«Горец в её постели»

Элли Маккей Горец в её постели

Пролог

Западная Шотландия, близ Обана, 1312 г.

Он знал, что Макдугаллам нельзя доверять.

И ему следовало бы заранее подсчитать их количество.

Сейчас, находясь в самом сердце глубокого ущелья, наиболее опасном месте дороги, на их ввергнутых во мрак невежества землях, сэр Александр Дуглас и весь его отряд встретились со своей смертью.

Они находились в гуще сражения, окруженные умирающими в муках людьми и пронзительно ржущими, испуганными лошадьми. Их судьба была решена. Скреплена печатью злого рока и ошибочных суждений. Его уверенностью в том, что никто не подозревает, что своей дорогой он выбрал узкую тропу, где легко можно устроить засаду.

Все это и еще честь, которая не позволяла ему ослушаться приказа короля.

Разъяренный, он пустил своего коня по кругу, и клинок его не знал отдыха, красный от стекающей по нему крови.

И все же, этих усилий оказалось недостаточно. Пойманный в ловушку, он проклинал каждого Макдугалла, посмевшего приблизится к нему, закалывая всех, до кого мог дотянуться, со злостью взирая на крутые откосы тесного ущелья, которое так быстро превратилось в беспорядочный вихрь смерти и разрушений.

А они прибывали снова и снова, бесконечный поток Макдугаллов, струящийся из каждой скрытой расселины и вздымающийся по склонам в диком, смертоносном приливе, подобного которому он никогда не видел.

И хотя его люди были горячи, отлично вооружены и прекрасно экипированы, у них не было ни единого шанса.

Всего лишь несколько мгновений полного хаоса, и поездка, так много обещавшая, превратилась в глупый, жестокий конец. Его свита и все его окружение, были разгромлены и уничтожены. Они не могли противостоять сокрушительной силе несущихся вниз грохочущих валунов, которые Макдугаллы использовали в качестве снарядов.

Те, кто еще стояли и пытались сражаться под прикрытием конских крупов, прекрасно осознавали, кто в этот день одержал победу.

А потом из самого центра, откуда непрерывно доносился звон встретившихся мечей, с самодовольным выражением на лице, появился Макдугалл в сопровождении наступающих ему на пятки разгоряченных копьеносцев, и остановился в нескольких ярдах от Алекса.

– Ха, Дуглас! Приветствую тебя! – крикнул мужчина, и в его глазах вспыхнуло презрение. – Прекрасный день для смерти, не правда ли?

– Ты зря стараешься, сэр Колин! – парировал Алекс, узнавая в нем мужчину, принимавшего участие в переговорах, приведших его в это несчастное ущелье. – Лучше смерть, чем увидеть запятнанным мое имя, как только что ты замарал свое!

С холодным высокомерием Макдугалл быстро окинул взглядом оружие Алекса. Его презрительная усмешка без слов сказала, что он заметил сломанный кончик его большого меча.

– Брось свой клинок, приятель. Он теперь также бесполезен, как и твоя жизнь, – насмехался Колин, одобрительно кивнув, когда его прихвостни двинулись на Алекса, с копьями и мечами наготове. – Жаль, что ты не придумал ничего лучше, чем так поспешно въехать на нашу территорию.

Храня молчание, Алекс бросил вызывающий взгляд. Они могли искромсать его на части прежде, чем он выскажет то, во что поверил.

– Его величество Роберт Брюс Добродетельный надеялся на честь Макдугаллов. Великодушный монарх, он полагал, что недовольный клан пожмет протянутую с миром руку и положит конец затянувшейся вражде между двумя влиятельными домами.

– Это ошибочное суждение будет стоить жизни твоим людям, – язвительно заметил Колин. – Также, как и тебе.

– Ты жестоко заплатишь за свое предательство, обещаю тебе! – Алекс дернулся, хорошо понимая значение растущей тишины и ее дурное предзнаменование.

Вырваться отсюда не было никакой возможности, в его судьбе не ожидалось никаких неожиданных поворотов, но, Всемогущий господь – свидетель, сдаваться он тоже не собирался.

 Дуглас сопротивлялся до тех пор, пока не упал.

– Это ты пожалеешь! – один из копьеносцев, понукая лошадь подойти ближе, воткнул острие копья в бедро Алекса.

Игнорируя боль, Алекс сосредоточил свое внимание на их предводителе, встретившись обжигающим взглядом со сверкающими глазами Колина. На плече этого человека мерцала круглая рубиновая брошь, ее сверкающие драгоценные камни были такими же темно-красными, как и то пятно, которое расползалось по ноге Алекса.

– С таким количеством награбленного, я не думаю, что мы будем очень сильно беспокоиться. – Колин сделал жест в сторону пропитанного кровью склона горы. Теперь глубокое ущелье было устлано трупами людей Алекса и остатками разбитого вдребезги обоза. – Да, и вправду хорошая добыча.

Алекс ощетинился, сглотнув застрявшую в горле желчь.

– Слишком хорошая для тебе подобных.

Там, в этой свалке уже рылись люди. Часть из них двигалась среди останков в поисках ценных трофеев.

Действительно, богатые трофеи. Значительная часть собранного состояла из громоздкого груза Алекса, на котором он настоял, не смотря на опасное путешествие.

Самым большим призом была великолепно вырезанная из дерева кровать под балдахином, аккуратно разобранная для перевозки и тщательно упакованная со всеми ее деталями.

Его свадебный подарок невесте, которую он никогда не увидит.

Символический знак доброй воли для жены, которую он не хотел, но на которую поклялся заявить права.

Внутри него пылала жаром ярость, он распрямился, насколько позволяли острия копий.

– Ваша леди Изабель искала этого союза, желая видеть ваш дом в королевской милости.

Окружившие его мужчины обменялись ухмылками.

– Да что ты говоришь? – Колин поднял брови. – Это ее папаша одобрил этот союз, но он, Господь прими его душу, покинул нас. Кроме того, леди Изабель влюблена в меня с тех пор, когда мы оба были еще в пеленках. Она самолично послала нас, чтобы остановить тебя.

Шею сзади жгло, но Алекс старался сохранить ясность мысли, стоя рядом с исковерканным телом своего юного оруженосца, вытянувшегося у ног Макдугалла. Немигающие глаза бедного парня уставились в небо.

Остальные его люди лежали поблизости, тела некоторых были свалены в одну кучу, и все они были одинаково безмолвны. Хорошие и гордые мужчины, убитые в один день.

Алекс содрогнулся и почувствовал, как к горлу подступила тошнота.

– Король Роберт будет смотреть, как вы качаетесь на ближайшей виселице, – поклялся он. Его голос был таким острым, что им можно было резать гранит. – Все вы, до единого.

Колин преувеличенно пожал плечами.

– Это еще неизвестно, но я думаю, что нет. Посмотри, это Гелиотроп Далриады[1], – похвалялся он, потирая костяшками пальцев брошь на плече. – Священная реликвия, перешедшая от Кеннета Макальпина[2], первого короля Скоттов, и сорванная с плаща твоего Брюса в битве при Далрее[3]. Эта собственность – гордость всех Макдугаллов.

Алекс прищурился, чувствуя отвращение.

– Меня не интересует эта брошь, как бы она ни попала в твои руки.

– А, но должна бы, – губы остальных злобно кривились. – Посмотри: ты мертвый, и никаких свидетелей, кроме нас. А мы заявим, что ты скрылся с Гелиотропом Далриады накануне своей свадьбы. Даже твой выскочка король будет мстить человеку, который так опозорил свою невесту.

– Да проклянет тебя Господь! – выкрикнул Алекс, сознавая правду слов этого человека.

Колин злобно захохотал, махнув рукой на растущую кучу награбленного.

– Ах, леди Изабель будет очень радоваться твоим подаркам для невесты, – глумился он с волчьим оскалом на лице. – Вон то брачное ложе, похоже, отличная штука. Мы найдем ей хорошее применение.

– Ты не проведешь в моей кровати ни одной ночи, – прошипел Алекс, гнев разлился в его груди. – Не видать тебе счастья. Клянусь могилой своей матери.

Нисколько не обеспокоенный, Колин отцепил брошь и кинул ее Алексу.

– Вот кое-что получше для клятвы, чем какая-то святая сука.

Ярость Алекса раскалилась добела. Он зарычал:

– Был бы ты настоящим мужчиной, то сражался бы со мной один на один, и за эти слова я вырвал бы твой язык, Макдугалл.

Но Колин только уперся рукой в пояс и качнулся с носков на пятки:

– Гелиотроп Далриады волшебный, – промурлыкал он, явно наслаждаясь. – Некоторые говорят, что в нем есть кровь Святой Колумбы[4]. Другие клянутся, что Макальпин получил брошку из рук эльфов, которые обещали предъявителю исполнение трех желаний по происшествии года и одного дня между ними.

В глазах клубился красный туман. Алекс смотрел на своего убийцу, и его пальцы так сильно сжались вокруг брошки, что булавка вонзилась глубоко в его ладонь.

Не обращая внимания на негодующий взгляд Алекса, Колин пророкотал почти веселым тоном:

– Пусть старый обычай будет соблюден как должно – ты можешь попросить последнее свое желание.

– Сначала я встречусь с тобой в аду, – прорычал Алекс, сражаясь с людьми, прижимающими его к земле, но вся его сила и злость были ничем против вонзающихся в него копий.

– Трусы, – прошипел он, разъяренно озираясь вокруг. – Вам это не сойдет с рук.

– Некоторые сказали бы, что уже сошло, – Колин шагнул ближе и поднял меч. – Я помолюсь о твоей душе прежде, чем возьму Изабель на твоей кровати этой ночью.

– Ты пожалеешь о том часе, когда положил глаз на мою кровать, – поклялся Алекс, с яростью глядя в лицо своей смерти. – Я буду часто навещать тебя и твой выводок до скончания дней, клянусь.

– Увидим, – ответил Колин и нанес сильный удар.

– Проклятые Макдугалловы убл… – начал Алекс, прежде чем сверкающая сталь обрушилась на него и заставила навсегда замолчать.

Его проклятие заклеймило Макдугаллов на веки вечные.

Глава 1

Лондон, наши дни

Проклятые ублюдки Макдугаллы.

Мара Макдугалл подпрыгнула от сказанного гневным шепотом оскорбления. Пульс зачастил. Она развернулась и… не увидела никого. Сзади не было ничего, кроме беспорядка и пыли. Пахнущая плесенью лавка до краев была наполнена бесполезными вещами, и каждое мнимое сокровище было тихим, как могила.

Тем не менее, она поклялась бы, что кто-то прошипел эти слова за ее спиной.

Чей-то низкий мужской голос.

Голос с красивым акцентом, от которого у девушек поджимаются пальчики на ногах, и источник которого она не смогла определить.

Прижав руку к груди, она постаралась успокоиться в надежде, что не станет такой же ненормальной, как те типы, которых в течении двух прошлых недель она сопровождала в поездке по английским деревням.

Самые долгие две недели в ее жизни.

Со стойкостью, которую в себе она и не подозревала, Мара возила группу претендентов на звание охотников за призраками по огромному количеству замков, величественных особняков и посещала с ними пабы так часто, что возможно не смогла бы сосчитать. Она высиживала на абсурдных дискуссиях о холодных комнатах, бесплотных леди и о предметах, которые имеют свойство шуметь ночью. Ради своего бизнеса она даже симулировала интерес.

И теперь ей слышались голоса, которых не было.

Единственный раз вырванное драгоценное время было мгновенно испорчено, даже при том, что это специфическое путешествие принесло ее туристической компании «Эксклюзивные экскурсии» в лице одной-единственной женщины солидную прибыль, но – хорошего понемножку.

Все это было не смешно.

У нее не было ни времени, ни склонности начинать слышать потусторонние явления. И даже если ее нынешние клиенты были из той породы людей, которые делали это, она не желала иметь ни одной такой сомнительной способности.

Вздрогнув, Мара почувствовала слабую пульсацию приближающейся головной боли и потянулась потереть лоб. Скоро она распрощается с компанией охотников за привидениями. Еще один день, очень длинный перелет через Атлантику, и ей никогда не придется снова встречаться с ними и слушать их нелепые истории.

Однако реально прозвучавшие оскорбления заставили ее заглянуть в каждый угол тускло освещенной задней комнаты магазина «Древности и антиквариат Димблеби».

Простая мера предосторожности, только чтобы убедиться, что в комнате вместе с нею не было ничего, кроме беспорядка и нескольких очень старых, покрытых пылью предметов. Удовлетворенная, она проверила каждый на возможное наличие скрытых отверстий, и вновь сосредоточилась на необычной кровати с четырьмя столбиками, которую рассматривала до этого.

Никогда во всех своих путешествиях она не видела ничего более замечательного. Кровать была сделана из прекрасного старого дуба, гладкого и потемневшего от времени; она абсолютно доминировала в этой комнате.

Кровать, должно быть, была старой… очень старой.

Благоговейно вздохнув, она провела пальцем вниз по одному из этих столбиков, украшенных богатой резьбой. Прохладное и гладкое на ощупь, как атлас, темное дерево вызвало в ее теле легкую дрожь возбуждения.

Сколько веков требуется, чтобы образовалась подобная патина? Чьи умелые руки с такой любовью работали над запутанным узором из чертополоха и дубовых листьев, украшающих массивную спинку кровати и полога?

Она вздохнула, на губах появилась задумчивая улыбка. Кто рождался, умирал или занимался любовью в такой королевской кровати? Имея столь богатое воображение, как у нее, предполагать можно было до бесконечности.

– Производит впечатление, хм-м-м?

Подпрыгнув еще раз, Мара широко распахнула глаза. И второй раз за этот день по ее спине пробежал холодок. Но сейчас мужской голос за ее спиной не казался сердитым.

И конечно не был таким мягким и низким.

Просто очень английский, с легким налетом превосходства, присущего владельцу антикварной лавки.

Выпрямившись, Мара глубоко вдохнула и подавила вспышку смущения, иногда возникающего у нее от подобного высокомерия.

Потом она повернулась, и чувство смущения совсем растворилось.

Голос высокообразованного человека принадлежал мужчине лет около пятидесяти, который не отличался от других ничем особым. Худощавый, одетый в светло-серый помятый костюм и с тщательно зачесанными поперек лысины на макушке тонкими волосами.

Хотя он стоял прямо, как будто проглотил метлу, она была выше его на добрых три дюйма.

На этот раз, довольная своим ростом, Мара согласно кивнула.

– Да, она изумительна. Я никогда не видела ничего подобного. – Она посмотрела на кровать. – Она относится ко времени Тюдоров?

Мужчина потер подбородок.

– Могла бы, но я подозреваю, что она намного старше, возможно, четырнадцатое столетие. И не удивлюсь, что кровать может быть датирована еще более ранним периодом. Это самый уникальный, самый потрясающий образец средневековой мебели, который вы сможете найти вне стен музея.

Он изучающее посмотрел на нее острыми голубыми глазами:

– Боюсь, это весьма дорого.

– О, я не хочу покупать ее, – ответила Мара, желая, чтобы она могла это сделать, – Я только восхищалась ею. Вы знаете ее историю?

– Только то, о чем я могу догадываться, мисс …?

– Макдугалл. Мара Макду… – звучный грохот прервал ее слова, громкое эхо удара отразилось в комнате, от которого затряслись антикварные стекло и фарфор.

Мара застыла. Нервы напряглись опять, и ледяные иглы пронзили ее с головы до ног. Она взглянула на англичанина, но тот казался совершенно невозмутимым.

– Это просто окно. – Он указал на молочного цвета штуковину с двумя створками на противоположном конце комнаты. – Оно немного расшатано и бывает, что захлопывается само, – добавил он, выгнув бровь. – Надеюсь, это Вас не напугало?

– Не-е-ет, ничуть, – уклончиво сказала Мара, не собираясь признаваться, что этот шум заставил ее задрожать.

Потерев руки, она пожалела, что не надела свитер. Джемпер, как называли его британцы. Тьфу! Она вдруг замерзла так, что удивлялась, почему ее зубы не стучали от холода.

Она надеялась, что не подцепила насморк Нелли Хэтэуэй. Охотник за привидениями, бухгалтер из Питсбурга безостановочно чихала с тех пор, как они провели ночь на кладбище в пригороде Эксетера.

– Здесь немного холодно, – сказала она, потирая руки и пытаясь стереть «гусиную кожу».

– Холодно? – мужчина насмешливо посмотрел на нее. – На самом деле, сейчас душно, моя дорогая. – И как будто доказывая это, он демонстративно вытащил белый льняной носовой платок и приложил его к бровям. – К слову, это самый жаркий июнь за последние десятилетия.

Мара прикусила язык. Что-то было не так. От холода она не могла даже мыслить ясно. Только эскимос подумал бы, что эта комната начинает нагреваться.

– Позвольте представиться, – произнес мужчина, явно не обращая внимания на ее дискомфорт. – Дональд Димблеби, владелец, к вашим услугам. – Для меня большое удовольствие видеть молодую американку, интересующуюся антиквариатом.

Мара мигнула, решив сфокусироваться на нем, а не на холоде.

– Антиквариат нравится многим американцам.

– Ах, но интересуются ли они происхождением предметов и историей или просто желают увезти с собой своеобразный кусочек славной старой Англии?

– Я не смогла бы отвезти домой эту кровать, даже если могла позволить себе это. У меня нет столько места, чтобы поставить ее, – ответила Мара, подумав о своей маленькой квартирке в Филадельфии.

Массивная кровать не вписалась бы в ее гостиную, бывшую одновременно спальней, даже если бы она выбросила все остальное, чтобы освободить место. Внезапная боль непонятного сожаления поразила ее мысли, но она отбросила ее и снова погладила столбик кровати.

К своему удивлению, сейчас под рукой она ощутила тепло.

Столбик был слегка нагрет и каким-то образом заряжен… как будто под темным деревом шипел и бился электрический ток.

– Так Вы не знаете историю этой кровати? – спросила она хозяина, в то время как ее пальцы покалывало.

– К сожалению, я не смог проследить ее происхождение. Большая жалость, поскольку я уверен, что это послужило бы великолепным фоном. – Он вытащил из кармана очки и надел их, прежде чем подойти к искусно вырезанной спинке.

– Посмотрите на это, – он прикоснулся пальцем к красивым завиткам декоративных листьев. – Листья дуба. Они означают мужество. Подобные символы выбирались с огромной осторожностью, потому что изображаемые качества были связаны непосредственно с владельцем. Поэтому, мы можем предполагать, что кровать принадлежала семье барона или, возможно, рыцарю.

Рыцарь. Сердце Мары дрогнуло, эти слова заставили ее затрепетать.

– Вы определили это по дизайну?

От удовольствия лицо мистера Димблеби залилось румянцем.

– Геральдика – мое хобби, – сказал он и оценивающе посмотрел на спинку кровати. – Далее, чертополох может говорить о том, что кровать родом из…

– Шотландии? – высказала догадку Мара, убежденная в этом.

В конце концов, ее помешанный на генеалогии отец удивлял ее достаточно часто, заполняя их скромный загородный дом пледами и цветами чертополоха, даже однажды подкупал ее поездкой в Форт Лодердейл[5] на весенних каникулах, если она распишет потолок ванной узором из чертополоха.

Владелец магазина сдвинул очки и посмотрел на нее поверх оправы.

– Совершенно верно, – согласился он. – Чертополох символизирует Шотландию. Но даже при том, что я приобрел кровать на выставке антиквариата в Эдинбурге, я смею предполагать, что она сделана в Англии.

Мара погладила пальцем дубовый листик.

– Почему? Потому, что дуб символизирует Англию?

И это она знала. Потому что увлекалась средневековой историей, а также потому, что проводила много экскурсий по английским поместьям.

Но Дональд Димблеби отрицательно покачал головой.

– Может быть, но я сказал бы, потому, что это слишком искусная работа.– Его голос звучал несколько снисходительно.

– Не хочу умалять достоинств наших северных соседей, но боюсь, в те дни Англия была более продвинута в создании таких предметов. К примеру, эту кровать можно разобрать и собрать снова с поразительной легкостью. В те времена шотландцы не были столь искусны.

– Мои предки родом из Шотландии, – сказала Мара, и порыв арктического воздуха с силой ударил ей в лицо. – Хотя я никогда не была там.

Мистер Димблеби послал ей снисходительную улыбку.

– По такому имени, как Макдугалл, и волосам такого великолепного медного оттенка, я уже догадался, что у Вас шотландские корни. Я… – он замолчал, услышав пронзительную трель телефона.

– Если Вы извините меня, – сказал он, уже направляясь к открытой в дальней стене комнаты двери и плотно закрывая ее за собой.

Оставшись одна, Мара снова повернулась к кровати.

Ложе зачаровывало ее. Схватившись обеими руками за один из столбиков, она прижалась к нему щекой и закрыла глаза, пытаясь представить, как оно выглядело много веков назад.

Наделенная ярким воображением, вскоре она представила рыцаря, одетого в кольчугу, который стремительно поднимался по спиральной лестнице башни, неся на руках светловолосую деву, а потом мягко опустил ее на роскошно убранную постель.

Озноб снова пронесся по ее рукам, но на сей раз дрожь не имела никакого отношения к холоду.

Это была дрожь удовольствия, сопровождаемая ее учащенным дыханием и легким приливом тепла от полнейшего восторга. У такого, как она, любителя старых вещей это почти вызвало оргазм.

Если бы только она жила в век романтизма и рыцарства.

Вместо этого она была Мара Невезучая-в-любви Макдугалл, обреченная заниматься бизнесом, который порой натягивал ее нервы так, что время от времени она уносилась в мир далекого прошлого, который столь очаровывал ее.

Мара тяжело вздохнула. В этом вопросе у нее не было выбора, она жила в настоящее время. И если после этой поездки ей снова захочется увидеть Англию, она не должна больше потворствовать полетам своей фантазии. Комбинация упорного труда и оригинальных идей позволила ей превратить «Эксклюзивные Экскурсии» в довольно процветающий бизнес.

Больше никаких грез типа «что-если-бы» и «что-могло-бы-быть».

Как-нибудь она переживет этот последний вечер, играя курицу-наседку для гордых владельцев карты Общества Бесстрашных Охотников за Привидениями. И, как всегда, она проведет несколько месяцев до следующего тура в суматохе усердного рекламирования и планирования. А потом быстро вернется в Лондон ближайшим самолетом.

Остальное не имело значения.

С отчетливым чувством сожаления она отпрянула от столбика кровати. У нее осталось время только на то, чтобы доехать на подземке до станции Виктория, преодолеть несколько кварталов до своего отеля и подготовиться к ночному празднеству.

Нет больше времени фантазировать о рыцарях в кольчугах, с медленными, ленивыми улыбками и пылкими взглядами.

Но только она повернулась, чтобы уйти, как наткнулась на преграду.

Преграду из твердых, прекрасно-развитых мужских мускулов.

Вполне возможно, это был самый красивый из всех мужчин, виденных ею. И без сомнения, самый высокий из них. Если честно, чтобы посмотреть ему в лицо, она должна была откинуть голову назад. Нечто вроде она делала очень редко, поскольку не была миниатюрной мисс.

Мара уставилась на него, а ее сердце подскочило в груди. Он был одет в плотно прилегающие коричневые рейтузы и жакет с длинными рукавами того же оттенка с широким кожаным поясом, обхватывающим бедра. Коричневые ботинки превосходного качества завершали его костюм. И на одно пугающее мгновение Мара подумала, что уловила вспышку длинного меча у него на боку.

Но она моргнула, и меч исчез, остался только он и его мужская красота. Его энергия, мрачная и чарующая, обволакивала ее, а пронизывающий взгляд, казалось, спалил ее одежду, и она осталась совершенно беззащитной.

Голой.

Возможно, даже слегка … разгоряченной.

В конце концов, не каждый день пристальный мужской взгляд вызывал в ней ощущение, что ее пожирают, причем, с огромным воодушевлением и восхитительными способами. Это были приятно возбуждающие мысли, на которых ей лучше не зацикливаться, так что она прикусила губу прежде, чем вздохнуть и выдать свою слабость.

Как быстро ее давно забытая женская сущность стала бы страстной и чувствительной, если бы он вскоре не перестал смотреть на нее так, как будто появился из самых жарких фантазий, желая соблазнить ее – и знал об этом!

Стараясь не покраснеть, она разглядывала его точно также, скользя по нему оценивающим взглядом с равной смелостью.

Он был не просто намного выше любого другого мужчины. Он вообще был за пределами совершенства. Полный величия, с густыми темно-каштановыми волосами и широкими плечами, он походил на рыцаря, и от него исходила такая аура власти, что она едва могла дышать.

Пересиливая себя, она изо всех сил сопротивлялась желанию дотянуться до него и погрузить в его волосы свои пальцы. Просто чтобы убедиться, реален ли он. Мерцающие в волосах блики цвета согретого солнцем меда и сверкающие глянцевым блеском пряди и вправду делали его странно похожим на отважного героя с какого-нибудь старинного портрета в музее.

Но сильнее, чем мужественный вид и красота, было притяжение его невероятных, отражающих бурю эмоций, глаз, пленивших ее.

Глаза цвета морской волны, в которых женщина может утонуть.

Она могла бы смотреть в них целую вечность.

К сожалению, он не выглядел таким же очарованным. От него исходила враждебность, он скрестил руки на груди в недружелюбном жесте. Хуже того, теперь, фактически растопив ее, он впустую тратил все свои привлекательные дюймы, распиная ее ледяным взором.

Больше никаких горячих, блуждающих по ее телу, взглядов, которые отвлекали ее внимание и заставляли тягуче пульсировать самые дальние, самые скрытые ее местечки.

Теперь весь его вид выражал только надменность.

Возможно, даже ярость.

Мара раздраженно вздохнула, ощутив напряжение. Его внешность совсем ничего не стоила, если он смотрел на нее так, как будто у нее сифилис. С грохочущим сердцем, в растущем смятении она перекинула волосы через одно плечо. Возможно, ей не хватало нескольких фунтов веса, но она не была настолько отвратительной.

Или, возможно, он слышал ее разговор, а ему не нравились американцы?

Если так, тогда можно все легко исправить.

Она задушит его обаянием.

– Привет, – сказала она, сверкая своей лучшей улыбкой. – Я – Мара Макдугалл.

Выражение его лица оставалось таким же каменным, и он ничего не произнес в ответ. Даже наоборот, нахмурился еще больше.

Мара сглотнула и облизнула губы. Возможно, он ждал, что она извинится? В конце концов, она ударила его, и довольно сильно.

Да, конечно, вот в чем проблема.

Он хотел извинения.

– Послушайте, мне жаль, что я так налетела на Вас, – сказала она, с радостью удовлетворяя его желание. – Этого больше не случится.

– Ручаюсь, что нет, – согласился он, подходя ближе. – Кровать моя, распутная девка! Прочь!

Сердце Мары замерло. Снова этот акцент. Теплый, богатый и приятный. Чистейшая шотландская картавость, какую она когда-либо слышала, узнавая теперь ту музыкальную модуляцию, намек на которую она уловила ранее. И такой раздражающе сексуальный, что слушая его, она чувствовала, как у нее в животе закручивается страстное желание.

Но распутная девка и прочь?

Не упоминая о проклятых ублюдках Макдугаллах.

Ощетинившись, она отошла на несколько шагов назад.

– Привлекательная внешность не дает права быть грубым, – сказала она, надеясь, что ее взгляд расскажет ему еще больше.

Она не была уверена в том, что это вообще возможно, но его хмурый взгляд потемнел еще больше. Дымясь от враждебности, он вытянулся в полный рост, расправил плечи и уставился на нее.

Тоже расправив плечи, она оглянулась назад.

– И кровать не Ваша. Она принадлежит мистеру Димблеби и продается. Возможно, я куплю ее.

Он прищурился.

– Ты – Макдугалл.

– И что? При чем тут мое имя?– Мара начала постукивать ногой о пол. – Я уже знаю, что Вам не нравятся Макдугаллы.

– Никто из этого рода никогда не будет спать в моей кровати. Я запрещаю это.

– Этого рода? И Вы запрещаете? – Мара почувствовала, как у нее отвисла челюсть. – Что это? Какая-то шутка?

– Я тебе не шутка, – в его зеленом, пристальном взгляде сверкала явная угроза.

Мара потрясла головой.

– Вы мне не шутка? Это что за английский?

– Английский короля, – заявил он, прожигая ее взглядом. – По крайней мере, когда он соизволяет говорить на этом дурном языке.

– Английский короля? – повторила Мара, прижимая кончики пальцев к вискам и сильно надавливая. Или она вообразила этот разговор, или с одним из них не все в порядке, и она надеялась, что не с ней. – Что случилось с королевой Елизаветой?

К ее удивлению, он моргнул, и на его лице появилось выражение, очень похожее на смущение. Но слегка ошеломленный взгляд исчез через одно мгновение, и его место занял другой, угрюмый и раздраженный, в достаточной степени уничижительный, говорящий, чтобы она катилась отсюда. Мара недавно исчерпала свою квоту на психов. И не нуждалась в столкновении еще с одним, самым грубым из всех. Уже не имело значения, что из-за его внешности в ее голове появлялись порочные мысли.

Ему повезло, что она оказалась достаточно сдержанной, чтобы просто сказать ему, чтобы он отвалил.

Решив уйти прежде, чем ее темперамент вызовет тик на левом глазу, она юркнула мимо него и уже прошла половину пути к выходу, как вдруг остановилась как вкопанная.

Мрачно хмурившийся сексуальный мужчина испортил единственный свободный день, который появился у нее в этом адском туре, и она не должна позволять ему выйти сухим из воды.

На нее могли нещадно давить, но она была Макдугалл.

А Макдугаллы не были трусами.

Ее лицо приняло свое лучшее выражение Не-связывайся-с-тем-кто-из Филадельфии, развернулась и вернулась обратно в комнату.

Но красавчик ушел.

Исчез, как будто его никогда и не было.

Ее возмущение переросло в раздражающее чувство, чем-то похожее на разочарование. Она оглядела загроможденную комнату, даже упала на одно колено, чтобы заглянуть под кровать. Но это усилие только помогло доказать то, что пыль хорошо разрастается в темных, защищенных местах.

Горячего Шотландца с его притягательным акцентом и с мрачным сердитым взглядом не было нигде.

И очень странно, но комната была теплой и душной.

Не осталось и следа от пробирающего до костей холода, который был здесь мгновением ранее.

Здравый смысл говорил ей, что этого не может быть, однако поток той же самой холодной дрожи хлынул по ее спине вниз, пока она смотрела на закрытую дверь офиса в дальней части небольшого помещения.

Ее захлестнуло облегчение, стремительное и приятное.

Она не потеряла своей хватки.

Этот мужлан просто проскользнул в офис мистера Димблеби, и что касается ее, он мог бы и дальше оставаться там.

В течение одного искусительного мгновения она решила даже решительно подойти к двери и распахнуть ее, но поспешно отбросила эту идею.

Красивый дьявол не стоил ее усилий.

Тем более он напомнил ей, как много времени прошло с тех пор, когда мужчина заставлял ее таять и трепетать, ласкал и наслаждался изгибами ее тела, прежде чем глубоко скользнуть в нее медленным возбуждающим движением.

Она затосковала. Как же давно это было.

Что ж, она просто запомнит его как достойное завершение менее чем замечательного дня и вернется в свой отель. А если поспешит, то у нее будет время, чтобы принять душ и переодеться перед тем, как отконвоировать своих охотников за привидениями на Беркли Сквер для прощального праздничного ужина и спиритического сеанса.

Но прошло совсем немного времени, и в ее судьбе произошел более чем удивительный поворот. Она стояла в холле гостиницы «Бакстон Армз», читая неразборчиво написанное сообщение, которое ей вручил портье, когда она забирала ключ.

Пожалуйста, позвоните мистеру Персивалю Комбу, солиситору[6]. Срочно.

У Мары сошлись брови. Сообщение было с лондонским адресом, но кто такой Персиваль Комб? И что нужно от нее солиситору?

Сообщение не могло предназначаться кому-то еще. Могла ли еще одна Мара Макдугалл из «Эксклюзивных Экскурсий» остановиться в этой маленькой гостинице?

Только одна, и ей это хорошо известно.

Озадаченная, она поднялась по крутой лестнице, застланной ковром, в свою комнату на третьем этаже, совсем не удивившись тому, что телефон зазвонил, едва она открыла дверь. И когда она опустилась на край кровати и потянулась к телефонной трубке, инстинкт предупредил ее, что сейчас произойдет что-то очень важное.

– Мара Макдугалл, – произнесла она, прикрыв глаза.

– Ах, мисс Макдугалл, – последовал весьма примечательный ответ, – Я Персиваль Комб, из «Комб и Холлингсуорт». Счастлив, что поймал Вас.

Глаза Мары мгновенно распахнулись.

– Должно быть, это какая-то ошибка, – сказала она, совсем не уверенная в том, что желает быть пойманной. – Если это о моем текущем туре…

Она замолчала, руки стали влажными. Ни в коей мере она не желала обсуждать тур «Англия: Необъяснимое и Сверхъестественное» с лондонским солиситором.

– Это никак не связано с Вашим бизнесом, – его ответ звучал по-деловому. – По крайней мере, не напрямую. И Вы – та самая молодая женщина, которую я искал. Ваш отец любезно предоставил мне Ваш маршрут.

Мара почувствовала, как у нее скрутило желудок. Если солиситор побеспокоился связаться с ее отцом в Филадельфии, значит случилось что-то действительно серьезное.

– Мисс Макдугалл, удобно ли будет Вам сегодня вечером пообедать со мной в «Виг&Пен Клаб» (Клуб «Парик и перо»). Я должен обсудить с Вами нечто весьма важное.

Сердце Мары замерло в предчувствии.

– Какого рода это нечто?

– Я предпочитаю не говорить об этом по телефону, но Вы можете быть уверены, что речь пойдет совсем не о плохом. Фактически, наоборот. – Он сделал паузу и вздохнул. – Шофер будет у Вашей гостиницы в половине седьмого, и он также отвезет Вас обратно в целости и сохранности, после того, как мы пообедаем и все обсудим.

– Ах, – она колебалась, любопытство брало верх. И вечер в престижном заведении уверенно одерживал победу над обедом со спиритическим сеансом вместе с пятнадцатью претендентами на звание медиума.

Кроме того, они будут так заняты поисками призраков, что не станут волноваться, присутствует она там или нет. Но даже в этом случае ей необходимо некоторое размышление. Она не может просто взять и удалиться, не будучи уверенной в том, что их вечер пройдет гладко.

Она не может позволить себе рассерженных клиентов.

Даже таких чокнутых.

Мистер Комб прочистил горло.

– Надеюсь, Вы не будете возражать, что я договорился с другом из Британского управления по туризму сопровождать сегодня вечером ваших… э… подопечных на обед в Беркли Сквер.

Она ощутила жар сзади на шее.

– Вы, кажется, подумали обо всем, – произнесла она, запинаясь, в замешательстве.

– То, что я Вам расскажу, очень важно, поэтому я должен был быть уверен, что Вы сможете уйти. – Он подождал мгновение. – Мне также известно, что это должен был быть Ваш последний вечер в Англии.

Должен был быть ее последним вечером?

Мара мигнула. Он сказал это так, как будто она должна остаться.

Как будто она не полетит следующим утром обратно в Ньюарк.

Большая часть ее подавленного настроения тут же испарилась, сменяясь волной необыкновенного возбуждения. Если то, что он должен сказать, позволит ей провести несколько дополнительных дней в Лондоне, она только за.

– Вы будете готовы к половине седьмого? – спросил Персиваль Комб.

Она едва не рассмеялась.

В голове кружились образы Харродса, Ковент Гардена и долгих прогулок по Гайд-Парку.

Помилуйте, она продала бы душу даже за несколько дополнительных часов в Лондоне.

– Мисс Макдугалл?

Она сжала пальцы на телефонной трубке, приняв решение.

– Я буду готова, да.

Я буду готова, как штык.

Глава 2

– Я – что?

Мара с недоверием уставилась на Персиваля Комба. Вилка выскользнула из ее пальцев и со звоном упала на тарелку, послав в воздух порцию горошка.

– Целый замок?

Поверенный кивнул в ответ, и она нервно сглотнула. И покраснела, заметив, что священный клуб «Виг & Пен» охватила тишина потрясения, а в их сторону повернулись головы обедающих. Не то чтобы это волновало ее. Подобные новости, безусловно, стоили нескольких изумленных взглядов.

Если бы только она поверила. При всей ее «везучести», она наверняка что-то неправильно поняла.

Тьфу! Ей не удалось даже найти желающих вложить деньги в «Эксклюзивные Экскурсии», когда не так давно она решила обзавестись партнером.

Да и кто стал бы оставлять ей замок?

Даже наполовину она не верила, что кто-то станет делать это. Вцепившись пальцами в подлокотники кресла, Мара наклонилась вперед.

– Пожалуйста, не могли бы вы повторить? – попросила она, надеясь, что ее подозрения не написаны на лице.

Но Персиваль Комб только улыбнулся.

– С удовольствием, – любезно ответил он. Его голос звучал так, как будто обнародование такой удивительной информации было для него самым обычным делом. – Моя недавно умершая клиентка завещала свое владение, замок Рэйвенскрэйг, вам.

Мара пожевала губу, не отрывая от него взгляда. Что-то ее беспокоило, и не только неправдоподобное превращение в наследницу на ночь глядя.

– В это очень трудно поверить, – сказала она, желая, чтобы ее сомнение не проявлялось столь очевидно.

– Там, откуда я родом, люди точно не наследуют замки.

– Да, полагаю, это так, – согласился он.

– Правильно, и даже если бы кто-то унаследовал, не могу вообразить наименее вероятного кандидата, чем я. – Она была полна скептицизма и искала на его лице признаки того, что стала жертвой чьего-то извращенного чувства юмора.

Однако ничего не нашла.

Далекий от этого, поверенный являлся воплощением искренности. Приятное лицо, седые волосы и удивительные голубые глаза, лет шестидесяти с небольшим – он выглядел кем угодно, только не обманщиком.

Но даже в этом случае, ей необходимо было до конца удостовериться.

– Вы уверены, что это не шутка?

– Клянусь честью, – уверил он ее. – Леди Уорфилд была непреклонна в том, что Рэйвенскрэйг переходит к Вам.

Брови Мары взметнулись вверх.

– Леди Фиона Уорфилд?

Он утвердительно кивнул.

– Ах, боже мой! – выдохнула Мара, изо всех сил пытаясь сказать что-нибудь уместное.

Она знала леди Уорфилд. Эксцентричная старушка владеет, – нет, правильнее, владела – Вичвуд Холлом в Котсуолдзе, и милостиво позволяла Маре водить туристов по ее дому. Иногда она даже сама сопровождала группы, относясь к американцам с любовью.

И всегда была особенно внимательна к Маре.

– Мне жаль слышать, что она скончалась, – проговорила она, вспоминая бодрую походку и искрящиеся глаза старой женщины. – Я не знала. Вичвуд не входил в мой текущий тур. Как?.. я имею в виду…

– Во сне. Вчера был месяц с того дня, когда она ушла от нас, – ответил поверенный, поняв ее невысказанный вопрос. – Вполне мирно, как мне сказали.

Мара кивнула в знак благодарности.

– Она была замечательной леди. С несколько своеобразным характером, но мне это нравилось. – От внезапной сухости в горле она сглотнула. – Мы хорошо ладили, но я не могу представить, почему она упомянула меня в завещании.

– У нее были свои причины, – ответил мистер Комб, глотнув вина. – Вы можете удивиться, но она думала, что очень хорошо знает вас.

– Не представляю, почему, – нахмурилась Мара.

– Ах, но Вы сами сказали, что она слегка отличалась характером. Вас удивит тот факт, что она думала о Вас тоже самое? – Спросил он с улыбкой.

Нет, это, по крайней мере, было понятно.

И Мара точно знала, что под этим подразумевалось.

Бросив взгляд в сторону, она обратила внимание на великолепно сервированные столы с мерцающими свечами, блестящим серебром и сверкающим хрусталем. Внутренним чутьем уловила в зале скрытые течения, эту атмосферу неизменного позерства и высокомерия, где каждый соперничал друг с другом, пытаясь превзойти в бесстрастности.

Хотя леди Уорфилд была бы здесь как дома, долгие косые взгляды, все еще нацеленные на столик Мары, определенно вызвали бы у нее на лице кислую мину.

– Она поэтому сделала это? – Мара прямо посмотрела на поверенного. – Потому что у нас было одинаковое мировоззрение?

– Помимо прочего, – Персиваль Комб наклонил голову с таким же серьезным видом, как и у нее.

Его ответа хватило, чтобы у нее появилось мрачное предчувствие.

– И что это за прочее?

– Ничего неприятного, уверяю вас.

Мара вздернула бровь.

– Возможно, я предпочла бы решить это сама, – ответила она, затрепетав.

Она знала, что там было.

Ловушка.

Ее не могло не быть. Никто и никому не давал ничего просто так, безо всяких условий. И она была уверена в существовании некоего условия, также как и в том, что ее мягкие овощи по вкусу будут как вареный картон, даже не пробуя их.

– Итак, что я должна сделать? – она откинулась назад в ожидании взрыва. – Какова реальная причина того, что я являюсь бенефициарием?[7]

Персиваль Комб вздохнул.

– Леди Уорфилд любила вас. Однако за ее решением стояло большее. Ваше имя, мисс Макдугалл. В самом деле, просто ваше имя.

– Мое имя?

– Вы знали, что леди Уорфилд была шотландкой? – спросил он, пристально глядя на нее.

Глаза Мары удивленно распахнулись:

– Я понятия не имела. – Она покачала головой в искреннем изумлении. – Она никогда не упоминала о Шотландии, и ее акцент был таким английским.

– Она развивала свой акцент, – он посмотрел на нее поверх бокала. – Она приехала в Вест Хайленд из Обана, хотя об этом знали немногие, и была урожденной Макду…

– Макдугалл? – от изумления Мара была близка к состоянию шока.

Персиваль Комб опустил фужер и утвердительно кивнул.

Лицо Мары пылало. Теперь она поняла, почему название «Рэйвенскрэйг» беспокоило ее.

Это был фамильный дом ее клана. Или, по крайней мере, лэрда той ветви Макдугаллов, из которой она происходила. Ее отец даже держал над рабочим столом размытую фотографию плана замка, которую он тщательно вырезал из шотландского журнала, и которую сделал не он лично, к большому сожалению Хью Макдугалла. В ее семье никто не мог позволить себе совершить такую поездку, а в последние годы здоровье ее отца стало слишком слабым для трансатлантического перелета.

Самое большее, что они смогли – это купить дом, пусть и скромный, на 1ой Керн Авеню. Но улица с таким шотландским названием находилась в рабочем районе Филадельфии, не в Шотландии.

– К сожалению, – произнес поверенный, – муж леди Уорфилд, лорд Бэзил не разделял с ней сильную любовь к ее родине. Из-за своей преданности ему она позволила англизировать себя. Решение, о котором она позже жалела.

Мара пошевелилась, чувствуя неловкость. У нее не было большой любви к тартанам[8] и волынкам. Торфяникам и овцам она предпочитала Лондон со всем его очарованием.

Она начинала нервничать.

– Леди Уорфилд, конечно же, не думала, что мы родственники? – ее голос звучал на тон выше обычного. – Мой отец тратит все свое время на изучение нашей родословной. Он упал бы в обморок, обнаружив прямое родство с Макдугаллами из Рэйвенскрейга, но наша линия восходит к Джону Иммигранту, обедневшему фермеру, который покинул Шотландию в середине восемнадцатого столетия.

– Леди Уорфилд знала это, – признал поверенный, выглядя при этом слегка огорченным. – Мы исследовали Ваши биографические данные, надеясь обнаружить родство, хотя бы отдаленное. И когда наши усилия ни к чему не привели, она все равно решила передать Рэйвенскрэйг вам.

– Но почему? – Мара была озадачена. – Должна же быть какая-то более веская причина.

Поверенный выдохнул.

– Если бы вы изучили Шотландию так же, как ваш отец, вы знали бы, что семья для шотландца – все. – Выражение его лица посуровело. – Кланы имеют разветвленную систему строения, которая включает в себя широчайшее многообразие написания имен. В каждом клане есть члены, разбросанные по всему миру, но узы родства, тем не менее, остаются сильными.

– Знаю, – согласилась Мара, представляя своего отца, склонившегося над бумагами и книгами, с пледом на коленях и блеском усердия в глазах. – Шотландская диаспора насчитывает миллионы, и каждый горд до крайности и тоскует по родной долине.

Персиваль Комб склонил голову.

– Эта тяга сильна, мисс Макдугалл. Даже теперь, спустя столетия после эпохи их расцвета, кланы вызывают сильные чувства. Леди Уорфилд и вы были семьей. Макдугаллами.

Мара коснулась пальцами висков. В голове все еще стучало.

– Но ей, конечно, был известен кто-то, более подходящий?

– Она выбрала вас. – Поверенный склонился к ней, удерживая ее взгляд своими голубыми глазами. – Она была последним живым потомком первого вождя клана, и умерла бездетной. В других обстоятельствах ее выбор пал бы на подходящего наследника из представителей родной семьи. Но из-за брака с лордом Бэзилом, она отвернулась от большинства из них.

Он откинулся в кресле назад.

– И вот, моя дорогая, в игру вступаете вы.

– Вы имеете в виду, что я должна сделать что-то, чтобы это произошло.

– Есть оговорка, да, – он прочистил горло. – Вы должны выполнить то, чего не смогла достигнуть она.

Сердце Мары резко упало.

Она испуганно вздохнула. Конечно, все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Пожалуйста, не говорите мне, что я должна провести ночь в темнице с привидениями или опробовать средневековые орудия пытки, – сказала она. – В последнее время я уже имела дело с привидениями и странностями, и с меня хватит.

Поверенный отрицательно затряс головой, выражение его лица потеплело.

– Ничего столь авантюрного. В действительности, леди Уорфилд была уверена, что вы – наиболее подходящая кандидатура для этой цели.

Мара вновь выгнула бровь.

– В каком смысле?

– Она была убеждена, что ваши организационные таланты помогут вам привести в действие ее желание установить памятный мемориал Макдугаллам на землях замка. Это и было ее условие.

 Мара села прямо, чувствуя, как в ней растет надежда. Все было не так плохо, как она думала. И если к замку прилагался капитал, задача казалась совсем нетрудной.

Однако должно быть что-то еще.

Уверенная в этом, она наклонила голову.

– Что еще я должна сделать?

– Вы должны воссоединить клан, – ответил он, наблюдая за ней. – Это, и еще сделать так, чтобы как можно больше Макдугаллов присутствовало на церемонии открытия мемориала.

Мара схватила фужер и опустошила его. Ее благодетельница поступила неблагоразумно. Она являлась последним человеком из тех, кто знает, как примирить семью, и еще меньше знала о том, как заделать трещину размером с клан.

Ей, как единственному ребенку, было известно только о маленьких семьях.

О маленьких, неблагополучных семьях. Мать сбежала, когда ей было два года. А отец, зарывшись носом в бумаги по генеалогии, не поддерживал контактов с немногочисленной горсткой родственников.

Мара откинулась на спинку кресла.

– А если у меня не получится?

Поверенный глубоко вздохнул.

– Если после завершения монумента и всех попыток наладить связи между членами клана и вами, как новой хозяйкой Рэйвенскрэйга, чувство негодования по отношению к моей покойной клиентке не уляжется, вы должны уехать.

– Понимаю, – Мара удивилась глубине своего разочарования. – И что тогда будет с замком?

– Проще говоря, вы сохраните половину состояния, оставленного вам леди Уорфилд, а Рэйвенскрейг отойдет Национальному Фонду Шотландии.

Глаза у Мары затуманились, она отвела их в сторону, поражаясь своей реакции. Эмоции нечасто одолевали ее, и она гордилась тем, что прочно стоит на ногах, а ее надежды и мечты вполне достижимы.

Но никогда еще она не убегала от вызова.

В действительности, она разбогатела на этом.

– Мисс Макдугалл? – голос Персиваля Комба звучал с ободрением, как будто он уже почувствовал ее капитуляцию. И она сдавалась. Ее решимость подняться в эту гору росла с каждым вздохом.

– Вы можете быть уверены, что я помогу всем, чем смогу, – заговорил он снова, в его словах проглядывала попытка привлечь ее на свою сторону, – все, что вы…

– Все? – сердце Мары дрогнуло, у нее появились дикая идея.

Мистер Комб улыбнулся.

– Это мелкие подробности.

– В общем,– начала она, – есть кое-что.

– Нет никакой необходимости быть нерешительной, моя дорогая.

– Речь идет о кровати…

Намного позже, сразу после полуночи, но на другом конце Лондона, сэр Александр Дуглас подавил зевок со всем присущим ему благородным достоинством. Редко он бывал так утомлен. Или более возмущен, так что не позволил себе поддаться искушению и проспать несколько веков.

Вместо этого он проводил ночь, вышагивая в ее спальне и напрасно надеясь, что шпоры на его обуви будут звенеть достаточно громко, чтобы разбудить ее. Но в несчастной гостинице, которую она выбрала, полы были устланы гобеленами!

Скрючив пальцы, Алекс впился взглядом в мерзкое половое покрытие. По такой плотной ткани мог протопать боевой конь в полном снаряжении и при этом никого не потревожить.

Он сделал все возможное, тем не менее, эта девка спала.

Охваченный нарастающим гневом, он остановился и еще раз оглядел попку этой щедро одаренной прелестями спящей новой Макдугалл.

«Бакстон Армз», как объявляла вывеска заведения. Такое английское название омрачило его настроение. Также как и убранство комнаты. И не только расстеленные на полу гобелены. Это было всего лишь малой частью декаданса.

Святые угодники, маленькая комнатка гостиницы была обставлена лучше, чем весь королевский двор Роберта Брюса.

Красивое мягкое кресло, крайне роскошное, вызывало у него особую ярость. Эта штуковина стояла в изножии кровати и, ох, она манила. Алекс сложил на груди руки, его решимость была твердой, как гранит. Он предпочел бы стоять голый в крапиве, чем утонуть в кресле Макдугалла.

Неважно, болят конечности или нет.

Его брови сошлись в недовольстве, когда он бросил взгляд на отражение в зеркале, хмурясь не от своего пугающего вида, а от безукоризненно гладкой поверхности стекла.

Благосостояние Макдугаллов явно не уменьшилось за прошедшие века, если член их подлого семейства мог позволить себе поселиться в таком великолепии.

– Полы с гобеленами, подумайте! – фыркнул он и отвернулся.

Его приветствовали тишина и тени. Шум падающих капель дождя и дыхание ночного ветра усилили его усталость. Не говоря о весе рубашки с серебряной кольчугой и другого рыцарского снаряжения, надетого для того, чтобы посеять ужас в девушке Макдугаллов, когда она проснется и увидит его над собой. Но, увы!..

Он рискнул бросить еще один взгляд на кресло, рассматривая возможность продолжать наблюдение из его мягких глубин. В конце концов, никто не узнает, и конечно, если он предоставит себе короткую отсрочку, это же не будет ниже его достоинства?

Девчонка Макдугаллов не шевелилась несколько часов.

Кроме того, он был закаленным воином, очень уважаемым в свое время, и не нуждался в доказательствах своей доблести и выносливости.

Не было никаких оснований для опасения.

Не потому, что это Макдугалл.

Не смотря на то, что выглядела она как проститутка, единственным острым предметом у нее был язык.

И маленький каприз, в виде нескольких мгновений комфорта, был самым меньшим, что Макдугаллы задолжали ему.

Приняв решение, он опустился в кресло, почти вздохнув от удовольствия. Вместо этого он вынул меч из ножен и положил его поперек коленей.

Для эффекта и благой цели.

Одетый в боевые доспехи рыцарь с мерцающим мечом наготове напугает больше, чем совершенно утомленный некто, осевший в кресле!

Как только он нашел удобную и достаточно пугающую позу, девица пошевелилась. Его усталость мгновенно пропала. В самом деле, каждый его нерв тревожно напрягся, когда она поерзала и свернулась под покрывалом кровати.

Опытные движения, что и говорить, и рассчитанные на то, чтобы заставить мужчину любоваться этой распутницей и даже затвердеть от сильного желания обладать ею. Желать глубоко погружаться в нее до тех пор, пока она не начнет извиваться и стонать от его ритмичных скольжений внутрь и обратно, а не просто следовать капризам сна.

Сразу же изгнав эту глупую идею, Алекс уставился на нее, решив не возбуждаться, независимо от того, как бы провокационно она не металась и вытягивалась под покрывалом. Действительно, как будто почувствовав его болезненную скованность, она внезапно успокоилась, повернувшись на бок, но он не мог в точности определить ее позу, поскольку девушка натянула покрывало до подбородка.

Только по волосам можно было опознать ее как Магдугалла, вознамерившегося потребовать его кровать. И к тому же, какие волосы это были. Волосы соблазнительницы, взъерошенные волны с ярко-пламенными завитками. Они заставляли мужчину жаждать спрятать лицо в этом богатстве и вдыхать их аромат до тех пор, пока окончательно не утонешь в водовороте шелковых локонов.

И этот ее неуловимый, чувственный аромат.

Сердито нахмурившись от таких мыслей, он попытался отвести взгляд, и обнаружил, что не может.

Макдугалл она или нет, но у нее и в правду великолепные волосы.

Прекрасная, блестящая путаница золотисто-рыжих струй, способная околдовать чувствительного наблюдателя, пламенем растеклась по подушке. И на один волнующе-безумный миг он даже задумался, будет ли это великолепие таким же шелковистым на ощупь, как и на вид. И каково ощутить, как эта роскошь скользит по обнаженной груди или неким другим чувствительным местам.

Не то чтобы его интересовало что-то подобное.

Должно быть, прошедшие столетия размягчили его мозги, если такое пришло ему на ум. Но когда она снова пошевелилась, слегка сдвинувшись и привлекая внимание к зрелым формам своего тела, его охватили еще более нескромные мысли.

Правда, он не был в состоянии справиться с этим потому, что она перевернулась на спину, вытянулась и закинула руки за голову, лежа в такой соблазнительной позе и, безусловно замышляя использовать в своих интересах века его мучительного воздержания.

Чувствуя, что окончательно запутался, Алекс скорчился. Его раздражение выросло еще больше, когда покрывало соскользнуло, открывая пару холмов самых совершенных грудей прекрасного кремового цвета, виденных им когда-либо. Пышные и соблазнительные, они были увенчаны темно-розовыми сосками, сморщившимися под его взглядом.

А эта распутница все еще не прекращала жульничать!

Как будто она знала, что у нее есть невольные зрители. Ее правая стопа медленно поползла по левой ноге, согнутое колено приподняло покрывало как раз настолько, чтобы показать ту часть, на которую не сможет не смотреть ни один мужчина с красной кровью.

И возмущенный или нет, Алекс наклонился вперед, так близко, как мог.

Достаточно близко, чтобы отчетливо увидеть, что ее тайны совсем не были защищены от взгляда благопристойным бельем. Сжав челюсть, чтобы не опозорить себя стоном, он уставился на треугольник густых, золотисто-рыжих завитков.

Он смотрел, используя каждый клочок силы воли, чтобы остаться… сдержанным.

Или, по крайней мере, не взбеситься так, чтобы забыть о своей цели.

Слава Господу, вскоре она опустила колено, а вместе с ним и покрывало. Так что его внимание вновь вернулось к ее грудям. Он с удивлением увидел, что они все еще обнажены, а соски топорщатся и сморщены.

Жар охватил его, он пытался не обращать внимания на напряжение в наиболее важных частях своего тела, и задушить мысли о том, на что это будет похоже, если он сожмет зубами эти пики, будет сосать их до тех пор, пока она не выгнет спину и закричит от потребности более сильного, более интимного действа.

Сотрясаясь от удовольствия, он не думал о деле.

Но, конечно, он не увлекся Макдугаллом!

Его хмурый взгляд совсем потемнел в тот момент, когда он треснул себя по лбу тыльной стороной ладони. Даже если эта распутница думала соблазнить или шокировать его своим развратным представлением, ей ни за что на свете не удастся поймать его с потным лбом.

– А я бы не сидел, нахмурившись, видя перед собой такое искушение, – донесся из тени низкий голос.

– И что ты здесь делаешь? – Алекс огляделся вокруг. Шок от несвоевременного появления друга заставил его сердце сбиться с ритма. – У тебя что, нет лучшего занятия, чем шпионить за мной, ты, проклятый мошенник?

– Лучшего занятия? – Хардвик де Стадли Сигрэйв расслабленно прислонился к дверному косяку с веселой миной на аристократическом лице. – Нет, мой друг, не могу сказать, что где-либо еще найду такое.

– Понятно, – Алекс откинулся назад, совсем не в восторге от этого.

Он должен был бы знать, что этот распутный мерзавец обязательно появится. Собратья по оружию и друзья в жизни, они и теперь продолжали свою дружбу из-за странного поворота судьбы. Как и Алекс, Хардвик пал жертвой очарования.

Или проклятия, в зависимости от того, как на это посмотреть.

Отъявленный потаскун, Хардвик был связан по рукам и ногам заклинанием странствующего менестреля, по воле которого проводил вечность, ублажая женщин, однако никогда больше не мог достигнуть собственного удовлетворения.

Он проявил пренебрежительное равнодушие, отказав в ночном пристанище странствующему барду, и тот обрек его удовлетворять женщину, каждую ночь новую, и так на протяжении всей вечности.

Губы Алекса дернулись, и его досада пошла на убыль. Он, по крайней мере, должен только охранять свою кровать, держа ее подальше от Макдугаллов. Даже от Макдугаллов, которые будили в нем ненужные желания и затрагивали самые глубинные чувства. Все это нельзя сравнивать с тем, что вынужден был выносить его друг.

– Это что, последний из Макдугаллов? – Хардвик сменил тему, бросив взгляд на кровать.

– Кажется, что так, – осторожно подтвердил Алекс, пытаясь не дать ему внимательнее приглядеться, чтобы не подтолкнуть к наглядной демонстрации Хардвикова проклятия. – И на земле никогда не было более колючей женщины.

– В самом деле? – В глазах Хардвика вспыхнул интерес. – Может быть, я смягчу ее нрав для тебя? Эта задача могла бы доставить мне удовольствие.

– Без сомнения, – Алекс нахмурился, выражение его лица помрачнело еще больше, когда он проследил за взглядом друга.

Святые праведники, он забыл о выставленных напоказ грудях этой распутницы!

Роскошный пир для мужских глаз, ее груди поднимались и опускались в ритме дыхания, маня своими соблазнительными окружностями.

– Оставь ее, Сигрэйв. Она не заслуживает подобного внимания.

– Ах, но ее красота просто умоляет, чтобы…

– Не обращай внимания! – Алекс вскочил и кончиком меча быстро вернул покрывало на место.

Но Хардвик уже взорвался от громкого хриплого смеха.

 – Так вот что это значит, – даже не пытаясь сдержаться, выкрикнул он.

Алекс не стал глотать наживку и вернулся в кресло.

– Это ничего не значит, – ответил он и снова бросил лезвие меча на колени. – Будь я проклят за заботу, просто я хотел защитить тебя потому, что сильно подозреваю…

– Защитить меня? – у Хардвика отвисла челюсть. – С какой радости?

– Я сильно подозреваю, что она не от мира сего, – закончил Алекс с огнем во взгляде.

И по правде говоря, он был в этом уверен.

Но его друг только усмехнулся и сложил на груди руки.

– Твое кислое лицо меня не обманет.

– Как бы то ни было, – сказал Алекс, снова взглянув на спящую девицу, – будет умнее, если на сей раз ты подумаешь головой, а не своим…

– Моим членом? – засмеялся Хардвик. – Если мое жалкое, проклятое состояние доставляет неудобства, тогда я покину тебя и поищу удовольствие в другом месте. Но прежде, чем я уйду, ответь на один вопрос: почему ты прикрыл груди этой девушки?

Глаза Алекса вспыхнули жарким блеском, но рыцарь уже исчез, растаяв в воздухе прежде, чем раздражение Алекса могло опалить его. Остался только смех Хардвика, эхом отражаясь в темноте до тех пор, пока последний смешок не исчез в тишине, и Алекс снова остался один.

Ну и почему он прикрыл ее груди?

И почему он до сих пор сидел здесь, наблюдая за ее сном, вместо того, чтобы вернуться в относительное спокойствие задней комнаты у Димблеби, к своей собственной пустой кровати?

Ответ на этот вопрос пришел вместе с последним смешком, приплывшим к нему из тени у двери.

Ответ столь непривлекательный, что он почти готов был поменяться проклятием со своим пребывающим в веселье другом.

Почти.

Просто он должен сделать все, что в его силах, чтобы никогда не оказаться перед подобным выбором.

Глава 3

Обан.

Бесконечная поездка на поезде осталась позади. Мара стояла в центре набережной столицы Вест Хайленда и дышала воздухом Шотландии. Она глубоко вдохнула свежий поток, потом еще и еще раз. Чистый и прохладный, освеженный дождем, он немного пах морем, подтверждая слова ее отца о том, что в Шотландии даже воздух другой.

Особенный.

Отец обещал, что так и будет, и теперь, когда она была здесь, спустя всего лишь месяц после судьбоносного обеда с Персивалем Комбом в шикарном лондонском клубе «Виг & Пен», Мара вынуждена была признать, что и в правду было что-то опьяняющее в глотке такого хорошего, чистого воздуха.

Воздух Хайленда! – сердце сладко заныло. От неожиданно нахлынувших эмоций спина выпрямилась, а плечи расправились, что, по утверждению Хью Макдональда, происходит всегда, когда ты ступаешь на Шотландскую землю.

Земля родного дома.

 Мара подумала, что так оно было – для ее давно умершего предка Джона Иммигранта и многочисленных скоттофилов, таких, как отец, чей голос становился гортанным при первом же звуке волынки и появлении клетчатого килта.

Однако, имея холодную голову, она совершенно точно была уверена, стеснение в груди можно объяснить обычным сожалением, что здоровье отца не позволило ему разделить с ней эти мгновения.

– Но ты-то здесь, правда, Бен? – она потрепала голову насторожившегося старого колли, обретя поддержку во взгляде его темных глаз, смягчивших ее сердце.

В доброжелательном взгляде Бена, живом наследии леди Уорфилд, возможно проглядывало даже немного признательности. Благородный старый пес, казалось, понимал, что любовь новой хозяйки к собакам уберегла его от судьбы провести остаток жизни в каком-нибудь лондонском собачьем приюте, без любви и ласки.

Мара сгорала от нетерпения, желая поскорее увидеть свой новый дом. Она оглядела набережную в форме полумесяца, выискивая в шумной толпе Малколма, водителя, который по заверениям Персиваля Комба, должен был встретить ее. Этого молодого мужчину она должна была узнать не только из-за очень высокого роста или огненно-рыжих волос, но и по его обаятельной улыбке.

Напрасные старания подумала она – Обан, казалось, населяли исключительно высокие рыжеволосые мужчины. И каждый, на ком останавливался ее взгляд, усмехался ей в ответ! Перед магазинчиком «Рыба и горячие закуски», стояли двое, с удовольствием уминая завтрак, и тот, который был и в самом деле привлекательным, подмигнул ей и исчез в мясной лавке.

Бухта Обан Бэй с ее потрясающими видами на Внутренние Гебриды, видневшимися на горизонте, кишела ими. Неподалеку в лодке усердно трудился рыжеволосый рыбак. Еще несколько стояли у поручней подходившего к пирсу большого парома «Каледонец Макбрайн».

Сердце забилось от нервного напряжения и нарастающего веселья, когда порыв ветра растрепал ее собственные медно-рыжие волосы. И как в этом лабиринте улыбок и рыжеголовых мужчин разыскать нужного?

Слегка опасаясь, что все они могут быть Малколмами, Мара потянула Бена за поводок и пошла по тротуару. Но не успела она решить, где будет искать своего Малколма, как кто-то дернул ее дорожную сумку с плеча.

– Эй, – она развернулась, уже готовая кинуться бежать за похитителем и резко остановилась, увидев преступника.

Он стоял в шаге от нее, ростом в шесть футов и четыре дюйма, полный энергии и жизни, ни днем не старше двадцати и с такими потрясающе яркими рыжими волосами, каких она еще никогда не видела.

Ее Малколм.

Мара улыбнулась, протягивая руку:

– Наверное, вы…

– Малколм, – его улыбка стала еще шире, а на левой щеке появилась ямочка.– Собственной персоной.

Он потянулся к ее руке, но тут вперед выскочил Бен и, сунув между ними голову, стал обнюхивать карманы молодого человека.

– Бен! Оста…

– Ох, даже не пытайтесь, Мара Макдугалл, – засмеялся Малколм и почесал колли за ушами. – Просто он унюхал макрель, которая была у меня в багажнике, – картавым голосом спокойно объяснил он. – Сегодня утром я привозил ее для пары отелей.

– Макрель? – Мара мигнула, сомневаясь, правильно ли расслышала его.

Хотя, наверное, правильно, судя по улыбке, украшенной ямочками на щеках, переросшей немедленно в полноценную ухмылку.

– Проданную по самой выгодной цене, – добавил он, сияя от радости. – Как и свежайшее масло моей матушки.

Мара с удивлением уставилась на него, а его мягкий, мелодичный голос напомнил ей другой, с сильным шотландским акцентом, услышанный не так давно. Тот голос, в отличие от этого, не тек с мягкой дружелюбностью горцев, а гудел от едва сдерживаемой злости.

Но макрель и свежайшее масло?

Мара бросила взгляд на залив, в котором кипела работа, на тени от солнца и воду в серебристых бликах. Слова молодого человека и его спокойный напевный голос рисовали в голове забавные образы, и, что странно, заставляли сердце как-то по-дурацки подпрыгивать.

На один миг она представила маленький белый фермерский домик, невысокий, с соломенной крышей, с пахнущей торфом струйкой дыма, поднимающейся из единственного приземистого дымохода. В домике у очага сидит женщина, между ее колен стоит маслобойка, в которую неистово ныряет скалка.

Сцены из другой жизни. Отец был бы в восторге. Забытая простота, отринутая в пользу современной беспокойной жизни.

Кельтская фантазия, назвала она это, резко обрывая себя прежде, чем тоже поддаться лихорадке Бригадуна[9].

– Откуда вы знаете, кто я? – она пыталась найти нейтральную тему, некое безопасное место, подальше от подобных глупых мыслей и того, о чем они заставляли вспоминать чувствительное сердце. Или мечтать.

– Я могла бы быть кем угодно, – упорно продолжала она, кивнув на молодую женщину с рюкзаком у ног, опиравшуюся на портовое ограждение недалеко от места, где они стояли. – Ею, например.

Глаза Малколма весело заблестели.

– Никогда, Мара Макдугалл, – отмел он эту возможность и вскинул яркую голову. – У нее нет этого взгляда, видите?

– Взгляда? – Мара сглотнула. – Не уверена, что понимаю вас.

– О, неужели? – Малколм смотрел на нее изучающее, и выражение его лица говорило намного больше, чем эти два, так по-шотландски прозвучавшие, слова. – Я имел в виду тот взгляд, каким вы рассматривали причал и острова.

На лице Мары было написано раздражение.

– И что?

– И что? – Малколм Красный вздернул бровь. – Вы принадлежите этому месту, Мара Макдугалл! – ответил он просто, и его забавная картавость придала ей храбрости заявить об обратном.

Но, боже помоги ей, во рту внезапно пересохло, язык стал совсем неповоротливым, так что ей не удалось сформулировать даже самое слабое опровержение, не прозвучавшее бы также глупо, как глупо она чувствовала себя, стоя на тротуаре и в онемении взирая на него.

Бен, в отличие от нее, не страдал замедленной реакцией. Все еще принюхиваясь к ногам горца, пес вывалил язык наружу, оскалившись, словно в усмешке, и энергично мотал хвостом, выражая свой восторг.

Малколм тоже улыбнулся, достал из кармана что-то съедобное, отчего хвост Бена завилял еще энергичнее.

– Да, то самое напряжение, охватившее вас, когда вы смотрели на Гебриды, – сказал он ей, и что-то в его глазах почти заставило ее поверить ему. – Истинный шотландец, где бы он ни родился, не может, приехав сюда, не почувствовать этого.

И она это чувствовала.

Или, вернее, чувствовала что-то.

Это «что-то» не поддавалось объяснению и слегка … обескураживало.

Ей было неловко от понимания того, что вещи, так раздражавшие в доме отца, увешанном пледами и расписанном чертополохом, такие, как дверной звонок, играющий «Scotland the Brave»[10], не казались нелепыми здесь, в этом небольшом городке Хайлэнда, который населяли рыжеволосые мужчины с приятными голосами, и окружали холмы, возвышающиеся на фоне лазурного летнего неба.

Юный горец снова внимательно наблюдал за ней, но не успела она открыть рот, как он выдал ей еще одну полную обаяния улыбку и легко поднял чемодан, будто тот ничего не весил.

– Пойдемте, я отвезу вас в Рэйвенскрэйг. Там будут ждать пылающий очаг и чай, – пообещал он, уже шагая к небольшой машине, припаркованной в стороне у обочины.

– Вы должны кое-что знать, – заявил он через некоторое время, когда они повернули на север и поехали по дороге, тянувшейся вдоль берега. – Добрый народ в Рэйвенскрэйге может показаться немного…

– Немного – что? – Мара напряглась и бросила на него быстрый, настороженный взгляд.

Глядя в окно на призрачные клочья тумана, ползущие вниз с холмов, она подумала о том, как приятно будет сидеть в кресле с высокой спинкой перед потрескивающим огнем, потягивая хороший лагер или портер, а у ног на коврике свернется Бен.

Коврик может быть даже клетчатым.

Однако эта мысль не смогла развеселить ее, возможно, как-нибудь в другой раз, поскольку что-то в тоне молодого горца дало ей повод предположить, что люди в Рэйвенскрейге были … странные.

Уняв дрожь, она ободряюще улыбнулась ему, но момент прошел, и желание раскрыть ей больше у него пропало. Теперь Малколм сосредоточился на вьющейся ленте дороги и многочисленных ягнятах и их мамашах, определенно настроенных вылезти на асфальт.

Мара подавила желание расспросить его, и вместо этого разгладила складки на юбке. Уже чувствуя облегчение, она перебросила волосы через плечо и вернулась к разглядыванию покрытых туманом холмов. Потому что каждый в Филадельфии знает: удовлетворить любопытство можно только рассказав намного больше.

Овцы-самоубийцы и персонал замка – это, несомненно, нечто.

Кроме того, у нее было чувство, что какие бы странности ни ждали ее в Рэйвенскрэйге, она их вскоре обнаружит.

Хочет она того или нет.

Замок Рэйвенскрэйг.

Алекс стиснул зубы, почти удивляясь тому, как его раскаленный от злости взгляд не подпалил эти кровавые стены. По правде говоря, он обнаружил у себя страшное желание сделать намного больше, чем просто поджечь каменную кладку презренного замка. Много-много большее, о чем свидетельствовали его нарастающий гнев и желваки на челюсти.

Он расхаживал туда-сюда, сжимая руки в жесткие кулаки. То, что его кровать все-таки нашла свой путь в самое логово врагов, было сверх того, что смогла перенести его повергнутая во мрак душа.

Его кровать находилась в комнате, предназначенной длянее, – такой дурной судьбы он не заслужил.

А еще опасно, что только от одной мысли о ней, о воспоминании, как его взгляд блуждал по ее нагому телу, тщательно исследуя каждую открытую тайну, помогите ему святые праведники, его тело пробуждалось к жизни, а мозги превращались в творог.

Он уже достаточно вынес, когда кровать, разобранная и забытая, хранилась в сырой комнате одной из зловонных квартир Эдинбурга, сдаваемых в наем. Боже, он потерял счет векам, проведенным в этой дыре.

Только одно воспоминание об этом времени вызывало дрожь.

Каким облегчением было совсем недавно очнуться и обнаружить себя в просторном, полном воздуха помещении. Даже если магазин Димблеби находился на английской земле.

Там, по крайней мере, время от времени сквозь грязное окно просачивались лучи солнечного света. И редкие посетители, которые охали и ахали над его кроватью, доставляли больше приятных минут, чем сырость и чертовы крысы, с которыми он проводил время в Эдинбурге.

Но это – он сжал в горсть край одной из настенных шелковых драпировок и тряхнул ее – попасть сюда было достаточным оскорблением, от которого и святой возмутился бы.

Подлое деяние взывало к немедленному возмездию, и он точно знал, на кого падет его гнев. Сжав ткань, он чуть было не поддался порыву искромсать острием лезвия тонкие нити.

Пальцы просто зудели от мучительного соблазна!

Ему было известно, что эта ведьма жаждет заполучить его кровать, но он не ожидал, что она посмеется над ним, вернув на место предательства.

 Тем не менее, она сделала это, и его уши горели, а рука тянулась к кинжалу при мысли о таком вероломстве.

Однако, коротко хмыкнув, он заткнул клинок обратно за пояс. Здравомыслие всегда выручало его в опасных ситуациях, и каждый рыцарь, дороживший своими шпорами, знал – вспыльчивость есть не что иное, как самый быстрый путь к сожалению. Так что, подавив раздражение, он продолжил расхаживать по комнате. Медленная улыбка изогнула губы.

Злая улыбка, смягченная чувством удовлетворения.

В конце концов, в долгом ожидании прибытия ведьмы он сможет изобрести множество восхитительных способов испортить ей удовольствие от купленной кровати.

Скоро она окажется там.

Он уже чувствовал ее запах.

От нее пахло языческой шлюхой. Этот порочный опьяняющий мускус заставлял мужчину думать, что он чувствует жар ее тела, даже находясь в другом конце комнаты.

Не то, чтобы это имело значение. Она может даже выкупаться в этом пленительном аромате – он докажет, что ее способность очаровывать на него не действует.

Он останется равнодушным, потому что сейчас ощущал себя более сильным, чем когда пребывал в Лондоне. В сознание больше не залезут фантазии о пышных и теплых выпуклостях и впадинах, о жарком дыхании, опаляющем обнаженную кожу.

Вытянув руки над головой, Алекс стиснул зубы и хрустнул суставами, готовясь действовать.

Да, ее прибытие неизбежно.

И в тот момент, когда наступит ночь, и она спокойно устроится в его кровати, он примет ее с соответствующим «добро пожаловать».

CEUD MILE FAILTE!

«Сто тысяч раз добро пожаловать!» – провозглашал большой баннер, растянутый над въездными воротами Рэйвенскрэйга. От неожиданного появления сердечного гаэльского приветствия, закрепленного над поднятой решеткой так, чтобы все видели, у Мары перехватило дыхание, а сердце бешено заколотилось.

Она уставилась на вывеску, удивленная и восхищенная. Головокружительная смесь эмоций быстро сменилась наплывом жара от смущения, когда Малколм нахально подмигнул ей, и машина поползла со скоростью улитки.

Не то, чтобы она могла не заметить этот колышущийся лозунг.

Действительно, яркие синие буквы и каждое слово величиной с фут явственно бросались в глаза. Но чем ближе они подъезжали к группе огромных букв, смотревших прямо на нее, тем труднее ей становилось дышать.

Смысл приветствия не вызывал сомнения.

– В общем, они суетились несколько дней, готовясь к вашему прибытию, – признался Малколм, избавляя ее от тревоги. Они проехали под баннером и дальше через похожую на туннель внутреннюю часть ворот. – Они все будут ждать вас перед замком. Это также верно, как и то, что я дышу.

Мара сглотнула от этого образа, волнение в желудке лишь усилилось.

– Но как…

– Как они узнают, что мы уже подъезжаем? А, ну я мог бы сказать, что они ждут с самого рассвета, но правда в том, что о нашем продвижении им по телефону сообщали с каждой фермы, которую мы проехали. – Он скользнул по ней взглядом. – Вам известно, что это первый за двадцать лет визит хозяйки замка в Рэйвенскрэйг?

У Мары от удивления открылся рот.

– Леди Уорфилд не приезжала?

Малколм отрицательно покачал головой.

– За исключением раза или двух, она не возвращалась сюда после замужества. Лорд Уорфилд не очень любил Шотландию. Люди говорят, он жаловался на то, что никогда не мог согреться, и что его раздражал туман.

 Мара не особо прислушивалась, поскольку густой лес остался позади, и среди деревьев показался замок Рэйвенскрэйг.

Высокий, обнесенный парапетом и намного внушительнее других, виденных ею когда-либо, унаследованный дом стоял на дальнем конце широкой изумрудно-зеленой лужайки, и его внешний вид включал в себя все, что она узнала из романов о средневековой Шотландии.

Замок все еще выглядел потрясающе и, казалось, был построен на границе мира. Сразу за ним лужайка резко обрывалась, и дальше не было ничего кроме огромного простора бескрайнего синего неба.

– Ну и ну! – задохнулась Мара, широко раскрыв глаза.

Малколм тихо засмеялся:

– Тот еще вид, правда?

Она едва замечала молодого человека, потому что по ребрам поползло абсурдное ощущение нереальности, сжимая их так туго, что Мара удивилась, как сердцу хватает места биться. У нее просто не было слов.

Кивок – это лучшее на что она оказалась способна.

Ее отец был бы красноречивее, его глаза наверняка округлились бы, как блюдца, и только представив, как он хлопает ими, она почувствовала прилив горьковато-сладкого тепла, в груди все сжалось.

Никакие самые дикие мечты не смогли подготовить ее к подобному зрелищу.

И вряд ли вообще что-то могло сделать это.

Хотя она была на грани нервного истощения, сухость во рту и зачастивший пульс убеждали, что сейчас перед ней не фантазия.

Рэйвенскрэйг виднелся так же ясно, как и день перед нею, вместе с двумя своими круглыми башнями по бокам массивной, обитой железом двери, над которой она смогла разобрать вырезанный в камне герб Макдугаллов.

Это была совсем не мрачная и нахмуренная груда, неприступная и загадочная, а чудо с удивительными башенками из розового песчаника, перед которым, как и предсказывал Малколм, стояли в ожидании, тесно сбившись в кучку, люди.

Когда она вышла из машины, один из них, кривоногий старик в килте, важно шагнул вперед. У него были темные волосы с седыми прядями, лицо, изрезанное морщинами, и выцветшие голубые глаза, однако взгляд лучился жизнью и дружелюбием.

– А! Леди собственной персоной! Наконец-то! – приветствовал он ее громким голосом, смягченным теми же музыкальными переливами, что и у Малколма. – Добро пожаловать в Рэйвенскрэйг. Я – Мердок Макъюэн, домоправитель.

Мара мигнула, едва не вытаращив глаза от изумления. Но все в нем – от стильного спорана[11] до седых кустистых бровей – выглядело так, будто он только что явился с приема времен королевы Виктории.

Или намеревался сопроводить ее туда!

По спине прокатилась дрожь неверия, она открыла рот и снова закрыла его, потеряв дар речи.

– Спасибо, мистер Макъюэн, – ей наконец-то удалось справиться с собой и протянуть для приветствия руку. – Мне так приятно…

– О, хорошо, Мердок все сделает как надо, – после краткого рукопожатия он схватил ее чемоданы. – Я немедленно отнесу их в вашу комнату, а вы тем временем познакомьтесь с остальными, – добавил он, согнувшись от веса ее багажа.

Плечи Мары заболели только от одного взгляда на него, она потянулась забрать чемодан обратно, но он уже был далеко, его кривые ноги несли его вверх по широким каменным ступеням замка с удивительной резвостью.

И в самом деле, он растворился в темноте вестибюля прежде, чем она смогла даже пробормотать протест, и сразу же все остальные выступили вперед. Доброжелательная компания арендаторов с ферм, судя по их виду. Их лица светились добротой и радушием. И они действительно, как намекал Малколм, казались немного … необычными.

Но не так, как она опасалась.

Она с облегчением улыбнулась, когда они окружили ее, на душе посветлело. Первый, кто протянул руку, был Горди, однорукий садовник, светившийся преданностью, но казавшийся слишком косноязычным и смущенным, чтобы произнести хотя бы слово, в то время, как девушки близнецы – горничные, судя по их кокетливым униформам с белыми передниками – в унисон кивнули ей в приветствии.

– Доброго вам дня, мисс Макдугалл, – сказала одна из близняшек, покраснев от смущения до корней морковно-красных волос. – Я – Агнес, а она – Айласа, – она кивнула на сестру, которая, очевидно, как и садовник, тоже проглотила язык.

– А это – Иннес, – Агнес повернулась к крошечной седой женщине, в нерешительности застывшей позади остальных. – Иннес делает восковые свечи и цветочное мыло для сувенирных лавок в Обане. И мы используем их здесь тоже, правда, Иннес?

Но Иннес, не обращая на девушку внимания, сосредоточилась на Маре.

– Помилуйте, это вы? – Она очень внимательно вглядывалась в Мару. – Значит, вы возвращаетесь к нам, mo ghaoil? И без лорда Уорфилда? – спросила она с блуждающей, безмятежной улыбкой, которая объясняла странность ее вопросов.

– Это по-гаэльски значит «моя дорогая», – разрешила Агнес загадку, дипломатично снизив голос до шепота. – Иннес живет в прошлом и забывает о настоящем. Она думает, что вы…

– Леди Уорфилд, – закончила за нее Мара. Лай двух прибежавших собак породы Джек Рассел терьер[12], их взволнованная беготня и сопение Бена, во все глаза следившего за ними, замяли этот неловкий момент.

– Дотти и Скотти, – представил Малколм двух маленьких собачек, его лицо прояснилось, когда Бен ударил хвостом о землю и, казалось, улыбнулся такому оглушительному вниманию молодых терьеров.

Мара тоже улыбнулась, первоначальный испуг исчез как туман под лучами утреннего солнца. Персонал Рэвенскрэйга все-таки был странным, некоторые из них, – безусловно, необычны, но пока никто не будет вспоминать о призраках, все будет прекрасно.

Или – так она думала, пока ее взгляд едва не проскользнул мимо лица Малколма, вдруг тревожно исказившегося.

– Где Пруденсия? – захотел он узнать, высматривая кого-то в этой маленькой группе.

При упоминании этого имени Дотти и Скотти прекратили носиться вокруг Бена, вскинутые уши и нетерпеливое выражение на мордочках показывали, что они хорошо знали Пруденсию и любили ее.

Но из всех их двуногих компаньонов среагировала только Иннес.

Она явно колебалась.

У Мары закололо в затылке.

– Кто такая Пруденсия? – спросила она, совершенно уверенная, что не хочет этого знать.

– Пруденсия Макинтайр, повариха, – наконец заговорила Айласа, в ее голосе слышалось замешательство. – Она где-нибудь внутри, прощупывает обстановку. Она считает, что Рэйвенскрэйг полон призраков, и уверяет, что на днях появился новый. С тех пор она принюхивается ко всему, пытаясь вступить в контакт с этой бедной душой.

– Призраки? – Мара ощутила тяжесть в желудке. – Какие…

– Совсем никакие – если избавиться от крыс, сквозняков и труб с горячей водой, – пророкотал Мердок, вновь присоединяясь к остальным. – Не волнуйтесь, милочка. Я никогда не видел привидений поблизости, хотя в Рэйвенскрэйге с тех пор как был крошечным пареньком.

Он пронзительно глянул на остальных, положил ладонь на локоть Мары и подтолкнул ее к ступеням замка.

– Теперь пойдемте, и не позволяйте этим болтливым глупцам надоедать вам пустыми разговорами, – сказал он, вводя ее в вестибюль.

Это был красивый, облицованный темными панелями коридор, с фамильными портретами и гобеленами на стенах. Воздух слегка пах воском для полировки мебели, холодным камнем и древностью.

– Пруденсия приготовила для вас превосходный tattie-суп, – заговорил домоправитель, ведя ее сквозь полумрак. – Это – картофельный суп, если вы не знаете. Когда вы отобедаете, я покажу вашу комнату. Вашу красивую кровать доставили несколько дней назад, аккуратно собрали наверху и проветрили.

– Спасибо, это звучит восхитительно, – согласилась Мара, желудок заурчал в предвкушении. Она даже не понимала, насколько была голодна.

И еще она устала.

 Слишком утомилась, чтобы думать об увлеченности кухарки сверхъестественным. Или тревожиться от мысли, как впечатлительный разум легко мог бы вообразить одного из ее предков, с пылким взглядом и завернутого в плед, сходящего с портрета, когда часы бьют полночь.

Нет, она не будет думать о подобном абсурде.

Кроме того, еще много чего требовало ее внимания.

Оглянувшись вокруг, она почувствовала, как беспричинно снова странно сжимается грудь. Куда бы она ни посмотрела, ее подавляла массивность Рэйвенскрэйга. Казалось, его сокровища подмигивали ей, будто только и ждали момента ослепить и очаровать ее.

По-настоящему потрясенная, она восхищалась доспехами, стоявшими вдоль стен на некотором расстоянии друг от друга, и разглядывала внушающую страх коллекцию средневековых мечей и небольших круглых щитов, обещая себе попозже изучить их более тщательно.

В дальнем конце коридора уходила в полумрак широкая открытая лестница, однако, вместо того чтобы подняться по этим отшлифованным временем ступеням, домоправитель повернул налево и ввел ее в просторный зал.

 Мара застыла на пороге и … задохнулась.

Не от вида морских просторов, простирающихся за высокими арочными окнами, и не от великолепного разрисованного потолка с балками.

Нет, дыхание у Мары перехватило от вида странной женщины, стоявшей в центре комнаты.

Полная, с кудрявыми волосами женщина средних лет выглядела так, будто помешивала в котелке над костром в цыганском таборе, а не стояла около обеденного стола, накрытого на одну персону, в тихой большой столовой Рэйвенскрэйга.

Она и в самом деле походила на цыганку, и стояла, слегка покачиваясь, с закрытыми глазами, вытянув руки в стороны и шевеля пальцами.

– Я чу-у-у-вствую твое присутствие, – звала она низким, проникновенным голосом. – Я знаю, что ты здесь.

– Миссис Макинтайр! – лицо Мердока стало свекольно-красным. – Вы хотите, чтобы наша новая леди решила, что вы сошли с ума? – ругался он, его картавость усилилась. – Возьмите себя в руки и поздоровайтесь с мисс Макдугалл.

Пруденсия Макинтайр немедленно вынырнула из своего похожего на транс состояния.

– Общение с духами имеет важное значение. Нужно быть мудрым, чтобы понимать это, – осуждающе произнесла она, в глазах вспыхнуло раздражение. – Потерянные души нуждаются в сострадании.

Старик расправил плечи:

– Это вы станете потерянной душой, если не прекратите подобную ерунду.

Не обращая на него внимания, кухарка повернулась к Маре.

– Здесь появился новый, – заявила она. – …мужчина. Он очень сердит, и я думаю, это имеет какое-то отношение к вам.

– Колокола ада и черт возьми! – пригрозил Мердок ей кулаком. – Сейчас же вон отсюда! И не смейте показываться, пока не придете в себя!

– Я только хотела предупредить мисс, – Пруденсия ошпарила его возмущенным взглядом и выплыла из столовой, за спиной покачивались завязки фартука.

– Она – настоящий кошмар Рэйвенскрэйга, – проворчал Мердок, выдвигая стул для Мары. – Вопли призрака ей слышатся в крике каждого кроншнепа. Не обращайте на нее внимания.

Мара так и поступила. Особенно, когда через некоторое время Мердок вернулся проводить ее в комнату. Пообедав супом с овсяными лепешками и чувствуя приятную тяжесть в желудке, она поднялась на ноги, забыв о поварихе и ее разглагольствованиях.

Она уже засыпала на ходу, устав от долгой дороги, а обильная порция супа успокоила нервы. Два глотка прекрасного виски «Талискер», против которых она не смогла устоять, заставили ее желать поскорее отправиться в кровать.

Ее кровать.

Удивительно романтическая средневековая кровать под балдахином, в которую она просто влюбилась в Лондоне. С улыбкой она следовала за домоправителем по винтовой лестнице, а потом через лабиринты сумрачных, пахнущих плесенью коридоров.

Они шли очень долго, пока не остановились перед блестящей дубовой дверью.

– Ночи здесь бывают холодные, – сказал он, открывая ее. – Одна из девушек оставила для вас на кровати бутылку с горячей водой и жлоба.

Мара вздрогнула, уловив только одно слово:

– Жлоба[13]?

– Длинная фланелевая ночная рубашка, – перевел Мердок.

– О, – чувствуя себя немного глупо и испытывая большее, чем хотела признавать, облегчение, Мара вошла в комнату.

В комнате на удивление было очень холодно.

Но холод не пугал, ведь у дальней стены ее дожидалась красиво убранная новая кровать. Обещанная грелка образовала бугор, а тщательно сложенная рубашка, больше похожая на мантию, лежала поверх богато вышитых покрывал.

Мердок вошел следом за ней.

– Мы зовем ее Чертополоховой Комнатой из-за чертополоха, украшающего потолок.

Стрельнув взглядом вверх, Мара снова изумилась.

Действительно, чертополох был везде, однако, сложный узор лепнины, глядевший вниз на нее, не имел ничего общего с аккуратной росписью по трафарету дома на Первой Керн Авеню в Филадельфии.

– Отсюда лучший вид на море, – Мердок показал на несколько окон слева от кровати. – И каждую ночь здесь будет разведен огонь, – добавил он, посмотрев на камин в другом конце комнаты. – В замке в основном используется древесный уголь, но мы подумали, что как американке, вам, наверное, доставит удовольствие запах торфа?

Было слишком холодно, чтобы мыслить ясно, поэтому Мара просто кивнула.

– Да, хороший запах – легкий и приятный, точно такой, как я представляла.

К тому же, от горевшего торфа исходил радостный красноватый свет. Но, к сожалению, она все еще продолжала дрожать. Тепло от огня казалось слишком слабым, чтобы рассеять холод комнаты.

По рукам уже ползли мурашки озноба.

– Хотите, я потушу огонь? – Мердок поднял бровь. – От него здесь становится жарковато.

– Не-е-е-т, мне приятно, – соврала Мара, отклонив его предложение.

В чем она действительно нуждалась, так это чтобы в очаг бросили целую тачку торфа.

Стараясь не стучать зубами, она потерла руки. Если домоправитель сейчас не уйдет, и она не заползет в кровать, то скоро превратится в сосульку.

Безмолвно приказывая ему уйти, она взглянула на постель и обрадовалась, увидев на ночном столике электрический чайник и тарелку с песочным печеньем. Она улыбнулась. Чтобы согреться, горячая чашка чая была бы кстати.

– Если не будет других пожеланий, тогда я вас покину, – сказал Мердок, направляясь, наконец, к двери. – Спите крепко.

 – Уверена, что так и будет, – ответила Мара, надеясь, что не выдала своего облегчения.

Или своей накопившейся усталости.

Немного опасаясь, что заснет, не успев добраться до кровати, она закрыла за ним дверь.

Повернулась и … вскрикнула.

На кровати развалился тот самый горячий Шотландец из Димблеби!

Через плечо у него был переброшен какой-то старый плед. Он откинулся спиной на подушки, скрестив в лодыжках длинные, мускулистые ноги.

И, если это возможно, рассматривал ее с еще более наглой ухмылкой, чем была у него в Лондоне.

Эта ухмылка привела ее в бешенство. Она была достаточно зла, чтобы не замечать невероятную мужскую красоту, однако же, колени, как и в прошлый раз, превратились в воду, не смотря на шок и раздражение.

Она впилась в него взглядом.

– А вы что здесь делаете?

– Охраняю свою кровать, как я уже говорил тебе.

– Кровать – моя, – возразила Мара, ее охватило недоумение. – Я ее купила, так что убирайтесь отсюда. Немедленно!

Но он только скрестил руки за головой и тоже уставился на нее.

– Не думаю, распутница.

– Распутница? – Лицо Мары запылало. – Я не какая-то там штучка, а вы чокнутый. Точно чокнутый!

На его челюсти дернулся мускул, лицо потемнело, но, казалось, он пытался сдержаться.

И при этом, он все еще не сдвинулся с места.

Совсем наоборот, у него был вид человека, чувствующего себя раздражающе удобно.

– Мы положим этому конец! Вы…вы! О-о-о, у меня нет слов! – развернувшись, Мара рывком открыла дверь. – Мердок! – закричала она, сердце билось, как кузнечный молот. – Пожалуйста, вернитесь!

Но старый домоправитель уже исчез.

Длинный коридор был темным и пустым. Ей придется самой иметь дело с этим болваном. Злая настолько, что страх исчез, она развернулась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и обнаружила, что он исчез.

Комната была пуста.

За исключением украшенного драгоценными камнями кинжала, пришпилившего белую фланелевую ночную рубашку к кровати.

Вздрогнув, Мара пересекла комнату и уставилась на оружие, походившее на средневековое. Ей понадобилась вся ее сила, чтобы выдернуть клинок из матраса. Сделав это, она отбросила его так далеко, как могла, и опустилась на кровать, прижимая испорченную рубашку к груди.

Комнату заполнил низкий мужской смех. Этот пробирающий до костей звук заставил ее нырнуть под покрывала.

Следующий раз, распутная девка, прошептал ей в ухо низкий голос шотландца, это будет мой меч, а рубашка будет на тебе.

Глава 4

Мара проснулась от визга волынок. «Парень из Хайленда», – узнала она, смаргивая с ресниц сон. Этой веселой мелодии вторила отнюдь не легкая барабанная дробь, а энергичные звуки, казавшиеся настолько шотландскими, что, право, она не могла не улыбнуться. Или подавить легкую дрожь возбуждения. Сердце быстро стучало, она наклонила голову, прислушиваясь.

Трубы звучали как настоящие.

Нет, они и были настоящими, поправилась она, пульс частил.

И ничего похожего на недорогие компакт-диски отца, звучавшие в увешанном пледами доме на Уан Керн Авеню. Они были куплены в секонд-хэнде «Highland Games», и каждый день басовые и визгливые звуки трубок волынок ревели в тесном домике из красного кирпича Хью Макдугалла, и каждая оглушительная нота сотрясала стены, оскорбляя уши и терроризируя соседей.

Звуки же этих волынок согревали и приветствовали.

Особенно, когда в высокие открытые окна вместе с ними вливался свежий, бодрящий воздух. Воздух Шотландии, чистейший и душистый, достаточно взбодрил ее, так что она, скользнув взглядом по комнате, уловила блеск сверкающего синего моря и полосу безоблачного летнего неба, отчего внутри у нее размякло и потеплело. Утро пахло сосной, новыми делами и морем, и ей не хотелось пропустить этот миг.

Умиротворенная, она сдула с лица прядь волос и вытянулась под одеялами, желая насладиться своим первым утром в качестве «госпожи этого дома». Хозяйки собственного замка в Хайленде. Эта мысль все еще пугала, но она допускала, что сам статус очень ей нравился.

Пока Мара не вспомнила прошлую ночь. И тот шок, когда обнаружила его в своей кровати.

Последние остатки сна тут же рассеялись. Мысли заполнил образ сексуального горца, сердце заколотилось от воспоминания, как ошеломляюще красив он был, а от его наглости и грубости ее обдало раскаленной волной негодования. Она села, прижав подушку к груди, и оглядела комнату. С трех сторон на нее смотрели невинно выглядевшие окна, а у ближайшей стены стоял тяжелый дубовый туалетный столик и гардероб с огромным зеркалом в золоченой раме.

Не желая слишком всматриваться в глубины отполированного зеркала, она позволила взгляду быстро скользнуть по антикварному письменному столу, на котором сейчас красовались старинная фарфоровая чаша и такой же кувшин. Ее внимание остановилось на великолепном камине. От давно остывших углей все еще исходил слабый запах торфа, а каминная доска из белого мрамора мерцала на утреннем солнце.

Она освободила сдерживаемое дыхание.

 Все выглядело безобидным.

Но потом она посмотрела в угол, куда бросила похожий на средневековый кинжал. Как она и подозревала, его там не оказалось. И не было нигде, насколько было видно.

Она моргнула, шею сзади покалывало.

От того места, где покалывало, разливалось приятное тепло. Не смотря на ее раздражение. Мрачно хмурившийся мерзавец был просто великолепен, а эта сильная шотландская картавость – неимоверно соблазнительной.

Мара нахмурилась, яростно прикусив нижнюю губу.

Может, она все придумала?

Греховно красивого горца, развалившегося в ее кровати? Его наглый и сексуальный взгляд?

То, как этот тяжелый взгляд прищуренных глаз скользил по ее телу? Надменный и знающий, оценивающий, интимно охватывающий ее груди, скользящий вниз по ногам, оскорбляющий ее и заставляющий чувствовать себя… голой.

Раздетой и беззащитной.

Как будто ему было известно, как давно она испытывала оргазм. И возможно даже, что тот был ненастоящим. Конец света, неистовое биение сердца и шумное освобождение, как она подозревала, он дарил каждой женщине, которая наслаждалась его возбужденным, твердым, красивым телом.

Да, именно так и было.

Это правильное объяснение его обжигающего, пронзающего душу взгляда.

Он не только желал предъявить права на ее кровать; его нахальное непристойно внимательное разглядывание объявляло, что он мог бы также иметь и ее.

В его кровати, под ним.

Как бы там ни было, он хотел ее.

Мара вздрогнула и прижала кончик холодного пальца к брови, сильно нажав. Нет, он не мог быть настоящим. Не могло быть так, что в один момент он есть, а в следующий – исчез. Правда в том, что за последнее время у нее произошло много всего. В конце концов, не каждый день девочка из Филадельфии наследует замок.

Особенно, девочка из неблагополучного района Филадельфии.

Хмурясь, она дернула за нитку на покрывалах. Потом, готовая списать этот тревожный эпизод на изнеможение или сверхактивное воображение, она раздраженно выдохнула и откинулась на подушки.

К несчастью, взгляд Мары упал на ночную рубашку.

Эта ночнушка.

По спине заскользила тонкая струйка страха. Если она вообразила тот инцидент, значит, в рубашке нет разреза. Внимательное обследование ткани могло доказать, что горячий Шотландец из магазина Димблеби или был в ее спальне, или не был.

Медленно, как будто белое ночное одеяние могло превратиться в змею и укусить, она через покрывало потянулась за рубашкой, пока еще не растеряла всю храбрость.

Потом положила ее на колени для основательного осмотра.

Пальцам не нужно было долго искать.

Рубашка была испорчена четырьмя двухдюймовыми разрезами. Две прорези на уровне груди, один спереди и один сзади, и две на уровне бедер, тоже спереди и сзади.

И эти разрывы совпадали друг с другом так, как будто кинжал проткнул свернутую ткань.

Мара ударилась в панику. Она уставилась на ночнушку, красоту утра как ветром сдуло. Даже волынщик закончил свою веселую мелодию, живые вопли волынки растворились в небытие. Мару бросало то в жар, то в холод.

Она с трудом сглотнула, сердце глухо билось. Удивления не должно было быть. Она знала, что кинжала там нет. Как и о том, что разрывы в рубашке есть. И так же знала, что не будет весь день прятаться под одеялами, будь она проклята. Она не съежится под ними.

Должно же быть логическое объяснение.

Но без утренней чашечки кофе ей в голову приходили только два возможных пути.

Сначала она поищет в комнате. Если найдет кинжал, то вынуждена будет признать, что этот здоровяк был здесь.

В противном случае, что ей больше нравилось, ночнушка уже была порвана прежде, чем ее положили на кровать. В этом случае, она попросит горничных проверять состояние ночной рубашки.

Приняв решение, она еще раз посмотрела в угол и сползла с постели. Мара направилась прямо к дубовому гардеробу и, открыв дверцы, широко распахнула глаза. Кто-то разобрал ее вещи. Все было старательно разложено или развешано на мягких вешалках.

С полок приятно пахло вереском, и при ближайшем рассмотрении она увидела засунутые между одеждой маленькие саше, которые, как и вешалки, были изготовлены в цветах Макдугаллов.

Она глядела на хорошо знакомый рисунок шотландки, и ее наполняло никогда до этого не испытываемое чувство фамильной гордости. Рэйвенскрэйг стал ее новым домом. Она принадлежала этому месту и не собиралась позволять какому-то мрачному мужлану, пусть и неотразимому, из захолустной лондонской антикварной лавки разрушить это.

Будь то шесть футов и четыре дюйма привлекательного мужественного Горца или нет.

Будь то трогающий душу взгляд и мягкая, как масло, картавость или нет.

Слава богу, мысли о Шотландце в дурном настроении напомнили ей о ее миссии.

Она должна найти кинжал.

Пульс стучал в бешеном ритме, пока она рылась в шкафу, потом схватила первое, что попало в руки, и натянула одежду на себя – черные стрейтчевые брюки и черный топ с отделкой из белой ткани вокруг шеи. Она не стала надевать хлопковую влагонепроницаемую куртку, просто сунула ступни в мокасины и забрала волосы во французский узел, закрепив прическу широкими черепаховыми заколками.

Даже не думая о косметике, Мара начала обыск комнаты, не оставляя без внимания ни единого дюйма. Она даже приподняла углы турецкого ковра с причудливым узором. Но загадочный кинжал не хотел находиться.

– Он должен быть здесь, – клялась она, упав на колени и заглядывая под кровать. К прискорбию, ее приветствовали только отлично отполированные половицы.

Там не затерялось ни одной крошки пыли.

И хуже всего, кто-то постучал в дверь и открыл ее прежде, чем она среагировала этот легкий стук. Сморщившись от неудобной ситуации, в которую попала, она быстро выбралась из-под кровати и поднялась на ноги.

– Доброе утро, – улыбнулась она розовощекой горничной, застывшей на пороге с тяжелым серебряным подносом в руках.

– И вам прекрасного утра, мисс. Повариха подумала, вы пожелаете завтракать у себя в комнате, – девушка шагнула вперед и поставила поднос на столик у окон. Потом она заколебалась в нерешительности, покраснев еще больше. – Я могу убрать его и вернуться позже, если вы заняты.

– Нет, все в порядке. Я просто искала сережку. Она закатилась под кровать, – на ходу придумала Мара, у нее потекли слюнки от запаха бекона и золотисто-коричневых копченых колбасок.

– Я поищу их позже, – добавила она, глядя на еду.

– Это – настоящий шотландский завтрак, – с гордостью в голосе произнесла девушка. – Хрустящий бекон, сосиски, кровяная колбаса, телячий рубец, грибы, помидоры и фасоль, – она прервалась, отодвигая стул для Мары. – Там также разные тосты и большой чайник с чаем.

Мара улыбнулась девушке с благодарностью, как она надеялась. И не стала просить кофе. Чтобы ясно мыслить, ей требовалось что-то покрепче черного кофе «American Java», но райские ароматы, исходившие от завтрака, служили более чем достаточной компенсацией чая.

И тем не менее, она не сможет проглотить ни кусочка, пока не получит некоторые ответы. Так что она отбросила голодные позывы в сторону и тихонечко вздохнула.

– Кто только что играл на волынке? – она наклонила голову, надеясь, что этот безобидный вопрос поможет ей узнать то, что ей действительно хотелось знать. – Это была «Парень из Хайленда», я узнала мелодию.

Девушка мигнула.

– Волынка? «Парень из Хайленда»? – она глядела на Мару, брови сошлись на переносице. – Простите, мисс, но вы, наверное, ошиблись. Здесь никто не играет на волынке.

Мара почувствовала, как от покалываний сзади на шее пошел холод.

– Никто? Но я слышала…

– Ох, Мердок умеет играть. С тех пор, как был маленьким. Но он не играл годами. Он говорит, что его легкие слишком стары и устали. – Девушка посмотрела на поднос с завтраком. – Если вы не голодны, я могла бы…

– Нет, оставь, пожалуйста. Я голодна, а это пахнет очень здорово, – Мара болтала, не совсем понимая, что говорит. – Спасибо, что принесла завтрак, Агнес… или ты Айласа?

– Я – Айласа, – девушка слегка присела в реверансе. – Агнес этим утром убирается в библиотеке.

– Подожди, пожалуйста, – Мара подняла руку, когда девушка повернулась, чтобы уйти. – Я хочу спросить тебя еще кое о чем.

– Да, мисс?

Мара взяла с кровати ночную рубашку и протянула ей.

– Ты не знаешь, были ли эти дырки вчера?

Глаза девушки расширились.

– О-о-о-х, нет. Я лично принесла ее сюда. Я заметила бы.

Сердце Мары резко упало.

– А как насчет украшенного драгоценными камнями кинжала?

– Простите, мисс, но я не понимаю, о чем вы говорите.

– Украшенный драгоценными камнями кинжал… выглядит, как средневековый. Ты когда-нибудь видела что-то похожее в этой комнате?

– Боже мой, нет. – Айласа отрицательно качала головой. – В зале могут быть несколько шотландских кинжалов, вместе с другим выставленным средневековым оружием, но ни один из них не украшен камнями. И даже если бы такие и были, то не находились бы в этой комнате.

– Ты уверена? – Мара чувствовала, как учащается пульс и начинает гореть лицо. – Возможно, кто-то случайно принес его сюда? Ты никогда не видела такого прежде?

– Это невозможно. Я убираюсь в холле каждый день. Если бы там был кинжал с драгоценными камнями, то я бы знала. – Девушка понизила голос, бросив взгляд через плечо. – Мердок содрал бы с нас кожу, если мы переместили бы одну из этих старинных реликвий. Он даже следит, когда мы их чистим.

– Понимаю, – смущенно сказала Мара.

И она действительно понимала.

Горячий Шотландец все-таки был в ее спальне. И этот мужлан умышленно пытался напугать ее.

– Еще кое-что, – добавила она, заставляя голос звучать ровно. – Имеется ли

в комнату другая дорога, кроме этой двери?

Айласа улыбнулась.

– О да, через окно. Одно из них – дверь, открывающаяся на зубчатые стены замка. Мердок не показал вам? – Она снова стрельнула взглядом в том же направлении. – Оттуда даже есть дорога прямо на утес. Ступени вырезаны в скале. Они ведут к морскому донжону.

Мара сглотнула.

– Морской донжон?

Она вздрогнула и потерла руки. Боже, морской донжон – это звучало, как в шотландском средневековом любовном романе.

Но Айлса слегка кивнула.

– Ох, ну в общем, на самом деле, это морская пещера, которая обычно служила камерой пыток. – Она сделала паузу, голос звучал, как у заговорщика. – Я никогда не спускалась туда, но старики рассказывают, что трещина в полу пещеры открывается в глубокое помещение. Возможно, оно было темницей. Понимаете, когда наступает прилив, любой может там утонуть.

– Как ужасно.

– Это только легенда. – Айласа пожала плечами. – Кроме того, даже если эти истории правдивы, темница не использовалась веками. Я сомневаюсь, что за последние годы кто-то вообще спускался вниз по утесу. Ступеньки слишком скользкие и крутые, чтобы быть безопасными. Никто не отважится воспользоваться ими.

Ха! Мара почти фыркнула.

Она точно знала, кто пользовался этими ступенями, и даже не сомневалась.

Прежде чем сесть и поесть, она дождалась, пока уйдет Айласа. Хотя обильный завтрак слегка остыл, она намеривалась очистить тарелку полностью. Утренние планы изменились, поэтому ей потребуются дополнительные силы.

Вместо того, чтобы исследовать внутреннюю часть Рэйвенскрэйг Кастл, как предполагала, она познакомится с его донжоном.

Она сделала глубокий выдох. Что-то подсказывало ей, что там она найдет своего незваного ночного гостя. И когда это произойдет, она покажет ему, что в его игру могут играть двое. Уже чувствуя себя значительно лучше, она налила чашку тепловатого чая.

На сей раз, именно здоровяк будет тем, кого застанут врасплох.

И она желала насладиться его неудачей.

Упершись руками в зубчатую стену башни Рэйвенскрэйга, Алекс наклонился вперед и следил за утомительным спуском девчонки Макдугалл по острым выступам утеса. Она тщательно выбирала дорогу, и, казалось, знала, что один неверный шаг – и она покатится вниз по гладким сырым ступеням, устремляясь вниз со смертельной точностью прямо на острые, как бритва, скалы – в водяную могилу, где ее смогут оплакать только морские птицы и призрачный туман.

Естественно, он не стал бы горевать.

И по понятным причинам. Так что, прищурившись, он глядел на нее, не чувствуя ни капли жалости.

На самом деле, он почти насмешливо гикнул.

Только Макдугалл может быть настолько безрассудным, чтобы спускаться по предательским ступеням, надев подобную нелепую обувь.

Если эти непрочные черные штучки вообще можно назвать обувью.

– Дьявол ее забери, – кипятился он, хмурясь ей в спину.

Даже у ее собаки ума больше.

Несчастное животное, Бен, как узнал Алекс, отказывался следовать за ней через щель в стене парапета. Но пес не ушел с дорожки на стене. Вместо этого, он расположился перед одной из амбразур и пристально наблюдал за ведьмой.

Пес просто не сводил с нее глаз.

Но что еще хуже, несколько раз взгляд его подслеповатых глаз останавливался на нем. Один раз он даже махнул своим пушистым хвостом – пока Алекс не посмотрел на него в ответ.

Вот и сейчас он уставился на Алекса, но тот не обращал на собаку внимания, а, стиснув зубы, наблюдал за хозяйкой этой скотины. Когда-то, в другой жизни, он любил собак. У него даже была одна, особенная. Рори следовал за ним в каждое сражение и отдал свою жизнь, защищая жизнь Алекса.

Но теперь он избегал собак.

Было слишком больно, когда их короткие жизни заканчивались, а он жил дальше.

Нелегко было осознавать, что многие собаки теперь боятся его. И то, что именно пес Макдугаллов оказался одним из нескольких за многие столетия, кто выказал к нему свой интерес, раздражало до крайности.

Не смотря на то, что в этом старом животном было что-то от Рори, отчего у Алекса щемило сердце, а это ему совсем ни к чему.

– Оставайся там, – предупредил он Бена, когда тот направился к нему. – Я не хочу знаться с тобой.

И с твоей хозяйкой, этим чертовым отродьем.

Последнего он не произнес, потому что доверчивые карие глаза собаки лишили его возможности плохо говорить об этой девке в пределах слышимости животного.

– Будь проклят Колин Макдугалл и все дни в этом месте, – прорычал он, поражаясь, почему таким негодяям всегда так дьявольски везет.

И из всех Макдугаллов, с которыми он сталкивался, она была худшей. Огненноволосая девчонка имела лицо ангела, рот торговки рыбой и тело сирены.

А ее душа была чернее, чем задница ведьмы.

Но еще больше раздражало, что эта девчонка с изящным телом чувствовала, что он смотрит на нее. Сейчас, в этот самый момент. Почему еще она так неприлично дергает бедрами, если не задумала лишить его присутствия духа?

Или заставить быстро стать таким же твердым, как гранит, от страстного желания обладать ею? Глубоко утонуть в ней, погружаясь в сочный женский жар и выходя обратно, пока не будет удовлетворена ее страсть и каждое ее самое неприличное желание.

Не говоря о его собственном.

– Будь проклят влажный жар женщины и соблазн ее тугого, бархатного… очарования. – Алекс прошипел эти слова, прижимаясь руками к холодному, шероховатому камню зубца. – Я-не-хочу-эту-волчицу-Макдугаллов.

– Ты так утверждаешь, – пропел позади него знакомый голос. – Но, может, ты забыл самые простые принципы благородного человека? Или тебя не беспокоит, если девушка потеряет опору и полетит прямиком к смерти?

Алекс резко развернулся. Хардвик де Стадли стоял не далее, чем в двух шагах, с фальшивым страданием на своем красивом лице.

– Девушка? – Алекс почти подавился. – Клянусь, что эта шлюха не знает значения этого слова.

– А ты откуда знаешь? – Хардвик прищелкнул языком. – Некоторые сказали бы, что ты осуждаешь ее слишком энергично, мой друг.

– Кх-м-м, – прочистил Алекс горло и прищурился. Он не станет унижать себя комментариями на это смехотворное замечание.

Он удовлетворился презрительным хмыканием.

Потом перекинулся на проблему друга. Из-за ночных авантюр у Хардвика совсем размягчились мозги, и это было по-настоящему грустно.

Алекс обладал более прочным характером.

И сдержанностью.

На него не повлияют вихляния и покачивания круглой, красивой попки. Или дразнящие подпрыгивания пышных грудей. Полных, с жесткими сосками Макдугалловых сисек, наполненных, как он был уверен, ядом – если он будет достаточно глупым, чтобы пососать их!

А вот Хардвик, казалось, был готов испробовать ее соски и даже больше.

– Ах-х-х, искупаться бы в этих локонах, – объявил этот гад со вздохом удовольствия. – Погрузиться в…

– Ты хуже, чем олень во время гона. – В Алексе вспыхнула горячая искра гнева. – Нет, целых двадцать озабоченных оленей, – добавил он, проследив за взглядом друга.

И немедленно пожалел о своей глупости.

Эта распутница стояла к ним в профиль, на середине каменной лестницы. Она расколола волосы, позволив им упасть вокруг плеч блестящими медными волнами. Что еще более возмутительно, она запустила руки в сверкающие локоны, позволив шелковым прядям струиться сквозь пальцы, как чистое золото.

Потом, словно зная о своих зрителях, она снова закрепила волосы с медлительностью, безусловно нацеленной на совращение. И свою работу она сделала хорошо. Каждое осторожное движение ее пальцев заставляло ехать вверх ее тесный, как ножны, топ, оголяя упругую, кремовую кожу. Святые угодники, даже ямочка ее пупка выглядела бесстыдной и распутной!

Алекс застонал.

И выдохнул богохульство.

Ее остальная одежда мало что оставляла для воображения. Черный тонкий материал топа неприлично облегал груди, ясно демонстрируя их спелость, а прилипшие к телу брюки привлекали внимание к чувственному изгибу бедер и округлой, хорошей формы попке.

Самой сладкой, какую он когда-либо видел.

Он тот час же вспомнил, как бросал взгляды на рыжие завитки между ее бедер, как ее ступня двинулась вверх по ноге, давая ему лучший обзор. Сердце Алекса медленно забилось, во рту пересохло, и все тело натянулось.

Он отказывался признавать свое состояние.

Он предпочел бы умереть второй раз, чем позволить этой шлюхе Макдугалл пробудить в нем страсть.

К счастью, заливистый смех охладил его желание.

– Ха, Дуглас, да ты – развратник! – Хардвик с силой хлопнул его по плечу. – Твоя нужда написана на тебе. Возможно, теперь ты ответишь на мой вопрос?

Игнорируя его, Алекс смотрел на край парапета, глядя, как девушка достигла основания ступеней. Он дождался, когда она исчезнет за изгибом утеса, и развернулся к другу.

Сложив на груди руки, он принял самый свирепый вид. Ему было понятно, какой вопрос имел в виду Хардвик, и он не собирался отвечать на него.

Даже себе.

– Не думай, что твое молчание одурачит меня, – развлекался Хардвик. – Мы с тобой делили слишком много женщин. И ты никогда не лишал меня удовольствия посмотреть на обнаженную грудь хорошенькой шлюхи.

Алекс напрягся:

– И что?

На лице Хардвика отразилось веселье.

– На самом деле, вместе мы наслаждались гораздо большим, чем голые груди.

Губы Алекса сжались в упрямую, жесткую линию.

Его друг взвыл от смеха.

– Ты превратился в шута, – вспыхнул Алекс. – И трещишь языком больше, чем старуха.

Не обращая внимания на неровности, Хардвик присел на зубец стены.

– Не бойся, что я сорву твой сладкий цветок, если ты признаешься, что хочешь ее, – сказал он, изучая свои кулаки. – Я обнаружил, что в настоящее время мне нравятся черноволосые шлюхи. Однако, покувыркаться с…

– Ты кувыркнешься со своего насеста на этой стене, если не прекратишь дурацкий лепет.

– Лепет? – Хардвик встал, отряхнул обтягивающие лосины. – Раз у тебя дурное настроение, я ухожу.

Алекс кивнул, уставившись на горизонт.

– Хорошо, что ты следишь за морем, мой друг. – Хардвик хлопнул ладонью по плечу Алекса, все его веселье ушло. – Не позволяй девчонке оставаться на берегу слишком долго. Приливы здесь вероломны. Особенно, если она будет застигнута врасплох.

Алекс почувствовал, что краснеет, шее над воротничком стало тесно.

– Моя задача стала бы проще, если волны унесут ее.

– И какая же это задача? – в словах Хардвика слышалось веселье. – Удержать ее подальше от твоей драгоценной кровати … или заполучить ее туда?

Алексу потребовалась лишь доля секунды, чтобы придумать уничтожающий ответ, но его друг уже исчез. Там, где за мгновение до этого, крепкая хватка Хардвика согревала его плечо, теперь ощущалась лишь холодная ласка свежего морского ветра.

Но насмешки Хардвика эхом отзывались в мыслях, когда он впился взглядом в зазубренные скалы далеко внизу, наблюдая за длинными, пенистыми волнами, разбивающимися о них. Он вздрогнул, вцепившись рукой в спутанные ветром волосы.

Ему показалось, что устланная водорослями полоса камней вдоль утеса стала уже, чем за мгновение до этого. Было ли это из-за его разыгравшегося воображения или из-за предостережений Хардвика?

И почему эта искусительница Макдугалл не возвращалась? Разве она не понимала, как опасно там, когда начинается прилив? Вообще, куда она пошла? Даже ее пес поскуливал теперь, вышагивая в тревоге по зубчатым стенам. Хуже того, животное продолжало поглядывать в его сторону, пронзая взволнованным видом и умоляющим взглядом.

Делая вид, что не смотрит на собаку, Алекс поправил плед, растрепанный яростным ветром, и оглядел крошечную полосу береговой линии, но девушки не увидел.

Она растворилась, словно Хардвик.

Алекс ругнулся и глубоко вздохнул.

Какое ему дело, если она исчезнет?

Ей воздалось бы по заслугам и это решило бы все его проблемы, если ее действительно унесет море. И она встретит ту водяную могилу, которую он нарисовал для нее в своем воображении.

Так почему же эта перспектива не радовала его? И почему все возрастающий рев волн заставил его захотеть кинуться вниз по крутым каменным ступеням, чтобы спасти ее?

Почему он тревожится?

Потому что был самым большим дураком во всем Хайленде, ответил он себе, уже мчась вниз по ступеням, перепрыгивая сразу через две.

Мара сделала несколько шагов внутрь морской пещеры и остановилась, решив, что никогда не видела таких влажных, черных камней. Или слизи. Зеленая слизь зловеще мерцала в мелких лужицах воды, больше всего ею были покрыты стены пещеры. Она тихо присвистнула и огляделась, ее глаза расширились. Пещера была самым жутким местом, которое она когда-либо видела.

Сырая и холодная, она уходила глубоко в скалу – лишенный света мрачный мир, наполненный запахами моря. Зловонными запахами, поскольку в отличии от свежего острого аромата, который обычно ассоциировался у нее с океаном, в морской темнице Рэйвенскрэйга разило гниющими морскими водорослями и дохлой рыбой.

Наморщив нос, она вздрогнула, надеясь, что это действительно дохлая рыба испускала такое зловоние. Тем не менее, со стен, отливающих зеленью, свисало множество ужасных ржавых цепей и скоб.

Слава богу, на отвратительных средневековых пыточных приспособлениях росли бесчисленные моллюски, и каждое крошечное ракообразное существо служило заверением, что столетия прошли с тех пор, когда ее предки использовали эту пещеру для своих истинных целей.

И при этом не похоже, что за прошедшие годы здесь кто-то бывал.

Она нахмурилась и слегка толкнула цепь, наполовину похороненную во влажном песке.

Мара была уверена, что именно эту комнату ужасов использовал горячий шотландец как потайное место. Она снова вздрогнула и потерла руки от холода. Он был тем, кого она не возражала бы увидеть висящим на железных скобах в стене, а еще лучше, чахнущим в яме донжона.

Средневековая потайная подземная темница.

По спине пробежала небольшая волна возбуждения. Ей было кое-что известно о потайных темницах. Иногда из-за формы, которую они имели, их называли бутылками, и оттуда нельзя было сбежать.

У Мары перехватило дыхание, а руки покрылись гусиной кожей. Она догадывалась, что находилась близко к одному из них. Без света и огораживающих канатов, которые применялись для обозначения таких мест в переполненных туристами замках.

Это был ее замок. И донжон ее клана.

Может быть, даже один из людей великого Роберта Брюса погиб там, внизу. Подобная возможность существовала. Любой, кто изучал историю Шотландии, знал, что Макдугаллы были одними из злейших врагов Брюса.

Мара глубоко вздохнула.

– Один из людей Брюса, – прошептала девушка, воображение заработало в полную силу, эта мысль возбуждала.

Побуждала ее к действиям.

Сердце грохотало, когда она осторожно подошла поближе. Зловещая щель, тянулась по полу пещеры, неодолимо маня к себе. Она заглянула через край, но увидела только черноту. Зажмурившись, она пожалела, что не захватила фонарь. Однако, сразу отбросила эту идею. Лучше не видеть то, что скрывает темнота.

О чем она по-настоящему жалела, так это о том, что не надела другие ботинки.

Начался прилив. Вокруг лодыжек уже кружилась ледяная морская вода, а ветер швырял в лицо жалящие брызги пены, каждым новым порывом обжигая глаза.

– Проклятье, – пробормотала она, быстро моргая.

Она отступила назад от подземной темницы, раздраженная хлюпающими звуками своих шагов по морскому песку.

У нее не было сомнений в том, что ее ботинки погибли, но она не собиралась снимать их. Снова нахмурившись, Мара отбросила с лица слипшуюся сырую массу волос. Каким-то образом она потеряла заколки. И не намеривалась увеличивать свои страдания, шлепая босиком по кучам вонючих морских водорослей, и кто еще знает, что там.

Хотя ее сырые мокасины не сильно защищали. Не успела она посмотреть на них, как сзади под колени ударила холодная волна. Ступни заскользили на чем-то, и ноги разъехались.

– О-о-х! – закричала она, молотя руками по воздуху, когда мир наклонился, а затем шлепнулась на попку в какую-то липкую массу.

От всплеска лицо окатило морской водой, а через секунду в спину врезалась еще более мощная волна, толкая ее вперед, прямо к трещине в полу пещеры.

Зияющая дыра вдруг стала выглядеть намного шире, чем казалась до этого.

– О, не-е-т! – Она боролась против стремительного потока, царапая песок и хватаясь за скользкие стебли водорослей. – Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста!

Но никто не пришел.

Только равнодушный прилив, грохочущие волны, каждая из которых подталкивала ее ближе к морскому донжону.

– О, не-е-е-т, – снова завопила она, ощутив, как песок под ней сместился, отказывая ей в поддержке.

Сердце Мары остановилось, от ужаса она не могла дышать. Яма донжона маячила прямо перед ней!

Она закрыла глаза, не в силах смотреть, как мир исчезнет, но когда она уже почти скользнула за край, кто-то схватил ее, поднимая в воздух. От грубой хватки ее спасителя воротник врезался в горло, сдавливая его, в то время как голова закружилась от облегчения, а перед глазами завертелись звезды.

Она с трудом дышала, сражаясь за каждый глоток воздуха, и ее избавитель ослабил хватку. На один ужасный момент она зависла над морской западней, ее черный зев смотрел на нее снизу, пока мужчина не швырнул ее поперек своего широкого мускулистого плеча.

Бессвязно бормоча, она висела вверх тормашками, ее легкие горели, а груди ударялись о завернутую в плед спину мужчины, когда он зашагал из пещеры. По крайней мере, она надеялась, что он делает именно это. Ее глаза жгло слишком сильно, чтобы знать наверняка.

Кровь прилила к голове, вызывая головокружение.

Она прерывисто вздохнула.

– Сп-пасибо. Большое. Но теперь вы можете меня поставить.

Проигнорировав ее, мужчина только заворчал. Потом резко усилил захват. Она пыталась вырваться на свободу, но его хватка была железной. Он даже обхватил ладонью ее ягодицы, почти расплющив о свое плечо определенную часть ее тела.

Ее лицо запылало. Для такого рода возбуждения было не время и не место.

– Эй, следите за руками, мистер! – запротестовала она, пытаясь вывернуться. – Лучше поставьте меня.

Как будто она говорила со стеной. Вместо того, чтобы освободить, он просто слегка передвинул ее и продолжил путь из пещеры и дальше вдоль основания скалы. Каждый стремительный шаг заставлял его пальцы более тесно прижиматься к интимным частям ее тела.

Фактически, его рука уже находилась между ее ног!

Умышленно или нет, но его пальцы скользили по ней. Интимное прикосновение начинало беспокоить ее. Особенно, когда один из пальцев коснулся чрезвычайно чувствительного местечка. Мара дернулась, резкие приливы возбуждения пронзили ее самую нежную плоть.

– Опусти-меня-вниз, – зашипела она, стараясь не реагировать на ощущения, вызванные поглаживанием пальцев. – Немедленно.

Но когда он продолжил идти – и потирать ее – она поняла, что должна сделать.

Она не просто так выросла на захудалых улицах Филадельфии.

– Простите – я знаю, что вы спасли мне жизнь, – сказала она, подразумевая именно это.

Но достаточно – значит, достаточно.

Она как можно шире раскрыла рот и вцепилась зубами в спину мужлана.

– О-о-о-о-х! – он замер, а она, вывернувшись, как следует пнула его в голень.

Отступив назад и подняв сжатые в кулаки руки, она приготовилась к нападению. Не сказать, что она ожидала от него этого. Не сейчас, когда ублюдок прыгал на одной ноге, поджав другую.

Чувствуя себя, как провинившийся ребенок, она искоса наблюдала за ним, пытаясь прочистить глаза, чтобы лучше видеть. Болели они или нет, но она все же разглядела плед, в который с небрежным изяществом он был завернут, и украшенный драгоценными камнями кинжал, заткнутый за широкий кожаный ремень.

Это был он!

Тот самый горячий шотландец!

И выглядел так, будто вышел из одной из любимых книг отца о кланах Хайленда.

– Вы! – Она глядела на него во все глаза. – Как вы смеете преследовать меня!

Он вернул ей злой взгляд.

– Увы, это мое безумием, из-за него я решил, что ты в опасности, – прохрипел он, все еще сжимая голень.

– Ваше безумие? – Мара уперлась руками в бедра. – У вас действительно удивительный способ выражаться. В этом я вам уступаю. Но кто вы?

– Сэр Александр Дуглас, – произнес он с запинкой. – Рыцарь Шотландского королевства.

Мара мигнула. Все было хуже, чем она предполагала. Не потому, что он утверждал, что был рыцарем. Каждый знал, что в рыцари посвящали и теперь.

Особенно, известных певцов и кинозвезд.

Нет, это из-за манеры, с которой он заявил о себе. Это вызвало у нее нервную дрожь. Да еще эта его старомодная одежда горцев.

Все выглядело так, будто он действительно являлся настоящим рыцарем.

Реальным средневековым рыцарем со сверкающими доспехами, большим мечом и конюшней боевых коней.

Мара сглотнула.

– Вы – безумец.

– Да, я такой, – прошипел он, отпуская ногу. – Что, по большому счету, может быть опасно и для тебя.

– Не подходите ближе, – предупредила она, когда он захромал вперед. Его плед колыхался на ветру. – Оставьте меня в покое, и никто не узнает, что я вас видела. – Она медленно начала отступать к утесу. – Только уйдите.

– Ради всех святых! – он последовал за ней, насупив брови. – Ты думаешь, что я желаю находиться здесь?

– Просто я знаю, кто вы есть – и это мне не нравится! – ответила она, ее пульс был бешеным.

Она вспомнила уловку, которую узнала на игровых площадках Филадельфии, и, зачерпнув горсть песка, бросила ему в лицо.

– Адское пекло! – проревел он, растирая кулаками глаза. – Вероломная сука! Проклятое отродье Макдугаллов!

Мара не стала дожидаться, чтобы услышать больше. Развернувшись, она помчалась с такой скоростью, на какую были способны обутые в сырые мокасины ноги. Никогда в жизни она не стала бы болтаться вокруг, ожидая, когда он придет в себя.

Однако, добравшись до ступенек на стене, она обернулась и глянула через край парапета.

Заклятого врага нигде не было.

Он снова исчез, вероятно, вернувшись в морскую пещеру. Не имеет значения. Теперь ей известно, как он проник в комнату. Если он снова попытается сделать подобную глупость, то будет удивлен.

Она на засов закрыла дверь, ведущую на замковую стену.

Если бы только ей удалось изгнать его образ из мыслей. Ту дрожь, что он вызывал одним своим взглядом, или трение пальца, двигающегося по кругу.

Безумный или нет, у нее перехватывало от него дыхание.

И он был единственным мужчиной, который … зажег ее.

Плохо, что он не из мрамора. Представьте себе мужчину, который думает, что он – рыцарь.

Вроде Ланселота или короля Артура.

Мара выдохнула. Она никогда не слышала ничего более смехотворного.

Или восхитительного… как это заявление.

Глава 5

Пока ведьма с огненными волосами карабкалась на вершину утеса, Алекс снова переместился на песчаный, усыпанный камнями, берег. Морские птицы над головой кричали так, будто смеялись над ним. Он потер подбородок тыльной стороной ладони.

– Это все из-за благородства, – пробормотал он, наблюдая за кружащимися птицами.

Ему хватало ума, чтобы не смотреть куда не надо.

Особенно на тропинку бегущую по склону утеса и выходящую на обнесенную парапетом дорожку.

Если бы он взглянул туда, то снова увидел бы ее. Она торопливо поднималась по опасным каменным ступеням, ее груди подпрыгивали, а красивые бедра покачивались. Святые небеса, он до сих пор мысленно представлял водопад ее медных волос. Каждый локон ярко блестел в лучах утреннего солнца, просто умоляя, чтобы к этому шелковому каскаду прикоснулась мужская рука.

– Черт возьми, и проклятье! – Он прогнал образ, уставившись на видневшуюся вдали неровную гряду Внутренних Гебрид, на огромные горы с округлыми вершинами Малла[14], плотной стеной синеющие на горизонте.

Онаобвинила его в безумии.

Точно, он такой и есть.

Но совсем не в том смысле, как она думала.

Он глубоко дышал, наполняя легкие бодрящим морским воздухом.

– Можете разорвать меня на части, если она не приворожила меня, – проворчал он, щурясь в косых лучах солнечного света. Запустив пальцы в волосы, он раздраженно сжал челюсти. Правда была в том, что ему точно было известно, что именно его беспокоило. У него слишком давно не было женщины.

Много веков – это чересчур длинный срок.

Он не собирался позволять спелым женским формам и развевающимся длинным локонам провоцировать его на глупости.

Укус на спине болел, голень пульсировала, а глаза жгло, как огнем. И именно эти вещи имели значение. А вовсе не то, что его член напрягся и удлинился, когда он нес ее из пещеры, а к его спине прижимались ее полные груди.

Он все еще не мог поверить, что она на него напала.

Но его ноющее тело утверждало обратное.

Эта мегера нанесла ему повреждений больше, чем отважился бы самый наихрабрейший рыцарь.

Изумляясь ее нахальству, он продолжал смотреть на усеянное островами море, на вздымающиеся искрящиеся волны. В другое время его сердце подскочило бы от подобной красоты. Когда-то он даже был известен, как сочинитель стихов о лучезарном сиянии и великолепии Западного моря Шотландии.

Но сегодня утром ему не удавалось думать ни о чем, кроме нее.

Эта девка мучила его, не смотря на ту скорость, с которой он перечислял ее недостатки. Как ему могло прийти в голову, что такая дьяволица нуждается в спасении?

И это было еще не самое худшее.

Она высмеяла его.

Он видел недоверие на ее лице, когда назвал себя, открыв свое звание рыцаря. Хмурясь еще больше, Алекс выкопал из песка щепку и швырнул ее в прибой. Одно только имя Дуглас должно было произвести впечатление на нее. Едва ли не большее, чем дворянское происхождение людей, когда-либо ступавших по этому вереску.

По крайней мере, в его время.

Тем не менее, она смотрела на него в таком изумлении, будто он заявил, что с неба сейчас свалится луна.

Он сердито выдохнул и заткнул пальцы за ремень. Правда заключалась в том, что в своей слишком долгой жизни он никогда не лгал.

Даже Макдугаллу.

Дугласы обладали слишком большой честью, чтобы лгать. И при этом они никогда не воевали с женщинами. Безусловно, ему было известно о рыцарях, которые время от времени силой получали удовольствие с несогласной на это деревенской девчонкой, а также о тех, кто поднимал руку на собственную жену.

Но не он.

При одной только мысли об этом его кишки скрутило, а кровь в жилах застыла. Подобное злодеяние просто никогда не приходило ему на ум. Ни разу за все годы своего проклятья, в течение которых он стерег свою кровать.

Достаточно было просто напугать Макдугаллов.

До сих пор.

Нравится ему или нет, но эта Макдугалл требовала более действенных методов убеждения.

Конечно, он не собирался осуществить свою угрозу, насадив ее на свой меч, как на вертел.

Но это еще не значит, что он не может обдумать варианты. Размышление о других похожих удовольствиях удержало его от мыслей о потребностях разбуженных этой презренной женщиной.

У него, конечно, был один метод, который он все еще не пытался применить к ней.

Эта блестящая идея подняла ему настроение.

Чувствуя себя уже лучше, он вытянул руки над головой и, сцепив пальцы вместе, выгнул их. Скоро он отправится к ней. Ради чувства собственного достоинства, он снова повторит, кто он такой и причины, по которым он здесь находится.

И если она не будет так любезна, чтобы поверить и уступить ему его кровать, то он просто скажет ей, что больше не принадлежит этому миру.

Изложит на хорошем королевском английском, что он – призрак.

Улыбка впервые за этот день приподняла уголки его губ. Он представил, как ее янтарные глаза широко раскрываются в ужасе, когда до нее доходит, что она стоит лицом к лицу с духом. От этой картины он даже возбудился.

Поэтому, раскачиваясь на пятках, он закрыл глаза, вспоминая последнюю из женщин Макдугалл, которую выгнал из своей кровати. Сморщенная старая карга, с вялыми, высохшими грудями, свисающими почти до колен.

При этом воспоминании Алекс вздрогнул. В один миг его твердое копье обмякло и съежилось. Он потянулся и поправил теперь уже расслабленную мужскую плоть, все развратные мысли исчезли.

Но даже в этом случае, Мара Макдугалл поступит мудро, если не будет раздражать его.

Если она еще раз доставит ему радость, дразня своей наготой, то он не отвечает за последствия.

Человеку приходится терпеть много вещей.

И к ним не относится разглядывание такой соблазнительной крошки, как современная Макдугалл во всем ее сверкающем, обнаженном великолепии, без попытки завладеть ее телом.

Алекс бросил в море другую щепку и улыбнулся. Что-то подсказывало ему, что дни, когда он играл в монаха, заканчивались.

Он только надеялся, что ожидание не убьет его.

– Маньяк? – Кустистые седые брови Мердока взмыли вверх так быстро, что Мара подумала, сейчас они улетят. – Вздор, девушка. Конечно, поблизости могут ошиваться несколько негодяев, которые обычно приходят с юга, ну, или большинство из них. Но совершенно сумасшедший горец?

Мара кивнула.

– Если его мягкая, как сливочное масло, картавость не такая же, как в Хайленде, тогда у меня гнусавый Техасский выговор.

Мердок поскреб подбородок. Он расхаживал перед высоким окном библиотеки, килт энергично колыхался над его узловатыми коленями. Вдруг он остановился, уставившись на нее.

– Горец, – повторил он с сомнением. – Я допускаю, что мы можем быть слишком своенравными, когда раздражены. Чрезвычайно упрямыми. Но безумными?

– Безумный, как шляпник.[15] – Мара сложила руки, полностью уверенная в том, что говорит.

Мердок только головой покачал и включил бра на стене.

– Только не изводите себя, – попросил он, выходя из круга мягкого золотистого света. – Я позвоню на ферму матери Малколма и прикажу ему и еще нескольким землевладельцам обыскать сады и лес.

– Его там не найдут. – Мара вскинула глаза к высокому потолку, устав сдерживать раздражение.

Мердок ей не верил.

– Этот мужчина был внизу на берегу, – напомнила она ему и покраснела, вспомнив плавно скользящие пальцы мужлана. И то, как он потирал ее.

Она выпрямила спину, не желая показывать свое замешательство.

– Последний раз я видела его там, где заканчиваются ступени в скале у прибрежной полосы.

Мердок пожал плечами:

– Может быть, но ведь теперь его там нет?

Согнувшись под весом прожитых лет, но все еще полный энергии, он с авторитетным выражением на лице разглядывал ее из-под «до тошноты» отвратительной головы оленя. Такие же сильно побитые молью трофеи украшали стены библиотеки. Каждая из этих бестелесных мерзостей, казалось, наблюдала за ней, их стеклянные глаза глядели на нее с предупреждением не оспаривать мнение старика.

– Пойми, девушка, любой горец с каплей здравого смысла не станет задерживаться на небольшом галечном отрезке берега, когда приближается шторм, – объявил он, доказывая свою мудрость.

Мара должна была согласиться с ним.

Позади него, за пределами этой громадной, наполненной тенями библиотеки, день совсем испортился, превратившись в промозглую, лишенную солнца серость. Внезапно хлынул дождь, забарабанив в оконные стекла, от порывов завывающего ветра ставни начали раскачиваться, с грохотом ударяясь о стену. Если низко стелющийся, гонимый ветром туман и являлся каким-то признаком, то солнце в этот день больше не покажется.

– Не нужно волноваться. – Мердок подошел ближе к окну, высматривая что-то в потоках дождя. – Если этот негодяй все еще там, его найдут.

– Надеюсь на это, – Мара не сумела сдержать сомнение, прозвучавшее в голосе. – Этот человек опасен.

Неприлично соблазнителен.

Ее окатила жаркая волна, и она пожелала, чтобы его образ прекратил ее преследовать. Его низкий, картавый голос и те безнравственные чувственные касания что-то сделали с ее коленками.

И с другими бесстыдными местами.

Помилуй боже, любая девушка могла бы кончить, просто слушая его!

Она насупилась. Вырвался ли этот мускулистый горец прямо из ее самых тайных фантазий или нет, он был слишком груб. И весьма возможно, сошел с ума.

С натянутыми нервами она села рядом с угловым окном, стараясь не беспокоить Скотти и Дотти – парочку Джек Рассел терьеров из Рэйвенскрэйга. Маленькие собачки уютно устроились, прижимаясь друг к другу, на подушках одной из двух одинаковых скамеек в алькове, в гнезде из старых пледов и подушек, украшенных кистями.

Сообразительные собачки. В библиотеке было холодно, а к этому моменту стало еще холоднее.

Настолько холодно, что она взяла плед с противоположной скамейки и укрыла им колени. Далеко внизу метались и кружились пенистые гребни волн Устья Ломе[16]. Неприветливый вид свинцовых волн вызвал у Мары дрожь. Она замерзла так, будто плавала по бурным волнам устья, а не сидела, закутанная в шерстяной плед у большого камина из зеленого мрамора, в котором пылали и потрескивали поленья.

В удивлении она прикусила губу.

От яркого пламени не исходило тепла.

Но смотреть на него было приятно.

Открытый огонь придавал комнате восхитительный дух прошлых столетий, впрочем, как и жуткие оленьи головы и многочисленные, в золоченых рамах, портреты завернутых в пледы Макдугаллов.

Как будто она попала в искривленное временное пространство.

Для Мары даже воображаемый блеск этой поблекшей элегантности столь давно минувших дней стоил нескольких приступов озноба. Так что она подвернула под себя ноги и заставила себя улыбнуться домоправителю в килте.

– Только, пожалуйста, скажите Малколму и остальным, чтобы они были осторожными, – предупредила она. – Тот человек думает, что является средневековым рыцарем.

К ее смятению, Мердок присвистнул.

– Вы уверены, что он не рассказывал какую-нибудь небылицу?

– Нет, – она покачала головой. – Он был серьезен. Я, во всяком случае, думаю, что он верит в это.

– Ну, хорошо! – Мердок поглядел вниз и щелчком сбил крошечную пылинку с килта. – Малколм может сказать парню, что мы не нуждаемся в услугах рыцаря.

– Вы мне не верите.

– Ох, дорогая, в вас я не сомневаюсь. – Он бросил взгляд в сторону, проследил за старым Беном, вошедшим в библиотеку и тихонько улегшимся на меховой коврик у камина. – Просто я думаю, что тот парень нашел вас привлекательной и захотел произвести на вас впечатление.

Он снова повернулся к ней.

– Вероятно, в эту самую минуту он находится в Обане, утешая разбитое сердце хорошим глотком спиртного. – В глазах домоправителя засветилась озорная усмешка. – Редкий горец не имеет в себе хотя бы немного романтики.

Мара сжала губы. Ее горец был настоящим ходячим сексом. Совсем не гаэльский поэт, а сладострастный хищник. Зрелый и физически развитый, он был умопомрачительно красивым мужчиной, полным высокомерия и темных страстей, о которых ей лучше не думать.

И у него определенно не было цели произвести на нее впечатление.

Благоприятного, по крайней мере.

Ее сердце понеслось вскачь, она притянула на колени подушку. Пронизывающий холод проникал сквозь мягкую обивку скамьи, замораживая ее. Снова вздрогнув, она прижала к себе подушку, пытаясь отогреться.

– Тот человек совсем не романтик, – сказала она. – Он хотел напугать меня.

– Гм! – фыркнул Мердок. – Забудьте мерзавца. Если его найдут, с ним разберутся. Почему…

– Сэр! Вы нужны Пруденсии на кухнях! – прозвучал позади них запыхавшийся голос.

Мердок быстро обернулся.

– Ох, она сейчас готовит?

Айласа, а может, Агнес, кивнула, ее яркие кудряшки подпрыгнули.

– О-о-х, сэр, вы должны пойти. Она прямо трясется.

Домоправитель уперся руками в бедра.

– На что она жалуется в этот раз?

Айласа-Агнес облизала губы.

– Она сожгла стови[17]. И ягненка в горшочке.

– Тогда она достигла совершенства в умении удивлять! – Мердок пошел к двери, раскачивая килтом. – На «Аге»[18] почти невозможно ничего сжечь! Эти проклятые плиты работают на термостате, У них нет даже регулятора или кнопки, чтобы увеличить жар. Как, к дьяволу, она…

– Это не то, из-за чего она взорвалась. – Айласа-Агнес поспешила за ним. – Это – новый призрак. Она сказала…

– Новый что? – Мердок застыл на пороге. – Не говори мне, что она снова продолжает свои сказки о злых духах.

– Да, сэр. – Девушка покраснела, ломая руки. – Она говорит, что призрак нашептывал ей в ухо как раз тогда, когда картофель и ягненок сгорели до корочки.

– И что этот призрак сказал?

Румянец Айласы-Агнес усилился:

– Ч-что он хотел бы увидеть сожженными до черна задницы всех до одного Макдугаллов. И на самой горячей печи в аду.

– Какая чушь! – взорвался Мердок, вылетая из двери.

Девушка топталась на пороге, бросая на Мару извиняющиеся взгляды.

– Вам что-нибудь нужно, мисс?

Мара отрицательно покачала головой.

В чем она действительно нуждалась, так это в хорошей порции «Кровавой Мэри». Или в двух. Этого не могло быть. Призрак кухарки говорил то же самое, что и ее горец. Этого было достаточно, чтобы ее кожа покрылась мурашками, а сердце ушло в пятки.

Так что, дождавшись, когда Айласа-Агнес бросится за домоправителем, она оглянулась вокруг, убеждаясь в том, что он не прятался в тенях.

Удовлетворенная, она опустила ноги на пол, покинула свое укромное местечко у окна и села за стол из красильного дуба в центре библиотеки.

На столе громоздились стопки папок и книг, личные документы Леди Уорфилд, кипы корреспонденции из кланового сообщества и общества по изучению генеалогии, а также лежал ее лэптоп. Тарелка овсяного печенья с сыром пармезан и обязательная чашка давно остывшего чая.

Ее работа.

И хлеб насущный.

Она потянулась за печеньем, уже чувствуя себя лучше. Полностью погрузиться в работу – отличная панацея. Особенно, от сексуально озабоченных горцев и хитроглазых поварих, которые выдумывают встречи с призраками.

Нет лучше способа, чем занять себя планами в отношении деревни Уан Керн Вилладж, проектом, который она в мыслях назвала «Возвращение в Бригадун».

Ее собственный билет цвета кланового тартана для выполнения наиболее трудного условия в завещании Леди Уорфилд.

Тот, который требовал от нее объединить клан и убедить его членов отнестись более благосклонно к памяти о Леди Уорфилд.

Сдув с лица прядь волос, Мара позволила себе насладиться мгновением тихой радости. Она взглянула на неаккуратную кучу конвертов, большинство из которых были отмечены иностранными штампами, потом посмотрела через комнату на Бена.

В отличие от Скотти и Дотти, старого колли, казалось, не беспокоил холод в комнате. Он тихо лежал, растянувшись прямо там, где шлепнулся ранее, уютно устроившись и довольствуясь теплом от пламени камина.

– О твоей леди останется хорошая память, – пообещала она ему, нисколько ни удивившись, когда он ударил хвостом по коврику, как будто понял. Это обещание ей очень хотелось сдержать.

И не только по личным эгоистичным мотивам.

Рэйвенскрэйг нравился ей все больше и больше. Она не может этого отрицать. Но его люди тоже нравились ей. Тот загадочный волынщик (никто не признавался, кем он был). Девушки-близнецы с яркими кудрями и румянцем на щеках. Крошечная Иннес с седыми волосами, которая продолжала настойчиво расспрашивать Мару о здоровье лорда Бэзила. Горди, однорукий садовник, который всегда дарил ей веточку белого вереска, приносящего удачу.

Даже Мердок.

Нет, особенно этот сварливый старик, призналась она себе, отчего у нее сильно перехватило горло.

Немыслимо, если Рэйвенскрэйгом завладеют незнакомцы из Национального треста Шотландии, а этот кривоногий домоправитель обнаружит, что его уволили.

Но этому не бывать.

Она не позволит.

Наличные пожертвования на Мемориальную пирамиду Макдугаллам уже потоком лились со всего света. Некоторые члены клана даже присылали камни. Красивые камни доставляли из каждого уголка Шотландии и даже из такой дали, как остров Кейп-Бретон[19] и из более отдаленных мест.

Пульс наконец замедлился, она включила лэптоп и помассировала пальцы. Мемориальный памятник заботился о себе сам.

А деревня Уан Керн Вилладж являлась проектом, нуждающимся в ее самых лучших организационных способностях.

Названная в честь каменной пирамиды, которую Мара хотела увидеть возведенной в самом ее сердце, Уан Керн Вилладж была данью уважения ее увлеченному генеалогией отцу, Хью, а также завешанному пледами дому ее детства: Уан Керн Авеню.

Как изображение деревни Хайленда прежних времен на почтовой открытке, Уан Керн Вилладж непременно будет представлять собой поселок из выкрашенных известью домиков с ярко-синей дверью и окошками по обе стороны от нее. Для него будет выбрано самое идиллическое место, изобилующее утесником и вереском, с видом на море и окружающие горы.

Убежище.

Некое уютное уединенное местечко, чтобы привлечь сюда Макдугаллов и других членов шотландской диаспоры. В каждом коттедже будут скрываться небольшие ремесленные мастерские, предлагающие все, от свечей и мыла ручной работы Иннес до кельтских украшений, изделий из шерсти, верескового меда и гончарных изделий.

Можно будет давать уроки гаэльского языка и игры на волынке, а один самый большой дом можно было бы отдать под современный исследовательский центр для тех, кто жаждет проследить свои шотландские корни.

 Всем Макдугаллам, которые захотят остаться и работать в Уан Керн Вилладж, здесь будет оказан радушный прием. Остальные гости могут останавливаться в других маленьких и одинаково нарядных коттеджах, или небольшом доме в Викторианском стиле, который она надеялась построить рядом с деревней.

Претенциозный план, но выполнимый.

Если, конечно, Макдугаллы, жаждущие маленького кусочка исторической родины, заглотят наживку и приедут.

Решив, что они так и сделают, она открыла один из старомодных гроссбухов леди Уорфилд и пробежала пальцем вниз по рядам аккуратно написанных имен и адресов. Это были члены обширной семьи Мары. Члены обширного клана, которые могли бы затрепетать при мысли о содействии ремеслам или талантливым людям Уан Керн Вилладж.

Или, по крайней мере, от желания приехать.

Она просмотрела всего лишь несколько страниц, когда изящный почерк начал расплываться перед глазами.

У нее не получалось сосредоточиться снова.

– Это неправда, – проворчала она, помогая себе еще одним печеньем.

У нее великолепно получалось сконцентрироваться.

Но только на том, как хорош был Горячий Шотландец в ее кровати, будь проклята великолепная шкура этого горца!

Будь она проклята за то, что ее так тянет к нему.

Хмурясь, она потерла ладони друг о друга и подула на них. Казалось, что за последние две минуты температура понизилась на двадцать градусов.

Даже со Скотти и Дотти было достаточно страшного холода этой комнаты, потому что Дотти вдруг взвизгнул и спрыгнул с лавки у окна. Он выскочил из библиотеки быстро, как молния, а Скотти наступал ему на пятки.

Вероятнее всего, Горец убегал с такой же поспешностью, так что сейчас уже мог быть на полпути к Лондону. После того, как она напала на него на берегу, она не могла винить его за это.

Какой человек стал бы бродить вокруг после того как женщина, которую он спас от неминуемой смерти, отблагодарила его тем, что набросилась на него как баньши.

Боже, она что, и вправду укусила его?

Чувствуя стыд, она вздохнула глубоко и прерывисто. И сразу же уверенно выдохнула.

Это не должно ее волновать.

В конце концов, он тыкал пальцем в ее клитор.

А палец, кружившийся у влагалища!

Она закрыла глаза, подавив стон.

Почему ей всегда не везет с мужчинами? Где рыцарь в сияющих доспехах, которого она ждала всю свою жизнь?

И почему она не может думать ни о чем, кроме Александра Как-там-его-фамилия?

О мужчине, который думает, что он ее сэр Галахад?

Это было главной проблемой.

И тайные фантазии об удалых рыцарях являлись одной из них. Современный мужчина, утверждающий, что он является таковым – это нечто.

В этом месте законы улиц Филли, (Филадельфия – прим. переводчика) заставили ее провести черту. Слишком много она знала о полоумных, чтобы позволить себе влюбиться в одного из них.

Не имеет значения, какое искушение она испытывала поиграть с ним в его маленькую игру, даже совсем недолго. Рыцари больше не бродили по сельской местности, похищая удачливых дев. К сожалению, те дни остались позади.

Шанс быть сбитой с ног сильным, неодолимо сексуальным рыцарем был столь же вероятен, как и столкновение с одним из многочисленных призраков, из-за которых часто приезжали на Британские острова.

Она едва не сплюнула от досады.

В своем последнем туре она побывала почти в каждом, по общему мнению, населенном призраками поместье или пабе в юго-западной части Англии, и не встретила ни одного духа.

За исключением того, который подавался в пинтовых пивных кружках!

Призраков в природе не существовало.

И средневековых рыцарей тоже… хотя, она и желала, чтобы было иначе.

Правда заключалась в том, что ей совсем не помешали бы несколько поцелуев рыцаря. Диких, жгучих поцелуев. Глубоких, поглощающих, наполненных вздохами и сплетением языков. И интимных поцелуев. Особенно, их. Она могла только мечтать о подобном удовольствии. И каждый раз, когда она мечтала об этом, приятное тепло приливало к ее женской плоти. Какое счастье, когда у тебя есть рыцарь, способный умерить такое пламя.

Какой-нибудь шотландский рыцарь, чья сильная и красиво звучащая картавость текла в ней подобно расплавленному золоту, согревая и плавя ее. Одно воспоминание о его голосе заставляло голову кружиться от страстного желания.

Только она не хотела, чтобы ее тащили.

Или обманывали.

Было бы слишком легко лишиться сердца ради мужчины, который являлся живым воплощением ее грез.

Жаль, что в случае с Горячим Шотландцем он был ходячим кошмаром.

Она вздохнула. Голова разболелась, а в висках ощущалась тупая пульсация, от которой болели глаза. Стараясь не обращать внимания на дискомфорт, она взяла гроссбух и глядела на поблекший почерк до тех пор, пока завитушки и загогулины не слились вместе.

Она с громким хлопком закрыла книгу и отпихнув ее от себя.

 Ей необходимо подумать о чем-то еще.

О том, например, почему в замках никогда не было центрального отопления. Холод в библиотеке пробирал до костей. Такой пронизывающий холод участники ее последнего тура назвали бы потусторонним.

Не допуская ничего подобного, она вскочила на ноги и прошагала к ближайшим книжным полкам, заставляя себя рассматривать впечатляющие, обтянутые кожей тома. «Эпоха Рыцарства», «Рыцари в средневековье», «История турниров».

Она застонала.

Пульсация в висках усилилась.

Эти названия – совсем не то, что она хотела увидеть. Даже в том случае, что она каким-то образом обнаружила у себя в руках «Эпоху Рыцарства». Толстые, с золотым обрезом страницы как по волшебству открылись на листе с цветным рисунком, изображавшим рыцаря-крестоносца из тринадцатого века.

С колотящимся сердцем она во все глаза смотрела на этого участника крестовых походов. Во рту пересохло. По спине вверх-вниз пробежал странный трепет. Не из-за красоты этого ах-какого-романтичного рыцаря, его благородства и мужества, навеки запечатленных на страницах книги.

О-о-о, нет. Это было совсем ни причем.

И не от холодного ветерка, коснувшегося ее щеки. Ледяной ветер в водовороте кружился вокруг нее, вызвав гусиную кожу и давая ей понять, что в библиотеке появилось что-то.

Нет, кто-то.

И она точно знала, кто.

Ее дыхание прервалось, и весь мир, казалось, затаил дыхание.

Бесполезно было отрицать это.

Она развернулась.

– Вы! – вскрикнула она пронзительным, несвойственным ей голосом.

Он улыбнулся.

– О, да, это я собственной персоной.

Мара сглотнула, не собираясь ссориться с психом. Книга выпала из ее пальцев. Она едва заметила это, уставившись на него и задаваясь вопросом, как такой большой парень мог передвигаться так бесшумно.

И обладать подобной привлекательностью и совершенно немыслимой мужественностью. Черт, у нее перехватывало дыхание от каждого дюйма его высокого, широкоплечего тела, а от его медленной, ленивой улыбки ее тело охватывали опасные волны возбуждения.

Она нахмурилась, прищурившись.

– Как вы смогли попасть сюда?

– Существует много путей, – ответил он с кривой улыбкой и шагнул ближе с затаенной угрозой в глазах цвета морской зелени. – Леди, вы удивились бы величине моих… способностей.

Мара ничего не ответила, сжав губы.

Он засмеялся и просвистел мелодию «Парня из Хайленда».

– Вы! – у нее широко распахнулись глаза. – Это вы были тем волынщиком!

Довольный собой он положил руки на бедра.

– Разве я не говорил, что мои таланты изумят вас?

Она отступила назад, наткнувшись на книжные полки.

– Вашей наглостью я поражена гораздо больше.

-Аххх, мне нравится ваше остроумие, Мара, – ответил он с улыбкой прогнавшей холод. – Точнее, оно сделало бы честь, не носи вы этого трижды проклятого имени.

Холод вернулся.

– Вас ищут мои люди, – Мара стояла так величественно, как могла, ощущая напряжение в животе. – Даже теперь, пока мы разговариваем.

– Вы думаете, они найдут меня? Или вы их позовете? – Он наклонился, проведя бархатно-нежными губами по ее губам. – Почему-то я не думаю, что ты сделаешь это, – пробормотал он ей в ушко.

Мара онемела.

Конечно, она не стала бы кричать. Она вообще не могла говорить.

Возвышаясь над ней, как башня, он потянулся и коснулся ее щеки. Его глаза потемнели. Всматриваясь в нее, он скользнул пальцами по ее подбородку, и дальше вниз по шее. Интимность его касаний взволновала ее, заставила дико забиться сердце и напрячься соски. Ее колени в любой момент могли подогнуться.

Она понимала это и чувствовала, как этот миг приближается.

Ее полная капитуляция.

И, казалось, она ничего не могла поделать с этим.

Она сглотнула.

– Кто вы?

Однако, он отступил назад, глядя темными глазами не на нее, а на книгу у нее в ногах. Почему-то та до сих пор была открыта на странице с красивым рыцарем-крестоносцем. Ее горец разглядывал картинку с призрачной улыбкой на губах.

– Я уже говорил вам, кто я такой, но вы не поверили, – сказал он с суровыми нотами в голосе. И, конечно же, когда он посмотрел на нее, улыбка исчезла. – Так что я пришел дать вам шанс искупить себя. Этого требует моя честь.

Мара мигнула. Чувственное заклинание, сотканное им вокруг нее, было немедленно разбито.

– И что это должно означать? – спросила она, упершись руками в бедра. – Почему это я должна искупать себя? Вы грубиян, не я. И это вы нарушили границу моих владений. Я могла бы арестовать вас.

Нисколько не обеспокоенный, он нагнулся, поднял книгу и осторожно закрыл ее.

– Леди, если бы я не был так разгневан на вас, вы могли бы меня развлечь, – ответил он с высокомерием так и струившимся из него. – Вы ослеплены нарисованным рыцарем и читаете книги о благородстве, но, тем не менее, ничего не знаете о галантных манерах. О чести рыцаря.

Щеки Мары запылали.

– Я знаю, что вы – первоклассный псих. И я не ослеплена!

Он выгнул бровь, совершенно невпечатленный.

– Да, вы ничего не знаете, – повторил он, ставя книгу назад. – Если бы это было не так, вы аккуратнее выбирали бы свои слова.

Сердце Мары тревожно упало. Что-то в его тоне ее испугало.

Она глубоко вздохнула.

– Тогда почему бы вам не рассказать мне то, что я должна знать? – бросила она ему вызов с бравадой, которой не чувствовала. – Только избавьте меня от этих рыцарских острот. Я не в настроении для шуток.

Его лицо потемнело.

– Однажды я уже говорил, что не шучу, леди.

– Итак, теперь я – леди! И уже дважды. – Она выставила подбородок вперед. – Спасибо, Господи, за маленькое чудо. Меня начинало утомлять быть распутной девкой.

– У вас грязный язык, Мара Макдугалл.

– Это не помешает мне высказать все, что я думаю, – отбила она удар. Наклонив голову, она ждала его выпада.

Но его не последовало.

Вместо этого, он сложил руки и уставился на нее. Вокруг него кружились волны тщательно контролируемого гнева, между ними протянулась неуютная тишина. Ее колени начали дрожать, а биение крови в ушах оглушало.

– Не надо на меня так смотреть, – она больше не в силах была выносить его безмолвный, обжигающий взгляд. – Скажите что-нибудь.

– Меня зовут сэр Александр Дуглас, – сделал он ей одолжение, заговорив низким контролируемым и спокойным голосом. – Я на самом деле рыцарь Шотландского королевства, и именно мой король, добрый Роберт Брюс пожаловал мне в собственность замок Рэйвенскрэйг. Во время моей поездки сюда, где я должен был предъявить права на Изобэль Мадугалл как на свою обещанную невесту, меня заманил в засаду и убил ее кузен Колин и его люди. С тех пор моей проклятой обязанностью стало держать их развратное потомство подальше от моей кровати.

Он шагнул ближе и сжал ее подбородок так, чтобы она не могла отвести взгляд.

– Кровать должна была стать моим свадебным подарком для этой суки. И именно она придумала план моего убийства.

Мара резко вырвалась из его захвата, отшатнувшись назад и наткнувшись на стол. Она глядела на него, слишком ошеломленная, чтобы дышать.

– Давайте-ка проясним кое-что прямо сейчас, – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить в голосе твердость. – Вы говорите мне, что вы мертвый?

– Я не мертвый, и не живой, – невозмутимо ответил он. – И это, моя леди, раздражает.

– Тогда, что вы?

Он вздернул бровь:

– Вы действительно не в состоянии догадаться?

Мара затрясла головой.

– Не уверена, что хочу это знать. Я…

Сильный удар грома заглушил ее слова, от оглушительного «бу-ум» затряслись окна и пол, а электричество вырубилось, погрузив библиотеку в кромешную тьму.

Мара задохнулась, ее руки взлетели к груди. Она почти ожидала, что он нападет на нее прямо здесь и сейчас, но когда свет замигал и снова включился он стоял перед дверью.

– Как вы оказались там? – Она отступила от стола, осмелев сейчас, когда их разделяло пространство комнаты. – Никто не может двигаться так быстро.

– Сказать вам? – спросил он в некотором смущении. – Разве вы не знали, что призраки могут появиться там, где пожелают?

 – Нет никаких призраков, – возразила Мара, снова застыв на месте.

– Какая жалость, что вы мне не верите, – ответил он, совсем не выглядя сожалеющим. – Теперь я просто обязан убедить вас в обратном.

Не утруждайтесь, хотела произнести она, но слова застряли у нее в горле.

Горячий Шотландец наградил ее глубоким поклоном, пятясь через дверной проем.

– До новых встреч, моя леди, – приплыл к ней его голос.

А затем все стихло.

Она снова осталась одна, широко открыв рот при виде пустого порога и мрака за ним. По спине пробегали волны ледяного озноба, и если бы ее сердце билось быстрее, она могла бы испугаться, что у нее припадок.

Он назвал себя сэр Александр Дуглас.

Такое романтичное имя.

Имя рыцаря.

Одного из тех мужчин, которые поклялись в верности своим мечом доброму Роберту Брюсу.

Несомненно. Как может быть иначе?

Точно также некоторые чокнутые, которые верили в реинкарнацию, утверждали, что являются Цезарями и Клеопатрами.

Она сдержала истерический смех и глянула на книгу о рыцарстве. Он, безусловно, смахивал на рыцаря. Она признавала это. Если бы она начала вызывать в воображении своего собственного рыцаря в сияющих доспехах, то, определенно, он был бы именно таким.

Все еще прерывисто дыша, она схватила книгу и прижала ее к сердцу. Хотя Мара и не хотела признаваться, но если бы она в самом деле сильно постаралась, то могла бы согласиться притвориться, что он – рыцарь.

Даже терпеть его грубость.

Для мужчины, столь аппетитного, как этот Горячий Шотландец, не так много было того, чего она не согласилась бы сделать.

Но то, что он считал себя призраком, выходило за эти пределы.

Она, Мара Макдугалл, родом из южного района Филли, и в последнее время хозяйка замка Рэйвенскрэйг в горной Шотландии, не желала иметь ничего общего с призраком, реальным или вымышленным.

Ни с пугающим.

Ни с дружелюбным.

И, тем более, с немыслимо сексуальным.

Глава 6

Мара оттолкнулась от стола и, потянувшись, размяла мышцы и сухожилия, досаждавшие ей болезненными судорогами при каждом движении. Вздрогнув, она покрутила плечами, негнущимися пальцами потерла шею сзади. Вокруг нее пульсировала тишина. Спокойствие этого часа победило легкие шорохи и шепоты библиотеки.

В полночь прекратилось даже потрескивание и шипение пылающих в камине дров, однако за окнами все еще вздыхал сырой ветер. Серые облака неслись, превращая ночь в мир мерцающих теней.

Она задрожала и развернулась, всматриваясь в самые мрачные и пустые углы комнаты. Особенно позади нее. Там, где могли мерцать не только крупинки пыли.

Тишина была настолько неестественной, что она прикусила губу и сощурилась, чтобы лучше вглядеться в темноту.

Ее отец клялся, что Шотландию окутывает магия. Танцующие эльфы и водяные келпи[20], в общем, потусторонние силы. Все это, как он утверждал, присутствовало там, живое и ожидающее, в синеве гор, моря и неба.

Никогда не сомневайся в истинности и целостности своего наследия. Знакомые слова наполнили душу, такие реальные, что она почти почувствовала отца за спиной и его руки, покрытые пятнами возраста, на своих плечах. В Хайленде нет ни дюйма, который не был бы пропитан легендами. Там могут случаться чудеса – если только ты откроешь свое сердце.

И она почти поверила в это.

Или, по крайней мере, начала признавать, что здесь происходило нечто… удивительное.

Притягательная магия струилась из тумана, вереска и рыцарских романов.

Этот соблазн исходил от древних камней и гаэльских мифов, пленительный и чарующий, проникающий в кровь и неуправляемый, вспыхивающий всякий раз, когда пробуждалась родовая память. Особенно, если вы осмелились ступить на шотландскую землю. И не могло быть никакого возврата к прежним мыслям, никакого отрицания зова родины.

В общем, Хью Макдугалл утверждал что-то вроде этого.

Совсем не собираясь доказывать несостоятельность его утверждений в этот мистический час, Мара села, выпрямив спину и расправив плечи, готовая противостоять любой возможной форме непрошенного волшебства Хайленда. Потом решительно заставила себя оглядеть библиотеку еще раз.

– Я знаю, что вы здесь, – выпалила она, отбрасывая волосы назад.

Она была просто уверена в этом. Дыхание перехватывало, а кожу покалывало.

Она чувствовала его. Каждый дюйм этих шести с лишним футов мускулов горца.

Но не там, где были разлиты лужицы серебристого лунного света, струившегося сквозь высокие окна. И не у загроможденного, хорошо освещенного стола, за которым она работала, начиная с ленча.

Тем не менее, он присутствовал. Парил в тенях с каменным осуждающим лицом, его заносчивость и недовольство наполняли темноту ночи, как будто он … шпионил за ней.

Она насупилась, вообразив, что слышит низкий мужской смех.

– Покажитесь, – потребовала она, потирая руки, покрывшиеся гусиной кожей, игнорируя покалывания на затылке.

Но ее внимательный взгляд не обнаружил никаких негодующих рыцарей за спиной.

Или чего-то более горского, чем висевшие на стенах выцветшие тартаны.

И естественно, никаких яростных зеленых глаз, таких же злых, как дикое, бушующее море в одно мгновение, и загорающихся недоумением в следующее.

Казалось, отступил даже пробирающий до костей холод.

Остался только беспорядок, произведенный ею.

Это, и еще ее бурчащий живот. Поморщившись, она прижала к животу ладонь, радуясь, что никто, кроме нее и старого Бена не слышит его грохота.

Последнее сырное печенье она проглотила много часов назад, а об обеде просто забыла. Тот все еще ждал ее на покрытой скатертью тележке на колесиках, нетронутый и остывший, под блестящей серебряной крышкой.

Что бы там ни было, она проигнорировала это. И не хотела есть его сейчас. Изнеможение было сильнее голода, но она не жалела ни о едином мгновении своих усилий.

Этот тяжелый труд стоил каждого страдания и боли. Этого хаоса из опустошенных книжных полок и разбросанных документов. Даже пропущенного обеда и напряжения глаз до тех пор, пока веки не начали натирать, как наждачная бумага.

Она нашла то, что искала: подтверждение существования некоего средневекового рыцаря.

Сэр Александр Дуглас действительно существовал.

Близкий родственник могущественным Дугласам с юга, ублюдок, рожденный женщиной из клана Макдональдов из Мойдарта, что в Западном Хайленде, он рос под сенью отдаленного замка Кастл Тиорам, принадлежавшего клану, и провел юность, служа прославленной семье отца.

Книги Рэйвенскрэйга по средневековой истории описывали его как энергичного молодого мужчину, предприимчивого и обаятельного, утверждавшего, что клан Дугласов принял его с распростертыми объятиями, не смотря на его низкое происхождение. По общему мнению, он стремительно достиг звания рыцаря, со временем присоединившись к своему знаменитому кузену, Сэру Джеймсу Добродетельному, горячо поддерживавшему Роберта Брюса. Вскоре этот возлюбленный бастард из земель Хайленда, таких необузданных, что они были известны как Дикие Границы, обеспечил себе место в истории, став одним из тех героических лиц, которым король доверял более остальных.

Его так ценили, рассказывалось в книгах, что Король Роберт пожаловал ему Замок Рэйвенскрэйг. Вместе с рукой Изобэль Макдугалл.

Эта награда была дарована рыцарю в отдаленном 1307 году.

Мара глубоко вздохнула, сопротивляясь сильному желанию открыть книги и перечитать записи. Но в этом не было необходимости. Она уже знала каждую строчку.

Каждую из тех, что соответствовала рассказу Горячего Шотландца.

Вплоть до той части, повествующей о путешествии сэра Александра Дугласа, чтобы востребовать часть земельной собственности Макдугаллов. И осуществить договорный брак с прекрасной наследницей Рэйвенскрэйга.

Леди Изобэль Макдугалл.

Прародительница Мары.

В этом месте рассказ Горца с волшебным голосом расходился с правдой.

– Мне жаль, – прошептала она, эти два слова соскользнули с ее губ даже прежде, чем она поняла, что огорчена своими открытиями.

Бесспорные разоблачения.

И убийственные.

Сэр Александр Дуглас был крысой.

На пороге мимо нее пронесся порыв холодного воздуха, но она почти не заметила его. Голова болела, а глаза жгло от утомления. Груда книг около лэптопа расплывалась от возросшей усталости. Она мигнула и коснулась одного из самых старых томов, скользнула пальцами по гладкой, тисненой коже обложки. Потом сжала корешок книги, и тишина вокруг нее сгустилась. Это было тяжелое безмолвие, нарушаемое лишь шелестом ветра и стуком дождя в оконные стекла. Мельком взглянув туда, она уловила отдаленную вспышку молнии, услышала приглушенный грохот далекого грома.

Ее охватило какое-то странное настойчивое чувство, странное ощущение, что за ней наблюдают сзади. На сей раз она не собиралась оборачиваться.

Вместо этого она взволнованно выдохнула.

– Как я могла знать, что расскажут книги? – проворчала она, почти уверенная, что он слышит ее. – Вы поэтому так злы? Потому что история оклеветала вас?

Несомненно, он заслужил осуждение.

Настоящий сэр Александр Дуглас, поправилась она, остановив взгляд на широкой полосе лунного света, пересекавшей ковер. Первостатейный негодяй, этот мужлан совсем не был заманен в засаду и убит Колином Макдугаллом.

Исторические факты говорили совсем другое.

И повествование не было героическим.

Хроникеры тех дней заявляли, что сэр Александр украл наиболее ценное достояние Макдугаллов – драгоценную рубиновую брошь, которую они сняли с плаща Роберта Брюса.

Священная реликвия, известная как Гелиотроп Далриады, случайно захваченный в сражении при Далрее.

Еще больше подтверждая обвинение, каждая книга, которую она нашла по тому периоду, рисовала сэра Александра как человека, не имеющего в своем теле ни одной рыцарской кости.

Без каких-либо колебаний он бросил леди Изобэль у алтаря. Не только скрылся с самой ценной семейной реликвией клана Макдугаллов, но и опозорил их наиболее обожаемую дочь.

Мара откинулась назад на спинку стула, прислушиваясь к усиливающемуся стуку дождя. И порывам ветра. Она переплела пальцы и размяла их, хрустнув суставами. Неудивительно, что этот негодяй исчез из истории после такой удачи.

По всей вероятности, он использовал богатство, полученное от продажи реликвии Макдугаллов, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь подальше от берегов Шотландии.

Подлец!

И какой подходящий для Горячего Шотландца исторический персонаж, имя которого он выбрал в качестве своего рыцарского псевдонима – мерзавец стремился запугиванием вынудить ее убраться из Рэйвенскрэйга.

Этот мошенник охотился на состоятельных женщин и думал, что мог победить ее подобным невероятным требованием.

Мара вздрогнула и потрепала Бена за уши, когда тот потянулся и прошаркал к ней. Старый пес довольно заворчал и положил голову к ней на колени, с собачьей преданностью заглядывая ей в глаза. Невозможно представить, если когда-нибудь он посмотрит такими сонными глазами на нее.

Или на любую другую женщину.

С такой ошеломляюще красивой внешностью и картавостью, от которых могут растаять все женщины на расстоянии двадцати шагов, он совершенно точно оставил целую вереницу убитых наследниц от Лендс-Энда[21] до Джон О’Гротс[22]!

Мара разозлилась.

Она не была уверена в том, как именно он намеревался обмануть ее, но его план не сработал.

Она может и неопытна в роли наследницы, но Уан Керн Авеню хорошо научила ее кое-чему. Она знала, как позаботиться о себе.

Не имеет значения, насколько настойчиво он может пытаться убедить ее, что является призраком средневекового рыцаря.

По крайней мере, он не утверждал, что является самим Робертом Брюсом или вторым любимчиком Мары – дьявольски лихим Александром Стюартом, печально известным как Баденохский Волк[23].

Хотя, она подозревала, что он превзошел обоих мужчин в успехе у противоположного пола!

– Но мы совсем не легковерны, правда, сладенький? – она наклонилась и поцеловала лохматую голову Бена. Если бы она не была такой уставшей, то без сомнения громко рассмеялась бы.

Этот интриган не мог выбрать худшего плана, чтобы испробовать его на ней.

Призрак!

Удивился бы он, узнав, что ей известно, какую двуличную фигуру он выбрал для своего псевдонима?

Эта пикантная подробность должна положить конец его нападкам.

Как только он узнает, что она раскрыла его, то, несомненно, исчезнет так же быстро, как и его давно умерший тезка столетия назад.

Только этот Александр Дуглас останется с пустыми руками.

Она снова глянула в окно, наблюдая за тем, как луна мелькает между быстро проплывающими облаками. Почти полная, она бросала широкие полосы серебра на чернильные воды устья, прежде чем исчезнуть снова.

Если бы только он остался невидимым.

Еще лучше, если бы она не позволила ему завладеть ею.

Но было слишком поздно, потому что он уже целовал ее. Однако, недолго.

Она все еще чувствовала, как его губы запечатали ее рот, чувствовала интимное тепло его дыхания на своей щеке. Помнила толчок чувственного жара, промчавшегося через нее от одного мимолетного поцелуя.

Невероятный восхитительный жар, текучий и раскаленный, потрясающий своей силой.

Она глубоко, прерывисто вздохнула. Очевидно, ее одолели изнеможение и поздний час. Этот мужчина не достоин ни ее, ни любой другой женщины, каким бы восхитительным не был его поцелуй.

Особенно тот, слишком быстрый: она даже не успела почувствовать вкус его языка.

Черт!

Сердце понеслось галопом, а пульс увеличился. Почему она думает об этом?

Закрыв свои мысли прежде, чем другая подобная ерунда смогла проникнуть в них, она поднялась, прижав ладонь к больной пояснице.

Пора было найти кровать.

– Мою кровать, – подчеркнула она, идя к двери. Старый Бен тащился сзади.

Тишина и тени тоже потянулись за ней.

Чье-то ощутимое присутствие, стремительно на нее накатившее, вызвало дрожь. Как и звук осторожных шагов, приближавшихся к библиотеке.

Она замерла и вцепилась в ошейник Бена.

Потянув его за собой, она быстро пересекла комнату и вжалась в стену у двери в тот самый момент, когда кто-то легонько приоткрыл ее.

Она приказала Бену не лаять, надеясь, что тоже не издала ни звука. И раскрыв рот, почти задохнулась, когда мимо ее укрытия проскользнула Пруденсия.

Одетая в струящееся, шелковое одеяние темно-розового цвета, чем-то напоминавшее мантию, толстая повариха держала руки вытянутыми перед собой и сжимала в пухлых пальцах что-то похожее на металлические плечики для одежды. Полностью погруженная в свой собственный мир, она начала перемещаться по библиотеке качающейся походкой пьяного моряка.

Мара уставилась на нее мгновенно округлившимися глазами.

Мягко напевая под нос, Пруденсия ходила по комнате постепенно уменьшающимися кругами, приближаясь к Маре достаточно близко, чтобы та поняла, что металлические палочки вовсе не были вешалками.

Это были прутки для поиска подземных вод.

Сердце Мары загрохотало, а щеки запылали.

Прутки для поиска подземных вод принадлежали к той же категории, что и призраки и другая подобная ахинея, издававшая шум в ночи.

Вещи, с которыми она не желала иметь дела.

Тем не менее, она наблюдала за происходящим с нездоровым интересом. Испытывая отвращение, и, одновременно, заинтригованная. До тех пор, пока женщина не остановилась в том самом месте, где стоял Александр Дуглас, когда она видела его днем.

К ее ужасу прутки в руках поварихи задвигались, как обезумевшие, стуча друг о друга, когда она отходила и приближалась к тому участку, где он стоял.

– Поговори со мной! – возбужденным шепотом убеждала Пруденсия. – Иди ко…

– Прекратите это немедленно! – закричала Мара, бросившись вперед.

Залаял Бен.

Повариха развернулась на сто восемьдесят градусов. Ее большая грудь вздымалась и колыхалась, а карие похожие на бусинки глаза сияли странным светом. Прутки остановились и показывали прямо на Мару.

– Вы соображаете, что делаете? – На щеке Мары задергался мускул. – Это прутки для поиска воды!

Пруденсия немедленно приняла невозмутимый вид и почти королевскую осанку.

– Да, помимо всего остального.

– Избавьтесь от них. – Мара подошла ближе. – Я не хочу иметь подобные вещи под моей крышей.

Кухарка следила за ней с тем выражением в глазах, которое можно было назвать только высокомерным.

– Здесь присутствует очень страдающая душа, и вам нужно быть мудрее и проявить немного сострадания. Подобные существа нуждаются в нашем понимании.

– Нашем?

Пруденсия кивнула.

 – Тех из нас, кто по-прежнему находится на земном плане.

– Думаю, что именно вам будет необходимо понимание, когда я сообщу об этом Мердоку.

С женщины слетела некоторая часть высокомерия.

– Я только пытаюсь помочь, – прутки исчезли у нее в кармане. – Этот новый пришелец очень огорчен. Не думаю, что вы ему нравитесь.

– Меня не волнует, даже если он ненавидит меня. Призраков не существует, миссис Макинтайр. Ни здесь, ни где-нибудь еще.

– О-о-ох! – Пруденсия вздрогнула и прижала пальцы к вискам. – Вы не должны были говорить этого. Он сказал, что вы оскорбили его.

– Думаю, вам пора отправляться к себе. – Мара положила ладонь на локоть женщины и направила ее к двери. – Если подобное не повториться, я ничего не скажу Мердоку.

Пруденсия сжала рот.

– Этому старому паразиту тоже надо думать лучше о своем языке в присутствии духов, – сказала она, выметаясь из двери.

Мара наблюдала за ее уходом по тускло освещенному коридору и сделала длинный выдох, когда повариха исчезла за углом в дальнем конце прохода.

 Странно или нет, но эта женщина что-то ощущала.

И от этого вывода у Мары похолодела кровь.

Только дурак не признал бы совпадения, что прутки сошли с ума точно в том месте, откуда Горячий Шотландец обращался к ней.

Поцеловал ее.

Мара вздрогнула. Она не верила в совпадения.

Но по-настоящему верила в судьбу. И та начинала ее беспокоить.

От направления, которое приняли ее мысли, по спине пробежал холодок, но она расправила плечи и вернулась к библиотеке.

Однако, не зашла внутрь.

Беспорядок, который она там учинила, вполне можно убрать и завтра.

Хотя Мара и верила в судьбу, но она еще была и благоразумна. А тени в углах были темнее, чем прежде. И ближе. Длинные, черные пальцы тянулись поперек ковра и указывали на нее так же, как и прутки Пруденсии.

И это было не все.

Лунный свет играл на кресле с высокой спинкой, стоявшем близко к одному из тех углов, и она почти смогла представить фигуру, стоящую там. Мужскую фигуру, расплывчатую в неясном свете луны, но достаточно хорошо очерченную, чтобы показать высокий рост и широкие плечи.

И не может быть, чтобы это было слабым мерцанием щита.

Сердце Мары тяжело застучало. Она с трудом сглотнула, мигнула, и иллюзия пропала.

– Это не сработает, – сказала она, закрывая дверь. – Я не боюсь.

Особенно лунного света, имеющего форму человека.

Несмотря на это, она понеслась в спальню в два раза быстрее.

Алекс материализовался у кресла с высокой спинкой, едва не задохнувшись от возмущения. С негодованием он смотрел на закрытую дверь библиотеки, где она стояла на пороге, и каждый дюйм ее прекрасно сложенного тела был обрисован лунным светом и светом от настольной лампы.

Соблазнительная – вот какая она была.

Настоящая женщина, с роскошными формами и искусительной зрелостью, блестящие медью волосы падали вокруг ее плеч, и еще эти сладкие полные груди, на которых он зациклился. И намек на острые, сжавшиеся от холода, соски. Ее большие янтарные глаза заблестели сильнее, когда она заметила его у кресла, наблюдавшего за ней.

И именно это и злило его.

Она видела его, но отказывалась признавать это.

Плохо, что она не отправилась искать его, когда услышала, что он играет «Парень из Хайленда». Увидь она его тогда, перед ней предстало бы восхитительное зрелище, слишком яркое и бесстыдное, чтобы отрицать. Он играл на волынке в полных горских регалиях, надеясь поймать ее за разглядыванием его из-за штор, и планируя сыграть фокус с сильным ветром, чтобы показать ей то, что носил под клетчатым килтом настоящий горец!

Но эта маленькая фурия не воспользовалась случаем. Что ж, тем лучше.

Его обнаженные мужские чресла выдали бы его, если она на них бы вытаращилась.

– Эта девушка – чума, – прорычал он, одним махом преодолевая расстояние от кресла до стола, за которым она работала, проводя часы за раскапыванием всей лжи, которая когда-либо говорилась о нем. – Да, это худший вид чумы.

Но в комнате сохранялся ее аромат, чарующие, экзотические нотки которого заставляли его сходить с ума. И мучиться. Пока он не вспомнил выражение ее лица, когда он открыл правду.

То, чего он не делал ни для кого из Макдугаллов.

И, тем не менее, она все еще не верила ему.

– Яйца Люцифера! – выругался он, поворачиваясь к окну и пристально вглядываясь в шторм, разразившийся в устье. Темные воды блестели, как полированный оловянный кубок, выглядевший таким же холодным, как сердце этой мегеры. Ничто из того, что он сказал, не убедило ее.

Он снова потерпел неудачу.

Даже пришпилив своим лучшим кинжалом ее ночное одеяние к кровати, он не помог себе в поисках способа избавиться от нее.

А в данный момент он к тому же хотел находиться в ней. И не один раз, а снова и снова. Долгие, плавные удары, медленные и глубокие, потом постоянно убыстряющиеся до тех пор, пока не… Он застонал, злобно вцепившись в свои волосы.

Вожделение к Макдугалл не просто приводило его в бешенство; сама эта идея заставляла подгибаться колени.

Никогда не думал он, что является таким… бесхребетным.

Скоро он будет немногим лучше Хардвика.

– Нет, до этого не дойдет, – поклялся он, упав на колени перед скамейкой у окна. Мрачно хмурясь, он одним сильным ударом руки сбил подушки с кисточками на пол.

Потом наклонился вперед и положил голову на сложенные руки.

Он вовсе не ждал, что святые прислушаются к его молитвам. Не теперь, в этом его злосчастном существовании.

Колин Макдугалл, сукин сын с черным сердцем, превратил его в существо.

Призрак.

Пародия мужчины из плоти и крови, чьи мольбы к высшим сферам игнорировались, вероятно, самим Нечистым, и тем более теми святыми праведниками, которые служили Святому Кресту.

Несмотря на это, он тихо обращался к ним.

Спустя некоторое время он поднялся. Нравилось ему это или нет, у него была работа.

Мара Макдугалл не оставила ему выбора.

Пришло время дать ей неоспоримые доказательства.

Выше над библиотекой, в одной из самых высоких башен Рэйвенскрэйга, Мара прислонилась к закрытой и запертой на задвижку двери Чертополоховой комнаты и сделала глубокий вдох. На полу разливался лунный свет, а мимо окон скользили причудливые клочья тумана. Не было никаких шелестов и пристальных взглядов в спину из теней, но легковерный человек легко мог представить себе этот дух прошлого, витавший над всем этим местом.

 И внутри спальни, и в легчайшем сером тумане, скрывающем зубчатые стены.

Туману она просто не придала бы значения.

– Злые призраки и прутки для поиска воды, – она тяжело дышала, сердце билось, как сумасшедшее.

В скором времени она будет слушать по утрам не «Парня из Хайленда», исполняемого на волынке мускулистым шотландцем, а тему к «Сумеречной зоне».

Уже почти слыша ее, она прижала ладонь к груди, изо всех сил пытаясь отдышаться. И привести в порядок мысли. Обрести свое обычное спокойствие.

Но только что она пронеслась через лабиринт коридоров и взлетела по ступеням трех крутых лестниц, одна из которых была ужасно темной и без перил, а каменные ступени были такими узкими, что должно быть были высечены для очень маленьких людей. И каждая из них была на ее вкус слишком средневековой. Или лучше сказать, на ее современный вкус.

До недавнего времени она впадала в экстаз от всего даже отдаленно напоминающего ее любимый период. Но теперь, с появлением в ее жизни кое-кого определенного, она предпочитала предметы более современной эпохи.

Вещи, не представляющие опасности.

Обычные вещи.

А также людей, которые бы не утверждали, что являются призраками, и не носились в их поисках.

Она энергично смахнула завиток с брови и попыталась не прислушиваться к скрипам и стонам замка вокруг нее. Ночные шумы, скорее всего, были вызваны старыми водяными трубами или поспешным бегством мышей.

Или возможно … им.

Александром с шаловливыми пальцами и мимолетными поцелуями. Он доказал, как быстро умел двигаться. И более чем одним способом, вспомнила она, каждое из ее чувств внезапно напряглось. Однажды он уже вломился в увешанную гобеленами Чертополоховую комнату.

Это случилось прежде, чем ей стало известно о двери на крепостную стену.

Теперь она знала больше.

Также она знала, что почти все шотландские замки имели тайные ходы. Многие из них вели в спальни и из них. Может быть, Горячий Шотландец использовал один такой в своих интересах и уже мог поджидать ее в комнате.

Но осторожный взгляд вокруг, по спальне, заполненной антиквариатом, говорил об обратном.

Все равно, она проверила засов на двери и запоры на каждом окне, даже подтолкнула тяжелый обитый материей стул к двери на крепостной вал.

Наконец чувствуя себя в безопасности, она с утомленным вздохом упала на свою кровать. Кто-то зажег для нее огонь, и сладкий аромат торфяного дыма успокаивал, принося хорошее настроение.

Чертополоховая комната была хорошей.

Уютно теплая, пахнущая Шотландией и приветливая.

Улыбнувшись впервые за многие часы, она сбросила ботинки, позволив им упасть вниз. Через секунду за ними последовали ее брюки-стретч и водолазка. Она пошевелила пальцами ног, и довольно выдохнула. Ей нравилось спать без ничего, только кожа и грезы.

Она была виновна в том, что наслаждалась своей наготой.

Ну, в данный момент, она была почти голой.

На ней все еще было черное кружевное бра и соответствующие трусики. Она пока оставила их, не желая оставаться полностью обнаженной, пока не будет абсолютно уверена, что ее не потревожат.

Не то чтобы любой мог проникнуть внутрь, но в дверь мог постучать кто угодно. Теми темпами, которыми она двигалась, к ней могла зайти бедная чудаковатая Иннес, чтобы дать совет относительно ее брачной ночи с лордом Бэзилом.

Если только милая старая леди не упадет в обморок от шока, увидев ее крошечное черное нижнее белье!

У Горячего Шотландца точно был бы совершенно другой отклик.

Того рода, что заставил бы сильно биться ее сердце, а потом он скользнул бы прямо в нее. Неистово, жестко и глубоко. Медленное, волнообразное движение внутрь и обратно, переходящее в быстрый и неистовый грабеж до тех пор, пока она сама не станет неистовой и прижмет его к себе, крича о своей потребности и теряя себя в блаженстве их наслаждения.

Тот дикий и неудержимый секс, который случается только на страницах любовных романов.

И не случится с мужчиной, который думал, что он – призрак!

Даже если его шелковисто-низкая горская картавость делала ее влажной.

Она тяжело дышала от возбуждения, метавшегося в ее животе. Возможно, ей надо бросить вызов и купить себе вибратор. Пылать и слабеть от напевного голоса чокнутого мужика – это было так низко, как только может упасть девчонка.

Даже девчонка, чей последний любовник был быстрее вспышки молнии за окном.

Ее настроение испортилось, она, перевернувшись на покрывале, достала до небольшой магнитолы на прикроватном столике и нажала на кнопку. Комнату тут же заполнила энергичная тема из «Призрака Оперы».

– Ну уж нет, – насмешливо заметила она, тыкая кнопки до тех пор, пока не нашла «Патетическую симфонию» Чайковского. Довольная, она перекатилась на спину и потянулась.

Вот это другое дело.

Не смотря на то, что она обожала «Призрака», и взяла себе за правило смотреть мюзикл каждый раз, когда бывала в Лондоне, этот саундтрек не то, в чем она нуждалась сейчас.

В последнее время у нее было достаточно призраков. «Патетическая» лучше соответствовала ее настроению.

Намного лучше.

Закрыв глаза, она позволила музыке омыть себя. И как всегда, Чайковский унес ее. Прямо в романтический мир, наполненный самыми тайными мечтами.

Некое место, населенное храбрыми, темноглазыми рыцарями, улыбки которых сверкали так, что подгибались коленки, и которые жили своими глубочайшими страстями. Отважные и мужественные герои, которые ничего не боялись и любили так отчаянно, что могли бы повергнуть самого дьявола за даму своего сердца.

Мужчины, которые отдали бы последний вздох ради чести.

Или ради своей леди.

Мара вздохнула. Из-за такого мужчины она могла бы потерять голову. А пока она просто внимала Чайковскому и своей грезе.

Фантазируя о лихом рыцаре, который, как она всегда надеялась, появится и промчится галопом вниз по Керн Авеню, чтобы силой захватить ее и похитить. Он никогда не появлялся, но она продолжала цепляться за свою мечту. И звучащая сейчас, такая волнующая и красивая музыка помогла ей вызвать его образ.

Только по каким-то причинам его карие глаза загадочно превратились в зеленые.

Цвета морской зелени.

И они уставились прямо на нее.

Вздрогнув, она села прямо, широко распахнув собственные глаза.

Он стоял в изножье ее кровати.

В полных рыцарских регалиях.

Кровь Мары застыла.

– О-боже-мой!

 Он прислонился к столбику кровати и сложил руки на груди.

– Моя леди, я очень сомневаюсь в его существовании.

Ее сердце понеслось галопом, Мара бросила взгляд на дверь.

Та была надежно заперта.

А большой обитый материей стул все еще блокировал дверь.

Она сглотнула.

– В-вы не можете быть здесь, – проскрежетала она, прижимая к груди подушку. – Я сплю. Если я закрою глаза, а потом открою их, вы исчезнете.

– Ты знаешь, что это неправда, Мара.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Ты должна знать, – ответил он с тенью упрека в голосе. – Я прибыл, чтобы доказать свои слова.

Она мигнула.

– Ваши слова?

– То, что я говорил сегодня, оказалось бесполезным, но это правда, а ты все еще сомневаешься во мне. – Под поднятым забралом шлема его глаза опасно сузились. – Я не лгу.

– Я не называю вас лгуном. – Ее пальцы вцепились в подушку. – Но то, что вы утверждаете, невозможно.

Он быстро извлек меч, позволив шипению стали ответить ей.

Мара быстро сглотнула, осторожно придвинувшись ближе к спинке кровати.

– Слушай, приятель, я не знаю, в какую игру ты играешь, но эта штука выглядит слишком реальной, чтобы спорить с тобой.

– Не делай ошибки, – сказал он, его глаза вспыхнули, как изумруды. – Этот клинок действительно настоящий, и я не играю ни в какие игры. Мне доказать остроту его стали?

Он двинулся к ней медленными шагами, и Мара завопила. Его меч мерцал, как будто светился изнутри, и даже Мердок был бы способен разглядеть своими слезящимися глазами, что его края были острыми, как бритва.

Определенно, это была не репродукция или сценический реквизит.

И когда он сделал выпад в ее сторону, она поняла, что умрет.

Но вместо этого ощутила только резкое движение воздуха у своего уха. Не успела она моргнуть, как он уже вложил ту штуковину в ножны и вернулся в изножье кровати.

В его латной рукавице качался локон ее волос.

Он сверкнул дьявольской усмешкой.

– Доказательств достаточно, распутница?

Мара уставилась на него, усмешка раздражала ее больше, чем распутница.

Она задрала подбородок.

– Это доказывает лишь, что вы взяли напрокат подлинный костюм, – бросила она ему. – И что у вас быстрые ноги.

Его усмешка исчезла.

– Ты сердишь меня больше пределов моего терпения. Прочь из моей кровати, женщина, и немедленно, или я отрежу больше, чем просто локон твоих волос.

Мара вспыхнула, уловив, где остановился его взгляд. Слишком поздно она поняла, что прижала подушку так сильно, что та сползла ниже ее грудей. И что один из сосков торчал выше края ее лифчика.

Она ощетинилась, гордость мешала ей прикрыться.

– Итак, вы развратны так же, как и грубы.

Его лицо потемнело.

– Прокаженная неверующая шлюха расшевелила бы меня больше, чем женщина с кровью Макдугаллов. Но знай: если бы я захотел тебя, – клялся он, качая перед ней локон ее волос, – я мог бы взять тебя быстрее, чем мой клинок добыл свой трофей.

– О! – на щеках Мары вспыхнул румянец. – Убирайся отсюда! Сейчас же!

– Как пожелаете, – он отвесил ей низкий поклон и направился к стене рядом с камином.

– Эй, оловянный солдатик! – крикнула она ему вдогонку. – Дверь в другой стороне.

Он продолжал идти.

Но через несколько шагов остановился и обернулся к ней.

– Мне не нужна дверь.

Он опять поклонился ей, на этот раз коротко.

А потом шагнул прямо через стену.

Глава 7

На следующий день рано утром Мара торопливо шагала по тропинке древней тисовой рощи. Старые деревянные указатели, размещенные на равном друг от друга расстоянии, уверяли, что она двигалась по направлению к конюшням Рэйвенскрэйга, но ее сомнения увеличивались с каждым изгибом и резким спуском извилистой тропы.

Больше похожая на оленьи следы, дорожка вела прямо через густые заросли деревьев, и каждый поворот открывал на краткий миг устье и контуры Внутренних Гебрид, бесчисленных островов, растянувшихся вдоль горизонта, словно туманные синие жемчужины.

Сердце Мары было переполнено чувствами, дыхание перехватывало от красоты ее новой родины.

Холодные воды, подмигивающие ей, выглядели такими же гладкими и синевато-серыми, как аспидный сланец. Темными и спокойными. И призрачный туман, клубившийся над покрытой рябью поверхностью, вовсе не вырисовывал очертания мужчины.

Испытывая чувство благодарности за это небольшое чудо, она покачала головой, ругая себя, что вообще рассматривала такую возможность.

Стояло просто прекрасное туманное утро. Ничего более.

Она даже могла слышать приятное журчание бегущего где-то недалеко ручья. Могла чувствовать запах сладковатой холодной воды, догадываясь, что путь ручейка пролегает параллельно тропинке.

И еще у нее возникло неприятное ощущение, что за ней наблюдают.

Мара нахмурилась, не в состоянии отрицать это.

Она просчиталась. Горячий Шотландец находился не там, над Устьем Ломе, паря в дрейфующей завесе морского тумана. Он был здесь, намного ближе. Разгневанный, опасный и потрясающе мужественный. Его присутствие ощущалось на всем протяжении рощи. Он словно насмехался и дразнил, и от этой мысли, ее пульс начал дико скакать, а каждый дюйм кожи покрылся мурашками.

Она выдохнула, отбрасывая волосы.

– Вздор и чепуха, – пробормотала она, продолжая повторять мнение Мердока о всей этой жути, будто три слова были мантрой.

– Совершенная чушь, – добавила она, позаимствовав фразу у вечно недовольной мегеры, жившей на углу Керн Авеню.

У маленькой женщины ростом не выше пяти футов, с острым языком и свирепым взглядом имелись короткие язвительные замечания для всего, что находилось под этим небом.

Но меткие колкости Мары не произвели впечатления на ее призрачного горца.

Тем более, не запугали.

Ничуть. Его сильная сущность продолжала циркулировать вокруг нее. Волнующая и высокомерная, понимающая, что трепещет каждый ее нерв, проникающая сквозь ее щиты и барьеры. Заставляющая ее поверить.

Кстати, когда он превратился в ее призрачного горца?

Не желая разбираться, она всмотрелась в пространство между деревьями, готовясь к худшему. Судя по его прошлым выходкам, он вполне мог стоять, прислонясь к стволу тиса, сложив руки на груди и впившись в нее взглядом.

Будучи невидимым, конечно.

С прошлой ночи она знала, что он мог находиться где угодно.

Делать что угодно. Даже соблазнить ее.

Рассмотреть ее прямо через одежду.

– О боже, я зациклилась на этом, – прошептала она, огибая губчатые участки мха. – Меня преследует призрак.

Дьявольски сексуальный призрак.

Она застонала, зажав нижнюю губу между зубами, ускоряя шаг. Пока она будет просто ощущать его присутствие, не слыша за спиной его шагов, не видя внезапной вспышки движущейся стали, образующей дугу в тумане, с ней все будет в порядке.

Она надеялась на это.

И была решительно настроена доказать это. Она глубоко вдохнула острый воздух. Свежий воздух Хайленда был напоен ароматами леса, влажной земли и папоротника. Таким обычным утром богатые, пряные запахи должны были доставить ей большое удовольствие.

Но этого не случилось, и стремительное продвижение сквозь мрачную тисовую рощу тоже не способствовало этому.

Так же как и знание, что окружавшие ее деревья жили больше тысячи лет.

При этой мысли во рту у нее пересохло.

Тисы были огромными, как Рэйвенскрэйг, они, несомненно, росли здесь во времена оловянного солдатика, и возможно, даже стали свидетелями его предательства. Стояли, когда он промчался по этой самой дорожке в темноте ночи со знаменитым Гелиотропом Далриады, надежно запрятанном в мешочке у пояса.

Оловянный солдатик, вот уж, в самом деле.

Именно так и есть!

Она вздрогнула, кутаясь в куртку от порыва пронесшегося мимо нее ледяного ветра.

Вместе с ветром, казалось, и роща подкрадывалась к ней, становилась все темнее и непрогляднее с каждым ее шагом. Даже устье скрылось из виду, и от его внезапного исчезновения ей стало не по себе среди нависших тисовых ветвей.

Смущало и то, что некоторые деревья казались полыми, и их пустые внутренности были заполнены чернотой. Темные тени требовали исследования.

Но не теперь.

– Н-е-е-ет, спасибо, – отказалась она, поспешно двигаясь вперед.

На ум пришел Томас-Рифмач.[24] Великий мистик тринадцатого столетия предположительно заснул в полости такого же тиса, растущего в похожей роще в окрестностях Инвернесса, дожидаясь своего возрождения. Если подобное укрытие было достаточно хорошим для него, то и ненавидящий Макдугаллов призрак не постыдился бы использовать пустое дерево для своих собственных дурных целей.

И он не спал.

Он шпионил за ней. Замышлял свой следующий ход или возможно даже смеялся над ней.

Находясь в уверенности, что не оценила бы такого юмора, Мара оглядывалась вокруг, изучая древние искривленные деревья и жалея о своем богатом воображении.

Где находятся эти конюшни?

Она почти бежала, едва не оступаясь, и споткнувшись о корень, замахала руками по воздуху. Когда ей удалось выпрямиться, она проворчала:

– Здесь поработал дьявол.

Это была еще одна из язвительных насмешек сварливой ведьмы с Керн Авеню.

Если бы у нее имелся хотя бы наперсток яда той карги. Вместо этого она уперлась рукой в бедро, с трудом дыша. Вокруг нее носился холодный ветер, волосы разметались в разные стороны, ледяные порывы пронзали ее сквозь одежду. Почти как невидимые руки, пытавшиеся раздеть ее, пока она не останется стоять обнаженной и дрожащей на тропинке среди торфяника.

Мысль придала ей сил, и она выпрямила спину.

– Ты не испугаешь меня, – поклялась она, подняв подбородок, когда ветер ослаб. – И ты никогда не увидишь меня голой!

Аххх, но я уже видел, – эхом отразился позади нее голос с сильной шотландской картавостью. – И достаточно близко, чтобы понять, что твои огненные Макдугалловы локоны не окрашены.

Глаза Мары широко распахнулись.

– Ах ты ублюдок! – крикнула она, поворачиваясь вокруг себя.

Но ее взгляду не открылось ничего, кроме пустой рощи и стихающего звука его голоса, бархатно-низкого и волнующего.

Он видел ее голой.

И намного ближе, чем тот быстрый взгляд на ее обнажившийся сосок. Каким-то образом он видел ее между ног, и от осознания того, что он увидел, внутри нарастало, раскручиваясь по спирали, тепло.

Опаляющий жар, бесстыдно восхитительный.

На один совершенно безумный миг она представила, как к ней прижимается его твердое, мужское тело. Кожа к обнаженной коже. Его дыхание, легкое и теплое, на ее плоти. Смелый поцелуй, воспламеняющий все ее чувства, его руки, исследующие ее тело, возбуждая ее способами, о которых она никогда не помышляла.

Она никогда не желала мужчину так лихорадочно и не чувствовала себя более глупой, жаждая этого.

Сэр Александр Дуглас не был реален.

Он являлся воплощением всего, во что она не верила. И он ненавидел Макдугаллов.

Не имеет значения, что Макдугалл она являлась формально.

В любом случае, распаляться и волноваться только потому, что он был ростом шесть футов четыре дюйма, красив и обладал голосом, от которого у нее слабели ноги в коленях, было пагубно.

И целовать его до тех пор, пока не закружится голова, утопая в блаженстве от его вкуса, было против благоразумия.

Он абсолютно опасен.

Факт, который с прошлой ночи она не могла игнорировать.

Она провела часы, мучаясь и ворочаясь от страха, что он появится снова. Сердце билось так часто, что она опасалась сердечного приступа.

Ее колени все еще дрожали. И вовсе не потому, что он был сексуален так, что она иногда забывала дышать, когда он возвышался над нею, пронизывая своими неистовыми сине-зелеными глазами, заставляя исчезнуть весть остальной мир, как будто существовал только он.

Она сдула с лица прядь волос, чувствуя, что ладони вспотели. Как она ухитрилась сегодня утром одеться и спуститься по стольким ступеням, не свалившись в какую-нибудь кучу внизу, выходило за рамки понимания.

Он очень сильно потряс Мару.

И все еще расстраивал ее. Прячась где-то и наблюдая за ней с такой пронизывающей силой, что она носком ударилась о валун, перегородивший тропу.

– О-ох! – она схватилась за ступню, зло сверкая глазами на камень – покрытую лишайником глыбу гранита, который, казалось, с негодованием смотрел на нее в ответ. И нигде поблизости не было тропинки, по которой она шла.

Она мигнула и оглянулась вокруг. Валун поднимался из дикой рексии[25] на границе склона, поросшего папоротником-орляком, и далеко растянувшегося пастбища.

Тропинки через тисовую рощу не было видно нигде, проклятые деревья теперь виднелись далеко позади нее. Каким-то образом она вырвалась из их тисков. На нее не давило ничего более зловещего, чем заросли можжевельника, дрока и ракитника.

И глаза, сверлившие в ней дырки, были не его, а лошадиные.

Великолепные животные, пасущиеся на траве в нескольких шагах от того места, где она стояла. Плавные линии и мышцы, обтянутые лоснящейся черной шкурой, и глаза этих животных, невозмутимо и с интересом уставившиеся на нее.

Несколько других лошадей, таких же внушительных, наблюдали за ней с некоторого расстояния. Но именно многочисленные конюшни и хлев заставили ее сердце подпрыгнуть и выкинуть из головы ужасы тисовой рощи.

– О, мой бог!!! – выдохнула она с отвалившейся челюстью.

Ее охватил благоговейный трепет, она шла прямо через луг, возбуждение нарастало по мере приближения к древнему строению и нескольким коровникам.

Низкое каменное здание с серой шиферной крышей – конюшни Рэйвенскрэйга – стояло там, отягощенные грузом прошедших лет. Века ветров, дождей и длинных зимних морозов оказали свое воздействие, смягчив углы и затемнив камень, но в этом и было их очарование.

Все, кроме небрежной писанины из дат и подписей, жило и дышало историей.

Каждый грубо обтесанный камень гудел стариной, к тому же суматоха вокруг удержали ее от мыслей о нем, прижатом к стене.

Желая полностью забыть о нем, она подошла к хлеву. Ее приближение, казалось, нисколько не встревожило кур, копающихся в грязи у стены, выложенной методом сухой кладки[26], или горстку овец и лохматых, с рыжей шкурой, Хайлендских коров, поглощавших корм у коровника.

Все казалось обычным… кроме гудящих камней.

У Мары закололо в затылке. В голове закружились дикие предположения. Романтично было бы предположить, что камни вибрируют от возраста, но было слышно, что гудение имело другую природу.

А потом она распознала этот звук: тихий, повторяющийся глухой стук и ворчливые мужские голоса.

Голоса горцев, доносившихся из-за конюшен.

Загадка быстро разрешилась, когда непонятно откуда вылетели Скотти и Дотти, их короткие ноги стали толще, а коричнево-белые тела вымазаны какой-то черноватой дрянью.

– Сколько раз я говорил вам, маленькие засранцы, не играть в навозной куче, – Малколм Красноголовый остановился позади них, его раскрасневшееся лицо заполыхало еще ярче.

– Мисс Мара! – он уставился на нее широко раскрытыми глазами, тяжело дыша и сжимая в руке вонявшую навозом лопату.

Скотти и Дотти кинулись вперед, обнюхивая ее пятки, пока молодой горец не издал резкий свист.

– Эти двое в прекрасном настроение. – Он покачал головой, когда маленькие собачки побежали к курам. – А что вас заставило подняться так рано? Мердок не говорил, что вы сюда придете.

– Он не знал, – ответила Мара, вздрогнув, когда бродячий ветер взлохматил ее волосы. – Никто не знал.

Думаешь? – промурлыкал ей на ухо голос, более картавый, чем у Малколма.

У Мары перехватило дыхание, а Малколм, казалось, ничего не слышал.

– Жаль, что мы не знали, – его взгляд скользнул на другого молодого мужчину, только что вышедшего из-за одного из коровников. – Мы могли бы отложить погрузку навоза.

– Погрузку навоза? – взгляд Мары перебегал с одного молодого человека на другого, не пропустив черные пятна на высоких сапогах, прикрывающих бедра. – Вы имеете в виду, чистку стойл?

– Да, но больше, чем это, – сообщил ей Малколм. – Йен и я как раз загружали удобрения для Национального Союза Фермеров, – он сделал паузу, и его веснушчатое лицо просияло.

– Это ради вас. Каждая лопата поможет увеличить фонд Уан Керн Вилладж.

Мара мигнула.

– Они платят вам за… навоз?

Малколм усмехнулся.

– Не НСФ, а те, кому они отсылают эти удобрения, – объяснил он, смахнув прядь ярко-рыжих волос с брови. – Понимаете, некоторые полагают, что навоз можно преобразовать в электричество. Побочным продуктом является газ метана. Людям, знакомым с правилом теплообмена, экскременты обеспечат новый и неистощимый источник энергии.

– Люди, занимающиеся исследованиями этой возможности, хорошо платят за каждый грузовик навоза, который мы им поставляем, – вставил Йен, присоединяясь к ним. Он сверкнул доверительной улыбкой. – Получилось ли из этого что-нибудь или нет, Мердок говорит, что мы выручили уже достаточно, чтобы заложить основу для вашего проекта.

У Мары сжалось сердце.

– Я никогда не слышала о таких вещах, но это звучит… многообещающе. Даже не знаю, что сказать, – произнесла она смущенно.

Что она знала, но не собиралась показывать, так это то, что если такая глупая схема существовала и была реальной, то тогда, может быть, и те утверждения средневекового призрака, уже доказавшего свое рыцарское мастерство, не были столь уж неправдоподобны.

Но подобная возможность вызывала у нее сильную головную боль, так что она сверкнула своей лучшей улыбкой и предпочла проигнорировать проблему.

– Малколм, ты спрашивал, почему я здесь, – сказала она, призывая всю свою храбрость. – Я думала покататься. И я хотела бы сесть на живую лошадь, а не на какой-нибудь послушный мешок костей.

– Ох, нет, девушка, ты не можешь, – начал отговаривать Малколм, в ужасе глядя на нее. – Мердок нас за ноги подвесит.

Йен прочистил горло:

– Послушайте, мы не посадили бы вас на породистого коня, даже если бы вы очень захотели. Лошади Рэйвенскрэйга очень горячи. Даже кобылы легковозбудимы. Эти конюшни были гордостью Макдугаллов в течение многих столетий. У нас самые лучшие англо-норманны, которых вы где-либо сможете найти.

– Англо-норманны? – у Мары скрутило живот. – Звучит несколько архаично.

Малколм улыбнулся.

– Ох, он имеет в виду, что их корни происходят от норманнской лошади, которую в средневековье высоко ценили как боевую, – объяснил он. – В этих краях они были редкостью, но говорят, один из ваших предков, Колин Макдугалл, привел первую в начале четырнадцатого столетия. Легенда утверждает, что он добыл этого коня в схватке с другим рыцарем.

Мара сглотнула, чувствуя, как в животе закручивается холодный твердый узел.

– Мердок говорил что-то о колонии тюленей, – выпалила она, меняя тему. – Я хотела бы поехать и посмотреть.

Брови Малколма взлетели вверх.

– Ох, нет, это еще хуже. Вам нельзя ехать туда, – заявил он, картавя еще сильнее. – Слишком далеко и на утесах опасно. Кроме того, что если этот хедбангер все еще там?

– Хедбангер? – Мара решила купить шотландский словарь. – И что это значит?

– Сумасшедший человек, – перевел Йен. – Которого вы не хотели бы повстречать в таком отдаленном месте, как колония тюленей. Прошу прощения, мисс, но всему Обану известно, что вчера вечером вас изводил какой-то ненормальный, и что он сбежал.

Мара бросила взгляд на Малколма, но тот только пожал плечами.

– Слухи разносятся быстро. – Он тряхнул головой, обращая все в шутку. – Но вы не волнуйтесь. Кем бы он ни был, сейчас его здесь нет. Мы искали всю ночь и не обнаружили ни следа.

Мара улыбнулась. Она их подловила.

– Тогда нет причины, по которой я не могу выехать, не так ли?

Йен опустил взгляд и пошаркал обрызганными навозом ногами.

Малколм сдвинул брови.

– Вы, конечно, не передумаете?

– Нет, – уперлась Мара. – Я настроена хорошо прокатиться и хочу резвую лошадь. – Когда ни один из них не двинулся с места, она добавила:

– Вы не должны волноваться о том, что я неопытна. Я уже ездила на лошадях.

Она надеялась, они не догадаются, что это был арендованный пони, бегавший вверх и вниз по Керн Авеню, и что это был ее пятый день рождения.

– Ради Креста, Алекс, сколько еще ты собираешься позволять девушке страдать? – Хардвик де Стадли стоял на краю морского утеса, его огромный плащ хлопал на ветру. – Ты заливал мне о своей чести, а сам не делаешь ничего, чтобы помочь беспомощной девице.

– Оставь это, предупреждаю тебя, – потребовал Алекс, пристально глядя на сине-голубые волны устья. – Твои стрелы не попадают в цель.

Хардвик вздохнул.

– Любой дурак поймет, что она не может управлять лошадью.

Алекс скользнул взглядом по разбросанным по воде островам и посмотрел на друга.

– Ты всегда видишь шлюху в каждой женщине, проходящей мимо. И мы оба знаем, какую именно помощь ты стремишься предложить им, – произнес он, пытаясь игнорировать это торчащее несчастье другого. Некий физический недостаток мужлана, преследующего женщин, который совсем не прикрывался хлопающим на ветру плащом.

Алекс содрогнулся, его недовольство немного поутихло.

– Та чертовка с огненными волосами вовсе не беспомощна. Я никогда не встречал более смелой девицы, – объявил он, складывая на груди руки. – Она сама отвечает за себя. Она та, кто велел тем двум распустившим сопли юнцам оседлать резвую лошадь.

Хардвик присвистнул.

– А! Я понял, – с насмешкой сказал он. – Ты ревнуешь!

– Щенки, они оба, – отрекся Алекс.

– О, что и говорить, – согласился Хардвик, явно наслаждаясь. – Один, с рыжими волосами, такой же высокий, как ты. А другого точно не будет мотать ветром, как тростник.

– Из-за женщин у тебя протухли мозги.

– Нет, из-за них мой ум стал острее, – Хардвик наклонил голову вбок, награждая Алекса испытывающим взглядом. – Те двое щенков, как ты их назвал, причина того, что ты позволяешь девушке сидеть там почти час, пока ее кобыла набивает брюхо клевером.

– Ты плохо знаешь меня, если думаешь, что меня вообще волнуют молокососы-конюшие, пялящиеся на какую-то Макдугалл. – Алекс выдохнул, надеясь, что его пылающее лицо не означает смущение. – Для меня совсем не имеет значения, скольким зеленым юнцам она позволяет вилять перед ней хвостом. И меньше всего, сколько времени ей потребуется, чтобы приобрести навыки верховой езды.

И он не собирался приглядывать за ней снова.

Святые праведники, она сидела на своем коняге так, словно была сарацинской блудницей, ее стройные ноги раскинулись в бесстыдном приглашении, а большие груди покачивались каждый раз, когда ее глупый конь соизволял двигаться.

Не обращая на нее внимания, Алекс, сощурившись, смотрел на ее лошадь.

– Меня больше интересует кобыла, – заявил он, изучая линии животного. – Разве ты не видишь сходства с Язычником?

– И что, если вижу? – пожал плечами Хардвик. – Деяние, за которое ты стремишься отомстить, давным-давно забыто. Какое значение имеет то, что Макдугаллы хорошо распорядились семенем Язычника?

Он замолк, поправляя плащ:

– Когда рядом такой соблазнительный сосуд, меня больше интересует мое семя.

– Ты хуже, чем олень во время гона.

Хардвик усмехнулся:

– Я только говорю правду, мой друг.

Алекс хмыкнул.

Его друг насмешливо поклонился.

– Посмотри на девушку как следует и скажи, что она не возбуждает тебя. Или злоба иссушила твою мужественность?

На челюсти Алекса дернулся мускул.

– Я должен вызвать тебя за это, – ответил он с испепеляющим взглядом. – Радуйся, что я добродушный человек.

– Какая глупость – все равно ни один из нас не смог бы выиграть, – засмеялся Хардвик. – Мы преуспели бы только в членовредительстве. Подумай, какая потеря была бы для прекрасного пола, лишись я определенной части моего тела.

Схватив Алекса за руку, он заговорщически подмигнул ему.

– Ты хочешь, чтобы это было на твоей совести? Во имя истины, если бы ты не был связан своим обязательством, ты тоже нашел бы своему копью хорошее применение,– торжественно заявил он. – Вон та конфетка готова, чтобы ее пощипали.

Алекс рывком освободился.

– Она готова для большего, чем это, – произнес он в ответ, стараясь сдерживать тон голоса, чтобы не раскрыть того, что он думает на самом деле.

Он снова повернулся к морю, и в его памяти пронеслись все те способы, которыми он испробовал ее спелость, и эти воспоминания сделали его твердым. Настолько возбужденным, что Хардвик о таком мог только мечтать.

Хардвик вожделел всех женщин.

Алекс загорался только для одной.

Правда, в которой он не хотел сознаваться. Ни себе, ни Хардвику, ни, конечно, ей.

Особенно после того, как посетил рано утром место ее запланированного поселения Уан Керн Вилладж и увидел прогресс в работах. Деревья были расчищены, и уже лежал фундамент, а куча камней для мемориальной пирамиды постоянно росла.

Мерзость, на которой, как он узнал, будет висеть бронзовый диск, прославляющий его заклятых врагов – Колина Макдугалла и его коварную хозяйку, недоброй памяти леди Изобэль.

Это было больше, чем мог вынести человек.

Его сердце билось, как кузнечный молот. Он яростно стиснул зубы, удивляясь, как они не сломались. В горле поднималась желчь, такая горячая и густая, что он едва не задохнулся.

– Тебе известно, что она собирается увековечить двоих из худших шакалов во всей ее покрытой мраком истории клана? – вымучил он из себя, цепляясь взглядом за скалы. – Я видел проект мемориальной доски, слышал, как рабочие с изумлением и благоговением называли имена.

Он резко вдохнул, пнув гальку на краю утеса:

– Невежественные глупцы.

– А-а-а, ну да, – протянул Хардвик, будто не слыша ни слова. – Показываешь мне спину, чтобы я не увидел твоего вожделения. Уставился на море и притворяешься, что не встретил пару под стать себе. Скажи, что ты не жаждешь обладать этой девицей.

Алекс сцепил зубы. Ему нечего было ответить.

Друг знал его слишком хорошо.

– Твое молчание говорит само за себя, – утверждающе произнес этот жулик. – Теперь я покидаю тебя. Наш старый друг Бран О’Бара пригласил меня на пирушку. Ты будешь избавлен от моего присутствия. На время, по крайней мере.

– Святые вознесут хвалу, – выдохнул Алекс, все еще не глядя на него. – Я устал слушать шлепанье твоего языка.

Хардвик встал перед ним, закрывая ему обзор.

– Ты мог бы присоединиться ко мне, – предложил он, схватив Алекса за руку. – Стол старого Островитянина всегда ломится, а вина текут рекой. Не говоря уже о женщинах…

– Владения Брана О’Бара – рассадник сифилиса, – ответил Алекс, вырывая руку. – Пусть лучше меня кастрируют, чем я коснусь одной из тех шлюх, которых он приводит для своих гостей.

– Кастрируют? – Хардвик качнулся на пятках назад и захохотал. – Зачем беспокоиться? Ты не окунал свой фитиль веками. Если не врал мне.

Алекс снова повернулся к морю.

– Меня занимали более важные дела. Я…

– Знаю. Твоя проклятая кровать, – перебил его Хардвик. – Но ради старых времен сделай мне приятное: присмотри за девушкой после того, как я уйду. Если прислушаешься к своему сердцу, то поспешишь помочь ей.

Алекс неопределенно хмыкнул. Он не знал, что у него на сердце. Начиная с того давно минувшего дня, который он предпочел бы забыть.

– Возможно, ты прекратишь упрямиться, как только я уйду, – проговорил Хардвик, отходя от него. – Одно слово на прощание: если ты не поможешь ей, то рано или поздно ей поможет один из тех щенков.

Потом Хардвик ушел.

На сей раз не было слышно его обычного смеха.

Нахмурив брови, он запустил руку в волосы. Девчонка может восседать на своем неподвижном коне, пока солнце не замерзнет. Он не собирается оборачиваться. Хотя, в этом не было никакой необходимости.

Ее образ уже служил украшением его души.

И это только ухудшало ситуацию.

Был бы он человеком из плоти и крови, тогда может быть она стала бы женщиной, которая сумела бы исцелить его раны, нанесенные ее предками. И как он подозревал, она могла бы излечить еще кое-что неотложное. Он видел достаточно, чтобы знать – она создана для страсти.

Его страсти.

С тех пор, как он увидел ее в своей кровати, когда на ней не было ничего, кроме двух крошечных лоскутков черного кружева, он испытывал бешеную потребность, такую лютую, что она изводила его.

Еще больше его беспокоила ее привязанность к несговорчивому мажордому. Не так, как он негодовал на двух переростков из конюшни, а потому, что старый дворецкий с узловатыми коленями напомнил ему о собственном отце.

Великий воин в свое время, согбенный и с помутневшим рассудком годы спустя, он принял Алекса с широко раскрытыми объятиями, и всегда обходился с ним с той же любовью, какую проявлял к своим законнорожденным сыновьям.

Иногда, даже с большею.

Его глупые глаза снова жгло, он сделал глубокий выдох и уставился на море.

– Она – Макдугалл, – прорычал он, настроение омрачилось.

Вероятно, она заколола бы его во сне его собственным кинжалом, если бы он когда-нибудь рискнул лечь с ней в кровать.

На ходу он отстегнул от ремня плоскую фляжку и сделал большой глоток. Огненный ышке-бяха.[27] Чистый спиртной напиток Хайленда гарантированно изгонял болезненные воспоминания и любое опасное смягчение в отношении Мары Макдугалл.

Не важно, испытывает ли она нежные чувства к седому старику или нет.

О текущей в ее венах подлой крови можно сказать столько, что самые плодовитые барды будут заняты целую вечность.

Не смотря на это, он еще раз глотнул ышке-бяха, и изменил направление.

Как он и подозревал, она все еще сидела на упрямой кобыле. Ее руки так крепко сжимали узду, что побелели костяшки пальцев. Это говорило о том, что она упряма также, как и лошадь, которой она не умела править. На щеках пылал румянец разочарования, а может, гнева.

Особо привлекали внимание изумительные вещи, которые холод раннего утра проделал с кончиками ее грудей.

Алекс проглотил слюну. Черт, у этой девчонки такие соблазнительные соски!

Как жаль, что это не он заставил их заостриться подобным провокационным способом. Более того, хотелось сорвать с нее прилипший к ее телу черный топ и зарыться лицом в обилие ее мягких грудей, упиться колдовским ароматом гладкой шелковой кожи, на которой пировали его глаза, и которой он еще не касался.

Этот недостаток он намеревался исправить.

Уголки его рта дернулись в подобие нечестивой улыбки, и он зашагал вперед. Он не мог оставаться в стороне, позволяя ей все утро бороться с потомком Язычника.

К тому моменту, когда он призвал энергию, чтобы материализоваться, ему уже нравилась эта мысль.

В конце концов, помощь – это все, что он мог сделать. Для рыцаря Шотландского королевства делом чести было спасти девицу в беде.

Это не имело никакого отношения к тому, что ей на помощь могли прийти высокие, крепкие лакеи из конюшни, если он не сделал бы этого сам.

Ничего общего с этим.

Глава 8

Мара вцепилась в уздечку и медленно выдохнула. Выпрямив спину, она изо всех сил старалась сделать вид, что ей не страшно. Что она невозмутима, спокойна и собранна. Способна все контролировать. Но делать вид, что ты полна собственного достоинства оказалось сложно, когда по твоей спине вверх и вниз ползают мурашки озноба из-за арктического холода. Тем более, когда некоторые из них дразнят соски, пробегая через них.

Почти щипая.

Нет, лаская.

И такими восхитительно-возбуждающими способами, что это заставляло ее дрожать. Неспешно растущее удовольствие слегка ошеломило ее.

Так что она призвала всю свою браваду выходца с Уан Керн и подняла подбородок навстречу ветру, бросая ему вызов и стараясь игнорировать чувство приятного возбуждения, притворяясь, что ужасающе холодный воздух, кружившийся совсем рядом с ней, не отличался от порывов морского ветра, долетавшего с утесов.

Но он отличался, и когда ее несчастная кобыла прекратила с чавканьем жевать траву и, дрожа, встала на дыбы, она признала то, что осознавала все это время.

Она больше не одна.

Быстрый взгляд в сторону подтвердил это.

Огромными шагами к ней приближался он! И шел он от края утеса – места, которое было пустым за мгновение до этого.

Мара уставилась на него, забыв о Уан Керн. Ее чувства обострились, а колени ослабли. В ней пульсировало испепеляющее возбуждение, а воздух, казалось, потрескивал и обжигал, словно огнем. По мере приближения, сила его пристального взгляда заставляла сердце биться сильнее, и быстрее бежать кровь по венам.

Ее попытка заставить сдвинуть лошадь с места, чтобы не обращать внимания на него, оказалась бесполезной.

Она едва не расхохоталась, потому что это не представлялось возможным. Призрачный или нет, Горячий Шотландец был слишком красив, чтобы его можно было не заметить.

О-о-о, да, она заметила бы.

Но она не должна. К тому же, все это неправильно.

В смысле, что он появился из ниоткуда.

– Это невозможно, – прошептала Мара, задохнувшись от понимания глупости подобного отрицания. – Тебя здесь нет, – все-таки добавила она. – Мне просто снится дурной сон.

– Ну, нет, девушка, во снах ты мечтаешь обо мне, – промурлыкал он, подходя ближе. – В твоих глазах не должна отражаться душа, если не хочешь, чтобы я знал.

Мара затихла, слишком хорошо зная его хищническую натуру и эту целеустремленную походку.

Грудь сдавило так, что она едва могла дышать, и когда открыла рот, чтобы поспорить с ним, слова застряли в горле.

– Ты очень хорошо знаешь, что я – здесь, не так ли, Мара, девочка? – его рот изогнулся в подобии улыбки. – По правде говоря, тебе следовало бы обрадоваться мне. Разве тебе неизвестно, что каменные глыбы поблизости намного опаснее, чем тот крошечный гранитный валун, о который ты ударилась ногой в тисовой роще?

Мара почувствовала удушье.

Слабая улыбка, игравшая на его губах, стала зловещей.

– Ах, да, – продолжил он, махнув рукой на невинно выглядевшие валуны, которыми была усеяна верхушка утеса. – Там, где ты видишь несколько валунов рядом, часто имеются глубокие провалы или бездонные трещины, скрытые красивыми островками вереска, которым, как я видел, ты восхищаешься. Кроме того…

– Я не какая-то молокососка, не видавшая гор и лесов, – ощетинилась Мара, не собираясь признавать, что она на самом деле никогда не бывала на подобном пустынном, продуваемом всеми ветрами, утесе.

– Кроме того, в вереске полно змей, – продолжил он, будто не слыша. – И им нравится лето, они любят выползать на крупные, плоские камни и лежать, греясь на солнце. Или пугать неопытных наездников.

Он замолк, позволив своему взгляду на краткое мгновение опуститься на ее напрягшиеся соски.

– Нужно ли мне рассказывать о том, как часто туман приходит с моря или спускается с гор, как быстро он может сгуститься.

Мара смотрела на него, пытаясь нахмуриться, но у нее не получалось.

Ей мешала очень приятная, бархатистая картавость.

И что-то еще.

Может быть то, как темнели его глаза цвета морской зелени, когда он рассказывал об опасностях гор и вересковых пустошей. Та тонкая морщинка, пролегшая между бровями. Так, словно его волновало, если с ней случится подобная беда.

И каким бы сумасшествием это ни казалось, она обнаружила, что верит в его заботу о ней.

Выслушав обо всех опасностях, которые он выпалил ей на одном дыхании, она уже радовалась его появлению.

Мара не собиралась признаваться, но будь он реален, а она даже возбудилась бы. Она вытолкнула эту мысль из головы. Слишком много опасений удерживали ее от выражения благодарности. Не каждый день девушка разговаривала с мужчиной, которого она возможно воображала, а может и нет.

По крайней мере, в этот раз он не был наряжен, как оловянный солдатик.

Сейчас он выглядел почти современно, в том же самом красновато-коричневом костюме, который он носил, когда она видела его в магазинчике антиквариата и сувениров Димблеби.

Средневековые лосины и туника, опознала она. Но греховно открытый наряд подходил его могучему телосложению, подчеркивая широкие плечи, сильные мужские ноги и мускулистые икры. Мара сглотнула, потому что снова отозвалась та часть ее тела.

У нее всегда был пунктик на сексуальных мужчин, одетых в кожу.

Украшенный драгоценными камнями кинжал, которым он пронзил ее ночную рубашку, с изящной небрежностью был заткнут за широкий кожаный пояс, низко сидевший на бедрах. И он допустил ошибку, позволив себе улыбнуться, когда понял, что она узнала вещь.

 – В этом не было ничего смешного. – Она уничтожила его жестким взглядом. – И конечно для рыцаря – ничего благородного.

Его самодовольная улыбка исчезла.

– Ну, девушка, разве тебе неизвестно, что горцы – неугомонные проказники?

– Я не знаю так много горцев, – призналась Мара, отведя взгляд. – У меня может и шотландское происхождение, но я из Филадельфии. Я выросла на Уан Керн Авеню. Место, столь же далекое от Шотландского Хайленда, как и Луна.

Он наклонил голову, с сожалением прищелкнув языком.

– О-о-ох, девушка, – произнес он с легким самодовольством.– Должен сказать, что если ты не знала горца, значит, ты не жила.

От этого подтекста у Мары перехватило дыхание. Нечто острое и горячее пронзило ее сердце, потому что впервые мужчина, который поддразнивал и соблазнял ее столь очаровательно, был не только самым великолепным из всех, но и тем, кого она не могла получить.

Никогда.

Нет, если не желала рискнуть присоединиться к нему в каком бы то ни было королевстве, где он пребывал, когда не ходил за ней повсюду.

Она не желала делать ничего подобного.

Дышал ли он сексом или нет.

– Ну, хорошо, – произнес он, и что-то в его тоне заставляло ее думать, что он снова дразнит ее. – Я намеревался спасти тебя. Второй раз, должен добавить. Но если ты предпочитаешь таращиться на устье, я уйду.

Мара развернулась:

– Вы… призрак.

– Да, – согласился он, подмигнув ей, отчего все стало еще хуже.

Подмигивание усилило ямочки на его щеках, снова вызывая у нее дрожь.

Он издал смешок, явно неправильно истолковав поражение, которое, как она поняла, выражал весь ее вид.

– Ну же, перестань, это не столь плохо, – напевно произнес он, его картавость усилилась, ее глубокая насыщенность расплавляла ее.

 Он подошел ближе.

– Или ты боишься, что я прибыл проводить тебя в преисподнюю? – спросил он, удерживая ее взгляд до тех пор, пока ее не затрясло. – Если так, тогда отбрось сомнения, поскольку я понятия не имею, где это место находится, и не имею никакого желания пойти и посмотреть. Мое единственное желание – защитить мою кровать.

Она моргнула.

– Тогда что вы здесь делаете?

Вожделею тебя и лгу.

Молча швырнув ей правду, Алекс едва не фыркнул.

– Я говорил тебе, – ответил он более резко, чем хотел. – Я пришел помочь. Или ты хотела бы остаться здесь до темноты?

Она повернула голову, и косые лучи солнца отразились в ее волосах, отчего ее огненные пряди засияли, словно жидкий огонь. Лучи упали на ее лицо, осветив искрящиеся янтарные глаза, в которых все еще виднелось сомнение. Страх, который она не смогла до конца спрятать.

И имела для этого серьезные основания, потому что он сказал неправду.

Его цели изменились. Сейчас его единственным желанием было заполучить ее в свою постель. Желательно голой. Это и желание, чтобы он был живым, из плоти и костей. Он удивлялся, почему не чувствует абсолютно никакого желания пугать ее. Только успокоить и утешить, а потом заявить на нее свои права.

Святым известно, что он уже был тверд для нее. Снова. В этот раз просто от того, что находился рядом с ней и вдыхал ее аромат.

И, признал он, из-за ее сморщенных сосков.

Он сжимал кулаки, пытаясь не обращать внимания, но напряженные, они были так красивы. И так сильно натягивали ее топ, что в нем не могло не вспыхнуть желание почувствовать их под своими пальцами. Он до боли хотел узнать, какими они были бы на вкус, если бы он прикоснулся к ним языком и губами. Сжал зубами, втянул один сосок в рот, посасывая его, то спокойно, то яростно, скользнув в это время рукой во влажные завитки меж ее бедер и позволив своим пальцам исследовать и возбуждать ее.

Алекс застонал, отворачиваясь. Он вцепился в волосы, приходя в исступление.

Он должен получить ее.

Она пожирала его, словно лихорадка, и вскоре он будет не в состоянии даже дышать, если не сможет прижать ее к себе, погрузиться в тесный, скользкий жар ее женственности.

Он уже был на грани безумия, сила потребности в ней оглушала его. Однако больше всего пугало, что это происходило не потому, что у нее роскошные формы или жаркий взгляд «Целуй Меня Везде», а из-за того, как те глаза могли освещать комнату, когда она улыбалась. Как ее смех согревал даже самые холодные углы его мрачного, одинокого мира.

То удивление, которое появилось у нее на лице, когда она потерялась в романтических размышлениях о его настоящем мире.

О том мире, которого давно не существовало в природе, от которого остались только поваленные камни, ржавые реликвии и хроники в кожаных переплетах, полные лжи.

Алекс вздрогнул, скрыв страдание за кашлем.

Большинство смертных, с которыми он случайно сталкивался, больше не ценили его мир по достоинству. Эта Мара Макдугалл, казалось, заботилась о прошлом, хотя и чересчур причудливым способом, пробуждавшим в нем ярость, которую он не мог контролировать.

Не сейчас.

Истина в том, что он нуждался в ней.

Если бы у него все еще оставался хотя бы клочок мужества, он должен был исчезнуть и никогда больше не появляться перед ней. Или, по крайней мере, придерживаться своего первоначального плана – запугиванием заставив ее убраться отсюда.

Но девушка желала его. Он чувствовал запах ее возбуждения.

Он должен был, но один взгляд на ее соски или сладкий изгиб ее нижней губы и возбуждающий мускус ее потребности, исходящий от нее, и его чувства затопило эротической волной.

Его разум был одурманен.

А сам он превратился в какого-то корыстного мерзавца, которых он всегда презирал – мошенника, думающего только о выпивке, женщинах и грабежах. Алекс нахмурился, проведя ладонью по губам. Скоро он станет не лучше, чем Бран О’Бара, оверлорд[28] шлюх и всех его похотливых друзей.

– Вы уверены, что можете помочь мне? – девушка следила за ним омраченными сомнением глазами. – Я имею в виду… э… можете ли вы коснуться реальных предметов?

– Ты удивлена? – На его челюсти дернулся мускул, но когда он заговорил, его речь была ровной и размеренной. – Разве мой меч не забрал локон твоих волос? Разве ты не ударила меня по ноге, когда я вынес тебя из морской пещеры?

– Я забыла, – признала Мара, на ее щеках разгорался румянец.

Трудно было думать, когда от одного только взгляда на него она почти… достигала оргазма. На самом деле, она готова была поклясться, что ветер снова играл с ее сосками, особенно, когда он прошелся небрежным взглядом по ее груди.

Она отбросила волосы назад и пригладила их, надеясь, что телепатия не являлась одним из его сверхъестественных талантов.

– Тогда вы поможете мне вернуться к конюшням?

Он поднял руку так, как будто клялся в искренности.

– Куда только пожелаешь отправиться.

Мара решала.

Не то чтобы у нее был какой-то выбор.

Ее кобыла уже потеряла интерес к их перепалке и снова с шумом поедала траву. Вполне могла наступить полночь, прежде чем она выбралась бы из скал на этом убогом животном, если бы отвергла помощь Горячего Шотландца.

Но это вовсе не означает, что она обязана сдаваться так легко.

– Откуда мне знать, умеете ли вы ездить верхом?

Он одарил ее медленной, сексуальной улыбкой:

– Я умею.

Мара погладила шею кобылы.

 – Она не желает ничего делать, только стоять и жевать, – сообщила она, от его улыбки она вспыхнула и почувствовала слабость. – Почему вы думаете, что она захочет иметь с вами дело?

– Для девушки, у которой при виде нарисованного рыцаря глаза становятся мечтательными, я подумал бы, что ты знаешь на это ответ.

Мара вспыхнула. Конечно, ей ли не знать о средневековых рыцарях. Этот конкретный, например, обладал раздражающим умением красть из ее головы все связные мысли.

Но она знала о рыцарях. О, да.

А чего не знала, то представляла. Такие благородные герои управляли своими лошадьми с легендарным мастерством.

По общему мнению, они в равной степени были умелыми с женщинами тоже.

От этой мысли по ее телу начал растекаться жар. Сильный, пульсирующий, сексуальный жар, который растекся внизу ее живота, медленно распространяясь по всему телу до тех пор, пока ее женские местечки не завопили в предвкушении.

Она прикусила губу, столь возбужденная, что не смела дышать, чтобы он не догадался, как сильно волновал ее. Фактически, у нее внутри все болело, и она боялась, что скоро закричит, если он не поцелует ее. Или, еще лучше, снова скользнет рукой между ее ногами. На сей раз, потирая ее до тех пор, пока она не распадется на несметное количество крохотных частиц.

Она переместилась в седле, дрожа от настоятельной потребности. Никогда она не испытывала подобной настойчивой пульсации. Пульсации такой раскаленной и изысканной, что она едва могла вытерпеть ее.

И только от того, как он смотрел на нее.

Как могло привидение заставить ее чувствовать это? Почему он не мог быть заурядным призраком? Похожим на белесую дымку? И как минимум, немного прозрачнее?

Почему он должен выглядеть настолько реальным?

Таким до неприличия сексуальным?

И почему она позволила себе влюбиться в него?

– Как часто говорит один мой злосчастный друг, твое молчание красноречиво, – промурлыкал он низким, спокойным голосом. – Следовательно, ты осведомлена о разнообразных … умениях рыцаря?

Мара задохнулась, поняв, что он подразумевал больше, чем управление лошадью. Она величественно выпрямилась, и каждый квадратный дюйм Керн Авеню взывал к ее смелости.

– Я думаю, это ваш шанс доказать свои таланты, – бросила она ему вызов. – Покажите мне, что вы можете.

Его улыбка стала озорной.

– Как пожелаешь.

Мара прищурилась:

– Никаких забав.

– Я не буду подшучивать над тобой, девушка, – согласился он, приближаясь. – Даю тебе слово.

К сожалению, она имела в виду не подшучивание.

Но она не собиралась спорить с ним. Не в ситуации, когда ее кобыла уже резко откинула голову назад и встала на дыбы при его приближении.

Тем более, пока она сидела на спине животного.

Но когда Шотландец впился своими зелеными глазами в кобылу, та прекратила пятиться, а когда он начал что-то напевно говорить в ухо лошади на языке, очень похожим на гаэльский – встала совершенно спокойно.

Он потрепал ее по морде, ласково погладил по шее. Большие, прекрасно вылепленные руки выглядели слишком реальными, он двигался с уверенностью. Каждое успокаивающее поглаживание доказывало его мастерство.

Он мельком взглянул на Мару, и в его взгляде сквозило высокомерие.

– Теперь ты доверишь мне проводить тебя к конюшням, Мара Макдугалл?

– Нет, – выпалила Мара, прежде чем осторожность взяла над ней верх. – Я хочу посмотреть на колонию тюленей.

– Тогда я отведу тебя туда, – согласился он, запрыгнув на лошадь позади нее. – Я сделаю все, чтобы тебе понравилась… верховая езда.

У Мары перехватило дыхание от скорости, с какой он схватил поводья и пришпорил кобылу, пустив ее в галоп.

– Просто расслабься, – посоветовал он, прижав ее к себе.

Затем, смеясь, обхватил ее одной рукой и ладонью другой, сильно шлепнул лошадь по крупу.

А потом они полетели. Сначала пронеслись по каменистому пастбищу и в облаке брызг пересекли искрящийся ручей, потом легко преодолели склоны, становившиеся все круче, и миновали скалистые ущелья.

 Они скакали, постоянно продвигаясь вперед, ветер обдувал их лица, и Мара, наконец, тоже рассмеялась. Испытывая головокружение от возбуждения, она крепко держалась за обнимавшие ее руки, находясь в уверенности, что ее сердце может взорваться в любой момент. От поездки, наполненной диким весельем, и особенно от возбуждающего тепла его бедер, так интимно трущихся о ее бедра. От ликования, что он прижал ее еще теснее и выкрикнул:

– Посмотри, что ты сделала со мной! Заставила меня забыть, что ты проклятая Макдугалл!

И она знала.

Он целиком и безвозвратно подпал под ее очарование.

Совершенно околдован.

Она стала его проклятьем так же, как ее подлые предки с их поганой брошью. Иначе, почему он гнал коня вперед на одну из наиболее опасных скал во всех этих мрачных землях только затем, чтобы какая-то Макдугалл могла увидеть барахтающихся в грязи, вонючих лающих тюленей и их потомство.

Но он сделал это и даже больше.

И наслаждался каждым опьяняющим мгновением.

Алекс насупился, осуждая себя за слабость, и нахмурился еще больше из-за того, что она не видела его мрачной мины.

Нет, небрежно раскинулась в траве на животе.

Более того, она расположилась между его услужливо раздвинутыми ногами – чтобы удержаться и не соскользнуть с края утеса, как она сказала, распластавшись под ним.

Это уловки сирены, был уверен Алекс.

Не то чтобы он действительно возражал.

Даже наоборот, он с радостью раздвинул для нее ноги, получая удовольствие от того, как она изгибала свое восхитительное тело, устраиваясь удобнее, чтобы лучше видеть тюленей у основания крутого утеса.

Влюбленному до безумия глупцу, каким он стал, особенно нравилось, как она цеплялась за его лодыжки, осторожно подаваясь вперед, чтобы еще больше выглянуть за край. Опасный край, немедленно напомнивший ему о проклятии, о его святой обязанности охранять кровать и держать ее подальше от таких, как она.

Сдвинув брови, он взглянул вверх на небеса. Ради всего святого, он что, растерял мозги? Стал придурковатым, как трясущийся старец?

По всей видимости, так и было.

Иначе, почему он застыл, как трижды проклятый дурак, пока ее великолепная фигура так соблазнительно растянулась под ним? Почему не воспользовался преимуществом и не избавился от нее, когда у него появился шанс?

Один толчок ноги – и она рухнет прямо в море. Он мог бы мгновенно освободиться от нее.

Если бы мойры смилостивились к нему, то очередной Макдугалл не мучил бы его еще столетие или два.

Он пребывал бы в мире.

Так почему он не сделал этого?

Прежде, чем он определился с выбором, она взволнованно вздохнула. Он посмотрел вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как она приподняла бедра и подалась ближе к краю. Еще одна уловка сирены, чтобы иметь возможность выставить вперед и покачивать своей восхитительной округлой попкой.

Выставить вперед и покачивать… провоцирующим образом.

Алекс подавил стон. Его мужественность подпрыгнула и стала твердой, как скала.

Самое плохое, что она была так близка к обрыву. Буквально нависая над ним, вытягивая шею и настолько поглощенная наблюдением за резвящимися тюленями, что никогда не поняла бы, что произошло, отправь он ее к ним навстречу.

Но он не мог.

Нет, когда ее возбужденные ох и ах доставляли ему такое удовольствие. Он не мог вспомнить, когда последний раз видел кого-то, столь наполненного благоговением и восхищением.

Ну, хорошо, может быть и видел, – в тот день, когда она зашла к Димблеби и влюбилась в его кровать.

Алекс со звуком неудовольствия прочистил горло. В его теле напрягся каждый мускул, его затопило разочарование, в голове стучало.

Правда была в том, что вместо того, чтобы что-то сделать с нею, он намного более был заинтересован тем, что он мог бы почувствовать, если бы она влюбилась в него.

Наиболее убийственным было понимание того, что ему уже известно, каково это – любить ее.

Боже, ее хватка на его лодыжках заставляла его думать о более приятном. Более того, всякий раз, когда ее пальцы сжимались или просто двигались, очередной поток крови устремлялся прямо к его чреслам.

Дыхание рваными толчками вырывалось из груди, а сердце билось так отчаянно, что он удивлялся, как она не слышит его. Он полностью отвердел и каждый дюйм его пульсировал так мучительно, что он боялся вскоре опозорить себя.

Очень возможно, если она еще раз посмеет выставить свою восхитительную задницу.

Но она просто оглянулась на него:

– О-ох, вы видите малышей? – проворковала она, и изумление в ее голосе пронзило его сердце.

Но когда ее глаза расширились, и она мигнула, раскаленные шипы понимания прострелили ее насквозь.

– Разве они не прелестны? – сумела произнести она, удивленная, что ее язык вообще выдал что-то связное.

Надо совсем ничего не соображать, чтобы поднять глаза.

Особенно, когда лежишь между широко расставленными ногами Горячего Шотландца!

Она сглотнула, не в силах оторвать взгляд от непристойного размера мужской плоти, так откровенно торчавшей над ней.

Хвала господу, что он не носил килт!

Она получила бы оргазм прямо на месте. Хотя, его балетные трико не скрывали ничего. И не оставляли сомнений в том, что было у него в мыслях.

И он был не только тверд. Его древко… подергивалось.

– Вы… – она быстро захлопнула рот, не в силах произнести вслух очевидное.

В любом случае, он уже знал.

Или призраки не могли чувствовать собственную эрекцию?

Щеки Мары вспыхнули от подобного предположения, она быстро вынырнула из-под него и встала на ноги. Отряхнув грязь с коленей, она пыталась не смотреть на бесстыдное свидетельство его возбуждения.

– Сейчас мы поедем обратно, – произнес он с напряжением в голосе, ответившим на ее невысказанный вопрос.

– Да, хорошо… ах… полагаю, мы должны, – заикаясь, ответила Мара. Тряхнув головой, она отбросила волосы назад, сознавая, что сильно покраснела. – Спасибо, что привезли меня сюда.

Он поднял бровь.

– Рад, что ты насладилась зрелищем.

Он больше ничего не сказал. Только посмотрел на нее сильно смущающим взглядом, потом повернулся и пошел к кобыле, оставив ее стоять с широко раскрытым ртом.

Господи помилуй, она была уверена, что ее сердце сейчас остановится. Он понял. Она почти упала в обморок от вида его здорового члена, а он насмехался над ней.

Грудь сдавило горячими тисками. Возможно, он действительно мог читать ее мысли?

Даже знал, что ее последний парень был не только быстрее кролика, но еще и немногим больше ее большого пальца? Или что Ланс Скорострел никогда не трудился даже коснуться ее рукой, не говоря о том, чтобы потереть клитор?

Горячий Шотландец сделал и то, и другое. И теперь ухмылялся ей.

Хорошо, она просто вернется с ним в конюшни.

Прикинувшись мегерой с Керн Авеню.

– О, да, я насладилась зрелищем, – крикнула она, торопясь вслед за ним. – Но я видала и больше.

Он застыл на месте:

– В самом деле?

Она улыбнулась:

– Конечно.

Он опалил ее взглядом и продолжил свой путь.

– В смысле, более крупную колонию котиков, – выдохнула она, как только удостоверилась, что он не слышит.

Она сердито смотрела на него, обнаруживая, что легкость, с какой он покачивался на спине кобылы, чрезвычайно раздражала. На коне он смотрелся более непринужденно, чем любой ковбой на родео, которые она смотрела по телевизору. Существовало ли то, что он был не в состоянии сделать?

Сэр Александр Дуглас являлся образчиком красоты, и в его мизинце было больше сексуальной привлекательности, чем у большинства Голливудских звезд во всем теле, и он располагал к себе лошадей способом, который иначе как волшебным не назовешь.

Он играл на волынке «Паренька из Хайленда» и мог проходить сквозь стены.

Чего еще желать девушке?

Мара вздохнула. Была она рассерженной или нет, ее сердце подпрыгивало, пока она наблюдала за тем, как он заставил пройти кобылу так, будто ее движения были поставлены в Королевском Балете Лондона.

Он, в самом деле, был безупречен.

Его единственным изъяном было то, что он не являлся человеком из плоти и крови.

Он – привидение. Тень.

Призрак средневекового шотландского рыцаря.

Мара глубоко вдохнула и попыталась не проявлять интереса, глядя на его лицо. Она терпела неудачу нечасто. Так это или нет, но если она раньше и испытывала еще какие-то сомнения на его счет, то теперь уже больше не могла, наблюдая за ним и кобылой.

Он действительно тот, за кого себя выдавал.

И она была влюблена в него.

Это чувство было написано на ее лице.

И Алекс разрывался между криком триумфа и ревом негодования. А также немного стыдясь того, что он устроил ей такое представление, но своими сомнениями она завела его слишком далеко. Особенно, своим дурацким комментарием относительно его мужских частей.

Он повидал достаточно голых мужиков, чтобы знать, насколько он крупнее большинства. Оценка более чем снисходительная!

– Это было невероятно, – вдруг произнесла она, и свет в ее глазах компенсировал насмешливый тон.

Алекс тронулся с места. Как он не заметил, что она подошла настолько близко? Ответ пришел вместе с убыстряющимся биением его сердца.

Она сумела подкрасться к нему потому, что он размечтался о ней, не замечая ничего вокруг.

Этого больше не случится. С настоящего момента он будет настороже.

И прекратит уделять внимание таким вещам, как ее сморщившиеся соски, которые привели его к подобной невнимательности. Или тому, как ветер играл ее волосами, посылая ему свежий цветочный аромат, чтобы раздразнить его чувства.

Особенно его нервировали черные брюки, которые обтягивали ее красивые ноги. Он расправил плечи, стиснув зубы от накрывшей его волны вожделения. Но, святые угодники, даже дурачку потребуется не более одного взгляда, чтобы представить треугольник бронзовых завитков между ее бедрами.

Манящее сокровище, скрытое только тянущейся черной одеждой, и искушение, столь мощное, чтобы поставить на колени самого сильного мужчину.

Алекс сжал челюсти, с трудом втянув воздух.

Должно быть она настоящая дьяволица, раз так смело соблазняет мужчину. В его время ведьму, подобную ей, могли бросить вверх тормашками в котел с кипящей смолой.

После того, как каждый мужчина в округе овладеет ею.

Прежде чем боль в его чреслах заставила Алекса вступить в их ряды, он быстро наклонился, ухватил ее за талию и усадил перед собой.

– Ох, – задохнулась она, извиваясь, как только что пойманные угри в корзине.

– Успокойся, – предупредил Алекс. – Или желаешь ознакомиться с другими талантами рыцаря? Не стоит меня испытывать, потому что я уже горю желанием просветить тебя.

Ерзание прекратилось.

А пульсирование в его паху, к сожалению, нет.

Хмурясь, он пришпорил кобылу, пустив ее легкой рысцой. Потом смело пришпорил еще, и лошадь понеслась в бешеном, неудержимом галопе. Он сразу же признал, что сглупил. Это оказалась губительной тактической ошибкой, из-за которой тело ведьмы ударилось о его тело, и грива огненных волос разметалась по его лицу, почти ослепив.

Но не это было самым ужасным.

Нет, самые большие мучения доставлял экзотический аромат темной розы и жасмина, исходящий от ее струившихся по ветру локонов. Если раньше аромат только дразнил, то теперь пряди ее волос хлестали ему по щекам и скользили по губам. От каждого жалящего шелковистого прикосновения он тонул в ее аромате.

Пьянел от него.

Ему не осталось никакого выбора, кроме как резко натянуть поводья. Он сделал это так яростно, что кобыла встала на дыбы, забив передними ногами в воздухе. В тот миг, когда ее копыта снова коснулись земли, он качнулся вниз, увлекая свою ведьму за собой одним быстрым, неистовым движением.

– Еще один рыцарский поступок, – бросил он, притягивая ее к себе. – Но не доставляющий такого удовольствия как это!

Сжав ее лицо обеими руками, он обрушился на ее рот, целуя ее долго, требовательно, словно поглощая. Жадный поцелуй иссушил ее до пальцев ног. В его крови пылал огонь, он провел ладонями по ее груди и прижался пальцами к соскам, играя с ними и дразня, пока она не застонала в ответ. Эта распутница мечтала о рыцарях, и он стремился доставить ей удовольствие.

Но она вынудила его зарычать, страстно прижавшись к нему, сжав его пах и лаская там. Она приоткрыла рот, и их поцелуй стал диким. Необузданный танец языков, с неистовыми, опьяняющими вздохами, от которого у него едва не свело ноги.

У него никогда не было девушки, которая прижималась бы к нему так страстно, цепляясь за него и дрожа от сладкой, безрассудной жажды. Он стонал, притягивая ее еще ближе. Утесы начали вращаться, и облака ускорили свой бег, превратившись в сплошное белое пятно на фоне синего моря и неба.

Он стенал, уверенный, что никогда не знал такого ошеломляющего блаженства. Трепеща от своего желания, он начал медленнее поигрывать с ее сосками, теперь поглаживая их большими пальцами, кружа вокруг ореолов. Он упивался прикосновениями к ней, почти страшась, что он мог бы умереть от удовольствия – если бы только мог!

– Поцелуй меня крепче, дай мне почувствовать твой язык! – выдохнула она просьбу ему в рот, ее страсть и дрожащий голос едва не лишили его самообладания.

– Девочка, девочка, – простонал он, погружаясь языком еще глубже, обрушиваясь на ее язык. Снова и снова. И каждое бархатистое скольжение доводило его до гибели, заставляя густеть и нагреваться кровь и бежать еще быстрее.

Ее кровь полыхала огнем. Каждое прикосновение его пальцев к ее груди лишало Мару контроля, каждое возбуждающее вращение его языка бросало ее на такие вершины сокрушительной страсти, в существование которых она не верила.

– А-а-ах! – вскрикнула она от неописуемой жажды, терзавшей ее.

Но когда ритм покачиваний ее бедер стал неистовым, а руки скользнули под его тунику, когда ее ногти глубоко впилась в обнаженную плоть его спины, Алекс осознал, что не может взять ничего больше.

Где-то сквозь мерцающую дымку страсти звенели предупреждающие колокольчики, становясь громче каждый раз, когда ее язык жарко обворачивался вокруг его. Чем сильнее она вжималась в него, тем стремительнее каждый ее эмоциональный выдох у его губ возвещал о приближающейся погибели.

Он потерял контроль.

Он, соблазнитель, превратился в соблазняемого.

Поцелуй распутницы горячил сильнее самого опьяняющего норманнского вина. Одурманил его безвозвратно. Просто утолить свою жажду ее телом никогда не будет достаточно. Он желал еще ее сердце и ее душу. Ее смех и улыбки. Даже ее грусть и страдания. Каждый год из всех ее смертных лет.

Его не удовлетворило бы ничто иное.

И святые знают, что он никогда не сможет порадовать ее или доставить ей удовольствие. Не так, как она заслуживает.

– Достаточно, – выдохнул он, обрывая поцелуй.

Его охватило отвращение. Не потому, что он целовал Макдугалл, а из-за того, чем он был.

 Призрак.

Существо. Мерзкая сущность.

Только бог знает, что его появление в твердом человеческом теле является капризом природы. Он подавил вспышку горького смеха. В данный момент он действительно был твердым!

И жалким.

Девушка рядом с ним таяла, крепко обнимая его, дыхание толчками вырывалось из ее груди, бедра все еще покачивались в явном приглашении, прося продолжить то, что он так грубо прервал.

– Сыновья Гадеса, – выругался он, оттолкнув ее от себя. Хотя это разрывало ему душу, у него не было ничего, что он мог бы предложить ей.

Ничего, чем можно привлечь к себе женщину из плоти и крови.

Даже потомок проклятых ублюдков-Макдугаллов, которые прокляли его, заслуживала лучшего, чем влюбленный призрак. Фантом или нет, у него еще осталось достаточно чести, чтобы испытывать отвращение, обрекая любую женщину на подобную судьбу.

В голове прояснилось, и он понял, что должен сделать.

Сжав ее руки, он пристально посмотрел ей в глаза и ожесточил себя против боли, которую собирался причинить ей.

– Послушай, развратница, тебе не удалось соблазнить меня, – солгал он, заставляя звучать свой голос так холодно, как только мог. – Признаю, ты привлекла меня, но твоя уловка не сработала. Я насквозь вижу твое распутство.

– Ч-что? – ее измятые поцелуями губы в удивлении сложились в небольшую букву «О». – Я не понимаю. Ты целовал меня! И это было… это было прекрасно…

Ее голос затих, она прижала ладонь к щеке, с лица исчезли все краски. Но она быстро пришла в себя, ее янтарные глаза полыхнули яростью. От быстрого, взволнованного дыхания ее груди вздымались так, что почти уничтожили решимость Алекса, но исходивший от нее гнев и обжигающий взгляд доставили ему радость. Гнев удержит ее от боли, и может быть, даже отправит ее в объятия реального мужчины.

Того, кто сможет дать ей больше, чем горячие поцелуи и несколько пощипываний сосков.

Алекс сердито смотрел, на этот раз не испытывая необходимости притворяться, что раздражен.

– Ты – ведьма, – провоцировал он ее, и сердце, которого, как он полагал, у него нет, разрывалось в груди. – Радуйся, что я не забросал тебя камнями. Или хуже.

Она уставилась на него, покраснев от ярости. В ее глазах плескалась такая боль, что он едва сдержался, чтобы не отвернуться.

– Ты, ублюдок! – взбесилась она, и ее мука, словно копьем, пронзила его. – Не я стащила тебя с лошади!

Она тряслась всем телом, тыкая пальцами в его грудь, каждый резкий тычок подчеркивал ее слова.

– Ты мог убить нас, останавливая животное подобным образом. Потом ты стянул меня вниз и поцеловал. Истерзал мой рот и почти сломал ребра, стискивая так сильно. Ты! Не наоборот!

Лицо Алекса ничего не выражало, он просто смотрел на нее. Если бы он осмелился открыть рот, то отрекся бы от каждого слова. Упал на колени и объяснил бы ей все, умоляя простить его и позволить им обоим насладиться счастьем, каким бы оно ни было, и сколько им отпустят небеса.

Но он сдержал язык. Его проклятая честь не позволяла ему заговорить.

Она отступила от него назад, с силой вытирая губы ладонью.

– Не могу поверить, что позволила тебе коснуться меня. Ты даже не настоящий. Плод моей фантазии!

Эти слова резали его, нанося такие раны, какие не мог причинить ни один палаш. Истинность ее обвинений осуждала его с такой силой, что была почти невыносимой.

Но он должен подтолкнуть ее и заставить ненавидеть его.

Только так она обретет мир.

А что касается его… едва ли это важно.

У него есть вечность, чтобы зализать свои раны. А у нее – только эта смертная жизнь.

 У него есть священные клятвы, которые он должен сдержать. Он был глупцом, думая, что сможет сбежать от проклятия, которое держало его в тисках так много столетий. И еще глупее не понимать, как мучительно для нее могло быть доказательство его ошибочного суждения.

Не видя других вариантов, он двинулся с места со скоростью молнии, подхватил ее на руки и посадил на спину кобылы прежде, чем она успела подумать о протесте.

– Замри на месте, – приказал он, отпустив ее только для того, чтобы устроиться позади. – И в этот раз веди себя тихо. Не извивайся.

И она не двигалась.

Мара сидела перед ним прямо, будто деревяшка, что для него было прекрасно. И намного лучше для нее.

Но когда они неслись через последний отрезок открытого мыса, где скоро будет стоять ее проклятая Уан Керн Вилладж, она, наконец, подала голос.

– Что ты собираешься делать, когда мы доберемся до конюшен? – требовательно спросила она. – Кто-нибудь может увидеть тебя.

– Никто меня не увидит, пока я не захочу. А у тебя язык как трещотка. Сиди тихо, – рявкнул Алекс, надеясь, что оскорбление заставит ее замолчать. Заставит ее оскорбиться достаточно для того, чтобы не заботиться о том, что он сделает, когда они достигнут конюшен.

Прежде всего, он хотел исчезнуть.

Сначала они должны оставить позади ее дьявольский проект – место, которое леденит его кровь. Содрогнувшись, он шлепнул ладонью бок кобылы, подгоняя ее на пустынной, изрытой земле, пытаясь не видеть признаки осуществления ее мечты.

 Его ночной кошмар. Удар ему в лицо.

 От скачки по этой земле его волосы встали дыбом.

– Я задала тебе вопрос, оловянный солдатик, – изводила она его, но дрожь в ее голосе противоречила ее грубым словам. – Что ты будешь делать, когда мы вернемся?

– Сыновья Люцифера, – богохульствовал Алекс, подстегивая кобылу, когда они проезжали мимо кучи камней для ее мемориала. – Я буду делать то, что всегда делал.

– И что это? – нахально спросила она.

– Стеречь мою проклятую кровать.

– Ты имеешь в виду мою кровать.

– Нет, она моя, – оскалился он, прилагая все усилия к тому, чтобы не обращать внимания на ее попку, прижавшуюся к его все еще возбужденной мужественности.

Он поморщился. Ее кровать, заявила она.

Его кровать, настаивал он, и его сердце раскрыло ложь.

Кровать не была его или ее.

Это была их кровать.

И он стал самым большим дураком в мире из-за того, что согласился с этим.

Глава 9

Спустя несколько вечеров, Мара любовалась произведенными ею в своей спальне переменами. Не столько изменениями, сколько дополнениями: тщательно подобранными и с особой скрупулезностью размещенными вещицами, предназначенными обеспечить ей уверенность в том, что входя в комнату, у нее больше никогда не возникнет ощущения присутствия незваного гостя.

В частности, некоего обладателя раздражающе обольстительной внешности, ростом в шесть футов и четыре дюйма.

А также необъяснимого холода в комнате и характерных скрипов, стонов и стуков посреди ночи, которые она объясняла фокусами Горячего Шотландца с целью напугать ее. За три последние ночи он извел ее подобными трюками, время от времени вызывая раскаты грома, достаточно громкие, чтобы разрушить оконные стекла, и посылая изредка вспышки молний.

Глубокой ночью она просыпалась от звуков открывающейся и закрывающейся двери, хотя та была надежно заперта!

– Подобные шутки устарели, оловянный солдатик, – тихо произнесла она, расхаживая по комнате и с каждым шагом чувствуя в себе растущую уверенность. – Ты обманулся.

Она глянула на Бена, который спал, уютно устроившись рядом с камином. Странно, старый пес, казалось, нисколько не возражал против этих происков рыцаря.

А вот у нее возражений имелось достаточно.

Особенно с момента Того Поцелуя, которого не должно было случиться. Она вздрогнула и потерла руки. По крайней мере, она фактически больше не видела его.

Вместо того чтобы создавать ей проблемы, он мог бы проводить время в морской пещере, катаясь на волнах прилива. Или еще лучше, завывая в мрачном темном подземелье замка какого-нибудь другого простака. А ее владения оставил бы в покое.

Если бы Бен начал без него скучать, она развлекла бы его каким-нибудь старым фильмом, вроде «Каспера».

Мара получила столько оскорблений, сколько не может стерпеть ни одна девушка, и ее терпению пришел конец. Горячий Шотландец, оловянный солдатик или какой там еще образ он выберет, будет сильно поражен, если посмеет явиться снова.

– Довольно бегать вокруг того, кого не существует, – раздраженно сказала она спящему Бену. – Больше никакого сопения и фырканий на воздух и виляния хвостом непонятно перед чем.

И никаких трепетных вздохов и жарких взглядов в ее сторону.

В искренности этих воспламеняющих взглядов она, конечно, не сомневалась.

Это же Горячий Шотландец, в конце концов.

Она насупилась и подцепила носком лоскут ткани на ковре.

Этот ублюдок с порочным взглядом здорово распалил ее. Даже подвел к краю невероятного, потрясающего оргазма только за тем, чтобы окунуть потом в шокирующую, ледяную пустоту как раз в тот самый момент, когда она начала распадаться на части. И проделал все это, даже не раздев ее.

Но подобное больше не повториться. Теперь она подготовилась и приняла меры.

И судя по тому, что ей рассказали, они были надежными. Очень эффективными и способными отразить любое, даже самое дерзкое привидение.

Надеясь, что все это так и есть, она подошла к массивному дубовому туалетному столику, взяла тонкую, клиновидной формы свечу и понюхала ее. Свеча имела тонкий аромат лаванды и была сделана Иннес.

Свеча против призраков.

Так утверждала чудаковатая старушка, с гордостью информируя ее, что проживающий в Рэйвенскрэйге эксперт по привидениям, Пруденсия, читала над последней партией специальных лавандовых свечей Иннес изгоняющие духов молитвы. И над ее вересковым мылом тоже (не сказать, что Мара желала идти на такие уж крайности). Она не желала, чтобы Горячий Шотландец оказался с ней в душе, если Пруденсия ошиблась со своими заклинаниями.

 И при этом она не очень доверяла самопровозглашенным способностям поварихи. Бормоча абракадабру, нельзя превратить обычные предметы быта в средства устрашения призраков.

Но она готова была испробовать что угодно.

Даже если использование подобных сомнительных приемов значительно подстрекнет гнев Мердока.

Хотя надо отдать ему должное, за исключением нескольких «кхм» и взглядов сквозь прищур на повариху и Иннес, кривоногий дворецкий нехотя позволил Маре делать все, что ей нравится в Чертополоховой комнате.

И ей действительно нравилось.

До тех пор, пока простая мысль о Горячем Шотландце будет заставлять подпрыгивать ее сердце, выбор у нее небольшой.

Разъярена она или нет, ее охватил трепет возбуждения, стоило ей только подумать о его пальцах, играющих с ее сосками. Воспоминания о его языке, кружившемся у нее во рту, доставляли невыносимую муку. Так что, поставив пурпурную свечку Иннес, она направилась прямиком к высоким окнам.

Со вчерашнего дня там висели большие, связанные между собой узлами пледы Макдугаллов, и этот вид доставлял ей удовлетворение.

Огромное удовлетворение.

Насколько призрачный горец ненавидит ее клан, настолько он разозлится, увидев новые оконные драпировки, призванные удержать его от происков в ее комнате.

В противном случае у нее установлены другие ловушки – помехи, которые, как она не сомневалась, он не сможет преодолеть.

Едва сдерживая нервный смех, она откинула полосу тяжелой шерстяной материи и выглянула наружу. К счастью, ее специальные оконные украшения все еще были там: за наружным стеклом лежали большие пучки остро пахнущего чеснока и красивые связки свежесрезанных веток рябины, украшенных красными ягодами.

Мара улыбнулась. Лучше обезопасить себя вдвойне, чем оказаться совсем неподготовленной.

В равной степени успокаивала и пустая дорожка на стене, все бойницы тоже были пустыми. Заросшие мхом камни не охранялись ни рыцарями в доспехах, ни горцами с пламенным взглядом. Даже более того, не появилось никого, пугающе похожего на Горячего Шотландца, стоящего с высокомерным видом, прислонившись к зубцу, со скрещенными на груди руками и сердитым взглядом, устремленным на нее.

Мара с облегчением выдохнула и вернулась в комнату в надежде, что ничего не забыла.

Свечи Иннес уже горели, и их золотые огоньки красиво отражались в маленьких зеркалах, которые она поставила на мраморной каминной полке. А отдельно стоящее большое зеркало тоже было украшено алыми гроздьями рябины. Деревянные распятия украшали каждую стену, а одно подмигивало ей с двери спальни.

А еще на каждую доступную поверхность в комнате она расставила серебряные чаши со святой водой. Как уверяла Пруденсия, святая вода была чрезвычайно мощным препятствием для ночных гостей сверхъестественного происхождения.

Мара фыркнула, не в силах изгнать сомнения. У нее дернулся мускул под глазом, когда она подумала об этой неправдоподобной магической силе воды. Была вода святой или нет, она сделала зарубку в памяти, чтобы не забыть сказать спасибо горничным-близнецам Агнес и Айласе за то, что они совершили поход в горы к древнему кельтскому колодцу.

Не дав себе времени подумать и ощутить себя еще глупее, она схватила ближайшую чашу и начала разбрызгивать ледяные капли по всей комнате, особенно стараясь тонкой струей очертить защитный круг вокруг кровати.

– Почти готово, – заверила она Бена, сделав круг из воды вокруг него тоже.

Просто на всякий случай. А не из-за мыслей, что Горячий Шотландец навредит невинному старому псу.

Правда была в том, что, похоже, он испытывал к Бену добрые чувства. Даже к Скотти и Дотти, хотя эта парочка только рычала на него или кусала за лодыжки – когда не убегала от него.

Мара вздохнула. Сэр Александр Дуглас явно любил собак. Качество, которое обычно она высоко ценила. А тот поцелуй, от которого она потеряла голову, казалось, продолжал удерживать ее во власти призрака.

Но сейчас она не хотела вспоминать о нем ничего хорошего.

Иначе начинала чувствовать себя странно потерянной.

Так что Мара просто отвернулась от спящего пса и отложила пустую серебряную чашу. Она сделала все, что могла, и никаких вопросов в душе, типа «что, если» и «что могло бы быть».

Особенно, когда он был так невыносим.

Она стряхнула с рук воду. Жаль, что ей не удается с легкостью забыть о нем. Наоборот, ее сердце пустилось вскачь, а во рту стало слишком сухо.

Но, по крайней мере, она находилась здесь, а не тряслась в какой-нибудь гостинице в Обане, боясь подступиться к своему наследству.

В ней было достаточно крови Макдугаллов, чтобы не дать призраку лишить ее удовольствия спать голой. Ну, или почти голой, решила Мара, начиная раздеваться. Она осталась в своем черном сексуальном тедди. И хотя летом ночи в Хайленде никогда не бывали темными, из-за плотных занавесей из пледов комнату наполняли густые тени.

 Было темно, не считая отсвета очага и свечей Иннес. Но она не собиралась переживать по поводу какого бы то ни было освещения. Если оловянный солдатик скрывается где-то, сверкая своими невидимыми кинжалами, ему нужно лишь напрячь свои призрачные глаза.

В сущности, она возможно даже поощрила его своим маленьким шоу.

Чувствуя себя восхитительно безнравственной, Мара упала на кровать.

– Моя кровать, – бросила она вызов тишине.

Потом перекатившись на бок, несколько раз подняла и опустила ногу, проделав движения с намеренной медлительностью. Он уже проговорился, что не мог противиться желанию заглянуть ей между ними, так что она просто угождает ему.

В надежде, что он возбудится до посинения шаров.

Должен же ее маленький озорной черный тедди оправдать свою цену.

Крайне обольстительная маленькая штучка из прозрачного кружева стоила ей кучу денег. Но она не смогла удержаться от покупки, едва увидев ее в витрине магазина дамского белья в Ковент Гарден. Она решительно совершила эту покупку, планируя сохранить ее для ночи непреодолимого соблазна и горячего, умопомрачительного секса.

Дикого, необузданного секса, без комплексов, без правил.

Такого, в реальное существование которого авторы любовных романов пытались заставить поверить простодушных читателей.

– Ха, ха, ха, – насмешливо выдохнула Мара, откидываясь на спину и согнув руки под головой. Кого она одурачила? Он – единственный из встреченных ею мужчин заслуживал чего угодно, только не соблазнения.

До сих пор все они оказывались недоумками или психами. Или имели при себе столько багажа, что служащий авиакомпании мог заработать себе двойную грыжу.

 Единственными галантными кавалерами по ее наблюдениям оказались обладатели четырех лап и мокрых носов.

А в последнее время она притягивала призраков.

Точнее, призрака.

Так что, нацепив на лицо гримасу, она надеялась, достаточно свирепую, чтобы отразить целый батальон подобных мерзавцев, она снова подняла ногу, толкая ею новые драпировки кровати.

Как только пальцы голой ступни коснулись яркой шотландки, она вздрогнула от ударившего в нее порыва ледяного воздуха. Повесить пледы Макдугаллов на окна – одно, а украсить клановыми цветами ее великолепную кровать – нечто совершенно другое.

Уже не чувствуя себя такой храброй, она отдернула ногу и юркнула под покрывала. Они тоже имели клановую расцветку Макдугаллов, но укрывшись ими до подбородка, Мара почувствовала себя лучше.

Почти ожидая услышать его низкий с шотландским акцентом голос, орущий на нее, она проигнорировала покалывание в затылке, пытаясь не смотреть на все эти величественные старинные портреты на стенах спальни. Поскольку подозревала, что если осмелится, то это окажется не один из ее бородатых, завернутых в пледы, предков, хмуро глядящих на нее, а он.

Готовый выйти из тяжелой золоченой рамы и начать раздирать каждый найденный в комнате клочок шотландки цветов Макдугаллов. Она не сомневалась, что он может это сделать.

Любой, кто проходил сквозь стены и средь бела дня исчезал с крупа лошади, мог сделать все, что угодно.

Уверенная в этом, девушка еще глубже скользнула под одеяла. Доживи она до ста лет, все равно не забудет, как он просто растворился, когда они добрались до конюшен.

О-о-о, да! у этого человека имелся весьма внушительный репертуар.

И что бы еще он ни делал, это не должно удивлять ее.

Что ее беспокоило, так это его инсинуации относительно ее предков. Не то чтобы она много думала о них. Безусловно, не так как ее отец с его слабостью к генеалогии.

Черт, иногда он с таким воодушевлением говорил о предках типа Колина Макдугалла и Леди Изобэль, что Мара почти ждала, что они собственной персоной явятся прямо к обеду и позвонят в дверь дома на Уан Керн Авеню.

Хью Макдугалл был одержим генеалогией.

К великому удивлению Мары, с тех пор как она прибыла в Рэйвенскрэйг, этот вопрос тоже начал волновать ее. Не до помешательства и не до остекленения глаз как у отца, но достаточно, чтобы возмущаться всякий раз, когда Горячий Шотландец пытался очернить их имя.

Макдугаллы – отличный горский клан. Древний и гордый. Если они считали Роберта Брюса своим смертельным врагом, значит, у них на то были причины.

Теперь, когда больше не осталось сомнений в правдивости заявлений оловянного солдатика о своей призрачной природе, она могла предположить, что он знал их. Из этой вероятности проистекал только один вывод.

Он – мерзавец, который толковал правду в своих собственных интересах.

Исторические хроники не лгали.

Врал этот негодяй, и, похоже, он был первостатейным подлецом.

Опасным, интригующим и слишком сексуальным.

Мара прикусила губу. У нее внутри начал пульсировать требовательный жар. Вихри мучительных ощущений закручивались в животе и растекались по всему телу, прямо до пальчиков ног, окрашенных в красный цвет.

Она вздохнула. Правду невозможно отрицать. Так же, как она любила спать обнаженной, точно так же ее сердце делало сальто при виде плохих парней.

Такая досада, что этот оказался призраком.

И все зашло слишком далеко.

Но прежде, чем она успела выкинуть его из головы, по комнате пронесся порыв холодного воздуха, который всколыхнул драпировки из шотландки и погасил все до единой лавандовые свечи Иннес. За одну секунду температура скакнула вниз, от прохлады до нестерпимого холода.

– О-о-о, нет, – простонала Мара, ее глаза расширились, когда огонь в камине взметнулся и зашипел.

Торф никогда не выстреливал высоким, многоцветным пламенем – торф всегда горел спокойно. Даже она знала это.

А потом огонь снова стал неярким, и все стихло.

Как и должно было быть.

Мара сглотнула, спрашивая себя, не сон ли это. Может она просто проснулась от кошмара?

Несколько серебряных чаш со святой водой теперь были раскиданы по полу. Их содержимое впитывалось толстым турецким ковром – достаточное доказательство реальности пронесшегося вихря.

Реального настолько же, как и призрачный горец, наславший его.

Мара глубоко дышала. Это несомненно его рук дело. Меры предосторожности, предпринятые ею, похоже, сработали, поскольку сделать всю грязную работу за него он отправил ветер. Во всяком случае, их оказалось достаточно, чтобы помешать его появлению.

Именно то, чего она и надеялась достигнуть. И все же, крохотная частичка ее будет без него тосковать.

Быть изнасилованной настоящим средневековым рыцарем может и являлось ее фантазией, но она предпочитала, чтобы он явился к ней сквозь время, а не просто возник из воздуха. Призраки на повестке дня у нее не значились. Горячий или нет, но его необходимо изгнать.

Настало время для секретного оружия Пруденсии.

С грохочущим сердцем девушка слетела с кровати и за зеркалом на каминной полке отыскала пучок высушенного шалфея.

– Вон отсюда, – торжественно произнесла она слова, которым ее научила повариха. Потом поднесла к траве спичку. Пучок мгновенно вспыхнул, струя едкого дыма ударила ей прямо в лицо, и глаза защипало.

 – Проваливай! – приказала она, и от ее тона Бен шмыгнул под кровать, отчего Мара нахмурилась и с силой потерла слезящиеся глаза. – Посмотри, какие из-за тебя проблемы, сэр Алекс! Пугаешь бедного старого пса. Возвращайся к Димблеби и преследуй какую-нибудь другую мебель! Оставь меня и Бена в покое.

Она начала задыхаться, но продолжала двигаться по комнате, махая тлеющим шалфеем. Вскоре в воздухе сгустился ядовитый дым. Зловонное облако было таким плотным, что она бы не смогла увидеть ублюдка, даже если бы он появился прямо перед ней.

– Проклятье! – Мара задыхалась, горло жгло огнем.

Бен под кроватью заскулил.

– О-кей, я заканчиваю, – заверила она его, тряся шалфеем, чтобы загасить горящую верхушку пучка. От ее усилий дым стал гуще, а на пол дождем посыпался пепел.

– Будь оно все дважды проклято! – вскрикнула она и подпрыгнула, когда пепел попал ей на ноги.

В отчаянии Мара схватила вазу с розовыми дельфиниумами, бросила цветы на кровать и сунула горящий шалфей в воду. Проверенное кухаркино оружие против призраков тут же зашипело и выдало последнюю струю дыма.

Потом все стихло.

За исключением гула крови в ушах Мары и раскатов густого мужского смеха, донесшегося из окон.

Его смеха.

Она узнает его где угодно.

Даже среди тысячи смеющихся радостным смехом мужчин. И этот вывод заставил ее сердце остановиться.

Нет, ее сердце бешено стучало. Грохотало от головокружительного облегчения: она изгнала его.

Более того, в груди нарастала радость, и только боль в горле мешала ей посмеяться над ним. Вдруг она осознала, что назвала его Алексом, что оказалось для нее подобно удару кулака в живот. И тоже могло послужить поводом для смеха.

Но по очень печальным причинам.

Причинам, которые подчеркнула внезапная тишина на крепостной стене.

Горячий Шотландец ушел.

И как бы ей не хотелось, она не могла отправиться следом за ним.

– Ох, Бен, что мне делать? – выдохнула она, глядя, как пес укладывается на своем месте, на коврике у камина.

Понимая, что сделать она ничего не сможет, Мара осела на влажную постель и оглядела разруху вокруг, причиной которой являлись ее усилия победить призрака. Ярды шотландки сделали комнату похожей на фабричный склад после набега Скоттофилов. А свечей, крестов и рябины оказалось достаточно, чтобы заполнить древний кельтский храм.

Не упоминая зеркал и другой характерной утвари.

Застонав, она вытащила из-под себя несколько дельфиниумов и бросила их на пол. Будучи не из тех, кто купается в жалости к себе, она попыталась взглянуть на светлую сторону происшедшего.

По крайней мере, ее никто не видел. Боже помоги ей, если бы это случилось.

Могли подумать, что она совсем съехала с катушек.

Может, она и съехала.

Почему тогда она позволила себе влюбиться в призрака?

Именно Макдугалловы пледы возмутили Алекса.

Его до сих пор трясло от шока. Он вздрогнул, едва сознавая, что вокруг него клубится плотный серый туман. Мысленно Алекс продолжал видеть Чертополоховую комнату. И то, как он стоял на парапете крепостной стены, способный только широко разевать рот.

Один взгляд в увешанную шотландкой комнату, и он забыл обо всех угрызениях совести за то, что последние несколько дней мучил девушку. Все делалось ради ее же блага, в надежде, что она, наконец, сломается и покинет Рэйвенскрэйг.

Вернется к работе в своих «Эксклюзивных экскурсиях» и путешествиям по обширным уголкам земного шара, где забудет о нем.

Особенно о том, как они целовались.

Забудет, как близок он был к тому, чтобы взять ее там же, на нагретой солнцем траве утеса, высившегося над колонией тюленей. Он застонал, и сердце сжалось от позорного воспоминания. Ослепленный безрассудной страстью, он оказался хуже, чем Хардвик, потому что позволил этой распутнице преодолеть все его защитные барьеры.

Господи помилуй! Даже сейчас он был тверд для нее. Горячий, пульсирующий и почти разрывающийся от страстной потребности.

Алекс погасил бешенство и яростно провел рукой по волосам.

– Будь оно все проклято, – вскипел он, теряя контроль.

Его нестерпимое желание заполнить собой ее было, черт возьми, только половиной из того, что причиняло ему боль.

Намного большей мукой являлись воспоминания об их поездке через скалы. Как приятно и правильно было держать ее в объятиях, так интимно устроившуюся между его бедер. Как согревали ее легкое дыхание и смех, и как на краткий миг он снова почувствовал себя живым.

Также и из-за тех чувств он старался сделать ее ночи несчастными.

Чтобы она уехала прежде, чем окрепнет ее привязанность к нему. И прежде чем она поймет, как отчаянно он хотел ее и нуждался в ней. Прежде, чем догадается, что назвав его Алексом, она тем самым почти поставила его на колени.

Прежде, чем он заставит ее страдать так же, как страдает он сам.

Но она осталась, прячась за своей работой, занялась привлечением в Рэйвенскрэйг бог знает скольких Макдугаллов, уговорами вырывая у каждого обещание участвовать в осуществлении проекта Уан Керн Вилладж. Или хотя бы присутствовать при открытии ее мемориала Макдугаллам.

Нечестивое предприятие наполняло его гневом. Кровь Христова, он не мог пройти через строительную площадку без того, чтобы не почувствовать, как его кишки выворачиваются наизнанку. Но от этой мечты ее глаза светились почти также ярко, как тем ясным, солнечным днем на скалах.

Только тогда именно он был причиной тех искорок в ее глазах. Правда, до тех пор, пока их общение не переросло в противостояние.

Хмурясь, Алекс сжал руки на портупее, пытаясь охладить свой горячий нрав.

Почему она отказывается быть благоразумной? Струсить и убежать в ужасе, как столетиями делали все Макдугаллы, присвоившие кровать?

Нет, она следовала своим планам со всем старанием и решимостью, которых он никогда бы не заподозрил у девицы из столь жалкого рода.

Когда она не была занята превращением Рэйвенскрэйга в приют для переселенцев – алчущих Хайленда Макдугаллов, то перетаскивала бесконечные метры проклятой шерстяной ткани клановой расцветки в свою спальню. И он сомневался, что сможет выкинуть из памяти это зрелище в течение следующей сотни лет.

А может, и дольше.

– Проклятая вертихвостка, – бранился мужчина, с недовольством вглядываясь в холодную мглу и задаваясь вопросом, согреется ли когда-нибудь снова. – Дьявол забери этих Макдугаллов! Всех их.

Особенно Мару, со всеми ее соблазнительными изгибами, гладкой, как шелк, кожей и огненными волосами. С черными кружевными лоскутками, которые она надевала только чтобы возбудить его.

И ей это удалось.

– О да, – признал он, сжимая пальцы на ремне. Лицо исказилось от боли в паху, такой же, какая сжимала его грудь.

Девчонка могла считать, что ей повезло, так как он предпочел удалиться в это пространство между мирами, а не оставаться на крепостной стене.

Если бы он остался, то больше не смог удержать себя в руках.

 Как она посмела украсить его кровать пледами Макдугаллов? Черт, его обида была столь же сильной, как если бы она ударила его по лицу.

Она превратила в место поклонения Макдугаллам не только его кровать. Бесстыжая девка украсила этими отвратительными цветами всю спальню.

– Она точно помешанная, – бормотал он, пробираясь сквозь особо плотный участок тумана. – Сумасшедшая и тупая.

Почему еще она завалила комнату теми нелепыми атрибутами?

– Грозди чеснока и рябины на окнах! – Он пнул клок тумана, испытывая некоторое удовлетворение от того, как тот завихрился и всколыхнулся, словно убегая от его гнева.

Алекс мрачно рассмеялся и зашагал вперед.

– Зеркала и серебряные чаши на каминной полке. Кресты на стенах.

Она думала, что он – вампир?

Колдун?

Если так, то ей необходимо проветрить мозги. Он являлся чем угодно, только не пропащей душой. В свое время он был хорошим и добрым человеком, и оказался пойманным в ловушку времени и пространства не по собственной воле. Иногда он блуждал в этом таинственном сером пространстве, в другое время скитался в земном мире.

Что случалось всякий раз, когда его кровать попадала в запачканные кровью руки Макдугаллов.

Если бы захотел, он мог бы посещать другие давно прошедшие века. Недоступной для него была только его собственная эпоха.

 И дьявол, он не был магом.

А просто результатом вероломства ублюдочного Макдугалла и их волшебной броши.

Этого проклятого дьяволом Гелиотропа Далриады.

Брошь, которую он не крал. Он всего лишь сжал пальцы вокруг той чертовой вещицы перед тем, как Колин и его прихвостни пустили в него стрелы.

– Проклятые ублюдки Макдугаллы, – прорычал он, и клубы тумана потемнели, превращаясь из молочно-серых в зловеще-черные, воздух начал потрескивать от его гнева.

– Отродья Сатаны, – ругался он, пытаясь удержаться от брани.

Но было слишком поздно.

Рядом уже вспыхнули яркие стрелы молний, и загремел гром, каждый оглушительный удар сотрясал мягкую дымку у его ног и окружал его смрадным запахом серы.

Предупреждение.

Ясное напоминание о его безрассудной ярости.

Бешенство все еще струилось в нем, но он стиснул зубы, заставляя проясниться свои мысли.

– Проклятье, – выдохнул он, прижимая пальцы к вискам до тех пор, пока не стих гром и вокруг не посветлело.

Он опустил руки, проклиная себя за глупость. Как он мог забыть о некой раздражающей особенности этого сумрачного места отдыха для проклятых?

Эта земля теней была наполнена туманом, а также спокойствием. Благословенный мир, по крайней мере, для тех, кто не заходил слишком далеко, как он только что. И, похоже, он все еще существовал, так как до сих пор хмурился.

Алекс надеялся всего лишь оказаться в уединении. Обрести утешительное спокойствие, чтобы залечить раны и заставить себя забыть. Беда в том, что он не мог забыть, и чем ярче пылал его гнев, тем больше ему грозила еще одна подобная грозная кара.

Только в следующий раз стрелы молний уже не пронесутся мимо.

 Они проткнут его, как шампура, оставив с зудящими ранами от ожогов, залечить которые иногда требуется полстолетия.

Он это знает из печального опыта.

Так же, как и то, что не вернется в ее спальню.

Он отправится туда, куда должен был пойти еще несколько дней назад. Тогда, когда это предложил Хардвик. Но лучше поздно, чем никогда.

Его любвеобильный друг без сомнения все еще находился там, наслаждаясь кутежом и пирушками. Даже если нет, Бран с острова Барра[29] будет рад приветствовать его.

И не громом и молниями. Или отвратительным запахом серы.

Совсем нет, на острове Барра каждый мужчина мог удовлетворить любую нужду и потребность, какие бы ни пожелал – и так часто, как захочет.

Хардвик не просто так проводил там столько времени.

С тем же успехом и Алекс может навестить Брана Макнейла. Приняв решение, он улыбнулся. Его больше не беспокоила даже горячая пульсация в чреслах. Скоро он погасит тот огонь, и снова станет цельным.

Таким цельным, каким может быть призрак, поправил он себя, чувствуя, как растет возбуждение.

Испытывая нетерпение отправиться в путь, он сложил руки на груди и сосредоточился на соответствующем наряде для визита в дикую, пользующуюся дурной славой цитадель островитянина. Как по волшебству, его прекрасный горский наряд заменили простые лосины и жакет, к которым он имел пристрастие. Довольный, он осторожно поправил большой объемистый плед и поблескивающий мешочек, висевший ниже, потом сделал широкий шаг туда, где клубы серого тумана казались не такими плотными.

Губы изогнулись в медленной улыбке. Он выдернул меч и, взмахнув им, разрезал движущуюся занавесу тумана, прочистив щель, достаточно большую, чтобы открыть обзор.

Вложив лезвие в ножны, он ждал, в то время как туман вокруг расступался еще больше, освобождая обширную площадь. Перед ним, наконец, возникли отвесные стены, опоясавшие островное владение Брана Макнейла.

На самой высокой башне развевался флаг Брана, броские цвета которого гордо реяли на ветру. Алекс и не ожидал, что разгульный вождь гебридского клана окажется где-то еще. Множество галер стояли на якоре в маленькой бухте, окружавшей грозный замок на скале. Их высокие мачты, косые рангоуты и задранные вверх носы пронзали морской туман и указывали, что Хардвик являлся далеко не единственным гостем Брана.

Действительно, если тщательно приглядеться, то можно было увидеть толпы завернутых в пледы островитян со свирепой наружностью, перемещавшихся по двору замка. Каждый сверкал броскими кельтскими украшениями из драгоценных камней, и за руку каждого цеплялась хорошо сложенная, со страстным взглядом женщина легкого поведения. Густобородые гебридцы были также увешаны таким количеством оружия, сколько Алекс не видел целые века, но он знал, что Бран устроил это для показухи.

Выпивка, женщины и пирушки – вот причины, по которым мужчины стекались во владения Брана.

Дверь зала, как всегда, была распахнута, у входа уже образовался водоворот из толпы. Многими из присутствовавших являлись скудно одетые женщины, и каждая была доставлена ради удовольствия гостей. Пронзительный женский смех и похабные песни наполняли освещенный факелами, задымленный зал, где бурная пирушка уже шла полным ходом.

Этот банкет многие могли бы назвать оргией.

Алекс фыркнул. Он сказал бы, массовой оргией.

Распутсво в своем лучшем виде.

Именно то, что ему нужно. Так что он подавил остававшиеся сомнения относительно своего участия в подобном разврате, закрыл глаза и велел себе перенестись во двор замка Брана.

На него тут же нахлынул туман, и этот толчок почти раздавил его легкие, а воздух, сжавшись, закружился вокруг него. Подхваченный вращающейся воронкой, он летел вниз по спирали до тех пор, пока шум в зале Брана не превратился из отдаленного в оглушительную какофонию.

Алекс зажмурился еще сильнее, сжимая кулаки и концентрируясь.

И вот он очутился там, ощущая под ногами твердую землю, его слух атаковали вопли нескольких женщин, тонущих в муках экстаза.

– О-о-о, да, – выдохнул он, улыбаясь, когда его чресла сжались в ответ, его древко набухло и удлинилось даже прежде, чем он открыл глаза.

Не тратя времени даром, он шагнул прямо в эпицентр шума и глазами начал выискивать какую-нибудь привлекательную шлюху. Лучше полуголую, с большой грудью и хорошими полными бедрами, готовыми широко раздвинуться.

Крепкую опытную проститутку, сведущую в науке сладострастия.

Самое главное, достаточно искусную, чтобы выкинуть из его головы Мару Макдугалл.

Раз и навсегда.

Глава 10

В то же мгновение, как Алекс материализовался прямо в центре двора замка Брана Макнейла, в нос ему ударило зловоние. Сухие водоросли и дохлая рыба, испарения свежих экскрементов животных, сильные ароматы множества немытых волосатых тел – запахи обрушились на него со всех сторон, отчего у него перехватило дыхание, и желание находиться здесь немедленно убавилось.

Он застыл на месте, пытаясь не дышать.

Господи помилуй, у него даже защипало глаза.

Он моргнул и двинулся к крепости, внимательно глядя, куда ступает.

Как он мог позабыть о жуткой грязище начала пятнадцатого столетия? Или, если быть честным, также и его собственной эпохи? За добрую сотню лет до времен Брана его народ вонял столь же сильно. По правде говоря, в стенах некоторых замков в свое время пахло намного хуже, чем у Брана.

К тому же, он явился сюда ублажать не свой нос!

Его целью являлась забота о совершенно других материях – внезапный взрыв пронзительного женского смеха напомнил ему, о каких именно. Оглядевшись вокруг, он обнаружил его источник – группу крепких, молодых служанок, наполнявших водой кувшины у колодца.

У каждой имелись хорошие груди: сочные и спелые, они вываливались из низко вырезанных лифов, и преднамеренно это было или нет, выглядывали пики сосков. Более того, розовая сморщенная плоть сжалась еще больше под его оценивающим взглядом.

– Девушки, – приветствовал он их, радуясь, что надел свой лучший горский наряд.

– Сэр, – прощебетали они в унисон, и их возбужденные, бесстыдные взгляды определенно его взволновали.

– Мы жаждем быть наполненными больше, чем эти кувшины, – проворковала большегрудая девица, вызывающе уставившись на него и протягивая кувшин в его сторону. – Может быть, вы пожелаете оказать нам услугу?

Алекс ответил ей усмешкой, вонь во дворе уже так не докучала.

– Возможно, позже, милая. Сейчас я должен поговорить с твоим лэрдом и моим другом, Хардвиком де Стадли.

– Пирушка Брана – в зале, – добавила другая шлюха. – А Хардвик в… ну, увидишь сам, когда найдешь его.

– Разумеется, – согласился Алекс, не упустив того, что она подразумевала.

И его чресла заполнил приятный жар от ее откровенных слов. Уже возбужденный, он окреп еще больше. Не до гранитной твердости, которая привела его сюда, но до приятной горячей тяжести, той, что заставила его член дернуться самым приятным способом.

Он глубоко вздохнул. Да, самым приятным.

Можно много привести аргументов в пользу неполной эрекции. Длительное удовольствие вело к наибольшему удовлетворению. И не до конца отвердевшее древко, свободно качаясь между ног мужчины, может доставить восхитительные муки.

Особенно, если так случилось, что этот мужчина не носил ничего, кроме шафранового цвета сорочки, большого пледа и горского достоинства под ним.

Наслаждаясь теперь этим блаженством, Алекс позволил себе уставиться на впечатляющую грудь первой девицы. В частности, на розовые полумесяцы ее практически полностью выставленных напоказ сосков.

– Может быть, после того, как я встречусь с ним, мне вернуться к тебе? И наполнить твой… кувшин?

– Если захотите найти меня, просто спросите Майли, – промурлыкала она, позволив своему взгляду пройтись по нему. – Я всегда приму от вас такую помощь.

Потом, явно желая произвести еще большее впечатление, она поставила кувшин на землю и приподняла вверх распущенные волосы, отчего ее соски окончательно вылезли наружу. Большие соски, красивые и напряженные, устремленные прямо к нему и умоляющие о его внимании.

Алекс застонал. Его член раздулся и вытянулся еще больше.

– Девушка, у меня от тебя захватывает дух, – произнес он и шагнул к ней, быстро утратив желание сообщать о себе Брану до того, как насладится гостеприимством Островитянина.

Он уже было приблизился к девице, когда из-за облаков внезапно выглянуло солнце, и его косые лучи упали на ее великолепные груди, засияли на волосах. Восхитительная грива смутно напоминала цвет волос Мары Макдугалл.

Вьющиеся локоны падали на плечи буйным водопадом сверкающей бронзы, и каждая прядь, казалось, была упреком ему.

Алекс резко остановился, и его желание немного угасало.Он подавил недовольство. Все пошло не так, как он запланировал.

Совсем неверно истолковав его колебания, девушка начала возиться со шнуровкой своего корсажа, распуская ее до тех пор, пока лиф не распахнулся, и огромные груди выпрыгнули наружу.

– Хорошенько взгляни на то, что будет ждать тебя, – объявила она, покачивая ими. – И запомни, что меня зовут Майли. Не давай Брану предложить тебе другую!

Потом она улыбнулась кривой, желтозубой улыбкой.

Ухмылка Алекса застыла, и слабое тепло в паху сменилось холодом.

Он кашлянул, принудив себя одарить девушку дружеским кивком и подмигнуть ей. Чувствуя себя виноватым, он, как фокусник, вытащил из воздуха пучок диких цветов, поднося их ей со всей своей рыцарской самоуверенностью, что у него имелась.

– Вы стали бы погибелью для любого мужчины, – произнес он, убежденный, что она истолкует его слова как комплимент.

Потом развернулся и пошел прочь в направлении жилища, надеясь, что на его лице не отобразилось отвращение. Святые угодники, он подозревал, что видел, как в ее волосах ползали вши! Как он мог вообразить, даже на мгновение, что та девушка похожа на нее!

В животе у него все перевернулось от того, что он просто представил подобную возможность. Хмурясь, он прибавил шагу, и, обогнув гигантскую кучу блестящих черных раковин моллюсков, пустых и вонючих, споткнулся о кусок мятого, перекрученного пледа.

Плед Макдугаллов, и леди собственной персоной, растянувшаяся поперек него!

– Во имя господа! – сердце Алекса ударилось о ребра. Он уставился вниз на нее. Его глаза видели ее, а мозг кричал, что этого быть не может.

Если только она не являлась ожившим сном – то есть, крепко заснув в своей кровати, Мара так ярко грезила, что сила ее сновидений позволила им материализоваться.

И это значило, что она мечтала о нем.

Он сглотнул, его сердце грохотало так громко, что он почти не слышал своих мыслей. И не мог двинуться с места. Не сейчас, когда она снова растянулась у его ног.

Только в этот раз Мара была почти обнажена, одетая лишь в крохотные лоскутки прозрачного черного кружева. А хуже всего было то, что она лежала на спине.

Лежала на спине и глядела вверх на него. Ее пристальный взгляд остановился на той его болтавшейся части, которую совсем не скрывали складки его просторного пледа.

– Сладкая, если ты будешь и дальше так смотреть, я не отвечаю за свои действия, – предупредил он, зная, что она не может его слышать.

Но дразнить его она могла, была ли это иллюзия сна или нет. Она извивалась на пледе и тихо хныкала. Каждое волнообразное движение ее тела открывало взгляду трусики, сквозь которые соблазнительно мелькали ее прелести. Порозовевшие в приливе страсти груди вздымались и опадали, маня к себе просвечивающими сосками. Потом, боже помоги, она приподняла бедра, благодаря чему открылся темный треугольник завитков, прикрывающих ее женственность, сводивший с ума своим сладким искушающим видом.

Он не отводил от нее глаз, хотя все его тело сжалось от лютой, настойчивой потребности. Она согнула ноги, изгибая тело и открываясь ему еще больше. Узкая полоска черного кружева не скрывала ничего. Тонкое и прозрачное, оно лишь открывало ее самые секретные тайны и скопившуюся там влагу. Его опьянил густой мускусный аромат ее возбуждения.

– Мара, – его сердце с энтузиазмом отозвалось на звук ее имени. Самоконтроль разбился вдребезги, и его полностью возбужденный член взмолился об облегчении.

– Я должен обладать тобою – сейчас же, немедленно, – заявил он, почти взрываясь, когда она протянула руку и обвила пальцами его раскаленное, ноющее древко, начиная поглаживать его.

Ее глаза закрылись в экстазе, спина выгнулась, а с губ слетел легчайший вздох. Ее напрягшиеся груди покраснели, пальцы сильно сжались, скользя вверх и вниз, вверх и вниз, яростно лаская его, – а он не чувствовал ничего!

– Не-е-ет! – заревел он, проклиная вуаль ее сна, не позволявшую ему ощутить прикосновение. – Я не могу вынести этого, – зашипел он сквозь зубы, его убивала чувственная мука.

А потом она пропала, остался только рваный, испачканный плед. Плед Макнейла с острова Барра, который быстро подхватила изможденная прачка, спешившая мимо, прижимая к груди связку белья и пледов.

– Мои извинения, – бросила она через плечо, убегая. Грязные пледы развевались позади нее.

Алекс глядел ей вслед, слишком ошеломленный, чтобы двигаться. Бешеный ритм его сердца постепенно успокаивался. Потерев дрожащей рукой бровь, он ничуть не удивился, обнаружив пот.

– Святые Мария и Иосиф, – выдохнул он, испытывая облегчение от того, что такая публичная демонстрация любовной лихорадки произошла в стенах замка Брана О’Барра, где, казалось, никто ничего не заметил.

Или старались не замечать.

И все же, обреченно простонав, он провел рукой по лицу. Ни одна шлюха так не терзала его.

Не будь она грезой, он упал бы на колени и взял бы ее прямо на холодных, грязных камнях.

И не раз! Неважно, кто мог видеть это.

Значение имела только она.

Обладание ею.

Она точно применила к нему свое ведьминское колдовство. Он сжал переносицу, и в голову ему пришла удивительная мысль.

Он действительно подумал, что она спит в своей кровати?

Не в его, а в ее?

Да, так он и подумал. И еще предположил, что когда придет ночь, луна свалится с неба.

Но если ему и не удалось пока выкинуть ее из головы, то он обязательно это сделает.

Даже если это означает, что ему придется переспать с каждой предложенной Браном шлюхой.

С этой целью он пересек двор широкими шагами, держа путь к величественному каменному строению с высокой скатной крышей. Цитадель Брана. Внутри ее стен располагался знаменитый «Зал удовольствий» вождя гебридского клана.

На узких, закругленных вверху, окнах замка сверкало солнце, и Алекс зашагал быстрее, пересекая подъемный мост и плечами расталкивая едва державшихся на ногах пьяниц. Потом преодолел крутой каменный пандус и оказался у прорубленного высоко в стене проема.

Массивная, обитая железом дверь была широко распахнута, открывая свободный доступ в личное королевство Брана. Алекс остановился на пороге и поправил свой плед. Потом расправил плечи и шагнул внутрь.

Его рот распахнулся помимо его воли, так как он оказался не готов к увиденному зрелищу.

Нечасто ему приходилось видеть такую толпу. Шум был оглушительным. Мужчины кричали и толкались у скамеек рядом со столами, толпились в проходах. Множество неряшливых женщин с голыми грудями прихорашивались рядом с огромным открытым очагом, некоторые пели похабные куплеты, другие трясли своими юбками – к большой радости своих бородатых, налакавшихся эля, зрителей.

Воздух наполняли смех и непристойные крики одобрения, причем результат был приятным!

На челюсти Алекса дернулся мускул. И кое-где еще. Такая смелая демонстрация обнаженной женской плоти была более чем… просто занимательной. Но как и тогда, во дворе замка, на него со всех сторон налетели отвратительные запахи.

Он придал себе решимости, стараясь не морщить нос. Меньше всего он желал оскорбить хозяина.

Но затоптанную и грязную солому на полу явно не меняли много столетий, и он не желал думать о том, сколько. Хуже того, она хлюпала под ногами, а вонь, поднимавшаяся от каждого шага, почти лишала его сознания.

В желудке все завертелось, и от задымленного воздуха накатило удушье. В голове мелькнуло воспоминание о свежем, чистом воздухе мира его Мары, и он проглотил проклятие, маскируя его кашлем. В его сторону уже поворачивались головы, и его сопровождали любопытные взгляды.

Его, в общем-то, не волновало, кто таращится на него.

А если бы волновало, то это не имело значения, потому что уходить было слишком поздно.

Его заметили.

Хозяин замка сидел напротив одного из оконных проемов с полуодетой шлюхой на колене.

– Посмотрите-ка! Неужели мои глаза обманывают меня? – прогудел вождь гебридцев, вскочив на ноги. – Алекс Дуглас собственной персоной? Явился украсить собой мой пир?

Сощурив налитые кровью глаза, он выхватил эль у проходившего мимо бражника, осушил его и бросил опустевшую кружку на пол.

– Колени Люцифера, это ты! – заревел он, хлопнув себя по бедру. – Мне по сердцу такой сюрприз!

Потом он устремился вперед – само веселье и очарование – и его лицо с густой бородой расколола усмешка.

– Приветствую! Добро пожаловать! – кричал он, хватая Алекса за плечи, и как следует встряхивая его. – Мой дом – твой дом. И все в нем, что может исполнить любую твою причуду!

Он отпустил Алекса, сердечно хлопнув по руке.

– Столько причуд, сколько пожелаешь.

– А эта – для тебя. – Алекс запустил руку в плед, быстро сотворил перевязь из прекрасной кожи с великолепным тиснением. – За твое гостеприимство.

Бран О’Барра ухмыльнулся.

– Вы только поглядите, Дуглас явился с подарками достойными короля, – объявил он, разворачивая перевязь с очевидным восхищением. – Я говорю спасибо!

Алекс открыл рот, потом захлопнул его, фальшиво кашляя. Он очень не хотел признаваться в причинах своего пребывания здесь, но прежде, чем смог подобрать слова, ее лицо появилось из ниоткуда, и на него взглянули ее янтарные глаза.

Взглянули холодно. Гневно.

Жар вспыхнул в груди Алекса и сдавил ее, словно тисками.

Он сглотнул, чувствуя себя точно мальчишка, пойманный на том, что не должен был делать.

– Ты все так же великодушен, как я помню, – сказал он Брану, принуждая себя быть галантным. – Великолепие твоего гостеприимства потрясает…

– Эй! – перебил его Бран и уперся мясистыми кулаками в бедра. – Так ты здесь, чтобы присоединиться к нашему веселью? Скажи, что это так! – Он качнулся на пятках назад, выглядя довольным. – Означает ли это, что ты, наконец, выгнал последнюю Макдугалл из той твоей проклятой кровати?

Алекс вспыхнул. Скользнув взглядом в определенном направлении, он почувствовал облегчение, когда увидел, что образ его леди исчез.

– Та кровать и Макдугалл все еще досаждают мне, – признался он, открывая правду, хотя и не всю – Особенно, в последнее время. Так что, да, я пришел сюда в поиске развлечений.

Кустистая рыжая бровь Брана взлетела вверх.

– Того же сорта, как вон то развлечение Хардвика? – поддразнил он, кивнув в направлении возвышения в зале.

Алекс сделал глубокий вдох, потом глянул в нужную сторону, уже зная, что увидит. И он не был разочарован.

Хардвик лежал, растянувшись во всю длину на мягкой скамье, которая стояла на помосте, предназначенном для почетных гостей. Пышнотелая шлюха со струящимися волосами цвета полуночи сидела верхом на нем, широко расставив ноги. Ритмичное покачивание ее красивых бедер не оставляло сомнений, какого типа развлечение она давала.

От этой картины чресла Алекса ожили, а от восторженных стонов шлюхи его кинуло в жар. Его древко сразу же раздулось и отвердело по всей длине, плед поднялся, как палатка.

Но той в ком он нуждался, была она.

Проклятая Мара Макдугалл. Только она, со своим горячим темпераментом и любовью к старым псам и кривоногим старикам.

Не какая-то с легкостью задирающая юбку островитянка с Гебрид, лицо которой он забудет прежде, чем выйдет из нее.

Внутри Алекса что-то вспыхнуло, в нем разрасталась нестерпимая, рвущая на части боль. Но игнорируя ее, он сосредоточился на пульсации в паху.

– Не нужно отвечать, друг мой, – заговорил Бран. Одной рукой он приобнял Алекса за плечи. – Легко понять, что ты пришел по тем же причинам, по каким Хардвик практически поселился здесь!

Широко улыбаясь, он толкнул Алекса вперед в гущу зала.

– У меня есть девка как раз для тебя – Гальяна. Она позаботится о твоих нуждах, даже приведет тебе другую девицу, если ты пожелаешь, после того, как закончишь с ней.

Алекс кивнул, горло сжалось так же, как и его мужские органы.

Теперь, когда, наконец, настало время нарушить его многовековое воздержание, он не мог избавиться от одолевшего его страха, что никакая другая женщина кроме Мары, не сможет удовлетворить его.

Немыслимо, если он закончит, как Хардвик, чье резвое, неуправляемо твердое копье не могло найти освобождения.

Он отбросил эту мысль, отказываясь думать об этом. Он мог воткнуть свой меч, куда захочет, и получить в процессе немалое удовлетворение!

После того, как отдохнет после Гальяны, он пройдется по всем Брановым фантазиям, наслаждаясь каждой, пока из его пресыщенного тела не истечет последняя капля страсти.

Только тогда он рискнет вернуться в Рэйвенскрэйг и встретиться с Марой Макдугалл. И всерьез позаботится о ее изгнании, прежде чем один из них проделает еще большую дыру в их сердцах.

– Ну? – прозвучал рядом с ним низкий голос Брана. – Разве она – не все, что я обещал?

Алекс вздрогнул. Он даже не понял, что они дошли до помоста.

Они стояли там, и Бран усмехался ему, положив ладонь на плечо хорошо сложенной женщины в красно-золотом наряде. Островитянин поднял ее тяжелую, льняную косу, поднес к губам и смачно поцеловал.

– Вот Гальяна, – объявил он, выкатив грудь вперед. – В ее венах течет кровь норвежских королей, и она несравненна в своем умении. Я не предлагаю ее любому.

Алекс проглотил слюну, не в состоянии произнести ни слова. Эта женщина была желанной и … возбуждающей.

От нее исходила темнейшая, примитивная чувственность. Она обладала великолепной фигурой и бесстыдными глазами. Любой мужчина при взгляде на нее испытал бы приступ похоти. У Алекса пересохло во рту. Он почувствовал, как любовные соки собираются на кончике его копья.

Но недалеко от того места, где сидела красавица, в соломе закопошился старый пес, который был поразительно похож на Бена, и что сбивало с толку – он сопел, не мигая уставившись на Алекса.

Таким пронзительным, враждебным взглядом.

– Итак, мой друг? Она годится? – Бран разглядывал его, изогнув бровь. – Если нет, есть множество других на выбор. Краснокожие, чернокожие, смуглые девицы издалека. Даже девушка или две, если ты предпочитаешь нетронутых.

Алекс отрицательно покачал головой и небрежно махнул рукой. Он рассмотрел достаточно, чтобы понять, что эта женщина подойдет. Больше всего ему понравились ее белокурые волосы, совсем не отливавшие бронзой. И откровенно глядевшие глаза, что имели прозрачно-голубой цвет весеннего неба, а не янтарно-золотой, не цвет нагретого солнцем меда.

– Да, она отлично подойдет мне, – уверенно ответил он. Входная плата, которую он заплатил, не позволяла ему чувствовать себя самым большим деревенщиной в мире.

Он заставил себя не думать о взгляде старого пса, сохраняя внимание на женщине, чтобы с ее помощью забыть обо всем. Взглянув на ее чувственно очерченные губы, он почувствовал, как тепло прилило к паху. Сквозь ее просвечивающее платье он даже разглядел соски и темный треугольник внизу живота. Ее сливочно-белая кожа выглядела гладко-шелковистой, а ее изгибы и формы – достаточно сочными, чтобы в них мог утонуть любой мужчина.

– Леди Гальяна, я рад твоей компании, – произнес он глупые, но честные слова.

Он нуждался в ней. Только не по тем причинам, о которых она думала.

Она выглядела довольной, кивнув в ответ, легкий блеск глаз подтвердил ее согласие и сильное желание разделить удовольствие с ним.

– Значит, так тому и быть! – объявил Бран, рывком поднимая женщину на ноги. Он похлопал ее по большому заду и мягко подтолкнул вперед. – Проводи моего друга Алекса в самую хорошую комнату и позаботься о его комфорте.

Потом здоровяк Островитянин вернулся назад и упал всей массой в свое кресло лэрда. Он дернул к себе на колени другую красотку, тут же сунув руку в глубокий вырез ее лифа.

– Лорд Бран знает, как сильно женщинам нравится прикосновение мужчины, – заметила леди Гальяна, подходя ближе к Алексу, чтобы потереться об него своей грудью, ее ладонь поползла по его руке. – Я хотела бы узнать, есть ли правда в том, что говорят о прикосновениях мужчин Дугласов?

– Тогда покажи мне мою комнату, – произнес в ответ Алекс, – и я постараюсь не разочаровать тебя.

– О-о-о, я уже вижу, что ты не разочаруешь, – промурлыкала она, поглаживая рукой его пах, когда они вышли из зала. Она навалилась на него и прижала к нему свои ладони, оценивая его эрекцию. – Ты мужчина, каких надо поискать.

Алекс сомневался в этом и почти так и сказал ей, но ее искусные движения были слишком приятны, чтобы обращать внимание на остальное. Была похвала преувеличением или нет, но пока ее пальцы продолжали творить свое волшебство, сказанные воркующим голосом слова мало что значили.

Эта девушка, несомненно, знала, как обращаться с мужчинами, и движение ее пальцев уже прогоняло Мару Макдугалл из его мыслей.

Он потерял контроль и в конце пахнущего сыростью, плохо освещенного коридора, как раз у начала еще более темного лестничного пролета, они столкнулись с каким-то твердым объектом.

Высоким, широкоплечим объектом с черными, как вороново крыло, волосами, и натянутым спереди, словно палатка, пледом, составляющим конкуренцию пледу Алекса.

– Святое распятие! – выругался Алекс, прищурившись на Хардвика.

– Во имя Господа! – ответил Хардвик тем же, выпучив глаза. – Что ты здесь делаешь?

– Это очевидно, – сверкнул глазами Алекс. – Или твоя память действительно настолько коротка, что ты не помнишь, как предлагал, чтобы я заплатил Брану за визит? За прекрасный гебридский воздух и другие… удовольствия?

Хардвик насупился.

– Я только пошутил, и думал, ты понял. – Его взгляд метнулся туда, где пальцы леди Гальяны двигались с намеренной неторопливостью по торчавшему возбуждению Алекса. – У тебя нет причин посещать это пристанище шлюх. Единственная женщина, в которой ты нуждаешься, ждет тебя в Рэйвенскрэйге.

Алекс застыл.

– Я видел тебя ранее, недоумок, – он расправил плечи. – Кажется, ты не имел ничего против, когда погружал свой собственный фитиль в подарок Брана.

Рот Хардвика дернулся.

– Но мое сердце никому не отдано.

– А мое, ты предполагаешь, отдано?

– Предполагаю? – Хардвик фыркнул. – Да я знаю это. Я видел, как ты смотрел на нее.

– Она – Макдугалл.

– Ты влюбился в нее.

Алекс сжал кулаки. Внутри у него что-то перевернулось.

– Я не люблю ни одну женщину, тупица.

– Тупица ты, – вернул оскорбление Хардвик, бросая другой неодобрительный взгляд на ширинку друга, где леди Гальяна продолжала свою коварную атаку. – Если ты не поспешишь вернуться туда, где твое место, у меня может появиться соблазн бросить тебе вызов встретиться на арене.

На этот раз фыркнул Алекс.

– Возвращайся в зал и поищи себе развлечений. Я сделаю то же самое, с твоим одобрением или без него.

– Я говорю всего лишь как друг, – обиженно произнес Хардвик. – Ты не способен заглянуть к себе в душу.

– Мне нет нужды делать это.

Хардвик несогласно покачал головой:

– Ты ошибаешься, мой друг. Нет мужчины, который нуждался бы в этом больше тебя.

– Я уже мог бы заниматься своими нуждами, если бы не имел несчастья столкнуться с тобой, – огрызнулся Алекс, но Хардвик уже ушел.

Леди Гальяна взяла его за руку и потянула за собой вверх по витой лестнице.

К несчастью, с каждым шагом слова Хардвика молотом стучали в голове Алекса. Своим вмешательством этот негодяй добился, по крайней мере, одной из своих целей.

Он испортил Алексу вечер.

Что касается других его высказываний, то он понапрасну сотрясал воздух. Алексу совсем не нужно было заглядывать в свою душу. Он и так уже все знал.

Слишком хорошо знал.

Он действительно полюбил Мару Макдугалл.

Да пощадят его святые!

Тик, тик, тик.

Мара ворочалась в кровати. Несколько раз стукнув кулаком по одной подушке, она накрыла голову другой. Когда ее часы стали такими до абсурда громкими? Тик, тик, тик. Они больше походили на Биг Бен, чем на дорожные часы размером меньше ладони.

– О-о-ох, хватит, – взмолилась она, переворачиваясь на живот, и уткнулась в подушку. Почему бы ей просто не признать очевидное? Она точно знала, когда тиканье стало таким раздражающим.

В ту самую секунду, когда в ее сне возник Горячий Шотландец и замаячил над ней, такой неотразимый в своем большом пледе, с мерцающей на плече огромной кельтской брошью, и его горским величием свисавшим прямо над ней!

Она с трудом вздохнула, и ее пальцы впились в подушку. По правде говоря, не долго оно свисало.

Потребовался лишь ее испуганный вдох, чтобы оно вытянулось в полную длину. И лишь один ее взгляд, чтобы она возбудилась и затрепетала. Его набухшее и удлинившееся достоинство, представляло собой чистейшее эротическое зрелище, которое погубило ее. Истекая страстью, она утонула в отчаянии, сомневаясь, что эта страсть когда-нибудь будет утолена.

Она до сих пор была мокрой.

Все еще до боли возбужденной.

Пылала и дрожала так же, как тогда, когда дотянулась до него и сжала пальцы вокруг его твердости, упиваясь жаром, шелковистостью и упругостью, когда гладила ее, когда изо всех сил старалась услышать стоны его удовольствия, а не постоянное тиканье своего дорожного будильника.

Но крошечные часы победили, их надоедливый стук пересилил поощрительное урчание ее сексуального горца, а потом она уже не слышала ничего, кроме тиканья, и даже длинная мужская твердость оказалась не более чем толстой складкой пледа Макдугаллов, сильно сжатой в ее руке.

Очень толстой складкой.

Мара застонала. От вожделения внутри у нее все горело, чувство неудовлетворенности почти убивало ее.

– Проклятье! – крикнула она и сморгнула с ресниц жгучие слезы ярости.

Он был так близко!

Она чувствовала его в своей ладони, вдыхала густой мускус его чистого мужского аромата. Одно-два движения руки, и она знала, что он извергнется на плед, а потом подомнет ее под себя и возьмет со всей яростной и безотлагательной страстью, в которой она так нуждалась.

– Не-е-ет, – она ощутила приступ удушья. У нее так сильно болело внутри, что она едва дышала. Она подавила рыдание и усилием воли попыталась заставить тело прекратить желать его, попыталась заставить себя игнорировать безумное сжигающее пламя и свое разбитое сердце.

Но адское тиканье становилось громче с каждой секундой, и каждый металлический щелчок сводил ее с ума. Стукнув руками по подушке, она подняла голову и впилась глазами в доставшие часы.

Два-тридцать утра.

Она не сомкнула глаз.

Конечно, никто не мог осудить ее. Сев, она подложила под себя несколько подушек и оглядела спальню, найдя ее в худшем состоянии, чем она опасалась. Ночные тени совершенно не скрывали разруху. Чертополоховая комната выглядела так, будто ее разграбил и разрушил безумец.

Безумец по имени Мара Макдугалл.

 Она захохотала и хлопнула себя по щеке. Кто, кроме ненормального, стал бы прислушиваться к совету чокнутой женщины, типа Пруденсии, и превращать изысканную комнату, годившуюся для принцессы, в нечто похожее на приют для всяких ясновидящих и других сумасшедших последователей шарлатанов и хиппи.

Как печально.

Вся ее жизнь была печальной.

А самым печальным было мучительное разочарование от потери сна. Милостивый боже, даже в несуществующем теле Горячий Шотландец источал больше чувственности, чем любой другой мужчина из плоти и крови, с которым она когда-либо сталкивалась.

И она хотела его.

Призрак он или нет. Ее это вовсе не волновало.

Если бы она только могла целовать его, прикасаться к нему, не боясь, что он исчезнет, она умерла бы счастливой женщиной. Ему даже не обязательно по-настоящему брать ее, если он не может. Достаточно было бы просто уютно устроиться с ним перед огнем и наслаждаться его улыбкой и хриплым низким голосом.

Если бы только она могла быть рядом с ним.

Но она очень сомневалась, что могла, и несправедливость этого факта сокрушала ее.

В течение всей ее жизни каждая предположительно хорошая вещь всегда имела какой-то подвох. В каждой чашке супа плавала муха. И все, что она желала, всегда было на расстоянии прыжка впереди нее, в нескольких дюймах от ее руки.

Особенно любовь.

– Любовь, – она горько усмехнулась, схватила с подушки раздавленный дельфиниум и бросила его в сторону камина. Он пролетел по многообещающей дуге и упал в конце кровати. Как и многое в ее жизни, цветок не достиг цели, а вместо этого со шлепком врезался в один из столбиков и вялым комком свалился на покрывало.

Нет, вонючим комком.

Мара сморщила нос. Неудивительно, что она не может спать. В комнате ужасно смердило. Влажная шерсть, мертвые цветы, ладан и крепкий запах горелого шалфея отравили воздух во всей спальне.

Американская наследница шотландского замка умерла, задохнувшись от дыма заговоренных курений.

Ха! Такая газетная шапка дала бы языкам много работы. Дома и не только. Сдув прядь с глаз, она представила последствия.

Смешки и позор.

Глаза-бусинки ведьмы с Керн Авеню вспыхнут удовлетворением «Я знала, что она плохо кончит». Унижение и горе ее отца. Милый поверенный Комб, переполненный виной и раскаянием. Дым против призрака – смех, да и только. Ее губы дернулись в улыбке.

Слава Богу.

Если в ее тяжелом состоянии она может видеть юмор, значит, она не совсем потеряна.

Чувствуя себя несколько лучше, она сползла с кровати, накинула на плечи плед и пересекла комнату. Ей понадобился только один быстрый рывок, чтобы сдернуть недавно повешенные портьеры и позволить серебристому свету затопить комнату.

Лунный свет в одиночку не сможет рассеять вонь от ее глупых попыток изгнать нечистую силу.

Ей необходим свежий воздух.

Много свежего воздуха.

Прежде всего, ей нужно прочистить мозги.

– … и выгнать Горячего Шотландца и его горское величие из моих мыслей, – бормотала она, открывая дверь на крепостную стену и выходя наружу.

Она подошла прямо к зубцам и прислонилась к одному из них, опершись руками на холодный камень и вглядываясь в устье. Водная гладь с разбросанными по ней островами казалась подернутой дымкой в чистом серебристом свете. А в жемчужно-сером небе мерцал бледный полумесяц.

Она вздрогнула и повыше натянула плед на плечи. Она не будет представлять, что за ее спиной стоит высокий, величественный горец, разделяя с ней магию этой ночи.

А ночь была действительно волшебной.

Она кожей чувствовала это, и то, как ласковый воздух звенел от… романтики.

«Томительные сумерки», вот как называли шотландцы Хайленда такие ночи светящегося полумрака, красота и мерцание вокруг нее казались почти невыносимыми едва ли не больше того, что она могла вынести.

По крайней мере, сегодня ночью.

Но будь она проклята, если сбежит с зубчатых стен так же поспешно, как сбежала из кровати. Ни за что, даже если ее голые ступни примерзнут к ледяным каменным плитам крепостной стены.

Что значил легкий холод, когда она могла больше никогда не увидеть человека, в которого так сильно влюбилась?

Если можно назвать призрака человеком.

Мара подняла лицо навстречу ветру. Она не станет оплакивать свою судьбу. Сэр Александр Дуглас был человеком в достаточной для нее степени. Всем, что ей нужно. Единственным мужчиной, который по-настоящему завладел ее душой, наполнил ее несбыточными мечтами и заставил ее сердце плакать от желания.

Но теперь его здесь не было, и она не могла ничего поделать с этим, так что Мара просто смотрела вниз на тускло светящуюся воду, на странное зеленое свечение у подножия скал.

Странное зеленое свечение?

Она моргнула, вглядываясь в пространство. Свечение определенно было зеленым и странным. Более того, оно пульсировало.

Она открыла рот, чтобы вдохнуть, но ничего не вышло. Вместо этого, она прижала ладонь к горлу, широко распахнув глаза, так как свечение переросло во вращающийся столб переливчатого зеленого света.

Мерцающий, потусторонний свет медленно перемещался прямо по покрытому галькой берегу. И двигался в ее направлении! Слишком ошеломленная, чтобы шевельнуться, она в очаровании наблюдала, как светящаяся колонна приняла форму женщины.

Красивой женщины, сияющей изнутри.

И столь же прозрачной, как стекло. Мара видела сквозь нее линию побережья.

Эта женщина – призрак. И с этим пониманием пришло ужасное подозрение.

Может быть, ее прислал Горячий Шотландец?

Сердце Мары остановилось. Она не могла в это поверить. В то, что она стояла здесь, дрожа от холода, переживая за него и желая вернуть назад, только затем, чтобы увидеть посланную им подружку, которая, видимо, пришла сделать то, что у него не получилось – запугать ее и выгнать.

Нет, не может быть.

Она отказывалась поверить в это. Она никуда не уйдет.

Ни сегодня ночью. Ни через год. Рэйвенскрэйг теперь принадлежит ей, и у нее нет намерения оставлять его.

Если у красотки имелись причины носиться вдоль скалистого берега Рэйвенскрэйга среди ночи, возможно, чтобы передать требования ее горца, тогда у Мары для нее приготовлен сюрприз.

Она не собирается им делиться.

Кем бы ни являлась эта призрачная женщина, она не дала Маре шанса бросить вызов, поскольку уже исчезла.

Исчезла даже прежде, чем Мара поверила, что видела ее. Но она видела. Доказательством стали дрожащие колени и грохот сердца.

Исчезла женщина, или нет, но она была там.

– Кроме шуток, – Мара задыхалась, а во рту пересохло.

Приобняв зубец, она высунулась насколько могла, и внимательно оглядела пустынный берег. Только лунный свет блестел на воде. И среди скал не скользила переливающаяся женская фигура.

Все выглядело так, как должно было.

Она почувствовала себя глупой.

Глубоко вздохнув, она отодвинулась от зубца. Внезапно ее одолело сильное желание спать. Торопливо вернувшись в свою кровать, она натянула одеяло до подбородка.

Зеленая леди! Она все это вообразила? Возможно, увидела шотландскую версию болотных газов?[30]

Она не знала, и это не имело значения.

Все, что ее теперь заботило, так это сделать своим Горячего Шотландца.

И чем скорее, тем лучше.

Глава 11

– Тебе приятно? – Леди Гальяна положила ступню Алекса к себе на колени, подтянув ее ближе к темному треугольнику меж своих бедер. – Достаточно ли масло теплое?

– О-о-х, да, – Алекс откинул голову на покрытый тканью край бочки для купания и наградил ее медленной улыбкой. Каждый дюйм его тела покалывало от удовольствия. – Мне очень приятно.

– Правда? – белокурая красотка поймала его взгляд и выгнула бровь. – Я еще даже не начала ублажать тебя, – замурлыкала она, втирая ароматное масло в пальцы его ноги.

Она удерживала взгляд Алекса, мягко потягивая его за каждый палец.

– Добрый сэр, если ты думаешь, что это удовольствие, дождись, пока я не помассирую… выше, – произнесла она, не нарушая ритма. Ее ласковые пальцы творили чувственную магию, о которой он и не мечтал.

Алекс сглотнул и его вселенная сжалась до деревянной купальной бочки, из которой поднимались завитки пара, и дразнящих движений норвежской красавицы.

Бран не преувеличил ее искусство.

Она оказалась настоящей валькирией. Ее чувственная власть взволновала его, каждое плавное скольжение пальцев по коже дарило ощущение, что по ступне порхают тысячи мягких, ласковых губ. Все одновременно.

Он поерзал в бадье, и его охватило предвкушение. Восхитительные ощущения понеслись от его ног прямо в чресла, делая твердым. Более всего воодушевляла отступавшая жажда обладания Марой. Не слишком быстро, но достаточно, чтобы дать ему надежду. И те крошечные уколы вины, которые вызвали слова Хардвика, больше не пронзали его столь глубоко.

Мерцающий свет факела золотил соблазнительные формы норвежки, и он с удовольствием наслаждался видом ее великолепных грудей, колышущихся в такт движениям.

– Милая, ты спрашивала, достаточно ли масло теплое, – заговорил он, поймав одну из ее рук и целуя ладонь. – Будь оно теплее, я бы растаял.

Она улыбнулась и, окунув руку в горячую воду, провела пальцами вниз по его груди.

– Тогда возможно мы должны переместиться в кровать? – предложила она, наблюдая за своими пальцами, спускающимися все ниже.

– Ты щедро одаренный мужчина, – пропела она, скользя ладонью по густым завиткам его паха. – Для меня будет особым удовольствием позаботиться о тебе.

– Скоро, девушка, скоро, – выдохнул Алекс. Упоминание слова «кровать» вызвало еще один болезненный укол вины.

Подавляя это чувство, он закрыл глаза и сосредоточился на движениях ее руки. Она поглаживала его, как Мара в ее сне, когда запустила руку под его плед и сжала ее вокруг его плоти.

Но, в отличие от призрачных пальцев Мары, пальцы леди Гальяны он мог чувствовать.

Чувствовать их и представлять, что они принадлежат Маре.

Вот уж чего ему совершенно точно не следовало делать.

Алекс нахмурился и подавил стон.

Он заслужил свое удовольствие. Особенно, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как женщина прикасалась к нему столь интимно. Вполне естественно, что он едва сдерживается, чувствуя ласку теплой воды и волшебство опытных пальцев норвежки.

Глядя на потолочные балки, он прерывисто дышал, находясь ближе к краю, чем был в течение многих веков.

Потом ее пальцы опустились еще ниже, танцуя на сжавшихся мешочках, массируя и поглаживая их.

– Ты мечта каждой женщины! – выдохнула она, сжимая его налившийся член другой рукой и лаская его.

– Имей милосердие! – вскрикнул он и едва не выскочил из воды.

Будь проклята его душа за эту потребность. И будь проклята Мара Макдугалл, которая заставила его пылать такой бешеной страстью! И теперь из-за нее одна из девок Брана О’Барра довела его до того, что он едва не излил свое семя в воду, опозорив себя, как безбородый сквайр, впервые уловивший запах женщины.

И это она виновата, что он столь уязвим. Не разожги она его, несмотря на все предубеждения, соблазнителем сейчас был бы он. Неутомимый и виртуозный, он мог бы обладать норвежской красоткой и другими Брановыми девками. И те дрожали бы от страсти и извивались под ним, крича от удовольствия, пока он удовлетворял бы их одну за другой.

Может, даже двоих одновременно!

Однажды, еще до Изобэль, он даже справился с тремя.

А теперь мог думать только о ней. Отчего чуть не излился прежде, чем его до боли возбужденное древко успело приблизиться к медовому горшочку светловолосой шлюхи.

Сладость, которая внезапно вообще перестала его интересовать.

Даже отталкивала.

В самом деле, одна только мысль, обладать любой другой женщиной, кроме Мары, погасила его страсть, и его желание наглядно уменьшилось.

Такая видимая демонстрация смутила его еще больше, чем, если бы он утратил контроль и спустил свое семя слишком скоро.

Алекс рассердился. В голове запульсировала тупая боль.

– Господи помилуй, – выдавил он и, вспыхнув от унижения, вцепился руками в бортики купальни.

Не в силах встретиться взглядом с норвежкой, Алекс заскрипел зубами и закрыл глаза. Он знал, что она расстроится. В лучшем случае – растеряется, в худшем – окатит насмешкой и презрением.

И у нее будут все основания.

Он презирал себя. Неужели Мара держала его так крепко, что у него даже не получалось переспать с другой женщиной? Даже после столетий воздержания?

Униженный взгляд вниз, сквозь ресницы, дал ему ответ.

Точно, так и есть.

Никто не мог сотворить с ним подобного, кроме огненноволосой, янтарноглазой Мары Макдугалл.

И теперь он превратился в совершенно неистового безумца.

Обезумевшего от любви.

– Я не нравлюсь тебе? – начала допытываться норвежка, ее тон говорил, что она уже все поняла.

Алекс вздохнул.

– Это не ты, – открыв глаза, ответил он.

К его удивлению, она больше не казалась столь же красивой, как в зале. Возможно, причиной тому послужил свет факела, но ее белокурая коса вдруг показалась ему обесцвеченной солнцем соломой, а не шелковистым льном, всего лишь бледной тенью по сравнению с блестящими медными локонами Мары.

– Если не я, тогда что? – с раздражением потребовала валькирия. – Или мои прелести меньше, чем ты привык? Может мне показать их более откровенно?

Встав в полный рост, она обеими руками провела по полным грудям, поднимая и сдавливая их, пока бледные ареолы ее сосков не появились над окаймлявшей лиф золотой тесьмой.

– Тебе не нравится то, что ты видишь?

Алекс находился в нерешительности.

– Ты прекрасна, – уклончиво ответил он, скрестив ноги, чтобы скрыть недостаток восхищения. – Хорошо сложена и… возбуждаешь желание. Великолепная женщина, – добавил он, стараясь опуститься в бадью еще ниже. – Ты распалила бы кровь любого мужчины.

– Но не твою? – уточнила она. Ее щеки начали краснеть.

– Боюсь, мое сердце уже отдано, – сознался Алекс, не в силах больше притворяться. – А вместе с сердцем и мое тело.

Леди Гальяна фыркнула.

– Больше половины мужчин, которые приходят в зал Брана, имеют жен и возлюбленных.

– У меня… не так.

– Тогда докажи это, – бросила она вызов, дергая лиф вниз, так что ее груди выпрыгнули наружу.

Дерзко глядя на него, она пощипала соски, потирая их и дергая. Ее возбуждающие действия должны были заставить его отвердеть как гранит.

Другой мужчина возбудился бы сверх всякой меры. Ее огромные груди и напряженные кончики сосков молили о внимании. С этими сосками мужчина мог бы забавляться часами, играя, неторопливо посасывая, наслаждаясь каждым мгновением.

А соски норвежской красавицы взывали к нему. Тянулись к нему, требуя прикосновения. Ожидая. Подстегивая его.

Остальные ее прелести она также могла бы предложить с такой же щедростью и откровенностью.

В этом он был уверен.

Но Алекс не хотел ее.

Эти огромные груди его не соблазняли и совсем не вызывали желания изучить их поближе. По правде говоря, они имели сильное сходство с выменем дойной коровы. Из-за их слишком больших ареол она выглядела потасканной, как будто тысяча мужчин сосала ее по очереди.

Вполне вероятно, так оно и было.

Тем не менее, он не мог отвести взгляд. И не мог говорить. Он сам заманил себя в ловушку и теперь, казалось, никак не мог выбраться.

Подавленный, он еще глубже опустился в деревянной купальне, и просто уставился на нее, задаваясь вопросом, почему всего лишь за мгновение до этого он находил ее такой желанной.

Теперь он видел болезненный оттенок ее лица, глубокие линии, разбегающиеся от носа к губам.

Почему он не заметил ранее предательские пятна на ее ало-золотом платье? Эти очевидные следы ее ранних встреч с другими ищущими удовольствия кутилами? Некоторые из пятен выглядели очень свежими.

Алекс сглотнул, по спине пробежала дрожь отвращения.

– Аххх, тебе действительно нравится то, что ты видишь, – промурлыкала она, неверно истолковав его содрогания.

Чуть отступив назад, она обольстительно улыбнулась, потом провела рукой по животу и медленно потерла себя между ногами.

– Я знала, что ты предпочтешь меня этой шлюхе Макдугаллов, о которой говорил Хардвик.

– Мара…– процедил сквозь зубы Алекс и захлопнул рот. Его глаза округлились, потому что любимый образ появился прямо на фоне норвежской проститутки.

Он мигнул, сердце заколотилось в недоверии. Но он не мог отрицать того, что у леди Гальяны появилась компания.

Он все еще видел, как шлюха стоит там и щиплет спелые соски пальцами одной руки, другой поглаживая свои самые интимные местечки.

Но теперь он видел и ее.

Мару Макдугалл.

Его вечную любовь. Она прыгала по своей спальне, одетая только в крохотный лоскуток черного облегающего кружева.

И в плед Макдугаллов, свободно свисающий с плеч.

Он начал ругаться, заметив плед, но потом, к своему удивлению обнаружил, что его это больше не волнует.

Более важным казалось то, что она стала ближе, призрачный образ слился с норвежкой, ее безупречная красота наложилась поверх грубых черт леди Гальяны.

Алекс снова вцепился в края бочки, чувствуя, как комната начала вращаться. Он пытался отвести взгляд, но не мог. Под пальцами, играющими со вздувшимися кончиками огромных сосков леди Гальяны, он видел кремовые выпуклости грудей Мары. Когда норвежка вдруг задрала юбку, открывая путаницу светлых завитков, он вместо этого увидел пушистый огненный треугольник между стройных бедер.

Искушение оказалось таким мощным, что у него перехватило дыхание. Его охватила раскаленная добела страсть, столь безжалостная, что обжигала до боли. Чресла сжались, и член налился желанием, увеличиваясь и пульсируя, требуя ворваться в эти рыжие завитки.

– Милосердный боже! – вскричал он, его затопило отчаяние, неистовая, ужасная потребность подмять ее под себя и глубоко-глубоко погрузиться в нее.

Он должен получить ее.

Прямо сейчас.

Вскочив на ноги, он выскочил из бочки.

– Мара! – позвал он, почти врезавшись в напольный канделябр, поскольку комната все еще вращалась, а теперь стала крутиться еще быстрее.

Резкое движение вызвало у него головокружение, он уперся руками в ноги, изо всех сил стараясь прояснить голову, которая пульсировала от боли.

– Любимая, – сделал он еще одну попытку, выпрямляясь и пытаясь отыскать ее в неясной дымке. – Не покидай меня. Пожалуйста.

Но ответом ему была только тишина.

Пока где-то в этом бешеном водовороте он не услышал резкий вдох женщины, и почувствовал, как женские руки схватились за его вздыбившийся возбужденный член.

Одна рука, потом две, потом четыре…

– О-о-ох, – донесся до него голос леди Гальяны. – Ты такой большой. Такой длинный и толстый. Такой горячий.

Алекс … умолял второй, едва слышимый, голос. Ее голос… такой любимый, но за мили и века отсюда. Он звал его с жаром, призывал обратно к ней.

Пожалуйста… Ты нужен мне. Я хочу тебя.

Сердце Алекса заколотилось, и он сжал кулаки, заморгав от плотного черного дыма, заполнившего комнату любовных свиданий. Он кружил вокруг него, мешая разглядеть что-нибудь. Пол наклонился, качаясь и уплывая из-под ног, пока Алекс не пошатнулся, силясь сохранить равновесие.

Тем не менее, он услышал, как норвежка похвалила его мужскую одаренность, почувствовал сквозь туман, что она ухватилась за него, прильнула с безумным вожделением.

Потом вдруг снова мелькнула Мара. Такой красивый, такой большой, услышал он, решив, что это произнесла она. Хотя не понял, почему ее голос звучал с придыханием, будто она металась в страсти.

Вновь перед ним замаячила леди Гальяна, ее голос заглушил голос Мары, она упала на колени, прижавшись лицом к его паху.

– Я заставлю тебя забыть ее. Вот увидишь. Давай же, позволь мне…

Не останавливайся, прошу тебя, чтобы ты ни делал, не останавливайся…

Голос Мары набрал силу. Звучный, приятный и чистый, он лился, согревая его. А черный туман вращался все быстрее, пронося его с головокружительной скоростью сквозь мрачную пропасть времени.

Мой горец… такой потрясающий… она стонала, и изумление в ее голосе пронзило ему сердце.

Ее руки были на нем везде. Ласкали и поглаживали, даже когда в него вцепилась норвежка, пытаясь удержать и помешать стремительному ветру унести его оттуда прочь.

– Не-е-ет… – завопила валькирия, ее голос постепенно затих.

А потом он остался один. Его окружали только знакомые порывы ветра и туманный вихрь, гнавший его по спирали сквозь черноту обратно туда, где он должен находиться.

Назад, к его кровати.

И женщине, которую он намеревался сделать своей.

И цена не имеет значения.

– Алекс! – Мара с колотившимся сердцем уставилась на него. Она прижала руку к груди, не веря глазам и тая от его присутствия. – Мой горец… Ты, правда, здесь?

Он подошел ближе и улыбнулся. Его нагое тело серебрилось в лунном свете.

– О, да, девушка, я здесь, – подтвердил он, пленяя ее своей сексуальной картавостью. – Как ты не можешь поймать ветер, так и меня ничто не сможет удержать вдали от тебя.

Он выглядел мокрым. Крошечные капли воды искрились на его плечах и сияли в волосках на груди, словно алмазная россыпь. Она знала, что просто спит. Даже когда он потянулся к ней.

Комната вращалась вокруг них, все исчезло в мерцающем туманном вихре, остались только кровать и они двое. От возбуждения пульсировал даже воздух. Она ухватилась за Алекса, но этого ей было недостаточно.

Он нужен был ей рядом, кожа к коже, чтобы делиться дыханием и вздохами. Никогда не отпускать.

– Милая шалунья, – шептал он ей в волосы, и то, как он произносил слова, дало ей понять, что он знал ее желания. – Ты моя. Отныне и навеки.

Он гладил ее спину, его ладони скользили везде, его касания лишали Мару дыхания. Водопад пронзительной страсти обрушился на нее, и она затрепетала. Ее желание неудержимо росло. Его поцелуй наэлектризовывал, каждый смелый толчок языка возносил к таким высотам, в существование которых она никогда не верила.

– А-а-ах, – застонала она, внутри словно спираль, раскручивалось возбуждение.

– Шшш, девушка, просто чувствуй.

Он стиснул ее в объятиях, сильно прижимая к себе, и углубляя поцелуй. Их языки переплелись, дыхание становилось горячее. Было так непередаваемо хорошо, что ее трясло от удовольствия, и она просто боялась умереть от наслаждения.

– Я твой, Мара, – он немного отстранился и взглянул на нее пылающими от страсти глазами. – Посмотри, что ты сделала со мной. Я не могу дышать без тебя. Меня уже даже не волнует твое имя, хотя я предпочел бы дать тебе свое.

– Твое?

У нее перехватило дыхание, но он взял ее лицо в ладони и снова поцеловал. В этот раз грубо, стремительно и неистово.

– Ты должна стать моею, – торжественно заявил он. Этими словами Алекс заявлял на нее свои права. – Навсегда. Какой бы ни была расплата за то, чтобы удержать тебя. Помни это завтра.

– Завтра? – Она мигнула, напуганная его тоном.

Но он прижал свои пальцы к ее губам. Потом отступил. Потеря физического контакта ошеломила ее, и она пошатнулась.

– Не-е-ет! Не уходи! – Мара схватилась за него, испугавшись, что он исчезнет, но он только просиял одной из своих сногсшибательных улыбок и сменил положение, вклинившись коленом между ее ног, широко раздвигая их.

– Я никуда не собираюсь, – прошептал он, глядя вниз на нее. – Только не сегодня ночью.

Мара мигнула, снова вздрогнув от накрывшего ее болезненного облегчения, которое она предпочла проигнорировать.

В конце концов, это был ее сон.

Так что, вместо того, чтобы волноваться о том, что он мог или не мог иметь в виду, она повернулась и отбросила с кровати одеяла, выгибая спину и всем телом моля его доставить ей удовольствие.

И он сделал это.

В отличие от прошлого сна, когда Алекс, застыв, просто стоял над ней, в этот раз он ей ответил. Своими поцелуями он уже подвел Мару к краю наивысшего наслаждения, и теперь, нависая над ней, вглядывался в ее глаза, его сильные бедра терлись о нее. Она прикусила губу, чувствуя прикосновение его обнаженной кожи.

– Ты моя, Мара, и никогда не забывай об этом, – прорычал он, и его бархатистая картавость расплавила ее окончательно. Струившаяся из него раскаленная страсть горячила кровь. – Я ждал тебя слишком долго, и, получив, теперь не отпущу.

Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.

Значение этого признания почти разбило сердце, но горло слишком сжалось, чтобы выпустить эти слова на свободу. Вместо этого, ее тело охватило приятнейшее, восхитительнейшее тепло, одновременно и тревожащее, и невероятно желанное.

На его челюсти дернулся мускул, как будто он услышал ее мысли. Бережно опустив Мару на покрывала, он прижал ее к кровати, упираясь в живот ладонью.

– Замри и просто лежи, Мара. Дай посмотреть на тебе, мне так это необходимо.

– Мне тоже кое-что необходимо! – закричала она. Пульсация между ног была такой мучительной, что она больше не могла ее выносить. – Ты мое наваждение, и я хочу тебя. Сейчас же. Пожалуйста!

Прежде чем я проснусь и снова тебя потеряю.

Она впилась пальцами в его бедра и в упоении крепко сжала их. Она жаждала утонуть в его восхищении, запечатлеть в душе его образ и сохранить там навечно.

За все те пустые ночи, когда она не спала.

Когда он был для нее недоступен.

Но она изгнала из головы все мысли о будущем и потянулась к нему, скользя пальцами по плечу и ключице, потом вниз по скульптурным грудным мышцам. Поиграла с не слишком густой порослью волосков, изумляясь их мягкости. Они поблескивали, как золотая пряжа, и были для нее безгранично драгоценными.

Прикосновение к нему едва не убило ее. Он был таким реальным. Из-за невозможности этого у нее перехватило дыхание и до боли сжалось горло

Однако она подавила слезы, и продолжала смотреть на него, упиваясь каждым его великолепным горским дюймом.

Особенно твердыми дюймами.

Те дюймы тоже были полностью на виду, а подобного случая могло больше не представиться, так что она стремилась целиком насладиться его телом. Что касается сна, здесь она превзошла саму себя, или вместе сошлись все ее счастливые звезды. Иначе, почему он появился в ее сне обнаженный?

Такой мокрый и блестящий. Такой восхитительно нагой.

Она задрожала, все ее ощущения усилились. Он казался таким красивым, что ей было почти больно смотреть на него. Его твердое, мускулистое тело светилось в бледном свете луны, его волосы были влажными, как будто он только что вышел из душа.

От него хорошо пахло. Чистотой, свежестью и … мужчиной.

Необыкновенно сексуально.

Так что от страстного желания ее груди налились, а соски сморщились. Ее затопило предвкушение, а та часть ее тела пульсировала и зудела такой требовательной нуждой, что она закричала бы, не будь у нее во рту так сухо.

Его любовное орудие нависло над ней в нескольких дюймах, близость и жар распаляли. Их разделяли только дрожащий воздух и ее кружевное тедди.

Мара хотела его больше, чем желала любого другого мужчину.

На нее накатывали горячие волны желания, и если бы она не спала, то точно развалилась бы на части от силы своей страсти. Ей завладел такой всепоглощающий голод, что она едва не бросилась на колени перед ним просто от того, что дышала с ним одним воздухом.

Но так как она спала, то лучше ей схватить свою удачу.

В конце концов, это ведь ее сон.

– О-кей, Горячий Шотландец, в эту игру могут играть двое, – она задрала подбородок и опустила руку между своих ног, чтобы расстегнуть крошечные кнопки ее тедди. – Я знаю, что тебе нравится смотреть…

– Горячий Шотландец? – Он мигнул, на лице мелькнуло смущение. Но только на секунду, поскольку тонкий материал ее тедди в промежности разошелся. Она открыла себя его взгляду так же смело, как и он предстал перед ней во всей своей наготе.

Алекс глядел вниз на нее.

– О-о-ох, девушка, я покажу тебе, что такое пожар страсти, – тихо пообещал он, его губы медленно изогнулись в улыбке. – Я буду любить тебя так, как только горец может любить женщину.

Мара прикусила нижнюю губу. Ее сердце сделало сальто, она не могла говорить. Глубоко внутри начало распускаться что-то дикое и примитивное, унося ее сдержанность и позволяя ей наслаждаться их близостью и своей беззащитностью перед ним.

Ее била дрожь возбуждения, от которой перехватывало дыхание, и которая заставила ее раздвинуть бедра, раскрывая себя еще больше. В ушах грохотал пульс, а сердце билось так неистово, что она удивлялась, как оно не выскочило у нее из груди.

– Ну, девушка? Ты станешь моей? – Его взгляд задержался на треугольнике ее интимного местечка, он опустил руку вниз и начал медленно поглаживать ее. – Ты будешь гореть для меня?

Я горю, хотела закричать она, но слова застряли в горле. Желание сводило ее с ума, и она смогла только кивнуть головой и качнуть бедрами. Трепеща, она развела колени еще шире, давая ему больший доступ.

– О, да, вот так хорошо, – довольно произнес он, кивая ей с улыбкой, и дразня пальцами ее интимные завитки. – Покажи мне больше, Мара. Я должен видеть тебя всю.

– А я должна иметь тебя всего. – Она сощурилась, глядя точно на его член. – Во мне.

– Не сейчас, любимая, – он дотронулся до ее груди, накрыл ее ладонью и ласково погладил сосок. – Я пролью свое семя сразу, как только войду в тебя, а этого удовольствия я ждал слишком долго, чтобы не желать продлить наше наслаждение. Ты красива, и мне нравится смотреть на тебя.

В это мгновение его глаза потемнели, он откинулся назад и впился глазами в ее сокровенное местечко. Выражение его лица приобрело дикое выражение, как у голодного волка, разглядывающего откормленного кролика, которого он желал проглотить.

И она хотела быть проглоченной им.

Хотела до боли.

– Коснись меня снова. Там, где ты делал это прежде. – Она надавила ногами на его бедра, снова открывая себя, надеясь соблазнить его видом своей полностью раскрытой женственности. – Я взорвусь, если ты не сделаешь этого, – выдохнула она, совершенно уверенная, что так и случится. – Ты нужен мне.

– И ты получишь меня, – поклялся он, хватая ее колени и рывком поднимая ее ноги вверх и разводя их до тех пор, пока вход в ее женственность не открылся перед ним.

– О-о-о, да, – простонала она, наслаждаясь. В ней начало биться почти невыносимое пульсирование, жаркое и сладострастное. Совершенно непереносимое.

 Она трепетала, каждый вздох выдавал ее стремление к нему. Она таяла.

– Видишь, любимая, тебе нравится, когда я смотрю на тебя. – Он снова прикоснулся к ней, найдя ее самую чувствительную точку. – Или ты будешь отрицать?

– Нет, я не буду отрицать это. – Она и не могла опровергнуть его слова.

Было что-то безумно соблазнительное в том, чтобы оказаться полностью раскрытой мужскому сладострастному взгляду. Чувствовать на себе его взгляд казалось блаженством, таким ослепительным, что она едва могла дышать.

Она никогда не испытывала ничего такого эротически возбуждающего, как его восторженное разглядывание ее наиболее сокровенной плоти. Его глаза поглощали и распаляли ее, посылали крохотные вспышки пламени всюду, куда он смотрел. Невыразимо восхитительный огонь в одну минуту лизал ее, накидываясь на нее словно молния, и неспешно полыхал – в следующую.

– Ты тоже должна посмотреть на меня, Мара, – он сжал пальцы вокруг своей твердости, приближаясь к ее жаркому местечку. – Это то, чего ты хочешь? – спросил он, проводя раздувшимся кончиком по ее увлажнившейся щелке. – Ты чувствуешь меня в этот раз? Ты хочешь меня внутри своего тела? Ты должна ответить мне. Произнеси эти слова.

Она потянулась к нему, отбросила его руку и сжала вокруг него свои собственные пальцы.

– Да, конечно, я могу чувствовать тебя, – воскликнула она прерывающимся голосом. – Ты твердый, как гранит, горячий и гладкий в моей руке, и я хочу, чтобы ты был внутри меня. Глубоко, глубоко во мне. Ты знаешь, где.

Ее бедра оторвались от кровати, и она попыталась толкнуть его в нее, но он только усмехнулся и сильно сжал свои пальцы поверх ее ладони.

– Не так быстро, – предостерег он, двигая свое древко вверх и вниз по ее мягкости, его стальная хватка на ее руке не давала ей вложить его клинок в ее ножны. – Я хочу еще посмотреть на тебя.

Он выгнул бровь.

– Разве ты не наслаждаешься? Это не то, что ты хотела? Чтобы я доставил тебе удовольствие?

Я хочу, чтобы ты был настоящим. Она глядела на него, и эти непроизнесенные слова разрывали ей душу. Я хочу, чтобы ты любил меня. Нуждался во мне так же сильно, как я люблю и нуждаюсь в тебе.

Но вместо того, чтобы выкрикнуть свои глубинные желания и тем, возможно, прогнать свой сон, она отвернулась и кивнула, позволив своему телу умолять его дать ей освобождение, только бы он не увидел плач сердца в ее глазах.

Оргазм во сне лучше, чем вообще ничего.

Намного лучше.

В любой момент она могла взорваться тысячей крохотных частей. И ее не волновало бы, если ее крики блаженства донеслись бы до каждого холма Шотландии. Являлся ли Горячий Шотландец богом секса или нет, он был лишь только порождением сна.

Если бы к ней вернулся ее настоящий призрачный горец, ему нет никакой необходимости знать, что она развлекала себя столь бесстыдно.

Более того, если он увидел бы ее в приступе неконтролируемого оргазма, он мог бы проявить к ней милосердие и сделать что-то большее, чем дразнить ее клитор и дергать за соски.

Она знала, что он хотел ее. Его вздыбившееся древко и сжавшиеся мешочки подтверждали его страсть.

Но он все еще сдерживался, продолжая чувственно тереться об нее, не оставляя ей выбора, кроме как двигаться ему навстречу в надежде, что он вскоре положит конец ее страданиям.

Не то, чтобы она уже не чувствовала удовольствия.

Ее горец знал, что нужно делать с клитором. И то, что он так интимно разглядывал ее, явно отдавало пороком. Ни один мужчина никогда не проделывал с ней подобных вещей, и она сомневалась, что позволила бы им это. Но с Горячим Шотландцем все казалось правильным.

Нет, восхитительным.

Такое замечательное, мучительное блаженство.

Ее блаженство. И наблюдать за нею было таким потрясающим удовольствием, что тело Алекса натянулось, и он вздрогнул едва ли не в изумлении. Он никогда прежде не видел женщины, столь красивой в своем возбуждении.

Возбуждение на грани кульминации, если признаком считать исходящий от нее густой, мускусный аромат. Он глубоко вздохнул, упиваясь им, впитывая ее запах. Проникнув одним пальцем во влажную плоть, он обнаружил, что она горячая, скользкая и мокрая.

Напряженные мускулы судорожно сжимались вокруг его пальца.

Алекс застонал. Она выгнулась и прижалась к нему, настойчивые толчки ее бедер сказали ему все.

Пора, она не могла больше ждать.

Не мог и он.

– Ах, любимая, я возьму тебя сейчас. – Он растянулся рядом с ней и привлек к себе, яростно целуя. Она ответила на поцелуй, обвила его ногами и прижала ближе. Дыхание толчками вырывалось из ее груди, и каждый следующий жадный поцелуй был еще более необузданным, чем предыдущий.

– Вот так, девочка, покажи, как ты хочешь меня, – подстегивал он, обхватив ее ягодицы, массируя и сжимая округлые половинки. Ощущение ее гладкой, обнаженной кожи превращало его в безумца, еще сильнее распаляло.

 – Да! – вскрикнула она, вжимаясь в него. Мара потерлась об него грудью, вклинилась между ними рукой и схватила его ноющее копье, скользя им по своим влажным складкам. – О, Алекс, чувствовать тебя та-а-ак хорошо.

– Вполовину не так хорошо, как тебя, – пробормотал он, почти кончая, когда она сжала его пальцами, не поглаживая, как она делала до этого, а держа его крепко и собственнически и проталкивая внутрь своего тела.

Недалеко, всего лишь на дюйм или два.

Но достаточно, чтобы в его голове взорвались все звезды на небесах. Они рухнули вниз, окружив его и заставляя его мир вращаться. Он с трудом моргнул, его трясло от силы ее страсти, от ее наслаждения.

– Милая, – с трудом проговорил он, каким-то образом поднявшись на локтях, чтобы посмотреть на Мару. – Не двигайся, или я войду в тебя полностью, и все закончится прежде, чем мы начнем.

– Я хочу его до конца! – она цеплялась за него, качая бедрами, втягивая его внутрь еще на дюйм. – Я ждала тебя слишком долго.

– Нет, ошибаешься, – сдавленно произнес Алекс, приложив все усилия к тому, чтобы дернуться назад, пока в ней не остался только кончик. – Это я ждал. Целую вечность. И я должен насладиться тобою. Каждым бесценным мгновением с тобой.

Он сосредоточился на ее штормовых, помутневших от вожделения глазах, стараясь не обращать внимания на безумно извивающееся тело, на дивный бархатистый жар, так близко пульсирующий, ждущий его вторжения.

– Я хочу любить тебя всю, – прошептал он, трогая ее груди, влажным пальцем кружа вокруг одного из сморщенных сосков, потом опустил голову, лизнул и втянул его глубоко в рот.

Он посасывал жадно, сильно втягивая напряженную вершинку. Ее вкус уничтожил сдержанность Алекса, с каждым новым прикосновением к ее соску его член скользил глубже, пока не погрузился целиком. Он сразу растворился в ней и застонал, ощутив ее гладкий, влажный жар.

Ее тесное, шелковистое тепло едва не лишило его самообладания. Мир вокруг него начал вращаться быстрее, каждый головокружительный поворот позволял ему проникать еще дальше в ее тесную, с радостью принимавшую его теплоту.

Но он не забыл опустить руку вниз и потереть то особое местечко, находя его и лаская пальцем круговыми движениями, пока вонзился в нее глубже. Каждое плавное скольжение внутрь и обратно уносило еще одну его частичку, раскалывая мир вокруг него вдребезги.

– О-о-ох, Алекс! – ее голос был задыхающимся, стоны близкого экстаза вырывались толчками. Они сладко окутывали его, связывали его с нею столь же крепко и глубоко, как его толчки в ее шелковых глубинах.

Она в исступлении поднимала бедра, царапая ногтями его спину, извивалась под ним и кричала, заставляя его терять самообладание, лишая его возможности любить ее медленно, основательно, так, как он планировал.

– Любимая, я не могу сдерживаться…

– И не нужно! Я тоже не могу, – простонала она, обхватывая его лицо руками и притягивая к себе, целуя.

– Жестче, быстрее, – умоляла она, выдыхая слова ему в рот, продолжая целовать его, толкая язык в ритме их яростного совокупления. – Не останавливайся, – вскрикнула она, вдруг застыв и пылко сжимаясь вокруг него. – Боже, пожалуйста, не останавливайся!

Cлишком поздно.

Кружащиеся звезды взрывались вокруг и внутри него, и его семя изливалось в нее неистовым, раскаленным потоком.

– Мара, – выдохнул он, падая на нее в изнеможении, продолжая содрогаться внутри ее тела, истощаясь с каждой последней каплей энергии. – Помни, что я сказал тебе…

Я сделаю все, чтобы ты была моей.

Эти слова мерцали в воздухе, парили над кроватью, ясные и искренние, но и близко не такие яркие, как сверкавшие звезды, вращавшиеся вокруг него. Сейчас они кружились даже быстрее, их блеск становился ярче, и он уже не мог больше видеть своих слов.

И больше не видел Мару.

Не видел свою кровать.

И даже комнату не видел. Только ослепительный свет, с невероятной злостью пронзающий его. Каждая раскаленная стрела молнии пронзала его насквозь, резала на части до тех пор, пока трещащие вспышки, наконец, не отступили, оставляя его, разбитого и изломанного, парить в привычном сером тумане, который он слишком хорошо помнил.

Алекс от боли сжал кулаки, не желая впадать в иссушающий гнев. Его обнаженную плоть заклеймили следы ожогов.

Он был глупцом.

Но собирался исполнить свою клятву. Он отыщет способ вернуться к ней.

Сделает все, чтобы обладать ею.

Все? Мара мигнула, уловив его слова какой-то до сих пор ясной частью сознания. Она подняла бедра, встречая его толчки, ее жажда обострилась, становясь свирепой. Но те слова никак не отпускали ее, и крошечное острие сомнения омрачило ее наслаждение.

Было еще что-то, что он мог бы сделать для нее? Ее уже сжигала ошеломительная потребность, он проникал в нее продолжительными, свирепыми ударами, почти касаясь ее души.

Клеймил ее.

Она снова выкрикнула его имя, сжав ноги вокруг него еще сильнее. Он подарил ей самый потрясающий оргазм, какой она когда-либо испытала. И отдал ей свое сердце. Она видела любовь, сверкавшую в его глазах, когда он впервые погрузился в нее.

Удивительно, что она была в состоянии думать после такой кульминации.

Прямо сейчас она не могла сконцентрироваться ни на чем, за исключением пульсирующего в ритм с биениями сердца удовольствия, распространившегося по всему телу. Эти ощущения оказались столь мощными, что она уже не чувствовала его, а только раскаленную волну оргазма, несущуюся по ней, разбивавшие ее на тысячу крошечных сверкающих частиц.

– О, боже мой, – воскликнула она, замирая. Сотрясаясь всем телом, она так отчаянно схватилась за его плечи, что прошли сквозь него, как гвозди, и ногти вонзились глубоко в ее ладони.

Но она почти не заметила этого.

Теперь она плыла, чувствуя глубоко внутри бьющийся жар насыщения, постепенно утихавший до восхитительного легкого пульсирующего тепла, которое так приятно окутало ее, когда она тихонько вернулась на землю.

 Назад в Чертополоховую комнату и пустую кровать.

Хмурясь, она сердито взглянула на будильник. Всего лишь три утра, а эта гремучая штука снова начала адски стучать.

Перевернувшись на бок, Мара сжалась и заткнула уши, чтобы не слышать этого тикания. Она спрятала голову под подушкой, закрыла глаза и, довольная собой, восстановила каждое невероятное мгновение своего сна.

В конце концов, это ее сон, и она имеет право им наслаждаться.

 Мара уже снова начинала ощущать покалывания. Одного потрясающего, сногсшибательного оргазма совсем недостаточно для девушки, которая обычно изображала его, с каждым неуклюжим, неумелым придурком, с которым имела несчастье спать.

Воображаемый секс или нет, Горячий Шотландец мог заткнуть за пояс любого из них. Она уставилась верх на полог кровати, заглушая судорожное дыхание.

Ее выдержка исчезала при одном только его имени.

Сэр Александр Дуглас. Даже Горячий Шотландец.

Возможно, ее личный Ублажитель.

Пока ее горец вредничал, его имя распаляло ее так, что искры едва не летели. Помилуй боже, если бы она смогла разлить в бутылки или банки такой сон, ей была бы совсем не нужна Уан Керн Вилладж, чтобы сохранить Рэйвенскрэйг.

– Ман-о-метр,[31] – усмехнулась она, перевернулась на спину и вытянула над головой руки, шевеля пальцами ног. Приятные, ленивые струйки пульсирующего тепла все еще пробегали по ней, и если бы она по-настоящему сосредоточилась, то смогла бы даже вообразить, что чувствует себя немного… воспаленной.

Нет, она действительно воспалена.

И хуже, чем когда задрала юбку на заднем сиденье синего «форда» Донни Мортона и подарила ему свою девственность в шестнадцать лет.

Но Донни Мортон и близко не был так снаряжен, как Горячий Шотландец. На нее нахлынуло невероятное подозрение, она с ужасом вглядывалась в каждый темный угол комнаты.

Комната все еще пахла ее жалкими антипризрачными амулетами. А еще в ней пахло сексом.

Горячим, потным, бесстыдным сексом, который она видела во сне.

Только секс во сне не оставлял после себя боли внутри. И конечно, не оставлял в воздухе предательских ароматов.

– О, нет. – Ее сердце заколотилось. – О-о-о, не-е-ет!

Она вылетела из кровати и включила ночник. Но даже прежде, чем опустила взгляд, она знала, что увидит. Так и случилось. Вся внутренняя часть бедер служила бесспорным свидетельством ее собственного возбуждения, и его.

– Боже мой, – крикнула она, трясясь всем телом. – Этого не может быть.

Но это было.

Даже ее кровать кричала ей о правде. Простыни были влажными. И подушки. Почти мокрыми, как если бы он пришел к ней прямо из душа.

И он был в точности таким, каким она его представляла.

Совершенно нагой, его великолепное тело блестело капельками воды. Его густые и блестящие каштановые волосы были сырыми и пахли свежестью, будто он их только что вымыл.

Возможно, он и мыл их, чтобы сделать себя более желанным перед тем, как явиться к ней.

Она пробежала бы сто миль, чтобы броситься в его объятия. Она прыгнула бы на него, почти сбивая с ног, стремясь воссоединиться с ним.

Независимо от того, в каком состоянии он мог находиться. Ничто не имело значения, кроме него, ее бесценного горца.

Но теперь он ушел.

И она заплакала. Мара «никогда не потерявшая ни слезинки» Макдугалл разваливалась на части.

Потому что она была также трезвомыслящая Мара Макдугалл, и любой, у кого имелась хотя бы капелька разума, понял бы, что после такого умопомрачительного секса ни один мужчина не мог исчезнуть просто так.

Даже призрачный горец.

Только если у него не было выбора.

И подобная возможность сводила ее с ума.

Глава 12

Прошло шесть недель, в течение которых призрак больше не появлялся. Мара сидела за столом из темного дуба, стоявшего в центре библиотеки, и обдумывала удивительное состояние своих финансов. Или, скорее, невероятный рост финансов Рэйвенскрэйга.

Не ее личных, а тех, что принадлежали имению.

Не смотря на это, она не могла не радоваться.

Она захлопнула гроссбух, который изучала, и откинулась на спинку стула. Оглядывая комнату, она постукивала по подбородку ручкой и всматривалась в многочисленные портреты в позолоченных рамах, висевшие на стенах библиотеки. Ей казалось, что каждый из ее одетых в килты и горделивых, свирепых, густобородых предков, одобрительно улыбался ей.

И возможно, на то есть причины, допустила она.

Мара не выносила бездельников и тех, кто жаждал славы, поэтому всегда упорно трудилась. И сейчас тоже, вкладывая в Рэйвенскрэйг больше времени и энергии, чем когда-либо посвящала «Эксклюзивным Экскурсиям». И хотя она никогда не призналась бы в этом, бывали дни, когда ее едва не разрывало от гордости.

Строительство Уан Керн Вилладж, тайно скопированной с Бригадуна, шло на удивление хорошо, изумляя ее своими темпами. Красивый мемориал в центре поселка скоро будет завершен, также как и современный центр по изучению генеалогии.

Уже были готовы несколько небольших, привлекательных своим старомодным дизайном, домиков для гостей. Некоторые даже могли похвастаться своими первыми мечтательными обитателями. Большинство из них являлись Макдугаллами и любителями семейной истории, и каждый день прибывали новые.

В поселке царила суета, и в сводчатых цокольных помещениях замка было устроено нечто вроде спального корпуса, чтобы расселить избыток гостей, пока не будет построен большой дом в викторианском стиле, что, наиболее вероятно, произойдет в следующем году.

Мара отложила ручку и сделала несколько круговых движений ноющими от боли плечами. Все должно быть совершенным, и что бы ни случилось, она не должна останавливаться.

Однако кое-что не могли исправить ни тяжелая работа, ни решительность.

Не желая развивать эту тему, она перевела взгляд на высокие окна. По яркому небу позднего лета плыли легкие облака, и каждое стекло сверкало в косых лучах послеполуденного солнца.

Она вздохнула и осторожно глотнула горячего чая с мятой. Надо признать, у нее были все причины чувствовать себя счастливой. Прямо таки с ума сходить от счастья. Поток приятных событий, происходящих в ее жизни, казался бесконечным. Помощь приходила из самых неожиданных мест.

Взять хотя бы ту неподдающуюся описанию, невероятную женщину, с ног до головы одетую в твид, явившуюся из южной Англии, чтобы исследовать ее собственное отдаленное родство с Макдугаллами. Преподаватель искусства, одна из первых гостей, она удивила всех, создав красивый рисунок чертополоха, перевитый лентами, в качестве логотипа для Уан Керн Вилладж.

И настояла, чтобы изумительный эскиз был принят в качестве подарка.

Теперь этот прекрасный цветок чертополоха украшал упаковку всех производимых в Рэйвенскрэйге товаров и сувениров. С этим знаком хорошо продавалось все, от кофейных кружек и подставок под горячее, до футболок и кухонных полотенец.

Мара через силу улыбнулась и сделала еще один глоток остывающего чая. Она никак не ожидала, что Рэйвенскрэйг превратится в столь ошеломляющее процветающее поместье. Самое удивительное, портрет леди Уорфилд висел теперь на стене над большим камином из зеленого мрамора в библиотеке, и она постоянно принимала Макдугаллов, желающих полюбоваться изображением старой женщины.

Некоторые даже улыбались.

Мара сглотнула и провела ладонью по щеке, удаляя следы предательской влаги.

– Проклятье, Алекс, – прошептала она на выдохе, упорно моргая до тех пор, пока зрение не прояснилось. – Как ты посмел заставить меня влюбиться, а потом исчезнуть?

Тем не менее, она преуспела с Рэйвенскрэйгом.

Ее шансы потерять его в конце года были теперь так же далеки, как луна. Этот несомненный факт наполнял каждого обитателя Рэйвенскрэйга ликованием от триумфа и успеха.

Даже походка старого кривоногого Мердока стала более пружинистой.

И позор ей за то, что позволяет себе поддаться плохому настроению. Она должна чувствовать себя такой же счастливой до головокружения, как все остальные под ее крышей. Она глянула на потрескивающие в камине березовые поленья и глубоко вздохнула. Ничто не должно ее беспокоить.

Особенно, то, чего не существует.

– Мисс, мне жаль беспокоить вас, – сказала Агнес-Айласа с горской учтивостью. – Но звонит ваш отец.

Мара вздрогнула, едва не выплеснув чай себе на колени.

– Мой отец? – она мигнула. – Он никогда не звонит. Я сама всегда звоню ему. – У нее екнуло сердце. – Должно быть, что-то случилось.

– Не могу ничего сказать, – озадачила близняшка, протягивая трубку Маре. – Но он говорит как человек, находящийся в прекрасном состоянии.

В прекрасном состоянии?

Последний раз, когда она звонила домой, Хью Макдугалл был убежден, что сердечные приступы уложат его в больницу в любой день. Он даже жаловался, что слишком слаб, чтобы работать над книгой об истории их семьи – бесконечно обожаемый проект, который он пестовал в течение многих лет.

Мара впилась глазами в телефонную трубку, дожидаясь, когда убежит Агнес-Айласа, потом поднесла ее к уху.

– Папа? – спросила она. – Ты в порядке?

– В порядке ли я? – донесся голос отца. – Девочка, мне никогда еще не было так хорошо!

Мара мигнула, задаваясь вопросом, не сыграл ли с ней кто-то шутку. Но этот голос принадлежал Хью Макдугаллу.

Даже если он казался... другим.

Таким же сильным и здоровым, как тогда, когда она была малышкой.

– Я рада слышать тебя таким веселым, но я не понимаю, – сказала она, и между ее бровей появилась складка. – Когда мы говорили в последний раз, ты сказал, что возможно, тебе будут снова делать шунтирование.[32]

– Это было тогда, – фыркнул Хью Макдугалл. – А то теперь. Все изменилось.

У него имелось на это право.

Всего шесть месяцев назад она с трудом зарабатывала на жизнь, в одиночку управляя своим туристическим бизнесом, едва наскребая на арендную плату, а теперь она владела шотландским замком и трудилась над выполнением необходимого условия завещания, чтобы сохранить наследство. И она безвозвратно, безнадежно влюбилась.

В привидение.

Сексуальный хайлендский призрак доставил ей ни с чем несравнимое сексуальное удовольствие, а потом бросил. Или как это еще называлось, когда призраки исчезали и никогда не возвращались.

Она нахмурилась.

– Прости, папа. Я не расслышала. Что ты говорил?

Ответом ей был смех.

Долгий хохот от души, так что трубка в ее руке начала вибрировать, а уху стало больно. Хохот, который заглушил чьи-то слова, как будто с ним там был кто-то еще.

Мара отодвинула трубку от уха, совершенно сконфузившись. Искаженный голос на заднем плане походил на женский. А смех ее отца был слишком жизнерадостным и далеким он нормального.

Как бы ни любила она его, ее родитель был человеком, жившим тихо, мало интересуясь чем-то помимо копания в своих корнях. Он был настоящим ипохондриком и тем еще нытиком.

Не каким-то хлопающим себя по ляжке бабуином, глушившим пиво с приятелями и бурно гогочущим над шуткой.

Мара сжала губы от внезапной настороженности.

– Ты уверен, что в порядке? – требовательно спросила она, и ее беспокойство вызвало еще один громкий взрыв радости по ту сторону Атлантики. – Что с тобой твориться?

– Нечто замечательное, – экспансивно излил чувства ее отец, и голос у него был почти как у помешанного. – То, во что ты никогда не поверишь.

Мара собралась с духом. Нечто замечательное Хью Макдугалла обычно приводило в замешательство.

Как в тот раз, когда на рождество он завесил весь дом пледами и привязал огромный бант из шотландки к дымоходу.

– Думаю, тебе лучше сказать мне, что происходит, – заявила она.

– Я собираюсь приехать повидаться с тобой, Мара-девочка! К церемонии торжественного открытия каменной пирамиды, – пропел он, и радиоволны донесли до нее его возбуждение. – Это будет мой медовый месяц!

– Твой медовый месяц? – Мара едва не выронила трубку. – Что ты подразумеваешь под своим медовым месяцем? Ты не женат.

– О, да, я женат, – парировал он. – С прошлой субботы, и это вернуло меня к жизни. Я бодр и здоров достаточно, чтобы пересечь Атлантику и повидать тебя и историческую родину.

Рот Мары распахнулся от удивления.

– Почему ты не сказал мне? Я знаю эту женщину?

Пауза.

– Я не упоминал об этом, потому что у нас была небольшая гражданская церемония, а мне известно, как ты занята сейчас. Я не хотел, чтобы ты переживала, из-за того что не смогла приехать.

– Тем не менее, кто она?

Отец прочистил горло.

– Юфимия Росс.

– Эта ведьма? – Мара широко распахнула глаза. – Эта высохшая палка?

Хью Макдугалл громко закашлялся, а потом послышался шум, как будто он прикрыл трубку рукой.

– Вот что, – сказал он примирительным тоном. – Юфимия является…

– Прости, – быстро проговорила Мара, в ужасе от того, что не сдержала язык. – Ты совершенно поразил меня.

– Ну, я и себя поразил, – признал он, успокаиваясь. – Ты далеко, а мне был нужен кто-то, чтобы помочь с книгой. Сбегать по поручению к копиру и распечатать, ну что-то вроде таких дел. Что-нибудь состряпать, иногда убрать в доме. Одно за другое и…

– И теперь ты женат на ней, и вы собираетесь приехать сюда на медовый месяц?

– Правильно, – подтвердил он, и Мара почти услышала, как его лицо треснуло в улыбке. – Доктора говорят, что она – лучшее, что могло случиться со мной в моем возрасте.

– Тогда я счастлива за вас обоих, – произнесла Мара, чувствуя, как будто только что проглотила стакан уксуса.

Большой стакан.

– Будь с ней потеплее, – попросил ее отец. – И она с нетерпением ждет, когда сможет исследовать прошлое ее предков Россов.

– Росс – фамилия ее третьего мужа, – не могла не напомнить ему Мара.

Перед ним был чероки. Вернувшись потом на Керн авеню, ведьма была известна под именем Восход или Утренняя Заря. Что-то связанное с рассветом.

Но это не сделало ее коренной американкой.

Впрочем, какое это имеет значение.

– Не тревожься об этом, – сказал отец. – Ты полюбишь ее, когда узнаешь лучше.

– Конечно. Я уверена в этом.

– Будь уверена, так и случиться.– Голос Хью Макдугалла стал сердитым. – Я лгал когда-нибудь моей маленькой девочке?

– Нет, – признала Мара, проглотив комок в горле.

– Тогда все улажено. Скоро увидимся.

Потом отец повесил трубку. Нет, не только ее папа, но и четвертый муж мегеры с Керн Авеню, и эта ошеломляющая трансформация убеждала, что мир, наконец, сошел с ума.

Совершенно свихнулся.

С ней во главе всего этого парада.

Она положила трубку телефона и откинула волосы на спину. Потом протянула руку к чаю, только чтобы обнаружить, что уже выпила всю чашку.

Она сдвинула брови. На этот раз ей не помешал бы глоток чего-нибудь крепкого.

– Ну, хорошо, – произнесла она, имитируя одну из любимых фраз Мердока.

Ей просто нужно примириться с трудностями.

До тех пор, пока ее отец и Юфимия Росс не будут вести себя как сраженные любовью глупцы, и падать в вереск, все будет хорошо.

Ей только было жаль, что ее любовная жизнь не бежит так же гладко.

Вместо этого, она просто … сбежала.

Прочь от нее, не поддаваясь контролю, к местам, в которые она не могла последовать.

Не в этой жизни, в любом случае.

– Без шуток, – пробормотала она, вскакивая со стула и прижимая ладони к пояснице.

Она пыталась подавить свое плохое настроение, но все происходящее не казалось ей справедливым.

Глубоко вздохнув, она повернулась к окнам. Ее сердце совершило болезненный скачок при виде прекрасного яркого голубого дня. Нет, день не совсем прекрасный, решила она, и глаза снова защипало. Если ходячий ужас с тонкими губами типа Юфимии Росс смог ослепить четверых мужчин так, что они женились на ней, почему у нее не получается управлять по крайней мере одним редким ночным свиданием с Горячим Шотландцем?

Однако даже это оказалось за пределами ее возможностей.

Она дико, безумно, страстно влюбилась, а он, очевидно, даже близко не испытывал таких чувств.

Не могло быть никакой другой причины для его отсутствия.

– Но я все еще хочу его, – вздохнула Мара, теряя самообладание, и та потеря грозила уничтожить ее.

Что-то слегка толкнулось ей в ногу, и, глянув вниз, она обнаружила Бена, который всей своей массой прижался к ее ноге, устроившись с наибольшим для себя комфортом.

– Ты тоже скучаешь по нему, не так ли? – сказала она ему и в глазах расплывалось.

Благодарная за его преданность, она опустила руку вниз и погладила его за ушами. Но даже задушевный взгляд старой собаки не смог заглушить боль внутри.

Или отменить ослепляющую правду.

Если у ее призрачного горца были силы бродить вокруг ее кровати в течение почти семисот лет, то не могли же его остановить последние несколько недель?

Но именно так и случилось, и она страдала, устав выискивать и пытаться услышать его.

И все же она делала это.

Каждый час каждого дня.

А ночами ей было еще хуже. Бессонные и одинокие ночи, и каждая из них оказывалась нескончаемо долгой. Эти холодные и темные часы, наполненные мукой, которую нельзя описать словами. Она никак не могла поверить, что он ушел.

Даже сейчас она обняла себя руками и бросила взгляд на камин, надеясь заметить его. Может быть, на фоне света от пламени появится силуэт высокой, широкоплечей фигуры. Даже слабые очертания могли бы ее взволновать. Так же, как и возникшие вдруг колебания воздуха или слабый след его запаха.

Или его смеха. Шаловливое прикосновение ветерка к ее соскам, сказанное шепотом на ушко слово.

Все, что угодно.

Пока это будет доказывать, что он все еще здесь и продолжает существовать, даже если не может появиться перед ней.

Но не было ничего, и растущий, обжигающий жар, колющий изнутри ее веки, становился слишком сильным, чтобы его игнорировала даже Макдугалл.

Всего лишь Макдугалл, которой ничего не светит.

Так что она вышагивала по комнате, ничуть не удивленная тем, что та утратила свой блеск. Весь ее мир потерял свой блеск, так почему бы и библиотеке Рэйвенскрэйга из теплой, светлой и уютной не превратиться в холодную, тоскливую и пустую? Больше не чувствуется запахов кожи, чернил и старины, а смердит лишь душевными страданиями.

Вот что сделала с ней потеря ее горца.

Она становится придурковатой.

Но, по крайней мере, она очень занята, чтобы концентрироваться на этом.

А если она прерывалась, то вездесущие сборища, события и шум всегда могли отвлечь. Не шумы из потустороннего мира. Или даже беспрестанный стон водяных труб и скрип старого дерева, а живые звуки.

Торопливые шаги вниз по коридорам, открываемые и закрываемые двери. Долетающее из вестибюля слабое эхо, звон столовых приборов и скрежет выдвигаемых стульев. Веселые голоса и приглушенный смех вновь прибывших, наслаждавшихся сэндвичами и выпивкой.

В общем, суета жизни.

Даже здесь, в старомодном уюте библиотеки, ее былом мирном убежище.

Пока час назад перед огнем не уселась поболтать словоохотливая группа пожилых гостей. Макдугаллы с острова Кейп-Бретон[33] попивали чай и грызли овсяное печенье с сыром, снова и снова нахваливая комнату и ее вызывающее ностальгию очарование.

Из-за окружающей обстановки в последние дни Скотти и Дотти совсем одомашнились. В уюте похожей на мавзолей комнаты маленькие собачки игрались, развлекая гостей. Постоянно крутясь под ногами, они ловко добивались к себе внимания.

Пожиная охи и ахи.

В настоящий момент они скакали в одной из оконных ниш, забавляясь с солнечным лучом и воюя за свалившуюся диванную подушку. Они никогда не стали бы так шалить, если бы опасались внезапного появления Горячего Шотландца.

Но та опасность миновала, и день не нарушался ничем более призрачным, кроме кружащихся в воздухе пылинок. Даже небольшое шевеление ставней под легкими порывами ветра казалось раздражающе… нормальным.

Как и пыхтение мотора рыбацкой лодки, продвигающейся по устью. Шум пылесоса в одной из гостевых спален. Из обычных дневных шумов выпадали только воображаемые звуки средневековой битвы.

Мара застыла. Шум средневековой битвы. Мог ли он быть реален?

Сердце дрогнуло. Она наклонила голову и напрягла слух.

Отдаленный лязг стали, ударявшейся о сталь, угасал и возникал снова на грани слышимости. Издалека прилетал дикий и яростный ор, слегка приправленный возгласами и криками, и некоторыми гаэльскими проклятиями.

Определенно звуки были реальными.

Однако, слишком маловероятными, чтобы являться ничем иным, как дневным проявлением ее волнующих сновидений.

Некий признак того, что она действительно свихнулась.

Шумы, которые слишком напоминали о нем.

Потом звуки стихли, и она почти рассмеялась над собой. Вместо этого, нервно выдохнув, она отошла от окон.

Мара снова начала мерить библиотеку шагами, твердо настроившись забыть о странном шуме, который слышала только она, потому что переутомилась. Или она так сильно скучала по своему сексуальному горцу, что ее уши сыграли с ней шутку.

Шутка казалась жестокой, однако, похоже, Бен тоже слышал.

Чувства Мары обострились. Ее охватило безрассудное легкомыслие, но ошибки быть не могло. Особое выражение морды породистого пса выражало… возбуждение.

Он жадно облизывался.

– Ох, Бен, – у нее сдавило горло, когда пес, виляя хвостом, понесся к двери. – Не было ничего. И сейчас все закончилось.

Не дай ему разбить и твое сердце тоже, почти крикнула она ему вслед.

Но что-то вынуждало их поторопиться.

Поспешные шаги. Их быстрое приближение заставило Бена пританцовывать и фыркать на дверь, его хвост со свистом рассекал воздух, а собачья улыбка давала Маре надежду.

Ее глупое сердце начало колотиться, словно молот, в горле рос комок, но когда послышался звук дверной защелки, появился не Горячий Шотландец. Это Айласа-Агнес сунула голову в образовавшуюся щель.

Но, не смотря на это, Бен взвизгнул и проскочил мимо нее, прежде чем девушка успела войти.

– О-о-ох, мисс, – выпалила она, ее щеки пылали. – Вы должны немедленно пойти. – Он там, внизу, на полигоне, и с ним его добрые друзья!

Мара моргнула.

– Ч-ч-то? – ухитрилась выдавить она ломким голосом. – О ком ты говоришь? И что за полигон?

– Это средневековые площадки для тренировок, – пояснила девушка, переводя дыхание. – Некоторые называют их аренами. Такое большое, заросшее травой поле рядом с Уан Керн Вилладж. В былые времена рыцари использовали его для тренировок. Ваш бой-френд сейчас там со своими переодетыми друзьями. Там собрались все, наблюдая за ними…

– Мой бой-френд? – Мара ощутила, как у нее отваливается челюсть. – У меня нет…

– Ах, просто пойдите туда и не беспокойтесь. Он в порядке. – Айласа-Агнес схватила ее за руку и потащила в дверной проем. – Он все рассказал Мердоку. Как вы волновались, что мы подумаем, узнав, что у вас есть любовник.

Но вы переживали зря.

Она глянула на Мару и сверкнула улыбкой.

Но Мара не заметила, что усмешка девчонки была дерзкой. Она услышала только ее слова, они толкнули Мару и закружили, словно торнадо.

В порядке? Ее любовник? Она открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не получилось. Желудок заволновался, и она с трудом сглотнула, ее грудь так стиснуло, что она едва могла дышать.

Не может быть.

Тем не менее, кого еще могла подразумевать девушка?

– Не глядите так тревожно. Мы более современны, чем кажемся, – заявила Айласа-Агнес. – Даже у Мердока в течение многих лет имелась возлюбленная. Нужно было видеть, как они отплясывают джигу на кейли,[34] как у него взлетал килт. Они оба были вдовцами и делили постель до тех пор, пока она не умерла в прошлом году.

Она тряхнула передником, и на лице появилась гордость.

– Ваш бой-френд – горец. Как он мог не понравиться нам? Тем более, когда он приехал с друзьями, чтобы принять участие в церемонии открытия.

Горец.

Слово ударило в Мару, окружив ее словно теплым золотым потоком, сладость которого хлынула в нее, возвращая к жизни. Заставляя снова чувствовать, и те чувства были замечательными.

Айласа-Агнес продолжала говорить, но больше Мара не вслушивалась в ее слова. Глаза заволокло туманом, а кровь ревела в ушах так громко, что она едва могла слышать собственные мысли.

Она была способна только переставлять ноги, следуя за девушкой вниз по коридору, к лестнице, которая вела к вестибюлю и … к надежде.

К невозможной, головокружительной надежде, но такой необоримой, что это заставляло воспарить ее сердце.

Мара остановилась внизу лестницы, ее ноги тряслись так сильно, что она испугалась, как бы они не отказали.

– Его друзья – это переодетые в средневековые костюмы актеры? – спросила она, вцепившись в перила. – Я н-никогда не встречалась с ними.

– Да, уверена, как и в том, что я стою здесь, – просияла в ответ Айласа-Агнес. – И выглядят, как будто только что явились со съемочной площадки «Храброго сердца», но еще более достоверно.

Сердце Мары ударилось о ребра.

– О боже! – воскликнула она, не заботясь о том, кто слышит ее. – Это все-таки он!

Потом мир перед ее глазами стал вдруг черно-белым, а гул в ушах – таким оглушительным, что она удивилась, как ее голова не взорвалась.

– Ох, Алекс! – прошептала она, прижав ладонь к щеке и трепеща всем телом, покалывало даже ее ступни. Пульс несся с невероятной скоростью. Его дикие колебания могли бы расколоть ее на части.

Он находился здесь. Ее призрачный горец вернулся к ней.

– Мердок думает, что он привел своих друзей для того, чтобы впечатлить вас их сабельными состязаниями, – донесся издалека голос Айласы-Агнес, слова были нечеткими, едва слышными сквозь кружившуюся внутри Мары искрящуюся радость. – Он сказал, что готов поспорить на его лучший спорран,[35] что ваш Алекс явился просить вас выйти за него замуж.

Ее Алекс. Ее сердце почти разбилось на кусочки при звуке его имени.

Но она уже наткнулась на дверь, трясущиеся пальцы возились с замком. И потом, широко распахнув дверь, она рванула через гравийные дорожки и лужайки, направляясь к средневековому полю для тренировок.

Просить выйти за него замуж, сказала Айласа-Агнес.

Эти слова мучили Мару, эхом отзывались в ушах, дразня и насмехаясь. Подгоняя ее.

Не то чтобы они что-то реально значили.

Она только хотела увидеть его.

Увидеть и удостовериться, что он никогда не оставит ее снова.

Мара бежала вдоль тропинки сквозь заросли утесника и ракитника. Лай Бена и приветственные крики зрителей придавали ей сил. Легкие горели, в боку сильно болело, и каждый шаг стоил ей усилий. Она чувствовала Алекса, ощущала его каждым сбившимся вздохом. Его присутствие звало, вибрировало в ней, подпитывало ее отчаянное желание добраться до него.

Она прикусила губу и прижала ладонь к колющему боку. Ее сердце колотилось, мучительно бухая в груди, и так громко, что уши едва слышали даже дикий лязг стали и рев взволнованной толпы.

– Почти на месте, – сказала она, тяжело дыша и подгоняя себя бежать быстрее.

Когда она оказалась там, дорожка расширилась, открывая просторы яркого неба и широкое пространство травяного поля, омытого солнцем. Дальше пейзаж перегораживали спины, казалось, каждого обитателя Рэйвенскрэйга и их гостей.

С краю толкавшихся зрителей, рядом с Мердоком вился Бен, и Мара увидела, что говорливый старый мажордом крепко сжимал рукой ошейник собаки. Также на виду маячил широкий зад Пруденсии, обтянутый ситцем в цветочек. Сложно было разглядеть больше.

За исключением высокого, мрачно красивого рыцаря, прислонившегося к каменной стене недалеко от дорожки. Настоящий средневековый рыцарь, как заверили Мару ослабшая челюсть и гусиная кожа. Каждый его призрачный дюйм..., даже если он действительно выглядел таким же настоящим, как и этот длинный день.

Она просто знала.

Казалось, он тоже знал ее, потому что когда она остановилась, в изумлении глядя на него, он оттолкнулся от стены и направился к ней, его блестящий панцирь сверкал в лучах послеполуденного солнца.

В самом деле, единственной необычной вещью в нем было то, как старательно он прикрывал свой пах обитым гвоздями с широкими шляпками средневековым щитом.

И это действительно был средневековый щит.

Прекрасный горский круглый щит, обтянутый кожей, но и близко не выглядевший таким древним, как те, что украшали стены вестибюля Рэйвенскрэйга.

Мара сглотнула, застыв на месте.

Мрачный рыцарь улыбнулся. Медленной, ленивой улыбкой, которая могла бы растопить ее кости, не будь ее сердце полностью отдано.

– Не бойтесь, леди Мара, – произнес он, приближаясь. – Я всего лишь друг и желаю вам добра.

– Вы знаете меня? – она до сих пор тяжело дышала, немного ошеломленная тем, как свободно разговаривала с призраком.

Еще одним призраком, поправилась она.

И дьявольски красивым, к тому же.

– Будьте уверены, что знаю, – говорил он в это время, и его добродушно-веселое поведение и манера, с которой он отвесил небольшой поклон, успокаивали. – Я сэр Хардуин, давний соратник по оружию вашего Алекса. Он только и говорит, что о вашей красоте, уме и очаровании. И если раньше мы действительно не были знакомы, для меня честь сделать это сегодня.

– Вы … мне льстите. – Мара сопротивлялась сильному желанию пригладить волосы, полностью сознавая, какой растрепанной она должна выглядеть после того, как спотыкаясь, пробежала всю дорогу сюда.

– Не льщу, а восхваляю, – поправил он, поднимая руку, чтобы отразить любые протесты. – И весьма справедливо.

– Но не потому вы дожидались меня там у стены?

– Снова совершенно справедливо, – ответил он с другой улыбкой. – Я хотел поговорить с вами.

– Поговорить… – Мара оставила фразу незаконченной. Язык подвел ее, когда он каким-то образом оказался позади, мягко направляя ее к линии зрителей.

Только теперь все они исчезли.

От картины представшей перед ней глаза Мары распахнулись, сердце заколотилось. Средневековые клансмены и рыцари, поскольку они не могли быть ничем иным, бесшабашно имитировали битву с крепкими молодыми горцами, которые, не смотря на их габариты и энтузиазм, были явно из плоти и крови и совершенно очевидно не равны по силам искусно владеющим мечами призрачным воинам.

Среди них выделялся огромный, похожий на медведя, мужчина с копной лохматых рыжих волос и такой же буйной бородой, который громко смеялся, и, размахивая лезвием словно мельница, ловко сдерживал любого и отбивал все попытки атак молодых мужчин.

– Бран О’Барра, – назвал мрачный рыцарь имя дородного Островитянина. – Друг и один из наиболее великодушных вождей Гебридских кланов, которого можно когда-либо встретить. Человек, который веками не покидал своих островных владений, но прибыл сегодня сюда, чтобы оказать любезность Алексу. Он привел с собой великое множество опытных клансменов, а те бравые молодые парни, которые бросают ему вызов, это его внуки через многие колена. Он…

– А Алекс? Где он? – Мара приложила козырьком ладонь к голове, внимательно вглядываясь в путаницу мускулов, пледов и стали. – Я не могу разглядеть его.

– Всему свое время, миледи, – пообещал мрачный рыцарь, сжимая пальцы на ее плече.

Мара сглотнула. Что-то в его тоне заставило ее подумать, а не удалил ли он отсюда и Алекса тем же магическим путем, что и Мердока, Бена и каждого, кто находился здесь мгновением ранее.

 Но он казался таким славным, что она подавила нетерпение, стараясь не проявлять беспокойства.

– А вон тот, – продолжил он так, как будто она не прерывала его. – Высокий рыцарь со шрамами на лице на дальней стороне поля, вы видите его?

Он жестом показал ей мужчину, и она действительно увидела его.

Она уставилась на него, едва дыша от восхищения его мастерством.

– Он не похож на шотландца, – сказала Мара, отмечая, что воин одет как средневековый английский рыцарь.

– А он и не шотландец, – подтвердил сэр Хардуин. – Но его душа прочно обосновалась в Хайленде. Севернее отсюда, в Кинтейле. Это сэр Мармадьюк Стронгбоу, сассенахский воин[36] и в свои дни большой друг клана Макензи. Никто во все века не сравнится с ним в умении владеть мечом. Чтобы найти его, Алекс предпринял длинное путешествие, хотя я сомневаюсь, что ему пришлось хотя бы разок прогнуться перед Стронгбоу. Сэр Мармадьюк галантен. Его не нужно долго упрашивать, чтобы он пришел.

– И почему он сделал это? – Ей было почти страшно спрашивать. Девушку начало жечь подозрение, и если оно верное, ее грозила уничтожить радость.

Но она должна знать точно.

– Почему все эти люди здесь? Молодежь и … – она не договорила, покраснев.

– Молодые парни и призраки? – закончил друг Алекса, нисколько не обеспокоенный. Его тон был столь же приятен, как и тогда, когда он шагнул ей навстречу.

Мара кивнула. Комок в горле стал такой же помехой, как и препятствие на ее пути по названию призрачные души.

Рыцарь прочистил горло и снова оказался перед ней.

– Алексу очень сильно досталось, – сказал он, продолжая удерживать щит в том же положении. – Те, кто по дружбе пришел сюда сегодня, любят его достаточно, чтобы защитить от другой похожей беды.

Взгляд Мары переместился на свалку из мечников, и ее затопило облегчение от того, что зрители снова вернулись.

– Но я тоже люблю его, – призналась она, силясь разглядеть его в толпе. – И я никогда не отвернусь от него или…

– Беда, которую мы хотели бы отвести от него, исходит не от вас, моя леди, а по вине обстоятельств. – Рыцарь поймал ее руку и поцеловал костяшки пальцев. – Алекс знает, как вы беспокоитесь о нем. И он точно не мог возникнуть у вас на пороге и объявить о себе, не правда ли?

– Так что вы пришли с ним в качестве буфера?

– Называйте это как хотите, – он одарил ее еще одной медленной легкой улыбкой. – Вам только нужно знать, что последние недели он провел в поисках сговорчивых друзей, а потом их пра-пра-правнуков. Те все еще достаточно горцы, чтобы не падать, когда призрачные родственники являются к ним во сне, прося об услуге.

– Притвориться переодетыми актерами?

Одна черная бровь взлетела вверх.

– Ты можешь придумать лучший способ для Алекса, чтобы вернуться к тебе?

Нет, Мара не могла.

Она снова посмотрела на поле и моргнула от вспышек сталкивающейся стали.

– Это ловко придумано, да. Средневековые костюмированные шоу популярны.

– И в этом Алекс может быть полезным. – Рыцарь выглядел довольным. – Когда молодые парни научатся, как следует, а наши друзья вернуться в свои норы, Алекс может устраивать турниры, или давать уроки ратного искусства.

Он умолк и завернул за ее ухо прядь волос.

– Не глядите с таким беспокойством, леди. Алекс очарует ваших гостей. К тому же, он может обучать игре на волынке или верховой езде так, как это делали рыцари. В общем, приятно проводить время за кельтскими развлечениями.

У Мары екнуло сердце. Горячий Шотландец точно может приятно проводить время.

И соблазнять, о чем напомнили ее быстрый пульс и влажные ладони.

– Жаль только, что он сам не сказал мне. – Она поднялась на носочках, пытаясь разглядеть что-нибудь за плечами зрителей. Алекса не было шесть недель. Я скучала по нему, – добавила она, оглядывая поле. – Теперь я должна пойти к нему.

Она двинулась вперед, но была остановлена крепкой рукой, схватившей ее за локоть.

– Существует еще одна причина того, почему я хотел поговорить с вами, – осторожно произнес рыцарь, снова преграждая ей дорогу. – Алекс ранен, хотя, клянусь, он попытается скрыть свою боль. Вы должны обходиться с ним нежно. Он…

– Ранен? – Мара уставилась на него, почувствовав, как сжалось в груди. – Как он может быть ранен? Он же призрак! – выпалила она и тут же захлопнула рот, ее щеки опалил жар.

К ее удивлению, щек рыцаря тоже коснулась краска.

– В потустороннем мире существуют мистические силы, миледи. Вещи, которые ни Алекс, ни я еще даже не начали постигать, хотя вынуждены были все эти годы иметь с ними дело.

Он снова взял ее за руку, на этот раз, подводя к линии зрителей.

– Алекса наказали за то, что он искал наслаждения с вами. Удовольствие, которого он будет искать снова. Как его друг, я прошу вас позаботиться о нем.

Рот Мары открылся в изумлении:

– Вы имеете в виду…

– Точно. – Он глядел на нее с таким серьезным выражением, которое напугало ее без слов.

Но потом вернулся намек на его плутоватую улыбку.

– Для мужчины и женщины есть много способов любить друг друга, – сказал он, удерживая ее взгляд своими темными глазами. – Изучите их, пока раны Алекса не заживут. Если он опять пропадет в той дали, то, возможно, будет уже не в состоянии вернуться.

Мара подавила панику.

– Вы хотите сказать, вот почему… – она не стала продолжать, обнаружив, что разговаривает с воздухом.

Лихой рыцарь исчез.

Или, вернее, теперь он стоял посреди поля, а его распутная улыбка сияла ярче, чем его меч, рассекающий воздух. Каждый его замах или колющий удар отражался быстрым, как ртуть, лезвием в руках высокого, энергичного мужчины, чей самоуверенный, жизнерадостный смех почти бросил Мару на колени.

– Алекс! – закричала она, вбегая на поле.

Он развернулся и вскинул меч в приветствии, и Мара начала плавиться от его озорной ухмылки. А потом она понеслась по траве, едва замечая звенящие в ушах приветственные восклицания, и то, как поспешно ее возлюбленный опустил и вложил меч в ножны.

Она только видела, как на его лице появилось выражение счастья, то, как он распахнул объятия и то, каким совершенно настоящим и непострадавшим он выглядел.

Тот сияющий болван рядом с ним ошибся.

Ничто не причиняло боль Горячему Шотландцу.

А его просто убивало усилие выглядеть целым и невредимым.

Но триумф того, что он вообще вернулся и теперь видел ее бегущей к нему, со струящимися у нее за спиной волосами и сверкающими глазами, был намного сильнее любой жгучей боли от ударов молний.

Не смотря на это, он едва не вздрогнул, когда она добежала и бросилась к нему в объятия. Вместо этого, он улыбнулся во всю ширь и обнял ее, чуть не раздавив.

– Любимая, – успокаивал он задыхавшуюся и вцепившуюся в него изо всех сил девушку с румянцем на щеках и широко распахнутыми глазами. – Разве я не говорил тебе, что вернусь?

– Но…

– Никаких но. Теперь я здесь. – Он сжал вокруг нее руки и уткнулся лицом ей в плечо. Ощущая прижавшееся к нему гибкое тело, тающее рядом с его телом, он испытал головокружительное облегчение, что его снова не забрали в тот мрак.

– Т-тебя не было так долго, – воскликнула Мара ломким голосом. Она запустила пальцы в его волосы, прижимая его ближе. – Я так тосковала по тебе и боялась…

– Все время, пока я отсутствовал, мое сердце было с тобой, – сказал он правду, взял ее лицо в ладони и поцеловал глубоко и жадно.

Он разорвал поцелуй слишком скоро, но его потребность в ней была слишком свирепой и лихорадочно нарастала с каждым горячим ударом его сердца.

– Подожди, пока мы не останемся наедине, – пообещал он, поглаживая руками ее дрожащее тело, проводя ими вверх и вниз по ее спине. – Здесь не место. Вокруг друзья и родня…

– Нет, мой друг, нельзя, – предупредил его знакомый голос, и на его плечо опустилась стальная рука. – Будет мудрее показать твою привязанность в более уединенном месте. Возможно, подойдет Уан Керн Вилладж, которая прямо сейчас совсем безлюдна.

Сэр Мармадьюк.

Алекс нахмурился, узнав ровный, низкий голос сассенаха с покрытым шрамами лицом. И всю нелепость ханжеского предупреждения этого мужчины.

Ханжеское, несвойственное ему предупреждение.

Чемпион в ратном искусстве или нет, но если когда и существовал сентиментальный, романтический плут в этих горах, то им являлся сэр Мармадьюк Стронгбоу. Насколько знал Алекс, тот был последним человеком, который станет возражать против страстных объятий и нескольких обжигающих поцелуев.

Независимо от того, как много свидетелей слонялось вокруг.

Раздраженно выдохнув, Алекс повернулся на пятках и так и сказал ему, но не смог сдвинуться с места, поскольку его окружили друзья. Целая толпа болванов, теснившихся вокруг и гудевших, как пьяные взбесившиеся шершни.

Даже всегда ухмыляющийся Хардвик. Только сейчас он не скалил зубы.

И никто из них не улыбался.

Некоторые из них выглядели даже крайне огорченными. Убитыми.

Другие, в основном молодые парни, бродили по полю, махая и потрясая своими мечами, вызывая всеобщее возбуждение и отвлекая внимание.

Взгляд на его леди объяснил, почему.

Он все еще удерживал ее лицо, его ладони охватывали подбородок и щеки, а ее прекрасная, залитая румянцем кожа ясно виднелась под всеми его десятью пальцами.

Он исчезал.

И независимо от того, как долго его друзья будут прыгать и скакать вокруг него, скрывая этот факт от по-прежнему веселившихся зрителей, Алекс сильно подозревал, что он немного может сделать, чтобы и дальше хранить этот секрет.

Он рискнул всем и проигрывал.

Его обуяла ярость. Он сжал кулаки и, откинув голову назад, впился взглядом в синее, безоблачное небо, глядя в его яркую глубину до тех пор, пока глаза не перестало жечь, и в горле не пропал раскаленный комок.

Гнев на судьбу ничему не поможет.

А вот размышления могут помочь.

Для этого ему необходима ясная голова и железная воля. Эти два качества он взращивал в себе последние семьсот лет.

Хвала всем святым.

Глава 13

Алекс прохаживался позади зарослей утесника и папоротника-орляка, росших на границе Уан Керн Вилладж. Место было самым худшим из всех для свидания с его леди, но без сомнения, это – единственный уголок владений Рэйвенскрэйга, свободный в настоящее время от глазастых, сующих во все длинные носы зевак.

Весь народ до сих пор толпился вокруг тренировочного поля и восторженно наблюдали за его внушительной компанией горцев – и призрачных, и живых – которые продолжали их развлекать, звон сверкающей стали совершенно подчинило толпу себе.

Всех, за исключением крошечной старушки по имени Иннес.

Не обращая внимания на всеобщее возбуждение, седовласая женщина хлопотала в одной из лавок, торгующих ремесленными товарами, раскладывала и передвигала на полках свои свечи и мыло. Впрочем, не так уж и усердно, потому что, как только увидела Алекса и Мару рядом с почти выстроенной деревней, сразу же выскочила наружу

Хотя она и была чудаковатая, но обладала острым зрением. Старуха вскинула голову и пристально уставилась на них, бормоча о том, как хорошо выглядит Алекс и как он подходит Маре.

Какой он нарядный в своем пледе.

Потом все испортила, назвав его лордом Бэзилом и заявив, что никогда не видела, чтобы он выглядел так молодо.

У Алекса дернулся уголок рта. Если бы бедная ворчунья знала, что этому юноше почти семьсот лет, она бы не вернулась в уютную ремесленную лавчонку. Ясно, как день, что старушенция кинулась бы со всех ног в Обан.

Так быстро, как смогли бы ее нести птичьи ножки.

Алекс передернулся. Пугать несчастных старух – последнее, чего он хотел.

Особенно слабоумных.

Хмурясь, он бросил взгляд на заднюю часть низкого, выбеленного известью, домика, который являлся магазином и, одновременно, мастерской по изготовлению мыла и свечей. Хорошо видимый сквозь кусты утесника, с вьющимся из трубы синим торфяным дымом, толстостенный коттедж явно находился в собственности старой курицы.

Это доказали и обрывки произносимого пронзительным голосом монолога об удивительной привлекательности лорда Бэзила в полных горских регалиях. Так же, как и колыхавшиеся время от времени занавески на окне.

Эта чертова лавочница шпионила за ними.

Не то чтобы он беспокоился.

Он с радостью прокричал бы о любви к своей леди с вершины Бен-Невиса[37] и даже задушил бы ее поцелуями перед целой толпой согбенных от старости, трещавших, как сороки, женщин.

Он был бы признателен, если это помогло бы ему остаться здесь надолго.

И пока Иннес засела в своей лавке, у него имелась хорошая причина избегать недавно замощенной площади Уан Керн Вилладж и раздражавшей его необходимости прогуляться мимо законченной на днях мемориальной пирамиды из камней.

Это место вызывало у него ярость, а пирамида – досаду, которую он старался решительно игнорировать.

Чего он не мог игнорировать, так это вида своих прозрачных пальцев, обнимающих лицо его леди.

Или его нестерпимую потребность в ней.

Прогнав из глаз ярость, он развернулся и большими шагами двинулся к вересковым зарослям, где стояла Мара. Уловив ее тревогу, он напрягся, стараясь не морщиться. Нелегкий подвиг, так как чем неистовее он прижимал ее к себе, тем сильнее становилась боль от ран, вгрызавшаяся в его тело со жгучей свирепостью.

Боль более интенсивная, чем в тот момент, когда она бросилась в его объятия на полигоне.

Но, по крайней мере, в этот раз его ладони, лежавшие на ее спине, были скрыты от взглядов.

Что вовсе не означало, что он не должен предупредить ее.

– Любимая, милая девочка, – начал он, и сердце сделало кульбит, когда руки Мары обвились вокруг него, и ее щека прижалась к его груди. – Я никогда не лгал тебе, и никогда не сделаю этого. Казалось бы, судьба…

– Судьба оказалась к нам добра, – с жаром продолжила она, прижимая его к себе еще сильнее. – Я думала, что никогда не увижу тебя снова. Даже решила, что ты подослал свою подружку, отпугнуть меня. Но ты вернулся, и теперь все это…

– Подружку? – Алекс отстранил Мару от себя, глядя на нее с удивлением. – Я не был в женском обществе с тех пор…

Он умолк, резко переведя взгляд на большой кельтский крест, украшавший верхушку памятника.

На челюсти дернулся мускул. Не хватало только флага с бело-синим шотландским крестом, гордо реющего на фоне полуденного неба.

Слава богу, он был избавлен от подобного оскорбления.

– С каких пор ты не был в женском обществе? – подтолкнула Алекса его леди.

– С тех самых, когда меня отправили жениться на твоей прародительнице, Изобэль, – закончил он с содроганием. – И даже если бы и был, то никогда не послал бы призрачную деву пугать тебя.

Он смотрел на нее, надеясь, что она сможет поверить в искренность его слов.

Очевидно, она поверила, потому что судорожно вздохнула и заморгала от слез, которым она не смогла помешать катиться по ее щекам.

Забывшись, Алекс протянул руку, чтобы смахнуть влагу большими пальцами. Его ладони казались твердыми на фоне ее плоти, и на него нахлынула волна облегчения.

– Ты для меня бесценный дар, и чтобы удержать тебя, я перевернул бы небеса и землю, – поклялся он, взволнованный любовью в ее глазах. Он отвел от ее лица волосы и коснулся ее губ поцелуем. – Ты должна была уже понять это к настоящему времени.

Она залилась краской.

– Да, – сказала она дрожащим, голосом, хоть ее подбородок и был гордо вздернут. – Но тогда я не знала, что и думать. Я увидела ее как раз после того, как ты… э-э… пропал.

На сей раз вспыхнул Алекс.

Он точно знал, в какой момент его вырвали из ее объятий. В миг невиданного, сокрушительного наслаждения и триумфа, на который он отважился, и повторил бы снова, не будь риска, что силы, контролирующие подобные вещи, разделят их навсегда.

– Мне жаль, что тебя напугали. – Он погладил ее по спине и обхватил ягодицы, позволив себе удовольствие потискать пухлые окружности. – Но я не представляю, кто явился тебе. Возможно…

– Думаю, что знаю, кто она. Я провела исследования, точно так же…

– Точно так же, как зарылась носом в те пыльные тома в библиотеке Макдугаллов и раскопала ложь обо мне?

Она мигнула.

– Я не это имела в виду, – ответила она, сжимая руки вокруг него. – Ты должен знать, что меня больше не волнует то, что говорят книги.

Поднявшись на носочках, она дождем обожающих поцелуев осыпала его лицо, лаская своими мягкими губами каждое местечко, до которого могла добраться, и от каждого нежного поцелуя его сердце сжималось, а в чреслах нарастало возбуждение.

Делая почти невозможным для него произнести то, что он должен.

Алекс со стоном снова отстранил ее от себя.

– Тогда кто была та женщина, которую ты видела? – спросил он, цепляясь за предложенную отсрочку смертного приговора, как утопающий хватается за брошенный кусок дерева. – Она появилась в спальне?

Мара потрясла головой, вспоминая.

– Я видела ее на на берегу, внизу крепостной стены. Я вышла к бойницам после… после того, как ты покинул меня. Она была зеленой и светилась, вся прозрачная и очень красивая. Я уверена, что она смотрела на меня и хотела что-то сказать, но потом она ушла.

Вздрогнув от воспоминаний, она посмотрела в сторону, заметив, что к ним присоединился Бен. Старый пес был занят чем-то на пригорке, поросшем невысоким кустарником в нескольких ярдах от них. Он носился в вереске туда-сюда, прижав нос к земле и обнюхивая что-то очень заинтересовавшее его. На первый взгляд это казалось кучей больших, покрытых лишайником камней.

 Мара снова вздрогнула и повернулась к своему любимому горцу.

– Ты не думаешь, что он может наткнуться на гадюку?

– Животные сообразительнее людей, – ответил он, и в его глазах мелькнуло что-то непонятное, когда он посмотрел на собаку. – Если бы гадюка выбрала те валуны, чтобы погреться на солнышке, она ускользнула бы задолго до того, как Бен потревожил ее. А, возможно, Бен и не приблизился бы к камням, если бы на них свернулась змея.

– Ты уверен?

– Да, сладкая. Старому Бену не причинят никакого вреда. В этом я точно уверен, – произнес он, снова притягивая ее к себе, нуждаясь в ней. Престарелый пес так сильно напоминал ему Рори, что наблюдая за ним, он испытывал боль внутри.

Сейчас не время вспоминать о тех, кого он однажды любил и потерял.

Четвероногих или нет.

Обнимать любимую было всем, что волновало его сейчас, так что он притянул свою леди еще ближе к себе, положив на ее голову подбородок, и наслаждался ее шелковыми волосами, их опьяняющим ароматом, который всегда восхищал его.

– Расскажи мне больше о твоей зеленой леди, – попросил он, лаская ее спину. – Я никогда не сталкивался с такой, хотя знаю, что они существуют.

Только продолжай говорить.

Помоги мне отвлечься от слов, которые разобьют мое сердце.

– Думаю, это была Дева из Данстаффнейджа,[38] – послушно заговорила она, уютно прижимаясь к нему. Ее теплое, мягкое тело заставляло его испытывать боль способом, совсем ему не полезным. – Глаштиг,[39] или да, «зеленая леди», согласно той информации, которую я нашла. В ней говорится, что она является привидением Кэмпбеллов, часто появляющимся в Данстаффнейдже, и каждый раз является вестником или гибели, или удачи для Кэмпбеллов.

– Я слышал о ней, – признался Алекс. Чувствовать стук ее сердца у своей груди было таким счастьем, что оно почти лишило его самообладания. – Никому не известно, кто она. Но я не думаю, что это она приходила сюда. Ее интересует только клан Кэмпбеллов, и, насколько я знаю, она никогда раньше не покидала Данстаффнейдж.

Его леди задрала подбородок, глядя на него вверх с блеском в глазах.

– Макдугаллы из Лорна владели Данстаффнейджем задолго до того, как Роберт Брюс вырвал его у нас в 1309 году, – заявила она с неописуемой гордостью. – И, конечно, до того, как им хитростью завладели Кемпбеллы.

То, как она произнесла слово «мы» задело его за живое сильнее, чем должно было.

Макдугаллы тех дней прославились своей порочностью, а их подвиги в грабежах и мародерстве стали легендой.

Слышать, как она с таким наивным уважением говорит об этих грабителях, устраивавших засады, было все равно что – взглянуть в лицо своей судьбе, зная, что тебе достался тупой меч.

На том же дыхании она упомянула его короля, человека, которого он любил больше собственной жизни, и которому собирался служить, не щадя себя, что еще раз напомнило ему, как быстро могла измениться судьба, и как отчаянно он желал победить в этот раз.

Удивительно то, что вообще этот раз был.

Он только надеялся, что использует дарованный ему шанс мудро.

И лучше всего начать, сказав ей правду.

– Любимая, давай немного прогуляемся. Есть кое-что, о чем я должен рассказать тебе, – начал он, беря ее за руку и ведя ее в вереск.

Он повел ее далеко в тихие заросли березняка и орешника, стремясь уйти подальше от Уан Керн Вилладж и священного сокровища Макдугаллов с крестом на верхушке каменной пирамиды, пока не начал доверять себе достаточно, чтобы заговорить.

– Понимаешь, – наконец продолжил он, останавливаясь у горного ручья. – Подобно таинственной Деве из Данстаффнейджа, существуют и другие необъяснимые вещи в царствах, которые, надеюсь, у тебя никогда не появится причины посетить.

Ее глаза начали увеличиваться, так что он схватил ее за плечи, настойчиво целуя, прежде, чем успел решить стать менее честным человеком.

– В тех царствах на службе состоят мощные силы, – рассказывал он, запуская руки в ее волосы и гладя затылок. – Действия и последствия, которые большинство из нас никогда не сможет понять или преодолеть. Мы только можем надеяться научиться выносить их или заблаговременно изучить способы уменьшить от них неприятности.

– Боже милостивый! – она вырвалась из его объятий, и с ее лица исчезли все краски. – Я забыла! – вскрикнула она, округлив глаза. – Ты ранен. Твой друг, сэр Хардвин, рассказал мне. Он предупредил меня, что я должна обращаться с тобой нежно, чтобы не сделать больно.

– Хардвик? – поперхнулся Алекс. Его лицо потемнело, и даже залитый солнцем лес, казалось, наполнился тенями. – Когда этот мерзавец говорил с тобой?

Мара мигнула.

– Он ждал меня у небольшой каменной стены рядом с тренировочной площадкой. Но он говорил, что его зовут Хардвин.

– Так и есть. Но Хардвик ему подходит больше.

– Я не понимаю.

– Тебе и не нужно, – резко ответил он, сузив глаза. – Он не прикасался к тебе, нет? Говорил что-нибудь необычное? Необычное, помимо рассказа о моих ранах?

Мара покачала головой. Она вспомнила, что мрачный рыцарь держал перед собой щит, но решила, что ей лучше не упоминать об этом.

Особенно, учитывая такое прозвище, как Хардвик.[40]

– Он вел себя, как твой настоящий друг, – дипломатично ответила она, уверенная, что распутный рыцарь подразумевал только хорошее. – Он не хотел, чтобы я случайно сделала тебе больно. А я… – она подняла руку, чтобы смахнуть влагу, наполнившую ее глаза. – Я набросилась на тебя и, вероятно, сделала больно.

– Я должен был догадаться, что Хардвик попытается тебя найти, чтобы предупредить, – сказал он, не сводя с нее глаз. – Он действительно давний друг, хоть и негодяй слегка.

– Значит, ты испытываешь боль?

– Единственная боль, которая волнует меня – возможность тебя потерять. – Он поместил свои пальцы под ее подбородок, поворачивая ее лицо к себе. – Нельзя отрицать, что такая угроза существует. Раны я получил в качестве предупреждения. Кара за то, что я искал удовольствия с тобой, женщиной из плоти и крови.

Он сделал паузу и шумно вздохнул.

– Если я снова удовлетворю свои желания таким же образом, существует вероятность, что меня далеко уберут отсюда, и это будет дольше, чем шесть недель. И что я могу столкнуться с чем-то похуже, чем просто быть пронзенным стрелами молний.

– Быть насаженным на несколько стрел молний? – сердце Мары остановилось, а потом сильно заколотилось о ребра. – Скажи мне, что это неправда!

– Если бы я мог, – он плавно скользнул ладонями вниз по ее рукам, стиснув ее пальцы. – Ты можешь поднять мой плед и посмотреть сама, если хочешь. Я не возражаю. Хочу, чтобы ты поняла, и мы могли бы сразиться с этим вместе. Сразиться и победить.

Он отпустил ее и шагнул назад.

– Давай, девочка, я знаю, что у тебя храброе сердце, – он развел руки в стороны. – Ослабь мой плед и взгляни.

В животе у Мары все похолодело, потом скрутилось в тугой узел, во рту пересохло, но она сделала, как он просил, протянув руку к шотландке и поднимая ее.

– Господь всемогущий! – вскрикнула она, вглядываясь.

У нее перед глазами закружились белые и серые точки, сердце сжалось при виде синевато-багровых шрамов, изрезавших его мускулистые бедра. Воспаленные, темные рубцы выглядели почти живыми – казалось, пульсировали и тлели под ее взглядом.

Его член висел как всегда гордо, и его плоть была, слава богу, свободна от шрамов. Не увидела она шрамов и в дикой путанице темных, каштановых волос вокруг.

– Не разглядывай так внимательно, Мара, любимая, или я не смогу спокойно стоять перед тобой, – проурчал он, и его картавый голос почти заставил ее забыть о ранах.

Ее бросило в жар, и она прикусила губу, не в силах отвести взгляд от того, как он начал удлиняться и толстеть.

Она глотнула воздуха.

– Эт-то, должно быть, невыносимо больно, – проговорила она, запинаясь, ее сердце дико забилось, когда его полностью вытянувшееся древко начало подрагивать.

– О, да, это больно, – признался он. Его губы изогнулись в чувственной улыбке. – Но это можно перетерпеть.

– Я имела в виду…

– Я знаю, что ты имела в виду, и люблю тебя за это, – сказал он от всего сердца. Хватая ее за руки, он шагнул ближе и грубо поцеловал, испытывая судьбу тем, что позволил своему члену тереться о ее бедро.

– Иногда я мог бы поклясться, что любил тебя вечно, что ждал тебя нескончаемо долго и всегда искал, – добавил он, осторожно опуская взгляд вниз.

Когда он не увидел черный шелк ее юбки сквозь свой член, его затопило облегчение.

– Я тоже люблю тебя, – выкрикнула она, задрожав. – Так сильно, что иногда это ранит.

– И это то, любовь моя, что мы будем игнорировать. Боль. – Он отступил от нее на шаг. Его руки уже расстегивали пряжку на перевязи, удерживающей меч. – А что не сможем проигнорировать, то обойдем другими способами.

– Другими способами?

– О-о-о, да, – произнес он натянутым, звенящим от желания голосом. – Святые знают, что у меня было достаточно времени подумать над такими вещами.

Мара начала плавиться изнутри.

– К-какие вещи?

– Ты увидишь уже скоро, – пообещал он, отбрасывая меч.

Когда он сбросил и плед, расстелив его на согретой солнцем траве, дыхание Мары стало частым и неглубоким, а ее женское местечко – горячим и болезненным.

Горячим, влажным и болезненным.

Только одна причина могла заставить горца швырнуть плед на землю.

Ее пронзило немыслимо сильное желание, но страх за его раны боролся с ее страстью, и она чувствовал себя так, словно шла по краю утеса с закрытыми глазами.

Одно неправильное движение, и она погрузится во мрак.

Возможно, потеряет его навсегда.

Она посмотрела на плед и бросила взгляд на него.

– Ты же не думаешь, что мы будем… сам знаешь что?

– Что я возьму тебя на моем пледе? Здесь, в вереске? – он послал ей взгляд такой сексуальный, что она почти зарыдала. – Нет, сладкая, подобное блаженство должно подождать другого дня. Тогда, когда я буду уверен, что наше соитие не будет означать конца для нас.

– Н-но ты сказал, что боль терпима, – заставила Мару протестовать ее страсть. – И совсем не кажется, что что-то не так с твоим…

– Моим членом?

Она сглотнула, чувствуя, как загорелись ее щеки.

Он наградил ее еще одной убийственной улыбкой.

Потом взял предмет их дискуссии в руку и сжал пальцы вокруг разбухшей головки, давя на нее до тех пор, пока вся твердость не пропала, а толщина снова вернулась на место отдыха у его бедра.

Все еще внушительный, но… спящий.

Спокойный и мягкий.

– Ты заслужила это, девушка, – он снова притянул ее к себе и крепко поцеловал. – Ничто не сможет заглушить моего желания к тебе, и мне стоит усилий удерживать себя в спокойном состоянии.

Мара глядела на него, сгорая в желании, которое делало ее бесстыдной.

– В таком случае, зачем ты борешься с собой?

Его губы изогнула опустошительная улыбка.

– Потому, что надеюсь, что тогда я смогу смело обратиться вместе с тобой к другим наслаждениям.

– Этими наслаждениями нужно заниматься на твоем пледе?

– Ну, да, – согласился он, пропуская пряди ее волос сквозь пальцы. – Мне хочется, чтобы ты раскинулась, и я смог бы пировать на тебе.

Его низкий голос затопил ее, а интимность слов отправила возбуждающий жар в ее сердцевину.

– Не отвергая меня, любимая.

– Отвергнуть тебя? – дыхание Мары перехватило от этой нелепости.

Живот скручивали длинные, тягучие приступы вожделения, а горло стало совсем сухим. Она точно знала, какого рода пир он имел в виду, и желала этого. Очень сильно. Она не могла дождаться, когда почувствует на себе его рот, его язык, ласкающий ее пульсирующую плоть.

– Но это же нечестно, – выпалила она, слишком поздно осознав, что говорит вслух.

– Нечестно? – эхом повторил он, мягко обивая пальцами ее руки и осторожно укладывая ее на плед и устраивая таким образом, что ее тело запело от страстного желания.

Он коснулся ее грудей, позволил своим пальцам поиграть с ее сосками.

– Что значит нечестно, когда я страстно жажду припасть к некой влажной части тебя?

Мара подняла на него взгляд, почти достигнув высшей точки блаженства. Она действительно скользнула прямо к тому краю скалы, качнувшись вперед.

Только вместо того, чтобы рухнуть во мрак, она закружилась в водовороте томительного жара. Чувственный туман был столь изысканным, что она могла только сглатывать, смачивая сухое горло, и продолжать смотреть на длинную, толстую плоть, все еще так провокационно болтавшуюся между его бедер.

Провокационно и восхитительно.

Она задрожала, не в силах отвести глаз.

Он проследил за ее взглядом, и его дыхание стало таким же неровным.

– Я говорил тебе девушка, не смотри. Или мне прикрыться?

– Нет, – это все, что она могла сказать.

Боже упаси, чтобы он спрятал от нее такую щедро одаренную природой мужскую красоту.

Один взгляд на него, даже расслабленного, наполнял Мару предвкушением. Пропитывал ее такой жаждой, что она задыхалась, постепенно окутывая их горячим мускусом своего возбуждения.

Его глаза потемнели, а медленная кривая улыбка заставила ее подумать, что он тоже заметил это.

– Хорошо, Мара. – Он придвинулся ближе, тлеющий огонь в его глазах подтвердил, что он знает. – Гори для меня. Я хочу чувствовать твой запах и вкус всем своим телом. Мне необходимо, чтобы твоя сущность отпечаталась на моей коже так, чтобы я мог всегда носить тебя с собой, независимо от того, куда я иду или как долго могу быть разлучен с тобой.

Он опустился коленями на плед рядом с ней.

– Ты самая красивая и желанная женщина, какую я когда-либо видел, – поклялся он, скользя ладонями вверх и вниз по ее ногам.

Медленно поднимая ее юбку, он открыл ее обнаженные бедра, изысканный треугольник прозрачного черного кружева, так интимно натянутого между ними.

Или, скорее, тонкое черное кружево, которое прикрывало ее столь интимно.

Так или иначе, он ловко расположился между ее ног и с помощью зубов и языка стянул вниз кружевные трусики. Мара никогда в своей жизни не испытывала ничего столь эротичного.

И никогда не была так возбуждена.

– О-о-ох! – задохнулась она. Покалывающее тепло пронеслось по ее нагой плоти, когда он избавился от трусиков, стащив их через лодыжки и отбросив их прочь резким движением головы.

– Ох! – снова вскрикнула она, испытывая удовольствие.

– Да, ох, – сверкнул он знающей усмешкой. – Милая, я сгорал от желания сделать это с тех пор, как впервые увидел, что ты носишь такое славное крошечное «ничто».

– Делать это и близко не может быть столь сладким, как чувствовать.

Он выгнул бровь.

– Да неужели?

Она кивнула.

– Гораздо слаще, и я могла бы…

– Еще нет, красотка, – он поднял и согнул ее ноги в коленях, широко раздвинув их. – Ты называешь меня Горячим Шотландцем, – бросил он ей вызов, плавно двигая рукой между ее ногами, потирая ее мягкость, позволяя своим пальцам играть и гладить. – Давай посмотрим, какой горячей я могу сделать тебя?

И это удовольствие, по крайней мере, может быть общим.

Сгорая от желания, Алекс задержал взгляд на ее сладком местечке, посылая тихую молитву благодарности за то, что потирающие и поглаживающие пальцы остаются непрозрачными.

Он мог чувствовать влажный жар ее нежной плоти, а поросль блестящих красно-золотистых завитков внизу была чудесной.

Хотя все его тело разрывалось от потребности снова погрузиться глубоко в нее, тщательной дегустации ее вкуса ему должно быть достаточно.

– Ты моя, – выдохнул он, раздвигая ее ноги шире. Он опустил голову и, коснувшись языком ее внутренних складочек, посмотрел вверх на ее лицо. – Я никогда не отпущу тебя, – поклялся он, вылизывая дорожку к ее жару. – Ты спасение моей души, твое имя высечено на каждом моем вздохе. Написано на моем сердце.

Набрав в грудь воздуха, он подул на самую ее чувствительную точку.

– И я, любимая, – продолжил он, слегка касаясь языком того же самого местечка. – Я буду всем, чего ты всегда желала в мужчине. Если бы я только мог, то достал бы луну и звезды для тебя.

– Ты – больше! Все для меня, – она выгнула спину, и задрожала всем телом, когда он провел пальцем вниз к ее сердцевине и скользнул внутрь. – Мне точно не нужны луна и звезды. Только ты.

Потом она затрепетала, и волна восторга пронеслась через нее.

– Бесценная моя, – шептал он, его палец скользил в ней. – Наслаждайся. Позволь мне доставить тебе удовольствие.

– Но я не могу вынести этого, – стонала она, извиваясь. – Это слишком приятно, слишком…

– Тише, просто расслабься. – Он накрыл ее ртом, нежно посасывая, испытывая головокружение от ее запаха и вкуса.

Закрыв глаза, он вдохнул ее аромат, пропитываясь им, вдыхая мускус ее влажной сердцевины и окончательно утопая в блаженстве.

Святые знают, как он жаждал потеряться в ней!

Если бы он мог… по-настоящему.

Потом она закричала, сжимая его, пальцами вцепившись в его волосы, прижимая его голову к себе.

– Не останавливайся, – стонала она, покачивая бедрами, дыхание стало резким и быстрым.

– Ох, дьявол, я совсем не хотел тебя терзать. – Он отстранился и посмотрел вниз на нее, коснулся пальцем разбухшего, пульсирующего бугорка на самом верху ее складочек, чувствуя облегчение, когда крошечная почка скрылась под его движущимся по кругу пальцем.

Она была на грани, он мог чувствовать это по ее дрожи, слышать в ее стонах, по ее неровному дыханию.

Хвала всем святым, он тоже все еще был здесь.

Тело отвердело и гудело от желания, его раны жестоко вопили в негодовании, но его руки и остальные части были чертовски тверды.

Тем не менее, лес вокруг них тускнел, березовая роща начала мерцать и качаться. И странные, вихрящиеся облака грозили заслонить солнце. Даже смелые цвета его пледа сливались вместе, а поросшая травой земля под ними вздымалась, словно море.

Алекс зажмурился, отказываясь принять происходящее. Сердце сжалось от ужаса, но он продолжал ласкать языком ее дрожащую плоть, желая ее освобождения. Игнорируя опасность, приближавшуюся к ним.

Его палец продолжал кружить и постукивать, он лизал ее, не отваживаясь взглянуть на свою руку.

Не то чтобы это было необходимо ему.

Темнота просачивалась в него, втискиваясь между его крепко сжатых век, насмехаясь над ним с каждым скольжением его языка вдоль разгоряченной, сотрясающейся плоти Мары.

– Не-е-ет! – взревел он, вскидываясь, когда язык встретил только воздух. – Я прикасаюсь к ней и чувствую ее вкус! – Напрягшись всем телом, он волевым усилием бросил вызов всему тому, что стремилось проклясть его. – Я тону в ее удовольствии!

И он утонул, когда она сжала ноги вокруг него, толкая к нему навстречу мягкую, мокрую и горячую плоть, даже сама судьба не смогла бы оторвать их друг от друга.

– Дааа! – ее оргазм разнес на части их обоих, и вместе с ним отступило то неистовство, уносясь прочь так же быстро, как пришло, остались только злые порывы ветра.

Потом закончилось все.

Лес снова наполнился тишиной, спокойствием, за исключением мягкого дыхания его леди и дикого грохота его сердца.

Алекс подавил крик триумфа, так прикусив губу зубами, что почувствовал вкус крови.

Победный крик перед лицом столь мощного противника не являлся мудрым поступком, однако, это было соблазнительно.

Он сел между широко раскинутых ног его любимой и расчесал свои волосы дрожащей рукой, его душа была слишком переполненной, чтобы говорить.

Его древко тоже полностью налилось.

Очень сильно.

И болело. Но, прежде чем он успел протянуть руку вниз и успокоить свои страдания другим сильным сдавливанием, руки его леди обхватили всю его длину. Поглаживая и сжимая сильно, страстно и крепко, Мара толкнула его вниз, на плед.

– Ложись там и не двигайся, – настойчиво потребовала она. Мара приподняла юбку вверх и оседлала его, ее красивые глаза заблестели. – Было здорово, но несправедливо. Теперь моя очередь доставлять тебе удовольствие.

– Нет! – Алекс схватил ее за бедра прежде, чем она смогла опуститься на него. – Ты не понимаешь, – он тяжело дышал, не способный удержать свое копье. Оно напряглось и упорно стремилось к влажным, мягким завиткам, находившимся так близко.

– Я понимаю слишком хорошо, – убеждала она Алекса, обхватывая его пальцами и пылко поглаживая, потом двинулась ниже, чтобы сжать его яички.

Они сжались так сильно, что он был не в состоянии терпеть.

– Вот так, – вскрикнула она и, откинув голову назад, начала тереться своей разгоряченной щелкой вдоль его ноющего члена, ее сжимающиеся пальцы сводили его с ума. – Излейся для меня, Алекс. Сейчас.

И он сделал это, выплескивая горячий поток семени.

– Святые угодники! – Он затих, вздрагивая каждым своим удовлетворенным призрачным дюймом, содрогаясь в экстазе. Мир раскололся и потемнел, оставив его кружиться в небытие.

Но в этот раз, когда он открыл глаза, то увидел любимое лицо своей леди, а не вращающиеся серые туманы, востребовавшие его, когда он посмел столь интимно прикоснуться к ней в прошлый раз.

– Мара, – он произнес ее имя как молитву, и мог бы даже зарыдать от восхищения ею, если бы не боялся напугать.

Вместо этого он обхватил ее руками и привлек к себе для длинного, проникающего в душу, поцелуя. Иссушающего, требовательного поцелуя, но такого нежного и мягкого, что его сладость заставила ее снова трепетать, наполняя неописуемым блаженством.

До тех пор, пока она не вспомнила слова, которые он выкрикнул, ублажая ее.

Я прикасаюсь к ней и чувствую ее вкус!

Я тону в ее удовольствии!

Те слова, казалось, вырвались из его сердца, но он как будто говорил с кем-то еще.

Нахмурившись, она вывернулась из его рук и оперлась на локоть.

– С кем ты говорил, когда закричал? – спросила она, гладя его по волосам. – Когда ты…

– Я понял, что ты имеешь в виду, – он поймал ее руку и поцеловал ладонь. – И я ни с кем не говорил. По крайней мере, не с тем, что имеет лицо.

Она мигнула.

– Я не понимаю.

– Слава богу, что нет. – Он сел и притянул ее к себе на колени, обнимая так, как будто хотел оградить от того, о чем она точно не хотела бы узнать. – Я подразумевал те вещи, о которых упоминал ранее. Вещи плохого рода, которых я не могу объяснить, но которые могут наслать проклятье.

Он глядел на нее со странной смесью покорности и стальной решимости.

– Понимаешь, боль от моих шрамов не та причина, по которой я не могу заниматься с тобой любовью так, как хотел бы, – произнес он, пробегая руками вниз и вверх по ее спине. – Я вынес бы любую боль под небесами, чтобы слиться с тобой полностью. Снова и снова, до тех пор, пока не померкнет свет, или мы оба будем слишком истощены, чтобы двигаться. Одно из двух, что случится первым.

– Но? – ее начало трясти. По одному взгляду на него она поняла: чтобы он ни сказал, ее мир покачнется.

И не в хорошем смысле.

– Что это? – Она должна знать. – Что есть еще такого, что может разделить нас?

– Ох, милая, это только второстепенное осложнение. Когда я взял твое лицо, чтобы вернуть поцелуй там, на поле, то увидел твою кожу прямо сквозь мои пальцы. Я…

– Ты что?

Он сжал вокруг нее руки и поцеловал в лоб.

– Могло показаться, что я исчезаю, – произнес он со спокойствием, поразившим ее. – Я становлюсь слабым в определенные моменты. Такие, когда мы наиболее близки.

Мара в изумлении уставилась на него.

– Но сейчас ты здесь. – Она затрясла головой, прикладывая усилия, чтобы дышать. – Ты не исчез, и мы были невероятно близки.

– Точно, – согласился он, наклонился и ртом прижался к ее губам в триумфальном поцелуе. – Я чувствовал, как к нам приближалась тьма. Но я вцепился в тебя, отказываясь уступить ее требованию.

Она обвила руками его шею, в порыве прижавшись к нему.

– Ты думаешь, мы можем отразить эту тьму, этот риск твоего исчезновения?

– Я не знаю, – сказал он, и от его ответа ее сердце упало. – Но пока есть мы, я отказываюсь терять надежду.

И она тоже.

Неважно, что он уже жутко напугал ее, она пришла в ужас от того, что он может уйти.

– Ты понимаешь, что это означает, что мы должны жить с определенными ограничениями? – Он посмотрел на нее и прочистил горло. – Я не единственный, кто заметил исчезновение. Это видели мои друзья, и не только призрачные.

Мара задохнулась, чувствуя, как округляются ее глаза.

– Правильно, девушка. И я не хочу видеть, что ты или Рэйвенскрэйг превратились в шоу, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Если заметили молодые горцы из плоти и крови, значит, другие смертные заметят тоже.

– Если это произойдет снова. – Она подняла подбородок и сдула с глаз прядь волос. – Может быть, этого не случится.

К ее удивлению, он захохотал.

– Ты – смелая девчонка, – объявил он, вскочил на ноги и потянул ее за собой. – Если у тебя достаточно храброе сердце, мы сможем разделить те маленькие радости, которые судьба позволит нам.

Мара выдавила улыбку, самую лучшую и яркую, на какую оказалась способна.

– У меня достаточно храброе сердце, чтобы смело смотреть в лицо чему угодно – пока ты рядом со мной, – ответила она, расправляя плечи. – И я сказала бы, что радости, которые мы разделяем, какие угодно, но не маленькие.

– Ох, любимая, – просиял он, прижимая ее к себе для еще одного поцелуя. – Ты хотя бы представляешь, как сильно я люблю тебя?

– Да, представляю, – ответила она. Его благородная душа и прелесть этого дня сделали ее бесстыдной. – Но я внимательно слушаю, если ты желаешь рассказать мне.

Он одарил ее такой же бесстыдной усмешкой и пощекотал ее под подбородком.

– Тогда предупреждаю, что я настолько потерял голову от любви к тебе, что опустился бы на колено перед твоим па и просил у него твоей руки. Даже если этот человек – Макдугалл.

– Он – М’кдугалл,[41] – уточнила Мара, зная, что он не услышит различий. – И он…

Покраснев, она замолчала.

Она совершенно не представляла, как рассказать ему о неотвратимом прибытии ее отца.

Ее отца и его второй жены – ведьмы с Керн Авеню.

Она не была уверена, что Шотландия готова к подобной комбинации.

Особенно, с заносчивостью и чудаковатостью Хью Макдугалла.

– Что? – он опустил руки ей на плечи, на его красивое лицо легла тень. – Ты прежде никогда не упоминала своего отца. Он… если он умер, умоляю, прости меня, милая. Я не хотел огорчать тебя.

Мара жевала губу в поисках нужных слов.

– Он не умер, – наконец выпалила она. – Он очень даже жив и чувствует себя хорошо, как никогда. Так хорошо, что приезжает на следующей неделе на церемонию открытия памятного мемориала.

– Но это причина для радости, – озадаченно сказал он.

Мара сглотнула, все еще не веря тому, что собиралась сказать.

– Это путешествие будет также его медовым месяцем. Он недавно женился.

– Тем больше причин для праздника, – усмехнулся Горячий Шотландец. – Или есть что-то еще, о чем ты мне не говоришь? Боишься, что я ему не понравлюсь?

Она едва не задохнулась.

– Господи, нет. Он будет поклоняться земле, по которой ты ходишь.

– Тогда в чем проблема?

– Я не выношу его жену, – призналась Мара, глядя в сторону. – Она злобная старая карга. Из того племени женщин, которых ты, возможно, называешь длинноносыми сплетницами.

Она снова посмотрела на него.

– Может, даже хуже.

Он опять расхохотался.

– Тогда мы просто подготовим такой прием, который умаслит ее, – объявил он, подхватил Мару, отрывая от земли, и сжал в сокрушительных объятиях. – Я слишком много столетий ждал этого счастья, чтобы позволить испортить его одной сварливой женщине.

И Мара должна была согласиться.

Даже если она и не ждала настолько долго.

Однако чтобы найти свою настоящую любовь, у нее могла уйти целая жизнь. И глядя теперь на него, чувствуя его руки, с силой обнимавшие ее, окруженная теплом его любимого тела, она знала, что, без сомнения, она была благословенной.

Жизнь едва ли могла быть еще лучше.

Глава 14

Могла ли жизнь стать еще хуже?

Несомненно, трехчасовая задержка прибытия трансатлантического рейса была квалифицирована как категория «Самые худшие вещи, которые могли случиться». Отсрочка заокеанского рейса с Юфимией Росс на борту – верный путь к несчастью.

То, что ее отец выбрал самый загруженный день в году, чтобы приземлиться в международном аэропорту Глазго, делу не помогало.

Его прибытие, безусловно, может наделать много шуму, неважно, сколько человек, десять или несколько сотен, слонялись в небольшой зоне прилета маленького аэропорта.

Хью Макдугалл с Уан Керн Авеню не просто первый раз прилетал в Шотландию.

Он ехал домой.

В альма-матер.

Как он неоднократно подчеркивал это по телефону каждый день прошедшей недели.

Мара бросила взгляд на Малколма Красноголового, чувствуя болезненный приступ дежа-вю.

Неужели действительно прошло несколько коротких месяцев с тех пор, как он напугал ее, вырвав из рук багаж у железнодорожной станции Обана?

Удивительно, но так и было. И тогда, как и теперь, она не могла не улыбнуться, видя его. С истинно горской учтивостью и терпением крепкий молодой человек стоял, сложив руки перед собой, на его щеках, как всегда, сиял румянец, и даже ярко-красные волосы в искусственном освещении аэропорта блестели.

Потом он повернулся к ней, совершенно не обеспокоенный тем, что впустую потратил большую часть прекрасного летнего утра в переполненном зале прибытия.

– Принести вам еще чашку чая? – спросил он. Трудно было сопротивляться его улыбке с ямочками на щеках. – Теперь осталось уже недолго.

Мара отрицательно покачала головой.

– Спасибо, не надо.

Если она еще выпьет этого чуть теплого шотландского чая, то окажется в туалете, и наверняка в то самое время, когда ее отец и мегера пройдут через таможню.

 А Малколм Красноголовый был слишком славным, чтобы заслужить такую судьбу.

Неуверенная, что сама готова к этому, она оперлась спиной о стойку информации для туристов и закрыла глаза.

– Какая досада, что ваш Алекс не смог поехать с вами, – заявил Малколм, присоединяясь к ней.

Мара снова открыла глаза.

– Но я не осуждаю его за то, что он решил пока остаться в стороне, – добавил он, с удобством устраиваясь у стойки. – Он захочет убедиться, что в Рэйвенскрэйге все сделано, как подобает.

Бесспорно, Горячий Шотландец находился в самой гуще событий в Рэйвенскрэйге. Локтем к локтю со старым Мердоком, спотыкаясь о Скотти и Дотти и нервируя Пруденсию, они все готовились к тому, что Мара в тайне окрестила как «Большой Прием».

Однако не это стало причиной того, что он не присоединился к ним в поездке на юг, в Глазго.

Горячий Шотландец просто пока был не готов ездить в автомобилях.

Это вовсе не значит, что она согласна с оговоркой Малколма.

– Я не имею ничего против того, что он не поехал, – искренне ответила она, вспоминая, сколько раз Алекс взывал к Создателю в то время, когда она убеждала его поехать в Обан с нею вместе. – Позже у него будет достаточно времени, чтобы…

Ее избавила от продолжения большая суматоха и переполох у табло прилета. Она понимала, что гам может означать только одно, и с удивлением ощутила горячий комок в горле.

Пора.

Следует забыть о ведьме с Керн Авеню.

После шестидесяти девяти кажущихся бесконечными лет жажды и тоски, Хью Макдугалл, наконец, прибыл на землю своих предков.

Вот он, в килте и с глазами, словно блюдца, в толпе пассажиров, ввалившихся в зал прилета. С сентиментальной улыбкой на лице и орлиным пером на синем шотландском берете, который небрежно сидел на его голове.

Он толкал ручную тележку с большой грудой клетчатых чемоданов, и казалось, не обращал внимания ни на угрюмое выражение лица крохотной женщины, жавшейся к его боку, ни на раскрытые рты простофиль, которыми изобиловала толпа.

– Ваш отец? – Малколм посмотрел на нее.

Мара молча кивнула.

У нее загорелись кончики ушей, и она была совершенно уверена, что если бы держала в руках зеркало, то увидела бы, что они стали ярко-красными.

– Выглядит, будто и в правду рад находиться здесь, – заметил Малколм, устремившись вперед.

Он сделал только два шага, а потом развернулся и, схватив Мару за руку, потянул за собой.

– Идем, девушка, – он пожал ее пальцы. – Не волнуйтесь о том, что могут подумать другие. Блеск в глазах вашего отца – вот все, что имеет значение.

Мара согласилась, внезапно обнаружив, что сама смаргивает блеск в своих собственных глазах, когда отец заметил их, и на его сыром от слез лице расплылась широкая улыбка.

– Мара! – закричал он, сорвал берет и начал размахивать им в воздухе. – Моя маленькая девочка!

– Папа! – Мара вырвала свою руку у Малколма и начала при помощи локтей прокладывать себе дорогу в толпе. – Я так рада встретиться с тобой! – сказала она, добравшись до него.

Потом порывисто обняла и крепко сжала, неясно сознавая, что Малколм приветственно похлопывает отца по плечу. Ее сердце переполнялось чувствами, она одарила его крепким поцелуем, больше уже не беспокоясь, кто в терминале может смотреть на них.

– Это Малколм, друг, – представила она. – Он любезно привез меня сюда. Алекс занят в Рэйвенскрэйге, но с нетерпением ждет встречи с тобой.

Хью Макдугалл пожал руку молодому человеку.

– Будь я проклят, если ты не напоминаешь мне меня же, когда я был молодым, – с энтузиазмом воскликнул он, тряся руку Малколма. – Когда под килтом у меня было немного больше плоти!

Поворачиваясь к Маре, он добавил:

– Что касается твоего молодого человека, я привез ему кое-что особое – два ящика соленых тянучек и мешок ланкаширских соленых крендельков.

Мара улыбнулась, прекрасно зная, кто съест большую часть всего этого.

– Ох, папа, – сказала она хриплым голосом. – Так здорово, что ты здесь. И-и ты классно выглядишь!

– Правда? – просиял он и шлепнул себя рукой со старческими пятнами по ягодице. – Специально ради тебя купил килт. И…– он посмотрел вниз и одернул длинный рукав рубашки. – Это якобитская рубашка![42] Точно также наши предки одевались при Куллодене.[43]

– Если бы ты переоделся в футболку, когда спал в самолете, как я предлагала, твоя рубашка не была бы сейчас такой мятой, – фыркнула миниатюрная женщина рядом с ним и разгладила маленькими ручками его рубашку. – На моем пледе ни единой складочки.

Так и было.

На выглядевшей, как всегда, безупречной леди Ведьме с Керн Авеню был надет широкий шарф цветов клана Россов, который был элегантно перекинут через ее плечо и нигде не имел ни одной морщинки или пятнышка.

– Юфимия, добро пожаловать в Шотландию, – выпалила Мара прежде, чем ее язык отказался приветствовать эту женщину. – И поздравляю вас с бракосочетанием. Желаю вам обоим много счастья.

Мегера одарила ее немного напряженной улыбкой.

– Наш медовый месяц мог бы более удачно начаться, если бы служба безопасности в Ньюарке не задержала нас так долго.

– Но теперь вы здесь, и день прекрасен, – вставил Малколм, взявшись за перегруженную тележку и выводя их на белый свет.

– Я ожидала увидеть туман, – раздраженно заявила Юфимия.– Туман и замки.

– О, вы увидите достаточно и того и другого, – пообещал ей Малколм со вспыхнувшей ослепительной улыбкой. – Об этом не волнуйтесь.

– Надеюсь, что так и будет. – Юфимия бросила скептический взгляд на безоблачное небо.

Малколм подмигнул ей:

– Если вы захотите остановиться в пути, чтобы попить чаю, я знаю одно место, откуда гарантированно открывается вид на настоящий хайлендский туман.

К удивлению Мары, мегера улыбнулась.

– Я хотела бы остановиться для чаепития, – сказала она, беря мужа под руку. – Лишь бы не приехать в замок слишком поздно. Хью нуждается в отдыхе. Он быстро утомляется.

Но это Мара будет утомлена в скором будущем, когда они проделают весь путь на север по А-82, узкой и вьющейся ленте дороги и одному из наиболее зрелищных шоссе в самом сердце Хайленда.

Действительно, справа от них сквозь деревья мерцали искрящиеся воды Лох-Ломонд, а возвышавшиеся слева крутые лесистые склоны с пасущимися на них овцами казалось, были взяты прямо из «Роб Роя».[44]

Но единственной вещью, привлекавшей всеобщее внимание, были непрекращающиеся восклицания и гневные выкрики Юфимии каждый раз, когда они находились на грани столкновения с RV[45] или туристическим автобусом, которые иногда проезжали мимо них в противоположном направлении.

– О-о-ох, я в это не верю! – взвизгнула она, закрывая руками глаза, когда они протиснулись мимо еще одного кемпера. – Они все едут так быстро.

– Ну, дела не так уж плохи, – произнес Малколм, не отрывая глаз от дороги. – Смотрите, мы почти у Крэйнлариха, где мы повернем на запад к Обану, и как раз впереди наша остановка для чаепития, «Дроверз Инн».

Но когда три минуты спустя они въехали на автостоянку у популярной гостиницы, Юфимия внимательно оглядела место и нахмурилась.

А «Дроверз Инн», казалось, «уставился» в ответ прямо на нее.

Это был старинный трехэтажный каменный особняк с ярким историческим прошлым, этакая слегка обветшалая придорожная гостиница у дороги, с россыпью столиков для пикника вдоль фасада и вздымающимися позади большими, угрюмыми горами.

Горы были окутаны туманом.

Все, как обещал Малколм.

– Смотри, Фими! Вон твой туман, – закричал Хью Макдугалл, указывая туда, где низко над склонами висели клубы плавающей серой дымки. – Хайлендский туман специально для тебя.

– Это самые настоящие дождевые тучи, – с сарказмом заявила его жена, едва взглянув. – И если здесь нет привидений, значит, в Филадельфии нет Колокола Свободы [46], – добавила она, разглаживая свой клетчатый шарф. – Я не уверена, что хочу заходить внутрь.

– Ох, я всегда останавливаюсь здесь, когда проезжаю, и никогда не видел никаких духов, кроме тех, которые скрываются в маленьком глотке спиртного, – уверил ее Малколм, открывая дверь в гостиницу. – Хотя, некоторые действительно называют это место домом с привидениями. Это нравится туристам.

– Только не туристке в моем лице, – мегера вздрогнула и сжала рот в твердую линию.

– Ну, Фими, пойдем, ты же знаешь, что таких вещей, как привидения, не бывает, – Хью Макдугалл взял ее за руку и похлопал по ней. – Мы просто ненадолго заглянем. Только, чтобы попить чаю.

-У них официанты в килтах, а к чаю подают песочное печенье, – вставила Мара, пытаясь быть милой.

– От песочного печенья толстеешь, – сказала Юфимия, заглядывая в главное помещение гостиницы – облицованный темными панелями паб с низким потолком, пропахший элем, торфяным дымом и собаками. – И я сомневаюсь, что они подают достаточно хороший чай, чтобы мне туда заходить.

Содрогаясь, она бросила последний презрительный взгляд в закопченный маленький зал.

– Этот вестибюль еще хуже, – она сложила руки на груди и оглядела заставленные старой, поломанной мебелью углы и множество оленьих голов на стенах. – Я не хочу здешнего чаю. В любом случае, они, наверное, не подают его со льдом.

– Лед? – У Малколма между бровей появилась морщинка. – Я думал, вы хотите горячего чая.

Юфимия поглядела на него.

– Нет, я хотела большой стакан холодного чая с лимоном, а сейчас я хочу ехать, – заявила она, поворачиваясь к двери так быстро, что почти столкнулась с изъеденным молью медведем. – Думаю, в Рэйвенскрэйге мне будет лучше.

– Но, Фими, это место словно картина прошлого. – Только посмотри на черный от копоти каменный очаг. Знаешь, каждый камень здесь мог бы рассказать свою историю, если бы они умели говорить. – Хью Макдугалл бросил полный страстного желания взгляд на пылающий огонь в дальнем конце темного маленького паба. – Попей горячего чая. Пойдем, это займет пять минут.

Но ведьма с Керн Авеню была уже за дверью.

– Уверена, у тебя будет много картин из прошлого в замке твоей дочери, – крикнула она через плечо. – Я не хочу останавливаться в месте, где пахнет плесенью и, похоже, водятся привидения.

Когда они пересекали стоянку, Мара бросила взгляд на Малколма, но на лице молодого человека не было ни единого признака того, что он разгадал истинную природу Алекса и его друзей.

Слава богу, этого также не поняли ни отец, ни его ведьма, когда, приблизительно два часа спустя они проехали массивные ворота Рэйвенскрэйга, и перед ними предстали сподвижники Алекса.

Одетые в пледы и кольчуги, они с гордостью стояли вдоль подъездной дороги, выстроившись в линию.

За исключением нескольких, кого Мара знала очень хорошо, даже она затруднилась бы сказать, кто был призраком, а кто горцем из плоти и крови.

– Вот твоя картина прошлого. – Юфимия наклонилась вперед, чтобы толкнуть мужа в плечо. – Чтобы одеться в такие костюмы, похожие на настоящие, они должны были либо ограбить музей, либо заплатить состояние.

Мара с трудом удержала желание сказать ей, насколько настоящими были большинство костюмов.

И мечи.

Не то чтобы ее сильно волновало, напугается ли Юфимия Росс или нет. Благоговейный взгляд на лице ее отца стоил страданий этой женщины.

Если повезет, ее, может, даже сдует крепким ветром прямо в устье. Учитывая, что ростом она не выше пяти футов, и по весу не тянет более чем на восемьдесят фунтов,[47] Мара подумала, что такая возможность существует.

– Бог мой! – воскликнул ее отец, опуская стекло. – Вы только посмотрите на того огромного дьявола вон там, слева! Здоровяк с лохматой рыжей бородой. Если он не выглядит так, как будто сошел со страниц книги по истории, то я съем свой берет!

Мара улыбнулась.

– Это Бран О’Барра, – с радостью объяснила она. – Он один из ближайших друзей Алекса и самый настоящий вождь клана с Гебрид.

– Я и сам могу разглядеть, – ответил ее отец, и его глаза едва не вылезли из орбит.

– А вон тот, стоящий на возвышении, высокий волынщик с развевающимся на ветру пледом – это и есть Алекс. – Мара помахала ему, и ее сердце защемило, когда он ослепительно улыбнулся ей и начал играть «Парня из Хайленда».

– Игра на волынке – только один из талантов Алекса, – добавила она, оглядываясь на отца. – Надеюсь, он тебе понравится.

– Такой, как он? – ее отец хлопнул по колену. – Любого молодого человека, который носит килт, играет на волынке и зажигает такой огонь в глазах моей маленькой девочки я был бы горд назвать своим сыном.

Мара почувствовала, как ее горло сжалось от счастья, а глаза защипало.

Яростно сглатывая, она поборола чувства прежде, чем успела упасть хотя бы одна слезинка. Она не собиралась проявлять эмоции перед Юфимией Росс. Она только надеялась, что ее отец все еще будет относиться к Алексу так же, если когда-нибудь их тайна выплывет наружу.

Конечно, она вовсе не собиралась позволить этому случиться.

При таком количестве гостей, призраков и друзей, присутствующих на вечернем приеме, даже если Алекс все-таки начнет исчезать в какой-то момент празднества, под рукой будет достаточно его людей для прикрытия, пока страшный момент не минует.

На прошлой неделе была, по меньшей мере, дюжина таких инцидентов, но Мара не хотела думать о них.

По крайней мере, не сегодня вечером, накануне церемонии открытия мемориала.

Состоится традиционная Хайлендская кейли со всеми этими колокольчиками и свистульками.

И она надеялась, не будет никаких неожиданных сюрпризов.

Надежда длилась до тех пор, пока в разгар песен, музыки и разговоров она не обнаружила, что к ней направляется маленькая, обмотанная пледом жена ее отца. Обычно мертвенно-бледные щеки Юфимии сейчас были красными, а тонкие губы сжаты так крепко, что она слегка походила на хурму.

Хуже того, за ней на всех парусах мчалась украшенная шарфом из шотландки Пруденсия.

Нигде рядом не было ни отца, ни Алекса, ни даже Мердока. К ее смятению, все трое мужчин сейчас занимались тем, что приличествует джентльменам. В битком набитом приемном зале.

Великолепные в своих килтах и жакетах Принца Чарли с серебряными пуговицами[48], они стояли у пылающего камина, потягивая спиртное, и, похоже, поедали привезенные ее отцом соленые крендельки.

А эта ведьма неслась прямо на нее.

Мара выпрямилась и расправила плечи.

Долго ждать не пришлось.

– Я не буду спать под этой крышей, – объявила Юфимия, остановившись перед ней. – Все пахнет плесенью, и старостью, и…

– Рэйвенскрэйг – старое место. – Мара сделала глоток виски «Ройал Блакра» из своего стакана и поставила его на покрытый клетчатой скатертью столик. – И некоторые здесь могут оскорбиться, если вы назовете его заплесневелым.

Она посмотрела на Пруденсию:

– Вы же не станете отрицать, что Агнес и Айласа хорошо справляются, поддерживая замок на высоком уровне?

Повариха, сподобилась изобразить огорчение, но быстро приобрела обычный вид.

– Она имела в виду, что пахнет псиной, – заговорила Пруденсия, посылая колкий взгляд туда, где Скотти, Дотти и Бен, выпрашивая лакомые кусочки у гостей. – И еще все эти фамильные портреты повсюду.

Юфимия кивнула:

– Они совершенно жуткие, – она поглядела на огромный портрет, который висел в большом зале прямо над огромным камином. – Я уверена, что видела, как один мерзко выглядящий вождь на картине следил за мной глазами, когда я проходила мимо.

Мара сложила руки на груди.

– Если вы видели это, думаю, что картина была написана очень талантливым художником.

Ведьма фыркнула.

– Вы не переубедите меня. Ваш отец и я не останемся здесь. И… – она сделала паузу и глянула на Пруденсию. – Она сказала мне, что это место кишит призраками.

– Призраки? – рука Алекса обвилась вокруг талии Мары, он чмокнул ее в макушку. – Что там о привидениях? Кто-нибудь видел их?

Пруденсия повернулась к нему.

– Всюду, где время замерло, чувствительные души могут ощутить прошлое.

Алекс взял Мару за руку и переплел их пальцы.

– И вы являетесь такой чувствительной душой?

Повариха прищурилась.

– Я всегда знаю, когда где-то есть призраки, – заявила она с превосходством в глазах. – В комнате меняется сам воздух, обдавая холодом, который пробирает до костей.

– В самом деле? – Алекс выгнул бровь. Он испытывал сильное желание наколдовать сосульку за спиной и преподнести ей как розу.

– А вы, прекрасная леди? – Он подарил маленькой женщине с кислым лицом свою самую ослепительную улыбку. – Вы не хотите ночевать здесь? В замке?

– Совершенно определенно – не хочу, – резко ответила та, совсем не впечатленная средневековым горским обаянием. – Я тоже могу чувствовать призраков. Я чувствую их здесь повсюду.

– Ну, тогда…

Он замолк, его слова потонули во внезапном визге волынки, в которую Эрчи, еще один из особых друзей Алекса, дул так, что покраснели щеки. Известный в свое время волынщик, по виду лет сорока пяти, промаршировал прямо мимо них, не выказывая ни единого проблеска тревоги в присутствии обеих чувствующих духов женщин.

– Ну, тогда, – продолжил Алекс, когда Эрчи и его визжащая волынка отдалились. – Если вы боитесь ночевать там, где по вашему предположению, под ногами мешаются призраки, возможно, вы предпочтете один из коттеджей Мары в деревне Уан Керн?

– Вы имеете в виду рядом с каменной пирамидой? – взволнованно пробормотала Юфимия. – Не знаю. Место, достаточно изолированное от замка, не так ли?

– Совершенно верно, – улыбнулся ей Алекс. – Но дома построены совсем недавно, они новые, если даже снаружи и выглядят древними и старомодными. И, – он осторожно наступил Маре на носок, – в тех коттеджах размещены многие из моих старинных друзей, или стоят лагерем поблизости. Они, без сомнения придут на помощь, если она понадобится вам.

– Ну… – ведьма выглядела сомневающейся.

– Прямо сейчас они все здесь, празднуют, – он махнул рукой на снующих там и тут горцев, материальных и нет. – Бравые парни, как вы можете заметить. Могу вам гарантировать, что ни один из них не боится призраков.

Мара чуть не задохнулась.

Она повернулась в другую сторону, не в силах смотреть и слушать.

Шагнув к столику, покрытому клетчатой скатертью, она угостилась соленой тянучкой и дождалась, пока ведьма не уйдет, спеша сообщить своему мужу, что спать они будут в другом месте.

– Не могу поверить, что ты сделал это, – развернулась к Алексу Мара, нисколько не удивленная его самодовольной ухмылкой. – Моему папе не терпелось переночевать в замке.

– Та маленькая швабра не оставила бы его в покое, какую комнату ты не предоставила бы им.

К ним присоединился Бен, прижимаясь и обнюхивая их пальцы своим холодным, мокрым носом до тех пор, пока Горячий Шотландец не протянул руку и погладил лохматую голову.

– Пусть так, но пустой дом не очень привлекает, – сказала Мара, откусывая еще тянучки. – Там холодно. Кто-то должен пойти туда и все приготовить для них.

– Это сделаем мы. – Глаза Алекса заблестели озорством. – Ты, я и Бен. Давай сбежим прямо сейчас, и никто не узнает.

– Мы? – Мара моргнула. – Но сейчас начнутся танцы. Разве ты не видел, что скрипачи настроились? И твои друзья помогали убирать столы с помоста?

– Ну, да, я видел, – Он опустил взгляд, и из его глаз ушел свет. – Именно по этой причине я предпочел бы уйти с тобой теперь, перед тем, как начнется веселье подобного рода.

– Ты не любишь танцевать? – спросила она с таким разочарованием в голосе, что он наклонил голову и поцеловал ее.

– Ох, милая, – он положил руки ей на плечи, одаривая еще одним быстрым поцелуем, на этот раз в лоб. – По мне, я протанцевал бы с тобой всю ночь, и этого все равно было бы мало. Но…

 Она округлила глаза:

– Ты снова исчезаешь?

– Не то, чтобы исчезаю, – он покачал головой. – Но в этот вечер мои шрамы беспокоят меня более чем обычно. И я с радостью вытерпел бы дискомфорт, танцуя с тобой, но сегодня вечером у меня нет желания кружиться по залу с другими женщинами. Если мы останемся, горская вежливость потребует, чтобы я делал это.

– О. – Ее щеки покраснели. – Я не подумала. И забыла об этих шрамах. Ты выглядишь таким…

Он прижал пальцы к ее губам.

– Драгоценная моя, для нас двоих я – реален, – заявил он, очень желая этого. – Также реален, как и дурацкий споран Макдугаллов, который я надел только ради тебя.

– Споран Макдугаллов? – ее взгляд метнулся к этому предмету, и она раскрыла рот от изумления. – На тебе клановый споран, – прошептала она, снова взглянув на него. – Почему? Я и-имею в виду,… откуда он у тебя?

– Почему? – он выгнул бровь. – Разве ты не догадываешься? Я надел его как дань уважения этому дню. И моей леди.

Мара сглотнула, не в состоянии что-нибудь сказать.

Она не могла перестать таращиться на гордый крест клана Макдугаллов, красующийся на блестящей серебряной верхней части спорана. Красиво украшенный, он был сделан из отличной кожи и меха, с кисточками на цепочках и с алмазной обработкой.

Красивый споран поплыл перед ее глазами, и руки Алекса потянулись к ней, привлекая ее к его теплой, благословенно твердой груди.

– Т-ты не знаешь, что значит, для меня увидеть тебя одетым так, – сдавленно произнесла она. – Но г-где ты взял его?

– Ох, девушка, – он обнимал ее, успокаивающе гладя по спине. – Я смастерил его по своему желанию. Тем же способом, каким я создаю мой плед, или меч, или все, что захочу.

Он отодвинул ее от себя. В его глазах снова был свет.

– Я создал копию для твоего па. Он сейчас на нем. Вот почему мы так много раз поднимали бокалы за здоровье. Я подумал, что такой подарок понравится ему и увеличит мои шансы, когда я буду просить у него твоей руки.

Мара снова уставилась на него с распахнутым ртом. А потом на мгновение мир исчез и снова появился, окрашенный в яркие, захватывающие цвета.

Все вокруг блестело и сверкало.

Казалось новым и прекрасным.

Она подавила слезы.

– Ты собираешься просить моей руки? – спросила она, бросая на отца взгляд через холл.

Точно, на нем был похожий споран.

Сияющий, он, казалось, показывал его любому, чей взгляд мой поймать.

Она снова посмотрела на Алекса. Ее горло так распухло, что она едва могла говорить.

– Это означает именно то, о чем я думаю?

Он схватил ее руку и потянул к двери.

– Что я хочу жениться на тебе? – он кинул на нее косой взгляд, когда они остановились на пороге, поджидая Бена. – Конечно, это мое намерение. Если…

– Ох, Алекс, – она бросилась к нему на шею, целуя крепко и глубоко. – Я никогда не думала…

– Не позволяй своему сердцу взлететь слишком скоро, – предостерег он, разрывая поцелуй. – Я хотел сказать, что желал бы нашей свадьбы, если мы сможем найти способ насладиться более нормальным союзом, чем позволяют обстоятельства сейчас.

– О. – Восторг Мары исчез, как лопнувший мыльный пузырь.

– Не хмурься, – Алекс обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в скорбно сжатые губы. – Мы много чем сумеем наслаждаться вместе, даже если никогда не сможем по-настоящему стать мужем и женой. А теперь прогулка к Уан Керн Вилладж сквозь томительные сумерки.

Он открыл дверь главного входа замка, вывел ее наружу, в светлую, омытую серебром, ночь.

– И, – добавил он, когда они шли по гравийной дорожке в направлении темневших вдалеке деревьев. – Превосходный компаньон, чтобы сопровождать нас. Такие удовольствия стоят многого. Давай порадуемся им.

Он посмотрел вниз на старого пса, со счастливым видом бежавшего рядом с ними.

– Я никогда не говорил тебе, но мне очень приятно завоевать привязанность Бена, – сказал он, и в этот раз защемило его собственное сердце. – Он напоминает мне Рори. Пса, который у меня был… э… скажем, очень давно?

– Скажем, – согласилась она, улыбаясь, кода Бен пулей унесся прочь по траве.

Когда он исчез в зарослях рододендронов, она повернулась к Алексу, снова обвивая его руками и вжимаясь в него до тех пор, пока груди не расплющились об него.

Она просунула руку между ними и скользнула ладонью под споран Макдугаллов, потом улыбнулась, ощутив толстую, твердую выпуклость его страсти.

– О-о-ох, Алекс, я так хочу тебя, ты мне так нужен! – умоляюще произнесла она, обвивая его пальцами и сжимая. – И я так сильно люблю тебя, что не могу дышать, если не чувствую тебя. Мне необходимо держать тебя за руку, целовать тебя, просто… касаться. Пока мы прикасаемся друг к другу, я жива.

– И если мы продолжим такие прикосновения, ты добьешься того, что я подниму мой килт прямо здесь, на садовой дорожке. На виду у всех наших гостей.

– О! – выдохнула Мара третий раз за этот вечер. – Я забыла, что некоторые из окон зала выходят на лужайку.

– Тогда пойдем отсюда и приготовим коттедж для твоего па и крошечной шипящей кошки, его жены. – Он предложил ей руку и улыбнулся, когда она приняла ее. – Кто знает, какие еще удовольствия может принести ночь?

Добрый час спустя, в самом сердце деревни Уан Керн, Мара закрыла дверь гнездышка ее отца и его возлюбленной ведьмы и глубоко вздохнула. Она взглянула на Алекса, и у нее дрогнуло сердце от того, каким красивым он выглядел в мягком серебряно-синем свете сумерек позднего летнего вечера.

Вечер был тихим.

Ночь наполнялась красотой сияющей в небесах небольшой луны и слабым шевелением ветерка в спокойном воздухе.

В этой дали не было слышно ни единого звука кейли в замке, а поскольку все нынешние обитатели Уан Керн Вилладж развлекались на пирушке, тишина казалась ощутимо густой и тяжелой. Точно прикосновение чего-то зловещего.

Почти потустороннего.

Содрогаясь, она выкинула эту мысль из головы и оглянулась на маленький коттедж с ярой синей дверью и приглушенным, романтическим светом, мерцавшим в окнах. Свет не от настоящих свечей, а от электрических светильников, стилизованных под свечи, и испускавших такое же золотистое мерцание.

– Ах, Алекс. Ты думаешь, им понравится?

– Этой швабре? – он поскреб подбородок. – На этот раз, точно. Но каким бы уютным ни был этот домик, я подозреваю, что твой па предпочел бы комнату в башне, выбранную тобой для них. Это которая? В островном стиле?

Мара кивнула:

– Да, верно.

– Да, ему бы понравилось, – согласился Алекс, подмигнув ей. – Она напомнила бы ему о Бране О'Барра. Твой отец, кажется, совершенно очарован им.

Мара засмеялась.

– Папа оценил бы и вид из комнаты. Но ему понравится жить прямо напротив пирамиды.

Она мельком глянула на строение и нахмурилась.

У основания памятника развевался большой кусок синей ткани, которая прикрывала саму пирамиду и большую медную табличку на ней. К ее ужасу, Бен зажал край ткани в зубах и потянул.

– Бен, нет! – крикнула Мара, спеша к нему через маленькую деревенскую площадь. – Перестань!

Но Бен дернул еще сильнее и бешено замахал хвостом, когда ткань порвалась. Он замер на мгновение, выглядя ошеломленным собственной победой. На его зубах повис большой кусок синего покрытия.

А потом, почти улыбаясь, он рванул прямо в вереск, а синяя ткань развевалась позади него подобно рыцарскому стягу.

– Я не знала, что он может так быстро бегать, – Мара пораженно посмотрела на Алекса.

– Похоже, он снова направился к тому холмику в траве, – сказал Алекс. – Готов поспорить, что в камнях, которые он обнюхивал на днях, обитает кролик или какое-нибудь еще крошечное существо.

Он обнял Мару рукой за плечи и стиснул их.

– Пойдем, приведем его, – он повел ее по направлению к свечной лавке Иннес и зарослям дрока и утесника за ней. – Он, очевидно, уловил какой-то запах.

В самом деле, когда они наконец достигли основания заросшего вереском бугра, Бен возбужденно пробирался по обваливающимся, покрытым пятнами лишайника, камням.

Он посмотрел на них и залаял, затем снова начал скакать вокруг холмика, раз за разом тычась носом в кроличью нору, неистово раскачивая хвостом.

Потом он исчез.

– Бен! – Мара побежала вперед и упала на колени в вереске, в том месте, где всего лишь секунду назад был Бен.

Но Бена нигде не было видно.

Грудь Алекса сдавило от ужаса за старого пса. Картина того, как его леди выдирает вереск, ища собаку, рвала ему сердце.

– Синяя тряпка! – в это время закричала она, размахивая тряпкой в воздухе. – Она застряла в трещине между двумя валунами.

– Не двигайся! – предупредил ее Алекс, не обращая внимания на раны, которые начало дергать и жечь. – Даже не дыши. Бен, должно быть, провалился в одну из тех прикрытых вереском расщелин, о которых я предупреждал тебя.

– Да! Он там! Я слышу, как он скулит. – Она повернулась к нему с расширенными от ужаса глазами. – О, что нам делать? Мы должны достать его.

– Мы достанем его. Не волнуйся, – уговаривал он ее, но слова звучали так слабо. – Просто сохраняй спокойствие, пока я не доберусь до тебя.

– Ох, нет! С тобой тоже что-нибудь случится! – Она глядела на него, прижав к щеке ладонь. – Ты такой бледный.

– Это шрамы, – пояснил он голосом, который, казалось, стал еще слабее. – Боль пройдет.

Но чтобы подняться на холм, ему потребовалась вся его сила. Клинья пламени царапали его с каждым шагом, иссушая и полосуя внутренности, как будто у шрамов выросли когти, которые резали его и рвали на куски.

Он заставил себя двигаться, продолжая преодолевать один фут за другим, до тех пор, пока не добрался до своей леди.

Тогда он отбросил голову назад и, глядя в светло-серебристое небо, сделал вдох, наполняя легкие воздухом, придававшим ему сил. Однако когда он схватил руку Мары и рывком потащил прочь от камней, это усилие почти заставило его упасть на колени.

И у него на самом деле закружилась голова.

Но он не мог рисковать ее падением в подземную расщелину или пещеру. И Бен тоже нуждался в нем. Старый пес теперь лаял, слава богу.

Этот лай побуждал к действиям более чем что-либо еще.

И звучал, безусловно, не как у раненого.

Алекса охватило такое облегчение, что он почти опять начал осязать себя.

– Бен в порядке, – окликнул он свою леди и бросился в вереск, прикрывавший щель. – С ним все будет хорошо. Скоро я расширю лаз настолько, что можно будет проникнуть внутрь и достать его.

Но Мара молчала.

Понимая ее страх, он продолжал вырывать вереск и папоротник, отбрасывая освобожденные камни.

– Должно быть, это подземная пещера, – сказал он, работая теперь быстрее. Его силы возвращались. – Я вижу глаза Бена, он смотрит на меня.

На него смотрели глаза Бена, еще что-то яркое и блестящее и старые, трухлявые кости.

Ржавый меч и остатки того, что выглядело как кольчуга.

– Слезы Христовы! – его глаза широко распахнулись. – Это не пещера. Это могила. Моя собственная проклятая могила!

Земля накренилась и завертелась, красота ночи расплывалась вокруг него, ее серебристо-синие цвета превращались в эфирные зеленые, которые кружились и ласкали его.

Утешительные прикосновения забрали его боль, но также усилили звук лая Бена.

И молчание Мары.

Он развернулся к ней лицом.

– Разве ты меня не слышала? Бен упал в мою могилу! Ошибки быть не может. Там мой собственный меч. И Гелиотроп Далриады. Я видел его блеск, подмигивающий мне!

Но она стояла, застыв и уставившись на него.

Не произнося ни слова.

И Алекс, наконец, осознал, что не на него, а мимо него.

Обернувшись, он увидел, что ее парализовало.

– Это моя зеленая леди, – заговорила Мара невыразительным от страха голосом.

Красивое и яркое, видение мерцало на дальней стороне бугра, и сквозь светящееся зеленое платье была ясно видна вся деревня Уан Керн.

– Это не зеленая леди, дорогая, – Алекс поднялся на ноги и склонил голову. – Она одна из фей. Могу поклясться своей жизнью.

– Так ты и сделал однажды, – голос женщины звучал, словно песня, был подобен сладкозвучной, звенящей музыке на ветру. – И сделаешь так снова, если пойдешь на эту сторону холма, чтобы вернуть своего бедного пса.

– Бен! – Мара схватила Алекса за руку и сжала.– Он там, с ней.

И он там был.

С блестящими глазами, в грязи и с виляющим хвостом.

– Не уверен, что хочу близко подходить к вам, леди фея. – Алекс следил за нею, слишком опасаясь уловок сидхе, чтобы приблизиться к этой женщине без опаски. – Я был бы признателен, если бы вы не стали околдовывать нашего пса и позволили ему вернуться к нам.

– Ты благоразумный человек, сэр Александр. И хороший, к тому же, – произнесла она, освобождая Бена. – Я только хотела показать тебе наиболее заметный путь к твоей могиле.

– И почему вы сделали это?

– Потому что, у тебя, возможно, возникла бы причина запечатать ее. – Она улыбнулась, когда Бен вприпрыжку понесся к ним через камни. – Или ты хотел бы, чтобы твои дети упали в такое место?

– Мои дети? – В ушах застучала Алекса кровь. – Наши с Марой дети?

Красота феи засияла ярче.

– Если ты сделаешь такой выбор.

– Если? – Алекс едва не разрывался от надежды. – Я не желаю ничего более столь отчаянно. Обладать и жить с моей леди.

– О, Боже! – Мара посмотрела на него. – О чем она говорит?

– Только то, что выбор за ним, – она протянула великолепную рубиновую брошь. – Гелиотроп Далриады исполняет три желания, – сказала она, внезапно очутившись перед ними. – Очень давно он проклял себя вторым желанием. Однако…

– Осталось третье? – Алекс уставился на брошку. Рев в его ушах стал оглушительным.

Женщина кивнула.

– Загадай свое желание, сэр Алекс, и я заберу брошь в свое королевство. Мы долго ждали ее возвращения.

– Как я ждал… – Алекс поспешно закрыл рот и посмотрел на руку.

Брошь покоилась на его ладони, она пульсировала теплом, посылая озноб по всему его телу.

Озноб и надежду.

– Мара. – Он повернулся к ней и увидел, что в ней бьется та же самая надежда. – Это может не сработать, – предупредил он. – Не печалься, если не получится, и если что-то случиться со мной.

Послышался звонкий упрекающий смех.

– Случится только то, что ты пожелаешь. У Гелиотропа сильная магия, как ты должен знать!

И это все решило.

Он знал.

Так что он притянул к себе Мару, крепко обнял ее. Сердце сжалось, когда к ним прильнул Бен, чей глупый хвост все еще качался.

Слеза покатилась по щеке Алекса, он посмотрел вниз на собаку и на долю секунды увидел не Бена, а Рори.

А потом он загадал желание.

Но ничего не произошло.

Горы не задрожали, небеса не разверзлись. И мир вокруг не вращался и не сжимался, как это иногда происходило.

Все было совершенно нормальным.

Обычным.

И в этот миг он понял.

– Мара, смотри! – он разжал руку и уставился вниз на пустую ладонь. – Она пропала. Брошь исчезла и твоя зеленая леди вместе с нею.

– А ты снова здоров! – всхлипнула она, дернув его килт вверх и глядя не на свой любимый орган, а на гладкие, без шрамов бедра Алекса. – Шрамы тоже исчезли.

Алекс расстегнул свою рубашку и распахнул ее, оглядывая грудь. На ней также не было шрамов. И его боль пропала.

Все, что осталось – это его счастье.

И женщина, которую он любил больше, чем тысяча вечностей. Он по-настоящему мог ее сделать своей. И именем, и телом. Но она немного отошла от него, и ее плечи резко опустились.

Он шагнул за ней и прижал к себе.

– Мара, любимая Мара, что с тобой? – он осыпал дождем поцелуев ее лицо, откинул ее волосы назад и пригладил. – Разве ты не счастлива за нас?

Она смотрела в сторону, ее губы дрожали.

– Я н-никогда не была счастливее, – ее голос ломался. – Но мне стыдно, что я сразу не поверила тебе. Завтра церемония открытия, и… – она прервалась и яростно утерла слезы. – Мой отец будет читать слова на мемориальной доске, почитая людей, которые тебя погубили!

Она обхватила себя руками, чуть ли не в конвульсиях:

– Я остановлю церемонию, – поклялась она. – Я разберу пирамиду, а мемориальную доску утоплю в устье.

К ее удивлению, он рассмеялся.

– Ты не сделаешь ничего подобного. Я запрещаю.

– Ты – что? – она моргнула

– Я сказал, что запрещаю это, – повторил он, взял ее за руку и повел прочь от холма. – Только, в отличие от того раза в магазине Димблеби, когда я пытался помешать тебе купить мою кровать, на этот раз я подразумеваю именно это.

– Но как ты можешь? – Она поспешила за ним, чтобы успеть за его большими шагами. – Зная, что мы сейчас совершаем.

– Точно. – Он остановился и крепко поцеловал ее. – Церемония пройдет так, как запланировано, из-за того, что мы знаем. Как упорно ты работала. Сколько ни в чем не повинных людей ждут завтрашнего дня. И каким счастливым этот день сделает твоего папочку.

Он снова двинулся вперед.

– Ты думаешь, что я подарил бы ему споран Макдугаллов, если бы не оставил прошлое в прошлом? И я не откажу ему в дне, когда он сможет предстать во всем блеске.

– Так что, ты делаешь это для моего отца?

– И для себя. – Он скользнул по ней взглядом. – Не думай, что я настолько бескорыстен.

– Тогда что ты имеешь в виду?

Он сверкнул ослепительной улыбкой.

– Просто, когда мы вернемся на кейли, и если я смогу поймать его наедине, к его обязанностям назавтра добавится очень особенное сообщение.

– Ах, Алекс! – воскликнула она. – Ты собираешься просить у него моей руки?

– Так, как следует делать это горцу, да. – Он глядел на нее с озорным блеском в глазах. – Как будто ты не знала.

Тем не менее, она не смогла ответить ему.

В этот раз ее мир кренился и вращался. И от этого чуда у нее перехватывало дыхание.

Следующим утром Мара стояла в самом центре Уан Керн Вилладж, окруженная таким количеством Макдугаллов, М’кдугаллов и другими горцами, призрачными и во плоти, что сильно подозревала – в будущем она много недель может видеть сны в клеточку.

Впрочем, она не будет возражать.

Она влюбилась в Хайленд со страстью, в существование которой никогда раньше не верила. Простые звуки мягких, напевных голосов и низких переливов смеха членов клана и друзей, приехавших на открытие памятника, наполняли ее теплом и счастьем.

Так же, как и славословие ее лондонского поверенного, Персиваля Комба, который прибыл сегодня ранее утром, чтобы засвидетельствовать церемонию и заверить Мару, что Рэйвенскрэйг принадлежит ей, а все условия соблюдены.

И это случилось за много месяцев до того, как прошел оговоренный год.

Погода этого дня тоже благоприятствовала ей, еще и безоблачное синее небо улыбалось сверху присутствующим. А легкий ветерок вздыхал в вереске, подслащивая воздух приятным запахом березы.

Даже Юфимия запаслась теплым словом, утверждая, что она хорошо отдохнула в своем домике с толстыми стенами, защищенная знанием, что есть друзья Алекса, и только нужно крикнуть о помощи, если бы ее сон был нарушен призраками.

Рэйвенскрэйг теперь посещало на одного призрака меньше, и Мара не могла вспомнить, когда была такой счастливой.

Горячий Шотландец тоже выглядел счастливым.

И удивительно непринужденным в клановом пледе Макдугаллов, а его споран притягивал все взгляды.

Она дотянулась до руки Алекса, и ее отец загудел слова посвящения каменной пирамиды.

«… доброй памяти сэра Колина Макдугалла и леди Изобэль, тех, кто были первыми и проложили тропинку тем, кто пришел потом…»

Она не вслушивалась в произносимую им речь, слыша только счастье в его голосе.

«… больше гордости, чем я могу выразить словами…»

«… переполнится мое сердце при виде того, как он надевает свое кольцо на палец моей маленькой девочки…»

Она развернулась лицом к Алексу.

– Что он сказал? Я, по правде говоря, не прислушивалась.

– Я это заметил, – произнес тот, улыбаясь.

Потом повел ее к пирамиде, где ее отец, Мердок и Персиваль Комб стояли и сияли, как павлины. Он опустился на одно колено, но, прежде чем взять ее руку, он расстегнул споран и, как фокусник, вынул оттуда кольцо с топазом, окруженном бриллиантами.

– Мара Макдугалл, я говорил тебе, что хотел просить твоей руки в традициях Хайленда и делаю это сейчас, – заговорил он, и его голос заглушал звуки одобрения. – С благословения твоего отца и при этих свидетелях, я говорю тебе, что хочу, чтобы ты принадлежала мне.

Его глаза были полны любви.

– Примешь ли ты меня, Леди Рэйвенскрэйга?

– О, да! – Мара следила за тем, как он надел на ее палец кольцо, выглядевшее как средневековое. – Я буду любить тебя в этот день, в эту ночь и во все наши остальные дни до бесконечности, Лэрд Рэйвенскрэйга.

Пронзительный визг волынки Эрчи закончил этот пикантный момент, когда тот материализовался рядом с ними, блестя глазами и надувая красные щеки. Среди всеобщего возбуждения никто не заметил его нетрадиционного появления, и что Алекс и Мара воспользовались возможностью и сбежали.

– Итак, – заговорила через некоторое время Мара, шагая по безлюдной дорожке к замку. – Где ты взял это кольцо?

– Оно тебе не нравится?

– Нравится, – ответила она. – Но оно выглядит как средневековое. Так и есть?

Он кивнул.

– Наколдовал на кейли, – с довольным видом признался он. – Я создал его в тот момент, когда узнал, что твой отец одобряет наш союз.

– Он тебе действительно нравится, не правда ли?

– Ну, да, – согласился Алекс. – Здорово было наблюдать за ним в таком приподнятом настроении. У него большие мечты, и он видит сердцем. Настоящий горец, даже если и не родился на Шотландской земле.

Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Ты была так добра, назвав меня лэрдом. Он будет слагать истории об этом. Хайлендский лэрд в качестве достойного сына!

– Но ты лэрд Рэйвенскрэйга! – произнесла она, как будто думала именно так. – Разве твой король не даровал тебе грамоту, жалующую эти земли и собственность?

– Ох, любимая, – он привлек ее в свои объятия. – Это было и прошло. Забыто.

– Ну, а я это не забыла. – Она отошла от него и достала тонкий пакет из кармана пиджака. – Мой подарок тебе на помолвку.

– Милая, что это такое? – его руки затряслись, а перед глазами поплыло, когда он вскрыл пакет и вытащил официальный пергамент, новый, но выполненный в стиле его времени. С красными восковыми печатями и ленточками.

Это был документ, подтверждающий право собственности.

Точно такой же, как и его средневековая грамота – дарующая ему полные права и титулы на Рэйвенскрэйг и его леди.

У Алекса защемило сердце.

– Во имя всех святых, Мара, что ты сделала?

– Только то, что должно было быть сделано около семисот лет назад, – она поднялась на носочки и поцеловала его. – Это совершенно законно. Почему, ты думаешь, поверенный Комб здесь? Он все подготовил.

Алекс сжал ее в сокрушительных объятиях. Его мир был так прекрасен, как он не мог и мечтать.

– Я не знаю, что сказать.

– Тогда не говори ничего. – Ее рука заползла под споран и сжалась. – Просто люби меня.

Его глаза потемнели.

– Я это буду делать.

– Всегда?

– О-о-о, да, – пообещал он. – Пока мы живы, и даже дольше.

Она отстранилась, чтобы посмотреть на него:

– На твоем пледе? В вереске?

– И это тоже, – согласился он, сжимая руки вокруг нее. – Так часто, как пожелаешь.

А потом он закрыл глаза и улыбнулся.

Жизнь стала неописуемо замечательной.

И ему не терпелось начать жить.

Эпилог

Уан Керн Авеню

Филадельфия, год спустя

Презентация изданной Хью Макдугаллом книги по семейной истории «Потомки шотландских горцев» была в самом разгаре к тому времени, когда Алекс сумел вытащить себя из постели и присоединиться к впечатляющей грандиозной вечеринке, проходящей в гостиной его тестя, увешенной пледами.

Помимо пледов, стены гостиной были оклеены большим количеством того, что походило на книжные обложки. От такого ошеломляющего вида у Алекса закружилась голова, когда они с Марой прибыли прошлой ночью из Шотландии.

Все еще чувствуя легкую тошноту, он сильно сдавил виски пальцами, теперь зная, что он мучился от того, что называется расстройством биоритмов. Недуг совсем не волновал его, учитывая, какой мучительной оказалась поездка.

Он не мог поверить, что позволил своей любимой жене убедить его совершить такое кошмарное приключение. И хотя они пробудут здесь две недели, он был совершенно уверен, что не изменит своих мыслей о путешествии самолетом к тому времени, когда эти четырнадцать дней истекут, и у них не останется выбора, кроме как подняться на борт другой летающей машины.

Конечно, он не позволил себе показать свой страх.

Но подозревал, что Мара знает.

Ведь она любезно воздержалась от комментариев относительно того, что его побелевшие пальцы цеплялись за ее руку во время всего мучительного перелета через Атлантику.

Но теперь, по крайней мере, он никогда снова не выразит недовольства поездкой в Обан. Увертываться от овец на дороге совсем не то, что парить под облаками!

Да, теперь ему было известно, что в мире его Мары существовали вещи более худшие, чем автомобили. Но замечательные вещи существовали тоже. Такие, как красивая округлость ее выступающего живота.

Алекс остановился на середине лестницы и с усилием сглотнул. Потом сдавливал переносицу до тех пор, пока не исчезла возможность появления слез в глазах.

Он не станет смущать своего тестя, явившись на кейли этого человека со слезящимися глазами. Мара предупредила его, что ее отец рассказывает всем о том, что его достойный сын – свирепый хайлендский лэрд, и Алекс не хотел его разочаровать.

– Он здесь! Явился прямо из Альма-матер! – Хью Макдугалл схватил Алекса за руку сразу же, как тот оказался внизу лестницы, и потащил его в столовую, где гигантский макет «Потомков шотландских горцев» служил центральным украшением стола.

Хью Макдугалл выглядел так, словно вот-вот лопнет от гордости. Он обнял Алекса одной рукой и громко объявил:

– Сэр Александр Дуглас, лэрд замка Рэйвенскрэйг и мой зять, – похвастался он, сияя улыбкой своим впечатленным друзьям и весьма молчаливой жене. – И, – он кинул взгляд на Мару, – в скором времени отец моего первого внука, Хью Колина Макдугалла Дугласа!

При этом сообщении зазвучал хор счастливых «ох» и «ах», а Эрчи, толстяк с красными щеками подчеркнул этот момент славы прекрасным исполнением «Парня из Хайленда». Заявляя, что он старый друг и прибыл с группой странствующих хайлендских музыкантов, якобитский волынщик появился вчера вечером, чем глубоко тронул Алекса.

Как и присутствие Хардвика и Брана О’Барра, хотя Алекс знал, что он – единственный, кто может видеть эту парочку. Они решили не появляться, как сделал Эрчи, а просто стояли у стены, сложив руки на груди и весь день, улыбаясь, наблюдали за всем.

– Алекс?

Он повернулся и обнаружил рядом свою леди.

– Ты, правда, не возражаешь против этого имени? – спросила она, кладя руку на живот. – Мы можем изменить его, ты знаешь.

Алекс коснулся ее волос, скользнув пальцами в шелковые пряди. В эти дни они, казалось, блестели даже ярче, так же, как и ее красивые глаза. Маре Макдугалл Дуглас шло материнство, и он прямо-таки не мог ею насытиться.

Правду сказать, он даже облетел бы с ней весь мир в одной из ее жутких летающих машин, если бы эта идея доставила ей удовольствие.

Она так много значила для него.

Называть его первого сына в честь отца и их дурных предков – мелочь в сравнении со всем остальным.

С тем миром и счастьем, что она принесла ему.

– Адский огонь и проклятие, – тихо сказал он, по щеке помимо его воли покатилась слеза. – Смотри, что ты делаешь со мной.

– Горячий Шотландец, – произнесла она, используя прозвище, которое всегда вызывало у него улыбку. – Я думаю, у тебя мягкое сердце.

Алекс притянул ее к себе и легонько поцеловал в губы.

– Когда мы снова останемся наедине, я покажу тебе, насколько мягок твой горец, девчонка.

Она мило покраснела и выглядела обрадованной.

– Значит, ты правда не возражаешь против имени?

Алекс медлил, глядя на гигантский макет «Потомков шотландских горцев». На него с обложки книги смотрели деревня Уан Керн и каменная пирамида, и он знал, что его имя и имя его сына, который должен родиться вскоре, были написаны в цветистом посвящении на первой странице книги. Посвящении, настолько трогательном, что оно заставило бы плакать средневекового барда.

А некий вредный уголок его души знал, что Колин Макдугалл точно переворачивается в своей могиле.

Но его леди ждала ответа, и ее глаза начали туманиться сомнением.

– Имя нашего сына прекрасно, – дал он ей ответ, закончив его поцелуем. – Оно очень мне нравится.

– Оно тебе нравится?

– О, да, – он снова поцеловал ее, в этот раз глубже, уже не заботясь, видит ли кто их. – Хотя я размышляю о двух моих лучших друзьях, чьи имена я хотел бы дать нашему следующему сыну, если мне позволят выбирать.

– Конечно, – согласилась его леди.

А в противоположном конце комнаты стояли Хардвик и Бран и скалили зубы, как дураки.

Примечания

1

Дал Риада (англ. Dбl Riata или Dalriada) — раннесредневековое гаэльское королевство, охватывавшее западное побережье Шотландии (современная территория области Аргайл и Бьют) и север Ирландии (современная территория графства Антрим). В конце V века часть ирландцев из перенаселённой территории ирландской Дал Риады перебралась на север Британии, где они основали королевство, ставшее известным как шотландская Дал Риада. В 843 году, объединившись с королевством пиктов, образовало королевство Шотландию.

(обратно)

2

Кеннет Макальпин – первый король Шотландии, правил 841– 858 гг.

(обратно)

3

Битва при Далрее (Battle of Dail Righ или Dalry – Королевское поле) произошлав 1306 г. между Робертом Брюсом и Макдугаллами из Аргайлшира, бывшего графства Шотландии.

(обратно)

4

Святая Колумба Девственница – святая Корнуолла и Кельтских регионов, жила в 6 веке.

(обратно)

5

Лодердейл – курортный город на восточном побережии южной Флориды расположенный между городами Майами (англ. Miami) и Вест Палм Бич (англ. West Рalm Beach)

(обратно)

6

Солиситор– адвокат, консультирующий клиента, подготавливающий дела для барристера и выступающий только в судах низшей инстанции.

(обратно)

7

Бенефициарий – лицо, в интересах которого осуществляется доверительная собственность; бенефициарий; выгодоприобретатель; лицо, извлекающее выгоду; обладатель привилегии или льготы.

(обратно)

8

Тартан – клетчатая шерстяная материя, шотландка.

(обратно)

9

«Бригадун» – мюзикл, композитор Фредерик Леве. Рассказывает о таинственной шотландской деревне, появляющейся раз в сто лет, хотя ее жителям кажется, что прошла одна ночь. Согласно договору с Богом, из Бригадуна никто не может никуда уезжать, или соглашение будет нарушено, и все жители навсегда исчезнут в тумане. Два американских туриста, заблудившись в шотландских горах, забрели в деревню. Их появление имеет большое значение для жителей.

(обратно)

10

«Scotland the Brave» – Патриотическая песня народа Шотландии, претендует на звание неофициального гимна.

(обратно)

11

Споран – кожаная сумка с мехом снаружи, обычно с кисточками, часть костюма шотландского горца.

(обратно)

12

Джек Рассел терьер – Редкая порода собак.

(обратно)

13

goonie – здесь разница в значении слова. По-англ: сленг – жлоб, также черноногий альбатрос, по-шотл.– ночная рубашка.

(обратно)

14

Малла – второй по величине остров Внутренних Гебрид.

(обратно)

15

Шляпник означает – совершенно чокнутый. Ссылка на Сумасшедшего Шляпника из «Алисы в стране чудес»

(обратно)

16

В Шотландии устьем называют узкие морские заливы, которые вгрызаются глубоко в материк и похожи на извилистые речки, окруженные небольшими долинами. Устье Ломе – одно из самых известных.

(обратно)

17

Стови – шотландское рагу из мяса, картофеля, лука, перца и зелени.

(обратно)

18

«Ага» – фирменное название кухонной плиты компании "Глинуэд груп сервисез" [Glynwed Group Services].

(обратно)

19

Кейп-Бретон – остров в северо-восточной части провинции Нова Скотиа в восточной Канаде.

(обратно)

20

Келпи – злой дух, подстерегающий путешественников у рек, озёр в обличии коня; когда путник садится на коня, конь устремляется в воду и топит его (шотл. миф).

(обратно)

21

Лендс-Энд – мыс на полуострове Пенвит в Корнуолле, самая западная точка острова.

(обратно)

22

Джон О’Гротс – деревня в Хайленде, одно из самых северных поселений Великобритании.

(обратно)

23

Баденохский Волк – Александр Стюарт, граф Бьюкен(1343-1394) – сын Роберта II, короля Шотландии, был печально известен своей жестокостью и жадностью.

(обратно)

24

Томас-Рифмач – Томас Лермонт из Эркельдуна (англ. ThomasLearmonth; ок. 1220 — ок. 1290), также известный как Честный Томас (TrueThomas) или Томас-Рифмач (ThomastheRhymer) — легендарный шотландский бард XIII века, персонаж кельтского фольклора, возможно, реальная личность. В легендах описывается как непревзойдённый поэт, певец и музыкант, обладающий даром провидца. Упоминается в хронике XIII века как «Томас из Эркельдуна» (ныне Эркельдун или Эрсилдун носит название Эрлстоун, Бервикшир, Шотландия). Наиболее известным предсказанием Томаса являлась смерть шотландского короля Александра III 19 марта 1286 года.

(обратно)

25

оленья трава, цветущее растение семейства миртоцветных с желтыми цветками.

(обратно)

26

Сухая кладка — метод строительства, при котором здания или их элементы сооружаются из камня без использования связывающего раствора. Устойчивость сухой кладки обеспечивается наличием несущего фасада из тщательно подобранных друг к другу сцепливающихся камней. Это наиболее архаичный из методов каменной кладки. Обычно используется для сооружения стен, однако известны целые здания и мосты, сооружённые подобным методом.

(обратно)

27

Ышке-бяха – шотл. виски.

(обратно)

28

Оверлорд – сюзерен, феодал, правитель, хозяин.

(обратно)

29

Барра – маленький остров на южном конце внешних Гебрид.

(обратно)

30

По всей видимости, намек на огоньки, вспыхивающие над болотами, удушающие выделения болотного газа, дурманящие запахи от растений и т.д.

(обратно)

31

Игра слов: манометр – прибор для измерения давления жидкости и газа; ман-о-метр – примерно означает «мужчина с метровым достоинством».

(обратно)

32

Операция – аортокоронарное шунтирование – делается страдающим ишемической болезнью сердца для расширения сосудов сердца, путем введения зонда через бедренную вену.

(обратно)

33

Кейп-Бретон – остров у восточного побережья Северной Америки при входе в залив Святого Лаврентия, принадлежит Канаде.

(обратно)

34

Кейли – вечеринка с музыкой и танцами (шотл).

(обратно)

35

Спорран – кожаная сумка с мехом снаружи обычно с кисточками; часть костюма шотландского горца.

(обратно)

36

сассенах по-шотландски означает англичанин.

(обратно)

37

Бен-Невис – гора в западной Шотландии, 1343 м, самая высокая точка Великобритании.

(обратно)

38

Данстаффнейдж – один из наиболее впечатляющих замков западного побережья, возведённый, видимо, Дунканом или Эвеном Макдугаллами на месте древней дал-риадской крепости. Находится в области Аргайл и Бьют. С 15-го столетия принадлежал клану Кемпбеллов.

(обратно)

39

Глаштиг (glaistig) – создание в шотландской мифологии. Его представляют в двух формах – своего рода сатир, ведьма в форме козла, и фея, обычно в зеленых одеждах, которая изредка появляется на берегах ручьев, чтобы помыться. В большинстве легенд описывается как красавица со смуглой или серой кожей, и длинными светлыми волосами. Нижняя половина – тело козла, замаскированное длинными зелеными одеждами. Известна также, как «зеленая леди». В одних легендах, она злое существо, заманивающее песнями и танцами мужчин в свое логовище, где пьет их кровь, сбивает с пути путешественников, заваливает дороги камнями. В других, более добрых легендах, она – защитница замков и пастухов.

(обратно)

40

Hardwick(англ.) – твердый фитиль.

(обратно)

41

Разница в написании – MacDougall и McDougall.

(обратно)

42

Якобитская рубашка – рубашка с небольшим разрезом на шнуровке впереди и пышными рукавами.

(обратно)

43

Куллоден (Каллоден)– селение в Шотландии, в окрестностях которого в 1746 г. Происходило сражение между шотландским ополчением и английскими войсками, где шотландцы были разбиты. Сражение при Куллодене стало последней битвой на острове Великобритания.

(обратно)

44

Экранизация одноименного произведения Вальтера Скотта, действие которого происходит в Шотландии.

(обратно)

45

RV – автофургон, оборудованный кухней, спальными местами, туалетом.

(обратно)

46

Liberty Bell – Колокол свободы находится в Филадельфии и является главным символом США в борьбе за независимость от Великобритании. Звон колокола созвал жителей города на чтение Декларации независимости Вторым континентальным конгрессом в 1776г.

(обратно)

47

1,5 м и 36 кг соответственно.

(обратно)

48

короткий черный пиджак, с металлическими пуговицами на полочках и рукавах; одевается с белой рубашкой и черной бабочкой, либо галстуком в тон пледу.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте