. Очаг давно не разжигали, и масляная лампа покрылась пылью и паутиной. Только столб лунного света отгонял тьму. Я без сил опустилась на соломенную подстилку, провела по ней рукой. Где мама? Что с ней? Закрыла глаза, глубоко вздохнула, прислушалась к голосу стен.

   "Что случилось с вашей хозяйкой?"

   Приложила ладонь к теплому камню и увидела...

   Когда меня увезли, мама заболела. Лежала тут одна и стонала от сжигавшей ее тело хвори. Только старая соседка приходила напоить и накормить ее. Добрая женщина отнесла петуха в Храм Уны с мольбой об исцелении несчастной, одинокой матери, потерявшей единственное дитя. Но богиня или не слышала, или горе мамы было столь велико, что иссушило ее тело. Здесь, на лежанке, она доживала последние дни, разминая непослушными пальцами мокрую от ее слез глину. Она что-то лепила... Я пошарила вокруг и нашла. Маленькая фигурка, кукла, напоминающая девочку с длинными волосами.

   Я зарыдала, прижав куклу к себе. Свернулась в комок на ложе, что делила с самым родным человеком и плакала так, как никогда в жизни. Я слышала мамин голос...

   - Айя, кхан дару, даце ма, пусть боги возьмут мое дыхание и отдадут тебе. Мне не нужно оно, когда тебя нет рядом. Свет мой, за что я наказана? За что меня лишили единственной радости? Разве не исполняла я все ритуалы и посвящения? Разве не трудилась я без упрека, разве преступила порог послушания? Айя, если тебя нет на этой земле, то прошу последней милости - обрести тебя там, за облачным пределом. Если ты жива, дитя, возьми всю мою силу, мою кровь и душу, чтобы твои силы удвоились. Да хранят тебя боги, да вернут они тебе все, чего не дали мне.

   "Мама, мама, вернись, прошу..."

   Только шорох песка, сыплющегося с потревоженных ветром стен, был мне ответом.

   Боль затопила меня, ослепила и оглушила. Спотыкаясь и падая, побрела я обратно из холода места, в котором меня больше никто не ждал. Теперь мне было безразлично, увидят ли соседи, поднимут ли шум. Проходя мимо дома женщины, что ухаживала за мамой, я провела рукой по стенам, и они слабо засветились.

   "Теперь там всегда будет тепло и уютно, а старушке будет радостно и светло".

   Слезы застилали глаза, дорога казалась размытой. Лес встретил меня молчанием, будто скорбя так же, как я. Теперь все чужое мне здесь. Теперь никому я не нужна.

   Треск хрустнувшей ветки не напугал меня - безразлично подумав о звере, вышедшем на охоту, я повернулась и выставила вперед руку. И вздрогнула, узнав легкий шаг...

   Она прыгнула мне на плечи, вылизывая шершавым языком мои мокрые щеки.

   - Ты узнала меня! Уца, девочка моя!

   Я целовала теплый нос и мягкие ушки ягуара, обняв и стиснув так, что хрустели кости. А она терпела, и сама урчала мне в ухо.

   - Никогда тебя не покину,- прошептала я ей. - Кто бы что ни думал, никогда тебя не отпущу от себя!

   Она замерла на моих коленях, и я чувствовала ее тоску по мне, ее надежду на встречу. Каждый день бродила она тут и даже спускалась в хаарц, была у моего дома.

   - Ты видела маму? - спросила я, а она лишь подсунула голову под мою руку. И я поняла, что она хотела сказать: все видела, все знала и сама теперь ни за что от меня не уйдет.

   Так вместе мы и пришли к нашей пещере, там камень вновь распался на половинки и открыл мне путь во дворец Кетцаля. Уцу я выпустила в сад, приказав сидеть тихо и прятаться от людей, сама вернулась в свои покои и лежала до утра без движения, крепко сжимая последний подарок мамы.

   Все же я уснула ненадолго, и когда открыла глаза, поняла, что стала другой. Что-то сломалось во мне, исчезло. Подумав, я ответила себе: я больше не скучаю по Кетцалю. Не хочу его видеть и говорить с ним. Вся его нежность - лишь плащ, скрывающий темную суть его бога, которому он принес в жертву и меня. Мне сделалось безразлично, что будет дальше. Невеста Ориса? Что ж, если ему нужна та, что ненавидит его всем сердцем, пусть придет и заберет мою никчемную жизнь. В ней больше не будет радости и света. Отныне дни мои потекут к закату, и я скорее спрыгну со скалы, чем выношу и приведу в мир дитя проклятого мной бога.

   Я вскочила с ложа и выбежала в сад. Мне невыносимо было оставаться в доме Жреца. Достигнув любимой поляны, развела в стороны половинки камня и шагнула во врата, пожелав оказаться в месте, где смогу согреться.

   Вначале мне показалось, что я вернулась во дворец Кетцаля. Пустынный зал, с высокими стенами, расписанными искусной рукой мастера, крепкие деревянные скамьи, и ниши, заполненные свитками. Что это? Я подошла и взяла потемневший от древности кожаный лист. "Песнь о великой битве Богов и Хранителей"... Интересно. Я погрузилась в чтение. Едва различимые, полустертые временем строки поведали, как еще до сотворения нашего мира спустились на землю с далеких звезд люди, умевшие говорить с ветром, поднимать моря и разрушать горы. Боги, создавшие землю как сад, в котором текли их бесконечные дни, разгневались на пришельцев. Орис, отец богов, пришел к Матери Хранителей - так называли себя гости. Опоясанный молниями, каждым шагом потрясающий твердь, он грозно потребовал ответа, как посмели они нарушить покой и уединение Высших? Хранительница ответила, что их дом разрушен, и они - это все, что осталось от великого народа, живущего в процветании и гармонии многие тысячелетия на такой же зеленой и теплой планете. Она попросила убежища для своих людей. Орис опасался, что хранители, владеющие бесценными знаниями и магической силой, выживут богов с полюбившегося им дома. Он обрушил свою ярость на Хранительницу, но не смог уничтожить ее. Магия пришельцев оказалась сильна, и удары всесильного бога не достигали цели. Завязалась жестокая битва. Много лун продолжалась она, земля стонала и тряслась от боли. Богов было больше, и хранители ослабли после долгого и трудного пути. Многие из них погибли, забрав с собой и бессмертные души врагов. Лишь Мать-Хранительницу не смогли сломать негостеприимные хозяева. Она исчезла, не оставив после себя и горсти праха. С тех пор боги безраздельно правили землей, подчиняя своей воле слабых людей, рожденных ими для потехи.

   Увлеченная сказкой, я не заметила, что в зал кто-то вошел. Лишь почувствовав дыхание в спину, обернулась, отпрянула, в ужасе сжимая свиток.

   - Не бойся. - На меня смотрел юноша, годами не намного меня превосходящий.

   От его взгляда меня окатило теплой волной, а улыбка его растопила лед в моем сердце. Он доверительно протянул мне руку, а я не могла отвести от него взгляд. Что-то в нем поразило меня, как стрела пронзает летящую в небесах птицу. Весь его облик был мне словно знаком, будто давно-давно мы знали друг друга, и разлучились, и все это время искали друг друга. Высокий и стройный, с длинными волосами цвета лунного молока, глазами, как море, бездонными и синими,- и в нем хотелось утонуть, раствориться без остатка.

   - Кто ты? - спросил он, а в его взгляде я видела свое отражение, восхищение и радость от того, что встретил меня.

   Я хотела ответить и с ужасом вспомнила, что не смогу объяснить, как оказалась тут. Меня запрут в каменной башне, обвинят в неповиновении и казнят! Охнув, я отбросила свиток, повернулась и побежала, на ходу разводя руки с камнем. Он не успел побежать за мной. Я впрыгнула во врата, оказавшись во дворце Кетцаля, а эхо, преследовавшее меня, понесло по пустынным коридорам его вопль, исполненный отчаяния:

   - Не-ет!

Я открыла глаза, ничего не чувствуя, не понимая, в каком мире нахожусь. Кто-то тряс меня, я увидела лица, раскрывающие рты, будто что-то крича, но не слышала и звука. Хотелось спать. Как сквозь вату, донеслись голоса:

   - Аня, проснись! Анна!

   Я потихоньку стала соображать, поняла, что это тетя Маша, Глеб, еще кто-то. На меня побрызгали водой, это привело в себя окончательно. Но тут же обрушилось столько суеты и шума, что голова закружилась. Глеб выбежал из комнаты, тетя Маша одевала меня, как маленькую, торопясь, будто куда-то опаздывала.

   - Что? - сонно спросила я. - Что случилось?

   - Давай, миленькая, пойдем, нужно уходить.

   Она потянула меня за собой, я послушно пошла, запинаясь, еле переставляла ноги. Мы вышли из дома, сели в машину и Глеб сидел за рулем. Рядом со мной села Марина, всхлипывая, держала шубу у меня на плечах. Я помотала головой.

   - Бр-р... Что происходит, скажет мне кто-нибудь?

   - На нас напали, - коротко бросил Глеб, вглядываясь в зеркало заднего вида. Он вел машину какими-то лесными дорогами, ее трясло на ухабах, а из-под колес летели снежные комья. Лучи фар разрезали непроглядную темноту вокруг, но видно было недалеко: кругом деревья и снег.

   - Как напали? - дошло до меня. - Кто?

   - А ты как думаешь? - мрачно переспросил он. - Хозяина нет, а псы остались. Теперь еще сильнее мы им понадобились, вишь, хорошо было, пока вела властная рука. Кто-то знает, что случилось в том здании. А не знает, так догадывается. За тобой снова охота. Хорошо, вовремя предупредили. Ворвались в больницу, там постреляли и направляются сюда.

   - Постойте, - похолодела я, - так ведь они думают, что Ловец это Сережа... Они его нашли?!

   - Да подумали уже об этом, - буркнул Глеб. - Там Максим с ребятами, забрали еще ночью, вывозят в безопасное место.

   - Его нельзя трогать! - взвилась я. - Он и так на ниточке держится!

   - Аня, успокойся, - погладила меня по плечу тетя Маша, - там наш целитель, поддержит его силы. И врача тоже взяли, что его лечил - так проще будет в новом месте. Он перенесет дорогу. Зато ты будешь спокойна.

   - Да какое там спокойна! - схватилась я за голову. - Артефакт! Его взяли?

   - Да, - пискнула Марина. - Он у меня.

   - А Таня? Стасик?

   - Всех вывозят, разными дорогами, чтобы запутать следы.

   Меня затрясло.

   - Куда мы едем?

   - К друзьям, на охотничье подворье.

   - Нам нужно подготовиться и дать бой, - твердо сказала я.

   - Да уже... - ответил Глеб. - Наши бойцы остались защищать Белоозерск.

   - Мне надо было быть там! - вскипела я.

   - Тебе надо заниматься делом! - гаркнул Глеб. - Думай, как мужа своего вытащить, он сейчас из тебя силы тянет. А к этим стычкам мы давно готовились. Не хуже тебя знаем, что делать.

   Я вжалась в сиденье. Он прав, пока Сережа в таком состоянии, я ни о чем другом думать не могу. А если с ним что-то случится... Нет, не буду настраиваться на это.

   Но не он тянет из меня силы... А их, и правда, негусто. Вон, едва очнулась ото сна. Сон! Вот что случилось со мной! Я как-то умудрилась попасть в свое другое воплощение, и там наверняка можно узнать, как открыть камень! Вот почему мне так плохо. Ловец сказал, что не вспомню его, как и то, что это за артефакт. Может, Майана поможет мне вспомнить? Но попаду ли я туда снова?

   Стало тоскливо. К прежним предчувствиям добавилась тревога за тех, кто остался защищать свои дома, да еще и мысль: что же было с Майаной дальше?

   Но сейчас не время думать об этом. Ничего не закончилось, впереди еще много волнений, и мне нужны силы. А где их взять?

   Я попыталась отрешиться от всего и просто отдохнуть. Марина, приткнувшись на мое плечо, уже посапывала во сне, тетя Маша сидела напряженная и усталая, Глеб не отвлекался от дороги. Я вздохнула, прикрыла глаза, прислушалась: в порядке ли Сережа, Стас? Сердце подсказало, что они в безопасности. Мысль о Тане тоже не вызвала боли. Тогда я сосредоточилась на Белоозерске и мысленно накрывала его кольцами защиты. Пусть непрошенные гости потрудятся их снимать.

   Вскоре приехали к большим воротам, за которыми оказался огромный двор. Начало светать, но, несмотря на раннее время, на подворье собралось много людей. Нас встретила целая толпа. Едва я вышла из машины, раздался радостный гул. Я не задержалась, пробежала в двери большого деревянного дома.

   Внутри тоже набилось народу, как пчел в улье. В основном пожилые, женщины и дети.

   "Правильно, молодые взяли в руки оружие, - с грустью подумала я. - А ведь только похоронили погибших!"

   Меня все знали, приветствовали, как только догадывались, что я - это я, ума не приложу. Мелькнуло подозрение, что Глеб тайком распечатал моих фотографий и раздал всем. Но как же это тяжело - быть на виду, чувствовать чужие ожидания, мол, вот она, спасительница, сейчас махнет рукой и всех победит, со всеми справится. А у спасительницы коленки трясутся от страха за своих, от мысли, что все это - чудовищная ошибка, меня не за ту приняли, и где-то есть человек, которому действительно этим положено заниматься. Я шла через толпу людей, приглядываясь: где Таня? Есть ли новости от Максима, вывезли ли Сережу? Глеб с тетей Машей как сквозь землю провалились. Неожиданно в толпе зацепилась за знакомый взгляд, и остолбенела. На меня смотрела Нина Максимовна. Без укора, просто глаза в глаза. Я не могла оторваться от нее, кто-то потащил меня за рукав, вывел в коридор, а из него - в спальню. Я у порога извинилась, пробормотала, что мне нужно побыть одной, закрыла дверь и упала на кровать, захлебываясь в рыданиях. Казалось, я просто не выдержу этого напряжения.

   Меня тронули за плечо. Я обернулась - рядом сидела мать Алексея.

   Я расплакалась еще горше, закрыв лицо ладонями.

   - Простите, простите меня! Я виновата, только я одна!

   - Ну-ну, деточка, ты что? - Она обняла меня и похлопывала по спине. - Ни в чем ты не виновата. Лешенька у меня герой, я всегда знала, что он будет в первых рядах. Чему быть - того не миновать, не убивайся так.

   - Я не могу! - помотала я головой. - Не могу ничего совершенно. Сама не знаю, как у меня вообще что-то получалось. Это случайность, ошибка, я просто ненормальная, наверное, и все это снится.

   - Анечка, послушай меня. Понимаю, тебе страшно, - продолжала она, - но, видишь ли, нам не страшно, пока ты с нами.

   - Как это? - Я даже перестала плакать.

   - Людям вера нужна. Пусть ты знаешь, что не та, но они этого знать не должны. Иначе тоже начнут бояться. Эта война ведь не сейчас началась. Она всегда была, с сотворения мира. Если ты ступил на дорогу инакомыслия, будь готов столкнуться с противником.

   - Но ведь есть люди, которым сейчас все равно, они сидят дома, и знать не знают, что где-то кто-то погибнет - в мирное время!

   - Да смерть-то всегда рядом, Анечка! Кто-то от пули, кто - от болезни, кто - случайно оступится на ровном месте и шею свернет. Ты не можешь отвечать за все смерти на земле! Сейчас решается не то, кому жить, а как жить. У темных силы больше, они своим поганым ремеслом гребут деньги лопатой, сейчас кто только не ходит к ним привороты да порчи заказывать, а те, кто их дела снимает, часто за хлеб работают. Но у нас вера. А у них страх. Ты сейчас их вожака одолела, так они от отчаяния решили ударить, пока мы от смертей своих сыновей не отошли.

   - В этом-то и дело! - снова завыла я. - Не одолела я его, а на время закрыла. И выбор стоит такой: или оставить его там и похоронить... ну, неважно, человека одного, либо вернуть их обоих и драться. А там уж неизвестно еще, чья возьмет.

   - Послушай меня, девочка, - строго сказала Нина Максимовна. - Ты всегда на стороне жизни быть должна. Если есть шанс спасти, должна попробовать. А драться с нечистым тебе не привыкать. То твоя задача вечная.

   Я замерла у нее на плече, всхлипывая. Она права. Не могу я сделать другой выбор.

   Раздался звук колокола где-то близко, и Нина Максимовна потянула меня.

   - Пойдем, покажу тебе что.

   Мы накинули шубы, прошли через пустые сенцы, вышли на улицу. Неподалеку фонарь осветил небольшую часовенку, а у нее собрался весь народ. Люди пели псалмы, хором, и от их голосов на душе стало тепло.

   - А вы разве верующие? - удивилась я.

   - А как же! - Она вскинула брови домиком. - Почему бы нам не верить?

   - Ну, я думала... вы же гадаете... ворожите...

   - Ты не путай одно с другим. Нельзя человеку запретить верить, и нельзя заставить. А дар - он как профессия, призвание. Мы не все с малолетства этим занимаемся, верно? До обретения дара все такие же люди, и выбирают религию по зову сердца. Она нас объединяет, ориентиры дает. А свет - с ним рождаются, да. Пойдем-ка, тоже постоим там.

   Мы подошли, мне в руки сунули горящую свечу, я смотрела на икону святого с добрыми, печальными глазами и слушала молитву. Слов не понимала, но, казалось, они сами звучат в моем сердце.

   "А ведь и правда, - подумала я, - главное верить. В то, что нет смерти, а есть лишь переход из одной жизни в другую. В то, что творишь добро, и это тебе зачтется. Неважно, как. Скажет ли человек спасибо, или ангелы проводят в царство небесное. Главное - ты творишь добро для себя. И любишь для себя. И я все это делаю для себя! - дошло до меня. - Это мне, лично, надо!"

   И так стало хорошо и спокойно, и сила закипела в руках, возвращая знакомую уже легкость. Захотелось всех обнять. Эти люди, незнакомые, но такие родные, дали мне то, в чем я всегда нуждалась. Веру в себя.

   Я тихонько отошла от толпы, побрела за ворота, держа свечку, закрывая ее, чтоб не погасла. Отошла довольно далеко, подняла руку и опустила резко, стряхивая. Будто кольца по воде, волна силы пошла от меня во все стороны, и я знала, что она пройдет по всей земле. Много ли нас, охотников, ловцов, хранителей, но...

   - Я есть! - закричала я в звездное небо. - Слышите? Я здесь!

   Вдалеке замелькали огни фар. Навстречу ехала машина. Я выставила ладонь, но тут же опустила. Свои. Таня, мама со Стасиком. Мои защитники знают свое дело. Теперь мне нужно защитить их.

 Машины проехали мимо меня. Я осталась одна на пустой дороге. Свеча, оставленная мной в сугробе и накрытая сферой защиты, не гасла. Что такое одна свеча? Но и ее хватает, чтоб разогнать тьму. А если ту свечу сделать сильнее во много раз...

   Я смотрела на огонек и чувствовала, как во мне, внутри, разгорается пламя. Руки согрелись, сердце билось ровно и спокойно, а сознание было ясным как никогда. В голове возникла картинка: по лесной дороге мчатся микроавтобусы, много, не меньше десятка. В них - наемники, люди, которым заплатили за смерть. Они сосредоточенны, деловиты, проверяют оружие, подтягивают бронежилеты. И ехать-то им осталось немного, каких-то двадцать километров. Впереди - Белоозерск. Я усмехнулась - на каждой машине - защитный амулет, пентаграмма. Приложила пальцы к виску, нахмурилась. Они не услышат меня.

   Тело само помнило, какие нужны движения, и я медленно и плавно выводила в воздухе магические знаки. Наконец, вокруг возникло нужное поле. Я закрыла глаза и свела руки вместе, шепча:

   - Земля!

   Глухой гул прокатился по лесу, как далекий раскат грома. Под ногами едва ощутимо дрогнула твердь и колебания пошли, как круги по воде. Машины тряхнуло, замотало по скользкой дороге. Несколько из них улетели в кювет, перевернулись. Остальные резко затормозили. Боевики выскочили на дорогу, кинулись к товарищам - помогать выбираться из помятых автобусов.

   Я крикнула, и они услышали.

   - Уходите, или погибнете!

   Отчасти это сработало: многие из них побросали оружие и в ужасе бросились бежать по дороге прочь от того места. Остальных остановил грозный окрик главного.

   - Что, совсем страх потеряли? Там уж вас точно никто не пожалеет! Чего расползлись?! По машинам! Забыли, с кем дело имеем?! Эти дешевые фокусы для цирков шапито! У нас есть задание, и мы его выполним! Иначе я сам вас здесь положу!

   Парни с неохотой погрузились в машины, выдвинулись дальше.

   Я развела руки в стороны, подняла вверх.

   - Воздух!

   Качнулись деревья. Немного, потом все сильнее, по их кронам зашумел ветер. Опустился на землю, поднял снежные валы и понес их в сторону Белоозерска.

   Я двигала ладонью по кругу, будто размешивала сахар в чашке. Ветер набросился на микроавтобусы, закружился вокруг колонны, забрасывая лобовые стекла снегом.

   Водитель головной Газели притормозил, выругался, взял рацию.

   - Твою мать! Командир, не видно ни хрена! Я что, наощупь должен ползти?

   - Ползи хоть вслепую, я сказал! Не останавливаться!

   Ветер раскачивал кузова, наемники уже не скрывали страха. Я видела - некоторые крестились. Но все же ехали вперед.

   - Ну, если и это вас не остановит... - прошептала я.

   Провела руками над землей, повернулась на месте, свела ладони вместе.

   - Вода!

   На машины обрушился ледяной дождь. Дорога в момент превратилась в каток. Даже шипованные шины не помогали: ветер свободно кружил по дороге оставшиеся машины, играючи сталкивая между собой.

   - Все, командир, если хочешь - иди пешком, а я пас! - крикнул в рацию водила, и, судя по молчанию, воцарившемуся в салонах, практически все были с этим согласны.

   Главный выругался, но за руль не сел. Понял, что силенок маловато против самой природы, тут хоть десять автоматов разряди - толку не будет.

   - Поворачиваем! - сквозь зубы процедил он в рацию, и кортеж медленно двинулся назад.

   Я махнула рукой, ветер весело погнал их вон от поселка.

   Буря и дождь преследовали боевиков до федеральной трассы, там резко прекратились, словно кто-то нажал на стоп.

   - У меня есть время, - проговорила я устало, - пока в дело не вступили маги, - Подняла с сугроба сгоревшую наполовину свечу и пошла к подворью. Добралась до безлюдной часовни, опустилась на колени, поставила свечу в снег и перекрестилась.

   - Мне нужна помощь, - сказала, глядя на икону. - Помоги?

   Молиться я никогда не умела.

   Дома меня ждали тепло и друзья. Никто ни о чем не спросил, помогли раздеться, подвели к креслу прямо у печки, тетя Маша принесла чашку с чем-то парящим. Куриный бульон. Я поблагодарила, отхлебнула янтарной наваристой жидкости и поняла, что счастлива - сиюминутно, здесь и сейчас, несмотря на все мои беды.

   - Из Белоозерска сообщили, что все в порядке, - сказал Глеб, присаживаясь рядом.

   - Я знаю.

   - Сергей тут, неподалеку, в поселковой больнице. И там все в порядке, - ответил он раньше, чем я спросила. - Палата полностью оборудована, за ним следят. Состояние стабильно, дорогу перенес хорошо.

   Я открыла рот, но он снова перебил:

   - И темный там же.

   Я вздохнула. Он положил руку мне на плечо.

   - Есть время на передышку. Мы соберем еще людей, перекроем дорогу.

   - Хорошо, - я прикрыла глаза. - Займитесь, пожалуйста, этим всем пока сами, у меня есть дело.

   Он кивнул, поднялся.

   - Тебе что-нибудь нужно?

   - Нет, - ответила я, глядя, как причудливо сплетаются ручейки пара над чашкой. - Только кровать и чуточку везения.

   - Ну, кровать мы тебе приготовили. А с везением - это уж ты сама... - усмехнулся он в седую бороду.

   - Пожалуйста, проследите, чтоб за Сережей и Ловцом наблюдали! - попросила я. - И дайте мне просто спать, столько, сколько понадобится!

   Его удивила эта просьба. Но он промолчал.

   В доме оказалось всего две комнаты, и одну - с кроватью,- выделили мне. Остальные расположились на полу, топчанах, лавках, на печи устроились Глеб с тетей Машей. Окна занавесили, чтоб хоть пару часов свет не мешал отдохнуть.

   Я легла на скрипучую пружинную сетку, накрытую тонким матрацем, и снова положила артефакт на грудь. Как в прошлый раз, повторяла слова, вызывая в памяти Майану. Но, как назло, в голову лезли мысли о Сергее. Я вспоминала его насмешливые глаза, со слишком длинными для мужчины ресницами. Вроде мелочь, а взгляд становился таким же мягким, как это пушистое великолепие. Или, может, мягким его делала любовь? Я вспоминала его улыбку, морщинки, появляющиеся на щеках, когда поднимались уголки его губ. Это так трогательно и нежно. Хотя... Он умел быть жестким... Кажется...

   Глаза закрылись сами собой, и я уснула.

   Мне снился он. Звал меня, искал в густом тумане, я слышала его голос, шла на его зов, но никак не могла найти. Наконец, удалось разглядеть высокую стройную фигуру - и побежала туда, прижалась к нему, обняла, вздохнув с облегчением. Туман откатился, уступив место стремительно опускающимся на землю сумеркам. Неясная тревога вошла в сердце, руки похолодели. Я подняла глаза и наткнулась на бесстрастный взгляд черных глаз Кетцаля. В ужасе дернулась, пытаясь высвободиться, но он прижал меня к себе. Жестокая усмешка коснулась его губ, а глаза налились злобой и яростью.

   - Ты предала меня,- зазвучал убивающий равнодушием голос. - Ты преступила порог дозволенного, отринула моего бога и растоптала все, что я берег для великой цели. Ты будешь наказана.

   Я закричала, но почему-то беззвучно. Что-то заставляло меня смотреть в его глаза, пока все мое тело ломалось и разрывалось от боли в его руках. И я понимала: он не подарит мне легкой смерти, а постарается доставить как можно больше мучений...

   Силы утекали из меня по капле, краски мира блекли, будто из меня уходила душа. Я отчаянно ждала помощи хоть откуда, надеялась на чудо, взывала ко всем богам и понимала, что тщетно. Внезапно он сам выпустил меня и я упала. Он отошел, оставив меня лежать на земле, и я знала, что он вернется и будет еще хуже. Руки нащупали что-то небольшое, неровное, сжала в кулаке, и почувствовала магию. У меня есть оружие! Сила стремительно нарастала, окутала меня серебристым облаком, подняла над землей, с пальцев стекали крупные светящиеся капли. Я преобразилась, чувствовала это. Теперь мои глаза могли убить. Больше нет страха. Нет боли. Нет смерти. Я - Хранительница...

   Вздрогнула и проснулась. Тяжело дыша, оттерла мокрый лоб, поглядела на свои руки, сквозь тонкую кожу на них проступала черная сетка вен. Волосы промокли - может, от слез? Меня бросило в жар, и я откинулась на мягкую пуховую подстилку, застонав.

   - Майана-ле, госпожа, вы нездоровы? - испугался слуга, принесший питье.

   Ответить не получилось - тело пронзила судорога, я выгнулась дугой и обмякла без чувств.

   Хворь терзала меня несколько дней. Я просыпалась и не могла открыть глаза от тяжелой, изматывающей слабости. Во сне мне часто являлась мама, садилась рядом, брала мою голову на колени и тихо пела. Я не хотела возвращаться из этого тихого покоя, но она всегда уходила, напоследок погладив меня по голове и поцеловав. И, проснувшись, я не могла забыть ее полный нежности и грусти взгляд.

43

   До приезда Кетцаля оставалось еще время, и я решила не тратить его на бесполезное лежание. Поднялась, и, хоть и качало меня во все стороны, спустилась в сад. Борясь с дурнотой, прошла немного, обернулась, посмотрела на дворец, потерявший в моих глазах красоту и притягательность, и побежала в сад.

   Уца догнала меня. Я обняла ее, прижалась, чувствуя, как силы возвращаются. Вскоре я совсем окрепла. Прислушалась к миру вокруг, поняла, что слуги идут за мной, выбросила вперед руку, и с ладони слетел светящийся шар, быстро теряющий плотность, раздувающийся. Вскоре он напоминал едва заметное облачко. Оно накрыло меня куполом, и под ним, я знала, никто не увидит меня и не найдет. Пусть ищут. Когда вернется Кетцаль, ему доложат, конечно. А впрочем, могут и смолчать, опасаясь его гнева. Да, пожалуй, нужно поправить их память. Пусть думают, что я лежу в своих покоях.

   Эта мысль вернула меня к воспоминаниям о Кетцале. Я помрачнела. Что делать? Оставить дворец, исчезнуть? Но куда мне идти? Конечно, с вратами я могу шагнуть хоть за край земли, но... Что-то подсказывало мне, что встретиться нам придется. Да и нужно проверить, быть может, моя привязанность к нему вернется, когда он будет дома. Все же мне было тепло и уютно в ней.

   А тот юноша? Как выбросить его из головы? Я даже не знаю, кто он. Но, стоило о нем подумать, сердце отозвалось странной тоской. В нем будто откололся кусок, пропал, и теперь нужно как-то вернуть потерянное. Просто увидеть его, понять, чем же он так тянет меня к себе. Может, в этот раз во мне ничего не дрогнет? Да и опять же, призналась я себе, невероятно интересно посмотреть остальные свитки, может, есть еще истории о Хранителях. Я не могла ответить себе, верю ли в то, что прочла. Если верю - то нужно признать, что моя сила - от пришельцев с далеких звезд. Если нет - то откуда? Да, нужно попытаться что-то разузнать.

   Привычное уже движение, рябь жаркого воздуха и шаг туда, где есть ответ на мои вопросы.

   - Ты пришла...

   Я отшатнулась, вздрогнув. Глаза еще не привыкли к полутьме, и первая мысль была: бежать!

   - Стой! Подожди, прошу тебя!

   Я замерла.

   Он ждал меня. Темный силуэт отделился от тени колонны, двинулся в мою сторону. Я все еще держала камень наготове.

   - Пожалуйста, не исчезай! - взмолился он.

   Вышел на свет, держа перед собой руки ладонями вверх, наверное, чтоб я уверилась, что он без оружия. Я отступила на шаг.

   - Я не подойду к тебе! - Он остановился.

   Теперь мне было видно его лицо, и я сокрушенно отметила, что в этот раз меня еще сильнее тянет к нему. Вздохнув, я опустила руки. Он улыбнулся, и его лицо осветилось такой радостью, восторгом, что я не смогла сдержаться - улыбнулась в ответ.

   Он опустился на колени, сел, сложив руки перед собой, как на ритуальном служении. Я, приподняв бровь, наблюдала за его передвижениями.

   Он просто смотрел на меня, улыбаясь, и я все читала в его глазах. Ждал, тревожился, мучился сомнением: не привиделась ли я ему, не приснилась ли? Я успокоилась: никто не собирается меня наказывать за вторжение. Подумав, тоже опустилась на колени перед ним. Между нами было не больше нескольких шагов. Мы рассматривали друг друга, не зная, кому заговорить первым.

   - Не буду спрашивать, кто ты,- начал он. - Знаю.

   Я снова подняла вопросительно бровь.

   - Я верил, что это не легенда,- продолжил он. - Ты на самом деле есть, Хранительница.

   Я раскрыла рот от удивления.

   - Ты тоже читал?

   Он кивнул.

   - Все до единого свитки прочел, и не раз. Отец запрещал мне говорить об этом, я едва уговорил его не сжигать древние рукописи. Лишь заветы предков убедили его в этом.

   - Заветы? - переспросила я.

   - Да. Эти рукописи,- он провел рукой вдоль ниш, заполненных свитками, - хранятся в нашей семье с самого основания рода. И я буду хранить их. Теперь я знаю, что в них чистая правда.

   Я рассмеялась.

   - Нелегко быть тем, кем себя не считаешь.

   - Ты творишь древнюю магию,- серьезно ответил он. - Вот уже много столетий никто не верит в хранителей. Но кто тогда возвел храмы, каждый камень в которых невозможно даже сдвинуть?

   - Может быть, боги? - предположила я.

   Он покачал головой.

   - Боги есть и сейчас, а храмы больше не строятся.

   Я промолчала, не зная, что ответить.

   - А ты могла бы построить храм?

   Я задумалась, вспомнила свои игры в горах, взмывающие в воздух камни, и ответила:

   - Думаю, могла бы.

   Он восторженно вздохнул, мол, так я и знал.

   - Ты такая юная и красивая... Я знал, что ты такая.

   Мне так хотелось сказать, что и его я будто тысячи лет знаю, каждую родинку на его теле, каждую ресницу, каждый волос на его голове. Но зачем? В груди заныло при одной мысли, что я могу уйти и никогда больше не увидеть его лучистых глаз, впадинок на щеках, делавших его улыбку по-детски чистой и нежной. Но... Кто бы он ни был, нам нельзя видеться. И этот разговор должен стать последним, иначе я просто не смогу потом без него, знаю.

   - Ты будешь приходить сюда? - спросил он, будто прочитав мои мысли.

   Я грустно покачала головой. На его лицо набежала тень.

   - Что я должен сделать, чтоб ты осталась?

   Передо мной встало лицо Кетцаля, и по спине пробежал холод. Я словно услышала его грозный голос:

   - Не забывай, кто ты! Боги не прощают отступников! Ты моя, принадлежишь мне!

   Я рывком вскочила на ноги. Он потянулся ко мне.

   - Подожди! Как мне тебя найти?

   На мои глаза набежали слезы, и, чтобы не расплакаться, я развела руки и шагнула во врата.

   Вернувшись в сад, долго горько плакала, а Уца слизывала слезы с моего лица. До встречи с незнакомцем мне было плохо, я оплакивала маму, но теперь стало еще хуже. Я сама себя наказала. Так мне за то, что нарушила приказ Кетцаля. Не пошла бы никуда - не узнала бы про маму и не умирала бы сейчас от тоски по незнакомцу. А раз это наказание - нужно принять его и вынести до конца. Я встречу Жреца и отдам свою жизнь его богу. И пусть она закончится скорее...

   А камень я бросила в озеро, решив, что так никогда больше не решу им воспользоваться.

   Остаток разлуки с Кетцалем я провела в чтении и занятии письмом. Это отвлекало от мыслей о моих потерях. Но мама все так же приходила ко мне ночами, и тогда я была по-настоящему счастлива.

   Жрец вернулся пыльный, пропахший травами и дымом. Влетел в мои покои, когда я уже легла, и в темноте ночи его глаза сияли ярче, чем полная луна. Принялся осыпать поцелуями мои руки, прижал к себе, отстранился, всмотрелся в мое лицо. А я плакала. Не от того, что скучала, а от боли, что никуда не делась, лишь вспыхнула с новой силой.

   - Что с тобой? Что? - испугался он, обнял снова.

   - Скучала,- соврала я ему, молясь, чтоб не понял истинной причины.

   Но он так обрадовался моему ответу, что и не подумал приглядеться внимательно. Все завертелось, как в водовороте - рассказы, дары, много ласки и нежности. И я стала оттаивать.

   - Ты изменилась,- сказал он мне однажды.

   Я вздрогнула.

   - В чем же, повелитель?

   Он задумался, склонив голову вбок, смотрел на меня, как на искусное творение мастера.

   - Стала еще красивее. Твои глаза...

   Я задержала дыхание. Неужели он разглядел мою тоску?

   - Они стали взрослыми. Ты уже не девочка. И рождаешь во мне боль, что рвет на части. - Он приложил мою руку к своей груди. Его сердце трепетало. Но я почувствовала и другое, едва удержалась, чтоб не отдернуться. Я увидела в нем нечто страшное, черное, пока невесомое, едва заметное. Похолодела, кровь отлила от щек, он встревожился:

   - Айя, ты пугаешь меня. Тебе неприятно меня касаться?

   - Нет, повелитель,- прошептала я непослушными губами. - Просто я отвыкла от твоей близости.

   - О боги! - вздохнул он, закрывая глаза. - Зачем вы испытываете меня?

   Как хорошо, что в этот миг вошел слуга и отвлек его! Больше я не смогла бы сдерживать страха. Кетцаль отшатнулся, вновь стал бесстрастным и жестким - тем, кем его привыкли видеть. Я встала, отошла к окну.

   - Великий Жрец! - склонился в покое старый прислужник. - Гонец от Правителя ждет вас.

   Кетцаль вышел, я, закрыв глаза, вздохнула глубоко, пытаясь унять дрожь. "Все хорошо,- уговаривала себя. - Это пройдет, и скоро все закончится. Праздник Рух уже близко, а там и Орис даст знак, кто заберет мою жизнь".

   Жрец вернулся задумчивый. Я улыбнулась ему чуть виновато.

   - Правитель приглашает меня на праздник Обручения,- пояснил в ответ на мой немой вопрос.- Он избрал себе кацу.

   - Это же чудесно,- сказала я с улыбкой. - Пусть они будут счастливы и да даруют им боги здоровое потомство.

   - Ты поедешь со мной,- сказал он решительно. - Может, это развлечет тебя.

   Я склонила голову в знак повиновения. На самом деле мне было совершенно безразлично, куда он меня повезет. Хотя... Дворец Правителя... Там может быть он! Я пошатнулась и едва удержалась, чтоб не упасть.

   - Да что с тобой? - спросил Жрец, подошел, вгляделся в мое лицо. - Ты побледнела. Что тебя гнетет, ответь же!

   - Повелитель, я не достойна такой чести.- Я еще ниже опустила голову, чтоб не выдать себя.

   - Посмотрим, достоин ли Правитель увидеть мою дару,- усмехнулся Жрец.

 Идея показать меня Правителю захватила Кетцаля целиком - он погрузился в хлопоты о моем наряде, украшениях. Я улыбалась, примеряя очередное платье, но ему все не нравилось. Мне же было все равно, в чем я пойду рядом с ним на заклание.

   Наконец, он определился. Я стояла у большого посеребренного стекла и видела перед собой незнакомую девушку с мертвыми глазами, длинными светлыми волосами, платье, достойном богини - но это была не я. Та я, которую помню, бегала босиком по каменным тропам, хохотала, бросаясь в холодную воду озера, могла летать, мечтать... Ей принадлежал весь мир. Я же и себе не принадлежу.

   Но Жрец смотрел с восхищением, как на свое творение.

   - Ты подобна рассвету, после долгой ночи вливающему свет в холодную тьму. Айя...

   Он встал за моей спиной, обнял за плечи, я смотрела на нас двоих и думала: "Не было в мире столь разных, столь далеких друг от друга души, незримо связанных воедино".

   Он словно прочел мои мысли, погрустнел и сказал:

   - Я все решу. Воля богов священна, но иногда и они ошибаются...

   - Не впускай в свое сердце сомнения, повелитель,- ответила я. - Они убивают веру.

   - Я верю в то, что Орис услышит меня. - Я увидела, как изменился его взгляд, и поежилась, будто от холода.

   В день праздника меня разбудила музыка. Она доносилась с площади. Люди готовились веселиться, а сам праздник должен растянуться на многие дни. Я посмотрела на приготовленный для вечера наряд и вздохнула. Может, боги будут милостивы, и разведут наши с незнакомцем пути?

   Весь день слуги занимались мной - сначала заполнили купальню свежей водой и добавили благоухающих масел в нее. Я долго нежилась в рукотворном водоеме, плескалась и терпеливо подставляла тело под умелые руки служанок, отмывших меня до скрипа. Они сплели мои волосы в затейливые косы, перетянули их золотыми нитями и бусами. Лоб захолодил тонкий изящный обруч, руки стянуло браслетами, на шею тяжело легло ожерелье со знаком Огня на массивной вязи. Символ Ориса, как напоминание о том, кому я принадлежу - рабыня, вещь, собственность. Ласковой шелковой волной скользнуло по телу платье, обтянуло грудь, упало до самого пола сияющим великолепием.

   Слуги не скрывали восхищения, склонились в почтительном поклоне. Кетцаль, войдя в зал, шутливо прикрыл лицо руками:

   - О, я ослеп! Айя, ты отражение солнца!

   Я улыбнулась, на сердце потеплело: как же красив мой господин, особенно когда в глазах его плещется радость.

   Мои надежды осуществились - город лег моих ног, и я вошла в него завоевательницей - рядом с Кетцалем. Теперь я поняла величие Жреца: перед ним склонялись все - от торговца до нищего, стражи вытягивались, поднимая сверкающие мечи, самые смелые из горожан подбегали к нему, целовали милостиво протянутую руку. Мускулистые рабы храма плавно и умело несли носилки, на которых восседал Жрец и я - у него в ногах. На меня зеваки смотрели, раскрыв рты. Кетцаль довольно щурился, поглядывая сверху вниз на восхищенных горожан. Кричальники бежали впереди нас, возвещая, что Великий Жрец Кетцаль-ото изволит следовать во Дворец Правителя. А я любовалась городом. Он предстал передо мной во всем своем великолепии - украшенный к празднику, звучащий переливающейся на все лады музыкой и нежными голосами уличных певцов. Танцовщицы выгибали стройные станы, звенели браслетами, вскидывали тонкие руки. Мелькали пестрые платья, благоухали цветы, щедро расставленные в больших каменных чашах, обвившие каменные стены домов, разбросанные по каменной дороге. Дух праздника захватил и меня, сердце наполнилось радостью, ноги готовы были хоть тотчас сорваться в пляс.

   К Дворцу вела широкая величественная лестница, уходящая далеко вверх. Рабы легко несли носилки, а я дрожала от волнения. Наконец, мы достигли верхней площадки перед Дворцовыми вратами, открытыми в честь празднества.

   Если есть на земле сооружение совершеннее Дворца Правителя, то от одного взгляда на него можно умереть. Я мельком взглянула на Кетцаля: неужели он ничего не чувствует? Стены Дворца, сложенные из валунов, ровнехоньких, будто братья-близнецы, сочились магией. Не руки людей складывали это строение, камни управлялись волей Иного. Хранители... Их дух здесь был особенно силен. Когда-то это был их дом.

   Мы сошли с носилок и вдвоем вошли в распахнутые двери. Громкий голос кричальника объявил о нашем прибытии, Кетцаль едва слышно шепнул мне: "Не бойся!", и под звуки труб мы шагнули в огромный зал приемов.

   Я задохнулась от хлынувшего со всех сторон света. Он отражался от стен, роскошных кованых светильников, покрытых бронзовыми пластинами колонн, нарядов знати. И жемчужиной этого пиршества роскоши стал трон, стоящий на возвышении в конце зала.

   Мы чинно шли между склонившимися в поклоне рядами знатных горожан, советников и торговцев, мореходов и воинских глав. Мужчины разглядывали меня, как великое чудо, женщины вздыхали при взгляде на Кетцаля, и завистливо выгибали губы в мою сторону.

   "Да, мы красивая пара,- подумалось мне, - но он не мой кац, и не станет им. Позавидовал ли кто-нибудь моей участи, зная, что жизнь моя уже предназначена Орису?"

   Трон Правителя пустовал. Кетцаль уверенно повел меня к приготовленному для нас месту. И снова я подумала о величии Жреца - не было никого, кто встал бы между ним и Правителем. Мы прибыли в числе последних гостей. Зал заполнился цветом знати, за спиной Кетцаля собрались жрецы, напротив, с другой стороны трона - воители, в тяжелых, начищенных до блеска, шлемах, нагрудниках с изображением раскрытого глаза - символом власти Правителя Тимнеона.

   Я, оглядев толпу, успокоилась. Того, с кем я встречалась, здесь не было. Ни среди слуг, ни среди гостей. Волнение понемногу отпустило, я стала отвечать на улыбки Жреца и выпрямила спину.

   Под перестук тампасов в зал вбежали танцовщики - праздник начался. Зазвучала музыка, и певцы затянули посвящение правящей семье с пожеланием всех благ. Юноши и девушки в легких одеждах исполняли танец с таким жаром, что даже те, кто стояли здесь уже несколько часов, оживились, раскраснелись, принялись подбадривать плясунов криками. Я увлеклась созерцанием красочного действа. Его хорошо придумали - в руках девушек распускались, как цветы, разноцветные ленты, а юноши легко подхватывали и кружили легких, как пух, красавиц. Под конец танца искусники подбросили вверх горсти золотой пыли, и она под восхищенные вздохи наблюдателей заискрилась в розовом закатном свете.

   Музыка стихла, танцовщики упали на колени и склонились до земли. Наступила тишина. Из дверей вышел главный кричальник - седой осанистый старец и провозгласил:

   - Правитель и Владетель Божественного Атла и присоединенных земель севера и юга, восхода и заката, суши и вод, недр и высот, Сиятельный Тимнеон...

   Все согнулись в поклоне.

   Раздались гулкие шаги. Я стояла, не поднимая головы, а самой безумно хотелось скорее взглянуть на того, чей лик так близко могли наблюдать только избранные. Шаги приближались. Передо мной, опустив голову, стоял Жрец, заслоняя вид на трон, так что увидела я только ноги властителя.

   - Я приветствую достойнейших из достойных, пришедших разделить с нами радость обретения нашей нареченной катцемаа...

   Я покачнулась и едва не упала. Дыхание замерло в горле, кровь отлила от лица. Этот голос... Не веря, не желая признавать свои догадки, медленно подняла голову, заглянула через плечо Кетцаля.

   Он не видел меня. Царственный, прямой, словно высеченный из камня, сидел на троне, в богатом облачении, ставший враз старше и внушительнее. Жесткий взгляд из-под длинных ресниц, упрямый излом бровей, перехваченные широким плетеным причудливым обручем длинные волосы цвета лунного молока...

   Мне показалось, мир вокруг меня рухнул, остался лишь этот кусок земли, на котором боги свели троих - девушку, несущую магию древних, всесильного жреца жесточайшего из богов и правителя самой прекрасной страны под солнцем.

   - Великий Жрец, - Тимнеон повернулся к Кетцалю и я едва успела опустить голову, чтоб он не увидел меня, - начни церемонию наречения.

   Кетцаль поклонился и вышел на площадку перед троном. Я отступила в тень у стены, оперлась на нее, спасаясь от слабости в ногах. Слуги проворно принесли и установили каменные чаши для священного огня. Остальные жрецы встали вокруг Кетцаля, сложили руки в жесте поминовения и затянули тягучий, пронизывающий душу стон. Великий Жрец опустился на одно колено, развел в стороны руки, закрыл глаза и запел посвящение Орису.

   Ничего не случилось. Ни дрожи, ни безволия, ни подчинения. Пение Кетцаля не затронуло мою душу. Я смотрела на Тимнеона и скорбь жгла мое сердце. Богам было мало забрать у меня самого родного человека, теперь еще они проложили пропасть между мной и тем, в ком я видела свое отражение.

   Он почувствовал мой взгляд. Повернулся и посмотрел в мою сторону, недоуменно подняв бровь. Тень надежно скрывала меня.

   И тут вспыхнул огонь в каменных чашах.

   Жрец закричал и изогнулся в божественном экстазе. Тимнеон побледнел и приоткрыл рот от изумления...

  В наступившей тишине в зал вошла невеста правителя в окружении служанок и танцовщиц.

   Тимнеон не мог оторвать взгляд от меня. Я тоже смотрела прямо, не отводя глаз. Все поняла, прочла на его лице. И еле сдержалась, чтоб не заплакать.

   Он отвернулся, собрался, смотрел на приближающуюся процессию и лишь побелевшие от напряжения костяшки пальцев выдавали в нем волнение.

   Кетцаль отошел назад, ко мне, освободив дорогу будущей правительнице. Шепотом спросил: "Ты боишься? Устала?" Я дотронулась до его плеча и отдернула руку от влажной горячей кожи. Он еще дрожал, приходя в себя после ритуала. Я упрекнула себя: он столько сил отдал служению, а теперь еще и тревожится за меня.

   - Господин, если пожелаете, мы уйдем, - шепнула ему.

   Он посмотрела на меня, затем перевел взгляд на правителя. Тот не сводил глаз с пышно разодетой девушки, медленно идущей к нему.

   - Я не могу уйти сейчас,- с сожалением произнес он. - Я должен их обручить.

   - Прости, повелитель,- склонила я голову.

   Он кивнул, довольный моей покорностью.

   Я перевела взгляд на девушку. О боги, она совсем ребенок! Идет, с трудом переставляя ноги под тяжестью надетых на нее украшений. Лицо напуганное, на глазах - слезы. Темные волосы волной почти до пят, кожа цвета солнечных плодов цивы - смуглая, согретая жарким солнцем. Но красива, даже сейчас, такая юная. И она разделит ложе с Тимнеоном...

   Я с удивлением прислушалась к себе: что это со мной? Сердце горит, душу рвет на куски. Я смотрю на невесту правителя и ищу в ней изъяны. Зачем? Мне стало трудно дышать, боль затопила грудь. Я едва сдерживала себя, не зная, куда деть нахлынувшую ярость. Огляделась - никто не видит. Легко повела руками - и порыв ветра ворвался в зал, поднял пышные юбки нарядов, сорвал тонкие покрывала, взметнул золотую пыль с каменных плит, закружил под восхищенные крики гостей. Тимнеон все понял, посмотрел на меня виновато, чуть покачал головой: не нужно. Я опустила руки ладонями вниз, и все стихло, лишь золотые искры продолжали кружиться в сумеречном неверном свете.

   Девушка подошла к трону, присела в поклоне, поцеловала руку Правителя.

   Кетцаль вышел вперед, соединил их руки и торжественно объявил о наречении.

   Едва он вознес хвалу Орису, связавшему души, зазвенели струны серебряных ксантов. Гости принялись выкрикивать посвящения Правителю и Правительнице, желать им многих лун в единстве и радости, доброй земли и щедрого приплода.

   - Дару, ты еще хочешь остаться? - спросил меня Жрец.

   - Как прикажешь, господин,- склонилась я.

   Он пригляделся ко мне.

   - Спустимся в сад, там чудесно в это время.

   Я снова поклонилась и взяла его за руку.

   - Кетцаль-ото! - раздался голос Правителя, и шум стих.

   Я обернулась к трону. Тимнеон сошел с постамента и направился к нам.

   - Верховный Жрец, что за ману ты прячешь от нас?

   - Прости, господин, я не думал, что ты снизойдешь своим вниманием ко мне,- Кетцаль почтительно поклонился. - Священную Деву привел я на твой праздник.

   - Священную Деву? - изумился Тимнеон.

   - Великий Орис был милостив. Он дал знак и избрал ее для посвящения. Не позднее праздника Рух мы ожидаем схождения божественного сияния.

   - О боги! - прошептал Тимнеон, но тут же опомнился:

   - Традиции нарушать нельзя, Жрец. Ты помнишь, кому должен явить жертвенную деву для благословения?

   - Да, Правитель,- отчеканил Кетцаль. - мы рабы твои и достойны твоего гнева. Благослови великий Дар!

   Тимнеон подошел во мне и взял за руку. Повел в центр зала.

   - Боги милостивы! - выкрикнул он. - Радуйтесь, люди, милость Ориса с нами! Да примет он дар священный в знак нашего повиновения и покорности!

   - Одарра! - взревела толпа.

   - Как твое имя, прекрасная? - спросил он.

   - Майана, государь.

   Майана...- повторил он.

   Затем наклонился ко мне, тихо сказал:

   - Я так ждал тебя...

   Я почувствовала, как моя рука наполнилась тяжестью. Мне не нужно было смотреть, чтоб понять - в ней мой камень.

   Тимнеон не отпускал мою руку. Сделал знак музыкантам и повел меня по залу в танце. Я оглянулась на Кетцаля - его лицо казалось каменным, но я почувствовала, как он напряжен. А мне уже было безразлично: после долгих дней сомнений и тоски я шла рядом с тем, кто притягивал одним взглядом. Правитель... Боги посмеялись надо мной, указав того, с кем моя душа могла обрести покой и гармонию. Я не шла - летела рядом с ним, ловила его взгляд и не могла оторваться. Хотелось, чтоб все исчезло, остались только мы вдвоем... Но нельзя - у трона стоит та, что разделит с ним дорогу в небеса, а я так и останусь ничтожной рабыней Храма. На глаза набежали слезы, я встряхнула головой, улыбнулась и позволила себе танцевать так, как хочется, без оглядки на всех, кто смотрит на нас. Я видела только его. Он смотрел на меня. Мы говорили беззвучно - касанием рук, движением губ, бровей, и отражались друг в друге.

   "Тимнеон... Твое имя - музыка. Руки - крылья, глаза - звезды. С тобой я всесильна и слаба, могу закрыть тебя от гнева всех богов и не совладаю даже сама с собой. Твои касания обжигают, хочется укрыться в твоей тени и стать продолжением ее, вечной спутницей, служанкой и рабыней твоего голоса, твоей улыбки... Я не жила без тебя - все дороги вели меня сюда, в этот день, разбивший мое сердце на тысячи осколков. Ты - на вершине горы, я - у ее подножия, но душу не обманешь, она обрела потерянное и слилась с твоей воедино".

   Тоска разливалась, затопила меня доверху, грозя извергнуться водопадом слез. А Тимнеон не отпускал моей руки, и вот уже музыка стихла, а он все вел меня по кругу.

   Раздался гул, земля качнулась, послышался глухой удар в ее недрах. Гости закричали, бросились из зала, многие не удержались на ногах, попадали на каменный пол, и их погребли под собой тела уже других несчастных. Ужас, кровь, рокот потревоженной тверди - само небо, казалось, разверзлось и явило свой гнев. Колонны едва удерживали свод дворца, повсюду падали крупные куски камня, шумно разбиваясь об пол. Тимнеон сдернул меня с места и подтолкнул в стенную нишу. Я от страха не могла понять, что делать, вцепилась руками в его плечи и прижалась всем телом. И в этот миг увидела Кетцаля. Он стоял недвижно, словно не замечая разрушений. Он смотрел на нас, и в его глазах не осталось и проблеска белизны - их затопила чернота. Этот взгляд пронзил меня насквозь, как тогда, в хаарце. Но сейчас рядом был Тимнеон... И за него я испугалась больше.

   Я встала впереди Правителя, закрыв его собой, и почувствовала, что магия Дворца отвечает мне. Я чувствовала ее, в руках, в груди, в сердце. Она заполняла меня, выплескивалась из глаз, из пальцев, стекала по телу теплой волной. Сила стремительно нарастала, и, когда стало невыносимо терпеть, я закричала, подняла руки, и от них волной во все стороны откатилась неудержимая мощь света. Люди падали, сбитые с ног невидимым потоком, в ужасе закрывали головы руками... Кетцаль остался стоять.

   Я будто растворилась в силе, стала бесплотной, невесомой, всевидящей. Повела руками - и земля мгновенно перестала дрожать, гул стих. Почувствовала, как далеко вдали поднялось море стеной и пошло на мою землю, грозя смыть все живое, расколоть ее надвое. Вскинула руку - и время замедлилось, стало вязким и ленивым, податливым. Я плавно опускала руку вниз ладонью, другой рукой словно отодвигая от себя препятствие. И понимала: все получается, море опускается, успокаивается. Время и вовсе замерло, повисли в воздухе золотые пылинки, мелкие камешки, куски глины и мозаик. Люди застыли, как каменные идолы. Я вышла из укрытия и, дрожа от слабости, побрела в зал. Мысленно коснулась глаз всех, кто остался во дворце, стирая память о своем преображении. Подошла к Кетцалю, вгляделась в его глаза и едва не закричала от страха, увидев, что прячется в них. Из глубин земли вырвался огонь ярости Ориса и вспыхнул в его душе, наполнив ее черным смрадом, копотью погребальных костров. Бог явился в мир...

   Все поплыло передо мной, голова закружилась, ноги подкосились, и я рухнула на пол без чувств.

   Приходила в себя долго, словно выплывая из глубокого омута. Понимала, что не хочу возвращаться, но чей-то голос настойчиво звал меня, тянул наверх, и я не могла ему противиться.

   - Майана! Айя!

   Стало тепло на сердце - голос мягкий, наполненный светом и любовью. Тимнеон... Каце ма... Я потянулась к свету, теплу его души...

   Внезапно накрыло холодом, и голос стал другим - жестким и острым, ранящим. Кетцаль... Не могу, не хочу! Но память уже вернулась, я ощутила, как меня трясут сильные руки, или я сама так дрожу?

   - Майана, открой глаза!

   "Ну почему я не могу сопротивляться?"

   Я открыла глаза, по вискам прокатились капли слез.

   - Ты вернулась! - Он подхватил меня, прижал к себе, стиснул в объятиях. - Ты жива! О, всесильный Орис!

   Я присмотрелась - мы все еще во Дворце. Повсюду слышны вопли и стоны. Ночь опустилась, лишь тусклый свет немногих оставшихся на стенах светильников разгоняет тьму. Кетцаль подхватил меня на руки, понес, я лежала, не в силах и шевельнуться.

   Жрец громко приказал рабам расчищать путь к Храму, все-таки ближе, чем его дворец. Рабы приняли меня из его рук, понесли, иногда передавая друг другу. Я видела только темное звездное небо, чувствовала запах гари и слышала людской плач.

   - Проклятый день! - закричал кто-то совсем близко, я вздрогнула и вспомнила...

   Орис явил того, кому я предназначена.

   Храм был виден даже за развалинами домов - отблески огня указывали на него. Чем ближе, тем сильнее слышно было заунывное пение жрецов. Вскоре он предстал во всей своей страшной красоте - огромные каменные глыбы его стен остались неповрежденными, в каменных чашах у входа полыхало пламя. Сюда стекались все выжившие. Рабам пришлось проталкиваться сквозь толпу, но люди и сами охотно расходились, увидев Великого Жреца.

   - Кетцаль! Кетцаль-ото! Задобри всесильного бога! Прими мою жертву! И мою! - слышалось отовсюду.

   - Тише, люди, Орис милостив, он смирил свой гнев! Готовьтесь к большому служению!

   Увидев своего Верховного, жрецы ободрились и запели еще громче. Их голоса перекрыли стоны раненых.

   Рабы внесли меня в Храм и уложили на жертвенник. Я по-прежнему не могла и шевельнуться, да и не хотелось. Хотелось умереть.

   Холод камня передался и мне, я не чувствовала ни рук, ни ног. Только сердце стучало гулко и медленно, и слезы так и катились из глаз.

   Я услышала, как Кетцаль завел ритуальное посвящение. Началось служение. Воцарилась тишина, в которой слышался только его голос. Я повернула голову, посмотрела наверх. В куполе храма зияло круглое отверстие, и через него на меня упало небо, накрыло, придавило неподъемной плитой, так что ни вздохнуть.

   Жрецы, похожие на мрачные тени в своих черных покрывалах, внесли факелы, встали кругом у жертвенника, принялись качаться. Я видела их глаза - мертвые, пустые, бездушные. Они вошли в священный сон, и жил в них только глубокий грудной звук, сливающийся в тяжелый, густой гул. Голова закружилась, поплыла, и меня затянуло в этот водоворот.

   Я словно уснула, а когда проснулась - вокруг не было ни души, и все покрывал туман, похожий на облака. Я села на жертвеннике, оглянулась, поежилась - одежда пропала, холодная кожа покрылась рябью.

   В тумане появился силуэт человека, медленно приближающегося ко мне. Я испугалась, закрылась руками, сжалась в комок. Что-то подсказывало мне: бежать некуда. Дрожа от страха и холода, замерла, ожидая своего последнего часа.

   Он вышел из бледной дымки. Я невольно отшатнулась, окинув взглядом его обнаженное тело. Кетцаль... А глаза пылают огнем.

   - Орис? - хриплым шепотом окликнула я.

   - Узнала...- хищно усмехнулся он. - Хранительница...

   Ужас сковал меня. Это уже было, было! И снова вернулось... Внутри расцвело давно забытое ощущение, предчувствие схватки, сила вновь затопила меня и упруго подняла на ноги.

   - Ты никак не успокоишься,- сказал кто-то другой моим голосом. - Новое имя не сделало тебя мудрее.

   Руки двинулись без моей воли, скатали свет в жемчужину, бросили в жреца - и все это мгновенно. Мимолетное движение - и он увернулся, а в меня летит сеть. Из горла вырвалось короткое заклинание, сеть вспыхнула на лету, рассыпалась кучей искр по полу. Я соскочила с жертвенника, и мы, как два хищника, двинулись по кругу. Я ощутила, как сила окутывает меня, одевает в светящуюся пелену, а волосы свились в тысячу кос. Жрец бросился на меня, я повернулась, и косы, как плети, стегнули его обнаженное тело. Раздался вой раненого зверя. Он откатился обратно, в туман, затих, замер. Его тяжелое дыхание отразилось от каменных стен, будто сотни ползучих гадов зашипели разом.

   Я обернулась, держа руки наготове: откуда ждать его?

   Он прыгнул со спины. Зажал мою шею, стиснул каменными руками. Мои косы обвили его горло, стянули - и мы слились воедино, борясь со смертью.

   Раздался короткий рык, и жрец закричал и отпрянул. Я обернулась - его спина разорвана когтями, истекает кровью, а рядом замер в атакующей стойке ягуар.

   - Уца! - прошептала я, став прежней Майаной. - Беги, спасайся!

   Она посмотрела на меня. Всего на миг я увидела ее глаза - и в них преданность, бесконечная вера и обожание. Всего миг... И именно его не хватило ей, чтобы выжить.

   Жрец взревел, и тело зверя прошили насквозь черные иглы. Она взвизгнула, выгнулась в последний раз...

   - Не-ет! - закричала я, и, не понимая, что делаю, повела руками.

   Я увидела, как маленькое светящееся облачко вылетело с дыханием из ее тела, и подхватила его, зачерпнула чем-то, что оказалось у меня в руках. Яркой искрой сверкнул, раскрывшись, камень, и втянул душу зверя, оказавшуюся чистой и светлой...

   Сзади, на спину, обрушился чудовищной силы удар, я согнулась под его тяжестью. Угасающий взгляд поймал торжествующий оскал Ориса. Все кончилось...

   Я упала в мерцающую дымку меж разведенных половинок камня...

44

  Счастье... Долгожданный покой. В сияющей пустоте, где я очнулась, не было ни боли, ни страха. Только тяжелая усталость, упавшая неподъемным грузом на плечи.

   Я не задалась вопросом, где нахожусь. Душа подсказала мне: я вернулась домой. Вечная странница, искавшая пристанища взамен утерянного, наконец-то оказалась там, где не прогонят, не ударят, согреют нежностью и лаской. Если это смерть, то я не хочу возвращаться в жизнь. Что там? Бесконечная война, в которой я не стремлюсь завоевать, а лишь защищаю свое право любить. Право засыпать и просыпаться с улыбкой, зная, что в мире все правильно и закономерно: кружатся далекие звезды, крутится колесо времени, и каждый миг несет радость тому, кто открыт для нее. Чей-то день начнется с улыбки ребенка, чей-то - с поцелуя любимого, и счастливые души отразят свет и вернут еще больше, чем взяли - и кому-то рядом он нужен.

   Кто решил, что я сильная? Кто надел на меня доспехи и вручил меч? Выбор прост: бейся или умри, но почему я? Меня не учили этому. Из жизни в жизнь я ищу покоя, а нахожу врага, ждущего моей ошибки, чтоб уничтожить все, что мне дорого. Ненавижу его? Нет. Боюсь? Тоже нет, скорее. Жалею. И он не виноват, что ему вручили меч. Мы - лишь фигуры на шахматной доске, но играют нами невидимые шахматисты. Я - белая королева, хожу, как вздумается, могу все, но игра заканчивается со смертью короля. Он - самая слабая фигура, и вечно прячется за моей спиной. Но для меня нет ничего дороже его.

   А что сейчас? Закончена очередная партия? Кто победил, кто проиграл? Ничья... Уже много веков, тысячелетия - игра, в которой перевес в чью-либо сторону лишь временная передышка. Я соберусь. Встану и подниму меч. Мне нельзя отступать.

   И я встала. Повела плечами, подняла руки - не было и следа от недавних ран. Встряхнула длинными серебристыми волосами, и они сплелись в косы - помню, кто-то назвал меня богиней с тысячью кос. Улыбнулась. Как давно это было! Еще там, на моей Эопе, до того, как она раскололась надвое. Я не смогла спасти всех. Мой народ исчез вместе с планетой, осталась лишь горстка посвященных, вместе со мной перебравшихся на новую землю. Мы пришли не с пустыми руками - еще живы были секреты нашего народа, и в дар хозяевам приютившего нас дома мы принесли бессмертие и магию. Боль потери стиралась со временем, и я поверила, что мы сможем возродиться на новом месте. Как оказалось, зря.

   Он всегда где-то поблизости. Никогда не знаю, в чьих глазах я увижу пугающую черноту, но он возникнет однажды, чтобы любить меня - и убить. Только в нем любовь обернется огнем, пожирающим сердце - и ему будет мало меня, так мало, что он захочет забрать меня всю, слиться воедино и обрести всемогущество. Глупый! Чтобы стать всемогущим, не нужно отбирать. Я сама отдам силу тому, с кем обрету себя - как тогда, на заре мира, когда люди - четырехрукие, двуполые - не нуждались в богах. У них было все, что нужно - на двоих. И они сами были богами. Не было войн и споров, в мире царила гармония. И, чтобы запустить маховик мироздания, понадобилось лишь разделить души надвое - и жизнь обрела смысл: искать свою половину, ошибаться, терять и искать снова. А найдя, защищать свое право на счастье.

   Может, потому и выбрана я, что лучше других помню, кого ищу? Лучше других вижу души. Потому и одиноко мне среди таких же внешне - но слепых, глухих... Не таких, как я.

   Но пока я жива, пока я есть - нужно вставать и идти, бороться за то, что мне дорого.

   Я встала. В абсолютной пустоте, наполненной страхами и ожиданиями, знала - я не одна. Шла, и рядом со мной вставали образы - вот смешливая девчонка с длинными волосами, приплясывая, шагает рядом - подмигнула, мол, не бойся, я с тобой. Рядом с ней возникла фигура - молодая женщина, с теплыми, мудрыми глазами, улыбнулась мне - держись, мы вместе! И, одна за другой, появлялись из пустоты все, в ком жила, живет и будет жить моя вера, моя сила - Анна, Яна, Майана... Меня так много, а враг один - и кто из нас сильнее? И, главное... Мою руку подхватила и крепко сжала теплая, сильная ладонь. Я счастливо вздохнула: милый, ты рядом, я знаю. Где бы ты ни был, ты со мной. А я с тобой, всегда. И ради тебя смогу все. Смету любые преграды, одолею любое зло. Только будь...

   Я вздрогнула и открыла глаза. В кромешной темноте, не понимая, где нахожусь, прошептала, прижимая к себе камень:

   - Только будь...

   И расплакалась. Слезы сами лились из глаз, и я не понимала, почему. Грудь просто распирало чувство гнетущего одиночества, такого, словно я тысячи лет одна. Навалилась нечеловеческая усталость. Я собралась с силами, спустила ноги на пол, встала на холодный пол и побрела в кухню. В большой комнате все спали, от печи веяло теплом и уютом, но мне было так холодно в этом доме, в этом мире, в этой пустоте, наполненной мерным дыханием спящих людей. Их кухоньки пробивался свет через неплотно прикрытую дверь. Я пошла туда.

   Тетя Маша не спала. Сидела за столом у окна и всматривалась в темное стекло, занавешенное морозным рисунком. Увидев меня, тревожно оглянулась.

   - Аннушка?

   Я не удержалась, всхлипнула, сползла по стене на корточки, уткнулась в колени и плакала.

   Она встала, подошла, обняла меня за плечи, подняла и усадила за стол. Суетливо плеснула душистого чая в большую глиняную кружку, протянула мне:

   - Тише-тише, пусть сон уйдет. Ты проспала целый день, никто не будил тебя, как просила. Теперь тебе нужно вернуться в наш мир.

   - Вы догадались? - спросила я, всхлипывая.

   Она кивнула.

   - Давно уже. Ты спишь, как мертвая - почти не дышишь. Тело твое здесь, а душа летает где-то. Значит, нужно тебе это.

   - А вы почему не спите? - я почувствовала вину перед ней.

   - Как же, жду - вдруг проснешься, кто же тебе поможет? Вот, отвар тебе сделала, тут травы самые нужные тебе сейчас - выпей-ка. И говори, говори, возвращайся.

   Я отхлебнула кипятка, он приятно обжег горло, и слезы отступили. Но рассказывать не спешила, молчала, собираясь с мыслями. Тетя Маша терпеливо ждала, поглаживая меня по голове.

   - Это все сны...- наконец, начала я. - Знаю, что нужны они мне, там найду ответ на свои вопросы. А может, и нет... Но так тяжело, так страшно там. Снова смерть, кровь, потери... И все на самом деле - там, хоть и не я, но моя душа, все чувствует, как сейчас. Больно...

   За окном поднялся ветер, загудел в печной трубе, будто рвался в наше тепло, тоже хотел послушать.

   - Я не знаю... Может, это просто мои фантазии? Может, я придумала себе все это? Древние времена, чужие страны, и я там - или не я? Сказки. Жрецы и маги, воины, Правители... Большой остров, гора, уходящая вершиной в небо. И снова война. Сколько можно? Все перемешалось. Как меня зовут? Яна или Анна? Или Майана? Моя мама умерла, но вот здесь мама Яны - и она мне как родная, но я-то чужая ей? И сердце болит по той маме, что вырастила меня тысячелетия назад! Теть Маш, что делать? Я с ума сойду! - с тоской проговорила я, вглядываясь в доброе круглое лицо.

   - Аннушка, мы все замечаем, видим, что ты сама не своя. И, поверь, была бы моя воля - я б давно прекратила все эти волнения и вернулась в свой дом, спать спокойно, не думая, как там мои дети, живы ли, не грозит ли им беда. - Мне стало стыдно. Я положила ладонь на ее сложенные лодочкой руки. - Для меня, да и для всех нас ты - Анечка, никакой другой мы не знаем. И ты держись этого стержня, не давай себе усомниться в своих силах и своей правоте. Есть только одна жизнь - вот эта, в которой ты здесь, со мной, пьешь настой. Идет декабрь, метет метель, твой любимый человек болен,- я передернулась, но она мягко продолжила:

   - Он болен, Аня, и ничего другого. Он жив, дышит, и пока его сердце бьется, будет так. Ты вылечишь его.

   Я молчала, опустив глаза.

   - Что бы там ни было в этих снах, ищи, зачем они тебе приходят. Что-то ты должна там найти.

   - Я уже много чего нашла,- ответила я с горькой усмешкой. - Узнала, что это за камень, зачем он был нужен, как я его создала. Ну, в смысле та девушка, Майана,- поправилась я, увидев вопрос в глазах теть Маши. - Он слушался ее. Выполнял ее приказы. Но она - не я, и ее сила не будет подчиняться мне. Или будет?

   - Но ведь он как-то сработал там, в высотке, когда...- она осеклась.

   - Да, сработал. И я пока не поняла, почему. Что об этом знал Ловец? Откуда ему известно имя той девушки? Он назвал меня Айей. Пусть даже это правда, и то была я. Как он узнал это?

   - Но и ты ведь была очень сильна тогда. Что помогало тебе?

   Я задумалась.

   - Честно сказать, я была словно не в себе. Знала, что делать, куда идти... Но, может, это было под действием наркотиков, которыми меня накачали? Не становиться же мне наркоманкой, чтобы снова вызывать у себя то состояние?

   - А я вот, знаешь, что думаю? - с жаром прошептала теть Маша. - Мне кажется, секрет в том, что тогда рядом был Ловец. У тебя ярко проявляется сила при близкой угрозе. В покое она будто засыпает.

   Я внимательно слушала, понимая, что она права.

   - Пока он был здесь, ходил по земле, и ты была другой. Ну это как в физике: чем больше сила давления, тем больше сопротивление.

   - Да, наверное,- пробормотала я, массируя пальцами виски. - И тогда, чтобы обрести свою силу, мне нужно освободить и его душу тоже. Но что делать дальше? Драться бессмысленно - мы равносильны. В этой драке я должна найти свое, особенное оружие, такое, что поразит его в самое сердце, лишит силы. Открою камень - нужно спешить. Но как успеть понять, что делать? Я не смогу...

   - Погоди еще расстраиваться,- махнула рукой она. - Утро вечера мудренее. Не торопись, пусть все идет само собой. Кто знает, может, сон подскажет тебе, как управлять этим камнем. Кстати, а расскажи мне подробнее о нем?

   Я улыбнулась и, взяв в руки артефакт, стала описывать свои сны.

   - Бог ты мой! - всплеснула руками она, когда я дошла до встречи с Правителем. - Ну, прямо как сериал посмотрела! А дальше-то что?

   - Не знаю, - огорчилась я. - И кто знает, будет ли продолжение?

   - И ведь смотри,- задумчиво проговорила она. - Это ведь все было взаправду! Значит, времена меняются, а порядок в мире остается один: вечное противостояние. И кто прав, кто виноват?

   - А по-моему, никто не виноват,- я посмотрела в окно на мельтешение снежинок. - Магия разлита повсюду, она - как воздух, невидима, но необходима. Как только находится тот, кто ее чувствует и берет в руки, она создает ему противника. Словно кто-то забавляется, заставляя нас играть в жестокие игры. Только в игре можно начать сначала, а тут - нет. Вторых шансов не бывает, это иллюзия.

   - Но тебе-то дали попробовать снова? - осторожно спросила тетя Маша.

   - Мне - не дали. Я только начала свою партию, - жестко ответила я. - Я - такая, какая есть, такой была и буду. И, кто бы там ни стоял на противоположной стороне шахматной доски, он должен сильно постараться, чтоб скинуть меня.

   - Ну вот, видишь,- хитро улыбнулась тетя Маша, - ты сама ответила на свои сомнения.

   Я спохватилась: а ведь она права! И чего я разнылась, спрашивается?

   Камень в моих руках вдруг ощутимо потеплел. Я замерла, боясь пошевелиться. На лбу выступил пот. Подумалось, что сейчас вот он раскроется, как тогда, и Сережина душа обретет свободу... Как и Ловца. И что я буду делать? Я не готова!

   - Время пришло...- зазвучал в голове глухой, хорошо знакомый мне голос. - Скоро мы снова встретимся... Айя...

   Я закричала, отбросила камень, будто обожглась.

   В тот же момент завибрировал телефон в кармане тети Маши. Она выхватила трубку, торопливо нажала кнопку вызова.

   - Максим! Что?

   Она слушала и смотрела на меня с ужасом, на глазах бледнея. Я выхватила у нее трубку, поднесла к уху.

   - Так что ты скажи ей как-нибудь осторожнее... Долго он не протянет. Сейчас уже его сердце снова запустили, но как-никак, он пережил клиническую смерть...

   - Что?! - закричала я.

   - Аня? - смутился Максим. - Кхм, ты бы приехала в больницу... Тут Сереже стало хуже.

   - О боже! - похолодела я. - Еду!

   Отключила телефон и смотрела на него, ничего не соображая.

   Тетя Маша сорвалась, побежала в комнату - очевидно, будить мужа.

   Я слушала глухой замедленный стук своего сердца и с каким-то странным равнодушием говорила себе:

   - Ну, вот и все...

   Меня, как куклу, одели, впихнули в промерзшую машину, повезли в темноте под вой метели. Я не плакала. В голове все еще звучал тот голос, объявивший мне приговор. Скоро мы встретимся... Пусть так, не боюсь. Я очень скучаю по Сереже. И если он умрет, то пойду за ним.

   У больницы, едва машина остановилась, я словно проснулась. Выскочила на мороз, побежала к светящейся стеклянной двери, у которой меня уже ждали. Максим встретил меня, с готовностью открыл передо мной двери, я побежала дальше, по коридору, не спрашивая, куда мне идти. Ноги сами привели в нужную палату. Мне не препятствовали, накинули на плечи халат. Я видела только лицо Сережи на белой подушке - осунувшееся, с темными тенями под глазами, серыми губами.

   - Выйдите все! - попросила, и меня почему-то послушались.

   Я подошла к кровати, села рядом с ним, взяла в руки его холодную ладонь.

   - Я здесь, родной. Слышишь? Мы вместе. Как тогда, и всегда - мы вместе, Сереженька, душа моя.

   На мониторах приборов нервно прыгали стрелки, тонкая зеленая линия чертила зигзаги. Я говорила, говорила, и линия становилась четче и спокойней. Я положила на грудь Сережи артефакт и шептала слова любви.

   - Я скучаю по тебе. Сереженька! Не могу жить без тебя. И не буду. Ты только не бросай меня, прошу! Больше никогда не бросай. Держись за меня, за мой голос, слышишь? Что бы ни было - держись, умоляю...

   Зеленая линия вдруг стала ровной, противно запищал сигнал. Я смотрела на грудь мужа, неподвижную - он не дышит.

   Я вдруг ослабла. Прибежали какие-то люди, отпихнули меня от кровати, я отступала назад, пока не уткнулась во что-то мягкое, успела оглянуться, увидеть огромные глаза Максима с бездонными черными зрачками - и отключилась.

   Покой и умиротворение... Усталая память молчит, не тревожит душу ни болью, ни гневом. Полная тишина, и биение сердца не слышно. Вот она - иная сторона, и все позади - тревоги и волнения, потери и удары. Здесь хорошо...

   В смерти нет зла, смерть - благо, обретение приюта измученным странником, прошедшим долгий трудный путь. Изможденный, исстрадавшийся, он открывает дверь, за которой нет страхов, нет ожидания, нет времени. После дождей, бури, пронизывающего холода - теплый очаг, и родные руки дают питье, смывают кровь с израненных ног, обнимают, согревают. Нет препон и преград, лишь пожелай - и увидишь того, с кем был разлучен, казалось, навечно. Услышишь милый сердцу голос...

   - Айя...

   Это и есть награда за все испытания.

   - Майана, душа моя, жизнь моя, открой глаза!

   Сколько у тебя было имен? Сколько ты сменил лиц, пока мы были в разлуке? С тех самых пор, как создатель разделил нас - двуполых, на половинки, из ревности к нашей любви. Мы ведь не знали страха, и сравнялись с богами во всесилии - у меня за спиной был ты, а твою спину закрывала я. Но лица не видели... Да и не нужно нам было знать, какого цвета глаза - у нас была одна душа на двоих. Одна радость, одна вера. Жить - вместе, и умирать - вдвоем.

   А теперь больно... Болит рассеченная кожа. Что у меня отняли? Крылья или тебя, дару? Что отрезали?

   - Айя, я не могу потерять тебя, едва найдя! Вернись, слышишь?! Не оставляй меня...

   Оставить тебя. Беззащитного, с открытой спиной. И безвольно наблюдать, как ты бьешься в одиночку, без моей помощи...

   А потом искать. Искать, не помня, кого и зачем. И лишь у последней черты вспомнить... Я устала. Держи меня, не отпускай!

   - Не отпущу...

   Не открывая глаз, я подняла руки, обняла его за шею, потянулась, превозмогая боль, и его горячие губы нашли мои, приникли, делясь дыханием. И стало безразлично, что весь мир вокруг рушится, раскалывается на части. Его руки, его запах...

   - Милостивые боги! - облегченно шепнул он, прижимая меня к себе. - Благодарю, что вернули мне ее...

   Я счастливо вздохнула и уснула на его коленях. Просто уснула.

   Проснувшись, увидела его рядом - спящего. Даже во сне он хмурился, на лице залегли тени. Провела рукой по его волосам, с любовью и нежностью коснулась пальцами его губ. Он открыл глаза, и я увидела в них себя. Улыбнулся горько и грустно.

   - Как долго я спала? - Даже шепот давался мне с трудом.

   - Вечность,- ответил он.

   - Как я оказалась здесь?

   - Упала мне на руки. Я едва успел подхватить.

   - Что со мной?

   - Ты ранена, не шевелись. Уже не страшно. Все позади.

   Все вспомнилось. Дворец, праздник, сотрясение земли, разрушения... Храм, Кетцаль, Уца... Уца! Ее больше нет!

   Я застонала, закрыла лицо руками, зарыдала. Тимнеон не спрашивал ни о чем, держал меня, пока я билась в бессильной ярости.

   - Он все отнял у меня! Даже ее...

   Только теперь я поняла, как она нужна была мне, пусть далеко, не рядом. Но я знала: стоит позвать - она прибежит, бесстрашно бросится на мою защиту, или просто побудет рядом, сочувственно урча, выслушает и посмотрит так преданно, как могут немногие люди... Она спасла мою жизнь. А я ее - не смогла.

   - Не плачь, Айя, все уже кончилось.

   - Нет, Тимнеон,- горестно сказала я,- все только началось. Это начало конца.

   Он помрачнел, и не ответил. Взял мою руку, поднес к губам, прижал, закрыв глаза.

   - Пусть так. Каждое начало - конец былого. Но мы будем вместе. Больше я тебя не отпущу, Айя. И пусть меня проклянут боги за это.

   - Ты не понимаешь,- оттолкнула я его руку. - Я во всем виновата!

   - Никто ни в чем не виноват,- тихо сказал он. - Мы сами выбрали этот путь. Теперь ты со мной, и пусть так будет.

   Я промолчала, не зная, что ответить.

   Он сам ухаживал за мной. Терпеливо поил, кормил из рук, как дитя. А я болела вовсе не телом. Не стала говорить ему, что раны мои могут затянутся, стоит лишь приказать. Я болела душой, за мертвых, которых уже не вернуть, и за живых, по моей вине оставшихся без близких.

   Он не говорил о том вечере, расколовшем мир на "до" и "после". А я и не спрашивала, знала: мертвые оплаканы и преданы земле, повсюду скорбь и лишения, люди бродят у своих разрушенных домов, собирая немногие уцелевшие пожитки. В его глазах я видела вопрос, но не спешила отвечать. Мне самой нужно было понять...

   Жрец часто снился мне, звал, тянул к себе, я вздрагивала, просыпалась, и Тимнеон прижимал меня сильнее, будто чувствуя, что могу исчезнуть.

   Но больше бездействовать было нельзя. Я чувствовала - чем больше я откладываю нашу встречу, тем сильнее он становится. А я становлюсь слабой. Боль убивает меня.

   - Мне нужно уйти,- сказала я на исходе третьего дня.

   - Нет,- отрезал Тимнеон.

   - Мне нужно,- повторила я. - Он ищет меня. Ему все известно теперь. Зверь, проснувшийся в нем, набирается сил. Слишком долго он ждал этой встречи, и не будет покоя ни мне, ни ему, пока мы не уничтожим друг друга. Жертва не принесена...

   Правитель сжал кулаки. Он не смотрел на меня, в его глазах отражалось заходящее солнце.

   - Я дам ему множество дев вместо тебя,- проговорил с отчаянием в голосе. - Отдам все, что попросит.

   Я покачала головой.

   - Что ему твои дары! Он всесилен, охвачен яростью и готов разрушить мир, чтоб погрести меня под его осколками. Я предала его... Отвергла дыхание его сердца. Магия Хранителей, сотворившая твой дворец, скрывает меня от его взгляда, пока я слаба. Но едва сила вернется ко мне, он почувствует ее. Он придет сюда...

   - Я встану на его пути! - Тимнеон поднялся, размял руки, будто враг уже у ворот дворца.

   - Ты его не удержишь.

   - Боги привели тебя ко мне,- упрямо возразил он. - Я лишь исполню их волю.

   - Боги не видят нас,- горько ответила я. - И никогда не видели. Что для них ничтожные смертные? Наши души - вот их забава. Они создали тьму и свет, и повелели им ходить друг за другом, вращая колесо времени. Стоит им сойтись - и земля волнуется, вода выходит из берегов. Сейчас мое солнце сокрылось за его луной. Кому-то из нас нужно уйти, иначе мир исчезнет.

   - Что мне этот мир? - вздохнул Тимнеон, отходя к окну. - Люди смертны, и что лучше - прожить сотни лун в одиночестве или три рядом с той, что одним взглядом вернула к жизни?

   Его слова согрели мое сердце.

   - Повелитель, у тебя есть все - богатство и власть, наложницы, рабы... Зачем тебе никчемная горянка, к тому же обреченная стать жертвенной девой?

   Он помолчал, затем сказал:

   - Я отдал бы все, лишь бы каждое утро, просыпаясь, видеть твои глаза.

   - Чем они так тебе по нраву? - улыбнулась я.

   - В них я вижу истинный свет,- тихо ответил он. - И за это стоит бороться.

   Моя душа взмыла ввысь, к облакам. Не этого ли ждала я, не об этом ли мечтала? Вот он, рядом - и я уже не знаю, как можно быть без него. Моей жизни осталось на волосок, но и в ней будет чудо...

   Я подошла к нему, опустилась на колени.

   - Правитель, - шепнула, опустив голову. - Я не стала невестой Ориса. И не стану. Мое сердце выбрало себе хозяина. Возьми мою душу, накрой меня покрывалом верности...

   - Майана, - счастливо выдохнул он, опустился рядом со мной и его глаза были так близко, и губы так мягки...

   Я не стала невестой Ориса. Я стала кацу Правителя.

   Он уснул счастливый и даже во сне крепко прижимал меня. Голова моя кружилась, сердце трепетало от безграничной нежности. Наши души слились воедино, и никогда мне не было так хорошо, как рядом с ним, единственным моим любимым. От переполнившей сердце любви хотелось плакать. Я прислушивалась к дыханию моего дару, моля богов о том, чтоб никогда оно не прекращалось. Я придумала кое-что: стоило мне захотеть, в руках оказался мой камень, и я шепнула ему:

   - Возьми сейчас часть наших душ, счастливых, всесильных. Сохрани и, что бы ни случилось, помоги мне найти его и воскресить этой частью.

   Я вложила камень меж наших сердец, и почувствовала, как он согрелся, впитав в себя любовь, которой у нас было с избытком.

   - Айя, - шепнул дару сквозь сон.

   - Тимнеон, - счастливо прошептала я в ответ, любуясь им.

   Пусть недолго продлится это блаженство, пусть разлучат нас боги, я-то знаю, что оно было, и уже ради этого стоило жить.

   Усталая, я закрыла глаза и провалилась в туман...

   Тот самый, густой, непроглядный. И под ногами - холодный камень жертвенника...

   Что это? Сон?

   Я в ужасе оглядывалась, пытаясь понять, как оказалась там, какая сила перенесла меня в это страшное место. Раздался глухой мерный гул и из тумана выступили фигуры в темных плащах. Я закричала, отпрянула, но они были повсюду - страшные, пустые, мерно гудящие на одной ноте. И я знала, что последует после.

   - Майана! - голос Кетцаля расколол мою голову, пробрал до костей, заставил стиснуть зубы и зажать уши.

   - Нет, - затрясла я головой. - Я не твоя больше, отпусти меня!

   - Ты моя,- зашипело отовсюду. - Моя, и я тебя не отдам. А он заплатит за то, что сделал... Жизнью...

   Я закричала и проснулась.

   Тимнеон обнял меня, погладил по волосам, успокаивая:

   - Это всего лишь сон, кхана, ты со мной, дару ма.

   Я дрожала и прижималась к нему, а в голове все еще звучал голос жреца:

   - Жизнью...

   Дару целовал меня и шептал на ухо нежности, крепко сжимал в сильных руках мое замерзшее от страха тело, согревая. Его сердце, живое, горячее, билось ровно и спокойно.

   Я потихоньку сползла с ложа, обернулась, посмотрела на спящего Правителя. По щекам прокатились слезы. Надела платье, собрала волосы в косу, вытерла мокрые щеки и развела руки с камнем в стороны.

   - Прости, любимый,- шепнула. - Я должна. Я приму свою долю. Будь счастлив...

   И шагнула во врата.

  Я вышла в саду Кетцаля. В темноте дворец Жреца казался мрачной горой, без единого проблеска света. Как же мне не хотелось идти туда! Мелькнула шальная мысль: вернуться к Тимнеону, и, что бы ни было, быть рядом с ним.

   - Ты пришла,- раздался голос Кетцаля.

   От неожиданности я вздрогнула и шагнула назад. Мои ноги погрузились во что-то мягкое, словно мох. Я попыталась выбраться, но жижа держала меня крепко. Отчаянно дернувшись, я потянулась к дереву - ухватиться за ветку, но не дотянулась. Меня затягивало все сильнее, и я поняла, что это вовсе не земля - черное, густое, как смола, болото жадно всасывало меня, и не чувствовалось ни влаги, ни холода.

   Жрец расхохотался.

   - Покорись, ты уже ничего не можешь сделать, Хранительница.

   В темноте сверкнули его глаза, и сам он, освещенный слабым светом луны, казался призрачной тенью, вышедшей из недр земли.

   - Ты знаешь многое, верно? - он навис надо мной, огромный, едва сдерживающий гнев. - Но ты не знаешь, как я провел это время без тебя. Меня больше нет. Я похоронил себя - прежнего.

   - Кетцаль-ото! - взмолилась я, понимая, что уже не шевельнуть коленями.

   - Молчи и слушай,- процедил он. - Я верил, что удержусь, не позволю смерти забрать мое сердце, сохраню то, делало меня живым. Я любил тебя...

   - Великий Жрец! - прошептала я, холодея от страха.

   - Я любил тебя, - повторил он, словно не замечая моих слов. - Не всесильную хранительницу, - девчонку, которую подобрал в нищем хаарце, где она так и сгнила бы, не познав ни славы, ни почета.

   Я снова дернулась, опершись руками о вязкую слизь. Руки тут же погрузились в ловушку, завязли в оковах смолистого плена.

   - Я любил тебя и готов был предать самое дорогое - мою веру. За тебя я готов был биться с самим Орисом. Но не с тобой самой... Ты предала меня. И не тогда, во Дворце, когда прилюдно прижималась к этому... Чем он лучше меня? - вскрикнул он, и земля дрогнула.

   Я окаменела от жуткой догадки.

   - Так это все ты?! Ты разрушил дома и погубил столько людей... из ревности?!

   - Ревность? - усмехнулся он. - Оставь ее для смертных. Нет сладости в обладании телом. Ты душу свою отдала. Ту, что обещала мне. Нельзя недооценивать врага, - отчеканил он, отходя. - Я хорошо подготовился. Тут повсюду твоя магия! - прокричал он. - В моем доме, за моей спиной ты плела свои сети! А я сплел свою.

   На меня навалилась равнодушная покорность.

   - Я умру? - спросила спокойно, чувствуя, как жижа подбирается к горлу.

   - Нет, - так же спокойно ответил он. - Это слишком просто для вас. Ты удивишься моей изобретательности...

   Больше я спросить ничего не успела: чернота, чавкнув, поглотила меня целиком и выплюнула на холодный каменный пол.

   Я лежала без движения и пыталась понять: что изменилось? Все тело болело, слабость не давала пошевелиться. Я попыталась подняться. И поняла. Неуловимо, как уходит запах, вкус, из меня ушла магия. Ее не было больше - ни капли. Я стала невидящей. Мир вокруг молчал, и я не могла узнать даже, где нахожусь. Тихонько завыла, звук отразился от каменных стен, вернулся ко мне с тоской и отчаянием. Наощупь добрела до границ зала, отдернула руку, испугавшись - неровные стены, холодные и влажные, были покрыты скользким налетом слизи.

   Спотыкаясь об острые камни на полу, я обошла всю свою гробницу. Наткнулась на гору тряпья - перебрав, поняла, что это мои вещи. Закуталась в покрывало, села, подтянув голову к коленям, мучительно думала: что делать дальше? Неужели Жрец решил похоронить меня заживо? Сколько тогда ждать смерти? Я обхватила голову руками и раскачивалась, дрожа. Больше не всесильная магиня, не кацу Правителя, не Жертвенная дева - а кто? Как я могла не сберечь то, что было дороже дыхания? Моя магия могла создать новые миры, открыть путь в неведомые земли, возвести новые храмы, разрушить горы, и главное - могла помешать восторжествовать тьме. А как я поступила с ней? Как неразумное дитя. И потеряла маму, Уцу, Тимнеона...

   Но я не исполин из сказок, не умудренная множеством жизней богиня, а всего лишь девчонка... Зачем так поздно я поняла, чем владела? Зачем не сохранила дар богов? Зачем вернулась?

   Тимнеон, где ты? А хотя - нужна ли я тебе такая, обычная?

   Плача, я собрала тряпье, подложила под голову - лечь. Рука наткнулась на что-то твердое, небольшое. Мамина кукла! Как же я ей обрадовалась! Прижала к себе, согрела. И почувствовала ответное тепло.

   - Майана.., - прошелестел в темноте тихий голос.

   - Мама?! - Я вскочила на ноги. - Где ты?

   - Дацу ма, я всегда с тобой. И сила всегда с тобой. Видишь? Я отдаю тебе свою... Ты не одна, ахана.

   - Мама! - заплакала я. - Мне страшно...

   - Не бойся, дару. Ты та, что несет свет. Сама Катцлейна поцеловала тебя, помнишь?

   Помню... Богиня из сказок, что ты рассказывала мне в детстве. Дева, спасавшая обреченных... Надежда должна быть в сердце...

   Легкость наполнила мое тело. Слабый свет родился в руках, легкой искоркой блеснул на исцарапанных в кровь ладонях.

   "Ты отнял у меня волю и тех, кого я любила, - подумалось мне. - Но ты не получил мою душу. Тебе не забрать моего тепла и памяти".

   Свет хлынул из раскрытых ладоней, разлился волнами, поднял меня над землей, согрел и исцелил мои раны. Я раскинула в стороны руки, закричала от переполнившей меня силы. Стены отшатнулись, я снова видела все, что мне было нужно.

   Я в глубинах дворца, в пещере, а над ней - толща земли. Там, наверху, день, солнце затопило улицы, раскалило камень домов. На площади кипит бой.

   Я нахмурилась. Что это? Кто бьется и с кем?

   Голова раскалывалась от напряжения, руки дрожали. Перед глазами встало лицо Тимнеона. О, боги! Неужели Кетцаль решил отомстить? Нет, он не решится, не посмеет!

   Силы оставили меня. Все же я еще очень слаба. Я раскрыла руку, пожелав, чтоб камень вернулся ко мне. Нужны врата! Они сейчас очень нужны! Но камень не появился.

   Я снова лежала на полу без движения. Что же такого он сделал со мной, что я не могу стать прежней? Больше не вижу...

   Я обняла куклу, легла, подтянув колени к груди, и просто ждала.

   Он пришел. Щелкнул пальцами, и по стенам заплясали всполохи огня. Я впервые видела его в воинском облачении. Так он казался еще выше - лицо закрывала кованая маска, оставляя открытыми лишь глаза.

   - Чего ты хочешь? - безучастно спросила я у него, стараясь не выдать своего волнения.

   - Насладиться твоей покорностью,- усмехнулся он. - Увидеть тебя слабой.

   - Я и была слабой. Будь я сильной, не пришла бы к тебе.

   - Ты пришла, чтобы выкупить у меня его жизнь, - его слова пронзили ледяными иглами мою грудь.

   - И я выкупила ее? Моей силы тебе достаточно?

   - Нет, - ответил он. - Я еще не насытился твоей болью.

   Он бросил что-то мне под ноги и растворился в каменных стенах. Я дрожащими руками подняла мешок, в котором угадывалось что-то округлое. С мешка на пол падали тяжелые капли. Кровь... Перед глазами все поплыло...

   Когда продышалась и пришла в себя, Кетцаля уже не было. Я не смогла открыть мешок, распростерла над ним дрожащую руку, прислушалась, вздохнула облегченно: нет, это не Тимнеон. Но человек, убитый Жрецом, еще хранил след его темной магии. Я должна собраться с силами и выбраться отсюда, иначе мой Правитель долго не продержится.

   Легла на каменный пол, раскинула руки, постаралась успокоиться. Вспомнила, как встретила Тимнеона впервые, его лучистый взгляд, улыбку, согревающую сердце. Его руки, губы, нежные слова.

   - Майана! - услышала я его зов. - Ты нужна мне, дай знак, что жива!

   Слезы покатились из глаз. Я скучаю по тебе, повелитель мой, так скучаю... Оказаться бы сейчас рядом с тобой!

   Сердце забилось чаще, кукла снова стала теплой, руки слабо засветились в темноте - и я почувствовала привычную уже тяжесть в них. Свела вместе половинки камня, развела, встала и шагнула вперед...

   Дворец Правителя застилала плотная дымовая завеса. Горело все, что могло гореть. Я задохнулась, закашлялась, закрыла нос рукой. Глаза слезились, разглядеть что-то не получалось.

   Я собралась, раскинула руки и стала стягивать магию из стен, колонн, каменных истуканов, щедро расставленных древними Хранителями. Магия подняла меня над землей, облачила в серебристую пелену, косы рассыпались по плечам.

   Щелчок пальцами - и дым пополз из дворца, расступился передо мной. Я закрыла глаза, присмотрелась - они оба здесь. Кетцаль и Тимнеон... Перед мной встали картины грядущего. Я спустилась на пол, улыбнулась: ну что же, пусть все закончится, но так, как я того захочу! Я, Хранительница! Я, последняя из странников, вобравшая в себе всю мудрость своего народа. Эта земля стала и нашим домом, и пришло время отблагодарить хозяев за гостеприимство.

   - Я - Майана! - эхо понесло мой крик по пустым залам, пробуждая ото сна Дворец. - Мне нужна сила!

   Стены дрогнули в ответ. Мой дом услышал меня.

   Я побежала по залам, и дым расступался передо мной. Раскинув руки, я летела, как птица и собирала силу. Камень Души устроился у сердца, на груди. Хранящий душу моей дару - Уцы, верной подруги и защитницы, тепло моей матери и частичку одной на двоих кханы - любви.

   Он жив, я знала, чувствовала. Ранен, ослаб, но жив.

   Последние двери распахнулись передо мной, явив тьму, в глубине которой ждал меня Жрец. Не останавливаясь, я свела руки, меж них вспыхнул яркий шар, - и послала его вглубь зала. Разбившись на мельчайшие искры, он осветил лежащего на полу Правителя, занесенный над его горлом кинжал, еще одно тело - маленькое, уже бездыханное - неподалеку. Катцемаа Правителя, храбрая девочка, бросилась на защиту своего кацу. Закрыла его и умерла, устремив в вечность недоуменно распахнутые глаза.

   Где же Жрец?

   Тьма бросилась в бой, окружила меня плотным кольцом, шипела и ощетинивалась острыми иглами. Сила надежно закрывала меня - острия вспыхивали, не причиняя мне вреда. Перед моим взором стояло только одно: бьющаяся голубая жилка на шее моего возлюбленного, и ручеек крови из-под лезвия, из последних сил удерживаемого Тимнеоном. Решение пришло мгновенно: короткий приказ камню и одной рукой я запустила облачко души Уцы в тело девушки, в другой руке засиял меч, разрезавший надвое столб черноты, упавшей сверху.

   - Спаси его! - крикнула я девчонке.

   Та по-звериному гибко вскочила на ноги и одним прыжком была у Правителя. Тонкие руки с нечеловеческой силой уцепились в кинжал, оттянули, отбросили. Девушка оглянулась, я успела увидеть ее удлиненные продольные зрачки.

   Спиной я почувствовала движение. Вовремя отскочила и взмахнула мечом там, где мгновение назад стоял Кетцаль.

   Жреца окружала плотная темная дымка, в руках его переливался всполохами огня меч, вдвое превосходящий мой длиной.

   - Пришла спасать своего смертного? - усмехнулся он. - Может, передумаешь? Ему уже не помочь, не трать силы - сохранишь хотя бы эту землю.

   Я прислушалась: в недрах Великой Горы проснулся губительный огонь. Жрец не шутит, мой край обречен. Еще немного - и огонь вырвется из глубин, затопит цветущие поля, дома, испепелит тех, кто еще жив и с мольбой просит пощады у небес.

   Ярость переполнила меня и выплеснулась в стремительном нападении. Откуда только во мне эти знания, гибкость и четкость ударов? Впрочем, жрец не уступал, - его силы росли вместе с моими.

   Он раскатисто захохотал.

   - Давай, Хранительница, делай меня богом! Еще немного - и я остановлю Солнце!

   Свет и тень закружились в водовороте вокруг нас, дворец затрясся - защита хранителей не выдерживала.

   Я остановилась, Кетцаль замер моим отражением напротив.

   Мы смотрели в глаза друг другу и понимали все, что хотели бы сказать вслух.

   Все кончено... Мы оба уже ничего не можем изменить...

45

  Осознание близости смерти освобождает душу от пут.

   Перед моими глазами пронеслись все прошлые жизни, прекрасная Этака - родная планета, погибшая множество тысяч лет назад, Ноэ - наше временное пристанище, не столь уютное и щедрое, но так же расколотое чудовищным ударом небесного камня. Теперь та же участь ждет Землю... Всюду, где сходятся две силы мироздания, идет война, в которой нет победителей. Люди смертны, как и планеты, - остается лишь память о них - в душах, необъяснимой тоской и болью. Две силы выбирают воинов, сходящихся в схватке - не для того, чтобы выяснить, кто сильнее, - для того, чтоб раскрутить колесо мироздания. Рассыплется крошками-осколками планета, разлетится по Млечному Пути, чтоб вздохнула великая Вселенная, и где-то родились новые звезды.

   Но как же я устала от этого! Устала понимать, что по моей вине исчезают прекрасные творения Создателя. Это я не сумела удержать хрупкую гармонию, качнула чашу весов - немного, но этого хватило, чтоб обесценить жизнь населяющих эту планету существ, с надеждой и верой ожидающих завтрашнего дня. Души вечны, и возродятся еще не единожды, сотрутся воспоминания о ничтожной крохе времени - миг, день, год, век, в который исчез величайший народ, еще несущий мудрость предков. Если останутся горы - то сохранят хоть память о нас, мелькнувших песчинками в песках времени. Нет - не останется ничего. Пустота и вечная боль души, обреченной на бесконечное раскаяние и непреодолимое влечение к слиянию с врагом, отражением, недостающей для созидания части.

   Что выбрать, что предпочесть? Поддаться, уступить - и обречь людей на века кровопролитных войн и разрушений. Уничтожив меня, не выровнять весы гармонии. Убить жреца - могу лишь, позабыв о том, кто сделал меня слабой, уязвимой. О том, кто доживает последние минуты земной жизни и вскоре покинет ее, оставив меня в одиночестве, что страшнее смерти. Жить без него... Зачем? Я еще сильна, еще могу противостоять тьме. Все кончится с последним вздохом моего возлюбленного.

   Земля сотрясалась все сильнее, небо заволокло клубами дыма и пепла, на город упал каменный дождь. Мой народ гибнет. Исчезают прекрасные храмы и древние рукописи. Время больше не имеет значения. Есть только одно, что я могу сделать... И это мой выбор.

   В одном, последнем, движении выплеснулась магия Хранителей и остановила несущуюся на меня силу Ориса - бога, не знающего жалости.

   Время стало вязким и ленивым. Медленно, оставляя за собой длинный светящийся след, перелетел камень моей силы в руки женщины-ягуара.

   "Возьми мою магию, возьми всех, кто еще жив, перенеси туда, где они найдут новый дом. Помоги им поставить новые храмы, сохранить древнюю мудрость и знания. Сохрани память обо мне... Пусть помнят люди, что Майана любила их... пусть несут в своих душах искру моей любви, берегут ее и передают своим детям. Мой народ не погибнет. Слава о нем останется в веках. Такова моя воля".

   Дару все поняла, на ее глазах зверя-человека блеснули слезы. Камень окутал ее серебристой дымкой, растаявшей через мгновение.

   - Иди ко мне, - потянулась я к Жрецу.

   В его глазах мелькнул страх. Я и сама понимала, как велика во мне магия, как слепит его свет, льющийся из моего сердца. Жжет, топит его черную ярость.

   Мы вскинули руки одновременно. Из наших ладоней вырвались всполохи - огня и света. Немыслимой мощи удар обрушился на землю, и тут же над моим островом расцвел белый купол, закрывший планету от разрушительной силы тьмы. Земля раскололась до самой сердцевины, море поднялось стеной высотой с Великую Гору и в одно мгновение поглотило прекрасную страну, равной которой не было в этом цветущем мире.

   Я видела глаза Жреца, наполненные ненавистью, ужасом, восхищением и благодарностью... Все смешалось воедино, сошлись две великие силы, и вновь никто не вышел победителем. В свой последний удар Жрец вложил проклятие этому миру, отнявшему у него самое дорогое. Я же в своем выбросила всю любовь, что хранила веками: к небу и земле, рождающей шедевры красоты; к людям, несовершенным и слабым, но от того не переставшим быть моими детьми; к этому осколку времени, подарившему мне абсолютное счастье.

   Мы достигли цели - каждый своей. Он уничтожил место, где едва не обрел величие, недоступное никому из смертных. Я - пожертвовала своей страной во имя сохранения многих других, и свою жизнь. И жизнь любимого возложила на это священное ложе. Я исполнила предназначение - стала Жертвенной Девой.

   Но у меня было мгновение, когда я поняла, что все кончено - и больше не будет боли и страха; что никогда больше не расстанусь с тем, без кого не мыслила жизни. И - обрела свободу от того, кто дарил мне целый мир, взамен на отказ от себя самой.

   И в это мгновение, показавшееся мне бесконечным, я успела приникнуть губами к губам Тимнеона, ловя последнее дыхание последнего Правителя атлов...

   Я открыла глаза.

   Время застыло, остановив планеты в мистическом противостоянии - они выстроились в ряд, священный путь моего воскрешения.

   Все встало на свои места, все замки открылись, тайники распечатаны, и всего того, что я теперь знаю, не в состоянии вместить черепная коробка. Я лишь человек. Без имени, и с множеством имен. Смертный, и уже проживший не одну жизнь. Анна? Яна? Майана? Какая разница? Женщина, ищущая любви. Женщина, дарящая любовь. Обреченная терять и искать. Как собрать это все воедино - здесь и сейчас? Как жить, зная, что умирала не раз? Как смотреть в глаза того, чей последний вздох ловила и благословляла? Магия... Нет ее на самом деле. Есть я и мое желание любить. И все - ради него. Ради него я берегу покой миллионов смертных, не знающих обо мне. Ради него бьюсь до последней капли силы за планету, что все равно погибнет, как многие до нее. Ради него я пойду на все... Потому, что я - женщина.

   Тут, рядом, на кровати, лежит тот, чей последний вздох еще теплится на губах, - спит, и его часы жизни вновь запущены мной, чтобы успеть... Нет, он не умрет сейчас - теперь смерть не посмеет прервать мой путь к тому, кого я искала. Он будет дышать и ждать моего возвращения. А я еще в пути...

   Камень в моих руках нагрелся, напоминая о себе. Да, время пришло. И в этот раз я сделаю все иначе.

   Я встала, присмотрелась к своему артефакту, будто видела впервые. Всего несколько минут назад в моем сне его держала в руках Майана. Или я? Покрутила в руках, улыбнулась: вот оно, доказательство. Нить, связавшая все мои жизни воедино. Можно посчитать мифом историю древнего острова, по неведомым причинам уничтоженного чудовищным катаклизмом всего лишь за один день и одну ночь. Но - вот он, шершавый, обычный, неотличимый от своих серых собратьев, кусочек гранита, доказывающий, что она жила в реальности, бегала по горам и владела магией.

   Я повернула половинки камня, и он покорно раскрылся. Потянула в стороны - и воздух меж разведенных врат зарябил. Меня затрясло. Сердце гулко заколотилось о ребра. Всего лишь шаг - и я обрету потерянное. Шаг - и Майана воскреснет. Шаг - и мир снова встанет на грань существования.

   Я шагнула.

   В темноте палаты мерцали огоньками приборы. На белой простыне застыло неподвижное тело Ловца. Лица не видно - скрыто маской. Его жизнь - цена за баланс. Мы связаны неразделимо, и только с ним я могу творить магию, только с ним двигать маховик времени.

   Врата не случайно привело меня сюда. Из этой палаты только один выход - туда, где ждет мой бесценный приз. Не выйду я - не будет и его. Впрочем, ничего не будет. Задумается ли кто-то спустя века, отчего раскололся надвое огромный континент? Или некому будет задуматься? Могут ли ученые, следящие сейчас в телескопы за далекими звездами, увидеть, что в глубине их собственной планеты зреет сила, способная совершить новый Большой Взрыв?

   Я подошла ближе к единственному обитателю этой комнаты. Присмотрелась к изможденному старческому лицу. Склонилась над ним, прошептала:

   - Зачем, Кетцаль?

   Его лицо не дрогнуло. Тот, кто мог ответить на мой вопрос, был далеко отсюда. Интересно, слышал ли?

   - Зачем ты преследуешь меня снова и снова? Зачем тоже любишь - но больной, отравленной, смертельно опасной любовью? Что бы ты делал, обретя меня навечно? Не смог бы преодолеть свою тоску... Не нужна я тебе. Тебе нужна борьба, вечное движение, и, начиная игру, ты уже знаешь, какой я сделаю ход. Каково тебе было раз от раза видеть, как та, что была тебе дороже жизни, уходит к другому? Хуже того - понимать, что он для нее лучше, важнее, выше тебя? Тебя - сильнейшего, бессмертного, равного ей. А он - не сильный, твой соперник. Он слаб. Позволяет ей любить себя и в ответ открывает ей душу. Признает ее власть и сам властвует над ней. Зачем нас вечно заключают в этот треугольник? Впрочем, знаю. Только так мы и можем жить. Мы все - трое - части знака бесконечности. Мы с тобой - две петли, две противоположности, а он - камень преткновения. Мы можем поменяться полами, можем быть и однополыми, но наши души - души абсолютов, - никогда не сменят вектора. Столкнувшись с любовью, я обретаю силу и ращу ее в тебе. Не будь его - не было бы и нас. И в этот раз нам нужно завершить разговор. Я верну тебе душу. И обрету себя снова.

   Я выпрямилась, справилась с дрожью, поднесла камень к губам, медленно вдохнула из него и поднесла губы к освобожденному от маски лицу Ловца.

   И выдохнула в его губы.

46

  Он открыл глаза, приборы запищали, стрелки запрыгали. Я щелкнула пальцами, приказав себе стать невидимой. В палату вбежала медсестра, охнула, улетела за доктором. Я наклонилась над Николаем Валерьевичем Кассальским:

   - С пробуждением, Ловец!

   Он видел меня, слышал, понимал. На лице его отразился страх - и я знала, от чего. Чего бы мне стоило убить его сейчас, беззащитного, беспомощного? Один удар - даже не касаясь, - и его сердце остановится навсегда, а душа обретет свободу. Но зачем? Ждать следующего раза, чтоб поговорить - но неизвестно, когда это произойдет и кем он явится ко мне. Если мы поменяемся ролями - пощадит ли он меня?

   Но нет. Я абсолютно светлая. Нежно погладила его по старческой морщинистой щеке, поцеловала в лоб. Шепнула:

   - Спасибо. За все.

   И ушла, оставив его хлопотам врачей.

   Вышла на улицу, вернув себе нормальный вид, не забыв сотворить теплую одежду. Вдохнула морозный воздух декабря, полюбовалась на праздничную иллюминацию, улыбнулась и поняла, куда хочу пойти. Людей в ранний рассветный час было немного, и те шли, не поднимая головы. Город спал, спокойный, умиротворенный, в небе разгоралось зарево рассвета, по-зимнему красочного. Я подумала - почему нет? Развела руки с камнем и шагнула.

   На меня обрушилось лето. Оглушило запахами, цветами. Картина, открывшаяся моему взгляду, превосходила самые смелые мечты: такой красоты даже представить невозможно. Я видела все это во сне, но и подумать не могла, что в реальности тут так прекрасно. Величественные водопады, спадающие с высоченных гор, деревья, каких в наше время уже не увидишь, огромные бабочки, порхающие над изумительными цветами. Право, этот мир стоил того, чтоб за него отдать жизнь.

   Я, не торопясь, стала спускаться по тропинке между валунами, проводя рукой над цветами и травами, и они тянулись ко мне, поворачивали свои нежные лепестки, склоняли тонкие стебельки в приветствии. Диковинные птицы, напоминающие наших попугаев, но такие яркие, словно вобравшие в своем оперении все цвета радуги, косились на меня недоверчиво, порхали с ветки на ветку, негромко переговариваясь на своем, птичьем, языке. Я чувствовала: неподалеку и другие животные, хищники и безобидные травоядные. Ветер донес до меня трубный зов слонов, следом прозвучал тигриный рык. Но я не боялась, знала - меня не тронут.

   Наконец, впереди показалось место, что я искала. Я улыбнулась, разбежалась и с визгом влетела в прохладную воду озера. Мелкие рыбки бросились врассыпную. Чистейшая, как стеклышко, вода мгновенно смыла с меня все тревоги и переживания. Я заплакала, лежа на спине в озере Майаны, глядя в лазоревое небо древней Атлантиды. Теперь я знала все. Магия Хранителей, оставшаяся здесь, исцелила мою душу и наполнила тихим покоем. Я чувствовала: теперь все правильно, все так, как должно быть.

   Выбралась на берег, села на камень, подставив тело жаркому солнцу. В кустах послышался шорох и на поляну вышла, изящно поигрывая упругими мышцами, молодая самка ягуара.

   - Уца! - улыбнулась я. - Иди сюда!

   Кошка доверчиво подошла, всмотрелась в мое лицо, затем лизнула руку и улеглась в ногах.

   - Дару ма,- шепнула я ей. - Теперь я знаю, что это значит. Половинка души, сердца. Кхан дару - любимая моя половинка. Молодчина моя, ты все сделала правильно. И по сей день сохранились в Южной Америке твои изображения - великая богиня, женщина-ягуар, хранившая свой народ. Конечно, временами ты перегибала палку, - рассмеялась я, а Уца закрыла нос лапой, - но тебе верили, шли за тобой. И пирамиды вышли на зависть, стоят и по сей день. Ах да, ты же и не знаешь, что спустя многие тысячи лет ты стала целительницей и Проводником, лечишь тела и души. И мы снова нашли друг друга, это ли не чудо?

   Я посмотрела на небо - солнце приближалось к зениту.

   - Ну, мне пора. Сейчас придет твоя маленькая хозяйка. Ты береги ее.

   Уца согласно заурчала, я потрепала ее пятнистый загривок и поцеловала в пушистый лоб. Надела невидимость и вовремя: кусты расступились, и на поляну вышла девушка лет пятнадцати.

   - Уца! - крикнула она и кошка, недоуменно оглянувшись, потрусила к ней.

   Я смотрела на Майану и любовалась: как же она красива, а главное, чиста. Длинные густые волосы цвета золотой пшеницы, удивительно милое лицо с нежной, детской улыбкой. Глаза будто прозрачные и светятся изнутри. Да, в такую нельзя не влюбиться. Она притягивает, к ней хочется прижаться, закрыть глаза и пить ее силу, щедро раздариваемую миру.

   - Благословляю тебя, - прошептала я, и она испуганно оглянулась. Нахмурилась, подумала о чем-то, но тут же отбросила сомнения, понеслась по тропинке вверх, раскинув руки. Уца устремилась за ней, напоследок оглянувшись на меня. Я помахала ей, она склонила голову, прощаясь, и прыжками догнала Майану.

   Я встряхнула головой. Ну, еще одно дело. Развела руки и шагнула в полутьму дворцовой библиотеки.

   Я знала, что застану его здесь. А он совсем такой же - совсем не изменился. Только тут загоревший, и волосы чуть светлее и длиннее. Такой же красивый. Обнаженный торс с рельефными мышцами, предплечья перехвачены золотыми браслетами, ноги скрыты длинной полупрозрачной тканью, собранной на манер шароваров. Когда я вошла, он задумчиво изучал темный от времени потрескавшийся свиток, испещренный мудреными знаками. Обернулся, почувствовав дуновение ветра, всмотрелся - но я по-прежнему была невидима. Подошла ближе, вдохнула его запах, родной, знакомый, с тонкими нотками горьких трав, душистых масел и экзотических цветов. Не удержалась, коснулась губами его губ, упругих, маняще-влажных. Он отпрянул, прижал руку к губам.

   - Кто здесь?

   Я понимала его, хоть и говорил он на древнем языке.

   - Скоро мы встретимся, - прошелестел мой голос и тихий смех. Уходя, я обернулась, увидела его удивленно распахнутые глаза.

   - Прощай, Тимнеон.

   Сережа лежал на больничной кровати, бледный и спокойный. Мой спящий правитель. Пришло время проснуться. Я сняла кислородную маску с его лица, коснулась губами камня, вдохнула душу любимого и, прильнув к его губам, выдохнула в них. Его грудь поднялась еле ощутимо, сердце забилось быстрее, ресницы дрогнули. Я, взяв его лицо в ладони, исступленно целовала его, пока не почувствовала ответное движение губ. Заплакала - как же иначе? Он открыл глаза.

   Я отошла, чтоб дать врачам сделать все полагающееся. Увидела и вбежавшего в палату Максима, сонного. Вытаращился на Сергея, всплеснул руками и принялся приплясывать, такой смешной - большой, накаченный, а как ребенок прыгающий. Врачи отгоняли его, но без энтузиазма - сами улыбались.

   Сергей тоже улыбался и смотрел туда, где стояла я. Медленно прикрыл веки и вновь открыл, будто говоря: я знаю, вижу тебя, любимая.

   - Ну надо же, чудо какое! - шепнула медсестра врачу. - В один день два коматозника очнулись! Ждите теперь премии, Александр Евгеньевич.

   - Да, Зоенька, медицина творит чудеса,- ответил молодой доктор, а я незримо коснулась его виска пальцем. Его взгляд смягчился, и он смущенно спросил у девушки:

   - Кстати, давно хотел спросить: не согласились бы вы, скажем, пообедать со мной?

   Зоя вспыхнула румянцем.

   - Я? С вами? Ну конечно! Ой, то есть, соглашусь.

   Я улыбнулась, отошла от них - пусть теперь разбираются сами.

   Все так же невидимая, прогулялась по коридорам больницы, раскинув руки, как птица - крылья. Я пела какую-то нехитрую мелодию, пришедшую на ум, и чувствовала: все, кто сейчас лечится здесь, внезапно ощутили резкое улучшение.

   Палата Ловца пустовала. Впрочем, я и не ожидала, что он останется здесь. Ему тоже нужно подумать.

   Я вернулась в охотничий домик. Мои домашние только проснулись, тетя Маша уже хлопотала у печи, Глеб, по обыкновению нахмурясь, набивал трубку душистым табаком и уже о чем-то бурчал. Девушки, Надя и Марина, шутливо дрались у таза с холодной водой, брызгаясь друг на друга. Таня сидела на подоконнике, обхватив колени руками. Я подошла к ней, обняла со спины, положила голову ей на плечо. Она счастливо вздохнула, прикрыв глаза.

   В кармане Глеба зазвонил телефон, он схватил трубку:

   - Алло! Да, Максим! Что?! Не может быть!

   Растерянно опустил руку с трубкой, и на испуганные взгляды родных сказал:

   - Сережа проснулся.

   На мгновение повисла тишина. Тетя Маша прижала к губам руку, перепачканную в муке, на глазах ее выступили слезы.

   - Сережа проснулся! - завопил Глеб, подхватил девчонок, закружил по комнате. - Ай да Аня! Ай да молодчина!

   Тетя Маша присоединилась к мужу и дочкам, обняла их и самозабвенно рыдала.

   Таня положила руку поверх моей, склонила голову так, что мы соприкоснулись висками и прошептала:

   - Я в тебя верила. И верю.

   - А я люблю тебя, - шепнула я ей.

47

   В Белоозерске нам устроили пышную встречу. Улицы были заполнены людьми, будто в городок въезжала свадьба. При виде нашего кортежа из нескольких машин все принялись улюлюкать, махать руками, кричать. Детишки прыгали, взрослые улыбались, многие крестили наш путь.

   Дом Глеба сиял огнями. В гостиной высилась огромная мохнатая елка, переливающаяся гирляндами. Привычный уже запах выпечки пощекотал ноздри, в лицо пахнуло теплом родного дома. Родные вышли встречать нас - Глеб в тулупе, тетя Маша в фартуке, девочки, Ваня, мама со Стасиком на руках. Первым в дом вошел Максим, обнял родителей, прижал к себе Таню. За ним следом вошли мы с Сережей. Нас все приветствовали радостными криками, обступили Сережку, затискали, он растерянно улыбался, оглядываясь на меня - и не знал ведь всех этих людей, для которых стал таким близким. Радостно подхватил на руки сына, поцеловал. Малыш узнал папку, улыбнулся во все свои десять зубов, обхватил ручками его шею, прижался кудрявой головешкой к отцову плечу.

   Дом наполнялся людьми. Многие обнимали меня, входя, целовали руки, благодарили. Подумать только, еще недавно здесь царили скорбь и тревожное ожидание!

   - Все к столу, прошу! - позвала тетя Маша.

   Угощения хватило бы на целый царский пир. Одна комната не вместила всех гостей, столы пришлось расставить и в коридоре, и в зале. Нас с Сергеем усадили во главу стола, рядом пристроилась Таня, с ней рядом - Максим, дальше Глеб, и все домашние. Сергей держал на руках Стаса, сын никак не мог определиться, к кому ему больше хочется: ко мне или отцу, вот и переползал с одних коленей на другие.

   - Прошу внимания! - Глеб поднялся, держа в руках рюмку.

   Все затихли, внимательно слушая старшего.

   - Дорогие мои! Нет нужды рассказывать вам, что мы пережили, и чему стали свидетелями. - На лица гостей набежали тени - воспоминания о потерях еще свежи. - Я безмерно счастлив, что видел это чудо, и жизнь мою можно считать прожитой не зря. Сегодня за этим столом мы чествуем Анну и Сергея, наших главных героев этого праздника.

   Гости подняли рюмки в нашу сторону.

   - Дети, - обратился Глеб к нам. - Я хочу вам сказать спасибо. За вашу любовь, за преданность, за то, что прошли все выпавшие на вашу долю испытания. Воистину, ваша вера сотворила чудо. Как бы там ни было дальше, что бы еще не стряслось, но никогда уже не уйдет из наших сердец тот свет, что вы подарили нам. Мы за вас жизнь отдадим, - добавил он тихо. Воцарилась тишина.- Что бы ни случилось, знайте - за вами стоит целая армия, неистребимая рать ваших защитников. И... храните вашу любовь. Для нас. Для всех.

   Он выпил, и шумно хлопнул рюмкой об пол. Мы с Сергеем переглянулись, и он незаметно для гостей сжал мою ладонь под скатертью.

   Праздник продолжался до глубокой ночи. Давно спал Стасик, веселые гости задушевно пели под переборы гитары и хриплые звуки баяна. Глеб, не стирая скупых слез, растягивал меха, подпевал раскатисто, женщины душевно выводили песни про донского казака и Хас-Булата. Максим играл на гитаре, Таня обнимала его за плечи, прижавшись со спины.

   - Улизнем? - шепнула я Сергею.

   Он кивнул, и мы потихоньку вышли. Казалось, никто не заметил, но я спиной почувствовала довольный взгляд Глеба и умиленный - тети Маши, еще и перекрестившей нас вдогонку.

   Мы поднялись в спальню, и я тут только начала бояться. Как-никак, это первая наша ночь. Замерла у порога, не зная, что делать дальше. Сережа почувствовал. Закрыв дверь на ключ, подошел, обнял. В темноте светились нежностью его глаза.

   - Дрожишь... Смотри, и я. - Он положил мою руку себе на грудь, я почувствовала частое биение сердца под ладонью. - Мы так долго ждали этого. Родная моя, я так скучал...

   - И я, - выдохнула ему в губы.

   - Я люблю тебя, кацу, - шепнул он, а я вздрогнула. - Чего испугалась? Что я помню тебя прежней? Помню, душа моя. И чудесной девчонкой с разноцветным глазами, возникшей из воздуха однажды вечером; и невестой, в белом платье и фате, которую я нес на руках по лестнице ЗАГСа; и нахальной, упрямой, дерзкой красоткой, с первой встречи схватившей меня в железные тиски, там, на кладбище. А что я там делал? Не знаю. Ждал тебя, наверное. Знал, что ты не можешь покинуть меня. Не можешь. И я не могу.

   - Сережа, - прошептала я, чувствуя, что вот-вот расплачусь окончательно.

   - Подожди, дослушай. У нас никак не получалось поговорить. Знаешь, встань передо мной выбор, я и сейчас сделал бы его так же. Отдать душу, жизнь, целое государство за тебя одну - это так мало... За право быть с тобой, видеть тебя, целовать, знать, что ты всей душой со мной - другого счастья не нужно. Не бывает другого счастья, понимаешь? Оно - только такое.

   Я все-таки расплакалась. Уткнулась в его плечо и шмыгала носом.

   - Анечка, - выдохнул он мне в ухо, - девочка моя, любимая... Царица моя... Хранительница...

   Его руки скользнули по моим плечам, стягивая платье, и я поняла: если сейчас хоть кто-нибудь посмеет нам помешать, уничтожу к чертовой матушке.

   Утром наглый солнечный луч разбудил меня, пощекотав нос. Я поморщилась, зевнула, потягиваясь, и снова улеглась на грудь спящего Сережи. Вставать отчаянно не хотелось. Подумав, легонько щелкнула пальцами, и на тумбочке у кровати звякнули две кружки с кофе.

   - Могла бы и сама спуститься! - раздался возмущенный голос тети Маши. - Взяли тоже моду из-под носа посуду утаскивать.

   Сергей усмехнулся, не открывая глаз, схватил меня в охапку, затискал. Потом долго и нежно целовал... Про кофе мы забыли.

   Спустились к столу уже на запахи наваристого борща и жареной картошки.

   В доме все было как обычно, ничто не напоминало о вчерашнем гулянье. Глеб, по обыкновению, дымил трубкой у печки и читал свежую газету. Девочки помогали матери накрыть на стол. Стасик болтал по-своему, по-детски, на руках у бабушки и сосредоточенно грыз погремушку.

   - А где Таня и Максим? - поинтересовалась я.

   - Там, куда и вы вскоре отправитесь, - буркнул Глеб.

   Мы переглянулись.

   - Да в ЗАГС поехали, неймется им уже, - улыбнулась тетя Маша. - Они давно уже решили, да все случая не было сказать тебе.

   - Вот здорово! - обрадовалась я. - Значит, погуляем!

   - Ну да, - вздохнул Глеб. - Это вчера, значит, репетиция была. Но две свадьбы в один день - это надо будет дом укрепить, чтоб не развалился.

   - Какие две? - притворно удивилась я.

   - Ну как же! А вы? - возмутилась тетя Маша.

   - Ну, не знаю, мне еще никто предложения не делал, - сокрушенно развела я руками и ойкнула - Сергей ущипнул меня за задницу.

   - Ай-яй-яй, Сережа, ну что же ты! - с улыбкой укорила его тетушка.

   - Я ему мозги прочищу, не волнуйтесь, - заверила ее мама.

   - Мы сами разберемся, - покраснел Сергей, и все рассмеялись.

   После обеда мы вышли с ним на улицу, присели на поваленное дерево у обрыва.

   - Аня, а на самом деле, давай поженимся? - сказал он.

   - Ну вот, а я ожидала роз и торжественной речи, стоя на коленях, - отшутилась я. - Как-никак, мне впервые замуж идти.

   - Это значит да? - с нажимом спросил он.

   - Ну конечно,- я обняла его. - Неужели я еще стану раздумывать? Никуда тебя не отпущу, будешь всегда рядом.

   - Хорошо, - улыбнулся он. - А жить мы будем у нас...

   - Ой, ну нет, - огорчилась я. - Ну что там, в городе, делать? Давай уж тут себе дом построим?

   - Ага, и терпеть вечное паломничество? В очередь к тебе записываться? - огрызнулся он. - Нет уж, мне жена нужна, а не памятник. И детям мать.

   - Каким детям? - удивилась я. - Сын уже вот-вот в детсад пойдет...

   - А там и дочка появится, - добавил Сергей.

   - Ты что, рано нам еще! - возмутилась я. - Еще вообще ничего не ясно, как жить, на что, с работой надо решать, да и с Ловцом ничего не закончено. А вдруг опять объявится?

   - Ну, объявится, тогда и будем думать, - обнял меня муж - А пока у меня дикое желание проснулось обновить свои знания по рукопашной борьбе. Как думаешь, кто-нибудь еще изучает древние стили?

   - Думаю, ты будешь первый, - рассмеялась я. - Вот тебе и занятие, откроем школу атлов, наберем армию, и будешь снова править.

   - А ты?

   - А я...

   В голове глухо прозвучал далекий голос Кетцаля:

   - Майана, мы еще не завершили разговор. Скоро встретимся.

   - Найду себе занятие, - вздохнула я и прижалась к теплой груди мужа.

   Мягко падал снежок, покрывая спокойную спящую землю. День клонился к закату - еще одна песчинка в часах вечности, прожитая голубой планетой.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg